КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Сборник "Детективы и боевики. Мэтт Хелм". Компиляция. кн.16-27 [Дональд Гамильтон] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дональд Гамильтон Палачи

Глава 1

Погода в Бергене полностью соответствовала и времени года, и разумным ожиданиям. Норвегию не посещают осенью, коль скоро алчут солнца и тепла.

В разгаре лета можно любоваться фьордами, созерцать полярный день. Среди зимы – кататься на лыжах и лепить снеговиков, если вам наскучили более изысканные развлечения, предлагаемые фешенебельными швейцарскими курортами. Но уж осенью Скандинавия – край унылый и пасмурный донельзя. Когда я высадился в Бергенском аэропорту, улицы кишели пешеходами, облаченными в шубы, сапоги и брюки, – независимо от половой принадлежности. Подозреваю, что ни единая норвежка, не разменявшая шестого десятка, не наденет юбку и чулки – старомодное, привлекательное, кокетливое сочетание! – иначе как под угрозой немедленного повешения. Современная скандинавская мода явно предпочитает широченные мешковатые бриджи, на ковбойский манер заправленные в желтые резиновые сапожищи.

Правда, сам город не сделался от этого хуже. И будет выглядеть еще лучше, когда его закончат строить – или отстраивать – уж не знаю, что именно. А сейчас наиприметнейшей подробностью бергенских видов числились громадные подъемные краны, торчавшие над крышами, подобно железным сорнякам, вымахавшим на обширной ухоженной клумбе. Но порт не утрачивал живописности, окруженный величественными горами; хотя попадавшиеся мне женщины изрядно портили пейзаж. Если я и ухитрялся распознать под шубой и штанами девицу либо даму, оные вряд ли стоили внимания. Отродясь не встречал подобного скопления северных дурнушек!

Я ощутил себя обманутым. Как правило, – если вы мужчина, – в этой части света можно смело рассчитывать на очаровательные, голубоглазые, светловолосые, в высшей степени женственные зрелища и развлечения.

Что ж, не беда. Я сюда приехал не зрелищ искать.

И отнюдь не развлекаться.

– Извините, Эрик, – промолвил Мак, пользуясь, как обычно, кодовой кличкой. – После Флориды, конечно, покажется холодновато, но мы задолжали этим людям.

– И покрываете долги моею скромной персоной?

– Боюсь, вы правы. Зачем-то надобен агент, заслуживший репутацию человека смертоносного; а своих подобных там, кажется, нет. К несчастью, вы умудрились достаточно прославиться в известных кругах, как мастер насильственных действий. Подобная слава – любая и всяческая, между прочим, слава – обычно составляет серьезную помеху в работе; однако сейчас пойдет на пользу, ибо упомянутым людям требуется именно пугало.

– Не хочу язвить, сэр, – откликнулся я, – но приятелям вашим, по-видимому, срочно требуется двуногий громоотвод. Хотите побиться об заклад? Меня, с моей заслуженной репутацией громилы, водрузят посреди самой высокой крыши, отбегут подальше и будут любоваться на впечатляющие удары молний...

Я вздохнул:

– Ничего не попишешь, за это и деньги от правительства получаем...

Пока Мак выдерживал короткую паузу, я поглядел на прелестную, загорелую, носившую купальник-бикини особу – по имени Лоретта, если вам любопытно. Особа дожидалась у пальмы, неподалеку от телефонной будки. Я удрученно кивнул, давая понять: новости соответствуют ожидаемому. А ждали мы чего-то неприятного с той злополучной минуты, как я получил распоряжение вызвать Вашингтон. Увы, ничто не вечно; мы оба понимали – нежная страсть не затянется... Но все равно я предвкушал прощание весьма горькое. Отправляться по приказу на серый, заледенелый север – удовольствие сомнительное, особенно после отдыха в жаркой Флориде, хотя нынче сей штат чересчур кишит приезжими, чтобы любить его по-прежнему.

– Вы правы, Эрик: организация для того и существует, – сообщил далекий голос Мака.

– И какие же великие профессионалы не сумели выудить грозное страшилище в собственных рядах?

– Насколько могу судить, вам этого знать незачем. Я состроил гримасу Лоретте.

– Старая добрая песня, сэр! – возвестил я угрюмо. – Преотменно благозвучная, как выразились бы наши британские друзья. Получается, предстоит погибнуть ради неведомых олухов, даже не подозревая, на кого работал?

– До этого, надеюсь, не дойдет, Эрик. Дабы по возможности исключить печальное завершение хорошей затеи, вам отряжена скромная, однако надежная поддержка. Последний пункт, разумеется, строго между нами... Людям, заказавшим пугало, тоже ни к чему знать о многих вещах. Погодите минуту, я вызову телефонистку на первом этаже и она подробно расскажет, где и с кем встретиться...

Неудивительно. В конце концов, я знал Мака не первый, не второй и даже не третий день. Какого свойства помощь оказывает мой начальник родственным и дружественным службам, проверил давно. Любое и всяческое – даже самое ничтожное – содействие, предоставляемое кому бы то ни было, в конце концов неизменно служило на пользу нам самим. Вернее, способствовало изощренным расчетам умудренного и отменно коварного Мака...

Лет пятнадцать назад я льстил бы себя наивной мыслью, что, сдавая опытного агента напрокат, начальничек показывает, сколь высоко ценит мои служебные способности; сколь огорчится, если утратит незаменимого сотрудника. Теперь, изучив Маковские нравы и замашки чуток получше, я и думать не смел, что в далекой Скандинавии разворачивают замысловатую сеть и ставят непонятные силки, учитывая благополучие и благоденствие отдельно взятого агента – даже относительно ценного и сравнительно опытного. По всей вероятности, кое-кто пытался убить одним выстрелом сразу двух зайцев. И, как повелось, мне предстояло держать зверьков за уши, дабы не приключилось досадного промаха.

Перелет через Атлантику был обычнейшим Пан-Американским развлечением. В прежние добрые времена билет первого класса дозволял вам пользоваться особым залом ожидания, особым трапом, особой заботой. Ныне, если вы ждете чего-либо особого за собственные – или правительственные – сотни долларов, получайте несколько дюймов дополнительного пространства для телесной части, на которой сидят, и пару-тройку бесплатных мартини. А также право пялиться в услужливо установленный на борту "кретиноскоп". В первом салоне разместилось лишь пятеро привилегированных пассажиров. Четверым хотелось поспать, пятому – поглядеть очередной телевизионный шедевр. Кажется, "Рабыню динозавра". Шедевр пришлось поневоле созерцать всем вместе. Это и зовется демократией.

После промежуточной и весьма недолгой посадки в Глазго, где лил обломный ливень, мы устремились на север, к Бергену. Аэродромный автобус довез меня до Hotel Norge[1] – под неутихающим дождем. Я отметился у портье и прочитал дожидавшееся письмо. После дневного отдыха, освежившего меня и закалившего перед вылазкой в неприветливую климатическую зону, предстояло рыскать по городу, выискивая ресторан, именовавшийся Tracteurstedet, а уж этого названьица перевести не могу, не просите. Кажется, «Трактороград»... Я сносно болтаю по-шведски – достаточно, чтобы понимать норвежский язык, приходящийся шведскому двоюродным братом, – но в Скандинавии не бывал уже много лет, и дозволил тамошним языкам, хранящимся в памяти, немного заржаветь. Окажись операция жизненно важной, меня выдернули бы из Флориды загодя и сунули на ускоренные лингвистические курсы; однако вызванный с бухты-барахты агент не в силах воспользоваться надлежащими и по праву причитающимися удобствами.

Следовало шевелить мозгами, употреблять застрявшие в извилинах обороты речи.

Ресторан располагался у самого порта – морского, – там, где, согласно путеводителям, обосновались некогда ганзейские – немецкие, сиречь, – купцы. Они, если не слишком ошибаюсь, изрядно способствовали торговле Бергена с южными, более теплыми и пригодными для обитания, странами. Главным предметом вывоза служила, сдается, вяленая рыба. Колоритные кварталы старинных домишек теснились подле гавани, где им и полагалось ютиться. Ресторана же обнаружить не удавалось. По крайности, чужеземным оком.

Ополоумев от блужданий, я замахал рукою полицейской машине – фольксвагену с пометкой POLITI – и получил вразумительные наставления на маловразумительном английском. Заодно получил истинное мальчишеское удовольствие. Поясняю: работая на грани прямого столкновения с законом, – а зачастую и преступая оный в открытую, – весьма приятно обратиться к полицейскому запросто и услыхать вежливый ответ. Чувствуешь себя невинным, добропорядочным членом человеческого общества.

Улыбнувшись в знак благодарности, я проследовал по узенькому закоулку меж двумя рядами зданий и очутился на распутье, в лабиринте средневековых разветвлений, вымощенных гнилыми, трескающимися дубовыми плитками. Вокруг не замечалось ни души. По крайней мере, ни единой враждебной личности. Наконец, в тесном, скупо освещаемом тупике обнаружилась вожделенная вывеска. Я заглянул внутрь. Внутри обреталась дюжина субъектов, примостившихся на длинных деревянных скамьях, за длинным деревянным столом.

Я непостижимым образом сумел поведать распорядителю достойного заведения, что прошу полный и всеобъемлющий обед, после чего был препровожден в залу побольше и посветлее, на второй этаж. Недовольная официантка, напрочь не владевшая английским, растолковала едва ли не на пальцах: крепкие спиртные напитки воспрещены по всей стране и спрашивать стаканчик – непристойно.

Следовало, конечно, помнить, что европейские мартини весьма сомнительны, а Скандинавия чуть ли не бьет все британские рекорды по части запутанных, пустынно-сухих и отменно идиотских уложений. Следовало, разумеется, ухватить пару не облагаемых таможенной пошлиной бутылок в Глазго и приложиться к одной из них прямо в гостинице – если впрямь хотел подбодрить себя перед вечерней вылазкой. Теперь же надлежало мириться либо на пиве, либо на вине. Я предпочел первое и перечел письмецо, врученное при входе в Hotel Norge.

Предназначалось оно г-ну Мэттью Хелму, эсквайру; гостиница Norge, Площадь Старого Быка; Берген; до востребования. Вполне понятно. Человека просят поработать огородным чучелом, птичьим кошмаром – с какой стати скрывать его истинное имя? Пишешь письмо – изволь проставить на конверте самыми крупными и разборчивыми буквами. Дабы всякий, кого желают настращать, подглядел, прочел – и надлежащим образом ужаснулся. Правда, заранее зная, с каким чудовищем предстоит повстречаться, этот всякий мог (для пущей верности) пальнуть разок-другой прямо по самолетным сходням – но это уж отнесли бы на счет неизбежного профессионального риска. Имею в виду Мака и иже с ним. В конце концов, опасные особы для того и существуют, чтобы по ним палили, верно?

Писала, несомненно, женщина – по почерку судя. Судя по чернилам, женщина, еще не успевшая спятить. Каждый раз, видя записку, сияющую зелеными, красными или серо-буро-малиновыми строками, я думаю: коль предпочитает пятнать бумагу несусветными красками, значит, и в остальном несусветна.

Эти строки были синими. Человеческими.

Дорогой!

Как я рада, что ты сумел, наконец, вырваться из Вашингтона! Столько задержек, столько неувязок, сезон уже почти окончился... Но я не в обиде. Поплаваем вдоль норвежского побережья. И целый корабль, наверное, окажется в нашем, единоличном – вернее, двуличном – распоряжении. Побушуют северные штормы ну и что? Ведь ты старые друзья и не придадим значения мелким помехам.

Я все устроила сообразно твоим просьбам. Прилагаю корабельный билет. Каюты, будут соседствовать, но это отдельные каюты. Надеюсь, ты не возражаешь. Помещения, говорят, очень малы и тесны; к тому же, хотя мне и безразлично мнение окружающих, не думаю, что разумно вызывать их неудовольствие, неумело разыгрывая из себя супружескую пару. Считаешь иначе?..

Перед самым отплытием поужинай в бергенском портовом ресторанчике со странным названием "Tracteurstedet". Один приятель говорил, будто там подают жареную говядину истинно райского вкуса. Всегда полагала, что норвежцы умеют готовить лишь копченую и жареную рыбу! Если успеешь, попробуй и доложи об итогах проверки.

Вкладываю в конверт расписание. Отплываем в одиннадцать вечера, но можешь располагаться в любое время после девяти. Мне проще всего нанять такси от аэропорта и встретиться с тобою на борту лайнер улетает из Парижа довольно поздно.

Пожалуйста, пожалуйста! Пускай в этот раз ничто не помешает нам отдохнуть вместе!

Мадлен.

Я сощурился, разглядывая узкие, элегантные листки, созерцая изысканный почерк. Сплошь и рядом такие эзоповы послания стряпаются несметными сборищами профессионалов, после долгих и ожесточенных препирательств. Однако на сей раз ощущалось: и сочиняла, и писала женщина – самая настоящая, неподдельная, из плоти и крови. Женщина, которую вскоре надлежало повстречать, и которая отнюдь не жаждала этой встречи.

Вот оно, письмо родимое, возлежало и красовалось передо мною. Женщина уместила в него надлежащие, официальные сведения: предупредила, что кто-то или что-то может помешать мне, велела навестить Tracteurstedet перед убытием из Бергена, уведомила об особенностях путешествия. А также о неких сугубо личных пожеланиях. Ни единый из вашингтонских комитетов, заведующих тайными операциями, не придал бы ни малейшего значения – без явной и особой нужды – постельному расположению агентов. Одна каюта, две каюты – какая разница? Одна, кстати, куда предпочтительней, ибо и защититься при необходимости легче, и обойдется государству дешевле.

Но девица Мадлен – если так ее звали на самом деле, – усматривала разницу, и немалую. Преогромное различие отыскивала! Такое, что еще до встречи ставила меня в известность: придержи свои паскудные лапы. Вероятно, знала обо мне достаточно, и отнюдь не одобряла субъектов кровожадных и легкомысленных. Прославившихся в качестве исключительно смертоносных мастеров своего дела... Возможно также, что ее застращали до полусмерти. В любом случае, известие от будущей помощницы не оставляло сомнений. Две отдельных каюты, и ни малейшего баловства по пути. Супружескую пару изображать не рассчитывай! Извергни замысел вон из головы! Прочь! Мы – друзья, нежные, старые, добрые друзья – и только. Не забывай, сукин сын, убивец.

Я ухмыльнулся и тотчас вытер ухмылку с лица. Профессионалы – и мужчины, и женщины – обычно смотрят на подобные вещи сквозь пальцы, если вообще смотрят хоть как-то. Выдающаяся забота о целомудрии ставила даму в разряд любителей – весьма вероятно, глупых и никчемных. Удивляться не доводилось. Контрразведка, вынужденная брать надежного сотрудника взаймы у приятелей, навряд ли изобиловала надежными личностями. Но все же ханжеское письмишко будущей напарницы кричало во весь голос: приключится неладное – на особо ценную помощь не рассчитывай!

Я вздохнул, сложил бумагу вчетверо, припомнил молодую умницу, с которой однажды работал. Истинной прелестью была! Мы не успели даже толком расположиться в двуспальном гостиничном обиталище, а девушка уже предложила исследовать ее саквояж и выбрать ночную сорочку, наиболее приличествующую, с моей точки зрения, соблазнительной любовнице. Невозмутимо раздевшись и натянув кружевное прозрачное одеяние, девица нырнула под покрывало и уведомила:

– Странствуем как жена и муж, а поэтому лучше побыстрее и поближе познакомиться...

Поймите, она вовсе не была извращенной натурой – просто не холодная от природы, умная женщина, решительно разрубившая Гордиев узел. Отважная женщина. Погибшая несколько месяцев спустя в Южной Франции...

Я возвел взор и увидал выжидательно застывшую рядом официантку. Издал извиняющийся звук, спрятал письмо, изучил меню, свел брови у переносицы, изобразил полнейшее непонимание.

Покачал головой.

– Простите, – сказал я, – не понимаю Norska. По-английски найдется?.. Engelska? Нет? Ну, принесите что-нибудь мясное... Мясо! Boeufi Camel. О, дьявольщина, и этого не понимает...

– Дозвольте, я решу затруднение, сударь?

Вмешалась мужская половина сидевшей по соседству парочки. Плотный, обветренный субъект, перешагнувший за шестьдесят, седовласый, коротко стриженный, облаченный в твидовый костюм и обладающий британским выговором.

Я приметил, как они вошли – старик и женщина, – через три минуты после меня самого. Узнал седовласого и крепко удивился. Уж мальчиком на посылках ему работать не годилось!

После чего, конечно же, и глазом не повел в их сторону.

– Да, будьте любезны... Я хотел бы заказать бифштекс... Или что-нибудь похожее. Питаюсь одной лишь рыбой! Как по-норвежски "говядина"?

– Ox. "Бычья плоть". Бифштексов тут не дождетесь, но первое блюдо в меню восхитительно, верьте слову. Берете?

– Еще бы! О, Господи! Бычья плоть... Фу ты, ну ты! Огромное спасибо.

– Не за что, милостивый государь. Весьма рад услужить.

Он переигрывал, изображая британскую учтивость, но и я, в свой черед, зарывался, подделываясь под техасскую неотесанность. Собеседник обратился к официантке на приемлемо беглом норвежском. Удостоился повторной моей благодарности. Отвернулся к женщине, которая наградила меня быстрым, внимательным взглядом и блеклой улыбкой. Они возобновили разговор, столь нежданно прерванный гастрономическими и языковыми затруднениями незнакомца...

Спустя час, по горло сытый (мясом) и наполовину пьяный (пивом), я объявился на улице и двинулся в сторону туманной гавани. За углом ресторана, в тени, караулил некто, однако же ни выстрела, ни удара ножом не воспоследовало, и я преспокойно двинулся по темным ганзейским улочкам. Лучшего места для засады и желать не стоило. Но по-прежнему – тишина и спокойствие.

Огорчительно. Я-то рассчитывал на приключение, способное, хотя бы косвенно, слегка прояснить обстановку. С надеждой следовало проститься. И, в конце концов, я ведь разгуливал, можно сказать, в голом виде уже битый день. Меры, принимаемые против угона самолетов, чертовски мешают честному агенту заработать честный доллар или просто уцелеть... А сейчас и револьвер, и нож вернулись к законному владельцу, переданные под столешницей обладателем твидового костюма и псевдобританского акцента. И ствол, и клинок пересекли океан другим путем, под присмотром бывшего конгрессмена, гражданина Соединенных Штатов, Хэнка Приста – капитана первого ранга в отставке. И старик, видимо, наслаждался новой ролью от всей души.

Его присутствие в корне переменило картину. Я гадал на кофейной гуще, пытаясь расчислить порядок действий; но Прист был настоящим другом Артура Бордена, Мака. И на совесть послужил нашей организации – не столь давно, когда помощь и впрямь требовалась позарез. Если, проиграв на очередных выборах и потеряв жену во время лодочной прогулки (так писали газеты), капитан Прист обрел утешение в делах секретных и небезопасных, коль скоро связался с нами – вольному воля. Мак не взялся бы содействовать противозаконной просьбе – разве что немного заставил бы законы посторониться... Но почему, черт побери, не сообщил сразу: будешь снова работать вместе с Хэнком? Нет же... "Вам этого знать незачем".

Согласен: Мак любит загадочность – сплошь и рядом безо всякой видимой нужды. Только в нашем деле это небезопасно.

Я вернулся в отель, уплатил по счету, забрал оставленный саквояж. Слоняться по диким пустошам Бергена, волоча на себе сорок фунтов обременяющей поклажи и ни одного огнестрельного приспособления, было вредно для здоровья. Прямо из комнаты позвонил по некоему номеру в Осло – за двести миль к востоку, за внушительной горной грядой. Прозвучало полдюжины гудков. Отозвался мужской голос.

– Прист в порядке, – уведомил я.

– В порядке, – донеслось издалека.

Положив трубку, я показал телефону язык. Да, касаемо благонадежности и просто надежности, Хэнк Прист мог обретаться вне подозрений. При последней встрече, во Флориде, я и сам не желал бы лучшей поддержки. Прист мог считаться отличным конгрессменом – покуда не обозлил избирателей. Мог даже стяжать известность, как сообразительный и толковый капитан боевого корабля. Полагать иначе было несправедливо. Но какого черта позабыл старый морской волк в Бергене? Твидовый костюм, английское произношение, бледноликая томная брюнетка напротив...

Ладно, ладно. Что бы ни позабыл в Бергене капитан Прист, я избегаю играть в паре с любителем. Только нынче, кажется, никто никого не спросил: карты сданы, свечи горят – играй, голубчик...

Я подхватил саквояж, сбежал по лестнице, рассчитался и вызвал такси до Festnungskaien, что в приблизительном переводе может значить Крепостная Бухта. Наверное, благодаря старинному каменному бастиону, высящемуся на близлежащем холме.

Глава 2

Корабль, покоившийся у пристани, казался во мраке черным и громадным. По ближайшем рассмотрении выяснилось: далеко не новое, судно было чистым и свежевыкрашенным. Не роскошный лайнер, конечно; рассчитывать на соответствующее обслуживание и мечтать не следовало. Одинокий субъект, который обретался на палубе возле трапа, лишь проверил мой билет, сообщил, что каюта расположена палубой ниже, по правому борту, и предоставил мне добираться туда собственным попечением – высматривая путь и волоча саквояж безо всякой посторонней помощи.

Норвежцы зовут океан "магистральным шоссе номер один". Соленые хляби также известны в качестве Hurtigrutten – "быстрого пути". Разумеется, плыть на корабле куда быстрее, несли топать на своих двоих – да и чем катить на своих (или нанятых) четырех, ибо дороги, ведущие вдоль холмистого, скалистого, донельзя искромсанного фьордами побережья, выписывают зигзаги неимоверные. Там, где вообще существуют.

Если у вас живое воображение, главную часть Скандинавского полуострова можно уподобить большой собаке, вставшей на передние лапы у пожарной колонки – Дании. Брюхо и опорные конечности пса, омываемые Балтикой и Ботническим заливом – это Швеция. Спину, именующуюся Норвегией, почесывает атлантический прибой. Город Осло пристроился под собачьей мордой, а Берген – прямо на ней, где-то меж носом и ушами.

Корабельные пути ведут вдоль спины к очень короткому хвостику – мысу Нордкап, который лежит далеко за чертой Полярного Круга, и спускаются к расположенному подле самой русской границы городу Киркенес – анальному отверстию, коль желаете полностью завершить начатое уподобление. Там – собачья задница: и в прямом, и в переносном смысле.

Плавание вдоль всего побережья отнимает примерно одиннадцать дней и в разгаре лета пользуется великим успехом у солнцепоклонников, прыгающих от восторга почти на макушке земного шара и созерцающих дневное светило двадцать четыре часа кряду. Глухой зимой пассажиров становится гораздо меньше. Говорят, никому не по душе круглые сутки пялиться в темноту.

По счастью, с моим билетом столь далеко не заберешься. Мне предстояло добраться до Свольвера, что на Лофотенских островах, лежащих неподалеку от материка, напротив порта Нарвик – незамерзающей гавани, откуда круглый год вывозят шведскую руду. Именно из Нарвика и плывет она зимою, когда Ботнический залив покрывается сплошными льдами.

Простите за географическое отступление. Такие вещи попросту вспоминаешь, если ни черта не разумеешь в происходящем. Имела география касательство к нынешнему заданию, или не имела; и чего ради надобно плыть в Свольвер – если сумеем добраться: в нашем деле билет вовсе не гарантирует благополучного прибытия, – ведали только бессмертные боги, да еще девица по имени Мадлен.

Я наспех проверил обе каюты и не обнаружил потайных микрофонов. Мадлен объявилась минуту спустя, когда я стоял посреди своей скромной обители, угрюмо размышляя: каким непостижимым образом норвежцы – отменно крупный, кряжистый народ – ухитряются спать на самых узких и коротких постелях в мире. Бергенская гостиница – недешевая, между прочим, – предложила мне двуспальную колыбельку, рассчитанную на пару недоношенных новорожденных близнецов. А крохотную каюту снабдили спальными полочками – язык не повернулся бы назвать их койками, – где ни вширь устроиться, ни вдоль расположиться не было мыслимо. Особенно с моим ростом.

Похоже, стремление Мадлен загодя обезопасить свою драгоценную и незапятнанную честь было излишним. Преспокойно могли сберечь правительству сотню долларов и обосноваться в одной каюте. Успешно покуситься на даму, располагая подобной полкой, мог бы лишь одержимый половым психозом карлик... И только на даму своих же размеров.

– Мэтт, милый!

Она стояла в дверном проеме.

Учинять гостье подробный досмотр не было времени, да и нужды. В конце концов, мы числились давними знакомцами. Девица шагнула вперед, протягивая обе руки; я проникся духом долгожданной встречи, облапил Мадлен и со смаком облобызал.

Мисс Барт застыла, точно громом пораженная, негодующе напряглась. Да, письмо я истолковал правильно: отринь похотливые упования! Пришлось отзывать лазутчиков с неприятельских территорий; но и девице волей-неволей довелось простоять в обнимку с грязным развратником еще несколько мгновений.

Следовало устроить маленький спектакль для субъекта в матросском свитере и штормовке – плотного, краснорожего блондина, дожидавшегося неподалеку с двумя белыми чемоданами. Похоже, услуги носильщика все-таки полагались пассажирам – если природа соорудила последних определенным образом...

Мы неохотно (с убедительной неохотой, надеюсь) отпустили друг друга.

– Дорогой! – проворковала Мадлен. – О, дорогой! Глаза ее метали молнии. Видимо, даже играя роль перед внимательной аудиторией, кой-кому полагалось обуздывать нечистые вожделения и укрощать мерзкие привычки.

– Сто лет не видались! – воскликнул я жизнерадостно.

– Тысячу, милый! Целую тысячу!

Природа и впрямь соорудила мою будущую спутницу на совесть. Мадлен оказалась куда краше, чем я ожидал. Как правило, от постели шарахаются лишь те, кого туда и не думают приглашать. Но эта вишенка, подумал я, навряд ли засохнет на ветке несорванной – разве что приложит к сему неимоверные усилия.

Хрупкая, несмотря на твид и меха, особа. Темные, тщательно расчесанные волосы; точеное личико, напоминающее очертаниями червонного туза. В руках – сумочка, дождевик и нечто смахивающее с первого взгляда на футляр фотокамеры. По ближайшем рассмотрении вещь оказалась небольшим биноклем. Я подивился: то ли просто принадлежность необходимого туристского камуфляжа, то ли орудие, так сказать, производства?

– Дай мне хоть минуту, милый, в порядок себя привести, – попросила Мадлен. – Сбежала по трапу, забралась в такси, вновь поднялась по трапу – корабельному. Гонки, да и только. Но как приятно увидеться вновь!

Наш вступительный диалог оставлял желать много лучшего; но ведь, рассудил я, мы не дурачить пытаемся – мы ходячей угрозою служим. Если не ошибаюсь... И даже эдакая бездарная пьеска – чистое излишество. Если верить распоряжению Мака, меня нанимали огородным пугалом, а не актером. Следовательно, полагалось торчать на виду, а не таиться. Иначе, какой резон был отряжать меня сюда вообще?

А если публика знала о М. Хелме, эсквайре, достаточно, чтобы испачкать бельишко при одном его появлении, то знала и очевидное: сию отменно привлекательную и тошнотворно добродетельную даму я не встречал нигде и никогда... Опять же: к чему дурачиться?

– Одну минутку! – повторила Мадлен.

Я напоказ, не без насмешки, обозрел циферблат.

– Ловлю на слове, куколка. Ровно минута. Шестьдесят секунд. И ни единой больше.

Мадлен рассмеялась, но глаза ее сузились и запылали настоящей, девяносто шестой пробы яростью. Взял, стервец, и опять надерзил. Сначала рукам беспардонным и пасти бесстыжей полную волю предоставил, теперь "куколкой" кличет! А это уже стыд и позор.

Проследив за удаляющейся Мадлен, я вздохнул. Угрюмо вообразил грядущее четырехдневное странствие – дружелюбное, интересное и упоительное, упоительное, упоительное... Тьфу! Послала удача напарницу... Правда, можно было рассматривать злополучную встречу как вызов, брошенный моему machismo[2], и попытаться выяснить, что же все-таки за девица – или дама – скрывается под столькими слоями толстой шерстяной ткани. Однако опыт свидетельствует: лучше не целуй спящих красавиц, покуда те не пробудятся и не поймут, на каком свете обретаются. Нелюбопытное это занятие, скучное.

Я коротал время, угрюмо распаковывая саквояж и раздраженно мурлыча себе под нос дурацкую песенку. Вынул и бросил на постель пижаму, полотенце, мыло, бритвенный прибор. Определил саквояж в маленький стенной шкафчик, подальше с глаз. Посмотрел на часы опять. Нахмурился.

Шесть минут.

Вероятнее всего, моя оскорбленная приятельница не приняла распоряжения всерьез. И намеренно ставила наглеца на подобающее место...

Я быстро вышел в коридор и постучался к соседке. Ответа не последовало. Я слегка толкнул дверь. Не заперта. Правильно. И не могла запираться. Инструкции, прилагавшиеся к билету, гласили: вящей безопасности ради – наверное, для того, чтобы удирать с горящего либо тонущего корабля без помех – каюты не имеют замков. Хотите уберечь пожитки, сходя на берег в порту – обращайтесь к судовому казначею, тот приглядит.

Повернув ручку, я чуток надавил, растворил дверь и убедился: внутри – никого. Прятаться негде. За вычетом одного-единственного места. Сжимая в кармане револьверную рукоять, я бочком скользнул внутрь каюты, пинком захлопнул дверь и распахнул стенной шкаф.

Ни души.

Я сделал глубокий вдох и медленный выдох. Беситься было недосуг. И возмущенно размышлять о том, что никто не велел служить телохранителем иному телу, кроме собственного, не приходилось. Надлежало весьма проворно соображать и действовать елико возможно шибче. Я окинул каюту беглым взглядом.

Оба чемодана лежат на койке, нераскрытые. Большая кожаная сумка, маленький зачехленный бинокль и бежевый дождевик валяются на другой полке. Ни малейших следов борьбы. Равно как и ни малейших признаков Мадлен. Едва ли даже безмозглая, обуреваемая гневом девственница бежала бы вон, покинув на произвол судьбы и корабельных воришек все имущество – вплоть до кошелька, паспорта, билета и оптического снаряжения – в незамкнутой каюте.

Оставалась последняя возможность. Я возвратился в коридор, исполнился патриотической отваги, присущей агентам, которые доблестно рискуют головой на благо возлюбленного отечества; убедился, что проход пустует в оба конца и вломился в дамскую уборную, готовый лопотать извинения, прижимать руки к сердцу и мчаться прочь во весь опор. Будучи полуграмотным янки, я, черт побери, мог и не разобрать надписи DAMER...

Сортир оказался необитаем. Ни единой пары точеных щиколоток не виднелось под не достигавшими пола дверцами кабин.

Я ринулся вспять и, добравшись до собственной каюты, ухватил пальто и шляпу. Устремился на верхнюю палубу, отчетливо сознавая: опоздал. Наверняка. Ибо на месте краснорожего матроса проделал бы точно то же... Одна из величайших и глупейших ошибок, допускаемых в нашем деле – полагать неприятеля менее решительным и беспощадным, несли ты сам.

Доказательство моей правоты красовалось подле трапа, теперь уже в обществе субъекта более молодого и хрупкого. Оба лениво наблюдали за погрузкой людей и багажа, не делая никаких поползновений служить носильщиками. Волосы краснорожего растрепались при недавней спешке и выбились из-под потрепанной фетровой шляпы. Свитер и штормовка пребывали на месте, однако на моряка этот верзила уже не смахивал. На шее невесть откуда объявилась низка огромных бус. Пара туго набитых рюкзаков, обрамленных для вящей прочности алюминием, покоилась у его ног.

Просто двое балбесов – то ли хиппи, то ли приверженцы наркотиков. Тысячи подобных шныряют по белу свету с рюкзаками на спине и любуются красотами. В свободное от марихуаны время, разумеется.

Сходня имелась лишь одна. Близ нее водила громадным клювом портовая лебедка, переправлявшая на корабль громоздкие вещи. Если в заговоре не состоял весь экипаж поголовно, Мадлен просто не могли уволочь на берег живьем и по трапу. Следовало исходить из наихудшего предположения. Покуда судно ошвартовано у пристани, почти все толпятся на ближнем к берегу борту, следя за приготовлениями к отплытию. Можно быть почти уверенным: дальний борт безлюден и чрезвычайно пригоден для свершения всевозможных бесшумных мерзостей.

Не удостоив милую пару повторным взглядом, я прошагал мимо, приблизился к билетеру. Заявил, что желаю немного погулять в порту.

– Разумеется, сэр, – ответствовал норвежец на вполне приличном английском языке. – У вас еще час и десять минут. Не забудьте: отчаливаем ровно в одиннадцать.

– Благодарю, не забуду.

Я спустился по наклонной, усеянной поперечными планками, сходне, рассеянно двинулся прямо, пока не очутился вне пределов видимости, в узком закоулке меж двумя огромными, лишенными окон зданиями – складами, наверное.

И пустился бегом.

* * *
Пытаясь отдышаться, я вглядывался в темные воды гавани, по которым колотил частый, не столь уж мелкий дождь. Морское течение вихрилось, образовывало небольшие водовороты, отражало далекие огни судов и уличных фонарей смутными бликами. Начинался отлив.

Я отдернул манжету, приблизил циферблат к лицу. Из каюты я вышел одиннадцать минут назад. Отнимем пять – за меньшее время белобрысый вряд ли мог управиться. Остается шесть: одна десятая доля часа. Делая два узла[3], соленые струи отнесли плывущий предмет на четыре сотни ярдов. Я прикинул расстояние и вновь побежал, направляясь к дальнему концу пристани.

Нырнул под жидкую проволочную ограду, соскользнул по валунам к самой кромке воды, скинул туфли, пальто, шляпу и пиджак. Водрузил поверх всего перечисленного бумажник, а револьвер затолкал под низ от греха и дождя подальше. Мадлен как раз огибала последний пирс, когда я прыгнул в море.

Море вполне соответствовало моим ожиданиям и заставило залязгать зубами. Я – не ахти какой пловец, даже когда не коченеет до полусмерти. Едва ли не по-собачьи достиг я полубесчувственной девицы, ухватил пригоршню мокрого твида, непостижимым образом исхитрился возвратиться к берегу, волоча на буксире полезный и не столь уж легкий груз.

Осторожно устраивая Мадлен подле сброшенной одежды, я нащупал пугающую, противоестественную вмятину в черепе – явственно прощупывавшуюся даже под мокрыми густыми волосами.

– Хелм?..

Шепот прозвучал едва различимо, а по недальней дороге с ревом несся автомобиль. Пришлось выждать.

– Он самый, – отозвался я.

– Голова... болит... Он пригрозил револьвером. Заставил выйти на палубу, затем ударил... Моряк, принесший мои... чемоданы. Берегись... Берегись...

– Разумеется, – ответил я.

– Холодно, – выдохнула Мадлен. – Так холодно... и темно... Хелм!

– Он самый, и никто иной.

Голос Мадлен внезапно сделался отчетливым, хотя по-прежнему слабым:

– Слоун-Бивенс... Я убеждена: этот человек работает на Слоун-Бивенса... Тот, который меня ударил... Ему нужен сифон...

– Что?

– Сифон. Зигмундовский сифон... А, черт... Девицу явно раздражала моя тупость.

– И сведения... Как использовать... Экофиск, Фригг, Торботтен... Остановки в Тронхейме и Свольвере... Доставить... Не помню, кому... О, черт! Покровителю Денисона. Тому, на кого Денисон работает. Ему... доставить... Нет, я забыла... Доставит Шкипер. Встреча назначена в Нарвике. Нарвик... Паром... Не помню. Голова болит... Они все расскажут... Свяжись только...

– С кем связаться? Кто расскажет?

– Шкипер.

– Шкипер?

– Хэнк. Отставной... капитан Генри Прист, – прошептала Мадлен. – И его бледная... влюбленная... словно кошка... тень... Влюбленная в того, кто ей в отцы... годится. Дура... Ничего. Я, кажется, брежу... Спроси у них. Деньги в чемодане. Два конверта... Который потолще, отдай в Свольвере... за чертежи сифона. Другой вручи в Тронхейме... Тронхейме?.. Да, кажется... Бинокль, тебе понадобится... бинокль... Нет, черт побери... не годится... Ожидают женщину. А ты мужчина... Поймут... что-то не заладилось. Перепугаются... Робкая публика. Очень...

– Тебя знают в лицо?

Болезненный, однако решительный шепот продолжился так, словно я и не перебивал.

– За ним охотится и Слоун-Бивенс... Кто-то попросил и заплатил... И эта надменная особа... его дочка. Твердит, будто не одобряет...

Я перебил снова, теперь гораздо резче:

– Робкая публика в Свольвере и Тронхейме! Люди, у которых мы покупаем эту галиматью – Зигмундовский сифон, или как там? Они тебя знают, куколка?!

Недостойный эпитет вернул Мадлен к бытию с пограничной черты меж миром бренным и вечным.

– Не смей называть меня куколкой! – окрысилась девица. – Это звучит неприлично... Отвечаю: не знают... И оставьте идиотскую манеру ощупывать женщин при посторонних, мистер Хелм. Порядочные люди так не делают... И в будущем, пожалуйста...

Голос нежданно прервался.

– Конечно, – сказал я, когда безмолвие стало красноречивым и несомненным. Автомобильные фары полоснули темноту над моею головой двумя лучами яркого света, пронеслись мимо, рокот мотора затих.

Я встал и выпрямился:

– Конечно, крошка. В будущем.

Я тот же час пожалел о сказанном, ибо девицы, вроде Мадлен, попросту ненавидят обращение "крошка". Впрочем, теперь уже было все едино.

Глава 3

Tracteurstedet, ресторан с названием загадочным и почти непереводимым – по крайней мере, для меня, – оставался открыт. Соглядатай, коего я приметил ранее в тени за углом, обретался на месте. Маленький, довольно-таки потрепанный человек, если доверяться беглому впечатлению и неверному полумраку. Другая фигура – поплотнее и повыше, темнела в глубине переулка напротив.

Эдакие штуки хороши на экране. Там всегда – почти всегда – возможно сразу отличить хороших от плохих: иначе домашние хозяюшки-хлопотуньи переутомят немудрые свои мозги, очумеют, запутаются в сюжетных поворотах и, чего доброго, нажмут выключатель. А кто рекламу смотреть будет?.. Уж во всяком случае, не я. И, надеюсь, не вы.

В действительности же очень трудно сразу решить, где фигуры белые, где черные. Не беда. Пускай занимаются чем угодно, а я займусь вопросами насущными.

Оба сидели за столиком, оба меланхолично потягивали кофе – Хэнк Прист и его бесцветная, непримечательная подружка.

Существуют лишь две основные разновидности операций. "Математическая": согласованные до мелочей действия, при которых агенту А положено задержаться в пункте В на С минут, а затем со скоростью D миль в час лететь и мчаться к пункту Е. Ненадежная, лишь изредка работающая схема. Кто-то, где-то запаздывает на тридцать или сорок секунд – и вся затея рассыпается прахом... Но есть и противоположный способ. "Ягодичная" система.

Вам предписывают находиться подле нужного места сообразно обстоятельствам и здравому смыслу. Начисто отсиживая себе задницу – сиречь, ягодицы, – вы коротаете столько времени, сколько считаете нужным, а потом отправляетесь подальше – подыскивать профессиональным дарованиям иное употребление.

С умными людьми да при достаточной удаче успеха таким путем добиваешься неизмеримо чаще.

Я распахнул дверь, поборол природную застенчивость и церемониальным маршем двинулся к столу, надеясь, что в столь собачью погоду никто не обратит особого внимания на каплющую с меня влагу. Под пальто и шляпой все пропиталось ею до нитки. А даже самый сильный дождь не способен промочить одетого по-осеннему субъекта насквозь.

– Простите, – замялся я, когда странная парочка возвела взоры, – простите, я недавно ужинал за вот этим столом, помните? Вы еще любезно помогли разобраться в меню.

– Да?

Ответила девушка.

– Я, кажется, потерял книгу, – продолжил я, тщательно подбирая каждое слово. – И подумал, что обронил ее где-то здесь.

– Книгу? Но какую?

– Путеводитель. Очень ценный, можно сказать, незаменимый. Шагу без него ступить не сумею.

– А! Боюсь, мы не видели... Я, во всяком случае. Спросим официантку, Хэнк?

– Безусловно.

Прист окликнул женщину в белом переднике и чепце; обратился к ней на быстром норвежском. Посмотрел на меня, покачал головой:

– Нет, милостивый государь, говорят, вы не забывали никакой книги.

– Тьфу, дьявольщина! – промолвил я с чувством. – Спасибо. До свидания. Извините.

– Не за что, сударь, не за что!

Я спустился по лестнице, извлек сверток, припрятанный под пальто. Обогнул угол дома и принялся ждать, время от времени сотрясаемый мелкой и достаточно противной дрожью.

Холод, впрочем, не играл роли. Нам, закаленным профессионалам, самозабвенно повинующимся высочайшему долгу; неуязвимым, благодаря подготовке и закалке, любые трудности нипочем...

Так полагает начальство. И, увы, полагает совершенно искренне.

Роль играло совсем другое. Здесь, в древнем ганзейском закоулке, было достаточно темно, а дождь припустил с удвоенной силой. И это окажется весьма полезно – если отставной флотский герой (Шкипер! О, боги бессмертные![4]) соизволит поднять геройскую, просоленную несчетными штормами, плававшую под всеми долготами и широтами задницу со стула. И выйти наружу, покуда я не окоченею полностью...

Они спускались по лестнице. Прист помог девушке натянуть пальто – серое, длинное, достигавшее щиколоток. Столь же серыми, кстати, были ее джемпер и брюки. Оба задержались у выхода, принялись озираться.

– Сюда! – негромко позвал я.

На Присте, видимо не желавшем казаться менее изысканным, чем его спутница, красовалось твидовое кепи, весьма соответствовавшее костюму. Конгрессмен, похоже, изрядно резвился, подбирая реквизит и облачение для игры в англичанина. "Милостивый государь"... Но старик честно дожидался пароходного гудка, сидя в ресторане, там, где я мог обнаружить его при острой необходимости. Да и новичком был не слишком зеленым. Не закаленный агент, конечно, – и все же капитан первого ранга, в боях бывавший, порох нюхавший...

И здесь, в Бергене, уже успевший кое-что разнюхать – судя по быстрому, почти неуловимому жесту левой руки. Соглядатай на углу кивнул головой, пересек улицу, сделал такой же знак топтавшемуся поблизости напарнику. Незнакомцы сошлись вместе, направились прочь, растворились в ночи.

Любопытно, подумал я мельком, как умудрился наш облезлый морской волк заручиться помощью горожан? Парни выглядели откровенными скандинавами; но капитан владел языком чересчур уж бойко. Я – потомок шведских эмигрантов; и у Приста в этих краях, пожалуй, оставались родственники. Ничего невероятного.

Разливаться соловьями да время тратить на светские любезности было недосуг – пароходу вскоренадлежало отчаливать. Вдобавок, дождь полил как из ведра. И все же, за вычетом краткой предшествовавшей встрече, мы с Пристом не видались уже два года. Полагалось возобновить отношения. Либо установить новые.

– Тоже прямиком из Флориды, капитан? – осведомился я. – Примите искренние соболезнования, сэр. Я знаю о несчастье с миссис Прист.

Покойной девице, возможно, и удавалось безнаказанно звать Приста Шкипером; я сам однажды водил с ним достаточно близкое знакомство и неделю-две обращался к моряку запросто: Хэнк. Но с людьми, которые встарь имели впечатляющий воинский чин, лучше держать ухо востро. Былая привычка повелевать сплошь и рядом проявляется ни с того ни с сего, точно перемежающаяся лихорадка. С Хэнком предстояло работать. И настраивать его на враждебный лад первой же фразой было не слишком разумно.

Повторять уже совершенную ошибку – тоже. Прояви я меньше нахальства, поприветствуй девицу Барт чуток учтивее – она, быть может, не ринулась бы пудрить нос и не отправилась к праотцам.

– Не надо соболезновать, – коротко проронил Прист. На мгновение почудилось, я весьма кстати ввернул словечко "сэр". Но бывший конгрессмен расплылся в улыбке, обнаружив ярко-белые зубы (вероятно, вставные) и пустив моряцкие морщины у глаз "гусиными лапками": – И незачем старых приятелей умасливать понапрасну, сынок... Я ведь понимаю, что ты на самом деле думаешь о любителе, ввязавшемся в такую игру. Примерно то же, что думал я о сухопутных швабрах, ступавших по корабельным палубам.

Прист протянул руку, я пожал и встряхнул ее.

– Как выражаются флотские, рад приветствовать на борту, мистер Хелм.

– Наверно, рады. Но только радоваться особо нечему. Как выражаются сотрудники НАСА, подымая телефонную трубку, "Алло, Хьюстон? Приключилась незадача!" Серьезная незадача, сэр...

Воцарилось безмолвие. Девица подняла воротник, спрятала в него обильно кропимую дождем физиономию. И не сказала ни слова.

– Эвелина? – полюбопытствовал, наконец, Прист.

– Эвелина? – переспросил я, нахмурившись.

– Эвелина Бенсон, известная вам как Мадлен Барт. С нею, что ли, незадача?

Я неторопливо промолвил:

– Барт... Бенсон... Что ж, самое время сообщить агенту настоящее имя спутницы. Ныне покойной спутницы, к сожалению.

Глубоко вздохнув, капитан уточнил:

– Покойной?

– Да.

– Но кто?..

– Какая разница теперь? Я знаю, кто, и при нужде воздам парню по заслугам. Но сперва, давайте уговоримся о чрезвычайном порядке действий. Если можно, разумеется.

Бледная девушка пошевелилась.

– Вы, по слухам, опытный, умелый, беспощадный служака, мистер Хелм. Потому вас и позвали помочь. Надеялись, между прочим, что сумеете сберечь Эвелину...

– Помолчи, Диана, – посоветовал Прист.

– Но...

– Помолчи, говорю!

Да, видать командира. Ишь, металлом голос прозвенел!

– Как очень тонко намекнул Мэтт, его просто не известили обо всем положенным образом. Боялись выдать Эвелину неприятелю, а в итоге оставили единственного защитника блуждать в потемках. Моя вина. Я не ожидал... Полагал, само присутствие Мэтта окажется для чересчур прытких не хуже ледяного душа... Где она?

– Среди валунов, неподалеку от мола в Крепостной Бухте. Опрятный, округлый, убийственный пролом черепа.

Капитан заметно содрогнулся, но возражать против неаппетитных подробностей не стал. Чего нельзя было сказать о девице, но Прист урезонил подружку снова.

– У вас опыта побольше, Мэтт. Как поступим?

– С ней? Сейчас назову телефонный номер. Позвоните – и останки без шума и суеты унесут, избавив бергенскую полицию от немалых затруднений. Происшествие это заурядно, в нашем деле эдакое приключается на каждом шагу, с кем угодно. Где угодно. Похоронные бюро особого назначения раскиданы по всему свету – негласно, само собой.

Мак, если помните, сказал, что я получу определенное содействие, но ставить об этом в известность кого бы то ни было (даже Хэнка Приста, по-видимому) отнюдь не обязательно. Пускай думает, будто мы вездесущи, а упомянутые бюро подбирают мертвецов – своих и чужих – от Северного Полюса до Южного.

Чрезмерного любопытства Прист не выказал. Капитана куда больше заботила погибшая девушка.

– Расскажите, что стряслось.

– Располагаюсь в каюте, Мадлен появляется на пороге; разыгрываем старый добрый спектакль "приветствую тебя, о великий вождь команчей"... В коридоре топчется носильщик – хотя мне самому никто не предлагал сопровождающих. Но, черт возьми, я ведь не хорошенькая девчонка; парень вел себя вполне объяснимо... Оказалось, чересчур объяснимо.

– Думаете, Эвелину опознали? – насупился Прист. – Я считал задание совершенно секретным.

– Если бы опознали, – возразил я, – не стали бы медлить до последнего мига. Зачем рисковать, умыкать мисс Барт... виноват, Бенсон, из-под носа у обученного телохранителя? Простите невольную и неоправданную похвальбу... Можно ведь было и на пристани по голове ударить, и в аэропорту! Нет, капитан: ребятки знали название судна и каюту; а девушку приметили, когда билетер начал растолковывать ей дорогу, назвал палубу и дверь... Проводили, удостоверились, укокошили.

– Но экипаж?

– Экипаж, – невесело ухмыльнулся я, – справедливо счел мерзавца простым пассажиром, взявшимся помочь молодой красавице. Которая, в свой черед, решила, будто перед нею член экипажа. Умело, подонок, оделся – ни то, ни се, ни матрос, ни посторонний. Даже меня обманул. Мадлен отправилась в каюту: напудриться, причесаться. Носильщик, безусловно, потащил вослед ей чемоданы...

– Вам полагалось непрерывно приглядывать за нею! – перебила девица в сером пальто.

– Конечно, сударыня! Безусловно! Благодарю за учтивое напоминание! Миновало шесть минут, я встревожился, вышел...

Прист слушал весьма внимательно.

– ...Думаю, Мадлен рылась в сумке, ища немного мелочи – помощничку на чай. Парень упер ей в спину дуло, вывел на палубу, ко внешнему борту, оглушил и перекинул через поручни. Потом воссоединился с дружком, по всей видимости, несшим в это время караульную службу. И оба тихо-мирно вернулись наблюдать за погрузкой. Только я мысленно забрался в их шкуры, прикинул, как орудовал бы сам, – а скорость отлива знаю. Выудил Мадлен, успел выслушать... Оживить не в силах. Человечества минус Мадлен Барт.

– Эвелина была очень славным товарищем! – окрысилась девица. – И вы, мистер Хелм, по крайности, могли бы хоть немного...

– Прекратите, – сказал я. Некогда каяться в ошибках или проливать слезы над убитыми, золотко. Пароход отчаливает через двадцать пять минут. А на севере дожидаются и уповают...

– Их постигнет разочарование, – процедила бледноликая девица. Прист, припомнил я, назвал ее Дианой. Не больно смахивает на Диану.

– Если мы решили разговаривать безо всякого, сожаления, – добавила девушка, – и безо всяких околичностей, посмотримте правде в глаза. Эвелина мертва, ничего не попишешь. Даже промокнув и продрогнув, ее, как подметил мистер Хелм, не оживить. И затеи не спасти...

– Тут вы крепко заблуждаетесь, – отпарировал я. – Как раз промокнув и продрогнув, можно вполне пособить затрещавшему по швам делу. Особенно, если сунуть голову прямо под водосточную трубу. Вашу голову, сударыня.

Глаза девушки распахнулись.

– Что-о?

– Слишком светлые волосы отрастили, – пояснил я, – о несравненная Диана Икс, или как вас там... Но мокрые пряди потемнеют. А потом подыщем хорошую, стойкую краску. Пока же будет весьма уместно поднять капюшон пальто, приклеить влажные локоны к лицу – и, с Божьей помощью, никто не заподозрит подмены.

* * *
– Вы спятили! – выдохнула девица. Повернулась к Присту, неуверенно пробормотала: – Ведь он и правда сбрендил, да, Шкипер?

Настал мой черед обращаться к старику.

– Прежде чем отправиться в лучший мир, Эвелина Бенсон сообщила несколько любопытных вещей. В том числе: северная публика ожидает женщину – только не знает, какую именно. Мадлен Барт не видали в лицо. Народ, по всему судя, робок; ударится в панику, завидев мужчину, и мне с ними не договориться. Но присутствующая госпожа Икс вполне сойдет за женщину... Девица заговорила негромко и озабоченно:

– Меня зовут Лоуренс, мистер Хелм. Диана Лоуренс.

– Приветствую тебя, о Диана Лоуренс, – отозвался я. – И что же дальше?

Забавно: сейчас, когда первоначальное ошеломление миновало, девица выказывала признаки любопытства. Мой сумасшедший замысел явно заинтересовал ее. И всерьез. И не только потому, что брюнетку держали рядом с Хэнком Пристом, отвечавшим за всю затею, любовь, или привязанность, или простое чувство долга... Я вспомнил, как умирающая назвала Диану "бледной, влюбленной, словно кошка, тенью".

Но в глазах девушки блистал вовсе не благородный пламень самопожертвования, свершаемого ради возлюбленного старца. Я отметил неподдельный, девяносто шестой пробы и чистой воды интерес. Наверное, бледное существо, облаченное в серый цвет с головы до пяток; существо застенчивое и несловоохотливое, втайне мечтало превратиться в бесшабашную Мата Хари. Соблазнительную, не ведающую страха, всесокрушающую.

Она подняла руки, принялась вытаскивать заколки и шпильки из благопристойно зачесанных, уже успевших изрядно увлажниться волос...

– Постой, Диана. Заговорил Прист.

– Постой. Чересчур уж рискованно. У тебя ни подготовки, ни опыта...

– О риске ты сам предупредил, предлагая работу, – возразила девица. – Робби тоже рисковал. Эвелина рисковала. Отчего бы не рискнуть и мне, а, Шкипер? Чем я лучше прочих?

– Кто такой Робби? – осведомился я. – Имена валятся на голову, точно яблоки перезрелые – следить не успеваешь.

– Робби погиб, – изрекла Диана Лоуренс. – Позабудьте о Робби, мистер Хелм. Вы сказали, нужно спешить. Поспешите, стало быть, и уговорите Шкипера.

Я пожал плечами.

– Раскиньте умом, сэр. Возникла недостача женского пола: Барт, одна штука. Либо замену обеспечивайте, либо завершайте игру и гасите свечи.

Подняв насквозь промокший сверток, я чуть ли не силой заставил Генри Приста взять его.

– Прошу. Снято с Мадлен Барт. Последнее, так сказать, облачение. Девица пришла бы в негодование неописуемое, узнав, сколь неприлично выглядит в мертвом виде и нижнем белье... Но если возвращаться на борт – надо возвращаться одетой соответственно. Понимаю: натягивать одежду погибшего – удовольствие небольшое. По себе знаю. Снимать с погибшего джемпер и брюки – тоже мало радости, верьте слову. Обидно проделывать эдакое впустую, но я человек привычный. Решать вам, капитан Прист. Или "да", или "нет" – но сразу же. Тогда и определим, на каком свете обретаемся, и как быть.

Даже наилучших любителей невредно поставить на место, напомнить, кто командует парадом в действительности. Прист растерянно оглядел скомканное тряпье, пропитавшееся водами соленой и дождевой. Воззрился на меня, отнюдь не воодушевленный.

– Хитрый замысел, сынок, – произнес он. – Да ни к чему вся эта возня. Порешим отправить на борт замену – давай отправим ее в качестве Дианы Лоуренс, и делу конец.

– Во-первых, – возразил я, – неразумно давать экипажу пищу для пересудов. Во-вторых, сами объясняйте матросам и капитану, почему вместо Мадлен Барт в каюте обосновалась иная дама. В-третьих, незачем склонять неприятеля к мании величия. Ребяткам не след полагать, будто они властны выводить в расход любых и всяческих женщин, тем паче, состоящих под моей негласной опекой. Иначе завтра будете вычеркивать Лоуренс – одну штуку. А вот убедившись, что покушение не удалось, и получив еще несколько припрятанных у меня в рукаве сюрпризов, парни сделаются не в пример скромнее. У мисс Лоуренс, таким образом, возникнет определенная надежда умереть естественной смертью, в положенный судьбою час. Я покосился на девушку.

– Кто-нибудь из корабельной сволочи с вами встречался?

– Пожалуй, нет, – поколебавшись, произнесла Диана. – И уж северные субъекты – наверняка нет. А что до шайки, подлежащей вразумлению – так, если не ошибаюсь, выражаются американские гангстеры? – все зависит от того, сколь усердно изучили они своих противников. Думается... я... слишком неброская и незаметная личность, не заслужившая отдельного внимания.

Пришлось волей-неволей посмотреть на Диану пристальнее. Девица, прилюдно признающаяся в собственной неброскости и незаметности, наверняка являет личность выдающуюся. Почти наверняка. Уж, во всяком случае, отличается иронией и честностью. Возможно, даже умом.

Я обернулся к Хэнку Присту.

– Если использовать мисс Лоуренс вообще, лучше использовать ее как Мадлен Барт. Разумеется, получив недвусмысленное согласие играть роль. Сугубо и трегубо добровольное согласие – подчеркиваю. В противном разе остается лишь раздобыть бутылку и напиться, сэр, но даже это нелегко сделать в стране, где царит безумный полусухой закон.

Вольность мою Прист пропустил мимо ушей – лишь чуток насупился.

– Не забывайте, мистер Хелм: по крайней мере один человек видел Эвелину лицом к лицу и хорошо запомнил, как выглядела Мадлен Барт. Весьма вероятно, и напарник его тоже успел присмотреться пристально. Даже протащив Диану за собой, вы не сможете обманывать противную сторону сколько-либо долго.

– Разрешите напомнить ваши собственные слова, сэр? У меня побольше опыта. И я не просил бы мисс Лоуренс облачаться в мокрую, с покойницы снятую одежду, не имея известной уверенности в успехе. Предоставьте Слоун-Бивенса и его банду моим заботам.

– Что вам известно про Слоун-Бивенса? – быстро спросил Прист.

– Лишь рассказанное Мадлен. А девица уже, фигурально выражаясь, в могилу соскальзывала и много поведать не успела. Говорила, будто Слоун-Бивенс велел ее уничтожить; насколько разумею, это непрошеный гость за общим столом. Упомянула также загадочную особу, чьего имени припомнить не могла – удары по голове бывают весьма неприятны и очень коварны... Как бы особа ни звалась, на службе у нее – у него – состоит парень по фамилии Денисон. О Денисоне слыхали, Шкипер?

– Никто не слыхал о нем достаточно, Мэтт... Работает личным телохранителем и человеком для грязных поручений у Котко. Надеюсь, вы слыхали о Котко?

Прист брезгливо скривился.

– Терпеть не могу связываться с паскудными средневековыми феодалами-грабителями, которые опоздали родиться лет на пятьсот... Но у мерзавца имеются познания и средства; пришлось познакомиться... И договориться. Подробности не играют роли.

На меня и ему подобных замечание "незачем знать" или фраза "подробности не играют роли" действуют в точности, как багровая тряпка на застоявшегося быка.

– Котко, – повторил я угрюмо. – Линкольн Александр Котко. Пресловутый миллионер-невидимка, бреющий башку на манер прусского юнкера или Юла Бриннера. Парень, владеющий чуть ли не всеми нефтяными скважинами за пределами Арабских Эмиратов и России.

– Преувеличение, однако небольшое. Мы толкуем об одном и том же человеке... Я застонал:

– И все происходящее – лишь очередная авантюра, касающаяся источников горючего? Коль скоро затесался мистер Котко – по слухам, настаивает на обращении "мистер" и властен его требовать, – речь идет о нефти, и ни о чем ином.

– Да, разумеется. Что же, по-твоему, сынок, мы творим? Слыхал ведь о недавних открытиях на шельфе Северного моря: Экофиск, Фригг, Торботтен... Сведения, которые мы стараемся получить, отправятся прямиком к Александру Котко. Тот обратит их на пользу и себе, и нам. Отправятся упомянутые сведения в два приема: сначала – об Экофиске и Фригге, а потом – о Торботтене. И кое-чем другом... Я осторожно перебил:

– О кое-чем другом? Оно, часом, не включает непонятной штуковины, именуемой Зигмундовским сифоном?

Последовало краткое безмолвие.

– Эвелина и впрямь выложила все, что знала, – вздохнул Генри Прист.

– Не совсем так. Просто перечислила полдюжины странных имен и названий, а о прочем предоставила гадать. Когда я растасую колоду и разложу хоть мало-мальски сносный пасьянс, положение должно проясниться. Или проясните его сами, сэр, дабы не изнашивать мозги попусту и не терять драгоценного времени.

Прист поколебался.

– Часы тикают, а история долгая... Позже, Мэтт, если не возражаете.

– Есть, Шкипер! – ответствовал я. – Но касаемо Слоун-Бивенса произнесите словечко-другое прямо здесь. На них я нарвусь, по-видимому, прежде, чем мы встретимся вновь.

Прист кивнул.

– Хорошо. Слоун-Бивенс – кличка, под которой значится у нас некий доктор Адольф Эльфенбейн, ученый гений, оставивший работу в университете несколько лет назад и употребивший геологические познания с неизмеримо большей выгодой.

– Эльфенбейн, – произнес я задумчиво. – По-немецки и по-норвежски это значит "слоновая кость". Слоун-Бивенс... Недурно... Эвелина упомянула дочь.

– Да, конечно. Была у Эльфенбейна жена, Ирэн, по уши замешанная в мужниных махинациях – да скончалась от рака в прошлом году. А дочка. Грета, училась музыке в Швейцарии. Вернулась домой, в Гамбург – разделить горе с отцом и, возможно, заместить матушку в... семейном деловом кругу. Судя по фотоснимкам, она миниатюрна и весьма приглядна. Сам Эльфенбейн – маленький, хрупкий, седовласый, безобидный с виду человек. Не обманывайтесь. Умен, образован и опасен в одинаковой степени. Составляет ядро международной – весьма внушительной – организации, не колеблющейся применять силу... Работает по найму, сейчас подрядился услужить кому-то – покуда неизвестно, кому, – стремящемуся нас обставить и заполучить вещицу первым.

– Какую именно вещицу?

Прист поколебался вновь, что казалось непонятным, ибо отставной моряк не принадлежал к субъектам нерешительным.

– Сам не догадываешься, нет, сынок? Слова прозвучали почти смущенно. Я уставился в обветренное лицо, тускло освещаемое ресторанными окнами.

– Давайте быстро подведем итоги, сэр. Повсеместно уважаемый отставной капитан, обладатель безупречного послужного списка, попадает в довольно странное общество. Еще наличествует геологический гений с явными задатками уголовника. Еще имеем таинственную фигуру с миллионами в кармане, извлекающую прибыль из нефти. Еще – на закуску – шельфовые залежи упомянутой нефти. А постскриптумом числится всемирный энергетический кризис, повергающий любого и каждого в безудержную панику...

Я нахмурился.

– Коль газеты не врут, как обычно, эти залежи тщательно поделены между сопредельными странами. Соединенные Штаты, если не ошибаюсь, выхода к Северному морю лишены... Господин, Котко, не говоря уж о докторе Эльфенбейне, прав на северную нефть не имеет, не будет иметь, и не может иметь. Не вполне разумею...

Я поднял взгляд, прочитал ответ на лице собеседника, негромко присвистнул.

– Капитан Прист, я потрясен, сэр! Стыдитесь! Войти в преступный сговор с окаянным Котко... Где ваша флотская честь?

Прочистив горло, Прист неторопливо сказал:

– Мистера Котко считают официально лишь удачливым, процветающим дельцом. Ничего противозаконного... не доказано. Его компания, "Петролен Инкорпорейтед", – верней, это лишь одна из его компаний, но самая знаменитая, – располагает бензоколонкой на каждом углу каждой американской улицы. У вас наверняка завалялась в бумажнике надежная кредитная карточка "Петрокс". У меня, к примеру, завалялась... Гордиться надобно, сынок, если ввязываешься в патриотическое начинание бок-о-бок с подобным испытанным человеком!

– Поясните.

– В Вашингтоне, – сказал Прист, – великое множество людей – больших и малых – испачкали штанишки после недавнего карамболя с поставками бензина. И готовы пойти на многое – на что угодно, – дабы не отстирывать одежды в будущем... Вы понимаете, мистер Хелм?

– Стараюсь, – ответил я с приличествующей скромностью.

И с изрядно возросшим уважением воззрился Присту в глаза.

Не думал, что заурядный отставной капитан – пускай даже бывший член Конгресса – ударится во все тяжкие. Не подозревал. Американский военный флот славится несчетными достоинствами, но поэтическое воображение отнюдь не свойственно его представителям. Измыслить подобное на голом месте Генри Прист, извините великодушно, вряд ли сумел бы. Все едино, что посягнуть на склады Монетного Двора, или на коронную казну Британии... Прошу прощения, ошибся. С неменьшим успехом Прист мог бы украсть гору Монблан или озеро Виктория.

Профессиональному истребителю вряд ли пристало морализировать, порицать ближнего за пренебрежение к закону. А осуществить задуманный грабеж можно было, по-моему, в два счета. Конечно, мистер Котко располагал неизмеримо большими знаниями, чем я; и если снизошел до участия в затее, сомневаться не доводилось: дело и выгодное, и выигрышное.

– Зигмундовский сифон, – произнес я негромко.

– Лучше позабудь о нем начисто, сынок.

– Постараюсь.

Прист покосился на Диану Лоуренс, опять посмотрел в мою сторону.

– Ты действительно считаешь, это перевоплощение удастся? Уж больно белыми нитками шито...

– Покрашу в черное, – уведомил я.

– Только не забывай: им уже удалось убить Эвелину, даже если сами они об этом не узнают...

– Мистер Хелм сумеет защитить, я уверена, – раздался девичий голос.

Приятно встречать разумных женщин. Диана уже давно распустила волосы, ливень услужливо прилепил промокшие пряди к бледному лицу... Дамы, как правило, не выглядят привлекательно в маске Мокрой Мыши – разве только на пляже, после купания; однако Диану влага сделала по-настоящему пикантной. Быть может, Хэнкова подружка уже воображала себя Великой, Неотразимой и Несокрушимой Всемирной Лазутчицей... По крайности, бледные щеки окрасил румянец, а глаза начали блестеть. Она обратилась к Присту:

– Развязывать узелок – значит развязывать. И поживее. Предложение мистера Хелма – единственный выход из тупика. Довольно распоряжаться. Шкипер, я не ребенок. Отдай-ка тряпье... И сделайте милость, отвернитесь – оба.

Глава 4

Единственное место на пароходе, откуда я мог присматривать за сходнями, оставаясь незамеченным, было на верхней палубе: прогулочный отрезок, тянувшийся мимо кают и пассажирской столовой. На уровень выше дека, с которого Эвелина Бенсон в последний – возможно, в первый – раз прыгнула в воду вниз головой... На два уровня выше каюты, где терпеливо поджидала меня ее новоявленная заместительница, вооружившаяся револьвером и выслушавшая краткое наставление по стрельбе.

Прислонившись к поручням с видом небрежным и скучающим – так я, по крайней мере, надеялся, – я размышлял, отыщется ли на корабле врач, умеющий укротить скоротечное воспаление легких. Переодеться в сухое так и не удалось. Героическими усилиями удалось, однако, справиться с противной мелкой трясучкой и следить, как препровождают с причала в трюм тяжелые, объемистые ящики. Дальше простирался пустынный, заливаемый дождем и неверным светом фонарей, порт. Во всяком случае, когда я поднялся наверх, он был пустынен...

Пожалуй, этого следовало ждать. Я не слишком-то и удивился, узрев Денисона, вступающего в круг света на расстоянии приблизительно пятидесяти ярдов от воды. Поль объявился неторопливо, совершенно спокойно. Возник из-за складского угла, прошагал к фонарю, поглядел прямо на меня.

Крупный мужчина – гораздо крупнее, чем отпечатлевшийся в моей памяти субъект; подпоясанное армейское пальто, промокшее и потемневшее на плечах; широкополая шляпа – достаточно широкополая, чтобы напомнить о ковбоях Дикого Запада: особенно здесь, в бескровных европейских краях...

Денисон поднял руку, безмолвно приветствуя меня. Или бросая вызов – непонятно. Я произвел ответное телодвижение. Поль показал спину, медленно двинулся прочь, исчез.

Поля у шляпы были, повторяю, широкие. Присягать в суде, что видел именно Денисона и никого другого, я, наверное, не дерзнул бы. Но мы слишком часто и слишком подолгу работали вместе; можно было биться об заклад: Поль Денисон, кодовая кличка Люк; друг-изменник, человек, отплативший за мои полезные наставления уроком, полезным тысячекратно. Поль преподал и внушил: не стоит заводить приятелей, занимаясь подобным делом.

Педагог едва не отправил меня к праотцам. Двоих других отправил. Не слишком-то красиво со стороны Денисона, даже учитывая, что предал он исключительно ради звонкой монеты – верней, шелестящей банкноты. Страх я готов простить любому. Лучше не осуждайте человека струсившего, если сами не убеждены: буду хохотать и песенки мурлыкать, покуда по зубам рашпилем проводят... Но за деньги?..

Я тоскливо подумал, что затея понемногу обретает очертания. Мак обеспечил доверенного сотрудника всеми разновидностями тайной, весьма дорогостоящей по мощи в деле, изначально выглядевшем как простая благодарность за прежние услуги, своевременно и вполне исправно предоставленные кем-то неведомым. Выясняется, отставным капитаном Хэнком Пристом...

Чувство благодарности не чуждо и Маку. Но всепрощение – отнюдь нет. Еще тогда, сразу после трагедии, он выразился внятно и недвусмысленно:

"Денисон полагал, свидетелей не останется? Что ж, иудствовать надобно умеючи... Считаем парня покойником в отпуске. До первой встречи с нашими людьми..."

Я подумал: Денисон ведь мог перемениться. Все же семь лет миновало, не шутка...

Разумеется, Мак выбрал меня! Ибо мне агент – справедливее сказать, экс-агент – Люк был известен лучше, чем любому иному. А еще Мак вознамерился вынести мне косвенный выговор и ненавязчиво напомнить: никогда, нигде, ни при каких обстоятельствах не подвешивай жизнь – чужую, а тем паче собственную – на волоске простой дурацкой дружбы. Не распознать грядущей измены мог бы лишь остолоп – но я закрыл глаза и уши заткнул. Как же так? Мой добрый amigo и protege Поль Денисон – предатель?!

Отлично. Я допустил ошибку, мне и поправлять ее. Коренным образом. Точней, искореняющим...

Семь лет назад, провалив операцию и погубив товарищей, я потупил взор и не решился предлагать Маку свои услуги в качестве истребителя-сыщика. Имя Денисона попросту сделалось неупоминаемым, исчезло из нашего обиходного словаря, позабылось...

Но Мак не забывал ничего.

Да и я тоже.

Нынче ночью мне скормили целую охапку имен, включая немецкого шпиона Слоун-Бивенса – который вполне мог оказаться русским по имени Клыков-Мамонтов, – его почившую в Бозе супругу Ирэн, и доселе здравствующую дщерь – истязательницу клавиш Грету.

А значение имело только одно имя: Денисон. И то, что Мак отрядил меня сюда, присовокупив целую лету чую бригаду, возможно – всего лишь возможно – значило: нечто, в некоторых местах, в некое время успело перемениться. И о последствиях предписывалось позаботиться мне.

Корабельная команда окончила погрузку и убирала трап. Однако недостаточно быстро, и моложавая личность, волочившая обрамленный алюминием рюкзак, успела проскочить на борт прежде, чем отдали швартовы. Моряки посторонились, позволяя парню пройти. На всякий случай и я отшагнул от поручней, дабы норвежец, вздумай он обозреть судно, часом не приметил знакомой физиономии.

Мгновением позже корабль уже отваливал от пристани.

В иных условиях я, наверно, задержался бы и поглядел, как управляется с отплытием стоящий на мостике субъект, увенчанный форменной фуражкой – капитан. Весьма невредно в нашем деле иметь хотя бы зачаточное представление о подобных вещах.

Однажды я летел на высоте нескольких тысяч футов, в спортивном самолетишке, чей пилот весьма некстати откинул копыта. Не стану заверять, будто умудрился приземлить машину безо всякого механического ущерба – это было бы наглейшей ложью, – но, пристально следя за действиями летчиков, перевозивших меня по воздуху долгие годы, я, в конце концов, не причинил ущерба физического себе самому, и даже выбрался из кабины собственными силами. Если кто-нибудь вручит мне океанский лайнер или сухогруз, а навигационные наставления выронит в хлябь, несколько минут, потраченных на самообразование, придутся весьма кстати.

Корабль отвалил безупречно, я продрог полностью – можно было и в каюту спускаться.

Двумя палубами ниже я определенным образом постучался в каюту, числившуюся за миссис Мадлен Барт. Голос новой обитательницы ответил немедля. Я переступил порог и воззрился в дульное отверстие тридцать восьмого калибра. Дуло принадлежало моему собственному револьверу.

– Умница, – объявил я, прикрывая дверь. – Послушная девочка. Но теперь целься в какое-нибудь иное место, пожалуйста.

Диана Лоуренс положила револьвер на койку и поднялась, неловко расправляя мокрый жакет, снятый с предшественницы. Девица, непроизвольно подумал я, обманчивая во многих отношениях... Ростом и сложением почти с. Эвелину Бенсон – самый чуток помельче, – но бесцветная внешность вводила в заблуждение. Пострадавший от воды, измятый коричневый костюм сидел на Диане в обтяжку. Не будь молодая особа достаточно тонкой от природы – вовек бы не втиснулась в подобную одежку. А последняя, как выяснилось, вместила особу весьма и весьма соблазнительную.

Откинув с лица прилипшие влажные пряди, напарница уставилась на меня весьма подозрительно.

– Итак? – вопросила она.

То ли поразмыслила в одиночестве и раскаялась в содеянном, то ли впрямь опасалась хищного живоглота М. Хелма – понятия не имею.

– Итак?!

– Думаю, ребятки исправно клюнули, – сказал я. На сходнях ты сыграла без сучка, без задоринки. Убедила наблюдателей: Мадлен Барт возвратилась с того света – немножко потрепанная, поникшая, донельзя смущенная непрезентабельным видом своим, но чрезвычайно живая. Во всяком случае, белобрысый громила со всевозможным проворством спровадил приятеля на берег. Надеюсь, парень приведет подкрепление, ибо угробить миссис Барт оказалось куда труднее, чем предполагали вначале.

– Надеетесь?

Диана любопытствовала без малейшего воодушевления.

– Да. Если приведет – значит, клюнули по-настоящему: проглотили наживку вместе с крючком и погонным дюймом лесы. Также удостоверимся, что среди экипажа и пассажиров им опираться не на кого. А значит, одного из двоих субъектов, способных тебя опознать – верней, уличить, – временно спровадили вон. Два минус один равняется одному. Разумеешь?

Диана поколебалась, потом неуверенно возразила:

– Вам, господин Хелм, лучше знать... Но стоит ли разговаривать столь неосмотрительно?

– Разговаривать? – не понял я. – Неосмотрительно?

– Если подслушают... На свете существуют микрофоны, в том числе потайные – помните? Я ухмыльнулся.

– Восхищаюсь! Мы еще сделаем из тебя, Диана Лоуренс, отличного агента. Не беспокойся: я успел исследовать обе каюты – насколько время дозволило. Думается, все чисто и благопристойно.

– О!

Мгновение-другое мы простояли в полном безмолвии. Знакомство, надлежало признать, состоялось чересчур уж поспешное; ни толком поболтать, ни присмотреться друг к другу не успели. Уж не знаю, как я выглядел, но если внешность хоть немного соответствовала самочувствию, зрелище было неаппетитным.

Диана гляделась еще хуже – коль скоро такое возможно, – ибо женщинам все же полагаются чистота и опрятность, мало свойственные противоположному полу. Говорю не о себе самом, а о подавляющей части мужского населения. Облачившись в покойницкие тряпки, миновав под обломным ливнем несколько городских кварталов, мисс Лоуренс предстала сущей замарашкой.

Правда, напомнил я себе, одна безнадежная замарашка в итоге оказалась принцессой. Золушка. Сандрильона...

Наверное, та же самая, или схожая, мысль посетила Диану. Девица потупилась и с омерзением осмотрела собственную персону без помощи зеркала. Итоги учиненной инспекции очевидно пришлись ей не по вкусу:

Диана скривилась, растянула изящно очерченные губы в блеклой улыбке.

– Просто пара паяцев, правда? – осведомилась она. – Лучше натяни что-нибудь сухое, иначе замерзнешь насмерть... Хелм?

– Да?

– Зачем?

– Зачем – что?

– Зачем ты в это ввязался? – пояснила Диана. – Сколько разумею, ты просто наемная рабочая сила, прости за выражение. Ни малейшей заинтересованности. Зачем ты измыслил тонкий, сложный порядок действий, чтобы спасти положение? Наше некрасивое положение? Да еще заставил проглотить предложенный план?

Я помедлил. Нельзя же, в самом деле, было пояснять: измыслил Денисона ради... А также ради соображений, с Денисоном не связанных.

– Никто не умирает попусту, – пояснил я, наконец.

– Что?

– Старинная поговорка Маковских сотрудников, – сказал я. – Люди, конечно и несомненно, помирают. Естественной смертью, либо насильственной. Чему не поможешь, тому не поможешь. Зато возможно позаботиться и сделать любую кончину полезной. Для других. Эвелина Бенсон умерла. Весьма сожалею. Пожалуй, при надлежащем усердии мог бы ее спасти. Каюсь. Но меня выпустили гулять с повязкой на глазах, и этим оправдываюсь, ибо нечем больше оправдаться... Пожалуй, полагалось ее спасти. Однако, никто ничего не растолковал... И что же? Люди моего сорта в предупреждениях не нуждаются. И, если хочешь знать, я расхаживал по палубе – грудь колесом! – убежденный, что сумею оборонить Эвелину против кого угодно. Желают явиться – пускай ко мне являются! Но ребята рассудили по-своему, и пришли по назначению. Тем лучше для них. Один-ноль... Но попытаюсь выровнять проигрышный счет и завершить операцию не без некоего изящества – хотя и без Эвелины...

Диана Лоуренс глядела странными глазами.

– Вы... – сказала она, – вы... занятный человек. То есть...

– Я не занятный субъект, – назидательно изрек я. – Я субъект уморительный. Умопомрачающий! Оставайся в каюте, и не вздумай высовываться. Даже частично! Это касается, в первую очередь, головы – наиважнейшей анатомической детали. Кто-нибудь может опознать – или, того хуже, не опознать вовсе – твою хорошенькую мордашку. Запомни: Мадлен Барт изволит отсыпаться после незначительного сотрясения мозгов – если таковые наличествовали, в чем весьма сомневаюсь – и невольного купания в ледяной воде. Пока тебя никто не видит – никто не заподозрит подмены. Дамский сортир – напротив; захочешь отлучиться – скажи, я покараулю в коридоре... Нет?

Слабо усмехнувшись, Диана ответила:

– Нет уж, благодарю. А... А мне... полагается знать, чем занимаетесь вы... в каждую отдельную минуту?

Я посмотрел на собеседницу пристально.

– Послушная девочка – и разумная вдобавок. Нет, не полагается. Просто запрись в каюте на пару с револьвером и вышибай мозги любому, отворившему дверь. Кроме, само собою, меня.

Глава 5

Роскошная кают-компания выдавалась окнами – не могу сказать "иллюминаторами" – на кормовой отрезок палубы, где красовалась мачта и торчали стрелы подъемных устройств, лишь смутно различимые в темноте, за мокрыми от дождя стеклами. Оставалось уповать, что вахтенный рулевой и капитан способны видеть больше моего, и помогают себе надежным радаром.

Плыли мы с довольно приличной скоростью, судя по стуку и лязгу судовых машин где-то под ногами, а предварительно изученная мною карта Норвегии свидетельствовала: берег чертовски предательский, изрезанный глубокими заливами, ощетинившийся каменистыми мысами. Не тот берег, вдоль которого в штормовую ночь можно мчать, очертя голову.

Я утешился мыслью, что корабль этот – и, пожалуй, капитан его – годами ходил за рубежи Полярного круга и возвращался назад в целости и сохранности. Опыт – неплохая вещь, и весьма облегчает жизнь...

В кают-компании горланил "кретиноскоп", являвший нам сборище норвежских любителей решать загадки – позор и срам всенародного размаха. Одно дело – бахвалиться вопиющим и полным невежеством в приятельском кругу, и совсем иное – выставлять свою глупость на обозрение целой стране. А также сопредельным Швеции и Дании, между прочим.

Лишь немногие из пассажиров, расположившихся в кают-компании, краем глаза следили за жалким телевизионным фарсом. Остальные мужественно – и женственно – пытались не замечать субъектов, исступленно ломавших головы над непроницаемо темным, таинственным именем великого древнегреческого поэта: "Г... МЕР". Не доставало единственной буквы, и вот ее-то межеумки отыскивали, тужась и пыхтя от непомерного мозгового напряжения... Боги, боги бессмертные!

Снова, как и в самолете, я втихомолку подивился: что же это за общество, позволяющее одному остолопу с лишней монеткой в кармане истязать ближних, алчущих мира и спокойствия? Позволяющее просто уплатить, повернуть выключатель и навязать окружающим экранное действо, способное повергнуть в истерику даже умеренно развитого орангутанга? Но время для раздумий над подобными неприятностями было неподходящим.

Я увидел подле входной двери красный рюкзак – родного братца тому, который давеча снесли по трапу на пристань. Владелец обнаружился почти немедля. В углу, справа – там, где он мог следить за каждым новоприбывшим, делая вид, будто всецело поглощен предстающим на голубом экране "Лугом Кудесников"... Парень поспорил бы с самим Гаем Юлием Цезарем, по преданию, могшим читать, писать, слушать и разговаривать одновременно. Ибо, изучая гостей и глядя в телевизор, он умудрялся еще и пожирать глазами пару изящных, обтянутых нейлоновыми чулками, ног. Учитывая редкость подобного зрелища в нынешней, облаченной брюками, Скандинавии, укорять парня было бы несправедливо.

Но меня неизмеримо больше привлек усевшийся подле девицы пожилой субъект – довольно маленький, хрупкий, неброский. Обладатель пушистых седых волос, тщательно зачесанных, дабы по возможности прикрыть обозначившуюся розовую лысинку.

Маленький, хрупкий, седовласый, безобидный с виду человек, сообщил Хэнк Прист, описывая доктора Эльфенбейна. Миниатюрна и весьма приглядна, сказал он о Грете. Вот и великолепно. Вражеские главнокомандующие объявились на самом что ни на есть виду. Пускай отдыхают и терпеливо ждут, покуда настанет их черед... А сейчас приличествовало уделить внимание мелкой сошке. Усердным подчиненным...

Парень обернулся, понукаемый необъяснимым первобытным ощущением. Я весьма неоригинально зову такое чувство шестым. Обернулся – и узрел меня во всей непревзойденной и трудноописуемой красе.

Мгновение-другое норвежец попросту не знал, как отнестись к нежданному открытию. Я пялился на него прямо в упор: безо всяких изысканных шпионских уловок либо диверсантских тонкостей. Парень, к чести его будь сказано, уставился мне в зрачки с откровенным вызовом.

"Оба мы отлично знаем, что именно приключилось нынче вечером!" Так надлежало толковать выражение голубых, нахальных, самоуверенных глаз. "И что теперь поделаешь, а, приятель?" Надлежало отдать противнику должное: самообладания норвежцу было не занимать стать.

Я знал: передо мною опытный убийца, преуспевший в последнем покушении всецело. Но сам парень, разумеется, не подозревал о собственной удаче. Тем лучше. Для меня. Отнюдь незачем прибавлять врагу заслуженной и оправданной самоуверенности. И без этого попотеть придется...

Глаза, подметил я, были очень голубыми. До неприличия. Лет норвежцу исполнилось около тридцати с небольшим хвостиком. Впечатляюще мужественная физиономия. В первую голову, подумал я угрюмо, ею впечатляется сам обладатель. Пожалуй, не без оснований гордится эдакой внешностью... Ишь, звезда голливудская, герой ковбойский... Храбрец, атлет, умелец – и зверь бешеный в придачу. Полнейший "джентльменский набор".

Тем лучше.

Ибо я – не храбрец, отнюдь не атлет, умеренно умелый и временами бешеный истребитель... А излишне уверенные в себе субъекты опрокидываются тем легче, чем глубже презирают худосочного с их точки зрения и недостаточно прыткого врага. Пускай презирает – лишь бы опрокинулся исправно...

Я легонько дернул головой, требуя от парня выйти наружу. Ответного знака не последовало. Я уничтожающе осклабился, наклонился, поднял красный рюкзак и преспокойнейшим образом прошествовал вон, успев приметить, как недоуменно и яростно расширились голубые глаза.

Один-один в мою пользу – если учитывать ошибки самого Эльфенбейна, бравшего на службу людей неуравновешенных. Следовало воспользоваться услугами личности, менее заботящейся о своей бравой репутации. Менее склонной бросать вызов и принимать оный.

Парень, коль скоро его хоть чему-то наставили, прочитал мое досье от корки до корки. Знал: неприятель опасен и многоопытен. Решил: тем большую славу стяжаем...

Правда, полагаю, что ему велели держаться от меня подальше – удовольствоваться женщиной, спровадить Мадлен в соленые глубины и тем возрадоваться. Но парню позарез хотелось утвердиться во образе мужественном, чужой дерзости не приемлющем, наглости не спускающем... Нельзя же, в самом деле, открыто намекать мужской особи: ты, голубчик, мышцами вышел, да рылом выиграл – но в порядочную компанию не суйся, укокошат!

Незачем было соваться в порядочную компанию. Коль скоро, конечно, мою компанию можно титуловать порядочной... Однако, норвежскому герою не терпелось доказать полное и несомненное превосходство над старой заморской плесенью. С его точки зрения, я был непоправимо и беспросветно стар... Тем хуже для меня – и тем лучше.

Подонки остаются подонками – по какую сторону Атлантики ни родились бы. Числились подонками со времен доисторических, и отнюдь не улучшились в продолжение столетий... Пожалуй, проиграли предкам в бесшабашности и размахе – всего лишь. У пещерного костра, или на улицах цивилизованного Санта-Фе – повсюду наткнетесь на представителей одного и того же удалого племени...

Тем хуже для них, задиристых. Я распахнул дверь настежь. Столкнулся с весьма недружелюбным порывом встречного ветра. С пеной, несомой навстречу тем же ветром. Неприятное ощущение, осмелюсь доложить – хотите верьте, хотите нет.

Попытайтесь и попробуйте испытать сами... На палубе не замечалось ни души.

Я сбросил рюкзак. Путаться в лямках, когда настанет решающая минута, не годилось. А владелец вещевого мешка должен был вылететь наружу весьма и весьма разгневанным.

Так и вышло.

Хотя, признаю: парень изрядно призадумался, и даже остолбенел – если правильное слово употребляю. Наверное, не сумел примириться с мыслью, что окаянный супостат орудует столь небрежно. Следовало ждать подвоха – где-то, как-то, по неведомым соображениям. Напоминаю: парень казался хлыщом, но вовсе не глупым.

В его самозащищающей системе наверняка наличествовал предохранитель – и пылал сейчас, родимый, ярким электрическим пламенем, вопя: стерегись! берегись! подожди!

Парень окликнул меня от выходной двери, повел взором; опять окликнул.

Я обернулся и вознаградил его наизлобнейшим взглядом; и перебросил похищенный рюкзак через поручни.

Прямо в море.

Соленое.

Холодное.

Бездонное...

Парень возмутился до глубин души.

Позабыв простейшие меры предосторожности, он двинулся вперед – оскорбленный, непререкаемо яростный, мстительный: истинный потомок викингов. Как и я, между прочим...

Удивления достойно: у субъекта оказались очень длинные, развевающиеся по ветру волосы. Развевающиеся, конечно, лишь после надлежащего освобождения из плена, учиненного шпильками, заколками, кружевами – чем бишь, скрепляют нынче мужские прически? В правой руке обретался револьвер – прекрасная и весьма полезная для знающего человека вещь.

Парень, по всей вероятности, злился, припоминая женщину, которой полагалось утонуть, но которая нарушила и спутала хитрые планы, выплыв и уцелев. Но, убейте меня, вовек не пойму, зачем неподражаемые рукопашные бойцы – викинги – отращивали столь длинные кудри, за которые так удобно хвататься в ближней схватке. Уже не принимаю во внимание крупного бисерного ожерелья на закаленной шее. Возьми да удави... Если нитка выдержит. Глупость. Чистейшая.

Парень явно хотел не просто убить, а и перепугать намеченную жертву перед гибелью до полусмерти. Обычно так и приключается, если ты не удосужился вселить в неприятеля страх Божий. И на подобное зазнайство можно рассчитывать почти всегда.

Я, без похвальбы скажу, угадал мгновение, отводившееся выстрелу. Особо и гадать не приходилось – подожди, покуда палуба выпрямится после очередного раскачивания, вот и все. Остальное следовало определить по глазам и стойке противника – наука нехитрая.

Револьвер вознесся. Я, точно старая добрая жаба, метнулся влево, распластался в воздухе, шлепнулся. Выбросил вперед правую руку. Заранее снятый и смотанный ремень, оснащенный хитроумной Маковской пряжкой – большой, тяжелой, отточенной по краям до бритвенной остроты, – прянул, обвился вокруг правой, опорной щиколотки норвежца прежде, несли тот сообразил, в чем дело и отпрыгнул...

Парень был вовсе не столь умел и грозен, сколь предполагал сам. Не дрыгать ногою следовало, а гашетку нажимать. Ремень – весьма неприятное оружие в рукопашной стычке, но какой прок от ремня, зажатого рукой покойника? Стрелять надлежало – и только.

Пытаясь освободиться от нежданной помехи, норвежец действовал сообразно природным инстинктам, которые, разумеется, полезны и хороши – но не всегда. Мы, к примеру, стараемся обуздать определенные природные стремления, и тратим на это долгие часы психологической подготовки. Например, не провожай взором застреленного тобою человека – не следи, куда шлепнется. Не спеши смаргивать, если прямо в физиономию несется вражеский кулак – замах может оказаться ложным, и получишь аккурат под ложечку в тот неуловимо быстрый миг, покуда веки остаются прикрытыми... Да мало ли естественных побуждений подавлять приходится в нашем деле?

Пытаясь освободиться от ремня, супостат неразумно упустил отличную возможность продырявить мне башку. На это я и рассчитывал, увидав, как вызывающе держится белобрысый, насколько высокого мнения он о своей боеспособной и всесокрушающей персоне. Когда-то я уже говорил: профессиональные силачи почти не поддаются дрессировке в огнестрельном смысле. Тем хуже для них.

Я рванул за ремень и выдернул из-под неприятеля обе ноги – точнее, правую вышиб, а левая вылетела независимо и самостоятельно. Бедолага приземлился прямиком на копчик: падение болезненное и не всегда полезное для здоровья.

Револьвер отлетел и заскользил по выдраенным доскам.

Норвежец непроизвольно дернулся ему вослед – новая ошибка. Лучше было плюнуть на оружие, высвободиться и кинуться на меня с голыми руками. Крупный, мускулистый, парень преотлично мог бы удавить или изувечить знакомую вам стоеросовую жердь безо всякой пороховой подмоги.

Но, повторяю: неприятель рванулся к ускользающему револьверу. Подсознательное движение. Оставалось только рвануть вторично, снова распластать норвежца на палубе и бросить раскрутившийся, более не способный служить затяжной петлей ремень. Отнюдь не ставлю этой сообразительности себе в достоинство. Так учили.

Я взвился, оказался на ногах и заботливо пнул пытавшегося проделать то же самое норвежца в висок. Полуоглушенный парень закрылся руками, ожидая удара в лицо. Третья ошибка.

Развернувшись, я проворно сгреб его за лодыжки и поволок поближе к поручням. Ухватил за пояс, приподнял, перекинул через борт. Мгновение-другое парень – полагается отдать ему должное, действительно силен оказался – висел, намертво вцепившись в металлическую сетку, натянутую меж перилами и палубными досками. Ребром ладони я ударил по одной руке, ребром подошвы раскровавил другую и от души понадеялся, что поблизости нет никого, способного услыхать вопль обрушившегося в хляби норвежца. Вопль неожиданно жалобный, почти плаксивый.

Рассчитывать на полное уединение было, конечно же, чистой наивностью. Тяжело дыша, опираясь на округлый поручень, я поймал краем глаза быстрое движение. Маленькая фигурка склонялась к оброненному стволу. Всецело сосредоточившись на верзиле, я временно и непростительно прекратил следить за окружающим.

Девица почти преуспела в самоотверженном своем начинании – только я прыгнул из последних силенок и водрузил подметку на револьвер прежде, чем Грета успела подобрать его.

Девица распрямилась. Поглядела в упор. Так и есть: нейлоново-чулочная особа, не без оснований принятая мною за Грету Эльфенбейн. Маленькая, проворная, темноволосая, темноглазая. Довольно хорошенькая... Но, право слово, ночка для красивых девиц выдалась неблагоприятная. Опираюсь отнюдь не на астрологические таблицы, а на простой здравый смысл.

Завывавший над палубой ветер трепал и терзал Гретино платье – весьма изысканное и дорогое. Непоправимо разметывал хитрую, замысловатую прическу, тоже стоившую немалых денег. Хотя в последних парикмахерских вывертах я не понимаю ни аза, но отличить волосы, уложенные в модном салоне, от волос, приводившихся в порядок собственными дамскими силами, еще способен.

– Вы... – еле слышно сказала Грета, – вы убили его!

Голос прозвучал обвинительно. Хм!.. Английское произношение было исключительно внятным, если не придираться к явному акценту.

– Швырнули человека на верную смерть! Прямо в штормовые волны!

Как и много лет назад, при несколько схожих обстоятельствах, я раздраженно ответил:

– Что же было делать, поцеловать его? Мисс Эльфенбейн отмолчалась.

– Не посылайте своих приятелей по душу Мадлен Барт. Разве что у вас имеются лишние приятели.

Я выдержал паузу, дожидаясь ответа. Девица Эльфенбейн хотела, вероятно, изречь тираду яростную и угрожающую. В то же время – презрительную и полную достоинства. Несовместимые вещи – особенно, если вы стоите на шаткой палубе и вовсю пытаетесь не шлепнуться, да при этом обеими руками удерживаете срываемую ветром блузку. Драматические монологи следует на сцене читать...

Я безмолвствовал. Ветер принялся за юбку Греты, явил моему бесстыжему взору препикантнейшие резинки нейлоновых чулков и тем окончательно испортил впечатление от начатой речи. Повернувшись, девица ринулась наутек и заперлась в каюте.

Придется бедняге немножко привести себя в порядок – ив прямом смысле, и в переносном... Не желая завязывать новых стычек (на один вечер и так доставало приключений), я возвратил ремень в брючные петли, подобрал трофейный револьвер – выяснилось, пистолет! С ума я спятил, или старею понемногу? – исследовал его при неярком свете палубных фонарей.

Изящная заморская игрушка. "ЛАМА. Габилондо и Тетушка Виктория. Испания. Калибр: .380".

Умопомрачительно: пистолет был уменьшенной копией сорокапятикалиберного автоматического кольта. И открытый боек имелся, и предохранитель на рукояти наличествовал. Не истолкуйте неверно, я никакой злобы не таю против армейского кольта – прыгает в руке, словно бешеный, зато стреляет исправно и мощно. Великолепная, заслуженная пушка. Но зачем же прилежно копировать весьма громоздкий и неуклюжий полевой пистолет, если хочешь производить удобное карманное приспособление для самообороны, предназначающееся законопослушным гражданам? С неменьшим успехом возможно создавать маленькую действующую модель противотанкового орудия, чтобы охотиться на оленей...

Задержавшись на достаточно долгое время – так я надеялся, – пора было и убираться. Я спрятал пистолет и возвратился в кают-компанию. Седовласого мужчины – самого Эльфенбейна – тоже не было ни слуху, ни духу. Пожалуй, отец и дочь отправились восвояси, дабы учинить летучий военный совет. Я надеялся, решение примут разумное. Дай-то Бог. Судя по рассказам, доктор Адольф Эльфенбейн достаточно долго процветал вопреки закону, чтобы колотиться головой о потолок и жаждать мести, лишившись малозначащего, легко заменяемого подручного.

Постучавшись в дверь, которая обреталась двумя палубами ниже, я услыхал решительное "войдите". Диана Лоуренс по-прежнему восседала на койке, при полном освещении, держа револьвер наизготовку, дабы отразить любых и всяческих пиратов-абордажников. Я втайне думал застать ее спящей как сурок – или, по крайности, выбравшейся из мокрого, не по росту шитого костюма. Ничуть не бывало. Только сбросила жакет и слегка расчесалась. Умная девочка, не желала нарваться на возможную неприятность, оставшись в неглиже...

Похвальное рвение к служебному долгу. И револьвер держит уверенно; рука не дрожит. Надлежало признать: для особы, принадлежавшей к сборищу профанов, не способных сыскать впечатляющего чучела в собственной среде, Лоуренс обнаружила незаурядные задатки по части пистолетно-револьверной. Говорю задатки, ибо предыдущего опыта не отмечалось: я вынужденно пояснил ей разницу меж гашеткой и курком. Но Диана изрядно отличалась от прочих молодых дам, которые берут оружие с таким видом, словно принимают на попечение гремучую змею, обожравшуюся гремучей ртути.

– Все в порядке? – осведомилась моя напарница. – Тебя долгонько не было.

– Наверху – в порядке. А здесь?

– Ни души, никто не беспокоил... – Диана помолчала и прибавила: – Я догадалась обо всём. И знаю, чем ты занимался.

– Умница, – ответил я. – Нацелься этой штукой в сторону от моего брюха, ладно? Теория гласит: не держи на мушке того, кого не собираешься в итоге расстрелять.

– Извини.

Диана опустила револьвер. Ей вполне достало времени просохнуть и обогреться; а белый джемпер с высоким воротом (принадлежавший ранее Эвелине Бенсон), хотя и пострадал от вынужденного полоскания морской водой, выглядел неизмеримо лучше, не будучи полускрыт внушительным жакетом. Причесанная, чуток порозовевшая, Диана казалась почти человекообразной.

Симметричное, овальное лицо. Загадочные зеленые глаза, И белая – отнюдь не бледная, но именно белая, по ближайшем рассмотрении, кожа. Столь чарующая и влекущая в нынешнем загорелом и закаленном веке. Дианой и впрямь было можно залюбоваться.

– Человек, убивший Эвелину, – сказала она. – Рассмотревший Эви толком и пристально... Я обманула его на сходнях, верно; проскочила мимо в мокрой одежде, залепив лицо волосами. Но разгляди меня парень средь бела дня – впору было бы писать пропало. И ты... убил его. Поневоле.

– Конечно, – промолвил я.

– Убил?

– Разумеется. Ведь за этим и выписали заокеанское страшилище, верно? А я предупредил Хэнка: противника ждут неприятные сюрпризы.

Диана поколебалась.

– Но ведь остался второй? Спустившийся на берег? Он, по твоим же словам, тоже получил возможность рассмотреть Эвелину. Я озадаченно изучал собеседницу. Мисс Лоуренс опрокидывала все привычные представления о любителе в юбке. Изначально я готовился урезонивать застенчивую, замкнутую личность, колотящую себя в грудь, извергающую обвинения, брызжущую слюной, когда напарник бесчеловечно попирает простейшие правила гуманного обращения с ближними. Горький предшествовавший опыт был тому порукой.

Стоило ждать хотя бы привычных воплей – негодующих и потрясенных. Однако воплей не отмечалось.

– Мальчишка? – уточнил я с вызывающим равнодушием. – Не изволь беспокоиться. Просто малолетний хулиган, и все тут.

– Но ведь и его придется... усмирить? Рано или поздно?

Голос прозвучал непринужденным спокойствием. Я понял: в кои веки, по чистой случайности, выпало работать с настоящим алмазом. Чистой воды. С уникальным явлением. А к добру это было, или к худу – оставалось выяснить.

– Мальчишка вышел в Бергене. А мы плывем. К северу. И беспокоиться о парне вовсе ни к чему. По крайней мере, до утра.

– Ты принимаешь игру с переодеваниями чересчур уж серьезно, – заметила Диана. – Даже убивать готов направо и налево, чтобы не провалить спектакля.

– Пожалуй... Это хорошее оправдание, согласен. Диана сощурилась.

– Мстите, мистер Хелм? – пробормотала она чуть погодя.

– Как правило, я не расшибаюсь в лепешку, дабы отметить невинно – либо заслуженно – пролитую кровь. И, будь покойна, рисковать ради мести заданием не собираюсь. Но если можно отплатить без труда и со вкусом – отчего бы и нет? Не пристало эльфенбейновским ребяткам швырять людей за борт, коль скоро сами не готовы немного искупаться.

Не сводя с меня взора, Диана облизнула губы. В зеленых глазах плясали проказливые искорки.

– И ты предписал парню полночную ванну?

– Да, голубушка, – откликнулся я. – Терапевтическое воздействие по методике профессора Хелма. Я рекомендовал молодцу полное воздержание от стрельбы, провел посредством ботинка легкий массаж головы и прописал полночную ванну... Весьма благотворно сказывается на нервной системе. Успокаивает. Навеки... Ты потрясена?

– Отнюдь нет, – невозмутимо сказала Диана. – Видите ли, мистер Хелм... Если я все едино здесь, лучше не упустить ничего, и обо всем доведаться досконально. Даже о хладнокровном убийстве. Обо всем...

Диана глубоко вздохнула и продолжила – не столь самоуверенно:

– Всегда была добропорядочной девушкой... Нет-нет, не девственницей безмозглой, не подумайте! Но я старалась держаться в рамках, подобающих существу цивилизованному. Понимаете? Мирному. Снисходительному. Уступчивому. Разумному. Искренней стороннице мирных, разумных, благотворных затей. Ненасильственных, разумеется – иначе ни мирными, ни благотворными эти затеи не будут. Понимаете? К этому следует стремиться, или миру вообще не уцелеть! Люди вроде вас, люди, размахивающие револьверами, – опасные, уродливые анахронизмы, угрожающие современному обществу, рубящие его под корень... Скажете, что нет?

Я не сказал ничего. Да мисс Лоуренс и не требовалось ответа. Я рассеянно внимал равномерному шуму корабельных машин, делавшему крохотную каюту местом не просто уютным, а и безопасным, надежно защищенным ото всякого подслушивания извне.

– Я устала, – тихо произнесла Диана. – О, если бы я только могла заставить вас почувствовать: как я утомилась, притворяясь... Не покойной Мадлен Барт! – вовсе нет!.. Я притворяюсь отродясь. Делаю вид, что живу среди воображаемого общества... Как любой сверстник. Почти любой. Да я по части притворства еще и с вами посостязаюсь, мистер Хелм!

Боги мои! Боги бессмертные!..

Коль скоро в окружности четырехсот миль наличествует хоть один психопат, мающийся расщеплением личности, – не извольте сомневаться: достанется в товарищи нам, и никому иному. Судьба... "Кисмет", как выражаются турки. Рок.

– Голубушка! – промолвил я ласково: – Ты дверью ошиблась. Душевнобольных пользуют направо по коридору, за поворотом.

– Ничего ты не понял, – невозмутимо изрекла Диана. – Я, видишь ли, призвание свое отыскала – здесь, в этой мерзкой, тесной каютке; а сидела, между прочим, не скидывая одежды, которую с Эвелины содрали. Вон теми нежными лапками. Я десять раз умирала от испуга; не пришло в голову, а, Мэттью Хелм? И наслаждалась каждой минутой невыразимого страха, между прочим!

Диана успела подняться. И сунуть револьвер за пояс. И пройтись от стены к стене.

– Я мысленно уложила десятка два нападающих: всякий раз, когда шаги в коридоре звучали. Не подумал?

– Великолепное достижение, – хмыкнул я. – Особенно учитывая, что в револьвере всего пять зарядов.

– Пять?.. Я полагала, шесть...

– Всеобщее заблуждение, – уведомил я. – Запас патронов зависит исключительно от модели. Бывает пять, шесть, восемь выстрелов... Иногда – очень редко – семь. Не подозревала?

– О чем? – негромко спросила Диана.

– Прекрасно знаешь, о чем.

– О чем, бишь, мы беседовали?..

– Не о том, любезная. Но сразу отвечаю: кукиш. С маком. Опиумным.

– Да?

– Да. Не собираюсь отправляться с вами в постель, госпожа Лоуренс, хотя сие было бы отличной закуской к незабываемому вечеру.

Воспоследовала краткая тишина. Затем Диана заразительно расхохоталась.

– Помилуйте! – провозгласила она. – Да неужто к этому одному все и сводится? Пожалуй, да... Она лукаво ухмыльнулась".

– И вы, разумеется, абсолютно правы, не желая потворствовать прихотям женщины, которой самое место в обитой войлоком палате, за прочной решеткой. То есть... Если вы преступно воспользуетесь минутным помрачением душевнобольной особы – как после этого собственную совесть угомоните?

– Совесть ослабла и охрипла, – уведомил я. И снова припомнил те же слова, сказанные другой женщине, при других обстоятельствах, много лет назад... О, как молод я был тогда! Сравнительно молод. И как непринужденно отправил женщину к праотцам... Все течет, и все переменяется; но прежние фразы сплошь и рядом звучат свежо...

Что-то в тесной каютке переменилось. Точно в атмосфере, когда грозовой фронт уносится прочь. Диана смотрела в упор: бесстыжими, наглыми, зелеными, безудержно смеющимися глазами – изумрудными на почти меловом лице. Я машинально подметил: дьявольщина, ведь ни малейшего резона сражаться со своею собственной добродетелью – коль скоро таковая наличествовала, в чем весьма сомневаюсь, – нет! Девица, безусловно, страдала помешательством, но таким же помешательством томятся девяносто девять процентов западного населения, достигшего зрелости, а вместе с нею удостоившегося положенных по закону гражданских прав...

Предстояло плавание длиною в несколько суток. И, если девице казалось невтерпеж ускорить естественный ход событий – помилуйте. Я весьма снисходителен в подобных вещах и, сам не будучи ангелом, чужую натуру склонен разуметь и прощать.

Во всяком случае, роль целомудренной невесты разыгрывать не склонен...

Приличий ради, я заметил:

– М-м-м... Ты, голубушка, все-таки числишься под именем покойной Мадлен Барт. Устрашающе благовоспитанной особы, которая старательно позаботилась обеспечить себя и меня раздельными, отменно целомудренными обиталищами... Пять с плюсом за добродетель. Покойнице... Она, вероятнее всего, уцелела бы, согласившись на развратную двуспальную каюту. Просто не выскользнула бы из-под надежного присмотра. Это в порядке примечания. Походя...

Диана молчала.

Я невольно стушевался и продолжил наощупь:

– В любом и всяческом разе, эти койки сработаны ala Norska, и развернуться не дозволят...

– Хочешь проверить... мистер Хелм? А об заклад побьешься?

Об заклад я биться не стал.

Неразумным казалось.

Ибо проигрыш был неотвратим.

Глава 6

Завтрак, вопреки явному норвежскому происхождению, подавали по-шведски. Сиречь, подходи к любому столу, хватай, что приглянулось. От анчоусов до селедки... Принеся мысленные извинения скандинавским предкам, я презрел рыбные блюда и умудрился выследить пару крутых яиц, украшенных добрым ломтем ветчины. К оному причитались чашечка черного кофе, или здоровенный стакан апельсинового сока. По выбору. Я остановил выбор на соке. Диана уписывала поданное со здоровым аппетитом женщины, которой нет ни малейшей нужды заботиться о талии... Сама сохранится. Без дополнительных усилий.

Черт побери. Вопреки простейшим житейским правилам, спутница моя выглядела поутру гораздо лучше, несли накануне. Так не бывает – и все же так было.

Голову обвивал затейливый шарф – изумительно удобная вещь, если хочешь до поры сокрыть истинный цвет волос. Диана казалась и посвежевшей, и похорошевшей. И мне это вовсе не понравилось при мысли о том, сколь бесцветной, поникшей и невзрачной была упомянутая дама лишь накануне... Помилуйте, я не страдаю манией величия, и отнюдь не полагаю, что ночь, проведенная в объятиях меня, делает из маленькой затравленной Золушки надменную принцессу... Отнюдь нет.

Изменения произошли, состоялись и стряслись. Не мне благодаря, а по совершенно иной причине. Тем паче надлежало следить в оба.

Девица сидела с таким видом, словно провела ночь в усерднейших и целомудреннейших молитвах. Не клянусь, что я ни в коем случае не польстился бы на подобную бескровную особь – хотя, уверяю, нет! – но выражение физиономии было неподражаемо. Вы и впрямь поверили бы: норвежские койки не оставляют места для двоих.

Профессиональные навыки заставили меня чуток подобраться, когда мисс Лоуренс... виноват, Диана, – приблизилась... Очаровательная маленькая актриса. Если я не ошибался. Если не ошибался – надлежало признать: актриса играет со всевозможным блеском...

– Нет, – уведомила Диана, располагаясь подле окна.

– Что – нет? – настороженно переспросил я.

– Не разыгрываю никакой роли, милый. Ты ведь ломал голову над этим, правда? И не гляди столь подозрительно. Ты гадал: а не завлекла меня, часом, любезная козочка в постель, дабы получше и попрочнее утвердиться в нечистых замыслах? Верно?

Я вздохнул.

– Субъектов умопомраченных постигаю... Но ясновидящих – боюсь. Откровенно и панически.

– Стало быть, – жизнерадостно возразила собеседница, – с тобою все чин чином. И проницательности не лишен... Я просто провинциальная дура. Умопомраченная к тому же. А самое смешное – никогда не догадывалась об этом. Лишь несколько месяцев назад сообразила... Не представляла, что когда-либо наберусь наглости...

Она оборвала речь, нежданно рассмеялась.

– Ты ошибался, Мэтт.

– А именно?

– В постельном вопросе... Утверждал, что койки недостаточно просторны.

Диана шаловливо покосилась, поддела вилкой ломтик маринованной рыбы. Опять рыба – Господи, помилуй!

– Мэтт...

– Ага.

– Я чувствую внутренний подъем...

– Поздравляю. Весьма оригинальное замечание. Своеобычное, осмелюсь доложить.

– И угадаешь. Чувствую себя совершенно бесшабашной. Разнузданной. Смелой. По внешности заметно?

– Отнюдь нет, – любезно уверил я. – Выглядишь весьма благопристойной и цивилизованной особой. – Выждал мгновение и продолжил: – Уверена, что Эльфенбейны тебя не признают? Будем надеяться. Ибо, если сам не ошибаюсь, вот они. Грядут во множестве. Сиречь, в двойственном числе.

– Не отнимай-ка солонки, дорогой, – попросила Диана. – Другим тоже присуще питаться крутыми яйцами... Погляди на пейзаж! Разве не прелесть? Настоящий север...

Великолепно было устроено. Особо великолепен оказался непринужденный поворот головы, избавивший мою спутницу/напарницу/любовницу от ужасной необходимости являть окаянным Слоун-Бивенсам нежный профиль.

Упомянутая пара шествовала мимо. Грета Эльфенбейн для разнообразия натянула бело-красные клетчатые панталоны, что было несомненным упущением, если вспомнить о ее точеных ногах. Адольф-отец красовался в темно-синем деловом костюме и вытавлял напоказ темно-синий, аккуратнейшим образом завязанный галстук.

При дневном свете, по ближайшем рассмотрении, старик показался бы наиобычнейшим, безобиднейшим, неспособным обидеть мухи джентльменом, шагнувшим за рубеж пятидесяти лет. Ему требовались только стоячий накрахмаленный воротник и молитвенник, дабы сойти за мирного приходского священника, а не хищного ублюдка, содержавшего под началом паскудную шайку злопаскудных особей, приверженных тихому дамоубийству и подпольному кознодейству.

Эльфенбейны проследовали мимо, не повернув ни единой головы.

– Так точно. Адольф Эльфенбейн собственной персоной, – тихо произнесла Диана. – По крайности, соответствует описанию. И он сам, и отродье.

– Как тебя вообще втянули в эту историю, а?

– Не спрашивай: не услышишь нахальной лжи.

– Видишь ли, – пояснил я, – рано или поздно жизнь моя будет зависеть от надлежащей либо ненадлежащей реакции, тобою обнаруженной. И, само собою разумеется, я не прочь выяснить, с какой умалишенной мерзавкой связался в течение безумного дела, навязанного помраченным начальником. Справедливо?

Диана засмеялась.

– Хочешь верь, хочешь не верь, но причиной всему оказался нефтяной кризис.

– Поскольку предоставляешь выбор, выбираю. Не верю. Кризис, видишь ли, отменное неудобство – был, есть и останется таковым. Однако, нехватка бензина еще никого не заставляла ввязываться в дурацкую, насквозь нечестную международную авантюру, дабы награбить горючего для всех жаждущих кадиллаков и алчущих фордов. Уж во всяком разе, Хэнка Приста не заставила бы. Старые флотские служаки сплошь и рядом раздуваются от патриотизма, но не до подобной же степени...

– Если говорить откровенно. Шкипер мстит. Расплачивается за гибель жены. Ты не знал?

Нахмурившись, я отозвался:

– Полагаю, миссис Прист утонула во время лодочной, то есть, яхтенной прогулки. Так писали флоридские газеты.

– Франческа Прист захлебнулась потому, что их тридцатифутовой скорлупке – Хэнковой отраде и гордости – топлива не хватило. Именно когда женщина упала за борт, между прочим, двигатель и высосал последнюю каплю из баков. И Хэнк не смог двинуться вослед Франческе, уносимой течением прочь... Не отвечаю за навигационные подробности, но суть излагаю верно. Вообрази душевную травму, которую получил Прист! Провести на капитанском мостике почти всю жизнь – и лишиться близкого человека из-за невозможности маневрировать в нужную минуту. Вот и решил Шкипер, что впредь американские дамы не будут идти ко дну столь обидным образом. Даже если потребуется лично украсть нефтяное месторождение и собственноручно перегнать сырье в бензин.

– В солярку, если речь о яхте, – вставил я.

– Пожалуй. Как бы там ни было, Хэнк расчислил порядок действий и преподнес его кому-то в Вашингтоне. Бывший конгрессмен... Хорошо знает нужные нити и подергать за них умеет. А Вашингтон обретался в полнейшей панике, ибо на бензоколонках форменная революция творилась. Готовы были на что угодно согласиться, лишь бы положение поправить. В буквальном смысле – за что угодно. А касаемо почтения к законам – начхать им на законы, сам понимаешь, коли речь идет о бензине... Вот мы и околачиваемся в Норвегии. Великий Грабеж Нефтепромыслов.

– Для коего необходим Непревзойдённый Зигмундовский Сифон, – уточнил я. – Звучит-то как! Но что значит?

– Понятия не имею. Дело засекречено донельзя, мистер Хелм, и о Зигмундовском сифоне даже думать воспрещают: не дай Бог, поблизости сшивается телепат...

– Конечно, конечно, – сказал я. – Но вставляют сие замечательное приспособление прямо в нефтяную скважину, или уже в подводный трубопровод? Хитрая, наверно, штука. Тем паче, глубины тут немалые, несколько сот футов наберется... Но Северное море – прекрасное местечко для эдаких затей. Вечные штормы, туманы. Юркнул в сторону – и затерялся: ищи-свищи. Даже приличному танкеру нетрудно улизнуть без помех. Напряженным голосом Диана произнесла:

– Об этом действительно запрещено говорить, Мэтт. А посему смолкаю. Да и правда не знаю ничего больше... то есть, могу сообщить: Зигмундовский сифон изобрел бывший технический гений, пристрастившийся к бутылке и хватающийся за любую темную работу, предлагаемую по нефтяной части. Уже сотворил несколько устройств, каждое из которых само по себе драгоценность. А сифон, если Шкипер ничего не путает – вершина современной науки.

– Боги бессмертные, – сказал я. – Настоящий цирк, балаган дешевый! Пара сумасшедших ученых, таинственный магнат, прячущийся от людей подальше, психически травмированные жертвы бензинового кризиса...

– И еще субъект, именуемый Денисоном. Со всевозможной небрежностью я отозвался:

– Ах, да... Всеустрашающий мистер Денисон, подручный мистера Котко. Занесите в список... Но ты до сих пор не поведала, как и почему сюда попала, крошка.

– Я, пожалуй, тоже психически травмированная жертва кризиса... Впервые в жизни довелось по-настоящему призадуматься. По-настоящему. Прежде я лихо вертела педалями экологически безвредного десятискоростного велосипеда и спасала прекрасный мир от выхлопного газа, прилежно потрясая кулаком вослед отвратительным и смрадным лимузинам, проносившимся мимо. Только одно дело кататься на велосипеде по доброй охоте, а совсем иное – знать, что отныне и навеки будешь вынуждена красоваться на дурацком сиденьице и ногами орудовать...

С напускной печалью Диана покачала головой, удрученно вздохнула.

– И эта мысль ударила точно обухом. Я внезапно поняла, что всю жизнь твердила чужие фразы на попугайский манер; бессмысленно повторяла чужие мнения.

Рассуждала так, как считали нужным и достойным друзья-идеалисты... Разумеешь?

– Не поспеваю, – ответил я. – Прыти разумению не достает. Но продолжай.

– И вдруг, – произнесла Диана, – осознаю: мне все это не по вкусу! Делаю жуткое открытие: мне очень нравятся большие, удобные, быстрые автомобили! С ума сойду, если они сперва остановятся разом, а потом исчезнут начисто... И обнаруживаю, что мне жутко нравятся теплые, мягкие, красивые меха, и полностью плевать на судьбу маленьких беззащитных зверьков, с которых эти меха сдирают. Леопардов и тому подобных бедолаг... Допустим, леопарды и впрямь под угрозой полного истребления – но уж норкам-то, сдается, ничего не грозит! Плодятся как миленькие... И удостоверяюсь: в ушах навязли разговоры о милых несчастных морских котиках, убиваемых дубинками на островах Прибылова... Ты не потрясен?

– Я закаленный, – сказал я. – Выстою.

Следя, как дуэт Эльфенбейнов налегает на селедку, я решил: завтра попробую норвежскую рыбу. Когда-то пробовал – и уцелел. Стоит ли мчать по воздуху через Атлантику, чтобы и в Европе упитываться надоевшими дома яйцами с ветчиной?

– Последней каплей, – сообщила Диана, – сделались проныры, не удовлетворявшиеся заботой об окружающей среде и спасением животных. Эта публика спасала меня. Даже не спрашивая разрешения. Поняв, как дела обстоят, я взбесилась уже не на шутку. Ремни безопасности в автомашинах! Предупреждающие сирены в замках зажигания! Колымагу даже запустить нельзя, не будучи застрахованным от любых и всяких досадных случайностей... Автомобили предназначены для езды, верно? А ищешь покоя и тишины – сиди себе в четырех стенах. И вдобавок: если мне взбрело на ум прошибить головой ветровое стекло – что вам за печаль? Не суйте носов, куда не просят.

– Получается, ты вознамерилась прошибить головой ветровое стекло, дабы самоутвердиться и подергать излишне приставучих субъектов за длинные носы?

Диана расхохоталась.

– Недалеко от истины... Однажды в Вашингтоне, во время званого ужина, я повздорила со светской дамой, под началом коей служила в одном из достойных общественных комитетов. Дама советовала взглянуть на светлую сторону кризиса. Светлой стороной она числила то, что всем любителям быстрых машин, моторных лодок, снегомобилей и дальних странствий придется присмиреть – не чудесно ли, дорогая? – передразнила Диана. – И вообрази, старая сука просто упивалась такой чарующей перспективой! Ну, думаю, коль скоро это зовется идеализмом, забирайте его себе.

Прервав речь, Диана окинула взглядом гористое побережье, медленно тянувшееся за окнами.

– Что же дальше? – полюбопытствовал я. Девушка усмехнулась:

– Упомянутая дама чуть из вечернего платья не выскочила от возмущения, когда я сказала: двигатель внутреннего сгорания верой и правдой послужил человечеству. И, если намереваетесь похоронить его, хотя бы явите приличествующую скорбь, а не отплясывайте на могиле... Чувство юмора у подобных особей отсутствует начисто, и спор сделался яростным. Дама торжественно провозгласила меня презренной отступницей. А неподалеку слонялся впечатляюще мужественный, седовласый, обветренный субъект. И веселился от души, прислушиваясь к нашей перепалке. Наутро позвонил, представился бывшим флотским капитаном Генри Пристом. Любезно пригласил пообедать вместе. Предупредил, что нечистых умыслов не вынашивает, а с правительственного благословения создает некую хитрую организацию, где мне, судя по вчерашней стычке, самое место...

Передернув плечами, Диана закончила:

– Вот и все, пожалуй. Именно так и вышло. Я подсознательно мечтала о чем-то безумном, опасном, бросающем вызов обществу, балансирующем на последней грани законного – или преступающем ее. Хотелось, говоря фигурально, прополоскать рот после приторных речей, которыми я засоряла воздух долгие годы. А бурым пеликанам и белым носорогам придется какое-то время обходиться без моей поддержки... Я помогу похитить целую залежь вонючей, маслянистой, восхитительной нефти. И ремень безопасности впредь не пристегну даже под угрозой штрафа.

– Когда будем снимать приключенческий кинофильм, назовем его "Освобождение Дианы Лоуренс", – хмыкнул я.

Одно мгновение Диана глядела с обидой, потом положила мне на руку теплую узкую ладонь.

– Пожалуйста, – попросила она спокойно. – Пожалуйста, не высмеивай меня, дорогой. Не ерничай, иначе все испортишь, и крепко испортишь.

– Прости.

– Ведь и впрямь ужасно. Фальшивые насквозь олухи обитают в насквозь фальшивом мире, ими самими придуманном! Ручьи должны журчать подогретой дистиллированной водицей, ветер – веять чистейшим кислородом, без малейшей азотной примеси, а люди и животные – существовать бесконечно... Здесь же – настоящая жизнь. И ты – настоящий.

– Благодарствуйте, – сказал я сухо. – Если это комплимент, конечно...

– И смерть – настоящая. Поняла это ночью, пока сидела в каюте и ждала: – сейчас войдут и прикончат меня, как прикончили Эвелину – если не успею выстрелить первой... Было изумительно. Почему никто ни разу не разъяснил мне, что единственный способ ощущать себя живым – поистине живым – глядеть в лицо возможной гибели и спорить с нею? Никогда не испытывала такого подъема и прилива сил! Прежде меня опекали, берегли, а нынче все было ужасно и великолепно, и я не отдала бы этой ночи ни за какие коврижки.

Я выразительно постучал по столу согнутым пальцем.

С вызывающей, открытой, чисто мальчишеской улыбкой Диана легонько стиснула мою руку и отняла собственную:

– Верно говорят: рыбак рыбака видит издалека... Разумеется, она была совершенно права.

Глава 7

Около полудня мы причалили в живописной маленькой гавани – Олесунне. Среди толпившейся на пристани публики я углядел знакомую худощавую фигуру в джинсах и куртке-ветровке. Пришлось отправиться вниз, в каюту. Диана Лоуренс возлежала на разобранной постели, когда я постучался и ступил через порог.

– Тебе же ведено: револьвер постоянно держать под рукой! – упрекнул я.

– А он и лежит под рукой. Зачем выставлять оружие напоказ? Явится горничная, всполошится...

Вытянув руку из-под складок одеяла, Диана показала мне курносого тридцативосьмикалиберного зверя.

– Второй номер до сих пор не показывается? – полюбопытствовала она. – Тот, который накануне сбежал с корабля?

Я кивнул:

– Показывается. Во всей красе. И долг исполняет весьма прилежно, каков бы его долг ни был. По карте судя, мальчику привелось повертеть баранкой до седьмого пота, огибая уймищу фьордов; а к тому же паромов дожидаться – кое-где без переправы не обойтись, хоть плачь... Но, возможно, у него наличествует приятель, а у приятеля имеется быстроходный катер или частный вертолет.

– Один прибыл?

– Насколько можно судить; но это ничего не значит. Если привел подкрепление, держит его поодаль, в глубоком тылу.

– Что будем делать?

Я огляделся. Требовалась – почти наверняка потребуется – простая вещица: полотенце. Искомое обнаружилось тотчас. Влажное, белое, брошенное на закраину умывальной раковины в углу.

Свернув полотенце, я затолкал его в карман плаща.

– Приказываю: не делать ничего. Не покидать каюты. Коль скоро парень увидит незнакомую физиономию и сведет концы с концами, его придется убивать – иначе все выложит Эльфенбейнам. Не высовывать носа! Тогда я сумею избавиться от супостата, не причиняя местным блюстителям порядка ненужных забот. Норвежцы – хорошие ребята, незачем подбрасывать им ненужные трупы.

Диана заколебалась.

– Но ведь... опасно же, Мэтт! В живых его оставлять опасно, понимаешь?

Я поглядел на девушку весьма пристально. В зеленых глазах Дианы опять мерцали странные искорки.

Самая страшная порода двуногих! Особи, с детства одураченные палаческой сказкой о том, что миролюбивое слюнтяйство искони заложено в человеческой натуре, а любое насилие – противоестественное и омерзительное отклонение от правила. Едва лишь эти субъекты осознают, насколько их одурачили – они либо начинают пить горькую, либо лечатся у психоаналитиков, либо ударяются в противоположные лживой сказке, действительно ужасные крайности, да такие, что уважающая себя тигровая акула – и та побрезгует водить с подобными чудищами знакомство.

– Кровожадная тварь, – ухмыльнулся я.

– Нет, – парировала Диана. – Просто рассудительная.

– Возможно, – согласился я. – С какой колокольни судить... Впрочем, не думаю, что убийство осуществимо с бухты-барахты, средь бела дня, безо всякой предварительной, так сказать, подготовки.

Пожав плечами, Диана сказала:

– Пожалуй, ты прав, дорогой. Мой собственный опыт в подобных делах невелик. Ничтожен. Двадцать четыре часа начальной практики – вот и все. Но...

Диана запнулась.

– Но?..

– Пожалуйста, будь справедлив, – попросила девица спокойным голосом. – Если бы я числилась профессиональным агентом, ты не смотрел бы на меня, как на взбесившегося вурдалака в юбке лишь потому, что смею заметить: некий субъект представляет серьезную угрозу, от которой лучше всего избавиться раз и навсегда.

Несколько мгновений миновало в безмолвии. Диана изрекла сущую правду. Я вздохнул:

– Прошу простить, сударыня. Вы не кровожадная тварь, мисс Лоуренс... А посему продолжайте цепляться за револьверную рукоять и никого – повторяю, никого, кроме меня либо Хэнка Приста – что почти невероятно – в каюту не впускайте... Дело мне предстоит небыстрое; наберись терпения, и ни в коем случае не вздумай шляться по кораблю. Вернусь, как только смогу.

Сходни уже опускали, когда я выбрался на верхотуру – виноват, на палубу. Преподобного Эльфенбейна и его хорошенькой дочери поблизости не обнаруживалось. Визитер, с товарищем которого я столь невежливо поступил накануне, по-прежнему ошивался посреди причала, меж встречающих и провожающих, обремененный своим ядовито-красным рюкзаком. Прежде несли проследовать на борт, полагалось уступить дорогу спускающимся с корабля пассажирам.

А одним из них был М. Хелм, эсквайр.

Олесунн – весьма колоритный городок, приклеившийся к отрогам над наполовину затопленной морем долиной. Обставшие фьорд горные склоны поросли чахлыми вечнозелеными деревьями, отчаянно боровшимися за существование в этих неприютных краях. Пристань была довольно длинной, а на дальней оконечности ее виднелись штабели ящиков, ожидавших погрузки. Я торопливо изучил окрестности, шагая по трапу вместе с прочими. Требовалось укромное, скрытое от любопытных взоров местечко.

Мы с парнем столкнулись лицом к лицу, и настала пора действовать. Основу для действий заложили отнюдь не плохую. Моя смертоносная, как изволил выразиться Мак, репутация, по-видимому, предшествовала мне весьма впечатляюще. Следовало играть на этом и снимать с положения всевозможные сливки.

Парень, разумеется, притворился, будто не узнает меня. Еще бы... Просто окинул очередного путешественника рассеянным взором, опять устремил глаза на судно, точно поджидал кого-то. Пожалуй, и впрямь поджидал – непосредственного начальника, чтобы доложить о выполненном задании – свойство коего оставалось для меня загадкой.

– Наn kommer Inte, – уведомил я жизнерадостно, уставясь на парня в упор. – Не придет. Никогда. Наn kommer alldrig.

Говорил я по-шведски, не по-норвежски; да еще и сомневался, в должном ли состоянии обретается иностранный язык, много лет хранившийся на задворках памяти безо всякой ощутимой пользы. Но парень понял. Воззрился на меня, опустил рюкзак наземь.

Он был светловолосым, подобно покойному напарнику. Но гляделся куда приличней, ибо ни краснорожим, ни тяжеловесным, ни разбойно дерзким не был. Довольно славный, умеренно высокий малый, с умеренно развитой мускулатурой на умеренно крепком скандинавском костяке. Из парня получился бы прекрасный лыжный инструктор, какими их показывают на экране: тонкий, подтянутый, любезно поясняющий рыхлым старым бабищам, что ноги нужно чуток согнуть, а палками работать одновременно.

Вокруг сновали пассажиры и грузчики, но существенных помех не отмечалось.

Облизнув губы, парень снова покосился в сторону корабля.

– Бьерн?.. – осведомился он и осекся.

– А-а-а... Бьерн. Это значит "медведь", верно? Сообщаю: белобрысый медведь окончательно сделался белым и решил поплавать. Где-то там, в открытом море. Наn simmar darute nagonstans. Впрочем, уже, пожалуй, наплавался... Ты меня понимаешь, сынок?

– Понимаю, – отозвался парень. – И говорю по-шведски, а также по-английски. Немного...

– Оч-чень хорошо, – процедил я, придерживаясь нужной роли, напуская на себя наглый, вызывающий, самоуверенный вид. – Он, видишь ли, ошибся. И весьма серьезно. По-хамски обошелся с моей приятельницей, а так поступать не годится. Надобно блюсти приличия, уважать женщин – согласен, сынок?

– Пожалуйста, прекратите звать меня "сынком", господин Хелм... Да, я конечно же знаю ваше имя. Разрешите представиться: Эрлан Торстенсен. А рассказу о Бьерне дозвольте не поверить. Он исключительно сильный и опытный...

– Раскрой глаза, Эрлан Торстенсен, – посоветовал я. – Признаешь пистолетик?

Из-под полы показав норвежцу трофейную "Ламу", я проворно спрятал ее подальше от греха и окружающих.

– Думаешь, Бьерн полюбил меня с первой встречи настолько, что сделал подобный подарок? Если думаешь, ты глупее, чем думал я. Игрушку привелось отнять, а владельца вышвырнуть за борт во время шторма. Чтоб не размахивал стволами заграничной выделки... Теперь сообрази-ка: что я намерен учинить с тобою?

Опять облизнув губы, парень промолвил:

– Я непуглив, господин Хелм.

Не веря ушам, я вытаращился на Торстенсена. Потом начал искренне и безудержно хохотать. Шествовавшая мимо парочка юных девиц подарила меня любопытными взглядами. А Эрлана Торстенсена – весьма любопытными и куда более пристальными. Норвежец был действительно красив – и отменно забавен, ибо пыжился, уверяя, будто не боится. Точно это имело наималейшее значение! Вернее, имело: цель затеи в том и заключалась – нагнать на парня страху; но я в толк не возьму, зачем прилюдно похваляться своей отвагой – словно мир и без этого не кишит героями, как дворняжка блохами.

– Пойдем-ка, – предложил я. Торстенсен заколебался. Я нетерпеливо повторил:

– Живее! Хватай рюкзачишко и следуй за дядей! Вон туда, к симпатичным стопкам хорошеньких детских кубиков...

Впору было вздохнуть с облегчением, затащив Эрлана Торстенсена в нужное место, но это шло бы полностью вразрез моей роли: несокрушимый, дерзкий сверхчеловек ничего иного, кроме беспрекословного повиновения и ждать не мог. Но вам сообщаю: противник, настолько глупый, чтобы толковать о собственной боязни либо, подобно Эрлану, похваляться отсутствием оной, способен отколоть любую штуку – даже когда в поясницу нацелено спрятанное пистолетное дуло. Я весьма опасался дурацкой выходки, однако норвежец оказался осторожен.

– Прекрасно, – сообщил я. – Можешь поставить рюкзак.

Мы очутились в узком, длинном промежутке между рядами высоко уложенных ящиков. Ни с причала, ни с корабельного борта никто не мог бы созерцать нашей оживленной беседы.

– Поговорим, как разумные люди, – предложил я._ Во-первых, прошу поверить слову: Бьерн погиб. Сомневаешься – отыщи мисс Эльфенбейн, получишь полное подтверждение... Бьерн явил непомерную прыть, и чересчур уж усердно пытался доказать собственную силу и храбрость. Наверно, привык лупить беззащитных женщин: забыл, что иногда и сдачи можно схлопотать – немалой. Веришь или нет?

Норвежец медленно кивнул.

– У вас пистолет Бьерна... Верю...

– Извини, если отнял у тебя закадычного друга.

– Мы друзьями не числились. Велели работать на пару с Бьерном – работал; но субъект был неприятный, грубый, вульгарный. Хотя и толковый агент, ничего не скажу. Можно было многому поучиться...

– Вот и чудно, – произнес я. – Значит, личной обиды и вражды не наличествует.

Эрлан помотал головой.

– Слушай внимательно. От Бьерна ты уже ничему никогда не научишься. От меня же сможешь набраться немало полезного. Например, узнаешь, как уцелеть. Или как сыграть в ящик. Сам решай, Эрлан Торстенсен. Встречу еще раз – уложу. Безо всякого предупреждения. Посему, постарайся не попадаться на глаза. Отныне и вовек.

Пристально рассматривая меня, Торстенсен безмолвствовал. Неподалеку высилась могучая лебедка, но двигатель пока не запускали. Царила относительная тишина, стрелять не дозволявшая. Надлежало просто разговаривать и грозить вовсю.

Так я и сделал.

– Хочешь выжить, Эрлан – бери ноги в руки и опрометью лети подальше, где не столкнешься со мною даже случайно. Случайно ли, намеренно ли столкнешься – где бы то ни было, запомни! – убью без промедления. Только не думай, что я запугиваю – ради собственного блага не думай. На улице, в переполненном театре, в автобусе, трамвае, поезде – где угодно: я убью тебя. Увижу твое лицо – выстрелю, а стреляю весьма недурно. Быть может, меня поймают и в тюрьму определят, но тебе легче не сделается. Уяснил?

– Вы либо спятили, – ответил парень, – либо...

– Не усомнись, о юный и нежный отрок, – вызывающе оскалился я. – Извергни всяческое недоверие вон из башки. Не то в ней, родимой, возникнут аккуратное входное отверстие и весьма неопрятное выходное... Мы долго толковали о тебе: я и миссис Барт. Мадлен, говоря мягко, недолюбливает парней, лупящих ее по затылку и сбрасывающих прямиком в соленую, довольно глубокую воду. Просила кой-кого пристукнуть. Цитирую: "Волкодава ты утопил, Хелм, однако не вредно и щенку свернуть шею – дабы я успокоилась". Конец цитаты. Мадлен – весьма злопамятная и мстительная особа, Торстенсен, хоть и кажется изнеженной рохлей. Мне стоило некоторого труда тебя выгородить. Не из человеколюбия, конечно, а лишь потому, что время неудобное и место негожее. Без нужды связываться с норвежской полицией навряд ли стоит. Поэтому даю шанс – один-единственный шанс! Объявишься снова – повторяю: где бы то ни было! – на свете станет меньше одним Торстенсеном.

Я сощурился. Повелительно махнул рукой.

– Лекция окончена. Забирай рюкзак и проваливай. Быстро-быстро, и далеко-далеко.

Норвежец помедлил, потом неохотно склонился, ухватил дорожный мешок за лямку и двинулся прочь.

Наконец-то заскрежетала портовая лебедка, зарокотала могучим мотором. Чрезвычайно кстати... Я кривился, понимая: большая часть воинственных угроз пропала вотще и втуне. Запугивать хорошо полных молокососов. Иногда удается нагнать страху и на серьезных людей, но только если вы настоящий, девяносто шестой пробы гангстер с надлежаще бандитской харей. Впрочем, гангстеры все же связываются с другой публикой. А наши противники не шибко внемлют свирепому рыку, и произвести на них истинное впечатление можно лишь застрелив наповал.

Я выхватил пистолет, проворно обмотал припрятанным в кармане влажным полотенцем, позаимствованным из Дианиной каюты.

– Эрлан!

Норвежец услыхал, невзирая на грохот и шум. Три быстрых шага избавили бы его от любой опасности, но юные норвежские герои не улепетывают. Задержавшись, белобрысый потомок викингов хладнокровно вперил в меня бестрепетный взор. Я выстрелил.

Пуля ударила в картонный ящик рядом с Торстенсеновским ухом. Непроизвольно подпрыгнув, Эрлан овладел собою и застыл. Я лениво приблизился.

– Запомни: в любое время. В любом месте. И в точности как сейчас, но прицелюсь на полтора фута правее... Встретимся опять – будешь покойником.

По-волчьи оскалившись, я завершил наставление:

– Считаем доказательство представленным. А теперь, сынишка, брысь. Брысь!

В Европе относятся к револьверам и пистолетам куда почтительнее, чем у нас. Торстенсена проняло-таки. Синие глаза округлились. На лице изобразилась долгожданная робость. Фу-у... Кажется, убедил. Парень удостоверился: Хелм разрядил пистолет в оживленном порту, средь бела дня – и ничего с Хелмом не сделали, наверняка ничего и не сделают.

Лебедка орудовала напропалую, рычала, поскрипывала; грохотали передвигаемые ящики. По набережной проносились автомашины. За штабелями громко переговаривались грузчики, обрывки поглощаемых шумом фраз долетали до нашего слуха.

А выпущенная пуля – смертоносная, покрытая никелевой оболочкой, известная в Скандинавии как девятимиллиметровая Kurz, или "короткая" – внушительно пролетела на расстоянии считанных дюймов...

Опомнившись, Торстенсен перекинул рюкзак через плечо и зашагал с похвальной прытью. Свернув за угол, пустился бегом – только подметки застучали.

Вынимая из механизма обгорелые махровые обрывки, я почуял движение сзади и развернулся. Затолкал пистолет в карман, однако рукояти не выпустил.

– Стыдиться впору, Мэтт! Младенцев запугивать – не велика заслуга, – изрек объявившийся Денисон.

– Здорово, Люк, – откликнулся я.

Глава 8

Обращение пришлось Полю не по вкусу. Его уже долгонько так не именовали. Глаза Денисона слегка сузились, но губы тот же час растянулись в улыбке.

– Хм! – сказал он. – Увидев тебя на борту, со вчерашнего дня пытался припомнить старую кодовую кличку – и не мог. Кажется, психиатры называют подобное "фрейдовской забывчивостью", да?

– Боги бессмертные, – вздохнул я. – Я называю это полным провалом памяти! Ведь сам и окрестил нас Четырьмя Апостолами – показав, между прочим, сколь глубоко знаешь Библию... Мэттью, Марк, Люк и Джон: Матфей, Марк, Лука, Иоанн...[5] Марка с Иоанном убили во время внезапной революционной заварушки – помнишь? Весьма внезапной... Мерзавцы изобрели знаменитый ley de fuga[6]: вели парню броситься наутек, а потом стреляй меж лопаток – очень удобно. Сколько разумею, некий Линкольн Александр Котко изрядно погрел ручонки при помощи нового режима, когда бесчинства улеглись. Выкачивает нефть из несчастной страны и поныне. Большою сделался шишкой...

– И был изрядной, – возразил Денисон. – Достаточно крупной, чтобы запретить вам вынюхивать мой след. Уговор между Котко и мною включал непременный пункт: защита и покровительство. Действует он и сейчас. А ваш начальник... этот, как его? – Мак... понимает: коснешься Денисона пальцем – всю организацию прихлопнут в два счета. Распустят. Линкольн оптом купил половину вашингтонских политиков и вполне способен повертеть рычагом-другим.

– Линкольн? – переспросил я. – Его, часом, не путают со славным Президентом? Или мистер Котко столь важен, что спутать уже немыслимо? Ах, да... Ведь Авраам Линкольн вовсе не требовал неизменно титуловать себя мистером...

– Это зависит от того, с кем разговаривает Котко, – не без некоторого самодовольства заметил Денисон.

Кажется, Поль и впрямь кичился правом адресоваться к высокопоставленному олуху по имени. Боги!

– Стало быть, – заметил я, – великий, неуловимый и лысый Котко существует поистине? Удивления достойно! Мы уже гадали...

– Существует, не беспокойся. И никуда не денется. Можешь проверить. Разряди свой испанский пугач – и pronto познакомишься с мистером Котко.

Я осклабился:

– Пожалуй, стоило бы выпалить из чисто научного любопытства.

Денисон ухмыльнулся в ответ:

– Не умеешь ты беситься долгих семь лет, amigo. Не злопамятен. Никогда не был.

– Живем и учимся, Поль. Я мог чуток перемениться.

Денисон опять покачал головой, продолжая улыбаться.

– Если бы ты впрямь ненавидел меня, Мэтт, – ненавидел по-настоящему, – то убил бы здесь и сейчас, и к чертям собачьим все приказы. Я ведь помню твои замашки. А кстати, как ты уцелел в ту ночь? Девушка предупредила? Поутру ее нигде не могли отыскать... Имя позабыл. Елена? Маргарита?.. Не помню.

Помнил, разумеется. Так же хорошо, как помнил имя Мака и собственную кодовую кличку. Но, коль скоро Поль решил изображать рассеянность и забывчивость, я услужливо подыграл иуде и продолжил:

– Да, она. Только звали девицу Луизой, и она любила тебя, и не хотела обременять твою совесть мыслями о преданном и убитом друге. К несчастью, схлопотала пулю во время побега. Оба схлопотали – и она, и я. Но мне удалось выжить.

– Да, – сказал Денисон. – Твой коэффициент выживания всегда был чертовски высок. Последовала пауза. Короткая.

– Хорошо выглядишь. Мэтт.

– И ты неплохо.

Так и было. Денисон, казалось, ел до отвала и спал допоздна – под шелковыми покрывалами, в приятной компании. Поль сделался обладателем той прилизанной, ухоженной внешности, которой все большие шишки – по обе стороны закона – требуют от своих лакеев. Умеренно темный, ровный, дорогостоящий загар, по сравнению с коим крупные зубы кажутся белоснежными. Денисон явил их моему обозрению, поглядев туда, где пропал из виду Эрлан Торстенсен.

– Задал же ты парню перцу! – провозгласил Поль. – Чисто ковбойские речи: не исчезнешь из города – исчезнешь навеки. Ты всерьез говорил?

Я скривился:

– Понятия не имею. Появится вновь – тогда и решу, всерьез или нет.

– А кто это?

– Из эльфенбейновских ребяток... Э, да ты урока толком не выучил! А, Поль? Старческой забывчивостью маешься, да еще и мальчишеской небрежностью страдаешь?

– Плевать нам на Эльфенбейна, – сказал Денисон. – Больно мелкая сошка: знай себе ходит в подручных, невзирая на ум и способности. В Эльфенбейне любопытно лишь то, что привлекает его любопытство... Понимаешь? Коль скоро человек с подобным опытом и геологическим образованием чего-то хочет, упомянутое что-то являет огромную ценность, будь покоен. Если он работает на другого человека – этот человек наверняка заслуживает серьезнейшего внимания, ибо на него трудится Эльфенбейн. Впрочем, покуда немчик не пытается строить козней, пускай пасется невозбранно. Линкольн эдакую мелочь даже в лупу не разглядывает.

– Сделай милость, – попросил я.

– Да?

– В моем присутствии зови мистера Котко иначе.

Я слишком чту память Авраама Линкольна, чтобы пятнать ее, невольно вспоминая Президента, когда речь ведется о богаче-ворюге... Значит, Адольфа оставляют на произвол судьбы и меня? Огромное спасибо, весьма обязан.

– Можешь слопать Эльфенбейна за ужином, – уведомил Поль. – Мы опасаемся не его, а тебя, и твоего отставного флотского служаку. То ли ты опекаешь его, то ли наоборот – не знаю. Но приятель Мака принял известное обязательство, и лучше пускай сдержит слово. Так и передай. Мистер Котко весьма заинтересован в некоторых вещах, верен данному слову и справедливо рассчитывает на взаимность...

Поль ухмыльнулся.

– И если понадобится помощь при общении с Эльфенбейном – говори, не стесняйся, amigo. Я прибыл сюда охранять интересы Линколь... мистера Котко. Вдруг, ненароком, седовласый доктор окажется крепким орешком? Буду рад услужить: ради старой любви и дружбы прежних дней.

– Конечно, – сказал я. – И дружбы прежних дней...

Мы умолкли. Денисон развернулся было, чтобы уходить, но помедлил и глянул через плечо:

– Хочешь верь, хочешь не верь, но я искренне порадовался, узнав, что тебе удалось вырваться и спастись.

Я не ответил. Мгновение спустя Поль начал удаляться. Дозволив парню отойти на десяток ярдов и свернуть, я метнулся вослед, обогнул ящики и успел узреть, как Денисон забирается в роскошный серебристый мерседес, машину, стоившую владельцу – или нанимателю оного – не меньше двадцати тысяч. Денисон запустил мотор и укатил.

Жаль, подумал я. Уйму времени угробил на воспитание этого субъекта. И, кажется, впустую. Прослужив на посылках у Котко семь лет, Поль начинал забывать азы, болтать подобно герою дешевого, дурацкого боевика. Ненавижу его или не таю злобы – Господи, помилуй!.. Точно личная приязнь или неприязнь способны были повлиять на что-либо при подобной встрече!

Я отправился в город – милое прибрежное поселение, напропалую истязуемое подъемными кранами.

Отыскал прохожего, умевшего связать несколько слов по-английски; выяснил, где находится ближайший телефон. Вскоре я уже разговаривал с неведомым господином из Осло, а тот весьма прытко вызвал Вашингтон. Посредством электронной магии, суть коей не пойму даже если кто-либо задаст себе напрасный труд и попытается растолковать.

– Эрик, сэр, из Норвегии, – доложил я. – Двадцать минут назад мило поворковал со старым добрым приятелем. Он уверен, будто ненависть не длится семь лет подряд.

– Неужто? – спросил Мак, чей голос доносился довольно слабо. Магия работала отнюдь не безукоризненным образом. – А прав упомянутый человек или нет?

– Какая разница?

– Надеюсь, никакой.

– И все же, сэр, очень хотелось бы получить недвусмысленные распоряжения насчет Поля Денисона.

– Увы, не получите. Поль Денисон числится нынче добропорядочным гражданином, состоящим на ответственной службе у Котко, субъекта богатого, влиятельного и, главное, еще более добропорядочного. По крайности, доказать иного не удается. Работники мистера Котко пользуются неприкосновенностью похлеще дипломатической. Семь лет назад было решительно сказано: любое покушение на душевное спокойствие, благоденствие или, упаси. Более, бренное существование Поля Денисона отольется невиданным политическим скандалом. Точное свойство скандала не упоминалось, но кому и зачем нужны умопомрачительные неприятности? Мы не колеблясь рискнули бы, касайся дело важных национальных интересов, но не станем подставлять головы ради мелкой внутрисемейной мести. Один паршивый дезертир едва ли заслуживает столь значительных жертв.

– Понимаю.

– Посему, Эрик, покуда положение вещей не изменится, или не будет поддаваться перемене, Денисон принадлежит к разряду неприкосновенных.

– Лучше скажите: касте неприкасаемых, сэр, – ухмыльнулся я.

– Надеюсь, вы уразумели, – ответил Мак невозмутимо.

– Да, сэр.

– Иные вопросы есть?

– Франческа Прист. Как она погибла? Мак ненадолго умолк.

– С вашего разрешения, Эрик, – сказал он, – желательно было бы уяснить причины и поводы к этому любопытству.

Я ответил со всевозможной осторожностью:

– Насколько помню, вы и Генри Прист – очень давние друзья. Поэтому прошу прощения, сер, но требуется выяснить, не перепутались ли часом у капитана мозговые извилины. Прист не обнаруживал признаков старческого маразма?

– По-моему, нет.

– Получается, мне и вам скормили разные повести о смерти миссис Прист. Ибо сведения, коими располагает я – правда, краткие и полученные из вторых рук, – гласят следующее. Отставной капитан первого ранга, закаленный морской волк Генри Прист, командовавший дредноутами, участвовавший в сражениях, совершавший дальние походы, изощрившийся в кораблевождении до мыслимых пределов, отправился в простую увеселительную прогулку на паршивой тридцатифутовой яхте, "Франческе II". Ошиваясь подле самого побережья, сведущий и многоопытный моряк умудрился: а) остаться без единой капли топлива и б) не выудить из воды упавшую за борт жену. Я сам не сумел бы вести суденышко хуже, сэр, но ведь я сухопутная крыса! Возникает вопрос: а в здравом ли Прист уме? То есть, если загодя намеревался утопить супругу – это его личное дело... Но прежде чем сотрудничать с человеком, сорок лет бороздившим волны, а в итоге дозволившим своей дражайшей половине барахтаться рядом и преспокойно идти ко дну, следовало бы семь раз отмерить... Я, с вашего позволения, определил бы действия – точнее, бездействие – Приста как полную профессиональную никчемность, сэр.

– Касаемо Хэнковых мозгов и навыков тревожиться незачем, – ответил Мак. – Видите ли, Прист угодил в переплет, которого нельзя было предугадать, из которого не выкрутился бы никто.

Я промолчал. Я прилежно слушал.

– Кажется, вы были знакомы с Хэнком весьма недолго?

– Да, сэр, когда мы обосновались в его доме, на острове Робало, примерно два года назад.

– Прошу не забывать, – продолжил Мак, – он по собственной доброй воле провел на кораблях почти всю жизнь. Любит морское дело, ничего не попишешь... И знает, между прочим, досконально. Хотел провести оставшиеся годы на плаву: паруса подымать, мотор запускать, рыбу ловить. Вложил во "Франческу II" почти все свои сбережения. Проиграв очередные выборы в Конгресс, признался мне, что испытал невыразимое облегчение. Помахал, так сказать, общественным обязанностям рукой, вздохнул с облегчением и смог зажить как хотелось... Но именно тут арабы взяли, да по советскому наущению перекрыли нефтепроводы. Сами помните, Эрик, что творилось у бензоколонок. А возле морских пристаней было еще хлеще – особенно во Флориде: там дизельное топливо чуть ли не воровали друг у друга.

– Понимаю.

– Зиму напролет "Франческа II" простояла на приколе, а весной Хэнк обнаружил, что, истратив на яхту не менее пятидесяти тысяч долларов, не может и от берега толком удалиться – без работающего мотора так не поступают.

Я легонько поежился. Избыточной болтливостью начальник мой никогда не отличался, но сейчас держал форменную речь – долгую и подробную, по всем правилам ораторского искусства. Любопытная штука – дружба... Особенно судя по моей недавней встрече с Полем Денисоном.

– Хэнк привык распоряжаться, командовать, властвовать положением. И вдруг – на тебе! Прослужив на благо Соединенных Штатов четыре десятилетия, Прист совершенно справедливо рассудил: если мне продали моторную яхту за пятьдесят тысяч, пускай, когда требуется, и горючее продают, черт побери! А иначе получается чистейшее мошенничество. Точно как торговля земельными участками, на которых ничего нельзя построить, ибо земли затоплены! Подобные выходки приводят остроумцев за решетку; и Хэнк рассудил: нечего сваливать вину арабам на голову...

Сдавалось, я убивал уйму времени, выслушивая биографии различных субъектов, сопровождаемые психоаналитическими подробностями. Ладно, пускай излагают. В конце концов, произведем четыре арифметических действия: сложим кое-что воедино, кое-что вычтем из получившейся суммы, поделим на количество участников и умножим на величину пока неизвестную. Глядишь, и получим вразумительный результат...

– ...Сами понимаете, подобная точка зрения отнюдь не завоевала Хэнку друзей на приморской заправочной станции. Ребятки, наливавшие в баки солярку, единодушно мнили себя высшей расой... Помните?

– Конечно.

– В то злополучное утро Хэнку сообщили, что служащие продают судовладельцам дизельное топливо. Прибыл на "Франческе II", увидел, как отваливает от пристани другой кораблик – не меньших размеров. Прочитал цифры на счетчике, попросил себе столько же горючего. Парень, орудовавший шлангом, понес несусветную ахинею и отказал наотрез. Начался ожесточенный спор. Франческа утихомирила Хэнка, и тот согласился на меньшее количество... За много недель они впервые отправились удить в открытое море.

Я хмыкнул, начиная прозревать очертания истины.

– Помните узкий пролив меж островами? По пути домой Хэнк намеревался миновать его в разгар прилива и оставил только самую малость лишней солярки. Но за кормой возник дымный столб, довелось повернуть и выручить двоих парней, у которых запылал катер. Один из бедняг получил серьезные ожоги. Покуда переправляли обоих на борт "Франчески II", покуда перевязывали – течение переменилось. А горючее было уже на исходе...

– Не повезло, – сказал я, дабы Мак удостоверился: ему внемлют по-прежнему.

– Да, не повезло. И крепко. В иное время, рассказывал впоследствии Хэнк, он бросил бы якорь и выждал, не стал бесцельно бороться с ветром и волнами; но пострадавшему срочно требовалась помощь – и Прист вызвал по радио береговую охрану, сообщил свои координаты, двинулся в пролив. Отправил Франческу на ходовой мостик: следить за водоворотами – сверху видно куда лучше. А сам изготовился стать на якорь, если двигатель внезапно заглохнет. Но обожженный парень весьма некстати пришел в себя и начал страшно кричать в каюте. Франческа поспешила на помощь по отвесному трапу; оступилась – не молодой уже была, – а тут мотор умолк и Хэнк, не оборачивавшийся, ничего не замечавший, отдал якорь. Канат, натянулся, яхта остановилась – очень резко; жена выпустила поручень и вылетела за борт. Хэнк метнул ей спасательный жилет, бросил конец, но сами знаете, что такое отлив у флоридского берега... Франческу вертело и несло прочь. Хэнк обрубил якорный трос, пытался лавировать под парусом – и застрял на песчаной отмели. Когда примчался катер береговой охраны, утопавшую отнесло неведомо куда. Через несколько дней выкинуло на пляж... Мак помолчал.

– Повторяю: Прист угодил в переплет, которого нельзя было предугадать, из которого не выкрутился бы никто.

– Понимаю, сэр. И соболезную... А что именно сталось с работником бензоколонки? Простые телесные повреждения? Или тяжкие увечья? Или трагическая смерть?

– Откуда вы знаете о?..

– Пять лишних галлонов горючего дозволили бы Хэнку маневрировать и догнать миссис Прист, – молвил я. – Пожалуй, даже два галлона спасли бы положение – только поганый сукин сын, заведовавший торговлей, продать их не пожелал. Утверждался в превосходстве над окружающими... На месте Хэнка я отправился бы прямиком к заправочной станции, переломал парню все кости, сколько их имеется в человеческом скелете, а потом содрал с ублюдка выдубленную побоями шкуру и соорудил себе хороший индейский барабан. Чванишься попусту, как последняя сволочь – изволь отвечать за последствия сортирной своей спеси. Хэнк наверняка рассудил точно так же. Мы из одного теста слеплены... А пристукнуть зловредную мразь, по моему разумению, значит облагодетельствовать общество.

В нескольких тысячах миль раздался короткий сухой смешок.

– Вы и впрямь из одного теста, Эрик. Хэнк именно это и учинил. Парень попал в больницу, валялся там довольно долго. Пришлось, правда, уплатить за лечение, за моральный ущерб; но власти посмотрели на историю сквозь пальцы, ибо Хэнк разбушевался в невменяемом состоянии. Потом он говорил мне: дурацкая, детская потасовка. Не служащего лупить надо было, а тех, кто, сделав нас полностью зависящими от поставок нефти, не способен их обеспечить. Пора, сказал Хэнк, вмешаться людям разумным и руку приложить основательно. Куда следует...

– Верно, – согласился я. – Но касательно затеваемого разумного грабежа в международном масштабе – до какого предела волен я помогать мистеру Присту?

Секунду или две Мак безмолвствовал.

– Пожалуй, вы изрядно заблуждаетесь, Эрик, недооценивая Хэнка Приста. Считаете его отставным капитаном-чудаком? Думаете, сунулся морской волк в опасные сухопутные забавы, чреватые кровопролитием? Наверное, он преднамеренно внушает вам эту мысль. Но ради себя и ради него – не обманывайтесь!

Я припомнил кой-какие любопытные подробности, например, бергенских соглядатаев, долго мокнувших под ливнем и послушно растворившихся в темноте по небрежному знаку Приста. Глубоко вздохнул.

– Да, сэр. Вы правы. Приму к сведению.

– В начале второй мировой, – продолжил Мак, – прежде чем возглавить организацию, где вы служили тогда и служите ныне, я сотрудничал с разведчиками-диверсантами, содействовавшими норвежскому Сопротивлению. Квислинг[7] лютовал напропалую, народ весьма охотно брался за оружие, а мы, со своей стороны, делали все возможное. И лучшим агентом, орудовавшим в прибрежных областях – во всех областях, заметьте! – считался некий флотский лейтенант, выходец из Норвегии. Владел языком, и страну знал недурно. В отличие от большинства остальных разведчиков, был не просто связным или истребителем, а командовал целыми партизанскими отрядами. Да как еще командовал! С величайшей изобретательностью, отменной дерзостью... И полнейшей беспощадностью. Такой выдающейся, что немцы сулили за голову лейтенанта поистине бешеные деньги. Много лет миновало, разумеется, но подобный опыт не исчезает бесследно...

– Хэнк Прист? – осведомился я.

– Он самый, – ответил Мак. – Тогда мы и подружились. На всю жизнь.

Что-то зашевелилось на дне моего сознания.

– Кодовая кличка у... лейтенанта... имелась?

– Да. Зигмунд. А к чему вы спрашиваете? Я нахмурился, глядя на собственное отражение в стекле телефонной будки.

– Мог бы пояснить, но, если разрешите, пока воздержусь.

– Норвежцы буквально боготворили Зигмунда, – заметил Мак. – Убежден: вздумай тот опять объявиться на скандинавской почве – получил бы любое и всякое содействие в любое время суток... Числился национальным героем... И, сами знаете по собственному опыту: люди, однажды вкусившие подлинного риска, обрадуются первому же вескому поводу вернуться в старую колею. Неизменно. И тем скорее, чем более сытую, прибыльную, добропорядочную и спокойную жизнь вели впоследствии.

– Сэр, – неторопливо сказал я, – коль скоро Зигмунду стоит свистнуть, чтобы изо всех fjords и со всяческих fjelds горохом посыпались вооруженные и алчущие кровушки ветераны-партизаны, то на кой ляд ему сдался я?

– В этом и загвоздка. Хэнку помогают местные жители, фермеры и рыбаки. А надобен еще заезжий американец, человек, знакомый с нынешними диверсионными приемами, стяжавший грозную и прескверную славу. Пугало.

– Невзирая на богатый военный опыт, – ядовито заметил я, – мистер Зигмунд, кажется, переоценил волшебное действие зловещей репутации. Супостаты вьются и роятся, точно шершни бешеные – прямо под носом, кстати. Не страшно, сэр... О Присте многим известно? Денисону, в частности?

– Поль Денисон чуток опоздал родиться, и во второй мировой не участвовал. Посему наслушаться интересных историй вовремя не успел, а потом о них велели начисто позабыть. Нигде ничего не записывалось, Даже если Денисон совал нос в картотеки морского флота, вычитал одно: Хэнк Прист служил при штабе разведки, адъютантом; подробностей не сообщают. А в Норвегии... Зигмунда не выдали даже гитлеровцам за невообразимую награду. И уж Полю Денисону вряд ли продадут.

– Понимаю, сэр... Последний, главный вопрос: неужто Хэнка так боятся?

– Лучше поясните вразумительно, – посоветовал Мак после долгой паузы.

– Все вы разумеете, сэр, – ответствовал я. – На ходу складывая получаемые сведения, заключаю: Шкипер (так его здесь именуют) пользуется услугами старых, закаленных норвежцев, беззаветно любящих свою страну, – ведь иначе не стали бы драться против нацистов, правильно? – пользуется их услугами, дабы украсть норвежскую нефть. Это непостижимо; и вывод напрашивается недвусмысленный...

– Представляя положение в подобном свете, – осторожно заметил Мак, – вы и впрямь делаете его трудно объяснимым.

– Начисто необъяснимым, сэр. Легенда Приста безупречна логически, но вовсе не убедительна. И после вашего рассказа делается просто фантастической. Осмелюсь предположить, мне поведали далеко не все. Возражения, сэр?

Мак ответил не сразу. Я слушал, как толкутся и гудят электроны в трансатлантическом подводном кабеле. Потом донесся голос – весьма сухой и сдержанный:

– Сообщаю: истинное свойство Хэнковой затеи, а также успех ее или провал, не касаются нашей службы. Уяснили, Эрик?

Я беззвучно присвистнул сквозь зубы, узнавая старую добрую песенку. Вашингтонские шишки издавна состязаются в умении разговаривать косвенными намеками, а мой начальник – некоронованный чемпион города по этой части.

– Звучит завораживающе, сэр, – обронил я с весьма кислой миной. – Только, что значит?

– Вот что. Содействуй Хэнку лишь указанным образом: присутствуй и нагоняй страху. Никакой иной помощи мы не сулили; никаких иных обязательств не принимали. И ты, между прочим, перед Хэнком не в долгу, запомни. Определенные побочные расчеты, касающиеся бывших приятелей, у меня имеются, но об этом уже толковали.

– Да, сэр, – согласился я, думая, что не худо было бы получить подобные наставления часов сорок восемь назад. А вслух произнес:

– То ли недоспал, то ли простыл, но туго соображаю, сэр. Будьте любезны, выразитесь прямолинейнее.

Мак отозвался безо всякого выражения, с немалой расстановкой:

– Твое официальное содействие Хэнку Присту сводится к уже обсуждавшимся пунктам. Неофициально же прошу поступать в согласии со здравым смыслом и обстоятельствами... Я знаю Приста много лет. Он – хороший товарищ. Друг... Возможно, Хэнк позабыл, что война давно закончилась – по крайности, вторая мировая, – и что Зигмунда изображать не время... Сколь надежную помощь не получил бы капитан от норвежцев, пожалуйста, присмотри за Хэнком в оба глаза. И позаботься о нем изо всех сил. Изо всех сил, Эрик.

Глава 9

Солнце буквально сияло – насколько вообще может сиять солнце над этими широтами в это время года. Городок выглядел чудным, живописным, славным – по американским понятиям, – однако ни в коем разе не старинным, ибо сообразно понятиям западноевропейским, домишко, сооруженный накануне Колумбова путешествия, считается едва-едва обжитым.

Но я припомнил, что в 1945 году отступавшие нацисты весьма целеустремленно и прилежно сравнивали с землей все прибрежные поселения. Страна продолжала отстраиваться и поныне...

– Сюда, пожалуйста!

Мужчина догнал меня посреди кишащего людьми тротуара, поравнялся, окликнул, махнул рукой. Краснолицый, седовласый, жилистый. Невысокий. Шагающий вразвалку, походкой просоленного моряка. Я заподозрил, что именно его и видал подле портового ресторана в Бергене. Темный костюм казался поношенным, темная рубашка – застиранной, и все же галстук был повязан безукоризненно. Это поколение фермеров никогда не объявится в городе без галстука – его числят неотъемлемым атрибутом приличия. А фермера сразу выдавали узластые, мозолистые, не отмывающиеся от земли пальцы.

– Конечно, – согласился я. – Ведите. – Бок-о-бок мы прошагали по главной улице, повернули, остановились – опять перед рестораном. Для маленького Олесунна заведение было просто аристократическим.

– Он дожидается внутри, – сообщил мой спутник.

– Благодарствуйте.

Сразу можно было определить: я вступил отнюдь не в родимую американскую обжорку. У самого входа восседал старец, потчевавший себя послеобеденной кружкой пива и бросавший недоеденные куски растянувшемуся рядом пятнистому, весьма симпатичному псу. Ресторан был очень тих и уютен. Я заколебался. Подплыла пожилая официантка, показала кивком головы на дальний конец зала, где виднелась резная дверь. Я направился к двери, проник в нее и притворил за собою. Очутился в отдельном кабинете. Или банкетной, не знаю.

Во главе длинного стола обретался Хэнк Прист, изучавший тарелку, на которой красовались порция охотничьих колбас и непонятный гарнир. Подняв глаза, капитан жестом пригласил меня устроиться рядом.

– Проголодался? – полюбопытствовал Прист. Я пожал плечами.

– Все равно следует покормить Диану, когда поднимусь на борт. Бедняжка давным-давно заперлась в компании тридцативосьмикалиберного револьвера, тоскует и приемлет медленную смерть от истощения.

– Подождет, она – выносливая молодая особа. Вот, возьми: это ее одежда и краска для волос. А пока что попробуй кусочек polse – колбасы, по-нашему.

– По-нашему это korv, – ответил я. Прист осклабился:

– Правильно! Из шведских переселенцев? А я из норвежских... И переводить, пожалуй, незачем. Извини, сынок. О чем, бишь, вы толковали с Денисоном на пристани?

Вопрос прозвучал небрежно, и все-таки глаза Хэнка чуток сузились. То ли он ожидал, что я начну оправдываться, то ли думал, будто зальюсь краской стыда, услыхав обличение.

– Денисон явился оберегать интересы Линкольна, – уведомил я. – Мы, простые плебейские орясины, почтительно кличем его мистером Котко, но Денисон – особа, приближенная к олимпийцу и удостоенная завидной чести звать сукина сына по имени. Поль буквально млеет, сознавая собственную избранность. Слюни от гордости льет.

– Ты знаешь Денисона? Мой человек сообщил, вы повстречались, точно старые товарищи... Или старинные враги?

– Я знаю Денисона. Прежняя кодовая кличка – Люк. Носил ее до измены и побега.

– Артур не сообщал об этом.

"Артур" означало Артур Борден, или Мак, чье подлинное имя ведали единицы. На правах закадычного приятеля, Прист принадлежал к ним.

– Вы тоже кое-чего не сообщили ему, Шкипер. А уж мне, почитай, вообще никто ничего не сообщал.

– Хочешь разделаться с Денисоном, сынок – разделывайся на здоровье, но только не в ущерб нашему сотрудничеству.

– Конечно, сэр.

Вплыла уже знакомая мне пожилая официантка, водрузила на столешницу блюдо горячей колбасы и кружку пива, хотя я и словечка предварительно не проронил, да и Прист не делал знака. Возможно, колбасу и пиво подавали каждому посетителю без разбора. Я разжевал и проглотил изрядный кусок. Великолепная колбаса, не чета нашим знаменитым сосискам.

– Да будет ведомо, – изрек Хэнк, – что малый, в коего ты вселил Божий страх, умчал из города на спортивной автомашине, и с похвальным проворством. Опасаться его теперь не следует. А подслушанные моим человеком обрывки оживленной беседы свидетельствуют: белобрысого хама, убившего Эвелину, хватил накануне внезапный кондрашка. Весьма своевременно...

Я рассматривал Приста весьма угрюмо. Зигмунд, легендарный герой Сопротивления, воскресший тридцать лет спустя по соображениям непонятным и сомнительным. Следовало, конечно же, распознать себе подобного при первой встрече, во Флориде, но тогда забот у меня был полон рот, основное внимание посвящалось недостойной персоне Герберта Леонарда, и я позорным образом не раскусил матерого истребителя. Не вполне обычную манеру поведения отнес на счет знаменитой флотской закалки, давней привычки повелевать...

Случайному наблюдателю Хэнк предстал бы просто приятным крупным седовласым капитаном первого ранга. Загорелым, остроумным, живым.

Но лишь наблюдателю непосвященному.

Большинство одетых в полковничьи либо генеральские мундиры вояк принадлежат к малопочтенному обществу ДУБ – "Дистанционное Управление Бойней". Ранее уже упоминалось: мы от всей честной истребительской души презираем "дубийц". Высшее офицерье загребает жар и проливает кровь солдатскими руками, храня собственные по возможности чистыми. В особенности справедливо это применительно к флоту, где тяжеленные орудия и ракеты сплошь и рядом находят цель за чертой горизонта, покуда самолеты-разведчики следят из поднебесья и прилежно сообщают количество набранных очков. Морское сражение перестало быть благородной абордажной схваткой, стычкой борт-о-борт, раздольем для пистолета и кортика. Не удивляйтесь: множество корабельных офицеров, повинных в погибели сотен и тысяч людей, ни разу не приближались к врагу – живому или мертвому – на расстояние меньше мили.

Прист был иным. И я запоздало осознал: этот субъект глядел неприятелю в зрачки, рисковал собственной жизнью и отнимал чужие – в ближнем бою хладнокровно, умело. Пожалуй, даже слегка прищуривал при этом свои бледные норвежские глаза. В прямом смысле слова дрался... Я припомнил отзыв Мака: "с величайшей изобретательностью, отменной дерзостью... И полнейшей беспощадностью".

Глубоко вздохнув, я посоветовал себе не торопиться, оценивая ближних и возможные их намерения. И так уже сотворил пару непростительных ошибок...

– Белобрысого хама? – переспросил я невинно. – Да, разумеется. Только его не кондрашка хватил, а я. Ботинком по черепу.

Это звучало выспренней и смехотворной похвальбой. В точности, подумал я, Тарзан, колотящий себя в грудь и голосящий о победе над Властелином Горилл... Должно быть, я непроизвольно пытался произвести на Хэнка, отличавшегося встарь по той же части, выгодное впечатление. А может, хотел подправить впечатление, произведенное прежде.

Безусловно, отставной капитан посмеялся втихомолку, внимая самонадеянному субъекту, искренне полагавшему, что следует наставить новичка, сунувшегося в неведомые, опасные лабиринты сухопутных интриг. Неведомые – ха! Прист начал пожинать колосья с этой нивы гораздо раньше моего. И разбирался в деле досконально. По крайности, разбирался прежде, а такие вещи не забываются.

Что ж, я сам напросился. Чересчур усердно изображал циничного, бесшабашного профессионала, снисходящего до зеленых, наивных любителей и заботливо их пасущего. Но сам даже не потрудился проверить – уж так ли наивны пасомые? Поделом...

Бледно-голубые глаза Приста лукаво блестели.

– Прекрасно, Мэтт. Вероятно, тебе успели сообщить: некогда и я подвизался в... известных занятиях не без определенного успеха. На этом самом побережье, между прочим. И сохранил прежние связи – довольно обширные и надежные. Ты повидал кое-кого из моих былых друзей. Потребуется подмога – местная подмога – проси, не смущайся.

Счастье, рассеянно подумал я, что я не посягаю на престол Норвегии. Судя по размаху отовсюду предлагаемого содействия можно было бы с триумфом занять Осло, не сделав ни единого выстрела.

– Спасибо, сэр. Но покуда требуется лишь уразуметь: как вы умудрились подвигнуть порядочных норвежских подданных на государственное преступление и подбили их ограбить возлюбленное отечество?

Прист улыбался по-прежнему, но слегка щурился. Ответа не последовало. Я продолжил:

– А возможно, сэр, вы говорите Norska партизанам и Amerikanska солдатам совсем разные вещи? Прист осклабился от уха до уха:

– Старинный подпольный трюк, Мэтт! Молодым бойцам Сопротивления, преисполненным патриотизма и глупости, сообщают то, что им невтерпеж услыхать. Разумеется, ни слова правды. Узнают правду – перепачкают штаны. Или в обморок шлепнутся. Или с перепугу проболтаются кому не следует. Нельзя раскрывать идеалисту правды, мистер Хелм, да вы и сами отлично знаете это. Правды идеалист не вынесет.

– А идеалистка?

– Тем паче, – сказал Прист. – А если юная очаровательная идеалистка на время ударилась в противоположную крайность, она еще отнюдь не обрела разума. Верно?

– Пожалуй, вы недооцениваете мисс Лоуренс, коль скоро беседуем об одной и той же девушке, – отозвался я. – Ибо наличествовала еще Эвелина Бенсон. А также субъект по имени Робби, остающийся для меня величиною всецело неизвестной. Уровень смертности меж обращенных идеалистов нынче высоковат...

Хэнк отмолчался.

– Имеется, помимо прочих, некий М. Хелм. К идеалистам – закоренелым или обращенным – не принадлежащий ни в малой степени. Ему дозволено уведать правду?

Прист хохотнул.

– Я не доверяюсь даже людям вроде старого Ларса, который привел тебя в ресторан, сынок. А Ларс, да будет известно тебе, сражался вместе со мною, плечом к плечу, и от верной смерти спас. Чего ради стану разглагольствовать перед малознакомым человеком? Извини, Мэтт, но дело чрезвычайно важное, и секретность надобна чрезвычайная.

– Конечно, сэр, – согласился я. – Разрешите выблевать, сэр? При слове "секретность" неизменно тянет на рвоту.

Хэнк смотрел безо всякого гнева или одобрения.

– Доведется поверить, мистер Хелм. Натыкаясь на раздражающе противоречивые, взаимоисключающие сведения, припоминайте: операцию начали не для вашего личного удовольствия. Что смущает вас, поставит в тупик других – тех, кого настоятельно необходимо ставить в тупик. По возможности, безвыходный. Усомнишься не на шутку – припомни, сынок: затею одобрили в Вашингтоне. Даже твой начальник одобрил. Скажи себе: капитан первого ранга Генри Фарнхэм Прист привык верно служить Америке, а привычка – вторая натура. Да и поздновато в моем возрасте иудой становиться, – улыбнулся Прист. – Либо верь на слово, сынок, либо отрывай задницу от удобного стула и сей же час выметайся вон из Норвегии. Очень пригодился бы, но и без тебя обойдусь неплохо... Решай, гром и молния!

Выдержав надлежаще долгую паузу, я произнес:

– Впечатляющая речь, сэр. Можно внести предложение?

– Какое?

– Не говорите "поверить", "верь" и тому подобного. Верить можно только в Господа Бога. А если меня просит поверить на слово простой смертный, тут же возникают основательные подозрения. Переиграли вы, Шкипер...

Рисковал я умышленно. С Хэнком предстояло работать. И нельзя было выглядеть в его светло-голубых глазах сосунком, готовым немедля клюнуть на вдохновляющую, патриотическую, насквозь идиотскую тираду. Я и без того ударил в грязь лицом – на бергенской улочке.

Одно мгновение Хэнк ошарашенно изучал мою физиономию. Потом откинулся наспинку стула и оглушительно захохотал.

Отдышался, отер выступившие слезы.

– Прошу прощения, сынок! Забыл, что беседую с профессионалом. Обращаясь к впечатлительным штафиркам, приходится добавлять сахару и маслица... Надеюсь, ты не обиделся.

Хэнк протянул руку. Я пожал ее, удивился, не обнаружив ни единого перелома на собственных пальцах, продолжил игру, которая складывалась к моей выгоде:

– Хотите избавиться от меня, сэр, избавляйтесь, дело хозяйское. Мне велели слоняться неподалеку и всемерно вас беречь, как несмышленого младенца. Вашингтон представил капитана Приста беззащитным старцем, способным угодить в серьезную неприятность, ибо вторая мировая давно завершилась, а Генри Прист не желает осознать этого. Итак, потребуется вытереть вам сопли, сэр, или ползунки поменять – просите, не стесняйтесь...

Несколько мгновений Хэнк обуздывал приступ неподдельного гнева. Потом неторопливо ухмыльнулся.

– Отлично, мистер Хелм. Круглая пятерка. Теперь мы выяснили взаимное положение в пространстве, правда?

Я отнюдь не мог согласиться с последним замечанием, но, по крайности, сферы влияния немного перекроились, и это чуток утешало.

– Пожалуй, – ответил я.

– Тогда поживее пожирай окаянную свою polse и стол освобождай: надо расстелить карту и ознакомить кое-кого с общей диспозицией...

* * *
– Не рассчитывай запугать Слоун-Бивенса так же легко и просто, как застращал норвежского молокососа, – предупредил Хэнк.

– Я не стращаю, но предупреждаю. Честно, между прочим. А доктор Эльфенбейн едва ли настолько глуп, чтобы бросать профессиональному истребителю открытый вызов. Он прекрасно помнит: записные убийцы – неуравновешенные, вспыльчивые психопаты, способные ополоуметь от ярости, молниеносно превратиться в берсерков... Нет, на это Слоун-Бивенс не решится, ибо наверняка заглядывал в мой послужной список.

– Уж больно много ты ставишь на свое тайное досье, сынок. Столкнешься однажды с умелым, хладнокровным, недоверчивым игроком – и пиши пропало.

– Возможно, – сказал я. – Но Мак отрядил вам агента со смертоносной репутацией и недвусмысленно велел потрясать оной. Конечно, я не безумец, и не намерен испытывать ее на Денисоне; а вот если не сумею заставить седого кабинетного червя извиваться и уползать подальше – сразу подам прошение об отставке... На кого, кстати, работает Эльфенбейн?

– А?

– Кто его нанял?

– Тяжело определить. Насколько понимаю, Эльфенбейн трудится впрок.

– Что-о?

– Сперва намерен обзавестись товаром, а заинтересованного покупателя сыскать впоследствии. Прист пожал плечами, продолжил:

– Нужно, Мэтт, повстречаться с двумя людьми: в Тронхейме и Свольвере. Все условлено заранее, Диана знает связных, поэтому не будем терять времени попусту. Задача твоя – приглядеть, чтобы встреча состоялась без приключений, а материалы перешли из рук в руки, согласно замыслу. Только не забывай: норвежцы уже не столь отважны, сколь были тридцать лет назад, воюя против нацистов. Они помогают мне, да не слишком-то охотно помогают. Свернет работа не туда – и парни тот же час расползутся и разлетятся по добропорядочным своим норкам и гнездышкам... От греха подальше.

– Да, сэр.

– Важнейшая встреча – вторая. Получишь чертежи некоего устройства, сооруженного пьяным, пожилым инженером-нефтяником, который некогда был молод, блистателен и трезв; а вдобавок числился настоящим гением по части взрывных устройств. Он потопил по моему приказу небольшой армейский транспорт – безукоризненно потопил, – но оказался излишне чувствителен. Сам знаешь, как это случается. Молодцу начали являться во сне убиенные оптом гитлеровцы, немчики кровавые в глазах стояли... Тебе никогда не снятся убитые?

– Нет, сэр. Говорят, у меня отсутствует воображение.

Ложь выглядела вопиюще, ибо полтора десятка лет я прилежно писал книгу за книгой, а ковбойские романы требуют воображения изрядного. Но об этой подробности, касавшейся моего прошлого, Хэнк, по-видимому, не знал.

– А у норвежца оно было развито сверх меры. И чуть не доконало парня. В минуты просветления он частенько изобретает какую-нибудь новую великолепную штуку – настолько простую, что никому и в голову не приходило задуматься о подобном: понимаешь? Последнее устройство Диане и доведется забрать. Названо, кстати, в мою честь.

– Наслышан.

– Только не думайте, что это лестно, мистер Хелм, – ухмыльнулся Прист без малейшего веселья. – Парень... впрочем, он давно уже не молод, ненавидит меня, бессердечного, бездушного убийцу, до визга поросячьего. Так и пояснил в сорок третьем, на нескольких языках... А нынче рассудил: паскудное приспособленьице всего уместнее назвать в честь сукина сына Зигмунда, кровожадного садиста, по недомыслию считаемого здесь героем. Пошутил, извольте видеть... Любой соотчич-норвежец почтет сей жест несомненным залогом восхищения; и лишь мы с Иоганном понимаем, где собака зарыта. Разумеется, теперь понимаешь и ты.

– Сложный психологический анализ, – отозвался я, – но, кажется, понимаю, сэр.

– Мне полагалось, – молвил Хэнк задумчиво, – причинять неприятелю наибольший возможный ущерб в человеческой силе, технике, боеприпасах. Так я и поступал. Некоторые ненавидели меня за это, некоторые – их было гораздо больше – боготворили; но плевать и на тех, и на других... Нет, пожалуй, перебрал! Они были славными, надежными бойцами. Очень многие живы посейчас. Подумай... Стая злобных оборванцев, насмерть перепуганных и оттого еще более жестоких и мстительных, рыщет по fjelds, подобно изголодавшимся волкам, а после, на страницах исторических исследований, учебников, летописей, романов, превращается в отряд подтянутых, бравых и благородных патриотов, которых вел за собою святой, оседлавший белого скакуна!

– Знакомо, – вставил я.

– Однажды ночью проскальзываешь в никчемную деревушку Блумдаль, перерезаешь глотки пяти несчастным, безмозглым нацистским ублюдкам – заметь, подкрадываешься к ним подлейшим образом, со спины! – а десятью годами позже читаешь о великой битве при Блумдале, кавалерийском рейде, звонких сигналах горниста и отважной атаке... Тьфу!..

Я промолчал, ибо прибавлять было нечего.

– Не думай, будто каждый и всякий в струнку вытянется и наизнанку вывернется, услыхав имя Зигмунда. Кой-кому из норвежцев эта блумдальская затея вышла боком...

– Каким же, сэр?

– Акульим...

Если не знаете, уведомляю: шершавый акулий бок способен одним-единственным скользящим касанием содрать кожу до самых костей. Я понял. Но изобразил недоумение.

– Несправедливо, нечестно... – хмыкнул Хэнк. – Справедливость, черт побери! Кто вообще слыхал о честных и справедливых войнах?

– Что случилось после Блумдаля?

– Да ты вообще воевал с гитлеровцами?

– Кажется.

– Значит, помнишь: коричневые позаимствовали у красных милейшую манеру брать и расстреливать заложников. Состоялось партизанское нападение – получайте в ответ!.. Но с какой стати норвежцы решили, будто я воздержусь от операции ради вшивых заложников, сынок? Нас нещадно расстреливали в бою, а если кого-то иного расстреливали после боя, мы лишь искренне сокрушались. Партизанские отряды не орудуют иначе!

Я кивнул.

– Бушевала война, и следовало сражаться. А коль скоро окрестные горожане и фермеры не желают бежать в горы и драться вместе с нами, пускай сидят по домам и хотя бы с нами заодно погибают – лишь так и рассуждали мы тогда...

Прист умолк, и в комнате сделалось необычайно тихо. Потом снаружи прокатил грузовик, Хэнк очнулся от раздумья, залпом допил пиво, провел по губам ладонью.

– Старческая болтливость, – криво усмехнулся он. И сухо продолжил: – Вернемся к делу. Помимо чертежей сифона требуются данные о нефтяных разработках. Иоганн разнюхал все необходимое о Торботтене, и все вручит в одном пакете с чертежами. Он обеднел, весьма нуждается в предлагаемых мною деньгах, и все же не сбрасывай со счета возможный подвох... Другими словами: доставь девушку на нужное место, в нужный час – и приглядывай в оба.

– Да, сэр, – ответил я.

Отворилась дверь, и официантка внесла еще две кружки пива. Я мысленно хмыкнул и решил: под ковриком на полу, вероятно, притаилась небольшая кнопка. То ли для международных диверсантов предназначенная, то ли для богатых особей, председательствующих банкетами.

– Касаемо завтрашней встречи в Тронхейме... Не рискуй ни в коем разе. Передадут материалы об Экофиске и Фригге – хорошо; но Фригг нам покуда не шибко нужен. Это газовые залежи, а мы еще долго не сможем откачивать природный газ незаметно. И вдобавок, Фригг располагается аккурат на границе британских и норвежских экономических зон, возможны весьма нежелательные осложнения.

– Понимаю.

– Экофиск ненамного нужнее. Во-первых, между ним и норвежским побережьем пролегла глубокая морская впадина, поэтому нефть перекачивают к западу или к югу, что неимоверно усложняет нашу задачу. Во-вторых, Экофиском заведует целое сборище промышленных компаний: "Филлипс", ОНЕКО и прочие. Неудобно и опасно воровать, разумеешь? Следовательно: если в Тронхейме что-либо не заладится, Аллах с ним. Тронхейм, видишь ли, по преимуществу отвлекающий маневр. Углядят наши эволюции – пускай погадают, куда клонится дело... Но Торботтен важен исключительно.

Я рассматривал расстеленную на столе карту.

– Холодновато под этакими широтами донышко морское сверлить, сэр. Да и воровать зябко.

– Ошибаешься. Там течет Гольфстрим, и воды сравнительно теплы. То есть, можно и задницу отморозить ненароком, но по крайности, ледокола не требуется. Торботтен годится всецело. Небольшие глубины; залежи составляют безраздельную собственность Норвегии, а разрабатывает их одна-единственная компания, "Петролен Инкорпорейтед" – наверняка слыхал о такой, – возглавляемая джентльменом, которому свойственны высокие моральные принципы хорька... Воровать примемся под эгидой американского правительства, негласной, конечно. Ибо норвежцы обнаглели, начали заламывать за свою нефть бешеные цены и ставить малоприемлемые условия. Так со слезами на глазах поведал мой осведомитель.

– Осведомителя вашего, часом, не в честь Президента Линкольна окрестили?

– Не будьте наивны, Хелм, – недовольно заметил Хэнк. – Никто не встречает Линкольна Александра Котко лицом к лицу. Он связывается с нужными субъектами через посредников, а сам обретается отшельником где-нибудь в швейцарском шале или французском замке, созерцая пейзажи, подставляя голову солнышку и следя, чтобы лысина загорала равномерно. Правда, говорят, Котко не лысый, а бритый миллионер, втемяшил себе в башку, будто женщины считают лысых неотразимыми... Имеющиеся косвенные свидетельства по внешности подтверждают сию школу мысли; но подозреваю: женщины считают по-настоящему неотразимыми не всех лысых, а лишь обладателей круглого счета в банке... Хотя не думаю, что сыщется охотник намекнуть об этом самому Котко.

Прист перевел дух и отхлебнул пива.

– Если безволосому олуху и впрямь нужно то, что я намерен предложить, он выберется из укрытия, объявится на люди. Я не собираюсь подставлять заслуженные мужские и красивые женские головы под пистолетные рукояти и крупнокалиберные пули, дабы в итоге вручить приобретенное оборудование и чертежи мелкому хлыщу вроде Поля Денисона...

Откинувшись, Хэнк допил кружку залпом – точно викинг, предварительно осушивший чашу сыченого столетнего меда и промывающий горло пивом.

– Теперь, сынок, пора тебе двигаться. Если что упустил – Диана пополнит рассказ. Я не стану впредь особо высовываться: к северу от бергенского порта чересчур уж многие способны признать состарившегося Зигмунда. Но в урочное время возникну, а до того связь поддерживать будем через посыльных.

– Как опознать их? Прист нахмурился.

– Ох и давненько игрывал я в сыщиков-разбойников!.. Ты говоришь по-шведски; стало быть, норвежское произношение знаешь. Коли человек выговорит слово polse безукоризненно – это мой человек, и прими его. А если скажет "пельсэй" либо "поулсю" – пристрели... Диане привет передай. Как вы поладили, молодежь?

Хэнк неукоснительно держался избранной во Флориде роли. Я был не столь уж молод, сам он – отнюдь не настолько стар, но бывшему капитану и конгрессмену определенно нравилось обращаться к младшим по-отечески.

– Без особого труда, – уведомил я.

И сказал, по сути, чистую правду.

Изрек едва ли не первую и единственную достоверную фразу, прозвучавшую во время беседы в укромном кабинете.

Глава 10

Стоя бок-о-бок с Дианой у самых корабельных поручней, я следил, как живописный, маленький, облитый солнцем Олесунн постепенно удаляется. Корабль продвигался по фьорду, готовясь миновать волнолом и выйти в открытое море.

– Шкипера незаметно, – сказала девушка. – Должно быть, и впрямь вознамерился держаться подальше.

Я скормил ей отредактированный и сокращенный текст совещания в ресторане, покуда спутница с воодушевлением уписывала поданный услужливым судовым официантом завтрак.

– Вашингтонские мудрецы, – заметил я, – возможно и прикрывают наш международный разбой, однако случись неладное – навряд ли захотят, чтобы главаря шайки справедливо сочли старшим флотским офицером, пускай даже отставным. А на побережье, особенно ближе к северу, пропасть народа помнит бравого Зигмунда, распоряжавшегося половиной скандинавского Сопротивления.

– Да, Хэнка считают героем, – подтвердила Диана. Поколебалась, неуверенно поглядела на меня: – Только не понимаю... Тебе, Мэтт, не кажется весьма странным, как легко сумел он уговорить норвежцев, склонить их к сотрудничеству? Учитывая конечную нашу цель?..

Я осклабился:

– Милая, прими поздравления и благодарность – совершенно искреннюю. Ибо секунду назад моя давно рассыпавшаяся прахом вера в разум так называемой слабой половины человеческого рода воскресла и воспряла. "Странным", значит? Слабо сказано, Диана. Можем безошибочно предположить: чем бы ни занимался в Норвегии капитан Прист, мы и грана правды не поведали, невзирая на тщательно продуманную ложь, подкрепленную статистикой и географическими картами.

Озабоченно хмурясь, Диана спросила:

– Но что же... делать будем? Вдруг он затеял нечто ужасное?

Я вздохнул с невыразимой печалью.

– Девица вознесла меня превыспрь, и тот же час низвергает в бездну.

– Что?!

– Рассуждала весьма здраво, а теперь молотишь глупости... Получается, ты отринула паскудную, ханжескую, мещанскую мораль и явилась в Европу только чтобы наставить Хэнка Приста на пути праведные? Так ли сама говорила накануне?

– Э-э-э...

– Я думал, ты взбунтовалась против постылого обывательского существования: безопасного, достойного, непроходимо скучного и глупого. Прекратила беспокоиться о бурых пеликанах и белых слонах! Начхала на предрассудки.

Диана прыснула и немедля оборвала смех.

– То есть, предлагаешь способствовать Присту, даже если... если он лжет?

– Отчего же "если"? Шкипер врет как сивый мерин, видать невооруженным глазом. И, между прочим, уведомил об этом словесно, в открытую... Ну и что? Приказом не предусмотрено докапываться до истины. Прист вполне может затевать куда более противозаконную и страшную вещь, несли вульгарная кража нефти у скандинавских бедолаг. Будем исходить из этого, и не ошалеем от неожиданности, когда правда выплывет наружу. Мой начальник отозвался о Хэнке Присте как изобретательном и умелом агенте, а начальник не раздает подобные комплименты на манер визитных карточек. Дозволим старому флибустьеру невозбранно плести свою паутину. А наше дело – забрать почту по дороге на север и не совать носов куда не след. Ого!.. Гляди, кто близится...

Эльфенбейны, pere et fille[8] (прошу прощения за мой чудовищный французский выговор), объявились на палубе, дабы обозреть величественную панораму. Чуток опоздали, конечно, ибо надвигались облака, и береговое разноцветье заметно меркло. Я посмотрел на Диану.

– Встретимся у тебя в каюте, минут через пять. По дороге наведайся ко мне, вытащи из чемодана полевую аптечку и прихвати. Повторяю: через пять минут. Не удивляйся, если приду не один.

Диана поежилась и скосила взор на родителя и дщерь, остановившихся неподалеку. В глазах моей спутницы мелькнула искорка:

– Пособить?

– Ваша кровожадность, – шепнул я, – проваливайте. Что за хищная молодая особа!

Если речь идет о способности уберечься и выжить на истребительно-шпионском поприще – а доктор Эльфенбейн, безусловно возделывал поле, непосредственно примыкавшее к нашей собственной ниве, – человеку прямо противопоказано дорываться до успеха и власти. Субъект поневоле забывает, каковы обычаи джунглей, из которых ему посчастливилось воспарить в поднебесье. Он ширяет сизым орлом, гордо клекочет и ощущает себя недосягаемым. Там, внизу, жалкие, обреченные пресмыкаться твари могут по-прежнему язвить и пожирать Друг друга; но в горных просторах – покой и раздолье, больше незачем опасаться пуль – тем паче, когтей и зубов; здесь упомянутый субъект наслаждается полубожественным чувством вседозволенности...

И становится поистине бесстрашен.

И совершенно зря.

Слоун-Бивенс вопросительно уставился на меня, возникшего рядом. Со всевозможной учтивостью я назвал себя:

– Мэттью Хелм к вашим услугам, сударь. Не пора ли потолковать, а?

Голубые глаза Эльфенбейна отразили удивление, розовая пасторская физиономия слегка скривилась, но доктор быстро обуздал мимику.

– Вы убили Бьерна, – проронил он ледяным голосом. – Правда, олух не представлял особой ценности, простой наемник из местных... И все-таки не вижу смысла и резона беседовать с вами.

– Коли счеты сводить, сударь, – возразил я, – то вы первый отрядили Бьерна расправиться с Мадлен Барт. А я не люблю, когда покушаются на людей, вверенных моему попечению. И предупредил второго красавчика, Эрлана Торстенсена, тоже участвовавшего в нападении, что самое время бежать как гепарду, и прятаться как мыши, покуда не раздавили как таракана.

Девица Эльфенбейн вздрогнула:

– Вот оно что!.. Эрлан прислал непонятное, бессвязное донесение. Теперь ясно...

– Теперь ясно, – повторил я, сообразив: радиотелефоном корабль не располагал. Если сообщение действительно получили, кто-то исправно доставил его прямо на борт. И, возможно, задержался... Всего безопаснее в нашем деле строить предположения наихудшие. Тогда разочаровываешься только приятным образом...

– По моим сведениям, красавчик Эрлан прыгнул в спортивный автомобиль и помчался во весь опор подальше от Олесунна. Кажется, я произвел на него неизгладимое впечатление... Теперь, когда норвежские убийцы-неумехи убрались, – продолжил я, снова адресуясь к Адольфу Эльфенбейну, – разумнее будет пожать друг другу руки и поговорить, как приличествует людям цивилизованным. Думаю, сумеем отыскать общий язык и предотвратить недоразумения досадного свойства. Согласны, милостивый государь?

Я вежливо протянул доктору ладонь.

Упоминать цивилизованность не вредно: чем более дикарские замашки у данного субъекта, тем более цивилизованным этот субъект себя мнит. А при словах "милостивый государь" почти все дутые – да и подлинные – величины пыжатся и тают. Как правило.

Нынешние подростки скорей удавятся, чем скажут старшему "сударь" или "сударыня". Считают сие обращение унизительным, недостаточно вызывающим... Болваны. Знали бы, сколь могучего психологического оружия лишаются...

Маленькая седовласая личность раздулась от гордости, подобно голубю, вознамерившемуся покрыть приглянувшуюся горлицу, и удостоила меня рукопожатием.

Девица оказалась разумней отца. Ее глаза внезапно сузились, рот приоткрылся, дабы испустить предупреждающий вопль, но Грета все же запоздала.

Я успел рвануть Эльфенбейна к себе и без малейших церемоний двинуть коленом куда следовало. Схватил докторский затылок, прижал докторскую рожицу к своему плечу, заглушил болезненный вскрик. Заботливо придержал, дабы, шлепнувшись на палубу, Слоун-Бивенс не привлек ненужного любопытства гулявших поодаль пассажиров.

На белый свет явилась трофейная "Лама". Заслонив ее от посторонних двумя телами – Эльфенбейновским и собственным, я направил дуло на Грету.

– Батюшке вашему дурно сделалось, – уведомил я. – И следует предотвратить фатальный исход приступа, верно?

Глаза Греты стали очень круглыми и отменно возмущенными.

– Вы... Просто спятили! Вам не улиз...

– Не улизнуть? – перебил я жизнерадостно. – Разумеется, нет, мисс Эльфенбейн. Совершенно исключено, сударыня. Куда улизнешь на столь небольшом суденышке? Сразу изловят. Потом четвертуют, или сожгут живьем, или размыкают лошадьми, какой там у норвежцев принят национальный способ казни? Только следствие затянется на долгие месяцы...

Дуло уперлось в ребра Слоун-Бивенсу.

– ...И все эти месяцы ваш батюшка будет невозбранно разлагаться в удобном гробу, тщательно изрешеченный девятимиллиметровыми пулями. Коль скоро считаете, игра стоит свеч – бестрепетно зовите на помощь.

Грета Эльфенбейн хотела что-то промолвить, осеклась, облизнула губы.

Повысив голос, я продолжил:

– Не беда. Поддержите левую руку, и вместе проводим доктора в каюту. Легкий сердечный припадок или кровяное давление шутки шутит...

Судно уже покинуло устье фьорда и угодило в ощутимую зыбь. Килевая качка изрядно затруднила перемещение полубесчувственного Эльфенбейна по трапам. Но девица, повторяю, оказалась разумна, хранила присутствие духа и не пробовала воспользоваться невольными кренделями, которые выписывал спотыкавшийся неприятель. Двумя палубами ниже поджидала Диана. Я пнул дверь каюты и глянул в дуло своего револьвера.

– Дамы входят первыми, сударыня, – сказал я и посторонился, пропуская Грету вперед. – Устройтесь на левой койке, в углу. Руки положите на колени, ладонями кверху, и непрерывно держите на виду. Чуток подвиньтесь, дайте и отцу присесть... Вам полегчало, доктор?

Эльфенбейново лицо было бледным и потным, редкие седые волосы растрепались, обнаруживая изрядную розовую лысину прямо на темени. В лучшие времена Слоун-Бивенс неукоснительно прикрывал ее с помощью расчески.

Он попытался заговорить – возможно, по дочернему примеру хотел сообщить: не улизнешь, – однако по дочернему же примеру счел за благо заткнуться. Но уж глазами сверкал аки тигр лютующий.

Мне внезапно почудилось, что доктор – не самый добрый человек на земле. Впрочем, я – тоже.

Я указал Диане место на противоположной койке, прямо против Греты.

– Мадлен, – уведомил я, – поручаю девушку твоим заботам. Однако прошу не производить неприлично громких звуков и не портить воздух пороховыми газами без последней нужды.

– Понятно, Мэтт.

Она оперлась локтями о колени, а револьвер держала обеими руками, как я и наставлял. Молодчина. Теперь мы властвовали положением всецело. Грета Эльфенбейн побледнела и поникла, словно оружие и насилие были ей не по нраву. Разумеется, могла и притворяться, но я припомнил: девица музицировала в знаменитой швейцарской консерватории, откуда вернулась домой лишь когда умерла мать...

Грета меня озадачивала. Я понятия не имел, какое место отводили мирной и безобидной истязательнице фортепиано среди прожженного международного жулья. Сведения о дочке Слоун-Бивенса были довольно противоречивы. Следовало глядеть в оба. В конце концов, она пыталась подобрать бьерновскую "Ламу", валявшуюся на палубе. Вдруг не одни лишь клавиши нажимать умеет?

– Чего тебе нужно, Хелм? – прохрипел доктор. – Чего решил добиться, коленками дрыгая?

– Добиться, – повторил я мечтательно. – Чудное слово: добиться... До-бить-ся... Неких сведений, милостивый государь, и определенного содействия. Во-первых, касаемо сведений... Сообщите: где и от кого разнюхали столько, что очутились на этом судне вместе с дочерью, да еще и норвежской помощью заручились, наняли сопливцев, готовых лупить женщину по башке и спроваживать в море? Эдакое учиняют ради крупного куша, милостивый государь, не иначе. Во-вторых, касаемо содействия: убирайтесь вон с корабля, бросайте начатую авантюру, исчезайте с глаз долой.

Тщедушный старик поправил и пригладил волосы.

– Шутить изволите? – спросил он ядовито. – Или впрямь рассчитываете, что я выложу всю подноготную, а в ближайшем порту покорно спущусь по сходням и улепетну?

– Как будет угодно, – вздохнул я. – Но прежде, несли примете окончательное и безотзывное решение, попросите Грету снова рассказать об участи, постигшей громилу Бьерна, бравого любителя швырять беззащитных дам за борт.

Эльфенбейн вздохнул:

– Изумительно дешевый спектакль! Мелодрама. Всерьез угрожаете убить нас, если не покинем судно?

– Работа моя началась очень спокойно и гладко, предстояла мирная морская прогулка в очаровательной компании; сопровождение – простейшая задача, когда ни малейшей опасности не замечается... И не замечалось, покуда вы со своими выродками не попытались развязать на борту корабля третью мировую войну... Хотели войны – получайте. Одного из ваших мальчиков уже уписывают знаменитые норвежские селедки и трескает несравненная норвежская треска. Второй удирает во весь опор, ибо поверил моему слову, и правильно поступил... Жаль будет спроваживать неплохого ученого к праотцам и крепко усложнять себе существование лишь потому, что ученый не желает разуметь простого и внятного английского языка. Хотите, скажу то же самое по-шведски? Могу и по-немецки объясниться, хотя с дурным произношением. Испанским владею всего лучше – поймете?

Слоун-Бивенс вяло ухмыльнулся:

– Хвастать лингвистическими познаниями незачем. Принимаю в качестве рабочей гипотезы следующее. Не покинем судно – погибнем. Правильно?

Я кивнул.

– Но вы сами твердите о сведениях. А у покойников никаких сведений не выпросишь и не вышибешь... Получается, намерены сперва превратить эту милую каюту в камеру пыток?

Чересчур он был спокоен, излишне хорошо владел собою – даже для записного мошенника и прохвоста.

В конце концов, Эльфенбейн числился дезертиром из лаборатории, отнюдь не матерым бандюгой, начисто лишенным и воображения, и нервов. Учитывая недавнюю передрягу, прямое столкновение со звероподобным агентом-истребителем, внезапный, весьма болезненный пинок в начисто неприспособленное для ударов место, нынешнюю приятную перспективу преждевременно сыграть в ящик, доктор вел себя со сдержанностью поистине сверхчеловеческой.

По-волчьи оскалившись, я полюбопытствовал:

– Отчего бы и нет?

Вернул трофейный пистолет во внутренний карман, извлек ему на смену складной охотничий нож. Раскрыл, резко тряхнув кистью – не слишком удобно, зато впечатляет.

Глаза Эльфенбейна чуть округлились, однако доктор безмолвствовал. Я сообщил:

– Простейший здравый смысл велит воздействовать на молодую даму. Разумеется, в вашем присутствии, сударь...

Слоун-Бивенса проняло.

– Ты, сволочь, не посмеешь... Я невозмутимо и беззаботно мурлыкал, импровизируя в рифму:

– Жаль, хорошая девица; право слово, не годится портить эдакие лица – стыд и срам! Если урезоним папу, тотчас убираю лапу – не придется к эскулапу мчаться вам...

И закончил весьма прозаически:

– Выбирайте, доктор. Можете заговорить – и все обойдется мирно. А можете молчать, как устрица. Коль и впрямь хотите, чтобы вашу дочку до скончания дней титуловали Трехпалой Гретой или Одноухой Эльфенбейн...

Не стану докучать вам подробным пересказом собственных инквизиторских речей. Я перечислял истязания, употреблявшиеся китайцами и ассирийцами, обращался к опыту ЧК и гестапо, излагал богатый опыт команчей, апачей и шайеннов. Сотворя за полтора десятилетия не меньше сорока пяти ковбойских повестей, в последнем пункте я был осведомлен особо.

Эльфенбейн бледнел, краснел и зеленел подобно старому доброму хамелеону, очутившемуся на вечере цветомузыки. Я упорно и монотонно витийствовал, выжидая, пока судно качнется достаточно круто.

И дождался.

И метнулся к девушке.

Слоун-Бивенс непроизвольно попробовал остановить меня, выбросил правую руку, а я немедля перехватил ее левой, притиснул к деревянной дверце шкафа и пригвоздил ударом клинка в ладонь.

Эльфенбейн возопил.

Превосходно!

Карауливший в коридоре человек вознамерился вихрем ворваться внутрь, однако я ждал именно этого, и любезно распахнул перед незваным гостем дверь.

Настежь.

Глава 11

Извините за похвальбу, но дело было и рассчитано, и выполнено весьма изящно. Как выражаются кошки, скогтили птичку на лету... Корабль накренился до такой степени, что, казалось, вот-вот повернется оверкиль. И крен услужливо потрудился вместо меня.

Не в силах остановиться, парень с умопомрачительной скоростью пронесся по каюте и треснулся головой о противоположную стену, лишь чудом не высадив иллюминатор.

Я умудрился отскочить на койку и шлепнуться, подтянув колени к самой груди, чтобы визитер смог заняться членовредительством без досадных помех. Так и вышло. Парень с трудом поднялся на четвереньки, ошарашено заморгал. Оставалось только слегка двинуть его каблуком по затылку и почесть работу завершенной.

Новоприбывший простерся вдоль узкого прохода между койками. Довольно молодой субъект, облаченный в коричневую спортивную куртку, стриженный не слишком коротко, сжимающий в руке маленький автоматический пистолет. Я нагнулся, разжал бесчувственные пальцы, отнял оружие.

Крошечный двадцатипятикалиберный кольт. Не припомню, когда в последний раз видал подобный пугач – но здесь, у Полярного Круга, люди питали несомненное и порочное пристрастие к немощным хлопушкам. Я проверил обойму.

Заряжена полностью, а прямо в камеру загнан дополнительный патрон. Кольт был всецело готов открывать огонь – если, конечно, именовать огнем бессильное и почти бесполезное потрескивание.

Некоторые всерьез уверяют, будто пули двадцать пятого калибра сплошь и рядом вязнут в коже толстых дубленых пальто, не ставя обладателям оных даже мало-мальски заметного синяка. Назвать подобное оружие "пушкой" просто язык не поворачивается.

Затворив дверь, я изучающе посмотрел на доктора Эльфенбейна. Слоун-Бивенс выглядел отнюдь не лучшим образом. Он весьма непрофессионально лишился чувств, обмяк и обвис, что, разумеется, вовсе не пошло на пользу прибитой к дверце руке.

Девицы дружно свернулись калачиками, каждая забилась в угол своей койки. Наличествовал, выражаясь чудовищным научным жаргоном, противным естеству – и непроницаемым для человека, хотя бы умеренно любящего родной язык, – типический нейлонозащитный рефлекс. Долгие годы, посвященные сбережению тоненьких дорогих чулков, делают подобное поведение непроизвольным. И потрясенная Грета, и настороженная Диана разом подобрали ноги, спасаясь от летящего мимо незнакомца.

– Как опустить эту штуку и никого не уложить? – осведомилась Диана.

Я осторожно отобрал револьвер – обычный, полицейского образца, с открытым курком. Славной старомодной модели, где курок убран подальше с глаз, у Мака в подвальном арсенале не отыскалось.

– На кой ляд было взводить? – осведомился я, осторожно отпуская пружину и возвращая оружие Диане. – Это хорошо, если собираешься с двадцати ярдов со снайперской точностью палить по карточному тузу. А при стрельбе вблизи нужно просто плавно и с достаточной силой придавить гашетку: револьвер самовзводный. Понимаешь? Самовзводный.

– Велено было не производить неприлично громких звуков без крайней нужды, – ответила спутница. – Но дочка намеревалась пособить папаше, пока ты отворял дверь. Я решила повременить со стрельбой, припомнила, что в книгах и кинофильмах щелчок взводимого курка действует весьма отрезвляюще на любого противника – и щелкнула. Вообрази, девица тотчас образумилась...

Поглядев на лежащего, Диана спросила:

– А кто сей?

– Вероятно, посыльный с берега. Или новый напарник, за которым послал Торстенсен, хотя не думаю: и ростом не вышел, и пистолетик припас никудышный. У рогатки убойная сила гораздо больше.

Диана скривилась:

– Еще несколько посетителей – и надо будет перебираться в кают-компанию... Куда его теперь девать?

Говорила девушка уверенно и спокойно – чересчур спокойно: за этой гранью спокойствия разражается истерика. Но для начинающего Диана вела себя прекрасно.

– Вы долго собираетесь чесать языки? – подала голос Грета Эльфенбейн. – Помогите отцу!

Она глаз не сводила со злополучного своего родителя, уподобившегося мотыльку на булавке.

– С какой стати, сударыня? – осведомился я. – Пускай сначала обретет разумение и почешет собственные речевые органы. Не забыли? Нам нужны сведения.

Грета облизнула губы.

– Но ведь нельзя же...

Она осеклась, помолчала, продолжила:

– Если я сама... Сама скажу все... Вы?..

И вновь замолчала – уже надолго.

Я ощутил себя полнейшей скотиной. Хотя в нашем деле пользуются всевозможными рычагами и любыми точками опоры, шантажировать изнеженную, хрупкую пианистку отцовской кровью не по мне. Впрочем, меня прислали в Норвегию не за тем, чтобы изображать странствующего рыцаря-паладина.

– А много ли вы способны изложить? – ухмыльнулся я. – Ладно... Кто, например, этот спящий красавец? Который на полу обретается?

Грета облизнула губы снова.

– Йэль...

– Эль? – я изобразил недоумение. – Предпочитаю джин. Только предлагаемый сорт, наверное, пишется со сдвоенным "н" и только что из бутылки вырвался...

– Мистер Норман Йэль, – с презрением к великовозрастному паяцу изрекла Грета. – Он работает на Объединенную Нефтяную Компанию.

Настал мой черед сощуриться.

– Объединенная Нефтяная... ОНЕКО... Погодите-ка! Припомнилась недавняя беседа с Хэнком Пристом. Части головоломки начинали складываться воедино.

– Совладельцы разработок у Экофиска. Там еще орудуют "Филлипс" и рыбешки помельче, верно?

– Да, конечно... – Грета поколебалась: – Я... полагаю, ОНЕКО втайне рассчитывает ухватить больший кусок, несли причитается по контракту. Понимаете?

– И проведала о маленьком нашем замысле, и рассудила, что невредно заполучить любопытное и весьма полезное приспособление, и попросила достойного господина Эльфенбейна помочь.

Грета неохотно кивнула.

Прист говорил, будто по соображениям политическим и географическим Экофиск неудобен для воровства. Но "неудобен" отнюдь не значит "безнадежен". По-видимому, руководители ОНЕКО пришли к тому же выводу... Я принялся неспешно рассуждать вслух:

– А на корабле доктор Эльфенбейн повстречал досадную помеху, именуемую Мэттом Хелмом, и отрядил посланца, Торстенсена, уведомить об этом хозяев. Хозяева тотчас направили сюда мистера Нормана Йэля, дабы помог советом, кулаком и, коль понадобится, паскудным двадцатипятикалиберным пистолетишкой. Стало быть, Йэль трудится на ОНЕКО... В каком, простите, качестве?

Грета уже начисто слизала помаду с обеих губ, но снова провела по ним языком.

– Некий мистер Денисон вам известен?

– Слыхивал.

Чистой правдой мой ответ, разумеется, не звучал, но и ложью беспардонной зваться не мог.

– Видите ли... Для ОНЕКО Йэль – то же самое, что Денисон для "Петрокса"... Англичане и американцы, если не ошибаюсь, употребляют слово "помехобой".

Я уставился на зажатый в руке пистолетик, изучил взглядом опрятно одетого, прилизанного, понемногу начинавшего подавать признаки жизни Йэля.

– Боги мои! – произнес я негромко. – Боги бессмертные! Неужто подобного хлыща полагают ровней Полю Денисону? Мадлен, в ближайшем порту вызывай по телефону биржу и немедленно продавай все акции ОНЕКО. За бесценок. Денисон, голубушка, – обратился я к Грете, – закусывает людьми такого пошиба свой утренний кофе. Отхлебнет глоточек – разжует Нормана Йэля; отопьет второй – разгрызет другого. Хрум-хрум-хрум! Чавк!.. Эй, повелитель джунглей, подымайся!

Диана подвинулась, дабы по-прежнему держать Эльфенбейнов на мушке. Подняв и утвердив Нормана Йэля в более-менее выпрямленном положении, я поглядел ему в расширенные зрачки.

– Что... Где... Ох, голова!.. – жалобно простонал Норман. Умудрился скосить глаза, увидал пострадавшего доктора.

– О, Боже, – сказал помехобой. – Да ведь это кинжал... Насквозь... О, Боже!

Я пристально изучал Нормана, гадая: притворяется остолопом или родился им? Швырнул парня на единственное свободное место, подле Дианы.

– А это пистолет, – уведомил я. – Отнятый кой у кого. Где раздобыл?

– Мы, – промямлил Норман, – возражаем против насилия, но при данных обстоятельствах сочли за благо... А я неплохо стрелял... еще в армии, прежде чем занялся общественными связями.

Разговаривая, он поправлял галстук. Недурная внешность, почти как у Эрлана Торстенсена, только Йэль выглядел постарше и поопытнее. Во всяком случае, полагал себя кладезем житейской хитрости – наверняка.

– Общественные связи? – переспросил я, не зная: захохотать или насторожиться. – Ты заведуешь в OHEKO общественными связями?

Йэль нахмурился. Я поспешил пояснить:

– Мисс Эльфенбейн заботливо представила гостя, ибо вы, милейший, некстати вздремнули.

– Да, заведую, – отозвался Норман, метнув на Грету взор, исполненный упрека, – и отвечаю за благопристойную репутацию фирмы, поддерживаю нужный образ любыми способами. Понимаете?

– Конечно. Огнем, штыком, прикладом... Также кулаком, ботинком, зубами, когтями, брызгами ядовитой слюны и отравляющими газами, которые выпускаешь из афедронаhref="#id20190325203655_9" title="">[9].

– Если сам не справляюсь, – неожиданно спокойным голосом ответил Норман, – зову людей, которые справятся.

По каковом замечании ощерил безукоризненно белые зубы. Должно быть, начитался руководств по прикладной психологии, не то у актера знакомого справки наводил. Такой оскал после безукоризненно вежливой фразы якобы должен производить сильнейшее впечатление.

Я впечатляться не пожелал.

Подумав, Норман Йэль изрек:

– Беру последнюю реплику назад. Не собирался грозить, мистер Хелм, уверяю. Мы, пожалуй, серьезно просчитались. По сообщениям требовалось противостать поспешно сколоченной, напрочь неопытной правительственной службе, не имеющей почти никакой поддержки в Вашингтоне. Лишь недавно выяснилось: мистер Прист заручился профессиональной помощью. Знай мы это с самого начала...

Йэль пожал плечами.

– В любом случае, сэр, я уполномочен предложить соглашение. Для того к прибыл.

– Чертовски своеобычный способ вручать верительные грамоты! Пистолет наизготовку и плечом по входной двери.

– Но я понятия не имел, что именно здесь творится. Услыхал вопль. Решил: пора вмешиваться. Ошибся, кажется. Приношу извинения... Слушать намерены, мистер Хелм?

– Излагайте, чего уж там... Но предупреждаю сразу: мое вашингтонское начальство не склонно вступать в переговоры с кем бы то ни было. А я обязан доложить по команде.

Норман Йэль прочистил горло:

– Не вижу настоятельной необходимости уведомлять о нашей беседе старших. А?..

Добрых полминуты я изучал Нормана с неподдельным интересом. Затем выразительно покосился на Диану Лоуренс.

– Ты выбрал чудесное местечко и времечко толковать о вещах приватных, amigo.

Йэль снова передернул плечами:

– Думается, вы способны урезонить приятельницу, мистер Хелм. Не мытьем, так катаньем. Кстати, все равно довелось бы. Независимо от места и времени. Ваша подруга – ваша забота.

– Излагай, – повторил я. – Сколько?

– Двадцать пять тысяч. Идет?

Потрясающе и непостижимо. Подобные субъекты полагают само собою разумеющимся, что любого и всякого можно купить. Иное попросту не приходит им в голову. Пожалуй, особи, продажные по праву рождения, и впрямь не способны вообразить человека легкомысленного и беспечного, для коего деньги не служат высшим и последним из мерил.

За двадцать пять тысяч долларов отменно прилизанный и преотменно бойкий Норман Йэль безусловно продал бы Вашингтон англичанам, Нью-Йорк – голландцам, а компанию ОНЕКО – мистеру Линкольну Александру Котко.

И считал, что если я упрусь и упнусь, достаточно будет лишь посулить двадцать семь пятьсот.

По сути, Норман сделал мне немалый комплимент. Предложение означало: фирма навела нужные справки и почла М. Хелма изрядной угрозой своим доходам, не говоря уже о репутации. Только справки оказались недостаточно подробными. Осведомитель не заглянул в примечание, набранное петитом. А оно гласило: "никудышный член общества, презирающий себе подобных почти поголовно и совершенно искренне; способен глазом не моргнув совершить любую подлость, включая государственную измену; к деньгам относительно равнодушен".

Не утверждаю – Боже сохрани! – что меня вообще немыслимо подкупить. В один прекрасный день кто-нибудь, возможно, предложит вознаграждение, которое опрокинет мой патриотизм и служебную преданность вверх тормашками. Но, в отличие от Нормана Йэля и Поля Денисона, я польщусь отнюдь не на банкноты, и даже не на золотые слитки...

Диана заметно подобралась. Я испытывал немалое искушение подразнить ее и позабавиться с Норманом, а попутно выяснить, какую предельную сумму хлыщ имеет право назвать. Любопытно все же: считают Мэтта Хелма простым вашингтонским олухом ценою в двадцать пять тысяч, или выдающейся американской сволочью (пятьдесят), или даже – чем черт не шутит? – Великим Всеамериканским Живоглотом (сто)?

Увы, заворочался доктор Эльфенбейн, и комедию пришлось прекратить. Не сразу, правда.

– Полмиллиона, – возвестил я, и со смятением увидел: парень принял названную цифру всерьез. Воспоследовало ошарашенное безмолвие. Я опомнился первым и жалобно затянул:

– Дьявольщина, ведь это капля в море по сравнению с тем, что ваша окаянная компания собирается высосать у норвежцев! Иначе тебя вообще не прислали бы сюда!

Глаза Нормана обратились щелками.

– Полмиллиона?!.

– Так точно, – сообщил я.

– Шутить изволите?

Парень угодил в яблочко... Я ухмыльнулся:

– От души поздравляю, ваша проницательность... Извольте сделать буквально следующее. Во-первых, замереть и не шевелиться. Даже нервный тик буду считать враждебным действием. Во-вторых, не отверзать уст, если не обращаюсь к тебе собственнолично и недвусмысленно. Порушишь единый из оных высочайших указов – краса ненаглядная дырку в тебе проделает, посредством этого поганого револьвера. Уяснил, ослоблядь!

Читателям, неравнодушным к словесности, сообщаю, что стилистический прыжок с изысканных средневековых высот в бездны современной ругани производит куда более сильное впечатление, несли внезапная смена вежливой речи на волчий оскал (испробованная Норманом вотще и втуне). Сей лингвистический прием поражает психику не хуже нервно-паралитического газа.

Примечание: брошенное словечко "ослоблядь" не выдумано, а подслушано мной давным-давно, в золотые дни молодости... Оставалось без должного употребления и распространения четверть века. Полностью – хотя сколочено гораздо грубее – соответствует знаменитому немецкому Schweinehund – "собако-свинья". Будучи произнесено вслух, обязательно и непременно требует нижеследующего комментария:

– Заметь, любезный: "ослоблядь" – не глагол, употребленный в неопределенной форме, а существительное женского рода, примененное к мужчине!

Примечание номер два: и словечко, и соответствующие пояснения уместны лишь тогда, когда вы убеждены, что выйдете из грядущей драки победителем. Или уверены, что драка вообще не состоится. Так оно и вышло на сей раз.

Ибо я внезапно ударил Нормана Йэля по черепу. Его же собственным пистолетом. Малопригодным для стрельбы, но вполне увесистым.

* * *
Ударил несильно, вовсе не собираясь убивать либо увечить. Просто отбросил к стенке. Где парень и застыл, устремляя на меня карие, расширившиеся, негодующие глаза.

Я промолвил с преувеличенной грубостью:

– Не понимаете за что, мистер Йэль? Поясняю: ни к чему бросать на миссис Барт похотливые взоры!

Это было несправедливым и наглым поклепом. Норману, четверть часа назад по чистой случайности избежавшему сотрясения мозга, половой вопрос едва ли представлялся любопытным. Но следовало вразумить собеседника быстро и крепко.

– Думаешь, я шучу? Полагаешь, она гашетку не прижмет, курка не спустит? Я спасаю твою жизнь, amigo, привожу маленькое доказательство тому, что вовсе не шучу, а Мадлен выстрелит в наилучшем виде!.. Мадлен, оставляю субъекта на твое попечение. Гляди в оба и не церемонься. В живот или коленку – всего больнее.

– Уже слежу, Мэтт, – сказала Диана, устраиваясь поудобнее и беря на прицел новую жертву. – Мэтт, я...

Наверное, хотела сказать, что ни секунды не сомневалась в моей нерушимой, твердокаменной честности; не думала, будто я способен продаться за несчастных и жалких полмиллиона...

Изобразив ухмылку, я произнес:

– Паршивая лгунья.

– Ведь я ни слова не сказала!.. – раздался негодующий девичий вопль.

– Его звали Везериллом, – испровещилась Грета Эльфенбейн.

– Что?

Я оторопел от неожиданности.

И ничего не понял.

– Везерилл. Ведь о нем хотели разузнать? О человеке, выдавшем вас, выложившем отцу все до последнего слова? О той личности, чья измена привела нас обоих на этот корабль?

Я начал разуметь.

– Один из ваших собственных людей. Получал от ОНЕКО недурные деньги. Звали его Робертом Везериллом. А теперь... Теперь – освободите папу...

Диана возмущенно вскинулась:

– Врешь, мерзавка! Робби никогда бы...

Я метнул на спутницу пронизывающий взгляд:

– А ну-ка, изволь держать парня под прицелом! Робби? Знаменитый Икс, почивший в Бозе? – Грета сухо засмеялась.

– Почивший? Хорошо сказано. Только "почить", если не ошибаюсь – в иностранном языке нелегко разобраться досконально, – значит "мирно скончаться". От слова "покой" – угадала? Сказано хорошо, но вовсе не к месту. Везерилл, да будет вам известно, погиб насильственной смертью. Измена выплыла на свет, и Роберта убили. По внешности, его гибель выглядела обычной дорожной катастрофой...

И, прежде несли Диана успела перебить. Грета продолжила:

– Пожалуйста, мистер Хелм, выдерните этот жуткий нож!

– О да, сию секунду! Чтобы вы исправно заткнулись в самом любопытном пункте?

– Нет! Я все расскажу! Клянусь! Только... только отца освободите... Пожалуйста.

Диана готовилась взорваться – так ее распирало убедительными и негодующими возражениями. Точно мне не было всецело наплевать, какая именно мразь отправила к праотцам еще большую гадину задолго до моего появления в Норвегии. Наплевать, разумеется, временно...

Ухватив запястье Слоун-Бивенса, я выдернул окровавленное лезвие и обмотал пострадавшую ученую конечность вторым – уцелевшим – полотенцем. Горничная, пожалуй, закатит скандал, ибо на протяжении трех часов я исхитрился причинить корабельному инвентарю заметный ущерб.

Раздался лишенный дружелюбия голос Дианы:

– Заказанная полевая аптечка лежит на краю умывальника... Лежала, во всяком случае, до недавних потрясений.

Оставив реплику без надлежащего ответа, я подобрал упавшую коробочку и сказал:

– Мисс Эльфенбейн, вполне возможно продолжать рассказ, пока я привожу вашего батюшку в божеский вид. О чем, бишь, уведомлял Роберт Везерилл?

Батюшкина физиономия начала понемногу обретать прежний розовый оттенок, хотя веки оставались упрямо сомкнутыми. То ли притворялся многоопытный хрыч, то ли впрямь обладал недопустимо низким болевым порогом – понятия не имею.

– Говорил он, в основном, с папой; но ручаюсь: речь велась о необычайном приспособлении, которое создал пожилой, вечно пьяный, гениальный механик... Мы, впрочем, уже слыхали о нем – от сотрудников ОНЕКО. Собственно, поэтому Норман Йэль и встретился с отцом. А папа... как обычно... выпустил щупальца и обнаружил человека, желавшего разболтаться.

Вытерев нож, я спрятал клинок в рукоятку и убрал оружие с глаз долой.

– Заткнись, Мадлен!!!

Повелительный выкрик прозвучал весьма своевременно, ибо Диана, разгневанная до глубин душевных, уже намеревалась разразиться тирадой, унизительной для Греты и, видимо, весьма лестной для памяти покойного приятеля. Говорю "приятеля", ибо сомневаться в прежней дружбе меж Дианой и Робби теперь почти не доводилось.

Я извлек из аптечки два стерильных марлевых тампона, рулон бинта, обработал и ублажил Эльфенбейновы раны.

– Продолжайте, Грета.

– Мистер Везерилл сказал: изобретение действительно существует. При доскональных обсуждениях я, к счастью, не присутствовала, но папа загодя позаботился о том, чтобы дочь услыхала, как именно будут собирать информацию вдоль норвежского побережья... Вокзал в Тронхейме и маленькое скалистое взлобье неподалеку от Свольверского аэропорта. Связным должна быть женщина. Особая примета: устаревший бинокль австрийских заводов "Лейтц", 6х24. Неприлично дорогая, коллекционная вещица. Выпуск давно прекращен. Самая простая модель – семикратная – стоит, мистер Хелм, около пяти тысяч американских долларов. Ну и пришлось же нам побегать, пока обнаружили торговца, готового уступить нужный бинокль за соответствующую цену!

– Понятно, – процедил я. – Получается, роль связного – связной – отводилась вам?

Присутствие Греты внезапно приобрело смысл.

– Разумеется. Мистер Везерилл уведомил сразу: ожидают женщину. Помимо бинокля полагался еще пароль. Человек должен приблизиться, извиниться, изобразить восторг и уведомить, что разыскивал такой "Лейтц" долгие годы. Потом предложить в уплату бешеные деньги...

– Отзыв?

– Простите?..

– Что надлежало произнести в ответ?

– А! Полагалось ответить: "Не уступлю даже за всю прибыль от арабской нефти".

Грета метнула на Диану мстительный взгляд.

– Не верите – спросите напарницу. Но, конечно, мистер Хелм, вас уведомили обо всем и всеобъемлюще...

Один-ноль. Не в мою пользу. Девица оказалась по-настоящему умна, и угадала, и была совершенно права, и била по больному, отнюдь не нарушая правил. Ибо если кто и нарушил упомянутые правила, то лишь мои любезные командиры...

– Мистер Хелм! Я очнулся.

– Да?

– Будьте справедливы. Откуда я могла взять столь устрашающие подробности, если не прямо и всецело из первоисточника?

Умница. И, даже если доведется пристукнуть, все едино повторю: умница. Призвала на помощь простейший, очевидный логический довод, оптом снимающий любые возможные подозрения. Ибо, во всяком разе, не у Мака эта девица секретные сведения выпытывала!

– Смахивает на правду, – бесцветно сказала Диана, – и все же отнюдь не означает...

– Заткнись, – безо всякой злобы повторил я. – Мисс Эльфенбейн, через несколько часов мы причалим у Молле. Ради вашего же блага предлагаю: давайте помашем друг другу рукой в этом порту. Я – с борта; вы – с пристани. Захватите, для пущей важности, папу и ответственного работника ОНЕКО... Убеди обоих, куколка!!! Плачь, вопи, ори, но убери обоих с этого корабля! Добрый совет человека разумного человеку разумному. Хорошо... Теперь возвратим папеньку к бытию...

К бытию доктор Эльфенбейн возвратился безо всякого постороннего содействия. Повстречал меня распахнутыми настежь, напитанными ненавистью глазищами. Гремучая змея – ни дать, ни взять! Я снова подумал: "доктор – не самый добрый человек на земле"...

А кто из нас может посягнуть на титул самого доброго человека, не лицемеря?

Глава 12

Я сказал:

– Давай-ка хватим по кружечке пива! В кают-компании. Правда, если верить слухам, дамы относятся к пиву довольно скептически...

– Смотря какие дамы...

В скором времени мы с Дианой расположились в удобных, приличествующе мягких креслах, определенных посреди просторной кают-компании, заботливо снабженной телевизором. Последний, по счастью, безмолвствовал и пребывал во временной (увы, непродолжительной!) дремоте. Но выпивка, ожиданиям вопреки, оказалась довольно приличной. Хотя, честно признаю, пиво попадается и получше норвежского – не в обиду почтенным хозяевам будь сказано. Приношу извинения, ибо сужу с колокольни простого, никоим образом не просвещенного aficionado[10].

– Великолепно, – сказал я, отирая ладонью то самое место, на котором у предков-викингов обретались пушистые усы. – Теперь, когда треволнения и передряги остались позади, выкладывай: кое общение тебе с усопшим Робертом Везериллом?

Диана помедлила. Вероятно, содрогнулась при столь небрежном упоминании милого сердцу покойника.

– Вопрос неверно задан, дорогой, – ответила моя спутница с изрядной расстановкой. – Правильнее было бы осведомиться: кое общение желала бы я иметь с усопшим Робертом. Отвечаю: наиближайшее.

– Сделай любезность, поясни.

– Поясняю. Дело получилось уморительное, коль скоро ты склонен к юмору черного свойства...

К черному юмору я не питаю ни самомалейшего пристрастия: сверх и более того, полагаю оный чистым литературным рукоблудием (если мнение бывшего писателя принимается в расчет). А посему изобразил головою весьма отрицательный жест. – Валяй, выкладывай...

– Видишь ли... Я, как говорят, сохла по Робби, а он, подлый, глаз не спускал с Эвелины, которая видеть не могла "фашиствующих молодчиков"... Сама Эвелина, прости за выражение, хотела броситься прямиком под форштевень Хэнка Приста, очумевшего после жениной погибели, но броситься благопристойно и официально... Дело обычное, мирное, обывательское, объяснимое... Что за несусветный возник треугольник, Господи, помилуй!.. Впрочем, я несправедлива. Конечно... Эвелина была отменно достойной и порядочной девицей, чересчур добродетельной, чтобы за здорово живешь отдаться даже человеку старше себя: седовласому, опытному, закаленному бойцу... Хэнк числился грозой окрестных мест, ну и что? Целомудрие – превыше! А уж арканить сверстника – просто разврат и позор...

Диана плюнула, и нимало не стеснилась при этом.

– Ч-черт! Я же давала себе слово не язвить по ее адресу! И не могу удержаться...

Невозможно было не подивиться Хэнку Присту, обладателю обширнейшего армейского и разведывательного опыта. Командовать относительно сплоченной бандой необъезженных головорезов; укрощать неопытных, наставлять нетерпеливых, объезжать неукротимых; нажить необходимое умение – и в итоге связаться с шайкой полоумных недотеп?! Какой возмутительный конфуз!

Я ограничился мимолетным замечанием:

– Изумления достойно, как вы умудрились хоть что-то сотворить, пока разбирались в сердечных ранах да залечивали душевные язвы!.. Но, касаемо Эвелины Бенсон, ты была права. Теперь, конечно, это не играет ни малейшей роли.

– Отчего же?

– Оттого, что умерла бедняга в полном сознании. Заговорить успела. Испровещиться... Знакомое слово, а? Разумеется, незнакомое...

Я помедлил и почти ласково произнес:

– Литературу классическую читать надобно. Осли-Ца-а-а-а... Ненаглядная и золотая. Был роман такой. "Золотым ослом" назывался.

С Апулеем[11] спутница моя, кажется, не сталкивалась. Хотя и носила изящное мифологическое имя Дианы...

– Изложи свое честное мнение о Хэнке Присте. Это важно, – сказал я.

Диана слегка опешила, но повиновалась.

– О Шкипере? Думаю... он хороший человек, умелый, опытный шпион, потерявший любимую жену и связавшийся с бандой неумех, дабы скоротать остаток жизни за любимым делом и не иметь излишнего досуга для горестных воспоминаний.

Сказано было очень метко и выразительно. Я улыбнулся, кивнул:

– Дальше...

– А что же дальше?

– Уточняю. Как бы поделикатнее выразиться?.. Ты никогда не пыталась утешить несчастного старика весьма действенным и безотказным способом?

Диана даже пролила немного пива на правую свою коленку. Потрясенная, разгневанная особа. Кажется, разгневанная вполне искренне. Тем лучше... Девочка была сущим кладом: совладала с порывом негодования, поняла, что я уколол преднамеренно, ухмыльнулась:

– Тварь циничная! Отвечаю: нет. И спрашиваю: с чего ты размышляешь об этом?

Я любезно предложил носовой платок – отереть пивную пену.

– Вопрос неверно задан. Я любопытствую не с чего, а из-за кого. Из-за Эвелины Бенсон. Ибо за минуту до кончины девица поведала: ты влюблена в Хэнка, утешала его, или, по крайности, весьма хотела утешить. Я пытаюсь ради нашего общего блага свести концы с концами. Помоги, Диана!

– Возможно, Эвелина уже бредила...

– Не бредила: ревновала. Понятия не имею, какова была истинная расстановка сил в этой злополучной команде, но крепко подозреваю, что Эвелина работала на посылках, а ты состояла, так сказать, при штабе. Покойница, надо полагать, не сомневалась: любая особа женского пола, очутившаяся в пределах Пристовской досягаемости, не могла не подпасть обаянию старого лиса. Вывод?

– Каков же вывод, Мэтт?

– Понятия не имею. Просто перечисляю факты и сопутствующие домыслы. Коплю сведения. Проясняю весьма запутанное и отменно мерзкое положение.

Диана сощурилась.

– Чего ради, Мэтт?

– Опять же, понятия не имею. Только уразуметь взаимные отношения в отряде Хэнка Приста отнюдь не вредно. Может ненароком и жизнь спасти... Большая часть сведений не стоит ни шиша. Но все едино, расскажи подробнее о Роберте Везерилле. Об усопшем Роберте Везерилле.

Диана вздрогнула:

– Непременно требуется... выглядеть чудовищем? Бесчувственным психопатом? Ладно, жизнь продолжается, надобно думать о живых, остальную приличествующую случаю чушь можешь добавить сам. Готов слушать?

Я кивнул.

– Роберт был изумительным человеком, невзирая на ублюдочный патриотизм. Я ухмыльнулся:

– Кое-кто линчевал бы тебя за подобные речи.

– Да, конечно. Только здесь не о суде Линча речь... Робби принадлежал к старой доброй школе, рассуждающей: или люби, или бросай. А любить полагается на заданный, неизменный лад; и, если не согласен, – садись на корабль и уматывай! В Африку, в Россию, в Антарктиду, куда захочется! Люби Америку, или убирайся... Но, когда Робби не разыгрывал заядлого реакционера, он был неотразим. Шкипер, между прочим, тоже воинствующий реакционер. Наверно, сказываются долгие годы беспорочной службы. Если Америка нуждается – Америка получит; и к чертям собачьим любых скандинавов, эскимосов или готтентотов! Учитывая, что Хэнк родился у четы норвежских эмигрантов, странное воззрение...

– Коль скоро это его истинное воззрение, – кисло заметил я. – У старика имеется порочнейшая привычка дурачить окружающих.

– У тебя тоже, – сказала Диана. – Возвращаюсь к заказанной теме. Я влюбилась... Мэтт, помилосердствуй: разве человека любят за его политические взгляды? Роберт казался умным, достаточно безвинным субъектом... Понимаешь? И смотрел на меня, сукин сын, как на младшую сестренку! И разглагольствовал о безответной, неутолимой страсти к Эвелине! Душу изливал в дружеских беседах, чтоб ему...

Диана готовилась разрыдаться. Я поспешил перебить:

– Насчет автомобильной катастрофы... А?

– В предместьях Осло. Когда все шло как по маслу. Мы не ждали беды ниоткуда... Ты видал норвежские шоссе?

– Конечно. Горные серпантины, весьма сжатые в ширину. Архар, и тот поломал бы оба рога. О человеке и речи нет.

– Именно. С Робертом сыграли нечестно, как оно и заведено меж людьми, подобными Эльфенбейну и его подручным. Внезапная, совершенно естественная гибель... Только Робби надлежало управлять операцией "Слоун-Бивенс". А операция оказалась нешуточной – на кого бы Слоун-Бивенс ни работал... И Роберта убили...

Диана пожала плечами – в который раз.

– Наверно, подобрался чересчур уж близко к истине, которую не стоило обнаруживать.

– ОНЕКО?

– А кто же еще? Сам выслушивал заманчивое предложение продаться за двадцать пять паскудных тысяч... Диана скривилась.

– Эти ребятки сбудут с рук собственную бабушку, получат в уплату сорок центов и сдачи возьмут не меньше двадцати пяти... Крупные компании отнюдь не стесняются в средствах, если речь идет об их общественном образе... А преподобный Эльфенбейн – как ты его именуешь – и матушку продаст за ту же цену. Мэтт...

– А?

– Не думаю, что старец проникся к тебе искренней любовью. Глядел, как голодная гадюка... Будь поосторожнее, хорошо?

– Сиречь?

– Берегись.

– Неизменно и постоянно берегусь. Профессиональная привычка. Старая кляча ломает своего Шекспира... Ползут калеченные дроги... Впрочем, вероятнее всего, цитирую неверно...

– Не понимаю.

– И не поймешь... Увы... Запоминай: Эльфенбейн обзавелся весьма современным взглядом на заложников. Если субъект – или сообщество субъектов – чересчур силен (сильно), чтобы давить на него – или них – непосредственно, выкради существо дорогое и беспомощное: парни сделаются мягче воска. В нашем случае, упомянутым существом становишься ты.

Я состроил гримасу.

– К чертовой матери. Благодарю за милую компанию, за приятное путешествие, за доброе участие. Спасибо, миссис Барт... Завтра начинаем работать. Причалим в Тронхейме, расписанию сообразно. Встреча номер один.

Воспоследовало краткое молчание.

– Мэтт...

– Ага?

– В подобных случаях разрешено побаиваться?

– Допивайте пиво, сударыня, – отозвался я. – Знала, к чему стремилась? Грешно побаиваться, голубушка.

Глава 13

Берген, сколько можно было уразуметь из подслушанных накануне разговоров, пыжился и раздувался от гордости, обогнав Тронхейм по количеству населения, точно избыток людского поголовья играет самомалейшую роль. И это нынче, когда не знаешь, куда удирать из кишащих толпами, шумных, загаженных городов! Будь я постоянным обитателем Тронхейма, душевно порадовался бы тому, что бергенских ублюдков прибавилось, а моих родимых – отнюдь нет.

Впрочем, Тронхейм оказался обширной общиной, по крайней мере, при первом взгляде с корабельного борта. Весьма старинный, относительно процветающий город. По-видимому, в сорок пятом нацисты не успели – а, возможно, поленились – уничтожить его до основания. Путеводитель извещал: наличествует средневековый собор, нетронутый и достойный посещения.

Также имелись бетонные укрытия для подводных лодок, построенные теми же нацистами у дальней оконечности порта, близ выхода из гавани. Теперь их использовали как ремонтные доки.

Ни единой из упомянутых достопримечательностей я различить не мог, но туманное арктическое утро едва перевалило за шесть часов, и витавшая в воздухе морось делала видимость поистине чудовищной.

Увы, подумал я, недостаточно чудовищной. Требовался бы туман, в котором ни зги не видно за десять футов. Лишь так и могли мы ускользнуть с корабля втихомолку, никем не замеченные – сперва я, потом Диана. Впрочем, нельзя же просить у обстоятельств сразу всего...

Портовая вода выглядела чересчур холодной и грязной, чтобы плавать. А летать без помощи аэроплана я не выучился. Оставался единственный доступный путь. Им я и воспользовался, прошагал по мокрому, крутому трапу, очутился на пристани, мысленно подбросил монетку и устремился влево.

Тронхеймский вокзал расположен в непосредственном соседстве с портом. И несложный мой замысел был таков: незаметно присмотреть за Дианой – сиречь, Мадлен Барт, – идущей на свидание в станционный ресторан. Да и за ходом самого свидания проследить казалось не вредно.

Сейчас Диана по-прежнему сидела в каюте, наедине с револьвером, хотя уже начинала шумно жаловаться, что они с господином Смитом и господином Вессоном успели друг другу изрядно прискучить.

Продолжало моросить, было сыро и очень противно. Я от души понадеялся, что крадущийся по пятам человек позабыл непромокаемый плащ и страдает вовсю. Когда и где именно увязался он за мною, выяснить не удалось, да я и не стремился к этому. Подождет, никуда не денется.

Я свернул, прошлепал по утопавшей в грязи строительной площадке. Возможно, в один прекрасный день мир прекратят перестраивать и перекраивать, позволят нам обосноваться в более-менее привычной обстановке и просто жить в свое удовольствие.

Впереди возник вокзал. Большое, просторное здание, по-видимому, возведенное людьми старомодными, полагавшими, что железнодорожная станция – важное сооружение и должна хоть немного ласкать взоры.

Ресторан размещался у ближней оконечности вокзала: тоже большой, изысканный, с высокими сводами. Я прошествовал внутрь, заказал кофе и сэндвич, которые дружно уступали подаваемым в Швеции. Но, вероятно, я предубежден, ибо предки мои были шведами. А норвежская ветчина далеко превосходила вкусом и нежностью копченые подошвы, подаваемые в родных американских обжорках.

Сидя за маленьким отгороженным столиком, я изучал ресторанный зал, почти необитаемый в столь ранний час. Единственным посетителем, кроме меня, числился хорошо одетый, пожилой субъект, расположившийся поодаль в милой компании двух охотничьих псов – немецких курцхааров. Потягивая кофе и уплетая сэндвич, я лениво подивился: вдруг собаки своего рода условный знак?

В олесуннском заведении, где мы с Хэнком Пристом потихоньку встретились и разработали совместный порядок действий, тоже обедал человек, приведший гончую. Забавляясь, я от нечего делать расчислил возможные сигналы... Одна собака – все хорошо и спокойно. Две собаки – держись настороже. Три – боевая тревога...

Мысль была недурна, однако я удрученно подумал, что, всего скорее, тихие и домовитые норвежцы просто не запрещают гостям приводить в кафе, рестораны и бары четвероногих... Поглядел на циферблат.

Парень, топтавшийся у входа, успел уже на славу, до последней нитки, промокнуть. Так я и надеялся. Пора было выбираться на свет Божий. Так я и сделал.

Зашагал по тротуару; сквозь туман и морось, не оборачиваясь и не озираясь, двинулся туда, откуда не приходил. "Хвост" исправно последовал за мною. Дорога вела вдоль канала, не то узенькой длинной бухты, усеянного/усеянной/ впечатляющими, крутобокими рыбачьими лодками. Хвалите себе на здоровье фибергласс – не спорю, пожалуй, будущее за ним (если нефть, из коей фибергласс производят, не иссякнет начисто). И все же, по части колорита и красоты ему весьма далеко до старого, доброго, проконопаченного, пахнущего смолою и солью дерева...

Потом дорога свернула направо, сказала каналу "прости", нырнула в тоннель под железнодорожными путями. Длинный и довольно скверно освещаемый. Отмахав по тоннелю примерно тридцать футов, я остановился.

Долго ждать не довелось. Послышались шаги. Быстрые, упругие, уверенные. Возникла знакомая крепкая фигура в широкополой шляпе. Я с удовлетворением отметил: Денисон и впрямь вымок, хотя предусмотрительно облачился в плащ.

Несколько мгновений мы созерцали друг друга.

– Сыщик из тебя омерзительный, Поль, – уведомил я. – Надеюсь, ты не слишком и пытался оставаться незаметным. Так ли наставлял когда-то старина Мэтт?.. Какого лешего угодно?

У тоннельной стенки обретался похожий на лесопильные козлы переносной барьер – черно-белый, полосатый. Здесь то ли недавно чинили дорогу, то ли, судя по ее состоянию, лишь намеревались ремонтировать. Поль водрузил шляпу на ближайший деревянный рог. Одним движением скинул плащ и пиджак. Определил рядом.

Вынул из поясной кобуры курносый кольт, засунул в карман сброшенного плаща. Наклонился, вытащил из пристегнутых к щиколотке ножен маленький плоский клинок, сунул к револьверу. Обернулся.

– Довольно дурака валять, – молвил Денисон. – Ты меня убить не властен: Котко раздавит всю Маковскую службу, точно катком паровым... Но и я тебе ничего сделать не могу. Попробую – Мак пошлет Котко подальше и отрядит за мною истребителей. Согласен?

– Разумеется. Но что же дальше? Красивое, загорелое, влажное лицо Денисона поблескивало в тоннельной полутьме.

– Странная вещь, – неторопливо сказал он. – Сделай парню добро – и сплошь и рядом тот заплатит ненавистью, ибо на всю жизнь очутится перед тобою в долгу. Причини зло – и очень скоро обнаружишь: не выношу поганого сукина сына, которому навредил... Полагалось бы иначе, а?

– Нынче я не слишком люблю тебя, Поль, – сказал я.

– Да, правда, и все же ненависти, не испытываешь, – отозвался Денисон очень тихо и очень внятно. – Разумеется, прихлопнул бы меня как москита, при возможности; по крайней мере, попытался бы. Но ты не бредишь этим от рассвета до заката и от заката до рассвета. Я тебя изучил. Когда первая злость миновала, ты и не вспоминал обо мне чаще раза в год! Я остался просто недовершенной работой, недовыполненным заданием – и все! А в остальном Поль Денисон принадлежал даже не истории – археологии!

– Палеонтологии, пожалуй, – ухмыльнулся я.

– Да... Только Поль Денисон целых семь лет ходил озираясь. Тебя, сволочь, опасался.

Он подметил верно: полагалось бы иначе. По любому здравому рассуждению, пострадавшей и уязвленной стороной был я. И положение делалось воистину смехотворным, но Денисон уже закатывал рукава рубахи, сомневаться в его замысле не доводилось. Ребячество!..

Впрочем, если дело касается измены другу, от коего человек не видел ничего, кроме добра, я не уступлю в ребячестве никому. Я тоже избавился от плаща, пиджака и шляпы; водрузил их подле Денисоновских. Точно так же рассовал пистолет и нож по карманам.

Секунд пятнадцать мы вынужденно стояли пай-мальчиками: по тоннелю промчалась машина.

– Хм! – произнес я огорченно. – Со школьной скамьи не занимался эдаким! Но тогда обычно уходили на задворки, от учительского надзора подальше...

– Довольно болтать, – огрызнулся Денисон. – Драться начинай!

Он прижал подбородок к груди и замахнулся. Трогательное было зрелище, душещипательное. Денисон, по сути, отдавался на мою милость. Пояснил, как рассматривает положение вещей, изложил правила, но придерживаться этих дурацких правил было для меня вовсе не обязательно. Существует целый арсенал действенных взрослых ответов на идиотский мальчишеский замах. По большей части, любой из них оставляет противника при очень крепко – зачастую непоправимо расстроенном здоровье. Всем нужным трюкам нас учили исправно, и Поль помнил об этом, ибо сам обучался в том же милом колледже.

Безумное нападение значило: решишь подличать – пожалуйста. Но тогда последнюю сдержанность и вежливость побоку, потому что сейчас игра начиналась честно.

Честно я Поля и встретил. Обменялся ударами, отбил пару хуков и апперкотов, неуклюже "прощупал" соперника. На подлинном боксерском ринге наша схватка явила бы зрелище уморительное.

Ибо, не удивляйтесь, в настоящих спортивных поединках мы не смыслим ни аза. Мужественное искусство кулачного боя не входит в перечень грязных смертоубийственных приемов, коим наставляют профессиональных истребителей. В настоящей схватке, за пределами тренировочного зала, побеждают одним удачным, сокрушительным ударом, и желательно бить первым, внезапно. Или можете очутиться в горизонтальном положении сами. Колошматить неприятелей полчаса кряду хорошо на экране, либо когда рядом сшивается внимательно следящий за правилами судья.

В нашем деле правил не существует, судей не бывает, а затрачивать на потасовку полчаса противопоказано.

Выглядели мы с Полем весьма непрофессионально: кружились, неуклюже обороняли животы и физиономии, пыхтели, точно два перетрудившихся паровоза. Избыточная выносливость к достоинствам меня и ему подобных тоже не принадлежит.

Наконец, я исхитрился отвесить Полю прямой по зубам. Одновременно схлопотал болезненный удар в ребра. Ошарашенные и обозленные, мы принялись махать руками напропалую, словно две спятивших ветряных мельницы.

Внезапно Денисон отскочил.

– Стоп! – выдохнул он хрипло. – Машина... идет!

Не сговариваясь, мы прислонились к тоннельной стенке, изобразили оживленную, сопровождаемую хохотом беседу. Маленький грузовик промчался в сторону пристаней.

– Дин-дон! – улыбнулся Денисон окровавленными губами. – Второй раунд. Готов?

Начали снова. Еще дважды привелось прерывать побоище, потому что еще две автомашины проехали мимо по своим неведомым делам. Господи, какая глупость! Взрослые люди сосредоточенно молотили друг друга кулаками!

Хочу сказать: искренне полагаю драку несусветной дурью. Либо в покое парня оставьте, либо сделайте покойником. Поводы устранить субъекта из числа живых возникают сплошь и рядом, но лупить? Чего ради? Бессмыслица.

Впрочем, я и ошибаться мог. Денисон явно сыскал в драке определенный смысл и толк. А я, припомнив Марка и другого агента, по имени Джон или Иоанн; и девушку Луизу – всех, погибших по милости предателя Поля Денисона, черпал изрядное утешение и облегчение в каждом ударе, достигавшем цели. Сделалось еще приятнее, когда Поль начал отступать. Я из последних сил продолжил натиск, пытаясь отправить бывшего приятеля в заслуженный нокаут.

Поскользнувшись, Денисон упал на колено.

Многолетняя привычка сработала. Я уже готовился нанести смертоносный пинок в голову и лишь чудом сумел задержать ботинок на полпути. Дрались мы яростно, и все же пытались блюсти правила: ниже пояса не колотили, по спине съездить не пытались.

Я вежливо отступил, дозволяя Полю подняться.

С изумлением увидал: Денисон пытается встать и не может.

– Что, Люк? – Мой голос прозвучал прерывисто и хрипло: – Силенки не те?

– Сам... еле на ногах... держишься... Эрик! – выдавил Денисон. И был совершенно прав. – Руку подай, сукин сын!

Следовало подозревать неожиданную уловку нехорошего свойства. Но, протянув отправленному в нокдаун противнику руку, я удостоверился: деремся по-прежнему честно. Впору было изумиться.

Прислонившись к полосатому барьеру, Денисон дышал подобно запаленной лошади. Я оперся о стену, поневоле изображая лошадь загнанную.

– Пожалуй, утреннюю зарядку можно завершить, – молвил Денисон пятью минутами позже. – Но если будешь утверждать, что поколотил меня, милости прошу, возвращайся в стойку.

– Иди к лешему...

– Запомни: я ни о чем не сожалею, – сказал Поль, глядя куда-то в сторону. – Так и запомни! Лишь о том, что сейчас не сумел тебя вздуть хорошенько.

– Понимаю.

Денисон глубоко и жадно вдохнул.

– Отношений выяснить не удалось, – ухмыльнулся он, – зато неопровержимо выяснили: мы – сквернейшие в мире боксеры. Хуже не бывает... С любого ринга выгнали бы гнилыми помидорами и тухлыми яйцами... Послушай, Мэтт...

– А?

– Присылай девицу совершенно спокойно. За Эльфенбейном приглядывают мои люди – с той минуты, когда ты высадил его долой, перебинтованного и злого как черт. Но Адольф – опытный профессионал; будет кипеть от ярости, и все-таки сыграет разумно. Здесь он мешать вам не станет, надеясь напасть и отобрать машинку попозже, упредить морского волка там, на севере. Думаю, Эльфенбейн пронюхал, что Хэнк намерен вручать Котко сифон из рук в руки, лично – и не иначе. Пожалуй, доктор даже непрочь усыпить ваши подозрения, позволить первой встрече состояться без сучка и задоринки.

– Ясновидением промышляешь? – полюбопытствовал я.

Денисон осклабился:

– Нет, но у паренька из ОНЕКО весьма загребущие лапы и вместительные карманы... Твой новый приятель, Норман. Пожинает урожай на всякой ниве, ни единым колоском не брезгует... Олух. Я, конечно, вряд ли вправе хулить ближних за пристрастие к деньгам, но безмозглый хорек до сих пор не осознал, с кем связался, утоляя природную жадность... Он обходится недешево, зато рассказывает немало.

– Слоун-Бивенс подмогу попросить успел?

– А это – вторая причина, по которой можешь ничего не опасаться здесь, – ответил Денисон. – Три уголовных мордоворота уже торопятся по вызову Эльфенбейна, и пока не прибудут, ученое светило воздержится от глупостей.

– Уразумел.

– Здесь ты царь и бог. Но уже в Свольвере вполне можешь рассчитывать на пулю в лоб или клинок в спину. Или что-нибудь не менее впечатляющее...

Глава 14

Я ожидал у корабельной сходни, коротая время в раздумьях: каким же следовало оказаться набитым, несравненным ослом, чтобы поверить человеку, единожды предавшему... Нет, господа читатели: осел со мною рядом выглядел бы магистром философии! Но Диана, тем не менее, благополучно возвратилась по мокрой асфальтированной дороге.

Повязанный вокруг головы светлый шарф защищал ее крашеные волосы от сырого холода. Серые брюки, свитер, кофейный плащ Эвелины Бенсон, расстегнутый, невзирая на дождь, ибо сидел чересчур тесно.

Футляр бинокля небрежно болтается на перекинутом через плечо ремешке.

Даже издалека я понял: все обошлось удачно.

Я сделал глубокий вдох и мысленно извинился перед облыжно (хотя и мысленно) изруганным Полем Денисоном, расчетливой и коварной тварью. На сей раз парень явил себя личностью непорочной и праведной.

Нынче поутру Денисон исхитрился-таки переменить мое к нему отношение. Коренным образом. Во-первых, парень дозволил отправить себя в нокдаун – приятный факт, и для самолюбия моего утешительный, согласитесь. Во-вторых, порассказал об Эльфенбейне, сиречь, Слоун-Бивенсе достаточно, чтобы избавить меня от ненужных, излишних, досаднейших затруднений...

И какого лешего? Семь лет – весьма долгий срок, за это время человеку простишь любую сотворенную пакость! По крайней мере, судя с моей колокольни.

Единственная беда заключалась в том, что рассуждения эти были сейчас неприменимы и неприемлемы. Ибо Мак выразился недвусмысленно: Поль Денисон пользуется неприкосновенностью похлеще дипломатической, покуда положение вещей не изменится, или не будет поддаваться перемене. Также понадеялся, что изложил свою точку зрения доходчиво...

Магнитная запись, по всей видимости, сохраненная мониторами телефонной станции, прозвучит невинно и законопослушно, если впоследствии кому-либо стукнет в голову проявить ненужное любопытство. Но всякий агент, не обладающий мозгами обезьяны – мартышки, заметьте, а не высокоразвитого и сообразительного шимпанзе! – мог, и попросту был обязан истолковать Маковские речи образом противозаконным донельзя.

Голый факт представлялся очевидным: Полю Денисону вторично вынесли смертный приговор.

В обычной вашингтонской манере выражаться обиняками, мне, по сути, велели переменить положение вещей и сделать все уместное и нужное, дабы возникла возможность невозбранно и без последующих осложнений отправить мистера Люка к праотцам. Истребительные отряды нынче собирают весьма редко – и уж отнюдь не ради того, чтобы общими усилиями истребить одного-единственного паршивого дезертира.

Но в этом и нужды не замечалось. Ибо истребитель уже очень кстати обретался неподалеку. Я...

Диана взлетела по сходням и, очутившись под палубным навесом, сорвала с головы платок; принялась отчаянно размахивать им. Волосы, обработанные краской, которую позаботился передать Хэнк Прист, еще больше потемнели под моросящим дождиком.

Диана казалась мокрой, порозовевшей, запыхавшейся и хорошенькой. Что за утро выдалось!.. Я радовался возвращению девушки, но и беспокоился вовсю. Поймите, в вашем деле настоятельно рекомендуют не забывать: незаменимых агентов нет, любым и всяким при нужде следует жертвовать не колеблясь.

А посему и незачем заводить ненужного панибратства – тем паче, влюбляться: и приятеля, и подругу доведется, чего доброго, ненароком списывать со счета по служебной надобности...

– Не гляди таким букой, милый! – провозгласила Диана и улыбнулась. – Все чудесно! Ты волновался?

– Конечно. Правда, Шкипер говорил, эта операция особой роли не играет, и о задании тревожиться незачем; но когда ты задержалась, я принялся ломать мозги: откуда раздобыть, если что, новую особь женского пола для грядущей, не столь маловажной встречи в Свольвере?

Диана засмеялась:

– И я тебя тоже люблю, тварь бессердечная. Фу! До костей вымокла. Не желаете купить женщине чашечку черного кофе и обогреть бедняжку за проявленное рвение?

В корабельной столовой я пособил Диане выпутаться из набрякшего влагой плаща, принадлежавшего настоящей – вернее, столь же фальшивой Мадлен, которая только числилась под номером первым: Эвелине Бенсон. Водрузил одежду на спинку стула.

Отошел и возвратился, неся две дымящихся, соблазнительно благоухающих чашки.

– Есть не хочешь?

– Господи помилуй! Нет, разумеется. Пока дожидалась, поневоле уписала два блюда и еще добавки попросила. Лишь после этого сукин сын удостоил меня приближением и уставился на знаменитый бинокль. Старая плесень! Говорю, конечно, отнюдь не о бинокле... Ты знаешь, здесь повсюду разрешают являться в рестораны вместе с собаками!

– А-а-а! Значит, я видал его... Прости уж коварного старца, ему тоже караулить привелось долгонько.

– Да, но являться в порядочное заведение с двумя охотничьими псинами? Люди ведь рядом питаются! Диана постучала себя пальцем по виску. Она и впрямь воспряла, свершив первый шпионский подвиг, тараторила без умолку, явно гордилась; рассказывала обо всем, кроме истинных переживаний, сопутствовавших томительному ожиданию. Обо веем, кроме страха, который наверняка испытывала.

Она преуспела! Прочее было несущественно. Диана Лоуренс, еще недавно числившаяся верным другом бурого пеликана и венценосного журавля, не говоря уже о леопардах; разъезжавшая на велосипеде, чтоб среду природную не загрязнять попусту, и бывшая добропорядочным членом общества, забрала у норвежского связного важнейшие документы! Стала взаправдашней, всамделишной лазутчицей!

И при этом не потребовала ни ремней безопасности, ни волшебных антибиотиков, ни полицейского – ничего, делающего бытие удобным и надежным...

Совершила недопустимое по цивилизованным понятиям.

Охотно поставила на кон собственную жизнь! И выиграла! И никогда уже не сделается прежней несмышленной дурочкой!

У Дианы достало тонкости и сообразительности не испортить полученное удовольствие, не приняться немедленно судачить о пережитом.

А у меня тем паче не достало бы тупости и жестокости пояснить: выполнено мельчайшее, обыденнейшее, простейшее дело. Почти безо всякого личного риска. Но ведь нельзя же, право слово, мерить начинающую – да вдобавок, современную – девицу на суровый профессиональный салтык! Девицу, которую наставляли: всякий риск – оправданный, или неоправданный – всецело неприемлем; его следует избегать! А существовать полагается вечно; во всяком случае, под конец долгой, безопасной и отменно скучной земной жизни представить для окончательной переработки в гериатрическом отделении тело, не оскверненное ни единым шрамом...

– Что же здесь безумного? – полюбопытствовал я.

– Собаки в ресторанах? Это ведь антисанитарно. Я хмыкнул:

– Куда спрятался недавно пробудившийся дух – отважный и бесшабашный? Возмутившийся навязчивой и непрошеной защитой от вирусов, бактерий, микробов и тому подобных бацилл?

Диана выжидательно промолчала.

– Меня когда-то учили управляться со сторожевыми псами. Пояснили: здоровая собачья пасть исключительно чиста, и, если тебе вообще удалось уцелеть после полученных укусов, можешь не страшиться никакого заражения.

– Правда?

– Конечно. С другой стороны, будучи укушен в рукопашной свалке двуногим охранником, поторопись вынуть йод из аптечки и применить не жалеючи, не то раны гноиться начнут. Человеческие рты сплошь и рядом так заботливо ухожены и вычищены, что гремучей змее угодить на зубок – и то спокойнее... Уверяю: впуская в рестораны собак и давая людям от ворот поворот, санитарные и гигиенические требования было бы куда легче соблюсти.

Спутница прыснула.

– Вот не подозревала, что ты любишь домашнюю живность!

– Весьма умеренно. Просто выпало однажды путешествовать в обществе чудной спаниэльской образины: ласковой, умной, покладистой. Спаниэль служил мне примерно тем же, чем тебе – "Лейтц". И веришь ли, меня шпыняли по дороге так, словно я был чумным и прокаженным сифилитиком, странствовавшим на пару с бешеным, шелудивым и блохастым волчиной!.. Дьявольщина, ведь песик вел себя неизмеримо пристойней большинства людей, которые нам попадались! А работал, между прочим, гораздо лучше многих профессиональных агентов. О присутствующих не говорю – хотя бы потому, что профессионалом ты считаться не можешь, да и агентом еще не стала... До конца не стала, – прибавил я.

– Благодарю, сударь...

Диана успела чуток поостыть (этого я и добивался, разглагольствуя о собаках, затягивая время). Припомнила о бинокле, покосилась на футляр:

– Но хотя бы оценить работу начинающего можно? Осмотреть хотя бы ее итоги?

– Зачем? Ты ведь наверняка потрудилась переворошить все, и все проверила сама.

– Мистер Хелм по-прежнему ясновидящ? – фыр-кнула Диана. – По правде говоря, проскользнула в дамскую уборную и полюбопытствовала...

Верю. Всей душою стремясь ринуться наутек и помчать вдоль пристани к нашему кораблю, девочка принудила себя неспешно прошествовать по коридору и провести в здании десять лишних минут – просто удостовериться, что способна такое проделать.

– Ай-ай-ай, агент Лоуренс! – вымолвил я с укоризной. – Зарубите на носу: общественные сортиры весьма небезопасны даже для простых смертных. А нам их лучше избегать вообще. В особенности, получив и унося ценные сведения, которые беречь надобно.

– Твой закадычный дружок Денисон уверял: я в полнейшей безопасности, правда? Я ни слову этой чуши не поверила, тряслась, как лист осиновый, но ты подтвердил: бояться незачем. И я решилась...

– О, дитя неразумное и непамятливое! Денисон ведь уверял: ты в полнейшей безопасности от Эльфенбейна! И ни словечка не обронил касательно безопасности от самого Поля Денисона. Даже за дверью, помеченной DAMER... Тебе очень повезло: покровителю Поля начхать на Экофиск и Фригг, но за Торботтен кое-кто глотку перервет – и не одну, пожалуй!

– Угу...

– Дружок? Лучшим другом Денисона, в сущности, был, есть и будет лишь Поль Денисон. Остальные не в счет и не в строку.

Пришла пора учинить осмотр австрийскому кожаному футляру. Он был заметно велик для помещавшегося внутри оптического приспособления – по причинам очевидным.

– Там конверт, – пояснила Диана, – битком набитый листками папиросной бумаги. На листках полно галиматьи – ученая цифирь, диаграммы и надписи по-норвежски. Ничего бы не поняла даже в английском переводе, уверена.

– Просто и удобно, – сказал я. – Никаких магнитных или микропленок и тому подобной дребедени. После недавней вашингтонской заварухи один вид магнитной кассеты нагоняет на меня тоску.

– Возьми содержимое, – попросила Диана, – и пригляди за ним хорошенько. А я уже потрудилась, не побоялась ни Денисона, ни двустороннего воспаления легких... Послушай, но ведь парень, можно сказать, воюет с нами в союзе. Он хочет привезти мистеру Котко чертежи вместе со Свольверским устройством – и мы того же хотим! Верно?

– Да, но только на иной лад. Мы ведь сифон и бумаги не Котко доставляем, а Шкиперу, который переправляет материалы по назначению: таковы условия, сколько удалось уразуметь их после беседы в Олесунне. И Денисон косвенно подтвердил нынче мои выводы. Никто, разумеется, не разговаривает напрямик. Забавляются, заставляя Эрика двигаться ощупью... Ну-ну.

– Бедный Мэтт! – ответила Диана. – А мог бы уже давно справиться у меня. Отвечаю: всецело правильно. Шкипер встретит нас на борту парома, курсирующего меж Лофотенскими островами и Нарвиком. Отплывает из Свольвера в девять вечера и поутру причаливает в конечном пункте. Где Хэнк возьмет затею в свои руки и свяжется с мистером Котко сам.

– Звучит заманчиво, – промолвил я. – Осталось лишь добраться до Нарвика. И груз доставить в сохранности...

Глава 15

На корабле нашем были какие-то особые машины. Работали они без умолку, непрерывно. В одном отношении это благо, ибо глухой ночью во время стоянок зачастую раскрываешь глаза и вскидываешься от наступившей гробовой тишины, гадая спросонок, не ложится ли корыто ненароком на уютное океанское ложе, где царит вечное безмолвие. Потом долетают голоса, доносится топот, вы осознаете: причаливаем; успокаиваетесь, опять смыкаете веки – дабы снова вскинуться, разбуженный гулом и несусветным лязгом поршней, рычагов, шестерней, или чем сейчас приводятся в движение морские суда.

Но я все равно пробудился – уже за полночь. Пароход не двигался; я соскользнул с койки, высунулся в иллюминатор, увидал спокойную воду, где отражались огни маленькой гавани.

– Где мы? – сонно спросила Диана.

– Если не путаю расписания, то либо в Бреннесунне, либо в Саннесьене, либо в Несне. Точнее сказать не в силах, выбирай сама. Сезон окончился, многие мелкие порты минуем не заходя... Может, уже в Тломфьорде или Будё швартуемся. А уж после – великий момент истины, именуемый Свольвером; в двадцать один ноль-ноль, а для тебя – в девять пополудни. Паром к материку отправляется, по твоим же сведениям, в девять, и попасть на него, а тем более, встретиться с кем бы то ни было, и думать нечего. Значит, задержимся на Лофотенских островах лишние сутки, не беда.

– Мэтт...

– А?

– Это насчет Робби. Я думаю... Все время думаю...

– Поделись размышлениями.

– Робби способен был выдать всех нас. Не думаю, что выдал, но мог. Всех – кроме Эвелины. За нее Робби голову на плаху положил бы, уверяю. И никогда не подстроил бы ничего, что хоть косвенно повредило возлюбленному предмету...

– Всецело согласен.

– Но ты ведь не знал Роберта.

– Зато люди Эльфенбейна понятия не имели об имени и внешности курьера, получается, ты права. Изменник взял язык на крепчайшую привязь. Везерилл предал, нет ли, но Эвелину Бенсон оставили в стороне... Допускаю, что и не Везерилл.

– То есть?

– Кто бы ни позарился на посулы, он располагал всеми иными сведениями. О местах встреч, о биноклях, о паролях... Малютка Грета, если помнишь, тараторила как добрый пулемет, и выложила, смею предполагать, все до словечка, дабы страждущего папашу выручить. Диана прочистила горло:

– Но это лишь домыслы.

– Да. Но неужто осведомитель и впрямь не знал, кого Шкипер отряжает к северу, забрать материалы? Отлично знал. И промолчал – вот что важно. Обустроил дело так, что опознать Эвелину, сграбастать на пути к моей каюте да изъять из обращения задолго до Бергена, Слоун-Бивенс не сумел. Наемникам довелось подстерегать у трапа, волочиться за мнимой Мадлен, удостоверяться – и лишь потом орудовать.

– Извини, я не понимаю.

– Иными словами, Эвелине обеспечили полную неприкосновенность, но до известной минуты. Когда она очутится под неусыпным покровительством несравненного и непогрешимого телохранителя – М. Хелма...

– Самоедством приятно заниматься, – хмыкнула Диана. – Перестаешь себя грызть – и такое облегчение испытываешь... Прекрати. Мэтт?..

– Ага?

– Я по-прежнему боюсь. Еще сильнее, чем тогда, в ресторане... Вспоминаю, как погибли Роберт, Эвелина – и начинаю цепенеть от ужаса... Особенно при словах Эльфенбейн и Свольвер.

– Но ведь при этом лишь и чувствуешь себя живущим полнокровной жизнью, – осклабился я.

Оскала моего девушка не приметила: тьма вокруг царила почти непроницаемая.

– Да! – ответила Диана с вызовом. – Иди-ка сюда, и убедись, до какой степени полнокровной!

Учитывая, что при первой встрече она показалась мне худенькой и блеклой, полнокровие было изумительным, а доказательство – блестящим. Долгое время спустя спутница вновь окликнула:

– Мэтт!

– А?

– Считается очень предосудительным болтать о любви? Среди тайных агентов?

– Не предосудительным – неприличным.

– А я натура весьма неприличная, милый. Стараюсь двигаться в этом направлении попроворней и подальше – после стольких лет порядочности... относительной. И очень быстро в тебя влюбляюсь. Отвечать казалось лишним.

– Ты слышишь?

– Конечно.

– И?

– Плотские взаимоотношения меж агентами допустимы, даже, можно сказать" желательны, если не мешают работе, сударыня, – изрек я назидательно. – А душевные склонности и привязанности, как правило, не приветствуются, ибо мешают чересчур уж часто.

– Хорошо, что я не профессиональный агент! Извините, сэр, вы и впрямь не испытываете ни малейшей душевной склонности ко мне?

– До чего же любопытная тварь, – улыбнулся я. – Засыпай...

Тихо рассмеявшись, Диана обняла меня за шею и последовала здравому совету.

Поутру я соскочил на пирс некоего захолустного порта и вызвал по телефону Осло. День миновал безо всяких приключений, мимо тянулись живописные берега, проплывали горные цепи, чьи высочайшие пики уже покрывало снегом. Полярный Круг остался позади.

Когда стемнело, мы высадились в Свольвере.

* * *
На освещенном причале не поджидал никто – ни друзья, ни враги. Да и в тени, у громадных складов, не таились угрожающие фигуры. Откуда-то из ночного воздуха, словно по мановению волшебной палочки, возникло такси. Я тут же взял его на абордаж.

Такси доставило нас и наши пожитки в приморскую гостиницу, большое кирпичное строение высотою в несколько этажей, оснащенное крошечным, истинно европейским лифтом. Свершив положенные формальности, отметившись у ночного портье, мы протиснулись в кабинку и прибыли в отведенный номер.

Любые поползновения холить и блюсти общественную нравственность остались позади; мы зарегистрировались в приятном качестве мистера и миссис Хелм, а в награду обрели двуспальную кровать, располагавшуюся посреди комнаты. Вернее, две узеньких, коротеньких кровати норвежского образца, помещенных впритык.

Прокрустовы наши ложа были застелены хитроумным Norsk манером: взамен двух отдельных простыней – одна общая. И одно же общее шерстяное покрывало, заключенное в своеобразный полотняный мешок – это приспособление обитатели Европы именуют "пододеяльником". Очень удобно и тепло, когда ложитесь вдвоем – особенно морозной ночью. Так считают норвежцы. Что до меня, предпочитаю спать, не сражаясь за право натянуть на себя хоть половину означенного одеяла, узкого, подобно кроватям.

Некоторое время спустя, когда мы с Дианой исхитрились угнездиться на пограничной черте меж постелями, по мере сил укрылись и приготовились изобразить влюбленную до беспамятства супружескую чету, пароходный гудок возвестил: судно отваливает. Я ощутил нечто сходное с чувством утраты. Успел привыкнуть к обитанию в плавучем, относительно безопасном доме. Все равно, что оказаться изгнанным из теплой и уютной материнской утробы в холодный, недружелюбный и неприветливый мир...

– Мэтт!

– Угу?

– Может, лучше сразу отправиться к аэропорту? А вдруг я ошиблась? Перепутала? Вдруг связной уже дожидается?..

– Вот и пускай погодит чуток, до рассвета. Не обледенеет, надеюсь. – Я ухмыльнулся: – Парень, по слухам, робкий, неуверенный в себе субъект. И вряд ли выбрал для встречи с тобою открытую всем ветрам и взорам вершину холма ради пустой забавы. Хочет издалека зачуять, опознать приближающуюся опасность, удрать вовремя.

– Вот как! – задумчиво сказала Диана.

– Вот так. Во мраке ночном зачуять возможно, а опознать затруднительно; и удирать неловко. Не к чему тебе восседать на обледенелых и обомшелых арктических валунах ночь напролет, если заранее понятно: связной придет не прежде, несли хорошенько развиднеется.

– Да, конечно...

– Вдобавок, ты можешь упасть в темноте, поломать ногу, и придется пристрелить напарницу. А патронов для единственного ствола, который хоть чего-то стоит, у меня в обрез. Только Бьерновская обойма: но и в ней одного заряда уже нет.

– Солнышко мое, – проворковала Диана, – ты просто прелесть! И заботлив неописуемо. Спокойной ночи, милый.

Глаз я, разумеется, не сомкнул. На корабле удалось выспаться впрок, а поразмыслить следовало, и о многом. Только ничего путного я не придумал.

Собственно, я уже несколько раз перебирал в мозгу возможный ход грядущих событий, а сейчас попросту пытался определить: упустил что-нибудь или нет. Определить не удалось ни бельмеса. Играть предстояло прямиком с листа – если делать сравнения музыкальные, или вслепую – коль скоро вспоминать о шахматах.

В этом случае надлежало сделать все, чтобы гамбит увенчался успехом, но жертвы и потери свести к минимуму. Задачка! Вашингтонское наше начальство, как правило, согласно понести любые потери в рядовом составе, только бы добиться конечного успеха...

В одиннадцать часов, по-прежнему бодрый и свежий, я поднялся и начал ощупью одеваться. Диана зашевелилась.

– Не надо, – сказал я. – Не включай лампу, крошка.

– Что ты затеял?

– Изображу человека-невидимку. Попытаюсь, по крайней мере, выскользнуть незамеченным и очутиться поблизости от места, где тебе назначили рандеву, когда оное состоится. По словам портье, город и аэродром расположены в нескольких километрах друг от друга. Прогуляюсь пешком, так будет лучше. А, поскольку хочу и обязан опередить любого, намеренного подсмотреть за тобою близ холма, покидаю гостиницу загодя. Вот и все.

Воспоследовало долгое безмолвие: Диана просыпалась окончательно и переваривала услышанное. Потом заговорила с преувеличенным спокойствием:

– Если думаешь, так действительно лучше и надежнее – давай. Конечно, я не возражаю против небольшой охраны и поддержки там, у аэропорта. Но тогда уж, коль временно покидаешь на произвол судьбы, прошу дополнительных разъяснений.

– Например?

– Например, в котором часу отправиться мне самой?

– Уже сказал: когда развиднеется. В этих широтах, в это время года солнце восходит не раньше восьми, однако светает гораздо раньше. Заря займется около пяти; выбирайся из номера чуток позднее. Повторяю: связной навряд ли рискнет приблизиться, пока не сумеет хорошенько разглядывать окрестности. А мне тоже потребуется природное освещение, чтобы при надобности прикрыть кое-кого и не промахнуться...

– Нужно ли... Поболтать себе под нос, поворочаться, сделать вид, будто ты по-прежнему в номере?

– Круглая пятерка за сообразительность. Мы еще сделаем из тебя сверх-шпионку.

– Добираться на колесах, или тоже на своих двоих?

– Поезжай, – ответил я. – Не имеет значения. Правду сказать, в автомобиле ты уязвима ничуть не меньше, чем на проселочной обочине. Будем надеяться, ребятки сыграют совершенно хладнокровно и разумно, как в Тронхейме. Не сделают глупости, покуда мы не получим и не сложим воедино все вожделенные сведения и предметы. Проще все сразу отобрать, верно? И легче.

– Ты убежден, что нас действительно преследуют, Мэтт? А вдруг, невзирая на слова Денисона, Слоун-Бивенс и впрямь перепугался? Ведь после того, как доктор, его дочка и Йэль удрали на берег в Молле, о них ни слуху не было, ни духу.

– Доктор Эльфенбейн, милочка, подвизался на своем нечестивом поприще и командовал парадами чересчур долго, чтобы идти на попятный из-за пробитой стерильным ножичком ладошки. Он лишь обозлился до белого каления, будь покойна. Говоришь, ни слуху, ни духу?.. Это просто эльфенбейновский modus operandi, как выражается старшее, чуть более начитанное и культурное поколение истребителей... Не забыла? В Бергене меня пальцем никто не тронул, краешком глаза не приметил, пока не приспело время ударить – и ударить наотмашь.

– Ты замечательно умеешь ободрять! – обронила Диана. – И в самую нужную минуту.

Облачившись полностью, я присел на краешек постели.

– Возможно, все мои рассуждения – полная и сплошная ошибка. И нападут еще раньше предполагаемого. А я буду терпеливо дожидаться возле захолустной взлетной полосы, притаившись у валуна и размышляя о комедиях Шекспира, в то время как ты примешься изображать великую саксонскую воительницу где-то на половине или четверти пути...

– Замечательно ободряешь, – пробормотала Диана. – В этом счастливом случае: каковы распоряжения?

– Вот. На этот счастливый случай припасено три-четыре запасных патрона для твоего смит-и-вессона. Держи под рукою. Перезаряжать обучена, правда?

– Сам наставлял.

– Наставляю дополнительно: револьвер – не волшебная палочка, ты – не могучая кудесница...

– Уже говорилось.

– Повторяю для более твердого усвоения. Дабы револьвер произвел на супостата желаемое отрезвляющее действие, нужно стрелять. А величественно и грозно помахивать пушкой, твердя старые добрые заклинания вроде "руки вверх", или "брось пистолет", или, всего глупее, "не смей приближаться, иначе спущу курок" – вернейшее средство погибнуть самому. Либо выхватывай оружие и немедля нажимай на гашетку, либо не вынимай револьвера вообще! Понятно?

– Да...

– Стрелять полагается безо всякой пощады. Не вздумай жалеть неприятеля и метить в коленную чашечку – это делают лишь в идиотских телевизионных фильмах. Никаких выстрелов одной рукой – это хорошо для армейских неумех, офицеров, которых генералам на потеху дрессируют безмозглые недоучки... С обеих рук, уверенно, спокойно, без колебаний! Устойчивый прицел, плавный нажим, добросовестный выстрел.

– Понимаю...

– Да, еще. Даже в тяжелейшем положении позабудь, что с левого фланга несутся казаки, на правом визжат и близятся апачи, а с тыла подступают злы татары... Бей парня, возникшего спереди – и бей насмерть.

– Но...

– Сама удивишься, увидав, сколь умиротворяющ и успокоителен зачастую и для многих бывает вид одного-единственного досконально ухлопанного субъекта.

Я помолчал, вздохнул, отчетливо произнес:

– И главное! Никому не уступать револьвера, даже если будут весьма убедительно просить об этом. И не передавать ни на единое мгновение, запомни.

– Тю! – чуть не свистнула изумленная Диана. – Да чего ради? С какой стати? Я не выжила из ума!

– Понимаю. А ты не понимаешь: в нашем деле никогда нельзя предвидеть всех возможных поворотов. Например: "ведь мы цивилизованные люди, голубушка. И вы знаете, что стреляете очень плохо и ни малейшего шанса не имеете... Даже курка спустить не решитесь, ведь сами понимаете... Пожалуйста, вручите мне револьвер, а потом сядем и побеседуем, как подобает существам, давно сбросившим звериные шкуры и не машущим каменными топорами". Не поддаваться уловкам, не покупаться на дешевые подвохи, не слушать речей хитроумных!

– Это же очевидно, Мэтт.

– Не вполне. Ты не отдаешь револьвера ни-ко-му! Пытаются отнять – понятно, комментарии тут излишни. Однако, сколь бы достойным доверия ни выглядел человек, я требую и приказываю: даже вежливую просьбу в подобном роде рассматривать как враждебное действие, требующее немедленного и убийственного противодействия! Ты просто нажмешь на гашетку. Столько раз, сколько понадобится, чтобы субъект испустил дух.

Диана грустно ухмыльнулась:

– Кажется, нынче утром блуждать мне по колено в крови!

– Надеюсь, нет, – молвил я. – Но избежать кровопролития можно лишь одним путем. Полностью и совершенно подготовиться внутренне к тому, что никто не отберет оружия иначе как из мертвой руки и с полностью опустошенным барабаном. И никто не станет на твоем пути, не поплатившись головой... Это почуют, побоятся – и, пожалуй, стрелять окажется незачем.

– Да...

– Люди не любят связываться с тварями, которые заранее облизываются, предвкушая кровавое побоище. Иди прямо, гляди в глаза, давай понять: я в восторге, я мурлычу от удовольствия, умереть готова, чтобы только убить! И, думаю, тебе дозволят прошагать мимо без помех и препон...

– Понимаю.

– А если примешься колебаться, жалеть, закона страшиться, гадать, что сказали бы друзья-приятели о столь бессердечной сволочи – тебе каюк.

– Да.

– Тебе также каюк, если хоть на миг позабудешь: большая часть приключенческих фильмов снимается болванами на потребу остолопам. Попробуешь грозно воскликнуть: "руки вверх!" – считай себя покойницей. Повторяю: выхватила – стреляй не задумываясь. Или не выхватывай вообще.

– Но, Мэтт, ведь внушительная угроза...

– Не послушаешься – прощай, было весьма приятно познакомиться. Букет на могилку принесу исправно. Обещаю.

Я понятия не имел, где именно располагается гостиничный черный ход. Не то чтобы это играло хоть малейшую роль. Если черный ход имелся, и Эльфен-бейн решил поменять образ действий, заднюю дверь тоже и наверняка держали под пристальным наблюдением.

Но доктору Эльфенбейну, подобно многим другим, подумал я с ухмылкой, доведется, пожалуй, стать жертвой собственного modus operandi. Воображения хоть каплю надобно получить у природы-матери. А эти особи, однажды убедившись, что избранный способ хорош, пользуются им с упрямством чисто ослиным. Ибо считают себя неизмеримо хитрее и лукавее прочих.

Влюбленный в свое несравненное величие, Слоун-Бивенс возьмется до последней минуты продержать вызванных в Нарвик бандитов на заднем плане, а поутру, зная, куда именно мы – или одна Диана – должны двинуться, просто возьмется караулить по дороге. Либо в конце оной.

Следить за гостиницей, глядя с подобной колокольни, было незачем. Посему я бестрепетно двинулся через вестибюль и парадный подъезд. Насколько разумею, соглядатая не выставили. "Хвоста", во всяком случае, не обнаружилось.

Убедившись в этом, я дошагал до свольверского центра, миновал его и отыскал такси, дожидавшееся у пристани, в месте, которое указал водитель – неважно как, – покуда мы катили к гостинице. Я устроился на заднем сиденье, машина тронулась.

– Простите, задержался, – промолвил я. И назвал пароль, что было совершенно излишне. Даже глупо.

– Вы – Эрик, – сказал шофер, когда оба мы удостоверились в уже известном. – Я – Рольф.

– Рад познакомиться, Рольф. Каковы распоряжения касательно моей персоны?

– Вашингтон велел, через Осло, помогать вам любыми и всяческими путями, за вычетом человекоубийства. Да и не по моей это части... Насколько разумею, по вашей. Чем служить могу, дружище?

Я подробно пояснил.

Глава 16

– Зигмунд! – повторила старая дама. Злобная", кровожадная скотина с каменным сердцем.

Впечатляющая была дама; белые волосы уложены на затылке опрятным пучком; простоватое, изборождённое морщинами лицо – суровое, точно скалистый остров, на коем старуха обитала. Ярко-голубые, молодо блестящие глаза.

Ее английский звучал куда лучше, несли у прочих пожилых норвежцев: кажется, перед войною наш язык еще не преподавали в здешних школах.

Короче, подобную женщину ожидаешь застать облаченной длинным, вышедшим из моды платьем, сидящей в плетеном кресле-качалке, у горящего камина, в уютной скандинавской усадьбе, точней, аристократическом поместье.

Но мы повстречались на современной ферме, в простом крестьянском доме, комфортабельном и бездушном, будто его, подобно домику девочки Элли, перенесло сюда по воздуху прямо из Канзаса. И носила старуха свитер да брюки...

Увы, зауряднейшая оказалась обывательница – недалекая, зажиточная, живущая "не хуже людей"; до противного похожая на захолустных американских гусынь... Справедливости ради и к чести госпожи Сигурдсен, оговариваю: телевизора в комнате я не приметил. Впрочем, наличествовал дорогой радиоприемник, исправно кормивший хозяйку вожделенными сплетнями в ту самую минуту, когда мы с Рольфом перешагнули порог.

Опять же к чести госпожи Сигурдсен, дама отключила окаянное устройство, принимая меня. Рольф отлучился кое-что подготовить и обустроить.

– Будьте снисходительны, сударыня, – возразил я. – Во время войны любое сердце каменным станет! Я тоже дрался...

– Верно, только вряд ли вы, min herre, заложников на погибель обрекали. Вряд ли вы посылали отважных партизан помирать, чтоб... как это по-английски? – отволакивающий маневр устроить.

Я благоразумно промолчал, не уведомил, что разок-другой проделал именно это. Правда, поневоле.

– Вряд ли вы топили корабли, а потом поджидали на берегу, чтобы глотки перерезать выплывшим из ледяной воды!

Чего не было, того не было.

– Немцы – даже нацисты, min herre, – тоже человеческие существа!

Насчет немцев согласен всецело; а насчет существ, добровольно вступавших в нацистскую партию – по убеждению либо шкурному расчету – позволю себе усомниться. Но снова промолчал, и правильно сделал.

– Их нельзя убивать беспомощными, а потом выкладывать у кромки прибоя ровными рядами, словно выловленную рыбу! Пять сотен солдат вермахта утопили, зарезали и расстреляли в ту ночь. И восемь наших погибли; среди них – мой старший сын. Ими пожертвовали, чтобы устроить кровавую... ванну, так?

– Нет, в этом случае принято говорить "кровавую баню", госпожа Сигурдсен.

– Зигмунд!.. А теперь он объявляется опять. И опять люди бегут за ним, как бараны под нож мясника.

Возвратился Рольф, и старуха временно умолкла, ибо норвежец вмешался:

– Бабушка! Остановись! Кем бы ты ни считала Зигмунда, он добрый друг этого джентльмена.

– Тогда пускай джентльмен узнает, какие добрые у него друзья. Не то Зигмунд ненароком и господина Хелма под пулю пошлет, чтобы самому убивать, убивать, убивать! Без помех!..

– Бабушка, пожалуйста!..

Я слушал уйму любопытного насчет Хэнка Приста, который всегда казался весьма заурядным боевым офицером. Конечно, если кровопролитие и убийство начисто противны вашей натуре, нечего и начинать армейскую карьеру; но я не подозревал, что Шкипер, будучи моложе, являл собою столь колоритную – даже по меркам воинским – особь.

"Действовал с величайшей изобретательностью, – сказал по телефону Мак, – отменной дерзостью, полнейшей беспощадностью. Что ж, учитывая собственный род занятий, придираться к Хэнку было бы просто грешно.

Выйдя из дома, я забрался в такси и устроился рядом с Рольфом.

– Как вызвал, и что сказали?

– Вызвал так себе, – промолвил шофер. – Услышал еще хуже: разряды сильные в атмосфере. Но уяснил все. Птичка, сообразно вашему требованию, появится ровно в семь тридцать... Формальности уладятся без промедления, официальных препятствий чинить вам не будут.

И простите бабушку. Дядя мой – тот, погибший – был, кажется, ее любимым сыном.

– Не беда, – отозвался я. – Довезите-ка до шоссе, ведущего к аэропорту, и высадите на порядочном расстоянии, чтобы подобраться незаметно... По дороге изложите историю подробней, это любопытно.

– Хорошо, – согласился Рольф, поворачивая за угол. – Но только, сами понимаете, из вторых рук... Заваруха началась после партизанского налета на Блумдаль, заштатную прибрежную деревушку. Немцы потеряли пять солдат, и полковник пришел в неистовство. Захватил мирных заложников, пятьдесят человек – десятерых за одного...

– Соотношение изменялось от страны к стране, – вставил я. – Во Франции брали двадцать, поскольку норвежцы все же нордическая раса, а французы – латинская шантрапа... В Польше и до тридцати доходило. Это при гитлеровцах. А сталинские ребятушки расстреливали заложников безо всякого счета, сколько нахватать удастся. От десяти до сотни за голову...

– Да... Велел виновникам сдаваться – иначе всех бедолаг поставят к стенке. Виновник и ухом не повел. Норвежцев казнили. А Зигмунд исчез, и несколько месяцев ни слуху, ни духу о нем не было. Решили уже, что угрызения совести у парня разыгрались, или начальство лондонское рассердилось и отозвало его навсегда.

Я чуть не засмеялся, но промолчал.

– Немцы успокоились. И вдруг, однажды ночью, началась ураганная атака – по крайности, казалась ураганной, хотя устроила ее горстка людей – на оружейные склады в горном городке. Атаки ждали – квислинговские доносчики трудились вовсю, – и загодя подготовились отбить ее. Направили к складам каждого бойца, которого смогли выделить; надеялись наконец-то взять Зигмунда живым или мертвым.

– Партизаны знали, на какой рожон лезут?

– По слухам, нет... И, якобы, доносчику подсунул нужные сведения сам лейтенант Зигмунд. Рольф переключил передачу.

– Повторяю, так излагают, но доказать ничего не могут... Покуда люди Зигмунда задавали нацистам работенку в горах, покуда с побережья срочно подтягивались на помощь обороняющимся новые, непотрепанные части, Зигмунд беспрепятственно подстерег у Розвикена армейский транспорт, который отчалил вечером.

– Розвикен, – повторил я. – Розовая Бухта. Красиво звучит.

– Ага. В ту ночь вода и впрямь порозовела... Все пошло как по маслу – для Зигмунда. Взрыв раздался в нужное время, и в должном месте. Судно затонуло. Немцы, не пошедшие ко дну вместе с кораблем, не закоченевшие и не захлебнувшиеся, доплыли до суши, где их заботливо приняли и препроводили на тот свет партизаны – отборные зигмундовские диверсанты.

Я хмыкнул.

– Поутру, – кисло улыбнулся Рольф, – на дверях немецкого штаба нашли аккуратно приколотую записку. Вернее, плакатик. Попробую перевести: ДЕСЯТЬ ЗА ОДНОГО, СООБРАЗНО ПРАВИЛАМ. ВАШ ХОД, ГОСПОДИН ПОЛКОВНИК.

Я присвистнул:

– Наши флотские друзья весьма суровы...

– Я, конечно, был мальчишкой сопливым, – откликнулся Рольф, – но запомнил, как толковали о Зигмунде; как одни твердили, что недопустимо и на войне творить подобное зверство – сами слышали бабушку; а другие радовались, проведав, что нацистским выродкам прописали их собственное лекарство и дали попробовать, сколь сладко довелось норвежцам и прочим... Третьи считали, что Зигмунд попросту поиздевался над полковником...

– Не понимаю.

– Даже получив нужное разрешение, даже из кожи "вылезя вон, герр оберет не смог бы наскрести в горах пять или шесть тысяч заложников. Север населен отнюдь не густо; после этого просто некому оказалось бы спину гнуть на гитлеровцев, солдатню кормить и обеспечивать... Поэтому полковника с позором откомандировали из Норвегии. То ли на Восточный фронт послали, то ли под трибунал отдали, не знаю... Добрались, Эрик. Приехали.

– Спасибо, – сказал я.

– Идите вдоль шоссе, не ошибетесь.

* * *
Путь оказался неблизок, но шагать по гладкой дороге было нетрудно, и автомобильного движения в столь поздний час не замечалось. Некоторое время справа блестела водная гладь; потом фьорд остался позади, шоссе повернуло на полуостров, и за проволочной сетью ограды возникла взлетная полоса.

Дорога разветвилась.

Более узкая асфальтовая полоса потянулась направо, а главная устремилась влево, мимо аэродрома. Я двинулся по ней и очутился у немощеной, катком разглаженной стоянки, перед коей высилась каменистая громада, на гребень которой вела крутая лестница, различимая даже во мраке.

Видимо, сюда и карабкались местные жители, когда им приходило на ум полюбоваться взлетами да посадками летательных аппаратов. По описанию и положению судя, это и был пресловутый холм, назначенный для встречи с полупьяным инженерным гением.

Я поднялся и осмотрелся, предварительно глянув на циферблат. Ровно два часа пополуночи.

Облака – тяжелые, набрякшие влагой – стелились низко, сыпалась мелкая морось; ранее шести наверняка не рассветет, и на появление робкого хмельного человечка рассчитывать нечего. Если я не ошибся и рассчитал в точности, Эльфенбейн едва ли успел переправить сюда своих людей...

Я снова делал ставку на природу человеческую. С одной стороны, поденный расчет с наемниками весьма благотворно сказывается на вашем кошельке – не работают, не платите. С другой же – вы не властны распоряжаться подручными столь уверенно, сколь распоряжаетесь всецело от вас зависящими, на жалованье состоящими агентами.

Нанятые в темных закоулках Осло – или в любых иных вертепах – бандюги вряд ли повиновались бы приказу, предусматривавшему заведомо тщетную засаду на полуголой вершине, под ледяным арктическим дождиком. А если и ответствовали Слоун-Бивенсу неохотным, ленивым ja, то, будучи публикой разумной и небезразличной к удобствам, всего скорее притормозят не доезжая, оставят автомобильную печку включенной и убьют часок-другой в тепле и неге, прежде несли выбраться под морось и холод.

Поэтому я всматривался в туман и тьму неспешно и внимательно. По справедливом рассуждении: коль скоро меня упредили, то уже заметили, и волноваться из-за этого будем потом, если нет – волноваться вообще не следует.

Поближе к шоссе, у внешнего склона, обреталась каменная россыпь, весьма удобная, чтобы следить и за вершиной, и за дорогой одновременно. Я забрался поглубже, устроился меж большими глыбами, приготовился выжидать.

Четыре часа – изрядное время, особенно когда коротаешь его под открытым небом, среди отсыревших кусков гранита, глухою ночью, в относительно легкой одежде.

По счастью, ночь выдалась безветренная. Задуй ледяной бриз – я едва ли дотянул бы до рассвета. От сыплющейся из поднебесья влаги укрывала нависавшая над головой скала, но я уже успел вымокнуть, путешествуя пешком без плаща и зонта. По здравом рассуждении, следовало запастись парой охот, ничьих ботфортов, теплым бельем и водонепроницаемой паркой на гагачьем пуху. Вместо перечисленного, на мне были надеты легкие туфли и довольно изящное пальто: надежные, прекрасные вещи, вполне способные предохранить и согреть во время тяжкого странствия от порога до лимузина – однако не более и не далее. Также я обзавелся лайковыми перчатками и фетровой шляпой.

Чисто сыщицкий, или шпионский костюм, чрезвычайно мало соответствовавший нынешней задаче.

Ночь я провел не самую приятную в жизни.

О четырех часах я размышлял, на всякий случай, дабы не слишком залязгать зубами и не завыть на потонувшую в тучах луну, коли ненароком обманусь в ожиданиях. А на самом деле доктору Эльфенбейну и/или/ его прихвостням следовало появиться гораздо раньше. Выбора у геологического светила не замечалось, если только Слоун-Бивенс не превзошел меня по всем и всяческимстатьям, не опередил в быстроте соображения полностью, не предугадал чего-либо мною не предугаданного...

Но Эльфенбейн вряд ли был сверхчеловечески разумен – это изрядно утешало и подбадривало...

Явились они в машине с потушенными фарами – длинная черная тень скользнула по ночному шоссе. Бесшумно замерла у развилки. Исторгла из непроглядного чрева две темные фигуры, чуть различимые с большого расстояния. Прекрасно. Денисон говорил о троих "гориллах".

Втроем и явились, включая водителя. Не думалось, что Слоун-Бивенс отправится руководить войсками лично: даже великолепный и неустрашимый Карл Двенадцатый не смог распоряжаться под Полтавой, будучи болезненно ранен в пятку. Изнеженный кабинетный червяк тем паче не появится на поле брани.

Автомобиль укатил. Двое наемников остались у обочины. Видимо, держали военный совет.

Затем один из новоприбывших направился к скалистой возвышенности, которую я отверг в качестве наблюдательного пункта именно из-за очевидного и несомненного, бросающегося в глаза, удобства. Другой растаял где-то возле стоянки.

Скрадывать подобную дичь несложно. Я не ручаюсь, что Эльфенбейн подобрал их в оживленной столице, но думаю, не слишком удаляюсь от истины. Субъекты были городскими выкормышами до мозга костей.

Первого я обнаружил по запаху табачного дыма. Парень устраивался в засаде – и курил сигарету, на открытой местности с потрохами выдающую за четверть мили! Отыскав добычу верхним чутьем, я двинулся прямиком к нею.

Наемник ворочался и копошился меж валунами. Должно быть, глаз не спускал со стоянки – решил, что главное действие там и развернется. Так и вышло. Я неслышно подкрался, перекинул свернутый петлей брючный ремень, через голову парню, свел сжатые кулаки вместе, напряг предплечья, преодолел короткое и отчаянное сопротивление, ослабил хватку, отпустил.

Как и рассчитывалось, бандюга успел и умудрился издать звук – промежуточный между кваканьем зверски удушаемой жабы и воплем злодейски истязаемого ишака, – чрезвычайно впечатляюще и кстати прозвучавший во мраке. Я торопливо ткнул парня в шею шприцем, выдаваемым любому из нас именно про подобный случай; на четыре часа погрузил неумеху в здоровый, освежающий сон.

Бывают, если помните, средства, после коих просыпаются уже в лучшем (или худшем – зависит исключительно от земных деяний уколотого) мире. Таковые тоже наличествовали, однако нужды осквернять норвежские пейзажи, разбрасывая трупы, словно консервные банки, покуда не отмечалось.

Второй громила поспешил на крик, точно мартовский кот на призывное и немелодичное мяуканье. У каменистой подошвы холма он чуток помедлил.

– Карлсен? – прошипел он вопросительно. Сами разумеете, ответа не донеслось.

– Эй, Карлсен! Что творится? Ты жив?

За буквальную точность перевода не ручаюсь, ибо эльфенбейновский молодец изъяснялся ублюдочным жаргоном столичных подонков, трудно передаваемым на бумаге. Смысл, однако, был именно таков.

Парень вскарабкался по откосу, не без лихости перемахнул расселину и безо всякого изящества шлепнулся, получив своевременную подножку. Немедленно встать после пинка в голову тоже не смог. А после укола сделался бесчувствен, аки скот зарезанный и, следовательно, безопасен, аки агнец невинный. Опять же, на четыре ближайших часа.

Я определил противника в ту самую – весьма неглубокую – щель, которую он одолел по воздуху. Присел на камень, отдышался и занял убежище, выбранное Номером Первым, ибо оно и впрямь было весьма удачно, а желающих обосноваться в этом же месте еще не замечалось...

Эгей, напомнил я себе, смири гордыню! Могут пожаловать гости, не склонные курить на посту, или опрометью мчаться к источнику непонятных воплей. Мнить собственную персону средоточием профессиональной мудрости вредно для здоровья. Зачастую небезопасно для жизни.

Разминка разогнала кровь по моим жилам, согрела, взбодрила. Остаток ночи миновал куда быстрей и сносней.

Мало-помалу восток прояснился и местность начала обрисовываться. По шоссе промелькнули несколько машин, ведомых либо ранними пташками, либо несчастными служаками. Дождь перестал. Но в арктическом и субарктическом климате одежда не склонна высыхать во мгновение ока. Я чувствовал себя не лучшим, хотя уже и не жалким, образом.

Пять тридцать.

В далекой гостинице уже поднялась и одевается Диана Лоуренс, оживленно болтающая с отсутствующим супругом... Считается очень предосудительным болтать о любви? Кем, любопытно, полагала нас милейшая Мадлен Барт номер два? Парочкой воркующих студентов, отправившихся отдыхать на вермонтском лыжном курорте? О любви... Боги бессмертные!

Еще получасом позже я услыхал приближающийся рокот автомобильного мотора. Машина повернула на стоянку, тучами подняла брызги из оставленных дождем глубоких и пространных луж. Невысокая девушка вышла и захлопнула водительскую дверцу.

Конечно, это была не Диана. Диана приехала бы на такси.

Пожалуй, в глубине души я и не рассчитывал, что бедняга сумеет добраться к аэродрому благополучно. Можете наставлять новичка до хрипоты, покуда от натуги не побагровеете, но любитель просто не примет всерьез объясняемых на английском – да и всяком ином языке, – прописных истин.

Хорошо, что я не профессиональный агент! О да, очень хорошо, да только не для меня, и уж тем паче, не для нее самой, где бы ни было неразумное это дитя сейчас.

Я делал скидки на Дианину любительскую неопытность. Вот и поплатились. Оба.

Грета Эльфенбейн спокойно поднялась по лестнице, ведшей на гребень ската. Извлекла из небрежно переброшенного через плечо, болтавшегося на кожаном ремне футляра лейтцевский бинокль.

Поднесла к лицу и начала созерцать заснеженные, скалистые дали, наслаждаться видами Лофотенских островов.

Глава 17

Норвежцу следовало отдать должное. Он тоже, по-видимому, битую ночь просидел на взгорье, во всяком случае, прибыл задолго до меня самого: иначе я заметил бы его приближение.

И не выдал себя ни движением, ни звуком, покуда я исследовал окрестности, подыскивая укромное местечко! И не шелохнулся, когда прибыл автомобиль, груженный брыкливыми ослами из Осло. И созерцал от начала и до конца, насколько расстояние и темнота позволили, Великую Свольверскую Битву.

Терпеливо, с охотничьей сноровкой, ждал в засаде. И бестрепетно объявился, когда Грета Эльфенбейн принялась размахивать и потрясать "Лейтцом" – хотя прекрасно сознавал: никуда я не делся, сшиваюсь неподалеку.

Робкий забулдыга... Недурно!

Приличествовало быстрое раздумье под совершенно переменившимся углом зрения; да только размышлять было уже недосуг.

Изобретатель возник меж кустов и каменьев, вдали, по правую руку от меня, изрядно смахивая на серого плюшевого мишку в своей тяжелой, ветрозащитной, капюшоном снабженной парке... Увы, я дрожал и трясся, как осиновый лист, а люди поумней и позапасливей чувствовали себя превосходно (разве что взопрели чуток). Норвежец приблизился и на время пропал из виду, притаившись в какой-то ложбине.

Из нее вынырнуло уже совсем иное существо.

Маленький пожилой субъект, облаченный темным костюмом и увенчанный спортивным кепи. На спине изобретателя красовался дорожный мешок – объемистый, наверняка битком набитый парками, варежками, шерстяными носками и тому подобными атрибутами выживания в холодное время года. Человек, сгибающийся под весом огромного – рюкзака, по-нашему – выглядит на севере Норвегии ничуть не более странно, чем женщина, шествующая по нью-йоркской улице с ридикюлем в руке.

И внимания привлекает ничуть не больше.

Норвежец прошел немного пониже места, где притаился я, и я сумел хорошенько разглядеть его. Озлобленный, спившийся гений, описанный Шкипером... Физиономия была вполне заурядной, даже туповатой – хотя научные и литературные светила зачастую не выглядят сообразно своим талантам и славе.

Касаемо злобы, с пятидесяти ярдов ее нелегко выявить, но уж в отношении пьянства – смею заверить: хронического, безнадежного пропойцу определю и со ста пятидесяти. Сам одно время несправедливо числился таковым. Рыбак рыбака, знаете ли...

Что ж, в этой затее много вещей не соответствовали ни полученным описаниям, ни поспешно сделанным выводам.

Норвежец остановился, повел плечами, скинул рюкзак наземь, определил за тощим кустом. Двигаясь небрежно и беззаботно, подошел к машине, доставившей Грету. Машина смахивала на миниатюрный пикап, да и была им, в сущности. Норвежец заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул. Я мысленно поблагодарил изобретателя за то, что избавил меня от нужды учинять инспекцию самолично.

Где бы ни прятался третий наемник Эльфенбейна, в пикапе его не замечалось. Норвежец начал подыматься по лестнице, на вершину, где томилась, топталась и попусту водила биноклем поджидавшая Грета.

Мой ход.

Я выскользнул из укрытия и медленно, точно старая неловкая гадюка, пополз к машине. Обнаружил поблизости от пикапа удобную выбоину, забрался в нее. Норвегия изумительно приспособлена для нашей работы, чудесная страна, дикая, пересеченная: куда ни плюнешь – повсюду попадешь в удобное для засады местечко.

Я непроизвольно погадал: а сколько еще вооруженных субъектов разделяли сию школу мысли в течение минувших веков и разбредались по окрестным буеракам, карауля грядущую жертву?

Окончательно устроившись в новом кратковременном обиталище, я убедился, что изобретатель и Грета уже свели доброе знакомство, болтают непринужденно и от души любуются великолепным биноклем. Норвежцу дозволили поглядеть сквозь окуляры этой драгоценности. Он восхитился еще пуще; предложил продать. Грета сказала: не уступлю даже за всю прибыль от арабской нефти. Во всяком разе, произвела весьма отрицательный жест.

Изобретатель удрученно развел руками, пособил хорошенькой незнакомке возвратить "Лейтц" восвояси – в футляр, сиречь. Вежливо приподнял кепи, откланялся, устремился вниз, к засунутому за кусты рюкзаку. И убыл в сторону Свольвера.

Если, по уверениям Шкипера, норвежец прикладывался к бутылке ночь напролет, я еще не встречал пьяницы, способного держаться столь непринужденно и твердо.

Наступил и Грете черед спускаться.

Она по-прежнему носила красно-белые клетчатые брючки, знакомые мне с незабываемых корабельных дней. Странная и кокетливая фигурка, полускрытая желтым кокетливым дождевиком и зюйдвесткой, вернее, шляпищей, напоминавшей те, что из клеенки выделывались, а еще прежде – из промасленной кожи, дабы защищать моряцкие головы от волн и ветра. У персонажей Марриэтта и Жюля Верна подобные уборы считались последним криком моды. Любопытно, как именуют зюйдвестки нынешние модницы?

Я дождался, покуда Грета вплотную подошла к автомобилю. Отсутствовавший субъект номер три повергал меня в известное беспокойство. Следовало настичь девицу елико возможно позднее: авось да успеет обнаружиться голубчик, вынырнет на поверхность?

Но больше медлить было немыслимо. Я поднялся, держа испанский пистолет наизготовку.

– Сделайте одолжение, мисс Эльфенбейн, замрите не шевелясь.

Она послушно застыла, держа дверцу открытой до половины. И отчаянно принялась шнырять взглядом по диким прибрежным пустошам и холмам, ожидая обещанной отцом подмоги. Я приблизился.

– Ваши люди спят, сударыня. Почиют. Неудивительно. Приехать из такого далека – папеньке вашему пособлять... Вымотались, бедолаги.

Девушка облизнула губы.

– Вы убили их? Как убили Бьерна?

– Зачем же? Просто усыпил на ограниченное время. Где Мадлен Барт?

Вскинув лицо, Грета уставилась на меня с обновленной отвагой и надеждой:

– У отца! В плену! И если только со мной приключится неладное...

– Грета, я считал вас неизмеримо разумнее. С вами обязательно и непременно приключится неладное, коль скоро миссис Барт пострадает!

Собеседница сглотнула.

– Мадлен – у доктора Эльфенбейна. Вы – у меня. А уж форы по издевательской части я вашему родителю сто очков могу дать, и...

Я осекся, прислушался. Слабый, однако несомненный звук авиационного мотора возник вдалеке и быстро нарастал. Я посмотрел на часы: без двадцати семь. Рановато. Аэроплан заказывали на семь тридцать. И ровно в семь тридцать ему, по здравом рассуждении, полагалось бы прилететь.

Ибо я назвал время с некоторым запасом, дабы наверняка завершить работу.

Но в подобном случае лучше раньше, чем позже – или, чего доброго, никогда. Работа завершилась. И желательно было убраться далеко-далеко, проворно-проворно... Хотя еще желательнее было бы улетать в ином обществе.

Я отобрал футляр с биноклем. Грета отдала его безропотно. Крышка отставала – и не диво: столько всякой всячины запихали внутрь помимо пресловутого "Лейтца". Который, разумеется, не был нашим... А доктор Эльфенбейн, в отличие от Хэнка Приста, либо не потрудился, либо не поспел обзавестись достаточно поместительным чехлом.

Два конверта. В одном – пачка листков, измаранных норвежской научной ахинеей, как двоюродные братья смахивавших на те, что уже покоились в моем кармане. В другом – аккуратно сложенный чертеж. Исследовать его доведется потом.

Присоединив новые конверты к старому, сложив приобретения последних суток воедино, я даже чуток возгордился. Раздобыть секретные формулы, от коих зависят судьбы великих народов! Это, милостивые государи, не фунт изюма. Теперь надо лишь переправить добычу по назначению – и дело в шляпе.

– Превосходно, забирайся в машину, – велел я Грете.

Когда барышня Слоун-Бивенс очутилась за рулем, а я устроился рядом, я продолжил:

– Заводи мотор, поезжай прямиком к посадочной полосе. Автомобиль останови капотом в сторону моря.

Вокруг не замечалось ни души. Может, и не должно было замечаться, если ранних рейсов не предвиделось. А возможно, Мак подергал за лишь ему ведомые ниточки, и очистил мне арену деятельности. Формальности, сообщил накануне Рольф, будут улажены...

В нескольких сотнях ярдов за взлетной полосой поблескивало море. Скалистые острова живописно подымались над зеркально гладкими хлябями, утесы достигали высоты, на которой, казалось, уже пора бы выпасть и лежать нетающему снегу, но пейзажи занимали меня сейчас менее всего.

Я размышлял о тоненькой бледной девице со странными зеленоватыми глазищами; однако и Диана в немедленные заботы мои не включалась. Агентами жертвуют по мере нужды – это железный закон, припомнил я не без горечи. Никто не существует вечно.

Тем паче, имея глупую неосторожность связываться с изобретательными, дерзкими, беспощадными субъектами вроде отставного капитана Хэнка Приста.

Или меня, Мэтта Хелма.

Утешало единственное. Обретя в персоне Греты Эльфенбейн рычаг и точку опоры в персоне доктора, я, пожалуй, сумею с течением времени выковырнуть малышку из плена. Если останется время. И если Сама Диана проживет достаточно долго.

Я нахмурился: рокот звучал не совсем привычно. Поглядел на приближающийся летательный аппарат, и увидел его очертания в редеющем тумане, и понял: это вообще не аэроплан.

Вертолет.

Ну и что? Рольф упомянул "птичку". А это могло значить все что угодно – от крохотного безмоторного планера до дирижабля.

Геликоптер.

Великолепно.

Я надеялся и рассчитывал, что самолет опишет круг над свольверским аэродромом, дабы экипаж оценил обстановку внизу и не сотворил нечаянной глупости. Геликоптер же попросту зависнет, пилот осмотрится и лишь потом совершит безопасную посадку.

– Сверни-ка чуток, вон туда! – распорядился я. Грета повиновалась. Я перегнулся, нашарил выключатель фар и промигал: три точки-два тире. Как условились. Девушка не попыталась воспользоваться неуклюжим положением, в котором я очутился на несколько секунд, и правильно сделала. Но после произнесла с неподдельным презрением:

– Итак, вы улетаете, покинув напарницу на милость моего отца?

– Совершенно верно. А на что иное, собственно, рассчитывал дражайший папенька?

Поколебавшись, Грета передернула плечами, осознала: уже не время играть в секретность. Поздно.

– Вы же сами видели, наверное, поняли. Устранить миссис Барт, а взамен подсунуть меня. Тем двоим надлежало вмешаться, коль скоро вмешаетесь вы. Конечно, противника собирались обезвредить еще до моего прибытия, но мало ли как поворачивается? И повернулось... Я получила бы материалы, Зигмундовский сифон и материалы о нефтяных скважинах в Торботтене. Собственно, получила. Вы остались бы при Экофиске и Фригге, но мы захватили Мадлен Барт и намеревались их выторговать...

Грета осеклась, ибо я захохотал.

– О, боги! Боги античные и языческие! То есть, я послушно вручил бы Слоун-Бивенсу...

– Кому?!

– Папеньке вашему! Послушно вручил бы ему оба конверта, чтобы возвратить невредимой свою ненаглядную напарницу? О, Господи Боже мой! Сколь же незаслуженно высоко я оценивал профессиональную сообразительность этой банды!

– Получается, вы?..

– Мы не признаем понятия "заложник", милейшая. Не можем дозволить себе такой роскоши. Стараемся уведомлять: не хватайте, не воруйте людей ради выкупа _ его не уплатят. Папеньке следовало бы навести немного более основательные справки.

– Вы покинули бы Мадлен в беде? Бросили на погибель? На растерзание?

– При необходимости. Но пока не вижу подобной нужды. Я ведь заручился бесценной дочуркой, а одна юная красавица ничуть не выносливее и не бессмертнее другой. Папенька умен и вряд ли осмелится... Только не думайте, будто Мадлен – ваша страховая гарантия. Создадите ненужные затруднения – пристрелю как собаку, вышвырну вон, и пускай миссис Барт печется о себе сама. Она оплошала. Субъекты, которые, имея револьвер и вдоволь зарядов, попадаются в лапы неумелой бестолочи вроде Эльфенбейна, малополезны для нас. И пускай выкручиваются из беды, как умеют... А, кстати! Из чистого любопытства спрашиваю: сколько пуль выпустила девица прежде несли сдалась?

– Ни единой, мистер Хелм.

– Благодарю. Все понятно.

– Видите ли, когда в комнату ворвались, у миссис Барт уже не было револьвера.

Я открыл рот, но вовремя осекся. Грета скосила глаза, продолжила:

– По великой удаче, перед самым нападением она ссудила своим оружием капитана Генри Приста. Он засунул револьвер за брючный ремень, стоя прямо на пороге. Поблагодарил миссис Барт, пообещал тотчас вернуться и ствол возвратить. Естественно, папины люди сразу использовали счастливый случай и ринулись напролом, со всевозможной прытью.

Я сделал глубокий, очень глубокий вдох. Не менее глубокий выдох. Потом ответил:

– Большое спасибо. Теперь последний вопрос: в автомобиле приехали три наемника. Двоих я обезвредил, один остался за рулем и отогнал машину. Куда он пропал? Я ожидал неминуемой перестрелки. Помедлив, девушка засмеялась:

– Ладно, скажу. Теперь это неважно... Папа, видите ли, проникся к вам известным уважением. Конечно, мистер Норман Йэль из компании ОНЕКО находится рядом, однако особо рассчитывать на его услуги в качестве телохранителя было бы опрометчиво. Третьему человеку велели немедля возвращаться и стоять на карауле – вдруг вы ускользнете и решите вцепиться отцу в горло?

Я ухмыльнулся:

– Всегда говорил: хорошо иметь репутацию злодея! Удобно... Что ж, сударыня, выбирайтесь, идите прямиком к винтокрылой пташке.

Пташка обладала весьма внушительными размерами и выглядела способной поднять на постромках небольшого слона: такое проворство и поворотливость обеспечиваются лишь исключительно мощными двигателями. Последнюю из подобных мною виденных машин украшали опознавательные знаки американских военно-воздушных сил. Частный же четырехместный геликоптер наверняка стоил не меньше миллиона и придавал своему владельцу несомненный общественный вес.

Но частным он, разумеется, не числился, невзирая на гражданские обозначения. Вертолет обслуживал тайную правительственную организацию. Доводилось лишь дивиться, откуда наскребли Маковские казначеи вдоволь банкнот. Впрочем, вопросы эдакого свойства у нас обычно задавать избегают.

Мы выжидали на почтительном расстоянии, дабы не угодить под ураган мелких камешков, подымаемых воздушной струёй. Машина быстро и мягко приземлялась. Потом вращение винта сделалось ленивым, двигатель мирно заурчал, дверца призывно распахнулась.

Толкнув девушку вперед, я ринулся прямо за нею, непроизвольно пригибаясь, хотя лопасти отстояли от почвы ярда на три: достаточный запас даже при моем росте. Грете помогли забраться в кабину. Я подтянулся и ввалился внутрь собственными силами.

Глянул в нацеленное револьверное дуло.

– Добро пожаловать на борт, Эрик! – молвил Поль Денисон.

Глава 18

Настала одна из минут, которые иногда приключаются у каждого. Вы понимаете: свалял дурака – вопиющего дурака! – но что же теперь, черт возьми делать? И возможно ли сделать хоть что-нибудь?

Выбор, безусловно имелся.

Я мог опрокинуться назад, кувыркнуться на взлетную полосу. Если мозгов не вышибу (это было маловероятно), покатиться, во мгновение ока извлечь пистолет и начать героическую пальбу.

Обладателю смертоносной репутации полагалось бы выдергивать оружие пошибче всякого экранного ковбоя. Только я молниеносной прытью не отличаюсь, и профессиональный агент, между прочим, в нужную секунду не выхватывать пушку должен, а в руке наготове держать! Поль Денисон так и поступил.

А вдобавок числился великолепным стрелком с очень быстрыми рефлексами. Попытайся я затеять мелодраму – шлепнулся бы на бетон в уже мертвом виде, и опасаться за сохранность черепной коробки оказалось бы незачем. Но даже – допустим! – промахнись Денисон, и умудрись я поймать его на мушку – распоряжение Мака пребывало в неизменности, полной силе, и Поль по-прежнему оставался неприкосновенным/неприкасаемым/, и нельзя было заваливать окрестности горой кровавых тел (включая, возможно, и собственное).

Я также мог изрыгнуть потоки словес. Пояснить Полю, что я тоже неприкосновенен, что Мак на все плюнет и отомстит, что хотя бы ради старой дружбы... Но я не клинический остолоп, и не третьеразрядный голливудский актеришка, и смотрел не в блестящий объектив кинокамеры, а в непроглядно темное дуло тридцативосьмикалиберного кольта. Посему и поберег дыхание, сказав лишь уместное и необходимое:

– Пистолет за поясом, а кинжал – в правом кармане брюк. Сдать или сам заберешь? Денисон осклабился:

– Добрый, старый, рассудительный Эрик! И протянул свободную руку.

– Я возьму пистолет. Ножик отдавай сам. Разделение труда. Хорошо?

Обескураженный и обезоруженный, я занял место подле пилота – светловолосого усача, который, подобно большинству собратьев по ремеслу, видимо, считал револьверы и ножи предметами не стоящими внимания. Он попросту водил вертолет и держал рот на крепчайшем замке.

– О`кей, Джерри, – сказал Денисон. – Подымайся двумя-тремя этажами выше и марш по коридору... Забирай к северу или к югу, потом нажимай на газ. Вот-вот появится вызванное этим джентльменом такси, а нам вовсе не надобно знакомиться с шофером, верно?

Я дождался, покуда рев турбины, форсируемой при взлете, немного улегся. Бросил прощальный взгляд на исчезавший позади аэродром.

– Поздравляю, amigo.

– Кажется, Эрик, со времени последней нашей встречи ты успел поменять напарницу.

– Ага.

– Оставил девочку Слоун-Бивенсу, а вместо залога прихватил дочку? Весьма изящно. Я ждал чего-то в подобном роде. Очень рад. Вижу, тебе не изменила прежняя сноровка.

– Я рад, что ты рад. Но кто проболтался? Я неохотно подумал о Рольфе, куда охотнее заподозрил его провинциальную бабку, не выносившую Зигмунда... Но достойная старуха попросту не ведала о моих намерениях, если только любимый внучек не выложил всю подноготную, что замыкало круг и снова заставляло размыслить касаемо любезного таксиста, нашего человека в Свольвере...

– Никто, – сказал Денисон. – Точнее, ты сам. Я непроизвольно повернулся. Денисон приподнял револьвер. Пришлось опять устремить взор вперед. Поль рассмеялся.

– Не сейчас! Лет семь, восемь, девять миновало... Позабыл? Ты вовсю разглагольствовал о том, как ставить себя на место противника, рассматривать существующее положение с его колокольни, предугадывать грядущие неприятельские поступки? Сидя у ног Великого Магистра, я преданно впивал золотые поучения, коль скоро золотые поучения полагается впивать... Возможно, их полезнее жевать и поедать.

– Убирайся к черту, – ответил я.

– В урочное время уберусь, не торопи событий, – жизнерадостно откликнулся Денисон. – Помимо изложенного, было еще много мудрых вещей. Например, если человек разумен, то изберет в создавшемся положении самую разумную возможность, и смело рассчитывай на это. Вот я и учел твои мозговые запасы, прикинул, что учинил бы при данных обстоятельствах сам? Подстраховал бы напарницу, позаботился о драгоценных сведениях... Да, кстати! С вашего разрешения, сэр. Бумаги. Чертежи. Пожалуйте!

– Готов услужить, – ответил я кисло. Запустил руку во внутренний карман, извлек три конверта, не оборачиваясь протянул через плечо. Конверты выскользнули из пальцев, осторожно увлекаемые неведомой силой – вероятно, Денисоном.

– Норвежскую ученую галиматью понимаешь? – полюбопытствовал я.

– Ни в ученой, ни в повседневной норвежской галиматье не смыслю ни аза, – уведомил Поль. – Зато мистер Котко соображает, и немало. Уселся, между прочим, за письменный стол и вызубрил язык специально ради затеи с Торботтеном. Неглупый у меня босс – хотя бы потому, что слыхал, будто лысые отличаются особыми талантами: вот и старается держать марку... А наше дело маленькое: доставить.

Последовало молчание. Геликоптер мчался на большой высоте, проносился над россыпями островов и утесов, обрамленных серыми арктическими бурунами. Джерри правил путь к северу, и я машинально отметил, что, пожалуй, Альтафьорд, в котором бесславно окончил свои дни знаменитый немецкий линкор "Тирпитц", уже остался позади.

Сначала туда проникли субмарины-малютки, хорошенько покалечили гитлеровскую громадину, а потом налетели тяжелые бомбардировщики и довершили работу...

Будь моя воля, сидел бы молча, созерцал с птичьего полета морские виды, слушал равномерный гул мотора, неторопливо размышлял. Говорить не хотелось. А кому захочется, если только что сделался всеобщим посмешищем?

Денисон же, напротив, обретался в настроении радостном и приподнятом; колотил языком без умолку, а мне не вредно было выяснить несколько вещей, доселе невыясненных. Пусть его мелет, авось и обмолвится нужным словечком. Но Поль весьма неуместно решил перевести дух.

– Ты толковал о собственной изумительной проницательности, – напомнил я, дабы расшевелить бывшего приятеля снова.

– Человеку разумному, чьи карманы пучит ценными документами, предстояло шататься у кромки захолустного норвежского аэродрома... Окажешься ли ты настолько глуп, чтобы в виду неминуемо грядущего нападения придерживаться изначального порядка действий, двенадцать часов дожидаться парома на материк? Не удивляйся: твои планы сделались общественным достоянием, благодаря нескольким долларам и жадности мистера Нормана Йэля. А тому с потрохами продал вашу группу некий Везерилл... Бродя у взлетной полосы – каким транспортом воспользуется Эрик? Лодкой, лошадью, снегомобилем? Я употребил поистине титанические умственные усилия и решил: пожалуй, самолетом. Гений, а?

– Вселенский, – огрызнулся я.

– Теперь касаемо графика. В Свольвере, благодаря неудобно совпавшим корабельным расписаниям, вечер исключался. Норвежец, по словам Йэля, не столь отважен, чтобы являться на место встречи во мраке. Значит, поутру, при первом свете, пока поблизости не будет ни души. Ибо, повторяю, парень отнюдь не храбрец. Верно?

– Пока что.

– Я справился с астрономическими таблицами, узнал: заря занимается около пяти. С поправкой на туман и облачность – шесть или шесть тридцать. Но ты позаботишься о дополнительном времени: вдруг парень задержится или сдрейфит? Нельзя ведь, чтобы самолет прибыл загодя и описывал над вами назойливые круги!

Так и полностью спугнуть связного можно. Посему, прибавим еще час... Ну, а коли все пойдет без сучка, без задоринки – ты наверняка сам захочешь убраться поживее. Поль Денисон рискнул и объявился минут через сорок пять после самого раннего из возможных сроков. Легкий разнобой с назначенным заранее временем едва ли мог насторожить человека, трясущегося от нетерпения...

И так далее, и в том же духе. И, конечно, Денисон издевался по полному праву. Я получил все мыслимые предупреждения об опасности. Неправильное время, неправильная "птичка", орущее в голос шестое чувство, наконец! Я презрел подсознательное беспокойство, пыжась и чванясь перед самим собою. Также мучась угрызениями совести: бросил бедняжку Диану врагам на прокорм... Вот и поплатился.

– Блистательно, – съязвил я, – но чего ради столько мозговых сил потрачено, Поль? Да, ты получил конверты, но ведь завтра или послезавтра они безо всяких дополнительных трудов угодили бы прямиком в лапы Котко. Из рук Хэнка Приста – всего лишь. Нет, вертолеты, револьверы, дедуктивный метод... Хотел бывшего товарища идиотом выставить?

– Не смею спорить, – улыбнулся Денисон и вздохнул. – Проучить гроссмейстера в его любимом гамбите: что способно с этим сравняться? Но и частный интерес наличествует. Понимаешь, этот великий флотоводец Хэнк изрядно меня тревожит. У него целые орды осведомителей и помощников – по всему побережью. Пытаюсь разведать о капитане Присте хоть малую капельку – общее онемение, прямо эпидемического свойства. Может, из преданности собачьей молчат, а может, из боязни заячьей... Судить не берусь.

Я отмолчался.

– Чересчур уж сия выдающаяся личность из кожи вон лезла, вымогая право передать боссу документы при непосредственной встрече! А я служу телохранителем его сиятельства – это основная работа, – и не мог не забеспокоиться. Пожалуйста, пускай мистер Котко, привычкам и склонностям вопреки, нарушает обет отшельничества, высовывается на свет, является в Норвегию: в конце концов, Торботтен – завидный кусочек, и не всякий день можно заняться международными кражами со взломом под прямым покровительством Сената и Конгресса! Но потом я взволновался не на шутку. Понимаешь, Эрик? Дело в буквальнейшем смысле слова запахло керосином – и отнюдь не тем, который из краденой нефти получат! Капитан Генри Прист недостаточно простодушный и прямой субъект, чтобы лично якшаться с высокопоставленной, августейшей особой моего нанимателя. По крайности, я возражаю и весьма.

– О, сколь велика преданность! И сколь непостижима заурядному воображению забота сия, – ухмыльнулся я.

Денисон отрезал с неменьшим ядом в голосе:

– Девица, которую ты любезно предоставил попечению Слоун-Бивенса, наверное, твердит сейчас о том же, amigo.

Крыть было нечем.

– Пораскинь мозгами, Эрик! Ваш драгоценный Прист, по сути, выдал и тебя, и девку на съедение. В самом дебюте, заметь.

Я уже начинал догадываться об этом, но услыхать подтверждение из уст Поля Денисона тоже не мешало.

– Изложи, пожалуйста.

– Об этом сообщил все тот же милейший субъект по имени Йэль. У парня просто плакат на лбу: ПРОДАЕТСЯ. И я не был первым покупателем. Капитан Прист навестил его с полным бумажником долларов еще раньше. Сделка сводилась примерно к следующему. Эльфенбейн соберет материалы при помощи Греты, отдаст их Норману Йэлю и получит весьма круглую сумму, уплаченную компанией ОНЕКО. Но Йэль переправит бумаги не своим покровителям, а Хэнку Присту – за новое и немалое вознаграждение. Капитан позаботится, чтобы парня хорошенько вздули – без особого ущерба для здоровья, – и дали возможность оправдаться этим: накинулась целая шайка (по-видимому, возглавляемая тобою лично), отняла все до листочка, еще и пытала впридачу... Конечно, лишь после надлежаще доблестного сопротивления огромным неприятельским силам, сам понимаешь... Вполне в манере старины Приста.

– Выходит, Генри Прист забрал бы документы у Йэля, который забрал бы их у Эльфенбейна, который забрал бы их у присутствующей здесь госпожи Эльфенбейн, которая действительно и впрямь забрала их у норвежца?! Н-да... Но при чем же здесь тогда Мадлен Барт и я?

– Вас полагалось непрерывно и основательно водить за нос, – ответил Денисон. – По крайней мере, девицу. Это ведь очевидно. Согласись, нельзя же было допустить на холмик одновременно двух женщин с двумя одинаковыми "Лейтцами"? Кроме того...

Денисон хихикнул.

– По словам Йэля, миссис Барт нужна была в качестве заложницы, если тебе посчастливится ускользнуть с первыми двумя конвертами. Я не расхохотался ему в рожу только из милосердия. Любительские рассуждения умопомрачительны, правда, Эрик? Но профессионалу-то, Эльфенбейну, следовало разбираться, что к чему!

– Насмотрелись телевизора, – откликнулся я. – И оставили в нем последние мозги.

– Йэль пожаловался Присту: миссис Барт вооружена и проинструктирована тобою, да еще и выглядит особой, вполне способной защититься. Нападение окажется рискованным и наверняка шумным. Прист велел не думать об этом, сказал – позаботится обо всем. Так оно, похоже, и получилось.

– Да, он хитроумный субъект, мистер Генри Прист! – вымолвил я угрюмо. – Купив Нормана Йэля, можно было и выбирать, между прочим... Обезвредить Эльфенбейна с помощью продажного хлыща и дозволить мне выйти на свидание беспрепятственно. Либо меня обезвредить, а бумаги получить у Эльфенбейна через Нормана Йэля. Второй способ казался достаточно парадоксальным, дабы полностью сбить мистера Денисона с панталыку... Только Хэнк не учел, что Норман Йэль перекуплен тобою прямиком, извини за грубость, из-под клиента... Вдобавок, не думаю, будто капитан доверяет мне полностью. Знает: я служу не ему, а человеку, распоряжающемуся из Вашингтона! И не алчен по природе. С продажной шкурой неизмеримо легче договориться, верно?

Теперь отмолчался Денисон.

Я покачал головой:

– Хэнк Прист нимало не удивляет меня. Ты удивляешь, amigo.

– Почему?

– На кой ляд я тебе понадобился? Имея Нормана Йэля прямо в кармане, приплатил бы еще чуток – парень полностью надул бы Приста и принес документы в зубах, а двигался при этом на четвереньках. Ты же мог попросту сидеть и выжидать, покуда яблоко созреет и свалится в ладонь!

– Допустим, я так и сделал бы. Выжидал бы посейчас, и мог бы до скончания веков дожидаться... Денисон хмыкнул.

– Человече, я не тупой моряк, подобный Хэнку Присту! Я профессионал, работавший с тобою вместе под кличкой Люк! И если ставил на скачках Берген-Свольвер, намеревался выбрать надежную лошадку. Не Йэля, не Эльфенбейна – клячи никчемные. Денисон поставил на старого безотказного скакуна по кличке Эрик, и не ошибся.

– Весьма лестно, – сказал я. – Благодарю за изысканное сравнение, хотя и уподобляюсь в нем четвероногому непарнокопытному.

Пора было срочно менять предмет беседы.

– Кстати, довольно давно я сталкивался с другим человеком по имени Денисон. Тот служил федеральным агентом и был, если не путаю, в немалом чине*...

– Не родственник, – со смехом перебил мой былой приятель. – Наше семейство не жаловало ФБР и ничего общего с ним не желало иметь... Мэтт!

– Да.

– Насчет меня... Что нынче ведено?

– Прости, не понимаю, – отозвался я уклончиво, • хотя уразумел Поля великолепно. Денисон промолчал. Минуту спустя я произнес:

– По правде, о тебе ведено позаботиться, но сперва надо устранить угрозу политических осложнений. Позади раздался глубокий вздох.

– Дьявольщина, и злопамятен же этот седовласый вашингтонский негодяй! Можно ли хоть как-нибудь с тобою поладить? На будущее...

– Никоим образом, – с готовностью заверил я. – Но место идеальное. Нажми на гашетку, распахни дверцу, выкинь в открытое море. И все: просто пролечу по нисходящей траектории две тысячи футов, произведу сильный всплеск. Только Мак немедленно вышлет кого-либо иного. И уже не Присту на подмогу, а исключительно по твою голову, amigo.

– Тогда и ты не совершай глупостей, – посоветовал Денисон. – Ибо Линкольн тщательно заботится о своих сотрудниках, а я, извини за похвальбу, числюсь наилучшим. Избавил его от верной гибели трижды. А впридачу выпрямил несколько деловых затей, пошедших вкривь и вкось... Не торопитесь, господа хорошие. Политический вес мистера Котко невероятен. Вас попросту распустят, поголовно. А кое-кого и накажут. В служебном или судебном порядке. Считаем отношения выясненными, угрозы отмененными. Сам живи и другим дозволь.

Я воздержался даже от ликующих воплей, однако не стану заверять, будто не испытывал желания вскочить и прямо на сиденье пуститься в индейский пляс...

Пилот по имени Джерри заложил пологую дугу и устремился к материку. Недавняя морось перешла в мелкий снег и крепко ухудшила видимость. Но Джерри спокойно миновал несколько перевалов, едва не чиркая брюхом по граниту, и снизился над уютной, чисто альпийской долиной, посреди которой тянулась мощенная гравием дорога.

Вертолет приземлился близ обочины; редкое стадо мокрых понурых коров разбежалось, давая ревущей машине утвердиться и умолкнуть. Ответвление дороги вело к подошве горы, где пристроилась дорогая, чрезвычайно современная вилла: прямые углы, огромные стекла, серые гладкие стены.

На одном из выступавших крылец дожидался высокий субъект, чью голову покрывала шапка, заставлявшая вспомнить о казаках или наполеоновских гвардейцах. Он даже не подумал помахать нам рукой. Просто проследил, как мы выгружаемся, потом развернулся и направился внутрь.

Но предварительно расстегнул пальто, скинул шапку, отер голову.

Блестящую и гладкую, словно биллиардный шар.

Глава 19

Мы отнюдь не удостоились привилегии познакомиться с миллионером-невидимкою тотчас. Мы – Грета и я – были вручены двум безукоризненно одетым бандюгам, возникшим на пороге. Невзирая на строгие костюмы, за версту было видать закоренелых, отпетых уголовников. Работающих на хозяина-самодура: богатого и привередливого.

– Все в порядке? – осведомился Поль Денисон.

– Спокойнехонько, мистер Денисон, – ответил парень повыше и посмуглее.

– Этих двоих заприте в чулане, где лыжи хранятся, – велел Денисон. – С мужчиной поосторожнее. На полсекунды зазеваетесь – выпотрошит лыжной палкой. Вернусь, едва лишь потолкую с Линкольном.

Меня передернуло. Слишком уважаю благородного и мудрого Авраама Линкольна, чтобы равнодушно слышать его имя применяемым к паскудному Александру Котко.

Хм! Стоило, наверное, угодить в плен только ради того, чтобы выслушать столько лестных отзывов о своей персоне... Парень поменьше ростом, блондин, объявил, что посторожит у входа. Темноволосая горилла уже извлекла девятимиллиметровый автоматический браунинг. Обойма вмещает целых тринадцать патронов, а четырнадцатый можно загнать в боевую камеру загодя. Восхитительное оружие, особенно, если на вас гуськом шагают четырнадцать слепых, глухих и полоумных.

Чулан был высечен прямо в дикой скале. Приняв предупреждение Денисона совершенно серьезно, конвоир заставил нас войти, расположиться лицом к стене, положить на нее ладони, отступить, растопырить ноги, замереть. Потом собрал в охапку все лыжные палки до единой и выставил в коридор. Задача нелегкая, ибо действовал парень одной левой рукою: в правой обретался взведенный пистолет.

Потом уголовник отступил, с грохотом захлопнул и замкнул тяжелую, окованную железом дверь.

– Даже не кричали, мисс Эльфенбейн, – изрек я. – Умница.

– Что следовало кричать? Уберите лапы или позову полицию?.. А будь я умницей – училась бы по-прежнему в швейцарской консерватории да бумагу нотную пачками переводила.

Ее легкий акцент сделался гораздо заметнее в минуты волнения.

– Главное, мистер Хелм, я вовсе не привязана к отцу до глубины душевной. Как можно любить человека, чьи поступки тебе противны? Особенно, если сам он плевать на тебя хотел, покуда не стал нуждаться в соучастнице?

– Но вы же явились на зов?

– Мать умерла, и кроме отца, никого на свете у меня не осталось, – тихо промолвила Грета. – К тому же, я осознала, что впервые в жизни сделалась ему необходима. Прежде он смотрел на дочь, как на отвратительное домашнее животное, заведенное женою из чистого каприза. И вдруг...

– Утрите слезы и высморкайтесь, – попросил я, извлекая носовой платок. – Заодно советую сбросить плащ, здесь он вовсе ни к чему.

– Как вы считаете, нас отпустят живыми? Выберемся? Давайте попробуем потихоньку... Что случилось, мистер Хелм?

Я принялся хохотать, я не мог с собою справиться. Она предлагала попытаться потихоньку бежать, но я внезапно понял: последняя вещь, которую мне хотелось бы совершить – это удрать из чулана. Я очутился в точности там, где и нужно было очутиться. Может быть, не в самой точности, но, по крайней мере, на расстоянии одного лестничного марша: вилла была двухэтажной.

Все обратилось наилучшим образом благодаря нежданной подмоге старого боевого товарища, Поля Денисона, любезно выславшего за мною вертолет. Я был потрясен собственной неимоверной тупостью, черной неблагодарностью. Обдумывать перестрелку в Свольверском аэропорту, прикидывать, как бы получше и подальше улепетнуть! А Поля ведь расцеловать полагалось!

– Мистер Хелм!

Я обуздал неприличный приступ веселья, правда, не без некоторого труда.

– Это не истерика, Грета. Простите, пожалуйста. Вы не возражаете против обращения по имени?.. Вот и славно. Простите... Злился на себя за то, что угодил в ловушку, и не сообразил! Не раскусил! О, боги бессмертные, да сам вовеки не придумал бы ничего удачнее!

– Объясните.

– Стоял промозглым утром человек на одном из Лофотенских островов, прятал в кармане документы, за которыми охотился каждый, кому не лень было, и понятия не имел, куда их дальше определить. Голова на плечах имеется, хотя и не слишком-то мудрая: сложил воедино кой-какие странности, понял – Хэнк Прист у меня и Мадлен почву из-под ног вышиб... Не к Шкиперу же бумаги нести после этого! Ну, заказал самолет, ну, достигну материка – и что дальше? Котко искать надобно. А где и как? Я даже не подозревал, что мистер самолично пожаловал в Норвегию. Загвоздка, и только... Но тут объявляется былой приятель Денисон и любезно предлагает: летим прямо к моему боссу! В удобном скоростном геликоптере...

Я осекся, услыхав проворные шаги по коридору. Что-то упало с отрывистым и резким стуком.

– Какого злоехиднорылого черта?! – грянул яростный голос,принадлежавший Полю Денисону.

– Простите, сэр! Вы сами велели не подпускать парня к лыжным палкам, вот я и...

– Пошел вон!

Раздался звонкий грохот, кажется, Поль остервенело пнул составленные подле стены спортивные атрибуты, а было их десятка четыре, и, видимо, почти все обрушились на каменный пол.

Лязгнул отворяемый замок, распахнулась дверь. Дружище Денисон вступил в чулан, огляделся, обнаружил меня, приблизился и поверг меня увесистым ударом.

– Сучий сын! – задыхаясь, выкрикнул он и пнул меня в бок. – Ублюдок недозачатый! Как же я сразу не додумался, когда ты сдался чуть ли не добровольно! Где они?!

– Да в коридоре же! – возопил я.

– Документы где, скотина? Где настоящие сведения об Экофиске, Фригге, Торботтене? Где подлинный чертеж сифона? Где припрятал, выродок?!

И эта нелюбезная тирада оказалась недостававшей частью умопомрачительной задачи, решение коей до самого последнего мгновения двигалось по неверной колее. Господи помилуй! Интеллектуальный коэффициент меня опустился ниже допустимого уровня... О, болван! Если в ближайшие полчаса я буду мыслить с той же неизменной проницательностью, норвежское приключение вполне может оказаться последним в долгой и не всегда безупречной карьере.

Следовало изобразить равнодушие и немедленно подстегнуть обленившиеся мозги.

– Отвечай!

– Денисон!

Упомянутый субъект по-прежнему взирал на меня с вожделением изголодавшегося людоеда.

– Денисон!

Голос долетел негромко, издали, но действие произвел немедленное. Поль заткнулся, перевел дух.

– Да, мистер Котко!

– Чем вы, черт возьми, занимаетесь? Я, кажется, приказал вести обоих наверх! И поживее!

– Слушаюсь, мистер Котко!

Поль опять ударил ногой – по тому же месту.

– Подымайся! Пошибче! И ты, козочка! Я поднялся, прохромал сквозь чуланную дверь, возглавляя торжественное шествие, замыкаемое Денисоном. Одолел завалы бамбуковых и алюминиевых палок, свершил восхождение по лестнице и предстал взору Линкольна – Александра – Котко.

Чем автоматически удостоился привилегии, дарованной только избранным.

Глава 20

Комната была большой, с лакированными деревянными панелями, убранной и обставленной весьма роскошно. Громадное, в целую стену величиною, окно выдавалось на обрамлявшую террасу, а вдали простиралась альпийская долина. День, как вы помните, был пасмурным, и, невзирая на распахнутые шторы, в помещении горело несколько светильников.

Котко поджидал гостей, восседая за сосновым письменным столом, усеянным раскиданными листами бумаги.

Для субъекта, перешагнувшего рубеж пятидесяти лет, миллионер-невидимка выглядел отнюдь не плохо. Довольно высокий – всего дюйма на два ниже меня, полное отсутствие брюшка; загорелая худая физиономия с орлиным носом; пронзительные карие глаза. Котко, видать, изрядно гордился мускулистой, подтянутой своей фигурой, и носил бордовые спортивные брюки, а заодно и спортивный джемпер того же цвета, с облегающим воротником-"водолазкой".

Мне почудилось ранее, что голос миллионера доносится издали, но я ошибся. Голос был очень слабым и нежданно тонким, точно в теле пожилого спортсмена таился малолетний подросток.

– Хорошо ли обыскали, Денисон? Досконально? – осведомился Котко.

– Нет еще, – зачастил Денисон, – пока еще нет, мистер Котко, но...

– Так обшарьте. Неужели всем вокруг надо разъяснять простейшие вещи, указывать на очевидные обязанности? Здесь обыскивайте! При мне.

– Слушаюсь, мистер Котко!

Я приметил, что имя Линкольн перестало употребляться Полем Денисоном. Поль обратился к темноволосому охраннику, возникшему в дверях:

– Весли, осмотри девчонку! Ищи бумаги – любые и всякие бумаги! А я займусь этим паршивцем.

Занимался мною Денисон со всяческим старанием, продвигаясь от волос – вероятно, микропленку рассчитывал обнаружить – до ботинок. Но, добравшись до левого носка, внезапно застыл. Потом поднял взор, и я удостоверился, что приятель прежних дней заметно побледнел.

В чем дело, Денисон? Готово?

– Нет, сэр... Пытаюсь распустить окаянный шнурок – узлом завязался!.. Так, скидывай ботинки...

Быстро изучив оба, Денисон швырнул их передо мною на ковер и, уже стоя во весь рост, незримо для Котко метнул на меня еще один взгляд, в котором читалась мольба.

– Обувайся, Хелм, и не вздумай шалить, не то...

Поль немного отступил. Я нагнулся, вновь завязывая шнурки, небрежно поправил и разгладил резинку носка, прижимавшую к щиколотке игрушечный, миниатюрный, двадцатипятикалиберный, мало на что по-настоящему годный кольт, принадлежавший некогда Норману Йэлю. Денисон, разумеется, был обязан изъять его сразу, но так уж повернулись обстоятельства, что в вертолете Поль поверил мне на слово, торопясь получить вожделенные конверты и грозя наведенным револьвером, а после позабыл учинить повторную, более тщательную инспекцию.

Он издавна знал оружейные мои привычки: один могучий револьвер, один хороший клинок. И никогда не заподозрил бы, что Эрик таскает в носке столь никчемную дрянь. Впрочем, он и о хитром ремне позабыл, хотя семь лет назад Мак уже наделял нас отточенными до бритвенной остроты пряжками.

Теперь припомнил. И мысленно сказал "пускай". Полезный при побеге или рукопашной схватке один-на-один, ремень едва ли мог выручить в подобном переплете, при таком соотношении сил.

Маленький автоматический пистолет был совершенно другой статьей. Но Денисон и надеяться не смел разоружить меня под пристальным взором Котко. Привилегированное положение Поля и без того сделалось довольно зыбким. Султан прогневался: добытые бумаги, кажется, и в сортир нельзя было повесить. Разве мог теперь провинившийся коронный телохранитель сознаться, что еще и дозволил плененному супостату вступить в тронный зал, священный чертог с необнаруженным автоматическим пистолетом?

Уж это поистине был бы каюк.

Я на его месте плюнул бы, оставил противника при стволе, в случае надобности мигом уложил наповал и неприметно вынул никому дотоле не явленную игрушку, чтобы спрятать подальше в собственный карман.

Поль, похоже, рассудил на тот же лад.

– Ничего? То есть, вообще ничего? – спросил Котко.

– Нет, сэр...

– Весли, отправляйся вниз. Они явились в пальто и плаще, правильно? Проверьте все карманы, швы; снова пройдите по коридору, которым вели в чулан, сам чулан перетряхните! Джеральду тщательно осмотреть вертолет и доложить немедля! Подведите обоих поближе, Денисон! Оглохли?.. Я сказал, поближе!

Грета, порозовевшая от пережитого унижения, подтянула брюки, одернула джемпер. Денисон утвердил нас перед письменным столом – ни дать, ни взять, парочку подгулявших матросов привели выслушать капитанский выговор и получить надлежащее взыскание!

– Вы дочка Эльфенбейна? – рявкнул (точнее, провизжал) Котко. – Неважно, мы не считаемся с мелкой воровской рыбешкой. Папаша решил сунуть нос в чужое дело, да? Прекрасно. Если приведется отвечать за последствия, пеняйте лишь на него. Так... Нынче утром вы забрали чертежи и документы у норвежского связного. Потом их отнял этот человек, правильно?

Грета облизнула губы и кивнула.

– Что ж, этого мы и ждали.

Я непроизвольно смигнул. Я не ослышался. Подлец и впрямь небрежно титуловал себя на королевский манер, во множественном числе. "Мы, милостию Божией..."

– Отнял прямо на холме, или внизу, возле подошвы...

Грета вновь кивнула. Опять облизнула губы. Розовая краска разом сбежала с ее щек.

– Да, – шепнула девушка, – да, мистер Котко. Это верно.

– Полученные бумаги были настоящими или дурацкой фальшивкой?

– Понятия не имею. Во-первых, не успела посмотреть. Во-вторых, даже открыв конверт, не поняла бы ничего. Я не смыслю в нефтяном промысле, мистер Котко. И норвежским почти не владею.

Глаза миллионера сузились:

– Не смотрели? С какой же стати решили, что написано по-норвежски? А?.. Наши осведомители сообщают: вы не видели материалов, полученных этим человеком в Тронхейме. Вы не заглядывали ни в единый листок... Повторяю, откуда подобное предположение?

Грета осторожно ответила:

– Сведения собирались норвежцами. Чертежи исполнил норвежец. По крайности, нам так сообщили – отцу и мне. Я... Я вполне естественно и резонно заключила, что и текст сопроводительный будет норвежским. На родном языке поставщиков...

– И были правы! – Котко ударил кулаком по столу, точно пытался вколотить в крышку ни на что не годные бумажные листы. – Во всяком случае, эти документы составлены по-норвежски! Норвежская чушь! Норвежская дичь! Издевательство, подложенное вместо подлинных записок и чертежей! Когда, по-вашему, совершили подмену, мисс Эльфенбейн?

– Я не знаю...

– Разумеется. Ибо ахинея вложена во все три конверта. Следовательно, с ними позабавился тот, у кого находились одновременно все три. Вы исключаетесь. Отвечайте: этот человек оставался вне вашего поля зрения достаточно долго, чтобы?..

Разрешите не излагать весь утомительный и дурацкий диалог между Котко и Гретой. Вообразите самый дешевый голливудский детектив, сыгранный третьеразрядными актерами по сценарию ленивого писаки, под руководством тупого, словно цельное пробковое дерево, режиссера.

Ответ обретался прямо на столе. Но Котко не видел его, ибо Эдгара По не читал – смотрел телевизор в то время, которое мог бы употребить с несомненной для себя пользою... А быть может, и угадывал истину – просто боялся помыслить о ней отчетливо. Понятия не имею. Да и не это занимало тогдашние мысли мои.

Я изучал явление, обнаруженное в темном углу, подле огромного камина.

После того, как охранника отослали вниз, я решил, будто в комнате осталось лишь четверо: Грета, я сам, Денисон и Котко. Выяснялось, что наличествует и пятая персона. В обычных условиях тонкая, хорошо сложенная блондинка, разумеется, не оставалась бы незамеченной столь долго, но угол и впрямь был темен, а внимание мое, сами понимаете, несколько рассеивалось.

Присутствие девицы не вызывало особого удивления, ибо, коль скоро слава Котко была заслуженной, миллионер едва ли отправился бы путешествовать в тоскливом и гордом одиночестве.

Длинные, очень светлые – почти серебристые – волосы. Полную вертикальную протяженность сидящей женщины – да и сидящего мужчины – точно определить нелегко, но я решил, что рост у девицы средний или чуть выше. Горизонтальные, диагональные и криволинейные размеры незнакомки производили весьма благоприятное впечатление. Весьма неожиданно, серединный выступ на весьма симпатичной физиономии оказался вздернутым, курносым, или, как выражаются французы, retrousse.

Костюм девицын выглядел бы куда уместней на летней Ривьере, несли в осенней Норвегии. Белые обтягивающие брюки и полукофточка, полулифчик – точного названия не помню, – чрезвычайно короткая майка, полностью открывавшая живот.

Потягивая пиво из высокого узкого стакана, девушка отняла стакан от губ. Именно это движение и привлекло мой взгляд.

Избыточно, почти неприлично густо гримирована. Кажется, такие слои косметических снадобий употребляются только женщинами Восточной Европы, где о хорошем тоне едва ли слыхали толком. Но и в Штатах, и в Европе Западной индейская раскраска составляет исключительную привилегию дешевых уличных потаскух.

Котко убедительно и неопровержимо доказал себе и всем присутствовавшим, что подмену произвел я – после того, как ограбил Грету, и до того, как меня самого ограбил Денисон... А следовательно, провозгласил Котко, вы, барышня, либо лжете, утверждая, что субъект не отдалялся от вас, либо видели все и знаете, где остались подлинные, драгоценные документы...

В дверном проеме возник усатый пилот, Джеральд. Он терпеливо подождал, покуда повелитель смолкнет, получил приглашающий знак, приблизился.

– Да, Джерри?

– Вертолет совершенно чист, мистер Котко. Весли тоже не сыскал ничего, нигде. Вот их одежда, но уже прощупан каждый шов.

– Ты уверен? – голос Денисона звенел истерической ноткой.

Джерри повернул голову и любезно промолвил:

– Отгребись.

– Джеральд говорит – ничего, и Весли тоже говорит – ничего, значит – ничего, – заключил Котко. – Спасибо, Джерри. Возвращайся в геликоптер, или оставайся в доме, но будь в пределах немедленной досягаемости.

Пилот развернулся и вышел. Котко печально уставился на Грету Эльфенбейн.

– Слыхали? Документов нет ни в вертолете, ни в доме.

Тяжко вздохнув, миллионер поднялся, обогнул стол, остановился перед Гретой.

– Где они спрятаны, барышня?

– Спросите мистера Хелма, – отозвалась Грета. – Я ведь пояснила, что не знаю!

– Мисс Эльфенбейн, – продолжил Котко с немалой расстановкой, – мы не спросим господина Хелма по весьма очевидной причине. Хелм – обученный правительственный агент, который заговорит лишь при допросе третьей либо четвертой степени, а длительные пыточные процедуры, к сожалению, требуют усилий и времени. Первых жаль, а второго попросту нет. Но ведь вы – не профессиональная лазутчица, правда?

Он толкнул Грету – внезапно и резко. Девушка растянулась на полу.

– Прекратите разглядывать юную клушку, Денисон, – велел Котко. – Лучше следите за этим ястребом.

– Слушаюсь, мистер Котко.

Странно и загадочно. Миллионер-невидимка вышел из величественного, надменного образа. Ему надлежало преспокойно восседать за столом, небрежно попыхивать сигаретой, лениво ронять короткие либо длинные фразы и созерцать, как усердно выполняют черную работу ничтожные прихвостни.

Вместо этого Александр Котко трудился в поте собственного лица.

Методическое неторопливое превращение приглядной молодой женщины в нечто напоминавшее, избитого, окровавленного, кричащего и беспомощно пытающегося уползти котенка отняло у падишаха примерно десять минут.

– Не знаю... не знаю... не знаю... – скулила Грета, как заведенная.

Я старался дышать ровно и глубоко; напоминал себе, что ни в малейшем долгу перед семейством Эльфенбейнов не состою, совсем напротив. Когда высокий мужчина с выбритой до зеркального блеска башкой немного притомился, я вежливо заметил:

– Если натешились, Котко, давайте поговорим не без толку.

Миллионер уставился на меня полу отсутствующим, почти счастливым взором. Интонация ответа странно противоречила написанному на физиономии блаженству:

– Мистер Котко! – взвизгнул крепыш. Я пожал плечами.

– Проснитесь, мистер Котко. Верней, очнитесь. Вы, как выражалась Шахерезада, ищете там, где не прятали. Ни чертежей, ни документов нет. И быть не может. Их вообще не существовало в природе.

Глава 21

Котко приблизился, вытирая запачканные кровью руки о носовой платок. Брезгливо бросил его прямо в корзинку для бросовых бумаг. Не промахнулся.

– Что это значит?

– Я выразился вразумительно.

– Не дерзи нам, правительственный щенок... Эй, а ты чем занята?

Обладательница длинных серебристых волос пересекла комнату, стала на колени рядом с Гретой, которая беспомощно всхлипывала, откатившись к самой стене. Кровь безнадежно испятнала ее джемпер, испоганила клетчатые брюки, да и ворсистому ковру на пользу не пошла, но кровь, заметил я, хлестала из носа. А такая кровь не свидетельствует о серьезных повреждениях, и цена ей – десять центов стакан. Слава Тебе, Господи...

Блондинка обернулась, и я уразумел, отчего она штукатурит и отделывает лицо на манер бульварной шлюхи. Под правым глазом красовался преизрядный "фонарь".

– Склеиваю разбитое, Линк, – спокойным, грудным, очень чувственным голосом отозвалась девица. – Потом, если захочешь, разбирай на части снова... Не плачь, дорогая, лучше подымись: Мисти не может поставить малышку на ноги сама... Вот, пойдем теперь.

Котко следил, как женщины весьма нетвердо ковыляли в угол у очага. Серебристая блондинка, по-видимому, звавшаяся Мисти, усадила пострадавшую в кресло и захлопотала подле нее. Котко пожал плечами, на время позабыл обеих, уставился в – упор:

– Шутить изволишь, Хелм? Не люблю ни шуток, ни шутников.

– Увы, мистер Котко, нас надули. Вынудили невольно сделаться паяцами, кувыркаться на арене... Виноват, вас не вынудили. Вы изображали публику. А мы, бедолаги, представляли балаганное действо, трюковую мелодраму под названием "Норвежский нефтяной грабеж". Увы, мы все – от американского правительства до хлыща Нормана Йэля – сами того не зная, плясали на незримых нитях, убеждали зрителя, что состряпан заговор века, и состряпан исключительно ради вящего котковского процветания. Тьфу! Но расчет был верен: вы получили концессию в Торботтене, отнюдь не удовольствовались причитавшейся по соглашению долей, решили втихомолку отрезать еще кусочек... Жадное это племя – дельцы. А жадность, извините за трюизм, не приводит к добру... Очнитесь! Даже будь вся катавасия чистейшей правдой – сколь долго, по-вашему, норски потерпели бы подобную наглость?

Котко, пожалуй, неплохо играл в покер. Ни единая лицевая мышца не дрогнула.

– Не думаю, – сказал он спокойно, – что нашим норвежским друзьям понравилось бы словцо "норски".

– Тьфу! Да я сам по батюшке свенск, и норсков могу называть как захочется! Наши страны долгие столетия по-соседски драли друг друга за вихры. Норвежцы со злости собственный язык искорежили, чтоб он хоть немного отличался от шведского! Любопытствуете, мистер Котко? Тогда начинаем краткую ознакомительную лекцию касаемо исторических связей и раздоров между норсками и свенсками. Норвегия вошла в состав Королевства Шведского еще...

Котко отвесил мне здоровенную оплеуху.

– Не люблю ни шуток, ни шутников, – повторил он.

– Олух, – ответил я насколько мог добродушно. – К чему обзаводиться новыми смертельными врагами, если старых полным-полно, и с минуты на минуту они могут вцепиться вам в глотку, а? Заметьте, о некоторых, наиболее страшных и неумолимых, вы даже не подозреваете!

Крепыш отказался проглотить наживку, я бойко продолжил:

– Совершите первый осмысленный шаг. Изучите-ка попристальнее лежащую на столе галиматью. Или сначала требуется отлупить кого-нибудь? Милости просим, противиться не буду.

С минуту Котко созерцал меня безо всякого определенного выражения.

– На столе, – сказал он, – действительно галиматья, полная галиматья, и ничего помимо галиматьи. Настоящие документы, настоящие чертежи – где они?

Я покосился на Денисона.

– Твой покровитель вообще умеет слушать? Или просто ушей по утрам не промывает? Поспешно сделал полшага назад.

– Английским языком повторяю: не было никаких подлинных, настоящих бумаг! Не было сведений! И никто в правительстве никогда не дал бы официального разрешения обворовывать союзную страну! Все, что когда-либо вообще наличествовало в этой сумасшедшей затее, покоится у вас под носом, на столешнице! Посмотрите пристальнее, ведь, по словам Денисона, вы с проворством лингвистического гения изучили норвежский... Или надобно стать на колени, чтоб вы соизволили шевельнуть своими ослиными извилинами? Используйте серое вещество, как выражался Эркюль Пуаро.

– Заткнись, – прервал Котко.

– Слушаюсь.

– Иди сюда.

– Повинуюсь.

Удара не воспоследовало.

– Будь любезен, объяснись, а я спокойно выслушаю.

Неторопливо и осторожно, дабы не всполошить ненароком Поля Денисона, помнившего о пистолете, засунутом в левый носок, я обогнул письменный стол. Остановился подле Котко. Указал на первую попавшуюся колонку цифр.

– Что это значит, мистер Котко?

– Ничего.

– Рядом начертаны разъяснения. Что значат они? А?

– Ты же сам владеешь языком.

– Не в такой степени, чтобы читать ученые или псевдоученые трактаты. Переведите, пожалуйста.

– Хорошо. "Барьерная плотность равняется девятистам восемнадцати десятитысячным долям процента".

– И?

– Всю жизнь занимаясь нефтяными разработками, – процедил смуглый миллионер, – я не слыхал о барьерной плотности. Это свинячья чушь. Равно как и все прочее. Кстати, если на то пошло, плотность измеряется не в процентах, а в единицах массы и объема, к примеру: столько-то граммов на кубический сантиметр. Хотя бы в школе учился, Хелм?

– Некоторое время.

Озадаченный, загнанный в тупик, миллионер заговорил почти по-людски:

– Все эти паршивые примечания состряпаны, как стишок "Тарбармошки" из "Алисы в Зазеркалье". Читали?.. Научные тарбармошки, мистер Хелм.

– То есть, – подхватил я, – некто задал себе известный труд, чтобы состряпать их. Ведь и бессмысленные стишки единым махом не напишешь... "Розгрень, юрзкие хомейки просвертели весь травас..." Помните? Ведь гораздо проще и легче было бы передрать несколько десятков страниц из норвежского научного журнала. Понимаете? "И айяют брыскунчейки под скорячий ры-чисжас..." Тарбармошки нелегко сочинить, они требуют живого и прилежного воображения, милостивый государь. Взгляните на сей чертеж – говорит о чем-то?

– Чертеж подробный. Только устройство загадочное. Бессмысленное.

Времени гоготать не было, я попытался подавить неудержимый приступ смеха, но все же прыснул.

– Что веселит вас? – полюбопытствовал Котко недобрым голосом.

Повесть уморительная и долгая.

– Изложите вкратце. Вам знакомо это приспособление?

– Да, сэр.

Можно запустить иголку в самое уязвимое и чувствительное место, если загодя вымолвить "сэр" или "милостивый государь".

– Да, сэр. Точнее, ведомо, когда создано, зачем, и где применялось.

– Где? – рявкнул Котко.

– Во Флориде, годочек-другой назад. Разрешите краткий экскурс в тамошнюю историю. Существовала чудесная, изумительно пронырливая и назойливая организация, именовавшая себя Защитниками Окружающей Среды, сокращенно ЗОС. Они стремились поддерживать чистоту водную, земельную и воздушную, что весьма похвально, если по чести да по совести. Но любое дело надлежит вершить с умом и расчетом. Эти же экологические бюрократы учинили сокрушительную атаку не на огромные приморские фабрики, не на скотски большие танкеры, каждый месяц бьющиеся у побережий и отравляющие разом пол-океана... Отнюдь нет. Они обрушились на людей, владевших прогулочными катерами да яхтами – вы не ослышались: парусными, экологически безвредными яхтами.

– Покороче, пожалуйста, – бросил Котко.

– Попытаюсь. Мерзавцы установили, что человеческие экскременты, летящие за борт с нескольких десятков тысяч подобных судов, представляют наигрознейшую опасность для жизни на земле, и не должны выбрасываться прямо в воду.

– Живее!

– Слушаюсь. Это в то время, как сотни тысяч китов, дельфинов и тюленей – уж не говорю о несчетных мириадах рыб – от акулы до кильки – возмутительным и наглым образом превращают океаны и моря в бескрайние отхожие места... В то время, как любой ублюдочный город использует прибрежные воды в качестве удобной выгребной ямы!.. Простите, сэр, я увлекся.

– И?

– И ЗОС обязала каждого катерника или яхтсмена установить на борту специальный гальюн...

– Что установить?

– Для человека сухопутного – сортир. Говорю "специальный", ибо вместилище дерьма опечатывалось при выходе из гавани особой службой, а по возвращении печать проверяли и владелец суденышка терпеливо ждал, пока настанет его черед опорожнить упомянутое вместилище в назначенные для этого береговые емкости. Во Флориде уйма парусных лодок и моторных катеров, дожидаться доводилось немало. А в море шныряли патрули на скутерах – и не дай Бог, кого-либо замечали справляющим нужду прямо через поручни! Лицензию отбирали.

Я вздохнул.

– Человек, на яхте которого я провел в то время Две недели, подбирал для своего корабля наиболее приличную модель гальюна – ЗОС изобрел целых три. Со мною советовался. И заверяю честным словом, мистер Котко: на вашем столе покоится чертеж самого неудачного, брезгливо отвергнутого этим человеком бортового нужника!

Все, включая меня, не сомневались: Котко взорвется от ярости. Обе девушки замерли, не шевелясь. Поль подобрался и напрягся, видимо, готовясь выстрелить.

Ничего не случилось.

– Кто этот человек? – хладнокровно осведомился Котко.

– Да вы знаете, – ответил я. – К несчастью, теперь миг его окончательного торжества крепко мною подпорчен. Старик пустился на сложнейшие уловки, дабы встретиться с вами, вручить чертежи и пояснения, растолковать, в чем загвоздка и полюбоваться вашей физиономией. Увы...

Миллионер ухватил меня за лацканы, развернул, ударил. Великолепно. Я, как и вы, не выношу, когда меня лупят, а лупящих не жалую. И, намереваясь избавить сей мир от дальнейшего присутствия Александра Котко, хотел сохранить недоброе отношение к лысому поганцу. Он лишь облегчал эту психологическую задачу.

– Получается, никчемный, безмозглый отставной капитанишка устроил подобную пакость?! Новый удар.

– Очнись, Котко, – промолвил я. – Хэнк вовсе не безмозглый, и уж никак не может зваться никчемным. Если бы твой сторожевой пес разнюхивал на совесть, все прояснилось бы загодя.

Я говорил, не глядя на Денисона и продолжил прежде, чем Поль успел вмешаться:

– Вы устроили Присту не меньшую, коль скоро не гораздо большую пакость, мистер Котко. И Хэнк всего лишь намерен расквитаться.

– Пакость? – недоуменно переспросил миллионер, опуская занесенный было кулак. – Да я в глаза его прежде не видал, слыхом не слыхивал о Присте!

– Не лично устроили, – сказал я. – Но лет восемь назад ваша фирма выдала Хэнку маленькую пластиковую карточку с надписью "Петрокс". Дозволявшую купить любой вид любого топлива на любой из ваших заправочных станций – в любом количестве и с очень приличной скидкой! Получилось очень забавно, мистер Котко. В один прекрасный день Хэнк предъявил карточку на приморской бензоколонке "Петрокс" и убедился, что истинная цена карточке – ломаный грош, точно так же, как и дурацкому чертежу идиотского ночного горшка. Служащий отказался продать нужное количество солярки. Понимаете?

Миллионер казался потрясенным по-настоящему, не на шутку и всерьез:

– Хотите сказать... этот безумец решил отомстить за хамство мелкого холуя на заправке?

– Вы столкнулись, мистер Котко, с флотским офицером. На флоте, в случае победы или просто удачи, все лавры достаются капитану. В случае поражения либо простой оплошности все пинки и розги тоже достаются ему. Старшему над экипажем. Вы – старший своей фирмы. С точки зрения Хэнка – вам и ответ держать.

– За что?! За чью-то незначащую дерзость? И, получается, столько времени, денег, сил истрачено ради мальчишеского розыгрыша?

– Боюсь, вы заблуждаетесь. – Я покачал головой: – Розыгрыш и впрямь наличествует, но это уж, так сказать, приправа к вожделенному блюду. Мистеру Котко следовало передать бумаги – неважно какие; вручить – разумеете? А коль при этом и съехидничать возможно – почему бы и нет?

– Зачем вручить?

– Видите ли, мистер Котко, – изрек я почти весело, – пожилая дама по имени Франческа Прист захлебнулась и пошла ко дну лишь оттого, что мужу недостало двух или трех галлонов топлива, по скотскому капризу недоданных ублюдком, состоявшим на вашей службе. Франческа упала в море, а горючее на беду кончилось. Хэнк не смог завести мотор, догнать уносимую водоворотами жену, спасти от гибели...

Я изучил циферблат.

– И столько времени, сил и денег истрачено отнюдь не зря. Вас хотели вытянуть из неведомого укрытия, мистер Котко, выманить именно в Норвегию, куда вы обычно и ногой не ступаете, принудить к личной встрече, которыми вы не удостаиваете никого. Ждите гостя. Боюсь, он обязательно и непременно убьет вас.

Воцарилось короткое, весьма глубокое молчание. Затем расхохотался Денисон. Коронный телохранитель быстро прошагал к выходу из комнаты, окликнул:

– Билл! Все в порядке?

– Все, мистер Денисон! – отозвался голос, принадлежавший темноволосому охраннику.

– Держите ухо востро!

Возвратившись к миллионеру, Поль уведомил:

– Надежные ребята, мистер Котко. Сюда и хорек не проберется.

Тут уж расхохотался я.

– Люк, дорогой, ведь я только что сообщил твоему боссу: кое-кто не разнюхал досконально! Домашнего задания не выполнил! Ты знаешь, с кем связываешься? Не думаю, что Хэнк намеревался брать ваше обиталище приступом – он, всего скорее, хотел работать изящно и без лишних выстрелов. Но попробуй заступить ему путь, и заверяю своим честным словом, с неменьшим успехом ты сможешь противостоять батальону "зеленых беретов"! Будь покоен. Шкипер явится не один... Говоришь, наводил справки? Что же выяснил?

Денисон поколебался.

– Бывший военный моряк, бывший член Конгресса; ныне респектабельный, уважаемый гражданин...

– И больше ничегошеньки? Все болтают напропалую и выкладывают любые сведения о Хэнке Присте?

На этот вопрос Денисон ответил еще в воздухе, но я хотел, чтобы он повторил сказанное здесь, при мистере Котко.

– Норвежцы – нет. Молчат, словно в рот воды набрали.

– Сифон. Зигмундовский сифон. Хоть кого-нибудь заинтересовало, чьим его нарекли именем? Денисон пожал плечами.

– Какая разница? – спросил Котко. – И к чему вы клоните, Хелм?

Опять обращается на "вы". Добрый знак.

– Когда за вами придут, мистер Котко, у Денисона и двоих паскудных телохранителей ни единого шанса не будет и минуту выстоять. Черт, в свое время люди Хэнка трепали целую немецкую армию! Этих троих проглотят и запивать не станут.

– Объяснитесь.

– Второй и последний экскурс в историю – более отдаленную. Мировая война. Лейтенанта из американской флотской разведки, родом норвежца, забрасывают сюда под кодовым именем Зигмунда, чтобы содействовать норвежскому Сопротивлению. Кое-кто клянется, будто дрался Зигмунд наилучшим возможным образом. Кое-кто с пеной у рта кричит: Зигмунд был излишне коварен, чересчур жесток и самую малость кровожаден... Если уцелеете, мистер Котко, распорядитесь, чтобы в следующий раз, когда ваш холуй вздумает нахамить порядочному человеку...

Я улыбнулся:

– Чтобы холуй избегал оскорблять субъекта, перебившего собственными руками неведомо сколько вражеских солдат и заведшего при этом целые полки закаленных, себе подобных приятелей... Оскорбишь безобидного с виду гражданина – укокошить может. Ну-с, мистер Котко, если не пожелаете сию секунду зашевелить мозгами, погибнете не за понюх табаку, а за два галлона солярки.

С минуту Котко сверлил меня упорным, пристальным взглядом. Потом повернул голову.

– Джеральд!

– Здесь, мистер Котко! – долетело снизу.

– Немедля запускай и прогревай двигатель, Джерри. Мы улетаем.

– Он попросту блефует, мистер Котко! – проныл Денисон. – Пытается на пушку взять...

– Заткнись. И придумай уважительное оправдание тому, что завлек меня в заполярное осиное гнездо. Лучше оправдайся добросовестно, иначе...

Я вмешался:

– Мистер Котко!

– В чем дело?

– На вашем месте я остановил бы пилота, пока не поздно. Он кажется неплохим парнем, хотя и недопустимо усат. А геликоптер немалых денег стоит.

Глаза миллионера обратились щелками.

– Выкладывай!

Я даже не успел растолковать, что и выложить-то ничего определенного не в состоянии – просто на месте Котко подумал бы трижды, а на месте Хэнка Приста не раздумывал вообще...

Джеральд, наверно, позабыл захлопнуть парадную дверь. Мы услыхали, как всхрапнул двигатель вертолета. И тотчас, безо всякого ощутимого промежутка, в долине зарокотал пулемет, и второй, поближе, присоединился к нему. Геликоптер, само собой разумеется, накрывали перекрестным огнем.

Грянул отрывистый, глуховатый взрыв. Реактивная противотанковая граната, известная как фаустпатрон. Следовало полагать, вертолет миллионера Котко превратился в груду пылающего металлолома.

Зигмунд прибыл.

Глава 22

Непостижимым образом, коровы – промокшие и унылые – продолжали невозмутимо пастись неподалеку.

Не менее удивительным образом, Денисон и я сумели договориться с полуслова, но обсуждение подробностей отняло немного лишнего времени. Потом, по нашему знаку, две девицы вырвались из дому и, словно очумелые, помчали к обретавшемуся возле дальнего крыла гаражу. Мисти хранила известное присутствие духа и непрерывно понукала вконец растерявшуюся, еще не верившую в избавление, Грету Эльфенбейн.

По ним, разумеется, и не помышляли стрелять.

Выскочивший из комнаты Денисон возвратился, изрядно запыхавшись.

– Эрик, скрести пальцы! Автомобиль уже выкатывает. Возьми пальто и шляпу. Котко никак не желал расстаться с ними – очень ценит, полагает, что похож на мужественного русского казака!

– Не отдал бы – сделался бы похож на безмозглого американского покойника, – ответил я. – Повторяю: блондинку вышвыривать неподалеку – если она, конечно, перепугаться и передумать не успела. В тридцати ярдах, запомнишь? Потом – полный газ, и стремглав по дороге! Не глядите ни вправо, ни влево. Ничего излишне любопытного лучше не примечать. Безопасней для здоровья. До Нарвика далеко?

– Десять километров.

– Достигнете Нарвика – вывози лысого ублюдка вон из Норвегии. В Швецию, Исландию, Англию, Францию – куда угодно, лишь бы поживее. Теперь...

– Да?

– Я оставил бы дочку Эльфенбейна здесь и выторговал Мадлен у папеньки самостоятельно, да только тут с минуты на минуту начнутся Содом и Гоморра – мало ли что... Забери Мадлен от Слоун-Бивенса, сделай милость.

– Постараюсь. – Денисон помолчал и скривился: – Между прочим, после сегодняшнего мог бы пристрелить меня хоть сию минуту. Котко ради такого олуха, как я, и пальцем отныне шевельнуть не пожелает.

Я ухмыльнулся:

– Не время, Поль. Займись девчонками. Да, и, Бога ради, проследи, чтобы твои скоты никого не застрелили ненароком! Летите, как угорелые, и начисто позабудьте о подвигах! Присту нужен один лишь Котко. Но его бойцы искромсают вас разрывными пулями, если что. Не веришь – погляди на вертолет. Поль...

– Да?

Я замялся и произнес:

– Знаешь, amigo, по моему личному разумению, былым грехам уже все сроки давности вышли. Я не умею мстить семь лет спустя. Уразумел?

– Конечно, – сказал Денисон и внезапно широко ухмыльнулся. – Прости, Эрик, но в Вашингтоне остался человек несравненно более злопамятный.

– Хочешь прощальный добрый совет от Великого Магистра и гроссмейстера?

– Вне сомнения.

– Тогда слушай. С Котко у тебя так или иначе Дружная песенка спета. Не простит. Поль кивнул.

– Надеюсь, ты сумел хоть немного отложить в укромное местечко за семь лет беспорочной службы? Сумеешь начать новую жизнь в далеком-далеком краю, где никто не знает Поля Денисона?

– Да.

– Тогда раскинь мозгами. Вашингтонскому человеку возможно сделать подарок – дорогой, вожделенный. И на радостях Мак согласится о тебе забыть, особенно, если я замолвлю доброе словечко, и не одно... Подарок должен выглядеть несчастным случаем, как положено. Quid pro quo[12]. Это по-латински, мистер Денисон.

Воцарилось безмолвие. Затем Денисон молвил:

– Соблазнительная мысль. Однако подумать надо, такие вещи, сам понимаешь, с бухты-барахты не решаются. Ну и хладнокровный же ты сукин сын, Эрик!

– От души надеюсь. Это весьма помогает уцелеть. Верни испанский пистолет и кинжал. Еще, пожалуйста, подари мне девятимиллиметровый браунинг Весли вместе с кобурой. У парня, кстати, необходимо отобрать оружие, или начнет пальбу невзирая на приказы.

– Сейчас, – отозвался Поль.

– А на прощание раскрой один секрет.

– Какой?

– В Тронхейме, в подземном тоннеле, когда мы дрались, ты упал нарочно, чтобы самолюбие мое потешить? Улестить?

Поль осклабился:

– Не узнаете, сударь. Вовеки. До свидания, Мэтт.

– Прощай, Денни.

Старая дружеская кличка вырвалась непроизвольно. Я и позабыл-то ее. Семь долгих лет с удовольствием ненавидел Денисона, однако теперь недоставало пороху.

* * *
Притаившись у парадной двери, стоя в надвинутой на самые брови меховой шапке Александра Котко, в его длинном пальто, я порадовался тому, что успел на славу поваляться под Флоридским солнцем: издалека двух рослых, загорелых мужчин и перепутать можно. Щелкнул замками портфеля-"дипломата", старательно разворошил бумаги, дабы они живописно торчали там и сям.

Замки теперь не закрывались, но им и не следовало закрываться. Секундная стрелка часов описала четыре полных круга, но я все-таки дождался, пока распахнулись двери гаража и блестящий мерседес выехал наружу.

Прижимая полураскрытый черный портфель к самой груди, я пулей вылетел на крыльцо и, спотыкаясь, ринулся вдогонку автомобилю.

– Денисон, какого черта?!! – орал я, надрывая голос, ибо орать фальцетом, если у вас низкий тенор, почти баритон, весьма затруднительно. – Вернись! Денисон, вернись, ублюдок!

Старательно поскользнувшись, я шлепнулся, не забыв отпустить портфель. Бумаги посыпались во все стороны. Я отчаянно попытался сгрести их и запихнуть назад, потом бросил взгляд на удалявшуюся машину, презрел "дипломат" и вскочил.

– Денисон, иуда проклятый!..

На заднем сиденье виднелись моя собственная шляпа и поднятый воротник моего же пальто, надетых на Котко. На переднем сиденье шла борьба в обнимку. Потом автомобиль со скрипом затормозил, правая дверца открылась настежь и серебристая блондинка Мисти впечатляюще вылетела вон.

Ей вослед шлепнулся ярко-голубой дорожный чемодан. Колеса яростно завертелись, и мерседес опять понесся наутек.

Добравшись до Мисти, я ухватил ее за ворот парки, столь же голубой, сколь и чемодан. Девица, должно быть, не любила цветового разнобоя.

– Сука! – заверещал я, отвешивая блондинке умеренно сильную оплеуху. Мисти пошатнулась и рухнула – то ли нарочно, то ли впрямь потеряв равновесие. – Говорил: заставь дождаться! Заставь!

– Я пыталась, Линк, пыталась! Меня за это и выкинули!

Наверху по-прежнему пылал расточавший приятное тепло очаг, но большая комната выглядела странно пустой теперь, когда в ней осталось только двое. Мисти скинула парку, приблизилась к огню, зябко поежилась. Я, не раздеваясь, обосновался за письменным столом Котко, усеянным тарбармошными норвежскими записями и сортирными чертежами.

– Военные говорят: лишь молокососы и болваны идут в добровольцы, – провозгласил я. – Зачем ты напросилась? Я ведь и не помышлял об этом, не требовал.

– Но в комедии требуется женская роль. Да и гораздо убедительнее получилось.

– Безусловно. Я не сетую – диву даюсь. Любишь его?

– Котко? – Мисти беззлобно засмеялась: – Парень, опомнись! Кто же любит Котко, помимо него самого?

– Зачем же?

– Пожалела. Чересчур много взяла у него, слишком большую получала плату. За случайные синяки – просто громадную. Надо же и взамен дать хоть каплю... Бедняге только пулю схлопотать недоставало на закуску.

– То есть?

– Отчего, думаешь, Котко жил затворником? Сделался миллионером-невидимкой десять лет назад?

– Мало ли отчего...

– Рак предстательной железы. Пришлось удалять простату, а с нею вместе – прочие относящиеся к определенному делу железы... Котко патологически самолюбив, можно сказать, манией величия страдает. И спрятался от людей подальше. Выбрил голову, начал нанимать женщин вроде меня, дабы поддерживать прежний мужественный образ. Не мог вынести мысли, что за спиною примутся судачить и посмеиваться... Потому и лупит женщин. Если с представительницей противоположного пола ничего иного не поделаешь, руки так и чешутся стукнуть. Не беда, у меня шкура закаленная. При таком окладе жалованья – тем паче...

– Несусветный мир, кишащий несусветными личностями.

– Кстати, о несусветных личностях. Чем изволит заниматься твой дружок Зигмунд, какого лешего дожидается, и почему не велел тебя пристрелить на пороге?

– Издалека? Дозволить мнимому Котко сдохнуть неведомо за что и почему? Наивная девочка! Неотъемлемая задача настоящего, истинного мстителя – пояснить жертве причину и повод. Лишь потом нажимают спусковой крючок или полосуют ножом.

– Но ведь он, похоже, не спешит.

– Куда торопиться? Дом окружен, а Зигмунд – хороший командир. Он жертвует солдатами беспощадно, однако не бесцельно. Котко может быть вооружен, может расхрабриться, точно крыса в угол загнанная. Пускай поостынет, понервничает, поутихнет... Снаружи было бы неизмеримо проще. Потому я и велел выкинуть тебя всего в тридцати ярдах расстояния, чтобы нас не отсекли от виллы.

Мисти направилась ко мне.

– Объясни, как сумел он увлечь за собою бывших бойцов Сопротивления? Мирное время, тихая страна, добрые, законопослушные граждане... Норвегию защищать не нужно... И, наконец, откуда столько оружия?

– Тяжело растолковать, – невольно вздохнул я. – После пятнадцати мирных, добропорядочных лет, прожитых в тихом и скучном семейном кругу, я точно по той же причине возвратился на службу. Существуют субъекты, которым весьма по душе приключения и опасности. Кто побогаче – едет в Африку, на львов охотиться. Или преследует акул в Мексиканском заливе... А что прикажешь делать пожилому, бедному человеку, жаждущему пожить полной жизнью и не имеющему на это денег? Да еще с тоскою вспоминающему лихое, задиристое военное прошлое? Вздыхать у камелька... виноват, на камелек нынче тоже монеты надобны, у электрической печурки, папироску покуривать, пиво потягивать, внуков нянчить? Спятишь ведь, голубушка! И вдруг – на тебе: звучит полковая труба, воскресает звонкое имя Зигмунда, слышится боевой призыв! Да по меньшей мере десяток сорвиголов помчится к нему, размахивая вычищенными стволами – до пулемета включительно, как сама слышала.

– Откуда же?..

– Пулеметы? Отвечаю: те, кто пошел за Хэнком, просто спустились в домашний подвал, на чердак забрались, или в саду порылись. Извлекли на свет Божий промасленные свертки, спрятанные давным-давно, когда полоумное правительство распорядилось: бывшие участники Сопротивления, сдайте оружие. Ха! Они уже дрались против немцев косами да столовыми ножами, знают, каково приходится беззащитному. Они это оружие в бою добывали – врукопашную против "шмайссеров"... И не хотели очутиться в таком же страшном положении снова, если в Европу хлынут новые орды – русские, например... Стерли защитную смазку, вычистили, вставили магазины, затворами лязгнули. Вот и все. Будь покойна, стволы армейского образца при надлежащем сбережении триста лет пролежат – и выстрелят. Немецкие в особенности.

– Хелм...

– Разумные и осторожные обыватели вернулись по домам, искатели приключений присоединились к Хэнку Присту. Поняла?

– Мама, – задумчиво произнесла Мисти, – не уставала повторять: все мужчины – безумцы.

– Слыхала бы ты, что говорил оженщинах мой папаша!

– Хелм...

Я насторожился:

– Кажется, идут. Быстро, Мисти, успокаивай и утешай перепуганного, сломленного приятеля!

И я уронил голову на меховые рукава миллионерского пальто.

– Линк, дорогой! – громко сказала девушка. Шаги на лестнице сделались отчетливы. – Не бойся, Линк... Не трогайте его! Убирайтесь! Зачем вы вломились? Уходите сию же...

– Угомонитесь, мисс, – послышался хорошо знакомый голос. – Котко? Я по твою шкуру, Котко.

Подняв голову, я обозрел благородное сборище. Хэнк Прист высился примерно в двух ярдах от меня и держал револьвер, казавшийся весьма знакомым. Неосторожно, подумал я. Неосторожно со стороны Шкипера махать передо мною моим же револьвером, полученном при обстоятельствах, о которых не стоило напоминать. Разумеется, Хэнк Прист полагал, будто целится всего лишь в ненавистного Котко, но для меня прежний герой и кумир Сопротивления разом исчез, и остался лишь расчетливый, подлый, безжалостный сукин сын, изрядно мне задолжавший.

– Не того на пушку берете. Шкипер, – медленно и внятно сказал я. – И не впервые, кстати.

Глава 23

Минуту или две я понятия не имел, куда и как повернется дело. Прелюбопытнейшая и весьма разнообразная коллекция автоматического оружия, обретавшегося в недостаточно молодых, но вполне уверенных руках, готовилась нашпиговать меня пулями нескольких калибров сразу. По счастью, мнения разделились. Одни спорили за почетное право уложить супостата, другие предлагали сперва нагнать и возвратить мерседес. Поняв, что машина, скорее всего, уже колесит по городским предместьям, от второго предложения отказались, ибо Нарвик ураганным приступом брать не стоило.

Спорили, конечно, по-норвежски, да еще на каком-то диковатом диалекте; но вы изумились бы, увидав, сколь резко возрастают лингвистические способности человека, если речь ведется о его дальнейшем существовании.

– Зря, сынок, не следовало этого творить, – молвил, наконец, Хэнк Прист без особого раздражения. Я пожал плечами:

– Вам тоже многого не следовало вытворять, Хэнк. Чересчур поздно было прибегать к обращению "сэр" или старому доброму "адмирал".

– На Котко наплевать и начхать. Можете застрелить каждого и всякого Котко – сколько в мире насчитывается. Милости прошу. Но выслеживайте их на собственный страх и риск. Самолично! Господи помилуй, Хэнк, вы втянули в свою авантюру секретные правительственные службы Соединенных Штатов! Что стряслось, капитан Прист? Америка – не худшая на земле страна, вы служили ей верой и правдой – сколько? Тридцать лет? Сорок? Ведь я не смеюсь, не издеваюсь – действительно хорошо служили... Зачем же теперь втягиваете Штаты в международную грызню отнюдь не малого размаха, утоляя личную ненависть?

– Мэтт...

– И злоупотребляете дружбой человека, не слишком-то много друзей себе нажившего за... сколько ему нынче? Я не в счет, Хэнк. Мне устраивали всевозможные подлости как служебного, так и внеслужебного свойства. И вы – не мой старинный друг. Но Мака!..

– Мэтт!!

– А ребятки, ставшие мишенями для посетителей вашего платного тира? Везерилл, Бенсон, Лоуренс... Вы пришли к Маку за помощью – и получили ее! Из дружеской, щедрой руки! Веря вам, человек нарушил все установленные правила, отрядил, простите за похвальбу, лучшего полевого работника – содействовать Хэнку Присту в затее неправедной и все же выгодной для отечества, будь оно четырежды... благословенно!

– Ларс, обыщи его! Только осторожно. И Хэнк приступил к допросу Мисти, которую весьма бесцеремонно определили к левой от меня стене. Кроме Шкипера в комнате собралось только четверо, хотя с перепугу мне почудилось, будто вломился добрый полк. На лестнице раздавались голоса и, наверное, подле виллы караулило еще несколько человек.

Ларс оказался тем самым жилистым пожилым субъектом, что послужил мне проводником в Олесунне. Я вспомнил: он сражался бок-о-бок с Пристом и однажды спас ему жизнь. Пиратский квартирмейстер, стало быть...

– Вы славно вооружились, мистер Хелм, – объявил норвежец, покончив с процедурой и отступая. – Вы могли бы оказать нам отличное сопротивление!

В голосе Ларса прозвучала искренняя досада.

– Против этого? – Я махнул рукою в сторону ближайшего пулеметного дула. – И потом, не имею претензий к норвежцам. Кроме одной: изувечили шведский язык.

– Хорошо воевать вместе с господином Зигмундом и его другом, Хелмом. Скучное нынче житье, пасмурное. Хорошо старые времена вспомнить. Пожалуйста, сударь, сядьте на место, прошу вас.

– Не знаю! Говорю – не знаю, – заорала Мисти. – Линк ни слова не сказал о своих грядущих планах! Если они вообще были!

– Прекратите докучать женщине, Хэнк, – устало попросил я. – Сам отвечу. Я велел Денисону вывезти вашего ненаглядного Котко вон из страны. Вывезти аллюром четыре креста! И подальше. Туда, где не шатаются легендарные герои Сопротивления, помнящие великолепного Зигмунда и неизменно готовые к услугам. Захотите пристукнуть миллионера-невидимку – придется орудовать самому.

Прист обернулся и с минуту разглядывал меня, как заморскую диковину. Потом произнес:

– Ларс, уведи женщину и товарищей вниз. Я хочу побеседовать с господином Хелмом наедине.

Когда норвежцы и Мисти удалились, Хэнк вздохнул и миролюбиво осведомился:

– Что же мне с тобою теперь делать, а, сынок?

Так спросил ковбой, заарканивший медведя гризли, – окрысился я. Мозгами пораскиньте! Везерилла в ущелье скидывали – недолго думали? Еще один бедный дурень, поверивший бравому герою. Удовлетворите мое любопытство: за что именно парня прикончили?

– Заподозрил? – блекло промолвил Прист.

– Заподозрил, однако не знаю наверняка. Возможностей только три. Настоящая катастрофа, но в эдакие совпадения, простите, не верю. Эльфенбейн – только зачем доктору было резать курицу, несшую золотые осведомительские яйца? И вы. Шкипер.

Прист подошел вплотную и поглядел поверх рассыпанных на столешнице листов. Он, как и встарь, во Флориде, казался просоленным, отважным морским волком – седые волосы, обветренное лицо, бледно-голубые глаза. Но теперь я, к великому сожалению, считал его просто волком – безо всяких лестных и романтических эпитетов.

Он явно устал. Но и я несколько утомил свое бренное тело в продолжение последних суток – почти голодных и начисто бессонных. Мы оба достигли финиша, и гонка была тяжелейшей.

– Мне было очень жаль Роберта, – спокойно сказал Хэнк. – Ты, пожалуй, понял: я преднамеренно скармливал сведения Эльфенбейну, которого наняла компания ОНЕКО, в свой черед обманутая – неважно как – насчет затейливых эволюции у Торботтена.

– А мы с Дианой служили подсадными утками? Точнее, героями-самоубийцами? Как те бедняги, шедшие в атаку на оружейный склад, и не знавшие, что вы сами заботливо скормили немцам точное время диверсии, дабы на приволье, без помех потопить в Розвикене армейский транспорт?

Шкипер холодно улыбнулся.

– Домашние задания вы умеете выполнять на круглую пятерку, мистер Хелм. Да, осведомить Эльфенбейна было необходимо: Котко не так легко соглашался клюнуть, и не очень-то стремился отхватить лишний ломоть пирога, если мог по праву и закону получить кусок достаточно сытный. Вот почему я предварительно обвел вокруг пальца ОНЕКО. Узнав, что соперники зашевелились, что на Торботтен и Зигмундовский сифон разинули пасть посторонние, делец не выдержал – такова уж их порода. Ненасытная публика, сынок. А ОНЕКО сделала вполне очевидный шаг: наняла пресловутого доктора Эльфенбейна, известного международного специалиста по геологическим грабежам и незаконным разработкам. Его репутация и Котко впечатлила.

– Сложновато, – заметил я.

– Не слишком, сынок. Припомни: я хотел одного-единственного: заманить Котко в Норвегию. Чем большую катавасию чинили, чем непонятнее становилось положение вещей, тем крепче Котко убеждался: каша заваривается очень серьезная и очень прибыльная.

– Конечно.

– Эльфенбейна тоже следовало убедить на совесть, ибо Слоун-Бивенс отнюдь не дурак. Поэтому я велел Робби ненароком продаться и любезно сообщать эксперту все, что надлежало. Доктора якобы сбивали с панталыку, а настоящие места свиданий и пароли были совсем иными – теми, которые указывал Везерилл... К несчастью, старый Шкипер слишком поздно узнал: Везерилл без ума от никчемушной, слащавой ханжи Эвелины Бенсон, работавшей на посылках. Мальчик испугался – вполне обоснованно, – что его пассия может в итоге пострадать, и крепко. Потребовал: известите Эвелину обо всем, вызовите ей сопровождающего, такого, чтоб на пушечный выстрел приблизиться не решились! Это совпадало и с моими собственными планами – я попросил Артура отрядить тебя. Но Роберт почуял неладное, стал сомневаться во всей предстоящей операции. Стоило ему встретиться с Эвелиной – и пиши пропало... Я не хотел этого делать, но другого пути попросту не было. Ты-то хоть понимаешь меня, сынок.

Я чуток расчувствовался. Хэнк совершенно искренне взывал к моему здравому разумению: профессионал пояснял профессионалу, отчего устранил подчиненного. Я разумел, и простил бы непременно – только в руке Хэнка по-прежнему обретался мой револьвер, и нельзя было позабыть, когда, у кого и зачем Шкипер отобрал оружие.

– Понимаю.

– В итоге все вроде бы пошло на лад, – невозмутимо, доброжелательно продолжил капитан. – Когда вмешался Хелм, стяжавший себе изрядную и недобрую славу, работавший вместе с Полем Денисоном – и Котко, и Эльфенбейн уверились: американское правительство одобряет и поощряет грядущий грабеж. Котко решил: дело пахнет миллиардами, отринул последние сомнения. И ринулся в Норвегию...

Хэнк по-мальчишески рассмеялся.

– Ведь умора, сынок! Чистый цирк! Опытное, дошлое жулье, бандюги международные выслеживали и караулили друг друга, платили, грозили, метались – и чего ради? Вор у вора сортир хотел украсть! Забракованный гальюн. Судовой нужник.

– Это великолепно, – признал я. – Но Роберт Везерилл погиб. Эвелина Бенсон погибла. Своими руками я выкинул человека за борт, полагая, что важность задания оправдывает любые действия.

– Черта с два. Ты утопил Бьерна за то, что парень выставил тебя посмешищем, сосунком, никуда не годным телохранителем.

– М-м-м... Пожалуй, – согласился я. – С некоторыми оговорками отвожу Бьерна. Как насчет Дианы Лоуренс?

– Ты покинул ее в номере одну. Хладнокровно и обдуманно. Это называется – оставить отряд прикрытия.

– Не слишком хладнокровно, – возразил я. – И не одну, а на пару со "смит-и-вессоном". Вот он, у вас. Ибо на всем белом свете вы были единственным, способным это сделать. Ручаюсь: никому иному Диана оружия не уступила бы. А вам доверяла всецело. Я отдал исчерпывающие распоряжения, Диана устояла бы, отбилась – убежден... Только вмешались вы – человек, на коего девушка полагалась безоговорочно. Как и множество других... Вы пользовались неограниченным кредитом, Шкипер... К сожалению.

– Когда ты заподозрил меня?

– Связные вовсе не были такими трусами, какими вы их представили. Один преспокойно кормил спаниэлей, восседая в ресторане; второй устроился на холме и с полным самообладанием следил за побоищем, разыгрывавшимся в двух шагах. Потом невозмутимо вышел на свидание. Пять за храбрость. Но, не будь они трусами, не требуй опеки, заботы, присмотра – вы, Шкипер, не смогли бы устроить бессмысленную игру в шпионаж, назначить пароли, потребовать полной скрытности. А вообще, я усомнился изначально.

– То есть?

– Как выражался Маугли, мы одной крови: ты – и я. Коль скоро близкого нам человека погубят, мы, взыскуя мести, не ударимся в идиотские патриотические подвиги. Конечно, если считать похабное международное воровство подвигом... Нет, мы двинемся куда надо, и пристукнем кого надо. Все. Точка, период. Предпринятые действия начисто не отвечали вашему образу – особенно образу неукротимого Зигмунда.

– Олухи! – голос Приста внезапно утратил прежнюю любезность. – Болтливые дураки... Ведь Котко, по сути, убил Франческу! Все равно, что подошел и пристрелил. Несколько лишних галлонов горючего – и я совладал бы с отливом... Уложил мелкого мерзавца в клинику – гвалт, возмущение... Черт возьми, если ты скотина и хам, заказывай в травматологическом отделении постоянную койку... Но, Господи помилуй! Город негодовал, точно я сломал челюсть президенту – и ни за что, ни про что сломал, заметь. Оплачиваю больничные расходы, ссылаюсь на горе и невменяемость – на закуску извиняюсь перед ублюдком! Говорю: не сознавал, что делаю. И лишь так избегаю тюрьмы... Да, я не сознавал, что делаю. Следовало сразу добираться до главного подонка. Нету резона давить маленькую поганую тлю, если по-настоящему виновный тарантул загорает на Ривьере и щиплет женские зады.

– И вы отправились по шкуру Александра Котко.

– Именно. Котко заслужил это. Согласен?

– Совершенно и всецело. Повторяю: можете застрелить каждого и всякого Котко – сколько в мире насчитывается. В любое удобное время. Но самостоятельно.

– Трусы, – пробормотал Хэнк. – Нынче все боятся ответственности. Армия списывает вьетнамские зверства на жестокость младших офицеров, а полковники с генералами остаются чисты и непогрешимы. В Вашингтоне мелкую рыбешку отлавливают, а кашалоты резвятся невозбранно и глотают кого хотят. Ибо знают: им-то уж отвечать не доведется...

– И то правда.

– Запомни, сынок! – Прист возвысил голос: – Кем бы ты ни считал меня теперь, как ни презирал бы – заруби себе на носу: покуда кашалоты не получат урока, все останется по-прежнему. Их надо убедить: сотворил зло – покрепче запирай окна и дверь, ибо рано или поздно явится мститель.

Я смотрел на Хэнка и видел закаленного старика, невзначай отправившего к праотцам нескольких неопытных людей помоложе, дабы угробить миллионера, которого не видал отродясь... Но, состоя на службе у Мака, я навряд ли вправе судить ближних за подобные вещи.

Впрочем, у медали наличествовала и другая сторона. Экс-капитан первого ранга Прист загнал Соединенные Штаты, а также их полномочного представителя, Мэтта Хелма, в немыслимый дипломатический тупик. Хэнковская вендетта вызовет пренеприятнейшие последствия, коль скоро выяснится, что в мирное время посреди Норвегии отставной флотский чин США создавал вооруженные партизанские отряды и лично командовал ими в бою. Заодно может обнаружиться необъяснимое вмешательство секретных служб, а сие прямиком означает: вендетту затеяли с негласного правительственного благословения.

Мак может оплакивать старую любовь и дружбу прежних дней сколько вздумается, но рука старого волка сжимала мой револьвер, а выспренние речи здорово наскучили мне.

– Красно говорите касаемо трусов, шарахающихся от любой ответственности, Хэнк, – процедил я, выдержав паузу – ни долгую, ни короткую: надлежащую.

Сделал осторожный, глубокий вздох.

– Почему бы тогда не признаться, что утопили собственную жену?

Теперь уж воспоследовала пауза ошеломляюще долгая.

– Спятил, сынок? Это был несчастный случай.

– Кукиш, фиг и шиш. Несчастные случаи в море бывают у сухопутных крыс. А у капитана первого ранга, ведущего прогулочную яхту – да еще такую, как "Франческа II", ведь я хорошо ее помню! – несчастных случаев не бывает. У вас хватило бы нахальства, Хэнк, предстать перед военно-морским трибуналом и вслух назвать подобную профессиональную никчемность несчастным случаем?

Конечно, это было чистейшим поклепом. Я прекрасно понимал: Франческу Прист немыслимо было выручить, не имея ни капли горючего. Но и Хэнка нельзя, было выпустить.

– Случай! На флоте не бывает случаев. Бывают хорошие капитаны и плохие капитаны.

Прист заскрежетал зубами.

– А может, – сощурился я, – вы и не собирались помогать обожженному парню, везти его в госпиталь pronto? Может, именно миссис Прист со скандалом потребовала этого от Зигмунда? Вы взбеленились, в бешенстве швырнули якорь за борт, судно резко, со внезапным толчком, замерло, качнулось...

Прист побледнел, и я понял, что, сам того не ожидая, угодил в яблочко.

– Хорош флотоводец! И диверсант великолепный! Главное – справедливый, разумный и сдержанный! Собственную идиотскую вспышку злобы, из-за которой жена взяла и нечаянно утонула, вымещать на хаме с бензоколонки да на лысом бедняге-миллионере!

Господи помилуй, второй выстрел в десятку...

Это и привело его сюда. Невозможность посмотреть в глаза подлинной правде. Признать истину. Расписаться перед собою самим в том, что нечаянно сгубил Франческу.

Вскидывая револьвер, Зигмунд перегнулся через стол, позабыв от бешенства простейшую заповедь: револьверы созданы, дабы разить на расстоянии, а в непосредственной близости от противника лучше использовать каменный топор или кремниевый нож...

Я вскинул левую руку, отбил ствол, из коего Прист успел сделать единственный выстрел.

Правая рука выдернула из-под лежавшей на столе меховой шапки двадцатипятикалиберный трофейный кольт. Я выпустил в Хэнка все шесть зарядов – на расстоянии нескольких дюймов игрушка нежданно оказалась убийственной.

Хэнк опрокинулся на ковер, не выпуская из мертвых пальцев моего револьвера. Пускай: уж теперь смит-и-вессон отнюдь не требовался мне. Я и кольт опустелый швырнул на середину ковра, бросил на самом виду.

Нельзя было встречать норвежцев поблизости от чего-либо хоть отдаленно смахивавшего на оружие.

А еще я умудрился и успел загодя поднять обе руки.

Глава 24

Я очнулся в городской больнице Нарвика – светлой и тихой. Очнулся лишь на следующий день, ибо сквозь левое плечо навылет прошли три пули, вылетевшие из доисторического "стэна". После третьего выстрела автомат, на счастье мое, заклинило.

Я одолел десять километров по ухабистой, полупроселочной дороге, в колымаге тряской и джипообразной, управляя одной рукой и говоря сидящей рядом блондинке, когда переключать передачу.

Помню, как умудрился вскарабкаться по крыльцу в приемную, попасть в кабинет главного врача, который (уверил седовласый Ларс) тоже помнил Зигмунда и не должен задавать лишних вопросов.

Больше не помню ничего.

– Эй, Мисти, – позвал я, с трудом разомкнув губы. – Неужто сиделкам положено вязать у страдальческого ложа?

– О, ты пришел в себя!

Проткнув клубок обеими спицами, серебристая блондинка отложила рукоделие и пересела со стула на краешек больничной койки. В отличие от гостиничных, кровать была приемлемо длинной и широкой.

– Лучше?

– Звонила в Осло?

– Да, по названному тобою номеру. Объяснила положение. Полиция, как и обещали, не появлялась, но тебя желает видеть американец. Пожилой, седые волосы, черные брови. Позвать?

– Сейчас, минуту... Опомниться дозволь.

– Спасибо, Хелм. Ты сохранил жизнь Линку.

– Ненадолго.

– Прости?

– Я рисковал жизнью вовсе не из любви к поганому Котко. Его следовало убрать вон из Норвегии живым и невредимым по соображениям высшей политики. По тем же соображениям надо было остановить Зигмунда, который умудрился испортить немало крови всем вокруг. Между прочим, осмелюсь предположить, Котко уже блаженствует в раю – это весьма сомнительно, или горит в аду – это было бы чересчур. Пожалуй, обретается в чистилище.

– Не понимаю!

– Старая история, старое предательство. Наличествовал покупатель, нашелся человек, добровольно продавшийся ему. В итоге погибли двое мужчин и одна девушка. Правда, она секретным агентом не числилась, а потому и Котко в счет не поставлена. Правило гласит: возмездие в подобных случаях настигает неотвратимо. Продавшемуся хочется жить, посему он позаботится о покупателе и тем спасет собственную голову. Quid pro quo.

– Денисон убьет... убил Котко? Почему?

– Повторяю: потому, что хочет жить. Потому, что я попросил его.

– Это... жестоко, Хелм.

– Пожалуй.

Мисти заметно побледнела.

– Я... А я уже... начинала склоняться к романтическим помыслам. Спасибо, что вовремя излечил от сентиментальности. Спасибо...

– De nada[13], как выражаются испанцы. И тебе спасибо, Мисти. Но теперь уж зови сюда седовласого, чернобрового...

Мак явился ко мне в обычном сером костюме и обычном деловом настроении. Тихо притворил за собою дверь, чуток передвинул покинутый Мисти стул, присел. О здоровье не спрашивал: должно быть, успел потолковать с главным врачом.

– Прист?

– Я позаботился о нем.

Несколько секунд царило безмолвие.

– Сэр, вы сами просили о нем позаботиться. Эти слова, употребляемые с определенным выражением, означают у нас определенный приказ.

Мак молчал.

– Я верно истолковал вашу телефонную интонацию, сэр?

Молчание.

– А вы-то как догадались о подвохе?

– Он солгал.

Мак посмотрел на меня печально, точно сочувствия просил. В серых его глазах можно было прочесть нечто отдаленно похожее на скорбь. Он тихо продолжил:

– Тридцать лет спустя, Эрик, тридцать лет спустя!.. Вошел в мой кабинет, начал молоть несусветную чушь и рассчитывал, что я поверю. Началось расследование...

– О Присте нужно было позаботиться, или нет? – осведомился я напрямик.

– Да... К сожалению... Увы... Чересчур много людей пострадало, чересчур большие могли возникнуть неприятности. Полагаю... Полагаю, Эрик, он просто хотел покончить с собою.

– Больно сложный способ избрал, сэр, извините за прямоту. Но, думается, вы правы.

– Где он теперь?

– Понятия не имею. Норвежские боевые товарищи забрали командира и унесли. Наверное, уложат в деревянную ладью и оттолкнут прочь от берега, в сторону заката... Субъект по имени Ларе не позволил меня прикончить. Сказал, никто не должен знать о том, что Зигмунд погиб – во всяком разе, что погиб как последний неумеха. Сказал, позаботится о скрытности, если мы позаботимся о ней со своей стороны. Отдал мне собственный джип и велел проваливать вместе с девушкой. Я посулил полнейшую скрытность, разумеется.

– Дипломаты из кожи вон лезут, заминая историю. Кое-где приходится нажимать на известные рычаги. Исчезновение тела, конечно, весьма облегчит задачу. Но чего ради старые боевые клячи ринулись вослед Хэнку точно оглашенные?

– Чего ради я вернулся к вам пятнадцать лет назад, сэр? Цитирую старого Ларса: нынче скучное житье, пасмурное.

– Как именно погиб Хэнк?

– Разве это важно?

– Да. Для меня. Я рассказал.

– Хорошо, – вздохнул Мак и сменил предмет беседы: – Вот последний номер "Парижского Герольда", английское издание. Котко застрелен телохранителем во время ожесточенной перебранки. Телохранитель, само собою, скрылся. Комментарии?

Я прокомментировал.

– Хорошо, Эрик... Будем считать дело закрытым, старое забытым.

Черт побери! Вот это да! Обычно Маку не советуешь, как поступать, а если советуешь – держись...

– По человекоубийственной части имеется известное оживление. Молодой человек по имени Йэль обнаружен плавающим посреди Вестфьорда, Лофотенские острова. С пулевой дыркой во лбу. Комментарии?

– Должно быть, Эльфенбейн. Разведал, что Норман Йэль продает его всякому и каждому, кому не лень уплатить. А может, заметал следы неудачного дела...

– Что ж, не наша забота. Мак поднялся.

– Врачи обещают полное выздоровление, Эрик. Даже не исключают быстрого. О чем и сообщаю с удовольствием.

– Рад, что вы рады, сэр, – ответил я. С полминуты Мак изучающе глядел на меня. Спокойно произнес:

– Я отдал косвенное распоряжение, вы истолковали его должным образом. И в итоге поступили правильно. До свидания.

– До свидания, сэр...

* * *
Когда я проснулся, она тихо стояла возле кровати. Забинтованная левая рука обреталась на перевязи.

Она выглядела еще бледнее прежнего и, в отличие от прежних времен, была облачена в довольно женственное серое платье. Дотоле я видал Диану только в темных брюках или вовсе без брюк.

Зеленые глаза казались весьма сердитыми.

– Бессердечная сволочь, – сказала она.

– Разве я скрывал это?

– Бросил на съедение! На растерзание!

– Вооружив, и наставив соответственно. Тебе велено было: не отдавать револьвер ни-ко-му. Помнишь? Если даже просто попросят на минутку – рассматривать просьбу как открытое враждебное действие, требующее противодействия немедленного и убийственного!.. Послушная умница: вручила Присту револьвер по первому требованию. Чего же просишь? Похвалы? Сочувствия?

Медленно, и тем более мило, по лицу Дианы поползла улыбка.

– Спасибо, милый. По чести, я ненавижу любые утешения, сопли, нюни. И убила бы тебя за любую попытку оправдаться либо извиниться задним числом. Надеюсь, плечико побаливает всерьез? Моя ручка – да, и весьма.

– И тебе спасибо. Полагаю, плечико болит не меньше. А что именно стряслось?

– Эльфенбейн привязал меня к тяжеленному дубовому креслу, на кухне старой заброшенной фермы; и прибил руку к столу внушительным ножом. И бросил подыхать. Я провела целую ночь, коченея от холода и кровью истекая, покуда не ввалился твой приятель Денисон и не освободил меня. Передал привет Эрику. Сказал, что раскинул мозгами и решил согласиться на предложенную тобою сделку. Еще уведомил о следующем: на колено в тоннеле он упал отнюдь не нарочно – хотя, убей, не пойму, как это истолковать.

Я отмолчался.

– Мэтт...

– Он самый.

– Целую ночь я ненавидела тебя лютой ненавистью.

– Потому и до утра дотянула. Размышляй ты об осиротелых пеликанах и скорбящих леопардах – подохла бы еще до полуночи, В таком душевном и физическом состоянии лютая ненависть – настоящий спасательный круг.

– Здесь, когда руку подлечили и перевязали, когда я узнала, что ты лежишь едва ли не в соседней палате – дала себе слово: буду ненавидеть мерзавца и впредь. Зачем же пришла, спрашивается?

– Понятия не имею, – ответил я. – Но едва лишь сумею чуток ворочаться, приложу всевозможные усилия, дабы выяснить.

И приложил.


(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Каратели

Глава 1

Я неожиданно стал богат, и мне это не нравилось.

Я стоял в сверкающем современном вестибюле банка «Нью-Мексико Нэшнл» в моем родном городе Санта-Фе, – хотя назвать его родным можно лишь постольку, поскольку это применимо к человеку моей профессии. Точнее говоря, когда-то я жил здесь, а потом наведывался время от времени, потому, как мне нравились эти места.

Я разглядывал два документа, полученные от кассира. Первый являл собою денежный перевод, на имя покорного слуги в пользу «Юго-Восточной Мотор Компани», местного представительства «Шевроле» на сумму восемь тысяч пятьсот семь долларов и сорок два цента в придачу. Даже при нынешней инфляции цена для машины – тем более, что это не роллс-ройс или мерседес, – весьма солидная, но я решил, что могу себе это позволить. Человек без семьи, получающий надбавку за риск и к тому же проводящий большую часть своего времени в командировках на казенный счет, рано или поздно обнаруживает, что накопления растут быстрее, чем он успевает их тратить в короткие периоды отпуска. Помимо этого счета в Санта-Фе у меня имелся еще один в Вашингтоне, округ Колумбия, плюс некоторые традиционные вложения, превратившиеся в довольно внушительную сумму.

Вплоть до сегодняшнего утра мысль об этих деньгах доставляла мне удовольствие. Их существование гарантировало, что (если меня серьезно подстрелят или иным образом искалечат при исполнении служебного долга) не придется голодать, получая пенсию, выделяемую правительством. Теперь мое финансовое положение не внушало мне больше радости. Как я уже сказал, я стал уже богатым. Совершенно неожиданно.

Я перевел взгляд на второй предмет, который вручила мне очаровательная девушка-кассир (явно испанского происхождения) в окошке с надписью «Сбережения»: мою банковскую книжку. Когда я ее отдавал, содержавшейся там суммы как раз хватало на предполагаемую покупку, да еще осталось бы несколько сотен. Однако девушка затратила некоторое время, чтобы откорректировать цифры. Она добавила поступления, накопившиеся со времени моего последнего визита год назад. После чего обнаружила еще один перевод, сделанный на прошлой неделе. В результате чего после выполнения всех арифметических операций вместо предполагаемого почти нулевого счета выяснилось, что, даже несмотря на солидный расход, я все еще остаюсь гордым обладателем двадцати тысяч шестисот тридцати одного доллара и нескольких центов.

Просто изумительно. Не каждый правительственный служащий может невозбранно откладывать на свой счет по двадцать тысяч. Правда, я их и не откладывал.

Повторяю, я больше года не был в Санта-Фе и никому не поручал перевести на мой счет двадцать кругленьких тысяч... Я немного помедлил у окошка, укладывая в бумажник свидетельство о переводе. Некоторые основания ожидать неприятностей у меня были, но я и представить не мог, что они примут такую форму. Некто явно потрудился устроить для меня золотую мышеловку. Интересно, что мне предлагалось сделать с приманкой? И чем меня предполагается прихлопнуть, когда я это сделаю?

Собственно, ответ на последний вопрос не составлял труда. Образно говоря, никто не станет затрачивать массу сил, и средств на создание антуража, если не рассчитывает на внимание благодарных зрителей. В данном случае – зрителей, занимающих какой-нибудь ответственный пост. Раньше или позже меня ожидает встреча с неким самоуверенным господином со значком на лацкане, которому не терпится узнать подробности о получении мной этого крупного и таинственного перевода, как-то: кто заплатил эти деньги, за что и как я увязываю получение взятки с моими обязанностями по отношению к работодателю – Соединенным Штатам Америки.

Разумеется, это был один из старейших стандартных телевизионных гамбитов, столь же затасканный, как и тот, в котором героя арестовывают по обвинению в убийстве только потому, что он поднял брошенный рядом с телом револьвер и все тут же уверились, что стрелял именно он. Попробуйте поставить себя на его место. Предположим, вы наткнулись на свежий труп. Своего оружия у вас нет. Что вы будете делать? Стоять и ждать, когда вернется убийца и сделает вас жертвой номер два? Или схватите первое попавшееся под руку оружие, не задумываясь об отпечатках пальцев?

Не менее известен и трюк, когда на имя человека, которому предполагается устроить неприятный сюрприз, переводится в банк кругленькая сумма. Причем создается видимость, что получил он ее за некие предосудительные услуги. Трюк этот по-прежнему используют и на него по-прежнему попадаются, хотя любой знакомый банкир пояснит вам, что кто угодно может перевести деньги на счет любого незнакомого человека. Достаточно знать номер счета и располагать соответствующей суммой.

Правда, на данный момент все эти рассуждения не имели особого смысла. Часть моего ума быстро перебирала все возможные варианты, тогда как другая была погружена в созерцание окружающей обстановки и угрюмые размышления о том, как вообще можно работать в таком открытом аквариуме. Лично я нуждаюсь в уединении, чтобы управиться с непростой интеллектуальной задачей по пересчету денег. Я еще раз посмотрел на темноволосую девушку в окошке, и она уже не показалась мне такой привлекательной. Чего можно ожидать от финансового учреждения, в котором сотрудницам дозволяется разгуливать в брюках, да еще с блузкой на выпуск. Ей только щетки не хватает, чтобы переключиться с денег на полы. Ничего удивительного, раздраженно подумал я, что в фирме, которая не обращает внимания на внешний вид своих служащих, кто угодно может зачислить на твой счет свои паршивые деньги.

Покуда никто не проявлял ни малейшего интереса к моей персоне. Но я понимал, что это временное явление. Человек, который вложил в меня двадцать тысяч долларов, не замедлит дать о себе знать...

А тем временем я обдумывал, стоит ли разыграть недалекого невинного простака, во всеуслышание заявить, что понятия не имею о свалившихся на мою голову деньгах, и потребовать, чтобы мой счет откорректировали в обратную сторону, поскольку компьютер явно допустил ошибку и отыскал неправильного Мэттью Л. Хелма.

Такой план обладал определенной привлекательностью. Прежде всего, он не требовал напряженной умственной работы. Далее, я мог бы побеседовать с оператором, который принимал перевод. Однако, прошла уже неделя, так что он или она вряд ли припомнит клиента. Конечно, не исключена возможность, что его появление в банке сопровождалось неким примечательным обстоятельством, которое запечатлелось в памяти оператора. В этом случае почти наверняка выяснится, что деньги внес некий худощавый субъект, значительно выше среднего роста, словом, если задуматься, человек, весьма похожий на меня.

Но, увы, несколько последних месяцев я провел на проклятом ранчо в Аризоне (мы редко опускаем этот эпитет при упоминании о нем), предназначенном для переподготовки и оздоровления моих коллег. Меня слегка беспокоило плечо, причиной чему стали несколько автоматных пуль, полученных при выполнении служебного долга. Дело было в Европе, ежели вас это интересует. Когда же осенью я наконец вернулся на родину, то узнал, что страна, как это ни странно, сможет некоторое время продержаться без моих услуг. Меня приговорили к шестидесяти дням жизни в чистоте и уюте, под чутким наблюдением врачей, с последующим месячным отпуском. Поэтому я в некотором смысле обладал железным алиби. Многочисленные состоящие на службе у правительства профессионалы с безупречной репутацией, которые наблюдали за моей поправкой, могли клятвенно заверить, что на прошлой неделе я не имел ни малейшей возможности положить деньги на свой счет в Санте-Фе или где либо еще. Этому препятствовала лишь незначительная деталь. Официально ранчо не существует. Мы не существуем. Временами я сомневаюсь, существую ли я. И уж вне всяких сомнений, официально не существует моя работа.

Поэтому упомянутым алиби воспользоваться я не мог. Мало обнадеживал и тот факт, что в стране встречаются и другие мужчины ростом шесть футов и четыре дюйма. Нужного человека можно нанять, к тому же существует обувь на высоких каблуках и платформе. По прошествии недели обычный свидетель вряд ли припомнит больше, чем одну примечательную особенность незнакомца, встреченного в течение рабочего дня. Если в памяти отложился рост, оператор скорее всего забыл черты лица. Это ставит меня в уязвимое положение. «Защитник и в самом деле пытается уверить суд, что его изобразил кто-то другой, ха-ха? Что некий неизвестный, как две капли воды похожий на него, возможно, его брат-близнец из Австралии, просто так великодушно одарил его двадцатью тысячами – двадцатью тысячами, дамы и господа! – в то время, как сам он занимался некими таинственными делами, которые не в праве обсуждать, в неком таинственном месте, о котором не волен рассказать? Уверен, что суд сделает собственные выводы...».

Следовало ясно понять, что никто не станет ставить на кон кучу тысячедолларовых фишек, не позаботившись предварительно о надежном прикрытии. Человек, который задумал эту игру, наверняка предусмотрел возможность открытого и честного поведения с моей стороны. Действуя подобным образом, я принимал его условия игры, кем бы он ни был, и в чем бы ни состояла эта игра.

К тому же на данный момент наиболее важным представлялось не впечатление, которое я произведу на гипотетический суд в неопределенном будущем. Сейчас главным было остаться на свободе до тех пор, пока я смогу связаться с Вашингтоном, выяснить, как обстоят дела, и что мне надлежит делать в сложившихся обстоятельствах. Я ощутил, как колебания еще туже затягивают наброшенную на меня петлю, а потому поспешил напомнить себе, что если мне и правда придется обратиться в бега, лишние деньги никак не помешают, а, стало быть, разумно позволить противнику оплатить мои расходы.

– Знаете, мисс, – обратился я к девушке за окошком, – я подумал, что не помешает прихватить немного наличных. Дайте мне, пожалуйста, еще один расходный бланк.

Некоторое время спустя я неспешно и беззаботно вышел из дверей банка. Во всяком случае, я надеялся, что со стороны выгляжу именно так. Десять «кусков» неправедно нажитого богатства – даже в такой близости от Техаса просьба выдать большую сумму привлекла бы нежелательное внимание, – покоились в застегнутом на пуговицу кармане моей рубашки. Поместились они с трудом. Тот, кто производит эти охотничьи рубашки, явно экономит на материале – единственное возможное объяснение таких маленьких карманов. Выйдя на улицу, я оглянулся в поисках «линкольна».

Он был тут как тут. Огромная машина медленно двигалась вокруг Плаца, будто поджидая меня: чья-то частная сверкающая темно-голубая наземная яхта с двумя дверцами и дурацкими глазками, которые вошли нынче в моду вместо угловых окон. Возможно, мне следовало извиниться перед ней, точнее, – перед ее пассажирами. Когда несколько дней назад я впервые заметил ее у себя на хвосте, то сделал поспешные выводы. В мире есть люди, которые относятся ко мне не слишком доброжелательно, и кое-кто из них (или, их правительства) достаточно богат, чтобы приобрести «линкольн-континенталь», но в своем большинстве это прямодушные ребята, не способные на хитроумные уловки. Если кто-либо из них решит, что мной следует заняться, или получит указания на сей счет, он просто попытается меня убить без трюков с банковскими счетами.

Однако, судя по всему, мистер, миссис или мисс «континенталь» проявил или проявила большую изобретательность, если исходить из предположения, что это его или ее рук дело. Нельзя было, конечно, полностью сбрасывать со счетов вероятность того, что организованная в Санта-Фе слежка никак не связана с финансовыми махинациями в том же Санта-Фе. Я не слишком верил в такой вариант, но ничего не следует упускать из виду.

Как вы догадались, мне до сих пор не удавалось рассмотреть пассажиров большой кареты даже настолько, чтобы определить половую принадлежность. Современные экипажи с тонированными стеклами и кондиционерами защищают пассажиров от любопытных глаз, мужчины носят почти такие же длинные волосы, как и женщины, и даже одежду зачастую не различишь. К тому же я избегал уделять им слишком много внимания. Напротив, обнаружив за собой тень, я с головой погрузился в хлопоты по подбору экипировки для специального зимнего охотничьего сезона, который открывался через несколько дней в глухих уголках нашего штата.

Я приобрел одежду, ботинки и ружье, после чего попытался взять напрокат машину с приводом на четыре колеса. Когда найти такую не удалось, махнул рукой и решил купить новую. Собственно говоря, направляясь сюда с ранчо, я сразу подумывал о чем-то вроде зимней вылазки на природу. Несколько месяцев регламентированной жизни как нельзя больше настроили меня побродить где-нибудь в одиночестве. Однако, исходно мои планы не были связаны с охотой – учитывая мою профессию, это напоминало бы пехотинца, расхаживающего с ранцем в свободное время.

Когда же выяснилось, что у меня появилась тень, я припомнил, что читал о предстоящем специальном сезоне и позвонил в соответствующие инстанции, чтобы получить разрешение. Если у кого-то возникнет желание побродить вслед за мной по диким угодьям, известным мне как свои пять пальцев, в течение недели, когда я могу открыто и на полном законном основании носить точное ружье дальнего боя, не имею ничего против. Это предполагало противостояние в известных мне местах и на выгодных мне условиях, но теперь получалось, что я оценил ситуацию совершенно неправильно. Ничего не поделаешь, никто не гарантирован от ошибок.

Я не спеша пересек Плаца, зашел в аптеку и купил большую катушку дюймовой клейкой ленты и кое-что еще. Если мистеру континенталь удастся проведать о моей покупке, ему придется напрячь все свое воображение, пытаясь отгадать, что к чему я собираюсь приклеивать.

Мне припомнилось, что за углом, рядом с заправочной станцией, имеется телефонная будка. Настала пора связаться со штабом. Я зашел в кабинку и набрал Вашингтон, воспользовавшись номером экстренной связи. На этой линии мы обходимся без замысловатых идентификационных шаблонов, предписываемых инструкцией секретному агенту. Часто на них просто нет времени. Вскоре длинный гудок прекратился – за тысячи миль от меня сняли трубку.

– Да? – раздался в трубке обнадеживающе знакомый голос.

– Это Эрик, – сказал я.

– Где ты, Мэтт? – спросил человек, которого мы называем Маком. Под его началом я проработал большую часть своей взрослой жизни.

Я недовольно поморщился, глядя на проезжающие машины. Мак подал мне предостерегающий сигнал, когда в ответ на кличку назвал мое настоящее имя. Следовательно, линия может прослушиваться. Неприятный сюрприз, хотя и не совсем неожиданный. Если даже линия экстренной связи не гарантировала конфиденциальность, значит новости о сложившейся ситуации, какова бы она ни была, достигли Вашингтона, и сотрудники службы Внутренней Безопасности вынюхивают подробности в поисках компромата. Предпочтительно на меня.

– Оставим географию, сэр, – сказал я, поглядывая на часы. – У меня тут небольшие неприятности, как сказали бы наши британские друзья.

– Я в курсе твоих небольших неприятностей, – голос Мака звучал строго. – Потянут тысяч на сорок долларов, не так ли?

Я тихо присвистнул. Значит, кто-то позаботился и о моем вашингтонском счете. Эти люди взялись за дело всерьез.

– Сумма впечатляющая, – отозвался я. – Где вы слышали о ней?

– А ты надеялся удержать это в тайне? – Голос в трубке стал жестким и в то же время укоризненным. – У нас побывал начальник Бюро Внутренней Безопасности Эндрю Юлер, собственной персоной. К его людям поступила определенная информация, и они вышли на две крупные суммы, переведенные на твое имя. Они проследили путь этих денег и в обратном направлении. Мне сказали, что источником их был некий господин, ныне именующий себя Гроэнингом – в наших досье он фигурирует как Гербер или Галик; похоже, он предпочитает первую фамилию, – за которым БВБ вело наблюдение. Его взяли и заставили говорить. Судя по всему, он представляет собой нечто вроде кассира сети шпионов и предателей, протянувшейся на всю страну. Хотя тебе-то это несомненно известно, поскольку ты – один из них.

– В самом деле, сэр?

Я проводил взглядом сверкающий темно-голубой экипаж, неспешно и величественно проследовавший по улице. У него были номера штата Аризона. Машина исчезла за углом.

– Надеюсь, ты проявишь благоразумие, Мэтт, раз уж твоя подрывнаядеятельность раскрыта, – продолжал Мак. – Не сомневаюсь, что ты слишком умен, чтобы выставлять себя жертвой заговора, как это сделал Роджер, когда его арестовали в Юме несколько дней назад. Ты понимаешь, насколько нелепо это всегда звучит, к тому же полученное мистером Юлером описание человека, который перевел деньги на оба твои счета, слишком сильно напоминает тебя, чтобы можно было отпираться. Кстати, не вздумай последовать примеру Нормы, которая поспешила пересечь мексиканскую границу в Тихуане, что отнюдь не свидетельствует в пользу ее невиновности. Не думаю, чтобы расследование деятельности Эрнимана могло привести ее – да и Роджера тоже – в это пустынное высохшее морское дно, именуемое Большим Юго-Западом. Как тебе, несомненно известно, Эрик, Эрниман проворачивает свои дела исключительно в крупных городах; этот парень специализируется на грязной работе в темных закоулках, помнишь?

– Да, сэр, – ответил я. – Помню.

Мак излагал дальше:

– Равным образом исключена возможность того, что Норма пыталась связаться с мексиканским агентом по долгу службы, поскольку наши связи в здешних местах – помнишь провал своего задания несколько лет назад, того, что было связано с летающими тарелками, подумать только! – еще больше ухудшились и мне категорически запретили все подобные контакты. Нет, и Норма, и Роджер наверняка попросту скрываются среди мексиканцев... Думаю, что не ошибаюсь, называя людей, проживающих в Мексике, мексиканцами, хотя представители той же народности, обитающие по эту сторону границы, требуют, чтобы их считали испанцами. Люди в последнее время стали весьма чувствительно относиться к подобным вещам, не правда ли, Эрик?

– Да, сэр, – подтвердил я, внимательно слушая каждое слово.

– Например, – продолжал Мак, – насколько мне известно, твои предки были шведами, и не думаю, чтобы ты окрысился, если тебя назовут шведом. Один мой знакомый, в жилах которого течет датская кровь, даже доволен, когда его именуют датчанином. В то же время гражданин Японии ужасно злится, если его называют японцем. Большая часть мужского населения Англии именует себя англичанами. Никогда не слыхивал, чтобы гражданин Франции обижался на слово француз. А вот один господин из Китая считает слово «китаец» унизительным. Довольно тяжко разбираться во всех этих веками сложившихся предрассудках, не правда ли, Эрик?

Он отрывисто рассмеялся:

– Конечно, к делу это никак не относится. Прости за старческую болтовню. Речь же у нас о том, что я вынужден настоятельно тебе рекомендовать сдаться мистеру Юлеру или его сотрудникам. Тебе известно, что он всегда был добрым другом нашей организации, и ты можешь рассчитывать на честное отношение с его стороны, которого ты, приходится признать, после своего предательства никак не заслуживаешь...

Я бросил взгляд на секундную стрелку своих часов. Она успела переместиться далеко, возможно, слишком далеко. Пора было вешать трубку и поскорее сматываться отсюда. Хотя, если сотрудники БВБ уже меня засекли, например, из того же «линкольна», это не имело особого значения. Однако, я испытывал сильные сомнения на этот счет. Эндрю Юлер, их начальник, был известен двумя качествами: фанатичным отношением к вопросам морали и невероятной скупостью. Ни один служащий Бюро Внутренней Безопасности не осмелится провести ночь с человеком, с которым не состоит в законном браке; ходили слухи, что даже лишний стакан спиртного или сигарета способны серьезно подпортить карьеру в этом учреждении. Не менее легендарной стала дотошность Юлера в вопросах экономии, а потому представлялось маловероятным, что кто-то из его людей получит для наблюдения «линкольн» там, где можно обойтись и «фольксвагеном».

Я аккуратно повесил трубку на место и глубоко вздохнул, выходя из будки. Можно считать, что пока мне везет. Учитывая стесненные обстоятельства, в которые был поставлен Мак, я получил от него максимально исчерпывающую информацию. На большее трудно было рассчитывать.

– Пожалуйста, садитесь! Быстрее!

Рядом вновь появился «линкольн» из Аризоны, успевший совершить путешествие вокруг квартала. Водителем, который открыл дверцу и сейчас обращался ко мне, оказалась женщина. По меньшей мере, одна маленькая загадка разрешилась...

– Они поджидают вас в гостинице, – бросила она. – Спрашивали о вас у портье. Если вы там появитесь, немедленно арестуют. Пожалуйста, садитесь! Я препятствую движению!

Я не знал ее: несмотря на все усердные старания, пока еще встречаются привлекательные женщины, с которыми я не успел познакомиться. В то же время не знал я ее и с плохой стороны, а роскошное средство передвижения позволяло надеяться, что она вряд ли связана с правительственной службой безопасности или ее непоколебимым шефом. Я нырнул в машину.

(обратно)

Глава 2

Водителем она была никудышным. Огромная машина двигалась робко, управляемая зеленым новичком, из тех, которые превратились в проклятие американских шоссе; их учат не вождению, а скорее «оборонительному вождению», вбивая в головы учеников уверенность, что единственная задача водителя на дороге – довести машину до гаража без единой царапины, не обращая внимания на неудобства и задержки окружающих. Мысль о том, что автомобиль создавался быстрого передвижения ради, не принимают во внимание.

Вынужденный мириться со столь медленным и неуверенным процессом, я слегка наклонился вперед, чтобы видеть в правом зеркальце картинку заднего вида, одновременно мысленно сортируя информацию, полученную по телефону. Ситуация в Вашингтоне явно сложилась далеко не простая. Маку пришлось прибегнуть к изощренным приемам, чтобы передать необходимые мне сведения и указания, и при этом избежать обвинения в помощи и содействии подчиненному, которого подозревают в измене. Естественно, упоминание о расследовании деятельности некоего Эрнимана содержало двойной смысл. Мы не занимаемся расследованиями. На службе Соединенных Штатов Америки состоит множество всевозможных следователей, но мы не относимся к их числу. Перед нами стоят несколько иные задачи, которые мы не склонны обсуждать по прослушиваемым телефонам. Тем не менее, я понял приказ, и теперь знал, что мне делать и кем заняться.

Помимо этого, ключ содержался в упоминании Мака о том, что, как известно, Эрниман проворачивает свои дела исключительно в городах. Фамилия Эрнимана не слишком хорошо известна в широких кругах. Поскольку шпионажем он не промышлял, представлялось маловероятным, чтобы Бюро Безопасности располагало сведениями на его счет. Мы же стараемся не упускать из виду все восходящие звезды нашего дела, к числу которых относился и Эрниман. Собственно, не большим преувеличением было сказать, что в своем восхождении он достиг апогея. Выступал он большей частью как вольнонаемный помощник в политических играх, насколько нам известно, не заключая соглашений с частными лицами или организованной преступностью, но интуиция подсказывала мне, что достаточно крупная сумма вполне могла убедить его поступиться принципами. Считалось, что лучше всего этот человек владеет автоматическим оружием. Кроме того, он умело ориентировался в лесу и имел немалый опыт восхождений в горы. Похоже, ему доставляло удовольствие раскачиваться над пропастью на кончиках пальцев. Мне, например, такой вид активного отдыха далеко не по душе, излишне вертикальная земная поверхность вызывает у меня головокружение. Суть же состояла в том, что, вопреки словам Мака, Эрниман отнюдь не занимался грязными делами в темных переулках. Он предпочитал охоту на лоне природы.

В этом и состоял мой ключ. Следовательно, не располагая временем на хитроумные измышления, Мак проинструктировал меня, воспользовавшись прямым зеркальным кодом, и все, что он говорил – во всяком случае то, что имело какое-либо значение – следовало воспринимать в обратном смысле. Мне было сказано не пытаться доказать, что я стал жертвой заговора, стало быть, работать следовало в этом направлении. Мак приказал мне сдаться, значит, нужно постараться как можно дольше оставаться на свободе. Он заявил, что с мексиканцами у нас ужасные отношения и контакты запрещены, то есть предлагается отправляться на поиски мексиканского агента.

Какого мексиканского агента? Мак упомянул о связанном с НЛО задании, которое я провалил в тех краях – на самом деле операция закончилась весьма успешно. (На случай, если упоминание об НЛО вызывает у вас недоумение и тревогу, поясню, что «тарелочки» были фальшивые). С мексиканской стороны в деле участвовал опытный оперативник по имени Рамон Солана-Руис. По-видимому, мы опять взаимодействовали с Рамоном, Норма пробовала связаться с ним, а мне предлагалось попытаться его отыскать или ждать в надежде, что он сам выйдет на меня, как только я доберусь до Мексики.

И наконец, оставался человек, который, по словам Мака, не выносил слова китаец. Единственным азиатом, в применении к которому мы использовали это слово, с пренебрежением или без такового, был пекинский эмиссар, с которым мне уже приходилось сталкиваться. Пока оставалось не ясным, какое место отводится ему в этой головоломке – если ему и вправду отводилось какое-то место, – но раз уж Мак приложил столько стараний, чтобы предупредить меня о нем, что-то этот человек да значил. Однако, мистер Су может подождать. В остальном происходящее, насколько я его понимал, касалось двух наших людей. С обоими мне приходилось работать раньше, и оба шли по следу известного профессионального убийцы, который в силу неких причин вызвал недовольство Вашингтона. В чем состояли эти причины, пока оставалось неясным. Ограниченное время и прослушиваемая линия по-видимому привели Мака к выводу, что на данном этапе я обойдусь и без этой информации. Мне пришло в голову, что нас с Эрниманом объединяет не только работа. Судя по досье, он был моложе, имел более светлые волосы, несколько превосходил меня в весе, на дюйм уступал по росту, однако, чтобы изобразить меня, ему достаточно было обзавестись париком. В местах, где я бываю нечасто, как, например, в некоторых банках, этого вполне бы хватило.

Мысль эта показалась мне интригующей, и я намеривался вернуться к ней, но пока предстояло управиться с более срочными делами. Похоже, у двух наших сотрудников возникли серьезные трения с нашей же службой безопасности, предположительно в результате появления на их счетах крупных сумм загадочного происхождения. В точности, как у меня. В разговоре Мак избегал уточнений на этот счет, но представлялось достаточно вероятным, что всех нас поймали на одну и ту же удочку... Роджера, которого в действительности звали Джек Селтер, уже арестовали. Норма сбежала в Мексику. Возможно, тут сыграли свою роль ее испанская кровь и знание языка, – на самом деле ее звали Вирджиния Домингес. Хотя не исключено, что она просто шла по следу Эрнимана на юг и до сих пор не подозревает о случившемся.

Далее напрашивался вопрос: какая роль уготована мне? Ответ представлялся затруднительным. Обычно я выступаю неофициальным устранителем всевозможных помех, человеком, разгребающим навоз, который позабыли прибрать другие. Оглядываясь назад, я пришел к выводу, что, возможно, Мак специально отправил меня на проклятое ранчо, дабы иметь под рукой, когда все пойдет вверх тормашками. Только весьма предусмотрительный и располагающий завидными ресурсами, к тому же знакомый с принципами нашей работы человек или организация могли затратить массу сил и средств, чтобы вывести из игры не только двух оперативников, которые мешали нанятому ими Эрниману осуществить свои, по всей вероятности, кровавые планы, но и запасного игрока, который несомненно пришел бы им на помощь.

– Болтуном вас не назовешь.

Я посмотрел на женщину за рулем.

– Вы сами вызвались меня подвезти, мэм. Считайте, что я ваш гость. К тому же мне хотелось убедиться, что за нами не следят, прежде, чем начинать беседу.

– Убедились?

– Кажется, да.

– Тем лучше. Мне бы не хотелось, чтобы нас видели вместе. Не могу допустить, чтобы мое имя оказалось впутанным... Проклятье!

Она пыталась пересечь четырехполосную магистраль, одну из нескольких, проложенных во имя прогресса через уютный своей беспорядочностью старинный испанский городок, в котором я когда-то жил. Естественно, такой водитель, как она, мог тронуться с места не раньше, чем движение прекратится на всем Юго-Западе Соединенных Штатов или, по меньшей мере, во всех доступных ее взгляду уголках штата Нью-Мексико.

– Да заткнись ты!

Последнее раздраженное восклицание адресовалось водителю, сигналившему у нас за спиной, где успела собраться целая вереница машин. Потом бульвар, наконец, опустел, и мы двинулись дальше. Девушка виновато посмотрела на меня.

– Понимаете, мне нужно быть очень осторожной. Любая царапина на одной из машин, даже моей собственной, приводит Оскара в ярость.

– Оскара?

– Моего мужа. Он не знает, что я... Слава Богу, он отправился на одну из своих мексиканских рыбалок и уверен, что я в Седоне, у друзей из Оук-Крик Каньон. Если бы он хоть на минуту заподозрил... Жуткая история, правда?

Странно, но внешне она совершенно не соответствовала столь испуганной речи. Взрослая девушка в аккуратном светло-желтом костюме, шляпке с широкими свисающими полями, кремовой шелковой блузке с платком на шее и дорогих коричневых туфельках с квадратными каблуками. Телосложением она напоминала амазонку: сероглазая, темноволосая особа ростом почти шесть футов и не слишком худощавая. Тем не менее, смотрелась она гармонично. Вообще, крупные девушки делятся на две категории: первые гордятся своими формами, вторые же до конца жизни не расстаются с чувством вины. Со временем это входит в привычку, и они спешат обвинить себя и во всем остальном. Форма ее лица показалась мне знакомой.

– Селтер, – сказал я.

Девушка бросила на меня быстрый взгляд.

– Меня зовут Кларисса О’Херн, мистер Хелм. Миссис Оскар О’Херн.

Я не стал спрашивать, откуда ей известно мое имя, ответ был очевиден.

– Идите к черту. Вы – старшая сестра Джека Селтера. Он упоминал о вас, когда мы работали вместе несколько лет назад. Тогда понадобился парень с привлекательной внешностью, и начальство заявило, что я не подхожу – не знаю уж почему. Обидели меня до глубины души... Так что я хорошо запомнил его вечно улыбающееся красивое мальчишеское лицо. Самое странное, что несмотря на рекламную внешность, он оказался хорошим напарником, если не принимать во внимание излишне порывистый характер.

– Удивительно, что вы находите нас похожими. Обычно меня считают бедняжкой, потому как вся лучшая наследственность досталась Джеку. Я его ненавидела, когда была помоложе. Да, он мой родной брат. Он попал в беду, его могут арестовать в любую минуту и поэтому я здесь, чтобы предупредить вас.

– Странный вы для этого избрали способ, – заметил я. – Три дня не даете мне прохода и не сказали ни слова.

На лице Клариссы отразилось удивление и разочарование.

– Так вы меня заметили? А я-то думала, что веду себя очень осторожно. – Я никак не отреагировал, и она продолжала:

– Я... я не могла решиться. Мне нельзя было рисковать... Я не смела оказаться замешанной. Кажется вы не понимаете. Оскар О’Херн. Вы, наверное, слышали...

– О, да, универмаг О’Херна, – отозвался я. Это ее слегка шокировало.

– Оскару бы это не понравилось, – заявила она. – Сегодня у него столько разных фирм помимо «О’Херн, Инкорпорейтед»... Но теперь вы понимаете, почему мне следует быть осторожной, хоть Джек мне и брат, правда? Собственно, я собиралась поймать вас в гостинице за завтраком. Уже совершенно решилась переговорить с вами, но немного проспала. Когда же пришла в гостиницу, чтобы найти вас, они спрашивали о вас у портье. Эдакие неприятные типы с официальными физиономиями. Я поняла, что больше медлить нельзя...

– После чего, зная, что я покупаю машину, отправились в контору «Шевроле», ехали за мной до банка и, наконец, набрались мужества заговорить. – Я нахмурился, напряженно размышляя. Девушка молчала.

– Ладно, – произнес я, – мне понадобится надежное средство передвижения, а машина, которую я взял напрокат, не внушает особого доверия... Возможно, мне удастся забрать новую машину прежде, чем они выйдут на мой след. Вы не согласитесь подбросить меня? Только не подъезжайте слишком близко.

Некоторое время она вела машину молча, потом спросила, не поворачивая головы:

– Сколько?

– Что?

– Вы обнаружили у себя на счету сумму, которой там быть не должно. Сколько там было?

– Двадцать кусков, – ответил я. – На этом счету. Кажется, на другом имеется такая же сумма. Сколько подсунули Роджеру?

– Роджеру?

– Это кодовое имя Джека в нашей организации, миссис О’Херн. Думаю, вам известно, что он работал на правительство Соединенных Штатов.

– Да, – сухо проговорила она. – Если это можно назвать работой. Я заставила его кое-что о ней рассказать, прежде чем оправилась к вам на выручку. И должна сказать... Что ж, не будь Уотергейта и прочих разоблачений, я, наверное, пришла бы в ужас. Мне и сейчас трудно поверить, что в моей стране... мой брат... но о том, как его звали, он не рассказывал.

– Разумеется, – мягко согласился я. – К этому привыкаешь. Все наши уважаемые сограждане рассчитывают на защиту. Если им нежелательно знать, какими средствами она достигается, зачем спрашивать? Вы так и не сказали, сколько ему подбросили? – напомнил я.

– Ох, – смутилась она. – Точно такую же сумму, мистер Хелм. Двадцать тысяч на его счет в Фениксе и еще двадцать – в Таксоне, но туда он не успел съездить, просто проверил по телефону. Однако, он забрал деньги в Фениксе, до последнего цента. Половину оставил на расходы, а вторую половину... вторую просил передать вам. Сказал, что если что-нибудь случится, вы должны... должны отыскать виновника и заткнуть эти деньги мерзавцу в глотку. Разве что предпочтете воспользоваться для этого противоположным концом его пищевода. – Она слегка покраснела, не сводя глаз с дороги перед собой. – Он попросил меня в точности передать вам его слова, мистер Хелм. Лично мне это кажется ужасно глупым и... и детским пожеланием. Вам угрожают тюрьма и позор, а он раздумывает, как нагляднее покарать преступника! – Она поколебалась, потом посмотрела на меня и с интересом спросила:

– А вы забрали свои деньги? Я имею в виду ту часть, которая вам не принадлежит.

– Естественно, – ответил я. – Все, что смог взять, не привлекая излишнего внимания. Рассчитываю, как и Роджер, истратить часть на неизбежные расходы, но уж оставшееся обязательно скормлю парню, который все это устроил. Можете не сомневаться. Цивилизованные нормы поведения не для таких людей, как мы с Роджером, миссис О’Херн. Боюсь, мы с ним прирожденные каратели: око за око, зуб за зуб.

Это прозвучало впечатляюще: круто и устрашающе. Тем не менее я не смог удержаться от мысли, что не так-то просто засунуть парню пачку сто долларовых купюр, особенно, если не имеешь ни малейшего представления, как его найти.

(обратно)

Глава 3

Лучшее, на что способен Детройт в моем понимании, это полутонный фургон. Некогда я жил в этих местах и владел таким средством передвижения. После того, как моя семейная жизнь потерпела фиаско, и я вернулся на службу к Маку, я по недомыслию переусердствовал, используя его в служебных целях, и в результате распростился с ним на склоне горы – не без посторонней помощи. Это был фургон с приводом на два колеса и с так называемым навесом, который защищал поклажу и позволял провести ночь вне дома в укрытии. Машина была темно-зеленого цвета и обошлась мне, если не ошибаюсь, чуть дороже двух тысяч.

Мое нынешнее приобретение, ведомое всеми четырьмя колесами, представляло собой фургон на девять пассажиров на ходовой части грузовика. У меня не было восьмерых знакомых, которых можно было бы одновременно погрузить в эту машину, поэтому я попросил снять заднее сидение. Среднее сидение аккуратно укладывалось на пол. Образовавшееся место позволяло разместить матрац, спальный мешок и всевозможное охотничье снаряжение, хотя теперь это не имело особого значения. Заготовленное мною снаряжение осталось сложенным в углу гостиничного номера, и я не собирался из-за него рисковать попасться в лапы Юлера.

Новое средство передвижения было в четыре раза дороже своего предшественника и примерно во столько же раз блистательнее. Корпус сверкал голубыми и белыми цветами, салон внутри был обтянут легкомысленным голубым твидом. Для меня так и осталось загадкой, какому умнику пришло в голову использовать в машине, предназначенной для загородных поездок, вместо винила эту ненадежную ткань, но время поджимало, и я не стал спорить. Среди низких обтекаемых пассажирских автомобилей, припаркованных у салона, моя машина казалась огромной.

– Вам остается лишь сесть и ехать, Мэтт, – заверил меня продавец. Прежде мы с ним никогда не встречались, однако, он взял за правило обращаться ко мне по имени, как только узнал, как меня зовут. – Мне даже удалось выбить для вас номера по ускоренной процедуре. Воспользовался знакомством в департаменте автотранспорта. Свидетельство о регистрации – в «бардачке». – Мы остановились рядом с моим «вездеходом», и он постучал ногой по колесу. – Машину проверили до последнего винтика, бак залит до предела – тридцать один галлон: это увеличенный бак, не забывайте. И помните, что я вам показывал: привод постоянно осуществляется на четыре колеса. Вам не придется мучиться с переключением, как на старых джипах. Чтобы усилить тягу, достаточно сместить рычаг в положение сцепления, вверх или вниз. Только не забудьте переключить назад, когда вернетесь на шоссе, не то что-нибудь сорвете. – Он пожал мне руку.

– Спасибо за покупку, Мэтт, и приятной охоты.

Я бросил на него пристальный взгляд, подозревая иронию, но он явно говорил совершенно искренне. У него никто еще не успел побывать. Этот человек и не подозревал, что первоначальный сценарий успел измениться, и теперь из охотника я превратился в дичь. Он и вправду был неплохим парнем, несмотря на панибратское обращение, которое вызывало у меня некоторое раздражение после нескольких месяцев, проведенных по другую сторону океана, где продавцы выдерживают большую дистанцию. По крайней мере, к делу он относился добросовестно и знал его. Вы не поверите, но зачастую продавцы ни аза не смыслят в сказочных экипажах, которые пытаются тебе всучить.

Я вскарабкался на высоченное сидение, которое на этой модели располагается даже выше, чем у обычного грузовика. Повернул ключ зажигания, и расположенный впереди огромный движок отреагировал без промедления. Продавец проводил меня прощальным взмахом руки, машина величественно подкатила к выезду со стоянки и остановилась, пропуская крошечный старый «фольксваген»: мы с ней решили проявить снисходительность и без нужды не обижать маленьких.

Я уже давненько не сиживал за рулем большой машины и успел позабыть, какой обзор открывается из ее кабины. Передо мной, как на ладони, лежала вся улица. Учитывая размеры, вес и необкатанность монстра, он вполне сносно подчинялся моим командам. Я бы не стал пытаться обыграть на нем джип или феррари, но в то же время спортивной, да и любой другой машине не угнаться за мной по бездорожью. Именно на это я и рассчитывал. Для вновь сложившейся ситуации автомобиль был излишне броским и несколько неуклюжим, но обладал и определенными преимуществами...

Я нашел ее на том же месте, где оставил: большую, робкую и обаятельную миссис Оскар О’Херн. Вот уж на что не рассчитывал. Ведь свое поручение она выполнила. Передала мне десять тысяч Роджера, так что я превратился в ходячий банк. Единственным, что могло заставить ее остаться, была моя просьба на этот счет: я надеялся получить ответы на некоторые вопросы. Тем не менее, «континенталь» стоял там же, где мы расстались. Завидев меня, она вышла из машины. Я описал ей свою машину, и она не смогла не узнать выруливающий из-за угла сверкающий голубой гигант. Я пристроился за «линкольном», машинально бросив взгляд на зеркало заднего вида, когда сбавлял скорость. Там показался поворачивающий вслед за мной «фольксваген».

Это явно была та самая машина, которую я пропустил, когда выезжал со стоянки дилера «Шевроле». Передний бампер успел побывать в передрягах. Неумело выправленное правое крыло закрасили белой краской не совсем подходящего оттенка. Мне припомнились собственные размышления о том, что люди Эндрю Юлера не станут использовать «линкольн» там, где сойдет и «фольксваген». Экстрасенсорные способности меня явно не подвели. Увы, того же нельзя было сказать о здравом смысле. Я так увлекся своей новой трехтонной игрушкой, что позабыл об элементарных мерах предосторожности.

Продолжать движение не имело смысла. Я уже нажал на тормоз, так что загоревшиеся сзади фары позволяли определить, где я хотел остановиться, даже если бы я поехал дальше. К тому же дама явно выжидательно остановилась рядом со своим экипажем. Преследователь уже успел запомнить ее внешность и машину: такое не упустит из виду последний тупица. Я остановился позади «линкольна».

«Хвост» проехал мимо. Внутри сидел один человек. Темные волосы, в меру растрепанные по последней моде, но не слишком длинные. Роговые очки на курносом мальчишечьем лице. Один из чистюль, от которых так и разит беззаветной преданностью и прямодушием, возможно, в прошлом обладатель ученой степени, ныне же спасающий родину от коварных предателей. Не стану утверждать, что разглядел человека в промелькнувшей машине вплоть до таких деталей, но мне и раньше доводилось иметь дело с представителями службы безопасности. Похоже, работают там исключительно лишенные чувства юмора фанатики, молодые и старые. Они слетаются туда, как пчелы на мед.

«Тебе известно – он всегда был добрым другом нашей организации», – сказал о Юлере Мак. Как и все остальное, им сказанное, фразу эту следовало понимать с точностью до наоборот. В действительности Эндрю Юлер ненавидел нас до глубины души. Он был искренне убежден, что таким, как мы, извращенцам, не место на службе прекрасного, цивилизованного и демократического правительства, для которого сам он стал чем-то вроде разящей совести. В этом отношении он сильно напоминал мне миссис Оскар О’Херн.

Долгие годы мы и сами вполне успешно следили за собственной безопасностью, но Юлер, подобно многим вашингтонским чиновникам, являл собой тип реформатора, созидающего собственную империю. Встав во главе Бюро Внутренней Безопасности, он постепенно представил себя в качестве оплота на пути тех, кто подтачивает страну изнутри. А послушать его, такие случаи сплошь и рядом. Его решительный подход к делу произвел на законодателей такое впечатление, что в конце концов длинному носу господина Юлера было дозволено соваться в укромнейшие уголки деятельности правительства, в том числе и наш, ранее для него запретный. То, что ему удалось узнать о работе Мака, лишило этого человека всяческого покоя. Существование этой службы, заявил он, есть пятно на безупречной ткани морали нации, и его должно устранить как можно быстрее.

Как полевой оперативник, я упускаю из виду все междоусобные войны нашей бюрократии, но из достоверных источников мне стало известно, что Юлер напросился на серьезные неприятности. Одолеть Мака не так-то просто: он пережил многих реформаторов-идеалистов. С тех пор наш друг Эндрю воздерживался от лобовых атак, но рутинные проверки нашей деятельности обрели зловещую окраску. Никто не сомневался, что Юлер не отказался от мысли рано или поздно поймать нас на горячем. Появление на счетах трех агентов необъяснимых крупных сумм подходило для этого как нельзя лучше.

– Некоторые лисы, прежде чем высунуться из норы, ждут, пока все утихнет, – поделился я своими соображениями с подошедшей Клариссой О’Херн. – Другие выглядывают и получают пулю.

Ее глаза расширились, и она оглянулась вслед проехавшему «фольксвагену».

– Вы хотите сказать...

– Мне очень жаль, – кивнул я. – Хотя вы тут ни при чем: вашу машину он приметил бы, даже если бы вы лежали на полу. Меня перехитрили. Думаю, этот парень состоит на службе у правительства, возможно, это один из тех, кого вы приметили в гостинице. Скорее всего, он побывал в банке и узнал о переводе, который сделан мистеру Шевроле. И как раз направлялся в представительство, чтобы навести справки, когда наткнулся на меня. Узнал меня, развернулся и поехал следом. Конечно, мне следовало бы его заметить, но я слишком увлекся всеми этими новыми кнопками и рычагами. При желании можете меня выпороть.

– Боже мой, – беспомощно пробормотала она. – Боже, что же он, по-вашему, теперь сделает? Что делать нам?

– Как только этот парень отыщет телефон, – ответил я, – он, несомненно, сообщит, что я встретился с привлекательной дамой ростом шесть футов, разъезжающей на роскошной карете с таким-то аризонским номером. Поэтому нам стоит воспользоваться моментом и хорошенько все обдумать. Для чего предлагаю, – пока он ищет будку и монету, – совершить небольшую прогулку за город...

(обратно)

Глава 4

Раньше, выезжая из Санта-Фе в южном направлении, человек почти сразу попадал в дикую страну койотов и волков; сегодня город постепенно расширяет свои границы, окружая себя сумеречной зоной заправочных станций, придорожных закусочных и новых районов, которых не потерпит ни один уважающий себя волк – и даже койот. Но все-таки пустыня не отступила, достаточно проехать чуть дальше, чтобы в этом убедиться.

Оглядев зеркала, – большие внешние зеркала, на манер грузовика, давали прекрасный обзор панорамы сзади – я обнаружил, что Кларисса отважно следует за мной в своем голубом королевском экипаже, невзирая на захватывающую дыхание скорость в пятьдесят миль в час. Чуть поодаль нам составлял компанию ободранный белый «фольксваген», стараясь, по возможности, не высовываться из-за других машин. Антенны я на нем не заметил. Возможно, у парня имелась портативная рация, но я надеялся, что мистер Юлер не станет оснащать своих неизбалованных помощников столь дорогостоящей аппаратурой. Поэтому я счел весьма вероятным, что преследователя удалось оторвать от группы поддержки – отряда по борьбе с Хелмом? – и по меньшей мере пока никто, кроме него, об этом не подозревает.

Отъехав от города на несколько миль, я свернул с четырехполосного шоссе на боковое ответвление. Я проезжал здесь несколько лет назад, и тогда это была настоящая вылазка на природу; теперь же через пересохшие русла перебросили мосты, дороги успели пометить, расширить и заасфальтировать, и поездка перестала быть приключением. Тем не менее, утро выдалось превосходное – стоял один из тех дней, когда окрестности видны невероятно далеко. На наиболее высоких пиках двенадцатитысячефутовых гор Сангре де Кристо, возвышающихся у нас за спиной, лежал снег; этой зимой лыжникам повезло. Даже здесь, в низине, время от времени попадались глубокие полосы снега. В остальном равнина оставалась желтовато-бурой, за исключением разбросанных тут и там зеленых пятен пустынного можжевельника, растений, предпочитающих гордое одиночество, и потому растущих на значительном удалении друг от друга.

Я провел свой маленький, состоящий из трех машин, караван через старый шахтерский поселок и перевалил через холмы, направляясь более или менее наугад. Прокладка новой дороги несколько изменила знакомые мне окрестности. Я ориентировался по знакомому месту в следующем ряду холмов. Наконец, свернул на проселочную дорогу и остановился, чтобы открыть ворота в ограждении из колючей проволоки. Затем вновь уселся за руль, заехал внутрь и остановился, оставив место для «континенталя». Еще раз отправился закрыть ворота и на обратном пути остановился рядом с экипажем.

Окошко с электрическим приводом плавно опустилось вниз. На лице Клариссы отражалось беспокойство.

– Разве мы... я хотела сказать, это ведь частное владение, правда?

Меня всегда поражали великосветские дамы. На карту, возможно, поставлено все ее существование в качестве состоятельной миссис Оскар О’Херн, а она переживает из-за нарушения границы.

Я улыбнулся.

– И это спрашивает девушка из Аризоны? Помните поговорку времен Дикого Запада: надписи – для людей, ограды – для коров. Я не приметил никаких запрещающих надписей, а вы? Правда, если бы и приметил, то махнул бы рукой, поскольку речь идет о моей работе и вашей репутации.

– Вообще-то, я родом не из Аризоны, – заметила она. – Я приехала из Пенсильвании.

– Знаю. Богатая и аристократическая часть Филадельфии, не более, не менее. Ваш брат любил подшучивать, как бы всполошились его благородные предки, если бы узнали, чем он занимается... Ага, наш друг почти нас догнал. Теперь он будет отсиживаться в той дыре, чтобы мы его не заметили... Ладно. Он по-прежнему у нас на крючке. Когда он двинется за нами, у него уйдет какое-то время, чтобы открыть ворота, это даст нам преимущество. Теперь, пожалуйста, делайте в точности то, что я вам скажу...

Несмотря на все перемены в здешних окрестностях, я попал в нужное место. Едва различимая проселочная дорога вывела нас прямо к холмам. Дальше она переходила в колею, проходящую вдоль мелкого русла, которое становилось все глубже и глубже и, наконец, превратилось в настоящий маленький овраг. Тропа то и дело пересекала его песчаное дно – не приведи Бог оказаться здесь в проливной дождь. Судя по чистому небу, сегодня нам это не грозило, но когда-то давно я привез сюда свою семью – теперь моя жена замужем за другим человеком и, соответственно, это его семья – в поисках приятного уединенного места для пикника. Впереди собирались облака, долетали раскаты грома, так что вскоре нам пришлось поспешно сматываться, но место почему-то запечатлелось у меня в памяти...

Боковое русло открылось там, где я и предполагал. Я свернул налево, пересекая песчаное дно оврага. В зеркале я увидел, что Кларисса, выполняя мое указание, продолжает ехать прямо на своей огромной машине, не совсем предназначенной для таких поездок. Что ж, далеко ей ехать не придется. К счастью, мой автомобиль создавался именно для таких условий. Когда колеса начали погружаться в песок, я ухватился за торчащий из пола большой рычаг и перевел его в положение сцепления, в точности, как сказал мне продавец. Работая всеми четырьмя колесами, нам удалось пересечь русло и вновь выбраться на твердую почву, после чего я въехал в левое ответвление и остановился, когда скалистая стена скрыла меня из виду.

Остановившись, я воспользовался передышкой, достал приобретенные в аптеке клейкую ленту и целлофановые пакеты, а также две десятитысячные пачки банкнот, поступивших на наши с Роджером счета от неизвестного благодетеля. Затем быстро принялся прятать упакованные в пакеты деньги у себя и в машине так, чтобы они не слишком бросались в глаза. Едва успел управиться, как послышался звук мотора машины нашего сопровождающего. Потом звук стих. Я осторожно выглянул из-за скалы, недоумевая, какое препятствие могло задержать нашу тень. По пути мы не встретили ничего, способного помешать «фольксвагену».

Между тем, он просто проявил осторожность и остановился, чтобы пройти вперед пешком и проверить участок дороги, подходящий для засады. На мгновение в поле моего зрения возникла его голова, после чего шум двигателя начал медленно приближаться. Вскорости появилась и сама машина, медленно пробирающаяся по дороге. У развилки, где в сторону уходил мой овраг, он еще раз остановился и огляделся по сторонам. Следы моих колес отчетливо отпечатались на песке. Хотя, вернее, дело обстояло не совсем так. Следы со всей очевидностью свидетельствовали, что какое-то время назад нечто пересекло овраг, и случилось это после последнего дождя, который, как известно, смывает все следы. Однако в последнее время люди разъезжают на джипах по всей пустыне, а определить давность следов на мягком песке невозможно. Не настолько они отчетливы.

Молодой сотрудник службы безопасности, нахмурившись, склонился над колеёй, присматриваясь к ней. И тут из оврага до него донеслись какие-то звуки и заставили обратить внимание в ту сторону. Где-то впереди явно забуксовала машина и рывками вперед-назад пыталась освободиться. Молодой человек уселся за руль своего «фольксвагена» и направился к источнику звука.

Как только он отъехал, я включил заднюю передачу и выбрался из укрытия. Развернуться не хватало места, поэтому я просто сдал назад через глубокий песок и вернулся на дорогу. Там я не забыл отключить рычаг, – продавец мог мной гордиться. Как вы догадались, я не большой специалист по машинам с приводом на четыре колеса. Мне всегда представлялось, что настоящий мужчина должен суметь преодолеть любые препятствия и на обычной машине. В тех немногих случаях, когда при выполнении задания приходилось использовать настоящий вездеход, в помощь мне всегда выделяли опытного специалиста по джипам. Свою нынешнюю машину я приобрел с единственной целью – почувствовать себя в безопасности от неизвестного убийцы, который предположительно преследовал меня в «линкольне»: заставить выбраться за город и тут навязать свои условия игры. Однако, тот же гамбит годился и для других марок машин.

Я переключил передачу и направился вслед за «фольксвагеном». Теперь он оказался зажатым между нашими машинами и попал в мешок.

(обратно)

Глава 5

Хоть я и не испытываю особого уважения к ребятам из Службы Безопасности, но лезть на рожон, естественно, не стал. На некотором расстоянии я выбрал достаточно узкое место, так, чтобы фургон надежно перегородил дорогу. Потом поставил машину на тормоз, запер дверцу и отправился дальше пешком. Если ему удастся проскользнуть мимо меня, чтобы воспользоваться фургоном, понадобится два ключа: от дверцы и от зажигания – яркий пример новейших веяний в области автомобилестроения, свидетельствующий, что забота о покупателе кончается там, где начинаются интересы страховых фирм и федеральных властей. Лично я предпочел бы обходиться одним ключом, даже рискуя остаться без машины. Но ведь я всего лишь заплатил за нее деньги, и потому мое мнение мало кого интересует.

Я тихо пробирался вперед, стараясь не высовываться из-за скал. Когда я добрался, парня нигде не было видно. Впереди вообще не было людей, только две машины. Поодаль дорогу перегораживал пустой «линкольн» с закрытыми дверцами. Следы шин остались на том месте, где машина несколько раз проехала вперед-назад, чтобы обеспечить желаемый звук застрявшего в песке колеса. Дверца такого же пустого «фольксвагена» была распахнута. Я посмотрел на часы и стал ждать.

Осторожность, проявленная этим парнем чуть раньше, казалась многообещающей, но теперь он меня разочаровал. Я-то опасался, что терпения у него окажется больше, чем у Клариссы, которой было сказано оставаться в укрытии.

Причем я не слишком рассчитывал на ее исполнительность. Однако, как выяснилось, зря волновался. Наш друг выдержал всего одиннадцать минут мертвой тишины. Затем осторожно выглянул из-за большого валуна и бросился к своей машине. Завел мотор и даже ухитрился развернуться, хотя места было маловато: даже его крошечному автомобилю пришлось проделать массу сложных маневров. После чего сломя голову помчался обратно по дороге мимо моего укрытия. Я так и не понял, на что он рассчитывал. Человек только что проехал по дороге. На собственном опыте убедился, что движение тут исключительно одностороннее. Неужели он предполагал, что я, как истинный джентльмен, постараюсь пристроить свой фургон где-нибудь на обочине, дабы не преградить ему путь?

Я вздохнул и осторожно двинулся за ним, не спеша, чтобы избежать малейшего риска. С дураками следует быть чрезвычайно осторожным. Они способны отмочить такую глупость, которой никак не ждешь от взрослого человека, и в результате оказываешься застигнутым врасплох.

Добравшись, я увидел, что «фольксваген» остановился, почти касаясь массивного переднего бампера моего фургона. Парень проехал так близко, как смог. Теперь он стоял рядом со своей машиной, испуганно оглядываясь по сторонам, с пистолетом в руке. Я нахмурился. Он вел себя слишком осторожно. Обычно его коллегам свойственна беспечность, а то и откровенная наглость.

Они привыкли диктовать правила игры. Я был почти уверен, ему и в голову не придет, что какой-то жалкий предатель, за которым ведется обычное наблюдение, способен устроить ему западню. Люди, с которыми имеет дело его организация, обычно не сопротивляются, разве что с помощью слов и адвокатов.

Тем не менее, мой «хвост» буквально трясся от страха. Он явно знал нечто такое, чего не знал я. Судя по его поведению, он не сомневался, что у меня имеются веские причины заманить его в ловушку. Причины, не связанные с его рвением в исполнении служебного долга. Мне приходило в голову только одно возможное объяснение его поведения.

Парень быстро развернулся, глядя на дорогу, ведущую вверх. Как и он, я расслышал долетевший оттуда звук. Кто-то случайно наступил на качающийся камень, и тот ударился о другой камень. Я скользнул в ту сторону и наткнулся на мою союзницу, пробирающуюся вниз по тропе в своем модном светло-желтом брючном костюме, с широкополой шляпкой в руке. Наверное, она сняла ее, когда пряталась, чтобы та не выглядывала из-за камней. Весьма рассудительно, чего нельзя было сказать о ее теперешнем поступке. Ей было сказано оставаться на месте, пока я за ней не приду. При моем появлении она тихо охнула.

– Еще двадцать ярдов, и вы мертвы, – сказал я. – У парня внизу в руке пушка, и он разнервничался, как мокрая кошка. Попробуйте-ка высунуть шляпку.

– Мою шляпку? – Похоже, подобная жертва показалась ей немыслимой, а я – настоящим монстром.

– Ладно, спрячьтесь за этими валунами и закройте лицо руками. Только в кино рикошет не разбрасывает вокруг массу осколков. – Я выждал, пока она заняла указанное место, выбрал камень размером с грейпфрут и покатил его вниз по тропе. Раздалось три выстрела. Мне показалось, что умышленно он стрелял только два первых раза; во всяком случае, только эти пули ударились о камни неподалеку от нас, засыпая все осколками. Третий выстрел он намеревался остановить, но команда не успела вовремя достигнуть возбужденного пальца на спуске, тогда как сам он уже понял, что его провели, и ослабил прицел. Я опустил руки и отряхнул песок с волос.

– Теперь ясно? – поинтересовался я. Лицо миссис О’Херн выражало глубочайшее разочарование.

– Что он вытворяет? – негодующе осведомилась она. – Ведь он же... офицер правопорядка, не так ли? Неужели ему дозволено стрелять в кого попало, причем даже без предупреждения?

Я улыбнулся.

– Хорошая девочка. Не забывай о законе, куколка. Должен же хоть кто-то помнить о нем.

– Я вам не девочка, мистер Хелм, – сухо ответствовала она. – И уж никак не куколка. Хороша куколка: шесть футов росту и сто семьдесят фунтов весу!

Похоже, выстрелы пробудили в ней некоторую сообразительность и неожиданное чувство юмора.

Я сделал виноватое лицо.

– Простите за фамильярность, мэм. Могу ли я покорнейшим образом просить вас не сходить с этого места?

– Что вы намерены делать?

– Раз уж ему нравится стрелять, мы предоставим такую возможность. Не думаю, что он перегружен боеприпасами, это попортило бы его элегантный наряд. Возможно, что-то осталось в машине, но с собой он патроны не прихватил. Мне еще не приходилось пользоваться таким способом, но надо же когда-то начинать. А теперь, пожалуйста, оставайтесь здесь, чтобы я знал, где вы.

Я двинулся влево, поскольку в той стороне оставались машины, и там же я видел его в последний раз. Отыскал место, позволяющее контролировать окрестности, и осторожно выглянул. Парень оставался все там же, но теперь спрятался между машинами. Я даже не стал задавать себе вопроса, почему он не воспользовался возможностью сбежать, ответ был ясен. Достаточно было взглянуть на его аккуратную спортивную куртку, яркий галстук, отглаженные брюки и сверкающие туфли. Я поймал его столь же надежно, как если бы соорудил вокруг восьмифутовое ограждение и пропустил по нему электрический ток. Мальчик вырос в городе, скорее всего где-нибудь на востоке. Машина оставалась единственной нитью, связывающей его с цивилизацией. Ему и в голову не пришло бы оставить ее. Чтобы отправиться пешком и идти до шоссе целых пять миль? По пустыне?!

Я извлек свой револьвер – «специальный» 38-го калибра, направил в небо и нажал на спуск. Парень резко развернулся и дважды выстрелил в мою сторону, сбивая крошку с ближних валунов. Я встал и рассмеялся ему в лицо.

Я рассчитывал, что мое появлений спровоцирует его сделать последний поспешный выстрел – во всяком случае, надеялся, что больше патронов у него нет, но он лишь припал к земле, сжимая оружие обеими руками так, как их теперь учат. Я слишком стар, привык пользоваться одной рукой и никак не могу привыкнуть к этим новомодным приемам. Ожидаемый выстрел так и не прозвучал.

– Бросай его или стреляй, – прокричал я. – Это твой последний шанс отличиться.

Лицо его блестело внизу, хотя день выдался не слишком жаркий. Я вновь задумался над причиной его страха. Было бы приятно предположить, что я заслужил себе такую наводящую ужас репутацию в Вашингтоне и его окрестностях, что опытные агенты безопасности зеленеют при одной мысли о встрече с самим Грозным Хелмом. Однако, честность вынуждала признать, что большинство коллег, состоящих на службе у правительства, и слыхом обо мне не слыхивали, а те, кому доводилось слышать, считают заурядным шпиком одной их тех туманных организаций, что понапрасну расходует деньги налогоплательщиков. Правда, этот парень располагал несколько большей информацией относительно нашей деятельности, но все равно воспринимал ее излишне серьезно. Так разнервничаться могла заставить его только нечистая совесть: нечто, связанное со мной или с нашей организацией. Мне не хотелось думать о наиболее вероятном варианте.

Нас разделяло семьдесят пять, плюс-минус пять, ярдов. Идеальные условия для ведения огня из короткоствольного револьвера. Тем не менее, я сомневался, что попаду в него, не имея твердой опоры. И ставил на то, что это не удастся и ему, даже обеими руками. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов случайное попадание, но не будешь же всю жизнь дрожать от страха перед гипотетическим парнем, у которого припасена для тебя серебряная пуля.

– Давай, Одинокий Рейнджер, – окликнул я. – Стреляй, не стесняйся.

Я увидел, как он облизнул губы и открыл рот, чтобы ответить, но передумал.

Я сделал шаг в его сторону, потом еще один. Выбирая наиболее удобный путь по скалистому склону и слегка нервничая в ожидании выстрела...

– Сюда...

Женский голос раздался справа – справа от меня, слева от него. В воздух взлетел большой желтый предмет. Сотрудник БВБ оглянулся и инстинктивно нажал на спуск. Широкополая шляпа спланировала и упала на песок. Я поднял ствол вверх и выстрелил. Окруженный с двух сторон противник вновь направил оружие в мою сторону, но раздался лишь негромкий щелчок. Этого я и ждал. Парень внизу бросил револьвер и поднял руки. Я наклонился, поднял и отряхнул желтую шляпку. Из-за нагромождения камней появилась Кларисса О’Херн и несколько неуверенно направилась в мою сторону.

– Я же сказал оставаться на месте, – буркнул я. Кларисса бросила на меня дерзкий взгляд.

– Я предупреждала, что я вам не девочка и не куколка, – заявила она. После чего забрала у меня свою шляпу и осмотрела ее.

– Он в нее не попал.

– Совершенно верно.

– Вы что, героя из себя изображаете? – неожиданно вскинулась она. – Стали и упрашиваете его наделать в вас дыр.

Она глубоко и судорожно вздохнула.

– Но почему он так напуган, мистер Хелм? Конечно, вы опасный человек, но меня вы не напугали. А уж меня напугать проще простого.

Наши взгляды обратились на безупречно одетого молодого человека в роговых очках, удерживающего руки поднятыми над головой, хотя никто ему не приказывал этого делать. Я взял девушку за руку и повел к нему. Когда мы приблизились, он бросил на нас вызывающий взгляд, но тут же отвернулся.

– Думаю, это плохой знак, миссис О’Херн, – сказал я.

Кларисса нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, что Роджер мертв, – пояснил я. – Напрашивается предположение, что его все-таки арестовали. И теперь перед вами его убийца – или один из убийц.

– Это не правда! – выдохнул сотрудник БВБ. – Нельзя считать убийцами... Он был арестован и пытался... Невероятно! Он просто взбесился, выхватил пистолет у охранника и начал... У нас не оставалось выбора. Он заставил себя убить!

Я подхватил девушку, которая резко развернулась и уткнулась лицом мне в плечо.

(обратно)

Глава 6

Увы, обстоятельства не позволяли в полной мере оценить прижавшееся ко мне тело, мгновенно ставшее более женственным и менее массивным, нежели на расстоянии. Я почувствовал, как она выпрямляется, с усилием беря себя в руки.

– Все в порядке? – спросил я ее.

– Да, – прошептала она. – Да, со мной все в порядке. Но...

– Что?

– Джек не делал этого. Он понятия не имел об этих проклятых деньгах! Убить его!.. – Голос ее сломался.

– Знаю, – сказал я и бросил взгляд на сотрудника БВБ, который явно устал держать руки в вертикальном положении.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Коутис, – ответил он. – Грегори Коутис. Послушайте, Хелм...

– Что он вам сказал, Грегори Коутис?

– Что?

– Джек Селтер, – пояснил я. Кое-что начало вырисовываться, но еще недоставало множества деталей. – Кличка Роджер. Симпатичный парень, склонный к театральным эффектам и располагающий деньгами для удовлетворения своих склонностей. Кажется, он успел попробовать себя на Бродвее, прежде чем нашел более захватывающее применение своим талантам в нашей организации. Но старые привычки живут долго. Роджер не мог уйти без прощальной речи, если ему предоставили такую возможность. Так что же он сказал?

Коутис облизал свои губы.

– Селтер сказал... сказал, что мы все покойники. Развлекайтесь, прошептал он, глядя на нас, точнее, на мистера Юлера, снизу вверх, развлекайтесь, пока можете. Все вы ходячие трупы. Хелм позаботится... – Коутис еще раз удостоверился, что его губы по-прежнему на месте. – Вот и все. Потом он умер.

Помолчав, я произнес:

– У старины Роджера всегда было своеобразное чувство юмора. Судя по всему, вы не восприняли сказанного им всерьез, не то не отправились бы за мной за город в одиночку.

– Я не мог связаться с мистером Юлером в гостинице, не потеряв вас, к тому же со временем вырабатывается иммунитет к угрозам в духе дешевой мелодрамы. – Коутис попытался немного приободриться. – Многие обещают напоследок расквитаться с нами, но до сих пор никто не спешил сдержать свое слово. И только когда я забрался в эту проклятую дыру и угодил в вашу ловушку... Что вы себе думаете, Хелм? Вы пытаетесь сбежать от правосудия. Вы же понимаете, что с рук это вам не сойдет...

Я устало вздохнул.

– Мистер Коутис, последний человек, от которого я слышал подобные речи, познакомился с длинным острым ножом. И знакомство это для него было весьма неприятным. Так что не искушайте судьбу. Курок нажимается слишком легко. – Я сделал паузу и продолжал: – Итак, вы поняли, что оказались в весьма невыгодном положении. И тут вам припомнились все угрозы в духе дешевой мелодрамы. Поэтому вы и запаниковали?

Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, он сказал:

– Послушайте, у меня устали руки. Можно мне...

– Сделайте одолжение. Конечно, как только вы их опустите, я проделаю в вас дырку величиной с кулак, но если считаете, что дело того стоит, не стесняйтесь.

Руки его, уже начавшие было расслабляться, вновь напряглись. В голосе послышалось раздражение.

– Послушайте, Хелм, не валяйте дурака. У нас с вами один хозяин...

Я с удивлением уставился на него.

– Что-то я тебя не понимаю, амиго. Если я пытаюсь сбежать от правосудия, стало быть я сам себе хозяин. К тому же, я и за тысячу баксов в минуту не стал бы выполнять приказы того самоуверенного фанатика, на которого вы работаете.

– Мистер Юлер не... – он не закончил мысль. – Я не имел в виду мистера Юлера. Я говорил о Соединенных Штатах Америки.

Я чуть более уважительно посмотрел на него и сказал:

– Меня считают изменником, продавшимся за сорок кусков. Стоит ли взывать к патриотизму такого человека? – Я покачал головой. – С другой стороны, если, как вы утверждаете, у нас один хозяин, мы служим одной стране, напрашивается вопрос: что вы здесь делаете? Зачем ставите под угрозу срыва задание правительства и убиваете ценных правительственных агентов? В этом ли состоит ваш патриотический долг? Что вы на это скажете, мистер Коутис?

– Селтер был арестован...

– За то, чего он с полной очевидностью не совершал. Это ясно любому дураку.

– У нас были доказательства...

– Деньги в банке? Трудно их оттуда забрать, а положить может кто угодно.

– У него оказалось десять тысяч наличными. Если он был невиновен, то зачем взял их и пытался скрыться? Почему не заявил, что эти деньги не его?

– Возможно, ему почему-то казалось, что словам его никто не поверит.

– У нас имеется сделанное под присягой свидетельство человека, который утверждает, что платил вам, Селтеру и другим за услуги, противоречащие интересам...

– Видите? – прервал я. – Роджер оказался прав.

– Что вы хотите сказать?

– Если бы он заявил, что деньги ему не принадлежат, вы бы все равно ему не поверили. Вы предпочитаете верить прожженному изменнику и лжецу – загляните только в досье этого самого Гроэнинга или Гербера или Галика – и не верить агенту с безупречным послужным списком, который не раз и не два рисковал жизнью ради своей страны. Вашему шефу настолько не терпится расправиться с нами, что он готов поверить на слово кому угодно, лишь бы арестовать нас, отвезти в укромное место, а там пристрелить... Куда?

– Что?

– Вы меня слышали. Куда отвезли Роджера, чтобы вам никто не мог помешать расправиться с ним?

– Я же говорил, что это было совсем не так! Он пытался...

– Неважно, как это было. – Его глаза подсказали мне, что я вышел на важный след. – Я спрашиваю, где это было.

Коутис заколебался.

– Я не вправе рассказывать об этом, – наконец выдавил он. – И мы не нарушали закон. Ведь у него был пистолет...

– Трюк, когда пленнику позволяют взяться за оружие, использовали и до вас.

– Возможно, но если он был не виновен, то зачем пытался бежать?

Мгновение я с недоумением разглядывал Коутиса.

– Бежать? – повторил я. – С какой стати вы решили, что он собирается бежать?

– Я был там! И видел...

– А я сейчас здесь и, поверьте, много лучше вашего разбираюсь в таких людях, как Роджер. Вы хоть отдаленно представляли, с кем имеете дело? Или вы считаете, что мы содержим на службе кисейных барышень?

Коутис нахмурился.

– К чему вы ведете, Хелм?

– Я веду к тому, что вы имеете дело с особым сортом людей. А Роджер еще и превосходил в этом отношении остальных. Он был из тех людей, что идут напролом. Можно назвать это импульсивностью. Великие нации зачастую нуждаются в таких людях, действующих в определенных рамках. Сегодня трудно найти парней, которым не вбили бы в голову мысль, что они будут жить вечно. Мы стараемся заполучить всех, кого только можно, и все равно испытываем постоянную нехватку, потому как люди эти склонны к самоуничтожению. Чтобы понять, каким образом Роджер оказался в их числе, следует принять во внимание психологический момент. Мне думается, ему всегда претила жизнь богатого симпатичного мальчика. Возможно, возникло желание доказать, что можно быть богатым и симпатичным и в то же время умным, жестким и опасным. – Я посмотрел на стоящую рядом женщину. – Вы согласны со мной, миссис О’Херн?

Глаза ее покраснели, в руке она сжимала влажный носовой платок. Она кивнула.

– Боюсь, Джек всегда испытывал потребность что-то доказывать.

Я пожал плечами.

– Ладно. Возможно он присоединился к нам, чтобы утереть нос всем тем, кто из-за внешности и денег почитал его маменькиным сыночком. Да что гадать. Могу наверняка сказать лишь то, что в тот единственный раз, когда нам довелось работать вместе, я ни на секунду не забывал, что имею дело с одним из парней, которые подобно генералу Джорджу Армстронгу Кастеру устремлены на поиски своей Последней Стоянки. То, чего ему не удалось обрести со мной, видимо, обеспечили ему вы со своей командой. Отсюда напрашивается вопрос, мистер Коутис. Чтобы заставить Роджера взорваться, кто-то должен был приложить немало усилий. Как я недавно сказал его сестре, это был прирожденных каратель, но кучка гражданских чиновников, законно и пристойно выясняющих обстоятельства некоего подлога, не могла вывести его из себя. Каким детонатором воспользовались ваши люди?

Опять последовало неуверенное молчание. После чего Коутис произнес:

– Мы... мы просто вели допрос...

Я покачал головой.

– Вели допрос. Разумеется. Помнится, это было любимым развлечением Торквемады. Правда, он именовал это не допросом, а инквизицией. Что ж, когда-нибудь мы докопаемся до подробностей, можете не сомневаться. Только, не тешьте себя иллюзией, что Роджер пытался вырваться на свободу. Во-первых, это противоречит правилам нашего поведения в случае законного ареста в этой стране, даже если причиной стал подлог или недоразумение. Во-вторых, если бы он и в самом деле хотел сбежать, то, будучи профессионалом, сделал бы это. Нет, сдается мне, что ваши ублюдки просто заставили его потерять всяческое терпение... Сколько?

– Что?

– Сколько? – прорычал я. – Сколько ваших ублюдков он прихватил с собой?

Коутис сглотнул.

– Троих. И еще один, охранник, у которого он вырвал пистолет, полностью парализован и медленно умирает от раны в голове. Никогда не видел ничего подобного... как стрельба по мишеням. Это было ужасно. Он спокойно стоял и аккуратно наводил оружие, раз, два, три, а они падали как... Потом, когда мистер Юлер и я... все начали стрелять... потом мы подошли, а он лежал и рычал как волк. Довольный волк. И еще заявил, что все мы мертвецы. И умер. – Сотрудник БВБ вздрогнул. – Я пытался понять... Селтер не мог надеяться... он даже не пытался бежать.

– Понять это не так уж сложно, – заверил я. – Вы арестовали невинного человека на основании фальшивых свидетельств, человека, которого учили убивать, да еще приложили массу усилий, чтобы довести его до белого каления. Чего же вы ждали? Единственным оставшимся у него желанием было прихватить с собой как можно больше ваших мерзавцев. Что он и сделал. А еще живописал меня перед смертью, чтобы заставить вас загнать меня в угол, где я вынужден буду продолжить начатое им славное дело... Спасибо, старина Роджер, не забыл друга! – Я поморщился. – Черт побери, да опустите вы свои руки, не то они у вас скоро отвалятся. Как вы посмотрите на то, чтобы ответить на несколько вопросов. Обещаю, что не стану выспрашивать никаких тайн.

Коутис опустил руки и с наслаждением позволил им расслабиться.

– Что вы хотите узнать?

– Думаю, допрашивая Роджера, вы поинтересовались, чем он занимался в этих краях, помимо получения взятки. Что он ответил?

– Сказал, что шел по следу человека, опасного человека.

– Его имя?

– Не помню. Учитывая обстоятельства, мы не принимали его рассказ слишком всерьез... Ах, да, это была немецкая фамилия, что-то наподобие старой фотокамеры. Фойгтландер? Нет, Эрниман. Точно, Эрниман. Ваш Селтер утверждал, что этот Эрниман готовит в Мексике убийство, а Селтеру поручено помешать и избавиться от него.

– А предполагаемая жертва?

– По словам Селтера, ею должен был стать мексиканский генерал, претендующий на высокую государственную должность – газеты время от времени упоминали о нем – по имени Эрнандо Диас. – Коутис отрывисто рассмеялся. – Так утверждал Селтер. Выглядело это не слишком правдоподобно: американский агент, которому поручено охранять в Мексике мексиканского военного. Мексиканцы относятся к нам слишком прохладно, чтобы просить о подобной услуге. Селтер явно придумывал историю на ходу, чтобы оправдать свои действия... Ведь мы поймали его как раз тогда, когда он намеревался пересечь границу к югу от Юмы.

– Разумеется. Потрясающе сработали. Он упоминал о своих помощниках в этом задании?

– Да. Рассказывал о вас – вас он назвал запасным игроком – и девушке, с которой он работал. Но ей удалось ускользнуть в Мексику прежде, чем мы успели ее схватить. Ваш друг Селтер был не слишком скрытен.

– Нам позволено самим решать, каким образом распорядиться любой имеющейся в нашем распоряжении информацией, за исключением особых случаев, когда вручается капсула с ядом и дается приказ воспользоваться ею в случае неминуемой поимки. Не стоит иронизировать над усопшим, особенно, если вам не известны правила, по которым он играл.

Коутис сглотнул.

– Простите.

– Так что насчет девушки? Говорите, ей удалось от вас ускользнуть?

– Да, она перебралась через границу, прежде чем мы успели ее арестовать. По словам Селтера, кодовое имя – Норма. Настоящее – Вирджиния Домингуэс. Мисс Домингуэс придется объяснить появление двадцати тысяч долларов. Конечно, Кроэнинг уже рассказывал нам о ней, мы задали Селтеру вопрос, только чтобы проверить имеющуюся у нас информацию.

– Норме стоило бы обратиться к активисткам движения за равные права для женщин. Подумать только, мужчинам выдают взятки по сорок тысяч долларов, а ей – какие-то жалкие двадцать. Полагаю, она как и мы с Роджером, простодушно положила деньги в банк на свое имя.

– Описание вкладчика...

– Думаете трудно подыскать темноволосую, черноглазую девушку, которая за двадцать долларов согласится проделать банковскую операцию и не станет задавать лишних вопросов? – Я встряхнул головой. – Проклятие, да вы можете с закрытыми глазами швырнуть три камня на Плаца в Санта-Фе, и один из них наверняка попадет в привлекательную брюнетку по фамилии Салазар, Монтоя, Мартинес или Домингуэс. Точно так же на побережье Калифорнии трудно промахнуться мимо загорелого симпатичного парня, весьма похожего на Роджера.

– Хелм, вы несете чепуху! – заявил Коутис. – Не думаете же вы, что мы поверим в историю о том, как некто истратил сотню тысяч долларов лишь затем, чтобы подставить вас и ваших коллег, а вдобавок еще и подыскал двух мужчин и женщину, которые сыграли ваши роли.

Я успокоил себя тем, что именно такой реакции и следовало ожидать, и терпеливо произнес:

– Вам доводилось читать описание нашего друга Эрнимана? Шесть футов три дюйма, голубые глаза. Не напоминает ли это вам одного человека, которого вы видели совсем недавно? – Я вновь встряхнул головой. – Ладно. Поразмыслите об этом на досуге. Тем временем, я вынужден отойти в сторону и посоветоваться с дамой. Тема нашего совещания: будущее мистера Грегори Коутиса, если таковое имеется. – Я нагнулся и поднял брошенный им пустой револьвер. – Вы не запаслись амуницией для этой игрушки? – Коутис заколебался.

– У меня в машине в «бардачке» лежит коробка.

Я подошел к машине и достал упомянутую коробку. Коутис не предпринял ни малейшей попытки воспользоваться тем, что я отвлекся. Выпрямившись, я сказал:

– Вам предоставляется выбор. Не сходить с этого места или бежать со всех ног. Но предупреждаю, я опытный следопыт и скорый на руку pistolero. К тому же здешние места знаю как свои пять пальцев. Если вы и после этого уверены, что мне вас не догнать, милости прошу... Сюда, мэм.

По дороге я воспользовался запасами Коутиса, чтобы зарядить оба револьвера. От него мне достался «специальный кольт» 38-го, то есть такого же, как у моего «смита-и-вессона» калибра, но с шестью отверстиями в барабане вместо пяти. Идущая рядом со мной Кларисса очистила шляпку от последних следов песка и водрузила ее на место. Я разглядел, что ее шляпка, а равно и остальной изысканный наряд пошиты из вельвета. Во времена моего детства вельвет считался материалом бедняков, но ничего удивительного, все идет к тому, что в один прекрасный день дамы начнут щеголять в вечерних платьях из брезента и мешковины. Не исключено, что платья эти уже начали шить. Краем глаза я отметил, что Коутис неподвижно стоит там, где мы его оставили.

Кларисса оглянулась на него и вновь повернулась ко мне.

– Похоже, вы произвели на него впечатление. Скромность вряд ли можно отнести к числу ваших достоинств, мистер Хелм.

Я улыбнулся.

– В этих холмах мне довелось побывать всего однажды, я неплохо стреляю из винтовки, посредственно из пистолета, а любой апач из резервации может спокойно ходить вокруг меня кругами. Но стоит ли ему об этом знать? – Я перестал улыбаться. – Держите.

Кларисса испуганно отпрянула от протянутого ей револьвера Коутиса, который я только что зарядил.

– Что... зачем это?

– Если он вам нужен, он ваш. Я проявил беспечность и позволил ему выйти на вас, а стало быть перед вами в долгу. К тому же Роджер был моим коллегой и вашим братом.

– Вы... вы хотите сказать, что предлагаете мне убить этого человека?

– Честно говоря, я предпочел бы оставить его в живых, миссис О. Живым он мне еще пригодится, именно поэтому я и затратил столько сил, чтобы его поймать. Но живым он сможет проболтаться. Меня это не беспокоит. Обо мне он не знает ничего такого, чего бы не знали или не могли узнать члены его банды. Вы – дело иное. Если они не поспешили проверить семью Роджера, то и не подозревают о вашем существовании. Они не знают, что вы были здесь и не смогут доказать вашей со мной связи. Этот парень знает и сможет. Сможет указать на вас пальцем. Подумайте хорошенько, миссис О. Если Коутис умолкнет, я постараюсь, чтобы вас эти дела больше не коснулись. Если он останется жить, то может навести на вас собак. Вы можете это предотвратить. Прямо сейчас.

Кларисса не сводила с меня недоумевающего взгляда, который появляется у людей, когда в беседе с ними начинаешь применять логику к вопросам жизни и смерти и логика указывает на смерть. Кончик ее языка пробежался по губам.

– Вы же знаете, что я не смогу... мне даже трудно поверить, что мы говорим об этом. Это же убийство. Нет!

Я покачал головой.

– Я втравил вас в эту историю. Теперь же предлагаю вам шанс выпутаться из нее. Прошу меня не винить за то, что вы отказались им воспользоваться.

Какое-то время она изучающе смотрела на меня. Потом на губах у нее появилась едва заметная улыбка.

– Мистер Хелм, кажется вы надо мной подтруниваете: безжалостный секретный агент приводит в ужас невинную маленькую девочку. Вам это удалось. Ведь это был розыгрыш, не так ли?

Мгновение спустя я тоже улыбнулся.

– Нечто вроде того. Но он преследовал цель показать вам, что единственный гарантированный способ избежать связи с происходящим для вас неприемлем. Мне очень жаль, но дела обстоят именно так. Если вы готовы с этим смириться, мы отправляемся.

Кларисса заколебалась.

– Куда?

– Эрниман собирался в Мексику, у него была назначена встреча с одним мексиканским генералом, хоть последний, возможно, об этом и не подозревает. Роджер собирался пересечь границу, когда его схватили. Норма сбежала в Мексику. Итак, основные события разворачиваются там, а, стало быть, я тоже отправляюсь туда. И поскольку ваше мягкое сердце вынуждает нас отпустить Коутиса вместо того, чтобы заткнуть ему рот пулей, вам остается только не отставать от меня и постараться помочь выяснить, кто играет в эту игру и какие цели она преследует. Согласны?

Она глубоко вздохнула.

– Согласна, мистер Хелм. – Мы вернулись к аккуратно одетому молодому человеку, поджидающему нас у машин. Восемь часов спустя мы приближались к городу Доугласу в штате Аризона.

(обратно)

Глава 7

Доуглас трудно не заметить. Вдоль границы ведут добычу меди, и высокие белые полосы дымов из плавильных печей появляются задолго до того, как пересекаешь последнюю горную гряду, которая не слишком высока, и видишь впереди сам город.

Мы оставили «линкольн» и «фольксваген» на месте последних событий, среди холмов штата Нью-Мексико. Кларисса рассталась с машиной скрепя сердце. Воспользовавшись ее автомобилем, мы могли получить определенные преимущества – главным образом то, что в отличие от моего фургона, который если еще не известен ребятам Юлера, то станет известным сразу, как только они справятся с домашним заданием, о нем никто не знает. Тем не менее, я сомневался, чтобы это обстоятельство имело большое значение. Даже до перехода под начало Эндрю Юлера Бюро Внутренней Безопасности никогда не отличалось склонностью к сотрудничеству с местными властями. Учитывая необычайно ревнивое отношение Юлера к собственным прерогативам, я мог не слишком опасаться местной полиции или объявлений о розыске. Он мечтал изловить меня собственноручно, с представителями закона же свяжется не раньше, чем будет готов передать меня в суд или похоронить.

К тому же в Мексике машина-вездеход зачастую может оказаться весьма полезной. И наконец я заплатил за нее немалые деньги и не собирался бросать в руки собирателей доказательств моей виновности. Опыт подсказывал, что если только правительству, благослови его Бог, на основании какого-либо предлога удастся заполучить в руки твою собственность, возвращение ее становится весьма проблематичным.

Ближайший к Санта-Фе крупный пропускной пункт на границе именуется Пасо-хуарес и расположен к югу от города. Еще один, удаленный примерно на то же расстояние, имеется неподалеку от городка Колумбус, здесь же в штате Нью-Мексико. С моей точки зрения оба упомянутых пути к отступлению обладали одним существенным недостатком: из них невозможно было попасть в нужное мне место. Оба выходили на мексиканские шоссе, ведущие на юг или на восток. Чтобы попасть на запад, минуя окружной путь через Мехико, нужно выехать на мексиканское шоссе № 2, которое берет начало в Агуа Приэта, что как раз напротив Доугласа. Нельзя было забывать и о том, что Роджера задержали в Юме, наиболее удаленной к юго-западу части Аризоны. Еще дальше к западу Норма переправилась в Мексику из Калифорнии – в Тихуане, то есть так далеко на запад, как можно забраться, не замочив ног. Все указывало на то, что они планировали встретиться в Баха Калифорния, и если я намеревался отыскать девушку, отправляться следовало именно в эти места.

Тем временем, завидев впереди Доуглас, я свернул на незаасфальтированную проселочную дорогу, остановил вездеход, вылез и обошел вокруг. Открыл заднюю дверцу со стороны Клариссы, сдернул красивое, отделанное бахромой покрывало – мы позаимствовали его в «линкольне» – с лежащего там бесформенного предмета и вытащил Коутиса наружу, где ему удалось удерживаться в сидячем положении. Мы упаковали его не хуже мумии.

– Держитесь покрепче, – предупредил я. – Приятного тут мало.

После чего отлепил конец ленты, закрывающей ему рот, и быстрым движением сорвал ее.

– Ну как вы?

Коутис принялся энергично работать губами, пытаясь восстановить кровообращение.

– Где мы?

– Окутанная дымом метрополия именуется Доугласом и находится в штате Аризона.

– Аризона? Значит, мы пересекли границу штата. Знаете, что вам грозит за похищение?

Я улыбнулся.

– Разумеется. Примерно то же, что и за убийство, так что я могу со спокойной душой вас пристрелить, не правда ли? – Я грустно покачал головой. – Да и вообще, о чем мы говорим? Какое похищение? Вы арестованы агентом федеральной службы... Ах, да, совсем позабыл объявить об аресте. Грегори Коутис, властью данной мне Соединенными Штатами Америки, я объявляю вас арестованным по обвинению в убийстве офицера Соединенных Штатов Джона Селтера, выполнявшего свой служебный долг.

– Вы не имеете права! – Коутис ошарашено уставился на меня. – Вашим людям не дозволено... наши полномочия превышают...

Я еще раз одарил его многозначительной мрачной улыбкой.

– Хватит, а то мы становимся похожими на ребятишек, спорящих, чей папа сильнее. Дозволено или нет, но револьверу свойственно прекращать действие любых полномочий. Не совершайте необдуманных шагов, мистер Коутис. Ваши полномочия для меня не более, чем пустое место. То же самое относится и к полномочиям мистера Юлера. В настоящее время я должен продолжить выполнение задания человека, которого вы арестовали и убили. И я намерен выполнить его несмотря ни на что. Если по ходу дела придется избавиться от вас или того же Юлера, считайте, что вам не повезло. Вашим ребятам следует проявить рассудительность и не вставать у меня на пути. Потому как я не стану удерживать людей, которые сами лезут на рожон.

Коутис бросил на меня свирепый взгляд.

– Послушайте, вы, наглый...

– Успокойтесь! – оборвал я. – Потише, друг мой. Мне и так непросто заставить себя сохранить вам жизнь. Не усложняйте мне задачу. Я пытаюсь проявить снисходительность и помнить, что с самого начала знал больше, чем вы. Если вы действительно искренний и честный человек. Что еще требуется доказать.

– Что же вы знали? – бросил он.

– У меня есть все причины не сомневаться, что Роджер и Норма не продавали своей страны. Мне прекрасно известно, что этого не делал я. В то же время вы, мистер Коутис, а равно и вся ваша команда поспешили воспользоваться фальшивыми доказательствами, чтобы обвинить трех ни в чем не повинных людей, одного из которых успели убить. Конечно, не исключено, что вас попросту провели, воспользовались тем, что ваш шеф ненавидит моего, чтобы с помощью хитроумной ловушки избавиться от трех неугодных людей. Но нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что ваши парни устали ждать, пока мы сами сделаем неверный шаг и решили нам подсобить...

– Вы и сами в это не верите! – возопил Коутис. – Я не... мистер Юлер никогда!..

– Возможно! – согласился я. – Тем не менее, предлагаю вам небольшое пари. Ставлю десять баксов наличными, что пуля, попавшая в голову охранника, который сейчас пребывает в больнице, была выпущена не из его пистолета.

Коутис нахмурился.

– Я... я не понимаю. К чему вы ведете, Хелм?

– Пораскиньте мозгами, – предложил я. – Иногда весьма полезно знакомиться с результатами баллистической экспертизы. Подумайте хорошенько и вы поймете, почему я не спешу позволить арестовать себя на основании ваших дурацких доказательств. Роджер доверчиво пошел вам навстречу, как того требует дисциплина, зная, что он невиновен и рассчитывая это доказать. Теперь он мертв. Только последний осел может надеяться, что я не приму во внимание этого наглядного урока. Вашим ребятам придется попотеть, чтобы заполучить меня. Роджер обошелся вам в три или четыре жертвы. Простите за нескромность, но я посильнее его. Я старше, грубей, хитрее, жестче и безжалостней. Цена будет высока, дружище Коутис. Вы готовы пролить за меня достаточно крови? Что думает по этому поводу ваш шеф?

Коутис открыл рот, чтобы ответить, но передумал, видимо, убедившись, что имеет дело с маньяком-убийцей, одержимым манием величия. Отлично. Я настроил его должным образом. Теперь он не станет делать глупостей в надежде, что, я, как и пристало нормальному человеку, не стану спешить вышибать мозги своему коллеге-агенту.

Я подвел итог:

– Итак, мы с вами все выяснили. Теперь я намерен развязать вас, после чего вы уступите мне место сзади, а сами сядете впереди, рядом с дамой... Миссис О’Херн, вы поведете машину. Переключение передач автоматическое. Точно такое же, как в «линкольне». Остановитесь у первой заправочной станции внутри города. Помнится, неподалеку там был телефон-автомат...

Телефон по-прежнему оставался на том же месте. Аппарат был из числа тех новомодных изобретений, которые обеспечивают сохранность конструкции и полностью игнорируют интересы клиента. Я невольно, в который уже раз, задумался, куда подевался старый принцип, утверждающий, что удобство покупателя или клиента превыше всего. Мы остановились рядом с будкой. Кларисса стояла рядом со мной, Коутис – с другой стороны, под дулом «смита-и-вессона», укрытого между нашими телами. Мне хотелось, чтобы они по возможности слышали все, что будет сказано, дабы избежать излишних повторений.

На другом конце линии мне ответил знакомый мужской голос.

– Это Эрик, сэр, – сказал я.

– Где ты, Мэтт? – Итак, линия по-прежнему прослушивается. Превосходно.

Я вновь переключился на роль взбесившегося пса, на этот раз выступая перед более широкой аудиторией. Голос мой стал резким и вызывающим.

– Откуда этот повышенный интерес к географии, сэр? – поинтересовался я. – Неважно, где я. Приготовьте свой красный карандаш.

Последовала короткая пауза.

– Слушаю твой отчет, – наконец мягко произнес Мак.

– Вычеркните из списка агента Роджера, этого Адониса тайных служб, – начал я. – Достойные ученики нашего миролюбивого коллеги Юлера арестовали его в Юме, затем куда-то отвезли и обработали до такой степени, что он схватился за оружие. После чего со спокойной душой утихомирили его. Симпатичные ребята, ничего не скажешь. Рад сообщить, что Роджер не остался в долгу. Три наверняка и один потенциально. Вы по-прежнему советуете мне проявить благоразумие и сдаться?

Последовала еще одна пауза. Наконец, он произнес:

– Это... весьма прискорбный инцидент. Будет проведено самое тщательное расследование, не сомневайся. Тем не менее, отменить приказ я не вправе. Тебе следует немедленно сдаться.

– Хорошенький приказ! Послушайте, если вы и вправду заправляете этой дурацкой организацией, вам следует попытаться выяснить, кто сфабриковал улики против трех ваших подчиненных, а не умывать руки и приказывать отдать себя в лапы убийц из БВБ.

– Мэтт, я не потерплю подобных выражений от своего подчиненного! – резко проговорил он. – Уверен, тебя ввели в заблуждение. Мистер Юлер наверняка представит убедительное объяснение случившемуся. Будем откровенны, нам обоим известно, что Роджер, несмотря на все свои положительные качества, временами проявлял... порывистость и упрямство.

– Разумеется, – согласился я. – И нам обоим известно, что я тоже временами проявляю упрямство и порывистость. Например, сейчас. Я услышал ваши указания, сэр. Теперь, разнообразия ради, выслушайте и вы меня. Вы можете связаться с Юлером?

Я почти не сомневался, что начальник Бюро Внутренней Безопасности внимательно слушает наш разговор или, по меньшей мере, вскорости прослушает ленту с записью. Однако знать мне это не полагалось, и Мак включился в игру.

– Попытаюсь, хотя найти его не так-то просто. Однако...

– Советую вам сделать все возможное, сэр. Потому что в противном случае на мексиканской границе прольется немало крови, а вам с мистером Юлером придется держать ответ перед нашими друзьями в Вашингтоне. Полагаю, упустив меня в Санта-Фе, он поспешил перекрыть границу. В любом случае вам меня не остановить.

– Мэтт, будь благоразумен. Тебе не удастся...

– Роджер с самого начала был благоразумен, а теперь он мертв. Быть благоразумным слишком опасно, сэр. Я намерен пересечь границу. Я разгоню свою новую игрушку и направлю прямо на пост. Заметить ее не составит труда. Сверкающий, белый с голубым фургон, высотой почти шесть футов и весом чуть больше трех тонн. Они увидят меня издалека. Я прихватил с собой одного из парней Юлера. Его зовут Грегори Коутис. Он и сейчас стоит рядом со мной с револьвером у пупка, который рискует несколько увеличиться, если он... Вот так-то лучше.

– Мэтт, неужто ты и вправду надеешься шантажом заставить мистера Юлера позволить тебе...

– Коутис был в числа тех, кто убил Роджера. Я с превеликим удовольствием отправлю его на тот свет. Роджер был отличным парнем. К тому же, у меня имеется еще один заложник, сэр. Некая миссис О’Херн, которой случилось попасться мне под горячую руку. Я выбрал ее, потому что она сидела за рулем большой шикарной машины. Мистер Оскар О’Херн владеет в Аризоне всем, что не принадлежит кроликам и индейцам племени Пима. Думаю, вы с мистером Юлером получите массу удовольствия, пытаясь объяснить этому влиятельному господину, каким образом его жену убили лишь потому, что двум правительственным службам вздумалось перессориться между собой. Скорее всего, он будет в полном восторге.

– Мэтт, ты сошел с ума...

– Отлично, сэр, – отозвался я. – Просто превосходно. Теперь вы ясно представляете положение вещей. Итак, безумный маньяк намерен пересечь границу. В его распоряжении имеется мощный фургон, пара заложников, два заряженных револьвера, куча патронов к ним и зудящий палец на спуске. Ваш личный безумный маньяк, сэр. Можете звать меня Франкейштеном-младшим.

– Насколько я помню, – педантично произнес он, – Франкенштейном звали создателя, а не чудовище.

– Что ж, вы создатели, и вам лучше, чем кому бы то ни было известно, какое чудовище вы сотворили. Ведь вы достаточно часто пользовались им для собственных нужд. Настал черед мне воспользоваться собственными возможностями. Я уже пометил две пули, по одной на каждого заложника. Остальные предназначаются для любых враждебных мишеней, которые появятся у меня на пути: американцев, мексиканцев, апачей или охотников за головами из племени Тарахумарра. Мне плевать, кто это будет. Тот, кто попытается меня остановить, может запасаться грузовиками для трупов. Я не стану, как бедняга Роджер, изображать из себя сидячую мишень. Им придется ловить меня на ходу, и уж я постараюсь усложнить задачу. И не замедлю с ответом. Не забудьте передать, сэр.

Мак еще раз сосчитал до пяти, прежде чем ответил.

– Так чего же ты хочешь, Мэтт?

– Чтобы мне не мешали. Я спокойно пересекаю границу и никто даже пальцем не показывает в мою сторону, или отправляюсь на тот свет с многочисленной свитой. Лучше уж распрощаться с жизнью здесь, чем в личных застенках Юлера, где бы они не находились. Передайте, что он волен выбирать: пропустить меня или устроить бойню, которую не забудет до конца жизни.

– Где?

Я помедлил с ответом, но решил, что даже если разговор не успели прослушать, что представлялось маловероятным, Юлер и сам без труда догадается, куда я направляюсь.

– Переход между Доугласом, штат Аризона, и Агуа Приэта в Соноре.

– Хорошо. Я попытаюсь заверить мистера Юлера, что ты не шутишь, но не уверен, что мне удастся убедить его принять твои условия.

Следует отдать должное этому человеку. Даже в самых тяжелых обстоятельствах он не применет поправить тебя насчет Франкенштейна и будет помнить тонкое, почти забытое в последнее время отличие между «заверить» и «убедить».

Я хмуро закончил:

– Если не удастся, советую предупредить местных гробовщиков, что их ожидает уйма работы. Передайте Юлеру, что я постучусь в дверь ровно через час с фейерверком или без оного. Выбор за ним.

(обратно)

Глава 8

Я повесил трубку, и мы еще некоторое время стояли рядом с будкой. Рабочий с заправочной станции закончил наполнять огромный бак фургона. Теперь бензина должно было хватить на три или четыре сотни миль, самой трудной из которых обещала быть первая миля перед мексиканской границей.

– Я и не подозревала, что стала заложницей, – заявила Кларисса, с укором глядя на меня.

– Раз уж вы поехали со мной, почему не воспользоваться вашим присутствием? Естественно, вы вольны уйти, когда пожелаете. Как вы слышали, дело может оказаться рискованным. Решайтесь. – Я повернулся к Коутису. – Я иду рассчитываться за бензин, держитесь ко мне поближе. Миссис О’Херн, если вы отправляетесь с нами, можете садиться за руль и заводить мотор.

Кларисса заколебалась. Потом ее плечи под желтым вельветом изящного пиджака беспомощно приподнялись и она медленно зашагала в сторону фургона – крупная, но привлекательная молодая женщина. Она была бы совершенно неотразимой, если бы ходила прямо, а не сутулилась, стремясь выглядеть меньше. Я так и не понял, что побудило ее остаться со мной; думаю, она и сама не слишком это понимала. Я отэскортировал Коутиса к кассовой машине, а через несколько минут мы отъехали.

Последовали томительные минуты ожидания. Я сидел на заднем сидении, удерживая под прицелом Коутиса, то и дело поглядывая на часы и мысленно пытаясь поставить себя на место Юлера. В последнем я не слишком преуспел, потому как почти не знал этого человека. Если характером он не уступал Маку, жить мне осталось недолго: Мак никому не позволяет разыгрывать спектакль с взятием заложников, и нам тоже даны на этот счет соответствующие указания. Нельзя сказать, чтобы я испытывал особую гордость от содеянного. Подобные истории всегда дурно пахнут. Меня оправдывало лишь то, что один из заложников согласился на свою роль добровольно, а второй не заслуживал снисхождения с моей стороны, после того, что сделал с моим коллегой. Тем не менее, это представлялось не лучшим способом оказывать давление на человека, пусть даже этим человеком был Эндрю Юлер, и я никогда бы на это не пошел, будь у меня хоть какой-то выбор.

Я в последний раз взглянул на часы – шестьдесят пять минут. Времени у него былодостаточно. Так или иначе встречу нам подготовили...

– На следующем перекрестке сверните направо, – обратился я к Клариссе. – Если начнутся неприятности, сразу бросайтесь на пол. А вы, мистер Коутис, держите себя в руках и не пытайтесь доказать, что я свихнулся и у меня ничего не выйдет. Лучше надейтесь, что все-таки выйдет

– За меня не беспокойтесь, – заверил сотрудник БВБ. – Но вы-таки ненормальный. Вам это известно?

Сказано это было весьма смело, причем довольно спокойным голосом. Агент по нашим критериям он был никудышный, но все же не совсем пропащий человек.

Я одарил его улыбкой.

– Все мы слегка помешаны, Коутис. Возможно, когда-нибудь вы обнаружите это и в себе... Миссис О, поезжайте, пожалуйста, в этот тоннель. Теперь сверните направо. Итак, мы вышли на финишную прямую. До места встречи каких-то два квартала. Будем надеяться, мистер Коутис, что ваш шеф высоко ценит своих сотрудников и не станет подвергать опасности вашу жизнь.

Мужчина впереди меня прочистил горло.

– Спросите об этом у него. Вон он.

Мы приближались к пограничному шлагбауму. Рядом с ним стоял мужчина и не сводил с нас глаз. Я тяжело вздохнул и взвел боек револьвера.

– Нет! – поспешно бросил Коутис, заслышав щелчок. – Смотрите, он один. Он показывает, что все в порядке.

Шлагбаум приближался. Действительно, вокруг не было видно никого, кроме застывшей в ожидании фигуры. Я не тешил себя иллюзиями, что расчистить путь, если он и вправду был чист, помогла моя находчивость. За меня постарался Роджер. Когда камикадзе выкрикивает проклятья в изрыгающие пламя стволы пистолетов – это производит сильное впечатление. Недавний пример Роджера, видимо, вынудил Юлера отказаться от мысли помериться силами с еще одним дикарем из команды Мака. Именно на это я и рассчитывал.

Тем не менее, следовало отдать должное этому человеку. Не всякий решится лично выйти навстречу противнику. Ведь судя по телефонному диалогу, он имеет дело с совершенно непредсказуемым безумцем, вбившим себе в голову при первой же возможности отомстить за Роджера, невзирая на последствия. И все-таки Юлер спокойно стоял у шлагбаума, ожидая нашего приближения.

– Остановитесь рядам с ним, – попросил я Клариссу.

– Мэтт, я... меня, кажется, вот-вот вырвет.

– Не вырвет, – заверил я. – Ты большая смелая девочка. Просто слегка перевозбудилась и волнуешься.

– Причем здесь мой рост? – возмутилась она, но уже более спокойным голосом. Коутис молчаливо замер на переднем сиденье рядом с ней.

Фургон подкатился и стал рядом с ожидающим мужчиной. Я не замечал ни малейших признаков засады. На площадке к северу от границы остановился полный детворы пыльный фургон, видимо, возвращающийся после приятной семейной поездки в Мексику. Американский таможенник уже приступил к своим обязанностям. В нашу сторону он даже не глянул. Обычно их совершенно не волнует то, что вывозится из страны – это забота мексиканцев.

Конечно, не исключено, что для меня подготовили ловушку с часовым механизмом – какое-то время назад наделала много шума история с возвращением в Штаты армейскими чинами дезертира, который уже успел пересечь канадскую границу. Возможно, Юлер надеялся, что по пересечении критической линии границы, я, решив, что опасность миновала, ослаблю бдительность, и тогда он захлопнет мышеловку.

Я окинул взглядом раскинувшуюся за шлагбаумом Агуа Приэта. Слева протянулся ряд обшарпанных мелких лавок, cantinas и контор, предлагающих мексиканскую страховку американским туристам. Справа располагалось здание таможенной и эмиграционной службы с небольшой стоянкой. Прямо на виду остановился грузовик, полный мексиканских солдат. Какой-то сержант – на таком расстоянии мне не удалось разглядеть его регалии – стоял неподалеку от шлагбаума, переговариваясь с мужчиной в темном штатском костюме и больших солнцезащитных очках.

Штатский не спеша снял очки и принялся полировать их большим, безупречно белым платком, которым предварительно небрежно встряхнул. Потом повернулся и бросил взгляд в мою сторону.

Я облегченно выдохнул удерживаемый воздух и слегка расслабил руку, сжимающую револьвер. Я знал этого человека. Напрашивалось предположение, что белый цвет платка – традиционный символ доверия, должен был продемонстрировать мне, что к югу от границы я буду в безопасности, и ситуация надежно контролируется умелыми руками сеньора Рамона Солана-Руиса, который однажды спас мне жизнь и теперь при необходимости не замедлит прийти на помощь. Разумеется, я тоже оказывал ему некоторые услуги.

Юлер спокойно ждал. Я опустил разделяющее нас стекло.

– Вы опоздали на десять минут, – сказал он. – Обещали быть через час.

– Я хотел, чтобы вы успели полностью закончить или отменить свои приготовления, – отозвался я.

– Могу вас поздравить, мистер Хелм. Ваша террористическая акция удалась. Вам не станут мешать. – Голос его звучал горько и укоризненно.

Это был человек плотного телосложения, среднего роста, в строгом коричневом костюме и розовой рубашке с темно-красным галстуком. Галстук был достаточно темным, чтобы сойти за консервативный в наших кругах, но рубашка не соответствовала всему остальному. Конечно, есть люди, которым нравится розовый цвет, но судя по тому немногому, что мне было известно об этом человеке, я не ожидал, что он из их числа. Что ж, если цвет рубашки мистера Юлера моя единственная ошибка, это я переживу.

Сквозь его жесткие волнистые черные волосы начала пробиваться седина. Бакенбарды побелели почти полностью, придавая ему вид пожилого заслуженного государственного деятеля. Ничего не выражающее лицо покрывала сеть глубоких морщин – особых морщин, свойственных людям, проводящим большую часть времени в закрытом помещении. Глаза производили странное впечатление. Карие глаза с проблесками нерешительности, не соответствующей образу этого человека, тому его образу, который сложился у меня в сознании, как и розовая рубашка. Ярого крестоносца обычно отличает безоговорочная уверенность в себе. Ему и в голову не придет, что он способен ошибиться. Этот человек явно не так давно пережил сильнейшее потрясение, и я догадывался, когда. Однако, когда он заговорил, в голосе его не было неуверенности.

– Вы прогнивший человек, Хелм, – заявил он. – Мир не намерен больше выносить таких, как вы и ваши дружки. Эта страна не станет отныне потворствовать вашей деятельности, к каким бы методам ни прибегали наши враги. Мы не сможем победить, опускаясь до их уровня.

– Совершенно верно, мистер Юлер, – согласился я. – Когда увижу в следующий раз своего друга Джека Селтера по кличке Роджер, обязательно расскажу, как вы относитесь к убийству, используемому в качестве инструмента государственной политики. Думаю, на него это произведет сильное впечатление.

Странное выражение в глазах Юлера усилилось, и ответил он уже голосом, дрожащим от гнева:

– Этот человек вел себя, как взбесившийся волк! Мы не ожидали... Он вынудил нас применить силу. Мы защищались.

Я насмешливо улыбнулся.

– Примите поздравления от еще одного взбесившегося волка, сэр. Вы растете на глазах. Подобные вещи всегда делаются ради защиты. Вы этого не знали?

Юлер глубоко вздохнул и заговорил уже более спокойным голосом.

– Вы изменник, Хелм. У нас есть доказательства. Попробуйте только показаться на территории Соединенных Штатов. Мы будем ждать.

– Разумеется. Ладно, если мы все обсудили, позвольте откланяться. Я отпущу вашего мальчика сразу, как только мы окажемся в безопасности. Вижу, вы серьезно переживаете за него. Так и засыпали меня вопросами.

Юлер бросил на мужчину на переднем сиденье странный, испуганный взгляд. Казалось, он успел позабыть о существовании Грегори Коутиса. Затем оглядел женщину за рулем.

– А дама? – поинтересовался он. Поскольку вооруженных людей и баррикад поблизости не наблюдалось, а Солана-Руис со своей крошечной армией поджидал сразу по ту сторону границы, заложники, настоящие или мнимые, были мне больше не нужны. Поэтому я решил сразу внести ясность, чтобы в дальнейшем избежать отчаянных попыток спасения жены миллионера с чьей бы то ни было стороны.

– Спросите у нее, – посоветовал я. – Давайте, миссис О’Херн, скажите ему.

Кларисса заколебалась, но потом отчетливо произнесла:

– Человек, которого вы арестовали на основании вымышленных улик, а потом убили, был моим братом, мистер Юлер. Я не заложница и нахожусь здесь по доброй воле. Я намерена и дальше отправиться с мистером Хелмом. Он, по крайней мере, не фарисействует в вопросах насилия.

На мгновение в подвижных глазах Юлера промелькнула искра сильного чувства и то был не просто гнев, вызванный тем, что его провели. Тут за мной остановился потрепанный пикап с мексиканскими номерами. Мгновение спустя водитель нетерпеливо просигналил.

– Hasta lavista, мистер Юлер, – сказал я. – Миссис О’Херн, вы задерживаете движение. Поезжайте вперед, скажите мексиканскому чиновнику у шлагбаума, что мы остановимся на таможне и направляйтесь туда. Это здание по правую сторону. Остановитесь рядом с военным грузовиком.

Последовал короткий промежуток напряженного ожидания, а затем мы оказались в Мексике. Кларисса остановила вездеход на стоянке и устало откинулась на сидении.

– Господи, я чувствую себя как выжатая половая тряпка, – промолвила она, – если вы постоянно зарабатываете себе на жизнь подобным образом, я вам не завидую.

– Знаете, икра тоже поначалу не нравится, – сказал я. – Послушайте, Коутис, не вздумайте выкинуть какую-нибудь глупость. Вы же не хотите умереть после того, как война закончилась...

– Теперь это не понадобится, амиго...

Рамон Солана-Руис приблизился ко мне сзади, когда я осторожно вылезал спиной вперед из машины, сжимая в руке револьвер.

– Теперь он тебе больше не нужен, – сказал он. – Можешь отправить его домой.

Нам предстояло многое сказать друг другу, в том числе и слова благодарности, но все это не предназначалось для ушей сотрудника Юлера.

– Ладно, Коутис, выходите, – окликнул я его. Затем обвел его вокруг вездехода и остановил. – Сейчас вы получите отпускную. Но сначала я хочу перед вами извиниться и предупредить вас.

Коутис с удивлением посмотрел на меня.

– Извиниться?

Я пояснил, тщательно подбирая слова.

– Несмотря на то, что у меня нет никаких причин принимать во внимание ваши чувства, я сожалею, что вынужден был сделать это. Таковы мои извинения. Принимаете?

Он нахмурился и мгновение изучающе разглядывал меня, но не ответил. Наконец, он сказал:

– А предупреждение?

– По пути мы говорили о многих вещах. В том числе, как о важных, так и о не имеющих никакого значения. Возможно, вы спишите все услышанное на общую нереальность происходящего. Это ваше право. Но, возможно, однажды ночью вы проснетесь и задумаетесь над тем, что я вам сказал. Если такое случится и особенно если у вас возникнет желание что-либо по этому поводу предпринять, будьте осторожны. Хотя идея сама по себе не вызывает возражений. Это мой профессиональный совет, который вас ни к чему не обязывает. Ладно, прощайте.

Коутис помедлил, собираясь задать вопрос, потом быстро развернулся и пошел наискосок через улицу туда, где по другую сторону границы его ждал Юлер. Я увидел, как они обменялись рукопожатием. Юлер дружески похлопал Коутиса по плечу, и они вместе направились прочь.

Я вернулся к машине, где Рамон оживленно беседовал с Клариссой О’Херн. Что ж, он всегда умел вести себя с привлекательными женщинами. Как и подавляющее большинство латиноамериканцев.

(обратно)

Глава 9

Я пожал Рамону руку.

– Я опять перед тобой в долгу. Изумительное было зрелище: ты со своими солдатами и носовым платком. Как-нибудь напомни мне купить для тебя cerveza. Но каким образом ты узнал, где меня ждать?

– Мы оговорили это с твоим шефом, – пояснил Рамон. – После вашего сегодняшнего разговора он связался со мной по самым секретным каналам – насколько я понимаю, у вас возникли трения с вашей службой безопасности. – Рамон улыбнулся. – Похоже ваши политические интриги не менее запутаны, чем наши, друг Мэттью. Всегда находится политикан, который рвется к власти за чужой счет. Как бы то ни было, он предупредил меня, что ты заменишь человека, которого мы ждали. И что, возможно, тебе понадобится помощь на границе. Переход в Агуа Пряэта представлялся наиболее для тебя приемлемым. Мы договорились, что если станет известно об изменении твоих планов, твой шеф немедленно поставит меня в известность. Он этого не сделал, и вот я здесь. – Рамон бросил взгляд на Клариссу. – Сеньора рассказала мне, что она сестра Селтера, и что ее брата застрелили при попытке к бегству. Я-то думал, что мы, мексиканцы, обладаем монополией на способ ley-de-fuga избавления от неудобных пленников. Возможно, нам следует предъявить претензии вашему мистеру Юлеру. В любом случае, похоже, ситуация у вас сложилась достаточно серьезная.

– Верно, но в данный момент это не наша с тобой забота, – ответил я. – Предоставим Маку управляться с делами к северу от границы. Нам предстоят дела здесь, в Мексике. Вам что-нибудь известно об этом Эрнимане? И еще я хотел бы связаться с нашим агентом Нормой – Вирджинией Домингуэс.

Рамон покачал головой.

– Боюсь, что пока на оба вопроса ответ отрицательный. Возможно, утром я получу дополнительную информацию.

– Мак просил передать мне что-либо такое, о чем не хотел говорить по прослушиваемой линии?

– Опять нет. Он сказал, что надеется, ты поймешь, какого отношения требует к себе сеньор Эрниман, а прочие необходимые сведения сможешь узнать у меня. – Рамон взглянул на часы. – Увы, мне пора. Предстоит поблагодарить одного офицера за то, что предоставил своих солдат, и проверить кое-кого из своих информаторов. Предлагаю тебе тем временем направиться в Каборку, это в сотне километров к западу от пересечения дорог в Санта Ана. Не спеши, особенно после захода солнца, не забывай, что наши дороги не рассчитаны на быструю езду в темноте. В мотеле «Дель Камино» тебя примут в любое время. Утром я отыщу тебя там, и мы поговорим.

– Разумеется, – сказал я. – Если до того времени будешь разговаривать с Маком, передай, что со мной все в порядке – благодаря тебе. – Я улыбнулся. – Да, и, пожалуйста, скажи, что я приношу свои извинения за вызывающее поведение во время последнего телефонного разговора. Это потребовалось для большей убедительности.

– Обязательно. – Рамон поколебался, бросил взгляд на Клариссу и сказал:

– Не хочу обидеть несчастного мистера Селтера, с которым мне доводилось встречаться всего один раз, но я рад снова работать с тобой, Мэттью. Как ты считаешь: похоже это на былые времена?

Это было мило с его стороны, но отъезжая от границы я понадеялся, что этот визит будет не слишком походить на былые времена, когда мне зачастую приходилось нелегко. Мы миновали грязные улицы Агуа Приэта и вырвались на бетонное шоссе, уходящее на запад.

Неожиданно до меня дошло, что после того, как мы пересекли границу, Кларисса не проронила ни слова. Я оглянулся на нее и увидел в ее глазах странное выражение.

– Что случилось? – спросил я. В голосе Клариссы прозвучало благородное негодование:

– Мэттью Хелм, вы признаете, что все ваши угрозы – груды мертвых тел и ведра крови – были всего лишь искусно разыгранным спектаклем? Вы признаете, что всего лишь блефовали?

– Ничего подобного я не говорил, – заметил я. – С чего вы взяли?

– Вы попросили мистера Солана-Руиса извиниться перед вашим начальником за вызывающее поведение. Сказали, что это потребовалось... для большей убедительности.

– Разумеется, – согласился я. Девушка отлично сыграла свою роль и заслуживала объяснения. – Понимаете, миссис О, передо мной стояли две задачи. Не забывайте, что телефонная линия прослушивалась. Прежде всего, мне следовало вести разговор таким образом, чтобы не навлечь на шефа неприятностей. Никто не должен был заподозрить в нем сообщника сбежавшего изменника. Ему отводилась роль лояльного, рассудительного руководителя, который пытается вразумить дерзкого подчиненного, сорвавшегося с привязи. Юлер не должен был получить дополнительные козыри против него. Полагаю, этот аспект нашей беседы вы вправе назвать спектаклем.

Кларисса заколебалась.

– Стало быть, он не верил, что Джек и та девушка получили взятки за предательство, как это все утверждают? Приятно, наверное, работать на человека, который так верит в вас.

– Верит в нас? – Я пожал плечами. – Или верит в себя. Ведь именно он выбрал нас. Второй задачей было заставить Юлера поверить, что я не блефую. Беда гуманистов-фанатиков, вроде Юлера, в том, что у них довольно своеобразное отношение к смерти. Они уверены, что человек, заявляющий, что он готов умереть, либо блефует, либо сошел с ума. В противном случае Юлер счел бы, что я не решусь осуществить угрозу. И пострадало бы множество людей. Ясно?

Мы пообедали в шахтерском городке Кананеа, который, как и Доуглас, благодаря своим дымам, заметен издалека. Когда мы выходили из ресторана, уже стемнело, и закат превратился в тусклое красное воспоминание над горами к западу, которые нам еще предстояло пересечь. Четыре часа спустя мы подъехали к мотелю «Дель Камино» в Каборке. Кларисса уснула на заднем сидении. Я зевнул, соскользнул с высокого сиденья и направился к дежурной. Нам была забронирована одна комната с двумя кроватями: для сеньора и сеньоры Мэттью Хелм. Не сомневаюсь, что Рамон издевательски усмехался, когда делал заказ. Что ж, могло быть и хуже: он мог заказать двойную кровать.

Я взял ключ, подъехал к двери номера, открыл ее и вернулся к задней дверце фургона. День выдался трудный и миссис Оскар О’Херн спала так крепко, что даже не пошевелилась, когда я извлек ее из машины, отнес в номер и опустил на ближайшую кровать. Я совершил еще один поход к машине за ее сумочкой и свернутым пиджаком, который она использовала вместо подушки. Вернувшись, увидел, что она свернулась на кровати, как большой усталый ребенок.

В результате я оказался перед тонкой моральной проблемой. Если я позволю ей провести ночь в одежде, поскольку другой у нее не имеется, утром она меня возненавидит. С другой стороны, она не меньше возненавидит меня в случае, если я попытаюсь ее раздеть. Поскольку оба варианта сулили поражения, я пошел по пути наименьшего сопротивления; снял с нее туфли и накрыл покрывалом. Потом сбросил свою одежду и рухнул во вторую кровать. Стыдно признать, поскольку это подрывает мой мужской престиж, но присутствие рядом привлекательной женщины ничуть не помешало мне выспаться. У меня тоже выдался трудный день.

Когда я проснулся, в окна светило солнце, а в дверь стучал Рамон.

(обратно)

Глава 10

Когда я зашел в ресторан мотеля, он сидел за столиком у окна – симпатичный смуглолицый мужчина с прямыми черными волосами. На нем был элегантный черный костюм, покрой которого напомнил мне о Европе, белая рубашка из шелка, или того материала, который теперь выдают за шелк, и серый шелковый галстук. В Мексике не принято разъезжать по делам службы в спортивной одежде.

Я сел за стол, посмотрел на него и сказал:

– Спасибо за подарок.

– De nada, – отозвался он. – Всегда к твоим услугам. Считай это проявлением моего к тебе расположения. А где же миссис Хелм?

– Ах ты мерзавец, – улыбаясь, сказал я. Рамон рассмеялся и пожал плечами.

– Я просто старался тебе помочь, амиго. Она красивая женщина. Мужчинам пристало помогать друг другу в подобных делах, не правда ли?

– Премного благодарен. Но в данный момент меня больше интересует твоя помощь в других вопросах, не связанных с моей личной жизнью. Прежде всего, это парень, которого мне поручено здесь найти. И девушка, которая, предположительно, поможет выйти на его след. Не помешало бы кое-что знать и о том военном чине, которого наняли его ликвидировать, и я даже готов выслушать имя или имена тех, кто его нанял. А на десерт можешь поведать, каким образом агент мексиканского правительства позволяет агенту правительства Соединенных Штатов делать свою работу: защищать от убийцы высокопоставленного мексиканского офицера.

По мексиканским меркам такой подход представлялся несколько невыдержанным и грубоватым. Люди здесь привыкли приближаться к действительно интересующей их теме осторожными и маленькими шажками, без спешки и суеты. Глаза Рамона сузились. В следующее мгновение он рассмеялся.

– Ты типичный янки, Мэттью. Спешишь ухватить быка за рога.

– Просто хотел кое-что обсудить, пока дама прихорашивается. Не то, чтобы я ей не доверял, но ведь она всего лишь попутчица.

– Согласен, нам с тобой есть о чем поговорить, – кивнул Рамон. Он подозвал официантку, принявшую мой заказ. Когда девушка отошла, продолжил:

– Но сначала я, в силу своих возможностей, отвечу на твои вопросы. Начну с того, что не удалось обнаружить никаких следов Эрнимана. Последний раз его видели в Штатах. По словам твоего шефа – сначала в Вашингтоне, а потом у тебя на родине, в Санта-Фе. Что ему понадобилось в этих местах, сказать не могу.

– И не надо. Он клал деньги на чужие банковские счета. Продолжай.

– После Санта-Фе он исчез. Не поступало сообщений о пересечении им мексиканской границы, но граница велика, и мы охраняем ее далеко не так тщательно, как вы. Основной поток контрабанды течет в другую сторону. Естественно, со временем Эрниман обязательно даст о себе знать. Как только это случится, мы тебе немедленно сообщим. – Рамон помолчал в ожидании комментариев и, не дождавшись, продолжал: – Что касается твоей коллеги, ничем пока не могу тебе помочь. По прибытии в Мексику, ей следовало позвонить по определенному номеру, но она так и не позвонила. Насколько я понимаю, она свободно говорит по-испански. А говорящая по-испански Вирджиния Домингуэс, при желании, может легко затеряться в испано-язычной стране. – Он произнес имя как «Вирхинья».

– Вопрос, откуда у нее такое желание? – сказал я. – Почему она не вышла на связь в соответствии с полученными указаниями? По всей вероятности она покинула Штаты через Тихуану, прежде чем Юлер добрался до нее, а возможно и прежде, чем узнала, что ее намерены арестовать. Роджер передал мне предупреждение через свою сестру, но нам не известно, что ему удалось сообщить Норме. Иными словами, не исключено, что ее могли застать врасплох. Следовательно, парни из БВБ могли ее настичь и вернуть в Штаты. В приграничных городках, таких, как Тихуана, происходят странные вещи, а ее, в отличие от некоторых, не подождала мексиканская армия.

Высказывать мексиканскому официальному лицу предположение, что отряд службы безопасности Соединенных Штатов мог вторгнуться на мексиканскую территорию, дабы похитить нужного им человека, представлялось не слишком дипломатичным, но Рамон только передернул плечами.

– Возможно и такое, но так ли это важно, амиго? Эта девушка нам не нужна. Помощников, если таковые понадобятся, я тебе предоставлю. – Не дождавшись моего ответа, он продолжал. – Что касается генерала Эрнанде Диаса, это весьма противоречивая фигура с широким спектром политических интересов. В настоящее время он пребывает в Баха Калифорния. Нам не известно, кто заказал его убийство. Имеется несколько потенциальных кандидатов, состоятельных людей, чьи интересы пересекаются с интересами Диаса.

– Но вы уверены, что Эрниман направляется сюда и его цель – Диас?

– Пока это подтверждают как наши источники, так и источники твоего шефа в Вашингтоне. Что же касается твоего последнего вопроса, согласен, ты действительно вправе недоумевать. Скажу лишь, что у нас возникли серьезные проблемы в горной части страны. Не могу вдаваться в подробности, информация засекречена, но сейчас нам меньше всего хотелось бы допустить убийство известного политика и военного, пусть даже и в далекой Бахе. Малейшее проявление насилия в любом месте немедленно вдохнет в наших insurgentes новые силы. С другой стороны, как я уже говорил, многие недолюбливают генерала и не слишком огорчатся его смерти, вне зависимости от того, причастны они к ней или нет. Эти люди также весьма влиятельны. Нам будет затруднительно противостоять им.

Я улыбнулся.

– Короче говоря, ты предпочитаешь не выступать явно ни за, ни против генерала Диаса.

– Совершенно верно. – Лицо его выразило удовлетворение моей догадливостью. – Разумеется, мы не можем допустить убийства, а потому испытали немалое облегчение, когда, заслышав об Эрнимане, начали проводить расследование и выяснили, что он интересует не только нас. Мы вышли на вашего Селтера, и я связался с твоим шефом. Было договорено, что раз уж вам так сильно нужен сеньор Эрниман, мы уступаем вам право избавиться от него. Мы оказываем вам неофициальную помощь и снабжаем информацией.

– Весьма предусмотрительно, – заметил я. Напрашивался вопрос: зачем нам так сильно понадобился сеньор Эрниман? Разумеется, не исключено, что речь шла о простой профилактической акции – нам часто приходится заниматься людьми, которые вносят в политику чересчур много насилия. Однако, обычно подобные задания поручаются одному человеку и обычно дело затрагивает государственные интересы. Я до сих пор не мог понять, почему Мак счел операцию настолько важной, что выделил для нее двух агентов и одного «запасного игрока». Тем не менее, спрашивать я не стал, никогда не стоит признаваться в собственной неосведомленности, особенно в чужой стране. Не впервые я отправлялся на поиски человека, понятия не имея, зачем это нужно. На случай угрызений совести всегда оставалась утешительная мысль, что своим послужным списком мистер Эрниман не заслужил особой снисходительности. К тому же, спасение мексиканского генерала обещало улучшить отношения между нашими странами, так что я работал на благо высокой политики.

– Похоже, ты испытываешь определенные сомнения относительно моей попутчицы, – заметил я. Рамон помедлил с ответом.

– Скажем так: во время первой нашей встречи я упустил из виду некоторые, весьма любопытные аспекты личности этой дамы. Тебе без сомнения известно, кто она такая.

– Думаю, что да. Расскажи, что известно тебе.

– Мне сказали, что она сестра одного американского агента, ныне покойного. Но помимо этого она еще и жена некого мистера Оскара О’Херна, не так ли?

– Если верить ей, то да. Брачного свидетельства я не видел, так что не могу подтвердить законность их союза, но ее машина оформлена на Клариссу Селтер О’Херн. – Я нахмурился, глядя на него. – Постой-ка. Уж не хочешь ли ты сказать, что наш аризонский магнат тоже замешан в эту историю?

– Так уж получается, друг Мэттью, – медленно проговорил Рамон, – что мистер Оскар О’Херн – близкий друг, а в последнее время и постоянный компаньон по рыбалке генерала Эрнанде Диаса. Между прочим, они и сейчас проводят время вместе, здесь, в Мексике. У генерала отпуск и они отправились в Бахиа де лос Анджелес, что на западном побережье моря Кортеса или, по-вашему, Калифорнийского залива.

– На рыбалку? – полюбопытствовал я. Рамон растянул кончики губ в улыбке.

– Ты же знаешь, что за народ эти рыбаки, амиго. Вечерами они не упускают возможности выпить, а время от времени и насладиться обществом прелестных senoritas, которых подбирает генерал Диас. Несмотря на то, что в мои обязанности входит сохранить ему жизнь, вынужден признать – генерал не вызывает у меня симпатии. Боюсь, и сеньор О’Херн ничуть не лучше. Мне он напоминает Гадкого Американца.

– Ты напутал, Рамон, – поправил я. – В книге Гадкий Американец был хорошим парнем, грубым и простодушным, который не боялся замарать рук, чтобы помочь несчастным туземцам. Плохим был Симпатичный Американец, красавчик в полосатых штанах.

Изложив свои познания, я вспомнил Мака, сухо поправляющего меня насчет Франкенштейна, но Рамон только улыбнулся.

– Возможно, мне стоит почитать эту книгу. Пока же Диас с О’Херном в Бахиа де лос Анджелес громко, жалуются на рыбалку; в этом году в северной части залива рыба клюет плохо. Они подумывали отправиться на юг, в Муледже – О’Херн прихватил с собой свой самолет и пилота, – а, возможно, и еще дальше к югу, в Лорето или даже в Сабо Сан Лукас, где, по слухам, неплохо идет марлинь.

– Иными словами, если Эрниману помогают местные наблюдатели, а без них не обойтись, то ему не составит труда отыскать своего болтливого подопечного. Я был бы рад услышать твои соображения насчет того, где он может скрываться и когда нам следует ожидать его появления.

– Мы работаем изо всех сил, – несколько сухо произнес Рамон. – Он просто исчез из виду, но явно ненадолго. Как только удастся что-либо узнать, я тут же тебе сообщу.

– Разумеется, – сказал я, – но вашему драгоценному генералу Диасу это уже не поможет. Ввиду отсутствия какой-либо информации, наилучшим, да, пожалуй, и единственно возможным решением мне представляется не спускать с генерала глаз и ожидать, когда Эрниман сам выйдет на нас. К счастью, я немного знаком с морской рыбалкой и если ты подыщешь мне подходящее снаряжение, смогу слоняться в окрестностях, изображая из себя рыбака и не привлекая внимания.

– Это можно устроить, – голос Рамона по-прежнему звучал холодно и отстраненно, – мексиканцы обижаются быстро и надолго. – Понадобится что-нибудь еще?

– Да, оружие, – сказал я. – Эрниман – любитель косилок, правда, не тех, которыми подрезают траву. Помнится, судя по его досье, этот парень помешан на тяжелой артиллерии. Охотиться за ним с одним револьвером – чистое безрассудство.

– Возможно, мне удастся раздобыть какой-нибудь автомат. Конечно, тебе придется хорошенько его припрятать, у нас строжайше запрещено разгуливать с таким оружием.

– Как и в любой другой стране. – Я покачал головой. – Пусть забавляется своей поливалкой. Я предпочитаю охотничье ружье с телескопическим прицелом и надлежаще оформленным разрешением на него. Скажем, калибра 0,270, если это возможно. Оружие немного старомодное, но у меня сейчас побаливает плечо. Отдача у таких ружей поменьше, чем у «магнумов», а бьет оно почти так же далеко и сильно. Передай своему оружейнику, что я довольствуюсь прицелом с четырехкратным увеличением и предпочел бы более быстрый стотридцатиграновый заряд, а не тяжелый стопятидесятиграновый. На гризли я охотиться не собираюсь. – Я задумчиво нахмурился. – Так чего же пытается добиться О’Херн от этого вашего генерала? Возможно, Диас и подыскивает девочек, но самолет-то принадлежит О’Херну, и что-то мне подсказывает, что по счетам расплачивается одна из его фирм. Во всяком случае, когда богатые ребята, вроде О’Херна, начинают, увиваться вокруг военных, или наоборот, дела обычно обстоят именно так. Ты говорил, что у Диаса широкий спектр политических интересов. Не могут ли некоторые из них совпадать с интересами О’Херна?

Рамон помедлил с ответом. Наконец он произнес:

– Прости, амиго. Этот человек служит моей стране. Боюсь, я не смогу ответить на твой вопрос.

Я пристально посмотрел на него.

– Думаю, ты уже ответил. И предупредил насчет миссис О’Херн. Когда молодая красивая жена миллионера оказывается впутанной в подобную историю, это всегда вызывает некоторые сомнения. Интересно, разыгрывает ли она партию мужа или ловит в мутной воде свою рыбу? Или мы все-таки имеем дело с невинной девочкой, случайно втянутой в темные международные интриги только потому, что она любезно согласилась выполнить просьбу брата?

– Ты лучше меня знаешь, что она весьма охотно отправилась с тобой, – заметил Рамон.

– Сначала я думал, что инициатива принадлежит мне, – отозвался я. – Но у границы я предложил ей расстаться, и она не воспользовалась случаем. Ладно, буду начеку. Сейчас наша знакомая скорее всего принимает душ и беспокоится о складках или отсутствии их на своих брюках.

Рамон облегченно рассмеялся.

– Не вбей они себе в голову ходить в мужских штанах, не было бы и всех этих мужских хлопот, правда?

Я улыбнулся.

– Ты читаешь мои мысли. Нам с тобой надо основать новую страну – земли здесь хватает, – где девочки одеваются, как девочки, а мальчики, как мальчики. Было бы приятно с первого взгляда видеть кто есть кто, как в старые добрые времена... В чем дело?

Лицо Рамона внезапно напряглось. Глаза сузились, взгляд стал холодным и жестким. Он хрипло произнес:

– Что ты слышал?

– Слышал? – Я нахмурился и медленно проговорил:

– Я просто пошутил, Рамон. Возможно, не слишком удачно, но...

Он глубоко вздохнул.

– Прости, амиго. Я подумал...

– Что?

Рамон поколебался, потом сказал:

– Есть вещи, о которых я не вправе тебе рассказывать: вещи поважнее, чем финансовые махинации некоего генерала. Пожалуйста, не спрашивай. А вот и сеньора О’Херн.

Мы встали, приветствуя Клариссу, и вкратце обсудили наши планы. После чего разговор шел большей частью о том, что невозможно получить свежий апельсиновый сок в ресторанах Техаса или Флориды, хотя цитрусовые растут именно там, а в непримечательном придорожном мотеле в далекой Каборке, что в Мексиканском штате Сонора, тебе запросто подают превосходный, только что выдавленный сок.

(обратно)

Глава 11

Выходя из Карборки, шоссе вновь приближается к границе и пару сотен миль пробегает неподалеку от нее. Оно проходит по северной части Гран Дезерто, рядом с верхней частью Калифорнийского залива. Это настоящая песчаная пустыня в духе Сахары, но похожая на поросшие кактусами равнины Юго-Запада. Реку Колорадо шоссе пересекает по платному мосту (восемь песо), а чуть дальше к западу обходит большую часть города Мексикали – достаточно свернуть в нужном месте. После чего низина остается позади, и дорога поднимается на возвышенность полуострова Баха Калифорния, прыгая вверх-вниз, наподобие американских горок. Наконец шоссе устремляется прямо на запад, в Тихуану, но мы свернули с него раньше. Добравшись до городка Текатэ, мы взяли курс на юго-запад и, постепенно спускаясь, выехали к довольно большому городу Энсенада в шестидесяти милях вдоль побережья Тихого океана.

В Энсенаде мы занялись покупками. После чего, обзаведясь солидным багажом, остановились в гостинице «Бахиа», которую я запомнил по предыдущей командировке в эти места. С тех пор гостиница успела немного пообноситься, впрочем, как все мы.

– Итак, мы опять мистер и миссис Хелм, – спокойно констатировала Кларисса, когда коридорный исчез за дверью. – Оскару не придется ломать голову, чтобы найти повод для развода, не так ли?

В ее голосе появилась враждебность; сейчас я не внушал ей особой симпатии. Собственно говоря, почти весь путь от Карборки она молчала, причем ясно давала понять, что молчит умышленно. Возможно, она догадалась, что в ее отсутствие мы с Рамоном говорили о ней, причем не всегда благосклонно.

– Разве Оскар хочет развестись? – поинтересовался я. – Почему?

– Вы же знаете, кое-какие деньги у меня имеются. Одно время Оскар увяз в долгах, срочно понадобились деньги, вот он и женился. Деньги ему больше не нужны, и супружество превратилось в фарс. Поэтому он предпочел бы развестись, но на своих условиях – так, как это выгодно ему. Конечно, и я в ответ могу вылить на него немало грязи... Но вас-то это не касается, не правда ли, мистер Хелм? Пожалуй, я переоденусь, если мы собираемся пообедать. Проведя два дня в этом костюме, я чувствую себя немного потрепанной. – Она замолчала, посмотрела на меня и сказала:

– Мэтт...

– Что?

– Прошлой ночью, когда... когда ты относил меня в постель, ты хотел... – неоконченная фраза повисла в воздухе.

– Хотел что? – я изобразил на своем лице непонимание.

– Меня.

Я окинул ее задумчивым взглядом. Как она правильно заметила, приключения последних дней несколько подпортили безупречный образ элегантной великосветской дамы из «линкольна». Теперь передо мной стояла просто крупная, хорошо сложенная девушка в свободном вельветовом костюме и испачканной шляпке, небрежно нахлобученной на сбившиеся темные волосы. В таком виде мне она нравилась больше, но я напомнил себе, что в сложившейся ситуации мои предпочтения не имеют особого значения.

Поэтому я несколько высокопарно произнес:

– Миссис О’Херн, я порядочный человек и не увиваюсь за чужими женами, особенно, когда падаю с ног от усталости.

– А сейчас вы тоже падаете с ног от усталости? – спросила она.

На короткое время воцарилась странная тишина. В окно мне были видны проезжающие по бульвару машины, которые прошлый раз не встречались в этих местах. Со стороны океана не было ничего, кроме пустующей недвижимости, причалов и воды. Нахлынувший прогресс покорил окрестности гостиницы.

– Вы не похожи на увивающуюся за мужчинами нимфоманку, миссис О, – сказал я. Потом осторожно, чтобы не испугать, шагнул вперед и поцеловал ее. Губы у нее были холодные и безжизненные. Поцелуй не слишком удался. – Да и ведете вы себя совсем не так, как пристало нимфоманке, – добавил я.

– Черт бы тебя побрал, – прошептала она. – Конечно, я не нимфоманка, я... всего один шаг отделяет меня от... – Она замолчала. – Нет, это нелепо! Моего брата застрелили. Мы оба пытаемся сбежать от правосудия, если это можно назвать правосудием. Вокруг разворачиваются запутанные международные интриги, а мы занимаемся обсуждением моей грязной личной жизни.

– В самом деле? – полюбопытствовал я.

– Что?

– Твоя личная жизнь. Она в самом деле грязная?

– Какая личная жизнь? – мрачно промолвила она. – Зачем говорить о том, чего нет? Да, Оскар добросовестно выполнил свои обязанности в брачную ночь, правда, скорее, как дикий лось, чем как любящий муж, но не будем об этом. Только что я намеревалась сказать, что я не нимфоманка, но и от полной девственности меня отделяет всего один шаг. Этот самый шаг. Судя по всему, первая попытка не слишком вдохновила моего мужа, потому как больше он не возвращался. Сейчас он скорее всего заливается спиртным, усадив на колени какую-нибудь грудастую мексиканскую потаскушку.

– Именно эту грязь вы и намеревались вылить на него, если он вздумает настаивать на разводе на своих условиях?

– Разумеется, – подтвердила она. – Мне известно все об этих так называемых поездках на рыбалку в компании своего блистательного ручного летуна – вот вам еще один неподражаемый экземпляр, нечто особенное – и этого сводника в мундире, который выдает себя за мексиканского генерала... – Кларисса судорожно вздохнула. – Представляете... представляете, что должна после этого чувствовать девушка, которая и раньше считала себя огромной и неуклюжей. А тут еще вы: аккуратно накрыли мою тушу покрывалом и спокойно отправились в соседнюю кровать. – Быстрым, чисто женским движением, она провела по волосам и застегнула пиджак.

– Вот такая вам досталась обуза. Надеюсь, вы не откажетесь меня покормить?

(обратно)

Глава 12

У ближней стены длинного, приземистого и неопрятного зала располагалась стойка бара и площадка дли танцев, а между ними – место для музыкантов. К счастью, мы пришли достаточно рано и музыка еще не играла. Я намеревался поговорить, а мексиканская музыка далеко не способствует ведению серьезных разговоров. Невольно вспомнилось, что прошлый раз я также побывал здесь в обществе привлекательной женщины, которая участвовала в сложной международной интриге...

Кларисса склонилась над столом и похлопала меня по руке.

– Ужасно, да? – поинтересовалась она. – Она была красивая?

– Что? – переспросил я. – Кто?

Она рассмеялась.

– Ведь вы вспоминаете другую женщину, не так ли? Женщину, с которой вы обедали в этом самом зале, – а поскольку я напомнила вам о ней, то, видимо, и при сходных обстоятельствах. Вот я и подумала, что, наверное, ужасно, когда тебе не дают покоя женщины, напрашивающиеся к тебе в постель. Сочувствую вам от всей души, мистер Хелм.

– Боже мой, – отозвался я. – Утверждаете, что вы чуть ли не девственница, а ревнуете, как истинная женщина.

Улыбка мгновенно исчезла с ее лица.

– Не очень-то вежливо с вашей стороны, – пробормотала она. – Зачем вы пытаетесь меня разозлить?

– Это наш стандартный прием, – пояснил я. – Спаиваешь клиента, выводишь из себя, а потом смотришь, придерживается ли он своей легенды.

– Стандартный прием предусматривает и рассказ об этом? – поинтересовалась она. Я пожал плечами.

– Если бы мне удалось напоить и разозлить вас в достаточной степени, вы бы все равно проболтались, вне зависимости от предупреждения. Если вам есть о чем проболтаться.

– Не о чем, – заверила она. – В чем вы меня подозреваете? Что такого наговорил обо мне Рамон сегодня утром? Я еще удивилась... При первой встрече он вел себя достаточно дружелюбно.

– Он всегда дружелюбен с привлекательными женщинами, пока не находит препятствующих тому обстоятельств. В данном случае он ознакомился с информацией на ваш счет и пришел к выводу, что вы можете оказаться опасным и коварным противником... – Я замолчал, всматриваясь в ее лицо. – Миссис О, вам известно, чем на самом деле занимается ваш муж здесь в Баха, прикрываясь пьяными, любовными и рыболовными похождениями?

Последовала непродолжительная пауза. Я слегка блефовал, но когда она поспешно осушила свой бокал, понял, что победил. Я сделал официанту знак повторить нам «маргаритас».

– Понятно, – медленно проговорила она. – Ваш мексиканский друг считает, что я помогаю Оскару в... Вы имеете в виду «Сенктуэри корпорейшн», не так ли?

– По правде говоря, – ответил я, – мой мексиканский коллега выражался на этот счет достаточно туманно. Хотя я и сам на его месте не стал бы разбрасываться секретной информацией направо и налево. Расскажите мне об этой «Сенктуэри корпорейшн». Что это, одна из дочерних компаний «О’Херн Инк»?

– О, нет! – В голосе Клариссы прозвучало изумление. – Нет, она гораздо крупнее, чем... Скорее Оскар со всем, что у него есть, принадлежит «О’Херн Инк». – Она сделала паузу и добавила несколько для себя грубовато: – То есть, стоит им приказать пописать, и он мчится в ближайший туалет.

– Продолжайте, – подбодрил я. – Это звучит все более занимательно.

– Это нечто фатальное. Собралась кучка влиятельных людей из разных стран, которые... Похоже, они задумали устроить здесь нечто вроде того, что пытались проделать на Багамах. Предполагалось убедить один из островов объявить себя независимым государством, дабы потом организовать там райский уголок для измученных миллионеров или что-то в этом роде. Во всяком случае,ходят такие слухи.

– Я что-то об этом слышал, – заметил я.

– Оскар и несколько его знакомых всерьез увлеклись этой затеей, но когда он начал наводить справки, выяснилось, что некоторые обстоятельства не устраивают их компанию. Возможно, они решили, что и сами управятся с этим делом, где-нибудь поближе к дому Оскара – где у него хорошие связи в гражданской и военной среде, особенно в последней. К тому времени у них собралась уже довольно большая группа заинтересованных лиц, в том числе такие акулы международного масштаба, для которых «О’Херн Инк» – мелкая разменная монета. Они встали у руля, причем, как ни странно, Оскар не возражал; ему даже льстила связь с такими важными особами. Поменялся и подход к делу: речь уже не шла о мирном демократическом отделении. К югу от границы сильны революционные традиции. Вот они и решили, что еще один военный путч вряд ли заставит вмешаться большие страны, вроде Соединенных Штатов... Над чем вы смеетесь?

– Простите. Просто вспомнил, как в шутку предложил Рамону новую страну, где мужчины будут мужчинами, а женщины – женщинами. Я еще удивился, почему он так странно отреагировал... Где же они это задумали? В Баха?

– Да, в южной Баха Калифорния. Они собираются окрестить ее Республикой Кортеса. Считают, что пока это остается исключительно внутренним делом, никто, кроме мексиканцев, не станет оспаривать у них отдаленный конец ничем не примечательного полуострова, на тысячу миль врезавшийся в Тихий океан. На самом деле, места здесь весьма живописные, но мало кто об этом знает.

– «Сенктуэри корпорейшн», – задумчиво пробормотал я.

– Они уверены, что мир катится в преисподнюю, – продолжала Кларисса, – и спешат обзавестись убежищем, в котором будет установлен особый порядок для избранных, особых людей. Но это потом. Сначала местные жители поднимут освободительное восстание, ведомые, естественно, человеком демократических убеждений, великим вождем своего народа – генералом Эрнандо Диасом.

– Звучит не слишком убедительно, – заметил я. – Даже располагая ручным генералом, которого поддержит часть армии, трудно рассчитывать захватить часть Мексики и удержаться в ней с помощью военной силы.

– Не просто военной силы, Мэтт, – возразила она. – Во-первых, у Мексики сейчас имеются внутренние проблемы и помимо Баха. Армия по уши увязла на континенте, в Сьерра Мадрес. Во-вторых, в деле участвуют богатые и влиятельные люди. Как только разразится это «народное восстание», на помощь ему придут высокооплачиваемые советники, из числа тех военных специалистов, которые появляются везде, где пахнет деньгами. «Друзья» щедро помогут народу оружием – оно уже загружено на суда...

– Вы по-прежнему говорите о военной силе, – возразил я. – Видал я эти марионеточные революции и знаю мексиканцев. Генерал Диас со своими недовольными и наемниками вряд ли добьется большего успеха, чем наши ребята в Заливе Свиней, а уж их-то, если помните, поддерживала как нельзя более солидная фирма.

– Вы не учитываете обстоятельств, – терпеливо настаивала она. – Возможно, с военной точки зрения это так, но вы забываете о влиятельных финансистах, друзьях Оскара. Когда политики в Мехико соберутся сокрушить изменника-генерала и его новоявленную Республику Кортеса, выяснится, что они не способны ничего предпринять. Поставки не будут прибывать, связь окажется прерванной, грузовики и поезда не смогут тронуться с места, корабли не выйдут в море... Не думайте, что это невозможно. Эти люди и подвластные им транснациональные компании запросто могут задушить экономику небольшой страны. Достаточно взяться за дело сообща, а тут они едины.

– Мексика не такая уж маленькая страна. Тем не менее, согласен, куча заплывших жиром магнатов, в упоении собственным могуществом, вполне способна вообразить, что им это удастся. И принести немало вреда, прежде чем их остановят. Но есть одно слабое место. Если они и вправду задумали представить происходящее в виде доморощенной революции, им не обойтись без этого мексиканского генерала. Достаточно кому-нибудь ликвидировать Эрнандо Диаса, и их планам придет конец. Разве что они рискнут пойти на откровенный разбой и силой захватить часть территории суверенного государства, чего Штаты в непосредственной близости от своих границ скорее всего не потерпят, несмотря на вьетнамскую аллергию к вооруженному вмешательству. – Я сделал паузу. Кларисса молчала.

– Поэтому вы и наняли этого Эрнимана и отправляли его сюда? – спросил я.

Вопрос ее нисколько не смутил.

– Грубо действуешь, Мэтт, – рассмеялась она. – Тебе не удалось застигнуть меня врасплох. Какая мне разница, как называются эти места: Баха Калифорния Сур или Эль Республика де Кортес? Если ты считаешь, что мне настолько хочется насолить мужу...

– Нечто в этом роде, – сказал я. – Сдается мне, супружеская жизнь у вас складывается не лучшим образом, не знаю уж почему.

– Это правда, – откровенно признала она. – Я была глупой маленькой девочкой – вернее, большой девочкой – и мне польстило внимание сильного удачливого мужчины, которого, как мне казалось, нимало не интересуют мои деньги, в отличие от многих других, усердно скалящих зубы и разыгрывающих из себя Ромео... Но одно дело разочароваться в супруге, и совсем другое, нанять профессионального убийцу. Так твой друг Солана-Руис считает, что этот бандит работает на меня?

– Рамон такого не говорил, но не удивлюсь, если это приходило ему в голову. – Я поколебался и сделал пробный шаг в другом направлении. – Не исключено, что вами управляло гражданское чувство долга, которое заставило сделать все возможное для срыва этого замысла, тем более, что муж, несомненно, использовал и часть ваших денег.

Кларисса, улыбаясь, быстро встряхнула головой.

– Боюсь, вы не на ту напали, мистер Хелм. Конечно, замысел мужа мне не по душе, да и смерть генерала Диаса меня бы ничуть не огорчила – только бы увидеть лицо Оскара, когда ему станет об этом известно. Он вложил массу сил в эту идею и, похоже, рассчитывает стать большой шишкой после того, как они избавятся от местных революционеров и возьмут бразды правления в свои руки. Но даже если бы я знала, где нанять опытного убийцу, а это мне не известно, то не стала бы заходить так далеко лишь для того, чтобы позлорадствовать над неудачей мужа... – Она вновь энергично встряхнула головой. – Что же касается спасения несчастных, обманутых крестьян, то мне, их конечно, жаль, но я не из числа людей, которые принимают подобные вещи слишком близко к сердцу. По правде говоря, все эти разговоры о неравенстве меня несколько утомляют, и уж, конечно, я не стану ради достижения справедливости убивать человека или платить за его убийство.

Долгие годы занятия моим ремеслом вырабатывают интуицию, подсказывающую, когда человек говорит правду и когда лжет. Разумеется, случается, временами подводит и она, но сейчас я чувствовал, что девушка не лжет или лжет не слишком сильно.

Любопытство заставило меня задать следующий вопрос.

– Каким образом вам удалось узнать такие подробности о готовящейся операции, миссис О?

– Я глупа и безобидна, – спокойно ответила она. – Оскар утверждает, что я напоминаю большую глупую телку, и, наверное, и в самом деле верит в это. Во всяком случае, он не слишком таится со своими планами.

В ее спокойном голосе не прозвучало горечи, но я не слишком доверял внешним признакам. Возможно, в данный момент она говорила правду, но не стоит забывать, что ведет она себя довольно противоречиво. С опаской пересекает на машине почти пустое шоссе, но вскоре умело отвлекает опасного вооруженного противника в самый подходящий момент. Первые упоминания о муже произносились со страхом, теперь она отзывается о нем с небрежной снисходительностью. Возможно, я стал свидетелем переломного момента в жизни скованной молодой женщины, избавляющейся от старых комплексов и осваивающей новую роль, хоть я так до конца и не понял, в чем эта роль заключается.

– Теперь расскажите мне о блистательном летуне.

Это заставило ее отреагировать сильнее, чем все значительно более грубые выпады с моей стороны. Внезапно она вновь побледнела, принялась вертеть пустой бокал и какое-то время молчала.

– Это... это довольно неприятная тема, Мэтт. Если не возражаешь, мне бы не хотелось говорить о Филе.

– Возражаю, – отозвался я. – Фил, а дальше?

Кларисса со злостью посмотрела на меня.

– Ты и правда ужасно груб и навязчив... – Она вздохнула. – Ладно. Филип Краковски. Можно, по-твоему, влюбиться в человека с такой фамилией? Правда, польки-то наверное влюбляются, а во мне просто говорит злость и предубеждение. Собственно говоря, он очень хороший пилот и красивый мужчина. Спроси у Фила, он тебе все об этом расскажет... Я не могу себя заставить. Нельзя сказать, что мастерство или внешность сделали его тщеславным. Нет, он всего лишь очень, очень уверен в себе. И похоже, не зря. Как в воздухе, так и... и в постели.

Я молчал. Официант принес наполненные бокалы. Кларисса взяла свой, с ненавистью посмотрела на него и набросилась так, как будто сражалась со злейшим врагом.

– Они... они задумали очень простой и мерзкий план, – не глядя на меня, заговорила она. – Как я уже говорила, Оскар хотел развестись на своих условиях. Это не так уж сложно, когда у человека застенчивая и неопытная жена и симпатичный пилот, который за соответствующее вознаграждение готов отработать сверхурочные, не связанные с авиацией. Он... он был очень ласков, очень снисходителен, очень красив и очень сочувствовал доле жены Оскара. Их задумка почти сработала. Но перед решающей постельной сценой, до того, как успела разыграться вообще какая бы то ни была постельная сцена, они утратили бдительность и повели разговор обо мне перед открытым окном, не слишком стесняясь в выражениях.

– Сочувствую, – проговорил я. – Хоть это можно назвать и везением.

Кларисса судорожно вздохнула.

– Проклятие, Мэтт, я успела полюбить этого мерзавца! – прошептала она. Потом нормальным тоном добавила: – Теперь ты знаешь о Филе Краковски все. Предлагаю подыскать более приятную тему для беседы. Например, поговорим о шакалах, гиенах и слизняках...

В действительности же мы обсудили планы на завтра, в частности, возможность посмотреть больших серых китов в лагуне Скаммона.

(обратно)

Глава 13

Грохот барабанов и звуки труб все еще доносились до нас, когда мы остановились перед дверью нашего номера в отдаленном от ресторана крыле гостиницы. Музыканты взялись за свое дело, а тихой музыки в Мексике не признают. Я открыл дверь и пропустил Клариссу. За окном еще таяли последние отблески дневного света, но задернутые занавески погружали комнату в призрачные сумерки. Я последовал за ней внутрь, прикрыл дверь, а в следующее мгновение она оказалась в моих объятиях.

Это получилось настолько естественно, что казалось, именно за этим мы и приехали в Энсенада. Хотя, не исключено, что в некотором смысле так оно и было. Чуть погодя, она, тяжело дыша, отстранилась, шагнула назад и помогла мне расстегнуть ее пиджак и блузу. Я одним движением снял и то, и другое с ее плеч и бросил в ближайшее кресло.

– Господи, – проговорил я, разглядывая ее в темноте, – сто лет не встречал этих приспособлений. Я и не знал, что они еще существуют.

Кларисса тихо рассмеялась.

– Я старомодна, мистер Хелм, и привыкла носить лифчик, – пробормотала она. – Старомодная девушка в лифчике, которая выпила слишком много. Действуйте, пока я не протрезвела и не ударилась в истерику. Он расстегивается сзади.

– Ах, да, припоминаю, – сказал я, протягивая руку ей за спину. – В свое время я мастерски управлялся с лифчиками – не сочтите за хвастовство.

Мы отбросили в сторону упомянутый предмет туалета. Выпитое спиртное и нетерпение помешали мне столь же успешно управиться с молнией на брюках, но с небольшой помощью я одолел препятствие, и мы избавились от штанов и трусиков. Где-то в процессе она потеряла туфли и стала чуть меньше ростом, почти поравнявшись со мной. Мы еще раз поцеловались. Прижавшееся к моей одежде полное обнаженное тело наводило на мысль о чем-то запретном. Я слегка похлопал ее по соответствующему месту.

– Выбирай любую кровать. Я сейчас к тебе присоединюсь...

Спустя какое-то, довольно продолжительное время, она пошевелилась и натянула на нас одеяло.

– Как вы, миссис О? – поинтересовался я.

– В порядке, мистер Х. – Она подвинулась поближе. – Несмотря на Оскара, я всегда считала, что это должно быть довольно приятно, – прошептала она и уснула.

Я же еще какое-то время не спал. Лежал рядом с ней, наблюдая, как последние слабые полосы света расплываются на потолке и прислушиваясь к отдаленным звукам мексиканского оркестра...

Легли мы рано, а потому и утром проснулись тоже рано. Одеваясь, мы ощущали странную скованность, еще не успев привыкнуть к новым взаимоотношениям и избегая обсуждать их напрямую. Вместо этого мы оживленно сравнивали свои ощущения после похмелья и пришли к выводу, что слухи о безобидности местного спиртного распускаются теми, кто наживается на продаже текилы, мескаля и пульке. Критический момент наступил, когда выяснилось, что приобретенная вчера практичная дорожная одежда слишком мала для Клариссы.

– Но я ведь купила самый большой размер, – чуть ли не со слезами в голосе возмутилась она.

– В Мексике не часто встречаются женщины такого роста, – сказал я и улыбнулся, глядя на нее. Она остановилась в дверях ванной, так и не сумев застегнуть ни брюки, ни юбку. Я собрал ее старую одежду и протянул ей: – Держи.

– Мэтт, не могу же я все время разгуливать, как бродяга, которая провела ночь в кустах!

– Почему бы и нет? – поинтересовался я.

– Это Баха Калифорния, последний рубеж. Мы целый день тряслись по пыльной дороге в полутемном фургоне. Если хочешь, я тоже не стану бриться, чтобы составить тебе компанию. В любом случае, мы не можем ждать, пока откроются магазины, нам предстоит долгий путь.

Кларисса сделала недовольное лицо и опять исчезла в ванной. Пятнадцать минут спустя мы уже выезжали из Энсенады, не позавтракав, поскольку гостиничный ресторан открывался в семь утра. В ста двадцати пяти милях к югу, в Бахиа Сан Квинтин мы наткнулись на первый из новых отелей «Эль Президенте», строительство которых финансируется мексиканским правительством, дабы обеспечить вдоль вновь проложенной магистрали удобства для туристов. Заведение оказалось весьма приличным, и мы компенсировали пропущенный завтрак в уютном ресторане, выходящем на побережье.

– Вопрос несколько запоздалый, – проговорила Кларисса, когда официант в третий раз налил ей кофе, – но куда мы, собственно, направляемся?

– Я же говорил, – ответил я. – Мы направляемся в Гуэрреро Негро посмотреть на китов.

– Ты упомянул о китах, но не говорил ни о каком Гуэрреро Негро, – возразила она. – Это переводится, как черный воин, не так ли?

– Что-то в этом роде. Помнишь, мы говорили о лагуне Скаммона? Городок Гуэрреро Негро расположен неподалеку. Я тебе говорил. Собственно говоря, ни в лагуну, ни в город мы заезжать не станем, хотя если тебе очень хочется полюбоваться на китов, возможно, нам удастся заглянуть туда сегодня вечером. Но утром у нас назначена настоящая шпионская встреча. На маленькой безлюдной дороге, которую я надеюсь отыскать, подальше от посторонних глаз нам передадут кое-какое снаряжение...

Новую магистраль в Баха трудно назвать чудом инженерной мысли. Через попадающиеся на пути долины и ущелья не перекинуты мосты, дорога просто опускается вниз и вновь карабкается на склон. Холмы и горные хребты не снесли мощными взрывами и не сравняли гигантскими машинами, шоссе по большей части переваливает через них. А в балках и руслах, которые во время немногочисленных дождей наполняются водой, редко встретишь кульверт: обычно обходятся указателем границ и предполагаемой глубины потока.

Иными словами, это не современное шоссе, а скорее старомодная дорога, повторяющая все неровности местности, вроде тех, которые прокладывали, пока не научились сдвигать горы. В то же время в новом покрытии еще не успели образоваться выбоины, а ширина позволяла разминуться с грузовиком, не вылетая на обочину. Собственно говоря, больше всего такая дорога подходит для любителей жесткой, спортивной езды, тем не менее, мы вполне удачно преодолевали ее на моем вездеходе. Теперь нас окружала настоящая пустынная Баха, и сбавлять скорость приходилось лишь в немногих селениях, попадающихся на пути. Машины встречались довольно редко. Единственную опасность представляли коровы, козлы и ослы, время от времени забредающие на неогороженную проезжую часть, и ведущие себя так, словно все вокруг принадлежит им, хотя возможно так оно и было. Во всяком случае, людей, которые могли бы оспорить их права, попадалось немного.

Следующий комплекс «Эль Президенте» встретился нам во время, подходящее для раннего ланча, мы поели и двинулись дальше. Окрестности не отличались особой живописностью – не было здесь ни высоких заснеженных гор, ни огромных глубоких каньонов, – но уж чего хватало, так это кактусов. Пожалуй, такого количества кактусов не увидишь больше нигде в мире. Мы миновали маленькую гряду холмов и оказались на берегу гигантского древнего озера, в котором ныне не осталось ни капли воды. Дно его убегало вдаль, местами сверкая ослепительно белыми пятнами, по всей видимости, солончаками, оставшимися после исчезновения воды. Следующий придорожный знак свидетельствовал, что за поворотом справа расположен город, именующийся без претензий на оригинальность Лагуна Сэка, то есть сухая лагуна.

Я резко нажал на тормоз. В голове у меня крутилась какая-то неоформившаяся мысль. Кларисса бросила на меня недоумевающий взгляд, но благоразумно воздержалась от вопросов. Мне припомнилась странная фраза, сказанная Маком во время одного из наших телефонных разговоров – упражнений в красноречии с обратным смыслом, рассчитанных на электронных слухачей мистера Юлера. Говоря о Норме, Мак сказал: «Не думаю, чтобы расследование деятельности Эрнимана могло привести ее... в это пустынное высохшее морское дно, именуемое “Юго-Западом”».

Моего шефа трудно назвать прямолинейным человеком. Напротив, временами он обожает запутанные обороты, и не исключено, что это был как раз один из таких случаев. К тому же он пытался передать мне информацию, не предназначавшуюся для посторонних ушей. Было бы опрометчиво воспринимать сказанное без оговорок. Мак немало постарался, чтобы упомянуть в разговоре высохшее морское дно.

– Бензина у нас маловато, – сказал я. – Посмотрим, удастся ли разжиться им в этой самой Лагуна Сэка.

– Ладно, – кивнула Кларисса. – Я не любопытна. Раз не хочешь, можешь не рассказывать.

Я одарил ее улыбкой, развернулся на сто восемьдесят градусов, вернулся к перекрестку и свернул на грязную дорогу посреди леса кактусов. Городок располагался неподалеку, менее чем в миле у подножия низкой гряды. По-видимому, старая дорога проходила через него, но шоссе проложили в стороне. Состоял он из полудюжины лачуг, маленькой бакалейной лавки и одинокой бензоколонки, предлагающей низкосортный «пимекс». Я не горел особым желанием заполучить его в свой бак. В Мексике и лучшие сорта горючего далеки от совершенства. Тем не менее, мне требовалось некоторое время, чтобы оглядеться и дать увидеть себя, поэтому я вылез из машины и сказал появившемуся из лавки мальчику наполнить бак.

Затем я немного побоксировал, как будто разминая мышцы, застывшие от долгого сидения за рулем, предоставляя возможность увидеть меня всем, у кого есть такое желание. Ничего не произошло. Что ж, речь шла всего лишь о предчувствии, а в нашем деле предчувствиями не пренебрегают, хоть они и не всегда оправдываются. Насколько я мог видеть, когда мы отъехали, никто не последовал за нами. Из-за паршивого бензина двигатель стучал весь остаток дня.

Незадолго до наступления сумерек мы пересекли двадцать восьмую параллель – весьма важную географическую веху для этих мест. Здесь, в самом центре пустыни, ближайший городок Гуэрреро Негро, как и Лагуна Сэка, остался в стороне от шоссе – было выполнено транспортное кольцо, на манер городского, окружающее огромного стилизованного орла: памятник, отмечающий границу между Баха Калифорния Норте и Баха Калифорния Сур. Тут же располагался еще один отличный президентский отель, в котором был заказан номер для сеньора и сеньоры Хелм. Я пришел к выводу, что если Рамону вздумается оставить свое теперешнее занятие, из него получится хороший экскурсовод или директор туристического агентства.

– Что ж, – проговорила Кларисса за обедом, – пересохшей земли и кактусов здесь хватает. Тем не менее, я немного разочарована. Слишком все это похоже на Аризону, чуть больше колючек, вот и все. Я-то думала, Баха более примечательное место.

– Думаю, старая дорога была более примечательной, – сказал я.

– Что угодно покажется примечательным, когда ползешь по пыльной тропе, вокруг на миллион миль ни души и шансы умереть от голода и жажды в случае непредвиденных обстоятельств весьма велики.

Какое-то время она молчала. Потом приняла душ и облачилась в купленное в Энсенаде длинное платье без рукавов. В отличие от брюк и юбки платье пришлось ей как раз впору. Тело выглядело в платье варварски-великолепным и странным образом контрастировало с довольно приветливым и невинным выражением лица. Я заметил, как она бросила взгляд в сторону окна.

– Темнеет, – промолвила она.

– Портье сообщил мне, что неподалеку от города, в Эстеро Сан Хосе – то есть в устье – имеются старые причалы, с которых, если поторопиться, можно увидеть Ballenas. Если, конечно, тебя еще интересуют киты.

Не глядя на меня, она произнесла:

– Собственно говоря, я однажды видела кита, когда совершала круиз на корабле.

– Разумеется, – намеренно сухо сказал я. – Раз ты уже видела одного кита, можешь считать, что видела и остальных.

Кларисса бросила на меня быстрый взгляд. Потом покраснела. Если в Эстеро Сан Хосе этим вечером и появлялись киты, нам их увидеть не довелось...

Терпеть не могу, когда мне подсказывают, как добраться до места, которое известно и мне самому. Наш «экскурсовод» не преминул прибегнуть к этой затасканной шутке, но в остальном описал маршрут весьма прилежно, настолько прилежно, что я легко распознал поворот, примерно в дюжине миль от гостиницы, когда мы проезжали его накануне вечером.

Рано утром, когда небо уже успело проясниться, но солнце еще не поднялось над горизонтом, мы вернулись к упомянутому месту. За поворотом располагался крошечный поселок, едва ли заслуживающий именоваться городом – просто пригоршня глинобитных хижин, разбросанных к западу от дороги. Боковое ответвление, уходящее к поселку, скорее всего, когда пролагали новую трассу. За деревней все вокруг покрывали кактусы, между которыми в сторону раскинувшегося где-то на западе океана уходили две колеи. Дорога, если это можно назвать дорогой, поначалу казалась довольно твердой, но постепенно становилась все более мягкой и песчаной. Я остановился и перевел рычаг переключения в нижнее положение, чтобы не терять на это время, когда мы по-настоящему увязнем и срочно понадобится дополнительная тяга. Затем быстро сверился с часами и посмотрел на свою молчаливую спутницу.

– Еще не поздно вернуться, – сказал я. – Одно слово, и я развернусь и отвезу тебя обратно в гостиницу. Ты подождешь меня там, как я и предлагал с самого начала.

Кларисса с любопытством оглядела меня.

– Я считаю, что у тебя здесь назначено обычное свидание, чтобы забрать какие-то нужные тебе вещи. Но ты ведешь себя так, как будто опасаешься неприятностей. Или... или ты мне просто не доверяешь?

Я улыбнулся.

– Выслушай первую – а может вторую или третью – заповедь секретного агента. Никогда не употребляй слова «доверяю». Помни, что никто и никогда не доверяет никому, включая и тебя. Если хочешь знать правду, я тебе не доверяю. Я не смогу доверять тебе в случае, если дело примет серьезный оборот. Я не верю, что ты сама не полезешь на рожон. И не верю, что ты станешь в точности выполнять мои указания – помнишь свою прогулку по холмам в Нью-Мексико? Любителям всегда не верится, что человек имеет в виду именно то, о чем говорит.

Кларисса прижала руки к груди.

– Обещаю и торжественно клянусь, сэр, на этот раз я в точности выполню все ваши указания. Так вы и в самом деле ожидаете неприятностей?

Я вздохнул.

– Не ожидать их было бы просто глупо. Я пробираюсь по этой глуши и бездорожью, или почти бездорожью, чтобы помимо всего прочего получить винтовку, предназначенную для ликвидации человека по фамилии Эрниман. Этот Эрниман такой же профессионал, как и я. Ему прекрасно известно, что если трюк с банковским счетом не задержит меня в Штатах, я окажусь в Мексике сразу после него, а, может, и немного раньше. По-твоему, я перестраховываюсь, когда полагаю, что он постарается сделать все возможное, чтобы я либо не получил эту винтовку, либо не успел ею воспользоваться?

– Но откуда ему знать?..

Я покачал головой.

– Вторая заповедь секретного агента, миссис О, гласит, что пока у вас остаются какие-либо сомнения относительно происходящего, следует исходить из предположения, что всем все известно... Итак, мне не удастся уговорить тебя остаться?

– Нет.

Я пожал плечами, включил сцепление и повел фургон прочь от выглянувшего из-за горизонта солнца, в сторону Тихого океана, или, точнее, одной из его заток, именуемой Лагуна де ла Муэртэ или Лагуна Смерти. Чьей именно смерти, дорожная карта не уточняла.

У меня имеется некоторый опыт управления обычными машинами в местах, по которым они способны пройти, но вскоре мы миновали этот рубеж. По мере того, как колеи становились все глубже, а песок все мягче, я невольно забеспокоился. Оставалось надеяться, что Рамон знал, что делает, направляя меня сюда. Я достаточно слабо представлял, на что способен хороший вездеход, вроде моего, в подобных условиях. Но тут грунт стал немного тверже, и мы выехали на первый перекресток, о котором упоминал Рамон. Я остановился, вышел из машины и принялся изучать двойную козлиную тропу, уходящую на юг. Потом покачал головой и вернулся в кабину.

– Никто не проезжал здесь по меньшей мере день или два, – сказал я и вновь направил фургон на запад. Океана впереди все еще не было видно, наверное его закрывали прибрежные дюны. Чуть погодя я небрежно произнес:

– Интересно, что случилось с нашим бойскаутом?

– С кем?

– С парнишкой Юлера, Грегори Коутисом. Помнишь, я сказал ему, что чистой мухе опасно лазить по грязным обоям?

– Помню. Почему ты считаешь, что с ним должно что-то случиться?

– Слишком он много знает. Не стал бы я поручаться за жизнь мистера Коутиса. Разве что он будет очень и очень осторожен. Я предупредил его, прежде чем мы расстались, но как я тебе уже говорил, любители никогда не воспринимают сказанное всерьез, а в службе безопасности таких немало... Держись!

Мы нырнули во внезапно появившийся овраг и вскарабкались вверх по противоположному склону. Теперь колея пробегала между низкими песчаными холмами, местами покрытыми редкой худосочной порослью, которая в наиболее узких местах шуршала о бока машины. Мы перевалили за гребень и остановились у небольшой лагуны – не Лагуна де ла Муэртэ, которая простирается почти на пятнадцать миль в одном направлении и на две или три в другом. Это же была всего лишь узкая заросшая тростником грязная лужица, протянувшаяся на пару сотен ярдов с запада на восток. Дальше поднимались высокие дюны, и остановившись в этом месте, я почувствовал неприятный зуд в затылке. Я резко свернул направо, нажал на газ, подогнал бело-голубое чудовище под прикрытие ближайшей дюны и остановился.

– К чему такая импульсивность? – возмутилась Кларисса, поправляя прическу. – Что случилось? Дорога огибает пруд с другой стороны, справа. Я видела следы машины... – Она замолчала.

– Вот именно, – кивнул я. – Следы.

Я потер рукой затылок, и, конечно же, там ничего не оказалось. Зуд был всего лишь старым испытанным сигналом, свидетельствующим, что ты представляешь собой отличную мишень. Я вылез из кабины, не высовываясь из-за укрытия, прошел назад и оглядел открытую грязную площадку у противоположного конца темной лужицы. Одного взгляда было достаточно. Я бросился к противоположной дверце вездехода, распахнул ее и извлек из «бардачка» второй револьвер, «кольт», который позаимствовал у Грегори Коутиса и забыл вернуть.

– Выходи, – бросил я Клариссе. – Укроемся в зарослях. Будь со мной и если я скажу лечь, ты ложишься, не глядя – кактус это или грязь. Пошли...

(обратно)

Глава 14

Мы вскарабкались вверх по склону дюны и неподалеку от вершины наткнулись на небольшое, поросшее кустарником, углубление, в котором вполне мог укрыться один человек. Восходящее солнце прогоняло из пустыни утреннюю прохладу, и обратившееся ко мне лицо Клариссы блестело под модной широкополой шляпкой, вдоль ленты которой виднелись пятна, оставшиеся от пота. Блузка выбилась у нее из-за пояса, брюки порвались на колене. Сейчас она совершенно не напоминала той невероятно аккуратной и невероятно робкой девушки, которую я впервые увидел за рулем «линкольна».

– Надеюсь, на этом мы и остановимся, – тяжело выдохнула она, не делая никаких попыток привести в порядок свою порядком порастрепавшуюся одежду. – Не знаю, смогу ли одолеть еще один такой подъем... Мэттью!

– В чем дело?

– Сейчас не время!

– Тогда застегни свою блузку, – отозвался я. Она застегнула пуговицы, заправила блузку за пояс и слегка улыбнулась.

– Когда-нибудь я с удовольствием послушаю, что можно найти привлекательного в растрепанной девушке, которая к тому же падает с ног от усталости. Сейчас же меня больше интересует, что ты намерен отыскать.

– Мы пытаемся найти уютное и удобное местечко, в котором подождем, пока кто-нибудь придет по наши души.

– Прости, что спросила.

– Когда начнется фейерверк, ты еще не раз порадуешься, что мы потратили время на поиски, – заверил я. – Эта укромная нора поступает в полное твое распоряжение. Я займу предыдущую, которую мы только что осматривали.

С этими словами я принялся снимать с себя рубашку. Это был один из тех свободных хлопчатобумажных нарядов, которые я приобрел в Энсинаде, как более подходящие для местного климата, нежели тяжелая шерстяная одежда, пригодная для Санта-Фе и более северных районов. Эдакая расписная рубашка, голубая с красной вышивкой, из числа тех, что шьются специально для туристов, которые находят в них настоящий местный колорит. Правда, ни один туземец и под угрозой смерти не облачился бы в подобное одеяние, но я счел, что в сочетании с изрядно потрепанными джинсами у меня получится типичный наряд туриста. Теперь я аккуратно пристроил рубашку на кустах в нескольких ярдах от убежища Клариссы, так, чтобы издалека было заметно лишь смутное пятно. Во всяком случае, я на это рассчитывал.

– Итак, это я, – пояснил я. – Сам я залягу и буду поджидать их здесь. Я достаточно коварен, а потому объехал вокруг, чтобы запутать следы – вон там, в песке. Конечно, и они не дураки, а стало быть, ожидают засады. И, чтобы они наверняка не прошли мимо, ты будешь время от времени встряхивать куст, скажем, каждые две-три минуты. Не чаще и не слишком сильно. Смотри, не перестарайся и не дай себя увидеть. Если начнется стрельба, заройся поглубже и не шевелись. И пожалуйста, никакой самодеятельности, каким бы уместным тебе это не показалось. Просто лежи в укрытии. Я за тобой вернусь, обещаю. Справишься с заданием?

– Да, но почему ты так уверен, что кто-то...

– Ты же сама видела следы.

– Значит, перед нами проехала машина. Разве ты не этого ожидал?

– Нет. Рамон должен был прикрывать нас сзади и убедиться, что за нами не следят. После чего догнать нас.

– Турист или рыбак?

– Который ночью слоняется по дюнам?

– С чего ты взял, что он приехал ночью?

– Он проехал слишком близко к болоту и чуть было не застрял. При дневном свете он не допустил бы такой ошибки. Тем не менее, следы он оставил специально. В противном случае, он остановил бы машину в другом месте и пришел пешком. Отсюда, по всей вероятности, следует, что он держал нас на прицеле, когда мы подъезжали к этой лагуне. Не стрелял, потому что человек, сидящий в машине, не слишком удобная мишень. Этот парень надеялся, что я, как и пристало следопыту, выгляну наружу. Вот тут-то он меня и достанет. Но я поспешно развернулся и отъехал в неожиданное место. Поэтому стрелять он мог только в тебя, а ты его, видимо, не слишком интересовала.

– Превосходно, – проговорила она. – Премного благодарна. Что ж, мне всегда хотелось увидеть, как действует настоящий супершпион. Правда, пока я не слишком понимаю происходящее. В конце концов, до сих пор мы не видели и не слышали никаких признаков жизни.

– О признаках жизни можете не беспокоится, миссис О, – заверил я. – Нас больше интересуют признаки смерти. Помни, не отрываться от земли. Даже если все вокруг начнет проваливаться в преисподнюю. Не отрывайся от земли. Теперь полезай на место, посмотрим, насколько ты будешь укрыта...

Я оставил ее лежащей на песке и отправился в собственную резиденцию, расположенную футов на пятьдесят ближе к океану. Предположительно, они должны были появиться именно с этой стороны, разве что я имею дело с настоящими оригиналами. Укрытие у меня было похуже, чем у Клариссы, но я надеялся, что оно мне не слишком понадобится. Я взглянул на часы. С тех пор, как мы оставили вездеход, прошло двадцать минут. Что ж, ловушка не удалась, жертва всполошилась и прежде чем предпринять дальнейшие действия, они должны были провести военный совет. Потом двинуться, медленно и осторожно, сперва убедившись, что никто не остался рядом с машиной и не нападет на них сзади. Если эти люди хоть немного в курсе дела, то знают, что предполагаемая добыча умеет огрызаться. Если бы мне хотелось исключительно убраться отсюда целым и невредимым, я бы просто развернулся и помчался прочь, не разбирая дороги. Думаю, они тоже это понимали.

Прошло еще двадцать минут, прежде чем я услышал одного из них. Эти парни не торопились. И их трудно было бы за это винить. Эта неровная, поросшая кустарником, песчаная прибрежная полоса представляла собой идеальное место для засады. Наконец, глядя на то место, где наши с Клариссой следы – едва заметные углубления в песке – пересекали небольшой гребень справа, прежде чем опуститься вниз неподалеку от меня, я увидел, как из-за чахлых кустов осторожно высунулась темная голова. Лицо тоже было достаточно смуглым. Голова не принадлежала Эрниману, разве что ему вздумалось воспользоваться париком и макияжем, в чем я в данных обстоятельствах не видел особого смысла.

Расстояние было слишком велико для уверенного выстрела из револьвера, а я предпочитал не рисковать. К тому же не исключено, что Рамон без предупреждения изменил свои планы и приехал первым. Это было бы опасно и неразумно с его стороны, и я сильно сомневался, что он способен на такую глупость, но тем не менее предпочитал быть уверенным, что по ошибке не отправлю к праотцам порядочного мексиканского агента. Тут голова исчезла и куст слегка пошевелился – человек двинулся в мою сторону.

Итак, один шел по следу. Предположительно, как минимум, еще один прикрывал его с одной или другой стороны. Возможно, я себе несколько льстил, и все же маловероятно, чтобы кто-либо отрядил одиночку управиться со специалистом моего профиля. Вскоре я заметил и человека на фланге, или одного из них, он шел по углублению от океана в сторону моей личной дюны. Следопыт резко остановился. Он нашел то, что искал: куст, пошевелившийся в полной тишине раннего утра, слабый проблеск голубизны на унылом фоне пустыни...

Следующий поступок человека разрешил все мои сомнения относительно его личности. Он просто бросился в сторону и, припав к земле, дал по пятну в кустах длинную очередь из своего автомата. Оставалось надеяться, что Кларисса, разнообразия ради, следует указаниям и не высовывается. Пули подняли наверху тучу песка и, похоже, безнадежно испортили мою обнову. Оружие у него било без промаха.

Следующее его движение предугадать было невозможно, но мне повезло. Низко пригибаясь, он бегом кинулся вверх по склону с моей стороны, направляясь к углублению, которое прикрывало бы его со стороны Клариссы. Оказавшись у него за спиной, я тщательно, как на охоте, прицелился и аккуратно срезал его. В то же мгновение я откатился в сторону и продолжал катиться вниз по склону как дети, играющие на пляже, когда все потонуло в оглушительном грохоте. Человек с фланга поливал только что оставленное мной место на вершине холма из еще одного автомата. Я не знал, что он успел зайти ко мне за спину, потому как на несколько минут упустил его из виду, пока наблюдал за вторым. Тем не менее, имея поблизости еще одного врага, было бы глупо оставаться на месте и наслаждаться своим снайперским искусством.

Я вскочил на ноги, обежал вокруг дюны и увидел его. Он как раз спускался с невысокой вершины соседнего холма – маленький темнокожий человек, ничуть не похожий на Эрнимана. Попытка остановиться на месте ему не удалась – подвел песок. Он присел, соскальзывая вниз, и я выстрелил дважды, а потом еще один раз, но расстояние было слишком велико. Пуля лишь слегка задела его, заставив выронить автомат. Мужчина попытался потянуться за оружием, но сообразил, что от смерти его отделяют считанные мгновения. Поэтому он развернулся и, тяжело прихрамывая, побежал в поисках укрытия. Я дважды нажал на спуск и увидел, как в стороне взметнулась струйка песка. Проклятие. Вряд ли меня оправдывало то, что я запыхался и не имел твердой опоры под ногами. Итого, пять выстрелов. Мужчина повернулся и выстрелил в меня из пистолета. Оружие он сжимал одной рукой, как в тире, но результата добился не большего, чем я. После пяти выстрелов мой «смит-и-вессон» был пуст. К тому времени, как я извлек «кольт», позаимствованный у Грегори Коутиса в другой стране и в другой жизни, противник исчез.

Я скривился и осторожно двинулся назад вокруг своей дюны, туда, где надеялся вновь увидеть первого преследователя. После моего выстрела он рухнул плашмя на землю, выронив перед собой автомат, но теперь сжался в комок у подножия песчаного склона. Оружие исчезло. Хитрец. Я сел на землю, оперся локтями о колени, взвел револьвер и тщательно прицелился, удерживая оружие обеими руками. Тем не менее, пуля ударила в песок, не долетев до него. Либо Грегори Коутис никогда не удосуживался выверить свое оружие, либо зрительное восприятие сотрудников БВБ радикально отличалось от нашего. Конечно, мне следовало раньше опробовать неизвестное оружие, но я не предполагал, что оно мне пригодится. Оставалось, когда я выберусь из этой переделки, если, конечно, из нее выберусь, установить в личном календаре новый праздник: день Некомпетентности.

Тем временем промашка подтолкнула мою мишень к действию. Мужчина начал тяжело подниматься, разворачивая в мою сторону неуклюжий маленький автомат. Я компенсировал особенности зрительной системы Грегори Коутиса поправкой на восемнадцать дюймов. Пуля попала точно в цель, парень согнулся, и я добавил еще одну для уверенности, что он не станет докучать даме в мое отсутствие. Было бы неплохо прихватить его автомат или оружие его напарника, но времени на это не оставалось. Я помчался в сторону океана, на бегу перезаряжая оба револьвера, что обошлось мне в три потерянных патрона. Впереди на песке виднелись следы крови. Наиболее вероятным представлялось, что оставшийся в одиночестве беглец, к тому же раненый, откажется от своих кровожадных планов ввиду их явной неосуществимости и направится прямиком к своей спасительной машине, не помышляя о засаде. Вряд ли кто-либо успел вывести из строя или заминировать мой вездеход. И скорее всего, остальные средства передвижения уступали ему в размерах. Два первых предположения оправдались. Никто не стал в меня стрелять, когда я, сломя голову, рванулся к фургону. Машина завелась с первой попытки и при этом не взлетела на воздух. Я перевел рычаг переключателя до отказа вперед, в соответствии с наставлениями продавца, обеспечивая максимальную тягу. Сдал назад, развернулся, и поехал по выразительным следам колес, уходящим к северному краю лагуны. Вскоре они свернули в сторону дюн, и я последовал за ними.

Моя пуля не позволила противнику перемещаться слишком быстро. Он еще не успел добраться до своей машины, когда завидел мой огромный фургон, грохочущий и подпрыгивающий на ухабах.

Мужчина быстро оглянулся и принялся отчаянно карабкаться вверх по песчаному склону туда, где на поросшей кустами вершине стояла машина. По всей видимости, место было выбрано специально, чтобы наблюдать за лагуной и дорогой. Мне припомнилось, что противоположный склон гораздо более крутой. Команда противника прибыла сюда на одном из маленьких «фордов» с приводом на четыре колеса, которых окрестили в честь норовистой лошадки. Подтвердилась моя третья догадка. «Форд» был почти вдвое меньше моего трехтонного монстра. В гонках на выживание все преимущества оказывались на моей стороне.

Беглец добрался до своей цели. Я увидел открывшуюся дверцу, но мой вездеход уже начал подниматься вверх по склону. Оставалось надеяться, что он не спасует перед задачей, которая оказалась по силам меньшей машине. Огромный фургон с ревом карабкался все выше и выше, как пес, зубами и когтями прокладывающий себе путь. Водитель еще не успел завести мотор, когда массивный передний бампер ударил сзади его машину. На мгновение я усомнился, хватит ли у нас сил справиться с задачей, но вездеход продолжал с ревом и грохотом упрямо двигаться вперед и, наконец, вытолкнул «бронко» за грань обрыва. Я затормозил на месте, которое он только что занимал, и выпрыгнул наружу с оружием наготове.

Маленький неустойчивый «форд» скользил вниз по отвесному склону дюны. Водителю так и не удалось завести мотор. На моих глазах задние колеса машины начало заносить вправо. Сначала едва заметное смещение увеличивалось с каждой секундой. Наконец автомобиль развернулся почти поперек склона, перекатился через крышу, остановился на левом боку и остаток пути прочитал в этом положении, остановившись там, где склон становился более пологим, приближаясь к лагуне.

Мгновение спустя верхняя дверца открылась и появилась рука, сжимающая пистолет. Затем из кабины выкарабкался, – вернее, началвыкарабкиваться – мой несостоявшийся убийца. Я к этому времени успел прийти в себя и приготовиться, удобно усевшись и упираясь локтями о колени. Обеими руками я сжимал револьвер, мой собственный револьвер! Настала пора наконец показать, на что я способен. Что я и сделал.

(обратно)

Глава 15

– Совсем не обязательно убивать всех подряд, сеньор Хелм, – заявил Рамон. – Мы люди снисходительные и не требуем поголовного истребления. Кое-кого из жителей Баха Калифорния можно и пощадить... Так ты говоришь, в дюнах лежит еще один труп? Полагаю, его ты расстрелял так же хладнокровно, как и этого беднягу. Стрельба по мишеням с вершины холма, просто и удобно!

В голосе его звучало недовольство, возможно, вызванное тем, что я не спустился к нему и заставил подниматься к себе на вершину песчаного холма. Я уже проделал свою утреннюю зарядку, пора было поупражняться и ему.

– Просто и безопасно, – повторил я. – Разумеется. Правда, тебе, амиго, было еще проще и безопаснее отсиживаться в паре миль отсюда и выжидать, пока прекратится стрельба. Предполагалось, что ты будешь меня прикрывать, не так ли?

Я тоже был не слишком доволен его поведением. Внизу его водитель осматривал перевернувшийся «бронко» и свисающее из него мертвое тело. Неподалеку стояла их служебная машина – большой пикап японского производства с приводом на четыре колеса: ответ фирмы «Тойота» на выпуск более крупного «лендровера». Ус антенны свидетельствовал о наличии двухсторонней радиосвязи.

– У меня имелась пара револьверов против двух парней, вооруженных автоматами. И ты еще жалуешься, что я слишком круто обошелся с этими мерзавцами? – добавил я. – Или ты считаешь, что мы тут устроили чемпионат по стрельбе? Эти парни сделали все возможное, чтобы меня убить. Они использовали свой шанс. Прикажешь их отпустить только потому, что задуманное им не удалось? Возьмем, к примеру, этого парня в дюнах – он изрешетил отличную рубашку, которую принял за меня, а возможно задел и миссис О’Херн. У меня не было времени проверить. Что еще должен сделать человек, чтобы оправдать не слишком тактичное с ним обращение?

Рамон оставил мой вопрос без прямого ответа.

– Об этом тоже стоит поговорить, – сказал он. – Неотразимая сеньора О’Херн. Зачем ты привез ее с собой? На этот счет не было никаких указаний...

– Ей вздумалось ехать, и я не смог отказать. Мне кажется, что недавно она серьезно пожалела о своем решении, но это уже ее проблемы, которые тебя не касаются. – Я глубоко вздохнул. – Скажи своему парню остановиться, Рамон.

– Что?

– Твой водитель. Он направляется сюда. Скажи ему ближе не подходить.

– Но я не понимаю...

– Все ты понимаешь, – оборвал я. – Откуда такая забота о двух мертвых убийцах? В былые времена ты не отличался такой чувствительностью. Может эти вооруженные до зубов ребята были твоими друзьями? Я же сказал! Еще один шаг и я снесу ему башку! Сейчас же останови его!

Рамон бросил на меня жесткий взгляд. Потом сделал едва заметное движение рукой. Поднимающийся к нам человек остановился. Какое-то время мы так и стояли. С моря налетел слабый ветерок. Справа взгляду наконец открылась широкая гладь Лагуна де ла Муэртэ, от которой нас отделяли несколько дюн и просторный серый пляж, на вид состоящий больше из грязи, чем из песка. Выглядела эта Лагуна Смерти уныло и неприветливо, и я задумался, чью же смерть она увековечила. Наверное, каких-нибудь бедняг моряков или рыбаков. Что ж, мы неплохо поддержали старую традицию.

– Лучше тебе сказать, что ты имеешь в виду, – очень спокойно произнес Рамон. – Поговорим начистоту. Por favor.

– Я имею в виду, что вам не помешало бы объясниться, сеньор Солана-Руис, – ответил я. – Я наткнулся на засаду. С трудом отбился от нее. После чего мой друг и коллега, который назначил мне встречу и обещал защиту, прибывает, когда все уже закончилось, и выговаривает, что я слишком сурово обошелся с двумя безобидными несостоявшимися убийцами... Проклятие, Рамон, придержи своего парня! – я опустил руку на револьвер за поясом. – Ладно, пусть идет! Зови сюда крестьян. Вызывай армию и флот. Ну же, действуй, черт тебя подери! Ты задумал эту игру, так доводи ее до конца. Начинаем второй тайм. Давай свисток и выбрасывай мяч. Вот только победителя ты не увидишь. Не доживешь... Проклятие!

Я судорожно втянул воздух. Видимо сказывалась запоздалая реакция. Рамон слегка улыбнулся и повернул голову.

– Амаде, – окликнул он. – Dos cervezas. Pronto.

Человек внизу повернулся, подошел к «тойоте», нагнулся внутрь и вновь направился к нам, сжимая в каждой руке по бутылке. Рамон бросил на меня вопросительный взгляд.

– Теперь ему можно подойти?

– Поступай, как знаешь, – ответил я. – Вблизи мне будет еще легче его пристрелить. Хотя ты наверняка подсыпал в пиво яду.

– Ты и в самом деле считаешь, что я пытался заманить тебя в ловушку?

– Брось, – отозвался я. – Не надо со мной играть. Я прекрасно знаю, что ты не колеблясь заманишь меня в ловушку, если тебе это будет на руку. Я и сам поступил бы точно так же. – Не дождавшись ответа, я продолжал: – Укажи мне разумную альтернативу. Ее нет. Кто здесь есть, кроме нас? Никого. Никто из мертвецов никак не напоминает Эрнимана, разве что своим пристрастием к автоматическому оружию. Согласен, он мог прислать их, но откуда ему было знать, куда?! Этот же вопрос совсем недавно задала мне наша знакомая. Я в некотором роде отмахнулся от нее, но вопрос стоящий. Ты единственный знал, что я приеду сюда. Эти парни не следили за мной. Им сказали, где устроить засаду. Они приехали сюда задолго до рассвета и ждали.

Водитель добрался до машины. Это был смуглый коренастый мужчина с короткими ногами, огромными плечами и грудью, напоминающий относительно безволосую гориллу. Меня он окинул далеко не дружелюбным взглядом. После чего протянул пиво Рамону.

– С твоего позволения, – произнес Рамон, принимая бутылку. Поднес ее к губам, сделал глоток и передал мне. – Итак, если пиво отравлено, мы умрем вместе!

– Salud u pesetas, – провозгласил я и пригубил напиток. – Так мне не терпится услышать, на кого же если не на тебя, работали эти автоматчики.

– Возможно, Амадо обнаружил на теле что-либо способное прояснить эту загадку. – Он обратился к смуглому водителю, который достал из кармана и передал ему бумажник. Рамон раскрыл его, взглянул на меня и протянул мне.

– Это поможет, амиго?

Я взял открытый бумажник и посмотрел на удостоверение под прозрачным пластиком. Из него следовало, что владельца данного документа зовут Джон Фердинанд Ортиц, и он является специальным оперативником Бюро Внутренней Безопасности департамента.

– Один из парней Юлера! – Я тихо присвистнул. – Разгуливающий по территории иностранного государства с дружком-убийцей и парой незаконных автоматов. Он что, возомнил себя сотрудником ЦРУ?

– Ты провел сеньора Юлера на границе, помнишь? – отозвался Рамон. – Заставил себя пропустить и выставил полным дураком. Некоторые люди никогда не забывают подобных вещей.

Я вздохнул.

– Одно объяснение принято. Теперь растолкуй, каким образом им удалось попасть в нужное место и в нужное время.

Рамон оглянулся в сторону дюн.

– Думаю, ты и сам знаешь ответ, Мэттью.

– О’Херн? Но откуда ей было знать...

– А ты не рассказывал о назначенной встрече? Даже не намекал?

– Нет... постой-ка. Я как-то упомянул, что должен утром встретиться с тобой на грязной дороге. И, наверное, притормозил, когда вчера проезжал через перекресток, а, возможно, и оглянулся, чтобы убедиться, что это то самое место, и мне не составит труда его отыскать. – Я нахмурился. – Но даже если она собрала все это воедино, то каким образом передала сообщение? Я не терял ее из виду... Хотя, пожалуй, и я, и она пару раз справляли естественные потребности. Она могла что-либо передать или оставить записку там, где ее потом найдут. Но что могло подвинуть ее выдать меня Юлеру, человеку, который убил ее брата?

– Полагаю, об этом, – ответил Рамон, – нам лучше спросить у самой дамы. Но сначала закончим с пивом.

Я сосредоточился на содержимом своей бутылки. Потом задумчиво произнес:

– Есть только одно «но».

– А именно?

– Было бы очень удобно, если бы наша знакомая умерла именно тогда, когда мы договорились все свалить на нее. Ведь мертвую можно обвинить в чем угодно, не так ли?

– Не думаешь же ты, что я...

– Ты или твой Пятница. Вспомни старый ley de fuga и кто его изобрел. Не хотелось бы, чтобы ее пристрелили только потому, что она испугается, бросится бежать или что-то в этом роде. – Я допил пиво и протянул бутылку Амадо, который с отвращением посмотрел на нее и забросил в кусты. Что ж, он у себя дома. Какое мне дело, если ему нравится ходить по битому стеклу. Я произнес:

– Пожалуй, я предпочту позаимствовать твое оружие, Рамон, прежде чем отведу тебя к ней. Естественно, только на время. И оружие сеньора Амадо. И пойдем прямо отсюда, на случай, если у вас в машине припрятана запасная артиллерия. Договорились?

Я стал ждать. Прошло несколько томительных секунд, затем Рамон внезапно улыбнулся:

– Доверчивым тебя не назовешь.

Я покачал головой.

– Я стою перед тобой. Живой. Доверчивым я стану сразу, как только уйду на пенсию.

– Ты никогда не уйдешь на пенсию, друг мой. Слишком тебе нравится играть своей жизнью. Когда-нибудь ты проиграешь, но на пенсию не уйдешь... Держи.

Я взял протянутый мне пистолет, затем протянул руку за другим, с которым неохотно расстался коротконогий богатырь Амадо. В результате, в сочетании с двумя уже имеющимися револьверами, я обвесил себя оружием до такой степени, что от одной нагрузки ноги, наверное, сжались как минимум на дюйм.

– Сюда, господа, – сказал я.

Нужное место оказалось ближе, чем я предполагал. Я опасался, что не узнаю его – поросшие кустарником дюны трудно отличить одну от другой – и тем не менее привел их прямо к знакомой уютной маленькой песчаной площадке, на которой лежал еще один труп. Моя голубая рубашка все еще проглядывала сквозь кусты на вершине холма, но не было заметно никаких признаков жизни. И чего-то не хватало. Вновь исчез автомат мертвеца, хотя на этот раз сам труп остался в том же положении, в каком его настигла моя пуля.

Я посмотрел в сторону укрытия Клариссы и поморщился. «Никакой самодеятельности, каким бы уместным тебе это не показалось», – говорил я ей, но она никогда не была склонна выполнять указания.

– Подождите здесь, – обратился я к Рамону. – Не стоит идти туда целой толпой. Кажется, наша знакомая обзавелась автоматом. Сегодня она впервые в жизни побывала под огнем. И возможно у нее немного сдали нервы.

– Или немного нечиста совесть, – бросил Рамон.

– Я уже знаком с твоей гипотезой, – сказал я. – И принимаю ее во внимание... Ладно, к делу. – Я шагнул вперед и прокричал: Кларисса! Эй, миссис О’Херн. Это я, Мэтт. Я иду к тебе, смотри, не делай глупостей.

Ничто не пошевелилось, никто не ответил. Находясь все еще более-менее за пределами опасной зоны, я тщательно продумал предстоящий маршрут, мимо мертвеца и небольшого углубления, намеченного им в качестве укрытия, до которого он так и не добрался, а оттуда – к подножию дюны Клариссы, где надеялся спрятаться за песчаным гребнем. Когда собираешься приблизиться к испуганной или, если верить Рамону, виновной девушке, у которой в руках автомат, спешить не стоит. То, что она не ответила на мой зов, тоже не сулило ничего хорошего.

Я двинулся вперед.

– Эй, миссис О, – прокричал я. – Все в порядке. Успокойся, война закончилась...

Я увидел, как вверху что-то зашевелилось и облегченно вздохнул. Она начала подниматься из своей норы. Встала. В руках у нее...

Я рванулся вперед и бросился на землю рядом с трупом в то самое мгновение, когда автомат в ее руках зловеще загрохотал. Не имея опыта обращения с оружием, она с трудом удерживала его и пули разлетались повсюду. Одна из них ударила в прикрывающее меня тело, я почувствовал, как оно вздрогнуло. Казалось, очередь не прекратится никогда, со всех сторон то и дело в воздух поднимались тучки песка, но тут магазин закончился. Огонь прекратился и воцарилась звенящая тишина. До меня донесся странный, отдаленный сдавленный звук. Девушка на холме рыдала. Я осторожно приподнял голову.

– Нет! – всхлипывала она. – Ох, нет, нет, нет, пожалуйста, нет, я не хочу умирать! Пожалуйста, не надо...

Она отбросила в сторону пустое оружие, повернулась и побежала. Я поднялся на ноги и бросился вдогонку настолько быстро, насколько позволял песок – налево вокруг дюны. Прежде всего я испугался, что она заметила, куда упал второй автомат и побежала за ним. Однако, когда я наконец увидел ее, она направлялась в другую сторону, прочь от океана, падая и скользя по склону. Потом добралась до земли и припустила, как олень. Я слышал, как она истерически всхлипывает на бегу, но это не слишком замедляло ее передвижение. Мои же карманы оттягивало чужое оружие, что отнюдь не прибавляло мне скорости. Наконец она испуганно оглянулась через плечо, оступилась и растянулась на земле. Я бросился на нее и прижал к грунту.

– Нет, – бормотала она, – нет, нет, нет, не убивайте меня...

– Успокойтесь, миссис О, – проговорил я. – Никто не собирается вас убивать. Теперь встаньте, высморкайтесь и приведите себя в порядок. Выглядите вы ужасно.

– Мэтт? Но я думала... О Господи!

– Давай, поднимайся. – Я нагнулся и помог ей встать. – Что на тебя нашло?

– А ты как думал? – Угрюмо промолвила она, не глядя на меня. – Ты... ты знаешь, что началось после того, как ты оставил меня там?

– Я предупреждал, что возможно начнется перестрелка.

– Перестрелка! Да тут разыгралась настоящая битва. Когда начали стрелять из автомата и вокруг меня со свистом посыпались пули, я уж думала... Я перепугалась до тошноты! Потом стреляли опять, а спустя долгое, долгое время вдали раздалось еще несколько выстрелов. Я поняла, что они убили тебя и теперь придут за мной. Поэтому я сбежала вниз, подобрала автомат и ждала... ждала... Я стреляла в тебя? Почему ты не окликнул меня и не сказал, что это ты? Я не узнала... Я не знала, что это ты...

– Я звал, – ответил я. Кларисса встряхнула головой.

– Я ничего не слышала. Ничего, кроме стука собственного сердца... А потом я увидела, что они приближаются, их было трое и один вышел вперед, чтобы меня убить...

– Понятно.

Внезапно она чисто по-женски принялась приводить в порядок свои растрепанные волосы и измятую одежду. Потом, не глядя на меня, произнесла:

– Ладно, давай, не стесняйся, скажи мне это! Джек всегда это говорил. Когда я боялась сесть на лошадь или спуститься на лыжах с крутого склона, он говорил, что хуже труса может быть... только большой трус.

– Бедный брат Джек, – промолвил я. – Да уж, повезло тебе в жизни с мужчинами. А вот и еще один, некий симпатичный латиноамериканец. Боюсь, миссис О, что он намерен вас арестовать.

– Арестовать меня! – прошептала она. – Но почему?

– У него имеются некоторые странные предположения на ваш счет, и боюсь, он счел, что недавняя стрельба их подтверждает. И я далеко не уверен, что он не прав. К тому же он обладает здесь властью, которой я не имею. Так что нам, похоже, придется ему подчиниться.

(обратно)

Глава 16

Мне удалось спустить вездеход вниз по песчаному склону и при этом не перевернуться, несмотря на несколько тревожных моментов. Я пообещал себе, как только выдастся свободное время, найти в пустыне укромный уголок и как следует попрактиковаться, как обращаться с этой огромной машиной.

«Тойота» поджидала меня на тропе у центральной части лагуны. Рядом с машиной стоял Рамон с переброшенным через плечо зачехленным ружьем и парой коробок с патронами в руке. Речь шла еще о рыбацких снастях, но таковых не наблюдалось, а напоминать я не стал. Рамон шагнул вперед, осторожно положил ружье на заднее сидение и уселся рядом со мной.

– Минутку, – сказал я.

Я подобрал сумочку, которую Кларисса оставила на сидении, и отдал ей. Для чего пришлось протянуть руку в окно и вложить сумочку ей прямо в руки. Она упорно не желала замечать моего присутствия. Кто-то отыскал и вернул ей шляпку, и она натянула ее так низко, что лица почти не было видно. Хотя, возможно, мне и ни к чему было его видеть. Умение читать мысли и разгадывать сущность человека не относится к числу моих сильных сторон.

Амадо двинулся на «тойоте» прочь. Это был неуклюжий, исцарапанный автомобиль, совершенно не похожий на мою сверкающую новую игрушку с твидовой обшивкой салона. Тем не менее, вне зависимости от внешнего вида, мой большой «шевроле» полностью справился со своей задачей. Жаловаться не приходилось. Я подошел к переднему буферу и осмотрел повреждения, но они ограничивались лишь несколькими царапинами на хромированной поверхности. Я вернулся и вновь занял место рядом с Рамоном, глядя, как «тойота» постепенно исчезает из виду.

– Ты уверен, что он управится с ней в одиночку? – поинтересовался я. – Это большая, сильная девочка.

– Амадо о ней позаботится.

– Именно этого я и боюсь.

Рамон посмотрел на меня.

– Не беспокойся, ей не причинят вреда. Это я тебе обещаю. При наших сегодняшних политических трудностях мы не можем позволить себе обидеть богатую и влиятельную сеньору О’Херн из могучих Estados Unidos. Собственно говоря, я даже хотел тебя поблагодарить за то, что ты отнял у нас оружие. В противном случае, мы несомненно пристрелили бы ее, когда она открыла огонь. Что привело бы к весьма щекотливым международным осложнениям. Прими мою благодарность за то, что их удалось избежать.

– Тем не менее, твоей благодарности недостаточно, чтобы порассказать мне о той небольшой революции местного значения, которую вы здесь ожидаете, – заметил я.

Последовала короткая пауза, после чего Рамон рассмеялся.

– Кому, как не тебе, знать, что такое секретность, амиго. Это дама тебе поведала? Стало быть, муж ей доверяет. Весьма любопытно.

Я повел фургон по едва заметной тропе.

– Совсем не обязательно. Сама она утверждает, что подслушала кое-какие важные беседы.

– Да. И еще она утверждает, что не узнала тебя на расстоянии семьдесят пять метров. Но уж убить-то тебя она точно пыталась, чтобы она не утверждала.

– Возможно, – сказал я, – тем не менее, мне известен случай, когда неопытный агент, перепугавшись, пристрелил по ошибке двоих своих коллег, приняв их за нападающих на него вражеских агентов. Это произошло в точности как сейчас, при ярком дневном свете. Да что там говорить. Дикий Билл Хикок, которого никак не назовешь сосунком, в критический момент убил своего помощника, когда тот бежал по аллее специально, чтобы предотвратить покушение на его жизнь. Когда дело доходит до оружия, реакцию человека предугадать невозможно.

Рамон опять рассмеялся.

– А не вызваны ли твои галантные попытки оправдать сеньору тем, что она успела одарить тебя своей благосклонностью, амиго? Ты же сам признавал, что не понимаешь, что заставило ее следовать за тобой от самого Санта-Фе. Теперь эта загадка проясняется, не так ли?

Я не ответил. Становилось все жарче, и я щелкнул выключателем кондиционера. Одолев первый подъем, мы увидели в четверти мили впереди «тойоту», тяжело подпрыгивающую на жестких рессорах. Амадо двигался на приличной скорости. Перед глазами у меня возник образ сидящей рядом с ним большой девушки с удивительно милым лицом, в дорогом перепачканном костюме, которая с каменным выражением игнорирует сумасшедшую тряску.

– Нет, нет, – продолжал Рамон. – Не обманывай себя. Это хладнокровная, умная и опасная женщина. Мы задержим ее до окончания этого дела, но потом, боюсь, ее придется отпустить. К сожалению, судебная процедура не имеет смысла. Пришлось бы слишком многое сделать достоянием гласности. К тому же ей так и не удалось убить тебя на территории Мексики.

– Мне очень жаль, – отозвался я.

– Многие люди пожалеют, когда узнают об этом, – заметил Рамон. – В том числе ваш сеньор Юлер.

– Я все еще не понимаю этого человека. К сожалению, мне не удалось как следует разглядеть автоматы, но вид у них знакомый. Неужто он и в самом деле снабдил пару своих молодчиков оружием, принадлежащим правительству Соединенных Штатов?

– Нет, не настолько он глуп, – ответил Рамон. – Это были автоматы типа РАМ-1. Весьма напоминают вашу полуавтоматическую винтовку М3 сорок пятого калибра, но имеют калибр девять миллиметров и изготавливаются в Аргентине. На случай, если тебя это интересует, второй покойник числился старшим специальным оперативником этого самого бюро и звали его Эрнест Диксон. Фамилия типично англосакская, хотя человека с его внешностью не отличишь от мексиканца.

– Представь себе, что в штате Нью-Мексико фамилию Диксон зачастую носят американцы испанского происхождения. Я знавал там кое-кого из Диксонов, которые почти не говорили по-английски. Что ж, во всяком случае, никто не усомнится в том, что Эндрю всем представляет равные возможности. – Я поморщился. – Вне зависимости от расовой и половой принадлежности. И все-таки, мне не ясно, что могло побудить состоятельную миссис Оскар О’Херн связаться с человеком, который убил ее брата. Ладно, оставим это. Если не возражаешь, остановимся, и я опробую ружье. Не подумай, что я не доверяю твоим оружейникам, Рамон, просто предпочитаю сам пристреливать оружие. А ты тем временем можешь посвятить меня в остальные пункты нашей повестки дня...

Рамон выполнил мое пожелание и пополудни я зарегистрировался в отеле «Серенидад», неподалеку от устья окаймленной пальмами реки Санта-Розалия, на периферии живописного городка Муледжо. Отель окружал пышный оазис тропических джунглей – зрелище довольно необычное после нескончаемого пустынного ландшафта Баха. Мы пересекли полуостров с запада на восток, от Тихого океана к Калифорнийскому заливу и почти всю дорогу за нами следовал некий осторожный тип в небольшом обшарпанном пикапе, который ни разу не подъехал достаточно близко, чтобы я смог рассмотреть номер.

Впервые «хвост» появился, когда мы с Рамоном остановились позавтракать, уплатить по счету и переодеть меня в целую рубашку в гостинице «Эль Президенте», где мы с Клариссой провели ночь. Во время стошестидесятимильного переезда я замечал его в зеркале достаточно часто, чтобы убедиться, что его присутствие не случайно. Я не счел нужным делиться своими наблюдениями с Рамоном, потому как ничуть не сомневался, что мой преданный друг и надежный союзник прекрасно знает о ведущейся слежке, поскольку сам ее и организовал. Предположительно речь шла о небольшой подстраховке на случай, если я окажусь слишком несговорчивым вблизи от критической зоны. Обсуждать ее не имело смысла. Тем не менее, меня начало преследовать смутное ощущение клаустрофобии. Кольцо сжималось.

Отель оказался более старым, чем предыдущий, с приземистыми, оштукатуренными коттеджами, окружающими главное здание. Нам он, видимо, прежде всего подходил тем, что до того, как шоссе было заасфальтировано и люди получили возможность приезжать сюда с определенным комфортом, тут располагался своего рода курорт для любителей рыбалки, с собственной взлетной полосой, которой все еще можно было воспользоваться. Я захватил свою сумку в отведенный мне номер, к счастью вторая сумка, которую мы накануне приобрели для Клариссы, исчезла из предыдущего номера. По-видимому, Амадо проявил определенную снисходительность и заглянул в гостиницу по пути к месту ее предполагаемого заточения. Я смыл с себя песок, оставшийся после утренних приключений, после чего в соответствии с полученными указаниями отправился на поиски бара, где меня ожидал Рамон.

Бар располагался в темном прохладном здании и был пуст, за исключением бармена, Рамона и приземистого полного мужчины с загорелым лицом преуспевающего американского бизнесмена, который обожает активные игры на открытом воздухе в свободное от делания денег время, но все равно не успевает израсходовать все, что съедает. Я с удивлением услышал донесшуюся из его уст свободную испанскую речь, несравнимую с моим грубым приграничным диалектом. Я не стал спрашивать, могу ли я подсесть к ним за стол, просто подошел к стойке и заказал мартини. Порция мартини грозила напомнить мне о том, о чем вспоминать не хотелось: романтическая Мексика и ее романтический кактусовый сок сыграли со мной скверную шутку.

– Присоединяйся ко мне, амиго, – раздался у меня за спиной голос Рамона.

Американец, если он был американцем, исчез. Я прихватил свой бокал и перешел за стол.

– Не хотелось нарушать вашу беседу, – сказал я.

– Это мой друг, – пояснил Рамон. – У него есть для нас новости. События развиваются быстро. Мы с тобой на день отстаем от генерала Эрнандо Диаса и его друга янки, мужа сеньоры О’Херн, Оскара. Они прилетали сюда вчера на самолете О’Херна с симпатичным piloto. Провели две встречи с определенными людьми, здесь в Муледже и в Санта-Розалии, в сорока милях к северу. Сегодня аналогичная встреча состоится в Лорето, в шестидесяти милях к югу. Завтра они отправляются в Ла Пас.

– Похоже, времени на рыбалку у них почти не остается, – заметил я.

Рамон покачал головой.

– Поскольку теперь ты в курсе происходящего, я не стану тебя убеждать, что речь там шла исключительно о рыбалке. Как ты несомненно заметил, я даже не потрудился снабдить тебя снастями. Ввиду столь лихорадочной деятельности представляется маловероятным, что тебе удастся присмотреть за ними, изображая рыбака, как это исходно планировалось. Придется выработать новый план. Пока же я попрошу тебя оставаться здесь. Кажется, у нас появилась нить, ведущая к самому Эрниману, но информация нуждается в подтверждении. Предположительно, его видели выезжающим из Ла-Пас на машине и направляющимся на юг. Я слетаю туда и разузнаю подробности.

– К югу от Ла-Пас лежит не такой уж большой кусок Баха Калифорния, не так ли?

– Наоборот, Кабо Сан Лукас, который расположен в крайней южной точке полуострова, отделяют от города почти двести километров дороги. Там имеется несколько крупных отелей для туристов и любителей рыбалки: в этих местах отлично клюет рыба. Возможно, Эрниман получил информацию о планах Диаса, которой мы еще не располагаем. Возможно, он отправился туда, чтобы дождаться приезда генерала. Я дам тебе знать сразу же, как только буду располагать достаточной информацией. Если не возражаешь, оставлю Амадо приглядеть за тобой. Будь готов выехать по первому же сигналу... Кажется, это приземляется мой самолет. Adios, amigo.

Рамон поспешно вышел. Я не стал его провожать. Вскоре послышался шум поднимающегося самолета.

Я выпил второй мартини и решил, что для агента со стальными нервами и острым как бритва умом этого достаточно. Предпочтительно оставаться трезвым, учитывая количество людей, которые ратуют за мою отставку, не говоря уже о тех, кто с ними солидарен, но не высказывает своих убеждений открыто. Я выписал чек и вышел прогуляться вдоль окруженной пальмами мутноватой реки. Место выглядело подходящим для аллигаторов, если бы таковые водились в Мексике, но единственными виденными мной до сих пор представителями дикой фауны были чайки и какие-то длинноногие белые прибрежные птицы, возможно, цапли. Не отстающего от меня коротконогого мужчину я отнес к разряду домашних животных, что, конечно, не делало его менее опасным. В конце концов статистика свидетельствует, что самое опасное животное на североамериканском континенте – обыкновенный домашний бык.

Я задумался, куда Амадо пристроил Клариссу О’Херн, прежде чем переключиться на меня. Потом вздохнул, сожалея об отсутствии простого способа отличить хороших парней от плохих. Не говоря уже о девушках. И направился назад в коттедж, чтобы смыть перед обедом все еще оставшийся песок. Я уже успел вставить ключ в замочную скважину, когда заметил, что оставленный мной по привычке «сигнализатор» смещен. Кто-то заходил в дверь после того, как я вышел из номера. Возможно, горничной вздумалось поправить постель, хотя не настолько это изысканный отель, да и время не слишком подходящее. Я заметил, что мой телохранитель приближается со стороны реки.

В результате я встал перед дилеммой. Если я войду в номер обычным образом, а гость окажется настроенным не слишком дружелюбно, то внезапно распрощаюсь с жизнью, и Амадо останется разве что насладиться местью. С другой стороны, если я прибегну к обычным мерам предосторожности, а внутри меня ждет кто-то из друзей, мое поведение выдаст его присутствие... Пока я раздумывал, изнутри донеслось негромкое постукивание по двери: четыре легких удара, а затем еще два. Я облегченно вздохнул и перешагнул через порог.

– Закрой дверь, быстро, estupido! – донесся до меня тихий шепот из темноты справа.

– Привет, Норма, ты объявилась в самое время, – отозвался я.

(обратно)

Глава 17

Вирджиния Домингуэс, наша девушка в Баха, оказалась меньше, чем я ее запомнил. В сравнении с моей недавней спутницей она выглядела крошечной: симпатичная черноволосая, черноглазая куколка-сеньора с кожей оливкового цвета, которую, казалось, только что достали из упаковки, где остались обязательное длинное пышное платье, кружевная мантилья и веер.

В действительности же она была одета в истертые до белизны джинсы, которые, похоже, выдержали не одну схватку со стиральным порошком и расписную льняную полублузку с небольшим вырезом и короткими рукавами, опускающуюся всего на дюйм ниже груди. Нижняя часть сего одеяния отсутствовала, оставляя ее талию открытой. Штаны облегали ее настолько плотно, что, казалось, в них опасно садиться, но свободно расширялись книзу. У меня в памяти еще остались те времена, когда джинсы считались аккуратной и практичной рабочей одеждой, подходящей для верховой езды. Невольно подумалось, что попробуй она подступиться к пугливому жеребцу в своих развевающихся брюках и попадания в ближайшие кактусы ей не миновать.

Однако, в данном случае развевающиеся штанины оказались весьма полезными. Пока я ее разглядывал, Норма наклонилась, приподняла одну из них, демонстрируя точеную маленькую ножку, украшенную хитрыми ножнами, в которые она вложила зловещий маленький нож, прежде нацеленный на меня.

– Все та же хладнокровная стальная девочка, – заметил я.

– Задерни занавески, чтобы я наконец смогла выбраться из этого угла, не попадаясь ему на глаза. А то я уже устала ползать по полу. Ты знаешь, что за тобой следят?

Я выглянул в окно и увидел Амадо, человека-гориллу. Он покуривал сигарету, опираясь на дерево неподалеку. Я задернул шторы и опять повернулся к маленькой темноволосой девушке в углу, раздумывая, каким образом Роджер намеревался ее использовать, и что делать с ней мне теперь, когда она наконец обнаружилась.

Несомненно, некоторые задания требуют участия привлекательной женщины, в других весьма удобно иметь под рукой человека, мастерски владеющего ножом, а иногда просто не помешает присутствие рядом живого теплого тела. Настоящий случай не подходил ни под одно из этих определений. Вероятность того, что Эрниман, которому предстоит ответственная работа, увлечется красивой женщиной и позволит себя зарезать, представлялась ничтожно маленькой, а другого применения талантам Нормы я не видел. Я знал, что она не слишком хорошо владеет огнестрельным оружием. Посылать ее против опытного противника, вооруженного автоматом, было равнозначно убийству. Точное ружье и немного удачи позволяли надеяться, что я и сам управлюсь с заданием, не подвергая опасности жизни других людей.

Совсем недавно я избавился от груза ответственности за одну девушку, хотя, возможно, и не совсем так, как мне бы хотелось. И обнаружил, что не испытываю ни малейшей радости от появления новой подопечной, хотя, естественно, никак этого не проявил.

Я включил свет.

– Рамон сказал, что поручил своему водителю защищать меня, – проговорил я. – Правда, не уточнил, от чего. И еще забыл упомянуть о парне, который не отставал от нас всю дорогу от Гуэрреро Негро...

– Это был не парень, а я, – сказала Норма. – Пока мы не доехали до памятника на двадцать восьмой параллели, я старалась держаться подальше, не попадаясь на глаза, но когда начались более цивилизованные места, решила, что могу подъехать поближе. В северной части нет достаточно больших городов, чтобы упустить твой огромный автобус, но я боялась потерять тебя в Санта-Розалии или Муледже.

Она подошла к ближайшей кровати, проверила ее кончиками пальцев и с удовольствием, как ребенок, плюхнулась на нее. Но я-то прекрасно помнил, что в свое время получил убедительные доказательства того, что она уже не ребенок. Случилось это во время одной из тех молниеносных операций, которые не редкость в нашем деле: все приготовления были сделаны и нам предстояло провести томительную ночь в ожидании критического момента. Возможно, обоих нас тогда подтолкнула и неуверенность в том, как долго мы еще проживем.

Когда Норма, откидывая закрывающие лицо длинные блестящие черные волосы, посмотрела на меня, я понял, что и ей припомнился маленький грязный гостиничный номер в далеком испаноязычном городке. Тем не менее, не могу сказать, что нас с ней связывали какие-то нежные чувства. Случившееся тогда помогло на мгновение расслабиться, забыть о серьезном и опасном задании. Словом, между нами не существовало и намека на романтические взаимоотношения и все-таки это еще больше утверждало меня в нежелании лишний раз подвергать опасности ее жизнь.

– Не хочу показаться излишне любопытной, – проговорила она, – но кто эта огромная широкоплечая милашка, которую ты повсюду таскаешь за собой?

– Эта милашка – миссис Оскар О’Херн из Аризоны – ты наверное слышала об «О’Херн Инкорпорейтед». И еще она сестра Роджера.

– Я и не знала, что у Роджера есть сестра.

– Тем не менее, это так. Когда-то он рассказывал мне о ней. Она и в самом деле та, за кого себя выдает. Он послал ее предупредить меня несколько дней назад, когда над головой начали собираться тучи. Думаю, тебе интересно будет узнать, что ее муж состоит в дружеских отношениях с генералом Эрнандо Диасом, о котором ты, возможно, слышала.

Норма наморщила своей маленький нос так, как она это обычно делала.

– И какой же в этом смысл? – поинтересовалась она. – Ты разгуливаешь с женой, а Диас – с мужем...

– Милая моя, в этом задании не стоит искать смысл. К тому же с женой я больше не разгуливаю. Солана-Руис прибрал ее к рукам и куда-то упрятал. Он считает ее весьма опасной женщиной и возможно он прав.

– Судя по его виду, он считает себя специалистом по женскому полу – я присмотрелась к нему, когда вы завтракали сегодня утром. Не нравятся мне эти латиноамериканские красавчики macho, Мэтт. – Я улыбнулся.

– Кто бы говорил! У тебя что, появились расовые предрассудки, Чикана?

Вот этого мне говорить как раз и не стоило. Глаза Нормы сузились.

– Не смей меня так называть! – огрызнулась она. – Давай предоставим спесивым американским pachucos изображать из себя борцов за идею и пускаться в высокопарные рассуждения о La Rasa – Расе с большой буквы. Можно подумать, что она чем-то лучше всех остальных! Почему-то другие народности, вроде вас, шведов, не носятся с подобной чепухой.

– Кто здесь швед? – невинно поинтересовался я. – Тут собрались одни Americanos, дорогая.

– Именно это я и имею в виду! – заявила она. – Ты не выставляешь напоказ свое чистокровное скандинавское происхождение, не кичишься чистотой крови и прочим вздором. Так зачем вести себя так, как будто считаешь, что я способна на подобную глупость?

– Ладно, ладно, – успокоил я ее. – Не кипятись. Приношу свои извинения за все, что требует извинений... Так поэтому ты и не связалась со мной раньше? Потому что я был не один?

Норма помедлила с ответом.

– Скажем, это представляло определенное неудобство. Я не знала, насколько ты ей доверяешь.

– Насколько мне помнится, тебе было поручено связаться с людьми Рамона по телефону.

– Si, jefe, – сказал она. – Я не забыла инструкции, jefe, и покорнейше прошу меня простить за то, что не выполнила их. Однако, после того, что случилось в Тихуане, у меня появились сомнения относительно Рамона и его людей. Как только я пересекла границу, меня остановила парочка прилично одетых мужчин. Они походили на мексиканцев, говорили на хорошем испанском языке, а вели себя так, как ведут себя полицейские во всем мире. Вежливые полицейские, но все-таки полицейские. После этой небольшой стычки с властями, если они и правда представляли власти, мне показалось нежелательным звонить, пока не выяснится, кто и какую игру ведет. К тому же я никогда не доверяла всем этим «рукопожатиям через границу».

Мгновение я смотрел на нее, вспоминая два трупа, лежащие среди песчаных дюн, неподалеку от Лагуна де ла Муэртэ, и виденное мной удостоверение сотрудника БВБ.

– Возможно, ты несправедлива к Рамону, – сказал я. – Не думаю, чтобы эти люди работали на него. Так говоришь, они остановили тебя в Тихуане? Но теперь-то ты в Муледже, в шестистах милях к югу. Ты ничего не опустила?

Норма передернула плечами.

– Всего лишь старый трюк со шнурками. Как я уже сказала, вели они себя вежливо. И уж конечно не могли допустить, чтобы несчастная девушка наступала на развязавшийся шнурок всю дорогу до машины.

– Хочешь сказать, что тебя не обыскали?

– Что ты, – довольно проговорила она. – Они вытащили из моей сумочки кусок железа, который я таскаю с собой специально на этот случай. Так сказать, украшение. Мужчинам свойственно полагать, что после того, как у девушки отобрали револьвер, им уже нечего опасаться. Эти не были исключением.

Я улыбнулся.

– Так они позволили тебе задержаться и завязать шнурок? Умеешь же ты прикидываться невинной овечкой. Ты их убила?

Она покачала головой.

– Я сочла, что это будет не дипломатично, если они и в самом деле работают на мексиканское правительство. Я всего лишь махнула лезвием перед носом у одного, а он так поспешно дернулся назад, что перевернул и второго. И побежала со всех ног. После того, как они окончательно отстали, я отыскала деревушку, именуемую Ла Хара, в которой обитают практически одни Домингуэс. Поприветствовала свою мексиканскую родню, после чего позаимствовала пикап с баховским номером и в соответствии с указаниями направилась на встречу с Роджером. И раз уж мы об этом заговорили, что случилось с Роджером?

– Угадай с трех раз, – ответил я. – Я здесь, не так ли?

Мгновение она молчала, потом вздохнула.

– Что ж, для сумасброда он был неплохим парнем, но мне всегда было страшно работать с человеком, который относится к смерти с таким легкомыслием. Если ему хочется эффектно удалиться, дело его, но послужить при этом декорацией, – нет уж, увольте.

Последовала еще одна пауза. Пора было сменить тему.

– Как ты меня нашла? – спросил я.

– Ты же приехал к месту встречи у Лагуна Сэка, не так ли? Я пролежала на одном из местных холмов так долго, что птицы успели свить гнезда у меня в волосах. В Энсенаде я раздобыла дешевый бинокль. Разумеется, мне не терпелось броситься к тебе на шею, но учитывая случившееся в Тихуане и твою не предусмотренную инструкциями попутчицу, я решила продержаться еще пару дней, пока не удастся переговорить с тобой наедине... Мэтт, что вообще происходит? Как умер Роджер? Кто были эти люди в Тихуане? Кто сегодня утром устроил перестрелку у моря – я намеревалась отправиться туда и помочь в случае, если тебе угрожает опасность, но Рамон следил за дорогой, а мой «датсун» недалеко уедет по песку. Я и так еле оттуда выбралась.

– Теоретически, – сказал я, – мы просто отслеживаем профессионального устранителя по фамилии Эрниман, который разозлил кого-то в Вашингтоне, а может, они просто решили, что хватит ему гулять на свободе. В действительности же, все намного сложнее... Не хочешь отведать мескаля, пока я буду излагать эту длинную и несвязную историю?

Я опять сболтнул лишнее.

– Может быть хватит подчеркивать мою расовую принадлежность? – огрызнулась она. – Я пью виски и джин не хуже вас, белых, масса Хелм!

– Да успокойся ты, – проговорил я. – Я предложил вам мескаль, мисс Домингуэс, потому что в Энсенаде мне попался именно он. Если он вас по каким-то причинам не устраивает, давайте не будем раздувать из этого проблему международного масштаба.

Мгновение спустя она криво улыбнулась.

– Извини, Мэтт. Возможно, я принимаю это слишком близко к сердцу...

На то, чтобы посвятить ее в курс дела, у меня ушло около получаса. Когда я окончил свой монолог. Норма молча взяла в руку бокал. Я щедро наполнил его, после чего налил немного себе. Нельзя было забывать, что я и так опережаю ее на пару бокалов мартини.

– Так ты считаешь, что люди, схватившие меня в Тихуане, работали на Эндрю Юлера, – задумчиво промолвила она. – Думаешь, они намеревались отвезти меня назад, в Соединенные Штаты? А потеряв меня, устремились за тобой с более решительными намерениями?

– Такова последняя гипотеза, которую, возможно, еще придется пересмотреть.

– И на моем счету в банке лежат двадцать кусков, которые мне не принадлежат? – Она бросила на меня лукавый взгляд. – Как же мне предлагается ими распорядиться?

Я улыбнулся.

– Не жадничай. Кстати, у меня есть еще кое-что, способное заинтересовать твою корыстолюбивую натуру.

Норма неуверенно приняла протянутый ей целлофановый сверток.

– Что это?

– Часть неправедных расходов Роджера. Его сестра Кларисса передала деньги мне по его поручению. Нам с тобой предлагается заткнуть их в глотку отправителю, когда выясним, кто это сделал. Полагаю, мы вправе истратить часть на выяснение личности интересующего нас человека. Тем более, что на его долю их все равно хватит.

– В глотку, как бы не так, – проговорила Норма. – Думаю, эта его сестра передала тебе завуалированную версию. Роджер указал бы другое место. – Она осмотрела пачку банкнотов в виниловом конверте. – Так зачем ты мне их даешь, Мэтт? Растолкуй это маленькой глупой девочке.

– Придержи деньги на случай, если тебе понадобится кого-нибудь подкупить, приобрести новую машину или что-нибудь еще, либо незаметно перебраться назад через границу.

– Через границу? – Она с недоверием уставилась на меня. – О чем ты говоришь?

Я постарался, чтобы мой голос прозвучал как можно более внушительно.

– Нам с тобой придется определить кое-какие важные приоритеты, куколка. Нет никаких сомнений, что впереди нас ожидают неприятности, но не меньшие неприятности остались и позади. Не забывай, что мы с тобой практическилюди без родины, изменники и изгои. Нас схватят сразу же, как только мы сунемся домой. Есть там парень, который от всей души ненавидит нашу организацию и сделает все возможное, чтобы стереть ее с лица земли. И возможно ему это удастся, если мы с тобой не придумаем, как его остановить.

Норма облизала губы.

– Ты забываешь, что мы здесь не затем, чтобы сводить счеты с Эндрю Юлером.

– Совершенно верно, – согласился я. – Но дело в том, что Эрниманом можно заняться и в одиночку. Мне не раз приходилось иметь дело с людьми вроде него. Но было бы приятно сознавать, что кто-то готовит мне триумфальную встречу на нашем родном ранчо.

Она прищурившись посмотрела на меня.

– Почему бы тебе просто не отослать маленькую беззащитную девочку в безопасное место?

– С вами невозможно договориться, мисс Домингуэс, – вздохнул я. – То я у вас закоренелый расист, то сентиментальный недотепа. Ты же прекрасно знаешь, что я не колеблясь вышибу тебе мозги, если узнаю, что для выполнения задания требуется женское тело ростом пять футов два дюйма. Так что не говори чепухи.

Норма поколебалась.

– И все-таки мне бы не хотелось забраться в такую даль только для того, чтобы вернуться в Штаты и оставить тебя один на один с матерым волком.

Я почувствовал, что чаша весов склоняется в мою сторону, но никак этого не проявил.

– Не надо себя обманывать. Эрниман – пустяк в сравнении с тем, что предстоит сделать тебе. Тут силы закона и порядка находятся более-менее на моей стороне. По ту сторону границы они ополчатся против тебя. Тебе предстоит незаметно перебраться через границу и обвести вокруг пальца всех агентов БВБ, которые разыскивают тебя на Юго-Западе.

Норма еще немного поколебалась, потом недовольно скривилась.

– Ладно, герой-викинг, так что же мне делать?

– Так кто тут говорит о расовых предрассудках? – Я помолчал, собираясь с мыслями и продолжил: – Тебя будут интересовать две вещи. Во-первых, место, где убили Роджера. По какой-то причине люди Юлера весьма болезненно реагируют на упоминание о нем. Выясни, почему. Место это может оказаться где угодно, но интуиция мне подсказывает, что оно не дальше дня пути от Юмы, где схватили Роджера.

– День пути от Юмы, – сухо повторила она. – Сюда попадает американская территория от Тихого океана до Техаса, в зависимости от того, как быстро ехать.

– Разве я обещал, что это будет просто? – помолчав, я продолжал: – Во-вторых, тебе нужно будет узнать, как на самом деле возникла эта перестрелка. В истории, которую я слышал, имеются определенные несоответствия, позволяющие кое-что предположить, но нам нужны факты. Думаю, ключом может послужить Грегори Коутис. Я уже рассказывал ему о тебе. Разумеется, он один из доверенных людей Юлера и даже участвовал в перестрелке, но мне кажется, что ему все это не слишком по душе. Он напоминает вылепленного в БВБ пластилинового человечка, который постепенно узнает окружающий мир. Думаю, если найти к нему правильный подход, Коутис может тебе пригодиться. Конечно, если он еще жив и тебе удастся его найти. Если он мертв, ты попытаешься выяснить, кто и как...

Десять минут спустя я вышел из номера и направился в сторону обеденного зала в главном здании отеля. Краем глаза я заметил, как моя официальная тень отрывается от подпирающего его дерева и подыскивает себе новый удобный наблюдательный пункт на низкой стене, отделяющей территорию гостиницы от взлетной полосы. Новое место позволяло ему следить за дверью зала, но не давало видеть мой коттедж. Норма могла незаметно удалиться, на что мы и рассчитывали.

Я был доволен как бойскаут, совершивший свой обязательный добрый поступок. К тому же мысль отправить Норму копнуть под мистера Юлера представлялась мне совсем неплохой, раз уж я не мог подыскать ей применения здесь.

(обратно)

Глава 18

Внутри здания я отыскал низкий, мрачный и неуютный обеденный зал с примитивной обстановкой. Несколько столов занимали любители и любительницы рыбалки, счастливыми, пьяными голосами рассказывающие друг другу о своих трофеях – в основном на английском языке. Я занял небольшой столик у стены и был погружен в изучение меню, когда темнокожий мужчина в углу поднялся и вышел из помещения. Его собеседник, мужчина с волосами песочного цвета в зеленой куртке, остался в одиночестве за круглым столом.

Никто из них даже не оглянулся в мою сторону. Тем не менее, в голове у меня немедленно вспыхнул тревожный красный сигнал и зазвучал пронзительный сигнал тревоги. Я запоздало осознал, что оставшийся мужчина мне знаком. Во всяком случае, я видел его фотографию и читал досье – довольно толстую папку. К сожалению, все эти Великие Белые Охотники выглядят на одно лицо, вплоть до сети морщин вокруг бледно-голубых глаз, аккуратных усиков песочного цвета, сверкающих передних зубов и способности поглощать виски в невообразимых количествах. Затем я припомнил имя: Хантингтон. Полковник Питер Уолворт Хантингтон, солдат удачи, человек незаменимый во всевозможных мелких вооруженных конфликтах, но принимающий участие лишь в тех из них, которые гарантируют его довольно высокие гонорары.

Солдаты не часто привлекают наше внимание. Как правило, мы позволяем им вволю стрелять друг в друга, но у каждого правила есть свои исключения. Я ознакомился с биографией данного экземпляра несколько лет назад, когда готовился к выполнению задания в одной латиноамериканской стране, расположенной дальше к югу. Тогда там происходило нечто вроде революции, и Хантингтона наняли в качестве военного советника восставших. В тот раз мне с местной помощью удалось сорвать военный переворот, избавившись от его организатора прежде, чем Хантингтон успел прибыть к месту службы. В результате нам так и не довелось встретиться, но досье свидетельствовало, что полковник – личность не слишком приятная. Правда, среди людей его профессии таких и не водится. Да и среди моих коллег, наверное, тоже.

Появление полковника в Баха в это самое время не слишком меня удивило. Ведь Кларисса, говоря о всемогущей «Сенктуэри корпорейшн», упоминала о возможности привлечения в Баха наемников. Однако присутствие Хантингтона в Муледже в день моего прибытия трудно было списать на счет обычного совпадения. Я заказал обед и заставил себя расслабиться и ждать дальнейшего развития событий, понимая, что допустил ошибку, которая в нашем деле зачастую стоит жизни. Поглощенный заботами о будущем, я упустил из виду первоочередные проблемы. Обстановка в Штатах занимала меня настолько, что я даже направил туда агента, тем временем, как мне следовало сосредоточиться исключительно на Баха Калифорния Сур.

Я не ожидал встретить здесь серьезных противников, за исключением самого Эрнимана. Даже чуть было не захлопнувшаяся ловушка в Лагуна де ла Муэртэ не заставила меня сесть и хорошо все обдумать. В результате я оказался загнанным в угол. Оставалось непонятным, зачем Хантингтону вздумалось показываться на глаза, но мне следовало предвидеть такую возможность и подготовиться к ней. Невозможно побывать в местах, где готовится революция и не наткнуться на одного из будущих революционеров.

Что ж, теперь оставалось только ждать, когда выяснится, что именно задумал этот гениальный ландскнехт в зеленой куртке. Тем временем, поскольку голодание вряд ли могло пойти мне на пользу, я сосредоточился на поданной рыбе, сопровождая ее пивом. Тем не менее, от десерта я отказался. Это был пирог с фруктовой начинкой, национальное блюдо, от которого настоящие мексиканцы приходят в полный восторг, но я еще в детстве поклялся, что когда вырасту и смогу есть все, что захочу, я прежде всего откажусь от липкого заварного крема...

Темнокожий мужчина вернулся, когда я ел. На фоне модных нынче диких африканских причесок, его гладко выбритая голова производила зловещее впечатление. Это была узкая голова с сильным упрямым скуластым лицом среднего возраста, посаженная на худощавое тело бегуна. Мне припомнилось, что он тоже фигурировал в досье, по-видимому, с Хантингтоном их связывали давние отношения. Фамилию его вспомнить не удалось.

Я потягивал черный кофе и наблюдал, как к ним присоединяется третий мужчина: маленький худощавый тип в французском берете. Последний уселся рядом с Хантингтоном, пошептал ему прямо в ухо и передел что-то под столом. Странное международное трио собралось за угловым столиком, спокойное и настороженное, посреди шумных подвыпивших американских рыбаков. Я не знал маленького француза, если он и вправду был француз, но интуиция подсказывала, что человек с такими маленькими крысиными глазками и огромным носом вряд ли годится мне в друзья.

Все трое старательно игнорировали мое присутствие, подтверждая мои опасения, что их сегодняшние планы самым непосредственным образом связаны с моей персоной. Я почувствовал себя медведем, взобравшимся на дерево и разглядывающим оттуда прицеливающихся в него охотников и рычащих собак. Тут Хантингтон неспешно встал – высокий, поджарый мужчина – и наконец снисходительно посмотрел в мою сторону. После чего направился к моему столу.

– Не делай глупостей, старина, – сказал он. – У нас ваша девчонка.

Он положил на стол передо мной упакованные в целлофан деньги. Рядом легли хитроумные маленькие ножны с ножом внутри. Добрый поступок не состоялся. Мне подумалось, что я разбрасываюсь женщинами направо и налево. Одну забрал Рамон, вторая попала в лапы этой компании. Во всяком случае такие размышления позволяли не вспоминать о гостиничном номере в Мехико.

– Она у вас живая или мертвая? – спросил я. И с удовлетворением отметил, что мой голос прозвучал спокойно и невыразительно.

Хантингтон обиженно посмотрел на меня.

– Дорогой мой, ни о каком убийстве не может быть и речи. Во всяком случае, об убийстве американских агентов. Нам ни к чему осложнения с вашей страной. Мы всего лишь намерены попросить вас не вмешиваться в важные события, которые вскоре произойдут здесь в Баха. После чего отпустим вас на все четыре стороны. – Он замолчал. Я никак не отреагировал. Хантингтон продолжал:

– Француа пришлось выбросить вашу девочку в ее маленькой машине на обочину, но он утверждает, что серьезно она не пострадала, в худшем случае, легкая контузия и сломанная ключица. Он мастерски водит машину и наверняка выбрал подходящее место. Этот человек никогда не ошибается.

– Мои поздравления, – отозвался я. – Присаживайтесь и изложите свой сценарий, полковник Хантингтон.

На губах мужчины появилась тонкая улыбка.

– А я-то думал, следует ли мне представиться. Мы ведь почти встретились однажды, не так ли, мистер Хелм? – Он опустил взгляд. – Я сказал, что ни о каком убийстве не может быть и речи, имея в виду умышленное убийство. Однако люди, бывает, погибают случайно, из-за неосторожного обращения с оружием. Говорю об этом на тот случай, если то, что вы держите под столом, окажется револьвером. Еще должен заметить, что ваш местный телохранитель крепко спит снаружи – мой Сими отлично умеет обращаться с часовыми и охранниками. Кстати, снаружи есть и другие мои люди. Если начнется перестрелка, живым вам отсюда не уйти.

– То же касается и вас, полковник, – заметил я.

– В этом случае никто не сможет сдержать моих людей, и они в порыве горя несомненно убьют девчонку.

Я внимательно посмотрел на него.

– Теперь, когда мы достаточно порычали друг на друга, нам остается только помочиться под ближайший телеграфный столб и можно считать, что с формальностями покончено. Предлагаю покончить с угрозами и перейти к делу.

Полковник поколебался, потом отодвинул стоящий рядом со мной стул и сел.

– Мне просто хотелось изложить ситуацию достаточно ясно, старина, – сказал он.

– Что ж, в этом вы не преуспели, – отозвался я. – Вы позабыли о главной детали. Что представляет собой ваша кость?

Он нахмурился.

– Что вы имеете в виду?

– Чем именно я вызвал ваше недовольство, полковник? Почему мое присутствие в Баха настолько беспокоит вас, что вам пришлось устранить моего сопровождающего, захватить помощницу, а напоследок угрожать мне похищением и смертью? Чем я заслужил такое внимание?

– Вам это непонятно?

– В противном случае я не стал бы и спрашивать.

Хантингтон резко махнул рукой.

– Давайте не будем разыгрывать спектакль, Хелм. Думаете, я забыл генерала Сантоса? Я уверен, вы помните Сантоса, несостоявшегося диктатора, который именовал себя Эль Фуэртэ в Коста Вердэ, по-моему, именно такое кодовое название вы придумали для этой страны. Операция Коста Вердэ. У меня там намечался весьма выгодный контракт, но вы застрелили Сантоса. Признаю, это был превосходный выстрел, более чем с пятисот метров. И даже приношу несколько запоздалые поздравления. Но одного раза вполне достаточно. Я не намерен больше терять генералов и работу по вашей милости. Когда я узнал о вашем прибытии и его цели...

– Постойте! – прервал его я. – Давайте говорить напрямик. Стало быть, вы захватили мою помощницу и окружили меня, потому, что считаете, что мы намерены покушаться на жизнь вашего бесценного и незаменимого генерала Диаса?

– А почему же еще? – удивленно поинтересовался он. – Об этом свидетельствуют наши информаторы и это совпадает с тем, что нам известно о вас, старина. Вы мастер по устранению неугодных людей. Собственно говоря, все мы здесь этим занимаемся, но вы и ваша очаровательная коллега специализируетесь на индивидуальных мишенях, тогда как мы, если можно так выразиться, действуем более грубо. Кто другой мог заинтересовать вас или правительство Соединенных Штатов здесь, в Баха, кроме потенциального возмутителя спокойствия, генерала Эрнандо Диаса? Вас явно направили сделать с Диасом то же самое, что несколько лет назад вы сделали с Сантосом, причем по той же причине. Нам даже известно, что ваши мексиканские союзники успели снабдить вас очень похожим дальнобойным ружьем.

– Что ж, по-моему, легкое спортивное ружье двести семидесятого калибра не слишком похоже на тяжелый точный «магнум», но положим, это зависит от точки зрения. – Я устало посмотрел на него. Некогда пуля оставила борозду в углу его челюсти; несколько дюймов в сторону, она снесла бы ему полголовы, и наша встреча не состоялась бы. Хотя в этом случае на его месте сидел бы кто-нибудь другой, такой же холодный и деловитый. В лесах их полно.

– Кто здесь командует? – наконец спросил я.

– Конечно, я, старина.

Я раздраженно покачал головой.

– Бросьте. Вы понимаете, что я имею в виду. Мы оба работаем на хозяев. Я получаю приказы от человека в Вашингтоне. Вы, по всей видимости, работаете на так называемую «Сенктуэри корпорейшн». Вот я и хочу узнать, кто же представляет здесь эту славную фирму. От кого вы получаете распоряжения?

Хантингтон заколебался.

– Я не понимаю, почему...

– На то есть причины, – заверил я. – Вы со своими ребятами совершаете серьезную ошибку. Я хочу поговорить с боссом, причем не с каким-нибудь марионеточным генералом или же, прошу прощения, наемным полковником. Столь крупная международная организация, как ваша, наверняка имеет здесь хотя бы одного уполномоченного представителя. Можете вы отвезти меня к нему?

Выцветшие глаза полковника некоторое время изучающе глядели на меня.

– Я читал ваше досье, – медленно проговорил он. – Вы известны своими трюками...

– Никаких трюков, – заверил я. – Предлагаю выложить все карты на стол. Разумеется, вы или ваши люди можете убить меня, но вам не удастся захватить меня живым, если я сам того не пожелаю. Если же я спровоцирую вас на перестрелку в этом зале, тут начнется настоящая кровавая баня. Первыми пострадают все эти ни в чем не повинные рыбаки. Вряд ли ваша революция нуждается в подобной рекламе. Обратите внимание, я даже не делаю ударения на том, что первым умрете вы. Будем считать, что все мы, здесь присутствующие, храбры как львы и смерть нас нисколько не пугает. Тем не менее, никто из нас не торопится умирать, не так ли? У каждого из нас имеется свое задание. Я надеялся продемонстрировать, что эти задания не настолько исключают друг друга, как вы склонны полагать, но мне хотелось бы говорить с человеком, обладающим реальной властью. Я ясно излагаю?

По окончании своей речи я сообразил, что это всего лишь видоизмененный вариант гамбита, разыгранного с Эндрю Юлером на границе – так сказать, схема массового кровопролития. Хотя зачем вносить изменения в выигрышную игру? Мне нравится жить, а в нашем деле удается уцелеть лишь тогда, когда никому из окружающих и в голову не приходит, что ты боишься смерти; в противном случае они набросятся на тебя, как стервятники на умирающего быка. Мой собеседник окинул меня недоверчивым взглядом.

– Вы пытаетесь меня убедить, что приехали сюда не ради Диаса?

– Нет, – ответил я. – Я вообще ни в чем не пытаюсь вас убедить, полковник Хантингтон. Это было бы пустой тратой времени, не так ли? Даже если бы вы мне поверили, мне все равно пришлось бы повторить все сначала вашему хозяину. Вам я хочу сказать лишь то, что вы совершаете ошибку, и ошибка эта может иметь для вас самые серьезные последствия, если вы не позволите мне переговорить с боссом.

– Если вы пытаетесь меня перехитрить, – начал было он...

– Проклятие, – не выдержал я, – как вы можете выигрывать сражения, если не способны принять простейшего решения? Опустите руки под стол... Давайте, давайте, протяните их сюда! Нащупали? Один «смит-и-вессон» с пятью зарядами. Далее – один «кольт» с шестью зарядами. Итого одиннадцать человек, которые сегодня не умрут. Теперь, нож. Итак, полковник, ваш ход...

(обратно)

Глава 19

В большой «мерседес» уселись четыре человека, включая меня. Человечек в берете, которого Хантингтон назвал Француа, сел за руль. Рядом с ним расположился темнокожий, именуемый Сими – предположительно, кличка, поскольку этим словом в Африке называют нож. Мы с полковником разделили шикарное заднее сидение.

– Ладно, Француа, отвези нас к месье Блю, – сказал Хантингтон. Когда машина плавно тронулась с места, он рассмеялся. – Ох уже эти мне революционеры-любители со своей секретной корпорацией! Мосье Блю. Сеньор Рохо. Герр Браун. Мистер Грин. Наверное, это помогает им чувствовать себя хитроумными заговорщиками. Только если этим людям и правда хочется, чтобы подчиненные их не узнали, им нужно носить маски. Даже мы, темные и неграмотные наемники, время от времени замечаем фотографии сильных мира сего на страницах газет.

– Подобрался полный спектр, да? – поинтересовался я.

– Все цвета радуги, старина. Но сегодня вы увидите только голубого мосье. Как у вас дела с французским?

– Неважно.

Хантингтон вздохнул.

– В таком случае, боюсь, мне придется переводить. Мосье не снизойдет до понимания неважного французского. Вы же знаете, что французы помешаны на своем языке. С испанцем или мексиканцем можно попытаться договориться даже зная всего пару слов, эти ребята будут изо всех сил стараться научить тебя остальному, но французы... Да, Француа, я и тебя имею в виду. Тебе с первой нашей встречи не дает покоя мое произношение. Все пытаешься сделать из меня настоящего галла. – Водитель невозмутимо произнес что-то по-французски.

– Не беспокойся, – ответил Хантингтон. – Они знают, куда приехать. Так что доставь нас побыстрее к месту назначения, sil vous plait. – Лимузин рванулся вперед, огни, видные с моего места в зеркале, начали уменьшаться и постепенно исчезли. Два из этих огоньков мне следовало бы узнать, поскольку это были передние фары моего собственного фургона, но мне ни разу не приходилось видеть их снаружи включенными. По предложению Хантингтона машина использовалась в качестве кареты «скорой помощи». Он счел, что Норме будет гораздо удобнее ехать на позаимствованном из гостиницы матрасе в задней части фургона, нежели сидя в седане.

Это говорило в его пользу, как и то, что в отличие от многих других людей, с которыми мне приходилось сталкиваться при подобных обстоятельствах, он не испытывал потребности подталкивать меня в спину после того, как отобрал оружие. Однако переговорить с Нормой не разрешил. Я только мельком видел ее, плетущуюся между двумя мужчинами, маленькую, бледную и растрепанную, когда нас разводили по машинам. Разумеется, им имело смысл держать нас отдельно. Это не позволяло обменяться соображениями и согласовать истории, которые мы преподнесем.

– С военной точки зрения эта операция обещает быть лакомым кусочком, – внезапно промолвил Хантингтон, после того, как какое-то время мы ехали в молчании. – Говорю это на случай, если вы сомневаетесь в осуществимости наших революционных планов, старина. Может показаться, что у нас чрезмерно большие амбиции, но дело в том, что мексиканцы слишком заняты проблемами в Сьерра-Мадрэ, на материке. Они предпочитают не распространяться о своих внутренних трудностях, но я совсем недавно проезжал по тем местам, чтобы самому оценить ситуацию и на каждом шагу натыкался на военные патрули. Я даже заметил там одно из их спецподразделений – видимо, созданное по подобию ваших зеленых беретов – парни, с которыми предпочел бы здесь не встречаться. Думаю, что это мне не грозит...

Договорить он не успел. Водитель резко нажал на тормоза и машину сильно качнуло. Передние фары освещали движущийся перед нами побитый автофургон с калифорнийскими номерами, которые на дорогах Баха встречаются значительно чаще, чем местные. Фургон старательно перекрывал дорогу каждый раз, когда мы пытались его обогнать. Полковник протянул руку и взял автомат, который сжимал между ногами. Потом посмотрел на меня.

– Что скажете, старина? Может, засада?

– Возможно, – сказал я. – Или развлекается какой-нибудь подвыпивший янки. Я помощи не ожидаю, если вы это имеете в виду.

– А если бы ожидали, то так сразу бы и сказали?

– У вас мое оружие, амиго. Я сам вам его отдавал.

– Это не помешает кому-нибудь из ваших официальных мексиканских друзей прийти к вам на помощь. Хотя такими машинами они, по-моему, не пользуются. Посмотрим, что они задумали. – Он похлопал по голове сидящего впереди француза и мягко произнес: – Я-то думал, что ты водитель, малыш. Тебе что, танк нужен, чтобы обогнать эту груду металлолома?

Узкие плечи водителя выразительно приподнялись и упали. «Мерседес» вновь двинулся вперед, мигающими фарами, как это принято в Европе, требуя освободить дорогу. Виляющий впереди фургон, окна которого закрывали багаж и экипировка туриста, вновь выехал на середину дороги. Я почувствовал себя совершенно беспомощным.

Если Рамона предупредили, и теперь он пытается вмешаться, дело для меня может кончиться весьма плачевно, а если это всего лишь какой-то ненормальный американский парнишка, то разбиться по его милости было бы просто глупо...

Полковник неподвижно замер возле меня, положив автомат на колени. Француа попробовал с одной и с другой стороны, пытаясь заставить водителя отклониться, затем отыскал щель и лимузин устремился вперед, громко сигналя. Когда мы проезжали мимо, я заметил в кабине фургона двух молодых парней и девушку, удерживающую банку с пивом так, чтобы водитель мог дотянуться до нее, когда его не слишком поглощало управление.

Мы вырвались вперед, и Хантингтон глубоко и облегченно вздохнул.

– Я должен организовать революцию, – сказал он. – Мне приходится иметь дело с неуравновешенными миллионерами, некомпетентными генералами, ненормальными капитанами судов, необученными солдатами, ненадежными поставщиками, наконец, таинственным снайпером с большой винтовкой и что же происходит на этот раз? Перебравшие пива хиппи пытаются позабавиться за мой счет...

Дорогу рядом с нами осветили фары приближающейся сзади машины, и он замолчал. Несмотря на солидную скорость, побитый фургон с американскими номерами пытался нас обогнать. Когда его кабина поравнялась с нашим окном, пассажир-мужчина высунул руку и сделал пальцем стандартный оскорбительный жест, отчетливо различимый в отраженном свете фар. Я увидел, как сидящие рядом с ним девушка и водитель оглушительно захохотали...

– Похоже, – спокойно произнес полковник, – пора это прекратить. Пожалуйста, Француа, позаботься об этом.

«Мерседес» увеличил скорость. Фургон перестал приближаться и оставался на уровне нашей задней дверцы. Медленно и неотвратимо длинный лимузин начал сворачивать в его сторону. Я увидел, как выражение злобного торжества на лице водителя фургона сменилось недоверием и испугом. Фургон слабо протестующе засигналил. Водитель отчаянно нажал на тормоза, пытаясь оторваться, но было слишком поздно. «Мерседес» полностью перекрыл ему дорогу. Автомобиль вылетел на обочину, и свет его фар исчез из виду. Наш лимузин со скрежетом вписался во внезапно появившийся поворот. К счастью, дорога в эту пору была пустой.

– Разворачивайся, – приказал полковник. – Думаю, нам стоит довести урок до конца, раз уж мы взялись за него.

Больше он не проронил ни слова. Француа развернул машину и направился к месту происшествия. Пассажирам фургона повезло. Местность здесь бывает довольно опасной, но они устроили поединок с «мерседесом» на ровном отрезке дороги. Поэтому фургон просто вылетел на широкую обочину и ударился, причем не слишком сильно, об один из рассыпанных в этих местах вулканических валунов. Когда мы остановились над ними, двое парней помогали девушке вылезти из кабины. По-видимому, ее бросило на лобовое стекло. Даже в темноте было заметно изрядное количество крови. Один из парней направился было в нашу сторону, но тут же остановился, узнав нашу примечательную машину.

– Сими, – проговорил Хантингтон. – По-моему, это вон тот парень, с более темной бородой. Ты видел его жест. Полагаю, следует принять меры, чтобы в будущем ом не смог вести себя подобным образом. Потом приведи ко мне водителя.

Темнокожий мужчина неспешно вылез из машины и двинулся вниз. В последний момент парень с черной бородой бросился бежать, но он еще не успел прийти в себя после аварии, так что Сими без труда перехватил его и бросил на землю. Последовала короткая борьба. Мгновение спустя в темноте блеснул нож и до нас донесся крик боли, перешедший в приглушенные всхлипывания. Двое остальных, которые направились было в ту же сторону, возможно, намереваясь помочь товарищу, остановились. Девушка прижимала руки к окровавленному лицу. Она не сдвинулась с места, когда Сими подвел второго парня к машине.

– Вот этот палец, – сообщил он Хантингтону. – Теперь он уже не сможет повторить свой жест, во всяком случае, не этой рукой, сэр.

– Брось его в карман его приятеля. – Полковник склонился к окну. – Эй, ты.

Водитель фургона с ужасом уставился на предмет, опущенный темнокожим мужчиной в карман его легкой рубашки.

– Вы что, ненормальные? – ошарашено пробормотал он. – Что вы себе думаете...

– Заткнись, – оборвал его Хантингтон. – Ты просто зарвавшийся пьяный осел. Сейчас мы проверим глубину твоей глупости. Ну-ка, опиши эту машину.

Парень прошелся языком по губам и бросил взгляд на нож в руке Сими.

– Ну... ну, это «мерседес», не знаю, какая именно модель...

– Ты ошибаешься. – Полковник поднял свой автомат и опустил ствол на стекло. – Еще одна попытка. Опиши эту машину.

– Ох. – Парень широко открытыми глазами уставился на оружие. После продолжительной паузы он„ тяжело дыша, произнес: – Ну, это большая американская машина, сэр, наверное «кадиллак» или «линкольн»...

– Вот так-то лучше, намного лучше. Теперь опиши человека, который напал с ножом на твоего друга.

– Это был темнокожий... – Парень увидел слегка пошевелившийся ствол автомата и судорожно сглотнул. – Нет, нет, пожалуйста, не надо... Я хочу сказать, простите, какого человека? С каким ножом? Во всем виноват только я. Я пытался совершить обгон в неположенном месте, и мы вылетели на обочину, а Джерри держал руку на окне и разбившееся стекло... – он, задыхаясь, замолчал.

– Надеюсь, у тебя хорошая память, – сказал полковник Хантингтон. – И еще надеюсь, что твои друзья запомнят случившееся в точности так, как ты его описал. Мне бы не хотелось отправлять человека, чтобы исправить официальную версию только потому, что один из вас напутал, рассказывая об этом, достойном сожаления, несчастном случае... Да, и еще.

– Да, сэр.

– Отныне, завидев догоняющую тебя машину, ты всегда быстро и вежливо уступаешь ей дорогу, не так ли, мой юный друг?

– Д-да, сэр.

– Что же касается твоего друга, то поскольку он не нашел своему пальцу лучшего применения, думаю, он вполне обойдется и без него. Тем не менее, передай, что если он и дальше будет грубить незнакомым людям, то запросто может лишиться чего-нибудь еще.

Мы отъезжали в молчании. Мне невольно подумалось, что с точки зрения профессионала глупо рисковать нажить неприятности с властями из-за таких пустяков. С другой стороны, случившееся помогало лучше понять, что представляет собой сидящий рядом со мной мужчина с бледно-голубыми глазами, который способен украсть матрас для раненой девушки, и в то же время жестоко карает за пустячное оскорбление и неудобство.

Я услышал, как он тихо рассмеялся в темноте.

– Вас, наверное, удивляет, зачем все это, не так ли?

– В какой-то степени, да, – осторожно ответил я. Он опять рассмеялся, но когда заговорил, голос его звучал серьезно.

– Хелм, мы создали мир, в котором прекрасно живется негодяям всех сортов. Они видят, что им дозволено делать все, что душа пожелает, все, что угодно, потому что мирные граждане расстались с оружием и научились не сопротивляться, что бы не происходило. Чтобы в какой-то степени возместить утраченное равновесие, я чувствую себя обязанным время от времени показать, что еще встречаются люди, способные нанести ответный удар, если их по-настоящему вывести из себя.

Я улыбнулся.

– Невероятно, и это я слышу от солдата удачи.

Я услышал, как он вновь рассмеялся, но, по-видимому, я оскорбил его чувства, и оставшуюся часть пути мы проделали в молчании. Наконец несколько дорожных знаков и разбросанные огоньки с левой стороны засвидетельствовали, что мы подъезжаем – вернее, проезжаем мимо, – города Лорето. Вскоре «мерседес» свернул с заасфальтированного шоссе на дорогу, немногим лучше той, что этим утром привела меня в Лагуна де ла Муэртэ. Маленький человек за рулем искусно провел лимузин по ухабам и остановился у низкого утеса, нависшего над небольшой бухтой Калифорнийского залива. Внизу призрачно обрисовывались очертания солидной моторной яхты, бросившей якорь посредине бухты.

Француа просигналил зажженным фонариком. Почти в то же мгновение до нас донесся звук заводимого навесного мотора, и мы увидели небольшую лодку, направляющуюся в нашу сторону. Несколько минут спустя мы с полковником уже поднимались на борт яхты, оказавшейся весьма впечатляющим судном. Траулер представляет собой мощное рыболовное судно, предназначенное для перевозок больших грузов рыбы и всевозможного снаряжения по неспокойным морям. Яхта-траулер несколько отличается от него. В какой-то степени она сохранила грубоватые, надежные очертания рабочего судна, поскольку именно это способно заинтересовать покупателя в наше время, когда в каждом порту полным-полно новоиспеченных Магелланов с толстыми чековыми книжками, но в действительности под внешним камуфляжем скрывается очередная шикарная игрушка. Я готов был побиться об заклад, что ни одна рыба не попадала на борт «Эсперанца» (Акапулько) иначе как в замороженном или, по меньшей мере, тщательно упакованном виде, дабы не испачкать надраенную тиковую палубу.

Ярко освещенная, закрытая тяжелыми занавесями каюта являла собой симфонию резных панелей и сверкающего паркета. Пол покрывал ковер, на который никогда не ступал тяжелый моряцкий сапог, к сверкающему коктейльному столику никогда не прикасалась столь грубая и полезная вещь, как секстант, а к роскошным креслам и близко не подходили усталые моряки в промокших бушлатах. В каюте нас поджидал стройный мужчина, чрезвычайно привлекательный и элегантный, в полном наряде яхтсмена. У него были гладкие черные волосы и тонкие маленькие усы, но когда он оказался на свету, стало ясно, что он уже не так молод, как хотел бы казаться. Я никогда не видел ни его, ни его фотографии. Возможно, в отличие от полковника, я уделял недостаточно внимания хронике светской жизни. Как и было обещано, он обратился к нам по-французски.

– Мосье Блю желает знать, почему я беспокою его вашим присутствием, – сказал Хантингтон. – Так почему я его беспокою, старина?

– Чтобы ваш генерал Диас не погиб от руки профессионального убийцы по фамилии Эрниман, – ответил я.

(обратно)

Глава 20

Каюта, отведенная мне в качестве тюремной камеры, располагалась на носу судна, и явно предназначалась для проживания членов команды. Гостям вряд ли пришлось бы по вкусу это пустое помещение с белыми стенами. В каюте имелись две расположенные одна над другой койки, небольшая раковина и крошечный клозет, упрятанный под оббитой крышкой. В целом помещение не превосходило по размерам железнодорожное купе. В единственный иллюминатор не смогла бы пробраться и кошка, даже если бы он открывался, что вызывало большие сомнения. Это была настоящая современная яхта, а настоящий современный яхтсмен вряд ли пустит на свое судно свежий морской воздух – по меньшей мере, вся вентиляция осуществлялась с помощью кондиционеров.

Я умылся в маленькой раковине. Мосье Блю вздумалось изобразить из себя эдакого современного инквизитора. В отличие от своего военного советника, он обожал раздавать людям пощечины. Смех да и только. Неужели он вообразил, что пара пощечин заставит меня выдать свои секреты, даже если бы у меня таковые имелись. Тем более, что ладонь у мосье была не слишком тяжелой. Хуже дело обстояло с пальцем, на котором он носил большой перстень...

Некоторое время спустя в коридоре за дверью послышались голоса. Дверь отворилась и в каюту ввалилась Норма, поддерживаемая мужчиной, который отпустил ее в мои руки сразу же, как только она перешагнула через порог. Я заметил, что ее правая рука поддерживается повязкой – чьим-то большим голубым платком – а лицо исцарапано и кровоточит не меньше моего. Проклятый перстень неплохо поработал. Мне пришло в голову, что за эту ночь впустую пролилась масса крови. Накануне мне пришлось убить двух людей, и то я наследил значительно меньше.

Я осторожно опустил свою ношу на сидение, скрывающее местные удобства.

– Как ты, Чикана? – спросил я. Ее голова порывисто встрепенулась.

– Я же говорила не называть меня... – Мой смех не дал ей договорить.

– Мне подумалось, что это поможет тебе прийти в себя. Так что у тебя с рукой?

– Кажется, это всего лишь ключица. Когда машины столкнулись, я обо что-то ударилась. Потом еще стукнулась головой и заработала величайшую в мире головную боль, а этот элегантный старый мерзавец отнюдь не помог мне от нее избавиться. – Норма поколебалась. – Я ему рассказала. Изображать из себя героиню было ни к чему, не так ли?

– Именно так, – подтвердил я. – Что ты ему рассказала?

– В основном то, что касается Эрнимана. То немногое, что мне известно.

– Отлично. Итак, он выслушал одну и ту же историю из двух источников. Возможно, в настоящий момент он задействует свою хитроумную электронику, свяжется со своими хитроумными агентами и узнает, что это правда. На это уйдет несколько часов. Предлагаю тебе умыться и лечь в кровать, пока мы будем ждать...

– Мэтт.

– Что?

Она бросила на меня странный взгляд.

– Ты отправил меня на север, чтобы уберечь от опасности, правда?

Я поколебался, потом сказал:

– Зачем впустую рисковать опытной живой силой? К тому же Юлером действительно стоит заняться...

– Да, именно поэтому я и согласилась. Ты говорил достаточно убедительно, хоть я и знала, что не без задней мысли. Но теперь достаточно. Возможно, нам ни к чему быть несокрушимыми безмолвными героями, но и в сентиментальных сопляков тоже превращаться не стоит.

Я нахмурился.

– Не понимаю...

– Прекрати! – бросила она. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Если ты задумал каким-то образом выбраться отсюда, я вряд ли смогу тебе в этом помочь. Если же ты надеешься убедить их тебя отпустить, маловероятно, чтобы с тобой освободили и меня. Я не совсем ясно представляю себе сложившуюся ситуацию, но отпустить тебя могут только в том случае, если надеются получить что-то взамен. В этом случае они обязательно оставят меня в качестве гарантии лояльности с твоей стороны. Собственно говоря, наверное, для этого я им и понадобилась. Верно?

– Постой, я немного тебя умою. Давай не будем накликать неприятности...

– Прекрати изображать из себя большого и сильного опекуна, черт тебя побери! – со злостью проговорила она. – Запомни, что ни о каких играх с заложниками не может быть и речи. Я не хочу после того, как ты уйдешь, лежать здесь и гадать, станешь ты выполнять их приказы ради сохранения моей жизни или нет. Возможно, я обольщаюсь, и ты не подумаешь принимать это во внимание, и все-таки я хочу быть в этом уверенна. Мужчины склонны измышлять романтические бредни по отношению к девушкам, с которыми они переспали. Чтобы со мной этого не было, слышишь? Я профессионал, и так же как и ты выполняю задание. Так что если тебе вздумается провалить наше задание, чтобы спасти драгоценную жизнь представительницы испаноязычного меньшинства, я назло тебе сама перережу себе глотку. И ты ничего не выгадаешь. Обещаю.

Я с уважением посмотрел на нее. Потом кончиками пальцев приподнял ее подбородок и осторожно поцеловал в губы.

– Не беспокойся, Вирджиния Домингуэс, – сказал я. – Можешь быть уверенной, что я меньше всего стану беспокоиться о твоем благополучии.

Они пришли за мной на следующее утро. Их было двое: здоровенные мексиканцы в белой судовой форме. Дверь они открывали осторожно. Один сжимал пистолет.

– Пошли, – сказал ближайший ко мне, невооруженный конвоир.

– А сеньорита? – поинтересовался я.

– Сеньорита останется.

Я спрыгнул с верхней койки, подмигнул Норме и прошел мимо них, слыша, как дверь закрывается и запирается у меня за спиной. Меня привели во все ту же роскошную каюту, где наш хозяин лениво потягивал бренди из огромного бокала, который нежно согревал обеими руками. Мне показалось, что для бренди сейчас рановато, но возможно я исходил из неправильных предпосылок. Видимо, раннее утро следовало приравнять поздней ночи. Полковник Питер Хантингтон стоял у одного из больших занавешенных окон. В руках у него тоже имелся сосуд с бренди, но он не прилагал столь усердных стараний, чтобы довести напиток до рекомендуемой температуры.

– Кто такой Су? – спросил он.

– Кто-кто?

Я совсем позабыл о нашем хозяине, этом галльском Торквемаде. Он не замедлил напомнить мне о своем присутствии, отставив бокал, сделав шаг вперед и наградив меня звонкой пощечиной, от которой на глазах выступили слезы. К счастью, он действовал ладонью. После чего повернулся к Хантингтону и бросил какую-то фразу.

– Мосье Блю говорит, что сейчас не время для игр, старина. Будьте так добры, ответьте на вопрос. Господин по имени Су. Что он из себя представляет?

Собственно говоря, я просто старался выиграть время, чтобы собраться с мыслями. Имя, конечно, было мне знакомо. Мак немало постарался, чтобы упомянуть о китайце во время одного из наших телефонных разговоров. Разумеется, это следовало расценивать, как предупреждение, но поскольку впоследствии азиаты не давали о себе знать, я о них почти позабыл.

– Если быть точным, – проговорил я, – этого господина зовут не Су. На самом деле его именуют то ли Высокий Толстяк, то ли Низкая Утка – это отмечено где-то в нашем досье. Но, по крайней мере, на этом континенте, он не пользуется этим именем, а потому не пользуемся им и мы. Он называет себя Су. Мы тоже называем его этим именем или китайцем. Последнее слово не предполагает ничего унизительного.

В действительности, я помнил его настоящее имя, но не видел причин добровольно рассказывать об этом. Пусть попробуют меня заставить. Но они и не подумали это делать.

– Китайский агент? – спросил Хантингтон.

– Совершенно верно.

– Вам приходилось иметь с ним дело?

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под оборотом «иметь дело», – осторожно ответил я. – Несколько раз, точнее – три, мне доводилось сталкиваться с ним.

– И кто победил?

– Что ж, пока мы оба живы, по крайней мере, когда я слышал о нем в последний раз, он был жив. Так что можно сказать, что пока никто из нас по-настоящему не победил. Тем не менее, по очкам я немного опережаю его.

– Почему вы не рассказали нам этого раньше?

Я уже открыл было рот, чтобы ответить, но в последнее мгновение передумал. Я намеревался сказать, что не упомянул о Су потому, что сам лишь мельком слышал о его причастности к этому делу и не имел ни малейшего представления, какую роль в мексиканской революции может сыграть китайский агент. Однако демонстрировать излишнюю неосведомленность столь же глупо, как добровольно выдавать информацию. Обычно люди отказываются верить, что ты можешь быть настолько глуп, даже если дело и в самом деле обстоит именно так.

– Наверное, я решил, что вас это совершенно не касается, – сказал я.

В результате хозяин прошелся по моему лицу обратной стороной ладони еще до того, как сказанное было переведено, демонстрируя, насколько он нуждается в переводчике. После чего выдал полковнику какую-то булькающую французскую фразу.

– Мосье Блю говорит, что вы напрасно потеряли большую часть ночи из-за того, что утаили от нас эту информацию. Если бы вы сразу сказали нам правду, мы смогли бы договориться гораздо быстрее.

Честно говоря, я понятия не имел, какую правду он имеет в виду. По-видимому, эти люди отыскали недостающий мне фрагмент головоломки. Столь же очевидным было и то, что расспросы на эту тему представлялись нежелательными.

– Простите, – сказал я. – Я полагал, это личное дело.

Странно, но Хантингтона это убедило, несмотря на то, что сам я не видел в сказанном ни малейшего смысла.

– Ваш рассказ об этом Эрнимане был подтвержден, – сказал он. – Мы пришли к выводу, что ваши причины избавиться от него вполне убедительны. Прошу прощения за недоразумение, старина. Похоже, что на этот раз, по крайней мере, пока, мы сражаемся на одной стороне.

Я промокнул платком кровоточащую губу, познакомившуюся с фамильной реликвией семьи Блю, и хмуро произнес:

– Для меня это большая честь,полковник.

– Нам не удалось выяснить только одно, – добавил он. – Кто нанял этого профессионального убийцу, чтобы избавиться от Диаса?

– У нас тоже нет особой уверенности на этот счет, – ответил я. – Одна гипотеза предполагает, что Эрнимана наняла миссис Кларисса О’Херн, которая навязалась ко мне в попутчицы, чтобы в критический момент не дать помешать ее планам.

– Миссис О’Херн? – На лице у него отразилось удивление. – Вы имеете в виду жену Оскара...

– Ваш друг отнюдь не создан для семейной жизни, полковник. Женщина, с которой он живет, – живет, когда бывает дома – ненавидит его до мозга костей. Не исключено, что она ненавидит его настолько, чтобы сорвать вынашиваемую им революцию, а потом рассмеяться ему в лицо.

– Не исключено? Вы не уверенны?

– Нет, не уверен. Это всего лишь гипотеза, причем она не слишком нравится и мне самому. После того, как я провел некоторое время в обществе упомянутой дамы, мотивы кажутся мне не особенно убедительными.

– У вас есть другие предположения?

Я покачал головой.

– Мой мексиканский друг, Солана-Руис вполне удовлетворен подобным объяснением, как и пристало полицейскому, отыскавшему правдоподобную разгадку. Он собрал массу доказательств, но меня ему убедить не удалось, так что если у вас имеются другие предположения...

Хантингтон поколебался, а затем сказал:

– Что ж, если задуматься, здесь в Баха имеется определенная группа, которой хотелось бы, чтобы мы потерпели неудачу. Я не имею в виду местных мексиканцев. Знаете, здесь успело осесть множество иностранцев, по большей части, американцев. Они вполне удовлетворены нынешним положением дел. Приспособились к мексиканским законам и не хотят перемены правила Особенно вооруженного вмешательства. Они считают, что открыли этот живописный, никем не используемый рай, исключительно для себя и не желают, чтобы его перехватила некая группа богатых беглецов от цивилизации, которая в случае удачи не даст им ничего, помимо того, что у них уже есть, да еще и начнет всячески притеснять.

Мосье Блю откашлялся, привлекая внимание к собственной персоне. Говорил он долго и проникновенно. Когда он наконец закончил, я повернулся к Хантингтону в ожидании перевода.

– Мосье Блю, – сказал полковник, – говорит, что могучая «Сенктуэри корпорейшн» не намерена принимать во внимание пожелания обосновавшихся здесь янки. Он говорит, что ранее были предприняты попытки найти взаимопонимание с кое-кем из наиболее влиятельных американцев в Баха, однако они не пошли нам навстречу. За что сами и пострадают.

– Понятно, – кивнул я. – Иными словами, в случае успеха вам нечего предложить этим американским эмигрантам. С другой стороны, в случае провала, мексиканцы станут относиться к иностранцам настолько нетерпимо, что им придется собираться и уезжать, побросав все, что они успели нажить. Это интересный ракурс. Я об этом не думал. Полагаю, этих людей трудно назвать бедняками.

– Думаю, некоторые из них достаточно богаты.

– Итак, если один из них предложит разумный план для недопущения переворота, пустив шляпу по кругу, они вполне могли собрать достаточную сумму, чтобы нанять человека по имени Эрниман. Что-нибудь свидетельствует, что именно так оно и было?

– Пока нет, – сказал Хантингтон. – Как бы то ни было, вопрос об ответственности интересует нас чисто теоретически, старина. Главное сейчас – немедленно позаботиться об этом самом Эрнимане. Вы сказали, что его видели в Ла-Пас. По-видимому, он направляется на юг, в сторону Сабо Сан Лукас. Вряд ли можно считать совпадением то, что у генерала Диаса именно там назначены некоторые важные встречи. Отменить их генерал не может. Мы нуждаемся в поддержке людей, с которыми он будет говорить. Мы не можем его отозвать и даже не можем убедить быть осторожным. К сожалению, он из числа этих мужественных мексиканских парней – как там они их называют?

– Macho?

– Вот именно. Просить нашего macho генерала не высовываться, потому что ему угрожает опасность, все равно, что поставить под сомнение его отвагу. Он из тех недалеких позеров, которые больше всего боятся, что их сочтут трусами. Мне удалось посадить на борт самолета телохранителя под видом адъютанта и личного секретаря его превосходительства, но если я попытаюсь открыто предупредить Диаса, это только подтолкнет его выставлять себя напоказ, чтобы доказать, какой он храбрец. – Хантингтон вздохнул. – Вот так-то, старина. Легче иметь дело с врагом, чем кое с кем из друзей.

– Это уж точно, – подтвердил я. Полковник мимолетно улыбнулся.

– Итак, поскольку этого осла практически невозможно защитить, я должен как можно быстрее устранить угрожающую ему опасность – этого самого Эрнимана.

– Совершенно верно, – сказал я. – Именно это я и собирался сделать, когда вы нарушили все мои планы, старина.

Хантингтон коротко рассмеялся.

– На всякий случай еще раз приношу вам свои извинения. Прежде чем вы уедете, я ознакомлю вас с предполагаемым маршрутом генерала. Ваша машина ждет вас на берегу. Там же ваше ружье и патроны. Мы их не трогали, деньги и остальное ваше оружие вам, разумеется, вернут. Вы можете рассчитывать на любую возможную помощь с нашей стороны. Вы удовлетворены?

– Договорились, – сказал я.

Пожилой господин с фамильным перстнем на пальце разразился очередной очередью на французском языке. Полковник Хантингтон вздохнул и неохотно произнес:

– Мосье Блю напоминает мне об одной упущенной мной детали. Молодая дама.

Последующее нетрудно было предугадать. Я мысленно поставил Норме «пятерку» по ясновидению.

– Так что же насчет молодой дамы?

– Мосье Блю говорит – мне очень жаль, старина, но это необходимая мера предосторожности – мосье Блю говорит, что отныне жизнь девушки самым непосредственным образом зависит от жизни генерала Диаса. Можно сказать, они неразрывно переплетены. Пока жив генерал, жива и ваша очаровательная помощница. Если умрет Диас, умрет и она. Понятно?

Я глубоко вздохнул и сказал:

– Мне казалось, вам не хочется вызывать недовольство Соединенных Штатов убийством кого бы то ни было из американских агентов.

Полковник заколебался. Ответ я получил от француза, который взял меня за руку и развернул лицом к себе. Хриплым голосом, на прекрасном английском языке, с почти незаметным акцентом, он произнес:

– Если мы потеряем ключевую фигуру – генерала, никакой революции не будет. Если не будет революции, какое нам дело до чьего бы то ни было недовольства? Comprenezvous?

Я его прекрасно понял.

(обратно)

Глава 21

Дорога, ведущая назад к главному шоссе, показавшаяся сложной и рискованной в низко подвешенном лимузине Хантингтона, не представляла ни малейших трудностей для моего вездехода. Тем не менее, поездка в одиночестве по этим безлюдным местам вызывала у меня странное чувство. Я задумался, куда отвезли Клариссу и каково ей в заточении. С Нормой, по меньшей мере, все было ясно. Я знал, где она находится, и не сомневался, что эта девушка не ударит в грязь лицом, потому что именно в этом и состояла ее работа. Однако в сложившихся обстоятельствах лучше было не слишком задумываться о Норме и ее работе.

Проехав несколько миль, я остановился. Дорога здесь выходила на достаточно ровное место, подходящее для задуманной мной проверки. Солнце уже выглянуло из-за горизонта; было достаточно светло. Человек, который вез на моей машине Норму, оставил на полу пару пустых банок из-под мексиканского пива. Я собрал их, отошел на две сотни ярдов от машины и поставил банки на гребень невысокой скалы. Вернувшись назад, извлек ружье из чехла, вставил в него два патрона и крепко уперся локтями в капот фургона. При стрельбе из ружья ни в коем случае нельзя прикасаться к чему бы то ни было стволом, даже деревянный приклад не должен упираться в слишком твердый и неподатливый предмет. Дальнобойное оружие обязательно дает сильную отдачу. Любое нарушение естественной вибрации ствола приведет к отклонению пули.

Стояло тихое утро, не требующее никаких поправок на ветер. Первый мой выстрел сбил с места левую банку, второй заставил отлететь правую. Я пожалел, что не с кем было заключить пари на эти выстрелы – они оказались даже лучше, чем я ожидал. Можно было надеяться, что когда настанет пора действовать, я отличусь не хуже. Итак, полковник Питер Хантингтон оказался человеком слова, и с моим ружьем действительно не проделали никаких трюков. Тем не менее, ввиду предстоящей работы, в этом следовало убедиться самому.

Я достал носовой платок и протер ружье. Его нельзя было назвать особенно красивым, но стреляло оно отлично, а все остальное не имело особого значения. Я сунул ружье назад в чехол и застегнул молнию, сознавая, что намеренно тяну время. В деле появились новые факторы, которые следовало обдумать.

Сам Эрниман не слишком меня беспокоил. Разумеется, всегда испытываешь определенное тревожное сомнение, когда тебе противостоит опытный профессионал – однажды везение может отвернуться или противник оказаться более сильным – но у меня имелось надежное точное ружье, а знание планов генерала Диаса позволяло подготовить весьма многообещающий план, основанный на том, что имеющиеся неподалеку от многих шикарных отелей в Баха маленькие, неогражденные и малолюдные посадочные полосы, как будто специально созданы для покушений. Представлялось маловероятным, чтобы Эрниман упустил столь благоприятную возможность. Мне оставалось только вычислить нужное место и оказаться там раньше него.

Нет, Эрниман относился к числу простых задач, решать которые меня научили. Меня несколько настораживали другие фрагменты головоломки – мистер Су, например, – но сейчас я не располагал временем для размышлений на эту тему. Я забрался обратно в фургон. Вскоре я выехал на шоссе и, выдерживая среднюю скорость, направился на юг. Какое-то время мне казалось, что вдали за мной осторожно следует автомобиль, но он вскоре исчез. Я уже решил было, что у меня разыгралось воображение, когда увидел быстро приближающуюся ко мне сзади «тойоту» Рамона. В салоне сидели двое. Я сбавил скорость. «Тойота» обогнала меня, свернула на обочину и остановилась. Я последовал ее примеру и пристроился сзади. Рамон вылез из машины, подошел к фургону и уселся рядом со мной.

– Мы можем поговорить по дороге, – сказал он. – Трогай. Амадо поедет за нами.

– Как поживает мой друг Амадо? – поинтересовался я, выводя фургон на шоссе. – Не слишком-то он мне помог. Негр управился с ним не хуже, чем Грант с защитниками Ричмонда.

– Грант? Ричмонд? – По-видимому, в мексиканских школах не уделяют особого внимания гражданской войне в Соединенных Штатах, либо он успел позабыть то немногое, что знал. – Амадо в полном порядке, – продолжал Рамон, не дождавшись от меня объяснений. – Голова у него крепкая.

– Тем лучше для него. Как тебе удалось так быстро меня отыскать?

– Мы приглядывали за маркизом де Бюпрэ и его яхтой, а когда ты исчез, удвоили бдительность. Амадо, когда пришел в сознание, описал нападавших, так что мы знали, с кем имеем дело. Мой человек заметил тебя на шоссе и какое-то время ехал следом, чтобы убедиться, что ты направляешься на юг. Одновременно он связался со мной по рации. Я ожидал в Лорето. Тебя не так-то просто было догнать.

Я не счел нужным извиняться.

– Стало быть, этот француз – маркиз. Я-то думал, что во Франции с ними покончили.

– Рауль Арчембю, маркиз де Бюпрэ. Человек не слишком приятный, но весьма состоятельный. Помимо всего прочего считается талантливым финансистом.

– Яхта была не французской. «Эсперанца» из Акапулько.

– Она принадлежит некоему сеньору Рамиресу – сеньору Рохо, как его именуют коллеги по «Сенктуэри корпорейшн». – В ответ на мой пристальный взгляд Рамон рассмеялся. – Ох, да, нам известно все об этой могучей, секретной транснациональной корпорации. Нам известен нанятый ими гениальный полководец. Нам известна сеть диссидентов, раскинувшаяся по всей Южной Баха, людей, которых генерал Диас нынче лично заверяет, что великий день освобождения близок. Нам известно, что в пустыне проходят обучение будущие бойцы, а суда, загруженные дорогой военной техникой, движутся к нашему побережью. – Улыбка исчезла с его лица. Голос стал жестким. – Нам многое известно, амиго, но сделать мы можем очень мало. Как я тебе уже говорил, проблемы одолевают нас со всех сторон.

Я издал сочувствующий звук.

– Да, не сладко тебе приходится.

– Мне выделили горстку людей и еще меньше денег, – проговорил он. – От меня же требуют чуда, причем не просто чуда, а тихого и незаметного чуда. – Он продолжал, не ожидая моей реакции: – Что же касается того, как мы отыскали тебя, то представлялось весьма вероятным, что тебя отвезут на яхту, особенно после того, как мы наткнулись на тройку израненных калифорнийских хиппи, которые встретились с большим «мерседесом», направлявшимся в эту сторону. Описание одного из пассажиров, высокого hombre весьма зловещего вида, отдаленно, весьма отдаленно напомнило мне тебя.

– С твоей стороны было бы весьма любезно отправить на яхту своих людей, – заметил я, вспоминая о разбитой губе.

– Что, напасть на яхту могучего сеньора Рамиреса, предоставленную для отдыха влиятельному французскому финансисту, сказочно богатому маркизу де Бюпрэ? Должно быть, ты сошел с ума, дружище Мэттью, если ожидаешь столь отчаянных и незаконных действий от несчастного, плохо оплачиваемого мексиканского чиновника.

Я улыбнулся.

– Значит, тебе удалось разговорить ребят из фургона. Честно говоря, хоть они и сами на это напросились, мне показалось, что со стороны полковника Хантингтона глупо тратить драгоценное время на то, чтобы научить их хорошим манерам. Однако, он их хорошенько припугнул, чтобы заставить молчать.

– Я тоже умею пугать, амиго, – отозвался Рамон.

– Не сомневаюсь. Иногда тебе даже меня удается напугать. Например, когда ты поручаешь одному человеку уберечь меня от целой армии повстанцев – ни словом не предупредив меня об этом.

Последовала короткая пауза. Машина ровно катилась по дороге. Солнце уже поднялось над горизонтом и впереди нас следовала наша длинная тень. Сейчас мы направлялись на запад, в глубь материка, прочь от Калифорнийского залива: это шоссе просто описывает зигзаги между двумя берегами полуострова Баха.

– Прими мои извинения, – наконец неохотно произнес Рамон. К югу от границы люди весьма неохотно признают свои ошибки, хотя, пожалуй, это относится и ко всем остальным. – Я неправильно рассчитал. Знал, что они расположились неподалеку, но не думал, что ты их заинтересуешь, а потому и не стал тебя предупреждать. – Он поколебался. – Как тебе удалось убедить их отпустить тебя?

– Они действовали исходя из ошибочных предпосылок, – пояснил я. – Я указал на недоразумение и дал понять, что наши интересы совпадают.

– Расскажи мне.

Я ему рассказал. На это ушло немного времени.

– Понятно, – наконец произнес Рамон. – Значит, теперь ты должен остановить Эрнимана, потому что иначе твоя коллега умрет.

Я передернул плечами.

– Я в любом случае должен был его остановить. За этим я сюда и приехал, не так ли?

– Да, конечно, – согласился Рамон. – И ты считаешь, тебе удастся заманить его именно на эту взлетную полосу, у отеля «Кабо Сан Лукас»?

– Говорят, чтобы изловить тигра, в качестве приманки помещают упитанного бычка. Думаю, бычок по фамилии Диас вполне сойдет для Эрнимана. Полковник Хантингтон организует утечку информации, и очень многие вскоре узнают, что Диас и его свита завтра утром прибудут сюда.

– Уж очень он доверчив, этот полковник, – заметил Рамон. – Отдает свою революцию, или по меньшей мере, человека, от которого она зависит, полностью в твои руки.

– Доверчив, как бы не так. Я же говорил, у них в руках Норма. У меня нет выбора, да и интересы наши, по сути дела, совпадают. Ему приходится идти на некоторый риск, чтобы избавиться от Эрнимана, и меня направили сюда именно за этим. Даже если бы я решился пожертвовать девушкой, зачем мне его обманывать? Чего я этим добьюсь?

– Ладно, – подвел черту Рамон и бросил взгляд на приборную доску. – Но если ты намереваешься сегодня проделать весь путь до Кабо Сан Лукаса, тебе не помешает запастись бензином. Впереди имеется небольшой городок, именуемый Кьюдад Конститусьон...

На заправку ушло некоторое время, поскольку единственную в городе станцию окружали машины и нам пришлось выстоять очередь. Я уплатил достаточно приличную сумму, поскольку бак у моего фургона вместительный, а лучший мексиканский бензин стоит около трех песо за литр, то есть почти доллар за галлон. Когда я вернулся к фургону, Рамон как раз забирался на переднее сидение.

– Давай подождем Амадо, – сказал он. – Я отправил его в магазин напротив купить немного пива.

– Надеюсь, он купит и на мою долю.

– Разумеется, амиго.

Вскоре появился наш приятель горилла и просунул в окно пару банок. После чего мы вновь двинулись в путь. «Тойота» следовала за нами. Я задумался, как им удается ее чинить. Единственной японской фирмой, представительства которой я встречал в Мексике, была «Датсун».

Я неспешно потягивал пиво, хотя в такую рань предпочитаю кофе. Второй рукой небрежно придерживал руль. Окружающие город неухоженные фермы опять сменились поросшей кактусами пустыней. На всей бесконечной дороге под ослепительно голубым небом не было заметно никого, кроме двух наших массивных автомобилей. Амадо вел пикап в сотне ярдов за нами. Рамон пригубил свое пиво. Я до упора нажал на тормоза, и инерция бросила его на лобовое стекло.

К тому времени, когда фургон полностью остановился, я уже успел достать револьвер. Затем быстро взвел курок и направил оружие ему в бок.

– Держи свои руки на виду, сукин сын, – приказал я. – А теперь подождем твою шестерку.

Неподалеку от фургона послышались шаги. Что-то холодное прикоснулось к моему затылку.

– Бросьте оружие, сеньор, – проговорил Амадо в открытое окно. – Бросьте, не то я буду стрелять.

(обратно)

Глава 22

Я услышал звук приближающейся с севера машины. Водитель слегка притормозил, объезжая автомобили, перегородившие проезжую часть, после чего тут же начал набирать скорость, быстро уменьшаясь вдали. Либо этот мексиканец успел заметить оружие, либо наш вид просто показался ему подозрительным. Выясняли тут отношения частные лица, проводила операцию полиция или действовали военные, ему в любом случае лучше всего было держаться от происходящего подальше.

– Это автомат, – сообщил Рамон. – Достаточно одного моего слова и от твоей головы не останется ровным счетом ничего. Так что отдай мне свой маленький револьвер.

Я одарил его улыбкой и еще крепче прижал «смит-и-вессон» к его боку.

– Еще один аргентинский автомат вроде тех, что мы видели сегодня утром? Девятимиллиметровый пистолетный патрон «люгер-парабеллум», штук тридцать в обойме, правильно? Мозгам от них не поздоровится, не так ли? Рамон, ты глупец. Интересно, как долго ты надеешься прожить после того, как он нажмет на спуск?

Рамон прошелся языком по губам.

– Ты блефуешь. Не станешь же ты умирать, чтобы...

– Проклятие, ты уже второй день пытаешься меня убить, – хрипло заметил я. – Так я по крайней мере прихвачу тебя с собой. Ну же, давай. Прикажи ему стрелять. Кстати, тебе приходилось видеть, что делают с человеком автоматные пули? Они сотрясают его, не так ли? А знаешь, какое усилие требуется, чтобы нажать на спуск этого револьвера во взведенном состоянии? Какие-то два фунта. Как долго он по-твоему выдержит, дорогой мой друг и коллега? Возможно, тебе наговорили всякой чепухи о том, насколько неточно стреляет оружие тридцать восьмого калибра, но заверяю тебя, на таком расстоянии оно продырявит тебе оба легких и половину сердца впридачу. Если тебе этого хочется, прикажи своей шестерке стрелять.

Воцарилась напряженная тишина. Рамон повторил непривычное слово.

– Шестерка. Что это значит, шестерка?

– Человек на побегушках, – пояснил я. – Например, чтобы смотаться за пивом через дорогу. Он успел передать сообщение? Мы не зря останавливались заправиться бензином? Эрниману уже известно, что самолет Диаса, точнее, самолет О’Херна вместе с его пилотом и телохранителем, приземлится у отеля «Кабо Сан Лукас» завтра в восемь утра? – Я вызывающе улыбнулся. – Ну конечно. Я и поделился-то с тобой этими сведениями исключительно в надежде, что ты передашь их своему импортному устранителю. Именно это ты и сделал, не так ли?

Лицо Рамона подтвердило мою правоту.

– Ты умрешь раньше, чем успеешь воспользоваться...

– Не беспокойся, – уверенно ответил я. – Вы играете не в той лиге, сеньор Солана-Руис. Пора вам возвращаться к юниорам. Некогда я считал тебя крепким орешком, но либо я ошибался, либо ты сильно переменился с тех пор. Помнится, однажды ты сам выставил себя в качестве приманки, чтобы довести до конца начатое дело, но теперь-то ты к этому не готов, правда? Теперь ты предпочитаешь простые и безопасные решения. Что же произошло? Может, ты женился и стал отцом семейства? Многие хорошие агенты заканчивали этим свою карьеру; человек внезапно понимает, что должен жить ради жены и детей и утрачивает способность рисковать. Я угадал?

– Я не женат, – сухо сказал Рамон. – Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Все ты понимаешь. Нет, не убирай руки с доски... И уж конечно, знаешь, почему нынче предпочитаешь, чтобы вместо тебя рисковали другие. Например, рисковали меня убить. Проклятие, займись ты этим сам, и я спокойно попал бы к тебе в руки в первый же день. Мне и в голову не пришло заподозрить своего друга Рамона, человека, который однажды спас мне жизнь, человека, который вызвал солдат только затем, чтобы помочь мне перейти через границу...

Но именно поэтому ты мне и помогал, правда?! Рассчитывал, что у меня не возникнет подозрений? Но потом понял, что не решишься сделать это самостоятельно и переложил все на плечи Юлера, а сам остался на подхвате. Мне с самого начала следовало догадаться, что тут дело нечисто. После того, как провалился замысел с засадой на берегу, ты решил натравить на меня банду революционеров. – Я холодно посмотрел на него. – Нет, нет, друг мой. Ты ни за что не решишься пожертвовать своей драгоценной жизнью только для того, чтобы избавиться от меня. Я сейчас в такой же безопасности, как дома в своей кровати. Так что прикажи своему парнишке отложить в сторону этот ametralladora или fusil automatica, или как там вы его здесь называете. Прикажи ему очень медленно положить оружие на капот фургона и отойти в сторону. Не забывай, пока мы здесь сидим, тебя отделяет от смерти два фунта, – меньше килограмма, по вашему исчислению.

На самом деле спуск требовал усилия в четыре фунта. Двух фунтов достаточно разве что для легкого пистолета двадцать второго калибра, но ему совсем не обязательно было это знать. Я молча сидел и наблюдал за ним – наблюдал, как он умирает внутри.

Рамон облизал побледневшие губы.

– Ты ненормальный, Мэттью. Все преимущества на моей стороне...

– Нет, – возразил я. – На моей. Потому что я знаю, что ты хочешь моей смерти, чтобы защитить человека, которого ты нанял избавиться от Диаса. Возможно, ты даже пообещал Эрниману, что избавишь его от меня, если трюк с банковскими счетами не сработает, возможно, это предусматривалось условиями вашего договора. В то же время тебе известно, что у меня нет никаких причин желать твоей смерти. Согласен, ты несколько раз покушался на мою жизнь, но местью я буду наслаждаться, когда управлюсь с заданием. – Я хотел было покачать головой, но этому помешало оружие Амадо, поэтому просто сказал:

– Нет, сдаться я не могу. В этом случае ты пристрелишь меня на этом самом месте, раз уж тебе известно, что я знаю, на чьей ты стороне. Но у тебя еще есть возможность отступить, и никто при этом не пострадает. Прояви рассудительность, Рамон. Иначе нам обоим не уцелеть.

– Если я отдам такой приказ, откуда мне знать, что ты не...

Я раздраженно оборвал его.

– Ты упрямо не желаешь шевелить мозгами! Если бы я хотел твоей смерти, ты был бы уже мертв. Я мог пристрелить тебя, пока ты отрывал себя от стекла, а затем быстренько смыться отсюда. Амадо на его хилой «тойоте» никогда не догнать мой «шевроле». Если бы хотел твоей смерти, если бы в мои планы входило истребление мексиканских агентов, стал бы я намеренно загонять себя в эту патовую ситуацию?

Долгое время царила тишина. Жаркое солнце пустыни быстро нагревало неподвижный фургон. Мимо проехала еще одна машина, водитель бросил на нас взгляд и испуганно рванулся прочь.

– Амадо. – Рамон прочистил горло. – Амадо...

– Что прикажете, jefe, – отозвался безразличный голос.

– Положи автомат на капот машины, Амадо. Положи и отойди в сторону...

Момент представлялся не самым подходящим для глубоких вздохов облегчения или выразительных движений бровями. Некоторое время мне еще предстояло изображать этакого железного человека, которому неведомо чувство страха. В других обстоятельствах я воспользовался бы шприцем и безболезненным препаратом, который почти на четыре часа погружает человека в сон (у нас имеются и другие препараты, более продолжительного действия), но мой медицинский комплект остался в Санта-Фе, в штате Нью-Мексико. К счастью, у меня имелся большой моток ленты, приобретенный для других целей.

Я отвел всех на обочину, где можно было заняться делом, не привлекая к себе излишнего внимания. Здесь Рамон под моим присмотром обмотал лентой Амадо, заложив ему руки за спину. Я проверил его работу и с его помощью перенес гориллу в заднюю часть фургона. После чего сам обмотал Рамона, с руками впереди и усадил его на пассажирское сидение. И наконец вернулся к «тойоте» и, повозившись с ручным сцеплением, съехал на ней с шоссе и пристроил посреди кактусов, где она не так бросалась в глаза.

Я уже собирался запереть дверцу и уйти, когда мне пришло в голову, что если Рамон поддерживал связь с Эрниманом, а так оно по-видимому и было, то скорее всего описал мою машину, но вряд ли стал уделять внимание внешнему виду своего транспортного средства. Я вздохнул, подвел «тойоту» к фургону и ценой немалых усилий переправил в нее пассажиров и багаж.

И только после этого позволил себе запоздалый вздох облегчения. Трогаясь с места, я вытер лицо носовым платком. В зеркале отражался оставшийся позади большой голубой фургон. Интересно, удастся ли мне получить его назад в целости и сохранности. Хотя для этого нужно было прежде всего самому пережить несколько ближайших часов или дней. Что ж, моя служба зачастую требует жертв.

Сидящий рядом со мной Рамон молчал. Мне стало его жаль. Жаль, несмотря на то, что именно его слабость не раз спасала мне жизнь в этом сафари. Некогда я знавал певца, громогласный баритон которого претендовал на выступление в «Метрополитен». И вдруг, без каких-либо очевидных причин, голос исчез. Еще я вспомнил гонщика, разбившегося во время соревнований. Раны его благополучно зажили, но за руль он больше не сел. Что-то безвозвратно ушло.

– Это была засада, – как будто отвечая на мои мысли раздался мягкий голос Рамона. – Insurgentes проявили беспечность: они сочли меня мертвым, но я выжил. Однако после этого я так и не смог... Мне часто хотелось... – Он не договорил. Я молчал. Некоторое время спустя он спросил: – Почему ты меня заподозрил?

– Ты вел себя слишком беспомощно, – ответил я. – Известный профессиональный убийца и очаровательная агентесса разгуливают по твоей стране, а опытный сеньор Солана-Руис не в силах выяснить ничего, ровным счетом ничего. Полковник с маркизом, когда им приспичило, разузнали об Эрнимане все, что их интересовало, за четыре часа. Ты же вел расследование несколько дней и все напрасно. Во всяком случае, меня ты пытался убедить именно в этом. Напрашивалось предположение, что от старого друга ты скрываешь не только готовящуюся здесь революцию. Согласен, агенты, работающие на разные страны, редко до конца доверяют друг другу, и до любопытной истории, случившейся в Лагуна де ла Муэртэ я подозревал тебя разве что в излишней скрытности. Но ты вновь демонстрируешь полную несостоятельность: я рассчитывал на твое прикрытие, а в результате чуть не лишился жизни. Ты перестал быть Рамоном, которого я когда-то знал, моя жизнь интересовала тебя значительно меньше, чем застреленные мной люди. Признаю, ты сделал отличный ход с этими удостоверениями, доказывающими, что ответственность несет Бюро Внутренней Безопасности, да еще миссис О’Херн немало тебе помогла, когда закатила истерику и попыталась меня изрешетить – чем ты не замедлил воспользоваться. Ты с самого начала старался бросить подозрение на нее, чтобы отвести мое внимание от собственной персоны. В этой истории с БВБ ты допустил всего лишь одну промашку.

– Какую промашку, амиго?

– У нас, в Штатах, все сейчас просто помешались на стрельбе обеими руками. Люди позабыли, что пистолет изначально создавался для стрельбы одной рукой; они так привыкли хвататься за рукоять и второй, что если ее оторвать, они умрут от разочарования. Мне не так давно довелось видеть в деле одного сотрудника БВБ. Все то же фанатичное желание ухватиться за рукоять, обязательно двумя руками. Так вот, одному из устроивших на меня засаду типов, представилась возможность выстрелить в меня. Времени у него было достаточно, чтобы прицелиться. Что же происходит? Этот человек вытягивает руку – подчеркиваю, одну руку – и стреляет. Это меня несколько удивило. Люди из нашего великого Бюро Внутренней Безопасности так не стреляют.

– Однако удостоверения были самые что ни на есть настоящие, – неуверенно возразил Рамон.

– Разумеется, – согласился я, глядя на мчащуюся навстречу мне черную ленту дороги, блестящую, как серебро, там, где между холмами ее заливал ослепительный солнечный свет. – Только вот сравнить фотографии с их лицами мне так и не удалось. А потом я встретил Норму и услышал весьма занимательную историю о том, как в Тихуане ее пытались похитить двое неизвестных.

Напрашивалась мысль, что это были люди Юлера – помнишь, мы говорили о том, что он может отправить кого-нибудь вслед за ней через границу. Теперь предположим, что тебе было известно о местонахождении нашей девушки чуть больше, чем ты утверждал. Предположим, ты установил за ней наблюдение в Тихуане и схватил ребят из БВБ сразу после того, как они сыграли свою роль. Правда, Норме удалось сбежать. Таким образом, в твое распоряжение попали два отличных неподдельных удостоверения. Интересно, какая судьба постигла их хозяев?

Рамон пожал плечами.

– Они не пострадали. Я оставил их в заключении в Энсенаде.

Я направил «тойоту» к краю двухполосного покрытия, пропуская движущийся навстречу грузовик с выведенным на переднем бампере словом «Кармелита».

– Что же касается всех этих наемников и высокомерных аристократов, – продолжал я, – которые почему-то решили, что я прибыл избавиться от их генерала, убедить их в этом было не так уж трудно, правда? Особенно после того, как ты оставил своего силача ходить за мной по пятам, якобы для моей защиты, демонстрируя, какая я важная персона. Не совсем порядочно по отношению к Амадо, но как ты заметил, у него твердая голова. Увы, вместо того, чтобы, как ты надеялся, пристрелить, или, по меньшей мере, изолировать меня на долгое время, они позволили мне объясниться, а в результате я узнал некоторые любопытные вещи. И у меня возникла масса вопросов. Мне показалось несколько странным то, что ты помогаешь нам избавиться от Эрнимана. Ведь то, что намеревался сделать этот парень, было тебе как раз на руку. Смерть Диаса означала конец революции еще до того, как она успеет начаться. Так почему ты помогал нам остановить его? И помогал ли?

– Понимаю твои сомнения, – сухо отозвался Рамон. – Я всегда боялся, что этот вопрос придет тебе в голову до того, как мне представится возможность... избавиться от тебя.

– Меня смущало только одно. Откуда у мексиканского агента тысячи долларов, чтобы заплатить дорогостоящему устранителю, да еще и подставить всех, кто мог ему помешать.

– Я тебя не подставлял, – сказал Рамон. – Мне ничего не известно об этой истории с банковскими счетами, о которых упоминали ты и твой шеф.

– Ладно, предположим, что Эрниман сам израсходовал на это часть денег, которые ты ему заплатил. Все равно остается приличная сумма. Правительство вряд ли согласилось бы финансировать сомнительные проекты, особенно, связанные с убийством. Так где же ты раздобыл эти деньги? Ответ подсказал мне полковник Хантингтон. Судя по всему, в Баха Калифорния Сур успело поселиться немало состоятельных американцев, которые вполне довольны нынешним положением дел. Они не желают связываться с «Сенктуэри корпорейшн». Мне пришло в голову, что отчаянно, чуть ли не одной рукой, пытаясь предотвратить революцию, ты мог обратиться к этим людям за материальной и иной помощью. И мне припомнилось, что в Мелудже ты разговаривал с человеком, который напоминал американца, но свободно говорил по-испански; человека, который, по-видимому, оказывал тебе какую-то помощь в сборе информации.

И вновь его лицо подсказало мне, что я не ошибаюсь.

– Последний вопрос, – сказал я. – Тебе доводилось сталкиваться в этом деле с китайцем, именуемым мистер Су?

Рамон быстро нахмурился.

– Су? Первый раз слышу... – Он замолчал, посмотрел на меня и передернул плечами. – Пожалуй, я могу тебе это сказать. В Ла-Пас видели, как Эрниман встречался с неизвестным азиатом. Больше мне ничего не известно. – Он помолчал. – Ты не задал еще один вопрос, Мэттью.

– Какой же?

– Ты не спросил, почему я нанимаю человека, чтобы избавиться от генерала Эрнандо Диаса. В конце концов, я и сам неплохо умею обращаться с оружием.

– Это может быть обусловлено политическими причинами, – осторожно предположил я. – Убийство мексиканского генерала мексиканским агентом могло бы вызвать определенное недоумение.

– Но к тому времени Диас был бы уже мертв, революция остановлена и моя задача выполнена. Нет, друг мой, спасибо за попытку пощадить мои чувства, но это не тот ответ. Дело в том, что руки дрожат у меня так, что сам я скорее всего просто бы промахнулся.

К вечеру мы прибыли в Кабо Сан Лукас.

(обратно)

Глава 23

Маленький городок Кабо Сан Лукас расположен в крайней точке полуострова Баха, можно сказать, на краю земли. К числу местных достопримечательностей относится возвышающийся на скалистой местности изящный новый отель, названный «Финистерра». Неподалеку имеется небольшая бухта и причал, откуда паром доставит вас в Пуэрта Валларта, расположенный в четырех сотнях миль к юго-востоку. Я сделал кое-какие покупки в небольшом магазине под вывеской «Abbarotes» и поспешил вернуться к припаркованной на некотором удалении «тойоте», пока моим пленникам не удалось освободиться и их не обнаружил какой-нибудь заглянувший в машину любопытный мальчуган.

Удостоверившись, что все в порядке, я сел за руль и направился в сторону отеля «Кабо Сан Лукас», который находится неподалеку от шоссе, в десяти милях не доезжая до города и мыса, в честь которых он назван. Однако к самому отелю я подъезжать не намеревался. «Тойота», пусть даже уступающая в размерах и не так бросающаяся в глаза, как мой «шевроле», все-таки достаточно запоминающаяся машина, а потому я предпочитал не рисковать лишний раз на случай, если кто-нибудь наблюдает за дорогой. К тому же по пути в город я узнал об отеле все, что можно разглядеть с дороги. Отель представлял собой приятное, несколько хаотичное заведение, прижавшееся к крутому скалистому берегу ниже шоссе. Взлетная полоса протянулась на возвышенности по другую сторону дороги и из проезжающей машины была почти не заметна. Пожалуй, я бы затруднился определить ее точное местоположение, если бы не маленький самолет, который заходил на посадку, как раз когда мы проезжали мимо.

Теперь я свернул налево, пересекая шоссе, прежде, чем увидел впереди отель или мог быть замеченным из него, и осторожно съехал по насыпи шоссе. После чего направился прямо в глубь материка, огибая кактусы и колючие кусты и стараясь не съезжать с каменистого гребня, на котором трудно будет разглядеть следы машины, если сыщутся люди, которых они заинтересуют. Когда продвигаться дальше стало слишком трудно, я свернул в широкий песчаный овраг, уходящий на восток. Задние колеса тут же увязли в песке – я позабыл, что у этой машины не так-то просто включить привод на все четыре колеса. Я дергал вверх-вниз расположенную над полом пару рычагов, пока мне не показалось, что отыскал правильную комбинацию, но машина, тем не менее, двинулась с места. Наконец я вспомнил, вылез из кабины и произвел манипуляции со ступицами передних колес. Это решило проблему, и мы двинулись сквозь заросли кустарника. Спустя какое-то время овраг сузился, и растительность стала настолько густой, что пробиться дальше мог разве что танк или бульдозер. Мексиканский одометр свидетельствовал, что я проехал около трех километров, то есть чуть больше полутора миль.

Я остановил пикап под небольшим деревом, выключил зажигание и какое-то время сидел в кабине, прислушиваясь. Тишину нарушало только жужжание насекомых и отдаленные отзвуки машин, проезжающих по шоссе. Пока все шло хорошо.

Я выбрался из машины, открыл задний борт и оглядел мирно почивающих здесь пассажиров – Рамона с кляпом во рту я переправил сюда, прежде чем остановиться на окраине города. Затем вернулся вперед, взял один из аргентинских автоматов и сумку с припасами, прошел назад и поставил сумку на задний борт. Немного оттащил Рамона назад, затем, придерживая автомат одной рукой – был он тяжелее, чем мог показаться – опустил вторую в карман, извлек нож и раскрыл лезвие.

– Давай свои руки, – сказал я и освободил его. – Теперь можешь вытащить кляпы у себя и Амадо и развязать Амадо руки. Ноги останутся связанными. В этой сумке – пиво, хлеб, мясо и сыр. Кстати, впереди осталась вторая такая игрушка и ваша личная артиллерия. Говорю это, на случай, если вы почувствуете непреодолимую тягу к оружию. Надеюсь, что так оно и будет. Я проявил глупую сентиментальность, оставляя вас в живых. Дайте мне предлог и я исправлю это упущение. Договорились?

Путешествие мы совершили долгое и утомительное, так что им понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и приняться за еду. Не было произнесено ничего, представляющего интерес. Я следил в основном за Амадо, прекрасно натренированным человеком-гориллой, которому не случалось быть принятым за мертвеца, а если и случалось, то его это не слишком беспокоило. Он готов был при первой же возможности броситься на меня, невзирая на автомат, поэтому я постарался не предоставлять ему такой возможности. Наконец я заставил Рамона вновь связать его, на этот раз используя веревку для белья, приобретенную в бакалейном магазине, поскольку запасы ленты закончились. Разумеется, в нынешние времена, даже в мексиканской глубинке, уже не купишь настоящей бельевой веревки. Тем не менее, эта выглядела вполне надежной. Я проверил сделанные Рамоном узлы, а заодно и веревку, которой связал его.

– Кляпы я вам затыкать не стану, – сказал я. – Здесь вы можете кричать, сколько душа пожелает. Не стесняйтесь.

Я приготовил себе сэндвич, откупорил пиво и присел перекусить на откидной борт, оставаясь вне пределов досягаемости моих пленников. Солнце уже успело опуститься достаточно низко. Времени, чтобы разглядеть взлетную полосу при дневном свете, оставалось не слишком много. С другой стороны, ночь обещала быть долгой, и у меня не было ни малейшего желания раньше времени заступать на вахту. Я ощутил на себе взгляд Рамона.

– Мэттью.

– Да.

– Тебе поручено заняться Эрниманом, не так ли?

– Совершенно верно.

– Тебе не приказывали защищать Диаса?

– И это верно.

– Ты можешь выстрелить тогда, когда сочтешь нужным. Если... если бы ты подождал, пока он закончит... – Рамон не договорил.

Я управлялся со вторым сэндвичем и второй банкой пива; не стоит браться за дело, недостаточно подзаправившись. Я раздраженно посмотрел на него.

– Эрниман профессионал, – сказал я. – Ты предлагаешь мне поиграть с гремучей змеей, прежде чем снести ей голову. Можешь ты назвать мне по меньшей мере один убедительный довод, почему я должен делать свое задание еще более сложным и опасным, чтобы ублажить человека, который приложил немало стараний, чтобы отправить меня на тот свет?

Последовала короткая пауза, после чего он произнес то, что я до последнего мгновения надеялся не услышать:

– У меня имеется такой довод.

– Назови его.

– Ты забыл, что в наших руках сеньора О’Херн.

Я допил свое пиво и подобрал свои две банки и банку Рамона. После чего прошел и отыскал банку, которую Амадо, как обычно, небрежно зашвырнул в кусты. Наверное, я чувствовал себя виноватым за те две банки, которые использовал в качестве мишеней и оставил в пустыне, хотя подготовка к убийству не самое подходящее время для забот об экологии. Все три банки я бросил назад в сумку из-под продуктов. Затем вновь посмотрел на Рамона.

– Надеюсь, что я неправильно тебя понял, – сказал я. – Растолкуй мне, пожалуйста.

– Если Диас останется жив, миссис О’Херн умрет.

Я вздохнул.

– Совсем недавно другой человек сказал мне: если Диас умрет, умрет и Норма. Решили припечь меня со всех сторон, да?

– Я не шучу! Мои люди получили соответствующие указания.

Я еще раз окинул его задумчивым взглядом, потом отодвинул его ноги и захлопнул откидной борт. Пять минут спустя я уже уходил прочь с оружием, переброшенным через плечо, коробкой с патронами в кармане и множеством всевозможных предметов в руках, начиная с припасов и заканчивая автоматом. Отойдя от машины на полмили, я избавился от всего лишнего, что не решился оставить в пределах досягаемости пленников. Решительному человеку достаточно разбитой банки, чтобы избавиться от пут.

Я вставил пять зарядов в магазин «ремингтона», дослал один в патронник и прижал верхний патрон так, чтобы закрыть затвор. Сориентировался по заходящему солнцу и продолжал свое путешествие по пересеченной местности. Это были самые колючие места, в которых мне когда-либо приходилось бывать. Добравшись до взлетной полосы, я почувствовал себя настоящей подушечкой для булавок, но вышел я к ней там, где и рассчитывал, со стороны противоположной морю. Это была небольшая долина, дно которой сравняли, чтобы проложить обычную бетонную полосу, уходящую на юг к океану.

Я притаилсяв кустах, вникая в ситуацию. Ввиду преобладающего северного ветра самолету, идущему на посадку, придется заходить со стороны моря, пролететь над берегом, мимо гостиницы и шоссе и опуститься возле небольших строений и самолетов, стоящих в южном конце полосы. Затем он покатится в сторону, противоположную морю, остановится и вернется назад. Вся эта процедура не обеспечивала мне особых преимуществ. Собственно говоря, с северной стороны, где я прятался, не было ничего, кроме кактусов и кустов. Притаившийся здесь человек с автоматом мог спокойно расстрелять подъезжающий самолет и скрыться на поджидающем джипе, прежде чем кто-либо успеет добраться до этого конца полосы. Однако Эрниман считался хорошим специалистом и ответственным исполнителем. Я поставил на то, что он не станет делать свое дело, попросту поливая свинцом всех, кто находится в самолете. Скорее он предпочтет действовать наверняка, а потому дождется, пока пассажиры станут выходить и сосредоточит свой огонь на человеке, за которого ему заплатили.

У меня ушло некоторое время, чтобы продумать все возможные варианты. Сейчас мне не помешал бы хороший бинокль, а заодно и чуть больше знаний об автоматическом оружии и его особенностях – сам я больше склонен полагаться на одиночные выстрелы. Уже почти стемнело, когда я определил для себя два или три места, неподалеку от зоны высадки, подходящие для опытного стрелка. Теперь предстояло подыскать позицию в интервале ружейного выстрела; хорошо защищенную позицию, позволяющую позаботиться о человеке в любом из этих трех мест.

Он появился после полуночи. Я сидел на своем посту на склоне холма за небольшим гребнем, наблюдая за взлетной полосой и стоящими неподалеку самолетами. Внезапно что-то как будто подстегнуло меня изнутри: ночь неуловимо изменилась. Что-то двигалось по склону слева позади меня. В голове промелькнула мысль, что если Эрниману известно о моем присутствии и он охотится на меня, все преимущества на его стороне. Его излюбленные автомат или автоматическая винтовка как нельзя лучше подходили для ночного поединка, тогда как мое оснащенное телескопическим прицелом оружие в темноте было практически бесполезно. Я приободрил себя мыслью, что он вряд ли решится начинать стрельбу сейчас, поскольку это безвозвратно сорвет его утреннее задание.

Я замер в своей норе, напряженно прислушиваясь. Едва различимые звуки его перемещения раздавались достаточно далеко от меня. Прошла целая вечность, прежде чем я наконец увидел его: призрачная пригнувшаяся тень, скользнувшая вдоль края взлетной полосы и нырнувшая в кусты прямо над одним из намеченных мной мест. Вокруг опять воцарилась полная тишина. Настала пора действовать. Дело осложняло лишь то, что так называемый «последний штрих» оказался нынче тесно связанным с перепутанным клубком личных и международных интересов.

С точки зрения сентиментального человека предстоящее мне решение представлялось ужасным. Мне следовало выбрать, какой из двух дам, благосклонностью которых я пользовался, предстоит умереть. Какой-нибудь телегерой на моем месте наверняка оказался бы перед неразрешимой моральной дилеммой. В действительности же все рассуждения на этот счет не имели смысла. Я получил достаточно ясные распоряжения. Как справедливо заметила Норма, сентиментальные игры не для нас. Норма выполняла свой профессиональный долг. Кларисса добровольно впуталась в эту историю. Обе они сами выбрали свою судьбу. Принимать их во внимание я мог не больше, чем руководствоваться в своем решении тем, что элегантный маркиз отшлепал меня по лицу. Как бы мне этого не хотелось. Мне полагалось действовать в интересах своей страны, хотя не так-то просто было определить, в чем состоят эти интересы в данном случае.

Во всяком случае, Эрниман, как основная цель моей экспедиции, сомнений не вызывал. Сложнее дело обстояло с генералом. Поди знай, каким предпочитают видеть его наши хитроумные политики в Вашингтоне: живым или мертвым. На первый взгляд предпочтительным представлялось сохранение мира в соседней американской стране, пусть даже ценой жизни местного генерала. С другой стороны, трудно быть уверенным в простых ответах, когда имеешь дело с этим сумасшедшим городом на берегах Потомака, не говоря уже о всех наших подпольных лавочках. Та же пресловутая «Сенктуэри корпорейшн» при всем своем могуществе, представительности и провозглашаемых чисто эгоистических интересах, скорее всего представляла собой всего лишь очередной мыльный пузырь, прикрывающий чьи-то интересы. Добавьте сюда полученное нами задание воспрепятствовать Эрниману в срыве этой тщательно подготовленной загадочной революции...

Мне так и не удалось прийти ни к какому определенному выводу и неожиданно я понял, почему. Подсознание уже давно отчаянно пыталось указать мне на то, что я старательно обдумываю, каким образом лучше зажарить цыпленка в то время, как птица все еще носится по двору. Пошли ты ко всем чертям все эти сложности высокой международной политики, надрывно кричал инстинкт. Лучше повнимательнее присмотрись к этому темному, поросшему кактусами и кустарником, склону. Присмотрись, потому что что-то здесь не так.

Что именно? Ответ пришел ко мне почти сразу. Слишком уж гладко все получилось.

И правда, все шло, словно по маслу. В действительности так не бывает. Я спокойно пересек весь полуостров, притаился за удобным кустом, приготовил оружие, и моя жертва не заставила себя ждать. Послушно явилась в назначенное место и устроилась так, чтобы я спокойно мог ее подстрелить сразу, как только немного рассветет. Человеку, который поверит в подобную историю, остается только ждать появления Санта Клауса под Рождество.

Ведь по сути дела я действовал так, как будто Эрниман был зеленым новичком, а не одним из наиболее искусных людей в своем ремесле. Я совсем позабыл, что он, вне всякого сомнения, знал обо мне не меньше, чем я о нем, а может даже и больше, поскольку я мог только предполагать, какое он выберет оружие, а Рамон наверняка предупредил его о моем. И несмотря на это я имел глупость полагать, что располагающий подобной информацией опытный профессионал выберет для выполнения задания место, на котором он защищен не больше, чем неподвижная мишень в тире.

Я глубоко вздохнул и медленно выпустил воздух. Особого выбора у меня не было. Оставалось только посмотреть, кого же мне предложили в качестве мишени. Почти целый час у меня ушел на то, чтобы совершенно беззвучно – во всяком случае я на это надеялся – преодолеть расстояние в сто пятьдесят ярдов. Последние пятьдесят ярдов я проделал, сжимая в руке свой маленький нож. И увидел его. Мужчина сидел, слегка склонившись вперед и опираясь на сжимаемое обеими руками оружие.

Очертания автомата отчетливо вырисовывались в свете звезд. Это был русский аналог почтенного немецкого Sturmgewehr или винтовки штурмовика. Именуемый АК в честь своего создателя Калашникова, автомат этот находится на вооружении большинства коммунистических стран и их союзников. Он производится даже в Финляндии, где его назвали М60. В Китае он известен под названием Модель 56. Это строгое, без прикрас, автоматическое оружие, с изгибающимся вперед магазином, стреляет специальными патронами 7,62 мм или тридцатого калибра, которые занимают промежуточное место между малыми пистолетными патронами, используемыми в автоматах ближнего боя вроде РАМ Рамона и боеприпасами крупнокалиберных пулеметов.

Времени для обдумывания этих технических тонкостей у меня было предостаточно. Мужчина не шевелился. Этот человек просто неподвижно сидел на своем месте, опираясь на оружие. У меня уже успело промелькнуть опасение, что мне подсунули куклу, когда призрачный силуэт вздрогнул. И я понял, что он просто спал. Тем не менее, повел он себя как настоящий профессионал. Никаких резких испуганных оглядываний по сторонам, чтобы убедиться, что никто не воспользовался его дремой и подкрался к нему. Голова его осторожно, очень медленно повернулась...

Это был не Эрниман.

(обратно)

Глава 24

В этом не было ни малейших сомнений. Правда, я никогда не встречал Эрнимана и знал его только заочно, по досье. Однако достаточно было и того, что этот человек успешно изобразил меня в двух банках. Заведения эти я посещаю достаточно редко, но учитывая, что все мои предки были европейцами, представлялось маловероятным, чтобы даже Эндрю Юлер с его фанатичной устремленностью, поверил подлогу, основанному на описании кассиром некоего господина азиатской внешности, выдающего себя за Мэттью Хелма.

Нет, сидящий впереди китаец не был Эрниманом. Молодой и стройный, он не походил и на упитанного, круглолицего господина, иногда именующего себя мистером Су. Собственно, мистер Су и не мог оказаться на этом месте. Он никоим образом не относился к числу расходного материала, а этого молодого человека поместили сюда явно с целью привлечь на себя мой огонь – когда дело того стоило, мистер Су без особых колебаний рисковал низкоквалифицированной живой силой. По-видимому, он снабдил Эрнимана своего рода живой приманкой, предназначавшейся для отвлечения моего внимания, пока настоящий специалист спокойно избавится от меня с совершенно неожиданной стороны. Но вот что связывало Эрнимана и Су...

Вопрос не ко времени. Я и так слишком долго предавался теоретическим рассуждениям. И чуть было не поплатился за это жизнью. Сейчас предстояло ответить на более практический вопрос: оставить приманку живой или воспользоваться зажатым в руке ножом. Я склонялся к последнему варианту. Мысль о том, что мне, возможно, придется иметь дело одновременно с двумя противниками, вооруженными автоматическим оружием типа АК, представлялась достаточно малопривлекательной, особенно учитывая, что в моем распоряжении имелась только винтовка – оружие далеко не скорострельное.

С другой стороны, отныне этот человек становился такой же приманкой для Эрнимана, как и для меня. Пока он ведет себя так, как предполагалось, моя настоящая жертва будет чувствовать себя в безопасности, полагаясь на собственную хитрость. Уверенность в том, что я попался на его трюк, лишит его бдительности. Возможно, лишит.

Еще один час ушел у меня на то, чтобы беззвучно удалиться и заново обдумать радикально изменившуюся ситуацию. Все мои прежние заботы отошли на второй план: выбора у меня не оставалось. Мне было поручено заняться Эрниманом, а не подставным китайским стрелком, а следовательно, сей молодой человек со своим автоматом не представлял для меня интереса. Если ему удастся добраться до Диаса, когда тот выйдет из самолета, генерал погибнет. Это автоматически влекло за собой гибель Нормы. «Я профессионал и так же, как и ты, выполняю задание», – заявила она. Что ж, ничего не поделаешь.

Пора было сделать то, что я должен был сделать с самого начала: поставить себя на место Эрнимана и продумать ситуацию с его точки зрения. Как и у меня, у него имелась определенная цель, – в данном случае – Диас. Я представлял собой просто препятствие, которое предстояло устранить для успешного выполнения задания. Стало быть, как человек, ответственно относящийся к своей работе, Эрниман не позволит китайскому юнцу сделать дело, за которое заплатили ему, Эрниману. Он займет место, с которого сможет управиться со мной, в случае, если я объявлюсь, и в то же время не слишком удаленное от самолета, чтобы поддержать своего молодого помощника в случае необходимости.

Следовательно, все сводилось к простой баллистической задаче. Если он располагает еще одним АК-47 или его аналогом – приходилось действовать, исходя из предположения, что это именно так – ручное автоматическое оружие среднего радиуса действия обеспечит ему только ограниченный радиус уверенного попадания, где-то около двух сотен ярдов. Возможно, в действительности я слишком завысил возможности его оружия – повторяю, тут я не специалист – но нельзя было забывать, что использовать его будет профессионал.

Выбор и правда был невелик. Ему следовало выбрать позицию где-то на низком гребне, неподалеку от места посадки, возможно, прямо над ним, либо в тридцати-сорока футах в сторону, в зависимости от того, как выглядит оттуда сектор обстрела. Так он сможет держать под прицелом весь склон и уложить меня сразу, как только я появлюсь внизу. В то же время позиция обеспечивала возможность стрелять через голову китайского стрелка, а стало быть довести дело до конца, если он промахнется или я ликвидирую его раньше, чем он успеет воспользоваться своим оружием.

Моя баллистическая задача представлялась не менее простой. Дальнобойное ружье с телескопическим прицелом позволяло стрелять с расстояния три или четыре сотни ярдов, если только мне удастся найти для этого достаточно твердую опору. Как заметил полковник Хантингтон, однажды я проделал работу с расстояния пятьсот метров, но в тот раз в моем распоряжении имелась мощная винтовка точного боя с сильным телескопическим прицелом, а к заданию я готовился несколько недель. Для легкого охотничьего ружья, из которого я к тому же почти не стрелял, максимальное расстояние ограничивалось четырьмя сотнями ярдов, а еще лучше было бы свести их к тремстам. Однако и здесь выбора почти не было. В противоположной морю стороне гребень переходил в небольшой каменистый холм. Оттуда я мог отыскать своего подопечного в любом месте, где бы он ни укрылся. В случае удачи, стрелять придется с расстояния двести пятьдесят ярдов. Невезение добавит еще шестьдесят-восемьдесят.

Взобравшись на холм, я утвердился в мысли, что место это вполне подходящее. Меня прикрывали кусты, а плоская скала идеально подходила в качестве опоры для локтей. Я воспользовался ножом и беззвучно убрал несколько ветвей, которые могли мне помешать. Затем сел и стал ждать. Даже после моих маневров впереди предстояла долгая ночь. На этот раз я не стал предаваться размышлениям, припомнив слова проводника-индейца, услугами которого мне некогда приходилось пользоваться. Индеец этот не сомневался, что из белого человека никогда не получится хорошего охотника, потому что мысли его постоянно заняты деньгами, делами или женщинами, тогда как настоящий охотник должен думать об олене или лосе.

Внизу, у взлетной полосы не было заметно ни малейшего движения. Возможно, мой китайский друг вновь задремал. Я задумался, знает ли он об отведенной ему роли и пришел к выводу, что не знает: обычно в этом случае человек лучше играет свою роль. Из одного из строений у края полосы доносилось однообразное гудение работающей машины. Я еще раньше определил, что там располагаются генераторы, снабжающие гостиницу электричеством. Время от времени по шоссе проезжала машина, но со своего места я мог видеть только отсвет ее фар. Небо на востоке постепенно начало светлеть, и звезды светили уже не так ярко. Некоторое время спустя появилось солнце.

Самолет начал заходить на посадку, когда уже совсем рассвело. Молодой китаец поудобнее перехватил автомат и солнце блеснуло на стволе его оружия. Не слишком осторожное поведение с его стороны.

Вдоль гребня по-прежнему не было заметно ни малейших признаков чьего-либо присутствия. Небольшой одномоторный самолет выполнил заход со стороны моря, проехал примерно две трети взлетной полосы, развернулся и подкатил к месту в пределах досягаемости притаившегося в кустах обладателя русского автомата. Из дверцы появился один человек, а пилот спустил вниз несколько чемоданов и длинный чехол с удочками. Со стороны гостиницы появился ободранный старый пикап. Водитель вылез из кабины, погрузил в машину багаж и отбыл вместе с вновь прибывшим. Самолет откатился в сторону уходящего к океану конца взлетной полосы, развернулся и взлетел, исчезая над протянувшейся к северу пустыней. Я отметил, что по крайней мере выдержкой молодой китаец обладал и не стал стрелять в первую попавшуюся мишень, несмотря на очевидное искушение.

Прошло еще какое-то время. Вдоль гребня царило полное спокойствие, даже птицы и грызуны спокойно разгуливали повсюду. В небе на северо-востоке вновь послышался гул. Мои часы показывали 8:30. На этот раз я не стал смотреть на самолет. Не стал смотреть и на китайского парнишку с его опасной игрушкой. Не мигая – настолько, насколько выдерживали веки, – я всматривался в гребень. Звук свидетельствовал, что самолет развернулся в сторону моря, и краем глаза я заметил его в той стороне – большой аппарат с двумя моторами. Не сводя глаз с холма, я слышал, как он прикоснулся к земле, закончил пробежку и вернулся назад.

На мгновение он показался так близко, как будто взбирался ко мне по поросшему кустарником склону. Затем звук мотора стих, и я услышал, как открывается дверца. Я продолжал следить за гребнем, но звуки разговора долетали до меня удивительно отчетливо, несмотря на разделяющее нас расстояние. Кто-то вышел из самолета. Человек этот говорил по-английски плохо, с сильным испанским акцентом. Диас? Вскоре к нему присоединился второй голос, явно принадлежащий американцу. О’Херн?

Голос О’Херн, если он действительно принадлежал ему, громко произнес:

– Давайте, давайте, ленивые мерзавцы, забирайте эти удочки, генерал собирается отправиться на рыбалку, черт бы вас побрал! Краковски, хватит возиться со своим паршивым самолетом, иди помоги нам...

Я рискнул бросить взгляд. На земле стояли двое. Оба крупные мужчины в легких брюках и ярких спортивных рубашках, но на этом сходство заканчивалось. Не трудно было отличить краснолицего американского миллионера от смуглого и усатого мексиканского генерала. Третий мужчина, тоже мексиканец, вылез из самолета и начал принимать багаж, который ему подавал еще один американец в кепке пилота. Краковски, любовник по найму. Пока никто не стрелял.

Я вновь перевел взгляд на гребень. Новый американский голос, предположительно принадлежащий пилоту, произнес какую-то неразборчивую фразу. По всей видимости, он сообщал, что разгрузка окончена.

Трубный голос мужа Клариссы разнесся на весь полуостров.

– Ладно, Фил, мальчик мой, оставь свою развалину, смотай в гостиницу и найди нам какое-нибудь средство передвижения. Похоже, они здесь все уснули.

Краковски принялся выполнять распоряжение. Я услышал, как за ним захлопнулась дверца, а в следующее мгновение заговорил АК.

Звук работающего двигателя громко раздавался в утренней тишине, но грохот очередей заглушал его. Казалось, ему не будет конца. Юный китаец не знал меры в своем рвении, он просто нажал на спуск и не отпускал его до тех пор, пока магазин не опустел. Учитывая, что метил он всего в одного человека, пуль было выпущено более чем достаточно. Я наблюдал за гребнем. Ни малейшего движения. Я вновь рискнул на мгновение отвести взгляд: такое зрелище увидишь не часто.

Все четверо лежали на земле, и все вокруг было забрызгано кровью. Затем одно из тел пошевелилось. Оскар О’Херн с трудом поднялся на ноги и поплелся к строениям, из которых начали появляться люди. Вид его настолько приковал мой взгляд, что я чуть было не упустил то, зачем, собственно, и приехал в эти края. Внезапно на склоне, в трех сотнях ярдов ниже меня появилась моя мишень. Эрниман поднялся из-за кустов, за которыми, казалось, не спрятаться и кролику. Он припал на колено, прижимая к плечу еще один русский, а может быть китайский автомат и наводя его на покачивающегося мужчину. Оружие заговорило.

Я направил на него свой «ремингтон», навел прицел в нужное место и плавно нажал на спуск. Грохот автомата прекратился и Эрниман осел назад в кусты. Я перевел взгляд на полосу и увидел распростертого на ней О’Херна, по-видимому, мертвого.

– Превосходно, – раздался голос у меня за спиной. – Теперь азиата, амиго. Пожалуйста.

Я оглянулся через плечо. Ствол маленького аргентинского автомата Рамона смотрел мне прямо в спину. Рядом с Рамоном возвышался Амадо с точно таким же оружием. Видимо, им как-то удалось освободиться и пройти по моему следу к месту, где я оставил оружие. В воздухе послышался новый звук. Еще один самолет заходил на посадку. Я увидел, что китаец покинул свое укрытие и со всех ног бежит к нему навстречу.

– Por favor, – очень вежливо обратился ко мне Рамон. – Из нас троих только ты сможешь дотянуться до него. Пожалуйста, застрели его прежде, чем он добежит до самолета.

Я выполнил его просьбу. Самолет-спасатель, не обнаружив живых пассажиров, на ходу развернулся и взвился в воздух. Рамон произносил какие-то поздравления, но я отвернулся и пошел взглянуть на мертвого мужчину, который якобы был отдаленно похож на меня. Лично я не нашел ни малейшего сходства.

(обратно)

Глава 25

Все были чрезвычайно опечалены. Ходили слухи о предполагаемом покушении на жизнь некоего влиятельного американского бизнесмена, находившегося в Баха, но подробности стали известны слишком поздно. Тесно сотрудничающие агенты Мексики и Соединенных Штатов, прибыв на место преступления, смогли лишь не дать уйти преступникам, совершившим это кровавое злодеяние. В силу трагического стечения обстоятельств в том же самолете находился известный мексиканский патриот и гений военной мысли генерал Эрнандо Диас, который также стал жертвой убийц. Весь мексиканский народ тяжело переживает смерть одного из своих выдающихся сограждан...

– Превосходно, – отметил я. – Итак, преступники покушались на О’Херна, а смерть Диаса явилась результатом случайного совпадения, никак не связанного с политикой.

– Совершенно верно, – подтвердил Рамон. – Дело закончилось весьма удовлетворительно, амиго.

Мы сидели за чашками кофе в роскошном зале отеля «Кабо Сан Лукас», стеклянная стена которого выходила на крошечный уютный дворик, окруженный высокой поросшей виноградом стеной. Разумеется, присутствие в вышеупомянутом дворике крепко сбитого господина по имени Амадо только подчеркивало предупредительность хозяев. До сих пор оставалось неясным, куда подевался мистер Су и каковы его дальнейшие планы. Могла дать о себе знать и «Сенктуэри корпорейшн». Поэтому мне вовсе ни к чему было считать себя пленником, за которым наблюдают; все делалось исключительно для того, чтобы спасти мою драгоценную жизнь.

– Что ж, я рад, что по крайней мере кто-то доволен, – сказал я. – Твой человек справился со своей задачей. Все пошло так, как ты предполагал?

– Кажется, да, – ответил Рамон. – Корабли, за которыми мы наблюдали, развернулись, по-видимому, чтобы выгрузить свой смертоносный груз где-нибудь в другом месте. Учебный лагерь в пустыне опустел, наемники распущены.

– И все благодаря смерти одного человека. Невероятно простое решение.

Рамон покачал головой.

– Как я уже говорил, друг мой, одно дело – это доморощенное восстание под предводительством известного в стране лидера, которого поддерживают перешедшие на его сторону вооруженные силы – а он такими располагал. В здешних местах это не редкость. И совсем другое – открытое вторжение, организованное и финансируемое группой состоятельных иностранцев. – Рамон поморщился. – Конечно, в свое время все мы ступили на эту землю, как богатые иностранцы, вторгшиеся на родину аборигенов того времени. Обычно карта мира меняется именно так. И метод этот по-прежнему действенен. Но в настоящее время приняты более вежливые нормы поведения на международном уровне, так что данный раунд «Сенктуэри корпорейшн» скорее всего проиграла. Однако нет никакой гарантии, что она не предпримет новую попытку.

Я поколебался.

– А что с французом?

Голос Рамона прозвучал отстраненно:

– Маркиз де Бюпрэ совершил приятный круиз по морю Кортеса и теперь на предоставленной ему яхте вернулся в Акапулько. – Рамон помолчал. – Отвечаю на твой не заданный вопрос: не было обнаружено никаких женских тел. Но море Кортеса очень глубоко.

– Разумеется. – Я холодно посмотрел на него. – Что же касается другой дамы, то ты просто блефовал, не так ли?

По губам его пробежала мимолетная улыбка.

– Скажем, мне просто не пришло в голову оставить столь подробные распоряжения в отношении сеньоры О’Херн. – Он виновато пожал плечами. – Я должен был попытаться, Мэттью.

– Разумеется. – Я немного помолчал и спросил: – Так ты с самого начала намеревался перехитрить Эрнимана?

– Ты имеешь в виду пристрелить его после того, как он выполнит мое задание? – Рамон покачал головой. – Если бы все пошло так, как предполагалось, я бы выполнил условия нашего с ним договора. Он получил бы всю причитающуюся ему сумму и спокойно покинул страну. Конечно, если бы кроме генерала никто не пострадал, было бы затруднительно утверждать, что настоящей мишенью являлся не он. Но заверяю тебя, Мэттью, я не отдавал приказа убить трех невинных людей только для того, чтобы заполучить правдоподобную историю для прессы. Просто воспользовался представившейся возможностью. – Он нахмурился. – Я и сейчас не понимаю, чем вызвано все это кровопролитие.

– От мальчишки с автоматом в руках можно ожидать чего угодно, – заметил я. – Этим ребятам только дай добраться до оружия.

– Да, но... – Рамон передернул плечами. – Ладно, на какое-то время все позади. Твоя машина стоит снаружи. Пожалуйста, не сочти меня негостеприимным, но мне кажется, тебе стоит уехать как можно быстрее. Поезжай на север. Переночуешь в отеле «Муледже», он находится на холме, напротив известного тебе «Серенидада». Там к тебе присоединится сеньора О’Херн. Хорошенько выспавшись, ты прихватишь ее с собой и продолжишь свой путь на север. Следующую ночь можешь провести в Энсенаде, в отеле «Бахиа», раз уж тебе знакомо это заведение. Там к тебе присоединятся два господина. Ты вернешь им их бумажники и оружие, которые я тебе передам. Скажи, чтобы на будущее они ограничивали зону своей деятельности районом к северу от границы, в следующий раз мы можем проявить меньшую снисходительность. Утром поедешь по небольшой дороге на северо-восток до Текатэ, затем по шоссе номер два мимо Мексикали к городку Сан-Луис. Тут ты пересечешь границу и избавишься от своих пассажиров-мужчин, а так же от дамы, если она того пожелает. Не спеша направишься в сторону Юмы. Я передал одному человеку, чтобы он связался с тобой по дороге.

– Ты имеешь в виду арестовать меня, – сухо поправил я. – Ведь официально я все еще числюсь изменником.

– Данный вопрос не попадает под мою юрисдикцию, но в результате нескольких телефонных разговоров у меня сложилось впечатление, что ситуация несколько изменилась. Меня попросили посоветовать тебе по пересечении границы не предпринимать поспешных действий. – Он помолчал. – Мэттью.

– Да?

– Помни, что это может случиться с любым.

Я посмотрел на него и понял, что теперь речь идет о других вещах.

– Разумеется, – подтвердил я. – Я знаю.

Рамон несколько виновато произнес:

– Мне предложили важный административный пост – в награду за незаметную и успешную операцию. Я конечно же соглашусь.

Он отставил в сторону свою чашку, встал и протянул руку.

– Adios, amigo.

– Adios.

Вставая и пожимая его руку, я сознавал, что на этот раз мы прощаемся навсегда. Нам не суждено встретиться вновь, во всяком случае, по долгу службы. Он променял настоящую, протекающую на грани жизни и смерти жизнь тайного агента на нереальное, спокойное и искусственное существование, которое люди именуют цивилизованным и которое держится только благодаря усилиям таких нецивилизованных парней, как мы...

Два дня спустя я подъезжал к пропускному пункту в Сан-Луисе, чувствуя себя скорее водителем экскурсионного автобуса, чем секретным агентом. Несмотря на свои габариты, фургон с четырьмя пассажирами казался набитым до предела. У нас с Клариссой был день и две ночи для выяснения отношений, но мы не достигли особого успеха. Что ни говори, теперь она превратилась в состоятельную вдову О’Херн, а я – в человека, который хладнокровно пожертвовал помощницей для выполнения задания. Что-то изменилось в наших взаимоотношениях. Нельзя сказать, что нас полностью занимало погребение наших мертвецов, но теперь все стало иначе.

Поэтому нам не слишком мешало присутствие посторонних. Хуже было то, что присоединившиеся к нам в Энсенаде сотрудники БВБ оказались эдакими бравыми самоуверенными парнями, которые никак не могли прийти в себя от возмущения, что болтающий по-испански чиновник осмелился вспомнить о существовании границы. Реакция естественная для лишенных юмора людей, которых застукали на краже фруктов из сада соседа, но это сделало и без того не слишком приятное их общество еще более тягостным. Я с удовольствием избавился от них сразу, как только миновал таможню, несмотря на то, что оба тут же бросились к ближайшему телефону.

– Хоть Рамон и упоминал о каких-то переменах, – заметил я, – бьюсь об заклад, что сейчас они обсуждают, как лучше меня арестовать. Наверное рассчитывают, что это зачтется им после провала в Мексике. – Я посмотрел на сидящую рядом девушку. – Если хотите, вы тоже можете сойти здесь.

Она ответила мне слабой нервной улыбкой.

– Я присутствовала при начале, Мэтт. И, если не возражаешь, останусь до конца.

– Поступай, как знаешь.

Мы направились на север в сторону Юма. Вскоре нас догнал большой белый пикап. Когда я оглянулся в его сторону, водитель, в котором я узнал Грегори Коутиса, сделал мне знак следовать за ним. Он поехал впереди и вскоре свернул с главного шоссе на небольшую грязную дорогу, уходящую в глубь ландшафта Аризоны. Мы проехали около пятнадцати миль, когда впереди показались ничем не примечательные, обшарпанные постройки ранчо. Коутис остановил свою машину возле амбара, который оказался чуть больше, чем можно было ожидать – в этих пустынных местах редко встречаются амбары пенсильванских габаритов. Я припарковал фургон рядом. Коутис вышел и приблизился к моему окну.

– Добрый день, миссис О’Херн, – вежливо сказал он. – Я чрезвычайно огорчен тем, что случилось с вашим мужем... Я не собираюсь вас арестовывать, Хелм, так что, пожалуйста, не надо насилия. Ваша взрывоопасная организация уже стоила нам нескольких человек, и мы не хотим дальнейших жертв. – Не дождавшись моей реакции, он продолжал: – Я подумал, что вас заинтересует наш секретный объект, тот самый, о котором вы так усердно расспрашивали. Тот, где... умер ваш коллега. Если хотите, вы тоже можете войти, миссис О’Херн.

В больших воротах амбара имелась маленькая дверца, которая открылась при нашем приближении. Охранник с револьвером сорок пятого калибра в кобуре отошел в сторону, пропуская нас внутрь.

Внутри нам отрылся длинный коридор с несколькими открытыми дверями по обе стороны. Все помещения, в которые я заглядывал, были пусты.

– Слева камеры заключения, – сказал Коутис. – Справа – комната для допросов, медицинское помещение и кабинеты. Жилые помещения персонала вы уже видели: здания снаружи.

– Но что это такое на самом деле? – озадаченно спросила Кларисса.

На лице Коутиса отразилось смущение. Когда он заговорил, глаза его смотрели в сторону.

– Когда вам слишком часто и слишком убедительно внушают, что под угрозу поставлена безопасность страны, ты соглашаешься с методами, которые не вполне... Нет, я не ищу себе оправдания. Я предпочел беспрекословно выполнять приказы – это ведь значительно проще, чем ставить их под сомнение. Наверное, так же, как Эйхманн. Новый директор Бюро приказал ликвидировать этот и два других аналогичных объекта, расположенных в других местах.

– Новый директор? – спросил я.

– Да. Назначение еще официально не утверждено, поэтому я лучше не стану называть имя... Вы, конечно, оказались правы, Хелм.

– Прав в чем?

– Пуля, убившая охранника, вылетела не из оружия охранника, револьвера сорок пятого калибра. Отчеты специально перепутали и мне было непросто их отыскать, но, в конце концов, они нашлись... Из них следовало, что в этого человека попала пуля тридцать восьмого калибра. Оружием такого калибра пользуются все наши агенты, в том числе и Эндрю Юлер. Сюда, пожалуйста.

Комната, в которую мы вошли, явно предназначалась для медицинских целей. Ее занимали металлические шкафы со стеклянными дверцами вдоль стены, стол из нержавеющей стали, стерилизатор, кислородная аппаратура и обычно присутствующие в таких местах осветительные устройства и принадлежности. В комнате находилось трое мужчин. Двое из них были в белых халатах. Один худощавый в больших роговых очках, другой – внушительного вида здоровяк. Третьим мужчиной, облаченным в больничную пижаму, был Эндрю Юлер. Побледневший, сжавшийся и растрепанный, он сидел на стуле. Взгляд его глаз показался мне еще более несобранным и неуверенным, чем при предыдущей встрече.

– Нам приходится держать его под наблюдением, – тихо произнес Коутис. – Он все время пытается покончить с собой. Говорит, что не в силах жить с сознанием собственной вины.

– Сейчас мы ввели ему сильную дозу транквилизаторов, – сказал мужчина в очках.

– Я чувствую себя в некоторой степени виноватым, – проговорил Коутис. – Я не мог забыть того, что вы мне сказали, Хелм. И тайно провел небольшое расследование. Когда же мне наконец удалось узнать об оружии, мистер Юлер принял большую дозу снотворного, оставив смутное признание, которое мы так и не поняли до конца. – Он поколебался. – Зря вы меня остерегали. Никто не пытался причинить мне вреда.

Я перевел взгляд на человека, сидящего на стуле.

– Я предполагал, что он остановится на этом убийстве. Но уверенности у меня не было, поэтому я вас и предостерег.

Кларисса беспокойно пошевелилась.

– Я не поняла этой истории с оружием.

– Расскажите ей, Хелм, – сказал Коутис.

– Роджер... Джек, твой брат, предположительно выхватил револьвер из кобуры охранника и, прежде чем его убили, застрелил четверых, включая самого охранника, попавшего в больницу с пулей в голове.

– Он умер два дня назад, – сказал Коутис.

– Мне это показалось неправдоподобным. Если человек выхватывает револьвер из кобуры охранника и нажимает на спуск, пуля может попасть в живот, возможно, в грудь, но вряд ли – в голову. Подобное могло случиться разве что, если имела место борьба за оружие. Но учитывая, что охранник был не один, ни о какой борьбе не могло было быть и речи. Мне подумалось, что Роджер просто выхватил у охранника оружие и отшвырнул того в сторону, чтобы заняться более интересующими его делами. Ведь если бы он первым делом избавился от охранника, то сделал бы это его собственным оружием, не правда ли?

– Ну да, – сказала Кларисса. – Но тогда кто... почему...

– На самом деле все это очень просто. Представь себе характеры двух участвующих в этой истории людей. Начнем с мистера Юлера. Эдакий наивный человек, который черпает свои представления о нормах человеческого поведения, главным образом, похоже, с экрана телевизора. Он допросил Роджера и ничего не добился, потому что тот был ни в чем не виноват. Доказательства против него ограничивались деньгами на его счету в банке, которые мог положить туда любой, кому заблагорассудится, и весьма ненадежным свидетельством информатора с грязной репутацией...

– Гроэнинг отказался от своего заявления, – сказал Коутис.

– Разумеется. Но не забывайте, Роджер представлял организацию, которую мистер Юлер почитал пятном на здоровом теле нации. Пятном, от которого следует избавиться во что бы то ни стало. Мистер Юлер, подобно большинству фанатиков, считал себя вправе применить недозволенные методы, дабы избавиться от большего зла. Вы только посмотрите на эти явно недемократические объекты, созданные им для спасения демократии. В случае с Роджером Юлер нуждался в доказательстве его вины и решил, что таким доказательством вполне может стать попытка бегства. С наивной точки зрения Юлера все представлялось как нельзя более простым – не забывайте, этот человек понятия не имел, что такое убийство. Знал он лишь то, что оно ужасно. Поэтому посчитал, что достаточно устроить дело так, чтобы в руки к Роджеру попало оружие. Роджер, как разумный человек, наведет его на всех присутствующих, возможно свяжет их и попытается бежать. Тут-то его и перехватят люди Юлера, расставленные у всех выходов. Логика телегероев показывала, что при этом никто не должен пострадать. Столкнувшись с превосходящими силами, Роджер послушно отдаст похищенное оружие и опять попадет к Юлеру, но теперь уже с отягощающим его поступком.

– Сумасшедший! – голос принадлежал Юлеру. – Он был сумасшедший! Мог ли я предположить, что он просто убьет...

– Проблема заключалась в том, – продолжал я, – что Роджер не смотрел телевизор. И не знал, как ему предлагается себя вести. Знал он лишь то, что его довели до бешенства и гнев разгорается в нем все сильнее. Оружие ему нужно было лишь с одной целью – уничтожить мерзавцев, которые унижали и мучали его... Кто, кроме охранника, погиб, Коутис?

– Два сотрудника, которые вели допрос, и врач.

– Иными словами, специалисты по выбиванию признаний и парень с дозой скополамина, не так ли? – Коутис поколебался.

– Положим, скополамином теперь не пользуются...

– Представьте себя на месте Роджера. Иногда нам приходится терпеть такое от врагов. Все мы проходили через эту мясорубку. Но сносить подобное обращение от самоуверенных псевдопатриотов, которые лучше нас самих знают, что нам надо... Какое-то время Роджер крепился, но его упрямо подталкивали к критической точке. Наконец кто-то подсунул ему оружие, и это все решило. Он не надеялся сбежать. Он прекрасно понимал, зачем ему дали оружие – это трюк с бородой. Знал, что его поджидают в коридоре. Но те, кто его интересовал, находились здесь, рядом, и хотел он только одного: прихватить их с собой. Что он и сделал.

Юлер издал слабый шелестящий звук.

– Откуда мне было знать...

– Итак, когда в комнате для допросов поднялась вся эта стрельба, Юлер поджидал своего пленника снаружи, в коридоре. Подобного поворота событий телевизионный сценарий не предусматривал. Юлер вместе с вами, Коутис, ворвался сюда в тот самый момент, когда Роджер расправлялся со своими врагами. Все вокруг было забрызгано кровью, на полу лежали мертвые тела – спокойно предотвращенный побег превратился в ужасную катастрофу. А отброшенный в угол охранник смотрел на Юлера большими обвиняющими глазами человека, явно готового назвать имя того, кто приказал ему столь беспечно обращаться с оружием. В комнату вбегали другие люди, звучали выстрелы, и ярый противник насилия мистер Юлер спасовал перед примитивным чувством самосохранения и нажал на спуск, целясь в голову человека, способного его погубить, возможно, даже не успев сообразить, что же он делает...

(обратно)

Глава 26

Юма в штате Аризона летом превращается в настоящее пекло, но зимой это достаточно приятный солнечный городок в пустыне, окруженный орошаемыми территориями ферм. Мотель, в котором мы остановились, не назывался «Холидей Инн», хотя вполне мог бы носить это название. Свое возвращение в старые добрые Соединенные Штаты Америки мы отметили несколькими бокалами мартини. Кларисса, возможно в последний раз, сбросила свой порядком износившийся вельветовый костюм; долгое путешествие подходило к концу, и некогда модный наряд безвозвратно утратил свое изящество. Она одела свое длинное мексиканское платье и затмила всех женщин в сверкающем хромом обеденном зале. Бифштексы оказались весьма неплохими.

– Что ж, это путешествие... помогло мне многое узнать, – наконец проговорила она, и щеки ее порозовели. – Наверное, мне следовало бы пожалеть этого беднягу Юлера, но я не могу. Видимо, я не слишком склонна прощать обиды. – Не дождавшись моей реакции, она бросила взгляд на дверь и продолжала: – Я позвонила из номера в «О’Херн, Инк». Они пришлют лимузин, который отвезет меня домой, в Скоттсдейл. Наверное, он уже ждет; я видела в холле человека, похожего на шофера, который нес мою сумку. Так что... пора нам проститься, Мэтт. Спасибо тебе за еще один обед.

– Я провожу тебя до машины, – сказал я и, поднявшись, помог ей выйти из-за стола. По дороге к двери я произнес: – Не стоит, Кларисса.

Она бросила на меня пристальный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– О Юлере позаботятся. Всю его оставшуюся жизнь, пока ему не удастся-таки свести с ней счеты. А тебе не нужно заботиться обо мне.

Мы вышли в холл. Навстречу нам показался мужчина в униформе, с кепкой в руке.

– Миссис О’Херн? Машина ждет вас.

– Подождите еще немного. Я сейчас приду, – сказала она.

– Да, мэм.

Кларисса проводила его взглядом и вновь повернулась ко мне.

– Мэтт, я не понимаю, что ты пытаешься сказать.

– Брось, милая. Китайский парнишка с русским автоматом мог спокойно избавиться от Диаса, но он терпеливо ждал, пока красавчик-пилот, Краковски – тот самый, который играл твоими чувствами – выйдет из самолета и присоединится к генералу. Стало быть, задание этого молодого человека не ограничивалось одним Диасом. А потом твой раненный муж поднялся и попытался добраться до укрытия. Это заставило Эрнимана выглянуть (что впоследствии стоило ему жизни), чтобы прикончить его. Какое ему дело до Оскара О’Херна, если в контракте оговаривался только Эрнандо Диас? Вы, миссис О, и правда нелегко прощаете обиды.

Кларисса широко раскрытыми глазами уставилась на меня.

– Ты шутишь!

По холлу мимо нас проходили люди, но мы их не интересовали. За исключением разве что мужчин, бросающих восхищенные взгляды на очаровательную женщину в мексиканском платье.

– Мы так и не ответили на вопрос, откуда взялись все эти деньги, – сказал я. – Разумеется, ты не лгала, когда сказала мне, что и не думала покушаться на жизнь Диаса. Пока мишенью, единственной мишенью, считался Диас, ты оставалась вне подозрений.

Но развязка показала, что Эрниман работал не только на Солана-Руиса, собравшего для него деньги у своих американских друзей в Баха. Эрниману заплатил кто-то еще. Заплатил человек, располагающий настоящими деньгами, человек, достаточно влиятельный в финансовых кругах, чтобы узнать у скрытных банковских служащих номера некоторых частных счетов.

– Мэтт, пожалуйста, прекрати. Если это задумано, как прощальная шутка, то мне она не по душе.

– Упомянутый человек явно предложил Эрниману заработать гораздо более крупную сумму почти без дополнительных усилий – ему достаточно было прихватить с собой чуть больше патронов. За то, что управляясь с генералом Диасом, он поведет ствол автомата чуть дальше, на определенный счет в швейцарском банке будет переведена кругленькая сумма, скажем, в дополнение к тому, что он получит от Солана-Руиса. Не говоря уже окарманных деньгах, которые должны были воспрепятствовать некоторым американским оперативникам выйти на его след и значительно облегчить все задание.

Кларисса облизала губы.

– Это бред какой-то! Откуда мне вообще было знать, кто такой Эрниман и что он намерен сделать?

– Перестань, милая, не старайся понапрасну, – мягко промолвил я. – Разумеется, ты узнала об этом от брата. Ведь дело касалось и тебя. Роджер – Джек несомненно предупредил свою большую сестру, что ее муж связался с опасными заговорщиками, которым в свою очередь угрожает не менее опасный убийца. Тем самым он нарушил требования секретности, но чего не сделаешь ради сестры.

– Но ты сам себе противоречишь! Если он пошел ради меня на такое, неужели я решилась бы подстроить ему ловушку, отправить в тюрьму родного брата...

– Разумеется, решилась. Это представлялось единственным разумным решением. Если ты и в самом деле намеревалась нанять Эрнимана, чтобы он позаботился о твоем муже и красавчике Филе, тебе следовало помешать брату Джеку нарушить этот план. К тому же ты уверила себя, что делаешь это для его же блага. Нельзя было допустить, чтобы его убил этот опасный Эрниман. Ты рассчитала, что он спокойно проведет время в тюрьме, а впоследствии адвокатам фирмы не составит труда вызволить его оттуда. Увы, ты недостаточно хорошо знала своего брата и совсем не знала Эндрю Юлера. Это и привело к провалу плана. Но в остальном все получилось в точности, как задумано. Эрниман даже подставился под мою пулю, выполняя свое задание. Тем самым он сэкономил тебе деньги и избавил от неприятной неуверенности, не станет ли он всю оставшуюся жизнь шантажировать тебя этой историей. Хотя об этом ты могла и не беспокоиться. У Эрнимана не было обыкновения преследовать своих клиентов, он играл в открытую. Но такого как он специалиста найти далеко не просто. Теперь тебе пришлось бы довольствоваться тем, что попадется – тем более, что брат Джек уже ничего не подскажет – а эти парни выжмут из тебя все до последнего цента. Если им, конечно, удастся выполнить задание. Но это им не удастся.

Она вновь прошлась языком по губам, не сводя с меня пристального взгляда.

– Какое задание, Мэтт?

– Миссис О, вы очень сообразительная девочка, но, увы, вам не хватает опыта. Неужели ты считаешь, что я не заметил твоего взгляда? Ведь обед, да что там – всю дорогу от Муледже ты наблюдаешь за мной, как кошка, изготовившаяся к прыжку. Тебя явно терзают сомнения, можно ли спокойно расстаться со мной, а если нет, что следует предпринять, особенно после провала спектакля с истерической стрельбой в Лагуна де ла Муэртэ? Отвечаю: ничего. Успокойся, куколка. Тебе ничего не угрожает. Наша организация предназначена для решения сложных, грязных и опасных проблем государственного уровня. При всем моем уважении, мэм, дама, заказавшая убийство своего мужа и любовника – вернее, несостоявшегося любовника – далеко не так важна. Во всяком случае, для нас. Можете стрелять их целыми пачками, миссис О. Дело ваше. Только, пожалуйста, не пытайтесь отправить кого-нибудь из нас в тюрьму. Ты в полной безопасности и будешь в безопасности до тех пор, пока не выкинешь какую-нибудь глупость. Скажем, займешься поисками наемного убийцы, который заставит меня молчать. Поэтому оставь эту мысль. Просто забудь об этом. Не то впоследствии придется раскаиваться. Договорились?

Кларисса поколебалась. Окинула меня пристальным, холодным и задумчивым взглядом. Мне припомнилось, что ее брат тоже был далеко не самым уравновешенным человеком. Видимо, это у них семейное. Правда, не мне их критиковать, я и сам временами бываю неуправляем.

– Ты ни о чем не забыл? – лишенным выражения голосом проговорила она.

– Например?

– Например, о всех этих стодолларовых бумажках, которые тебе следует засунуть кому-то в глотку или... или куда-нибудь еще. – Прежде чем я успел что-либо ответить, она шагнула вперед и крепко поцеловала меня в губы. – Прощай, Мэтт. Думаю, ты стараешься выглядеть более крутым, чем есть на самом деле.

Она повернулась и зашагала прочь, высокая и стройная в длинном ярком платье, новая и весьма опасная женщина в моей жизни. Что ж, укрепление законности в стране или, по крайней мере, в штате Аризона не входило в мою компетенцию, к тому же стреляли в Мексике. Возможно, вы сочтете, что Краковски и О’Херн не заслужили подобной участи. Беда таких, как они, людей, а в равной степени людей вроде Юлера или пьяных американских юнцов в машине в том, что они не верят, что человек может по-настоящему разозлиться и дать сдачи. Поэтому появление карателей всегда застигает их врасплох.

Когда я вернулся в свой номер, Мак поджидал меня, сидя на одном из стульев у окна, которое, если бы не задернутые тяжелые занавеси, выходило бы на бассейн. Он ничуть не изменился; этот человек никогда не меняется. Все тот же стройный мужчина в сером костюме с седоватыми волосами и черными бровями, на которого я работал так долго, что не хотелось и вспоминать. Он напоминал финансиста, если не смотреть более внимательно и не знать, что ты пытаешься увидеть. Но и тогда не каждый поймет, что перед ним один из полудюжины самых опасных людей в мире.

– Тебе звонили, – сказал он. – Портье сказал, что этот господин перезвонит попозже.

– Ох, – разочарованно произнес я. – Это был мужчина?

Мак пристально посмотрел на меня.

– Если ты подумал о Норме, то ты поступил именно так, как следовало поступить, – спокойно промолвил он. – Ты это и сам знаешь, Эрик. Мы не сможем работать, если станем выполнять требования всех, кому удастся заполучить в свои руки одного из нас. В конце концов, они поймут, что ничего, кроме неприятностей, это им не приносит и прекратят.

– «В конце концов» это очень не скоро, – заметил я. Затем подошел к комоду, выдвинул верхний ящик и бросил на стоящий рядом с ним коктейльный столик толстую пачку купюр.

– Десять кусков от Роджера. Десять кусков от меня. Кажется, у меня осталось еще тридцать на двух счетах. Можно устроить потрясающую вечеринку.

Мак испытующе посмотрел на меня.

– Тебе известно происхождение этих денег, Эрик?

– Да.

– Их следует вернуть?

– Не думаю, что дама на это рассчитывает. Более того, она довольно умело скрыла их исчезновение и вероятно предпочтет не ломать голову, как объяснить возвращение. Они у нее не последние.

– Понятно. – Мгновение он молчал. – Тогда я предлагаю поместить их в банк, объявить собственностью департамента, и после уплаты налогов я переведу оставшиеся в наш специальный расходный фонд. Конгресс не слишком щедр в последнее время.

– Да, сэр, – я вновь спрятал деньги туда, откуда достал. – Теперь расскажите мне о Су.

– Мистер Су задумал грандиозный проект, – сказал Мак, – нечто на этом континенте, но нам еще не удалось выяснить окончательно, что и где. Мистер Су весьма методичный человек. Он предпочитает устранять возможные препятствия еще до того, как они смогут поставить под угрозу его операцию. Азиатское происхождение связывает ему руки; его люди не способны действовать незаметно в западном мире. Поэтому для выполнения данного задания он предпочел нанять европейского специалиста.

– Какого задания? – переспросил я. – Что за препятствие... – Я замолчал, запоздало сообразив, какие именно интересы Соединенных Штатов защищал Мак, когда отправлял команду для устранения Эрнимана. Что ж, нельзя сказать, что новость мне не польстила.

– Совершенно верно. Какое препятствие помешало мистеру Су провести три последние операции в этих местах? Возможно, что некий американский агент и не заслуживает столь пристального внимания с его стороны. Как бы то ни было, нам стало известно, что им предпринимаются определенные усилия, дабы удержать упомянутого агента от дальнейшего вмешательства.

– Трудно поверить в такое совпадение, сэр, – заметил я. – Вы хотите сказать, что Эрниман принял заказы от трех разных клиентов на одновременную работу?

– Сначала нет. Думаю, начиналось все с покушения на одного мексиканского генерала, оплаченного одним из его соотечественников. Разумеется, это нас не касалось. Однако, мне сообщили, что вскоре после заключения мексиканского контракта мистер Су встретился с Эрниманом и договорился, что после выплаты определенного задатка специалист выполнит его поручение, но увы, неизбежна небольшая задержка. Разумеется, меня заинтересовало, кого мистер Су наметил в качестве жертвы. Пришлось приложить немало усилий, но в конце концов, я это выяснил. После чего поручил нашим людям заняться им во время выполнения первого задания, чтобы не дать мистеру Эрниману возможности взяться за второе.

– Да, конечно, – кивнул я. – Ценю вашу предусмотрительность, сэр.

– Мы не можем позволить делать наших людей предметом подобных соглашений. Это отдает определенным неуважением. Учитывая твою непосредственную заинтересованность, я намеревался использовать тебя в первых рядах. Но ты как раз нуждался в отдыхе и лечении. Тем не менее, я посоветовал членам первой команды рассчитывать на тебя в качестве запасного игрока. Тем временем, насколько я понимаю, некая особа, имени которой мы называть не будем – у нас хватает проблем и без дамы с миллионами в кармане – убедила Эрнимана несколько расширить мексиканскую операцию, за что пообещала солидное вознаграждение и даже предложила дополнительную сумму, чтобы избавиться от преследователей.

– И все-таки что-то здесь не стыкуется, – сказал я. – Если Эрниману предстояло заняться мной, зачем ему было сажать меня в тюрьму? Как он рассчитывал меня там достать?

Мак едва заметно улыбнулся.

– Приятно встретить американского гражданина, у которого еще сохранилась столь трогательная вера в надежность наших тюрем, Эрик. К тому же, думаю, Эрниман не слишком рассчитывал, что с тобой удастся такой трюк – и, как оказалось, был прав. Неожиданно ты стал наступать ему на пятки – ты, тот самый человек, который уже стал предметом его очередного контракта. Можно ли осуждать мистера Эрнимана за то, что он решил избавиться от всех разом и заработать втройне?

– Да, приходится признать, парень этот мыслил по-крупному. В случае удачи он мог бы за одну ночь обеспечить себя на всю жизнь. – Я глубоко вздохнул и добавил: – Полагаю, теперь мне следует заняться мистером Су и выяснить, каковы его дальнейшие планы.

Мак покачал головой.

– Нет. Этим уже занимаются. Тебе предстоит другое дело. Думаю, нам предстоит преподать небольшой урок одному французскому маркизу и одному британскому полковнику. Если, конечно, выяснится, что они того заслуживают. Нужно хорошенько проучить этих любителей заложников. Выясни, что именно случилось с Нормой. Предоставляю тебе самому определить необходимые меры возмездия. Однако постарайся, чтобы дело не получило слишком широкой огласки.

– Благодарю вас, сэр, – сказал я. – Я ценю...

Раздался телефонный звонок. Мак поднял трубку и протянул ее мне.

– Хелм слушает, – произнес я.

– Рад, что наконец застал вас, старина, – послышался знакомый голос.

Я помедлил с ответом и бросил на Мака выразительный взгляд.

– Чем могу быть вам полезен, полковник Хантингтон? – наконец спросил я.

– Полезен? – Он рассмеялся. – Ничем, премного благодарен. Вы уже сделали для меня все, что могли – во второй раз лишили неплохого заработка. Речь сейчас о том, чем я могу быть вам полезен. Вас это интересует?

– Разумеется.

– Гваямас. Отель «Плайа де Кортес». Комната 212.

– Я знаю этот отель, – отозвался я. – И что я там найду?

– Я никогда не воюю с женщинами, старина. Старомодно, правда? И еще предпочитаю без особой необходимости не наживать себе опасных врагов. К чему рисковать, что какой-нибудь сумасшедший снесет тебе голову только потому, что ты наступил ему на кончик башмака? Маркиз был весьма огорчен, он жаждал крови, но ведь солдаты-то подчинялись мне. Я же предпочитаю записать в свои враги его, а не вас; уверен, что он далеко не так точно стреляет с пятисот метров. Вы ведь собирались отправиться на мои поиски, не так ли?

– Совершенно верно, старина, – ответил я. – Я только что получил соответствующие распоряжения.

– Можете считать, что я облегчил вам жизнь. Она позвонит через несколько минут и сообщит, что находится в полной безопасности, а ключица успешно заживает. Я же рассчитываю на бутылку хорошего виски при следующей нашей встрече. Удачи.

– Спасибо. Какой сорт вы предпочитаете...

В трубке послышался щелчок и связь прервалась. Мак терпеливо ждал. Я посмотрел на него и не удержался от облегченного вздоха.

– Норма находится в отеле «Плайа де Кортес» в Гваямас, это в мексиканском штате Сонора. Кажется, с ней все в порядке. Так что придется вам подыскать мне другое задание, сэр.

Мак некоторое время задумчиво смотрел на меня. После чего с укором произнес:

– Прискорбно видеть столь легкомысленное отношение к своей работе, мистер Хелм. Вы и в самом деле считаете, что закончили выполнение этого задания? Когда я даю поручение установить, что случилось с пропавшим агентом, то отнюдь не подразумеваю получить ответ, основанный на телефонном разговоре с не вызывающим доверия источником. Думаю, вам следует либо вернуться на ранчо для прохождения курса интенсивной переподготовки, либо закончить задание так, как подобает профессионалу. – Он помолчал и ничего не выражающим голосом добавил: – Если не ошибаюсь, Гваямас находится на расстоянии одного дня езды отсюда и зимой там весьма приятный климат.

Так оно и было.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Устрашители

Глава 1

Меня выудили из пролива Гекаты, на траверзе Британской Колумбии, очень ранним, очень осенним, очень промозглым и туманным утром.

По счастью, корабль продвигался малым ходом, выставив на баке впередсмотрящего, который и услыхал, как рушится в море мой самолет. Но человек, даже одетый в яркий спасательный жилет, мало смахивает на плавучий маяк; и со мною весьма легко могли разминуться, в каковом случае оставалось бы только побыстрее и полегче скончаться от переохлаждения. Особых усилий это и не требовало.

Корабль именовался «Принцем Островов»: небольшой, видавший виды сухогруз, построенный на скандинавской верфи, а ныне совершающий рейсы из Ванкувера, Британская Колумбия, вдоль побережья к северу, до порта Принца Руперта; оттуда – к островам Королевы Шарлотты и назад. Ежели вы не сильны в географии, сообщаю: Ванкувер обретается не слишком далеко от Сиэтла, штат Вашингтон, США.

Все это я разузнал гораздо позже, ибо долгое время был, так сказать, обеспамятевшим. Не в переносном, а в самом что ни на есть буквальном смысле.

«Принц» доставил меня до ближайшей островной гавани, где вызванный по радио геликоптер уже готовился перенести пострадавшего через пролив и доставить прямиком в окружной госпиталь Принца Руперта. Будучи единственной лечебницей, которая обслуживает местность обширную, дикую и редко населенную, госпиталь обзавелся вертолетом и посадочной площадкой – на чрезвычайные случаи вроде моего.

Хотя, признаю, мой несчастный случай был и вовсе исключительным. Конечно, взятые напрокат аэропланы время от времени разбиваются. Подозреваю: и раньше случалось, что уцелеть умудрялся лишь пассажир. Также убежден: получить во время катастрофы пренеприятный удар по голове – не ахти какое диво. Склонен думать, что даже в том госпитале, куда меня определили, разок-другой видали оглушенного, полузамороженного субъекта, не слишком способного тот же час припомнить, как именно стряслось несчастье.

Но, смею предположить, что парень хотя бы догадывался, кто он таков...

* * *
– Поль, дорогой!

Китти, как обычно, ворвалась в больничную палату, не стучась. Принесла свежую газету и целую охапку цветов.

По крайности, она представилась в качестве Китти. Приходилось верить на слово. Полное имя было Кэтрин Дэвидсон: так она уведомила, прознав о моей умственной – точнее, памятной... или памятливой... или незапамятной... ущербности. Сказала, что могу дразнить ее любым из старых добрых любовных прозвищ – да только ни единого не всплывало в мозгу.

Китти озабоченно огляделась:

– И куда же, черт побери, букетик определим? Выговор у нее был особый – чарующий канадский акцент, звучащий чисто по-британски: не обезьянья болтовня лондонского кокни, однако и не изысканная речь высокомерного аристократа – просто хорошее английское произношение безо всяких особых примет. Не спрашивайте, откуда я набрался подобных познаний – понятия не имею. Мысленный компьютер охотно и доброжелательно выдавал всевозможные сведения, по любому и всяческому предмету – за вычетом единственной малости.

Меня самого.

– Попробуй, определи в «утку», – хмыкнул я.

– Вот она, благодарность! – горестно сказала Китти. – Вот награда за любовь и заботу о страждущем! Я подозрительно оглядел огромный букет:

– А вдруг пациент мается сенной лихорадкой, а?

– Раньше не жаловался. Верно?

– Окстись. Я имени-то своего без посторонней помощи припомнить не мог; откуда же знать, какими хроническими недугами обладал?

Последовало краткое безмолвие.

Китти избавилась от обузы, затолкав цветы в кувшин для воды, стоявший на столике. Выскользнула из длинного пальто, бросила одежду на стул. Возвратилась к постели.

– Прости, дорогой. Все время упускаю из виду... Тебе не легче?

– Увы, сударыня. Помимо ваших рассказов, у меня есть бесценный кладезь полезных сведений: ванкуверские газеты. Но сверх этого – ничегошеньки. Вдобавок, никак не могу разобраться в поганой канадской политике... Что, черт возьми, означает ОКРЕД?

– Общественный кредит. Весьма влиятельная партия, – рассеянно пояснила Китти, глядя на меня в упор. Потом улыбнулась: – Но ведь невелика беда. Я хочу сказать, память возвратится и все образуется. А мне и так неплохо известно, кто ты, и откуда... Поль Гораций Мэдден, из города Сиэтла, Соединенные Штаты Америки. Газетный фотограф, работающий сдельно. Очень славный человек, за которого намереваюсь выйти замуж едва лишь он подымется на ноги. И пускай мистер Мэдден поторопится, иначе заберусь к нему прямиком под больничное одеяло.

Я с любопытством рассматривал возлюбленную. Высокая, тоненькая, очень молодая шатенка с маленьким, славным, розовощеким лицом. Непостижимо, но сырые и туманные океанские побережья, кажется, способствуют развитию и распространению такой свежей, румяной красоты. Отчего я делаю подобный вывод, не спрашивайте. Не припоминаю ни других северных берегов, ни иных пышущих здоровьем девиц. Мысль возникла сама по себе.

Китти щеголяла в розовом джемпере, натянутом на розовую блузку с открытым воротом, и в розовых же брюках, бывших, по моему разумению, смехотворно широкими. Даже невзирая на безукоризненную чистоту и безупречно проглаженную «стрелку», они казались мешковатыми и неряшливыми. Брюки явно выбирались не по эстетическим достоинствам, не по фигуре покупались, а просто соответствовали последнему воплю ополоумевшей моды.

Тем не менее девушка умудрилась убедить меня в том, что незримые ноги ее стройны и восхитительны – особенно точеные щиколотки. Предложение разделить с Китти постель – пускай даже больничную – звучало весьма заманчиво. Ежели верить словам собеседницы, очутиться под одним одеялом довелось бы не впервые, и с моей стороны сущим хамством казалось напрочь позабыть о прошлом.

Однако же я решительно произнес:

– Виноват, сударыня! Сейчас моя главная забота не тебя в эту окаянную койку втащить, а самому из нее выбраться! Благодарен за доброе намерение, и все же разрешите перенести матч на другой день. По причине скверной погоды.

Состроив гримаску, девушка расхохоталась:

– Ладно, ладно! Сегодня, так и быть, не изнасилую, коль скоро ты и впрямь стесняешься, милый... Что говорят эскулапы? Когда будет милостиво дозволено выписаться?

– Сдается, меня с большой охотой выкинули бы хоть через десять минут – но все не решаются упустить любопытный объект научных восторгов. Толкутся вокруг, выжидают, надеются присутствовать при великой минуте: к больному возвращаются вожделенные воспоминания детства!..

Настал мой черед скривиться и закончить:

– А пока повтори-ка сызнова: кто я, откуда и каков. Если не возражаешь, конечно. Китти вздрогнула.

– Господи, опять!.. Нет, совсем не возражаю... Вдруг это действительно поможет?

Она присела на краешек больничной кровати.

– С чего начнем?

Розовые брюки, по ближайшем рассмотрении, слегка пострадали от уличной грязи и вовсе не выглядели безукоризненными. Колокола манжетов набрякли влагой по пути от мотеля, где Китти временно обосновалась. Я скосился в окно. Дождь поливал как из ведра. Удивляться не стоило: хляби небесные разверзлись еще несколько дней назад, прежде нежели я достаточно воспрял духом и телом, чтобы вообще уделять внимание погоде. Отменно мокрый уголок белого света...

Я вздохнул.

– Начнем от печки. Поль Гораций Мэдден обитает в Сиэтле. Городской адрес: Бельвью, Брайтвуд-Вэй, двадцать семь-ноль семь. По твоим словам... Между прочим, что есть Бельвью?

– Пригород Сиэтла. Весьма холмистый. А твой дом стоит на вершине крутого взлобья. И к нему ведет узкая улочка. Чтобы добраться до парадной двери, надобно карабкаться по длинной лестнице.

Голос Китти звучал устало и монотонно. Дивиться или обижаться не приходилось. Кажется, она излагала одно и то же в несчетный раз.

– А не хочешь карабкаться – вкатывай на автомобиле в подвальный гараж: дом достигает фундаментом подошвы холма. Кроме гаража, там еще имеется и фотолаборатория. Безукоризненно чистая и опрятная, чего не могу сказать о прочих помещениях...

– Перечисли прочие.

– Кухня. Столовая-гостиная. Две спальни. Ванная комната. Уборная. Одну из спален ты используешь как рабочий кабинет. Огромная картотека, негативы и отпечатки разложены по шкафам и полкам... Над парадным крыльцом – навес...

Китти с надеждой поглядела на меня:

– Хоть что-нибудь припоминается? Рассказывала она подробно и убедительно, да только я, на беду, все не мог признать описываемое жилище своим.

– Ничего. Должно быть, я обитал в родимых пенатах лишь наездами, от случая к случаю... А сколько здесь, говоришь, провел? Шесть месяцев? Китти кивнула.

– Верно. И прежде по белу свету помотался и поскитался – так ты уверял. Вольный фотограф, искатель приключений и сенсаций. Отсылал домой умопомрачительные вьетнамские репортажи, пока не получил серьезное ранение. После работал на Ближнем Востоке, обслуживал некую нефтяную компанию. Потом уехал на Аляску, где подвизался по той же части: делал съемки нефтепровода. В конце концов кочевая жизнь тебе опротивела, ты решил обзавестись постоянным жильем и время от времени совершать вылазки, но фотографировать уже не то, что ведено, а то, что хочется.

С минуту я обдумывал услышанное.

– Боюсь, не припоминаю ни аза. Хотя человеку, подстреленному во Вьетнаме, полагалось бы помнить об этом, как по-твоему?

Забавно. Я прекрасно знал о существовании страны, именуемой Вьетнамом, преспокойно указал бы ее на географической карте, сумел бы описать климат, назвать обе столицы. А себя во Вьетнаме даже отдаленно представить не мог. Но к подобным выкрутасам головного мозга следовало привыкать. Я пожал плечами:

– Попробуем другие ключики. Говоришь, зарабатываю фотографией? Пейзажными снимками, ежели не ошибаюсь?

– Преимущественно. Также великолепный анималист, прекрасно себя чувствуешь в лесу; знаешь звериные и птичьи повадки; очень терпелив и упорен. Однажды взял меня в поход и чуть не поколотил за неумение держаться тихо и незаметно. А я-то думала, сижу тише мышки, неподвижнее камня! У тебя уйма и прорва специального оборудования: телескопические объективы, дистанционно управляемые камеры, фоторужья... Да, еще пишешь рассказы рыболова-спортсмена, заметки о лесном хозяйстве, нефтяном промысле, добыче угля... Мы же и познакомились благодаря этому.

– Расскажи-ка сызнова.

– М-м-м... Хорошо. Хотя...

Китти проворно осеклась и возобновила повесть:

– Я служу в ванкуверском отделении лесопромышленной компании «Маласпина». Отвечаю... как, бишь, выражаются американцы? За общественные связи. Ты писал статью о канадских дровосеках и меня отрядили помогать.

– Именно?

– К примеру, я просила у компании геликоптер, если тебе требовалось добраться до места, недосягаемого для автомобилей; улаживала формальности, разговаривала с властями. И так далее, и тому подобное.

– Но в море я свалился на самолете, верно?

– Почти. На гидросамолете. А еще точнее, ты нанял «де хэвилэнд бивер». Их берут напрокат все, кому не лень. Пилота звали Вальтерс. Герберт Вальтерс. Ты с ним летал и прежде. Я уехала на восток, в Торонто, по вызову тамошней конторы. Даже не подозревала, что ты улетел, пока не вернулась и не обнаружила записку: «Позвоню в первом же аэропорту». Никто не позвонил... Потом тебя выловили чуть ли не в открытом море, у островов Королевы Шарлотты...

– Над чем же я собирался работать, не припоминаешь?

Китти помотала головой.

– Этого не знает никто, милый. По-видимому, цель путешествия изложили только Герберту Вальтер-су, уже в воздухе. Известно, правда, что ты любопытствовал насчет какого-то крохотного лесного озерка, лежащего в глубине страны. Почему рухнул возле берегов Британской Колумбии – Бог весть. От лесных территорий море отделяется сотней миль. Что на север, что на восток. Я скривился:

– Боюсь, ищейки министерства... как его?

– Министерство транспорта. МИТ, на местном жаргоне. Обязано расследовать все несчастные случаи с летательными аппаратами – от самолета до воздушного шара.

– Да, конечно. Министерство транспорта. Кажется, ребятки остались недовольны мною. Равно как и следователи в штатском из... этой... Канадской королевской конной полиции. Фу-у! КККП... Темноликий субъект присутствовал при первом допросе... виноват, опросе, – и старательно притворялся то ли шкафом, то ли комодом. Не шевельнулся, подлец. Наблюдал и безмолвствовал... Интересно, в чем же меня заподозрили? Убил пилота, изуродовал аэроплан, стукнул себя по башке тяжелым предметом и, моциона ради, поплавал в ледяной воде?

Китти рассмеялась.

– Надеюсь, немедленное тюремное заключение тебе не грозит. Просто кое-кто утверждает, что амнезия пришлась как нельзя кстати, а потому подозрительна.

Осеклась. Опомнилась.

– Ага, подозрительна, – отозвался я.

– Прости, не хотела... В любом случае, как говорят янки, мы здесь не выигрывали. Я потрепал ее по коленке.

– Не сдавайтесь, ваша неотразимость! Давайте выслушаем вдобавок свидетельства нелицеприятные, бескорыстные, отвлеченные... Как я, кстати, умудрился обзавестись канадской невестой? Учитывая собственное американское гражданство и постоянное место жительства в Сиэтле?

Китти улыбнулась.

– По свершении первых деловых встреч ты обнаруживал постоянную склонность шнырять через канадскую государственную границу трижды в месяц, мистер Мэдден. Разумеется: работа звала, чувство долга шевелилось, и так далее... Расстояние равняется, между прочим, жалким ста двадцати милям. Включая платные шоссе и тому подобную чушь.

– Сто двадцать миль – приличный отрезок, – рассудительно заметил я. – Наверное, в Америке было туго с девицами...

Китти быстро поглядела на меня, расхохоталась, умолкла. С минуту мы сосредоточенно созерцали друг друга. Затем девушка склонилась: поцеловать. Лобзание оказалось делом затейливым и нелегким, ибо приступили мы к нему в положении отнюдь не самом подходящем. Воздвигнувшись в состояние, близкое к сидячему, я исхитрился определить Китти поперек собственных коленок и совершить надлежащее губное касание. Удалось. Губы девушки оказались теплыми и послушными. Недавние целомудренные рассуждения полетели к чертям.

По крайности, к ним, к любезным, я и послал свои реплики, имевшие общность с предметами постельными. Заниматься надлежало не раздумьями, а исследованиями, касавшимися дамских округлостей, изгибов и всего прочего, прямо либо косвенно относившегося к делу.

– Поль, прекрати!

Я вздохнул, оставил в покое потревоженный язычок застежки-молнии, отпустил Китти. Оставалось утешаться тем, что, невзирая на погасшую память и приутихшие физиологические реакции, приличествовавшее воздействие вызывало приличествовавшие словеса – коль скоро то и другое можно было в данном разе именовать приличествовавшими. Приличными. Китти поспешно уселась и откинула длинные, каштановые, пушистые пряди со лба долой. Зарумянилась, уподобилась красавице-недотроге (ежели недотрогу можно уравнивать в правах с красавицей).

– Простите, сударыня, – изрек я натянуто. – Но, сдается, тут недавно звучали речи, прямо касавшиеся постелей, изнасилований, полузапретных удовольствий и подобной дребедени. Вероятно, я ослышался. Простите, сударыня, смиренно и клятвенно уверяю: непристойного умысла не было! Не хотел казаться назойливым, ваша светлость!

Китти раздраженно косилась в сторону.

– Не будь ослом! Я просто... Ведь выздоровления пока не заметно, правда? И защелка осталась нараспашку! Что, если войдет сестра милосердия?

– О, боги бессмертные! – изрек я. – Да неужто медицинская сестра способна получить образование и отправлять ежедневные обязанности, не заподозрив, когда и чего ради разнополые особи целуются? Не оскорбляйте врачебную профессию! Фи-дон!

– Просто... Просто я не люблю... приходить в полный беспорядок, если это... не вызвано истинной потребностью, милый! Понимаешь?

– Разумею.

Она поднялась, оглядела собственную беспорядочную персону, состроила гримаску. Подтянула святотатственно расстегнутую мною «змейку», поправила брюки, одернула джемпер.

– Я... Я вернусь. Непременно. Завтра... – сказала Китти и выпорхнула, подобрав по пути верхние одеяния.

Хмуро и огорченно созерцал я закрывавшуюся дверь. Я чувствовал себя просчитавшимся идиотом. Вдобавок, идиотом, не удовлетворившим естественных, простейших, отнюдь не позорных потребностей. Человек благородный сдержал бы, разумеется, звериные свои позывы, но я человеком благородным не числился. Я состоял пациентом, которому тщательно забинтовали черепную коробку, дабы остатки памяти не улетучились окончательно. Я означался в больничных реестрах как существо беспросветно убогое, пострадавшее умственно и физически, подлежащее всяческой заботе и уходу.

Тем не менее, остатки разумения встревожились.

Изумительная моя невеста заставила всех окружающих без исключения поверить, будто мы не раз и не два переносили и откладывали на грядущий неопределенный день давно обдуманную свадьбу. Кажется даже, не единожды репетировали оную. И все-таки девица вела себя возмутительным образом. Пускай память изменяла мне – и все же простейшая сообразительность подсказывала: двое существ, предположительно забавлявшихся друг с другом на протяжении долгих месяцев, не приходят в растерянность, пытаясь угнездиться перед нежным поцелуем...

Затрезвонил телефон.

Страждущий пациент едва не взвился от неожиданности, но потом резонно рассудил: Китти вызывает больничную палату, обуреваемая угрызениями постельной совести. Я облегченно вздохнул, поднял трубку.

И услыхал мужской голос.

– Хелм? – осведомился голос. Я не мог признать говорящего. Равно как и прозвучавшего слова.

– Хелм? – переспросил я. – Что такое Хелм?

– Это ты, – ехидно сказал голос. И линия смолкла.

(обратно)

Глава 2

Я медленно положил трубку. Немного посидел, пытаясь опять поставить на ноги маленький, безопасный, уютный, покачнувшийся мир. Больничное существование, в коем не было ничего из ряда вон выходящего – лежи и поправляйся, – устраивало донельзя. Пускай даже наличествовала амнезия. С амнезией можно сжиться. Рано или поздно память вернется. А не вернется – Аллах с нею, никто еще не умирал от потери памяти. Особо сожалеть о ней даже не следовало: подумаешь – бесценная биография! Всесветный фотограф, промышлявший ради блага паскудных журналов! Невовлеченный в бои наблюдатель вьетнамской эпопеи... Пускай истинный мой опыт и превосходил рассказы окружающих многажды – навряд ли в нем наличествовало что-либо, не подлежащее прочному забвению.

Пациент уцелел; это было главным. За мною на совесть ухаживали, я располагал очень славной невестой, готовой разделить страдания; где-то имелся дом, и оставались в небрежении заброшенные дела... Чиновники, правда, задавали вопросы, превосходившие наглостью и дотошностью любые мерки приличия – но это считалось обычной процедурой, положенной после всякой и всяческой воздушной катастрофы. Жаловаться не следовало.

Обычнейший субъект, нарицаемый Полем Мэдденом, по чистому чуду избежал гибели, а сейчас ему надлежало только поправляться и возобновлять бытие с того самого шага, на котором запнулся...

Так оно и было.

До проклятущего звонка.

Теперь же карточный домик рухнул, сметенный несостоявшимся совокуплением и нераспознаваемым голосом в телефонной трубке. Славная невеста оказалась умелой притворщицей. А неблагозвучная фамилия Мэдден подверглась внезапному сомнению.

Глубоко вздохнув, я строго приказал себе не валять взбесившегося дурака. В конце концов, человек, утративший половину разумения, вовсе не являет окружающим выдающийся пример вопиющего здоровья – ни физического, ни душевного. И вполне способен возвести замок ужасов на зыбком песке двух незначащих происшествий. Весьма возможно, что Китти Дэвидсон взаправду и впрямь уродилась привередливой молодой особой, не способной отважно сражаться в постели – тем паче больничной – с оглашенным представителем противоположного пола, ежели наличествует хоть самомалейшая вероятность мимолетного и вполне безобидного постороннего присутствия. Даже с собственным женихом. А по телефону вполне мог позвонить паршивый шутник, вознамерившийся развлечься за счет беспомощного психопата...

Но в Богом забытом госпитале, на Богом забытом Принце Руперте – кто мог измыслить эдакое? И зачем?..

Шестое чувство предупреждало: стерегись. И, черт возьми, не обращай дела шуткой! Возможно, я и приписывал неповинной Китти слишком уж много, но звонок! Звонок! Зачем вызывать простертого страдальца и швыряться загадочными именами, ежели не желаешь извлечь из этого ни малейшей корысти? Бессмысленно. Хелм... Хм... Ничего не значащее словцо. Хелм?.. Холм? Небольшая возвышенность округлой или овальной формы, с пологими склонами и слабо выраженной подошвой? Холмс?.. Великий английский сыщик, сотворенный и от души ненавидимый впоследствии сэром Артуром Конан Дойлом? Или всего-навсего старая добрая скандинавская фамилия, означающая «шлем»? Средневековое черепозащитное приспособление, дожившее доныне? Будь оно при мне в минуту воздушного крушения, память, возможно, и не отлетела бы...

Хелм.

Ежели Хелм – это я (так недвусмысленно сказал голос), то кто же тогда Мэдден?

Невзирая на клятвенные заверения Китти, королевская конная как пить дать навела справки в городе Вашингтоне, округ Колумбия, Соединенные Штаты Америки. Любое несоответствие либо противоречие было бы обнаружено тотчас. Получается, Мэдден имелся в природе. Следовало полагать.

А вдруг наличествовал субъект, именуемый Хелмом, который нанял жилище, учинил в нем фотолабораторию, работал, направо и налево раздаривал визитные карточки, снабженные чужим именем? Если так – то зачем? Если так – то зачем целомудреннейшая Китти Дэвидсон поддерживала маскарад, сыпля неимоверными подробностями касаемо нашей воображаемой предбрачной жизни? Шарахаясь при этом от малейшего поползновения возобновить былые утехи?

Хмм... Хелм... Загадочная личность, упорно считающая себя фотографом Полем Мэдденом. Частный детектив, прилежно следивший за преступниками? Уголовник, бежавший от частного либо правительственного сыска? Шпион? Контрразведчик? Бандюга закоренелый или доблестный страж порядка? В любом случае, загадочный Мэдден (Хелм), похоже, нанял самолет, чтобы добраться до канадской глуши, а очутился едва ли не в открытом океане, за сотни миль от предполагаемой цели без аэроплана, без пилота, без памяти... Потом вынырнула, и весьма кстати – привлекательная молодая особа и назвала этого паяца своим благоверным, суженым, богоданным... Тьфу! Такого и в кретиноскопе не показывают, напомнил я себе. Строишь паскудную мыльную оперу на голом, по сути, месте. Лишь оттого, что сдержанная леди не уступила твоим скотским и достомерзостным вожделениям...

Голова начинала болеть. Я потянулся к лежащей в изголовье газете и буквально силой исторг из черепной коробки неподобающие раздумья. Лечащий психиатр заметил ранее, что я не должен предаваться мыслям тревожным, тем паче мятежным... Ха!

Газетенка уведомляла: проливные дожди затянутся. Слава Тебе, Господи, признали: в этом глухом уголке Вселенной и впрямь не стоит засуха... Близ Ванкувера затопило несколько магистральных шоссе. Начисто смыло небольшой городок... А вот и главное угощение дня:

«ВЗРЫВ НА ПАРОМЕ: ТРИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЖЕРТВЫ. Среди погибших – руководитель Reformo...»

Н-да. Но следовало благодарить хотя бы за что-то, способное развлечь и развеять невеселые мысли. Я тщательно прочитал заметку. Сдавалось, мину замедленного действия оставили в багажнике старенького форда, перевозившегося на автомобильной палубе. Часовой механизм отладили так, чтобы рвануло ровно пятьдесят миль спустя после отплытия, когда паром, пересекший пролив, причалит в гавани с непроизносимым для цивилизованного человека индейским названием. По счастью, форд запарковали при погрузке ближе к форштевню, отнюдь не в уязвимой середине битком набитого судна. Гром грянул, но большинство пассажиров находилось в это время на верхних палубах, не успев разгнездиться по своим, стоявшим внизу колымагам. Но даже при этом полтора десятка человек пострадали, а трое отправились к праотцам. Среди этих невезучих оказался известный канадский политик, имя которого не говорило мне ровным счетом ничего. Бедолага обосновался в автомобильном салоне, готовя предвыборную речь и справедливо желая относительной тишины. Звали era Эндрью Мак-Нэр, и верховодил он Движением реформы (что бы сие ни означало), известным среди репортерских межеумков как Reformo.

Быстрые и сноровистые действия экипажа помогли совладать с огнем. Капитан исхитрился ошвартовать искалеченное корыто у надлежащего пирса, чем изрядно облегчил работу пожарным командам. Пассажирам помогли сойти на причал быстро и без потерь. Полиция, как водится, чуток запоздала. В сумятице и спешке немало субъектов успели убраться с глаз долой прежде, нежели порт оцепили. Среди бежавших, безусловно, обретались люди, загнавшие минированную машину на паром. По-видимому, франкоязычные конфедераты...

Далее описывался понесенный кораблем ущерб. Даже мысль о том, что бомбу могли подложить личные враги Мак-Нэра, признали невероятной. Ибо в одном из паромных сортиров (или гальюнов?) – газета, к сожалению, не уточнила: мужском или дамском, – обнаружился напиленный на стену посредством аэрозольного баллончика символ. Три буквы. ПНП. Сиречь, знаменитая террористическая банда. Газета упоминала, что в точности такая же аббревиатура обнаружилась в уборной сан-францисского аэропорта Ла-Гуардиа год назад. Непосредственно перед этим погибло семеро. Бомбу подложили в зале ожидания. С той же самой шайкой связывали железнодорожный взрыв, приключившийся в Торонто, и еще несколько меньших злодейств. Разумеется, не утверждалось, будто ПНП несет полную и всеобъемлющую ответственность в каждом из упомянутых случаев, но...

В дверь палаты постучали. Сестры милосердия в прочий больничный персонал имеют милейшую привычку врываться без предупреждения. Стало быть, посетитель.

Я помедлил. Никто не объявился. Постучали снова. Я глубоко вздохнул. То ли королевская конная прискакала допрашивать, то ли, чего доброго. Министерство транспорта зашевелилось...

– Войдите, – процедил я.

Посетительница – миниатюрная девушка – в конной полиции, безусловно, служить не могла: туда принимают лишь огромных, атлетически сложенных орясин мужского пола. И на следователя из числа знакомых не смахивала. Кажется, я вообще не видал этого раскосого личика прежде.

– Здравствуй, Поль, – промолвила незнакомка. Видимо, я все-таки ошибся.

(обратно)

Глава 3

Вступила она в палату весьма робко и нерешительно. Маленькая, хрупкая, с густыми, черными, коротко стриженными волосами. Тонкие черты, очень красивые на восточный лад. "Что же,-подумал я, – надлежит согласиться: у мистера Мэддена вовсе не плохой вкус. Существовал этот субъект в действительности, нет ли, девиц он выбирал с полным знанием дела.

А может, их высматривала загадочная личность, неведомая величина по имени Хелм".

На девушке был надет очень изящный, тщательно скроенный, ладно пошитый и пригнанный костюм из плотного твида. С юбкой, а не с брюками. Редкостный по нынешним временам вид пары стройных, не сокрытых штанинами ножек едва не поверг меня, ослабленного недугом, в сердечный приступ. Незнакомка натянула поверх туфель небольшие пластиковые калошки, дабы не угробить обувь, шлепая по лужам; облачилась в красный плащ, а через плечо перекинула кожаный ремень внушительной сумки.

Пора было и мне испровещиться хоть единым словом.

– Приветствую, – молвил я. Девушка остановилась подле кровати, поглядела на газету в моих руках.

– Не ужас ли? – осведомилась она. – Этот жуткий взрыв на пароме. Я все прочитала, пока летела сюда из Ванкувера. Сопровождала пилота и груз.

– Ужас, – ответил я.

Два-три мгновения гостья рассматривала меня сверху вниз.

– Прости, не собираюсь навязываться, Поль. Ты когда-то недвусмысленно сообщил, что думаешь о липучках и как не выносишь приставучих. Я отнюдь не собираюсь... Ладно, забудь. Но просто на душе было скверно при мысли, что ты, возможно, лежишь раненый и... гадаешь: а не винит ли тебя Северная авиационная в несчастье, которое постигло Герба?

Она запнулась. Я безмолвствовал. Девушка проворно продолжила с чуть различимым китайским акцентом:

– Об этом и речи нет! Конечно, машину Герба нанял ты – но ведь летать было его куском хлеба! Уверяю: с твоей стороны было даже весьма любезно по-прежнему являться именно в нашу компанию, когда самолет требовался... являться... невзирая ни на что. И ни малейшей вины затобою не числят. В конце концов, ты понятия не имеешь, как управлять аэропланом; и помочь Гербу, если стряслась беда в воздухе, просто не мог... Утверждают, будто ты все дочиста позабыл. Говорят, подобное сплошь и рядом случается после катастроф. И не нужно каяться, мучиться, выздоровление задерживать лишь оттого, что оказался бессилен в критическую минуту. Даже если... даже если мы теперь не слишком нежные друзья... в любом случае мне следует рассуждать справедливо и с умом... утешить.

– Да, – сказал я. – Справедливость – это чудесно. Еще с минуту гостья изучала меня со странным выражением на лице.

– Вот и все. Пора поспешить или на рейс опоздаю и завязну здесь. Я... конечно, я страшно тоскую по Гербу, но и за тебя очень рада. Рада, что ты уцелел и даже не очень пострадал. Поправляйся, Поль.

Она повернулась и направилась к выходу из палаты.

– Прошу прощения, – окликнул я. Девушка задержалась и неохотно повернула голову:

– Пожалуйста! Мы уже все до последнего словечка высказали друг другу несколько месяцев назад. Я попросту исполнила долг участия и милосердия. Не вынуждай сожалеть о...

– Как ваше имя? – полюбопытствовал я.

* * *
Довольно долго она стояла, точно громом пораженная. Нескончаемый ливень упорно барабанил по стеклам в наступившей гробовой тишине. Потом в больничном коридоре послышались шаги. Девушка вышла из оцепенения.

– Это всерьез? – раздался тихий голос.

– Мне сообщили, что я – Поль Мэдден, который помолвлен и вскоре должен жениться на прелестной девице, именуемой Кэтрин Дэвидсон. А вот о вас ни словечка не произнесли.

– Неудивительно, – с горечью ответила незнакомка, – ежели сведениями снабжала сама суженая. Я промолчал, и китаянка продолжила:

– Врачи, конечно, предупредили, что ты начисто позабыл обо всем, касавшемся катастрофы, и многого не помнишь о себе самом, но... до такой степени?..

Когда она осеклась и умолкла, я неторопливо произнес:

– Как заметно сразу, я не забыл английского языка. И по-испански припоминаю словцо-другое. Кажется, был чуток знаком с несколькими иными наречиями. Помню итог умножения двух на два. Способен разговаривать об американской революции либо гражданской войне, известной также как война между штатами. Знаю о парочке мировых войн, и о заварухе в Корее слыхивал. Даже представляю, в общих чертах, неприятность, приключившуюся во Вьетнаме, однако не знаю ни малейших подробностей, невзирая на то, что предположительно прошел с фотокамерой и блокнотом в руках едва ли не всю кампанию. Могу описать города Нью-Йорк, Сиэтл и Ванкувер, Британская Колумбия. Но себя в этих местах не представляю – разумеешь? Не постигаю, когда и при каких обстоятельствах бывал там, ежели бывал вообще. Не знаю, чем занимался, с кем водил дружбу или заводил шашни... виноват, амуры крутил. Понимаешь?

Девушка тихо сказала:

– Мог бы сразу пояснить и не забавляться моей клоунадой! Я, получается, просто паясничала!

Непостижимым образом, в устах китаянки фраза прозвучала ужасно – только не спрашивайте, почему: понятия не имею сам.

– Прости, не прерывал намеренно... Ты могла ненароком сообщить нечто, способное полностью оживить здравое мое соображение. Вызвать внезапный и неудержимый поток воспоминаний.

– И? Сообщила? Я помотал головой:

– Ничегошеньки. Фишка остается на первом поле. А мгновение спустя прибавил:

– Любые сведения будут неоценимыми. Даже если выставят меня в совсем неприглядном свете.

Гостья нахмурилась, точно пыталась понять: измываюсь я или говорю всерьез. Ну что ж, к этому надлежало привыкать. Многие люди отчего-то весьма цинично смотрят на больных амнезией.

– Хорошо, – выдохнула девушка наконец. – Возможно, ты просто издеваешься, Поль, но все равно: согласна.

Сделав короткую паузу, она, казалось, привела мысли в порядок, а затем посыпала сухими, очень деловитыми фразами:

– Разреши представиться: Салли Вонг. Работаю в Северной авиационной компании. Сижу за главной конторкой в главной билетной кассе. Повстречались мы примерно шесть месяцев назад, кажется, сразу после того, как ты прибыл в Сиэтл. Фотографировать местный птичий заповедник. Потом нанял один из легких гидросамолетов, отправился на труднодоступное северное озеро и несколько дней снимал редкие породы уток. Или водяных крыс, не уверена. С пилотом, Гербертом Вальтерсом, подружился. И впоследствии путешествовал исключительно в его обществе. Герб и я... встречались в то время. Герб любил меня, да тут возник фоторепортер Мэдден... и я... увлеклась тобою...

Салли Вонг перевела дыхание, сделала беспомощный жест.

– Остальное, быть может, восстановишь сам?.. Некоторое время все шло... замечательно. Только тебе встретилась девица, работавшая для того же издания, над той же темой. Вдобавок я начала... принимать наши отношения чересчур серьезно. И, как выражаются нынешние подростки, достала приятеля. По счастью, верный, ласковый и любящий Герб терпеливо ждал, покуда несчастная дурочка опомнится...

Маленькие хрупкие плечи под твидовым жакетом вздернулись и опустились.

– Вот и все, господин Амнезикус. Полегчало? Если нет – возьмусь врачевать ваши мозги дальше. Ведь фамилия Вонг олицетворяет человеколюбие и стремление пособить нуждающемуся.

Девушка резко повернулась и бросилась к двери.

– Мисс Вонг!

Поелику я вообще не припоминал нежданную гостью, то и права обращаться к ней «Салли» за собою не чувствовал. Даже если когда-то и числился возлюбленным.

– Да? – сказала она, поворачивая бронзовую ручку.

– Спасибо.

Она бросила в мою сторону быстрый взгляд, и я с изумлением убедился: глаза девушки набухают слезами. Дверь отворилась и захлопнулась. Мисс Вонг исчезла. Чуть погодя я выбрался из постели.

Ноги повиновались весьма неохотно и все-таки больше не подламывались под весом тела. В конце концов, страдалец Мэдден уже несколько дней совершал великое пешее путешествие в больничный сортир самостоятельно. Я приблизился к зеркалу. Узрел высоченного тощего субъекта, облаченного измятой пижамой, украшенного аккуратным белым бинтом вкруг чела. Парень – Мэдден, Хелм, или как там его еще звали – на неотразимого дамского угодника отнюдь не смахивал. Впрочем, кто постигнет женскую природу?

Той ночью мне приснилось детство. Я вздрогнул, подскочил, уселся на больничной койке, в кромешной темноте и внезапно осознал, что видение было настоящим, чистейшей воды воспоминанием. По крайней мере, так я полагал, хотя образы уже начинали расплываться, рассеиваться и таять. Я пытался вызвать их назад, освежить, исследовать. Эти попытки отправили меня обратно в забытье...

* * *
Врача звали доктором Лилиенталем. Имени я так и не узнал, ибо отношения между нами возникли натянутые, хотя и вежливые.

Я заявил, что чувствую себя лучше, и это было правдой. Рассказал о полночных снах, а о загадочном телефонном звонке умолчал. Передо мною сидел целитель, не следователь.

– М-да, – отозвался Лилиенталь, – отмечается известный прогресс. Но вы испытали очень тяжкую физическую и душевную перегрузку; подсознание, по-видимому, всячески старается оберечь потрясенный рассудок. И, подобно множеству самозваных спасителей, излишне усердствует.

Лилиенталь поколебался.

– Если не возражаете, мистер Мэдден, давайте немного покопаемся и разберемся. Мы по мере возможного дозволяли выздоровлению продвигаться своим чередом, покуда к вам не вернутся утраченные силы, но коль скоро доктор Де-Лонг признал вас относительно окрепшим, попробуем слегка направлять природу. Будьте любезны, изложите происшествие, которое видели во сне. Детское... гм! – воспоминание. С чем оно было связано?

– С охотой. Мы охотились на диких голубей – отец и я.

Лилиенталя даже малость передернуло:

– На голубей? Я ухмыльнулся:

– Точнее, на горлинок. Оставьте, док! Не твердите безмозглому сельскому парню о символе мира и надежде передового человечества...

Кажется, что-то потихоньку всплывало на поверхность и начинало копошиться среди мозговых извилин. До сей минуты я и не подозревал, будто вырос на ферме. И слабенький, чуть слышный голосок подсказывал: вы называли ферму «ранчо». Я продолжил:

– Это лучшая и вкуснейшая дичь на всем американском континенте – от Гудзонова залива до мыса Горн. И куда подевалась профессиональная этика? Если бы я сознался в осложненном гомосексуализме либо заурядном кровосмешении, вы просто кивали бы с надлежащим пониманием и равнодушием. Но пациент упоминает об охоте на разрешенную к отстрелу птицу, об охоте в должный сезон – и вы глядите так, словно я родной матери перерезал глотку затупившимся ножом.

Лилиенталь вознамерился было оскорбиться, подумал – и расхохотался:

– Touche[14], мистер Мэдден! Возможно, в глубине души я остаюсь безмозглым городским лоботрясом! Давайте, продолжайте повесть об отстреле горлиц!

– Во сне рядом с нами бежала собака, – сообщил я неторопливо. Прикрыл веки, вновь увидел картину ясно и отчетливо, ощутил на лице полдневные солнечные лучи, почувствовал скрипящий на зубах песок южных пустошей.

– Большой курцхаар по имени Бэк. В те дни порода была в Штатах почти неизвестна, старину Бэка ввезли прямиком из Европы зажиточные фермеры, товарищи моего отца. Главу семьи в малом времени хватил сердечный приступ и пса подарили нам: как выразились владельцы, для того чтобы отличный пойнтер достался знатоку, а не угодил к охотнику-неумехе. Я открыл глаза.

– Извините, мысли начинают блуждать...

– Вот и великолепно, блуждайте мыслями и говорите!

– Пойнтеров, разумеется, не применяют при голубиной охоте, голуби – не куропатки и не фазаны... Вам интересно?

– Просто излагайте.

– Но Бэк рыскал в зарослях и приносил нам подстреленных птиц. Подбитого голубя можно искать до скончания веков, а отец не выносил убивать без толку... В тот вечер мы изрядно задержались, потому что целый час шастали среди кустарника, высматривая последнюю мою добычу. Пес буквально язык вывалил и все-таки обнаружил горлицу...

Я осекся. Ибо явственно увидел себя и отца, выбирающимися из старенького пикапа, остановившегося подле ранчо. Бэк выпрыгнул первым, пока хозяева собирали оружие, патронташи и убитую дичь. Отец направился к воротам, чтобы распахнуть их и дать мне проехать. Шел он медленно и с достоинством.

«Хороший был выстрел, твой последний, Мэттью, и охота задалась на славу. Но только завтра будем иметь подыскивать иное место – иначе голуби всполошатся и вынудятся улететь оттуда навсегда».

Говорил он с явным скандинавским акцентом. И фразы свои строил на довольно чуждый английскому лад.

«Покорми теперь собаку, а голуби станут мною быть ощипываемы».

Лежа на больничной койке, я видел отца точно живого: крупный мужчина, в потрепанной стэтсоновской шляпе, запыленном комбинезоне, со старым двенадцатикалиберным винчестером в руках. Я видел также двустворчатые, ворота ранчо и рядом – столб, на котором красовался почтовый ящик. Адрес, выведенный крупными буквами, был различим издалека:

4-Е ПОЧТ. ОТД., ЯЩ. 75, КАРЛ М. ХЕЛМ

Хелм. Мэттью Хелм. Сын Карла и Эрики Хелмов. Как и уведомил ехидный голос в телефонной трубке. Мэттью Хелм, он же Поль Мэдден. Род занятий первого оставался загадкой, второй числился вольным художником, журнальным фотографом... Чего ради затевался подобный маскарад?

Но последующие годы жизни, где надлежало искать ответ, по-прежнему тонули в забвении, в забвении... Впрочем, не полностью...

(обратно)

Глава 4

Кто-то обращался ко мне. Я возвратился через долгие годы и несчетные мили из выжженных солнцем юго-восточных краев, из далекого детства – в стерильную больничную палату на канадском севере. Монотонный дождь упорно колотил о безукоризненно прозрачные стекла.

– Простите, доктор?..

– Вам дурно, мистер Мэдден?

– Отнюдь нет.

Приспело время соблюдать осторожность. Предельную. Ибо я в точности определил, что живу под чужим именем уже по крайности шесть месяцев, а в открытое море, как известно, угодил после непонятной воздушной катастрофы. Оба обстоятельства могли оказаться чистейшим совпадением, однако полагаться на это не следовало. Следовало тотчас прекратить откровенные беседы с кем угодно. Лишь самое необходимое, ровно столько, сколько надобно, чтобы врачи и неведомые знакомцы ничего не заподозрили.

– Сдается, мне было тринадцать или четырнадцать... Потом, если не ошибаюсь, вылетел вон из колледжа за остервенелую драку с оравой старшеклассников, пытавшихся припугнуть сопливца... Я осклабился:

– Наверное, считался неисправимым задирой. Оказался в иной школе; окончил ее. Родители чуть ли не в одночасье умерли сразу после этого. Я пристроился работать фотографом в одной из газет Санта-Фе. Столица штата Новая Мексика... Потом сделался местной репортерской знаменитостью... Да, кажется, все происходило в Новой Мексике. А затем...

Внезапно я умолк. Воспоминания лились потоком – и он иссяк. Полностью.

– Продолжайте.

– Увы, – ответил я. – Память передала телеграмму и поставила последнее «тчк». Работал в газете... Больше не всплывает ничего. Еще Альбукерке... Но куда я уехал оттуда?

– Понимаю, – произнес Лилиенталь. Задумчиво насупился, мгновение-другое созерцал меня без единого слова. Неожиданно встал, приблизился к окну и заговорил, обращаясь к серому канадскому ливню:

– Мистер Мэдден!

–Да?

– Я склонен выписать вас. Доктор Де-Лонг заверяет, что физически вы поправляетесь великолепно и нужды в стационарном излечении больше нет. Касаемо душевного здоровья, не думаю, что мы способны помочь вам еще чем-либо. Черепные трещины отсутствуют. Сотрясение мозга не вызвало ничего, помимо временных и совершенно естественных расстройств, которые миновали бесследно. Опасность гематомы – внутреннего кровоизлияния – тоже позади. Что до вашей памяти, полагаю, вы вполне можете управиться с возникшими неудобствами самостоятельно. Если память возвратится – прекрасно. Если нет – я уже говорил: большинство пациентов легко приспосабливаются к потере воспоминаний. Страдают лишь друзья и родные.

После короткой заминки врач развернулся и пристально посмотрел на меня.

– Впрочем, коль скоро вы убеждены, что сумеете выслушать без волнения, либо, того хуже, ошеломления, охотно снабжу вас перед выпиской всеми добавочными сведениями, которыми способен снабдить.

– Какими сведениями? – полюбопытствовал я. – Не дразните, доктор.

Лилиенталь осторожно ответил:

– Мы располагаем довольно занимательной и не совсем обычной информацией. Тревожащей, осмелюсь добавить.

По недоверчивому, испытующему взгляду Лилиенталя я внезапно догадался: невзирая на медицинское образование и обширный опыт, лекарь верит в мою амнезию ничуть не больше всех остальных. Дожидается непроизвольного беспокойства, ищет его признаки на лице больного.

Ухмыльнувшись, я промолвил:

– Падать в обморок – так уж лучше здесь, посреди лазарета.

Лилиенталь кисло улыбнулся в ответ.

– Отлично, мистер Мэдден. Попытайтесь припомнить на досуге, при каких обстоятельствах вы заработали три недавних пулевых ранения в правое плечо. Стрельбу вели из автомата, приблизительно два года назад.

Не скажу, будто не приметил шрамов и не удивлялся быстро проходившей ноющей боли по утрам. Просто не придавал ни тому, ни другому особого значения. Может быть, подсознательно избегал размышлений. Доктор Лилиенталь не зря полагал человеческую психику весьма любопытным предметом...

– Вы уверены?

– Вполне. У доктора Де-Лонга обширнейший опыт в полевой хирургии. Он готов побиться об заклад на любые деньги, что пули выпущены из девятимиллиметрового пистолета-пулемета. Две прошли навылет, но третью привелось извлекать. Разумеется, и обычные пистолеты имеют калибр девять миллиметров, однако, по мнению Де-Лонга, именно скорострельному пистолету-пулемету присуща подобная сосредоточенность боя на близком расстоянии. Ружье или охотничья винтовка исключаются: три патрона повышенной мощи попросту снесли бы вам плечо.

– Простите, но по уверениям невесты, я провел три года во Вьетнаме, служил военным корреспондентом...

– Разумеется, мистер Мэдден, разумеется. Я сощурился:

– У вас довольно-таки неубедительная манера соглашаться с пациентом, доктор Лилиенталь.

– Вы довольно-таки неубедительный пациент, мистер Мэдден.

– Будьте любезны объясниться.

Он ухватил стул, развернул его и уселся верхом, положив руки на спинку, сосредоточенно уставясь в мои глаза.

– Скажем так. Вы и впрямь ощущаете себя мирным, безобидным фотографом, посвятившим последние годы работы исключительно пташкам и зверюшкам? Я хмыкнул:

– В настоящую минуту ваш покорный слуга безобиден аки агнец. Но спрашивать, кем именно себя чувствует, бесполезно: сам не знаю. Пока. Пожалуйста, продолжайте.

– Продолжаю. Для мирного репортера вы располагаете чересчур уж богатой и впечатляющей коллекцией шрамов, природа которых не подлежит сомнению. Так заключил доктор Де-Лонг. Даже для репортера, сознательно искавшего переделок и передряг. Многовато. И прелюбопытнейшая подробность: почти все они полустерты умелым хирургическим вмешательством, пластическими операциями. Словно кто-то заботился, чтобы прилюдно скинув рубаху, вы не привлекли к себе излишнего внимания окружающих. Не вызвали ненужных толков.

– А-а-а! – Я искренне расхохотался: – То-то олухи из королевской конной изучали меня вместе с местными эскулапами! Де-Лонг должным образом уведомил власти? Да?

Лилиенталь казался немного смущенным.

– По правде говоря, да. Профессиональный долг велит сохранять врачебную тайну, однако существует еще и гражданский долг. Мы никак не могли быть уверены, что найденные при вас документы не подложны. Или не похищены.

– Значит, решили, будто из хляби морской выудили головореза, гангстера, наемника, израненного при совершении загадочных и совершенно омерзительных действий?

Я расхохотался опять.

– Но ведь Китти Дэвидсон определенно сказала: это Поль Мэдден, мой жених!.. О, понимаю: преступный сговор, черный умысел... Как это называется? Поддерживать легенду? Правильно, доктор? Лилиенталь засопел.

– Признаю: исследованию подвергались даже самые мелодраматические теории, хотя королевская конная полиция быстро установила, что личность мисс Дэвидсон, равно как и ее репутация не вызывают сомнений.

Гораздо тяжелее оказалось получить сведения о вас, ибо вы подданный другой страны...

– И?

– И в конце-концов из Вашингтона прибыл ответ.

– Господин Лилиенталь, я сгораю от нетерпения! Скоро воспламенюсь на ваших глазах! Выкладывайте!

– Отпечатки ваших пальцев безусловно совпадают с отпечатками, принадлежащими Полю Горацию Мэддену, добропорядочному репортеру, никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не нарушавшему законов.

Я вздохнул с невыразимым облегчением – отчасти искренним.

– Н-да, будь иначе, у двери наверняка сшивался бы полицейский охранник. Правильно? Теперь вернемся к моим очаровательным шрамам. С какой стати они смущают вас?

– Принято думать, что мистера Мэддена изрешетили во Вьетнаме, после чего мистер Мэдден выздоровел и занялся более безопасной работой, фотографируя животный и птичий мир.

Воспоследовало молчание. Покорный слуга нахмурился.

– Но если есть разумное объяснение, чем вы смущены, доктор? Что вас грызет?

– Грызет?

Пришел черед нахмуриться Лилиенталю, но врач овладел собою и рассмеялся.

– О, конечно! Грызет... Он опять заговорил серьезно и сосредоточенно:

– Мой гражданский долг исполнен, мистер Мэдден. Пора вспомнить о долге врачебном. Добрый совет лекаря пациенту: не теряйте ни сил, ни времени, пытаясь припомнить нечто, никогда не случавшееся. Но и официальным источникам не верьте всецело.

– Сказкам о Вьетнаме? – осведомился я с небольшой расстановкой. – Балладам о героическом фоторепортере, бросавшемся под обстрел, дабы сделать неповторимые снимки?

– В точности так. Шрамы ваши оставлены оружием холодным и огнестрельным, пулями самых разнообразных калибров. Подобное количество ран попросту невозможно получить в течение одной неудачной стычки. Доктор Де-Лонг до хрипоты твердил об этом полицейским, но вы представляете, как склонны внимать блюстители порядка утверждениям, которые усложняют задачу и обременяют следователей...

Поднявшись, Лилиенталь сухо сказал:

– Насколько разумею, вы вполне готовы к выписке из больницы, мистер Мэдден. Всего хорошего.

– Доктор, – молвил я, – вы, кажется, чем-то изрядно взбешены. Чем же, если не секрет? Поколебавшись, Лилиенталь ответил:

– Сами знаете.

– Пожалуй. Считаете меня лжецом, но полностью увериться в этом не способны. Угадал?

Не проронив ни слова, Лилиенталь помялся. Потом решительно произнес:

– Да. Но, к сожалению, вы правы: полностью удостовериться не в силах.

– Даю честное слово, – сказал я, – сколь бы отвратительным лжецом ни был ваш покорный слуга в забытом прошлом, нынешняя потеря памяти меня постигла доподлинно и неподдельно.

Лилиенталь снова поколебался.

– Желаю удачи, мистер Мэдден. На сей раз голос прозвучал несколько теплее и дружелюбнее.

(обратно)

Глава 5

До парадной больничной двери меня докатили в кресле на колесах, а дальше предоставили собственной судьбе – и попечению Китти, у которой, сдавалось, наличествовало чрезвычайно сильное стремление заботиться о ближнем. Она участливо довела меня до такси, а такси доставило нас обоих в аэропорт после короткой водной переправы на маленьком пароме, предназначавшемся исключительно для перевозки автомобилей. В этом холмистом и овражистом краю не было, видать, ни единого достаточно ровного и обширного места, чтобы соорудить взлетную полосу, и посему аэропорт Принца Руперта располагался на острове, лежавшем по другую сторону пролива.

Самолет был внушительным реактивным лайнером, чье просторное нутро вмещало многие десятки весьма комфортабельных кресел: прямо исполинский междугородный автобус – только летучий. Мы взлетели по расписанию и взяли курс на юг. Слева по курсу виднелись венчанные снежными шапками горы. Под нами простиралась влажная зеленая шерсть беспредельных лесов. Направо, к западу, полускрытый туманами, обозначался лабиринт островов и скалистых проток, напомнивших мне о Скандинавии – либо скандинавских пейзажах, виденных на фото или на холстах. Впрочем, нынче можно увидеть почти все на свете по цветному телевизору... кретино... скопу?..

Я просто отметил, что утесистый, поросший сосняком и ельником архипелаг очень смахивает на совсем иную страну.

Хотя, пожалуй, над похожей, коль скоро не той же самой, местностью довелось лететь недели две назад, в обществе покойного Герберта Вальтерса, но об этом злополучном путешествии ничего припомнить не удавалось. Двигатели ревели, мы неслись вперед, и я испытывал странное, не слишком неприятное предвкушение. Нет, не надежду, что погребенная в глубинах мозга память внезапно вернется нежданным подарком свыше. Я и так уже получил от подсознания все, что можно было. О прочем доведется гадать, остальное следует восстанавливать самому. К лешему нелюбезные умственные службы! Их добром просили, честью уговаривали! Обойдемся и собственными силами! Мне, можно сказать, бросили вызов. Уважающий себя субъект обязан управляться с настоящим, не рассчитывая на подмогу из прошлого. Ежели это, черт побери, по плечу новорожденному младенцу, я не намерен оказаться хуже малыша!

– Кстати, – спохватился я, поворачиваясь к спутнице, – а куда мы направляемся? В Сиэтл? Китти рассмеялась, пожала мое запястье.

– Нет, милый, не к тебе, а ко мне домой. Прямиком в Ванкувер.

– Похищение человека, – ухмыльнулся покорный слуга. – Если не путаю, карается смертной казнью.

– Но ты ведь не против, дорогой? Бывал у меня прежде, побываешь сызнова. По крайней мере, несколько дней тебе нужен покой и соответствующий уход.

– Конечно, – сказал я. – А ты хорошо готовишь?

– Не беспокойся. Раньше одобрял, и теперь не разочаруешься.

Я и не беспокоился ни о чем, ломимо самой сидевшей рядом девушки. Не шибко она соответствовала образу умной журналистки и уступчивой любовницы – тем паче, любовницы, надеявшейся в урочный час обратиться женой.

Еще доводилось призадуматься о навестившей меня китаянке, чье имя Китти не упомянула вообще ни разу. Китаянка тоже вела себя не самым естественным образом. Ее народ злопамятен отнюдь не меньше любого другого – даже, наверное, чуточку больше. И все-таки бывшая подружка, жестоко мною оскорбленная дщерь мстительного Востока, пролетела пят сотен миль, дабы утешить страждущего изменника и снять с его подлой души тяжелое бремя.

Так она уверяла.

Рассуждать в подобном ключе было, безусловно, вопиющей гнусностью – но бедный, оглушенный, беспамятный мозг не мог отделаться от навязчивой мысли, что, вернее всего, девица проведала о моей амнезии и примчалась проверить, какие сведения мистер Мэдден способен восстановить в извилинах, а какие нет. Это наталкивало на законный вопрос: а на кой ляд Салли Вонг понадобилось наличие моих воспоминаний или отсутствие оных? Да, она служила в компании, предоставившей самолет и пилота. Сказала, будто амурничала с Гербертом Вальтерсом. Только ежели призадуматься по-настоящему, следовало признать любопытный факт: ни малейшего свидетельства, что Герби Вальтерс действительно погиб, не обнаруживалось. А единственной достоверно зарегистрированной жертвой катастрофы был я сам. Рассматривая события под этим углом зрения, который, кажется, никому иному и в голову не пришел, я обнаружил уйму преинтересных возможностей, каждая из коих определенно грозила моему здоровью и благополучию.

Я решил вернуться к отправной точке своих рассуждений, сиречь, к беседе с доктором Лилиенталем, поведавшим: когда Вашингтон запросили об отпечатках моих пальцев, соответствующие ведомства вполне официально сообщили, что отпечатки принадлежат П. Мэддену. А одной из немногих автобиографических подробностей, известных П. Мэддену, наверняка была следующая: он родился и рос в качестве М. Хелма.

Вдруг в позабытом прошлом этот мистер Хелм по неизвестному – всего скорее, преступному – поводу переменил имя? Да так переменил, что ни в единой правительственной картотеке не сохранилось ничего, кроме новых данных о новоявленном Поле Мэддене?

Фу! Неосуществимо. И немыслимо. И невозможно для заметающего следы одиночки. Несколько лет я служил газетным репортером. Водил автомашину. Платил налоги. Должны были, обязаны были наличествовать груды записей, касавшихся Мэттью Хелма, юного фотографа. Не имея понятия, брали у меня когда-нибудь отпечатки пальцев или нет, я все же резонно рассудил: при подобном роде занятий хоть однажды, а требовалось разрешение властей, удостоверение, пропуск – ибо Новая Мексика буквально кишит секретными объектами. Отпечатки пальцев Мэттью Хелма безусловно покоились в архивах, вместе с прочими сведениями о его персоне.

Также нельзя было не учитывать высокую вероятность того, что Мэттью Хелм служил в армии; хотя ничего подобного я не припоминал. Короче, все десять отпечатков, с их узорами, завитками и петлями, наверняка и несомненно хранились где-то под ярлыком «Хелм». Но вашингтонский компьютер невозмутимо изрыгнул «Мэдден»...

Оставался единственный разумный вывод.

Я не был заметавшим следы одиночкой. Некто весьма влиятельный и высокопоставленный велел тщательно перепрограммировать электронный мозг, дабы тот указывал на Мэддена, если нажимают кнопку «Хелм».

Отлично. Положение чуток прояснялось. Пожалуй, этот же некто обосновал меня в Сиэтле, снабдив нужными визитными карточками, жилищем, фотокамерами, лабораторией и прочими неотъемлемо сопутствующими прелестями. Создал несуществовавший ранее образ. Легенду.

А задавать себе эдакие труды, производить на свет Божий репортера Мэддена, специализировавшегося на снимках живой природы, могли только затем, чтобы парень спокойно выполнил важное секретное задание... Вопрос: какое именно?

Я скривился. Тут оставалось лишь строить догадки.

До чего же странно, если пораскинуть мозгами...

Лежал спокойнехонько в чистой уютной больнице; предстояла еще, по крайности, неделя тщательного лечения у квалифицированных докторов, которые лишь улыбались и плечами пожимали, когда я спрашивал о сроке выписки... Вдруг – бац! – необъяснимый телефонный звонок, непонятные посетители, непостижимые признания. И врачи начинают лезть вон из кожи, стремясь поскорее избавиться от вашего покорного...

Что приключилось?

Кажется, ничего особенного.

Кто-то, правда, взял и взорвал канадский паром...

* * *
– Смотри! – воскликнула Китти. – Мы почти прибыли!

Ванкувер оказался живописным городом, обрамлявшим огромную морскую бухту и, в свой черед, обрамленный белой горной грядой. Аэропорт располагался в равнинной дельте реки Фрэзера, к югу от города, на весьма приличном расстоянии. Поскольку дожидаться, покуда вывезут багаж, было незачем – я прилетел с маленькой дорожной сумкой, где покоились лишь пижама да зубная щетка, а у Китти наличествовал крохотный чемоданчик, отлично умещавшийся меж сиденьями, – такси подкатило тотчас и помчало нас обоих прочь.

– В гостиницу «Ванкувер», пожалуйста, – велела Китти водителю и тесно прижалась ко мне, положив на колени коричневый кожаный ридикюль. Покосилась, пояснила:

– Пересядем в мой автомобиль. Не хотелось бросать малыша на аэродромной стоянке; загнала в гараж гостиницы, уплатила, попросила приглядеть. А к самолету приехала на гостиничном лимузине.

Улицы были влажны после недавнего ливня, однако для разнообразия сквозь тучи пробилось яркое солнце. Ехать пришлось долго, минуя многочисленные длинные мосты. Наступил ясный, погожий день, и все мои предшествовавшие умозаключения показались чистейшей воды бредом. В конце концов, я просто бедолага с не вполне выздоровевшей головой, которая почти не припоминает прошлого. К чему валять вопиющего дурака? Измышлять загадочную вашингтонскую личность, маяться манией величия, связывая поспешную и нелюбезную выписку с окаянным взрывом подло заложенной бомбы?..

Китти положила на мое предплечье мягкую ладонь:

– Опять задумываешься над ненужным? – упрекнула она. – Сию минуту прекрати. Забудь об утраченных воспоминаниях! Лучше обмозгуй меню сегодняшнего обеда. Могу соорудить великолепное филе горного лосося и еще припасла бутылочку того дивного австралийского вина, из тех, что ты привозил в прошлый раз. А если плотно есть не желаешь – скажи, придумаю что-нибудь вкусное и очень легкое...

– Ни в коем случае. Звучит изумительно, просто слюнки текут.

Я посмотрел в окно такси.

– Удивительно: все кажется ужасно знакомым. Гостиница «Ванкувер»? Большое старомодное здание в центре города? На углу улиц Буррарда и Джорджии, правильно? Черт возьми, отлично представляю отель – но вот себя глядящим на него представить не в состоянии. Точно читал подробный иллюстрированный путеводитель – и только.

– Тубо, Рекс, тубо! – рассмеялась Китти. – На сладкое обещаю ванильное мороженое с домашней клубничной подливкой. Сразу избавишься от привкуса больничной стряпни... И угощу рюмочкой мексиканского ликера. Тоже тобою привезен. «Калуа», верно?

Я знал: «Калуа» – коричневая жидкость, напоминающая крепко разведенный спиртом черный кофе. Но когда и как доставил эту мерзость нареченной своей – хоть убейте, вспомнить не мог. Зато напрашивался новый, интересный вывод: я был пламенным ухажером и галантным кавалером. А человек, получивший серьезное, секретное задание, снабженный тщательно подготовленной легендой, навряд ли стал бы эдак ухлестывать за хорошенькими девицами восточной и западной выделки, ежели страсть не имела прямого либо косвенного отношения к делу. Агента не внедряют в сопредельную страну, чтобы предоставить ему возможность невозбранно резвиться и упражнять мужские достоинства с посторонними, никому не потребными дамами...

Китти произнесла:

– Дорогой, когда приедем в гостиницу, пожалуйста, будь умницей и слушайся меня во всем!

Голос прозвучал натянуто и немного странно.

Я покосился.

Китти направляла на меня извлеченный из ридикюля маленький никелированный пистолет.

Автоматический.

(обратно)

Глава 6

Предательство было наигнуснейшим, безо всякого сомнения, и вашему покорному слуге, пожалуй, следовало бы вознегодовать, разъяриться и взбелениться. Но я подсознательно ждал чего-то недоброго: девица не внушала полного доверия. Да и другие подозрения возникали. В преизбытке.

Я вспомнил: в аэропорту Принца Руперта никого не обыскивали, никого не прогоняли сквозь детекторы металла. У Китти не возникло ни малейших затруднений. Я уставился на оружие.

К вящему изумлению моему, встроенный в мозгу компьютер исправно и проворно уведомил: «Астра-Констебль», самовзводный, с открытым курком, калибра 38 АПК. АПК значит «автоматический пистолет Кольта», их давно прекратили выпускать, но патроны, предназначавшиеся для этой системы, использовались другими фирмами.

И пистолет, припомнилось мне, вовсе не никелированный, а хромированный...

Тревожила странная и неуместная мысль. Я не просто вспомнил точные сведения о марке и особенностях «Астры», я отлично знал, как ею пользоваться. Откуда у респектабельного и миролюбивого фотографа-анималиста Поля Мэддена столь изрядные огнестрельные навыки? Должно быть, из глубины душевной постучался и попросился наружу зловещий и загадочный субъект по имени Хелм. Ни дать, ни взять – доктор Джекилл и мистер Хайд!

Я видел: девушке стрелять не хочется. Это могло сыграть решающую роль. Малейшая заминка мнимой любовницы спасла бы меня, дозволила ударить Китти, при необходимости уложить водителя и бежать, бежать со всех ног и куда глаза глядят...

Черт возьми, а и в самом-то деле: куда бежать? И что делать, убежав? Правда, неведомый голос в телефонной трубке наверняка был нитью – надежной или тонкой, – связывавшей меня с непостижимым прошлым. Но распознать голоса я не сумел. Правда, Салли Вонг продолжала, вероятно, заведовать билетными кассами Северной авиационной, адрес коей можно было сыскать в телефонном справочнике – но шестое чувство предупреждало: соседство очаровательной китаянки, бывшей возлюбленной покойного Герберта Вальтерса, может окажется не слишком безопасным в минуту горькой нужды.

Убежища у вашего покорного слуги не имелось, а ежели имелось, то сам он об этом не знал.

Да и так ли уж хотел я очутиться в укрытии?

Ответив себе честно – сиречь, отрицательно, – я угомонился.

В конце концов, неизвестный некто не пожалел трудов, дабы заслать меня в Канаду и продержать здесь целых шесть месяцев. Затем я, должно быть, сглупил. Ошибся. Ибо едва ли агенту велели преднамеренно искупаться в проливе Гекаты, заработав при этом жестокую амнезию.

Меня смутно беспокоило ощущение, что пострадала профессиональная гордость – какой бы ни была настоящая моя профессия. Сейчас наличествовал выбор: либо завершить глупость, учинив потасовку и удрав быстрее лани подальше от хорошенькой, лживой, коварной неумехи и ее хромированной «Астры» – либо повиноваться, двинуться туда, куда скажут, и постараться хоть чуток прояснить истинное положение вещей.

Девица, в сущности, была самой крепкой веревочкой, привязывавшей меня к прошлому. Все говорило о том, что я напропалую старался познакомиться с нею. А Китти вряд ли причинила себе столько ненужных, лишних хлопот, чтобы попросту прикончить Мэддена-Хелма.

Ускользнув от нее, упустив случай разузнать, в чем же, собственно, дело, я впоследствии неизбежно уподобился бы слепцу, ощупью разыскивающему в громадной библиотеке книгу, которую все равно прочесть не сумеет.

В глазах Китти промелькнуло внезапное опасение.

– Поль, не вздумай! Не делай ничего... опрометчивого. Пожалуйста!

Просьба чуток запоздала. Я уже сам решил вести себя смирно.

– Парадом командуешь ты, милочка, – сообщил покорный слуга, совершенно успокаиваясь. – Как насчет церемониального марша горных лососей? Китти неподдельно обиделась:

– Не надо! – попросила она. – Пожалуйста, не язви! Ты... ты не понимаешь! Тебе не желают худого. Просто... просто задержат ненадолго, спрячут – ради твоего собственного блага. Твоего здоровья! Пожалуйста, постарайся понять!

Я подметил, что и голос, и дуло «Астры» заметно понизились. Безусловно, таксист не числился сообщником. Он лавировал в густом автомобильном потоке, ни сном ни духом не подозревая о разыгрывающейся за спиною драме – точнее, мелодраме. Наконец, водитель свернул в узкую боковую улицу, стиснутую двумя высоченными домами, затормозил у черного входа в гостиницу. Ливрейный привратник – настоящего швейцара черному ходу не полагается – шагнул вперед, приветствовал прибывших, пособил покинуть машину и вытащить из багажника немудреные наши пожитки.

Спутница предусмотрительно держалась у меня за спиной. «Астра» до поры до времени исчезла из виду, но правая рука девушки отчего-то копалась в открытом ридикюле...

– Уплати этому славному шоферу, дорогой! – сказала Китти. Я избавился от нескольких канадских банкнот, совершенно просохших, однако вовсе не ставших новее и глаже после недавних морских купаний. Равно как и остальное содержимое бумажника. Таксист недовольно хмыкнул. Привратник принял скромные чаевые не моргнув глазом.

– Давай-ка сперва зайдем пропустим по коктейлю, милый, – предложила Китти. – Домой добираться неблизко.

Последняя фраза предназначалась, разумеется, для общественного потребления.

Когда мы очутились в просторном, старомодном вестибюле, девушка произнесла:

– Теперь, пожалуйста, шагай прямиком к парадной двери.

Мы прошествовали мимо портье и постояльцев, разместившихся по диванам и креслам. Я невольно ежился, благодаря Бога и оружейных мастеров за то, что «Астра» – самовзводный пистолет и при опущенном курке требует сильного, сравнительно долгого нажима на гашетку, чтобы выпустить первую пулю. Китти, вероятно, слабо и смутно представляла, как управляться со внушительным девятимиллиметровым стволом – а это, с огнестрельной точки зрения, делало девицу вдвое опаснее любого закаленного и хладнокровного конвоира.

– На улицу, и до тротуарной бровки, – указала Китти.

Взглянув искоса, я удостоверился, что лицо ее побледнело от волнения и покрылось испариной. Это не вызвало у вашего покорного слуги ни малейшей радости. Китти вполне могла непроизвольно, с бухты-барахты отправить меня к праотцам и потом закатить великую покаянную истерику. Держа в обеих руках сумку и чемодан, я с преднамеренной, нарочитой неловкостью оттиснул дверь плечом, дабы спутница убедилась в моей временной полуникчемности.

Мы очутились на широкой оживленной улице. Точно по сигналу, рядом с нами остановился подкативший черный мерседес. Темноволосый, мускулистый субъект выбрался наружу. Его потертый, поношенный костюм и джемпер-"водолазка" выглядели почти неприлично для обладателя колымаги ценою пятнадцать тысяч. Правая рука тонула в кармане пиджака.

– На переднее сиденье, мисс! – возвестил субъект. – Живее, мы препятствуем движению! А ты швыряй пожитки на пол и забирайся ко мне!

Спустя мгновение мы устремлялись прочь. Темноволосый, расположившийся бок о бок со мною, рассеянно извлек револьвер – курносый кольт – и поиграл им, словно стремился вызвать у соседа умеренное любопытство.

На шофере красовалось форменное кепи. Еще один атлет – широченные плечи, толстая багровая шея. Восседавшая рядом с водителем Китти глубоко вздохнула, как человек, избавившийся от бремени тяжкой ответственности. Расстегнула длинный розовый дождевик. Откинулась на спинку, обессиленная, расслабившаяся – точно пробежала целую милю под палящим солнцем.

Предательство, подумалось мне, совсем не легкая задача для этой особы.

– За вами следили по дороге из аэропорта, мисс? – полюбопытствовал мой охранник.

– Нет... не скажу наверняка. Не хотела вертеться и озираться.

– Конечно, следили! Но, думаю, в гостинице вы от них оторвались. Проверим. Кстати, представляюсь. Дуган. А это – Льюис. Вы, кажется, мисс Дэвидсон. А со мною рядом сидит воскресший из мертвых господин Мэдден. И обстоятельства столь чудесного воскрешения надобно выяснить, верно?

– Мне обещали, что Мэддену зла не причинят!

– О, разумеется, мисс! – охотно согласился Дуган. – Мы добрей овечек, верьте слову. И пальцем не тронем, даже пальцем!

Китти напряженно смотрела сквозь ветровое стекло. Чуть погодя тщательно расправила и одернула розовые брюки, снова запахнула дождевик, точно ей ни с того ни с сего стало зябко.

Ехали еще дольше, чем от аэропорта. Шофер, которого звали Льюисом, петлял поначалу, как делающий сметки заяц, нырял в паутину переулков, не упускал возможности юркнуть в любую попадавшуюся арку. Потом, удостоверившись, что за нами не движется «хвост», парень вырвался на шоссе и путешествие сделалось более спокойным.

Я, говоря мягко, не пришел в восторг, услыхав, сколь спокойно представляется Дуган. И глаз покорному слуге завязывать не пытались, а это было вконец нехорошо. Либо ребяток не волновало, кому, сколько и чего именно смогу я наболтать (сие представлялось маловероятным), либо они заранее порешили, что никому, ничего и никогда разболтать не сумею... Пожалуй, кое-кто совершил чудовищную глупость, не оглушив Китти в такси и не задав тягу...

Вихрем одолев десяток миль по магистральному шоссе, Льюис повернул на проселок и ринулся дальше, минуя раскисшие от ливней поля, рощицы, ручьи, бурлившие коричневой глинистой водой. Снова собирались тучи, погожий день, похоже, обращался воспоминанием, столь же приятным, сколь и мимолетным.

Автомобиль снова повернул – на узкую дорогу, бежавшую меж двух изгородей. Впечатляющих изгородей, сооруженных из колючей проволоки, протянутой по металлическим кронштейнам. Дорога вела к белым, теряющимся меж зеленых деревьев строениям. Промелькнула маленькая опрятная вывеска:

САНАТОРИЙ "ИНАНУК[15]"

Я непроизвольно и лениво погадал: то ли это словцо заимствовано из языка эскимосов, то ли местные остроумцы намекали, что перед вами уютный уголок.Не считая приличествующей медицинским заведениям белой покраски, санаторий вполне мог бы сойти за обычнейший кемпинг или мотель. Виноват: бунгало и коттеджи, где располагаются постоем разноплеменные туристы, как правило, не снабжены толстыми решетками на окнах. Это было вторым, и вопиющим отличием.

У главного здания, близ парадного входа, поджидали три фигуры в накрахмаленных белых халатах. Двое мужчин и женщина. Молодой блондин, с лицом почти привлекательным – его, правда, портили сонный взгляд и пухловатые щеки – отделился от комитета по встрече. Парень был плечистым, с хорошо развитыми, сильными руками.

– Веди себя пристойно, – посоветовал сидевший рядом Дуган. – Видишь, как принимают? Как ОВНП!

– Кого? – не понял я.

– Особо важного нового пациента, – пояснил Дуган. – Прояви благодарность и не закатывай скандала. Всем легче будет, и проще.

Мерседес негромко скрипнул тормозами. Дуган распахнул дверцу.

– Приглядывай в оба, Томми, – посоветовал он светловолосому крепышу. – Чересчур уж большим паинькой держится. Будь начеку... Тэк-с, Мэдден, выметайтесь.

Я вымелся. Дуган и Томми сноровисто заняли позиции по бокам и самую малость поодаль. Профессионалы! Привыкли укрощать самых строптивых и усмирять самых буйных! При необходимости, ежели я брошусь на одного, другой ударит сзади; а на обоих сразу при такой расстановке сил напасть немыслимо...

Нападать я, впрочем, не собирался, а посему и покорного слугу никто не колотил. Пока, во всяком случае. Мы дожидались второго мужчину и женщину, облаченную, пониже халата, в плотные нейлоновые чулки. Выдалась минута спокойного размышления, и весьма кстати выдалась, ибо надлежало решить, обязан ли я предупредить благородное собрание. Странно, я даже не представлял, какого свойства предупреждение должен сделать – просто шестое чувство твердило: рассуди и реши. Но ни рассудить, ни решить я не успел, запутавшись в подсказках из мозговой подкорки.

Они выстроились передо мною. Мужчина был высок, хотя до моих собственных шести футов четырех дюймов не дорос. Поседелые виски, респектабельный, уверенный, внушительный вид. А женщина!.. Боги бессмертные! Отродясь не видал особи женского пола, способной хотя бы отдаленно сравняться в уродстве с этим страшилищем. По крайности, насколько мог припомнить – а помнил я весьма немного.

Речь не о теле – никаких выдающихся телесных искривлений либо несуразностей не отмечалось. Дама обладала обычными конечностями, повиновались они должным образом, суставы сгибались, мышцы сокращались, да и сухожилия, кажется, работали добросовестно. Ноги как ноги: не слишком соблазнительные, однако вполне пристойные. И руки вполне людские: две ладони, десять пальцев. И туловище соответствовало устоявшимся представлениям о приемлемых пропорциях.

Но лицо! Точнее, харя!

Альфред Хичкок, пожалуй, уплатил бы ей немалые деньги за участие в отвратительнейшем из своих фильмов. Лопатообразный подбородок. Расплющенный, раздавленный природой нос, напоминающий бульдожье рыло. Неандертальские надбровные дуги. Искореженные непостижимым образом скулы и челюстные крылья...

Но карие глаза были проницательны, умны – и свирепы.

– Это доктор Элси Сомерсет, Поль, – пояснила вышедшая из мерседеса Китти. – А это – доктор Альберт Кэйн... О тебе замечательно позаботятся, дорогой. Нельзя было выписываться из клиники так поспешно... Ты еще не вполне здоров и следует немного... Я покосился:

– Китти, отчего бы не сделать божескую милость и не заткнуть свою поганую варежку?

Девица охнула и негодующе смолкла.

Я глядел на доктора Элси Сомерсет. Элси!.. О боги, боги бессмертные! Элси... Эльза... Элиза... С таким-то мордоворотом!

Я принял, наконец, второе за день важнейшее решение. Пускай это глупо, но сборище получит полную возможность пойти на попятный без катастрофических для себя последствий. Встанет перед свободным выбором. В конце концов, они только любители, а я – опытный профессионал. Непостижимым образом покорный слуга обрел внезапную уверенность в том, что он – профессионал, и не из последних. Правда, не сумел бы вразумительно сказать, в какой именно области числюсь профессионалом.

Я спросил:

– Этим желтым домом заведуете вы, доктор Сомерсет?

Что было фактической неточностью, ибо, как помнит читатель, домики санатория блистали белизной.

Высокий мужчина прочистил горло:

– Этим лечебным учреждением заведую я, мистер Мэдден.

– Отлично. Тогда мой протест вам и адресуется. Утверждаю при свидетелях, что был доставлен сюда против собственной воли, под несомненным и недвусмысленным принуждением. Теперь желаю удалиться. Домой, в Сиэтл. Уразумели?

Двое окружавших меня силачей – коль скоро можно быть окруженным двумя людьми – не шевельнулись, но я буквально ощутил, что оба напряглись, готовясь действовать.

– Боюсь, это невозможно, мистер Мэдден, – спокойно ответствовал доктор Кэйн. – Вас доставили, чтобы вылечить...

– По чьему настоянию?

– Мисс Дэвидсон...

– Мисс Дэвидсон может проваливать к чертям собачьим. Помолвлены мы или нет – помолвка едва ли дает невесте самомалейшие юридические права. Разве что притянуть жениха к ответу за злоупотребление доверием... Крепко сомневаюсь, будто помолвка уполномочивает мисс Дэвидсон определять меня в приют умалишенных. Кстати, на это еще и судебное решение требуется. Будьте любезны предъявить хоть завалящий документик, судьею подписанный и печатью заверенный.

Тирада моя была наигранной и нахальной, однако револьверов поблизости не замечалось, а большая шишка в ослепительно белом халате, надменно выпячивавшая передо мною грудь и пыжившаяся подобно влюбленному голубю, наверно, любила придавать всему на свете вид полнейшей законности. Даже похищению совершенно безобидных незнакомцев. Если, конечно, я и впрямь считался безобидным...

– Бумаги уже составляются, мистер Мэдден, – поспешно промолвил Кэйн. – И прошу понять: у нас лечебное заведение для пациентов с нарушенной психикой, а вовсе не желтый дом... и не приют умалишенных.

– Блестяще, док! Вот и составляйте нужные бумаги, а потом вручайте мне их должным образом. Только там, дома, в Сиэтле! А засим разрешите откланяться. Водителя вашего утруждать не стану, до шоссе, в общем, недалеко. В аэропорт и на попутной машине добраться можно.

Я повернулся.

Дуган и Томми бросились.

Опять, как и в такси, когда Китти угрожала пистолетом, я с почти пугающей четкостью понял, что именно следует предпринять: нанести боковой пинок в живот нападающему справа и, тотчас, распластываясь влево, изувечить второго субъекта хитрым ударом повернутого кулака по виску.

Но, пожалуй, не стоило приезжать сюда, чтобы развлекаться подобными упражнениями. Посему я неуклюже размахнулся, метя Дугану в челюсть, и парень остервенел, и треснул меня в ухо, и я незамедлительно шлепнулся. Томми издал неопределенные звуки, долженствовавшие выражать неодобрение. Прекрасно, я кое-что узнал о светловолосом – пускай даже малую кроху.

Меня подхватили под руки, подняли и утвердили в стоячем положении.

Полуоглушенный ударом, задыхающийся, ваш покорный слуга посмотрел на Китти.

– Эгей, куколка! Помнится, некто ворковал, будто ничего худого мне не сделают? Промурлычь-ка еще разок! Лупить по башке человека, едва оправившегося от сотрясения мозга – великолепное средство ускорить окончательное выздоровление, правда?

– Но я же просила не...

– Золотце, – ласково произнес я, – судя по нежному и безболезненному приему, который здесь оказывают снаружи, при входе, жду не дождусь лечения, коим займутся внутри, в четырех стенах!

Прежде чем Китти успела ответить, я уставился на обоих врачей и сказал:

– Неопровержимо установлено: меня задерживают в притоне мозгоправов силой, совершенно и всецело против моей воли. Согласны?

Высокий доктор Кэйн слегка поежился, но карие глаза, принадлежавшие женской разновидности Франкенштейна, выразили только естественное научное любопытство при виде живого лабораторного образца, извивающегося на булавке. Китти казалась ошеломленной донельзя и пришибленной. Тоже небесполезное наблюдение, между прочим.

Учитывая, что покорного слугу непрерывно держали на мушке, покуда не доставили до места назначения, следующий вопрос был смехотворен, и все же его надлежало задать:

– Хорошо, допустим, уйти не дозволяется. Но по телефону-то позвонить разрешите?

– Прошу прощения, это исключено... Мягкая, вкрадчивая речь доктора Кэйна прервалась, ибо заговорила женщина:

– Кого же вы намерены вызывать, мистер Мэдден? – Акромегалия, вспомнил я. Болезнь именуется акромегалией. В придачу к устрашающим уродствам бедолаги приобретают совершенно особый тембр голоса. Все это происходит, если начинает капризничать и привередничать гипофиз, но лучше сами загляните в медицинский справочник, ибо здесь мои познания заканчиваются.

– Не ваше дело, – ответил я. Доктор Сомерсет промолчала, но говорить и не требовалось: я получил ответ безо всяких слов. Разумеется, покорный слуга понятия не имел, кому и куда можно позвонить, но Китти забеспокоилась. Разумеется, наличествовал некто, кого Поль Мэдден мог уведомить о неприятности, и Китти об этом знала. Мне оставалось только вызвать на поверхность сознания нужное имя и телефонный номер.

– Я жду! Один-единственный звонок! В Соединенных Штатах это законное и неотъемлемое право каждого, кого сажают за решетку!

Высокомерный доктор Кэйн вздрогнул:

– Мистер Мэдден, умоляю! Здесь ведь не тюрьма!

– Оставьте, Альберт, – вмешалась женщина. – Вы же видите: он ведет игру. И неумную, кстати. Полагаю, прочие пациенты успели досыта наглядеться на своего нового сотоварища. Введите больного в вестибюль и пускай пройдет обычную регистрацию... приличия ради.

Она перевела взор на водителя.

– Да, Гэвин! Доставьте мисс Дэвидсон домой и будьте наготове. Быть может, поближе к вечеру вы понадобитесь вновь.

– Есть, – улыбнулся Льюис.

– Хорошо. Дуган, Траск, займитесь Мэдденом.

– Доктор Сомерсет! – окликнул я.

– В чем дело?

Умна была, негодная, и все же не понимала сути положения. Следовало дать окаянной шайке наипоследнейший спасительный шанс.

– Ежели вы не разумеете сами, разрешите объяснить. Произошло похищение человека. В моей стране за это неукоснительно карают смертью. Полагаю, в Канаде тоже не награждают орденами.

– Да, да! – нетерпеливо произнесла доктор Сомерсет. – Уверена, что суд присяжных повесит нас поголовно, всех до единого, рядком, точно белье на бечевке А теперь, мистер Мэдден, пошевеливайтесь!

Я ощутил облегчение. Рассуждая стратегически, ход был отнюдь не лучшим, но в шахматах существует еще и понятие интуитивной жертвы. Разумнее, конечно, было бы поникнуть, склонить гордую голову и согласиться с неизбежным – по крайности, внешне. Однако я предпочел снять с плеч своих бремя любой и всякой ответственности перед этой публикой. Что бы ни приключилось отныне, совесть моя чиста и спокойна.

А поникать и склонять голову начну постепенно, понемножку, и они позабудут о мимолетной вспышке вялого сопротивления, которую покорный слуга дозволил себе вначале.

И почтут меня существом безвредным, безобидным. Вполне и всецело.

Загвоздка состояла в том, что сволочь эта могла оказаться права. Я и сам не узнаю, насколько безобиден – или страшен, – покуда не пробьет час и память не воспрянет хоть немного.

(обратно)

Глава 7

Подымаясь по каменной лестнице в сопровождении Дугана и Траска, я успел приметить, что Китти садится в черный мерседес. Растревоженное девичье лило повернулось ко мне, глаза глядели умоляюще. Очень жаль. Предаешь – так хотя бы получай от этого должное удовольствие, иначе вообще зачем творить подлости? Я подумал, что, пожалуй, и впрямь не слишком жажду назвать сию особу своей женой. – Сюда, мистер Мэдден.

Низкий, хрипящий голос доктора Сомерсет. Я повиновался, проследовал за уродиной вглубь главного корпуса. Просторный, почти гостиничный вестибюль, где расположились несколько человек: одни – в спортивных костюмах, другие – в пижамах, третьи – в халатах; кто во что был горазд облачиться.

Они казались утомленными, отупевшими и не слишком помешанными. Покорный слуга крепко заподозрил, что перед ним богатые пациенты, под заботливой медицинской опекой обретшие в этом вертепе временную передышку от спиртного либо наркотиков.

Санаторий как санаторий. Обычной картине, по моему разумению, не соответствовал только вооруженный охранник, примостившийся в застекленной кабинке у самого входа. Судя по расположению колючих изгородей, примыкавших к самому дому и наверняка гудевших высоковольтным током, парадная дверь и уводившая прочь дорога оставались единственным возможным путем для субъекта, вознамерившегося покинуть пределы «Инанука». Довелось бы прорваться мимо караульного, а потом во все лопатки пробежать четверть мили, отделявшие дом от шоссе.

Отнюдь не будучи уверенным, что добрая водительская душа притормозит и позволит забраться в машину.

Впрочем, возможность вырваться я уже сознательно упустил, а бежать без малого пятьсот ярдов просто не по моей части. Вдобавок, путешествие высосало из тела остатки возвращавшихся после катастрофы сил, и сейчас о любой авантюре, требовавшей резкого – тем паче продолжительного – напряжения, доводилось лишь мечтать.

Пациенты проводили меня безразличными взорами. – Вон там у нас кухня и столовая, – громко и любезно поясняла доктор Сомерсет, шествовавшая впереди и прибавлявшая к словам соответствующие жесты. Аудиторию, сколь угодно вялую, надобно было ублажить. – Полагаю, мистер Мэдден, вы признаете: готовят здесь восхитительно. Первое время, разумеется, будете кушать у себя в палате, но уже очень скоро... Сюда, пожалуйста.

Меня отконвоировали по большой приемной в кабинет, снабженный обычным столом из нержавеющей стали, шкафчиками, ломившимися от пузырьков и ампул, белоснежными простынями и занавесками. Повинуясь приказу, покорный слуга разделся догола и подвергся осмотру, покуда Траск удалился по своим неведомым делам, а Дуган стоял начеку и следил, чтобы подопечный не вздумал буянить. Я не без удовлетворения отметил: парень поминутно пользуется носовым платком, успокаивая и нежа рассеченную мною губу.

Должно быть, я не отличался в той, позабытой жизни чрезмерным человеколюбием. Отлично, ибо в нынешнем переплете особо любить и жалеть ближнего казалось неуместным и бесполезным.

Доктор Сомерсет записала мой рост, вес, частоту пульса, кровяное давление и прочее, и прочее. Как заведено у всех лекарей во всех цивилизованных краях, заглянула мне в глотку, а потом и в противоположную телесную часть. И, наконец, милостиво дозволила прикрыть наготу, срамоту и стыд. Впрочем, после общения с хорошенькими сестрами в клинике Принца Руперта я не шибко стеснялся, красуясь в костюме Адама перед женщиной-врачом.

Вернулись в приемную.

Меня определили в кресло, доктор Сомерсет уселась за рабочим бюро и внесла в регистрационную карточку последние, завершающие пометки. Любой случайно вошедший убедился бы воочию: злополучного, злосчастного психопата Поля Горация Мэддена принимают ласково, заботливо и с распростертыми объятиями – в точности как и всякого иного страдальца.

Выдержав достаточно внушительную паузу, женщина подняла взгляд.

– Мистер Мэдден, – сказала она, – вы учтиво уведомили, что рассматриваете меня как похитительницу и преступницу. Посему дозвольте уведомить в ответ: я рассматриваю вас как совершенно здоровую личность, обладающую совершенно здоровой, нетронутой памятью. Время от времени я стану требовать от вас некие сведения. Вы вправе не отвечать. Если окажется необходимо, я изыщу средства, которые быстро сделают вас и покладистей, и уступчивей, а предшествовавший отказ от беседы не будет вменяться в вину, и зла на вас не затаят. Я легонько прищурился.

– Вместе с тем, – продолжила доктор Сомерсет, – не выношу, когда меня принимают за набитую дуру. Позабудьте все, что болтали болванам из Принца Руперта. Я не желаю слышать слова «амнезия»! Отвечайте на вопросы или не отвечайте – но только не смейте блеять, будто не помните! Этот ответ не учитывается, мистер Мэдден! Понятно?

«Своеобычная точка зрения, – мысленно хмыкнул я, – ничего не скажешь. С фальшивой игрой в пациенты-целители явно было покончено». Я подивился только: всерьез говорит меченая природой шельма или просто берет на пушку? Но, куда ни кинь, как ни рассуди, а последствия, всего скорее, окажутся болезненными...

– Когда начинаются игры и забавы? – осведомился покорный слуга.

Доктор Сомерсет насупилась:

– Что вы имеете в виду?

– Изложенные правила уже вступили в действие? Не хотелось бы заработать удар по темени, случайно их нарушив.

Женщина поколебалась.

– Допустим, условия, предъявленные мною, пока не имеют силы.

– Тогда сообщаю: вы ошибаетесь, доктор Сомерсет. Если в потайной комнатке у вас не припасено поистине чудодейственных средств – а такая комнатка, безусловно, существует, – ничегошеньки вы не узнаете о прошлой моей жизни, до того как я очнулся в клинике Принца Руперта. Разве что средства пособят мне самому пробиться в замкнутые уголки памяти. Сам не знаю, на какие открытия можно там наткнуться, и при всем желании, даже очень пылком, сказать не смогу. Отрывочные картины детства всплывали, но лишь отрывочные. Потом – полный провал. Поэтому: или расшевелите уснувшие участки мозга, или не задавайте бесполезных вопросов. Потеряете время – и все.

– Времени у меня в избытке. Могу и потерять немного.

– Разумеется.

Взывать к ее пониманию было бессмысленно, и все-таки следовало попробовать. А вдруг нечаянно брошенная удачная реплика спасет меня от недвусмысленно обещанных пыток?

– Видите ли, доктор, меня беспокоит не то, что вы приметесь убивать время, но то, что попутно возьметесь медленно и весьма неприятно убивать меня. Понятия не имею, кем был раньше, зато уверен: героем никогда не числился. Пожалуйста, поймите. Я не намерен гордо стискивать зубы и терпеть истязания, коль скоро способен избежать их. Любой ответ, который ваш покорный слуга в состоянии дать, вы получите немедля, едва лишь зададите вопрос. Не ломайте себе голову, не изобретайте утонченных способов воздействия – не отказывайтесь верить очевидному: я просто не в силах припомнить многого, чрезвычайно многого. Глаза женщины сузились.

– Истязания? Кто заводит речь об истязаниях, мистер Мэдден? И, кстати, откуда мирному респектабельному фотографу знать об утонченных способах воздействия?

– Чушь! – вздохнул я. – Ваш подручный Дуган отнюдь не из молчаливых, любит пригрозить. И привез меня сюда под прицелом крупнокалиберного кольта. И треснул по голове, когда я попытался уйти. Вы лично минуту назад уведомили, что сумеете сделать меня покладистым и уступчивым, ежели упрусь. Покладистым! Да любой порядочный телезритель ответит вам, что значит сделать покладистым – особенно в эдаком заведеньице! Я ведь памяти лишился, доктор Сомерсет, а не рассудка!

С минуту она пристально глядела на меня. Покорному слуге, похоже, удалось произвести впечатление – правда, совсем крохотное. Возможно, даже посеять зерно сомнения. Оставалось лишь надеяться и выжидать.

– Кто такой Хелм? Застигнутый врасплох, я машинально переспросил:

– А?

Женщина перегнулась вперед, упираясь локтями в крышку бюро, сверля меня глазами.

– Вы только что пообещали ответить на любой вопрос, на который в силах ответить. Некто позвонил в клинику Принца Руперта и назвал это имя. Кто такой Хелм? Я скривился:

– Получается, в палате стояли микрофоны, а линию прослушивали? Очень мило... – И пожал плечами: – Понятия не имею, кто такой Хелм, но Хелм – это я.

– Объяснитесь.

– По мере возможности, – молвил я осторожно. – Во сне возвратились отрывочные картины детских лет, пожалуй даже, благодаря тому непонятному звонку. Я знаю, что был подростком по имени Мэттью Хелм, учился в школе с понедельника до пятницы включительно, а по субботам и воскресеньям охотился вместе с отцом. Еще припоминаю, что был юнцом по имени Хелм и снабжал фотоснимками половину местных и столичных газет. Затем – огромный пробел, клиника Принца Руперта и заверения: ты – фотограф-анималист, именуемый Полем Горацием Мэдденом; приходишь в чувство после ужасной авиационной катастрофы. О самой катастрофе ни аза не помню. Помимо незначительных, мелких подробностей, упущенных сейчас, это всеобъемлющая информация, которую вы сумеете выудить под нажимом первой, первейшей и даже наипервейшей степени. Поскольку я просто ничего больше не помню, доктор.

Доктор осведомилась решительно и прямо, точно все мои пространные речи пролетели мимо ее слуха:

– Где Вальтерс?

Прошу любить и жаловать. Их интересует последний полет Герберта Вальтерса. И ежели дело сводится именно к этому пункту, мне предстоят пренеприятные деньки...

– Судя по рассказам, Герберт Вальтерс, или просто Герб, работал на компанию, известную как Северная авиационная. По рассказам же, я летал с ним довольно часто. В тот несчастный раз мы поднялись на «де хэвиленд бивере» и направились к северу. Говорили, что ни Герберта, ни аэроплана отыскать не удалось. По крайней мере, до вчерашнего дня. Предположительно, парень утонул вместе с машиной, но, конечно же, при настоящей опасности мог и с парашютом выпрыгнуть, предоставив пассажира его собственной судьбе... Не знаю. Честное слово.

– Вальтерс чрезвычайно важен для нас. И надлежит выяснить, что произошло с мистером Гербертом Генри Вальтерсом.

Она не уточнила понятия «мы», а любопытствовать казалось невежливым. Я лишь беспомощно пожал плечами:

– Знал бы – выложил бы немедля.

– Знаете.

– Да, пожалуй, но только в чисто техническом смысле. Где-то в памяти, вероятно, хранятся магнитные записи, пленки, дискеты... Но как добраться до них?

– Поживем – увидим... господин Мэдден. Увидим, до чего можно добраться, до чего нет. Чудовище воззрилось на Дугана.

– Покуда все. Отведи этого человека в «Гиацинт». Предупреди Томми Траска о предельной бдительности... Непрерывной и неусыпной. А! Еще минутку, мистер Мэдден. Маленькая экскурсия перед недолгим расставанием.

Я поднялся и двинулся вослед женщине, через приемную, в кабинет, который мы совсем недавно покинули. Достойная дама отомкнула тяжелую, металлическую, звуконепроницаемую дверь в противоположной стене и предоставила мне обозреть своеобразный интерьер потайной комнаты. Интерьер производил изрядное впечатление. От подробностей воздержусь, упомяну только, что пыточная камера была обустроена людьми образованными и опытными. Никаких средневековых дыб, кобыл, испанских сапог... Сдавалось, основную работу исполняет электрический ток. Наличествовало кресло с ремнями и зажимами. Туда усаживали. Имелся продолговатый стол с ремнями и зажимами – на него укладывали для пущего удобства допрашивающих.

Слабый запах, стоявший в паскудной камере, я определил бы как миазмы страдания, однако по сути здесь разило общественным сортиром.

– Вот она, милая спаленка, – умудрился выдавить покорный слуга.

Доктор Сомерсет затворила тяжкую дверь.

– Правила начали действовать, мистер Мэдден, а посему тщательно взвешивайте грядущие ответы... Ну-с, Дуган, забирай его в «Гиацинт» и сдавай Томми с рук на руки.

– Слушаюсь! – Дуган подтолкнул меня. – Нет, парень, теперь уж другим путем. Угловая дверь, вот она...

Коттеджи – верней, палаты – звались «Астра», «Бальзамин», «Вербена», «Гиацинт» и так далее, вплоть до «Жасмина». Именно так звались ужасные, белые, зарешеченные, опрятные внешне конуры, где одних лечили, а других мучили, одних исцеляли, других истязали...

Странно, я нашел эти названия чуть ли не столь же устрашающими, сколь содержимое звуконепроницаемой комнаты.

(обратно)

Глава 8

В действительности все получилось не так скверно, как ожидалось. А скорее всего, я был в очень уж плохом состоянии, чтобы полностью оценить искусство доктора Сомерсет и ее присных. Обычно считают, будто измученного, изнуренного субъекта сломить гораздо проще, нежели здорового – однако на сей раз возникло исключение из общего правила.

Я оказался чересчур слаб, и воспринимал происходящее почти в качестве очередной главы из больничного кошмара. А уж к туманным и болезненным больничным кошмарам успел чуток притерпеться за две недели.

На размышление покорному слуге отвели целые сутки, да еще и следующую ночь в придачу. Большую часть упомянутого времени я провалялся в постели и прилежно отоспался впрок, велев себе не думать о плохом. Даже последний болван понял бы свойство предстоявших собеседований, касавшихся участи поганого воздушного извозчика, про которого я и впрямь ничегошеньки не припоминал. Зачем же брать неприятности взаймы у будущего, размышляя над ними загодя?

На второй вечер меня принялись приготовлять. Словно для операции: очищающие пилюли, клистиры, полный запрет есть и пить. Поутру – дальнейшие меры, долженствовавшие уберечь аккуратную и чистую камеру от моих непроизвольных и неблаговонных выделений. Укол под лопатку. В обычной клинике это была бы инъекция успокоительного или обезболивающего снадобья, но я подозревал, что по кровеносной системе начала блуждать «сыворотка истины»... Скополамин?

Словечко выпрыгнуло на поверхность сознания откуда-то из глубины. И я отверг его. Ибо, неведомо когда, слыхал, будто скополамин полагают нынче старомодным и малополезным препаратом. В подобном вертепе наверняка сыскались бы средства поновее и получше.

Иглу вводил доктор Кэйн. После чего меня усадили в кресло на колесах – это почетное задание поручили светловолосому Томми Траску – и резво покатили к главному корпусу, где господин Дуган исполнил обязанности швейцара, гостеприимно распахнул боковую дверь и пропустил все честное шествие в чертог Торквемады.

Несколько безумцев (или наркоманов), отрешенно слонявшихся меж деревьями на обнесенных колючей проволокой лужайках, не обратили на покорного слугу ни малейшего внимания. А возможно, размыслил я, и глядеть-то не на что. Возможно, я по-прежнему валяюсь на койке в Принце Руперте и вижу дурацкий цветной сон. Ведь немыслимо же! Тебя прилюдно и с великой помпой везут в доморощенное гестапо, а окружающим хоть бы хны! Ни ухом не ведут, ни глазом не моргают!

Хотя, пожалуй, в этом рассуждении я был не прав. Обитатели санатория попросту не желали показаться грубыми и бестактными. Буйнопомешанного, которого даже пришлось помещать в надежно охраняемый «Гиацинт», направляют на первую лечебную процедуру... Ведь нельзя же пялиться без зазрения совести, надобно пощадить беднягу!

Траск вручил подопечного Дугану, коему выпала привилегия доставить меня в августейшее присутствие доктора Сомерсет. Доктор Кэйн приотстал и скрылся из виду. Колоть сыворотку – одно, а присутствовать при отнюдь не целебных сеансах электрошока – совсем иное.

Сеансы начались в кресле: сперва простыми вопросами, затем опаляющими искровыми разрядами. Сеансы продолжились на столе, где было куда способнее подключать электроды к нужным телесным частям. Изобретательность Элси Сомерсет была неистощима и заслуживала гораздо лучшего применения.

Но я сказал немного выше, что к больничным кошмарам успел притерпеться и приспособиться. И знал, как ускользнуть от боли. Следовало всего-навсего отступить в угол комнаты и преспокойно следить за эволюциями лекарей. В данном случае – палачей.

Парня, простертого на столе, я где-то встречал, и считал, что здесь обращаются с ним по-свински, по-скотски – позор и мерзость! Но, ежели призадуматься, я отнюдь не пил с этим субъектом на брудершафт...

Я был изрядно потрясен, даже перепуган, когда внезапно и неведомо каким образом осознал: допрос ведут не первый, а уже второй день. Целые сутки выпали вон из памяти. Провалы разумения, похоже, становились чистейшим хобби. Но об утрате именно этих воспоминаний покорный слуга сожалеть не собирался. Потрясение миновало и страх улегся, когда я сообразил: мозговые предохранители, спасшие серое вещество от недопустимых перегрузок во время воздушной трагедии, милосердно и вполне исправно сработали сызнова. Естественная реакция организма.

Еще меня изрядно беспокоил Наблюдатель. Так я мысленно окрестил его. Маленький пухлый человек в хирургической маске, в хирургической шапочке – лицо почти полностью скрыто – и в белом халате. Он стоял в углу столь недвижно и незаметно, что я даже не сразу приметил эту личность. Невзирая на облачение. Наблюдатель не смахивал на хирурга, да и действий хирургического свойства предпринимать, по-видимому, не собирался. Он вообще не действовал, никак.

Все «процедуры» вершила сквернообразная Элси, а Дуган пособлял ей, когда требовалось употребить физическую мощь. Наблюдатель же просто наблюдал.

Очень редко, очень-очень редко человечек произносил слово-другое. Голос его звучал приятно, речь была правильной, вопреки явному немецкому акценту. Суть изрекаемого тоже бывала правильна и приятна. С моей колокольни глядючи.

– Нет-нет! Полегче, доктор Сомерсет, мы не вправе убить его или изувечить! Лучше дайте пациенту передохнуть, hein?

Впрочем, его присутствие крепко раздражало. Сам не понимаю отчего, но подвергаться пыткам в лапах Элси и Дугана, без свидетелей, оказалось бы проще. Между мною и доктором Сомерсет успела возникнуть классическая любовь-ненависть, вековечное взаимоотношение садиста и жертвы. Я считался драгоценной игрушкой, предметом извращенного, пошедшего по неправильному руслу сладострастия. Элси же числилась тварью, коей предстояло в урочный час принять от меня погибель чрезвычайно медленную, чрезвычайно мучительную и чрезвычайно мерзкую. Наверное, когда введенные наркотики начинали испаряться, и бежать в угол комнаты уже не удавалось, лишь размышления над истязаниями, которым подвергнется эта паскудная бабища – к черту незамысловатое электричество, изобретем вещицы получше! – не дали покорному слуге быстро и непоправимо спятить.

Но свидетелей при столь интимной пыточной оргии, пожалуй, быть не должно. Так я, по крайности, полагал. Все едино, что прилюдно заниматься любовью.

– Думаю, вполне достаточно, – изрек Наблюдатель в один поистине прекрасный день, и приблизился к столу. Впервые за все время он покинул свой пост в углу камеры.

– Вполне достаточно, мадам доктор. Можно счесть неопровержимо установленным: этот человек действительно утратил память, nicht wahr? Более того, для меня очевидно, что необходимых сведений ваши методы получить не помогут. Продолжать бесполезно.

– Дайте еще только...

От огорчения голос Элси сделался еще более грубым и хриплым. Одинокую, страшную как смертный грех, беззащитную девочку лишали главной и, возможно, единственной радости... Я чуть ли не пожалел доктора Сомерсет.

– Нет. Мэдден – или Хелм – должен жить и полностью выздороветь. Я приказываю.

Наблюдатель говорил резко и повелительно.

– Имя, названное по телефону, имя, добровольно повторенное им здесь, безусловно подлинно. Имеются весьма интересные и очень тревожные сведения и о самом Хелме, и об организации, где он служит. Он и впрямь личность исключительная. Дьявольски жаль, что этому господину велели впутаться в наши дела... Сообщаю: при его роде занятий – настоящих занятий, каковые весьма далеки от фоторепортерства – случайные допросы почти неизбежны, их полагают неотъемлемым правилом игры, и мстить за свершенное здесь никому не станут. Но если господин Хелм погибнет, или сделается калекой, вмешаются субъекты, сердить которых не рекомендую. Телефонный звонок в клинику Принца Руперта назначался не столько ему, сколько нам. Чистой воды предупреждение. Думаю, следует внять и вести себя разумно. Как выражаются янки, прикроемте лавочку. Заприте Хелма, лечите, кормите и стерегите, пока не получите от Совета нужных распоряжений. О Вальтерсе придется узнавать иными путями.

Наблюдатель удалился.

Элси освободила меня собственноручно, хотя обыкновенно обязанность сия возлагалась на Дугана. Прежде, нежели расстегнуть ремни и раскрыть зажимы, доктор Сомерсет созерцала вашего покорного слугу нежно, печально и долго. Я чуть было не брякнул: «Поздравляю». Даже когда развитие акромегалии замедляется – похоже, у Элси так и приключилось. – половая сфера страдает, и весьма. Но эта женщина сумела найти блистательную и доступную замену утраченному...

Однако умные карие глаза на рыле Босховской химеры заставили меня прикусить язык. Я выжил отчасти лишь потому, что не дрался и не огрызался. Вел себя смирнее смирного. Не было ни малейшего резона отпускать бессмысленную прощальную дерзость и рисковать головой.

Дуган огорчился не меньше доктора. Так я думаю. Грубо сдернул подопечного со стола, бесцеремонно определил в самокатное кресло, духом домчал до «Гиацинта» и буквально швырнул в объятия Томми Траску.

– Тощая тварь обставила их! – возвестил Дуган Удрученным тоном. – У, жердина стоеросовая! Память, понимаешь ли, отшибло! Пустили бы меня к реостату – соловьем бы разливался, подонок!

– Или превратился от боли в полного идиота, – возразил Траск. – Двуногие овощи не разливаются соловьями, Дуг... Пойдемте, мистер Мэдден, баиньки пора.

– Велено стеречь, – добавил Дуган. – В оба!

– А мы так и стережем, верно, мистер Мэдден? Пойдемте в колыбельку...

Я уснул в упомянутой «колыбельке», улыбаясь будто настоящий младенец. Первая стадия неприятностей завершилась вполне удовлетворительно. Теперь наступал черед стадии второй, но спешить не следовало, ни в коем случае не следовало торопиться! Требовалось хоть немного сил. И ясная голова.

* * *
За вычетом завтрака, обеда и ужина, я проспал сутки напролет. Покуда продолжались пыточные сеансы, меня, по вполне понятным санитарным соображениям, кормили впроголодь: капелька бульона, чуток пюре – и достаточно. Теперь же Томми начал приносить еду настоящую, сытную – и я, почти не размыкая век, заставлял себя восполнять утраченные калории. А поев, тотчас валился на постель и снова проваливался в забытье.

Наркотики понемногу прекратили действовать, боль, усталость и отчаяние отступили.

До сих пор я не уделял своей комнате – верней, палате – особого внимания, потому как не рассчитывал сокрушать стены, пилить решетки, вести подкопы. Я не был графом Монте-Кристо, намеревавшимся процарапаться на волю из угрюмого замка Иф. К тому же, насколько помню, парень выбрался в конце концов отнюдь не благодаря землеройным работам.

А вот известное знакомство с местной географией не вредило. Едва лишь сознание полностью прояснилось и витавший перед глазами туман растаял бесследно, покорный слуга взялся изучать немилую обитель, в которую забросила судьба.

Две комнаты и ванная, она же уборная. Определив, как замыкается дверь, я тщательно изучил пейзажи, открывавшиеся из трех наглухо зарешеченных окон. Запомнил, куда убегают мощеные дорожки, где растет сравнительно густой кустарник, откуда светят по ночам прожекторы.

Главным препятствием оставался, разумеется, Траск. Насколько дозволял очумевший мозг, я пытался изучать розовощекого Томми с тех самых пор, когда его приставили к моей персоне постоянным и бессменным караульщиком. Теперь же настала пора подытожить наблюдения.

В Томми было шесть футов росту и двести фунтов весу – одни кости и мышцы, ни унции жира. Даже в лучшие времена я четырежды поразмыслил бы, прежде чем завязать с ним рукопашную. Удлиненные светлые волосы. Мясистое лицо, не лишенное, коль скоро вы помните, известной мальчишеской смазливости. Не слишком-то умен, и отнюдь не зол от природы...

Я, пожалуй, и сам не знал толком, чего дожидаюсь, покуда не наступил решающий вечер. Шестое чувство подсказывало, что именно этот вечер спасителен. Сидя взаперти, я не сделаюсь ни крепче, ни осведомленнее. А задержусь чрезмерно долго – стрясется нечто нежданное и переменит обстоятельства к худшему... Так я мыслил. Но, повторяю, и без шестого чувства не обошлось.

В коридоре послышались шаги Траска. Он тихонько насвистывал, неся узнику очередной полноценный ужин. Сегодня обещана говядина, – вспомнил я. Томми любил приносить по-настоящему вкусные блюда, ему нравилось доставлять пациенту маленькую радость. Накануне меню состояло из псевдо-китайских блюд, размазни, которую уважающий себя китаец постыдился бы, пожалуй, кошке скормить. Надзиратель искренне огорчился моему неудовольствию и посулил восполнить недочет кровавым ростбифом...

Дверь отворилась настежь.

Как было заведено меж нами, я отступил подальше, к самому окну. О мелочах повседневной дисциплины условились давно и вполне дружелюбно.

Траск убедился, что я обретаюсь на безопасном расстоянии, повернулся и поднял оставленный снаружи поднос. Появлялся Томми всегда с пустыми руками, дабы покорный слуга, чего доброго, не вздумал застичь врасплох и ринуться в атаку. Он вошел с обычным, чуть извиняющимся выражением лица: понимаю, приятель, оскорбительные это предосторожности, я вполне тебе доверяю – но служба, ничего не попишешь...

Он закрыл дверь одной рукой, а второй водрузил поднос на маленький столик подле стены. Замок защелкивался автоматически, и с обеих сторон открывался лишь при помощи ключа. Ключ лежал у Траска в кармане.

– Чуть недожарен, как вы и просили, мистер Мэдден, – жизнерадостно уведомил Томми, снимая с блюда крышку. – А я расстарался и даже пива принес. Одну секундочку, сейчас открою... Ножа к ростбифу не полагается, но говядина очень мягкая и сочная, вы прекрасно управитесь и вилкой.

Я ухмыльнулся, приближаясь к столику. Томми предусмотрительно отшагнул.

– Конечно! Принесете нож, а я возьму – да и перережу вам горло. То-то будет смеху! Опасный субъект, вроде меня... О, черт побери!

Опускаясь в кресло, я зацепил столик и опрокинул пивную бутылку.

– Проклятье! Томми, извините, пожалуйста...

Он склонился поднять неразбившуюся посудину. Та катилась по ковру, щедро изрыгая рыжую пену и темное пиво. Томми настиг бутылку, поймал – и внезапно замер, осознав, что делает.

Именно тогда я и сломал ему шею ребром ладони.

(обратно)

Глава 9

Вынужден признать: сам несказанно удивился этому. Я откуда-то знал о существовании резких рубящих ударов, знал об их зачастую печальных последствиях, однако вовсе не полагал, будто сам способен сотворить эдакое. Готовился прыгнуть на Траска, оглушить падением сверху, вступить в отчаянную борьбу, а потом исхитриться и прикончить чем угодно – хотя бы той же бутылкой.

Ничего подобного не потребовалось.

Рука орудовала непроизвольно.

Томми рухнул точно подстреленный. Задергался, затрепетал, покуда последние биотоки отчаянно стремились прорваться по разорванным нервным сплетениям. Потом застыл и вытянулся.

Я растер ушибленную ладонь. Ушиб на славу – по всей вероятности, мастером каратэ не числился, кирпичей не дробил. Однако все кости оказались целы. Слава Богу. Теперь – ключ и любое оружие...

Ключ обнаружился там, где и полагалось ему обнаружиться – в кармане Томми. Оружия Траск не носил, я убедился в этом уже давно, и все-таки тщательно обыскал поверженного. Ни револьвера, ни завалящего ножа. Томми ведь и на службе держали за умение укрощать буйствующих маньяков голыми руками... В лечебнице для душевнобольных психопату не предоставляют возможности случайно сделаться вооруженным психопатом. Только внешняя стража – последняя, так сказать, линия обороны – имела право разгуливать с пистолетами в кобурах.

Я забрал у Томми бумажник, справедливо полагая, что собственный мой кошелек валяется неведомо где, а для бегства, если удастся вырваться вон отсюда, понадобятся деньги. Забрал – и ощутил себя мародером.

Уже отмыкая дверь, покорный слуга задержался на минуту. Что-то на дне сознания твердило: способен это проделать – умей и на итоги работы своей поглядеть.

Бедняга Томми.

Всегда отыскиваются хорошие парни, которые по несчастью либо невезению связываются с мерзавцами. Воюют на неправильной, так сказать, стороне. Возможно, мне лишь почудилось, однако на мальчишеской физиономии Траска сохранилась гримаса удивления и упрека.

Нет уж, к лешему! Я предупреждал честную компанию, и Томми при этом присутствовал. Я дал всей местной сволочи полную возможность отпустить меня подобру-поздорову, не правда ли? А ежели упорствуешь в намерении замыкать неповинных людей и день за днем поджаривать их на электрическом столике, будь любезен и последствия расхлебывать.

Коттедж «Гиацинт» состоял из моих вышеупомянутых апартаментов и небольшой комнатки для сиделки либо караульного. Наличествовала еще одна маленькая, совмещенная с клозетом, ванная. В ней обнаружилась одежда – моя собственная и особая, санаторная, включавшая несколько прелюбопытнейших длинных рубах, снабженных прочными брезентовыми завязками. Также нашлись две пары костылей – алюминиевая и деревянная. То ли обитал здесь полоумный калека, то ли дожидались такового – не знаю.

Алюминиевая пара была чересчур легкой и в качестве оружия не годилась никуда. Я разобрал деревянный костыль, с негромкими проклятиями ухитрившись отвинтить гайки и отделить нижнюю опорную часть. Отодрал резиновый наконечник.

И получил в распоряжение увесистую, прочную, почти двухфутовую дубинку. Что ж, весьма недурно...

Я облачился. Было немного странно вновь ощущать себя в человеческом платье, с однодневным перерывом провалявшись в больничной пижаме битых три недели. Ни плаща, ни дорожной сумки отыскать не удалось.

Я неохотно отбросил пиджак, предварительно вывернув карманы. По счастью, костюм, купленный Китти перед вылетом из Принца Руперта, включал достаточно теплый и достаточно темный джемпер-"водолазку". Натянув его, я рассудил, что воспаления легких, пожалуй, можно и не слишком опасаться.

И все же задрожал, выйдя наружу, когда меня объял прохладный и влажный ночной воздух, витавший за порогом. Должно быть, купание в проливе Гекаты привило мне пожизненную тягу к теплу и сухой одежке. Стоял темный вечер, однако прожекторы светили вовсю – хоть ночной футбольный матч затевай! Легкий туман искрился десятками радужных вспышек. Ни уголка, в котором я мог бы затаиться и спрятаться в тени.

Черт с ним, с уголком. Человека, двигающегосякрадущимися перебежками, тот же час обнаружит любой и всякий соглядатай. Куда остроумнее просто шествовать напрямик, по своим делам, ни от кого не таясь. Что бросается в глаза, того не замечают. О, многомудрый Эдгар Аллан По!

Я двинулся небрежно и развязно, помахивая костыльной палкой точно стеком.

В это время суток пациентам уже не полагалось выходить на прогулку. Сейчас они либо питались в общей столовой, либо занимались тем же в гордом одиночестве, по своим палатам – в зависимости от состояния, поведения или склонностей.

Охранников тоже не замечалось. Уложив Траска, я должен был по-настоящему стеречься лишь одного служащего. Остальные плевали на обитателей «Вербены» и «Гиацинта» с пожарной каланчи. Равно как и на людей, приглядывавших за оными обитателями. Эти два коттеджа заработали кличку «гадюшников», ибо там содержали буйных, злобных, утративших облик людской выродков – успевших зачастую натворить леденящих душу дел.

Я судил со слов покойного Томми. Однажды он пожаловался на презрительное отношение сослуживцев:

– Считают, понимаете ли себя высшей расой! Только потому, что сами возятся с пропойцами да наркоманами, а нам выпадает стеречь насильников и потрошителей!

Гадая, не умудрился ли в позабытой прошлой жизни сам кого-нибудь ненароком выпотрошить, покорный слуга узрел приближающегося по дорожке Дугана.

* * *
Первым порывом было спрятаться, нырнуть в заросли, но я сдержался. По сути, мне очень повезло: застичь сукина сына вот так, на открытом пространстве, лицом к лицу. Будь иначе, довелось бы все время озираться, беречься, выслеживать, подстерегать – покуда не обнаружил бы и не уничтожил. А еще, господа хорошие, учитывая дугановскую натуру (к этой минуте я вполне мог считаться просвещенным экспертом по дуганам), мерзавца можно было урезонить навеки более быстрым, надежным и действенным способом, нежели спрятаться в кустарнике, а потом выскочить у него за спиной и крикнуть: «Пиф-паф».... Я невозмутимо шествовал навстречу.

Дуган шагал с подносом в руках. Как по-дугановски! Нести пациенту – или узнику – поесть получасом позже положенного срока? И чисто по-дугановски он повел себя, завидев субъекта, которому ни при каких условиях не следовало разгуливать по санаторию – тем паче в эдакое время. Мой добрый и ненаглядный Дуган даже не помыслил поднять тревогу.

На это я, собственно и рассчитывал. Дугану – самому Дугану! – охрану звать? Что он – своими силами не справится?

Паскудник определил поднос на ближайшую скамью, и двинулся ко мне, засовывая руку в задний карман брюк. Револьвера там, вероятно, не имелось: я ни разу не видал и намека на курносый крупнокалиберный кольт, под прицелом коего ехал сюда. Но, опять же чисто по-дугановски, вопреки всем разумным правилам парень таскал при себе кое-что, помимо носового платка и бумажника...

Оттопыренный неведомым бесформенным комком карман я наблюдал ежедневно, только определить содержимого никак не удавалось. Теперь оно возникло на свет электрический. Разумеется. Тонкий, тяжелый, гибкий резиновый кистень, нечто промежуточное между плетью и вульгарным отрезком освинцованного кабеля. У нас в Америке такая вещица именуется «черным Джеком», а британцы употребляют слово «кош» – только не спрашивайте, где я слыхал британское название, ибо сам не помню.

– Куда, прах побери, движемся? – полюбопытствовал Дуган, когда мы остановились, разделяемые примерно десятью футами пространства. – И где Томми?

– В лучшем мире, – отозвался я. – Или в худшем. Бедный Томми!

Физиономия Дугана переменилась. Глаза нехорошо сузились. Ежели бы эта особь умела сожалеть о ком-либо, кроме себя, я сказал бы, что потряс негодяя. Мелькнула мимолетная мысль: а какого, собственно, свойства были у ребяток отношения? Впрочем, половая жизнь санаторного персонала не касалась меня, а уж сейчас – и подавно.

Дуган заговорил грубо, точно силы в собственной свирепости черпал:

– Гребаный и ахнутый лгун! Томми не Мохаммед Али, не Теофило Стивенсон, да только такого чокнутого мозгляка Томми бы... Я вздохнул:

– Дуган, ты слишком громко щелкаешь челюстью. И слишком громко хлопаешь своей мухобойкой по ладони. Драться будем или надеешься, что я умру от страха?

– Ну, если просишь, подлюга, – прорычал Дуган, – так и быть, ублажу!

Он скользнул вперед, пригибаясь, делая короткие обманные движения «черным Джеком». Покорный слуга неловко поднял дубинку, словно собаку пытался напугать, шарахнулся. Дуган заржал и взялся наступать гораздо увереннее. Беспомощно взмахнув деревяшкой, я отскочил, когда противник со свистом полоснул воздух своей резиновой дрянью.

Пора было неуклюже споткнуться. Что я и проделал. Дуган загоготал сызнова и ринулся на меня, словно мартовский кот на заблудшую киску. Я выпрямился, одновременно поворачиваясь боком, согнул ноги и с довольно приличной фехтовальной сноровкой пырнул противника в глаза. Человек ростом шесть футов четыре дюйма, идя на глубокий, полный выпад, имеет немалое преимущество перед более приземистым неприятелем, даже если вместо рапиры вооружен относительно короткой палкой.

Дуган отпрянул, непроизвольно вскидывая руки. Надлежащего приема я не помнил, но вспомнило само тело. Боевой конец дубинки прянул вниз и ткнул парня в солнечное сплетение, а я подкрепил удар всеми своими ста восемьюдесятью фунтами веса. И, забавно, все пытался вызвать в памяти итальянское название этого приема, впервые изученного, как сообщил мозг, в школьном спортивном зале, пока я был еще безвредным юнцом, помешанным исключительно на фотографии да автомобильных гонках...

Юнцом я не был уже давным-давно, и безвредности заметно поубавилось. Дуган буквально переломился пополам, прижимая руки к животу; повалился на колени, выблевал. Несколько секунд я созерцал его, а затем решил, что рисковать собою ради подобной сволочи, милосердно связывая мучителя и оставляя валяться в кустарнике, попросту глупо. Он мог отдышаться, извернуться, высвободиться и поднять все осиное гнездо. Дугану явно не было ни малейшего резона продолжать существование.

Правая рука моя отнюдь не успела оправиться после соприкосновения с шейными позвонками Томми Траска, и ни о каком каратэ – пускай даже неумелом – речи вестись не могло. Я критически осмотрел дубинку и решил не рисковать удобным и надежным оружием, вполне способным поломаться при ударе по твердокаменному дугановскому черепу.

Я обошел прилежно пытавшегося продохнуть подонка, склонился, запустил руки ему под мышки, положил обе ладони прямо на затылок, переплел пальцы и надавил изо всей силы, применяя старый, добрый, классический и весьма опасный двойной нельсон. Дуган зарычал от боли. Я нажал сильнее, послышался хруст.

– Прощайте, сударь, – выдохнул я, распрямляясь. – Не говорите, что прием запрещенный: просто на ковре его не доводят до логического завершения...

Отобрав у мертвеца бумажник и, разумеется, «черный Джек», я оттащил тело в ближайшие кусты, хорошенько спрятал. Среди трофеев оказались также ключи – большая увесистая связка.

Поднос надлежало отправить вослед несостоявшемуся официанту: еще, не доведи Господи, заметят и призадумаются... Кто-то нынче уснет натощак... И тут же я призадумался сам.

Поднял крышку блюда, узрел содержимое. Точно та же безвкусная, жиденькая, никчемная размазня, коей пичкали меня самого на протяжении нескончаемо долгих пыточных дней. Чуть ли не пища хамелеона.

Так-с. Получается, покорный слуга – не последняя радость милейшей докторицы...

Я проворно пригнулся, притаился близ кустов. Из ближайшего коттеджа выступила фигура в белом халате, несшая поднос уже очищенный и опустошенный тамошним постояльцем. Фигура проплыла к главному корпусу и скрылась внутри. Как именно звался покинутый санитаром домик, я не помнил, да и знать не желал. Ибо внезапно сообразил: когда я выскальзывал из «Гиацинта», в решетчатых окошках «Вербены» горел свет.

Покуда своих забот был полон рот, я не задумывался об участи человека, содержавшегося в окаянной «Вербене», служившей точно тем же целям – лечебным и преступным, – что и мое постылое обиталище. А, собственно, почему это должно беспокоить сейчас? Уж забот-то никак не убавилось, они только сделались иными! Санаторий кишит сумасшедшими; возможно, для разнообразия, в коттедже замкнули настоящего буйного маньяка. На вполне законных основаниях, и лечению подвергают вполне законному; а я ухлопал Дугана и оставил пациента голодным... Ведь не одними же пытками, черт возьми, промышляет несравненная Элси Сомерсет? Ведь и лечит иногда по-настоящему?

Я поколебался, глубоко вздохнул и зашагал в обратном направлении.

«Вербена» была крупнее «Гиацинта» и располагала двумя комфортабельными палатами, разнесенными по противоположным крыльям строения. Окна ближайшей оставались темны. Крадучись, я обогнул коттедж и достиг, наконец, окна освещенного.

Занавеску спустили, но Дуган любую работу исполнял по-дугановски и небрежно оставил двухдюймовый зазор между тканью и рамой. Осторожно приникнув к стеклу, я увидел женщину в измызганном больничном халате, изможденную, тощую, скорчившуюся на стоявшем в углу стуле. Незнакомка. Совершенная незнакомка.

Но пациентка перекатила голову, повернулась профилем и, присмотревшись, я чуть не свистнул.

Заморенная, замученная, затравленная донельзя, в комнате сидела Китти Дэвидсон.

(обратно)

Глава 10

Этого осложнения мне вовсе не требовалось. Возникла задача, решать которую не было ни желания, ни времени. Да и, по чести говоря, с какой стати решать вообще? Кто, спрашивается, заманил меня в западню, отдал в лапы Дугану и Льюису, проводил до самых дверей проклятущего санатория?

Ясновидящего звать было незачем. Отчаявшись выудить из меня требуемые данные, доктора Альберт и Элси обозлились и решили выместить собственную беспомощность на соучастнице. А покорному слуге оставалось лишь чуток задержаться перед грядущей нелегкой дорогой и усладиться, глядя на Иуду в юбке – виноват, в халатике, – получающую свои тридцать сребреников (хотя, вероятнее, платили ей сто пятьдесят – вольт).

Съежившееся, беспомощное, ко всему безразличное существо тупо смотрело в потолок, даже не трудясь откинуть с лица грязные, перепутанные пряди волос. О, восстановленная справедливость!

Беда заключалась в том, что открытие мое ни в какие ворота не лезло, и ни в какие рамки не втискивалось. Ежели Китти впрямь была заодно с Альбертом и Элси (любопытно, в чем же именно?) – а только это и оставалось предполагать после ванкуверской западни, – чего ради укладывать ее на электрический стол? Багровые полосы на запястьях и лодыжках не оставляли на сей счет ни малейших сомнений. У меня самого наличествовали такие же, но уже начинали понемногу бледнеть.

Блюдо, несомое в «Вербену» новопреставленным Дуганом, тоже могло назначаться только пытаемой.

И все же, все же... Ну, взбесились, голубчики, ну, решили сорвать зло на самой мелкой сошке... Ведь это очень просто сделать сотнями способов – куда более простых и мучительных, между прочим. А допрос по правилам психиатрической науки свидетельствовал: у ребяток по меньшей мере возникли сомнения в надежности Китти. Что могло возникнуть в их ущербных головах по мере крайней, покорный слуга даже не гадал.

Если Китти полностью и всецело на их стороне, достаточно просто спросить и получить ответ. Значит, либо не верят, либо предполагают, что девушка замкнулась и скрывает что-то важное. Будучи сам на девять десятых лишен памяти, я, вероятно, тоже не отказался бы разузнать, о чем это изволит безмолвствовать неверная суженая.

Как бы там ни было, Китти наверняка знала нужное мне имя и нужный телефонный номер.

Ключи Дугана открыли вашему покорному доступ в здание и дозволили проникнуть в палату. Или Китти впрямь не слышала, как отворилась дверь, или тщательно притворилась, будто не слышит. Неудивительно, ибо наверняка приняла меня за Дугана, приволокшего жидкий бульон и безвкусный фруктовый сок. А покойник навряд ли вызывал у молодых девиц желание бросаться себе на шею и потом прыгать до потолка.

– Китти, – позвал я.

Голова девушки повернулась. Полубессмысленные глаза устремились на меня, словно бедняга хотела сообразить: где я видала эту физиономию раньше?

– Просто конфетка, – уведомил я. – Безумная Офелия. Немножко слюнок на подбородок, дорогая, – и картина хоть куда!

Голова взметнулась. Глаза ожили, узнали, засверкали бешенством.

– Ты, – прошептала Китти, – ах ты... гнусный скот! Я успел ухватить ее за обе кисти и уберечь свое лицо от весьма глубоких царапин. Я ничего не задолжал этой особе – разве только приятную неделю в пыточной камере, – но все едино, приятно было удостовериться, что подопытный человек еще способен яриться и драться.

Доктор Элси не успела включить реостат на полную катушку.

– Спокойствие, – промолвил я, – сохраняйте спокойствие. Обидеть не желал, просто хотел вывести вон из дурацкого ступора. Где твоя одежда?

Китти прекратила драться, я разжал пальцы, девушка уставилась на меня хмуро и недоуменно.

– Тебя... отпустили? За здорово живешь взяли и отпустили? Нас отпускают?!

– Нас? – ядовито переспросил я. – Что такое нас? Ты вообще-то на чьей сторонушке, девица-краса?

– Да на твоей! Понимаешь...

– Великолепно доказала верность и приверженность союзнику. И жениху, кстати. Она вспыхнула.

– Да! Да! Конечно! Только потому, что... И теперь ты уверен... Ох, прости, в голове мутится!

Китти покачнулась, я умудрился подхватить ее, не позволил упасть.

– Мне мозги наизнанку вывернули, оба этих зверя – чудовище в белом халате и Дуган! И машина! Проклятая пыточная машина! Становишься куклой, беспомощной тварью, которая дергается на веревочке... на проводе!.. Поль, уведи меня, забери отсюда, забери! Пожалуйста! Я не выдержу больше! Я не выдержу больше!

Довелось опять подхватывать бывшую невесту. Китти принялась рыдать.

– Ну-ну, – произнес я примирительно. Минуту спустя она застыла в моих объятиях, напряглась, подняла полные ужаса глаза:

– Тебя не отпускали, верно? Ты бежал! А эта гадина Дуган вот-вот явится, ужин притащит! Он уже запаздывает. Быстрее, нужно успеть, пока...

– Позабудьте о Дугане, сударыня. Мы с ним уже побеседовали не без приятности. Покорный слуга смиренно умолил голубчика не являться. Ни сегодня, ни завтра – никогда вообще.

И, прежде нежели Китти успела перебить, я продолжил:

– Но прежде, чем вырваться со мною вместе в туман и холод, изволь ответить на несколько вопросов – и правдиво, заметь. Ежели ты на моей стороне, какого лешего приволокла меня сюда при содействии милой хромированной «Астры» тридцать восьмого калибра?

– Астры? Ах, да, пистолет...

– Он самый, – подтвердил я. – Он, родимый.

– Я не хотела, чтобы он делал это, – сказала Китти, по-прежнему прижимаясь ко мне. – Пыталась убедить, отговорить...

– Кого? Она поколебалась.

– Ты уверен, что... Дуган сюда не придет? Я дрожу, даже когда он приносит ужин, а теперь...

– Пояснил ведь: забудь о Дугане. Кто велел отвезти меня в санаторий?

– Человек из Вашингтона... Умоляю, давай поговорим позже! Уведи меня куда-нибудь!

– Какой человек из Вашингтона?! Китти всхлипнула:

– Тот... самый... на которого ты работаешь...

* * *
– Ты велел мне тотчас обратиться к нему, если стрясется неладное... И я обратилась... Обратилась. После катастрофы набрала названный тобою номер...

– Говори.

Китти назвала. Я заставил ее повторить еще раз и успокоился.

– Понятно. Имя человека?

– Полного имени я не знаю. К нему обращаются просто «Мак». Милый, пожалуйста, пожалуйста, уведи меня! Хотя бы платье разыщи, чтобы я могла одеваться и рассказывать одновременно!

– Стало быть, Мак, на которого я работаю, – задумчиво произнес покорный слуга, – распорядился бросить меня волкам на съедение... Славный малый.

Китти высвободилась и отступила. Заговорила очень быстро, словно боялась не успеть:

– Он сказал: это прискорбное, и все же неизбежное решение; сказал, тебя учили противостоять... нажиму. Сказал, это единственный способ узнать, где находится... логово. А мне велел досконально повиноваться приказам противников. Иначе полностью потеряю их доверие, и вся работа полетит кувырком, пойдет насмарку. Если бы... если бы я не вручила тебя Дугану, попыталась уберечь, они тут же поняли бы: я вовсе не приверженка великой цели, ради которой заплатил жизнью мой муж!

Китти беззастенчиво утерла нос рукавом халата.

– Ну разыщи же хоть что-нибудь вместо этого грязного рубища! Дуган, кажется, вынес мои вещи в соседнюю комнату... Ну, пожалуйста!

Я впервые услыхал о том, что целомудренная Китти успела изведать супружество, но время для естественных расспросов было неудобным. Точнее, времени вообще не было. Китти глаголила сущую, золотую, девяносто шестой пробы истину: следовало уносить ноги. Покорный слуга оставил без присмотра двух свежеиспеченных мертвецов, и обнаружить их могли с минуты на минуту.

– Разумеется, – признал я. – Потерпи чуток, сейчас отыщу.

В маленькой комнате надзирателя, меж разнесенными по сторонам коттеджа палатами, я наткнулся на шкафчик, содержавший розовый брючный костюм Китти, ее туфли, а также весьма тонкое, кружевное и любопытное белье, которого я не удостоился чести видеть раньше, в клинике Принца Руперта. Когда я вернулся, Китти отсутствовала. То есть в палате отсутствовала. Из ванной доносился шелест включенного на полную мощность горячего душа.

Хм! Ежели дама способна волноваться по поводу своей телесной чистоты, особо волноваться о самой даме отнюдь незачем. Я толкнул дверцу и застал Китти в чрезвычайно пикантном виде. Но при нынешних обстоятельствах мне было вполне безразлично, являет невеста ослепительную наготу, подобно Афродите Андиомене, или предстает закованной в стальные латы, на манер Жанны д`Арк.

– Разреши узнать, какой именно цели?

– Что? Китти потянулась к полотенцу.

– Твой муж заплатил жизнью во имя великой цели, верно?

Китти яростно вытирала волосы.

– Да ради ПНП окаянной погиб! – ответила она с раздражением. – Партия народного протеста, будь она четырежды неладна! Что, не слыхал?

– А-а-а! Шайка, подкладывающая бомбы на паромы и в тому подобные многолюдные места?

Китти кивнула. Я подытожил имевшиеся данные:

– Получается, муж состоял членом достойной сией организации, пал при выполнении революционных обязанностей, а ты внедрилась в банду? Я верно рассуждаю?

– Вполне. Эти скоты убили Роджера. О, да, мне внушали, будто смерть мужа приключилась в итоге несчастного случая, недосмотра или просчета – не помню. Твердили, что Дэн Маркет оплошал. И я, конечно, притворилась, разыграла доверчивость, всплакнула... Видишь ли, Роджеру и они сами, и вся их мерзость уже поперек глотки стояли! Он собирался... как вы, американцы, выражаетесь? – выдать ПНП с потрохами. И, конечно, отступника немедля обезвредили. Вот я и решила собрать нужные доказательства... втеревшись в славные ряды...

Отшвырнув полотенце, Китти ухватила со стеклянной полки над умывальником расческу и принялась, охая и морщась, распутывать и приглаживать влажные пряди.

– Роджер погиб на востоке, в Торонто. А меня, разумеется, отрядили к западному побережью, дали несколько ничего не значащих поручений. Девочка на побегушках... Проверяли надежность новообращенной. Но, увы, так и не поверили полностью; никогда, пожалуй, не поверили бы. Я поняла: собственными силами не справлюсь. Потихоньку позвонила одному из следователей, опрашивавших меня после того... взрыва, офицеру королевской конной. Россу. Да ты видал его в Принце Руперте! И попросила защиты и помощи.

– По каковой просьбе тотчас получила в подарок меня?

– Да, прислали тебя. Знакомиться, конечно, довелось очень осторожно, очень осмотрительно и очень случайно, чтобы подозрений не вызвать.

Расческа лязгнула, шлепнувшись на мокрое дно эмалированной ванны.

– Скажи, – проныла Китти, – какого лешего я тревожусь о волосах, если бежать нужно? Где мои?.. А, спасибо!

Она внезапно хихикнула:

– Из вас получилась бы отличная служанка, мистер Мэдден! Что, изрядный опыт имеется?

– К несчастью, не помню, – осклабился я. – Но сдается, сударыня, все вышеизложенное можно было и чуток раньше поведать олуху несмышленому, а?

– В палате Принца Руперта? Там... там же микрофоны стояли! Как их, бишь, называют? «Жучки»?

– "Жучки", – подтвердил покорный слуга. – Но ведь на реактивных самолетах ни жучки, ни тараканы, по-моему, не водятся?

Китти неловко потупилась.

– Человек из Вашингтона, Мак, пояснил: тебя преднамеренно вручают противнику, и чем меньше ты будешь знать, тем лучше.

– О, старый добрый Мак! – вздохнул я. – Видимо, чертовски заботливый субъект. А что общего с нашим делом у китаянки Салли Вонг?

– Ты работал с нею над иной версией того же задания – только нить, похоже, завела в тупик. Тогда Поля Мэддена отозвали и приставили караулить мою особу.

Отлично. Угроза с Востока миновала, раскосые орды не пойдут на приступ городской стены. Учитесь на ошибках, мистер Хелм.

Китти застегивала блузку. Я протянул розовые брюки, женщина проворно скользнула в них.

– Предположительно ты был заезжим репортером, помешавшимся на зверюшках и птичках, – произнесла она, затягивая «молнию». – И бросил бедную китаяночку, повстречав неотразимую красавицу европейского склада. Влюбился по уши с первой же встречи... Избитый прием, но, кажется, сработал недурно. Джоан Маркет, безусловно, учинила мне допрос и осталась довольна ответами. Потом стряслась катастрофа, и человек из Вашингтона велел внезапно прозреть, уразуметь: я наткнулась на подлого, двуличного агента специальной службы... И велел объявить об этом в ПНП. Дескать, обольстил беднягу, выдав себя за безобидного фотографа, но теперь заплатит!

Невзирая на влажные, неопрятные волосы, измятый костюм и совершенно изможденный вид, она внезапно сделалась прежней игривой Китти:

– Э-эй, воробе-ей!

Девица возвращалась к бытию с похвальной скоростью, однако место для флирта избрала предурацкое. Равно как и ваш покорный слуга избрал идиотское место, чтобы выслушивать подробные повести о собственном и чужом прошлом – но предвидеть, как повернутся события через полчаса не мог никто, а я предпочитал орудовать, хотя бы приблизительно представляя общую обстановку.

– Маркет. Какая такая Джоан Маркет? И кем числился Дэн?

– Где мои туфли? А, поставь сюда. Спасибо. Китти ухватила меня за руку, сохраняя равновесие, и поочередно протиснула босые ноги в изящную обувку.

– Джоан Маркет – женщина, ходатайствовавшая за меня перед руководством ПНП, когда убитая горем жена Роджера Дэвидсона попросилась в их шайку. Чистейшей воды хиппи: растрепанная, грубая, вечно таскающая джинсовую юбку. Чрезвычайно подозрительна по отношению к любому. Но именно мне-то и нетрудно было убедить стерву, будто жажду подхватить оброненный мужем, однако по-прежнему пылающий факел свободы. Ибо ее собственного супруга – Дэна Маркета – разнесло в клочки вместе с Роджером.

Китти протиснулась в розовый джемпер, выпростала из-под воротника волосы, рассыпала по плечам, дабы сохли побыстрее.

– Давай уходить.

– Постой. Где ты оплошала? Как угодила сюда?

– Да говорю же – не доверяли мне! А после амурной истории с американским агентом и вообще верить перестали. Уж не знаю, на кой ляд понадобилось Маку, или как его там, называть по телефону твое настоящее имя... Когда я отыграла положенную роль, доставила тебя в санаторий, они, должно быть, сочли, что мавр сделал свое дело и может уходить... Но сперва решили выяснить в точности, на кого работала Китти Дэвидсон. Я... я все им выложила, Поль! Все до последнего словечка! Я ухмыльнулся:

– Теперь их стало двое. Запомни, крошка, под настоящими пытками разговаривают все без исключения. Любые россказни, утверждающие иное – бред, сочиненный безмозглыми пропагандистами, которые создают несуществующий в действительности идеал бойца, подпольщика, диверсанта. Человека, способного не сломаться при умелом нажиме, в природе не существует. К сожалению, твой покорный наотрез не помнил главного, что интересовало эту мразь. Вальтерс, Вальтерс, Вальтерс... Черт возьми, дался им этот Герберт Вальтерс!

– Конечно! Вальтерс был одним из главных заправил, присутствовал на каждом заседании Совета. И знает – знал – обо всех подробностях следующей операции. С минуту я размышлял, потом негромко присвистнул.

– Ты меня просветила. Значит, готовится очередной фейерверк? И ежели исчезнувший Вальтерс угодил в лапы окаянным капиталистам, праздник доведется либо перенести, либо отменить начисто... Ну, разумеется! Ребятам нужно удостовериться в собственной безопасности, прежде нежели отправить к праотцам десятка три неповинных людей... Ох и подлая же публика революционеры! Место и время взрыва тебе, конечно же, не сообщали. Китти помотала головой:

– Господи помилуй! О подобных вещах даже эти чудовища в белых халатах ни сном ни духом не ведают! Лишь наивысшее руководство, наикрупнейшие шишки! А я была только новичком, даже испытательного срока не отработала... Поль, Бога ради, поторопимся! Здесь жутко!

Я кивнул.

– Отставить разговорчики, приготовиться к побегу, ремни подтянуть, оружие проверить... Кстати, об оружии. Твой пистолет, разумеется, отобрали. Придется раздобыть замену.

–Где?

– У охранника, больше, кажется, негде. Нападать на караульного у парадной двери – затея гиблая: вокруг шляются стада наркоманов, алкоголиков и обычных психопатов, да и персонал еще не спит. А вот человек, совершающий вечерние обходы, шляется по тихим, пустынным аллеям в одиночку. И, если не ошибаюсь, довольно скоро двинется в путь, начиная от коттеджа «Астра». Поблизости произрастают чарующе дивные, росистые кусты благоуханных сиреней... Там и засяду... Вырваться хочешь? От пыток избавиться хочешь?

– Да...

– Стало быть, запомни крепко: скажу «замри» – замрешь, даже утопая по колено в грязи и захлебываясь дождевыми струями. Замрешь и не шелохнешься. Кроме того, будешь беспрекословно повиноваться любым и всяческим распоряжениям иного свойства. Спасение лишь в этом. Уразумела?

Хорошенькая физиономия Китти сделалась еще бледнее прежнего, и все же ответ прозвучал убедительно:

– Постараюсь, Поль. Изо всех сил постараюсь.

* * *
Предприятие оказалось куда проще, нежели я рассчитывал. Туман, как и следовало ожидать в этом благословенном климате, сменился ливнем. Охранник, плотный мужчина средних лет, натянул длинный, толстый резиновый плащ, тускло блестевший при свете прожекторов. Плащ не то чтобы шелестел, даже не поскрипывал, а просто гремел при каждом шаге. Санаторный страж, пожалуй, не услыхал бы и нападающего носорога. Да и подвижности эдакий дождевик ему не прибавил, когда покорный слуга прыгнул сзади.

Первый удар дугановского «коша» сшиб с мужчины форменную фуражку и поверг его на четвереньки.

Я тщательно примерился и ударил опять. Охранник умер еще до того, как ударился лицом о залитую водой брусчатку.

(обратно)

Глава 11

Я сделался обладателем тридцативосьмикалиберного кольта с шестидюймовым стволом: тяжелое, громоздкое, могучее оружие, предназначенное для кобуры, а не для кармана. Дальнейшие мародерские изыскания дозволили обзавестись хитроумным водонепроницаемым футляром, где наличествовали шесть запасных зарядов. Оставалось лишь даваться диву: какой отчаянной перестрелки опасался этот бедолага посреди санатория для душевнобольных?

Ко мне также (можно сказать, по традиции) перекочевали бумажник и увесистая связка ключей. Следовало уповать, что в ближайшем будущем не придется пускаться вплавь: обремененный таким количеством железа, я пошел бы ко дну проворней любого топора.

Повернувшись, я негромко свистнул. От высоких кустов отделилась розовая фигурка, модные туфли зашлепали по лужам глубиною с Марианскую впадину каждая. Не беда. Замызгаться и промокнуть больше, чем уже промокли и замызгались, было попросту немыслимо. Я шагнул навстречу.

– Хватай за ноги, – велел покорный слуга, указуя нежной и благовоспитанной миссис Дэвидсон прямо на corpus delicti[16]. – Старый козел весит немало, в одиночку не подниму, а волочить его по лужайке, оставляя красноречивые борозды, не годится... Эй, что стряслось?

– Но ведь... он мертв! – с ужасом выпалила Китти. – Да ты же убил человека!

Глубоко и шумно вздохнув, я твердо решил быть личностью разумной, властвовать собою и не поддаваться припадкам ярости.

– Миссис Дэвидсон, – промолвил покорный слуга елико возможно спокойнее, – предоставляю вам полное и невозбранное право удирать из притона садистов самостоятельно и человеколюбиво. Попробуйте, попытка – не пытка! Рискуя собственной шкурой, задержусь и дам полчаса форы. А потом уж ускользну отсюда, используя менее гуманные, зато не в пример более безопасные способы. Так и волки будут сыты, и овцы целы. Согласна?

Я поглядел на Китти в упор. Несчастное, дрожащее, ошеломленное создание...

– Чего дожидаешься? Не нравятся методы Мэттью Хелма – шагай и пользуйся какими хочешь! Успеха, правда, не гарантирую.

Китти глаз не могла отвести от мертвеца, валявшегося между нами на дорожке. Лицо молодой женщины, щедро поливаемое дождевыми струями, сделалось меловым и недвижным.

– Ты не должен был...

– Ах, не должен был? – рассвирепел я, посылая спокойствие и самообладание подальше. – Не должен? Правильно! Я не должен ублюдкам ничего! Ничего! Это они, подлюги, задолжали мне за целую неделю издевательств и пыток! И при малейшей необходимости я взыщу все долги! С лихвой, запомни! По моему разумению, сегодня в «Инануке» открылся охотничий сезон, и ограничений на отстрел крупной дичи не существует! Я предупредил мерзавцев еще при первой встрече, на пороге, а они только хмыкнули в ответ. Прекрасно. Похищенный выходит на волю, и всякий очутившийся на моем пути – покойник.

– Да ведь он тебе не заграждал дороги! Он просто...

– Просто шатался поблизости с армейским револьвером и двенадцатью патронами, – прорычал я. – И пальнул бы из револьвера своего, не изволь сомневаться, ежели бы заподозрил неладное. Даже не будь револьвер неотъемлемо необходим для нашего бегства, я все-таки уложил бы парня, ибо оставлять у себя в тылу вооруженного противника не станет и последний молокосос!

Какая глупость – под проливным дождем, когда на счету каждая неумолимо пролетающая секунда, объяснять мягкосердечной особе прописные истины...

– Решай, голубушка, но Бога ради решай пошибче! Или помоги управиться с грязной работенкой, или тихо и гуманно двигайся к выходу. Элси Сомерсет расплачется от жалости, ручку пожмет на прощанье!

– А Дуган? – прошептала Китти. – Откуда ты знал, что Дуган уже не придет? И его убил?

– Господи помилуй, ты что же, и по Дугану рыдать вознамерилась?

Китти смотрела расширившимися глазами.

– А надзиратель из твоего коттеджа? Большой светловолосый юноша? Томми... Неужели вежливо посторонился и дозволил выйти?

– Его немножко жаль, – признался я. – Томми был совсем не плохим субъектом.

Короткий, булькающий звук, вырвавшийся из горла Китти, оказался, к неописуемому изумлению моему, смешком.

– Дорогой, да ты и впрямь чудовище! Вот уж не подозревала.

Я и сам не подозревал. До нынешнего вечера. Ежели призадуматься, понятия не имел, откуда выпрыгнули на поверхность сознания неведомо где и когда полученные навыки. Понятия не имею, от кого научился удару, прикончившему Томми Траска. Рука орудовала непроизвольно. И фехтовальные выпады, и способы нападения сзади, и основные правила диверсионной тактики вернулись как нечто естественное и само собою разумеющееся.

Воцарилось безмолвие, только шелестел дождь, и журчала струившаяся по дорожке вода. Наконец, Китти хихикнула:

– Прости, я набитая дура. Эти люди задолжали нам обоим. Обещаю не ужасаться.

Она откинула с лица перепутавшиеся волосы, наклонилась, ухватила убитого за лодыжки.

– Решил, куда отнести?

* * *
Ключ почти неслышно повернулся в замке и дверь отворилась.

– Мы идем туда? – робко шепнула Китти за моею спиной. И, прежде чем я успел отозваться, добавила: – Прости, пожалуйста. Во мне опять заголосила прежняя цивилизованная дурочка.

В пыточной камере горела крохотная лампа-ночник. Милое местечко привычно пахло человеческими страданиями и выделениями. Китти пугливо и тщательно обогнула столь памятные нам обоим принадлежности, а я принудил себя прошагать напрямик, небрежно похлопать по спинке кресла, погладить достомерзостный стол. Просто показать мерзкой, дьявольской мебели, что ни капли не боюсь ее. Думаю, ни кресло, ни стол не поверили моей браваде. Я и сам-то не слишком поверил... Тосковать по этой милой комнатушке покорный слуга не собирался.

Держа револьвер наизготовку, я приоткрыл дверь, уводившую в кабинет. Ни души. Однако лампа на столе доктора Элси оставалась включенной, а в приемной, по-видимому, электрический свет пылал вовсю. Я прокрался к следующей двери, заглянул в замочную скважину. Приемная пустовала.

Я сделал Китти знак приблизиться. Толстый ковер заглушал шаги, передвигаться было возможно без особой боязни.

– Садись! – прошептал я, указывая на рабочее кресло подле бюро.

Китти глядела непонимающе.

– Садись. Мы охотимся на тигра, вернее, на тигрицу. А ты служишь приманкой, маленьким аппетитным козленком.

Я отступил к стене и встал подле звуконепроницаемой двери в приемный зал. Дальше, за его пределами, шатаются беспокойные пациенты, коим не спится в такую относительную рань, и охранник сидит на месте, у входа, в застекленной будочке. Но из этого помещения не донесется до них ни единого звука. В точности так же, как не доносились вопли истязуемых. Апартаменты доктора Элси обустраивались тщательно, предусмотрительно и с умом.

Запоздалая струйка холодной воды сползла по моей шее, растеклась между лопатками. Китти поставила на бюро оба локтя, уперла подбородок в ладони и глядела на дверь с нескрываемым страхом. Влага с длинных, слипшихся и повисших волос напитывала стопку промокательной бумаги на бюро. Нынче, во времена шариковых ручек, скорее встретишь мамонта, нежели промокашку, но доктор Элси во многом была особой старинного закала и любила вещицы, вышедшие из употребления.

Покорный слуга успел чуток изучить эту гарпию. И отлично понимал: с минуты на минуту доктор Сомерсет возвратится. Хотя бы потому, что не выносит попусту жечь электрический свет. Находя току столь изысканное употребление, Элси, по-видимому, считала неприличным тратить драгоценные вольты и амперы безо всякой нужды. И не бросила бы лампы горящими, отлучаясь надолго...

Дверная ручка повернулась, и, шурша накрахмаленным халатом, доктор Сомерсет вступила в рабочий свой чертог.

Она замерла, уставясь на непрошеную и всецело нежданную гостью, нахально занявшую место у бюро. Мгновение спустя увесистая дверь закрылась у Элси за спиною – не без некоторой помощи с моей стороны. Ходячей химере отвели целую секунду, чтобы тихо-мирно изумиться должным образом. А вот кидаться назад, и звать на помощь, и тревогу подымать Элси не было ни малейшего резона. С моей точки зрения, разумеется.

– Спокойствие, доктор, – посоветовал я. – Револьвер нацелен вам в крестец. Анатомию знаете лучше меня, о последствиях случайного выстрела догадываетесь.

Сомерсет и головы не повернула. Приходилось признать: эта пожилая, уродливая, кровожадная тварь отнюдь не была труслива.

– Мистер Мэдден?

– Думаю, держа в руках револьвер, я становлюсь Хелмом, – ответил покорный слуга. – Мэдден предпочитал фотокамеры.

– Выраженное расщепление личности, – спокойно молвила доктор Элси.

Она повернулась: очень медленно и осторожно. Воспоследовала небольшая пауза. Женщина воздержалась от бессмысленных вопросов: как я ускользнул, и какого лешего затеваю, и на что, собственно, рассчитываю. Элси просто уведомила:

– Кажется, я недооценила вас. Десятки никчемных болтунов грозили разнести санаторий по кирпичу, до самого фундамента, если их тот же час не выпустят на волю, с нижайшими поклонами и смиренными извинениями. Собираетесь убить меня прямо сейчас?

– Великолепная мысль, однако лучше воздержусь. Конечно, лишь покуда вы будете соблюдать положенные приличия.

Помолчав мгновение-другое, я прибавил:

– Нет особой нужды. Я уже отомщен, ибо каждый Божий день убивал вас вон там, в пыточной камере. Мысленно. Сотнями способов, о которых при порядочной даме, – я кивнул на Китти, – и распространяться-то зазорно.

– Понимаю, – ответил грубый хриплый голос. – Так мыслят все мои подопечные.

– Да и неразумно было бы стрелять. Мертвые не страдают, Элси. А коль скоро ты останешься жить, имеется надежда, что в один прекрасный день... как вы, медицинское сословие, говорите? – ремиссия болезни прервется. Акромегалия возобновит развитие и природа потрудится над тобою куда основательнее и беспощаднее, чем сумел бы поработать я.

Глаза под кустистыми бровями сузились. Я убедился: попал в уязвимое место. Элси боялась болезни своей, пожалуй, акромегалия была единственным, чего она страшилась на всем белом свете. Устрашишься тут: рожа доисторического чудовища, идола, каменной скифской бабы, монстра, написанного Иеронимом Босхом... Доктор Сомерсет угрюмо поглядела на Китти. – И все, – вздохнула она, – лишь оттого, что глупая девчонка затеяла отомстить за гибель своего бесхребетного муженька! Ох уж, эти слюнявые интеллектуалы! Голубушка, неужели вы и впрямь думали, будто, устранив слабодушного изменника, мы дали вам право и основание подкапываться под правое дело? А вы, Хелм? Наемный убийца, служащий преступному империалистическому правительству Соединенных Штатов, использовал скорбь несчастной дурочки, чтобы навредить партии, на которую с надеждой взирают все канадские труженики! Партии, ставшей умом, честью и совестью передовых людей; партии, готовящей великую революцию. Разве революция не стоит одной отнятой жизни? Революция стоит сотен жизней, тысяч жизней, миллионов... Бей его, Жак!!!

При иных условиях и обстоятельствах ее бредовая тирада, касавшаяся великой бойни, за коей должно воспоследовать светлое будущее, пожалуй, и сработала бы. Но ворвавшийся охранник явил неимоверную медлительность. Недопустимую по любым меркам – как профессиональным, так и любительским.

Предохранительный ремешок на кобуре оставался застегнут, а срывать кнопку молниеносным движением субъект, по-видимому, не умел. Отворив дверь, узрев непонятную сцену и услыхав короткую команду Элси, он рванулся вперед, хватая рукоять пистолета.

Страж местных порядков не был ни лихим ковбоем, ни великим полицейским, даже если совершенно искренне полагал себя таковым. Я почти неторопливо хрястнул стволом кольта по запястью доктора Сомерсет, пытавшейся вырвать у меня оружие, сделал шаг назад и спокойно прицелился...

Осознав, наконец, что трагически погибает при исполнении служебных обязанностей, Жак благоразумно застыл столбом. Буквально окаменел в неустойчивой, неудобной позе, успев извлечь пистолет лишь до половины.

– Не так берешь, – уведомил я. – Двумя пальчиками надо... Правильно. Теперь вытащи пушку и тихонько положи на бюро. Пожалуйста...

(обратно)

Глава 12

Жак повиновался, после чего все мы – за вычетом сидевшей Китти – постояли неподвижно. Покорный слуга оценил положение.

Важнее всего казался очевидный факт: охранник не подозревал, в какую передрягу попадет. Иначе вломился бы с пистолетом наизготовку или, во всяком случае, позаботился бы ремешок отстегнуть заранее. Следовательно, доктор Элси не подняла тревогу, наступив на потайную кнопку под ковром, либо включив радиомаячок в кармане халата.

И все же она знала о грядущем появлении Жака. Ибо напропалую старалась отвлечь мое внимание. Пожалуй, затем и оставила свет включенным: предстояла неведомая беседа с глазу на глаз. Возможно, Жаку причиталась хорошая взбучка за неведомую провинность, а возможно – еженедельный денежный чек. Это, впрочем, не играло ни малейшей роли...

– Кажется, руку поломал! – возвестила доктор Элси, нежа и осторожно ощупывая пострадавшую кисть. У кольта ствол весьма увесистый, а немного сил покорный слуга еще сберег.

– Изумительно! – отозвался я. – Первая радостная новость за целый день. Чего дожидаетесь, доктор? Жалости? Долой халат, мерзавка... В нагрудном кармане, кажется, безобидный стетоскоп, но уж лучше я сам удостоверюсь. Да, и будьте любезны сообщать о симптомах, сопутствующих полученному повреждению. Так хочется услыхать, что вам очень, очень больно!

Элси неловко, с огромным трудом вывернулась из халата, щадя невезучую кисть. Не особенно веря жалобам на перелом, я отнюдь не собирался зачислять свою былую мучительницу в разряд безобидных инвалидов, а посему поторапливал ее безо всякого снисхождения.

– Бросить на пол, – распорядился я. – Теперь медленно двинуться к вон тем стульям и сесть. Жак, столь же медленно и благоразумно последуйте примеру доктора. Кстати, ваше полное имя?

Он был худощавым пожилым субъектом с выцветшими глазами, густыми седыми бровями и пышными усами, тоже седыми. Старый добрый техасский охотник, жующий табак и отпускающий плоские шуточки с телевизионного экрана, по которому ведет главного героя – мускулистого тупого забияку – в заветный каньон, где изнывает нежная героиня, плененная бандой мексиканских трусов либо индейских головорезов...

Обидно было думать, что столь колоритная личность и пистолета по-человечески выхватить не умеет. В Голливуде таких не жалуют и на важные роли не берут. Наверное, поэтому Жак и служил простым охранником санатория.

– Фрешетт, – молвил он глухим голосом, с несомненным французским акцентом. – Мое имя есть Жак Фрешетт.

– Чудесно. Присаживайтесь, господин Фрешетт. Сидя, легче воздержаться от опрометчивых телодвижений, потому как совершить их куда тяжелее.

– Oui, monsieur.

На бюро красовался телефон, а второй, спаренный аппарат примостился на письменном столике в углу.

– Китти, – осведомился я, указывая на пистолет охранника, – ты умеешь пользоваться оружием? Не просто потрясать им, как той несчастной сверкающей «Астрой», а стрелять? По-настоящему?Девушка помотала головой.

– Прости, Поль... Мне с детства прививали отвращение к... В общем, не стреляла ни разу.

– Кто-нибудь, – ядовито сказал я, – сумеет когда-нибудь вразумительно пояснить, чего ради во дни дикой, безудержной преступности и варварского, беспричинного насилия выращивают целое поколение беспомощных и безоружных олухов? Ладно, делать нечего. Бери пистолет. И гляди, не размозжи мне голову ненароком.

Я тщательно проверил запоры медицинских шкафчиков, ибо ланцеты и склянки с кислотой могли сослужить пленникам внезапную и чрезвычайно действенную службу. Приблизился к письменному столику, выложил на него добрых полтора фунта ключей и три бумажника.

– Довожу до вашего сведения, месье Фрешетт, – молвил покорный слуга. – Предыдущие владельцы этих кошельков сделали взносы в Хелмовский фонд побега отнюдь не по доброй воле. Не хотелось бы пополнять коллекцию вашей мошной, однако я не стану колебаться и бороться со своею совестью, коль скоро нужда возникнет. Надеюсь, вы склонны к миролюбивому сотрудничеству и взаимному пониманию. Охранник облизнул губы.

– Каким образом, Monsieur?

– Можете вызвать сюда доктора Кэйна так, чтобы у доктора Кэйна подозрений не вызвать? Не можете – скажите честно.

Фрешетт казался озадаченным.

– Гораздо имело бы естественней быть, cap, если бы позвонила доктор Сомерсет.

– Знаю, – ответил я. – Но доктор Сомерсет охотно позволит изрешетить себя, при условии, что сперва сумеет выкрикнуть предупреждение. От души надеюсь, господин Фрешетт, вы настроены не столь героически.

Хмурясь, точно раздумья причиняли ему боль, Жак Фрешетт безмолвствовал. Потом просиял:

– Можно сказать доктору Кэйну, что madame Сомерсет попросила меня сделать звонок, а сама есть очень занята.

– Вот и славно, – сказал я.

– Думаю... Думаю, доктор Кэйн еще не имел покидать столовой.

И действительно, доктор Кэйн до сих пор имел пребывать в упомянутом Фрешеттом помещении. Покорный слуга поднял трубку спаренного телефона и слушал разговор от начала и до конца. Все прозвучало чин чином. Если охранник и умудрился проронить некое словцо, означавшее тревогу, я ничего не приметил.

Терпеливо дожидаясь, я тешился мыслью, что в теплом кабинете одежда понемногу высыхает и опасность простуды уменьшается. Возможно, так оно и было, но Китти все равно дрожала, как осиновый лист. От озноба или от страха, не знаю.

Дверь отворили рывком.

– Что стряслось? Неужто пятнадцать минут подождать нель...

Доктор Кэйн осекся. Дверь затворилась: опять же не без моего содействия. Кэйновский взор метнулся на Китти, потом на смирнехонько сидящую пару, которую ваш покорный вящего удобства ради переместил к столу для осмотров. Стоя у входа, сподручнее было следить за ними, не слишком косясь влево. И стрелять при надобности удобнее...

– В чем дело? – зловеще полюбопытствовал Кэйн. – Предупреждаю, Мэдден: у нас огромный опыт укрощения буйных пациентов, пытающихся бежать из лечебницы. Не надейтесь ускользнуть. Пожалуйста, сию минуту отдайте оружие и ведите себя сдержанно. Повредите кому-нибудь – пожалеете.

К ужину доктор Кэйн являлся не в белом халате, а в безукоризненном темном костюме. С частыми, тонкими полосками белого цвета. «Весьма изысканно», – подумалось мне. Высокомерный, решительный доктор наверняка оробеет при сколько-нибудь серьезном нажиме. Лишь потому я и заманил его сюда.

– Весьма прискорбно, ибо Траск опочил в «Гиацинте» с переломленной шеей. Дуган покоится напротив коттеджа «Вербена», опять же с переломленной шеей. Дежурный охранник, любезно вручивший мне этот кольт, прикорнул неподалеку от «Астры», и череп у него, к сожалению, раздроблен. Доктор Сомерсет сетует на серьезно ушибленную кисть. Боюсь, Альберт, я уже успел повредить едва ли не половине персонала и готов понести любую ответственность. Если, разумеется, не увильну от оной вообще...

– Господи помилуй! – прошептал Кэйн. – Да вы действительно безумец!

– Дипломированный медик, заведуете желтым домом, а диагноза верного поставить не можете... Ай-ай-ай! Я шагнул.

– Ну-ка, любезный, пошевелите сперва мозгами, а потом речевыми органами. Допрашивать Элси бесполезно, хотя не знаю что отдал бы, чтоб уложить ее на славный электрический столик. Она – чересчур упрямая и крепкая ведьма, долго продержится. Но вы, сдается, голосу разума внять способны... Ассистировать мне будет ваша коллега, доктор Сомерсет. Кэйн сглотнул.

– Допрашивать? Ассистировать? Да что же я могу вам сообщить ценно...

– Имя Наблюдателя, – оборвал я.

– Кого?

– Маленького пухлого субъекта, недвижно торчавшего в углу пыточной камеры, покуда эта стерва и новопреставленный Дуган забавлялись и развлекались. Только не уверяйте, будто не видали его, Альберт, ибо разок-другой ваша рожица просовывалась в дверь, а Наблюдатель присутствовал непрерывно.

Красивое лицо доктора Кэйна побледнело.

– Извините, но я... действительно... понятия не имею, как зовут вашего... Наблюдателя, и нико...

Отчетливо щелкнул взведенный курок, доктор осекся, но тотчас возобновил речь:

– Он просто не соизволил представиться! Появлялся и уезжал, когда хотел! Поверьте, мистер Мэдден! Льюис привозит его на мерседесе, вот и все, что мне известно. Клянусь! Не настолько мне доверяют, чтобы важные имена сообщать... Клянусь, мистер Мэдден! Меня шантажируют, заставляют использовать санаторий в темных целях! Несчастный случай... грех ушедших лет... но этого никто не поймет и не простит! Я вынужден...

– Имя Наблюдателя! – невозмутимо потребовал я, когда поток докторского красноречия иссяк.

– Не знаю! Клянусь! Клянусь!!

– Весьма сожалею, Альберт. По-настоящему сожалею... Ладно, шевелись.

Я повел револьверным стволом.

– Что вы... намерены делать?

– А что по-вашему? – раздраженно процедил я. – Наличествует электрическое оборудование, в исключительной действенности коего мы с Китти удостоверились на собственных шкурах. Также наличествует эксперт-оператор. Сейчас научно определим, что именно вам известно, а что нет...

– Вы... вы хотите меня... пытать? – Меня ведь пытали, верно? И Китти пытали. Чем вы, простите, лучше нас?

Покорный слуга скривился:

– Бедняжку Элси обездолили. Развлечений лишили, игрушки отняли. Нельзя же так обижать маленьких девочек, верно? Пожалуй, начнем в кресле: не думаю, что вы проявите упрямство, достойное почетного места на столе. Жаль, милейший, вы успели нажраться. Неминуемо изрыгнете ужин при первом же разряде. О-о-о! Совсем вон из головы! Поскольку особой подготовке вас, Альберт, не подвергли, штанишки будут полны экскрементов, сиречь дерьма. Неблаговонная предстоит процедура, но я постараюсь не дышать через нос. А вам самому будет наплевать на загаженные брюки: через минуту-две подобной обработки человеку впору наплевать на все и вся, розно и совокупно.

– Не посмеете! – прошептал Кэйн.

– Да? Поверьте, я предвкушаю величайшее наслаждение за последние три недели. Даже Дугану шею сворачивать не так радостно казалось. Жду не дождусь великолепного сеанса... Правда, кое-кто может испортить удовольствие и прервать великолепное зрелище в разгаре. – Кэйн облизнул губы:

– Что... вы имеете в виду?

– Видишь ли, сволочь, – промолвил я внушительно, – кроме Элси ни один из присутствующих не умеет управлять реостатом. А Элси принимает всемирную революцию всерьез и совершенно искренне считает: светлое будущее прогрессивного человечества требует жертв. Сама недавно сказала: можно угробить миллионы людских душ, дабы уцелевшим жилось хорошо. Если ты и впрямь располагаешь данными, способными повредить великому и священному делу, она, будучи особой решительной и последовательной, попросту пропустит через вероятного болтуна лишнюю сотню вольт и предъявит мае доктора Кэйна в зажаренном виде... Чтоб революция ненароком не пострадала. Впрочем, ты знаком с Элси дольше и лучше, быть может, сия добродетельная дама не дозволит себе столь варварского обращения с собратом по... ремеслу. Ну, а ежели ты истину глаголешь и не ведаешь, как Наблюдателя кличут – бояться нечего. Спокойно усаживайся в кресло и невозмутимо лечи пошатнувшиеся нервы электрошоком...

Доктор Кэйн сызнова облизнул посеревшие от ужаса губы, покосился на уродливую, кошмарную маску, служившую доктору Сомерсет физиономией.

– Овидий, – раздался обреченный шепот. – Иоанн Овидий...

(обратно)

Глава 13

Китти потребовалось несколько минут, чтобы вызвать междугородную телефонную службу. После этого связаться с Вашингтоном, округ Колумбия, оказалось вовсе не сложно. Я слушал гудки с немалым любопытством и не меньшим напряжением.

В определенном смысле покорный слуга вызывал по гудящему статическими шумами проводу собственное забытое прошлое.

Раздавшийся в трубке голос я распознал сразу. Тот самый, что прозвучал в трубке неделю назад и сообщил мое подлинное имя.

–Да?

– Беспокоят из санатория «Инанук», в окрестностях Ванкувера, Канада, Британская Колумбия, – сообщил я не без известной осторожности. – Будьте любезны пригласить Мака.

– Это Мак и есть, – ответил голос. – По крайности, некоторые люди при некоторых обстоятельствах называют меня Маком. Здравствуй, Эрик.

– Эрик? – не понял я.

– В наших картотеках ты значишься под кодовой кличкой Эрик... Насколько разумею, память пока не возвратилась.

– Выслушиваю и впитываю прорву сведений, сэр, однако вспомнить не могу почти ничего. Говорят, я работаю на вас. Пожалуйста, сообщите хоть что-нибудь о способах работы. Имеются исследовательские группы? Отряды нападения? Какое-то влияние на канадские власти оказываете?

– Все имеется, и все возможно в допустимых пределах, – сказал человек, при некоторых обстоятельствах именовавшийся Маком и обретавшийся в трех тысячах миль к югу. – Но чего ты просишь?

– Во-первых, подкреплений, – сказал я. – Этих людей следует вкратце осведомить о создавшейся обстановке, сэр, ибо потребуется втихомолку похоронить...

– Погоди! – перебил Мак резким и весьма подозрительным тоном. – Ты совершенно убежден, что ничего не помнишь о прошлых наших отношениях?

– Ровным счетом ничего, сэр. Не признал бы вас, повстречав на улице.

– Странно. Ты единственный оперативный работник, заведший неукоснительное правило обращаться ко мне с преувеличенной вежливостью и почтением. То ли это наша старинная шутка, то ли укоренившийся обычай.

Чуток подумав, я ответил:

– Должно быть, язык помнит больше мозга, сэр. А возможно, я просто умен от рождения и соображаю: попросишь о помощи вежливо – получишь ее исправно.

– Вне сомнения, Эрик. Сколько трупов?

– Покуда трое, но вечер еще не кончился. Я многозначительно поглядел на доктора Элси, перегибавшуюся к охраннику Жаку Фрешетту с явным намерением что-то прошептать. Перехватив мой взгляд, уродина выпрямилась и подобралась. Охранник сидел с видом совершенно отсутствующим, а доктор Альберт прижался к спинке стула и делал вид, будто двое других – полнейшие незнакомцы, с которыми и разговаривать не хочется.

– Хорошо, – сказал Мак, – продолжай.

– Было бы недурно привлечь местную полицию, – отозвался я. – Внутренние бастионы захвачены, однако прочие крепостные сооружения по-прежнему заняты неприятелем. Я держу на мушке троих представителей здешнего персонала, но сколько еще милых членов ПНП шатается по санаторию, один Бог ведает. И, кстати, даже неповинные, безвредные служащие способны оказать очень решительное сопротивление попытке вторгнуться в лечебницу. Я хорошо вооружен, могу расчистить себе дорогу выстрелами – да только вряд ли стоит сокращать поголовье канадских граждан еще на полдесятка особей. Пришлите человека со значком, и пускай вразумит караульных мирно и тихо. Велите ему направляться прямиком в приемный зал, а оттуда – в кабинет. Кодовый стук, сэр?

Обычный: три удара, пауза, два удара.

– Прекрасно. Стучать нужно рукоятью пистолета: двери звуконепроницаемы. Я подожду, и положу трубку, когда вы уведомите, что помощь выехала.

Воспоследовало весьма продолжительное безмолвие. Китти неловко ерзала в кресле, точно мокрая одежда липла к коже и раздражала. Я не отводил глаз от главного источника опасности, сиречь, доктора Элси, но та не шевелилась, равно как и доктор Кэйн с Фрешеттом.

«Странно, – подумал я. – Звонить за три тысячи миль, дабы собеседник, в свой черед, позвонил за три тысячи миль и оповестил полицейских, находящихся, всего скорее, в жалкой полумиле отсюда...»

Послышался голос Мака:

– Жди. Примерно через двадцать минут.

– Чудесно! – обрадовался покорный слуга. И продолжил чуть более натянуто: – Эксперимент увенчался успехом, сэр?

Воцарилось новое безмолвие: краткое и озадаченное.

– Какой эксперимент?

– Сотрудника, утратившего память, швырнули акулам, чтобы вспомнил науку обороняться, грызть и рвать?

На дальнем, очень дальнем конце провода раздался негромкий смешок:

– Видишь ли, эксперимент удался блестяще. Ты жив и, смею надеяться, здоров; ты обнаружил осиное гнездо, которое мы тщетно искали неведомо сколько месяцев; ты задержал главарей. Правда, по наличным сведениям, ПНП располагает еще одной штаб-квартирой, причем неподалеку, но это уже иная статья. Назвав по телефону имя Хелм, я уберег твою жизнь. Террористы, не колеблясь, уничтожили бы пронырливого фотографа Поля Мэддена, а вот прежде нежели всерьез повредить кому-то из наших людей, подумают четырежды. Время от времени мы стараемся убедительно доказывать, что подобные затеи обходятся предприимчивым смельчакам несуразно и непомерно дорого...

Я припомнил Наблюдателя, торчавшего в углу пыточной камеры, и как он урезонил доктора Элси, и какой довод выставил.

– Конечно, сэр, – согласился я. – Ваш телефонный звонок в клинику Принца Руперта учли надлежащим и спасительным для меня образом. Сами слышите: жив, и бью хвостом, и даже мыслить способен...

– Агент, работавший с тобою в паре, – сказал Мак, – принадлежит к иной, совершенно дружественной организации. Она любезно согласилась проведать тебя и сообщила свое мнение о здоровье Эрика. Мнение, при тогдашних обстоятельствах, весьма ободряющее.

– А, вот почему она явилась! И под чьим же началом орудует?

– Линия вряд ли совершенно безопасна. Пока не было произнесено ничего неизвестного неприятелю. На последний же вопрос ответить не могу... Велись два независимых расследования. То, над которым трудились ты и мисс Вонг, террористов и бомб ни в малейшей степени не касалось. Так мы думали первоначально. И лишь, когда мисс Вонг застигла свой объект, Герберта Вальтерса, шепчущимся с объектом второго сыска, Джоан Маркет, стало понятно: два дела сливаются воедино.

– Слыхивал о Джоан Маркет. Получается, меня переключили с задания Икс на задание Игрек или наоборот. Верно?

– Да, потому что борьба с терроризмом неизмеримо важнее. Впрочем, ты продолжал встречаться с мисс Вонг и оказывал ей содействие в рамках, допускавшихся новой операцией. Мак помолчал.

– Читать всеобъемлющую лекцию, увы, недосуг. Ты спрашивал об исследовательских группах. Надобно что-то выяснить?

– Так точно, сэр, – промолвил я. – Во-первых, Иоанн Овидий, О-ви-дий. Тезка древнеримского поэта. Или древнегреческого?

– Древнеримского, кажется.

– Приметы: рост – около пяти футов двух дюймов, примерно сто семьдесят фунтов весу, пухлый, неуклюжий внешне. Говорит с немецким акцентом. Где живет, не знаю, но в санаторий приезжает на мерседесе, шофера зовут Льюисом. Гэвин Льюис. Поймают Льюиса – доберутся и до Овидия. Похоже, он состоит в Совете ПНП, во всяком случае, распоряжается весьма уверенно. Кроме Овидия, наличествуют доктор Элси Сомерсет, пыточных дел мастерица, и доктор Альберт Кэйн, директор этого пристанища малахольных...

Альберт заметно вздрогнул. Даже в незавидном своем положении доктор Кэйн считал, что о почтенной лечебнице и отзываться положено с должным почтением. Элси уставилась в пространство, рассеянно барабаня по столу пальцами.

Я резко велел:

– Усмири персты, Квазимодина! Или отстрелю все до единого!

Элси воззрилась на меня с полнейшей невозмутимостью, но стук умолк.

– Что случилось, Эрик?

– Простите, сэр. Кой-кого призываю к порядку.

– Мне только-только доставили предварительный отчет об этом санатории. В основном касается директора, Альберта Кэйна. Числился чуть ли не лучшим психиатром города Нью-Йорка, но был застигнут, как выражались римляне, in flagrante delicto[17] с красавицей пациенткой. Лишился великолепной, чрезвычайно прибыльной практики, бежал от скандала и сопутствующих неприятностей через канадскую границу, стал заведовать малоизвестной больницей для умалишенных.

– Черт, – сказал я, – но ведь по нынешним временам, ежели красивая пациентка не переспит со своим приглядным психиатром, курс лечения считается незавершенным! Наверняка еще что-то стряслось!

Альберт едва не взвился, услыхав столь вопиющий поклеп на благородную профессию мозгоправа. Элси равнодушно изучала противоположную стену. Шестое чувство сообщило покорному слуге: химера изготовилась действовать и только дожидается удобного мгновения. Ковбоеподобный Жак Фрешетт ушел в себя, точно улитка в раковину. Казалось, он уснул – но я не слишком на это надеялся.

– Всецело верно, – промолвил Мак. – Дело заключалось в упомянутых сопутствующих неприятностях. Не с тою подопечной Кэйн переспал. Бедняжка была женой Эмилио Брассаро, весьма выдающегося мафиози, который, среди прочего, промышлял южно– и центральноамериканской импортной торговлей. Природу импорта можешь вообразить. По всей видимости, господин Брассаро не числился покладистым супругом. Доктор Кэйн удрал из Нью-Йорка, спасая шкуру, а госпоже Брассаро потребовалась обширная и сложная пластическая операция. Лицевые повреждения объяснили автомобильной аварией. Теперь слушай внимательно, сообщаю любопытную подробность. Автомобильную аварию очень успешно заменил по приказу оскорбленного мужа некий Вальтер Кристофферсон, правая рука Эмилио Брассаро. Ты знаешь его – или знал, в зависимости от того, на каком он свете обретается – в качестве Герберта Вальтерса.

Я чуть не съехал со столика, на краю которого примостился.

И тут химера ожила.

Они с Фрешеттом действовали согласно и слаженно: пожалуй, успели-таки обменяться словечком. Тяжелый стол для осмотров опрокинулся на бок, Элси и Жак нырнули, прикрываясь металлической поверхностью, на мгновение пропали из виду. Затем охранник выскочил слева и опрометью, словно удирающий заяц, ринулся к выходу.

Я выстрелил.

Штукатурка брызнула со стены перед Фрешеттом, как и предполагалось. Разом остановившись и замерев, охранник поднял руки. Пребывавший в неустойчивом равновесии стол с грохотом перевернулся ножками кверху, а Элси уже неслась к двери, ведшей в пыточную, откуда, если вы не запамятовали, выбраться наружу было делом нескольких секунд. Она использовала охранника, чтобы отвлечь мое внимание, а сейчас во всю прыть уносила ноги.

Прежде нежели покорный слуга успел переместить прицел, прежде чем Элси умудрилась повернуть ручку, грохнул выстрел, и выстрел этот произвел не я. Непроизвольно метнувшись в сторону, шлепнувшись, перекатившись, я услыхал еще выстрел, и еще, и еще...

Китти, с перекошенным, облитым слезами лицом, держала пистолет Фрешетта обеими руками и нажимала гашетку до тех пор, пока не раздался тихий сухой щелчок. Магазин опустел. Звук был неимоверно, потрясающе тихим после грома, сотрясавшего стены. Я повернул голову. Фрешетт, конечно же, испарился бесследно. Доктор Альберт благоразумно растянулся на ковре и внятно скулил от страха, но пребывал в первозданной целости.

Поднявшись и поморгав, я приблизился к простертой на полу Элси. Половина страховидной физиономии была окровавлена, два багровых пятна расплывались у двух отверстий в темном джемпере. Глаза доктора Сомерсет раскрылись, уставились на меня.

– Кисть поломана действительно! – прошипела Элси и скончалась.

Я обозрел чудовищную мертвую образину, а заодно и распухшую руку. Именно ею в спешке попыталась Элси открыть себе выход, именно раздробленные кости, вероятно, и подвели в решающий миг...

Подойдя к рыдающей Китти, я отобрал и перезарядил пистолет. Патроны, отнятые у безвестного стража, прекрасно соответствовали этой модели.

Потом я поднял болтавшуюся телефонную трубку, пояснил, что приключилось, и распрощался. Надлежало просто ждать. Разговаривать покуда не хотелось – ни Китти, ни мне самому.

В конце концов, прозвучали три приглушенных удара в дверь. И еще два. Подкрепление вошло весьма осторожно, по крайности, первый человек – но за ним шествовало немало других. Первый был смуглым крепышом в штатском костюме, который две с половиной недели назад присутствовал при допросе пострадавшего Поля Мэддена. Тоже молчаливым наблюдателем, кстати. Припомнилось имя, названное Китти совсем недавно: Росс.

Он попросил отдать оружие и заверил, что все будет очень хорошо.

Весьма самонадеянное обещание, граничащее с нахальной похвальбой. Даже в устах королевского конника.

(обратно)

Глава 14

Дождь не прекращался. Мы проехали в машине по длинному, широкому, весьма современному мосту, а после повернули на шоссе, уводившее вверх по склону пологого холма. Я подозревал, что вокруг высятся горные цепи, но видеть их сквозь темноту и ливень, разумеется, не мог.

– Куда мы забрались? – полюбопытствовал покорный слуга.

– Да ты бывал тут десятки раз, милый, – сказала Китти. Она устроилась рядом со мною, на заднем сиденье, а баранку вертел смуглый крепыш, командовавший Великой инанукской спасательной экспедицией. Китти продолжила:

– Это Северный Ванкувер" я здесь живу. Дальше начинается Ванкувер Западный. За мостом остался просто Ванкувер, а Ванкувера Южного и Восточного просто не существует в природе, никогда не существовало, и никто не сумеет пояснить, почему.

– Н-да, – промолвил я. – Слыхал о таком географическом казусе, но убей меня, ежели помню, где и от кого. Слегка повысив голос, Китти произнесла:

– Следующий поворот, пожалуйста.

В знак согласия водитель, слегка наклонял голову. Полицейский седан – полагаю, он был полицейским, хотя ни окраской, ни номерными знаками не отличался от прочих колымаг – покинул четырехрядное шоссе, проскочил под иебольшим виадуком и запетлял по лабиринту узких улочек, окаймленных старыми, приятно отличавшимися друг от друга домами. Чудный пригород, возводившийся во времена, когда еще не знали бульдозеров, не планировали стройку целыми кварталами, не пользовались так называемыми «типовыми» чертежами, плодя и множа коттеджи одинаковые, точно яйца в лотке.

Мы притормозили перед белым двухэтажным зданием. Я, в качестве истого джентльмена, выбрался первым и помог выбраться Китти.

– Благодарю, мистер Росс, – вежливо сказала моя спутница шоферу. Голос прозвучал естественно и, хотя лило вовсю, Китти стояла невозмутимо, не замечая, что промокает сызнова и насквозь, едва успев толком просохнуть.

– Очень любезно с твоей стороны, Майк, – прибавила она.

Я не на шутку забеспокоился. Чересчур большое спокойствие, слишком железное самообладание. Девица совсем недавно препроводила к праотцам доктора Сомерсет. Правда, стреляла, по ее словам, впервые в жизни, однако Поль Мэдден занимался Фрешеттом, а Элси пыталась улизнуть черным ходом, а Китти отнюдь не желалось отпускать эту окаянную ведьму подобру-поздорову... Правильно сделала, умница, и спасибо тебе превеликое – но в подобных случаях обычному человеку срочно требуется успокоительное снадобье и не самое слабое.

Китти же бойко прочла мне коротенькую лекцию о Ванкувере, почти кокетливо поблагодарила Майка Росса, и вообще вела себя, как обычнейшая молодая женщина, которая не пережила заключения, не подверглась двухсуточному допросу, изощренному и мучительному, не попала по живой мишени три раза из шести возможных на расстоянии семи шагов. Заурядный процент попаданий для новичка, очутившегося в критическом положении, верно. А вот в остальном Китти вела себя отнюдь не заурядно.

Или передо мною обреталась особа с железными нервами, которую покорный слуга по недомыслию недооценивал, или же истерический взрыв откладывался до порога родимой квартиры. Второе, пожалуй, было вернее, однако доставало собственных психологических затруднений, справляться с моими стоило немалых сил. Я прекратил размышлять о возможных мозговых достоинствах и недостатках «невесты».

– Не стоит благодарности, мисс Дэвидсон, – сказал шофер.

Вернее всего, лишь мое присутствие помешало ему произнести «Китти». Они, конечно же, водили давнее знакомство и немало поработали бок о бок. Но имея дело с обеспамятевшим диверсантом заграничной выделки, учинившим форменное побоище в «Инануке», господин Росс, по-видимому, избрал манерой поведения строгую, осторожную, учтивую полицейскую сдержанность.

– Мистер Мэдден?

Я захлопнул заднюю дверцу и приблизился к переднему окошку, стекло которого Майк Росс, невзирая на ливень, держал опущенным до отказа.

–Да?

– Следует обсудить несколько важных вещей. Но уже поздно, а вы устали. Где можно повстречаться поутру? Китти властно взяла меня под руку:

– Здесь, в моем доме.

– Тогда, если позволите, я приду около одиннадцати. Устраивает?

– Изумительно, – сказала Китти. – Я сварю вам крепкий, вкусный кофе.

Автомобиль заурчал и уехал. Обычнейший голубой седан американского производства. Я наблюдал за удаляющимися красными огоньками не без искреннего облегчения. Канадские власти успели изрядно осточертеть покорному слуге за каких-нибудь полтора часа. В этой стране человеку, по-видимому, не полагалось вырываться из желтого дома, куда человека втиснули против доброй воли, где человека подвергли чисто гестаповским истязаниям и, по сути, пытались медленно казнить на электрическом стуле. Канадцы очень огорчились моими действиями.

«И все же, – подумал я, – в наручники не заковали, в участок не отволокли – грех жаловаться! Умейте быть благодарным, сударь».

Я обернулся. Китти открывала ридикюль: наши вещи, как и следовало ожидать, исправно сыскались в сейфе доктора Альберта. Последнего быстро убедили отомкнуть несгораемый шкаф и вытряхнуть содержимое. В общем и целом надлежало признать: Росс и его люди трактовали покорного слугу со всевозможной заботой. А недовольство было вполне извинительно и объяснимо: ребяткам предстояло попотеть, измышляя правдоподобную легенду касательно четырех трупов и погрома в психиатрической лечебнице.

– Второй этаж, – уведомила Китти, протягивая мне ключ. – И это позабыл? Боковая внешняя лестница, сразу направо... Ох, извини, я опять не учла, что...

– И не учитывай, – ухмыльнулся я. – Поясняй, и довольно.

Подымаясь по упомянутой боковой лестнице – внешней, боги бессмертные! – обильно поливаемый ледяным дождем, нещадно овеваемый пронизывающим северо-канадским ветром, покорный слуга давал себе клятву: ежели выпутаюсь из нынешней передряги, подыщу славный тропический остров, где шелестят пальмы, плещет упоительно теплое море, золотой песок обжигает ступни, а с ярко-синего полдневного неба сияет жаркое благодатное солнце. Подыщу – и поселюсь в этом райском уголке навсегда...

Я отомкнул дверь, пропустил Китти вперед... Зажегся свет, мы стояли посреди маленькой уютной кухни, отделанной темным деревом.

– Кажется, нужно выпить, – промолвила Китти. – Возражений нет? Бутылки отыщешь справа от плиты, лед возьми в холодильнике. Брр-р-р! Я продрогла, честное слово! Разожгу камин, а ты сооруди коктейли. Ведь лучше разжечь камин, верно? Согреемся тотчас. Ох, как же мерзко было на улице!

«Увертюра началась», – подумал покорный слуга и вслух произнес:

– Камин – отличная вещь.

– Мне, пожалуйста, виски. Один кубик льда, и ни капли содовой. Ты предпочитаешь мартини, только наверняка и об этом забыл, а посему напоминаю. О, Боже, опять ляпнула глупость!

Когда я принес напитки в гостиную, Китти стояла на коленях у внушительного очага, и огонь уже пылал. Видимо, дрова и растопка были уложены загодя. Кирпичный, просторный камин; мохнатый ковер на полу, скошенный потолок, обеденный стол, пристроившийся у окна, справа. Дверь в противоположной стене уводила в спальню, а дальше наверняка находилась ванная.

Тихий, очень уютный уголок.

– Прошу, сударыня, – изрек я, наклоняясь над плечом молодой женщины и вкладывая в ее пальцы высокий стакан.

Китти отхлебнула немедля. Потом заговорила: не оборачиваясь, ровным, почти веселым голосом.

– Дрова из прессованных опилок не романтичны, и все же их гораздо легче купить. И надо же сыскать опилкам разумное употребление, верно? Раньше их просто выбрасывали...

– Раньше ими усыпали цирковые арены, – возразил я. – И усыпают поныне, коль скоро не ошибаюсь.

Китти сделала новый глоток, и еще один, и еще. Прикончила содержимое стакана, возвратила мне, капризно попросила:

– Еще! И наигранно детским голоском защебетала:

– Китти хоцет наклюкаться! Китти сделялясь убийцей!

– Ваша выпивка, ваша воля, – вздохнул я и отправился вспять, прямиком на кухню, прикладываясь по пути к собственному мартини. Сейчас, когда опасности временно миновали, предложение «наклюкаться» казалось откровенно заманчивым. «Оглядываться на недавнее прошлое, – подумал я, – неизмеримо сподручнее сквозь розовую алкогольную дымку. Больно уж неаппетитное было прошлое».

Вернувшись, я застал Китти на том же месте и в той же позе.

– Полегче со вторым, голубушка, – уведомил я. – Два стакана составляют в совокупности половину бутылки.

– Надеюсь, ты не давал обета трезвости? – осведомилась Китти. – Мне нужен товарищ. Но товарищ наклюкавшийся.

– Не изволь беспокоиться, надерусь. А что мы празднуем, помимо славного освобождения?

– Сказала же... Я сделалась убийцей.

– Чудно, – ответствовал покорный слуга. – Вступайте в клуб для избранных.

Последовала короткая пауза. Китти кое-как поднялась и посмотрела мне прямо в лицо. Обняла за шею. Прижалась: крепко, всем дрожащим телом.

Я постарался не слишком повредить розовой блузке и несуразным расклешенным брюкам.

(обратно)

Глава 15

Пробуждение наше было мирным и приятным. Я лежал на чистой простыне, в мягкой постели, посреди спальни, где царила восхитительная, почти звенящая тишина. Следовало чувствовать себя совершенно счастливым.

Я избавился от больничных кошмаров, пережил пыточные сеансы и наконец-то обретался вне любых и всяких лечебниц – как обычных, так и преступных. Наконец-то я мог распоряжаться собою сам.

Конечно, забот по-прежнему оставался полон рот, а провалы памяти равнялись глубиной ущельям Скалистых гор – но Аллах с ними, с провалами памяти! Видения минувших дней пропали, но уже начинался новый день, за которым, даст Бог, последует очень долгая череда других: светлых и радостных... Наживем и новые воспоминания. Пусть они будут лучше и чище сгинувших.

Я потянулся, поднялся, направился к ванной. Погляделся в зеркало, осклабился, приметив, как распухла губа, укушенная извивавшейся от страсти любовницей. Плечи мои словно пума исцарапала и, надо полагать, спина имела не лучший вид. Что же, приятно было удостовериться, что проклятущие электроды ничего не повредили, что бренное тело повинуется велениям природы с прежней живостью...

Кажется, Китти рассуждала в том же духе, ибо из гостиной донеслось веселое пение вполголоса.

Использовав заботливо поставленный на полочке бритвенный прибор, постояв под горячим душем, растеревшись махровым полотенцем, я вернулся в спальню. Заметил, что по стульям развешана свежая, хорошо выглаженная одежда, сшитая словно по заказу. Любопытно. Должно быть, я по-настоящему обитал в доме Китти перед авиационной катастрофой. Но тогда почему...

Ломать голову и строить предположения было незачем, ибо за отгадкой следовало просто выйти в гостиную. Китти уже накрывала на стол.

Она облачилась в новые обтягивающие джинсы и клетчатую бело-голубую рубашку, тщательно вымыла и расчесала волосы, разом сделавшиеся блестящими и шелковистыми. Раненько же встала, пожалуй. И не оборачивается, голубушка, притворяется, что не слышит меня.

Приблизившись, я чмокнул Китти в пахнувший дорогим шампунем затылок.

– Простите, вы миссис Дэвидсон?

– Думаю, да.

– Вы так изменились! И, вынужден признать, к лучшему. Послушай, мы, сдается, долгие месяцы проработали вместе. Были помолвлены. Дом буквально завален моими вещами... Как получилось, что мы ни единожды не учиняли подобного раньше, а? Китти обернулась:

– Дорогой, не налакайся я вчера до полубесчувствия, и не помыслила бы отдаваться такому пугалу. Впредь, по крайней мере, не помыслю...

Она осеклась, порозовела, прислушалась.

– Ох, кофе убегает!

Ухмыльнувшись, я присел у обеденного столика, лениво уставился в окно, обозревая залитые солнцем окрестности. Канадская погода подарила второй светлый денек на моей короткой памяти. Я наблюдал за пролегавшим неподалеку шоссе, где сновали машины, думал, как, наверное, негодовали здешние обитатели, когда сквозь мирное предместье начали прокладывать четырехрядную магистраль. Сюда, в гостиную, даже при закрытом окне явственно доносился гул моторов.

– Кофе подан, Monsieur, – объявила Китти. – Хочу сказать, жалкие остатки несостоявшегося кофе. Угостилась, в основном, кухонная плита. Пейте и просыпайтесь окончательно, покуда я завтрак состряпаю.

* * *
И приятно же было уписывать блюдо, изготовленное за пределами больничной поварни. Блюдо, поданное не сиделкой в белом халате и не розовощеким надзирателем, а славной девчонкой, прокусившей мне лишь накануне верхнюю губу. Известное время я молча уплетал завтрак, а потом откинулся на спинку стула и возвестил:

– Вернемся к нашим баранам. И мне, и следователям из Транспортного министерства скормили недвусмысленную легенду о помолвке и ясно дали понять: отношения между Китти Дэвидсон и Полем Мэдденом самые близкие...

– А-а-а! Китти смотрела в тарелку.

– Я просто следовала распоряжениям Росса. В палате стоял микрофон, а пронюхав что связь у нас чисто платоническая, ублюдки из ПНП серьезно призадумались бы. Платонических связей нынче не бывает. Человек, на которого ты работаешь. Мак, по-видимому, не доверял Россу, не посвящал в свои намерения. Мы не знали, что он собирается раскрыть инкогнито собственного агента... Пожалуй, я все-таки переиграла роль развязной девицы...

Она подняла голову.

– Да ты вообще не сумела сыграть ее толком, – усмехнулся покорный слуга. – Меня, по крайности, не обманула. Сразу почуял неладное... Кстати, касаемо Росса. Подозреваю, что не числюсь его любимчиком. Ревнует или другие поводы наличествуют? Китти вздрогнула.

– Ревнует? Господи, нет! Он вообще никогда, ни словом, ни жестом не выказывал интереса ко мне. Тут иное. Майк очень рассердился, узнав, кого именно высылают Соединенные Штаты на подмогу. Наверно, вы сталкивались прежде, и ты стяжал не лучшую репутацию...

– Ага, застарелая профессиональная вражда. Или просто неприязнь. Бывает... Я скривился.

– Вернемся к платонической любви.

– Что?

– Платонической помолвке миссис Дэвидсон и мистера Мэддена. Даже из того немногого, что мне известно о собственной натуре, заключаю: платонических отношений не потерпел бы. А из того немногого, что знаю теперь о натуре миссис Дэвидсон, вывожу: ты, прости за откровенность, к бескровным приверженкам жалкого целомудрия тоже не относишься. Тем не менее мы обитали в этом гнездышке на пару – и ни разу...

– Но мы вовсе не обитали здесь на пару. Ты появлялся от случая к случаю, ночевал и уезжал поутру. Существовал особый телефонный код, условная фраза, означавшая: появились новые сведения. Поль Гораций Мэдден хватал фотокамеру, мчался делать снимки живой природы, а по пути навещал невесту – вот и все. Но эти визиты убеждали соглядатаев, что между нами все идет урочным чередом.

– Среди соглядатаев была и Джоан Маркет?

– Да... Мы намеревались подготовить почву, создать у окружающих нужное впечатление, чтобы при нужде Поль Мэдден мог преспокойно поселиться у меня и служить надежным телохранителем. Но делать это заблаговременно сочли неразумным. Росс пояснил, что Джоан может в любую минуту явиться ко мне, поболтать по душам, а присутствие постороннего ее спугнет. За Джоан Маркет следили очень пристально, все хотели обнаружить, где же она логово себе устроила – но так ничего и не добились.

– Маркет, – задумчиво сказал я. – Скорее всего, измененное французское Маркэтт, хотя не постигаю, может ли это иметь какое-либо значение... Ты увиливаешь, Китти. Получается, я приезжал, смиренно облачался в пижамку и добродетельно укладывался почивать на каминном коврике? А ты церемониальным маршем удалялась в спальню и запиралась на амбарный замок? Гм! Не подозревал, что во мне столько благородной сдержанности. Да и замочек, похоже, не амбарного калибра...

– Благородная сдержанность? – расхохоталась Китти. – Если бы ты видел себя в то время, сатир взбесившийся! Я поначалу едва не огрела мистера Мэддена кочергой, но впоследствии сыскался общий язык и было условлено: отношения деловые, сугубо деловые и неизменно деловые. Не хотела связываться с профессиональным головорезом, полагавшим, будто любая и всякая женщина обязана пасть ему в объятия при первой же встрече. Прости за откровенность... А к тому же, я очень тосковала по Роджеру.

– Да, твой муж, Роджер Дэвидсон...

– Роджер Атвелл. Я сохранила девичью фамилию. Он разбил мне сердце дважды. Когда выяснилось, что он связан с подонками из ПНП, я чуть из окна не выпрыгнула. Женился, ни словом не обмолвившись! Пусть это глупо, и пусть это бессмысленно – а отношения наши дали глубокую трещину. Так и не сумела полностью простить... Но потом его убило при взрыве, и стало совсем невмоготу, ибо Роджер был, в сущности, замечательным человеком; я терзалась, плакала, места себе не могла сыскать...

– Комплекс вины, – заметил покорный слуга.

– Да, – серьезно кивнула Китти. – Он ведь потому и увлекся бредовыми идеями, что сердце было золотым. Не мог спокойно смотреть на страдания, нищету, неравенство, которые видел. Или думал, будто видит... Хотел улучшить мир. Вот и улучшил! Когда Роджер прочитал в газетах, сколько людей погибло при сан-францисском взрыве, он пришел в ужас...

Я слушал, воздерживаясь от комментариев и стараясь не морщиться. Точно парень понятия не имел, вступая в ПНП, что заряды тринитротолуола и прочих подобных прелестей имеют свойство разносить на куски все вокруг, в том числе и двуногих прямостоящих особей, принадлежащих к роду homo sapiens... Прозрел, бедолага! В газетке истину почерпал, сердешный!

– ...И сказал, что отправится в полицию, все выложит, все расскажет, с потрохами выдаст всю эту сволочь. Тогда я и узнала, где он состоит и кому служит.

– А потом?

– Прошло немалое время, и явился Дэн Маркет. Намечали взрыв в Торонто, операцию поручили ему и Роджеру. Дэн сказал, нужно заранее осмотреть намеченное место и проверить заложенную бомбу. Сказал, что до акции остается еще неделя. И Роджер поехал с ним – чтобы все разузнать и немедленно сдаться властям... Я знаю: он говорил правду, не лгал! А его уже заподозрили, и обвели вокруг пальца, и убили, чтобы никого и ничего не выдал.

Китти разволновалась не на шутку. Покорный слуга поспешил вставить:

– А ты возложила на хрупкие рамена священное дело мести и принесла обет целомудрия: не возлягу с мужчиной, доколе злопакостная ПНП не искоренится навеки!

Китти вспыхнула, хотела разозлиться, но лишь вяло усмехнулась:

– Нехорошо ерничать, если собеседник душу раскрыть готов. Не было никаких средневековых обетов. Просто не хотелось якшаться ни с кем иным... Но ты в итоге оказался гораздо лучше... и человечнее, чем я... предполагала.

– Ты говорила кому-нибудь, что муж перед гибелью проболтался?

Китти помотала головой.

– Нет! Кроме, разумеется, Майка Росса. Ему изложила все, но гораздо позже. А после взрыва изображала наивную дуру, ничегошеньки не знавшую и знать не могшую. Надеялась, что рано или поздно кто-либо из членов ПНП захочет убедиться в этом и встретится со мною. Только специально встречаться было незачем. Джоан Маркет и я оказались в одинаковом положении, виделись чуть ли не ежедневно.

– То есть?

– Власти выяснили, что двое убитых были одновременно и виновниками взрыва. Членами террористической организации, пресловутой ПНП. Вдов немедленно подвергли хитроумным допросам, определили под следствие, и мы с Джоан провели немало времени бок о бок, сидя в темных коридорах и мрачных кабинетах.

– Как ты уговорила Джоан зачислить тебя в Партию народного протеста?

– Скорее, наоборот: Джоан уговорила меня, – усмехнулась Китти. – Я, конечно, весьма облегчила ей задачу, поливая словесными помоями вшивое правительство и бесчеловечную систему. Полиция от нас ничего любопытного не добилась и отпустила восвояси. Джоан предложила отметить радостное событие, повела в какой-то поганый притон, где от марихуаны продохнуть невозможно было. И сделала великое торжественное признание. При этом пристально следила: изумлюсь ли я надлежащим образом? Я изумилась, и Джоан осталась премного довольна. Пришлось вознегодовать, потом утихомириться, расплакаться. «Это война, – сказала Джоан, – и мужья наши сражались плечом к плечу. Плечом к плечу они погибли». Не хочу ли я почтить память Роджера, заняв его место в славных рядах? Я подумала и ответила пылким согласием.

Китти скривилась.

– Главной трудностью было скрывать, что я знаю, кто именно разнес моего героя мужа на мелкие клочья, дабы рот навеки заткнуть!

– Как объяснила Джоан гибель собственного супруга?

– Несчастным случаем. Дэн Маркет соорудил бомбу сам и чуток просчитался. Конечно, просчитался, верю! Взрыв раздался прежде, чем он успел выдумать или подыскать убедительный предлог, ускользнуть и спрятаться за безопасным углом. Об этом Джоан, сам понимаешь, умолчала...

– И дальше?

– Дальше миновало известное время, и я стала опасаться, что рано или поздно, доверием не пользуясь, разделю судьбу Роджера. Подумала, решилась, позвонила в полицию, повидала Майка Росса. Очень осторожно и скрытно. Росс велел вести себя, как ни в чем небывало, и обещал надежную защиту. О прочем уже знаешь.

– М-м-м, более-менее... А кем, скажи на милость, числится Майкл Росс?

– Он большая величина, следователь по особым делам, хотя представляется обыкновенным полицейским.

Китти поколебалась.

– И настоящее имя не Майкл, а Мишель. У него, кажется, отец-шотландец и мать-француженка. Но я в это не верю: чересчур видна индейская кровь. Лицо приметил?

– Еще бы.

– Ну и пускай индеец – не все ли равно?

– Совершенно все равно. Только, по-моему, королевская конная воевала с краснокожими не на жизнь, а на смерть. Объяснялись чуть ли не исключительно посредством пуль, клинков и томагавков... Сумасшедший мир полетел вверх тормашками. Индеец состоит в КККП старшим следователем! Кофе остался?

* * *
Я следил, как возвращается Китти, следил с огромным удовольствием и от души желал бы продлить его на долгое, долгое время. С самого начала покорный слуга недооценивал эту женщину. И хорошенькая, и хрупкая, и кокетливая, она без колебаний пристрелила чудовищную Элси Сомерсет по соображениям личной и глубоко оправданной мести. Смотрела, как убиваю охранника я сам, и помогла спрятать мертвеца, который даже не успел остыть. Учинила накануне истинную оргию, где не было ни единого запрещенного приема.

Да, изнеженной, цивилизованной, кисейной барышней Китти не была, хоть и выглядела таковой. Но с моим-то характером и прошлым, на кой ляд нужны кисейные цивилизованные барышни? Вот настоящая женщина, живое существо, а не бескровный манекен.

Усевшись напротив, Китти уставилась на меня с выражением весьма загадочным.

– Поставила кофейник для Росса, – произнесла она внезапно. – Парень явится с минуты на минуту. И когда явится, давай... давай скажем, что выходим из игры. Хорошо, Поль? Мы устали, мы издергались, мы по горло сыты всей этой дребеденью!

– А дальше? – спросил я, не понимая ни аза. Китти с расстановкой продолжила:

– Дурацкий вопрос, милый мой. А ты ведь вовсе не дурак... Разве что иногда им кажешься...

Покорный слуга смотрел на женщину во все глаза. Ошибиться было невозможно, а поверить – затруднительно.

– Куда, – спросил я плаксивым голосом, – подевались добрые старые викторианские барышни: кисейные, хрупкие, смиренно дожидавшиеся, пока мужчина сделает официальное предложение руки и сердца?

Без малейшего намека на улыбку восхитительная Китти сказала:

– Старыми девами стали. Потягивают потихоньку шерри, полегоньку хнычут в носовые платочки, вспоминая обаятельных и красивых джентльменов, которым постеснялись вовремя состроить глазки... Она выдержала кратчайшую паузу.

– Ты впрямь собирался предложить руку?..

– И даже сердце. Но будьте благоразумны, сударыня. Одного субъекта, запятнанного людскою кровью – пускай не запятнанного, признаю, но сражавшегося плечом к плечу с кровожадными параноиками, – вы потеряли. Неужто вам требуется новый, рядом с коим старый мог бы, по всему судя, невинным агнцем показаться?

– Не забывай, милый, что я сама... вступила в клуб для избранных, – парировала Китти. – После вчерашнего вечера не пристало мне привередничать... Роджер может покоиться с миром. Я отомстила, способствовала разгрому поганой шайки. Но больше не хочу играть в сыщиков-разбойников. Не желаю. Росс и компания отныне действуют самостоятельно, это их кусок хлеба, им за это платят. А я на жалованье не состою.

– Эгей! – всполошился покорный слуга: – Я состою! По крайности, полагаю, что правительство Соединенных Штатов определило Мэттью Хелму некий денежный оклад, хотя и не помню, когда получал последний чек.

– Иногда люди оставляют службу, даже государственную, даже секретную, – тихо отозвалась Китти. Я промолчал, и она поспешно добавила: – Только Бога ради не подумай, будто намереваюсь вымогать и шантажировать! Ни за что на свете не отниму у любимого человека работы, которой он дорожит! Но дорожишь ли ты своей? Пусть позабывший о прошлом господин Хелм и остается в прошлом! Сделайся Полем Мэдденом! Фотографируй животных. Женись на женщине, готовой для те...

Раздался резкий стук в кухонную дверь. Китти умолкла, повелительный стук послышался вновь.

– Пожалуйста, впусти окаянного ирокеза, – вздохнула Китти. – А бледнолицая приберет со стола.

(обратно)

Глава 16

– Я изначально был против, – сообщил Росс.

Индейской крови у парня и впрямь была немалая толика. Широкое, очень смуглое лицо, выдающиеся скулы, огромный орлиный нос. Чрезвычайно жаль.

В дополнение к застарелой, по неведомым пока причинам возникшей неприязни, меж нами возносился еще и расовый барьер. Это не значило что я чем-то лучше, или он в чем-то превосходит покорного слугу – но в наши дурацкие дни, когда различиям уделяют несравненно больше внимания, нежели сходству, разуметь друг друга окажется тяжеловато. Даже при большом усердии.

– Обязан уведомить: я не пощадил усилий, пытаясь отвратить подобное... вмешательство.

– То есть вы изначально были против моего приезда в Канаду и лезли вон из кожи, дабы помешать правительственному агенту США вмешиваться... Во что же именно?

Росс вознамерился было ответить, но вошла Китти, доставившая на подносе три чистые чашки, блюдца, ложечки, сахарницу и, разумеется, кофейник. Воспитанный канадец поднялся. Я, как и подобало бледнолицему хаму, продолжал восседать на кушетке. Минуту спустя Китти примостилась рядом.

– Итак, мистер Росс, вы усиленно возражали, узнав, что Вашингтон высылает не кого-нибудь, а меня. Почему?

Он приподнял брови, но тотчас же сообразил: у собеседника довольно жестокая амнезия.

– Хорошо, – сказал Майк, – выкладываю карты на стол и перечисляю причины. Вы уже бывали в Канаде, бывали дважды – по крайней мере, нам известно лишь о двух визитах. Заметать следы последнего посещения, коим господин Хелм удостоил эту страну, выпало мне, и случилось это шесть или семь лет назад.

– Ни бельмеса не припоминаю, – сказал я. – Излагайте.

Росс отхлебнул горячего кофе.

– Существовал объединенный американо-канадский проект, известный как Северо-Западная система береговой обороны. Подробности к предмету разговора не относятся. Давным-давно устаревший проект, но в те времена он казался неописуемо важным. Происходила непрерывная утечка секретных сведений. Требовался очень высокий, худой человек, способный изобразить вражеского курьера, которого обнаружили мертвым. Человеку надлежало сыскать изменника и выдать его канадским властям. Компьютер указал на вас, мистер Хелм. Во-первых, вы соответствовали требованиям, предъявленным ко внешности; во-вторых, обладали навыками... гм! – выживания в определенных условиях и значительным опытом. Вы и впрямь выжили, но употребленные для этого средства и способы поставили всех, кому велели прикрывать вас по обе стороны границы, в положение по-настоящему отчаянное. Лично мне, к примеру, довелось изобретать правдоподобные объяснения касаемо трех мертвецов. Даже учитывая, что на вас напали, это можно определить как вопиющее превышение пределов допустимой самообороны. И узнав, что Вашингтон сызнова навязывает Канаде столь сокрушительную помощь, я прямо заявил, что услуги тайфуна или цунами обойдутся дешевле.

Впечатляющий экскурс в позабытое прошлое, ничего не скажешь. Я с опаской покосился на Китти, не зная, как воспримет она столь интересную повесть о субъекте, за коего собралась выйти замуж. Бессердечная девка лишь ободряюще подмигнула.

Повесть была интересной и положение тоже. Вдумайтесь: краснокожий индеец, чьи предки развлекались преимущественно снятием скальпов, читает бледнолицему лекцию о неприкосновенности человеческой жизни... Суть его речей, по крайности, ни к чему иному не сводилась.

– И что же, природа-матушка поскупилась даже на завалящее стихийное бедствие? – полюбопытствовал я. Росс пожал плечами:

– К великому сожалению, вы уже орудовали в Канаде и были, так сказать, под рукой. Опытный агент, в нужном месте, в потребное время, с безукоризненной легендой... Меня, увы, не послушались. Возник, правда, вполне естественный вопрос, и я его задал: какого лешего позабыл Мэтт Хелм, он же Поль Мэдден, в Сиэтле, и что вытворяет, шныряя по канадскому северу? Однако начальство решило не заглядывать в зубы дареному, простите за выражение, коню. Мне велели оказывать содействие. Вот и оказывал, и продолжаю оказывать – по мере скромных сил. Завтра прочитаете в местных газетах: взбесившийся безумец завладел револьвером и учинил бойню в санатории «Инанук». Прискорбно, весьма прискорбно. Будем надеяться, репортеры не пронюхают, что кровожадного маньяка в лечебнице просто не существовало.

– Это несправедливо! – сказала Китти. – Я... я тоже участвовала! Двадцать пять процентов побоища – моих рук дело!

– Утихомирься, – посоветовал покорный слуга. – Мы с мистером Россом просто выясняем отношения. Он причисляет меня к беспардонным убийцам; я же считаю его сентиментальным бедолагой. Теперь, заложив прочнейшую основу для дальнейшего сотрудничества, перейдем непосредственно к делу. Расскажите, пожалуйста, Росс: что это за паскудная Партия народного протеста, и с чем ее съесть?

Мгновение спустя канадец расхохотался.

– Основа заложена, признаю. Отвечаю: ПНП, известная как новое словечко из трех букв, которое пишут на заборах и стенках, есть банда террористов, чьи требования и цели толком не ясны, ибо негодяи не заявляли еще ничего определенного. Они пока просто пытаются привлечь к себе внимание правительства. Политические претензии возникнут потом.

– Да они сами толком не знают, к чему стремятся! – выпалила Китти. – Это какая-то религия наизнанку! Веруют в мировую революцию и лучезарное будущее для выживших! Протестуют, галдят, взрывают бомбы и радуются собственной значительности.

– Оттого и опасны, – заметил Росс. – Палестинские либо иранские мерзавцы тоже не дают людям житья, но хотя бы понятно, ради каких целей. А вот загадочная группа с неопределенными намерениями – хуже не придумаешь. Самое скверное, что нынче развелась уйма субъектов, которым очень и очень по душе взрывать бомбы. Из чистого, так сказать, озорства... Понимаете? Вся подобная сволочь летит и лепится к террористическим организациям, точно мухи к зажженным лампам. А с ними вместе – личности, затаившие неутоленную злобу на окружающих, параноики, неврастеники... Иногда, очень редко, люди, подобные покойному Роджеру Атвуду: честно заблуждающиеся бедняги.

Несмотря на явную неприязнь к покорному слуге, Майк Росс казался парнем разумным и рассудительным.

– Сколько взрывов ими устроено до сих пор? – осведомился я. – Не считая Сан-Франциско, Торонто и злосчастного парома? Газетенки гадают на кофейной гуще, но вы-то знаете вернее.

– Газетенок стараюсь не читать, – сухо произнес Майк. – Помимо названных, было еще пять – восемь в общей сложности. А поскольку ПНП добивается известности, правительство предпочитает не называть истинных виновников... Погибло сорок семь человек, учитывая двух членов самой партии.

– По обе стороны границы?

– Да. Три диверсии в Канаде, пять – в Соединенных Штатах.

– И штаб их размещался в санатории?

Майк Росс помедлил.

– Мы обнаружили настоящий оружейный склад. Наиболее отдаленные и укромные уголки «Инанука», по всей видимости, служили для обучения бойцов. Но и ваш горький опыт, и показания служащих свидетельствуют: главный, истинный штаб расположен в иных местах. К сожалению, упущенный вами Жак Фрешетт исчез бесследно и наверняка успел оповестить сотоварищей...

Я рассмеялся:

– Нельзя гоняться за двумя зайцами, amigo.*

– То есть?

– Сперва сетуете на то, что я перебил кучу народу, теперь сожалеете, что перебил недостаточно. Дозволил Фрешетту сбежать, а не ухлопал, как следовало бы... Да! Гэвина Льюиса, водителя, разыскали?

– Да. На беду, кто-то разыскал его раньше нас.

– Убит?

– Сидел за рулем своего мерседеса, точно всадник без головы в седле мустанга. Стреляли в упор, из двенадцатикалиберного дробовика. Череп разлетелся начисто.

– Значит, мог сообщить немало полезного. Например, где обитает Иоанн Овидий. Об Овидии что-нибудь выяснили?

– Пока нет.

– А о любопытной дружбе между пилотом Гербертом Вальтерсом и гангстерским главарем Эмилио Брассаро? Майк Росс развел руками:

– Догадки, но не сверх того.

– Ни Брассаро, – медленно сказал я, – ни Вальтерс не попадают ни в одну из перечисленных вами людских категорий. Вступать в террористическую группу, которая готовится раздуть мировой пожар, попросту не в их духе. Однако же, Вальтерс числился в ПНП доверенным и влиятельным субъектом, в подробности грядущей операции посвящен был! Что известно о Вальтерсе?

– О Вальтерсе, мистер Хелм, – ответил Майк, – известно лишь вам, но к сожалению...

– Припомню – сообщу.

– Будем весьма признательны. Росс вынул бумажник, извлек оттуда визитную карточку.

– Звоните по этому номеру. Не застанете меня – говорите любому, кто трубку снимет.

– Разумеется.

– Мистер Хелм, – сказал Росс, подымаясь, – коль скоро вы не слишком возражаете, канадские власти завершат операцию самостоятельно. Тем паче, что вы до сих пор не излечились от амнезии, а это, по сути, равняется инвалидности. Операцию завершат без вашего участия, методами никчемными и, по возможности, бескровными. Я кивнул.

– С Вашингтоном хоть посоветовались?

– Да. И руководитель службы предоставил нам полную свободу решений. Канада просила опытного агента и получила его. Если нужда в услугах упомянутого агента отпала, для человека сыщется уйма работы на родной почве. Конец цитаты.

Я отмолчался. Несколько смущенный Росс продолжил:

– Разумеется, никто не велит выметаться вон из этого сеттльмента с первым же дилижансом! Было бы чистой неблагодарностью, принимая во внимание, сколько вы перенесли и выстрадали ради общего дела. Но все-таки постарайтесь уладить свои канадские дела побыстрее. И, пожалуйста, очень прошу: не вздумайте вмешиваться в действия королевской конной, не пробуйте ей помогать.

Бросив быстрый взгляд на Китти, я полюбопытствовал:

– Как насчет подопечной?

– Благодарим за помощь. Мисс Дэвидсон будут охранять, но вас это уже не касается.

– Если, – сказал я, – мы оставим вас и ваши дела в полнейшем покое, оставите ли вы в покое нас?

Майк отчего-то остолбенел, затем нахмурился и, наконец, овладел собою.

– Понимаю... Да, безусловно. Последовало довольно продолжительное безмолвие. Покорный слуга поднялся в свой черед, и Майк напрягся, будто не знал, какого дикого безумства можно ждать от обеспамятевшего и теперь, вдобавок, оскорбленного, Мэтта Хелма.

– Договорились, – промолвил я. Росс прочистил горло.

– Ну что ж... Благодарю за кофе, миссис Дэвидсон. Провожать не надо, отыщу дорогу и сам.

– Я все-таки провожу вас, Майк, – отозвалась Китти.

В кухню мы вывалили все втроем, смущенные и молчаливые. Взявшись за дверную ручку, Росс обернулся.

– Мистер Хелм...

– Не беспокойтесь, amigo, – ухмыльнулся я. – Предупреждения излишни.

–Гм!

– Вы ждали, что я примусь брыкаться и скандалить? А теперь обеспокоены примерным поведением и подозреваете подвох. Не надо!

Водрузив пустую кофейную чашку на кухонный стол, я пояснил:

– Вероятно, вы намеревались произнести: вздумаешь схитрить – пожалеешь или нечто подобное. Хотели намекнуть: инанукские призраки начнут являться по ночам, и так далее, и тому подобное. Верно?

– Мысли читаете, мистер Хелм? – невесело осклабился Росс.

Глядя на канадца в упор, я закончил:

– Утрачено Бог весть сколько воспоминаний, по-видимому, не самых приятных. Перед вашим приходом Китти и я гадали, нельзя ли заменить их новыми, очень славными и хорошими впечатлениями. Понимаете? С Вашингтоном, конечно, предстоит поругаться, но я, кажется, очень долго служил под началом известного вам человека и не могу бросить работу, не уведомив заранее. Было бы чистейшим свинством. Но вам и вашим коллегам нет ни малейшего резона опасаться меня. Право слово.

– Понимаю, – выдавил Росс. – И поздравляю, мистер Хелм.

Закрывая дверь, он бросил на Китти прощальный, очень грустный взгляд. Шаги удалились по внешней лестнице, утихли. Зарокотал автомобильный мотор.

Китти смотрела серьезно, с невысказанным вопросом в глазах.

– Росс убежден, что ты совершаешь чудовищную ошибку, – сказал покорный слуга. – Слишком хороша для такого закоренелого мерзавца. Разумеется, парень всецело прав.

Кажется, я умудрился дать на невысказанный вопрос довольно верный ответ. Негромко рассмеявшись, Китти кинулась мне в объятия.

(обратно)

Глава 17

Телефонную будку я выбрал в оживленном универсальном магазине «Итон». Пресловутый, успевший нагнать на меня доподлинную хандру ливень возобновился. Уже смеркалось. Запоздалые посетители торопливо делали запоздалые свои покупки по дороге со службы домой.

Со службы... Кажется, работая в учреждениях определенного сорта, нельзя просто так, за здорово живешь рассчитаться, получить выходное пособие и помахать бывшим товарищам ручкой...

Приехал я в спортивной машине Китти, долго правил вдоль побережья и невесело размышлял. Разумеется, наличествовал россовский «хвост», но был он деликатным, держался поодаль и вел себя вполне пристойно.

За три тысячи миль от Ванкувера затрещали звонки, отдававшиеся на моем конце провода низким прерывистым гудением. Раздался голос Мака:

–Да?

– Беспокоит Эрик.

Названную Маком кодовую кличку я употребил непроизвольно и очень легко.

– Здравствуй. Как живется в отставке? Что ж, по крайности, не придется объявлять последних новостей самому... Я желчно промолвил:

– О, великий и несравненный Росс, о, доносящий молниеносно, о, король осведомителей! Кстати, вы действительно позволили ему выслать меня вон из Канады? Росс утверждает, будто да.

– Утверждение Росса всецело правильно.

– Получается, – произнес покорный слуга, – задание завершилось не без успеха?

– Быть может. Но полной уверенности в этом пока нет.

– Понимаю. Вальтер Кристофферсон, сиречь Герберт Вальтерс, может в один прекрасный день выйти из канадских дебрей, волоча на плече парашют?

– Ты же клялся, что амнезией маешься, Эрик, – тихо сказал Мак.

– Сэр, я лишился памяти, а не скудного своего умишка. Вы разрешаете отправить агента восвояси, а сие наталкивает на мысль: операция, ради которой затратили столько труда, пустились на сложнейшие ухищрения, окончена. Возникает резонный вопрос: а что я, собственно, сотворил выдающегося? Не считая прискорбного инанукского побоища, бывшего, по сути, побочным продуктом совместной американо-канадской компании «Мэдден и Росс, Лимитед», я сделал одну-единственную значащую вещь. Изъял из обращения, временно либо навеки – неизвестно, летчика по имени Вальтерс, человека с весьма красочной биографией. Мак безмолвствовал.

– А первоначальная причина тому, сэр, была какая угодно, только не терроризм и не ПНП.

– Откуда подобный вывод?

– Или вы, сэр, или вышестоящее начальство, по всей видимости, затеяли операцию, которую надлежало тщательно скрыть от публики. Для меня создали безукоризненную легенду, обеспечили воздухо– и водонепроницаемую, пулестойкую, немагнитную, в любых отношениях безупречную «крышу». На эдакие вещи не идут ради паскудной банды ненавистных обществу злоумышленников. Против терроризма сражаются с поднятым забралом, а публика рьяно рукоплещет и ободряет бойца. Израильтяне, в сущности, войну затеяли, дабы искоренить местных и сопредельных бандитов, и большая часть человечества лишь одобрила эти решительные действия. Коль скоро мне следовало проучить ПНП, легенды и «крыши» были бы сущим излишеством. Прекратив смертоубийственные взрывы, мы только стяжали бы славу и заслужили непреходящую благодарность. Какими бы методами ни воспользовались – конечно, за вычетом зверских пыток.

– Память, пожалуй, и впрямь утрачена, – заметил Мак, – а вот на скудость умишка жаловаться грешно. Продолжайте, Эрик.

– Террористы нагоняют невыразимый ужас. И любые действия, способные предотвратить очередную подлость, повторяю: любые действия будут рассматриваться благосклонно. Чего нельзя сказать о разведке или охране порядка. Здесь, не приведи Господи, хватишь через край – шуму и возмущения не оберешься. Здесь общественное мнение становится чрезвычайно чувствительным... Подвожу итог: если бы газетчики проведали, что некое правительственное агентство США попросило взаймы у нашей организации хорошо обученного, опытного агента-истребителя – судя по россказням Росса, я числюсь чем-то вроде этого, – дабы хладнокровно и беспощадно вывести в расход бандюгу, который сводил работу означенного агентства на нет, мешал арестовать своего нанимателя... Возмущению и крику не сыскалось бы предела... Говоря о Брассаро, вы упомянули импортную торговлю. Разумеется, наркотики?

– Разумеется.

– И, надо полагать, дружественное агентство всполошилось, когда Эмилио послал своего адъютанта в Канаду работать коммерческим пилотом? Ребята решили, что, не довольствуясь обычными путями доставки, через мексиканскую границу и Карибское море, парень пытается создать Великий марихуанный путь на северном побережье Тихого океана? Да еще и аэропланы при этом использовать? Осмелюсь предположить, коллеги пораскинули мозгами и сообразили: пресечь затею в корне можно, лишь искоренив Кристофферсона. А кстати, и одним выдающимся мафиози меньше будет... Но ежели так, то чем же мы занимаемся, прислуживаем ищейкам? Это, что ли, наша основная задача, сэр?

– Отнюдь нет, Эрик, – невозмутимо произнес Мак. – Синдикат, как его привычно именуют, не слишком интересуется марихуаной. Любительская конкуренция чересчур сильна, товар относительно объемист и для перевозок неудобен.

Мак сделал паузу, видимо, дожидаясь вопроса, но не дождался и продолжил:

– Против Брассаро не раз и не два пытались начать уголовный процесс, однако не получалось. Каждый следователь, каждый осведомитель, получивший настоящие доказательства, либо пропадал бесследно, либо погибал. Или же в последний миг заявлял, будто ошибся и доказательства не стоят выеденного яйца. Но Кристофферсона отрядили в Канаду и положение вещей чуток изменилось. Он, видимо, заведовал гангстерской службой безопасности; оказавшись временно обезглавлены, парни просто не сумели работать с прежним размахом. Дружественное агентство сочло уместным обезглавить неприятеля совсем. И обратилось к нам...

– Да и поток наркотиков, – добавил я, – героина, ЛСД и прочей прелести, могший хлынуть из Канады, никого не радовал. Верно?

– Совершенно верно.

– Сэр, – заметил покорный слуга не без некоторого яда в голосе, – я льстил себя мыслью, что блюду национальные интересы и служу, по меньшей мере, в одном из отделений контрразведки... Смирился с боевыми повреждениями, сотрясением мозга, переохлаждением, потерей памяти, пыточной камерой, полагая все вышеперечисленное профессиональными издержками. Но, черт возьми, рисковать головой ради сборища длинноносых ищеек, перехватывающих опиумные караваны? Даже ради хорошеньких легавых собачонок вроде Салли Вонг? Тьфу!..

Я осекся.

Мак хохотал.

Хотя я ничего не помнил о Маке, но чуял нутром: хохотать ему отнюдь не свойственно.

– Простите, сэр?

– Ох!.. Эрик, ты же дословно повторяешь речь, которую держал передо мною полгода назад, получая новое задание!.. Фу-у-у... Извини.

– А как вы исхитрились переубедить меня?

– Упомянул кодовое имя. Норма.

– Кто есть Норма, сэр?

– Не то грамматическое время употребляешь. Кем была Норма. Одной из наших сотрудниц. Ты отлично знал ее, работал с нею, даже провел вместе с Нормой довольно счастливые каникулы. Потом она погибла в Южной Америке. Некий торговец наркотиками забрал себе в голову, будто присутствие Нормы способно помешать перевозкам или барыш сократить – не знаю в точности. Как правило, мы не мстим огульно, это не в наших обычаях. Имя убийцы внесли в особую картотеку, в так называемый «УЖ».

– Надо полагать, – перебил я, – это не уж, а целый удав?

– "УЖ", – отозвался Мак, – означает «устранение желательно». Чтобы выжить и уцелеть, доводится время от времени вразумлять посторонних, которые выводят из строя наших агентов. Преподавать их собратьям запоминающиеся уроки. Специальную охоту начинаем лишь в исключительно тяжких случаях, а прочие мерзавцы просто регистрируются в «УЖе». И, когда просят исполнить задание, во многих отношениях неприемлемое, организация идет на уступку, если предполагается уничтожить одного из провинившихся.

– Вы сказали «посторонних»?

– Неприятельские агенты – естественные противники, а все прочие считаются посторонними, которым запрещено становиться нам поперек дороги.

– Норма, – сказал я задумчиво. – Не припоминаю... Ничего.

– Если скажу «Виргиния Домингес», припомнишь? Это ее подлинное имя.

– Увы, – со вздохом ответил я. – Получается, Вальтер Кристофферсон убил Норму, дабы не вмешивалась в торговлю марихуаной и не мешала Эмилио Брассаро?

– Так он полагал, но Виргинии дела не было до наркотиков.

– И организация согласилась пособить агентству Салли Вонг, ибо предполагала устранить Кристофферсона, втемяшить бандюгам: ежели наш человек идет по тротуару, отступай в сточную канаву, там тебе самое место...

– Хорошо сказано. Я, впрочем, выражаюсь иначе: не мешай циркульной пиле, когда она работает – у пилы зубья имеются.

– Но Салли Вонг, – сказал покорный слуга, – застигла Вальтерса в обществе Джоан Маркет, и затея хлынула во всецело новое русло... Мы ненароком уследили связь между нью-йоркской мафией и ПНП... Да, касательно исследовательских групп! Я называл имена. О Гэвине Льюисе уже знаю все. Как насчет Иоанна Овидия?

Сказал – и тотчас прикусил язык: я же собираюсь в отставку, разве можно задавать подобные вопросы, ежели намерен распрощаться со службой? Но Мак ответил весьма охотно:

– Иоанн Овидий, эксперт, которого Брассаро взял напрокат у сент-луисского собрата, Ренфельда. Отто Ренфельда. Ваш пухлый, безобидный с виду человечек – не кто иной как Генрих Глок, известный под кличкой Гейни-Хлоп. Стреляет, извольте видеть, без промаха. Я скривился:

– Из чего именно, сэр? Из корабельной пушки или из рогатки?

На эту дерзость Мак ответил невозмутимо:

– Для субъекта, желающего сделаться мирным гражданином, не слишком ли велико ваше любопытство, Эрик?

И был, разумеется, совершенно прав. Я угрюмо замолчал, однако Мак произнес:

– Гейни-Хлоп довольно разносторонен. В армии получил снайперскую подготовку. А на близком расстоянии предпочитает двенадцатикалиберный дробовик, заряженный картечью номер один. Гэвину Льюису голову снесло именно таким зарядом.

– Н-да, – сказал я. – Самое время подавать в отставку. Когда Гейни всех Гэвинов Льюисов сожрет, наверняка обо мне припомнит... А правда, сэр, не слишком ли много выслушивает агент, намеренный рассчитаться и уйти? Ведь секретные сведения разглашаете.

После недолгой паузы Мак ответил:

– Из этой организации не уходят, Эрик. По многим причинам. Вы все позабыли.

– Понимаю, – сказал я, не понимая ни аза.

– Впрочем, при желании каждый имеет право попроситься в бессрочный отпуск. Но я бы не хотел терять вас, и пытаюсь пробудить в подчиненном профессиональное любопытство Удочку забрасываю. С какой стати? Что?

– С какой стати, сэр, вы дорожите мною? Агент свалял дурака. Судьба Вальтерса неизвестна, можно лишь надеяться, что больше Герб не возникнет нигде. Сопредельная дружественная страна объявила меня persona-non-grata. Зачем вам надобен эдакий олух? Мак не отозвался.

– Дело в женщине, сэр, – беспомощно пояснил я.

– Знаю. Росс упомянул о миссис Дэвидсон.

– Да. Она вовсе не требует моего увольнения, и все же... хотела бы этого. Подозреваю, что и сам хочу того же.

– Как вы можете судить о подобных вещах, утратив память, Эрик?

Теперь уж не отозвался я. Мак продолжил:

– Можете оставить оперативную работу. Способности ваши общеизвестны, я ни секунды в них не сомневаюсь. Даже если вы не справились с Кристофферсоном, действия в «Инануке» оказались вполне удовлетворительны, хотя мистер Майкл Росс, вероятно, считает иначе. Если жена хочет почаще видеть вас дома, и если не возражает против переезда в Вашингтон...

Мак поколебался.

– Организация сделалась чересчур велика, ею трудно командовать в одиночку. Я подыскиваю себе заместителя. Желательно, агента, обладающего долгим и разнообразным опытом. Вас, например.

Это было потрясающе; это было очень лестно. А также весьма неудобно. Человек, которого я не узнаю, встретив посреди улицы, считает покорного слугу – даже наломавшего немало дров – достойным кандидатом в заместители! Предлагает бросить прежнюю, полную приключений должность ради новой: относительно спокойной и весьма почетной. И вряд ли говорит с бухты-барахты; наверняка подумал хорошо и долго. Невзирая на потерю памяти, невзирая ни на что, намекает: будешь моим преемником...

– В угол загоняете, сэр.

– Надеюсь... Попросите совета у миссис Дэвидсон.

– Смысла нет, я предвижу возражения. Жизнь секретного агента ей осточертела. Китти хочет покоя. Для нас обоих.

– А вы, Эрик?

Я возблагодарил судьбу за милосердно подаренную амнезию. При других обстоятельствах покорный слуга мучился бы, считая, будто предает старинную дружбу или, по крайности, приязнь. А с обеспамятевшего и взятки гладки. Сосредоточившись на образе тоненькой женщины в джинсах и бело-голубой клетчатой ковбойке, я твердо произнес:

– Хочу того же, сэр.

– Отлично, Эрик, – безо всякого выражения сказал Мак. – Замечу только, что не считаю ваше решение бесповоротным и неизменным, и не стану попрекать, если передумаете. Бессрочный отпуск обещаю. Но будьте любезны, подтвердите прошение. Я подтвердил.

(обратно)

Глава 18

Не думаю, чтобы Мак принял мое прошение всерьез. Не стану попрекать, если передумаете... Он употребил все мыслимые доводы, честно постарался переубедить отступника, пригласил возвратиться. Это было чрезвычайно лестно. Тем не менее покорный слуга крепко подозревал:

Мак навидался немало агентов, ушедших в «бессрочный отпуск», очумевших от монотонного мещанского бытия и слезно просившихся назад. Потому и не беспокоился.

Возможно, в организации даже бились об заклад: в какой именно день примчится к покинутому берегу старый, добрый, истосковавшийся до полусмерти Х-14 или Q-36?

Не думаю, что истосковался бы до полусмерти. Половину своей нынешней сознательной жизни я провел на больничной койке, вторую половину – в камере пыток, и особо тосковать, предаваясь воспоминаниям, не собирался. Пора было сменить пластинку. Пора было окунуться в мир, где из дробовиков стреляют лишь по уткам и диким голубям, где исправно вручают улыбающимся клиентам безукоризненно исполненные фотографии, а вернувшись домой, застают улыбающуюся жену, горячий обед на плите, а на столе – стакан мартини, где звенят медленно тающие кубики льда...

Обед и впрямь исправно стоял на плите. Я учуял аромат жареной говядины, едва перешагнув порог. Мартини еще не был смешан, однако джин, вермут и шотландское виски выстроились на полочке в полной боевой готовности. Рядом красовались банка маслин, два стакана и два бокала на тонких высоких ножках. Заглянув в холодильник, я обнаружил бутылку шампанского.

Китти позаботилась обо всем.

В гостиной было темно и все же, при слабом свете, струившемся из окна, я увидел: стоящий рядом столик накрыт на двоих и его украшают свечи в чеканных бронзовых шандалах.

– Китти! – окликнул я, глядя на дверь спальни, куда невеста, видимо, удалилась, дабы облачиться в нечто прозрачное, кокетливое, очень соответствующее нынешней празднично-уютной обстановке.

Никто не отозвался.

Мгновение-другое покорный слуга стоял недвижно и хмурил брови. Потом шагнул вперед и внезапно, краем глаза, приметил странную сверкающую точку на оконном стекле. Красноречивую сверкающую точку.

Я непроизвольно потянулся к оружию, которого не было и в помине, потом отпрянул, чувствуя, что совершенно гол, беззащитен и вконец перепуган. Только не за себя.

С безопасного расстояния, под безопасным углом, я присмотрелся. Так и было: маленькое, аккуратное пулевое отверстие, от которого лучиками бежали трещины. Одно-единственное отверстие в оконном стекле, чуть в стороне от геометрического центра.

И я уставился на пол, уже зная, что именно увижу там.

Она лежала ничком. Обученные и опытные снайперы не промахиваются.

Не могу сказать, будто испытал сокрушительное потрясение. Мой разум работал хладнокровно и деловито. Генрих Глок, он же Иоанн Овидий, снял Китти в то мгновение, когда она подошла задернуть занавески. Стрелял из винтовки тридцатого калибра, от шоссе, тянувшегося, как упоминалось выше, в некотором отдалении от дома. Всего скорее, стрелял из фургона, потому что в крытом автомобиле можно вытворять что угодно, и никто ничего не заметит. Они, пожалуй, изобразили поломку мотора, свернули на обочину, остановились, подняли капот... И маленький пухлый человечек, устроившись поудобнее, положил дуло на заранее установленный упор, сощурился в оптический прицел, выждал... Нажал гашетку.

Овидий, конечно же, не торопился, не рисковал: профессионалом был. Не стрелял по движущейся цели, покуда Китти сновала там и сям, накрывая на стол, расставляя свечи, переодеваясь. Он просто ждал, чтобы жертва приблизилась к проему окна и ухватила края плотных штор, дабы отгородить уютное освещенное гнездышко от внешнего мира, где сгущались вечерние сумерки.

Я припомнил, как сам караулил во флоридских болотах и центрально-американских джунглях, держа ружье наизготовку и набираясь терпения, ибо первому выстрелу надлежало быть единственным и верным, а для этого мишени следует хоть на мгновение сделаться неподвижной.

Припомнил?!

Припомнил?..

В голове с неописуемой быстротою творились удивительные, неимоверные, пугающие вещи. Я стоял, глядя на стройное бездыханное тело в розовом окровавленном пеньюаре и розовых же домашних туфельках, но сам обретался далеко, в тысяче различных мест одновременно. Места и люди, имена и лица – самые разные образы налетали, вихрились, отпечатывались в мозгу и вновь улетали прочь, оставив по себе четкий, неизгладимый отныне след.

С быстротою неимоверной, в нарушенном хронологическом порядке, словно кретин крутил киноленту, смонтированную дегенератом...

Проектор внезапно погас, экран опустел. Снаружи раздался приглушенный, отрывистый удар. «Остолоп, – мысленно выругался покорный слуга, – ее прикончили, а ежели прикончили ее, черед за тобою!»

* * *
Сомневаться в природе удара не доводилось. «Хвост», которого отрядил за мною Майк Росс, приказал долго жить. Обрубили этот хвост... Возможно, я услыхал, как парня ухлопали, а возможно, бедолага сам успел сделать единственный безнадежный выстрел – не исключаю, что меня пытался предостеречь, – когда на него бросились из темноты.

Наверное, он утратил бдительность, склонившись над бездыханным товарищем, которому Росс велел охранять Китти Дэвидсон и которого, для вящего спокойствия, убили, прежде нежели снайпер занял позицию. Двумя королевскими конниками на свете стало меньше.

А теперь наверняка подымались по мою душу. Не Овидий, конечно. Овидий был профессионалом. Как пить дать, его уговаривали дождаться моего появления и пальнуть еще разок, а он, конечно же, отказался наотрез.

Даже рискнув остаться на месте, понадеявшись, что выстрел сочтут автомобильным выхлопом, Овидий не стал бы ловить в перекрестие прицела длинноногую фигуру, спешащую пробежать от машины до двери елико возможно быстрее. В эдакой темнотище и перекрестия-то не разглядишь...

А возглавлять с дробовиком наперевес безумную лобовую атаку Овидий, разумеется, не захотел, ибо считался хирургом, а не коновалом. Ковбойские подвиги были не по его части. Операцию предстояло завершать отставным охранникам «Инанука»...

Удирать по боковой внешней лестнице я и не помыслил. Во-первых, за нею тщательно следили, а во-вторых, не было настроения удирать. Я снова посмотрел на Китти – зовите это прощальным взглядом – и направился в кухню.

Ступеньки уже лязгали под коваными каблуками, когда покорный слуга ухватил два самых больших кулинарных ножа из числа валявшихся на полке и еще накануне привлекших мое внимание. Окружающие неизменно готовы отнять, отобрать либо изъять у человека принадлежащий ему револьвер или пистолет: общественной безопасности ради. Поневоле начинаешь примечать любое, плохо лежащее оружие...

Двое гостей высадили дверь могучим пинком и ввалились – Господи помилуй! – по-голливудски, держа автоматы наизготовку! Видать, и впрямь принимали свою идиотскую революцию всерьез.

Первого я признал немедля. Так и есть: охранник санатория. Покорный слуга метнул клинок: восьмидюймовый, на славу отточенный хлебный нож, и увидел, что лезвие погрузилось меж ребер нападающего по рукоять. Автомат – вернее, пистолет-пулемет, с грохотом обрушился на пол. Охранник обмяк, опрокинулся, и я бросил второй нож, поменьше, метя субъекту, стоявшему позади, в горло. Попал чуток выше намеченного, но все равно парень повалился весьма проворно.

Единственной целью моей было разгуляться на славу. Кто-то когда-то назвал подобные действия «предсмертным уроком». Теория такого урока чрезвычайно проста. Если у неприятеля подавляющее превосходство в людях и вооружении, а бегство невозможно, либо нежелательно, вы продаете свою жизнь за непомерную цену, крепко втемяшивая супостату: агенты Мака даром не погибают. Убить, разумеется, можно любого, но полностью заплатить по счету, нападая на одного из нас, немногие отважатся... К доказательству сией теоремы и сводится «предсмертный урок», и он, вместе с картотекой «УЖ», прививает людям известное почтение к Маку и его службе, зачастую спасая жизнь сотруднику, угодившему в переделку впоследствии...

На честь мундира и сохранность сотоварищей мне было всецело наплевать. Ибо Китти Дэвидсон лежала в гостиной совершенно мертвая. И за Китти следовало взыскать сполна.

Я метнулся к валявшемуся у двери автомату. Завладев им, покорный слуга смел бы всех остальных подымавшихся в квартиру выродков, точно струёй из брандспойта. И даже, пожалуй, расчистил себе дорогу к отступлению; да только не хотелось отступать. Хотелось убивать, убивать и убивать эту сволочь. Лишь бы продолжали врываться, как примерные маленькие террористы...

Схватить оружие удалось, а на курок надавить – нет. В дверном проеме возникла фигура, грохнул ружейный выстрел и я начал куда-то улетать, но все же не слишком далеко, ибо слыхал последовавшее препирательство.

Мужчина требовал уничтожить меня; точнее, прикончить. Предложение было разумным и здравым. И голос казался весьма знакомым, я уже слыхал его ранее. А женщина возражала, но ее голоса я признать не мог.

Женщина в изобилии употребляла слова, от коих прекрасная половина человечества обыкновенно заливается густою краской.

Мысленно я соглашался с мужчиной. Именно так и поступил бы сам на его месте: без малейших колебаний прикончил опасного противника, отправившего на тот свет уже шестерых членов ПНП и готового при малейшей возможности увеличить это скромное количество. Мужчина рассуждал верно и вполне профессионально. Понимал: я обязательно и непременно уничтожу их, искореню способом сицилийской вендетты, перебью всех и каждого по закону кровной мести, включая жен, детей, кошек, собак и певчих канареек...

Я вчуже признавал правоту мужчины, и полностью был на его стороне, и признавал доводы неотразимыми...

Но победила женщина.

(обратно)

Глава 19

Я очнулся при полной памяти, но с поистине королевской головной болью, изрядно мешавшей насладиться новообретенными воспоминаниями...

– Эй! Эй, Мэтт!

Голос был девичьим, знакомым, и звенел странным щебечущим акцентом. Одно мгновение казалось, будто все Приключившееся было просто кошмарным сном, но я сразу понял: говорит не та женщина, и той женщины уже не услыхать вовеки...

Да и выговор был не канадским, а скорее восточным. Дальневосточным.

– Поль, Мэтт, как тебя называть? Откликнись же, черт побери! А, чтоб тебе! Эрик! Шевельнись, олух несчастный! Открой глаза, гром и молния! Спятить можно, с трупом наедине сидючи! Очнись, мать твою за ногу!

Лексикон весьма отличался от азиатского, но личико, увиденное покорным слугой, когда я умудрился разомкнуть веки, было раскосым, очень китайским и очень покрытым грязью западного образца.

С трудом облизнув губы, я вознамерился полюбопытствовать, что она здесь делает, и где мы, собственно, обретаемся, но выдавил совсем иное:

– С каким еще... трупом?

– Да с твоим собственным! Тебя швырнули сюда, прямо на пол, и я подумала: убит. Лежал бесчувственный, аки скот зарезанный.

– А куда меня швырнули?

Глазам представало пустое, унылое, смахивавшее на заброшенный подвал помещение. Источником света служил небольшой круглый люк в потолке, а к нему отвесно подымалась металлическая лестница. Где-то рядом плескала и журчала вода, огромная конура чуть заметно покачивалась. Подвальные гипотезы надлежало подвергнуть некоторому сомнению.

– Сама не знаю, – ответила Салли. – Меня привезли на полу автомобиля, водрузив на спину пару здоровенных подметок, чтобы подняться и подглядеть не вздумала... Это ветхая баржа, ошвартованная у полуразрушенных доков, на очень мутной и грязной реке. Выходящей, кстати, из берегов: того гляди, наводнение начнется. У пристани стоит пара старых протекающих лодчонок. По реке несется уйма всякого хлама, начиная от дохлых кошек и заканчивая бревнами. Нас определили в грузовом трюме, или как это именуют, поближе к носу баржи. На корме находится довольно просторная каюта, наподобие дощатого домика; ее, похоже, сколотили собственноручно и не столь давно. Во всяком случае, не рулевая рубка, будь покоен.

– Сколько... человек на борту?

– Заметила трех мужчин и одну женщину мерзкого вида: классический экземпляр хиппи. Полно оружия, включая пистолеты-пулеметы с прямыми рожками и складывающимися прикладами. Походят на немецкие шмайссеры. Салли перевела дыхание.

– Ты, голубушка, немало разглядела, – заметилпокорный слуга.

– А меня в трюм загнали не сразу, сэр. Любители, сэр. Дилетанты. Обстановка доложена полностью, дополнительных сведений не имею. К вашим услугам, сэр.

Я болезненно осклабился:

– Умница, мадам Вонг!

– Китайский девоцка не пилатка, – улыбнулась неугомонная Салли. – Мадам Вонг не моя, моя Салли Вонг, а мадам Вонг это мой сталсый нехолосьш сестла... Вообще-то полагалось бы трястись от страха, верно, Мэтт? Любопытно, каким целям служил наш уютный трюм раньше? Хотя, наверное, лучше не знать...

Она скривилась, провела по грязному лицу не менее грязной ладонью, отводя падавшие на глаза смоляные пряди.

– Порочная у нас привычка: встречаться в дурацких местах. Сперва я прихожу к тебе в больницу, потом ты являешься ко мне в вонючий трюм... А согласись, неплохо я сыграла в Принце Руперте. А? Очень было трогательно.

Бедолага, похоже, просто радовалась долгожданной возможности поговорить с дружелюбным субъектом. А вдобавок провести несколько часов бок о бок с мнимым мертвецом...

– Очень, – согласился покорный слуга. – Что есть операция «Цветок»?

– Цветок?

– По словам общего нашего приятеля, Герберта Вальтерса, великого коммерческого пилота, операция «Цветок» – очередной взрыв, намеченный руководством ПНП. Знакомо такое сокращение? Салли опешила.

– Память вернулась? Поздравляю, Мэтт! Просто замечательно! Тебя вылечили?

– Увидишь парня, страдающего амнезией – пристрели женщину, которой он лишь накануне сделал предложение. Болезнь точно ветром сдует, – кисло произнес я. – Радикальный и мгновенный способ исцеления. После него даже контузия от скользнувшей по башке пули на памяти не сказывается.

Что ж, по крайности, я уже мог разговаривать о Китти, не мечтая при этом перестрелять полмира. Первый маленький шаг в спасительную сторону.

Салли Вонг смотрела на меня во все раскосые глаза.

– Речь идет о Дэвидсон? Ты и впрямь собирался жениться на этой ледяной деве, целомудренно оплакивавшей своего межеумка-супруга? Ох, прости, пожалуйста... Прости, умоляю. Сорвалось!

– Прикройте коробочку, мадам Вонг, – посоветовал я. – Китти мертва, мертва и еще раз мертва.

– Ну прости, Бога ради! Прости, Поль...

– Мэтт, – поправил я. – Легенда свое отслужила, мирный фотограф Мэдден исчез. Меня зовут Хелмом, сударыня. Предмет обсуждения: операция «Цветок»...

Я попробовал сесть, застонал, и Салли поспешила на подмогу.

– Фу-у, – выдавил покорный слуга. – Отныне пусть лупят коленом по заднице, а голове передышку дадут... операция «Цветок»!

Подумав, Салли сказала:

– Нет, ничего не слыхала, ни единого намека.

– Как часто является надзиратель?

– Определенного расписания нет, – усмехнулась девушка. – Я здесь уже вторые сутки. Попалась этим скотам по дороге в бакалейную лавку, после работы – до сих пор числюсь главной билетершей в Северной авиационной, дожидаюсь определенных сведений о Вальтерсе. Ночью сквозь люк светили фонариком, но промежутки между визитами были различными. Тебя спустили по лесенке около двенадцати, швырнули на пол, вежливо сообщили, что прибыла приятная компания... Брр-р-р! Я ведь подумала, что ты мертв. Крови натекло уйма. Но кожа была теплой, а через часок ты застонал и дернулся. Потом рассвело, и я признала старого знакомца... А на палубе уже часа два – ни звука.

– На кой ляд им сдалась ты?

– О-о-о! Меня отдают революционному трибуналу, за вопиющие преступления перед трудовым народом. У кого-то хватило мозгов понять: Салли Вонг привлекали к Герберту Вальтерсу отнюдь не мужские достоинства последнего. Салли Вонг, оказывается, не бандюгу поганого отлавливала, а злоумышляла против народного героя, борца за свободу рабочего класса. Так пояснила бабенка-хиппи.

– Хорошие у рабочего класса герои, – скривился покорный слуга. – Ну, и поделом... Бежать возможно?

– Имея газовый резак или отбойный молоток – пожалуй Корпус железный, переборки тоже. Я успела исследовать весь окаянный трюм, оттого и перепачкалась, как неведомо кто... Большой, пустой железный гроб. Ничего не попишешь.

– Обстоятельная вы девушка, Салли Вонг. Положение изучаете досконально и хладнокровно.

– Мистер Хелм, напоминаю: в этой дыре вы не единственный профессионал! Я улыбнулся:

– Хорошо, отныне прекращаю говорить неуклюжие комплименты и буду наносить умелые оскорбления. Чтоб не раздражать попусту. Салли засмеялась.

– Расскажи о Вальтерсе. Он погиб?

– Да, сударыня.

– Как?

– Неправильным образом. Предполагалось, что я прикончу его после посадки на воду, продырявлю днище гидросамолета, взорву в кабине маленькую милую гранату и пущу машину ко дну вместе с пилотом: озеро чертовски глубокое, прямо Лох-Несс. Только...

– Что случилось?

– У меня достало наблюдательности заметить: Герби раскусил игру и тянется к пистолету. Прямо в воздухе. Сую парню в физиономию собственную пушку, велю угомониться. Мистер Вальтерс начинает хохотать. Говорит: не осмелишься пальнуть, ибо летать не умеешь; меня убьешь – себя погубишь. Болтлив оказался, подумав, будто положением властвует. Не торопился, наслаждался возможностью поиздеваться над безрассудным олухом. Дозволил мне сидеть и выслушивать как он, сердешный, умен да сметлив. А потом неторопливо, со смаком достал пистолет, ухмыльнулся и посоветовал: стреляй, высота две тысячи футов, скорость сто семьдесят миль, парашютов нет! Ну-ка, долговязый, попробуй, застрели!

– А ты?

– Я, разумеется, пристрелил парня.

–И...

– Мистер Вальтерс не заглядывал в мое досье. Даже опытные агенты склонны излишне доверяться своим заблуждениям, а уж головорезы, торгующие наркотиками – подавно. А в досье говорится: некий субъект по имени Хелм исхитрился посадить аэроплан, пилот которого скончался во время полета по вине упомянутого Хелма. Шлепнул я машину – обычную, кстати, не водоплавающую – на брюхо, посреди большой мексиканской лагуны. Аэроплану пришел каюк, но пассажир, сиречь, покорный слуга, уцелел. Черт возьми, если это было возможно в Мексике, это осуществимо и в Канаде! По крайности, оставалась надежда выжить. А иначе в моей голове появилась бы изящная сквозная дыра тридцать второго калибра.

– Но тебя выловили в открытом море!

– Волновался. «Бивер» чересчур тяжелая машина для неумехи, я боролся с управлением и на компас не глядел. Потерял правильный курс. Отыскать лесное озеро наугад почти немыслимо, а бензобаки отнюдь не бездонны. Садиться на брюхо в сплошном лесу? Нет уж, проще и безболезненней было бы застрелиться самому. Я все-таки посмотрел на компас и ринулся прямиком к западу, рассчитывая, что рано или поздно достигну океана. Как летел, о чем думал, почти не помню: дрожал от страха, точно лист осиновый. Потом прямо на меня ринулись огромные серые волны, а после этого уже была клиника Принца Руперта. Девушка вздохнула.

– Решительный молодец, ничего не скажешь. И человеколюбивый. Тебе хотя бы хорошо платят?

– Толкуешь, толкуешь немытой красавице, какой ты несравненный герой, – жалобно возвестил покорный слуга, – и ни малейшего впечатления не производишь!.. Признаю: не умеющий да не берется. Я летать не умею, и поплатился. Еще дешево отделался, кстати... Гавайи?

– Что-о?

– В отличие от Герберта Вальтерса, я имею доступ к нужным досье. И к твоему, голубушка, тоже. Родилась и выросла на Гавайских островах, верно?

–Да, но...

– То есть, канака по рождению, коль скоро не по крови. А все гавайцы плавают как рыбы. Не ошибаюсь?

– Я недурно плаваю, Мэтт, однако не разумею... – Салли осеклась: – Разумею. Но ты знаешь, сколько времени выдерживает человек, решивший искупаться в канадской водичке в это время года? Вернее, не выдерживает, а живет?

– А сколько времени выдерживает, вернее, живет человек в трюме кишащей революционерами баржи? При первой возможности бросайся за борт. Не вздумай направиться к берегу, греби на стремнину и доверься течению. Когда очутишься вне досягаемости для автоматов, немедля выбирайся на сушу, беги к ближайшему телефону и звони в полицию. Спросишь Майка Росса. Я тебя прикрою.

– Какой ценою, можно узнать?

– Прекрати. Мы не юнцы и не любители. Кое-кто недавно похвалялся профессионализмом, не забыла? Я дерусь лучше твоего, хотя бы потому, что крупнее и сильнее. А ты несравненно лучше плаваешь. Одному нужно ускользнуть и привести сюда штурмовой отряд. Естественно, бежать придется тебе. Увидишь внезапный шанс – прыгай за борт. Но чтобы шанс представился, помни крепко: ты была, есть и всегда будешь сопливой, трусливой, жалкой размазней. Ни тени уважения к себе, гордости, вызова – зарубите это на хорошеньком своем носу, мадам Вонг. Вы раздавлены морально и сломлены психически. Ползайте в ногах у каждой сволочи, молите пощадить, рыдайте и рыдайте по-настоящему. Предавайте всех и вся, включая покорного слугу, предавайте не колеблясь. Главное – прыгнуть за борт и уплыть. Вой и скули. Чтобы охрана от омерзения плевала и глаза в сторону отводила! Когда отведет – удирай. Понятно?

Салли не ответила. Она прислушивалась.

– Кажется, идут...

Железная палуба над нашими головами загудела от приближающейся тяжелой поступи.

– Эй, Вонг, – окликнул я.

–Что?

– Выше нос. Прошу прощения: ниже нос, ниже! И смотри, не позабудь обильную слезу пустить, китаеза...

Генерала из покорного слуги не получилось бы: я никогда не умел произносить речей, подымающих боевой дух войск. Впрочем, таким войскам проникновенных обращений и не требовалось. В этом я был уверен.

(обратно)

Глава 20

Взобраться по лестнице оказалось труднее всего. Я исхитрился проделать этот цирковой трюк при помощи Салли, толкавшей снизу. Сверху ободряло и вселяло свежие силы нацеленное прямо в физиономию автоматное дуло.

Автоматчика я узнал тотчас, он дежурил при входе в «Инанук»: приземистый, смуглый, крепко сколоченный субъект. Впоследствии покорный слуга видел его еще раз, парень обходил дозором аллеи санатория, пока Томми Траск (о, бедный Томми!) катил меня в кресле с колесами на прием к заботливому доктору Сомерсет. Я слыхал тогда, как охранника окликнули. Он отозвался на имя Прево.

Преодолев и покинув люк, я промедлил несколько секунд, восстанавливая дыхание. И заработал довольно крепкий тычок. Некоторые особи, завладев огнестрельным оружием и наведя его на стоящую вблизи живую мишень, просто не могут не пользоваться стволом на манер биллиардного кия. Многих это погубило, но время для надлежащего ответа грубияну было неподходящим, да и силенки еще не возвратились полностью. Благо еще, что вестибулярный аппарат не расстроился после контузии, что все мозговые отвесы и гироскопы работали исправно.

Голова, разумеется, разламывалась от боли, но мы, закаленные герои секретной службы, не придаем значения подобным неудобствам. По мнению прилежно глядящей в телевизор публики...

Возникшую мне вослед Салли немедля взял на прицел второй террорист.

День стоял пасмурный, дул ощутимый бриз и дыхание ветра оказалось поистине живительным после затхлой трюмной атмосферы. Тщательно скрывая, что начинаю понемногу возвращаться к жизни, понукаемый Прево, я двинулся неверным, вихляющим шагом, заодно давая себе возможность оглядеться.

Река и впрямь была мутной, грязной, вздутой от половодья. Напротив берега виднелся небольшой островок, почти погребенный пол наносами всякой и всяческой дряни, которую несли разгулявшиеся потоки. Что ж, коль скоро Салли выплывет, спасительное бревно долго искать не придется. Лишь бы не ударило ее этим бревном...

Пристань, у коей поставили на последний прикол нашу никчемную баржу, высилась над бортами. Значит, строили с расчетом на еще более высокий уровень воды, подумал я. L-образный деревянный причал, и баржа стоит у основания, а длинная часть воображаемой буквы протягивается к суше.

В далеком прошлом по широкому пирсу, вероятно, сновали автомашины, однако теперь я не отважился бы прокатиться по сгнившим, расшатавшимся доскам даже на легком спортивном велосипеде.

Стоявшие у берега лодки, упомянутые ранее Салли, сделались главным предметом моего внимания. Неуклюжие, уродливые корытца: одно из них было просто гнилой, по чистому чуду не тонувшей скорлупкой, лишенной и мотора, и весел, а другое обладало подобием двигателя, но тот явно обретался в капитальном ремонте и разобран был чуть ли не на винтики. Прекрасно. Получается, преследовать Салли в быстроходной посудине просто не смогут. Ребятам останется лишь нажимать гашетки и целиться получше, но подобная сволочь, как правило, целится очень скверно. Оттого и предпочитает пистолеты-пулеметы, используя автоматическое оружие, как баллончик аэрозоля. Вдобавок, подымать стрельбу в относительно тихой бухте рискнут не сразу. А кроме того, и в сидящую на воде утку попасть нелегко, в плывущего же человека – подавно.

Утешаясь этими зыбкими доводами, я плелся по железной палубе.

Салли весьма впечатляюще захныкала от боли и страха, получив положенный удар стволом от собственного конвоира. Похоже, среди бойцов ПНП профессиональный – прошу прощения, чисто любительский! – идиотизм приобрел свойство эпидемии. При дневном свете китаянка являла зрелище жалкое и удручающее. Перепуганная, перепачканная мордашка, изгаженная пятнами ржавчины одежда... Минуя надстройку и покосившись на застекленное окно, я убедился, что выгляжу еще краше: ни дать, ни взять, выдержанный в сырой могиле, а потом эксгумированный труп. Бледная как мел физиономия, пиджак и рубаха облеплены запекшейся и засохшей кровью. Грязищи и ржавчины покорный слуга волок на себе чуть ли не больше, нежели сама несравненная в этом отношении Салли.

Превосходно. Чем более жалкими покажутся пленники, тем более недооценят их – а сие может и ко спасению послужить...

Но проблеск внезапной надежды угас так же быстро, как и возник. Покорный слуга безрассудно предположил, будто следующее действие примутся разыгрывать в надстройке, предоставляя Салли отличную возможность вышибить раму и метнуться в реку. При незначительных отвлекающих маневрах с моей стороны, разумеется.

Вместо этого нас препроводили в подобие камбуза – по крайней мере, там обретались плита, холодильник и мойка, – где указали новый люк в полу. Крышку откинули загодя, лестница, в точности схожая с той, по которой мы только что подымались, уводила вниз, во внутренности окаянной баржи.

– Я посторожу здесь, – объявил Прево, – а ты, Мэнни, спускайся и крикни, когда приготовишься.

Салли и покорный слуга недвижно замерли под прицелом Прево. Маленький, жилистый, очень плохо выбритый Мэнни юркнул в люк. Автомат он предварительно положил у закраины (кажется, такие обрамляющие выступы именуют комингсами), до пояса исчез в квадратном отверстии, поднял оружие и пропал уже полностью. Полминуты спустя раздался приглушенный крик:

– Я готов! Жак велит отправить мужчину первым!

Прево повел стволом. Осторожно шагнув, я повернулся к люку спиной, стал на колени, принялся нашаривать ботинком первую металлическую перекладину. И даже не смотрел на Салли. Девушка была и смелой, и сообразительной, не следовало метать ей красноречивых взглядов под недремлющим оком Прево.

Если мы очутимся в трюме – пиши пропало: оттуда уже не вырвешься. А отсюда, из камбуза, было вполне возможно удрать. И покорный слуга медлил в дурацком люке, точно царь Леонид в Фермопильском проходе, позволяя союзникам собрать силы и приступить к действиям...

И продолжал бестолково шарить ногой, надеясь, что Прево потеряет терпение, приблизится и даст возможность свалить его с ног восхитительным, чрезвычайно действенным способом, который заботливо подсказала вернувшаяся память. Салли выскочит вон и, я надеялся, не станет оборачиваться. Особо созерцать будет нечего, кроме героического и весьма дырявого Мэтта Хелма, заботливо и основательно осыпаемого девятимиллиметровыми пулями снизу и сверху. Ноги Прево шевельнулись...

– Пожалуйста, мистер Хелм, ведите себя с предельным благоразумием.

Этот голос я узнал бы из тысячи. Я посмотрел на дверной проем и увидел маленького пухлого человечка. Наблюдателя, Генриха Глока, он же Гейни-Хлоп, он же Иоанн Овидий. На сгибе его руки небрежно покоился полуавтоматический магазинный дробовик двенадцатого калибра. Наверняка заряженный картечью номер один. Можно броситься врукопашную против автоматчика, сохраняя зыбкую надежду победить, но субъекта с охотничьим ружьем лучше не трогать. Верная смерть на расстоянии до сорока ярдов. Шестнадцать свинцовых кругляшей, одновременно вылетающих плотным «снопом»...

Несколько мгновений покорный слуга провел, уставясь на Овидия. Безукоризненный темный костюм, шляпа с полями, круглые очки в золотой оправе, безобидное луноподобное лицо. Просто провинциальный счетовод! Неведомо зачем таскающий внушительную дробовую пушку... Генрих Глок выглядел бы почти забавно, если бы не глаза: уверенные, холодные, внимательные.

Я смотрел на Гейни-Хлопа, но видел окровавленную, простертую фигурку в розовом пеньюаре. Я велел себе не валять вопиющего дурака, ибо личная ненависть, как любил говаривать Мак, в нашем деле не учитывается, и утолять ее возбраняется. Просто возник новый вооруженный противник, подлежащий скорейшему выведению из строя... Отставить, агент Эрик! Прекратить! Кем вы себя возомнили? Ишь, карающий ангел отыскался!

Вопреки всем попыткам обуздать чувства, я ощутил прилив неукротимой, бешеной ярости. Именно той, что побудила меня заняться метанием ножей в далекой полутемной кухне. Это было скверно, хуже некуда. Забудь хорошенькую невесту в розовом! Потом оплачешь! Сейчас нужно заботиться о хорошенькой и очень перепачканной китаянке, родившейся на Гавайях. Дать ей улизнуть...

А вот о последнем теперь и мечтать не следовало. Даже предположив немыслимое, даже допустив, что я сумею оглушить Прево, откатиться от люка прежде, нежели выстрелит Мэнни, и завладеть автоматом, присутствие Глока разом решило бы все затруднения террористов. Бах! Клац! Бах! И кончено. Для меня и для Салли.

Гейни стоял небрежно и все-таки в полной боевой готовности. На эдаком расстоянии, при пальбе в упор, ему даже прикладываться не было резона, хотя природная добросовестность, вероятно, побудила бы Глока упереть пятку ружейного ложа в правое плечо... Овидий повернул голову, очки отразили свет, сделали круглое лицо непроницаемой маской. Маленький, почти безвольный рот раскрылся и заговорил.

– Весьма сожалею, мистер Хелм, что миссис Дэвидсон сочли необходимым устранить. Но мы ведь оба профессионалы, hein? И понимаем значение приказа. Теперь, пожалуйста, отправляйтесь вниз. Ибо сопротивляться, видите сами, бессмысленно.

Озадаченная тоном, которым Гейни произнес эту краткую тираду, Салли покосилась на меня. Я тоже был немного озадачен, однако не мог уразуметь, чем же именно. Прево почуял неладное и проворно отшагнул подальше.

– Хватит волынку тянуть! – заорал он. – Пошел вниз, пока сапогом не пособили!

Я тотчас нашарил нужную ступеньку, искомую дотоле в заведомо негожем месте. Утвердился на перекладине обеими ногами, осторожно глянул вниз. Крысоподобный Мэнни дожидался, задрав голову и скрежеща зубами от нетерпения.

Трюмный отсек отдаленно смахивал на охотничью хижину: мужское сборище, изобилие огнестрельных приспособлений, густая пелена табачного дыма. Хотя, судя по запаху, далеко не весь дым принадлежал к продуктам исключительно табачного сгорания. Марихуаной потягивало изрядно...

– Какого злопаскудного хрена? Голос был женским и тоже знакомым. По Киттиной кухне. Голова и плечи мои по-прежнему возвышались над закраиной люка, я поднял взор, увидел стоящую бок о бок с Гейни женщину в длиннейшей джинсовой юбке.

– Почему эти гребаные и ахнутые очутились на палубе? – со злостью осведомилась дама. – Велено же было: держать под замком, до назначенного часа! Черт, я не могу сойти с гребаной баржи даже на полчаса, не могу спокойно заложить гребучую бомбу! Тут же отыщется ходячий кусок дерьма, который от безделья подыхает и потому хреновину порет!

Н-да... Похоже, я наконец-то имел долгожданную честь познакомиться с пресловутой Джоан Маркет.

(обратно)

Глава 21

Препирались они довольно долго. Я предусмотрительно застыл на лестнице и старался даже не моргать, покуда не получу недвусмысленного разрешения сверху и снизу. Не хотелось лишиться ни головы, ни зада, ибо длинная очередь в упор – дело нешуточное.

По приказу Джоан, о коем тотчас уведомили Мэнни, я вернулся в камбуз.

Что-то шевелилось на задворках сознания, что-то беспокоило меня, и упомянутое что-то прямо относилось к Овидию. Но что именно, сказать было невозможно.

Джоан стояла на коленях у покинутого мною люка, извергая и изрыгая по адресу незримого отсюда Жака фразы труднопередаваемого на бумаге свойства. Жак огрызался не менее злобно и все же изрядно проигрывал женщине в сочности оборотов. И этот голос я узнал: благоразумный мужчина, требовавший прикончить покорного слугу, пока не поздно... И еще раньше мы где-то сталкивались, но я напрочь не мог сообразить, где именно.

Перебранка затянулась и отнюдь не заслуживала избыточного внимания.

А вот на то, что меж обитателями баржи не наблюдается трогательного единодушия, стоило рассчитывать. Пожалуй, рано или поздно мы сможем извлечь из этого хоть малую выгоду. А пока, под заботливым присмотром Овидия и Прево, следовало стоять столбами да умницами подавленными казаться.

Немного погодя я покосился на Прево, медленно поднял руки, сделал жест, означавший: умыться хочу. Прево замотал было головой, однако Овидий обронил реплику, заглушенную визгливой руганью Джоан и Жака. Заколебавшийся Прево неохотно кивнул.

Едва лишь я двинулся к водопроводному крану, охранник приказал остановиться, протиснулся мимо, взял и отставил подальше длинный предмет, прислоненный к стене. Пластмассовый ружейный футляр – судя по усердию и усилию Прево, не пустой, – из тех, в которые умещается мощная снайперская винтовка. Сомневаться, чья винтовка и для чего использовалась, мог бы лишь полоумный.

И лишь полоумный, вроде Прево, мог опасаться, что пленник сумеет раскрыть чехол, выхватить оружие и передернуть затвор под непрерывным наблюдением двух опытных стрелков. Иоанн Овидий снисходительно усмехнулся краями губ и покосился на покорного слугу, точно жаловался на тупость людей, с коими довелось работать.

Я подошел к раковине, открыл единственный кран, откуда скупо лилась холодная вода, принялся по мере сил приводить физиономию и одежду в порядок.

Ругань за спиною не утихала.

Это было и добрым, и дурным признаком. Сплоченного и хорошо организованного противника одолеть, безусловно, труднее. В теории. А на практике никогда не знаешь, кто из оголтелой, неукротимой, неугомонной шайки выстрелит в тебя по первому подозрению или просто по ошибке. Я взял полотенце, явно служившее посудным, начал осторожно вытираться.

Салли всхлипнула, заскулила, попросила у Овидия дозволения помочь, каковое дозволение и было ей милостиво даровано. Стоя смирно, покорный слуга дожидался, чтобы девушка сняла большую часть запекшейся, порыжелой крови. Углядел в дверном проеме новую фигуру: полная, вернее, толстая девица, в широченных мешковатых джинсах и мужской шерстяной рубахе навыпуск. Она стояла, прислонившись к боковине, и смотрела безо всякого выражения. Казалось, может простоять целую вечность, бездумно пялясь в пространство, если кто-нибудь не велит посторониться.

Тьфу! Ну и заданьице! В следующий раз, ежели доживу до следующего раза, попрошу отрядить меня в Монте-Карло, в самое роскошное казино, где люди в смокингах и вечерних платьях прохаживаются под хрустальными люстрами; а ежели противник вытащит пистолет, рукоять пистолета почти наверняка будет выложена перламутром либо слоновой костью...

Салли, обливаясь почти неподдельными слезами, обрабатывала пулевую ссадину повыше виска. Бранные кличи внезапно смолкли. Джоан Маркет поднялась и, не заботясь отряхнуть юбку от пыли, приблизилась. Отпихнула Салли прочь.

– Довольно! И мне, и остальным наплевать на его гребаную внешность! – рявкнула Джоан. Затем уделила внимание покорному слуге, с полминуты изучала его и, наконец, произнесла:

– Это и есть великий убийца, Смерть-Средь-Бела-Дня? Сколько гребучих людей на тот свет отправил, а? Я отважился.

– Объекты моего внимания, сударыня, не гребучим людям, а скорее, гремучим змеям сродни.

– Хм! – только и фыркнула Джоан. Умеренно высокая молодая особа, небрежно растрепанная, чуток полноватая, употребляющая площадную ругань без малейшей нужды, хотя можно было биться об заклад: по крайности, колледж окончила. Я дерзнул бы назвать миссис Маркет привлекательной, если бы не глаза. Карие, умные, хладнокровные, неимоверно схожие с глазами покойной Элси Сомерсет, ни дна ей, ни покрышки!

Мгновение спустя Джоан обернулась.

– Руфь! Руфь, распорногреби твою дивизию хрено-танковую, очнись!

Ого! Эдакий оборотец я услыхал впервые и твердо вознамерился запомнить.

– Убери сопливую сволочь с глаз долой! Чтоб духу их там не было! А потом иди в зал совещаний, ты обязана присутствовать, потому что Жак затевает гребаное и ахнутое совещание! Сегодня! Именно сегодня! Гребнулись они, что ли, всем скопом?

– Сейчас, Джоанни...

На ответ и уход жирной девице понадобилось не менее четверти минуты. И умственно, и физически Руфь была созданием апатичным до предела. Джоан Маркет проводила подчиненную, с трудом протиснувшуюся в люк, неподдельно брезгливым взглядом.

– Сицясь, Дзоанни! – передразнила она. – Кретины и межеумки! Сборище идиотов, дегенератов, олигофренов и микроцефалов!

Мое предположение о колледже начинало понемногу оправдываться.

– Ты, – обратилась Маркет к покорному слуге: – Ты убиваешь гребучих людей. Отчего бы людям не убить тебя самого?

– Пусть убьют, – пожал я плечами. – Если сумеют.

– Сумеем, – заверила Джоан. – Сумеем, греб твою вошь! Сметем с лица земли и тебя, и все, чему ты служишь: неравенство, несправедливость, угнетение! Все, что защищают злогребучие выродки с пистолетами в руках!

– О, да, – согласился я. – У вас, коли не ошибаюсь, целая армия под ружье поставлена: батальоны, полки, дивизии, корпуса... Конечно, сметете.

– Армия! – скривилась Джоан Маркет. – Народная Освободительная Армия. Командующий – генерал Фрешетт. Численность – человек девять... нет, целых одиннадцать. И сплошь полковники да майоры, ни одного солдата! Эй, Прево, ты в каком гребаном чине обретаешься?

– Майор, мэм.

– Пожалуйста! Майор Прево, Народная Освободительная Армия при Партии народного протеста... Выблевать впору! Все так хорошо начиналось, покуда Фрешетту не вздумалось дать мальчишкам игрушки!

Мне весьма не понравилась откровенность Джоан, как не понравилась девятью днями ранее искренность покойного Дугана. Столько болтают лишь при субъекте, коего уже мысленно вывели в расход.

– Мы уже заставили твоих империалистов трястись мелким трясом, уже подготовили почву для гребучих политических требований – так нет же! Начинаем играть в диверсантов, партизан, полковников. О, гребаный черт!.. Ну, чего пялитесь? – рявкнула она в сторону: – Хотите устраивать заседание – устраивайте порнохреническое заседание, да поживее.

– Тебя не линчуют, – сказала она мне, – как линчевали раньше гребаных негров в гребаных Соединенных Штатах. Ты предстанешь перед народным трибуналом, суровым и справедливым, хоть и соберется он здесь, на злопаскудной вонючей барже... Но сегодня, именно сегодня!.. Какого свинячьего хрена?!

– А почему бы и не сегодня? – с надеждой осведомился я. – Что, сегодня еще предстоит операция «Цветок»?

Сузившиеся глаза Джоан разом сделались очень злыми.

– Кажется, ты памяти лишался? – тихо спросила женщина. – А теперь воспоминания на месте?

– Не лишался я памяти. Просто мы рассчитывали сыграть на этом, думали, ваша вшивая партия успокоится, решив, будто все, выболтанное Вальтерсом, забыто, и можно развернуться сполна... Я осекся: Джоан хохотала.

– Великолепный гамбит, – промолвила она, внезапно перейдя на совершенно обычную, людскую, а не площадную, речь. – Рассчитываешь, мы опомнимся, ухватимся за головы и отменим операцию? Нехудо, но в двух пунктах просчитаться изволил, голубчик. Во-первых, Элси Сомерсет была опытнейшим врачом и ежели сказала, что у тебя амнезия – значит, была у тебя амнезия, ничего не попишешь! Такая утрата памяти, что и Элси оказалась беспомощна. А поскольку все вернулось, и ты припомнил об операции «Цветок», то сам знаешь о ней лишь в общих чертах, а фараонов уведомить не успел. Не мог уведомить, ибо, видишь ли, я заложила бомбу только два часа назад, в месте, указанном два часа назад, понимаешь? И никто внимания не обратил, и никакой западни, и все тихо-мирно... Шагом марш в зал заседаний! – заорала побагровевшая Джоан диким голосом. – И ты, и эта хнычущая Мата Хари! Живее!

О, Боже, подумал я. Ведь баржа и впрямь вонючая, действительно злопаскудная... Зал заседаний!

(обратно)

Глава 22

Упомянутый зал размещался в описанной Салли и мельком увиденной мною надстройке, некогда, по всей видимости, использовавшейся для менее помпезных целей. Сколотили ее весьма неумело, руками, не умевшими толком гвоздя вогнать, из первых попавшихся досок. Настоящего плотника, особенно корабельного, кондрашка бы хватил при взгляде на эту конструкцию. Оконные рамы стояли вкривь и вкось, дверь закрывалась лишь после титанических усилий.

Две подробности играли немаловажную роль и беспокоили меня. Тонкие доски, употребленные вместо обычной судовой стали, не остановили бы даже картечин, хотя мягкие свинцовые шарики не обладают избыточной пробивной мощью. А о девятимиллиметровых пулях и речи не было. Это надлежало учесть. Выпрыгнуть в окно и метнуться в сторону окажется мало. Всякий, кто не побоится наделать шуму и попортить стены, сможет палить навскидку и почти наверняка уложит беглеца.

Если первое соображение представало огорчительным, второе утешало. Дверь, сквозь которую мы вошли, не была единственной. Наличествовала другая, уводившая на обращенный к реке борт. Конечно, пока хоть кто-нибудь не воспользуется ею, лучше предполагать, что черный ход заколочен прочно и наглухо, но я не видел к этому особого резона.

Прево обосновался у двери, Салли поникла на мое плечо, скуля и содрогаясь. Вошел Овидий, встал неподалеку от Прево.

Двое сквернообразных малышей – засаленные вонючие джинсы, волосы до плеч, половая принадлежность загадочна – копошились подле стола, во что-то играя. Ни автоматы, ни узники не вызвали у тупых сопливцев ни малейшего любопытства. Не исключаю, однако, что дети попросту привыкли к подобному зрелищу и перестали им интересоваться...

Вошла Джоан, шугнула обоих ввиду предстоявшего заседания. Руфь, похоже, завязла-таки где-то по пути и злополучной Маркет пришлось выполнить отданное поручение самой. Дети проныли нечто невразумительное, утерли сопли, удалились. Я услышал, как Салли тихо, глубоко втянула воздух и столь же тихо, незаметно выдохнула. Сердце ее билось на удивление ровно.

Из камбуза долетел голос полусонной Руфи, местные отродья радостно заверещали за стеной, по палубе заколотили маленькие подметки, настала относительная тишина.

Здесь, разумеется, и обретался главный штаб, откуда поступали приказы в санаторий «Инанук». Но как надеялись эти остолопы уцелеть, устраивая террористические акты чуть ли не по соседству, постичь не могу. Даже лисица избегает орудовать в курятнике соседской фермы, даже у лесного зверя достает на это здравого смысла и хитрости. Пострадавший паром уже взбудоражил половину канадской полиции; за намечавшимся ванкуверским взрывом последует повальная облава, от которой не скроется странная, выражаясь мягко, баржа и ее необычные обитатели.

Впрочем, беспокоиться об этом надлежало Джоан и Жаку. Должно быть, они уже решили сменить обстановку, подыскать иное укромное место... Я не знал, да и не шибко желал знать.

– Бомба, – шепнула Салли, не забывая истерически всхлипывать. – Бомба не может лежать далеко. Где-то в городе! Нужно выяснить, где. И помешать!

– Выяснить, согласен. Мешать предоставь полиции. А твоя главная задача – бежать и уведомить. За столом рассядутся. Проскочишь – ни Прево, ни Овидий стрелять не смогут: перебьют своих же товарищей... Возмущенно отпихнув Салли, я заорал:

– Да заткнешься ли ты, наконец? Как такую тварь вообще на службу взяли?

Проверяем сызнова... Другая дверь – по ту сторону стола, в противоположной стене. Прево – слева от входа, Овидий – справа. Покуда мы сидим спокойно, возможен убийственный перекрестный огонь. Однако, если между бегущим и стрелками очутится благородное собрание (которое вряд ли усидит спокойно и примется вскакивать, полностью перекрывая директрису), и Овидию, и Прево придется подумать четырежды... А палить все равно не придется.

Явилась Руфь, за нею понемногу просочились прочие. Трое мужчин и женщина в длинном, старомодном платье. Женщина была молодой, узколицей; темные волосы охватывала пунцовая повязка. Потом объявился маленький Мэнни, даже сюда пришедший с автоматом; за ним возник мускулистый негр, облаченный в грязный армейский комбинезон.

Мэнни и Красная Ленточка уселись подле нас. Комбинезон пристроился рядом с Руфью, которая приветствовала его застенчивой улыбкой и на мгновение показалась почти человекообразной.

* * *
О, как торжественно вплыл он в зал заседаний, этот бравый и подтянутый верховный главнокомандующий Народной Освободительной Армии, генерал Жак Фрешетт! Заставил дожидаться себя, но только самую малость, в пределах разумного. Я, конечно, давно понял: речь идет о старом знакомце из «Инанука».

Вспомнил, сколь неумело и неловко хватался он за пистолет. Видимо, и Фрешетт не радовался воспоминанию, ибо нес в руках внушительный автомат, который впечатляюще водрузил на стол перед своим креслом. Точно колокольчик председательский, или аукционный молоток. В общем, символ должности.

Нынче Фрешетт натянул новехонькие синие джинсы и новехонькую, джинсовую же, рубаху. На его поджаром, жилистом теле они казались настоящей армейской формой. Недоставало только знаков отличия и орденских ленточек. Бравые седые усы, кустистые брови, бледно-голубые властные глаза. Орел!

Правда, орел немного смешался, узрев покорного слугу и припомнив, как я обезоружил и припугнул его в кабинете Элси Сомерсет. Но быстро обрел прежний величественный вид, победно уставился на пленного. Пришел и орлиный черед кукарекать!

– Если миссис Маркет готова, – промолвил Фрешетт, выразительно глянув на застывшую близ окна Джоан, – считаю заседание открытым. И неторопливо уселся.

– С удовлетворением уведомляю присутствующих, что изменнице Дэвидсон воздали по заслугам, покарали смертью, каковой пример да послужит предупреждением каждому, вынашивающему опрометчивые умыслы...

Фрешетт поневоле осекся, ибо Джоан отделилась от стены, с шумом придвинула стул, обосновалась на свободном месте. Выждав, покуда соратница устроится поудобнее, генерал продолжил:

– Также уведомляю: блестяще проведенный бойцами НОА карательный рейд позволил захватить двух империалистических наемников, замешанных в том же заговоре, имеющем целью разрушить партию и повредить благородному делу всемирной пролетарской революции. Предстоит определить наказание, соответствующее вине этих двоих. Лично я считаю, что мужчина отнюдь не заслуживает снисхождения и должен быть покаран по всей строгости революционного закона. Руки американского наймита обагрены кровью наших товарищей.

Он выдержал драматическую паузу; воспоследовало негодующее перешептывание.

В «Инануке» господин... виноват, «товарищ» генерал изъяснялся с откровенным французским акцентом. Сейчас акцент будто ветром сдуло.

– Женщину придется судить отдельно, хотя провинность ее ненамного меньше, – сказал Фрешетт. – Но, прежде нежели приступить к заседанию трибунала, посвятим несколько минут обзору великого движения, которое мы с честью представляем на канадской земле...

Речь оказалась умопомрачительной. Правда, Фрешетт начал не от Адама, как заведено у ему подобных, а от Брута, великого тираноубийцы. Упомянул Ирландскую революционную армию. Фронт освобождения Палестины, МПЛА, и прочая, и прочая, и прочая... Половины окаянных названий даже я отродясь не слыхал.

Всех похвалил за бунтарский пыл, всех погладил по головам за революционное рвение, каждой сестре выдал по серьге. Помянул всуе благородное имя Симона Боливара и тут же оскорбил светлую память последнего, сравнив его с параноиком, убийцей и международным террористом Че Гаварой.

Устрашающий грохот заставил собрание вздрогнуть. Джоан Маркет хватила по столу обоими кулаками. С немалой, доложу вам, силой.

Воцарилось безмолвие.

– О чем идет речь? – прошипела Джоан. – О чем здесь ведется речь?

(обратно)

Глава 23

Неловко поерзав, генерал Фрешетт снизу вверх посмотрел на вскочившую женщину, казавшуюся, благодаря всклокоченным волосам еще выше, нежели была на деле.

– Успокойся, Джоанни, – попросил он мягко.

– Забыл упомянуть Иисуса Христа и Джорджа Вашингтона! – оскалилась Маркет. – И не смей называть меня Джоанни! Ты знаешь, какой нынче день! И знаешь, на что я сегодня иду. По-твоему, я должна сидеть за столом и слушать весь этот бред сивой гребучей кобылы?! Разносить людей на клочки не очень легко, mon general! Нужно хоть чуток подготовиться внутренне!

Фрешетт прочистил горло:

– Необходимо принять известные решения...

– Почему сегодня? Просила же: отложи, перенеси! Нет, неймется ему!.. Что с тобой, Джейк?

Я непроизвольно отметил, что товарищ Маркет именовала товарища Фрешетта на английский лад.

– Мы же давным-давно обсудили все! Втроем: ты, я и Дэн. Хотели создать настоящее революционное движение, устроить настоящий террор, а не игру в солдатики. Не было ни дурацких штабов, где нас могут накрыть, словно крыс в норе, не было идиотских автоматов, не было гребаных, из пальца высосанных чинов несуществующей, злогребучей партизанской армии. Но были бомбы! И бомбы взрывались, и правительства накладывали полные штаны дерьма, и готовились принимать наши требования, как только мы их выскажем! Кому нужен этот штаб? Кому нужны эти заседания?

– Давно доказано, – произнес Фрешетт, – что организация, подобная нашей, должна иметь средства для самозащиты и опытных администраторов.

– Распорногреби ее, твою самозащиту! Мы не защищаемся, мы нападаем! И очень успешно, кстати, нападали, пока ты не связался с...

– Разве успешно? – рявкнул самозваный генерал. – Да, согласен, в некотором смысле. Покуда твой любезный муженек не подорвался на самодельной, гроша ломаного не стоившей бомбе! Мученик революции... Собственной никчемности мученик!

Джоан готова была разодрать Фрешетта на клочки:

– Не смей хулить моего мужа! Не смей насмехаться над памятью Дэнни!

– Прошу прощения. Дэн Маркет провалил простейшее задание, а потому числится великим героем. Конечно, исполать ему, исхитрился прихватить за компанию несостоявшегося предателя Атвелла. Доносчик умолк своевременно, чего не могу сказать о его женушке. Тебе говорили: Кэтрин доверять нельзя! Позабыла? Позабыла?!

– Только потом, – ядовито заметила Джоан, – ты сам посоветовал: прими, лучше держать гадину к себе поближе и наблюдать попристальнее.

– Господин председатель! – вмешался негр в пятнистом комбинезоне: – Господин генерал, сэр, нельзя ли вернуться к основной теме и отложить скандал до завтра?

– Верно замечено, – одобрил Фрешетт после мгновенного колебания. – Слышала, Джоан?

– К основной теме? Основная тема – гребаный дистанционный радиодетонатор. Бомбу мы с Руфью заложили поутру, а теперь ее надобно взорвать, надавив кнопку. А ну? Кто дерзнет, а? Смелей, звездо-гля-везде-кол-добины!

В зале заседаний стало слышно падение пылинок. Джоан запустила руку в объемистый карман юбки, вытащила крохотный транзисторный приемник.

– Очень просто, – уведомила она. – Включаете, как обычное радио, потом утапливаете кнопку, над которой значится «Освещение». И так загремит, словно свету конец наступает. Кое для кого в городе это, между прочим, и будет концом света. Прошу, генерал Фрешетт.

Она толкнула приемник по столешнице прямо к председателю. Фрешетт не шевельнулся. Джоан буквально зарычала от ярости.

– Что, генерал Джейк? Духу не хватает? Кишка тонка? Или кнопочку найти не можешь? Не стесняйся, попроси Руфь, она покажет. А нужное время назовет полномочный представитель достойного мистера Брассаро!

Фрешетт ухватил женщину за руку:

– Стой, куда ты?

– Куда угодно! – прохрипела Джоан. – Куда угодно, только подальше от гребаной шайки никчемных не-умех! Надо было уйти, еще когда ты связался с поганым нью-йоркским бандитом и его подручными. Да, я о присутствующих говорю, господин Овидий, или как вас там... Нужно было послать ублюдка на хрен изначально!

– Выбора не было, знаешь сама, – сказал Фрешетт. – Не было выбора, Джоанни. Дэн погиб, и мы остались без единого грамма взрывчатки, без человека, умевшего худо-бедно сооружать бомбы... Да и в любом случае, Брассаро нас держал за глотку. Выдал бы властям, откажись мы сотрудничать.

– А мы и рады получать гребучие бомбы и подержанные автоматы, из которых с десяти шагов не попадешь в амбарную стену! Но за это приходится...

– Мистер Брассаро оказал неоценимую помощь, обеспечил оружием, экспертами, укрытиями! Я не требую благодарности за свои административные усилия, Джоанни, однако прошу воздержаться от излишне резкой, тем паче прилюдной критики, покуда не попробуешь улаживать возникающие трудности сама. Тогда узнаешь, почем фунт лиха. Женщина вырвалась:

– Давно знаю! Это я нажимаю кнопки, а вы заседаете, заседаете, заседаете... Для разнообразия палите по девкам с безопасного расстояния. А в открытом бою ни черта не стоите! Скольких уложил этот субъект в «Инануке»? А в квартире Дэвидсон? А? Фрешетт промолчал.

– Попробуй, Джейк, надавить на кнопку сам, – тихо сказала Джоан. – А с меня достаточно. За свободу не сражаются бок о бок с такой мразью, как Эмилио Брассаро.

Покорный слуга метнул взгляд на маленького пухлого человека, вооруженного полуавтоматическим дробовым ружьем, но Иоанн Овидий,сиречь Генрих Глок, сохранял олимпийское спокойствие. Генерал Фрешетт, как заметил я, тоже покосился в сторону почетного гостя...

Свирепо протиснувшись мимо генеральского кресла, Джоан обернулась, окатила Овидия молчаливым презрением и выскочила вон.

Через вторую дверь, которой хлопнула изо всех сил.

Мы услышали, как ее туфли грохочут по гнилым доскам старого пирса. Женщина двигалась к берегу.

Видеть этого не мог никто, ибо занавески на окне были плотно сдвинуты.

(обратно)

Глава 24

С огромным опозданием покорный слуга сообразил: никакого настоящего препирательства не было. Просто привычный истерический фарс, который, по-видимому, неизменно разыгрывался перед каждым намеченным взрывом. Диагноз подтвердила Красная Ленточка, шепнувшая Мэнни:

– Господи, каждый раз эта психопатка взвинчивает себя до нужного состояния! До белого каления... Сколько же можно? Хоть бы раз нажала проклятую кнопку, никого не истязая!

– Довольно, – велел Фрешетт, легонько постучав по столешнице согнутыми пальцами. – Возвратимся к основной теме. Как уже говорилось, мужчина пощады не заслуживает, и должен быть казнен как закоренелый убийца и враг народа. Касаемо женщины: хотя она сама и не проливала кровь наших собратьев, но пособничала империалистическим проискам... В чем дело, Руфь?

Мы так и не узнали, что хотела вставить в генеральскую речь апатичная толстуха. Когда она робко, словно скверная ученица, подняла руку, прося разрешения заговорить, внимание собравшихся на ней и сосредоточилось.

Покорный слуга метнулся вперед, хватая спинку стула, на коем восседала Красная Ленточка, разворачивая женщину, прикрываясь ею от Овидия и двенадцатикалиберного дробовика. Ухватив даму за горло, я пустил i дело вторую руку, сгреб Руфь и рывком поставил меж собою и Прево.

Отнюдь не по-рыцарски, согласен. Только и террористки мало походили на королеву Гиневру либо леди Ровену... Кстати, объемистые телеса Руфи заодно обеспечили известную защиту и тоненькой Салли Вонг.

В опешившем собрании подымался форменный дурдом. Фрешетт хватался за лежащий на столе автомат, но являл при этом еще меньше прыти, чем выказал в санатории. Мэнни уже вскочил и с лязгом передернул затвор. Молодой негр, существо разумное, опытное и проворное, растянулся на полу, спасаясь от грядущих фейерверков.

Мимо меня промелькнула маленькая фигурка ринувшейся к выходу Салли. Покорный слуга свалил боковым пинком одного из незнакомцев, пытавшегося перехватить девушку.

Хлопнула дверь.

Цели номер один мы достигли.

Достичь цели номер два – уцелеть самому – было гораздо сложнее.

* * *
Первым выстрелил Иоанн Овидий. Краем глаза я заметил, что Мэнни отшвырнуло к стене и опрокинуло на пол.

Мэнни?..

Что-то копошилось на задворках сознания, что-то, касавшееся Генриха Глока, но времени размышлять не было. Зазвенели разбиваемые стекла, вылетела оконная рама, оглушительно залаял автомат. Генерал Фрешетт палил по кинувшейся в реку Салли Вонг. Изо всех сил я швырнул толстую Руфь на Прево, на дуло глядевшего прямо в глаза пистолета-пулемета. Прево непроизвольно отдернул ствол и оружие оказалось зажато меж двумя телами. Снова грянул двенадцатикалиберный дробовик.

– Овидий, предатель проклятый!

Это орал взбесившийся от ярости, простертый на полу негр. Отрывисто ударил револьвер. Я попытался устоять, но левая нога отчего-то не желала повиноваться, отказывалась удерживать сто семьдесят фунтов живого веса. Отчаянно закричала и повалилась Руфь, непроизвольно ухватившаяся за Прево мертвой хваткой и увлекшая автоматчика за собой.

В меня попали еще раз, но покорный слуга уже не соображал, куда именно, и не думал, насколько опасна или безвредна полученная рана. Я исправно шлепнулся на пол и схватил выпавший из рук Мэнни, заранее взведенный, лишь чудом не выстреливший автомат.

Первые четыре выстрела достались Прево, три последующих – негру. Семь патронов долой из тридцатизарядного магазина (если, разумеется, эти растяпы трудились набивать рожки полностью).

Автомат Фрешетта рокотал как бешеный. Извернувшись, я надавил гашетку и повел стволом справа налево, точно добрый мусорщик шлангом, очищая комнату, дырявя все и вся, не успевшее распластаться или не умудрившееся выскочить вон.

Как выяснилось, ни того, ни другого не сделал никто: слишком велико было смятение, да и описываемое побоище заняло на деле всего несколько секунд.

Я не глядел на Овидия. Коль скоро Гейни-Хлоп намеревался бы меня угробить, он уже проделал бы это раз пять или шесть. Но Гейни отправил к праотцам товарища Мэнни, а потом еще кого-то, и не уделил покорному слуге ни малейшего огнестрельного внимания. Посему его присутствие перестало меня заботить...

Когда магазин опустел и раздался отрывистый лязг отскочившего затвора, зал заседаний являл собою зрелище малоаппетитное. Собственно, я и не такое видал. Однажды привелось посетить подвал, в который сперва набилось немало человеческих существ, а потом влетело три осколочные гранаты. Здешняя бойня выглядела менее впечатляюще, за вычетом крысообразного Мэнни, которому почти полностью снесло череп зарядом волчьей картечи. Второй жертвой Овидия, как ни странно, оказалась Красная Ленточка. Впрочем, присмотревшись получше, я понял: из револьвера колошматила именно сия нежная особа, и поэтому Овидий поступил вполне благоразумно...

Овидий!

Черт возьми, я так люто возненавидел маленького толстяка, что начисто позабыл: ведь именно Генрих Глок избавил меня от верной гибели на электрическом столе! А сейчас уберег вторично...

Шевелиться не хотелось. И не моглось. Но все-таки я шевельнулся и медленно поднялся, чувствуя, что вот-вот развалюсь на части. Последний, уцелевший в кровавом аду, грешник, шагающий по колено в крови других грешников... До колена кровь правда, не достигала, но лужами по полу растекалась. И немалыми, доложу вам, лужами.

Очень, очень осторожно я сделал первый шаг. Позеленевший Овидий сидел, беспомощно привалясь к стене, выронив дробовик. По крахмальной рубахе расползалось кровавое пятно. Красная Ленточка, видимо, опередила Гейни-Хлопа на долю секунды. Глаза казались остекленевшими, но когда я поднял ружье, Генрих с трудом повернул голову.

– Натворили дел, а, мистер Хелм? – еле слышно задал он совершенно риторический вопрос.

– Немалых, – отозвался покорный слуга. – Но кто вы, черт возьми?

Казалось, он не слышит.

– Болван... Я должен был предвидеть это. Чернокожий... Бывший морской пехотинец... Не мог ведь явиться без оружия...

Вот оно что. Значит, Глока подстрелил Комбинезон, а вовсе не размахивавшая револьвером бабенка. И меня подстрелил бы, не всади я три пули прямо в могучую африканскую шею.

– Скажите... в МММ... что я честно... позаботился о вас.

– Где сказать?

– В МММ....

– А-а-а, – невольно осклабился я, – «маковские международные мерзавцы». Они же «мерзавцы международного масштаба». Знаете эту шутку?

– Нет... Мы... в синдикате... говорим иначе. «Мерзопакостные метельщики и мордовороты». Ведь вы... своего рода... метельщики... Негласно убираете... сор.

Он прерывисто, глубоко вздохнул и продолжил более внятно:

– Мы стараемся по возможности не связываться... с правительством. Только в исключительных случаях, со сравнительно безобидными... агентствами. Но известно: тронешь кого-либо из... МММ – пиши пропало. Надо было спасать синдикат от вашей... вендетты. Ибо вы очень большая шишка, и МММ известна как сборище самых чудовищных головорезов, но... простите, мистер Хелм, теперь сомневаюсь. Мне пришлось очень... изрядно потрудиться, чтобы... уберечь вас.

– Извините за беспокойство. Застали Хелма не в лучшей спортивной форме. Зачем Китти Дэвидсон застрелили?

– Подчинился приказу Джоан... Маркет. И вон того... болвана, Фрешетта. И Брассаро болван... завязал дружбу с террористами. Потерял Вальтерса, взбесился, взял напрокат меня... Отто Ренфельд сказал: «Гейни, ребята по уши в дерьме, сами погибнут и нас погубят... Разгреби эту навозную кучу... Береги Хелма. Главное, чтобы... истребители не взбесились. Береги Хелма любой ценой...» Вот я и... сберег. И мы все-таки... немного разгребли эту кучу... вдвоем. Правда, мистер Хелм? Не пожалели сил... Передайте Отто... Передайте...

– Да, Гейни, конечно. Что передать? Но Генрих Глок уже не слышал меня. Надлежало признать: картотека «УЖ» производила должное впечатление. Достаточное, чтобы спасти мою жизнь даже в нынешней передряге.

* * *
– Руфь! – долетел с берега далекий крик. – Руфь, что происходит? Почему стреляют? У меня мотор не заводится! Руфь, отвечай! Кто-то произнес:

– Уходи, сволочь. Уходи, уже вполне достаточно. Убирайся, тварь, не доводи до греха!

Говорил, как выяснилось, я сам. Но стремление покорного слуги не грешить более было делом частным, и к службе не относившимся.

Я обвел разгромленную, залитую кровью кабину быстрым взглядом. Дробовик. Сорок ярдов, не более. Пистолеты-пулеметы. Чуть подальше: пятьдесят, шестьдесят в лучшем случае. Недостаточно. Перешагнув через ноги умершего Глока, я с трудом добрался до камбуза, вынул из пластикового футляра крупнокалиберную снайперскую винтовку. Терпеть не могу пользоваться оружием, которое пристреливал другой человек – даже такой умудренный профессионал, как Овидий.

Но все же я знал в точности, по горькому опыту: на двести ярдов из этой штуки нужно целиться прямо в центр мишени. Видел мишень собственными глазами... Отсюда, стало быть, метим в шесть часов...

Я снял предохранительные крышечки с объектива и окуляра, наскоро проверил оптический прицел, вынул один патрон из коробки, лежавшей в особой внутренней выемке чехла, загнал в камеру. Снял предохранитель. Осторожно приблизился к выходу.

– Эй, Руфь! Греб твою вошь, забирай приемник и валяй сюда! Скоро выезжать!..

Она решительно шагала назад, к барже, и замерла посреди пристани, увидев меня в дверном проеме камбуза. Подобрала юбку и опрометью, словно преследуемый заяц, ринулась наутек.

Я дозволил Джоан отбежать на девяносто ярдов и медленно, плавно придавил гашетку. Потом опустил приклад на пол и прислонил винтовку к дощатой стене. Кто-то спешил по лестнице, ведшей из трюма наружу. Я захлопнул тяжелую крышку, задвинул щеколду, хотя сгибаться было невыносимо больно. Протащился на палубу, доплелся до борта, обращенного к реке.

По клокочущей воде неслись и крутились бревна, доски, трупы животных, неведомо какой, неизвестно откуда принесенный хлам...

Удачи тебе, Салли Вонг. Удачи, где бы ты ни была сейчас.

Минуту спустя покорному слуге пришлось почти ползком возвратиться в камбуз и прилечь на деревянную скамью.

(обратно)

Глава 25

Поскольку я представления не имел, где обреталась баржа – да и сама река, между прочим, – то и местонахождение близлежащей больницы, куда угодил через час, определить не смог. Но больницы чрезвычайно похожи: побывал в одной – побывал во всех. Зато выяснилась иная вещь, заботившая меня до чрезвычайности. Салли уцелела, выплыла, отыскала телефон. И, по сути, спасла меня, ибо врачи уведомили, что покорный слуга истекал кровью и каждая минута была на счету.

Когда в меня влили достаточно свежих кровяных частиц, настало время подсчитать общий вес вынутого свинца. Итог равнялся одной девятимиллиметровой автоматной пуле, двум пистолетным, тридцать восьмого калибра, и двум картечинам номер один.

Последняя пара снарядов большого ущерба не причинила. Шальная картечь, видимо, не доставшаяся Мэнни и ударившая рикошетом.

Общее врачебное мнение гласило: я не из тех, кого легко и просто убить. Подозреваю, что наиболее чувствительные и деликатные представители больничного персонала не считали последнее обстоятельство благотворным для рода человеческого. Ежели сохраняешь ближнему жизнь, весьма нелегко быть снисходительным по отношению к субъекту, который эту жизнь отнимает.

Окрепнув настолько, чтобы удержать телефонную трубку, я побеседовал с Маком. Тот рассмеялся, узнав, как титулуют организацию американские гангстеры и сказал:

– Чрезвычайно правильное отношение к нашей службе. Возможно еще не раз, и не одного агента выручит.

А еще прибавил, что, судя по докладам, я не принял бессрочный свой отпуск чересчур серьезно, а посему и он. Мак, не собирается придавать значения безумным заявлениям сотрудника, маявшегося жестокой амнезией. Подозреваю, что командир и пальцем не шевельнул, дабы заполнить нужные для отставки агента бумаги. Знал: я вернусь. Мы все возвращаемся. Неизменно.

* * *
– Заткнись, – попросил я Майка Росса в один прекрасный день. – Ты рассуждаешь так, словно эти твари были людьми, и мне стыдиться следует. Запомни: террорист – не человек. Невзирая на мотивы и соображения, коими руководствуется. Он преднамеренно отказывается от людского естества. Я скривился:

– Понимаю, понимаю! В Хелме вопиет предубеждение. Скажем, я смотрю на эту сволочь примерно так же, как ты на торговцев героином.

Помолчал и продолжил:

– Понимаю, и могу даже простить любого, кто идет и стреляет в неугодного политика. По моим понятиям, это не террорист. Разумеется, обезврежу парня, если сумею, но зла на него держать не стану. Субъект выбирает себе определенную мишень, отправляется на охоту и принимает сопутствующий риск, очень большой, между прочим. Если парню вздумалось уничтожить нескольких империалистических наемников – тебя, к примеру, или меня, – добро пожаловать. Это наша служба, и нам за нее платят.

Майк скривился.

– Некоторые, – сказал я, – даже мундир носят, чтобы их легче было обнаружить и шлепнуть... Буду сражаться, как дикая кошка, но парень все же останется в моих глазах человеком, хоть и пытается уничтожить твоего покорного... Но эти выродки!.. Я перевел дух.

– Они попирают те самые ценности, которые, видишь ли, отстаивают! Разносят на клочки людей случайных, неповинных, мирных! И делают свое дело трусливейшим образом, издалека, пребывая в полнейшей безопасности. У нас это именуется «ДУБ» – дистанционное управление бойней. И «дубийцу» человеком не считают, Майк!.. Они убивают и шантажируют, грозя новыми убийствами. Играют на гуманности того самого общества, которое провозглашают бесчеловечным. Заметь: при коммунистических и просто авторитарных режимах террористических актов, по сути, не случается. Знаешь, почему? Росс качнул головой.

– Да потому что подобным правительствам наплевать, сколько еще мирных граждан взлетят на воздух. Тебе не вручат ключей от Кремля, даже если пригрозишь отправить к праотцам половину Иркутска, Петровска, или как их там еще кличут... Лишь в нашем дурацком, мягкосердечном – бесчеловечном, по их утверждениям – обществе можно запугивать взрывами... Подвожу итог: мерзавцы нагло наживаются на тех самых гуманных устоях, наличие которых в западной цивилизации отрицают начисто. Не люди они, Майк.

У меня была уйма времени обдумать свою тираду, покуда валялся на койке. Но Росса, казалось, не очень-то интересовали философские построения покорного слуги.

– Бомбу нашли? – полюбопытствовал я.

– Нашли, – отозвался Майк. – Девица указала. Толстуха.

– Руфь? – Я подскочил бы, да помешала слабость. – Ей все-таки удалось улизнуть? Но ведь сам видел, как...

– Девицу, – сообщил Росс, – подобрали и эвакуировали на носилках. Вероятно, ходить будет, но о пеших путешествиях пусть и не мечтает. Во-первых, здоровье не дозволит, во-вторых, не с ее комплекцией такие веши делать, а в-третьих, там, куда ее, голубушку надолго определяют, не больно попутешествуешь.

– Другие уцелевшие есть?

– Сообщаю: мисс Вонг, твоя очаровательная китаянка, жива и совершенно здорова, хотя изрядно простыла во время заплыва и с неделю пролежала с температурой. Но теперь поправилась и жаждет повидаться кое с кем... Он поколебался.

– Бывшие в кормовом трюмном отсеке террористы выбрались через кормовой люк, миновали камбуз – торопились, на счастье твое, – заглянули в носовую надстройку и немедля задали тягу. Не осуждаю: зрелище и впрямь впечатляло... Бежали точно бешеные. Мы их повстречали, окружили, задержали... Да, мило кабинка выглядела...

– Подумай, как бы выглядело место, где положили бомбу, – посоветовал я. – Кстати, где это было?

– В аэропорту, – сказал Росс. – Уничтожила бы, по словам Руфи, всех пассажиров, прилетевших нью-йоркским рейсом, и встречающих заодно... Гостей принять способен? Или не в силах? Очень уж просят впустить.

Я пожал плечами. Это оказалось ошибкой, ибо покорный слуга непроизвольно взвыл от боли. Отдышавшись, я произнес:

– Просите, Майк!

Росс приблизился к двери и распахнул ее. Вошли мужчина и женщина. С мужчиной мы уже встречались, и звали его доктором Альбертом Кэйном. Одет он был, по обыкновению, в безукоризненный костюм, в руках держал новехонькую шляпу, благоухал и вообще выглядел весьма и весьма респектабельным джентльменом, тщательно причесанным и выбритым вдобавок.

Женщину покорный слуга видел впервые. Высокая, светловолосая, изумительно красивая особа, в распахнутом дорогом плаще, под которым виднелось еще более дорогое и модное платье.

Нечто в лице ее казалось необычным. Присмотревшись чуток внимательнее, я понял: не все нервы и мышцы работали должным образом. Что ж, и пластическая хирургия не всесильна... Об имени, разумеется, гадать не доводилось, но уместно было изобразить невежество.

– Знакомьтесь: миссис Брассаро, мистер Хелм. Доктора Кэйна вы уже знаете, Мэтт, – ухмыльнулся Росс. И покосился на женщину: – Миссис Брассаро желает рассказать кое-что любопытное об операции «Цветок».

– Цветок – это я, – промолвила женщина, слегка порозовев, и смущенно глянула на стоявшего рядом Кэйна. – Зовут меня Грэйс, а добрые друзья в шутку дразнили Цветочком... Цветок – это я, и Брассаро намеревался меня уничтожить. Заодно с Альбертом, который пришел встречать самолет... Надо было, конечно, догадаться сразу: если Брассаро благородно позволяет уйти с возлюбленным – жди беды. Поблагодари мистера Хелма, Альберт, и не будем его утомлять: врач запрещает.

– Премного благодарен, мистер Хелм, – послушно сказал доктор Кэйн.

* * *
– Против него серьезных обвинений не выдвинуто, – пояснил Майк. – Дело настолько запутанное и сложное, что почли за благо отпустить Кэйна и Грэйс Брассаро на все четыре стороны. Пускай летит в Мексику, сопровождаемый безутешной и любящей вдовушкой.

– Вдовушкой?

– А, ты не слыхал... Эмилио Брассаро застрелен в Нью-Йорке два дня тому назад. Отдел но борьбе с наркотиками в отчаянии: узнав о намечавшемся взрыве, жена крестного отца выдала его полиции со всеми потрохами... Но кто-то опередил. Кто бы это, а, Мэтт?

Я расхохотался бы, но вспомнил, каково было плечами пожимать, и сдержал приступ веселья.

– Знаешь, – сказал покорный слуга, поразмыслив, – это все-таки даже для Брассаро немного чересчур. Взрывать аэропорт лишь из-за того, что тебе рога наставили? Перебор получается, милый мой.

– Ты не понимаешь, – ответил Росс. – Дело не в рогах. Это был обычнейший метод, но метод себя изживал, и покойный Эмилио решил употребить его в последний раз. Под занавес. Ради личной мести. Я недоуменно уставился на Майка.

– При взрыве на пароме, – пояснил тот, – погиб сенатор Мак-Нэр.

– Мак-Нэр? – Я припомнил имя, повстречавшееся на газетной полосе, когда я валялся далеко-далеко, в клинике Принца Руперта.

– Эндрью Мак-Нэр. Выдающийся канадский политик, имевший огромное влияние и кучу богатых врагов. За его гибель Брассаро отхватил полмиллиона. При взрыве в Сан-Франциско ушел из жизни строптивый, стоявший поперек глотки людям влиятельным и, опять же, очень богатым, прокурор. Сколько получил Эмилио за это – не знаю. Сент-Луисский взрыв – кстати, в аэропорту – погубил весьма неудобного и пронырливого дельца. Тоже огромный куш. Теперь понимаешь?

– Не совсем.

– Убийство. Только такое, что никому и в голову не придет, будто некая личность убыла к праотцам по заказу. Чистая случайность. А взрывы приписывают загадочной террористической организации, чьи цели покуда не ясны. Теперь-то уразумел?

– Хочешь сказать, ПНП...

– Сперва Народный протест пытался подкладывать бомбы по собственному почину, только Брассаро живехонько прибрал межеумков к рукам. Уж очень было удобно. Вальтерс, он же Кристофферсон, очутившись в Канаде, заподозрил Джоан Маркет, случайно увиденную им во время взрыва в Торонто, когда погиб незадачливый супруг. Выследил, разнюхал, явился и в буквальном смысле взял Фрешетта за глотку, объяснив грядущие выгоды сотрудничества, а заодно изложив неизбежные последствия отказа. Противостоять Кристофферсону эти паршивые овцы, конечно же, не смогли. Да и подкармливал их Брассаро весьма изрядно.

– Как же идеалисты – пускай сумасшедшие, пошли на эдакое?

– Нынешние идеалисты, – мрачно заметил Росс, – гордятся тем, что они циники. Либо служи Брассаро и получай хорошие деньги, оружие, взрывчатку – либо в тюрьму отправляйся. Фрешетт недолго думал. Майк немного помолчал и промолвил:

– Касательно идеализма... Не одобряю твоих методов, но трагедию ты все же предотвратил. Я ухмыльнулся.

– Не имею права критиковать! – заявил Росс почти с отчаянием. – Ибо мои методы погубили Китти! И чуть не погубили тебя. Я обещал защиту вам обоим...

Об этом я думал давно. А вот ежели Росс додумался до того же... Пусть послужит уроком и пойдет на дальнейшую пользу.

– Ты потерял двоих, – отозвался я. – Сняли человека, охранявшего Китти, потом убили моего телохранителя. Верно?

Росс кивнул.

– Майк, не могли же они удержаться против целого диверсионного отряда. Такой атаки никто не ожидал. Не вини себя.

Не знаю, зачем кривил душой и утешал Росса. Возможно, мы просто успели подружиться.

– Она лежала, – сказал Майк, – такая маленькая, такая беспомощная и мертвая... И я, именно я обещал защитить, оберечь... Именно ко мне пришла она, поняв, что не справится в одиночку... Но я взбесился, узнав, что Китти выходит за тебя замуж. Я любил ее, Мэтт. Взбесился, и отрядил двух первых попавшихся агентов, далеко не самых опытных... И она погибла...

Майк поиграл желваками.

– Знаешь, я счастлив, что вы перебили эту сволочь – ты и маленький стрелок из Сент-Луиса. Прости Господи, но я хотел бы оказаться тогда рядом с вами. Я ждал малейшего повода, чтобы открыть огонь по задержанной нами шайке, удиравшей от пристани... Если бы хоть один из них шевельнул пальцем, я скомандовал бы: «Пли!» Ну, и какой же я после этого блюститель порядка?

– Обыкновенный, – ответил я. – Такой, которому не чуждо ничто человеческое. Разве бывают иные?

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Мстители

Глава 1

Когда присутствуешь на похоронах, все национальные кладбища кажутся похожими друг на друга. Будь то в Арлингтоне или где-нибудь еще – в данном случае кладбище находилось в городке Санта-Фе. Штат Новая Мексика. Люди моей профессии привыкают к тому, что время от времени из жизни уходит кто-то из товарищей, а поскольку многие из нас в прошлом носили военную форму, последние слова зачастую звучат на почве, принадлежащей правительству. И хотя присутствие на таких похоронах в определенной степени нарушает принципы секретности, мы из уважения к покойнику настолько часто закрываем глаза на правила, что окружающая обстановка становится если не привычной, то по меньшей мере знакомой.

Прежде всего, это бесконечные ряды одинаковых белых надгробных плит, в строгом военном строю пересекающих аккуратные зеленые лужайки. Между ними тянется маленькая угрюмая и довольно неорганизованная похоронная процессия – далеко не в военном строю – почти затерявшаяся в необъятных полях небытия. Иногда идет дождь, но далеко не всегда. Это только в кино процессия обязательно бредет по лужам под накрапывающим унылым дождем, ощетинившись неизменными черными зонтами, которые поставляются для съемок по специальному заказу, потому что в жизни я никогда не видал одновременно такого количества черных зонтов: обычно они либо прозрачные, либо окрашены в яркие тона.

Но сегодня все происходило на самом деле, и зонты отсутствовали. В небе ярко светило солнце, ничуть не взволнованное тем, что в этот день мы провожали в последний путь изрешеченное дробью тело Боба Дивайна ирония судьбы, учитывая то, что из-за болезни сердца он ушел на пенсию несколько лет назад, в довольно раннем возрасте, уцелев в многочисленных переделках. Женился, вел спокойную тихую жизнь в моем родном городке, возможно, потому что я описывал Санта-Фе яркими ностальгическими красками. В нашей работе бывают минуты, когда, подготовив все, непосредственно относящееся к выполняемому заданию, ведешь разговоры о всевозможных пустяках, дабы скоротать время. И вот Боб Дивайн ушел на пенсию, и перестал оглядываться по сторонам, а прошлое в руках незаметно подкралось к нему из-за спины с ружьем наперевес. Прошлое ли? Это еще предстояло выяснить.

Вдали, на вершинах гор Сангре-де-Кристо все еще оставалось немного снега, но легкий ветерок, теплый и сухой, доносился со стороны пустыни; шевелил короткие черные волосы стоящей рядом со мной Марты Дивайн, подергивал надетое на ней, несколько нарядное для данного случая черное платье с кружевами на воротнике, запястьях и подоле. Это было праздничное платье, но всем своим поведением Марта говорила, что ей плевать на людей, которым не по вкусу ее наряд. Надела положенный черный цвет и глаза полны слез. Чего еще надо было? Крови?

Я догадывался, что Марта не нашла другого наряда с длинными рукавами, а покупать новое, более строгое платье не захотела. Не так уж часто приходится хоронить мужей, чтобы тратиться особо... Невысокая, она даже в черном платье выглядела несколько полноватой. Мне припомнилось, что Бобу всегда нравились нарядные броские женщины. Однажды (было это задолго до того, как он женился на стоящей рядом со мной девушке) мы, так сказать, по долгу службы, оказались в одном из колумбийских домов терпимости. Обстоятельства требовали вести себя совершенно естественно, что предоставило нам возможность воспользоваться местными услугами за счет дядюшки Сэма. Из двух вышедших к нам навстречу улыбающихся молодых особ Боб мгновенно выбрал себе довольно привлекательную девушку в легком летнем платье, оставив меня наедине с ее худощавой подругой в обтягивающих штанах. Я оказался в достаточно затруднительном положении, во-первых, потому, что всегда прохладно относился к женщинам в брюках, а во-вторых, потому что не люблю смешивать работу и секс. К тому же, опаснейшие особи, за которыми мы охотились, почти наверняка притаились поблизости. Сосредоточенность на постороннем объекте могла обернуться для нас крайне плачевным образом. Последнее соображение в немалой степени помогло мне преодолеть соблазн.

Как выяснилось впоследствии, мне досталась весьма сообразительная и наблюдательная малышка, с одинаковой готовностью отрабатывавшая свои деньги как разговором, так и прочими средствами. Ее ужасно смешил мой неуклюжий испанский, а полученные от нее сведения позволили достаточно быстро завершить дело, которое привело меня и Боба в эти края.

Однако время представлялось не самым подходящим для размышлений о шлюхах и борделях или моих любовных похождениях. Да и Боба тоже. Особенно его. Пришло время сказать последнее прости отличному парню, которому не слишком повезло в жизни – сначала с сердцем, а затем и с роковыми выстрелами; парню, жена которого стояла сейчас рядом со мной, и горе было не единственным чувством, отразившемся на ее лице. Присутствовал там и гнев, что не вызывало особого удивления, учитывая, какая смерть настигла Боба.

По-видимому, она решила сохранить верность мужниным вкусам, по крайности в том, что касалось одежды, но я знал: немалую роль играло и то, что одежда немного значила для Марты Дивайн. Вряд ли несколько лет замужества успели коренным образом изменить ее характер: в душе она скорее всего так и осталась девушкой в джинсах и свитере. Голова ее была непокрытой – очередной вызов условностям и традиции. Супруга Боба никогда не носила дамских шляпок, и на этот раз не стала подчеркивать свое горе броским головным убором с траурной вуалью. Марта Дивайн осталась верна себе.

– Это... довольно личное дело, – сказал мне Мак в своем вашингтонском кабинете. Голос его прозвучал сомнением, обычно не свойственным этому человеку. – Собственно, оно затрагивает и наши профессиональные интересы: загадочная насильственная смерть любого агента, даже вышедшего в отставку, требует расследования, но... сейчас я не могу уехать из Вашингтона. Есть причины полагать, что моей дочери может, понадобится некоторая помощь. Или, скажем, небольшая поддержка, и не хотелось бы отправлять совершенно незнакомого человека. Ты же помнишь Марту, не так ли, Эрик?

При рождении, или по крайней мере, вскорости после рождения, я получил имя Мэттью Хелм, но в этом кабинете, а также в нескольких правительственных досье числюсь под псевдонимом Эрик, возможно, потому что это скандинавское имя, а предки мои были скандинавами. Но это всего лишь догадка. Даже проработав с шефом дольше, чем хотелось бы помнить, я так и не выяснил, каким образом он подбирает клички своим людям. (Боб Дивайн фигурировал в досье как Амос. Почему – не известно).

Показалось, Мак смотрит на меня чуть строже, чем того требовали обстоятельства. Вопрос же был чисто риторическим. Мак отлично знал, что я помню его дочь Марту. Яркий свет, падавший из окна за его спиной, не позволял мне как следует разглядеть выражение лица, но в этом я и не нуждался. Мне ли не знать, как выглядит Мак: худощавый, седой мужчина с густыми черными бровями, в аккуратном сером костюме и консервативном галстуке. Он напоминал банкира, предпринимателя или высокопоставленного чиновника. Последнее было недалеко от истины. Мак и в самом деле состоял на правительственной службе и занимал довольно ответственный пост, только сфера его деятельности не затрагивала финансов, товаров или услуг. По крайней мере, предоставляемые им – точнее говоря, нами – услуги не слишком широко рекламируются.

Его фамилия не начиналась с «Мак». «Мак» было сокращением от второго имени. В действительности шефа зовут Артур Макджилливрей Борден, однако мне, как и всем остальным, вовсе не следовало ведать этого, а тем кто уведовал – предлагалось поскорее забыть. Но сегодня Мак делал все, чтобы исключить забывчивость, напоминая о своей дочери, которую я некогда повстречал – и знал достаточно хорошо, хоть и не слишком долго – как Марту Борден. Как уже сказано, смотрел он на меня несколько строже обычного, как будто давая понять, что знает: покорный слуга переспал с девушкой, с его маленькой девочкой. Правда, уже тогда Марта была не такой уж маленькой, да и чего Мак ожидал, отправляя нас вдвоем в опасную экспедицию через всю страну? Во всяком случае, исходил я из простых, профессиональных, даже в определенной степени патриотических побуждений; ее же побуждения, как выяснилось впоследствии, оказались более сложными и запутанными, да еще и замешанными на юношеском все ниспровергающем идеализме. Но все это случилось давным-давно. Теперь она была женой, или, точнее, – вдовой, Боба Дивайна.

– Да, сэр, – сказал я. – Помню.

– Как я сказал, в какой-то мере это мое личное семейное дело, и я с пониманием отнесусь к возможному...

– Отказу? – спросил я. Мак отмолчался. Я продолжил: – Вы имеете в виду защиту? Разве что-то указывает на то, что люди, убившие Боба, могут угрожать и его жене?

Мак покачал головой.

– Нет. Когда это произошло, они вместе выходили из ресторана. Если бы убийца охотился за Мартой, ему было бы достаточно еще раз нажать на спуск. Возможно, «защита» – не слишком точное определение. Даже – совсем не точное. Я бы предпочел заменить его словом "обуздание".

Я поморщился.

– Простите, туго соображаю сегодня, сэр. Не могли бы вы повторить по слогам?

– Как тебе известно, моя дочь – существо очень мягкое и доброе, абсолютно не приемлющее насилия. В каком-то смысле она даже выставляет это напоказ, как бы протестуя против того, чем занимаюсь я. Прости за любительскую психологию. Сегодня большинство детей не согласны со своими родителями и их жизненными принципами.

– Не только против родителя, сэр, – заметил я. – Марта недолюбливает всех нас. Для нее мы ужасные люди. А я страшнее всех. В этом она никогда не сомневалась. Я так и не понял, каким образом она в конце концов вышла замуж за бывшего агента. Нет, Боб, конечно, был отличным парнем, я имею в виду лишь то, чем он занимался.

Мак вопросительно посмотрел на меня. Во взгляде сквозило некоторое нетерпение – мы удалялись от темы, которую шеф намеревался обсудить. Но ответ прозвучал совершенно спокойно:

– Она встретила Амоса больным; больным и беспомощным. Болезнь делает сильного человека особенно жалким... Амос не привык проводить время в больницах.

Я изумленно уставился на него.

– Но Боб валялся в госпиталях не больше любого из нас!

– Залечивая раны, полученные при выполнении задания. – Мак нетерпеливо отмахнулся. – Не то, Эрик. Конечно, Амос был готов к угрозе извне. Для любого агента это профессиональный риск. Его бы не сломила инвалидность, ставшая итогом пулевой раны, удара ножом или даже изощренных пыток. Невыносимым явилось сознание того, что сокрушительный удар был нанесен изнутри: его предало собственное тело... Марта помогла Бобу обрести новый смысл жизни. Возможно, ее подтолкнули на этот шаг и другие мотивы, о которых ты можешь догадываться лучше меня.

Он еще раз многозначительно посмотрел на меня. Видимо, вбил себе в голову, что между мной и его дочерью некогда, пусть и недолго, существовала душевная близость двух любящих сердец. Мысль эта доставила мне некоторое беспокойство. На самом деле, девушка воспользовалась постелью лишь затем, чтобы завоевать мое доверие – прием, известный со времен Мата Хари. Хотя и намекала на существование каких-то сложных идеалистических побуждений. При расставании Марта совершенно ясно дала мне понять, что независимо от того, какие невинные или греховные удовольствия мы испытали, вне зависимости от всех хитроумных сексуальных игр, в которые играли, преследуя каждый свою цель, ее первоначальное понятие обо мне не изменилось ни на йоту. В ее глазах я по-прежнему оставался выходцем из далекой Трансильвании, другом и соплеменником кровавого графа Дракулы.

Но у покорного слуги и в мыслях не было объяснять все это единственному ее здравствующему родителю и моему непосредственному начальнику. За долгие годы совместной работы мы научились хорошо понимать друг друга. И все же не настолько...

Я пришел к выводу, что пора несколько изменить направление нашей беседы:

– Согласен, ей присущи некоторые сентиментальные представления. Но перейдем к делу.

– Вот именно, – кивнул Мак. – Перейдем к делу. Как нам обоим известно, несмотря на свое миролюбие, Марта однажды действовала достаточно решительно, чтобы спасти свою и твою жизни.

Мы почему-то решительно оставили в стороне возможность того, что я давным-давно позабыл обо всем, имеющим отношение к его дочери. Правда, я и в самом деле прекрасно помнил эпизод, о котором он упомянул. После многочисленных уловок и обмана, все разрешилось простейшей загвоздкой, поставившей под угрозу наши жизни. И тогда Марта выстрелила из ракетницы – единственного оружия, оказавшегося у нее под рукой – прямо в лицо человеку, собиравшемуся пристрелить сначала меня, а затем ее. Зрелище было достаточно эффектным и кровавым.

– Да, я перед ней в долгу, – сказал я. – Наверно, мысль о случившемся долгие годы не давала Марте покоя. Хотя, не знаю. Не слыхал о ней с тех пор, как распрощались во Флориде, вскоре после упомянутых событий. Исключая приглашение на свадьбу, хотя, возможно, это Боб вспомнил о старом товарище по оружию.

– Тем не менее, – проговорил Мак, – вне зависимости от того, раскаивается она или нет, Марта может... – Шеф замолчал, а потом продолжил: – Эрик, я веду к тому, что ненасилие и прочие подобные принципы прекрасно выглядят в теории, но, как мы убедились, зачастую не срабатывают на практике. Особенно, когда под угрозу поставлена жизнь. Вопрос в том, станет ли женщина, мужа которой буквально изрешетили у нее на глазах, и дальше придерживаться тех же принципов. – Он прочистил горло. – Иными словами: однажды моя дочь уже доказала, что не остановится перед насилием, дабы спасти свою жизнь, не говоря уже о твоей. Захочет ли она отомстить за смерть мужа? Ответ представляется весьма важным.

– Понятно, – я нахмурился. – Вы думаете, она может отправиться на поиски убийцы?

– Что-то в этом роде. Нельзя забывать о такой вероятности. Конечно, она не в состоянии отыскать парня, который нажал на курок, или хотя бы узнать, кто он. Этим занимается полиция. Но поскольку преступление не настолько серьезно, как курение марихуаны или выгуливание собаки в неположенном месте, я не слишком рассчитываю на фараонов. – Он произнес это без какого-либо выражения, заставив меня задуматься, каким образом, находясь в двух тысячах миль от места происшествия, Мак пришел к тем же выводам касаемо новомексиканских стражей закона и порядка, что и я, проживший там долгие годы. Хотя, не исключаю, что полицейских Мак вообще недолюбливал.

– И все-таки, сомневаюсь, что гнев моей дочери – если знаю ее достаточно хорошо – будет направлен против непосредственного исполнителя. Во-первых, она умная девушка и понимает, что не имеет ни опыта, ни средств, дабы выследить убийцу. Во-вторых, она, вероятно, сознает: ненавидеть такого человека столь же глупо, как ненавидеть ружье, которым он воспользовался. У нас имеются все основания полагать, что убийца, как и его дробовик, был всего лишь орудием. Я озадаченно покачал головой.

– Я тоже всего лишь орудие и потому не совсем понимаю... Вы хотите сказать, кто-то подставил Боба Дивайна под пули? И Марта знает, кто именно?

– Отлично, – мягко промолвил Мак. – Рад видеть признаки возрождающейся умственной деятельности. Да, если я хорошо разумею положение и правильно оцениваю возможную реакцию. Марта чувствует себя одновременно виноватой и обманутой. Виноватой – ибо, по крайней мере, отчасти ответственна за смерть Амоса: чересчур много рассказала человеку, которому не следовало этого знать. И обманутой, потому что училась вместе с этим человеком, считала его своим другом, подругой, которой можно доверять и рассказывать все. А эта женщина использовала то, что ей удалось выведать у Марты, в своих целях... Подробности ты узнаешь, когда прочитаешь это досье. – Он бросил на стол конверт. – Также поймешь, почему, если моя дочь помышляет о мщении, надо ее остановить. А теперь в путь: похороны назначены на завтра. Секретарша уже приготовила для тебя билет. – Он подтолкнул конверт в мою сторону. – Ознакомишься с этим в самолете. Не сомневаюсь, ты сам поймешь, какие шаги следует предпринять, чтобы мы не оказались втянутыми в это дело. Полагаюсь на твою сообразительность. Удачи.

(обратно)

Глава 2

Могилу застенчиво заставили большим фанерным коробом, обитым зеленоватой тканью, которая, по-видимому, должна была сливаться с окружающей травой. Однако рассыпанная повсюду свежевыкопанная земля впечатляюще напоминала: здесь вырыли яму. Судя по форме и размеру, на короб предполагалось водрузить стандартный гроб, но сегодня там возвышалась всего лишь небольшая урна, содержащая, как выразился распорядитель похорон, крестанки. До меня не сразу дошло, что это словцо крестанки, подумать только! – подразумевает кремированные останки, обычно именуемые пеплом ушедшего от нас человека, о котором сейчас столь проникновенно высказывался министр.

В нарисованном им портрете трудно было узнать моего былого напарника по многочисленным заданиям, человека грубоватого, но надежного, безжалостного, слишком неравнодушного к женщинам. Хотя, согласен, обстановка не слишком располагала к тому, чтобы упоминать – даже если министр располагал подобной информацией – что покойный Роберт Дивайн, сносно управлялся с винтовкой, неплохо стрелял из пистолета, достаточно хорошо знал автоматическое оружие, превосходно владел ножом и палкой, был непобедим в рукопашной и не знал равных в постели. Правда, не исключаю, что самому Большому Бобу такая речь пришлась бы по вкусу.

Я почувствовал, как рука отыскала и крепко сжала мою ладонь. Покосился на стоящую рядом со мною молодую вдову в траурной одежде и увидел: голова ее скорбно склонилась. Пряди упавших волос, подобно занавесу, отделили от меня Мартино лицо.

Чуть раньше, когда я подходил к дому, довелось немного понервничать, не будучи уверенным, узнаю ли эту чертову девчонку столько лет спустя. Я настроился действовать осторожно, дабы не угодить впросак, ежели в одной из припаркованных перед домом машин приехала сострадательная девушка примерно того же роста и возраста. Но когда Марта сама открыла мне дверь, я узнал ее тут же. Она тоже меня узнала, что было уже не так удивительно. Секретарша Мака сообщила: я прибуду на церемонию, к тому же не так часто встречаются мужчины ростом шесть футов четыре дюйма. Сейчас Марта судорожно сжимала мою руку и с трудом сдерживала истерический смех. Я заговорщически накрыл ее ладонь своей. Мы стояли, угрюмо изучая носки собственных туфель, и слушали, как святой отец расписывает достоинства несравненного Роберта Дивайна.

Последовала короткая пауза, взорвавшаяся внезапными громовыми раскатами, заставшими нас обоих врасплох: проклятый воинский салют. Марта вздрогнула от неожиданности, еще сильнее сжала мою руку и покачнулась. Я понял, что она вспомнила аналогичные звуки, которые слышала совсем недавно. Только тогда оружие не было направлено ввысь...

– Успокойся, – прошептал я, не поворачивая головы.

– Все в порядке. Можем уйти?

– Не спеши. Тебе положено задержаться и выслушать соболезнования.

– Боже мой! Ладно, инструктор. Постараемся для старика в Вашингтоне. И... и для бедняги в этой дурацкой коробке, Мэтт.

– Да?

– Не исчезай, черт бы тебя побрал. Крутись где-нибудь поблизости.

– Буду рядом.

Вскоре все кончилось, и я вывел взятую напрокат машину к опустевшему шоссе, которое уходило в сторону дома. По обеим сторонам раскинулся характерный пустынный ландшафт: скалы, гравий и кактусы. Шоссе влилось в улицы нового района. Это былодин из незнакомых мне, не слишком дорогих райских пригородных уголков, которые как грибы разрастаются на окружающих Санта-Фе пустынных холмах. Участки здесь измеряются акрами, или, по меньшей мере, десятыми долями акра, а не квадратными футами. Нам выплачивают солидную надбавку за риск, и, по-видимому. Бобу удалось накопить солидную сумму, потраченную впоследствии на покупку дома для себя и молодой жены.

С участка открывался красочный вид на долину Рио-Гранде. Сам дом выглядел достаточно скромно и непритязательно: приземистое коричневое строение с плоской крышей, под которой размещались две спальни и жилая часть в виде стилизованного под хижину купола, часто присутствующего в архитектуре пустынного Юго-Запада, где кирпичная печь была и остается извечным стандартом всех сооружений. Как всегда бросалось в глаза явное несоответствие между традиционными круглыми балками перекрытия, воспроизводящими жилища первопроходцев, и огромным современным окном, от которого любой первопроходец пришел бы в ужас – попробуй защити дом с такими окнами при набеге индейцев!

Соседние дома располагались на значительном расстоянии друг от друга. Благодаря холмистой местности и извивающейся дороге с места перед домом, где я остановил машину, были видны всего несколько соседних строений. Выходя из машины, я заметил высокую блондинку в светло-зеленой блузке с длинными рукавами и облегающих зеленых брюках, наблюдавшую за нами из двери дома напротив, бывшего почти точной копией резиденции Дивайнов. Блондинка не сделала ни малейшей попытки приветствовать нас: просто смотрела. На таком расстоянии я почти не видел ее лица, но зачесанные назад ровные волосы поблескивали на солнце, а стройная зрелая фигура притягивала взгляд. Я обошел вокруг машины, помог выбраться Марте. Некоторое время она стояла у дверцы, тяжело дыша, как человек долго плывший под холодной водой.

– Ну, кажется, все, – проговорила Марта. – Где твои вещи?

– Сумка в багажнике, – ответил я. – Думал, будет мало времени, поэтому надел единственный черный костюм и не стал разыскивать мотеля.

– Неси свою сумку в дом. Я быстро взглянул на Марту.

– Думаешь, удобно?

– Не хочешь же ты разочаровать эту даму? – Марта говорила совершенно спокойно, не поворачивая головы._ Если ты не дашь поводов для сплетен, она искусает себя с досады и может взбеситься. Заноси вещи.

– Конечно. Надеюсь, ты ведаешь, что творишь, – осторожно промолвил я.

– Не сомневайся. Делаю доброе дело. Ей нужен убедительный повод, чтобы меня презирать, и я иду навстречу.

– Уверена, что ей хочется тебя презирать? – поинтересовался я, открывая багажник.

– Только так она сможет сохранить уважение к собственной персоне. – Марта, наконец, обозрела другую сторону улицы, потом перевела взгляд на меня. – Я думала, ты достаточно хорошо знал Боба...

– О-о-о! Понятно.

Марта рассмеялась. Торжествующе, но в разумных пределах: не насмехалась и не испытывала ненависти к усопшему.

– Именно так сказал бы и папа. Я вернула Бобу нечто утерянное. Сердечная слабость подорвала его уверенность в собственных силах. Думаю, ты меня понимаешь. Для Боба это был настоящий удар. Он боялся... боялся, что если одна важная мышца вдруг подвела ею без всякой причины, то же может случиться и с любой другой. Я помогла ему убедиться, что этого не произойдет. Понимаешь?

– Мне кажется, орган, о котором идет речь, не слишком зависит от крепости мышц, – осторожно заметил я.

Марта рассмеялась опять, на этот раз с горечью:

– И конечно, после того, как я вышла замуж и сделала из Боба нового человека, стало казаться, что не грех бы ему быть лишь моим новым человеком. Но я ошибалась. Не мне тебе рассказывать, каким прекрасным парнем во многих отношениях был Боб, как не мне рассказывать и то, что он нуждался в постоянном самоутверждении. Во всех отношениях. И после пережитого им страха. Боб счел недостаточным утвердиться только на мне. Со мной. Ему нужно было испытать себя и с другими.

Я захлопнул багажник и приблизился к Марте с сумкой в руке.

– Хм, – пробормотал я. – Например, с дамой напротив?

Марта кивнула.

– Конечно, переспав с моим мужем, местная Лорелея начинает искать достаточно убедительную причину, чтобы меня ненавидеть. Это помогает оправдаться в собственных глазах. Так что будь хорошим мальчиком, заноси свою сумку, продемонстрируй этой даме, какая я ничтожная шлюха: покойник еще не успел остыть, а в доме уже другой мужчина. – Она взяла меня под руку и повела к двери. – Расслабься. Можешь считать, что совершаешь сегодня хороший поступок. Изливаешь бальзам на измученную, страждущую совесть бедной миссис Раундхилз, помогаешь ей обрести душевный покой после дерзкого романа с великолепным, потрясающим и опасным мужчиной из дома напротив, которого никогда и не заслуживала и не ценила ничтожная потаскушка-жена... – Дверь закрылась у меня за спиной. Марта внезапно умолкла. Чуть погодя проговорила совсем другим голосом: – Фу! Как тебе моя болтовня? Ты и представить себе не мог, что я стану такой сплетницей, правда, Мэтт? Оставь сумку здесь. Хочешь выпить?

Внутри дом выглядел достаточно приятно, если не придавать обстановке особого значения. То есть, интерьер не выражал чего-то определенного, а просто создавал атмосферу уюта: массивная темная мебель в мексиканском стиле, которую сегодня делают по обе стороны границы. На полу лежало несколько симпатичных индейских ковров, стены украшали стандартные гравюры, между которыми я заметил несколько подлинников. Мои художественные вкусы достаточно старомодны, и я все еще предпочитаю хорошую березу или осину плохому кубу или тетраэдру. Я оставил сумку в прихожей и вслед за Мартой прошел в гостиную. В углу располагался небольшой бар. Марта показала на него рукой.

– Мартини, да? – спросила она, и когда покорный слуга кивнул, сказала: – Наверное, тебе лучше приготовить его самому. Банку пива открыть сумею, но качества коктейля не гарантирую. Мне немного виски. Сейчас принесу лед.

Мы взяли бокалы и сели. Это показалось первой передышкой с тех пор, как я вышел из кабинета Мака, но, конечно, моя усталость не могла равняться с тем, что пришлось пережить Марте. Из огромного мексиканского кресла я следил, как она устраивается в углу массивной мексиканской софы, подобно ненужной тряпке отбрасывая отслужившую маску благородной молодой вдовы, давая выход усталости и не беспокоясь больше о том, насколько женственно легли ее ноги, в порядке ли платье. Я заметил – небрежная поза выставляла это напоказ – что на Марте надеты прозрачные черные колготки, и одновременно понял: мне позволено видеть это теперь, после ухода Боба Дивайна. Позволено, только, возможно, чуток преждевременно. Марта заметила мой взгляд и насмешливо улыбнулась. Потом одернула подол красивого черного платья туда, где ему, собственно говоря, и надлежало находиться.

– Спасибо за помощь, Мэтт. – Не знаю, как и пережила бы этот день. Ужасная процедура. Боюсь, если бы не ты, мне бы не удалось продержаться до конца. Спасибо, что помог не ударить лицом в грязь. – Она пригубила виски, поглядывая на меня через край бокала: – А теперь выкладывай правду. Зачем приехал?

Я ощутил легкое беспокойство. Маленькая девочка подросла. Правда, она и прежде была далеко не ребенком, но тогда в облике ее присутствовала какая-то детская мягкость, а в поведении – юношеская скованность и порывистость. Теперь я имел дело со зрелой молодой женщиной, чья спокойная уверенность коренилась не в избытке теоретической веры в собственную правоту, а в практическом осознании своих возможностей. Позади остались трудные времена, но они пошли на пользу. Опыт сделал Марту гибче и умнее девушки, которую я некогда знал. Одновременно она стала гораздо привлекательней.

– Друзья на то и существуют, чтобы появляться в трудные минуты, – заметил я. Марта рассмеялась.

– Чепуха. В течение трех – или теперь уже четырех – лет ты вел себя так, как будто мы с Бобом прокаженные. Боб даже немного обижался. Мы слышали, ты бывал в городе, но никогда не появлялся. Странная дружба.

– Ты всегда была сообразительной девочкой, – сказал я.

– Что?.. А-а-а...

– Я не знал, что ты ему рассказала, не знал, что представляет собой ваша семья. Кстати, какое-то время не знал и о том, что вы поженились. Когда это случилось, был далеко. К тому же, увидев нас вместе, Боб сразу бы обо всем догадался. Подобные вещи трудно скрывать, даже, если миновало немало времени. А Боб всегда был наблюдательным парнем. Мы с тобой плохие актеры. Я не знал ваших отношений, но считал, что лучше держаться подальше.

Марта медленно кивнула.

– Прости. Убедил. Кстати, я ему так и не рассказала. У него... у нас и без прежних любовников хватало неприятностей. Ты правильно сделал, не став рисковать. И все-таки, не верю, что ты приехал только за тем, чтобы поддержать мою дрожащую руку и утереть слезы.

– Возможно, ты и права, – сказал я. – Но хотелось бы кое-что узнать, прежде чем отвечу на вопрос. Какого лешего ты вообще вышла замуж за Боба? Марта отвела взгляд.

– Он был болен...

– Брось, Марта, – оборвал ее я... – Твой комплекс Флоренс Найтингейл не успел развиться до такой степени. А если и успел, не стоило особого труда подыскать порядочного инвалида, который не вкалывал всю жизнь под руководством твоего отца в рядах организации, методы и цели которой тебе отвратительны. Она облизала губы.

– Собственно говоря, во всем виноват ты. И наше дурацкое путешествие. Ты все перевернул для меня с ног на голову. Все, во что я верила. Потом ты исчез, а я обнаружила ужасную вещь. Вся жизнь моя вдруг предстала в однообразных черно-белых тонах, за исключением того времени, что мы провели вместе. Оно, как говорится, запечатлелось в ярких, пульсирующих цветах. Я не могла с этим бороться. Наверное, звучит довольно глупо?

Я улыбнулся:

– Да ведь это единственный период твоей короткой беззаботной жизни, когда ты действительно жила. Преследовала и спасалась от преследователей. Любила и была любимой, если наши запутанные отношения можно именовать любовью. А ты как думала? Все остальное девичество ты провела стремясь к уюту и безопасности, слепо веря утверждениям других, тебе подобных, заверявших, что именно такой и должна быть настоящая жизнь. Господи! Весь этот народ не хочет от жизни ничего, кроме безопасности! Ничего удивительного, что пригоршне скверных, беспокойных парней, таких, как я и Боб, приходится его защищать... Вернулась к столь дорогим твоему сердцу уюту и безопасности, обнаружила, что они потеряли былую прелесть... Невелика потеря. Марта пристально посмотрела на меня.

– Может быть, ты и прав. Может быть, пожив с волками – хм, волком – в какой-то степени утрачиваешь интерес к коккер-спаниэлям, какими бы красивыми, послушными и обученными те ни были. Я продолжала встречаться с прежними великолепными мужчинами-спаниэлями и испытывала смертельную скуку. То и дело приходило в голову, как бы любой из них, прости, обгадил штаны, окажись он лицом к лицу с людьми, державшими нас на прицеле. – Марта покачала головой. – А потом отец взял меня в больницу, проведать Боба, и зрелище было жалкое, но спаниэлем Боб на стал. Я подумала: вот отличный парень, ему надо помочь... и, хотя знала, чем он промышлял в прошлом, решила, что с этим покончено. Теперь он больше не занимается своими грязными делами, и не придется идти против собственной совести. К тому же, я чувствовала себя одинокой и тоже нуждалась в нем. Поэтому и вышла замуж. Боб очень болел, и было довольно трудно, но потом он выкарабкался, и все стало на место. Я была счастлива. Какое-то время. А потом последовало ужасное разочарование, он обидел меня так, что я совершила поступок, о котором буду сожалеть до конца дней. Как девчонка, разболтала все человеку, которому доверяла. Превратилась в маленькую ведьму, залившуюся спиртным и оплакивавшую собственную участь, ибо ее мужчина сбежал к другой. Господи, да разве я не знала, за кого замуж выхожу? На него достаточно посмотреть всего один раз, чтобы понять: этот человек может измениться как угодно, но только не в одном отношении. Неужели я надеялась, что Боб станет монахом... Мэтт!

– Да?

– Тебе рассказали, как это произошло?

– Имеешь в виду убийство? Да, в общих чертах. Марта судорожно вздохнула.

– Не нужно объяснять, что мы ненавидели друг друга, – заговорила она. – Теперь у обоих имелись на то причины: его ненасытный глаз и мой длинный язык. И с этой ненавистью мы отправились в ресторан, пытаясь сохранить внешние приличия, а может, и вернуть нечто утерянное, однако весьма важное для обоих. Но между нами остался лишь холод. Из ресторана выходили, не прикасаясь друг к другу и направлялись к машине, когда из переулка донесся звук. Я увидела, как Боб рванулся вниз и в сторону. Он отреагировал очень быстро, и, наверно, успел бы укрыться на земле, за припаркованной машиной. Но тут он вспомнил обо мне, своей ненавистной жене, которая болтает о вещах, совершенно ее не касающихся. Я все еще ошарашенно стояла на том же месте. Наверное, раздумывала о своих новых чулках и нарядной блузке, и о том, что земля грязная, и буду выглядеть ужасно глупо, если... Он задержался ровно настолько, чтобы швырнуть меня на землю. И тут раздались выстрелы. – Марта закашлялась: – Знаешь, когда для тебя делают подобные вещи, поневоле забываешь с кем спал или не спал этот человек. – Она опять закашлялась: – Теперь твоя очередь. Какое-то время я молчал.

– Конечно, я здесь прежде всего затем, чтобы посильно тебе помочь. И еще удержать от необдуманных поступков.

– Поступков? – Марта посмотрела на меня и рассмеялась, но в глазах у нее не было веселья. – Имеется в виду нечто вроде мести? Но каким образом?.. Я хочу сказать, даже если бы я могла и хотела... я ведь только мельком видела человека в переулке. Не имею ни малейшего представления, как его найти, да, наверное, и не узнала бы, если бы встретила. Силуэт, промелькнувший в темноте...

– Мы имели в виду не его, – сказал я. Марта быстро покачала головой.

– Послушай, Мэтт, это отдает дешевой мелодрамой. Ты же меня знаешь. Знаешь, как я отношусь... к оружию и насилию. Даже после того, что произошло. Ты вообразил, что маленькая глупая Марта надумает взять правосудие в свои руки и начать глупую вендетту? Неужели ты или отец считаете, меня способной... – Голос ее дрогнул. Я молчал. И ждал. Наконец она облизала губы и заговорила так тихо, что я с трудом разбирал слова: – Ладно. Мне ведь все равно никого не провести, правда? Но это нужно сделать, Мэтт. Сам понимаешь. Никому не позволено делать то, что она сделала с нами. Со мной. Никому. Я бы еще могла смириться, если бы она сама раскопала где-нибудь все это и потом опубликовала. Я считала ее своей подругой, но ладно, работа есть работа. Но она явилась в мой дом, воспользовалась нашим гостеприимством, воспользовалась тем, что я не владела собой и доверилась ей...

Последовала небольшая пауза. По улице проехала машина. В большом окне медленно угасали краски дня.

– У тебя есть экземпляр под рукой? – спросил я. – Мой лежит в сумке, но я успел только мельком взглянуть на него.

– Он здесь. Теперь я без него никуда. Я буду хранить его всю оставшуюся жизнь. Может, это научит меня держать язык за зубами. – В голосе ее прозвучала боль. Она открыла маленькую черную сумочку, которую оставила на журнальном столике, достала сколотые вместе сложенные страницы из журнала и протянула их мне. – Вот. Уже выучила наизусть.

Я развернул протянутые мне страницы. Прежде всего внимание привлекало типичное броское изображение огромной руки, сжимающей огромный пистолет, направленный прямо на читателя. Предполагалось, что картина несет с собой угрозу, но подготовившие ее журналисты не слишком разбирались в оружии. Кольт сорок пятого калибра, курок которого не взведен, выглядит не слишком устрашающе. К тому же эта старая пушка производит слишком много шума и чересчур велика, чтобы ею пользовались люди нашей профессии. Однако, если не обращать излишнего внимания на детали, статья производила определенное впечатление.

СМЕРТОНОСНАЯ МАШИНА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

Элеонора Брэнд. Личное дело № 1. Крупный, довольно привлекательный мужчина с выразительными голубыми глазами. Женат на красивой черноволосой девушке, значительно моложе его. Живут супруги в обычном доме, в обычном новом пригороде Санта-Фе, в штате Новая Мексика. Тем не менее, Роберт Уилсон Дивайн – далеко не обычный человек. До того, как несколько лет назад он вышел на пенсию из-за болезни сердца, мистер Дивайн был убийцей высочайшего класса, состоявшим на службе у правительства Соединенных Штатов Америки...

(обратно)

Глава 3

Наибольшего успеха, как кулинар, я достиг в приготовлении двух блюд. По утрам способен предложить вам отменную яичницу с беконом. (Но при этом не советую пробовать приготовленный мной кофе: я ленив и склонен использовать быстрорастворимые концентраты. Слишком часто приходилось мне поспешно глотать всевозможную коричневую бурду, чтобы превращать утренний кофе в священнодействие). К концу дня, ежели под рукой окажется кусок мяса, несколько вареных картофелин и чуток лука, могу состряпать довольно экзотическое блюдо, которое мои скандинавские предки именовали «питт-и-панна». В достаточно вольном переводе это означает «бросай на сковороду». Бросай на сковороду все, что есть под рукой. Можно сперва нарезать.

Именно над этим деликатесом я и трудился, стараясь уберечь от пятен свою рубашку с коротким рукавом и подобранный для похорон галстук, когда Марта, после получасового отсутствия, вошла на кухню. Чуть раньше, когда мы обсуждали статью Элеоноры Брэнд, ее внезапно охватила безудержная истерика, ничем определенным не вызванная. При этом Марта решительно отвергла все мои попытки утешить ее, сквозь слезы извинилась за собственную глупость и попросила налить еще бокал, покуда возьмет себя в руки. Теперь лицо было умыто, волосы подобраны, а глаза почти осушены. Туфли на высоком каблуке и похоронное платье Марта сменила на пару сандалий и длинный свободный наряд в голубую и зеленую полоску, чарующий и кокетливый, точно пляжный зонт.

– Тебе ни к чему этим заниматься! – первым делом заявила она. – Я прекрасно могу...

– Разумеется, можешь, – согласился покорный слуга. – И я тоже. Давай посмотрим, что из этого получится.

– Пахнет аппетитно... Мэтт.

– Да. Она заколебалась, и я понял: что-то не дает ей покоя.

– Надеюсь... хочу сказать, то есть... не желаю, чтобы у тебя сложилось ложное впечатление, после того, как я затащила тебя в дом. Надеюсь, ты понимаешь. Я всего лишь разыгрывала спектакль для этой женщины. Хочу сказать...

Я улыбнулся. Смущение весьма наглядно говорило вместо самой Марты.

– Хочешь уведомить, что сегодня заниматься любовью не настроена.

Ответом был искренний румянец на ее щеках.

– Раз уж требуешь изъясняться напрямик, то да. То есть, нет. Нужно проявить немного... немного уважения, правда? Небольшой... траур. К тому же, я ужасно устала. – Внезапно Марта судорожно рассмеялась: – Ты же не хочешь, чтобы я зарыдала на самом интересном месте, верно?

Я покачал головой:

– По правде говоря, не собирался повергать вдову прямо на свежезасыпанную могилу. Но раз уж ты заранее и недвусмысленно лишила меня всякой надежды на секс, придется искать утешения в бокале. Кажется, еще немного мартини осталось. Потом накроешь на стол. Довольно сложных объяснений! Проанализируем сложившееся положение после еды.

Не мне себя хвалить, однако национальное блюдо получилось довольно сносным. Секрет состоит в том, чтобы на сковороде блюдо прожарилось и покрылось коричневатой хрустящей коркой, а не просто нагрелось. При этом не мешает время от времени помешивать и переворачивать его. Марта жадно набросилась на еду, да и я управился с двумя порциями. Последний раз мне удалось подкрепиться, если придерживаться точного смысла этого слова, в промежутке между двумя авиарейсами. Марта остановила меня, когда я вознамерился прибрать со стола.

– Нет уж, оставь тарелки в покое. И кофе приготовлю сама. В конце концов, чей это дом? Отправляйся в гостиную и жди.

Я подчинился и начал в очередной раз перечитывать злополучную статью, но почувствовал, что не могу сосредоточиться. Мысли то и дело переключались на этот уютный, спокойный и непритязательный дом под усыпанным звездами небом штата Новая Мексика и на звуки, доносившиеся из кухни, где хозяйничала очаровательная дама. Когда-то и у меня был такой дом, и даже несколько отпрысков, спокойно спавших в одной из комнат. Я задумался, как поживают дети, по-прежнему ли Бет счастлива в Неваде со своим мужем-фермером. Я нечасто навещаю их. Боюсь оставить лишние следы. На свете чересчур много людей, способных использовать против тебя все, что угодно.

Но сейчас, мистер Хелм, подвернулся превосходный экземпляр! Пожалуй, несколько молода для вас, но умна и смела.

Отличная наследственность – по крайней мере, с единственной известной вам стороны. Привлекательная внешне и, как свидетельствует опыт, отличная партнерша в постельных и любых иных отношениях. Несколько порочная страсть спасать всех и вся, но похоже в последнее время избавляется от нее. Возможно, все дело в возрасте. С одной стороны, это плохо – мир нуждается в самоотверженных натурах, но значительно облегчает жизнь близких людей с другой стороны. Короче, вполне приемлемая кандидатура, к тому же проверенная в чрезвычайных обстоятельствах. А как приятно сознавать, что у тебя есть дом, в который можешь вернуться, и ждать будут столько, сколько будешь отсутствовать, а это скорее всего означает – всегда.

Но вы, мистер Хелм, уже попробовали это однажды, попытка была долгой, мучительной, и провалилась. Так почему вы считаете, что удастся сейчас? К тому же, она прекрасная девушка и заслуживает намного большего, чем списанный с арены больной гладиатор или его покуда здоровый коллега. Да и субъект, задумавший расквитаться с вами, начнет, вернее всего, с дорогого для вас человека. Так что оставьте Марту в покое, понятно? И еще: вы неплохо сработались с ее отцом, но как представляете его в роли тестя?

Появилась Марта, облаченная развевающимся полосатым нарядом, с подносом в руках. Подошла, поставила поднос на стол, налила кофе в две чашки. Затем уселась в излюбленный угол софы, поджав под себя ноги. Мы живем в эпоху повального равноправия мужчин и женщин, и все-таки девичья рука не способна по-настоящему сильно бросить бейсбольный мяч, а женские ноги позволяют усаживаться в странные кошачьи позы, которых ни единый мужчина не выдержал бы и минуты. Сам собой напрашивается вопрос, какие еще внутренние источники неравенства проглядели сторонники женского равноправия.

– Эта госпожа Брэнд никоим образом не должна пострадать, – сказал я, – и прежде всего, от нас, либо людей, прямо или косвенно с нами связанных. Надеюсь, это ты понимаешь? Своими публикациями она уже поставила нас в достаточно затруднительное положение, но, думаю, это мы переживем – такое бывало и раньше. А вот если появится хоть тень подозрения, что американская правительственная служба, или некто, связанный с американской правительственной службой – а ты с ней связана, как родством, так и узами брака – замешаны в насильственных действиях против уважаемой журналистки, и что действия эти явились возмездием за опубликованный материал, публика, уверенная, что тайным службам не место в нашем обществе, получит неубиенный козырь. И не исключено, что им удастся-таки нас прихлопнуть.

– Она убила моего мужа, – тихо промолвила Марта. – Более того, меня вынудила стать соучастницей убийства.

– Возможно, – сказал я. – Мы ни в чем не можем быть уверены, пока не узнаем, кто нажимал на курок, и кто отдавал приказы. Если когда-нибудь узнаем, конечно.

– Продолжай, Мэтт! Надеюсь, ты не станешь убеждать меня, что человека с прошлым Боба мог застрелить случайный маньяк – причем сразу после публикации, описывающей его карьеру и содержащей чуть ли не домашний адрес. Не многовато ли совпадений?

– Люди, которых это интересует, знали все и без статьи, – возразил я. – Понимаешь, мы располагаем досье практически на всех, занимающихся нашим ремеслом, а они, в свою очередь, имеют досье на нас, по крайней мере на тех, кто принимал достаточно бойкое участие в делах. Думаешь, Москва станет растрачивать драгоценное время профессионального убийцы на устранение оперативника, вышедшего в отставку с больным сердцем и явно вознамерившегося провести остаток жизни, ухаживая за кактусами в саду и ловя форель?

– Тогда кто-то, кого он обидел в прошлом, выполняя... профессиональный долг, – упрямо проговорила Марта. – Жаждущий мщения человек, который, возможно, никогда бы его не нашел, если бы не мой длинный язык и не статья Элли. Нападавший прочитал эту проклятую статью, понял: выдалась удобная оказия...

– И это возможно, – сказал я. – Но подобное бывает не так уж часто. Мы не имеем обыкновения сводить счеты с противником. Противная сторона, или стороны – тоже. Смахивает на игру: кто-то умирает, а кто-то остается в живых. Мы берем на заметку посторонних, которые вмешиваются не в свое дело. Когда и если предоставляется такая возможность, эти люди платят за свои ошибки. Как однажды выразился твой отец, не стоит заигрывать с циркулярной пилой, когда та перепиливает дерево. Но в наших тесных профессиональных рядах неприятелю не мстят.

Марта раздраженно покачала головой.

– Скоро получится, что Боба вообще не убивали, мне просто пригрезилось! – Она тяжело вздохнула. – Как бы то ни было, я не принадлежу к числу вшивых профессионалов. Я всего лишь вдова, которая намерена расквитаться за погибшего мужа. И за себя. – Она поморщилась: – Расквитаться. Звучит по-детски, правда? Что значит расквитаться? Ведь прошлого все равно не вернуть. Но Мэтт, я не могу позволить ей и дальше использовать дружбу и доверие людей в грязных целях. Кто-то должен поставить ее на место.

– Ну, если ты собираешься всего лишь дать ей пинка под зад, мешать не стану. Я-то думал, твои намерения более серьезны.

– Ты... ты имеешь в виду, например, убить ее? – Марта рассмеялась. – Мэтт, ты шутишь! Не думаешь же ты, что я возьму в руки оружие и стану охотиться на человека, даже если... – Она замолчала и покачала головой. – Господи, я не умею притворяться, и к тому же смертельно устала. Не выставляй себя на посмешище и отправляйся спать. Комната для гостей – дальше по коридору. Вторая дверь слева. Ванная – первая дверь. Оставь тарелки, я займусь ими утром. – Марта встала, я последовал ее примеру. На мгновение она замерла, в нерешительности глядя на меня.

– Но если ты действительно... мне бы не хотелось, чтобы ты испытывал неудобство. В конце концов, мы занимались этим и раньше. Я улыбнулся.

– Имеешь в виду профилактическую процедуру? Спасибо, я переживу.

– Не заявляй об этом настолько уверенно. Не то я решу, что утратила неотразимость. Спокойной ночи, Мэтт.

(обратно)

Глава 4

Я отнес пиджак, галстук и сумку в указанную комнату. Будучи профессионалом, я привык заранее осматривать место предстоящей операции, даже если вся операция состоит в том, чтобы улечься в постель. Разложил на постели пижаму для дальнейшего использования, достал полученный от Мака конверт – для немедленного изучения. Небольшое пространство комнаты занимали маленькая кровать и стоявший у одной из стен впечатляющий ткацкий станок с дополнительными приспособлениями, назначение коих осталось для меня загадкой. По-видимому, в свободное время Марта развлекалась ткачеством. Явление, типичное для Санта-Фе. Все мы здесь непризнанные художники или ремесленники.

На обратном пути в гостиную я осмотрел небольшую ванную и использовал ее по назначению. Бачок работал исправно. Ему эхом ответил звук аналогичного устройства, потревоженного Мартой где-то в другой части дома. Это напомнило мне, что я не одинок. В гостиной я положил на стол конверт, взял чашку с кофе, подошел к окну и раздвинул занавески. На умеренно дорогой пригород, известный как Каса Глориэта, опустилась тихая спокойная ночь. Дорога была пуста. В доме напротив горел свет, но шторы закрывали окно, и мне не удалось еще раз полюбоваться на стройную блондинку. На широком подъездном пути к двойному гаражу стоял теперь массивный автомобиль-вездеход: изысканный японский пикап, именуемый «вегонир». Ничего удивительного, в этих местах семья, которая может позволить себе иметь две машины, обязательно обзаводится по крайней мере одним лендровером или джипом для охоты, рыбалки, или просто, чтобы возить детей в школу зимой. Предположительно, в гараже стояло нечто более элегантное, используемое хозяйкой дома в хорошую погоду для поездок по магазинам и в бридж-клуб.

Вид этой огромной машины напомнил мне о моем личном средстве передвижения, таком же громадном пикапе на колесах полутонного грузовика «Шевроле-4ВД». Я сказал себе, что ради правительства, которое оплачивает мои расходы, стоило бы вывести машину из гаража и сэкономить на пути сюда из Альбукерке. Самолеты в Санта-Фе не летают, последние шестьдесят миль приходится ехать на автобусе или брать машину напрокат. (Даже железнодорожная ветка Санта-Фе не достигает города, он обслуживается линией, отходящей от основной магистрали в Лами). Я успокоил свою совесть заверением, что скорее всего пробуду здесь не так долго, чтобы затраты подорвали федеральный бюджет.

Я позволил шторам опуститься на место, прошел с чашкой на кухню и заново наполнил ее. Потом вернулся в гостиную, сел и вытряхнул на стол содержимое большого конверта. Вверху оказался мой экземпляр статьи Элеоноры Брэнд. Первый раз я поспешно проглядел ее в самолете, потом – здесь, под пристальным взглядом Марты, а теперь приготовился прочитать внимательно и сосредоточенно. Автор проделал неплохую работу и раскопал значительно больше, чем могла бы сообщить Марта. На работе или на пенсии, здоровый или больной. Боб никогда не стал бы доверяться жене до такой степени, а уж от Мака вряд ли приходилось ожидать, что он станет выкладывать дочери государственные тайны. Скорее всего слова Марты стали толчком для дальнейших поисков. Что ж. Сегодня мы участвуем в игре под названием «свобода печати». В статье даже вкратце упоминалось наше южно-американское сафари, во время которого я познакомился с милой болтушкой Рафаэлитой. За моим именем следовал намек, что я представляю собой еще один любопытный смертоносный экземпляр, с грязной историей которого автор постарается познакомить читателей в следующих номерах.

Итак мисс Элеонора Брэнд проявила себя как талантливый исследователь, одаренный сочинитель и целеустремленная женщина, которая, фигурально выражаясь, подхватила из дрогнувшей руки Марты непротивленческий факел. В то же время она представлялась мне совершенно безжалостной дрянью, ни на мгновение не задумывавшейся о судьбах людей, пострадавших или погибших ради ее журналистской карьеры. Хотя, учитывая природу собственной деятельности, не покорному слуге осуждать госпожу Брэнд.

В углу первой страницы красовался портрет с небольшой биографической справкой. Двадцатисемилетняя мисс Брэнд окончила Смитсоновский Университет и получила степень магистра в Колумбийском. Автор многих публикаций. О некоторых из них доводилось слышать, о других – нет. Получила какую-то премию, название которой мне ни о чем не говорило, поскольку она не была ни Нобелевской, ни Пулитцеровской. Ныне обреталась в окрестностях Карибского моря, нежась на солнышке и собирая материал для будущей статьи о Бермудском треугольнике.

Последнее заставило меня нахмуриться. Это не вписывалось в составленное мною представление. Во время одного из заданий мне лично пришлось столкнуться с байкой о Бермудском треугольнике: материал не слишком подходящий для острых зубок умной и циничной молодой дамы. Я имею в виду, что данный вариант предоставляет журналисту всего две возможности. Одна – до потери дыхания утверждать, что все – чистейшая правда, правда и еще раз правда – то есть речь идет о зловещих внеземных силах, превосходящих пределы нашего понимания. Это не ново. Другая – холодно и осторожно заявить, что научные исследования убедительно доказали: рассуждения о сверхъестественном – бред любителей дешевой мелодрамы. И это опять же не ново. Речь же идет о девушке, явно предпочитающей откапывать потрясающие новости для своей журналисткой мельницы. С какой стати драгоценное время терять на расследование россказней об исчезнувших кораблях и пропавших самолетах, из коих уже выжали все мыслимое?

Вглядываясь в фотографию, я пришел к выводу, что изначально семейная фамилия звучала на Брэнд и даже не Брандт. Лицо не относилось к англо-саксонскому или германскому типу. Голова была скорее брахицефалической, а не долихоцефалической. Другими словами, – широкая и приплюснутая от лба к затылку, а не вытянутая и узкая, как например, мой скандинавский череп. Коротко подстриженные, прямые темные волосы с одной стороны разделены пробором и подколоты с другой стороны. Лицо широкое и плоское, с длинными тонкими губами, коротким острым подбородком и низким вздернутым носом. Глаза посажены достаточно далеко друг от друга, но редкие брови и ресницы не слишком их украшают, а она никак не пытается исправить этот недостаток.

Трудно было представить портрет этой девушки так, чтобы он выглядел достаточно привлекательно. В глаза сразу бросалась невыразительность и дисгармония лицевых черт. Решительная рожица хитроумной обезьянки, весьма далекая от привлекательного облика красивой и умной девушки. И все-таки, меня не оставляло странное чувство: стоит мисс Брэнд прийти к выводу, что вы можете быть ей полезны или располагаете нужной информацией, как вы внезапно поймете, что в обезьянках нет ничего отталкивающего, и даже напротив, они довольно-таки привлекательные существа...

Пожалуй, я зашел в своих умозаключениях слишком далеко, учитывая, что фотография немногим превосходила обычную почтовую марку. Отвлечемся от Элеоноры Брэнд. Тем более, что расследованием занималась не только она. Я обнаружил копию полицейского отчета о насильственной смерти Роберта Дивайна. Стреляли из дробовика, с расстояния около тридцати ярдов. Неподалеку был найден патрон «магнум» двенадцатого калибра – укороченный вариант «магнума», длиной два и три десятых дюйма, а не длинный трехдюймовый патрон, содержащий дроби больше, чем обычно требуется охотнику. Исходно патрон содержал дробь номер один, отличный выбор для цели размером с оленя или человека, хотя двойная дробь пользуется значительно большей популярностью. Четырнадцать из двадцати дробинок попали в тело. Одиннадцать были обнаружены во время вскрытия. Остальные три оставили на теле отметины и отлетели в сторону. Что ж, одиннадцать уверенных попаданий обеспечивают успех... Один мой знакомый охотился на перепелов в олений сезон, наткнулся на крупного самца оленя и повалил его достаточно слабым зарядом мелкой птичьей дроби. Я внимательно изучил отчет, посмотрел на прилагаемую фотографию, запечатлевшую сцену убийства – видимо, Мак воспользовался своими каналами, чтобы добиться от полиции надлежащего сотрудничества. И быстро отложил снимок: лежащий на земле человек не имел ничего общего с парнем, которого я когда-то неплохо знал...

Я сгреб документы назад, в конверт, и задумчиво пригубил остывающий кофе. Марта, похоже, заснула, вот уже с полчаса из ее комнаты не доносилось ни звука. Я взял со стола поднос, отнес посуду на кухню, опорожнил и сунул в мойку, пользуясь тем, что Марта не может меня остановить. Помимо ощущения собственной добродетельности, это помогало убить время. Потом покорный слуга вернулся в комнату для гостей, с сожалением посмотрел на пижаму и сменил одежду. Натянул джинсы, голубой свитер с высоким воротником и туфли на мягкой резиновой подошве. Достал из потайного отделения сумки небольшой пятизарядный смит-и-вессон, проверил барабан и сунул за пояс, накрыв свитером. Металл неприятно холодил кожу. Я нащупал маленький нож, который всегда ношу с собой. Потом, не выключая света, вышел из комнаты, вернулся на кухню и включил посудомойку. Шум работающей машины не разбудил Марту, и она не прибежала, дабы возмутиться моим самоуправством. Я открыл замок кухонной двери, оставил щеколду взведенной, и под шум посудомойки незаметно выскользнул из дома.

Конечно, более глупый поступок трудно было и придумать. Я действовал по наитию, нанося удар вслепую. И не рассчитывал на особый успех. Я искал потерянную соломинку, ловил ускользающий призрак, боролся с ветряными мельницами. Кем я себя вообразил: Шерлоком Холмсом, Ниро Вульфом, Эркюлем Пуаро или лордом Питером Вимсеем? Я даже не знал, существует ли человек, которого я ищу. Никогда не видел его. Понятия не имел, как его зовут. И все-таки, во всем, что я услышал и прочитал о смерти Боба Дивайна, присутствовало некое странное несоответствие. Ни оружие, ни поведение стрелявшего не согласовывалось с обликом профессионального убийцы, который, похоже, успели нарисовать себе все заинтересованные лица. Игра, мною затеянная, не сулила особых перспектив, но и рисковал я всего лишь несколькими часами сна.

Стояла безлунная ясная ночь. Звезды пылали намного ярче, нежели в Вашингтоне. Оно и понятно, учитывая, что предгорья Сангре-де-Кристо или Крови Христовой, приближали нас к светилам на семь тысяч футов. В этих местах люди не привыкли окружать свои жилища стенами и оградами и, преодолев небольшой подъем за домом Дивайна, я оказался на чужой территории. Осторожно миновал расположенный там освещенный дом, выбрался на дорогу. Покуда все шло хорошо. Оказавшись на дороге, я неспешно побежал. В былые времена вид бегущего человека приводил окружающих в замешательство, и герой крепко рисковал столкнуться с парнями в белых халатах. Сегодня же лучший способ остаться незамеченным это выдерживать размеренный ритм подобно тысячам приверженцев здорового образа жизни, выталкивающим из легких застоявшийся воздух.

Бежать мешали пистолет и давняя отвычка. Я только-только поднялся от уровня моря, а на высоте сразу не разбегаешься. На первом перекрестке я свернул направо, пересек дорогу, на которой жила Марта, именуемую Навахо-Драйв, и вышел на следующую, с табличкой Ют-Роуд, которая опять сворачивала направо. Еще раз повернул направо. Последнее напряжение измученных легких – и я оказался напротив исходной точки, но на расстоянии квартала от нее, если столь ординарная мера, как квартал, применима к замысловатой местной планировке. Я проскользнул меж двумя разбежавшимися далеко в стороны домами, по узкой полоске земли вернулся к Навахо-Драйв и, наконец, очутился на склоне холма. Отсюда через дорогу был виден дом, из которого я недавно вышел. Окно комнаты, где спала Марта, оставалось темным, в гостиной и на кухне горел оставленный мной свет. Прямо подо мной лежал дом, на подъездном пути к которому стоял «вегонир», хотя сейчас машину закрывал от меня гараж. Тяжело дыша, я присел рядом с темными зарослями можжевельника в надежде, что на его фоне не удастся разглядеть мой темный силуэт, если кому-нибудь взбредет на ум посмотреть в эту сторону.

Ничего не происходило. Соседний дом погрузился во тьму. По дороге проехала запоздалая машина. Отдаленный лай, который я первоначально принял за голос койота – во времена моей семейной жизни в Санта-Фе мы слышали их постоянно – как выяснилось, принадлежал собаке, которой тотчас ответила другая. Скоро местные жители избавятся от этого неудобства. В будущем собакам и голубям не позволят гадить на сверкающие безукоризненной чистотой улицы наших городов и шуметь как бешеным. Нам предстоит жить в сверкающих, погруженных в блаженную тишину домах, под пустыми небесами. Подобные философические размышления неплохо помогают скоротать время в ночном дозоре, но сейчас приближалась полночь, а я отнюдь не намеревался дожидаться зари, сидя под кустом. Судя по всему, хозяева интересующего меня дома не собирались выключать свет и отправляться спать. Легче, конечно, иметь дело с внезапно разбуженным человеком, но я утешился надеждой, что до крайности дело не дойдет.

Опасны были только две двери: кухонная, с тыльной стороны дома, и небольшая дверца в боковой гаражной стене. Конечно, оставались еще ворота гаража с лицевой стороны, однако представлялось сомнительным, что кто-нибудь станет их открывать лишь затем, чтобы выглянуть наружу. Еще имелся парадный вход, но там горел свет и незаметно выскользнуть через эту дверь никому не удалось бы. Я прокрался к декоративной сосне на углу гаража, набрал пригоршню небольших камешков, принялся бросать их в декоративные кусты под освещенным окном, производя загадочные шелестящие звуки. Некоторым из камней позволил слегка удариться о стену.

Ничего не происходило и я оставался в неведении: то ли зрительский зал вообще пуст, то ли аудитория клюет носом. Я вздохнул и пошарил вокруг, отыскал в темноте увесистый булыжник. Отошел подальше, развернулся и запустил свой снаряд в ближайшее окно гаража. Тихая ночь наполнилась оглушительным грохотом и звоном – даже перекликавшиеся вдалеке собаки недоуменно замолчали. Я быстро вернулся за свое декоративное вечнозеленое укрытие.

Миновало немного времени, и он объявился.

Я даже почувствовал некоторое сожаление. Судя по всему, этот человек сам привык прогонять енотов и управляться с заползшими змеями – опаснейшими существами в представлении большинства наших современников. Если я в нем не ошибся, не приходилось сомневаться: полицию вызывать не станут. Сейчас он не горит желанием встречаться с фараонами. Правда, он и при других обстоятельствах вполне смог бы сам защитить свой дом. Такие люди вызывают уважение, и я с неохотой думал о предстоящем. К сожалению, парень зашел слишком далеко, а мы, профессионалы, ставим себе за правило не дозволять посторонним безнаказанно заигрывать с циркулярной пилой. Конечно, светловолосая миссис Раундхилз, которую Марта окрестила местной Лорелеей, вела себя далеко не лучшим образом, да и Бобу Дивайну следовало удовлетвориться тем, что имел и оставить чужих жен в покое, но все-таки возмездие с помощью дробовика представлялось некоторым излишеством.

Помогло разбитое окно. Когда, проходя по гаражу парень обо что-то споткнулся – вероятно, о брошенный мною камень – и тихо выругался, я понял, откуда его ждать. И был готов, когда он открыл боковую дверь гаража и вышел наружу. При свете звезд тускло блеснуло длинноствольное ружье. Пристально оглядываясвои владения. мужчина двинулся в сторону. И тут я вышел из-за угла.

– Не делай глупостей, друг, – тихо окликнул покорный слуга – в руке у меня пушка тридцать восьмого калибра, нацеленная прямо тебе в спину. – Парень послушно замер на месте. Я продолжил: – Если рассчитываешь развернуть свою гаубицу, лучше не пытайся. Не удастся. Медленно положи ружье наземь.

– Кто ты такой?

– Пожалуйста, положи дробовик на землю, – повторил я. Вежливость всегда приводит противника в замешательство. – Потом поговорим. Не делай резких движений... Отлично, можешь выпрямиться, но не поворачивайся. Все равно не увидишь ничего, кроме незнакомца, с которым не должен знакомиться.

– Кто ты такой, черт побери?

– Просто субъект с пистолетом в руке, – ответил я. – Неужели ты так туго соображаешь, друг? Ведь читал статью, не так ли? Проклятие, да я уверен, что ее читали все местные жители. «Вы уже читали заметку о новой семье, которая поселилась на Навахо-Драйв? Да, об этом здоровенном парне и его хорошенькой молодой жене». – Я помолчал, а затем продолжил с угрозой в голосе, дабы проверить, что мне удастся вытрясти: – Зачем ты сделал это, amigo? Ты что, любитель острых ощущений? Если уж захотелось кого-то пристрелить, зачем выбирать человека с такими связями и друзьями? Не приходило в голову, что мы не оставляем своих людей даже после того, как те вышли на пенсию? Я знаю, он и сам напрашивался на это, но времена неписаных законов давно прошли. Прости, друг. А теперь, пожалуйста, стань к стене. – Я шагнул вперед и поднял с земли ружье. – Вот, значит, чем ты воспользовался.

Оружие выглядело в точности так, как я и предполагал, исходя из картины преступления: длинноствольный дробовик-автомат, идеально подходящий для охоты на уток и гусей, несколько хуже – для стрельбы по перепелам, неудобный и громоздкий для человекоубийства. Темнота не позволяла прочитать надпись на стволе, но я готов был биться об заклад, что дуло снабдили чековым сужением.

Стоящий передо мной мужчина, назовем его для удобства мистером Лорелеем, беспокойно шевельнулся и заявил:

– Вам никогда не удастся доказать... – И замолчал.

– Конечно, – согласился я. – Один заряд дроби не отличить от другого: не пуля. Что можно узнать по пригоршне маленьких круглых шариков? Но ты не потрудился подобрать стреляную гильзу. В этом недостаток самозарядных ружей с точки зрения преступника – они разбрасывают пустые патроны куда попало. Твой сейчас находится в руках полиции, а по патрону не так уж трудно определить, из какого ружья стреляли. Каждый боек оставляет неповторимую отметину, прибавь еще возможность баллистической экспертизы. Конечно, здесь, на юго-западе, ружья двенадцатого калибра есть чуть ли не в каждом доме. Вряд ли полиция станет обыскивать всех обитателей Каса-Глориэта, чтобы найти оружие убийцы, особенно учитывая то, что стреляли в городе и из-за прошлого Боба Дивайна все считают это делом профессиональных рук. Но если кто-нибудь наведет их на мысль проверить взаимоотношения между соседями, и они заглянут... – Я помолчал. – Почему ты не избавился от ружья?

Мужчина пожал плечами, не отворачиваясь от стены.

– Я немного охочусь, все знают, что у меня есть ружье. Его исчезновение сразу бы указало на меня, верно? По крайней мере, жена догадалась бы... Хотя и так все поняла по моему поведению.

– Не мне судить о моральном облике местных жителей, – заметил я, – но кажется, времена, когда убивали любовников жены, давно прошли.

– Ты не понимаешь, – возразил он. – У нас наконец все стало налаживаться. Наконец. Проклятие, моя жена не шлюха, просто иногда устает и пускается на поиски чего-то нового. Бывает, выпьет лишнего... довольно часто... Но мы... она избавилась от этой привычки, и все наладилось. А потом появился он и эта проклятая статья: великий и ужасный мужчина, красивый парень, мужественный и привлекательный, в груди которого тикает бомба с часовым механизмом. Затем последовало возбуждение от опасной связи, она опять взялась за старое... Я не мог... – Он замолчал и еще раз пожал плечами. – Не собираюсь корчить альтруиста. – Конечно, я ревновал и ненавидел этого проклятого ублюдка за то, что он сделал после всех наших попыток хоть как-то наладить жизнь. Ведь он даже не любил ее, она была ему совершенно безразлична...

Парень умолк. По Навахо-Драйв проехала машина, но свет ее фар не достиг места, где мы стояли. Я нарушил тишину:

– Там, за рестораном, ты помедлил. У него было время рвануться в одну сторону, по пути передумать и вернуться. Ты стрелял наверняка...

– Проклятие, я не хотел, чтобы пострадала его жена! Она-то здесь ни при чем. У этого ружья небольшое рассеивание, но я предпочел выждать, пока они окажутся достаточно далеко друг от друга, чтобы не задеть ее. Даже одна дробинка может нанести серьезную рану. Поэтому ты и догадался?

– Не обладай ружье максимальным чоком, миссис Дивайн все равно бы пострадала, – заметил я. – Кстати, ни один профессионал не стал бы применять такое длиннющее оружие. Куда удобнее воспользоваться коротким крупнокалиберным обрезом, который можно легко укрыть под плащом. Но такой обрез засыпал бы свинцом всю стоянку. И как бы сильно ни толкнул муж, миссис Дивайн все равно получила бы несколько дробинок. В то же время, в тело Боба угодила бы меньшая часть заряда. – Я вздохнул: – А еще, ни один профессионал не стал бы заботиться о его жене. С таким опытным человеком, как Боб Дивайн, рисковать нельзя, тем более, что и у него могло оказаться оружие. Профессионал стрелял бы сразу, наплевав на всех, кто может безвинно пострадать. Даже если бы при этом погиб еще один человек. – Я немного помолчал и добавил: – Ладно. Просто хотел убедиться во всем наверняка. На этом, друг, моя роль заканчивается. Я сообщу, что речь идет о личных счетах, которые нас не касаются. Что касается меня, то ты заслужил прощение тем, что ждал пока миссис Дивайн окажется на безопасном расстоянии. Если теперь это имеет какое-либо значение.

– Да, – тихо и подавленно проговорил он. – Если теперь это имеет какое-либо значение. Я...

В это мгновение в гараже загорелся свет и оттуда послышался женский голос:

– Эй, куда ты подевался? Что ты делаешь? Куда ты запропастился? Что... что там происходит, черт тебя побери?

Пока мы разговаривали я успел разрядить ружье, и теперь прислонил оружие к стене и отступил в тень кустарника, как только дама появилась в освещенном дверном проеме – покачивающийся силуэт со стаканом в руке.

– Ч-что... – голос подвел ее. Женщина попыталась собраться с силами и предприняла очередную попытку. – Что это за ужасный грохот... грохот, а?

– Наверное, дети бросили камень, – ответил мужчина. – Он попал в окно гаража.

– И ты их не перестрелял? Эх ты! – На мгновение исполненный холодной ненависти голос стал почти трезвым. – Ты не успел подстрелить кого-нибудь из них как кролика, на бегу? Ну и дерьмовый же ты охотник!

Она отошла от двери, поворачиваясь, чтобы получше разглядеть мужа. Лицо женщины попало в полосу света, и я увидел, что она разительно изменилась. Сейчас она ничуть не походила на ту собранную, аккуратно одетую и привлекательную особу, которая наблюдала за нами из дверей своего дома сегодня днем.

Судя по всему, она приняла изрядную дозу спиртного. Тщательно уложенные блестящие волосы, которыми я любовался издалека, теперь превратились в сбившиеся и беспорядочно свисающие космы. Отглаженная светло-зеленая блузка была измята и наполовину расстегнута, одна пола выбилась из-за пояса и свисала. Дорогие, безукоризненно скроенные светло-зеленые брюки в течение всего дня подверженные распирающему давлению полного зрелого тела и небрежному обращению, напоминали невероятно грязную тряпку. Трудно представить, как удается за несколько часов довести вещи до такого состояния, словно в них спали неделю кряду. Остановившись, она угрожающе покачивалась на своих высоких каблуках, выплескивая бренди на одежду, когда пыталась поднести ко рту дрожащую руку со стаканом. Всем своим видом она демонстрировала, что ей глубоко наплевать на состояние, в котором она находится, да и на то, что с ней будет дальше. Более того, она, казалось, наслаждается производимым эффектом, с удовольствием созерцая новые мокрые пятна на одежде, точно добавляя последние штрихи к своему живописному наряду. Собственно, так оно и было.

Я запоздало сообразил, что сегодня эта женщина намеренно предается пагубной привычке, не пытаясь, как это бывало в прошлом, если верить словам ее мужа, бороться с собой. Она отчетливо сознавала, к чему это приведет и испытывала определенное извращенное наслаждение. Мужу наглядно демонстрировалось, сколь малого он добился, убив любовника. Стоило ли совершать преступление ради этого спившегося, неряшливого и едва стоящего на ногах существа? Он совершил ужасный непоправимый поступок и теперь будет видеть ее только такой. Это была ее месть мужу, да и себе самой.

– Видишь? – тихо пробормотал мужчина, не поворачивая головы. – Видишь, до чего он ее довел? Она уже почти справилась с этим до того, как он появился!

Вряд ли справедливо было обвинять во всем Боба Дивайна, поскольку основная проблема существовала и до его вмешательства, хотя, несомненно, на нем лежала своя доля ответственности. В этом деле переплелось чересчур много запутанных и разрушительных страстей. Не мне было судить. Все, что следовало выяснить, я выяснил. Что касается наказания, эти люди в полной мере обеспечат его друг другу и без моего содействия.

– Давай, – прошептал я. – Если можешь, постарайся отправить ее спать. Удачи.

Ответом мне был тихий и подавленный голос мужчины:

– Удачи? О чем ты?

Стакан выпал из руки его жены и разбился о бетонную дорожку. Мужчина поспешно рванулся к ней. На помутневшем, но все еще привлекательном лице женщины появилось недоумевающее выражение. Она внезапно поняла, что в порыве гнева недооценила свои силы и перебрала меру. Она не собиралась уже сегодня доводить свое саморазрушающее мщение до такой степени и теперь из последних сил пыталась добраться до спасительного дома, и без сомнения, ванной. Муж успел как раз вовремя, дабы подхватить падающее тело. Женщина навалилась на него, оба скрылись в дверях. Но им так и не удалось добраться до дома. Я услышал, как ее внезапно стошнило прямо в гараже и под повторяющиеся звуки рвотных спазмов тихо направился прочь.

Совершив несколько окольных маневров, в которых, по всей видимости, не было никакой нужды – но привычка есть привычка, в нашем деле она помогает уцелеть, – я вошел в дом Дивайнов через заднюю дверь и застал Марту на кухне.

– Свежий кофе заварен, – сказала она, отворачиваясь от плиты.

– Сдается, ты спала, – заметил я.

– Так же, как и ты, – с улыбкой ответила она. После недавней картины она выглядела просто превосходно и радовала глаз даже в свободном наряде. Не все еще потеряно для человеческой расы. Даже вид ее голых ног, невинно выглядывающих из под полы халата, доставлял удовольствие, хотя обычно я предпочитаю чулки и туфли на высоком каблуке. Но сегодня была особая ночь. Мы с этой девушкой давно и хорошо знали друг друга, и сейчас чувствовали себя необыкновенно уютно, что в прошлом случалось далеко не всегда. В серых глазах Марты застыл безмолвный вопрос. Я ответил:

– Боба застрелил парень из дома напротив. Муж. Думаю, ты поймешь почему, если достаточно напряжешь воображение. Статья Элеоноры Брэнд не имеет к этому никакого отношения. Перед тобой она виновата лишь в том, что обманула доверие. Тебе вовсе ни к чему разыскивать ее, дабы, выражаясь официальным языком, преднамеренно причинить увечье. Она никоим образом не виновата в смерти Боба.

Конечно, это была не совсем правда. Характеристика, данная Бобу в журнальной статье, по всей видимости заинтриговала усталую и несчастную, временно бросившую пить миссис Лорелею, облегчив начало романа, с которого все и началось, но я не счел нужным привлекать внимание к этой подробности.

Марта кивнула.

– Ладно, Мэтт. Наверное, для меня эта новость в какой-то степени утешительна. А то чувствовала, что должна... это была своего рода обязанность... Но раз уж ни она, ни я не виноваты в его смерти, думаю, остальное можно простить. – Немного помолчав, Марта несколько натянуто продолжила: – Итак, ты закончил свои дела здесь. Выполнил задание отца. Весьма умело удержал меня от необдуманных шагов. И что вы намерены делать дальше, мистер Возвращайка-На-Путь-Истинный?

Я открыл рот – ответить, но не успел. Вдали послышалось приближающееся завывание сирен. Я проследовал в гостиную и, отодвинув занавеску, увидел, как у дома напротив останавливается машина с «мигалкой» на крыше. Я задумался, могла ли упивающаяся мщением жена тайком от мужа позвонить и рассказать все полиции и пришел к выводу, что это маловероятно. Не в том она была состоянии, чтобы связно разговаривать по телефону. Оставалось предположить, что муж утратил последние крохи уверенности в правильности своих действий. Пытался помочь жене, а в результате все окончательно загубил и понял: больше не вправе заботиться о ней. Настало время передать эстафету иным людям, в надежде, что другие окажутся более удачливыми.

Я крепко сомневался, что даже будучи абсолютно трезвой, эта женщина смогла бы вызвать у меня какие-то нежные чувства, но в данном случае вкусы и предпочтения роли не играли. Этот человек любил ее, любил настолько сильно, что погубил себя, но и после этого не прекратил любить. Нежно помог жене сбросить пришедшую в негодность одежду, смыл с нее грязь и заставил обрести по возможности приличный вид. Затем осторожно отвел в кровать, может быть, даже поцеловал на прощание, если не опасался, что это будет ей слишком неприятно. Потом сам направился к телефону, отыскал номер полиции, позвонил туда, после чего набрал номер друга или соседа, чья жена сможет прийти и позаботиться о пьяной после того, как самого заберут. Мне пришло в голову, что я даже не видел его лица и не знал имени.

– Кофе готов, – послышался голос Марты у меня за спиной. – А на мой вопрос ты так и не ответил...

(обратно)

Глава 5

Во многих отношениях Флорида далеко от Новой Мексики настолько, насколько это можно себе представить. Прежде всего, их разделяет расстояние в две тысячи миль, плюс семь тысяч футов разницы по высоте. Они почти на сто процентов отличаются друг от друга по влажности: ничто никогда не ржавеет в Новой Мексике, все только и делает, что ржавеет, во Флориде. И тот, и другой штат популярны среди отдыхающих и вышедших на пенсию людей. Но люди, которых тянет на высокогорный юго-запад совсем не похожи на тех, кто устремляется на юго-запад равнинный. У художников, интеллектуалов и эксцентриков, которые навещают Санта-Фе, очень мало общего с типичными бизнесменами, которые обычно проводят отпуск или живут на пенсии в окрестностях Майами.

Но, пожалуй, больше всего отличаются транспортные средства, которыми пользуются отдыхающие. В Новой Мексике это лошади и машины-вездеходы. Во Флориде это лодки, лодки и еще раз лодки. К сожалению, водная стихия, несмотря на то, что покорному слуге довольно часто приходилось иметь с нею дело по долгу службы, в определенной степени все еще остается для меня загадкой. Тщательно поразмыслив над сложившимся положением и ознакомившись с имеющейся информацией, я решил посоветоваться с профессиональным знатоком морской среды, а уж потом решать, какие шаги следует предпринять или, точнее говоря, как подступиться к ожидающей меня задаче. Задаче и человеку.

В немалой степени на моем решении сказалось и то, что интересующий меня человек тоже обращался к этому самому знатоку, причем не один, а целых два раза.

Из Альбукерке, вернув броской сотруднице фирмы «Авис» взятую напрокат машину, я вылетел в Даллас, откуда в свою очередь попал в Майами. Там меня встретил посыльный и передал некоторые нужные материалы. Затем последовал перелет на ветхом "Ди-Си-3", совершающем рейсы из Флорида-Киз в Ки-Уэст с промежуточной посадкой в Марафоне. В небольшом аэропорту Марафона меня поджидала еще одна взятая напрокат машина.

Морской курорт Фаро-Бланко не слишком изменился за те годы, что я здесь не был. Он по-прежнему оставался поросшим пальмами оазисом, позволяющим укрыться от проходящей неподалеку так называемой заморской магистрали – сумасшедшей цепочки мостов и дамб, связанных меж собою старыми износившимися мостовыми, с мотелями и заправочными станциями по обе стороны. Цепочка эта соединяет острова Киз один с другим и с материком взамен прежней железнодорожной ветки, построенной парнем по фамилии Флеглер, которого впоследствии унес ураган. Я миновал административное здание, пересек утопающие в зелени места с разбросанными по ним редкими маленькими коттеджами и выехал на побережье. Тут тоже мало что изменилось. Даже лодки, казалось, остались те же, что были раньше. «Квинфишер» все так же выделялся среди прибрежных рыбацких лодок, выстроившихся вдоль пирса. Хэрриет Робинсон, известная в здешних местах как капитан Хэтти, по обыкновению, пребывала в моторном отсеке своего судна. На мгновение мне показалось, что я вообще отсюда не уезжал.

– Эй, на «Квинфишере»! – крикнул я.

На палубе появилась высокая привлекательная женщина в перепачканном машинным маслом комбинезоне цвета хаки. Женщина, о которой я, пожалуй, знал больше, чем кто бы то ни было в этих местах. Некогда она жила значительно дальше к северу, имела много больше денег и мужа-интеллектуала, который, впрочем, ее не слишком занимал. В те времена ее звали не Робинсон и даже не Хэрриет, но теперь это уже не имело значения. Личность сильная, с достаточно стойкими убеждениями, она оказалась замешанной в весьма неприятную и несколько непатриотическую историю, которая привлекла наше внимание. По окончании этого дела она стала перед выбором: исчезнуть или оказаться в тюрьме. И в результате попала сюда, в Киз, без денег и без мужа, но зато с катером, который очень любила и содержала в отличном состоянии. По-моему, Хэтти не жаловалась на жизнь.

Начали мы с того, что играли в разных командах, однако впоследствии, когда все раскрылось, она неохотно оказала мне значительную услугу, точнее говоря – спасла жизнь. В благодарность – хоть она не просила о благодарности – мы приложили все усилия, чтобы помочь ей стереть преступное прошлое, хотя в подобных вещах наша организация далеко не всесильна. Официально Хэтти уже не была той великосветской дамой, какой я узнал ее впервые. Иначе и быть не могло, поскольку эта богатая женщина – разыскиваемая полицией – утонула во время урагана в Чесапике. Стоящая передо мной особа со всей уверенностью, которую только могла обеспечить поддержка нашей организации, могла утверждать, что она всего лишь грубоватая капитан Хэтти Робинсон с новым, вымышленным, но достаточно убедительным прошлым и пятном смазки на носу.

– Опять ты, – заявила она, как будто последние несколько лет я только и делал, что околачивался вокруг.

– Лицо испачкала, – заметил я.

– С какой стати тебя волнует мое лицо? – Она стерла грязь кончиком зажатой в руке тряпки. – Рано или поздно мне придется поставить на эту развалину новый двигатель.

– Как ловится рыба? – поинтересовался я.

– Отвечу только если тебя это и вправду интересует. Но учти, на это уйдет не меньше трех часов. Знаешь, во что мне обходится содержание этого корыта?

– Могу я предложить тебе выпить? Хэрриет помедлила с ответом, явно припоминая, что некогда нам доводилось быть врагами, невольными союзниками, даже какое-то время – пылкими любовниками, когда того потребовали обстоятельства, но друзьями – никогда. Странное и вызывающее смутное беспокойство стечение обстоятельств привело меня от Марты Дивайн к Хэрриет Робинсон, со стороны это могло выглядеть так, будто я стремился вспомнить былые победы, хотя я крепко сомневался, что в обоих случаях победу одержал именно я.

Хэрриет пожала плечами.

– Ладно, поднимайся на борт. У меня где-то была припрятана бутылка, может, удастся отыскать.

– Помнится, когда мы расстались в последний раз, – осторожно заметил я, – ты предложила шлепать с твоего проклятого катера прямиком в преисподнюю, и там оставаться.

Хэрриет рассмеялась, бросила взгляд на расположенные по другую сторону дороги бар и ресторан, посмотрела на свою одежду. Потом покачала головой.

– В таком рванье нельзя появиться в приличном месте, к тому же это было много лет назад. Проходи. Я не умею злиться так долго даже на тебя, и даже после того, как ты заставил меня помочь тебе в прошлый раз. Подожди только, помою руки...

Пять минут спустя мы уже сидели, расслабившись, в уютной каюте «Квинфишера». На столе красовалась бутылка, которую Хэрриет отыскала достаточно быстро. В руках мы сжимали бокалы с внушительными кусками льда. На судах рыболовов-любителей редко рискуешь остаться без льда, но если его хранят вместе с наживкой, виски приобретает рыбный привкус.

– Я соскучилась по тебе, пройдоха, – тепло проговорила Хэрриет. – Подумать, сколько лет ненавидела тебя за все, чего ты меня лишил... Только не становись в позу и не заявляй, будто я сама во всем виновата, а ты только и делал, что помогал мне! Как бы там ни было, мне не хватает этой восхитительной ненависти. С каким удовольствием я предвкушала наслаждение, которое получу, когда убью тебя при следующей встрече, а ты подстроил все так, что пришлось спасать твою паршивую жизнь! – Она от души пригубила виски, и я подумал, что приятно глядеть на женщину, управляющуюся с бокалом не хуже мужчины. Хэтти спросила: – Что привело тебя сюда, Мэтт? Прошлый раз моя помощь понадобилась, чтобы найти исчезнувших миллионеров. Ты вообще умеешь работать самостоятельно? Что случилось на сей раз? Что мне предстоит отыскать для маленького беспомощного мальчика?

– Несколько пропавших кораблей, – ответил я, пристально глядя на нее.

– Ты имеешь в виду ужасы Бермудского треугольника? – небрежно поинтересовалась она, но я следил за глазами и понял, что попал в точку. Я был не первый, кто задавал ей этот вопрос.

– Возможно, – сказал я. – Собственно говоря, меня интересуют не столько корабли, сколько человек, который занимается их поисками. А эта женщина утверждает, что пытается разгадать тайны легендарного треугольника. Нам известно, что она дважды побывала у тебя: один раз – около года назад и второй – совсем недавно. Речь идет об этой девушке, – я протянул ей статью Элеоноры Брэнд. – Можешь прочитать, если хочешь.

Хэрриет рассмеялась:

– Не валяй дурака, Мэтт. Конечно же, у меня есть свой экземпляр. Ведь там упоминается твое имя. Неужто упущу случай поближе познакомиться с человеком и организацией, которые лишили меня всего и превратили из великосветской дамы в несчастную Золушку, брошенную на милость пары никуда не годных моторов? К тому же у меня есть и другие причины интересоваться этими публикациями: она как раз работала над ними, когда мы встретились в первый раз. Элеоноре откуда-то стало известно о твоем... нашем старом приключении. И она захотела узнать все захватывающие подробности. Увы, боюсь, я не очень ей помогла. При виде репортеров с моей памятью приключаются странные вещи.

– Но недавно она побывала здесь во второй раз. Что ей было нужно?

Какое-то время Хэрриет внимательно смотрела на меня. Потом слабо покачала головой.

– Нет, дорогой. Этого я не сделаю. Не стану тебе помогать.

– Помогать в чем?

Она еще раз покачала головой, на этот раз почти раздраженно.

– Проклятие, не забывай: мне известно, что ты собою представляешь. Не могу сказать, что я в восторге от Элеоноры, но девушка занимается своим делом, и это вызывает уважение. Не стану наводить тебя на нее. Так же, как не стану наводить ее на тебя, Мэтт.

– Ты всегда была чертовски упрямой особой, правда, Хэтти?

Было почти забавно следить, как оскорбление заставило ее сорваться с места. Лицо внезапно сделалось надменным и неприступным, совершенно не соответствующим простой рабочей одежде. Такие лица не часто встречаются в наши спокойные времена: крупный нос, точеные сильные скулы – не женщина, а черноволосый ястреб – я слышал, что самки ястребов крупнее и сильнее самцов; стройная и загорелая, с мелкой сетью морщин в уголках прекрасных черных глаз.

– Ты давеча напомнил, что однажды я уже вышибла тебя со своего катера, – спокойно проговорила она. – Вижу, не терпится испытать это еще раз.

– Ты же взрослая женщина, – заметил я. – В твоем возрасте нельзя верить всему, что показывают по телевизору.

– Что ты имеешь в виду?

– Если бы мы хотели ликвидировать госпожу Брэнд, это не составило бы ни малейшего труда. Действует она грубо, шумно и непродуманно, так что рано или поздно обязательно станет кому-нибудь поперек дороги. Не знаю, что именно она здесь ищет – надеюсь, ты что-нибудь подскажешь мне на этот счет – и не знаю, что станет искать там, куда отправилась отсюда, но она рискует сильно разозлить ужасных инопланетян, продолжая совать нос в их родной треугольник. С другой стороны, если Элеонора всего лишь прикрывает этой треугольной чепухой то, чем занимается на самом деле – а я подозреваю, что именно так и есть – она подвергается еще большей опасности.

– И это тебя тревожит? – сухо поинтересовалась Хэрриет. – А может быть то, что она пообещала в следующей статье вывести на чистую воду тебя? Я вздохнул:

– Хэтти, Хэтти! Только не строй из себя опытную шпионку! Я начал заниматься этими делами задолго до нашей встречи, да и после нее немало времени прошло. Неужели ты думаешь, я до сих пор не известен нашим противникам в других странах? В этом смысле меня давным-давно вывели на чистую воду. Сейчас осталось очень немного мест, где я могу действовать секретно против настоящих профессионалов с их досье, так что по большей части и не пытаюсь. Одна молодая дама недавно титуловала меня устранителем неприятностей и попала в самую точку. А нам, капитан Робинсон, ужасно не хотелось бы столкнуться с такой неприятностью, как насильственная смерть молодого репортера сразу после опубликования статьи о наших безжалостных агентах и их злодейских делах. Ты прекрасно понимаешь: кто бы ни позаботился о мисс Брэнд, все обязательно припишут нам. Все, так же, как и ты, придут к выводу, что мы, как выражаются ребята из Лэнгли, крайне предумышленно устранили Элеонору, ибо не понравилось то, как она о нас отзывается. Шеф говорит, уже возникли кое-какие осложнения из-за созданной рекламы, однако надеется все уладить. Но, если дело дойдет до крайности, нам, скорее всего, не поздоровится. Поэтому мы не намерены этого допустить.

Хэрриет задумчиво посмотрела на меня.

– Звучит весьма убедительно, дорогой. Впрочем, ты умеешь быть убедительным.

– Черт возьми, мне она только одолжение делает своей писаниной, – сказал я. – Если она опишет меня так, как я предполагаю, то лучшей рекламы и не придумаешь. После этой статьи даже оружие носить не придется. Узнав, сколь опасный я субъект, враги, едва завидев покорного слугу, будут в ужасе разбегаться. А кто не успеет – тут же подымет руки и признается во всех грехах под пронзительным взглядом моих беспощадных голубых глаз.

Хэрриет еще какое-то время изучающе глядела на меня, потом слабо пожала плечами.

– Если ты больше не собираешься использовать эту бутылку, подвинь сюда.

Я повиновался. Хэрриет долила немного виски в мой почти пустой стакан, затем позаботилась о себе. Катер мягко покачнулся на волне, поднятой большим лайнером, выходящим из бухты.

– Что касается сенсаций мисс Брэнд, – заговорил я, – нам, конечно, хотелось бы узнать, не затрагивают ли они кого-либо из наших людей, до сих пор не известных противнику, особенно, если те выполняют сейчас опасное задание. Это, по крайней мере, позволит вернуть их домой, прежде чем попадутся на крючок. И мы, естественно, предпочли бы убедить эту особу не упоминать открыто фамилии тех агентов, которые могут быть использованы в будущем...

– Хэрриет беспокойно пошевелилась, не сводя с меня пристального взгляда.

– Прекрати! – раздраженно бросил я.

– Что именно?

– Раньше ты была разумнее. Говоря «убедить», я имею в виду именно «убедить». И вовсе не намекаю на щипцы и прочие орудия пыток.

– Ничего удивительного...

– Ты ведешь себя как ребенок, который слишком много смотрит телевизор. Опомнись, – резко оборвал ее я. – Несколько лет назад ты убила одного из наших людей, во всяком случае, это сделали по твоему приказу. И все-таки сидишь здесь, живая и здоровая, правда? С чистеньким новым прошлым, которое тебе обеспечили. Не в наших правилах сводить счеты с помешанными бабами, которым организация пришлась не по вкусу. Кому, как не тебе это знать?

Последовала короткая пауза. Затем Хэтти не спеша протянула длинную изящную руку – не первой чистоты, но сейчас это не имело особого значения – повернула к себе мое лицо, склонилась вперед и осторожно поцеловала меня в губы.

– Прости, дорогой. В здешнем окружении поневоле становишься толстокожим. Тебе стоит заглядывать почаще, не то я потеряю остатки чувствительности. – Она скривилась, спохватилась, что выглядит неромантично, и резко отдернула руку. – Ладно, выкладывай, что тебе нужно, а то не терпится закончить работу и принять душ. Если управлюсь со вторым двигателем, можно считать, что день прошел не впустую.

– Как уже сказано, – ответил я, – хотелось бы попытаться убедить Элеонору пойти нам навстречу. Признаюсь, коварный замысел зиждется на том, что человек, которому спасли жизнь, как правило, испытывает некоторую признательность и может даже согласиться убрать из своей статьи одну-две нежелательные фамилии. Хотя все это достаточно неопределенно. Вероятно, у меня ничего не получится, поскольку, судя по всему, для мисс Брэнд понятия благодарности, дружбы или порядочности теряют смысл там, где начинается работа. Поэтому для меня главное, чтобы она осталась в живых. Хорошо, если впоследствии удастся воспользоваться этим в собственных интересах, но мы в любом случае не можем допустить, чтобы нас сочли виновниками ее гибели. После того, как люди забудут о ее статье, она может хоть сама сунуть голову в петлю. А ныне ее жизнь весьма драгоценна для нас. Хэрриет тихо рассмеялась.

– Что ж, выражаешься достаточно ясно, даже цинично, но все же не понимаю, чего ты хочешь от меня.

– Я хочу удостовериться, что Элеонора не сунет свой длинный любопытный нос – вернее, по фотографии судя, короткий любопытный нос – в какую-нибудь опасную историю...

Хэрриет быстро покачала головой, и я умолк.

– На это лучше не рассчитывай.

– Ясно. Спасибо. Уже кое-что. Итак, начинаем действовать, исходя из второго варианта возможного развития событий. Как официальный устранитель неприятностей я закатываю рукава и готовлюсь защищать эту любопытную дрянь ото всех неприятностей, которые она ищет на свою голову. Может быть, подскажешь, с какой стороны их ожидать?

Моя собеседница заколебалась.

– Что тебе известно о ее работе?

– Прежде всего, я конечно не принимаю всерьез ее россказни о набившем оскомину Бермудском треугольнике. Судя по всему, Элеонора использует треугольник как прикрытие для своих истинных целей. Пытается заставить нас поверить, будто собирает сведения о таинственном море и загадочно исчезнувших кораблях, но чем же занимается в действительности? Почему ей вообще взбрело в голову скрыть свои намерения за столь своеобразной ширмой? Знаешь, меня внезапно посетила хорошая мысль. Я попросил заглянуть в компьютер и проверить, не было ли в последнее время сообщений о пропавших судах. Прислали целый ворох газетных вырезок и кое-какую другую, весьма интересную информацию. Внутри и за пределами Смертоносного Треугольника морское дно самым бессовестным образом усеяли останки затонувших судов, причем значительно чаще среднестатистического уровня столкновений, потерь от штормов и попаданий на мель. Из всех сообщений компьютер отобрал около полудюжины заслуживающих внимания – я еще не успел все просмотреть, не считая последней заметки в газете, которую прочитал в самолете. И прихватил с собой. Посмотри и скажи, что ты об этом думаешь.

Я достал вырванную из газеты статью и положил на стол. Хэрриет развернула ее так, чтобы прочитать заголовок над фотографией нового красивого судна, мирно плывущего по спокойному океану:

– ТАНКЕР ЗАТОНУЛ, – прочитала она вслух. – Дата и так далее.

... Четыре человека погибли в результате катастрофы, произошедшей с танкером «Фэйрфакс Констеллейшн» неподалеку от Багамских островов. Выше приведена фотография судна, сделанная во время его первого рейса в 1963 году. Судно затонуло вскоре после того, как с борта поступило сообщение о взрыве и пожаре. Погодные условия были достаточно благоприятны. Команда подобрана... и так далее и так далее. Двадцатипятитысячетонное судно приписано к порту Монровия, в Либерии. Последний трагический рейс оно совершало с полным грузом нефти из Арубы в Уилмингтон, штат Северная Каролина. Причина взрыва не установлена...

Хэрриет задумчиво покачала головой.

– Судя по всему, ты убежден, что все последние катастрофы непостижимым образом связаны друг с другом.

– Разве Элеонора Брэнд считает иначе? Сдается, именно поэтому она объявлялась вторично, зная по прошлой беседе, что ты отлично разбираешься в судах? Немного помедлив, Хэрриет кивнула.

– Твои догадки, как всегда, правильны. Да, именно поэтому и побывала у меня по пути в Карибское море. Но я не смогла особенно ей помочь. Большие суда не по моей части. К тому же, как ты понял, я не в восторге от мисс Элеоноры Брэнд, и, конечно, по определенным причинам не испытывала восторга от ее расспросов.

– Почему?

– Кто задает глупые вопросы на этот раз? – поинтересовалась Хэтти. – Естественно, мне не хотелось фигурировать в ее статье, равно как не хотелось и любой другой шумихи вокруг моей скромной персоны. И уж, конечно, меньше всего радует меня перспектива заинтересовать Элеонору настолько, чтобы та начала копаться в моем прошлом. Ведь когда ответственный репортер получает из определенного источника достаточно важные сведения, он начинает проверять надежность этого источника, не так ли?

– Итак, ты постаралась не сообщить ей ничего стоящего внимания, – сказал я. – Чего же именно?

Хэрриет заколебалась и с непонятным смущением посмотрела на меня. Потом быстро заговорила.

– Я не имела в виду... я говорила вообще. Хотела сказать, что просто постаралась поскорее избавиться от Элеоноры. Меньше всего мне хотелось прославиться в качестве консультанта по проблемам судоходства.

– Ясно. А меня проконсультируешь?

– Что ты имеешь в виду? – в голосе ее прозвучала опаска.

– Как начет того, чтобы стать моим консультантом по проблемам судоходства, Хэтти? Хотелось бы получить хоть малое представление о том, в какую историю впутывает себя, а заодно и меня, эта девчонка. Не сомневаюсь, ты успела поразмыслить обо всех этих недавних катастрофах, и хотя большие суда не по твоей части, знаешь о них куда больше, нежели я.

Хэрриет быстро открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала. Последовала непродолжительная пауза, после чего она заговорила:

– Боюсь, Мэтт, я немногим смогу пособить. – Она не смотрела на меня, а в голосе нежданно появилась необычная для этой женщины нерешительность. Затем Хэтти глубоко вздохнула и бросила на меня вызывающий взгляд.

– Нет, это неправда. Не буду тебя обманывать. Просто не хочу тебе помогать, так же, как не хотела помогать Элеоноре Брэнд. По тем же причинам.

Ответ несколько ошарашил меня. Я совершенно не ожидал подобного от нынешнего капитана Хэрриет Робинсон, хотя, с другой стороны, ее можно было понять.

– Несмотря на то, что миновала уйма времени, все еще не чувствуешь себя в безопасности. Это имеешь в виду?

Она кивнула.

– Я... Мэтт, происходит нечто странное, и если все действительно так, не хочу впутываться в эту историю никоим образом. Постарайся меня понять. Достаточно своих забот в море и на берегу, я не вмешиваюсь в чужие дела. Всем известно, что капитан Хэтти слепа и глуха, и невероятно, просто восхитительно тупа. Я не замечаю людей, тайно привозящих наркотики, хотя для этого приходится прилагать немало усилий. Я ловлю рыбу и не нарушаю при этом закон, а если кто-то ловит рыбу иначе, меня это не касается. Никого не хочу злить. Не хочу, чтобы у кого-нибудь возникло желание наводить обо мне справки даже после того, как ты обеспечил мне безукоризненное прошлое, за что весьма признательна. Но ведь и я это некоторым образом заслужила, не правда ли? И вряд ли можно считать меня твоим должником.

– Ты ничего не должна мне, даже наоборот. Хэрриет смотрела в иллюминатор, опять избегая моего взгляда.

– Пожалуйста, пойми. Я все еще ужасно уязвима для любого, кому вздумается по-настоящему покопаться в моем прошлом. Ведь ты при всем желании сможешь защитить меня только до определенного предела. Что если кто-то узнает правду и сообщит об этом властям? Стоит им узнать, что я жива, – многое припомнят. Сомневаюсь, чтобы даже у большого человека в Вашингтоне хватило сил отвести от меня угрозу, если власти возьмутся за дело со всей серьезностью. Соучастие в убийстве – не единственное, в чем меня могут обвинить; не исключено, что случившееся назовут заговором, или даже изменой. Я была наглой, самовлюбленной и ужасно глупой особой. Мэтт, я не хочу попасть в тюрьму, я этого не вынесу. С меня хватит... хватит и этой ссылки... – Она замолчала. Какое-то время царила тишина. Казалось, Хэтти прислушивается к эху собственных слов. Я почувствовал дрожь, пробежавшую по ее телу.

– Бога ради, Мэтт! – прошептала она, и в голосе прозвучал страх: – Что со мною творится? Я становлюсь труслива, спешу зарыться в укромную нору!

– Все в порядке, – быстро проговорил я. – Не следовало...

– Нет, черт меня побери, не в порядке! – порывисто перебила Хэтти. – Я просто помешалась от страха. Так жить нельзя. Мне стали известны кое-какие подробности...

– Нет, – сказал я. – Ты и в самом деле ничего не должна мне, Хэрриет. Все долги на моем счету. Не следовало приезжать. – Я встал: – Спасибо за выпивку. Мне пора. Приятно было повидаться.

– Опусти задницу на место и слушай, – хрипло проговорила она. – Садись! – Голос гулко разнесся по каюте. Я сел. Хэрриет продолжала: – Я дам тебе название и фамилию, дальше можешь делать с ними, что хочешь. Название: ПРАВСТОЛК. Правило 18-a-IV. Имя: Джордж Уинфилд Лорка. Мисс Брэнд я ничего этого не сказала; с какой стати рисковать своей шеей ради нее? Можешь использовать сведения непосредственно, или в качестве предмета для торговли, как тебе заблагорассудится.

– А с какой тебе стати рисковать головою ради меня?

Хэрриет улыбнулась и предупреждающе коснулась моих губ кончиком указательного пальца.

– Не надо вопросов. Ты получил то, зачем пришел. Теперь можешь идти.

Голос прозвучал слегка вызывающе, как будто подразумевалось предложение катиться ко всем чертям. Это заставило меня пристально посмотреть на нее. После продолжительного молчания покорный слуга спросил:

– В самом деле?

– Что в самом деле?

– Я получил то, за чем пришел? Она глубоко вздохнула, не сводя с меня изучающего взгляда. Потом мягко проговорила:

– Эй, шпик, похоже, возникают недоразумения? Я прочистил горло.

– Когда ловлю себя на том, что с удовольствием смотрю на тощую даму-морехода в грязном комбинезоне, то не сомневаюсь: что-то со мной не в порядке. Тем паче, в прошлый раз эта самая дама с проклятиями вышвырнула меня вон с корабля.

Хэрриет медленно улыбнулась.

– Правда, но до этого даму оказалось не так уж трудно уговорить избавиться от платья и туфель. Я еще раз прочистил горло:

– Насколько помню, больше тогда на тебе ничего и не было.

– Что выбираешь на этот раз: быстроту или привлекательность? – спросила Хэтти.

Я ответил, что предпочитаю женщин в подарочной упаковке, если ее интересует именно это, и если она действительно хочет стать моей женщиной. Хэтти предложила выпить еще и заметить время, когда услышу, что она выключила душ. Через пять минут можно выходить на цель.

Так я и сделал.

(обратно)

Глава 6

Раннее утро во Флориде обычно прекрасная пора, тихая и спокойная. Я соскользнул с двойной койки в клинообразной каюте на носу «Квинфишера»: просторная полка, несколько смещенная относительно центральной линии катера, дабы наилучшим образом использовать странную форму помещения, почти полностью занимала небольшую каюту – и отнес одежду в рубку, стараясь не разбудить Хэрриет. Чтобы побриться или переодеться в чистую одежду, нужно было принести оставшуюся в машине сумку, поэтому я временно ограничился трусами и шортами. Во Флориде мужчина без туфель и рубашки не привлекает особого внимания, хотя приходилось признать, что по местным меркам торс мой чересчур уж бледен.

Ранний рыбак на небольшой лодке с навесным мотором направлялся к выходу из бухты. В остальном вокруг царил совершенный покой. Поднятая маленьким суденышком расходящаяся волна бесшумно пересекла прозрачные воды гавани и с тихим всплеском ударилась о пирс, заставляя всколыхнуться причаленные к нему лодки. Я прошел вдоль пирса к расположенному через дорогу платному телефону. Дорога вела к бару и ресторану, еще закрытым и безлюдным. В этих местах, чтобы позавтракать, приходится подниматься к кафе, расположенному неподалеку от шоссе, но большинство местных коттеджей имеет свои кухни. В ожидании связи с Майами я восхищенно разглядывал вновь замершие в неподвижности суда, стройные пальмы и чистое голубое небо. Промелькнула надежда, что появится пеликан – самая неуклюжая на земле, но прекрасная в воздухе птица – однако в последнее время пеликаны редко встречались в этих местах, и мои надежды не оправдались.

– Говорит Эрик, – сказал я, когда в трубке послышался голос. – Информация для меня.

– Отель «Парадиз Тауэрс» в Нассау.

– Какого черта ее понесло в Нассау? Я думал она где-то в районе Виргинских островов.

– Наше дело – отыскать, а над причинами думай сам.

Я скорчил гримасу пролетающей мимо чайке, на которую это не произвело особого впечатления.

– Что ж, вполне подтверждает мои догадки относительно ее истинных целей. Видимо, собирает сведения о последнем затонувшем корабле. Быстро работает... – заметил я и продолжал: – "Фэйрфакс Констеллейшн ", двадцатипятитысячетонный танкер, зарегистрирован в Либерии, вышел из Арубы, недавно затонул в районе Багамских островов. Вчера об этомсообщили газеты Майами, вероятно, и другие тоже. Соберите для меня все доступные подробности, узнайте, где найти уцелевших членов команды. Хотя меня не оставляет предчувствие, что достаточно не упускать из виду мисс Брэнд, и она сама меня к ним приведет.

– Запрос принят.

– Кто нас представляет в Нассау? Фредди?

– Да, по-прежнему.

Между мной и Фредом, когда я в последний раз работал на островах, возникали некоторые трения. Фред считал меня ублюдком-расистом, и был совершенно прав. Я и впрямь не перевариваю чернокожих, не спешащих нажать на спуск, когда на карту поставлена моя жизнь. Естественно, я столь же отрицательно отношусь к белым, голубым, красным и зеленым, которые проявляют подобную медлительность при аналогичных обстоятельствах.

– Можешь помочь мне с самолетом и гостиницей? – спросил я.

– Сделано, дружище. Отправляйся сегодня в Майами, на ночь зарезервирован номер в гостинице аэропорта. Завтра утром в восемь ноль пять садишься на восточный рейс. В восемь пятьдесят он приземляется на острове Нью-Провиденс. Номер в «Парадиз Тауэрс» уже заказан. Объект живет в номере четыре-пять. У нее есть спутник: мужчина, блондин, широкоплечий, симпатичный. Официальное занятие – фотограф, но я бы не доверил ему снимать свою свадьбу, если бы надумал жениться, чего делать не собираюсь. У него больше мышц, чем профессионализма. Звать Уоррен Питерсон. Комната четыре-семь. Кажется, номера сообщаются друг с другом.

– Я уже вне себя от ревности, – сказал покорный слуга. – Отлично сработано. За сегодняшнюю информацию получишь от меня золотую звезду. Еще пара вопросов. Пожалуйста, выясни, что может означать ПРАВСТОЛК. Пэ-эр-а...

– Последние Международные Правила по Предотвращению Столкновений в море были опубликованы Межправительственной Консультативной Организацией по проблемам судоходства при ООН в 1972 году. Недавно в них вносились изменения, кажется, в 1977 году. Известны под сокращением ПРАВСТОЛК – то есть правила столкновений. Соответственно сама организация, если тебя это интересует, именуется МКОПС. Точно так же, как клозет теперь величают судовым санитарным приспособлением или ССП, спасательный жилет – личным плавательным приспособлением или ЛПП, а помпу или ведро – устройством обезвоживания или УО. За что можешь выразить свою признательность шутникам – лингвистам из Береговой Охраны Соединенных Штатов, известной как БОСШ. Какая статья тебя интересует?

– Статья 18-а.

– Нет под рукой, но я найду.

– Приятно узнать, что еще остались вопросы, на которые ты не можешь ответить сразу. А то я уже заподозрил, что меня подсоединили напрямую к нашему всемогущему компьютеру. Ладно, отыщи это и передай меня попечению Фреда. И еще добавь старый номер «Тревэл Таймс» со статьей Луизы Тейлор. Статья называется «Кируна сегодня». Я назвал дату и подождал, пока он ее запишет. Потом продолжил: – Буду очень признателен, если попросишь кого-нибудь присмотреть за капитаном Хэрриет Робинсон. Помнишь капитана Хэтти? Есть предчувствие, что она слишком много знает, чтобы чувствовать себя в безопасности. – Тут я припомнил еще кое-что, о чем чуть было не забыл. – Да, еще нужна информация об одном человеке. Его зовут Джордж Уинфилд Лорка.

Мой собеседник тихо присвистнул.

– Будь осторожен, дружище. Это взрывоопасное имя.

– Я всего лишь темный кочевник из пустыни, – парировал я.

– Пришлю все, что удастся найти, в асбестовом конверте, предупреди Фреда, пусть запасается каминными щипцами.

– Вас понял, – сказал я. – Облачусь в пуленепробиваемый костюм, известный как ПК, сразу, едва лишь самолет приземлится в Британской Вест-Индии, известной как БВИ. Хотя, насколько мне известно, она больше не Британская.

– Точно. Теперь она потрясающе независимое государство. Удачи.

– Пока.

Выйдя из кабины, я увидел, что один пеликан все-таки удостоил меня своим присутствием. Он уселся на верхушку одной из свай пристани, мимо которой мне предстояло пройти, и замер, прижимая длинный клюв к длинной шее. Когда я приблизился, пеликан бросил на меня укоризненный взгляд, расправил крылья и устремился прочь, мгновенно превращаясь из нелепого существа в грациозное создание. Даже непомерный клюв при полете выглядел изящно.

Осторожно ступая босыми ногами, я подошел к взятой напрокат машине, достал из багажника сумку и вернулся на катер. Из каюты на носу не доносилось ни звука. Я побрился в крохотной каюте, отведенной под уборную, воспользовался приспособлением, известным, как ССП, и привел себя в достаточно приличный вид: туфли, рубашка и все остальное. Я понадеялся, что Хэрриет не столь ревниво относится к своему камбузу, как Марта к кухне, хотя нельзя сказать, будто мысль эта доставила мне особое удовольствие. Похоже, у меня начали складываться несколько запутанные отношения с противоположным полом. Рискуя вызвать неудовольствие хозяйки, я разжег плитку, которая, к облегчению моему, работала на обычном бутане. Некоторые судовые плитки используют спирт или керосин.

Хотя в юности мне приходилось иметь дело с полевыми примусами, с тех пор прошло чересчур много времени...

Я поставил греться воду для растворимого кофе – в этом отношении Хэрриет, похоже, разделяла мои взгляды – и отыскал в небольшом судовом холодильнике бекон и яйца. Кроме того, там оказалось несколько банок с апельсиновым соком, которые во Флориде всегда выглядят неестественно. Как можно пить консервированный сок цитрусовых, которые в изобилии растут в этих местах. Мне припомнилось, что последний раз свежий апельсиновый сок я пил на завтрак в ресторане мотеля в небольшом мексиканском шахтерском городке со странным названием Хероика де Карборка. Видимо, люди там слишком далеки от цивилизации, чтобы придумать этим плодам лучшее применение. Камбуз был чистым и опрятным, но тут сказывалась моряцкая, вовсе не кулинарная любовь к чистоте. Судя по всему, хозяйка относилась к приготовлению пищи так же, как к уходу за оборудованием, надраиванию палубы и прочим судовым обязанностям. Я не заметил никаких особых кухонных приспособлений или, скажем, необычных приправ. Установив в рубке стол и определив бекон оттаивать на бумажном полотенце, я отправился будить свою Даму.

Хэрриет еще спала, и я с восхищением окинул взглядом ее загорелую стройную фигуру. Всегда была броской женщиной. Некогда объявила войну Соединенным Штатам Америки, не желая мириться с тем, что правительственные чиновники вознамерились использовать землю, которой Хэтти дорожила, в целях, которых Хэтти не принимала и не одобряла – речь велась о части солидного земельного участка, унаследованного ею в Мэриленде. Я мог бы понять и разделить ее негодование, не окажись Хэтти столь неразборчивой в выборе союзников – в своем желании отыграться на правительстве она не обращала внимания на истинные мотивы и политические убеждения этих людей и (о чем я напомнил накануне) стала причиной гибели одного из наших агентов.

Хэрриет вплотную приблизилась к тому, чтобы самой или чужими руками избавиться от меня, и только преждевременная развязка не позволила мне должным чередом убить или отправить ее в тюрьму. Однако, несмотря на все разногласия, покорный слуга с облегчением воспринял известие о том, что в конце концов Хэтти удалось бежать, оказавшись за бортом разбившейся яхты, во время шторма, официально ставшего причиной ее гибели. Позже, когда Хэрриет обнаружили живущей здесь под другим именем и в совершенно иной обстановке, я с радостью убедился, что она все-таки не утонула. Правда, не слишком-то и опасался этого. Такие, как она, легко не тонут.

Итак, на севере я выиграл первый раунд нашего длинного и ожесточенного поединка, разрушил планы Хэрриет и иностранцев, которых та в слепой ярости сделала своими союзниками, вынудил ее бежать. Однако в разыгравшемся здесь втором раунде Хэтти взяла реванш. Во время очередного задания она подсказала мне ход, который впоследствии спас от гибели. В благодарность мы постарались сделать все возможное, дабы обезопасить ее новую жизнь. Один – один. Вчера звук гонга ознаменовал начало третьего раунда, но вглядываясь сейчас в лицо спящей женщины, я ощутил, что меня обуревают сильные чувства, истинную природу которых я не решался определить. Однако уже само их наличие свидетельствовало о том, что за прошедшую ночь наши отношения перестали быть поединком...

Хэрриет ощутила мое присутствие и несколько настороженно открыла глаза. Потом лениво перевернулась на спину, вспоминая происшедшее и улыбаясь моему появлению.

– Привет, шпик.

– Капитан Робинсон, завтрак ждет вас. Стюард желает знать, что вы предпочитаете: яичницу или омлет.

– Как насчет яиц-пашот, омлета со сливками или запеканки?

– К сожалению, мы не принимаем специальных заказов, мэм. Довольствуйтесь меню.

Хэрриет села и встряхнула головой, поправляя взъерошенные волосы – они были достаточно короткими, чтобы не нуждаться в дополнительной процедуре – опустила ноги на пол и вернула сбившуюся атласную бретельку на положенное место. Это сделало ее плечо еще более гладким и загорелым. Я попросил даму в подарочной упаковке, и Хэрриет выполнила мое пожелание. Белую ночную рубашку, длинную и изящную, снизу и сверху украшали аккуратные кружева. Она не выглядела ни откровенно-вызывающе, ни невинно-девственно: просто изысканный наряд, который переводил отношения между мужчиной и женщиной от грубого и откровенного совокупления на гораздо более высокий уровень. Обнаженные женщины, несомненно, обладают своими достоинствами, и я отнюдь не противник наготы, однако испытываю совершенно особое наслаждение, получая возможность не спеша освобождать прекрасное тело женщины от красивой одежды, которую она оставила специально, дабы партнер мог в полной мере оценить и самостоятельно, до конца раскрыть все тайны.

– Два яйца, переворачивай осторожно, – сказала Хэтти.

– Слушаюсь, мэм, и жду наверху. Я накрывал на стол и уже собирался звать женщину, когда та возникла в дверях рубки, выглядя бодро и уверенно. Как будто и не было мягкой, прижавшейся ко мне женщины в нежной дорогой рубашке.

– Как, вы не поджарили гренок? – поинтересовалась она, усаживаясь. – Придется немедленно заняться этим, стюард, на корабле очень строгие порядки.

– Сию минуту, мэм.

Какое-то время мы продолжали болтать ни о чем, но теперь в наших отношениях появилась натянутость, которой не было внизу, покуда мы лежали на одной койке. Только сейчас я увидел, что она изменилась, и наконец понял: вся прелесть прошедшей ночи заключалась в том, что эта женщина отчаянно нуждалась во мне.

По крайней мере, в том, чтобы с моей помощью убедиться: она – Хэрриет Робинсон, в прошлом Робин Ростен, которая во всем привыкла полагаться только на себя, – все еще остается привлекательной и желанной. Доказательства тому были на лицо, но я предпочитал их не замечать.

Когда я видел Хэтти в последний раз, ей и в голову не пришло бы задуматься, как отнесутся к ее появлению на вечеринке – любой вечеринке – если отправится туда прямиком от своих двигателей. Она ни на минуту не усомнилась бы: окружающим чертовски повезло, что она удостоила их своим присутствием, пускай даже в мешкообразных, перепачканных смазкой штанах. Поначалу Хэрриет не относилась к своему теперешнему положению, как к ссылке, и, конечно, ей и в голову бы не пришло покупать дорогое фривольное белье, чтобы тайком вспоминать о навсегда ушедшей шикарной жизни. В те времена никакие разумные соображения собственной безопасности не заставили бы ее держать язык за зубами. Тогда она с полной отдачей и наслаждением вживалась в роль капитана, однако первоначальная радость уже померкла, уступая место разочарованию и осмотрительности.

У меня, наконец, открылись глаза, и я понял, насколько ей тяжело. Эта прекрасная женщина переживала тяжелый кризис, а я ничем не мог ей помочь. Хэтти устала от примитивного и во многих отношениях унизительного существования – капитану чартерного катера, будь то мужчина или женщина, приходится выслушивать немало дурацкой болтовни от всякого рода ничтожеств – не говоря уже о том, что несмотря на все наши старания, она до сих пор официально пребывала в розыске, а стало быть, и под угрозой тюрьмы. Но самыми тяжелыми оставались воспоминания обо всем, от чего пришлось отказаться. Хэрриет понимала, что не создана для такой жизни, что впустую растрачивает свои силы, теряет время, которого не вернуть. Перед глазами немедленно возник болезненный образ другой женщины, которую я видел не так давно: совершенно сломавшейся под невыносимой тяжестью рухнувших на нее испытаний. Не думаю, что Хэрриет в критическую минуту повела бы себя так же, это представлялось невообразимым, – но и она все больше утрачивала власть над собой, приближаясь к неминуемой развязке.

– Расскажи мне о девушке, – внезапно сказала Хэрриет.

– Какой девушке? Хэтти рассеялась:

– Твоей девушке, Мэтт. Той, к которой ты столь благородно не прикоснулся ради ее же блага. – Она протянула руку и на мгновение накрыла мою ладонь. – Я ни в чем тебя не виню, в самом деле, но неужели ты думаешь, женщина не заметит, что ее используют в качестве заменителя? Ты явился сюда в Киз, горя отчаянным желанием заняться любовью с кем попало, явно потому, что совсем недавно расстался с девушкой, которая действительно была тебе нужна. Но ты, несомненно, не притронулся к ней из благороднейших побуждений. – Хэтти насмешливо посмотрела на меня: – Разумеется, не исключаю, что она попросту отвергла твои притязания, но сомневаюсь. – Она замолчала и слегка покраснела. Потом поспешно сказала: – Стюард, моя чашка опять пуста. Будьте любезны, обслужите.

Я с радостью воспользовался предлогом, дабы отойти чуток подальше от слишком проницательных черных глаз. В тоже время я с трудом удерживался от смеха. Пока я размышлял о ее невеселом положении, она изучала меня, и, конечно, попала в самую точку. Я прекрасно чувствовал себя с Мартой Дивайн в доме, который построил Боб, и испытывал сильное искушение остаться, воспользовавшись возникшей между нами близостью. При этом, естественно, одной из желанных целей представлялась постель. Я сознавал, что при достаточно терпеливом, сдержанном и разумном подходе, эта, а возможно и некоторые другие цели, не столь уж недостижимы. И все-таки, сам не зная почему, направился сюда. По отношению к Хэрриет Робинсон это было не слишком честно.

– Угадала? – поинтересовалась Хэтти, когда я вернулся.

Я кивнул.

– До мельчайших подробностей. Весьма сожалею...

– Надеюсь, нет! – В ответ на мой удивленный взгляд, она сказала: – Дорогой, сожалеть о содеянном непростительнее всего. Я улыбнулся:

– Тогда не сожалею.

Хэрриет рассмеялась и задумчиво пригубила кофе, не сводя с меня глаз.

– Так что же за непреодолимое препятствие возникло между вами, Мэтт? Ты достаточно привлекательный проходимец, а твоя работа могла отпугнуть разве что совсем уж робкую девицу. Женщин обычно притягивают опасные мужчины, хотя некоторые не желают в этом признаться.

– Девушка, о которой идет речь... хм, достаточно молода. Она только что похоронила мужа и не хотела, чтобы я сразу занял в кровати его освободившееся место.

– Она так сказала, но действительно ли имела это в виду?

Я пожал плечами:

– Не имеет значения. Она почти ребенок, пережила не слишком удачный брак с одним из моих коллег и меньше всего нуждается в новом наемнике преклонного возраста, который будет являться к супруге в перерывах между войнами. Лучшим выходом для нее будет поскорее забыть о нашем существовании и устроить свою жизнь с каким-нибудь скромным, воспитанным субъектом, шлепающимся в обморок при одном виде оружия.

Хэрриет еще какое-то время смотрела на меня, после чего грустно покачала головой.

– Учитывая род твоих занятий, поражаюсь, как тебе удается до сих пор уцелеть. Вряд ли хорошие парни имеют какое-то преимущество в этом отношении... И ты, конечно, ошибаешься. Страсть к шпикам, как героин, входит в привычку. Если ты однажды клюнула, жизнь без них становится ужасно серой. Девица не сможет успокоиться с очаровательным страховым агентом, обаятельным доктором или дантистом.

– Я должен был предоставить ей такую возможность. Как она ею воспользуется, дело иное.

Хэрриет продолжала пристально смотреть на меня.

– Теперь твоя очередь, Мэтт, – сказала она. – Что ты думаешь обо мне?

Положение не располагало к колебаниям или дипломатии.

– Что ты потеряла вкус к такой жизни, – прямо сказал я.

Хэрриет кивнула.

– Совершенно верно. Видишь ли, я по натуре сноб. Заниматься поиском рыбы для компании залившегося пивом мужичья, сносить пошлые выходки, жить в каюте, едва ли большей, чем клозет в приличном доме, никогда не позволить себе прилично выглядеть или общаться с приличными людьми – разве что временами, как слуга, подручный – все это доставляло удовольствие до тех пор, пока удавалось заставить себя поверить, что я вожу за нос весь мир, а это не могло продолжаться вечно... – Хэрриет внезапно замолчала, прочистила горло: – Дело обстоит именно так, – тихо проговорила она. – И я начинаю понимать, что больше ничего не осталось. До конца жизни.

– Принес бы полотенце, слезы утереть, да не знаю, где ты его держишь, – намеренно жестко сказал я.

Всегда подмывало спровоцировать Хэтти, увидеть, как мгновенная вспышка гнева сжигает все ее терзания и сомнения, заставляя быстро вскинуть голову и обвести белый свет вызывающим взглядом прекрасных глаз. Мгновение она смотрела на меня, потом откинула голову назад и громко рассмеялась.

– Спасибо, шпик. Кажется, я немного раскисла сегодня, Мэтт...

– Да?

– Ты вернешься? Я... я ни к чему тебя не обязываю. Просто хочу знать.

– Вернусь, – ответил я. Это прозвучало как соглашение. Никому не удается побороть жизнь в одиночку. Может, вдвоем у нас что-нибудь и получится. На следующее утро я был в Нассау.

(обратно)

Глава 7

Фред ждал меня в аэропорту. Я миновал эмиграционно-таможенные коридоры и сразу же увидел его, стоящего рядом со своим такси. Сменил свой прежний огромный «плимут» на машину поменьше – красную, новую и сверкающую – в соответствии с новомодными требованиями к экономии горючего, которые, возможно, вполне оправданы с экологической и экономической точки зрения, но совершенно не принимают во внимание физических потребностей длинноногого пассажира ростом шесть футов четыре дюйма.

Несмотря на то, что с последней нашей встречи прошло несколько лет, я узнал довольно высокого и мускулистого мужчину с приветливым черным лицом, которое при виде меня стало несколько менее приветливым, напоминая: старые обиды не забыты. Однако они не помешали Фреду сноровисто подвести машину так, что при помощи небольших маневров с моей стороны, мы встретились у посадочной площадки. Вместе со мной в машину село еще несколько пассажиров, направляющихся в ту же гостиницу, так что поговорить не удалось. К счастью, покуда особых разговоров и не требовалось. Когда Фред остановился у гостиницы и достал из багажника мою сумку, то поставил рядом с ней аккуратный «дипломат», который, по-видимому, не принадлежал никому из остальных пассажиров. Я расплатился, и в руке у меня оказался небольшой ключ, предположительно, от «дипломата».

– Спасибо, сэр, – вежливо поблагодарил Фред. – Надеюсь, вы приятно проведете время в Нассау, сэр.

– Кажется, городок не слишком изменился? – сказал я, превращая утверждение в вопрос.

– Ах, так вам уже приходилось тут бывать? Нет, мало что изменилось. Думаю, вы не заметите никаких перемен.

Во время моего последнего пребывания в Нассау, я останавливался в отеле «Бритиш Колониэл», красивом старинном здании на побережье, обслуживание в котором вполне могло претендовать на самое плохое в мире. Отель «Парадиз Тауэрс», расположенный на Райском острове, прежде именовавшемся Островом Свиней, представлял собой откат к примитивизму в архитектурном отношении и немногим отличался от любого другого высокого современного сооружения из стекла, бетона и хрома, однако персонал достаточно быстро снизошел к моей просьбе отыскать заказанный загодя номер, а коридорный даже поблагодарил за чаевые, чего бы никогда не случилось в «Бритиш Колониэл». Номер оказался маленьким, неуютным и дорогим, но в нем все работало.

Я запер за собой дверь, положил «дипломат» на кровать, отпер замок и открыл его. Внутри находился широкий ассортимент печатных материалов, от брошюр и вырезок из газет до специальных подборок, собранных в скоросшиватели. Там же лежал револьвер марки смит-и-вессон 38-го калибра с двухдюймовым стволом, боеприпасы к нему и одна из наших небольших стандартных аптечек, которую покорный слуга тотчас сунул в карман. Я зарядил оружие, но не стал прятать его на себе, поскольку считал, что до стрельбы еще неблизко. Уложил его вместе с двумя оставшимися комплектами патронов в секретное отделение моей сумки – хотя секретным оно остается лишь до тех пор, пока достаточно опытный человек не приложит стараний, дабы его найти. Оставалось надеяться, что если мне все же придется воспользоваться незнакомым оружием, пуля полетит не слишком далеко от того места, куда я ее направлю. Правда эти курносые пушки никогда не отличались особой точностью.

Я поспешно исследовал остальное содержимое чемоданчика. Наш молодой человек в Майами чертовски эффективно использовал имевшееся в его распоряжении короткое время: похоже, тут находилось все, о чем я просил. Неплохо было бы присесть и внимательно ознакомиться с новыми материалами, но Фред недвусмысленно ответил, что за последнее время особых перемен не произошло, то есть, интересующая меня дама по-прежнему пребывает все в том же месте, а именно – в своем номере. Мне хотелось застать ее прежде, нежели она куда-нибудь исчезнет. Я добавил к лежащим в «дипломате» бумагам уже имевшиеся материалы, закрыл и замкнул чемоданчик, после чего какое-то время стоял, задумчиво нахмурившись, но так и не нашел никаких причин являть особую изобретательность. Так или иначе, предстояло встретиться с мисс Элеонорой Брэнд. Простейшим способом представлялось подняться и постучать в дверь ее номера. Именно так я и поступил, прихватив с собою «дипломат».

– Минутку.

Раздавшийся женский голос несколько приглушался разделяющей нас дверью. Последовала еще одна продолжительная пауза. Откуда-то изнутри номера донесся звук другой закрывшейся двери. Потом послышались решительные женские шаги и все тот же голос полюбопытствовал:

– Кто там?

– Меня зовут Хелм, – представился я. – Мэттью Хелм.

– Что вам надо?

– Боб Дивайн умер, – сказал я. – Мне хотелось бы рассказать вам об этом.

Мгновение спустя я услышал щелчок замка, и дверь распахнулась. Появившаяся передо мной девушка оказалась значительно меньше, чем я ожидал, а потому и выглядела несколько иначе. Иногда грубые или даже отталкивающие черты крупной женщины выглядят весьма интригующе в меньшем и более изящном варианте.

Конечно, Элеонору Брэнд нельзя было назвать миниатюрной. На меня смотрела достаточно внушительная особа ростом около пяти футов и трех дюймов. Странная обезьянья мордашка, которой я любовался в черно-белом варианте журнальной фотографии, в живом цвете выглядела не столь уж плохо. У нее был приятный цвет лица, чистые, коротко стриженные прямые каштановые волосы, удлиненные помадой подвижные губы. На нижней я заметил небольшой шрам, не слишком свежий, но и не оставшийся со времен школьных. У меня промелькнула мысль, не наградил ли ее шрамом на память некто, кому пришлась не по вкусу очередная статья, однако более вероятным представлялось, что она ударилась в темноте или стала жертвой небольшого дорожного происшествия.

Фигура ее выглядела не более привлекательно, чем лицо с приплюснутым носом: достаточно стройная, но несколько удлиненная в верхней части и коротковатая в ногах по современным меркам. Тем не менее, сами ноги выглядели вполне прилично, к тому же у Элеоноры хватило сообразительности украсить их чулками и туфлями на высоком каблуке. Исходя из нынешних представлений о красоте, она была несуразна и несоразмерна, устроители всевозможных шоу назвали бы ее фигуру просто ужасной, и все-таки сразу чувствовалось – перед тобой Элеонора Брэнд, единственная и неповторимая, а неповторимость не столь часто встречается в нашу эпоху серийных моделей.

Сознательно или нет, а она вряд ли могла это сознавать, но эта девушка избрала кратчайший путь к моему сердцу тем, что надела аккуратный костюм с юбкой, а не брюки. Приятно было разнообразия ради встретить женщину, не разделяющую убеждения, что женскую свободу лучше всего подчеркнуть старыми мужскими штанами. Костюм представлял собой легкий летний наряд из шамбре – так, по-моему, называется этот гладкий хлопковый материал. Дополняла одежду тонкая белая блузка с круглым воротником. Глаза девушки изучали меня с настороженным интересом. Они напоминали глаза газели, в глубине которых затаился страх, но Элеонора старалась ничем его не проявить.

– Заходите, мистер Хелм, – сказала она, отступая назад. – Конечно, я вас знаю. Вернее, знаю о вас.

Комната у нее была больше той, которую выделили мне. К стене слева прижималась двойная кровать. В правой стене имелись две двери, ближайшая из которых оставалась распахнутой и вела в ванную. Другая дверь была закрыта. Прямо впереди, перед окном, стояли стол и пара стульев. Почетное место на столе занимал странного вида фотоаппарат в чехле на толстом ремне с резиновой прокладкой наплечника. Ему составляла компанию женская сумочка. Я закрыл за собой входную дверь, поставил на пол «дипломат».

– Да, полагаю, вы все обо мне знаете, – сказал я, выпрямляясь и пытаясь изобразить располагающую дружескую улыбку. – И, насколько известно, вам никак не терпится поделиться своими знаниями с другими.

– Так вот что привело вас ко мне, мистер Хелм? – Она продолжала приглядываться ко мне. – Вы упомянули Боба Дивайна – это был всего лишь предлог, чтобы заставить меня открыть дверь?

Я покачал головой.

– Вам, конечно, известно, что я помимо всего прочего, еще и друг Марты. Я только что побывал у нее. И подумал, вам будет любопытно, как умер ее муж.

– Спасибо, но я уже слышала об этом, – несколько вызывающе проговорила Элеонора Брэнд. – Насколько понимаю, вы считаете, что в его смерти виновата я?

– Марта, во всяком случае, сначала думала именно так, – ответил я.

Девушка глубоко вздохнула и на лице у нее появилось выражение озабоченности.

– Да, знаю. Очень жаль. Боюсь, Марта просто не понимает, что профессиональные интересы всегда важнее личных.

Я насмешливо улыбнулся.

– Иначе говоря, сенсации ради можно надуть и собственную мать, не говоря уже о доверчивых друзьях.

Мисс Брэнд слегка побледнела. Как я и предполагал, такой оборот пришелся ей не слишком по душе. Надменно приподняла голову, что странным образом, – поскольку у этих женщин не было ничего общего – напомнило мне Хэрриет Робинсон, и сказала:

– Не думаю, мистер Хелм, что вы вправе меня упрекать. Разве вам никогда не приходилось жертвовать личными чувствами ради... вашего дела? – Не получив ответа, прибавила: – Как бы то ни было, сенсация – слишком пошлое и затасканное выражение.

– Как я уже сказал, – сначала Марта считала вас виновной. Однако я провел на месте небольшое расследование и выяснил, что статья никак не связана со смертью Боба. Как вам известно, он гулял на стороне, и ревнивый муж пальнул в него из дробовика. Так что, мисс Брэнд, совесть ваша совершенно чиста. Я решил, вам приятно будет об этом узнать.

Некоторое время она молча смотрела на меня. Я заметил, что глаза Элеоноры странно заблестели, потом она резко повернулась, подошла к окну и остановилась, глядя наружу. Чуть погодя, я приблизился и стал рядом. Когда она заговорила, голос прозвучал едва слышно:

– Не понимаю.

– Относительно Боба Дивайна? Он был хорошим, мужественным человеком, крепким и надежным партнером в том, что касалось отношений между мужчинами, но всегда заглядывался на женщин. Некоторые мужчины неспособны измениться в этом отношении.

– Нет, – она покачала головой. – Я не это имела в виду. Было... не слишком приятно считать, что я повинна в его смерти, хоть он и не слишком мне нравился. Я считала, что Марта зря связалась с этим человеком. Но конечно же не хотела, чтобы его убили из-за моей статьи, и теперь не понимаю, почему вы потрудились приехать сюда... оправдать меня в собственных глазах.

– Вы имеете в виду, – продолжил я, – с какой стати мне беспокоиться о чересчур любопытной журналистке, написавшей и обо мне грязную статью, и почему не оставить ее жить с сознанием собственной вины, даже если на самом деле она здесь ни при чем?

Мисс Брэнд медленно повернулась ко мне лицом, спиной к свету. Скрывшиеся в тени губы тихо произнесли:

– Вы удивительный человек, хоть я, разумеется, поняла это, еще когда собирала о вас материал. Но сейчас вы намеренно демонстрируете это, правда? Хотите удивить и вывести меня из равновесия? – Последовала небольшая пауза, и я напомнил себе, что, судя по материалам, имею дело с одной из самых неглупых женщин, встречавшихся в последнее время. Элеонора все так же вежливо продолжила: – Что вам от меня нужно, мистер Хелм? Какова цель вашего появления? Статья о вас, вторая в моей серии, будет опубликована в ближайшее время...

– Я это знаю.

– Тогда, если вы немного знакомы с работой репортеров, а вы с нею знакомы, то понимаете, что слишком поздно вносить в материал какие-либо изменения, не говоря уже о том, чтобы отозвать статью. Далее, если я этого захочу. Даже, если вы убедите или заставите меня отказаться от публикации. Вы и вся ваша законспирированная организация можете, чтобы не позволить людям узнать о вас всю правду, лишь взять и уничтожить весь журнальный тираж, если хватит на это сил и влияния.

– Побойтесь Бога! – Я изумленно покачал головой. – Где мы по-вашему живем? В полицейском государстве? Нам и в голову бы не пришло нарушать Первую Поправку или бросать вызов прессе. Вы меня удивляете, мисс Брэнд! Наверное, вы имели в виду какое-то другое правительство и другую организацию, нечто вроде КГБ. – Я кивнул головой в сторону двери, которая предположительно вела в соседнюю комнату. – Раз уж мы заговорили о шпионах и соглядатаях, не пора ли пригласить мальчика присоединиться к нашей компании? Ему, наверное, ужасно скучно и одиноко в соседней комнате.

На мгновение она заколебалась, после чего повернула голову, и сказала:

– Ладно. Уоррен!

Дверь открылась, и в комнату вошел парень, которого мне описали. Он и в самом деле оказался блондином с вьющимися волосами, почти не уступавшим мне ростом и значительно шире в плечах. У него было широкое, загорелое, голубоглазое мальчишеское лицо. Фигуру подчеркивала спортивная рубашка в голубую клетку из бумажной ткани – или того синтетического суррогата, который теперь ее заменяет – плотно облегающие белые брюки и подчеркнуто спортивные «мокасины» из грубой кожи. В руке парень сжимал пистолет примерно того же калибра, что и мой недавно обретенный смит-и-вессон. Однако благодаря четырехдюймовому стволу выглядевший более внушительно – дело рук конкурента, фирмы «Кольт-Файрармс Инк».

Я наблюдал, как он заходит и осмотрительно останавливается вдалеке. Оружие, как обычно, коренным образом меняло дело. Мне это совершенно не понравилось. Мисс Брэнд произвела на меня впечатление достаточно рассудительной девушки, и у меня на какое-то время возникла надежда вежливо изложить свое предложение, убедить ее согласиться. Я предпринял последнюю попытку.

– Мисс Брэнд, попросите убрать пушку.

– Уоррен... – Блондин быстро покачал головой и направил свой пистолет на меня.

– Сначала я должен убедиться, что он не вооружен. Не вмешивайся, Элли. Ты попросила позаботиться о твоей безопасности, так что предоставь дело мне. – Он качнул рукой с оружием. – Стань к стене. Подними руки, чтобы я мог тебя обыскать. – Я тяжело вздохнул.

– Сейчас я очень медленно опущу руку во внутренний карман пиджака, – сказал я. – Оттуда извлеку небольшое удостоверение в кожаной обложке, из которого следует, что я состою на службе у правительства Соединенных Штатов. Можешь стрелять, когда вздумается. Милости просим.

Двигаясь нарочито неторопливо, я извлек замысловатое удостоверение личности, которыми нас снабжают на случай, если понадобится урезонить стражей закона, а при случае и некоторых штатских. Раскрыл его, положил на стол у окна. Парень оглядел удостоверение, покачал головой.

– Это ничего не меняет, – заявил он. – Мы знаем, что представляют собою ваши люди, на кого бы они ни работали. Знаем, зачем ты сюда явился на самом деле, правда, Элли? В некотором роде мы даже ждали тебя. Именно поэтому я здесь – чтобы защищать ее, а не просто щелкать фотоаппаратом. Я сказал, поднять руки!

Он еще раз махнул пистолетом. К счастью, это было самовзводное устройство, иначе при таком обращении оно давно бы выстрелило.

Неожиданно я почувствовал, что ужасно устал от мистера Уоррена Питерсона и его угроз. Мистеру Питерсону, по-видимому, никто не преподал основного урока, гласящего: никогда не направляй дуло на человека или предмет, если не собираешься немедленно стрелять. Он утомил меня настолько, что я потерял всякое терпение.

– Слушай меня внимательно, – спокойно проговорил покорный слуга. – Сейчас, amigo, я подойду прямо к этой штуковине, которой ты размахиваешь. Можешь нажать на спуск в любое мгновение. Пожалуйста, заметь: мои руки совершенно пусты. Если намерен стрелять в безоружного, сделай одолжение.

– Мистер Хелм... – сдавленным голосом произнесла Элеонора Брэнд.

– Поздно, мисс Брэнд, – не оглядываясь, ответил я. – Не забывайте, что я вежливо просил вас прекратить это, причем не доставал револьвера и не проявлял враждебности.

– Уоррен, пожалуйста...

Но я уже двинулся вперед. Уоррен Питерсон следил за моим приближением, мучительно пытаясь на что-то решиться, и не обратил на девицу ни малейшего внимания. Лицо его побледнело, в тот же цвет окрасились костяшки на руке, сжимающей оружие, все, за исключением пальца, лежащего на спуске. Последний не пошевелился. Я остановился рядом и ствол уперся мне в грудь. Медленно и осторожно я поднял руку к револьверу и мягко сдвинул его чуть левее от центра.

– В любое мгновение, дружище, – повторил я, глядя на его бледное растерянное лицо. – Цель прямо перед тобой, так что не промахнешься. Стреляй, когда пожелаешь... нет? Ладно, тогда я медленно начинаю отступать назад, все так же прижимая к себе ствол. У тебя есть выбор. Продолжай сжимать руку и ты волей-неволей нажмешь на спуск, пистолет громко выстрелит и ты останешься с трупом на своем счету. Или можешь просто отпустить пушку. – Я смотрел в беспокойные голубые глаза. – Готов? Тогда я трогаюсь. В обратную сторону. Напряги свою дурацкую башку и решайся.

С моей стороны это было просто нечестно. Я не оставил парню ни малейшего шанса. Это был один из неспособных на убийство субъектов, каких все больше появлялось в последнее время благодаря яростным требованиям запретить огнестрельное оружие. Я почувствовал это и воспользовался его слабостью. Некоторые из этих ребят даже в сражении неспособны выстрелить во врага, уже взявшего их на прицел. Допускаю, что в моральном отношении превосходство было на его стороне, но тогда спрашивается, какого черта таскать с собою ствол? Хотя, он, как и все ему подобные, и подумать не мог, что придется воспользоваться пистолетом. Ему и в голову не приходило, что если достать пистолет, кто-то – Боже сохрани! – может вынудить ненароком нажать на спуск. Для него оружие представляло собою всего лишь символ силы, волшебную палочку, но никак не реальную вещь, способную громко стрелять и проливать кровь. Последовало мгновение мучительной нерешительности – мучительной для нас обоих – после чего он неохотно разжал руку и пистолет перешел ко мне.

Я перевернул оружие, нажал на рычажок, вытащил обойму и вытряхнул патроны на ковер. Потом собрал кольт, опять перехватил за ствол и, как будто возвращая, протянул парню. Тот, совершенно сбитый с толку, инстинктивно потянулся к пистолету, я быстро шагнул вперед и ударил рукоятью по голове – причем пришлось приложить массу усилий, дабы ударить не слишком сильно. Мне страстно хотелось проломить череп глупого молокососа, и еще раз – просто для собственного удовольствия – со всей силой пнуть по ребрам, покуда парень будет падать. Несбывшееся желание видимо все еще отражалось на моем лице, когда я повернулся.

Как бы то ни было, Элеонора Брэнд внезапно с ужасом посмотрела на меня. Не знаю, что ее испугало: зловещий мой вид или распростертое на полу тело незадачливого телохранителя. Она рванулась к двери. Я уронил револьвер на пол и перехватил девицу в трех шагах. Быстро нащупал и нажал нужную точку, после чего Элеонора охнула и обмякла в моих руках. Поднес ее к большой кровати и не слишком вежливо опустил на нее. Затем извлек «аптечку», слегка приподнял помявшуюся юбку и ввел небольшую дозу лишающего сознания препарата в бедро прямо сквозь нарядные тонкие колготки. Вернулся к лежащему на полу мужчине и успокоил его полной четырехчасовой дозой в руку, причем сопливцу чертовски повезло, что я не воспользовался другой ампулой – она успокаивает навсегда.

Я бестрепетно управился с обоими. Железный Мэтт Хелм.

(обратно)

Глава 8

Укола, которым я угостил Элеонору Брэнд, оказалось достаточно, чтобы утихомирить ее на время, в течение коего я успел разложить содержимое «дипломата» на столе у окна – предварительно сдвинув в сторону фотоаппарат и сумочку. Покорный слуга окинул стол взглядом, оценивая лежащие на нем материалы и то, какое они производят впечатление. Естественно, краем глаза я видел распростертую на кровати девушку, а также некоторые подробности этой картины: сбившиеся волосы, юбку, находящуюся не совсем там, где ей надлежало быть, и то, что белье и чулки не так уж непрозрачны. Однако я совсем недавно удовлетворил свои мужские потребности со значительно более интересной женщиной и потому достаточно спокойно взирал на эти небольшие нарушения приличий. Тем более, что молодая женщина, к которой они относились, отнюдь не представляла собой эталон красоты. Я пришел к выводу, что Элеонора Брэнд даже в нынешнем виде едва ли согласилась бы на то, чтобы ее одежду приводил в порядок посторонний мужчина под фальшивым предлогом галантного соблюдения приличий.

Лежащий на полу мужчина меня совершенно не интересовал. До меня доносилось его дыхание, кажется, вполне нормальное, а если мозги уже начали вытекать из ушей – невелика беда. Чтобы испачкать ковер, их чересчур мало, а сам парень вряд ли будет страдать из-за их отсутствия, поскольку никогда ими не пользовался.

Я заметил, когда Элеонора пришла в себя. И с удовлетворением отметил, что первым делом девица начала очень и очень осторожно подтягивать к себе ногу так, чтобы дотянуться до туфельки на высоком каблуке – единственного доступного ей оружия. Следующими движениями явно предполагались прыжок из кровати и удар по лбу зарвавшегося шпика за столом. В нашем перевернутом с ног на голову мире, где полицейские запугивают законопослушных граждан, уговаривая не сопротивляться и не мешать преступникам в их черных делах, где беззащитным заложникам случается воспылать страстью к своим похитителям-террористам, здоровая враждебная реакция пришлась мне как нельзя более по душе.

– Ничего не получится, Элли, – не поворачиваясь, заметил покорный слуга.

Я услышал, как девушка тихо вздохнула и расслабившись, откинулась на кровать. Чуть погодя спросила:

– Что с Уорреном?

Мне все больше нравилось ее поведение. Сначала, как и следовало, попыталась действовать немедленно и решительно, затем проявила похвальную озабоченность состоянием помощника, сотрудника, либо любовника – уж не знаю, кем приходился ей этот парень.

– Имеет значение? – поинтересовался я. Последовала короткая возмущенная пауза.

– Он живой человек, мистер Хелм. Я покачал головой.

– Нет, Элли. Мир состоит из друзей и врагов. Друзья – это люди. Враги – нет. Обычно я настроен ко всем чрезвычайно дружелюбно. Люблю всех окружающих, пока не вынуждают к обратному. Приложив определенные усилия, наверное смог бы полюбить даже этого мускулистого межеумка, но он уберег меня от чрезмерного напряжения, когда направил на меня оружие и тем самым превратился во врага – не человека. Сезон охоты открыт. Он сам на это напросился.

– У вас ужасные взгляды на жизнь! – Я не спеша продолжал, чтобы дать ей время полностью оправиться после короткого вынужденного сна.

– Одна моя коллега как-то заметила, что в современном перенаселенном мире волей-неволей приходится пересматривать все прежние понятия о морали. Теперь уже нельзя спасать всех подряд. На всех просто не хватит места. Приходится пытаться приспособить этот тесный мир для тех, кто согласен проявлять разум и сдержанность во взаимоотношениях с окружающими. Для чего приходится так или иначе избавляться от всех остальных. На мой взгляд, поведение человека, который направляет на меня пистолет, очень трудно назвать разумным и сдержанным. И я чувствую, что с моральной точки зрения имею полное право – возможно, даже обязан – сделать мир, или по крайней мере ближайшее мое окружение, лучше, устранив такого человека. Тем более, он совершенно явно продемонстрировал, что собирается устранить меня.

– Но ведь на самом деле Уоррен... я хочу сказать, вы же знаете, что он никогда не нажал бы на курок.

– Если не собирался стрелять, зачем вообще понадобилось оружие? Однако на ваш вопрос могу ответить, что дыхание у него вполне нормальное. Должен проснуться часа через три. – Я сделал паузу. Наступил ее черед выяснять мои планы, однако девушка превзошла мои ожидания. Успела все обдумать и не стала унижаться, задавая испуганные вопросы, на которые естественный ход событий несомненно даст надлежащие ответы. Она сможет и подождать. Я решил, что с удовольствием позабочусь, чтобы такая сообразительная, смелая и гордая особа осталась в живых. Конечно, если сама этого захочет.

– ПРАВСТОЛК. Правило 18-a-IV. Тебе это о чем-нибудь говорит? – спросил я.

Девушка несколько помедлила с ответом, явно перебарывая искушение спросить, в порядке ли у меня голова, но в конце концов удовлетворилась коротким ответом:

– Нет.

– Тогда я оглашусоответствующий раздел. Страница двадцать, издание Береговой Охраны СС-169, 1 мая 1977 года. Правило 18, взаимная ответственность кораблей. За исключением случаев, оговоренных в правилах 9, 10 и 13: а) моторные суда обязаны уступать дорогу: I. судам, потерявшим управление; II. судам с ограниченной способностью к маневрированию; III. судам, занимающимся рыболовством; IV. парусным судам. Теперь яснее?

– Даже не представляю, о чем речь, – ответила Элли. – По-моему, вы ненормальный. Куда клоните?

– Просто немного помог в том, чем вы занимаетесь. Во всяком случае, я считаю, что ты этим занимаешься. Я проконсультировался у достаточно опытного человека, и он счел это правило весьма важным. Ты не видишь никакой связи между ним и своей работой? Последовала короткая пауза.

– Можно мне сесть?

– Даже встать, а при желании – подтянуть чулки и опустить юбку, – сказал я. – Если хочешь, можешь выбежать в коридор и позвать на помощь. Правда, я сомневаюсь, что ты станешь это делать.

– Откуда такая уверенность?

– Дело в том, что ты репортер. Журналист, и насколько я понимаю, достаточно талантливый. И если у меня есть нужная информация – а я полагаю, что дело обстоит именно так – ты не станешь с криком убегать лишь потому, что я не слишком понравился по той или иной причине.

Я наконец повернулся и посмотрел на нее. Она уже встала и успела привести в порядок одежду, но прическа еще напоминала о недавней нашей стычке. Элеонора откинула волосы с лица и сказала:

– Как бы то ни было, статья о вас окончена и сдана в набор. Какой же информацией вы рассчитываете меня заинтересовать?

– Для ответа на этот вопрос тебе всего лучше взглянуть сюда.

Она немного помедлила, потерла рукой точку на шее, которая, видимо, все еще побаливала, и задумчиво почесала бедро сквозь юбку. Поймав себя на этом, озадаченно посмотрела вниз. Затем без особого стеснения приподняла юбку и отыскала на гладком чулке маленькую кровяную точку.

– Значит сделал мне укол? Ну конечно. Я же знаю, чем вы пользуетесь. Поскольку я все-таки очнулась, ты использовал препарат А, не так ли?

– Совершенно верно, – подтвердил я. – И, как известно, у меня есть еще два других. Это ничуть не смутило ее.

– Препарат В убивает мгновенно, но оставляет следы, – сказала Элеонора. – Препарат С действует чуть медленнее, зато его невозможно обнаружить в теле после смерти. Очень неприятная штука. Почему я должна о них помнить?

– Подумай сама. Я мог воспользоваться любым из них, повесить на дверь табличку «Не беспокоить» и оказаться за пределами страны задолго до того, как тебя и твоего друга обнаружат. Если бы хотел убить. Но полагаю, согласишься, что я никак не проявил подобных намерений. Действовал сдержано, учитывая опасность, угрожавшую мне со стороны твоего вооруженного защитника.

– Я не думала, что Уоррен станет... ладно, наверное, я действительно виновата в случившемся. Взяла его с собой, зная, что он вооружился пистолетом. Итак, мистер Хелм, вы действовали из самых чистых и невинных побуждений. Что дальше?

– Проклятие, – не выдержал я, – я мог делать с тобой все, что хотел, но всего лишь заставил немного поспать, чтобы остыла и дала спокойно поговорить. Если причешешься не рукой, а расческой, будешь выглядеть почти прилично.

Но моим советом она не воспользовалась, а присела рядом с Уорреном Питерсоном и почти профессиональным движением проверила его пульс. Я заметил, что Элеонора носит скромные часы из нержавеющей стали с секундной стрелкой, видимо, предназначенные для медсестер. Часы полностью соответствовали ее облику.

– Вы уверены, что Уоррен не пострадал? – спросила она, поднимая глаза.

– Гарантий дать не могу. Удар по голове всегда рискованная штука. Можно повредить мозги, но в данном случае это вряд ли будет большой потерей.

Мисс Брэнд поднялась и бросила на меня негодующий взгляд.

– Как могут жить такие бездушные люди, как вы!

– Мое бездушие очень помогает избежать преждевременной смерти, – ответил я. – А я бы обязательно умер, если бы этот осел размахивал снятым с предохранителя автоматическим пистолетом со взведенным курком, а не самовзводным кольтом, что для него, наверняка, одно и то же! Кстати, почему тебя так удивляет мое безобразное поведение? Собрала обо мне достаточно материала, чтобы знать, чего от меня можно ожидать. Так что причешись, справь нужду и давай поговорим, как цивилизованные люди.

Элеонора уже повернулась в сторону ванной, однако задержалась и с удивлением оглянулась на меня.

– Откуда вы знаете? Я улыбнулся.

– О нужде? После всего, что ты пережила, ее отсутствие было бы странным. – Девица исчезла за дверью, но я продолжал говорить, повысив голос, дабы он проникал сквозь разделяющую нас дверь. – Вот еще что. Насчет дружка. Я бы не хотел еще раз повторить то же самое. Если очнется в добром здравии, а я полагаю, что так оно и будет, то в следующий раз уже не отделается так легко. Все причитающиеся послабления с моей стороны он уже получил. Так что держи его на поводке или выгони вон. Ясно?

Она не ответила. Я успел подумать, не вздумалось ли ей испортить мое хорошее впечатление, запершись внутри подобно перепуганной героине телефильма, но тут сработал бачок и дверь открылась. Короткие волосы мисс Брэнд хранили следы прикосновений влажной расчески, которой она воспользовалась, чтобы привести их в порядок. Она остановилась передо мной и заговорила, как будто никакой паузы не было:

– Вы совершенно невероятный тип, правда? Вы и в самом деле способны на что угодно.

– Сначала был просто удивительным, теперь стал просто невероятным, – подытожил я. – Кажется, набираю очки. Хотя не знаю, к чему это приведет.

– Кроме того, еще и очень смелый человек, – сказала она. – Проделать этот трюк с пистолетом! Или просто сумасшедший... На что я ответил:

– Просто не было выбора. Нельзя же позволять какому-то ослу размахивать оружием у тебя перед носом. Уж лучше с достоинством умереть, но попытаться исправить положение. К счастью, до этого не дошло.

Какое-то время Элеонора молча смотрела на меня.

– При таких взглядах удивительно, что вы до сих пор еще живы.

Я покачал головой.

– Ничуть. Опаснее всего дать противнику понять, что ты боишься смерти. Тогда – каюк. Испытываю я на самом деле страх или нет, значения не имеет. Пока мне удается заставить всех поверить, что я в достаточной степени безрассуден – или, если делать себе комплимент, отважен – чтобы невзирая на последствия, всегда идти напролом, имеется надежда остаться в живых. И не исключено, что так оно и есть на самом деле. – Девушка облизала губы.

– Возможно, мне все-таки придется немного переделать эту статью. Боюсь, я изобразила не совсем верно. – Она разочарованно пожала плечами: – Хотя никогда не удается быть до конца объективной. Так что ты мне хотел показать? – Но когда я потянулся за стулом для нее, она помедлила и перевела взгляд на распростертого на полу мужчину. – Что если переложить его на кровать? Так будет спокойнее. Я пожал плечами.

– Как пожелаешь. Бери за ноги, и доставим в целости и сохранности.

– Вот уже действительно странная получилась встреча, – проговорила Элеонора, когда мы перенесли и аккуратно устроили Уоррена на кровати. – Так чего же вы пытаетесь добиться, мистер Хелм?

– Прошу принять меня на работу, мисс Брэнд, – сказал я и продолжил прежде, нежели она успела заговорить: – Разве не ясно? Я наглядно продемонстрировал свое миролюбие, поскольку мог вас убить и не сделал этого. Доказал, что ваш теперешний защитник никуда не годится. Если согласитесь подойти сюда, покажу, что умею фотографировать ничуть не хуже его. Кроме того, располагаю полезными для вас источниками информации, о которых он даже не подозревает. Так что я весьма ценный сотрудник с любой точки зрения. Идите сюда, пожалуйста. – Я вернулся к столу, пододвинул ей стул и сел рядом. – Сначала взгляните на это.

Элеонора взяла несколько подколотых вырезок, которые я ей протянул.

– "Кируна сегодня", – прочитала она вслух. – Статья Луизы Тейлор, фотографии Мэттью Хелма. – Она посмотрела на меня: – Конечно. Я наткнулась на эту статью, когда копалась в вашем прошлом. Какое-то время вы серьезно занимались фотографией, верно? – Она перевела взгляд на вырезки. – Кируна – крупная шахта на севере Швеции, не так ли? А кто такая Луиза Тейлор?

Я улыбнулся:

– Лучше оцените фотографии, а не задавайте несущественных вопросов о несущественных дамах. Какое-то время она занималась тем же, что и вы, но в Европе. Слышал, что потом вышла замуж. Это была наша единственная совместная работа.

Дело приобретало странный, почти мистический оборот.

Казалось, меня повсюду подстерегают напоминания о прошлом. Боб Дивайн и Марта, Хэрриет Робинсон и теперь Лу Тейлор. Я осознал, что удивительно отчетливо помню ее, темноволосую, несколько худощавую и порывистую, со странным хрипловатым голосом, который стал результатом пулевого ранения. Очередь из того же автомата убила ее первого мужа. Стрелял часовой, получивший на сей счет специальные указания от людей, о которых я впоследствии позаботился. Странно, однако именно это и положило конец нашим с Лу отношениям. Ей не понравилось, как я управился с этим делом, несмотря на то, что в итоге отомстил за гибель мужа и спас ей жизнь. Что ж, надеюсь, ей посчастливилось выйти замуж за более тонкого и подходящего мужчину.

– Неплохо, – с видом знатока проговорила Элеонора Брэнд, просмотрев фотографии. – Ничего выдающегося, но достаточно профессионально.

– Вы имеете в виду, что он уволен, а я нанят на его место.

Она удивленно посмотрела на меня.

– Вы серьезно?

– Совершенно серьезно.

– Тогда объясните почему.

– Судите сами, – начал я. К счастью, я уже излагал это однажды Хэрриет, так что теперь говорил как по маслу. – Подумайте немного, и вы сами поймете: мы не можем допустить, чтобы с вами случилась какая-то неприятность, пока печатаются эти статьи. Ваша жизнь, Элли, стала весьма ценной для нас. И мы не можем доверить ее охрану столь ненадежному типу, как этот мальчик. Итак, моя госпожа, сэр Мэттью к вашим услугам.

Она еще какое-то время смотрела на меня и наконец поняла. И от всей души рассмеялась.

– Вы хотите сказать, – наконец пробормотала она, – хотите сказать, ваша организация вынуждена защищать меня, потому как боится, что если я пострадаю, могут подумать, будто вы... это просто изумительно, верно? Ирония судьбы. Я улыбнулся.

– Примерно разок в пять лет кто-нибудь обязательно обнаруживает существование на американской земле нашей ужасной организации. Остальное время журналисты заняты разоблачениями ЦРУ, ФБР и прочих смертоносных, безжалостных и вездесущих правительственных служб. Мы уже привыкли к подобным вещам. Вы проделали добросовестную, кропотливую работу, но мы и это переживем. – Улыбка исчезла с моего лица. – Однако если у кого-нибудь возникнет подозрение, что мы занимаемся убийствами молодых очаровательных американских журналисток, пытающихся поведать американскому народу о наших грехах, нам действительно придется туго. Если с вами что-нибудь случится прямо сейчас, дела примут именно такой оборот.

– Но кто может мне угрожать? Кто кроме вас? Я грустно покачал головой.

– Элли, вы меня сильно разочаровываете. Неподалеку отсюда кто-то или что-то топит суда. Правильно? И вы занимаетесь расследованием этой истории? Правильно? Вместе с судами на дно идут люди, а стало быть, к прочим преступлениям в открытом море добавляется еще и смертоубийство, а мисс Брэнд не понимает, кому придет в голову помешать ее расследованию! Если вы и в самом деле так думаете, вам нужен не телохранитель, а психиатр.

– Понятно. – Она облизала губы. – Не только удивительный и невероятный, но еще и достаточно умный. Каким образом вам удалось выяснить, над чем я работаю в действительности? Мне казалось, я обеспечила себе достаточно надежное прикрытие.

– Вы имеете в виду бермудскую чепуху? – я опять покачал головой. – Начисто не подходящая тема. Вы не похожи на ловца дешевых сенсаций. Точнее говоря, с радостью наброситесь на сенсацию, но это должна быть настоящая сенсация, как например группа убийц-маньяков, пробравшихся на заседание правительства, а не набившие оскомину выдумки о сверхъестественных явлениях и пришельцах из космоса. – Я ухмыльнулся: – Поэтому я начал искать другую, более близкую вам тему. И раз до этого додумался я, то додумается и кто-нибудь другой.

– Вынуждена вас огорчить, сэр, – заявила она. – До сих пор на мою жизнь никто не покушался. Если, конечно, не считать здоровенного громилы, который вломился в мой номер, задрал мне юбку и вонзил огромную иглу в мою нежную плоть. И одному Богу известно, что делал со мной, пока я лежала без сознания. – Она улыбнулась. – До сих пор не могу понять, как ему удалось после этого так аккуратно натянуть на место мои колготки...

Внезапно она замолчала, и в глазах у нее промелькнуло странное испуганное выражение. Я видел, что она внутренне содрогается от собственных слов, поражаясь, как можно вести себя столь глупо и пошло. Хотя замечание и можно было счесть несколько выходящим за грань приличий, мне показалось, что реагирует она слишком сильно для девушки, успевшей кое-что повидать в своей жизни. Видимо, ей была неприятна сама тема секса, и она сожалела, что вообще затронула ее. Тем хуже для нее. Элеонора показалась мне достаточно самостоятельной девицей, но, наверное, у всех имеются слабые места.

Она поспешно отвела взгляд в сторону.

– Ладно, предположим, я все же пытаюсь разобраться с этими происшествиями. Чем вы намерены мне помочь?

Я подтолкнул к ней достаточно толстую папку:

– Должно иметь отношение к делу, но я еще не успел разобраться, какое именно. – По правде говоря, я успел лишь мельком взглянуть на материалы. – Надеюсь, вам это удастся.

Элеонора посмотрела на заголовок.

– Джордж Уинфилд Лорка. Как он может быть связан со всем этим?

В груди у меня пробежал холодок неприятного предчувствия. Представлялось совершенно немыслимым, что Хэрриет Робинсон может знать о затонувших судах больше, чем сидящая рядом со мной девушка, проводящая тщательное расследование этого дела. Хотя, не исключено, что это не так уж немыслимо. Капитан Хэтти каждый день выходит на своем катере в районы оживленного судоходства, неподалеку от островов, которые некогда служили оплотом пиратов, да и сегодня кишат контрабандистами наркотиков и прочими современными браконьерами. За ней закрепилась слава женщины, умеющей помалкивать. К тому же, напомнил я себе, эта женщина имела свою тайну и потому находилась в весьма уязвимом положении, а во время последней нашей встречи пребывала в угнетенном и подавленном состоянии, терзаясь от неопределенности, что совсем не походило на известную мне Хэрриет Робинсон.

– Вам не приходилось встречать это имя в процессе вашего расследования? – спросил я. Элеонора покачала головой.

– Мне, конечно же, известно, кто он такой. Собственно говоря, я даже написала о нем статью незадолго до последних выборов.

Я с раздражением подумал, что, похоже, все знают, кто такой Джордж Уинфилд Лорка, все, кроме меня. Но поделиться своими мыслями не успел. Раздался телефонный звонок. Элеонора Брэнд сняла трубку, прислушалась, на лице у нее отразилось некоторое удивление, после чего она протянула трубку мне. Я взял трубку и представился.

– Первоочередная срочность, – произнес знакомый мне женский голос. Я никогда не встречался с обладательницей этого голоса, но получал от нее указания во время прошлого пребывания в Нассау. – Первоочередная срочность. Машина Фреда ждет вас у выхода. Самолет в аэропорту готов к отлету. Все формальности улажены. Первоочередная срочность. Выполняйте.

Игры и развлечения. Все эти резервные агенты должно быть многие годы нетерпеливо ждали, когда же представится случай продемонстрировать, сколь великолепно они способны управиться с заданием первоочередной срочности. Последнее означает: бросай все дела, не задавай никаких вопросов, просто отправляйся куда велят. Ребятки почувствовали себя настоящими секретными агентами.

Я же чувствовал только страх. Занимаясь этим ремеслом долгие годы, перестаешь задаваться вопросом, что или почему ожидает тебя в подобных чрезвычайных положениях, поскольку скоро тебе и так предстоит это узнать, и ответ наверняка окажется не из приятных.

(обратно)

Глава 9

Только не Киз, мысленно умолял я, пожалуйста, только не Киз.

После взволнованного инструктажа по телефону сама операция выглядела достаточно прозаично. В кино, разумеется, меня обязательно ждал бы сверхсовременный остроносый истребитель, экипаж на бегу натягивал бы на меня летный комбинезон, и надевал на голову шлем, и закрывал фонарь кабины, после чего мне надлежало под рев двигателей и прочий соответствующий обстановке антураж исчезнуть в бездонной голубизне неба. Увы, мне так и не удалось выяснить, как заставить начальство следовать примеру киногероев, к тому же я совершенно не нуждался в сверхзвуковом самолете, чтобы вернуться в Соединенные Штаты, от которых отделяла пара сотен миль. Итак, я получил в свое распоряжение служебную четырехместную «Чессну» с двумя добрыми старыми пропеллерами, пилота средних лет с пышными усами и крейсерскую скорость порядка ста шестидесяти километров в час, если я не ошибся в показаниях приборов.

Только не Киз, думал я. Господи, помоги! Пусть это окажется Майами, Форд Лодердейл или Сант-Агустин, только не Киз!

Я не смел загадывать дальше. Хотя без труда мог ответить на вопрос, почему не хочу возвращаться туда, почему мне страшно вновь оказаться в этом месте в обстановке первоочередной срочности, свидетельствующей о том, что произошло нечто из ряда вон выходящее, и это нечто непосредственно касается меня, но зачем звать беду? Я не позволял предчувствию оформиться в мысль и допустить существование определенной вероятности в надежде, что это не позволит ей осуществиться. С места, где я сидел, не удавалось отчетливо разглядеть показания компаса. Поэтому я наблюдал за солнцем – стояла отличная летная погода. Послеполуденное время означало, что солнце должно находиться примерно к югу, а оно постоянно держалось у нас по левому борту, если такое выражение применимо к самолету. Значит, мы направлялись на запад, возможно, забирая немного на юго-запад. А такой курс пролегал слишком далеко к югу для Агустина, Палм-Бич или Лодердейла, правда, я напомнил себе, что еще остается Майами. В данном случае я не достаточно четко представлял себе географию страны.

Внизу промелькнула сочная зелень Багамских островов, которая сменилась зеленовато-голубыми водами бесконечного мелководья Большой Багамской Отмели и ровной голубизной глубокого Гольфстрима. Опять началась земля, справа вдали остался купол грязноватого тумана над Майами, и мы начали снижаться в сторону Киз. Что ж, молитвы мои редко сбываются. Наверное, следует либо прилагать больше стараний, либо вообще от них отказаться.

Усатый пилот молча управлял машиной. Молчал и я. У него были свои заботы, у меня – свои. Он обогнул взлетную полосу по широкой дуге со стороны моря, после чего мягко и умело посадил машину на землю. Там нас поджидал Брент, наш молодой человек из Майами, которого сопровождал какой-то парень, представлявший таможенную или иммиграционную службу, а может и ту и другую одновременно. Последний не проявил ни малейшего интереса к моей персоне – его заранее предупредили – и занялся улаживанием формальностей, касающихся пилота и самолета. Я поблагодарил пилота, попрощался и мы оставили их одних.

Брент не слишком изменился с тех пор, как последний раз вынырнул из резервного своего существования в городе Майами, дабы оказать помощь нашей организации. Вернее это был последний известный мне раз. Он, конечно, повзрослел на несколько лет, все мы стареем, но по-прежнему остался собранным моложавым рыжеволосым парнем с пышной вьющейся шевелюрой и баками, умевшим поддерживать хорошую форму. Предположительно занимался подводным плаванием с маской и ластами, но неплохо разбирался и в катерах. На нем были джинсы и свободная рубашка. Брент молчал, и я не расспрашивал его ни о чем. Я и так вполне догадывался, зачем я здесь, чем могла быть вызвана необходимость моего срочного здесь появления, не хватало только деталей, и разговоры были бесполезны. Дело предстояло неприятное, никакие разговоры ничего не могли изменить.

Мы сели в машину Брента – во всяком случае, я предположил, что машина принадлежит ему, ибо колымага выглядела частным транспортным средством – спортивный «датсун» с номером, оканчивающимся на Z. Автомобиль провез нас по острову и остановился перед домом, состоявшим большей частью из стекла, неподалеку от прорытых со стороны океана, заключенных в бетон каналов, которые покрывают большую часть побережья Флориды. Человек прорывает канаву и устраивает по болоту с каждой ее стороны, подчеркнуто игнорируя вопли экологов. Частная береговая собственность. В канале был оборудован причал, у причала стоял катер, который лучше самолета вписывался в детективную атмосферу. Киношникам он бы пришелся по душе: удлиненное быстроходное судно с маленьким утопленным кокпитом и широченной кормой, огромные люки которой свидетельствовали об упрятанной внизу мощной силовой установке.

– Все убеждены, что мы ужасно спешим, – сказал Брент. – Меня предупредили, что эта штука выжмет все шестьдесят, что совсем неплохо для такого катера. Я поверил на слово.

Я не стал предлагать свою помощь в управлении катером. Парень знал свое дело, а я, по правде говоря, разбирался в нем весьма посредственно. При необходимости, конечно, могу управиться с простой моторной лодкой, но совершенно не разбираюсь в тонкостях навигации и потому, если есть возможность, предоставляю это занятие другим. Я утвердился внутри рубки, по опыту зная, что предпочтительнее стоять, крепко вцепившись в поручни. В противном случае эти штуки имеют обыкновение впиваться в спину сидящему, когда катер на большой скорости подпрыгивает на волнах. В этом отношении я не слишком полагался на показную самоуверенность Брента. Моторные суда почти всегда обладают независимым норовом. Тем не менее, Бренту удалось довольно ровно провести катер по каналу и дальше, между островами, поросшими мангровыми деревьями. Выйдя в открытое море, он просто сориентировал судно в нужном направлении и позволил ему спокойно рассекать волны, не пытаясь побить рекорды скорости. Я огляделся по сторонам. Мы опять направлялись в сторону Киз. Солнце осталось у нас за спиной, все еще довольно высоко в небе – наступил один из самых длинных дней в моей жизни.

В скором времени Брент повернул штурвал и катер промчался по спокойным водам отмели в сторону песчаной оконечности острова. Там стоял катер, который я все еще надеялся не увидеть. Вид его лишний раз доказал: я изначально был прав в подсознательных своих опасениях, но особого удовлетворения это не доставило.

– Боунфиш-Харбор, – сообщил Брент. – Одна из лучших стоянок на всем побережье.

«Квинфишер» бросил якорь в небольшой бухте и спокойно покачивался на волнах, со свободно провисающим якорным тросом. В покрытой мелкой рябью воде искаженно отражалась высокая надстройка. На носу сидел мужчина и ловил рыбу. По крайней мере, сжимал в руках удочку и что-то высматривал в воде. Мужчина смотал леску, отложил удочку в сторону, помог нам причалить к большому катеру. Мы поднялись на борт, предоставив ему позаботиться о нашем судне.

– Где? – спросил я. Это был глупый вопрос. На сорокафутовом катере не так уж много места.

– Там, – махнул рукой Брент. – Иди. Я подожду здесь.

Я зашел в знакомую рубку. Внутри царил безукоризненный порядок, и только на столе, где я накрывал завтрак накануне утром, лежал лист бумаги, по-видимому, письмо, прижатый небольшой зеленой коробкой с патронами – длинными патронами для нарезного оружия 22-го калибра. Фирмы «Ремингтон», если это имеет значение. «Винчестер-Вестерн» красит свои упаковки в желтый цвет. Государственные предприятия – в красный. Я не стал останавливаться, чтобы прочесть письмо. Оно могло подождать.

Хэрриет лежала в большой каюте. Она проделала все чрезвычайно аккуратно, настолько аккуратно, насколько возможно. Уложила волосы, слегка подкрасила губы и даже позаботилась о глазах, хотя даже во времена великосветской жизни на севере не придавала последним особого значения. На ней была нарядная ночная сорочка, которую Хэтти надевала при последней нашей встрече. Она забралась на широкую койку и нажала на спуск, а мягкая маленькая пуля никак не могла пройти навылет, обезобразить тело кровавой раной на выходе и нарушить порядок в каюте. Не исключено, что Хэтти просто попались под руку такие патроны, однако я крепко сомневался. Эта женщина привыкла все продумывать до конца. На первый взгляд казалось, она просто спокойно спит у себя в каюте, на пару с кольтом – «вудсмэном», лежавшим рядом с подушкой. Крови почти не было.

Один из самых длинных дней в моей жизни обернулся и самым неприятным: следовало понять, сколь ужасно уязвимой чувствует себя эта женщина и принять соответствующие меры. Однако, прежде чем остановиться и осмыслить – прочувствовать – весь ужас случившегося, надлежало кое-что сделать. Я осмотрел пистолет настолько внимательно, насколько возможно, не прикасаясь к нему, но не обнаружил ничего подозрительного. Я помнил, что Хэрриет была правшой – в последний раз она тоже действовала правой рукой. Да и вся обстановка подчеркивала истинность первого впечатления: никто иной не смог бы угадать столь правильный антураж: рубашка, макияж, прическа и все прочее. Ни одного бросающегося в глаза несоответствия, чего-то несовместимого с ее характером, ничего такого здесь не было. Она свела счеты со своей загубленной жизнью. Существовала, покуда существование того стоило, а потом подвела аккуратную черту, наплевав на всех окружающих, на моральные либо религиозные представления.

Я вернулся в рубку и прочитал письмо. Письмо оказалось очень коротким. Точнее говоря, это была ксерокопия письма, адресованного государственному прокурору штата Мэриленд, в город Аннаполис, округ Энн Эрандел. Сообщаю, что находящаяся в розыске миссис Робин Ростен, обвиняемая в заговоре с целью и так далее и так далее в настоящее время проживает в городе Марафоне, штат Флорида под именем Хэрриет Робинзон. Подписано: доброжелатель. Сверху черным фломастером добавлено: оригинал выслан... И стоит вчерашняя дата.

Я задумался, сколько раз она прочла это письмо, прежде чем принять окончательное решение, но понял, что это глупо. Решение Хэтти приняла давным-давно. По всей вероятности, с самого начала была настроена любой ценой избежать унижения, не позволить заковать себя в наручники и привезти туда, где когда-то был ее дом и жили ее друзья, не дать устроить над собой показательный процесс, даже если его исход, теперь, по прошествии стольких лет, представлялся неопределенным. Попасть в руки властей, значило утратить свободу выбора. На такой риск она пойти не могла.

«Дорогой, я не собираюсь отправляться в тюрьму, – сказала она мне. – Я этого не вынесу». Она отчетливо представляла все унижения и страдания, которые сулила тюрьма. Сознавала, что человек, выросший и живший в привилегированных и отделенных от жестоких реальностей жизни условиях, привыкший, что окружающие относятся к нему с почтительным уважением, не сможет стерпеть бесцеремонного обращения, неминуемого в подобном месте. Годы ссылки несколько закалили ее, но Хэтти понимала, что не до такой степени. Тюрьма либо убила бы ее – тогда почему не умереть сразу и не избежать мучений? – либо, что еще хуже, просто сломала, окончательно и бесповоротно. Когда-нибудь она вновь оказалась бы на свободе, но к тому времени это понятие потеряло бы всякий смысл для тусклой тени прежней женщины, уничтоженной и втоптанной в грязь. Хэрриет не могла этого допустить.

Я опять направился в каюту и какое-то время стоял рядом с Хэтти. Несомненно, ей, как говорит пословица, следовало родиться в другие времена. В бархатном платье и в мантилье – если я ничего не напутал в одежде – расхаживала бы она по зубчатым стенам замка, спокойно наблюдая за приготовлением кипящего масла, которое предстоит лить на головы атакующих крепость мерзавцев, если тех не сумеют остановить тупоголовая братия в железных рубахах. Взрывная, неудержимая гордость, ставшая причиной самоубийственного бунта против власть предержащих, в те века воспринималась как нечто приличествующее человеку ее положения. Я ощутил необходимость как-то выразить свои чувства и мимолетно прикоснулся к ее волосам – прощайте, миледи – после чего решительно двинулся прочь.

– Рассказывай, – обратился я к Бренту в кокпите. Брент кивнул в сторону второго мужчины.

– Это Марко. Он расскажет. Марко был чернокожим мужчиной с черными волосами и крупным носом.

– Мне поручили приглядывать за ней. Днем к ней зашел человек. Я не обратил на него особого внимания – это был всего лишь Бенни, который принес письмо или что-то подобное. Возможно, то самое письмо, которое лежит здесь.

– Бенни? Брент пояснил:

– Бенджамин Кроу. Выполняет всякие подручные работы на причале. Не слишком сообразительный парень. У меня есть подробности.

– Продолжайте, – обратился я к Марко.

– После того, как Бенни ушел, примерно через полтора часа, она отвалила от причала. Я держал наготове катер с мальчиком на борту – он и сейчас ждет неподалеку, чтобы забрать меня отсюда. Слишком большое скопление катеров могло бы вызвать нежелательный интерес к этой стоянке. Итак, вышла в море. Одна, без клиентов. Направилась прочь от берега, в сторону Гольфстрима. Легла в дрейф и наблюдала за играми дельфинов. Казалось, ей просто вздумалось отдохнуть. Немного проплывет и опять стопорит мотор, сидит на палубе и оглядывается по сторонам. Незадолго до захода солнца бросила якорь здесь. Выпила на палубе, перекусила и принялась за работу. Помимо всего прочего, занималась двигателями. Как будто задалась целью привести катер в полный порядок. Немного поплавала в темноте, приняла душ. Ночь стояла тихая и я слышал журчание воды. Потом уселась в кокпите и весь остаток ночи провела здесь. На восходе немного понаблюдала за птицами, их тут много летает рано поутру. Затем спустилась вниз. Прошло полчаса, и я услышал тихий щелчок, как будто переломили палку. Но я-то знал звук выстрела. Я поднялся на борт, увидел ее и отправил сообщение. Вот и все. – Он посмотрел на меня и беспомощно развел руками. – Простите, но не представляю, как я мог этому помешать.

– Тут никто не виноват, – сказал я. Конечно же, немного покривил душой: виноват был не он, а я.

– Никто здесь не появлялся, – добавил Марко. – Если бы ей кто-то угрожал, я бы сразу вмешался.

– Знаю, – кивнул я. – Она застрелилась. И приплыла сюда просто, чтобы попрощаться со всей этой красотой.

Брент посмотрел на меня.

– Ты удовлетворен?

– Удовлетворен. – Слово не слишком подходило к обстоятельствам, тут вряд ли можно было говорить о каком-либо удовлетворении, но я понимал, что он имеет в виду.

– Можешь сообщать в полицию, – произнес Брент, обращаясь к Марко, после чего повернулся ко мне. – Пошли.

Трудно представить, чтобы Д. Эдгар Гувер или человек, занимающий ныне его место, мог придумать нечто подобное. Организовать миссию первоочередной срочности всего лишь для того, чтобы какой-то истребитель мог попрощаться с женщиной, с которой накануне провел ночь. Может, поэтому сотрудники шефа и не разбегаются от него во всевозможные шикарные агентства. Хотя дело, конечно, не только в этом. За Маком оставался небольшой должок. Я совсем недавно помешал его дочери впутать себя, а может быть, и всех нас в достаточно противную историю.

И наконец, нельзя не учитывать того простого обстоятельства, что Мак распоряжается из Вашингтона напрямик, без каких-либо промежуточных местных представителей, контролеров и прочей бюрократии, а потому хорошо знает нас. Он несомненно понимал, что без этого, от меня_ в ближайшее время будет мало толку. Я не поверил бы в самоубийство, пока не увидел его собственными глазами. Чтобы избавиться от сомнений, мне пришлось бы самостоятельно проделать всю работу, что потребовало бы немало времени и могло привести к непредвиденным осложнениям. Ибо – и он знал об этом не хуже меня – наряду с состраданием я испытывал и чувство вины. Ведь в конце концов, независимо от того, насколько оправданы были мои действия, именно я отправил Хэтти в эту, как она выразилась, ссылку, и, по всей вероятности, я же навлек на нее последнюю беду, или, по меньшей мере, подстегнул всегда нависавшую над ней угрозу.

– Я не хочу помогать, – ответила она, когда я обратился к ней со своей просьбой. – Не хочу никого злить.

И все-таки, собственная упрямая гордость заставила ее помочь, я позволил ей сделать это, а в результате некто разозлился по-настоящему. Или испугался. Кто-то, знавший, как она отреагирует на подобное письмо. И человек этот совершил серьезную ошибку. Не хочу сказать, что я простил бы ему простое убийство, однако в силу своей профессии покорный слуга и сам не слишком чист в этом отношении, а потому вряд ли вправе укорять другого. Но никогда не смогу смириться с тем, что ее заставили наложить на себя руки, воспользовавшись единственной угрозой, которую Хэтти действительно боялась. Я задумался, насколько спокойно чувствует себя теперь проделавший это человек. Ведь на его взгляд, он придумал все как нельзя более хитроумно и не замарал рук. А все-таки для него было бы значительно лучше самому нажать на курок, раз уж он решил, что женщина должна умереть. Теперь он навсегда утратит покой, потому что ежели действуешь подобным образом, непременно сыщется человек, который не остановится, пока не доберется до тебя.

Этим человеком буду я.

(обратно)

Глава 10

Но сначала предстояло расквитаться с одним долгом и проделать некую работу. Мак приложил немало усилий и средств, дабы доставить меня сюда и позволить собственными глазами убедиться, что меня не обманывают. Сие означало: отныне я должен сосредоточиться на непосредственном задании, которое было кратковременно прервано по соображениям этики и для передачи существенной информации. Роль Немезиды я смогу сыграть позже, в свободное время. Как бы то ни было, я отнюдь не помогу умершей тем, что позволю убить живую, к тому же не исключена вероятность, что заботясь о безопасности Элеоноры Брэнд, я, не отрываясь от задания, выйду непосредственно на интересующего меня человека. Последнее представлялось наиболее приемлемым.

– Дадите самолет? – спросил я у Брента, пока остроносый катер рассекал волны, направляясь обратно вдоль побережья.

– Дожидается. Хочешь сразу вернуться на Багамы? В голосе Брента прозвучало не то чтобы удивление, а скорее некоторое облегчение. Я догадался, что Мак обсуждал с ним по телефону мою возможную реакцию на самоубийство Хэрриет – я явно выбрал наиболее предпочтительный для них вариант. Интересно, что предлагалось предпринять Бренту, коль скоро я вознамерился бы остаться здесь и, например, вытрясти из парня по имени Бенни всю правду о том, от кого он получил конверт, который доставил на «Квинфишер» накануне. Но это была бы пустая трата сил. Если интересующий меня человек настолько глуп, чтобы засветиться подобным образом, я без труда найду его и впоследствии. Хотя вряд ли это окажется настолько просто.

– Я попросил Фреда приглядеть за прилавком во время моего отсутствия, – сказал я, – но не хотелось бы слишком долго оставлять его одного.

– Фред надежный парень, – заметил Брент. Мне понравилось, что он отзывается о Фреде подобным образом, зная, что мы с ним ладим не лучшим образом. Следовательно, его не подавляет мое заоблачное превосходство.

– Знаю, – согласился я. – Хороший профессионал, но это не совсем по его части. А светловолосый сосунок с пистолетом, которого привезла с собой Брэнд, – Питерсон – попросту пустое место. – Я оглянулся, но «Квинфишер» уже скрылся из виду. – Проследи, чтобы... обо всем позаботились, хорошо? Брент кивнул.

– Как насчет семьи?

– Они считают, что Хэрриет утонула несколько лет назад, но если это письмо станет достоянием гласности, возможно, пожелают что-нибудь предпринять. А может, и нет. Кто-то и так обо всем позаботился. Похоже, последнее время меня преследуют похоронные процессии.

Согласен, речь идет всего о двух случаях, но и это немало, когда уходят близкие тебе люди.

Брент кивнул. Потом немного помолчал и сказал:

– Я займусь Бенджамином Кроу, но сомневаюсь, что это к чему-нибудь приведет. Интересующий нас человек, скорее всего, слишком хитер, чтобы попасться на таком пустяке. К тому же, полиция наверняка и сама расспросит Бенни о письме.

– Согласен. – Я вздохнул, посмотрел на него и постучал по стеклу тахометра: – Слушай, можно чуток подстегнуть это корыто?

Брент улыбнулся:

– А как же! Только пристегнись, не то за борт вылетишь. Когда мы пристегнули ремни, он добавил: – Итак, ты моторист. Действуй.

Я ухватился за рукояти рычагов и слегка подтолкнул их вперед. Брент управлял рычагами одной рукой, второй придерживая штурвал, но когда штурвал или клапаны начинают работать по настоящему, с ними невозможно управиться одновременно: каждый требует полного внимания. Вскоре большие винты за кормой сначала повысили голос, затем завыли и, наконец, взревели. Брент миновал прибрежный фарватер, известный под названием Хок Ченнел, пересек рифы и вырвался в темно-голубые воды Гольфстрима, которые покрывал мелкой зыбью дующий с юго-востока ветер. Я полностью сосредоточился на бегущих навстречу волнах и едва успевал регулировать клапаны: времени на сожаления или угрызения совести не оставалось. В конце концов я таки не поспел вовремя, катер подпрыгнул на волне и ударился о воду с такой силой, что если бы кто-нибудь из нас сидел и не смягчил удар коленями, одного-двух выбитых позвонков ему не миновать.

Катер зарылся носом в следующую волну, она окатила бак и разбилась о низкое лобовое стекло, наполовину заливая нас обоих. Я поспешно рванул рычаги назад, и мы дружно рассмеялись. Эта встряска помогла мне в какой-то степени разрядиться, избавиться от кипящей внутри черной злобы настолько, что зародилась надежда оставить в живых случайного проходимца, если бедняга нечаянно толкнет меня на улице.

– Тебе не шибко мешает нынешняя заварушка? – спросил я у Брента позже, когда мы отъезжали от стеклянного здания с пристанью, оставив катер на том же месте, где его нашли. Брент удивленно посмотрел на меня. Я пояснил: – Ведь для тебя это всего лишь побочное занятие, правда? Наверное, и своих забот хватает.

Он улыбнулся.

– Прежде всего, отвечу на вопрос, который ты старательно избегаешь задавать. Я адвокат. Занимаю достаточно незначительную должность в конторе, но рассчитываю выбиться в партнеры. Хозяевам известно, что я таинственным образом связан со стражами закона и порядка, что они время от времени пользуются моими услугами. Это не вызывает возражений. Некоторый практический опыт только поднимает тебя в глазах клиента, да и связи с полицией и властями конторе отнюдь не помешают. – Брент посмотрел на меня и еще раз улыбнулся. – Что же до второго незаданного вопроса касаемо того, каким образом столь бравый субъект, и так далее, и тому подобное... что ж, мне довелось немного помочь одному человеку вскоре по окончании юридического колледжа. Ничего выходящего за рамки закона, но дело оказалось немного сложнее ожидаемого. Собственно, он мог воспользоваться помощью полиции, но предпочел проделать все достаточно тихо, чтобы об этом знали только мы двое. Видимо, остался доволен тем, как я себя проявил, и впоследствии упомянул мое имя кому-то в Вашингтоне, после чего однажды вечером мне позвонили. Дальше ты, наверное, и сам догадываешься.

Он ошибался. По правде говоря, я не слишком догадывался, потому что никогда не работал в качестве резервиста. Я попал в организацию другими путями и всегда действовал на первых ролях. Однако бюджет нашего ведомства не позволяет содержать разбросанный по всему миру персонал, работающий на постоянной основе, как это практикуется у наших более удачливых коллег в Лэнгли, и мне кажется, это помогает скрасить серую жизнь, а заодно и неплохо подработать кое-кому из ничем не примечательных, тщательно законспирированных граждан, которые берут на себя обязательство при необходимости в любое мгновение оказать помощь таинственному чужаку в черном пиджаке с пистолетом под мышкой бороться с силами зла.

Мне пришло в голову, что Брент представляет собой типичный образец племени резервистов. Этот человек не просто нажимал кнопки на засекреченном коммутаторе. Однажды, по крайней мере, на моей памяти, он обеспечил нас катером в условиях, когда плавание представлялось довольно опасным. Как бы то ни было, я всегда больше доверял людям, которые помогают нам ради собственного удовольствия, нежели тем, кто жаждет исключительно денег.

– Что касается первоначального вопроса, – продолжал Брент, – как ты помнишь, я тоже знал эту женщину. Мне тоже не слишком нравится то, как с ней обошлись. Чем надлежит заняться?

– Прежде всего, проверь телефон на набережной напротив ресторана, подле причалов. Подыщи человека, который в этом разбирается, пусть покопается в нем, уберет возможных «жучков» – будем надеяться, их не успели оттуда убрать. Сомневаюсь, чтобы Хэтти нарушила свое правило – ни с кем не делиться своими тайнами. У нее на катере был радиотелефон, но я предпочел не рисковать и позвонил тебе из будки – по крайней мере, считал, что при этом не рискую. Но не исключено, что некто оказался еще менее склонным к риску и вставил «жучки» в оба аппарата, чтобы ни на минуту не упускать ее из виду. А также ее тупоголовых гостей.

– Думаю, смогу найти человека, который справится с этим, – сказал Брент. – Что еще? – Я с сожалением покачал головой.

– К сожалению, не могу дать тебе точных указаний. Присмотрись к судам и чужакам. Может, она наткнулась в море на нечто особенное и при этом попалась кому-то на глаза? Или заметила в окрестностях какую-нибудь странную личность и проявила излишнее любопытство? Не знаю. Все это не согласуется с ее правилом: заниматься только своими делами, но если она почувствовала, что ей что-то угрожает, возможно... проклятие, каким-то образом ей удалось узнать то, о чем она мнерассказала, и об этом стало известно заинтересованным лицам. Они начали присматриваться к ней, узнали о ее прошлом и воспользовались им, чтобы заставить Хэтти молчать.

– Возможно, – согласился Брент, – но, мне кажется, все это лишь догадки.

Я опять, на сей раз с раздражением, покачал головой.

– Почти уверен, что так оно и было. Хэтти изменилась до неузнаваемости. Почему? Кто-то узнал о ее прошлом и заставил подчиниться. Она не осмелилась противиться – слишком страшной представлялась альтернатива. Но это убило ее как личность, уничтожило весь мир, который она создала для себя здесь. Капитан Робинсон, бесстрашный и опытный профессионал, оказалась пустышкой! Хэрриет утратила веру в себя, обнаружив, что ее можно шантажировать подобным образом, что у нее не хватило сил заявить: публикуй любую мерзость, но убирайся ко всем чертям! Она перестала быть гордой бесстрашной женщиной, каковой считала себя всю жизнь, и тут появился я – напоминание о прошлом – и Хэтти осознала, во что превратилась, отступив перед угрозами. Представила, какой робкой и запуганной выглядит в моих глазах, и это переполнило чашу. Она буквально взбесилась, наплевала на всех и вся, не задумываясь о последствиях. Но что она видела такого, чего не следовало видеть? Кем был человек, который предпочитал остаться незамеченным?

– Итак, лодки и чужаки, – проговорил Брент. – Постараюсь сделать все, что в моих силах.

– Будь осторожен, – предупредил я. – Думаю, эти люди готовы пустить в ход не только письма и ксерокопии. Надеюсь, ты меня понимаешь. – Я улыбнулся: – Не слишком-то подходящее занятие для прилежного адвоката.

– Чья бы мычала! Фотографу оно подходит еще меньше, – огрызнулся Брент. – Кстати, подготовил для тебя фотоаппаратуру. Ждет в самолете. Все, что я забыл, сможешь приобрести в Нассау: возможно, даже дешевле.

– Ты просто осчастливишь женщину, которая выйдет за тебя замуж, – заметил я. – Или успел жениться? Да нет, ты же говорил, что не женат. Брент покачал головой.

– Стал бы я рисковать головой ради каких-то шпиков, будь у меня семья?

– Пожалуй, особенно рисковать в любом случае не стоит, – сказал я, мысленно сожалея, что не могу отправить его на ранчо в Аризоне, выслушать краткий подготовительный курс. У Брента были неплохие задатки, но парень не знал чересчур многого, и это могло стоить жизни.

Спустя несколько часов неразговорчивый усатый пилот легко, точно перышко, опустил самолет на острове Провидено, и я отправился на поиски такси, которое отвезет меня в Нассау. Покорный слуга прошел уже половину пути, когда вспомнил, что так и не узнал имени пилота. Хотя, возможно, субъект не горел желанием знакомиться. В подобных делах это случается не так уж редко.

(обратно)

Глава 11

Усталость и озабоченность несколько замедлили мою реакцию, и это в некотором роде спасло положение, ибо отомкнув дверь своим ключом, я обнаружил, что в номере горит свет, а незнакомый темнокожий господин склонился над столиком и разливает ликер в два бокала. Из дверей ванной появилась незнакомая темнокожая дама в блестящих вечерних туфлях на высоких каблуках и черных колготках. Выглядела она достаточно привлекательно. Обнаженная грудь была восхитительна, ей вполне соответствовал величественный жест, которым смуглянка неспешно потянулась за довольно прозрачным красным пеньюаром, перекинутым через спинку ближайшего стула.

– И кто же вы такой? – поинтересовалась она, спокойно облачаясь в яркий наряд.

– Убирайся отсюда! – в свою очередь заявил мужчина.

Я посмотрел на ключ, который весь день носил с собой, потом перевел взгляд на дверь. Номера совпадали.

– Кажется, это мой номер.

– Думаю вам лучше спуститься к портье и там раз решить свои сомнения, – посоветовала темнокожая женщина.

– Да, мэм, – согласился я. – Так и сделаю. Простите.

– Извинения приняты, – кивнула она. – Условно, в зависимости от того, насколько быстро вы исчезнете.

– Да, мэм, – повторил я.

Вернулся в коридор, прикрыл за собою дверь и какое-то время стоял, глубоко дыша, ибо положение было совершенно критическим. Если бы женщина не появилась в дверях ванной в столь обезоруживающем виде, если бы мужчина остановился где-нибудь в стороне, а не прямо перед дверью, где я мог отчетливо его видеть, если бы он сделал поспешное движение, что отнюдь не исключалось, я бы не удержался и ответил на вторжение в номер, который имел все основания считать своим, куда более невежливо. Люди моей профессии, которые в подобных обстоятельствах ждут, пока их официально представят, долго не живут. Я вернул на место смит-и-вессон, который уже успел наполовину вытащить, и улыбнулся. Женщина несомненно была колоритной фигурой, к тому же прекрасно владела английским. Возвращаясь к лифту, я наткнулся на спешащего мне навстречу запыхавшегося Фреда.

– Проклятие, попросил одного из местных водителей остановить тебя у входа и попросить подождать, пока я переговорю по телефону, но, должно быть, он тебя проморгал, – выговорил Фред.

Как ни странно, я достаточно спокойно воспринял очевидную глупость, несмотря на то, что она могла иметь серьезные последствия. Людям свойственно ошибаться, и тут ничего не поделаешь, причем высокоморальные гуманные побуждения нередко могут стоить жизни другим – как однажды мне чуть было не стоили жизни принципы Фреда, не сумевшего заставить себя выстрелить в красивую маленькую девушку, а та, цветочек милый, готовилась меня застрелить. Что ж, у каждого свои недостатки.

– Что происходит? – спросил я. – Кто звонил?

– Звонил Брент из Марафона. Просил передать, что ты оказался прав насчет телефонной будки. И еще – телефон на борту подвергли той же операции.

То, что мои предположения оправдались, не доставило мне особого удовольствия. Получалось, что именно я по глупости предупредил противника о разговоре с Хэрриет. Сознавать это было неприятно, очень неприятно. Меня ничуть не оправдывало то, что в то время я не подозревал, что нахожусь в зоне военных действий: человеку моей профессии положено всегда принимать во внимание подобную вероятность. Наличие же прослушивающих устройств, как в автомате возле «Квинфишера», так и в телефоне на самом катере свидетельствовало о том, что я имею дело с серьезным противником. И надеяться на успех могу лишь засучив рукава и начав действовать более осторожно и профессионально.

– Ладно, спасибо, – сказал я. – А что с моим номером? Я только что получил хорошенький нагоняй от одной очаровательной дамы в deshabille[18], как выражаются французы – или правильнее сказать dishabille? – которая, похоже, уверена, что она и ее муж, или кем он там ей приходится, имеют на эту комнату полное право.

– Да, извини, – проговорил Фред. – Они, видимо, вселились в номер после того, как я перевел тебя в номер четыре-семь, сообразно указаниям, полученным от нашего объекта. Она ждет тебя в столовой. Когда пилот сообщил, что вы вылетаете из Марафона, я предупредил ее, что ты скоро будешь и назвал ориентировочное время. Так что она опережает тебя на пару шагов. – Он потянулся за моим фотоаппаратом. – Давай, отнесу это в твой новый номер, чтобы ты мог сразу спуститься к ней. Это весьма нетерпеливая особа. Я оставлю ключ у портье.

– Хорошо, – согласился я. – Спасибо. Кстати, заодно, можешь отдать и этот. – Я с некоторым сожалением протянул ему ключ, которым недавно воспользовался – нельзя сказать, что происшествие не доставило мне никакого удовольствия. – И оставь какие-нибудь указатели под обеими дверьми, кажется, пора начинать вести себя более осторожно. Заметил что-нибудь подозрительное?

Фред покачал головой.

– Полное затишье.

– Забудь об этом, – сказал я. – Если не ошибаюсь, настал сезон ураганов.

Когда я вошел в столовую, Элеонора Брэнд сидела за столиком на двоих, неподалеку от стены. На ней было белое шелковое платье с коротким рукавом, украшенное большими черными пуговицами, которые спускались вниз от открытого мягкого воротника. Она покуривала сигарету и задумчиво хмурясь делала пометки в блокноте. Аккуратная строгая прическа. Прохладный белый шелк платья делал кожу гладкой и теплой. Когда я остановился рядом со столиком, она подняла на меня взгляд, после чего посмотрела на все те же часы из нержавеющей стали.

– Пунктуальность входит в число требований, предъявляемых к нашей работе, мистер Хелм, – со строгим видом поучительно изрекла Элеонора. – Можете садиться... Меня предупредили, что вы должны прибыть полчаса назад, и я заказала обед соответственно. Вы заставили меня ждать, и тем непростительно провинились.

– Простите, мэм, – в тон ей произнес я и уселся напротив. – Виной всему крайне неблагоприятные погодные условия. Итак, могу ли я считать себя принятым на работу?

Она неожиданно улыбнулась. Это была широкая улыбка, которой мне не доводилось видеть раньше, улыбка совершенно изменила ее лицо. Конечно, прекрасным оно не стало, но теперь ему уже нельзя было отказать в привлекательности.

– Да, черт бы вас побрал, – ответила она, – и я, между прочим, ужасно рада вас видеть. Что-что, а нагнать страха вы мастер. Я весь день только и ждала выстрела в спину. Этот Фред весьма обходительный и милый человек, но ему не хватает вашего нахальства, чтобы вызывать полное доверие. – Я улыбнулся.

– Думаю, это следует воспринять как комплимент? Элеонора тоже улыбнулась и сказала:

– Надеюсь, вы не возражаете переселиться в соседний со мной номер? Я подумала, что это придется вам по душе, раз уж вы напросились в телохранители.

– Разумеется, – кивнул я, – но что случилось с моим предшественником?

Чувственный рот внезапно стал тонким и жестким.

– Не будем о нем вспоминать, – промолвила она, и я ощутил некоторую жалость к Уоррену Питерсону, который сперва серьезно пострадал от моей руки, а затем явно получил добавки от сидящей напротив меня девушки. Интуиция подсказывала, что Элеонора при этом не слишком выбирала выражения. Наверное, эти мысли отразились у меня на лице, ибо Элеонора Брэнд заставила себя достаточно холодно добавить: – Похоже, мистер Питерсон не совсем правильно воспринимал наши с ним отношения. Мне пришлось... указать на его ошибку.

– Моя задача состоит в том, чтобы сохранить вам жизнь, а при случае еще и отщелкать несколько фотографий. Ни то, ни другое никоим образом не связано с дружбой, либо другими видами эмоциональных взаимоотношений. Вы удовлетворены? Она едва заметно нахмурилась.

– Конечно, только теперь вы разозлились на меня. Почему?

– Тупоголовый бедняга изо всех сил старался защитить вас, и даже запасся на этот случай револьвером, с которым не умел обращаться. Он явно намеревался укротить целую банду нанятых правительством головорезов, и все потому, что вы ему нравились. – Я поморщился. – Я видел, как вы поступили со своей подругой на западе, теперь точно так же обошлись и с другим человеком. Не беспокойтесь, Элли, меньше всего на свете мне бы хотелось попасть в число ваших друзей. Судьба их представляется весьма малопривлекательной.

Лицо ее побледнело. Взгляд карих глаз не отрывался от моего лица. Я ожидал гневной вспышки, но ее не последовало. Наоборот, Элли медленно расслабилась. За чем последовало странное и совершенно неожиданное заявление.

– Простите, – проговорила она. – У вас неприятности, правда? Мне следовало догадаться.

Это не только удивило, но и несколько встревожило меня. Она обладала женской интуицией намного большей, чем можно было предположить. Я хрипло произнес:

– Похоже, мы подходим друг другу, Элли. Я тоже не слишком хорошо обращаюсь со своими друзьями. Только что побывал у одного из них. Кто-то отправил этой женщине письмо, которое оказалось хуже смерти. Поэтому она облачилась в свою самую нарядную ночную рубашку, легла в кровать и пустила пулю в лоб. А я знал, что ей грозит беда, и если бы принял элементарные меры предосторожности... Да что об этом говорить! – Я прочистил горло. – Итак, у нас достаточно много общего, за исключением, разве что, выпивки. Или у вас дозволяется пить только начальству?

– Выпивка близится, – заверила Элли, и внезапно официант поставил передо мной бокал, хотя никто его об этом не просил. Видимо, все обустроили заранее. Выражение моего лица заставило Элеонору слегка улыбнуться. – Мартини, правильно? Не забывайте, я написала о вас статью!

Я сделал большой глоток и с облегчением выдохнул.

– Ох! Кажется, полегчало! – Потом перевел взгляд на нее и сделалось немного стыдно за свое поведение. В конце концов, кто я такой, чтобы переживать за Уоррена Питерсона, и уж конечно Элеонора не виновата в моих неприятностях.

– Простите, – сказал я. – Вы правы.

– Со всеми бывает. – Она поколебалась. – Это... это важно? Или не следует об этом спрашивать?

Я рассказал ей обо всем, хотя и ощущал себя несколько неловко, пытаясь объяснить молодой женщине сложные, уходящие корнями в прошлое, отношения, которые связывали меня с Хэрриет. И потому с облегчением покончил с подробностями, касающимися меня лично, и испробовал на ней теории, которые уже представлял на суд Брента в Марафоне.

– Значит, вы считаете, ее довели до самоубийства, чтобы заставить молчать, – наконец промолвила Элеонора.

– Что-то подобное, – подтвердил я. – Но поскольку она уже раскрыла кое-какие карты, а может, и все до единой, речь велась большей частью о наказании. И я бы нисколько не удивился, узнав, что этот человек наслаждается возможностью смешать с грязью подобную женщину – бросить на самое дно, заставить выбирать между смертью и тюрьмой. Итак, начинает обрисовываться безжалостная личность, привыкшая к беспрекословному повиновению, не брезгующая для этого шантажом, и беспощадно уничтожающая тех, кто выходит из-под контроля. Этот человек настолько скудоумен, что нетерпимо воспринимает любые проявления превосходства – например, барские манеры женщины, о которой вы упоминали.

– Скудоумен, – пробормотала она. – Премного благодарна.

– Естественно, о присутствующих не говорят, – заверил я.

– Естественно, – сухо повторила она. – Что еще, по-вашему, могла бы сообщить капитан Робинсон, останься она в живых?

– Мне представляется, что я получил наиболее существенные сведения: кто и почему. Тем не менее, не исключено, что она могла бы несколько ускорить ход дела, объяснив, что именно это значит, как ей удалось это узнать, а возможно, и где найти подтверждение. Избавляясь от нее, или вернее, заставив ее сделать это собственными руками, противник стремился выиграть время. Вряд ли он мог рассчитывать на полную безопасность, этого ему не вернуть.

– Выиграть время, зачем? – спросила Элеонора.

– Затем, чтобы успеть расправиться со мной, а теперь и с вами, прежде чем мы выясним, о чем говорила Хэрриет. Но сдается нам вовсе ни к чему помогать ему в этом и морить себя голодом...

Еду принесли достаточно быстро, и она оказалась достаточно сносной. Хорошо подкрепившись и приятно расслабившись впервые с тех пор, как этим утром я сел на самолет в Майами – похоже я весь день только и делал, что курсировал между Соединенными Штагами и Багамами – я оценивающе пригубил коньяк, наблюдая, как Элеонора достает новую сигарету.

– Не возражаете? – спросила она, когда я поднес ей горящую спичку. Вопрос застал меня немного врасплох. Видимо, я не поспеваю за переменами и все еще живу в том времени, когда только мужчины извинялись за зажженную сигарету.

– Сделайте одолжение, – ответил я. – Ваши легкие – ваше дело, что же до меня, люди моей профессии редко умирают от того, что вдохнули лишку дыма, выпущенного собеседником. Элеонора рассмеялась.

– Вы приятное исключение среди борцов с никотином. Уоррен все время пытался уберечь меня от самой себя. – Она протяжно вздохнула. – Но хватит болтать о пустяках. Мы неплохо подкрепились, в меру выпили, пора и делом заняться.

– Тогда расскажите мне все, что вам известно о Джордже Уинфилде Лорке, – сказал я.

(обратно)

Глава 12

Джордж Уинфилд Лорка, по ее словам, был человеком, который коренным образом изменил всю свою жизнь. Он не делал ни малейшего секрета из своего прошлого: да, некогда он был плохим, очень плохим человеком, но затем увидел свет истины, причем самокритично добавлял, что упомянутый свет оказался вынужден закатить приличную оплеуху, прежде нежели мистер Лорка соизволил удостоить его вниманием. Иными словами, субъект столкнулся лицом к лицу со смертью, которая пометила его выразительным шрамом. Последовал продолжительный и невероятно мучительный период, в течение которого никто – в том числе и сам Джордж Уинфилд Лорка и подумать не мог, допуская, что он тогда обладал способностью размышлять – что он когда-либо поднимется с больничной койки, а если и поднимется, то попадет куда-либо за исключением одного из тех заведений, в которых заботятся о людях, «крыша» которых сильно поехала и не позволяет им самим позаботиться о себе. И вот с этим твердолобым парнем, который не верил ни в какую мистическую чепуху, произошло на больничной койке нечто, чего он позже никак не мог объяснить: его мысленному взору предстал выход из тьмы. Позже он оплатил свой долг – привык платить по счетам – тем, что распрощался с темными дружками и отрекся от темных дел.

– Конечно, он мог себе это позволить, – сухо заметила Элеонора. – За время работы на синдикат или корпорацию, как они его иногда называют, он успел накопить весьма приличную сумму. И естественно, что после такого ранения в голову, с наполовину парализованной рукой, не говоря уже о некоторых трудностях с речью, человек вряд ли наилучшим образом подходит для лихих дел, которыми некогда занимался. Но он не сложил оружия. Приложил массу усилий, чтобы вырваться из заточения, в которое отправила его пуля. И ему это удалось. Кроме того, появился отличный предлог удалиться от дел и проводить большую часть времени с женой и детьми... точнее, ребенком. Обычно такие люди уходят на пенсию только после того, как дети подрастают и занимают их место.

Она извлекла еще одну сигарету, и я галантно потянулся за спичками, но Элеонора быстрым нервным движением зажгла новую от окурка первой – типичная девушка-репортер из какого-нибудь фильма – после чего раздавила окурок в стеклянной пепельнице. В голове моей зашевелились тревожные вопросы. Было еще слишком рано делать какие-либо заключения, однако некогда мне приходилось встречаться с неким высокопоставленным мафиози, который пережил ранение в голову и хотя звали его, во всяком случае, в то время, не Лоркой, фамилия была испанской, что не так уж часто встречается в организации, уходящей корнями на Сицилию. Однако этот человек умер. Умер ли?

Элеонора заговорила вновь, прежде чем я успел сформулировать свой вопрос. Она сказала:

– Наиболее удивительным нам, асам массовой информации, представляется то, что теперь Лорка намерен направить свои силы в политику... Создается впечатление, что бывшие коллеги слишком легко позволили ему уйти, даже принимая во внимание больную руку. А потом слишком уж терпимо относились ко всем его достаточно резким высказываниям на свой счет во время недавней кампании. Проклятие, о нем наверняка знают достаточно, чтобы заставить замолчать. Темными делами он занимался так долго, что раскаяние – даже если оно искреннее – отнюдь не гарантирует юридической неприкосновенности. К тому же, как я уже говорила, у него жена и ребенок, которых ничто не защищает от пуль. Бывшие соратники Лорки редко испытывают колебания в отношении людей, которые болтают лишнее. Тем не менее, еще ни одна из машин мистера Лорки не взорвалась, когда он поворачивал ключ зажигания. Его дочь разъезжает и на автомобиле, и верхом, плавает на яхте, как любая нормальная девушка. Правда, однажды ее имя в течение нескольких дней было у всех на слуху, но как выяснилось, малышка просто угодила в шторм, когда каталась под парусом с подругой, поплавала немного в спасательном поясе и ее нашли. Сами понимаете, рассказ ее не преминули тщательно проверить. Миссис Лорка ездит в банк и в парикмахерскую без каких-либо телохранителей, как будто ее муж и не думал поливать грязью своих бывших коллег на страницах всех газет и с экрана телевизора и не обещал в случае избрания раз и навсегда осушить это болото коррупции в качестве искупления собственных грехов. Он отлично разыграл свою партию, умело использовал и шрам и инвалидность, заставил людей поверить себе. Сейчас сенатор Джордж Уинфилд Лорка сидит в Вашингтоне тише воды и ниже травы, но знатоки утверждают, что рано или поздно он себя проявит.

Покорный слуга покачал головой.

– Я очень плохо выполняю свой гражданский долг. Каждый раз, когда решается политическая судьба страны, я либо оказываюсь за ее пределами, либо забираюсь в горы, отдыхая после всевозможных переделок. – Я нахмурился: – Лорка. Никогда не слышал этой фамилии, если, конечно, не считать испанского поэта и драматурга, о котором у меня сохранились смутные воспоминания еще со времен колледжа.

– По-моему, в его роду смешалась испанская и англо-саксонская кровь, – заметила Элеонора. – Джордж-Уинфилд-Мануэль-Лорка де Сапио, или что-то в этом роде. Мне никогда не удавалось заучивать эти бесконечные испанские имена. Сдается, во времена своей бурной молодости он был известен как Малыш Сапио или Сапер, возможно, благодаря своему любимому оружию... В чем дело?

Похоже, у меня выдалась сплошная неделя воспоминаний, и мне совсем не нравилось то, как прошлое наступало мне на пятки.

– Мафиози, именовавший себя Мануэль Сапио, – заговорил я, – умер в Нижней Калифорнии, в Мексике, когда попал в ловушку в безлюдном заливе, именуемом Байя Сан-Агустин. Правда, тогда залив был не совсем безлюдным, ибо там находился я. По заливу плыл катер, а на покрытом кактусами берегу стояли люди, и все они сжимали оружие, включая Сапио и меня. Это была запутанная история, связанная с контрабандой наркотиков, правда, Вашингтон в ней интересовали другие детали, неважно какие, хотя из них получился бы отличный материал для вашей статьи. А может, он уже там присутствует? В таком случае, вам должно быть известно, что я лично вывел Сапио из игры, но тут вмешались другие ребята, которые набросились на меня и прикончили его до того, как парень успел прийти в сознание, выстрелом в голову...

– Господи, я понятия не имела, что вы участвовали в этом деле. Похоже, поспеваете повсюду. Казалось, я изучила вашу биографию в достаточной степени, однако... – Элеонора безнадежно пожала плечами: – Как бы то ни было, он именно этот человек, но прикончить его не удалось. Лорка попал в больницу города Сан-Диего, где его круглосуточно оперировали специалисты по хирургии мозга.

– Когда я знал его как Мануэля Сапио, это был весьма крепкий орешек, – заметил я. – Очень сомневаюсь, чтобы дырка в голове могла его настолько изменить. Хотя некоторые утверждают, что покопавшись в голове, можно и тигра превратить в домашнюю кошку, предпочитаю проверить успех операции на ком-нибудь другом, прежде чем войти в клетку. – Я поморщился. – Правда, хотим мы того или нет, в клетку с тигром, похоже, уже попали.

Элеонора пожала плечами.

– Потом, как только он почувствует себя достаточно уверенно, мы станем свидетелями множества неудачных попыток падших парней из преступного мира оказать давление на мистера Добродетель. На алтарь борьбы с преступностью будет брошено немало жертвенных козлов и цыплят. А тем временем... что ж, кто знает, чего сможет добиться синдикат, располагая действительно влиятельными друзьями в высшем эшелоне власти. Они и так контролируют значительно большую часть страны, чем хотелось бы верить нашим согражданам.

– И каким же образом, – поинтересовался я, – все это может быть связано с судами, тонущими вдоль атлантического побережья?

После минутной паузы Элеонора покачала головой.

– Не знаю. До сих пор я не улавливала здесь никакой связи. Пока не встретила вас.

– Неправда, – возразил покорный слуга. – Вам известно, что Хэрриет Робинсон упомянула всуе святое имя Лорки и была немедленно за это наказана. Это не могло быть простым совпадением. Получается, некая связь наличествует. Остается только найти ее. Элеонора заколебалась.

– Досье Лорки, которое вы принесли, все еще у меня в номере, – несколько неохотно проговорила она. – Думаю, стоит изучить его вместе. Может, удастся наткнуться на что-нибудь интересное.

Десять минут спустя мы вышли из кабины лифта на четвертом этаже, предварительно выписав чек за обед – обязанность Элеоноры, как начальника нашей репортерской команды, – и взяв мой ключ у портье, где его оставил Фред. Я ощущал, как девушка тихо идет рядом в своем нарядном белом платье, беззвучно ступая по ковру «лодочками» на высоком каблуке, и знал, что она тоже ощущает мое присутствие. От меня не ускользнуло плохо скрываемое нежелание устраивать совещание в своем номере в столь позднее время.

– Мэтт, – проговорила она.

– Выбрось из головы, Элли, – сказал я. – Ведь мы уже обсудили все эмоциональные стороны, помнишь? То же касается и физических. Нас связывает работа, работа и только работа.

– Не пытайся читать мысли, – холодно заметила девушка, – у тебя это не слишком хорошо получается. Я просто собиралась сказать, что ужасно устала. Разве досье не может подождать до утра?

– Конечно может, – согласился я. – Как скажете, начальница.

– Мэтт...

– Да, Элли. – Она смотрела прямо перед собой.

– Ты делаешь слишком поспешные выводы. Я отнюдь не застенчивая, пугливая девица, и в обычных обстоятельствах меня ничуть не смутила бы необходимость запоздно переговорить с мужчиной у себя в номере, а потом оставить его спать в соседней комнате. Я... я просто пытаюсь избежать положения, в котором оба мы будем чувствовать себя неловко. Трудно объяснить. Тем не менее, буду весьма признательна, если ты перестанешь напускать на себя вид самого опытного мужчины в мире, великодушно покровительствующего робкой маленькой девочке с ее глупыми комплексами. Буду чрезвычайно признательна!

Мы остановились перед дверью номера, ключ от которого я все еще сжимал в руке. Некоторое время покорный слуга молча смотрел на Элеонору. Она спокойно ответила на мой взгляд.

– Виноват, – проговорил я. – Мне... – И тотчас приметил то, что лежало на ковре у самых ее ног. Я привлек Элли к себе и почувствовал инстинктивное, испуганное сопротивление ее тела. – Тихо, тихо! – прошептал я ей прямо в ухо, несмотря на сопротивление прижимая ее к себе. – Слушай! Немедленно убирайся отсюда! Быстро! Позвонишь 23572 из будки в холле. Скажешь им где ты, и останешься там, пока за тобой не придут. 23572! Действуй.

Я отпустил ее, махнул рукой и увидел, как она после мгновенного колебания поворачивается и на цыпочках уходит. В надежде, что нашу короткую возню слышали за дверью, я заговорил громче.

– Эй, малышка! – хрипло окликнул я. – Эй, красотка! Ты чуть было не провела меня своим неприступным видом. Ну ладно, давай перенесем встречу внутрь, там мы сможем поподробнее все обсудить... Куда я подевал свой ключ?

Возможно, ваш покорный просто выставлял себя на посмешище, однако, если слушатели отсутствовали, то и беды особой не было. Я опять перевел взгляд на «сигнализатор», который Фред ранее прицепил на двери номера, лежащий неподалеку на полу. Конечно, не исключено, что ко мне просто заходила горничная, прибрать в номере, но в таком случае почему она оставила без внимания и заботы комнату Элли? Тамошний сигнализатор преспокойно висел на месте.

Я провозился с замком достаточно долго, чтобы заставить гостей понервничать, – ежели, конечно, упомянутые гости наличествовали. Затем с силой толкнул дверь, ударил ею стену и шагнул внутрь...

(обратно)

Глава 13

Вломившись в номер, я мельком успел заметить человека-приманку, который остановился на безопасном расстоянии, целясь из пистолета. Оставалось надеяться, что он не станет впопыхах спускать курок. Я резко развернулся налево и, действительно, обнаружил там его напарника с оружием наизготовку, однако стрелять он собирался в спину, когда я замру от неожиданности и превращусь в удобную неподвижную мишень. Парень так и не дождался звездного часа. Мы столкнулись лицом к лицу. Я воспользовался его секундной растерянностью, выбил оружие – это оказалось достаточно просто – и схватил за лацканы пестрой спортивной куртки. Причем успел заметить, что брюки на противнике не менее впечатляющей расцветки.

Теперь я оказался меж двумя огнями. Человек в центре комнаты мог спокойно выстрелить мне в спину, однако, разумеется, не стал этого делать. Любой мало-мальски подготовленный субъект никогда не станет поспешно стрелять туда, где находится его напарник. Первым делом новичка заставляют твердо уяснить допустимые секторы обстрела, зарубить себе на носу, что пальба в известных направлениях просто недопустима. Не исключалось, что человек у кровати мог все же решиться выстрелить – в надежде, что напарник находится в стороне от линии выстрела, или тело мое остановит пулю, однако в голове у него надрывался предупредительный сигнал – опасно, опасно, опасно! – а в итоге парень упустил решающее мгновение. Рывком за пеструю куртку я развернул второго олуха в нужную сторону, швырнул прямо на пистолет и услышал звук выстрела.

Тела закрывали оружие с двух сторон, грохот получился несколько приглушенным. Я увидел, как мужчина с пистолетом в ужасе отшатнулся назад, а коллега рухнул на колени, безуспешно пытаясь дотянуться до раны. Прежде чем стоящий мужчина пришел в себя, оружие его оказалось у меня. Я ударил ребром ладони по горлу, и парень развернулся на месте, хотя бил ваш покорный далеко не в полную силу. Тем не менее, супостат ухватился за горло обеими руками, судорожно хватая воздух.

– Дверь закрыть?

Я мгновенно развернулся, одновременно отступая в сторону так, чтобы держать в поле зрения и двух противников, и дверь. На пороге стояла Элеонора Брэнд. Мне показалось, что она несколько уменьшилась в росте. Оказывается, сняла туфли и сжимает одну из них в руке, полностью готовая к решительным действиям.

– Говорил же тебе... – прохрипел я.

– Прекрасно помню, что ты говорил, – спокойно заявила Элли. – Подожди минутку, возьму свою сумочку и вторую туфлю. – Она исчезла в коридоре, но вскорости вернулась и закрыла за собой дверь. – Все спокойно, – сообщила она все тем же тоном. – Это... – Она судорожно сглотнула и прочистила горло. – Превосходная работа. Что ты собираешься с ними делать?

– Перережу глотки и выброшу на помойку, – ответил я.

– Нет, – быстро возразила она. – Ты надо мной смеешься.

– Да, – подтвердил я, – потешаюсь.

– Если бы ты действительно хотел их убить, то воспользовался бы оружием.

– Не забывай, мы здесь, чтобы собрать материал для статьи, – заметил я, – отнюдь не наживать неприятностей с местной полицией. А огнестрельное оружие обладает свойством причинять владельцу уйму хлопот. Особенно за границей. До сих пор не способен уразуметь этого и смириться. Человека можно убить чем угодно, начиная от бейсбольной биты и заканчивая вязальной спицей, и все отнесутся к этому снисходительно. А стоит пристрелить – как подымается невообразимая буча. Почему ты вернулась? – В следующее мгновение я быстро покачал головой. – Оставим объяснения на потом. Сначала нужно избавиться от мусора. – Я повернулся к стоящему мужчине, тяжело прислонившемуся к кровати. Это был здоровенный парень в белых брюках и еще одной пестрой спортивной куртке. Ему все-таки удалось втянуть в себя достаточно воздуха, чтобы выжить.

– Слушай, – заговорил я. – Понятия не имею, кто тебя послал, но если тебе случайно доведется встретить парня по фамилии Лорка, он же Сапио, передай ему кое-что от меня. Скажи, что я советую вспомнить залив в Нижней Калифорнии и то, что я сказал, прежде чем уложил спать его и четырех подручных. Жалкие были личности, совершенно безобидные, вроде вас, ребята. А теперь забирай приятеля и уматывай отсюда, да смотри, не попадайся мне больше на глаза. Ибо в следующий раз могу рассердиться, и это кончится весьма плачевно.

Я кивнул Элеоноре, которая приоткрыла дверь, осторожно выглянула наружу и кивнула в ответ. Потом отошла в сторону, пропуская наших гостей, закрыла дверь и заперла ее на замок.

– Думаешь... думаешь он выживет? – спросила она. – Я имею в виду раненого. Я пожал плечами:

– Как уже говорилось, Элли, мир делится на друзей и врагов. Вражеские неприятности совершенно безразличны мне. Главное, что парень успел убраться отсюда.

– Такая горилла, а руки трясутся, – заметила она. – У тебя нет, случаем, чего-нибудь выпить? – Тут взгляд ее упал на столик, она откупорила бутылку и попыталась налить, но часть жидкости попала мимо. – Господи! Похоже, это заразно. – Какое-то время она стояла молча, опираясь о стол. Потом заговорила, не поворачивая головы. – Что ты велел Лорке-Сапио той ночью в Нижней? Почему этот человек не стрелял? Тот, что стоял у кровати? – Когда я объяснил, почему, Элеонора сказала: – И ты ставишь свою жизнь в зависимость от столь сомнительных предположений? Ненормальный и все! Так что случилось с той голливудской блондинкой?

– На самом деле она не имела никакого отношения к Голливуду, – ответил я. – Это была очень серьезная девушка. Даже слишком серьезная. Вбила себе в голову, что я должен преобразиться, распрощаться с жизнью, полной насилия и жесткости. С чем я так и не смог согласиться. Больше мы не виделись. Что тебя подтолкнуло написать статью или серию статей о нас, Элли? – Она отвела взгляд в сторону.

– Этого я сказать не могу. Профессиональный секрет.

– Ладно, – согласился я. – Не возражаешь, если я позвоню? Можешь слушать. Собственно говоря, я даже советую тебе послушать.

– С какой стати возражать? Просто прихвачу с собой бутылку в это кресло, и болтай сколько угодно, я о себе позабочусь. Кстати, не надо переносить меня в кровать. Я прекрасно высплюсь и в кресле.

Я сел на кровать, подтянул к себе телефон и набрал вашингтонский номер. Спустя какое-то время, меня соединили с Маком, ему всегда нетрудно дозвониться, даже посреди ночи. Вскоре в трубке раздался его голос.

– Это Эрик, – сказал я. – Сэр, думаю, нам следует срочно кое-что предпринять. Боюсь, я допустил некоторую оплошность, мне следовало догадаться об этом раньше.

– Догадаться о чем, Эрик?

– Вам известно, где находится Роберта Принс?

– Не могу припомнить, кто это... ох! Да, конечно!

– Пять футов десять дюймов, стройная, серебристые волосы, голубые глаза. Последний раз ее видели в Мексике, причем направлялась она на север, в сторону США. Во всяком случае, я ее видел последний раз именно там. Как и в случае с Хэрриет Робинсон, мы стерли из прошлого мисс Принс некоторые сомнительные детали в обмен на оказанные нам услуги. Это было несколько лет назад. У вас есть более свежая информация?

– Проверю...

– Подождите, сэр. Пока будете проверять, пожалуйста свяжитесь с Мартой и узнайте имя ее соседа из дома напротив. Пускай сообщит, где его можно найти сейчас.

– Человека, который убил Амоса? Это я могу сказать тебе сразу. По крайней мере, кое-что. Его фамилия Эллиот, Роджер Эллиот. Отпущен под залог в ожидании суда. Думаю, скорее всего, ты сможешь найти его дома.

– Под залог? – удивился я. – За убийство? Должно быть, у него хороший адвокат.

– Так оно и есть. Но я не могу подсказать тебе номер его телефона.

– Ничего. Он живет в Каса Глориэта, по Навахо-Драйв, правильно? Я узнаю в справочной. Перезвоню вам позже.

– Мистер Эллиот?

– Да?

– Мы с вами, можно сказать, встречались некоторое время назад.

Последовала короткая пауза.

– Да, ваш голос показался мне несколько знакомым. Что вам нужно?

– Ответ на вопрос. Что толкнуло вас на это?

– Что вы имеете в виду? – Однако вопрос прозвучал слишком нарочито-вызывающе.

– Вы, что называется, застали их на месте преступления? Или жена сама призналась в неверности и заявила, что встретила лучшего человека? Что побудило вас выйти на тропу войны с заряженным дробовиком?

Он еще немного помолчал и сказал:

– Вряд ли мне хочется отвечать.

– Думаю, все произошло совершенно иначе, – продолжал я. – Думаю, вы получили анонимное письмо или вам позвонили по телефону.

Вновь тишина, после чего опять послышался его голос.

– Зачем спрашивать, если вы и так знаете? – Я промолчал, и он уже более спокойно продолжал: – Я не знал. Не догадывался. И поначалу не хотел в это верить. Казалось, все складывается так хорошо. А потом, когда стало совершенно очевидным... Я был просто потрясен.

– Письмо или звонок? – спросил я.

– Звонок.

– Вы можете что-нибудь сказать о звонившем вам человеке?

– Только то, что это была женщина. Я чуть не свистнул.

– Уверены?

– Конечно, уверен. Голос был глубокий и хрипловатый – кажется, это называется контральто – но совершенно определенно принадлежал женщине.

– Спасибо, – сказал я. – Конечно, это меня не касается, но как ваши дела?

– Она... в одном месте. Разрешает навещать. Странно, ведь она так ненавидела меня, пока полиция... А теперь, кажется, ей не слишком хочется, чтобы меня осудили. Посмотрим, что из этого выйдет.

– Что ж, желаю удачи, – сказал я.

– Вы и в прошлый раз пожелали мне удачи, – заметил он. – Буду стараться.

– Неважные дела, – сказал Мак.

– Ничего другого я и не ожидал, – отозвался я. Потом вспомнил о недавних событиях и у меня запершило в горле. – Мертва?

– Четыре года назад вышла замуж, – сказал Мак. – За парня, с которым познакомилась в Голливуде. У них родился сын. Недавно они вышли на яхте в море из Марина-дель-Рей; у них там была небольшая яхта. На яхту налетел катер. Мужу удалось спастись. Он утверждает, что катер развернулся и направился на них еще раз – женщину просто изрубило винтами – но ему не особенно поверили: самого сильно ударило по голове. Ребенка так и не нашли.

Мне однажды довелось видеть, во что могут превратить человеческое тело лопасти гребного винта – зрелище было не из приятных. Я с сожалением подумал о красивой, умной и довольно смелой молодой женщине, которая мечтала о покое и мире и почти добилась своего, когда прошлое, в котором и я сыграл свою роль, настигло ее. Тем временем Мак продолжал говорить.

– Что вы сказали, сэр? – переспросил я.

– Как ты догадался?

– Простая логика, – ответил я. – Достаточно представить происходящее в качестве единого продуманного целого, а не ряда не связанных друг с другом событий. Я только что разговаривал с Эллиотом, человеком, который убил Боба Дивайна. Его подтолкнул на это анонимный телефонный звонок. А Хэрриет Робинсон покончила с собой, получив анонимное письмо. У меня же только что побывала парочка пожелавших остаться неизвестными гостей с пистолетами. А некая молодая журналистка готовит о нас серию разоблачительных статей и не желает признаться, кто ей подбросил эту идею. Кажется, мы кому-то ужасно насолили. И этот человек делает все возможное, чтобы спутать карты, а то и уничтожить членов нашей организации, начиная с натравливания ревнивого мужа на нашего бывшего агента – женатого, кстати, на вашей дочери – и заканчивая молодой ненасытной журналисткой, которую он пустил по нашему следу. – Я подмигнул Элеоноре, которая продолжала сидеть с невозмутимым лицом опытного игрока в покер. И продолжал: – Слишком много совпадений, сэр. Мне следовало заметить это раньше. Мы явно имеем дело с целенаправленной кампанией, а не с простой цепью неприятных случайностей.

Ответом была сдержанная реплика Мака, которого отделяло от меня не меньше тысячи миль:

– Смотри, как бы тебе не стать жертвой паранойи, Эрик, у нас это профессиональная болезнь. К тому же Роберта Принс, в последнее время – Роберта Хендриксон, не принадлежала к числу наших агентов.

– Нет, но участвовала в одной из наших операций в Мексике, а в свое время я специально предупреждал некоего человека, чтобы он держался от нее подальше. Этот тип собирался расправиться с ней не только потому, что считал, будто Роберта предала его, помогая мне, но и чтобы продемонстрировать, как именно относится он к моим предупреждениям. В некотором роде я даже подставил ее, разговаривая с ним подобным образом.

– Ясно, – тихо проговорил Мак. Мгновение он молчал. – Теперь он именует себя Лоркой, не так ли? Не могу сказать, что испытываю особое желание связываться с этим человеком. В последнее время он сделался довольно значительной фигурой.

– Нет выбора, сэр, – заверил я. – У нас нет выбора. Он явно ведет целенаправленную атаку, нечто вроде мести.

– Отлично. Делай что сочтешь нужным.

– О неверности жены Роджеру Эллиоту сообщила женщина с голосом контральто, – сказал я.

– Весьма интересно, – заметил Мак. – Мужу Роберты Хендриксон показалось, что катером управляла черноволосая женщина, но он не совсем в этом уверен, потому что в последнее время длина волос еще не свидетельствует о половой принадлежности. Я проверю возможные варианты, Эрик.

– Да, сэр.

– Действуй осмотрительно. Благодаря недавней статье мисс Брэнд об Амосе, мы сегодня не в лучшем стратегическом положении.

– Осмотрительно, – повторил я. – Да, сэр. Осмотрительно.

Я положил трубку и какое-то время сидел молча. Элеонора Брэнд прикурила от окурка новую сигарету и помахала рукой, разгоняя в стороны дым.

– Вот значит, как выносят смертные приговоры, – сказала она. – Осмотрительно.

(обратно)

Глава 14

По ее словам, она написала о Лорке предвыборную статью во время недавней кампании.

– Я воспользовалась несколькими источниками. Конечно, не всем можно было доверять в равной степени. С одной стороны парни из его пресс-службы пытались представить хозяина в самых розовых тонах, с другой – пресс-службы других кандидатов плюс естественные враги делали все, чтобы смешать с грязью. Приходилось весьма осторожно взвешивать информацию, это составная, возможно, самая важная часть нашей работы. Даже сомнительный источник зачастую преподносит тебе долю правды, либо подсказывает, где найти сведения, которые в противном случае остались бы незамеченными. А иногда по мере расследования открываются новые возможности, которые подсказывают темы для новых статей... Сам знаешь. Сам крутился в этой среде, пусть даже с фотоаппаратом, а не с блокнотом и магнитофоном. – Она бросила на меня быстрый, почтисмущенный взгляд. – Странное дело. Когда я писала о тебе, то и представить не могла, что нам когда-нибудь доведется вот так по-дружески сидеть и выпивать... Ох, прости! Совсем забыла, ни о какой дружбе не может быть и речи. У нас исключительно деловые отношения, правильно? Так на чем я остановилась?

– На достоверности источников, – сказал я. Элеонора раздавила сигарету в гостиничной пепельнице.

– Да. Так вот, однажды человек, который помог мне раздобыть кое-какие материалы о Лорке, сказал, что у него есть определенная информация. Не имеет никакого отношения к предвыборной статье, над которой я работаю, но, возможно, пригодится в дальнейшем. Он искал, кому бы об этом рассказать и пришел к выводу, что мне можно довериться на случай, если ему понадобится защита. Собственно, только этого он и хотел – защиты. Он раздобыл этот материал и испугался, что если определенным людям станет об этом известно, его жизни будет угрожать страшная опасность. Старательно разрекламировал этот материал...

– Полагаю, под зловещими личностями он подразумевал нас, – заметил я. Элеонора кивнула.

– Он утверждал, будто прежде работал на правительство и был уволен под начисто вымышленным предлогом. На самом же деле чист как стеклышко, но разделил судьбу всех, кому приходилось сталкиваться с тем, с чем столкнулся он, и что с тех пор тяжким грузом лежит на его совести: информация об ужасной секретной правительственной организации, которую нужно вывести на чистую воду ради блага всей страны. Он располагал неплохими материалами и подсказал, в каком направлении работать дальше. Когда он упомянул, что у начальника этой страшной службы есть дочь по имени Марта, вышедшая замуж за бывшего агента по фамилии Дивайн, я открыла для себя еще один источник информации. И покончив со статьей о Лорке, принялась разрабатывать эту тему. – Она вызывающе посмотрела на меня: – Пожалуйста, мистер Хелм, не надо рассуждений о низких методах, посредством коих я добываю информацию. Ты ведь использовал в своих целях ту голливудскую блондинку, несмотря на то, что спал с ней? А в конце концов, она умерла по твоей милости. Не думаю, что после этого ты вправе кого-то упрекать.

– Я не проронил ни слова, – мягко заметил покорный слуга. – А тебе не приходило в голову, что у перепуганного «источника» могли быть скрытые причины науськать на нас печать? У него, или у кого-то другого? Элеонора рассмеялась.

– Не будь наивным, малыш, – сказала она. – Конечно, я об этом подумала. Такие люди всегда заявляют, что руководствуются самыми высокими, чистыми и патриотическими побуждениями, а на поверку выходит, что они просто стремятся расквитаться с кем-то, кто им насолил. Ну и что? Не все ли равно, каким образом попала ко мне эта информация? Я проверила ее, и оказалась, что все на самом деле обстоит именно так. Возможно, парень хотел отомстить уволившему его правительству, или какой-то отдельной службе. Главное, информация была стоящей, а все остальное не имело для меня ни малейшего значения. Теперь выясняется, что, по всей вероятности, кто-то использовал его, а заодно и меня, чтобы разделаться с вами, но мне и на это наплевать. Докажи, что мне подсунули хоть толику лжи, и я тут же упаду перед тобой на колени. Но я все проверяла весьма тщательно, и не думаю, что тебе это удастся. И до тех пор, пока пишу только правду, я, как говорится, чихать на тебя хотела. Если не хочешь, чтобы живописали твои дела, не совершай дел, стоящих того, чтобы живописали.

Мне показалось, что она несколько переусердствовала в своем возмущении, хотя по правде говоря, все журналисты немного помешаны на свободе слова.

– Сбавь обороты, дорогая, – проговорил я. – Никто не собирается тебя обижать, так что тебе вовсе ни к чему рычать и лаять на меня.

Мгновение спустя она глубоко вздохнула и улыбнулась.

– Давненько никто столь деликатно не называл меня сукой, – заметила она.

– А Хэрриет Робинсон, как ты вышла на нее? – спросил я.

Элеонора пожала плечами.

– Этот источник здесь ни при чем. Ее имя всплыло, когда я собирала материал о тебе и твоих захватывающих похождениях, и я поехала порасспросить ее. Она явно не горела желанием помогать мне в том, что касается тебя. Послушать, так она и имя твое почти забыла. В то время как раз появились первые сообщения о затонувших кораблях, и мы вскользь коснулись их в разговоре. Эта женщина превосходно знала свое дело, была просто кладезем сведений по мореходству. Позже, когда я покончила с тобой и твоими коллегами и решила заняться этой историей, то вспомнила о всеведущем капитане Робинсон, однако во время второй встречи она вообще не пожелала со мной разговаривать. Тогда я решила, что дело в личных отношениях, знаешь, мы не особенно пришлись друг другу по душе, но по всей видимости, это далеко не все.

– Да, похоже, к тому времени она уже оказалась замешанной в какую-то историю и потому предпочитала держать язык за зубами. И знаешь что? Мне с трудом верится, что в то самое время, когда ты расспрашивала Хэрриет обо мне, с аккуратной подачи Лорки, она совершенно случайно натолкнулась на некое другое проявление таинственной деятельности мистера Лорки. – Я задумчиво нахмурился. – Наверное, ты вела себя не слишком осторожно, занимаясь этой женщиной.

– Осторожно? Что ты имеешь в виду?

– Ты принимала какие-либо меры предосторожности, чтобы избежать слежки? Любой, кого это интересует, мог проведать, что твои копания в моем темном прошлом увели к некой владелице чартерного катера во Флорида-Киз.

На что Элеонора заметила несколько оправдывающимся тоном:

– Секретный агент здесь вы, мистер. Я всего лишь невинный журналист и не привыкла оглядываться через плечо, убеждаясь, что за мной нет хвоста. – Немного помолчав, она спросила: – Ты думаешь, за мной и вправду следили? Именно я привела их к ней? – Я кивнул.

– Боюсь, что да. Ты обратила на нее их внимание, а потом нагрянул я. Между нами... – покорный слуга пожал плечами: – Кто станет искать себе врагов, имея таких друзей как мы? Только не Хэтти Робинсон.

– Это всего лишь догадки.

– Не совсем. Судя по всему, ведется планомерная кампания по выявлению наших слабых мест и использованию их в собственных целях. Раз уж они достаточно внимательно наблюдали за Бобом Дивайном, чтобы знать, что он гуляет на стороне, и это можно использовать, чтобы доставить нам неприятности, если они поделились своей новостью с мужем этой женщины, почему бы им не приглядывать за Хэрриет на случай, если она сможет принести какую-нибудь пользу, раз уж они взяли ее на заметку? Только мне почему-то сдается, что в данном случае их методы в некотором роде обернулись против них.

– Каким образом? – Я пояснил:

– Хэрриет далеко не похожа на тебя, молодую журналистку, совесть которой ничто не тяготит. За спиной у нее осталось прошлое, которое могло настигнуть ее в любую минуту, и она всегда пребывала начеку. К тому же она была опытным моряком и узнала бы сухопутную крысу на расстоянии десяти миль в туманный день, далее если этот человек облачится в ветровку, темные очки и ослепительно белые штаны. Она бы очень скоро обнаружила, что за ней увязались какие-то городские субъекты, пытающиеся строить из себя моряков. Какое-то время она сносила их присутствие, но особым терпением эта женщина не отличалась, и в конце концов они ее порядком разозлили. Если вы полицейские, то доставайте наручники, и хватит ломать комедию. Если нет, тогда какого черта вам надо? В общем, они ее порядком достали, и Хэтти решила в свой черед выяснить, с кем имеет дело. А сделать это она могла. Хэрриет действовала на своей территории, а эти люди – нет. Мне кажется, они не проявили должной осторожности и навели ее на кого-то или что-то, чего не следовало видеть. Это вынудило их связаться с боссом и покаяться в своих грехах, потому что утаить проступки было еще страшнее. К тому времени Лорка успел собрать достаточно информации о прошлом Хэрриет, и угрозами заставил ее молчать.

– И все-таки мы понятия не имеем, что или кого она могла видеть, – заметила Элеонора. – Вряд ли она наткнулась на самого Джорджа Уинфилда Лорку, собственноручно обстреливающего торпедами мирный танкер или сухогруз.

– У меня складывается впечатление, что он осуществляет две отдельные операции. Одна преследует цель отомстить: для него мы, и в первую очередь я, виновники того, что произошло с ним в Нижней Калифорнии и теперь, когда он превратился в могучего и неуязвимого сенатора Лорку, настало время втайне расплатиться за дырку в голове. Это достаточно очевидно, но вот касаемо истории с пиратством... Ясно, что это никак не может быть направлено против меня или нас. Мы никак не связаны с морскими перевозками. И все-таки, между этими двумя направлениями деятельности Лорки должна существовать какая-то связь, поскольку Хэрриет удалось ее обнаружить. Теперь это должны сделать мы. Или я.

– Мы, – сказала Элеонора. И вопросительно посмотрела на меня. – Кстати, до сих пор не могу понять, почему ты так на этом настаиваешь. Уж если руководствоваться законом, то у тебя есть все основания отправить Лорку за решетку по обвинению в убийстве. Он уже ответственен за гибель по меньшей мере трех человек...

– Докажи! Хэрриет покончила с собой. Боба Дивайна застрелил ревнивый муж. Бобби Принс умерла в результате несчастного случая на море, во всяком разе никто до сих пор не доказал противного и вряд ли кому-либо это удастся. Вдобавок, наш девиз осмотрительность, помнишь?

Элеонора нахмурилась.

– Не понимаю.

– Популярный новый сенатор вступает в конфликт со значительно менее популярной старой правительственной службой: кто окажется на высоте? Да еще после твоих статей, разоблачающих нашу подлость и коварство? У нас нет ни малейшего шанса хоть чем-то отплатить за плохое отношение. Дело выльется в простое соревнование в популярности, и нам, скорее всего, не победить.

Я пристально посмотрел на нее. День выдался тяжелый, но она ничем не выдавала своей усталости. О количестве выпитого свидетельствовало лишь то, что Элли стала несколько мягче и привлекательнее, чем во время нашей утренней встречи. Хотя, не исключено, что это свидетельствовало о том, сколько выпил я.

– Если не возражаешь, – осторожно проговорил я, – я бы предпочел оставить смежную дверь открытой.

– Если это не помешает тебе, не помешает и мне, – холодно ответствовала она. – Спокойной ночи, Мэтт.

– Спокойной ночи, Элли.

Странная, противоречивая девочка – у меня до сих пор не выходила из памяти ее паническая реакция на мое прикосновение, когда я схватил ее у двери. Но теперь она полностью владела собой.

Сплю я очень хорошо, и потому открытая дверь вряд ли могла помешать...

(обратно)

Глава 15

Я быстро скатился с кровати в сторону, противоположную двери между комнатами, сжимая в руке оружие. Я еще не знал, что меня разбудило, но человек, который в подобных обстоятельствах дожидается объяснений, рискует умереть раньше, чем дождется. Пока я настороженно сидел на корточках, укрывшись за кроватью, звук повторился: судорожные всхлипывания женщины, вызванные нестерпимой болью и страхом. В пижаме и босиком, с оружием наготове, я тихо приблизился к двери.

– Нет, не надо! – донесся до меня ее стон. – Вы не посмеете, не посмеете... будь вы прокляты... я убью вас за... ох. Господи, Господи, нет... А-х-х!

Теперь я наконец понял, с чем имею дело. Мягко толкнул полуоткрытую дверь и вошел внутрь. В комнате, конечно, никого не оказалось, никого, кроме девушки, лежащей в большой кровати. Она отбросила в сторону покрывало и лежала на спине, широко раскинув руки, как будто распятая на белой простыне, беззащитная и беспомощная. Тело ее более-менее закрывала сбившаяся ночная рубашка, цвет и фасон которой невозможно было разобрать в падающем из окна тусклом свете. Несмотря на отсутствие рукавов, рубашка выглядела значительно более закрытой, чем следовало бы, и окутывала девушку подобно савану.

Дышала Элеонора Брэнд громко и тяжело, каждый раз втягивая воздух с такой силой, как будто его вот-вот начнут выдавать по карточкам. Глаза ее были закрыты.

– Я убью их, – прошептала она. – Я убью их, убью их, убью, убью, убью их... Господи, почему они выбрали...

Внезапно глаза Элли открылись и она порывисто села, глядя на меня. Волосы у нее беспорядочно растрепались, она механически потянулась рукой, чтобы смахнуть с лица влажные полосы. Затем глубоко вздохнула, зажгла стоящую рядом с кроватью лампу и опять посмотрела на меня.

– Не стреляйте, мистер, – совершенно спокойно проговорила она. – Кошмар. С каждым случается. Иди спать. И прости за беспокойство.

– Как это случилось? – спросил я. Она не стала делать вид, что не понимает, о чем речь. Просто покачала головой.

– Не хочу говорить. Тут не о чем говорить. Проклятие, это совершенно естественный профессиональный риск для молодой женщины, которая сует свой нос куда не следует.

– Как скажешь, – согласился я. – Ты не обращалась к психоаналитику?

– Мне не нужен психоаналитик. Я и так в полном порядке. Просто иногда повторяются эти сны, но я умею с ними бороться. Иди спать. – Мгновение спустя, когда я не пошевелился, она сказала: – Ладно, раз уж тебе нужно все знать, дай мне сигарету. Они там, на столике. Я и подумать не могла, что со мной может такое случиться.

Я протянул ей сигареты, но пальцы Элли слушались плохо, так что мне пришлось достать сигарету самому, вставить девушке в губы и зажечь. Я положил пачку на ближайший столик, пододвинул ей пепельницу и присел на край кровати.

– Все так считают, – заметил я.

– Не надо банальностей. Посмотри на меня.

– Я смотрю.

– Ну и что же ты видишь? – В голосе ее прозвучало нетерпение. – Лицо типичной обезьяны из городского зоопарка, правда? У меня нелепое, костлявое, коротконогое тело с плоской, почти отсутствующей грудью. Щиколотки еще на что-то годятся, но кого сегодня волнуют женские щиколотки? – Она помолчала, предоставляя мне возможность выразить свое отношение к услышанному, которое в действительности ее совершенно не интересовало. Когда человек поглощен самоуничижительными излияниями, ему лучше не мешать. И продолжала: – Любители изнасилований без труда подыщут себе одну из милашек, которых полно вокруг. Что им до маленькой нелепой обезьянки с записной книжкой? По крайней мере, я так считала, да и невозможно заниматься моим ремеслом, когда боишься всех и вся. Потом пришлось вставлять два зуба, а на лице, там, где здоровяк ударил по губам, до сих пор остался шрам.

– Его почти не видно, – сказал я.

– Как и всего остального, – мягко проговорила она, – но они изуродовали меня, будь они прокляты, они безнадежно изуродовали меня, хоть этого и не видно. Они изуродовали все. С тех пор и мир, и сама я навсегда стали другими.

– Физически?

– Нет, физически у меня все на месте. Я потом проверялась и сдавала кое-какие анализы, чтобы убедиться, что они... что после них не осталось никаких биологических или патологических последствий, понимаешь? И все-таки что-то во мне сломалось. Теперь я веду себя как старая дева в лучших викторианских традициях. Не то, чтобы я раньше была зажигательной женщиной – с моей-то внешностью! – но, во всяком случае, я вполне нормально реагировала на предложение или упоминания об этом. Теперь я не могу разговаривать на эту тему. Не выношу, когда ко мне прикасаются. Да ты и сам заметил. Я же видела, что заметил.

– И все-таки, ты в полном порядке, и психоаналитик тебе ни к чему, – сухо заметил я.

– Чем он сможет мне помочь? – воскликнула она. – Ушедшего не вернуть, того, что случилось не изменить. Когда я вышла, они поджидали у машины. Место напоминало заброшенную пещеру в заброшенной части города, но внутри меня никто не трогал, а человек, к которому я приходила, вел себя очень вежливо и даже предложил пива. Наверное, они видели, как я заходила внутрь, и то ли им совсем уж приспичило, то ли дело было в чем-то другом. Они набросились на меня, когда я направлялась к машине, здоровяк и второй – поменьше – отвратительные типы. Я попыталась бежать, но они догнали и потащили за угол дома. Там было темное пустое место, и там они сделали это со мной, избивая, когда я пыталась сопротивляться. – Она судорожно вздохнула. – Знаешь, это непередаваемое унижение, ничего унизительнее и представить нельзя. У тебя не остается ничего. Когда они закончили, я почувствовала, что у меня не осталось ни капли человеческого достоинства, не говоря уже о достоинстве женском...

– Потом я долго рыдала в грязи среди консервных банок, травы и пивных бутылок. На мне не осталось ничего, кроме рваных чулок на щиколотках и перепачканного свитера на шее, который им так и не удалось с меня сорвать. Болело все тело, я боялась пошевелиться и почувствовать, как сильно меня избили. Потом пришел страх, что кто-то явится и увидит меня здесь, в таком виде. Это было как в дурном сне: совершенно голая посреди города, а всего в полуквартале от меня мелькают фары машин.

Она смотрела на меня сухими неподвижными глазами. Я протянул руку, взял из ее пальцев забытую сигарету и раздавил в пепельнице. Элеонора слабо покачала головой, как будто отвечая на вопрос, который слышала только она. Потом еще раз протяжно, порывисто вздохнула и облизала губы.

– Ладно, – прошептала она. – Похоже, я немного оправилась, раз могу об этом рассказывать. Ладно...

– Элли...

– Вот еще что, – заговорила она. Лицо ее внезапно стало жестким и упрямым. – Прежде чем начнешь жалеть несчастную маленькую девочку, которую обидели два ужасных здоровяка, я, пожалуй, добавлю, что впоследствии расквиталась с ними. – Я удивленно посмотрел на нее, и она добавила: – Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.

– Расскажи, – сказал я.

– Я же тебе сказала! – В голосе ее прозвучало нетерпение. – Я с ними расквиталась. Их держали, пока я проделала это ножом, который купила в скобяной лавке. Знаешь, такой маленький обоюдоострый нож, которым пользуются на скотоводческих фермах. Я прочитала об этом в книге о скотоводстве и разведении лошадей, которую нашла в библиотеке, здесь, в Майами, ну, и. Меня потом рвало в кустах, но не могла же просить кого-то сделать это за меня. – Она пристально посмотрела на меня. – А теперь выкладывай соболезнования.

Странно, что рассказывая об этом, она казалась такой маленькой и беззащитной в большой кровати. Я не ожидал услышать ничего подобного, не был готов к такой истории, но все-таки ухитрился выдавить из себя улыбку, дабы не выходить из образа несравненного секретного агента с железными нервами.

– Ужаснуться прикажете? – Элеонора пожала плечами.

– Я решила, что все-таки не стоит их убивать, – небрежно заметила она. – Провести за решеткой остаток жизни? Хотя почему человек вообще должен садиться в тюрьму или даже представать перед судом за то, что... По-моему, это следовало бы отнести в разряд службы на благо общества. Вернувшись домой, в Чикаго, я рассказала то же, что говорила в Майами: я попала в аварию и ударилась о ветровое стекло. Я рассчитала, что ограничившись сделанным и не убивая выродков, смогу избежать неприятностей с полицией, поскольку и ребятки хвастать не станут. И оказалась права – все прошло тихо. Теперь я могу о них забыть. О них может забыть мой разум. Но глупое тело не желает о них забывать.

– Кто тебе помог? – спросил я.

– Один достаточно злобный борец-тяжеловес из Майами-Бич, которому я некогда оказала услугу. Во всяком случае, он так считает. Просто я кое-что узнала, а публиковать не стала. На самом деле это никак не согласовалось с темой, над которой я работала, но позже он дал мне знать, что считает себя моим должником. Поэтому, как только я решила, что и как следует сделать, как только смогла ходить, а не ковылять, как дряхлая старушка – плевать, что выглядела я далеко не лучшим образом, на восстановление моей внешности, включая дантиста и все прочее, впоследствии ушло несколько месяцев – я позвонила ему и сказала, что мне нужны трое крепких ребят. Он дал их мне, мы отыскали мерзавцев, я расквиталась с ними, а он уплатил свой долг, ежели таковой вообще существовал. Наверное, теперь ты считаешь меня ужасной женщиной, – совершенно спокойно добавила она, не сводя с меня взгляда.

– Ужасной, – подтвердил я. – И еще уродливой. Не забудь про уродство.

В глазах у нее вспыхнул гнев.

– Черт бы тебя побрал, сама не знаю, с какой стати мне вдруг вздумалось исповедоваться посреди ночи такому бесчувственному чурбану! – Она бросила на меня испепеляющий взгляд. – И не думай, будто я нуждаюсь в твоих гарантированных методах лечения травматической фригидности, проклятый ублюдок! – Я улыбнулся.

– Ты все высказала? Полегчало?

– Станешь уверять, что ты не об этом думал, сидя здесь, на моей кровати?

– Ну конечно, – согласился я. – О чем еще может думать мужчина, сидя на кровати у женщины в два часа утра? Но теперь советую немного поспать.

– Я считала тебя проходимцем, – сказала она. В глазах вспыхнул озорной огонек. – Человеком, который не упускает ни одной юбки. А ты, наверно, импотент.

– Ты не готова играть в эту игру, Элли, – заметил я. – И слишком плохо знаешь меня.

– Какую игру?

– Ты не против попробовать и посмотреть, что у нас с тобой получится, но в то же время боишься неудачи и потому не решаешься. Вот и решила вывести меня из себя, чтобы я на тебя набросился и решил все за тебя. Примерно так же выталкивают из самолета парашютиста, который боится прыгать сам.

Последовала короткая пауза. Я увидел, как ее грудь резко вздымается под украшенной цветами ночной рубашкой.

– Мгновенный и высоко просвещенный диагноз? – пробормотала она, однако злость уже успела улетучиться из ее голоса. – Прости. Наверное, я веду себя ужасно глупо. Ты не представляешь, как мерзко чувствовать себя... инвалидом. Мне казалось, что если найти человека, которому можно доверять... Но ведь у меня нет никаких причин доверять тебе, правда?

– Ни единой, – сказал я. – Я самый непорядочный человек на свете. А Уоррену ты доверяла?

Она захлебнулась воздухом.

Я не оглядываясь направился к двери. Свет за спиной погас. Вернувшись к себе покорный слуга какое-то время стоял, вглядываясь в темноту за окном. И без того запутанное задание и запутанные взаимоотношения еще более осложнялись. Внезапно помимо моей воли перед глазами у меня возникло бледное изувеченное лицо беззубой девушки, с окровавленным ножом в руке склонившейся над прижатым к земле мужчиной. Кошмар какой-то. Но с другой стороны, намного ли приятнее заботиться о безопасности нежной мягкосердечной особы, которая назовет меня чудовищем за то, что я обидел несчастных ребят, поджидавших с пистолетами в руках. Спасибо, такой опыт у меня уже был и в критический момент я предпочитаю иметь дело с Элеонорой Брэнд, с ее всеусердным отношением к работе, с ее ужасной ненавистью к собственной персоне, ее неукротимой мстительностью и туфельками, которыми она готова воспользоваться в любую минуту.

Меня разбудил телефонный звонок. Я посмотрел на часы. Они показывали почти семь утра.

– Номер 743, – произнес женский голос, который накануне сообщил мне о задании первоочередной срочности.

– Докладывайте.

– Он прибывает сюда и просит, чтобы вы не опаздывали.

– Я никогда не опаздываю, – ответил я. – Когда назначено?

– Мне было поручено разбудить вас ровно за час.

– Отлично. Где Фред?

– Сейчас занят. Встречает специальный рейс в аэропорту, после чего выполнит несколько поручений. Вы тем временем продолжаете прикрывать объект самостоятельно. Поручено передать, чтобы вы были чрезвычайно осторожны.

– Сообщение принято.

– У нас есть час, чтобы одеться и поесть, – сообщил я. – В Нассау прибывает большое начальство. Предстоят великие дела.

– Прости за прошлую ночь, – сказала Элеонора.

– De nada, как говорим мы, знатоки испанского. – Элли поморщилась.

– Все разболтала, да? Господи, я рассказала тебе о том, о чем не собиралась рассказывать никому. И самое смешное, что я ненавижу людей, которые причитают и жалуются на судьбу. Подумаешь, пара мерзавцев избила и изнасиловала меня на пустыре. Пожалуйста, забудь весь этот дурацкий спектакль.

– Тебе полегчало? Она бросила на меня удивленный взгляд.

– Что ж, весь остаток ночи я проспала как невинное дитя, так что можно сказать – полегчало. Спасибо. – Она немного помолчала:

– Мэтт?

– Да?

– Ночью... зачем ты это сказал?

– Девушка с такой физиономией явно нуждается в утешении.

Гнев вспыхнул в ее глазах, и она уже открыла рот, чтобы осадить меня, но вместо этого одарила своей неповторимой широкой и обаятельной улыбкой.

– Ах ты, мерзавец. Все продумал заранее, да? Достаточно вывести девушку из себя и можно делать с ней все, что заблагорассудится. Ладно, пока ты побреешься, я буду готова.

(обратно)

Глава 16

Она вновь облачилась в свой аккуратный костюмчик из шамбре в сочетании с той же, а может и другой, белой блузкой. Когда мы выходили из-за стола после завтрака, я обратил внимание, что лодыжки у нее и правда достаточно привлекательные. И вновь заставил себя выбросить подобные мысли из головы. Тут открывались широкие перспективы для любителей реабилитационных проектов – слишком много хорошего материала, чтобы позволить ей вечно считать себя безобразной и ни на что не пригодной. Однако психологическая реабилитация юных особ не входит в сферу моих профессиональных обязанностей. К тому же не так просто позабыть, как эта девушка расправилась со своими обидчиками. Хотя с другой стороны человеку моей профессии не пристало проявлять излишнюю чувствительность в подобных вещах.

Мы остановились в ожидании лифта, и она бросила на меня почти застенчивый взгляд.

– Ты всегда ведешь себя с женщинами подобным образом, или у тебя отдельные представления о терапии?

– Когда обстоятельства требуют, я становлюсь самым вежливым человеком в мире.

– Вот только не можешь припомнить, когда это было в последний раз. – Она еще раз одарила меня широкой улыбкой, которая исчезла так же внезапно, как и появилась. – Кстати, касаемо обстоятельств. Они и в самом деле требуют моего присутствия на встрече с этим твоим высокопоставленным начальством? – Я пожал плечами.

– Этого требую я. Не забывай, что мне поручено тебя защищать. К тому же, ведено проявлять повышенную осторожность, а поскольку мы и без того всегда осторожны, последнее свидетельствует о наличии неких особых обстоятельств.

Мы вышли из лифта на седьмом этаже, посмотрели на номера комнат и повернули направо, но Элеонора прикоснулась к моей руке и остановилась.

– Послушай, – неуверенно промолвила она, – ты и впрямь придумал для меня какую-то сумасшедшую терапию? Поэтому все время и подтруниваешь надо мной?

– По долгу службы придется провести с тобой какое-то время, Элли. И задача моя намного облегчится, если удастся выбить из твоей головы весь этот вздор насчет отталкивающей внешности. Того, что с тобой случилось, мне не изменить. Ладно. Согласен выслушивать повести о ночных кошмарах, но пожалуйста, избавь меня от дневных. Или никак не можешь забыть очаровательную маленькую сестренку, которую отец любил больше тебя?

Мы двинулись дальше. Не глядя в мою сторону, она довольно холодно произнесла:

– Нет, но я помню свою очаровательную маму, которая мечтала об очаровательной маленькой девочке-куколке, а получила существо, больше напоминающее обезьяну. Да и чего она ждала? Отец у меня далеко не самый красивый человек на свете. Был умен и богат, поэтому она и выбрала его. Если хочешь иметь красивых детей, выходи замуж за кинозвезду. – Элли замолчала и в уголках ее подвижного рта обозначилась насмешливая улыбка. – Кстати, ты даже не попытался сказать, что у меня не отталкивающая внешность.

– Разве я не говорил, что у тебя красивые плечи? Со временем я составлю мнение и обо всем остальном, не торопи события... Стой! – Я схватил ее за руку и удержал на месте.

– В чем дело?

Мы свернули в последний раз и приближались к нужному номеру. Впереди, дальше по коридору, у двери стояли двое мужчин. Завидев нас, они замолчали и отошли в сторону, и я сразу почуял неладное.

Они не относились к числу обслуживающего персонала, поджидающего за дверью, покуда клиент закончит свои дела, и толкующего тем временем о футболе, бейсболе или женщинах. Эти люди заняли заранее оговоренные позиции, чтобы осуществить заранее продуманный план. По их рассчитанным и осторожным движениям было видно, что они напряжены (как это обычно и бывает в начале операции). Даже такой, которая обещает быть не слишком затруднительной. Например, управиться с ничего не подозревающими мужчиной и девушкой...

– Назад, к лифту! – сказал я, разворачивая Элеонору. – Если велю бежать, беги со всех ног. Помнишь номер, который я называл тебе прошлой ночью?

Теперь мы направлялись прочь. Они не последовали за нами, по крайней мере, пока я мог их видеть, но это еще ничего не значило.

– 23572? – У нее наверняка имелись вопросы, но она не стала их задавать.

– Молодец. Если что-нибудь случится, и мы потеряем друг друга, ты доберешься до безопасного – до совершенно безопасного – места и позвонишь по этому номеру. О тебе позаботятся.

Мы уже подошли к лифту, и нам повезло: дверь как раз открывалась. Из кабины вышли хорошо одетые темнокожие молодые люди, говорящие с мягким багамским акцентом, которые не обратили на нас ни малейшего внимания. Мы спустились на четвертый этаж. В коридоре не встретилось никого, кроме темнокожей горничной, которая лишь мельком взглянула в нашу сторону. Дверь номера оставалась нетронутой. По-видимому, горничная еще не заходила к нам, а главное, после нашего ухода никто не подготовил ловушки. Мы зашли ко мне в номер, и я запер входную дверь.

– Ладно, – проговорил я. – Пока все идет нормально. По-видимому, именно это он и имел в виду, когда предлагал быть чрезвычайно осторожным. Теперь будем ждать начала второго этапа.

– В чем дело, Мэтт? – спросила она. – Что происходит?

Я покачал головой.

– Не будем терять время на догадки. Раньше или позже кто-нибудь нам все объяснит. Открой сумочку.

Она бросила на меня удивленный взгляд, но подчинилась. Я извлек из глубин своей сумки один из вчерашних трофеев – им оказался револьвер Уоррена Питерсона – и показал ей.

– Знаешь, как с ним обращаться?

– Немного. – Она внимательно осмотрела оружие и добавила: – По крайней мере, знаю, что это револьвер и у него нет предохранителя.

– Да ты просто оружейный гений, – заметил я. – Многие авторы, в чьих книгах фигурирует эта штуковина, об этом и не подозревают.

– И его не обязательно взводить, правильно? Можно взвести, но не обязательно.

– Совершенно верно. Достаточно сильно нажать на спуск.

Элеонора прошлась языком по губам.

– И что я буду с ним делать?

– Когда я велю направить его на кого-нибудь, направишь. А когда скажу стрелять, будешь стрелять. Причем стрелять до тех пор, пока не скомандую «стой». И будет это не после ленча, завтра, или в следующем месяце, а сейчас.

Она мимолетно улыбнулась.

– Слушаюсь, мистер Хелм, есть, сэр. – Я проверил патроны и вернул барабан на место. Затем определил оружие в большую кожаную сумку.

– И еще. Меня совершенно не волнует, кого ты изрешетишь. Главное, чтобы это оказался не твой покорный. Так что будь поосторожнее, пожалуйста. Элеонора посерьезнела и кивнула.

– Да, знаю. Буду осторожна. – Она осторожно прикоснулась к оружию, прежде чем закрыть сумочку. – Как жаль, что у меня не было его с собой той ночью.

– Да, это средство лучше всего излечивает людей от грязных намерений, – согласился я. – Но сегодня люди, похоже, предпочитают изнасиловать десяток прекрасных девственниц, чем застрелить одного негодяя. Что ж, мы живем в любопытном мире...

Телефон прервал сии глубокомысленные размышления. Я посмотрел на Элеонору и взял трубку. Послышался знакомый голос.

– Мэтт?

– Да, сэр, – отозвался я. – Прибыл в указанное место в назначенное время, но комитет по встрече вызвал некоторые сомнения.

– Боюсь, ты несколько переусердствовал, Мэтт. – Голос Мака звучал холодно. – Похоже, по окончании этого дела придется отдохнуть на Ранчо. – «Ранчо» именуется некое место в Аризоне, куда я намеревался отправить Брента для обучения; место, где помимо всего прочего тебя отремонтируют после задания – успешного или нет, – и подготовят к следующему. Я не стал принимать слова Мака слишком близко к сердцу, поскольку они явно предназначались для посторонних ушей, о чем свидетельствовало и подчеркнутое обращение ко мне по настоящему имени, вместо кодовой клички – своего рода условный сигнал. Тем временем Мак продолжал: – Уверяю, коллеги из ОФБ не причинят тебе вреда.

– Да, сэр, – сказал я. – Тем не менее, не могли бы вы попросить их явить дружелюбие внутри комнаты? Подальше от двери, так, чтобы я мог видеть всех сразу, когда войду? Без оружия в руках. Дверь пусть оставят открытой. У меня уже были неприятности кое с кем, а точнее с двумя, нет, даже с тремя особами в этой гостинице, а я отвечаю за безопасность молодой дамы. Как вы сказали, я склонен излишествовать. Если кто-либо, руководствуясь какими угодно побуждениями, направит в мою сторону оружие или появится с неожиданной стороны, я, вне зависимости от того, кем будет этот человек, не отвечаю за последствия, вызванные моим усердием.

– По-моему, все эти меры предосторожности излишни и даже отдают паранойей, – отозвался Мак, – но раз уж настаиваешь, попрошу мистера Беннетта проинструктировать своих людей соответствующим образом. Кстати, его весьма заинтересовала вышеупомянутая молодая дама. Считает, что она способна сообщить ценные сведения, имеющие отношение к проблеме морского терроризма, которой занимается его организация. Он с нетерпением ждет возможности переговорить с ней. И весьма недоволен случившейся заминкой, хоть я и объяснил, что тебе предписано принимать все необходимые меры предосторожности в том, что касается мисс Брэнд.

– Да, сэр. Я ее приведу, – сказал я и положил трубку.

– Возникли неприятности, – сказал я.

– Рассказывай.

– Тебя хочет допросить мистер Беннетт из ОФБ. По-видимому, это предполагает заполучить тебя в свои руки и вывести нас из игры. ОФБ, что тебе с твоим вашингтонским опытом несомненно известно лучше, чем мне, расшифровывается как Отдел Федеральной Безопасности, ранее Бюро Федеральной Безопасности, ранее...

– Да, я знаю.

– Как только появляются жалобы на их не слишком чистоплотные методы, тотчас проводят реорганизацию и меняют вывеску. Меняют названия так же часто, как рубашки, а уж за рубашками своими они следят, можешь не сомневаться. Это агенты с голубой кровью, не то, что мы, грязные крестьяне. Вкалывать в поте, а зачастую и крови лица, обрабатывая подпольные виноградники – наше дело. Они снимают сливки. Лишь только доходит до рекламы, они тут как тут, а уж кто начинал работу не имеет значения. Естественно, все исключительно на благо общества. Судя по всему, в настоящее время они столкнулись с морским терроризмом и считают, что ты сможешь им помочь. Следовательно, все твои затонувшие суда каким-то образом затрагивают политику... Что?

Элеонора покачала головой.

– Это не связано ни с политикой, ни с терроризмом. Что угодно, только не это.

– Почему ты уверена?

– Почему прошлой ночью ты был уверен, что в комнате поджидают? Я профессионал, Мэтт, и должна разбираться в подобных вещах. Поверь, дело обстоит именно так. – Она поморщилась. – Ваши недалекие выскочки из ОФБ всего лишь ухватились за самый простой ответ. У них заготовлен штамп на все случаи жизни: если не наркотики, следовательно, терроризм. Но это дерьмовая логика – прошу прощения за терминологию.

Я кивнул.

– Похоже, ты успела неплохо поработать над материалом.

– Достаточно, чтобы понять, чем он пахнет. Это сумасшедший, непредсказуемый запах любительской работы, Мэтт. У тебя бывали случаи, когда точно знаешь, что противник – не выполняющий задание обученный агент и даже не революционер, самоотверженно сражающийся за свои политические доктрины? Случаи, когда просто чувствуешь, что имеешь дело с каким-то полоумным бедолагой, который схватился за оружие и начал стрелять направо и налево только потому, что кто-то поцарапал его машину или обидел подружку.

– Понимаю, – сказал я.

– Видишь ли, на дно в основном отправляются достаточно потрепанные суда, посудины, отслужившие свой век, никчемные дешевки. Ни один уважающий себя террорист и пальцем не прикоснется к такой развалине; политические заявления гораздо убедительнее звучат на фоне затонувшего нового сухогруза или гигантского супертанкера. Это реклама, так реклама! Убытки должны заставить мир содрогнуться, задуматься и без колебаний заплатить назначенную цену. История с затонувшими судами тянется уже несколько лет, но я до сих пор не слыхивала ни о каких требованиях. А слушала очень внимательно, можешь не сомневаться.

– Есть какие-либо другие следы? – поинтересовался я.

Элеонора заколебалась.

– Да, и это касается экипажей. Я разговаривала со всеми уцелевшими, кого удалось отыскать; именно этим я и занимаюсь тут, в Нассау. Некоторые из моряков с последнего затонувшего корабля лежат в местной больнице, и я встречалась с ними. Вчера я расспрашивала молодого офицера, третьего помощника капитана. Во время аварии он находился на мостике. – Элли нахмурилась. – Мэтт, я уверена, этот человек что-то скрывает.

– Как ты относишься к тому, чтобы поделиться своими соображениями с ОФБ? – спросил я.

– Глупый вопрос. Как, по-твоему, я должна к этому относиться? Ведь это мой материал. Что нужно от меня стражам закона? Информация находится здесь. Источники здесь. Если им понадобилось что-то узнать, почему бы не провести небольшое расследование вместо того, чтобы пытаться прокатиться за чужой счет? Они могут пойти дальше и рискнуть раскрыть своих собственных информаторов, вместо того, чтобы пытаться заставить нас раскрыть наших. Посмотрим, что им удастся узнать в следующий раз, когда пройдет слух, что этим парням нельзя доверять! – Она мрачно покачала головой. – Возьмем этого мальчика из больницы. То, что ему известно, его явно дискредитирует, иначе зачем запираться? И совершенно очевидно, что он ни о чем мне не расскажет, пока я не поклянусь, что его имя никогда не будет фигурировать в этой истории, что я воспользуюсь информацией исключительно, чтобы понять происходящее и наказать виновных, и не стану его распинать. Что я с начала и до конца прикрываю его, даже если придется угодить за решетку. – Она поморщилась. – Что это за закон, если он заставляет нарушать клятвы, данные поверившим тебе людям?

Я улыбнулся.

– Отличная речь. Возможно, потребуется в суде, но пожалуй попрактиковаться лучше как-нибудь в другой раз.

Элеонора глубоко вздохнула.

– Извини. Стоит нажать кнопку «свобода прессы», и меня не удержать. Итак с моими неприятностями мы разобрались. Что же мучает тебя?

–Вопрос: отдавать им тебя или нет. Я покачал головой.

– Решать тебе, Элли. Защитить тебя мне удастся только в том случае, если я смогу рассчитывать на помощь и сотрудничество с твоей стороны. Разумеется, об этом не может быть и речи, если я в присущей мне грубой манере воспрепятствую твоей встрече с очаровательным мистером Беннеттом и его несравненными сотрудниками.

На губах у нее промелькнула улыбка.

– Думаешь, тебе и правда удастся с ними совладать?

– Милая, человек, вооруженный пистолетом, способен совладать с кем угодно. Во всяком случае, пока он жив.

– Каким образом?

– Не спрашивай, если ты и правда не хочешь знать. – Она облизала губы.

– Хочу.

– Что ж, это будет самый потрясающий цирк из всех, какие тебе когда-либо приходилось видеть. Настоящий спектакль из жизни Дикого Запада. Все герои в одном лице. Шеф, разумеется, как всегда, попытается меня утихомирить, а я, как всегда, подскажу ему, куда он может пойти. В этом трюке с сумасшедшим отработаны все ходы. Беннетту мы не подчиняемся, но если не продемонстрировать, что шеф здесь ни при чем, этот человек способен осложнить нам жизнь. Так что в результате все упирается в нас с тобой. От тебя требуется не вмешиваться и не прерывать спектакль на самом интересном месте. Решайся. Либо мы вместе проделаем весь путь с начала и до конца, либо не будем даже начинать. Что скажешь?

Элеонора подняла свою тяжелую сумочку и взяла меня под руку.

– Звучит многообещающе. Мне нравится цирк. Пойдем?

Первое, что я увидел, когда мы вошли в номер на седьмом этаже, был человек, адамово яблоко которого пострадало у меня в комнате накануне вечером.

(обратно)

Глава 17

Судя по всему мы попали в гостиную большого номера, спальня которого располагалась за дверью. Вся компания в сборе, хмуро подумал я. Тут присутствовал не только парень, с которым я познакомился прошлой ночью – участие в случившемся ОФБ заставляло заново все обдумать, – но и парочка, слонявшаяся по коридору этим утром. Все дружно сидели на софе, как голуби на телеграфном проводе. Кроме того, в силу пока неизвестных мне причин, они пригласили и Уоррена Питерсона. Вид у последнего был мрачный и не менее глупый, чем во время последней нашей встречи. Если я и наградил его шишкой, то она скрывалась под светлыми волосами. Он расположился в большом кресле, слева от единственного в комнате мужчины, лицо которого было мне незнакомо. Мужчина этот мог бы сойти за еще одного мужественного симпатичного агента, если бы не полное отсутствие волос. Природа выкосила растительность на макушке, об остальном же позаботился он сам. Мне это не понравилось. Я уже встречался с людьми, которых не устраивают собственные волосы – своего рода синдром голого черепа. И почти всегда нарывался на неприятности.

Некогда признаком свободного и независимого характера почитались длинные волосы. Нынче к ним привыкли. Волосы превратились в нечто традиционное, и свидетельством характера стала самодельная лысина. Обычно она призвана подчеркивать мужество и непреклонность своего обладателя в противоположность мягкотелым сосункам с длинными кудрями. На длинном лице Беннетта выделялся крупный нос, прямой и костистый, начинающийся прямо между бровями. Глаза у него были карие, а я, как истинный голубоглазый швед, не слишком доверяю людям с карими глазами. Хотя этому человеку я не стал бы доверять и в том случае, если бы глаза у него были цветаясного летнего неба. На нем был легкий костюм из числа тех, что некогда именовались «палм-бич», пока их не начали делать из нефти. Наряд, помимо ничем не примечательных туфель и рубашки, дополнял галстук-бабочка – еще одно яркое свидетельство характера в наши времена дешевых галстуков или полного отсутствия таковых.

Приятного мало. И дело вовсе не в том, что он крутой парень; дело в том, что он считает себя крутым и мысль об этом постоянно преследует его. Настоящие крутые парни умеют проявлять рассудительность: им нечего доказывать. Они знают себя и плевать хотели на то, что о них подумают. Этот же мужчина со своим показным свидетельством характера явно не уверен в себе. Но скорее умрет или убьет кого-нибудь другого, чем признается в своей слабости.

Упомянутый мужчина выразительно посмотрел на часы.

– Хелм? Вам было приказано явиться сюда ровно в восемь часов.

Я проигнорировал его. Я ему не подчинялся, а стало быть, и полученные мной приказы и соответственно их пунктуальное выполнение или отсутствие такового его не касались. Мой взгляд остановился на Маке. Тот сидел справа от Беннетта, но вежливо встал при появлении Элеоноры – единственный в комнате мужчина, который удосужился это сделать. Одет он был в один из своих обычных серых костюмов, более светлого чем обычно, оттенка, в качестве уступки багамскому климату. По-моему, у него припасены костюмы на все случаи жизни: от тропического до арктического. Возможно, это тоже являлось неким свидетельством, но после стольких лет совместной работы меня не слишком волновало его значение. Гладко выбритое лицо казалось застывшим, но я уловил почти незаметное движение ресниц. В его случае это было самым откровенным подмигиванием, равнозначным насмешливой гримасе на лице другого человека. Знак подтверждал: Мак догадывается о моих планах – единственно возможных при сложившихся обстоятельствах – и дает им зеленую улицу. Я повернулся к тяжеловесу, чей речевой аппарат пострадал от моей руки накануне. Теперь мужчину украшал аккуратный костюм и галстук. По-видимому, спортивная рубашка использовалась для маскировки.

– Вставай! – бросил я. – Уступи даме стул, орясина!

Ошарашенный мужчина открыл было рот для резкого ответа, но Беннетт опередил его.

– Здесь командую я, Хелм! Я развернулся к нему.

– Ну так командуйте. Полная комната здоровенных лбов, и ни единый не потрудился оторвать от стула толстый зад. Где ваши хорошие манеры, господа? Кстати, что делает здесь этот мускулистый дебил? – Я бросил взгляд на Уоррена Питерсона и опять повернулся к Беннетту. – Если он состоит у вас на службе, значит вам приходится довольствоваться последними отбросами.

Беннетт холодно произнес:

– Мистер Питерсон располагает определенной информацией, которая показалась нам заслуживающей внимания. Он утверждает, что вы напали на эту женщину и на него самого, а теперь, должно быть, используете какие-то наркотики – по его словам, испробовали их на нем – чтобы подавлять ее волю и заставлять выполнять ваши распоряжения.

– Безмозглый ублюдок угрожал пистолетом. Пришлось отобрать у него оружие и ударить по голове. Возможно, он это считает наркотиком. Потом я дал ему слабое снотворное, чтобы не очнулся и не заставил себя убить. Что касается мисс Брэнд, то она способна говорить от своего имени, а посему смолкаю.

– Никто не подавляет мою волю и не заставляет выполнять чужие распоряжения, – быстро откликнулась Элеонора. – К тому же, я просила мистера Питерсона оставить меня в покое и не вмешиваться в чужие дела. Понятия не имею, что он себе напридумывал.

Питерсон прочистил горло.

– Раньше ты просила помочь и защитить тебя, Элеонора. Я чувствую себя обязанным и дальше делать это, несмотря на то, что ты попала под власть того самого человека, которого ненавидела и боялась...

– Ты ведешь себя как последний дурак, – сказала Элеонора. Голос ее прозвучал как удар бича. – К тому же на самом деле тебе просто не дает покоя то, что я не пустила тебя к себе в постель.

На короткое время в комнате воцарилась тишина. Щеки Уоррена Питерсона окрасились в алый цвет – румянец, которого не устыдилась бы и викторианская горничная. Беннетт прочистил горло.

– Ладно, Лоусон. Пожалуйста, уступите даме стул. Я перевел взгляд на Мака.

– Что мы здесь делаем, сэр? Я пришел, выполняя ваш приказ, но прошу заметить, что сделал это против своей воли.

– Мэтт, вовсе ни к чему проявлять такую враждебность...

– Скажите это им, – отозвался я. – Сколько враждебности с их стороны требуется стерпеть, прежде чем ответить той же монетой? За последние двадцать четыре часа мне угрожали оружием двое из присутствующих в этой комнате и еще один ныне отсутствующий их коллега. Мне такое поведение представляется откровенно враждебным. Еще двое полчаса назад поджидали в коридоре. После всего этого мне не так-то просто быть вежливым с ними или с их начальником. С какой стати вообще терять на них свое время? Наше время, сэр?

– Сотрудничество между нашими организациями...

– Дерьмовое сотрудничество! – грубо оборвал я. – Двое сотрудников ОФБ поджидают меня в номере с заряженным оружием и это называется сотрудничеством? Вам прекрасно известно, что они намеревались сделать.

Так же, как известно и то, что намечалось учинить в коридоре сегодня утром. Парни рассчитывали неожиданно броситься на меня и аккуратно разоружить, после чего все должно было идти так, как они того пожелают. Им не терпится самим обеспечить «защиту» нашей подопечной. Хорошенькое сотрудничество! – Тяжеловес, именовавшийся Лоусоном, неуклюже подвинул Элеоноре стул. Я развернулся к нему. – Эй, держи. – Он поспешно повернулся и ухватил протянутый ему револьвер. – Это твоего больного дружка. А вот и твой. – Он еще не успел управиться с первым револьвером, когда появился второй, и в результате выронил оба на пол. Я покачал головой. – Не стоит так нервничать, amigo. Я вынул из них пули. Мы, профессионалы, обычно называем их патронами, но думаю, вы, любители, именуете их пулями, как это принято в дамских детективах, так что будем придерживаться более привычной вам терминологии. – Я вновь повернулся к Беннетту. – На вашем месте я бы приказал ему не заряжать здесь оружия. У этого парня скверная привычка стрелять в случайных людей.

– Громкое и впечатляющее представление, Хелм, – проговорил Беннетт, почти не разжимая губ. – Во всяком случае, громкое. Теперь, если можно перейти к делу... Простите, мисс Брэнд. Здесь не курят.

Мгновение я с недоверием глядел на него. Во всяком случае, изобразил недоверие: от него можно было ожидать чего угодно. Потом повернулся к Элеоноре и взял за руку, поднимая со стула.

– Пошли, малышка. Нам здесь делать нечего. И вновь она не задала ни одного вопроса; просто встала и направилась к двери.

– Хелм! – Голос за моей спиной принадлежал Беннетту. Не дождавшись моего ответа, он рявкнул: – Лоусон! Бердетт!

Двое мужчин поднялись с софы и попытались перекрыть путь к двери. Но тут же замерли на месте, глядя на тупорылый револьвер в моей руке.

– Элли, – сказал я.

– Да.

– Пора. Достань свой револьвер, пожалуйста. Я беру того, что слева. Ты позаботься о правом. Когда я застрелю своего, второй поступает в полное твое распоряжение... Готова? – И тихо добавил: – Я же говорил, что тут будет потрясающий цирк.

– Я готова, Мэтт. – Голос прозвучал совершенно спокойно.

– Вынужден попросить вас утихомирить этого полоумного! – резко произнес Беннетт у меня за спиной. – Видимо, это адресовалось Маку.

– Сэр, – сказал я.

– Да, Мэтт.

– Предупредите их, пожалуйста. Возможно, у них сложилось обманчивое впечатление, что я блефую. Объясните им. Если я увижу оружие, если прозвучит хоть один выстрел... Скажите им, что произойдет. Голос Мака мягко прозвучал в тишине:

– Некогда на реке Фрейзер в Канаде стояла баржа, своего рода плавучий дом. Там состоялась встреча – вас это заинтересует, Беннетт – некой группы террористов. Присутствовало десять человек. Двое ушли, и осталось восемь, в том числе и мой агент, находившийся у них в плену. Затем началась стрельба. В конце концов наружу вышел мистер Хелм. В нем остались две девятимиллиметровые автоматные пули с металлической оболочкой, одна револьверная пуля тридцать восьмого калибра с мягким наконечником и порция дроби, тем не менее, он вышел. Кроме него в живых остался лишь один молодой террорист, которого унесли на носилках. Впоследствии врачам удалось его спасти. Так что я посоветовал бы не спешить с оружием, господа.

После мгновенной паузы Беннетт произнес:

– Тогда прикажите ему убрать оружие.

– Я не вмешиваюсь в работу своих агентов, – сказал Мак. – Они просто получают задание, а дальше вольны действовать как заблагорассудится. Вы сами спровоцировали мистера Хелма на ответные меры. На него было совершенно вооруженное нападение. Вы неоднократно готовили ему ловушки. Как ни странно, подобное поведение в его представлении не совсем соответствует тому, как должны взаимодействовать члены двух сотрудничающих организаций. Как ни странно, я вполне с ним согласен. Вы сами создали проблему, Беннетт, вот теперь и решайте ее.

Он отклонился от стандартного сценария, описанного мной Элеоноре, который предписывал мне принять весь огонь на себя, покуда Мак,, а стало быть, и агентство, отказывается поддерживать мое вызывающее поведение. По-видимому, он не слишком любил, не шибко боялся мистера Беннетта, и не видел причин поощрять грязные приемы этого человека.

Голос Беннетта едва заметно дрогнул.

– Но чего же он хочет?

– Почему бы не спросить об этом у него самого? – ответствовал Мак.

– Чего вы хотите, Хелм?

– Даму вверили моим заботам, – сказал я. – Поэтому чувствую себя обязанным проследить, чтобы по отношению к ней проявлялись вежливость, уважение и предупредительность. Личные ее привычки не могут становиться предметом критики. Если ей вздумается поковырять в носу, она будет ковырять в носу и никто даже словом не обмолвится по этому поводу. Если ей захотелось покурить, она будет курить здесь, или я отведу ее туда, где она сможет курить, и не завидую тому, кто попытается меня остановить. Если есть желающие попробовать, милости прошу.

Воцарилась непродолжительная тишина. Затем Беннетт тихо рассмеялся, и я понял, что все кончено, отныне с него глаз нельзя спускать. Этот человек не успокоится, пока не отплатит за нанесенное оскорбление. Правда, я и без того не стал бы упускать его из виду.

– Сколько шуму из-за какой-то сигареты – небрежно бросил он. – Покорнейше прошу извинить, мисс Брэнд, я и не подозревал, что табак столь важен для вас. Разумеется, можете курить. Лоусон, принесите даме пепельницу.

– Ладно, Элли, – сказал я. – Можешь убрать оружие.

– Видите? – раздался вздрагивающий голос Уоррена Питерсона. – Хелму каким-то образом удалось подчинить Элеонору себе. Теперь она готова даже убивать для него!

Никто не обратил на Питерсона ни малейшего внимания. Элеонора вновь опустилась на стул, и губы ее едва заметно пошевелились:

– Если ты Дикий Билл Хикок, кто тогда я. Грозная Джейн?

– Она была еще страшнее тебя, – пробормотал я. – Да и побольше. Управляла двумя десятками мулов как парочкой пони...

– Мисс Брэнд.

Элеонора бросила на меня насмешливый взгляд и сказала:

– Да, мистер Беннетт. Беннетт прочистил горло.

– Теперь, когда мы покончили со всем этим мелодраматическим фарсом, надеюсь, вы не откажитесь рассказать нам о публикации, над которой вы работаете в настоящее время.

– Вы имеете в виду мою статью о Бермудском треугольнике? – охотно отозвалась Элеонора. – Боюсь, мне не удалось пока собрать нового материала. Вам конечно известно о военных самолетах, которые вылетели из Форт-Лодердейла и исчезли и о принадлежащей частному лицу яхте «Ревонок», которую никто не видел после того, как она отчалила от Ки-Уэст.

– Пожалуйста не надо, мисс Брэнд. Мы знаем, что вы воспользовались своего рода прикрытием, чтобы не разглашать истинные цели своего расследования...

– Но возможно, люди, с которыми она имеет дело этого еще не знают, – быстро вмешался я. – Когда прошлой ночью мы наткнулись на засаду, я решил было, что им все известно, но как выяснилось, это всего лишь друзья из сотрудничающего с нами агентства устроили дружеский розыгрыш... Кстати, как чувствует себя жертва розыгрыша?

– А я-то думаю, когда вы удосужитесь поинтересоваться, – холодно произнес Беннетт. – Он в удовлетворительном состоянии, похоже, ему удастся выкарабкаться.

– Мой интерес к людям, которые бросаются на меня с оружием и в результате получают пулю, весьма ограничен, мистер Беннетт, – заметил я. – Даже, когда стреляю в них я сам, чего в данном случае не было. Но я рад за мистера Лоусона, что его жертва выживет.

– Проклятие, если бы ты не... – возмущенно начал крупный мужчина.

– Тебе не повезло, – прервал я. – Через пару поколений мы выведем прекрасную мягкотелую расу граждан, которые не приучены давать сдачи, да еще и успеем полностью их разоружить. Увы, ты родился слишком рано, amigo. Тебе бы понравилось жить в тихом обществе, где оружия нет ни у кого, кроме тебя. Мак прочистил горло.

– Думаю, пора это прекратить, Мэтт.

– Да, сэр. Как я уже сказал, не исключено, что прикрытие мисс Брэнд все еще действует и прежде чем мы двинемся дальше, мне хотелось бы получить некоторые гарантии того, что оно будет действовать и дальше, в течение максимально возможного времени. То, что Питерсон проболтался вам об ее истинных целях, еще не означает, что об этом нужно кричать на весь город.

– Уверяю, мы в полной мере сознаем, насколько важны требования безопасности, – заявил Беннетт. – Кстати, как вы скоро поймете, вопрос уже обсуждали. Тем не менее, я пользуюсь возможностью заверить мисс Брэнд, что переданная ею информация не станет разглашаться без особой необходимости. – Он посмотрел на Элеонору. – Прошу вас, мисс. Что известно о деятельности этих террористов?

Элеонора помедлила с ответом. Я догадывался, о чем она думает. Мы заранее договорились, что не станем идти на поводу у кого бы то ни было. Тем не менее, Элли была достаточно умна, понимала, что не стоит перегибать палку без особой нужды, пыталась представить свою точку зрения достаточно ясно.

– Мне ничего не известно ни о каких террористах. Я занималась расследованием случаев кораблекрушений, которые имели место неподалеку от побережья в последнее время, но так и не смогла выяснить, чем они вызваны. Никаких доказательств, которые давали бы основание называть их террористическими актами, обнаружить не удалось.

– Возможно, мисс Брэнд, мы располагаем несколько большей информацией по этому поводу, – в голосе Беннетта прозвучало самодовольство. – Тем не менее, будем весьма признательны, если вы сочтете возможным поделиться с нами всем, что вам известно.

В глазах Элеоноры сверкнули искорки гнева, но она продолжала говорить сухим деловым голосом:

– Я изучила все происшествия за последние пять лет. Рассмотрела все возможные причины: столкновения, мели, штормы, пожары, взрывы и так далее. Отбросила целый ряд случаев, явно попадающих в категорию обычных морских аварий. Выделила несколько сомнительных случаев, обычно связанных с исчезновением судна, когда никто, в том числе и уцелевшие, если таковые имеются, не способен объяснить, что же произошло. И осталась небольшая категория, не вызывающая практически никаких сомнений. Пять кораблей; шесть, включая последний. Все эти случаи похожи друг на друга. Во всех имело место повреждение в носовой части. Корабль, по-видимому, наталкивался на нечто, и оно либо взрывалось само, либо вызывало взрыв на борту. Такова первая гипотеза. Другая предполагает, что причиной кораблекрушений стали действия злоумышленников, хотя непонятно, зачем им понадобилось выбирать для своих целей одно и то же место на всех судах. Как выяснилось, все происшествия имели место в течение последних двух лет.

Беннетт кивнул.

– Нам понадобятся названия всех судов, мисс Брэнд. И все прочие относящиеся к ним сведения. В частности, насколько мне известно, вы разговаривали с некоторыми уцелевшими членами команд. Хотелось бы получить записи этих разговоров.

– Не сомневаюсь, что вам этого хотелось бы, – сухо отозвалась Элеонора. – Но почему бы тогда не провести собственное расследование?

– Даже если бы мы могли позволить себе терять время на повторение уже проделанной вами работы, в случае, который в настоящее время интересует нас больше всего, это невозможно.

Элеонора, нахмурившись, посмотрела на него.

– Вы на что-то намекаете. Поясните, пожалуйста.

– Речь идет о человеке, которого звали Юрген Хинкамф. Он служил третьим помощником на «Фэйрфакс Констеллейшн», танкере, который недавно затонул неподалеку от Багамских островов. Прошлой ночью Хинкамфа задушили подушкой в больничной кровати. Убийца до сих пор не найден.

Лицо Элеоноры побледнело.

– Ох, бедный мальчик!

– Насколько мне известно, вчера вы разговаривали с ним в больнице.

– Совершенно верно. Но он отказался отвечать на мои вопросы. Я... надеялась повидаться с ним сегодня.

– Не удастся. – Беннетт оглянулся на меня и продолжал с некоторым злорадством: – Вот, что я имел в виду, когда говорил, что проблема безопасности в данном случае уже обсуждалась. Кому-то явно удалось выяснить истинную цель проводимого мисс Брэнд расследования, что было совсем не трудно после того, как она начала расспрашивать уцелевших в кораблекрушениях. По-видимому, этот человек или организация пытается не дать ей достигнуть цели, устраняя источники информации. – Он вновь перевел взгляд на Элеонору. – Вам не показалось, что этот Хинкамф что-то скрывает?

Элеонора кивнула:

– Но понятия не имею, что это может быть. Так далеко я еще не продвинулась.

– А как далеко вы продвинулись?

– Он рассказал мне о случившемся, – ответила Элеонора. – По его словам, корабль содрогнулся, раздался громкий звук, он вышел на открытое крыло мостика – была как раз его вахта – и тут весь нос корабля охватило пламя. Пламя это, как огромный огненный мяч, катилось навстречу Хинкамфу. Не помня себя, он бросился на поиски укрытия. И очнулся в спасательной шлюпке, куда ему по-видимому помог добраться кто-то из членов команды.

– Судя по вашему описанию, корабль перевозил бензин.

– Нет, сырую нефть. То есть, весь набор компонентов, тяжелых и легких, в том виде, в котором их добывают из земли. А легкие составляющие практически представляют собой бензин – вернее, нерафинированный бензин – так что при отсутствии должных мер предосторожности может образоваться взрывоопасная смесь. По-видимому, на «Констеллейшн» таких мер предосторожности никто не принимал. Это была старая и дряхлая посудина, так что пожар на носу вполне мог перекинуться на весь груз. – Элеонора поколебалась. – Вероятно, багамские власти пожелают увидеть меня, поскольку я говорила с ним незадолго до того... до того, как его убили.

– Да, вас просили побывать у них сегодня во второй половине дня. Я подскажу, как найти нужный кабинет. Если пожелаете, можем предоставить вам и средство передвижения.

– О средстве передвижения позабочусь я, – сказал я.

Беннетт пожал плечами.

– Как пожелаете. Мисс Брэнд, так вы говорите, Хинкамф вам все это рассказал? Он не проявлял нежелания описывать подробности аварии?

– Ох, нет. Нежелание проявилось, когда я попыталась... когда попросила рассказать, что творилось на мостике во время взрыва, попыталась выяснить, чем занимались он и подвахтенный, когда разразилась катастрофа. Он тут же внезапно почувствовал себя слишком слабым, чтобы отвечать на вопросы.

– У вас есть какие-либо предположения относительно того, что он может скрывать? Элеонора передернула плечами.

– Разве что самые очевидные. То ли он сделал что-то, чего не должен был делать, то ли не сделал того, что должен был сделать. Возможно, просто отвлекся, пока судном управлял автопилот, зачитался комиксами, Иммануилом Кантом или чем-нибудь еще. Такое случается. Эти корабли практически не нуждаются в управлении, даже старые модели. Как бы то ни было, слишком уж он охотно живописал восхитительный фейерверк и слишком велико было его нежелание обсуждать технические подробности ночной вахты. Думаю, Хинкамф понимал, что допустил какую-то ошибку, а в результате как дежурный офицер по меньшей мере частично отвечает за гибель корабля.

– Отвечает перед своей совестью? Или перед законом?

Элеонора быстро встряхнула головой.

– Если вы ведете к тому, что он участвовал в заговоре по уничтожению судна, то я в этом сильно сомневаюсь. Судя по тому, как он об этом рассказывал, уверена, что взрыв и для него явился ужасной неожиданностью. Ничего подобного Хинкамф не ожидал. В этом я готова поклясться. Но мне кажется, он сознавал, что допустил профессиональную оплошность или что-то недосмотрел и это, по меньшей мере, благоприятствовало катастрофе. Нечто такое, о чем он никому не осмелился рассказать, в особенности любопытной журналистке, которая, как оказалось, знает о судовых порядках чуть больше, чем он предполагал, когда согласился дать интервью. – Элли едва заметно улыбнулась.

– Знаете, я провела неделю на сухогрузе, прежде чем взялась за это расследование, так что немного разбираюсь в судах.

– Вы упомянули о подвахтенном. Вы разговаривали с ним?

– Не представилось такой возможности, – сказала Элеонора. – Юрген не знает, что с ним случилось, но среди уцелевших этот моряк не числится.

– Если террористы, которые организовали кораблекрушение, заручились помощью на борту, они могли впоследствии незаметно эвакуировать своего помощника в безопасное место.

– Интересная гипотеза, но на мой взгляд не слишком правдоподобная, мистер Беннетт. Как можно проделать подобную операцию, когда танкер пылает и вокруг разлилась горящая нефть? Мне представляется более вероятным, что этот человек утонул вместе с кораблем, но если вы намерены попытаться его отыскать, его звали Эйнар Кеттлиман. – Она поколебалась. – И вообще я не верю, что это дело рук террористов.

Беннетт одарил ее своей неспешной самодовольно-насмешливой улыбкой.

– В таком случае совершенно необъяснимым представляется то, что мы располагаем посланием, подписанным некой подпольной организацией, в котором выдвигается требование уплатить крупную сумму денег с угрозой потопить еще один корабль, если наличные не поступят к указанному сроку. Вы со мной согласны, мисс Брэнд?

(обратно)

Глава 18

– Чепуха, – заявила Элеонора. Потом повернулась и посмотрела на меня. – Полнейшая бессмыслица. Дело шито белыми нитками. Что бы этот лысый мерзавец ни говорил о каких-то посланиях, я ни за что в это не поверю. Не тот случай. Я это чувствую.

Мы провели трудный день после встречи на седьмом этаже, которая и сама по себе была нелегкой, но Элеонора никак не проявляла усталость. Вновь наступил вечер и, пообедав, мы вернулись в номер на четвертом этаже «Парадиз Тауэрс». Всю вторую половину дня мы провели общаясь с полицейскими. Процедура включала длительные периоды ожидания вперемежку с беседами со множеством тупых и гораздо меньшим количеством умных чиновников.

Несмотря на длинный и трудный день, ее костюм и блузка – вернулись мы так поздно, что переодеться к обеду было некогда – по-прежнему выглядели свежими, тонкие чулки остались гладкими и целыми, а деловая прическа послушно хранила очертания. Стойкая девушка, но я предпочел бы увидеть несколько морщин, складок и выбившихся волос. Ее обязательная аккуратность несколько пугала. Судя по всему давалась она ценой невероятных усилий и преследовала цель избавиться от всего, что хоть как-то напоминало о той ночи, когда было безжалостно разрушено привычное ей дисциплинированное и опрятное представление о собственной персоне. Я вложил в ее руку бокал и поднял свой.

– За терроризм, – провозгласил я. – Беннетту хочется в него верить, – и на здоровье. Может, погоня за призраками не позволит ему уделять достаточно внимания нашим скромным особам.

Но ее голову занимали какие-то другие мысли.

– Мэтт, – наконец проговорила она. – Мэтт, сегодня утром ты и правда выстрелил бы в этого человека? Некоторое время я молча смотрел на нее.

– Всегда хочется все знать, не так ли?

– Не забывай, я тоже в этом участвовала. Думается, имею право знать.

Я пристально поглядел на нее и спросил:

– А ты бы выстрелила?

Элеонора поколебалась, потом едва заметно пожала плечами.

– Наверное, да. Если бы ты приказал. Дело в том, что если я обращаюсь за советом к специалисту по физике, то не стану оспаривать справедливость формулы Е = мс2. А если имею дело со знатоком оружия, и он утверждает, что необходимо произвести с помощью револьвера некий негромкий и смертоносный звук, кто я такая, чтобы оспаривать его слова? Да, если бы ты дал команду, я бы наверное выстрелила. Исходя из предположения, что ты ведаешь, что творишь. Но ты сам и правда сделал бы это?

Мне припомнилось, что я имею дело с крепкой маленькой девочкой, которая весьма неприятным образом расплачивается за нанесенные оскорбления. Что ж, иногда устаешь от сентиментальных болванов, а уж она к их числу явно не принадлежала.

– На сегодня три человека живы лишь потому, что вчера я проявил завидную терпимость и пошел на значительный риск. Наличествовали все основания защищать себя насильственными, то есть смертельными для противника средствами, но я обошелся без них. И предупредил тебя, что с этим покончено. Эти люди исчерпали запас моей терпимости. Я достаточно рисковал. Скажем так: никогда не направляю оружие на людей шутки ради. Если бы я и в самом деле решил уйти из комнаты, а они попытались меня остановить, началась бы стрельба. Если бы кто-либо из них направил на меня оружие, этот человек был бы мертв. И я не посмотрел бы, кто он, и чьи приказы выполняет. Удовлетворена таким ответом?

Элеонора кивнула и уже открыла рот, чтобы задать следующий вопрос, но передумала. Чуть погодя она сказала:

– Защитники Святой Земли, подумать только. Выкуп в миллион баксов, не то на дно отправится еще один корабль. Любопытно: защищают Святую Землю, Палестину, взрывая корабли и разливая нефть по святым океанам. Говорю тебе, Мэтт, здесь дело нечисто. Я в этом уверена.

– Что, – заметил я, – означает, что ты не так уж сильно в этом уверена, правда?

Я тут же пожалел о сказанном, увидев странное выражение в ее глазах. Лицо ее обмякло и тело осунулось под наплывом усталости, с которой до сих пор ей удавалось бороться. Она беспомощно оглянулась в поисках стула. Затем опустилась на пододвинутый мной стул, сделала большой глоток из бокала, который я ей дал, и вздрогнула. Бокал она сжимала обеими руками. Наконец, не глядя на меня, заговорила:

– Ты становишься слишком догадливым относительно меня. – Голос ее звучал тихо и спокойно. – Чересчур догадливым. Да, я не совсем уверена. Нет, я не совсем уверена. Прежде... прежде, чем это со мной случилось, я была бы уверена. В те времена я была сообразительной и самоуверенной особой. Всегда все знала наперед. Но вот той ночью ошиблась. Не сомневалась, что мне ничто не грозит, а на самом деле... Какие еще ошибки наделала я в своей гордыне?

Я пододвинул другой стул и сел напротив нее.

– Мне приходят в голову две ошибки. – Элеонора бросила на меня пронзительный взгляд. Я продолжал: – Два невозможных совпадения, которые ты приняла на веру. Я ужасно чувствителен к совпадениям, Элли. В моем ремесле нельзя упускать из виду ничего, хотя бы отдаленно напоминающего совпадение. Это погубило слишком многих.

Она глубоко вздохнула и наклонившись сбросила туфли. Аккуратно поставила их сбоку на ковре и пересела в большое кресло, быстрыми, умелыми движениями привела в порядок прическу и одежду. Ноги подобрала и внезапно вновь превратилась в опрятную, никогда не устающую журналистку, всего на мгновение расслабившуюся – да и то, слегка – в обществе друга.

– Какие совпадения? – спросила она. Голос ее прозвучал несколько сухо. – Я и не подозревала, что упустила из виду... ох, ты имеешь в виду связь Лорки с этике происшествиями на море, не так ли? Я кивнул.

– Это первое совпадение. Присмотримся к нему. Ты заканчиваешь статью о Джордже Уинфилде Лорке, ныне сенаторе Лорке, умываешь руки и собираешься взяться за статью, вернее – серию статей на совершенно другую тему. Собираешься писать о нас. Но теперь выясняется, что мысль эту скорее всего подбросил тебе парень, состоящий у Лорки на содержании. Правильно?

– Неважно, кто и что мне подбросил. Я уже говорила, что проверила все самым тщательным образом...

– И не думал критиковать твои методы, – поспешно оговорился я. – Но смотри, что происходит дальше. Ты заканчиваешь с нами и берешься за другую тему – корабли. И – подумать только – тут главная роль тоже отводится сенатору Лорке, если только Хэтти Робинсон не ошиблась, а она обычно не ошибалась. Не могу поверить, что все случилось само по себе. Таких совпадений просто не бывает. Должна быть некая связь. Элеонора нахмурилась.

– Не станешь же ты утверждать, что Лорка вложил мне в голову и эту идею! Одно дело пустить меня по твоему следу, это вполне объяснимо, учитывая его к тебе отношение, но зачем ему хвастаться собственными делами? И убивать людей, чтобы те ничего мне не рассказали. Полная бессмыслица! К тому же я тебе уже говорила, что эта мысль пришла мне в голову после разговора с капитаном Робинсон.

– Стало быть, ты впервые услышала о затонувших судах во время первого разговора с Хэрриет? И тебя сразу захватила мысль заняться этой темой? Можно сказать посетила муза журналиста? Элеонора поморщилась.

– Ты же знаешь, что это не происходит подобным образом. У меня имеется и множество всевозможных замыслов и все эти идеи я аккуратно записываю в свой блокнот, хоть и знаю, что большинство из них там и останется. Но время от времени что-то реализуется. Идея может многие месяцы отлеживаться в блокноте и у меня в голове. Потом случается что-то прочесть или с кем-нибудь переговорить, как например с Хэрриет Робинсон, и тема обретает определенную реальность. Тогда я откладываю в сторону текущие дела и начинаю работать над новым материалом.

– Значит, у тебя были заметки на эту тему и до разговора с Хэрриет?

– Да, конечно. Тема позволяла собрать материал для статьи, и я бы с удовольствием ею занялась, если бы удалось кого-нибудь заинтересовать. Когда увидела, насколько хорошо эта женщина разбирается во всевозможных судах, то припомнила о морской загадке. И перевела разговор на эту тему после, того, как закончила расспрашивать о тебе. К тому времени она была просто счастлива, что я прекратила свои дотошные расспросы о тебе, о ней и о том, чем вы занимались у кубинского побережья, и переключилась на корабли. Разумеется, когда я посетила ее в следующий раз и попросила подтвердить сказанное, Робинсон и слышать об этом не захотела.

Я нахмурился.

– Но откуда впервые появилась мысль заняться этой темой, ты все-таки не знаешь.

– Господи, Мэтт, ведь ты и сам когда-то занимался журналистикой и должен знать, как бывает. Нет, я не знаю, откуда она появилась. Возможно, что-то прочитала в газетах, что-то от кого-то услышала...

– От кого?

Элеонора уже открыла рот для раздраженного ответа, но передумала.

– Ладно, – после небольшой паузы проговорила она. – Ладно. Возможно, ты и прав. Кажется, я припоминаю... Серина.

– Кто?

– Серина Лорка. Его дочь. Я брала интервью у семьи Лорки: жены, Джанин и дочери, Серины. Малышка, похоже, помешалась на Бермудском треугольнике и хотела узнать мое мнение, не может ли последнее кораблекрушение – в то время как раз затонули два корабля – быть делом рук пришельцев. Я ответила, что не верю в подобную чепуху, но потом призадумалась...

– Итак, на мысль взяться за эту тему тебя навела Серина Лорка. И, она же подсказала тебе, каким прикрытием можно воспользоваться. Элеонора пожала плечами.

– Пожалуй. Хотя весьма маловероятно, чтобы она сделала это намеренно, правда? Ведь она еще почти ребенок. Несмотря на внешность зрелой двадцатилетней девицы... Не думаю, чтобы это имело особое значение... – Помолчав, она спросила: – Каково же второе совпадение?

– То что тебе случайно довелось пережить изнасилование как раз тогда, когда ты готовила статью о Джордже Уинфилде Лорке. Дорогая моя, это не укладывается в пределы допустимой реальности.

– Я не твоя дорогая, – отрезала Элеонора. – К тому же это произошло, не так ли? Не приснилось же, черт побери!

– Я и не говорю, что этого не было. Но подобное никак не могло явиться случайным совпадением. – Я склонился вперед. – Послушай, Элли, мы имеем дело с парнем, который, чтобы свести старые счеты, бросил женщину под винт катера. Другой он отправил смертоносное послание, потому что она осмелилась выйти за рамки дозволенного. Попутно поручил убить из дробовика совершенно неизвестного себе человека лишь затем, чтобы заставить понервничать других, известных и не внушающих ему симпатии людей. Не далее, как вчера, по его приказу подушкой удушили молодого парня, который сболтнул лишнее. Нам во всяком случае приходится исходить из предположения, что за всем этим стоит Лорка – это единственное правдоподобное объяснение. Или ты считаешь, что с Юргеном Хинкамфом расправился один из местных врачей за то, что он ущипнул за мягкое место симпатичную медсестру?

– Нет, но...

– Нет, но, похоже, ты склонна доверчиво полагать, что опытную журналистку совершенно случайно втоптали в грязь, используя все доступные средства, в то самое время, как она занялась этой опасной личностью, – жестко заметил я.

Элеонора облизала губы.

– Но... но зачем все это? Лорка и его люди во всем шли мне навстречу, зачем им нанимать кого-то, чтобы...? К тому же эти мерзавцы и не пытались мне угрожать, говорить, чтобы я не совала куда-то свой нос или что-нибудь в этом роде. Мне не предлагалось убраться восвояси и забыть о Джордже Уинфилде Лорке, чтобы в другой раз не случилось чего-нибудь похуже. Не прозвучало вообще никаких предостережений или ультиматумов, они просто избили жертву, сорвали с нее одежду, сделали свое дело и убежали.

– И не произнесли ни слова? Все происходило в полной тишине?

Элеонора судорожно сглотнула.

– Знаешь, мне не особенно приятно об этом вспоминать.

– В вещах, которыми мы занимаемся, вообще мало приятного. Каждому из нас предстоит проделать свою работу и вслепую это не удастся. Так что же произошло на самом деле? Что они говорили? Расскажи мне обо всем. Во всех подробностях.

Лицо ее стало бледным и упрямым.

– Я тебе уже рассказывала. Прошлой ночью вылила на тебя все, как последняя истеричка... Я покачал головой:

– Прошлой ночью ты рассказала мне о том, что было потом. Теперь я хочу услышать, что было сначала. Пока я знаю лишь то, что это было невероятно унизительно и полностью растоптало твое женское достоинство.

– Проклятие, Мэтт. что ты со мной делаешь? – прошептала она.

– Проклятие, Элли, ты что-то проглядела. Потеряла какую-то деталь. Забыла а ней. Выбросила из памяти нечто, чрезвычайно для тебя неприятное. Заставила себя поверить, что речь идет всего лишь о случайном изнасиловании. Обычный профессиональный риск, но так ли это на самом деле? Отбрось девичью стеснительность и давай поговорим начистоту. Послушай, однажды в Центральной Америке я вытащил из джунглей девушку-агента, после того, как с нею позабавилась целая революционная армия. Неужели ты думаешь, после этого твоя незатейливая история произведет впечатление?

– Ах ты, мерзавец! – пробормотала она. – Ах ты, грязный мерзавец!

– Слова, – настойчиво произнес я. – Ведь они говорили, не так ли? Ты же опытная журналистка и должна запоминать услышанное. Предлагаю тебе провести расследование случившегося с некой мисс Элеонорой Брэнд; или ты считаешь себя не такой как все остальные? И можешь копаться только в чужом грязном белье? Например, заниматься лучшей подругой, которая тебе доверяла, правительственной службой, в поте лица выполняющей свои задачи, молодым моряком, которого убили в кровати за беседу с тобой? Давайте, мисс Сенсация! До сих пор я слышал только о твоих переживаниях. Теперь изложи подробности, пожалуйста. Прозвучали какие-то слова. Я хочу услышать эти слова.

Элеонора глубоко вздохнула, как будто намереваясь излить на меня поток проклятий, но выпустила воздух, не произнеся при этом ни звука. Затем еще раз прошлась языком по губам.

– Веди себя хорошо, малышка, и мы не причиним тебе вреда... – с усилием прошептала она. – Вот тебе слова, черт тебя побери! Чем они тебе помогли?

– А потом?

– Потом я дралась изо всех сил, пытаясь вырваться и убежать. Меня поймали и швырнули на землю. Я очутилась на четвереньках и получила еще один пинок, перевернулась и попыталась подняться. И вновь оказалась на земле и заработала несколько ударов ногами... Вряд ли я и правда надеялась убежать, просто пыталась оттянуть развязку. Они же вовсе не пытались изуродовать, сломать или убить меня, скорее просто наслаждались моими мучениями, прежде чем... Но потом я впилась ногтями в лицо здоровяка, и вот тут-то он рассвирепел и по-настоящему набросился на меня. Ударил в челюсть, рот наполнился кровью и обломками зубов, их приходилось выплевывать, чтобы не подавиться. Вас устраивают такие подробности, мистер Хелм? Тогда мне показалось, что я пострадала много больше, чем было на самом деле. Представилось, что если буду и дальше сопротивляться, то останусь совсем без зубов и проведу остаток жизни, как дряхлая старуха, которая вынимает на ночь вставную челюсть и оставляет ее в стакане с водой. Этого я не вынесла. Поэтому я затихла, сидя там, куда меня отбросил удар, а по подбородку стекала кровь... Надеюсь, вы довольны моим рассказом, мистер Хелм!

– Отлично излагаешь, – отозвался я. Глаза Элли источали ненависть.

– Ты и в самом деле такой мерзавец, да? – Она судорожно вздохнула. – Потом здоровяк рывком поднял меня на ноги, а тот, что поменьше стоял и любовался... Слова? Ладно, слова. Он сказал что-то вроде, посмотри теперь на эту высокомерную дамочку: не пожелала снизойти до нас, простолюдинов! И вот, смазливая мордашка вся в крови, а нарядная одежда превратилась в тряпки.

Затем взялся за воротник моего свитера и попытался его разорвать, но тот лишь немного треснул на плече. Он рассвирепел, выхватил большой нож и попытался разрезать свитер, но и это не удалось, свитер был слишком мягким и податливым, а нож – недостаточно острым. В результате субъект просто наделал дыр и изорвал его, совершенно новый свитер, прежде он был розовым, а стал серой тряпкой – вот тебе подробности. Тут приятель сказал: прекрати валять дурака и действуй, пока никто не появился. Тогда тот, что поменьше, распорол пояс моей новой юбки – новой она была до того, как я вывалялась в грязи, вот тебе еще подробности, разорвал ее и отбросил в сторону. Потом залез мне под свитер, схватил спереди за лифчик и орудовал ножом до тех пор, пока не избавил меня от него. Хотел было выбросить, но помедлил, разглядывая кружева – ближайшая улица давала достаточно света. Он сказал... – она внезапно замолчала.

– Что он сказал, Элли? – Она помедлила с ответом. Когда же заговорила, укоризненный тон сменился странными, почти извиняющимися нотками.

– Ты должен меня понять, Мэтт. Впоследствии я пыталась все это забыть. Начисто. Не позволяла себе думать об этом. И сегодня впервые оглянулась. До сих пор я просто не могла на это решиться. Меня всю переворачивало. – И неожиданно со злостью добавила: – И сейчас переворачивает, черт бы тебя побрал.

– Что он сказал?

– Он сказал... сказал, что у меня красивая одежда, даже белье, дорогое, как у принцессы, наверное, мне хорошо платят за то, что суну свой пронырливый нос...

– Дальше? Элеонора встряхнула головой.

– Здоровяк приказал ему заткнуться и делать свое паршивое дело. Он так и сказал, паршивое дело. Тот, что поменьше, отбросил мой лифчик и – тебе нужны подробности – взялся за нож и позабавился с моими чулками. Потом с хохотом уставился на меня – должно быть я выглядела ужасно нелепо в оставшихся на ногах обрывках чулок, после того, как он сорвал... хм, верхнюю часть. Надеюсь, мистер Хелм, эти подробности доставляют вам истинное наслаждение. – Она с трудом сглотнула. – Однако ножа не убрал, несмотря на то, что теперь я... была раздета достаточно для того, что они задумали. Он окинул меня насмешливым взглядом, и я поняла, что ему пришло в голову использовать нож на более интересном объекте. Гораздо более занимательном, чем нейлон, шерсть и синтетика. Он приставил лезвие к моему животу и надавил так, что выступила кровь, но здоровяк, который стоял у меня за спиной и удерживал, велел прекратить. Потом приказал убрать дурацкий нож и не забывать, что меня не должны изувечить слишком сильно. До сих пор я этого не осознавала. Слишком усердно старалась не вспоминать.

В комнате воцарилась тишина, только из коридора доносились чьи-то шаги. Элеонора выждала, пока шаги стихнут вдали и неестественно спокойным голосом продолжала:

– Потом они просто швырнули меня на землю и... Вот и все. Думаю, последние подробности подскажет ваш собственный опыт, мистер Хелм. Слава Богу, особой изобретательности не проявили. – Помолчав, она тихо добавила: – Да и наконец последняя подробность. Уверена, она тебе понравится. Мое избитое, изувеченное, валяющееся в грязи и отбросах тело, покорно, как испорченная механическая игрушка, потворствовало им. И я не стала с этим бороться, мистер Хелм. Я боялась, что они, не почувствовав удовлетворения, разозлятся и опять ударят меня в лицо. К тому времени мне уже все стало безразлично. Единственно хотелось уберечь то немногое, что еще от меня осталось. Прелестная подробность, мистер Хелм, не правда ли? Думаю, вы в полном восторге. Налей мне выпить.

Когда я вернулся с ее наполненным бокалом, Элеонора меня сначала не заметила. Потом протянула руку и взяла бокал. Какое-то время я стоял неподвижно.

– Элли...

– Мы все-таки проделали это, – не отрывая глаз от бокала, невыразительным голосом промолвила она. Затем немного помолчала и тихо добавила: – Не говори этого, Мэтт. Не извиняйся за то, что был грубым и жестоким. Ведь ты доказал свою правоту, верно? Они знали, кто я, это не было случайным совпадением. Они выполнили приказ, расправились со мною. Расправились, соблюдая меру, по-видимому, чтобы я смогла взять в руки перо перед началом выборов.

– Ядолжен был заставить тебя избавиться от этого, даже через боль.

– Да, и возможно, завтра или на следующей неделе я буду тебе признательна за то, что смогла наконец взглянуть правде в глаза. Возможно, окажется, это даже пошло на пользу. Но сегодня мне не очень хочется тебя видеть, так что давай покончим с этим. Я хочу принять душ. Этот разговор как будто заново вывалял меня в грязи.

Я опустился на стул, вновь пристально глядя на нее.

– Человек, с которым ты встречалась в этих местах, прежде чем тебя схватили – тот, который был очень вежлив и угостил пивом. О чем ты с ним разговаривала?

Элеонора пожала плечами.

– О его сестре. В зловещем прошлом Лорки, от которого тот ныне отрекся, была подружка. Хорошенькая блондинка, считающая; что умеет петь, по имени Арлетт Свеллоу. Ее брат. Пит Свеллоу, должен был устроить мне встречу с ней.

– Возможно, Лорка не хотел, чтобы ты брала у нее интервью, – предположил я. – Может быть, считал, что старая любовница повредит его новому образу.

Элеонора быстро встряхнула головой.

– В наши-то времена? Не будь наивным, малыш. Сегодня даже президенты пускаются во все тяжкие, и никто не обращает на это внимания. К тому же, сомневаюсь, чтобы журнал поместил этот материал. В том, что касается политики, существует нечто вроде джентльменского соглашения: грязное постельное белье выносится на свет исключительно в том случае, когда грязно сверх меры, и искушение невозможно преодолеть. Лорка время от времени спал с певичкой из дешевого ночного клуба, задолго до чудесного обращения на путь истинный. Теперь же он преданный семьянин, у него прелестная жена и дочь, которыми он невероятно дорожит. Тем не менее, я наткнулась на упоминание об этой девушке...

– Каким образом? Она поколебалась.

– Что ж, по секрету сообщил об этом мне некто, заинтересованный в провале предвыборной компании Лорки. Я сомневалась, что упоминание об этом эпизоде может повредить Лорке, даже если окажется чистейшей правдой, но все-таки решила заняться девушкой. По крайней мере, это позволило бы представить, что представляет собой Лорка с ее точки зрения, а стало быть дополнить сложившийся у меня образ великого человека.

– Тебе это удалось?

– Собственно говоря, нет. Ее брат должен был мне позвонить, но он, кажется, не позвонил...

– Кажется?

– Мэтт, Бога ради! На следующий день я едва поднялась с кровати, а когда посмотрела в зеркало, пожалела, что встала! Я рассказала гостиничному персоналу историю о транспортном происшествии и выходила из номера разве что... В общем, я тебе уже рассказывала. Пока не смогла без дрожи посмотреть на свое лицо. Все это время я просто стучала по проклятой машинке, пытаясь забыть, как сильно я пострадала и почему.

– Что ты писала? Она нетерпеливо отмахнулась.

– Предвыборную статью о Лорке, разумеется! В чем дело? К чему этот перекрестный допрос?

– Предвыборную статью о Лорке, в которой не упоминалось о его подружке, – промолвил я. – Потому что брат так и не позвонил. А ты слишком пострадала, чтобы пытаться выяснить, почему он не позвонил.

– Будь ты проклят, Мэттью Хелм!... – Элли замолчала. В затянувшейся паузе лицо ее начало медленно розоветь. Наконец она неохотно кивнула: – Да, черт тебя побери. Статью о Лорке без упоминания о его подруге. Да. Да. Единственное, чего мне хотелось, это поскорее покончить со статьей и улечься в кровать, чтобы подсчитывать синяки, исследовать свой новый рот и гадать, когда же я вновь стану похожей на человека, вернее, настолько похожей, насколько когда-то была. – Она поморщилась: – Да! Я отстучала материал, который успела собрать, и отправила в журнал. Они попросили внести небольшие изменения, но мы оговорили это по телефону. Так что мистеру Пулитцеру, видимо, придется подыскать другую кандидатуру для своей премии. Даже если он мне ее предложит, я морально обязана отказаться, не так ли? Хорошенький из меня получился журналист!

– Ты слишком строга к себе.

– Строга? – Голос ее задрожал от недовольства собственной персоной. – Не настолько я очумела. Ведь смогла же побывать у врача и дантиста, потом ознакомиться с методами кастрирования животных... Но мне и в голову не пришло задать себе вопрос, почему это случилось со мной именно тогда, и кто и чего мог добиться унизив, уничтожив и частично парализовав меня на данном этапе расследования. Хитрый изворотливый мерзавец! Если бы мне стали угрожать, я бы разозлилась и заупрямилась, но так, как он это организовал... Никаких угроз, никаких предостережений, достаточно нанять парочку негодяев, чтобы немного позабавились с девчонкой! Заставили эту любопытную дрянь сосредоточиться на других проблемах! – Она тяжело вздохнула. – И я полностью оправдала его надежды. Несмотря на то, что скоты проговорились и выдали себя, я просто приползла в гостиницу, проклиная невезение. А потом заставила себя подняться из кровати лишь затем, чтобы закончить безобидную статью о Лорке и даже думать забыла заниматься его таинственными подружками и их скрытными братьями. Я даже не удосужилась спросить себя, что заставляет брата быть таким скрытным и почему так трудно встретиться с его сестрой. Тебе когда-нибудь приходилось слышать об исполнительнице, которая избегала бы встреч с репортерами? Обычно от них невозможно отделаться! Я кивнул:

– Стало быть, понятия не имеешь, почему Пит Свеллоу не выполнил обещания и не позвонил тебе. Элеонора покачала головой.

– Нет. Как я уже говорила, я просто выбросила из головы весь этот проклятый вечер; только так можно было жить дальше. Но я могу проверить это прямо сейчас.

– Можно подождать и до утра, – заметил я. – Тебе нужно выспаться.

– Иди к черту, – заявила она. – Следи за своим здоровьем, а уж я как-нибудь сама побеспокоюсь о своем. Возможно, мне и нужен телохранитель, но уж сиделка точно ни к чему. – Она нахмурилась. – Посмотрим, смогу ли я дозвониться до Спада Мейклджона в Майами. Вряд ли ему удастся что-либо узнать этим вечером, но он мой должник, и с утра постарается сделать все возможное.

– Пусть не сообщает результаты сюда. Мы узнаем о них на месте.

Элеонора бросила на меня резкий взгляд, после чего улыбнулась.

– Мистер, вам поручено охранять мое тело, а не заставлять его двигаться. Так что же ты задумал?

– Что тебя удерживает здесь, в Нассау? Человек, которого ты намеревалась расспросить, мертв. Полиция тебя оправдала, так что лучше побыстрее сматываться отсюда, пока у них не появились новые вопросы. К тому же, я хочу, чтобы ты меня кое с кем познакомила.

– А именно?

– С большим человеком из Майами-Бич, который одолжил тебе трех подручных.

– Вело? Что тебе нужно от Джузеппе Вело?

– Его так зовут? Думается, у него имеются связи с синдикатом.

– Еще какие! Правильнее будет сказать, именно он заправляет синдикатом в этих краях, хотя сейчас частично отошел от дел. Крепкий старикан, жесткий и безжалостный стервятник!

– Отлично. Именно такой человек мне и нужен.

– Но нужен ли ты ему, Мэтт? И нужно ли мне брать на себя ответственность за вашу встречу? Вело хороший человек, когда не таит на тебя зла, и мне не хотелось бы делать его плохим без особых на то причин.

– Проклятие, Элли, я могу сделать это и сам. У меня имеются кое-какие знакомства. Но моя задача значительно упростится, если воспользоваться твоей связью с местной шишкой вроде Вело. Можешь предварительно позвонить ему. Телефон рядом с кроватью. Попроси его связаться с Отто Рентнером из Милуоки и расспросить о человеке из "М", который был с Генрихом Глоком, известным также как Гейни-Хлоп, когда тот умер с двенадцатикалиберной пушкой в руке.

Элеонора бросила на меня удивленный взгляд.

– Что еще за "М"? – спросила она.

– Человеку, который посвятил столько сил изучению нашей организации, следует знать подобные вещи. Так нас называют парни из синдиката. "М" от «метельщики».

Элеонора слегка вздрогнула.

– Вряд ли ты имеешь в виду мусор. Нет, с этим мне сталкиваться не приходилось. Это... это весьма живописная деталь, возможно, она мне пригодится. – Поколебалась и продолжала. – Ладно, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Повтори мне, пожалуйста, еще раз, помедленнее...

Вся процедура заняла около часа. Мы сделали два звонка в Соединенные Штаты и стали ждать первого ответа. Наконец раздался телефонный звонок. Элеонора сняла трубку.

– Понятно, – сказала она. – Да, конечно. К ленчу. Да, я знаю, где это. Пожалуйста, передайте мистеру Вело мою признательность. – Она положила трубку и посмотрела на меня. – Все в порядке. Видимо, проверка дала положительные результаты. Вело ждет нас к ленчу завтра у себя.

– Спасибо, Элли. Так будет намного проще. Я всего лишь пытаюсь прогнать детей с проезжей части.

– Если мне предлагается это понять, тебе лучше повторить все утром, когда вновь обрету способность соображать. Господи, что за день! Кто позаботится о билетах на самолет?

– Я.

– Превосходно. Стало быть, я рассчитываю на тебя. – Она замолчала и некоторое время не двигалась, сидя на краю большой кровати, моей большой кровати. Похоже, естественная враждебность, вызванная моим вторжением в запретные уголки ее памяти, успела отхлынуть. Выглядела она теперь скорее маленькой и уязвимой, а для мужчины нет ничего опаснее, чем естественная мужская уверенность в том, что вне зависимости от настроения и состояния дамы, именно тебе предназначено ее исцелить. Разумеется, общепринятым способом. Элеонора бросила на меня взгляд и слегка улыбнулась, поднимаясь с кровати.

– Нет, дорогой, – пробормотала она. – Пациентка еще не готова для лечения по методу доктора Хелмштейна.

– Надеюсь, мадам даст знать, когда сочтет, что подходящее время наступило.

– "Подходящее" не совсем то слово, герр доктор. Но мадам обязательно даст вам знать. Спокойной ночи, Мэтт.

– Спокойной ночи, Элли.

(обратно)

Глава 19

Утро неизбежно принесло с собой перемену настроения. Завтрак превратился в трапезу на расстоянии. С психологической и социальной точки зрения расстояние за столом измерялось скорее милями, нежели футами. Несмотря на то, что никаких кошмаров я не слышал, Элеонора явно провела беспокойную ночь; это подчеркивали ее отекшие, усталые глаза.

Я понимал, что она заново переживала всю глупую сцену, разыгравшуюся накануне вечером, с ненавистью вспоминая все свои откровения и меня, спровоцировавшего ее на них, а затем с интересом выслушивающего перечень всех унижений, которые ей довелось пережить. Теперь я сделался человеком, познавшим все бездонные глубины ее падения. Мне была известна даже последняя, самая унизительная деталь, о которой она, вероятно, предполагала никогда никому не рассказывать, – то, что в конце концов она сознательно позволила себе подыграть насильникам, дабы уберечься от новых побоев. Ее холодное и неприступное поведение явно демонстрировало уверенность в том, что отныне я считаю ее окончательно оскверненной и испорченной, да к тому же еще и безнадежно трусливой.

Что ж, пожалуй в мире и правда есть мужчины, которые признают только идеальных, безупречно чистых девушек из мечты, так же, как некоторые филателисты признают только идеальные, безупречно чистые марки, которые после использования в значительной степени теряют свою ценность, не говоря уже о других возможных повреждениях. Разумеется, и девушек, и марки следует по возможности беречь и защищать, дабы сохранить их совершенную чистоту и чистое совершенство. И все-таки с подобными девушками из мечты хорошо иметь дело в мечтах, наверное почти у каждого мужчины осталась в прошлом девушка-мечта – в свое время и я был женат на такой – которая некогда многое значила для него, но не оправдала себя в грубой реальной жизни. Ведь пытаться уберечь женщину от окружающей реальности можно только до известного предела.

И еще существуют девушки из реальной жизни. Им случается испачкаться и оступиться, а иногда и серьезно пострадать, но они упрямо делают все, чтобы выжить, как бы отвратительно это ни было. Да еще умудряются подняться, очистить себя от грязи и продолжать делать свое дело. Их не приходится спасать от использования, они ждут, что их используют, им это нравится, они понимают, что именно для этого и созданы женщины. Впрочем, как и мужчины. Не беда, если пытаясь защитить их от опасности, ты немного сплоховал. Не так-то просто их обесценить. Элеонора вплотную приблизилась к тому, чтобы стать одной из таких настоящих девушек, по крайней мере, в моем представлении, а я так и не решил, хочу ли видеть ее в этой роли. Девушки-мечты приходят и уходят, настоящая девушка может остаться навсегда, а с человеком моей профессии трудно оставаться навсегда.

– Когда отправляется самолет? – спросила Элеонора, глядя на свои деловые часы.

– Когда скажешь, – поднимаясь, ответил я. – Ждет на взлетном поле.

Она встала и уже намеревалась двинуться прочь, но врожденная честность заставила ее помедлить и оглянуться.

– Что ж, наличие всемогущего телохранителя имеет немалые преимущества. Как например, персональный самолет. Очень мило с вашей стороны, мистер Хелм. – Она поколебалась и несколько неуверенно оглядев себя добавила: – Не подумай, что я на тебя злюсь, Мэтт. Я проследил за ее взглядом и улыбнулся.

– А, имеются в виду штаны!

– Я помню, что тебе не нравятся женщины в брюках, мне они и самой не нравятся, но вчера ночью у меня не было сил стирать блузку, а другой чистой одежды в сумке не оказалось. На этой неделе мне пришлось слишком много ездить, чтобы успеть побывать в прачечной. – Она улыбнулась. – К тому же, Сеппи Вело обожает женщин в брюках, вокруг него всегда крутится как минимум одна блондинка в обтягивающих штанах. Наверное, ему доставляет удовольствие щипать самые тугие места. В его возрасте на большее он, скорее всего, не способен.

– В этих штанах ты доведешь его до помешательства, – заметил я. – У меня и то уже пальцы чешутся.

Я почувствовал, что перегнул палку и злоупотребил ее расположением. Элеонора холодно посмотрела на меня.

– Думаю, если мы намерены поспеть в Майами к ленчу, пора идти, – сказала она.

И быстро направилась прочь. Я окинул взглядом подвижную фигурку в голубых босоножках на высоких каблуках, отглаженных белых брюках и тонкой морской голубой кофточке с короткими рукавами. Брюки на самом деле отнюдь не бросались в глаза, просто были подогнаны по фигуре, и я решил, что однажды, когда мы вновь станем друзьями, должен буду признаться, что помимо очень красивых плеч и лодыжек, у нее прелестная маленькая попка. В аэропорту я заметил, как двое молодых людей в грязных комбинезонах оторвались от своего занятия, чтобы проводить ее взглядами. Возможно, ее нельзя было назвать самой красивой девушкой в мире и тело не во всем соответствовало классическим канонам, но гибкая, молодая, неповторимая и несомненно женственная фигурка обладала несомненной привлекательностью. Я ничуть не жалел, что в данном случае мне выпало быть спутником Элли, а стало быть сделаться предметом мимолетной зависти посторонних наблюдателей. Увы, сама она была психологически не способна воспринимать и наслаждаться их восхищением.

Нас поджидал все тот же двухмоторный четырехместный самолет со все тем же усатым молчаливым пилотом. Мы уселись на заднее сиденье, хотя Элеонора и намекнула, что не будет возражать, если я займу место впереди, где моим длинным ногам будет поудобнее. Судя по всему, общества моего она не жаждала, но когда мы оторвались от земли, я почувствовал, как ее пальцы отыскали мою руку и на мгновение сжали. Я с удовлетворением отметил, что самолеты все еще немного пугают ее, несмотря на множество перелетов, которые она несомненно совершила. Меня тоже пугают.

Когда Элли убрала руку, я взглянул на нее и заметил, что лицо девушки слегка порозовело.

– Только маленькие самолеты, – пробормотала она. – К большим уже привыкла, но маленькие до сих пор не внушают мне доверия. Всегда сомневаешься, удастся ли оторваться от земли.

– Понимаю, – сказал я.

Элеонора поколебалась и пристально посмотрела на меня.

– Я дрянь, – сказала она.

– Какие еще новости?

– Нет, позволь мне извиниться. Просто сегодня утром я почувствовала себя такой... раздетой. Теперь тебе известно обо мне все.

– Тебе тоже немало обо мне известно, так что думаю, мы квиты.

Какое-то время мы сидели молча, вслушиваясь в шум двигателей и разглядывая пробегающие внизу разноцветные Багамские острова.

– Мэтт.

– Да?

– Та девушка, – проговорила она, глядя прямо перед собой. – Та девушка в джунглях.

– Какая девушка в джунглях? – переспросил я. – А, эта девушка.

– Девушка-агент, которую ты спас. – Элеонора искоса посмотрела на меня. – Ее звали Шейла Саммертон, не так ли? Это одна из операций, о которых мне удалось раздобыть немного информации, – Немного помолчав, она сухо добавила: – Точными сведениями на этот счет не располагаю, но бьюсь об заклад, что ты тоже с нею переспал.

Я припомнил изможденный, обтянутый кожей скелет, который мы вытащили из джунглей, худощавую большеглазую, боящуюся собственной тени девушку, в которую костяк превратился впоследствии. Со временем нам удалось изгнать некоторых из одолевавших ее призраков. Но это не помогло. Слишком оказалась мягкотелой для нашего ремесла. Именно мягкость и подвела ее прежде всего – в решающий момент Шейла оказалась неспособной нажать на курок. Позднее та же ее черта чуть не стоила мне жизни. Она ушла от нас, и больше я о ней не слышал.

– Если занимаетесь исследованием моей личной жизни, мисс Брэнд, не забывайте, что речь идет о нескольких женщинах, с которыми ваш покорный слуга имел дело за многие прошедшие годы. Другое дело, если бы я обслужил всех и каждую на прошлой неделе. Элеонора быстро встряхнула головой.

– Не сердись, пожалуйста. Эта девушка... ей тоже пришлось несладко. Разве странно, что меня это интересует?

– Нет, сударыня. И раз уж вас это интересует, да, я с нею спал. Сначала пришлось немного откормить. Она ужасно истощала там, в джунглях. Учитывая все обстоятельства, я чувствовал себя несколько виноватым, но она рассмеялась и заявила, что раз уж пережила все это, то не видит причин, почему бы разнообразия ради не переспать с человеком, который ей по душе. Согласен, подобный выбор свидетельствует о не слишком хорошем ее вкусе.

Элеонора молчала. Возможно, она была не согласна, что такой выбор можно назвать здравым, или считала его слишком здравым для девушки, которая пострадала значительно больше, чем она сама. Возможно, решила, что я сравниваю, и результаты не в ее пользу. Я же, в сущности, говорил, не задумываясь, как она это воспримет. Психологические и сексуальные проблемы мисс Элеоноры Брэнд успели несколько меня утомить. Тем более, что хватало и собственных забот. Например, предстояло решить, как вести себя с этим Джузеппе Вело, крестным отцом из Майами-Бич.

Но прежде чем я успел найти ответ на этот вопрос, что вряд ли было возможно загодя, самолет приземлился в Майами, и перед нами встала другая задача, или помеха. Аэропорт, в котором полно незнакомых людей, не лучшее место для обеспечения чьей-либо безопасности, так что мне приходилось стараться изо всех сил, дабы не зазеваться ненароком. Следуя за Элеонорой, я сознавал, что она тоже выискивает кого-то в толпе; разница состояла в том, что она знала, кого искать.

Нужный нам человек оказался высоким мужчиной с циничным взглядом и волосами песочного цвета, который вручил Элеоноре большой конверт, перекинулся с ней парой фраз о каких-то происшествиях или заданиях, в которых приходилось участвовать вместе, и удалился, не сказав мне ни слова. Оно и понятно: я не вхож в журналистскую среду, а потому приравниваюсь к окружающей обстановке. Я провожал взглядом его удаляющуюся фигуру и еще раз оглядывался по сторонам, когда Элеонора издала странный сдавленный звук, заставивший меня резко обернуться и потянуться за оружием. Полет на частном самолете избавил нас от прохождения через детекторы металла, и позволил обойтись без хитроумных трюков с револьвером.

Но на Элеонору никто и не думал нападать. Тем не менее, лицо ее смертельно побледнело. Я протянул руку за фотографиями, которые она рассматривала. Она быстро покачала головой.

– Нет, сначала взгляни на эту, Арлетт Свеллоу. В руках у меня оказалась яркая глянцевая фотография симпатичной молодой женщины вульгарного вида с распущенными светлыми волосами в интригующе скудном костюме и с большой гитарой. Я вернул фотографию Элеоноре, и она протянула мне второй снимок.

– Арлетт Свеллоу.

В какой-то мере меня подготовила к увиденному ее реакция, но в любом случае приятного было мало. Запечатленная на второй фотографии девушка была мертва. Снимок сделала полиция, и хотя лицо жертвы не пострадало, с трудом верилось, что перед тобой та же самая девушка. Светлые волосы потемнели, казалось они были грязными и неухоженными еще до смерти. Дерзкий нос странно обмяк и как будто сгорбился, но больше всего изменился чувственный рот. Верхнюю губу рассекла широкая, рваная рана, превратившая ее в подобие незалеченной заячьей губы. Еще один неприятный шрам виднелся на правой щеке. Я прочистил горло.

– Типичная работа с помощью пивной бутылки, – сказал я. Элеонора посмотрела на меня. – Согласен, зрелище не из приятных, но бывает и хуже. Одного моего знакомого ударили бутылкой по лицу, а потом поработали тем, что от нее осталось. После этого парень выглядел пострашнее. Правда, его и прежде нельзя было назвать красавчиком.

Элеонора вздрогнула.

– А я носилась со своими подбитыми глазами и парой сломанных зубов! Бедняжка! У нее всего-то и было, что привлекательная внешность, и вот этот человек разозлился, или напился... и лишил ее всего. И даже не дал обратиться к хорошему хирургу, чтобы тот хоть как-то исправил увечья. Не удивительно, что видя такое в зеркале каждый день, она набралась смелости бросить ему вызов.

– Что на остальных фотографиях? – спросил я. Элеонора облизала губы.

– Ее брат Пит, конечно. Тоже до и после смерти. Они оба погибли в одной дорожной аварии через день после того, как меня... обработали.

– Думаю, девушка по глупости сунула свой нос куда не следует, и Лорка-Сапио застукал ее на этом. Это вполне в духе раннего Сапио: изуродовать женщину так, чтобы ни один мужчина не пожелал взглянуть в ее сторону. Нынешний Лорка не мог позволить, чтобы из углей его зловещего прошлого поднялся призрак с таким лицом и разрушил весь его старательно создаваемый образ, не говоря уже о предвыборной компании. – Я вернул фотографию и посмотрел, как она укладывает ее обратно в конверт. – Теперь понятно, почему он напустил на тебя своих подручных, когда кто-то навел тебя на фамилию «Свеллоу». Посмотрим, что нам скажет мистер Вело.

К высокому зданию на набережной мы подъехали как раз вовремя. Загорелый молодой человек в пестрой спортивной рубашке, опускающейся на сверкающие белые брюки, помог нам выйти из такси и проводил к лифту в конце коридора. У дверей стояли двое столь же небрежно одетых мужчин, но поведение их было далеко не небрежным. Один из них последовал за нами, когда наш молодой сопровождающий провел нас через сверкающее помещение. Мы вышли на крышу, где в кресле-каталке ожидал старик с коричневой от загара кожей. Зеленый пластиковый навес закрывал от солнца столик на троих. Шедший за нами мужчина приблизился к старику и что-то прошептал ему на ухо.

– Если его беспокоит оружие, мистер Вело, готов отдать, – уведомил я. – Мне поручено защищать даму, но уверен, что здесь она в полной безопасности.

Я вопросительно распахнул пиджак, но старик быстро покачал головой.

– Они просто выполняют приказы, – сказал он. После чего сделал мужчине и молодому сопровождающему знак оставить нас. После того, как они ушли, он произнес:

– Так вы Хелм? Известный заодно как Эрик, ха! Из "М", ха! Такое количество трюков, кодов и шифров напоминает детскую игру в пирата Черную Бороду. И с вами стойкая девушка-репортер. Она произвела впечатление на моих солдат, а это сделать не так-то просто. Подойди сюда, девочка. – Элеонора шагнула вперед. Старик протянул руку и костистым коричневым пальцем прикоснулся к слабому шраму на ее губе. – Мне говорили, ты пострадала, но я вижу, залечила раны. Рад, что смог тебе помочь. С тобой поступили нехорошо. Хочешь что-нибудь выпить? А вы, Хелм?

Элеонора сравнила его со стервятником, но ошиблась в выборе птицы. Такие не питаются падалью. Это был хищник, старый и чрезвычайно опасный хищник. Ссохшееся тело тонуло в свободных штанах и рубашке, которые выглядели почти как пижама, а лицо напоминало обтянутый коричневой кожей череп, но в хищно изогнутом носе и полуприкрытых карих глазах по-прежнему таилась угроза. Мы разобрали бокалы, поданные статной девицей с золотистыми волосами в обтягивающих вельветовых штанах. Груди прикрывал – хотя слово это не слишком подходило в данном случае, – кусок вельветовой материи, явно слишком маленький для этой цели.

Мы обсудили совершенный перелет через Гольфстрим" установившуюся прекрасную погоду, виднеющиеся вдали яхты и рыболовный катер Вело, которым он больше не пользовался из-за запрета врачей.

– Ха, этот мне врач, – заявил он. – Однажды я скажу ребятам отнести меня на катер, привязать к креслу, отыскать для меня самого большого в мире марлина, а после того, как я испущу дух, сражаясь с этой рыбой, выбросить ее за борт. Ха, эти мне врачи, которые пытаются сохранить тебе жизнь тогда, когда механизм уже никуда не годится. В мире и так слишком много людей: по крайней мере старикам вроде меня можно позволить, когда настанет час, с наслаждением уничтожить себя и освободить место для других. Мне это поможет сделать большая рыба. Неплохой способ оставить этот мир, ха! Теперь давайте перекусим, а потом поговорим о делах. Помоги мне управиться с этим креслом, девочка. Не вы, Хелм. Я предпочитаю, чтобы меня перемещали симпатичные дамы, ха!

Перед нами разыгрывался спектакль, этот человек изображал отжившего свой век старика, одновременно внимательно наблюдая за нами и делая свои выводы: я нисколько не сомневался, что ему прекрасно известно, зачем я здесь. Нас обслуживала все та же блондинка, балансирующая на пятидюймовых каблуках, и глядя на нее, покорный слуга невольно задавался вопросом: лопнет выдерживающий неравную борьбу лифчик, или повременит? Я заметил хмурый, неодобрительный взгляд, брошенный на меня Элеонорой – женщины всегда воспринимают таким образом естественную реакцию мужчины на естественные возбудители, без которых человечество давным-давно прекратило бы существование. Блондинка с преувеличенной сосредоточенностью склонилась, наливая в мою чашку кофе, едва заметно подмигивая одной из своих невероятных ресниц – внутри безотказно разукрашенного робота все-таки скрывалась настоящая девушка.

– Так, – наконец произнес Джузеппе Вело. – Достаточно, дорогая. Оставь кофе, мы сами о себе позаботимся. Итак, Хелм. Что вам нужно от старого Сеппи Вело?

– Мануэля Сапио, – сказал я.

(обратно)

Глава 20

После моих слов воцарилась продолжительная тишина. Полуприкрытые глаза Вело жестко, в упор смотрели на меня. Внезапно, как будто махнув рукой на меня и на вздор, который я несу, он переключился на Элеонору. Голос его звучал подчеркнуто мягко.

– Нас считают испорченными, злыми людьми, мисс Брэнд, – пробормотал он. – Добропорядочные граждане уверены, что мы в своей жизни занимаемся исключительно тем, что творим зло. Продаем в бордели юных красавиц. Знакомим школьников с прелестями марихуаны, кокаина и героина. Запугиваем честных торговцев и несчастных павших проституток, отбираем заработанное в поте лица. В гольф играем исключительно для того, чтобы провернуть какую-нибудь зловещую политическую махинацию. Если катаемся на лыжах, то за этим скрывается тайное собрание гангстеров и рэкетиров. Если отправляемся на рыбалку, то лишь для того, чтобы разведать потенциальные маршруты доставки наркотиков водным путем.

– Вы хотите сказать, что все это ужасное недоразумение, мистер Вело? – поинтересовалась Элеонора, когда он замолчал.

На губах старика появилась тонкая улыбка.

– Не совсем так, дорогая, но почему-то никому и в голову не приходит, что плохие парни нуждаются в отдыхе не меньше, чем хорошие, и зачастую занимаются спортом просто потому, что это доставляет удовольствие. Злые дела даются далеко не просто, мисс Брэнд, и требуют не меньших усилий и сосредоточенности, чем добрые. – Взгляд холодных карих глаз обратился на меня. – Пример тому деньги и старания, вложенные в человека, которого вы называете Сапио. Сам он теперь предпочитает именоваться Лоркой.

– Знаю, сказал я, – поэтому-то я к вам и пришел, сэр.

– Сейчас я отошел от дел и почти ничего не решаю, – промолвил он. – Все мое влияние осталось в прошлом. Перед вами обыкновенный старик, который сидит на крыше в ожидании смерти. Но я знаю, что от Лорки ждут многого, особенно теперь, когда он достиг таких высот.

– Мистер Вело, думаю, вам стоит предупредить своих коллег, или, если хотите, бывших коллег, что очень скоро они лишатся Лорки.

Глаза Вело сузились.

– Вы выводите его из игры? Сенатора Соединенных Штатов? – Не дождавшись моего ответа, он насмешливо произнес: – Интересно, откуда у вас уверенность, что здесь можно говорить открыто? Что если в этой вазе с цветами спрятан микрофон?

– Я прихватил с собой собственного репортера. Вот она, сидит рядом с вами. Плюньте на свои микрофоны. Скажите, что вы хотите опубликовать, и она опубликует это для вас. Правильно, Элли? – Я немного помолчал и добавил: – Конечно при условии, что вы согласны увидеть на страницах газет весь недавний послужной список Лорки. Сомневаюсь, что вы этого захотите, когда ознакомитесь с ним.

Вело оценивающе поглядел на меня и медленно кивнул.

– Что ж, давайте послушаем. – На то, чтобы изложить всю историю, у меня ушло некоторое время. Начал я с событий на мексиканском побережье, где некогда оставил Лорку, посчитав мертвым, и постепенно дошел до настоящего времени. Когда я закончил, Элеонора встала и налила кофе в чашки – себе и мне. Вело заявил, что ему не разрешают выпивать и одну чашку, не говоря уже о двух. Элеонора вновь села на свое место, и он задумчиво постучал пальцами по стеклянной поверхности стола.

– Вы не упомянули о случившемся с мисс Брэнд, – сказал он. – Это были люди Лорки. Мы впоследствии навели справки на случай возможных жалоб. Никаких жалоб не поступало.

– Неприятности мисс Брэнд не входят в компетенцию моего агентства. К тому же, с вашей помощью она отлично управилась и сама. И еще я не упомянул о девушке по имени Арлетт Свеллоу. В свое время сенатор Лорка, известный тогда как Сапио, усердно поработал над ее лицом. Недавно ее вместе с братом убили, дабы похоронить эту историю. Мы не занимаемся правосудием, сэр. Как любит выражаться мой шеф, невозможно управиться со всеми мерзавцами; если делить людей по этому признаку, трудно провести черту. Но Лорка обернул дело так, что речь идет о том, кто выживет: мы или он.

– У вас нет доказательств.

– Для суда – нет. Но ведь и он не спешит прибегать к услугам адвокатов.

– Так чего же вы хотите от старого Сеппи Вело?

– Мне поручено усмирить Лорку избегая лишней огласки. Могу ли я заручиться вашим содействием, сэр? Или же ваши друзья и коллеги будут упорно пытаться уберечь средства, вложенные в этого человека?

Полуприкрытые карие глаза не отрываясь смотрели на меня.

– Что произойдет, если они выберут второй вариант?

Я покачал головой.

– Мне не хотелось бы это обсуждать, мистер Вело. Вы навели обо мне справки, вам известно, какую организацию я представляю, а, стало быть, можете предугадать ответ. Мне не хотелось бы говорить ничего, что может быть истолковано как угроза, сэр.

По лицу Вело скользнула мимолетная улыбка.

– Лучше угрозы и не придумаешь, ха! – Он перевел взгляд на Элеонору. – Нравится мне твой знакомый. Вежлив и умеет изложить свою точку зрения. Но боюсь, он переоценивает мои возможности.

– И последнее, – сказал я. – Думается, вложенные в Лорку средства в любом случае очень скоро пропадут. Можете намекнуть на это своим друзьям.

– Поясните.

– Сэр, представьте человека, который достиг значительных высот в политике. В нынешнем его положении достаточно небольшого усилия, вовремя задействованных политических связей, и он сотрет нас в порошок, не преступая закона, урезав выделяемые нам ассигнования или попросту законодательно положив конец нашему существованию. Тем не менее, Лорка предпочитает, использовать шантаж и убийства, ставя под угрозу все, чего сумел добиться для вас и для себя. Почему?

– Этот неуравновешенный недотепа с дыркой в голове никогда ничего не добивался для меня, – мягко заметил Вело. – Я не советовал использовать его, ибо никогда не верил, что деньги и красивые слова заставят американцев уважать такую гориллу, какой бы рекламой его не окружили. Выяснилось, что старик Вело безнадежно отстал от жизни. Лорку умело упаковали и продали. И народ с удовольствием купил эту дешевку. Поэтому нынешнее мое предложение отказаться от Сапио прозвучало бы не слишком убедительно. – Старик нахмурился.

– Отчего, по-вашему, он пошел на такой риск?

– Политические интриги отнимают много времени. Особенно у новичка, еще не слишком твердо стоящего на ногах. Думается, ваша операция, несмотря на вмешательство свыше, или как там его Лорка называет, прошла не совсем успешно. Какое-то время он имел успех, умело выставляя напоказ увечную руку и речевые дефекты, но интуиция подсказывает: возникли какие-то осложнения, и Лорка знает об этом. Только сознанием того, что время ограничено, можно объяснить подобную спешку расплатиться по старым счетам. Поинтересуйтесь у своих друзей, действительно ли они хотят отправиться в преисподнюю ради парня, чьи дни, скорее всего, сочтены вне зависимости от нашего вмешательства.

После того как я закончил. Вело какое-то время сидел, задумчиво нахмурившись. Наконец нажал потайную кнопку и перед нами вновь появилась девушка в спадающих вельветовых штанах.

– Я воспользуюсь внутренним телефоном, Ванда, – сказал он. – Ты пока можешь навести здесь порядок и позаботиться, чтобы наши гости не скучали.

Девушка взялась за кресло, и они исчезли внутри особняка. Мы проводили их взглядами, после чего Элеонора встала и подошла к краю крыши, разглядывая пляж и морскую гладь. Я направился к бару у двери, чтобы приготовить себе напиток, но блондинка Ванда опередила меня, поинтересовалась, что я желаю и приготовила заказанный коктейль. Чрезвычайно исполнительная девушка. Когда я приблизился к Элеоноре, та даже не посмотрела на меня. В ответ на вопрос, не хочет ли она выпить, молча покачала головой, но так и не повернулась.

– День лютой вражды, – заметил я. – Что ж, я вынес это за завтраком, переживу и ленч. К тому же, ревность женщины свидетельствует, что ты ей небезразличен.

Элеонора возмущенно оглянулась на меня.

– Ревность? К этому... этому манекену?

– Тсс... не так громко. Она побольше тебя, да еще и в хорошей форме. Бьюсь от заклад, тебе с ней не совладать.

– Да уж, формы свои она не скрывает! – Последовал короткий сдавленный звук, вынудивший меня поспешно посмотреть на нее. Но то, что я принял за всхлипывание, в действительности оказалось смешком. – Господи, наверное я веду себя, как дура. Просто возникает ужасный комплекс неполноценности в присутствии стройных и красивых девушек, твердо уверенных в собственной неотразимости. Дура! – Она немного помолчала, после чего снова посмотрела на меня.

– Что-то вы стали вдруг невероятно вежливы, мистер Билл Хикок? Забыли как ведут себя на Диком Западе? – Она передразнила меня. – Нет, мистер Вело, сэр, я не хотел бы сказать ничего, что может быть расценено как угроза, пожалуйста, поймите меня правильно, сэр.

– Приходится подстраиваться под аудиторию. Это тебе не межеумки из ОФБ. Если бы я попытался сыграть с этим парнем круто, он потребовал бы доказательств серьезности моих намерений. Беннетт и его ребята достаточно разозлили меня своими манерами, но бросать вызов целому синдикату или как там они себя именуют – увольте. И уж тем паче, если этого можно избежать, немного полицемерив.

Вело разговаривал по телефону более получаса. Затем Ванда, которая убирала на столе и приводила в порядок бар, получила какой-то сигнал и исчезла. Вскоре она появилась вновь, толкая перед собой коляску. Она доставила Вело в тень пластикового навеса, где мы расположились на чем-то, напоминающем пляжные шезлонги.

– Хорошо, дорогая, можешь идти, – сказал он. – И пусть меня не беспокоят звонками или чем-либо еще, понимаешь?

После того, как девушка ушла, он произнес:

– Наводятся справки. Один – ноль в вашу пользу: люди, которые вложили столько труда в создание образа преобразившегося гражданина, не в восторге, что Лорка рискует репутацией, дабы свести личные счеты. – Он слегка улыбнулся. – Разумеется, пока все ограничивается вашими словами; понадобятся определенные доказательства. Как вы понимаете, дело не в том, что кто-то принципиально против мести. Это у нас в крови, это не дает людям заходить слишком далеко, потому как человек, которому ты слишком сильно наступишь на ногу, может вернуться с топором. Но месть не должна ставить под угрозу важные дела. Особенно, если речь идет о правительственной службе, с которой мы предпочитаем не схлестываться. Поэтому наводим справки. Однако поставленный вами диагноз не подтвердился. Эти люди в курсе происходящего. И пациент пребывает в прекрасном здравии.

– В курсе происходящего, – повторил я. – Кто же держит их в курсе, Лорка?

Вело взглянул на Элеонору.

– Сообразительный парень, правда? – промолвил он и вновь перевел взгляд на меня. – У меня тоже возникал подобный вопрос. Нет, сведения поступают и по иным каналам. Тем не менее, мы не упускаем из виду того, что и проводящие обследование врачи бывают не чисты на руку. Будет проверен и этот вариант. Предстоит обсуждение на самом высоком уровне...

Он замолчал. На крыше появилась блондинка, остановившаяся рядом с креслом Вело в ожидании, когда он удостоит ее вниманием. Вело повернул голову.

– В чем дело?

– Звонят...

Коричневое лицо старого хищника внезапно сделалось угрожающим.

– Тупая девчонка, я же говорил, не беспокоить меня никакими звонками. Слушай, что тебе говорят, не то живо вылетишь отсюда.

Лицо блондинки не дрогнуло, она отвечала невозмутимо:

– Да, старый козел, ты велел не беспокоить. Но вовсе не говорил, чтоб не беспокоили его. – Ванда кивнула головой в сторону покорного слуги. Вело нахмурился.

– К телефону просят...?

– Хелма. Это он, не так ли? Вело, по-прежнему хмурясь, перевел взгляд на меня. Я покачал головой.

– Мы не афишировали своего визита сюда, но в то же время и не делали из него большой тайны. Из аэропорта приехали на такси. В здешнем потоке машин я не стал удостовериваться, что за нами не следят, тем более, счел маловероятным, будто приведу к вам кого-то, представляющего угрозу.

– В таком случае, узнайте, кто звонит. Отведи гостя к телефону, Ванда.

Голос старика стал далеким и безразличным. Я встал, но девушка знаком попросила меня подождать. Она шагнула вперед и мягко поцеловала Джузеппе Вело в обтянутый коричневой кожей череп. Старик поднял глаза, и на хищном лице отразилась странная смесь облегчения и чувства вины. Внезапно я осознал, насколько он дряхл. Вело протянул руку, нежно шлепнул Ванду по заду, и они опять стали друзьями.

Поспевая за быстрой, несмотря на высокие каблуки, походкой девушки, я заметил:

– Интересная должно быть работа.

– Не надо иронии, – отозвалась она. – В больнице я и за год не зарабатывала того, что здесь платят мне за неделю. К тому же. Вело неплохой старик.

– Очень плохой, – возразил я. Обнаженные бронзовые плечи едва заметно приподнялись.

– Что ж, возможно, именно это и любопытно. Вот телефон.

Я взял трубку и прислушался к стихающему вдали постукиванию каблуков.

– Хелм слушает.

– Защитники Священной Земли, – раздался в трубке незнакомый мне женский голос.

– И что дальше?

– Вас это интересует?

– Не исключено. Какова ваша цена?

– Три пули, – сообщил голос. Был он низкий и хрипловатый, с пробивающимися мужскими нотками, которые вызывали у меня смутное беспокойство. Мне припомнилось, что именно женщина с низким и хрипловатым контральто позвонила некоему Роджеру Эллиоту и сообщила, что его пьяница-жена связалась в Бобом Дивайном, что в свою очередь привело к преждевременной насильственной смерти последнего. Тем временем голос продолжал:

– Для каждого из них. Отправляйтесь... – Я заставил ее повторить адрес, после чего спросил:

– Кто вы?

Послышался смех и связь оборвалась. Я положил трубку и отправился попрощаться с хозяином и поблагодарить его за приятно проведенное время.

(обратно)

Глава 21

Беннетт, разумеется, собрал для обсуждения полномасштабный военный совет. Если бы в деле участвовала только наша организация, я просто связался бы с Маком и получил краткие указания – найти его обычно не составляет труда, вот и на сей раз мы отыскали его в аэропорту, когда Мак уже собирался вылетать в Вашингтон. Но если бы он находился вне пределов досягаемости, я бы и сам просчитал его возможную реакцию на услышанное мной по телефону и поступил соответствующим образом. Для меня это не представляло особого труда. Я проработал у Мака достаточно долго, чтобы научиться понимать ход его мыслей; по счастливому стечению обстоятельств, мысли мои зачастую следуют похожим путем. Было ли это итогом того, что мы столь долго работали вместе, или, напротив, так долго проработать вместе нам удалось именно благодаря сходству мыслительных процессов, ответить сумел бы лишь человек, искушенный в философии, да и то, разгадав сначала загадку: что появилось раньше, курица или яйцо.

Но поскольку в деле принимало участие ОФБ, приходилось соблюдать формальности, и в конце концов мы встали перед проблемами, не уступавшими по сложности задачам, которые решают на конференциях по Ближнему Востоку. Заинтересованные лица собрались в роскошном номере одного из отелей Майами, таком же роскошном, как и тот, где проходило совещание в Нассау. Беннетт явился в сопровождении всей свиты: Лоусона, тяжеловеса, который невзлюбил меня за то, что я вынудил его подстрелитьсобственного напарника, двух громил, с которыми я впервые столкнулся в коридоре гостиницы, и безмозглого красавчика Уоррена Питерсона, выбившегося, похоже, в любимцы.

Ряды наши несколько пополнились по сравнению с предыдущей встречей: в строй вступил Брент, наш резервист в Майами. Предположительно, Мак пригласил его как человека, знакомого с местом предстоящей операции, хотя не исключено, что попутно Брентово присутствие должно было продемонстрировать мистеру Беннетту: на нас работают и приличные, вежливые, хорошо воспитанные люди, а не только неотесанные отщепенцы вроде меня.

– Вело! – С ударением произнес Беннетт после того, как мы расселись и его ввели в курс дела. – Так вы говорите, неизвестная позвонила вашему человеку тогда, когда он находился у самого престарелого Дона, заводилы местной мафии? Любопытно, что привело туда Хелма?

– Вы считаете, это имеет какое-либо значение? – мягко полюбопытствовал Мак.

– Чрезвычайное, – заявил Беннетт. – Ответ на этот вопрос подтверждает, либо, напротив, опровергает достоверность полученной информации. – Он в упор посмотрел на меня. – А также надежность информатора.

Итак, старый спектакль пользовался неизменным успехом. Публика требовала повторения. Я встал и устало обратился к Элеоноре:

– Нам опять пора уходить. – После чего оглядел сидящих в углу комнаты сотрудников Беннетта. – Сегодня есть желающий сыграть Горация на мосту? Нет? Идем, Элли.

– Мэтт. Я резко повернулся в сторону Мака:

– Ведь говорил: бессмысленно приглашать сюда ОФБ, разве не так? Плюньте на пресловутое сотрудничество, сэр, мы и сами управимся! Скажите, что я ходил получить нашу ежемесячную долю от торговли героином, а потом пойдемте отсюда и займемся делом. Мы попусту теряем время. Не забывайте, мне еще нужно смотаться в Нью-Йорк за деньгами, которые выплачивают нам рэкетиры. Плюс доходы от проституции на побережье. У меня напряженная пора сбора урожая, и не стоит размениваться по мелочам.

– Мэтт, мистер Беннетт и не думал предполагать...

– В таком случае он избрал для этого не самый лучший способ. Судя по всему, в его работе ему приходится иметь дело исключительно с президентами и Папой Римским.

Беннетт пошевелился, намереваясь что-то сказать, но сидящий рядом Уоррен Питерсон опередил его:

– Теперь вы видите, что этот агент, на словах беспокоящийся о благополучии мисс Брэнд, таскает ее за собой в притоны опаснейших преступников.

Зрелище он являл собою достаточно жалкое, к тому же я никогда не забываю и по-настоящему не прощаю людей, угрожавших мне оружием – в нашем реальном мире, в отличие от теле– и кинобоевиков, человек, взявший в руки оружие, изъявляет желание и готовность тебя убить – но приходилось признать: его укор не лишен оснований.

– Попробовал бы он отправиться туда без меня. Не забывай, это мой материал, – вмешалась Элеонора.

Затевался совершенно бесполезный спор, так что я счел нужным резко вмешаться.

– Возможно, ты и отстучишь этот материал на машинке, но это еще не значит, будто следует лезть под пули. Этот человек прав.

Обиженная и злая, Элли попыталась что-то возразить, но инициативу перехватил Мак.

– Сядь, пожалуйста, Мэтт. У тебя есть какие-нибудь соображения относительно того, почему этот аноним предпочел связаться с тобой именно в резиденции Вело?

Я изобразил на лице недовольство, но пожав плечами. вновь уселся на место.

– Возможно, мне давали понять, что Большая Сестра[19], кем бы она ни была, не спускает глаз с меня – меня и, предположительно, мисс Брэнд. Что она может найти нас где угодно, даже по телефону Сеппи Вело, который не отыщешь ни в одном справочнике. Угроза и похвальба, слитые воедино.

– Вы узнали голос? – спросил Беннетт. Я покачал головой.

– Женский, но искаженный, возможно, говорили через платок. – Хватит с него и этого, пусть перебирает сопрано, пока мы займемся контральто. – Я слышал этот голос впервые, – добавил покорный слуга. Что ж, тут я, по крайней мере, не погрешил против истины.

Мак, уже посвященный во все подробности, не стал уточнять и воздержался от предположений, кем могла быть загадочная незнакомка. Вместо этого, он сменил тему разговора и представил Брента, как нашего местного помощника, проверившего переданный мной адрес. Беннетт выслушал с кислым видом. Он явно не сомневался, что его люди управились бы намного лучше, и без особого удовольствия мирился с необходимостью довольствоваться отчетом молодого веснушчатого подручного Мака. Сам же Мак, передавая суть полученного мной сообщения, старательно обошел наиболее существенные моменты. Вот тебе и сотрудничество.

– Это покосившийся старый плавучий дом в канале к югу от города, – сказал Брент. – Там обитают хиппи, или как там они теперь себя называют, которые выплачивают символическую ренту хозяину развалившегося причала. Нечто вроде заброшенной промышленной зоны. Канал настолько засорен, что ни одно приличное судно по нему не пройдет, так что посудину не вывести оттуда даже, если бы удалось заставить работать кормовые двигатели, но, судя по водорослям на винтах, они не работают уже несколько лет. И вероятно, насквозь проржавели. На причал перекинут кабель, так что есть возможность пользоваться светом, кондиционером, холодильником и, пожалуй, печью. Ныне на борту живут три человека: двое мужчин и девушка. Девушка, похоже, имеет небольшой доход, достаточный для ведения домашнего хозяйства.

Бледная, хмурая маленькая блондинка, и могла бы казаться достаточно привлекательной, если бы решила выкупаться и вымыть голову. Я видел ее мельком, когда проезжал мимо. С ней был мужчина, что помоложе. Этакий бодрый крепыш, который, как я узнал, помогает чинить суда в гавани. Второй, постарше, которого сегодня, похоже, там не было – во всяком случае, он не показывался – по описанию худощавый, темноволосый, бородатый тип с настороженным взглядом. Кажется, какое-то время назад приторговывал марихуаной, вероятно, продолжает заниматься этим и сейчас, но то же самое относится и к половине населения прибрежных районов Флориды. Какие-то технические детали вынудили суд освободить его. Местные жители теряются в догадках, кто, с кем и чем занимается на борту – думаю, вы меня понимаете.

– Вам было поручено провести осторожную разведку, – кисло заметил Беннетт, – а не заниматься тщательным расследованием. Если они в самом деле те люди, которые нас интересуют, то исчезнут сразу, лишь только узнают, что кто-то ими интересовался. Брент покачал головой.

– Я всего лишь один раз проехал мимо и понаблюдал из надежного укрытия; никто не видел меня. Что касается остального, у меня есть небольшой .катер, и я время от времени путешествую по городским заводям. В нижней, достаточно чистой части канала есть причал, где мне доводилось бывать и раньше. Так что я всего лишь заглянул туда, угостил смотрителя пивом и договорился о стоянке для катеров на следующие выходные. Смотритель обожает поговорить; он уверен, что поселившиеся выше по течению развратники портят репутацию здешних мест и готов выложить все плохое, что ему о них известно. Даже то, что не известно.

– Трое бродяг на заброшенном плавучем доме не совсем подходят на роль зловещей пиратской команды, до сих пор не установленным способом уничтожившей полдюжины океанских судов, – сказал я, и посмотрел на Беннетта. – Вы получали от этих защитников Святой Земли дальнейшие указания относительно того, куда доставить запрошенную сумму? И собираетесь ли платить?

– Если удастся поладить с ними без денег, вопрос отпадет сам собой, не так ли? – сухо промолвил он. – И еще вы упускаете из виду, что по меньшей мере один из троих занимался контрабандой наркотиков. Это означает...

Остального я слушать не стал. Я и сам мог изложить предлагаемую гипотезу не хуже. Как только речь заходит о наркотиках, срабатывает своеобразный рефлекс поиска подпольного гения преступного мира. В представлении Беннетта давнишняя связь старшего хиппи с наркотиками автоматически означала, что перед нами замаскировавшийся Фу Манчу, располагающий целым флотом быстроходных катеров, промышляющих контрабандой, и оснащенных торпедами, минами, лазерами или таинственными смертоносными излучателями. Самое неприятное здесь то, хмуро подумал я, что мне ужасно не нравится упоминание о плавучем доме. Не везет мне с плавучими домами. В Канаде я чудом уцелел в одном из таких сооружений – Мак упоминал об этом случае на нашем предыдущем совещании, – а на борту другого плавучего дома, здесь, во Флориде, неподалеку от Эверглейдса на Западном побережье мы с Мартой Дивайн, тогдашней Мартой Борден, едва избежали смерти. Я почувствовал нависшую опасность и запах смерти. Черт бы побрал все плавучие дома. В этом доме приготовили ловушку – сомневаться не стоило. Но какую именно и для кого?

– Сегодня вечером, – говорил тем временем Беннет, теперь обращаясь к Маку: – Разумеется, мы прекрасно управимся и сами, если дадите адрес, но полагаю, вы пожелаете отправить и своего представителя...

Его прервал стук в дверь и женский голос, произнесший мое имя. В результате на меня обратилось внимание всех присутствующих, за исключением Мака, который, как и я, сразу же узнал голос. Это было не хрипловатое контральто таинственной незнакомки, а голос, очень хорошо известный нам обоим. Я бросил взгляд на Элеонору, которая тоже должна была его узнать. И понял, что она действительно узнала его, но в силу каких-то причин следила за моей реакцией.

Я поднялся и подошел к двери, отстраняя людей Беннетта, которые проворно вскочили на ноги, готовясь блокировать проход. Повернул ручку, и моему взгляду предстала стоящая в коридоре темноволосая девушка. Завидев меня, она едва заметно улыбнулась. Эта знакомая улыбка вызвала у меня странное чувство. На ней был отглаженный белый летний костюм, голые ноги покрывал красивый ровный загар, а высокие каблуки белых босоножек делали ее выше и женственнее запомнившейся мне босоногой особы в свободном полосатом халате. Я пожалел, что не верю в сверхчувствительное восприятие – оно во всяком случае прекрасно объяснило бы каким образом я подумал о Марте Дивайн за мгновение до ее появления здесь.

– Папа здесь? – спросила Марта. Она всегда без должного уважения относилась к требованиям безопасности и протокола; поведение, приличествующее самоуверенной дочери председателя правления – любого старого правления, или президента компании – любой старой компании. – Я позвонила в Вашингтон, и мне сказали, что найду тебя здесь, но они не знали, успел ли ты догнать его прежде, чем он сядет на самолет.

Тут она взглянула мне через плечо и увидела в глубине комнаты Элеонору Брэнд. Губы Марты сжались при воспоминании о предательстве, совершенном этой девушкой.

– Да, здесь, – поспешно проговорил я. – Проходи и познакомься со всеми этими изумительными людьми.

Представляющий ОФБ мистер Беннетт наверняка пожалел, что приходится иметь дело с организацией, на сверхсекретные совещания которой запросто заглядывают молодые девицы в поисках своих родителей.

(обратно)

Глава 22

В машину мы сели вчетвером и хотя это был большой седан, из числа тех, которые Америка некогда любила, но теперь не в состоянии прокормить, людей почти невозможно было разглядеть за грудами оружия. Я ничуть не удивился бы, исцарапав голень о базуку или разбив локоть о миномет. Разумеется, имелись тут и автоматы, снабженные множеством запасных магазинов. Невольно промелькнула мысль, что в нынешнем боевом настроении да с подобной экипировкой нам бы впору захватить Кремль и переустроить его на свой манер или по меньшей мере заглянуть в Гавану и наставить Кастро на путь истинный...

Несколько раньше Мак вместе с Мартой уехал в аэропорт, предоставив нам нанести последние штрихи самостоятельно. План, который приняли после оживленного обсуждения технических деталей, был прост, как и все великое. Поскольку считалось, что среди присутствующих я обладаю наибольшим опытом и вообще представляю собой нечто вроде неистребимого гладиатора, то мне предоставили честь быть человеком, который постучится в парадную дверь – в данном случае ей соответствовала корма судна – и прикажет злодеям-террористам выходить с поднятыми руками, тогда как три человека Беннетта будут прикрывать все возможные выходы. Беннетт изложил это несколько иначе. Он не преминул подчеркнуть, что его ребята и сами управятся со столь пустяковой задачей, но если уж мне так хочется их сопровождать, что ж, можно использовать и мои столь шумно разрекламированные таланты. Разумеется, в том случае, если я не предпочту взять на себя менее рискованную миссию. Он уверен, что никакого сопротивления нам не окажут, но принимает во внимание все возможные варианты.

После того, как план предстоящей битвы был окончательно утвержден, я перекинулся несколькими словами с Брентом. Остальные тем временем занимались подготовкой вооружения и амуниции.

– Возьмите, – сказал он и протянул маленький автоматический пистолет, который я сунул в левый носок. Оружие двадцать пятого калибра не слишком эффективно, но как правильно заметил один человек, любая пуля доставляет пострадавшему мало удовольствия, даже если она выпущена из пистолета двадцать пятого калибра. Зачастую, когда главный арсенал утрачен или израсходован, наличие подобного резерва может сыграть решающую роль в критическое мгновение. Я облачился в туфли на мягкой резиновой подошве, черные брюки и черный свитер с высоким воротником, который был бы слишком теплым для здешнего климата, если бы мы предполагали действовать при свете дня. Однако это в наши расчеты не входило.

К этому времени уже успело достаточно стемнеть.

– На стоянке у гавани вас будет ждать машина, на случай, если понадобится собственное средство передвижения, – сказал Брент. Маленькая белая «тойота»-пикап. В таком месте никто не обратит на нее внимания. Вот ключ. Еще что-нибудь?

– Укрытие? – спросил я.

– Сколько угодно. В тех местах намеревались создать промышленную зону, которая так и осталась в зачаточном состоянии. Это захламленный пустырь, поросший травой и кустарником. Есть несколько пустых зданий, некоторые недостроенные.

– Канал?

– Густая растительность по берегам.

– Истинная глубина?

– Дно предполагалось углубить до двенадцати футов, чтобы там могли проходить баржи, но сомневаюсь, что успели сделать. На сегодня глубина составляет меньше половины, а в некоторых местах, наверное, не больше двух-трех футов, к тому же там полно всевозможного мусора: бетонных блоков, старых машин и тому подобного.

– Ты занимаешься Элеонорой Брэнд, – сказал я. – Знаю, что телохранителя из тебя не готовили, но постарайся от души. Судя по всему, я впал у нее в немилость после того, как пресек попытку отправиться с нами.

– По крайней мере, у Беннетта, несмотря на всю его любовь к рекламе, хватило ума согласиться с тобой. Ладно, будь осторожен...

Я сказал какую-то подходящую фразу, и мы присоединились к группе, готовившейся захватить Защитников Святой Земли, или как там окрестил Беннетт для протокола нашу команду. И вот теперь мы приближались к зоне боевых действий в достаточно заброшенном районе города, где раньше мне бывать не доводилось – правда, я и в остальном небольшой знаток Майами. Мне припомнилась Элеонора Брэнд и ее вызывающее поведение. Оставалось надеяться, она смирит эмоции, не станет чересчур усложнять жизнь опекающему ее Бренту. Затем я вспомнил Марту Дивайн и то, как мило улыбнулась она, когда я открыл дверь; но, в конце концов, не один я удостаивался ее милой улыбки. Плевать на Марту Дивайн, твердо сказал покорный слуга самому себе. Я покончил с мыслями о ней, когда переспал с другой, более привлекательной женщиной, которая затем покончила с собой. Впоследствии кто-то еще заплатит за это; впоследствии, но не сегодня. Сегодня мы шли по следу опаснейших политических террористов и зловещих акул наркобизнеса, в существовании которых я крепко сомневался.

– Прокати разок мимо баржи, – приказал Лоусон, сидящий рядом со мной. – Не сбавляй скорости. Следи за дорогой, окрестности я буду разглядывать сам.

Мы с Лоусоном, как старшие офицеры, расположились позади. Мужчина, которого некогда в Нассау я узнал как Бердетта, занял переднее правое сидение. За рулем сидел младший солдат нашей армии: худощавый, темноволосый парнишка по фамилии Эллершоу. Последний, как я заметил, просто трясся от волнения. Он то и дело зевал, как будто засыпая, – верный признак нервного перевозбуждения – но с управлением справлялся вполне прилично. Бердетт, невысокий коренастый светловолосый мужчина, производил впечатление спокойного, уверенного в себе человека, но и он немного колебался.

Сидящий рядом со мной Лоусон так и рвался в бой, рвался так, что временами почти забывал, как сильно ненавидит меня за то, что я неоднократно выставлял его не в самом лучшем свете. Почти, но не совсем. Хорошенькая группа захвата, хмуро подумал я. Если они почти намочили штаны, когда нам предстоит иметь дело с тройкой немытых хиппи, среди которых – девушка, чего ожидать от этих людей в случае настоящей опасности?

Пока мы проезжали мимо, я, не поворачивая головы, заметил освещенные окна плавучего дома, достаточно крупного в своем роде сооружения, сделанного из стекловолокна. Некогда белая краска успела выцвести и облупиться. Рулевой пост размещался на палубе под изорванным белым навесом – некогда, если не ошибаюсь, они именовались крышами Бимини. Причал, у которого стояло судно, представлял собой массивное сооружение, рассчитанное на большие грузовые баржи, но половина его обрушилась в канал, оставив сваи, торчащие из воды наподобие обломков черных зубов. Неподалеку от причала, на усыпанной гравием площадке, между улицей и стеной канала, стоял маленький, изрядно потрепанный форд-фургон. Я уловил отзвуки музыки – чего-то громкого, с тяжелыми ударными инструментами.

– Сейчас свернешь налево, – сказал Лоусон. – Вон к тем складам, или ангарам. Припаркуйся так, чтобы нас не было видно отсюда. Вы готовы, Хелм?

– Относительно, – ответил я. – Вы уверены в целесообразности этого путешествия?

Соображения дипломатии требовали явить определенную сдержанность. Нетерпеливый герой ни у кого не вызывает восторга.

– Вы сами вызвались отправиться с нами. Никто вас не просил.

Итак, требования дипломатии были удовлетворены. Эллершоу отыскал пустырь между двумя темными сооружениями из шлакоблоков, выбитые окна которых свидетельствовали о заброшенности, и пристроил туда седан. Мы выбрались наружу. Автоматы моих напарников зловеще поблескивали в темноте. Покорному слуге скорострельное оружие предложить не удосужились, но я по этому поводу не испытывал особых сожалений. Всегда считал, что автоматы предназначаются для людей, которые не умеют стрелять и рассчитывают десятком разбросанных пуль добиться того, для чего достаточно одного точного выстрела. Иногда это и срабатывает, но в любом случае представляется не слишком экономным.

– Дайте нам время занять позиции, – сказал Лоусон.

– Сколько угодно, – отозвался я. – Мой девиз: «не торопись».

– К черту ваши девизы. Дайте пятнадцать минут я начинайте действовать.

Я бросил взгляд на светящийся циферблат часов. – Пятнадцать минут. Ваше пожелание для меня закон.

Лоусон издал сдавленное рычание и двинулся прочь в сопровождении свиты. Как всегда в подобных обстоятельствах мне припомнился генерал, который сказал, что сумеет управиться с врагами, но упаси Бог иметь дело с союзниками. Имя его я позабыл. Тихие звуки шагов стихли вдали, и на пустыре вновь воцарилась тишина: отдаленные отзвуки городской жизни почти не долетали сюда. На протянувшейся вдоль канала улице появилась машина, я увидел как Лоусон со товарищи быстро прижались к стене, выжидая, пока она проедет. Затем исчезли из виду.

Я направился к цели другим путем, обходя склады с обратной стороны. Быстро миновал протянувшийся за ними пустырь, перебегая от кустов к остову старой машины, а затем к отслужившему свой век побитому старому рефрижератору. На дорогу вышел примерно в сотне ярдов ниже по течению – точнее, отклонившись в сторону устья канала, где он наконец впадает в реку Майами, затоку Бискейн, Флоридский пролив или куда-либо еще. Прошел чуть дальше, туда, где дорога совершала небольшой поворот, скрывая меня из виду людей на борту плавучего дома и в его окрестностях, перебрался через проезжую часть и оказался среди кустов, окружавших канал. Брент назвал их густыми зарослями. Что именно там росло, сказать затрудняюсь. Возможно, манговые деревья. Ботаник, особенно ночью, из меня никудышний.

Затем, с мыслью о змеях и аллигаторах, я ступил в воду. Появление здесь акул представлялось маловероятным, чего нельзя было сказать о барракудах. Вдобавок мне припомнились фигурировшие в одной газетной статье аквариумные пираньи, которых выпустили где-то в окрестностях Флориды, после чего они успешно прижились в этих местах. В той же статье упоминалось и о зубатках, но я пришел к выводу, что уж с ними-то человек должен суметь управиться, будь-то на суше или в воде. Нынешнее купание не входило в планы предстоящей баталии и являло собой мою собственную, возможно, не слишком удачную задумку. Не исключено, что я вернусь из похода промокший, грязный и нелепый, тогда как остальные воины прибудут чистыми и сухими, громко потешаясь над моим жалким видом. Однако агенты, которые боятся предстать в глупом свете, долго не живут. Вне зависимости от того, что подумает Беннетт, я был бы последним дураком, если бы явился к двери, указанной мне анонимным звонком, не попытавшись выяснить хотя бы что-нибудь о людях, скрывающихся за этой дверью.

Чрезвычайно медленно, дабы избежать плеска, я передвигался вдоль берега под прикрытием густых свисающих ветвей. По дороге сразился с боа-констриктором, оказавшимся выброшенной покрышкой, и оцарапал голень о что-то твердое и ребристое, что вполне могло быть или крокодилом, или еще одним отработавшим протектором. Перед глазами у меня стояли прозрачные голубые воды тропических морей, омывающие белоснежные пляжи. Затем мне припомнилась Элеонора Брэнд, и я испытал некоторое сожаление, что не позволил ей вкусить неповторимые прелести мокрой и грязной жизни секретного агента. Увы, помешанная девчонка скорей всего с удовольствием пробиралась бы вслед за мной по грязному каналу, не забывая делать пометки в своем водонепроницаемом блокноте. Возможно, и неплохо, что Беннетт неожиданно поддержал меня, когда я предложил ей остаться дома и играть со своими куклами – единственный случай, когда он хоть в чем-то со мной согласился.

Я остановился. От белого плавучего дома меня отделяло сейчас менее пятидесяти ярдов. Черные очертания причала вырисовывались почти на одном уровне с верхней палубой. Возможно, этому способствовал прилив, хоть я и испытывал некоторые сомнения касаемо наличия таковых в Майами. Предположительно, приливы здесь были, но точно этого я не знал. Не знал и многих других более или менее важных вещей. И наиболее важной из них, неожиданно осознал я, представлялся ответ на вопрос, почему закоренелый любитель рекламы мистер Беннетт из ОФБ этой ночью возражает против присутствия в организованной им экспедиции журналистки, могущей запечатлеть в бессмертной прозе его победу над зловещими силами террора. Брент также упоминал об этом странном феномене, но я думал о других вещах и не придал его словам особого значения. Вдобавок, хмуро подумал я, немалый интерес представляло и то, что ни Мак, ни я и не думали настаивать на моем собственном участии. Беннетт просто предположил или сделал вид, что предполагает подобную реакцию с нашей стороны. Вывод, напрашивавшийся из всех этих размышлений, представлялся совершенно невероятным, однако я пережил многих своих коллег по ремеслу, в том числе и потому, что отказывался от невероятных предположений не чаще, чем боялся выглядеть нелепо.

Я сделал глубокий вдох и очень осторожно двинулся вперед. Легкий ночной бриз поднял на поверхности канала слабую рябь, помогающую скрыть расходящиеся от меня круги. Потом над головой навис причал, я пробрался между черными сваями и остановился в темноте. Грохочущая музыка стала громче, и я смог передвигаться быстрее, не опасаясь быть услышанным. Вблизи выяснилось, что обитатели плавучего дома соорудили для своих нужд некое подобие лестницы, грубо сколоченную неуклюжую конструкцию, творение рук, не слишком пекшихся о результатах своего труда. Я двинулся к ней и обнаружил, что вода вокруг баржи довольно глубока: последний отрезок пришлось проплыть. Медленно и осторожно я начал подниматься, благословляя громкую музыку, которая заглушала плеск воды, стекающей с моей мокрой одежды.

В двух пролетах над уровнем палубы покорному слуге удалось заглянуть в выходящее сюда большое окно рубки. Когда-то окно было разбито, возможно ходившим мимо случайным вандалом. Впоследствии проем закрыли тонким прозрачным пластиком, расколовшимся на части, которые теперь слегка покачивались на ветру, позволяя звукам музыки – и, вероятно, также упомянутому Брентом кондиционированному воздуху – беспрепятственно пробиваться наружу. Отсюда открывался отличный вид на внутреннее помещение и вид этот был весьма любопытным. Впервые в жизни я созерцал рубку, выстеленную деньгами.

Банкноты валялись повсюду, подобно опавшим осенним листьям, покрывали ободранную софу, исцарапанный стол, два кресла с изорванной обшивкой, не говоря уже о потертом ковре на полу. Банкноты лежали даже на печи и в раковине, различимой в дальнем конце рубки. Посредине помещения, на полу сидела маленькая, довольно симпатичная девушка с умеренно грязным лицом и спутавшимися светлыми волосами. На ней был изысканный, явно новый и дорогой атласный пеньюар кремового цвета, искусно украшенный легкими кофейными кружевами. Застегнуто сие одеяние было весьма небрежно, позволяя разглядеть, что ничего больше на ней нет. Я отметил, что тело у нее довольно красивое. В руке она сжимала пластмассовый бокал для шампанского, из числа тех, что разбираются на две части: ножку и чашу. Свободной рукой она подбрасывала в воздух банкноты, выгребая их из объемистой сумки. Сумка была полна денег. Банкноты, кружась, опускались повсюду и девушка радостно хохотала. Затем она игриво бросила пригоршню в человека, видеть которого я не мог.

Внезапно музыка оборвалась: мгновение спустя, послышался резкий звук, заставивший меня сунуть руку под мокрый свитер и сжать рукоять револьвера. В поле моего зрения появился человек, сжимающий пенящуюся бутылку с шампанским, из которой он наполнил бокал девушки. Девушка отчаянным жестом указала на сверкающий пеньюар, оросившийся брызгами напитка.

– Осторожнее, ты наставишь мне пятен, – донесся до меня ее голос.

– Забудь об этом; там, куда мы направляемся, у тебя будет гора таких шмоток. Я просто хотел показать тебе маленький кусочек новой шикарной жизни, чтобы ты начинала привыкать. Но теперь лучше надеть старую одежду. Не ехать же в этом наряде, хотя должен признать, выглядишь ты в нем превосходно.

Это был старший из описанных нам мужчин, тот, которого Бренту не удалось повидать, высокий, черноволосый с аккуратной маленькой остроконечной дьявольской бородкой, которая странно противоречила мятой хлопчатобумажной рубашке и грязным джинсам. Он зазывающе махнул бутылкой, и я увидел третьего члена зловещей банды террористов: полного мальчугана, тоже в джинсах, который не обзавелся бородой по простой причине, что борода еще не росла. Только слабый белый пух покрывал нижнюю часть его пухлого лица.

– Ты... ты уверен, что мы теперь в безопасности? – с беспокойством спросила девушка.

– Не беспокойся, это был ловкий трюк, и все прошло как по маслу, – заверил ее черноволосый. – К тому же я выждал, пока все успокоится, и только потом вернулся. Можешь быть уверена, за мной никто не следил. – Он улыбнулся. – Итак, ребята, Защитники Святой Земли объявляют о самороспуске. Господи, я и сам не верил, что найдутся простаки, которые клюнут на такую дешевку. – Он недоверчиво покачал головой. – Признайте, это почище контрабанды.

– Когда ты взялся за дело, я решила, ты рехнулся, – сказала девушка. Она хихикнула. – Правда, я и сейчас так считаю. Но хитрости тебе не занимать стать.

– Но... кто же на самом деле потопил все эти корабли? – спросил пухлый парнишка. Бородатый резко встряхнул головой.

– Не знаю и не хочу знать. Люди, которые топят корабли, опасны. – Он посмотрел на бутылку, наполнил протянутые ему бокалы, и покончил с остатком, приложив горлышко к губам, после чего удовлетворенно вытер рот рукой.

– Знаете, я начинаю привыкать к этому пойлу, – заявил он. – Собственно, почему бы и нет? Теперь допивайте и начинайте собирать наше не облагаемое налогом состояние. Мы покидаем трущобы и направляемся к богатой праздной жизни.

Настала пора действовать, собственно, назначенное время уже прошло. Я покинул машину двадцать пять минут назад. Оставалось надеяться, что затаившаяся в кустах или где-либо еще команда не слишком болезненно воспримет затянувшееся ожидание. Я сделал глубокий вдох, отделился от воды и приподнявшись на лестнице, перекинул ногу через перила, осторожно переместил свой вес. Даже большое судно заметно отреагирует на пару сотен фунтов, внезапно брошенные на его палубу. Наконец, я обрел опору, прокрался под окном, выпрямился и быстро свернул за угол, направляясь к двери, выходящей на корму. Остановился и резко постучал по ней рукоятью револьвера.

– Отдел Федеральной Безопасности, – громко произнес я, – Судно окружено. Выходите с поднятыми руками.

В следующее мгновение я двумя прыжками преодолел расстояние, отделявшее меня от поручня с противоположной от берега стороны, перемахнул через него и бросился в канал. И все же реакция моя оказалась недостаточно быстрой. Первая автоматная очередь ударила в дверь прежде, чем я закончил говорить, и если бы я уже не двигался в сторону, то мгновенно превратился бы в решето. Однако и так одна из скверных маленьких девятимиллиметровых пуль обожгла мне руку прежде, чем я покинул зону обстрела. Падая в воду, я слышал за спиной оглушительный грохот трех деловито работающих автоматов. Напоминало Третью Мировую Войну.

Не удивительно, что ребята Беннетта слегка нервничали, отправляясь на дело в одной машине с человеком – вернее, одним из людей – которого намеревались убить. И не удивительно, что Беннетт предпочел не показывать сегодняшнюю бойню остроглазой журналистке.

(обратно)

Глава 23

Ударяясь ногами о поверхность канала, я припомнил слова Брента о встречающихся в этих местах остовах старых машин и бетонных блоках, но подо мной оказалось достаточно много воды. Я погрузился по меньшей мере на восемь футов, прежде чем коснулся ногами дна. Дно оказалось достаточно мягким и илистым, и я предпочел расстаться с ним как можно скорее. Однако по пути на поверхность вспомнил, что и там меня ожидает мало приятного. В результате я развернулся и поплыл под водой в сторону баржи, которая в настоящий момент представлялась наиболее надежным укрытием, если ее вообще можно считать укрытием от автоматных очередей. Маленькие автоматные пули с твердым покрытием можно добиться, разбрасывая пули наугад – и чего добиться нельзя. Мужчина стоял за спиной девушки, помогая ей подняться и поторапливая. Лицо его было залито кровью.

– Не спеши, – услышал я его шепот. Проберешься в окно и сразу бросайся за борт. Там сбросишь эту шикарную тряпку, чтобы им было во что пострелять, а сама поплывешь под водой. Столько, сколько выдержишь...

– А Элмер? – Голос девушки дрожал от пережитого потрясения, но она оказалась крепче, чем я предполагал: по-прежнему думала о товарище.

– Элмер мертв. Когда скажу «вперед»...

– А ты?

– Двинусь сразу за тобой, малышка. Вперед!

Они поднялись вместе. Мужчина руками отбросил в сторону осколки стекла, очищая напарнице путь. Пару раз он освобождал ее цепляющийся за предметы свободный наряд, из последних сил подталкивая ее к выходу. Ему уже не предстояло никуда идти, и он сознавал это. На ногах его удерживала исключительно сила воли, движимая последним желанием помочь спутнице спастись.

Затем дверь рубки распахнулась, и вновь заговорил автомат. Я увидел, как мужчина отчаянным рывком бросился между маленькой светловолосой девушкой и новым дуновением смерти, но мгновение спустя рухнул на палубу и оставил подругу беспомощно покачивающейся на пороге. Тело ее несколько раз сильно содрогнулось. Света было достаточно, чтобы я смог разглядеть ошарашенное и недоверчивое выражение, застывшее на симпатичном лице. В уголке ее рта появилась струйка крови, и она машинально попыталась утереться рукавом, затем рот раскрылся и густой темный поток оросил красивый наряд, который дружок подарил ей в начале новой, богатой и красивой жизни. Еще мгновение она стояла, покачиваясь, потом не удержалась и исчезла из виду.

Что ж, людям, которые пытаются отыскать Эльдорадо на чужих банковских счетах, не пристало слишком громко жаловаться, когда приходит расплата. И все же, эти ребята в худшем случае нанесли вред чьему-то бумажнику. Сам я человек достаточно жестокий, и возможно, не мне говорить такие вещи, и все-таки на мой взгляд существует совершенно определенная граница между преступлениями, совершенными с помощью мышц, и преступлениями, совершенными с помощью ума, или, иначе говоря, так называемыми насильственными преступлениями и преступлениями белых воротничков. Одно дело поставить под угрозу жизнь человека и совсем другое – поставить под угрозу его деньги. Главное сохранить жизнь и здоровье, а деньги – дело наживное. Только мертвого или калеку можно считать по-настоящему пострадавшим. Физически эти ребята не причинили вреда никому. Поэтому настигшее их суровое возмездие представлялось не слишком оправданным.

Однако сейчас времени для сентиментальных размышлений у меня не было. Когда имеешь дело с грубыми людьми, приходится помнить: с тобой могут обойтись грубо. Я продвинулся вперед вдоль борта баржи и остановился у тупого нависающего носа. Едва я успел устроиться на новом месте, как судно ощутимо покачнулось. Двое коллег присоединились к Лоусону, уже находящемуся на борту. Я знал, что именно он распахнул дверь и в последний раз нажал на спуск автомата, поскольку затем с баржи донесся его голос, сообщающий: все в порядке, можно перебираться на борт. Чуть погодя, послышались неуверенные шаги и звуки рвоты: молодой Эллершоу прощался со своим обедом, обнаружив, что стрельба по живым мишеням несколько отличается от упражнений в тире. Двое остальных появились на палубе.

– Как только он управится, – донесся до меня голос Лоусона, – отправишься с ним на берег, отыщешь парня и позаботишься о нем. Проклятие, ведь я держал его на мушке, но он двигался слишком быстро...

– Нет.

– Что ты сказал?

– Ты прекрасно слышал, – холодно ответил Бердетт. – Я не стал бы забираться в чащу на поиски разъяренного гризли и не стану бросать вызов агенту вроде этого, особенно после того, как участвовал в попытке его убить. Этот человек профессионал. Сейчас он притаился и ждет нас. И я не слишком рассчитываю, что сопливый мальчишка – сопливый в полном смысле этого слова, ты только посмотри на него – поможет управиться с Хелмом в темноте. Тебе нужен мистер Хелм, иди и выслеживай его.

– Послушай, мы должны...

– Ты должен. Я ничего не должен. Теперь, если хочешь навести порядок на борту – например, вложить оружие в руки этих людей, прежде чем вызовем полицию, жду твоих приказов. Но приказа пойти на самоубийство я выполнять не стану и мальчишку тоже не пущу. Он неплохой парень, разве что нервничает немного, и я не позволю отправить Эллершоу в руки профессионального охотника на людей, который ему не по зубам. Ты у нас храбрец, тебе и карты в руки. Я же предпочитаю прослыть жалким трусом и остаться здесь. Да и то не надолго. Так что решайся поскорее.

– Я тебе это еще припомню, Бердетт!

– Сделай одолжение. Мертвецу ты ничего не припомнишь.

– Собственно говоря, Хелм скорее всего уже давным-давно сбежал. Он понимает, что ему с нами не совладать, у него и оружия-то всего одна пушка тридцать восьмого калибра.

– Давай, давай, постарайся себя уговорить. Меня тебе не убедить, и мальчишку тоже. И если тебе нужна наша помощь, дабы эта бойня выглядела более убедительно, говори, что от нас требуется, пока тела не остыли. Или пока кто-нибудь не попросил полицейских выяснить, что за битва здесь разыгралась. – Последовала короткая пауза, после чего Бердетт другим, более мягким голосом произнес:

– Иди сюда, сынок. Раз уж тебе предстоит стрелять в людей ради заработка, надо привыкать к тому, как это выглядит.

Они вошли внутрь, где я не мог их слышать. Я осторожно двинулся в сторону причала и отыскал место, где большая свая обеспечивала укрытие, а поперечная балка давала опору ногам. И стал ждать. Наконец Лоусон обеспечил своих подручных работой и вышел наружу. Люди вроде него никогда ничему не учатся. Они уверены, что весь мир принадлежит им. Бердетт – другое дело. Он более реально смотрит на вещи. Лоусон же и представить не мог, что его самоуверенная манера то и дело хвататься за оружие, а зачастую еще и нажимать на спуск, раздражает окружающих. Двух попыток в отношении моей скромной персоны было более чем достаточно. К тому же компания по-прежнему остро нуждалась в трупе, а собственное тело я предлагать не собирался.

Тяжеловес Лоусон обогнул рубку, направляясь к трапу. Он потянулся вверх и положил оружие на причал, чтобы ухватиться за лестницу обеими руками. Я обошелся с ним не слишком честно. У него не оставалось ни малейшего шанса, точно так же, как у девушки в рубке. Я выглянул из-за сваи, тщательно прицелился и четырежды попал ему в грудь через лестницу. Это представлялось не слишком экономным, хватило бы и одной пули плюс две для подстраховки, но мне хотелось быть абсолютно уверенным; к тому же любопытно было проверить, все ли патроны выстрелят после пребывания в воде. Как выяснилось, нынешние производители боеприпасов дело свое знают.

Секунду или две после последнего выстрела Лоусон еще висел, отчаянно вцепившись в лестницу, подобно умирающей девушке-хиппи, после чего тяжело рухнул на палубу. Я бросил туда же револьвер и проследил, как он скользит по палубе и останавливается рядом с неподвижным телом. Мгновение спустя, на палубе появился Эллершоу с автоматом наизготовку. Он уже готов был полить окрестности беспорядочным огнем, но тут за спиной у него возникла фигура Бердетта, который положил руку ему на плечо.

– Не суетись, сынок.

– Но он застрелил мистера Лоусона! И не мог далеко уйти!

Бердетт склонился над телом. Затем выпрямился, сжимая в руке револьвер, – мой револьвер, но мы не носим оружия, которое можно опознать. Не глядя на палубу, Бердетт громко и выразительно произнес:

– Чертовски неприятно, но по крайней мере, у нас теперь имеется отличный труп с пулевыми ранениями спереди. И я не намерен уточнять их происхождение. У нас есть даже револьвер, из которого сделаны выстрелы. Ну-ка, парень, помоги мне дополнить картину так, чтобы мы смогли доложить всемогущему мистеру Беннетту, что выдающийся его агент принял геройскую смерть от рук злодеев-террористов...

Я двинулся прочь, оставив их за этим занятием. Путь по каналу до гавани, о которой упоминал Брент, оказался неблизким, и несколько раз мне приходилось нырять, скрываясь от полицейских машин, наконец направляющихся к месту происшествия. Небольшой пикап ничем не выделялся среди остальных, припаркованных на стоянке машин, и сев за руль, я не привлек к себе внимания. Отъехав на безопасное расстояние, я остановился у закрытой в эту пору заправочной станции и воспользовался местным телефоном-автоматом. Я не рассчитывал, что мне ответит сам Брент, поскольку ему было поручено охранять Элеонору Брэнд, но он должен был оставить кого-нибудь у телефона на время своего отсутствия. Однако никак не ожидал услышать голос Марты Дивайн.

– Думал, ты уже в Вашингтоне, – сказал я.

– Разве я говорила, что собираюсь в Вашингтон? Я просто проводила отца в аэропорт, а потом... Мэтт. Ее голос заставил меня встревожиться.

– Что-то случилось?

– Да. Твой друг, мистер Брент попал в больницу. Он просил, чтобы ты побывал у него как можно скорее. Сказал... сказал, если понадобится, врывайся с боем, потому что ему нужно немедленно тебя видеть.

В голове у меня быстро промелькнули возможные варианты случившегося.

– Ты не знаешь...

– Я не знаю почти ничего, Мэтт. Знаю только, что он срочно хочет повидаться с тобой. Он попросил меня приехать сюда, дождаться твоего звонка и объяснить тебе, насколько это важно.

– А ты-то как оказалась замешанной в эту историю?.. Ладно. Какая больница?

– "Святой Маргариты". – Она продиктовала мне адрес. – Я буду ждать тебя у столика дежурной... Ох, Мэтт.

– Что?

– Не будь к нему слишком строг. Я уверена, он сделал все, что было в его силах.

(обратно)

Глава 24

Со временем учишься не напрягать голову понапрасну. Представлялось совершенно бессмысленным перетруждать мозг по дороге в больницу, пытаясь угадать, насколько пострадал Брент или что случилось с Элеонорой Брэнд в его отсутствие. Все это я узнаю в свое время. Предварительные рассуждения ничем не помогут.

Однако существовала некая неприятная вероятность, о которой следовало подумать прямо сейчас. Вероятность того, что я, подобно Беннетту, повел себя, как сопляк. Несколько запоздало я осознал, что если бы незнакомка с хрипловатым голосом хотела только обратить внимание Беннетта на компанию, именующую себя Защитниками Святой Земли, она могла бы позвонить непосредственно Беннетту. Зачем вмешивать в это дело меня? Разве что она знала репутацию Беннетта достаточно хорошо и понимала: этот человек никогда не станет делиться с нами опасной информацией, доставшейся ему одному. Он нашел бы способ провернуть дело без нашего участия.

Выбранный же ею способ дозволял надеяться, что ознакомив с полученной информацией сотрудничающую организацию я также приму участие в предстоящей затее. А стало быть, в течение определенного времени не смогу служить телохранителем. Наблюдение за Элеонорой Брэнд временно поручат кому-нибудь другому. И весьма вероятно, чтоуспокоенные полным отсутствием враждебной деятельности – единственным посягательством на безопасность Элеоноры до сих пор была самонадеянная попытка Беннетта – мы не станем поспешно приставлять к женщине, которой, похоже, пока ничего не угрожает, еще одного опытного агента. Тем более, что не так уж их у нас и много. Попытаемся обойтись помощью подручных средств.

В результате мы – какие там мы, я! – поручил неопытному парню сыграть роль телохранителя, покуда сам отправился купаться в темных каналах, причем, как выяснилось, без особой нужды. Увы, сидя за рулем, невозможно задать самому себе хорошенькую взбучку. Японские же пикапы обладают всеми недостатками любого американского грузовика. Поэтому на большой скорости приходится внимательно следить за дорогой, дабы не вылететь на обочину. В больницу я добрался позже, нежели предполагал. Марта уже ждала меня, сидя на скамье, напротив справочного стола.

При моем появлении она встала и с удивлением посмотрела на меня, напомнив, что я являю собой далеко не безупречный образец изящно одетого мужчины. Тем не менее, одежда успела высохнуть, я по возможности очистил ее от грязи, а в свете нынешней моды выглядел даже менее подозрительно, чем человек в тщательно отутюженных брюках.

– С тобой все в порядке? – поинтересовалась Марта.

Я кивнул.

– Как он?

– Критическим состояние не назовешь, но Брент отказывается принимать любое лечение, пока не поговорит с тобой. Боится, что его выведут из игры.

– Куда нам идти?

– К нему только что прошел врач. Он просил тебя, когда приедешь, подождать; он сейчас вернется.

– Хорошо. – Я поколебался. – Ты не знаешь, где сейчас Элеонора Брэнд?

– Элли? – Марта удивленно нахмурилась. – Нет, понятия не имею, откуда мне знать? Последний раз мы виделись днем. – Губы ее сжались. – Не забывай, что после того, как она со мной обошлась, нас больше нельзя назвать подругами. А почему ты спросил?

– Бренту было поручено приглядывать за ней. Боюсь, ей угрожает опасность.

– Вот уж не слишком огорчусь. – Марта ухмыльнулась. – Ладно, не обращай на меня внимания. Но Брент мне об этом не говорил. – Последняя фраза прозвучала несколько обиженно. Я улыбнулся.

– По-видимому, просто не знал, насколько тебе, можно доверять, хоть ты и дочь босса. Так что же случилось?

Марта глубоко вздохнула, настраиваясь, и принялась за рассказ:

– Проводив отца, я зашла в ресторан аэропорта – точнее, в нечто вроде бара. Выпила, после чего вспомнила, что ничего не ела с того времени, как вылетела из Новой Мексики сегодня утром. В самолетах еда в последнее время стала совершенно невозможной. Девушка за стойкой сказала, что я могу поесть здесь же, в кабине. Разумеется, пришлось подождать. Еду должны были принести из соседнего ресторана, куда, конечно, никто и не подумал бежать сломя голову. Но меня это не слишком беспокоило. Отец оставил мне номер, по которому следовало впоследствии позвонить и узнать, чем закончилась ваша экспедиция, но было еще слишком рано. Я заказала себе еще бренди, и тут у стойки появился Брент. Я махнула ему рукой, и он подошел, но особой радости от встречи со мной не проявил. Выглядел довольно озабоченным. Тем не менее, предложил мне доехать до гостиницы на его машине и сэкономить на такси. Собственно говоря, ничего больше он мне сказать не успел. На нас напали на стоянке в аэропорту. – Марта поколебалась. – Я... я не слишком ему помогла, Мэтт. Точнее говоря, совсем не помогла. Я повела себя как беспомощная девица в кино, которая, опирается на машину и наблюдает, как ее спутников... Это произошло так быстро!

– Сколько их было? – спросил я.

– Двое. Молодые. Чернокожие. Один неожиданно выпрыгнул и схватил мою сумочку. Я закричала, Брент бросился на него, и тут второй появился из-за машины и ударил Брента чем-то по голове. Брент упал, и тогда тот, что держал мою сумку, обошел его и несколько раз ударил ногой. Потом первый нагнулся, ударил опять, и оба убежали... – Она немного помолчала и добавила: – Полиция нашла мою сумку неподалеку. Исчезли только Деньги. Это сочли обычным ограблением, но ведь было не так, правда?

– Вероятно, нет.

– Брента забрала «скорая помощь», а я села в его Машину – он оставил мне ключи – и поехала к нему и, как он просил, стала ждать твоего звонка. Там был еще один человек, Брент назвал его дублером, который отнесся ко мне весьма недоверчиво. Заставил меня подтвердить свою личность через Вашингтон, и лишь тогда подпустил к телефону.

– Именно так и должен был поступить. Брент сказал тебе, что он делал в аэропорту?

– Он сказал... – Марта нахмурилась, пытаясь припомнить. – Сказал, будто проводил кого-то и договорился, чтобы об этом человеке позаботились... Элли? Я пожал плечами:

– Это всего лишь догадка. Долго намерен копаться этот врач?

– Мэтт?

– Да.

– Как его зовут? – спросила она. Я нахмурился.

– Кого, врача? Откуда мне знать... А, Брента? Кажется, Майк. Майк Брент. Почему ты спрашиваешь?

– Он... он очень приятный парень. Странно, что такой человек участвует в грязных играх отца. И в твоих.

Это прозвучало несколько покровительственно. Опытная, взрослая вдова в аккуратном белом костюме, миссис Роберт Дивайн бросила снисходительный взгляд на занятых глупыми играми детей. Неодобрительное отношение к тому, чем занимаемся мы с ее отцом, не тронуло меня, к этому я уже привык, но так и подмывало ответить, что парень, о котором идет речь, – многообещающий сотрудник уважаемого законного учреждения, а сама она не так уж стара. Однако внимание наше привлекла женщина за столом дежурной.

– Звонил доктор Ливайн, – сказала она. – Вы можете пройти в палату.

Доктор встретил нас, когда мы вышли из лифта: невысокий мужчина в белом халате с загорелым лицом, крупным носом и умными, сочувствующими карими глазами.

– Надеюсь, это действительно важно, – сказал он.

– Что с ним, доктор? – спросил я.

– Пытаемся определить, но пациент отказывается подчиняться, пока... Ясно, что сломано несколько ребер. Ему нанесли несколько ударов по черепу, один довольно сильный. Мы опасаемся трещины... Пожалуйста, постарайтесь закончить как можно быстрее. Я не позволил бы вам являться к нему, но больной упрямо утверждает, что это важно, а нервное возбуждение может оказаться не менее опасным, чем некоторое промедление. Поэтому дайте ему выговориться, но, пожалуйста, не оставайтесь там ни минуты дольше, чем действительно необходимо.

Я кивнул и, не думая о приличиях, первым прошел внутрь. За мной следовала Марта и вежливо пропустивший ее доктор Ливайн. Брент лежал на кровати с закрытыми глазами. Веснушки особенно бросались в глаза на побледневшем лице. Голова была перевязана, а под больничной пижамой угадывалась плотно стянутая грудь. Врачи обожают подобные вещи, которые, как я убедился на собственном опыте, не слишком помогают пациенту. Ребра все равно заживут в свое время, с перевязкой или без оной, так что остается только стискивать зубы и ждать. Как только возвращается способность безболезненно смеяться и кашлять, можно считать себя выздоровевшим. Но люди в белых халатах, по-видимому, полагают необходимым сделать хоть что-нибудь, даже если процедура неприятна, болезненна и бесполезна. Брент открыл глаза и провел языком по губам.

– Прости, – прошептал он. – Я завалил дело.

– Не беспокойся, – сказал я. – Куда отправилась Брэнд?

– Назад на Багамы. Ей позвонили. Она поехала переговорить с человеком по имени Эйнар Кеттлиман, который...

– Я знаю, кто такой Кеттлиман. Куда?

– В одну из больниц в Нассау. Его подобрал в море рыбак и сперва доставил на один из внешних островов...

– Не важно, это я еще успею узнать. Как она сбежала от тебя?

– Разозлилась на всех, и на тебя особенно за то, что ты не взял ее с собой. Заявила, чтобы я... занимался своими игрушками. Сказала, что не хочет больше иметь дела с правительственными недоумками... Тем более, что никакая опасность ей пока не угрожает. Уоррен Питерсон прекрасно позаботится о ее безопасности. Мне поручено передать, чтобы ты... больше не совал свой нос в ее дела. Прости, но так она сказала. У них были билеты, у нее и у Питерсона. На коммерческий рейс. Мне билета не удалось достать. Хорош телохранитель, не смог попасть на борт самолета. Делмана тоже не оказалось, он выполнял какое-то задание...

– Делмана?

– Марри Делмана, чартерного пилота, который...

– Ясно, продолжай.

– Я попросил ему передать. Он вернется и ровно в три будет готов вылететь вновь. Все формальности с полетом улажены. Я позвонил Фреду, он встретит Брэнд в аэропорту в Нассау и будет присматривать за ней, пока его не сменят. Вот и все, что мне удалось. Прости, что свалял дурака...

– Ты поступил правильно, – сказал я. – Так и следовало сделать. Теперь расслабься и дай врачу...

– Нет! Не уходи! – В голосе его появилась напряженная настойчивость. – Это не все. Главное, что я хотел тебе рассказать... Собирался отчитаться днем, но все были заняты по уши, и я решил, что потом будет достаточно времени. Расследование. Помнишь Киз?

– Помню, но может об этом потом?

– Не потом. Сейчас. Серина Лорка.

– Что?

– Дочь Лорки. Серина. Они зовут ее Рина. У Лорки есть рыболовный катер, большое судно с двумя детройтскими двигателями. Все головорезы из мафии обзаводятся большими хромированными катерами. Удобно для тайных встреч с друзьями. И с подругами. И самолюбию льстит. Иногда даже отправляются на рыбалку. Но дочь Лорки предпочитает парусные суда. Предпочитает – не то слово. Вот... вот, что обнаружила капитан Хэрриет Робинсон: Рина любит яхты настолько, что за последние два года приобрела четыре судна, теперь уже пять. Пять больших прогулочных яхт. Покупала подержанные, но и так они стоят не меньше четверти миллиона долларов. Покупала, но не продавала. Никаких упоминаний о продаже. Интересно?

– Очень интересно, – сказал я. – Расскажи о Рине.

– Серина Лорка, двадцать два года, пять футов четыре дюйма, короткие черные волосы, карие глаза... Считается хорошим моряком, но два-три года назад утопила судно, плавая с подругой, неподалеку от берега. «Тамблвид», длина тридцать футов, шлюповая оснастка, построен... построен... забыл. Единственная яхта, которую отец купил новехонькой. Да, вспомнил, это была «Персоне Боутъярд», Лодердейл.

– Неважно, – сказал я. – Элеонора рассказывала мне об этом случае.

– Нет, послушай! – В голосе Брента звучало нетерпение. – Начался шторм, яхта потеряла мачту. Подругу мачтой выбросило за борт, спасти не удалось. Зацепившаяся мачта пробила обшивку точно таран, прежде чем удалось от нее избавиться. Ее подобрали в спасательном жилете пять дней спустя, в плохом состоянии. Лежала в больнице, лечилась у психиатра. Чушь.

– Что? – Брент облизал губы.

– Все это чушь, Мэтт. «В поднявшемся шторме упавшая мачта пробила обшивку точно таран». Так она рассказала репортерам. Слово в слово взяла из старой журнальной статьи. Я читал. Потом нашел журнал, я храню их. Лежит у меня вместе со списком купленных ею яхт. Статья о парне, который потерял яхту и жену во время шторма у мыса Мендочино в Калифорнии. Серина позаимствовала оттуда практически все подробности. Я проверил тогдашние сводки погоды: никаких штормов. Разве что шквал, они налетают время от времени. Но ничего подобного шторму, о котором она рассказывала. Подумай.

– Отличная работа, – сказал я. Стоящий рядом со мной врач нетерпеливо пошевелился. – Расскажи мне о потерявшейся подруге.

– Энн Бергерсон. Погибла в восемнадцать лет, была двумя годами старше Серины. Неполная информация, но известно, что она была высокой, стройной, светловолосой и достаточно красивой.

– Где сейчас Серина?

– Не знаю. Я занимался этим, когда... Два дня назад вышла в море на своей последней яхте. «Джембоури», бывшее гоночное судно, сорок футов, построено в шестьдесят девятом году. Топмачтовый шлюп, переделанный под слегка укороченную тендерную оснастку. Я хотел переговорить с тобой, прежде чем начинать поиски.

Пятидесятифутовый катер папаши тоже отчалил; он всегда выходит в море вслед за яхтами. Почему? Догадывайся сам, я сейчас плохо соображаю. «Сер-Джан». Ух, терпеть не могу эти вычурные двойные названия. Лорка назвал свою блестящую рыболовную игрушку в честь дочери и жены; Как какой-нибудь сентиментальный сопляк, чрезвычайно трогательно...

Доктор Ливайн решительно выступил вперед. Я поспешно произнес:

– Ты проделал отличную работу, amigo. Что-нибудь еще?

– Кажется, нет... Да, еще одно. Револьвер, который ты дал Брэнд.

– Принадлежавший Питерсону.

– Да, но она не могла пронести его на борт самолета и оставила мне. В машине, в перчаточном ящике. Просила тебе передать...

– Знаю, – кивнул я: – «Не суй свой нос в мои дела». Верно?

– Вам пора уходить, – сказал доктор, и мы ушли.

(обратно)

Глава 25

Спустившись вниз, я остановился у телефона в холле и вновь набрал номер связного в Майами. На этот раз вместо Брента мне ответил незнакомый мужской голос. Мы произнесли все обязательные фразы и спустя некоторое время меня соединили с Нассау.

– Фред поджидал в аэропорту, – сказал знакомый мне приятный женский голос. – С тех пор сообщений не поступало.

– Его предупредили, что объект отказывается сотрудничать? – спросил я.

– Да. К тому же она его знает, что еще больше затрудняет задачу, но он поменялся машинами с другим водителем и постарается не попадаться на глаза. – Последовал неопределенный звук, напоминающий сдавленный смешок. – Разумеется, в темноте все чернокожие парни на одно лицо, масса Эрик.

Впервые, во всяком случае, во время этого задания, я услышал от нее нечто человеческое и неофициальное, да еще и указывающее на расовую принадлежность. Последнему я не придал особого значения. Важнее было то, что судя по холодному и деловому обращению, она приняла сторону Фреда в нашем с ним необъявленном противостояния. Теперь же лед, видимо, слегка подтаял.

– А черные девушки? – поинтересовался я.

– Без комментариев. Я уважаемая замужняя женщина. – Голос ее стал серьезным. – Ваши указания?

– Я прибуду к вам еще до рассвета, но будет нужно знать, куда направиться. Когда Фред объявится, попросите его давать о себе знать как можно чаще.

– Принято. Что-нибудь еще?

– Да. Скажите, пусть не высовывается. Бренту уже досталось. Сейчас он в больнице, в неважном состоянии. Начинается грубая игра. Соблюдайте предельную осторожность.

– Я... передам, как только смогу. Предельная осторожность.

Короткое озабоченное колебание не оставляло ни малейших сомнений. У меня промелькнула мысль, что хорошо бы иметь в своем распоряжении сеть, состоящую исключительно из профессионалов, желательно без семей и родственных связей, вместо исполненных энтузиазма, но неопытных героев-любителей вроде Брента и Фреда. Но сейчас мне было не до фальшивых слов ободрения встревоженным подчиненным.

– Понадобится номер в гостинице, – сказал я. – Да, и проверьте, не заходила ли в гавань яхта «Джембоури» или катер «Сер-Джан». Конец связи.

Мгновение спустя, в трубке раздался мужской голос:

– Вы закончили разговор с Нассау, сэр?

– Закончил, – сказал я. – Повторите вашу фамилию, пожалуйста.

– Маэстас. Дублер. Произносится: эм-а...

– Я жил в Новой Мексике и знаю, как произносятся испанские фамилии, – перебил я. Еще один любитель, нетерпеливый и услужливый. Я обменял бы десяток таких как он на одного крепкого, неспешного, дерзкого, старого профессионала, за которого не придется чувствовать себя ответственным.

– Можно спросить, что с Брентом, сэр?

– У нас есть только один человек, которого называют «сэр», и это не я. Брент жив, в сознании, выглядит не очень плохо, но врачи еще ни в чем не уверены. – Я нахмурился. – Брент сказал, там у вас лежит список с пятью названиями судов. Вы его можете отыскать?

– Сейчас... – Он отказался от слова «сэр». Что же, знание этого слова и готовность его использовать говорили исключительно в его пользу. Слишком многие гордецы поплатились жизнью за свое высокомерие. – Вам его прочитать?

– Да.

Уму непостижимо, каких названий не напридумывали люди. Я попросил прочитать список еще раз и повторял его про себя, пока не убедился, что запомнил, хотя пока и не видел непосредственного применения для данной информации.

Когда мы закончили, Маэстас сказал:

– Разрешите вопрос.

– Да?

– Сюда заходила... молодая особа; сказала, что ее направил Брент. Я проверил через Вашингтон, и они подтвердили допуск, но мне хотелось удостовериться и у вас. Она и вправду?..

Я бросил взгляд на Марту, сидящую на все той же скамье и старающуюся не проявлять нетерпения. Потом улыбнулся.

– Да, она и вправду, – подтвердил я. – Мне почему-то припомнилась девушка по имени Серина Лорка, которую я никогда не видел. – Жизнь была бы намного проще, Маэстас, если бы у людей, особенно у важных людей не рождались дочери с сильным характером. Но и намного скучнее.

Когда я повесил трубку. Марта встала, поправила волосы, разгладила белый костюм. Я подождал ее, и мы направились к двери. Прежде чем пересечь улицу, отделяющую нас от стоянки, я остановился, нагнулся и нащупал все еще остававшийся в носке маленький пистолет на случай, если этим парням понравилось делать свое дело на стоянках. Несколько раньше я уже разбирал и протирал платком крошечное чудовище, но рассчитывать, что после всей воды и грязи механизм даже при наличии нормального патрона сработает исправно, не приходилось. Тем не менее, оружие могло остановить возможного противника на время, позволяющее принять дополнительные меры. Однако нас никто не побеспокоил. Стояла ясная ночь, огни стоянки делали звезды тусклыми и далекими. Мне припомнилась недавняя ночь в Санта-Фе. Тогда я приехал к этой самой девушке, которая сейчас деловито вышагивала рядом со мной на своих высоких каблуках, и звезды казались гораздо ближе. Но теперь мы находились в Майами-Бич, в штате Флорида, и долетающий со стороны Гольфстрима теплый бриз тихо шелестел в призрачных пальмовых кронах.

Марта открыла дверцу спортивного «датсуна», на котором Брент в свое время возил меня в Киз. Села внутрь, протянув руку, открыла вторую дверцу, после чего полезла в перчаточный ящик и извлекла револьвер, о котором упоминал Брент.

– Думаю, тебе это понадобится, – сказала она, протягивая мне оружие. – Кто такой Эйнар Кеттлиман?

– Моряк, который стоял на мостике танкера «Фэйрфакс Констеллейшн», когда последний затонул неподалеку от Багам после загадочного взрыва. Вместе с ним на вахте находился молодой офицер, но его убили, прежде чем ответил на все вопросы, которые Элли намеревалась ему задать. Она, несомненно, попробует выведать то же у Кеттлимана.

– И совершенно не думает, что в итоге могут убить и его, – сухо заметила Марта.

– Меня не слишком беспокоят неприятности, которые могут возникнуть у Кеттлимана, – отозвался покорный слуга. – Гораздо больше беспокоит то, что Кеттлиман может доставить неприятности Элеоноре. Если он еще жив, и даже, если мертв.

– Так ты считаешь, это может оказаться лишь выдумкой, рассчитанной, чтобы заманить ее...

– Они весьма ловко избавили ее от телохранителя, не так ли? – угрюмо проговорил я, когда Марта замолчала. – Сначала отправили меня выслеживать террористов, потом вывели из игры Брента. Тем временем ее с помощью хитроумной истории заставляют покинуть страну в сопровождении парня, который даже оружие в руках держать не умеет. Да у него и нет оружия. Здесь осталось. – Я посмотрел на револьвер, проверил заряды, опустил кольт за пояс и накрыл свитером. Затем сунул второй пистолет назад в носок. Хелм во всеоружии. Бросил взгляд на часы: – Пора одежду сменить, вещи сложить и направляться в аэропорт...

–Я тебя подвезу, – вызвалась Марта.

– У меня своя машина. И все равно, спасибо.

– Ты можешь оставить машину и попросить кого-нибудь позаботиться о ней.

Я пристально посмотрел на Марту. Потом пожал плечами.

– Разумеется, если ты согласна меня возить.

– Всё равно больше делать нечего. Садись. Какое-то время мы ехали в молчании. Потом она осторожно произнесла:

– Наверное, ты успел хорошо узнать Элли Брэнд за это время.

– Брось, Марта, – сказал я. – Ты уже большая девочка и живем мы в унылом конце двадцатого столетия. Если тебя интересует, спал ли я с ней, так и спроси. – Не дождавшись ее реакции, я добавил: – Ответ отрицательный, сударыня. И если тебя удивляет, почему мы защищаем ее, несмотря на то, что она о нас пишет, то, кажется, вопрос обсуждали еще в Санта-Фе. Пораскинь мозгами, и сама поймешь, что именно ее писанина и заставляет беспокоиться о ней. Увы, это далеко не просто.

Марта управляла машиной, не отрывая глаз от дороги. Сцеплением и коробкой передач пользовалась умело, но, возможно, излишне сосредоточено. Даже в темноте салона я видел краску, залившую ее лицо. Когда Марта наконец заговорила, голос прозвучал на удивление мягко.

– Господи, неужели это было настолько очевидно?

– Достаточно очевидно, – подтвердил я. – Однако чистота взаимоотношений с упомянутой дамой – не совсем моя заслуга. Этому способствовали и некоторые обстоятельства. В обычной ситуации, я скорее всего не проявил бы подобной твердости. Познакомившись поближе, начинаешь понимать, что она довольно привлекательный человек.

– Привлекательный!

– В тебе говорит предубежденность, – заметил покорный слуга. – Если в Элеоноре Брэнд ничего привлекательного, каким образом вы были подругами в течение стольких лет, пока не выяснилось, насколько безжалостной и безоглядной может она быть?

– Я считаю преданность очень важным качеством, Мэтт, – сухо проговорила Марта.

– Разумеется, но преданность чему? Человеку или профессии? Попробуй доказать свою правоту, милая, и увидишь, я камня на камне не оставлю от твоих доводов. – Внезапно Марта торжествующе рассмеялась.

– Это ты теперь так говоришь, а несколько лет назад, когда дошло до дела, рассудил иначе.

Последовала короткая пауза. Разумеется, она была совершенно права. Во время того давнего задания, которое и свело нас вместе, я, вместо того, чтобы стрелять в порученного мне человека, перевел прицел на другого, который собирался убить Марту. В результате обстоятельства осложнились настолько, что пришлось немало попотеть, дабы довести дело до конца. Позже Марта точно так же пожертвовала свояки миролюбивыми убеждениями, чтобы спасти мою, а заодно и собственную жизнь. Можно было бы счесть, что мы квиты: жизнь за жизнь; но в действительности обстояло чуток иначе.

Глядя прямо перед собой. Марта мягко продолжала:

– Ты не спросил меня, что я делаю в Майами, Мэтт. – Я посмотрел на нее.

– Так что же вы делаете в Майами, миссис Дивайн?

– Ищу человека.

– Это большой город, – выразительно заметил я. – И людей в нем хоть отбавляй. Вас интересует кто-нибудь определенный?

– Человек по имени Хелм, – ответила она. – Личность весьма зловещая. Холодный взгляд, уверенный палец на курке. Известен ужасными деяниями. Ты ведь совершал ужасные деяния этой ночью, не правда ли, дорогой?

– Совершенно верно, – подтвердил я. – Чрезвычайно ужасные.

– Я всегда угадываю это по твоим глазам. Они становятся какими-то тусклыми. Я не спрашиваю, что это было; просто не хочу знать. Меня смущает только то... – она замолчала и судорожно сглотнула. – Меня смущает только то, что временами этот ужасный человек бывает довольно милым, а я так давно знаю его. И когда он уходит, мне начинает его не хватать. Мне ужасно не хватало его теперь, когда... когда мой дом опустел. Вот я и подумала: если приеду сюда повидаться, а возможно и перекинусь несколькими словами, то...

Она замолчала. Я услышал слабый сдавленный звук. Марта осторожно взглянула в заднее зеркальце, включила сигнал поворота, свернула на обочину и поставила машину на ручной тормоз. Затем извлекла из сумочки платок и прочистила нос.

– Сама не знаю, почему плачу, – проговорила она. – Наверное, веду себя как дура, да? Я собиралась оставаться спокойной и рассудительной, Мэтт. И обо всем с тобой поговорить. А на самом деле? Сначала веду себя, как ревнивая дрянь, потом закатываю истерику. – Она тяжело вздохнула. – Понимаешь, мне стало ужасно одиноко после твоего ухода, и я не раз пожалела, что ты – мы – придавали такое значение моему вдовству. Если бы не это, если бы той ночью мы наплевали на приличия, думаю, так или иначе удалось бы до чего-нибудь договориться.

– Я тоже об этом подумывал. Марта слабо улыбнулась.

– Да, я видела, о чем ты думаешь, и мне доставляло удовольствие это видеть. Но потом тебя охватили сомнения, ты пожалел бедняжку, которая уже совершила одну ошибку и готовилась вот-вот совершить вторую. – Она быстро отмахнулась: – Да знаю, ты считаешь мое с Бобом супружество ошибкой. Ты к нему прекрасно относился, вы дружили, но ты считал, что я... слишком хороша для него. Ты даже вбил себе в голову, что я и для тебя слишком хороша. Ты меня просто идеализируешь, дорогой. Помнишь беседу о волках и коккер-спаниэлях? Ты испортил меня для мужчин-спаниэлей, не пора ли смириться с последствиями? – Не дождавшись ответа. Марта продолжала: – Что ж, кажется, мне все-таки удалось более или менее связно все изложить. Хотелось, чтобы ты понял: больше притворяться ни к чему. Я знаю, о чем ты думаешь. – Она внезапно улыбнулась. – Ты думаешь: Господи, до чего неподходящее время выбрала эта особа! Самолет дожидается, а тут она со своими сентиментальными излияниями! Поздравляю, ты вел себя, как истинный джентльмен: ни разу не посмотрел на часы.

Мы рассмеялись, и она склонилась и легко поцеловала меня. Затем убрала руку с тормоза и выжала сцепление. Три часа спустя, когда на небе еще ничего не указывало на приближающийся рассвет, молчаливый усатый пилот, которого, как наконец выяснилось, звали Марри Дедманом, не произнеся ни слова, доставил меня на остров Провидено и, не попрощавшись, отдал мою сумку.

(обратно)

Глава 26

В здании аэропорта я отыскал телефон и доложил о прибытии, представившись надлежащим образом, хотя местная связная к этому времени наверняка запомнила мой голос. К некоторому моему разочарованию – с сотрудниками предпочтительно поддерживать дружеские отношения – голос ее вновь стал далеким и деловым, как будто мы никогда не шутили друг с другом: возможно, она успела пожалеть о минутной слабости. Возможно, в ночи почувствовала себя одиноко, но теперь близилось утро.

– Номер вам заказан там же, где и прежде: отель «Парадиз Тауэрс».

– Принято.

– Яхта «Джембоури» до сих пор не обнаружена. Катер «Сер-Джан» стоит здесь, в Нассау, в гавани Айлендер, неподалеку от моста.

– Принято. От Фреда есть новости?

– Как раз подхожу к этому. – В голосе прозвучал укор моему нетерпению. – Объект охотно пошел на контакт с Фредом. Она утверждает, будто получила информацию, которую должна с вами немедленно обсудить. Она разговаривала с Эйнаром Кеттлиманом.

– Где мы встретимся?

– Уоррен Питерсон отвезет вас к ней. К этому времени он уже должен быть в аэропорту. У него взятый напрокат седан, мягкого зеленого цвета, модель он не указал.

– Бьюсь об заклад, что при его любви ко мне он в восторге от своей новой роли шофера. Что случилось с Фредом и его машиной?

– Было решено, что Фреду лучше проводить Брэнд, поскольку у него имеется оружие и некоторые навыки его использования.

– Проводить куда? Что еще задумала эта сумасбродная журналистка?

– Похоже, она использует информацию, полученную от Кеттлимана. Питерсон расскажет вам по дороге. У меня все, конец связи.

Некоторое время я молча смотрел на трубку, прежде чем повесить ее. «Все, конец связи». Некая стандартная заключительная фраза, ставшая таковой в основном благодаря кино – в жизни она используется не столь уж часто – в данной обстановке приобретала особое значение. Нечто вроде большого красного сигнала, сирен и предупредительных ракет одновременно. «Все, конец связи». Другими словами, хватай спасательный жилет, бродяга, и бегом к шлюпкам, корабль идет ко дну. Я сделал глубокий вдох. Еще один длинный тяжелый день и ночь. Правда, если бы я стремился к более спокойной работе, то со своим опытом давно получил бы место ночного сторожа. Марта была бы в полном восторге, хотя, возможно, предпочла бы что-нибудь посолидней и не связанное с ношением оружия. Однако сейчас было не самое подходящее время размышлять о Марте Борден, которая впоследствии стала Мартой Дивайн, а теперь, похоже, не прочь превратиться в Марту Хелм, тем более, что я и сам мог бы привести некоторые доводы в пользу подобного замысла...

Седан, который остановился на обочине, когда я вышел наружу, действительно оказался зеленым, и я понял, почему модель осталась неуказанной. Это был один из тех ничем не примечательных среднегабаритных автомобилей, которые Детройт продолжает упорно производить, несмотря на то, что сегодня люди предпочитают покупать маленькие модели. Я подозреваю, что подобные машины явились результатом стремления производителей добиться максимальной экономии в производстве, для чего они объединили свои возможности. В результате одна и та же сборочная линия в понедельник выпускает крайслеры, во вторник и среду форды, а в четверг и пятницу изделия Дженерал Моторз, соответственно меняя только торговую марку и радиаторную решетку. Я еще застал былые времена, когда владельца форда невозможно было спутать с владельцем шевроле, причем и тот и другой с презрением поглядывали на любителя плимута. Теперь же все мы ездим на «датсунах», тойотах, мерседесах и «фольксвагенах», пока национальная автомобильная промышленность продолжает пребывать в дремотном состоянии. Разумеется, размышления эти не имели ни малейшего отношения к делу, так же, как и мысли о Марте Дивайн, но по крайней мере позволяли не думать о том, о чем думать не хотелось. Я бросил сумку на заднее сидение и уселся рядом с шофером.

– Куда направляемся?

Питерсон тронулся с места с видом заправского водителя, который попусту растрачивает свои таланты на семейном седане. Как ни старайся, а перевести рычаг автоматической коробки передач в положение «ход» совсем не то же самое, что небрежно и изящно работать пятью скоростями.

– Гавань Айлендер, – ответил он. – Они поехали посмотреть стоящий там катер и выяснить, кто находится на борту.

– Судя по всему, это пятидесятифутовое судно, именуемое «Сер-Джан», – хмуро предположил я, и он кивнул. – Интересно, кто надоумил мисс Брэнд?

– Собственно говоря, это были вы, – несколько злорадно заявил Питерсон. – Дело в том, что нам стало известно о появлении таинственного катера примерно этих размеров. Потом переговорили с вашим агентом, который следовал за нами. Выслушав Кеттлимана, Элли настояла на том, чтобы с вами связались. Этот темнокожий парень позвонил – выяснить, где вы, и его жена сказала, вы направляетесь сюда. Кроме того она упомянула, что вы расспрашивали о таком-то катере, а его обнаружили в Нассау... Сами знаете, какой становится Элли, когда выходит на след. Ничто не могло заставить ее отказаться от мысли взглянуть на этот проклятый катер, пока мы ждали вашего прибытия.

– Фреду пора бы научиться помалкивать о том, что связано с работой, – сказал я. – Кстати, не советую называть его темнокожим в лицо.

– Как бы там ни было, у него есть оружие, и надеюсь, она в безопасности, – заявил Питерсон, никак не отреагировав на мои слова. – Свой пришлось оставить в Майами.

Я не стал говорить, что его револьвер у меня за поясом; Питерсон и безоружный был достаточно опасен. – Так что же рассказал Элли этот Кеттлиман?

Питерсон поколебался, потом пожал плечами и сказал:

– Какую-то невероятную историю. По его словам, корабль налетел на парусную яхту и начался сущий кошмар.

Я нахмурился.

– Еще раз и помедленнее, пожалуйста. Стало быть, Кеттлиман сказал вам – сказал Элли – что «Фэйрфакс Констеллейшн» столкнулся с какой-то парусной яхтой? Насколько разумею, третий помощник, Юрген Хинкамф ни слова не говорил о каком бы то ни было столкновении, ни ей, ни кому-либо еще.

– Оно и понятно. – В голосе Питерсона прозвучало удивление моей тупости. – Пораскинь мозгами, парень. Ведь столкновение-то произошло по его вине, правильно? Именно он стоял на вахте. Кто же станет трубить на весь мир, что писал письмо подружке, а помощник вздремнул или что-нибудь в этом роде; а идущий на автопилоте танкер, за которым никто не следил, в темноте налетел на яхту? Для него это означало бы конец служебной карьеры, а возможно, еще и суд и тюрьму. Но никто на борту, кроме него и Кеттлимана, яхту не видел, а Кеттлимана он считал мертвым, вот и предпочел не распространяться о случившемся.

– Расскажи о столкновении, – попросил я. – Что говорит Кеттлиман?

Питерсон еще раз выразительно приподнял мускулистые плечи.

– Собственно говоря, для танкера это и столкновением трудно назвать. Огромный корабль способен сокрушить яхту так, что никто на борту ничего и не заметит – все равно что грузовик, наехавший на жука, – но в данном случае Кеттлиман припомнил, что ему положено стоять на вахте. Судно шло со скоростью четырнадцать узлов, когда он поднялся и выглянул в окно мостика. Увидел прямо по курсу отблеск света и едва различимые очертания белых парусов. Окликнул офицера, третьего помощника, который бросился к нему, но было уже слишком поздно. Они ничего не могли изменить. Чтобы остановить такую махину, требуется три или четыре мили – а у тех, что побольше, на это уходит миль восемь-девять – и даже на сильный поворот штурвала они реагируют только спустя изрядную долю мили. Поэтому оба наблюдателя просто беспомощно застыли на внешнем крыле мостика, наблюдая, как крошечные паруса исчезают под форштевнем танкера и ожидая, возможно, легкого содрогания или скрежета, и вдруг... БАБАХ! Судно превратилось в огнедышащий кратер. Кеттлимана сбросило с мостика в воду, и он остался позади – судно продолжало идти со скоростью тринадцати или четырнадцати узлов, но он нашел крышку люка, которую выбросило вместе с ним, и забрался на нее. Увидел, как пылающий корабль остановился наконец в паре миль от него и начал погружаться в воду, носом вперед.

Когда Питерсон сделал паузу, я спросил:

– Ты упоминал о каком-то катере? Питерсон раздраженно отмахнулся.

– Не подгоняй, парень! Я сам все расскажу, ладно? Разумеется, Кеттлиман попытался плыть в сторону корабля, надеясь, что там успели спустить хотя бы одну шлюпку, которая его подберет. И тут услышал отдаленный звук мотора, оглянулся, увидел приближающийся большой рыболовный катер, по его словам, рассекающий воду, как эсминец. Странное дело, судно шло, не зажигая огней, так что Кеттлиман видел только вырисовывающиеся на фоне неба очертания надстройки и белую пену у носа. Но тогда он не задумывался об этом, просто ждал, когда катер подойдет достаточно близко, чтобы можно было позвать на помощь. Он, конечно, подумал, что катер спешит на выручку горящему танкеру и проплывет неподалеку. Катер же, не доходя до него, сбавил ход и сделал круг, будто в поисках чего-то. Кеттлиман увидел скользнувший по воде луч, потом катер остановился и поднял что-то на борт. Кеттлиман говорит, это был большой, черный блестящий предмет, напоминающий человека в мокром костюме. После этого катер развернулся и направился туда, откуда приплыл, и не подумав прийти на помощь команде тонущего судна. Кеттлимана это просто взбесило. Его относило все дальше и дальше. Утром к месту происшествия прибыло спасательное судно, да Кеттлимана проглядели. Два дня спустя на него наткнулся рыбак, поднял на борт и отвез в маленькую деревушку на одном из дальних Багамских островов. Связь был неважной, и прошла почти неделя, прежде чем удалось договориться перевезти его в Нассау для лечения ожогов.

Я с интересом выслушал его рассказ, но наиболее интересным в данный момент показалось мне то, что мистер Уоррен Питерсон, который никогда не испытывал к покорному слуге особой симпатии, столь старательно посвящает меня во все подробности. Даже если Элеонора пущей быстроты ради попросила его по дороге ввести меня в курс дела, можно было ожидать скорее краткого и сухого отчета, а не столь продолжительной морской саги, в течение которой мы успели пересечь весь город и подъехать к мосту, перекинутому через бухту, отделяющую нас от острова Парадиз. Питерсон остановился, чтобы заплатить пошлину. Когда мы съехали с моста, я попросил его задержаться на первой попавшейся стоянке. Меня не покидало чувство напряженного ожидания. Я осторожно прикинул возможные варианты.

– Послушай, – обратился я к Питерсону, – не знаю, с кем доведется иметь дело, но судя по всему люди на борту катера настроены отнюдь не дружелюбно. Поэтому лучше вернуть тебе это.

Я извлек из-за пояса тридцативосьмикалиберный кольт с четырехдюймовым стволом. Питерсон принял оружие и мгновение напряженно вглядывался в него, затем убрал и угрюмо произнес:

– Вижу, ты не слишком спешил вспоминать о нем, голубчик.

– Прошлый раз ты воспользовался им не лучшим образом, голубчик, – отозвался я.

– Ладно, ладно, возможно, тогда, в номере у Элли я немного поторопился. У тебя тоже есть пушка?

Я продемонстрировал Уоррену маленький пистолет.

– Если от смеха не умрут при виде этой штуки, возможно, удастся добиться смертельного исхода при помощи пуль. Ладно, будем надеяться, что артиллерия не понадобится. Поехали, посмотрим, чем занимаются Элли с Фредом.

Питерсон вновь тронулся с места и вскоре свернул на извилистую дорогу, между деревьями выходившую к стоянке у небольшой гавани. Водный бассейн выглядел крошечным по сравнению с популярными в Штатах огромными заводями, но суда в нем стояли большие и живописные. Тут расположились несколько дорогих рыболовных катеров с длинными аутриггерами, напоминающими мачты парусной яхты. Мне припомнилось, как я ловил рыбу в детстве. Вся моя экипировка состояла из пары старых резиновых сапог и самодельной удочки. Владельцы катеров, похоже, демонстрировали серьезный подход к делу (во всяком случае на расходы не скупились), но, разумеется, тут я им не указчик.

– Вон такси, – прошептал Питерсон. – Кажется, ваш Фредди ждет нас. Элли я не вижу.

– Проклятие, при таком напоре ее наверное пригласили на борт, взять интервью за завтраком. Какой катер?

– Третий справа от стены набережной. С темно-голубым корпусом.

Я некоторое время разглядывал катер и не заметил ни света в каюте, ни каких-либо признаков жизни на борту.

– Ладно, остановись с этой стороны, так мы вызовем меньше подозрений, – проговорил я. – Пошли узнаем, какие новости у Фреда.

Стоянка была довольно большой, и машины заполняли ее меньше, чем наполовину. Такси, на которое указал Питерсон – еще один непримечательный среднегабаритный американский седан – стояло капотом к воде, что обеспечивало Фреду хороший обзор гавани. Пересекая вымощенное открытое пространство, с Питерсоном, поспевающим у меня за спиной, я заметил первые проблески рассвета слева, среди деревьев, но суда и машины все еще окутывала темнота. Ветра не было, все вокруг замерло неподвижно. Фред так и не выглянул из машины. Ладно. Приблизившись к такси, я постучал по дверце со стороны водителя. Никто не ответил. Тогда я сделал то, что от меня ожидали: взялся за ручку и открыл дверь. Тело Фреда грузно осунулось на мостовую у моих ног. Я резко отшатнулся и, как того требовали обстоятельства, поперхнулся от ужаса. Что-то прикоснулось к моей спине.

– Брось оружие, – послышался голос Питерсона. – Брось и подними руки. Прости, парень, но мне пришлось это сделать. Я отдам тебя, а мне вручат Элли, понимаешь? Спасибо, что вернул мне оружие и облегчил задачу.

– Что случилось с Фредом?

– Твой черный парнишка попытался, невзирая на их угрозы, добраться до телефона и передать жене, чтобы она тебя предупредила. Дрался так отчаянно, что пришлось воспользоваться ножом... Стой спокойно! Я же сказал: бросить оружие...

Он еще продолжал говорить, когда я повернулся и выстрелил в него из пистолета. Краем глаза я заметил, что на стоянке мы уже не одни. Призрачные фигуры приближались со всех сторон, однако всему свое время. Уоррен Питерсон с недоумением и укором смотрел на меня: я вновь нарушил все правила, которым он научился, сидя у экрана телевизора. Он направил на меня револьвер, этот символ власти, волшебную палочку, направил во второй раз, а я по-прежнему не желал выполнять его распоряжения. Телевизионные принципы не срабатывали, заставляя пережить величайшее разочарование.

И тут на него обрушилось осознание ужасной действительности: в него стреляли, он ранен и в руках сжимает револьвер. И следует выстрелить в ответ. Собственно говоря, ему следовало выстрелить сразу, как только я повернулся, прежде чем в него попала смертоносная маленькая пуля. Я выстрелил еще раз, и он наконец попытался направить револьвер в мою сторону – заново прицелиться в меня – но было уже слишком поздно, да и не слишком ему этого хотелось. Он так до конца и остался мальчиком, воспитанным на идеях ненасилия. Третья пуля ударила его, и он начал падать, роняя мощное оружие, из которого так и не успел выстрелить.

После третьего выстрела маленький пистолет припомнил, что недавно побывал в воде, но трех пуль туда, куда я их всадил, было вполне достаточно. Несмотря на легкомысленный вид, этот пистолет далеко не игрушка. Тени были уже совсем рядом. Я повернулся и направил на ближайшего смолкший ствол, тогда как второй умело нанес мне удар сзади.

(обратно)

Глава 27

Серьезное загорелое лицо девушки окаймляли черные волосы. Лицо выглядело несколько расплывчатым по краям, но хорошенько поразмыслив, я пришел к выводу, что виной тому мое зрение, а не девушка. На первый взгляд она производила впечатление крепкой, довольно привлекательной особы с мальчишескими ухватками, из числа тех, что способны переиграть тебя в любом состязании, но платье и туфли с высокими каблуками наденут разве что под угрозой смерти.

Однако, по ближайшем рассмотрении становилось ясным, что эта крепкая молодая женщина принадлежит к той особой категории людей, которые способны совершать потрясающие открытия, но не испытывают от этого особого восторга. Сильное, отлично сложенное тело с высокой грудью и широкими бедрами явно пребывало в хорошей спортивной форме. Не менее привлекательным было и покрытое ровным слоем загара лицо, правильные черты которого успешно выдерживалииспытание короткой мужской прической, если понятие «мужская прическа» еще применимо в нашу эпоху стирания половых различий. На ней были белые теннисные туфли с прочными «морскими» подошвами, в меру обтягивающие белые шорты и напоминающая огромную повязку верхняя часть купальника без бретельки. Красный купальник делал ее плечи очень сильными и загорелыми. Такими же загорелыми и сильными выглядели и ноги. Последние мне было видно особенно хорошо, поскольку лежал я в непосредственной близости от них, на полу каюты.

При наличии пола должна быть и сама каюта, а последняя предполагает пребывание на борту судна. Потрясающая логика, мистер Хелм. Кажется, к вам начинает возвращаться способность соображать. Итак, где я нахожусь, выяснить удалось, осталась самая малость – придумать, как выбраться отсюда. Да еще и с человеком, ради которого я и явился сюда. Разумеется, исходя из предположения, что она где-то здесь.

Однако я несколько торопил события. Пока достаточно было знать, что нахожусь я на борту судна, судя по звуку и вибрации – мощного моторного катера, и он куда-то направляется. Кроме того, по описанию Брента и фотографиям в досье Лорки, с которым мне наконец удалось ознакомиться на борту самолета, стоящую надо мной мускулистую молодую особу звали мисс Серина Лорка, и была она дочерью сенатора Джорджа Уинфилда Лорки, в прошлом так же известного как Мануэль Сапио, Малыш Сапио и Сапер. И еще меня пронзила внезапная боль сожаления и вины при мысли, что я потерял кого-то важного. Потерял я парня по имени Фред, который умер, сражаясь, дабы помочь мне, и тем самым разрешил наш давний спор...

– Можете сесть?

Это был тот самый глубокий женский голос, который я слышал по телефону в резиденции Джузеппе Вело. Для девушки он казался излишне сильным. Не слишком доверяя собственному голосу, я кивнул, о чем тут же и пожалел, поскольку движение напомнило о недавнем ударе по голове.

– У вас за спиной стоит вооруженный человек, – сообщила Серина Лорка. – Так что не делайте глупостей. То, какой вы отчаянный парень, мы уже видели, смотрите, не перестарайтесь.

Она склонилась, взяла меня за руку и помогла взобраться на канапе, рядом с которым я лежал. На мгновение мне пришлось прислониться к ней, чтобы уравновесить движение судна, в результате чего я едва не получил пулю из автоматического пистолета – девятимиллиметрового браунинга или достаточно похожей модели – находящегося в руках мужчины, расположившегося в дверном проеме, уводившем на кокпит. Это был смуглый крепыш в сверкающих белых штанах и майке в голубую и белую полоску. Оглянувшись по сторонам, я выяснил, что нахожусь не в каюте, а, если придерживаться точной терминологии, в рубке со множеством окон. Рубка представляла собой достаточно примечательное помещение, изобилующее тиковым деревом, включая бар и стол, и меньше всего походила на рубку. Я отметил, что пост управления здесь отсутствует. Стало быть, кто-то управлял судном с верхнего мостика. Итак, один наверху и двое здесь – всего трое. Особых математических способностей для подобного вывода не требовалось, но я все же ощутил некоторую почву под ногами.

Похоже, мы находились в открытом море – земли ни с одной стороны мне разглядеть не удалось. Стоял прекрасный солнечный день с легким бризом. Солнце находилось достаточно высоко; близился полдень. Или недавно миновал. Разумеется, ничто не свидетельствовало о том, что день все тот же. Что ж, это я успею выяснить, когда окрепну достаточно, чтобы взглянуть на часы, если те еще идут.

– Если тревожитесь о том, как долго находились без сознания, успокойтесь, – сказала Серина Лорка. – Ударили вас не слишком сильно. Вы начали приходить в себя почти сразу, но времени вами заняться не было, поэтому я ввела вам инъекцию препарата из вашей аптечки. Препарат "А". Ровно четыре часа, правильно?

– Как вы узнали, каким воспользоваться? – поинтересовался я. – Если конечно, это имело какое-либо значение?

– Подсказала ваша знакомая. Я дала понять, что в противном случае воспользуюсь первым попавшимся под руку, а там уж как вам повезет. Один шанс из трех, не так ли? Она сказала, что два остальных препарата смертельны. – Серина Лорка кивнула головой в сторону бака. – На ваш следующий вопрос отвечу, что Брэнд заперта там, в хорошем состоянии. – И добавила со встревожившими меня злорадными нотками: – Да, в отличном состоянии.

С некоторой долей отвращения Серина освободилась от моей хватки. Отступила назад, уверенно балансируя на покачивающемся полу, после чего легким прикосновением поправила блестящие черные волосы и подтянула эластичный лифчик. В данных обстоятельствах естественная женственность ее движений выглядела несколько странной. Женщина она была довольно эффектная, если вам нравятся плотные мускулистые фигуры, но с сексуальной точки зрения явно пребывала вне пределов мужской досягаемости.

Подобные вещи всегда приводят меня в смущение, что по-видимому свидетельствует о том, насколько я старомоден. Как неоднократно замечала Элеонора Брэнд, я всегда с интересом и удовольствием вникал в тонкости взаимоотношений мужчины и женщины. Люди же, которые избегают соприкасаться с противоположным полом, мягко говоря, настораживают. По-видимому, это свидетельствует о пробелах в моем образовании, и тем не менее не могу без грусти смотреть на совершенно недоступную привлекательную молодую женщину. Речь не идет о счастливых супругах – эти женщины все же кому-то достались, пускай даже и не мне – я имею в виду тех, которые объявили себя совершенно и всецело недоступными. Неразумно, даже если дама находит для себя другие развлечения. Разумеется, это чисто мужская эгоистическая точка зрения.

Я заметил, что Серина Лорка разглядывает меня, пренебрежительно ухмыляясь: девушка в точности угадала мои мысли. Я напомнил себе, что в конце концов ее сексуальные пристрастия меня не касаются. И отвернулся в сторону, наблюдая за белыми полосами, расходящимися за кормой к пустому горизонту.

– Не тешьтесь пустыми надеждами, – посоветовала девушка. – Погони пока не видно.

– Потрясающий трюк, – заметил я. – Три выстрела, два трупа, и никому нет дела. Она отрывисто рассмеялась.

– Ваша игрушка производит шума не больше, чем мотоциклетный выхлоп, а уж этого добра в Нассау хватает. Крови на стоянке пролилось не много, к тому же мы прибрали и там, и в такси. А похоронили пострадавших, пока вы отдыхали. В море. Эти вещественные доказательства никто больше не увидит. Привязанные к щиколоткам пятидесятифунтовые свинцовые чушки надежная тому порука. В этих местах глубина северо-восточного фарватера достигает тысячи саженей. – Она нахмурилась, пристально глядя на меня. – Теперь мне хотелось бы узнать, что предпримет ваша темнокожая девушка?

– Какая еще темнокожая девушка?.. Ox. – Я пожал плечами. – Она позвонит в Вашингтон и сделает то, что прикажут.

– А Вашингтон? Что предпримут там? Я еще раз пожал плечами.

– Когда это можно было предугадать? – Я поморщился. – Мне было поручено просто охранять Брэнд, чтобы она не доставила нам неприятностей своей смертью. Теперь же все значительно усложнилось. Не исключено, что ее попросту спишут и меня вместе с ней.

– Как насчет ловцов дерьма? – спросила Серина Лорка. – Думаете, их поставят в известность?

– Кого это? Она поморщилась.

– Береговую охрану. Раньше их интересовали спасательные жилеты и наркотики, а теперь на первое место вышли наши клозеты. Именно они нынче решают вопросы жизни и смерти. Эти парни кичатся своими традициями, а сами не брезгуют совать нос в вонючие гальюны. Скоро при их появлении придется снимать штаны, дабы могли исследовать не только место, куда говно попадает, но и то, откуда выходит...

Я улыбнулся. Уж в этом-то все нынешние яхтсмены едины. Одно упоминание о дурацких требованиях, предъявляемых к устройству канализации на судах, выводит их из себя. Девушка сразу показалась мне более человечной и симпатичной, несмотря на все, что я о ней знал.

– О береговой охране можете не беспокоиться, – заверил я. – Операция проводится в глубокой тайне, так что ни о каких людях в форме не может быть и речи. Серина Лорка недоверчиво нахмурилась.

– Другими словами, вертолеты уже поднялись в воздух, и вы стараетесь, чтобы мы не нервничали понапрасну, пока сюда прибудут. Я покачал головой.

– Существуют веские причины, по которым в деле не могут участвовать Береговая Охрана, Военно-Морской флот или, на худой конец Морская Пехота.

– Что же это за причины? Я помедлил с ответом.

– Сначала ответьте на мой вопрос. Питерсон изложил совершенно невероятную историю гибели последнего судна, «Фэйрфакс Констеллейшн». Я знаю, ее сочинили вы, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений в том, что они действительно разговаривали с Эйнаром Кеттлиманом и не возникло подозрений, будто парень везет меня в ловушку. Но какая доля правды содержалась в этом рассказе?

Мгновение она не мигая глядела на меня.

– А вы сами как думаете?

– Я не верю, что Кеттлимана сбросило в воду с мостика. Его офицер, Хинкамф, описывал взрыв совершенно иначе. И еще не верю, что Кеттлиман мог что-либо видеть, восседая на крышке люка – я не слишком разбираюсь в судостроении, но по-моему деревянные крышки люков остались в прошлом вместе с капитаном Джоном Флинтом. Сегодня их делают из тяжелой стали и поднимают не иначе, как с помощью лебедки. Собственно говоря, я вообще не верю в Эйнара Кеттлимана. Скорей всего, к этому времени он успел превратиться в обглоданную рыбами груду костей, лежащую на дне океана. В остальном же, история была весьма занимательна и правдоподобна.

Серина Лорка поколебалась.

– Какое все это имеет отношение к участию или неучастию в деле Береговой Охраны?

– Самое непосредственное. Ибо вам только кажется, что вы потопили это судно... Ведь это были вы, не так ли? Думается мне, блестящий черный объект, который после взрыва подобрал таинственный катер без огней – скорей всего, этот самый катер – все же не был мужчиной в мокром костюме. Это была женщина в мокром костюме. Вы.

– Что ж, если вы удосужились побывать по адресу, который я вам сообщила, и видели этих оборванцев, то несомненно поняли, что потопить они могут разве только самих себя, да и то в море гашиша. Защитники Святой Земли, подумать только! Очередная кучка паразитов, пытающихся нажиться на чужой работе.

– Нет, нет, – возразил я. – Ничего подобного. Вот тут-то вы и ошибаетесь. Вам не известно, что несравненная правоохранительная служба. Отдел Федеральной Безопасности, во всем блеске проявила свои неординарные способности и победоносно расправилась со злодеями-террористами прямо в их зловещем логове. Разыгралась кровавая битва, во время которой геройски погиб один из агентов, но и негодяев настигло заслуженное возмездие.

Серина Лорка с ужасом и недоверием уставилась на меня.

– О Господи! Вы меня разыгрываете, Хелм!

– Проклятие, меня чуть было не выбрали на роль агента, принявшего геройскую смерть. Точнее говоря, выбрали, но я отказался от этой чести и подыскал другого добровольца. Правда, не совсем добровольца, но это не слишком меняет дело. – Я задумчиво потер оцарапанную пулей руку.

Серина облизала губы.

– Эти сопляки намочили бы штаны при одном виде оружия. Правда, и без того изрядно воняли. – Она пристально посмотрела на меня. – Вы хотите сказать, хитрый мерзавец, который командует правительственной шайкой – как там его? Беннетт – намеренно отправил свою команду, чтобы перебить...

– Не мог же он допустить, чтобы их захватили живыми, и всем стало известно, как его оставили в дураках, рассказав о мнимых террористах ценой в миллион долларов.

Серина Лорка глубоко вздохнула и сказала:

– Собственно говоря, я не думала подставлять их под пули. – Голос ее стал тверже. – Хотя сами виноваты. Не надо было совать нос в чужие дела.

– Задумка принадлежала старшему, остальные просто подыгрывали. – Я с интересом посмотрел на девушку: – Как вам удалось их найти?

Серина передернула плечами:

– Баловались травкой. Не брезговали и порошком. Получается, должны были где-то доставать. Один из них пару раз работал на нас. Организация не упускает из виду подобных людей, от них всегда можно ждать неприятностей. Когда прошел слух, что кто-то пытается выжать из судовладельцев солидную сумму, осталось только навести справки...

– Прошел слух?

– Да кто здесь задает вопросы в конце концов? – внезапно вскинулась она. Потом пожала плечами. – Разумеется, у нас имеются связи в прибрежной зоне; мы в курсе последних новостей. – Она нахмурилась. – И все-таки я не понимаю, какое это имеет отношение к тому, станут или нет ваши люди предупреждать дерьмовую полицию.

– Подумайте хорошенько, и сами все поймете. Дело закрыто, закрыто и еще раз закрыто. Улавливаете? Не думаете же вы, что Беннетт попросит Береговую Охрану выйти в море и заставить его вернуться к уже закрытому делу? И объяснить, откуда же на самом деле взялись четыре трупа? Уж сейчас-то ему меньше всего хочется самостоятельно или с чьей-либо помощью выяснять, что же произошло в океане на самом деле. Ему только и остается надеяться, что никто и никогда этого не узнает, а Сумасшедший Потопитель Судов не нанесет нового удара. В противном случае имя Беннетта смешают с грязью. – Я покачал головой. – Нет, нет. Вне зависимости от того, что ему удалось выяснить к настоящему времени, он не станет организовывать погоню и более того, приложит все силы, чтобы это не сделал кто-нибудь другой. Даже если для этого придется пожертвовать ничего не значащим оперативником из другого агентства и неприметной журналисткой. Ведь погоня может вас настичь. Представляете, в какую историю он тогда влипнет?

– Но вы-то работаете не на Беннетта? Я пожал плечами:

– Какое это имеет значение? Вы же знаете, что представляет собой ОФБ, у этих ребят всегда все козыри на руках. Работая с ними, либо подстраиваешься под них, либо выходишь из игры. Мой шеф не продержался бы на своем месте столько лет, если бы наживал себе таких врагов.

«Прошу прощения, сэр», добавил я мысленно. Серина Лорка нахмурившись смотрела на меня.

– Но вас-то не слишком беспокоит, что подумает этот Беннетт, правда?

– С чего вы взяли? – изумился я. Она к чему-то вела, к чему я пока не понимал и лишь надеялся, что веду себя именно так, как от меня ожидают. – Разумеется, однажды он выбрал меня в качестве жертвы, а теперь позволил похитить и наверняка даже пальцем не пошевелит, чтобы выручить. Только и всего. Да, братских чувств я к нему не испытываю.

На губах у нее появилась слабая улыбка. Я угадал правильный ответ, хотя до сих пор не понимал, почему. Оставалось надеяться, что впоследствии все выяснится. Если, конечно, проживу достаточно долго. Несколько секунд она пристально разглядывала меня, потом взяла лежащую на противоположном канапе большую красную сумку и принялась рыться внутри. Извлекла оттуда небольшую фотографию – сделанный «поляроидом» цветной снимок, осторожно вытащила ее из пластикового конверта и протянула мне.

– Вот в чем дело, – странным голосом проговорила она. – Знаете, кто это?

Я взял фотографию. Учитывая небольшой формат, это был отличный портретный снимок красивой молодой девушки со светлыми волосами, невероятно белыми и шелковистыми. К тому же достаточно длинными. У девушки были тонкие черты лица и большие голубые глаза. Мне показалось, что за этими голубыми глазами вряд ли скрывается слишком многое, но по одной фотографии делать подобные выводы представлялось опрометчивым.

Я припомнил имя, слышанное от Брента.

– Энн Бергерсон?

– Да, – подтвердила Серина Лорка. – Энн. Моя Энни. Она была такой молодой и красивой, сами видите, какой красивой она была, а они убили ее. Выбросили в холодный океан и утопили. Огромный корабль мчался в темноте, и никто не смотрел куда. Я выпустила сигнальную ракету, но те продолжали идти прямо на нас, а «Тамблвид» даже с работающим двигателем не мог двигаться против ветра достаточно быстро, чтобы избежать столкновения. Потом я осталась на разбитом, погружающемся в воду судне со сброшенной мачтой. Палуба была залита кровью Энни, а сама она исчезла. Я искала, искала – всю ночь и весь следующий день, но так и не нашла. Теперь вы понимаете, почему я охочусь за ними и убиваю их так же, как они убили ее? – Не дожидаясь моего ответа, она забрала у меня фотографию и обратилась к мужчине с пистолетом: – Отведи его к девчонке. Оставайся и следи за дверью. Артуро будет наблюдать за палубой с мостика; оружие у него есть. – Она повернулась, направляясь к кокпиту, но остановилась: – Хелм.

– Да?

Мгновение она молча смотрела на меня. Я начал замечать, что эта девушка на все смотрит странным, напряженным взглядом, присущим некоторым сумасшедшим. Взгляд этот отнюдь не означает, что тебе уделяют особое внимание, напротив, не исключено, что тебя не замечают вообще.

Тем не менее, голос ее прозвучал вполне рассудительно:

– Я не собираюсь убивать вас или девушку, это не входит в мои намерения. Разве что вы меня сами заставите. Поверьте. Поэтому, пожалуйста, не делайте глупостей.

В следующее мгновение она оказалась за дверью, направляясь к трапу, ведущему на мостик. Охранник махнул мне своим оружием, что я воспринял, как обнадеживающий знак. С теми, кто склонен размахивать оружием, обычно не составляет труда управиться, но было еще слишком рано. Предстояло обдумать обещание Серины Лорка, к тому я составил только смутное представление о том, сколько человек находится на борту и не мог предугадать развитие событий. Поэтому я позволил нетерпеливому конвоиру толчками направить меня в главную каюту, все так же изобилующую тиковым деревом. Исключение составлял стальной стол на камбузе, где жилистый седоволосый мужчина занимался приготовлением какого-то блюда. Ага, четверо.

Меня провели мимо камбуза к закрытой тиковой Двери на носу. Еще одно нетерпеливое прикосновение пистолетного ствола продемонстрировало, что мне предлагается ее открыть. Когда я это сделал, сильный толчок швырнул меня на пластмассовое ведро, установленное между двумя сходящимися клином койками. Дверь захлопнулась у меня за спиной.

На койке правого борта лицом вниз лежала девушка. Я узнал «морскую» кофточку с короткими рукавами, белые брюки и босоножки на высоком каблуке. С тех пор, как Серина Лорка со злорадным видом сообщила мне об отличном состоянии пленницы, я не переставал беспокоиться об Элли. Однако вонь, наполняющая маленькую клинообразную каюту, представлялась обнадеживающим знаком. Если речь шла только об этом, беспокоиться не стоило.

– Элли, – сказал я, прикасаясь к ее плечу. Она слабым движением отбросила мою руку.

– Отстань от меня! – простонала она. – Господи, меня тошнит, как собаку. Отстань от меня, черт побери! О Господи, малышка Элли не преминет воспользоваться любым способом, чтобы выглядеть еще ужасней, чем она есть... О Боже мой, опять!

Я поспешно отступил в сторону, пропуская ее к ведру. С моей стороны это было не слишком красиво, девушка страдала, но тем не менее я поймал себя на том, что улыбаюсь. Я застал мисс Элеонору Брэнд за ее любимым занятием – беспощадной критикой собственной персоны. Старое доброе времяпрепровождение.

(обратно)

Глава 28

В детстве мне с гордостью сообщили, что семья, по крайней мере по одной линии, ведет свое начало от морских бродяг – викингов, которые, как выяснилось в свете моих более поздних исследований, были не слишком приятными ребятами. Что ж, на Западе я знавал одну даму, которая гордилась предком – конокрадом. Не сомневаюсь, что она и на порог не пустила бы этого грязного, жующего табак оборванца, случись им столкнуться лицом к лицу. Не стану утверждать, что родство с северными морскими пиратами сделало из меня великого морехода, но крепким желудком они, похоже, меня все-таки одарили. Что теперь оказалось весьма кстати. Большой катер продолжал мчаться к неизвестной нам цели, крошечную носовую каюту раскачивало, да к тому же невозможно было дышать от запаха рвоты, но я ощущал разве что легкую тошноту, возможно, еще и потому, что с прошлого дня ничего не ел.

Первым делом нужно было почистить камеру. Когда Элеонора сделала знак, что на время отрывается от своего занятия, я взял ведро, постучал в дверь, немного подождал и осторожно открыл ее. Наш тюремщик стоял в узком проходе с оружием наготове.

– Чего надо? – с подозрением осведомился он.

– Как тебя зовут? – спросил я. Он уже открыл было рот, чтобы заявить, что меня это не касается, но передумал, пожал плечами и сказал:

– Джулио.

Всегда легче добиться взаимного уважения и доверия, когда знаешь и используешь имя человека.

– Послушай, Джулио, – сказал я, – куда мне вылить это?

– А ты как думаешь? Нет, дверь налево. И будь осторожен.

– Я всегда осторожен, Джулио. Гальюн оказался маленьким сверкающим помещением, которое просто стыдно было загрязнять нечистотами. Тем не менее, покорный слуга вылил ведро и вымыл его под душем, поскольку в маленькую раковину оно не помещалось. Затем настал черед поломать голову, каким же образом очищается унитаз. Те, с которыми приходилось иметь дело на судах, приводились в. действие ручкой, но тут была установлена значительно более сложная и утонченная аппаратура, по всей видимости напичканная электроникой. Я осторожно высунул голову наружу.

– Как мне промыть эту дрянь? Джулио ухмыльнулся.

– Сначала нужно включить электронный поедатель дерьма. Кнопка «измельчитель-хлоринатор» или «ИХ». Когда загорится зеленый свет, жми на кнопку слива, "С", и дело сделано. А когда эта штуковина не срабатывает, заливает всю палубу, или садятся батареи, вызываешь специалистов по охране окружающей среды, и они все приводят в порядок. Ха-ха. Только и всего.

– А зачем нужна кнопка с красным светом? – поинтересовался я.

– Чтобы сообщать, что у поедателя дерьма закончилась начинка и его нужно подзаправить. Для чего нажимается кнопка "Н" – наполнение, но тебе это не понадобится. Его заправили, прежде чем мы отчалили. Мистер Лорка любит, чтобы на его катере царил полный порядок. – Глаза мужчины сузились. – Хватит болтать. Делай свое дело и возвращайся.

Я набрал требуемую комбинацию, и управляющий компьютер исправно убрал смердящую массу, которой в соответствии с предписаниями правительства предстояло пройти очистку и стерилизацию, прежде, нежели быть выброшенной за борт. Потрясающе. У меня сразу улучшилось настроение при мысли, что данной части океана не угрожают наши отбросы, потому как никогда не знаешь, как много вреда может нанести рвота одной маленькой девушки. Остается только одеть подгузники на всех китов и дельфинов, и благородная задача будет завершена.

Я вымыл руки, прихватил с собой чистое полотенце и влажную салфетку и вернулся в каюту, где, преодолев слабое сопротивление, перевернул Элеонору на спину, после чего вытер ей лицо и почистил кофточку там, где она успела ее запачкать. В течение всей процедуры она беспомощно лежала с закрытыми глазами, и я вдруг поймал себя на том, что ее некрасивое бледное лицо вызывает у меня странные чувства. Я беспокоился, очень беспокоился о ней. И был ужасно рад оказаться вместе, пока ее не постигло ничего хуже морской болезни. Причем не пытался увязать свое отношение к ней с тем, что я испытывал к Марте Дивайн. Или, если уж на то пошло, с моими чувствами к покойной Хэрриет Робинсон. По-видимому, следовало обзавестись бурнусом, верблюдом, провозгласить себя шейхом и собирать гарем. Элеонора открыла глаза.

– Привет, – прошептала она.

– Дура, – отозвался я. – И чего ты собиралась добиться своим бегством? Как маленькая девочка, которая обиделась, потому что ребята не взяли ее играть в футбол. Дура.

– Как... как ты сюда попал?

– Сначала ты. Каким образом попала к ним в руки? Элеонора пожала плечами.

– В аэропорту мы сели в такси и попросили отвезти нас в больницу. Я не надеялась, что меня сразу пустят к Кэттлиману, но хотела хотя бы проверить, действительно ли он находится там. Мы проехали совсем немного, когда водитель резко затормозил. Настолько резко, что оба оказались на полу. Прежде чем мы успели встать, в окнах с обеих сторон появились пистолеты. Эта девушка была там. Кажется, она чуток помешанная. На переднее сидение уселся мужчина с пистолетом, она звала его Джулио. Мы проехали еще какое-то расстояние, позади послышался скрип тормозов. Машина остановилась, и к нам привели вашего Фреда. Ехал за нами, а они вытеснили его машину на обочину. Нас отвезли на этот катер и потребовали, чтобы Фред позвонил – на палубе имелся телефон – но Фред отказался сообщить номер.

– Но связной звонили. – Элеонора облизала губы.

– Да. Я сообщила им номер, тот, который ты когда-то мне давал. Помнишь? Прости, Мэтт, но они угрожали расправиться с ним. Там был маленький седоволосый мужчина, его называли Робертом, со смешным французским акцентом, но у него имелся нож – совсем не смешной. Я не вынесла... короче говоря, они набрали номер и приказали Уоррену сказать женщине, по-видимому жене Фреда, что телефон прослушивается. Это, конечно, была ложь, ибо как можно установить прослушивание, не зная номера? Уоррен передал ей, что именно сказать тебе и что в точности случится со всеми нами – особенно с Фредом, если тебя попытаются предупредить. Но тут Фред вырвался и попытался схватить трубку, а Роберт ударил его ножом... Девушка потом отчитала его, но было уже поздно. Мэтт?

– Да?

– Мне... не следовало говорить им номер? Это из-за меня его убили?

Я покачал головой.

– Вряд ли это имело какое-либо значение, Элли.

– Спасибо, – прошептала она. – Попытаюсь в это поверить. Теперь твоя очередь. Как ты здесь очутился?

Я рассказал. На это ушло немало времени. Когда я закончил, Элли некоторое время молчала, обдумывая услышанное. Я с удовлетворением отметил, что зеленоватый оттенок исчезает с ее лица; по-видимому, худшее осталось позади. Наконец она с трудом села, перекинула ноги через край койки и подняла глаза на меня. Я рри-сел на край противоположной койки.

– Не мне тебя упрекать, верно? – тихо проговорила она.

– Ты имеешь в виду Уоррена? Элли кивнула.

– Как бы там ни было с телефонным номером, Фред оказался здесь из-за меня, и умер из-за меня. Если бы я не помчалась в Нассау, как... Ладно, не важно. Но, имея такое на своей совести, не мне строить из себя моралистку... Просто не понимаю, зачем ты его убил.

– Скажем, он сам напрашивался на это. Я уже рискнул однажды, отбирая у него оружие. До каких же пор ублажать любителя размахивать револьвером? Однажды я уже просил попридержать этого парня, если не хочешь его потерять. Вот ты его и потеряла. Элли быстро встряхнула головой.

– Я не могу удовлетвориться подобным объяснением, Мэтт. У тебя должны были иметься более веские причины для убийства, помимо того, что он не обратил внимания на довольно вызывающее предупреждение, переданное через меня.

– Не стану утверждать, что причина именно в этом. Но это избавило меня от каких-либо обязательств беспокоиться о состоянии его здоровья. Парень исчерпал пределы моего терпения. Я вручил ему оружие, испытал. Это был жест доверия, свидетельствующий, что я предпочитаю забыть о прошлом и сотрудничать ради твоего спасения. Однако он не ответил доверием на доверие, не рассказал, что случилось и не попросил моей помощи, чтобы управиться с неприятностями. Другими словами, не хотел сотрудничать со мной ради твоего спасения, намеревался проделать все один, за мой счет. И не оставил ни малейшей надежды на взаимопонимание, ибо ненавидел меня до глубины души и столь же сильно желал напакостить мне, как и спасти тебя. Вот и еще одна причина, по которой я вручил ему револьвер – чтобы занять его руки. Не будь у него огнестрельной игрушки, набросился бы сзади с каким-нибудь приемом дзюдо или каратэ.

– Положим, он не знал...

– Брось. Эти крепыши просто обожают разбивать кирпич ребром ладони. Это сделало бы мое пленение особенно впечатляющим.

– Она... Лорка пообещала нам, что если Уоррен доставит тебя, меня отпустят.

– Мне она пообещала, что нас не убьют, поскольку это не входит в ее намерения. Слышать приятно, только боюсь, не следует слишком полагаться на слова.

– Мэтт, я не... Понимаешь, я пыталась спорить с ним, остановить его. Говорила, что не хочу свободы такой ценой...

Я улыбнулся и, протянув руку, потрепал ее по щеке.

– Где же безжалостная маленькая дрянь, готовая пожертвовать кем угодно ради хорошего материала? Прикосновение моей руки заставило Элли смутиться.

– И все-таки мне кажется, не следовало убивать Уоррена, – упрямо проговорила она.

– В таком случае, представим дело иначе. Предположим, речь идет о твоей жизни и предстоит выбрать для этого путешествия одного человека, который по возможности попытается тебя спасти. Перед тобой досье мистера Уоррена Питерсона: подготовка, опыт, среднее число ударов сердца в минуту опасности. Рядом аналогичные материалы на мистера Мэттью Хелма. Оставим в стороне личные пристрастия и будем исходить исключительно из бесстрастных данных. Кого бы ты выбрала, чтобы уцелеть в этой переделке? – Я пожал плечами: – Пожалуй, особого выбора у меня не было.

Элеонора облизала губы и сказала:

– Ты и в самом деле дерзкий самодовольный мерзавец, не так ли, дорогой?.. Мэтт?

– Что? В глазах у нее появилось странное выражение.

– Я сейчас туго соображаю, похоже, что заодно с обедом вылетели и мозги. Я не понимала...

– Так чего же ты не понимала?

– Ты... ты специально позволил им захватить себя!

– Как иначе смог бы я быстро тебя отыскать? – раздраженно поинтересовался я. – На звонки в полицию не оставалось времени, к тому же появление толпы неуклюжих неумех могло бы стоить тебе жизни. Я пришел к выводу, что безопаснее заняться делом самому. Для этого нужно было пробраться внутрь и выбранный мной путь представлялся наиболее логичным. Подожди, пойду выброшу эти салфетки, они все тут завоняли.

И вновь, прежде чем открыть дверь, я позаботился о том, чтобы предупредить нашего охранника, не обращая внимания на слова Элеоноры у меня за спиной. Джулио стоял в полной готовности. Он сообщил, что в передней каюте имеется встроенная корзина для грязного белья, и я сгрузил туда свою ношу.

– Как малышка? – поинтересовался он, когда я вернулся.

– Будет жить, – ответил я. Потом бросил взгляд на орудие в его руке. – По крайней мере, некоторое время.

– Если мисс Лорка сказала, что вы не умрете, значит, не умрете, – заверил он.

– Хочешь сказать, она умеет наделять бессмертием? На этом можно заработать кучу денег.

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Никто не причинит вам вреда, если сами на это не напроситесь – вот, что я имею в виду. Не знаю, зачем ты ей понадобился, но только не за этим. – Он посмотрел в сторону мостика: – Отлично управляется с судном. Вот уж не думал.

– Почему?

– Обычное дело, – запинаясь, промолвил он. – Когда босс сказал, что дочка будет время от времени пользоваться этим катером, а нам положено выполнять все приказы и держать язык за зубами, мы решили: жди беды. Мало того, что в шкиперы определили даму, так это еще и молодая, весьма норовистая дама. – Джулио. сделал характерный жест кистью руки. – Знаешь, управляться в море с катером не так просто, можно наткнуться на что угодно.

– Или что угодно может наткнуться на тебя, – ответил я, не сводя с него глаз. Смуглое, достаточно симпатичное лицо мужчины застыло: он отказывался говорить об этом. Дабы ободрить его, я спокойно и несколько педантично продолжал: – Знаешь, все это выдумки. Древние греки воспринимали гомосексуалов как нечто само собой разумеющееся, в тамошних армиях их было полно. В битве при Херонее на стороне Фив сражался целый полк. Когда македонцы атаковали афинян, левый фланг обратился в бегство, центр был смят, но Священная Лента Фив не дрогнула, они умерли не сдвинувшись с места, триста человек, каждый рядом со своим любовником или как там они их называют. В те времена никому и в голову не приходило увязывать подобные вещи с храбростью.

Джулио с сомнением посмотрел на меня, явно испытывая подозрения в отношении моих сексуальных пристрастий.

– Похоже, ты знаток в этих делах. – Я улыбнулся.

– Нет, просто люблю исторические романы. – Я потянул носом воздух. – Неплохо пахнет, похоже на еду. Может, она и правда не собирается убивать нас сразу, а заставит умереть от голода...

Страж отправил меня справиться об аппетите Элеоноры, которая заявила, что ничего не хочет – нет, ни в коем случае! Затем, соблюдая все меры предосторожности, отвел меня в рубку, усадил за стол и не сводил глаз, пока я ел. Еда оказалась отличной. Повара звали Роберт, и разговаривал он со смешным французским акцентом. Как я уже говорил, это был невысокий жилистый мужчина с седыми волосами. Внешность соответствовала описанию человека, который убил Фреда. Представлялось весьма вероятным, что отправиться в плавание его вынудили неприятности, возникшие на суше в связи с излишним пристрастием к холодному оружию. Я по достоинству оценил еду, но Роберта взял на заметку, чтобы разобраться с ним потом, когда это не будет мешать более важным делам...

Вторую половину дня мы провели лежа на койках. Ближе к вечеру с палубы донесся крик: «Парус!». Полчаса спустя дверь открылась, нас отвели в кокпит и переправили на одномачтовую яхту, которая тяжело покачивалась у борта катера. На корпусе судна было выведено название «Джембоури» – если верить Бренту, пятая яхта, приобретенная мисс Лоркой через два года после смерти прекрасной подруги.

Оставалось надеяться, что этой яхте не уготована судьба четырех предыдущих. По правде говоря, надежда была слабой.

(обратно)

Глава 29

Не знаю уж почему, но когда судно поворачивает налево, оно идет правым галсом, и соответственно, когда поворачивают направо – левым. В данном случае мы рассекали воды Атлантического океана правым галсом, подгоняемые свежим юго-восточным бризом. Мы с Элеонорой вновь получили в распоряжение каюту на носу с двумя клинообразными койками, очень напоминающими койки на борту катера, но этим сходство исчерпывалось, за исключением разве что постоянно присутствующего ведра. Новая камера была меньше и темнее, без боковых иллюминаторов. Их заменял прозрачный люк, через который мы могли видеть два упругих треугольных передних паруса, кливер и фокаштаг, если не путаю названий. Опыт мореплавания также подсказывал, что расположенный ближе к корме и находящийся вне пределов нашего поля зрения парус именуется гротом.

Возможно, из-за меньшей скорости яхту качало не так сильно и резко как катер. Выражаясь ученым языком, увеличились период колебаний и амплитуда. Тем не менее, пол то и дело проваливался под ногами, а койки ухали вниз. Задраенный верхний люк защищал нас от накатывающихся на палубу волн, воздух в крошечном помещении был теплым и спертым. В общем, не самая уютная камера из тех, в которых мне довелось побывать, а я перепробовал их немало.

Элеонора продержалась почти полтора часа после того, как нас поместили в каюту. Затем ее опять скрутило, однако на сей раз спазмы накатывались почти впустую. Выносить вон было почти нечего, но представлялось желательным не нарушать сложившийся образ несчастной страдающей девушки и терпеливого заботливого мужчины, поэтому я использовал каждый предоставляемый ею предлог для путешествия за дверь. Джулио вместе с нами переправился на новое судно, не забыв прихватить и свой браунинг, но теперь между нами установились новые отношения. Отныне нас, двух здоровых, сильных мужчин объединяла благородная и несколько снисходительная озабоченность состоянием слабой женщины.

Когда мы ступили на борт «Джембоури», там находилось двое мужчин. Один из них теперь спал на койке, расположенной за двумя, разделенными тиковым столом канапе в главной каюте. С противоположной стороны имелось еще одно, весьма похожее, спальное место. Третью койку я заметил рядом с камбузом, почти под главным люком, ведущим на кокпит. Она же использовалась в качестве кресла во время работы за навигационным столом. Судя по всему, ее занимала Серина Лорка – шкипер и навигатор судна – тут остались ее туфли и сумочка. Сама она босиком поднялась на палубу и вместе со вторым членом экипажа управляла яхтой. На Джулио, по-видимому, в этом отношении они не рассчитывали. Он специализировался исключительно по катерам, и в данном случае на него возлагались только обязанности нашего стража и тюремщика.

Гальюн располагался там же, где и на катере – слева по борту, в сторону кормы от нашей крошечной камеры. Был он поменьше, и без отдельного душа. Зарешеченное отверстие в полу свидетельствовало, что для мытья предлагается использовать все помещение – и не бойся намочить окружающие предметы. Раковина представляла собой еще более примитивную конструкцию, чем на катере, зато канализация оснащалась чуть меньшим вариантом того же электронного унитаза, с такой же хитроумной панелью управления. Я мысленно поздравил себя: накопленный на катере опыт не пропал даром, и теперь не придется заново постигать премудрости сложной техники. Судя по всему, устройство установили совсем недавно. Когда я упомянул об этом Джулио, он с отвращением отмахнулся.

– На посудине имелся отличный сортир, но его, понимаете ли, соорудили до принятия новых правил, так что мисс Лорке пришлось истратить пару тысчонок, дабы не нарушать закона.

– Да, – заметил я, – сразу видно законопослушного гражданина.

– Убирайся в каюту, – рявкнул он, однако гнев был скорее притворным.

Успело изрядно стемнеть, но электрическое освещение в нашей каюте работало вполне исправно – я проверил это заранее. Над каждой койкой имелось по лампочке. Я включил свою. Тут же с палубы донесся крик и в дверь застучали.

– Выключи свет, ты освещаешь передние паруса и мешаешь управлять яхтой.

– Прости, выключаю.

Я вновь прикоснулся к выключателю и в темноте откинулся на койку, прислушиваясь к тихому плеску воды за бортом. Быстрое беззвучное движение судна создавало странное, но приятное ощущение. Глядя через заливаемый водой прозрачный пластиковый люк, я мог видеть передние паруса, слабо обозначенные цветными габаритными огнями – что бы ни задумала на этот раз Серина Лорка, незаконной невидимости яхты это не требовало. Картина вырисовывалась довольно ясная: она мстила за свою погибшую возлюбленную точно так же, как отец мстил за дырку в голове. Оставалось выяснить лишь последние подробности ее мести, и инстинкт подсказывал мне, что очень скоро она сама обо всем нам расскажет. Проблема гениев преступного мира в том, что если ты провернул удачную операцию и держишь язык за зубами, никто так и не узнает, какой ты молодец. Большинство из них рано или поздно этого не выдерживает. Меня не оставляло предчувствие, что нас выбрали на роль благодарных слушателей, которым мисс Лорка поведает о своих деяниях.

– Мэтт. – Голос Элеоноры слабо пробился сквозь доносящиеся снаружи звуки.

– Как ты там? – отозвался я. Я уступил ей безопасную койку с подветренной стороны, тогда как мне досталось ненадежное место напротив. Чтобы не упасть, на койке имелось хитроумное брезентовое приспособление, но я предпочел не лишать себя подвижности до такой степени.

– Мэтт!

В голосе у нее прозвучал внезапный страх, и я понял, что она не расслышала мой ответ. Я приподнялся с койки, огибая ведро на полу, подсел к Элли, отыскал в темноте ее плечо. Она накрыла мою руку ладонью, на мгновение судорожно сжала и отпустила.

– О Господи, какая же я малодушная трусиха! – пробормотала она.

– Совершенно верно, – согласился я. – И еще грязная уродина. Не забывай о грязной уродине.

– Черт бы тебя побрал, Мэттью Хелм!.. – я услышал, как она отрывисто рассмеялась в темноте: – Ладно, доктор Хелмштейн. Будь по вашему. Продолжайте свою шоковую терапию. Но ведь я и в самом деле являю жалкое зрелище, разве не так? Господи, как меня тошнило! Ужасно, когда тебя выворачивает наизнанку, а внутри уже ничего не осталось. От меня сильно воняет?

– Есть запашок, – ответил я. – Но терпеть можно.

– Очень жаль. Но если меня еще можно выносить, не мог бы ты... сжать зубы и обнять меня? Если, конечно, можешь находиться рядом с таким вонючим отвратительным существом.

Произнести эти слова для нее было равнозначно громкому крику с просьбой о поддержке и утешении. В то же время она решилась на достаточно смелый шаг, если принять во внимание то, что с ней произошло и последствия этого события. Разумеется, в случае, если я откликнусь на ее просьбу, проводилась четкая грань между дозволенным и недозволенным, но тем не менее, я счел подобное обращение обнадеживающим знаком.

– Мне лучше лечь с низкой стороны, – сказал я. – Так я по крайней мере не раздавлю тебя, когда яхту встряхнет в очередной раз... Ох, это еще что?

– Извини, кажется, я задела тебя своим каблуком.

– Господи, до сих пор не сбросила босоножки? Твою сиделку нужно уволить. Дай-ка я...

– Не беспокойся.

– Разгуливать по судну на высоких каблуках не рекомендуется, мэм.

– Брось, Мэтт. Тебя никогда не ударяли высоким каблуком? По-настоящему, изо всей силы? Решительная женщина может сделать каблук грозным оружием. Пускай считают, что я не заслуживаю ни малейшего внимания, даже босоножки не удосужилась снять.

Позже, когда мы лежали рядом, я почувствовал, как она борется с собой. Близость моего тела заставляла ее напрягаться, пытаясь выдерживать между нами определенное расстояние, но качка препятствовала ей, прижимая нас друг к другу не менее плотно, чем селедок в бочонке. Постепенно я почувствовал, как ее тело начало расслабляться.

– Это не слишком честно по отношению к тебе, правда, Мэтт? – прошептала она. – Но мне не хотелось бы сейчас... Вряд ли я смогу... Мне просто нужен... человек рядом.

Не стану утверждать, что я никак не реагировал на присутствие маленького теплого тела в моих объятиях. По непонятной причине мне припомнилась другая недавняя ночь, когда я повел себя аналогичным образом по отношению к другой женщине. Правда, тогда мы находились в разных комнатах, а стало быть, атмосфера была менее интимной. Однако я счел, что подобными размышлениями не стоит делиться с моей нынешней спутницей.

– Я постараюсь обуздать клокочущую страсть, мисс Брэнд, – пообещал покорный слуга.

– Расскажи мне о Марте.

Просьба застала меня врасплох, хотя я только что думал о МартеДивайн. Что ж, никогда нельзя сбрасывать со счетов телепатию. Особенно, когда находишься с женщиной в одной кровати, даже если вы одеты.

– Что именно? – спросил я.

– Зачем она неожиданно появилась в Майами? Ведь ни ты, ни ее отец явно не ожидали ее увидеть.

– Понятия не имею, зачем. Спроси у моего шефа, ведь это же его дочь.

– Ты лжешь, дорогой, – заявила она.

– Совершенно верно, – согласился я. – Лгу. Последовала короткая пауза.

– Ладно, – тихо проговорила она. – Я чересчур любопытна и меня это не касается, верно?

– Верно.

– Ты ее любишь, Мэтт?

– Разумеется. Послушать тебя, так я люблю половину человечества. Всю женскую половину. С какой стати делать из бедняжки Марты исключение? Последовала еще одна пауза.

– Ладно, тогда расскажи, что произошло во время вашей ночной экспедиции. – Голос ее прозвучал слегка обиженно. – Если это тоже не попало в разряд секретной информации.

– Прости, но именно туда и попало. Во всяком случае, материал не для публикации. Если тебе и в самом деле хочется знать, расскажу, но строго между нами. Слово чести и тому подобное. – Чуть помолчав, я продолжал: – И раз уж мы об этом заговорили, боюсь, придется просить тебя забыть всю эту сумасшедшую историю: затонувшие суда и прочее.

Я почувствовал, как она мгновенно напряглась.

– Ты с ума сошел, Мэтт! Отказаться от материала меня не заставит и сам Президент Соединенных Штатов!

– Что ж, вполне с тобой солидарен. Но ведь просит даже не государственный секретарь.

– А... а если я откажусь, что тогда?

– Перестань, малышка. Это была просто просьба. Если тебе хочется, могу добавить «пожалуйста». Никаких угроз или карательных санкций. Решать тебе.

Какое-то время она молчала, затем сухо произнесла:

– Расскажи мне о вашем ночном походе. Конфиденциально.

Я выполнил просьбу. Когда же закончил, Элеонора сказала:

– С тобой не просто иметь дело, правда, Мэтт?

– Стараюсь исправиться, – заверил я. – Но почему-то никак не получается. Прости.

– Во всяком случае, теперь понятно, почему ты пытаешься заткнуть мне рот. Тебе не хочется, чтобы стала известна правда о гибели этих судов, поскольку вскорости ваш драгоценный мистер Беннетт уже обнародует свое совершенно отличное объяснение, а ты не хочешь выставлять его лжецом; лжецом и убийцей. – Не дождавшись ответа, Элли спросила: – Почему?

– Что почему?

– Почему ты защищаешь его? Почему не позволяешь написать правду и показать, что он собою представляет?

– Разве тебя кто-то останавливает? Я попросил всего лишь о личном одолжении, не подразумевающем каких-либо угроз. Никто тебе не мешает. Ты свободна поступать как тебе вздумается, разумеется, если проживешь достаточно долго, чтобы узнать всю правду, да еще изложить на бумаге, но я постараюсь, чтобы выжить удалось. Ты по-прежнему остаешься моим главным заданием. Беннетт волнует меня в гораздо меньшей степени.

Я почувствовал, как Элли нетерпеливо отмахнулась в темноте.

– Уж Беннетт-то ни за что не станет беспокоиться о тебе.

– Вовсе не обязательно быть таким же дерьмом, как он.

– Почему? – настойчиво повторила она. – Ты так и не сказал, почему?

– Собственно говоря, во всем виновата ты.

– Я!

– Послушай, – терпеливо проговорил я, – ты и так уже подняла достаточно шума, поведав, каких головорезов, вроде меня, использует в своих целях правительство Соединенных Штатов. Да, последняя статья была посвящена Бобу Дивайну, но следующая расскажет и обо мне. Тут уж ничего не могу поделать. Ты говоришь, материал передан в работу и теперь находится вне пределов даже твоей досягаемости. Придется сжать зубы и постараться вынести этот ураган. Единственное, что мы можем сделать, это предотвратить твою смерть, чтобы нас не обвинили еще и в этом. – Я глубоко вздохнул. – Согласен, поднимать шум твое ремесло, но разве я не могу по-дружески попросить тебя немного угомониться? Дай людям в Вашингтоне оправиться от скандала с нами. Согласен, Беннетт мерзкий тип, и в его организации хватает мерзавцев, но есть и немало порядочных людей. Хотя тебе, с твоим опытом общения с ними и трудно в это поверить, они проделали немало полезной работы. Тем более, погибших уже не воскресить, что бы ты ни написала. Если Беннетт продержится на посту еще пару лет, я первый благословлю тебя взяться за него. Можешь использовать даже, что я тебе сегодня рассказал. Заранее обещаю. Но сейчас ты и без того доставила нам достаточно неприятностей, и я прошу тебя немного передохнуть. И дать передохнуть нам. Позволь страстям немного поостыть, прежде чем затевать новую баталию.

Долгое время царила тишина. Наконец в темноте послышался ее голос:

– Не припомню, чтобы ты раньше хвалил ОФБ.

– Я и родного брата не стал бы хвалить, будь у меня родной брат. Скорее всего, он был бы невероятно скучным коротышкой, отсиживающим где-нибудь свои рабочие часы, с девяти до пяти, так что я считал бы его полностью потерянным человеком, пока не подвернулся бы случай припомнить, что, как утверждает старая пословица, родная кровь – не вода.

– Мистера Беннетта вряд ли можно назвать твоим братом.

– Не будь так в этом уверена. Во всяком случае, работающий на него Бердетт – мой брат, и тот парнишка, которого опекает Бердетт – мой младший брат. Все мы принадлежим к одной вздорной и задиристой правительственной семье и все занимаемся более или менее одним делом, причем большинство из нас по одним и тем же причинам.

– Каким причинам, Мэтт? Меня всегда интересовал этот вопрос.

– О Господи, – простонал я. – Теперь от меня требуется философское обоснование! Причин этих много и далеко не последняя среди них та, что встречаются люди, которые не ощущают полноты жизни, не имея возможности попадать под пули и отстреливаться. Тебе не обязательно пытаться это понять. Это относится к числу грязных маленьких тайн нашего якобы спокойного и ненасильственного времени, но поверь мне, что это так. Среди нас есть охотники за людьми, которые получают наслаждение от выполнения своего задания, играя в самую опасную игру в мире. Есть и искатели справедливости, которые мечтают переустроить мир в соответствии со своими идеалами; они встречаются повсюду, даже в нашем ремесле. И наконец – люди, жаждущие власти, которые обожают носить оружие и командовать вооруженными людьми. Имеется и множество других причин, хороших или плохих, а может и только плохих, но одна причина движет всеми – или почти всеми нами – хотя некоторые из нас о ней забывают.

– Какая же это причина, Мэтт? Я раздраженно произнес:

– Возможно, мы живем и не в самой лучшей стране, хотя лично я лучших не встречал, но это единственная страна, которая у нас есть. А теперь, пожалуйста, давай немного поспим. День выдался трудный, а у меня предчувствие, что и завтра легче не будет.

(обратно)

Глава 30

Когда на следующее утро я занял указанное Джулио место на канапе с низкой подветренной стороны стола в главной каюте происходящее показалось мне несколько нереальным. Элеонора расположилась рядом со мной. Это было самое удобное место за столом, наподобие отклонившегося кресла-качалки – собственно говоря, я уже сидел здесь раньше, когда ел завтрак под присмотром Джулио – но оно сковывало движения не менее эффективно, чем если бы меня связали по рукам и ногам. Стол представлял собой большую конструкцию с опускающимися, теперь поднятыми, крыльями, намертво пригвожденную к полу каюты большой алюминиевой мачтой, проходящей через его середину. Он являл собой островок устойчивости. Не могло быть и речи о том, чтобы я толкнул его в сторону Джулио, наподобие Джона Уэйна, очищающего салун на Диком Западе. Учитывая же, что стол занимал большую часть каюты, а Элеонора преграждала мне дорогу с одной стороны, добраться до нашего конвоира было немыслимо.

Однако пока подобные враждебные мысли казались почти предосудительными. В конце концов с тех пор, как мы вышли в море, похитители вели себя как нельзя более вежливо. Никто не толкнул, не ударил, более того, даже не сказал ни единого грубого слова. Нам вообще не причинили никаких неудобств, за исключением неизбежно возникающих в подобных обстоятельствах. Пожаловаться я мог разве на то, что кулинарные способности Джулио не шли ни в какое сравнение со стряпней француза Роберта. Поданный на завтрак кофе оказался слабым, а яичница подгоревшей. Все вместе взятое и вызывало у меня ощущение некоторой нереальности происходящего.

Первые слова Серины еще больше усилили это чувство. Держалась она чрезвычайно вежливо.

– Хочу поблагодарить, – заявила она. – Хочу поблагодарить вас обоих за то, что поверили моему слову.

Разумеется, в упомянутой атмосфере изысканности и хороших манер присутствовали и некоторые изъяны. Например, пассажиры явно не вписывались в шикарную обстановку блестящего тикового дерева и мягкой мебели. Моя одежда успела изрядно помяться, да и небритое лицо выглядело не лучшим образом. Элеонора умылась и привела в порядок прическу, и кофточка у нее оказалась достаточно стойкой, но все портили некогда элегантные белые брюки. Джулио из-за смуглой своей кожи нуждался в бритве еще больше, чем я. Короткие волосы Серины пребывали в полном порядке, и красный лифчик как всегда успешно справлялся со своими обязанностями, но белые шорты утратили безупречно отглаженный вид, и я разглядел грязь у нее на плечах. Что ж, белые брюки и голубые кофточки не лучшим образом подходят для плавания на яхтах.

Я услышал, как мужчины на палубе перекинулись несколькими словами, за которыми последовал скрежещущий звук лебедки, поднимающей парус. Серина по-прежнему молчала, сидя напротив нас, с высокой стороны стола. Рядом с ней расположился Джулио со своим пистолетом – еще один штрих, портящий картину дружеской прогулки на яхте.

– Я знала, что вы опытный профессионал, – заговорила она, обращаясь ко мне, – и потому весьма опасалась, что воспользуетесь возможностью сбежать вместе с мисс Брэнд. Точнее, – добавила она, бросив взгляд на беспокойно пошевелившегося Джулио, – тем, что вы могли счесть возможностью. Джулио также весьма опытен. Поймите, я никоим образом не хочу угрожать или бросать вам вызов. Вы здесь потому, что нужны мне, и вы нужны мне живыми. Никому из вас не причинят никакого вреда. Пожалуйста, поверьте.

Это прозвучало весьма успокаивающе и обнадеживающе, но я не мог оторвать взгляда от ее глаз. Они по-прежнему вели себя странным образом, беспорядочно перебегая с предмета на предмет и в то же время ничего перед собой не замечая.

Наблюдая за этими обескураживающими карими глазами и размышляя, много ли действительно здравого смысла скрывается за ее показной вежливостью, я чуть было не упустил из виду значительно более важный сигнал, промелькнувший в глазах Джулио, когда прозвучало уверение, что нам не причинят вреда: мгновенный всплеск полузлорадного, полунасмешливого выражения, выдающего истинное положение вещей. Я внутренне содрогнулся. За подобные ошибки обычно расплачиваются жизнью. Я позволил себе излишне довериться и недооценить врага, посчитать себя таким умным и сильным, что никому не по силам перехитрить меня или притронуться ко мне. Неожиданно я осознал, что этот непримечательный морячок, беспечно размахивающий браунингом, играл со мной точно также, как я с ним – добивался взаимного уважения, даже дружбы, чтобы убить со смаком.

Я заставил себя смотреть в прежнем направлении; один взгляд – и Джулио понял бы, что я его разгадал.

– Приятно слышать, – сказал я девушке. Она кивнула мне и повернулась к Элеоноре:

– Я намерена помочь вам собрать материал для статьи, мисс Брэнд. Для той самой статьи, над которой вы так усердно работаете. Прежде всего, уверена, вам обоим будет интересно узнать, что в трюме находится солидный заряд взрывчатки. – Выражение наших лиц вызвало у нее улыбку. – Ох, не беспокойтесь. Взрыв нам не угрожает. Собственно говоря, взрывчатку установили на судне сразу после того, как я его приобрела, одновременно с прочими доработками, требуемыми новыми правилами. По сути дела, взрывчатка стала неотъемлемой частью судна, она упрятана в днище так, что отыскать и извлечь ее оттуда, не разобрав яхту на части невозможно. И она не представляет ни малейшей опасности, пока детонатор не включен определенным образом.

– Каким же? – поинтересовался я. Серина встряхнула головой.

– Этого не скажу. Человек, которому известно, каким образом устанавливается детонатор, может его и разрядить, а вам это ни к чему.

Я пожал плечами.

– Ладно. Что за детонатор?

После некоторого колебания последовал уклончивый ответ:

– О том, что касается взрывчатки, ничего больше изложить не могу. Во-первых, потому что и сама не помню всех технических тонкостей, а во-вторых, потому что располагая подробными сведениями вы сможете определить ее местонахождение, а мне вовсе ни к чему лишние трудности. Что же касается детонатора, тут возникает своего рода проблема. Как чисто практического, так и морального характера.

Элеонора беспокойно пошевелилась.

– Морального характера? Вот уж не думала услышать это выражение в подобной речи, мисс Лорка.

Лицо Серины Лорки напряглось. Она холодно произнесла:

– Ничуть. Видите ли, мисс Брэнд, я не намерена убивать этих мерзавцев своими руками, а потому не хочу использовать взрывное устройство с дистанционным управлением, где достаточно просто нажать на кнопку. Нет, эта сволочь должна сама себя уничтожить. – Она глубоко вздохнула, нервно поправила лифчик и продолжала, отчетливо выговаривая каждое слово: – Практическое решение данной проблемы было весьма и весьма непростым. Вы провели ночь на движущейся яхте и понимаете, что о контактном взрывателе не может быть и речи. Заряд взорвался бы от первой же сильной волны. То же относится к любому детонатору, срабатывающему в зависимости от поведения судна. Яхта и без столкновения может вести себя самым невероятным образом; достаточно представить внезапный сильный шквал.

– Приближение? – предположил я. Она кивнула.

– Кажется, взрыватели, срабатывающие при приближении использовались на торпедах во время Второй Мировой войны. Разумеется, с тех пор их не раз применяли и в других типах снарядов. О данном типе взрывателя скажу только, что мы приобрели полдюжины из числа армейских излишков у подпольного торговца, который... в общем, не важно. Один из отцовских... в общем, специалист в этой области приспособил их для моих целей. Взрыватель срабатывает на расстоянии тридцати футов от любого крупного металлического объекта. По моему, это достаточно справедливо. Ведь детонатор находится практически в центре яхты. Любое крупное стальное судно с двигательной установкой, находящееся в море на расстоянии тридцати футов от центра сорокафутовой парусной яхты несомненно нарушает правила судоходства. ПРАВСТОЛК 18-a-IV. Я не чувствую себя обязанной усложнять собственную задачу, действуя из расчета на непосредственное столкновение.

– Мне следовало догадаться, – промолвила Элеонора. – Вы взяли эту идею из книги, и я, кажется, даже знаю из какой.

– Книги, как бы не так! – вскинулась черноволосая девушка. – Да вы не найдете ни одного живого моряка на побережье, который не наталкивался бы в море на эти огромные, наглые механические чудовища и не жалел при этом, что у него нет заряженной пушки под рукой. Меня тоже посещали такие мысли, я подумывала о чем-то наподобие базуки, которую можно направить на мостик и разнести мерзавцев, но так даже лучше. Так они сами решают свою судьбу. Если выполняют требования правил и держатся на безопасном расстоянии, им ничто не угрожает. Если продолжают идти своим курсом, не обращая внимания на какую-то яхту – а многие из них именно так и поступают: – плевать, это всего лишь парусная скорлупа, и пусть убирается с нашего пути, если успеет – или если они просто не утруждают себя наблюдением за морем, что ж, они покойники, и в полной мере заслужили подобную участь.

– По-моему, не слишком справедливо осуждать на смерть всю команду судна за беспечность нескольких человек на мостике, – заметила Элеонора.

– Это не просто беспечность. Люди с больших судов уверены, что океан принадлежит только им, и плюют на правила. К тому же, каждый вносит свою лепту в конечный результат. Мотористы запускают двигатели и разгоняют махину, прекрасно сознавая, какие кровожадные недотепы управляют ею с мостика, а стало быть повинны в столкновении не меньше тех, кто находится на палубе. Попробуйте убедить евреев, что Эйхман не виновен, потому что просто выполнял приказы! – Серина еще раз глубоко вздохнула и одернула лифчик, несмотря на то, что тот находился в точности на положенном месте. – Ладно. Не стану вдаваться в подробности. Оба вы слышали о гибели «Фэйрфакс Констеллейшн», а стало быть понимаете, о чем идет речь. Все, что я рассказала вашему Питерсону, происходило на самом деле, за исключением разве что некоторых драматических подробностей. И мне остается лишь раздать материалы для прессы. Как видите, я поместила их в водонепроницаемые конверты. Я обещала, что вас не убьют, но не обещала, что вы не намокнете, хотя последнее в определенной степени зависит от погоды. – Серина Лорка обратила свои немигающие глаза на Элеонору. – Как истинная журналистка, вы, конечно, не откажетесь помокнуть в резиновой лодке, дабы лицезреть смертоносный Бермудский треугольник в действии? Ведь ваше журналистское расследование было посвящено Бермудскому треугольнику, не так ли, мисс Брэнд?

Она бросила на наклонную поверхность стола два пластиковых конверта. Элеонора помедлила, прежде чем открыть свой.

– Материалы для прессы?

– Ведь мы проводим пресс-конференцию, не так ли, мисс Брэнд? – отозвалась черноволосая девушка. – Я передаю вам теоретическое обоснование события, которое вы увидите, как только мне удастся его организовать. Уверена, что вам не раз приходилось бывать на подобных конференциях. И надеюсь, что соблюдаю правильную процедуру: к сожалению, не обладаю вашим опытом.

Я уже открыл свой конверт. Находящаяся внутри бумага содержала длинное подписанное заявление, по сути дела , подробное признание. Перечислялись названия четырех судов, причем к каждому прилагались дата, географические координаты, а также название и описание яхты – плавучей мины или торпеды, использованной для его уничтожения. Весьма занимательный был документ. Спустя какое-то время Элеонора подняла глаза.

– Это неполный список, – сказала она. Серина покачала головой.

– Вероятно вы имеете в виду «Бонавентуру» у мыса Себл. Мы никогда не действовали так далеко к северу. Судно занималось нелегальной перевозкой оружия, в том числе довольно старого и небезопасного. А возможно, кому-то не хотелось, чтобы оружие прибыло в пункт назначения. На корме судна произошел взрыв, причину которого так и не выяснили. Разумеется, владельцы не пожелали признаваться в незаконной деятельности, вот и постарались зачислить корабль в список таинственно пропавших; но теперь уже власти располагают соответствующей информацией.

Элеонора пристально смотрела на нее.

– А как насчет «Зета Президент», который затонул в южной части пролива Мона?

– Вы отлично справились с домашним заданием, – одобрительно заметила Серина Лорка. – Видите ли, «Зета Шиппинг, Инкорпорейтед» переживает не самые лучшие времена, можно сказать, они на краю банкротства. Вот они и заплатили кое-кому из команды солидную сумму, чтобы бедняга «Президент» отправился на дно. Сами понимаете, страховка... – Девушка замолчала. Со злостью сжала руки в кулаки, но продолжала все тем же спокойным голосом: – Страховая фирма получила все необходимые доказательства и скоро выступит с обвинением. И наконец, хитроумные ребята, которые вознамерились разбогатеть за мой счет... Все пытаются использовать меня в своих целях, но никто не понимает, что я пытаюсь доказать, чего пытаюсь добиться! Той ночью, когда моя прекрасная Энн исчезла навеки, и я думала, что тоже умру, я пообещала ей: если проживу достаточно долго...

– Мисс Лорка! – прервал ее голос, донесшийся с кокпита.

Мгновение Серина Лорка молчала. Я заметил, как она судорожно сглотнула, но когда заговорила, голос ее вновь прозвучал нормально.

– Да, Генри?

– Справа по борту приближается судно, мэм.

– Иду. – Поднимаясь и выходя из-за стола, она одарила нас слабой улыбкой. – Возможно демонстрация для прессы состоится даже раньше, чем я предполагала. Проследи за ними, Джулио.

Она вытащила инструмент из кронштейна на перегородке над навигационным столом. Инструмент напоминал солидных размеров компас с пистолетной рукоятью и смотровыми визирками. Наполовину поднявшись по лестнице, она остановилась так, что мы могли видеть только нижнюю половину ее тела. Немного постояла, затем вновь спустилась вниз, положила инструмент на место и покачала головой.

– Сухогруз, пройдет далеко впереди нас. Что ж, я все равно предпочитаю охотиться ночью. – Она села и некоторое время разглядывала нас. – Видите, я играю честно. Возможно, включив двигатель, я смогла бы разогнать «Джембоури» так, чтобы пересечь его курс, но я не делаю подобных вещей. Во-первых, это недопустимо с точки зрения действующих правил. С работающим двигателем мы переходим в категорию моторных судов, даже если у нас подняты паруса. В этом случае мы обладаем равными правами, а поскольку он приближается с правой стороны, то имеет право пройти первым. Нет, я соблюдаю правила. Если меня попытаются обойти, не стану затруднять им задачу. И если будут смотреть, то заметят меня без труда. На борту имеется большой радарный отражатель, а габаритные огни у нас гораздо сильнее, чем того требуют предписания; собственно говоря, я заменила на «Джембоури» все освещение, что обошлось в круглую сумму. Я предоставляю им все возможные преимущества, даже не устанавливаю детонаторы в туман или в плохую погоду, когда кто-то может допустить честную ошибку. По сути дела, я почти не нарушаю закон. Возможно, мне следовало раздобыть у бюрократов разрешение на перевозку взрывчатки и вывесить красный флаг или что-нибудь в этом роде, свидетельствующие, что я везу опасный груз, но неужели вы и вправду считаете, в итоге что-нибудь изменилось бы? Если не желают замечать и обходить восемнадцатитонную парусную яхту, у которой восемьсот квадратных футов парусов на шестидесятифутовой мачте, думаете, они обратят внимание на паршивый восемнадцатидюймовый красный флаг? – Она немного помолчала. – У вас есть какие-либо вопросы?

– Как ко всему этому относится сенатор? – поинтересовался я.

– Он за это платит, остальное додумывайте сами, – Серина Лорка не мигая уставилась на меня. – Разумеется, я плачу ему услугой за услугу.

– Например, убийством, – сказал я.

– Имеете в виду эффектную блондинку на Западном побережье? – Она пожала плечами. – Я уже говорила, что дала одному человеку обещание, важное обещание. Важное для меня. Я сделаю все, что от меня потребуется, чтобы не обмануть умершую и, раз уж мы заговорили об убийстве, чтобы продемонстрировать всему миру преступления, которые постоянно совершаются в океане. Это поважнее жизни какой-то голливудской блондинки и ее отребья. – Голос прозвучал совершенно спокойно. – Что же касается вашего застреленного дружка – «majo»[20], то ему следовало поосторожнее демонстрировать мужские достоинства. А ваша очаровательная знакомая в Киз попросту сбежала от правосудия, которое рано или поздно должно было ее настичь, особенно после того, как начала совать свой благородный нос куда не следует. Но есть нечто, за что я не несу ответственности... мисс Брэнд.

– Да? – проговорила Элеонора.

– Я хочу сказать, что не имела ничего общего с тем, что случилось с вами. – Серина Лорка облизала губы. – Поверьте, я бы не стала науськивать на женщину. Приказы отдавал... другой человек.

После короткой паузы я произнес:

– Итак, вы заключили с отцом соглашение: вы помогаете ему в его мести, а он поддерживает вашу.

– Месть? Я называю это правосудием, – холодно заявила она. Потом поморщилась и сказала: – Для меня это слишком серьезно. Судите сами. После гибели «Тамблвида» денег, полученных по страховке, хватило, чтобы купить и подготовить одно подержанное судно. Тогда я думала всего об одном ответном ударе. Без резервного корабля. Я пребывала не в лучшей форме, слишком много времени провела одна в океане после того, как... потеряла все. И только что вышла из заведения, где мне пытались вправить мозги. Мне было почти все равно, вернусь я назад или нет, лишь бы разделаться с один из этих чудовищ. Мне хотелось слышать, как эти мерзавцы вопят от ужаса, видеть, как они бросаются в море, спасаясь от пламени. Мне снилось это по ночам. Да и теперь снится. Вы когда-нибудь ненавидели, мистер Хелм?

– Мы не можем позволить себе подобной роскоши, – ответил я.

Она презрительно рассмеялась, как будто не поверив. Возможно, их и правда не следовало воспринимать слишком всерьез. Затем продолжала:

– Итак, я купила яхту, первую из них – эта маленькая «Барбара» указана в вашем списке, но, разумеется, понадобилась техническая помощь. Я и с динамитом-то обращаться не умела. К тому же то, что мне было нужно, не продается в магазинах. Наверное, следовало ожидать, что один из людей, у которых я пыталась осторожно навести справки, выяснил, кто я, и связался с отцом. Мы с ним... повздорили.

– Да уж, представляю себе, – бросил я. Серина пожала плечами.

– Вот именно. Разумеется, я и без взрывчатки доставляю семье немало хлопот. Уверена, что отцу пришлось приложить массу усилий, чтобы скрыть мои маленькие... странности. Несколько лет назад, когда он впервые узнал об этом, мы по сути разорвали дипломатические отношения. Отец заявил, что его тошнит, а я напомнила, что он не всегда обладал такой повышенной чувствительностью. Тем не менее, он явился на верфь, где я работала над яхтой, и поинтересовался, чем я занимаюсь. Когда я рассказала, он расхохотался.

Наступило молчание, нарушаемое только поскрипыванием яхты и отдаленными отзвуками разговора на кокпите.

– Рассмеялся! – тихо повторила Серина Лорка. – Я ожидала чего угодно, но только не этого. Он запрокинул голову – со своим шрамом и этой эффектной проседью – и расхохотался так, как будто услышал нечто невероятно забавное. Потом положил мне руку на плечо и нежно обнял – впервые за несколько лет.

«Рина, – сказал он. – Малышка Рина, все-таки в тебе есть моя кровь! Собираешься разнести их всех за то, что они сделали с тобой и с твоей смазливой подружкой. Вот это характер! Порадовала-таки отца». – Голос ее звучал презрительно, но в то же время и немного тоскливо, возможно, причиной тому была отцовская похвала, полученная слишком поздно и в неподходящих обстоятельствах. Она прочистила горло: – Потом спросил, нет ли на моей полупинтовой посудине чего-нибудь выпить, мы уселись посреди разбросанных инструментов и распили на двоих бутылку пива. Впервые я почувствовала себя его дочерью. Он задумчиво говорил: «Знаешь, малышка Рина, есть на свете люди, которых и я с удовольствием разнес бы в пух в прах, за то, что они со мной сделали», – и прикоснулся к шраму на голове. – «Но теперь приходится следить за каждым своим шагом; они с меня глаз не сводят. Но ты-то их не интересуешь, малышка. Может, нам удастся с тобой сработаться, а?»

Элеонора, нахмурившись, посмотрела на нее.

– Что он имел в виду? Кто не сводит с него глаз? Серина Лорка окинула ее недовольным взглядом. Я вмешался прежде, чем она успела заговорить.

– Ты же присутствовала при моем разговоре с Вело, Элли. Синдикат истратил кучу денег, чтобы обеспечить Лорке его теперешнее положение. Разумеется, они приглядывают за ним, чтобы не потерять вложенные средства.

Серина кивнула.

– А мой отец не из тех людей, которым можно указывать, что делать и чего не делать. Вы и ваша организация не давали ему покоя долгое время, с тех самых пор, как его полумертвого привезли из Мексики. У него это стало почти навязчивой идеей. Однако он был достаточно умен, чтобы понимать, что если в подготовке возмездия будут замешаны он и его люди, очень скоро наверху узнают, что сенатор ставит под угрозу все ради дурацкой вендетты, объявленной правительству Соединенных Штатов. В то же время, кому какое дело, чем занимается его помешанная дочь. Главное, чтобы она не выставляла свои сексуальные пристрастия на потеху широкой американской публике.

– И вы договорились? Она опять кивнула.

– Разумеется, я знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, условия договора будут соблюдаться лишь до тех пор, пока можно меня использовать, и ни минутой дольше. Тем не менее, этого времени вполне могло хватить для осуществления моего грандиозного замысла, от которого я отказалась из-за отсутствия средств. Поэтому я спросила его: – «Кого нужно убить?» – Он опять расхохотался и сказал: – «Давай начнем с женщины, которую зовут Хендриксон, Роберта Хендриксон. Назовем это проверкой. Управишься с работой, и тогда можешь покупать все суда, которые пожелаешь. Окажу любую возможную помощь». – Я сделала то, о чем он просил. – Она произнесла это совершенно невыразительно, как будто речь шла об отцовском костюме, который она забрала из прачечной по дороге домой. На лице у нее появилась улыбка. – Да, мистер Хелм, наша семья на мести просто помешана. Я орудовала, он оплачивал мои счета.

«Джембоури» взлетел на волну и обрушился вниз с силой, от которой наверняка сработал бы установленный контактный взрыватель. Элеонору бросило на меня. Я почувствовал, как ее ладонь отыскала мою руку, и на мгновение сжал пальцы Элли, прежде чем девушка выпрямилась. Я понимал, что она чувствует. Меня и самого несколько пугала сидящая перед нами особа.

– Разумеется, вам известно, что я не стрелял в вашего отца, мисс Лорка, – сказал я. – Напротив, разделался с человеком, который сотворил это. Она передернула плечами.

– Намеренно или нет, вы подставили его под пулю. Вдобавок, той ночью в Мексике натянули носы ему и его людям. – Она быстро встряхнула головой: – После того, сколько времени отец провалялся в больницах, вам трудно рассчитывать на его снисходительность. Кто-то должен был заплатить за все, что ему довелось вынести, за все его страдания; он выбрал вас и ваших друзей. – Она в упор посмотрела на меня: – И на мою снисходительность тоже не рассчитывайте, мистер Хелм.

– Вы сказали, отец не решался использовать своих людей, – заметил я, и кивнул головой в сторону Джулио. – Но он-то здесь.

– Джулио моряк и не имеет никакого отношения к синдикату. Он обслуживает катер. Правильно, Джулио? То же относится и к двоим, оставшимся на «Сер-Джане», а также к Генри и Адаму наверху. Все эти люди когда-то работали на судах отца. Они никак не связаны с организацией.

Элеонора заглянула в полученный список.

– Как вы объясните то, что ни в одном из отчетов о гибели четырех судов ни словом не упоминалось о появлении яхты?

Серина Лорка хрипло рассмеялась.

– Вы не хуже меня знаете ответ. Разумеется, меня видели, видели мои суда, но какой же судовой офицер признается или позволит признаться члену своей команды, если только в состоянии этому помешать, что они небрежно топят маленькие яхты посреди океана, где ничто не мешает разминуться сообразно предписаниям. Для этого и усилий-то прилагать не надо, достаточно повернуть ручку автопилота, вот и все. Не то что развернуть современное парусное судно со всеми его эрнс-бакштагами, предохранительными тросами, парусами и прочей оснасткой. Именно поэтому правила и ставят их в привилегированное положение.

Элеонора задумчиво нахмурилась.

– Вы и в самом деле считаете, что они молчат намеренно?

Черноволосая девушка презрительно фыркнула.

– По меньшей мере, несколько офицеров и матросов из оставшихся в живых прекрасно знают, что налетели на заминированную яхту. Но никто из них не поставит под угрозу свою карьеру и не пожелает отправиться в тюрьму за преступную небрежность. Они счастливы, что все списывают, как очередную загадку моря. Возможно, другие начинают догадываться о правде, но и они не спешат делиться догадками.

– Почему? – поинтересовалась Элеонора.

– Как, поставить под сомнение профессиональные качества непогрешимого собрата по ремеслу? Нет, у них такая же круговая порука, как у неумелых хирургов, скрывающих действительные причины неудачной операции. Уверяю вас, это огромный преступный заговор. Предлагаю вам пари, мисс Брэнд. Бьюсь об заклад, что когда в печати появится объяснение случившегося, на меня обрушится град проклятий за ловушки, расставленные на пути судов, но никто и словом не обмолвится о вине тех, кто натыкается на эти ловушки. Поэтому я рассчитываю на вас. Напишите эту статью! Растолкуйте им! Растолкуйте им, что я хотела всего лишь спокойно и безопасно плавать по морю, на что имею полное право. Так, как плыли мы с Энн на нашем несчастном безобидном «Тамблвиде». Я всего лишь отплатила им той же монетой, показала, что не всегда бываю такой беспомощной, как той ночью. Несколько фунтов взрывчатки, и я смогла бросить вызов этим гигантским махинам. Но я не нарушаю правил. И не охочусь на них. Это они охотятся на меня. И сами расплачиваются за подлость.

Воцарилась тишина. Мы сидели, переваривая параноидальную картину океана, полного зловещих чудовищ, и непорочной Жанны д`Арк, вступившей с ними в неравную схватку. Серина Лорка еще раз нервно дернула свой лифчик.

– Вижу, вы мне все-таки не верите, – обратилась она к Элеоноре. – Тем не менее, все изложено на бумаге. Там стоит и моя подпись. Я хочу, чтобы вы рассказали американскому народу, всем людям правду об этих наглых неумехах, вслепую ведущих по океану свои гигантские смертоносные машины и не обращающих ни малейшего внимания на крошечные суда, которые имеют равное право плавать в этих водах. К тому же, вам не придется верить мне на слово, все увидите собственными глазами. Увидите, как это происходит на самом деле. Ведь вы искали именно этот материал, не так ли? Опубликуйте его! – Внезапно она повернулась к Джулио. – Дай мне второй пистолет, пожалуйста.

– Но мисс Лорка...

– Не беспокойся, я знаю, как с ним обращаться. Я прослежу за Хелмом. Ты отведешь мисс Брэнд наверх, пусть немного осмотрится. Ей нужно немного разбираться в управлении яхтой, чтобы написать статью. Генри даст любые объяснения, которые потребуются.

Джулио неохотно нагнулся и извлек знакомого вида револьвер – оружие Уоррена Питерсона, или похожее на него. Серина проверила патроны и вернула барабан на место, после чего направила оружие на меня. Виднеющиеся по обе стороны корпуса серые свинцовые головки пуль свидетельствовали: револьвер действительно заряжен.

Элеонора подчинилась движению пистолета Джулио и встала из-за стола. Миновала камбуз и, поднявшись по лестнице, исчезла из виду, сопровождаемая своим стражем. Я остался лицом к лицу с Сериной Лоркой.

Девушка по-прежнему не сводила с меня своего пристального, обескураживавшего взгляда:

– Думается, есть вопросы, которые вам не хотелось задавать в его присутствии.

– Целых два, – кивнул я. – Во-первых, если вам хочется разрекламировать свои морские операции, зачем было убивать Юргена Хинкамфа? Ведь вы утверждаете, что заинтересованы в чистосердечном признании одного из членов команды.

Девушка нахмурилась.

– Хинкамфа? А, это молодой офицер с последнего танкера... Меня не было в Нассау, когда это случилось, но мне сказали, что он умер от ожогов. Его убили? Удивление было достаточно искренним.

– Задушили в больничной кровати, прежде чем он успел рассказать Элеоноре о том, что видел в ночь, когда потонуло судно. Напрашивается вывод: некто без вашего ведома беспокоится о вашей безопасности, не так ли? Она отрывисто рассмеялась.

– Не думаю, что речь идет о моей безопасности, мистер Хелм. О том, что случилось с Хинкамфом, я не знала, но объяснение напрашивается само собой. Отец никогда не действовал в открытую. Теперь, когда я свершила месть, о которой он мечтал – во всяком случае большую часть ее, с остальным будет покончено, лишь только Джулио разделается с вами, если вы предоставите ему такую возможность – он спешит позаботиться о том, чтобы я не стала источником нежелательной для него рекламы. В обмен на мою помощь он рискнул профинансировать несколько анонимных налетов. Возможно, мои намеки позволяли ему надеяться, что я и в дальнейшем постараюсь не разглашать правды. – Ее улыбка стала зловещей. – Но сейчас, я ему больше не нужна, к тому же он начинает понимать, к чему я на самом деле стремлюсь, и потому намерен, выражаясь дипломатическим языком, односторонне расторгнуть наше соглашение. Джулио присутствует здесь еще и для того, чтобы проследить за этим. Думаю, не подозревает, что мне это известно. – Серина не сводила с меня пристального взгляда. – Я знаю способ управиться с ним. Надеюсь, это удастся, и вы поможете мисс Брэнд написать ее статью. Этот револьвер я оставлю во втором ящике стола на камбузе, прямо под столовыми приборами. Не рискну отдать вам его прямо сейчас, ибо вы можете попытаться воспользоваться им раньше времени и сорвать мои планы. Но если меня постигнет неудача, найдете оружие здесь. – Она нахмурилась. – Вы упоминали о двух вопросах.

– Вы пообещали Питерсону освободить Элеонору, если он выполнит ваше поручение. А мне пообещали, что нас не убьют.

Серина Лорка рассмеялась.

– Что ж, я и сейчас намерена ее отпустить. Более того, хочу, чтобы она оказалась на свободе. И у меня нет никаких причин желать вашей смерти: надеюсь, вы проживете еще много-много лет. Возможно, я не совсем точно выразила свои обещания, мистер Хелм. – Внезапно пристальный взгляд странных карих глаз впился в мое лицо. – Но в то же время, стоит ли верить словам помешанной девчонки? Сумасшедший Потопитель Судов, кажется, так вы меня окрестили?

(обратно)

Глава 31

Мы испытали почти облегчение, вновь оказавшись запертыми в нашей крошечной треугольной камере – правда стены не совсем сходились впереди, упираясь в небольшую перегородку, место за которой, по-видимому, отводилось для якорной цепи или каната. Да и дверь не запиралась, но расположившийся снаружи Джулио со своим браунингом вполне заменял запоры и замки.

Элеонора присела на левую койку, подняла на меня глаза и открыла рот, чтобы заговорить, но внезапно утратила равновесие и полетела назад, беспомощно размахивая ногами, вслед за провалившимся вниз носом «Джембоури». Она позабыла, как сильно качает здесь, в передней части судна. Я нагнулся, помог Элли вновь усесться, удерживая, пока она потирала пострадавший при падении затылок.

– Все в порядке? – спросил я. Она передернула плечами.

– Утвердительный ответ содержал бы некоторое преувеличение. Я ужасно напугана, крайне нуждаюсь в ванне, не отказалась бы от чистой одежды, к тому же время от времени меня продолжает подташнивать. Поэтому не стану утверждать, что все в полном порядке. В то же время дыры в черепе не наблюдается, если твой вопрос подразумевал именно это. Я улыбнулся.

– Молодчина, – проговорил я и, склонившись, легко поцеловал ее в макушку.

Это был обычный дружеский жест, во всяком случае предполагался как таковой, но он оказался серьезной ошибкой. Внезапно я ощутил на себе ее серьезный вопросительный взгляд, чрезвычайно отчетливо осознал выразительную форму ее рта и поймал себя на мысли, что для поцелуя можно было бы выбрать место и получше. Человеку, заключенному в раскачивающейся микроскопической камере, за дверями которой поджидает вооруженный убийца, на борту судна, начиненного взрывчаткой, чрезвычайно трудно подыскать менее подходящий объект для размышлений. Тем не менее, я неожиданно и совершенно отчетливо осознал, что больше не соглашусь провести ночь, по-братски обнимая эту девушку, вне зависимости от ее одиночества и психологических проблем. Железное самообладание, которым, как известно, обладаем мы, угрюмые труженики тайных служб, тоже имеет свои границы.

Я отвернулся, взял подушку со своей койки и вместе со второй подушкой подложил ей под спину, дабы избежать повторного постыдного падения к подветренному борту. Затем уселся лицом к ней, упираясь ногами в койку, чтобы не оказаться на коленях у Элеоноры.

– Отчитывайтесь, Брэнд, – сказал я. – Опишите мне обстановку наверху. Сначала оружие. Кстати говоря, на камбузе имеется несколько ножей, в том числе и довольно больших, а во втором ящике снизу предположительно будет находиться револьвер, если мисс Лорка сдержит обещания. Особо не уверен, однако знать об этом тебе не помешает.

Элеонора кивнула.

– В кокпите имеется дробовик, – сказала она. – Привязан шнуром неподалеку от штурвала. Довольно короткий ствол. Вроде ружей, которыми снабжают полицию.

Я осмотрел люк над головой.

– Стало быть, даже если удастся открыть эту штуку – а ее, похоже, ничто не удерживает – нам снесут головы, как только высунемся наружу. Что за дробовик? С одним или с двумя стволами?

– По-моему, эта штука известна как самозарядное ружье. Один ствол с трубой-магазином снизу и подвижной деревянной рукоятью.

– Значит, пять или шесть патронов, если магазин не переделан на три заряда для легального использования на охоте, что скорее маловероятно. Ограничитель магазина сняли, когда укорачивали ствол. Дальше.

– У Генри в ножнах нож, но со странным тупым лезвием. Как оружие он по-моему не годится, во всяком случае, не для колющих ударов.

– Матросский нож. А сам Генри?

– Здоровяк. Вид у него суровый, но не безжалостный, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Наверное, боец, но не убийца?

– Что-то в этом роде. У второго мужчины, Адама, имеется настоящее оружие, что-то вроде кинжала с замысловатыми ножнами и рукоятью. Лезвие дюймов шести.

– Угу. Похоже на заказной боевой клинок. Будем надеяться, что к нему не прилагается руководство по применению. Что представляет собой Адам?

– Пониже Генри, но в той же весовой категории. Широкоплечий и мускулистый. Чернокожий, и, по-моему, постоянно думает об этом. Мне не понравилось то, как он на меня посмотрел, и вовсе не потому, что я женщина. Эти люди исполнены ненависти, Мэтт.

– Полагаю, у них есть на то свои причины, однако нам от этого не слаще. Еще оружие? Она покачала головой.

– Это все, что я видела, за исключением пушки Джулио, разумеется.

– Подумай хорошенько. На парусной яхте должны быть всевозможные кофель-нагели, гарпуны для марлина и тому подобныеприспособления.

Элеонора рассмеялась.

– Боюсь, ты отстал от жизни. Это тебе не старомодный парусник с прямыми парусами. Тут нет никаких кофель-нагелей. Есть несколько здоровенных стальных рукоятей для лебедки, с фут длиной. Может, даже пятнадцать дюймов, трудно сказать. Две в пластиковых упаковках на кокпите, и две на мачте. Большой отпорный крюк, не меньше девяти футов, закреплен на палубе у левого борта. Длинный алюминиевый шест у правого борта. Но эта штука имеет пять или шесть дюймов в толщину и не меньше двадцати футов в длину, так что в качестве оружия не сгодилась бы даже для Геркулеса. Большой якорь на передней палубе, с пометкой сорок пять фунтов. Небольшой плот, маркированный «на шесть человек» в пластиковой коробке, на каюте сразу за мачтой; рядом что-то вроде спасательного буйка. – Она нахмурилась, припоминая увиденное на палубе. – Да, чуть не забыла, на палубе нет шлюпки, я имею в виду настоящую лодку из дерева или стекловолокна, но на буксире идет солидных размеров надувная лодка. Джулио называет ее «Зодиак». Она состоит из двух толстых резиновых труб, соединяющихся на носу и расходящихся на корме, где стоит деревянная перегородка для навесного мотора. С деревянным настилом. Без сидений, только коробка для бензобака.

– Мотор есть?

– На «Зодиаке» он не установлен, однако я видела двигатель, лежащий на корме. Маркировка «двадцать пять лошадиных сил».

– Отличный отчет, Брэнд, – сказал я. – Он и правда провел с тобой подробную экскурсию. Теперь попытайся подытожить. Думается, вся необходимая информация у нас есть. Предположим, к нам приближается корабль. Прозвучала команда атаковать. По какому сценарию обычно развиваются события? – Элеонора задумалась.

– Прежде всего, – наконец заговорила она, – Лорка проверит приближающийся объект своим инструментом. Джулио называет его ручным пеленгатором, потому что эту штуку держат в руках, получая пеленг. Лорка должна будет убедиться, что судно действительно следует курсом на столкновение или близким к нему. Затем... – она нахмурилась, прокручивая возможные варианты. – Затем Серина должна избавиться от своей команды, не так ли? Для решающего удара они ей не нужны, да и они вряд ли испытывают особое желание рисковать шкурами. Видимо, для этого и предназначен «Зодиак». Двое мужчин – я исхожу из предположения, что на борту их до сих пор было только двое – переходят в лодку. Лорка включает рацию и предупреждает катер, который курсирует где-то на горизонте. Затем оставляет «Зодиак» позади и дальше плывет сама. Она утверждает, что не пользуется мотором, ибо это не честно, но не сомневаюсь, что с помощью парусов делает все возможное, чтобы добиться столкновения. Разве что корабль действительно изменит курс, чтобы обойти ее. Думаю, тут она говорит правду. Если они продемонстрируют, что следят за курсом и стремятся избежать столкновения, она не станет затруднять им задачу. – Элеонора ухмыльнулась. – Лорка, разумеется, убеждена, что на больших судах плавают одни мерзавцы, но по-моему она сгущает краски. Сухогрузом, на котором я побывала, прежде чем взяться за статью, управляли вполне профессионально, и у меня нет причин считать его исключением.

– Нельзя забывать, что она тронулась в этом отношении. Представляется маловероятным, чтобы большинством обычных грузовых судов управляли столь небрежно или преступно, как она, похоже, склонна полагать.

– Разумеется, у нее есть причины для предубежденности, – заметила Элеонора. – Ведь ее первая яхта была потоплена, а подружка убита. Такое непросто пережить.

Я покачал головой.

– Речь сейчас не об этом, Элли. Речь о том, что предстоящая демонстрация, как она это называет, скорее всего не удастся с первым попавшимся кораблем. Возможно, не удастся и со вторым. Они вовремя изменят курс. Весьма вероятно, ей придется перепробовать несколько судов, прежде чем отыщется подходящее, которое направится прямо на нас. Поэтому следует быть готовыми к нескольким возможным вариантам.

– Собственно говоря, вариантов существует три, не так ли? – сказала Элеонора. – Первый: Серина высаживает свою команду и держит курс к точке столкновения X, но объект предусмотрительно меняет курс и ничего не происходит. Полагаю, что в этом случае она просто даст отбой на «Сер-Джан» и вернется, чтобы подобрать «Зодиак» с командой. Второй вариант: она точно также направляется к точке X, но успевает нацепить резиновый костюм, включить автопилот и выпрыгнуть за борт. Она не может оставаться на яхте до последнего мгновения, чтобы не пострадать от взрыва. Однако, либо корабль сворачивает в сторону, либо она ошибается в оценке курса и вновь ничего не происходит. В этом случае «Зодиак», по-видимому, возвращается и извлекает ее из воды. Они догоняют яхту – полагаю, что навесной мотор позволяет это сделать – и возвращаются на борт. После чего начинают все с начала.

– Тут она изрядно рискует, – заметил я. – Не так-то просто отыскать пловца посреди океана. Но она, разумеется, позаботилась о второй линии обороны. Если «Зодиаку» не удается ее найти, либо из-за неисправности двигателя они не могут догнать яхту, на помощь приходит катер. В любом случае, они должны использовать какие-нибудь электронные определители местоположения с направленным приемником на борту «Сер-Джана».

Элеонора кивнула.

– Третий вариант, – продолжала она. – Все срабатывает как часы, и корабль с яхтой встречаются в точке X. БАБАХ! «Сер-Джан» мчится на помощь, собирает команду яхты, а возможно прихватывает и «Зодиак». Затем, как это было описано Питерсону, из воды извлекается мисс Лорка в мокром костюме, которая возвращается на берег покупать новую подержанную яхту.

– Что ж, ясно по крайней мере, одно. Она не шутила, когда сказала, что предпочитает работать ночью, скорее немного блефовала раньше, пытаясь произвести впечатление, когда заявила, что готова начать действовать при дневном свете. В противном случае, раньше или позже, кто-нибудь из уцелевших поведал бы о появлении большого катера, который оставил людей тонуть. Это привело бы к скандалу и тщательному расследованию случившегося. В то же время ночью даже большой катер трудно заметить, если он не зажигает огней.

– И еще, – проговорила Элеонора. – На этот раз не будет покупки очередной подержанной яхты. Джулио в разговоре со мной совершенно ясно дал понять, что отец перекрыл денежный кран. Я угрюмо кивнул.

– Она знает об этом. И надеется лишь на то, что Джулио даст ей завершить эту последнюю атаку или демонстрацию, прежде чем сделает свой ход. Возникает только вопрос: почему он медлит? И напрашивается единственный возможный ответ. Он совершенно не доверяет Генри и Адаму.

Элеонора нахмурилась.

– Не понимаю. Если речь идет о том, чтобы избавиться от нас вопреки ее желанию – насколько я понимаю он работает на отца, а не на дочь – вряд ли можно рассчитывать, что эти двое станут нам помогать, независимо от того, что она скажет. Ведь, в конце концов, все они люди Лорки.

– Я имел в виду не нас, – сказал я. Глаза Элеоноры изумленно расширились.

– Если ты и в самом деле думаешь о том, что мне показалось, это просто ужасно.

– Ужасно или нет, но Серина ждет этого. Джулио поручено убрать всех. Не оставляя никаких зацепок. Она знает об этом и подготовила какой-то ответ, какую-то защиту – намекнула на это. Мне представляется, что единственной ее надеждой могут быть люди, с которыми она плавала, даже если они первоначально работали на ее отца. – Элеонора молчала, и я продолжил: – Моряки своеобразный народ. Мне приходилось иметь с ними дело раньше. Эти трое, Серина и ее команда проплыли вместе множество морских миль, пережили немало опасностей. Девчонка она крепкая, к тому же, несмотря на все свои странности – отличный моряк. Люди нередко привязываются к таким, как она. Элеонора облизала губы.

– Возможно, я слишком наивна, и все-таки не верится, что ее родной отец мог...

– В том, что касается Лорки, я могу поверить во что угодно. Да и тебе следовало бы. Девушка уже пережила одну морскую катастрофу, почему бы ей не попасть во вторую. Только на сей раз выжить ей не удастся. Если взглянуть на дело без лишних эмоций, Лорка будет намного спокойнее чувствовать себя, устранив дочь, от которой получил все, что хотел. Перед избирателями предпочтительнее предстать убитым горем отцом пропавшей в море дочери и собирать на этом дивиденды, нежели родителем сексуальной извращенки, как это называют некоторые люди, либо дерзкой пиратки, террористки или как еще определить то, чем она здесь занимается. Мертвая она может ему пригодиться. Живая – представляет непосредственную угрозу карьере, особенно теперь, когда решилась обнародовать свои морские подвиги. Неужели ты думаешь, Лорка позволит ей сделать это? Если бы он мог предположить, что дочь настолько помешана, с самого начала не стал бы иметь с ней дела. Рассказ о том, чем она занимается в море, история, в которой прозвучит имя отца, не только уничтожит Лорку как политика, но и приведет в ярость его покровителей из синдиката. А таких людей, как они, сердить не рекомендуется никому, даже могущественному мистеру Лорке. – Я покачал головой. – Он пошел на большой риск, чтобы отомстить. Теперь, когда с этим покончено, или будет покончено, как только Джулио избавится от меня, Лорка должен застраховаться от возможных последствий. После чего поставит себе на стол фотографию несчастной утонувшей дочери. Сентиментальные посетители будут тронуты до глубины души. И уважаемый, популярный и могучий сенатор Лорка сможет почить на лаврах, уплатив по всем счетам.

– Я просто дура, – неожиданно жестким голосом проговорила Элеонора. – Столько лет занимаюсь своим ремеслом и до сих пор удивляюсь тому, на что люди способны по отношению друг к другу. Но что это означает для нас, Мэтт?

– Это означает, что Джулио придется действовать чрезвычайно осторожно. Он понимает, что на борту этой яхты находится в меньшинстве. Разумеется, пока речь идет о нас, он может делать все, что пожелает, и скорее всего, никто не станет ему мешать. Возможно, Серина и хотела бы попытаться, но знает, что Генри и. Адам не станут подставляться из-за нас, даже если она их попросит об этом. Но едва только Джулио продемонстрирует враждебность по отношению к ней, придется противостоять всей команде. Предполагаю, что до тех пор, пока мы ведем себя хорошо и не мешаем Джулио, он оставит нас в живых, с тем, чтобы впоследствии управиться сразу со всеми. Но для этого понадобится подкрепление. Он не может вызвать своих друзей на катере, не имея на то веской причины, ибо в противном случае Серина догадается, что он задумал, и возможно, предпримет решительные действия до прихода катера. Не исключено, что Джулио и сам в состоянии управиться с Генри и Адамом, не говоря уже о Серине, тебе и мне, но зачем усложнять задачу? – Я ухмыльнулся: – Поэтому, думается мне, что все мы останемся добрыми друзьями и будем мило улыбаться друг другу до тех пор, пока Серина этой ночью не предпримет первую попытку и не вызовет катер так, как это изначально предполагалось. Артуро, по-видимому, предупрежден, что это сигнал, и направится к месту действия, не обращая внимания на отмену вызова. Стало быть, это станет сигналом и для нас. Стоит заранее подумать, что предпринять. – Я немного помолчал, задумчиво глядя на Элли. – Кстати, у тебя случайно нет с собой того обоюдоострого скотоводческого ножа?

Последовала продолжительная пауза.

– Ого, ты меня просто пугаешь, – наконец пробормотала Элеонора. – Так вы еще и ясновидящий, мистер Хелм? – Я ничего не ответил, и она продолжала: – По чистой случайности он у меня с собой. Как ты догадался?

– Ты же умная девушка. И даже когда разозлилась на меня, несомненно понимала, что совершаешь глупость, отказываясь от нашей защиты и улетая на Багамы. Ни на минуту не поверю, что ты полностью понадеялась на беспомощного тупицу Питерсона. Ты наверняка задумывалась, как защитить себя при необходимости. Не далее, как прошлой ночью ты призналась, что не снимаешь босоножки на случай, если придется ими воспользоваться. А человек, который подумывает о подобных вещах, вряд ли оставит нож в сумочке – первом, чего лишится при нападении. – Я окинул ее пристальным взглядом. В кармане у нее что-то лежало, но по форме оно не напоминало нож. – Так где же? – спросил я.

Элли внезапно улыбнулась милой, широкой улыбкой:

– Хорошо, что его не видно. Он у меня в колготках. В довольно укромном, и, я бы сказала, весьма неудобном месте. Однако Серина не обнаружила его, когда ощупывала меня с ног до головы после поимки.

– До него можно добраться?

– Ты, наверное, шутишь. – Она рассмеялась. – Тебе пришлось бы либо сунуть мне руку за пояс и добираться до него, не обращая внимания на приличия, либо расстегнуть «молнию» на брюках и сделать кесарево сечение моим лучшим колготкам. Хотя они уже изрядно пострадали. – Она встряхнула головой. – Нет, быстро до него не доберешься, но ничего лучше мне придумать не удалось.

Мгновение я молча смотрел на нее, намереваясь сказать, что ее поведение намного превосходило то, чего можно было ожидать от большинства девушек в подобной передряге. Однако это прозвучало бы излишне покровительственно, а с такими людьми, как она, излишне самоуверенными в одном и достаточно робкими в другом отношении, покровительственный тон не безопасен.

Поэтому я небрежно произнес:

– Не подозревал, что к штанам полагаются еще и колготки. По-моему, излишняя роскошь. – Я улыбнулся: – Однако это объясняет нечто, привлекшее мое внимание.

– И что же привлекло ваше внимание, мистер Хелм? – неохотно поинтересовалась она.

– Если помнишь, я обещал продолжать отчитываться о своих впечатлениях по мере поступления новой информации. Мы с тобой уже обсудили плечи и сошлись на том, что ножки у тебя в полном порядке. Так вот, когда я шел позади тебя к самолету, то воспользовался случаем продолжить исследовательские работы. И теперь с удовлетворением сообщаю, что у вас превосходный маленький зад, мисс Брэнд. Аккуратный, ровный, без единой морщинки.

Элеонора поперхнулась воздухом и уже открыла было рот, чтобы поставить меня на место, но в последнее мгновение передумала. Вместо этого на лице у нее появилась слабая улыбка.

– Благодарю вас, мистер Хелм, – сказала она. – Однако сдается мне, что сейчас мой зад не так уж важен, верно? Каким бы занимательным ни представлялось обсуждение данной темы, оно вряд ли поможет нам вернуться домой с материалами Серины Лорки, которые ты все равно не позволишь опубликовать. Кстати, можешь забрать, все равно не понадобится...

Она извлекла из кармана полученный пластиковый конверт. Внезапно атмосфера нашей крошечной каюты-тюрьмы перестала быть теплой и дружеской. Я взял конверт и отбросил его в сторону.

– Спасибо, Элли. Весьма признателен.

– Не спрашивай, почему я это делаю, потому что мне ужасно не хочется задумываться над ответом. – Голос ее прозвучал холодно. – Надеюсь, твой дружок Беннетт тоже будет признателен. Хотя на последнее слишком рассчитывать не приходится. Этот человек вообще умеет что-то ценить? Не стану утверждать, будто с радостью оказываю вам эту услугу. Как ему, так и тебе. – Она судорожно вздохнула. – Нож тоже отдать?

– Нет, пускай лучше останется у тебя, – ответил я. Соболезнования в связи с потерянным материалом или извинения за просьбу отказаться от него ни к чему бы не привели, поэтому я ровным голосом продолжал: – Предчувствую, что нам еще придется освобождаться от веревки или чего-нибудь в этом роде. Думаю, Джулио скоро перестанет разыгрывать из себя джентльмена и упакует нас, чтобы облегчить себе задачу. У меня тоже припрятана острая штуковина на этот случай, но приятно иметь кое-что в запасе. – Я помолчал. – Элли...

– Да? – Голос ее звучал по-прежнему сухо.

– Я действительно благодарен тебе за услугу. Она холодно посмотрела на меня.

– Наверное, ты убедил меня своими рассуждениями о патриотизме. Можно ли в чем-то отказать мужчине со столь возвышенными устремлениями?

– Разумеется, – кивнул я. Давно пора было сменить тему. – Элли, помнишь, как ты воспользовалась этим ножом в последний раз?

Она немного помедлила с ответом.

– Такое трудно забыть, но почему ты спрашиваешь?

– Потому что сегодня ночью, в критический момент, если он и впрямь наступит сегодня ночью, хотелось бы иметь рядом решительную девушку. – Она молчала. После небольшой паузы я продолжал: – Советую распроститься с иллюзиями относительно того, что нам предстоит. Забудь все, что ты видела по телевизору или в кино. В жизни такого не бывает.

– Что ты имеешь в виду, Мэтт?

– Правила кино предписывают нам заранее обдумать подробнейший план нашего бегства, не так ли? Предусмотреть, как мы выберемся из каюты, как управимся с противниками, свяжем и сложим аккуратными штабелями в соседней каюте, вызовем по рации помощь, которая заберет нас с этой плавучей бомбы. Правильно? Все телегерои отличные парни, они разрабатывают самые хитроумные планы, как спасти свою драгоценную жизнь, при этом стараясь по возможности не пролить ни капли чужой крови. Разве не так?

Элеонора провела языком по губам. Ее враждебность исчезла. Она не сводила с меня пристального взгляда.

– Продолжай, Мэтт.

– Все это выдумки, – сказал я. – Отличным парням удается уцелеть только в кино. Я собираюсь поделиться с тобой секретом, которым не часто делюсь с другими, особенно с чувствительными молодыми женщинами. Основной принцип бегства, мисс Брэнд, состоит в том, чтобы этому бегству никто и ничто не помешало. А помешать не смогут лишь будучи мертвым. Вы следите за моей мыслью, мисс Брэнд? – Она облизала губы.

– Продолжай.

– Грубо говоря, это можно выразить так: нас будут интересовать глотки, а не лодки. Неважно, что до сих пор Джулио вел себя с нами достаточно вежливо. Неважно, что Серина – несчастная неуравновешенная девушка, выросшая в неблагоприятной семье. Неважно, что Генри, возможно, отличный моряк и по-своему неплохой парень, а Адама можно понять, учитывая его расовую принадлежность, оставшийся же на катере Роберт превосходный повар, хоть и страдает дурной привычкой поспешно хвататься за нож, да и Артуро, возможно, обладает положительными качествами, с которыми я не имел случая познакомиться. Предстоит обо всем этом забыть. Просто забыть обо всем. Сможешь? – Она глубоко вздохнула.

– Не знаю. Это кажется... излишеством.

– Это естественно. Я сталкивался с подобным и раньше. Однажды в самый неподходящий миг довелось вступить в перепалку с нежной молодой дамой, которая сочла, что я излишне жестоко обошелся с несчастными охранниками, вставшими у нас на пути. – Я пожал плечами. – Ладно, так будет сложнее, но раз ты настроена подобным образом, я все сделаю сам, или, по крайней мере, попытаюсь сделать. Мне просто подумалось, что поскольку однажды ты решила испачкать руки в крови, сочтя причины достаточно убедительными, то и теперь, когда речь идет о собственной жизни, не побоишься рискнуть еще раз. Однако...

– Мэтт, заткнись! – Я посмотрел на нее и увидел, что ее лицо побледнело. – Хватит болтовни. Я просто сказала, что это жестокое решение, вот и все. И не говорила, что не стану тебе помогать. Лучше излагай по существу.

– По существу, – угрюмо повторил я. – Ладно, раз уж тебе этого хочется. Остановишь, если покажусь тебе излишне жестоким. По существу дело выглядит так: как только выпадет случай воспользоваться этим ножом, не раздумывай. Бей в любое место, изо всей силы и не бойся перестараться. Бей по чем попало. Забудь о бегстве. Позже бегство устроится само собой. До тех пор, пока один из них стоит, движется, даже слегка вздрагивает, ты занимаешься им и не помышляешь о бегстве. Слишком много людей, помышлявших о бегстве тогда, когда следовало сосредоточиться на непосредственной задаче, погибало от руки противника, которого великодушно оставляли в живых, следуя традиции телегероев. Я не намерен умирать лишь потому, что твоя чувствительность позволит кому-нибудь в последний раз дотянуться до револьвера. – Я холодно посмотрел на нее: – Ты по-прежнему не раздумала помогать? – Элеонора сглотнула.

– Продолжай.

– Это можно назвать психологической подготовкой. Конкретно же, мне хотелось бы, чтобы ты сосредоточила свое внимание на Серине. Это может показаться несколько непорядочным, поскольку она в определенном смысле на нашей стороне против Джулио, однако известно, что статья не будет опубликована, если только я смогу этому помешать, поэтому не станем вдаваться в тонкости. Вспомни, она безжалостно убила симпатичную молодую замужнюю женщину и ее ребенка лишь для того, чтобы заручиться отцовской поддержкой в своем крестовом походе, не говоря уже о прочих грязных услугах, которые оказывала отцу. Эта девушка – маньяк, и сейчас одержима идеей в последний раз использовать свою плавучую торпеду по назначению. Мы просто не можем позволить себе оставить ее на свободе, чтобы впоследствии вразумлять. Ибо в противном случае имеем все шансы оказаться на дне Атлантического океана вместе с очередным взорванным кораблем. – Я сделал паузу, но Элеонора молчала. – Поэтому по возможности держись к ней поближе. И постарайся управиться с ней сразу, как только события примут решающий оборот. Она сильнее и больше тебя, но я рассчитываю на то, что от такой сухопутной крысы, как ты, она ожидает разве что обычно принятого в девичьих драках дергания за волосы, царапания лица и разрывания платья. Если ты возьмешься за дело, намереваясь по-настоящему стереть ее в порошок, а не просто растрепать волосы и подпортить одежду, имеешь надежду застать врасплох. Есть возражения?

Я замолчал, и тут с палубы до нас донесся голос Генри.

– Судно по левому борту, мэм.

– Иду. – Мы замолчали, прислушиваясь, и вскоре уже с палубы до нас долетел хрипловатый голос Серины Лорки: – Меняем курс. Он пройдет достаточно далеко, но нам вовсе ни к чему догадки, почему так далеко от берега мы ведем лодку на буксире, тогда как обычно ее держат на палубе. Кстати, когда он исчезнет из виду, можно установить на «Зодиак» двигатель. – Она довольно рассмеялась. – Думаю, погода и дальше будет нам благоприятствовать. Отличная ночь для охоты.

Элеонора смотрела на меня.

– Не возражаю, Мэтт, – тихо проговорила она. – Я не хочу, чтобы потонуло еще одно судно. Это, действительно, довольно неприятно, и все же Лорку нужно остановить, какие бы оправдания она для себя не находила.

– Да, – сказал я. – К сожалению, нам скорее всего не удастся помешать ей при первой попытке. Будем надеяться, что попытка окажется неудачной.

(обратно)

Глава 32

Лежа на своих койках, мы наблюдали за меркнущим дневным светом в люке наверху. Ноги у нас почти касались, тогда как головы находились на приличном расстоянии. Ветер по-видимому слегка ослабел, угол наклона яхты уменьшился, и я уже без труда удерживался на своей койке с наветренной стороны. Я не знал, о чем размышляет моя сокамерница и не задавал вопросов. Интересно, как отреагировала бы на распоряжение безжалостно уничтожить врагов Марта Дивайн? Правда, ей я не стал бы давать подобных указаний, несмотря на все, что нам довелось вместе пережить. Просто она была далеко не такой крепкой, как моя нынешняя спутница. Но это отнюдь не свидетельствовало против нее. Или в пользу Элеоноры Брэнд. Женщины просто являли собой совершенно непохожие человеческие типы.

Например, трудно было представить, чтобы Марта своими руками отомстила паре насильников так жестоко, как это сделала Элеонора. Собственно говоря, некогда Марта подумывала наказать бывшую подругу за предательство, но, по-моему, с облегчением вздохнула, когда я избавил ее от взятого на себя обязательства. Подозреваю, что у нее в любом случае не хватило бы решимости довести свой план до действительно смертельного исхода, хотя она и могла зайти достаточно далеко, чтобы усложнить нам жизнь. Если бы Марта и в самом деле полагала взяться за дело серьезно, то не отступила бы так легко. В то же время, Элеоноре и в голову не пришло бы выйти замуж за выписавшегося из клиники бедолагу-агента. В отличие от Марты, она не относилась к числу девушек, предрасположенных к уютной семейной жизни...

Вверху над нами загорелись габаритные огни яхты, окрашивая паруса в красные и зеленые цвета. Пена на люке успела высохнуть, и на прозрачном пластике, нашем окне, выходящем на темнеющее небо, выкристаллизовывались крупицы соли. Момент представлялся не самым подходящим для размышления о Марте Дивайн, которая пересекла половину континента, чтобы предложить мне себя. По-видимому, она в той же степени пыталась сбежать от одинокой вдовьей жизни, что и вернуть былое наслаждение, которое мы некогда испытывали в обществе друг друга. Однако сейчас и правда думать было больше не о чем. Все усердные размышления остались уже позади. Можно запросто свихнуться, пытаясь предугадать все возможные варианты и комбинации развития событий. Много лучше заранее определить для себя основные направления действий и вносить корректировки в соответствии с обстоятельствами. Сквозь шум движения яхты я расслышал приближающиеся к каюте шаги.

– Кажется, нам пора, – сказал я, садясь и опуская ноги на пол.

– Я забыла тебя поблагодарить, – проговорила Элеонора. – Ведь ты здесь из-за меня. Спасибо, Мэтт.

– Если не боишься лишний раз выставить себя на посмешище, можешь в подходящий момент вспомнить о своем недомогании.

– Хорошо. В дверь постучали.

– Хелм.

– Сейчас посмотрю, здесь ли он, – отозвался я. – Кто его спрашивает?

– Медленно выходи наружу, – послышался снаружи холодный голос Джулио. – Очень медленно. Девушка останется в каюте, пока ее не позовут.

Поднимаясь, я бросил взгляд на Элеонору и, нагнувшись, слегка потрепал ее по щеке. Она повернула голову и ответила мне спокойным пристальным взглядом, значение которого я не разгадал. Возможно, мысли у нее текли по тому же, что и у меня руслу; возможно, она намекала, что пора мне разобраться в своих женщинах, пока никто серьезно не пострадал. Однако времени на решение запутанных проблем моей или ее личной жизни и правда не оставалось. Сколь бы навязчивыми ни были они.

– Спокойно, – приказал Джулио, когда я вышел наружу. – Постарайся не нервничать, дружок.

Итак, вечеринка закончилась, наступила пора мыть посуду. За время нашего с Джулио знакомства мне не раз предоставлялись случаи попытаться управиться с ним, хотя не исключено, что он просто дразнил и проверял меня. Я мысленно пожалел об упущенных возможностях, если они и правда были таковыми, поскольку теперь он соблюдал все меры предосторожности, осторожно отступая передо мной по длинному узкому проходу между гальюнами по левому борту и рядом рундуков с неизвестным содержимым по правому. Приблизившись к освещенной главной каюте, где крылья стола опустили, чтобы освободить место, Джулио шагнул в сторону и знаком предложил мне пройти внутрь.

Чернокожий Адам, которого мне до сих пор видеть не приходилось, стоял с ружьем наизготовку, опираясь на стол. Кинжал у него на бедре, как я догадался по описанию Элеоноры, был сделан на заказ. Пожалуй, я смог бы даже отгадать фамилию мастера, если бы это имело какое-либо значение. Обычно подобными уникальными вещицами склонны обзаводиться люди, умеющие ими пользоваться.

На Адаме были джинсы и старая рабочая рубашка с отрезанными рукавами. Рубашка была расстегнута до пояса, поэтому в глаза больше бросались блестящие черные бицепсы и грудь, чем выцветшая голубая ткань. Ружье оказалось винчестером двенадцатого калибра, ствол которого, как указала Элеонора, спилили неподалеку от начала трубы-магазина. Патроны скорее всего, содержали дробь «00», хоть об этом, разумеется, можно было только догадываться. Для стрельбы по человеку лучше использовать более мелкую дробь – большее количество дробинок в заряде обеспечивает повышенную д плотность огня, о чем знал человек, стрелявший в Боба Дивайна. Задумавший убийство профан обычно выбирает самую крупную дробь и чувствует себя невероятно предусмотрительным. Что же касается дроби «00», то использование ее в большинстве случаев гарантирует верную смерть.

Рядом со стойкой камбуза расположилась Серина Лорка с озабоченным и неприступным выражением красивого лица. В руках она сжимала катушку серебристой ленты. Такую прочную двухдюймовую ленту с клеящейся поверхностью нынче используют для починки всего подряд, начиная от сантехники и заканчивая кондиционерами, по-видимому, в том числе и на судах. Девушка посмотрела на Джулио.

– Спереди или сзади? – спросила она. Джулио поколебался, явно сознавая, что человек с руками, связанными за спиной, значительно беспомощнее того, у кого руки связаны впереди. Потом передернул плечами.

– Спереди, – неохотно бросил он. – Иначе нам придется носить его по этим проклятым лестницам... Протяни руки, Хелм. Запястья вместе. – Он внимательно проследил за наматываемой лентой. Делая свое дело, Серина не поднимала на меня глаз; казалось, она живет в своем отдельном мире. Наконец Джулио удовлетворенно кивнул и обратился ко мне: – Теперь проходи сюда и садись там же, где в прошлый раз... Следи за ним, Адам.

Я мысленно отдал должное Джулио, беспечно повернувшемуся спиной к ружью в руках чернокожего мужчины, которому он, если я не ошибся, не доверял и, вероятно, намеревался убить вместе с Генри, Сериной, Элеонорой и мной, как только прибудет подкрепление. Тем не менее, выходя из каюты, он не проявил ни малейших признаков колебания. Спустя несколько минут, Элеонора была приведена в каюту, обмотана лентой и усажена рядом со мной на канапе у левого борта, наклон судна не позволял предпринять каких-либо решительных действий, если таковые вообще возможны со связанными руками.

Джулио задумчиво оглядел нас.

– Сейчас мы выключим свет в каюте, чтобы не мешать людям на палубе, – сказал он, – но эта светящаяся лента отлично видна в темноте, так что не советую пытаться избавиться от нее... Можешь идти, Адам. Не забудь закрепить свою винтовку в кокпите, чтобы она случайно не соскользнула и не пристрелила кого-нибудь.

– Пожалуй, я тоже поднимусь на палубу, – проговорила Серина, когда негр удалился. На нас с Элеонорой она не смотрела. Я понял, что сейчас ее не слишком интересовала роль, отводимая нам в этом крестовом походе – она была сосредоточена на более интересных вещах. Открывался сезон охоты на корабли. Отсутствующий взгляд девушки остановился на Джулио. – Не оставляй меня, Джулио. Помоги мне еще раз, и я успокоюсь. Как и обещала отцу. И Энн успокоится.

– Удачной охоты, – отозвался Джулио, но Серина уже исчезла в темноте. Джулио многозначительно покачал головой, напоминая, что он, конечно, опасный парень, да и пушка у него под рукой, но отнюдь не такой промешанный, как некоторые. Потом протянул руку к выключателю, и каюта погрузилась в темноту.

– Усаживайтесь поудобнее, – послышался его голос. – Не исключено, что ждать придется долго. Однажды эта сумасбродка таскала нас по океану две недели – я тогда, слава Богу, был на резервном судне – и мы вытаскивали ее из воды пять раз, не говоря уже о нескольких ложных тревогах, прежде чем нашли подходящую цель.

– Стало быть, ты такой же сумасброд, как она, не так ли? – поинтересовался я.

Плечи мужчины в верхней части каюты выразительно приподнялись. Браунинг тускло отсвечивал в темноте.

– Я делаю то, что приказывает мистер Лорка. – Помолчав, он продолжал: – Возможно, ты меня неправильно понял. Конечно, она ненормальная, но мы ничего не имеем против, понимаешь? Наша красавица далеко не одинока в своих чувствах. Да в этой стране нет ни одного настоящего моряка, которому не приходилось бы спасаться сломя голову от одного из этих монстров. Плевать они хотели на привилегии парусных судов или оснастку, которая может оказаться у тебя за бортом. – Джулио хрипло рассмеялся. – Однажды в порту Эверглейдс я видел здоровенный сухогруз, которому изрешетили все окна на мостике. Какой-то рыбак, которого они чуть было не раздавили, взбесился и пальнул из дробовика. Нет, можете не сомневаться, мы не имеем ничего против ее занятий. Все мы получаем огромное удовольствие, принимая участие в ее забавах. Нечто вроде корриды. Здоровенные мерзавцы думают, будто весь океан принадлежит только им. Нет, мы ничуть не возражаем против того, что она делает, просто не можем допустить, чтобы это стало источником неприятностей для мистера Лорки.

Для меня было своего рода откровением услышать, какое количество ненависти и непримиримого противостояния скрывается на морских просторах. Будучи типичной сухопутной крысой, я и не подозревал об их существовании. Если когда-либо и задумывался об этих вещах, то скорее всего полагал, что экипажи крошечных суденышек всего лишь восхищаются и завидуют проплывающим мимо большим, красивым кораблям. Жгучую ненависть Серины Лорки я, не задумываясь, отнес на счет ненормального отклонения одинокого неуравновешенного существа, мстящего за личную утрату. Мне и в голову не приходило, что в море могут встретиться я другие люди, настроенные подобным образом, пусть даже и менее решительно. Это помогало ответить на давно крутившийся у меня в голове вопрос: каким образом Лорке удалось заставить пятерых моряков участвовать в безумных выходках своей дочери и держать язык за зубами. Ненависть, витавшая над этими водами, все ставила на места. Сами моряки малых судов, по-видимому, сочли отличным развлечением помочь хорошо обеспеченной полоумной барышне в борьбе с левиафанами. Можно сказать, с удовольствием ухватились за предоставившуюся возможность.

Я почувствовал, как Элеонора неподвижно замерла рядом со мной, явно не менее меня ошеломленная и озадаченная открывшейся нам угрюмой картиной морского мира. Затем она слегка пошевелилась.

– Мэтт, – тихо проговорила она. – Ох, Мэтт, кажется, меня опять тошнит. Джулио услышал ее.

– Бросьте, – рявкнул он. – Вы что, за дурака меня принимаете? Никаких походов в туалет, барышня. Если и правда станет невмоготу разводите ноги и вываливайте все на пол. Или себе на ноги – меня это мало волнует.

– Но я... Ох, Господи! – Она согнулась вдвое, обхватив себя руками.

– Улечься головой к нему на колени и перегрызть ленту я вам тоже не позволю. И не надейтесь. – Джулио помолчал. – Но если вы не притворяетесь и действительно хотите лечь, можете ложиться головой в другую сторону. Только держите руки так, чтобы я мог их видеть.

– Хорошо, – слабо прошептала она. – Спасибо... может, мне и правда стоит прилечь...

Элли пристроилась рядом со мной, поджав колени и время от времени жалобно постанывая. Я не стал задумываться, не слишком ли рано стала она разыгрывать роль, и не рискует ли перестараться: мне принадлежала только идея, способы воплощения в жизнь придумывала она сама...

– Корабль справа по борту!

Донесшийся с палубы голос принадлежал остроглазому Генри. Мы услышали шаги Серины, хотя ее босые ноги ступали почти беззвучно. Долгое время царила тишина, после чего девушка спустилась в каюту и включила красный свет над навигационным столом. Поспешно провела несколько линий на листе причудливо разлинованной бумаги, разочарованно вздохнула и выключила свет.

– Пройдет за кормой, – послышался ее голос, когда она вновь поднялась на палубу. – Нет, сбавить скорость настолько, чтобы перехватить его нам не удастся. Следуем дальше.

Я услышал, как Джулио фыркнул в темноте. После чего раздался его голос.

– Я же говорил, ждать придется долго. Так оно и вышло.

(обратно)

Глава 33

Следующий корабль попался нам уже под утро. Обматывая мне руки, Серина сдвинула мои часы высоко под рукав рубашки, поэтому посмотреть на них я не мог. Ожидание казалось бесконечным, однако ночная темнота по-прежнему заглядывала в иллюминаторы каюты, а над главным люком сверкали все такие же яркие звезды. Элеонора, все так же беспомощно согнувшись, лежала рядом со мной. Она никак не отреагировала ни на крик впередсмотрящего – на этот раз Адама – ни на тихие звуки шагов спускающейся по трапу Серины, ни на пронзительный красный свет лампочки над навигационным столом. Даже торжествующее восклицание Серины не произвело на нее особого впечатления.

– Попался, голубчик! – Она отдала короткую команду находящемуся на палубе Адаму. – Нужно будет прибавить еще с узел скорости, но если он не изменит курс, то никуда от нас не денется. – Она взяла в руку лежащий на столе микрофон рации и произнесла:

– Полная готовность. Повторяю, полная готовность.

– Есть полная готовность. Ваши координаты? – отозвался из рации мужской голос.

Ввиду отсутствия французского акцента я сделал вывод, что голос принадлежит Артуро, с которым так и не удалось познакомиться, поскольку все время, проведенное мною на катере, Артуро находился на мостике. Серина включила стоящий рядом с рацией громоздкий электронный прибор, немного поработала рукоятями и сообщила широту и долготу. По-видимому, живописный старомодный секстант безвозвратно отошел в прошлое. Рация повторила произнесенные ею цифры.

– Верно. Включаю сигнализаторы, – произнесла в микрофон Серина. Затем повернула голову и крикнула в сторону кокпита: – Давай, Генри, жми на кнопки.

Мгновение спустя послышался голос Генри.

– Включатель номер один.

– Первый датчик действует, – сказала рация.

– Включатель номер два.

– Второй сигнализатор – сигнал принят, – отозвалась рация. – Прием нормальный. Удачи. Конец связи.

Серина положила на место микрофон, повыключала свои приборы и красный свет и быстро взбежала на палубу. Элеонора рядом со мной наконец подала признаки жизни. Сделала попытку приподняться на руках и тут же беспомощно откинулась назад. Я не стал ей помогать. Замерший напротив Джулио пристально следил за каждым нашим движением. Максимальная ширина сорокафутовой яхты составляет двенадцать футов, часть из которых занимают боковые койки, так что разделяющее нас расстояние трудно было назвать чрезмерно большим. Белые матросские штаны и легкая майка делали итальянца призрачной бледной фигурой, и я отчетливо видел отблеск неподвижного пистолета в его руке. Психологически Джулио пребывал во взведенном состоянии и был готов без колебаний нажать на спуск в ответ на вызывающее поведение с нашей стороны. В такой обстановке не рекомендуется изображать из себя галантного кавалера. Элеоноре все-таки удалось самостоятельно принять сидячее положение. Она неуклюже убрала с лица растрепавшиеся волосы.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался я, чтобы лишний раз напомнить, что чувствовать себя следует отвратительно.

– Ужасно, – убедительно жалобным голосом отвечала она. – Просто невыносимо. Господи, кажется я не выдержу этой тошноты и головной боли. – Она тяжело сглотнула. – Наверное... наверное, ты надеялся услышать от меня иной ответ, да? Мэтт!

– Да?

– Прости, что я втянула тебя в эту историю. Ведь нам не выпутаться, правда? Я не верю ни единому слову этой женщины. – Немного помолчав, она спросила: – Это... очень больно?

– Последние несколько раз я умирал практически безболезненно, – ответил я.

– Черт бы тебя побрал, не шути над... Мэтт, правда, что когда это с тобой случается, ты тут же... пачкаешь себя?

– Совершенно верно. Все мышцы расслабляются и у тебе оказываются полные штаны.

– Страшно подумать об этом. Я готова смириться с чем угодно, но страшно подумать, что люди увидят меня в таком виде.

Тему для разговора мы выбрали довольно своеобразную, но, тем не менее, это был разговор, и мы в нем нуждались. Я насмешливо произнес:

– Почему это тебя так беспокоит? Стыдиться-то твоего состояния будет некому.

– Только и утешения, – горько отозвалась она. – Ничего не скажешь, ты знаешь, как приободрить человека...

– Эй, Джулио, давай их сюда. – В проеме люка показалась голова Серины – темный силуэт на фоне звезд. – И побыстрее. У нас не так много времени.

– Дамы первыми! – сказал Джулио, резким движением оружия делая знак Элеоноре. – Потом добавил, обращаясь ко мне: – Ты пойдешь вслед, будешь поддерживать ее на ступеньках. И не вздумайте выкинуть какой-нибудь трюк. Это касается обоих. Никаких неуклюжих движений из-за того, что у вас, видите ли, руки связаны. Или притворных падений. Если ты позволишь ей свалиться на нас, Хелм, я просто отойду назад и разряжу обойму, а там четырнадцать патронов, включая тот, который в стволе.

Подъем потребовал некоторых усилий, но лестница была не слишком крутой и насчитывала всего пять ступеней. Я подпирал плечом спину Элеоноры, удерживая ее на месте, пока она перехватывала руками опору выше. Наконец Серина ухватила ее за связанные запястья и вытащила наружу.

Мой вес не позволял с той же легкостью переправить и меня, поэтому я просто протянул руки вперед и почувствовал, как ладонь девушки обхватила правое запястье. Я принялся подниматься вверх, поддерживаемый крепкой рукой Серины. При этом меня не оставляла мысль, что как бы хорошо ни держалась она, резкий толчок может вывести из равновесия. Для меня это означало ни более, ни менее, чем порцию скверных девятимиллиметровых пуль в металлической оболочке. Последняя призвана не давать пулям деформироваться и расплющиваться так, как это происходит с пулями, выпущенными из полуавтоматического и автоматического оружия. Некий жест в сторону так называемых правил цивилизованного ведения войны.

Иными словами, в отличие от мягких револьверных пуль они при попадании в тело не расширяются. Тем не менее, я склонен считать любую, даже девятимиллиметровую дыру в себе излишне большой.

Я остановился в кокпите, пока Джулио осторожно поднимался, чтобы присоединиться к нам. Краем глаза заметил, что Элеонора, несмотря на демонстрируемые слабость и страх, не забывает держаться неподалеку от Серины, а Адам занят на носу, где меняет малый кливер на большой парус. Появление в двери каюты Джулио положило конец еще одной призрачной надежде. Однако Генри стоял за штурвалом и двенадцатикалиберный винчестер находился у него под рукой, поэтому инстинкт подсказал, что время еще не настало. Правда, упустив слишком много зыбких шансов, можно оказаться в положении, когда не останется вообще никаких.

– Кливер готов, – послышался впереди голос Адама.

– Поднимаем, – скомандовала Серина и, повернувшись, окинула взглядом Элеонору. – Вы ведь сможете удержать канат, не так ли? Как только я передам его и велю тянуть, откидывайтесь и тяните изо всей силы.

Впереди послышалось шумное хлопанье поднимающегося паруса. Серина ухватилась за толстый канат и, перебирая руками, принялась тянуть его на себя. Вскоре парус распрямился и напряжение каната стало слишком сильным для нее. Тогда она быстро трижды обернула канат вокруг большой стальной лебедки с левой стороны кокпита – еще одна такая же лебедка имелась по правому борту – и взяла одну из рукоятей, о которых упоминала Элеонора. Вставила рукоять в отверстие в верхней части механизма и навалилась на нее, толкая одной и потягивая канат другой рукой. Наконец и это стало ей не по силам, и она передала канат Элеоноре.

– Тяните! – Теперь Серина вращала рукоять обеими руками, наклоняясь, чтобы проследить за парусом. – Достаточно. Хватит, дальше я сама. – Она зафиксировала парус. Выпрямившись, бросила рукоять лебедки на место, в пластиковую упаковку, привычным инстинктивным жестом потянула свой лифчик. Я оглянулся и наконец увидел корабль. Он находился вдали, у горизонта, приближаясь с правого борта, и отнюдь не являл собой впечатляющего или устрашающего зрелища: всего лишь несколько радующих глаз огоньков в темноте океана. Два из них, белые, отмечали габариты судна, причем носовой слева располагался ниже, чем кормовой справа. Чуть ниже последнего виднелось небольшое красное свечение – сигнал левого борта. Зеленый свет по правому борту под таким углом, разумеется, не был виден. Картина смазывалась пятнами более слабого желтоватого света, пробивающегося из окон на палубе.

«Джембоури» с натянутым большим кливером сильно кренился и мчал вперед. Яхта с гордостью напоминала, что изначально предназначалась для гонок, направляясь к расположенной все еще далеко впереди точке X, где курсы двух судов должны были пересечься. Даже не глядя на показания компаса и линии на причудливо разлинованном листе, я понимал, что суда окажутся близко друг от друга. Очень близко.

Серина подошла к большому штурвалу. – Теперь поведу я. Генри. Подтяни «Зодиак». Я сбавлю ход, когда вы будете готовы перебраться... И не забудь про датчик.

Черный резиновый костюм лежал на одном из сидений кокпита, но, приглядевшись к нему повнимательнее, я заметил, что он отличается от облегающих комбинезонов, которыми аквалангисты пользуются в холодной воде. Это был настоящий спасательный жилет: непроницаемый, толстый, тяжелый плавучий наряд с колпаком и «ботинками». Я слышал о подобных приспособлениях, но никогда не видел их раньше. Костюм дополнялся набором экипировки. В темноте мне удалось разглядеть сигнальный фонарь, но назначение закрепленной рядом с ним маленькой прямоугольной оранжевой коробки осталось непонятным. Еще одна коробка того же цвета, но побольше, лежала отдельно от костюма. Когда Генри взял ее в руки, я увидел блестящий конец чего-то, напоминающего выдвигающуюся антенну, с помощью которой, по-видимому, и выполнялась слышанная мною проверка. Сигнализатор. Чтобы догадаться об этом не требовалось выдающихся умственных способностей. Вообще принято считать, что мое ремесло требует исключительной сообразительности. События последних часов заставляли сильно усомниться, что я таковой обладаю. Правда, подобные сомнения посещают меня каждый раз, когда становится горячо.

Вскоре резиновая лодка закачалась рядом с бортом, и Серина начала разворачивать яхту против ветра. Паруса опали, «Джембоури» сбавила ход и выпрямилась. В правом бортовом леере открыли проход и сбросили трап. Первым вниз спустился Генри, полностью отвечающий описанию Элеоноры жилистый мужчина со светлыми волосами, более высокий и худощавый, чем Адам, в рабочих штанах, с упомянутым матросским ножом на бедре. За ним последовал негр, возвратившийся с носа. Генри уселся на корме, рядом с мотором, но Адам продолжал стоять, удерживаясь за трап и готовясь принять Элеонору. По команде Джулио она шагнула к ограждению, повернулась спиной к воде, опустилась на колени и нащупала ногой перекладину. Ухватилась связанными руками за леер и осторожно двинулась вниз. Адам, как только она оказалась в пределах его досягаемости, поймал ее за талию и опустил в лодку. Мгновение спустя сверкнул кинжал, приставленный к горлу Элли.

– Твоя очередь, Хелм, – сказал Джулио. – Сам видишь, как обстоят дела. Одно неверное движение с твоей стороны... Спускайся!

Разумеется, он вел себя как ребенок. Осознание того, что в мире еще не перевелись люди, прибегающие к таким затасканным трюкам, заставило меня почувствовать себя старым и циничным. В обычных обстоятельствах, если бы мне представился подходящий случай, я не обратил бы на угрозу ни малейшего внимания. Мне не позволено обращать внимание на такие вещи. Мы не можем рисковать заданием только потому, что под угрозу поставлено благополучие случайной молодой особы. В эти игры мы не играем. Это может показаться жестоким, но таковы полученные нами инструкции. В ваши дни слишком многие склонны считать, что весь мир ляжет у их ног, если удастся приставить острие ножа или пистолет к живому теплому телу, кому бы тело ни принадлежало.

Ныне достаточно человеку заявить, что он угрожает чьей-либо жизни и его беспрекословно одаривают реактивным самолетом, пилотом, экипажем и симпатичными стюардессами. Да еще подкидывают на борт миллион-два долларов для полного счастья. Мак давным-давно пришел к выводу, что организация, подобная нашей, не может позволить себе подобную благотворительность. Наши инструкции звучат следующим образом: «ни одно задание не ставят под угрозу из-за каких-либо заложников». Другими словами, нам предлагается заниматься исключительно своим делом и предоставить телам – любителей или профессионалов, людей случайных и неслучайных, виноватых и невиновных – падать там, где их настигло роковое мгновение. Теоретически предполагается, что выполняемые нами задания достаточно важны для безопасности всей страны и почти неизменно связаны с человеческими потерями; так почему жизнь заложника следует считать более ценной, чем чью-либо еще?

Таким образом, при обычных обстоятельствах мне предлагалось не обращать внимания на то, что под угрозу поставлена жизнь умной и симпатичной девушки, к которой я относился с симпатией и уважением. Мои обычные миссии не предусматривают заботы об умных и симпатичных девушках, но, к счастью, данная миссия относилась к категории необычных и отличалась от остальных в этом отношении. Собственно говоря, настоящее задание особо – слава Богу – подчеркивало необходимость сохранения жизни мисс Элеоноры Брэнд. Хоть один раз не пришлось сталкиваться с необходимостью столь мрачного выбора, которое и выбором-то назвать нельзя.

Я послушно спустился в «Зодиак» и сел рядом с Элеонорой на деревянном полу впереди. В лодке имелось только одно сидение, деревянная коробка на корме, под которой, предположительно, скрывался топливный бак для навесного мотора. Это место занял Генри. В лодку залилось немного воды, которая перекатывалась по полу. Усевшись, я почувствовал, что брюки намокли сзади. И пришел к выводу, что даже при наличии спасательного костюма, даже так далеко к югу, в такое теплое время года, с удовольствием откажусь от возможности выкупаться, если это, конечно, не вызовет ничьих возражений. Тем временем Джулио быстро спустился по трапу и уселся лицом к нам. Вода, пропитавшая матросские штаны, заставила его вздрогнуть, но на сжимаемом в руке браунинге это никак не отразилось. Адам убрал кинжал в ножны, и освобожденная Элеонора с жалобным видом повернулась и уткнулась головой в мое плечо. Наверху Серина отбрасывала удерживающие «Зодиак» тросы. Как только мы отчалили от борта яхты, она подняла трап и вернулась к штурвалу. Паруса вздрогнули и наполнились ветром, «Джембоури» резко наклонилась и направилась прочь, быстро набирая скорость и оставляя нас одних посреди темного океана.

Я еще раз оглянулся и опять увидел корабль. Теперь он стал ближе и больше. В темноте угадывались призрачные белые очертания надстройки и даже едва различимые контуры черного корпуса. Красный габаритный свет напоминал налившийся кровью зловещий глаз. Нетерпеливо мчащаяся к месту встречи «Джембоури» выделялась одним низкорасположенным белым светом на корме, а также красным поверх зеленого на верхушке мачты, свидетельствующими, что это парусное судно, обладающее в море определенными привилегиями. Насколько мне было известно, огни на верхушке мачты не являлись обязательными. По-видимому, Серина и вправду играла в свои смертельные игры в соответствии с собственными понятиями о честности...

Элеонора с внезапным отчаянием простонала:

– О Господи, Мэтт, такой качки я не вынесу! Теперь меня по настоящему тошнит...

В ответ на ее попытку повернуться последовал резкий окрик Джулио:

– Прекратите! Я уже сыт по горло! Я с безразличием пожал плечами.

– Ладно, раз угодно купаться еще и в этом... Он заколебался.

– Хорошо, но только медленно и осторожно. Повторяю, осторожно!

Я помог Элеоноре повернуться и перегнуться через толстую резиновую трубу так, чтобы оказаться над водой. Тонкая кофточка задралась на спине. Я крепко, хотя и не слишком удобно, ухватился за пояс штанов, удерживая девушку от падения за борт. Последовали громкие, отчаянные и весьма убедительные звуки рвоты и вздохи. Меня несколько напугал появившийся в воздухе резкий неприятный запах. Если она и в самом деле непоправимо вышла из строя, пора действовать самостоятельно. Вызывало сомнения, удастся ли мне, незаметно от Джулио добраться до выдаваемой нам отточенной пряжки, но попытаться стоило. Элеонора осунулась назад на пол и растянулась в разлившейся воде, опираясь на мои колени и слабо постанывая. Я заметил, что Джулио собрался было приказать ей отодвинуться от меня, но передумал. Видимо, рвотный запах все-таки убедил его в полной беспомощности Элли.

– Господи, вы только посмотрите на эту ненормальную!

Голос принадлежал Генри и смотрел он отнюдь не на Элеонору. Голова его была повернута туда, где «Джембоури» уже почти успела растаять в темноте, превратившись в отдаленные скользящие над водой огни с тусклыми очертаниями парусов. Чуть ярче парусов в темноте выделялись белые шорты фигуры, стоящей за штурвалом.

– Проклятие, она до сих пор не надела костюм, – озадаченно пробормотал Адам. – О чем только думает? Мерзавец приближается слишком быстро, ей не успеть.

Казалось, Генри не слышал его. Голос его стал умоляющим:

– Не делайте этого, мисси! Проклятие, забирайся в свой комбинезон, и в воду! Ты не можешь сделать это только потому, что...

– Хочешь сказать, эта чокнутая разыгрывает камикадзе?

Голос принадлежал Джулио, но никто ему не ответил. Я вдруг понял, в чем состоял план Серины. Ее не волновали враждебные намерения Джулио, потому что она твердо решила покончить с собой. На этот раз предстояло остаться на несущейся к цели торпеде до конца, направить яхту собственными руками.

Два источника света все еще разделяло приличное расстояние, но теперь они начали сближаться с ужасающей скоростью. Мы уже различали освещенную белую волну, рассекаемую носом корабля и слышали отдаленный шум двигателя, несущего его навстречу гибели. А гораздо ближе, почти у меня на коленях, я расслышал едва различимый звук расстегиваемой «молнии» и тихий шорох рвущейся материи. В следующее мгновение девушка сжалась у меня на коленях, извлекая нож из весьма интимного укрытия. Наверное, мне, как мужчине, следовало естественным образом отреагировать на мысль о том, что женщина рвет свое тонкое нейлоновое белье, открывая столь пикантное место, но вынужден признать меня гораздо больше волновал вопрос, как ей удастся раскрыть нож связанными руками. Послышался тихий звук застегиваемой «молнии». Молодец. Сделала свое дело и привела себя в порядок, пока ни у кого не вызвали удивления расстегнутые штаны.

Внезапный резкий звук заставил меня оглянуться. Генри заводил навесной мотор.

– Что это ты еще надумал? – рявкнул Джулио.

– Нельзя позволить... Мы должны ее остановить!

– Проклятие, выключи сейчас же!

– Но...

– Я сказал, выключи! – Пистолет повернулся в сторону кормы, предоставив меня самому себе. – Тебе ее все равно не остановить. Хочешь взорвать нас вместе с ней? Выключай или я...

Двигатель умолк в тот самый момент, когда к моему запястью прикоснулось острое лезвие ножа. Видимо, руки Элеоноры оказались связанными не так крепко, как я предполагал. В результате она управилась с ножом без моей помощи. Издала тихий звук, извиняясь за причиненную мне боль, что было не слишком умно, но высказывать недовольство в подобной ситуации мог разве что совершенно неблагодарный мерзавец. Она действовала отлично. Просто превосходно. Я почувствовал, как нож работает между моими запястьями. Лента немного ослабла, но не отлипала. Затем открытый нож оказался в моей руке, и я тоже слегка пустил ей кровь, прежде чем отыскал нужное место под нужным углом...

– Он поворачивает, он пытается повернуть. Заметил ее! – резко нарушил тишину голос Генри. Он не сводил глаз со сближающихся огней впереди. – Давай, давай, грязный ублюдок, пошевеливайся на мостике, бери штурвал...

Звук его голоса заглушил щелчок сложенного мной ножа, который я опустил в брючный карман. Нож оказался меньше, чем я рассчитывал, меньше, чем я надеялся – в оружие он не годился. В то же время оставлять его в лодке было нельзя, а карманы, оттопыривающиеся на мужчинах, привлекают внимания меньше, чем такие же карманы на женщинах. Оставалось только держать запястья вместе, чтобы лента не слетела раньше времени, и наблюдать за драматическими событиями, разворачивающимися в черных водах. Даже Элеонора позволила себе приподнять голову и проявить слабый интерес.

– Сбавь ход! – продолжал командовать Генри. – Полный назад; они что, уснули там все в этом проклятом машинном отделении? Поворачивайте, мисси! Вам уже нельзя прыгать за борт, взрыв убьет вас в воде, но если вы развернетесь достаточно быстро, возможно... Поворачивайте и выключайте эту проклятую кнопку! Вы не можете умереть зазря, такая красивая девушка...

Происходящее вызывало у меня двойственные чувства. С одной стороны, не хотелось гибели еще одного судна, не только из-за самого судна, но и потому, что операцию предполагалось держать в секрете, а еще одна катастрофа могла привлечь нежелательное внимание. С другой стороны, мне никогда не платили за то, чтобы заставлять жить людей, мечтающих покинуть этот и без того переполненный мир. Последнее просто нечестно по отношению к тем, кто ценит жизнь и с успехом может занять освободившееся место.

Теперь стало ясно, что Серина помышляла о таком исходе с самого начала. Она задумала всего лишь одну самоубийственную экспедицию, но отец предоставил ей возможность расширить масштабы мести, и она воспользовалась предложением. Теперь работа окончилась, и девица намеревалась завершить операцию в точности так, как планировала с самого начала, присоединиться к своей прекрасной Энн в небесах, если, конечно, верила в небеса. Во всяком случае это позволяло избежать всех надвигающихся неприятностей. Она свершила месть и спокойно удалилась.

Приближающийся корабль начал менять курс, поворачивая в нашу сторону, чтобы пропустить яхту. Расстояние между габаритными огнями медленно уменьшалось. постепенно сокращаемое изменяющимся углом. До нас доносился отдаленный вибрирующий шум: гигантская двигательная установка наконец заработала в обратную сторону. «Джембоури» продолжала следовать все тем же курсом. Я почувствовал, как пальцы Элеоноры крепко сжали мою руку, когда два источника света наконец встретились.

На борту «Зодиака» все молчали в ожидании ослепительной вспышки и грохота взрыва. Затем на мгновение в темноте океана остались только одни огни, – огни сухогруза. В голове успела промелькнуть мысль, что возможно детонатор не сработал, и «Джембоури» просто исчезла под водой...

– Вот она! – Голос Генри был хриплым от возбуждения. Из-за кормы корабля появились белые, красные и зеленые огни яхты, на какое-то время скрывшиеся за огромным корпусом.

(обратно)

Глава 34

Огни яхты направлялись в нашу сторону. Время от времени Адам сигнализировал им навстречу светом большого водонепроницаемого фонаря. Навесной мотор работал, и Генри держал курс навстречу судну Серины, но с пятью пассажирами на борту особенно спешить не мог. Море была слегка неспокойно, и мы успели насквозь промокнуть, пока тупоносый «Зодиак» рассекал гребни волн, разбрасывая воду достаточно высоко, чтобы ветер задувал ее за борт. Уровень маленького озерца, в котором мы сидели, неуклонно поднимался. Опасностью это не грозило, поскольку резиновая лодка способна плыть даже наполнившись до краев, но и приятного тоже было мало. Мне припомнились слова Серины о том, что ей, возможно, удастся сохранить нам жизнь, а вот сухой одежды она не гарантирует.

Удаляющееся судно вновь превратилось в красивые мерцающие огоньки на горизонте. К этому времени офицеры на мостике возможно даже перестали проклинать ненормальную маленькую яхту, заставившую их совершать поспешный маневр. Генри с Адамом обсуждали безумное поведение своей хозяйки. Адам считал ее помешанной шлюхой и утверждал, что ему наплевать на подобных дам. Они чуть было не подрались по этому поводу, после чего воцарилась угрюмая тишина.

Затем «Джембоури» обошла нас с подветренной стороны. Расстояние между нами сокращалось. В свете нактоуза я разглядел бледное, потерянное лицо Серины, девушки, намеренно устремившейся в ворота смерти, которые захлопнулись перед самым ее носом. Впечатление несомненно усиливалось призрачным красным светом компаса. Генри подвел нас ко вновь сброшенному трапу. Джулио, как ближайший к носу лодки, левой рукой бросил Серине фалинь «Зодиака», и девушка быстро обмотала ее вокруг планки.

Далее последовал уже знакомый гамбит с заложниками, на сей раз видоизмененный. Джулио направил свой большой браунинг прямо на меня и обратился к Элеоноре:

– Поднимайтесь. Никаких трюков, иначе я его продырявлю.

Элеонора тупо кивнула, продолжая изображать совершенную беспомощность. Перебралась через «Зодиак» и ступила на край лодки. Неуверенно покачиваясь, ухватилась за пиллерс яхты и с усилием принялась взбираться по трапу. Я порадовался, что оставил маленький нож у себя в кармане. Даже в темноте ее промокшие, прилипающие белые брюки отчетливо выдавали бы любой посторонний предмет. Я обратил внимание, что она не забывает плотно сжимать запястья, дабы не дать упасть ленте, но все же испытал облегчение от того, что поджидающая наверху Серина утратила свою обычную наблюдательность. Она все еще свыкалась с мыслью, что осталась жива после неудавшейся попытки эффектного самоубийства. Джулио пристально следил за продвижением Элеоноры вверх, в то же время не обделяя вниманием и меня. Он выждал, пока она взобралась на борт и тяжело дыша встала на ноги рядом с Сериной.

Серина, казалось, немного встряхнулась, обретая способность воспринимать окружающее.

– Она здесь. Можешь отправлять Хелма...

Джулио быстро сунул пистолет за пояс, поднялся, повернулся и прыгнул к трапу. Поднялся на ступеньку, протянул руку и ухватился за удерживающий «Зодиак» трос, пытаясь сбросить его с планки. Его намерение было очевидно. На борту «Джембоури» ожидали только две девушки, одну из которых он считал связанной. Сейчас он пытался избавиться от лодки с тремя мужчинами, одним предположительно связанным и двумя, вооруженными только ножами. Имея в распоряжении пистолет и оставшееся на кокпите яхты ружье, он мог без труда заставить девушек выполнять свои приказы или быстро избавиться от них и держаться вдали от «Зодиака» до появления «Сер-Джана», который поможет управиться с ним.

Я рывком освободил руки – на какое-то щемящее мгновение остатки неразрезанной ножом ленты показались слишком прочными, чтобы их разорвать – и бросился в воду, устремляясь в сторону трапа. Отвязанный «Зодиак» выскользнул у меня из-под ног, отплывая в сторону, и я ухватился за спасительную перекладину слишком низко. На мгновение завис по колени в воде, затем уперся ногами в корпус яхты и принялся взбираться вверх, как поднимающаяся по пальме обезьяна. На голову мне обрушился удар ногой, но оставалось только терпеть и благодарить Бога за то, что туфли у моряков на мягкой резиновой подошве: мне требовались обе руки, чтобы удержаться на трапе. Лестница раскачивалась и скрипела под весом двух мужчин. Наконец, мне удалось нащупать опору для ног на нижней перекладине, после чего я попытался ухватить Джулио за щиколотку, но он еще раз ударил меня ногой, вскарабкался на палубу, перекатился и вскочил. Он уже извлекал пистолет из-за пояса, и у меня не оставалось ни малейшего шанса вовремя добраться до него...

Серина закричала. Это был пронзительный крик человека, застигнутого врасплох нестерпимой болью. Джулио оказался все-таки не стопроцентным профессионалом; не смог удержаться от взгляда в сторону жертвы. Я перевалил через край палубы и потянулся к его ногам. Вновь наводя оружие, итальянец быстро отступил назад, избегая захвата, забывая при этом, где находится. Нога его споткнулась о комингс кокпита, и он рухнул в люк, открывавшийся за спиной. Краем глаза я заметил двух сцепившихся девушек. Для крепкой молодой женщины с особыми сексуальными убеждениями Серина дралась на удивление по-женски, одной рукой разрывая кофточку противницы, другой хватая ее за волосы и при этом тяжело дышала. Элеонора сражалась в угрюмом молчании. Похоже, она справлялась с задачей, невзирая на неравенство сил; оставалось и мне проявить себя так же хорошо.

Но, потерявший оружие и наполовину оглушенный падением Джулио не представлял больше серьезной угрозы. Я просто схватил тяжелую рукоять лебедки, которой пользовалась Серина, и обрушил ему на голову, когда он, покачиваясь, попытался подняться на ноги. Ощущение сокрушенной преграды убедило меня, что второго удара не потребуется. Серина закричала вновь – еще один душераздирающий вопль невыносимой боли. Я оглянулся и увидел, что две сцепившиеся фигуры разделились. Меньшая девушка отлетела в сторону, а большая остановилась, уставившись на залитую кровью босую ступню, посредине которой торчал странный посторонний предмет: отломавшийся высокий каблук женской босоножки. Каблук пронзил ногу, точно копьем. Очевидно, первый крик прозвучал, когда Элеонора нанесла удар, второй же был вызван рывком, когда при ее падении каблук сломался и остался в ступне.

Недоверие на лице Серины сменилось выражением неудержимой ярости. Покачиваясь, она шагнула в сторону своей маленькой противницы, которая как раз начала подниматься на ноги.

– Элли, лови! – крикнул я и бросил рукоять от лебедки.

Успело немного развиднеться, поэтому Элеонора поймала летящую стальную рукоять в воздухе. Больше уделять время ее затруднениям я не мог. Звуки громко хлопающих парусов заглушило грохотом заработавшего навесного мотора резиновой лодки. «Зодиак» нигде не было видно, а стало быть, он находился с подветренной стороны, за обвисшими парусами. Я понимал, что Генри намерен воспользоваться этим прикрытием и прийти на выручку своей помешанной хозяйке, оравшей от боли. Следовало подготовиться к отражению абордажа. Я откатил тело Джулио в сторону и вытащил ружье из-под удерживавших его шнуров. Истратил один заряд, передернув затвор, чтобы убедиться в исправности механизма и в наличии досланного патрона. Патрон оказался на месте. То, что хозяева оружия хранили его в полной боевой готовности, указывало на их несомненный оптимизм. Вообще, в обращении с оружием люди разделяются на тех, кто полагается на предохранители, и тех, кто предпочитает не рисковать. Последние, как правило, живут дольше.

Я направился было отражать предполагаемое нападение, но остановился. Обрез ружья предназначен для стрельбы на ближней дистанции. Если Генри с Адамом увидят меня поджидающим их с винчестером в руках, они просто направятся прочь и мгновенно окажутся вне пределов досягаемости. Возможно, мне удастся проделать в «Зодиаке» достаточно дыр, чтобы он затонул, а возможно и не удастся. Возможно, они неважные пловцы, а возможно и потомки рыбаков с берегов Флориды. Слишком много неопределенности, к тому же нельзя забывать и о «Сер-Джане». Мне следовало окончательно избавиться от обоих противников прежде, чем появится катер. Нельзя позволить им маневрировать вокруг на безопасном расстоянии, будь то в лодке или в воде, выжидая, чтобы напасть на меня со спины, или просто объединить силы с Артуро и Робертом. Управиться сразу с четырьмя противниками, к тому же находящимися на борту более крупного, быстрого и маневренного катера, в достатке экипированного оружием, не удастся.

Поэтому я вернулся назад в кокпит и замер в ожидании. Серина закричала опять. Для лихой лесбиянки она явно издавала слишком много женских звуков. Оглянувшись, я увидел, что Лорка оседает назад с залитым кровью лицом. Растрепанная, решительная фигурка моей старой боевой подруги надвигалась на нее с рукоятью, занесенной для очередного удара, но тут наполовину ошеломленная и машинально отступающая Серина угодила в проем главного трапа, на мгновение задержалась, сорвалась и исчезла из виду. Элеонора нырнула вслед за ней.

Ее уход с палубы был мне на руку, ибо звук навесного мотора прекратился. Я присел и стал ждать. Адам двигался ловко и почти беззвучно. Почти, но не совсем. Я услышал его приближение, несмотря на шелест парусов и скрип снастей. Когда я, сжимая ружье, поднялся, он уже миновал кормовой конец каюты, но первым мне нужен был не он. Когда собираешься подстрелить двух уток, сначала целишься в дальнюю птицу, у которой больше шансов упорхнуть. Ближняя подождет, времени, чтобы заняться ею, будет предостаточно. Правда, утки не имеют обыкновения бросаться на тебя с кинжалом.

Я посмотрел за спину Адама, уже бросающегося в атаку, и там действительно оказался Генри, пригнувшись, передвигающийся вперед под большим танцующим рангоутом главного гика. Я прицелился и выстрелил, дослал новый заряд, перевел ружье на Адама и поймал его уже во время атакующего прыжка. Когда негр ударился о меня, то был уже мертв, и в груди у него красовалась невероятных размеров дыра. Я поднялся на ноги и глубоко вздохнул. Вынужден признать, дыхание мое было далеко не таким ровным, как хотелось бы. Поставил ружье на предохранитель. На дне кокпита удалось отыскать выброшенный ранее патрон. Действуя очень тщательно и не думая об этом, я стер с него кровь, воспользовавшись рубашкой Адама, и вставил в магазин. В результате чего получил в распоряжение три или четыре патрона, в зависимости от того, сколько было заряжено сначала. Я не стал терять время на проверку. Разрядить винчестер, чтобы сосчитать заряды, не так-то просто, именно поэтому некоторые до сих пор предпочитают старомодные двустволки, которые достаточно просто переломить и тотчас же захлопнуть вновь.

Манипуляции с оружием позволили мне полностью прийти в себя. Наконец я поднял голову и увидел в проеме главного трапа Элеонору. Смертельно бледная, она одной рукой беспомощно поддерживала разорванную на плече кофточку, другой сжимала окровавленную рукоять.

– Я... я не смогла. – Ее горло сжалось. – Она... она потеряла сознание, и я не смогла. Ох, Господи, Мэтт, я никогда раньше... Наверное, немного обезумела. – После чего по щекам Элли покатились крупные слезы.

Я глубоко вздохнул. Шагнул вперед, обходя Адама и Генри, или то, что от них осталось, и с размаху отвесил ей пощечину.

– Прекрати! – презрительно бросил я. – И это та самая девушка, которая невозмутимо орудует скотоводческим ножом! – Элли молчала, глядя на меня широко открытыми, влажными глазами.

– Умеешь обращаться с ружьем? – спросил я.

– Я... я н-немного стреляла. – Она облизала губы и добавила: – По тарелкам.

– Что ж, в этой пушке заряды потяжелее и отдача много сильнее, – сказал я. – Нужно крепко прижимать ружье к плечу и лицо к прикладу. Если ты и оружие сольетесь в единое целое, оно тебя не ушибет, разве что оттолкнет немного назад. Но если ты позволишь прикладу свободно болтаться, тебе крепко достанется. Понятно?

Она кивнула, после чего я взял у нее рукоять лебедки, – гандшпуг – и положил на место. Потом подхватил под руку, помог выбраться на палубу и отвел на бак, обходя Генри, который выглядел не лучшим образом, поскольку большая часть заряда угодила прямо в лицо. Часть дроби, пролетевшей мимо, попала в кливер, изрешетив его нижний конец. Я оглянулся в поисках «Зодиака», но его нигде не было видно: по-видимому, они не стали терять время на то, чтобы привязать его, и он уплыл в ночь. Я определил ружье на боковую палубу перед мачтой, неподалеку от каюты.

– Ты уляжешься здесь, – сказал я. – И будешь мертвой, понимаешь? Им придется подходить на катере с правого борта, то есть с противоположной, наветренной стороны, чтобы не наткнуться на гик и паруса. Теперь запомни: кто бы из них не оказался с твоей стороны судна, он твой. Я займусь вторым с кормы. Предположим, они причалят нос к носу, Роберт пройдет на переднюю палубу, чтобы перебросить трос, а Артуро поднимется на мостик. Ты берешь на себя Роберта, а я – Артуро. Если же Роберт будет действовать с кокпита на корме, он мой. Ты занимаешься Артуро на мостике. Мы не можем позволить себе терять время и патроны, стреляя по одной и той же мишени, во всяком случае, до того, как избавимся от второго. Нам нужно избавиться от обоих и сделать это как можно быстрее. Ты лежишь абсолютно неподвижно, пока не услышишь выстрел. До тех пор ты мертва. Как только начнется стрельба, тут же поднимаешься на ноги. Стрельба из тяжелого ружья из любого другого положения требует большой практики, поэтому даже не пытайся. Поднимаешься на ноги, при желании можешь опереться коленом о каюту, прикладываешь ружье к плечу, наводишь на ближайшую мишень и стреляешь. Я поднимаю предохранитель, вот – об этом можешь не беспокоиться – забудь о предохранителе. Нужно только встать на ноги, крепко прижать ружье к плечу, прицелиться и нажать на спуск. Затем перезаряжаешь – вот этой рукоятью – и продолжаешь стрелять до тех пор, пока стрелять больше будет не во что.

Последовала короткая пауза. Элеонора еще раз облизала губы, пристально глядя на меня.

– Мне не нравятся мужчины, которые бьют женщин, Мэтт.

– Знаю, – кивнул я. – Но сейчас мне вовсе не обязательно тебе нравиться. Тебе нужно встряхнуться, взять себя в руки и делать то, что я говорю. Для общего блага. Договорились? Теперь ложись и изображай труп.

Она упрямо не сводила с меня взгляда.

– Хорошо, но я все равно считаю, что ты... должен извиниться.

– Да, ты совершенно права, – согласился я. – Элли, прошу прощения за то,что ударил тебя. Извини, пожалуйста.

Некоторое время она серьезно смотрела на меня. Потом кивнула и опустилась на палубу, укладываясь рядом с каютой и поверх ружья.

– Так?

– Я действительно сожалею. И очень рад, что ты меня простила. Удачи.

– Удачи, Мэтт.

Вернувшись в кокпит, я огляделся по сторонам, но стояла еще та сумрачная предрассветная пора, когда, несмотря на кажущиеся проблески света, по-настоящему разглядеть ничего не удается. Однако я расслышал вдали некий посторонний звук, пробивающийся сквозь хлопанье парусов и плеск воды о корпус яхты.

Я быстро оглядел кокпит, но браунинга Джулио нигде не было видно. Я ощутил нарастающее беспокойство. Поэтому не стал терять время на поиски пистолета, а бросился вниз в каюту. Серина лежала распростертая на спине, причем из обеих ран у нее вытекло достаточно много крови – вся яхта была перепачкана кровью – но, похоже, дышала. Я понадеялся, что она не придет в себя и не вмешается в самый неподходящий момент, но почувствовал, что времени связывать ее у меня нет. Выдвинул второй ящик шкафа; там, как она и обещала, действительно оказался револьвер – оружие, некогда принадлежавшее покойному Питерсону. У меня промелькнула мысль, что в этой операции число покойников растет не по дням, а по часам.

Я схватил оружие, проверил заряды, вернулся на палубу. Звук мощных двигателей стал совершенно отчетливым. Времени на поиски его источника у меня не оставалось, поэтому я просто растянулся на палубе мостика, лицом вниз, спрятав револьвер под себя. Оставалось надеяться, что меня сочтут всего лишь еще одним телом, вдобавок к двум, лежащим на кокпите и двум на боковой палубе с левой стороны. В общем, настоящий корабль смерти, из дренажных отверстий которого сочится кровь.

Они приближались, соблюдая меры предосторожности. Я услышал, как дизели смолкли на некотором расстоянии от нас. Затем раздался голос, слышанный мной по рации, голос Артуро.

– Эй, мисс Лорка! Джулио! Эй, на «Джембоури»! – Последовала пауза. – Дай-ка мне бинокль... Боже мой! Господи Всемогущий! Ты только посмотри! Наверное, эту стрельбу мы и слышали. Настоящая бойня!

– Tout morts?[21]

– Сейчас проверим, все ли они morts.

– Я займусь тросами на носу...

– Ты займешься тросами на корме, француз. Я не стану подводить нос. Нос должен быть свободен, чтобы можно было быстро отчалить, если... Развернусь кормой. Отправляйся в кокпит и приготовь трос, я подойду достаточно близко. Оружие у тебя под рукой?

– Qui, у меня пистолет. И нож.

– Не спеши перебираться на яхту, возможно, кто-то пытается нас провести.

– Я буду настороже.

– Прежде всего вывесь несколько кранцев. Вовсе ни к чему разбивать катер об эту проклятую яхту.

Лежа на облюбованном мной месте, я подумал, что сильно рискую, впрочем, как и всегда. Возможности совершенно избежать неприятельского огня у меня не было, оставалось лишь надеяться, что они промахнутся. Обнадеживало то, что стрельба с одного раскачивающегося судна по мишени, находящейся на другом раскачивающимся судне, требует изрядного стрелецкого мастерства, поскольку пистолет, а я надеялся, что другим оружием они не располагают, – в большинстве случаев представляет собой весьма неточное оружие. Были у меня и другие преимущества. Современная теория стрельбы гласит, что пистолет с одной рукоятью на самом деле предназначен для двух рук. Все нынешние стрелки накрепко усвоили этот постулат и довольны собой только тогда, когда им удается ухватиться за рукоять второй ладонью. Подобное пристрастие нельзя назвать совершенно безосновательным, поскольку было доказано, что оно несколько улучшает результаты стрельбы, но лишь тогда, когда стрелок устойчиво стоит на твердой земле. Когда же опора под ногами непрестанно раскачивается, человек, научившийся управляться с пистолетом одной неподдерживаемой и потому покачивающейся рукой, оказывается на высоте, поскольку не привык иметь дело с неподвижной мишенью или с неподвижным оружием. Во всяком случае, я на это рассчитывал. К тому же, специалисты по холодному оружию, вроде Роберта, зачастую пренебрегают более шумными игрушками и не умеют обращаться с ними достаточно хорошо. Во всяком случае подобное теоретическое обоснование вселяло надежду на успех.

Мягкие, резиновые кранцы катера ударились о борт яхты раньше, чем я ожидал. Я был не готов. Да и невозможно по-настоящему приготовиться к тому, что в тебя будут стрелять. Я рывком поднялся на ноги. Пистолет выстрелил мне в лицо и промахнулся. С расстояния пять ярдов я всадил две пули Роберту в грудь – за тебя, Фред, – и он, согнувшись, рухнул на кокпит катера. Затем развернул револьвер влево и вверх, в сторону мостика «Сер-Джана». Увидел, как находящийся там Артуро вскинул свое оружие и услышал звук выстрела. В то же мгновение что-то с силой ударило меня в левую ногу. Затем на носу прогрохотало ружье. Артуро пошатнулся. Я выстрелил, и как мне показалось, попал. Вновь заговорил тяжелый винчестер. Стоящий на мостике мужчина начал клониться в сторону панели управления. Он уже прикоснулся к ней руками, когда моя следующая пуля и третий заряд из ружья ударили одновременно. Человек упал, не выпуская из рук рычагов с черными рукоятями...

Большой двойной дизель издал резкий ревущий звук. «Сер-Джан», казалось, заколебался, после, чего двинулся назад, скользнув по корпусу яхты, и набирая скорость, устремился прочь все так же кормой вперед. По-видимому, падая, Артуро перевел управление на «полный назад». Я проводил удаляющийся задом наперед катер долгим бессмысленным взглядом. Потом тупо посмотрел на себя, увидел, что левая штанина успела пропитаться кровью, и обнаружил в ноге два маленьких отверстия, по левому и по правому борту, ежели придерживаться морской терминологии. Футом выше, он попал бы мне в зад. Что ж, по крайней мере, пуля прошла навылет, а стало быть не обещала особых неприятностей. И хотя не слишком приятно получить рану под занавес, я и не думал жаловаться. Что ни говори, мяса пуля продырявила немного, кость не задела и, похоже, не повредила ни одну из важных артерий. И что самое главное, я был жив. Жаловаться не приходилось.

Я достал влажный платок и обмотал его вокруг ноги, чтобы слегка приостановить кровотечение. Потом заковылял на нос и нашел Элеонору сидящей на крыше каюты с ружьем на коленях. Забрал у нее оружие, извлек оставшийся патрон – по-видимому, их было шесть – и бросил его себе в карман. Как я и предполагал, это была дробь « 00». Когда девушка подняла голову, я ошеломленно уставился на ее перепачканное в крови лицо: почему-то этот последний кровавый штрих произвел на меня особое впечатление.

– Элли, что?..

Она шмыгнула и провела обратной стороной ладони по носу, еще больше размазывая кровь по лицу.

– Не беспокойся, всего лишь кровь из носа, – сказала она. – Это проклятое ружье дергалось так сильно, что я не смогла его удержать и угодила большим пальцем прямо в нос. – Она опустила взгляд и тихо произнесла: – Никогда никого прежде не убивала. Страшное чувство.

– Знаю, – кивнул я. – Но вспомни, что я тебе однажды говорил. Окружающие нас делятся на людей и врагов. Этот не относился к числу людей. Если тебе так легче, можешь вспомнить, что он в нас стрелял.

– Это... это всего лишь слова, не так ли? – Помолчав, и по-прежнему не глядя на меня, она спросила: – Это было необходимо?

– Отнюдь, нет, – ответил я. – Нет, если мы хотели позволить Серине потопить еще один корабль. Нет, если мы хотели позволить им убить нас. Она облизала губы.

– Но это так ужасно, правда? – Она наконец подняла голову и тяжело вздохнула: – Кажется я вела себя как последняя дура. Мэтт?

– Что? Она опять уставилась в свои колени.

– Прости. Я понимаю, что этим ничего не вернешь, но прости, прости меня, пожалуйста.

– Бога ради, за что?

– Не надо меня жалеть. Ты же знаешь, что я все делала не так... О Господи, ты ранен!

– Говоря профессиональным языком, задеты всего лишь мягкие ткани.

– Пожалуйста, не пытайся притворяться, – запальчиво проговорила она. – Я понимаю, о чем ты думаешь, о чем ты не можешь не думать. Во-первых, я не смогла ударить ее еще раз, несмотря на твои совершенно ясные указания. Потом закатила истерику, и тебе пришлось вколачивать в меня крупицу здравого смысла – вела себя как несмышленый ребенок, а не как взрослая опытная женщина. Потом у меня ушла целая вечность на то, чтобы прицелиться из ружья – я целилась так долго, чти он успел выстрелить в тебя, – да еще не смогла как следует удержать ружье и расквасила себе нос и... и ох, да и еще эта глупость с самого начала.

– Какая еще глупость с самого начала?

– Этот совершенно ужасный разговор. Я пролежала всю ночь, раздумывая, каково это, умирать, что чувствует человек, когда его убивают. Наверное, я и правда здорово перепугалась. И вдруг услышала, что несу эту ужасную, бессмысленную чепуху... о том, каким становится человек, когда... Прости, Мэтт. Я пыталась, старалась изо всех сил, но мне не очень удалось, правда?

Я беспомощно уставился на нее. Совершенно ясно, что ничего не удалось бы добиться, пытаясь ей объяснить, как хорошо она себя проявила – во всяком случае по стандартам того мира, в котором действовал я. Существует, разумеется, и другой мир, который неодобрительно относится к молодым женщинам, протыкающим людей высокими каблуками, бьющими их по голове рукоятями от лебедки и стреляющими в них из ружей. Мне доводилось встречать молодых дам из этого мира, и они чуть было не уморили меня своим беспредельным человеколюбием. Приятно разнообразия ради увидеть умную женщину, осознающую неизбежность насилия и достаточно храбрую, чтобы встретить его лицом к лицу. Но сказать ей об этом я не мог. В себе ей нравилась только одна черта: она гордилась своим профессионализмом. В остальном же считала себя ни на что не пригодной маленькой Элли Брэнд, уродливой, испорченной и бесполезной. И никому не удалось бы убедить ее в противном.

– Элли...

– Все в порядке, – спокойно проговорила она. – Я же сказала, что тебе не нужно притворяться. А теперь давай-ка займемся твоей дыркой в ноге, хорошо? И посмотрим, что с... с этой девушкой внизу.

– Элли, – начал я, но взглянув на ее перепачканное маленькое упрямое лицо, замолчал. – Проклятие, – раздраженно бросил я. – Нет, сначала давай опустим паруса, пока не налетел шторм или что-нибудь в этом роде. И вообще я устал от их хлопанья. Ты тем временем спустись к Серине и, если покажется, что она приходит в себя, свяжи ее чем-нибудь. Я пока попытаюсь разобраться со всеми этими канатами... Что там?

Она разглядывала что-то у меня за спиной.

– Смотри, он возвращается! Он сейчас налетит на нас! Я быстро оглянулся. Катер, по-прежнему задним ходом, с двигателями, работающими на полную мощность приближался к нам. Он описал полный круг и теперь, как заметила Элеонора, мчался прямо на нас, поднимая тупой кормой высокую стену воды. Я поспешно огляделся по сторонам. Часть большого кливера изрешетила дробь, но мы могли воспользоваться гротом, если он не успел слишком запутаться. И еще можно было попытаться разобраться в управлении вспомогательным двигателем... – Мэтт, смотри!

Я вновь повернулся к «Сер-Джану» и запоздало осознал, что он ведет себя как-то странно. Нос его задрался выше, чем прежде, корма стала ниже. Внезапно я понял, что большой катер тонет. Возможно и существуют мощные моторные суда, способные без ущерба двигаться на полной скорости задним ходом в открытом море, но этот катер не относился к их числу. Предназначенный для рыбной ловли кокпит на корме был слишком низким. Разумеется, в катере имелись дренажные отверстия для отвода воды, но если они и действовали, – а при движении назад на такой скорости они вполне могли работать в обратном направлении, то есть пропускать воду на борт – то по-видимому были не в состоянии управиться схлынувшим через кранец потоком воды, через кокпит заливающим рубку и каюту.

Я почувствовал как Элеонора отыскала и крепко сжала мою руку. Теперь стало очевидным, что опасность нам не грозит: «Сер-Джану» до нас не добраться. У нас на глазах корма опустилась еще ниже и полностью исчезла под водой. Мгновение спустя потерявший устойчивость катер медленно перевернулся на бок и затонул.

Перед глазами у нас промелькнуло упавшее с мостика тело Артуро. Потом его засосал водоворот. Что случилось с Робертом мы так и не узнали.

(обратно)

Глава 35

До сих пор я просто не позволял себе загадывать дальше текущего момента. И наверное смутно надеялся, что как только удастся покончить с непосредственной опасностью, мне останется всего лишь нажать нечто вроде кнопки «задание выполнено». После чего прибудут основные силы, которые займутся перевязкой раненых, погребением мертвых и вообще возьмут на себя все решения и ответственность. Разумеется, ничего подобного не получилось. Прежде всего, у меня не было никакой кнопки. На борту имелась только слабая рация, которую Серина использовала для связи между судами, действующая в радиусе порядка тридцати миль. Последнее отмеченное на карте положение свидетельствовало, что Багамы, ближайшая к нам земля, располагалась примерно в двух сотнях миль к западу.

Кроме того мне хотелось быть уверенным, что когда прибудут пресловутые «силы» – если они и в самом деле прибудут – они будут предупреждены о необходимости помалкивать о том, что обнаружат. Договориться об этом по рации далеко не просто, даже если бы удалось связаться со Штатами. Наконец я припомнил, что мы не тонем и даже не получили каких-либо серьезных повреждений. В конце концов Америку нашли Колумб и Лайф Эриксон. Говорят, ее нашел даже ирландский монах по фамилии Брендан. Чем я хуже их? Добравшись до берега, я мог сгрузить решение замысловатых проблем на плечи Маку и спокойно умыть руки.

– Почему бы нам не воспользоваться ССРМ? – спросила Элеонора.

– Это еще что такое?

– Аварийный маяк, который расположен рядом со спасательным плотом наверху. Помнишь, я говорила тебе о нем? Джулио сказал, что он называется Сигнализационный Спасательный Радиомаяк, сокращенно ССРМ. Устройство вроде их маленьких датчиков, но побольше и мощнее. Когда судно тонет, включаешь маяк, и он начинает подавать сигнал на паре аварийных авиационных частот. Первый же пролетающий самолет передает сообщение Береговой Охране.

– Сначала, нужно дождаться этого самолета, – заметил я.

– Джулио говорил, что сигнал расходится на пару сотен миль. Так что самолету не обязательно пролетать прямо над нами. А вообще над океаном их летает немало.

– И кроме того нужно желание иметь дело с Береговой Охраной, – добавил я. – А я далеко не уверен, что оно у меня есть. Во всяком случае, пока я не попросил кое-кого подготовить их должным образом. Иначе поднимется слишком много шума. Еще бы, залитая кровью яхта, начиненная трупами и взрывчаткой.

Элеонора помолчала. Потом не глядя на меня заговорила:

– Тебе не удастся замолчать эту историю, Мэтт. Во всяком случае, до тех пор, пока она жива. – Я ничего не ответил, и Элеонора продолжала, аккуратно подбирая слова: – Ведь ты хотел, чтобы я ее убила, не так ли?

– Мне приходило в голову, что в дальнейшем это может оказаться нам на руку. Но если говорить без лишних эмоций, возможно, для нее так было бы лучше. Вспомни, как она настроена и что ее ждет на берегу.

– А каково мне жить, иметь такое на совести, к делу не относится, не так ли?

Мгновение я молча смотрел на нее.

– Я сказал лишь, что понимал преимущества подобного исхода. По-вашему, мне следует закрывать глаза на возможные последствия, мисс Брэнд? Ведь я не говорил, что намеренно устроил все таким образом.

– Но ты...

– Нацелил тебя на единственного противника, с которым ты могла надеяться управиться. И настроил максимально использовать свои возможности. Сколько ты весишь, сто десять, сто пятнадцать фунтов? С чем ты упражнялась? С клавишами печатной машинки? Неужели ты думаешь, что продержалась бы хоть пять секунд в схватке с девушкой, которая на двадцать фунтов тяжелее тебя да пребывает еще в прекрасной спортивной форме, если бы не мои инструкции сражаться не на жизнь, а на смерть? Смотри, чего тебе удалось добиться. Ты довольно серьезно поранила ей ногу, немного помяла ей скальп. Потом тебе повезло, и она свалилась в проем. Учитывая разницу в весе, весьма неплохо, но все благодаря решительности, не так ли? Как ты думаешь, чем кончилось бы дело, если бы тебя останавливали сентиментальные предрассудки? Эта юная амазонка выжала бы тебя как половую тряпку и повесила бы сушиться.

Какое-то время Элеонора молчала. Потом неохотно кивнула.

– Хорошо. Прости, я была не права. – На меня она не смотрела. Все так же не глядя на меня, негромко добавила: – Но ты еще все можешь исправить. Исправить ее. Довести до конца эту грязную работенку.

Мы с ней сидели, расслабившись, над парой стаканов с крепкими напитками в главной каюте, в которой успели прибрать после того, как она послужила нам полевым госпиталем – даже у Элеоноры красовались бинты на запястье, которое я порезал, освобождая ее. Серина лежала на канапе с подветренной стороны, в буквальном смысле перевязанная с ног до головы. Она так и не пришла в сознание, но мой непрофессиональный осмотр показал, что зрачки у нее одинакового размера и особых вмятин в черепе не наблюдается. Мы обрезали окровавленные волосы и обработали рану настолько, насколько позволяла аптечка «первой помощи». Извлекли из ее ступни каблук, для чего понадобились щипцы – к счастью для нее, она не приходила в сознание – после чего использовали остаток маленького мотка двухдюймового стерильного бинта для перевязки. Все это было сделано после обработки и перевязки дыры в моей ноге – Элеонора настояла, что ею мы должны заняться в первую очередь. И теперь сидели рядом, глядя на лежащую напротив девушку, не забывая о трупах, все еще остающихся на палубе, и опущенных нами парусах, которые следовало закрепить ненадежнее. Лишенная парусов «Джембоури» тяжело покачивалась на волнах Атлантического океана.

– Отличная мысль, – одобрительно сказал я. – Почему ты не подумала об этом раньше? Мы не стали бы с ней возиться. Совершенно верно, от нее нужно избавиться. Какой способ ты предлагаешь? Перерезать горло слишком нечистоплотно – мы только что немного здесь прибрали – а голова у нее, похоже, довольно крепкая... Знаешь, пожалуй я воспользуюсь подушкой, так же как они управились с тем парнем в больнице. Если ты не возражаешь, я просто положу ей подушку на лицо и посижу сверху несколько минут.

– Мэтт, прекрати. Я посмотрел на нее.

– Ведь ты сама предложила. В чем же дело, нервишки сдали?

Элеонора облизала губы.

– Не издевайся надо мной. Я... я имела в виду, что ты убивал людей...

– Теперь ты тоже их убивала, – сказал я и увидел, как она вздрогнула. – Я мог бы подумать об этом, чтобы спасти мир от полного уничтожения. И даже, чтобы уберечь Соединенные Штаты Америки от внезапного сокрушительного нападения. Но только не из-за внутриведомственной склоки, связанной с мистером Зарвавшимся Ослом Беннеттом. Если он нуждается в убийстве беспомощной женщины – еще одной беспомощной женщины – пусть убивает ее сам. Я готов до определенного предела постараться, чтобы его подвиги не стали достоянием гласности, поскольку в этом заинтересовано правительство, на которое я работаю. Могу даже произнести пылкую патриотическую речь на эту тему, но то, что ты предлагаешь, выходит за всякие границы. Собственно говоря, в данном случае мое задание заключается в том, чтобы доставить тебя домой живой, все остальное второстепенно. – Я поморщился. – Теперь, пожалуй, мне стоит пропустить еще стакан, прежде чем заняться похоронными делами. Потом попытаемся разобраться, как управляться с двигателем. В парусах я не очень разбираюсь, но иметь дело с катерами приходилось. Если ты не возражаешь, мы все же попробуем отыскать путь к цивилизации собственными силами.

– К цивилизации и к людям, которые помогут тебе замять эту историю. – Однако последнюю фразу она произнесла со слабой улыбкой на лице.

– И людям, которые помогут мне замять эту историю настолько, насколько ее можно замять, пока эта девушка жива, – согласился я, предлагая ей наполнить мой стакан.

На палубе мы действовали осторожно и методично, как и подобает паре сухопутных крыс, брошенных посреди океана на яхте, с которой они не умеют обращаться. Солнце уже поднялось достаточно высоко, предвещая спокойный теплый день. Мы навели порядок на палубе, причем о подробностях проделанной нами работы лучше не упоминать. Сняли изорванный кливер, сложили и упрятали в парусный рундук под сиденьем кокпита. Свернули грот, подвязали его к гику и зафиксировали гик. Затем проделали ту же операцию с маленьким фока-штагом на носу, которому отводился собственный гик. Более маленькая и не раненая Элеонора еще раз пробралась на узкий нос и подвязала рабочий кливер, поверх которого устанавливался большой кливер, к стальному ограждению, чтобы парус не сдуло за борт. После чего мы отыскали инструкцию двигателя и внимательно ознакомились с ней. Немного прогрев, завели мотор и, удостоверившись в его исправной работе, включили сцепление. Двигатель проработал еще минуту и со скрежетом остановился.

Я предпринял еще одну попытку. Двигатель отлично крутился в холостом режиме, но заклинивал сразу после включения сцепления. Наконец Элеонора выглянула за борт, подозвала меня к левому ограждению и указала вниз. Я посмотрел и увидел протянувшийся вниз канат, исчезающий под кормой: отстреленный мной от кливера трос, который теперь цепко обмотался вокруг винта...

Полчаса спустя я помог Элеоноре с трудом взбираться на палубу по свисающему трапу. Она неудержимо тряслась, нагая, за исключением обернутой вокруг бедер повязки, к которой крепилось экстравагантные ножны Адама, ныне пустые.

– Прости, – выдохнула она, пока я укутывал ее в полотенце. – У м-меня ничего не получилось, это все равно, что резать железо, и я потеряла дурацкий нож. – Похоже, она прочитала мои мысли, потому что пристально посмотрела на меня и сказала: – И я не позволю тебе взять другой нож и попробовать сделать это самому, с твоей-то ногой! Еще занесешь инфекцию или что-нибудь в этом роде... Что ты уставился? Можно подумать, вы впервые видите голую женщину, мистер Хелм, к тому же бледно-зеленый цвет и гусиная кожа вряд ли делают меня особенно привлекательной. Брось мне эти штаны, пожалуйста. Господи, сейчас и представить невозможно, что когда-то они стоили восемьдесят долларов!

– Элли, – сказал я.

– Теперь кофточку. Не везет мне с кофточками, правда? Бьюсь об заклад, что на этой занюханой яхте не найдется простой иголки.

– Элли, – повторил я.

– От меня нет совершенно никакого проку. Даже паршивый канат и тот перерезать не могу.

– Элли.

Она посмотрела на меня странным, невидящим взглядом. В следующее мгновение она всхлипывала, уткнувшись мне в плечо, а я обнимал ее и говорил, какая она чудесная, смелая девушка. Она не поверила ни единому моему слову, но всхлипывание прекратилось. Я убрал с ее лица сбившиеся мокрые волосы и мягко, но в то же время и не слишком мягко, поцеловал ее. Она начала отвечать, но заколебалась, как будто удивляясь самой себе, после чего полностью отдалась поцелую. Внезапно мы оба поняли, что нечто сломанное восстановилось, нечто, тяжело раненое, исцелилось.

Наконец она отвернула лицо и прижалась лбом к моему плечу.

– Боже мой, – прошептала она. – Неужели это все-таки произошло?

– Не спрашивай, – ответил я. – Ваши пожелания, мэм?

Она слабо покачала головой.

– Не здесь, – пробормотала она. – Не сейчас. Прошло слишком мало времени после... Если ты не...

– Твое желание для меня закон.

– Ты обладаешь железной выдержкой.

– Особенно, когда есть, чего ждать. Ладно, с этим все ясно. Попробуем управиться с парусами этой посудины. Лет сто назад меня учили обращаться с парусными судами – с небольшими парусными судами. Специально для нашего брата, шпика, в Морской Академии устроили отдельный курс, который включал всего понемногу. Разумеется, большую часть я успел позабыть, но не думаю, что это так уж сложно. Люди, которые управляются с парусами, не производят впечатление исключительно одаренных...

Два прибора облегчили мою задачу. Первым был судовой спидометр с табличкой «узлометр». После поднятия парусов мне оставалось только сверяться с его показаниями и замечать, в каком положении наша ветровая силовая установка работает с максимальной эффективностью. Вскоре я начал припоминать основные принципы этого способа передвижения, но еще долго не мог надивиться, насколько могут быть ослаблены паруса. Казалось бы, чем сильнее их натягиваешь, тем быстрее должна двигаться яхта, но в действительности данный принцип не срабатывает.

Вторым спасающим наши жизни приспособлением стал хитроумный навигационный прибор, которым некогда пользовалась Серина. После того, как я разобрался с его инструкцией, осталось только нажать на несколько кнопок и взгляду представали координаты широты и долготы. Просто молниеносный навигатор. Карты, разумеется, не вызвали у меня затруднений, мне и раньше по долгу службы приходилось иметь дело с морскими картами. Я проложил курс к северу от Багам, обходя стороной местные скверные рифы. К вечеру все стало на свои места. Если бы не Серина и не дыра в моей ноге, можно было бы спокойно наслаждаться путешествием, постигая управление большой красивой яхтой под восхищенными взглядами маленькой симпатичной девушки.

Однако вторая девушка не позволяла расслабляться. Я понятия не имел, что творится у нее в голове. Она заняла носовую кабину, некогда служившую нам тюремной камерой, и пребывала в каком-то одурманенном состоянии, которое по-видимому и стало следствием как неудавшейся попытки самоубийства, так и удара по голове. Слишком много непредсказуемых страстей заключалось внутри этой красивой перебинтованной девичьей головы – нельзя было забывать, что ей немногим больше двадцати лет. Я чувствовал бы себя намного спокойнее, лежи она связанная по рукам и ногам, но управление сорокафутовой яхтой просто не оставляло времени, чтобы приглядывать за ней. Поэтому мисс Лорке было позволено самостоятельно перемещаться в туалет и на камбуз, руководствуясь потребностями своего организма. Моя же рана больше всего давала о себе знать в сидячем положении, а на яхте сидеть приходится немало.

Тем не менее, это было увлекательное путешествие. Правда, ночью, когда опустившуюся темноту нарушали только отсветы габаритных огней, блеск компаса да звезды над головой, стало немного не по себе. Мы разобрались, как обращаться с автопилотом, после чего осталось только сидеть и наблюдать, как «Джембоури» самостоятельно прокладывает себе дорогу. Было решено дежурить по очереди. Вскоре после полуночи Элеонора разбудила меня, чтобы показать огни судна вдали, но они миновали нас далеко за кормой.

Ближе к утру на большом участке неба к западу исчезли звезды и начали поблескивать молнии. Я разбудил Элеонору, мы принялись спускать паруса и закончили как раз, когда упали первые капли дождя. Едва мы успели скрыться в каюту, как хлынул настоящий ливень. Элеонора проверила все люки и иллюминаторы и присоединилась ко мне в главной каюте. Она сообщила, что Серина спит или притворяется спящей. Мы как испуганные дети уселись, взявшись за руки. Снаружи безжалостно хлестал дождь, сверкали сопровождаемые оглушительным грохотом молнии, а в такелаже завывал ветер, раскачивая и бросая «Джембоури» во все стороны. Наверное, оба мы подсознательно ожидали, что обшивка вот-вот треснет и в каюту хлынет вода, но ничего подобного не происходило. Примерно через час шторм просто прекратился. Мы осторожно высунули головы в проем главного люка и увидели слабые проблески света. С палубы начисто смыло последние следы разыгравшейся здесь битвы.

Шквал погасил ветер, поэтому ставить паруса было бессмысленно. Однако после того, как Элеонора приготовила сытный завтрак, мы все-таки их подняли и попытались направить яхту на северо-запад. Мимолетным дуновениям слабого бриза это оказалось не под силу. Поэтому я решил, что нельзя окончательно списывать со счетов двигатель внутреннего сгорания. Оставил Элеонору на вахте и спустился, чтобы в очередной раз проверить наши координаты. Выяснилось, что за время, прошедшее после предыдущей проверки, мы почти не сдвинулись с места. Я налил себе чашку кофе и нахлынувшая боль в ноге напомнила, что пуля могла запросто поразить и значительно более важную для меня часть тела. Казалось бы, живи да радуйся. И все-таки для полного счастья мне сейчас недоставало немного ветра...

– Мэтт, поднимись, пожалуйста, сюда. – Голос Элеоноры прозвучал достаточно спокойно, но я понимал, что она не станет заставлять меня взбираться по трапу с раненой конечностью только для того, чтобы вместе скоротать долгие ночные часы.

– Что ты думаешь об этом? – показала она рукой, когда я высунул голову из люка.

Корабль казался маленькой серой полоской на северном горизонте. Я прихватил бинокль и взобрался на кокпит, чтобы лучше видеть. Прежде чем я успел разглядеть нечто большее, чем направляющийся в нашу сторону корабль, позади и ниже меня послышался хриплый смех.

– Поздравляю, вам предоставляется превосходный случай, – проговорил глубокий голос Серины. – Удачи, ребята.

Она стояла в проеме люка, вглядываясь в далекий корабль. Неуклюжая повязка на голове придавала ей потрепанный, нездоровый вид, но загорелое лицо обрело свой нормальный цвет и в глазах появились живые искорки. В ответ на мой взгляд она сделала обычный машинальный жест в сторону своего лифчика, который, как и шорты, успел прийти в весьма плачевное состояние.

– Проклятие, откуда вы можете знать?.. – начал было я.

– Мачты на одной линии, – спокойно ответила она. – Курс не отклоняется ни в сторону кормы, ни в сторону носа. Я наблюдала через иллюминатор. Двигатель мой вы загубили, ветра нет, так что теперь все зависит исключительно от парня на мостике. Молитесь, чтобы он не отправился позавтракать, оставив корабль на попечение Электронного Джонни. Минут через десять вы узнаете это наверняка. Как я уже говорила, удачи вам, ребята.

Она стала спускаться вниз. Я быстро спросил:

– Можете что-нибудь посоветовать, мисс Лорка? Девушка остановилась и оглянулась на меня.

– С какой стати я стану давать вам советы? Вам прекрасно известно, к чему я стремлюсь. Плевать на огласку, это был всего лишь каприз, чтобы заставить всех их, и особенно отца, понервничать. – Она злорадно улыбнулась. – Мисс Лорка будет ожидать дальнейшего развития событий в своих личных апартаментах. Если нам больше не доведется встретиться, не сомневаюсь, что вы, так же, как и я, были рады нашему знакомству. Приятно сознавать, что вы наконец испытаете все на собственной шкуре. Возможно, это поможет вам понять – правда, всего на несколько секунд.

Она исчезла внизу. Я перевел взгляд на Элеонору и понял, что мы подумали об одном и том же. Нам все-таки стоило связать эту особу, не беспокоясь, что она будет голодать или намочит постель из-за того, что у нас нет времени ею заняться. Я осторожно спустился вниз по трапу и заковылял вперед, к двери в маленькую носовую кабину. Серина уже растянулась на койке правого борта, которую когда-то занимал я. Она разглядывала свою перебинтованную ногу. Потом заговорила, не поворачивая головы.

– Вы и в самом деле знаете свое дело, Хелм. Как вам удалось убедить эту девчонку так отчаянно драться? Она сразу причинила мне такую боль, что... Я кричала и плакала, как ребенок. Со мной такого никогда не бывало. Все из-за неожиданности, из-за этой ужасной боли...

– Выключатель детонатора, срабатывающего при приближении. Где он находится? – спросил я.

Она медленно повернула голову и уставилась на меня.

– Вы и в самом деле думаете, что я вам скажу?

– Он включен?

– Конечно.

– Но ведь вы выключили его после предыдущей неудачной попытки. Вы не поплыли бы подбирать нас с включенным детонатором. Значит, вы задействовали его теперь, когда увидели приближающийся корабль. Об этом не трудно догадаться. Так где же он? – Она молчала. Я продолжал: – Мы уже имели случай убедиться, что вы не умеете терпеть боль, Серина. Не заставляйте меня вновь прибегать к этому способу. Вам только кажется, что Элли причинила вам сильную боль. Вы даже не представляете, что такое по-настоящему сильная боль.

Мне не нравится прибегать к подобным трюкам, но временами без них не обойтись. Даже если бы мне была безразлична судьба приближающегося судна, я не мог допустить, чтобы Элеонора стала жертвой этой упивающейся местью девчонки, не говоря уже о том, что и сам я не слишком тороплюсь умирать. И даже если теперешний корабль не представлял настоящей угрозы – я все-таки не мог поверить, что он и правда налетит на нас посреди белого дня – плавать на яхте, которая грозит взлететь на воздух, как только рядом окажется подходящий кусок железа, мне не улыбалось. Детонатор следовало обезвредить, прежде чем мы войдем в район оживленного судоходства. И ничто не мешало мне заняться этим прямо сейчас.

Я схватил ее за запястья, прежде чем она поняла, что я намереваюсь сделать, но она была исключительно сильной девушкой и полностью обездвижить ее мне не удалось. Ее колено намеренно вонзилось мне в раненую ногу и я почувствовал резкую пронзающую боль. При этом я все время сознавал, что снаружи, в другом мире, расположенном за пределами наполненной стонами и проклятиями маленькой каюты, к нам быстро и неудержимо приближается корабль... Что ж, в такую игру можно играть и вдвоем. Я всем весом навалился на нее и трижды попал ногой в воздух, прежде чем отыскал забинтованную ступню. Серина поперхнулась воздухом в безмолвном крике, и ее тело обмякло.

Внезапно я заметил, что во время нашей борьбы произошла катастрофа, которой она всеми силами пыталась избежать. Эластичный лифчик сполз ей на талию, превратившись скорее в широкий красный пояс и обнажил грудь. Грудь у нее оказалась красивой, упругой и загорелой. Внезапно все мое внимание сосредоточилось на ее теле – джентльмен Хелм, бескорыстный малый, который великодушно утешает расстроенных молодых дам, никак не пытаясь этим воспользоваться, куда-то исчез. Я видел, что она сознает мой пристальный взгляд и свою наготу. В глазах у нее появилось странное выражение: казалось, она внезапно переместилась в другое измерение. Какое-то время царила тишина, которую нарушил голос, совершенно не похожий на знакомое мне хрипловатое контральто.

– Папа, не надо меня раздевать! Это не хорошо! – Это был высокий девичий голос. – Нет, нет, не делай этого больше, пожалуйста, мне больно...

Затем ее глаза вновь встретились с моими. Внезапно они вновь стали глазами взрослой разумной девушки. Но она помнила сказанные слова и понимала, что выдала себя. И оба мы понимали, что в руках у меня оказался нужный рычаг. Мне ни к чему было выкручивать руки или ломать пальцы. Достаточно всего лишь расстегнуть и стянуть ее шорты и то, что находится под ними, а потом сделать вид, просто сделать вид, что намерен я действовать дальше. Чтобы избежать повторения ужаса, постигшего ее в детстве, ужаса, который творят мужчины, она расскажет мне обо всем...

Я глубоко вздохнул. Как я уже говорил Элеоноре, речь все-таки не шла о спасении целого мира. Под угрозой оказались всего лишь я, Элеонора да паршивый корабль с дюжиной занюханых матросов – в общем, ничего, представляющего действительную ценность. Я отпустил ее, и она в бешенстве бросилась на меня. Короткий сильный удар в челюсть отбросил ее на койку. Я развернулся и бросился прочь, налетев в узком коридоре на распахнувшуюся дверь туалета. Отчаянным движением попытался захлопнуть ее, и она, отскочив, еще раз ударила меня. Тогда я взял себя в руки, начал медленно и тщательно прикрывать дверь и остановился.

Внутри крошечного помещения, на замысловатой панели управления электронного унитаза горел красный свет.

Получалось, что кто-то воспользовался приспособлением и израсходовал остатки того, что Джулио назвал начинкой электронного поедателя дерьма. В результате загорелся красный свет, требующий дозаправки... Но кто мог побывать там после того, как я управился со своими утренними делами? Не Элеонора. И не я. У Серины же было слишком мало времени в промежутке между тем, как меня позвали на палубу и ее появлением в проеме трапа. Да никто и не пользовался этим приспособлением. В такой тихий день звук разносится на все судно. Итак, во время реконструкции яхты и установки нового, отвечающего предписаниям унитаза на судне появилось множество разнообразных приспособлений. Кому придет в голову, что взрывчатка может быть как-то связана с хитроумным морским туалетом?

– Мэтт! – В голосе Элеоноры звучала тревога.

– Иду, – отозвался я.

– Он не сворачивает. Он вообще не меняет курса!

– Иду.

Я нажал кнопку и красный свет погас. Потом быстро прошел на корму, отыскал и выключил главный электрический рубильник всего судна. Хотя последнее, возможно, было пустой тратой времени. Детонатор скорее всего имел отдельную прямую подводку, которую невозможно обнаружить, если проверять обычную сеть.

– Мэтт, пожалуйста!

Я налег на свою злосчастную ногу, болезненно пульсирующую после удара Серины, рана вновь начала кровоточить, – взбираясь вверх по трапу. И остановился на полпути, ошеломленный увиденным. Жизнь моя сложилась так, что мне, как говорится, не раз приходилось заглядывать в глаза смерти. Заглядывал я в отверстия стволов винтовок различных калибров, всевозможных пистолетов и револьверов, а также одно– и двуствольных ружей. И всегда считал, что ничего не может быть страшнее двух широких черных отверстий последних. Но сейчас на нас надвигалась смерть поистине ужасающих размеров, слепая и безжалостная – тридцати или сорокатонный корпус танкера, рассекающий спокойную морскую гладь. Я обратил внимание, что корпус направляющегося на юг судна достаточно высоко выступает из воды – корабль с балластом на борту направлялся за грузом в Венесуэлу или Арубу.

Медленно, потому что спешить теперь было некуда – как и невозможно было что-либо предпринять – я прошел на кокпит к стоящей за штурвалом Элеоноре и положил ей руку на плечо. Тело ее было маленьким, крепким и теплым, и я вдруг ощутил, как она мне дорога.

– Кажется, я его нашел. Сплюнь через плечо, – сказал я.

Элеонора кивнула, не сводя глаз с надвигающегося корабля.

– Но они не могут не замечать нас! – возмутилась она. – Ослепли они там все, что ли?

– Вахтенный занимается бортовым журналом, записывает показания лага или что-нибудь в этом роде. Ему-то ничего не грозит. – Я ощутил медленно нарастающую ярость. – Как сказал Джулио, эти мерзавцы уверены, что весь океан принадлежит только им.

– Нам... придется прыгать за борт? Я задумался и покачал головой.

– Останемся на яхте. Только держись покрепче. Может быть, нас отбросит волной в сторону. Да и что мы будем делать в воде, за сотни миль от берега, даже если нас не изрубят его винты?

Корабль был уже совсем близко, глыбой нависая над нами. «Джембоури» с опавшими парусами почти неподвижно лежала на стеклянной глади океана. Это выглядело невероятно глупо, но ничего поделать мы не могли. Я запоздало припомнил о рации, но если вахтенный не смотрел, представлялось маловероятным, что он станет слушать. К тому же времени, чтобы свернуть у него уже не оставалось. Я подумал о ружье с одним оставшимся зарядом и револьвере с тремя патронами. К сожалению, браунинг мне так и не удалось отыскать, видимо, он упал за борт. По крайней мере, в последний раз потешу себя, оставив мерзавцам несколько пуль на память. Но, увы, и на это не оставалось времени.

– Мэтт, – проговорила Элеонора.

– Что?

– Ты отличный парень. Мне хотелось тебе это сказать.

– Только не ставь этот вопрос на голосование. Останешься в меньшинстве. Но ты мне тоже нравишься. А сейчас мы уляжемся на дно кокпита и вцепимся в опору штурвала или как там это называется...

Я замолчал. Носовой люк «Джембоури» открылся. Сначала мы увидели руки, потом перебинтованную черноволосую голову и наконец вся девушка выбралась и уселась на краю люка, глядя на надвигающийся танкер, который теперь закрывал обширный сектор северного неба. Затем она поднялась и, припадая на раненую ногу, быстро двинулась в сторону отпорного крюка, лежащего на боковой палубе. Казалось, ничего глупее не придумаешь – пытаться удержать десятки тонн металла жалким отпорным крюком!

Сейчас уже можно было предугадать дальнейшее развитие событий. Корабль не шел точно на нас, а потому существовал шанс, что расходящаяся от носа сильная волна отбросит нас в сторону. Во всяком случае яхта дрейфовала носом навстречу направленному на нас смертоносному оружию, а стало быть представляла собой минимально возможную цель. Серина расположилась на передней палубе, с левой стороны, сжимая в руках крюк...

Затем корабль навис над нами и гигантский нос придвинулся ужасающе близко. Бока корпуса были черными и ржавыми, и над водой выступала широкая полоса окрашенного в красный цвет днища, также пребывающего не в лучшем состоянии. Судно называлось «Элмо Трейдер». У меня промелькнула мысль, что я обязательно запомню это название на всю оставшуюся жизнь, но при сложившихся обстоятельствах это отнюдь не означало, что клеткам памяти придется сильно напрягаться. Серина пошевелилась.

Она шагнула вперед в то самое мгновение, когда «Джембоури» всколыхнулась на поднятой носом волне. Обеими руками взметнула длинный крюк над головой, балансируя им и не сводя глаз с приближающегося корабля – похоже было, что нас все-таки не успеет отбросить в сторону, во всяком случае недостаточно далеко. Яхту должны были миновать еще бесконечные мили корпуса судна, и высокая стальная стена неумолимо приближалась. Серина приготовилась. Теперь я понимал, что она задумала. Она не собиралась отталкиваться от чудовища. Она забыла, что намеревалась взорвать его. Она превратилась в капитана Ахаба, вонзающего гарпун в бок огромного белого кита. Или в женщину каменного века, сражающуюся бок о бок со своим мужчиной, и бьющую копьем с каменным наконечником в сердце атакующего мастодонта. Тело ее изогнулось и она изо всех сил нанесла удар в тот самый момент, когда «Джембоури», бешено раскачиваясь, отпрянула назад.

Мачта качнулась в сторону движущейся стальной стены. Зацепившийся за корпус судна такелаж сорвало-с такой легкостью, как будто прочные стальные тросы и толстые алюминиевые перекладины были не более, чем нитками и зубочистками. Увлекая за собой Элеонору, я бросился на дно кокпита и ухватился за опору штурвала. Громкие звенящие звуки свидетельствовали, что тросы такелажа продолжают лопаться или вырываются из креплений в корпусе яхты. Сорвавшийся тяжелый металлический предмет пролетел над нашими головами с вибрирующим посвистом отрикошетившей пули. Затем вся яхта отчаянно содрогнулась – корпус с силой ударился о борт корабля, со скрежетом и стуком скользя вдоль ржавых листов. Шум большого винта, как биение огромного сердца, становился все ближе и ближе. Он надвинулся на нас вместе с гигантской волной, ударившей в бок «Джембоури» и окатившей нас на кокпите, миновал нас и начал удаляться.

Я осторожно приподнялся. Корабль двигался прочь. Он и не думал останавливаться. Поперек кормы красовалась отчетливая надпись «Элмо Трейдер», Монровия.

– "Элмо Трейдер". – Я не узнал своего голоса. Теперь стало понятно, что двигало Сериной Лорка. Более того, я пришел к выводу, замысел ее был великолепен, но, не будучи моряком, решил реализовать его в несколько иной плоскости. – Радуйся, «Элмо Трейдер», – прошептал я. – Веселись. Пока твои матросы не начнут падать замертво на улице. – Я судорожно сглотнул. – Я доберусь до этих мерзавцев, Элли. Я отыщу каждого из этих безмозглых кретинов. Возьму отпуск и буду охотиться на них поодиночке. Начну с мотористов и помощника кока и буду взбираться все выше и выше. К тому времени, как я доберусь до проклятого лунатика капитана, он будет менять штаны и трястись при каждом звонке в дверь. Я позабочусь, чтобы он узнал, кто и почему охотится за ним.

– Мэтт. Я тупо уставился на нее.

– Что?

– Мэтт, яхта тонет. Нужно спустить спасательный плот и включить радиомаяк. – Увидев, что я прихожу в себя и медленно оглядываюсь по сторонам в поисках чего-то или кого-то, Элеонора покачала головой. – Нет. Ее больше нет, Мэтт.

Береговая охрана нашла нас к концу следующего дня. К этому времени у меня началась лихорадка – рана в ноге воспалилась. Я помнил, как пренебрежительно отзывалась о них Серина, но был невероятно рад увидеть высокое белое судно с оранжевой полосой. Беспокоило лишь то, что мне предстоит рассказать. Как выяснилось, об этом можно было не тревожиться. Как только меня подняли на борт, надо мной склонился Брент и незаметным сигналом дал понять, что все находится под контролем. Я заметил белую бинтовую повязку в его рыжих волосах – напоминание о приключении в аэропорту. Самым странным было присутствие рядом с ним Марты Дивайн. Бросив на меня загадочный взгляд – с чего ей было испытывать передо мной вину – она быстро отвернулась и заговорила с Элеонорой, завернувшейся в серое покрывало.

Я не мог разобраться во всех этих тонкостях, но сейчас они представлялись не столь важными. Основные силы все-таки прибыли.

(обратно)

Глава 36

Фантастическая светловолосая сиделка Джузеппе Вело была облачена в тонкий облегающий голубой комбинезон, который без единой морщинки покрывал ее от шеи до запястий и от шеи до щиколоток. Единственным украшением наряда служила большая золотая «молния» впереди со свисающим с нее большим золотым кольцом, и ее имя, вышитое золотыми буквами на месте нагрудного кармана: «Ванда». Она провела меня в солярий на крыше. Старик, на котором не было ничего кроме белых шортов, сидел, откинувшись, в одном из длинных кресел. Он напоминал старого бурого лиса, умершего и ссохшегося под солнцем пустыни. Девушка заговорила с ним, после чего он приподнялся и окинул взглядом трость, с помощью которой я удерживал часть веса своего тела.

– Похоже, на этот раз вы оказались недостаточно проворным, ха! – приветствовал он меня.

– Видели бы вы тех, с кем мне пришлось иметь дело, сэр, – ответил я.

– Вы хотели предложить мне что-то прочитать?

– Да, сэр.

Я достал и передал ему лист. Вело протянул руку, в которую девушка немедленно вложила тяжелые роговые очки. Старик чрезвычайно осторожно водрузил их на свой хищный нос. Пока он читал, царила тишина. Я предпочел бы сесть, но не хотел просить Джузеппе Вело ни о каких личных одолжениях. Рана, учитывая ее микроскопические размеры, повела себя достаточно скверно, так что врачам пришлось изрядно покопаться внутри. Я неправильно отреагировал на один антибиотик, и им пришлось испробовать другой и в результате дела мои шли с весьма переменным успехом. Наконец Вело поднял глаза.

– Мне хотелось бы получить копию этого документа. Когда вы намерены его опубликовать? – Я покачал головой.

– Мы не намерены его публиковать и не раздаем копий. Мой визит не имеет ничего общего с шантажом, мистер Вело. Я уполномочен поставить вас в известность, что по причинам, не представляющим для вас интереса, данное признание ни в коем случае не будет использовано против Лорки.

– Тогда зачем мы теряем время? – на губах у него появилась едва заметная улыбка. – Понимаю. Вы хотите, чтобы старина Вело шепнул словечко по своим каналам.

Я кивнул.

– Мне показалось, что вам и вашим коллегам будет интересно узнать, на какого безумца вы тратите свои деньги. Спросите своих друзей, хотят ли они и дальше поддерживать пустоголового болвана, который рискует всем, играя за их спиной в подобные игры. К тому же, очень скоро он так или иначе придет в негодность.

– Насколько нам известно, со здоровьем у него все в порядке. Все наши источники свидетельствуют, что вопреки всем ожиданиям, он практически полностью поправился, ха!

– Возможно, вы использовали не те источники, мистер Вело, – заметил я.

Какое-то время хищные глаза холодно разглядывали меня, потом обтянутый кожей череп внезапно кивнул.

– Никто больше не желает прислушиваться к старому Сеппи Вело. Как бы там ни было, я передам вашу информацию наверх.

– Благодарю вас, мистер Вело.

– Вы намерены вскоре увидеться с ним?

– В пять часов у меня назначена встреча с мистером Лоркой.

– Хотелось бы посмотреть, – заявил старик, пристально глядя на меня. – Вы грязный сладкоречивый лицемер, Хелм.

– Иногда это очень помогает, мистер Вело.

– Убирайтесь отсюда.

У двери девушка в облегающем комбинезоне сказала:

– Вы ему понравились. Иначе он не стал бы вас обзывать.

– У вас легкая рука, Ванда, – отозвался я. Такси отвезло меня во все ту же гостиницу, а лифт доставил на этаж, на котором располагался наш штаб. К сожалению, путь по коридору мне пришлось проделать самостоятельно. Что ж, пора было начинать учиться ходить. Снаружи у двери стоял незнакомый мне аккуратный молодой человек. Изнутри дверь опекал более старый и неряшливый мужчина, с которым мне уже доводилось встречаться – Бердетт, участник незапамятного налета на плавучий дом, в ходе которого его коллега Лоусон принял смерть от рук негодяев-террористов. Так гласила официальная версия. Бердетт не проявил по отношению ко мне ни враждебности, ни дружелюбия. Оба мы знали, как на самом деле умер Лоусон, человек не станет заводить дружбу с парнем, который пристрелил одного из его сотрудников, далее если тот был порядочным негодяем. В противоположном конце комнаты, как будто за прошедшее время ничего не произошло, расположились Мак и Беннетт. Сверкающая голова последнего ничуть не изменилась, но глаза стали беспокойными и злыми.

– Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, – обратился ко мне Мак.

– Приятно снова оказаться на ногах, – кивнул я.

– Мистер Беннетт пожелал встретиться с тобой. Кажется, он хочет принести извинения за некоторое недоразумение.

– Недоразумение, – повторил я. – Понимаю, сэр.

– Простите, Хелм, – выдавил из себя Беннетт. – Это была... ошибка. Мне очень жаль.

– Кажется, еще мистер Беннет хотел выразить свое удовлетворение и признательность за некоторые услуги, которые ты, похоже оказал ему во время выполнения последнего задания.

– Благодарю вас, Хелм. Я очень... – Беннетт подавился последним словом, но пересилил себя. – Я очень признателен.

Мак спокойно продолжал:

– Уверен, что мистер Хелм был рад оказать вам эту услугу и не держит зла за прискорбную случайность. Мы не станем больше отнимать у вас время, Беннетт.

Мы подождали, пока Беннетт со своим подручным исчезнут за дверью. Потом Мак мягко произнес:

– Ты попал в яблочко, пират.

– Да, сэр, – сказал я. – В яблочко. Так точно, сэр.

– Теперь, что касается этого корабля, фамилии и адреса команды которого ты просил разузнать. Надеюсь, ты успел поостыть.

– Эти мерзавцы уверены, что океан принадлежит только им. – Я поморщился. – Ладно, я уже переболел. Забудем об этом.

– Мистер Уоррен Питерсон, кажется, отправился ловить рыбу на яхте и похоже, что его яхта пропала. Весьма прискорбно для него, а также для его друзей и семьи, которые начали наводить справки. – Мгновение Мак вглядывался в мое лицо. – Вероятно это было необходимо, Эрик?

– В то время мне показалось именно так, сэр.

– Я бы выразился более неопределенно, – заметил он. – Однако суждение непосредственного исполнителя обычно ставится на первое место. Если это суждение можно считать достаточно надежным. Успешно проведенная операция, как правило, является убедительным критерием надежности, поэтому поставим на этом точку.

Последнее можно было назвать достаточно мягким напоминанием о том, что в нашем деле не одобряются карательные операции и личная месть.

– Да, сэр.

– Исходя из соображений безопасности мы установили ненавязчивое наблюдение за мисс Брэнд. Исходя из соображений ее безопасности. Она находится в отеле «Беллтон» в Нью-Йорке. Никаких проявлений враждебной деятельности не обнаружено. – Мак помолчал, пристально глядя на меня, и медленно продолжал: – После пережитых вами приключений, с ее стороны было бы естественно связаться с тобой.

Мак не часто проявляет любопытство, но сейчас он явно недоумевал, то ли я не давал девушке прохода, пока она находилась в море под моей защитой, то ли оттолкнул ее излишне жесткими действиями по ее защите. Я был не в состоянии разрешить его сомнения, поскольку и сам терялся в догадках.

– Да, это было бы совершенно естественно, полностью с вами согласен.

По губам у него пробежала почти неуловимая улыбка.

– Что ж, если ты готов завершить это дело, то сейчас самое время, – сказал он.

– Да, сэр, – согласился я.

Зимняя резиденция Лорки в Майами – официально он, разумеется, жил намного дальше к северу, – располагала тем прямым доступом к морю, с которым мне уже приходилось сталкиваться в Киз – прорытым, хорошо укрепленным каналом с катерами, всегда находящимися под рукой сразу за аккуратно подстриженными зелеными лужайками. Дом оказался не таким большим, как я ожидал, но зато выделялся огромным количеством стекла, которое наверняка доставляло массу неприятностей во время урагана. Хотя вряд ли хозяин наведывался сюда в сезон ураганов. Я попросил таксиста подождать и сказал открывшему дверь дворецкому, который вел себя в лучших традициях кинематографа, но тем не менее изрядно смахивал на убийцу из подворотни, что сенатор ждет меня.

Дворецкий провел меня через шикарную гостиную со стеклянной стеной в комнату, которая, по-видимому, считалась кабинетом хозяина. Стены были увешаны оружием. Я не слишком доверяю людям, которые демонстративно заявляют, что не держат дома оружия и никого не убивают, с наслаждением уплетая при этом свежеподжаренное мясо, но еще меньше верю тем, кто выдает себя за коллекционеров и скупает арсеналы на аукционах. Лорка сидел за большим письменным столом и делал вид, что напряженно работает. Мое появление не заставило его оторваться от этого занятия. Якобы дворецкий указал мне на стул и вышел, оставляя меня созерцать трудовые будни великого человека.

Приходилось отдатьдолжное этому проходимцу. Он изрядно поработал над собой за время, прошедшее после нашей последней встречи в Мексике, когда показался мне всего лишь прилично одетым упитанным негодяем, которого от остальных отличало разве что несколько большее количество извилин. Продолжительные больничные мытарства пошли ему на пользу: теперь он выглядел стройным, собранным и почти симпатичным. Я бы даже сказал утонченным, если бы понимал точное значение этого слова. В нем ощущалась некая энергия, которой Лорка прежде не обладал. И конечно, не последнее место в общей картине играли шрам и броская проседь в черных волосах. Одет он был в брюки от летнего костюма и белую рубашку без галстука со свободно закатанными рукавами. Пиджак и галстук покоились на спинке дивана у стены – по-видимому, в обязанности дворецкого не входило убирать вещи на место. Я заметил, что Лорка пользуется исключительно правой рукой, прибегая к помощи левой лишь за тем, чтобы неуклюже поддерживать предметы, которыми занимается правая рука.

– Давненько не виделись, – наконец произнес он, поднимая глаза. – Сколько же лет прошло, а Хелм?

Однако я пришел сюда не для того, чтобы делиться воспоминаниями о былых временах. Я встал, положил перед Лоркой на стол признание его дочери и вернулся на место, предоставляя возможность прочитать документ. Сенатор прочел и раздраженно отбросил меморандум в мою сторону.

– Ты блефуешь, – заявил он. – Вы не посмеете этим воспользоваться. Как ты докажешь, что указание утопить эту женщину исходило от меня? Может, сумасшедшая девчонка сама решила, что это понравится ее отцу? И еще она сделала анонимный телефонный звонок, отправила анонимное письмо и передала репортеру кое-какую информацию. Только и всего. В крупном деле, в том, которое задумала она сама, тебе, возможно, и удастся проследить источник использованных ею денег, но опять же, откуда уверенность, что я знал, на что она их использует? Да и не решишься ты открыть эту банку с червями, после прозвучавшего официального объяснения... – Он замолчал. Но мгновение спустя, спокойно продолжал: – Слишком широко разрекламирована официальная версия с участием террористов. Ты не посмеешь... – Он опять замолчал, сделал паузу и закончил: – Ты не посмеешь опровергать ее теперь.

– Официально, да, – согласился я. – Но я здесь неофициально. Сеппи Вело ознакомился с этим. Он намерен поставить в известность некоторых людей, которых ты знаешь лучше меня. Очень скоро мы узнаем их реакцию. Тебе стоит поразмыслить о двух вещах. Во-первых, им не понравится то, чем ты занимался в прошлом. И во-вторых, не вызовет восторга то, что мы предпримем в будущем. Потому как они понимают, что отныне ты напросился на неусыпное внимание с нашей стороны и мы, руководствуясь инстинктом самосохранения, не пожалеем людей, дабы избавиться от тебя. – Я встряхнул головой. – Не стану гадать, к какому выводу они придут. Пока же позволь выразить тебе глубочайшие соболезнования.

Лорка нахмурился.

– По поводу смерти дочери? Серины? Думаешь, меня это хоть немного волнует после того, как она поступила со мной? – Его левая рука неуклюже потянулась к обвинительному признанию на столе.

– А как поступил с ней ты? – поинтересовался я. Глаза Лорки пристально уставились на меня.

– Оставим... – Пауза. – Оставим мою дочь. По какому поводу соболезнования?

– Увы, дела обстоят безнадежно, – сказал я. – Вы мужественно боролись, сенатор, и хотя у меня есть причины недолюбливать вас, я вынужден выразить свое восхищение тем, как вы возвращались к жизни. И все же... Глаза Лорки сузились.

– К чему ты ведешь?

Я еще раз встал, подобрал признание и бросил на стол другой лист.

– Разумеется, вы пытались как можно дольше держать это в тайне. Я вас понимаю. Прогрессирующее разрушение тканей не слишком приятная штука, не правда ли? Разумеется, там все расписано с надлежащей медицинской терминологией, но в результате дело сводится именно к этому. Вам следовало понимать, что рано или поздно об этом узнают.

Лорка на мгновение склонился над столом, вглядываясь в бумагу, потом резко поднял голову и уставился на меня.

– Это... это все ложь! Грязная фальшивка! С моим здоровьем все...

Раздался телефонный звонок. Лорка потянулся к аппарату неуклюжей левой рукой, но снял трубку правой.

– Кто? Да, я конечно буду разговаривать с... Да, это... Что? – Он порывисто оглянулся на меня. Сеппи Вело в точности рассчитал время, но звучавший в трубке голос принадлежал не ему. Я заметил, как на лбу Лорки внезапно выступили капли пота. – Но с этим давно п-покончено... – Он в ярости ударил по столу здоровой рукой, что, однако, не помешало ему отвечать все так же почтительно. – Я помнил и забыл об этом, – возразил он, но брошенный на меня взгляд продемонстрировал, что дело обстоит далеко не так. – Я должен был сделать это, но теперь все в прошлом. Только потому, что паршивый правительственный шпик... Потому что Сеппи ненавидел меня все эти годы... – Он замолчал, прислушиваясь. – Да, я понимаю. Да, я знаю, чего от меня ожидали. Нет, если таково решение, я, конечно... Нет. Да. Да, я понимаю, что следует сделать. Очень хорошо понимаю. Да.

Он осторожно положил трубку правой рукой, левой отодвинул телефон и замер, глядя прямо перед собой.

– Ублюдок! – прошептал он. – Мое здоровье в полном порядке! Если бы не это, состряпанное тобой проклятое подозрение, на остальное не стали бы обращать внимания.

Я извлек прихваченный с собой длинноствольный кольт-вудсмэн и аккуратно положил его на стол.

– Это подарок от дамы, Лорка. Ее этот пистолет не подвел, так что можешь полностью положиться на него. А. учитывая медицинское заключение, которое, уверяю тебя, не вызовет ни малейших сомнений, причина твоего поступка становится совершенно очевидной. Вам даже не надо писать последнее письмо. Прощайте, сенатор.

Выходя из комнаты я ощутил чрезвычайно неприятный холод посредине спины, но понадеялся, что Лорка не успеет достаточно быстро дослать патрон в патронник одной рукой. Это задача для двух рук, а вторую руку в расчет можно было не принимать. Тем не менее, я не сомневался, что впоследствии ему удастся сделать это, или подыскать иное заряженное оружие. Он не станет оспаривать вынесенный приговор, это не в их правилах. Такие, как он, понимают, что апелляция не для них, у них остается лишь выбор между тяжелым и легким концом, и большинство предпочитает последний.

Негромкий приглушенный щелчок, который я услышал в отъезжающем такси, засвидетельствовал, что ему удалось воспользоваться оружием Хэрриет Робинсон. Я сказал себе, что он давно заслужил подобную участь. Добавил, что живым он представлял серьезную угрозу безопасности государства, которому я служу. Заверил себя, что в точности выполнил указания и справился с заданием не привлекая излишнего внимания. И под конец понадеялся, что если буду повторять это достаточно долго, то, возможно, мне немного полегчает...

Расположенный вдали от центра Нью-Йорка отель «Беллтон» снаружи выглядел маленьким и непримечательным, внутри же оказался спокойным и уютным. Седоволосая женщина за стойкой подтвердила, что мисс Брэнд действительно находится в своем номере, о чем я знал и без нее. Переговорив по внутреннему телефону, она сообщила, что мисс Брэнд готова встретиться со мной, чего я не знал, во всяком случае наверняка, особенно после ее странного и внезапного исчезновения. Комната 512. Я поднялся наверх в крошечном лифте и обнаружил дверь номера приоткрытой, тем не менее, постучал. Хорошо знакомый голос пригласил меня заходить.

Она стояла рядом с туалетным столиком, закуривая сигарету. Разумеется это была уже не та перепачканная девчонка со спутавшимися волосами и босыми ногами в разорванной на плече кофточке и закатанных до колен некогда белых брюках, которую я видел в последний раз. Передо мной стояла солидная молодая женщина в аккуратном голубом льняном костюме и белой шелковой блузке с открытым воротником. Ровные, без единой морщинки, чулки опускались к голубым туфелькам на чрезвычайно высоких каблуках. Волосы были аккуратно подобраны в знакомом мне деловом стиле. Помада слегка подчеркивала линию губ. И только маленькие красноватые пятна облезшей кожи на носу предательски напоминали о недавнем приключении.

Самым странным было то, что я утратил способность отчетливо видеть ее лицо. Припомнилось, как некогда я разглядывал маленькую фотографию, выискивая недостатки в чертах. Затем последовала встреча с маленькой девушкой в гостиничном номере. Что-то в ее облике пришлось мне по душе, но многое и не понравилось. Но теперь способность критической оценки, похоже, покинула меня. Глядя на нее, я видел перед собой только Элли Брэнд и совершенно не желал замечать каких-либо перемен. Она была хороша такой, какой была.

– Обычно принято прощаться, когда уезжаешь, – сказал я, закрывая за собой дверь.

– Я оставалась, пока не узнала, что с тобой все будет хорошо, – отозвалась она. Взгляд ее остановился на трости. – У тебя... действительно все в порядке?

– Вроде к тому идет, – ответил я. – По-моему, ты изрядная сумасбродка, Элли. Сначала срываешься на Багамы. Потом улетаешь в Нью-Йорк. Порывистая натура. – Я пристально посмотрел на нее. – Хотя проявляется она довольно странным образом. Обычно тогда, когда рядом оказывается Марта Дивайн. Как говорим мы, статистики, чрезвычайно сильная положительная корреляция. У меня было предостаточно времени, чтобы обработать данные на мозговом компьютере, пока я вылеживался на больничной койке. Проведя все необходимые вычисления, прихожу к выводу что в Нассау ты сбежала совсем не потому, что большие мальчишки не взяли тебя с собой на прогулку.

– Зачем ты приехал сюда, Мэтт? – спросила она. – Ведь работа окончена, не так ли? Вчера по телевизору сообщили, что сенатор Джордж Уинфилд Лорка покончил с собой из-за неизлечимой болезни. Стало быть, с его стороны опасность мне больше не угрожает. Дочь его тоже мертва. И следовательно, ты просто теряешь здесь свое драгоценное время.

– У тебя вызывает злость любой парень с тросточкой или этого парня обязательно должны звать Хелм? – поинтересовался я.

– Я и не думала злиться. Я злюсь на саму себя, потому что совершаю странные поступки – именно поэтому я здесь – и не понимаю, зачем. Ведь я же скверная, безжалостная девчонка, которая никогда не позволяла чувствам мешать выполнению профессионального долга. Но теперь отказываюсь от всего собранного материала только потому... потому, что меня об этом вежливо попросили, да еще заставляю издателя отозвать вторую статью, которая уже должна была идти в набор, о чем меня даже и не просили!

Мгновение я молча смотрел на нее.

– По-моему, ты говорила, что уже слишком поздно отменить...

– Почему бы тебе не сесть? – раздраженно бросила она. – У меня голова кружится смотреть, как ты покачиваешься на этой дурацкой палке. – Я послушно поковылял к креслу. Элеонора уселась напротив, поставила пепельницу на пол у своих ног и выпустила дым в мою сторону. – Разумеется, я тебе так говорила. Ведь тогда я тебя боялась. Боялась, что в противном случае ты попытаешься заставить меня отказаться от статьи. Но ты даже не попытался. – Она поморщилась. – В конце концов я сделала это сама.

– Почему, Элли? Она глубоко вздохнула.

– Потому что я написала неправду, вот почему! Ты совсем не похож на описанного мной человека! Как я могла опубликовать такое после того, как узнала совсем другого человека? Человека намеренно отдавшегося в руки бандитов, чтобы приглядывать за мной. Терпеливо слушавшего бесконечные печальные рассказы о моих ужасных приключениях, как сиделка ухаживавшего за мной и ни разу не воспользовавшегося... Не говоря уже о спасении моей жизни. Настоящий агент «Золотая звезда» из отряда ангелов! – Она посмотрела на меня. – Ты можешь быть доволен собой, Мэтт. Замысел добиться моего доверия и уважения, а потом предоставить мне делать самостоятельные выводы, не прибегая к уговорам или принуждению, полностью оправдал себя. Отличная работа. Тебе удалось добиться всего, чего ты хотел. Статья о пропавших судах не будет написала. Публикация другой серии статей прекращена, это стоило мне кучу денег и профессиональной репутации. Понятия не имею почему, но я пошла на это. Возможно, тебе стоит поблагодарить Боба Дивайна и то, что я ощутила, когда решила, что он погиб из-за моей слепой преданности своей профессии. Возможно... возможно, я просто боялась однажды услышать, что тебя тоже убили, и провести остаток жизни, терзаясь сомнениями, не моя ли статья тому виной. – Она со злостью раздавила окурок в пепельнице: – Так зачем же ты теряешь здесь свое время? Говорю тебе, все уже сделано. Вам больше ни к чему налаживать отношения со мною, мистер Хелм, к тому же вас... вас, наверное, ждут в другом месте?

– Марта выходит замуж за Майкла Брента, нашего рыжеволосого парня из Майами, – негромко произнес я. – Сдается, он очень скоро перестанет работать на нас.

Элеонора непроизвольно охнула. На ее внезапно побледневшем лице застыло выражение удивления.

– Я... я не понимаю. Я думала...

– Знаю, о чем ты думала. До определенной степени так оно и было. В тот раз она приехала из Новой Мексики повидаться со мной, задумав нечто... В общем, мы с ней старые знакомые, и Марта почувствовала себя ужасно одинокой.

Элеонор облизала губы.

– Но она любила тебя! И ты ее тоже. Я отчетливо поняла это в гостинице в Майами, когда ты открыл дверь и увидел ее стоящей на пороге. Именно поэтому и сбежала. Ты же знаешь, я скверно поступила с ней. И должна была уплатить свой долг, например, не путаясь лишний раз под ногами...

– И отдавая ей все карты в руки. Чрезвычайно благородно. Приятно сознавать, что тебя передают из рук в руки, словно коробку шоколадных конфет.

– Ничего подобного! – возразила Элеонора. – У тебя все было написано на лице, когда ты увидел ее. Она много для тебя значит. Аа... мной ты занимался исключительно по долгу службы и в лучшем случае испытывал ко мне определенное сочувствие. Из-за того, что со мной произошло. Я не собиралась наживаться на этом, Мэтт. Мое присутствие только усложняло вам жизнь. Вот и не стала путаться под ногами. Тогда и теперь. – В голосе у нее появилась неожиданная злость. – О чем думает эта дура? Она и в самом деле собирается выйти замуж за... за конопатого парнишку?

– Это лучшее, что она могла придумать. Выйти замуж за конопатого парнишку, нарожать кучу конопатых детишек и позабыть о существовании таких беспокойных парней, как мы с Бобом Дивайном. К тому же Брент отнюдь не парнишка. Он взрослый, умный мужчина, и я чрезвычайно рад за нее.

– Да уж, представляю! Не забывай, я видела твое лицо, когда она неожиданно появилась в гостинице. Ты напоминал иудея, который, наконец, узрел Землю Обетованную.

Мгновение я молча смотрел на нее. Злая и напряженная, Элеонора походила на маленького ощетинившегося хищника. Самое удивительное, злилась она не потому, что другая женщина вонзила в покорного слугу свои когти, а потому, что соперница оказалась чересчур глупой и отвергла меня. Стало не по себе. Такого я не заслужил.

Сглотнув застрявший в горле комок, я тихо проговорил:

– Элли, парни вроде меня всегда мечтают о домике, увитом виноградом, в котором будет поджидать прекрасная девушка, такая как Марта. Это красивая мечта, но в реальной жизни прекрасную девушку лучше пожалеть. Можно только порадоваться, что у нее хватило здравого смысла и чувства самосохранения связаться с хорошим, надежным парнем, способным дать ей то, в чем она нуждается. – Я прочистил горло. – Вот и все касательно Марты. И Марта, и Майк Брент отличные ребята. Теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. Или о ком-нибудь ином.

Она не сводила взгляда с вашего покорного слуги.

– Например?

– Налей мне вина, а покуда будешь занята, я что-нибудь придумаю. Это мне удалось.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Инквизиторы

Глава 1

Служащие нью-йоркского аэропорта либо старательно притворялись, будто пребывают в полном неведении, либо и впрямь потеряли из виду самолет, коему надлежало доставить меня в Чикаго. Что и наводило на неприятные размышления касаемо воздухоплавательных качеств реактивного аэроплана и его способности своевременно и надлежаще связываться с наземными службами... Не люблю путешествовать по воздуху, ничего не поделаешь. Просто не люблю.

Я исхитрился застичь Элеонору Брэнд на месте, в уютной чикагской квартире. По телефону застичь, разумеется. Уведомил, что ни малейшего представления о точном времени грядущего отбытия не имею. Посему не встречать меня следовало – взрослый человек вполне способен добраться на такси от посадочной полосы до места назначения, а караулить с разогретым и готовым к употреблению ужином.

На последнюю просьбу Элеонора вполне резонно заметила, что ужин, выпивка и она сама вполне готовы к употреблению – сиречь, кушать, пить и переспать будет подано исправным образом. У подруги моей имелся весьма бойкий язычок, отнюдь не всегда соблюдавший общепринятые правила светских приличий. Впрочем, совершенно светские дамы и не попадались на моем пути. Полный пробел в наличном опыте, каюсь и признаю.

Миновало одиннадцать вечера, когда я прошагал сквозь вестибюль громадного дома. Привратник, разумеется, уже знал меня в лицо. И всем выказанным неблагорасположением уведомил: не в свое дело не вмешиваюсь, но все-таки мисс Элеонора Брэнд, умница и журналистка, обитающая в пятьсот четвертой квартире, могла бы сыскать себе нечто лучшее, чем это длинное, худое, как щепка, злобное с виду существо без определенных занятий.

Что ж, в известном смысле привратник имел резон. Я выбрался из лифта и нажал знакомую кнопку звонка. Ответа не воспоследовало.

Полная неожиданность. Элеонора отозвалась по телефону почти немедленно и сказала, что ждет. Ежели обещала ждать, должна была ждать; иная манера поведения просто не в духе Элеоноры, можете поверить на слово. И голос не звучал упреком, и никаких затаенных обид, взывающих к мелкому дурацкому отмщению, меж нами не числилось.

Я сглотнул и, нашарив ускользавший ключ, поколебался, всей душою желая оказаться при пистолете, а еще лучше – крупнокалиберном револьвере. Но процедуры нынешнего досмотра перед посадкой в самолет весьма затрудняют жизнь секретному агенту, а пускаться на хитроумные и противозаконные уловки, летя проведать любовницу, едва ли стоило. Я прибыл в Чикаго совершенно безоружным.

Гол, как сокол... Ни ствола, ни клинка завалящего в кармане.

За наглухо замкнутой дверью зазвенел телефон. Элеонора не заставила бы старого доброго друга топтаться на площадке и насмерть удавливать черную кнопку. А уж на звонок ответила бы в любом случае. Разве только, под душем стоя, не расслышала бы. Что казалось весьма разумным, но отнюдь не убедительным доводом.

Ибо в моем деле подобных случайностей не бывает.

Я отпер дверь, и распахнул ее настежь, и вломился в квартиру сообразно последним наставлениям – неважно, каким, тем паче, что они вполне могли оказаться устаревшими: на Ферме изобретают новые методы и приемы чуть ли не каждый месяц. Выяснилось, что предосторожности были совершенно излишни: при входе никто не караулил.

Телефон отчаялся и умолк.

Осторожно проследовав через гостиную в спальню, я отыскал и проверил курносый тридцативосьмикалиберный кольт, который оставил Элеоноре перед прощанием. Во-первых, не грех было иметь запасное оружие, припрятанное в надежном месте и сберегаемое заботливыми руками. Во-вторых, по глубокому моему убеждению, нынче, при неслыханном разгуле преступности, одинокой женщине просто необходимо огнестрельное приспособление, хранимое дома про всякий непредвиденный случай.

Я освободил и проверил барабан. Шесть зарядов: полный непотревоженный комплект.

На откидной полке стенного бара красовались приспособления и вещества питейные. А в крохотной кухоньке поджидал обещанный ужин, стоявший на плите. Все конфорки тем не менее были отключены. Ванная оказалась необитаема, равно как и просторная двуспальная кровать, полностью застеленная и приуготовленная к намечавшимся играм и развлечениям.

Я облегченно вздохнул. Не самое успокоительное состояние вещей, согласен; однако случалось и похуже. Не столь уж много лет назад я вошел в такую же уютную квартирку, далеко отсюда, в иной стране, и застал на плите – ужин, в холодильнике – шампанское, а на полу – наповал убитую снайпером хозяйку дома.

Сызнова громко и требовательно зазвенел телефон.

Я дал ему проголосить ровно трижды и поднял трубку, произнеся короткую молитву, которой, сдавалось, никто не внял. Впрочем, я навряд ли заслужил ответа на молитвы, которые возношу в отчаянную минуту. Не богоугодное у меня занятие, ничего не попишешь.

Голос был женским, но Элли, разумеется, не принадлежал. Очень юный голос, и акцент несомненный. Либо Центральная, либо Южная Америка. Родное наречие – диалект испанского языка.

– Сеньор Хелм?

– Да, Мэттью Хелм. Слушаю вас.

– Будьте любезны принять гостя, сеньор. У вас репутация довольно решительного человека. Если дорожите жизнью некоей дамы, пожалуйста, обуздайте себя. Переговоры возможны лишь в обстановке сдержанной и спокойной. Насилие столкнется с ответным насилием. Понимаете?

– Присылайте юношу или девушку, сеньорита, – сказал я, пытаясь отвечать со снисходительной и самоуверенной наглостью. – Только запомните хорошенько, что произнесли секунду назад: насилие столкнется с ответным насилием. Вполне профессиональным. Я вовсю подвизался на человекоубийственном поприще задолго до того, как вы на свет появились.

– Давно осведомлены, – сказала неизвестная собеседница. – Именно поэтому и обращаемся к вам, а не к иному. Требуется опытный профессионал, а вы стяжали славу наилучшего. Посланец пояснит подробнее, сеньор.

– Назовите имя. Надо же уведомить привратника, чтобы пройти дозволил.

– Ее зовут Долорес Анайа, сеньор.

Я впустил девицу после первого звонка при входе. Особа среднего роста, молодая, даже излишне: двадцать или двадцать два. Пожалуй, гораздо младше: под южным солнцем развиваются неимоверно быстро. Тоненькая, обтянутая черными брюками; однако отнюдь не смахивающая на мальчишку. Хорошенькое личико, смуглая оливковая кожа, коей пошел бы на изрядную пользу иной, более спокойный образ жизни. Только заговаривать об этом было бы затеей зряшной и никчемной...

Огромные темные глаза (почти прелестные) заметно сузились, увидав револьвер, заткнутый за мой пояс. Нежное создание могло превратиться в гремучую змею при малейшем поводе.

– Оружие вам не понадобится, сеньор, – промолвила она холодно. Разумеется, по телефону болтала барышня Долорес Анайа собственной персоной. Подготовила почву, дабы войти беспрепятственно.

– Проследуйте сквозь дверь, – принужденно осклабился я, – и повернитесь восхитительной спинкой. Уж если меня выбрали за умение выжить и убить, не обессудьте – простейшая предосторожность, в деле моем необходимая. Заползай, крошка.

Ей не понравилось ни обращение "крошка", ни приглашение "заползать". Юное личико сделалось жестким.

– Сеньорита в наших руках! Времени изображать бешенство или испытывать непритворную тревогу просто не оставалось.

– Теряете время, госпожа Анайа. И собственное, и мое. Согласен – сеньорита у вас. Ну, и что нового? Я знаю об этом уже минут пятнадцать. Выкладывайте, зачем явились, и довольно швыряться глупейшими угрозами!

Девица разъярилась, побледнела, приняла почти европейский цвет. Потом неторопливо обрела прежний, тропический оттенок. Помолчала.

– Слушайте, – произнес я. – Приступим к делу. Быка за рога, и так далее. Кого убить надобно? Имя!

– Что? – ошеломленно прищурилась гостья.

– Кого-то надобно убить? – повторил я. – Конечно и безусловно. В противном случае, зачем вообще подползать ко мне со столь устрашающими доводами? Вы уже попытались и провалили затею. Парень оказался не по зубам. А в наличном отряде не имеется никого, кто мог бы повторить покушение. Силенок недостает и выучки. Принимаю как лестный и вполне заслуженный комплимент: обратились не к первому попавшемуся бандюге, а ко мне. Учли навыки, опыт, природный ум... Итак, повторяю: кого, когда и где надлежит вывести в расход?

Сеньорита Анапа уставилась на меня с величайшим подозрением:

– Кто же проболтался, сеньор? Я раздраженно ответил:

– Никто не проболтался! Тьфу, ведь вы трудов не пощадили, чтобы побеседовать с профессионалом! А я работаю лишь по одной, определенной и годами проверенной части. Правда, иногда просят послужить наемным телохранителем. Но это – побочный, так сказать, продукт основной деятельности. Еще реже велят собрать разведывательные данные, которые не соберешь обычным, гуманным и некровопролитным путем. Но в обычные мои обязанности задания подобного рода не включаются. Касаемо основных занятий вы, безусловно, осведомлены, иначе зачем вообще было затевать эдакую катавасию? Назовите имя, а я отвечу: возможно или нет.

– Возможно! Ибо сеньорита... – Я скривился:

– Да, да! Сеньорита у вас. Вы уволокли сеньориту. Захватили сеньориту. Ну и что? Считаете, будто получили карт-бланш? Имя выкладывайте! А потом дозвольте позвонить по телефону и установить: подлежит упомянутая личность уничтожению или нет. Ежели подлежит – убью. Так и быть.

Конечно, последняя тирада была девяносто шестой пробы дерьмом – очищенным, рафинированным и дистиллированным. Говоря строго, я нарушал простейшие правила, даже выслушивая подобное предложение. Однако я заслужил себе некоторый вес в организации долгими годами относительно беспорочной службы и полагал, что ему простится маленькая вольность, позволявшая в точности установить, чего же все-таки требуется этим недоноскам.

Долорес Анайа погрузилась в глубокое раздумье.

– Ты что, – вопросил я, – полагаешь, это первый случай схожего свойства? Искренне считаешь, будто вы – несравненная и единственная банда головорезов, решившая использовать правительственного агента в собственных целях? Да, сеньорита у вас. И чтобы спасти ее, я согласен договориться о плате. Но сначала подыми-ка трубку, набери нужный номер – я отвернусь, – и дай побеседовать с госпожой Брэнд. Удостоверюсь, что жива и невредима – примемся обсуждать условия. Кстати, понадобится еще и Вашингтон вызвать. А уж после определим: способны заключить сделку или нет. Согласна?

(обратно)

Глава 2

"Коста-Верде, – размышлял я, выжидая. – Чем и в какой области служат люди Мака несравненному дядюшке Сэму, известно лишь немногим; а в Латинской Америке – подавно. И все же в Коста-Верде кое-кто успел проверить наши способности самолично. Ибо я, по предварительной договоренности, орудовал там с немалым успехом".

Наличествовал некогда бандюга (или патриот-революционер, что, в сущности, означает одно и то же), титуловавший себя El Fuerte – Могучий. Не слишком-то привлекателен был, голубчик, да и не играет личное обаяние в подобных делах ни малейшей роли. Политические пристрастия редко основываются на соображениях "нравится – не нравится". Единственной настоящей ошибкой El Fuerte было то, что парень прилежно завоевал сильнейшее неблагорасположение тамошнего президента, господина Авилы. Равно как и влиятельных людей в Вашингтоне, считавших Авилу существом дружественным и полезным, хотя, на свой лад, не менее мерзким, чем его противник.

Меня отрядили в Коста-Верде, снабдив огромным крупнокалиберным ружьем, оптическим прицелом и неимоверным количеством зарядов. Говорю "неимоверным", ибо подобные предприятия сводятся к одному-единственному удачному выстрелу. Второго, обычно, сделать уже не успеете.

Мне содействовал маленький диверсионный отряд под командой армейского полковника Гектора Хименеса.

К великому разочарованию Вашингтона обнаружилось: полковник Хименес лелеял собственные, далеко шедшие и отнюдь не самые человеколюбивые замыслы. Ружье, оставленное мною на память, в залог нерушимой дружбы меж нашими народами, было использовано вторично, количество субъектов, носящих фамилию Авила, уменьшилось на голову, а президентом сделался Гектор Хименес, любезно и учтиво приславший ружье законному владельцу, с надлежащей оказией и приличествующими изъявлениями искренней благодарности...

Долорес Анайа уже говорила в трубку.

– Осо? Это Леона. Дай поговорить с Лобо. Она чуток выждала, потом продолжила:

– Алло? Да, Лобо, я... Можно ли объекту поболтать с женщиной? Да, он отказывается обсуждать условия, пока не... Понимаю. Bueno... Возьмите, сеньор...

– Элли? – окликнул я. Голос подруги доносился явственно, и все же различить слова было нелегко. – Элли?

– Мэтт? Извини, пожалуйста, мне заткнули рот кляпом, вытащили только что, и губы не слушаются. После твоего звонка я выскочила купить вермута, боялась, последний магазин закроется... У нас вина почти не оставалось. Тогда-то и набросились: внезапно и весьма решительно.

– Тебе не повредили?

– Кажется, нет. Пока... Мэтт!

– А? Элли заговорила с необычайной настойчивостью:

– Мэтт, я не вынесу, если ты... Все пойдет насмарку и прахом... Не соглашайся ни на какие вещи ради меня...

Голос внезапно пресекся. Кажется, чья-то ладонь закрыла спешивший высказаться рот.

– Вполне достаточно.

Говорил мужчина. Молодой. Пожалуй, именно его и называли кличкой Лобо: Волк. Видимо, всем парадом командовал этот субъект. По крайности, барышня Анайа обращалась к Волку с несомненным почтением.

Лобо продолжил:

– Вы удостоверились, мой сеньор: женщина в полном порядке. Дальнейшее благополучие сеньориты Брэнд всецело зависит лишь от вас. Будьте чрезвычайно рассудительны. Ради общего дела мы убиваем, не колеблясь, даже славных молодых женщин.

Телефон умолк, и моя хорошая Элли осталась где-то в неведомых далях, в приятной компании Лобо-Волка и Осо-Медведя. Я довольствовался обществом Леоны-Львицы.

Протянув трубку означенной особе, я воззрился на нее весьма вопросительно. Леона кивнула головой.

– Звоните, сеньор. Это разрешается. – Я набрал вашингтонский номер и назвался.

– Тревога-два, – сообщил я телефонистке. Долорес Анайа всполошилась и возжелала надавить рычажок аппарата. Я предостерегающе поднял руку:

– Это значит, у моего затылка – или затылка близкой мне персоны – держат взведенный револьвер. Неужто не дозволено сообщить?

Гостья дозволила.

Послышался знакомый, показавшийся нынче едва ли не родным, голос Мака.

– Сэр, беспокоит Мэтт, – уведомил я. – Тревога-два, сэр.

Употребив настоящее имя вместо кодовой клички (если вы не позабыли, Мэтт Хелм числится Эриком), я дал понять: разговор подслушивают.

– Здравствуй, Мэтт, – отозвался Мак, давая, как выражаются радисты, квитанцию: подтверждая, что понял. – Неладное стряслось, да?

В этот полночный час он, безусловно, уже не сидел у знакомого, обшарпанного рабочего стола, в невзрачном кабинете, против окна, свет которого мешал нам разглядеть черты начальника. Дома у Мака я не бывал никогда и не мог вообразить босса одетым в пижаму, а для пущего тепла накинувшим сверху толстый халат. Мак был, есть и, вероятно, всегда останется для всякого, кто знал его, худощавой, седовласой, лишенной возраста и особых примет фигурой, затянутой в хорошо сшитый серый костюм...

Я проработал на него дольше, чем хотелось бы. По всем приметам и статьям.

– Сэр, проверьте по картотеке одно имя... Долорес Анайа чуток помедлила и произнесла искомое имя вслух. Я прилежно повторил:

– Раэль. Армандо Раэль. Значится ли меж тех, кого можно или желательно устранить?

Воспоследовала краткая пауза, покуда Мак осмысливал и переваривал как просьбу мою, так и возможные последствия оной. Нас разделяли сотни миль. Наконец, начальник собрался с духом:

– Армандо Раэль... Нынешний президент Коста-Верде. Мерзейший диктатор.

Трубка работала исправно, а Долорес Анайа слушала нашу содержательную беседу по спаренному аппарату и одобрительно кивнула.

– Сверг предшественника несколько лет назад, при посредстве успешного и крайне кровопролитного переворота. Предшественником значился полковник Гектор Хименес, коего, Мэтт, вы наверняка не успели позабыть. Он сместил тогдашнего президента Авилу... не менее решительным, хотя несравненно более успешным способом. В свой черед, оказался изгнан хунтой землевладельцев и армейских офицеров, которых увлек и возглавил Армандо Раэль. Обычная история, к огорчению нашему. Хименесу повезло – ускользнул живым и отнюдь не нищим. Нищими такие особы не ускользают, верно? Коста-Верде и думать позабыла о правах человека и простейшей демократии, на жизнь президента Раэля учинили уже два покушения. Оба окончились провалом.

– Понимаю, сэр. А успешное покушение приемлемо?

– Кто будет покушаться?

– Я. Повторяю: тревога-два.

– Да ясно, ясно, ведь не вчера же родился! – обреченно сказал Мак. – Вижу...

Я готов был поверить, что и впрямь видит. Уж этому человеку лишних пояснений не требовалось. Мак в своем деле собаку съел – точнее, целую свору собак, – и понимал подчиненного с полуслова.

– Погоди, не вешай трубку, сейчас проверю.

– Спокойствие, Львица, – промолвил я. – Шеф советуется с оракулом. Наберись терпения.

Долорес Анайа промолчала. Мы ждали. Я отчаянно пытался не думать о маленькой, смелой, разумной девочке, с коей делил немало приятнейших минут и неприятнейших тоже – повстречались мы при обстоятельствах не самых благоприятных. Надлежало вспомнить, что субъекту, занимающемуся тем, чем занимаюсь я, не пристало заводить близких. Ибо я подобен громоотводу на высокой-высокой башне: притягиваю всякую молнию.

Что ж, Элеонору предупреждали честно и заблаговременно. Девочка лишь посмеялась и сказала: "Уж и не помню, когда хорошее шло мне в руки само по себе, не требуя непомерной платы..."

Вот она и плата...

– Мэтт?

– Слушаю, сэр.

– Неприемлемо, – сказал Мак. – Успешное покушение, увы и ах, неприемлемо.

Он играл по предложенным мною правилам, что было весьма любезно со стороны Мака. Мог бы просто приказать: не валяй дурака, отошли парламентера к его ее приятелям. Разумеется, желательно сперва перерезать означенной особе горло...

Так оно, между прочим, и полагалось бы сделать безо всяких дополнительных совещаний. Уже упоминалось, не раз и не два: мы понятия "заложники" не признаем, шантажировать нас чьей-либо жизнью или безопасностью – пустейшее дело.

– Я справился с главной картотекой, – продолжил Мак, – просто чтобы удостовериться. И услыхал: президент Коста-Верде сеньор Армандо Раэль выводу в расход не подлежит. И даже намекать на это безо всякой истинной угрозы не следует. Господин Раэль параноидально обидчив, как и большинство диктаторов. А мы не можем ставить отношения между странами под угрозу.

Когда я промедлил с ответом. Мак вопросил:

– Ты, надо полагать, в Чикаго?

– Да, сэр.

– Понимаю возникшее затруднение, и все же воспрещаю решать его предложенным способом. Повторяю, даже словесно грозить нельзя. Прости, пожалуйста.

Говорил Мак совершенно искренне, однако создавалось впечатление, что при других обстоятельствах он охотно бы выдал мне лицензию на отстрел одного дикого параноика из класса Раэлей, семейства Армандо, подсемейства Президенты, вида Диктаторы... Что проку строить несбыточные догадки!

Уймись, высокое, тощее, не слишком располагающее к себе создание без определенных занятий. Угомонись, угодившая в плен стойкая маленькая девица, поставившая условием: не принимай никаких требований, опасаясь за мою безопасность!..

– И вы простите, сэр, – попросил я. – Понимаю. Не кладите трубку, выждите.

И уставился на Долорес Анайа, чьи темно-карие глаза ответили бестрепетно и вызывающе. Чертовски жаль. Просто дьявольски жаль наблюдать, как молодые и пригожие пускают свою жизнь под откос. Народное благо... Остолопы.

– Командир говорит, названного тобою человека устранять нельзя.

– Очень жаль. Тогда сеньорита умрет. Я возразил необходимыми, естественными, вполне бесполезными звуками:

– А что проку? Это приблизит, что ли, погибель вашего диктатора?

Ни малейшего впечатления на Долорес Анайа последний довод не произвел.

– Но это может, – прибавил я, – заметно приблизить кончину людей, которых ты хотела бы видеть живыми и здоровыми. Долорес ощетинилась:

– Вы угрожаете, сеньор?

– Конечно, – ухмыльнулся я. – Конечно, угрожаю. И выполню угрозу в точности, не сомневайся. Но сперва разреши потолковать с папенькой, хорошо?

Вздрогнув, девушка подобралась и натянуто спросила:

– Кто проболтался? Я не называла полного своего имени...

– Хм! Однажды я провел бок о бок с полковником Хименесом несколько дней. И физиономию полковничью запомнил довольно крепко. Думаешь, не способен опознать его копию? Пускай даже иного пола?

Долорес Анайа, чьей подлинной фамилией была Хименес, помотала приглядной темноволосой головой.

– Не поможет, сеньор. Предложение исходит целиком и полностью от моего отца. Он отнюдь не забыл, как лихо и сноровисто вы управились с этим окаянным El Fuerte. И велел залучить вас любой ценой, ибо предыдущие попытки провалились, а за будущие покушения и взяться-то некому. Отец очень сожалеет по поводу неизбежного принуждения, однако страну следует вызволить из-под кровавой тирании Раэля. Свобода гораздо важнее старой дружбы и личной приязни. Так сказал отец.

Весьма знакомый ход мыслей... Отечество, Я Спасу Тебя! И уж, во всяком случае, латиноамериканский заговорщик почел бы себя опозоренным, просто позвонив и осведомившись: а не пальнете ли вы разок по просьбе старого товарища, сеньор Хелм? Латиноамериканцу позарез требовалось похитить, запугать, принудить...

– У папеньки мозги в порядке? – участливо спросил я.

– Что-о-о?

– У полковника в руках очутилась Элеонора Брэнд. В моих руках, голубушка, очутилась ты.

Девица вскинула голову и разразилась презрительным хохотом: ни дать, ни взять, французская аристократка, которую влечет на гильотину паскудное и презренное быдло:

– Так убей! Думаешь, испугаюсь? Я не могла руководить похищением, это проделал мой брат, Эмилио, по имени Лобо! Но я могла отправиться на переговоры с убийцей. И все – отец, брат, я сама – знали о возможных последствиях! Никого ни на кого не обменяют, запомни! Прежде я покончу с собой!

Что за скучная и опасная публика, юные фанатичные великомученики... Всегда готовы, всегда жаждут пожертвовать собственными несравненными особами. Точно, кроме них, никто не способен учинить выходку в том же роде...

Гостья посмотрела на часы.

– Время истекает, сеньор Хелм. Наступало время выкладывать последнюю карту, хотя и не особенно полагался я на эту карту, не козырный был туз – и все же ход надлежало сделать.

– Ладно, бери вторую трубку и слушай внимательно... Сэр?

– Да, Мэтт? – немедля отозвался голос Мака.

– Полковник Хименес числится по той же графе?

– Ни в коем случае. Устранение возможно в любую минуту. Я справился тотчас, ибо предвидел подобный вопрос. Конечно же, не официально устранять – в кулуарах дипломатии такие методы не признаются, – но с кем не приключается несчастий? Полковничьи амбиции давно встали кое-кому поперек глотки.

– Понимаю, – сказал я, уничтожая девицу торжествующим взором. – Подлежит устранению. Великолепно. Тогда, пожалуйста, обеспечьте полными сведениями о привычках полковника, обыденных и служебных. Повторяю: полными и всеобъемлющими данными. Вплоть до времени, когда мистер Хименес изволит взбираться на супругу и сколько у него, сердешного, бывает оргазмов за календарную неделю...

– Минутку! – перебил потрясенный Мак. – Госпожа полковница скончалась больше года назад! Касаемо остальных членов семьи: старшего сына, Рикардо, схватили при покушении на Армандо Раэля, и парень сгинул в тюрьме Ла-Форталеса, пренеприятнейшим, судя по всему, образом. Еще имеются младший отпрыск, Эмилио, и дочь по имени Долорес.

– Удостоился чести свести знакомство. Девица объявилась лично и восседает напротив. А с Эмилио недавно говорил по прямому проводу, выяснял вещи не очень-то приятные... Но это к делу не относится. Все о полковнике Хименесе. Даже как изволит испражняться по утрам: с трудом или с неудобной для самочувствия легкостью... Ну, и, разумеется, все, относящееся к охране.

– Сведений пруд пруди, – сказал Мак. – Чего недостанет, разыщем. Как упоминалось, полковник изрядно мозолит кое-кому глаза. Установить наблюдение?

– Обязательно и непременно, сэр. Двадцать пять с половиной часов в сутки!

Эта реплика долженствовала впечатлить Долорес.

– Вышлите кого-нибудь, сэр, в мою квартиру. Пускай возьмут запасной ключ, из числа хранящихся на полке... В стенном шкафу отыщется пластиковый чехол с крупнокалиберной винтовкой "Холланд-и-Холланд". Помните?

– Безусловно.

– Вручите оружейнику, пусть почистит, проверит, смажет. И велите изготовить сотню свежих зарядов. Потом передайте ружье с курьером. Попозже позвоню еще раз и сообщу, где и как повстречаю парня.

– Согласен. Что-либо еще?

– Пока ничего, – сказал я. – Спасибо, сэр. Конец связи.

Долорес приняла у меня трубку и возвратила на место. Мы помолчали, потом девушка осведомилась:

– Рассчитываете запугать, сеньор Хелм?

– Нет, – осклабился я. – Бывают люди слишком глупые, чтобы устрашиться. Но передай приятелям, братцу и папеньке: если с головы Элеоноры Брэнд хоть волосок упадет, я выйду на охоту. А полковник видал меня в деле. Скажи: если с девушкой хоть что-то нехорошее приключится, злополучный народ Коста-Верде будет завоевывать свободу без полковничьей помощи. Также без твоей, сударыня Львица. И братика Эмилио, по кличке Волк, страждущие крестьяне и ремесленники недосчитаются. Уяснила? Вышлете Элеонору Брэнд восвояси, целой и невредимой – будем считать нынешний вечер досадным дружеским недоразумением. А не вышлете – пеняйте на себя.

– Спокойной ночи, сеньор Хелм, – вежливо молвила Долорес, подымаясь и направляясь к двери. – Очень сожалею, что не удалось договориться. И вы пожалеете, не сомневайтесь...

Проводив ее взглядом, я дал гостье полуминутную фору. Затем ринулся вослед. Я крался за тонкой фигуркой в черных брюках и причудливой белой блузке; выслеживал Долорес на безопасном расстоянии.

Ближайшая бензоколонка была закрыта в столь поздний час, однако телефон, обретавшийся рядом, работал. Долорес помедлила и набрала номер.

Яразрешил ей уйти беспрепятственно. Пожалуй, девица понимала: я неподалеку. Любой агент, не утративший здравого смысла, поступил бы именно так. Она все понимала, тоненькая хищная тварь, и никуда не вывела бы даже под угрозой немедленной смерти. Не исключаю, что и под пыткой не вывела бы: натуры, подверженные истерии, бывают малочувствительны к физическому страданию.

А условный знак подать успела.

Я направился назад.

Признаю: время они рассчитали математически точно. Или просто наблюдали издалека, предвидя мое появление. Огромный старый седан пулей вынырнул из-за угла и с визгом и скрежетом затормозил у входа в дом. Распахнулась дверца. Что-то вылетело, упало, покатилось по тротуару. Автомобиль заревел, рванулся и, набирая скорость, исчез.

Уличный фонарь успел на мгновение высветить внутри машины двоих. Усатого, смуглого, крепко сколоченного субъекта за рулем и второго, на ходу захлопывавшего заднюю дверь: чисто выбритого, более хрупкого, со странно знакомыми чертами физиономии.

Кажется, я становился экспертом по семейству Хименесов. Сомнений не было: братец Эмилио. Правил, вероятнее всего, друг-приятель, прозываемый Медведем.

Я, пожалуй, успел бы расстрелять машину и даже повредить обоим членам экипажа, но много ли было толку в этом? Успеется. Не сейчас, а чуток погодя. Или спустя изрядное время – роли не играло. Теперь не играло...

Ошалелый привратник выскочил наружу, обеспокоенный столь поздним, внезапным и подозрительным шумом. Но я добежал первым. При подобных обстоятельствах полагается наглухо задраивать броневые люки эмоций, уподобляться танку, идущему в бой. Но любую броню можно пробить, если выпустить по ней надлежаще тяжелый снаряд...

Я стоял и думал, какой маленькой выглядит лежащая на асфальте Элли. Недоставало одной туфли, чулки разодрались при падении, платье сбилось и скомкалось. А вдобавок обильно перепачкалось пониже левой груди, куда, судя по очертаниям и размерам отверстия, всадили длинный, тяжелый охотничий нож.

(обратно)

Глава 3

Маленькая аудитория вместила четырнадцать человек, а заведение, в котором она обреталась, известно как Всеамериканский научно-исследовательский институт имени Вильяма Патнэма-Рэнсома. Для краткости – Рэнсомовский институт. Мне, невежественному выходцу из далекой и дикой Новой Мексики, пояснили, что двуствольная фамилия Патнэм-Рэнсом звучит в Чикаго весьма внушительно. Патнэмовская ветвь этого семейства сколотила миллионы, строя железную дорогу, а Рэнсомы разбогатели, заправляя знаменитыми бойнями, о коих писал еще Эптон Синклер.

Миновало двое суток после нежданной погибели, постигшей Элли Брэнд. Полагаю, что вел себя в продолжение сорока восьми часов относительно здраво, и все же ничего связного припомнить не могу. Я чувствовал себя ослабевшим и беспомощным, точно от болезни оправился. Так оно, по сути, и было. Женщина, стоявшая у классной доски, не казалась настоящей, я доска выглядела призрачной, да и сама аудитория тоже. Я лишь созерцал происходящее, не участвуя в нем.

Звали женщину Франческой Диллман: доцент Франческа Рэнсом Диллман, если угодно знать полное имя и должность. Возраста она была неопределенного, что угодно между двадцатью пятью и сорока годами; худощавая, избыточно протяженная по вертикали особа, умудрявшаяся выглядеть элегантно и надменно даже в коричневом твидовом костюме.

И приглядная, следовало признать. Точеный тонкий нос, высокие скулы, изящно очерченный, решительный подбородок. Проницательные серые глаза под густыми бровями. Коротко стриженные, изящно обрамлявшие бледное лицо волосы. Дама стояла, шныряя указкой по начерченной мелом карте – неплохо начерченной, учитывая, что миссис Диллман потратила на географические художества минуту-другую, не более.

– Повторяю для новоприбывших и опоздавших, – сообщила ученая, бросая в мою сторону холодный, отнюдь не одобрительный взор: – Мы отправляемся изучать колыбель древней мельмекской цивилизации, открытую не столь давно в коста-вердианских джунглях, вот здесь...

Указка скользнула по карте и замерла у небрежно обозначенной усеченной пирамидки.

– Существование этой погибшей культуры предположил и доказал мой супруг, доктор Арчибальд Диллман. Таким же точно способом, каким открыли в тысяча восемьсот сорок шестом году планету Нептун: следя за непонятными посторонними влияниями на орбиты известных светил, особенно соседней планеты. Урана...

Кто-то негромко откашлялся.

– Иными словами, – продолжила миссис Диллман, – быт и языки центрально-американских народностей, ольмеков и майя, к примеру, свидетельствовали о неких воздействиях извне, воздействиях лингвистического и культурного свойства, источник которых надлежало, по многим соображениям, искать именно здесь, в неисследованных ранее областях. Мистеру Диллману и мне посчастливилось проникнуть в тропические леса Коста-Верде первыми, при любезном содействии Рэнсомовского института и правительства упомянутой страны.

Все это госпожа Диллман произнесла, сосредоточенно изучая меловые линии на доске. Потом развернулась, шлепнула указкой по левой ладони. Сощурилась:

– Хочу сразу же и недвусмысленно предупредить всех. Присутствующие изъявили желание совершить туристическую экскурсию в качестве археологов-любителей. А посему внутренние дела Коста-Верде и замашки тамошнего руководства не касаются вас ни в малейшей степени. Работа наша всецело зависит от доброго расположения местных властей. Раскопки могут воспретить в любую минуту, понимаете? Настаиваю и требую: что бы ни подумали вы о режиме, царящем в стране, держите сложившееся мнение при себе. Пожалуйста, никаких возмущенных прилюдных отзывов касательно политики, экономики, общественной жизни. Пожалуйста, никаких фотоснимков, способных представить Коста-Верде в невыгодном или, того хуже, унизительном свете... Все уразумели?

Выйдя из огромного здания, я тотчас покинул будущих спутников и направился прямиком ко взятой напрокат машине. Знакомиться будем потом, дорога предстоит неблизкая, времени хватит. Поехал я в близлежащий мотель, где снял себе накануне удобный номер. Ночевать в опустевшей квартире Элеоноры было бы, во-первых, чересчур тоскливо, а во-вторых, неразумно и опасно. Я не вернулся даже забрать покинутый впопыхах саквояж. Кто-нибудь из коллег извлечет его и примет на сохранение, пока не вернется законный владелец.

Угрозы мои, конечно же, исправно дошли до Гектора Хименеса. Дочка его могла хмыкать и фыркать, выслушивая честные предупреждения, однако полковник видал меня в деле и едва ли отнесся бы к объявлению частной войны легкомысленно. Скорее всего, позаботится нанести упреждающий удар, сообразно простейшим правилам армейской тактики.

В Чикаго предстояло провести еще несколько дней, но этот город огромен, и даже полоумные коста-вердианские патриоты не сумеют разыскать человека, затаившегося на противоположной окраине, а именно: южной. Известной также как Университетская сторона.

Я остановил автомобиль у своего домика и двинулся внутрь, вызывать по телефону Вашингтон.

– Сейчас, – ответила дежурная Маковская девица, когда я представился обычным образом. – Соединяю.

– Минутку, – прервал я. – Запишите. Нужны подробные сведения о доценте Франческе Диллман и докторе Арчибальде Диллмане. Археологический факультет Чикагского университета. Всеобъемлющие данные, включая нынешнее местопребывание супруга... Также соберите материалы о каждом члене милой моей команды, жаждущей покопаться в руинах. Меня интересует: не использует ли кто-либо из них предстоящую поездку, чтобы нелегально проникнуть в Коста-Верде? Режим не поощряет обыкновенных развлекательных туров, путешественникам-одиночкам вообще не выдают визы. Я из-за этого и присоединился к археологам, но ведь подобная мысль и другому вполне могла в голову стукнуть. Мы вылетаем поутру, чуть свет, и собранные досье придется доставить либо в гостиницу "Эль-Пасо", Мехико-Сити, либо в отель "Гобернадор", Санта-Розалия, Коста-Верде... Записали? Теперь соединяйте.

Вероятно, Мак уже подслушивал по своему проводу, потому как ответил во мгновение ока:

– Да, Эрик?

– Документы мне вручили, сэр. А винтовку пускай до срока приберегут, я не собираюсь пользоваться ею по ту сторону границы. Оружейнику передайте спасибо.

– Объяснись, пожалуйста, Эрик. Чего дожидаешься и зачем оттягиваешь время? Возмездие должно быть немедленным, дабы сильнее впечатлять людей, вынашивающих похожие умыслы...

Даже после стольких лет, проведенных во главе организации, Мак впадает в холодное и неукротимое бешенство, узнавая о террористических актах, сопряженных с шантажом. Он однажды поведал, что обуздал бы воздушных пиратов очень быстро и просто. Высылал бы на перехват угоняемого самолета пару-тройку истребителей и сбивал злополучный лайнер безо всякой пощады. Конечно, пояснил Мак, это стоило бы нескольких сот невинных жизней, и все же после предметного урока – двух от силы – хитроумные угонщики и вымогатели угомонились бы навсегда. И в будущем оказались бы спасены тысячи людей...

По счастью, сию точку зрения не разделял никто, включая меня самого.

– Хименес и его семейство, – пояснил я, – окопались и укрепились в усадьбе, снятой внаем посреди Лэйк-Парка. Им ведь политическое убежище предоставлено, правильно? А полковник понимает: после приключившегося – и он, и близкие могут считаться мертвецами в краткосрочном отпуске. Но кровавая баня, учиненная чуть ли не в сердце Чикаго при участии наших людей, означала бы конец организации. Усадьбу, сэр, можно взять лишь приступом. Те, кто умеет вынюхивать, не должны вынюхать ничего о нашем вмешательстве. Посему дозвольте обставить операцию чин чином, чтоб и комар носа не подточил.

– Каким же именно чином?

– Не догадываетесь? Мак, безусловно, понял. Но сказал:

– Воздающий быстро воздает вдвойне. Прошу помнить об этом, Эрик.

– Некуда торопиться, сэр. Площадку молодняка в Хименесовском зверинце я уже считаю несуществующей. Каюк медвежонку, и капут волчонку, и юной львице не подрасти. Но вот насколько виноват полковник, пока не известно в точности. Возможно, его отродья просто почуяли кровь и, хищным натурам в угоду, превысили полномочия... Хименес был вовсе недурным субъектом. Когда-то.

– Но сделался старше и вкусил власти, – парировал Мак. – Даже хорошие люди, прорвавшись на вершину власти, начинают мнить себя незаменимыми для общественного блага и зачастую оправдывают любое зверство, совершенное ради пресловутого "народа". В итоге становятся каннибалами, похлеще всяких Кастро и Трухильо... Подлежащими выведению в расход.

– Безусловно, сэр. И, кстати... Хименесу взбрело в голову нанять профессионала, дабы расправиться с Армандо Раэлем. Не исключаю, что и Раэль не прочь нанять профессионала, дабы избавиться от Гектора Хименеса. Эдакие мысли сплошь и рядом витают в воздухе, сэр. Пожалуйста, попробуйте выяснить, не сшивается ли в Коста-Верде некто известный нам, субъект Икс, которому в Центральной Америке и заниматься, на первый взгляд, вроде бы нечем...

– Предложение учтено и принято.

– Спасибо, сэр. Конец связи.

Я позвонил в группу наблюдения, установил, что полковник Хименес недавно вкатил в усадьбу на лимузине и сейчас обретается в кабинете. Снова положил и поднял трубку, набрал нужный номер, услыхал знакомый – хорошо знакомый, к сожалению, девичий голос. Весьма симпатичная особа, Долорес Анайа Хименес. Жаль, что двое суток назад красивая и не совсем глупая девушка решила совершить самоубийство...

– Будьте любезны пригласить сеньора Гектора Хименеса.

– А кто говорит? – Она внезапно осеклась. – Сеньор Хелм?!

– Сеньорита, я избегаю разговаривать с ходячими покойниками. Но все же задам один вопрос. Не вы ли вынесли смертный приговор Элеоноре Брэнд по уличному платному телефону?

Долорес безмолвствовала.

– Вы, голубушка. Я предоставил свободный выбор, и вы предпочли пулю. Посему не обижайтесь. А теперь давайте-ка папеньку, и поскорее.

Воспоследовала довольно продолжительная пауза. Еле слышно зацокали удаляющиеся по незримому паркету незримые каблучки. Послышались другие шаги, более тяжелые. Полковник заговорил, и я поразился, как знакомо звучит не слышанный голос, не слышанный мной уже много лет.

– Мэттью?

– Здравствуй, Гектор. Ты свалял вопиющего дурака. Допустил бы похожую ошибку, пока мы выслеживали El Fuerte, не говорили бы нынче... Вопрос.

– Да, Мэтт?

– Ты действительно отдал своим паскудным отродьям такой паскудный приказ? Или они орудовали самостоятельно?

Хименес поколебался.

– В общем, замысел принадлежал мне, amigo. A вот его исполнение... Впрочем, неважно: командир в ответе за проступки подчиненных. Мэттью?

– Да?

– Мстить нужно мне, а не детям. Долорес, ко всему в довершение, слишком юна и...

– Свинячья чушь! Она достаточно выросла и созрела, чтобы велеть своему окаянному братцу махать кинжалом! А братец достаточно возрос и вымахал, чтобы загонять клинок по рукоятку. И с какой стати amigo? Будь мы настоящими amigos, ты просто позвонил бы и попросил у старого приятеля помощи! А ты что сотворил?

– Но приятель наверняка отказался бы... Выразив при этом сожаление, посетовав на политику американского правительства, которое влюблено в мясника Раэля. Угадал?

– Разумеется. Но разговор состоялся бы дружелюбный, и никто не пострадал бы.

С полминуты Хименес молчал. Затем произнес:

– Очень жаль, что между нами стряслось такое... Но предупреждаю, Мэттью: меня пытались убить не раз, и не два. Сам слышишь, я до сих пор жив.

– Я с тобою прощаюсь, Гектор. По старой памяти. Из уважения к прошлому. Adios.

– Vaya con Dios, Мэттью. Послышались прерывистые гудки.

(обратно)

Глава 4

– Бультман, – сказал голос в телефонной трубке.

Принадлежал голос Маку, а я разговаривал из стеклянной, наглухо закрытой будки посреди хьюстонского аэропорта. В небольшом отдалении разместились по креслам и диванам прочие участники предстоявшего путешествия. Впрочем, не все. Недоставало еще парня, звавшегося Андерсоном – чудесное скандинавское имя, – числившегося в списках, но при вышеописанной вводной лекции не присутствовавшего, а посему не виданного мною дотоле. Парня ждали с минуты на минуту.

Распорядительница, неутомимая миссис Диллман, позаботилась обо всем, включая билеты на второй отрезок перелета, от Хьюстона до Мехико. Там нужно было провести сутки или двое, а потом отбыть по воздуху в Санта-Розалию, столицу Коста-Верде, изобильную историческими, этнографическими и антропологическими музеями.

Последний этап, от Санта-Розалии до затерявшегося в джунглях Копальке, где наше специальное образование должно было продолжиться всерьез, предстояло преодолеть на автобусе.

– Бультман? В Коста-Верде? Я рассеянно обводил взглядом огромный зал ожидания, однако не примечал ничего подозрительного. Из Чикаго, похоже, удалось улизнуть безукоризненно. "Хвоста" не наблюдалось.

– Получается, как выразился желчный старец Марк Твен, слухи о его смерти немного преувеличены? Ведь сказывали, будто сей великолепный фриц погиб на Кубе. Выяснили, какой оптимист обещал Бультману премию за голову Фиделя?

– Предположения строили разные, подозревали кого угодно, включая наших друзей из ЦРУ, но в точности ничего не установлено...

– Понимаю, сэр.

– Бультмана видели совещавшимся с начальником Servicio de Seguridad Nacional[22], или SSN, господином Энрике Эчеверриа, известным как Enrique Rojo[23] или Рыжий Генри. Предмет беседы неизвестен. Сообщаю: по имеющимся наблюдениям, вместо левой ступни у немца протез. Это свидетельствует, что кубинская затея не сошла ему безнаказанно. Бультмана, вероятно, искалечило при той самой автомобильной аварии, в которой он предположительно погиб, спасаясь бегством.

– Не думаю, что парень сделался после увечья намного безопасней или покладистей. Располагаем досье?

За полконтинента от вашего меня зашелестели бумажные листы. Мак принялся читать:

– Бультман... Подлинное имя неизвестно. Клички...

Последовало довольно долгое перечисление, коим не стану вас утомлять.

– Сорок три года, пять футов одиннадцать дюймов; сто девяносто фунтов весу; голубоглазый, светловолосый. Особых примет не зарегистрировано, отпечатки пальцев не получены. Фотографии: семьдесят третьего года, сделаны "Миноксом"[24], семьдесят восьмого, сделаны телеобъективом, резкость очень скверная. Отлично управляется с пистолетом и винтовкой; непревзойденный стрелок из автомата. Удовлетворительно владеет любыми клинками и приемами рукопашного боя без оружия. О знании взрывного дела сведений нет. Гетеросексуален. К садизму не склонен. Не курит, пьет умеренно. К наркотикам не склонен. В одиночку работает редко, предпочитает возглавлять группы. Список убитых Бультманом: Варшавский, 1967; Линдерманн, 1969; Смит-Уотрес, 1972; Эладио, 1974; Марэ, 1977. В 1980, как помнишь, безуспешно покушался на Кастро. Также, предположительно, Эрнандес, 1971; Лагерквист, 1975. Достоверных данных нет, но, по всей видимости, устранены Бультманом.

Прочистив горло. Мак закончил:

– Досье, правда, еще не пополнено последними сообщениями.

Я задал важный вопрос:

– Как прикажете обходиться с Бультманом, сэр?

– Желательно устранить при первой и малейшей возможности.

– Понимаю...

И, действительно, понял. И не удержался от грустной ухмылки. Уж больно легко согласился Мак отрядить меня в Коста-Верде. А я-то, олух, еще и сам пособил ему, полюбопытствовал, какой человекоубийственный талант может пропадать от безделья в этом испано-говорящем захолустье! Мак, вероятно, внес небольшие поправки в изначальные свои замыслы и благословил сентиментального сверхистребителя Хелма лететь на юг. Дабы устранить кого следует при первой и малейшей возможности...

Мак выдержал короткую паузу и промолвил:

– Склонен думать, вы разумеете положение во всей сложности его. Я предпочел бы зачислить Бультмана в архивные списки, однако решать окончательно будете сами. Сообразно обстоятельствам.

Пожалуй, надлежало напыжиться и возгордиться. Мне предоставляли действовать как сочту нужным! Да только, на беду, мое разумение отнюдь не всегда считается вполне здравым, и самостоятельные действия бывают чреваты взбучками. Определенные приказы куда безопасней...

Кто-то настойчиво застучал в стекло.

– Минутку, сэр!

Это была доктор Франческа Диллман, возносившая мой билет на манер хоругви и пытавшаяся что-то втолковать сквозь непроницаемую для посторонних звуков прозрачную преграду. Я приоткрыл дверь.

– Помогите, пожалуйста, мистер Фельтон! Когда окончите разговор, конечно.

– Сию секунду. Миссис Диллман удалилась, я быстро произнес:

– Так точно, сэр. Сообразно обстоятельствам. Благодарю, сэр.

– Исследовательский отдел, – уведомил Мак, – подготовил нужные материалы о ваших попутчиках. Получите в Мехико. Связного распознаете как обычно. Оружие доставят в Санта-Розалию, будем надеяться, револьвер не понадобится вам до того... Он поколебался и продолжил:

– Полегче, Эрик. Обстановка в стране отнюдь не лучшая, и не все дорожные приятели могут оказаться вполне безобидны. И герра Бультмана следует остерегаться независимо от наличного количества ступней.

– Конечно, сэр. Держимся начеку.

Я повесил трубку, снял с крючка фотокамеру и направился к Франческе Диллман, оживленно беседовавшей со старой четой Гендерсонов: Остином и Эмили. Женщина была седовласой, пышной матроной, а мужа – высокого, не менее седого, слегка сутулого, отрекомендовали ранее отставным подрядчиком. Только, невзирая на сутулость, мистер Гендерсон куда больше смахивал на отставного офицера, и в немалом чине.

При моем приближении разговор оборвался.

– Рядовой Фельтон прибыл в ваше распоряжение, сударыня! – доложил я и по-шутовски отдал честь.

Глаза доктора Диллман сообщили недвусмысленно: жаль, голубчик, не мой ты студент! Здесь, в аэропорту, я был членом платной туристической группы, клиентом, коего следовало ублажать. Но уж в аудитории миссис Диллман урезонила бы дерзкого паяца разом и надолго...

– Сделайте одолжение, мистер Фельтон, – попросила она, когда мы проворно зашагали прочь. – Именно одолжение... У нас... небольшая трудность, а вы довольно молоды и сильны. Ведь не к Остину Гендерсону обращаться с подобным! Я тоже не слишком немощна и все-таки... хотела бы получить содействие крепкого мужчины.

– Да в чем дело-то? Доктор Диллман покосилась:

– Простите. Меня, между прочим, зовут Франческой. Однако прошу не говорить Фрэн или Фрэнки.

– Сэмюэль, – улыбнулся я. – И не возражаю против обращения Сэм. Что стряслось, Франческа?

– Сейчас увидите... Меня попросили... как распорядительницу и главу поездки... позаботиться... Понимаю, возникнут неудобства, но ведь нельзя же оставить человека в таком состоянии безо всякого ухода!

Она метнула взор в сторону.

– Где он? Ведь попросила же: не удаляйтесь... А! Вот, пожалуйста.

Я узрел молодого человека, близившегося к нам в инвалидном кресле на колесах. Кресло украшал ярлычок авиационной компании. Видимо, собственный экипаж бедолаги уже переправили на борт лайнера. Человек остановился в ярде от меня и Франчески.

– Сэм, познакомьтесь: это Дик Андерсон. Мистер Андерсон, мистер Фельтон. Давайте загодя отправимся на взлетное поле и устроим Дика в салоне. Администрация не возражает.

Светловолосый субъект, которому через годок-другой должно сравняться тридцать. Застарелый, сглаженный шрам на щеке. От обширного и жестокого ожога. Эти шрамы я распознаю немедля. Пластические операции нынче способны творить чудеса, но чудеса редко совершаются полностью...

На Дике была клетчатая рубаха, а поверх нее серый джемпер. Ноги, облаченные в голубые джинсы, казались чрезмерно тонкими, вялыми, усохшими. Не врожденный порок, и не полиомиелит: несчастный случай, и обожженное лицо тому порукой. А хорошее лицо. Привлекательное, невзирая на... Я остолбенел.

Умные карие глаза под густыми бровями глядели внимательно и спокойно.

Светлые волосы! Любопытно, какой использовался краситель? Андерсон... Северянин!.. Парень был таким же скандинавом, как я испанцем. И глаза эти я уже видал.

На физиономии красивой, очень юной и очень решительной. Эти глаза сверкали вызовом, глядя в пистолетное дуло; источали холод, угрожая; делались поистине змеиными, вынося неповинной женщине смертный приговор. Женщине, которую я любил... Настолько, насколько вообще способен любить субъект, прослуживший у Мака два с лишним десятка лет.

Припомнить имя оказалось делом нескольких мгновений.

Передо мною объявился в инвалидном самокатном кресле старший брат Эмилио и Долорес, первенец Гектора Хименеса, предположительно погибший лютой смертью в политической тюрьме Ла-Форталеса после провалившегося покушения на президента Раэля.

Передо мною сидел Рикардо Хименес.

(обратно)

Глава 5

– Конечно, – улыбнулся я. – С удовольствием помогу, Франческа.

– Да не беспокойтесь, – вмешался Рикардо Хименес... прошу прошения. Дик Андерсон. – Я прекрасно управляюсь на ровной поверхности. Вот лестницы – дело другое.

В отличие от сестрицы, он говорил почти без акцента. Я приметил: с левой рукою парня тоже не все ладно. Два ногтя не отросли вообще, а остальные пошли вкривь и вкось.

Его изловили, пытали, жгли, били по чем попало, уродовали, вероятно переломали половину костей. Но теперь он возвращался в Коста-Верде. Храбрости семейству Хименес было не занимать, признаю. И следовало катить инвалидное кресло, толкать перед собою, исподволь пытаясь выведать или догадаться, чего ради летит Рикардо на родную почву, где столкнулся, выражаясь мягко, с весьма нелюбезным обращением и где господин Эчеверриа, несомненно, тотчас же довершит начатую и неоконченную работу, если разузнает, кого включили в сборище праздных туристов-гринго.

Интересно, подозревает ли об этом Франческа? Поглядев на решительную, волевую физиономию дамы, я удостоверился: нет. Миссис Диллман без колебания принесла бы в жертву благородной науке всю нашу группу, розно и совокупно. Потому и не стала бы укрывать среди подопечных опасного государственного преступника, за одно знакомство с коим Раэль выкинул бы Франческу из Коста-Верде навеки, а дальнейшие раскопки запретил начисто. Не стала бы творить именно то, против чего предостерегала: сердить – вернее, приводить в ярость – коста-вердианских заправил.

Мы доставили Рикардо к уже поданному трапу и вручили попечению аэродромного персонала. Служащие определили парня в самолет с умопомрачительным проворством. Наверное, очень и очень торопились вернуть кладовщику позаимствованный Франческой колесный инвентарь.

– Спасибо, ребята! – помахал нам рукой возносимый по ступенькам "Андерсон".

Не шибко точное выражение, вряд ли можно с полным правом говорить "ребята", если один из субъектов – женщина, к тому же облеченная докторской степенью. И все же по-английски Рикардо Хименес болтал превосходно. Для испано-язычного любителя, разумеется.

– Жаль, ваш супруг не полетит с нами вместе, – заметил я, поворачиваясь к Франческе.

– О, Арчи в Аризоне, присутствует на конференции... Каньон-де-Шелли, знаете это место? Я мотнул головой.

– Арчи раскапывал его несколько лет подряд. И теперь докладывает об итогах тяжкого труда...

Внезапно Франческа посмотрела на меня в упор и выпалила:

– Не подведете нас, мистер Фельтон? Правда, не подведете?

Я изрядно удивился:

– В чем же?

– Фотоаппараты. Журнальные и газетные связи. Уйма сенсационного материала... И ярый гнев Армандо Раэля! Понимаете? Раскопки в Коста-Верде исключительно важны для науки! Не поставьте их под нежданный удар.

Озабоченная, встревоженная, раскрасневшаяся, она казалась почти человекообразной, чего я не мог сказать о докторе Диллман, обливавшей дилетантов безмолвным презрением в аудитории Рэнсомовского института. Надлежало изобразить невинное любопытство.

– Обещаю и клянусь. Но чем же так замечательна сия угасшая цивилизация?

Франческа смотрела почти с жалостью.

– А что вы знаете об исчезнувших центральноамериканских культурах?

– Исчезли. Полная и всеобъемлющая информация, коей располагаю по этому поводу. О прочем расскажете вы.

Франческа улыбнулась:

– Но вы наверняка слыхали об индейцах майя, и о том, что их культура сгинула весьма загадочно. По сути, в одночасье. Остались только великолепные, большие города, превратившиеся ныне в развалины. А перед майя такая же участь постигла цивилизацию ольмеков: постепенный рост, величие, полный блеск – и внезапный конец. А задолго до них мельмеки прошли столь же необъяснимый цикл. Но здесь возникли странные, грозные догадки, основанные частью на предположениях, частью на добытых доказательствах... Некие расшифрованные надписи проливают свет... Короче, достоверный ответ непременно будет найден, если Коста-Верде позволит продолжать раскопки достаточно долго.

– Какой же ответ?

Уклоняясь от прямых пояснений, доктор Диллман промолвила:

– Разные теории существуют... Мы с Арчи, подобно многим коллегам, убеждены: эти цивилизации, равно как и другие, разбросанные и распространявшиеся некогда по всему земному шару, исчезли в результате неведомых, страшных бедствий, возможно, катастроф...

– Землетрясений? – перебил я.

– Нет! Необъяснимых несчастий, после которых уцелели единицы, редкие беглецы, чьи потомки выжили, заложив основу современного индейского населения.

Воспользовавшись тем, что Франческа переводила дух, я тупо спросил:

– Ну, вымерли, ну и что?

Обреченно глядя на меня, ученая дама сказала:

– Вы невыносимы. А я, наверное, ужасная дура, ибо пытаюсь растолковать профану... Франческа улыбнулась.

– Пораскиньте мозгами, черт возьми! Целые три высокоразвитые культуры, сменявшие друг друга на этом континенте, уничтожаются внезапно и чуть ли не махом! Неужто неинтересно выяснить причину? Что, если я намекну: в прочитанных мельмекских надписях содержатся недвусмысленные пророчества, касавшиеся грядущего всенародного исчезновения?

– То есть, – нахмурился я, – они знали, что рано или поздно испарятся?

– Спящая Красавица зашевелилась, – едко молвила Франческа. – Очнитесь, мистер Фельтон. Да, знали. Более того, знали, в каком обличье придет погибель. По крайней мере, жрецы знали. Мы вовсю расшифровываем летописи, но признаю: самые важные иероглифы, наскальные, пока не поддаются изучению. Нужны материалы, множество дополнительных материалов...

Она облизнула губы и осведомилась:

– Разболтаете, конечно? Или сумеете удержать язык за зубами?

– Если попросите, – осклабился я.

– Прошу, мистер Фельтон... сохраните... нет, хотя бы попробуйте сохранить в секрете все, вами услышанное. Дайте нам возможность чуток продвинуться в исследованиях. Только попытайтесь молчать, больше ничего не требую.

– Попытаюсь, – сказал я.

(обратно)

Глава 6

Два огромных, покрытых вечными снегами вулкана, Истаксиуатль и Попокатепетль, – Спящая Женщина и Курящаяся Гора – проплыли под крыльями самолета, и внизу простерлось огромное плато Анауак, обрамленное высокими холмами и образующее высокогорную долину Мехико, где, по слухам, приютился город того же названия. Говорю "по слухам", ибо непроницаемое облако смога напрочь скрывало из виду мексиканскую столицу, бывший Теночтитлан, гордость императора Монтесумы, у которого Эрнандо Кортес и отобрал в итоге все царство заодно с жизнью.

Мы отважно пронизали дымные облака и удостоверились: Мехико на месте, никто его не разрушил снова.

Гостиница наша располагалась на бульваре Реформа. Вкатив кресло, содержавшее Рикардо Хименеса, в обширный вестибюль, я получил наставления от Франчески, с похвальным проворством распределявшей номера и багаж, доставил подопечного на этаж номер четыре и церемонно выгрузил.

– До завтра. Дик.

– Спасибо, мистер Фельтон.

– De nada, как мы выражаемся на беглом испанском.

Рикардо ухмыльнулся.

– Вы знакомы хотя бы с парой слов, чего не могу сказать о себе.

Да, парень знал, что делал, представляясь уроженцем севера. Полностью скрывать знание родного языка очень тяжело, но все же мыслимо. А вот уродовать родной язык убедительным образом сумеет лишь субъект, обладающий задатками лингвистического гения всех времен и народов. Рикардо предусмотрительно избрал вариант номер один: я не разумею ни аза.

– Если выучите слова cerveza и bano[25], – улыбнулся я, – затруднений не возникнет... Будьте умницей.

– А кем же еще прикажете быть в моем состоянии?

Он тоже улыбнулся, произнеся последнюю фразу, и я мысленно повторил: храбрости семейству Хименес не занимать.

– Сэм, разрешите вознаградить ваши труды хорошей выпивкой! – предложила Франческа. – У меня осталось немного шотландского виски, а виски в этих краях – мыслимый предел роскоши. Попробуйте купить: бутылка стоит ровно тридцать долларов.

Я расхохотался:

– Не люблю переводить драгоценные продукты, обладая вкусом неизощренным и неразвитым... Конечно, с удовольствием выпью. Только занесу к себе в номер все фотографическое оборудование, да руки с дороги вымою.

Когда я возвратился, дверь ее номера была распахнута.

– Заходите! Выпьем немножко, передохнем. Устала служить нянькой при толпе великовозрастных.

Франческа подняла стакан, протянула мне второй.

– Ну-ка...

– Вполне пристойно, – похвалил я. – Кстати, вы прекрасно управляетесь.

Она отозвалась не сразу. Отошла к окну, выглянула наружу, полюбовалась бульваром Реформа. Уже смеркалось, город вспыхивал миллионами огней, проносившиеся мимо автомобили зажигали фары. Франческа Диллман протянула руку и резко дернула свисавший с карниза шнур. Гардины зашелестели, двинулись, отгородили номер от окружающего шумного мира.

– Благодарю за комплимент, – негромко сказала женщина. – И за Дика Андерсона благодарю. Если начнете метаться и фотографировать, немедленно приставлю к нему кого-нибудь иного, не беспокойтесь. Но предупредите загодя.

– Конечно. Впрочем, я пока не чувствую себя слишком обремененным, а Дик очень славный субъект.

– Вы правы. Бедный! Так молод, и... Я ухмыльнулся: меж Рикардо и Франческой разницы в годах насчитывалось лет пять или шесть.

– Ужасно, бабушка, – промолвил я. Франческа вздрогнула. До сих пор мы разговаривали в рамках светской вежливости, как археолог Диллман и фоторепортер Фельтон. Фамильярная шутка прозвучала весьма неожиданно.

Молчание продлилось несколько секунд. Внезапно женщина вздрогнула, вернулась к занавешенному окну, выглянула в щелку между шторами. Залпом осушила стакан.

– Вы изумительно играете, Диллман, – подал я голос. – Но вот не понимаю, кого стараетесь обмануть: меня или же себя самого?

Франческа вскинулась было, но тут же обмякла, глубоко вздохнула и засмеялась.

– Актриса я, пожалуй, никакая. Насквозь видать, правда, Фельтон? Вы не ошиблись. Прошу: останьтесь, пожалуйста, на ночь.

Озадаченно рассматривая собеседницу, я полюбопытствовал:

– Но почему же именно я? Конечно, цену себе знаем: физиономия Адониса, телосложение Геркулеса, мозг Эйнштейна и фаллос бешеного быка... Принимаю вашу страсть как нечто самоочевидное и неизбежное, но все-таки: почему я, и с какой стати в первую же ночь после отлета? Вы, простите великодушно, вовсе не смахиваете на оголодавшую без мужского общества развратницу.

Улыбка на лице Франчески сделалась гораздо шире.

– Кого же еще было выбрать, милый мой? Седовласого джентльмена, сопровождаемого грозной женой? Или бедного безногого юношу, у которого, пожалуй, не только с ногами беда? Но даже... даже будь он здоров, я не решилась бы. Чересчур молод. Мог бы увлечься... даже влюбиться. И что прикажете потом делать? Как избавиться от непрошеного поклонника?

– Н-да, – хмыкнул я. – Получается, на моем челе сверкает надпись: "бросит и умчится без оглядки"?

– Ты человек взрослый и, думается, многоопытный. Вряд ли станешь превращать мимолетное приключение в нечто непреходящее...

Не считайте, будто я поверил хоть единому слову яз этой галиматьи. Допускаю: ученейшая Франческа Диллман и впрямь была куда темпераментнее, чем казалась на вид. Но предположить, будто она могла попасть в безысходное рабство к плотским вожделениям? Приятно, Разумеется, если тебя сочтут привлекательным, но я знал множество славных и еще больше не слишком славных мужчин, отправившихся к праотцам лишь оттого, что чересчур много возомнили о своей внешности в неподходящую минуту. Или в неподобающей обстановке.

Впрочем, отступать было некуда. Прекрасная дама сделала все мыслимые авансы. Отвергнуть их вежливо не сумел бы никто. Как ни крути, любой, даже самый утонченный отказ равнялся бы оплеухе.

Я осторожно взял Франческу за подбородок, поднял ее лицо, наклонился и поцеловал. Сперва губы женщины были холодными и неподатливыми, потом потеплели, а под конец и ответили на мое лобзание не без удовольствия. Оторвавшись друг от друга, мы не сразу смогли отдышаться.

– Помаду, по крайней мере, сняли, – уведомил я. – Одежду, если хочешь носить ее впредь, а не выкинуть вон за полной непригодностью, сбрасывай сама.

(обратно)

Глава 7

Поутру я пробудился в собственном номере, куда потихоньку проскользнул во мраке ночи, выбравшись вон из теплой уютной постели, которую делил с Франческой к обоюдным восторгам. Пробудился – и проголодался.

Маленькая закусочная обреталась тут же, на четвертом этаже, и была, в отличие от ресторана, открыта во всякое время суток. Посетителей спозаранку замечалось немного, но я приметил парочку, верней, супружескую чету, из числа сотоварищей. Сразу приметил. И не только потому, что были они, за исключением Рикардо, самыми младшими в группе (лет по тридцать с небольшим), но и потому, что манера одеваться у обоих наличествовала необычная.

Женщина, откликавшаяся на имя Глория, красовалась в длинной и широкой крестьянской юбке, желтых башмаках и мужской полосатой рубахе, которую небрежно стягивала узлом на животе. Каштановые волосы, тщательно встрепанные, стояли вокруг головы полупрозрачным ореолом, делая сию привлекательную, хорошо сложенную, здоровую особу похожей на одуванчик.

Мужчина, худощавый, темноволосый субъект постарше возрастом, изображал вождя, племени команчей. Во всяком случае, поверх синей джинсовой пары – брюки и рубашка – он старательно развесил уйму, прорву, несметное множество серебряных побрякушек. Не жалких имитаций, сфабрикованных нашими японскими союзниками, а полновесных побрякушек, подлинной индейской выделки. Из настоящего серебра, не извольте усомниться. Ибо звали его Джеймс Уоллес Патнэм, из чикагских Патнэмов, миллионеров. Он, собственно, и финансировал нашу любительскую экспедицию.

Непроизвольно подивившись причудам богачей, я облюбовал место и вознамерился хоть немного заморить червячка.

– Разрешите к вам присоединиться, мистер Фельтон?

Я поднял голову.

В изящном бежевом костюме, опрятная, свежая и почти по-стародевичьи чопорная, Франческа выглядела прекрасно. Дабы не ударить лицом в грязь, я исправно поднялся, выдвинул свободный стул, сделал короткий вежливый жест:

– Прошу, сударыня.

– Остановиться надобно, милый, – негромко произнесла доктор Диллман, присаживаясь. – Прекратить. И рассмеялась, увидав мою физиономию.

– Не это прекратить! Уж этим заняться можно всегда и везде. Но при людях тебе следует держаться от меня подальше. Наведывайся в гости к кому хочешь, заходи в любую комнату, а вот моей избегай. Нынче вечером я приглашу на коктейль нескольких туристов. Не вздумай объявиться. Сама удобный вечер назову, понимаешь? Может быть, я и нимфоманка... но, по крайности, я не глупая нимфоманка.

– Чушь собачья, – ответил я.

– Не груби, Сэм.

– А ты не валяй дурака, Франческа. Отлично знаешь, кто я такой: люди, которые тебя направляют и науськивают, растолковали все и велели затащить Фельтона в постель елико возможно быстрее. Представили меня полным чудовищем, ты дрогнула было поначалу, ждала садистских вывертов, мучительств, наверное, даже побоев... Но возникает вопрос: как теперь-то быть? Впрочем, устроители спектакля...

– Прекрати! Что за идиотская мысль! Науськивают... Я не караульная собака, слышишь! Да откуда тебе вообще пришло на ум подобное? Спятил?

– Бросим твоим приятелям пару мозговых косточек, – продолжил я невозмутимо. – Во-первых, они, по-видимому, чрезвычайно желают разузнать: вооружен я или нет. Поскольку раздевался кое-кто в твоем присутствии, можно утверждать: при себе ничего не имеет. Остаются чемоданы. В следующий раз отправимся не к тебе, а ко мне. Бросишь в бокал таблетку снотворного и обшаришь пожитки Фельтона, покуда тот будет валяться бесчувствен аки скот зарезанный. Утолишь любопытство неведомых молодцев, а вдобавок и репутацию верного соглядатая поддержишь, О`кей?

Франческа безмолвствовала.

– Во-вторых, уведомишь: я правительственный агент, высланный в Коста-Верде со специальным заданием. Сказал об этом сам, под очень пьяную руку. Поскольку между Коста-Верде и Штатами процветает взаимное понимание и крепнет нерушимая дружба, тамошним властям опасаться ровным счетом нечего. Это косточка номер два.

– Но зачем же ты вылетел, если...

– Выследить личность, именуемую Бультманом, – сообщил я.

– Бультман... – Франческа покатала фамилию немца на языке и сочла ее неудобоваримой. – Никогда не слыхала.

– И не могла слыхать, если не желала устранить кого-либо и не располагала при этом очень большими, действительно большими деньгами. На бультмановский гонорар. Парень – профессионал высочайшего ранга, да на беду свою не столь давно угодил в автомобильную катастрофу. Металлической ступней обзавелся. Пять человек угробил наверняка, еще двоих – весьма вероятно.

– Великий наемный убийца с железной ногой... Похоже на дурацкий телевизионный боевик. А что же станется с этим уголовным гением, если вы повстречаетесь?

– Думаю, что уголовного гения попросту не станет. Глаза Франчески не отрывались от моего лица.

– Страшные вещи, мистер Фельтон, изрекать изволите. Но, даже проведав, с каким страшилищем провела ночь, не чувствую себя ни в малейшей степени запачкавшейся. И... сообщу, если будет возможно повторить... сеанс.

Окончив завтракать, она сняла со спинки стула наплечную сумочку, подняла с пола чемоданчик-"дипломат", содержавший документы группы. Затем встала сама. Я снова вскочил, поклонился.

– Автобус отправляется в музей через два часа, мистер Фельтон, – безо всякого выражения произнесла Франческа. В восемь тридцать у парадного входа в гостиницу. Пожалуйста, не заставьте себя дожидаться.

(обратно)

Глава 8

Отнюдь не будучи заядлым приверженцем заведений, называемых музеями, я провел в них немало времени: то увлекаемый любознательными приятельницами, то встречая связных, то следя за "подопечными", то избегая слежки за собою самим.

Я не знал, где именно должна состояться встреча с человеком, которого упомянул Мак, но когда стройный, молодой, хорошо одетый мексиканский джентльмен задержался подле нашей группы, дабы поправить расстегнувшуюся пряжку на ботинке, и дал при этом определенный знак, я поспешно извинился перед Рикардо... виноват, Андерсоном, вручил его ближайшему соседу и заторопился прочь.

В сортире, который благовоспитанные мексиканцы нынче титулуют sanitaria, а не Bano, хотя второе слово совершенно безобидно и значит вовсе не "отхожее место", а "ванная", я буквально прирос к писсуару и принялся дожидаться. Связной не заставил тосковать слишком долго.

– "Хвоста" за вами не заметно, сеньор, – уведомил он, обосновываясь рядом. – Если кто-то и следит, будьте уверены: шпион числится в составе самой экскурсии.

– Gracias.

– Бультмана видели в Санта-Розалии. По-прежнему вместе с Энрике Эчеверриа, El Rojo, Рыжего, руководителя окаянной Servicio de Seguridad Nacional. Есть основания считать, что Бультман виделся также с El Presidente Раэлем.

– Проверьте.

– Телефонный номер, по которому вы можете попросить помощи при нужде, не забыли? В Санта-Розалии подобного номера, ксожалению, нет. Зато связного известили, оружие получите сразу по приезде. Пароль: одно общеизвестное слово из Льюиса Кэрролла. Отзыв такой же. Распоряжения будут? А просьбы?

– Никаких, – ответил я. – Огромное спасибо.

– De nada. Приятно было познакомиться, сеньор. Vaya con Dios...

Франческа Диллман читала подробную и довольно интересную лекцию в зале майя, на коих, по ее утверждениям, изрядно повлияла предшествовавшая во времени мельмекская культура. Бросив на меня негодующий взгляд школьной учительницы, Франческа сделала секундную паузу, дозволяя опоздавшему возвратиться за парту. Наверное, следовало все-таки поднять руку и смиренно отпроситься по маленькому дельцу...

Потом группа разбежалась, кто куда. Франческа удалилась в компании умопомрачительных, донельзя смахивавших на хиппи Джеймса и Глории Патнэмов, по сравнению с которыми выглядела едва ли не придворной дамой. Джеймс, надлежало отдать ему должное, исправно катил Рикардо Хименеса, до поры избавив меня от нужды заботиться о злополучном калеке.

Я поторопился в гостиницу и засел за домашнюю работу.

Работы оказалось немало.

Первое досье – Дик Андерсон – было чересчур объемистым, и я отложил его напоследок. Рикардо Хименеса надлежало изучать весьма досконально и неспешно.

Доклад, касавшийся Франчески Диллман, удивления не вызывал. Единственная дочь, баловница богатой семьи. Училась в наилучших школах и неизменно блистала способностями. Колледж. Университет. Получила докторскую степень и место доцента при специальном факультете в Чикаго. Муж: Арчибальд Диллман, еще одна повесть о блестящей академической карьере.

Говард Гарденшварц (пухлый, темноволосый, начинающий лысеть, замкнутый и сдержанный субъект). Профессор истории при Северо-Восточном университете. Жена: Эдит (маленькая, седовласая, дружелюбная).

Две школьные преподавательницы, неразлучные подруги: Патриция ("зовите меня Пат") Толсон и Маргарет ("зовите меня Пегги") Мак-Элдер.

Никто из них отродясь не имел ни малейших связей с Коста-Верде. Равно как и чета Уайлдеров: Маршалл (шумный и краснорожий) и Бетти (крикливая и тощая). Муж работает страховым агентом.

Поль Хэммонд Олкотт (крупный блондин) представлял известный интерес, ибо в свободные часы развлекался охотой на крупную дичь, а я люблю знать, кто из окружающих прилично управляется с огнестрельным оружием. Помимо этого, Олкотт обладал весьма хорошенькой женой по имени Эльспет (фигура точеная, волосы очень светлые) и сотрудничал с рекламной компанией, да только в Коста-Верде, сдавалось, тоже ничего не позабыл.

Сутулый седой подрядчик в отставке, Остин Гендерсон, был, как и предполагал я, отставным военным, да еще каким! Генерал, обладатель прекрасного послужного списка, ветеран второй мировой войны!

А вот хиппи из племени команчей, Джеймс Патнэм, преподнес немалый сюрприз. Он, как выяснилось, воевал во Вьетнаме, слыл отчаянным боевым офицером и угодил прямиком под трибунал за то, что поголовно перестрелял деревню, которую, по мнению вышестоящего начальства, можно было перестрелять выборочно... Трибунал оправдал Патнэма, но парень покинул армию вскоре после этого. И теперь щеголял в идиотском виде, бросая вызов любому и каждому из окружающих межеумков. Суть вызова, правда, не достигала моего разумения.

Жену свою, одуванчикоподобную Глорию, Джеймс повстречал на Гавайях, где Глория работала простой секретаршей, и немедля сделал ей предложение. Чикагские Патнэмы позеленели от злости, узнав, что безродная выскочка, промышлявшая заурядной службишкой, сделается членом столь выдающейся и почтенной семьи.

Надо полагать, женитьбу Джеймс тоже рассматривал как некую разновидность вызова. На сей раз – ближайшим родичам, слишком любившим драть носы к зениту.

Прекрасно.

С личностями, достойными внимания, в основном покончено. Внимание, гвоздь программы: Дик Андерсон. Сиречь, Рикардо Хименес.

Медицинские отчеты производили впечатление устрашающее. Пытошники Рыжего Генри Эчеверриа потрудились в поте своих палаческих рож, не щадя усилий. Парня буквально разнимали на части в застенках Ла-Форталесы. Последующее лечение: обширные пластические операции, частично восстановлены функции левой кисти, очень ограниченно восстановлены функции нижних конечностей, причем последующее улучшение маловероятно. Операция на урогенитальных органах была относительно успешна, хотя половая функция необратимо уничтожена.

Глубоко вздохнув, я перевернул страницу, гадая, откуда Франческа Диллман проведала о последнем из увечий бедолаги. Возможно, такие вещи любая женщина, особенно страстная, способна определить с первого взгляда...

Странно, пока Франческа не заговорила о вероятных повреждениях Рикардо, незаметных по внешности, я даже не думал ни о чем подобном. Хотя, разумеется, в пах на допросах лупят весьма охотно, а заплечные мастера испанской школы еще и обожают подвешивать жертвы за их мужские части. На короткий срок – при обычной пытке или на долгий, когда хотят убить особо мучительным способом.

Рикардо, по всему судя, пытали обычным способом. "Вот несчастный молодчик!" – подумал я. Такого даже представителю рода Хименесов не пожелаешь.

(обратно)

Глава 9

Санта-Розалия встретила нас распростертыми объятиями, что было изрядным облегчением. На свою легенду и безукоризненно сфабрикованные – подлинные, по сути, документы: Маку доставляли бланки прямиком из тщательно охраняемых государственных заведений, где эти вещи печатают, – я мог полагаться вполне. А вот касательно беглого политического узника, явившегося в инвалидном кресле и выставившего напоказ чуть ли не половину былых увечий, возникали крепкие сомнения. Вряд ли угрюмое полицейское государство Коста-Верде пропустило бы столь броскую личность незамеченной.

Однако старый, добрый, гениальный Эдгар Аллан По в несчетный раз оказался прав: что бросается в глаза, того не замечают. Украденное письмо...

Таможенники оказались весьма любезны, милостиво решили не перетряхивать багаж и пропустили нас к дожидавшемуся близ выхода экскурсионному автобусу, который Франческа, естественно, заказала еще в Штатах, по международному проводу. Вокруг аэропорта слонялись вооруженные патрули, чуть ли не на каждом перекрестке стоял солдат при каске, винтовке и полной выкладке.

А город оказался грязным и обшарпанным донельзя. Чумазые детишки не выглядели ни сытыми, ни веселыми, а на лицах родителей застыло затравленное, опасливое выражение.

– Я предупреждала, – шепотом бросила Франческа, задержавшись в проходе у моего сиденья. – Не вздумайте фотографировать. Гид неминуемо и очень быстро донесет в SSN.

– Триумфальный марш науки продолжится беспрепятственно, – ухмыльнулся я. – Не стану подличать, не беспокойтесь.

Франческа двинулась дальше: подтянутая, деловитая, напрочь не схожая с мягкой, уступчивой особой, навестившей мою скромную обитель накануне, перед вылетом из Мехико, покуда остальные скопом ринулись любоваться на Ballet Folklorica. Она обратилась к смуглому крепышу экскурсоводу, носившему белый тропический костюм и примостившемуся близ водителя. Экскурсовод кивнул, поднял микрофон, свистнул в него, проверяя уровень громкости, начал торжественную речь:

– Меня зовут Рамиро, – возвестил он на хорошем английском языке. – Приветствую гостей, приехавших в нашу прекрасную страну, Коста-Верде, и решивших посетить ее прекрасную столицу, Санта-Розалию. Санта-Розалия располагается на высоте пятисот пятидесяти метров над уровнем моря, что составляет около тысячи восьмисот футов. Население столицы – четыреста восемьдесят тысяч человек, почти полмиллиона, – добавил Рамиро не без гордости. – Завтра я буду иметь честь повести вас в изумительный музей, построенный нашим прогрессивным правительством, чтобы сохранить исконное культурное наследие великого народа. Вы также повидаете Губернаторский дворец, новую сизалевую фабрику и многие иные учреждения, развитию которых способствует мудрая и дальновидная политика нашего руководства... Да, сеньора?

Его перебила миссис Гендерсон, любезная седовласая генеральша.

– Простите, что это за громадное здание вон там? – осведомилась Эмили. – Выглядит очень старинным!

Я перегнулся вправо, понял, о чем ведется речь. Каменная махина высилась над окружавшими ее трущобами и виднелась издалека. Серая, несокрушимая твердыня, тяжелые железные ворота, зарешеченные окна.

Смуглый гид на мгновение смутился, но тотчас овладел собою и отвечал без запинки:

– Сеньора, это Mision Santa Rosalia, построенная в тысяча шестьсот пятьдесят третьем году орденом иезуитов. Как видите, строили на совесть: обитель одновременно служила и крепостью, о чем и говорит само ее название, Ла-Форталеса. Во времена войн и пиратских набегов окрестные обитатели спешили сюда, чтобы найти убежище в надежных стенах. Когда-то миссию окружала захудалая деревушка, но теперь она стоит в центре процветающего и многолюдного города. Внутри находится весьма любопытная часовня, однако осмотреть ее не дозволят, ибо здание служит ныне важным правительственным учреждением.

Важное правительственное учреждение... Даже отсюда мне почудилась тюремная вонь и померещился звериный вой узников, истязуемых следователями. Важное учреждение. Очень важное!

– По левую сторону, – бойко продолжил Рамиро, – видны нефтеперегонные заводы государственной компании "Петроверде". Коста-Верде изобилует полезными ископаемыми, ее нефтяные залежи почти неисчерпаемы, и дальновидная политика его превосходительства президента Раэля...

Автобус повернул в лабиринт узеньких улочек, запетлял и, наконец, притормозил у входа в гостиницу. Мне настало время катить коляску Рикардо.

– Спасибо, Сэм, – вежливо сказал Хименес, очутившись подле своего номера на третьем этаже. Он огляделся.

– Чемодан уже принесли. Молодцы! Давайте выпьем вместе по стаканчику.

Выдержав короткую паузу, прибавил:

– Обоим не повредит, верно, amigo? Я изучил его лицо, потом неспешно произнес:

– Лучшее предложение, услышанное за последние несколько дней.

– Пожалуйста, если не трудно, внесите мои пожитки, – попросил "Андерсон", орудуя ключом. – В чемодане завалялась бутылка "Бурбона", в рубашку завернута. Наберите на цифровом замке сплошные нули – крышка и откроется.

– Дерни за веревочку!.. – ухмыльнулся я и полминуты спустя поставил на столик впечатляющий стеклянный сосуд, снабженный красочной этикеткой.

– Разливайте отраву сами, сеньор Хелм, – предложил спутник, невозмутимо уставившись мне в глаза. Я осклабился.

– Конечно, сеньор Хименес. Только давайте вящей безопасности ради придерживаться условных имен. А то и на людях оплошать недолго... Давно догадались? Пожав плечами, Рикардо сказал:

– В хьюстонском аэропорту. Высокий худой мужчина, прилично стреляет – я слыхал историю об El Fuerte раз пятьсот, – маскируется под журнального фотографа, ходит, обвешанный камерами и экспонометрами. Работает на правительство Соединенных Штатов. Недавно потерял подругу, которую убили моя безмозглая сестрица и мой идиот братец. То ли по приказу папеньки, то ли по собственному почину... Вдобавок, отец описывал вашу внешность во всех подробностях. Не уставал восхищаться великим заезжим диверсантом. – Рикардо вяло улыбнулся. – Думал, вы сразу меня выдадите, мистер Хелм. Отчего не выдали?

– На таможне? С какой стати? Вы передо мною ничем не провинились – по крайности, пока. Вас даже в Чикаго не было, когда случилось... несчастье.

– Получается, присутствие Мэтта Хелма в группе археологов-любителей нужно считать чистейшим совпадением?

– Конечно. Двое людей решили проникнуть в Коста-Верде потихоньку, не привлекая излишнего внимания. Способ к этому наличествовал единственный. Вот оба человека и заинтересовались индейскими древностями. Кажется, вполне объяснимо. Я перевел дух.

– Но кто, собственно, верховодит грядущей революцией? Уж никак не полковник, окопавшийся в Соединенных Штатах. И, простите, не вы, прикованный к инвалидному креслу.

Ничуть не обидевшись, Рикардо промолвил с виноватыми нотками в голосе:

– Я уважаю отца, но его армейские замашки устарели.

– Ну, знаете ли... Судя по количеству мундиров и винтовок на улицах, без армейских замашек, даже изрядно обветшалых, вам не обойтись, если решили Раэля сбросить.

– Понимаете, войска отнюдь не пылают любовью к Армандо Раэлю. Особенно теперь, когда Хименес намерен возвратиться... Не сомневайтесь, отец опытный командир и сумел бы помочь нам и словом, и делом. Он был великим бойцом, Сэм, а вот президентом оказался препаршивым. В точности, как ваш генерал Грант... Но армия любила его, а к тому же множество штатских начали ценить Хименеса, изведав правление Раэля. Поэтому я и возвратился. Хименес, первенец великого Гектора Хименеса, покушавшийся на тирана, страдавший в застенках, заплативший за дерзость и храбрость непомерную цену и вновь готовый сражаться! Да, конечно, из человека, не способного толком стоять на ногах, воин скверный. Однако я сделаюсь в некотором роде знаменем, хоругвью освободительной борьбы. И, быть может, помогу народу Коста-Верде победить.

– Получается, папеньку сбросили со счетов? Хименес пожал плечами. Смущенно пожал.

– Ничего не попишешь. Да и не играл он особой роли в новом заговоре. Время Гектора Хименеса окончилось. Важно уничтожить Раэля. А уж кому доведется пожинать плоды – не столь важно. Ибо народ окажется при выигрыше, как бы ни повернулись дела.

– Вы покушались на Раэля сами, но оплошали, – прервал я. – Отчего?

– Промахнулся впопыхах, а второго выстрела сделать не дали.

– Случается... Но если вы – хоругвь освободительной борьбы, кто возносит вас?

После долгого колебания Рикардо сказал:

– Его зовут Люпэ де Монтано. В народе, разумеется, кличут bandido, только наш народ, увы, любого назовет головорезом, если парень дерется против правительства. Даже против такого зверского режима. Впрочем, Люпэ и сам не провозглашает себя святым освободителем. Он готов спуститься с гор во всякую минуту, но Монтано требуется рычаг, способный повернуть армейские штыки в сторону президентского дворца, и определенный политический вес. Я – этот рычаг, и одно присутствие мое наверняка придаст Люпэ необходимую респектабельность.

– Понятно.

– Вот почему Люпэ выручил меня из Ла-Форталесы, переправил в Соединенные Штаты, полностью оплатил медицинские расходы – немалые, кстати. Я требовался про запас, на будущее.

– Как же он тебя извлек?

– Извлек? – не сразу понял Рикардо. – А! Да, полагаю, точно так же, как и обеспечил въезд вашей группе: небольшим влиянием, осуществимыми угрозами и, разумеется, громадными взятками. У Раэля и мясника Эчеверриа сотни врагов, готовых помочь неприятелю. Особенно, если риска нет, а барыш велик...

Молодой человек рассуждал с мудрым цинизмом старца.

– О побеге рассказать не могу, почти все время пролежал без сознания. Трясли в грузовике, везли на скоростном катере... Не дали спокойно умереть. Потом – лечебница в Штатах, врачи, операции... На что я годился после того, как надо мною потрудились Эчеверриа и его людоеды? Восседать в кресле на колесах и смотреть ваше идиотское телевидение? Оставалось одно: послужить Коста-Верде, ощутить себя живым существом, а не беспомощной развалиной. Сердце бьется, мозг работает, имя гремит.

Прозвучала последняя фраза весьма напыщенно. Впрочем, парень говорил с неподдельной искренностью. Я заподозрил, что патриотический пыл Рикардо Хименеса немного болезнен, да только трудно было сохранить полную здравость рассудка, пройдя сквозь преисподние Ла-Форталесы. Когда-нибудь Раэль и Рыжий Генри могут крепко пожалеть о содеянном...

– Хорошо, Дик. Теперь о делах личных. Ни против тебя, ни против здешней революции, ни против Люпэ де Монтано я не имею ничего. Но с твоею семейкой предвидится расчет особый и решительный. Сделаемся врагами на этой почве – очень жаль. Решать лишь тебе, amigo.

– Не много ли берешься исполнить, Сэм? Гектор Хименес до сих пор исхитрялся уцелеть, хотя за ним буквально охотились.

– Дорогой мой, ведь не об армейских маневрах говорим! Любой профессионал, располагающий подручными средствами, за десять минут растер бы эту нью-йоркскую банду полоумных любителей в мелкий порошок! А я – профессионал.

Рикардо глубоко вздохнул.

– Если семья погибнет, я возненавижу тебя, Сэм. Но виноваты они сами, а потому не опасайся мести. Годится моя точка зрения?

– Вполне. Спасибо за выпивку. Дик. Принести чего-нибудь?

Рикардо помотал головой.

– Тогда счастливо оставаться. Будь умницей. Рикардо ухмыльнулся:

– Буду. Выбора нет.

(обратно)

Глава 10

С утра пораньше затрезвонил телефон, сдернувший меня с гостиничной кровати, где я возлежал, скинув туфли и убеждая себя самого, будто размышляет над очень важными вещами. В действительности, я просто дремал.

Предыдущая ночь выдалась беспокойной, хотя и приятной, а посему после завтрака разумному человеку следовало прикорнуть, не зная заранее, что сулит предстоящий день. Вдобавок, надо было повстречать связного, а легче всего это сделать, запершись в номере и дождавшись вызова по местному проводу.

Так и получилось.

Я поднял трубку и услыхал низкий, хрипловатый, знакомый голос:

– Фельтон? Фоторепортер?

– Эй, а кто?.. О, Господи, Миранда!

– Угадал. Тебя тревожит Несравненная Миранда Мэтсон, – продолжила собеседница. – Увидала имя в информационном бюллетене Palacio de los Gobernadores[26]: выдающиеся ученые-гробокопатели явились в Коста-Вер-де, чтобы восславить богатство здешних доисторических культур... Захотелось повидаться. Помнишь наше плавание на старом корыте, звавшемся «Снарк»? Ох, и сумасшедшая была затея!

Одно общеизвестное словечко из Льюиса Кэрролла, сказал мексиканец. Что ж, пароль прозвучал.

– Помню. И хватит с меня эдаких тарбармошек. Теперь все будет чинно и мирно. Я не любитель кораблекрушений. Коль хочешь, разопьем вместе бутылочку-другую.

– Жадина! Я-то рассчитывала, угостит полновесным обедом!

– Вымогательница. Ладно, где повстречаемся? Ты лучше моего знакома с городом.

– Restaurante Tolteca, – уведомила Миранда. – Сиречь, ресторан "Тольтек". Просто назови его любому таксисту. Буду ждать ровно в час. По рукам?

– По рукам. Ты сущее сокровище, Миранда.

– Неужто, наконец, понял?

Я положил трубку. Так вот он, наш человек в Санта-Розалии! Но как, любопытно знать, Мак сумел привлечь на службу Миранду Мэтсон, заядлую собирательницу и сочинительницу газетных сплетен, закоренелую пьяницу? Она была выпивохой старой доброй закалки: не теряла разума, обладала огромной храбростью и отличалась привлекательностью швабры.

Познакомились мы еще в благословенные времена, когда я сам, зеленый, увешанный "лейками" и "кодаками" юнец, подвизался в новомексиканских и прочих газетах. Несколько раз видал Миранду и впоследствии, сменив профессию на куда менее безобидную. Новое мое занятие сделалось нынче такой же тайной, как былое занятие Рональда Рейгана, и все же в чужой стране, где я бывал только единожды и носа не высовывал из лесов, можно было представляться фотографом.

Автобус доставил нас к музею, размещавшемуся в изумительном старинном особняке, отреставрированном еще до прогрессивного президента Раэля, но быстро ветшавшем опять, ибо новое, мудрое и дальновидное правительство заняло кресла внезапно и не дало прежнему сменить на здании протекавшую крышу.

Экспозиция уступала разнообразием той, которую можно узреть в Мехико, да и художества мельмекские, с точки зрения эстетической, безусловно проигрывали искусству ольмеков. Но Франческа была поистине без ума от своих возлюбленных индейцев, и я непрерывно слышал:

– Вот, смотрите! Эта чаша раскопана и доставлена доктором Диллманом, прошу любить и жаловать!

После полуторачасовой лекции (должен признаться, довольно интересной), туристов отпустили на волю, и я вскочил в ближайшее такси. Ресторан "Тольтек" располагался в углу обширной площади, был весьма фешенебельным и для всякого сброда неприступным. Я порадовался, что, зною вопреки, надел белую рубашку и галстук, придав себе вид относительно пристойный. Фотокамеру, перекинутую через плечо, метрдотель милостиво оставил без внимания и препроводил меня к столу сеньориты Мэтсон.

Миранда уже успела пропустить пару стаканчиков. Никогда не пренебрегала возможностью. Крупная особа с растрепанными светлым волосами, в джемпере. Какие именно были на Миранде брюки, сказать не могу: ноги, разумеется, обретались под столом, покрытым скатертью, но еще никто никогда не видал мою приятельницу в юбке.

Мысленно подивившись тому, что обладательница подобного наряда получила пропуск в ресторан, я уселся напротив.

– Знаешь, почем тут продают шотландское? – осведомилась Миранда. – Сорок долларов пинта! Сорок!

– Тебе-то что за печаль? Ежели не ошибаюсь, ты пьешь исключительно "Бурбон".

– Если не понимаешь, поясняю, – сказала Миранда. – Я задолжала твоим... собратьям. Вызволили меня из одной африканской дыры. В Центральной Африке постоянно режут и стреляют своих и чужих, не разбирая. Вырвавшись оттуда, я пообещала: понадобится помощь – обращайтесь в любой день. Так и получилось. Большая вашингтонская шишка не сыскала в Коста-Верде ни единого сколько-нибудь надежного существа, кроме старой доброй Миранды Мэтсон. Поступили распоряжения устные, а заодно и приложения вещественные. Достань из сумочки. Я к эдакой пакости прикасаться избегаю.

Протянув руку под стол, я запустил пятерню в необъятную кожаную торбу, неизменно сопутствовавшую Миранде чуть ли не двадцать лет подряд и выглядевшую соответственно. В торбе обнаружился револьвер: курносый двухдюймовый ствол. Еще наличествовала хитрая кобура и коробочка патронов. Пять в револьвере, штук десять в коробке – три полных барабана. Войны, располагая таким арсеналом, не затеять, но маленькую битву можно выиграть вполне.

Я проворно запихнул оружие в пустой чехол от фотоаппарата.

– Фу-у-у, и приятно же избавиться от огнестрельной дряни, – сказала Миранда. – Сообщаю: Бультман скрылся из виду. Не понимаю, о чем речь, но сообщаю точно: Бультман скрылся из виду.

– Понимаю. Проверим.

– Теперь, – ехидно изрекла Миранда, – изволь небрежно оглядеться. Может, опознаешь кого-либо, кого раньше видал на фото...

Зал был просторным и высоким, обильно освещавшимся. Половина столов пустовала, за другими обосновались посетители, уписывавшие обед с немалым воодушевлением. Но взгляд мой внезапно привлекла фигура, спокойно восседавшая подле окна.

Рыжеволосые и рыжебородые латиноамериканцы, хотя и существуют, но довольно редки. Сомнений допускать не приходилось. Я рассматривал Рыжего Генри, Enrique Rojo.

Тот обедал в компании трех офицеров, по всей вероятности, личных телохранителей. И казался в темном штатском костюме неизмеримо внушительнее трех облаченных мундирами верзил. Было Рыжему Генри около сорока. Худая кастильская физиономия. Мефистофельская бородка.

Шестое чувство подсказывало: с этим субъектом шутить не рекомендуется ни при каких условиях.

– Правда, хорош? – полюбопытствовала Миранда. – Их превосходительство Энрике Эчеверриа, обер-палач Коста-Верде... Хочу выпить.

Почти весь последующий день мы добирались на автобусе до Копальке, древних мельмекских развалин, где Франческа и ее высокоученый муж исследовали, рыли, вымеряли, записывали, строили несуразные и заманчивые гипотезы. По счастью, в автобусе имелся кондиционер, ибо мы спускались к низменностям, и воздух с каждым часом делался все жарче.

Дорога неумолимо ухудшалась. Но продвижение наше замедляли не столько ухабы и выбоины, сколько неисчислимые заставы и патрули. Кажется, это числилось наилучшим здешним развлечением: заставить паршивых богатеев-americanos покинуть прохладную, просторную колымагу и топтаться под палящим солнцем, покуда самодовольный капитан (лейтенант, сержант – ненужное зачеркните) пристально проверяет каждую буквицу незнакомых слов и советуется с гидом, который разумеет чужеземное наречие.

Вместе с нами увязалась Миранда Мэтсон, сопроводившая меня из ресторана до гостиницы, поговорившая с доктором Диллман и посулившая той статью, снабженную фотографиями. Означенная статья, заверила Миранда, сделает фамилию Диллман притчей во языцех, составит супружеской чете немеркнущую славу не только в кругах академических, но повсеместно.

Убеждать Миранда умела.

Немного поколебавшись, Франческа дозволила ей занять одно из остававшихся свободными сидений.

Гостиница "Копальке", расположенная в удобной близости от развалин, оказалась просто мотелем северного образца: главный корпус, бассейн, фонтаны, лужайки, маленькие, разбросанные коттеджи, которые служили отдельными номерами. Истинный оазис в сухих, чуть ли не дотла испепеленных тропическим зноем джунглях.

Наличествовали, разумеется, ресторан, закусочная, лавка, торговавшая сувенирами. Все, как полагается у людей цивилизованных. Все удобно и даже недурно.

– Когда Коста-Верде целиком уподобится этому заведению, – пробормотал я на ухо Рикардо, – почувствуешь себя настоящим избавителем. С неба спустившимся.

Хименес даже не улыбнулся. Молодое лицо мнимого скандинава сделалось угрюмым. Он прикоснулся к неосновательно изглаженному шраму на левой щеке:

– Скорее, вырвавшимся из ада...

(обратно)

Глава 11

В моем деле быстро привыкаешь засыпать где угодно, выбрав любую более-менее горизонтальную поверхность; в любое время суток и в любом состоянии. Только на сей раз я отчего-то не сумел очутиться в объятиях Морфея. Использовать снотворное было бы опрометчиво, инстинкт нашептывал: в гостинице не стоит накачивать себя средствами, притупляющими чуткость.

Лежа на спине, я размышлял о немеряных джунглях, простиравшихся на север, запад и восток, о зловещих пирамидах-теокалли, храмах и пещерах, до которых было, в сущности, совсем недалеко. О забытом, внезапно сгинувшем народе, чья судьба столь заботила Франческу.

Я размышлял и, невзирая на возраст, опыт и нажитое долгими стараниями хладнокровие, чувствовал себя не вполне уютно.

Все-таки, велел рассудок, если бессонница мучит, используй ночные часы не без пользы. Взвесь и сопоставь. Ибо главный личный вопрос, очень меня занимавший, решился в беседе с Хименесом-младшим. Он был великим бойцом, а вот президентом оказался препаршивым... Стало быть, сезон охоты на Гектора Хименеса и его исчадий окончательно объявляется открытым. Я не отниму у страждущих обитателей Коста-Верде желанного благодетеля. И маленький призрак умной, доброй и невезучей Элеоноры Брэнд не оскорбится подобным отмщением...

Звук приближавшихся шагов немедля разогнал все роившиеся в мозгу мысли. Шаги были странными: неуверенными, шаркающими, спотыкающимися. Я торопливо нащупал револьвер, угнездившийся у правого колена – прятать оружие под подушкой давным-давно сделалось традицией, а следовательно, дурным тоном.

Поправил покрывало, хоть и готовился продырявить его при внезапной пальбе. Раздался частый, негромкий стук в дверь, потом шепот:

– Сэм! Ради Бога, Сэм! Открой скорее...

Когда я вскочил, откинул щеколду и распахнул створку, Франческа стояла, бессильно прильнув к стене лбом, задыхаясь, точно бежала без остановки целую милю. Пожалуй, так оно и было.

Миссис Диллман вздрогнула, когда я обнял ее за плечи, но дозволила препроводить себя внутрь домика. Я закрыл и замкнул дверь, обернулся. Нажал выключатель.

– Не надо, Сэм! Не надо света! Я выгляжу...

– Не валяй дурака, хорошо?

Выглядела дама и впрямь неплохо. Я чуть ли не силой вынужден был отнять ее ладони от лица и увидел кровоподтек: внушительный, впечатляющий, тянувшийся от глаза до уголка губ. Измятая шелковая блуза выдернулась из-под юбки, измялась, перепачкалась. Нейлоновые чулки порвались на коленях, а сами колени вряд ли были в лучшем состоянии.

Досталось и правой ладони: обширные ссадины. Однако всего неприятнее показался дикий, затравленный взгляд.

– Номер грузовика запомнила? – заботливо полюбопытствовал я.

– Ха-ха! – ответила Франческа нежданно твердым голосом. – И четырежды ха-ха. Доволен? А если прекратил корчить клоуна, принеси пластырь. И что-нибудь вроде перекиси водорода.

– Кажется, есть... Но что же все-таки стряслось? Франческа облизнула губы:

– Это... это и впрямь смехотворно. Я решила перед сном заглянуть на прежние раскопки. И заблудилась. Пошла коротким путем, но после нас уже работал кто-то иной, все приметы переменились... А потом... Потом начались ужасы. Понимаешь, столько лет заниматься археологией, ко всему привыкнуть, и вдруг ни с того, ни с сего по-настоящему перетрусить! Перепугаться древних гробниц! Но я чувствовала, чуяла незримое присутствие Ночных Владык.

– Что-о?

– Иксчатля, бога смерти... Других... Можешь надрывать живот, хохоча, но над раскопками витало нечто холодное и темное. Странно, индейцы представляли ад ледяным, а не огненным... Я закричала, словно маленькая, бросилась напролом, наутек, упала со всего маху, стукнулась лицом, чуть сознания не лишилась...

Глубоко вздохнув, доктор наук Франческа Диллман обозрела собственную потрепанную персону.

Я придержал ей затылок, охватил пальцами нижнюю челюсть и осторожно пошевелил.

– Хруста, смещений, острой боли не ощущаешь?

– Побаливает, но тупо...

– Зубы в полном наличии? Самовольно отлучившихся нет? Ну-ка, дай загляну.

– Господи, – простонала Франческа, – Господи, какая глупость! В моем возрасте спасаться от привидений!

Мы проследовали в душевую. Я пустил в дело упомянутую перекись водорода, пожалел об отсутствии шприца и пенициллина, обработал повреждения лучшим возможным образом.

Франческа посмотрела в зеркало.

– Он теперь, наверное, почернеет? Кровоподтек?

– До утра потемнеет чуточку, но и только. Тебе повезло, парень чудом не зацепил глаза. Что касается синяка, на свете существует косметический грим.

– О каком парне речь? – обернулась Франческа. – Ведь ясно рассказала все!

– Рассказала бойко, не спорю.

– Сэм! Я прищурился.

– Черт возьми, Диллман, ты и впрямь считаешь своего любовника сосунком? С тобою были предельно честны и откровенны. Даже прямо намекнули на основной род занятий. Повторяю: твой я – профессионал. По какой части, понимаешь без пояснений. Исполняя зловещий служебный долг, я навидался людей, получивших по морде. И мужчин, и женщин. Самого били неоднократно, случалось лупить и мне. Правый хук оставляет следы, которые не спутаешь ни с чем иным.

Франческа безмолвствовала.

– Рука поранена, и оба колена тоже. Но вот на лице, коим ты якобы треснулась оземь, царапин отчего-то нет. Заговоренная у вас физиономия, доктор... Парень размахнулся, стукнул, ты потеряла равновесие, крутнулась и шлепнулась. На колени и вытянутую руку: типично для неученого неумехи.

Прилежно попробовав засмеяться, Франческа произнесла:

– Возвращение Шерлока Холмса! Прости, дорогой, но я... стеснялась выложить правду. Так унизительно! Так невыносимо унизительно!

– И все же поведайте, о ваша оскорбленность.

– Не могу! – тихо молвила Франческа. Я смотрел пристально, в упор, не мигая.

– Осмелюсь предположить, сударыня, вас обработал правительственный доносчик, именующийся гидом... Тот, перед которым ты юлишь, ибо прилизанная скотина способна сочинить невыгодный рапорт и прикрыть ваши изыскания на долгое время, если не навсегда.

Помедлив, моя любовница выпалила:

– Угадал! Правильно, это Рамиро. Возомнил, будто в своем качестве надсмотрщика имеет право на известные вольности. А я, точно дура, его оттолкнула. Еще и прибавила несколько словечек... Вот он и... взбесился.

Я медленно кивнул, хотя от горькой злости хотелось выблевать. Франческа лгала неумело, нахально и неумно. Воцарившееся молчание продлилось чуть ли не минуту с лишним. Потом я осклабился в наилучшей волчьей манере, отрабатывавшейся перед зеркалом на протяжении многих лет, и уведомил:

– Увы, так и погибают неповинные люди. Глаза Франчески распахнулись:

– О чем ты?

Просунув руку под покрывало, я извлек оставшийся лежать на месте тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон. В иное время, при иных обстоятельствах я даже собственному брату (коего, впрочем, не имеется в природе) не открыл бы дверей, не ощетинясь предварительно стволом. Однако ждать неприятностей от Франчески не следовало. По крайней мере, не этой ночью.

Зато следовало немедля удостовериться кое в чем.

– Будучи джентльменом, – сообщил я, – считаю себя вынужденным выйти и обучить мерзавца обращению с дамами. Ты упомянула Санчеса, верно?

Франческа уставилась на револьвер, как на гремучую змею.

– Но ты же клялся... Господи, ведь у него пистолет!

– Во-первых, – уведомил я, – сие огнестрельное устройство зовется не пистолетом, а револьвером. Во-вторых, я клялся в Мексике, а там никакого оружия не носил. Незачем было. Здесь же, в Коста-Верде, я ни в чем тебе не клялся.

Освободив барабан, я откинул его и напоказ, демонстративно проверил патроны. Закрыв смит-и-вессон, я положил его на постель, сбросил пижаму и явился Франческе в первозданной наготе, при полном освещении.

– Сэм, – негромко и ласково позвала доктор Диллман. Вероятно, подумала, что я намерен сперва обладать ею, а уж после мстить обидчику. Подумала – и поспешила использовать нежданный подарок судьбы.

Только здесь она ошибалась полностью. При ночных экспедициях по неприятельской территории черный джемпер-"водолазка" и темные брюки составляют обязательное и непременное облачение разумного диверсанта. Я стараюсь возить сей костюм везде, где только можно, и теперь, откинув крышку чемодана, извлек его, расправил, натянул.

– Пошлите последнее "прости" господину Санчесу, о прекрасная дама. Конечно, мысленное "прости".

– Остановись! – крикнула Франческа. – Никого ты не убьешь! Ведь сам понимаешь и знаешь: это никакой не Рамиро! Да Рамиро в жизни не пристал бы к женщине выше него на целый фут! Самолюбив, стервец!

– А кто же? – вкрадчиво полюбопытствовал я.

– Не скажу.

– Для ученой дамы, докторессы, поистине странное отношение к фактам, – вздохнул я. – Хорошо. Предоставляю свободный выбор. Либо ты выскакиваешь мне вослед, подымаешь тревогу, начинается пальба, гибну я и еще немало неповинных и очень сонных людей, либо сидишь в этой комнате подобно мыши, тихохонько. В последнем случае не пострадает никто. Выбирайте, ваша умудренность.

Франческа промолчала.

Выключив лампу, я приблизился к окну, беззвучно освободил защелку, столь же бесшумно поднял раму.

– Сэм! – раздался еле слышный оклик. Я повернул голову.

– Будь осторожен, милый.

Пятью минутами позже я очутился довольно далеко от освещенных окон и дорожек, сделал большой, весьма предусмотрительный крюк и выбрал место, с которого мог без опаски следить за входом в собственный коттедж. Перед входом красовался незнакомец. Так и есть: bandido чистейшей воды и девяносто шестой пробы. Просто пародия – широкополое сомбреро, плащ-серапэ, широкий кожаный ремень. Голливудские режиссеры спятили бы от восторга.

В былые времена винчестеров и ремингтонов эти парни пользовались очень живописными патронташами, носили их перекинутыми через плечи, перекрещивавшимися на груди. Весьма изысканно. Теперь же подобная публика предпочитает американские винтовки М-16, а подсумки армейского образца выглядят отнюдь не впечатляюще.

В Латинской Америке штурмовая скорострельная М-16 распространена примерно так же, как пресловутые автоматы Калашникова на африканском и азиатском континентах. Революционеры, мятежники и заговорщики всех мастей просто запускают лапу в арсеналы правительства и хватают хранящиеся там стволы. Сволочь африканскую и азиатскую снабжает оружием заботливая Москва, латиноамериканскую мразь пестует Вашингтон. Вот и вся разница.

Уподобляясь пресмыкающемуся и всей душой уповая, что не повстречаю никакой местной разновидности оных, я пополз меж кустами. Некоторые местные растения дали бы сто очков форы любой колючей проволоке. Я обогнул угол домика, угнездился напротив гостиничной автомобильной стоянки.

Полдесятка видавших виды джипов и большой шестиколесный бронеавтомобиль, сражавшийся, должно быть, еще против нацистов. Или за них, понятия не имею.

Перед броневиком недвижно стоял субъект, ударивший Франческу. В этом я не сомневался ни секунды, ибо ни от кого иного миссис Диллман подобного не снесла бы. По крайности, не снесла безропотно.

Картина оказалась уже не пародийной, как подле коттеджа, но чисто карикатурной. За рулями джипов гордо восседали вооруженные винтовками бандюги. Собратья их, державшие М-16 наперевес, торжественно чем никому не нужный, смехотворно излишний в этих местах караул. А трое телохранителей как зеницу ока сторожили драгоценную особу своего начальника. Разбойничья шайка времен Боливара, чудом перенесшаяся в двадцатый век...

Припомнился анекдот о неуловимом вожде апачей, который был неуловим, ибо никто и не собирался ловить его... Да, мне выпала редкая зоологическая удача: наблюдать колоритный экземпляр латиноамериканского generalissimo прямо в среде обитания...

На двух старомодных портупеях болтались два кольта – с перламутровыми рукоятями, разумеется. Люпэ де Монтано понимал толк в огнестрельной роскоши, ничего не скажу.

Крупный мужчина для представителя смешанной расы. Приметное брюхо, черные, точно смоль, усы... Но вынужден сделать поправку к вышеизложенному. Люпэ, единственный, пожалуй, изо всей дурацкой шайки, не казался смехотворным. Хотя и нацепил псевдовоенную полевую форму цвета хаки, со знаками различия.

Смуглое, плохо выбритое лицо под козырьком кепи казалось неглупым и жестоким. А глаза, наверное, видели собеседника насквозь, точно стеклянного. Такое у меня было подсознательное ощущение.

Монтано шагнул вперед, потому как на крыльце дальнего коттеджа возникло движение. Сначала спустился маленький человечек, тащивший инвалидное кресло. Сделанное почти целиком из алюминия, оно весило сравнительно мало. Затем объявился Рикардо Хименес, опиравшийся на костыли и ступавший с предельной осторожностью. Ему услужливо, хотя неловко, пособили сойти.

В кресло Рикардо не сел, а, ухватившись за перила, перевел дух и подождал, пока el senor generalissimo приблизится. Приблизился Люпэ быстро, с похвальной вежливостью, сопровождаемый тройкой головорезов. Широко распахнул объятия, осторожно и крепко прижал Рикардо к широкой своей груди.

Отступил, подтянулся, произнес по-испански:

– Выглядишь неизмеримо лучше, чем при последнем свидании, возле Ла-Форталесы. Как я рад увидеться вновь, дружище! Рикардо засмеялся:

– Не могу ответить подобной же учтивостью, генерал, ибо не помню, как выглядели в то время вы. Сами помните: валялся в обмороке... Но я тоже очень радуюсь встрече!

– Генерал? Какие глупости! Меня зовут Люпэ, а тебя Рикардо. Пойдем, еще многое нужно обсудить...

Монтано щелкнул пальцами, бойцы подкатили кресло, помогли Хименесу устроиться поудобней.

Новый щелчок пальцев.

Шайка неожиданно быстро кинулась к машинам и заняла места не хуже вымуштрованного мотострелкового взвода. "Ого, – подумал я, – нехудо. Учесть придется..."

Заурчали двигатели, вереница автомобилей, возглавляемая броневиком, тронулась и растаяла в ночи.

Когда я возвратился к домику и проскользнул внутрь, лампа оставалась отключенной и ни звука не слышалось. Я почувствовал известную досаду, но потом глаза чуток обвыклись и в слабых лучах луны, струившихся сквозь распахнутое окно наискосок, обозначилось белокожее стройное тело, разметавшееся на постели.

Франческа исправно дожидалась меня.

(обратно)

Глава 12

Пробудился я при лучах солнца, отнюдь не слабых. События минувшей ночи казались не вполне реальными и совсем незначащими, кроме одного.

Я испытывал странное, щемящее чувство утраты. Правда, терять предстояло чужую жену, которая сразу и честно предупредила, что связь окажется мимолетной. И все же мне сделалось грустно. Отчего, пояснить не могу. Я даже не подозревал, до этой минуты, что успел немного – или изрядно – привязаться к Франческе Диллман.

Припомнилась маленькая безжизненная фигурка, лежавшая на чикагском асфальте, славная девочка, чью память я, по сути, предал... Тьфу, чепуха! Элли лишь посмеялась бы, узнав, как я лежу в провинциальной коста-вердианской гостинице и рассуждаю касаемо посмертной верности.

Поднявшись, почистив зубы и наскоро приняв душ, я натянул джинсы, походные ботинки, револьвер затолкал за пояс, а рубаху надел навыпуск, дабы спрятать маленькую торчащую рукоять.

Франческа уже уплетала завтрак в обществе четы Патнэмов. Я легонько поклонился, услыхал невразумительное "с добрым утром" (все трое жевали), присмотрел отдаленный столик и уселся, мрачно глядя на плавательный бассейн. Прилетевшая будто на крыльях официантка записала заказ, обещалась возвратиться во мгновение ока и упорхнула.

– Предпочитаете скорбеть в одиночестве? Если нет, могу составить компанию!

Миранда Мэтсон с грохотом подвинула к себе стул и пристроилась рядом. Она казалась начисто бесформенной в зеленом спортивном костюме с короткими рукавами. То есть, это лишь поначалу можно было принять за спортивный костюм. Внимательный взгляд убедил меня: приятельница перешила списанный десантный комбинезон, обзаведясь удобной и весьма практичной одежкой для пикников и походов. Вытертое, застиранное имя прежнего владельца и номер части еще проступали на левом нагрудном кармане.

– Последняя вещь, которой мне хотелось бы заниматься нынче, – угрюмо процедил я, – это карабкаться на идиотскую усеченную пирамиду высотою в полтысячи футов!

– А сегодня такими подвигами заниматься не будем, – уведомила Миранда жизнерадостно. – Маленькая перемена в порядке действий. Осмотр начнется не в Копальке, а за пятнадцать миль отсюда.

Я насторожился.

– Другой доисторический город, Лабаль. Доктор Диллман считает, что начатки необходимых сведений лучше получить именно там, а уж после заниматься здешними раскопками. Брр-р-р! Пятнадцать миль на джипе, в эдакую жарищу!

– Да, верхом удобней. У лошади амортизаторы мягче и проходимость побольше.

– Каждому свое, – хмыкнула Миранда. –По-моему, ничего страшнее лошади свет не видывал. Всякий раз, когда нужно забираться к черту на кулички, чтобы добыть любопытные материалы, доводится взлезать в седло. Всякий раз внушаю себе: животное попалось доброе, отзывчивое, ласковое, словно теленок. И вообще, лошадь – старинный друг человека. Не помогает. Пугаюсь до полусмерти, скотина это чует и немедленно брыкается. Со всеми сопутствующими удовольствиями...

Сощурившись, Миранда уставилась на меня хитрыми голубыми глазами.

– Сукиным детям, – сказала она чуть погодя, – следует передвинуть свои древние заброшенные города немножко ближе к ныне обитаемым. Было бы неизмеримо легче для изыскателей... А в Санта-Розалии status, похоже, остается quo.[27]

– Сиречь, о герре Бультмане ни слуху, ни духу... Послушай, ты и впрямь веришь, будто начинать наше образование предпочтительнее с Лабаля? Еще накануне об этом и речи не велось.

– Да, – согласилась Миранда. – Но миссис Диллман ухитрилась раздобыть напрокат несколько джипов. Кажется, это возможно лишь сегодня, потом вездеходов не доищешься, а пятнадцать миль протопать – не шутка. Вот и едем в Лабаль.

– Ты тоже?

– Конечно. Пошатаюсь, полюбуюсь, воздухом подышу, покуда вы будете в пыли копаться...

В закусочной возник и приблизился к Франческе Диллман безвинно ею оклеветанный Рамиро Санчес. Моя ученая любовница извинилась перед Патнэмами, встала и направилась к выходу: прямая, подтянутая – воплощение деловой женщины. И это, невзирая на вульгарные джинсы, примятые, слегка припачканные... Впрочем, джинсы для того и существуют, чтобы не казаться новехонькими.

"Франческа могла бы надеть рубище паломницы или вретище кающейся грешницы – и все равно сохранять вид элегантный и слегка надменный, – подумал я не без горечи. – Но в природе наличествует доктор Арчибальд Диллман, а посему пускай доктор Франческа Рэнсом Диллман проваливает к лешему..."

Четвертью часа позже мы высыпали из бара, двинулись к основному корпусу гостиницы и обнаружили шесть поджидающих джипов. Миранду, которая нацепила соломенную шляпу величиною с круглый стол короля Артура, учтивый Санчес пригласил устраиваться в головной машине. Меня определили к Патнэмам, а Франческе, облюбовавшей сиденье рядом с Уайлдерами, предстояло замыкать наш высокоученый караван.

Путешествие предстояло неблизкое. "Миранда или не Миранда, – подумал я, – а все-таки лошадь была бы куда как предпочтительнее".

Машины тронулись.

Вереницей катя по узкой лесной тропе, мы в скором времени выехали на громадную поляну, точнее, вырубку, средь которой красовалась огромная ступенчатая пирамида. Вообразив, каково сладко взбираться на подобную верхотуру, я поежился. Пирамиду обстали чрезвычайно почтенные руины. То ли храмов, то ли дворцов – не имею понятия.

Безжалостная Франческа объявила остановку и пригласила группу взойти с нею вместе на плоскую вершину теокалли, дабы воочию узреть мельмекский жертвенник.

Я умудрился подняться к нечестивому языческому капищу и спуститься вниз, не отличившись ловкостью, зато и не слишком осрамившись. Восхождение принесло мне несколько невыразительных снимков, полдюжины царапин и крепко отпечатлевшуюся в памяти панораму бескрайних джунглей, тянувшихся до самого горизонта со всех сторон, кроме той, откуда мы прибыли.

Ни единого признака цивилизации не замечалось ни на севере, ни на западе, ни на востоке.

Неутешительно.

Единственным признаком человеческой деятельности была узкая ухабистая тропа, уводившая сквозь неимоверно густые, непроницаемо перевитые ползучими растениями дебри к Лабалю, неизвестному древнему поселению.

Изрядно вспотевшее и пропылившееся сборище наше возвратилось к джипам, кряхтя, устроилось на сиденьях. Рамиро окинул поникших туристов заботливым оком и уведомил:

– Возле самого Лабаля есть очень хороший cenote.

Словцом этим в Центральной Америке называют большие природные колодцы, верней, маленькие озера: бездонные провалы почвы, заполненные кристально чистой и прозрачной водой. Встарь индейцы ввергали в cenote (именовавшиеся тогда по-другому, ибо испанского языка в здешних краях еще не слыхивали) многоразличные жертвы своим идолам: золото, драгоценные предметы, а заодно и прекрасных девственниц.

Я угрюмо подумал, что удалая компания, скорее всего, примется плавать и плескаться над сущими залежами человеческих костяков.

Cenote, впрочем, оказался милейшим озерцом, чья вода отливала настоящей небесной голубизной. Поистине странное геологическое строение целого края! Ни единой реки, хоть чего-то стоящей, но там и сям разбросаны источники подземной воды, пережившие Бог весть сколько тысячелетий и оставшиеся незамутненными.

Кроме водителей, принявшихся уплетать завтраки прямо за баранками джипов, группа насчитывала еще четверых, отказавшихся искупаться и немедля прослывших неряхами.

Во-первых, меня. Я отнюдь не собирался разоблачаться, выставляя смит-и-вессон всеобщему обозрению. К тому же, не слишком люблю подражать рыбам, ибо подражаю им очень плохо.

Во-вторых, Рамиро Санчеса, который попросту исчез в зарослях, увлекаемый, по-видимому, настойчивыми призывами выпитого и съеденного поутру.

В-третьих, Миранду, не захватившую купального костюма, и заявившую, что в клубе нудистов не состоит, а желающие любоваться моржами вполне могут пойти в нью-йоркский зоосад.

И, в-четвертых, Франческу, хлопотавшую и старавшуюся сделать пикник возможно приятнее для всех и каждого.

Как бы невзначай приблизившись, покуда водоплавающие члены группы оглашали окрестности веселыми воплями и плескались подобно стаду китов-полосатиков, я осведомился:

– Пособить? Франческа вздрогнула и обернулась.

– О, Господи, можно ли так подкрадываться! Нет, мистер Фельтон, спасибо... Кажется... кажется, ситуация под контролем.

Услыхав сей чудовищный речевой оборот, служащий для меня (и Мака, между прочим) совершенным и несомненным доказательством умственной неполноценности, я изрядно поостыл к доктору Диллман и тотчас прекратил грустить. Впрочем, весьма возможно, что доктор попросту сболтнула фразу, распространенную среди ученых межеумков, коим желается выглядеть еще ученее. Равно как и среди безграмотных, жаждущих предстать образованными...

Я смотрел на Франческу и примечал неимоверное напряжение, сквозившее во всяком жесте. С немалым беспокойством удостоверился: женщина ждет чего-то страшного. И очень скорого.

Глубоко вздохнув, я промолвил:

– Сэр Сэмюэль Фельтон, странствующий рыцарь, к услугам вашим, о прекрасная и несравненная! Поведайте печаль свою, о благоуханная роза росистых долин! Обещаю и гарантирую немедленное содействие, дурища! Когда ты научишься доверять близким людям, а, Диллман? Раскинь мозгами, еще не поздно. Франческа облизнула пересохшие губы.

– Поздно, Сэм... Уже поздно... Кстати, можете приняться за еду, мистер Фельтон, – продолжила она громко: – Сэндвичи с ветчиной и сыром, на выбор. А на сладкое – фрукты. Пиво охлаждается в cenote, а тоник и лимонад не успели согреться за полтора часа.

– Пиво? – раздался голос Миранды. – Что я слышу! О, дивное и волшебное слово!

– Пойду, принесу пару бутылок, – предложил я. Когда я возвратился, Франчески поблизости не было, а Миранда стояла насупившись.

– Этот дипломированный кладезь премудрости все принимает чересчур серьезно, – пожаловалась журналистка. – Можно подумать, грядет не вшивый пикник, а торжественный королевский банкет на пятьсот персон.

– Думаю, – заметил я, – беда надвигается. Держи ухо востро, Мэтсон.

– Пьяная ли, трезвая ли, я всегда начеку, – хмыкнула Миранда. – Пьяная – начеку вдвойне. Ты что, влюбился в чужую жену?

– Когда я поблизости, мужья объявляют боевую тревогу, – кисло заметил я. – Проглатывай свое окаянное пиво и сделай милость, помолчи...

Вопреки моим скверным предчувствиям и опасениям, пикник удался на славу и окончился вполне благополучно. Ежели в глубинах cenote и впрямь покоились девственные косточки, никто не догадался об этом, а призраки убиенных красавиц не встали со дна, дабы достойно устрашить святотатцев.

По словам Франчески, ныряльщиков-аквалангистов этот cenote изрядно разочаровал. По всей видимости, никаким культовым целям водоем не служил, ибо важные религиозные церемонии вершились в близлежащем Копальке. Туда проложили мощеную дорогу, впоследствии исчезнувшую под непроницаемым пологом джунглей. Хотя, напомнила Франческа, южно и центральноамериканские индейцы колеса не знали, а с верховой ездой познакомились примерно три с половиной тысячи лет спустя, когда Эрнандо Кортес и его бравые испанские сподвижники высадились на полуострове Юкатан.

Малую часть упомянутой дороги ухитрились расчистить и отреставрировать, сообщила Франческа. Восстановленный отрезок упирается в чрезвычайно любопытную арку, ритуальное сооружение, под которым в обязательном и непременном порядке надлежало шествовать почитателям здешних богов. Желающие полюбоваться ею, а заодно и утрясти в желудках второй завтрак, могут совершить небольшую прогулку. Меньше мили в одну сторону...

Ленивица и умница Миранда отказалась наотрез. Престарелая чета Гендерсонов заявила, что предпочитает вздремнуть под славным раскидистым деревом. Все прочие двинулись в указанную сторону оживленным скопом, задержавшись лишь для того, чтобы узреть руины, именовавшиеся Монастырем. Руины обретались на гребне маленького холма; там же был выкопан и вымощен диким камнем резервуар для дождевой воды. С жидкостями у жрецов уже тогда было туговато. Подобные резервуары, – сообщила Франческа, – встречаются в Лабале сплошь и рядом. Скорее всего, они служили хорошим дополнением к cenote, располагавшемуся на превеликом отшибе.

Я думаю! Прошагать без малого милю, волоча на себе сосуд воды! И резервуар выкопаешь, и дождя будешь дожидаться с нетерпением. Тогдашние дожди, в отличие от нынешних, не изливали вам на голову ни химикатов, ни ядерных отходов. Падавшая с неба вода – чистейшая, незамутненная никакими примесями, была поистине драгоценна...

Знаменитая арка оказалась внушительным прямоугольным памятником архитектуры, отдаленно смахивавшим на парижскую Триумфальную арку. Отличались они лишь оставленным для прохода отверстием. Здешнее имело очертания перевернутой и притупленной буквы V, а держалось исключительно весом обрамлявших его глыб. Надлежало воздать мельмекам должное: в инженерном деле ребята смыслили.

Изукрашенная хитроумными барельефами, затерянная в непроходимых чащах, перекинутая через давным-давно позабытую и пропавшую тропу, арка являла собою зрелище величественное и отменно печальное...

– Откуда взяты имена? – осведомился я у Франчески, возвращаясь по мощеной дороге вспять, к прохладному, жизнедатному cenote, где исправно поджидали джипы с дремлющими прямо на сиденьях шоферами: – Вы показали нам Цитадель, Монастырь, Императорскую арку. Неужто исконные мельмекские названия? Доктор Диллман помотала головой:

– Нет, конечно. О подлинных мельмекских названиях никто понятия не имеет. Как правило, употребляем слова, которыми нарекают руины окрестные обитатели. Но сплошь и рядом придумываем собственные.

Голос ее звучал ровно и твердо, но лицо было белее мела, и на лбу выступала испарина, явно вызванная не только царившей в лесу жарой. Да и не столь жаркий день выдался, между прочим. Франческу снедало беспокойство: дикое, неудержимое. Она старательно прятала глаза, глядела в сторону всякий раз, когда я поворачивался к ней лицом. Отлично, поживем – увидим.

Что бы ни близилось, мы тоже становились ближе к нему с каждым шагом. Привет вам, о мистер Мэттью Хелм, от славного спартанца Леонида...

Миновав руины Монастыря, я чуток приотстал, уступив почетное место подле доктора Диллман мисс Мак-Элдер. Изображая усердного фотографа, я расстегнул кнопки на кожаном чехле камеры, вскарабкался по скату холма к развалинам – но высота оказалась недостаточной.

Я повел взором. Задняя стена строения осыпалась, образовала груду щебня: весьма ненадежная опора для подметок, но позволяет выиграть еще футов девять или десять по вертикали. А этого достанет, чтобы обозреть расстилающиеся окрест леса.

Я взглянул в сторону Цитадели.

Пригнулся.

Проворно юркнул под прикрытие древней стены.

Неведомый субъект стоял наверху и блистал оптическими стеклами бинокля, следя за шествовавшим по тропе, ничего не подозревавшим стадом. Над плечом субъекта выразительно торчало ружейное дуло.

Я прижимался к мельмекской каменной кладке и лихорадочно изучал прилегающую местность. Подле джипов уже торчал часовой. Собственно, это вне всяческого сомнения был один из наших собственных водителей, однако с расстояния около мили биться об заклад не стоит.

Минуты четыре спустя караульный исчез. Равно как и соглядатай, удобно расположившийся наверху теокалли, условно прозванного Цитаделью...

Франческа и прочие уже приближались к прогалине, где голубела вода восхитительного cenote. He сомневаюсь: наша попечительница болтала без умолку, дабы подопечные не почуяли неладного и не поняли, что шагают прямиком в западню.

Предупреждать группу, стреляя в воздух или вопя во всю глотку, было бессмысленно. Куда бежать пожилым и престарелым, за вычетом супругов Патнэмов и Миранды, людям? Кстати, ни Миранды, ни Гендерсонов не видно было нигде. Но, даже пожертвовав троими туристами, остальные пропали бы, не будучи оснащены для обороны и выживания в тропическом лесу.

Мои собственные шансы ускользнуть, пробраться в гостиницу и привести подмогу (если таковую удалось бы сыскать в захолустном пристанище ротозеев) равнялись, по сути, нулю. Коль скоро неприятелем командовал не полный и законченный остолоп – это казалось маловероятным, – единственную тропу, ведшую к местам обитаемым, перекрыли. Пробиваться сквозь дебри, не имея при себе даже мачете, чтобы прорубать и расчищать путь, не смог бы и Геркулес.

А недосчитавшись поголовья пленников, бравые ребята тот же час выслали бы поисковые Отряды. Это были их джунгли, не мои; рассчитывать на чистую удачу в истребительском деле противопоказано.

Оставалось уповать, что немедленное истребление туристов не входило в расчеты. И надлежало с невинным, по возможности, очень тупым видом шагать навстречу неминуемому. Это несравненно лучше, чем оказаться пойманным среди коста-вердианской сельвы, схваченным за воротник и, весьма вероятно, расстрелянным без суда и следствия.

Я огляделся, обнаружил удобную щель под рухнувшей каменной глыбой, затолкал туда револьвер вместе с кобурой. Вовремя вспомнил о коробке патронов, достал ее и определил рядом со смит-и-вессоном. Тщательно запомнил место, скатился по склону, прислушался, проворно расстегнул чехол, извлек фотоаппарат, нацепил на шею.

Не менее проворно расстегнул джинсы, извлек... ладно, сами понимаете, какую телесную часть извлек; повернулся лицом к осыпям. Шаги звучали уже близко.

Джим Патнэм выглядел раздраженным и взопревшим. Я неторопливо зажурчал, потом зажужжал закрываемой "молнией".

– Франческа забеспокоилась и велела проверить: не сломали ли вы, часом, ногу, – ядовито заметил Джеймс.

– Тьфу! – сказал я. – Человек не имеет права сделать пару снимков и помочиться, так, что ли, получается?

Конечно, забеспокоилась, голубушка. Наверное, чуть не спятила от волнения. Зная, что Сэм Фельтон вооружен внушительным стволом, она панически боялась, как бы сей кровожадный субъект не испортил приятелям всю музыку. Хотя, учитывая количество огнестрельных приспособлений, поджидавшее нас у прогалины, один револьвер и пятнадцать зарядов едва ли представляли для друзей госпожи Диллман особую опасность.

Я ступал вослед Патнэму, размышляя: предупредить его, или нет? Решил не предупреждать. Я недостаточно хорошо знал Джеймса. Вьетнамский ветеран, увешанный медалями, точно породистый пес, мог взвиться, воспрять боевым духом, разыграть героя и отправиться на тот свет. А для компании половину группы захватить...

Кроме того, будучи боевым офицером в отставке, парень обязан был учуять засаду и без моих сообщений.

Посему я просто брел по тропе, и в скором времени мы присоединились к товарищам. Франческа тщательно избегала встречаться со мной взорами. Марш возобновился, мы вышли на залитую солнечными лучами поляну, где стояли шесть опустевших джипов и синел cenote.

Повторяю: ни водителей, ни Гендерсонов, ни Миранды в поле зрения не обреталось, но все-таки ни единый олух не приметил этого. Либо просто поленился задать себе резонный вопрос...

– Если кто-нибудь хочет освежиться и промыть горло после прогулки, осталась кока-кола, есть пиво, – сообщила Франческа. – Давайте чуточку передохнем перед отъездом. А покуда расскажу о древнем городе Лабале. Огромный храм посреди вон той частично расчищенной площади зовется Часовней. А длинное, приземистое сооружение по ту сторону – видите? – на возвышенной платформе, известно как Богадельня.

– Странное название, – заметил Патнэм.

– Это длинная череда маленьких каменных келий, – растолковала Франческа. – Изначальное их назначение остается загадкой. Возможно, дом служил своеобразным приютом для паломников или больных. Любопытно, что над каждым дверным проемом высечено изображение животного; а среди них – знаменитый Пернатый Змей ацтеков. Хотя культ Кетцалькоатля возник значительно позднее...

Говорила Франческа очень быстро, она буквально тараторила, что изрядно отличалось от обычной манеры, веской и спокойной.

– ...Как уже знает Сэм, большинство названий отнюдь не имеют исторического смысла... Зашелестели ветви. Франческа обернулась, недоуменно подняла брови:

– Рамиро, что слу?..

Шесть человек выступили из лесной чащи подле дорожки, по которой мы только что прошли. Предводитель их, Рамиро Санчес, больше не был опрятным, напыщенным штатским человеком, самоуверенным гидом и осведомителем.

Теперь он сделался полковником революционной освободительной армии. Золотые (или, гораздо вернее, латунные) орлы на воротнике форменной куртки неопровержимо свидетельствовали о высоком воинском чине. Я непроизвольно хмыкнул: господа ниспровергатели старательно копировали знаки различия у тех самых окаянных капиталистов, коих жаждали стереть в лагерную, радиоактивную и невесть еще какую пыль.

То, что Рамиро не поленился переодеться и предстать нашей группе во всей боевой красе, означало: офицер из него получился не менее напыщенный и самодовольный, чем гид. И грядущая речь прозвучит соответственно...

Бравый полковник препоясался ремнем и обременил себя весьма впечатляющим девятимиллиметровым браунингом. Автоматический пистолет о тринадцати зарядах – или четырнадцати, если предварительно загнать в боевую камеру добавочный патрон. Как уже упоминалось в другом повествовании, записанном мною, чертовски полезное оружие, коль скоро на вас наступают гуськом четырнадцать слепых, глухих и безмозглых супостатов.

Но в этой партизанской армии браунинг явно служил дополнительным знаком отличия и превосходства.

Ибо стройный молодой человек, стоявший бок о бок с Рамиро Санчесом – ни дать, ни взять Малыш Чико из "Великолепной семерки", тоже обзавелся этой милой огнестрельной системой, а орлов носил серебряных, лейтенантских.

Четыре рядовых бойца держали наперевес менее аристократические, но куда более действенные в бою М-16. И одеты были не столь безукоризненно.

"Шестеро, – подумал я. – И шесть водителей. И субъект на вершине теокалли. А еще, как минимум, двое караульных на лесной тропе, ведущей к отелю "Копальке". Итого..."

Хорошо, что достало ума спрятать револьвер. Патронов, пожалуй, не хватило бы!

Рамиро Санчес церемонно прочистил горло. – Весьма сожалею, сеньора Диллман, однако и вы, и ваши друзья беретесь под арест, как враги народа и революции. Не следовало становиться пешками в грязных играх, затеваемых реакционным правительством Соединенных Штатов и преступниками из ЦРУ, которые поддерживают фашистского убийцу Армандо Раэля. Пожалуйста, поднимите руки – все до единого! – и замрите. Сопротивление повлечет самые неприятные последствия. Уверяю.

Как я и предполагал, речь прозвучала чертовски напыщенно.

(обратно)

Глава 13

Разумеется, воспоследовала обычная истерика в духе "вы-не-посмеете-негодяи-это-полный-произвол-я-пожалу-юсь-нашему-послу". В любом обществе при подобных затруднениях отыскивается двое-трое межеумков, орущих, что никому не дозволят собою помыкать. Причем орут они громче всего именно тогда, когда ими уже помыкают напропалую.

Крупный, светловолосый Поль Олкотт, рекламный работник и спортсмен, прекрасно разбирался в оружии, пересчитал количество автоматических стволов, угрожающе нацеленных в нашу сторону, и мгновенно утихомирил свою богоданную половину, Эльспет, вознамерившуюся было открыть рот.

Зато Уайлдеры и дама Толсон оглашали окрестные джунгли возмущенными криками, покуда не грянула длинная очередь, выпущенная поверх наших голов, однако не слишком высоко. Стрелял "Чико", адъютант Рамиро Санчеса стрелял по приказу командира, и стрелял не без видимого удовольствия. На мгновение почудилось, будто я слышу вой проносящихся над самым теменем пуль. Но лишь почудилось: на столь близком расстоянии пуля и взвыть не успевает, а уж грохот пороховых зарядов заглушает все прочие звуки полностью.

– Silencio! – рявкнул Рамиро. – Вы мои пленники! Заткнуться и поднять руки!

– Кем вы, черт побери, себя возомнили? – возопил Уайлдер.

Обычная история. Всегда грозно спрашивают, кем, черт побери, возомнила себя противная сторона, и неужто, черт побери, упомянутая сторона и впрямь рассчитывает дешево отделаться, и ужели, черт побери, оная сторона полагает, что на помощь невинно оскорбленным не будет выслан весь Шестой флот Соединенных Штатов, несущий на борту бригаду морской пехоты?.. В итоге почти неизменно получают пулю в кишки, либо удар кастетом по голове, либо старый добрый тычок прикладом в зубы.

С упражнявшимся в красноречии Уайлдером приключилось последнее. Адъютант, уже пославший наобум вереницу пяти с половиной миллиметровых пуль сделал шаг вперед и лязгнул по физиономии Маршалла Уайлдера кованой, отлично приспособленной для нужд рукопашного боя пяткой приклада.

Одно мгновение Уайлдер ошарашенно молчал. Потом завыл, заменив угрожающий тон жалобными стенаниями, засеменил назад, опрокинулся. Верная жена ринулась на подмогу, преклонила колена подле простертого эпического героя, завизжала от ужаса и возмущения. Выкрикнула весьма нелестное (выражаясь мягко) замечание по адресу Рамиро Санчеса.

Уж этого бравый полковник стерпеть не мог.

Он подал знак.

"Чико", по-прежнему вооруженный штурмовой винтовкой М-16... Прошу прощения, ибо напрочь позабыл уведомить: высокопоставленный партизанский лейтенант изъял у подчиненного неброское, очень плебейское оружие, дабы пустить впечатляющую очередь, невозможную при пальбе из рассчитанного на жалкие три выстрела подряд браунинга, а потом врезать по зубам наглеца не драгоценной перламутровой рукоятью, но честным, для зубодробительных ударов назначавшимся и оковывавшимся прикладом.

Означенный приклад бесцеремонно соприкоснулся с головою миссис Уайлдер.

Движение протеста заглохло и притихло.

– Построиться! – грянул Рамиро. – Шеренгой! И рукою повел, показывая, как именно следует построиться. Щенок наемный.

– Вот здесь! Руки остаются поднятыми, чтобы мой заместитель, партизанский лейтенант Хулио Барбера, мог удостовериться в отсутствии оружия. Прошу прощения у дам: не располагаем сотрудницами...

Гнев Рамиро Санчеса явно влиял на произношение. А вскоре начал подкапываться и под английскую грамматику:

– Сеньор Фельтон?

– Да, coronel?[28] – ответствовал я со всевозможным почтением. Простейшая вежливость, прошу поверить слову, стоит недорого, а офицеры несуществующих армий чрезвычайно чувствительны к чинопочитанию.

– Мы знаем, кто есть вы, – резко произнес Рамиро. – Человек опасный, верно?

Невзирая на всю бедственность создавшегося положения, я чуть не прыснул. "Человек опасный" прозвучало чистейшей пародией на словосочетание "человек разумный" – homo sapiens. Пускай. Я отнюдь не обидчив, чем и отличается от выкормленных Москвою палачей-недоростков. Если не слишком ошибаюсь, никарагуанский мятеж прозвали "революцией подростков". Представляю, какого свойства революция состоялась, если заправляли ею малолетние, природой обиженные, большевиками вооруженные ублюдки...

– Человек опасный, si? Ну что же, будьте любезны иметь милость проследовать до этого пункта, и этот человек...

Черт возьми, насколько легко вылетает из памяти чуждый язык, если говорящий собою не владеет!

– ...Возымеет охранять вас лично! Если шевельнется – стреляй, Эухенио!

– Si, mi coronel! – ответствовал очень усердный, очень смуглый и очень крепко сбитый солдат. Кажется, предложение командира пришлось ему по душе.

Особые заботы, коим меня подвергли, вызвали у спутников и сострадальцев непроизвольное любопытство. Заставили призадуматься: что же за опасную личность созерцали они в продолжение последней недели?

Приглядный лейтенант Барбера, под заботливым присмотром полковника, учинил моей недостойной особе тщательную инспекцию. Включая подмышки, лодыжки, талию, пах и прочие телесные уголки, обыкновенно таимые от нескромных взглядов – тем паче, лап. Тем не менее, парень изрядно оплошал. Оставил безо всякого внимания хитро отточенную пряжку ремня, составлявшую чуть ли не обязательную принадлежность нашей экипировки. Парню, как ни прискорбно сие для репутации вонючих партизанских движений, хотелось не столько обыскать, сколько унизить беззащитного пленника.

Посему сукин сын безусловно оставил бы незамеченным любой метательный клинок, приспособленный меж моих лопаток. На счастье как Рамиро, так и Хулио, я предпочитает бросать надежные, увесистые, длинные стилеты, а маленькие, ничего не весящие, летящие, как попало, игрушки оставляет любителям. Не хранилось на моей спине никаких лезвий.

И револьвера не обнаружилось.

К вящему и неприкрытому разочарованию прилежного Хулио.

Франческу, отрешенно подметил я, не занесли в список исключений. Осмотрели на славу. Незачем было с головою выдавать собственную помощницу.

По знаку полковника Санчеса рядовой боец ринулся прочь, обогнул cenote, вернулся, ведя под прицелом чету Гендерсонов и Миранду Мэтсон. Следовало ждать...

Вслед пропавшим продефилировали шестеро водителей, вооруженных теми же вездесущими М-16 и безукоризненно отдавших честь господину полковнику (по мере поочередного прохождения). Санчес явил беспримерное терпение, дожидаясь, покуда Хулио Барбера покончит с досмотром, коему подверг хорошенькую Глорию Патнэм.

Джеймс только сжимал кулаки до белизны в костяшках, да желваками играл, однако же ни слова не промолвил и не дернулся в сторону похабного наглеца. Я мысленно поставил парню круглую пятерку, сделал мысленную зарубку и обратил внимание на предметы не столь интересного, зато более полезного свойства.

– Теперь слушайте внимательно, все до единого! – обратился к присутствовавшим Рамиро Санчес. – Против народа Коста-Верде совершены серьезнейшие преступления. Вы – американские граждане, подданные страны, которая не жалеет ни сил, ни денег, помогая кровавому диктатору Армандо Раэлю. Следовательно, полностью несете на плечах соответствующую часть общей вины... Тьфу. Дегенерат.

– Тем не менее, мы озабочены отнюдь не личной провинностью каждого отдельно взятого пленника...

В Москве, что ли обучался, идиот? В Институте имени Патриса Лумумбы?

– ...Но совокупной виной кровавого режима, терзающего несчастную родину. Вам предъявят своевременные и исчерпывающие обвинения...

Хоть бы слова подыскивал разнокоренные! Определенно читал передовицы "Правды"!

– ...Как пособникам двух наймитов ЦРУ... Мне сделалось полностью понятно, кто и где учил Рамиро Санчеса манере выражаться. А также умению терзать и лупить заложников, ничем и ни против кого не согрешивших. Что ж, совесть пребудет чиста... Ежели сам пребуду в живых.

– ...Посланных сюда, чтобы воспрепятствовать справедливому революционному возмездию! Вот они, преступники!

Барбера приблизился к Миранде и сильно толкнул ее. Бедолага едва не грохнулась, мелкой перебежкой обрела равновесие, врезалась в меня. Поймав мисс Мэтсон, я пособил подруге по несчастью выпрямиться, удержал стоймя.

Рамиро Санчес простер обвиняющий перст:

– Человек, именующий себя Фельтоном и представляющийся фотографом, на деле служит в ЦРУ! Служит наемным убийцей... господа! И послан реакционным правительством, чтобы уничтожить руководителей освободительного движения, начиная со славного Рикардо Санчеса, известного присутствующим как Дик Андерсон. Женщина, хнычущая с ним рядом...

Уж это было чистым поклепом. Хотел бы я полюбоваться на кровососа, который заставил бы хныкать неукротимую Миранду Мэтсон!

– ...И выставлявшаяся безобидной журналисткой, снабжала убийцу нужными сведениями, способствовала грязным проискам всемирного империализма.

Ожегши меня презрительным взглядом, полковник Санчес продолжил:

– Ну, сеньор Фельтон, или как вас там... Что скажете в свое оправдание?

– Полковник, – вопросил я, – коль скоро мне приписывают великие достоинства профессионального истребителя, ответьте, пожалуйста: неужели подобных растяп и неумех держат на службе? У меня имелась почти полная неделя, дабы спровадить изувеченного, неспособного по-настоящему сопротивляться Дика Андерсона к праотцам – далеким и близким. Но Андерсон доселе жив.

– Станете отрицать, что служите в ЦРУ?

– Стану, конечно.

– Доказательства неопровержимы...

– Я ведь не уверяю, будто не работаю на дядю Сэма вообще.

– Не играйте словами, сеньор! Беда в том, что за пределами Штатов любая личность, работающая на правительство, автоматически зачисляется в агенты ЦРУ. Ибо это – единственное зловещее заведение, о коем полуграмотные выкормыши мирового пролетариата имеют понятие. Выкормыши более высокого пошиба разбираются лучше. И вопросов дурацких не задают: просто нажимают на курок. Чем и отличаются в очень выгодную сторону.

– Мисс Мэтсон, – осторожно возразил я, – и я знакомы уже примерно тридцать лет. Разумеется, она позвонила мне в Санта-Розалии, повидав официальный бюллетень и прочтя имя Фельтона...

– А потом сопроводила старого приятеля до Копальке! И сейчас пользуется никчемной легендой, чтобы выведать расположение революционного штаба! А заодно и узнать, где укрывается народный герой Рикардо Хименес!

Препираться с коммунистами бесполезно. Если у человека вообще наличествуют мозги, он едва ли прельстится учением Карла Маркса. Но если прельстился, значит, мозги отсутствуют; а с анацефалами спорить я пока не обучен.

Ответа полковник Рамиро и не требовал. Он воззвал к остальным:

– Неопровержимо доказано, что вы – намеренно или невольно – позволили вовлечь себя в преступную контрреволюционную деятельность. За это полагается смертная казнь. Однако, поскольку вы служили просто нерассуждающими пешками в руках этой преступной пары, состоящей на жалованье в преступном разведывательном агентстве, казнь заменяется штрафом.

Санчес выдержал надлежащую паузу и продолжил:

– Пеня, взимаемая за противодействие революции, составляет в вашем случае, один миллион долларов. Означенную сумму внесет в наше казначейство сеньор Хайме Патнэм...

Я не ослышался. Шлюхин сын и впрямь произнес имя Джеймса на кастильский манер. Видать, изрядно волновался, если основные правила фонетики позабыл.

– Как возместят ему имевшую быть истраченной денежную выплату присутствующие, составляет заботу сеньора Патнэма, никак не нашу.

Фуу-у! Негоже знатоку английского допускать подобные выверты. Даже в минуту предельного напряжения.

Хотите, верьте, хотите, нет: я лишь чудом удерживался от хохота.

Велемудрые, отменно цинические и вполне справедливые предупреждения Мака оправдались полностью. Я мысленно попросил у командира прощения за выказанную в телефонном разговоре недоверчивость. Равно как и за строптивость, обнаруженную при вежливом предложении сделаться членом идиотской археологической группы, на девяносто пять процентов укомплектованной паскудными дилетантами, бездарными неучами, вшивыми бездельниками.

Группа оказалась неоценима.

И страх исчез полностью.

Говоря "страх", я не грешу против словесной точности. Фанатики всегда и неизменно пугали меня до истинного, неподдельного, самого настоящего поросячьего визга. Боюсь фанатиков: ничего не попишешь, ничего не поделаешь. А вот с bandidos беседовать неизмеримо легче. Старые добрые разбойнички вымирают медленно, а замашки свои сохраняют неприкосновенными до конца.

О, боги бессмертные! Великий, несравненный, достоправедный полковник, душою и телом служащий великой коста-вердианской революции! Получивший точное и ясное распоряжение от своего начальника, Люпэ де Монтано: "изъять у толстосума ровно один миллион". О, несравненный потомок Панчо Вильи! Но все же, из чистого любопытства, стоило бы осведомиться: сколько денег попадет в кассу Освободительного движения?

Франческе, похоже, было начхать на все и вся. Дама сия отродясь не нуждалась в денежных средствах и, поскольку сытый не разумеет голодного, не могла проследить хода мыслей, присущего Рамиро Санчесу. Это учитывалось: Люпэ де Монтано, судя по внешности, болваном не был. Франческа получила задание скромное и недвусмысленное: любой ценой доставить в Коста-Верде изувеченного Рикардо Хименеса. Попутно, приголубить и заставить разговориться некоего, знакомого читателю, весьма опасного субъекта, торжественно поклявшегося истребить семейство Хименесов до младенцев, кошек, собак и певчих канареек включительно.

А вот вымогательство и чистейшей воды гангстерский промысел в расчеты элегантной госпожи Диллман, по всякой видимости, не входили. Под надлежащим нажимом Франческа, разумеется, пошла бы на все; да нажима, надлежащего и не потребовалось... Тем не менее, дама пребывала в полном душевном расстройстве, ибо не любила ни автоматных очередей, ни всего, с ними связанного.

Я осмелился предположить, что, явившись в мой коттедж избитой на славу и на срам кромешный измазанной, доктор Диллман предварительно согласилась выставить целую подопечную группу на поток и разграбление. Кажется, именно так выражаются составители средневековых летописей. Согласиться было нелегко, но кулак, в особенности умелый, прекрасное убеждающее средство.

– Миллион долларов? – застонала мисс Толсон. – Да вы спятили, дорогой! У меня всего-то на счету лежит после этой гребаной и ахнутой...

Ото! Не подозревал, что личность мельчайшего пошиба, не любопытная никому на свете, кроме себя самой, убогая, целомудренная, старательно сберегшая врожденную глупость неприкосновенной, владеет подобными фигурами речи! В последний раз я выслушивал точно такие же тирады от женщины куда более решительной и впечатлявшей. Сколь ни прискорбно, ее пришлось пристрелить при попытке к бегству...

– Миллион долларов? – повторила неукротимая мисс Толсон. – С ума спятили?!

Барбера сделал недвусмысленный шаг в ее направлении.

– Решайте, сеньор Патнэм, – спокойно сказал Рамиро. – Смею предположить, вашими средствами заправляет Патнэмовская финансовая корпорация, расположенная в Чикаго. Пожалуйста, проявите благоразумие и напишите своим попечителям добровольно. Пожалуйста, не вынуждайте к мерам крайнего свойства... Или жене вашей доведется проковылять остаток жизни – долгой, надеюсь, – на костылях. Стрелять буду в колено.

Понятия не имею, кто первым выдумал этот сатанинский прием: стрелять в коленку. Но кто бы ни выдумал, умнику следовало бы взять зарегистрированный патент, ибо прием действовал безотказно. Говорят, честь изобретения принадлежит некоему гению из Ирландской республиканской армии. Всемирно известной IRA, милые деяния которой стоили жизни трем или четырем тысячам безвинных британских граждан. В общей сложности, разумеется.

Глория-Джин вскинулась, открыла было рот, но у Джеймса хватило соображения остановить жену вовремя. "Вьетнамский ветеран, – подумал я, – старая закалка".

– Потребуется время, – спокойно (чересчур спокойно) сказал Патнэм. – До Чикаго неблизко, дело займет неделю, а то и две. Миллион долларов не валяется наличными деньгами в первой попавшейся кассе. Да вам еще и банковские билеты, небось, определенного достоинства требуются?

– Вовсе не обязательно. А касаемо недели – приемлемо. Предложение делается всерьез, господин Патнэм. Привожу немедленное и убедительное доказательство.

Рамиро выдернул браунинг из кобуры.

Джеймс непроизвольно прижал жену к себе, крутнулся, развернул Глорию, загородил собственным телом – не столь уж хрупким и пуледоступным, кстати говоря.

Героизм пропал вотще.

Ибо прицелился Рамиро вовсе не в Глорию.

Рамиро крутнулся, поднял ствол немного выше и выстрелил два раза подряд.

Миранда изумленно всхлипнула, когда пули ударили в намеченную цель. Отлетела. Поникла, шлепнулась.

Я непроизвольно метнулся вослед и рухнул на колени, стараясь поддержать голову упавшей. Хотя определенной нужды в этом не замечалось: я немало навидался людей, убитых прямым попаданием в сердце. Моя старая приятельница, мисс Мэтсон, умерла прежде, чем ударилась хитроумным и очень образованным затылком о прелую траву тропического леса.

Меркнущие голубые глаза смотрели вверх, уже ничего не примечая.

Сторожевой пес, которого звали Эухенио – казалось бы, я, уроженец Новой Мексики, любых и всяких испанских имен наслушался, а вот поди ж ты: эдакого не встречал, – сделал решительный шаг в мою сторону.

Внутри черепа взорвалось нечто несусветное. Теряя сознание, я непроизвольно гадал: выстрелили в меня или просто ударили со всей наличной силой...

(обратно)

Глава 14

Я очнулся в прохладном, затененном, упоительно спокойном месте. Кажется, перемена была настолько разительной, что я вскинулся от неожиданности, сел на телесную часть, природой приспособленную для сидения, принялся ошалело озираться.

Не могу сказать, будто вышеописанные действия благотворно сказались на моей черепной коробке. Или на ее содержимом. Я охнул.

Маленькая, высеченная в диком пещерном камне комнатка. Вернее, келья. Сводчатая, как и все прочие мельмекские постройки. Я, кажется, понемногу делался экспертом в области мельмекской культуры. Еще годок – и саму доктора Франческу Диллман заткну за пояс.

– Осторожнее, вас крепко хватили по виску, – раздался дружелюбный, спокойный голос.

Глория-Джин Патнэм заботливо присела со мною рядом; потом опустилась на колени. Я уставился на молодую женщину взором отнюдь не просветленным, и подумал, будто схожу с ума. Но это оказалось ложным впечатлением. Легко и просто объяснимым, кстати говоря.

Всемогущие и доблестные защитники трудящихся не пощадили ни вострых своих глазенок, ни трудов праведных. Глорию любезно избавили от капиталистических, буржуазных, упадочнических и тому подобных излишеств. А именно: содрали ожерелье ценою долларов пятнадцать, сорвали браслет, в лучшие времена стоивший не более двадцати; отобрали ремень, которому красная цена была пять.

Все творилось по высочайшим идеологическим соображениям, не извольте сомневаться.

– Кожа немного повреждена, – сказала Глория, – но кровь уже перестала течь. А лежать надобно смирно, подозреваем сотрясение мозга. Легкое, не волнуйтесь.

Я не волновался. Я просто лежал в этой окаянной пещерке и пытался вымолвить хотя бы слово. Слово не выговаривалось: чересчур пересохло во рту.

Я облизнул губы. Это стоило немалого усилия.

– Где...

– Здесь, – успокоила Глория. – В нашей келейке. Или камере. Не знаю. Номер четыре. Лабальская темница, ранее известная как Богадельня. Вентиляция чудесная, однако иные современные удобства отсутствуют, и мы обретаемся в милой компании двух крупных ящериц. Брр-р-р!

Голос женщины звучал оживленно, и даже чересчур.

– Если начинаете удивляться, с какой стати очутились вместе с нами, поясняю: никто иной не пожелал знаться с отвратительной личностью, по вине которой приключились все несчастья. Добро пожаловать, Сэм Фельтон, или как вас там...

Я тщательно постарался свести концы с концами, поскольку, если память не изменяла, мягкосердечие отнюдь не числилось главной добродетелью Джеймса Патнэма. Свел. Ужаснулся.

– Миранда?..

– Мне очень жаль, вашу подругу застрелили.

– Знаю, но...

– Джим и прочие копают ей могилу. Прямо сейчас, под вооруженным присмотром.

Глория потерла покрывшийся испариной лоб.

– Мистер Фельтон, или как вас по-настоящему кличут?

– Он самый...

– Понимаю ваше горе. Или простое огорчение. И все же прошу: не ввязывайте Джима в перепалку.

– Сорок процентов, – отозвался я.

– Что?

– Газетенки читайте. В Латинской Америке зарабатывают на жизнь преимущественно тем, что хватают заложников и требуют выкуп. Но по выплате оного остается в живых примерно сорок процентов похищенных. Всех прочих выводят в расход, независимо от получения денег либо наглого отказа уплатить. Сорок процентов. Полагаю, цифра немного завышена.

Женщина снова потерла вспотевший лоб.

– Думаете, нас пристукнут в любом случае?

– Да уже взялись пристукивать, разве не видели? Миранда была просто первой пташкой. Застрелили ее не только для того, чтобы предметный урок преподать, а ради вящей безопасности. Считали опасной личностью номер два. Ибо журналистка могла впоследствии опорочить немеркнущий идеал коста-вердианской революции, поведать всему просвещенному человечеству: захолустные последователи Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ленина просто крадут людей ради крупного выкупа. Думаете, остальных отпустят за здорово живешь? Безграмотных среди нас, кажется, нет; и когда Люпэ выплатят указанный миллион, парень просто не осмелится оставить живыми стольких свидетелей, способных повторить и распространить клеветнические измышления, изрыгаемые на освободительные силы кровавым наемником империализма, диктатором Армандо Раэлем.

Я очень осторожно шевельнул головой, предельно медленно уселся. Можетене верить, но сделалось ощутимо легче.

– До поры, до времени нас просто приберегают, потому как без Джима и его добровольного содействия миллион получить не удастся. Но уж потом... Франческа рассказывала, для чего служили в древности cenotes! Думаю, полтора десятка современных жертв наш милый водоем вместит без особого для себя ущерба. Из берегов не выйдет, не извольте сомневаться. Они, по слухам, бездонны, эти cenotes. А посему полагаю, миссис Патнэм, что немного сообразительности и решительности отнюдь не повредит ни вам, ни мне.

Свет померк. В дверном проеме возникла крупная, заслонившая солнечные лучи фигура.

– В чем же, собственно, состоит сообразительность? – осведомился Джеймс. – О решительности уже не говорю. Кстати, вам самое время перебраться на матрац. Вон туда, в дальний угол. Там спокойнее и ветром не тянет... Пожитки наши, Сэм, перетряхнули сверху донизу. Отобрали все украшения, какие сочли ценными, вынули ваши фотокамеры и наши – увы и ax! – аптечки. Видать, у ребят очень туго с медикаментами.

– А чемоданы тоже забрали?

– Нет, вежливо оставили. Сообщили, между прочим, что из гостиницы мы выписаны, автобус выехал по назначению и увез непонятное сборище – поди, попробуй, разгляди физиономии за темными стеклами! Но следует отдать мерзавцам должное: крышей обеспечили, постелями тоже, да и покормят, пожалуй, прежде чем расстреляют. Если не зарубят, – прибавил Джеймс, нехорошо ухмыльнувшись. – Ибо такая публика бережет патроны для грядущих сражений с наймитами капиталистов... Кампучию помните?

Еще бы не помнить. Мотыгами убивали.

– Мисс Мэтсон, – угрюмо сообщил Джеймс, – похоронили. Могилу выкопали общими силами, под заботливым присмотром стрелков.

– Земля Миранде пухом, – отозвался я. – Хороший друг погиб. Давний.

– Надобно дожидаться денег, – безо всякой видимой связи продолжил Патнэм. – Поэтому я и приволок вас в сию скромную обитель. Побеседовать надеюсь. Неделя-полторы в запасе имеется, а за такое время и заговор можно состряпать.

– Или нельзя, – промолвил я. Патнэм нахмурился, потом кивнул.

– По здравом размышлении, вы, пожалуй, правы. Но тем паче нужно поговорить прямо сейчас, в долгий ящик не откладывая.

Избавленный честными революционными руками от серебряных побрякушек, он, подобно жене, изрядно выиграл во внешности. Надо мною возвышался худощавый, крепкий, загорелый субъект весьма решительного вида.

Лицо Джеймса оживилось, приобрело выражение. Не могу сказать, чтобы очень уж доброе или мягкосердечное, но вряд ли хоть один из членов нашей злополучной группы воспылал нежной любовью к бойцам полковника Санчеса.

Джеймс опустился на корточки.

– Давайте рассуждать, Сэм. И скорее. Пускай не думают, будто мы военный совет держим, хотя так оно и есть. О какой решительности вы толковали Глории?

Посмотрев на парня пристальнее, я отозвался:

– Бежать – не штука, приятель. Черт возьми, до гостиницы всего-навсего пятнадцать миль по сравнительно удобной дороге! Даже если мерзавцы угнали все наличные джипы, можно прогуляться пешком. Это же не остров необитаемый, не пустыня Калахари. Джеймс немного нахмурился.

– Но...

– Вы не о том размышляете и заботитесь, – перебил я. – Не в самом побеге дело. Побег останется на закуску. Вот подготовить его будет сложнее. Потребуется маленькое кровопролитие.

– Поясните, Сэм, – вмешалась Глория-Джин. Я преднамеренно выдержал паузу, и своего добился. Джеймс понемногу начал расплываться в ухмылке. Весьма зловещей.

– Где ты шатался раньше, дружище? – полюбопытствовал он. – В маленькой заморской войне ох как пригодились бы несколько человек, тебе подобных! А уж во время военно-полевого суда и подавно.

– Тебя же оправдали, – возразил я. – Чего ты, собственно, дожидался, дедушка? Очередной награды? Или продвижения по службе?

Джеймс невольно вздрогнул, затем грустно усмехнулся.

– Честно говоря, да. С военной точки зрения, операция прошла безукоризненно... Святая простота – вот кем я был во Вьетнаме. Командовал ротой и совершенно искренне предполагал, что задача моя – сохранить как можно больше своих людей и ухлопать как можно больше врагов. Но выяснилось, что врагов надлежит всемерно беречь, а солдат разрешается гробить почем зря. Милая логика, ничего не скажу.

– Стало быть, – хмыкнул я, – у вьетнамской женщины под рубахой оказался младенец, а не связка толовых шашек? И поблизости ошивался длинноносый газетчик?

Джеймс брезгливо скривился.

– Примерно так. Выждал немного и продолжил:

– Чересчур много перевидал офицеров, которые поколебались не вовремя и погибли вместе с подчиненными. Не хотел становиться одним из них... А дома, в Америке, миролюбцы подняли гвалт, началась буча и кутерьма... Да сам, наверное, помнишь. Черт, ведь мы воевали, а не прогулку совершали увеселительную! Правильно, я велел открыть огонь! Сказал: при малейшем подозрении сперва стреляйте, а уж после выясняйте, в чем загвоздка. Ответственность принимаю на себя. Вот и принял.

Он опять нахмурился:

– Только вот чего ради расписываю все это вам, сударь, понятия не имею.

– А того ради, – ответил я, – что предстоит небольшая совместная работа, и обоим хочется знать: не пропадем попусту лишь оттого, что напарник будет маяться излишней гуманностью, когда стрелять понадобится... В чем дело?

Снаружи раздался шум.

– Погоди минутку, пойду погляжу. Он миновал дверной проем, исчез. Минуту спустя возвратился.

– Их превосходительство полковник Санчес изволят отбывать, и джипы забирают все до единого. Юный мерзавец Барбера и полдюжины ублюдков остаются на страже.

– Вот и чудесно. Подождем, пока не установят четкого распорядка службы, не утвердят караульный график. Тогда и обсудим подробный порядок действий.

Патнэм кивнул и начал было говорить, но вмешалась Глория:

– Посвятите, пожалуйста, и меня в порядок, а главное, в характер грядущих действий. Хотя заранее предупреждаю, что не одобрю.

Поколебавшись, Джеймс ответил:

– Сэм резонно утверждает: ускользнем без труда. Как только Санчес и все его люди погибнут. Поголовно. Глория побледнела.

– Да это же... чудовищно! Ведь нельзя учинять бойню!

– Разве? – спросил я. – Думаю, можно и даже необходимо! А если хотите вынести вопрос на голосование, прошу учесть и голос покойной Миранды... Сколько тебе требуется, Джим?

Патнэм уставился на меня с великим недоумением:

– Требуется? Мне? Чего?

И удивленная нотка тотчас же растаяла бесследно. Джеймс понял, воспрял, расплылся в ухмылке. Не скажу, чтобы она сулила доброе Санчесу и компании. Глаза молодого человека сверкнули огнем незнакомым, видимо, давно только тлевшим где-то в душевных глубинах, но не потухшим окончательно и сейчас разгоревшимся вновь.

– Кажется, понимаю...

– Ничего не понимаешь, – сообщил я. – Я, видишь ли, за долгие годы относительно беспорочной службы крепко привык драться в одиночку. Армейской операцией руководить не способен. По крайности, успешно руководить. Это уж, сударь любезный, ваша епархия, вам и карты в руки. Ваша епархия, капитан Патнэм! Теперь, исходя из предположения, что удастся наскрести пару-тройку субъектов, способных постоять за себя: какое оружие ты предпочел бы им вручить? Учитывая, конечно, все особенности создавшегося положения.

Джеймс отвечал без раздумий.

– Неизбежный минимум: три штурмовые винтовки, три-четыре гранаты, которыми эта сволочь себя украсила в изобилии. Но, повторяю: это минимум, возможный лишь при внезапной атаке, точном расчете и громадной удаче. Конечно, если Санчес возвратится во главе партизанской бригады, все ставки отменяем, деньги возвращаются к игрокам.

– Почему три винтовки, а не четыре, не пять?

– Я, ты, возможно, старый Гендерсон...

– Олкотт.

– Четыре, стало быть. И гранаты. Револьверы и кинжалы будут приниматься в любом количестве с огромной благодарностью. Когда шуметь нельзя, лучше до последней возможности орудовать клинками. Они, кстати, летать умеют весьма недурно... Я кивнул.

– Что ж, капитан, считайте меня своим поставщиком. В средневековье и во время второй мировой эдакие штуки называли "полночными реквизициями". Реквизировать буду сам. А твоя задача – изучить расписание караулов, запомнить расстановку часовых, желательно также подметить, по каким они движутся участкам.

– Да я ведь воевал, Сэм! Не излагай прописных истин, все понятно!

– Прошу прощения.

– Джим! Восклицание Глории заметно рассердило Патнэма.

– Дорогая, – произнес он с расстановкой, – по ту сторону океана я занимался именно этими вещами. О чем и предупредил будущую жену честно. И ты приняла меня таким, каков есть...

Он осекся, ласково положил на запястье Глории сухую сильную ладонь.

– Здесь, в отличие от Вьетнама, не мы нападаем, а нас безо всякого права задерживают, шантажируют и, сама видела, убивают. Самозащита – священное право человеческого существа. Мы защищаемся, маленькая.

В применении к Глории-Джин слово "маленькая" звучало забавно, и все же у меня достало здравомыслия и выдержки не улыбнуться. Те паче, что, невзирая на крупное телосложение и чересчур уж пышущий здоровьем вид, женщина была по-настоящему приглядна. Я вполне понимал супружескую нежность Джеймса. Невзирая на двадцатилетнюю разницу в возрасте.

Ибо, дорогие мои, коль скоро ваш смиренный повествователь не приелся публике, не надоел ей до полусмерти; коль скоро добрый привычный Мэтт Хелм еще не встал вам поперек горла и хоть что-то, да значит в глазах ваших; если вы доброжелательны к давнему своему Другу, доставляющему несколько часов развлечения в бессонную, дождливую и отменно скучную ночь, уведомляю: с того дня, когда я сидел в "бьюике" бывшей своей жены и гадал, не вернуться ли к прежним лихим занятиям, пролетело двадцать три года.

Мне пятьдесят восемь, господа читатели, хоть, по слухам, и кажусь несравненно моложе.

Пятьдесят восемь, дорогие мои.

Не шутка.

– Гендерсон и Олкотт.

– Надо учесть, – задумчиво сказал Джим, – что старик просто не выдержит рукопашной схватки. Да и долгих физических усилий тоже.

– Значит, не посылай Остина карабкаться на вершину теокалли, вот и все. А стрелок он отличный, поверь на слово. Нас обоих за пояс заткнет. Вместе взятых.

– Откуда?..

– Читал досье. Не забывай: разговариваешь с поганым наймитом преступного ЦРУ, где, как известно, всякого честного и прогрессивного берут на заметку. Попробуй, скажи, будто Остин Гендерсон человек не честный и не прогрессивный, что бы последнее идиотское словцо ни означало!

Джеймс развеселился и от восторга чуть не затряс меня, но вовремя вспомнил, что беседует с личностью, которую благословили прикладом по башке, и воздержался.

– Генерал... – продолжил было я.

– Генерал?!

– В отставке. Дрался против несравненного диктатора Франко, когда тебя еще и в проекте не было, так сказать. Против нацистов, когда ты еще соской пробавлялся. Против китайцев и русских в Корее, когда ты разбивал сверстникам носы и сам по носу получал. А может, в аристократических школах драться не принято?

– Принято! – осклабился Джеймс. – Неотъемлемая часть воспитания. Ox, как принято! Олкотт... Говоришь, охотник?

– Да, причем на горных баранов, что особо ценно. Ибо сие значит: умеет лазать по склонам, вынослив, способен стрелять метко даже после долгого напряжения. Впрочем, насчет стрельбы высказываться повременю: пудинг проверяют на обеденном столе и ни минутой раньше. Но, думаю, опытным ружейным приверженцем пренебрегать не стоит.

– Получается, четверо, – сказал Джеймс. – А ты нехудо изучил спутников, а Сэм?

– Старался, – ответил я со всей отпущенной по праву рождения скромностью. Патнэм призадумался.

– Кого еще завербовать? Уайлдер отпадает немедля: я скорее малышу пятилетнему вручу винтовку, чем этому недоноску. Вдобавок, залечивает разбитую пасть и ни о чем ином не помышляет... Как насчет Гарденшвар-ца, ваша наймитская просвещенность?

– Еще хуже. По моим сведениям, и сам он, и женушка ненаглядная возглавляют одну из окаянных организаций, требующих запретить свободную продажу оружия мирным гражданам. Знаешь, Джим, я субъект не злорадный, а все же ликую: поганый осел на собственной шкуре чувствует, каково безоружному штафирке в лапах у оголтелых бандюг! Привык, скотина провинциальная, возвращаться домой по тихим улочкам, где никто пальцем не трогает. Пожил бы в том же Чикаго!

– Значит, четверо, – уточнил Джеймс. – И ты, наймит беспардонный, обладаешь неплохой памятью, признаю.

– Всегда готов, – ухмыльнулся я. – Как бойскаут.

– Вы путаете, внучек, – запоздало и совершенно дружелюбно съязвил Джеймс: – Ибо Semper paratus – девиз Береговой обороны. – Я ухмыльнулся.

– Кажется, самое время чуток меня возненавидеть. Извергнуть из цивилизованного лона. Разъяриться на паскудного шпиона, вовлекшего честных людей в стычку с бравыми и доблестными поборниками человеческих прав... Санчес натравливал вас на меня отнюдь не случайно. Мерзавец знает, кто я такой; не знает, правда, где именно служу. Не в ЦРУ, Джим, поверь на слово... За нами вот-вот примутся наблюдать, поэтому явите высочайшее презрение к моей особе и выгоните на собачью подстилку, с глаз долой. Вы не желаете якшаться с грязными наймитами! Но будьте наготове: оружие может поступить в любой вечер. И тогда придется действовать немедленно. Теперь вот что...

Глория и Джеймс выжидали.

Я осторожно поднялся, дозволил стучавшим в голове молоткам немного угомониться и продолжил:

– Мы безобидны и сломлены. Помните об этом неустанно, всякий день, час, минуту. Помните крепко. Я просто не желаю подставлять лоб и посему присмирел; а вы перепуганы, точно кролики в садке. У вас на глазах без малейшей пощады пристрелили Миранду. Вы получили предметный урок. И не выказываете храбрости, не ведете себя вызывающе – Боже упаси! Что бы ни случилось, повторяю: что бы ни случилось, хуже смерти или увечий в мире не бывает ничего. Помните об этом, и держитесь очень, очень смирно. Пускай другие дерут горло, если им позволят, пускай другие разыгрывают великих неукротимых! Мы держим головы опущенными, глаза потупленными и выжидаем своей минуты. Нельзя допустить, чтобы нас отколотили. Нельзя, чтобы ранили. Заперли. Связали по рукам и ногам. Короче, сделали непригодными для боя. Уведомь Гендерсона и Олкотта, но потихоньку. И настрого предупреди: с женами еще могут поделиться, но больше никому ни гу-гу!

Я перевел дыхание.

– Мы покорно съедаем все дерьмо, которое подсовывают, и еще похваливаем. И просим добавки: mas mierda, рог favor[29]. Дело может занять неделю, может занять и больше. Но вести себя нужно тише воды, ниже травы, сколько бы времени ни потребовалось, О`кей? Джеймс насторожился, быстро прислушался.

– Пошел вон туда, в дальний угол! – заорал он, состраивая свирепую физиономию. – Шпион паскудный! Из-за тебя, скотина, и влипли!

– Пожалуйста, мистер... – промямлил я, мгновенно уразумев, что случилось. – Вы полностью заблуждаетесь...

В келье сделалось темнее. Дверной проем загородили четыре человеческие фигуры, одной из коих был адъютант Рамиро Санчеса, Хулио Барбера.

– Эй, ты, – обратился он ко мне: – Шагать можешь?

– Да.

– Значит, пошевеливайся. Но помни: при новом неловком движении тебя уже не ударят, а убьют. У Эухенио, между прочим, правый указательный палец так и чешется. А вы, красавица, – обратился он к Глории, – следуйте за мной...

Поскольку я не услыхал ни выстрела, ни ударов, ни выкриков, следовало предположить: Патнэмы в точности поняли наставления и последовали им.

Эухенио ткнул меня стволом в спину. Для конвоирующего – надежный способ самоубийства. Только я вовсе не собирался учинять ненужный дебош. Да и сил еще было недостаточно.

Коставердианец доставил меня к последней по счету келейке. Двери у этих доисторических гостиничных номеров (или больничных палат, понятия не имею), по-видимому, отсутствовали изначально.

Я пригнулся, чтобы не стукнуться о каменную притолоку, проскользнул внутрь, волоча под мышкой небрежно скатанный матрац. Впереди, в сумраке, кто-то зашевелился.

– А, это ты! – сказала Франческа Диллман.

(обратно)

Глава 15

Глория-Джин Патнэм возвратилась уже на закате, когда солнце спускалось за громадную пирамиду, известную как Цитадель. Все, не исключая меня, предполагали наихудшее, готовились накинуть первую попавшуюся хламиду на бедное измызганное тело, позаботиться о несчастном, избитом личике, утешить злополучную, захлебывающуюся слезами страдалицу...

Глория полностью обманула общие ожидания.

Она просто поднялась по склону, ведшему к Богадельне, держась не менее прямо и твердо, чем когда удалялась в сопровождении Барберы. Одежда была целехонька, тщательно застегнута и одернута. Прическа ничем не отличалась от обычной: весьма растрепанной.

Губы, пожалуй, немного распухли, да глаза глядели диковато, но иных отклонений в необычную сторону не отмечалось. Она, конечно же, разделась добровольно, удовлетворила всем прихотям Барберы, и тот не счел нужным излишне издеваться над своею добычей. Потом госпожа Патнэм, надо полагать, попросила дозволения вымыться в cenote и привести себя в порядок. Дозволение было ей даровано – за примерное поведение.

Часовые отшагнули, давая Глории пройти. Женщина миновала их и скрылась в келье номер четыре, откуда меня доставили к Франческе Диллман. Глубоко и с невыразимым облегчением вздохнув, я нырнул в собственную обитель и уселся на матраце.

Впервые за много лет я искренне пожалел, что не могу затянуться табаком. В конце концов, на свете бывают вещи похуже эмфиземы.

Некоторое время спустя я осведомился у Франчески:

– Две тысячи лет назад гонорар составлял тридцать сребреников... Ты хоть попросила ребят учесть инфляцию?

На издевку моя бывшая любовница вообще не отреагировала. Она произнесла:

– Ты догадался обо всем еще у cenote, верно? И знал, что именно стрясется...

– Конечно. Археолог ты, возможно, и неплохой, а вот актриса никудышная. И не скажу, не надейся.

– Чего не скажешь?

– Куда спрятал револьвер. Ведь за этим и перевели меня сюда, правильно? Чтобы ты по-прежнему глаз не спускала с Фельтона, ублажала его и потихоньку выведывала все нужное... Недостающий ствол при подобных обстоятельствах заставляет караульных и командиров крепко беспокоиться.

– Ты довольно долго пробыл у Патнэмов, – сказала Франческа. – Все выложил, без остатка?

– Ничего не выложил. Предупредил, чтоб не были чересчур откровенны с окружающими, вот и все. Это, между прочим, значит: с тобою тоже не откровенничать. А вот со мною можно. И, думается, самое время. Излагай, голубушка, чего ради уважаемая североамериканская ученая сделалась пешкой в лапах латиноамериканского бандюги. Не то, чтобы я не знал, но следует кое-какие подробности уточнить.

– Если знаешь, дорогой, то зачем...

– Затем, что хочу удостовериться. Тебе же будет лучше, поверь.

– Сам понимаешь, – медленно произнесла Франческа, – меня могло понудить к таким поступкам одно-единственное. Одно-единственное могло заставить меня включить государственного преступника Рикардо Хименеса в состав группы.

– Но твой муж, если не ошибаюсь, участвовал в конференции, посвященной Каньону-де-Шелли?

– Да, именно так я сказала. Всем говорила так... На Арчи накатил очередной приступ научного вдохновения, он загорелся мыслью проверить новую гипотезу, а сделать это можно было только здесь, на месте раскопок. Он купил билет, вылетел в Коста-Верде – рассчитывал провести дня два, сверяя надписи Копальке с иероглифами Мачу-Пикчу... И никому не сказал ни слова, чтобы не краснеть, если ошибется.

– Угу.

– А потом в почтовом ящике очутился конверт без адреса, не по почте пришедший, а кем-то подброшенный. Открываю, нахожу записку...

Доктор Диллман помедлила, вспоминая текст.

– На листке бумаги значилось: Я ЗАХВАЧЕН ТЕРРОРИСТАМИ. НИКОМУ НИ СЛОВА. ПОЛУЧИШЬ РАСПОРЯЖЕНИЯ, ВЫПОЛНИ ВСЕ В ТОЧНОСТИ. ПОВТОРЯЮ: В ТОЧНОСТИ. НЕ ТО МЕНЯ УБЬЮТ. ЖИЗНЬ МОЯ В ТВОИХ РУКАХ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. АРЧИ.

В маленькой полутемной пещере воцарилось безмолвие. Я поймал себя на мысли, что знаменитый археолог доктор Диллман – заурядный трус. Только трус написал бы, сочиняя эдакое послание: "жизнь моя в твоих руках". Да еще и прибавил: "я люблю тебя". Письмо, безусловно, сочинялось и не было продиктовано самим Люпэ де Монтано. Перепуганный супруг напоминал верной жене, что любит ее, ненавязчиво связывал чувством долга и, дрожа за свою шкуру, просил в точности следовать распоряжениям – неважно каким...

Не оставил Франческе ни малейшего выбора. Подчиняйся мерзавцам – и все тут.

– Еще в конверте лежал крохотный целлофановый мешочек, – продолжила женщина. – В нем я нашла окровавленный комок, совсем крохотный. Отмыла, и увидела отсеченную мочку человеческого уха... Оставалось лишь подчиниться неизбежному.

Она сглотнула.

Снаружи зарокотал автомобильный мотор.

Я обрадовался поводу подняться и подойти ко входу. Продолжать разговор не хотелось.

Джип остановился подле Часовни, где наши тюремщики обустроили себе штаб-квартиру. В лучах горевших фар я увидел полковника Санчеса и четверых вооруженных бойцов.

"Итого, десять рядовых и два командира", – подумал я, непроизвольно гадая, управится ли Джеймс Патнэм с такой оравой, располагая двумя подчиненными и одним вольным стрелком в придачу. Следовало опасаться, что после надругательства над Глорией парень придет в исступленную ярость и накуролесит прежде времени. При таком душевном состоянии человек вполне способен ринуться на батальон противника, вооружившись баллончиком с жидкостью для выведения тараканов.

Я от души понадеялся: профессионализм возобладает, а у Глории достанет разума не жаловаться.

– Санчес вернулся, – уведомил я, возвращаясь на соломенный матрац. Франческа не ответила.

– Стало быть, отсутствие Арчибальда объяснилось конференцией в Каньоне-де-Шелли? К общему удовлетворению. И ты никому не доверилась. Поступили обещанные распоряжения: провезти в Коста-Верде Рикардо Хименеса под видом археолога-любителя. Но в группу затесался еще и я. Тогда тебе велели подружиться, поскорее соблазнить, выведать, какого лешего забыл правительственный агент в независимой и прогрессивной республике...

Я просто пополнял данные, которые получил от Мака немедленно после гибели Элеоноры Брэнд. Мудрый змий Мак предупредил: вернее всего, группу схватят и потребуют огромный выкуп, ибо миллионер Патнэм, сын одного из соучредителей знаменитого института, на крепкой заметке у коста-вердианских повстанцев, как будущий гость и возможный источник дохода. Надлежало признать: разведку полковник Хименес наладил неплохо.

– Есть ли на свете хоть что-нибудь, чего ты не сотворишь ради возлюбленного Арчи? – спросил я.

– Теперь уже нет. Я сделала чересчур много и на попятный идти не могу. Чересчур большие средства, – слабо улыбнулась Франческа, – вложены в предприятие. В жертву принесены самоуважение, совесть, честь. Я не в силах допустить, чтобы все пропало впустую. Надо идти до конца. Я готова на все.

– Где сейчас Арчибальд?

– У Люпэ де Монтано. Где-то неподалеку, в лесном укрытии...

Франческу прервал раздавшийся снаружи громкий и резкий голос. Кто-то кого-то честил по-испански на все корки, с пулеметной быстротой, так, что я с трудом разбирал отдельные слова. Например, hijo de mala puta[30] прозвучало вполне отчетливо. Прочие составные части гневной речи состояли, вероятно, из проклятий неизмеримо более сочных и уж вовсе неудобных для печати.

Темный силуэт быстро пересек площадку подле теокалли, начал взбираться на пирамиду. Трое других, как выяснилось, Рамиро Санчес и его личная охрана, двинулись по скату холма к Богадельне. Один из телохранителей нес электрический фонарь.

Санчес двинулся прямиком в келью Патнэмов, приказал стражам стоять снаружи, а сам нырнул в отверстие пещерки. Несколько минут спустя он появился вновь, решительно зашагал в нашу сторону, достиг входа. Отобрал у телохранителя фонарь, бросил на меня луч, потом осветил Франческу и заговорил:

– Позвольте, сеньора, принести извинения за гнусную и вопиющую мерзость, учиненную лейтенантом Барберой в мое отсутствие. Госпоже Патнэм, пострадавшей, и ее супругу уже выражено глубокое сочувствие. Теперь обращаюсь к вам, руководительнице экспедиции. Совершенное преступление целиком и полностью шло вразрез моим недвусмысленным приказам. Так называемый лейтенант Барбера – думается, его понизят в чине – проведет ночь на вершине пирамиды, неся караул наравне с рядовыми солдатами. Дополнительные дисциплинарные взыскания будут наложены поутру. Мы не звери, сеньора, мы бойцы, воюющие за свободу отечества.

– Иногда, полковник, – ответила Франческа, – различие трудно заметить.

– Я же принес извинения! – натянутым тоном сказал Санчес. – И уверяю: отныне женщины находятся в полнейшей безопасности. Извините еще и за то, что по вине болвана Барберы еще не доставлены вода и пища. Через пять минут всем принесут поужинать. Санитарные службы, примитивные, но пригодные для пользования, будут устроены завтра. При дневном свете разрешу мыться в cenote и стирать одежду. Подробности обсудим немного позже.

Рамиро стоял у самого входа и говорил намеренно громко, дабы честную и благородную тираду слыхали все обитатели Богадельни.

– Как вам угодно, полковник, – сказала Франческа.

– Излагаю также правила поведения, обязательные для всех пленников. Люди имеют полное право жаловаться на возникающие трудности и неудобства. Вовсе незачем делать вашу жизнь во временном заточении невыносимой. Коль скоро предложите разумный и приемлемый способ улучшить условия, говорите смело, я учту пожелания.

Полковник Санчес метнул на меня беглый взгляд.

– Я не зол от природы и не жесток, если к этому не вынуждают. Будете покладисты – на обращение жаловаться не сможете. Еще раз простите за отвратительную выходку лейтенанта Барберы.

Он молодцевато развернулся на каблуках и вышел вон. Разумный субъект. Поведал во всеуслышание: послушным и хорошим пленникам опасаться нечего, ибо партизанами командует гуманный, сострадательный начальник.

Не злой и не жестокий от природы. Разве что иногда стреляющий в женщин.

(обратно)

Глава 16

По сути, в любой и каждой операции рано или поздно, а наступает полное затишье. Ничего делать не приходится, нужно лишь набираться терпения и выжидать. Разумеется, главной официальной задачей моей оставался немец Бультман, а все прочее было, так сказать, занятиями попутными и побочными. Но все же...

Через несколько суток, проведенных в Лабале, казалось, будто мы здесь прожили много лет, расселенные по высеченным в диком камне, лишенным дверей кельям, в окружении величественных и мрачных древних развалин. Выдавались погожие дни, случались и ненастные, но мы, странным образом, устроились даже не без некоторого уюта и стихий не страшились.

Питание было простым, но обильным и сытным:

полковник Санчес явно ставил себе в закон и правило блюсти данное слово. Конечные продукты упомянутого питания выводились из организма в сортирах под открытым небом. Нас любезно снабдили туалетной бумагой, сиречь подтиркой: знаменитой латиноамериканской подтиркой, тонкой, глянцевитой, начисто не впитывавшей и не поглощавшей ничего... Купались мы целомудренно, в предназначенных для купальных целей костюмах (дамы) и плавках (господа). Cenote оказался по-настоящему приятным водоемом, и я с лихвою восполнил упущенное в первый день удовольствие. В cenote же стирали мы белье и верхнюю одежду.

К неописуемому изумлению моему, Франческа Диллман, современная, раскрепощенная, образованная и высокомерная особа, взялась меня обстирывать и настояла на этом едва ли не со скандалом. Возможно, хотела доказать Санчесу, что честно меня соблазнила и завязала с Фельтоном отношения чуть ли не семейные.

Не исключаю также, что просто бросала вызов ханжам из археологической группы. Ежели всяким Уайлдерам и Толсон вольно осуждать бесстыжих сожителей, пусть полюбуются, как нежно Франческа заботится обо мне, и вознегодуют еще больше...

Но вернее всего, это было простым извинением, замаливанием греха – коль возможно звать грехом полное отсутствие оного. Ибо мы прекратили совокупляться, хоть и спали в одной пещерке, по сути, бок о бок.

Целомудренная инициатива, конечно, была не моей. На третьи сутки природа предъявила мне законные и обоснованные требования, вызвав естественную мужскую реакцию на присутствие подруги, лежащей поблизости. Поднявшись, я воодушевленно двинулся к Франческиному тюфяку, но при первом же прикосновении доктор Диллман отпрянула. А мгновение спустя уселась и посмотрела на меня очень пристально.

– Сэм, не могу, прости, – прошептала она. – Прости, но действительно ведь не могу! Дверей нет, кому-то вздумается устроить обход или просто наведаться... Да и... нет в этом дальнейшей... нужды.

Я заиграл желваками, потому что обижаться способен, как и все прочие. Значит, она и впрямь отдавалась мне лишь по приказу Монтано... Весьма нелестно для самолюбия.

– Знаю, – продолжила Франческа, – ты сумеешь... уговорить, если захочешь. Я не деревянная. Только не надо больше, ладно, Сэм? Понимаю: трудная просьба, мы живем в одной келье... Фу, я рассуждаю так, словно считаю себя верхом неотразимости!

– Справедливо считаешь, – заметил я. – Но если жалобно просишь устоять против несравненного своего обаяния, попробую устоять.

Чисто женская логика, право слово. Насколько я разумел, доктору Диллману Франческа уже изменила вдоль и поперек, и несколько добавочных соитий с нахальным господином Фельтоном ничего не убавили бы и не прибавили.

А вот коли дело было не в ханжеской струнке, следовало крепко призадуматься. Ибо, сколь ни страстно уверяла Франческа, будто сполна пожертвовала совестью, а совесть у нее наличествовала и весьма чуткая... Вывод напрашивался неутешительный и грозный.

Однако выяснять отношения было не время и не место. Ведь велел же Патнэмам вести себя тише воды, ниже травы, казаться поглупевшими от страха и нерассуждающими. И нужно принимать собственное лекарство, не морщась. Как говорится: врачу, исцелись сам. Избегать опасной проницательности, прекратить игры в Шерлока Холмса...

Хотя бы внешне.

Вот и зажили мы с Франческой мило и непорочно. Об этом, разумеется, никто не догадывался, и Уайлдеры, напрочь переставшие выносить меня после речей, произнесенных Санчесом у cenote, винившие во всех приключившихся несчастьях одного лишь Сэма Фельтона (Миранду винить уже не доводилось), шипели нам вослед и едва ли не плевались.

Впрочем, плюнуть Маршаллу Уайлдеру было бы нелегко. Попробуйте, плюньте как следует, когда выбито два или три передних зуба и рассеченные губы распухли, точно сливы. При иных обстоятельствах я, наверное, пожалел бы пожилого дурня, которому повредили жевательное оборудование. Уайлдер не мог ни толком поесть, ни вразумительно поговорить. Но то, что удавалось разобрать из произнесенного по моему адресу, звучало или злобно, или угрожающе. Посему я перестал сострадать Уайлдеру очень быстро.

Женушка его жаловалась на головные боли, а еще без устали повторяла, как жаль, что вместо Миранды не застрелили Фельтона. Заодно растолковывала, что ни одна порядочная женщина даже под страхом смерти не связалась бы с негодяем, подобным Фельтону. Что чувствует себя замаранной просто будучи вынуждена дышать одним воздухом с Фельтоном...

Странно, В начале путешествия чета Уайлдеров показалась вполне заурядной и безобидной. Так оно и было, покуда не грянул гром. Любопытно, сколько в заурядных и безобидных по внешности людях умещается дремлющей злобы! О глупости уже и речи не веду.

В головные боли тетушки Уайлдер я не слишком верил. Старуха одолевала склон холма с похвальной прытью, равновесия не теряла, не бледнела безо всякого повода, и съеденное извергала не через горло, а общепринятым способом, сквозь анальное отверстие. Сотрясение мозга исключалось. Просто не могла бедолага допустить, чтобы мужу сочувствовали, а ей, сердешной, нет.

В спокойной и монотонной обстановке тех дней нельзя было забывать, однако, нашу главную цель. Я измыслил и продумал чуть не полдюжины планов, каждый из которых полностью зависел от нечеловеческой силы и гениальности Мэтта Хелма, способного первой же мало-мальски удобной ночью бесшумно вывести в расход трех-четырех вооруженных молодых супостатов... Ни единый порядок действий не годился. Надлежало подумать лучше.

Тем временем лейтенант Барбера исправно подвергался дисциплинарным взысканиям. Сводились они к непрерывному унижению лейтенантского достоинства. Барбера нес караулы наравне с рядовыми, а также помогал им стряпать и разносить пищу. Бессрочный наряд на работу получался. Только сомневаюсь, что Глория Патнэм и Джеймс посчитали эдакую кару достаточной. Они обращались друг с другом подчеркнуто ласково и оттого казались еще несчастней. Супружество повисло на волоске, и ни муж, ни жена, кажется, не знали, как спасти его после приключившегося.

– Ох, и прочищу я мозги ребяткам не сегодня-завтра! – посулила седовласая генеральша Эмили Гендерсон, сидя рядом со мною подле cenote.

День приближался к середине, наступило время стирать и мыться под присмотром юного партизана, стоявшего поблизости со штурмовой винтовкой наперевес.

– Что, собственно, произошло? – задала миссис Гендерсон риторический вопрос и тут же ответила на него сама: – Ну, побывал кто-то в уголке, в котором бывал раньше только Джеймс. Не конец мирозданию! Ох, и вразумлю обоих...

Она метнула на меня быстрый, внимательный взгляд.

– Сомневаетесь, молодой человек?

– Отнюдь нет, сударыня. И спасибо за комплимент.

– Нам с Остином любой, кому не стукнуло шестидесяти, кажется зеленым юнцом. Я рассмеялся.

– Ну вот, сказать приятное и тотчас прибавить ложку дегтя! Совсем было почувствовал себя помолодевшим. Но думаю, Патнэмов лучше пока не трогать.

– Почему?

– Все образуется. Ежели не сказали до сих пор, то уже никогда не скажут.

– Чего, Сэм?

– Непоправимой глупости. Глупости, разом способной прикончить их счастливый брак. Жена, рыдающая, отчаявшаяся, выпаливает: "Господи помилуй, почему ты не вмешался, что ты после этого замуж?" А тот, обозленный и отчаявшийся, орет: "Не похоже, чтобы ты слишком сопротивлялась! Что же ты после этого за жена?" Это означало бы молниеносное и непоправимое завершение семейной жизни. Пожалуй, ребятки думали нечто в подобном роде, но у обоих достало ума и такта вынести горечь молча. Уверен: уже скоро все пойдет на лад.

Эмили Гендерсон задумчиво созерцала меня.

– Вы умнее и тоньше, чем кажетесь.

– Неужто?

Она рассмеялась, быстро бросила взгляд в сторону караульного.

– Кстати, о Патнэмах говоря... Джим просил узнать: когда именно?

– Дождаться не может?

– А как по-вашему?

– Чем дольше мы будем притворяться овцами, – тихо сказал я, – тем беспечнее и рассеяннее сделаются эти народные герои Коста-Верде. Вы жена военного и понимаете: в совершенно спокойной обстановке, лишенной всяких сколько-нибудь значащих происшествий, бдительность солдата притупляется. Или вовсе на нет сходит. А в лагере Монтано может невзначай стрястись чрезвычайное происшествие, которое сыграет нам на руку – и очень заметно, поверьте.

– Какое, Сэм?

Я вспомнил фанатический огонь в глазах изувеченного государственными палачами Рикардо Хименеса, улыбнулся и ответил не по сути:

– Чересчур уж хорошая стоит погода в последние двое суток. Увы и ах. Я предпочел бы Ночь Семи Ненастий[31]. Чтоб ветер выл, и ливень хлестал, и ничего не было слыхать за три шага... Получается, генерал доверился вам полностью, сударыня?

– Армейские жены, – ответила. Эмили, – всегда осведомлены обо всем. Кстати, если отыщется лишний револьвер, я сумею им воспользоваться.

– Не удивляюсь. Простите за бестактный вопрос:

генерал не возражает против того, что операцией руководит капитан? У Джеймса имеется недавний опыт войны в джунглях, да и масштабы сражения скорее по капитанской, чем по генеральской части, понимаете? Здесь не дивизии столкнутся, не полки.

Эмили рассмеялась:

– Остин отнюдь не кичится былым чином, подобно прочим офицерам в отставке. И вполне готов служить под началом Патнэма. И...

Она помрачнела, скривилась.

– И ждет не дождется часа икс. Будто старый боевой конь, заслышавший трубу. Надеюсь, мой старый милый олух не загонит себя насмерть: сердце у него, Сэм, не такое уж надежное. Совсем ненадежное... Вы удивляетесь, наверное, что сердце Остина тревожит меня больше, чем партизанские пули? Но японцы, например, пытались уничтожить Гендерсона в бирманских лесах и горько раскаивались впоследствии. Немцы в Арденнах тоже не восторгались, когда начался встречный бой... Муж умеет за себя постоять и другим поможет. Уж, по крайней мере, сопливые революционные пащенки не страшнее вымуштрованных, закаленных эсэсовцев, поверьте. Их я нисколько не страшусь.

Голос прозвучал задорным вызовом, и я понял: миссис Гендерсон отчаянно опасается, что коммунистические пащенки могут оказаться удачливее матерых нацистов...

Я кивнул:

– Шепните Джиму, что начнем орудовать при первой же, малейшей возможности.

– А вам-то самому не боязно? – брякнула Эмили.

– Нет, – улыбнулся я: – У меня отношение к делу простое, а психика бронированная. Всякий раз, когда кто-либо направляет на меня оружие и велит сделать то-то и то-то, я размышляю лишь об одном: как изничтожить сукина сына?

– Франческа, – негромко сказала Эмили, глядя, как тонкая фигурка, обтянутая белым купальником, плещется в cenote, часто уединяется с полковником Санчесом. Будьте начеку. На это, между прочим, начали обращать внимание.

– Она ведь руководительница группы, – ответил я невозмутимо. – И разве не хорошо, что хоть один из нас получил доступ в их главный штаб?

– Можно и так рассудить, – вздохнула миссис Гендерсон. – Продолжаете?

– Что именно?

– Грести ее, – невозмутимо произнесла Эмили. Я чуток опешил, потом расплылся в ухмылке:

– Сейчас уже нет, но, пожалуйста, никому ни полслова об этом. А у вас неприличный лексикон.

– И натура отнюдь не ханжеская, дружок. И мозги еще не скрипят, когда ворочаются...

Мы рассматривали друг друга битую минуту, и я понял: Эмили обо всем догадалась, понимает роль, сыгранную Франческой в наших общих бедах и, быть может, лишь об истинной причине пока не ведает. Но, возможно, и подозревает.

Часовой двинулся к нам: ребятки начинали нервничать, видя двоих (о троих и четверых уж не говорю) пленников спокойно и долго беседующими. Сопливый защитник мирового пролетариата вполне мог непроизвольно придавить гашетку и вывести двух капиталистических заговорщиков в расход. Посему я медленно и вежливо поклонился Эмили, еще медленнее повернулся и уж совсем по-улиточьи поднялся на ноги. Часовой успокоился.

Послышались проворные приближающиеся шаги. Франческа шла навстречу, приглаживала мокрые волосы, казалась освеженной и приободрившейся.

– О чем это вы секретничали с Эмили? – полюбопытствовала она по дороге в Богадельню.

– О Патнэмах и семейной их неурядице. Эмили предложила вразумить ребят, а я отсоветовал.

– Сэм, – неожиданно молвила доктор Диллман, – пожалуйста, не вздумай... То есть, хочу сказать, ватага безоружных и малосильных просто не сможет вырваться на волю. Вас перебьют, и тем закончится! Ведь не столь уж и плохо здесь, признай! Рамиро... Рамиро ненавидит тебя. И ждет малейшего повода, чтобы казнить примерной смертью, проучить остальных. Только и стережет, караулит, надеется, что сделаешь неверный шаг – извини за избитую фразу. Не дозволяй себя втягивать в безнадежную авантюру. Мы не спим вместе, но это еще не значит, будто я... Ты мне очень, очень понравился, и не хочу...

"Неужто, – подумал я, – она искренне допускает, что нас выпустят живыми и невредимыми, обретя вожделенный миллион долларов? Пожалуй, да; Франческе просто необходимо было цепляться за спасительную психологическую соломинку после всего сотворенного доныне. Чересчур много подлостей успела совершить ради супруга. Надо было хоть как-то накормить и убаюкать вопившую благим матом совесть".

Но слова ее недвусмысленно свидетельствовали: отыскалась дрянь, донесшая полковнику Санчесу о наших намерениях.

Со всевозможной убедительностью я возразил:

– Дорогая, мне прекрасно ведомо, каково спасаться в джунглях, не имея ни оружия, ни медикаментов, ни снаряжения. Однажды участвовал в милейшей операции на побережье, неподалеку отсюда. Мы имели все необходимое и продирались через окаянную сельву со скоростью пятьдесят ярдов в час. Отнюдь не собираюсь заниматься тем же, обладая лишь парой голых рук. Да и деньги, наверно, доставят уже скоро.

– Деньги, по слухам, прибыли, – сообщила Франческа, – но чикагский курьер возражает против указанного способа доставки и упрямится. Переговоры ведут, разумеется, в полной тайне, дабы власти ни о чем не пронюхали.

– Да, Раэль навряд ли запрыгал бы от восторга, узнав, что мятежники разбогатели на миллион. Ладно, пусть разбираются сами; только поскорее... Парня, кстати, звали Хорхе Сантосом, по прозвищу El Fuerte, и он числился эдаким Люпэ де Монтано прежних времен.

– Какого парня?

– Из-за которого учинили ту прибрежную операцию. Меня доставили на место, и я всадил в молодца крупнокалиберную пулю на расстоянии пятисот пятидесяти ярдов. Первым же выстрелом. Недурно получилось, извини за похвальбу. А потом началась обоюдная пальба, и сторонников новопреставленного El Fuerte убавилось раза в три...

– Зачем ты рассказываешь об этом?

– Напоминаю, голубушка, – ответил я с изрядной расстановкой, – где служу, кем служу, сколь давно и небезуспешно служу. Пытаюсь предотвратить вероятные ошибки некоей ученой дамы.

Покосившись на Франческу, я глубоко вздохнул:

– Ну-с, и как тебе нравится полковник?

– Уже начали судачить?

– Скажем, твои частые визиты в главный штаб не проходят незамеченными.

Франческа чуть побледнела.

– Неужто у людей не осталось иных дел? Только подглядывать за другими, да косточки втихомолку перемывать!.. Хочешь услыхать странную и неожиданную вещь?

– С удовольствием.

– Знаешь, со сколькими самцами совокуплялась на своем векуненасытная развратница Франческа Диллман? Ровно с двумя. С собственным супругом. Арчи, да еще с весьма загадочным субъектом, которого наверняка зовут не Сэмом и не Фельтоном. Как тебя хоть нарекли родители?

– Мэттью, – ответил я. Дальнейшей нужды таиться теперь не отмечалось: дело близилось к развязке. – Мэтт Хелм, к вашим услугам. Раздался оклик по-испански:

– Сеньора Диллман! Полковник просит вас побыстрей прийти к нему, сеньора!

Вздрогнув, Франческа отозвалась:

– Digale al senor coronet que vengo enseguida![32]

– Si, senora. – Четко печатая шаг, солдат удалился.

– Диллман, – спросил я негромко, – ты хотя бы сама сознаешь, куда ломишься и что затеваешь?

После продолжительного безмолвия Франческа ответила усталым, бесцветным голосом:

– Сознаю. Теперь сознаю. Не гневайся, дорогой.

Минуту спустя я следил, как она удаляется: высокая, стройная, подтянутая; в ладно сидящих джинсах и кумачовой блузке...

А вечером задул долгожданный ветер.

(обратно)

Глава 17

Уже совсем смерклось, когда Франческа Диллман возвратилась в келью. Волосы ее казались не слишком аккуратно причесанными, блузка была заткнута за пояс отнюдь не тщательно, а взгляд почти ничего не выражал.

Женщина прошла вглубь маленькой пещеры, молча уселась на соломенный тюфяк, уткнулась лицом в ладони. Спустя несколько мгновений я понял: Франческа беззвучно рыдает. Но приблизившись и попытавшись утешить, получил внушительный толчок.

– Не прикасайся! – выдохнула Франческа. – Я замарана! Замарана, замарана, замарана!

– А ну-ка, тихо! – прикрикнул я. – Сопливым Патнэмам еще простительно, а взрослым людям негоже.

Сопливыми, Патнэмы, разумеется, не были, но гаркнул я весьма внушительно, и доктор Диллман понемногу присмирела. Метнула на меня смущенный, печальный взор, натянуто улыбнулась.

– Наверное, ты прав. А вдобавок, я ведь уже все равно спала с посторонним...

Я обнял Франческу за плечи, не встречая дальнейшего сопротивления. Жаль ее было, жаль по-настоящему – и себя тоже. Я прижался губами к высокому, прохладному лбу женщины. Вдохнул слабый запах мыла и шампуня, которыми она обильно пользовалась, пока плескалась в cenote.

– Удивления достойно, – произнес я.

– Что?

– Санчес казался человеком, всемерно блюдущим данное слово. Хотя бы из простого сортирного снобизма. И, пообещав, что женщины будут в полной безопасности...

– Но я и была... в безопасности. Он вовсе не вымогал... – Франческа сглотнула. – Все случилось по обоюдному согласию.

– Н-да, – процедил я, лихорадочно соображая, как быть.

– Ты должен понять... Я совершила необходимое... Ради Арчи, ради всех нас... Нужно ведь пользоваться любой выгодой, самой малой, а стать наложницей Рамиро, значит, завоевать особое расположение, заручиться поблажками... Кстати, пока мы разговаривали в Часовне, удалось подслушать несколько интересных реплик. А потом Рамиро попросил задержаться...

– Вежливо и благородно попросил.

– Да, поверь. Даже извинился. Немедленно предупредил: не истолкуйте ложно, если не хотите – вы совершенно свободны ответить отказом безо всяких неприятных последствий. Но лучше, говорит, проведите ночь со мною, по причинам, о которых не имею права сообщать... И я согласилась.

– Понятно.

– А потом... Потом он пояснял: вам надлежит провести эту ночь в Часовне, ибо мы намерены разделаться с Фельтоном. Санчес весьма высокого мнения о твоих бойцовских качествах и не желал, чтобы я присутствовала при схватке врукопашную, поножовщине и неминуемой стрельбе.

– Когда?

– После полуночи. Когда все до единого уже наверняка уснут.

– Причина?

– Стерва Толсон. И дурища Олкотт. Муж в общих чертах изложил этой безмозглой ваш замысел, а женушка проболталась лучшей, закадычной приятельнице. Та ринулась уведомить Рамиро. Считает, что если с нами обращаются гуманно и мягко, было бы преступлением затевать бойню и бежать, подвергая опасности всю группу. А еще она из тех, кто не признает насилия над ближним даже во имя справедливости.

– Миранда Мэтсон, – заметил я, – люто ненавидела огнестрельное оружие. Орудия упомянутого насилия...

– И Рамиро понял: в первую же удобную ночь ты выйдешь охотиться. И дал заговору вызреть полностью, чтобы захватить виновников на горячем и преподать остальным... незабываемый урок. Понимаешь, незабываемый! Неизмеримо хуже, чем назидательное убийство Миранды Мэтсон!

– Понимать-то понимаю, но зачем же тогда отпустил тебя назад?

– Во-первых, я сказала: если выйду из Часовни поутру, заспанная, усталая – все единодушно сочтут, будто я предала Фельтона в лапы убийцам, и уж тогда несдобровать, и здесь, и по возвращении в Штаты. На клочки растерзают. По меньшей мере, возбудят уголовное дело. А вдобавок, не вернувшись вовремя, я дам тебе повод насторожиться и, возможно, приступить к решительным, непредвиденным действиям, прежде чем Рамиро явится для расправы.

– И как же условились?

– Ты заснешь, и прочие тоже, а я незаметно выскользну, дам знать. Коль скоро вскинешься и спросишь, куда направляюсь – объяснение простейшее: в уборную. Прямо Самсон и Далила! – хмыкнула Франческа.

Она легонько потерлась лбом о мою щеку.

– Но что же нам делать, Мэтт?

– Излагай предложения, – ответствовал я. – Эй, а почему это вдруг "нам"?

Франческа удивленно сказала:

– И эту бестию считают хитрым наемником правительства? Подумай! Ускользнешь, значит, я предупредила. Значит, моя голова с плеч долой. Рамиро взбесится, а если Рамиро бесится, лучше находиться подальше. Как минимум, он приказал бы сделать мне косметическую операцию ружейным прикладом. Или того хуже.

Поелику я отмолчался, Франческа быстро продолжила:

– Хоть бы оценил... жертву, принесенную ради тебя. Мэтт, Мэтт! Милый, поверь, я просто не могла дозволить им с тобою расправиться! Не могла! И прибавила нежданно спокойным голосом:

– Отсюда ведет в Копальке старая тропка археологов. Короткий путь напрямик. И только я знаю о нем.

– Где?

– Понимаешь, мы отреставрировали мощеную дорогу, и прежняя стежка, расчищенная для пущего удобства, сделалась ненужной, потому что от Императорской арки до Великого двора в Копальке стало возможно добраться на джипе, а от Арки до Лабаля, сам видишь, четверть часа ходьбы. Дорога, должно быть, заросла, но не настолько, чтобы сделаться вовсе неодолимой. Во всяком случае, по ней пробираться легче, чем по диким джунглям. И старая мельмекская мостовая начнется мили через полторы, совсем удобно станет. Не заплутаешь... Э, да ты же видал ее сам, покуда мы осматривали руины!

Я поколебался и молвил:

– Негоже бросать остальных. – Замотав головой, Франческа выпалила:

– Ваш отчаянный план обречен, Мэтт! Изначально был обречен, а уж теперь, когда Рамиро прознал обо всем, и не надейтесь преуспеть. Ну, схватят вас, ну замучают. А сумеешь улизнуть – вернешься с подмогой.

– Пожалуй, ты права, – ответил я неторопливо. – Идет. Натягивай ботинки: сквозь тропическую сельву в сандалиях не продираются. Выберемся, пока будут сменять часовых.

Все получилось до глупого просто. Мы даже не стали дожидаться разводящих. Караульный, который кругами передвигался по вершине теокалли, мешкал на дальней оконечности площадки, а боец, дежуривший подле Богадельни, удалился к западным кельям и закурил, поднеся пламя спички к лицу и на добрую минуту лишившись возможности видеть в наступившей сызнова темноте.

Я подал Франческе безмолвный знак. Выскользнув из кельи, мы юркнули за каменный выступ. Миновали мужской нужник, уже заполненный на треть и напропалую благоухавший. Недоступные для обозрения как с теокалли, так и с платформы, простершейся перед Богадельней, я и Франческа осторожно, чтобы не вызвать маленькой лавины, спустились по щебнистому противоположному скату. Ветер полностью заглушил шорохи потревоженной гальки.

Мы кинулись вдоль опушки, старась держаться поближе к деревьям, в густой тени. Черный джемпер-"водолазка" и темные брюки делали меня в сущности невидимым, а кумачовая блуза Франчески во мраке ночи тоже не могла привлечь постороннего взора.

Часовой, следивший за окрестностями с высот Цитадели стал совершенно безопасен, ибо на подобном расстоянии следовало обладать глазами орла, чтобы приметить потонувшие в темноте человеческие фигуры. Но еще наличествовал партизан, выставленный у мощеной тропы на Копальке...

Франческа схватила меня за руку, свернула в чащу. Прикрывая лицо ладонями и пытаясь не запнуться о какой-нибудь некстати подвернувшийся корень, я шагал ей вослед. По счастью, дорожка, прорубленная археологами, не успела чрезмерно зарасти; ползучие растения пытались, правда, вернуть себе утраченные права жительства, но не слишком успешно. Двадцатью минутами позже мы вынырнули на прогалину.

Караульный сидел, прислонившись к толстому древесному стволу с подветренной стороны и сладко спал, уложив штурмовую винтовку поперек выпрямленных ног и надвинув на глаза козырек армейского кепи. Мы проскользнули ярдах в пятидесяти, миновали Императорскую арку и уже вознамерились было углубиться в джунгли, где, по шепотом произнесенным словам Франчески, тропинка продолжалась, но я осмотрелся и увидел поблизости маячившую на фоне прерывисто освещаемых луной, летящих над самой землею облаков исполинский силуэт Монастыря.

– Ну-ка, погоди, велел я. – Я обернусь мигом.

– Ради Бога, опомнись, Мэтт! В келью могли прийти, могли обнаружить наше отсутствие! Бежим!

– Не бойся, говорю. Не задержусь. Обнаружить нужное место оказалось делом двух или трех минут. Запустив руку в щель под каменной глыбой, я нашарил и вытащил тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон, терпеливо ждавший урочного часа. Огнестрельное оружие за поясом сразу же придает уверенности и смелости кому угодно. Я не составлял исключения. Коробка с десятью запасными патронами отправилась в карман брюк.

Франческа дожидалась подле устья лесной тропы, дрожала всем телом, словно ждала, что сквозь Императорскую арку вот-вот промчится размахивающая винтовками погоня. Вздрогнула, негромко ахнула, давая понять, что не слыхала моего приближения до последней секунды. Возможно, так и было в действительности.

Ветви раскачивались, листья шелестели, ветер негромко подвывал в доисторических руинах, точно сонмы древних индейских душ изливали свои жалобы живущим.

Тропа вилась по непроницаемо темной чащобе несколько сот ярдов, а затем Франческа опять вывела меня к мощеной дороге, по которой встарь никогда не катилось колесо – население Центральной и Южной Америки непостижимым образом обходилось без этого полезнейшего устройства – и копыто конское не цокало, ибо первая лошадь сошла на здешнюю почву с корабля испанских конкистадоров три тысячелетия спустя.

Позади затрещал кустарник.

Знакомый голос промолвил:

– Будьте любезны, сеньор Фельтон, подымите руки.

– Он отыскал револьвер! – поспешно сказала Франческа. – Рамиро, он отлучился на пять минут; уверена, что бегал за оружием. Припрятал в развалинах Монастыря, как и предполагалось. Полковник Санчес рассмеялся.

– Можно было и самим отыскать, но попотеть бы довелось изрядно. А теперь хитромудрый шпион-янки проделал нужную работу в два счета и не откажется вручить мне искомый ствол. Не нужно больше опасаться пули в спину из неизвестно куда подевавшейся пушки... Вы славно потрудились, госпожа Диллман, и это благотворно отразится на вашей собственной и мужниной участи. Заверяю честным словом. Рог favor, отберите у американца револьвер...

Партизаны явились втроем, что было для меня весьма лестно. Стоявшего прямо сзади полковника я, конечно же, не видел, однако смело мог предположить, что браунинг, символ начальственного превосходства, по-прежнему обретается в кобуре на поясе.

Справа скалил зубы старый добрый Эухенио, держа наизготовку М-16, с прикладом коей я дней десять назад познакомился довольно близко. Слева напряженно застыл худощавый смуглый мальчишка, стерегший пленных подле cenote и забеспокоившийся, когда мы с Эмили принялись обсуждать грядущие совместные деяния. Вторая М-16, получалось...

Франческа лихорадочно выдернула из-за моего пояса револьвер, запустила руку в карман, выхватила коробку зарядов. Тяжело дыша, подняла взгляд.

– Прости... Но я предупредила. Сказала, что ради Арчи готова на все!

– Оно и видно, – ядовито подхватил я. – Далила, форменная Далила. Только прядку волос отхватить не додумалась... Но, голубушка, лучше вынь револьвер из кобуры. Он самовзводный, не беспокойся, не выпалит ненароком. Отлично... А сейчас, пожалуйста, наберись отваги и окончи начатое. Что, кишка тонка, ваша ученость? Господи помилуй, а я-то, болван, уже начинал уважать эту дрянь за решительность... Жми на курок, стерва! Гадина, я заставлю тебя выстрелить!

Произнося эту невыносимо дурацкую, чисто голливудскую тираду, я продвигался вперед, упираясь животом в дуло смит-и-вессона, тесня Франческу. Яростно зарычал, попытался ухватить за горло доктора Диллман.

И удостоился желанной, почти немыслимой награды. Болезненного тычка в поясницу пистолетным стволом.

– А ну, хватит паясничать! – рявкнул Санчес. Конечно, я уповал на это. Но одно дело уповать, и совсем иное – видеть, что упование сбылось. В иное время, в иных моих записках уже говорилось: люди, склонные использовать винтовку, автомат или пистолет на манер биллиардного кия, чрезвычайно редко пополняют число долгожителей. Не верилось, что высокопоставленный командир геррильясов может явить подобную глупость. Я не ждал бы эдакого даже от мало-мальски обученного полицейского из глухой калифорнийской провинции; но здесь орудовали дилетанты.

На последнем соображении расчет мой и зиждился.

Пехотные офицеры весьма лихо управляются с неприятелем, отстоящим на тысячу ярдов. Достаточно сносно дерутся, отделяемые от супостатов сотней тех же ярдов. А вот вступать в непосредственную схватку, грудь с грудью, почти не умеют, полагая рукопашный бой пережитком прошлого, привилегией всяких "зеленых беретов", рэйнджеров, коммандос и прочей десантно-диверсионной шушеры, которая исключительно для мордобоя и существует.

Полковник Рамиро Санчес очень верно и расчетливо расположил бы стрелковые ячейки; безукоризненно сумел определить наиболее выгодное место для дзотов, безупречно и четко наладил противотанковую оборону. А вот управляться с задержанными полковника не обучали.

Дулом тыкать! О, божества греческие, римские и египетские! О, древние идолы индейские!..

Я крутнулся влево, одновременно отбивая согнутой в локте рукой упершееся в спину оружие. Долей мгновения позже ребро правой ладони треснуло Санчеса пониже уха – я хорошо помнил, какого полковник роста, и бил, почти не целясь.

Рамиро пошатнулся.

Оброненный им браунинг успел все же выпалить, и мне обожгло бок. Выяснять, получена смертельная рана или просто пороховые газы обуглили джемпер и кожу, было недосуг. Тело повиновалось безукоризненно, а ничего иного мне покуда и не требовалось.

Туповатый Эухенио не собирался невозмутимо наблюдать, как лупят командира. Он вмешался решительно и достойно смелого красного бойца. Я знал, что именно последует, и уже опрокидывался в сторону.

Рявкнула М-16.

Смуглый парнишка тоже вмешался в битву, но был и вовсе неопытен, а быть может, не успел разобраться в ходе свалки. Он палил на уровне груди, вместо того, чтобы опустить ствол и полить землю свинцом, точно водой из шланга.

По меньшей мере, три пули угодили в Санчеса: чавкающий звук попаданий не спутаешь ни с чем. Эухенио шлепнулся наземь, спасаясь от неприцельных, диких очередей, выпускаемых напарником.

Внезапно М-16 умолкла.

Катясь по траве, я мельком увидел меловое от ужаса лицо солдатика, опускавшего дуло и отвешивавшего челюсть. Бедолага внезапно понял, что изрешетил собственного командира.

Я зацепил его лодыжку напрягшейся левой ступней, а правой что было силы ударил чуть пониже колена. Партизан опрокинулся. Вскакивал я уже вооруженным, и до чего же приятно было держать в руках автоматическую штурмовую винтовку!

Вскидывавшего ствол Эухенио, я сумел опередить лишь потому, что положение у мерзавца было пренеудобнейшим: он рухнул на живот, ногами ко мне, и должен был сперва извернуться. Стрелять пришлось прямо с бедра, прикладываться и целиться я уже не успел бы, но из пяти выпущенных пуль по меньшей мере две попали точно.

Коставердианец глухо застонал и сполз в канавку, тянувшуюся вдоль доисторической тропы. Но малокалиберная пуля не убивает наверняка, и приходилось предполагать худшее: что противник еще способен сопротивляться.

Рамиро, отброшенный очередью, привалился к огромной каменной глыбе, остался в полусидячем положении, опустил голову и ошеломленно созерцал пропитанную кровью рубаху. Франческа, потрясенная случившимся, остолбенела и не шевельнулась в продолжение всей схватки, занявшей, впрочем, не более пятнадцати секунд. Не без удивления я обнаружил, что радуется: шальные выстрелы пощадили эту иуду в юбке... виноват, в джинсах. Но, с какой мне, собственно, стати было радоваться?

Мальчишка, невольно уступивший М. Хелму, эсквайру, свою М-16, стоял на коленях и неудержимо блевал: верный признак того, что Рамиро Санчес был его первой жертвой. Обычнейшая реакция человека, открывшего счет убитым...

Обогнув его, дабы не упускать из виду канаву, где то ли отдыхал, то ли упокоился навеки невезучий Эухенио, я приподнял винтовку. Парень испуганно вытер мокрый рот, повернулся лицом.

– Патроны, – объявил я, пощелкивая пальцем по магазину. Там наверняка оставалось не более двух-трех зарядов, если вообще оставалось. – Municiones para la ametralladora, por favor.[33]

Выговор у меня отнюдь не совершенный, однако мальчишка понял. Трясущейся рукою выудил из бокового кармана прямой двадцатизарядный рожок, положил на указанное мною место. Поднялся, повинуясь выразительному жесту, попятился: медленно и неловко, словно бродячий покойник-зомби.

Поспешно заменив магазин – следовало обезопасить себя на случай, если Эухенио воспрянет и затеет новую перестрелку, – я прислушался. Рамиро Санчес дышал болезненно и тяжко. Менее гордая личность, пожалуй, скулила бы сейчас от предсмертной тоски, но полковник отличался похвальным самолюбием. И держался молодецки, ничего не скажешь. – Я посмотрел на мальчишку.

– И что же с тобою теперь делать, amigo? – спросил я. Парень разобрал, конечно, лишь последнее слово, и в глазах его промелькнула безмолвная мольба. Невысказанная надежда получить пощаду. Я заколебался.

– Мэтт! Немедленно брось ружье! Пожалуйста, Мэтт, не вынуждай меня стрелять!

У Франчески, разумеется, оставался мой револьвер.

Это решило судьбу юноши. Существует единственный способ выпутаться, если перед тобою стоит заранее взятый на мушку противник, а сзади командуют "руки вверх". Вы немедля спускаете курок и бросаетесь в сторону. Таким образом, доводится иметь дело только с одним супостатом, а не с двумя, что гораздо и несравненно тяжелее.

Парень рухнул как подкошенный, а сзади грохнул смит-и-вессон. Пуля пронеслась возле самой головы, я даже ощутил удар воздуха.

РАЗ.

Кувыркнувшись вправо, я избежал нового выстрела.

ДВА.

Из канавы, подобно вышеупомянутому зомби, неуверенно вставал Эухенио. Пришлось отвлечься и спешно окончить небрежно исполненную работу, послав три пули прямо в широкую грудь крепыша.

Пыль и сухие листья взметнулись в пяти ярдах от моей головы. Иногда начинаешь ценить остолопье воспитание, при котором ребенку сызмальства внушают: пистолет – бяка, винтовка – бука; охотятся и воюют лишь кровожадные чудовища... Умей Франческа хоть немного обращаться с оружием, впору было бы читать быструю отходную молитву. Но стрелять моя ученая приятельница не умела начисто, а самовзводный револьвер бьет лишь после сильного и длинного нажима на гашетку, в дамских нежных руках способного окончательно испортить заведомо неверный прицел.

ТРИ.

Чуть ли не на четвереньках я поспешил в кусты. Не слишком достойное зрелище, признаю; но тайные агенты, склонные любоваться собственной ловкостью и выправкой, очень редко доживают до седых волос. Ухватив камень поувесистее, я метнул его в сторону: детская уловка, но и противница моя была отнюдь не из числа профессионалов.

ЧЕТЫРЕ!.. ПЯТЬ!..

Ну, вот и отлично. Слава Тебе, Господи.

Еще дважды лязгнул вхолостую револьверный курок. Я поднялся и спокойно уставился на Франческу.

Поднял М-16, сощурился в еле различимый при тусклом лунном свете прицел, и понял, что никогда не смогу этого сделать. Во всяком случае, сейчас: быстротечный бой окончился, у единственного уцелевшего противника – противницы – не оставалось про запас ни единого заряда, и стрелять значило бы попросту расписаться в том, что я не на шутку рассержен и уязвлен до глубины души. И жажду мщения.

Впрочем, дать выход чувствам все-таки надлежало. Я опустил винтовку и неспешно, со смаком плюнул в сторону доктора Диллман. Грубый поступок, хамский. Но я изрядно возгордился, ибо во рту не пересохло от страха и напряжения настолько, чтобы плевок сделался вовсе уж немыслимым...

Отвернулся, приблизился к Санчесу.

Лицо коставердианца казалось бледно-зеленым, а еще скорее, таким и было.

– Занимались бы вы, полковник, делами привычными, войнами да революциями, – сказал я. – И не лезли не в свое дело. Не играли в чуждые игры.

– Сделайте огромное одолжение, – прохрипел Ра-миро. – Хоть я и не вправе просить у вас одолжений...

С полминуты я изучал поверженного. И ощущал, что мы оба просто-напросто профессиональные бойцы, а различие в роде занятий не имеет ни малейшего значения. Пожалуй, в оборудованном на славу полевом госпитале полковнику и сумели бы помочь. Накачали антибиотиками, прооперировали, дали хорошенько отлежаться под заботливым врачебным присмотром...

Но госпиталя в наличии не имелось. Да и не мог я делать широких человеколюбивых жестов, покуда одиннадцать остальных партизан пребывали живехоньки.

Рамиро предстояла неизбежная, медленная, мучительная смерть. При наихудшем повороте судьбы он продержался бы несколько часов, глядя, как начинают кружиться в сером предрассветном небе zopilotes[34], как снижаются и близятся черные распахнутые крылья, и уже не мог бы ничего поделать против самого первого, самого дерзкого и нетерпеливого грифа.

– Сделаю, – ответил я. – Последнюю просьбу следует уважать.

И, переведя селектор на одиночные выстрелы, пустил пулю Санчесу в голову.

(обратно)

Глава 18

Я задержался по пути назад, пытаясь установить размер ущерба, причиненного моему злополучному боку девятимиллиметровой пулей. Пальцы сообщили уже известное: наличествует рана, и рана эта изрядно кровоточит.

Слабость и легкое головокружение вполне могли быть естественной реакцией на пережитое. В конце концов, позади остались трое мертвецов и одна связанная по рукам и ногам двуличная стерва. Но человек, наделенный хоть крупицей фантазии, вряд ли избежит и слабости, и головокружения, коль скоро по заднице течет кровь, которая неведомо когда остановится и свернется, запечатав непроницаемой коркой полученное телесное повреждение, о серьезности коего можно лишь гадать...

Часовой близ мельмекской дороги, предусмотрительно изображавший спящего, стоял во весь рост, прислонившись все к тому же корявому дереву, и отнюдь не казался встревоженным, хотя стреляли неподалеку. Ждал, разумеется, перепалки, а допустить, что беглый империалистический пленник совладает с троими бойцами, парню не дозволила бы простейшая революционная гордость.

Но еще вернее, он вознамерился блеснуть перед возвращающимся с победой Санчесом своей выдержкой.

Ветер крепчал, превращался в настоящий ураган, гнул деревья, ныл в кронах; ветви уже не шуршали, а буквально гремели, ударяясь друг о друга. Возможно, бедолага даже не расслышал толком, что творилось у него за спиной.

Это объяснение выглядело наиболее убедительным.

Ибо я споткнулся, уронил неудобную поклажу – две штурмовые винтовки, запасные магазины и гранаты – наземь; застыл, готовясь проститься с жизнью, но часовой и ухом не повел.

Подобрав оружие и чуток постояв недвижно, дабы унять отчаянное сердцебиение, я обогнул стража десятой дорогой и в недолгом времени уже карабкался по склону, ведшему к Богадельне. У самого гребня со всеми предосторожностями уложил добычу на щебень. Всю, за вычетом трофейного ножа.

Такими любят пользоваться коммандос. Длинный, узкий клинок, предназначенный преимущественно для уколов, не для режущих ударов, но я никого и не собирался полосовать или обезглавливать. Нельзя было, однако, забывать: множество подобных лезвий, хоть и внушительно выглядят, но либо недостаточно закалены и гнутся при случайном попадании в кость, либо сработаны из твердейшей стали – в этом случае они попросту ломаются.

Памятуя о коварстве холодного оружия, я снял часового на платформе тщательно и неторопливо. Сначала бросил пригоршню гальки, дабы приманить парня к закраине скалы. Уже вторично использовал я сей глупый любительский трюк, но трюк и теперь не подвел. Я угрюмо подумал, что служу каким-то самоходным камнеметом.

Караульный ринулся проверить, в чем дело. Я ждал, и набросился сзади, и захлопнул рот молодца ладонью, заглушая вероятный вопль, и пырнул кинжалом снизу вверх, и держал коставердианца на весу, покуда тот не умер. Лязг упавшей винтовки опять потонул в свисте и вое благословенного ночного ветра.

Вокруг было темно и спокойно. Лишь на верху Цитадели мерно разгуливал обреченный противостоять шквальным порывам человек. Сызнова навьючившись винтовками – теперь тремя, – я дождался, покуда маленький силуэт не скроется из виду, и опрометью побежал к четвертой келье, где, как вы помните, обитали Глория и Джеймс.

– Принимайте арсенал, – прохрипел я во мраке, ни зги не различая в глубине пещеры.

Глория вскрикнула от неожиданности. Джеймс хмыкнул и зашевелился.

Я заметил, что звуки долетели от противоположных стен. Сдавалось, нежные супруги упорно спали врозь, то ли подражая Франческе и мне, то ли по иным соображениям.

Занавесили вход поспешно сдернутым с тюфяка одеялом, зажгли спичку, затеплили фитилек.

– Ого! – разом оживился Джеймс. – Молодчина, Сэм! Откуда такая роскошь?

– Три М-16 с достаточным боевым комплектом, шесть или семь гранат – считайте сами, – пистолет, револьвер и три ножа.

– Глория, попробуй выскользнуть и сообщи Полю с генералом: все готово, пора действовать.

– Лучше выскользни ты, – посоветовал я. – О часовом на платформе забудь, мир праху его, но того, который шатается по Цитадели, остерегайся.

Увидав, что Патнэм недовольно сводит брови у переносицы, я поспешил прибавить:

– Прости, но получил небольшую царапину. Обработать лучше прямо сейчас, а хорошенькая и заботливая сестра милосердия предпочтительнее грубого солдафона.

– Крепко ранили?

Я не обольщался. Озабоченный голос Патнэма выдавал отнюдь не тревогу о моем благополучии, но опасение лишиться бойца.

– Едва ли. Это случилось минут сорок назад, а я до сих пор жив. Но кровь идет.

– Погодите, – вмешалась Глория-Джин, – пластырь есть, и перекись найдется... Аптечек, благодарение Богу, не отобрали. Повернитесь немного, Сэм...

Набухший кровью джемпер выдернули из-под моего пояса, подняли к лопаткам.

– Узнай, нет ли у Гендерсонов стерильной марли, – попросила Глория.

Патнэм кивнул и удалился.

– Если будет больно, говорите сразу. Я почувствовал прикосновение холодной, влажной материи. Наверное, Глория пустила в ход носовой платок.

– Отверстия нет, – сообщила она, смыв кровяные сгустки и обнажив рану. – Глубокая царапина, дюйма три длиною. И заметный ожог по краям...

– Полковник палил в упор, – отозвался я. – Пороховые газы хлестнули... Надеюсь, огонь хорошо продезинфицировал это местечко... Ох!

– Простите... Не спрашиваю, при каких обстоятельствах приключился выстрел в упор.

– И не надо. Неаппетитная повесть.

– Сэм, – неуверенным голосом произнесла женщина.

– Да?

– Приглядите за Джеймсом. Пожалуйста. Муж в совершенно безумном настроении, сдерживайте его... Может быть... может быть, в один прекрасный день все будет хорошо опять. Но день этот не настанет, если Джеймса нынче убьют, пока он станет пытаться... Он хочет отличиться, доказать мне что-то, на что начхать с высочайшей каланчи! Я ведь отлично знаю, какой это храбрый человек! Но Джеймс ничего не желает понять...

– Сумею – пригляжу, – ответствовал я. – Но, получается... загвоздка не в вас? Уж извините великодушно за бестактный вопрос.

– О, – сказала Глория. – По правде... конечно, чуток замаранной себя ощущаю, но вполне могу жить-поживать, не вспоминая дурного. Если сможет муж. Но дурень считает, что не сумел защитить меня. Убежден в этом. Господи, помилуй! Да я молилась, чтобы он геройствовать не вздумал, когда Барбера велел мне выходить; чтобы на пулю не нарвался! Хотела, чтобы стоял совершенно спокойно! Я ведь не стеклянная, Сэм, и не так легко меня вдребезги разбить, поломать. Но Джеймс буквально с ума сходит... Фу, я, кажется, обременяю вас нашими семейными треволнениями... Только, пожалуйста, пожалуйста, очень прошу: присмотрите за ним! Иначе примется геройствовать без нужды и погибнет ни за грош... Кому нужны его дурацкие подвиги? Все, что мне требуется – он сам! Живой и невредимый!.. Кажется, идут.

Олкотт ввалился в келью, поспешно задернув за собой одеяло, а две-три минуты спустя объявились Патнэм и чета Гендерсонов. Не думаю, будто Эмили получила формальное приглашение присутствовать при военном совете, но пришла исправно и решительно. Вручила Глории стерильные тампоны и немного йода. Посветила карманным фонариком. Дальнейшая обработка моей "царапины" отняла у них совсем немного времени.

– Где Франческа? – полюбопытствовал Патнэм.

– Дожидается... подле Императорской арки. Там, где я повздорил с полковником и его людьми. Не было ей смысла возвращаться.

По-прежнему не имея понятия, как именно солгать насчет незавидной роли, которую сыграла доктор Диллман в нынешней передряге, я импровизировал. По крайности, будут знать, где искать руководительницу, если меня пристрелят ненароком.

– По словам Франчески, – продолжил я поспешно, – главный штаб, разместившийся в Часовне, делится пополам очень толстой каменной стеной. Ни двери, ни окошка. Два независимых отсека. В меньшем и более удобном обитают офицеры; во втором – солдатня.

– Так, – проронил Джеймс.

– Кроме них, остаются часовой на вершине Цитадели и страж, обосновавшийся поближе к Арке. Цитадель – наша главная забота. У парня круговой обзор и прекрасная возможность перебить нас, точно сидящих уток. Хорошо еще, что задача ему выпала нелегкая: и за пленными следить, и наблюдать, не движутся ли с юга правительственные отряды на выручку заложникам... Вопросы, Джим? Предложения?

– Четверо, о которых ты... позаботился... вполне безвредны?

– Ежели не способны воскресать из мертвых, вполне. И, кстати, вы напомнили мне, капитан Патнэм; напомнили как нельзя кстати. Не просто победа требуется. Не только верх одержать нужно: следует уничтожить неприятеля поголовно. Истребить. Ни раненых, ни пленных быть не должно. Понимаете?

Джеймс понимающе кивнул, но Поль Олкотт поежился:

– Получается, вы предлагаете учинить бойню? Холодным, резким тоном генерал Гендерсон заметил:

– Коли вы, молодой человек, не желаете учинять бойню, то угодили в неподходящее общество. Я вынужденно пояснил очевидное:

– Поль, победить мало. Надобно еще и ноги унести, пока не примчался Монтано с батальоном геррильясов. И нельзя рисковать. Ускользнет хоть единый из людей, охраняющих нас, – песенка спета, смею заверить. И не поручусь, что, не добив, а связав раненого, вы не раскаетесь в этом. Пат Толсон, к примеру, выдала наш замысел ныне покойному полковнику Санчесу из наилучших, с ее точки зрения, побуждений. Из того же сопливого, ложного милосердия она вполне способна ослабить путы и дозволить несчастному скрыться. Тогда пишите пропало. Повторяю: госпожа Толсон едва не обрекла нас на очень мучительную, примерную казнь.

– О, Боже, – хрипло сказал Олкотт. – А Эльспет не могла уразуметь, с какой стати Пат прилипла к ней...

– Доверчивая у вас жена, Поль, но дело не в этом. А в том, чтобы не убежал никто. Не сможете добить противника сами – зовите любого из нас, бессердечных чудовищ, и не берите греха на душу. Но зовите! Заклинаю! Патронов достаточно, жалеть незачем...

Я глубоко вздохнул.

– Пожалуй, все. Твоя очередь, капитан Патнэм.

– Поль, ты слышал Фельтона, – промолвил Джеймс. – Решай: будешь сражаться или нет? Олкотт сглотнул:

– Простите, я и впрямь наивен. Просто не доводилось участвовать в подобном. Но, если принимаете, я с вами.

– Принимаем! Радостно. И даем, кстати, самое серьезное поручение. Сэм пояснил: главная загвоздка – субъект на вершине теокалли. Он способен пустить насмарку всю нашу затею. Для М-16 чуток далековато, но если он опытный стрелок – а предполагать нужно самое худшее, – то расстояние помехой не будет. В идеале, часового следовало бы снять еще до начала операции. Но главный специалист по снятию часовых потерял немало крови, на пирамиду взлезать нелегко будет... Да и здесь ему забот полон рот достанется. А вы – испытанный охотник на горных коз, вам и карты в руки, винтовка сиречь. Скрадывать умеете, высоты не боитесь. Попробуете подобраться вплотную и подстрелить парня перед самой нашей атакой?

Олкотт помедлил и кивнул:

– Полагаю, да.

– Помни, М-16 – не крупнокалиберное охотничье ружье. Пуля весит не сто восемьдесят или сколько там, а всего пятьдесят пять гран, и убойная сила ее меньше. Поэтому ставь переключатель на автоматический огонь и бей очередями по два-три заряда. Не сумеешь уложить, не беда: заставь забиться в какую-нибудь щель и не дозволяй носа наружу высунуть. Понимаешь?

– Да. Но быстро познакомьте с винтовкой. В руках не держал "эм-шестнадцатой".

– И меня тоже обучите, – вмешался генерал Гендерсон. – Здесь мы с Полем одинаково невежественны.

– Сейчас, – кивнул Патнэм. – Посветите, пожалуйста. Вот затвор. Оттягиваете, отпускаете, ставите селектор в нужное положение... Предохранитель, одиночные выстрелы, автоматический огонь... Вот магазинная защелка... Вставляете свежий рожок таким образом... Теперь ясно?

И Олкотт, и Гендерсон были достаточно знакомы с огнестрельным оружием; лишних разъяснений не потребовалось.

– Генерал, – обратился Джеймс к Остину Гендерсону, – часовой при дороге на Копальке поручается вашей заботе. Подыщите местечко поудобнее, чтобы смогли положить любезного, куда бы тот ни кинулся. Курок спускайте, заслышав стрельбу на Цитадели. Поль открывает огонь, и вы тот же час обезвреживаете свою мишень. Мы с Фельтоном в это время несемся к Часовне...

Патнэм покосился на меня.

– Да, несемся. Меж Часовней и Богадельней – голое пространство, укрываться и ползти нельзя и незачем. Придется мчать во весь опор и с разбегу забрасывать оба отсека гранатами. Не знаю, спит Барбера или дежурит; поэтому весьма вероятно, что ваши усилия пропадут впустую. Ибо солдатню беру на себя...

Гендерсон, по его мнению, был и слишком стар, и недостаточно здоров, чтобы сломя голову пересечь сотню ярдов. Оставалось лишь уповать, что я был недостаточно стар и сравнительно здоров для подобного атлетического упражнения...

– Прошу, – заметил я, – не побрезговать, войти в дымящийся хаос и добить всех, кого потребуется добивать. Работу нужно делать на совесть.

– Конечно, – ухмыльнулся Джеймс.

– Я возьму браунинг, а миссис Гендерсон может... Выдержав короткую паузу, я поглядел на Эмили, подмигнул и окончил:

– ...завладеть моим смит-и-вессоном. На всякий непредвиденный случай.

– С удовольствием, – ответила воинственная седая особа.

Правду говоря, всю жизнь предпочитал револьверы: надежные, безотказные устройства, где патрон перекосить не может, а любая осечка исправляется просто повторным нажатием на курок и новым поворотом барабана. Однако в браунинге оставалось еще тринадцать зарядов (куда угодил четырнадцатый, вы, должно быть, не успели запамятовать), а курносый смит-и-вессон явно был оружием ближнего боя. Иди, предугадай, с какого расстояния и при каких обстоятельствах приведется палить...

Посмотрев на светящийся циферблат, Патнэм осведомился:

– Тебе сколько понадобится времени, Поль?

– Зайду с южной стороны, чтобы джунгли за спиною темнели... Час. Ровно час. Это возможно?

– Да, но это предел. Нужно поспеть прежде, чем начнут менять караулы. Значит, в двадцать три ноль пять Сэм и я пригибаемся, напрягаемся и кидаемся на геройский штурм Часовни. Сейчас двадцать один пятьдесят девять...

– Тогда ухожу немедля, – заявил Гендерсон. – У меня уж ноги не те, что у вас, молодежи. Лучше посижу около дерева, передохну, воздуха глотну свежего, подожду... Капитан, я чрезвычайно рад служить под вашим началом! Управлюсь и останусь у дорожной развилки. Буду стрелять во все, что панически удирает.

Он ушел.

И Глория-Джин тоже. Добровольно вызвалась переодеться в одежду убитого мною стража и расхаживать по платформе, дабы часовой на верхотуре не встревожился, приметив подозрительно долгое отсутствие товарища.

– Не побоитесь мертвеца раздевать? – серьезно спросил я. – Убит ножом, форма окровавлена, и весьма. Не побрезгуете?

– Нет, – хладнокровно сказала Глория. – Иначе всему конец еще до начала.

– Волосы тщательно спрятать под кепи, – напомнил я. – И подобрать какую-нибудь тросточку, чтоб над плечом торчала, вроде ствола винтовочного.

– Не маленькая, соображу, – ответила миссис Патнэм.

Вскоре послышались ее равномерные, ленивые шаги: девчонка отнеслась к заданию со всей добросовестностью, натянула даже башмаки убитого. А те оказались коваными.

– Не так сама драка вымотает, – произнес Патнэм, – как ожидание.

Олкотт уже ускользнул и теперь, наверное, огибал теокалли с юга, неслышно крадучись в тени, пробираясь по доисторическому городу Лабалю со сноровкой истинно охотничьей.

– Но, черт возьми, не постигаю, Сэм. Управиться с тремя вооруженными скотами... Простите, но вы все же не Геркулес и не юноша. А эти ребятки – не полные молокососы.

Признать правоту Патнэма в последнем пункте было нелегко, но я предпочел избежать пространных пояснений.

– Откопал по пути припрятанный смит-и-вессон, – ответил я, изрекая, для разнообразия, сущую и чистейшую правду. Затем немедля принялся лгать, но сочиненную историю приняли благосклонно и подвоха не заподозрили.

(обратно)

Глава 19

Сколь ни странно, тропа казалась длиннее, чем в первый раз. Обычно случается наоборот, но, пожалуй, впечатление мое было вызвано лишь потерей крови да немалой усталостью. В ушах еще звенело после взрывов, очередей, одиночных выстрелов.

На плече я волок штурмовую винтовку, на поясе болтался возвращенный Эмили Гендерсон, оставшийся без употребления смит-и-вессон. Кроме этого, я тащил большую флягу, вещевой мешок с кой-каким продовольствием и увесистый мачете.

Окровавленную одежду с меня решительно стянула все та же великолепная Эмили Гендерсон. Заново обработала рану, перевязала. Заставила облачиться в запасные рубаху и брюки самого генерала, не слишком уступавшего мне ростом.

Отмытый и переодетый, я почувствовал себя немного посвежевшим, но успел взопреть сызнова, прежде чем впереди замаячила громада Монастыря. И прежде чем увидел перед собою арку мельмекских императоров, под которой тянулась мощеная желтоватым булыжником тропа.

Внезапный резкий шорох заставил меня мгновенно взять М-16 наизготовку, но раздавшийся немедля глухой рык успокоил. Четвероногая тварь, явившаяся полакомиться мертвечиной, вероятно, оскалилась, поджала хвост при виде хищника, шагавшего на двух лапах. Безусловно, до полковника Санчеса и его людей уже добрались Пожиратели Трупов, как их называли древние индейцы...

На всякий случай я сделал небольшой крюк, ибо тварь могла оказаться кем угодно – от безвредной носухи до пумы, сталкиваться с которой в густых зарослях мне вовсе не улыбалось.

Впрочем, дикая собака тоже вполне способна уписать связанную по рукам и ногам добычу, и я вздохнул с облегчением, увидев доктора Диллман лежащей на боку и нимало не обглоданной.

Франческа безмолвствовала.

Я сбросил вещевой мешок, опустился на оба колена.

– Повернись-ка немного, дай добраться до веревок... Теперь лодыжки... Вот, милейшая. Прошу восстановить кровообращение и подыматься.

С трудом усевшись, Франческа принялась неловко растирать кисти рук. Потом безо всякого выражения осведомилась:

– Господин учитель, можно выйти?

– Да, Диллман. Топайте.

Пошатываясь после нескольких проведенных в относительной неподвижности часов, моя бывшая приятельница обогнула арку и пропала в кустах. Минут пять спустя возвратилась, на ходу застегивая пояс джинсов. Одернула рубашку, откинула со лба перепутавшиеся волосы.

– Забавно, – молвила Франческа странным, задумчивым тоном: – Чертовски забавно. Я, быть может, уже лишилась горячо любимого мужа. Когда обстоятельства пленения выплывут наружу, лишусь кафедры, карьеры, всяких надежд на академическое будущее. Весьма вероятно, угожу под следствие и суд. Останусь без гроша в кармане, а всего скорее, попаду за решетку... Я пожал плечами.

– Всю ночь вокруг шатались рычавшие и скулившие стервятники. Над головой летали они же, только крылатые. Готовились позавтракать Рамиро Санчесом, а потом закусить свежатинкой. И при всем этом я думала об одном: напустить в штаны или повременить еще капельку? Дура, правда?

Извиняться перед негодяйкой я не собирался, но и слушать сию печальную повесть вполне безразлично тоже не мог.

– Есть вода и пиво, – уведомил я. – Также немного отсыревших галет.

– Теплое пиво в три часа утра! – хмыкнула Франческа. – Тьфу! Но все равно, давай...

– Вообще-то, – заметил я, – время близится к четырем, если на пятый не перевалило. Но из Лабаля никто не двинется, пока солнце не взойдет полностью.

Мы услышим двигатель джипа, срежем дорогу и присоединимся к остальным. Так порешили. С Патнэмом и Гендерсоном прошагать потребуется четверть мили, не больше, а до того ты уже сумеешь передвигаться не на манер надравшегося встельку австралийского ленивца. Да и мачете у меня припасен.

Свернув пробки двум бутылкам, я честно поделился теплым и действительно тошнотворным коставердианским пивом с доктором Диллман. Лучшего напитка она, впрочем, и не заслуживала. Теперь.

– Что, в Лабале переколошматили всех? – спросила Франческа сквозь полупрожеванную галету. – Вроде как Санчеса и компанию?

– Разумеется, – ухмыльнулся я. – Там, где орудовал Хелм, живых мерзавцев не остается.

– Не хочешь рассказать?

– А выслушивать подробности хочешь? – Франческа поморщилась.

– Я чувствую себя отчасти повинной в случившемся. Поэтому лучше расскажи.

– В высочайшей степени профессионально проведенная операция, – уведомил я. И вкратце изложил, как сняли обоих часовых, как забросали гранатами злополучную Часовню, как ни единому из ничего дурного не чаявших партизан не удалось вырваться...

– Среди положительных персонажей потерь не замечено, – сказал я, откупоривая новую пару бутылок, последнюю.

Все было, конечно, куда сложнее. Моя граната разорвалась в пустом офицерском отсеке и оказалась потраченной впустую. Джеймсовская, напротив, превратила отсек солдатский в дымящуюся преисподнюю, где в голос ревели от ужаса и боли двое или трое уцелевших. Вторая граната Патнэма, влетевшая следом, прекратила вопли. Добивать никого не пришлось.

Мне велели тотчас, и поживее, вскарабкаться на вершину Цитадели, поглядеть, что поделывает Олкотт. Нас никто не обстреливал, следовало заключить, что супостат выведен из строя, но в схватке мог пострадать и Поль, а потому я признал соображение Патнэма совершенно и всецело резонным.

Отобрав у мертвеца чудом оставшуюся неповрежденной М-16, я двинулся на приступ доисторической пирамиды. Взбираться по чуть ли не отвесным ступеням на высоту семидесяти ярдов, а при этом цепляться стволом штурмовой винтовки за всякий выступ – не лучшее развлечение, смею заверить. Боевой трофей проявил известную подлость, перекосился на спине и непрерывно толкал меня скобою, которая прикрывает курок, прямо в раненое место.

– Простите, оплошал, – произнес Олкотт, едва лишь я осторожно возник над уровнем верхней площадки, дыша подобно загнанному безжалостным владельцем ослу. – Раза два попал, ручаюсь, но добить не сумел. Нервничал, и винтовка незнакомая, и очередями палить не привык. Парень уполз и спрятался вон там, за поваленной колонной. Для острастки послал ему еще несколько пулек, он и присмирел. Уже с полчаса признаков жизни подавать не изволит. В одиночку выковыривать его из берлоги я не рискнул, решил дождаться кого-нибудь. Прикройте, я попробую...

– Не прикрою, – помотал я головой. – Из берлоги выковыривайте медведя: бурого, белого, гималайского, какого угодно. А люди – по моей части, Поль.

– Но, честное слово...

– Не надо. Вы исполнили работу на круглую пятерку. Не дозволили этой сволочи спокойно расстрелять меня и Джима. Сейчас дозвольте принять дела и завершить начатое. Поверьте, я большую часть сознательной жизни занимался подобными вещами. Просто-напросто управлюсь быстрее! А время нынче дорого. Поль уступил моим доводам и согласился. Однако благородное наше препирательство было бессмысленным. Подкравшись под прикрытием олкоттовской винтовки поближе к поваленной колонне, я увидал валявшегося ничком, то ли совсем бесчувственного, то ли напрочь не способного шевельнуться субъекта.

Очередь пробила ему бедро, лужа черной крови расползлась по каменным плитам. Оброненная М-16 лежала подле правой руки.

Пущей верности ради можно было бы выстрелить из девятимиллиметрового браунинга, но чистейший инстинкт заставил меня воздержаться от разумного и простого действия, подойти вплотную. Парень шевельнулся, неловко ухватил цевье винтовки, но чересчур ослабел и двигался медленно, точно подводный пловец. Я проворно поставил подошву на ствол М-16, пинком другой ноги перевернул раненого.

Ибо уже знал, кого увижу, и ни малейшего сострадания не испытывал.

Раздался протяжный, болезненный крик.

Нагнувшись, я прибавил к нашему оружейному собранию длинный штык и еще один браунинг.

– Сделай милость, Поль, – попросил я, – знаю, что высоко, но уж не в службу, а в дружбу – позови сюда Патнэма. И поскорее, а то как бы скотина копыт не откинула ненароком.

Но Джеймс, будто в скверной драме времен классицизма, где герою стоит осведомиться: "Куда пропал Диего?" – и Диего возникает на сцене, уже выбирался на площадку.

– Весьма кстати, – произнес я. – Думаю, эту особь надо вручить именно тебе. Что и делаю.

Мы стояли рядом, созерцая полностью пришедшего в чувство коставердианца. Глаза лейтенанта Барберы округлились от ужаса.

Джим Патнэм перевел переключатель винтовки на одиночные выстрелы, помедлил. Я коснулся его предплечья. Капитан обернулся.

– Ты знаешь Глорию лучше. Некоторые женщины отвечают на изнасилование своеобычно. Я знал... и недавно потерял... одну, купившую здоровенный ланцет и, при небольшой посторонней помощи, кастрировавшую обоих ублюдков. Хорошая была девочка...

Поколебавшись, Джим повернул голову:

– Поль, пожалуйста, спустись и вели Глории немедля бежать сюда!

Лейтенант Хулио Барбера взирал ненавидящим оком, но молчал. Как партизан. В буквальном смысле слова.

...Глория приблизилась и поглядела на раненого. С каким выражением, определить не берусь. Возможно, это и к лучшему...

Отвернувшись, я двинулся прочь, но услыхал за спиною голос:

– Нет, милый, ведь я с винтовками совсем обращаться не умею. А ты стреляешь изумительно. Прикончи гадину от моего имени.

Умница. Четырежды умница.

Отрывисто рявкнула М-16.

Но всего этого Франческе было вовсе незачем знать.

– Да, – повторил я задумчиво: – В высочайшей степени профессионально проведенная операция...

– От скромности не погибнете, мистер Хелм.

– Ни малейшей похвальбы. Командовал Джеймс Патнэм: войсковые маневры не по моей части.

– Разве? Хороши маневры: четверо против одиннадцати... Свалка. Почему ты передал руководство Джиму?

– Тошнит меня от любопытных женщин, да еще и склонных предавать! Ладно, тут секрета не водится... Джиму это нужно было позарез. А мне – все едино. Джим нынче снова стал самим собой.

– И кто же он?

– Вроде меня, истребитель по натуре. Истребители, между прочим, весьма полезная публика. Вы их презираете, числите грязными, кровожадными тварями; иногда втихомолку награждаете медалями, тщательно моя после этого руки. Но истребитель попросту выполняет за вас, дорогие, неприглядную, необходимую неизбежную работу. И покуда он поблизости, никто не смеет издеваться над людьми. По крайней мере, издеваться безнаказанно.

– Сомневаюсь, что Глория-Джин скажет тебе спасибо.

– Глория очень умная и тонкая девочка. И скажет спасибо любому, кто подарит ей прежнего, живого и гордого человека вместо апатичного полухиппи, утратившего всякий вкус к жизни. Да Глория, наверное, годами ждала и судьбу просила: сделай что-нибудь, встряхни беднягу! Пробуди! Сегодня он пробудился – и со славой, должен отметить. С немалой славой. А Глория поможет не задремать сызнова.

– Быть женой... истребителя! Брр-р-р!

– Лучше, чем состоять подлой супругой никчемного труса, – парировал я. – Откуда столько презрения к нашей породе, а? Ежели не ошибаюсь, кое-кто не сделался убийцей лишь оттого, что стрелять не умеет. Пять раз выпалила...

Воспоследовало очень долгое молчание.

– Почему ты не убил меня? – спросила, наконец, Франческа.

– Пожалел, – ответил я. – А может, побрезговал. Рук марать не захотел. Ты, по сути, полное ничтожество. Ни с мужчиной, ни с револьвером обращаться толком не умеешь; а выручать возлюбленного решила ценою мерзейшей гнусности. Собирайся.

– Нет. Меня растерзают.

– Заткнись. Я уподобился тебе. Сплел правдоподобную легенду о совместной битве против Санчеса и его сопляков. Никто ничего не узнает. Никогда. Я куда лучший лжец, чем ты, милочка.

– Я – лгунья?

– Ты стерва, – сказал я безо всякой искренней злости. – И ханжа вдобавок неописуемая. Покуда приказывали, прыгала к Сэму Фельтону в постельку. Но вот начала обсуждать с полковником Санчесом, как бы получше этого Фельтона к ногтю прижать – и совесть взыграла! Не сумела совокупляться с человеком, которого намечала палачу выдать... И грех замаливала, совесть задобрить хотела, белье преданному и проданному олуху стирать принялась! Это не в твоем духе, Франческа... Я сразу же призадумался, и крепко. Перемножил дважды два, получил неизбежный итог... Не просто ханжа – бесхребетная ханжа. И актриса никудышная. Надо же было явиться ко мне, зарыдать, поведать о прегрешении во имя Арчи! Отдалась, извольте видеть, Рамиро! А я, уже понимая, с кем дело имею, целомудренно и преднамеренно чмокнул тебя в лобик. И ты благоухала мылом. Тем самым, которое вручила мне, уходя к Санчесу, которого не было ни у кого больше, которого ты просто не могла употребить после "постыдного" соития, дабы уничтожить самые следы позора... Госпожа археологиня! Зарубите на носу: если занимаетесь любовью в тропиках – заметьте, в тропиках, – то изрядные следы пота остаются. Уж не вдаюсь в менее скромные подробности, замечу только, что даже наиопрятнейшие дамы после плотских радостей источают легкий, однако несомненный запах – а он-то и отсутствовал. Мы в тропиках, золотце! Но ты вряд ли занималась любовью со своим ученым супругом под экваториальными небесами: вам недосуг было. И опыта в этой области не нажили вы, госпожа Франческа. А я ценю всякое знание. Ибо сплошь и рядом оно приносит пользу. Учуяв мыло, я понял: приговор вынесен окончательно и будет исполнен весьма скоро... При полнейшем и чрезвычайно дурацком содействии доктора Диллман.

Доктор Диллман глядела почти с благоговением.

– Жаль тебя, потому и промолчу обо всем... Часовой у дерева дремал очень кстати, а наш караульщик, на платформе, закурил чок в чок тогда, когда лейтенант Барбера улепетнул подальше и уставился на джунгли, где ни зги не было видать... Рассчитали они, извольте видеть. Воробья старого на мякине хотели провести. Любители, одно слово.

– Опять, получается, возвращение Шерлока Холмса? – тихо спросила Франческа. – Но какая же ты все-таки, в отличие от Холмса, дрянь!

– Взаимно, – промолвил я. – Но теперь выслушай еще несколько слов. Мы работали вместе. Я порадовался, когда ты оказалась рядом с полковником Санчесом, ибо лучше было иметь хоть какого-то соглядатая, чем вообще никакого. И ты дала хорошее описание храма, который они превратили в штаб. Сообщила о примерном ходе переговоров с курьером, застрявшим в Санта-Розалии. Прошлой ночью прознала, что Патриция Толсон, тварь поганая, донесла Санчесу о готовящемся побеге и обрекла меня, Джеймса, Олкотта и Гендерсона верной и мучительной смерти. А прознав, честно предупредила. И, в сущности, спасла. Рассказала о потайной тропинке археологов, про которую никто ни сном, ни духом не ведал...

Я прочистил горло и продолжил:

– Внезапное появление Санчеса и его подручных было ужасно. Ты смутилась, потеряла голову от ужаса, ничего толком не помнишь. Выстрелы, кровь, отчаянные крики... Не помнишь, как пристрелила человека: но потом непроизвольно принялась блевать. Запомнила? Франческа ошеломленно кивнула.

– Мэтт...

– Помолчи. Скоро явятся настоящие стаи стервятников. А когда последнюю косточку обглодают, не установишь, кто в кого палил. Да и навряд ли у повстанцев имеются судебно-медицинские эксперты. А правительственных сюда не вышлют, не сомневайся. Поэтому, будь молчаливой, скромной, ошарашенной героиней – и помалкивай. Прочие не знают ничего! Я сплел им легенду, которую сейчас изложил тебе. Держись моей сказки, не пытайся ее расцветить или приукрасить – и все обойдется.

– Мэтт! Мэтт, но ведь я... пыталась тебя... убить! Долго, очень долго я смотрел на Франческу в упор.

– Да, ты действительно пыталась меня убить. Признаю: это было весьма неприятным сюрпризом. Но я успел чуток поостыть и призадуматься... Не люблю нерешительных особ, делающих ставку, а потом поспешно берущих ее назад. По счастью, Диллман, ты не из таких. Надлежало сделать выбор. Между мной и твоим окаянным Арчи. Ты не колеблясь предпочла мужа. И сделала для него мыслимое и немыслимое – с женской точки зрения. Как же, черт побери, могу я ненавидеть женщину, причинять ей страдания, втаптывать в грязь лишь за то, что она сделала для другого все? Да я счастлив был бы, сделай ты что-либо подобное ради меня!

Воцарилось молчание. Затем Франческа перегнулась и мягко накрыла мои пальцы теплой, ласковой ладонью. Открыла рот, хотела заговорить, осеклась.

Несколько минут мы провели неподвижно.

– А сейчас давай-ка, подымайся, да шевелись! Я слышу работающий двигатель, – сообщил я.

(обратно)

Глава 20

К десяти часам утра я уже прикрывал арьергард неуклюжего, растянувшегося по лесной тропе, медленно волочившегося меж увитыми лианами деревьев сафари. Когда извилистый путь немного выпрямлялся, было видно всю редкую, устало волочившуюся впереди колонну, за вычетом Джима Патнэма и Поля Олкотта, которые оторвались от прочих и служили передовым, далеко ушедшим дозором.

Генерал Остин Гендерсон мастерски правил трофейным джипом, отнятым у покойного полковника Санчеса. Машину доверху набили оружием и продовольствием. Поклажу иного рода пришлось бросить: всех чемоданов, принадлежавших бравому сборищу, не вместил бы и железнодорожный вагон.

Впереди автомобиля бок о бок двигались Франческа (в красной блузке) и Глория-Джин (в черной). За машиной ковыляла чета Уайлдеров, тоже держась рядышком. И Гарденшварцы шли по пятам, и хорошенькая светловолосая миссис Олкотт, временно покинутая мужем, и Эмили Гендерсон, казавшаяся куда корпулентное и внушительнее сейчас, в измызганном и напрочь измятом синем костюме, странно обтянувшем увесистые телеса.

– Спасибо, – сказала она, когда я прибавил прыти и нагнал отставших.

– За что?

– За то, что попросили Остина вести машину – сердце у старика не в порядке.

– Возможно, – хмыкнул я. – На меткости, однако, не отражается. Снял часового с восьмидесяти ярдов. Любой здоровый позавидует!

– Правда? – просияла Эмили. – Видите ли, Сэм, я, сколь ни смешно, впервые в жизни видела собственного мужа при... деле. Да, и раньше случалось наблюдать, но только на полигонах, понарошку. А если предстояло настоящее... он попросту пропадал. На месяц, на два, на год... Иногда на много лет подряд. Потом возвращался, на ногах не держась от усталости, сплошь и рядом израненный. Получал очередную награду и наотрез не соглашался ни словечком обмолвиться о пережитом. Все, что знаю об Остине, вычитала в газетах... – Эмили помедлила.

– Зовите меня бессердечной, только я очень рада случившемуся. У старого боевого коня состоялся последний выезд.

– Отчего же последний?

– Следующего почти наверняка не будет. Мы и так считали, что в последний раз отправляемся путешествовать вместе.

Я покосился.

– Настолько скверно?

– Да, – кивнула Эмили. – Пять лет назад врачи давали ему от силы месяцев шесть. Однако Остин обманул медицину и поныне жив. Но, кажется, сердце начинает возмущаться по-настоящему... Не знаю, как буду жить, когда мужа не станет... Женщины живут чересчур долго...

Она вытащила из объемистой наплечной сумки носовой платок и осторожно высморкалась.

– Плюньте на сентиментальную старуху, не отвлекайтесь попусту. Я постоянно жалуюсь, впадая в уныние...

Чуток погодя приблизилась Патриция Толсон.

– Считаете себя героем? – осведомилась она. – Перебили сонных и радуетесь?

– Избавьте, пожалуйста, от своего присутствия, мисс Толсон, – смиренно попросил я. – Очень трудно разговаривать с паршивцами, которые на тебя донесли, чуть не отправили на тот свет. Пошла вон, убогая! Накати на кого-нибудь еще, полегчает...

Чуть позже объявился Говард Гарденшварц, облачившийся в полинялые армейские брюки и белую, тоже поношенную рубаху. Можно было подумать, что спокойный, добропорядочный обыватель вознамерился выйти в сад, прививать груши к дельфиниумам (если к дельфиниумам вообще прививают хоть что-нибудь; кажется, я путаю безобиднейший цветок с некой древесной породой).

Минут пять он молча двигался рядом. Потом заговорил: спокойно и почти покаянно.

– Если можно, – произнес Гарденшварц, – поясните. Спрашиваю из чисто академического любопытства. Когда-то служил в армии, хотя в боях не участвовал; учился держать винтовку, худо-бедно умею стрелять... Когда вы... подбирали ударную группу... отчего не обратились ко мне?

В голосе Гарденшварца звенела тщательно скрываемая обида. Ее следовало уважить, посему я ответил вежливо и подробно.

– ПОО, – сказал я.

– Что? Ах, да...

– При подготовке к заданию, – пояснил я, – довелось бегло познакомиться с каждым из вас. А досье Говарда В. Гарденшварца сообщало: состоит секретарем организации, называющей себя "Противники Огнестрельного Оружия". Также числится членом нескольких иных организаций подобного толка. Не буду спорить касательно ваших воззрений, доктор Гарденшварц, ибо начнем бесцельную перепалку и разойдемся, оставшись при первоначальных мнениях. Скажу лишь следующее. Коль скоро доведется удалять воспалившийся аппендикс, я не лягу на стол к хирургу, люто ненавидящему все, способное колоть и резать, включая ланцеты и скальпели. Надлежало устранить нескольких мерзавцев. И я не обратился к человеку, ненавидящему револьверы, пистолеты и винтовки. Понимаете?

Немного помолчав, Гарденшварц ответил – к вящей чести своей, спокойно:

– Понимаю. Разумное решение. Он откашлялся.

– Впрочем, теория одно, а практика доказывает иное. Как это, бишь, у Гете? "Сера теория, мой друг..."

– "...А древо жизни вечно зеленеет", – ухмыльнулся я.

– Ого! – вскинул брови Гарденшварц. – То есть, хочу сказать: если вам надобен лишний боец, я могу временно пожертвовать убеждениями и взять в руки ружьецо. Хотя бы для того, чтоб вызволить из этой переделки жену.

– Ого! – засмеялся я. – Принимаю! Выберите себе винтовку по вкусу и пару магазинов. Только вернитесь, покажу, как работает М-16. Она изрядно отличается от М-1, принятой на вооружение в ваше время.

Ближе к полудню я снова поотстал и взобрался на кстати подвернувшийся холмик, насыпанный несчетные века назад руками индейцев. Что под ним таилось – не представляю. Мы вступали в пределы какого-то забытого поселка или города, потому что вдали, по словам Франчески, высилась еще одна пирамида. Я не обратил на нее внимания одиннадцать дней назад, будучи полностью поглощен размышлениями насущными и безотлагательными.

Присев на давно обтесанный и недавно промытый дождями кусок известняка, я обозрел тропу, ведшую к Лабалю. Ни единого признака жизни. Ветер утих, в джунглях воцарилась полная, почти звенящая тишина.

Я размышлял о сгинувшем почти бесследно, ушедшем в небытие народе, населявшем встарь эти места. О смене цивилизаций. О судьбах, прихотливо правящих историей... Странные размышления для человека, промышляющего истреблением ближних... Я думал об Элеоноре. Предвкушал красочное возмездие, уготованное убийцам. Я насмешливо представлял, как приторно сойдутся Франческа и отвоеванный у Люпэ де Монтано Арчи; трусливый, на все готовый ради спасения драгоценной своей шкурки Арчи... Я сам не заметил, что начинаю дремать...

И внезапно вскинулся.

Непротертые глаза поймали в зеленой чаще легкую вспышку, мелькнувшую и тот же час погасшую. Потом еще одну. Третьей не последовало.

Солнечный луч, пробившийся сквозь густой лиственный полог и отразившийся от полированной стали. Клинка. Тяжелого мачете, расчищавшего кому-то путь в непролазных дебрях.

Я подождал еще немного. Но лес точно вымер.

Повезло. Посчастливилось углядеть именно этот беглый отблеск. Или ветви сходились не слишком густо, или увесистое лезвие прорубило чересчур большую брешь – не знаю.

Скатившись по невысокому откосу, я припустил во всю прыть и двадцать минут спустя нагнал остальных. Группа располагалась перекусить. Патнэм успел возвратиться и не успел исчезнуть сызнова. Опять повезло.

– Что случилось? – отрывисто спросил он, завидев меня.

– Попутчики у нас объявились. Позади следуют, милях в двух отсюда, но двигаются, по всему судя, весьма резво, учитывая, что прорубают себе дорогу в зарослях, а на тропу не суются. Правильно делают, между прочим.

– Сколько? Я пожал плечами.

– Понятия не имею. Видел мимолетный блеск стали. Возможно, это просто одинокий индейский охотник. Но лучше готовиться к неприятностям.

– Не спорю... Маршалл!

– Да, шэр! Шлушаю, шэр!

– Сэм перекусит, а вы тем временем вернитесь по тропе назад, затаитесь и наблюдайте в оба. Слушайте внимательно. Заподозрите неладное – ноги в руки и сюда. Бегом.

Ни малейших теплых чувств у Маршалла Уайлдера я так и не вызвал. Голодает Сэм Фельтон или с жиру бесится, его не касалось. Но приказ оставался приказом, и достойный обыватель удалился трусцой, держа винтовку наперевес. Я недоуменно воззрился на Джеймса.

Тот широко ухмыльнулся.

– Бедняга не выдержал, увидав Говарда Гарденшварца с М-16 на плече. Позавидовал. Духа ратного исполнился. От души надеюсь, что буду стоять в стороне, когда кому-либо из этих межеумков придет в голову испробовать курок... У миссис Гендерсон – браунинг, и ей можно доверять куда как больше. И супруга Олкотта вооружилась. Говорит, что умеет стрелять. Пускай. По крайности, Поль подтвердил: умеет.

Патнэм болтал рассеянно, думая о своем.

– Если за нами погоня, удастся избежать стычки, а, Сэм?

– Не думаю, – сказал я, глотая наскоро сооруженный сэндвич. – Даже засунув самых немощных в джип и велев шевелиться поживее, много не выиграешь. Нельзя опередить банду закаленных лесных бойцов, которые, по меньшей мере, вдвое младше почти любого из наших...

Приблизившийся генерал Гендерсон сунул мне в руки откупоренную бутылку пива.

– Благодарю, сэр.

– Оставь-ка в покое обращение "сэр", сынок, – благодушно улыбнулся Гендерсон. – Я служу рядовым шофером под командой капитана Патнэма. Кажется, предстоит перепалка, Джеймс? Патнэм скривился:

– Фельтон, к несчастью, слишком пристально поглядел назад и обеспечил меня дополнительной заботой. Погоня, Остин. Или нечто похожее. Не знаю.

– Что ж, оторваться не сможем заведомо. С вашего дозволения, капитан, пойду, загоню джип в укромный уголок. Надобно к обороне готовиться.

– Разрешаю, – невесело пошутил Джеймс. Огляделся.

– Честь и хвала древним, – сказал он мгновение спустя. – Понастроили, милые...

Лишь теперь я обратил внимание на пирамиду, не столь внушительную, сколь оставшаяся далеко позади Цитадель, но все же высившуюся футов на сто над землей и расположенную примерно в пятидесяти ярдах от лесной тропы, среди естественной прогалины.

– Там, – сказал Патнэм, – пожалуй, можно устоять против чего угодно, за вычетом артиллерийского обстрела... О, Господи! Свежие новости?

Эльспет Олкотт, составившая мужу компанию в головном дозоре, бежала к нам, запыхавшись и отчаянно размахивая винтовкой.

– Моторы! – выдохнула она. – Автомобили приближаются!..

Выслушав сбивчивый доклад полностью, Джеймс поглядел на меня в упор.

– Поль навряд ли ошибся, – подытожил капитан. – Следовательно, берут в клещи. Ни вперед, ни назад не удерешь. Остается карабкаться наверх. И поживее... Говард, беги со всех ног, вели Олкотту возвращаться. Все до единого, марш на пирамиду! Склонившись ко мне, Патнэм шепнул:

– Учитывая опыт и умение войск, лучше дать им возможность палить по всему, что движется, и не думать, кого из своих же людей можем зацепить...

– Верно, – согласился я.

– Помоги Остину, Сэм.

Джип отогнали в чащу, наскоро прикрыли отломанными ветвями, по возможности затоптали следы колес. Бесполезных дам препроводили на верхнюю площадку теокалли, а полезным, более-менее умевшим отличить приклад от ствола, преподали краткий, тридцатисекундный курс обращения со штурмовой винтовкой.

Рокот автомобильных двигателей сделался явственно различим. Вскоре показался головной джип, набитый вооруженными людьми.

– Банда Монтано, – уверенно сказал Джеймс, глядя в трофейный бинокль. – Да, они самые. Узнаю машину: передний бампер вмят. На ней мы ехали в Лабаль, помнишь?

Патнэм осклабился:

– Излагайте блистательные предложения, господин империалистический наемник!

– А что предлагать? Выбор невелик. Либо драться и погибнуть, либо сдаться и погибнуть.

– Верно. Думаю, Монтано весьма не понравится побоище, устроенное кое-кем в заброшенном городе. На милость рассчитывать нечего, казнит со вкусом... Драться надобно, Сэм, и рассчитывать на удачу.

– Закон моего агентства, – произнес я, – недвусмысленно гласит: если выхода нет, постарайся укокошить ровно столько мерзавцев, сколько успеешь. Дабы другим было неповадно... Эй, погоди минутку! Дай бинокль!

Передний вездеход уже миновал пирамиду, и спрятанного джипа никто не приметил. Теперь, на внушительном расстоянии, показался второй автомобиль, на который и направил я цейссовские линзы.

Поле зрения закрывали случайные стволы и ветви, но все же я ухитрился различить блестящую, непонятную штуковину, привязанную на багажнике. В машине обреталось только трое, джип явно был командирским.

Правил смуглый маленький человечек. На заднем сиденье обосновался несомненный англосакс – Господи помилуй! Личность, восседавшую рядом с водителем, я распознать не смог, ибо джип скрылся за столетним деревом и временно пропал из виду, но особо вглядываться уже и не требовалось.

Маленькую колонну замыкал старый, заслуженный броневик, уже виденный мною раньше на стоянке в гостинице "Копальке". Открытый кузов приютил доброе отделение автоматчиков.

– Не стрелять! – прошипел я Джеймсу Патнэму. – Что бы ни случилось, как бы ни повернулось в ближайшие четверть часа, не стрелять! Хоть убей любого, кто попытается курок спустить, но чтоб ни единого заряда не выпустили!

– Не понимаю, – озадаченно сказал Джим.

– Поймешь! Некогда! На слово поверь!

Я скатился с пирамиды чуть ли не кубарем, рискуя свернуть себе шею, и лишь чудом не сломав оной. Ринулся к лесной дороге, затаился, пригнувшись, так, чтобы между мною и просекой оказался внушительный валун.

Выждал.

Потом поднялся во весь рост и заорал:

– Эй! Дик Андерсон! Э-эй! Рикардо Хименес! И тотчас предусмотрительно распластался на земле. Бронеавтомобиль, как и следовало ждать, уподобился потревоженному осиному гнезду. Солдаты буквально посыпались на тропу, стреляя прямо в прыжке, еще прежде, чем подметки успевали соприкоснуться с почвой. Старый добрый любительский синдром: если-оно-движется-или-разговаривает-стреляй-не-рассуждая.

Стоило хоть одному олуху выпалить с вершины теокалли – завязался бы яростный бой, остановить которого не сумел бы никто, невзирая на чины и заслуги. Но Джим принял мое предупреждение всерьез, и пирамида безмолвствовала.

Огонь понемногу стих. Раздались отрывистые, резкие распоряжения. Я дерзнул выставить над каменной глыбой кончик носа.

– Вели ребятам угомониться, amigo, иначе больше не буду возить тебя в этом симпатичном кресле! Спустя мгновение послышался голос Рикардо:

– Выходи спокойно, Мэтт!

Я глубоко вздохнул, не без опаски распрямился, удостоверился, что приглашение сделано искренне. Двинулся на просеку, возник во всей несравненной красе, подошел к джипу.

Славные солдаты коста-вердианской революции казались пристыженными. Немудрено: подобный переполох всегда свидетельствует об одном – о бойцовской неопытности. А уж убедиться, что причиной тревоги стал один-единственный субъект – высоченный, худой и безоружный...

Рикардо уже выбрался из машины и стоял с нею рядом, тяжело опираясь на дверцу: изувеченные ноги повиновались плохо. Шофер хлопотал, отвязывая от багажника хромированное колесное кресло, блеснувшее издали и спасшее нас от неминуемой беды. На Хименесе была скромная и опрятная форма цвета хаки, у бедра висел сорокапятикалиберный кольт, безусловно уступающий автоматическому браунингу числом зарядов, но бьющий куда как лучше.

Хименес улыбнулся.

– Не сердись, Мэтт. Парни понятия не имели, в чем дело, а ждали наихудшего.

– Ежели под наихудшим разумеют полковника Санчеса, – ответил я, – вели парням успокоиться полностью.

Несколько мгновений Рикардо глядел на меня изучающе.

– Понимаю... Конечно, ты же освободился... Выходит, Санчес оплошал? Нам ничего не сообщили.

– Некому было сообщить, – уведомил я. – Уж об этом я позаботился особо. Если проехать еще мили четыре, непременно увидишь кружащих zopilotes... А здесь, похоже, приключилась полная смена командования? Давненько пора бы. Рикардо лишь кивнул в ответ.

– Но, голубчик, вы сущий ленивец, – продолжил я. – Целых десять суток собирались! Уже не чаял дождаться... Думал, el bandido сообразил, откуда ветер дует и опередил...

– Нет, – сказал Рикардо. – Хотя, признаюсь, не мог я закатывать скандала, когда узнал, что Люпэ хватает заложников. Именно благодаря ему сеньора Диллман помогла мне вернуться в Коста-Верде. О побеге из Ла-Форталесы уж и речи нет. Не хотелось казаться неблагодарным... Но увидев на столе у Монтано твои фотоаппараты и побрякушки Патнэма... Я убедился: Люпэ использует революцию исключительно ради наживы. Так и сказал. А потом выяснилось, что с вас потребовали миллионный выкуп... Началась отвратительная ссора...

– Которая окончилась пальбой.

– Да... Я предвидел подобный поворот событий. Люди позаботились о телохранителях, но самого Люпэ застрелил я. Собственными руками, не вставая с кресла. Недурно, а? Спрашиваю профессионального мнения, – улыбнулся Рикардо.

– Похвально. И все же. Generalissimo, вам надлежит чуток подучиться.

– То есть?

– Почему броневик замыкает, а не возглавляет колонну? Полный тактический просчет. И какого дьявола ты едешь в открытой машине, являя своей несравненной персоной великолепную и заманчивую мишень, а? Правда, армейские правила не по моей части, но уведомляю, что на верху вон того теокалли залегло полдюжины людей, вооруженных fusilitas automaticas[35] – или как называют по-испански М-16, – а командует бравым отрядом опытный боевой капитан. Ежели бы вас повстречали не мы, а солдаты Санчеса, от всей экспедиционной группы синь-пороху не осталось бы! Я сощурился.

– После гибели Монтано Санчес, разумеется, злобу затаил?

– Конечно. Прими искреннюю благодарность за уничтожение врага революции. Я рассмеялся.

– У Рамиро Санчеса, – невозмутимо продолжил Рикардо, – были непонятные и очень подозрительные связи за океаном... Да и в рядах наших немало субъектов, падких на марксистскую доктрину. А другие предпочли бы видеть на моем месте закаленного офицера – того же Санчеса, например... Полковник был положительно опасен.

Состроив гримасу, Рикардо поднял взгляд.

– Говоришь, на вершине? Да, имели бы мы вид... Признаю, надобно учиться. С такой позиции даже кучка вооруженных туристов натворила бы немалых дел... Пускай спускаются. Что проку принимать солнечные ванны, если все прояснилось, и свой своего признал?

Я поколебался.

– Как насчет шайки, следующей по нашим пятам? Не хотелось бы внезапно увидеть отряд головорезов, успевших спустить предохранители и готовых на курки нажать. Коль скоро они перенервничают, вроде твоих парней... В чем дело, Рикардо?

– Вас преследуют? Понятия об этом не имел! Мэтт, я никого никуда не высылал! Ты же уверяешь, будто перебил всех подручных Санчеса...

– Да, Санчеса, Барберу и десять рядовых. Гарантирую, что не уцелел ни единый... Вот что, Рикардо, высылай-ка дозор в сторону Лабаля. Разведаем, у кого любопытство играет... А, минутку! Недурная мысль. Скажите, Generalissimo, вы очень самолюбивы?

– Что? – не понял Рикардо.

– Полезный совет выслушаете? Доброе наставление от неплохого знакомого примете? Я небольшой специалист по войне в джунглях, а вот на теокалли остался настоящий эксперт. Патнэм. Известный тебе Джеймс Патнэм. Поручи временное командование профессионалу.

Рикардо кивнул без малейшего промедления.

– Эй, Джим! – заорал я во всю глотку: – Мы заключили нерушимый и вечный мир! Подымайте задницы, спускайтесь!

Обернувшись к неопознанному гринго, так и не потрудившемуся покинуть заднее сиденье джипа, я узрел довольно красивого человека, чье тонкое, умное лицо казалось еще умнее и тоньше благодаря внушительным очкам. Светлые волосы были чересчур уж длинны (по моему разумению), а дорогой охотничий костюм делал незнакомца почти карикатурно похожим на стрелка-спортсмена, решившего поразвлечься убийством носорогов. По крайности, все олухи, коим взбредает в голову побродить по африканским просторам с крупнокалиберной двустволкой, стремятся нацепить именно такую амуницию.

Пожалуй, я судил пристрастно. Тут уж ничего нельзя было поделать. Я никогда не смог бы проникнуться приязнью к этому субъекту.

Мочка левого уха отсутствовала, но рана заживала вполне успешно.

– Полагаю, – учтиво произнес я, – что имею честь познакомиться с мистером Арчибальдом Патнэмом? Здравствуйте, доктор.

(обратно)

Глава 21

Я пробудился, когда яркий солнечный луч уперся в мою физиономию отвесно и начал припекать не на шутку. Подле меня безмолвно стояла Франческа Диллман.

– Счастливчик: можешь уснуть в любое время, при любых обстоятельствах, – вздохнула она.

– Долгие годы упражнений... Я уселся, протер глаза, потянулся и принялся отряхивать одежду от приставшего сора.

– Война окончилась? Можно разбегаться по домам? Франческа улыбнулась:

– Кажется, нет. Ведутся великие маневры. Сначала изрядно постреливали, но уже с полчаса все тихо.

Поглядев на меня с неподдельным лукавством, доктор Диллман сказала:

– Удивлена, что ты не мчишься на подмогу Джеймсу.

– Какого лешего? Нужна ему подмога волка-одиночки! Сражения в солдатском строю не по моей части. На несколько секунд мы умолкли.

– Счастливое воссоединение супругов состоялось? – полюбопытствовал я.

Собственно, спрашивать было излишне. Лицо Франчески буквально светилось от счастья. Высокая, подтянутая, ученая и очень самостоятельная дама... Только сейчас она казалась влюбленной школьницей, весьма напоминая воспрявшую в последние несколько часов Глорию-Джин Патнэм.

Что ж, надлежало признать: моей невзрачной персоной Франческа интересовалась мимолетно, вынужденно, поверхностно. Мы разделили полдюжины приятных ночей, но и только. Что ж...

– Состоялось, – уведомила доктор Диллман весьма застенчиво. И продолжила со всевозможной поспешностью: – О, Боже! Ведь я думала, Мэтт, что уже потеряла его! После минувшей ночи Монтано как пить дать отыгрался бы на заложнике... Я шла по тропе, глотала слезы и думала, думала: как же теперь жить? Без него... А потом увидела этот милый, великолепный джип!

– Слушай и запоминай, – прервал я. – Твоего Арчибальда никто никогда не выкрадывал. Заруби на носу, и ему зарубку сделай: глубокую, надежную. Ибо, если история с похищением выплывет наружу, люди зададутся резонным вопросом: а твоя роль в освобождении мужа к чему сводилась? Именно таких вопросов избегать надобно. Любой ценой.

– Мэтт, но...

– Веди себя спокойно, и все образуется. Рикардо Хименесу и Освободительной Армии Коста-Верде приписывают сотни похищений. Хименес великолепно сумеет позабыть об Арчибальде, ибо недоставало еще выслушивать наветы: украл американского археолога, чтоб миллион долларов заграбастать... Сам поговорю с предводителем повстанцев. А если твой муж будет вести себя тише воды, ниже травы, никому и в голову не стукнет любопытствовать, как он вообще очутился в Коста-Верде вместо Каньона-де-Шелли. Скажем, доктор Диллман прилетел в Копальке, желая сделать жене приятный сюрприз. Прибыл на место раскопок – ни изыскательской группы, ни жены. Пусто. Франческа нахмурила брови.

– Доктор сунулся туда, метнулся сюда, кое-кого из старых знакомцев порасспрашивал и выяснил подобие истины. Нанял проводника: указать лагерь Монтано. И чуть не схлопотал пулю, потому что Люпэ счел его шпионом. По счастью, среди bandidos началась распря, Монтано пал от руки Хименеса, который отказывался верить, будто соратнички пробавляются обыкновенным разбоем. А поверив и убедившись, укокошил виновника и помчался в Лабаль, освобождать невинно пострадавших. Заодно и Арчибальда прихватил. Уразумела? Заставь уразуметь супруга.

Ответила Франческа отнюдь не сразу.

– Ты невзлюбил Арчи, верно? – сказала она минуту спустя.

– Обладая столь просвещенными извилинами, – желчно промолвил я, – нетрудно и догадаться: я не пылаю нежностью к человеку, числящемуся твоим благоверным.

Положив руку на мое запястье, женщина шепнула:

– Прости, Мэтт...

– Прощаю. А теперь возьми-ка вот это. Вырвав из блокнота с фотографическими записями листок, я черкнул на нем несколько цифр и протянул Франческе.

– Запомнить и уничтожить. Если впоследствии возникнут неприятности, если покажется, что я сумею помочь, позвони по указанному номеру. Не застанешь на месте, попроси передать сообщение и оставь собственный номер.

Я поколебался.

– Всякое случается... Вдруг мои необычайные таланты придутся кстати?

Проворно помотав головой, Франческа выпалила:

– Нет-нет!.. И потом... Ты уже столько для меня сделал... Неловко просить о большем.

– Тьфу! – сказал я. – Представь на минутку, что муженек потеряется вновь, и понадобится выручить? Неужто будешь рисковать его бесценной шкурой лишь потому, что не решишься обратиться к человеку, способному исправить положение вещей?

Франческа улыбнулась:

– Ты сегодня по-настоящему ядовит. Хорошо, запомню и уничтожу. Спасибо, милый...

– И еще. Ты, конечно же, не послушаешься, никто не желает подчиняться разумным советам... Но все равно. Пожалуйста, не выкладывай своему Арчи того, что ему вовсе не обязательно знать. Если уже не выложила, разумеется...

Чуть виноватый взгляд Франчески безошибочно уведомил меня: еще не приступала к исповеди. Ни места надлежащего не было, ни времени. Да и настроения, пожалуй. Но ждет не дождется, когда же сможет, наконец, честно и до конца излить возлюбленному переполняемую чувством вины душу.

– Он должен понимать происходящее лишь в общих чертах, дабы уберечь тебя от возможных затруднений дома. Но касаемо некоторых требований, выставленных Люпэ де Монтано, и неких ночных похождений, Арчи не должен подозревать ничего. Понимаешь?

– Понимаю, только...

– Я видел твоего Арчи. Поверь: подобное признание будет целебно для души и губительно для супружества.

– Senor Helm?

– Si, yo soy Helm.[36]

Солдат уведомил, что El Jefe Menor[37] жаждет видеть мою скромную особу, а я, ответив немедленным и учтивым согласием, двинулся в указанном направлении.

Миновало минут сорок после бурной и весьма огнестрельной встречи на просеке. Джим, возглавивший людей Рикардо, уже отправился вспять, и звуки оживленной перестрелки были весьма впечатляющи.

Хименес обнаружился ярдах в трехстах от нас, по направлению к Лабалю. Он устроился в хромированном кресле и не без видимого облегчения давал отдых слабым ногам.

Я воздел правую ладонь, изображая голливудского индейца:

– Хау, о великий Младший Вождь! Внемлю речам твоим!

Сперва Рикардо чуть не оскорбился, ибо латинская раса принимает воинские чины и революционные титулы весьма серьезно. Все же минуту спустя он успокоился, ухмыльнулся и произнес:

– Ничего забавного. Отца, бывшего президента, называют El Jefe Mayor[38], а меня произвели в младшие... Послушай, Мэтт, вы и впрямь понятия не имеете, кто следовал по пятам?

– Ни малейшего.

– К нам выслали парламентера. Его подстрелили сгоряча, но, по счастью, не убили. Говорить он будет лишь с господином Мэттиасом Хелмом. Сиречь, Мэттью Хелмом... Кто бы это мог проведать о настоящем имени Сэма Фельтона, да еще из джунглей не выбираясь, а?

Голос Рикардо звучал невозмутимо, но глаза приняли выражение весьма подозрительное.

– У меня полно знакомых во всех уголках земли, – ответил я, пытаясь понять, что, собственно, происходит. – И друзей, и врагов. Правда, врагов неизмеримо больше. Где парламентер?

С минуту Хименес безмолвствовал, смотря очень пристально и внимательно. Потом вздохнул.

– Bueno, amigo. Я имею глупость верить тебе. Когда-нибудь погибну из-за собственной наивности. Но прошу: выясни суть вопроса и, если можно, положи конец идиотской стрельбе, пока моих людей не потрепали.

Впервые за все время я подумал, что революция, затеянная в Коста-Верде, чего доброго, может и успехом увенчаться... Парень, сидевший в хромированном самоходном кресле, был разумен и отнюдь не безразличен к участи подчиненных.

– Ограничения имеются? – полюбопытствовал я. Рикардо помотал головой.

– Действуй, как сочтешь нужным. Или прикажи перебить, или отпусти подобру-поздорову. Сам решишь.

– Удавиться впору! – зарычал вспотевший, злой, но тем не менее казавшийся необъяснимо довольным и оживленным Джеймс Патнэм. – Сборище необстрелянных юнцов! Единственный сержант, понимающий по-английски, хлопочет возле раненого... Плевать! Что случилось?

– Да ничего, просто явился на вас поглядеть, себя показать... Кого изничтожаем?

– Не знаю. Спроси у почтенного пришельца: тебе, наверное, представится... Они залегли в руинах, а это, по сути, готовые огневые точки, неплохо сооруженные мельмеками, да временем усовершенствованные... Ребята молодцы, я ругаюсь просто для порядка. Зелены, конечно, а все-таки на курки нажимают исправно и драться готовы, как бешеные. Не то, что молокососы, которых мне присылали во Вьетнаме. "Ах, негуманно, ах, неэтично..."

Джеймс поморщился.

– Пойдем.

За стволом весьма почтенного дерева лежал раненный парламентер. Грязно-зеленая хлопковая рубаха набухала кровью, лицо перекосилось от боли.

– В Коста-Верде, – сказал Джеймс, – о белых флагах, сдается, не слыхивали. Он махал тряпкой вовсю, но тем не менее... Сам видишь. Я склонился.

– Como se llama su jefe?[39]

Парламентер попытался произнести имя, понял, что ужасный выговор не дает мне возможности уразуметь слово, и пояснил по-испански:

– Pie de metal.[40]

– А-а-а, – молвил я несколько мгновений спустя. Уж больно внезапной была новость. Потребовалось время, дабы осмыслить услышанное.

– Кто? – не вытерпел Джеймс.

– Ты с ним не знаком. Дай-ка белый флаг и вели солдатне взять винтовки на предохранители. Я не хочу разделить участь этого бедолаги. Ждите, скоро вернусь. Надеюсь...

Я продирался по тропической чаще, направо и налево рубя лианы и колючие ветви отточенным и увесистым мачете. Никакого иного оружия при мне не было. Такова судьба, угрюмо размышлял я: вечно попадаешь меж двух огней. Позади – нервные бойцы Хименеса, впереди – насторожившиеся люди Бультмана...

Пробившись ярдов на сто с небольшим вперед, я очутился у прогалины, по другую сторону которой виднелись каменные руины. Тщательно выставил белый флаг. И воззвал:

– Эгей, Pie de metal! Мистер Бультман! Откликнись!

Позади послышался голос:

– Bitte, Herr Helm,[41] уроните мачете. Ваша сноровка в обращении с лезвиями есть общеизвестная... Речь лилась весьма спокойно.

– Благодарю. Можете повернуться. Где Грегорио?

– Черт, – сказал я, – вы же слыхали стрельбу. Приношу извинения, у нас не самые дисциплинированные на свете войска. Даже меня поначалу обстреляли. Грегорио жив, о нем заботятся, но от любых обнадеживающих замечаний воздержусь.

Бультман осторожно приближался, держа наизготовку старый вальтер Р-38, оружие, сменившее когда-то в немецкой армии заслуженный, овеянный немеркнущей романтикой парабеллум. Вальтер гораздо лучше, во всяком разе, спусковой механизм не такой ужасный, как у парабеллума.

"Н-да, – подумал я, – немец и впрямь отдаленно смахивает на расплывчатые, нерезкие фото, хранящиеся в архиве. Высокий, худощавый ариец из предвоенных гитлеровских фильмов; приглядный и подтянутый субъект, хотя и не очень молодой. Светлые, коротко стриженные волосы, пятнистый комбинезон..."

Впрочем, у Бультмана и Франчески Диллман имелась общая черта: и доктор, и наемник выглядели бы элегантными аристократами, даже надев устрашающее рубище, вретище и рванье.

– Думал, ты уже промышляешь в Чикаго, – сообщил я.

– И о Чикаго разведали?

– А зачем же ты еще сдался Раэлю? Местные убийства блистательно вершит господин Эчеверриа.

– Вот с какой стати на меня объявили охоту, – произнес Бультман. Говорил он почти без акцента, но фразы иногда строил не вполне правильно. – Да, ваше агентство не сумело действовать незамеченным. Хочешь помешать моему чикагскому заданию?

– Ни за что на свете! Буду лишь приветствовать: по соображениям как служебным, так и личным; личные, сознаюсь честно, преобладают.

– Тогда поясни, для чего приехал в Коста-Верде, если не за моей головой.

– Вообще-то, – молвил я задумчиво, – посылали меня по твой скальп, и секрета здесь нет. Однако дозволили действовать сообразно создавшемуся положению, решать самому: останется Бультман в живых или это излишне. Вот и решаю: останется. Если подымет правую руку и произнесет несколько слов... Да не смотри с эдаким прищуром! Я безоружен, а в кустах наверняка залегли двое-трое твоих автоматчиков!

Поколебавшись, Бультман ухмыльнулся:

– Ни бельмеса не понимаю, но ладно... Переложив пистолет в левую руку, он воздел правую.

– Прекрасно, – сказал я. – Теперь клянись всем, что для тебя свято: никогда, нигде и никому не проговорюсь, какая именно служба просила устранить кровопийцу Фиделя Кастро.

– Ach, – раздраженно процедил Бультман, – это же просто глупо! Хуже телевизионного фильма! Смехотворно!

– Понимаю, – согласился я. – Сам так считаю. Но, коль скоро это глупо и смехотворно, значит, и вреда не будет поклясться? Правда?

– Хелм, это идиотизм! Я безо всяких клятв отродясь не выдавал заказчиков.

– Сделай милость, произнеси торжественное обещание. Рассматривай его, как личное одолжение мне. Секунду спустя немец осклабился:

– Хорошо. Клянусь и присягаю.

– Danke schon, – с облегчением отозвался я. – Теперь твое вечное и надежное молчание обеспечено, а приказ именно к этому, в сущности, сводился.

Поглядев друг другу в глаза, мы дружно рассмеялись.

– Коставердианская миссия Мэтта Хелма завершилась, – уведомил я. – Полным успехом. Выкладывай, как попал в эти богомерзкие джунгли, зачем крадешься по пятам и отчего не нападал раньше, ринувшись по дороге во всю прыть? В группе только трое надежных людей, считая меня самого, а ты, насколько разумею, ведешь не меньше взвода коммандос.

– До президента, – сказал Бультман, – дошло известие о похищенных американцах. Раэль запрыгал от беспокойства, точно таракан, угодивший на сковороду. Перепугался, что заложников перебьют, а дядюшка Сэм разгневается и урежет помощь Коста-Верде. А то и начисто прекратит ее. Кому надобен президент, не умеющий в собственной стране порядок наводить? А отдать партизанам выкуп он тоже не желал. Нельзя же снабжать противника целым миллионом долларов.

– Ага, значит, курьера просто задержали в Санта-Розалии, покуда ты набрал ударный отряд из наиболее закаленных десантников и бросился нам на выручку?

Бультман кивнул.

– А вдобавок Раэль обещал крупное вознаграждение за голову Люпэ де Монтано, если мне повезет. Мне повезло, но лишь наполовину: Монтано пал, однако не от моей руки. Выяснилось, что заложников прячут в Лабале и охраняют сравнительно малыми силами. Я помчал туда и обнаружил только груду мертвецов. Под аркой, Хелм, кто-то подрался на славу. Замечательно подрался. Не ты ли сам?

– Насыщенный выдался вечерок, – молвил я уклончиво. – И потом ты пустился вдогонку, по следам?

– Ja, чтобы защитить в дальнейшем. Я полагал, вы просто имели быть захвачены другой партизанской шайкой... Подкрадывался, выжидал удобный миг... А нарвался на засаду. И устроенную по всем правилам, кстати. Пришлось немедленно вступать в бой.

– Отриньте геройство, сударь, – усмехнулся я. – Ты профессионал. Тебе не погибать со славой надобно, а жить с удовольствием. Допустим, я устрою так, что вся честь освобождения американских бедолаг будет принадлежать господину Бультману. Поможешь мне за это обустроить одно хитрое дельце?

(обратно)

Глава 22

Двумя днями позже я сидел в гостиничном номере, посреди Санта-Розалии, дожидаясь вместе с остальными, пока латиноамериканские бюрократы и североамериканские дипломаты договорятся по щекотливому поводу, который мы предоставили. Зазвонил телефон, и голос нашего коставердианского резидента (резидент, вопреки убеждению покойной Миранды, наличествовал, только об этом не знал никто) уведомил: отсутствие доктора Арчибальда Диллмана замечено в Каньоне-де-Шелли, уже поднялся великий шум и гвалт; а сведения, которые просил я, добыты и будут исправно вручены чуть погодя.

– Вы, кстати, спрашивали, не объявлялся ли Бультман в El Palacio de los Gobernadores, – продолжил парень. – Нынче поутру вышел оттуда, побеседовав с Энрике Эчеверриа и самим El Presidente.

Глядя в заливаемое солнцем окно, я скривился:

– Возможно, это к добру. Или нет; но тогда Бультман окажется худшей сволочью со времен Иуды. Присматривайте за ним на всякий случай. Спасибо.

Временно оставаясь не у дел, я спустился по лестнице и решил пропустить приличный коктейль на площадке возле плавательного бассейна. Кое-кто из товарищей по минувшим несчастьям плескался в голубовато-зеленой, насыщенной хлором воде. Я устроился на весьма неудобном стуле, за столом с прозрачной плексигласовой крышкой, заказал напиток и быстро получил просимое. Поболтал в бокале соломинкой, позвенел тающими ледяными кубиками, попробовал. Банановый дайкири оказался неожиданно хорош.

– Нехудо подкрепиться с утра пораньше! – раздался жизнерадостный голос Глории Патнэм. – Только не много ли будет?

– Завтрак, обед и ужин, слитые воедино, – уведомил я. – Превкуснейшая штука. Хотите попробовать?

– Хорошо, закажите еще бокал.

В простом черном купальнике Глория выглядела великолепно. Усевшись напротив, она посмотрела мне прямо в глаза.

– Нужен совет, Сэм. Разумный и добрый. Дадите?

– Постараюсь, – ответил я. – Но сперва чуток выпейте, ибо не знаю, с какой стати взялись волноваться.

Принесли второй коктейль, и Глория-Джин исправно последовала моему наставлению.

– Сэм, – сказала она, – я не мстительна по природе. Не радовалась, видя Барберу тяжело раненным и страдающим. Но знала: покуда этот субъект жив, ни Джим, ни я сама не сумеем позабыть о случившемся... – Она помотала головой. – Только речь отнюдь не о нем. Ох!

Мокрое полотенце сползло с коленей женщины, шлепнулось на кафельную плитку.

– Сделайте милость, Сэм, подымите, – лукаво попросила Глория.

Я пригнулся, недоумевая, и услыхал быстрый шепот:

– Здесь можно говорить, не опасаясь, что подслушают?

– Прошу, сударыня, – сказал я, – вручая Глории увесистую махровую ткань. – Полагаю, да. Микрофоны устанавливать негде, и вряд ли игра стоила бы свеч, с точки зрения Эчеверриа. Выкладывайте.

– Я знаю, – промолвила Глория, – что ваше настоящее имя не Сэм, а Мэтт. Но привыкла думать, как о Сэме... Разрешите обращаться по-прежнему?

– Безусловно. Глория помедлила и брякнула:

– Думаете, революция, которой заправляет Рикардо, победит?

– Сейчас – едва ли. Они могут шататься по лесам, докучать правительству до бесконечности, язвить, подобно комарам, но не сверх того. Захватить целую страну весьма непросто, Глория.

– Понимаю...

– Люпэ де Монтано был, разумеется, бандюгой девяносто шестой пробы, но и бойцом опытным числился. У Рикардо же отважное сердце, а опыта – ни малейшего. Особенно по тактической части. Вспомните походную колонну, двигавшуюся на Лабаль! Пустить броневик замыкающей машиной! Ведь такого нарочно не придумаешь... Даже пожилые туристы, вздумавшие открыть огонь, потрепали бы этих вояк весьма крепко. – Глория медленно произнесла:

– Знаете, почему я любопытствую?

– Догадываюсь. Джеймс вернулся в родную колею, воспрял и жаждет принять постоянное командование над зелеными юнцами, дабы превратить их в умудренных опытом, опасных военных мужей...

– Рикардо предложил ему чрезвычайно высокий чин в Освободительной Армии Коста-Верде.

– Ну, голубушка, – засмеялся я, – подобным чинам в базарный день цена – ломаный грош. Не чин тут важен, а совсем иное.

– Понимаете, Сэм... Если я начну скандалить, рыдать, умолять, он согласится, и оставит затею, и позабудет о ней. То есть, не позабудет никогда, но смирится и уступит любимой жене. И боюсь...

– Боитесь? – ловко вставил я. – Действительно боитесь, что Джеймс послушается?

Глория посмотрела в упор, не мигая.

– Конечно. Ибо вижу, чего Джеймс хочет, к чему стремится, что позволяет ему жить полнокровной жизнью. И отвергнуть открывшуюся возможность лишь оттого, что истеричка-жена желает иметь под боком безобидного, уютного, пропадающего от зеленой тоски супруга?..

Состроив гримасу, Глория вынула из бокала соломинку, выкинула ее, отхлебнула изрядный глоток.

– Он ведь не лгал, Сэм, не пытался выставить себя лучше или чище, чем был на деле... Я знала: выхожу замуж за офицера, против собственной воли вынужденного покинуть армию; за профессионала, видящего цель и смысл бытия в... У него отняли все, буквально все, чему Джеймс обучался, к чему готовился, ради чего избрал военную карьеру. Напряженное существование, риск, возможность меряться силами с неприятелем и побеждать! Не вправе я лишать его последней зацепки! Потому и прошу совета. Если революция обречена, Джеймс, вероятно, погибнет... А как благословить его на эдакое?

– Решайте сами, Глория, – сказал я. – Нужен вам пребывающий в безопасности обломок былого человека или полноценный человек, подвергающий себя риску? Женщина прерывисто вздохнула.

– В том-то и дело. Мечусь меж двух огней, за двумя зайцами гонюсь – и понятия не имею, как быть. Подскажите, Сэм. Вы опытны, умудрены; ваши занятия близки натуре Джеймса; вы можете наставить меня, как никто иной. Ни у кого иного я бы не искала поддержки... Так чудесно было видеть мужа возвратившимся к жизни! Только стоит ли ради этого тотчас же ставить Жизнь на карту?

– По словам Бультмана, – изрек я, – Джеймс умудрился в полчаса сделать необстрелянных сопляков довольно опасным отрядом, сплотить, кое-чему обучить на ходу... Мистер Патнэм – знаток своего дела.

– Разумеется, – подтвердила Глория. – Но ведь это еще не ответ.

– Уверены? Видите ли, коль скоро в местную игру мешается капитан Патнэм, перевес может оказаться на стороне повстанцев. Так оно, всего скорее, и произойдет. Рикардо будет, по его собственному выражению, боевым стягом, символом освобождения. А Джеймс в несколько недель обеспечит его армией, способной драться весьма и весьма эффективно. Рикардо заверяет – повторяю, Рикардо заверяет, а сам утверждать не берусь, – будто большая часть коста-вердианской армии отнюдь не в восторге от нынешнего президента. Останься Джеймс на действительной службе – уже был бы, по крайней мере, полковником. Что уравнивало бы его с Гектором Хименесом в положении. А касаемо опыта, уверен: ваш муж заткнет за пояс любого из местных генералов... Ежели на стороне Хименеса-младшего начнет сражаться настоящий военный талант – революция победит. А уж таланта Патнэму не занимать.

Воспоследовало долгое безмолвие. Наконец, Глория, чуть заметно кивнула.

– Вы совершенно правы. Но сознаюсь, я надеялась услыхать другое...

– Конечно.

– Только... только нельзя ведь превращать любимого человека в игрушку, в талисман, в безмозглое приложение к жене, коль скоро человек талантлив... Сами сказали.

– Да. Очень талантлив.

– Мы живем вместе много лет. Не столь уж весело бывало... А сейчас... Джеймса точно подменили. К лучшему, понимаете? – Я грустно улыбнулся:

– Мне ли не понять! Пятнадцать лет провел когда-то близ женской юбки. Скучал, томился, ковбойские романы сочинял, давая выход природным наклонностям... Половина моя дражайшая была утонченной ханжой, пришлось позабыть о былых временах; напрочь позабыть. Но потом похитили нашу дочь. И чтобы вернуть маленькое чудовище в лоно семьи, я припомнил некие не совсем уснувшие навыки. Довольно грубо поступил с похитительницей, однако Бетси выручил. Когда опасность миновала, моя благоверная вегетарианка не сумела жить бок о бок с кровожадным убийцей. А я вернулся на покинутую после второй мировой службу – и сызнова ощутил себя существом полноценным...

Глория осушила бокал до дна, посмотрела неожиданно прояснившимся взором:

– Непременно передам Джеймсу все до словечка. Спасибо, Сэм. Убедили. Спасибо за все.

– De nada. Будьте счастливы, Глория-Джин. Я следил, как она удаляется: храбрая, очень умная, очень любящая и самоотверженная женщина. И подумал: повезло Джеймсу Патнэму! По-настоящему повезло.

Комната моя была угловой, окна выдавались на две оживленные столичные улицы; непрерывный рокот моторов, завывание клаксонов, скрип тормозов и густой гомон свели бы с ума кого угодно.

Прямо внизу, на перекрестке, мигал светофор. Машины останавливались, урчали, потом скрежетали переключаемыми передачами, ревели, укатывали дальше.

Промучившись примерно полчаса, я не выдержал, наглухо закрыл оконные створки.

Задернул тяжелые шторы.

Кондиционера в номере не было. Но уж лучше вспотеть, чем истязать барабанные перепонки без малейшей надежды на грядущее затишье.

Пронзительно зазвонил телефон.

Я ругнулся, приблизился к ночному столику, поднял трубку.

– Алло, Фельтон слушает.

– Алло, Бультман держит слово... Через три дня, ровно в три часа пополудни, президент Раэль назначил аудиенцию нам обоим. Четверг, раньше никак не получилось. Я заеду за тобою на такси. Между прочим, познакомишься также с Эчеверриа. Бультман платит по счету, nicht war?[42]

(обратно)

Глава 23

Мы выбрались из таксомотора на просторной, окаймленной тенистыми деревьями площади, перед массивными железными воротами. Не зная, какими языками владеет шофер и на кого может работать, ни я, ни Бультман разговаривать о делах не решились. Обменялись учтивым приветствием – и только.

Немец одернул и расправил белый полотняный костюм, подтянул галстук. Он казался безукоризненным джентльменом – равно как и там, посреди джунглей, когда предстал мне грязным, потным, облаченным в пятнистый комбинезон. Это врожденное свойство, аристократизм: его не купишь и самыми усердными упражнениями не приобретешь.

Ваш я исхитрился раздобыть синюю пару, сидевшую более-менее по фигуре, приличные ботинки, носки, рубашку и галстук; но все равно рядом с Бультманом, вероятно, казался коровой, на которую нацепили седло. Оставалось только надеяться, что я не позорю ни свое отечество, ни свое ремесло безнадежно и бесповоротно.

У ворот караулили солдаты, вооруженные вездесущими штурмовыми винтовками.

Нас пропустили беспрепятственно, ибо одно крыло президентского обиталища, музейное, было открыто для посетителей. Шагая по тщательно подметенным и даже, казалось, вымытым плитам, выстилавшим двор, я приметил: Бультман передвигается на искусственной ноге очень уверенно и легко.

– Скажи, как положено обращаться к Раэлю? – осведомился я.

– Excelentisimo Senor Presidente, – ответил Бультман. – Или Глубокочтимый Президент. Или Su Excelencia. – Или по-английски: ваше высокопревосходительство.

– А к Эчеверриа?

– В качестве директора SSN Эчеверриа пользуется титулом глубокочтимого. Или сеньора директора. Или, еще лучше, глубокочтимого сеньора директора. Выбирай по вкусу. А, кстати, известно ли тебе, что Эчеверриа – военный, и в довольно высоком чине? По сути, он и заправлял переворотом, приведшим Раэля к государственной власти.

– Слыхивал.

– Нынче между ним и генеральской верхушкой возникли немалые трения. Служаки не любят подчиняться офицерам, уступающим в количестве звездочек на погонах. Конечно, Эчеверриа ничего не стоило бы выпросить у Раэля производства в фельдмаршалы, – Бультман ухмыльнулся, – но парень предпочел нацепить партикулярное платье и всячески подчеркивать, что главенствует штатской организацией, никоим образом не подотчетной военным... А, вот и он! Высокой чести удостаиваемся, герр Хелм. Лично встречает.

Безукоризненно изящный, глубоко чтимый и высоко вознесшийся господин директор Эчеверриа стоял у ступеней парадного входа во дворец. Костюм на обер-палаче был темный, накрахмаленная рубаха, полагающаяся любому дорожащему своей репутацией латиноамериканскому чиновнику, благоухала свежестью; коричневый галстук ни на волос не отклонялся от вертикали. Надраенные туфли блистали, словно зеркальное стекло; мне почудилось, будто от них разлетаются вокруг солнечные зайчики.

Подстриженная рыжая борода казалась мефистофельской; но не в залихватски-задорном, в поистине бесовском смысле этого слова. Холодные карие глаза быстро оглядели Бультмана, которого Эчеверриа знал, и неторопливо исследовали меня, полнейшего незнакомца.

Воспоследовали пространные, церемонные приветствия. Бультман ухитрялся говорить с подлинно германской вежливостью, однако речь отнюдь не звучала заискивающе. Равный здоровался с равным. Да так оно, в общем-то, и было: по части профессиональной Бультман безусловно дал бы Эчеверриа сто очков вперед. Коставердианец превосходил немца лишь положением в местной иерархии.

– Познакомьтесь, герр директор, – широким жестом указал на меня Бультман: – Это Сэмюэль Фельтон, о коем я имел честь сообщать ранее, он же Мэттью Хелм, правительственный агент Соединенных Штатов.

Эчеверриа сдержанно поклонился.

– Сеньор Хелм? Должен уведомить, мы не слишком любим, когда иностранцы прибывают в Коста-Верде с подложными документами и неизвестной целью.

– Сеньор директор, – поклонился я в ответ, – неужели паспорт, выданный американской государственной службой, можно считать поддельным? А цель моего приезда, скорее всего, будет вам по душе.

– Чрезвычайно любопытно, сеньор Хелм, и в должный час вы любезно сообщите о ней, – сказал Эчеверриа. – Но сперва следует представиться господину президенту, их высокопревосходительству Армандо Раэлю. Прошу, господа.

Мы поднялись по ступеням, очутились в просторном, прохладном вестибюле. Эчеверриа указал дверь направо, снабженную внушительной табличкой "NO ENTRADA"[43]. Левое крыло предназначалось туристам, почти исключительно зарубежным.

Вышколенный часовой щелкнул каблуками, быстро и предупредительно распахнул перед нами резные створки. Эчеверриа пропустил меня и Бультмана. В полумраке маленького прохладного зала обосновалась непонятная личность. Перед личностью обреталось непонятное, однако внушительное устройство. Детектор металла, догадался я. Не приведи Господи, к Армандо Раэлю зайдут, неся в кармане английскую булавку! Еще уколют, чего доброго...

Впрочем, меня сей молчаливый цербер не беспокоил. От револьвера пришлось избавиться еще в джунглях (не без горького сожаления, правда). Ибо в ходе расследования, которое неминуемо предстояло, казалось лучше не обладать незаконно привезенным в Коста-Верде стволом. А хитро заточенную ременную пряжку я оставил в гостинице: являться на прием к диктатору-параноику надобно чистым и невинным, аки младенец. Так неизмеримо полезнее для здоровья. Да и проку от маковского подарка при грядущей беседе я не ждал.

Почти все латиноамериканские владыки панически боятся покушений. Небезосновательно, согласен: в конечном счете, Раэля уже пытался пристрелить Рикардо Хименес, а быть может, и не он один. Да у меня-то и в мыслях не водилось умышлять против драгоценной для Коста-Верде президентской особы. Напротив, как раз напротив...

Пока.

В следующем зале, просторном, с изящными расписными плафонами на потолке, дежурил за письменным столом крупный широкоплечий субъект, а за другим столом, поменьше, восседала красивая женщина, по всей видимости, секретарша. Она улыбнулась Эчеверриа, подняла телефонную трубку, обронила короткую, очень быструю, непонятую мною фразу.

Кивнула.

Следующая дверь открылась точно сама собою, но по ближайшем рассмотрении за ней обнаружился еще один вооруженный часовой, повернувший ручку изнутри. Мы приближались к святая святых, кабинету Армандо Раэля.

Я поймал себя на крамольной мысли, что куда охотней пришел бы к их высокопревосходительству, держа наизготовку добрый пистолет. Во-первых, Армандо был чистейшей воды сукиным сыном; во-вторых, я недурно умею вынуждать людей к согласию, беря их на мушку, а играть словесами, уговаривать снедаемого подозрениями президента, забрасывать хитрую удочку могло мне не по зубам.

Наконец, мы вступили в светлую комнату, на полу которой лежал ворсистый коричневый ковер, а на потолке блистали яркими красками все те же старинные росписи. Длинный шкаф-"стенка" выглядел странным и не слишком-то уместным анахронизмом.

За письменным столом в стиле Людовика Четырнадцатого – то ли подлинной реликвией, то ли мастерской подделкой – устроился в кресле, смахивавшем на трон, сам Армандо Раэль, властелин Коста-Верде, возлюбленное пугало своих подданных.

Маленькое пухлое существо, облаченное мундиром и обильно украшенное медалями.

Ухмыляться было, конечно же, противопоказано. Я сдержался, подтянулся, напустил на лицо выражение деловитое и спокойное.

Несколько мгновений президент обозревал гостей безмолвно, затем заговорил по-английски:

– Сеньора Бультмана мы знаем хорошо, сеньор директор. Будьте любезны представить нам и другого джентльмена.

– Американский правительственный агент по имени Мэттью Хелм, ваше высокопревосходительство. Путешествует он с паспортом, где значится как Сэмюэль Фельтон, фотограф и журнальный репортер. Заверил, что истинная цель визита встретит наше одобрение. Хотя, повторяю, законы Коста-Верде формально были нарушены.

– Вы ручаетесь за этого человека, сеньор Бультман? – осведомился Раэль у моего спутника.

Метнув на меня извиняющийся взгляд, Бультман помотал головой:

– Ни в коем случае, Excelentisimo. Как можно? Я встретил его после чрезвычайно долгого перерыва лишь несколько дней назад. Но сеньор Хелм, похоже, располагает ценными сведениями; думаю, вам небезынтересно будет выслушать его рассказ. Если данные окажутся правдивыми, задача, ради которой меня пригласили, упростится. Основная задача, Excelentisimo...

– Да, ибо второстепенную вы решили в высшей степени удовлетворительно, о чем и были поставлены в надлежащую известность.

Речь, разумеется, велась об освобождении заложников. И до чего же выспренне велась! Когда-то я уже имел дело с ублюдком, титуловавшим себя во множественном числе, на манер самодержца. Ублюдок получил заслуженную пулю через недельку после нашей встречи. От собственного телохранителя, кстати...

Честь нашего освобождения полностью приписали Бультману. И, в конце концов, именно Бультман вывел нас на свет Божий из-под свода лесного, доставил в Санта-Розалию, обеспечил жильем и пропитанием... Даже Патриция Толсон взяла рот на крепчайший замок и поддерживала состряпанную мною легенду.

Надлежит признать: понадобилось немало потрудиться, дабы Толсон, Уайлдеры и иже с ними пришли в здравое разумение. Меня никто, конечно, слушать не стал бы, а посему я обратился к помощи генерала Гендерсона. Остин охотно разъяснил полоумным, что ради собственного блага им надлежит забыть о Рикардо Хименесе напрочь. Из Лабаля мы вырвались без посторонней помощи, но едва не угодили в лапы bandidos опять. И лишь решительное и своевременное вмешательство господина Бультмана, заставившего негодяев отступить в полном беспорядке, избавило нас от новых, неизмеримо худших испытаний.

Таким образом, Бультман мог по праву получить сумму, обещанную за избавление заложников.

– Проболтаетесь, – пояснил Гендерсон, – проведете остаток жизни, давая показания коставердианскому следствию по делу Рикардо Хименеса. Уже успели убедиться: тут не Соединенные Штаты, на права человека здешние власти плюют с пожарной каланчи. А затевать войну с Коста-Верде из-за драгоценных ваших особ Рональд Рейган едва ли станет.

Последний довод показался Уайлдерам и Толсон самым веским.

Бультман легонько поклонился президенту:

– Ваше высокопревосходительство чересчур добры ко мне.

Взгляд Раэля устремился на меня.

Президент, пожалуй, был не столь уж невелик ростом, это громадное кресло заставляло его казаться маленьким. Кресло, да избыточная полнота. На деле Армандо Раэль, вероятно, был выше среднего коставердианца тремя-четырьмя дюймами. Что вовсе не плохо для жителя Центральной или Южной Америки.

Тонкие черные усики напомнили мне о лейтенанте Барбере. Не слишком приятное воспоминание. И сходство не очень лестное для Раэля.

Карие глаза были маленькими, неглупыми, но холодными и надменными. Такому человеку не бросишь оскорбления, с таким не пошутишь... По крайней мере, покуда он пользуется властью.

– Садитесь, господа, – предложил президент. Крепко подозреваю, что Раэль продержал бы нас на ногах несравненно дольше, да не любил, пожалуй, смотреть на ближних снизу вверх. Это, наверное, раздражало его.

– Что ж, сеньор Хелм, или как вас там... Объясните, зачем пошли вопреки нашим законам?

– Долгая повесть, ваше высокопревосходительство, – сказал я. – Разрешите излагать с самого начала?

– Будьте столь добры. Лишенным всяких модуляций голосом я уведомил:

– Недели две с половиной назад от меня потребовали убить президента Коста-Верде.

Возникло несомненное замешательство. Поневоле пришлось выждать, пока Эчеверриа, отвечавший за безопасность Армандо Раэля, и Армандо Раэль, весьма озабоченный своей безопасностью, оправятся от полученного потрясения.

– Потребовал этого, через неких посредников, небезызвестный вам полковник Гектор Хименес. Давным-давно, еще когда он был просто военным, довелось работать вместе на земле Коста-Верде.

– Почему Хименес обратился к вам, а не к другому? – брякнул Эчеверриа.

– Ведь только что пояснил, сеньор директор: мы поработали вместе, и полковник Хименес удостоверился в моей профессиональной сноровке. Осмелюсь доложить, она изрядна.

– Нашли, чем гордиться, – раздраженно буркнул Эчеверриа: – Убивать умеете со знанием дела...

Я пожал плечами, рискнул и нанес ответный укол:

– Одни способны мастерски убивать, другие умеют мастерски... гм! – допрашивать. Как выражаются мои соотечественники, сколько ремесел – столько умельцев.

Лицо Эчеверриа передернулось. Глубокочтимый директор осерчал, и нешуточно.

– Ваше высокопревосходительство, – обратился я к Армандо Раэлю, – разрешите продолжить рассказ, или начнем диспут о профессиональных достоинствах и недостатках?

– Продолжайте, – попросил Раэль, и в глазах его мелькнула веселая искорка. Президент вовсе не огорчился, увидав, как уязвили и поддели командира тайной полиции. Обнадеживающий признак...

– Вы, разумеется, помните, сеньор президент, что Хименес уже пытался покончить с вами, подослав стрелка-любителя, члена собственной семьи. Даже после позорного и страшного провала полковник не оставил надежды вас убить. Но посылать на дело нового неумеху не решился, и вспомнил обо мне. Ибо я произвел на Хименеса очень сильное впечатление, положив намеченного к уничтожению преступника с пятисот ярдов без малого...

– Полковник знает, что вы служите правительственным агентом?

– Конечно. И принял соответствующие меры, Ехсеlentisimo. Похитил – велел выкрасть – женщину, значившую для меня чрезвычайно много.

– Ужасно, сеньор Хелм, – искренне посочувствовал Раэль. – Вы оказались в западне...

– Ужасно, – согласился я. – Но почему в западне? Западня – по крайности, хорошая западня, – это место, откуда нет выхода. Но существуют незыблемые правила, касающиеся именно таких затруднений. Наша организация не признает понятия "заложник". И, учитывая уважение, питаемое к вашему высокопревосходительству Соединенными Штатами, требовать от правительственного агента подобной услуги было, по меньшей мере, опрометчиво. О чем я и уведомил посредника... точней, посредницу, ибо на переговоры явилась дочка Хименеса.

Я прочистил горло.

– Часом позднее тело моей подруги выкинули из автомашины у самого входа в дом.

Воцарилось молчание. Потом Эчеверриа заговорил, не скрывая насмешки:

– Решительный вы субъект! Принести подобную жертву...

Не обращая на обер-палача ни малейшего внимания, я упорно адресовался к Армандо Раэлю:

– Естественно, ваше высокопревосходительство, я потребовал разрешения воздать виновникам по заслугам. В разрешении отказали, пояснив: согласно правилам, сотрудник моей службы не смеет сводить личные счеты в пределах США. Недолго и организацию скомпрометировать ненароком... С другой стороны, руководитель настаивает на том, чтобы любое враждебное действие каралось беспощадно и решительно, дабы другим подонкам было неповадно шантажировать наших агентов или причинять им зло. Поэтому я выехал за границу, и отсюда уже могу строить семейству Хименесов любые козни. Мой начальник держит их чикагскую усадьбу под непрерывным наблюдением, собирает нужные сведения, тотчас же известит меня, если кто-либо из родичей полковника вознамерится выскользнуть и затеряться.

Я перевел дух и криво усмехнулся:

– Боюсь, Excelentisimo, я немного превысил свои права уже здесь, в Коста-Верде...

– Поясните, пожалуйста.

– Разузнав, что старший сын Хименеса, Рикардо, ваш несостоявшийся убийца, вылетает из Америки с археологической экспедицией, под чужим именем, я спешно присоединился к этой группе, намереваясь уничтожить парня. Тем не менее планы пришлось менять на ходу. Рикардо уцелел, а я возил его алюминиевое кресло-каталку, любезничал и втирался в доверие.

– Но если собирались отомстить...

– И собираюсь, ваше высокопревосходительство. Пусть подонок-папаша спокойно сидит в Чикаго. Никуда не денется. Равно как и прочие отпрыски. Но, видите ли, заботясь о Рикардо, готовя удар, я внезапно понял: молодой человек располагает информацией, которую, в качестве штатного агента, я обязан выудить и переправить по назначению. Вашингтонскому командиру. Послал запрос, получил подтверждение. Пришлось отложить мщение и заняться обычнейшей разведкой.

Расположившийся справа Бультман слушал очень внимательно. Разумеется, немец понимал: я то и дело грешу против истины, однако хранил полнейшую невозмутимость.

Эчеверриа, напротив, сгорал от нетерпения.

– Что же за сведения столь драгоценные?

– Однажды вечером, – сообщил я Армандо Раэлю, – молодой Хименес похвастал, будто намеревается угробить Люпэ де Монтано, уже сыгравшего положенную роль до конца, захватить власть над партизанским движением и вести эту сволочь в битву самостоятельно.

Отзываться о повстанцах следовало со всевозможным презрением. Да и Рикардо не было от этого ни холодно, ни жарко.

– Предполагая, что щенок орудует по наущению отца, опытного армейского офицера, я заключил: когда Люпэ убьют, полковник постарается вернуться в Коста-Верде лично. Ибо сам Рикардо никакого опыта не имеет, командующий из него, простите, как из конского навоза пуля.

Не пробуй скармливать опытному интригану простую ложь: это непреложное правило. Измышляй запутанную, хитрую историю, схожую с авантюрной книгой. Это вполне в духе людей, подобных Раэлю и Эчеверриа. Такая публика сама устраивает немыслимые заговоры и от прочих ничего иного не ждет. Больше нагородишь – быстрее поверят и клюнут.

Вдобавок, если Армандо Раэль поверит изрыгаемой мною чуши, то будет не то, что желать, а с пеной у рта вымогать: застрелите Гектора Хименеса!

– Понятно, – процедил Эчеверриа. – И каков был ответ из Вашингтона?

– Меня уведомили, ваше высокопревосходительство, – сказал я Раэлю, – о присутствии в республике Коста-Верде господина Бультмана. Которого, по всей видимости, наняли, дабы устранить ненавистного мне полковника. С которым следовало связаться и сотрудничать. О личной мести велели позабыть. Молодого Хименеса приказали беречь, как зеницу ока, и по мере возможности пособить ему разделаться с Люпэ де Монтано. Также приказали всячески содействовать господину Бультману во всем, касающемся грядущего покушения в Чикаго. Но, конечно, организация, где я служу, не должна вовлекаться в затею, по крайней мере, внешне.

Я слегка поклонился и чуть заметно улыбнулся президенту:

– Если все обернется удачно, союзник и друг Соединенных Штатов, их высокопревосходительство Армандо Раэль, разом избавится от двух довольно могущественных неприятелей: Люпэ де Монтано и Гектора Хименеса. Останется лишь кучка неумелых горе-повстанцев, предводимых изувеченным сопляком. С ними управиться не составит уже ни малейшего труда. Вашингтон полагает, ваше высокопревосходительство, что вы признаете предлагаемое решение возникшей задачи приемлемым.

Раэль задумался.

– Здравый план, согласитесь, Эчеверриа... По слухам, Люпэ де Монтано уже погиб от руки молодого Хименеса, чем, кстати, сообщение сеньора Хелма отчасти подтверждается...

Эчеверриа безмолвствовал, явно избегая сколько-нибудь одобрительных отзывов о моей недостойной особе. Нетерпеливо поморщившись, Раэль полюбопытствовал:

– А какую помощь вы способны оказать нам в Чикаго, сеньор?

– Повторяю, Excelentisimo, усадьба Хименесов находится под круглосуточным наблюдением. Наличествуют очень подробные доклады, представляющие большой интерес для вашего высокопревосходительства.

Запустив руку во внутренний карман пиджака, я вынул объемистый конверт и протянул президенту Раэлю.

– Пускай ознакомится также и сеньор Бультман. Чертеж дома. Состав семьи. Перечень домочадцев, среди коих числится Мануэль Сантос Кордова, по прозвищу Осо...

Эчеверриа метнул на меня молниеносный взгляд, и я понял: имя и кличка говорят обер-палачу о многом.

– В общей сложности, шестеро слуг: лакей, шофер, дворецкий, садовник, метельщик и повар. Имена и досье прилагаются. Извините за мелкий шрифт, сами понимаете, пытались по возможности уменьшить объем пакета.

Перелистав содержимое, Раэль протянул пачку листов Бультману и откинулся на спинку кресла. Кивнул, дожидаясь продолжения.

– Аэрофотоснимки усадьбы, схема электрической проводки, места, где расположены прожекторы, примерный распорядок дня – все, чего душа пожелать может. Перечислено имеющееся у Хименесов оружие. Два сторожевых пса, доберман-пинчеры. Будки обозначены прямо на фото. Заботится о собаках Мануэль Кордова. Время кормежки, примерное меню – все отыщете... Я слегка ухмыльнулся.

– Наши люди работают на совесть. Если господину Бультману понадобится дополнительная информация, попытаемся раздобыть. Наблюдение продолжается.

– Да, – заметил Бультман, – однако подобные сведения получить, не заставив подопечных насторожиться и всполошиться, простите, немыслимо!

– В том-то и дело! – обрадовался я. – Поймите, я вовсе не желал скрывать своего... внимания к Хименесам. Так и велел агентам: поменьше таитесь! Коль скоро нельзя брать усадьбу немедленным приступом, нужно вымотать противнику нервы, не дать ни минуты покоя. Пускай вздрагивают при каждом шорохе. Думаете, приятно жить, ежесекундно ожидая крупнокалиберной пули, выпущенной издалека? Армандо Раэль поежился.

– Пускай собственной тени пугаются!

– Ну и что? – не понял Бультман. – Хотите сказать, состояние боевой тревоги в лагере противника, объявленное осадное положение сделает мою задачу легче и проще?

– Безусловно. Спустя известное время, когда день спокойно сменяется еще более спокойной ночью, а потом наступает новый спокойный день, возбужденная психика отказывается служить исправно. И бдительность притупляется от простого утомления. Знаете, как засыпают водители на ровной, прямой, однообразной дороге?

Бультман покосился, помолчал, кивнул.

– Повторяю: зная меня, опасаются снайперской винтовки. А вооруженного штурма не ждут. Полагают, будто гибель прилетит по воздуху, издалека, сверху, с десятого, пятнадцатого, двадцатого этажа... Поодаль находится немало зданий.

– Превосходно, – сказал Бультман. – Учту.

– Как выражаются ваши соотечественники, – произнес Эчеверриа полчаса спустя, – помощь предлагается небезвозмездно... Угадал?

Я подарил его нелюбезным взглядом и обратился к Раэлю:

– Ваше высокопревосходительство, никакой мзды за предоставленные сведения никто не потребует. И все же я почтительно попрошу вас о двух любезностях.! Одну – для себя лично; другую – для человека, чье имя назову лишь вам, наедине.

– Любезности! – фыркнул Эчеверриа. Глаза Раэля слегка сузились.

– Излагайте вашу просьбу, сеньор Хелм.

– Первая, личная. Сотрите с лица земного семейство Хименес и Мануэля Кордову, который собственноручно убил мисс Брэнд.

Раэль чуть не засмеялся:

– Чрезвычайно разумная просьба! Ваше мнение, сеньор Бультман?

– А я в любом случае не оставляю живых свидетелей, – откликнулся немец.

Я припомнил, что, невзирая на почти приятельские отношения, завязавшиеся меж нами, Бультман отнюдь не образец милосердия. И не слишком хороший субъект.

А кто из нас хорош?

– Господин Бультман займется чикагскими негодяями, а мы позаботимся о сеньоре Рикардо, – заверил Раэль. – И вздернем его головою вниз, обещаю.

Просьба моя безусловно пришлась президенту по вкусу. Ненавидеть латинская раса умеет. И мстит с отменным вкусом.

– Назовите вторую просьбу, сеньор Хелм!

– Только наедине, ваше высокопревосходительство. Имя человека, ради которого я хлопочу, не предназначено для посторонних ушей.

– Excelentisimo! – вскинулся Эчеверриа. Движением ладони Раэль угомонил начальника тайной полиции.

– Спасибо за беспокойство, Энрике, но думаю, поводов к нему нет. Будьте добры, удалитесь на время. И вы, сеньор Бультман. Пожалуйста.

Эчеверриа поколебался, точно хотел напоследок возразить президенту, но передумал и вышел вон. Дверь затворилась. И не слишком тихо. Раэль немного склонился вперед.

– Что ж, сеньор Хелм, говорите. Кто этот загадочный человек, за которого вы намереваетесь ходатайствовать?

– Вы, глубокочтимый сеньор президент.

(обратно)

Глава 24

– Не понимаю, – ошарашенно сказал Армандо Раэль.

– Вас очень ценит Вашингтон, Excelentisimo. Правительство считает неотъемлемо важным обезопасить надежного союзника от любых и всяческих досадных случайностей. От любых угроз. Любых возможных покушений.

– Ценю столь трогательную заботу и признателен за нее. Но куда именно вы клоните, сеньор Хелм?

Несколько мгновений я созерцал Ра-эля в полном безмолвии, надеясь, что взгляд мой выразителен и многозначителен.

– Бультман, – произнес я неторопливо. – Уверены ли вы в способностях немца?

– Он явился с превосходными рекомендациями, – нахмурился Раэль. – А что?

– У меня личный, мстительный интерес к затеваемой операции, – пояснил я. – Но, состоя на правительственной службе, надлежит позаботиться в первую очередь не о себе, а о том, чтобы Гектор Хименес погиб раньше, чем успеет ускользнуть и применить свой военный опыт на земле Коста-Верде. Как бы мерзок ни был этот человек в иных отношениях, военного таланта у полковника не отнимешь...

Я выдержал коротенькую паузу.

– Уцелев, убежав и добравшись до сына, командующего повстанцами, Хименес непременно представит серьезную опасность для вашего высокопревосходительства.

Я понемногу делался закоренелым лжецом, да еще и латиноамериканского образца: вруном-краснобаем.

– Да, конечно, – процедил Армандо Раэль, размышляя о своем. – Однако неужели вы сомневаетесь bi способностях господина Бультмана? Его послужной список безупречен.

– Был безупречен, – отозвался я. – До сравнительно недавнего времени, когда Бультман учинил рейд на Кубу, пытаясь уничтожить Фиделя. И потерпел фиаско. Сокрушительное. Потерял ступню. Подобные вещи, как правило, крепко сказываются на дальнейшей карьере, ибо увечье подрывает уверенность в собственных силах, заставляет непроизвольно опасаться чего-либо подобного...

– Понимаю...

– Между нами, ваше высокопревосходительство. Должен сообщить: спасательная операция, проведенная мистером Бультманом четыре дня тому назад, была вовсе не такой уж героической, – наябедничал я. – Скажем так: немец изрядно помог, но и только. А мы, со своей стороны, изрядно помогли ему самому... Иначе Бультману пришлось бы несладко.

Глаза президента превратились в недобрые щелки:

– То есть... Бультман доложил неправду?! Я поспешил воздеть ладони в успокаивающем жесте:

Нет-нет, ваше высокопревосходительство, ничего подобного я сказать не хотел! По-видимому, просто выразился неудачно... И все же: существовал ли на земле хоть единый командир, упускавший случай немножко расцветить и приукрасить собственные заслуги? Сеньор Бультман прибыл как нельзя более кстати. Мы далеки от мысли чернить человека, поспешившего на выручку. Но в крайнем случае, мы справились бы и сами. А вот сеньор Бультман, пожалуй, сгинул бы со своим отрядом, не ударь мы по мятежникам во фланг и не открой ураганного огня...

Армандо Раэль помрачнел.

– Я просто предлагаю, Excelentisimo, отрядить вместе с Бультманом опытного, надежного наблюдателя, способного и совет вовремя подать, и делом помочь, если потребуется. Выправить вероятные ошибки... Понимаете? Или, еще лучше, предупредить ошибки, не дать им совершиться вообще. Или, в самом крайнем и нежелательном случае, даже принять командование штурмовой группой.

– Не понимаю! – раздраженно бросил Раэль. – Просите разрешения присоединиться к Бультману? Я проворно помотал головой.

– Никак нет, ваше высокопревосходительство. Повторяю: моя организация должна оставаться в стороне, пребывать в полной тени. Однако вы располагаете опытным, обученным, закаленным, испытанным профессионалом. Ему и карты в руки.

Я сглотнул и поспешил продолжить:

– Коль скоро у господина Бультмана рука невзначай дрогнет, коль немец поставит под удар относительно простую операцию, этот человек спасет положение. В конце концов...

Я нанес решающий удар.

– В конце концов, именно его гений позволил вашему высокопревосходительству завоевать президентское кресло. Столь выдающиеся военные не каждый день встречаются.

– Глупости! – побагровел от возмущения Армандо Раэль. В бешенстве он даже позабыл титуловать себя во множественном числе: – Я сам распланировал восстание, и сам командовал! Что за беспочвенные сплетни! Разумеется, имелось очень много верных союзников и друзей, но распоряжался я сам!!

Забавно было то, что перед воцарением на престоле Коста-Верде Раэль числился преуспевающим санта-розалийским адвокатом и в делах военных не смыслил ни аза. Все нынешние ордена и медали глубокочтимый и высоко превосходивший прочих смертных сеньор Армандо пожаловал себе сам. Тут уж действительно и безусловно: сам.

Но за истекшие годы напыжившийся диктатор убедил себя, что захватил целую страну чуть ли не своими двумя руками. Это история неизменная, вечная, смехотворная.

Оставалось только примирительно улыбнуться.

– Если я ошибся, простите великодушно, Excelentisimo: знаете ведь, какая беспардонная вещь – молва. Еще раз: простите.

Кислая гримаса искривила губы Армандо Раэля.

– Не за что прощать, сеньор Хелм... Да, вы совершенно правы: никто не сумеет приглядеть за Бультманом лучше, чем Энрике. А присматривать необходимо. Жаль отпускать сеньора Эчеверриа, без него служба национальной безопасности начнет работать куда хуже, но делать нечего... Единственный пригодный человек. Я подпишу распоряжение сейчас же...

(обратно)

Глава 25

В Чикаго валил снег. Я спустился по трапу самолета уже в сумерках и весьма удивился, угодив прямо в метель. По странному психологическому закону, при тысячемильных перелетах подсознательно ожидаешь застать на месте назначения ту же погоду, что царила в покинутом тобой уголке земного шара. Забываешь о климатических поясах.

Развалившись на сиденье подле водителя, я мчался прочь от аэропорта и трясся, точно лист осиновый в своем легоньком тропическом костюме, покуда включенный обогреватель не сделал температуру в кабине более сносной.

Думал я в основном о господине Энрике Эчеверриа, лично явившемся проводить меня до воздушного лайнера в Санта-Розалии. Точнее, встретившем у взлетной полосы. Подле обер-палача стояли трое здоровенных телохранителей, что можно было расценивать либо как привычную предосторожность, либо как невольный знак уважения к Мэтту Хелму.

Сначала я чуток струхнул, подумал: что-то пошло кувырком, и наступает мой черед познакомиться с темницей Ла-Форталеса. Пожалуй, именно такие мысли и хотел вызвать у меня Рыжий Генри.

– Сеньор Хелм?

Отделившийся от маленькой группы молодчик вразвалку приблизился ко мне и окликнул.

Остальные гориллы из SSN буквально сверлили меня бдительными очами, ожидая хоть намека на сопротивление, хоть малого повода употребить силу. Очень им этого желалось.

– Будьте добры, отойдемте в сторонку... Сеньор Эчеверриа убедительно просит уделить ему несколько минут.

В тропических краях даже душегубы отменно вежливы, и если вас ведут к эшафоту, непременно приговаривают: "Сделайте милость, наклоните голову, нам будет удобнее пристроить петлю под левым ухом". Традиция, ничего не попишешь.

Enrique Rojo созерцал меня дружелюбным взглядом черной кобры, или мамбы, или уж не знаю, какие местные разновидности змей пресмыкаются в Коста-Верде. И выдерживал основательную паузу, давая собеседнику перебрать в мозгу все возможные последствия этой милой встречи. Потом кисло улыбнулся:

– Их высокопревосходительство президент Армандо Раэль шлет наилучшие пожелания улетающему гостю. Надеется, что вы удостоите Коста-Верде новыми посещениями, будет рад увидеть вас в El Palacio de los Gobernadores опять...

Я поклонился:

– Передайте глубокочтимому сеньору президенту мою глубокую признательность и взаимные пожелания всяческой удачи.

Без намека на улыбку Эчеверриа продолжил:

– Это напутствие господина президента, сеньор Хелм. А теперь выслушайте мое. Пожалуйста, не принимайте предыдущего приглашения чересчур серьезно. Если вы действительно так умны и проницательны, как я предполагаю, не ступайте на почву Коста-Верде даже будучи транзитным пассажиром воздушного рейса...

Я пристально глядел на Энрике-Рыжего и думал, что парень довольно красив: на палаческий лад. Припомнил изувеченный обломок человека, зовущегося Рикардо Хименесом. И отогнал воспоминание. Вовсе ни к чему было сеньору Эчеверриа читать в глазах сеньора Хелма то, о чем сеньор Эчеверриа догадывался и сам.

Ибо, подобно мне, отнюдь не был набитым болваном.

– Напутствие принято к сведению, глубокочтимый директор, – молвил я.

В коричневых глазах Эчеверриа промелькнуло нечто похожее на беспокойство, и я понял: невзирая на бесстрастную физиономию ненавистного господина Хелма, глава SSN весьма верно угадывает, какого свойства мысли роятся в мозгу собеседника, и подозревает, что лучше было бы не выпускать меня из Коста-Верде вообще. Для здоровья полезнее.

Однако президент распорядился, и приказ надлежало исполнить. По-видимому, разгорячившийся после нашей тайной беседы Раэль успел нешуточно повздорить с Энрике, и парень попросту не решался нарываться на полную и бесповоротную опалу...

– Хорошо, – сказал он. – Вы свободны.

Темные, блистающие влагой улицы казались милыми и дружелюбными после залитой солнцем и кровью Коста-Верде. Снежинки таяли, едва успев коснуться мостовой, мириады капель обращались ручьями, ручьи делались потоками; Чикаго заливало.

И все равно, в Штатах было уютнее.

Я покосился на шофера, присматривавшего за местными делами после убийства Элеоноры Брэнд. Мак не поскупился, выслал на подмогу мне настоящий отряд нападения, укомплектованный отборными головорезами. Водитель, голубоглазый, худой, жилистый и щуплый внешне, слыл непревзойденным искусником в обращении с холодным оружием, ядами, взрывчаткой, автомашинами и еще многими вещами как откровенно убийственного, так и сравнительно безобидного свойства.

Звали его Джексоном. Впрочем, кое-кого зовут Эриком.

– Оттаял? – осведомился Джексон, бросив на меня быстрый взор. Почуял, что я не расположен болтать.

– Если нет, возьми фляжку в ящике для перчаток, полегчает... Не хочешь? Ладно. Тебе заказали номер в гостинице "Оллманд". Минут двадцать езды от Лэйк-Парка, ночью и того меньше. Чемоданы забраны из квартиры мисс Брэнд и доставлены в отель. Сможешь переодеться немедля. В гостиничном гараже дожидается надежный "датсун", ключи у механика. Позвонишь, назовешься и спустишься в лифте. Машина будет уже у парадного входа.

– Наш арийский друг давал о себе знать?

– Конечно. И весьма недвусмысленно. Бультман прилетает послезавтра, в два часа пополуночи пойдет на штурм.

Я скривился:

– Проворный фриц, ничего не скажу. Только времени, черт побери, оставляет в обрез. Это скверно... Прогноз погоды?

– Предсказывают ясную. Ветер юго-западный, от десяти до пятнадцати футов в секунду, к вечеру должен поутихнуть. А ночью наступит полный штиль.

Я скривился вновь:

– Будем надеяться, окаянные синоптики хоть на сей раз угадали верно.

– Распоряжения?

– Всех отзывай из парка. Бегом. И никаких следов! Пускай подберут все свои паршивые окурки, все оторвавшиеся пуговицы найдут и прихватят. Нас не должны заподозрить. Работают Бультман и компания. Ну, и еще один субъект, о котором никому знать не полагается...

– Да, совсем вон из головы... Тебе подобрали отличное местечко в высотном доме напротив. Не думай, будто легко было. Но кто-то знает кого-то, кто уехал куда-то и любезно ссудил первого кого-то ключом от пустующей квартиры.

– Весьма кстати уехал.

– Мы настойчиво попросили. Парень оказался так любезен, что даже пообещал начисто забыть наши физиономии. Славная личность.

– Насколько славная? Джексон пожал плечами:

– Существует единственный способ сделать человека стопроцентно молчаливым.

– Не надо, не трогайте беднягу. Если не идиот по праву рождения, мигом сообразит, чего ради просили ключ, и сам будет молчать, как дохлая рыба.

– Кстати, вот тебе упомянутый ключ. Это запасной, изготовлен по нашей просьбе. Используй, а потом просто выкинь в реку или в сточную канаву... Тебе выделен помощник и наблюдатель. Расписание усадебной жизни, проверенное и уточненное, получишь завтра от меня.

– Тир имеется, руку набить чуток?

– Да, загородный стрелковый клуб. Можешь отправляться туда и палить по жестяным индейкам и зайцам сколько заблагорассудится. Владелец – человек надежный, вопросов не будет. Приезжай попозже, чтобы в темноте поупражняться, и спокойно выставляй мишенью картонную фигуру.

– Где ружье?

– Тоже завтра, вместе с бумагами. Я приеду пораньше и подымусь прямиком в номер.

Джексон покосился и осклабился:

– Можешь промолчать! Нести буду, точно игрушку фарфоровую, шагать осторожно, ботинки надену с резиновыми подошвами, чтобы ступалось помягче... С готовой к употреблению снайперской винтовкой обращаться следует не менее вежливо, чем с бутылкой нитроглицерина. Знаю, как вы дрожите над оптическими своими прицелами...

Я проспал ночь подобно утомленному сурку. Предстоявшая работа особых треволнений не вызывала, голову ломать не было нужды. В нашем деле вообще следует при всякой возможности щадить нервы: их и без того треплешь на каждом шагу.

Людей наших из Лэйк-Парка отозвали, но не прежде, чем удостоверились, что усадьбу Хименеса взялись опекать новые наблюдатели. Полковник, таким образом, не почуял неладного.

Силы Бультмана понемногу разворачивались перед грядущей атакой, напропалую используя сведения, которыми снабдил я. Но, разумеется, желали проверить их надежность сами. Понятное стремление.

Я истратил целую коробку патронов, пристреливая тяжелое ружье заново, ибо телескопический прицел обычного образца заменили в последнюю минуту сложным и довольно капризным устройством ночного видения. Плечо ныло вовсю. Трехсоткалиберный "Холланд-и-Холланд" "магнум" считается среди охотников на крупную африканскую дичь едва ли не пугачом, но, во-первых, смею заверить, что слона из этой штуки можно свалить преспокойно, а уж отдача у моего ружья оказалась – будьте покойны! Я и забыл за долгие годы, как оно брыкается.

Удовлетворившись итогами испытаний, я предпочел не истязать себя. Набитый перед ответственным выстрелом синяк на плече мало способствует хладнокровному прицеливанию. Следовало и честь знать.

Я возвратился в гостиницу "Оллманд" с ушами, пылавшими, точно фотографические фонари. Не от стыда за собственные человекоубийственные приготовления, а потому, что паскудные наушники, назначенные спасать барабанные перепонки при долгих огнестрельных забавах, болтались на голове и лишь натирали кожу, почти не заглушая грохота.

В голове звенело.

Запоздало поужинав, я постарался поуютнее устроиться на огромной двуспальной кровати, завернулся в одеяло и честно прикорнул.

Разбудил меня телефонный звонок. Джексон уведомил: Бультман подтверждает место и время. Шлет привет. Последнее прозвучало едва ли не по-любительски.

Фриц обещался начать боевые действия ровно в два часа. Нынешней ночью.

То есть, по сути, ранним завтрашним утром.

(обратно)

Глава 26

Ведя маленький "датсун" по темным чикагским переулкам, я прилежно пытался размышлять о Глории Патнэм. Вы спросите, отчего же именно о Глории? Поясняю: славная моя приятельница была наиболее отвлеченным и бестревожным предметом раздумий. Следовало немного отвлечься и расслабиться.

Я вспомнил последнюю беседу за столиком подле бассейна, погадал, удалось ли женщине утрясти отношения с Джеймсом окончательно. Пожалуй, удалось. Умница она, Глория. И натура тонкая... Конечно, удалось.

Можно было также вспоминать Элли Брэнд, но это грозило приступом холодной злобы на Гектора Хименеса и его пащенков, учащенным сердцебиением и, следовательно, вероятным промахом...

Стоп! О чем угодно, только не о предстоящем выстреле!..

Вернейший способ услать пулю "за молоком" – это загодя представлять, как лязгнешь затвором, приложишься, дыхание затаишь, согнешь лежащий на гашетке указательный палец... Разумеется, предварительная подготовка неизбежна. Ружье надлежит проверить, а патроны зарядить елико возможно тщательней (впрочем, оружейник у нас поистине изумительный, о патронах я не беспокоился). Можно, сами понимаете, и фабричными обойтись, но гораздо лучше отмерять порох сообразно особенностям вашей отдельно взятой, неповторимой, обладающей собственными привычками винтовки. Выиграете в точности попадания.

Следует обзавестись надежным упором, определить силу ветра. Дотошно вычислить расстояние, и изучить таблицу соответствующих упреждений. Хотя пулю "Холланд-и-Холланда" отклонить может разве что ураган, коего не предвиделось...

Но когда перечисленные приготовления позади, всякое ненужное размышление должно прекратиться. Опаснее всего именно блестящие идеи, стукнувшие в голову за минуту до пальбы. Лихорадочные поправки, улучшения, пересчеты – и неизбежный промах. Душите в зародыше любые поползновения подобного свойства!

Часто вспоминаю свой первый выстрел по антилопе. Я был мальчишкой, вышел поохотиться вместе с отцом, и увидел вожделенную добычу. Но антилопа казалась настолько маленькой по сравнению с оленями, на коих я охотился довольно успешно! Мозг лихорадочно заработал, прикинул: животное, должно быть, находится чересчур далеко, надобно взять повыше, тогда пуля ударит как надо...

И я взял повыше, и пуля пролетела выше, и антилопа умчалась во всю антилопью прыть, вероятно, осыпая меня страшными антилопьими проклятиями.

Лишь года полтора или два спустя мне повезло повстречать еще одну животину этой породы. Я не повторил ошибки, прицелился точно в бок и уложил бедолагу наповал. Но рога у трофея были далеко не столь впечатляющими, сколь у той, упущенной из-за лукавых мудрствовании перед нажатием на курок...

Нынче предстояло стрелять в условиях нелегких. Восьмой этаж высотного дома; пуля прянет по нисходящей траектории, покроет расстояние в четыреста пятьдесят ярдов. То же самое, что расположиться в засаде на склоне горы. Любому человеку, мало-мальски сведущему в охоте, известно: заряд имеет склонность забирать высоко, и нужно делать поправку на угол зрения.

Впрочем, это применимо лишь к по-настоящему крутым склонам. Я твердо сказал себе: здесь линия выстрела будет отлогой, сила земного притяжения не успеет помешать полету пули, а посему и ловить мишень должно в перекрестие волосков – как обычно.

Безо всяких поправок!

Я вздохнул и сосредоточил мысленный взор на образе выбирающейся из бассейна Глории.

Когда-то, давным-давно, должно быть, еще прежде, чем чикагский пригород Лэйк-Парк получил нынешнее свое имя, он изобиловал обширными усадьбами. Ныне их сносят – весьма проворно – и заменяют огромными коробками, которые даже домами назвать язык не поворачивается. Так и говорим: "квартирные блоки".

"Блок", заранее указанный Джексоном, высился на месте бывших конюшен, принадлежавших городскому ипподрому. Владелец последнего сколотил состояние продажей пилюль, укрощавших мигрень. А располагавшаяся неподалеку усадьба, оккупированная семейством Хименесов, была собственностью человека, прослывшего – и заслуженно – королем кока-колы.

Я остановил автомобиль в разумном отдалении от нужного дома, захлопнул дверцу и совершил десятиминутную прогулку. Ночь выдалась безоблачная, лунная, звездная, но витающий над Чикаго смог заставлял светила выглядеть расплывчатыми и тусклыми. В родном штате Новая Мексика небесные виды куда как лучше...

Задержавшись на минуту или две, я послюнил палец, определил точное направление ветра, прикинул раскрытой ладонью силу его и скорость. Прислушался.

Вообще-то слово "прислушался" не совсем точно и уместно. Ваш я попросту весьма чувствителен к воздушным токам, даже если они смахивают на еле веющие, неуловимо нежные зефиры. А самая чувствительная к зефирам часть моего тела – уши.

Стояла зима. Листья начисто осыпались, шелестеть на ветвях было нечему. Лужи, оставленные давешним снегопадом, успели высохнуть, и оценивать ветер по водяной ряби не доводилось. Я использовал уши: мои непогрешимые, верные, надежные уши.

Синоптики, честь им и хвала, не ошиблись. Наступало почти полное затишье. Во всяком случае, легчайшие дуновения, которые могли возникать в спокойном ночном воздухе, для пули не значили ровным счетом ничего.

Я помедлил, поразмыслил, потом воротился вспять, сызнова забрался за руль "датсуна" и докатил до автомобильной стоянки возле обозначенного Джексоном здания. Опять выбрался, вынул из замка зажигания связку ключей, замкнул дверцу.

Поднялся по ступенькам к металлической служебной двери, соответствовавшей "черному ходу" старых добрых домов, построенных до второй мировой войны. Условным образом постучался.

Отворил крепкий молодой человек в белом, не шибко чистом комбинезоне. То ли впрямь служил смотрителем "блока", то ли заменил его на эту ночь, не знаю. Да и не любопытно мне это.

– Поднимайтесь по боковой лестнице, – велел он. – Запыхаетесь, понимаю, но времени еще много, успеете отдышаться и отдохнуть. Не надо вызывать лифт... А я подымусь через четверть часа. Только посмотрю, был за вами "хвост" или не было.

Я вскарабкался по семи пролетам серой бетонной лестницы, вовсю налегая на круглые железные перила. Толкнул тяжелую металлическую дверь. Очутился в устланном коврами вестибюле восьмого этажа.

Отыскал нужный номер на двери, употребил выданный Джексоном ключ, проскользнул в незнакомую квартиру, даже не пытаясь отыскать выключатель света.

Винтовка обнаружилась в столовой. При сочившихся в незабранные шторами стекла лучах луны я разглядел на придвинутом к подоконнику столе ружейный чехол: длинный, надежный, сработанный из крепкой пластмассы, подобно чемоданчику-"дипломату".

Рядом пристроился бинокль, несколько мешочков, набитых песком, и два тонких, маленьких предмета, оказавшихся крошечными карманными фонариками.

Что ж, особой спешки не замечалось, проверить снаряжение было возможно и потом. Времени еще много, сказал напарник. И был совершенно прав. Оставалось два часа и двадцать минут.

Если, конечно, герр Бультман атакует в назначенное время и не отколет какого-либо хитроумного трюка...

Я приблизился к окну.

Вид из него открывался всецело мирный и совершенно спокойный. Теннисные корты, плавательный бассейн, откуда выпустили воду, тускло отблескивавшие асфальтированные дорожки. Темные купы деревьев. Темный, приземистый дом, где семейство Хименес предусмотрительно избегало зажигать лампы в сумерках, а уж сейчас, когда стрелки часов готовились встретиться у цифры двенадцать – и подавно.

Пожалуй, полковник и его домочадцы уже располагались почивать. Наступила последняя ночь в их жизни. Только сами Хименесы об этом пока не ведали.

Забор, венчанный переплетениями колючей проволоки, оберегал их от неожиданных вторжений извне. Должно быть, по ощетинившимся стальными жалами нитям звенело и гудело высоковольтное электричество, но Гектор Хименес был человеком до мозга костей военным, и чересчур полагался на общепринятую армейскую защиту. Словно подобное препятствие могло задержать команду обученных и отчаянных диверсантов... Людей, совершенно чуждых армейскому образу мыслей.

На приличном расстоянии от забора, внутри поместья, горели ослепительные пятна прожекторов, целившихся в окружающий мир, стерегших покой и благополучие Гектора.

У Элли Брэнд, припомнил я, даже "глазка" не было встроено в дверь...

Мой напарник, или наблюдатель, как назвал его Джексон, проскользнул в полутемную квартиру, предусмотрительно покашляв на пороге, дабы не схлопотать случайный удар ножом или пулю.

Подошел ко мне. Помолчал. – Дозоры сменяются каждые четыре часа, – уведомил он через минуту. – Ходят по двое. Дежурство обязательно для всех, за вычетом девицы и самого полковника. Смотрите, у ворот караулит Артуро Вальдес, повар. Мануэль Кордова обходит усадьбу по периметру с одним из сторожевых псов. Другой поранил ногу и отлеживается в будке.

Парень поглядел на мерцающий циферблат наручных часов.

– Через минутку будем созерцать Кордову, который объявится вон из-за той высокой сосны... А, вот и он, голубчик. Немножко не угадали.

Я вынул из кожаного чехла инфракрасный бинокль, покрутил рубчатое колесико, навел резкость и принялся изучать возникшую в поле зрения фигуру. Точнее, две.

Шагавший рядом с Мануэлем доберман-пинчер был огромным зверем: черным, с коричневато-рыжими подпалинами. Великолепная собака, ничего не скажешь... И проводник представлял собою внушительное зрелище.

Высокий для уроженца Латинской Америки, широкоплечий субъект. Понятно, почему заработал прозвище Медведь. Густые пиратские усы. Эту смуглую рожу я видал – мельком видал, когда бандитский седан промчался мимо, покинув на тротуаре совершенно мертвую Элли Брэнд.

Немало довелось потрудиться, полетать, поколесить и протопать, чтобы повстречаться вновь, хотя Мануэль Кордова не имел понятия о состоявшейся встрече. Понятие наличествовало одностороннее. Мое.

Странным образом, всякая ненависть исчезла бесследно. Явление почти обычное. Когда настает миг вожделенного мщения, злость пропадает, уступая место полному спокойствию.

Ибо вы понимаете: с минуты на минуту мерзавец умрет.

Бинокль у меня был хороший, изготовленный в Японии, 7х50; прекрасное разрешение, изумительная четкость. Я проследил, как мужчина и пес удаляются, исчезают за купами густых, по-видимому, колючих кустов.

– Н-да, – произнес я. – Стоило трудиться, прицел менять... На кой ляд нужны приборы ночного видения? Светло, точно днем. Четырехкратный оптический прицел поставили бы – и дело с концом.

Парень решил, будто я недоволен, и поспешил пояснить:

– Учитывали, что Бультман, возможно, выведет из строя электрическую сеть. Или сами они выключат прожекторы. Или...

– Дружище, я не сетую! Просто ворчу. Кто прицел регулировал, ты, что ли?

– Да. У меня по снайперской части больше опыта, чем у Джексона... Да, забыл! Марти. Мы обменялись рукопожатием.

– Эрик, – ответил я.

– Надеюсь, – ухмыльнулся Марти. – Если вы не Эрик, с меня голову свинтят.

Невзирая на дружелюбную болтовню, парень явно пребывал в раздражении. Тоже обычнейшее дело. Никому не по вкусу исполнить всю черную работу, обустроить позицию, обеспечить оборудование, а потом разостлать перед пришлым снайпером-бенефициантом ковровую дорожку, склониться до земли и следить, как он произведет весьма несложный выстрел, который с неменьшим, если не с большим, успехом произвел бы сам помощник... Но снайпер, явившийся на готовое, стяжает все причитающиеся лавры.

Кроме раздражения, в глазах Марти сквозило изрядное любопытство. Он отнюдь не знал, кого именно я вознамерился выводить в расход, ломал голову, строил всевозможные предположения.

– Все в полнейшем ажуре, – похвалил я. – Только дай, проверю мешки с песком. Передвину чуток, потому что руки у меня длиннее и винтовка ляжет иначе... Вот, хорошо... Теперь, Марти, самое время прилечь и вздремнуть. Если стрясется непредвиденное, буди немедля. Если нет – пни коленом под зад ровно в половине второго.

И я уснул.

По-настоящему.

Чем и произвел на Марти неизгладимое впечатление.

Куда большее, чем вызывала моя старинная слава предерзостного истребителя.

Будучи исправно разбужен, я зевнул, присел, потянулся, лениво встал на ноги и немедленно двинулся в сортир. Следовало тщательно опорожнить мочевой пузырь. Немало важнейших выстрелов пропало впустую, много ответственных заданий пошло насмарку лишь оттого, что в решительную минуту стрелок чувствовал себя не лучшим образом и думал не столько о мишени, сколько об унитазе.

Я заставил себя не размышлять о направлении ветра, если таковой поднялся опять. Не гадать, выстрелит ли окаянная винтовка вообще... Некоторые дают осечку...

А потом осталось только притаиться напротив распахнутого окна, в темной комнате, и выжидать, уложив ружейный ствол на мешки с песком. Дуло отстояло от оконного проема на добрый ярд, чтобы вспышка была не столь заметна извне.

Патрон в боевой камере.

Предохранитель спущен загодя. К лешему всякие предписания, касающиеся безопасности при обращении с огнестрельным оружием. Спокойно лежащая винтовка не пальнет по собственному произволу. А в последнюю секунду, впопыхах, палец может не довести рычажок до полного упора...

Оптический прицел оказался усовершенствованной армейской моделью, оставлявшей, между прочим, полный простор для каких угодно усовершенствований. Батарея, по словам наблюдателя, могла невозбранно работать много часов, а возможно, и суток, подряд.

Более того, – уведомил Марти, – ее просто необходимо включать заранее, дабы электрические цепи успели досконально прогреться и "стабилизироваться". Ежели моя научная терминология вам не по нраву, пожалуйста: изобретайте собственную.

Все, что можно было приготовить, мы приготовили.

Я с удовлетворением убедился: Марти понимает – сейчас не время для пустой болтовни. Вооружившись биноклем, парень озирал усадьбу Хименесов и благоразумно помалкивал.

Внезапно он произнес вполголоса:

– Вальдес! Привратник! Его, сдается, уже убили...

Ухватив бинокль номер два, я нашарил инфракрасными линзами далекие ворота. Вальдес и впрямь сидел привалившись к столбу, свесив голову под самым что ни на есть неестественным углом. "Чрезвычайно сноровисто сработано", – подумал я.

Глянул на фосфоресцирующий циферблат.

Ровно два.

– Как насчет собаки с проводником? Теперь уж на циферблат посмотрел Марти.

– Через... три минуты. Он возникнет левее тополя. Вон, приближается от западной стены. Скроется за кустами, потом возникнет опять и вынырнет возле... О, Господи!

Я и сам видел Мануэля Кордову и его четвероногого спутника, возникших в довольно широком просвете меж стволами. Внезапно пес подпрыгнул и опрокинулся.

Человек непроизвольно согнулся над животным, немедля понял свою оплошность, развернулся, выхватывая пистолет, но вскинуть ствол уже не успел. Вздрогнул, пошатнулся, повалился наземь подле мертвой собаки.

Вычеркиваем сеньора Осо...

Никакой особой радости я не чувствовал. Парень издох, туда ему и дорога была. Поделом, и вовремя.

А вот видеть убитых собак не люблю... Даже свирепого сторожевого зверя, в лучшем случае способного считаться оружием, сработанным из плоти и крови, было искренне жаль – пес не выбирает, кому служить. Его натаскивают, науськивают и, в отличие от человеческого существа, собака не может послать мерзавца-хозяина к чертовой матери, чтобы искать нанимателей поприличнее...

– Чем их бьют? – полюбопытствовал я.

– Стрелами! – выдохнул изумленный Марти. – Ей-Богу, настоящими стрелами, как у Робин Гуда!

– Ничего подобного, – поправил я, напрягая взор, – лесные молодцы луками пользовались.

А Бультман из арбалетов лупит. Маленьких и мощных. Очень остроумно, пятерка с плюсом... Полагаю, острия болтов[44] отравлены. Полагаю также, что не кураре, принятым у южно-американских индейцев для охоты, а чем-нибудь поосновательнее. Синильной кислотой, например. Видал? Падают, словно подкошенные.

Помедлив несколько мгновений, я сказал:

– А вот и ударные силы... Полюбуйся, Бультман орудует чисто и быстро! Истинно прусская дисциплина!

Люди в черных комбинезонах и глухих матерчатых шлемах с узкими прорезями для глаз и дыхания, врывались прямо через забор, перерезав колючую проволоку и расчистив себе путь. Они спрыгивали, пригибались и бежали вперед, прямо к ничего не подозревавшему дому.

Дверь высадили с хода и быстро исчезли в открывшемся проеме. Послышался далекий, чуть различимый стрекот, словно кто-то сыпал на сковороду рисовые зернышки.

Автоматные очереди. Щедрые, длинные: при стрельбе в упор лучше палить до полного опустошения магазинов. Я припомнил высокого смуглого офицера, с которым продирался по джунглям Коста-Верде много лет назад... Ну что же, коль скоро Гектор Хименес решил оставить воинское поприще и заняться терроризмом, надлежало доказать ему всю глубину свершенной ошибки.

Доказывал Бультман весьма убедительно. Я ощутил известное облегчение при мысли, что не участвую в штурме сам.

Ворота усадьбы распахнулись настежь, две автомашины вкатили внутрь и остановились неподалеку от гаража. Большой "линкольн", роскошный, чуток устаревший лимузин. И менее внушительный форд. Фургон.

Помимо водителя, в "линкольне" обретался пассажир. На заднем сиденье, как оно и приличествует особе высокопоставленной и облеченной властью. Хотя сквозь притемненные автомобильные стекла разглядеть лицо было немыслимо, я не слишком ломал голову насчет личности новоприбывшего.

Следовало изготовиться: близилось время приложить руку самому. Определив бинокль поблизости, я ухватил цевье "Холланд-и-Холланда" левой рукой, правой стиснул полупистолетное ложе, дуло утвердил на мешках, туго набитых песком.

Я сощурился в оптический прицел и вместо привычного перекрестия волосков узрел идиотскую красную точку в геометрическом центре окружности. Весьма похоже на видоискатель фотокамеры, только там виднеется прозрачный желтый кружок.

Изображение было своеобычным: точно цветной телевизор взбесился и начал путать все цвета и оттенки. Я забеспокоился, подумал, не лучше ли повертеть рифленый ободок, сделать окаянную точку чуток порезче...

Стоп!!! Отставить!! Прекратить!

Никаких изменений в последнюю минуту!

И не вздумай прицелиться чересчур низко, болван! Это не горный обрыв, это лишь кажется, будто палишь сверху вниз, а по сути бьешь почти напрямик...

Выключи всякое мышление.

– О, Господи! – повторил Марти.

Я проворно покосился.

Парень смотрел в окуляры не отрываясь, и физиономия помощника, слабо освещаемая лунными лучами, казалась почти зеленой. Побледнел Марти весьма изрядно.

С предельной осторожностью, чтобы случаем не зацепить винтовку, я опять вооружился биноклем. Взял его в левую руку, пошарил взглядом по усадебному подворью.

Маленькая фигурка, смахивавшая издалека на эльфа из детских книжек с картинками, вывалилась наружу, спотыкаясь и шатаясь кинулась по ступеням. Люди Бультмана то ли замешкались, то ли оплошали, то ли вступили в схватку с Хименесом, старым бойцовым псом, и увязли по уши – не знаю. Только Долорес, облаченная прозрачной ночной сорочкой, по которой расплылось два или три темных зловещих пятна, исхитрилась вырваться из дому.

Маленькая фигурка; тоненькая девушка, с обнаженными руками и лодыжками. Должно быть, кожа тотчас покрылась пупырышками от холода, но едва ли Долорес это ощущала. В шоковом состоянии человек не замечает очень многого. Двух автомобилей, например...

Леона-Львица обернулась, точно поджидала кого-то. Ей вослед выскочил бронзовокожий юноша, голый до пояса, чудом успевший натянуть брюки. Поводя взятым наизготовку автоматом, Лобо уже вознамерился было выпустить по форду и "линкольну" добрую очередь, но, видимо, услыхал позади красноречивый звук и крутнулся, но выстрелить уже не успел.

Экипаж фургона опередил.

Пули ударили парня в спину, Эмилио выронил автомат, рухнул на колени. Шатаясь, Долорес-Анайа приблизилась к нему, попыталась поднять и оттащить, но сил не хватило: нелегок был возлюбленный братец, да и три пулевых ранения отнюдь не прибавляют бодрости.

Ноги Долорес подогнулись, она опустилась рядом с Эмилио, подняла голову брата, охватила обеими руками.

Девушка, вынесшая Элеоноре Брэнд смертный приговор. Ну, что ж, умела воровать, умей и ответ держать, – угрюмо рассудил я. Предупреждали тебя, краса ненаглядная. Незачем тыкать неповинную женщину кинжалом в сердце. Даже ради высочайших освободительных целей, между прочим.

Задняя дверца лимузина распахнулась. И Энрике Эчеверриа явился в полном блеске.

(обратно)

Глава 27

Рыжую бороду я различил даже с большого расстояния. Как и приличествовало простому наблюдателю, обер-палач оделся просто и неброско: обычный костюм, накинутый сверху, расстегнутый серый плащ. Но даже будучи наблюдателем, El Rojo не мог устоять против искушения принять небольшое участие в ночном спектакле.

Неторопливо достав пистолет, – боги бессмертные, судя по размерам, это был автоматический браунинг, столь популярный у супостатов-повстанцев! – Эчеверриа оттянул и резко отпустил затвор. Подошел поближе к замершей, словно кролик перед змеей, Долорес, окинул ее критическим взором.

Наверное, ухмыльнулся. Лица я различить не мог:

Эчеверриа стоял вполоборота. Полагаю, все-таки, что ухмыльнулся.

В отличие от Рыжего Генри, я спешил. Избавился от бинокля, упер в плечо ружейный приклад, нашарил объективом прицела трагическую сцену. Понятия не имею, о чем размышляла в ту минуту дочь полковника Хименеса, но сидела она совершенно спокойно. Быть может, рассчитывала на чью-либо внезапную помощь.

Эчеверриа всадил пулю в грудь Эмилио-Лобо: правая рука, сжимавшая оружие, заметно дернулась и подпрыгнула. Ствол браунинга устремился к Долорес. Я чуть не спустил курок: пропадай она пропадом, вожделенная месть... Но Эчеверриа стоял в не слишком удобном месте, пуля могла зацепить некстати подвернувшуюся ветку. Да и не затем устраивал я эту операцию, чтобы заступаться за прелестную деву, которой все едино каюк.

Не убьет ее Эчеверриа – Бультман прикончит.

Свидетелей немец действительно оставлять не любил.

Снова дернулась рука, державшая браунинг.

Эчеверриа отступил и склонил голову к плечу, любуясь добросовестно исполненной работой. Внутри дома Бультман урезонивал старого матерого волчину, однако волчат пристрелил он, командир секретной пыточно-следственной службы. Можно было рассчитывать на благоволение Армандо Раэля.

Прожекторы, оставшиеся включенными в полную мощность, заливали фигуру сеньора Энрике светом ярким, почти ослепительным. И ветви остались далеко в стороне, и красная точка внезапно сделалась очень резкой и маленькой на фоне щегольского серого плаща...

"Холланд-и-Холланд" рявкнул, точно лев обозлившийся. Приклад саданул вашего меня плечо не хуже лошадиного копыта: я увлекся до такой степени, что забыл прижать пятку ложа поплотнее. Ствол взлетел кверху, ни дать, ни взять, хобот старинной пушки, чьи колеса отрывались от земли при откате.

Эчеверриа тоже оторвался бы от земли, будь расстояние чуток поменьше: пуля "магнум" при надлежаще точном попадании в лоб заставляет африканского слона принять сидячее положение, а уж о человеке средней комплекции не приходится и говорить... Но четыреста пятьдесят ярдов суть четыреста пятьдесят ярдов, и обер-палач, как позднее пояснил Марти, попросту кувыркнулся и распластался.

Мне этого не было видно, ибо окуляр прицела сместился, и Эчеверриа пропал из виду.

– Что?! – хрипло выкрикнул я.

– Угодил! – ответствовал Марти. – Чок в чок! Сдается, позвоночник перебило. Славный выстрел, сэр.

От восторга он обратился ко мне как положено адресоваться к старшему, но в нашей организации существует один-единственный "сэр", и посягать на сие почетное наименование я пока не собираюсь.

– Я послежу за обстановкой, а ты собирай вещицы и чемоданы пакуй!

– Да, сэр! Вот-вот примчится Грег и пособит.

Не обращая на винтовку дальнейшего внимания, снова взяв бинокль, я уставился на усадебное подворье. Все произошло куда легче, чем предполагалось. Мы думали, Бультману доведется изобретать хитроумный предлог, выманивать Рыжего Генри из автомобиля, завлекать в удобное место... По счастью, заплечных дел гроссмейстер почуял кровь и не сумел удержаться от искушения...

О том, чтобы укокошить Эчеверриа собственноручно, Бультман и слышать не захотел. Представитель клиента, доверенное лицо! Это попросту неэтично!

Хотите смеяться – смейтесь, но только там, где не услышит Бультман. Этические принципы этого субъекта весьма своеобразны, однако незыблемы.

Но теперь немец мог со спокойной совестью доложить президенту Армандо Раэлю, что именно он, Бультман, яростно возражал против участия посторонних, что нянек опытному профессионалу не требовалось, не требуется и не потребуется вовеки; и, что если Эчеверриа не пожелал смирно сидеть в машине, как его просили, умоляли и заклинали, а пожелал вмешаться в перестрелку, то и пулю случайную схлопотал исключительно по своей вине.

А стало быть, Бультмана винить не в чем и уменьшать положенный гонорар неправомерно...

Отступление оказалось таким же умелым и проворным, как атака.

Черные комбинезоны высыпали изо всех окон и парадных дверей, кинулись к форду, за пять-шесть секунд исчезли в крытом кузове. Похоже, вся ночная операция стоила им лишь одного раненого, но и тому досталось не слишком, ибо двигался парень с достаточной быстротой.

Бультман вышел последним.

Тоже одетый в черное, тоже в натянутом на голову шлеме из тонкой ткани. Я признал его по неожиданно проявившейся хромоте: видать, перебежки все же давались немцу нелегко. В правой руке Бультмана обретался курносый "узи".

На мгновение задержавшись, наемник обозрел трупы Эмилио и Долорес, потом подошел к Эчеверриа, склонился. Обер-палач буквально плавал в собственной крови: "Холланд-и-Холланд" бьет очень убедительно, ибо создавалось это ружье для охоты на крупную дичь.

Немец выпрямился, поднял голову, посмотрел в мою сторону. Кивнул: готово!

Нельзя было не восхититься выдержкой Бультмана. Я вполне мог наблюдать за ним не обоими глазами, а только правым: сквозь оптический прицел. И кой-какие люди (Бультман отлично знал об этом) давно требовали и настаивали: убей! Но Бультман был профессионалом, и я числился профессионалом, а посему немец постоял несколько мгновений, представляя собою мишень почти идеальную, спокойно повернулся и забрался в "линкольн".

Лимузин выехал из ворот первым, как оно и подобает командирской машине.

В огромном здании, где притаились мы с Марти, никто не придал значения одиночному выстрелу. Когда обыватели спят, любой отрывистый и громкий звук, раздавшийся во мраке ночном, воспринимается ими как случайный выхлоп автомобильного двигателя.

А сплошь и рядом не воспринимается вообще. Далекий, чуть различимый вой долетел до распахнутого окна. Далекий, бесконечно перепуганный и тоскливый.

Второй доберман-пинчер, чистым чудом уцелевший благодаря пораненной лапе, которая избавила его от еженощной сторожевой повинности, оплакивал мертвых.

(обратно)

Глава 28

Мак объявил по телефону, что с моей погрешившей против приказа стороны причитаются объяснения. Желательно, подробные. И весьма убедительные.

Именно так он и выразился.

Восседая на обширной двуспальной кровати в гостинице "Оллманд я приступил к оправданиям.

– Будьте любезны объясниться, Эрик! – потребовал Мак раздраженным и чуть ли не обиженным голосом. – В задачу вам – в одну из главных задач – вменялось уничтожение профессионального убийцы по имени Бультман. Как стало известно, вы, по причинам не вполне понятного свойства, сочли нужным устранить выдающегося политического деятеля из Коста-Верде, коего хитроумно выманили в Чикаго, а означенный Бультман, по которому было возможно выпустить чуть ли не ящик зарядов, остался живехонек. И здоров, как бык, между прочим, не считая повреждений, полученных на острове Куба...

– Сэр, – осторожно заметил я, – прослушайте сызнова запись нашего разговора перед вылетом в тропики. Мне было дозволено руководствоваться в отношении Бультмана собственным здравым разумением, верно? Я повстречал фрица в Коста-Верде, удостоверился, что Бультман будет нем, как рыба, никогда не разболтает, кто именно послал его на Кубу и обеспечил металлической ступней... Ведь лишь об этом и пекутся наши приятели из Лэнгли? Пускай угомонятся.

– Если не очень ошибаюсь, – ледяным тоном сказал Мак, – Бультман пришелся вам по душе?

– Скорее, по вкусу. Человек вызывает уважение, сэр. И без прямого, недвусмысленного приказа не было ни малейшей надобности убивать парня, абсолютно ничем не навредившего нашей организации. Паяцы, служащие в разведке, сами не умеют языка за зубами держать, а потому и всех остальных подозревают в избыточном красноречии... Кроме изложенного, я сыскал господину Бультману отличное применение, заключил с ним честную сделку и вовсе не желал показаться подонком, выстрелив прошлой ночью с безопасного расстояния по доверившемуся мне субъекту.

Мак безмолвствовал.

– Вторым заданием, сэр, было, если не ошибаюсь, преподать предметный урок всем, кто вознамерится давить на нас, похищая, шантажируя, убивая. Начать и окончить операцию "Хименес". Верно?

– Предметный урок едва ли можетсчитаться полезным, когда неизвестно имя учителя. Партизанская атака не в духе нашего заведения, сами знаете.

– Сэр, – возмутился я, – неужели вы полагаете, будто мы живем в приюте для умалишенных? Давным-давно всех лиц, заинтересованных прямо либо косвенно, известили, что Гектор Хименес попытался взять заложницу и понудить Мэтта Хелма к убийству. Заложницу действительно взял, даже в расход вывел – но без малого четыре недели спустя погиб лютой смертью вместе с чадами и домочадцами. Какая разница, кто нажимал на курок? Важно, что прочим крепко внушили: тронете истребителей хоть мизинцем – раскаетесь. Верней, и раскаяться толком не успеете...

Воспоследовала пауза, весьма продолжительная.

Потом командир неохотно признал:

– Хорошо, допустим, и первое, и второе задание выполнены более-менее удовлетворительно. И все же, прошу пояснить: с какой стати возможности и средства нашей службы употреблялись, чтобы совершенно самовольно уничтожить заблудшего полицейского чиновника? Подданного дружественной страны?

– Ха, заблудшего! – не выдержал я. – Чистейшее оскорбление, сэр! Эчеверриа отнюдь не блуждал. Вышел аккурат под мой выстрел, ибо я ненавязчиво убедил Армандо Раэля отослать обер-пытошника в Чикаго, а Бультмана попросил позаботиться о прочем... Кстати, пуля прошла навылет, и никто ее, слава Богу, не обнаружил, да и не очень-то пытается отыскать. Получив целую гору трупов, чикагские власти склонны принимать наипростейшие объяснения, приписывать все жертвы неожиданному налету автоматчиков. Не знаю, правда, к какой оружейной системе отнесут арбалетные стрелы, но это уж полиции виднее...

Мак легонько хмыкнул.

– Сообщаю, сэр: подобная проникающая способность свидетельствует о чрезмерно твердой оболочке. При надлежащем сплющивании пуля, выпущенная с четырехсот пятидесяти ярдов, неминуемо задержалась бы в теле жертвы. Конечно, все в итоге обернулось к лучшему, но я не люблю тратить кинетическую энергию заряда на просверливание дырок в пейзаже, простирающемся позади мишени...

– Передам по назначению, – согласился Мак. – Зачем ухлопал Эчеверриа? Личные счеты сводил?

– Никак нет, сэр. Покойный, разумеется, был исключительным скотом, но лично мне вреда не причинил. Ни малейшего.

– В чем же дело?

– Вы недвусмысленно сказали: на эту организацию не должно пасть ни тени подозрения, правильно, сэр?

– Всецело правильно, – ответил Мак, ожидая подвоха и, похоже, предвидя, какого свойства пояснение сейчас получит.

– Я отправился в Коста-Верде, сэр, с несколькими целями. Одной из них было выяснить: можно или нельзя жертвовать Гектором Хименесом? Обнаружилось, что президентом Хименес оказался никудышным; что его прихвостни, по сути, обобрали собственную страну. Тем не менее, при Хименесе и намека не было на кровопролитие, пытки и террор, начатые и успешно продолженные Армандо Раэлем... Ворюга предпочтительней убийцы, сэр. Народ Коста-Верде вспоминает Гектора Хименеса едва ли не с нежностью. Да, при нем воровали, но хоть не хватали и не казнили по первому бездоказательному навету! Раэль же развел в Коста-Верде самый настоящий большевизм, верьте слову, сэр! Мак явно верил, но молчал.

– Имя Хименеса пользуется огромной популярностью среди людей свободолюбивых. Они помнят прекрасного солдата, и напрочь забыли скверного правителя. Нынче повстанцами взялся руководить старший сын полковника, Рикардо. Умный, добросовестный, преданный делу парень, выстрадавший от Раэля и Эчеверриа почти все, что возможно выстрадать. И он вызволит Коста-Верде: если Вашингтон перестанет снабжать выродка Раэля оружием, боеприпасами и деньгами.

– Вы этого не говорили, Эрик, – всполошился Мак. – И помехи чрезвычайно сильны, совсем не разобрал нескольких последних фраз... Международная политика, между прочим, не касается нас.

– А я об ином речь веду, – неумолимо сказал я. – О том, что лэйк-парковская бойня теперь имеет клеймо: "сделано в Коста-Верде". Вернее, "сделано по заказу фирмы "А. Раэль и Компания". Глубокочтимый сеньор президент никоим образом не сумеет отвертеться, если придворного палача, второе лицо в республике после самого Раэля, обнаруживают дохлым у входа в разгромленную усадьбу Хименесов. Дохлым и вооруженным. А в пистолете двух зарядов недостает, а пули обнаруживаются в изуродованных телах Долорес и Эмилио! Следовательно, садист Эчеверриа собственноручно убил детей политического своего противника, нашедшего убежище в США!.. На это, не стану хвастать, я не рассчитывал – но как изумительно получилось... Газеты чикагские видали?

– Нет, но телевизор включал.

Я скосился на лежавшую рядом развернутую газету. Передовая полоса была украшена фотографиями старинной усадьбы, Энрике Эчеверриа в мундире коставердианской армии, при всех боевых наградах, а также трогательным, душераздирающим снимком: юная хорошенькая, совершенно мертвая девушка в простреленной ночной сорочке прижимает к себе голову юноши, тоже бесповоротно убитого. Несомненное и броское внешнее сходство свидетельствовало: сестра пыталась облегчить муки брата. Тем временем заезжий зверюга, наделенный высшей полицейской властью, целился в бедняг...

Снимали ночью, со вспышкой, и резкий контраст света и тени придавал фото щемящую выразительность.

Братец и сестрица бежали, точно Гензель и Гретель, спасались от лютовавших в доме отца наемных убийц. А то, что сами детки были махровыми и хладнокровными убийцами, на чистых лбах отнюдь не значилось. Да и к делу не относилось...

– Вышло изумительно, сэр. Газеты уже буквально вопят насчет американской помощи Коста-Верде. Насчет поддержки, усердно оказываемой кровавому режиму, поправшему права человека и обнаглевшему до такой степени, что устраивает ночные диверсии прямо на земле Соединенных Штатов. Отправляет в лучший – или худший, не знаю, в какой именно попадут Хименесы – мир людей, попросивших политического убежища.

– Угу, – буркнул Мак, но в его нечленораздельном замечании прозвучала заинтересованная нотка.

– Думаю, пройдет немало месяцев прежде, чем Раэль получит новую партию штурмовых винтовок или новые миллионы долларов на правительственный счет. Элли всегда огорчалась тому, что наша страна поддерживает самые отвратительные диктатуры в Центральной и Южной Америке. Думаю, была бы рада и счастлива, узнав, как благодаря ей Рикардо Хименес покончит с бандой кровопийц. Дальнейшая участь Коста-Верде окажется в руках человека разумного. Но, конечно, поживем – увидим, сэр...

Я умолк.

Не дождавшись продолжения. Мак заявил:

– Что-то неладное сегодня с линией творится, Эрик. Хоть убей, не пойму, о чем ты последние полминуты рассуждал. Наверное, оно и к лучшему, что помехи трещат. А вообще-то, произвольно толковать наши служебные задачи недопустимо. Тем паче огорчаюсь, видя, что сотрудник надежный, опытный и разумный позволяет себе столь вопиющее безрассудство.

После внушительной паузы, которой надлежало меня впечатлить (правда, впечатлить не удалось, но Маку знать об этом было вовсе не обязательно), командир осведомился:

– Ты уже снял траурные одеяния, или готовиться к новым международным скандалам?

Припомнив маленькую, недвижно лежавшую на тротуаре девушку, я вздохнул и ответил:

– Пожалуй, снял. Больше по этому поводу скандалов не предвидится, сэр.

– От души надеюсь, – ответил Мак. – Езжай в аэропорт, покупай билет и немедленно вылетай в Вашингтон. Если с мелкими неурядицами покончено, можно приступать и к настоящей работе.

Думаю, тут и было бы впору поставить последнюю точку. Но придется все-таки прибавить еще несколько слов.

У меня выдались чрезвычайно бурные весна и лето, под конец которого я едва ли мог толком припомнить имена всех товарищей по коста-вердианской передряге, деливших со мною кратковременное заключение в доисторическом городе Лабаль. Правда, по адресу моему пришел конверт, содержавший письмо от Эмили и газетную вырезку, в коей сообщалось о скоропостижной смерти отставного генерала Остина Гендерсона.

Мне сделалось грустно. И все же месяцы, до предела насыщенные приключениями, оставляли мало времени для размышлений о прошлом.

В начале осени, вкушая краткую передышку между вылазками за границу, я от нечего делать телевизор. Ненавижу телевидение – по крайней мере, в той части его, что касается новостей и дурацких передач, призванных ублажать умственно отсталую шушеру. Поймите правильно: хороший кинофильм я погляжу с огромным удовольствием и скажет своему телевизору искреннее спасибо. Но хорошие фильмы очень редки, а внимать речам тупого и косноязычного политика – увольте.

Однако доводится. По долгу службы. Надо же иметь представление о том, что на белом свете вытворяют, коль скоро исподволь прикладываешь руку, направляя события в то либо иное русло. А иногда вовремя услышанная сплетня и выручить может. В Канаде когда-то выручила: я нечаянно проведал о загадочном исчезновении американской субмарины и сделал очевидные, спасшие и меня, и спутницу, выводы...

На экране внезапно возникло весьма знакомое здание. Потом грянули оглушительные взрывы, поднялись тучи пыли, закрывшие все и вся. Пыль осела, и на месте каменной громады оказалась груда щебня, от коей возносились к ослепительно синему небу столбы черного дыма.

К прокаленному солнцем небу Коста-Верде.

Весьма впечатляюще.

Маслянистый, вкрадчивый голос диктора уведомил: вы наблюдаете за торжественным уничтожением печально знаменитой политической тюрьмы Ла-Форталеса. Взрывчатку заложили саперные войска победоносной Освободительной Армии...

Присутствовавший при означенной церемонии верховный главнокомандующий дон Хайме Патэнамос любезно согласился дать коротенькое интервью. Подле генерала стояла гордая и счастливая красавица-жена. Кажется, я имел когда-то честь встречаться с обоими...

Дон Хайме сообщил, что бывший президент Армандо Раэль покинул взятые в кольцо остатки правительственных войск и позорно бежал из Коста-Верде. Принудить сопротивляющихся офицеров и солдат к почетной капитуляции не составит после этого никакого труда, – сказал дон Хайме.

Затем репортер обратился к молодому предводителю повстанцев, дону Рикардо Хименесу, давшему чуть более пространное интервью, не вставая с хромированного кресла на колесах. Дон Рикардо напомнил: крепость Ла-Форталеса была историческим памятником, но в последние годы сделалась ненавистна всякому честному гражданину Коста-Верде. Политическая темница, чудовищный пыточный застенок, символ кровавого притеснения...

Ла-Форталеса, по словам дона Рикардо, стала для республики тем же самым, чем была для Франции Бастилия.

И уничтожение этой крепости, – прибавил Хименес, – означает: в Коста-Верде начинается отныне совсем новая, гораздо лучшая жизнь...

Зуммер электронного замка, встроенного во входную дверь нашего многоэтажного дома, зажужжал.

Я ударил по кнопке, отмыкая далекую щеколду, насторожился. Вскоре послышался негромкий стук.

– Да? – полминуты спустя отозвался я, предусмотрительно подкравшись на цыпочках и стоя под безопасным углом.

– Это я, Мэтт... Я отворил.

– Остановилась в гостинице, за несколько кварталов отсюда, – сказала немного запыхавшаяся и отменно смущенная Франческа. – Все не решалась позвонить... Наверное, считаешь меня застенчивой дурой?

– Навряд ли.

– Не знала, захочешь ли увидеться вновь, после долгих месяцев...

– Прекратите молоть галиматью, доктор Диллман, – улыбнулся я. – И входите, пожалуйста.

– Мэтт...

– Он самый.

– Просто Мэтт... – молвила Франческа, подымая глаза. – Придется привыкнуть. Но мне и Сэм очень нравился...

– Так-с, – только и выдавил я.

Последовало безмолвие.

Потом я шагнул вперед, взял Франческино лицо в ладони, повернул к свету. Это лицо я запомнил превосходно, хотя Уайлдеров или Гарденшварцев, должно быть, не сразу признал бы, повстречав на улице.

Усталое лицо. Измученное.

– Люди не внемлют разумным советам, – вздохнул я. – Предупредил же: помалкивай.

– Не смогла. Не сумела бы жить с Арчибальдом, обманывая его. А еще думала, муж любит меня гораздо больше и крепче...

Осекшись, она перевела дыхание, вынула из кармана чистый носовой платок, отвернулась. Потом продолжила голосом, лишенным всякого выражения:

– Мэтт, он вел себя очень благородно. Очень-очень благородно... Всячески старался простить и не думать о... случившемся. Не каждый сумеет.

– Конечно, – согласился я, не скрывая иронии. – Только что прощать было, если призадуматься? А? Ежели по чести, да по совести?

– Не понимаю...

– В дурацкой и трусливой записке муженек велел тебе идти на все, дабы спасти его шкурку. Подчиняться любым и всяческим распоряжениям беспрекословно. Так ведь?

Казалось, Франческа не расслышала толком. Она заметно покачнулась, но тотчас овладела собою, выпрямилась, подобралась. Предостерегающе воздела руку: не касайся, удержусь на ногах сама.

Голос женщины зазвучал холодно и отстраненно:

– Арчи был очень ласков. И очень благороден... Я сказала ему буквально то же... о любых распоряжениях. Но Арчи возразил: ты ложно истолковала письмо! "Я не имел в виду ничего подобного, – то ли просто повторила слова мужа, то ли передразнила его Франческа Диллман. – И, естественно, считал, что у тебя хватит здравого смысла..." Коль скоро мне, – сказал Арчи, – было угодно лечь в постель вместе с паршивым правительственным агентом...

Я хмыкнул, однако сдержался.

– ...То воля, разумеется, моя, помешать женской прихоти он, Арчибальд, не в состоянии... Особенно будучи пленен бандитами.

– Особенно.

– Но, поскольку я все-таки его жена – хоть и постаралась на время позабыть об этом, – он готов простить... Сумеет простить... Когда-нибудь. Я ведь оказалась так честна, что не сумела утаить шила в мешке... И Арчибальд оценил мою искренность.

Франческа беспомощно всплеснула руками, потупилась.

– Господи! Поверь, Мэтт, я любила его! Бог свидетель, я любила Арчи... Убила бы ради него, умерла бы ради него. Чуть не сделала того и другого... А после стояла и видела: на глазах моих любимый человек превращается в никчемного, напыщенного, трусливого, беспардонного, безжалостного обывателя! Прямо на глазах! И я... терпела. Долго терпела...

– Но все же?

– Но все же не выдержала. Не смогла видеть снисходительное выражение физиономии, слушать упреки, прямые и косвенные.

– Стало быть, собрала пожитки, хлопнула дверью и вышла вон?

– Отнюдь нет. Припомнила номер твоего телефона, позвонила, представилась...

Я предусмотрительно уведомил Мака о возможном звонке доктора Диллман. В противном случае Франческу просто отшили бы, сказав, что никого по имени Хелм не знали, не знают, знать не хотят, и вообще – вы, дорогая, адресом ошиблись...

– Мне сообщили твой адрес; и вот, пришла. Набралась отваги и пришла. И останусь. Если не прогонишь...

Многое, конечно, было недоговорено, да только стоит ли вообще говорить о некоторых вещах?

Оба мы понимали: в один прекрасный день Арчибальд истоскуется, проглотит застарелую обиду, смирит бушующую гордыню, укротит ревность и смиренно попросит жену возвратиться в семейное лоно. И Франческа вернется.

Исправно вернется.

Хоть и убедилась на горьком опыте: с нею рядом отнюдь не безупречный рыцарь в блистающих доспехах высшей учености, каковым представлялся ей доктор Диллман дотоле.

Но это уж было делом будущего. А мы обретались в настоящем.

– Как по-твоему? – полюбопытствовал я.

Франческа улыбнулась:

– Ответь сам.

Я обнял ее и ответил.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Диверсанты

Глава 1

Стальная дверь, выводившая в приемный зал тюрьмы, была не слишком высока: ровно столько, сколько требовалось, чтобы человек обычного роста прошел, не стукаясь головою о притолоку. Дверь открылась, пропуская освобожденную узницу, потом затворилась опять.

Довольно простолицая, весьма невзрачная женщина, которой не так давно минуло сорок... Я невольно подобрался. При последней – и первой – нашей встрече госпожа Эллершоу отнюдь не казалась невзрачной. Да и простолицей не выглядела. И лет миновало не слишком-то много... Не было ей ни малейшего резона представать мне в подобном душераздирающем виде.

Впрочем, резон имелся. Наличествовал... Не хочу сказать, что пребывание в местах не столь отдаленных действует на природу человеческую благотворно. Не утверждаю, будто одиночное заключение длиной в восемь лет способствует развитию телесному либо душевному. Но с виденной мною ранее госпожой Эллершоу приключилось нечто действительно неладное.

И целиком валить упомянутое неладное на тюремные власти не доводилось.

У освобожденной отмечались болезненно чистый, преотменно отмытый вид, и полное отсутствие косметики на физиономии. Волосы – по-прежнему густые и каштановые – были небрежно урезаны чуть пониже ушей. А также промыты шампунем до состояния сухости умопомрачительной.

Видимых повреждений и шрамов не отмечалось; не учитывая, конечно, левой кисти, которая торчала под углом, не присущим искони предплечью и лучезапястному суставу. Этой малости не наблюдалось двенадцать лет назад.

Минуло двенадцать лет. Ежели вдуматься, господа хорошие, добрые мои читатели, – седьмая часть человеческой жизни, прожитой при отменном здоровье, в относительной или абсолютной безопасности, в кругу родных и близких; без хлопот, забот и треволнений... Мне пятьдесят девять, милые. И думать о будущем – ближайшем и дальнейшем, – равно как и о золотом прошлом, без некоторой грусти я попросту не могу. Хотя бы в силу возраста. Но я уклонился в сторону...

Одежда миссис Эллершоу блистала такой непорочной новизной, что я поискал взглядом ярлычки, долженствующие указывать первоначальную цену. Весьма недорогой наряд. Коричневый, новенький, фланелевый, неброский. Приглядный, равно как и тоненький розовый джемпер, изумительна к нему подходивший.

Коричневый плащ. Коричневая кожаная сумочка. По крайней мере, материалу, из коего ее сработали, надлежало казаться настоящей кожей. Маленький дешевый чемоданчик. Тоже коричневый. Заметив меня, миссис Эллершоу замерла посреди приемного зала, точно вкопанная. С лица ее немедленно и напрочь слетело всякое выражение: уж этому в тюрьме обучаются быстро. Непроницаемая физиономия, такие бывают у профессиональных картежников. У меня самого сплошь и рядом отсутствует всякая мимика, ибо навыки покерного блефа, приобретенные в безмятежной и невозвратной юности, в бурной зрелости пришлись весьма кстати.

Женщина быстро облизнула губы.

– Сказано было: вас поджидают, – молвила миссис Эллершоу преувеличенно ровным голосом. – Только я не подозревала, что... Мы, несомненно, встречались. Да, помню.

– Чрезвычайно польщен, – учтиво ответил я. – И обрадован, ибо избавляюсь от нужды представляться вновь.

– Хелм, – сказала женщина. – Мэттью Хелм. Сотрудник загадочной федеральной службы, задачи которой остаются невыясненными. Двенадцать лет назад вы угостили меня ужином в...

– Ресторане "Кортес", – напомнил я.

– Конечно. Явились в контору Барона и Уолша, где я... состояла адвокатом. Хороший был ужин... И выбор вин вы предоставили моему вкусу и усмотрению... Очень любезно, мистер Хелм... Зачем вы пришли опять?

– Попросить помощи. В очень важном деле. Со своей стороны, миссис Эллершоу, моя загадочная и довольно влиятельная служба сделает все мыслимое, чтобы помочь вам. Чувство благодарности не чуждо и нашему начальству.

Что было чистой правдой. Мак умел бывать совершенно беспощадным, но и добра не забывал никогда. Странная и сложная натура, Мак.

– Я оставил машину подле ворот, – уведомил я. – Давайте, с вашего позволения, побеседуем по дороге.

Она буквально съежилась, когда я отобрал плащ и чемодан, дабы услужливо и вежливо помочь даме. Больно было глядеть: человек, выросший в надежном, воспитанном, устойчивом окружении принимал простейшие знаки внимания как нечто необычайное и напрочь забытое. Прелестная, самоуверенная, глубоко и основательно образованная девушка, считавшая подобные вещи естественными, отвыкла от подносимой зажигалки, предупредительно распахиваемой двери – от любых доброжелательных светских жестов...

Мы повстречались во время суда над записным убийцей второго разбора, Вилли Чавесом, полунемцем, полуиспанцем, как явствует из имени и фамилии. Я присутствовал при скандальном процессе, лелея надежду выйти на убийцу первого разбора, коему Чавес подчинялся, и который составлял в то время основную мою задачу. Свойство задачи вы, пожалуй, угадаете без дополнительных подсказок.

Совсем еще молодая, недавно окончившая юридический колледж, мисс Мадлен Рустин (госпожой Эллершоу она сделалась уже после нашей беседы) была своего рода юным чудом, получавшим вороха предложений от самых надежных и состоятельных адвокатских контор. Жаждущий работы, умный – неимоверно умный! – отлично знающий суть избранного дела ребенок, обещавший вырасти в неотразимого защитника.

Неотразимого и в буквальном, и в переносном смысле этого слова.

Именно поэтому, кстати, я и обратился к ней, а не к витавшему в недосягаемых высотах старшему совладельцу фирмы, господину Вальдемару Барону.

Перед свиданием довелось, как заведено, перелистать небольшое досье. Прочитанное укрепило меня в искреннем убеждении, что мисс Рустин – сущий алмаз меж молодых девиц, и трактовать ее надлежит со всем возможным почтением. Невзирая на ощутимую разницу в опыте и возрасте.

В то великолепное время никто и заподозрить не мог, что Мадлен Рустин постигнет нежданная и грозная, подобная сорвавшейся лавине, беда. Все свидетельствовало: рано или поздно девушка пробьет себе широкую тропу наверх и сделается если не главным партнером, то, по крайней мере, значительной персоной в заведении "Барон и Уолш". Весьма выдающемся заведении, между прочим.

Приняла меня Мадлен в маленьком кабинете, где я и поведал ей свои намерения. Пришлось, разумеется, назвать имя и номер вашингтонского телефона, по которому были получены требуемые подтверждения. Правительственный номер не спутаешь ни с каким иным, подтверждения были приняты надлежаще и учтены соответственно.

Простейших приличий ради, я попросил Мадлен отужинать со мною в "Кортесе", а уж там, за добрым столом, и поговорить обстоятельно. Девушка согласилась просто и без неприличных, присущих возрасту ужимок. Деловая, спокойная девица, прекрасно знающая, что можно, а чего нельзя изложить клиенту. Даже государственному служащему.

Сцепились мы (вполне дружелюбно и легко) по одному-единственному поводу. Проведав, какого рода занятиям я предаюсь, Мадлен полюбопытствовала:

– А не совестно вам убивать людей, точно дикое зверье?

На что я возразил:

– А вам не страшно выпускать дикое зверье на волю, делая вид, будто людей освобождаете?

Мы поспорили, каждый остался при собственном непоколебимом убеждении: так бывает неизменно. И все-таки простились добрыми приятелями. Благодарными друг другу за чудесный вечер. Тем и окончилось.

Года полтора спустя привелось узреть фото Мадлен во всех окрестных газетах. Приключилось невообразимое, и тюремные ворота захлопнулись за спиною Мадлен Эллершоу на восемь долгих лет. Было странно и жутко угадывать в этой опухшей от малоподвижности, отекшей, бледной физиономии былые черты, былую живость, ушедшее чувство собственной значительности.

Тюрьма раздавила бедолагу полностью.

Конечно, признаю: тюрьма – отнюдь не швейцарский курорт, не учреждение, где поправляют истрепанные нервы и дают полное отдохновение измучившемуся телу. Тюрьма на то и тюрьма, чтобы в ней жилось не особенно сладко. Но ведь, черт возьми, не до такой же степени!

В серых глазах не отмечалось ничего, кроме предельного безразличия ко всему на свете. При обычном течении событий, подумал я, Мадлен Эллершоу была бы сейчас подтянутой, выхоленной, уверенной в себе дамой, занимающей отличное общественное положение и спокойно глядящей в обозримое будущее. Да и выглядела бы не старше, а гораздо младше положенных природой тридцати четырех лет.

Немалую цену заплатила, подумал я отрешенно. И, главное: за дело заплатила, или по навету?

Заключена без права на амнистию, припомнилась давняя фраза из паскудной провинциальной газетенки.

Побрезговала, голубушка, сделать признания добровольные и сугубо ложные. Хотя, пожалуй, они сократили бы срок ее мытарств эдак на три-четыре года... Присяжные учитывают раскаяние...

– Верно, мистер Хелм...

Голос прозвучал отстраненно, и по-прежнему был лишен всякого человекообразного выражения.

– Немного сохранилось от былой Мадлен Рустин? Жадной к работе особы двадцати двух лет от роду? Несладко глядеть, а, любезный? Свежаком из тюряги, всю катушку отмотала, денек в денек! Не признаешь, даже если попробуешь... Славный видок, а, приятель?

Беспардонная манера выражаться и ровный, преувеличенно ровный голос, которым изрыгалась тюремная сия чушь, произвели впечатление чуть ли не более ужасное, чем внешность. Благовоспитанная и тщательно образованная светская дама никогда не заговорила бы на подобный лад.

Потом я рассмотрел проблеск злого лукавства в непроницаемых, казалось бы, глазах, и понял: миссис Эллершоу попросту издевается. Дает почувствовать, во что превратилась в продолжение восьми долгих лет. Самоистязанием развлекается, голубушка.

– Но вы... – неожиданно выпалила женщина: – Вы же не станете предъявлять новых обвинений? Господи помилуй, ведь не могли же за восемь лет изобрести чего-то нового? Если опять замкнете... я... я не стану...

Она осеклась и состроила храбрую гримасу:

– Впрочем, терять нечего! Не осталось вещи, о которой следовало бы сожалеть!

– Буду весьма опечален, если вас убьют при выходе, – я. И ждал надлежащего ответа. Хотя бы отдаленного намека на любопытство или страх. Ничего подобного не отметилось.

– Нет, миссис Эллершоу, – вздохнул я. – Бояться нет ни малейшей причины. Вы чисты перед Богом и людьми. Срок заключения отбыт полностью, обвинение отпало. Новых не предвидится, уверяю...

И мы проследовали наружу, туда, где стояла моя серебристая "мазда RX-7". В салон – вернее, кабину, ибо автомобиль числится спортивным, – госпожа Эллершоу забралась неуклюже: сказывалась отвычка. Низко сидящие, прижатые к дорожному полотну машины требуют известной сноровки. Она-то, родимая, и отсутствовала. Испарилась в течение восьми лет.

Ноги, однако же, подметил я, сохранили как изящество, так и четкость очертаний...

(обратно)

Глава 2

– Этого знать незачем, – сказал Мак, будучи спрошен мною, какого дьявола вообще заваривается вся вышеописанная каша. – Нам это ни к чему, и ни единого слова не растолковали.

Голос прозвучал сухо и деловито. Ограниченные распоряжения, подобные этому, раздаются сплошь и рядом; и почти всегда жизненно важная информация, способная уберечь вас от нечаянного хамства, или непредвиденного мордобоя, или чересчур поспешного выстрела, оказывается засекреченной. Уж не говорю о сведениях, которые сплошь и рядом спасают самого агента от чужого хамства, нежелательного мордобития или смертоносной пальбы.

Увы и ах: нас высылают на задание, обеспечив шорами, ограничивающими поле зрения до предела; снабдив кляпом во рту и затычками в ушах. Ничего не попишешь, такова жизнь. C'est la vie, как выражаются французские союзники...

Глядя на Мака, никто никогда не заподозрил бы, что имеет редкую честь созерцать одного из опаснейших людей на свете. Аккуратная седая шевелюра; умопомрачительно черные брови; опрятный серый костюм... Начальник мой казался то ли процветающим дельцом, то ли отставным чиновником, но уж никак не руководителем беспощадной правительственной службы, засекреченной настолько, что лишь самые доверенные субъекты вообще подозревали о ее существовании... Насчет неприятеля не сужу. Неприятель знал все, от начала и до конца. Тем пуще опасался, между прочим... Ибо сам располагал своим подобным.

Мак вполне мог бы сойти за банкира, или маклера, интересующегося валовым национальным продуктом, а заодно и вложениями капитала... Впрочем, настоящие интересы Мака лежали в совершенно иной сфере. Вежливое название нашей деятельности определялось как "противодействие истреблению".

То есть: если какое угодно иное правительственное агентство ухитрялось противостать супостату слишком сильному или решительному, с коим невозможно было совладать мерами обычными и законными, вызывали нас. Дабы возникшее затруднение разрешилось наилегчайшим путем. Противозаконнейшим, кстати... Путем истребительным.

Вдобавок, всегда легче терять человека из родственной службы, чем из собственной...

– О, старая добрая песенка! – жизнерадостно возгласил я: – В один прекрасный день проснемся и обнаружим, что страною заправляют комиссары. А мы и не подозреваем об этом, ибо дело числилось абсолютно секретным...

– Чрезвычайно кстати было узнать, что вы задумываетесь над подобными задачами, – невозмутимо ответствовал Мак. – Ибо предстоит выудить из Форта Эймс некую особу, шпионившую для русских... По крайней мере, мужу своему помогавшую шпионить. Муж испарился, без малейшего следа. Заодно, между прочим, пропала женщина, подозревавшаяся в связях с коммунистами. Состоявшая другом злополучной семьи... Жене присудили восемь лет заключения. Через несколько дней срок заканчивается.

Я нахмурился:

– Форт Эймс? А что это, черт возьми, такое? Насколько разумею, тюрьмой для политических преступниц поныне служит Алдерсон, штат Западная Вирджиния?

– Официально, да, – уточнил Мак. – А неофициально, Форт Эймс, перестроенный сообразно требованиям двадцатого века, соответствует своей цели куда как больше. И куда больше устраивает знаменитые правительственные службы, вроде ЦРУ и Агентства Федеральной Безопасности, кои почитают сохранение отдельно взятых узниц вопросом жизненно важным для национального выживания. С Алдерсоном одна беда: чересчур мягкие требования, и режим, по сути, открытый. Почему-то считают, будто в качестве вероятных беглянок женщины безопаснее мужчин... И даже опаснейшим особям уделяют неизмеримо меньше внимания, чем их собратьям в мужских темницах... Алдерсон, да будет вам известно, прозывают "институтом благородных девиц"... Но признаю: некий резон имеется. Число побегов стремится к нулю. Не полностью забыли школьную математику?

Что я забыл, то забыл начисто. Но спорить с Маком было бы сейчас верхом опрометчивости.

– А чего ради именно эта отдельно взятая узница была помещена именно в Форт Эймс? Неужто провинилась больше, чем искупается Алдерсоном? И, сэр, ежели не слишком ошибаюсь, вы говорите о Мадлен Рустин?

Мак согласно кивнул:

– О ней самой. Не позабыли?

– Позабудешь... Но что бы дама сия ни сотворила – коль скоро вообще сотворила, – вряд ли стоило расходовать на нее место в побегонепроницаемом каземате. Мадлен вовсе не казалась женской разновидностью графа Монте-Кристо. Избалованная, изнеженная, привыкшая к удобствам особа. Не стала бы прокапываться наружу при помощи чайной ложечки, уверяю.

– Да я и не сомневаюсь, – ответствовал Мак. – Имелись иные соображения. О коих не распространяются. Но имелись. Так я думаю... Ибо Агентство Федеральной Безопасности, присматривавшее за судебным процессом от начала и до конца, настаивало на высшей надежности заключения. Кому-то, сказали ребятки, может стукнуть в голову резонная мысль: отчего бы не укокошить ненужную свидетельницу? В Алдерсоне укокошить – раз плюнуть. Оттого и предпочли Форт Эймс.

– Понимаю, – горько вздохнул я. – Снова предлагаете служить приставным телохранителем?

– Отчасти верно. Мы весьма стремимся уберечь госпожу Эллершоу. Но также не отказались бы выяснить: а кто, собственно, хочет ее погибели? По каким соображениям? Также надобно выяснить, что ведомо женщине об исчезновении мужа. Помните? Доктор Эллершоу, восходившая и безвременно потухшая звезда на небосклоне высшей физики... Светлая голова, работал в Лос-Аламосе. В общеизвестном Центре Передовых Оборонных Исследований.

– Когда мы повстречались, – рассудительно заметил я, – мисс Рустин еще не была замужем. Следовательно, сужу о муже лишь по газетным вырезкам прошлых лет. Нашумел процесс, ничего не скажешь... А Лос-Аламос – очень своеобразное заведение. Безусловно, закрытое. На пушечный выстрел не подпустят без особого пропуска... Это захудалый, но довольно глубокий каньон. Conejo Canyon, – уточнил я. – Кроличье Ущелье, коль скоро позабыли испанский...

– Эти сведения, по-моему, весьма косвенно относятся к основному предмету разговора, – ядовито заметил Мак. – Понимаете? Вы разумеете, Эрик?

Он употребил кодовое имя, подчеркивая: беседа ведется весьма деловая, и никакие вольные лингвистические экскурсы не считаются уместными.

– Уведомляю: поэтому и выбрали вас, а не кого-то иного. Уж кому, как не вам знать окрестности Санта-Фе и. Лос-Аламоса? Вы же там обитали не меньше пятнадцати лет, верно? А вдобавок, хотя бы шапочно знакомы с объектом опеки...

– Сэр, дозвольте задать вопрос, – перебил я. – Насколько постигаю, со дня, когда исчез доктор Эллершоу, а жена его села на скамью подсудимых, миновало не менее девяти лет. Неужто научные данные не успели безнадежно устареть? Откуда столь запоздалое любопытство к старому, заведомо вышедшему из употребления шпионажу? Чего боятся заинтересованные лица?

Мак отмолчался.

Я нахмурился.

– Точно: девять лет. Ровно год предварительного следствия, потом восемь лет заключения... Верно. – Мак поиграл вечной ручкой.

– Сэр, а вы исключаете возможную невиновность объекта? Подложное обвинение, подделанные материалы, и так далее? За восемь лет, проведенных в одиночной камере, впору и мозгами раскинуть... Свести концы с концами, сделать умозаключения... Догадаться, кто насолил, зачем насолил, каким образом. Ведь отчего-то же боятся ее? Укокошить не прочь? Мак резко поднял голову:

– Кажется, вы испытываете определенные сомнения, Эрик?

– Целый год, сэр, – заметил я, – миновал меж арестом и приговором! Достойно удивления! Куда более важные случаи покоились в судейских ящиках по нескольку лет: пять, шесть, семь... Не сдается ли вам, что пустили в ход известное влияние? Позаботились нажать на удобные рычаги, определить подследственную за решетку скорейшим, так сказать, образом? – Мак пожал плечами.

– Всякое бывает... Не исключаю, что вина госпожи Эллершоу была очевидна. Защитник же явил беспомощность. Вот и все.

– Насколько разумею, объект воспользовался услугами лучших умов той фирмы, в которой имел честь или несчастье состоять. Неужто изощренный адвокат не сумел привести встречных доводов? Не было девочке ни малейшего резона рисковать имевшимся... Жадный к работе ребенок; отличный оклад; полное отсутствие идеализма... Черт, она же защищала несомненного убийцу, отлично зная: убил он, и никто иной! Не представляю, как сумели бы продать ей великую идею всемирной пролетарской революции и поголовной обломной нищеты... Ради больших денег? У нее и больше имелось, чем уплатить способны. Ради безумных убеждений? Не приняла бы она марксистского бреда. Бывают, конечно, извращенные случаи, вроде Кима Филби, да только Мадлен Эллершоу совсем не из того теста слеплена.

– А за восемь лет Форт Эймс, вероятно, вылепил существо совсем новое. Так я думаю, – заметил Мак. – Если женщину обвинили облыжно, тем хуже. Но прошу запомнить: ее истинная вина, или невиновность, касаются нас в очень малой степени. Лишь постольку, поскольку влияют на возникшие в Новой Мексике недоразумения...

– Пожалуйста, – попросил Мак, – обуздайте любые рыцарственные порывы. Нам только-то и надобно выяснить: что творится в этом вашем Кроличьем Ущелье. Что творилось девять лет, покуда изъятый из обращения доктор Эллершоу числится в нетях? Во что позволил он втянуть себя? Или на что наткнулся по чистой случайности? Кто почел его ужасающей угрозой, с которой следовало обойтись беспощадно? Кто послал молодую жену Эллершоу в тюрьму? По навету, или за дело – какая разница? Кто намерен сейчас, когда госпожа Эллершоу получает свободу, разделаться с нежелательной свидетельницей полностью и навеки?

Мак помотал головой.

– Это лишь одна из возможных версий. Наличествуют, между прочим, иные. Думаю, ключ отыщете у Мадлен Эллершоу, в девичестве Рустин. А чтобы отыскать ключ, нужно сперва обезвредить вероятных убийц... Помогать вам будет Джексон. Вы недурно работали вместе. В Чикаго.

– Отлично, – сказал я. – Но Джексону подмога потребуется. Он один едва ли сумеет обеспечить надежное прикрытие.

– Любую необходимую помощь, – уверил Мак, – предоставим, и незамедлительно.

С минуту я разглядывал начальника. Не в пример блистательным и бравым ребяткам из Лэнгли, мы не располагаем неограниченным числом сотрудников. Однако же Мак явно соглашался отрядить со мною и Джексоном всех наличных людей, которых способен был выделить.

– Играем, получается, на огромную ставку, сэр?

– Не исключено, что на громадную. Но подробностей не знаю, не осведомлен. Сочли бы нужным – поставили бы в известность.

– Понимаю, – скривился я. – Лезьте из кожи вон, а вопросов лишних не задавайте... Надо полагать, от паршивой тюремной пичуги зависят судьбы всего народа?

За восемь лет. Форт Эймс, вероятно, вылепил существо совсем новое... Бессердечная реплика Мака всплыла в моей памяти, когда я выводил спортивный свой автомобиль со стоянки. Поникшая и бесцветная выпускница тюремных курсов молча сидела рядом, сжимая обеими руками псевдокожаный ридикюль.

– Отыскали того человека? – спросила она внезапно.

– Какого человека?!

– Того, за которым гонялись. Вы приходили просить о свидании с нашим клиентом Вилли Чавесом... – Поколебавшись, Мадлен прибавила: – А мы все-таки добились оправдательного приговора!

– Не знал, не знал... Впрочем, неудивительно: столь опытные, искушенные защитники...

– Я тоже была опытной, искушенной защитницей, мистер Хелм, – возразила Мадлен угрюмым голосом. – И сами видите, не слишком выиграла от этого. Не всякий раз удается разнести обвинение в пух и прах... Но вы не ответили.

– Отыскал. Увы, уже в покойницкой, ибо кто-то другой нашел парня еще раньше. И застрелил.

– А задание ваше сочли выполненным?

– Не совсем. Упомянутое лицо, некий Гораций Биксби – впрочем, у него было не одно имя, – успел нажать на гашетку, прежде, нежели сам получил пулю. Он был наемным убийцей. Не отвлеки кто-то господина Биксби за полмгновения до выстрела, задание оказалось бы провалено полностью. Но видный делец, выдающаяся фигура, все равно оказался ранен и провел в больнице не так уж мало драгоценного времени. Этому я должен был помешать, однако не сумел. О намечавшемся покушении знали, только понятия не имели, на кого именно Биксби намерен покуситься.

Я повернул голову:

– Положение складывалось прямо противоположное нынешнему, госпожа Эллершоу.

Женщина свела брови у переносицы.

– Не понимаю. О чем...

– Ведь я сказал: буду опечален, если вас убьют при выходе. Помните? В нынешнем случае известно, кого наметили жертвой, а вот кого послали стать убийцей, неведомо.

Серые, ничего не выражавшие глаза устремились на меня.

– Не трави тюльку, дружок! И не щелкай греблом, не испугаешь. Не такое слыхала.

Мадлен осеклась, поймав себя на том, что непроизвольно стала изъясняться бесовским жаргоном, завязшим в мозгу за восемь долгих лет. Вздрогнула, поежилась.

– Простите, мистер Хелм, но чего ради меня решили бы... уничтожить с-сейчас, когда миновало... м-мно-го лет?

– Видите ли, миссис Э., – ответил я, – в нашем деле всякое приключается, и с любыми субъектами сталкиваешься. Преимущественно со скверными. Но случается, даже худшим особям не чуждо чувство благодарности, или что у них там понимается под благодарностью... Соблюдение закона: ты – мне, я – тебе... Некий сотрудник отпустил с миром противника, отпускать которого не было особой нужды. Однако задание завершилось, и парню дозволили уйти невозбранно, чтобы избежать ненужных осложнений. Эта личность не забыла добра и с неделю назад позвонила по телефону. Сообщила важную новость.

– Обо мне?

– Пожалуй.

Не отрывая глаз от магистрального шоссе, ложившегося под колеса бесконечной темной лентой, я процитировал по памяти:

– "Человек, чье имя и местопребывание вас интересует, подыскивает надежного наемника, чтобы убрать Эллершоу сразу после освобождения. Намотайте на ус и дальнейших сведений не ждите. Я с вами рассчитался теперь полностью и окончательно".

Мадлен Эллершоу непроизвольно вздрогнула.

– Что за человек? О ком речь?

– Вам знакома фамилия Толливер? Обронив этот вопрос, елико возможно бегло и небрежно, я напрягся. Олухи, свихнувшиеся на почве секретности, все же вынуждены были упомянуть загадочного Толливера, дабы люди Мака, услыхав это имя, немедля донесли кому следует. Чересчур важной персоной, должно быть, числился господин Толливер, и беспокоил наших милых коллег чрезмерно. Донести надлежало с полной подробностью: где, когда, при каких обстоятельствах и кто упомянул. Подробностей, впрочем, не выложили. Ни к чему нам подробности...

– Толливер? – голос Мадлен прозвенел недоумением. – Н-нет... Похоже, измененная итальянская фамилия Тальяферро...

– Понятия не имею. Возможно.

– Звучит знакомо, только... Не припоминаю. Это очень важно?

Пожав плечами, я ответил:

– Опять же, понятия не имею.

– Скажите правду, мистер Хелм, чему я на самом деле обязана вашим присутствием?

Изысканная, безукоризненно построенная грамматически фраза произвела на меня выгодное впечатление. В тюрьме Форт Эймс та же самая мысль облеклась бы совершенно иными словами. Женщина явно возвращалась к словарю и синтаксису, восемь лет остававшимся без употребления среди злобных, безграмотных, завистливых скотов, не выносящих чужого превосходства.

– Но ведь уже говорил...

– Да, конечно. Вам велено беречь и охранять меня. – Мадлен покосилась: – Но почему вам? С какой стати именно вы должны опекать и лелеять бывшую женщину-адвоката, предполагаемую государственную преступницу, не успевшую толком вывалиться из камеры? Лишь потому, что мы встречались давным-давно, и вы любезно угостили меня ужином?

– Отчасти, да. Кроме того, я обитал в Санта-Фе, откуда вы родом.

– Да, – холодно проронила женщина. – Жила себе счастливая чета: Рой иМадлен Эллершоу. Два очень славных молодых человека, получавших очень хорошие деньги. А еще и в долги забравшихся, чтоб и вовсе ни в чем себе не отказывать... Если бы дела шли своим чередом, вернули бы мы в скором времени все долги да зажили на славу: ни хлопот, ни забот... Но вышло иначе. Рой исчез бесследно, а меня взяли под стражу, и – пуф! Лопнула прежняя жизнь, точно пузырь мыльный. Сначала я хотела сохранить хотя бы дом, следовало блюсти приличия...

Мадлен перевела дух и продолжила:

– Но требовались деньги для освобождения под залог. И на судебные расходы, хотя... мистер Барон, фактический владелец фирмы, предложил защищать меня бесплатно... Потом все попросту рухнуло, и кредиторы получили свое, а остаток средств поглотил суд. Привелось брать взаймы у собственных родителей...

Надолго умолкнув, женщина устремила взор вперед. Я не торопил ее, правил спокойно, "мазда" пожирала километры точно макароны. Мадлен опять глубоко вздохнула:

– Оба уже мертвы. Я была единственным ребенком, и мной ужасно гордились. Университетские отличия, прекрасная служба, удачный брак... И вдруг – катастрофа. Это их прикончило.

– Вам есть куда возвратиться?

– Папин адвокат, старый мистер Бирнбаум – я звала его просто дядюшкой Джо, – прислал письмо и попросил о встрече сразу после того, как... отбуду срок заключения. Кажется, речь идет о наследстве и родительском доме. Несколько тысяч мне оставили, десять или пятнадцать, но при эдакой инфляции надолго не хватит... Я знаю об инфляции, смотрела у себя в камере передачи по маленькому телевизору, который привезли родители...

– Вас часто навещали?

– Поначалу – да. И снабжали всем, чем только могли. А вот когда здоровье сдало... Но пятнадцать тысяч лучше, нежели ничего. На время хватит. А после... Подыщу работу. В качестве освобожденной преступницы.

– По отзывам судя, – вставил я, – ваш м-м-м... послужной список почти безупречен. Однако ни малейшего любопытства к профессиональному обучению и образовательным курсам не обнаружено.

– Образовательным?! В голосе Мадлен зазвучало неподдельное бешенство.

– После всевозможных академических отличий, полученных в университете, настоящих отличий? После настоящего диплома? Настоящих познаний, приобретенных на родительские деньги? Дозволить полуграмотному, безмозглому, косноязычному сброду, бездарной банде тамошних преподавателей учить меня? Чему?! А касаемо профессиональной подготовки... Блестящий – простите за похвальбу! – адвокат, знаток своего дела будет учиться делать клиенткам шестимесячную завивку? Или на машинке пишущей десятью пальцами выстукивать, как примерная маленькая секретарша? Нет уж, простите! Это значило бы согласиться: будущее закрыто, осталось рассчитывать лишь на жалкое, смиренное существование в маленькой серой должностишке: что заработал, то и съел... Увольте. Впрочем, разве не так? Разве остался выбор?

Мадлен являла собою странную смесь аристократической надменности и чисто плебейского, причитающего отчаяния. И все же надменность наличествовала, и я с облегчением убедился в ее наличии. Боялся, что всю гордость и заносчивость выдавили по капле. Не то вышибли...

– У вашего мужа, – полюбопытствовал я, поспешно меняя течение беседы, – имелись несомненные приметы? Родимые пятна, шрамы? Странные привычки?

– – То есть?

– Рой Эллершоу пропал без вести. Не исключаю, что может быть поныне жив. Если обнаружить его...

– Не надейтесь. Рой погиб.

Минуты две или три я вел машину по залитому солнцем, предвесеннему краю, не говоря ни слова. Потом скосил глаза:

– Вы утверждали это еще на суде. Но доказательства не представили. Вообще никакого.

Коротко и сухо засмеявшись, Мадлен ответила:

– И правильно сделала. Иначе меня, чего доброго, провозгласили бы убийцей Роя. Видели бы вы свору обвинителей! Точно помешались от ярости и желания упечь... Требовали, вымогали: признавайся, признавайся, признавайся! В чем? Думается, тело Роя и не искали. Вместо этого разнюхивали, где скрывается мнимо уцелевший преступник, чьей соучастницей была подсудимая Эллершоу.

– Вы сказали "погиб". Рой, по-вашему, принял насильственную смерть?

– Убеждена.

– Поясните.

– Рой не вернулся, правильно? А Рой вовеки не бросил бы меня "расхлебывать кашу", как выражаются ваши коллеги... Для Роя подобное было бы немыслимо... Все равно, что нанять и подослать ко мне убийцу. Ведь вы подозреваете его?

На мгновение оторвавшись от дороги, я метнул в сторону Мадлен изучающий взгляд.

– Получается, Рой любил вас и оттого не сделал бы ничего подлого?

– Да, мистер Хелм. В точности так. И не ухмыляйтесь, пожалуйста!

– Не собираюсь ухмыляться, только, простите великодушно, утверждение сие свидетельством считаться не может.

– Может, – уверенно возразила Мадлен. – Я убеждена в своей правоте, и неопровержимо убеждена. Рой погиб около двух часов пополуночи. Точнее сказать не могу: тюремщики отобрали все лишние вещи, включая часы. Но когда меня забрали из дому и определили в грязную каталажку, я, невзирая на потрясение, злость и ужас, умудрилась уснуть. И в два часа буквально подскочила, услыхав протяжный крик мужа. И поняла: Роя нет.

Покосившись на меня с нескрываемым презрением, женщина осведомилась:

– Не верите? Мысленно хохочете? Ну и леший с вами! Никто не верит.

Невозмутимо, с немалой расстановкой я отозвался:

– Не пытайтесь гадать, миссис Эллершоу, во что я верю, а во что нет.

Мадлен облизнула губы.

– Хорошо. Простите... Вы первый, кто не расхохотался в ответ!

– Выходит, послышался крик, вас подбросило на койке, вы поняли: муж убит? Продолжайте. Женщина сглотнула.

– Я решила бы, что крик приснился... Впоследствии, познакомившись с тюрьмой поближе... изнутри... не в качестве адвоката, являющегося на свидание к подзащитному... сочла бы, что кому-то достается на орехи. Но одновременно с криком случилось еще кое-что...

– Продолжайте.

– Свет потух. – Я нахмурился:

– В камере?

Раздраженная моей тупостью, Мадлен скривилась, Помотала головой.

– Думала, поймете... Если... если человека любишь, а человек любит тебя, окружающий мир сияет теплым светом. Хотите казаться сентиментальным, зовите это "сиянием любви". Даже когда человек... вдалеке, свет не угасает в твоей душе, ибо знаешь: он вернется, мы свидимся, и все будет изумительно. В ту ночь сияние внезапно погасло. И я поняла: действительно раздался далекий, слышный не уху, но чувству крик моего мужа, и Рой уже не вернется.

Мадлен оскалилась:

– Что, галиматью мистическую несу? Так забудьте начисто! Ишь, языком чесать заставил! Сыщик-допросчик...

Недвижно застыв, женщина устремила взгляд сквозь ветровое стекло и больше не поворачивалась ко мне. Вопреки одутловатости черт и нездоровому цвету кожи я видел, скашивая глаза, профиль прежней госпожи Эллершоу, девушки, встреченной двенадцать лет назад: умной, тонкой, подававшей огромные надежды. За двенадцать лет надежды эти оправдались бы с избытком и Мадлен жила бы уверенно, безмятежно, в достатке и счастье.

Обстоятельства сокрушили ее, раздавили... А, возможно, и нет.

Если через восемь беспросветных тюремных лет женщина способна рассуждать о теплом сиянии любви, озаряющей мир, – для нее, пожалуй, не все потеряно.

(обратно)

Глава 3

Выбравшись на четырехрядную магистраль, я утопил акселератор чуть сильнее и выжал из автомобиля не меньше семидесяти миль. В этих местах полиция склонна смотреть на превышение скорости сквозь пальцы. Сидевшая рядом женщина заерзала, занервничала.

– Что случилось?

– Простите, но... Кажется, быстрее пятидесяти пяти ездить не разрешают? – робко полюбопытствовала Мадлен. – Только не обижайтесь, мне очень приятно лететь как птица после восьми лет перерыва, и все же...

Надлежало устыдиться допущенной бестактности.

– Понимаю. Вам не хочется беседовать с людьми в мундирах. Даже с дорожным патрулем. Не в первый день свободы. Извиняться следует мне, миссис Эллершоу.

"Мазда" поубавила прыти.

– Спасибо... Куда вы меня везете?

– В Санта-Фе, штат Новая Мексика. Ведь мистер Бирнбаум, адвокат вашего батюшки, дожидается, верно? И другие причины имеются, но уж о них потолкуем позже.

Едва не подпрыгнув, Мадлен Эллершоу выпалила:

– Да это же сотни миль!

– Чуть больше тысячи, – улыбнулся я. – Но даже при умеренно быстром вождении послезавтра доберемся. Что, по-прежнему сомнения одолевают? Ожидаете, когда я высажу вас на ближайшей автобусной остановке и помашу рукой, глядя, как подопечная удаляется? Но за автобусом, дорогая моя, потянется очень вонючий дизельный дым, и очень длинный шлейф очень опытных убийц. Лучше едемте в "мазде".

– Скажите, мистер Хелм... Пожалуйста... Я арестована, или нет?

Я ошарашенно уставился на Мадлен:

– Господи помилуй!

Изучив мою физиономию, женщина, казалось, получила вожделенный ответ.

– Значит, я... свободна? Совсем свободна?

– Да, – молвил я, – и когда выберемся из машины, прошу хорошенько пнуть водителя в зад, за то, что не разъяснил разом и убедительно. Срок заключения отбыт полностью, от звонка до звонка, и вы совершенно чисты перед законом. Велите мне проваливать – ваше право. Неотъемлемое. Но предлагаю бесплатно прокатиться в Санта-Фе. А еще, как выражаются головорезы вроде меня, скальп ваш нынче дорого стоит, и желающие получить объявленную плату разыщутся быстро. Полагаю, уже разыскались. Ежели останетесь вместе со мною, полной безопасности не гарантирую, но заверяю: заставлю изрядно понервничать любого, кто примется вас убивать.

Вялая, блеклая улыбка тронула губы Мадлен, и все же это была первая настоящая улыбка, увиденная мною на ее лице после двенадцатилетнего перерыва.

– По крайней мере, вы честны! За нами следуют прямо сейчас?

– Никого не приметил, но движение весьма оживленное, мог и проглядеть "хвост".

Сам поражаюсь, насколько непринужденно слетела с моих уст наглейшая ложь. Проведя под началом старины Мака долгие годы, я успел сделаться вралем-гроссмейстером, но почему-то водить вокруг пальца именно эту бедолагу было зазорно.

Голубой седан, мелькавший в боковом зеркальце, пристроился к нам сразу по выезде из Форта Эймс. И намного не отставал.

– В любом случае, – уведомил я жизнерадостно, – преследователи не станут пускаться на примитивные дорожные трюки. Чересчур проворная у нас колымага, да и местность неподходящая. Признаю: иногда можно столкнуть пасомого с обрыва, да только здесь ни гор, ни ущелий не замечается.

Последнее утверждение было единственной маленькой правдой, слетевшей с моих губ за последние полминуты.

– Жду распоряжений, сударыня. Санта-Фе, штат Новая Мексика, или ближайшая стоянка? Или аэропорт? Назовите.

– Действительно дозволили бы мне уйти и погибнуть?

– Увы, да. Не имею права задерживать. За последние годы вам, должно быть, осточертело выслушивать наставления, распоряжения и приказы окружающих.

Я осклабился.

– Ежели прикрикну – взбеленитесь, а надобно ваше полное и добровольное сотрудничество. Обозлившаяся особа, к сожалению, бесполезна в затеянном деле. Уж лучше пусть убирается и дозволит спокойно себя укокошить.

Улыбка Мадлен сделалась чуточку шире.

– Вы сущий златоуст, мистер Хелм, – сказала она задумчиво. – И умеете ободрить в нужный миг... Принимаю предложение. Удобней добираться до Санта-Фе в легковой машине, чем в пассажирском автобусе. Да и на физиономии людские смотреть не очень хочется. О присутствующих, разумеется, речи нет, – прибавила она поспешно.

Я дружелюбно хмыкнул.

– Но, Боже мой, столько перемен! Всему надо учиться сызнова, точно Рипу Ван-Винклю! Я ужасная трусиха, мистер Хелм. Если вы и впрямь согласны играть роль заботливой нянюшки... хоть на первых порах... спасибо. Я кивнул:

– Прекрасно, однако, предупреждаю: играть придется вместе. Правила предельно просты. Во-первых, запомните некий телефонный номер...

Выудив из кармана полоску бумаги, я протянул ее Мадлен.

– Запомните и уничтожьте. Если мы потеряем друг друга, или меня выведут из строя, или вы перемените намерение, а на голову свалится грозная неприятность – попытайтесь добраться до ближайшего телефона и позвонить. Вам объяснят, как быть, и незамедлительно вышлют помощь. Хотя примчится она, конечно же, некоторое время спустя...

Изучив бумажку, Мадлен пошевелила губами, заучивая цифры наизусть.

– Вашингтон, правильно? Междугородный код не изменился?

– Нет. Звоните, переводя расходы на собеседника, и немедля называйте мое имя. Так-с... Во-вторых, полнейшее и, самое главное, немедленное подчинение мне во всем, относящемся к личной вашей безопасности.

Женщина вспыхнула, раздраженно скривилась.

– Поздравляю, мистер Хелм! Я восемь лет училась подчиняться не рассуждая. Вы подобрали благодатный объект и получите совершенную покорность...

– Не беспокойтесь, не злоупотреблю. Но если заору "ложись!" – вы шлепаетесь тот же час, даже стоя посреди грязной лужи. Закричу "беги!" – ринетесь наутек, точно антилопа. Велю "заори!" – постараетесь надорвать барабанные перепонки всем окрестным обитателям. Скажу "замри!" – посрамите любую перепуганную мышь. Уговор?

– Да-а, – выдавила Мадлен, – коль скоро нужно слушаться подобных приказов, можно было и н-не покидать Ф-форт Эймс...

Шутки насчет покинутой тюрьмы давались женщине отнюдь не легко. Я убедился: Мадлен страдает перемежающимся заиканием, легким, однако, несомненным. Не беда, минует время – и все образуется. По крайней мере, подопечная выдавила третью улыбку за день, и улыбка эта оказалась гораздо живей обеих предыдущих.

Счетчик пройденного расстояния сообщил: уже недалеко. Потом я увидел придорожную вывеску. Впереди раскинулся удобный ресторанчик под открытым небом. Сбросив газ и повернув баранку, я направил "мазду" к тихому пристанищу путников.

Столики, стулья, два-три служебных помещения; пара огромных рейсовых грузовиков с прицепами запаркована поблизости... Но в общем безлюдно. Сезон туризма еще не начинался.

– Обеденный перерыв, – сообщил я, извлекая из-под сиденья коричневый бумажный пакет, содержавший коробку пирожных и термос, наполненный горячим кофе. – Устроимся вон за тем столом, неподалеку от лесной опушки. Плащ не надевайте, солнце уже припекает. На всякий случай уведомляю: уборная – во втором зданьице.

Мадлен осклабилась от уха до уха:

– Благодарствуйте!

Следя, как она приближается, я не мог не отметить: спутница вовсе недурно сохранилась, ежели рассматривать ее как не слишком-то заботившуюся о себе женщину сорока с лишним лет... А вспоминая о тонкой, словно испанская рапира, прямой, подтянутой, веселой девушке по имени Мадлен Рустин, и вовсе впору было за голову схватиться.

Не то, чтобы растолстела, просто пополнела и отвыкла двигаться помногу. Обрюзгла, вот, пожалуй, наиболее уместное определение. Розовый джемпер с короткими рукавами открывал до самых локтей бледную, отвыкшую от солнечного света кожу.

Когда Мадлен приблизилась, я спросил:

– Можно осмотреть?

И, не дожидаясь согласия, взял запястье женщины, повернул, изучил неровные шрамы: здесь и здесь она еще колебалась, а здесь решилась и сделала сильный, глубокий надрез. Н-да... Я вынужден был напомнить себе: невиновность госпожи Эллершоу обретается под жирным знаком вопроса, и проливать безмолвные слезы над несчастной жертвой, доведенной до последней степени отчаяния, покуда рановато.

– Какая глупость, – молвил я, разжимая пальцы. В глазах Мадлен сверкнула молния. Отлично. Женщина возвращалась к жизни с похвальной быстротой. А изменница ли, патриотка ли, миссис Эллершоу была бы совершенно бесполезна, оставаясь безучастным ко всему существом, ходячей капустой.

– Глупо умереть, если больше не для чего жить?! – Я покачал головой.

– Добровольно сыграть в ящик – вольная воля каждого. Перенаселение сделалось настоящим бичом двадцатого столетия. Желаете уступить местечко другому – ваше право. Но любой и всякий хирург заявит: резать вены у кисти попросту неразумно. О да, некоторым это и впрямь удается – изредка, по чистой случайности. А подавляющее большинство лишь уродует себя и продолжает жить с искалеченными сухожилиями. А положение вещей, толкавшее к самоубийству, – достаточно мерзкое положение, по всей вероятности, – вряд ли улучшается после причиненного себе увечья... Вас подлатали на совесть, а вот упражнениями, дающими поврежденным связкам возможность выздороветь, вы пренебрегли. Напрасно.

– Смысла не видела упражняться! – прошептала Мадлен.

Я ощутил неодолимое желание встряхнуть собеседницу. Вывести из апатии, расшевелить. Запустил руку в карман, вытащил маленький перочинный нож. Раскрыл.

– Возьмите. И, если захочется повторить опыт, воспользуйтесь. Лезвие отточено добросовестно, сталь хорошая. Но запястий больше не уродуйте.

Прикоснувшись маленьким клинком к ее бедру, я сказал:

– Вот сюда. Впрочем, лучше покажу на собственной ноге, будет понятнее... В это место. Резко вонзить, чуток повертеть...

Мадлен содрогнулась. Превосходный признак.

– ...И узрите великолепный алый фонтан! Бедренная артерия, не захудалая вена, из которой хлынет тоненькая струйка. За две минуты все четыре с лишним литра вашей крови без остатка вылетают наружу, и дело с концом. Кладу прямиком в ридикюль, вот.

Уставившись на меня "тюремным", непроницаемым взглядом, госпожа Эллершоу произнесла:

– Вы довольно бессердечный субъект, а, мистер Хелм?

– Нет, я просто пытаюсь предотвратить бессердечие.

– То есть?

– Верней, вопиющую невежливость. Я примусь, себя не жалеючи, под пули бросаясь, под нож кидаясь, под кулак становясь, беречь и лелеять некую истерзанную жизнью, весьма драгоценную для моей организации особу. А та, голубушка, в самый неподходящий день предастся хандре, заползет в уголок потемнее и отверстий в шкурке своей понаделает, матерью-природой не предусмотренных. Тихонько скончается и пустит все труды мои тяжкие – праведные и неправедные – насмарку... Это, дорогая миссис Эллершоу, с вашей стороны и было бы сущим бессердечием.

Долгую-долгую минуту мы созерцали друг друга в полном безмолвии. Затем женщина повернулась и присела к столу.

– Как вы узнали, – спросила она еле слышно, – что я люблю заварной крем?

– Понятия не имел. Купил первые попавшиеся. Возникший было между нами ледок растаял. Уплетая пирожные, прихлебывая черный кофе, я исподтишка рассматривал спутницу и думал, что здесь, безусловно, погиб замечательный талант. Оставалось лишь решить: пала Мадлен жертвой подлости, или сама накликала на свою голову долгие и тяжкие беды.

– Простите, – внезапно сказала женщина, поднимая голову.

– За что, собственно?

– Я было не поверила, что готовится покушение. По сути, назвала вас отъявленным лжецом... А когда-то поклялась, что ни при каких условиях не стану обращаться с другими так, как обошлись со мною самой... Пусть это наивно, пускай звучит по-детски, но я дала себе клятву. Меня допрашивали так, словно я не человеческим существом была, а деревяшкой бесчувственной. Грубость, грубость, непрерывная грубость! Мне кричали в лицо: тупая шлюха, даже соврать по-настоящему не умеешь! Лгунья! Лгунья! Лгунья! После приговора – дело иное; после приговора я была официально провозглашена преступницей, и верить моим словам уже не следовало. Но во время дознания!.. Перед арестом и допросами я занимала выгодную должность в процветавшей адвокатской конторе; была замужем за крупным ученым, жила в чудном доме, на очень аристократической улице. Привыкла к обходительному обращению, вежливому...

Она раздраженно потрясла головой.

– Не вспоминайте об этом, если неприятно, – посоветовал я.

– Нужно вспоминать, – спокойно произнесла женщина. – Восемь лет не могла позабыть, как они ввалились в наш особняк, точно орда варваров, помахали ордером на обыск и арест, и выволокли меня вон, прямо в вечернем платье, дорогих чулках, изысканных туфлях, фамильных драгоценностях... А я совершенно растерялась, не пыталась возражать. Можно было подумать, вообще не получила юридического образования. Все твердила себе: приключилась невероятная ошибка, лучше всего просто выждать, пока эти субъекты убедятся в ней, извинятся, препроводят меня домой. Им нужна моя неведомая однофамилица, неизвестная Эллершоу, никак не я, Мадлен... Пожалуй, наступало состояние, близкое к шоку. Я точно оцепенела.

– Неудивительно.

– А в конторе, как назло, оказалось по уши работы, мистер Хелм. Роя что-то беспокоило, тревожило несколько недель, но мне было недосуг расспрашивать мужа и давать советы... А наверное, он очень хотел посоветоваться – только жену всецело поглотили служебные заботы. Я и так полагала, что делаю достаточно, наведываясь по просьбе Роя в банк.

Деревья недвижно стыли в безветренном воздухе. По шоссе то и дело проносились автомобили.

– Я даже раздражалась, считала, что, видя мою занятость, мог бы и сам до банка добираться... А потом получила премию, крупную сумму, подтверждавшую: меня действительно ценят, мною дорожат и желают заинтересовать в процветании фирмы еще больше. Это следовало отметить, и мы с Роем заказали в ресторане ужин, и оделись по-праздничному, и уже готовились выходить, но зазвонил телефон. "Да, – сказал Рой, – доктор Эллершоу слушает". Помолчал немного, положил трубку, попросил подождать минуту и выскочил на улицу". Чмокнул меня в щеку, чтобы помаду не размазать, повторил: "Я мигом" – и пропал. Навеки.

Мадлен умолкла. Пара ворон пролетела в сторону леска и опустилась на деревья. Раздалось громкое отрывистое карканье. Потом оно утихло. Женщина продолжила, как ни в чем не бывало:

– Я ждала, ждала и начала злиться по-настоящему. Рой портил все удовольствие, лишал праздничный вечер всякой торжественности, принижал мой триумф. Позвонили в дверь. Я отомкнула, и полицейские хлынули внутрь. Двое ухватили меня с боков и внезапно защелкнули на запястьях... эти штуки. Наручники. Соседи высыпали поглядеть, как блистательную миссис Эллершоу волокут к автомобилю, точно последнюю уголовницу... По закону мне разрешили сделать один телефонный вызов, и я набрала номер адвокатской конторы, где служила. К несчастью, на месте оказался лишь Уолтер.

– Уолтер?

– Уолтер Максон. Молодой поверенный, ставший сотрудником Барона и Уолша незадолго до того. Собственно, Уолтер был годом старше меня, да вот опыта не имел, по сути, никакого. Должна сказать, он примчался немедля, но справиться с этими выродками, конечно же, не сумел. Убеждал, цитировал судебно-следственный кодекс – да только на беднягу наорали в ответ и велели проваливать. Неопытен был Уолтер...

Отхлебнув кофе, Мадлен перевела дыхание, сощурилась, уставилась в пространство за моей спиной.

– А затем начался допрос. Нескончаемый, многочасовой. Где твой муж? Куда убежал? Кто известил его, кто помог ускользнуть прямо из-под носа у сыщиков? Где вы должны повстречаться?.. Когда вы должны повстречаться? Не понимаешь, подлюга?! Тупая тварь, не лги, нам известно все!.. Не твоя, что ли, подпись на квитанциях об уплате за пользование банковским сейфом? А ну, довольно корчить великую барыню, здесь не поместье, здесь участок! Тебя на горячем поймали, спесивая дрянь! Сознаешься – обойдется тремя-четырьмя годами! Запрешься – на стул угодишь электрический! Уолтер возражал, возмущался... Его попросту выставили вон...

– Дальше.

– Дальше меня отправили в каталажку. Я так беспокоилась о Рое, так ошарашена была, что и не противилась... А ночью увидела вещий сон. Если это был сон, разумеется... Поутру пришли надзиратели, объявили, что Уолтер договорился о временном освобождении. Посмотрела в зеркало – и себя не признала. Впрочем, это уже не играло роли. Рой погиб.

Глаза Мадлен заблестели. Столько лет миновало, а женщина все еще оплакивала потерянного супруга. Или, напомнил я себе, притворялась, что оплакивает.

– В конторе, куда я пришла к середине дня, царили холод и сдержанность. Я считалась ценным приобретением, и в одночасье сделалась обузой, позорным пятном на репутации Барона и Уолша. Да, Вальдемар вел себя весьма благородно. Предоставил оплачиваемый отпуск, предложил защищать на суде. Свое дело Вальдемар Барон знал до тонкостей; но даже сумей он меня выгородить, надежду на дальнейший профессиональный успех я потеряла...

Карканье внезапно возобновилось. Черные крылья захлопали, обе вороны взвились и проворно устремились прочь. Летает ворона безо всякого изящества, но при нежданном испуге скорость развивает изрядную.

– Следствие, суд, – безразличным голосом сказала Мадлен, – затем приговор и этапы, этапы; от одного чиновника к другому, из паршивой тюрьмы во вшивую – через полстраны, до самого Форта Эймс. Я приехала туда настоящим человеческим обломком. Предыдущая жизнь просто не подготовила меня к подобным испытаниям, унижениям, окрикам, грязи, неудобствам... Тараканы, блохи, вши... В уборную – по просьбе... Умываться – по утрам... Лишь гораздо позднее поняла я, что все было подстроено.

– Разве?

– Да. Меня решили сломить. Убить, как Роя, не решились: больно в глаза бросилось бы; а раздавить, уничтожить опасную особу морально, сделать безразличной ко всему на свете – постарались. Неженка, выросшая в тепле и довольстве, оказалась очень уязвима. Своего они добились... Почти...

Из лесу, откуда снялись вороны, донесся пронзительный предупреждающий свист. Я перегнулся, ухватил спутницу за руку и свалил наземь, опрокинувшись вослед со всевозможной поспешностью.

На опушке грянуло крупнокалиберное охотничье ружье, заряд проныл над самыми нашими головами, ударился о бетон, умчался вдаль рикошетирующими свинцовыми брызгами. Мы уцелели еще и благодаря столику, принявшему часть увесистых дробинок на крышку.

Снова грохнул выстрел. Но целился неизвестный уже не в нас, а куда-то в сторону. Ему ответил сухой треск автоматического пистолета. Воцарилась тишина.

– Ух, дьявол! – благочестиво произнес я. – Полежите чуток, не шевелитесь... Он мог явиться не один. Целы?

– Кажется. Я повысил голос:

– Поднимаюсь! От опушки отозвались:

– Давай, все чисто!

Двое мужчин стояли рядом, разглядывая лежавший у ног большой, почти бесформенный предмет.

– Если не боитесь глядеть на покойников, – заметил я, – давайте приблизимся. – Мадлен ответила:

– Покойников не боюсь. Живые люди куда страшнее.

Внезапная враждебность ее тона удивляла, однако я решил рассуждать об этом попозже. Убитый – среднего роста парень – был одет в зеленую ветровку, джинсы и потертые спортивные туфли. Все окровавлено: очередь из девятимиллиметрового "люгера" – не шутка. Тяжелый двенадцатикалиберный дробовик, ремингтон-1100, валялся поблизости.

Я обозрел морщинистую крестьянскую физиономию Джексона, уставился в светло-голубые глаза напарника.

– Допрашивать как намереваешься: посредством спиритического сеанса? Ведь велели же брать живыми, верно, amigo?

– Я с дробовиками не шучу, – спокойно молвил Джексон. – А очередным патроном он собирался изрешетить Марти. Вот и успокоили.

Второй агент, плотный, темноволосый человек, улыбнулся мне. Я кивнул в ответ и слегка осклабился, ибо после чикагских похождений проникся к молодцу искренней симпатией. Толковый малый.

Не беда, случается, что взять неприятеля теплым попросту немыслимо. Но мы опять очутились на первом поле милейшей игры, навязанной заботливыми коллегами.

– Ладно, установите личность и уведомьте меня. Ежели сможете, конечно. Пойдемте, миссис Э., пора и в дорогу трогаться.

Но Мадлен отдернула руку и некоторое время постояла, пристально рассматривая убитого. До самых сумерек мы не обменялись больше ни единым словом.

(обратно)

Глава 4

Маленький мотель наполовину пустовал, и получить в нем два смежных номера не составило ни малейших трудов. Правда, оба числились двуспальными, но счета мои все равно оплачивает Дядя Сэм, а посему на дополнительные путевые расходы я взираю совершенно хладнокровно. Портить Мадлен первую свободную ночь, заставляя женщину безопасности ради разделять со мною комнату, было бы и грубо, и неразумно.

Вдобавок, женщина изрядно рассердилась на своего телохранителя по причинам, пока что загадочным.

– Как насчет ужина через полчаса? – полюбопытствовал я, внося пожитки и распределяяих по разным помещениям.

– Как вам угодно, мистер Хелм, – отозвалась Мадлен безо всякой приязни.

– Хотите чуток выпить – имеется бутылка. Вы, если не ошибаюсь, любили пропустить коктейль перед едой. Здешний ресторан спиртным не торгует, а бар напротив кажется истинным притоном.

Спутница промолчала.

– Хотите, или нет?

– Не откажусь... Послушайте, на кой ляд нужно продолжать спектакль? Отныне мы оба знаем, в чем дело, знаем, какая роль отводится мне, какая – вам... Зачем разыгрывать комедию?

– А что, собственно, стряслось? Признаю: парня преднамеренно выманили из укрытия, и, к сожалению, продырявили. Но я ведь и не утверждал, будто служу в обществе милосердия. Живым негодяя стоило бы взять по единственной причине: кое-что знает и наверняка заговорил бы.

Мадлен сделала возмущенный жест.

– Мне б-безразлична его участь! М-мое собственное милосердие... испарилось в т-тюрьме!

– Тогда и впрямь не понимаю.

– Использовали миссис Эллершоу, к-как п-приман-ку, д-да? На ж-живца удить изволите? Я изрядно удивился.

– Но это ведь само собою разумелось, и вы производите впечатление умной женщины, многое понимающей без дополнительных разъяснений! Предупредил: буду беречь от опасности. Растолковал: надобна ваша помощь. О какой же иной помощи речь могла идти? Живцом работаете, согласен.

– Зачем солгали? Уверяли, что за нами не следят?

– Солгал. Ради вашего же блага. Новички неизменно оборачиваются, услыхав о "хвосте", или начинают открыто нервничать. Если недооценил вашу выдержку, извините великодушно. Также учтите: путешествуя без опеки, вы и до ресторанчика того едва ли добрались бы. Лежали бы себе тихонько в ближайшем морге, нашпигованная заячьей дробью.

– Ждете благодарности? – Несколько мгновений миновало в хмуром безмолвии.

– Вы, – Мадлен сглотнула, запнулась, но тотчас продолжила: – Вы почти дали мне ощутить себя живым существом, принадлежащим к цивилизованному обществу. После стольких лет! Но, получается, просто отвлекали, позволяли спокойно болтать, задавали своевременные вопросы, чтобы я ничего не заподозрила до поры?

Мадлен залпом осушила стакан, который держала в руке уже довольно долго.

– Идемте, поужинаем! Авось, еще располнею и явлю новому стрелку более крупную мишень!

Возразить было нечего. Быть может, я и впрямь переусердствовал, рассыпаясь в мелких знаках внимания, разговаривая с подчеркнутой учтивостью... Быть может, и впрямь побуждал Мадлен к откровенности, желая услыхать историю из первых уст и чуток поразмыслить над услышанным.

Спустя час женщина отодвинула опустевшую тарелку и откинулась на спинку стула с удовлетворенным вздохом.

– Бог мой! Настоящая пища, не тюремные помои... – Пища была не ахти какой изысканной, однако Мадлен, безусловно, излечилась от привередливой утонченности.

– Кофе? Пирожные?

Мадлен кивнула. После ужина поведение подопечной утратило резкую враждебность. Полный желудок почти всегда оказывает очень благотворное воздействие на психику.

Подозвав официантку и сделав заказ, я поставил на стол оба локтя, положил подбородок на переплетенные пальцы, прищурился:

– Если вы, миссис Эллершоу, и впрямь были невиновны...

– Если?!

Если были невиновны, – повторил я, изображая колебание, – значит, кто-то изрядно постарался придать навету видимость полнейшей правды. Я изучал судебные отчеты и пришел к выводу, что обвинение строилось на весьма солидной основе. Сами ведь не станете отрицать этого.

Мадлен вздохнула:

– Опять начинается. Повторяю: перестаньте изображать заботливого джентльмена! Впрочем, все равно больше разговаривать не о чем. Любопытствуете по поводу процесса? Излагайте пункты. Я пожал плечами.

– Их было четыре, – выпалила Мадлен, отчаявшись дождаться ответа. – Первый: Рой исчез именно в тот день, когда выписали ордер на его арест, исчез после таинственного телефонного звонка. Получается, заключили судьи, знал за собою серьезнейшую вину. Второй: мы оба знали женщину по имени Белла Кравецкая, принимали ее у себя. Правда, лишь несколько раз, после того, как она принесла рекомендательное письмо от коллеги Роя, работавшего на восточном берегу Миссисипи. Но у Беллы имелись откровенные связи с коммунистами, понимаете? Выходит, она могла быть курьером, ожидавшим, когда появятся нужные материалы... якобы украденные. Рой, по словам следователей, похищал на работе секретные сведения. Третий: жена мистера Эллершоу хранила папки в собственном банковском сейфе, куда определяла их по мере поступления...

– Да, – сказал я задумчиво, – из этого пункта они выжали все мыслимое и немыслимое. Только Белла Кравецкая, по моему разумению, составляла очко в пользу обвиняемой.

– Как?

– Нужно быть набитым болваном – а в Москве заправляют вовсе не олухи, – чтобы выслать связного, столь явно себя запятнавшего. С неменьшим успехом квартирный вор мог бы забираться в окно, потрясая серебряным колокольчиком: глядите, вот он, я!.. Единственный по-настоящему серьёзный параграф обвинения – документы, найденные в вашем сейфе, ибо эти бумаги, по единодушному свидетельству экспертов, были украдены из лаборатории вашего мужа. Вы признали, что пользовались именным сейфом. Признали, что помещали в него переданные мистером Эллершоу папки. Но вы наотрез отрицали, будто интересовались их содержимым. Отрицанию, конечно же, не поверили...

– Белла без вести пропала в ту же ночь, одновременно с Роем. Присяжные решили, что муж попросту сбежал с любовницей, но это форменная чушь! Рой не выносил Беллу, с трудом дожидался минуты, когда она поднимется и скажет "спокойной ночи".

– Ну, вот, – развел руками я. – Вам чуть ли не на блюде золотом подносили способ защиты, а вы пренебрегли им. Отказались признать, что муж увлекся коммунисткой и удрал с нею, не пожелали притвориться, будто ненавидите паршивого изменника. Даже пытались выставлять его чистым, аки агнец... Утверждали, что Рой погиб от руки неведомого мерзавца и сообщил об этом по телепатической связи... Диковатое поведение для женщины, съевшей целые своры собак в юриспруденции, согласитесь... Как насчет пункта четвертого?

Мадлен облизнула губы.

– Он-то и оказался наихудшим наветом. Я пользовалась одним-единственным сейфом; клала туда толстые папки, полученные от Роя. Но когда обнаружился второй сейф...

– На ваше имя, в другом банке и другом городе, – продолжил я. – В Лас-Вегасе, штат Новая Мексика. Второй сейф содержал пятьдесят пять тысяч долларов. Использованными банкнотами, о наличии которых вы, якобы, не подозревали, и ничего в декларациях о доходе не указывали.

– Повторяю: не пользовалась никаким сейфом, кроме своего. Кто угодно может брать в наем несгораемый шкаф под каким угодно именем.

– Двое банковских служащих из Лас-Вегаса указали на вас и заявили: она.

– Солгали, – ответила Мадлен упавшим голосом. – А чего ради лгали, понятия не имею.

– Поскольку и вы, и муж были в долгу, как в шелку, – заметил я, – пятьдесят пять тысяч пришлись бы весьма кстати, не правда ли? Я верно слежу за былыми судейскими рассуждениями?

Собеседница немного успокоилась, поняв, что я не произношу уничтожающих речей, а воспроизвожу умозаключения, сделанные когда-то обвинителями.

– Да ведь премии хватило бы на все! И с долгами расплатиться, и купить кое-чего.

– Правильно. Только вы ведь о премии грядущей не ведали, сударыня... Чертовски убедительно построенный процесс, ну просто чертовски. Вас избавило от еще худшей участи лишь то, что числились вы, простите, безмозглой пешкой в лапах супруга и хитроумной шпионки Беллы Кравецкой, даже не старавшейся скрывать своих убеждений. Получается, присяжные оказались еще и снисходительны...

– Я возвращаюсь в номер! – заявила Мадлен.

– Пожалуйста. Но уж никак не в одиночку. Подождите, уплачу по счету.

(обратно)

Глава 5

Некоторое время я лежал и перелистывал прихваченный в дорогу спортивный журнал, рассеянно гадая, хороша ли нынче утиная охота на берегах Рио-Гранде. За смежной дверью зарокотал унитаз, потом зашелестел душ: миссис Эллершоу готовилась ко сну.

Я припомнил счастливую, уверенную в себе Мадлен Рустин, сравнил с издерганной, истерзанной особой, в которую она превратилась ныне. Вздохнул. Надавил выключатель настольной лампы.

Из соседней комнаты продолжал просачиваться сквозь щели яркий электрический свет. Повертевшись с боку на бок, я чертыхнулся, встал, нашарил шлепанцы и отправился копаться в саквояже, отыскивать флакончик со снотворными пилюлями. Затем постучался.

Никто не ответил.

Охваченный внезапной паникой, я крутанул дверную ручку и ворвался к подопечной.

Мадлен восседала на краешке широкой постели, при горящей люстре, и бессмысленно глядела в пространство. Слегка повернула голову, давая понять: слышу. Вяло усмехнулась. Разжала стиснутый кулак. На ладони покоился врученный мною перочинный нож. Лезвие оставалось закрытым.

– Не беспокойтесь, – выдохнула женщина. – Пока не собираюсь... Или потребуете назад?

– Если не собираетесь, оставьте себе.

– Я уцелела в Форте Эймс, – бесцветным голосом сказала Мадлен. – Возможно, сумею выжить и за его пределами. Дайте снотворного.

Заметив, что я непроизвольно рассматриваю ночную сорочку, явно старую, не купленную накануне, во время визита в магазин (даже там спутница упорно обращалась только к продавцу), госпожа Эллершоу печально усмехнулась:

– Единственная прежняя вещь, которую могу надеть. Из остальных... выросла.

– Откуда она?

– Уолтер привез часть моего гардероба, когда срок приближался к концу.

– Уолтер Максон, адвокат из вашей конторы? Мадлен кивнула.

– Да. Мистер Барон тоже являлся разок-другой. Потом я перестала писать кому бы то ни было, но Уолтер все равно приезжал регулярно. Чувствовал себя... виноватым, пожалуй, хотя что же он мог поделать в ночь ареста? Предпоследний приезд состоялся года три назад... Бедный парень, кажется, был немного влюблен в меня. И чуть не упал, увидав, какой сделалась Мадлен Эллершоу за пять лет. Овладел собою, ни словом лишним не обмолвился, но я все поняла. И после этого попыталась... разрезать на руке вены.

Она печально опустила взгляд, повертела изувеченной кистью.

– Еще не разрыдались от жалости, мистер Хелм? – осведомилась женщина с неожиданным ядом в голосе. – Благодарю за пилюли. Теперь я усну.

Поутру я позвонил Маку по стоявшему на тумбочке телефону. Командир остался весьма недоволен тем, что вчерашнего стрелка не сумели взять живьем. Личность парня установили. Независимый наемный убийца Джордж Виктор, он же Георгий Викторофф, уроженец Нью-Йорка. Любовница покойного сообщила: приятель отправился подработать, выпало прибыльное дельце; однако, где и какого свойства, девушка не знала. Имя Толливера упоминалось, но, по мнению девицы, он был всего лишь посредником...

– Что? – переспросил Мак недовольно. – Тальяферро? Господи Боже мой, да если бы субъекта звали Тальяферро, нам так бы и сказали, не сомневайтесь, Эрик. Не растекайтесь мыслию по древу! И за миссис Эллершоу приглядывайте: Виктор оказался первым, и наверняка не будет последним. Ждите новых покушений.

– Жду не дождусь, – ухмыльнулся я. – Дополнительные приказы будут, сэр?

– Нет.

Мы распрощались, я положил трубку и двинулся в ванную, побриться. Потом вышел, критически оглядел наличный гардероб, натянул измятые брюки, провел гребенкой по всклокоченным волосам.

В смежную дверь осторожно постучались.

– Да, войдите!

Особого омолаживающего эффекта гребешок, если верить зеркалу, не произвел. Я обернулся. Мадлен стояла в дверном проеме, точно оробела и не решалась войти.

Она тоже не смахивала на кинозвезду, но казалась неизмеримо свежей и уверенней в себе, нежели накануне. Жесткие складки в углах рта разгладились, глаза блестели, волосы, небрежно подстриженные, приобрели определенный лоск. Впрочем, последнее обстоятельство можно было приписать простому воздействию шампуня.

– Мистер Хелм, – обратилась ко мне женщина, – мистер Хелм, нельзя ли начать сначала?

– Что? – не понял я.

– Вчера я была невыносима. Страдающая маниакально-депрессивным психозом тюремная тварь. Понимаете ли, первый... первый день, проведенный на свободе... Просто растерялась, не знала, как вести себя после стольких лет, прожитых по приказу. Но мы требуемся друг другу, и не вижу ни малейшего повода ссориться.

Она протянула руку. Я с чувством пожал узкую ладонь. Пальцы Мадлен оставались аристократически длинными и тонкими.

– Сэр Мэттью Хелм готов служить прекрасной даме! – провозгласил я. – Припадаю к стопам вашим, о леди Мадлен. Можете для краткости звать меня просто Мэттом.

Женщина глубоко вздохнула.

– Если простили, Мэтт, выведите вон и покормите. Умираю с голоду!

Расположившись в кофейне и дожидаясь, покуда принесут заказанное, мы стали обсуждать порядок дальнейших действий. Точнее, говорил я один, а Мадлен прилежно слушала.

– Прошу, – заявил я, вынимая из кармана пухлый конверт и кладя его на столешницу, поближе к миссис Эллершоу. – Здесь кредитные карточки, на пятьсот долларов. Пару по пятьдесят разменяйте сразу, чтобы всегда иметь при себе мелочь, для телефонных вызовов. Можно, разумеется, и на собеседника расходы перевести, но всякое случается.

– Да, конечно...

– Запасные ключи от "мазды". Свидетельство, подтверждающее, что владелец дозволяет вам пользоваться автомобилем. Также водительские права, оформленные на ваше имя.

Поколебавшись, Мадлен подняла взор:

– Мэтт, я ничего не понимаю!

– Мы не ясновидящие. Предугадать, как обернутся события, не в силах. Нас могут разобщить, или я ненароком нарвусь на меткую пулю... И тогда прыгайте в машину, запускайте мотор, во всю прыть уносите ноги... виноват, колеса, и заботьтесь о себе сами, покуда не свяжетесь с Вашингтоном и не получите нового телохранителя. "Мазда" – отличная колымага, способная обставить любой самодвижущийся экипаж, который кинется вас догонять. Передача пятиступенчатая, придется чуток приноровиться...

– Мэтт, можно я немножко поразмыслю вслух?

– Конечно.

– Вголову приходит, – Мадлен говорила не торопясь, тщательно подбирая слова, – очевидное предположение. Вы, должно быть, работали над очень важной задачей, связанной с ЦЕНОБИСом, а потом раздался телефонный звонок от признательного противника, и тут-то все и завертелось?

– ЦЕНОБИС? – нахмурился я. – А, Центр Оборонных Исследований! Там служил ваш супруг. М-м-м... Верно. Продолжайте.

– Никакой иной причины, способной заставить вашу организацию учредить опеку над женщиной, которую осудили по обвинению в государственной измене, женщиной, только что отбывшей положенный срок, вообразить не могу.

Я уставился на Мадлен с уважением.

– Прекрасно мыслите! Не вполне точно, да это уж моя вина, ибо не все рассказал до конца. Да и нам самим просто сообщили интересные сведения, поведали, каким образом их раздобыли, попросили принять известные меры, не задавая лишних вопросов.

– Понимаю. Но ваши осведомители – верней, уведомители, – вероятно, занимались ЦЕНОБИСом, – иначе какое им вообще дело до того, жива я, или нет? Во мне есть лишь одна черта, способная пробудить любопытство правительственных учреждений. Я была женой Роя Эллершоу, выдающегося ученого, работавшего в Лос-Аламосе. И могу знать нечто важное. Или узнать нынче, обретя свободу... Я подтвердил:

– Да, и кажется, эта мысль осенила не только друзей. Иначе, отчего бы вас пытались убить? Не догадываетесь?

Насупившись, Мадлен ответила:

– Не хотите – не верьте, однако, не догадываюсь. Я осклабился.

– Вы не поверите, скольким невероятным утверждениям я способен поверить! Но сменим тему, по крайности, на время. Возможно, вас тоже посетит нежданное наитие и припомните нечто существенное.

– То есть?

– Я чрезвычайно внимательно изучил ваше досье. И хотел выслушать обвиняемую сторону. По чести признаться, не допускал мысли, что вы настоящая изменница. Как уже говорилось вчера, Белла Кравецкая в качестве курьера была фигурой невозможной. Заведомо красную, до мозга костей напичканную марксистскими бреднями особу не пошлют забирать драгоценные сведения в стране, которая по мере сил противостоит марксизму. Повторяю: в Москве окопались мерзавцы, но вовсе не дураки. А вклад, положенный в сейф, коим якобы пользовались вы... Меня самого однажды пытались угробить точно таким же образом, уж мне ли не знать, чего стоит подобное свидетельство! Касаемо прочего... Я, голубушка, до сих пор пребываю среди живых потому, что весьма редко ошибаюсь в людях. Начальник мой опирается на доказательства, и это его право. Но Мак не встречался с вами, а я встретился. Вы способны, Мадлен, совершить множество преступлений. Да-да! Великое множество. Да только шпионаж в пользу большевиков сюда не включается. Шпионить, а тем паче, шпионить за деньги, просто не в вашем духе.

Серые глаза Мадлен расширились, дико засверкали на бледном, одутловатом лице. Уж не знаю, чего я ждал – быть может, какого-то радостного всплеска, благодарности, просто признательности. Привелось разочароваться. Ни того, ни другого, ни третьего не обнаружилось.

Последовало краткое безмолвие. Когда Мадлен заговорила сызнова, голос прозвучал натянуто и хрипло:

– Будь ты неладен! – прошипела женщина. – Будь неладен! Неладен! Единственный человек на свете, поверивший в мою невиновность, явился, опоздав на восемь лет! И все уже окончено, по всем подложным счетам уже уплачено, все давно пошло прахом! Она с шумом втянула воздух.

– Где ты, черт побери, шатался, Мэттью Хелм, когда был так нужен? Где? Где?! Где?!!

Вскочив и ухватив лежавший на краю стола ридикюль, она опрометью ринулась прочь из ресторанного зала. Ошарашенный, я посидел несколько секунд не шевелясь, потом припомнил, что работа все-таки есть работа, встал и приблизился к окну, откуда было ясно видать, как Мадлен пересекает автомобильную стоянку, торопясь вернуться в номер.

И как двое мужчин, точно из-под земли вынырнувших, словно по мановению волшебной палочки возникших, вваливаются в наш домик следом за нею.

(обратно)

Глава 6

Глубоко вздохнув, я вернулся к столу, заглянул в оставленный официанткой счет, положил на скатерть несколько долларов. Беда была в том, что я узнал обоих мужчин, хотя, убейте, не мог бы вспомнить, как их зовут. Не того сорта люди, с которыми ждешь стычек, выполняя тайное и весьма важное правительственное задание.

О вероятности подобного осложнения Мак и намеком не обмолвился.

Я помедлил еще мгновение, допивая остывавший кофе, дабы вероятные соглядатаи не заподозрили, будто я удаляюсь в изрядной спешке.

Оставалось прикинуть, где разместился отряд прикрытия, и когда намерен приступить к действиям. Нельзя же надеяться, что ребятки, захватившие Мадлен, оставят ее провожатого без должного внимания! Это было бы глупо с их стороны, и для моего самолюбия чрезвычайно оскорбительно.

Обнаружив светящийся указатель "ТУАЛЕТНЫЕ КОМНАТЫ", я ринулся в полутемный тупик, оснащенный телефонной будочкой. Наличествовали две уборных. Над первой красовалась табличка "Дамская". Над второй, расположенной следом, значилось "Мужская". Чистейшая дискриминация, осмелюсь доложить! Получается, сортиром, предназначенным для меня, могут пользоваться любые субъекты мужского пола, от холеных аристократов до подзаборных пропойц. Но лишь утонченные, возвышенные дамыобладают формальным правом проникать в определенную им дверцу. Особям, занимающим на общественной лестнице не столь выгодное место, по-видимому, предписывалось устраиваться за ближайшими кустами...

Быстро, виновато оглядевшись, я проскользнул в дамское заведение, которое обреталось подле самого телефона, поближе к выходу. Следовало уповать, что никого из прелестниц или дурнушек, решивших навестить ресторан, в ближайшие пять минут не хватит расстройство желудка.

Выудив из кармана так называемую "походную аптечку", я извлек хитроумный, оснащенный пружиной шприц, вложил в особый приемник зеленую капсулу. Красная и оранжевая убивают, зеленая погружает супостата в здоровый четырехчасовой сон. Я взвел пружину, изготовился, притаился.

Они вошли в тихий ресторан, огляделись – так я думаю, – и прямиком направились к служебным помещениям, ибо деваться мне больше было некуда. Шаги сделались громче, гости миновали мою – прошу прощения, дамскую – дверь, задержались на несколько мгновений, совещаясь быстрым шепотом. Отворили "Мужскую".

Сосчитав до трех, я пулей вырвался в коридор. Один вошел, второй прикрывает – если, конечно, я столкнулся не с парой умалишенных, готовых вламываться дружно и разом.

Красивый, хорошо одетый человек, вооруженный револьвером, запоздало развернулся. Не то, чтобы очень уж запоздало, но в эдаких положениях все решается за долю секунды. Мой смит-и-вессон, зажатый в левой руке, уже глядел парню в живот. Парень благоразумно застыл, не пытаясь орудовать собственным стволом.

– Федеральное правительство! – известил я. – Вы арестованы. Бросьте револьвер, живо!

На приглядной физиономии возникло выражение растерянное, потрясенное и до предела обиженное. Человек сам состоял агентом федерального правительства. И арестовывал сам... Его? Задерживать?! Но смит-и-вессон был весьма впечатляющ, и неприятельское оружие послушно шлепнулось на ковер.

Я сделал шаг вперед; исподтишка, словно врач, делающий укол пугливому ребенку, воткнул иглу в ягодицу парня. Придавил спусковую кнопку. Глаза молодого человека расширились от неожиданности, потом подернулись влажной поволокой, остекленели, закрылись. Непрошеный гость начал опрокидываться, и я лишь чудом успел задержать его падение, чтоб, чего доброго, не сломал себе шею. Рассыпать по мотелю свежеиспеченных покойников было бы излишне.

– Что за черт?

В дверях мужского нужника объявился Номер Второй, одетый в точности как Номер Первый, но выше дюйма на два, плотнее и старше. Обладатель пышных светлых усов. Он ошеломленно уставился на мой револьвер. Должно быть, перелистывал мое досье, знал, что я прилично стреляю левой рукой, и не пожелал рисковать понапрасну. Замер не шевелясь.

– Урони пистолет! – распорядился я. – Оба арестованы за противодействие федеральному агенту, находящемуся при исполнении обязанностей. Неприятель возмущенно хмыкнул.

– Тебе осталось жить секунды три-четыре, amigo. Если пистолет не очутится на ковре, когда закончу говорить, я просто спущу курок... Вот, умница. Теперь, будь любезен, ухвати своего приятеля, затащи внутрь и усади на унитаз. Ничего ему не сделалось. Проспит четыре часа и проснется свежий, как огурчик. Да, забыл предупредить. Если носите запасные малокалиберные стволы, или метательные ножи – милости прошу воспользоваться. Только помни: это пытались проделывать не раз, и не два, но я стою здесь, живой и здоровый. Чего нельзя сказать о пытавшихся.

Разместив товарища сообразно моим указаниям, противник повернулся и смерил меня вызывающим взором.

– Не понимаешь, в какую петлю голову суешь? – осведомился он задиристо. – Могу растолковать...

– Не требуется. Знаю сам: ты – немалая шишка в Службе Федеральной Безопасности, с тобою так не обращаются, и я горько пожалею о содеянном. Теперь слушай: я – немалая шишка в Федеральном Агентстве... неважно, каком именно; и со мною тоже так не обращаются; и мы, таким образом, равны – однако я держу револьвер, а ты – нет. Выкладывай, кто явился вместе с Беннеттом? Выскочило имя из головы, ничего не попишешь.

– Да пошел ты к... Парень быстро и вразумительно сообщил, куда следует направить многогрешные мои стопы. Я печально поцокал языком:

– Терпения чужого никогда не испытывай, о сын мой! Прискорбно для здоровья и долголетия. Миссис Эллершоу сгребли господин Беннетт и еще кто-то. Рожица второго субъекта мне отлично знакома, работали вместе на Багамах и во Флориде. Римский профиль, коротко стриженные волосы, уверенная походка... На что вы надеетесь, олухи? Дама состоит под моей опекой!

– Дама? – Ухмылка парня сделалась отменно гнусной: – Тьфу! Лет восемь назад, может, и числилась дамой – заносчивая сучка, дравшая носик прямо к зениту, но в тюрьме свое дело знают... Вышла присмиревшей! И уже не лопается от спеси. Да и выглядит иначе...

Удивительно, с каким наслаждением подобные особи смакуют чужое несчастье, особенно ежели несчастье постигло человека лучше и выше, чем они сами.

– Тебя как зовут? – ласково полюбопытствовал я.

Поколебавшись, незнакомец ответил:

– Делленбах. Джим Делленбах.

– Благодарю, о Джим Делленбах.

– За что? – спросил парень с неподдельным удивлением. Собственно, парнем его называть можно было только с большой натяжкой: Делленбах, безусловно, готовился разменять пятый десяток; просто сохранял моложавый вид и подтянутость.

– За то, что высказался начистоту. Ибо теперь нужен лишь мельчайший повод, малейший предлог, чтобы просверлить в тебе небольшое опрятное отверстие тридцать восьмого калибра. Следовательно, допрос весьма облегчается. Повторяю во второй раз: как зовут субъекта, оставшегося с Беннеттом?

Делленбах презрительно фыркнул и вызывающе уставился на меня. Покачав головой, снова поцокав языком, я наотмашь ударил агента стволом по щеке, дернул оружие на себя. Внушительная мушка рассекла кожу от виска до губы. И на славу рассекла, осмелюсь доложить.

Охнувший Делленбах непроизвольно ухватился за поврежденное место.

– В последний раз повторяю, – сообщил я. – Как зовут субъекта, оставшегося с мистером Беннеттом? И слегка приподнял ствол. Делленбах вздрогнул, сжался.

– Бюрдетт, – выдавил он. – Фил Бюрдетт...

– Фу ты, ну ты! Надо же было запамятовать! Разумеется, Фил Бюрдетт! – Я глубоко вздохнул.

– Коль скоро меж нами, наконец, возникли отношения доброго сотрудничества и взаимного понимания, мистер Делленбах, объясните, пожалуйста, не глупо ли? Все равно в итоге вы ответили на заданный вопрос, но заработали при этом пожизненный шрам... Не проще ли, право слово, болтать непринужденно и добровольно? Помните: я с огромным наслаждением наделаю из вас отбивных, а торговать ими буду по бросовой цене! Мое агентство тоже не из последних, и мы не жалуем непрошеных помощников... Помните Лоусона?

– Убит в Майами, террористами. Года два прошло.

– Бюрдетт, ежели захочет, подробно расскажет, как именно, и за что погиб Лоусон. Ограничусь общим замечанием: Лоусон допустил ошибку, попытался убить меня. Понятно? Теперь оторви большой кусок подтирки, сложи втрое, вытри физиономию. Отправляемся к даме. И ты скажешь нужные слова и заставишь отомкнуть входную дверь. Ибо в поясницу упрется твой собственный «магнум», а курок будет взведен загодя.

– Господи помилуй, человече! – возопил Делленбах. – У меня курок со "шнеллером"[45], слушается малейшего прикосновения!

– Чудесно. Вы, значит, будете весьма благоразумны, верно, мистер Делленбах? Не вынудите меня перенервничать.

Мы прошествовали вспять через ресторанный зал. Делленбах изображал субъекта, мающегося приступом зубной боли, а я предусмотрительно держал руку со взведенным пистолетом в кармане. Материя не склонна слишком задерживать пулю, и Делленбах сознавал это.

– Если должны подать условный сигнал, подавайте, – прошептал я, когда мы достигли домика.

– Нет никаких сигналов, клянусь!

– Тогда просто постучите и уведомьте, что со мной управились без малейших осложнений.

Помедлив, Делленбах стукнул трижды. Знакомый голос откликнулся, спросил, кого несет.

– Это я, мистер Беннетт! Все улажено.

– Хорошо. Ведите сюда.

Разумеется, Делленбах обязан был предпринять последнюю попытку. Да и уважать бы себя не смог, не предприняв. Сукин сын, в конечном счете, был без малого на двадцать лет моложе; весьма крупный, широкоплечий кусок упитанной плоти. Рядом со мной выглядел настоящим атлетом. Да так оно, пожалуй, и было; в рукопашной схватке против Делленбаха я и полминуты не продержался бы.

Заранее опустив курок, чтобы ненароком не оставить на пороге теплый труп, я тронул спину агента пистолетным дулом. И Делленбах совершил классический молниеносный поворот, прекрасно знакомый мне самому, не раз применявшийся, ни разу не подведший. Да только я, в отличие от безмозглых любителей, тычущих всерьез, тотчас отступил и поднял оружие. Предплечье Делленбаха ударило в пустоту, а челюсть пришла в резкое и сокрушительное соприкосновение с рубчатой рукоятью.

Пнув неприятеля пониже пояса, я опрокинул его на возникшего в проеме Беннетта. Оба покатились на пол.

Я перепрыгнул через поверженных, влетел в комнату, крутнулся, подымая пистолет. "Шнеллер", или не "шнеллер", а самовзводным действием эти пушки тоже обладают: лишь нажимать надобно посильней.

Мадлен, успел краем глаза приметить я, восседала в кресле, с левой стороны. Однако заниматься ею было недосуг. Ибо у правой стены стоял Фил Бюрдетт. Разумный, спокойный профессионал: заранее бросил револьвер и держал руки ладонями кверху, на виду. При этом улыбался. Взрослый человек, снисходительно следящий за козлиными игрищами подростков...

– Бюрдетт, чтоб тебе! Стреляй! – Орал, разумеется, Беннетт.

– Спокойствие, командир, – осклабился Фил. – И, если не хотите повальной бойни, ствол извлекать не вздумайте. Ему только того и надо! Всегда и неизменно... Вздохнув, Бюрдетт повернулся ко мне.

– Старый добрый дикий Мэтт Хелм собственной персоной... И как ты уцелеть умудряешься? Почто вьюношу поцарапал, изверг?

– Честной вьюнош, – откликнулся я в тон Бюрдетту, – изрыгнул достомерзостную хулу, ответствуя на учтивые речи, обращенные к нему... Здравствуй, Фил. Уведомляю: эта леди состоит под моей опекой. И, коль скоро встарь не приучил посторонних держаться подальше, могу немедля повторить урок.

Последовало краткое безмолвие. Беннетт поднялся, отряхнулся, обозрел корчившегося и стонавшего Делленбаха. Я дозволил себе покоситься на Мадлен.

За считанные минуты воспрявшая было спутница превратилась в точно такую же человеческую развалину, какой предстала мне вчера утром. Непроницаемая маска вместо лица; потухший взор; поникшие плечи. Из левой ноздри вытекала струйка крови, понемногу запекавшаяся на губах и подбородке. Беннетт не тратил времени попусту.

Вот так, подумал я, и будет восседать, подобно каменному изваянию, пока не велят подняться и двигаться в указанную сторону. Тюремная привычка.

Я сглотнул. Уставился на Бюрдетта.

– Миссис Эллершоу заплатила по общественным счетам полностью, без малейшего остатка. Отбыла срок от звонка до звонка. По какому праву ее хватают и лупят?

– Она изменница! – рыкнул Беннетт, наступая на меня. Худощавый, довольно красивый субъект. Гордый орлиный нос, короткая стрижка, фанатический блеск в глазах.

– Если бы не вшивое слюнтяйство присяжных, эту стерву поджарили бы на электрическом стуле! По крайней мере, приговорили бы пожизненно!

Спорить не доводилось. Я не спорю с подобными личностями. А посему просто уведомил:

– Мы квиты. Здесь ударили мою подопечную, там досталось вашему холую. Счет равен. Однако же теперь, отныне, любой, кто занесет, а уж тем паче опустит на эту женщину свою паскудную руку, лишится упомянутой руки у запястья. Отсеку лично. Клянусь. А коль скоро миссис Эллершоу стукнут с достаточной злобой, отрублю сволочную лапу до самого локтя. Понятно?

Беннетт попятился.

– Вы уже пытались вмешиваться в наши дела, уже чинили организации мелкие и крупные подлости. В итоге потеряли агента и принесли мне формальные извинения. Будьте добры, вызовите Вашингтон и удостоверьтесь: Мак не отзывает людей с важных заданий лишь потому, что поганый политикан или вшивый сыщик пытаются возражать!

Бюрдетт внимал моей речи с неподдельным весельем, и я прекрасно понимал Фила. Кроме нас двоих, в этой комнате профессионалов не замечалось. Мы, невзирая на прошлые разногласия, были родственными душами. Когда настанет время сводить старые счеты, победителю – кто бы ни вышел победителем – сделается грустно и горько. Ибо взаимное уважение – отличительная черта людей, подобных нам.

Приблизившись к Мадлен, я возложил ей на плечо хранительную длань и принялся держать речь, от которой Бюрдетт, вероятно, захохотал бы до слез. При иных обстоятельствах. Но сейчас лучше было сдержаться.

– Господа! – возвестил я. – Преклоните слух! Я – великий плотоядный медведь-гризли, обитающий среди обомшелых утесов! Я – старый лютый ягуар, скитающийся у диких истоков Миссисипи! Когда я подъемлю рык, со Скалистых Гор срываются сокрушительные лавины: от Сангре-де-Кристо на юге – и до самого севера. Когда виляю хвостом, изготовясь к прыжку, Сан-Андреас трепещет и Калифорнию постигают землетрясения! И любой распроклятущий выблядок, мешающий федеральному агенту исполнять обязанности, сиречь, оберегать миссис Эллершоу, или помахивающий пред ликом оного агента своим дерьмовым пугачом, окажется либо в лазарете, сиречь лечебнице, либо в морге, он же покойницкая. Невзирая на досточтимые знаки почетной принадлежности, являемые обозрению моему! Несмотря на вонючие удостоверения! Эта скотина, – я простер десницу, плавно указуя на Делленбаха, – не возжелала внимать учтивым словесам и немедля огребла по харе. Вторая скотинища восседает в ресторанном сортире и дрыхнет, уронив портки! Вот оба револьвера, трофейные...

Я бросил изъятые стволы под ноги Бюрдетту. У Фила достанет разумения, подумал я, не пытаться пустить их в дело. Чего нельзя с уверенностью сказать о Беннетте и Делленбахе.

– ...Заберите покинутого средь уборной и сгиньте с глаз моих, дабы взор мой не осквернялся лицезрением столь отвратных образин! Брысь, олухи. Засим, пока...

(обратно)

Глава 7

Мы вырвались на магистральное шоссе, и гоночный мотор уже набрал положенные при крейсерской скорости две тысячи пятьсот оборотов в минуту, когда рядом со мною раздался непонятный звук. Я скосил глаза.

Мадленхихикала.

– Вам нехорошо? – участливо спросил я, решив, будто у спутницы начинается обычная истерика.

– Нет! – выдохнула Мадлен. – Припомнила, как вы стояли посреди комнаты и мололи всю эту чушь! О медведях-гризли, кровожадных ягуарах и землетрясениях! И даже не улыбнулись при этом!

Легонько тронув мою правую руку, покоившуюся на рулевом колесе, женщина продолжила:

– Только не подумайте, Мэтт, я не издеваюсь! Чудная речь получилась. Впервые за долгие годы кто-то пришел на помощь, заступился...

Она проглотила поднявшийся к горлу комок.

– Мне ужасно понравились ваши слова. Но... ведь все равно прозвучало слегка... напыщенно.

Весьма обнадеживает, подумал я. Даму поколотили, чуть не вогнали назад, в черную меланхолию – однако Мадлен удивительно быстро обретала надлежащее душевное равновесие. С другой стороны, тюрьма должна была приучить ее не принимать первую попавшуюся фальшивку за чистую монету...

– Вы, пожалуй, не понимаете, – промолвил я терпеливо. – Поглядите на дело со стороны. Представьте, что вас оно совершенно не касалось. Выслушав потоки моей галиматьи, что бы вы подумали о говорящем? Излагайте честно, я обижаться не стану. Хихиканье смолкло.

– Со стороны? Сочла бы... субъектом хвастливым и... не шибко умным. Выражаясь мягко. Я кивнул:

– Вот-вот! Лупит себя в широченную грудь и ревет:

"Я Тарзан, обезьяний властелин! Берегитесь, пришельцы! Грр-р-р-а-а-ааа!" Длинный, выживший из ума, заносчивый остолоп.

– Но я, – поспешно вмешалась Мадлен, – вовсе не думаю ничего подобного!

– Зато ребятки подумают. Не считая Бюрдетта, быть может. Он чуток со мною знаком. Но промолчит, не сомневаюсь... Чего требовалось досточтимому господину Беннетту?

С минуту Мадлен безмолвствовала, потом заговорила надтреснутым голосом, изображая низкий мужской тембр:

– "А ну-ка, сучка тюремная, колись! Мы все равно знаем, куда катишь! С муженьком драгоценным повстречаться втихаря вознамерилась? – Хлоп! – Отвечай, когда с тобой разговаривают, падла! – Хлоп! – Молчишь, гнида?! – Хлоп! Хлоп!"

Она перевела дыхание и сказала:

– Тебя выпускают из тюрьмы... И, по сути, не выпускают из нее никогда.

– Раскиньте умом, – посоветовал я. – Коль скоро Беннетту любопытно было выследить Роя, неужто он взялся бы действовать подобным способом? Полагая, что вы и впрямь намерены встретиться с мистером Эллершоу? Гораздо надежней и проще следить исподтишка и дожидаться, пока тебя приведут прямиком в нужное место.

Мадлен подняла брови.

– Куда вы клоните, Мэтт?

– Вы наивны, сударыня. Слыхивали о ley de fuga?

– Конечно... Только это ведь не закон, а... а... предлог! Повод, чтобы... Мэтт, не может быть!

Глаза Мадлен сделались перепуганными, затравленными.

– О-о-о! – рассмеялся я. – Еще как может! Чудный латиноамериканский прием. А у красных он зовется "шаг влево, шаг вправо...", и фраза оканчивается словами "...конвой стреляет без предупреждения". Вас намеревались примусить, устрашить, вынудить к безрассудной попытке вырваться. Потом – пиф-паф! "Господин судья, задержанная оказала сопротивление и пыталась ускользнуть... Агент применил оружие, но, к несчастью, взял чересчур высоко..." Дали бы отбежать подальше от домика, дабы свидетелей посторонних и незаинтересованных себе обеспечить. Если б не нужда в свидетелях, застрелили бы с ходу, едва лишь дверь за спиною захлопнулась.

– Но... Но ведь Служба Федеральной Безопасности, кажется, государственное учреждение! Выходит, меня хочет устранить американское правительство? Это безумие, Мэтт!

– Американское правительство, – сказал я, – состоит из множества людей, которые хотят самых разных вещей. Шефу моему желается одного, Беннетту – другого, руководству ЦРУ – третьего... Посему предлагаю принять как рабочую гипотезу параноическое утверждение: сегодня состоялась вторая попытка уничтожить вас физически. Также предлагаю считать, что распутываем исключительно крупное дело, о подлинном размахе коего имеем понятие довольно смутное. Перед выездом я позвонил в отряд прикрытия, Джексону... Вы вчера с ним познакомились, подле закусочной, во время первого покушения. Условился о встрече, разузнаю, что удалось откопать напарникам. Чем больше сумеем выяснить – тем лучше. А кстати, почему Делленбах зол на вас?

Мадлен встрепенулась:

– Так этот светловолосый...

– Джим Делленбах. Начал говорить о вас изощренные гадости и схлопотал револьверным стволом по физиономии.

– Господи, ведь восемь лет миновало! – воскликнула Мадлен, вздрогнув. – Показалось, будто знакомый человек, но успел усы отрастить, и весу прибавил... Впрочем, не мне теперь судить чужую внешность, – прибавила она с грустью. – Он состоял у Беннетта на посылках. Всякий раз, когда мистеру Беннетту приходило в голову задать мне еще несколько вопросов, присылали Делленбаха. Тот усаживал меня в автомобиль, отвозил в полицейский участок, потом доставлял домой... Пока дом не продали... Дружелюбный, сострадательный субъект...

Мадлен скривилась.

– Неустанно повторял: "Стыд и позор! Такую славную женщину так беспардонно стращают и унижают!" Клялся, будто уверен в моей невиновности, но ведь следует явить здравомыслие... Учесть веские свидетельства... Предлагал признаться в преступлении, свалить все на исчезнувшего мужа, заявить, что поддалась его уговорам, согрешила ради великой любви, не ведая, что творю. "Никогда бы вы не пошли на государственную измену, миссис Эллершоу – нет-нет, я ведь успел с вами познакомиться, и знаю это! Положитесь на милосердие суда; отделаетесь легким подзатыльником и условным приговором..."

Наступило молчание. Несколько минут мы ехали, размышляя каждый о своем. Затем спутница продолжила:

– Временами казалось, целый мир нетерпеливо ждал, покуда глупая, упрямая, ополоумевшая от волнений и потрясений тварь наберется ума и признается в несовершенном преступлении. Даже мистер Барон, взявшийся меня защищать. Он откровенно заявил: шансов оправдаться почти нет; нужно просить о снисхождении. Прокурор готов уступить, уведомил мистер Барон. Да только я не собиралась возводить напраслину на себя и Роя! Попробуй после этого хоть когда-нибудь утверждать, что невиновна!

Мадлен сглотнула.

– Как адвокат, соглашаюсь: разумнее было бы внять их настояниям. Наверное, вняла бы, имей полное представление о том, что такое провести восемь лет в Форте Эймс! Без права на досрочное освобождение, без надежды на будущее...

Вертя баранкой, я протиснул "мазду" сквозь небольшую дорожную пробку. Минуту спустя машина вновь прибавила скорости. Мадлен возобновила рассказ.

– Короче, Делленбах не щадил усилий, пытаясь убедить подопечную, склонить к признанию... И еще кое к чему... Окончилось тем, что я велела ему держать язык за зубами, а лапы на привязи. Велела резко, весьма убедительно и подробно. Это было тактической ошибкой. В автомобиле Делленбаха наверняка стоял микрофон, тираду мою подслушали, записали; бьюсь об заклад, что не раз и не два прокручивали пленку впоследствии, покатываясь со смеху и балагуря насчет бедолаги Джима, потерпевшего эдакое фиаско. Делленбах болезненно самолюбив, на роже написано. И, конечно, затаил неутолимую злобу. Даже на суд явился: полюбоваться мои падением с аристократических высот... Насладиться.

Я сощурился.

– Так... Подытожим. Получается, именно Беннетт и его люди ворвались к вам в ту памятную ночь? Арестовали, допросили, а потом вели следствие?

– Не полностью, не до самого конца, но вели. Вовлечены оказались все, включая местную полицию. Ведь Рой исчез, и слово "убийство" произнесла я сама... Но правильно: в основном довелось иметь дело с Беннеттом, а Джим Делленбах состоял у него подручным.

– Не подозревал о столь обширном участии Беннетта в следствии. Прочитанный меморандум не содержал имени главного допросчика. Любопытно... Пытались утаить полезные сведения из государственных картотек? – Я пожал плечами: – Ладно, строить предположения на песке не стоит. Фактов пока недостаточно. Лучше успокойтесь, ибо нужно принять важное решение. Между прочим, самое время познакомиться с "маздой" поближе, пересесть за руль и припомнить, как управляют машиной.

– За руль? Ой...

Вывернув баранку, я направил автомобиль к обочине, затормозил, выключил зажигание и выбрался наружу.

– Но, Мэтт, после стольких лет... Я все позабыла...

– Вот и вспоминайте, – предложил я.

– Не лучше ли попробовать на тихой, пустынной дороге?

– Попробуйте нынче обнаружить пустынное и тихое шоссе. Поменялись времена, миссис Ван-Винкль.

– А какое важное решение следует принять? – осведомилась Мадлен четвертью часа позже, раскрасневшись и почувствовав себя немного увереннее. Гудрон ложился под колеса бесконечной, почти прямой лентой, передачи начинали потихоньку слушаться – даже коварная пятая.

– Касательно прически.

– Прически?!

– Поскольку предстоит военный совет с Джексоном, доведется переночевать в городке Стоквилль, это здесь, неподалеку. Наличествуют парикмахерские "Бланш-Бутик" и "Маделон Ла-Мод". Вот и надобно решить, куда вы наведаетесь. Мадлен улыбнулась.

– Предлагаю "Маделон". Очень созвучно вашему имени, это добрый знак. Правда, разведка сообщает, что у Бланш парикмахеры получше... В общем, выбирать надо самой.

– Новая попытка поднять настроение несчастной освобожденной узнице? – сухо спросила женщина. – Я и нынешней прической довольна.

– По чести говоря, прическа отвратная. И ничуть вы ею не довольны, прекратите притворяться. Побывав у Бланш или Маделон, заглянете в универсальный магазин Оффенберга, или в "Дамские моды". Пользуйтесь кредитными карточками напропалую. Не хватит – покупайте в долг: любые разумные затраты возместим. Вопросы есть?

Помолчав, Мадлен спросила:

– А вы пойдете по пятам и приметесь наблюдать?

– Наблюдать, безусловно, будут. Но другие. Нужно выяснить, отозвал Беннетт своих прихлебателей, хотя бы временно, или нет. Заодно удостоверимся, что в операцию не жаждет сунуть нос какая-либо третья сторона. Или напротив, жаждет...

Мадлен зябко передернула плечами.

– Понимаю. Идущий за мною человек шести с лишним футов ростом привлечет внимание, выдаст нашу затею. Но, коль скоро вы не намерены пасти свой объект, чем заняться хотите, а, мистер Хелм? Я вздохнул.

– И признаваться-то срамно. Зазорно... Потому как, сударыня я отправляюсь в порнографическую лавку, созерцать изображения голых девиц, лежащих на спине и тщательно распахивающих ноги.

Я чуток ошибся. На спине лежали только немногие модели. Прочие пребывали в разнообразнейших положениях, причем некоторые позиции были откровенно немыслимы без долголетней акробатической подготовки.

И полная нагота встречалась редко. Служебной формой жриц Эрота числились прозрачные чулки и клочки столь же прозрачной ткани, размещенные так, чтобы не скрывать ничего, способного привлечь зрительское внимание.

В магазине топталось еще двое-трое мужчин, которые не обращали внимания ни на кого и ни на что, кроме полок, усеянных яркими глянцевыми обложками. Наконец, объявился Джексон, прошествовал в кабинку для уединенного созерцания распутных кинолент. Уединиться ему, впрочем, не удалось, ибо я вошел следом пять минут спустя.

Джексон заинтересованно следил, как на маленьком телевизионном экране забавляются три особи: одна штука мужского пола и две штуки женского. Разместились они бутербродным манером, в три слоя, и вытворяли вещи довольно замысловатые.

– Что стряслось? – вопросил я. Встрепенувшийся Джексон покосился, не скрывая неудовольствия: я отвлек его на весьма пикантном эпизоде.

– Какого лешего ты в одиночку бросаешься на всю СФБ? С ума спятил? Мы, конечно, топтались неподалеку, на всякий случай, но все обошлось благополучно, и нужды вмешиваться не было. Уж, пожалуйста, если вздумаешь противостать американским сухопутным войскам или флоту, поставь в известность загодя, чтобы подкрепления успели явиться! – Я кивнул.

– Справедливая критика.

– И постарайся выяснить, наконец, кто плох, а кто хорош! Нельзя ведь...

– К несчастью, это пока невозможно. Будем предполагать, что единственная хорошая компания в этом деле – мы сами. Только мы. Исключительно мы. Любой иной, всякийиной, посмевший приблизиться к миссис Эллершоу, либо затаиться неподалеку с непонятными намерениями, автоматически считается гнусным супостатом и подлежит немедленному обезвреживанию. Даже если сам Эдгар Гувер, или Билл Донован спустятся на землю из рая, или из преисподней подымутся – не знаю, где именно старики обосновались, – на пушечный выстрел не подпущу.

Немного недовольный Джексон ответил:

– Прости. Но я выслушал не одну лекцию касаемо сотрудничества между правительственными службами...

– Наплюй и позабудь.

– Хорошо... Но войди в положение: глава СФБ желает побеседовать с тобой и миссис Эллершоу. Как было вмешиваться очертя голову?

– В следующий раз, – ядовито заметил я, – отриньте ложную скромность, о рыцарь, и шевелите конечностями! А заодно и мозгами.

– Я ведь попросил прощения.

– Даруется.

– Велено передать, – сказал Джексон, – в интересах общего дела тебе лучше блюсти похвальную сдержанность, проявленную до сих пор. Но если риск сделается неприемлемым, действуй по усмотрению и рассчитывай на полную поддержку Мака. Я расхохотался:

– Кажется, старика исхитрились не на шутку взбесить!

Вяло улыбнувшись, Джексон ответил:

– Беннетт принялся угрожать политическими осложнениями, а ты знаешь, каково разговаривать с Маком в подобном ключе. Босс полагает, Беннетт просто намерен собрать сливки и снять пенки с позабытого дела, процесса восьмилетней давности.

– Или не просто... Девять лет назад Беннетт лично руководил следствием по ЦЕНОБИСу. – Тихо свистнув, Джексон сказал:

– Очень любопытно. Почему же мы ничего не...

– Не просто очень, а чертовски любопытно! А мы "ничего не" потому, что файлы правительственных компьютеров подверглись хитрой обработке, и фамилия Беннетта попросту не всплывала при обычных запросах. Это, между прочим, говорит о многом.

– Доложу.

– Хм! – произнес я задумчиво. – Десять лет назад Беннетт и его шайка были просто сворой сторожевых... даже не псов – собачонок. Но потом возле Санта-Фе, в Лос-Аламосе, заварилась непонятная каша, исчезло молодое светило учености, с ним заодно испарилась дама, склонная к марксистским воззрениям, жена Роя Эллершоу очутилась на скамье подсудимых, а Беннетт внезапно возглавил новосозданную Службу Федеральной Безопасности. Свора собачонок превратилась в чрезвычайно влиятельную правительственную организацию. Недурно?

– Пожалуй.

– Можешь поверить, я не впервые встречаю Беннетта, парень изнасиловал бы собственную бабушку, а потом удушил старую леди подушкой, чтоб не проговорилась. И эдакий фрукт заправляет СФБ...

– Куда ты клонишь?

– Сам не знаю. Рассуждаю вслух, вот и все... Но прошу разыскать и собрать воедино все грязное белье, имеющее отношение к Федеральной Безопасности. А также представить подробнейший отчет об адвокатской конторе Барона и Уолша, Санта-Фе, штат Новая Мексика. И о загадочной Белле Кравецкой тоже.

– Это все? – равнодушно спросил Джексон, пока я переводил дух.

– Покуда все. Да, потребуй дополнительную живую силу, прикрытие обеспечить. Не нравится мне столь живой интерес к миссис Эллершоу. Незнакомцы палят из дробовиков, старые мои знакомцы по физиономии лупят... А миновало восемь лет, и срок отбыт, и дело давно прекращено. Кому она может угрожать нынче? А вот поди ж ты: некоторые субъекты запрыгали от беспокойства, точно тараканы по сковороде! И я разузнаю, с какой стати. Но тем временем даму следует всемерно беречь.

Бросив последний взгляд на мерцающий экран, я развернулся и покинул кабинку. Мужчина и женщины принялись упражняться в любви на манер вертикальный: поднялись во весь рост. Чем и как умудрялись они заниматься при столь неудобном положении, понять было трудно.

Очень многое было трудно понять...

(обратно)

Глава 8

Мадлен медлила вернуться в мотель и причиняла мне изрядное беспокойство. Добравшись до гостиницы пешком – она располагалась примерно в двух милях от города, – я подышал свежим воздухом и чуток размял мышцы. Женщине будет легче осваиваться с "маздой" самостоятельно, когда я перестану дышать в затылок и следить за ее действиями критическим оком... Да и чуток отдохнуть от непрестанной необходимости считаться с изувеченной психикой спутницы не мешало.

Но сумерки спустились, ранние зимние сумерки, а Мадлен по-прежнему не было.

Я не на шутку всполошился, выскочил из мотеля...

Заметив меня издали, женщина дважды включила и выключила фары. "Мазда" лихо притормозила неподалеку от входа. Безусловно, три часа привольной езды свое дело сделали, подопечная вполне приноровилась к низкому, проворному автомобилю.

Вздохнув с невыразимым облегчением, я услужливо распахнул дверцу. Хороший признак: Мадлен отнюдь не поспешила выбираться из машины сама, дождалась положенной светской вежливости.

– Ба! – сказал я жизнерадостно. – Бамперы целы, капот и багажник не вдавлены, крыша не смята... Чудо, чистое чудо.

– Мэтт!

Лицо Мадлен было плохо различимо при меркнущем свете, но голос прозвучал неподдельным задором.

– Да?

– Сообщи казначею своей организации, что я – презренная растратчица. Но так приятно швыряться деньгами! Спасибо.

– Не за что.

– А теперь дама примет горячий душ, переоденется и дозволит джентльмену отвести ее в ресторан.

– Так и быть, – ухмыльнулся я. – Кутим!.. Когда выслушавшая наш привередливый заказ официантка согласно кивнула и уплыла по залу, Мадлен отхлебнула крохотный глоток мартини и пристально поглядела на меня.

– Кажется, – молвила она, – у вас накопилось немало вопросов. Лучше выкладывайте сразу. – Поколебавшись, я сказал:

– Не хочется портить хороший вечер беседами угрюмого свойства.

– Пожалуйста, Мэтт. Не обращайтесь со мною, как с душевнобольной. Теперь я вполне способна разговаривать о любых предметах не всхлипывая и не приходя в немедленное уныние. Рассудок, – улыбнулась женщина, – понемногу возвращается в обычную колею. Излишняя заботливость пойдет не на пользу, а во вред. Вы сами не даете мне почувствовать себя обычным человеческим существом.

– Простите, – согласился я. – Вы совершенно правы. Ладно... Итак, установлено: Мадлен Эллершоу не принадлежит к особам, склонным шпионить, и Мата Хари из нее не получилось бы. Но вот насчет мужа, Роя Эллершоу, ведомо очень мало. Рой мог бы возглавить зловещую разведывательную сеть, а? Я спрашиваю лишь ваше личное мнение, помните.

Мадлен вскинулась, и я поспешно воздел правую ладонь:

– Спокойствие! Вы любили его, согласен. Он был вашим супругом – или остается оным, в зависимости от того, на каком свете обретается. Но живой, или мертвый, Рой Эллершоу был просто человеком, а не безгрешным святым... Спрошу иначе: мог ли выдающийся ученый, светлая голова, изменить Америке по соображениям чистейшего идеализма? – Женщина молчала.

– Уточняю. Рой работал в ЦЕНОБИСе, Центре Оборонных Исследований. По нынешним временам, говоря "оборона", подразумевают "нападение". Не мог ли ваш муж трудиться над оружием столь ужасным, что в итоге решил вручить чертежи русским, дабы Америка не оказалась монопольной обладательницей страшной разрушительной мощи? Не принялась шантажировать остальное человечество? Возможно, Рой пытался дать русским противовес, восстановить равенство сил?

Мадлен замахала руками.

– Ни в коем случае, Мэтт! Рой был настоящим ученым, полагавшим, что всякое открытие рано или поздно сделают, и ничего тут не попишешь, чему быть, того не миновать. Человечеству поневоле придется искать способы обуздать опасные творения разума, вот и все... Но если даже допустить, что вы правы. Рой никогда не вовлек бы в подобное предприятие меня! И не подумал бы отдать на сохранение жене документы, способные погубить ее! И уж, разумеется, не бросил бы на произвол судьбы, не покинул на растерзание подлецам.

– А вы, собственно говоря, пытались понять, что же именно стряслось? – медленно осведомился я.

– Конечно! – с негодованием ответила Мадлен. – Чуть не спятила, сопоставляя и пытаясь придти хоть к мало-мальски приемлемому выводу. Восемь лет на размышление отвели...

Я покачал головой.

– Пожалуй, и пытались, да не с того конца брались за дело. Не использовали полученные в университете знания. И опыт собственный побоку пустили...

– Не понимаю.

– Полагали, будто все, в чем вы уверены, – чистейшая правда. Согласен. Только вы еще и не сомневались, что все, рассказанное вам другими под видом чистейшей правды, может оказаться вопиющей ложью. Независимо от источника сведений, сколь бы надежным тот не выглядел.

Нахмурившись, Мадлен сказала:

– Боюсь, не могу проследить за вашими рассуждениями. Изложите подробно. Пожалуйста.

– Вы принимали многое на веру безо всяких к тому оснований. Считали, что вам преподносят неопровержимые факты. Недостаточно доверялись собственным убеждениям и чувствам. А посему и к очевидным выводам не пришли.

В глазах собеседницы вспыхнул огонек любопытства.

– Говорите, Мэтт!

– Начнем с мужа. Вы ни на секунду не сомневались: Рой не способен шпионить, предавать. Верно? Убеждены: Роя убили, дабы не проболтался о чем-то чрезвычайно важном – быть может, потрясающе важном, – что умудрился обнаружить. Сами рассказывали: несколько недель кряду муж беспокоился, хотел попросить вашего совета, однако не смог... Ведь его могли убить как раз затем, чтобы создать впечатление панического бегства, исчезновения без малейших следов. – Мадлен облизнула губы.

– Никто не желал меня слушать... Но я думала об этом!

– Теперь слушатель наличествует. Продолжаю. Будем опираться на достоверный факт: Рой Эллершоу погиб. Вы узнали об этом во сне, тела не обнаружено – и все-таки я полностью верю этому сну. Ибо верю в связь между близкими людьми. Телепатическую связь, таящуюся при обыкновенных обстоятельствах, дремлющую без дела, но проявляющуюся весьма отчетливо в положениях крайнего свойства. Рой погиб, считаем это вполне установленным. Убит после таинственного телефонного звонка...

– Следователи повторяли: это было предупреждением о грядущем аресте!

– Но ведь вы сами убедились, какие люди Беннетт и компания! Патологические и злонамеренные лгуны. Развиваю мысль: Роя выманили из дому, схватили и уволокли, чтоб очистить Беннетту поле деятельности. Заодно с вашим супругом и вредоносную Беллу, между прочим, из обращенияизъять могли. Дабы достоверности прибавить, убедительности... Где Беллу видали в последний раз?

– Передвижения Беллы Кравецкой в ту ночь никем не прослежены, – сказала Мадлен. – Она жила в мотеле, туда явилась полиция, но Белла уже исчезла. Ей, по словам портье, тоже позвонили... Больше не известно ничего. Одежда и чемоданы остались в номере. Автомобиль стоял на месте.

– Ну ее к лешему, Беллу, – вздохнул я. – С нею все понятно, если принять мою гипотезу. Главное: ваш муж не удрал бы с нею на пару...

– Да Рой не мог ее видеть!

– Отлично. Как он погиб?

– Не знаю... Откуда же мне знать?

– Напрягите умный, отлично образованный, восприимчивый мозг. Рой закричал перед смертью, правильно?

– Да...

Мадлен сглотнула, провела пальцами под глазами, поморщилась.

– Припомните природу крика. Болезненный вопль истязуемого? Или негодующее восклицание? Или...

– Он... кажется, он падал, Мэтт... Падал, падал... И кричал, кричал... А потом вопль очень резко прервался. О, Боже!..

Мгновение спустя я перегнулся через столешницу и легонько сжал запястье Мадлен.

– Простите. Это бестактно с моей стороны, понимаю...

Ответив таким же дружелюбным пожатием пальцев, женщина возразила:

– Не беда... Лучше... продолжим рассуждения. Возможно предположить, где это... произошло?

– Сами сейчас поймете. Попробуйте мыслить логично.

– Скала? – задумчиво молвила Мадлен. – Утес? Аэроплан? Да нет, если бы его столкнули со скалы, или выбросили из самолета, нашлось бы тело. Колодец? Но в Новой Мексике обычных колодцев не роют, почва – сущий камень, вода залегает очень глубоко. Бурят артезианские скважины, а туда лишь котенка протолкнешь, и то не всякого... Шахта?!

Она посмотрела на меня. Я одобрительно кивнул:

– Вот-вот. Наиболее правдоподобное умозаключение. В окрестностях Санта-Фе уйма заброшенных шахт. Угольные копи, серебряные рудники... Многие из них располагаются ныне в пределах частных владений, огорожены колючей проволокой, доступ воспрещается... Не очень-то легко и просто подыскать удобное место, чтобы избавиться от мертвеца. Следовательно? Мадлен глядела на меня с любопытством.

– Вы, наверное, бывали в Санта-Фе?

– Прожил там пятнадцать лет! Кажется, уже упоминал. Кстати, среди прочего, меня приставили к вам еще и поэтому... Значит, первая наша цель – отыскать нужную шахту. После того, конечно, как вы повидаете отцовского адвоката и выясните вопросы наследования... Каждая шахта, расположенная в разумных пределах досягаемости для автомобиля. Имя владельца – точнее, человека, владевшего участком девять лет назад. Воспользоваться услугами постороннего в подобном деле невозможно; получается, обращались к надежному субъекту, посвященному в подробности.

– Или к одному из... преступников.

– Совершенно верно.

– Господи, попытайся я рассуждать подобным образом на суде, коллеги-адвокаты животы надорвали бы от хохота! Сверхчувственное видение, призрачный крик, дальнейшая версия целиком опирается на телепатические связи...

– Да. Но когда вы принялись возражать обоснованно и доказательно, вас вышибли вон из адвокатского сословия и упрятали в... Форт Эймс, верно? Поскольку работаем, опираясь на собственные убеждения, говорите: виновен Рой Эллершоу, или не виновен?

– Повторяю, нет! Нет! Нет!

– Продолжаем рассуждать. Не виновен, да. Но в чем же именно? Ваш банковский сейф оказался доверху набит секретными документами. Вы сами клали туда полученные от Роя папки.

– Рой не мог украсть государственных тайн!

– И не думаю сомневаться в этом.

– Но если...

– Минуту, миссис Эллершоу. Кто сказал вам, будто Рой вообще ничегоне похитил? Адвокатом числились ведь... Хитроумным адвокатом. Конечно, Рой мог выкрасть нечто,по его мнению, опасное... Не технические документы, не секреты военные либо научные, а нечто... Но здесь уже начинается область чистых догадок.

– Помилуйте, эксперты ЦЕНОБИСа подтвердили, что в папках содержится проект, над которым трудился Рой.

– Вы заглядывали в папки, или нет?!

– Нет...

– Откуда же можете знать, что именно вручал вам супруг? Поменять содержимое пакетов ничего не стоит, уверяю.

Мадлен охнула. С минуту царило безмолвие.

– То есть, – выдавила женщина, – вы уверены?.. Врученные мне Роем папки были совсем не теми, которые фигурировали на суде? Боже мой, но это же... Это безумие!

Пожав плечами, я возразил:

– Безумие ли, нет ли, – но логический вывод покуда именно таков. И выводом этим легко объясняются многие иные безумные вещи... Кто-то припрятал материалы, собранные Роем, и подложил вместо них безусловно компрометирующие бумаги. Ибо похищенные документы представляли для упомянутого кого-то немалую опасность. Если бы всплыли, разумеется... Потому вас и заставляли признать несуществующую вину. Оставаясь уважаемым членом общества, Мадлен Эллершоу являла собой ощутимую угрозу. А узница, приговоренная по делу о шпионаже в пользу русских, – совсем иная статья. Кто ее будет слушать, подлую? О каких материалах, кстати, говорили на суде?

– О Лазерном Заслоне. Хитрая система, позволявшая заранее обнаруживать и уничтожать межконтинентальные ракеты. Я ничего не смыслю в этом, рассказываю только то, что смогла понять. Проект "ЛЗ". Так его и называли.

Я кивнул.

– Получается, и впрямь оборонительная система... Не способная вызвать у Роя угрызения совести. Весьма любопытно.

– Что же было в сейфе изначально, Мэтт?

– Понятия не имею. Извлек папки, вне всякого сомнения, милейший мистер Беннетт. И получил награду: возглавил СФБ. Вожделенное вознесение на Олимп. Расплачиваться за услуги можно по-разному. Одни предпочитают получать круглую сумму, другие любят женщин, третьи рвутся к вершинам власти... Каждому свое. А люди, прибегшие к помощи Беннетта, были дьявольски влиятельны, ежели сумели обеспечить холуя секретнейшими сведениями для последующего подлога. Сами понимаете.

Мадлен облизнула губы.

– Страшно, Мэтт... По-настоящему...

– Эти люди имели доступ в Лос-Аламос. Где, надо думать, ваш муж потревожил – намеренно или случайно – такое осиное гнездо, что по сей день воздух гудит... Между прочим, Беннетт работал в охране лос-аламосских лабораторий. Рой, по моим соображениям, всполошился, обнаружив кой-какие пугавшие вещи, обратился к Беннетту, опрометчиво полагая, будто правительственный служащий внимательно выслушает и примет соответствующие меры... Он оказался прав, Беннетт принял меры. Содействовал похищению и убийству чересчур проницательного грамотея... Так я, по крайности, понимаю приключившуюся девять лет назад беду. А Белла Кравецкая появилась чрезвычайно кстати. Человек испаряется вместе с женщиной, известной своими коммунистическими воззрениями – чего же лучшего и желать, стряпая обвинение в шпионаже? Подымается шум, внимание публики отвлечено, все возмущены изменой четы Эллершоу и не замечают главного. Ибо главное хорошо спрятано. Старый добрый принцип: "держи вора"...

– Наверное, – тихо сказала моя собеседница. – Мэтт, пожалуйста, проводите меня в мотель...

(обратно)

Глава 9

Вокруг расстилался ровный, почти начисто лишенный растительности край, Новая Мексика. Лишь отдельные кактусы да мескитовые кусты слегка разнообразили безжизненный пейзаж, крепко действовавший на нервы первым переселенцам. Кое-где изредка сверкали узенькие ручейки.

Но даже навсегда уехав из Новой Мексики, обосновавшись в далеком Вашингтоне, я чувствую, что возвратился домой, видя вокруг эти унылые, испепеляемые летним солнцем и овеваемые зимними ветрами пустоши.

– Мэтт, – негромко сказала Мадлен, – что-то не нравится мне погода.

Где бы ни провела спутница моя последние восемь лет, инстинкт уроженки Запада остался безошибочным. В воздухе буквально витало электричество, полная тишина была неестественной, возросшее атмосферное давление ощущалось весьма заметно.

– Пора с картой свериться, – ответил я. – Та-ак... На ближайшие сорок миль – безлюдье, не считая поселка Райкерс. До него недалеко... А вот и он, голубчик!

Последнее мое восклицание касалось уже не Райкерса, но близившегося бурана.

Угольно-черная полоса возникла над горизонтом, начала подыматься, заслоняя западный небосклон, превращаясь в непроницаемую широкую пелену. Впереди уже маячили несколько домишек, еле различимых на большом расстоянии. Потом пелена достигла их и накрыла.

– До Райкерса мили две, – сообщил я. – Доберемся до мотеля и сможем, за неимением иных развлечений, в снежки поиграть... Прибавьте газу, Мадлен!

За рулем сидела моя подопечная.

"Мазда" восторженно взревела, ибо теперь ее вели в том самом режиме, для которого спортивные машины и создаются. Я включил обогреватель стекол, приподнял заслонку "печки". Промелькнул дорожный указатель:

"РАЙКЕРС – 1 МИЛЯ".

– Должны успеть, – ободряюще сказал я.

И, конечно же, ошибся.

Машина буквально нырнула в почти непроницаемую для взора белую круговерть. Снежинки, изрядно смахивавшие на град, зашелестели по крыше, забарабанили по ветровому стеклу.

– Так мы, чего доброго, промахнемся и приедем прямиком в Санта-Фе, – пожаловалась Мадлен, отчаянно пытаясь не слететь с дороги. Скорость пришлось убавить почти до черепашьей, и "мазда" ответила низким недовольным рыком.

Женщина тоже ошиблась. Мы вкатили в маленький поселок, почти наугад проехали по главной улице, остановились подле смутно видневшейся вывески "Мотель Райкерс". На противоположной стороне широченной улицы – места было вдоволь, и дома стояли очень свободно – расположилось одноименное кафе.

– Привал, сударыня, – уведомил я. – Теплый ночлег и добрый ужин. Возможна приличная выпивка: я прихватил из гостеприимного Стоквилля огромную бутылку, ибо здесь со спиртным туговато. Сейчас пойду закажу номера, и вы, пожалуйста, держитесь рядом.

– Но мои туфли, Мэтт...

Умоляющий взгляд Мадлен был весьма выразителен.

– Ежели за нами был "хвост", – пояснил я, – то следил с огромной сноровкой и умом. Никого не обнаружилось на протяжении сотни миль. Это значит: либо я перестраховываюсь, либо нас пасут профессионалы. Предполагать надобно самое худшее, так спокойнее, а посему считаем: парни свое дело знают назубок. Возможно, слетели в придорожную канаву, когда началась метель, но рассчитывать на это было бы глупо. Естественный поступок водителя, застигнутого бураном: спешить к ближайшему убежищу. И друзья наши вполне способны появиться несколько минут спустя, опознать знакомое личико, выпустить пару зарядов и умчаться прочь. Нынче для убийц погодка самая подходящая, ни зги не видно за двадцать шагов. Ищи-свищи ветра в поле... Идемте вместе.

– Хорошо, Мэтт.

– По причине той же метели гостиница будет забита постояльцами. Если сможете вынести мое общество, предлагаю снять один номер на двоих. Так и для хозяев удобней, и мне спокойней. Да и вам безопаснее, честное слово.

Я втянул воздух носом, поморщился.

– Предчувствую: приближается нечто нехорошее... Не у вас одной бывают приступы телепатии.

– Ваше общество я как-нибудь вынесу, – дружелюбно молвила Мадлен. – Да и репутация моя не столь безупречна, терять нечего... Подумаешь, проведу ночь с малознакомым мужчиной!

Она рассмеялась.

Номер нам отвели удобный, просторный, двойной. Зарегистрировавшись как миссис и мистер Мэттью Хелм, мы проследовали по коридору первого этажа, отомкнули дверь, вошли в комнату. Сбросили убеленные снегом плащи, потопали туфлями, разделись.

За окном с неубывающей силой завывала метель...

Выглянув поутру за дверь, я обнаружил, что снегу навалило чуть ли не по колено. Там и сям высились громадные сугробы. Небо по-прежнему оставалось свинцово-серым, но лишь отдельные мелкие снежинки неторопливо кружились в застывшем воздухе.

Ураган промчался к востоку.

Видимость оказалась не чета вчерашней. В нескольких сотнях ярдов тянулось магистральное шоссе, пересекавшее необъятную новомексиканскую равнину из края в край. Гудрон уже чернел, ибо мощные бульдозеры прошли по дороге еще затемно, сгребли снежные завалы долой и обеспечили странникам вроде Мадлен – велевшей называть ее просто Элли, между прочим, – и меня невозбранную возможность отправляться куда глаза глядят.

Асфальтированные тропки близ мотеля расчищал мальчик в меховой куртке-"анораке".

– Думаю, к завтраку можно и опоздать, – заметил я, возвращаясь в номер и жизнерадостно подмигивая Элли.

– Что ты говоришь, Мэтт?

Она стояла у выхода из ванной комнаты, держа в руке щетку для волос. Поникшая бедолага, измотанная восемью годами тюрьмы, исчезла бесследно. Я созерцал хорошенькую, уверенную в себе, впервые за долгое время изведавшую любовные утехи даму. Чуток не мешало бы похудеть, но это уж дело будущего...

Элли распрямилась, глаза ее блестели, губы даже на расстоянии казались мягкими и теплыми.

Я повторил.

– Не беспокойся, дорогой, – засмеялась Мадлен. – Вовсе не хочется лететь в Санта-Фе сломя голову. Там поджидают лишь небольшая денежная сумма и огромное общественное презрение... Побрейся, ты похож на дикобраза...

Раздевшись до рубахи и определив револьвер на постель, чтобы не забрызгать водой, я вооружился электрической бритвой и принялся приводить себя в божеский вид. Машинка монотонно жужжала, и брошенная моей новой любовницей реплика осталась невнятной. Мгновением позже послышался непонятный звук.

Я продолжал свирепо водить круглыми стальными ножичками по щетинистой физиономии, пристально глядеть в зеркало, думать, что не так уж и скверно сохранился, коль скоро способен соблазнить женщину младше себя двадцатью пятью годами.

Раскрытая дверь ванной отражалась прямо за спи...

Дверь!

Я внезапно понял, что за отрывистый звук услыхал полуминутой раньше. Затворилась дверь нашего номера!

А невнятная реплика, по-видимому, значила: брейся, покуда я принесу горячего кофе...

Накатил внезапный приступ злости. Дурища! И сам хорош: не сумел растолковать, что ни при каких обстоятельствах, тем паче, из-за паршивой чашки утреннего кофе, нельзя удаляться без моего разрешения!

И в тот же миг я почувствовал: сейчас. Миг убийства наступил.

Разумеется, скверные предчувствия одолевают в нашем деле по сто раз на дню, и в девяносто девяти случаях тревога оказывается ложной, но чтобы уничтожить человеческое существо, не требуется сотни пуль: достаточно одной-единственной, выпущенной вовремя и удачно...

Я помчался по коридору, еле успев подхватить и накинуть плащ. Настежь распахнул парадную дверь, вырвался наружу. Элли шагала по расчищенной мальчуганом дорожке, удаляясь в сторону кафе "Райкерс". Округлая, тщательно укутавшаяся фигурка.

Повертев головой, я слегка успокоился. Немедленной опасности не замечалось. Нигде никто не караулил, ни подле мотеля, ни возле кафе. С крыш капала талая вода, по далекому шоссе проносились автомашины, все было спокойно и мирно. Завязшая в сугробах колымага терпеливо поджидала возвращения бульдозеров. Нынче по обочинам немало раскидано автомобилей, съехавших с гудрона и поневоле переждавших непогоду под открытым небом, подумал я... Но черт возьми! На крыше автомобиля не было снегового слоя, полагающегося после эдакой бури!

Будучи старым снайпером, я с тоской понял, что именно происходит. И ринулся вперед. Это было ошибкой. Услыхав мои топот и вопли, Элли обернулась и остановилась, предоставив неизвестному стрелку отличнейшую возможность выпалить по неподвижной мишени.

Я прыгнул, точно центральный нападающий-регбист, увидавший возможность выгодно послать мяч. Обрушился на Элли, сбил с ног.

И ощутил страшный удар в правое плечо, заставивший перевернуться и откатиться в сторону.

(обратно)

Глава 10

Очнулся я на больничной постели, закованный в гипс и бинтами спеленутый. Эскулапы постарались на славу и, по-видимому, не зря: при малейшей попытке шевельнуть раненым плечом я взвыл не хуже пароходного гудка.

Но пальцы, при известном старании, повиновались, хотя и чудилось, будто находятся они где-то очень далеко. Вторую руку прикрепили к закраине койки и проткнули иглой, насаженной на конец резиновой трубки. Сквозь трубку и иглу в меня понемногу просачивалась непонятная, должно быть, целебная жидкость. Попытавшись шевельнуть левой верхней конечностью, я заработал оглушительный нагоняй от сестры милосердия, посулившей мне молниеносную кончину, если иголка выскочит из кровеносного сосуда.

Оставалось лежать смирно. Впрочем, я мог невозбранно перебирать пальцами ног, это служило некоторым утешением.

– Ви потьеряли много кробьи, – сказала сестра. – Но попрабьитесь очень скоро, только лежитье спокойно.

Мягкий испанский акцент, не различающий звуков "б" и "в", свидетельствовал: я по-прежнему обретаюсь в Новой Мексике. Попросив успокоительного снадобья и получив оное полной мерой, скромный рассказчик исхитрился уснуть. Проделать это без помощи наркотика я не сумел бы: чересчур много волнений доставляла всякая мысль об Элли...

– Доброе утро, – послышался голос Джексона. – Тебе, кажется, полегчало?

Он сидел у кровати, длинная крестьянская физиономия выражала большую озабоченность. Отвечать на идиотский вопрос я не собирался. Ежели сам не видит, что мне паршиво, пускай наведет справки у лечащего врача... Следовало обсудить насущные и неотложные дела.

– Объект? – еле слышно прошептал я.

– В полном порядке.

Я сделал предельно осторожный вздох облегчения. Ничто не хрустнуло, особой боли не замечалось.

– Где... я?

– Город Санта-Паула, штат Новая Мексика, больница округа Льяно.

Определив свое местонахождение, можно было продолжить полезный разговор.

– Стрелок?

– Обезврежен.

– Убит?

– Жив, – сухо промолвил Джексон. – Эрнест Максвелл Рейсс.

Я легонько помотал головой.

– Впервые слышу.

– Один из ребят, состоящих на службе у Отто Рентнера, в Сент-Луисе. Палил из ремингтона-"магнума", калибр семь миллиметров.

Имя Рентнера было знакомо.

– Синдикат?

– Не думаем, чтобы в дело вмешивалась мафия. По всей видимости, люди Рентнера взбесились от ярости, узнав, на кого покусился Макси. Не любят они связываться с истребителями, сам знаешь.

– Знаю, – ответил я, припомнив Иоанна Овидия, сиречь Генриха Глока, ценою собственной жизни выручившего меня в Канаде.

– Значит, Рейсс...

– Получил заказ на стороне, решил поработать вольным копейщиком. А гонорар, судя по всему, предложили огромный, иначе Макси просто послал бы клиентов подальше. Гангстеры не станут рисковать верным и постоянным заработком ради единоразовой прибыли, коль скоро та не превосходит пределы вообразимого.

– Допросили?

– Да, но пока отмалчивается. Следственная группа трудится, не покладая рук, и все же...

Джексон передернул плечами.

– Думаю, имя заказчика будет Толливер. Пари держу. Прости, мы снова припозднились... Я чуть заметно мотнул головой.

– Сам виноват. Не растолковал правил поведения вразумительно. Решил, будто хватит просто предупредить... А где она?

Джексон поколебался.

– В тюрьме.

– Что-о-о?

– Заключение ради ее же блага. Человека, помещенного в надежную одиночную камеру, не так-то просто застрелить. И к тому же... Местная полиция, возглавляемая самим шерифом, нагрянула через четверть часа после выстрела. Миссис Эллершоу взялась тебя защищать. Никто, конечно же, не понял, в чем загвоздка, откуда прилетела пуля. Простофили полицейские даже не удосужились обнюхать револьверное дуло, сделали немедленный и естественный вывод: если женщина стоит на коленях подле раненного и держит их, сердечных, на мушке, значит, женщина и стреляла. Даже заряды в барабане сосчитать не потрудились, представляешь? Ухватили Мадлен и отволокли в тюрьму. Благо, мы подоспели вовремя, растолковали, что к чему. И попросили подержать женщину взаперти, для большей...

– Чтоб вы... прокисли! – выдохнул я со всей яростью, какую мог себе разрешить. – Чтоб вам... пусто было! Говорил же...

– Да ведь Макси мог и не в одиночку охотиться! – возразил Джексон. – И пока мы плясали бы индейский танец, поздравляя друг друга с великой победой над бледнолицыми, номер второй подобрался бы и преспокойно пальнул в миссис Эллершоу... Тюрьма уютная, надежная, тщательно охраняется...

– Не сомневаюсь. Да только сейчас моя подопечная вполне может болтаться на разорванной пополам и скрученной в жгут простыне... Вместо люстры! Она уже пыталась вены себе вскрыть, не знаешь этого, что ли? Быстро извлекай госпожу Эллершоу из каталажки, выписывай опытных нянек, паси день и ночь, пока я не поправлюсь, но мигомвытащи ее на волю! Не понимаешь, каково бедняге сызнова созерцать небо в клетку?!

Сестра милосердия всполошилась, опрометью влетела в палату, энергично выставила Джексона ко всем чертям, вкатила мне прямо в вену слоновью дозу успокоительного, уселась рядом с разбушевавшимся пациентом и ворковала, доколе я не уснул. То ли наркотиком сморенный, то ли монотонной болтовней.

А пробудившись, я встретился взглядом с пристроившейся неподалеку Мадлен.

Горящие лампы уведомили: на дворе давно стоит глухая ночь. Даже в окно было незачем глядеть, ибо Джексон являлся средь бела дня, а прохрапеть сутки я вряд ли умудрился бы. Мадлен поднялась, приблизилась. Я подметил, что джинсы ее испачканы побуревшей кровью. Моей собственной.

Это, впрочем, не играло ни малейшей роли. Потому как в глаза мне бросилось иное. После тяжких испытаний и потрясений моя подопечная отнюдь не вернулась в изначальное состояние, не сделалась несчастным, замкнутым, отрешенным от окружающего манекеном. Двигалась бодро, смотрела живо.

– Геро-ой, – протянула она, опускаясь на краешек постели. – Кидается под пули, заслоняя даму собственным телом! Спасибо, Мэтт... Вызвать сестру?

Когда я легонько мотнул головой, Элли добавила:

– Я не стала.

– Не стала... чего делать?

– Виснуть. Вместо люстры.

– У Джексона самый длинный язык во всем западном полушарии. – Я смотрел на Элли с нескрываемым уважением. – Ух ты! Джейн-Передряга[46]! Великая воительница! Склонялась над поверженным, окровавленным другом и грозила презренному супостату пятизарядным револьвером...

– Хороша гроза! Отродясь не держала огнестрельного оружия. Вот насчет крови ты прав. Крови предостаточно вытекло. Только я не сразу поняла, откуда стреляли. Думала, притаились поблизости, воспользовались глушителем – как показывают по телевизору.

– Не упоминай телевизор в моем присутствии, – попросил я. – Не выношу. А глушитель – название устарелое, человеческое. Нынешняя малограмотная шантрапа, желая казаться высокообразованной, именует его ПББС: прибор бесшумной и беспламенной стрельбы. Как и положено межеумкам, забывшим, что на белом свете существует членораздельная речь. Мы, дорогая, живем в эпоху неверных определений. Теперь даже грязного старого хрыча титулуют перепачканным пожилым гражданином... Хамский век – хамская вежливость. И оружейная терминология тоже хамская... Как выражаются, так и стреляют, между прочим: хотят поточнее, а получается все мимо да мимо.

– Я д-думала, – ответила Мадлен безо всякой заметной связи с моей возмущенной тирадой, – не выпалю, так хоть напугаю... Иди знай, чью сторону держат эти ф-фараоны... Уб-блюдки даже скорую помощь не с-сразу вызвали. Ты мог попросту кровью истечь...

– Умница, – произнес я негромко. – А за то, что молодцом держалась в каталажке – втройне умница.

– А я подумала: ты п-провела в гораздо худшей дыре целых восемь лет; неужто сутки-другие не вытерпишь в приличных условиях? Мэтт?..

– А?

– Неужели ты серьезно боялся, что я... изображу люстру... после того, как вернул меня к жизни?

– Послушай, Элли...

Она склонилась и чмокнула меня прямо в губы.

– Теперь будь умницей сам и помолчи. Нужно беречь силы. Они понадобятся.

– Постараюсь, – ответил я и, припомнив Рикардо Хименеса, прибавил: – Придется побыть умницей. Некоторое время. Выбора нет.

Битую неделю она буквально дневала и ночевала подле меня. Сестер милосердия в окружной больнице Льяно было недостаточно, и персонал только радовался, что можно переложить часть забот на добровольно подставленные плечи. Джексон тоже не остался в накладе, ибо мог стеречь и меня, и Мадлен одновременно. Подкрепление уже прибыло, но дел доставало. По горло дел обнаружилось...

– Коль скоро, – сказал я, – ты решила швырнуть юридическое образование за окно и позабыть о нем, надо подумать о новом роде занятий, верно?

– Подумаю потом, – беспечно отвечала Мадлен. – Следует, как ты выражаешься, мозгами раскинуть. Я гожусь, например, в уборщицы – восемь лет весьма интенсивной и обширной практики. Знакома с машинописью, обладаю богатым жизненным опытом. Значит, могу и газетным репортером сделаться. Видишь? Уже не так и плохо...

Несколько мгновений я смотрел на Элли, чувствуя, что в горле вырастает горячий комок.

– Добро пожаловать назад, Эллершоу, номер двадцать один-ноль-девять-тридцать четыре, – ответил я негромко. – Милости просим в общество здоровых, психически устойчивых людей. Но теперь это, увы, сделалось модно, а потому – заведомо глупо. Каждый второй, кто вырывается из тюрьмы, покупает пишущую машинку и берется писать потрясающие, разоблачающие и весьма прибыльные мемуары. Не стоит присоединяться к толпе...

– А чем же тогда заняться? – недоуменно спросила Мадлен.

– Об этом поразмыслим отдельно. Чтобы говорить о будущем, надо сперва удостовериться, что оно у тебя есть. А наше будущее пока представляется не слишком определенным. И главная причина тому – ты и я. Собственными персонами.

– Не понимаю.

С нарочитой медлительностью я окинул собеседницу критическим взором, смерил таким же взглядом свое бренное тело, простертое на постели, сызнова уставился на женщину.

– Весьма забавный отряд, верно, Эллершоу? Ежели придется туго – хочу сказать, еще туже нынешнего, – каковы, по-твоему, окажутся наши возможности? Я зову подобные вещи "коэффициентом живучести"... Ударная группа состоит из однорукого, слабого, точно котенок, профессионала и вялой, обрюзгшей, тоже, в сущности, однорукой любительницы, которая лестничный марш бегом одолеть не способна.

– Поклеп! – закричала Мадлен. – Я вовсе не такая развалина!.. Ладно, признаю. Что предложишь?

– Имеется выбор. Можно использовать меня в качестве простого советника, покуда плечо не заживет. И выписать из Вашингтона крепкого, здорового, неустрашимого парня, который временно возьмется тебя оберегать.

– Нет! – В лицо Мадлен бросилась краска. Голос прозвучал с неожиданной настойчивостью: – Нет, черт побери! Свыкаться с новым головорезом? Благодарю покорно. К этому приспособиться, и то нелегко было...

Я осклабился:

– Лестно слышать.

– Упоминался выбор, Мэтт.

– Вместо крепкого, здорового, неустрашимого парня можно получить крепкую, здоровую, неустрашимую женщину. Довольно молодую, кстати.

Мадлен чуть не зарычала:

– Господи, помилуй! Значит, выпишешь сюда мускулистую и задиристую стерву? Да еще, возможно, лесбиянку?..

Осекшись, она пристально поглядела на меня.

– Или речь... не об этом?

– Нет, конечно, – вздохнул я, осторожно поводя головой из стороны в сторону. – Речь ведется о тебе, Элли.

Собеседница умолкла. Стало слышно, как по коридору катят железную тележку, содержащую неведомо что...

– Обо мне? – Мадлен облизнула губы. – Неудачная шутка, Мэтт. Повторяю: отродясь не стреляла из пистолета. Никогда не умела даже по носу дать надлежащим образом. А уж курки спускать...

– Но жизненно важные агрессивные инстинкты отнюдь не подавлены, – возразил я. – Ты блестяще доказала их наличие, ухватив мой револьвер и взяв полицию на прицел. В отличие от бывшей миссис Хелм, ты, дорогая, не живешь по дурацкому правилу: не противься злу. В тебе струится живая кровь, Элли.

– Правильно, – сказала Мадлен. – Забываешь, откуда подопечную выпустили, где содержали восемь лет.

Не противясь насилию, в Форте Эймс не шибко выживешь. Особенно если умеренно хороша собой, склонна к разнополой любви и не жаждешь знакомиться с лесбийской... Очень... очень быстро я обнаружила, что драться можно и без особой выучки. Достаточно ухватить, например, чужой палец, и согнуть в сторону, противоположную обычной... Скоро заносчивую сучку начали старательно огибать и оставили в покое. Мэтт, я поняла в тюрьме одну очевидную вещь: если хочешь мира, сражайся ради него. Sivis pacem, para bellum.

– "Хочешь мира – готовься к войне", – перевел я с латинского языка. – Между прочим, отсюда и название пистолета: Parabellum. Парабеллум.

– О!

– Согласно досье, ты весьма разумная, в высшей степени поддающаяся обучению особа. Любому обучению, кстати. А коль скоро мозги в порядке, тело можно довести до нужного состояния очень быстро. Включая кисть, Элли. Существует хитрое заведение, которым распоряжается наша служба. Центр подготовки агентов. Называется "Ранчо". Там тебя чуток взбодрят, починят и натаскают – чтобы умела защищаться не только зубами и ногтями. Чтоб суставы чужие крутила не по мгновенному наитию, а со знанием дела. Пока моя собственная рука не сделается подвижной, пригодится пара твоих. Обычный курс рассчитан месяца на три, но тебе не потребуется столько времени. Кое к чему не подпустят по соображениям секретности, а кое-что попросту не понадобится. Например, электроника, саперное дело, коды, шифры, умение отмыкать сейфы... При нужде обучу всему этому сам. Из тебя возьмутся делать не оперативного работника, но умелого вольного копейщика... виноват, копейщицу. На легкую жизнь можешь не рассчитывать, предупреждаю сразу. Иногда и Форт Эймс покажется истинным курортом... Но потом, при небольшом моем содействии, ты сумеешь постоять за нас обоих.

Помолчав несколько минут, Элли сказала:

– Меня долго пытались раздавить и растерзать. Если нашелся человек, желающий разнообразия ради собрать Мадлен Эллершоу воедино – отказываться грешно.

(обратно)

Глава 11

От аэропорта до центра Вашингтона путь лежал неблизкий и, разумеется, время провести можно было бы и в полезных размышлениях, да только фактов по-прежнему не доставало, и я, чтобы заняться хоть чем-то, принялся думать о Мадлен Рустин Эллершоу, бакалавре искусств, докторе юридических наук. Взялся гадать, как обстоят ее дела.

Отвезя Элли на аризонское ранчо, я полностью потерял спутницу из виду. Люди, угодившие на сей обширный учебный полигон, просто пропадают, растворяются. Проведшие целый день в изнурительных упражнениях новички отнюдь не жаждут якшаться по вечерам с опытными агентами, присланными туда лечиться или отдыхать. Да и вовсе не поощряется общение подобного рода. Если курсанта отбракуют, он должен покинуть Ранчо, не унося в голове чересчур много любопытных сведений.

Кроме того, Элли твердо заявила: если смехотворная подготовка по методу пиф-паф, прыг-скок, трах-тюк, бац-хлоп неизбежна, то без моего присутствия можно обойтись вполне. Кривляться перед моим критическим взором миссис Эллершоу не намеревалась.

Я осклабился и улетел в Вашингтон.

При других обстоятельствах полагалось бы приближаться к малозаметному дому на узкой столичной улочке с большими предосторожностями, оставив машину за несколько кварталов от цели, осмотревшись, убедившись, что за мною не следят, воспользовавшись черным ходом. Но сегодня я не таился. Мэтт Хелм, обветренный ветеран, давно известный всем неприятельским разведкам, явился докладывать начальству. И руку несет на черной перевязи – пулю схлопотал, бедняга.

Когда я вошел в кабинет на втором этаже, снабженный большим окном, поблизости от коего загадочным образом не виднелось ни высоких домов, ни удобных деревьев (не постигаю, как умудрился командир выбрать столь удобное местечко в самом сердце густонаселенного города), Мак поднялся и двинулся навстречу. Знак вежливости, положенный старшему агенту, раненному при исполнении обязанностей. В иных случаях Мак молча кивал, не вставая из-за стола.

Я предусмотрительно протянул начальнику левую руку, а правую демонстративно продолжал держать уложенной в черный шелк – или что там называют шелком ныне, во времена синтетических тканей.

– Врач представил подробный телефонный доклад, – слегка улыбнулся Мак. – Значительное поражение тканей. Перебитые кости срослись неправильно. Отмечается повреждение нервов. Через месяц-другой рекомендуют повторную операцию... Весьма прискорбно, Эрик.

– Будем надеяться, – ответил я, – желающий украдкой заглянуть в мое досье не заставит себя ждать. И получит благоприятное понятие о моем теперешнем состоянии...

Освободив руку, я несколько раз распрямил ее и согнул снова, напрягая бицепс.

– Отдача тяжелого ружья пока что противопоказана, сэр, но мышцы работают, связки повинуются, кости целы. Из небольшого револьвера стрелять смогу вполне. Да я и не жалую "магнумов", сами знаете. Об Эллершоу известия поступают?

Опять усевшись к окну спиной, Мак подождал, пока усядусь я, и похлопал по лежавшей на столешнице папке.

– Сокращенный курс окончен, – молвил он, – и окончен очень хорошо. Третье место из семи возможных. Заняла бы первое, но из человека, выросшего в доме, где на огнестрельное оружие взирали с омерзением, ни солдата, ни агента не сделаешь в одночасье.

– Понимаю.

– Миссис Эллершоу обставили в тире техасский парень, сызмальства охотившийся на кроликов, и чемпионка того же штата по стендовой стрельбе. Мак опять потрогал картонную папку.

– В остальном – почти безукоризненно, учитывая, что миссис Эллершоу на добрых десять лет старше любого из соперников и приступила к занятиям, будучи в скверной физической форме. Изувеченная кисть повинуется полностью, потому что загвоздка оказалась главным образом психологической. В тюрьме Эллершоу привыкла изображать калеку, избавляясь тем самым от особо тяжелых работ. На Ранчо необходимость притворяться отпала, и, при небольшом содействии врачей, сухожилиям возвратили нужную эластичность.

Подняв глаза. Мак внушительно произнес:

– Передайте этой женщине, что, если планы касаемо будущего изменятся, или потерпят крах, буду рад видеть ее здесь.

– Непременно передам, сэр.

Мак выдержал паузу и добавил:

– Есть, конечно, люди, утверждающие, будто мы берем сотрудников без разбора. Эти люди, видимо, не понимают, что нашу работу не способны выполнять заурядные субъекты, здравомыслящие, уравновешенные мещане, добропорядочные члены общества.

– Никак нет, сэр, – улыбнулся я.

– И все же, Эрик, до какой степени можно доверять миссис Эллершоу? Вы, кстати, наверняка завязали с нею роман?

– Так точно, сэр. Сами помните: я обожаю покинутых котят, пичужек с перебитыми крылышками, а также прелестных девиц, подвергшихся несправедливому гонению. Вдобавок, у Мадлен Эллершоу точеные ноги, этого не отнимешь.

– Технически, – заметил Мак со свойственным ему педантизмом, – замужняя женщина едва ли может считаться девицей, коль скоро супруг исполнял постельные обязанности надлежащим образом. Оснований сомневаться в усердии доктора Эллершоу, кажется, нет... Насколько удалось понять, Эрик, основная задача наша имеет чрезвычайно слабое отношение к шпионажу и коммунизму?

– Думается, ни малейшего.

– Служба Федеральной Безопасности, – сказал Мак, – и ЦЕНОБИС... их, между прочим, несколько: ЦЕНОБИС-1, ЦЕНОБИС-2 и так далее – содержат некое ядро. Очень умных, решительных и безжалостных субъектов, которые не способны без зубовного скрежета глядеть, как мы с вами и люди, нами распоряжающиеся, ведем государственные дела. И постараются исправить недопустимое положение вещей. Помните флоридскую одиссею?

Конечно, я помнил! И сам подозревал, что история повторяется. Но услыхать от Мака подтверждение своим мыслям было отрадно.

И тем паче тревожно.

– ЦЕНОБИСы, обладающие компьютерными сетями, служат мыслящей частью этого организма. Рабочими конечностями сделались управления СФБ, возглавляемого Беннеттом. А руководит совместными действиями известный вам Толливер. Точнее, ни вам, ни мне пока что не известный... Вопрос: кто есть неуловимый Толливер? И где он?

– Пойманного снайпера допросили?

Мак пожал плечами.

– Все те же речи, ничего нового. Но уведомляю:

будучи допрошен и выпущен, Эрнест Максвелл Рейсе погиб в Сент-Луисе. Убит из дробовика прямо на городской улице. Полагаю, синдикат попросту объявил во всеуслышание, что не одобряет независимых начинаний Рейсса и не причастен к ним.

– Да, сэр.

– А те, кто нам противостоит, неведомые невидимки, таинственные диверсанты, не имеют касательства к организованной преступности. Хотя и не брезгуют изредка нанимать гангстера, дабы не высылать на охоту собственных стрелков, не вызывать ненужных подозрений. Их затея похлеще торговли наркотиками. Почище оружейной контрабанды. Эти личности не удовлетворятся, угнав одну несчастную машину, и не успокоятся даже украв две сотни. Толливер намерен похитить целую страну. Да, Эрик, ни больше, ни меньше.

– Следовало предполагать, сэр.

– Нынешний президент вовсе не надеется фигурировать в американской истории наравне с Вашингтоном и Линкольном. Он старается править как можно лучше, не надеясь на вечную память в потомстве. И уж отнюдь не хочет стяжать неувядаемую известность как последний по счету президент Соединенных Штатов. Понимаете?

– Получается, нам оказывают великую честь?

– Едва ли. ЦРУ просто не имеет права учинять полномасштабные операции внутри страны, а к ФБР полного доверия нет. И в любом случае, это слишком большие, разветвленные службы. Утечка сведений произойдет наверняка и несомненно. Крохотная организация, чьи считанные сотрудники умеют держать языки на привязи, неизмеримо надежней.

Помолчав немного. Мак сухо промолвил:

– А вдобавок, подобной службой и пожертвовать можно, ежели что, не вызвав общенародного брожения умов. Представьте-ка на минутку: ФБР или ЦРУ официально упраздняются!..

– Как обычно, сэр, – оскалился я. – Национальные герои чересчур чисты и знамениты, чтобы приложить руку в нужном и не очень-то чистом дельце. Приглашают нас, метельщиков злополучных. Мусорщиков прилежных.

– Совершенно верно, Эрик, – вздохнул Мак. – Излагаю задачу снова. Разыскать человека, стоящего за ЦЕНОБИСом и СФБ – Толливера, Тальяферро... Без лишнего шума позаботиться о нем. Отыщется преемник – обеспечите несчастный случай. Со смертельным исходом, разумеется. Их нужно остановить побыстрее. А когда головы отрубим, ФБР займется извивающимся чешуйчатым телом дракона. Действуйте. Но действуйте с оглядкой.

– Конечно, сэр, – ответил я. – С оглядкой.

(обратно)

Глава 12

В приемной Ранчо восседала стройная, приглядная девица, стучавшая по клавишам допотопной пишущей машинки. Девица расположилась затылком ко входу и не сразу обнаружила мое появление – очевидный просчет, на который надо будет указать. Впоследствии.

Она поднялась – высокая, тонкая, подтянутая – и направилась к шкафу, содержавшему картотеки. Отглаженная белая юбка, розовая блуза без рукавов... Я кашлянул.

Обернувшись, девица округлила глаза.

– Добрый день, – промолвил я. – Не знаете, часом, где найти миссис Мадлен Эллершоу?

– Мэтт! – засмеялась Элли.– Ах, чтоб тебе! Погоди секунду, надо сразу спрятать одно досье, иначе позабуду, куда его класть...

Я наблюдал за Элли, чувствуя легкую горечь утраты. Я успел привязаться к мягкотелой, бледной, подавленной особе, оплакивавшей погубленные годы и нуждавшейся в поддержке. Существо, представшее мне теперь, отличалось от былой Мадлен, как тигр отличается от овцы, и само вполне могло утешать кого угодно. Другой человек, в иной обстановке.

Пожалуй, отметил я не без некоторого смятения, исчезло приятное чувство собственного превосходства, присущее любому и всякому телохранителю, опекающему личность, которая не умеет постоять за себя собственными силами.

Ранчо проделало с Элли именно то, чего требовалось. Инструкторам достался жалкий двуногий обломок, но здешние умельцы ухитрились превратить недочеловека в очень красивое бойцовое животное. Хорошенькая особа, едва перешагнувшая за тридцать. Подобранная, настороженная, гибкая – ни дать, ни взять, пума, повстречавшаяся мне однажды на горной тропинке. Мы столкнулись нос к носу и дружно решили, что неотложные дела срочно призывают обоих в иное место...

– Здравствуй, Мэтт.

– О, где она, пухлая простушка, присматривавшая за мною в больнице? – спросил я.

– Неправда, я не была простушкой! Мадлен рассмеялась, отнюдь не обиженная.

– Кстати, коль скоро ломаешь голову, размышляя, что я здесь поделываю, знай: секретаршу хватило дизентерией, и, за неимением лучших занятий, я предложила свои услуги. Курс окончился, можно было умереть со скуки... На меня поглядели весьма подозрительно, припрятали фамильные драгоценности, серебряные ложки, а также секретные коды и шифры – и допустили к работе. О, Боже! Здешние документы и за полгода в порядок не приведешь! Система регистрации попросту реликтовая – как и машинка, между прочим. Но приятно, что не разучилась печатать. В один прекрасный день Дядя Сэм перестанет кормить, одевать, снабжать жилищем и обучать смертоубийству; придется жить самостоятельно. Тогда и пригодятся все наличные знания... Мэтт!

– Ага?

– Знаешь... это чуток страшновато... владеть подобными навыками. Точно завела себе злобного пса, который способен разорвать человека на клочки... А с другой стороны, очень жаль бедных, беззащитных, безоружных женщин, пробирающихся по вечерним улицам в одиночку и пугливо озирающихся при каждом звуке. И очень приятно чувствовать себя независимой. Не боящейся никого.

– Не зарывайся. Если женщина весом в сто двадцать фунтов столкнется с мужчиной, весящим двести двадцать и владеющим теми же приемами, итог поединка очевиден. Однако я исправно передаю по назначению слова командира: он приятно удивлен отчетными ведомостями. Старая тридцатичетырехлетняя плесень, да еще и счастливая обладательница изуродованной кисти, превзошла молодых волчат едва ли не по всем статьям. А люди, получившие юридическое образование и опыт успевшие накопить, просятся на службу не столь уж часто. Мак будет рад подписать твое прошение о приеме в наши ряды. Но извещаю: работенка не для всякого. Хотя мнение Мака можешь принимать как несомненныйкомплимент.

– Спасибо, Мэтт, – спокойно произнесла женщина. – Я действительно польщена. Поразмыслить можно?

– Сколько хочешь. Предложение останется в силе. Теперь новости менее приятные. Коль скоро у тебя наличествует хоть несколько извилин, готовься перетрусить – ибо сам я перетрусил, узнав, какого рода и размаха дело затеяно супостатом...

Сидя в домике Мадлен, мы дожидались заказанного ужина. Обитатели Ранчо пользуются привилегией получать еду прямо в номере, словно постояльцы порядочной гостиницы. Преимущественным правом, кстати, обладают самые надежные агенты, которым ни к чему излишне мелькать на людях, и самые ненадежные курсанты, коим незачем слоняться в общей столовой и запоминать все повстречавшиеся там физиономии. Мы с Элли представляли обе упомянутые категории, а посему позвонили распорядителю и попросили доставить блюда прямо в коттедж.

– Получается, – невнятно промолвила Мадлен, уплетая бутерброд, – на плечи наши возложена судьба нации?

– Обычнейшая история, – сообщил я. – Это случается чуть ли не всякий раз. Поживешь – попривыкнешь.

– Старый закоренелый циник... Можно внести предложение?

– Можно, и весьма желательно.

– Я долго раздумывала по поводу будущего приезда в Санта-Фе... Надо казаться... Короче, я разыграю свирепую, обозленную, жаждущую мести людоедку. Даже одежкой, нужной для такой роли, запаслась. Позволишь?

– Не скромничайте, Эллершоу, – хмыкнул я. – Сами знаете: выйдет по-вашему. В сущности, спектакль состоится по твоему сценарию, Элли. Я числюсь просто рабочим сцены. Или униформистом, ежели предпочитаешь цирковую терминологию. Теперь, пожалуйста, изложи подробности грядущего действа.

– Со мной приключится разительная перемена, заставляющая всех и каждого отваливать челюсть и чесать в затылке. Спасибо тебе и этому богоугодному заведению, пухлая бледная простушка исчезла, возникла почти прежняя Мадлен: поджарая, крепкая, гибкая. Чуток постарше – но тем опаснее, сам понимаешь...

– Безусловно. Продолжай.

– Я могу свалить с ног любого сукина сына, вздумавшего повысить голос, или, Боже упаси, замахнуться. Или всадить пулю ему в череп. Или выпотрошить мерзавца ножом. Или шею скотине ребром ладони переломить. Я сделалась очень самоуверенной и дерзкой особой. Давай использовать мой новый облик напропалую. Из тюрьмы строгого режима вырвалось на волю кровожадное животное, лязгающее зубами и алчущее мести. А мистер Хелм будет проводником этой бешеной суки, натягивающим поводок, если дело заходит чересчур далеко, твердящим "тубо" и приносящим извинения. Понимаешь, Мэтт?

– Впечатляет, – сказал я. – И пользу принесет немалую, коль ты и впрямь готова предстать настоящим чудищем.

– Конечно. Это куда лучше, чем вернуться домой присмиревшим созданием, готовым потупить взор при виде фыркающего и брезгующего поздороваться хама.

– Согласен...

В дверь постучали. Мадлен тревожно взглянула на меня.

– Явился друг, – пояснил я. – Новый опекун, с которым нужно познакомиться. На всякий случай.

Вошедший молодой человек был одет в спортивную рубаху и брюки. Волосы едва не касались плеч, а глаза были карими, что сразу настораживало, ибо я не склонен излишне полагаться на кареглазых субъектов. Правильные черты лица отдаленно напоминали Джона Уэйна.

– Эрик?

– Он самый. Проходи.

Рукопожатием не обменялись. Поднявшаяся с места Мадлен сделала несколько шагов, остановилась у камина.

– Знакомься, Элли: мистер Мак-Кэллаф. Джексона и молодого Марти уже видала, теперь запомни это лицо. Командир второй группы, обеспечивающей нам прикрытие. Мак-Кэллаф, представляю госпожу Эллершоу. Ей выдана ограниченная охотничья лицензия.

– Здравствуйте, мистер Мак-Кэллаф.

– Очень приятно, миссис Эллершоу. Голос парня звучал ровно, безо всякого особого выражения.

– Прекрасно, – сказал я. – Вы представлены друг другу, и возможные недоразумения в духе "свой своя не познаша" отныне исключаются. Доброй ночи, Мак-Кэллаф.

– Буду неподалеку, – пообещал парень. – Всего хорошего, миссис Эллершоу. И удалился.

(обратно)

Глава 13

Мадлен примостилась на соседнем сиденье, кряхтя и чертыхаясь. Было от чего. Новые джинсы, приличествовавшие хищной твари, наконец-то выскочившей на свободу, обтягивали зад и ноги столь туго, что согнуть колени оказывалось не слишком легко. Блузка-безрукавка облегала тело Элли еще плотней – хотя, казалось бы, дальше некуда. Сандалии на толстенных подметках и густые слои румян довершали общее впечатление. Отнюдь не благоприятное, между прочим. Чего и требовалось.

– Не смотри ошалелым оком, дорогой, – попросила Мадлен. – Сам согласился принять мой сценарий.

Покрыв пятьсот миль, отделявшие аризонское Ранчо от Санта-Фе, меньше, чем за сутки, мы переночевали в удобном старом мотеле, располагавшемся неподалеку от центральной площади, или, как их называют в Новой Мексике, plaza. Сутра пораньше я наведался вместе с Мадлен Эллершоу к начальнику городской полиции Мануэлю Кордове и, учтиво потолковав о давних временах, когда сам числился мирным гражданином и примерным обывателем, попросил не препятствовать работе федерального агентства, сотрудником коего ныне числился.

– Но миссис Эллершоу, – недовольно возразил Кордова, – не имеет права носить оружия: таков закон.

Я клятвенно уверил, что ни револьвера, ни клинка при миссис Эллершоу нет. Отнюдь не успокоенный Кордова лишь головой покачал, глубоко вздохнул и с огромной неохотой согласился глядеть в сторону. С давних времен, когда я обеспечил местные власти двумя трупами – женским и мужским, – а потом, при любезном содействии Мака, благополучно избежал ответственности, законники города Санта-Фе содрогались при каждом моем визите.

Надо заметить, у них имелись к этому известные основания.

Больше всего Мануэлю Кордове желалось избежать неприятностей, и он тревожно полюбопытствовал, сколь долго намерен я пробыть в родимых краях. И собирается ли миссис Эллершоу обосноваться здесь.

– Пока неизвестно, – пожал я плечами. – Пойдем, Элли.

Теперь, должным образом предупредив местные власти о своем присутствии, мы катили к адвокатской конторе. Элли нахохлилась, прищурилась, увидав асфальтированную дорогу, ведшую к большому внушительному зданию, бывшему особняку, приобретенному фирмой Барона и Уолша и превращенному в рабочее помещение. Однако вышла из машины без колебаний и твердым, упругим шагом взошла по ступенькам крытого парадного крыльца – на местном наречии такие зовутся portal.

Прежде, нежели войти в приемную, миссис Эллершоу грустно изучила отполированную медную табличку, гласившую: «БАРОН И УОЛШ, ПРИСЯЖНЫЕ ПОВЕРЕННЫЕ» Восседавшая за столом секретарша, обладательница пышных золотых волос (или очень дорогого шиньона), подозрительно вскинула брови, узрев перед собою пугало, коему достойное место было в публичном доме, а то и просто на панели. Тратить улыбку, припасенную для уважаемых посетителей, девица почла излишним, и недовольно процедила:

– Слу-ушаю...

– Мне требуется мистер Барон, – сказала Мадлен Эллершоу. – Также Уолтер Максон. И, если возможно, побыстрее.

– Боюсь, без предварительной записи на прием...

– Какого хрена? – прошипела Элли, бросая на меня молниеносный взгляд. Перегнулась через крышку стола, впилась пальцами в закраину: – Какого сволочного хрена? Снимай трубку, мочалка паршивая! И скажи мистеру Барону, что внизу дожидается неудачный случай из его обширной практики. Шевелись, или я разберу помещение на мелкие части. А начну с живого инвентаря – с тебя, выдра злоехидная.

– Полегче, полегче, – поторопился вмешаться я. Я повернулся к девице, положил перед нею раскрытое удостоверение. Такие книжечки, в очень впечатляющей кожаной обложке, выдаются нам специально для подобных случаев, дабы производить на посвященных и непосвященных нужное впечатление. А вообще мы отлично обходимся и без них.

– Федеральное правительство, сударыня. Миссис Эллершоу и мне действительно требуется побеседовать с господином присяжным поверенным – и чем скорее, тем лучше.

– Мадлен! О, Боже! Мадлен! Моложавый мужчина вприпрыжку скатился по устланной ковром лестнице и кинулся к нам.

– Здравствуй, Уолтер, – негромко молвила Элли.

Вальдемара Барона я видал мельком, двенадцать лет назад, собирая сведения о тогдашнем его подзащитном, Вилли Чавесе. Но узнал немедля. Старший совладелец, Уолш, по словам Элли, уже давно устранился от дел, пережив неприятнейшую автомобильную катастрофу и оказавшись прикованным к хромированному креслу на колесах. Конторой, по сути, заведовал Барон.

Огромный седовласый субъект, моего собственного роста – уверяю, что вымахать до шести футов четырех дюймов отнюдь не легко, – и раза в полтора тяжелее. Истинная человеческая глыба. К счастью, мне, по-видимому, не предстояло схватываться с мистером Вальдемаром врукопашную, ибо невзирая на разницу в возрасте, Барон казался вполне способным придушить меня одной левой.

Даже в старости он оставался красив и отменно импозантен. Безукоризненный костюм, отлично повязанный галстук, тончайший аромат мужских духов, холеное лицо, изборожденное морщинами, но почему-то не терявшее от этого своей привлекательности. Наверное, Вальдемар Барон числился некогда заядлым сердцеедом.

Он поднялся, протянул Мадлен руку, ласково обнял бывшую сотрудницу.

– Долгонько не видались! – молвил он. И, слегка отстранившись, добавил:

– А выглядишь великолепно. Даже в этом дурацком наряде.

– Не забывайте, Вальдемар, – горько ухмыльнулась Мадлен, – откуда я пришла. Дешевая тюремная крыса! И соответственно одеваюсь. Ничего иного не остается: вы сами позволили превратить меня в чучело.

Я позволил?

– А кто же еще?

Голос Барона упал.

– После судебного процесса ты не пыталась меня винить... Хорошо, давай побеседуем, но только с полнейшим спокойствием, согласна?

Адвокат возвратился к письменному столу, сел в глубокое кресло, откинулся на спинку. Устроившись напротив, мы – Элли и я – изрядно смахивали на школьников, сдающих трудный экзамен суровому педагогу. Максон стоял подле окна.

– Мистер Хелм не возражает против обсуждения в его присутствии нескольких частных и малоинтересных вопросов?

– Нет-нет, – поспешил заметить я. – Разговаривайте, не стесняйтесь.

– Узнав о твоем освобождении, Мадлен, я предложил подыскать тебе новое место в конторе. Мистер Гомер Уолш не пришел от этого в особый восторг, но с ним удалось поладить. Посему, приглашаю возвратиться в... гм! – родные пенаты.

– Новое место? – перебила Элли. – А что значит "новое"?

Слегка смутившись, Барон выдавил:

– Н-ну... при нынешних изменившихся обстоятельствах восстанавливать тебя в прежней должности было бы немыслимо, и все же...

– Получается, мне предлагают служить поломойкой? Или привратницей?

Брошенный искоса взгляд уведомил: приготовься вмешиваться и кричать "Элли, тубо!"

– Отнюдь нет, – невозмутимо сказал Барон. – Мы располагаем крупнейшей в штате юридической библиотекой, но книги хранятся в беспорядке, и никто не способен быстро сыскать нужный том. Если согласишься работать хранительницей, будем рады принять на службу, обеспечим скромное, но вполне приличное жалованье, а через три-четыре месяца я попробую придумать занятие полюбопытней и подоходной. Идет?

– О, сколь вы заботливы! – процедила женщина. – И как великодушны! Да только работа у меня уже имеется: выясняю, кто заставил Вальдемара Барона облегчить Мадлен Эллершоу дорогу за решетку!

– Мадлен!

– Я знаю: в мире еще не начеканили достаточно монет, и банкнот пока не напечатали вдоволь, чтобы купить вас. Но вот ради своей конторы мистер Барон способен был бы на любое дело! Ради процветания драгоценной фирмы! Это – единственное объяснение случившемуся. Вас попросту поймали на чем-то горячем, приперли к стенке, пригрозили: все, созданное Гомером Уолшем и вами, полетит кувырком, ежели не пожертвуете сотрудницей. Пускай умной, пускай многообещающей, пусть хорошенькой – неважно. Лучше лишится ее, нежели потерять всякую адвокатскую практику. Верно, а, Вальдемар?

Я не слыхал этих рассуждений прежде. Мадлен импровизировала на ходу, строила версию прямо здесь, в кабинете прежнего своего работодателя – и, кажется, стреляя наобум, поражала мишень в самое что ни на есть "яблочко"...

– Печально, Мадлен, если вы убедили себя в этом, – сказал Барон. – Хотя, оно и понятно: после жесточайших испытаний человеку свойственно подыскивать козла отпущения, чтоб можно было хоть кого-то винить в случившемся... Это простейший закон психологии.

– А высланные мне вдогонку наемные убийцы – тоже простейший закон психологии?

– Убийцы? – всполошился Максон. – Господи помилуй!

– Не стоило этого затевать, – процедила женщина, пристально глядя на Барона. – Если бы вы оставили меня в покое, то были бы в полной безопасности сами. Но когда загремели выстрелы, я задалась вопросами, не приходившими в голову целых восемь лет!

Воцарилось полнейшее безмолвие. Выждав с полминуты, Элли продолжила:

– Вот я и намерена выяснить, почему и за что. Муж наивной, глуповатой особы наткнулся на какой-то секрет, которого не следовало касаться. И почти мгновенно пропал без вести. А упомянутую особу для вящей надежности упекли в Форт Эймс по совершенно ложному обвинению. И вы знали об этом, Вальдемар! Ибо тот же Чавес был виноват по уши, а вы сумели добиться оправдания!

Мысленно я поставил Элли пятерку с плюсом. Бросив первую отчаянную фразу, она внезапно поняла, что рассуждает вполне здраво. Свалился некий незримый занавес, и части головоломки начали приходить в долгожданный осмысленный порядок.

– Что стряслось девять лет назад в Conejo Canon? А, Вальдемар?!

Адвокат зашевелился:

– Но все мы знаем об этом. И преступление Роя совершенно очевидно, согласитесь.

– Чушь, Вальдемар. Полная чушь. Согласитесь, – передразнила Мадлен.

Поднявшись, присяжный поверенный приблизился к стенному шкафчику, открыл его, достал бутылку и налил себе полстакана золотистой жидкости. Осушил одним глотком, возвратился на место.

– Последовавший за процессом ад, – сказала Мадлен, – имел к области психологической весьма непосредственное касательство! Изнеженную, кисейную, в сущности, барышню постарались как можно скорее и надежнее сломить. Раздавить морально, сделать безвредной – какой уж от обломка человеческого может быть вред? Швыряли из одной пересыльной тюрьмы в другую, издевались, унижали... О, вы прекрасно поняли: не с моими привычками, не с моим воспитанием вынести подобное! Доведут до самоубийства – прекрасно. А если не доведут – беда невелика: все равно, выйдя на волю, потеряет всякое желание докапываться до истины, будет без памяти рада, что свободна. Станет затравленным, запуганным животным... Вы и впрямь неплохой психолог, Вальдемар. Да только получилось не совсем по-вашему...

Элли перевела дыхание.

– Кстати, отчего это именно последние несколько недель перед исчезновением Роя оказались полностью заняты работой? Откуда на меня внезапно свалилась уйма неожиданных дел? И это рассчитали? Пускай увязнет в судебных исках по уши, пускай возвращается домой донельзя усталая, раздраженная, капризная, не желающая ни слова слушать ни о чем, кроме собственных завтрашних забот... Вы просто гениальны, Вальдемар. Я изучила материалы процесса, любезно предоставленные господином Хелмом. О, какая неумелая защита! Вас просто невозможно узнать: всю обычную логику и находчивость как корова языком слизнула. Уолтер!

– Да, Мадлен? – встрепенулся молодой человек.

– Вернувшись из Форта Эймс, вы, по доброте душевной, не стали распространяться о том, в каком виде меня застали: несчастную, поникшую, отчаявшуюся, выглядевшую десятью годами старше своих лет. Вы благородны, Уолтер, и начали сочинять легенду, заверять, будто Мадлен Эллершоу держится молодцом, следит за собою, весела и бодра... Вы мне смертный приговор подписали, сами о том не подозревая. Ибо кое-кто всполошился не на шутку. Отупевшую, ко всему безразличную узницу, пожалуй, оставили бы в покое, однако отпустить на все четыре стороны женщину, сохранившую бодрость духа и, вероятно, о многом поразмыслившую на вынужденном досуге, эти субъекты просто не рискнули. Чересчур, с их точки зрения, велика была угроза!

Побагровевший Вальдемар Барон глаз возмущенных не сводил с лица Элли, которая буквально брызгала слюной.

– Вы действительно убеждены в этом? – безо всякого определенного выражения осведомился владелец фирмы.

– Я могла бы если не простить, Вальдемар, то просто понять вас! Но орудовать с такой преднамеренной жестокостью! С таким расчетливым зверством!.. Как вы могли? Как могли?..

Мадлен вскочила и опрометью ринулась вон из кабинета.

(обратно)

Глава 14

Казалось, Вальдемар Барон внезапно очнулся. На морщинистом лице возникла ухмылка: невеселая, кривая, довольно циничная.

– Должно быть, мистер Хелм, вы ждете, что я начну рассыпаться в негодующих возгласах? Какой, дескать, неуравновешенной, грубой, подозрительной личностью сделалась миссис Эллершоу?

– Насчет грубости и подозрительности не сужу, – ответил я, – но миссис Эллершоу провела без малого два месяца в учебном центре нашей службы. И перед этим подверглась подробнейшему врачебному опросу. Осмелюсь утверждать: ни малейшей психической неуравновешенности не отмечено.

Изрыгнув эту вопиющую ложь, я мысленно скрестил пальцы.

– Понимаю, – протянул Барон. – Вы, если не ошибаюсь, работаете на весьма загадочную организацию. Чем она, собственно говоря, занимается, мистер Хелм?

– Иногда сами не понимаем, сэр, – осклабился я.

– Что же, – вздохнул седовласый адвокат. – Похоже, самое удобное время признаться и облегчить душу...

– Вальдемар! – прошептал потрясенный Максон. Поглядев на него, Барон покачал головой.

– Ценю ваше доброе отношение, Уолтер, но, к несчастью, Мадлен почти полностью права. Я заслужил все, что выслушал.

Зазвенел телефон.

– Да? – приглушенно произнес Максон. – Да... Нет-нет, невозможно, у мистера Барона совещание. Трубка улеглась на место.

– Должен, однако, заметить, – продолжил Барон, – миссис Эллершоу преувеличивает мою природную испорченность. Покушаться на ее жизнь я не стал бы ни при каких условиях, да и нужды в этом нет ни малейшей. Понятия не имею, кто и с какой стати подослал убийц – если убийцы действительно являлись.

– Я тому свидетелем, сэр.

– Конечно... Поверьте, не имею ни прямого, ни косвенного отношения к этому. А в остальном возражать не могу. Я помог суду присяжных вынести обвинительное заключение по делу Мадлен.

Облизнув губы, Максон осведомился упавшим голосом:

– Но... зачем?

– По причине, которую Мадлен угадала.

– Шантаж?

– Фирма, посвятившая себя адвокатской практике, весьма уязвима, Уолтер. Мне убедительно пояснили, как можно в одночасье лишиться всего, если не сделать уступки. Некие крупные корпорации... Неважно. Одним словом, иногда защитник вынужден балансировать на грани дозволенного, допустимого по закону. Бывает, названную грань пересекают – совсем немного, но закон есть закон. А...

– Чего именно потребовали от вас? – перебил я. Барон обреченно пожал плечами.

– Именно того, что я сделал. Миссис Эллершоу следовало... гм! – обезвредить. Числясь женою и пособницей беглого государственного изменника, она уже не смогла бы никому становиться поперек дороги. Нужно было добиться добровольного признания: это выдвинули как неотъемлемое условие. Или, если заупрямится, не препятствовать обвинительному приговору. Защищать спустя рукава, проигрывая дело пункт за пунктом.

– Вас шантажировали при встрече, или по телефону?

– По телефону, разумеется. Опознать собеседника по голосу не берусь, человек разговаривал через листок фольги, дребезжащим тембром.

– И этого достало, чтобы швырнуть на растерзание волкам неповинную сотрудницу?.. А, понимаю. Вам напомнили о похожих случаях, привели на память несколько предметных уроков.

– Да, – сказал Барон. – Руководитель одной из вашингтонских контор застрелился, не вынеся разоблачений. Другой процветавший юрист вынужден был отравиться. И третий случай... Я просто испугался. Все три фирмы потерпели полный крах и прекратили деятельность.

– Значит, звонивший не назвался... Имя Толливер вам знакомо?

Старик покачал головой.

– Нет. Но судя по манере выражаться, по некоторым брошенным словечкам... Я, конечно же, ничего не утверждаю, но...

– Продолжайте, сэр.

– Повторяю: это лишь предположение. Некий человек, переехавший в Санта-Фе десять лет назад, Лоури – отставной адмирал Лоури. Моряцкие словечки распознаешь немедленно, только нельзя исключать и того, что неведомый собеседник подделывался под флотскую речь с умыслом. Дальше обсуждать этот вопрос не буду; и вы, Уолтер, не слыхали сказанного. Отнюдь не хочу порочить человека, могущего быть совершенно безвинным.

– Понятно, – молвил я. – Благодарю.

– Что вы намерены теперь предпринять, мистер Хелм?

– Да ничего особенного. Юридическая этика в компетенцию нашей службы не входит. Миссис Эллершоу, конечно, примется настаивать на восстановлении своего доброго имени, денежном возмещении понесенного ущерба – как материального, так и морального, – но это уже не по моей части.

– Будет сделано все, дабы помочь ей. И поверьте, я предпринял бы нужные шаги даже не встретившись с вами.

– Понимаю. А на ваше сотрудничество рассчитывать можно, мистер Максон?

– Безусловно!

– Дело, которое расследуется ныне, вызревало не меньше десяти лет. Оно имеет общенациональное значение. Хотите пособить – ведите себя разумно. И никаких возмущенных разоблачений, никаких разрывов с не оправдавшей вашего доверия конторой Барона и Уолша. Продолжайте спокойно и добросовестно трудиться. Договорились?

– Да.

– Вот и превосходно. Тогда разрешите откланяться, господин Барон. Повторяю: с моей стороны вам опасаться нечего.

Уж не знаю, как, и о чем они с Максоном беседовали, когда за мною затворилась дверь. Зато хорошо помню содержание собственной беседы с дожидавшейся у парадного крыльца Мадлен.

– И? – спросила Элли.

– Изумительно, мисс Марпл, – осклабился я. Бледное лицо Мадлен исказилось от волнения.

– Да нет, я просто вспомнила жалобы, ранее адресованные тебе, и завела старую песенку. Только пустила в ход воображение, да сменила общую тональность: начала не рыдать, а рычать. Вот и все.

– Весьма живое воображение, сударыня. Элли ухмыльнулась.

– Нам требовалась фурия? Мы ее получили! Я выудила из памяти все дурацкие, мелочные подозрения, раздула тлевшие когда-то огоньки, зажгла впечатляющий костер...

– Повторяю: изумительно, мисс Марпл.

– Мэтт! – выдохнула Элли, отступая на шаг. – Ради Бога, Мэтт! Я оказалась права?

– Миссис Э., – провозгласил я, – вы, сами того не желая, угодили в "десятку".

– Нет! Нет! Я удивился:

– Неужто сама не ведала, что молола?

– Господи, – промолвила Элли после бесконечно долгой паузы, – да я, пожалуй, просто не решалась думать об этом всерьез... Перескажи разговор.

– Барон утверждает, будто ты преувеличиваешь, но только самую малость. Вальдемар Барон, по-видимому, не причастен к разгрому Римской империи, сожжению Джордано Бруно, убийству эрц-герцога Франца-Фердинанда, а также к преднамеренным тюремным издевательствам над миссис Мадлен Эллершоу и недавним покушениям на нее же. Однако упекли тебя с ведома господина Вальдемара, и при его полнейшем содействии.

– Господи помилуй! – прошептала Мадлен.

– Предлагаю поправить упадок сил и обрести некоторое душевное спокойствие. Сиречь пообедать и прилично выпить в ресторане "Кортес". Мы там отлично поужинали двенадцать лет назад, надо проверить, по-прежнему ли хорошо готовят мексиканские повара. Прошагать придется всего-навсего два квартала.

Элли тревожно спросила:

– Что, затеваешь новую артиллерийскую подготовку?

– Нет, но разведки боем не исключаю.

– Но я одета не для ресторана!

– И прекрасно! Мы же намерены дать обществу изрядный щелчок по носу, не забыла? Явить всеобщему обозрению остервенелую, закосневшую в пещерной злобе на обидчиков, неумолимую мстительницу. А по нынешним временам, если давать от ворот поворот каждому, кто вознамерится придти в джинсах, можно и прогореть. Поторопимся, не то полгорода ринется перекусить во время обеденного перерыва, и нам не достанется мест.

(обратно)

Глава 15

Владелец ресторана, Альфредо Эрнандес, высокий, худощавый, очень похожий на средневекового кастильского идальго, встретил нас вежливо, сразу же признал Мадлен, учтиво проводил новых посетителей к одному из свободных столиков и обнаружил немалую деликатность, ни словом не обмолвившись насчет того, как долго миссис Эллершоу не заглядывала в "Кортес".

И меня Эрнандес помнил. Правда, я не жаловал мексиканца чересчур уж частыми визитами, но за пятнадцать лет, прожитых в центре Санта-Фе, поневоле привелось перезнакомиться с содержателями всех местных кафе, закусочных и ресторанов. Альфредо позвал официантку, та почтительно остановилась рядом, держа в одной руке блокнот, а в другой – карандашик.

– Наверное, водку-мартини, – сказала Мадлен, когда я вопросительно поднял брови. – Нужно встряхнуться чуток.

– Просто мысли читаешь. Будьте любезны, два мартини с водкой.

Мы сидели молча, дожидались коктейлей и рассматривали большой, погруженный в полумрак ресторанный зал. Интерьер заставлял размышлять о золотом начале века: алый бархат, коричневая кожа кресел, померкшая позолота светильников.

Три дамы в брючных костюмах переступили порог и, предшествуемые Эрнандесом, двинулись к столу. Шагавшая впереди особа, которой, должно быть, минуло сорок пять, или около того, уставилась на меня и Мадлен с вызывающим неодобрением. Холодно уставилась, ничего не скажу. Высокая, костлявая, седеющая особа.

– Думаю, – объявила она довольно громким голосом, – Альфредо вынужден впускать любого и всякого, но, право, бывшая тюремная птаха могла бы и стыд иметь. А если все-таки явилась в порядочное заведение, то попросить отдельный кабинет.

С той же вызывающей отчетливостью Мадлен сообщила мне:

– Мистер Хелм, эту старую раздражительную шлюху звать Аделаида Лоури. Маменька ее содержала дешевые меблированные комнаты в порту Аннаполис, а дочка помогала родительнице, мыла посуду и полы. Там и заарканила военного моряка, между прочим.

Аделаида Лоури лишь презрительно фыркнула в ответ и удалилась вместе со свитой. Эрнандес притворился, будто перепалка меж клиентами – не его дело. Возможно, так оно и было в действительности.

– Выкладывай, – попросил я, вопреки правилам хорошего тона заговорив с набитым ртом: – Расскажи о семействе Лоури. Уж больно любопытное совпадение: услыхать от Барона совсем незнакомое имя и тот же час наткнуться на женушку отставного адмирала.

– Они перебрались в Санта-Фе примерно тогда, когда мы познакомились: во время суда над Вилли Чавесом. И тут же навязали себя всем и каждому. Чистый морской десант в сердце пустыни! За день до их приезда никто про Лоури слыхом не слыхивал, а через день имя сделалось общеизвестным... Вальдемар и впрямь подозревает ее супруга? По-настоящему?

– Думаю, да. Ведь можно или подозревать, или нет. Третьего не дано. Продолжай.

– Джаспер Лоури, отпрыск зажиточного семейства, пошел служить во флотском резерве, когда началась Вторая Мировая. Обучался зачаткам профессии на курсах при Аннаполисской Военно-Морской Академии. Карьеру сделал головокружительную. А нынешняя законодательница вкусов и хорошего тона, Адди Лоури, в девичестве Крумбейн, драила полы в дешевой матушкиной гостинице, заправляла постели постояльцам и не знаю, чем еще промышляла – но Лоури поддался ее чарам. Рыбак рыбака... Я, конечно, говорю довольно зло, но к этому есть основания. И поверь, не в сегодняшней стычке дело.

– А какие основания?

– Мы сердечно и взаимно возненавидели друг друга с первого взгляда. Пожалуй, новоприбывшая чета не произвела на меня должного впечатления. Лоури вели себя так, словно сам старик Ной подбросил их предков на ковчеге до будущего Санта-Фе и высадил на торчавшей среди вод горной вершине. Терпеть не могу приезжих, которые строят из себя закаленных старожилов. Тем паче, что собственные предки пришли сюда с первыми переселенцами, еще в тысяча восемьсот девяносто пятом...

– Ты, наверное, была тогда совсем крошкой, – заметил я.

– Мерзавец! – засмеялась Мадлен. И я порадовался, что вывел ее из начинавшегося уныния.

– Лоури занимается чем-либо, кроме подсчета фамильных богатств?

– Да ты местные газеты читаешь, приезжая в отпуск? – изумилась моя собеседница. – Их всего две!

– Не терплю газет, – сказал я. – На понюх не выношу. Читаю свинячий бред полуграмотных репортеров лишь по долгу службы, но в отпуске служебные обязанности прерываются. Раньше здесь выходил, если не ошибаюсь, "Новомексиканец"?

– Да. Теперь появляются еще и "Ежедневные новости", издаваемые Джаспером Лоури.

– Понятно.

– Вряд ли. Поясняю: прежняя газета вовсе не слыла красным листком, но "Ежедневные новости" заставили ее казаться своего рода "Новомексиканской Правдой". Тем не менее, "Новости" довольно любопытны – ежели у тебя нервы крепкие и способны выдержать оголтелую пропаганду махрового фашизма.

– Никогда, – хмыкнул я, – не замечал особого различия между "Правдой" и "Фелькишер Беобахтер". Что в лоб, что по лбу... Продолжай.

– Сам Лоури пером не владеет, но журналистов набрал умелых, и читательским кругом обзавелся немалым. Пишущие пользуются известной свободой, при условии, что не отклоняются от основного направления, избранного адмиралом. Несравненная миссис Лоури ведет раздел "Сегодня с Аделаидой"...

Я невольно поморщился, услыхав идиотское название рубрики. Впрочем, не могу сказать, будто бывают рубрики разумные. Делать нечего: требовать художественного чутья от газетчика, человека, услужливо потрафляющего наитупейшим общественным вкусам, было бы по крайней мере опрометчиво.

– Раздел чисто любительский; во всяком случае, восемь лет назад вызывал смех. Возможно, с тех пор несравненная Адди навострилась и набралась опыта... Что у нас числится в распорядке дня следующим пунктом?

– Поездка в Conejo Canon. Имеются имена двух ученых мужей, знавших твоего супруга, работавших с ним вместе и продолжающих изыскания поныне. Один из них успел сделаться чуть ли не директором всех лабораторий сразу. Но до Лос-Аламоса больше сорока миль, а тебе еще надобно повстречаться с адвокатом покойного отца, господином Бирнбаумом. Через час, кажется? Если разговор не отнимет чересчур много времени, успеем и в Лос-Аламос прокатиться.

Однако в мотеле миссис Эллершоу поджидала оставленная на столике портье записка:

"Дорогая Мадлен! К несчастью, до самого вечера буду занят судебным иском. Согласна прийти завтра поутру, около десяти? Пожалуйста, извини, я сам очень огорчен задержкой. Жду с нетерпением. Неизменно твой, дядюшка Джо".

– Так я звала его, когда была маленькой, – пояснила Элли, отбирая у меня листок. – Теперь нужно... Ой, погляди!

Она уставилась на окошко ближайшего автомата, продававшего газеты. Сквозь поцарапанный плексиглас чернели огромные буквы передового заголовка:

«ВЫСТРЕЛЫ В ПРЕЗИДЕНТА».

Это был "Новомексиканец", интриговавший покупателя и побуждавший любопытного прочитать первую полосу от начала и до конца. "Ежедневные новости", отпускаемые соседней машиной, уведомляли загодя:

«ПОКУШЕНИЕ ПРОВАЛИЛОСЬ!»

(обратно)

Глава 16

– Если бы это касалось вас, Эрик, – молвил Мак, – вы были бы поставлены в надлежащую и немедленную известность.

– Конечно, сэр, – ответил я и состроил ободряющую гримасу поджидавшей рядом Элли.

Преступление оказалось отнюдь не выходкой полоумного маньяка-одиночки, обуреваемого политическим зудом. И не тщательно замаскированной под вылазку маньяка международной диверсией, вроде убийства Кеннеди, когда на растерзание публике бросили неврастеника Ли Харви Освальда, а истинные убийцы втихомолку получили по ту сторону Атлантики золотые звезды и всевозможные другие отличия.

Эти налетчики не таились.

Приключилось нечто весьма схожее с покушением на Садата, но президент, в отличие от Садата, уцелел, что было чистым чудом.

Шестеро атакующих палили из небольших автоматов неопределенной марки. Двое охранников самоотверженно ринулись под ливень пуль, а остальные открыли ответный огонь, однако их чрезвычайно стесняло изобилие зевак, среди которых были женщины и дети. Нашу службу последнее обстоятельство нимало не смутило бы. То есть: если нас просят защищать кого-либо, человека защищают на совесть, а женщин, детей и бродячих собак в расчет не принимают. Должно быть, именно поэтому к нашей помощи и не торопятся прибегать...

Однако на сей раз президента прикрывали двое Маковских стрелков. Один устроился у края плоской крыши, в двухстах пятидесяти ярдах от места происшествия, второй угнездился у раскрытого окна в четырех сотнях ярдов. Секунду спустя ребятки принялись щелкать нападавших, словно орехи. После первой же выпущенной очереди двое диверсантов загадочным образом рухнули и покатились по асфальту. Далеких выстрелов среди возникшей сумятицы не услыхал никто.

Ровно через три секунды новая пара супостатов отправилась вослед убиенным приятелям. Ибо опытному снайперу требуется три секунды, чтобы передернуть затвор и прицелиться снова. Оставшиеся двое бросились наутек, но далеко не ушли.

Разумеется, имелись и безвинно пострадавшие. Пуля, выпущенная из дальнобойного ружья, проходит навылет и обладает неприятным свойством рикошетировать...

– У нас вполне достаточно безмозглых снайперов! – сообщил Мак. – Дополнительных не требуется. Нужен человек, родившийся с головою, а не капустным кочаном на плечах, способный пресечь заговор в корне! Добраться до источника! Успехи есть?

– Да, сэр, – ответил я кислым голосом. – Только не хочу говорить, в каком направлении...

– Времени в обрез, Эрик. Еще меньше, чем предполагалось. Подготовка окончена, противник приступил к решительным действиям. За гибелью президента воспоследовало бы всенародное смятение, а неприятелю только того и требуется. Мы постараемся беречь подопечного, но лучше поторопись, ибо преимущество всегда на стороне убийц.

– Так точно, сэр, – согласился я, и линия смолкла. Пятнадцатью минутами позже, сделав два неизбежных телефонных звонка, я покатил вместе с Мадлен по четырехрядному шоссе, шедшему вдоль Рио-Гранде. А еще двадцать минут спустя мы свернули к западу, на извилистую двухрядную дорогу, тянущуюся до самого Лос-Аламоса.

Когда "мазда" притормозила у проволочной ограды, неподалеку от караульной будки, о Джексоне и его людях ни слуху ни духу не было. Следовало надеяться, что прикрытие все же сшивается где-то неподалеку и наблюдает за нашими эволюциями исподтишка.

Один из охранников приблизился, наклонился, заглянул в автомобиль.

– Нам назначен прием у научного директора, доктора Иогансена. Меня зовут Мэттом Хелмом, а это – миссис Эллершоу.

– Документы, будьте любезны! Я извлек на свет Божий знаменитую кожаную книжицу. Мадлен предъявила водительское удостоверение. Возвратившись к своей караулке, парень сверился с приколотым на уровне глаз листком бумаги. Удовлетворенно кивнул. Сызнова приблизился.

– Можете отправляться на стоянку номер один, мистер Хелм. Оттуда вас проводят до Помещения А. Но вот миссис, – он покосился на Мадлен, – Эллершоу придется подождать у входа, в служебной комнате. Этой... э-э-э... леди... вход на закрытую территорию воспрещается. Надеюсь, понимаете сами...

С полминуты я изучал парня задумчивым взором. Крупный, краснорожий субъект в опрятной синей форме. Не армейской, и не морской – но, конечно же, голубчик успел послужить морским пехотинцем, или рейнджером: иначе не приняли бы охранять столь важное учреждение. Также не исключалось, что парень состоял сержантом военной полиции, "Эм-Пи".

– Ваше имя?

– Что?

– Оглох, приятель? – полюбопытствовал я. – Имя. И звание, коли в этом курятнике чинами пользуются. Личный номер, или что там у вас положено татуировать на заду... Живее, amigo. Я не государственные секреты выпытываю. Живее!

– Слушайте, мистер!

– Едем отсюда! – велел я Мадлен. – Верти баранкой! Дозвонимся до Вашингтона из Лос-Аламоса, выясним, у кого здесь наглости хватает за нос меня водить... Эй, минутку! Задержись чуток, я все-таки выясню кличку этой макаки.

Охранник поежился. Любого другого он тут же хватил бы рукоятью револьвера, но правительственное удостоверение, как ни крути, впечатляет. Помявшись под моим пристальным взором, парень молвил:

– Я приказу подчиняюсь, мистер.

– Черта с два! Или побьемся об заклад, что приказы, тобою полученные, отнюдь не воспрещают представляться по требованию федерального агента? Милый мой, да ты и простому гражданину обязан назваться, если тот настаивает! Поторопись.

– Вольбрехт, – угрюмо выдавил парень.

– Вольбрехт, а дальше?

– Артур Вольбрехт.

– Артур Вольбрехт, а дальше?! Охранник сверкнул глазами, я ответил тем же. Ибо разыгрывать грозного и придирчивого офицера я выучился еще во время войны, когда нынешний собеседник, в наилучшем случае, коротал положенные природой девять месяцев в материнской утробе.

– Артур Вольбрехт, сэр.

Я разглядывал его пристально, с головы до ног, неторопливо и вызывающе. И парень сознавал, чего ради. Он принялся хамить, и сдачу получил той же монетой.

Настала пора дружелюбно ухмыльнуться:

– Хорошо, Арт. Зови меня просто Мэттом. Собачьими любезностями обменялись, теперь можно и по-людски поболтать. Видишь ли, я отвечаю за безопасность госпожи Эллершоу. Следовательно, бросить ее в этой караулке просто не вправе. Даже если ты и твой приятель будете начеку...

– Будем, конечно! Езжайте и не беспокойтесь.

– Даже, – невозмутимо продолжил я, – если твои боевые качества похлеще, чем у Архангела Гавриила, даже если вы оба вооружены, как линейные крейсера, не могу! Продолжишь упираться – буду вынужден позвонить вашингтонскому начальству, но уж тогда извини великодушно... Пускай, наконец, научный директор явится прямо сюда и захватит второго нужного нам человека. Что, невозможно?

– Исключается, сэр, – вздохнул Вольбрехт. – Не пойдет господин Иогансен встречать вас.

– Ну, значит, выпиши нам обоим временный пропуск, разрешающий доехать до Помещения А, и ни ярдом дальше. Отряди с нами напарника, или сам отправляйся. Удостоверишься, что миссис Эллершоу не выкрадет ядерного реактора и не утащит его в кармане...

В итоге, вышло по-моему. Вольбрехт устроился на заднем сиденье, сопроводил до входа в нужный дом, передал с рук на руки молодому субъекту, сторожившему дверь, уведомил, что подождет подле машины.

Чрезвычайно добросовестным стражем оказался этот малый, Артур Вольбрехт.

Минут через пятнадцать нам дозволили отправиться в кабинет научного директора Оскара Иогансена.

(обратно)

Глава 17

Напыщенный вид этой личности, восседавшей за большим письменным столом, особого удивления у меня не вызвал. Ежели субъект не снисходит до появления в караулке, предпочитая впустить подозрительных гостей в священные, тщательно засекреченные пределы, субъект мелок, спесив и неумен.

Джексон заранее уведомил, что Иогансен, говоря мягко, не числился научным светилом первой величины; во всяком случае. Рою Эллершоу и Курту Грюневальту, с которым нам тоже предстояло беседовать, в подметки не годился. По-видимому, осознав это, и предпочел управлять, а не проектировать. Или кто-то принял решение вместо него...

Ныне Оскар Иогансен заведовал всеми лабораториями Лос-Аламоса вместе взятыми, распоряжался бывшими своими коллегами и, по слухам, распоряжался весьма сноровисто.

Не потрудившись подняться с места при нашем появлении, достойный доктор лишь кивнул головой. Тяжеловесный, краснолицый, начинавший заметно лысеть блондин. Маленькие голубые глазки. Белая рубаха, синий галстук, безукоризненно выглаженный белый халат, свидетельствовавший, что обтягиваемый им человек принадлежит к ученой братии. Большие мясистые руки. На правом указательном пальце – внушительное кольцо с печаткой, удостоверявшее: доктор Иогансен окончил престижный университет и немало этим гордится.

В воздухе витал ощутимый запах дорогого лосьона. С первого взгляда можно было заключить: Оскар Иогансен отнюдь не вызовет моей симпатии. Ни сейчас, ни в дальнейшем.

– Хотел бы заявить недвусмысленно, мистер Хелм, – произнес хозяин кабинета, – что всю ответственность за появление миссис Эллершоу на вверенной мне территории несете вы один. Я уже написал и зарегистрировал официальное возражение.

Пропустив эту галиматью мимо ушей, я осведомился:

– А где же доктор Грюневальт?

– Ах, да...

Притворяясь, будто сия незначащая мелочь ускользнула от поглощенного насущными заботами внимания, Иогансен поднял телефонную трубку.

– Линда, попросите Курта зайти ко мне. Да, уже явились... Мы готовы.

Откинувшись на спинку глубокого кресла, Иогансен уставился в пространство.

– Здесь не слоняются бездельники, мистер Хелм, и опрометчиво было полагать, что доктор Грюневальт явится заранее. У нас очень серьезная работа.

– Вот и поведайте о ней, – предложил я. – В качестве научного директора вы отвечаете за все лаборатории до единой, верно? Хотелось бы составить представление о том, как выглядел Лос-Аламос во времена Роя Эллершоу.

– Лос-Аламос разросся, мистер Хелм. Добавились новые лаборатории, а старые увеличились.

– То есть, и строения новые появились? Иогансен кивнул.

– Соображения секретности предписывают работать над разными проектами в разных местах, а также избегать ненужного общения между сотрудниками. Персонал, имеющий доступ, например, в лабораторию Бета, не допускается в помещение Эпсилон.

Бросив злобный взгляд на Мадлен Эллершоу, научный директор добавил:

– Упоминаю Бету потому, что именно там создавали систему ЛЗ, программу, которую продал русским супруг этой женщины. Пытался, по крайней мере, продать.

– Ложь! – взвиласьЭлли, вскакивая на ноги. Я успел перехватить женщину, предупреждающе сдавить ей предплечье. Испепелив Иогансена возмущенным взором, спутница моя открыла рот, изготовилась произнести уничтожающую (и совершенно бесцельную) тираду, но тут послышался отчетливый стук в дверь.

Вошел маленький темноволосый человек. Помедлил, почуяв неладное, потом приблизился.

– Возможно, – спросил он, – лучше будет выйти и постучаться опять?

– Нет-нет, Курт!

Кажется, Иогансен лишь обрадовался появлению коллеги.

– Возьмите стул. Познакомьтесь: мистер Хелм, федеральный агент из Вашингтона. Доктор Курт Грюневальт. А жену Роя Эллершоу вы, наверно, и сами помните...

Последняя реплика, брошенная со всевозможным презрением, долженствовала напомнить присутствующим о чудовищном деянии Роя. И о пособничестве Мадлен.

Только Грюневальт, похоже, не слишком ужаснулся. Он быстро подошел к Элли, протянул ей руку, склонился перед гостьей на чисто европейский лад. Невысокий, одного роста с Мадлен, доктор Курт был сухощавым человеком лет пятидесяти с лишним, однако проседи почти не наблюдалось. Большой нос, умные (хотя и карие) глаза, узкое смуглое лицо.

В отличие от Иогансена, который вырядился, точно ученый с телевизионного экрана, истинный ученый пришел в серых вельветовых брюках – весьма давно и небрежно глаженных, между прочим; а поверх выцветшей синей рубахи на Грюневальте красовался потертый серый джемпер-безрукавка, заштопанный в нескольких местах.

– Кажется, мы впервые повстречались только во время прискорбного судебного процесса, миссис Эллершоу, – сказал Грюневальт. – Надеюсь, вы не таите на меня зла за тогдашние свидетельские показания?

Поколебавшись, Мадлен пожала плечами, отрицательно мотнула головой:

– Нет. Ведь вы сказали правду, верно?

– Да... Улика, предъявленная мне для опознания, не вызывала сомнений. Ничего иного я просто не мог заявить.

Грюневальт покосился:

– Мистер Хелм, получается, тоже как и мы, грешные, работает на правительство? Чем могу служить?

– Мы пытаемся выяснить все, прямо или косвенно относящееся к исчезновению Роя Эллершоу. Поскольку оба вы, джентльмены, были близкими знакомыми доктора, трудились бок о бок с ним над программой лазерного заслона, то, понятным образом, к вам и обращаюсь.

– Но... восемь лет миновало! – поморщился ОскарИогансен.

– Буду рад помочь, – уведомил Курт Грюневальт.

– Да-да, – с готовностью подтвердил научный директор. – Сделаем все, что в наших силах.

– Только сперва давайте усядемся, – предложил доктор Курт.

Иогансен выразительно прочистил горло:

– Разреши напомнить, Курт: невзирая на то, что миссис Эллершоу явилась вместе с мистером Хелмом, допуска к секретным сведениям у нее нет, и быть не может.

– Да о какой секретности речь? – недовольно сказал Грюневальт. – Программу ЛЗ свернули и закрыли сразу после... Короче, – повернулся он ко мне, когда Рой исчез, весь проект пошел прахом. На беду, лазерный заслон требовал неимоверно мощных источников энергии. Ни я, ни Оскар не представляли, как сладить с этой загвоздкой, а Рой, сдается, представлял, и неплохо. Разработал модель грядущей системы на своем любимом компьютере, но понятия не имею о способе, которыми он этого добился. Электронную магию оставляю младшему поколению, сам предпочитаю орудовать карандашом. А вот Рой умел мыслить лишь сидя за клавиатурой – играл на ней, точно пианист-виртуоз! И не без определенного успеха играл...

Сидевшая со мною рядом Элли громко, истерически засмеялась.

– Определенного успеха? Всего-навсего определенногоуспеха?! – С недоверием и злостью уставившись на Грюневальта, она вскричала: – Получается, меня покарали, обездолили, уничтожили за то, что в сейфе моем обнаружились неведомо кем подсунутые описания устройства, которое даже не работало?И за это меня смешали с грязью, бросили на съедение?

– Дело не в успехе или провале исследовательской программы, – сухо возразил Иогансен, – а в нарушении правил секретности, в злом изменническом умысле.

– Паскудный поклеп!!!

– Довольно, Мадлен, – вмешался я. – Будьте любезны, доктор Грюневальт, излагайте дальше.

(обратно)

Глава 18

Я узнал немало весьма интересного и начисто никчемного про лабораторию Бета, режим работы, систему пропусков. Проведал, что оба доктора – Иогансен и Грюневальт – женаты и обитают неподалеку, в поселке Уайт-Рок, по соседству с Лос-Аламосом. Услыхал, что во время злополучного происшествия восьмилетней давности Курта Грюневальта на месте не оказалось: его услали в ЦЕНОБИС-2, советоваться с профессором Джеймсом Финном, заведовавшим ядерными разработками. Надлежало выяснить, возможно ли применение энергетической установки, созданной Финном, в системе ЛЗ.

– И? – полюбопытствовал я. Грюневальт покачал головой.

– Финн построил миниатюрный атомный реактор, чрезвычайно остроумную штуковину, заставившую пересмотреть основные понятия о критической массе... Прошу прощения, об этом все еще не разрешают распространяться... Но в лазерном заслоне установка использоваться не могла. Финн оперировал милливаттами, а нам требовались мегаватты. Когда пришла телеграмма, велевшая поскорее возвращаться, я даже обрадовался. Покуда не выяснил, в чем дело, конечно... Лаборатория стояла опечатанной, Лос-Аламос кишел ищейками, всюду шнырял этот длинноносый субъект, Беннетт. Рой Эллершоу пропал без вести, меня попросили изучить компьютерные распечатки, попавшие в руки следователей... Содержимое папок, обнаруженных там, где им обнаруживаться не полагалось. Я перелистал документы и подтвердил вывод Оскара.

– Ошибка исключалась?

– Начисто, мистер Хелм.

– Теперь, – попросил я, – поясните мне, пожалуйста, несколько простых вещей, ибо в компьютерах смыслю мало. Распечатка, если не ошибаюсь, может воспроизводиться во множестве копий, говоря строго, до бесконечности? А речь идет не о персональном компьютере, а о служебном, доступном сразу нескольким пользователям? Сколь ни изолированы ваши лаборатории друг от друга, сотрудники пользуются памятью одного и того же компьютера, правильно? И не только здешние ученые, а и служащие ЦЕНОБИСА-2, ЦЕНОБИСА-3...

На лице Иогансена возникла вялая, снисходительная улыбка.

– Да, да, мистер Хелм, вы мыслите верно. Теоретически, человек, сумевший разгадать нужный пароль, мог бы проникнуть в любой файл с любого терминала и, выражаясь мелодраматически, похитить программу доктора Эллершоу. А затем распечатать ее. Но это... Курт, объясни.

– Это предположение возникало, – мягко сказал Грюневальт. – Однако повторяю: Рой был истинным компьютерным гением. Сомневаюсь, чтобы введенный им пароль вообще можно было "взломать"... И даже не это главное, отнюдь нет! Распечатки оказались нашими собственными, документами, вынутыми прямо из сейфа. И пестрели пометками Роя. Да и моих записей немало на полях обнаружилось. Нет, мистер Хелм, в секретные каталоги и файлы не забирался никто.

Будучи добросовестным сыщиком, я задал несколько вопросов касательно сейфа, количества ключей и тому подобного. Посмотрел на часы, точно собирался уходить, но помедлил и небрежно бросил:

– Выходит, при докторе Эллершоу здесь насчитывалось три независимых лаборатории, трудившихся над разными научными проектами и связанных лишь единой компьютерной сетью... Получается, теперь их стало пять?

– Нет, – озадаченно сказал Иогансен, – четыре. Больше пока не требуется.

– Давненько не имел дела с греческим алфавитом, – заметил я невозмутимо, – но вы упомянули помещение Эпсилон... Альфа, бета, гамма, дельта, эпсилон. Итого, пять, ежели буква не выпала.

Раздался негромкий смех Грюневальта:

– Приплюсуйте Обезьянник, и получите искомую пятую букву.

Иогансен поерзал в кресле.

– Что, простите, приплюсовать? – не понял я.

– Давным-давно, почти одновременно с началом основной деятельности лабораторий, сюда прислали команду сумасшедших социологов. Общественное планирование, политические взаимосвязи, массовая психология и прочая подобная чушь... Ребята, кажется, намеревались построить математические модели человеческого мышления и подвергнуть их сложной компьютерной обработке. Сперва засели в помещении Альфа, потом оно сделалось тесным для обширных исследований и возвратилось к нам. Социологи выстроили себе Дельту, а нам преподнесли Эпсилон. Вот и все. Пять лабораторий. Конечно, если Дельту можно полагать чем-то серьезным... "Институт Человековедения и Управления Поведением"... Тьфу!

Я только плечами пожал в ответ. Широко улыбнулся:

– Значит, буквы на местах, и древние греки не обидятся. Искренне признателен за содействие, господа...

(обратно)

Глава 19

И у меня, и у Мадлен возникло чувство невыразимого облегчения, точно умудрились выскользнуть из хитроумно расставленной западни. "Мазда", наверное, тоже была рада-радехонька очутиться подальше от обнесенных колючей проволокой ученых берлог Лос-Аламоса: машина довольно урчала мотором и неслась, точно с цепи сорвавшаяся.

– Кое-что проясняется, – сказала Мадлен четверть часа спустя. – Иогансен, конечно, мерзавец девяносто шестой пробы. И был одним из троих, имевших право раскрывать секретный сейф.

Я кивнул.

– Также не забывай, дорогая: вскорости после суда над изменницей Эллершоу доктор Иогансен получил вожделенную должность администратора. Простился с наукой, в которой мало смыслил, и получил немалую власть. Очень большую, коли призадуматься... Мистер Беннетт возглавил СФБ тогда же. Из грязи – в князи. Ну... не то, чтобы вовсе уж из болота, но с относительного мелкого поста на весьма и весьма значительный.

– Плата за труды?

– Конечно. Ведь надо было извлечь документы, относившиеся к ЛЗ, вручить Беннетту. Рой не брал секретных бумаг, а Курта Грюневальта срочно и своевременно услали в ЦЕНОБИС-2... Точно так же, как тебя нежданно завалили работой в несколько недель, предшествовавших исчезновению Роя.

– Да, – ответила Мадлен. – Убрали с дороги честного человека, дабы Иогансен действовал невозбранно.

– А главное, – продолжил я, – мы напали на следы того, что могло до полусмерти перепугать Роя, заставить его скопировать несколько файлов, уведомить Беннетта о страшной находке и таким образом подписать сразу два приговора: себе и тебе.

– Кажется, понимаю, – медленно сказала Элли. – Но лучше изложи в подробностях.

– Доктор Грюневальт утверждает: Эллершоу был гениален по компьютерной части, и никому не удалось бы подобрать отмычку к придуманной им защите каталогов. С другой стороны, человек, умудренный до такой степени, мог бы, располагая временем, обойти любой пароль, созданный кем-то из коллег. И увидеть весьма неожиданные вещи...

– Ты говоришь об этом... обезьяннике? Я опять кивнул.

– Да, – задумчиво молвила Элли, – припоминаю. Физики терпеть не могли социологов, считали их обузой и помехой, твердили, что компьютерное время раздают людям, по сути дела, забавляющимся игрою в бирюльки. А социологи, в свой черед, смотрели на Роя и его товарищей свысока, не упускали случая упомянуть непроницаемые пароли, которыми охраняется вся используемая в их исследованиях информация.

– Угу!

– А физики чрезвычайно гордились своим компьютером, смею сказать, любили его. Начали задаваться вопросом: для чего же использует его шайка так называемых социологов, навязанная Лос-Аламосу по загадочным соображениям, пресловутый ИЧУП...

Я поморщился. Не выношу неблагозвучных сокращений.

– Персонал помещения Альфа действовал на нервы буквально всем подряд. Эти ребята расхаживали с таким видом, словно были в Лос-Аламосе подлинными распорядителями. Грубили в ответ на самые невинные вопросы насчет их занятий. Встречали руганью всякого, осмелившегося подойти к лаборатории вплотную.

– Не смею сомневаться, – буркнул я, ибо воображение смутно подсказывало, чем была способна промышлять загадочная социологическая группа.

– Думаю, они взбеленили Роя – муж не отличался примерным терпением, – и натолкнули на хулиганскую мысль: добраться до хваленых паролей, проникнуть в закрытые файлы окольным путем, сделать подробную распечатку материалов, а потом с улыбкой вручить бумаги спесивым невежам...

– Детская наивность, – молвил я не без горечи. – Классический случай: ученый не от мира сего.

– Да, – проронила Мадлен, – увы... Он обожал возиться с компьютером, исследовать возможности этого создания – Рой никогда не позволял себе называть компьютер машиной...

– Правильно делал.

– Должно быть, "взломал" пароль, забрался в социологические файлы и увидал на экране монитора такое, что...

– Что поджилки затряслись, – перебил я. – Несколько недель бедолага бродил, как потерянный, и продолжал проникать в запретные каталоги все глубже, огибать все новые системы защиты, раскапывать свежие сведения... Когда не выдержал растущей тревоги, бросился к Беннетту, по той же непостижимой наивности полагая, будто человек, числящийся правительственным агентом, безусловно честен и передаст умопомрачительные разоблачения кому следует.

– А Беннетт, – подхватила Мадлен, – решил не упустить выгодной возможности. Или уже был куплен со всеми потрохами, это гораздо вернее. Он сообщил персоналу Альфы, что из компьютера черпают засекреченные сведения. Рою дозволили позабавиться несколько недель, в свободные от основных занятий часы, а потом нанесли удар.

– Верно рассуждаешь! – хмыкнул я.

– Специально выписали в Санта-Фе коммунистическую ослицу Беллу Кравецкую, попросили навещать нас – для пущей убедительности. А потом – оп-ля! Фокус-покус. Ни Роя, ни Беллы. В моем банковском сейфе – чертежи ЛЗ; в другом непонятном сейфе, якобы мною нанятом, пятьдесят пять тысяч... И миссис Эллершоу исчезает на восемь лет. Великий Шпионаж в Кроличьем Ущелье...

– Остается лишь ответить на главный вопрос: чем же именно промышляли в лаборатории Альфа? На столь сложные и опасные преступления не пускаются ради пустяков... Социологи!..

– Прости, – сказала спутница, – вынуждена перебить. За нами явно следят, голубой седан едет по пятам не отставая.

– Молодец, – похвалил я. – Ты, разумеется, не седан... Делаешься наблюдательной особой.

Еще один голубой седан... Или тот же самый, что провожал нас два с лишним месяца назад?

– Вижу, – сообщил я, скосив глаза к зеркальцу. – Не оборачивайся, веди машину спокойно. Смотри на дорогу, а я послежу за "хвостом".

– Давай повернем на развилке! По магистральному шоссе ездит уйма народу, и обрывов там нет!

Я покачал головой.

– Нельзя. Джексон просил придерживаться маршрута, определенного загодя, и ждать условного знака. О дальнейшем он позаботится сам.

– Как прикажете, командир. Минуем развилку.

– Теперь свернешь налево.

– Не отстает, – риторически пожаловалась Мадлен, орудуя рулем. – Точно приклеился... О, Господи! Это что за чудовище? Здесь грузовики не ездят! А, уже тормозит... Понял, что не туда забрался.

Мы мчались мимо скромного местного аэродрома. Громадный трейлер о восемнадцати колесах остановился у обочины, мелькнул за боковыми стеклами, отразился в зеркальце. Ярдах в двухстах впереди замаячил черный фургон, изукрашенный безумными надписями и крикливыми наклейками.

При нашем приближении красные огоньки стоп-сигналов трижды вспыхнули и погасли.

– Вот он, – изрек я не без некоторого облегчения. – Прибавь-ка скорости, пускай вклинится между нами и седаном. Остальное уже забота Джексона... Элли утопила педаль акселератора полностью. Пришедший в движение черный фургон ловко юркнул к середине дороги, отсек от нас голубую машину, разразившуюся раздраженными гудками. Водитель фургона огрызнулся, коротко рявкнув клаксоном, а я, правилам вопреки, повернул голову: полюбоваться представлением. Теперь уже не было смысла делать вид, будто не придаешь непрошеному эскорту ни малейшего значения.

Разъярившийся преследователь, наверное, вспомнил, что дальше начинается извилистая горная дорога, на которой не так-то просто обогнать окаянный фургон, и ринулся вперед. Фургон дозволил ему выйти вровень, оказаться борт к борту, а потом попросту спихнул седан с шоссе долой. Опрокинул в кювет.

– Что случилось? – полюбопытствовала Мадлен.

– Одним голубым автомобилем на свалке станет больше, – ответил я. – Теперь, пожалуй, поедем невозбранно... Та-ак! Уже поехали...

– Что случилось?! – повторила Элли с нескрываемой тревогой. Посмотрела в зеркальце, побледнела.

– Господи Боже!.. Да он за нами гонится, Мэтт! Из-за поворота, скрывшего от нас место аварии, выдвинулся восемнадцатиколесный трейлер, сущий мастодонт, оснащенный могучим дизельным двигателем и весивший немереные тонны. Он летел за нами с грохотом и ревом, чуть ли не полностью перегораживая шоссе. По крайности, мне именно так и почудилось.

Рука Мадлен метнулась к рычагу передач.

– Легче, легче, – промолвил я, чуток опомнившись и удержав спутницу.

– Да ведь он...

– Говорю: не бойся. Выглядит, конечно, весьма впечатляюще, однако на горной дороге спортивную машину догнать не сумеет, если даже все из мотора выдавит... А, стало быть, и суетиться ни к чему... Гляди, куда едешь! С ума, что ли, рехнулась от страха?

Успев своевременно вильнуть, Элли освободила дорогу возникшему впереди шевроле. Тот промелькнул молниеносно, и негодующий вой гудка растаял вдали. Обернувшись, я удостоверился: встречный водитель только чудом протиснулся мимо трейлера. Должно быть, зажмурился и прочел молитву...

– Пожалуйста, не ори на меня, Мэтт!

– Вот это лучше. Веди хладнокровно, помни, что у нас огромное преимущество и в скорости, и в подвижности. Немножко сбрось обороты, подпусти парня поближе.

– Зачем?!

– Делай, как велю... Так... Теперь можем спокойно советоваться. Убежден: за нами несется не охотник, а загонщик. Их еще называют кричанами.

– Как?

– Или облавщиками. Или порскунами. Или гикальщиками, – сказал я насколько мог небрежно, дабы успокоить Элли, да и самому приободриться. – Эти субъекты ломятся сквозь чащу не таясь, вопя, улюлюкая и шумя вовсю. Животное в ужасе бросается наутек, и выходит аккурат на затаившегося стрелка. Уразумела?.. Наддай малость газку: в отличие от обычного порскуна, этот и без охотника с нами управится при первом удобном случае; слишком близко подпускать не резон. Вот... Правильно. Так держать.

– Получается, впереди засада? – спросила Мадлен дрогнувшим голосом. – Но что же делать?

– Вывести кричанина в расход. Именно такое решение отчего-то не приходит в голову ни лосю, ни вепрю, ни даже медведю. Но человек неизмеримо более смышленая и опасная дичь, и это почему-то не пришло в голову ни тем, которые поджидают, ни тому, который догоняет...

Надлежало отдать преследователю должное: он подстегивал своего мамонта очень лихо и весьма профессионально. Когда у поворота возник указатель: "ПЛОЩАДКА ОБЗОРА – 1 МИЛЯ", я решил, что искушать судьбу сверх допустимой меры не стоит.

– Приготовься, Элли. Возникнет боковая площадка – тормози, не доезжая. Площадка усыпана гравием, нас понесет на ограждение, и сквозь него, и прямиком на дно ущелья. А здесь высоковато... Нужно сбросить скорость еще на асфальте. Станешь боком к обрыву, пригласишь парня учинить изящный таран. Передачу не выключай, только сцепление выжми. По моей команде отпускай педаль – плавно, спокойно, чтобы, упаси Господь, не заглох мотор. "Мазда" – умница, прянет как встрепанная... Запомнила?

– Да, – пробормотала Мадлен безо всякой уверенности.

– Не перепутаешь?

– Постараюсь. Но что, если из-за скалы встречная машина выскочит – как шевроле?

– Тогда на шоссе окажется немало расквашенных субъектов. И мы будем в их числе.

– Огромное спасибо!

Я заставил себя осклабиться:

– Дорогая, научись разумному риску. Ежели позади поспешает несомненный убийца, и впереди караулят убийцы столь же несомненные, беспокоиться о возможности наткнуться на чужой автомобиль попросту бессмысленно. Или скажем так: из двух зол выбирают меньшее. Прибавь газу.

"Мазда" заурчала тоном выше и оторвалась от исполинского трейлера. Затем слева, за пологим поворотом, возникла площадка обзора. Заскрипели тормоза. Трейлер уже показался в зеркальце, мчась подобно удравшему с рельсов и решившему порезвиться локомотиву.

– Хорошо, – сказал я. – Теперь левее... Левее... Тормози окончательно, выворачивай руль, изображай занос!

Подозреваю, что я не слишком добрый и милосердный малый.

Ибо упустить выпавший случай водитель трейлера просто не мог. Да и боялся. Ехать по шоссе мимо замершей "мазды" значило, с его точки зрения (не совсем безосновательной), нарываться на пулю. Останавливаться и выпрыгивать из кабины означало то же самое, но с еще большими удобствами для нас... А плюнуть и продолжать путь, позволяя нам невозбранно развернуться и отправиться вспять, было чревато ужасающим нагоняем от своих, родимых... Я поставил парня в безвыходное положение, принудил таранить спортивный автомобиль, сталкивать со скал.

Отделяемая от "мазды" считанными ярдами расстояния, поубавившая прыти махина уже вкатывалась на сыпучий гравий.

– Давай! – крикнул я.

Мадлен отпустила сцепление, слегка прижала акселератор. Как и было обещано, "мазда" выскользнула из-под самых колес преследователя. Опасный трюк, но иного выхода у нас не намечалось.

Водитель трейлера, готовившийся ударить "мазду", протаранил пустоту. Он еще пытался вывернуть баранку, прижать бесполезные на щебне тормоза, однако инерция оказалась чрезмерной. Скаты колосса просто скользили, точно лыжи по снегу.

Искры брызнули во все стороны, когда массивный капот разом смахнул с опор целую секцию стальных перекладин. Отнюдь не рассчитанный на подобные нагрузки, барьер поддался мгновенно. Трейлер сложился пополам и опрокинулся в пропасть, волоча за собою фунтов четыреста нержавеющей полосной стали.

– Стоп! Задний ход! Живее!

Мадлен повиновалась, точно сомнамбула. Заставив ее осторожно вернуться на гравий, я быстро осмотрелся. Элли уронила голову, стиснула руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Потом всхлипнула и уткнулась лицом в мое плечо.

– Позже, позже будешь истерике предаваться! – сказал я. – Сейчас надобно удирать со всевозможной поспешностью. В обратную сторону, разумеется...

За развилкой, возле которой даже не успели объявиться полицейские, мы свернули влево, снова минуя Canon Conejo. А у следующего распутья взяли направление на запад.

Мадлен подняла усталые, лишенные всякого выражения глаза.

– Но эта дорога не ведет в Санта-Фе.

– Разумеется, нет, – молвил я. – Противник умен. Седан ринулся вдогонку, чтобы отвлечь прикрытие. Следовательно, возможна запасная засада на обратном пути. Пикет, выставленный для вящей верности. Но вот обеспечивать стрелками западное шоссе ребятки едва ли додумались.

Утомленно, почти безразлично, Элли осведомилась:

– Мы, в сущности, убили водителя? Правда, Мэтт? Я ухмыльнулся:

– Полагаю, парень попросту покончил с собой. Ведь его не приглашали гнаться за мирными и безвредными путниками, верно? И таранить нас не просили...

(обратно)

Глава 20

Пообедали мы в маленьком ресторанчике "Бернардильо", где подавали чисто мексиканские блюда: переперченные, обжигающие, поставленные на стол с пылу, с жару. Приходилось их запивать огромными количествами темного эля. Когда с питанием покончили, все до единой звезды успели высыпать на небосвод.

Ехать оказалось нетрудно. Четырехрядное шоссе почти опустело и, сидя в пассажирском кресле, я едва не задремал. Зевали, во всяком случае, весьма изрядно. День и впрямь выдался нелегкий.

Но день, как выяснилось, еще не окончился.

Когда Мадлен остановила машину перед парадным входом в приемную мотеля, когда я выбрался наружу и пошел справиться касаемо почты, навстречу двинулся притаившийся в тени Марти. Миновал меня, слегка задел плечом, подал условный знак, шепнул несколько слов, еле размыкая губы.

На столе у портье нас не поджидало ничего. Я отправился вспять и забрался в "мазду".

– Готовьтесь, голубушка, – уведомил я, взглянув на Элли. – Собрался комитет по встрече. Прямо у вас в апартаментах.

– О, Боже мой! – простонала Мадлен. – Как ты думаешь, если вежливо походатайствовать, мне вернут уютную, спокойную камеру в Форте Эймс?

– Кажется, засада устроена чисто по-любительски, – продолжил я, не обращая на последнюю реплику ни малейшего внимания, – но лучше подойти к ней совершенно серьезно. Хотя бы практики ради. Твоей практики.

– Мэтт, я все время боюсь!

– Отлично. Если бы ты не боялась, надлежало бы пугаться мне. Вовсе не сладко путешествовать бок о бок с умалишенной... Когда войдем, не размахивай револьвером и ни в кого не пали без особой нужды. Включая меня самого.

Бравада была показной. Я отнюдь не испытывал исступленного восторга от перспективы ворваться в коттедж на пару с женщиной, которую приучали ненавидеть огнестрельное оружие. Но опасения оказались напрасны.

Я отчетливо произнес:

– Дозволь побыть воспитанным человеком, куколка. Где твой ключ?

Брючный ремень слегка натянулся с левой стороны, там, где я загодя приспособил полицейскую кобуру, содержавшую тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон. Ибо начальник местной полиции, Мануэль Кордова, услыхал сущую правду: ни ствола, ни клинка Элли при себе не имела.

При очевидной опасности ей надлежало брать оружие у меня. Сигналом считалось любое ласковое обращение. Покуда я именовал спутницу Мадлен, Элли, миссис Э., или Заключенной № 210934, все было в полном порядке. Но стоило произнести "солнышко", либо "милая", либо "ненаглядная", либо какую угодно иную глупость – и Мадлен следовало хватать человекоубийственное приспособление.

Я побаивался, что сия практика изрядно затруднит наши любовные игры. Элли могла ухватить заряженный револьвер, услыхав, что она – моя любовь, или чудная девочка. Но покуда все обходилось без эксцессов...

– Прошу прощения! – галантно извинился я, протискиваясь в комнату первым.

Крохотный револьвер, прикрепленный к предплечью особой защелкой, уже скользнул в ладонь и остался там, под надежным прикрытием черной перевязи. Я изготовился метнуться в сторону, дабы очистить пространство и не мешать стрельбе из смит-и-вессона. Играя роль разведывательного катера, я предполагал осыпать супостата мелкими кусачими пулями двадцать второго калибра и предоставить эскадренному миноносцу (Элли) довершить разгром стрельбой из могучей пушки. Потому что даже крохотный кусочек свинца, выпущенный в упор и ударивший в тело, не вызывает у человека особых восторгов и отвлекает внимание...

Причина столь великих треволнений и предосторожностей свернулась калачиком в глубоком кресле подле окна и спала, как сурок. Темноволосая, коротко стриженная, никогда не виданная мною ранее девчушка. На круглом ночном столике лежала кожаная сумка, рядом покоился фотоаппарат в брезентовом футляре. Эти легкие и надежные чехлы пришли на смену кожаным чудовищам, которые служили моему собственному поколению отличительными знаками принадлежности к профессионалам...

Подмигнув Элли, безмолвно попросив ее взять незнакомку на прицел, я исследовал сумку и футляр, однако ни кинжалов, ни пистолетов не обнаружил. Девица продолжала почивать.

– Все чисто, – шепнул я.

– Мистер Хелм, – с немалой расстановкой произнесла Мадлен, – разрешите представить вам Эванджелину Лоури, избалованное и противное отродье отставного адмирала и его несравненной супруги.

– Откуда ты знаешь, что отродье противно? Последний раз вы встречались лет восемь назад, бедолаге не могло быть больше четырнадцати. От силы, пятнадцати...

– Мерзавка была невыносима уже тогда. Не думаю, чтобы сделалась намного лучше за истекшее время. Уж, во всяком случае, не под чутким руководством своей маменьки!

Я осклабился:

– Полегче, миссис Э. В четырнадцать кое-кто наверняка и сам был невыносим... У тебя просто предубеждение против этого семейства. Но, черт возьми, что здесь поделывает юная Эванджелина?

– Дрыхнет, – сообщила Мадлен.

– Уточнить надобно.

Смит-и-вессон вернулся на место, в полицейскую кобуру. Маленький пистолет опять обосновался под ремешком на предплечье. Спавшая девица вздрогнула и привскочила, когда Мадлен потрясла ее за плечо. Поморгала, ошалело уставилась сперва на меня, потом на его спутницу. Протерла глаза, нахмурилась. Точно ждала кого-либо иного.

– Миссис Эллершоу? – осведомилась она.

Риторический вопрос, не требующий ответа. Или не совсем риторический, учитывая костюм, в коем ей предстала Мадлен. Признать утонченную светскую даму в этом облачении огородного пугала и впрямь было нелегко.

Элли кивнула. Тряхнув головой, девица отбросила со лба непокорную челку, сощурилась. У нее был очаровательный вздернутый нос и впечатляющий набор веснушек. Темно-синие брюки, светло-голубая рубаха из джинсовой ткани. Тонкая талия.

– Простите, миссис Эллершоу! Вас очень долго не было, я присела на минуту, и тот же час уснула. Помните меня? Вэнджи Лоури.

– Помню. Чего угодно?

Вэнджи Лоури поколебалась и, кажется, утратила изрядную долю молодой самоуверенности. Скривилась:

– Отпустите его, миссис Эллершоу! Не мучьте! Не заставляйте ползать у ваших ног! Пожалуйста!.. О, Господи, где в этом окаянном коттедже расположен окаянный сортир?

– Вон там, – невозмутимо указала Мадлен. Вэнджи Лоури помедлила и ринулась в обозначенном направлении, со стуком захлопнув за собою дверь. Я уставился на Мадлен, которая задумчиво замерла подле стола.

– И что же сей сон предвещает, а? Пожав плечами, Элли промолвила:

– Речь ведется об Уолтере Максоне, пари держу. Еще в четырнадцать она буквально по пятам бродила за молодым и подававшим надежды адвокатом. Правда, для детской привязанности слишком долгий срок, но все же... По крайней мере, представить не могу, кто еще может ползать у моих ног. О присутствующих, разумеется, не говорю... Вы ползаете у моих ног, мистер Хелм?

– Пресмыкаюсь! – буркнул я. И состроил гримасу: – Лоури на завтрак, Лоури на обед, и на ужин опять-таки Лоури... Тебе не кажется, что нам пытаются внушить естественное стремление познакомиться с адмиралом поближе? Все время получаем сообщения: Лоури, Лоури, Лоури.

– Не знаю.

– В сумочке ничего любопытного...

– А удостоверение журналистки? – перебила Мадлен. – Ты стволы искал, а я обнаружила кое-что иное. Девочка работает газетным репортером и фотографом. И где, по-твоему?

– В "Ежедневных новостях"?

– Угадал.

– Так она, значит, и вошла – помахав перед физиономиями персонала репортерской карточкой. Похвальное почтение к ежедневному духовному корму... Как же возможно – журналистскую макаку, да не впустить? Но если ей действительно взбрело в немудрую головку взять у тебя интервью, будь покойна: хорошего не напишет.

Мадлен пожала плечами.

– Ну и пусть. Ведь мы того и добиваемся, верно? Создаем отталкивающий, зловещий образ лютой тигрицы?

– Папаша Лоури, кажется, пристроил в газетенку все свое семейство, – заметил я.

Эванджелина выбралась, наконец, из нужника, завершив необходимые отправления и отерев слезы. Глаза ее чуток покраснели, но в остальном следы эмоционального взрыва исчезли полностью. Приблизившись к Мадлен, девица произнесла:

– Вы, должно быть, считаете меня дурой набитой? Ответ вертелся у меня на языке. Я чуть было не брякнул, что сотрудничать с обывательским листком никто, кроме набитых дураков, не станет, но припомнил собственную фоторепортерскую молодость и сдержался. Все люди, все грешны...

– Но неужели не понимаете, каково Уолтеру?!

– А причем тут, собственно, я? – перебила Мадлен. – Я вашему драгоценному Уолтеру не навредила. Ответила на письмо-другое, вот и все. Меня вежливости учили, милочка. Даже книксены делать умею – искусство, напрочь неведомое вашему поколению. Еще Уолтер навестил меня в тюрьме. Но это – все.

Облизнув губы, девица выдавила:

– Он сам не свой проходил целых восемь лет, миссис Эллершоу... По-прежнему считает, будто вы невиновны, корит себя за то, что не сумел должным образом заступиться за вас в ночь ареста... И ужасно тревожился, представляя, каково находиться в тюрьме, запертому, словно дикое животное – с вашим образование и воспитанием.

Мадлен оскалилась.

– Немного сохранилось от воспитания и образования, дорогая моя! А касаемо невиновности вы правы. Точнее, прав Уолтер.

– Он просто ослеплен! – воскликнула Эванджелина. – И мучится чувством вины перед вами! Предотвратить исход судебного процесса было немыслимо. Я изучила все материалы, досконально изучила – и не представляю, как можно твердить о напраслине...

– А-а-а! – недобро засмеялась Мадлен. – Повторите это мистеру Хелму. Он прибыл из Вашингтона именно потому, что сомневается в здравомыслии здешних судейских... Смешайте мне коктейль, Хелм, сделайте милость. И давайте присядем, а? Нельзя же столбами стоять!

– Милочка, – продолжила Элли, расположившись в кресле самым хамским образом, широко расставив обтянутые джинсами ноги, изобразив на лице наглую ухмылку. – Милочка, ежели вы явились брать у меня интервью, берите и проваливайте. Судачить об Уолтере недосуг, честное слово.

Интервьюер из Вэнджи Лоури оказался никчемный. Даже с диктофоном уверенно обращаться не умела. Зато фотоаппаратом орудовала весьма сноровисто.

Приседала, снимала Элли под восходящим углом, а вспышку ставила анфас. Подобная методика неизменно делает фотографируемого похожим на питекантропа, в лучшем случае – неандертальца, низколобого, скуластого, свирепого, раздувшего ноздри перед тем, как испустить людоедский вопль. Такие карточки заставят смиренную монахиню смахивать на знаменитую даму из Освенцима, – или Бухенвальда? – любившую обтягивать каркасы абажуров человеческой кожей. Чрезвычайно разумной фоторепортершей оказалась Вэнджи Лоури.

– Большое спасибо, миссис Эллершоу, – церемонно изрекла она, пряча блокнот и снаряжение. Чарующе улыбнулась: – Простите, что забрала столько вашего времени, и еще раз благодарю за любезность. Всего доброго.

Упорхнула.

Я замкнул входную дверь, обернулся. Мадлен стояла подле окна и глядела в никуда.

– Не маячь перед освещенными стеклами, – посоветовал я.

Содвинув шторы, Элли обернулась, посмотрела в упор.

– Очень расстроилась?

– Отнюдь нет, – покачала головой Мадлен. – Однако и от восторга далека. Теперь эта вертихвостка представит меня плотоядным чудищем... Послушай, Мэтт!

– А?

– Ты не против, если мы... если сегодня... ляжем порознь?

– Попытаюсь укротить животные позывы, – сухо промолвил я. – Ив любом случае, надобно выскользнуть. Это займет некоторое время. Посему советую устраиваться на ночь и угрызениями совести не терзаться. Положи под свое одеяло револьвер. Под подушку не засовывай: прием избитый и общеизвестный. Пристрой у бедра.

– Некогда, – ответила Мадлен с горечью, – девица Рустин была чрезвычайно славной, утонченной и цивилизованной особой. Вручи мне кто-либо пистолет – заорала бы и уронила прямо на ногу. А теперь буду спать чуть ли не в обнимку с револьвером...

– Динозавры, – хмыкнул я, – тоже были чрезвычайно славными созданиями. По крайности, сами так полагали. Но динозавры вымерли, ибо не умели приспосабливаться к переменам в климате, а главное – в обстановке. Попытайтесь не вымереть до моего возвращения, сударыня...

За порогом стояла прохладная, погожая ночь. От затененной автомобильной стоянки навстречу мне выдвинулся неясный силуэт, и я пригладил волосы, давая понять: эскорт не требуется, лучше карауль возле коттеджа.

Прогулка отняла минут пятнадцать. Удостоверившись, что позади никто не крадется, я поправил прическу другой рукой, и дверца недвижно застывшей у тротуара машины приотворилась.

Я забрался внутрь.

Мак-Кэллаф запустил двигатель.

– Хвоста не замечено, – уведомил он. – И не должно замечаться. Что, черт возьми, стряслось?

– Да, вроде, ничего.

– Мы чуть не примчались прямо в засаду.

– Засады не было, – сказал Мак-Кэллаф. Голос прозвучал ровно и совершенно спокойно. – О засаде мы позаботились, едва лишь вы, голубчики, начали упражняться в лихачестве. Хотели было и трейлер обстрелять издалека, но подумали: коль скоро эта парочка, сидящая в гоночной машине, тяжелый грузовик с прицепом не сможет обставить – черт с ней!

– Понимаю, – осклабился я. – И одобряю. Подытожим: Джексона отвлекли посредством синего седана, очистили дорогу трейлеру, засаду выставили заранее, однако второй отряд поработал на славу... Допросили кого-нибудь из карауливших у шоссе?

Тем же спокойным голосом Мак-Кэллаф уведомил:

– Времени было в обрез, мистер Хелм.

– И, следовательно, брать живыми оказалось некогда?

– Верно, мистер...

Не без любопытства разглядывая молодую смазливую физиономию Мак-Кэллафа, я подумал: ну и самообладаньице. Парень хранил невозмутимость поистине ледяную. Так и надо вести себя, если ты профессионал.

Впрочем, лед относительно хрупок и легко ломается. Люди, напоминающие Мак-Кэллафа, сдают в один прекрасный и начисто нежданный день по всем статьям. Но день этот оставался делом будущего. А пока парень работал превосходно.

– Есть поблизости платный телефон? – спросил я. – Нужно доложить Маку... Впредь, кстати говоря, прошу действовать с неменьшим проворством.

– Того ради прислан, – осклабился Мак-Кэллаф. Мак ответил немедленно, как только я изрек девице, поднявшей трубку далеко на севере, установленный пароль и прибавил обычную, полагающуюся при наиболее ответственных операциях галиматью.

– Да, Эрик?

– Здравствуйте, сэр. Кажется, я приближаюсь к цели, но цель очень уж впечатляющая.

Изложив события, уже известные читателю, я раздраженно полюбопытствовал:

– Скажите, сэр, не пора ли кой-кому наверху отверзнуть уста и уведомить нас подробнее? Институт Человековедения и Управления Поведением!.. Пытаются укокошить президента – значит, на его место уже имеется новая заявка? Или не совсем на то же самое место... Вы говорили, старик не хочет сделаться последним президентом Соединенных Штатов. Кого тогда намерены поставить над нами? Короля Иоанна Первого Североамериканского? Или императора Джима? Или диктатора Хэнка?

– Послушай, Эрик...

– Сэр, должна ведь наличествовать хоть какая-то политическая партия, стремящаяся руки погреть на общенациональном бедствии. Влиятельные, очень богатые субъекты, которым нынешний образ правления костью в горле стоит! Чего именно добиваются эти люди? Кто они? Где они?

– Где? – перебил Мак. – Это уж тебе выяснять. И не думай, будто я не требовал подобных сведений. Задавал начальству те же вопросы, коими ты меня самого терзаешь. Ни гу-гу в ответ.

Если Мак обращается к подчиненному на "ты", дела еще не слишком плохи. Будучи раздражен или обеспокоен, шеф изъясняется холодно и титулует вас исключительно во множественном числе.

– Верю, сэр. Но сделайте милость, известите клиентов: поскольку мне отнюдь не сообщили, кто друг, а кто враг, я исхожу из того, что всякая подозрительная личность подлежит устранению. И пускай попробуют жаловаться впоследствии!

– Делайте свое дело добросовестно и решительно, – сказал Мак. – И ни малейших жалоб не возникнет, обещаю.

– Спасибо, сэр.

На обратном пути в мотель я недурно размялся, но вовсе не успокоился. Не в первый, и не в последний раз позавидовал я армейским чинам, обязанным по объявлении войны прилежно и не рассуждая палить во всех, на ком красуется неприятельский мундир...

Фыркая от негодования, я распахнул дверь своего коттеджа. И замер, увидав белеющую, разворошенную постель. Автоматический пистолет прыгнул в поддерживаемую перевязью правую руку едва ли не прежде, чем раскрылась хитрая защелка.

– Не стреляй, пожалуйста, Мэтт! Зажигаю лампу... Обнаружилось, что постель не просто разобрана, а еще и обитаема.

Элли нежно и застенчиво улыбнулась:

– Опрометчивой дурочке дозволяется переменить поспешное решение?

(обратно)

Глава 21

Пробудившись, когда в окно потоками вливались лучи утреннего солнца, я тихонько освободился от объятий Мадлен, присел на кровати, зевнул. Элли тоже открыла глаза и пристально следила за мною, не отрывая головы от подушки.

Женщина почти неизменно кажется поутру прелестнее, чем была накануне – ласковой, мягкой и прелестной, вне зависимости от возраста. Приятно, честное слово, обнаружить с собою рядом подобное создание.

– Мэтт, – негромко позвала Элли. Я покосился.

– Да?

– Нужно прекратить это. Ничего хорошего не получится. Ни для тебя, ни для меня.

– Осмеливался полагать, – ответил я вконец ошарашенный, – что до сих пор все было преотменно хорошо!

Элли замахала обеими руками.

– Не в этом загвоздка! Все было изумительно! Только нужно остановиться, покуда оба мы не зашли чересчур далеко. Я, по крайней мере, не желаю этого.

– Чего же?

– Развращенная особа, отсидевшая тюремный срок, а теперь валяющаяся в гостиничных номерах с правительственным агентом... Да, понимаю, звучит грубо и прямолинейно – прости, пожалуйста, не хочу тебя оскорбить. Но уже около часа лежу и размышляю об этом. Думаю, к чему стремлюсь...

– Понятно. К чему, или к кому... Сдается, не комне.

– Прости, Мэтт. Не к тебе, ты прав. Тебе ни к чему жена – тем паче, жена с моим прошлым. А даже если бы ты спятил и сделал мне предложение – не хочу выходить за кровожадного сотрудника непонятной федеральной службы.

– Конечно.

– Я в душе сноб. И вчера попросту сжималась в комок, услыхав наглые слова Аделаиды Лоури, следя за вурдалачьим выражением на мордах посетителей... И этот поганый охранник у въезда в лабораторию... А потом – Иогансен... Я лежала и думала, как вернуться в обычную колею. И додумалась...

– До чего?

– Поняла: больше всего на свете мне хочется снова стать уважаемым членом общества. Респектабельной женщиной.

Начав было говорить, я тут же осекся. За стеной коттеджа взревел автомобильный мотор. Кто-то включил передачу и уехал прочь. Опять воцарилась тишина.

Мадлен тихонько засмеялась:

– Вот-вот... Пожалуйста, Мэтт, не забывай, кем я была до случившейся девять лет назад беды. Какое воспитание получила, какое образование, какую должность. Просто не могу больше ощущать себя неприкасаемой... Хочу возвратиться в почтенные,зажиточные, благопристойные круги! Можешь ухмыляться! Не смехотворное ли желание для девицы, мечтавшей некогда воспарить в поднебесье?

С предельной осторожностью, тщательно подбирая слова, я ответил:

– Коль скоро ты вообще упомянула замужество, предлагаю рассмотреть этот вопрос немного подробнее. В качестве миссис Хелм возможно чувствовать себя респектабельной и благопристойной особой?

Элли улыбнулась.

– Ты и впрямь спятил. Мэтт, ведь не об этом речь, поверь... Господи помилуй, ты возвратил меня к жизни, только из этого не следует, что нужно доводить начатое до логического завершения и жениться на бедняжке!

– Видишь ли, как доказывает минувшая ночь, я нахожу тебя весьма привлекательной, а привычки делать брачные предложения в шутку еще не завел. Согласен, вопросу надлежало бы уделить чуток побольше внимания, мозгами раскинуть на совесть – но времени было мало. Приходилось не о свадьбе размышлять, а о том, как на пулю не нарваться, или под колеса не угодить.

Посему и говорю с бухты-барахты. Но совершенно искренне говорю, заметь.

– Понимаю, Мэтт! Пожалуйста, прости!

– И я понимаю, – отозвался я, втайне удивляяь: неужели я сожалею, теряя то, на что и не зарился по-настоящему?

Мадлен облизнула губы.

– Ты вынуждаешь меня к очень неприятному призванию, Мэтт... Хорошо, буду рубить сплеча. Нет, в качестве миссис Хелм – не смогу. Буду просто загадочной женой очень загадочного субъекта, появляющегося дома от случая к случаю, а потом исчезающего на неопределенное время, в неизвестном направлении. Соседи начнут перешептываться, сплетничать... Нет. Я хочу респектабельности. Но с тобой очень, очень хорошо...

Можно было бы произнести немало чертовски обидных и совершенно справедливых слов. Только я прикусил язык и отмолчался. Ибо Мадлен, будучи умной женщиной, наверняка разумела сама, чего стоит нынешняя, с позволения сказать, мечта... Вольному воля.

– Я хочу быть оправдана, обелена перед окружающими, полностью и всецело. Тюрьма, конечно, остается тюрьмой... но с течением времени это позабудется.

– Не сомневаюсь.

– О возвращении к адвокатской практике и думать нечего. Я очень утомилась, да и отстала изрядно за восемь лет; не надо соперничать с присяжными, которые не теряли навыков и опыта... А вот выйти замуж за молодого, преуспевающего юриста я могу. Думается, он отнюдь не против такой перспективы... И буду ему хорошей женой и примерной матерью...

Боги бессмертные! И это существо склонялось надо мною, не боясь перепачкаться в крови, грозило приближавшимся полицейским, целясь в них из револьвера, окончило курсы на Ранчо почти со всеми возможными отличиями... Теперь Элли поворачивалась ко мне другой стороной своей натуры. Сложная оказалась натура, ничего не попишешь. Бывшая судебная защитница, блистательная, жадная к работе карьеристка, бывшая искательница приключений, лишь накануне управлявшая "маздой" в поистине адских условиях... Ныне – без пяти минут мещанка. Хорошая жена и примерная мать. Благопристойная производительница и воспитательница двоих, а то и троих отродий...

– Молодчина. Я склонился и легонько чмокнул Мадлен в лоб.

– Ежели вам нужен Уолтер Максон, сударыня, заарканим Уолтера Максона. Однако предупреждаю: коль скоро не позавтракаем, погибнем голодной смертью, и не стать вам почтенной особой. Подымайтесь, ваша неотразимость.

– Мэтт...

– Подымайтесь, о несравненная.

Встреча с адвокатом Джозефом Бирнбаумом предстояла в десять, позавтракали мы довольно рано, можно было и в городской архив наведаться, изучить списки землевладения.

– Только вряд ли что-то получится, – произнесла Мадлен задумчиво.

– Ищущий обрящет, – бодро возразил я. Не хватало только, чтобы поглощенная новыми житейскими заботами миссис Эллершоу охладела к выполняемому заданию.

– Девять лет миновало... Целых девять лет назад молодой доктор Эллершоу сказал своей красивой и всеми уважаемой жене: "вернусь через пять минут"... А отправиться им предстояло в дорогой ресторан, к праздничному, загодя заказанному ужину. Девять лет. Восемь из них обернулись для красивой жены одиночным заключением...

– Скажи, Элли, – перебил я, – Рой и впрямь не бросил бы тебя расхлебывать кашу?

– Никогда! Мы ведь подробно с тобою беседовали... Роя нет. Уверена.

– Значит, шахта есть. Непременно есть! И даже не накати на тебя телепатический приступ, все равно следовало бы заняться шахтами. В Новой Мексике можно спрятать убитого навеки – если засунуть поглубже в заброшенную штольню или штрек...

– О, Господи!

Мадлен остановилась, точно вкопанная.

При выходе из ресторана стояли автоматы, из которых за несколько центов можно было выудить свежую газету. За плексигласовым окошком одного из них красовался последний номер "Еженедельного вестника".

Засунув по назначению двадцать пять центов, я извлек один экземпляр, еще пахнувший типографской краской, помедлил, купил второй. Развернул.

Адмиральское исчадие разместило свой пасквиль на первой полосе. Удобно служить в газетенке, издаваемой твоим же папенькой, что и говорить...

Заголовок провозглашал:

«МАДЛЕН ЭЛЛЕРШОУ НАМЕРЕВАЕТСЯ МСТИТЬ!»

Чуть пониже значилось:

«Эванджелина Лоури, собственный, корр.»

Как и следовало ждать, читателю сообщалось, что бывшая присяжная поверенная Мадлен Эллершоу, в девичестве Рустин, тридцати четырех лет, осужденная ранее за государственную измену, понесла наказание и возвратилась в Санта-Фе с твердым намерением оправдаться и отметить клеветникам. Дальнейшее изложение становилось чрезвычайно пристрастным, чтобы не выразиться иначе, и граничило с преднамеренным публичным оскорблением. Пожалуй, таковым и было.

На фото, сообразно моим предчувствиям, изображалась неимоверная старая гарпия, сжимающая до половины полный стакан и глядящая с невыразимым презрением. Рядом обнаружился давний снимок, сделанный во время свадьбы Мадлен Рустин, одиннадцать лет назад. Разительная перемена, приключившаяся с государственной преступницей, сразу бросалась в глаза. Конечно, обе карточки заботливо отретушировали: одну физиономию сделали поистине тошнотворной, а другую – приторно-умильной. Любуйтесь, дамы и господа.

Мадлен охнула, я тревожно повернул голову.

– Элли...

Она засмеялась, отнюдь не весело. И все же истерических ноток не замечалось, а это весьма обнадеживало.

– Успокойся, Мэтт, я не полезу в петлю. По сути дела, статья даже на руку нам. Ведь именно в таком образе и намеревалась я предстать бывшим знакомым, правда? И вдобавок, отныне окружающие перестанут коситься с подозрением...

– Извини, связи не вижу.

– Очень простая связь. Люди – хочу сказать, нормальные люди – сочувствуют оскорбляемым. Злобная молодая стерва торопилась насолить, но вместо этого поневоле удружила. Еще вчера я считалась предательницей, коммунистической пособницей – а теперь выступлю бедной, несчастной женой изменника, неразумно помогавшей обожаемому человеку, подлецу, который в благодарность бежал и покинул ее.

– Пожалуй...

Глубоко вздохнув, Элли скомкала газету и брезгливо бросила в мусорную корзинку. Отобрала у меня второй номер "Ежедневного вестника", отправила вослед своему.

– Зловещей тигрицы больше не существует. Раздавленная бедолага приползла домой, а ее тотчас лягнули копытом. Увидишь: отношение Санта-Фе к моей персоне станет иным.

Она посмотрела пристально и серьезно.

– Умоляю, Мэтт, не сердись. Я проснулась в ужасном настроении, вылила всю хандру на тебя... Но, спасибо Эванджелине, чуточку встряхнулась.

– Отлично.

– Поторопимся, не то опоздаем к дяде Джо.

(обратно)

Глава 22

Шагая бок о бок с Элли по направлению к городскому центру, я непроизвольно дивился тому, что по сей день умудряюсь уцелеть, невзирая на полнейшее незнакомство с природой человеческой и, в особенности, женской.

Ночь любви повергла мою спутницу в черное уныние, а грязная статья, сопровождаемая паскудными фотоснимками, заставила воспрять и приободриться... Не постигаю. Впрочем, я сплошь и рядом даже себя самого постичь не способен.

Погода стояла великолепная. Санта-Фе расположен весьма высоко над уровнем моря; зимы здесь не слишком холодные, летом не бывает удушливого зноя, а весна просто изумительна. Стада туристов еще не хлынули сюда с востока и севера, народу на улицах виднелось мало, редкие автомобили проносились быстро, не задерживаемые дорожными "пробками".

Ладонь Мадлен мягко легла на мое плечо.

– Не гляди так угрюмо. Я ведь попросила прощения.

Я помотал головой:

– Ты ни при чем. Предаюсь воспоминаниям, только и всего... Не знаю, какого лешего продолжаю наезжать в Санта-Фе. Когда кусок жизни остается позади, нужно, пожалуй, просто выйти и плотно затворить за собою дверь... Поразмысли об этом.

– Размышляла. Но если я уеду, то уеду по собственной воле, на собственных условиях. Никому не дозволю выпихнуть меня вон... А, пришли!

Миновав каменную арку, мы очутились в глубоком дворе, покрыли еще ярдов тридцать и остановились у медной отполированной таблички:

«ДЖОЗЕФ П. БИРНБАУМ, ПРИСЯЖНЫЙ ПОВЕРЕННЫЙ»

– Прибыли, крошка, – произнес я, кладя пальцы на дверную ручку.

– Мэтт, я...

Ошеломленная Мадлен уставилась недоверчивым взором. Тот же час подобралась, приблизилась, незаметно вынула смит-и-вессон из моей поясной кобуры. Я раскрыл защелку, дозволяя маленькому автоматическому зверьку очутиться в правой ладони. Левой рукой отворил дверь и резко распахнул створку, дабы вероятный супостат хорошенько получил по лбу, или просто не успел отреагировать, ежели притаился поодаль.

Никого не обнаружилось.

Элли охнула, увидав учиненный в конторе Бирнбаума погром.

– За мной! – негромко распорядился я.

Мы проскочили внутрь. Удостоверившись, что все тихо и спокойно – по крайней мере, пока, – я обернулся, взял щеколду на предохранитель, знаком велел Мадлен отойти в сторону. Отнюдь не следовало являть собой удобную двойную мишень.

Обивка всех диванов и кресел была искромсана кем-то, кто явно любил размахивать кинжалами. Картины и фотографии, сорванные со стен, валялись в полном беспорядке, пол был усеян битым стеклом. Все картотеки, все ящики письменного стола были выпотрошены до донышка. Покосившаяся, небрежно сдвинутая табличка на столешнице гласила: "Миссис Патриция Сильва, секретарь".

– Мэтт! Как ты догадался?..

– Неважно, – шепнул я. И Элли задала свой вопрос шепотом, хотя после столь громкого вторжения присутствие наше едва ли могло оставаться тайной для возможного противника, если тот затаился в глубинах дома. – Где кабинет Бирнбаума?

Элли указала револьвером на дверь за письменным столом. И продолжила, чуть повысив голос:

– Вон там. Окна выходят на автомобильную стоянку. А еще два помещения будут направо – в них работают приглашаемые дядей Джо молодые адвокаты, временные помощники. Уборная расположена посередине.

– Понятно. А эта дверь куда уводит?

– В архив. Там сложены бумаги прежних клиентов. Стопками, точно книги в заброшенной библиотеке. Но хранилище обычно запирают...

– Назад, – распорядился я, увидев, что Элли вознамерилась проникнуть в упомянутую комнату. – Здесь у меня опыта побольше. Стой, прикрывай, будь готова стрелять.

– Как ты понял, что дело неладно?

– Левое ухо зачесалось, – хмыкнул я. – В старое доброе время твой опекун однажды оставил голос шестого чувства без внимания, переступил порог без положенных предосторожностей и заработал пулю в ногу. Нынче отношусь к подсказкам свыше со всевозможным почтением. Или полагаешь, телепатические наития случаются только с тобою? Следи внимательно, вхожу.

Архив, разумеется, был открыт. Вернее, замкнут, но ключ торчал в замочной скважине, покинутый за полной дальнейшей ненадобностью. С массивного ушка свисала на проволочном кольце истинная коллекция других ключей. Эдакие собрания не принято бросать безо всякого присмотра...

С металлических стеллажей точно ветром смело и раскидало по полу несчетные тысячи бумажных листов. Неведомый варвар трудился рьяно и весьма небрежно. Или наоборот: с немалым знанием дела. В таком кавардаке и думать нечего было установить пропажу чего-либо. Привелось бы учинять хранилищу полнейшую инвентаризацию, а она отняла бы, по крайности, месяц... Сообразительный субъект поработал, право слово.

– Новый район бедствия, – сообщил я, возвращаясь в приемную. – Прикрывай тем же манером, иду исследовать комнаты помощников я сортир – сиречь, нужник, сиречь, отхожее место...

Обе комнаты и уборная тоже оказались разгромлены, однако с меньшим усердием, словно здесь не рассчитывали наткнуться на вещи, заслуживающие внимания, и разоряли только чтобы потешиться. Возвратившись к Элли, я глубоко вздохнул, приказал:

– Стой не шевелясь. Войдут – вопи во всю глотку.

И проник в кабинет Бирнбаума сообразно последним наставлениям, сочиненным непобедимыми умниками с аризонского Ранчо. Обыкновенно я не пускаюсь на столь тонкие ухищрения, да только сейчас не хотелось рисковать попусту. Как выяснилось, предосторожности мои были совершенно излишни.

Двое людей, остававшихся в просторном кабинете, не представляли опасности ни для кого – то есть, ни для кого, обладавшего достаточно крепкими нервами.

Адвокат Бирнбаум, кажется, не пострадал; он просто рухнул грудью на письменный стол, за которым сидел, и скончался. Ни пулевых отверстий, ни порезов. Удлиненное, смуглое, видимо, умное и дружелюбное при жизни лицо искажала предсмертная гримаса. Вьющиеся волосы были почти совершенно седыми. Тело даже не успело толком остыть, однако на ощупь уже делалось прохладным.

А вот женщина, поникшая в кресле напротив, являла собою зрелище плачевное. Полная, невысокая, круглолицая латиноамериканка, явно перешагнувшая за пятьдесят. Португальское имя на табличке выдавало уроженку Бразилии, а может быть, просто указывало на происхождение семьи. Волосы, по-видимому, собиравшиеся на затылке в плотный узел, большей частью рассыпались и падали на плечи. Некогда аккуратный брючный костюм, белая блуза. Говорю "некогда", ибо одежду разорвали, сдернули с плеч, свернули вокруг талии плотным жгутом, обнажив пышные груди.

Левая по-прежнему оставалась пышной, чего нельзя было, не погрешив против истины, сказать о правой. Сосок и околососковый диск отстуствовали, крови пролилось немало, изуродованная одежда и ковер были покрыты обширными бурыми пятнами. После смерти кровотечение, разумеется, прекратилось.

Причину гибели я выяснил быстро. Умелый удар ножом в шею, перерубленные позвонки, молниеносный конец...

Резкий булькающий звук заставил меня крутнуться на месте.

– Велел ведь: подожди в приемной, – промолвил я не без раздражения. – Хочешь выблевать – ступай в уборную, не пачкай на месте преступления.

– Н-нет... У-уже в-все... И не разговаривай в таком... тоне. Не все успели притерпеться к виду изуродованных мертвецов и стать равнодушными...

Я кивнул.

– Тогда погоди минутку, покуда исследую кабинет. Я осмотрел Джозефа Бирнбаума так тщательно, как мог это сделать, не прикасаясь к телу. Даже точки, оставляемой шприцом, обнаружить не удалось. В стороне от большого очага в стену был встроен сейф. Дверцу распахнули настежь, содержимое выгребли. Конверты и папки валялись на ковре подле каминной решетки. Я принюхался, подошел к камину, обнаружил, что здесь недавно сожгли изрядное количество бумаги, а пепел прилежно размолотили кочергой. Правильно сделали – со своей точки зрения, конечно, – ибо эксперты научились творить с неповрежденным пеплом подлинные чудеса.

Обгорелый кусок плотного картона лежал в углу, не удостоившись подобных забот. Я осторожно подвинул его кочергой. Пригляделся. Поднял этот остаток уничтоженной папки, двинулся к Мадлен.

– Убираемся отсюда. Смотри, не перепачкай подошвы кровью, она запеклась, но еще не высохла полностью.

Очутившись в приемной, я поймал себя на мысли, что не обнаружил чего-то существенного. И понял: я непроизвольно искал взором отсеченный комок человеческой плоти... Н-да, мистер Хелм, вы превращаетесь неведомо в кого. Тьфу!

Элли всхлипнула и залилась, наконец, обильными слезами.

– О, Боже! Бедный дядя Джо! Несчастная миссис Пат!

– А ты знала секретаршу?

– Еще бы! Чудесная, добрая женщина. Вдова. Устроилась работать к Бирнбауму, когда муж угодил в автомобильную катастрофу. Она была тогда... сравнительно молодой... и красивой. Чуть пухловатой, правда... Очень умная, очень сведущая, очень заботливая... А у дяди Джо супруга имелась: вечно больная, склочная, придирчивая и крикливая тварь. И мы думали... что рано или поздно миссис Пат и дядя... Господи, я надеюсь, он хоть изредка умудрялся переспать со своей помощницей! Столько лет...

Элли сглотнула:

– Но чего ради с нею так обошлись? И как погиб дядя Джо?

– Полагаю, от него требовали назвать цифровую комбинацию, открывавшую сейф. Мистер Бирнбаум заупрямился, а этого при подобных обстоятельствах делать не следует... Контору громили не только затем, чтобы обнаружить искомые документы, а еще и впечатление хотели произвести. Застращать чуток... Потом убедились: кроме сейфа папке лежать негде. Приступили к правильному допросу. Руководил, вероятно, любитель резать, ломать и потрошить мебель. Такие особи не прочь и живое существо искромсать. Поверь опыту...

На дне сознания закопошилось нечто полузабытое, но всплыть окончательно отказалось, и я продолжил:

– Убедив господина Бирнбаума, что налетчики не остановятся ни перед чем, громилы загнали его за письменный стол, взяли на мушку и принялись раздевать миссис Патрицию. Увидев, что ее швырнули в кресло и приставили к груди клинок, твой дядя Джо сразу же назвал комбинацию – это надо было сделать сразу, – но, видимо, не успел опередить палача. У Бирнбаума, осмелюсь предположить, начался ужасный сердечный приступ, от которого адвокат и умер. Губы повиновались плохо, а парень оказался нетерпелив... Также не исключаю, что сукин сын полоснул женщину просто забавы ради, уже услыхав секретную цифру. Мистер Бирнбаум не учел, что сей субъект любиторудовать лезвием.

– Да, – угрюмо подтвердила Мадлен, – у дяди Джо случился инфаркт за несколько лет до... Тогда он оправился, но второго инфаркта уже не смог пережить. И родители писали мне, что Бирнбаум сплошь и рядом отлеживается в кардиологическом отделении клиники. Такое состояние делает уязвимым любого. Даже решительного и смелого человека... Нужно вызвать полицию!

– Вызовем, но сперва решим, о чем сообщать законникам, а о чем и промолчать. Они ведь начнут раскапывать причину, исследовать мотивы. Зададутся вопросом: а что, собственно, искали налетчики? Что нашли?

– Что же, Мэтт?

– Сейчас поглядим.

Папка наполовину обуглилась, но верхняя часть сохранилась, и надпись, выполненную черным фломастером, я разобрал без труда.

"Не вскрывать! СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО!"

Чуть пониже и помельче значилось:

"Прошу, получив убедительное и неопровержимое доказательство моей смерти, вручить настоящее досье запечатанным и неповрежденным жене моей, Мадлен Рустин Эллершоу, каковой надлежит явиться за папкой лично. – Рой Малькольм Эллершоу."

С минуту мы стояли молча. Потом Элли глубоко и протяжно вздохнула.

– А я-то дивилась: почему дядя Джо так торопит придти к нему? Не понимала, отчего дело о наследстве не может чуточку подождать! Рой даже лазейки не оставил дядюшке Джо... "Неопровержимое доказательство"... А доказательства и не было! Все труды и заботы мужа обо мне пошли насмарку... Бедный Рой.

– Миновало много лет, – задумчиво молвил я. – Мистера Эллершоу стало можно юридически признать мертвым. И старик решил вручить тебе папку, ибо – кто знает?..

– Все сгорело, – пробормотала Мадлен. – Все без остатка. И лишь гадать придется, что за бумаги отдал Рой на сохранение нашему адвокату.

– Пожалуй, именно из-за них тебя и решили убить по выходе на свободу, – ответил я. – Противник – будем условно звать его ЦЕНОБИСом – доведался, что покойный доктор Эллершоу вручил мистеру Бирнбауму непонятный сверток. Весьма вероятно, вторую распечатку файлов, созданных Обезьянником в главном компьютере. Не исключаю также, что в содержимом забранных Беннеттом папок недвусмысленно значилось: продолжение следует. И это продолжение лежало здесь.

– Но как они установили местонахождение документов?

– Заглянули повсюду, ничего не обнаружили, потом припомнили: семья пользовалась услугами адвоката. По крайности, это предположение ничем не хуже любого иного... То ли не успели добраться до сейфа раньше, то ли всполошились по-настоящему лишь когда ты из тюрьмы выбралась – не знаю. Всего скорее, пронюхали, что мистер Бирнбаум настаивает на личной встрече, и поняли: пора торопиться... Прибыла ударная команда и потрудилась на славу...

– Значит, – молвила Элли дрожащим голосом, – я косвенно виновата в страшной участи, постигшей дядю Джо и миссис Пат? Я пожал плечами.

– Вчера помогла человеку рухнуть с обрыва, – настойчиво продолжила Мадлен, – сегодня сделалась невольной соучастницей двух убийств... Недурно, Мэтт! Я делаю успехи!

– Лучше прекрати болтать и вызывай полицию. Помни: мы пришли по делу о наследстве и застали то, что застали... Стой, не звони. Полиция, кажется, уже прибыла.

Снаружи послышались тяжелые, частые, уверенно близившиеся шаги.

– Во всяком случае, объявились гости, но думаю, это фараоны. Быстро верни мне револьвер.

Засунув смит-и-вессон в кобуру, я поспешно водворил на место автоматический пистолетик из нержавеющей стали. Кто-то уже вовсю вертел дверной ручкой. Я приблизился к выходу.

– Откройте! Полиция!

– Натяните поводья, придержите скакунов, – ухмыльнулся я. – Здесь уже находится представитель федеральной правительственной службы. Открываю.

Вытащив и развернув удостоверение, я откинул щеколду.

Не отступи я на шаг по давнишней привычке, сделавшейся второй натурой, – не сносить бы головы. Дверь едва с петель не сорвали, распахивая. Эдаким ударом, пришедшимся по лбу, мозги вышибаются весьма основательно.

Первый из ворвавшихся, к изумлению моему, не держал наизготовку ни револьвера, ни пистолета. Резон у парня имелся. Размахивая оружием, пришлось бы употребить обычную, довольно медленную процедуру: "подыми руки, замри, стань лицом к стене..." Вместо этого полицейский просто сграбастал мою левую кисть, вырвал кожаную книжечку, вывернул сустав, развернул меня градусов на сто восемьдесят и притиснул физиономией к стенке безо всяких ненужных околичностей.

Обшарил и охлопал меня одной ладонью, отобрал револьвер. Автоматического пистолета, скрывавшегося в черной повязке, не приметил.

– Этого держу я!.. – Голос фараона звучал хрипло: – А ты надевай браслеты на девку!

– Готово.

– Дверь закрой!

– Уже закрыл.

Железный захват, удерживавший мою руку, разжался.

– Глядеть перед собой! Руки на стену! Живо!

– Послушайте, милейший, – ответил я жалобно, – такие повязки не для красоты носят...

Берегись, Мэтт!

Я метнулся в сторону, однако недостаточно проворно. Дубинка, или "клоб", или как там эту пакость именуют нынче, скользнула по моему черепу с немалой силой. Мурашки забегали в руках и ногах, точно все конечности непонятным образом онемели и понемногу начинали приходить в чувство. Я чуть не уронил скользнувший в ладонь пистолетик. Перекатился, остался лежать лицом кверху.

Проклятый фараон уже возносил дубинищу сызнова. Эдакие удары наносят лишь намереваясь раскроить человеку череп, отметил я непроизвольно и выпростал руку из перевязи. Рожа полицейского исказилась.

Я выстрелил трижды.

Не шибко-то кучно получилось. Одна пуля ударила в правое плечо, вторая чуть пониже, а третья отхватила краешек бронзовой нагрудной бляхи, но поскольку бляху таскают слева, думаю, именно эта пуля и спасла меня. Пистолет оказался мал да удал. Двадцатидвухкалиберные заряды обладают иногда огромной пробивной силой.

Полицейский рухнул, как подрубленное дерево. Дубинка вылетела и покатилась по паркету: второпях парень даже ременную петлю на запястье накинуть не успел.

В глазах у меня витал непонятный туман, комната раскачивалась, и непонятно было, как умудряется устоять на ногах второй ублюдок, извлекавший из кобуры кольт. Ублюдок непостижимо двоился; должно быть, размножался вегетативным способом...

Кольт грохнулся на пол. И уцелевший фараон заревел, как резаный.

Бросившись на полицейского сзади, Мадлен согнула скованные руки, перебросила соединительное звено "браслетов" через физиономию парня, сдавила ему глотку и, резко, всем телом извернувшись, упала на пол, увлекая противника за собою. Раздался громкий и несомненный хруст. Элли применила один из основных приемов, употребляемый, когда в руках у вас отрезок проволоки либо кусок бечевы...

Шейные позвонки неприятеля переломились. В буквальном смысле слова свернула парню голову, подумал я. Инструкторы с аризонского Ранчо гордились бы своей ученицей.

Собственная моя голова шла кругом, я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание. Позади раздался шум, но моя реакция замедлилась до чрезвычайности, обернуться я не успел. Краем глаза, впрочем, поймал светлое пятно физиономии, синий полицейский мундир, черную занесенную дубинку.

Возможно, ту же самую, с пола подобранную. Впрочем, ни малейшей роли последнее обстоятельство не играло.

Дубинка опустилась.

(обратно)

Глава 23

Изуродованный диван в приемной очистили от хлама, расстелили сверху небольшую циновку, а на циновку определили меня. Из местной клиники по тревоге примчался запыхавшийся эскулап, осмотрел черепную коробку пострадавшего, сообщил шерифу Кордове, что утечки мозгов, насколько можно судить, пока не отмечается. Но лучше, сказал он, дать пострадавшему отлежаться в покое, а потом доставить в больницу для тщательного осмотра.

Бывшая контора Джозефа П. Бирнбаума кишела детективами и экспертами обоих полов. Неподалеку от меня стоял на страже молодой полисмен, который, бьюсь об заклад, молча молил богов, чтобы подопечный хоть большим пальцем левой ноги пошевелил без дозволения, предоставив уважительный повод огреть себя кулаком или, опять-таки, резиновой дубиной. Не жалуют фараоны тех, кто проделывает пулевые отверстия в их сослуживцах. Не будь при мне внушительного удостоверения с гербовой печатью, я уже наверняка превращался бы в кровавую кашу, оказывая бешеное сопротивление властям...

Со своей стороны, я геройски терпел боль и головокружение, черпая силы в привычном, христианнейшем занятии: тщательно запоминал харю этого молодчика, дабы при случае, в укромной аллее, в глухую полночь, водрузить на нее мстительную и безжалостную пяту. Желательно, защищенную кованым каблуком. Я, разумеется, профессионал, и личной мести не ищу – но если боги, пекущиеся о людях моего сорта, посылают благоприятную возможность, пренебрегать ею попросту грешно.

Проводивший врача Мануэль Кордова опять вступил в приемную – впечатляющий полицейский офицер, достойный всяческого доверия, коль скоро вы достаточно глупы, чтобы доверяться полиции. Сам я не верил этой шантрапе ни на ломаный грош. Несправедливо было, конечно, да только и настроение у меня было премерзкое и весьма сварливое.

По чести говоря, винить следовало себя самого. Собственный идиотизм, граничивший с клиническим расстройством рассудка. Вместо того, чтобы пристрелить облаченных синей формой скотов, едва лишь те на пороге возникли, я спокойно дозволил им войти. Хорош, ничего не скажешь. А о нынешнем состоянии, равно как и местопребывании, подопечной великому и преужасному истребителю Мэтту Хелму оставалось лишь гадать потихоньку. Хорош...

Приблизившись к дивану вплотную, Кордова изучающе обозрел меня. Затем повелительным жестом велел караульному выйти вон и дверь притворить поплотнее.

– Что скажете, мистер Хелм? – осведомился Мануэль не предвещавшим ничего приятного голосом.

– Где миссис Эллершоу? – прошептал я.

– Доберемся и до миссис Эллершоу, – сухо сказал Кордова. – Пока давайте с вами разберемся, ибо вы – основной камень преткновения. Вы, и ваш окаянный пистолет, и ваши непонятные вашингтонские связи...

Безусловно, Кордова блефовал. Понимал, что загнан в неприятный угол – а вот насколько неприятный, стремился выяснить. Я улыбнулся и повернул голову. Это было ошибкой, но я все-таки выжил и даже в обморок не упал. Возможно, лишь потому, что упасть в обморок, если валяешься пластом, довольно тяжело.

– Где миссис Эллершоу? На нее уже совершили несколько покушений, официально зарегистрированных, между прочим. Последний раз я видел Мадлен примерно там же, где стоите вы, закованной в наручники. Потом явился полицейский номер три и двинул меня дубинкой. Пять футов десять дюймов роста. Голубоглазый шатен. Возраст: около сорока. Имя: Филипп Крайслер. Что-то не видать его, правда, шериф? Где обретается мистер Крайслер? И где искать госпожу Эллершоу?

– Откуда вы знаете Крайслера? Я блекло улыбнулся.

– Раскиньте мозгами, amigo. Адвоката своего, кстати, не желаете пригласить? Возможно, в его присутствии проще будет болтать... Вы, Мануэль, добровольно признаете, что знакомы с преступником, атаковавшим федерального агента, который исполнял свои служебные обязанности, а заодно похитил женщину, состоящую под защитой правительства. Также признаете, что мерзавец находится у вас в подчинении. Следовательно, мог орудовать с вашего негласного ведома... Желаете составить протокол?

Возмущенно фыркнув, Мануэль Кордова парировал:

– Слушайте, Хелм! Вы застрелили полицейского, тоженаходившегося на службе! А миссис Эллершоу, по всей видимости, задушила второго, хотя не постигаю, как женщина исхитрилась проделать подобный трюк...

– Боги бессмертные, – промолвил я. – Что же вы творите, Мануэль? Получается, два переодетых гангстера, накинувшихся на меня, исправно предъявившего удостоверение, числятся добросовестными служаками?! Не лучше ли подумать? Или впрямь намерены расхлебывать эту кровавую кашу? Ведь я не шутки шучу: вашингтонское начальство урезонит ваших шефов за одну минуту и взыщет с виновного по всей строгости...

Кордова чуть не вскинулся от ярости, но вовремя сообразил, что устами нахала глаголет истина, и осекся.

– Верните Мадлен Эллершоу. Тогда я, так и быть, по старой памяти замолвлю нужное словечко.

– У нас ее нет, – облизнул губы Мануэль. – Мы просто не знаем, где она, поверьте... Но весьма желали бы разузнать! Сопротивление аресту и убийство полицейского даром не сойдет, не сомневайтесь. Я вздохнул.

– Послушайте, шериф, я ведь не частный сыщик, с которым вы могли бы поступить как заблагорассудится: состряпать подложное дело, заручиться фальшивыми свидетельствами экспертов, обвинить в чем угодно... Я – агент американского правительства! А это значит: не беззащитен и не безопасен. Вы, по сути, честно делаете свое дело. Оступились чуток, но с кем не бывает? Еще не поздно поправить ошибку. Играйте с нами заодно, или просто держите нейтралитет, но только не пытайтесь помогать противной стороне. Прихлопнем, как москита... Вы что-то сказать намерены?

Сверкнув глазами, Кордова сдержался. Невзирая на ужасную головную боль, вызываемую каждым лишним движением, я сумел приподняться на локте.

– Молчание – знак согласия, шериф. Одобряю и благодарю. Кстати, Крайслер – сукин сын, коего я неплохо помню еще по старым добрым временам. Оштрафовал меня когда-то ни за что, ни про что, будучи крепко навеселе. И дружка-свидетеля, тоже фараона, позвал. Судья, правда, замял дело, но я не люблю несправедливых обид, подонков мелочных тоже не жалую и стараюсь хорошенько запоминать их морды. Опознать рожу Филиппа Крайслера можно было даже глянув мельком. Не думаю, чтобы парень сделался ангелом за истекшие годы. Скорее, наоборот.

Кордова поглядел мне прямо в зрачки. Потом потупился.

– Выбор невелик, шериф. Либо принимайте мое предложение, либо выньте револьвер и застрелите меня при попытке к бегству. Но все едино вам никто не поверит.

– Мистер Хелм...

– Есть, правда, еще и третий путь. Полностью отвечать за преступные действия подчиненных. Но ведь вы не хотите этого, правда?

Несколько секунд Мануэль безмолвствовал, стоя с непроницаемым выражением на смуглом кастильском лице. А потом... Не могу сказать, будто мы внезапно сделались друзьями, но честные профессиональные бойцы уважают и понимают себе подобных, чего нельзя сказать о честных, мирных и добропорядочных леди и джентльменах.

– Нет, мистер Хелм, – ответил он, слегка улыбнувшись. – Безусловно, я не хочу этого.

Раздался настойчивый стук во входную дверь. Кордова отворил, минуту или две разговаривал с возникшим на пороге человеком, потом возвратился. Лицо его было угрюмым.

– На загородном проселке обнаружен пустой полицейский автомобиль. В близлежащих кустах нашли Филиппа Крайслера. Убит умелым ударом ножа в позвоночник, точно так же, как миссис Патриция Сильва. Отпечатки шин явственно говорят, что на обочине поджидал тяжелый грузовик, возможно, вездеход. Никаких следов миссис Эллершоу не замечено.

Я глубоко, прерывисто вздохнул.

– Ботинки моего подчиненного, – криво усмехнулся Кордова, – обильно перепачканы кровью. Не слишком удивлюсь, узнав, что Крайслер участвовал в налете на эту злополучную контору, а потом услыхал выстрелы, вернулся и пришел на подмогу товарищам, не сумевшим быстро с вами управиться. Сообщник, мастер лупить кинжалом сзади, наверное, дожидался в машине, прямо на стоянке. И убрал Филиппа за ненадобностью, не захотел оставлять очевидца. Кордова скривился.

– Можете забыть о старинной неприязни, мистер Хелм.

– Постараюсь, – ответил я.

(обратно)

Глава 24

Очутившись в мотеле, куда меня с величайшими предосторожностями доставил Мануэль Кордова, я решил было прилечь, но сообразил, что все равно доведется вставать к обеду, а это вовсе не легкая и не безболезненная затея. Посему я просто присел на постель, поднял телефонную трубку, вызвал два местных номера и произнес надлежащие, малопонятные для посторонних слова. Чуток поразмыслил, набрал номер подлиннее и, после обычной вступительной галиматьи, услыхал голос Мака.

– Это Мэтт, – уведомил я. Подлинное имя значило: говорю с опаской, линию могут прослушивать.

– Здравствуй, Мэтт, – жизнерадостно ответил Мак, подтверждая, что уразумел. – Докладывают о серьезных неприятностях в Санта-Фе. Сообщи подробнее.

– Секретные документы, способные спасти нацию, сэр, или, по крайности, восстановить растоптанное доброе имя госпожи Эллершоу, сожжены. Прекрасная дама угодила в лапы великану-кровоядцу; странствующий рыцарь получил по башке вражьей палицей, сиречь, дубинкой резиновой; а в остальном, прекрасная маркиза... Да, чуть не запамятовал, сэр! Пожалуйста, вышлите сюда группу допроса, но только поскорее.

– Ближайшая группа находится в Денвере.

– Пожалуйста, сэр, велите им немедленно седлать машину и шпорить вовсю! Общая обстановка не улучшилась?

– Не очень, Мэтт. Я сказал бы, ухудшилась. На жизнь высокопоставленного джентльмена, о котором недавно шумели газеты, покусились вторично.

– Ого! – брякнул я.

– На сей раз огласки удалось избегнуть. Мы, кстати, обнаружили субъекта, которого намечают в преемники. Военный, в генеральском чине, хлыщ и позер. Он, разумеется, только пешка, по-настоящему делом ворочает ЦЕНОБИС... Влиятельные штатские фигуры, безымянные и неуловимые. Пока неуловимые... Намерены избавить Америку от дегенератов, толкающих страну в пропасть. Имеются сведения, что, не сумев устранить президента, ЦЕНОБИС готовит совершенно открытый переворот. И, сколь ни прискорбно, Мэтт, я отнюдь не уверен, что переворот провалится...

– О нашем друге, мистере Толливере, он же Тальяферро, новых данных не поступало?

– Похоже, он заправляет подпольным комитетом штатских. Если так, именно Толливер и есть голова дракона. Ты подозреваешь кого-либо определенного?

– Должно быть, подобрался вплотную, сэр. Иначе меня бы не пытались пристукнуть.

– Вплотную, понимаю – но к кому же?

– Вальдемар Барон вполне может быть мистером Толливером, равно как и его молодой партнер, Уолтер Максон... Я не доверяю тихоням, сэр: в тихом омуте сами помните, кто водится... Да и якобы туповатый, честный, исполнительный шериф Кордова тоже не исключается. Два – десятка лет назад, если вы не забыли, руководителем шпионской сети, Ковбоем, оказался неприметный владелец провинциальной бензоколонки, простой, веснушчатый малый.

– Понимаю...

– Но почему-то меня упорно пытаются вывести на отставного адмирала Джаспера Лоури, издающего местную полуфашистскую газетенку. А иногда лучше бросить весла и довериться течению, сэр.

– Конечно, только напоминаю: времени остается в обрез.

– Как говаривали древние афиняне, сэр, – ухмыльнулся я, – вернусь либо со щитом, либо под щитом...

– Думаю, ты имеешь в виду спартанцев, Мэтт. И не под щитом, а на щите, запомни крепко.

Наверное, Мак был прав. Я попрощался и положил трубку, надеясь, что беседу подслушивали. Если да, противная сторона забеспокоится, гадая, в чью именно честь я вызываю инквизиторов. Приятная перспектива познакомиться с испанскими сапогами, дыбой и каленым железом никому не прибавляет бодрости... А встревоженный противник бывает и неосмотрителен.

Впрочем, наши группы допроса управляются, по большей части, при помощи электрического тока, тоже не сахар. На собственной шкуре испытал.

Следовало немного выждать, а потом потрясти дерево и поглядеть, что посыплется с веток – яблоки, или желуди. Я сидел недвижно, мечтая о задании, выполняя которое не придется думать о национальной сохранности Соединенных Штатов, будучи предварительно уязвленным дубиной по голове. Но, конечно же, нам, героям тайных служб, надлежит смеяться над мелкими неприятностями. Так, во всяком случае, считает начальство.

Послышался стук.

Я поднялся, пытаясь не орать, а просто скрежетать зубами, двинулся к двери, с удовлетворением отмечая, что головокружение уменьшилось и ноги повинуются. Можно было надеяться, что череп не проломлен чересчур уж сильно.

И все-таки мне изрядно отшибло мозги. Потому как я отворил ничтоже сумняшеся, будучи вполне и совершенно ошибочно убежден, что впускает безвредную официантку.

Невзирая на самочувствие, я шарахнулся назад с проворством дикой лани, хватая смит-и-вессон. Однако судьба оказалась милостива. На пороге возник собственной разъяренной персоной скромница и тихоня Уолтер Максон, младший партнер Вальдемара Барона, вероятный кандидат в мистеры Толливеры.

Безоружный, взволнованный и всклокоченный.

– Где Мадлен?! – выпалил он, сверля меня взглядом. – Где Мадлен, отвечайте! Неужто ей... недостаточно пережить пришлось? Вам же, якобы, защищать ее полагалось!

Я ответил Уолтеру недоброй ухмылкой.

– А девять лет назад защищать Мадлен полагалось вам, сударь. Не везет бедняге на защитников, хоть плачь.

Возникший за спиной Уолтера официант невозмутимо дожидался, пока ему дозволят пройти в номер. Когда это удалось, и принесенные блюда водворились на столе, и я подписал исправно предъявленный счет, и служащий выскользнул наружу, я отправился в ванную, взял с полки второй стакан, содрал прозрачную пластиковую обертку, защищавшую кристально прозрачный сосуд от пыли. Обертка сдираться не желала, я пыхтел, словно лося пытался освежевать. Иногда не понимаю, что ужасного находят в нескольких несчастных микробах?..

Изготовив два виски со льдом и содовой, я предложил Уолтеру:

– Давайте-ка сядем рядком, потолкуем ладком и, как говаривала одна старая знакомая – ныне, по счастью, покойная, – прилично выпьем. Где вы узнали о Мадлен?

На Уолтере красовался темный деловой костюм-тройка, но парень отнюдь не смахивал на уважаемого, степенного адвоката. Белая рубаха пропотела, воротник был расстегнут, галстук безнадежно сбился в сторону. Больше всего Уолтер Максон походил на подравшегося школьника.

Он рухнул в кресло и одним глотком осушил стакан до половины.

– Я... Я места себе не нахожу с самого утра, когда увидал эту паскудную передовицу! Бросился в мотель повидать Мадлен, утешить, ободрить... А ее не было на месте, и вас не оказалось. Я отправился в полицейский участок уточнить кой-какие вопросы и там узнал... О, Боже! После всего... Подвергнуться клевете, оскорблениям! Вы-то куда смотрите? Вы же отвечаете за нее!

После бессвязной этой речи Максон глубоко вздохнул, угомонился, допил стакан до дна. Парень, признаться, бил по больному, меня так и подмывало полюбопытствовать: а сам бы ты что делал, узрев двоих патрульных при полной полицейской форме? Но почел за благо сдержаться. В конце концов, Уолтер был прав: я состоял при Мадлен телохранителем.

– Ругать легко, – заметил я добродушно. – А дельных советов пока не слышу. И помощи никто не предлагает.

– Помощи? Да я что угодно сделаю, только скажите!

В свой черед отхлебнув ледяного виски, я ощутил изрядное облегчение. Осторожно сел во второе кресло, подле ночного столика.

– Для начала расскажите все, известное вам об адмирале Джаспере Лоури. В исторические экскурсы не вдавайтесь, мы историю изучили. Нужно знать, чем он живет нынче.

– Но кое отношение адмирал Лоури имеет к?..

Уолтер прикусил язык.

– Простите. Адмирал весьма реакционен в своих политических взглядах, но чего иного ждать от военного, который вышел в отставку, от потомственного богача? Правда, в отличие от женушки и дочки, наделен чувством юмора... Боже, я знаю Вэнджи давным-давно, и предположить не мог, что девчонка окажется эдакой скотиной! Она всегда ненавидела Мадлен, ревновала меня к ней – но последняя выходка уже чисто патологическая! Облить помоями неповинного, измученного человека...

Я успокоительно воздел правую ладонь.

– Оставим Вэнджи Лоури в покое, по крайней мере, пока... Вернемся к папеньке. Где он сейчас? Тут?

– Да, в Санта-Фе.

– А где его застать? Дома?

– Скорее всего. Представляете, Вэнджи сказала, он одобрил статью, снял половину полосы и тиснул вместо приличных материалов эту мерзость!

– Вы, получается, успели повстречать Вэнджи? Где?

Уолтер облизнул губы.

– Возле полицейского участка. Вэнджи пыталась взять у Кордовы интервью для "Ежедневного вестника". Вышла на улицу, столкнулась со мною... Мы... поссорились.

– А позвонитьмисс Лоури вы сумеете?

– Нет! Не теперь... Мы не просто поссорились. Я... я потерял всякое самообладание, орал, ругался... а потом ударил ее. Не удивлюсь, если Вэнджи подаст в суд.

– Сомневаюсь. Она, по-видимому, упустила наилучшую возможность вам насолить, получив по физиономии прямо на пороге у полицейских... Значит, размахнулись и треснули?

– Да, – сокрушенно признал Уолтер. – Не удержался. И как ударил! Она отлетела ярда на полтора и шлепнулась. Но поймите, мистер Хелм, я убить готов был паршивую девку!.. А затем она поднялась и убежала, плача...

Уолтер сглотнул.

– А зачем звонить Эванджелине? То есть... если это и впрямь неизбежно, я позвоню... только Вэнджи, всего скорее, трубку швырнет. И еще она могла уйти в редакцию. Тем паче не станет разговаривать в чужом присутствии...

– Это не просто неизбежно, а жизненно важно, – заметил я. – Велите явиться сюда, прилететь, как на крыльях. Скажите, намечается настоящая сенсация. Уолтер поколебался.

– Вы не будете ее избивать? – осведомился он опасливо.

– Чья бы мычала! – искренне развеселился я, стараясь не трястись от хохота и не тревожить понапрасну голову. – Нет-нет, не бойтесь. Просто попрошу задержаться в номере на часок-полтора. Телефон стоит между кроватями, на тумбочке. Я пообедаю, а вы пока побеседуйте.

Но телефон, отказавшись дождаться Уолтера, затрезвонил по собственному почину.

Я с трудом поднялся, доплелся до кровати, присел.

– Хелм?

– Он самый. Чем служить могу?

Представиться парень позабыл, но голос его отпечатлелся в моей памяти отнюдь не плохо. Принадлежал он Джиму Делленбаху, прославленному ныне как Джимми-Рваная Рожа. Пластическая лицевая хирургия по методу профессора Хелма.

Делленбах уведомил, что некая леди очутилась во власти СФБ и задержана означенной службой на срок весьма неопределенный. К несчастью, злорадно уведомил Джимми, комфортабельной каталажкой Мадлен снабдить не смогли, а посему условия заключения далеки от цивилизованных. Женщине доводится лежать глубоко под землей, связанной по рукам и ногам, терзаться голодом и жаждой, задыхаться от собственных испражнений...

В этом веселом состоянии, сообщил Джимми, госпожа Эллершоу пробудет до тех пор, пока не погибнет, или пока я не сдамся представителям Службы Федеральной Безопасности, предварительно велев своим помощникам очистить поле и убраться в Вашингтон. Это, сказал он, приучит вашу братию не совать носы не в свои дела.

Мстительный субъект. Злопамятный. Нехороший, одним словом...

Однако звонок Делленбаха доставил мне огромное облегчение. Игру наконец-то повели в открытую. Я никогда не придавал особого значения так называемому сотрудничеству между правительственными агентствами, а если и содействовал кому-либо из чужаков, то получал при этом неизменную выгоду.

А уж если две независимые службы схлестнулись в битве, от коей зависела судьба целого народа, можно было принимать все мыслимые и немыслимые подлости, включая закапывание женщины живьем, как нечто вполне естественное. Я ответил Делленбаху совершенной чушью, выразив полное согласие уступить в любых и всяческих пунктах.

Поверил этой галиматье разве что Уолтер Максон, парень весьма простодушный, невзирая на избранную им профессию.

Или не столь уж и простодушный...

(обратно)

Глава 25

Порнографический магазин располагался на оживленном перекрестке и был приметен издалека. Огромная, крикливая желтая вывеска возвещала пунцовыми буквами:

«КНИГИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ»

Я миновал похабную лавку, затормозил в некотором отдалении, замкнул "мазду" и направился вспять, ощущая себя существом растленным и до мозга костей испорченным. Хотя субъекту, недавно застрелившему полицейского и вознамерившемуся любой противозаконной ценой вызволить угодившую в переплет приятельницу, едва ли стоило стыдливо опускать глаза, проскальзывая в безобидное местечко, имевшее касательство не к истреблению, а, скорее, к воспроизводству рода человеческого.

Сообразно телефонной договоренности, я прибыл первым и коротал время, шатаясь вдоль пестревших глянцевыми обложками полок. Встречу мы с Джексоном назначили у выставки, называвшейся "В оковах". Цветные фото являли моему взору несметное множество соблазнительных девиц, украшенных веревками, цепями, кляпами, принявших позы унизительные, однако не слишком неудобные.

Физиономии бедолаг искажались душераздирающим и отменно фальшивым выражением ужаса. Временами девицы представали в костюме Евы, однако полевой – или следует сказать "половой"? – формой им служили опрятные нейлоновые чулки, белые кружевные сорочки, либо расстегнутые купальники. Последние дозволялось приводить в живописный беспорядок, но чулки неизменно оставались туго натянутыми и целехонькими, невзирая на отчаянное положение владелиц.

С полным знанием дела – я не единожды присутствовал при захвате женщин и сам руководил такими операциями – заверяю: обуздать и скрутить лягающуюся, кусающуюся и царапающуюся особу, наотрез не желающую быть обузданной и скрученной, немыслимо, не повредив чулков. Если женщина вообще оказывает хоть маломальское сопротивление, чулки страдают в первую очередь. Сбиваются, рвутся, иногда повисают малособлазнительными лохмотьями.

Поскольку ни одна из прелестных пленниц, жалобно глядевших на меня с полки, не понесла чулочного либо телесного ущерба, я пришел к естественному выводу: никто не сопротивлялся и вырваться не пытался, а посему незачем и тревожиться по поводу их страдальческих мордочек.

Тщательный самоанализ показал: картинки подобного свойства не вызывают у меня ни сострадания душевного, ни возбуждения телесного. По-видимому, эротические извращения, замешанные на садизме, просто не в моем вкусе. Это не значит, что я вообще не склонен к извращениям, только цепные девицы, с моей точки зрения, ничуть не соблазнительней цепных дворняжек.

Я зевнул, преисполнился терпения и начал вспоминать появление Эванджелины Лоури в мотеле.

Уолтеру Максону следовало отдать должное. Для безобидного с виду, кроткого человека он, будучи разгневан, умел колотить на совесть. Когда, к неописуемому изумлению молодого адвоката, Вэнджи ответила и прибыла в мой коттедж, под левым глазом ее блистал багрово-синий кровоподтек во всю скулу. Глаз обратился щелкой, но обошлось, по счастью, без кровоизлияния в белок.

Удивительно: Вэнджи отнюдь не смущалась этим нежданным украшением.

– Ну, мистер Хелм, не чудо ли? – весело спросила она. – Благо, что не по зубам ударил, целую неделю пришлось бы резцы и клыки выплевывать!.. Приветствую вас, о рыцарь Уолтер!

Ошарашенный Максон заерзал:

– Боже мой, Вэнджи!.. Клянусь, я не хотел такого...

Мисс Лоури состроила ему гримасу.

– Прекрати. Имей хотя бы мужество защищать свои паршивые убеждения. Ты счел необходимым подбить мне глаз – и подбил. И в нокдаун отправил. И оправдываться ни к чему. Ибо меня, пожалуй, полагалось бы еще и по ребрам отдубасить, пока лежала... Послушайте, мистер Хелм...

– Да, Вэнджи?

– Эта женщина... Ведь миссис Эллершоу на самом деле невиновна?

– Мы так считаем. И немедленно уведомили об этом представителей прессы... Кстати, что побудило вас переменить отношение к Мадлен? Вэнджи передернула плечами.

– Видите ли, Уолтер с пеной у рта отстаивал ее восемь лет. А сейчас, узнав, что миссис Эллершоу похитили сразу после выхода моей статьи... – Вэнджи облизнула губы: – Понимаете, Уолтер – опытный защитник, и совсем не полоумный, разве только иногда смахивает на душевнобольного... Если он двинул меня по физиономии, значит, был повод. Я раскинула мозгами, усомнилась в собственной правоте... Полиция отказывается сообщать какие бы то ни было подробности о похищении.

– Правильно поступает. И вы правы, заколебавшись. Когда настанет подходящее время, обещаю обеспечить вас подлинной сенсацией.

– А мне безразлично, – сказала Вэнджи. – Чем-нибудь загладить причиненную обиду могу? Содействие оказать, например? Она, конечно, самка и сволочь, водила Уолтера на поводке, но сами понимаете: насильно мил не будешь, если этот олух только на Мадлен и глядит – значит, туда ему и дорога...

Я непроизвольно отметил, что Эванджелина почти несмотрит в сторону Максона. То ли счеты с ним сводит безобидным образом, то ли потихоньку разочаровывается в своем увлечении.

– Вы просили меня вызвать за этим? За содействием? Угадала?

Обозрев обезображенное молодое личико, я внезапно понял: вздернутый нос и несметные веснушки обманчивы, передо мною стоит взрослая и отнюдь не глупая особа. Не избалованное убожище, появившееся на свет в обеспеченном семействе, а тонкая, способная отказываться от явных заблуждений женщина... Изложив суть своей просьбы, я явно разочаровал Вэнджи.

– И только? – протянула она. – Сидеть смирнехонько и дожидаться телефонного звонка? Скажите хотя бы, кто позвонит.

– Узнаете сразу, – ответил я. – И после разговора спокойно ступайте куда заблагорассудится.

– О, секреты, секреты... – вздохнула Вэнджи. – Хорошо, согласна. С одним условием: уступите мне свой жареный картофель. Так и не успела позавтракать.

– Ради Бога, уплетайте все оставшееся. В термосе отыщете горячий кофе. Прошу прощения, виски мы с Уолтером прикончили без остатка...

Я повернулся к Максону.

– А вас, ежели передумать не успели, ждет работа по специальности. Нужно сыскать заброшенную шахту, или штольню, где спрятаны останки убитого. Мадлен собиралась перерыть городские архивы Санта-Фе, переписать названия всех разработок, отстоящих от города... скажем, на пятьдесят миль. Вместе с именами владельцев. Но тут уж вам и карты в руки: юрист, профессионал. Вот примерный список землепользователей, интересующих нас прежде всего.

Уолтер нахмурился:

– Останки? Чьи же?.. Ах, да, Мадлен уверена, будто ее мужа убили. Но так и не сумела убедить в этом судейских. Однако почему вы решили заняться шахтами?

Я пояснил.

– Искать надлежит с большим проворством: подозреваю, кроме останков шахта содержит еще и живую женщину. Понимаете? Смакуя свое преимущество, парень, вызвавший меня по телефону, бросил фразу касательно тесного, темного подземелья, в котором содержат Мадлен.

Побледневший Максон заверил:

– Немедля займусь! Вы и впрямь считаете, что?..

– Чуть не забыл. Не впадайте в ярость, увидав на листе собственное имя. Список составлен с полнейшим беспристрастием.

Когда я переступал порог, Уолтер уже пристально разглядывал предоставленный мною перечень, а Вэнджи вовсю хрустела поджаристыми картофельными ломтиками и с шумом прихлебывала черный кофе.

Ни адвокат, ни журналистка не пытались поддерживать разговор.

Успев изрядно заскучать, я внезапно увидел Джексона, вошедшего с чемоданчиком-дипломатом в руке. Джексон задержался у прилавка, разменял несколько долларов мелкой монетой и двинулся к укромным кабинкам, где за умеренную плату можно было созерцать не застывшие изображения, а движущиеся...

– "Хвоста" не замечено, – шепнул Джексон, минуя меня. – Через минутку-другую милости прошу... Вторая кабина.

Выждав указанное время, я последовал за помощником и застиг его уставившимся в цветной телевизионный экран, позволявший полюбоваться, как высокая красавица, облаченная черным кожаным костюмом, изгаляется над обнаженным субъектом мужского пола, прикованным к столбу. Красавица – могучая и загорелая – орудовала хлыстом и бельевыми прищепками, которые изящно укрепляла на самых чувствительных участках тела. Обоим, и девке и страдальцу беззащитному, занятие сие доставляло, по всему судя, немалую радость.

Я уж было решил, что в этом заведении страдают исключительно дамы, но выяснялось: дискриминация отсутствует, полное равенство полов.

– Принес? – полюбопытствовал я.

– Да, в чемодане.

– Доставай.

Неохотно оторвавшись от вожделенного зрелища, Джексон поднял "дипломат", принялся открывать защелки и внезапно замер. Прямо в грудь ему целился курносый револьверный ствол. Палец мой плотно лежал на гашетке. А с чемоданчиком в руках Джексону и вовсе не следовало думать о сопротивлении.

– Хелм, какого лешего?..

– Попытаешься метнуть чемодан – погибнешь, – уведомил я. – Продолжай держать его недвижно. Рук не снимай. Лучше всего застынь... Где Марти?

– Полиция сообщила поутру, – печально промолвил Джексон, – что Марти обнаружен мертвым в багажнике своего автомобиля, возле самой бирнбаумовской конторы, на стоянке. А убили его еще до рассвета. Вот почему вас никто не известил о нападении на старика-адвоката... Хелм...

Я чуть заметно качнул головой, и Джексон умолк.

– Значит, Марти был честным человеком, и его пришлось убрать, чтоб игры не испортил? Неужто парень заподозрил истину? Впрочем, дорогой мой, не рассчитывал же ты водить целую службу за нос бесконечно? А меня обманывать совсем уж не следовало. Ну, разок получилось, ну, другой – а потом?

– О чем речь? – буквально взвыл Джексон.

– О моем сопровождении. Моих телохранителях. О первом отряде прикрытия.

– Первом?..

– Наличествует еще второй, но ты о нем понятия не имел. Джексон, да неужели ты и впрямь надеялся, что я ничего не пойму? Не замечу, что с минуты выезда из Форта Эймс постоянно случаются неприятности весьма определенного рода? Признаю, ты прихлопнул Виктороффа, когда тот поджидал в кустарнике с дробовым ружьем – но ведь просили взять живым! А на следующий день господин Беннетт благополучно свалился нам на головы – и никто не шевельнул пальцем. И Макси Рейссу отнюдь не препятствовали засесть со снайперской винтовкой возле мотеля. Я заподозрил неладное. В горах у Лос-Аламоса ты изобразил бурную деятельность, но за нами все равно погнался двадцатитонный трейлер! Для профессионала, Джексон, чересчур уж много недочетов. Причем, сплошных... Единственным существом, которому недозволили явиться к нам без предупреждения, оказалась безобиднейшая Вэнджи Лоури. Здесь ты сработал исправно, amigo.

Я скривился.

– Бедный Марти отправился к праотцам потому, что не дозволил бы нам очутиться в приятной компании двух покойников и подвергнуться нападению трех уголовников, состоявших на полицейской службе!

Воспоследовало безмолвие, и с Джексоном приключилась быстрая, заметная перемена. Прекратив отпираться, "помощник" повел себя вызывающе.

– Уголовников? – повторил он презрительно. – А не пора ли задуматься, Хелм, кого следует считать врагами закона? Только судить об этом никак не тебе, наемный убийца, прихлебатель империалистический!

Джексон расхохотался.

– Поздновато пушку вытащил, приятель. Перемен теперь не предотвратишь. Очень скоро уголовниками объявят именно вас, поддерживавших этот гнилой режим, обеспечивавших процветание грязному, развратному, пропитавшемуся алкоголем и наркотиками обществу! Мы сделаем Соединенные Штаты страной приличных людей!

– Коль скоро, – хмыкнул я, – ты сделался противником разврата и грязи, какого хрена избираешь местом встреч паскудные порнографические лавки?

Джексон прочистил горло:

– Чтобы сражаться со злом, нужно узнать его изнутри!

Покосившись на телевизионный экран, я сокрушенно вздохнул.

– Сюжетец не ахти какой, но актеры играют великолепно... Да, едва не позабыл. Перед входом дожидается комитет по встрече. В твою честь собравшийся. И позаботится о боевом товарище, покуда не приедет группа допроса.

Джексон вздрогнул.

– Группа допроса?

– Да, я вызвал их загодя.

– Ты знал?..

– Да за тобою приглядывали от самой Санта-Паулы, – засмеялся я. – Лежа в больнице, я успел многое обдумать и взвесить. И раскусить тебя полностью. Приберегал помощничка на черный день, рассчитывая, что ты зарвешься окончательно, сделаешь неверный шаг и облегчишь хоть одну важную задачу... Сам того не желая, конечно. Теперь, милейший, понадобится рассказать, куда упрятали Мадлен Эллершоу. Добровольно поведать, или при соответствующем нажиме, выбирай. Мне, по сути, наплевать, но в ГД берут ребят, не слишком склонных миндальничать, и мальчики облизывают пальчики, слюной истекают, уповая, что подследственный упрется и даст возможность развлечься как следует...

Глаза Джексона сделались почти геометрически округлыми. При неверном свете экрана было заметно: субъект бледен до синевы, панически перепуган. Именно поэтому я и не спешил изымать подонка из обращения. Личное дело Джексона свидетельствовало: парня можно сломать без особых трудов. Его и сломали однажды, после чего Мак велел понизить Джексона в должности, перевел на подсобную работу.

Упаси Господи осуждать человека, не выдержавшего пыток. При долгом и умелом следствии любого заставляют разболтаться, за вычетом редких психопатов, страдающих истерической анальгезией[47]. Но Мак посчитал, что болевой порог подчиненного чересчур уж низок...

Должно быть, пережитое унижение породило в Джексоне жажду отомстить, утвердиться сызнова. Или мой помощник от природы был продажен. Или на нем испытали средства, изобретенные в загадочном Институте Человековедения и Управления Поведением... Понятия не имею, да и не шибко меня занимало это. Важен был итог, а в нем сомневаться не следовало.

Белый, как мел, внезапно взмокший, Джексон уже предчувствовал истязания, противостоять которым не мог заведомо.

– Хелм, я клянусь, что ни сном ни духом не...

– Кто знает?

– Беннетт...

– Кто помогает Беннетту?

– Джим Делленбах, крупный светловолосый агент, которого ты по морде револьвером хватил, и Боб Нолан. Тот, в сортире отсыпавшийся...

– Помню, помню... Есть еще один: зарезавший секретаршу Бирнбаума. И полицейского сообщника пришивший за ненадобностью дальнейшей.

Джексон затряс головой:

– Не знаю! Клянусь, не знаю! Этого не говорили.

– Плотный, пожилой наемник. Фил Бюрдетт?

Поколебавшись, Джексон ответил:

– Бюрдетт не работает на посылках.

– А кем же он числится?

– Черт, ведь им нужен хоть один профессионал, этим безмозглым олухам!

Джексон явно пытался мне что-то сообщить обиняками, и я, кажется, угадал, что именно. В подробности вдаваться было недосуг. Пристально и злобно глядя на бывшего товарища, я спросил опять:

– Где спрятали Мадлен?

– Клянусь! Клянусь, я не знаю! Подумав с полминуты, я решил: Джексон изрекает сущую правду. Не стал бы запираться перед грядущим инквизиторским сеансом, шкуру бы свою поберег... Увы, надеждой меньше...

– Пойдем-ка, – велел я.

Солнце сияло напропалую, мир казался радостным и безмятежным. Крестьянская физиономия Джексона принялась было обретать естественный оттенок, но вновь позеленела, когда из дожидавшегося поблизости автомобиля деловито выступили двое.

– Осторожно, – предупредил я. – Обыскать не успел.

– Сами позаботимся.

– Полагаю, парень выложил все, что мог.

– ГД проверит... Я пожал плечами:

– Их работа, их право...

Джексона заботливо усадили в машину. По бокам предателя тотчас расположились охранники, шофер включил двигатель и покатил прочь.

Не без легкой грусти я припомнил, как мы вместе – и не столь давно, кстати: года миновать не успело! – разделались в Чикаго с полковником Хименесом и его домочадцами... Плевать.

Но мысль о Чикаго заставила меня перевести взгляд на зажатый под правой мышкой – рука до поры до времени оставалась на перевязи – "дипломат". Открыв чемоданчик, я вынул из него конверт, лежавший поверх джексоновских вещей. Проверил содержимое.

Приблизились красавчик Мак-Кэллаф и незнакомый, пухлый, тоже довольно симпатичный субъект. Я заставил их чуток потоптаться рядом, чтобы немного позлить хладнокровного Мак-Кэллафа, затем сунул конверт во внутренний карман и отдал "дипломат".

– На всякий случай, исследуйте, да только не думаю, чтобы Джексон таскал на свидание со мною важные материалы. Он человек недалекий, но ведь не законченный же остолоп.

Мак-Кэллаф повертел чемоданчик за ручку.

– Это Боб Виллс, – уведомил он. – Поступает под ваше начало до завтрашнего утра. Исполнительный малый, можете рассчитывать на него полностью.

– А сам не придешь? Серые глаза Мак-Кэллафа не выразили ничего.

– Появилась любопытная нить. Ухвачу и размотаю, если вы не возражаете.

Никаких нитей Мак-Кэллафу разматывать не предписывалось, а ежели нападал на клубок, должен был уведомить старшего, сиречь меня.

– Куда нить уводит? К миссис Эллершоу?

– Не совсем...

Я заставил себя сосчитать до десяти и вспомнить: немало заданий провалилось лишь оттого, что командир группы обращался с подчиненными на диктаторский лад.

– Хорошо, не возражаю.

– Опишите положение. Противник подавал признаки жизни?

– Да, – кивнул я. – Старая добрая песенка: "ежели не захочешь сотрудничать, женщину похоронят живьем на огромной глубине, оставят умирать от голода и жажды, во мраке и сырости, по уши в дерьме".

– И чего же потребовали? Я нахмурился.

– Какая разница? Тебе отлично известен существующий порядок: понятия "заложники" мы не признаем. Иначе любая сволочь возьмется размахивать револьверами и ножами, брать за глотку и ставить условия.

– Конечно, – сказал Мак-Кэллаф. – Просто хотел убедиться, что и вы этого не запамятовали.

Я уставился на парня в упор и умудрился смутить ледяного идола всерьез. Мак-Кэллаф изобразил примирительную ухмылку, развернулся и зашагал прочь.

– Винтовку привезли? – спросил я у Боба Виллса.

– Да, семимиллиметровый "магнум", из которого стреляли возле мотеля. Джексон, с официального разрешения, оставил этот ствол у себя, после того, как Макси Рейсса по назначению отправил... Две коробки свежих патронов, сорок штук. Пули стопятидесятиграновые, в мягкой оболочке. Начальная скорость составляет три тысячи сто футов. Ударит в плечо – руку оторвет напрочь...

Виллс в ужасе осекся, поняв, какую сморозил бестактность. Осклабившись, я потрогал черную перевязь.

– Едва не оторвало, вы правы. Храни винтовку пуще зеницы ока и, гляди, не сбей оптический прицел. А теперь очень внимательно слушай и запоминай...

Часом позже я подкатывал в "мазде", которую неуклюже вел одной левой рукой, к обширной гасиенде адмирала Джаспера Лоури. Гасиенда раскинулась в нескольких милях за пределами Санта-Фе среди пологих холмов, поросших можжевельником.

(обратно)

Глава 26

Я заранее позвонил по телефону, и Лоури ждал гостя. Входную дверь он отворил сам: невысокий жилистый человек с обветренным лицом и блеклыми, точно выцветшими под солнцем южных морей, голубыми глазами. Коротко стриженные седые волосы делались на висках совершенно белыми.

– Проходите, мистер Хелм, – любезно молвил адмирал.

Кабинет, где мы очутились, миновав холл и гостиную, обставленные в псевдоковбойском стиле, был истинно моряцким. В стеклянных ящиках виднелись модели боевых кораблей, на которых адмирал, по всей вероятности, служил. На письменном столе и полках стояли миниатюрные парусники, среди коих особо выделялась двухмачтовая красавица-шхуна, водруженная на почетном месте, над очагом.

Хозяин дома перехватил мой взгляд, улыбнулся.

– "Эванджелина Лоури", – сказал он. – Только настоящая "Эванджелина" отнюдь не блистала такой опрятностью. Да и пахла прескверно... Рабов африканских перевозила, мистер Хелм; и во всей Атлантике не сыскалось бы корабля, способного ее обставить... Не проговоритесь моей жене, что узнали об этом: Аделаида любит внушать окружающим, будто семейное состояние сколочено более благопристойным и цивилизованным способом. Выпить не желаете?

Я пожал плечами.

– С удовольствием, но лишь если это ни к чему необязывает. Я приехал по весьма неприятному делу, адмирал.

Одно мгновение Лоури молчал, потом вздохнул:

– Не беда, мистер Хелм. Предложение остается в силе.

– Тогда, пожалуй, шотландское виски. Адмирал кивнул, наполнил до половины два тонких, высоких стакана, вручил мне сифон содовой.

– Добавляйте по вкусу... Чем же могу служить правительству Соединенных Штатов?

– Видите ли, сэр, в дело замешаны интересы не только государственные, но и личные. Мои. Разрешите показать вам несколько фотографий?

– Конечно.

– Пожалуй, будет удобнее на письменном столе...

– Как угодно.

Усевшись в крутящееся кресло, адмирал сгреб в сторону бумажный ворох, очистил необходимое пространство.

– Показывайте.

Я извлек из конверта глянцевый отпечаток 8х10, удостоверился, что вытянул именно требуемое фото. Несмотря на истекшее со дня гибели Элли Брэнд время, сердце сжалось. Повернувшись к Джасперу Лоури, я широким жестом положил снимок на столешницу.

Адмирал напрягся и замер.

– С этой женщиной мы познакомились при выполнении некоего задания; потом жили вместе, довольно счастливо, между прочим. Покуда Элеонору не вознамерились превратить в рычаг, дабы нажать на меня и принудить к сотрудничеству.

Лоури неторопливо изучал фотографию молодой женщины, лежащей на городском асфальте в одной туфле, разорванном платье и совершенно мертвом виде.

– Получается, вы отказались, и женщина погибла? – полюбопытствовал он, продолжая глядеть на Элли.

– Так точно, сэр. А вот экспонат номер два... На столе очутилась вторая фотография.

– Вот человек, распорядившийся взять заложницу. Видите, что с ним сталось? Лоури медленно кивнул.

– В Чикаго, правильно? Я уже видал эти снимки на газетных полосах. Бойня в Лэйк-Парке, так, если не ошибаюсь, назвали трагедию? Мы даже сами напечатали маленькую заметку. Человека звали, кажется, Хименесом. Да, полковник Гектор Хименес, бывший президент какой-то маленькой центрально-американской страны, собиравшийся возвратиться на утраченный пост.

– Совершенно верно. И полагал, будто сможет использовать мои стрелковые навыки в своих интересах: мы однажды поработали на пару, и полковник составил обо мне выгодное впечатление... А вот и убийца Элли. С ним рядом лежит караульный пес. Жаль добермана, честное слово, но ребята вынуждены были убить и его: никому не хочется противостоять собаке, обученной хватать за горло... А вот сын господина полковника, в обнимку с дочерью. Дочь явилась ко мне вести переговоры, получила отказ и, по сути, распорядилась убить Элли... Когда началась пальба, Хименесы-младшие ринулись вон из дому, прямо в пижамах и ночных сорочках. На что рассчитывали, куда бежали, понятия не имею. Куда бы ни бежали, добраться до места не смогли...

Адмирал поднял голову, посмотрел на меня поверх письменного стола. Преувеличенно ровным голосом заметил:

– Теперь вспоминаю. Нападение на тщательно охраняемую усадьбу политических беженцев из Коста-Верде. Отрядом покушавшихся командовал немец... Бультман. Профессиональный наемник. Задержать его так и не сумели.

– Я знаком со множеством наемников, сэр, – заверил я. – Да и Бультмана отыскать отнюдь не сложно. Очень толковый малый, в особенности когда получает подробные распоряжения и сведения.

Немного несправедливо по отношению к старине Бультману, вполне способному справиться с любым заданием собственными силами и мозгами; но в Чикаго ему платил президент Раэль, а разведку обеспечил я.

Лоури смотрел пристально и весьма вопросительно.

– На что вы намекаете, Хелм? – промолвил он, так и не дождавшись пояснений. Покачав головой, я ответил:

– Помилуйте, адмирал! Не будем притворяться наивными. Вы знаете: миссис Эллершоу исчезла. И знаете: женщина приехала в Санта-Фе под моей охраной. Как видите, я не люблю терять нежных подруг по чьей-то вине, и, если это не идет вразрез с долгом службы, стараюсь причинять виновникам немалые хлопоты, предпочтительно со смертельным исходом. А в данном случае личные интересы отлично сочетаются со служебным долгом. Организации, в которой я состою, требуется живая и невредимая Мадлен Эллершоу. Посему дружески советую, сэр: помогите вернуть пропажу.

Где-то в доме работал пылесос. Далекое завывание мотора свидетельствовало: служанка трудится не покладая рук. Служанка, ибо вряд ли сама госпожа Аделаида снизошла бы до уборки, передраив многочисленные квадратные мили полов на заре туманной юности...

Сверливший меня взглядом адмирал попытался было заговорить, но я предостерегающе поднял руку:

– Давайте воздержимся от бессмысленных речей. Я, что, пытаюсь угрожать вам? Сэр, я не пытаюсь, а прямо и недвусмысленно угрожаю! Известно ли мне, кто вы такой, понимаю ли я, что вы способны оставить меня без работы, просто сняв телефонную трубку и набрав нужный вашингтонский номер? Да, мне известно, кто вы такой, и прекрасно понимаю, что вы способны оставить меня без работы, просто сняв телефонную трубку и набрав нужный вашингтонский номер... Быть может. Но что проку, адмирал? Будучи уволен, я останусь тем же самым человеком, верно? Только еще более обозлившимся. По-прежнему вооруженным, по-прежнему способным вызвать на подмогу целый батальон знакомых, промышляющих убийством... А Мадлен Эллершоу я намерен вернуть любой ценой, даже если придется наполовину истребить население Новой Мексики. С кого начнется прискорбный перечень жертв, угадать отнюдь не трудно, сэр. Газетную статью о Мадлен Эллершоу кто написал? И кто напечатал ее в "Ежедневном вестнике"?

Я уставился на Лоури самым тяжелым взглядом, какой сумел изобразить.

– А знаете, где сейчас обретается ваша достойная, борзопишущая дщерь?

Это вынудило Джаспера Лоури дернуться и вскочить на ноги.

– Сукин сын! Если Вэнджи хоть пальцем тронут!..

– Замолчите, – прервал я. – Миссис Эллершоу восемь лет провела в аду, плюс еще годок предварительного чистилища. И заслужила, чтобы ее оставили в покое. А чего заслужило ваше исчадие? Подзатыльника хорошего за поганую писанину, которую накропала от ревности, а вы напечатали по глупости...

Адмирал потянулся к настольному телефону. Я заботливо положил перед ним полоску бумаги:

– По этому номеру, пожалуйста. Спросите сто семнадцатую комнату.

Сощурившись, Лоури помедлил, неторопливо опустился назад в кресло, застучал пальцами по кнопкам.

– Сто семнадцатую комнату, будьте любезны!.. Вэнджи? С тобою все в порядке?..

Адмиральские морщины слегка разгладились. Примерно с полминуты он внимательно слушал, затем произнес:

– Понимаю. Нет-нет, у меня тоже все хорошо... Увидимся в редакции.

Он водрузил трубку на место, поднял глаза.

– Вэнджи заверяет, что совершенно вольна уйти когда захочет...

– Разумеется. Вольна, как ветер. Должно быть, уже направляется к своему автомобилю.

– К чему это, Хелм?

– Вы разочаровываете меня, сэр! – ухмыльнулся я. – Неужели непонятно? Эванджелине, само собою, нечего было делать в моем коттедже. Она просто ждала звонка, уплетая жареную картошку и кофе потягивая. Неужели не видите? Я пытаюсь уладить возникшее затруднение мирно и дружелюбно. Маленькая демонстрация возможностей должна чуток отрезвить вас. Ведь с неменьшим успехом я похитил бы Эванджелину прямо на городской улице, а затем начал высылать вам по почте зубки, ноготки, пальчики, ушки, носики... Виноват, больше одного носика отправить не удалось бы. Но поскольку об отставном адмирале Джаспере Лоури отзываются как о разумном человеке, наделенном известным чувством юмора, прошу поразмыслить и прийти к приемлемому решению, пока никто не пострадал.

– Неимоверно, – сказал адмирал. – Просто неимоверно, мистер Хелм. Вы же агент правительственной службы!

Я искренне рассмеялся.

– А кто выкрал миссис Эллершоу? Одна из наиболее влиятельных и почитаемых правительственных служб. Расскажите о долге и порядочности ребятам, состоящим на жалованье в СФБ. Видите ли, дело сводится к тому, что моя организация и организация Беннетта схватились не на жизнь, а на смерть. У вас имеется заложница. Одна. У меня имеются заложники. Несколько. Ваша семья, сэр, и вы сами.

– Но почему же мы? Из-за дурацкой статьи?

– Не только. Из-за обдуманной, планомерной атаки на Мадлен. Сперва миссис Лоури публично оскорбила ее посреди ресторана "Кортес". Потом юная Эванджелина Лоури с отцовского благословения тискает в "Ежедневном вестнике" совершенно оскорбительную, клеветническую пакость. Очевидно, что бедняга, не выдержавшая унижений, ринется вон из города, куда глаза глядят. По крайности, обыватель так подумает... Очень удобная артиллерийская подготовка перед похищением, чтоб никто ничего не заподозрил.

Я подмигнул адмиралу:

– Но тут уж, сэр, как аукнется, так и откликнется. Ежели вовлекли в битву собственную семью и принялись ее использовать против нас, дозвольте, мы тоже используем вашу семью. Против вас... Лоури хмыкнул.

– Адмирал, – продолжил я, – субъекты, склонные поливать ближних помоями, причинять боль себе подобным, всегда рано или поздно сталкиваются с мужчиной или женщиной, которые в ответ берутся за револьвер. В данном случае револьвером вооружен я... Можете возвратить миссис Эллершоу? Не спрашиваю, желаете ли, спрашиваю – в ваших ли это силах?

Мгновением позже Лоури сказал:

– Нет... Увы, нет.

– По моим сведениям, вы немало весите в здешнем обществе. А уж в таинственной и зловещей подпольной организации – тем паче.

– Зловещей? – возмущенно вскинулся Лоури. – Ничего зловещего здесь нет! Мы просто-напросто...

Адмирал осекся.

– Просто-напросто, как сообщил последний невольный доносчик, вы намерены очистить страну от скверны, – подхватил я. – Прекрасно, желаю удачи. Но выметайте скверну законным путем. На следующих выборах пустите в ход влияние, деньги, наконец, газету вашу знаменитую – и втаскивайте в Сенат и Конгресс угодных вам представителей, избавляйтесь от прожженных мерзавцев, сидящих там сейчас. Охотно подчинюсь новой администрации, в пользу коей выскажется большинство... До следующих выборов подчинюсь, разумеется. Но убийства, диверсии, тайные сообщества, нечеловеческие исследования психики... Можете даже покупать голоса избирателей: готовность уплатить свидетельствует об уважении к голосу гражданина. Только играйте в рамках существующих правил, сэр. Народ сам решит, хочется ли ему новых правил и законов. Сомневаюсь, правда, что предлагаемые вами перемены будут народу по душе... А с огнестрельным оружием не забавляйтесь, оружие по моей части. Рекомендую убрать правую руку подальше от ящика. Что у вас там припрятано? Сорокапятикалиберный флотский кольт? Прекрасная вещица, но вы даже выхватить ее не успеете.

После долгого безмолвия Лоури улыбнулся, последовал моему совету, откинулся на спинку вертящегося кресла.

– Меня предупреждали, мистер Хелм, что вы – натура дикая и взбалмошная...

– Представляю, откуда пришло предупреждение. Как поживает мой приятель Беннетт?

– Вернуть вам госпожу Эллершоу не могу, – задумчиво сказал Джаспер Лоури. – Даю слово чести. Не могу даже назвать место, где ее содержат. Положение мое в... организации недостаточно высоко, чтобы получать полный доступ ко всем... текущим сведениям. Я не капитан, и не старший помощник, а, скорее, боцман...

Я потер подбородок.

– Разрешите не согласиться с этим уподоблением, сэр. Вы просто орущий младенец, выброшенный из розвальней на растерзание волчьей стае, дабы остальные путники успели хлестнуть лошадей и умчать подобру-поздорову.

Содрогнувшийся адмирал возмущенно поморщился.

– В средние века подобное приключалось, – пояснил я. – Дикие времена были, беспощадные. Не то, чтобы нынешние особо от них отличались, но в автомобиле, по крайней мере, волки не страшны... Зачем вы согласились на такой риск? Лоури отмолчался.

– Поверьте и вы моему честному слову: ежели Мадлен Эллершоу погибнет, я обеспечу ее на том свете многочисленной и хорошо знакомой компанией. Адмирал облизнул губы:

– А вы настроены весьма серьезно, Хелм. Неужто подымется рука на ребенка, ничего дурного вам не сделавшего?

– Ну, знаете... Перо бывает убийственней пули. Коль скоро Эванджелина орудует вашей газетой, разрешите употребить мой смит-и-вессон.

Я блефовал без удержу. Представления не имею, как повел бы себя, услыхав о гибели Мадлен, только вымещать горе на девчонке, сами понимаете, не стал бы. Да и на тошнотворной мамаше тоже. Но Лоури знать об этом не следовало.

Прочистив горло, адмирал предложил:

– Давайте придумаем взаимно приемлемый выход. Если я не способен помочь вам ни словом, ни делом, то кое-кто другой способен вполне... Говорю о напыщенном индюке Беннетте. Но признание добывайте сами...

Я сохранил спокойствие. По-видимому, затеянный путч сопровождался немалыми внутрипартийными раздорами. Увидев отличную возможность отомстить ненавистному штафирке, боевой адмирал Джаспер Лоури колебался недолго.

– Где? – осведомился я.

– Нужно представить дело так, словно я расставил вам ловушку, – молвил адмирал. – У меня... у нас имеется горная хижина... точнее, коттедж. Удален от жилья на несколько миль. Позвоню Беннетту, скажу, что вы вломились ко мне, орали, грозили, требовали выдать местонахождение Мадлен Эллершоу, – а я взял и направил вас туда. Посоветую устроить засаду и обезвредить мистера Хелма самым основательным образом, поскольку ни на малейшие уступки вы идти не намерены. Уверен: Беннетт не упустит случая лично расквитаться с человеком, по крайней мере, дважды оставлявшим его в дураках, на всеобщее посмешище. Такое предложение вам подходит?

Я осклабился:

– Отлично мыслите, сэр! Как бы ни обернулась эта затея, семейство Лоури выигрывает. Ежели Беннетт подкараулит и убьет меня, вы оказываетесь в безопасности. Если я препровожу Беннетта в лучший – или худший, что гораздо вероятнее, – мир, вы опять-таки вздыхаете с облегчением... Браво, адмирал! Стратегия безукоризненна. Согласен. Только будьте любезны принести все фотографии хижины, сколько их есть, а заодно и топографическую карту окрестностей. Это уж – если есть...

(обратно)

Глава 27

Чересчур приметную "мазду" я оставил в мотеле, а сам уселся в глянцевитый черный вездеход-лендровер, приходящийся нашему джипу отдаленной британской родней. За баранку забрался Боб Виллс.

Уже смерклось.

Предстоявшая операция была, по сути, маленькой военной вылазкой, а я вовсе не принадлежу к числу прирожденных полководцев или просто командиров, любящих распоряжаться людьми. При всякой возможности предпочитаю работать в одиночку, но сейчас ни малейшей возможности не замечалось.

Боб Виллс оказался, вопреки мальчишеской внешности, субъектом чрезвычайно тяжелым в общении, склонным суетиться, возражать и критиковать. Он по-настоящему действовал мне на нервы, но делать, опять-таки, было нечего. Из пяти его сотрудников я не знал ни единого. Двое пристроились на заднем сиденье лендровера, третий вел нам вослед зеленый армейский фургон, выпущенный Бог весть когда; еще двое караулили в горах, следя за хижиной и поддерживая с нами связь по радиотелефону.

Узнав, что интересующие нас личности уже явились на свидание. Боб возжаждал разделаться с ними немедля.

– Нужно только подкрасться незаметно и перебить ублюдков поодиночке! – твердил он. Слюна так и брызгала, чего я весьма не люблю. – Уолли держит их под непрерывным наблюдением! Вот олухи! А мои ребята, Хелм – хоть куда. В горах себя чувствуют, словно дома! И в темноте драться обучены. Эти выродки даже не догадаются, откуда и чем их стукнуло!

– Возможно, – согласился я и тут же возразил: – Только еще вернее, завяжется перестрелка, а ее-то и надо избежать любой ценой. Слишком ночь тихая выдалась, пальбу наверняка услышат в городе, всполошатся. Шерифа Кордову и так уже обеспечили четырьмя трупами – два из них, правда, не наших рук дело, но все равно... Виноват, пятью, включая Марти... Мне удалось урезонить Мануэля, и снова затевать с ним спор не желаю. Вдобавок, при ночном нападении Беннетт вполне может оказаться среди убитых, и вся операция пойдет прахом. И женщина, спасать которую мы собрались, прахом обратится неведомо где...

– А если до рассвета в засаде проторчим, ей эта ночь вечностью покажется, – буркнул Виллс.

– Ночь не покажется чрезмерно короткой никому, – огрызнулся я.

Лендровер подскочил на ухабе, я вздрогнул от пронзительной головной боли.

– Далеко добираться?

– Минут сорок езды. А по прямой – пара миль.

Местечко подобрали неплохое. Заставив Боба загнать автомобиль глубоко в теснину, где здешние любители отдыха на лоне природы обычно располагаются летом в тени утесов, я велел поставить перед лендровером армейский фургон, коему в грядущей атаке отводилась решающая роль.

Если все пойдет сообразно моим расчетам, рассуждал я, проверяя диспозицию, успех обеспечен... Мохнатые звезды начинали высыпать в темных, даже с виду холодных высях. Черные стены каньона возносились к ним почти отвесно. Кое-где росли чахлые новомексиканские кустарники.

Проведя с Бобом Виллсом последний военный совет, я осторожно вернулся к запаркованным в ущелье машинам и вежливо попросил парня, сидевшего за рулем фургона, присоединиться к остальным.

– Зачем, сэр? – не понял водитель.

– Прикорнуть собираюсь, – уведомил я. – А в лендровере слишком тесно. А на земле очень жестко. А когда неприятель появится, ты меня разбудишь, сынок.

Добродушно ухмыльнувшись, шофер отдал честь и спрыгнул с подножки. Я забрался на тугое, неподатливое сиденье, повозился, пытаясь угнездить свои шесть футов четыре дюйма в ограниченном пространстве кабины, чертыхнулся.

И тотчас же вспомнил: кой-кому неизмеримо неудобней и хуже. Ей эта ночь покажется вечностью... Конечно, со всякими помощниками доводится работать, но почему именно сегодня Мак-Кэллаф навязал мне болтливого межеумка?

Если все продумано, расставлено и приготовлено, рекомендуется дать мозгам полный отдых, не ломать их попусту. Вы ничего не измените этим, лишь утомитесь и частично утратите божественный дар здравомыслия. Ибо, коль скоро допущен просчет, исправлять его в последние минуты уже поздно. От беспокойства моего путы Мадлен Эллершоу не ослабнут, желудок не наполнится, кишечник и мочевой пузырь не помедлят с опорожнением...

Вызволить Элли можно было только захватив Беннетта. А захватить Беннетта можно было только соображая подобно профессиональному шахматисту и действуя безошибочно, как часовой механизм.

Логика моя была безупречной, и все же я продолжал бесцельно терзаться, думать о Мадлен, гадать, в какую именно дыру ее затолкали; представлять, что сотворю с подонком Беннеттом, заполучив его на расправу, рассчитывать возможные повороты грядущих событий...

– Хелм!

Я заворочался и внезапно понял, что,тревожась о Мадлен, уснул и сам того не заметил. Дверь лендровера отворилась. Неуклюже приподнявшись, я уставился на темный силуэт, в котором лишь по небольшому росту опознал неугомонного Боба Виллса.

– Что нового?

– Да ничего, просто...

– Господи помилуй! – благочестиво простонал я. – Получается, ты будишь меня во мраке ночи лишь потому, что одиночество надоело?

– Черт побери, – ответил сквернословец Виллс, – уже полночь миновала! Нельзя же сидеть сложа руки и ничего не делать! Шевелиться надо!

Amigo, – заскрежетал я зубами, – либо приучись хоть иногда не делать вообще ничего, либо ищи себе иное занятие. Теннис, например, чтобы все время прыгать и метаться, как таракан по сковородке! Беннетт или явится, или нет. Или мы захватим его, или упустим. Вот и все. А теперь проваливай. Предайся философским раздумьям, или мастурбации – чем угодно займись, только спать не мешай. И дверцу гребаную закрой, уходя! Пожалуйста...

Виллс повиновался так рьяно, что чуть не развалил машину. А фыркнул столь возмущенно, что эхо пошло. Частые, нервные шаги стихли в отдалении.

Да, подумал я, не везет последнее время с подчиненными сотрудниками... Джексона допрашивают ребятки из ГД, Марти готовят к погребению, Мак-Кэллаф рыщет неведомо где и зачем, а рядом суетится паршивец, который наверняка считает меня престарелым неумехой. И, весьма возможно, имеет к этому резон...

О, старая добрая работа волком-одиночкой, дающая противопоставить себя всем прочим, и не зависеть ни от какого балбеса... Пожалуй, наступает время подать в отставку, покуда я еще жив и здоров (пускай относительно), жениться на Мадлен (ежели удастся выручить ее и уговорить), а потом осесть в мирном провинциальном городке... Плата за риск давным-давно копилась на банковских счетах, оседала по разнообразнейшим фондам, приносящим вкладчику устойчивую прибыль – я мог безбедно прожить долгие-долгие годы. Невзирая на женитьбу...

Дернувшись, я понял, что начинаю дремать сызнова. Это казалось лишним. Я зевнул, потянулся, услыхал осторожный стук в стекло кабины.

Явился водитель.

– Мистер Хелм?

– Время?

– Да,сэр.

Я отвернул рукав и посмотрел на фосфоресцирующие стрелки часов. Без четверти четыре.

– Уолли только что вызвал по радио. Наши объекты отчаялись дождаться и убираются восвояси. Три машины. Первым двигается вездеходный грузовик, затем форд-пикап, а за ними – командирский мерседес. Уолли насчитал в грузовике девять бойцов. Но их, конечно, больше. Вы были правы, если бы началась перестрелка – иди знай, кто победил бы при эдаком соотношении сил... Наверное, подкрепление прибыло по боковой тропинке, и до последней минуты себя не обнаруживало.

– Хорошо, – сказал я. – Значит, как и условились... Только пропустишь передние машины. А перед мерседесом выскакивай и блокируй дорогу наглухо. Передним останется лишь на газ нажать. Разворачиваться в такой тесноте немыслимо, а выскакивать и палить означает сделаться удобнейшей мишенью. Ибо мы их будем видеть, а они нас – нет. Передай Бобу... Впрочем, не надо, скажу сам.

Шофер кивнул.

– Я перегорожу тропу, как только Джек сообщит, что мерседес миновал верхний поворот. Связь отличная, сэр.

– Уолли заметил, где именно сидит Беннетт?

– Сзади, слева. Аккурат за водителем.

– Оповести всех. Обидно будет ухлопать голубчика по чистой оплошности. Ему нельзя вредить. По крайности, пулей...

– Уже оповестил, сэр.

– Молодец. Не выскакивай из кабины, пока мерседес не врежется в фургон и не замрет окончательно. Если Беннетт велит разогнать машину, фургон может перевернуться, покатиться, и тебя накроет.

– Все будет хорошо, сэр. Старая колымага прочна, словно танк. За это ее и выбрал.

Я соскочил наземь и поглядел на парня вблизи. Решил обойтись без ободряющих и вдохновляющих на подвиг речей. Пускай их держит генерал Эйзенхауэр, где бы ни обретался покойный экс-президент нынче... Я просто поднял руку в небрежном салюте, а парень с улыбкой ответил тем же.

Двинувшись вперед, я приметил Боба Виллса, вооружившегося автоматом и радиотелефоном. Автомат, между прочим, не самое подходящее оружие, чтобы в темноте захватывать супостата живьем, но я удержался от комментариев. Чего доброго, старина Виллс назло мне прибавил бы к своему арсеналу ручную гранату или карманную атомную бомбу...

– Джек, отзовись, – обратился Виллс к рации, шелестевшей статическими разрядами. – Джек засел над нами, ярдах в двухстах, – сообщил он мне.

– Да, командир, – послышался металлический голос. – Пока никого не вижу. Только падающую звезду... Это, кстати, добрый знак, или скверный?

– Не взирай на небеса, – посоветовал я, наклоняясь к микрофону, – займись делами земными, презренными!

– Делами земными, – повторил Джек почти мечтательно. – Слушаюсь!

Несколько минут спустя радиотелефон ожил сызнова:

– Внимание, приближаются... Приближаются... Вот они. Я дам знать, когда появится мерседес. Пока только две головных машины... Повторяю: только две головных!

В последовавшем безмолвии тихонько зарокотал прогреваемый двигатель фургона. Затем вдали замаячила пара ярких огней, а следом за нею – другая.

– Приготовьтесь, вижу мерседес, – уведомила рация. – Ближе... ближе... ближе... Прошел поворот! За мерседесом чисто, никого. Покидаю пост, бегу на подмогу.

Виллс беспокойно завертел головой.

– Торопись же, олух! – зашипел он, адресуясь к моему новому приятелю, шоферу, который все едино услышать не мог.

Да и не требовалось ему слышать. Шофер, в отличие от Боба Виллса, дело свое знал досконально и обладал здоровым профессиональным хладнокровием. Он пропустил грузовик и пикап, сосчитал до десяти, а потом включил сцепление, чуток добавив оборотов.

Вниз по спуску стремилась третья пара огней. Мерседес, кажется, стремился поскорее догнать охрану, от коей недопустимо отстал. Собственно, даже если бы водитель Беннетта и держался неподалеку от передних автомобилей, положение улучшилось бы не намного.

Фургон возник перед несшейся машиной точно по мановению волшебного жезла, плавно выкатился на горную тропу, наглухо загородил ее. Завизжали тормоза, отчаянно зашуршали покрышками остановившие вращение, скользившие по камням колеса. Мерседес разворачивало юзом, сила инерции неудержимо толкала его к обрыву глубиною в сотню футов.

Я мысленно взывал к водителю: "Отпусти педаль, кретин, отпусти ее, дегенерат!" Когда-нибудь, выйдя в отставку, я усядусь за письменный стол, вооружусь чертежными принадлежностями и на досуге изобрету новый автомобиль, полностью лишенный тормозов. И людей он погубит намного меньше, нежели современные колымаги, ведомые безмозглыми лихачами, способными лишь утапливать в панике среднюю педаль и делать баранку ни к чему не пригодной...

То ли неприятель внял моему безмолвному приказу, то ли сам опамятовался, но тормоз ослабил, колеса провернулись, руль начал повиноваться, мерседес чудом удержался на тропе и с грохотом врезался в борт фургона.

Фургон отбросило, развернуло под углом почти в сорок пять градусов, а машина Беннетта непонятным образом опрокинулась на бок. Я уже скатывался на дорогу по низкому щебнистому откосу, не обращая внимания на головную боль, стремясь только побыстрее очутиться между перевернувшимся автомобилем и автоматом Боба Виллса. От парня можно было ждать всего, не исключая выпущенной сдуру очереди.

Я бежал вперед и лихорадочно думал: сколько военных гениев погибло от пули, выпущенной собственным солдатом?

Но кроме Карла Двенадцатого не смог припомнить никого.

(обратно)

Глава 28

Машина, предназначенная для допроса в полевых условиях, была старым, неуклюжим, крытым, изрядно обшарпанным грузовиком. На бортах виднелись полинявшие надписи: "Гарсиа и Кеттенберг: водопроводчики". Я потянул створку задней двери и ввалился в кузов.

Беннетт сидел на узкой лежанке, облаченный только в нижнее белье да носки, что отнюдь не прибавляло руководителю СФБ ни красоты, ни достоинства. Приняться за дело толком еще не успели, и физическое состояние Беннетта пока не ухудшилось, чего нельзя было с уверенностью сказать о моральном.

У самых корней волос, на лбу ярко белела полоска пластыря: когда мерседес опрокинулся, Беннетт крепко стукнулся обо что-то. Плечи его обмякли и обвисли, тело казалось внезапно усохшим, а лицо сделалось поистине старческим – седоватая поросль на щеках и подбородке, разом выцветшие глаза, множество глубоких и мелких морщин.

– Расскажи-ка мне об Ороско-Грант, – потребовал я, рассудив, что железо нужно ковать, пока горячо, а подследственного потрошить, покуда ошарашен. – Как это название, кстати, пишется по-испански? Orozco с буквой "z", или Orosco с буквой "s"?

– С буквой "z", – выдавил Беннетт.

– Площадь земельного надела?

– Несколько тысяч акров, но по поводу отдельных участков продолжаются тяжбы... Вы же знаете этих гребаных испанцев: постоянно жалуются, плачутся, скулят, что паршивые англо-саксы отняли у них Новую Мексику и обездолили всех подряд; что их трудолюбивые кастильские прадедушки в поте лица возделывали здешний край... Предварительно отобрав землю у индейцев, между прочим!

Я терпеливо дозволил Беннетту выговориться и немного прийти в себя. Уроженец востока, он, точно попугай, повторял пристрастные россказни коренных жителей Дикого Запада. Но индейцы и испанцы интересовали меня в ту минуту очень мало.

– Как добраться?

– Я ведь уже описал дорогу этим парням...

– Теперь опиши сызнова. Мне.

– Свернете с магистрального шоссе к востоку, на развилке четыреста семьдесят. Проедете семнадцать миль. Увидите ограду из колючей проволоки. Ворота заперты на висячий замок. А ключ...

– Ключи, отобранные у вас, я уже получил. Продолжайте.

Беннетт продолжил: механически, монотонно, словно повторяя заученную речь, не единожды произносившуюся перед слушателями. Так оно, разумеется, и было. Его заставили твердить одно и то же несколько раз, дабы удостовериться, что мелкие несообразности отсутствуют, и Беннетт излагает правду, чистую правду и ничего, кроме правды.

По крайности, всю правду, ему известную.

– Это проселок, – сказал он, – перерезанный высохшими промоинами, а дальше начнутся пески. Вам потребуется вездеходная машина, лендровер или джип. От ворот проедете девять с половиной миль в Габальдонские холмы. Старая шахта Хигсби.

– Приметы?

Las dos Tetas. Устье тоннеля находится между ними. Рудокопы, собственно, подрывались под левую гору. Обе видны издалека, они возвышаются над окружающими холмами.

– Постройки сохранились?

– Полуразрушены. Много лет миновало... Два старых дома, вернее, хижины. Груды мусора... Устье расположено в склоне, уходит вниз под пологим углом. Боковые ответвления... Вам нужна первая штольня справа.

– Женщина жива? Беннетт опасливо уставился на меня:

– Ей не причинили вреда! Оставили живой и бодрой!

– Н-да, – хмыкнул я. – Бодрой... Оставили вчера около полудня?

– Да, около полудня...

– В глубине холма есть вертикальная шахта? Уходящая отвесно вниз?

Беннетт поколебался.

– Да, в самом конце основного тоннеля. Когда разработки еще продолжались, добытчики попробовали проникнуть в глубинные слои, но залежи быстро истощились, и шахту забросили.

Посмотрев на Беннетта в упор, я заметил:

– Очень удобное местечко, чтобы скрыть укокошенного субъекта от вездесущей полиции, верно? И женщину туда же отправить, ежели помрет. Начальник СФБ побледнел.

– Мы не собирались ей вредить!

– Ну, разумеется! – ядовито сказал я. – Двадцать четыре часа в кромешной тьме, без надежды освободиться, наедине с мыслями о грядущей голодной смерти не считаются вредным времяпрепровождением... Сущий курорт. А что, собственно, предполагалось учинить со мною, коль скоро засада в хижине увенчалась бы успехом, а, Беннетт?

Начав было говорить, он осекся и сглотнул.

– Воздержитесь. Ясно без пояснений. Но тогда и сами понимаете, какая участь ожидает вас по окончании военно-полевого следствия.

Глаза Беннетта сделались почти квадратными.

– Да я же все до словечка выложил!

– Едва ли. Но выложите, не сомневайтесь. И ежели соловьем разольетесь, ежели не зададите ребятам излишних трудов, ежели я отыщу миссис Эллершоу живой и здоровой – так и быть, припомню, что имею право казнить и миловать по усмотрению. В известных пределах, конечно. Зарубите это на носу и ведите себя соответственно.

Покидая грузовик, я с любопытством оглядел наличное оборудование. Как уже упоминалось, ГД предпочитала пользоваться электричеством. Стены самоходной камеры пыток были обиты звуконепроницаемым покрытием, причем обиты весьма небрежно. Солнце припекало по-весеннему, внутри фургона было довольно жарко. Тем хуже для Беннетта, подумал я.

В горах довелось немного замешкаться, уничтожая следы содеянного. Около девяти утра мы прибыли в Санта-Фе и вручили подоспевшей группе допроса объект предстоящих забот. Небо синело, солнечные лучи падали почти отвесно, пахло приближающимся новомексиканским летом, лучше которого едва ли сыщется на всем белом свете...

Фургон обосновался близ парка, протянувшегося по левому берегу реки. За ближайшим столиком для пикников сидели трое мужчин и с наслаждением прихлебывали холодное пиво. Завидев меня, один из них поднялся и приблизился.

Внешне старший пытошник ничем особым не выделялся. Неудивительно: саблезубых оборотней и вурдалаков Мак на службу не берет, за неимением оных...

Офицер был одет в цветастую спортивную рубаху, потрепанные джинсы и дурацкие туфли-"кроссовки", недавно сделавшиеся последним криком моды среди полоумных подростков. Тем не менее, на подростка этот человек не смахивал.

Спокойный, сорокалетний субъект, чем-то неуловимо напоминавший Мак-Кэллафа. Полминуты спустя я понял, в чем дело. У офицера были такие же ледяные, лишенные всякого определенного выражения глаза. Не понравились мне эти глаза, и весьма. Впрочем, не исключаю, что и мои собственные показались офицеру не слишком-то ласковыми...

При нашем роде занятий не пристало судить ближних чересчур сурово; истребителям приличествует полная терпимость и бесконечное снисхождение к чужим слабостям и недостаткам.

– Вы удовлетворены? – осведомился я.

– Пока что, да. С этим голубчиком осложнений не возникло. Готов помогать и словом, и делом.

– А с предшественником – возникло? Я имею в виду Джексона.

Офицер кивнул.

– За Джексона даже приняться не успели, дружище...

Я чуть не охнул:

– Упустили?

– На тот свет. Я даже увидать подопечного не успел.

Конечно! Джексон боялся допроса, как огня, и при первом удобном случае употребил по назначению капсулу с цианистым калием, или синильной кислотой, хитро припрятанную на себе. Должно быть, носил запасную, ибо положенную каждому из нас ампулу у него должны были отобрать немедля. Что ж, по крайней мере, парень убыл к праотцам с ободряющей мыслью, что сумел напоследок перехитрить прежних своих товарищей... В любом случае, собеседник виноват в этом не был и орать на него не стоило.

– Попытайтесь хоть Беннетта сохранить, – выдавил я.

Часом позже я ехал по четырехрядной дороге в лендровере, который позаимствовал у Боба Виллса, невзирая на шумные протесты последнего. Протестовать Бобу не пристало, ибо все машины числились казенными и могли использоваться для служебных надобностей всяким членом сводного отряда. И тем паче, старшим. Я, со своей стороны, отдал Виллсу во временное пользование "мазду" – отнюдь не казенную! И не могу сказать, будто сердце не сжалось.

Распоряжения Виллс получил подробные: за кем следить, как действовать, коль скоро события примут нежданный оборот. Я настрого запретил помощнику лететь на выручку, если я припозднюсь.

Вот если до завтрашней зари не вернусь – дело иное. Тогда Боб отправится в магазин, купит хорошую лопату и двинется по моим следам: тела хоронить. При условии, что сумеет обнаружить упомянутые тела...

– Черт побери! – с чувством выпалил Виллс. – Ты рассуждаешь так, словно эта Как-Ее-Бишь-Грант кишит апачами и команчами, вырывшими томагавк и вступившими на тропу войны! Беннетт уверяет, что просто определил женщину поглубже в тоннель и оставил безо всякого присмотра.

– Пожалуй, говорит правду, – ответил я. – В той степени, в какой вообще знает правду. Но делать на это ставку не собираюсь. Не желаю попусту рисковать жизнью, и Мадлен подвергать опасности. Подумай: работая с Беннеттом в одной группе, ты бы доверился ему всецело? Рассказал бы что-то сверх абсолютно необходимого?

– Н-нет, – промямлил Боб.

– А посему повторяю: не вздумай вмешиваться. Если дело нетрудное – один человек управится вполне. Если дело тяжелое – один человек может попытать удачи. Но хлынувшая через пустошь орда правительственных агентов подымет облака пыли, всполошит всех окрестных супостатов и наверняка погубит и меня, и Мадлен...

Теперь, катя на юг по шоссе, я испытывал несомненное и благотворное облегчение. К лешему тупоголовых помощников! К черту суетливых подручных! К чертовой матери прирученных Маком патологических садистов, которые сейчас вытягивают из Беннетта все мыслимые и немыслимые сведения!

Я вновь ощутил себя волком-одиночкой.

Кстати, садистов лучше было не бранить, даже мысленно. Дабы не превратиться в лицемера. Не уподобиться человеку, обожающему бифштексы и котлеты, однако приходящему в ужас при мысли о том, что на бойне режут коров... Я и сам не постеснялся бы замарать руки, выколачивая сведения, способные помочь Мадлен Эллершоу. Несколько раз в жизни, между прочим, замарал – при весьма похожих обстоятельствах. Так что, любезный, лучше раздумывайте о других вещах, посоветовал я себе.

О приеме, уготованном в Габальдонских холмах, можно было догадываться с большой долей вероятности. Я представлял, кто именно поджидает меня, и где. Классический пример повторной западни. Дурацкая охота, затеянная Беннеттом, провалилась, и мне, по расчету неприятеля, надлежало чуток успокоиться. Пожалуй, противник раскусил нехитрую уловку адмирала, понял, что Лоури попросту поддался нажиму, сыграл по моим нотам. Следовательно, я почувствую себя чрезвычайно остроумным субъектом и, насвистывая, отправлюсь прямиком в Ороско-Грант.

Где и наткнусь на ловушку настоящую, расставленную по всем правилам искусства. По крайности, сам бы я на месте караулящих рассуждал в очень похожем духе... Приманка лежит в горных разработках, дичь не ожидает никакого подвоха и торопится отыскать несчастную наживку.

Должным образом свернув на развилке четыреста семьдесят, оказавшейся вовсе не развилкой, а шоссейной развязкой "клеверный лист", я преодолел указанные семнадцать миль по ухабистому, изобиловавшему колдобинами проселку. Отыскал ворота в хитросплетениях колючей проволоки, тянувшейся, казалось, до самого горизонта.

Снял замок. На изъятом у Беннетта кольце висели два ключа – один большой, другой – маленький. Ключу номер два надлежало раскрыть наручники на запястьях Мадлен.

Впрочем, об освобождении женщины раздумывать было еще рано.

Проведя лендровер сквозь образовавшийся проход, я сызнова затворил ворота и водрузил замок на положенное место. Обычай западных поселенцев: любые ворота оставляешь точно в том виде, в каком застал их. Это превращается в своего рода неискоренимый рефлекс.

Вокруг расстилалась почти необъятная равнина. К северу высились пики Сангре-де-Кристо, которыми обрываются в Новой Мексике длинные хребты Скалистых Гор. А впереди тянулись Габальдонские холмы – пологие, чрезвычайно скромные по сравнению с горной цепью.

Две колеи, кое-где поросшие чахлыми пучками колючих трав, по-видимому, и были тропой, уводившей к Las dos Tetas. Лендровер довольно быстро завяз в песчаном ложе первого пересохшего русла. Дьявольщина, да я просто забыл включить вездеходную передачу! Спортивная «мазда» избаловала меня, отучила заботиться о приводе на передние колеса.

Лихорадочно поискав требуемый рычаг и убедившись, что здесь потребуется по меньшей мере Шерлок Холмс, я припомнил старую добрую заповедь: перепробуешь все возможные способы и ничего не добьешься – открой инструкцию.

Водительское руководство сыскалось в ящике для перчаток. Меня отсылали не к несуществующему рычагу, а к неприметной маленькой кнопке на приборной доске. Надавив ее, я быстро избавился от возникших затруднений. Все четыре колеса повернулись одновременно, лендровер не без натуги выкарабкался из широкой промоины, где по зернистому песку медленно бежала тоненькая струйка воды. Наверное, в горах недавно разразились грозы. Потому что постоянных потоков в Новой Мексике почти не бывает.

Прекрасно. Когда фляжка опустеет, буду знать, куда спешить за водой.

Если фляжка успеет опустеть...

Впереди возникли два упомянутых Беннеттом холма, известные как Las dos Tetas. Неудивительно: проплутав по безводным и безлюдным пустошам несколько месяцев, первопроходцы готовы были усматривать сходство с женской грудью чуть ли не в каждой паре округлых возвышенностей. А таковыми юго-западный край изобилует, и название встречается очень часто.

Пора было поворачивать с дороги долой. Вернее, вон из колеи.

Забрав правее, я двинулся к западу и вскоре очутился в неглубокой лощине, лежавшей почти параллельно далеким холмам. Я следовал по ней, покуда каменные россыпи не сделали езду невозможной. Следовало спешиться.

Выключив мотор и предусмотрительно вытащив ключ зажигания, я извлек правую руку из перевязи, а перевязь выкинул. Не без удовольствия.

Дальнейшей нужды притворяться не замечалось.

Перебросив через плечо ремешок походной фляги, я вынул из автомобиля маленький вещевой мешок, содержавший шоколадные плитки, галеты, карманный фонарь и особые магниевые свечи, коими охотно пользуются спелеологи, а также свежую одежду и кой-какие гигиенические принадлежности для Мадлен...

Затем я достал из чехла семимиллиметровую винтовку, доставшуюся в наследство от Макси Рейсса, и тщательно зарядил оружие, чуть не отправившее меня самого в заоблачные сферы. Гашетка ходила очень легко, смазанный затвор повиновался безукоризненно.

Выбравшись на гребень ската, я одарил оставшийся внизу лендровер прощальным взглядом и осмотрелся, чтобы не слишком заплутать, возвращаясь в лощину от Las dos Tetas.

В Новой Мексике вас даже на равнинах отделяют от уровня моря по крайности пять тысяч футов, и разреженный воздух отнюдь не прибавляет выносливости. Обитая в Санта-Фе постоянно, я приспособился было к этой особенности здешних мест, но за истекшие годы отвык от нее. От продолжительной ходьбы под палящим солнцем закололо в боку, а головная боль понемногу возобновилась – хотя с гораздо меньшей силой и назойливостью, чем накануне.

И все же я пребывал в отличнейшем настроении. Дорога от Форта Эймс до пары холмов с игривым испанским названием оказалась неблизкой, но теперь завершалась. Даст Бог, все повернется к лучшему. И провались он, хорошенький, увитый плющом провинциальный коттедж, на пороге коего поджидает хорошенькая жена с хорошеньким младенчиком на руках. Провались она, скучная, добропорядочная, безопасная служба, которую мне, видимо, предложат развлечения ради...

Выходить в отставку разом расхотелось. Я вновь ощутил себя охотником, чьи чувства обострены до предела, вновь испытал знакомый упоительный трепет каждого нерва. Хорошо заниматься своим делом!

Я перекинул ремингтон через левое, неповрежденное плечо, призадумался, выдержит ли правое отдачу при выстреле. Впрочем, семимиллиметровый заряд не лягает вас подобно взбесившейся лошади, а ежели работу не выполнить двумя – самое большее тремя – патронами, то можно считать затею конченной.

Ступая размеренно и неторопливо, я направился к Las dos Tetas.

Тоннель, как и говорил Беннетт, уходил в склон холма справа от меня. Устье разработок обрамляли старые, полусгнившие бревна. Представив себе, что Мадлен лежит в непроглядно темных недрах, не рассчитывая на помощь, не чая избавления, я слегка передернулся.

Однако спешить было нельзя. Женщина терпела свою беду сутки с лишним – если оставалась жива, – пускай продержится еще немного... Мчаться к ней сломи голову и нарываться на верную пулю мог бы только законченный идиот.

Я не выношу подземелий, но зачастую вынужден проникать в них. Усматриваю в этой необходимости карающий перст судьбы.

Ничто не шевелилось, не считая колеблемых предвечерним ветром былинок. Я с удовольствием увидал бы скачущего кролика, или птицу летящую – но вокруг простиралась безмолвная каменистая пустыня, где ни зверье, ни пернатые не обитали. Ну и пакостный край!

Интересно, много ли золота извлекли из холмов давно ушедшие рудокопы? Или не золото искали, а серебро? Испанцы в свое время добывали его тоннами... Если у противника имеется снайперская винтовка, он, пожалуй, залег слева, на склоне, чтоб держать вход в тоннель под непрерывным наблюдением и целиться не торопясь. А делать петлю и приближаться с противоположной стороны – значит угодить под выстрелы второго... Петлять незачем.

Здесь караулят профессионалы, и, откуда ни сунься, ничего не выиграешь. Стало быть, пощадим подметки и силы прибережем.

Личное досье, правда, не указывало на пристрастие этого человека к дальнобойным стволам. Так что, верней всего, меня поджидают с автоматическим оружием, наподобие штурмовой винтовки М-16, или подобного ей огнестрельного приспособления. Тогда парень должен выбрать укрытие пониже и поближе, а стрелять кинжальной наводкой; по меркам открытого пространства – почти в упор.

Но для этого я должен сначала приблизиться. Парень составил обо мне определенное представление. Мэтт Хелм, неукротимый ковбой, любящий врываться в салун, снося двойные дверцы с петель и ведя ураганный огонь из обоих кольтов... Прекрасный образ, очень лестный и чрезвычайно выгодный; ибо, создавая себе славу безрассудного сорвиголовы, можно ввести неприятеля в изрядное заблуждение и победить, ведя себя разумно и расчетливо.

Да, признаю, любовь к театральным эффектам у меня наличествует – и немалая; и неприятель знал меня в качестве позера, не упускающего ни единой возможности ринуться напролом. Но ведь это не значит, что я неизменно и всечасно должен разыгрывать нападающего носорога... Я и затаиться способен, крокодильим манером.

Завершив рекогносцировку и осторожным ползком возвратившись к оставленным позади рюкзаку и фляге, я съел шоколадную плитку, сделал глоток воды, разбавленной бренди, почувствовал себя приободрившимся. Потом опять взобрался на пригорок, с которого следил за окрестностями, устроился близ корявого куста, притаился. Приспособил ремингтон поудобнее, чтобы не делать лишних движений, готовясь к стрельбе.

И принялся выжидать.

Прибыл я около четырех вечера. Короткая стрелка уперлась в цифру пять, передвинулась к шести, начала медленное восхождение по левой стороне циферблата. Солнце спускалось за Габальдонские холмы, непрерывно багровея и вырастая в размерах.

Потом погасло и закатилось.

Наступили сумерки.

У телескопического прицела, установленного Макси Рейссом, обнаружилось отличное свойство. При трехкратном увеличении он поглощал столько света, что, по сути, служил прибором ночного видения. Прильнув к окуляру, я потихоньку высматривал врага на левом склоне. Следовало доверять себе. Сам я засел бы именно там. Не стоило считать опытного противника глупее, чем я.

И противник объявился.

Меры предосторожности он принял, однако довольно вялые и небрежные. Неудивительно. Скоротав целый день под жгучим солнцем и не дождавшись добычи, он разочаровался в избранном порядке действий. Замысел казался остроумным, однако не принес вожделенного успеха. Можно было ставить на задуманном крест и отправляться восвояси.

Так он, по-видимому, решил.

И начал спускаться по откосу – не спеша, осторожно, как полагается ступать грузному, не шибко ловкому человеку, несущему тщательно пристрелянное оружие.

Поймав силуэт неприятеля на скрещение волосков, я провожал его дулом ремингтона. Человек оступился, чуть не потерял равновесие, ухватился за скальный выступ, застыл.

Винтовка Макси Рейсса отрывисто грохнула.

Если вы правильно целитесь и нажимаете на гашетку, выстрел происходит почти неожиданно. Последовала звенящая тишина. Затем находившийся в четырехстах ярдах расстояния субъект опрокинулся и безудержно покатился по каменистому склону.

Профессионал: не стал извиваться и отыскивать оброненное оружие, не пожелал осмотреть полученную рану, и отдышаться не захотел. Поднявшись на четвереньки, человек со всем возможным проворством направился к ближайшей разваленной хижине, дабы ускользнуть от новой пули. Он понимал, что выслежен, и не собирался ждать гибели сложа руки.

Чтоб тебе, Макси Рейсс!.. Ах, чтоб тебе, суетливый олух Боб Виллс! Вручил винтовку, с четырехсот ярдов бьющую двумя футами ниже намеченной точки!..

Потому-то я и предпочитаю регулировать прицел собственноручно. Только на сей раз этого сделать не удалось.

Я поспешно поймал объективом ползущую фигуру, взял необходимое упреждение с поправкой на обнаруженный недочет и вторично придавил гашетку. Человек застыл и, секунду спустя, неловко повалился на бок.

Для пущей надежности я выпустил третью пулю, уже по неподвижной мишени. Отдача ремингтона была почти незаметна. То ли плечо зажило на славу, то ли в боевом пылу я не ощутил боли – понятия не имею.

Почти стемнело, но в кустарнике подле тоннеля возникло движение. Оптический прицел обнаружил субъекта – вернее, смутную тень субъекта, – державшего нечто блестящее и удлиненное. Помедлив одно мгновение, незнакомец прикинул, можно ли ускользнуть, не разделив участь приятеля.

Перекрестие волосков очутилось прямо над его макушкой. Ремингтон ударил опять. Неизвестный рухнул, неловко пополз ко входу в тоннель...

До устья шахты я добирался битый час, ибо, в отличие от расслабившейся, разморенной зноем и бесцельным выжиданием пары, отлично знал, что впереди поджидают. Первого из подстреленных можно было не опасаться: три пули, поразившие со среднего расстояния, или убивают, или отнимают всякую способность сопротивляться.

Но второй оставался опасен. Когда я, наконец, увидал его за валявшимся подле черного входа бревном, парень шевелился и пытался привстать. Я сделал небольшой крюк и подкрался поближе под прикрытием второй хижины. Осторожно выглянул.

Ружья не было заметно, и ранило парня очень тяжело, но я работал у Мака, а не в Международном Красном Кресте. Прицелившись прямо в грудь поверженному, я спустил курок.

Дульная вспышка хлестнула средь вечерней темноты весьма впечатляюще, а выстрел грянул, точно из артиллерийского орудия. Тело дернулось, правая рука метнулась в сторону и бессильно упала. Раздался короткий лязг, еле различимый для оглушенных барабанных перепонок.

Осторожно подойдя к убитому, я поддел носком ботинка длинный плоский кинжал, а потом наклонился над человеком, пытавшим и заколовшим злополучную миссис Пат. Об отправленном к праотцам полицейском по имени Филипп Крайслер уже не говорю.

Вторая пуля довершила начатое. Выпалить привелось на два раза больше намеченного, но плечо по-прежнему вело себя вполне пристойно и не жаловалось.

Плохо различимое лицо покойника показалось немного знакомым. Я вытащил из вещевого мешка фонарь, щелкнул выключателем, осветил застывшую физиономию, вгляделся.

Двенадцать лет миновало... Двенадцать лет назад я угощал ужином стройную молодую женщину-адвоката, согласившуюся устроить мне свидание с подзащитным, которого чуть позднее оправдали по всем статьям благодаря Вальдемару Барону, великолепному судебному златоусту.

Передо мной валялся в пыли незабвенный Вилли Чавес, до последнего мига своего остававшийся злобной и кровожадной скотиной, ни на что уже не рассчитывавший, но все равно карауливший меня с клинком в ослабевшей руке. Странно. По сути дела, с Вилли эта история начиналась, и на Вилли же заканчивается, подумал я. Замыкается некий круг. Очень порочный, кстати...

Но предаваться раздумьям надлежало потом. Жерло тоннеля зияло совсем рядом, но прежде, нежели проникнуть в него, я отправился к мертвецу номер один. Осветил узким лучом побледневшие черты Фила Бюрдетта.

Ни малейшей радости я не чувствовал. И удовлетворения тоже. Играя в одиночку, мне подобные даже не могут похвастать успехом перед кем бы то ни было. Ведь не скажешь мертвецу: "Ловко я тебя укокошил, да?" И Фил не восстанет, и не восхитится моей несравненной проницательностью: "Ты прав оказался, Хелм! Конечно, болван вроде Беннетта не сумел бы распоряжаться своей дурацкой СФБ. Беннетт был своего рода петрушкой, а водила его моя рука, и Службой Федеральной Безопасности заведовал я... Всю настоящую работу сам исполнял, и всю ответственность нес, между прочим..."

Adios, compadre, – тихо сказал я.

Затем я обыскал убитого, извлек из карманов Бюрдетта запасные обоймы к М-16 – я и здесь оказался прав: штурмовая винтовка в подобных засадах куда полезнее снайперской, и Фил понимал это. На Бюрдетте был пятнистый десантный комбинезон, хотя сложением покойник отнюдь не смахивал на бравого рейнджера.

Я учинил беглую инспекцию обеим хижинам и прилегавшей местности. Одна из развалин пустовала, во вторую загнали вездеходный японский пикап. Ключ оставили в замке зажигания, и нам с Мадлен – если Мадлен жива – незачем было возвращаться к далекой лощине, где поджидал взятый у Боба Виллса лендровер.

Лязгнув затвором, я разрядил ремингтон, уложил его на заднее сиденье автомобиля. Вышел наружу, отыскал автомат Чавеса. Разбрасывать на месте действия бесхозное и беспризорное оружие предоставляю безмозглым киногероям.

Я засунул автомат под бревно, определил запасные обоймы в ямку поодаль и засыпал их песком. Теперь любой субъект, вознамерившийся использовать покинутую артиллерию мне во вред, будет вынужден хорошенько и долго порыскать...

Пожалуй, я возился намеренно. Оттягивал решающую минуту. Подсознательно опасался наткнуться в утробе холма на зрелище неприятное и вышибающее слезу. До Рождества не близко, Санта Клаус в эти края не забредает, и ожидать приятных сюрпризов не приходится.

Но и чересчур медлить было нельзя. Появление Вилли Чавеса беспокоило, хоть я и не взялся бы сказать, чем же именно. Что-то я упустил. Что-то важное, слишком очевидное, а потому и незаметное...

Даже если нельзя определить свойство неведомой угрозы, принять разумные меры возможно всегда. Я погасил фонарь, осторожно проник поглубже в тоннель, выставив левую руку, чтоб ненароком не удариться о выступающую балку; замер, прислушался.

Полнейшая тишина.

Взяв М-16 наизготовку, я осветил дорогу и не обнаружил ничего, кроме вековой пыли да темных отверстий в боковых стенах. Добравшись до второго, отстоявшего от меня ярдов на двадцать, я пригнулся, дабы не стукнуться теменем о низкую бревенчатую притолоку, позвал:

– Мадлен! Э-э-эй! Мадле-ен! Безмолвие показалось нескончаемым, но затем издалека долетел слабый голос:

– Мэтт?..

Я испытал бурный прилив эмоций, описывать которые не берусь. Время для сентиментальности было самым неудобным, у входа в тоннель валялись двое покойников, и шестое чувство настойчиво твердило "Берегись!" – но признаю: я потерял голову и бросился на выручку подопечной со всей поспешностью.

Словно зеленый новичок.

Сперва я не мог разглядеть Мадлен среди нагромождений отколотой неведомо когда горной породы; потом уразумел, что пыльный комок у стены слева имеет происхождение отнюдь не геологическое.

Ибо комок шевельнулся.

Во мгновение ока я очутился подле нее. Лодыжки Элли были туго связаны, запястья схвачены за спиною браслетами наручников. Я извлек из кармана прихваченный магниевый факел, воткнул в расселину, чиркнул спичкой и погасил фонарь.

Посмотрел на Мадлен при ярком, зеленоватом, неестественном свете шипевшего пламени.

Должно быть, Элли извивалась вовсю, безуспешно пытаясь освободиться; перепачкалась в пыли и столетней саже, поцарапалась. Она вовсе не смахивала на чистеньких пленниц, облаченных свежевыстиранными лохмотьями – по крайней мере, так изображают подобные вещи на экране. Режиссеры считают, что, растрепав актрисе промытые поутру волосы и небрежно обмотав ее веревкой, добиваются полной достоверности. Впрочем, на то они и режиссеры.

Запекшиеся губы задвигались на грязном, измученном, осунувшемся лице:

– Почему... так поздно?

Я стал на колени и осторожно чмокнул Мадлен в покрытый испариной лоб.

– Извини, пожалуйста. Пришлось выбить из кое-кого название и расположение шахты... Н-да, пахнешь ты не духами.

– А ты ждал иного? – скривилась Мадлен.

– Разумеется, нет. Нашлась – и слава Богу. Дай-ка, сниму наручники... Эй, что с твоими кистями сотворилось?

– Это... когда придушила полицейского... Кожу сорвала.

– Значит, готовься к инъекции пенициллина, – сказал я. – Кстати, прими искреннюю благодарность. И похвалу, ибо свернула парню шею так, что любо-дорого было смотреть. Не всякий мужчина сумеет... Хорошо, теперь лодыжки... Ничего не сломано? Вывихов нет? Мадлен затрясла всклокоченной головой.

– Кажется, нет... Но вот ноги точно чужие... Ой!

– Скоро сделаются своими, – заверил я. – И пока не восстановится кровообращение, услышим еще десятка четыре громких "ой", не извольте сомневаться, сударыня. Так бывает всегда. Ну-с, голубушка, попробуем приподняться и присесть...

– Уже немного лучше, Мэтт. Честное слово... Но я ужасно грязная. Принеси хоть капельку воды, а? Потому что и пить хочется до полусмерти... Ее лицо внезапно исказилось:

– Ой! Уй!

– Вот-вот. Циркуляция возвращается, терпи...

– Господи помилуй!

– Это нужно произносить, ежели вообще ничего не ощущаешь. А тебе полагается благодарить Всевышнего. Я положил на колени Мадлен винтовку.

– Сиди смирно, беседуй с М-16. Вспомни, чему обучалась, и не бойся. У входа остались объемистая фляжка, свежая одежда и немного провианта. Сейчас вернусь, и приведем тебя в относительный порядок.

– Пожалуйста, не бросай меня здесь! Даже ненадолго!

Просьба Мадлен прозвучала едва ли не паническим воплем. Женщина осеклась, по-видимому, смутившись. Потупилась, подняла М-16, передернула затвор, проверила рожок.

– Приношу извинения, – усмехнулась она. – Сама ненавижу истеричек... Что случилось у выхода, Мэтт? Я слыхала выстрелы.

– Меня встречал почетный караул, пришлось поздороваться. Но успокаиваться не стоит, потому как внутренний голос делает не шибко ободряющие намеки... Нынешняя твоя боевая готовность оставляет желать лучшего, поэтому сиди смирно, старайся не шуметь и винтовку держи наперевес. Только меня с перепугу не подстрели.

– Возвращайся побыстрее. Мне здесь уже надоело...

Я вынул револьвер, от которого в замкнутом и тесном пространстве гораздо больше проку, чем от винтовки, и направился вспять, к основному коридору – ежели такие названия уместны в тесной крысиной норе, на которую смахивала заброшенная шахта.

Спину ломило: не очень легко сгибаться в три погибели. Надо полагать, рудокопы здешние были низкорослыми мексиканцами, а при моих шести футах четырех дюймах в эдакой штольне тесновато.

Прежде чем выступить из освещенного тоннеля в темный, я поколебался. Но отступать было некуда. Съежившись еще больше, я прянул вперед.

Вернее, вознамерился прянуть.

Металлический отблеск неподалеку заставил меня привычно рухнуть и перекатиться по земляному полу. Двойное дуло дробовика целилось прямо в мою физиономию. Увидав двенадцатикалиберные отверстия, готовые изрыгнуть пламя и свинец, можно сделаться неисправимым заикой, а уж позабыть эдакое и вовсе немыслимо...

Выстрел раскатился под сводами шахты, будто гром, полетел по зловещим переходам повторяющимся эхом, но я почти не обратил на него внимания, ибо падая, с размаху стукнулся правым боком о здоровенный булыжник. Боль была невероятной. Ни шевельнуться, ни вздохнуть я попросту не мог. Первая и последняя попытка втянуть воздух засвидетельствовала: или мирно кончайся от удушья, или срочно изыскивай новый способ снабжать клетки тела кислородом.

Револьвер я, разумеется, обронил; а о том, чтобы извлечь маленький автоматический пистолет, и мечтать не приходилось.

Идиот, мелькнуло у меня в мозгу, идиот! Старательно подстерег и положил двоих, затаившихся у входа; столько времени угробил, столько терпения истратил! А после – даже не потрудился на совесть проверить главный тоннель и штреки, где и сам наверняка выставил бы третьего, запасного стрелка...

Стрелок дожидался нужной минуты, позволил мне убить Бюрдетта и Чавеса, дал невозбранно пройти к Мадлен, понимая, что на обратном пути я сделаюсь беззащитен, как лишившаяся панциря черепаха, и теперь приближался, готовясь выпустить второй заряд.

Он шел неторопливо и целился неспешно. Благородное, изборожденное морщинами, но по-прежнему красивое лицо, прижавшееся щекою к дорогой ореховой ложе ружья, принадлежало, конечно же, Вальдемару Барону.

Присяжный поверенный, великолепный адвокат, совладелец и фактический руководитель процветающей фирмы "Барон и Уолш". Человек, с невозмутимой готовностью признавшийся в сравнительно мелком преступлении, дабы гости часом не заподозрили, что на его совести – злодеяния куда более крупные.

И впрямь! На кого еще согласился бы поработать неукротимый Вилли Чавес? Лишь на защитника, сумевшего избавить убийцу от электрического стула, в лучшем случае – пожизненного тюремного заключения в одиночной камере.

Но все-таки Барон, фигура заметная и обретающаяся в гуще ежедневных забот, едва ли мог оказаться пресловутым господином Толливером, подумал я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. И теперь уже, пожалуй, не удастся узнать, кем был Толливер, где прятался, как распоряжался окаянной своею партией...

Стволы ружья – редкостного, штучной выделки – замерли. Барон остановился, полностью изготовясь к повторному выстрелу.

М-16 ударила длинной, непрерывной очередью. Слышно было, как маленькие латунные гильзы барабанят по камням, как чмокают и чавкают впивающиеся в человеческую плоть пули, как шелестит сыплющийся со свода мелкий сухой песок. Неподалеку обвалился потревоженный колебаниями воздуха камень.

С небольшого расстояния штурмовая винтовка способна творить чудеса членовредительства и человекоубийства. Барон отлетел, крутнулся, взмахнул руками, упустилдробовик. Ружье шлепнулось наземь и лишь по чистейшему чуду не выпалило.

Потом Вальдемар Барон упал плашмя.

Я рассудил за благо еще разок попытаться вздохнуть.

Это оказалось ошибкой.

В груди моей действительно что-то треснуло. Боль пронизала навылет, потом начался неудержимый кашель и я начисто перестал воспринимать происходящее.

(обратно)

Глава 29

Очнулся я уже в больнице, окованный гипсом от ключиц до пупка, по сути, облаченный в непроницаемую рыцарскую кирасу. Врачи наслаждаются, истязая пациентов, примерно так же, как дама на телевизионном экране в порнографической лавке наслаждалась издевательством над мужчиной-мазохистом.

Я всегда возражал против гипсовых корсетов. Сломанные ребра отлично срастаются безо всякой посторонней помощи. Дайте человеку покой, отдых, надлежащее питание – и делу конец. Но нет, вас обматывают бинтами, уподобляют египетской мумии, колют иглами так, что места живого не остается, а на закуску помещают под непроницаемый пластиковый навес, именуемый кислородной палаткой.

Уж не знаю, способствует ли дыханию накачиваемый внутрь бесцветный газ, но сама палатка явно ему препятствует.

По счастью, я лежал бесчувствен, аки скот зарезанный, покуда вокруг него плясали и хлопотали несчетные эскулапы. Сам видал... Слонялся по больничной палате, созерцая простертое на постели тело и думая, что не худо бы возвратиться в него... Это мне, в итоге, удалось.

Но даже во время бесплотных странствий не покидала меня тревожная, сосущая мысль о неоконченной, незавершенной работе. Едва забравшись назад, в бренную оболочку, я отверз уста и хриплым шепотом потребовал у врачей, чтобы ко мне впустили Мак-Кэллафа.

Поначалу врачи притворялись глухонемыми анацефалами, но потом сжалились – а, возможно, решили, что непрестанные разговоры повредят страдальцу гораздо больше, нежели краткосрочный визит неприятного и молчаливого субъекта. Мак-Кэллаф предстал передо мною с нахальным блеском в голубых глазах и довольной ухмылкой на смазливой роже.

Никаких дурацких вопросов относительно моего самочувствия он, в отличие от покойного Джексона, задавать не собирался. Я не без некоторого раздражения отметил, что куда охотнее вручил бы офицеру из ГД не заблудшего болвана с доброй крестьянской физиономией, а этого добросовестного и верного служебному долгу кровопийцу.

Невозмутимый Мак-Кэллаф терпеливо ждал, пока я с ним заговорю.

– Толливер, – выдавил я. – Думаю... Широким жестом ухмыляющийся Мак-Кэллаф достал из кармана свернутую газету. Вручил мне.

– Думали, мистер Хелм, не вы один...

Долго искать не пришлось. Некролог напечатали на первой полосе, на самом почетном месте, как и приличествовало, учитывая общественный вес и неисчислимые добродетели покойного, который, как уведомлял "Ежедневный вестник", скончался на семьдесят третьем году жизни, у себя дома, не вставая с инвалидного кресла, к которому оказался приговорен после ужасной автомобильной аварии.

Потомственный обитатель Санта-Фе, сын достопочтенных такого-то и такой-то; изумительный юрист, продолжавший помогать своей фирме драгоценными советами после вынужденного выхода в отставку.

Жена усопшего покинула сей мир пятнадцать лет назад, а трое детей расплодили целую свору внуков, чьи имена усердно и долго перечислялись тут же. Покойный был ветераном Второй Мировой войны, удостоился нескольких правительственных наград, пользовался влиянием даже в высоких вашингтонских кругах.

Смерть наступила в результате обширного инфаркта. К похоронным церемониям надлежало приступить такого-то числа (уже миновавшего), на городском кладбище Санта-Фе. За справками просили обращаться в такой-то морг.

Над некрологом значилось крупными буквами:

"УОЛШ, ГОМЕР ВИЛЬЯМСОН".

Таинственный партнер Вальдемара Барона, с которым я ни разу не встретился, и надеюсь не встретиться в иной, загробной жизни. Боюсь, покойничек вознамерился бы отплатить главному виновнику состоявшегося печального торжества...

Осторожно сложив газету, я посмотрел на Мак-Кэллафа.

– Ампула "один", или "два"?

– "Один", – ответил Мак-Кэллаф. Оранжевая жидкость, убивающая не сразу, но зато не поддающаяся последующему обнаружению. Красная ампула производит молниеносное действие, однако судебные эксперты немедленно докапываются до истины. А зеленая субстанция просто погружает человека в четырехчасовый сон, как проверил на себе Нолан, работавший вместе с Джимом Делленбахом и по моему приказу покинутый им в гостиничном сортире...

– Сами понимаете, – сказал Мак-Кэллаф, – проверку мы проводили по всем правилам: ошибиться было нельзя. Но мистер Уолш излишне гордился своими достижениями в качестве господина Толливера. Сгорал от желания хоть кому-нибудь похвастать. И похвастал, на свою голову.

Я облизнул губы. Сосредоточиться по-прежнему было нелегко.

– Объясни, как ты догадался?.. Впрочем, не надо. Подробности можешь опустить. Задание выполнено, а это главное. Считай, что я тебя отечески треплю по спине и улыбаюсь не без гордости.

Мак-Кэллаф осклабился:

– Благодарю за похвалу! А теперь, с вашего позволения, чао. Меня срочно вызывают в Вашингтон. С вами останется Боб Виллс, на всякий непредвиденный случай. До встречи, мистер Хелм!

– Не поздоровится тебе при встрече, – заметил я. – Терпеть не могу молодых выскочек, загребающих себе все лавры и отказывающих умудренным агентам в подобающем почтении.

Мак-Кэллаф осклабился опять. Если не будет за собою следить, эта идиотская привычка может укорениться...

Сделав неприличный жест, мой помощник подмигнул мне и вышел вон. Проводив его долгим взглядом, я решил, что парень он, в сущности, неплохой. А ежели нравится носить волосы до плеч – пускай носит на здоровье. Хотя, по-моему, коль скоро хочешь обзавестись эдакой шевелюрой – стригись покороче, а сверху нацепляй красивый парик. Именно так и поступали средневековые джентльмены, бывшие братией воинственной, задиристой и весьма боеспособной.

Осознав, наконец, что задание выполнено – правда, чужими руками и силами, – я утратил всякое желание действовать. Оставалось лишь дожидаться грядущего выздоровления, покорно мириться с гипсовым корсетом и надеяться, что настанет рано или поздно светлый день, когда ваш недостойный повествователь сумеет вздохнуть полной грудью без содействия "кислородной палатки". Чтоб ей!

На врачей пожаловаться не могу. Мне даже дозволили подвергнуть себя немыслимой натуге, поднять телефонную трубку и собственноручно вызвать город Вашингтон, округ Колумбия.

Мак ответил почти немедля – как оно и полагается доброму, заботливому командиру. Сказал, что знает о приключившейся неприятности, надеется, что я умудрюсь выжить. И будет от всей души приветствовать сей маловероятный факт...

Мак уведомил также, что обусловленные заказом товары оказались неприемлемыми. Случайная ошибка в изначальном тексте договора повлекла последующее недоразумение.

На каковую претензию я ответил вполне резонно:

– Сэр, мы учли ошибку, возвращаем всю партию на склад... Уточняю: на склад. А взамен уже выслано все требовавшееся...

Вышеописанная галиматья означала: нужным человеком оказался Бюрдетт, а Беннетт работал боксером-легковесом, и его можно было выпустить, предварительно удостоив крепкого пинка по заднему месту...

О прочих сопутствующих обстоятельствах Мак уведомил с присущей ему педантичностью. Примерно в то же время, когда я ненароком угодил в автомобильную катастрофу, едва не стоившую мне жизни, окрестности Санта-Фе стали свидетелями нечаянной и ужасной трагедии.

Некий выдающийся адвокат охотился на кроликов, не выходя за пределы своих земельных владений. По лютому стечению неблагоприятных обстоятельств, именно в это время некий правительственный агент – по счастью, не принадлежавший к нашей службе – исследовал заброшенную шахту, располагавшуюся в вышеозначенных владениях.

Заинтересовавшись посторонним присутствием, адвокат взялся выслеживать незнакомца. В темноте приключилось ужасное недоразумение: один из двоих открыл огонь, второй тоже ответил выстрелами; обоих нашли мертвыми.

О, сколь ужасная вещь – огнестрельное оружие...

Я лишь диву давался, как умудрится Мак объяснить раны, причиненные длинными винтовочными пулями среднего калибра. Впрочем, если по трупу выстрелить в упор изрядным дробовым патроном, следы исчезнут. Особенно когда судебный медик получил распоряжение: осматривай поверхностно, и докапываться до сути не моги...

Вилли Чавеса не объяснили никак. И разыскивать едва ли принялись. Вилли Чавес не принадлежал к персонам, отсутствие которых повергает ближнего в панику.

Новомексиканская пустыня без малейшего следа поглотила множество куда более достойных трупов...

Я осведомился: как обстоят прочие дела, и Мак ответил, что мне этого знать незачем. И, между прочим, ему самому – тоже. Мы свое дело сделали, работу исполнили, а к остальному ни малейшего касательства не имеем, и не можем иметь. Отныне и вовек. Аминь.

Любые поползновения проникнуть в суть исследований, проводившихся под эгидой ИЧУПа, сказал Мак, рассматриваются как недозволенные действия. Впрочем, я с удовольствием узнал, что, согласно последним правительственным распоряжениям, вводится режим строгой экономии средств, и бюро, известное доселе как Служба Федеральной Безопасности, упраздняется. Прежние обязанности его будет исполнять ФБР, коему предстоит головоломный труд: выяснять, а в чем же, собственно, указанные обязанности заключались?..

Чуток позднее, когда разговор завершился, в палату вошел приземистый субъект с широким индейским лицом. Я признал его сразу; ибо делал немалые усилия, запоминая физиономию.

Полицейский держал речь словно по писаному. Шериф Мануэль Кордова предложил навестить раненого агента и принести ему надлежащие извинения. Сэр, – это адресовалось мне, – я увидал своего primo плавающим в луже крови... Primo примерно соответствует двоюродному или троюродному, брату – не уверен в точном значении слова. По крайности, уроженцы Новой Мексики употребляют его не задумываясь. Да, он увидал своего primo лежащим в луже крови, потерял голову, и шибко извиняется. Прощения просит.

Я кивнул, и полицейский вышел вон, излишне четко печатая шаг. Черта с два он извинился, и черта с два я простил его. Но Мануэль Кордова оказался очень смышленым субъектом. Понимал: я, получив причитающиеся формальные извинения, уже не стану соприкасать физиономию Эдуарде Саиса со своей подметкой. Даже если повстречаю означенного блюстителя закона в темной аллее, поздней ночью...

Потом объявился Боб Виллс.

– Эй! – заорал он с порога. – За винтовку прошу прощения сразу! Недоглядели! А вот и подарок...

На стол возле моей койки порхнул объемистый конверт.

– Послушайте, – сказал Боб, садясь на постель у моих ног, – я не решаюсь расправляться с Ноланом и Делленбахом без ваших указаний. Как поступим?

– Делленбах и Нолан? – переспросил я, кривясь от боли. – Черт возьми!.. Я щелкал челюстью, и расточал угрозы... Что ж, отруби обоим правую кисть, и отпусти на все четыре стороны...

Боб Виллс ужаснулся.

Я осклабился:

– Просто отпусти... Постоянство убеждений – беда ограниченного ума.

– Эмерсон?

Изумленный, я уставился на Виллса в упор. Впрочем, по внешности не всегда и скажешь, читал человек хоть какие-нибудь книги, или нет...

– Как вам угодно.

– Черт! – ухмыльнулся Виллс: – Я просто угадал. Фраза очень уж напоминает Эмерсона. Хотя написать ее мог бы кто угодно. Включая Ницше.

Окончательно сраженный, я отпустил Боба с миром.

– Берегись, – велел я на прощание.

– И вы тоже не зарывайтесь, – ответил Боб. – Удача изменить может...

Они пришли только на следующий день. Я и ожидал этого визита, но все-таки... Припоминалось, что Мадлен опекала меня первые несколько суток точно так же, как в Санта-Пауле. А потом исчезла. С глаз долой пропала.

Вывод напрашивался очевидный: предстояло неприятное объяснение, и Элли щадила меня, давая окончательно восстановить силы перед сокрушительным и решающим свиданием.

Что и говорить, пара была впечатляющей.

Сияющее лицо Уолтера уведомляло: вы угадали. Молодой адвокат вырядился, точно к церемониальному маршу: костюм, галстук, безукоризненно вычищенные дорогие туфли, гладкая прическа, в которой каждый волосок лежал на месте. Процветающий джентльмен, берущий в свои руки бразды правления фирмой, престарелые руководители коей, по счастливому стечению обстоятельств, погибли в одночасье.

Деловой человек. Респектабельный.

Уолтер уведомил меня, что архивные изыскания дозволили установить: Ороско-Грант была куплена много лет назад сообществом юристов, которое возглавлял Вальдемар Барон. Упомянутый джентльмен распорядился всеми сопутствовавшими хлопотами, уладил все юридические тонкости.

Облегчив душу, мистер Максон чуток выждал и заерзал на стуле, готовясь выложить главную новость.

– Э-э... Мы с Лэйни решили пожениться! Если вы не против...

На Мадлен я даже не посмотрел. Гордый жених явно изобрел нежное имечко, чтобы подчеркнуть и утвердить свое право обладателя. Раньше миссис Эллершоу отзывалась на простое незамысловатое "Элли". Но времена, видимо, переменились. Не к лучшему для меня.

Мадлен кашлянула.

Давала понять: не взорвись, не испорти всего!

– Возражаю? – переспросил я самым жизнерадостным голосом. – Помилуйте, это можно лишь приветствовать! Поздравляю, amigo! Наилучшие пожелания вам обоим.

– Спасибо. М-м-м... Лэйни хотела бы обсудить кой-какие вещи наедине с вами... Разрешите откланяться? Я подожду возле парадного подъезда.

И Уолтер ушел. Очень воспитанный и тактичный субъект, ничего не скажешь.

Я дозволил себе пристально поглядеть на женщину, виданную прежде в качестве затравленной узницы, едва-едва получившей свободу, блистательной выпускницы наших зверских курсов, умницы, сопостельницы... Но это была уже совсем иная Мадлен Рустин Эллершоу.

Спокойная, уверенная в себе, красивая и невозмутимая особа, одетая в черное платье, пепельные чулки и черные туфли на очень высоких каблуках. Я недоуменно сощурился, потом понял.

– Траур? Мадлен кивнула.

– Чуть запоздалый, девять лет прошло... Но похороны состоялись по всем правилам... хотя и хоронить особо нечего было...

Голос женщины звучал истерической нотой.

– Роя, получается, обнаружили? – поторопился перебить я.

– Да. В глубине тоннеля, на дне отвесной шахты. Как мы и предполагали. Ужасно, правда? Угадать истину, основываясь лишь на безумном видении... Тело... скелет... останки выдали позавчера. Опознали со всей несомненностью, но детали пропущу: слишком печально и неаппетитно. Сегодня состоялось погребение...

Мадлен перевела дух.

– Рой лежал не один. Рядом оставили Беллу Кравецкую. По крайней мере, скелет определили как женский; окончательного заключения пока не вынесли. Бедняга до последней минуты была уверена, что участвует в заговоре на равных правах... А Вальдемар велел уничтожить ее, чтоб не проболталась впоследствии.

Помедлив, Мадлен покосилась на дверь, за которой исчез Уолтер.

– Спасибо, Мэтт, – произнесла она тихо. – Ты меня выручил. Спасибо.

– Не стоит благодарности, сударыня, – ответил я.

Она поднялась и застыла подле койки, явно думая, что бы еще сказать напоследок. С Мадлен произошли перемены куда более значительные, чем я предположил сперва. Хищная охотница, встретившая меня в приемной Ранчо, пылавшая жаждой мести, неутоленной обидой, ненавистью, исчезла. Меня явилась проведать выхоленая, довольная, сытая, благодарная обывательница. Увы, увы...

Мадлен отреклась от предыдущих ролей, навязанных ей житейскими обстоятельствами; отринула их, как позорное и никому не любопытное пятно в безупречной биографии. Заодно отправила за борт всех, кто знал ее в полупристойных качествах.

Включая, разумеется, меня. Точнее, с меня, грешного, начиная.

– Мы нравимся друг другу, правда? – спросила бывшая Элли неуверенным голосом. – Но ведь мы не дети, чтобы взахлеб толковать о любви... Она пожала плечами.

– Не знаю... И ты не знаешь... И у меня духу не достанет пускаться в головоломное приключение, исследовать наши чувства. Лучше поговорим об ином... Скажи, например, что я гроблю свою блистательную особу, отдавая руку и сердце мелкому провинциальному адвокату. После столь основательного обучения... при вашей Ферме.

– Ранчо, – невозмутимо поправил я.

– Да, конечно. Только я не родилась на свет затем, чтобы сражаться и убивать, милый. Месть совершилась, утраченные годы не вернуть, надо жить спокойно и с умом. Я вела себя вопреки мягкому христианскому вероучению, которое преподавали в школе...

– Я тоже не всегда ему следую, – заметил я. – Но думается, если не букву, то закон веры соблюдаю. Уменьшаю, по мере сил, количество мирового зла. Как умею, так и противостою дьяволу... Коль скоро пути мои ошибочны – Бог рассудит. Продолжай, Мадлен...

– Все решено. Окончено. Я оставляю прошлое позади, и не желаю помнить о нем. Начинаю новую жизнь, такую, к какой стремилась... Буду примерной женой и образцовой матерью.

Скромное желание, ничего не скажу.

Но Уолтер Максон, повторяю, был отнюдь не столь прост, сколь казался. Парень знал, на что идет, и, вероятно, сознавал: умная и честолюбивая жена возьмется направлять его к высотам, которых сам он достичь не сумел бы. Точнее, поленился бы достигать.

Возможно, и любовь его долгосрочная коренилась в понимании: Мадлен обладает свойствами, самому Уолтеру не присущими; вдвоем они составят рабочую группу, не считаться с коей не сможет никто. Блистательный мозг жены и муравьиное прилежание мужа... Классическая мещанская пара, прости Господи...

Я промолвил напыщенно и внятно:

– Желаю всего наилучшего обоим! Надеюсь, отныне все образуется по желанию твоему, Элли. Возьми на память...

Конверт, оставленный на моем столе Бобом Виллсом, перекочевал к Мадлен.

– Что это? – спросила она.

– Открой, посмотри.

Удивленное, ошарашенное выражение на физиономии бывшей подопечной отчасти вознаградило меня за моральный урон.

– Компьютерные распечатки. Членский список ЦЕНОБИСов. Соединенные Штаты, оказывается, поделили на двенадцать округов, и намечали повальную чистку. Расстрелы, сиречь... Организационные таблицы. Планы покушения на президента – предварительные, конечно. Все это извлек из компьютера твой муж. За это и поплатился головой. Данные, разумеется, полностью устарели, иначе только и видела бы ты нынешнюю копию... Можешь вообразить масштабы затевавшегося переворота. Но учти: никому ни гу-гу: все строго засекречено. По прочтении сжечь, и так далее, и тому подобное...

Мадлен механически склонила голову.

– Как ты обнаружил их? Ведь уничтожили все подчистую... Мы сами ворошили пепел в камине дядюшки Джо.

Я засмеялся:

– Ворошили, но не все! Люди Беннетта сожгли копию,оригинал же вручался тебе по частям и благополучно оседал в банковском сейфе. Откуда и угодил прямо в лапы господину Беннетту. А подобный субъект весьма неохотно расстается с материалами, которые может пустить в ход ради шантажа. Спрятал тексты в надежном местечке... Из него мигом выудили нужные сведения, Беннетт признался во всем... при небольшом содействии. Нажиме... А вот и прощальное письмо Роя. Прости, поневоле был вынужден заглянуть в него. Но ты, наверное, не обидишься.

Немного помолчав, я продолжил:

– Беннетт изложил в письменном виде все, имевшее касательство к состряпанному против тебя делу. Признался в поклепе, заверил, что прошлые обвинения против Мадлен Эллершоу всецело абсурдны. Из пальца высосаны. Приготовься получить утраченную репутацию назад – лучше новой окажется. Ты ведь этого и хотела? Скоро сделаешься многоуважаемой дамой, достойным членом цивилизованного общества. Богатым и процветающим членом, сколько судить могу...

– Чтоб тебе, Мэтт, – шепнула Мадлен. – Как же тебя отблагодарить?

– Оставьте глупости, голубушка, – посоветовал я. – Ты свое дело тоже сделала, и совсем неплохо. Тщательное обучение даром не пропало, свидетельствую. С твоей помощью и с немалым риском для твоей жизни мы добились успеха. Ты спасла меня, по крайности, дважды. Трижды, если учесть, что вытянула из тоннеля и довезла до больницы, иначе кой-кому не миновать бы кровью истечь. Получается, по всем счетам уплачено сполна. Верно?

Склонившись, Мадлен ласково и осторожно поцеловала меня прямо в губы. В ту минуту я совершенно явственно сознавал: щелкну пальцами – и Элли моя.

Но увы, привязанность ее была бы очень крепко замешана на простой и естественной благодарности. Сами скажите: хотели бы вы сосуществовать бок о бок с женою, которая вышла за вас по соображениям чистой признательности?

Правильно. И я тоже не захотел...

Да и что мог бы предложить я особе, стремившейся к обеспеченности, надежности и широкому общественному признанию? Что подарил бы ей субъект, чье имя даже не упоминается в обычных телефонных справочниках?

– Жених заждался, миссис Э., – негромко напомнил я.

– Береги себя, – попросила Мадлен. – Да, чуть не забыла... Возьми назад. Он так и не пригодился...

Я узрел маленький перочинный нож, подаренный женщине три месяца назад, в миссурийской гостинице. Принял вещицу. Проводил удалявшуюся стройную фигуру грустным взглядом. Посмотрел в окно и пожалел, что уже давно бросил курить...

Спустя две недели эскулапы официально провозгласили меня выздоровевшим и пригодным для воздушных перевозок. Однако, добравшись до Альбукерке и взгромоздившись на борт пассажирского лайнера, я успел не раз и не два усомниться в точности врачебных выводов.

Протиснувшись по узкому проходу, я прилежно взгромоздился на кресло. Пассажирка, получившая билет у окна, уже заняла свое место, чем изрядно порадовала меня. Подыматься лишний раз, будучи наполовину загипсованным, накладно и весьма неприятно.

Девушка была миниатюрной, а журнал рассматривала большой, и лицо почти полностью скрывалось развернутыми страницами. Белая блуза с кружевами, темные брюки... Пожалуй, девице рановато путешествовать в одиночку, подумал я. Неровен час...

Округлая физиономия поднялась и повернулась. Я внезапно понял, что попутчица вовсе не столь юна и неопытна, как выглядела поначалу. Передо мной возникла молодая, весьма неглупая и недавно вынесшая удар в самое сердце женщина. Курносая и веснушчатая, но ведь ни в одном писаном законе не сказано, что всем подряд полагается иметь аристократически прямые носы? Ведь мир сделался бы отменно скучен и однообразен, киша безукоризненными красавицами...

К тому же, безукоризненные красавицы, как правило, грешат непроходимой тупостью. А этого я не выношу начисто.

– Что вы здесь делаете, Вэнджи? – полюбопытствовал я.

– Не знаю, честное слово, не знаю! – засмеялась Эванджелина Лоури. – В Санта-Фе не осталось ничего, о чем, как мне кажется, стоило бы сожалеть, а вы еще не достаточно оправились, чтобы странствовать в одиночестве... Я и подумала: а вдруг пара изгоев сумеет подыскать себе хоть маломальское утешение?

Утешение обнаружилось.

И очень скоро.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Детонаторы

Глава 1

Девушка, которой Мак одарил меня скорее всего потому, что не нашел ей лучшего применения, оказалась приятного вида молодой особой в строгом сером фланелевом костюме и не менее строгой белой шелковой блузке с аккуратным галстуком. Чуть ниже среднего роста, приятная фигура и серьезное овальное лицо с большими, очень серьезными, голубовато-серыми глазами. Далее, рот – достаточно пропорционален, а улыбаться явно не приучен. Сухая, вымученная неохотная улыбка – вот и все, чем она меня порадовала. Правда, положение не слишком-то и располагало к радостным улыбкам.

Пышные светло-каштановые волосы девушки были на викторианский манер собраны на макушке, выставляя напоказ изящную шею. Такие светлые волосы предоставляли возможность без особых усилий превратиться в эффектную блондинку – достаточно было простейшей краски. Нежелание воспользоваться подобным шансом свидетельствовало о многом. Она обходилась минимумом макияжа, линию губ подчеркивали легкие, едва заметные штрихи помады. Само лицо было бледным, но, возможно, причиной тому послужили малоприятные обстоятельства, которые и привели ее ко мне. Ладони, как я заметил, были довольно изящны. Сейчас она судорожно сцепила их, напряженно сидя напротив меня на жестком стуле, который предпочла более удобному креслу, доставшемуся мне. Итак, ладони ее отличались утонченными, аристократическими очертаниями, однако в то же время выглядели весьма дееспособными. Тщательно ухоженные, коротко подстриженные ногти, покрывал не бросающийся в глаза слой бесцветного лака. Без ярких, кроваво-красных отметин.

Тем не менее, в некоторых отношениях она все же снизошла до привычных женских атрибутов. Аккуратные черные туфельки, гармонировавшие по цвету с лежавшей на коленях сумочкой, были на умеренно высоких каблуках, удачно подчеркивавших красивые лодыжки, а дымчатые чулки выделяли приятную форму ее ног. Однако, в отличие от большинства современных молодых дам, которые с удовольствием выставляют напоказ эрогенные свои зоны, мисс Эми Барнетт не позволила мне с первого взгляда определить, надеты на ней колготки, или безупречная ровность чулок зиждется на более сложных женских приспособлениях.

– Как бы там ни было, он в тюрьме, и он мой отец, – несколько вызывающе проговорила она. – Пусть я и не видела его с самого детства.

Разговор происходил в стандартном гостиничном номере стандартного отеля, расположенного в городе Майами, неподалеку от побережья. Назывался он "Марина Тауэрс", хоть последнее вряд ли имеет какое-либо значение. Не станем вдаваться в подробности дела, которое привело меня сюда. Достаточно сказать, что я благополучно управился с ним и уже готовился возвращаться в Вашингтон, когда раздался телефонный звонок, и Мак приказал: сиди в номере, дожидайся гостью. Кроме того, он вкратце познакомил меня с положением вещей, а также не преминул принести извинения за то, что воспользовался моим присутствием и сгрузил работу мне на плечи, поскольку некоторые причины личного характера могут сделать ее неприятной для меня. Однако в нашем деле не принято обращать внимания на эмоции. И уж если речь зашла об эмоциональной стороне дела, то Мак, похоже, забыл, что у меня имелись и другие, не менее личные, мотивы охотно взяться за него.

– Сдается мне, вы не слишком им гордитесь, – заметил я. – Хоть он вам и отец.

– А вы как думали? При его-то работе... вернее, бывшей работе! Я была ужасно потрясена, когда мама рассказала мне обо всем – мне было тогда семь лет – рассказала, почему у меня больше нет отца, почему ей пришлось оставить его. Но я ее прекрасно поняла. Да и что еще она могла сделать, когда наконец узнала то, что он скрывал все эти годы, узнала, что он представляет собой на самом деле. – Эми Барнетт помолчала. – Но после смерти матери у меня, кроме него, никого не осталось, мистер Хелм. Поэтому я почувствовала, что обязана приехать, когда узнала, что он попал в беду. – Она быстро встряхнула головой. – Нет, не совсем так. Я начала искать его раньше, чем узнала об этом.

– И не видели отца после того, как ваша мать сбежала от него и прихватила вас с собой?

Эми явно не понравилось то, как я выразил суть происшедшего, но собеседница предпочла не заострять на этом внимания.

– Понимаете... впоследствии он пытался время от времени писать мне, с днем рождения поздравлять... но мама заставляла возвращать письма нераспечатанными, и спустя какое-то время он перестал. И только совсем недавно, вскоре после ее смерти, я получила последнее письмо с указаниями, как связаться с правительственной службой, на которую он работал, в случае, если мне понадобится какая-либо помощь. С вашей службой. Он писал, что ушел на пенсию и теперь путешествует за границей, так что отыскать его будет нелегко. И поэтому хочет быть уверенным, что обо мне будет кому позаботиться теперь, когда я осталась одна, – Эми вновь одарила меня вымученной улыбкой. – У меня, разумеется, есть хорошая работа – я веду дела нескольких врачей, к тому же в свое время окончила курсы медсестер, так что при необходимости могу облачиться в халат. Другими словами, мистер Хелм, я умею прекрасно позаботиться о себе, но почувствовала: отец искренне озабочен моей судьбой. В некотором роде это было предательством по отношению к маме, но я сочла, что не произойдет ничего страшного, если я повидаюсь и переговорю с ним, прежде чем он уедет из страны. Разве не так? – Она резко встряхнула головой. – Но... но когда я позвонила, то узнала, что он сделал и где он сейчас.

– И все-таки вы прилетели сюда, чтобы повидаться с ним. Из самого Цинциннати.

Девушка выразительно пожала плечами.

– Наверное, я просто упряма. Взялась за это дело и должна довести его до конца, хоть пока и не знаю даже, чем уплачу за вчерашний билет, не говоря уже о гостиничных счетах. Но мне кажется, я немного виновата перед ним – вернее, мама иногда вела себя не слишком разумно. – Губы мисс Барнетт упрямо сжались. – Хотя, похоже, что в этом случае она была совершенно права. Итак, мой отец, в прошлом работавший на секретную службу правительства, выйдя на пенсию, занялся контрабандой наркотиков. Более того, он оказал столь серьезное сопротивление при аресте, что несколько полицейских угодили в больницу. Согласитесь, трудно гордиться таким отцом. И все-таки я испытываю потребность хоть однажды встретиться с ним лицом к лицу, чтобы... чтобы убедиться в маминой правоте.

– Разумеется. Раз уж мы об этом заговорили, не хотите ли, не ожидая суда, признать виновным кого-нибудь еще?

Последовала непродолжительная пауза, в течение которой голубовато-серые глаза пристально изучали меня. Эми Барнетт медленно кивнула.

– Понимаю. Вы считаете, будто я осудила его, не потрудившись даже выслушать? – Не дождавшись моего ответа, она быстро добавила: – Но ведь именно за этим я сюда и приехала, выслушать!

– Однако вы составили мнение о нем заранее, не так ли? Или позволили сделать это за себя своей маме? Девушка нахмурилась.

– Похоже, я не слишком понравилась вам, мистер Хелм?

– Вижу, вы уже залечили свои раны, мисс Барнетт.

– Что вы имеете в виду?

– Позабыли, как отец с ремнем в руке гонялся за вами по комнате, когда заканчивал избивать вашу несчастную мать, – без тени улыбки произнес я. – Страшный, невыносимый тиран. Но теперь-то все в прошлом. Хотя, разумеется, подобные вещи трудно позабыть. То, как он у вас на глазах собственноручно душил кошку и потрошил ножом несчастного пса. Ничего удивительного, что ваша мать поспешила сбежать. Ведь он мог сделать вас инвалидами на всю жизнь, а то и удушить прямо в кровати. Не так ли?

Она не сводила с меня изумленного взгляда.

– Понятия не имею, о чем вы говорите! Если уж на то пошло, отец очень любил старину Баттонса, нашего спаниеля. И никогда не поднимал руку на... Ох, вы иронизируете! – Она облизала губы. – Простите, мистер Хелм, я сегодня туго соображаю.

– Вот именно, сударыня. Иронизирую. – Я встал и прошел к столику. – Хотите выпить?

– Спасибо, не пью.

Поднимая бутылку, я оглянулся через плечо.

– И, наверное, не курите.

Девушка слабо покачала головой.

– Не вижу нужды сокращать себе жизнь.

– И еще я заметил, что вы не ругаетесь. Стало быть, за вами не числится никаких пороков, мисс Барнетт? Как насчет мужчин?

Мне все-таки не удалось заставить ее ошарашенно промолчать. Голос прозвучал чрезвычайно сухо, но, тем не менее, прозвучал.

– Я не девственница, если вас интересует именно это. Но... но не склонна воспринимать секс, как способ приятно провести время.

Она замолчала. Повернувшись, я заметил, что уши у нее изрядно порозовели. Покорный слуга пригубил напиток.

– Мисс Барнетт!

Она настороженно посмотрела на меня.

– Да?

– Позвольте смиренно извиниться перед вами.

Глаза ее расширились.

– Не понимаю.

– Простите, что заставил вас пережить несколько неприятных моментов. Но и вы затронули мое больное место. Вы не могли этого знать, но много лет назад меня тоже бросила жена, прихватив с собой трех детей. Точно так же, как ваша мать поступила по отношению к отцу, и по тем же самым причинам. Поэтому когда я услышал о человеке, который по мере своих возможностей изо всех сил старался быть хорошим мужем и отцом, однако натолкнулся на непреодолимое препятствие, связанное с высокоморальными соображениями по поводу выбранной им деятельности, то не смог посочувствовать оставившей его семье. По крайней мере, моя жена – моя бывшая жена – не заставляла детей считать отца каким-то невероятным чудовищем, не препятствовала нам время от времени встречаться. Хотя человек моей профессии старается держаться подальше от тех, кого любит, дабы никого не озарила идея использовать близких против него. И я – не исключение. – Покорный слуга поднял бокал в ее сторону. – Как бы там ни было, прошу прощения за то, что перешел на личности. Ваши пороки или отсутствие таковых, меня не касаются, верно? Но уж слишком вы упирали на род деятельности вашего отца. Мы, его коллеги, чрезвычайно чувствительны к подобным вещам.

– Простите. Я вела себя по-хамски, да? – Однако извинение прозвучало неискренне – сейчас ее беспокоили значительно более серьезные вещи, нежели моя чувствительная натура. Эми глубоко вздохнула и посмотрела на часы. – Судя по тому, что я видела из окна такси по пути из аэропорта, в Майами ужасное движение. Если мы хотим попасть туда в часы, отведенные для посетителей, пора выезжать. – В голосе ее прозвучала укоризна. – Разумеется, после того, как вы допьете свой бокал.

– Не беспокойтесь. Я знаю меру. Тем не менее, сударыня, обещаю: как только почувствую, что больше не владею собой, сразу передам вам руль.

(обратно)

Глава 2

Сидя за рулем взятой напрокат машины, рядом с девушкой, я мысленно перебирал все, что стало известно о сложившемся положении. Разумеется, я знал, что Дуг с давних пор стал жертвой синдрома Слокума. Старина Джошуа Слокум был первым человеком, который в одиночку совершил кругосветное путешествие под парусами. В течение почти сотни лет, прошедших с тех пор, многие мужчины и некоторые женщины пытались повторить эпопею его допотопного "Спрэя", и некоторым это даже удавалось. Что ж, хорошая мечта как нельзя лучше придает силы во время монотонных дневных ожиданий и ночных бдений, служащих неотъемлемыми атрибутами нашей профессии. Некоторые предпочитают убивать время, представляя, как взбираются на высокие горы, вылавливают огромных рыб или охотятся на ветвисторогого оленя. Другие мечтают о еде, выпивке, женщинах или же всевозможных сочетаниях упомянутого. По мне, мечты о яхтах ничуть не хуже всех остальных.

Выйдя на пенсию по состоянию здоровья – собственно, он и так приближался к пенсионному возрасту – Дуг вознамерился претворить свою мечту в жизнь. Для чего приобрел прочный тридцатидвухфутовый корпус яхты. Корпус был изготовлен из стекловолокна, по образцу вельбота. Некоторые специалисты считают "обоюдоострые" корпуса более надежными. Другие – нет. Как бы там ни было. Дуг позволил убедить себя в преимуществах подобной заостренной кормы, которой предстояло нестись под бушующими ветрами великого Южного Океана.

Некогда нам довелось работать вместе, и вдобавок выпало время поболтать о всяких пустяках, прежде чем стало горячо настолько, что Дугу пришлось спасать мою жизнь. Поэтому я знал, что сперва он собирался построить яхту самостоятельно, от начала и до конца. Однако, когда пенсия стала реальностью, старые, а вместе с ними и новые раны и травмы напомнили: тело его далеко не вечно. В результате Дуг пришел к выводу, что ему не осуществить свои мореходные мечты, начав строить яхту с нуля. Поэтому Дуг купил готовый корпус – по-видимому, яхту можно приобрести на любой стадии производства – и менее чем за два года добавил к нему оснастку в соответствии с собственными представлениями.

Родился этот парень на Среднем Западе, и в глаза не видел океана, пока вторая мировая война не забросила его в Европу, но с момента зарождения своей мечты все свободное время – то немногое время, которое мы можем назвать свободным – посвятил изучению мореходства и навигации. Теперь он истратил еще несколько месяцев, чтобы освоиться с новым своим судном, совершая все более дальние рейсы из дома в Санкт-Петербурге вдоль западного побережья Флориды. Наконец почувствовал, что подготовился в достаточной степени – выразилось это в умении обращаться с компасом и секстантом и небольшой практике в управлении яхтой в различных условиях – и поднялся на борт, дабы совершить свое эпическое путешествие, сперва направляясь на юг, к Ки-Уэст, крайней оконечности Флорида-Киз.

Отсюда он намеревался проследовать вдоль восточного побережья Флориды в Майами, а там окончательно привести в порядок яхту и пополнить припасы. Позже, как только позволит погода, предстояло плавание к Бермудам, Азорским островам, в Средиземное море, а оттуда, через Суэцкий канал. Красное море и Индийский океан, к Австралии. После чего Дуга ожидали поросшие пальмами острова Южных морей.

Во всяком случае, таков был изначальный план. Не забывайте, составлял его не малолетний межеумок, а трезвый, сильный и опытный зрелый мужчина, посвятивший массу времени обдумыванию деталей предстоящего путешествия, а также подбору карт и прочих необходимых изданий. Не имея никого из близких, за исключением дочери, с которой ему не позволяли видеться с самого ее детства, и о чьем благополучии он, тем не менее, позаботился – на случай нужды ее ждали деньги в Вашингтоне – Дуг счел, что волен отправиться вослед своей романтической мечте. Если кто-нибудь сочтет его бесноватым, тем хуже. Пускай, выйдя на пенсию, покупает себе дом во Флориде, или Аризоне, если ему это по душе. Дуг выбрал яхту.

Однако, добравшись до Ки-Уэст, Дуг почувствовал себя не лучшим образом. По иронии судьбы причиной тому стала не одна из старых ран, а обыкновенная кишечная инфекция. Дуг обратился к врачу, получил положенную порцию антибиотиков и успешно справился с болезнью, однако нетерпение не позволило ему выждать рекомендованные несколько дней, прежде чем отправиться в дальнейший путь. Вместо этого он взял на борт встреченного на пристани молодого человека, дабы тот помог управиться с яхтой на пути к Майами. Оставалось еще покрыть около полутора сотен миль. Дуг рассчитывал, что за это время успеет достаточно оправиться и дальше вновь следовать в одиночку. Однако по пути через Гольфстрим, к северу от Флоридского пролива парнишка уединился в каюте, чтобы выкурить сигарету, в которой содержался отнюдь не табак.

После того, как находившийся в кокпите Дуг уловил запах дыма, доносящийся из главного люка, последовало короткое выяснение отношений. Дуг не собирался ставить под угрозу свою мечту из-за наличия на борту так называемых противозаконных веществ. Не исключено, что спутники даже подрались, хотя последнее просто смешно. Несмотря на возраст и далеко не лучшее самочувствие, обученный профессионал вроде Дуга мог без особого труда вязать весьма болезненные узлы из неопытного, да еще и одурманенного мальчишки. Дуг обыскал оборванный рюкзак и выбросил за борт все обнаруженное там "противозаконное вещество". Причалив же к берегу в большой бухте Майами, вышвырнул с яхты молодчика вместе с его пожитками, велев больше не попадаться на глаза.

На следующий день, когда Дуг, успевший оправиться от недавней болезни, готовился начать следующий этап столь милого его сердцу путешествия, на борту появились люди из Береговой Охраны, которых привел к нему анонимный телефонный звонок. Они обнаружили небольшой запас марихуаны, припрятанный на борту в том самом месте, которое им указали – по-видимому, молокосос не все свое курево хранил в рюкзаке. Несмотря на то, что Дуг вежливо представился и попросил их позвонить в Вашингтон, в ответ последовало заявление, что они сыты по горло "якобы важными шишками, которых якобы оклеветали". После чего объявили о конфискации яхты и вызвали полицию, которой предстояло арестовать Дуга и предъявить ему обвинение в соответствии с установленной процедурой. Подробности Мак не уточнял.

Как бы там ни было, нагрянули полицейские. В ответ на протесты Дуга они, по-видимому, сочли нужным употребить силу. Поскольку мы и сами в некотором роде состоим на службе общества, то без особого восторга относимся к излишней заносчивости коллег, какие бы организации те ни представляли. Нам вполне хватает неприятностей, которые приходится сносить от настоящего врага во всех его ипостасях. Скандал разгорался и, наконец, кто-то допустил серьезную ошибку, ударив Дуга дубинкой по голове...

Во всяком случае такой представлялась мне история Дуга Барнетта судя по тому, что я знал раньше и что мне сообщили ныне по телефону. К счастью, один из не пострадавших сотрудников Береговой Охраны имел под рукой острый перочинный нож и знал, как выполняется экстренная трахеотомия при повреждениях гортани. Только это и спасло жизнь любителю размахивать дубинкой. Три человека с различными переломами были срочно доставлены в ближайшую больницу. Легкораненых наскоро перевязали, дабы не перепачкали все вокруг кровью, ожидая, пока ими займутся надлежащим образом.

Дуглас Барнетт, наконец, сдался и был препровожден в тюрьму. Впоследствии ему удалось позвонить по телефону – право, гарантированное законом – после чего Мак связался со мной. Не приходилось сомневаться, что этим он не ограничился и призвал на подмогу различных влиятельных особ, занимающих более или менее ответственные посты. Мы не бросаем своих людей. Возможно, Дугу и не следовало так горячиться, но Мак прекрасно понимал, что в нашем ведомстве не место мягкотелым парням, которые покорно подставляют запястья под наручники, невзирая на несправедливость обвинения. Мак знает толк в долгосрочных вкладах. В следующий раз, когда один из наших людей вежливо попросит связаться с Вашингтоном, дабы разрешить недоразумение, человека проводят к телефону, а не в паскудную каталажку.

– Глупее и не придумаешь! – заявила сидящая рядом со мной девушка. – Если он не виновен, зачем было устраивать потасовку?

Я покачал головой.

– Знаете, мисс Барнетт, человеку, который привык сражаться, нетак-то просто переделать себя. К тому же вы не слишком верите в его невиновность, не так ли?

– Но... но ведь они нашли у него на яхте эту мерзость, правда? Наркотики, подумать только! Как он мог? В подобных случаях люди всегда заявляют, что их оклеветали, не так ли?

– Возможно, оно и к лучшему, что мы с детьми так редко виделись, – промолвил я. – Это помогло мне сохранить некоторые иллюзии. Если они так же склонны верить человеку, от которого унаследовали половину генов, лучше об этом не знать.

Девушка бросила на меня быстрый взгляд и открыла рот, чтобы ответить, но передумала. Добравшись до места, мы увидели, что тюрьма расположилась в массивном здании, снаружи достаточно современном и внушительном. Внутри, несмотря на аккуратный, хоть и несколько пообтрепавшийся интерьер, сооружение ничем не отличалось от любого другого казенного заведения. Вид множества здоровенных парней, разгуливающих вокруг с оружием и дубинками, почему-то неизменно вызывает у меня инстинктивную враждебность.

Мы уладили обычные бюрократические формальности и были препровождены в комнату ожидания. Я кивнул в сторону стула.

– Отдохните. Вы говорили, что хотите встретиться с ним наедине, так и будет. Но сначала, если не возражаете, с ним повидаюсь я. Надо обсудить некоторые деловые вопросы. После чего он поступает в полное ваше распоряжение. Счастливчик.

Появился мой сопровождающий, и я оставил Эми напряженно сидящей на стуле со сведенными вместе коленями и тщательно расправленной юбкой. Пресные скромницы вроде нее обычно бросают вызов мужскому самолюбию – возникает желание добиться хотя бы искренней дружеской улыбки от столь неприступной дамы – но сейчас интерес, вызванный у меня этой довольно привлекательной девушкой, быстро угасал. Мать чересчур хорошо воспитала ее.

Покорного слугу провели в маленькую комнату для посетителей, и дверь плотно закрылась у меня за спиной. Вполне приличное помещение. Чистое, со столом и достаточно удобными на вид стульями. Освещение позволяло спокойно снимать кино, даже при малой скорости пленки, звук же обеспечили бы микрофоны, несомненно присутствующие тут в великом множестве. Окон не было. Когда я вошел, Дуг Барнетт сидел на одном из стульев. Он кивнул мне, однако не стал вскакивать на ноги и пожимать руку. Мы не привыкли излишне эмоционально приветствовать друг друга. Да и прощаться тоже, если уж на то пошло. А возможно, ему просто трудно было подняться. Я подошел к ближайшему стулу, слева от него.

– Сюда, пожалуйста, Мэтт, если не возражаешь, – сказал он, показывая на такой же стул с другой стороны.

– Конечно. – Я сел на указанный стул и произнес: – Меня просили поинтересоваться, хочешь ли ты, чтобы мы разнесли это заведение по кирпичикам до основания и посыпали почву солью, чтобы ничего больше не могло расти, как римляне в Карфагене? Или достаточно будет просто взорвать его и оставить обломки в назидание другим?

Дуг ничего не ответил. Он прекрасно понимал смысл сей высокопарной речи. Старая команда не оставит тебя в беде. Нельзя сказать, будто все мы друзья закадычные, но в подобных случаях играет роль определенная esprit de corps.[48] Какое-то время мы критически разглядывали друг друга, как и пристало людям, которые давно не встречались. В нашей организации я занимал более высокое положение, поскольку работал, по сути, с самого ее основания, зато Дуглас был намного старше. Он перешел к нам из другой, не менее скверной службы, чего-то вроде старой УСС, после того, как она обзавелась новой красивой вывеской с надписью ЦРУ и жизнь тамошняя сделалась невыносимой. Дуг был крепким мужчиной, с плечами, широкими настолько, что заставляли его казаться ниже ростом. В действительности Дугу не хватало до шести футов не больше дюйма. Выглядел он лучше, чем я ожидал. Наверное, почувствовав давление из Вашингтона, местные власти поспешно привели его в порядок. И теперь он предстал передо мной аккуратно выбритый, в чистой белой рубашке и темных брюках, излишне изящных на фоне изрядно поношенных коричневых судовых «мокасин» с патентованными нескользящими белыми подошвами.

Сейчас он пристально приглядывался ко мне, слегка склонив голову в сторону. Загорелое, гладкое лицо, по которому трудно было судить о возрасте, ничем особым не выделялось. Ему удалось сохранить большую часть волос. Там, где они не успели поседеть, волосы были значительно темнее, чем у дочери. Небольшой выбритый участок покрывала белая лента – предположительно, там поработала полицейская дубинка. Других травм я не заметил, но местные специалисты умеют отлично продемонстрировать узнику недовольство его поведением, не оставляя следов, которые можно предъявить в суде. Не подумайте, будто я их критикую. Они применяют свои методы точно так же, как мы используем свои.

– Передай Маку мою благодарность, – сказал Дуг, – Мне не следовало впутывать его в эту историю.

– Брось, – ответил я. – Ты же знаешь, никто не увольняется из нашей сумасшедшей организации по-настоящему. Между прочим, если когда-нибудь понадобишься опять, тебя позовут.

– Знаешь, я очень долго раздумывал, прежде чем набрать "аварийный" номер, да, похоже, меня тут собирались закопать так глубоко, что впоследствии никому не удалось бы извлечь. И я... – Он замолчал и глубоко вздохнул. – Я слышал, меня разыскивает моя девочка. Хотелось бы повидаться с нею, Мэтт. С моей малышкой. Всего один раз, прежде чем... Она здесь?

Ничего не поделаешь, дети делают людей сентиментальными. Даже самых крепких людей.

– Эми ждет снаружи, – сказал я.

– Значит, пришла!

– Поубавь восторг, amigo, – быстро произнес я. – Ей промывали мозги почти всю сознательную жизнь. Ты для нее негодяй, злой и жестокий человек, который зверски избил полдюжины беспомощных маленьких полицейских и служащих Береговой Охраны и промышлял контрабандой ужасных наркотиков. Ничего другого она от тебя и не ожидала. Разве только удивилась, что ты не прихватил с собой кокаина или героина.

Дуг насмешливо улыбнулся.

– По-моему, ты сгущаешь краски. Я пожал плечами.

– Сам увидишь. Просто не хотелось, чтобы ты питал пустые надежды. Грубо говоря, твоя дочь совершенно невозможная, сухая и самодовольная тупица. Тем не менее, пришла.

– Да, – сказал он. – Но если со мной что-нибудь случится, ты присмотришь за этой невозможной, сухой и самодовольной тупицей. Ибо ты мой должник, и я тебя об этом прошу.

Я кивнул. Некогда он спас мне жизнь и в этом состоял второй личный момент этой истории.

– Тебе не стоило об этом говорить.

– Прости. Я должен был убедиться. После смерти моей праведной жены у нее никого не осталось.

– Считай, что я поставил свою подпись и печать. Но Мак нажал на нужные кнопки и через несколько часов тебя должны выпустить. Возможно, тебе удастся с ней помириться и приглядывать за ней самому.

Дуг покачал головой.

– Хотелось бы надеяться, но боюсь, наших отношений не изменить за один день после того, как мамаша обрабатывала ее столько лет. К тому же не исключено, что у меня осталось не так уж много времени, поэтому предпочитаю на всякий случай вкратце рассказать тебе обо всем, что я приготовил для нее. – Закончив, он произнес: – Вот, пожалуй, и все. Теперь скажи мне, что с яхтой?

– Тут дело обстоит посложнее. Береговая Охрана уперлась крепко и уступать не хочет. На них слегка нажали, и мы пытаемся отыскать подонка, которого ты по глупости пустил на борт, чтобы вытрясти из него признание. Но на это уйдет, по меньшей мере, еще несколько дней.

Дуг поморщился.

– Шайка пиратов! Интересно, что они делают со всеми этими крадеными судами? Ох, простите! Не крадеными, а конфискованными. За пригоршню травы, которая на улице стоит несколько сотен долларов – даже если бы она принадлежала мне – прибирают к рукам яхту, стоящую не меньше пятидесяти тысяч. Хорошенькая справедливость, даже если бы я виноват был! Узаконенный грабеж!

– Не кипятись. Вовсе ни к чему переживать все заново. Кстати, похоже, ты потерял былую хватку? – Я пристально посмотрел на него. – Согласен, удар по горлу, судя по всем отчетам, получился вполне приличный, к тому же ты не мог знать, что под рукой окажется хирург-самоучка из Береговой Охраны со своим ножом. Но в остальном – всего лишь мелкие переломы и царапины. Роняешь престиж фирмы. Окружающие должны считать нас парнями, встреча с которыми опасна для жизни, мистер Барнетт.

Дуг спокойно встретил мой взгляд, удерживая голову под все тем же странным углом.

– Ты и сам знаешь ответ, Мэтт. Знакомство с этой проклятой дубинкой не лучшим образом сказалось на зрении. Я до сих пор не оправился, да и вряд ли оправлюсь. Полицейский мерзавец!

Я кивнул.

– Просто хотелось убедиться. Могу чем-нибудь помочь?

– Ничем. Равно как и кто-либо другой. Врачи давным-давно предупреждали меня об этом. Советовали избегать резких ударов по голове – смешно, правда? – собственно, поэтому я и ушел на пенсию, хоть мы и избегали разговоров на этот счет. Но все равно, спасибо. Теперь, пожалуйста, позволь мне поговорить с дочерью.

– Приглашаю нашу самодовольную девицу.

– Мэтт...

– Да?

– Не рассказывай ей о моих глазах, черт побери. Во всяком случае, до того, как я с ней поговорю.

– Думаешь, это честно по отношению к ней? – Не дождавшись его ответа, я сказал: – Ладно, раз тебе этого хочется. Будь паинькой.

– Уже пытался, а в итоге лишился яхты и угодил сюда.

– Что ж, тогда будь осторожен.

(обратно)

Глава 3

Отсутствовала Эми Барнетт меньше получаса. Когда она появилась вновь, бледное, укоризненное лицо свидетельствовало: семейное примирение не состоялось. Она вежливо попрощалась с сопровождающим ее полицейским, после чего мы вышли из комнаты, спустились на лифте и шагнули под лучи весеннего флоридского солнца. До тех пор, пока мы не отъехали, она молчала. В Машине она распахнула аккуратно застегнутый пиджак своего фланелевого костюма и повернула к себе одну из трубок кондиционера.

– Останься я во Флориде, наверное, пришлось бы покупать одежду полегче.

– Но вы не останетесь?

– Нет. Я возвращаюсь в гостиницу и постараюсь заказать на завтра билет в Цинциннати. Сегодня уже слишком поздно, – Она бросила на меня несколько вызывающий взгляд. – Здесь мне незачем оставаться. Сегодняшний визит помог это понять.

– Он оказался в точности таким, как вы и предполагали? Никаких неожиданностей? Тот самый зловещий тип, о котором рассказывала вам мать?

– Не хочу об этом говорить.

– Вам не кажется, что он неплохо сохранился для своих лет? – поинтересовался я. – Симпатичный мужчина, со здоровым цветом лица. Плавание пошло ему на пользу. Или вы были так заняты перечислением материнских обид, что даже не посмотрели на него?

Девушка удивленно посмотрела на меня.

– Что вы хотите сказать, мистер Хелм?

– Проклятие, вы провели с ним целых двадцать минут. Почему я должен о чем-то вам говорить? Вы умная девушка и сами способны все разглядеть. Если пожелаете видеть. – Не дождавшись ее ответа, я спросил: – Где вы сидели?

Она нахмурилась.

– Я собиралась сесть на ближайший стул, но он попросил меня перейти на другую сторону. – Она озадаченно посмотрела на меня. – Это имеет некое мистическое значение?

– И вам не бросились в глаза никакие странности в его поведении?

– Он слегка склонял голову в сторону и как-то слишком уж пристально смотрел на меня, но я решила, что это всего лишь нервная привычка, которую отец приобрел за прошедшие годы... Мистер Хелм, пожалуйста, прекратите! Скажите, к чему вы клоните!

– Есть и некоторые другие странности. Вас поразило, как сильно он изувечил своих противников. Нас же поразило то, насколько легко они отделались. Видите ли, мы никогда не деремся ради забавы. Мы колотим насмерть, и все же противники вашего отца остались в живых. На удивление плохие результаты, даже принимая во внимание то, что агент вышел на пенсию и последние годы занимался яхтой, а не оттачивал свое человекоубийственное мастерство.

Эми Барнетт вздрогнула.

– Невероятно! Вы укоряете человека за то, что он не стал убивать!

– Знаете, меня тошнит от вашего показного милосердия. Особенно нелепо оно звучит в устах особы, которая не удосужилась даже поинтересоваться, почему отец ушел на пенсию. Если уж вы столь гуманны, то почему бы вам не начать со своих близких, мисс Барнетт? – Удерживая руль одной рукой, я извлек из внутреннего кармана пиджака лист бумаги и протянул его ей. – Пока я ждал вас, мне встретился один из наших людей. Тот, что хлопочет об освобождении Дуга. Он оставил мне это. Почитайте.

На какое-то время воцарилась тишина. Наконец девушка изумленно уставилась на меня.

– Но в этом медицинском свидетельстве говорится...

– Судя по всему, какое-то время назад разбился легкий самолет. И я думаю, что Дуг намеренно разбил его. Только так он мог выполнить свое задание, свое последнее задание. Не знаю, в чем оно состояло, собственно говоря, раньше я вообще не знал подробностей этого дела, кроме того, что он ушел на пенсию по инвалидности год или два назад. Но, похоже, во время катастрофы Дуг потерял сознание. Какое-то время находился в коме. Врачам пришлось делать операцию, чтобы убрать избыточное давление на мозг или что-то в этом роде. Затем извлекали осколки кости. И все такое прочее. Вам, как будущей сиделке, медицинский жаргон должен быть понятен. После чего залатали дыру и отправили Дуга поправляться в наш центр на западе. Он уже должен был выйти и вновь приняться за работу, когда начались неприятности.

Эми отрыла рот, чтобы заговорить, но передумала. Взгляд ее вновь упал на документ, который она сжимала в своей руке.

Не отрываясь от управления машиной, я продолжал:

– Там все написано. Частичная потеря зрения левым глазом. Сильнейшие головные боли. Кратковременные повторяющиеся головокружения, практически равнозначные полной потере сознания. Дуга подвергли всевозможным хитроумным исследованиям и анализам. Можно было попытаться повторить операцию, если бы не риск навредить еще больше. Да и вряд ли операция помогла бы. В результате рекомендация: немедленная отставка. Совет: не волноваться, вести правильный образ жизни, избегать повторных ударов по голове. Прогнозы: протянет два года, может пять. Хоть к гадалке обращайся...

– Ох, Боже мой! – прошептала Эми Барнетт.

– По-видимому, он решил осуществить планы, которые вынашивал уже давно: приобрести яхту, отремонтировать и проплыть на ней столько, сколько удастся. Во всяком случае, это лучше, чем просто сидеть и ждать кончины. – Я раздраженно покачал головой. – И думаю, в последней стычке все остались в живых лишь потому, что он слишком плохо видел, получив дубинкой по голове. Наверное, удар оказался настолько сильным, что Дуг почувствовал: у него отобрали даже несколько последних обещанных зрячих лет. Пребывая наполовину в тумане, он инстинктивно расправился с обидчиком, находившимся в пределах досягаемости. После чего ему, скорее всего, стало совсем плохо, и ваш отец продолжал драться с неясными тенями, приближавшимися к нему.

– Но по его поведению не скажешь... Я хочу сказать, сейчас-то он явно видел меня.

Я кивнул.

– Разумеется, до некоторой степени, хоть ему, несомненно, приходилось прикладывать для этого немало усилий. Думается, что на этот раз пострадали оба глаза, но левый гораздо больше правого. Вот почему он предпочитает, чтобы посетители не садились с этой стороны. – Последовала непродолжительная пауза. Эми Барнетт оглянулась через плечо и попыталась порывисто заговорить, но я ее оборвал: – Нет, я не повезу вас туда. Вы что, собираетесь выразить свое сочувствие, слоняясь вокруг и завязывая Дугу шнурки?

– Почему вы мне ничего не сказали? – прошептала она.

– Дуг попросил об этом. Думается, хотел учинить небольшую проверку и посмотреть, что представляет собою дочь – согласится ли принять единственного оставшегося родителя, хоть он и оказался за решеткой, или же явилась лишь затем, чтобы выразить свою неприязнь. И Дугу не хотелось, чтобы вы руководствовались дешевым сочувствием. Вы провалили экзамен, так что можете покупать билет и отправляться домой в Цинциннати. Как вы сами сказали, здесь вас больше ничто не удерживает.

Последовала короткая пауза. Наконец Эми Барнетт тяжело вздохнула.

– Вы меня просто ненавидите!

Слова ее повергли покорного слугу в изумление.

– Не говорите чепухи! Я и знаю-то вас каких-то два часа, с какой стати мне...

– Ненавидите! – выдохнула она. – И чрезвычайно рады, что наконец-то нашли человека, на которого можно излить свою ненависть. После того, как столько лет заставляли себя проявлять понимание и великодушие по отношению к бросившей вас семье. Вы были таким добрым и терпеливым, а сами скрипели зубами. Но вот подвернулась я, и мне достались все накопившиеся в вас боль и гнев. И при этом еще пытаетесь утверждать, будто поступаете так исключительно из сочувствия к моему несчастному отцу, которого мы с мамой предали точно так же, как ваша семья предала вас!

Автоматически управляя машиной в густом транспортном потоке, я попытался уверить себя, что Эми предприняла типично женский маневр, следуя принципу: лучший способ защиты – нападение. Хоть у нее, разумеется, не было ни малейшего права нападать на меня. Согласиться с этой утешительной мыслью мешало лишь то, что дело обстояло не совсем так. И даже совсем не так. По правде говоря, Эми попала в "яблочко": я излил на нее всю накопившуюся злость и обиду. Полагаю, это характеризует меня не с лучшей стороны, но особенно удивляться не приходится. В то же время проницательность Эми свидетельствовала: я недооценил эту девушку. Случайно или намеренно?

В результате покорный слуга довольно холодно произнес:

– Весьма точное наблюдение, мисс Барнетт. Эми Барнетт облизала губы.

– Простите. Мне не следовало этого говорить. Но вы обидели меня. Правда, я это заслужила.

– Ладно. Сдаюсь. Не бейте, больше не буду, сударыня. – Я посмотрел на часы. – Но отвезти вас назад я сейчас все равно не могу: человек, оставивший мне этот документ, сказал, что его готовятся освободить, а наше посещение затянет процедуру. Вы же знаете, что такое бюрократические формальности. Но если вы пожелаете задержаться и увидеться с ним утром, я подскажу, где его можно найти. Кажется, его отвезут в отель "Коралловый берег". Номер комнаты я уточню. Но не рассчитывайте, что он бросится вам на шею. Дуг человек гордый и, конечно, поймет, что передумали вы лишь узнав о его состоянии.

– Гордости тут у всех хватает с избытком, в том числе и у меня. – Эми тяжело сглотнула. – Мне хотелось сказать ему, как одиноко мне было, и как я нуждалась в близком человеке, в нем, но я не нашла нужных слов. Потом мы почему-то заговорили о маме. Он отзывался о ней высокомерно и презрительно, я не выдержала и... – Она быстро встряхнула головой. – Не следовало так ершиться. Представляю, сколько накипело у него на душе за эти годы. Знаете, я ведь и правда намеревалась проявить понимание в терпимость. Хочу попытаться еще раз.

– Попробую помочь. Пока же позвольте мне искупить вину, угостив вас обедом.

Она покачала головой и удостоила меня еще одной скупой гримасой, изображавшей оживление. Я уже окончательно решил, что на большее Эми не способна, когда на лице у нее внезапно появилась настоящая живая улыбка.

Да и голос тоже прозвучал достаточно дружелюбно.

– Освобождаю вас от репараций, мистер Хелм. К тому же, смертельно устала. У меня выдался трудный день. Поэтому по возвращении в гостиницу я намерена сразу подняться в номер, который вы столь любезно для меня сняли, заказать гамбургер и поскорее улечься.

Около девяти часов того же вечера мне в номер позвонил наш местный представитель, от которого я раньше получил экземпляр медицинского освидетельствования Дуга. В отличие от других служб, мы не располагаем агентами по всему белу свету. Вместо этого, в различных стратегических местах, в том числе и в Майами, мы пользуемся услугами помощников – "совместителей".

Трудных заданий им не дают, по большей части это – просто глаза и ноги. Парень числился под кличкой Джером. Он сообщил, что Дуг после освобождения позволил отвезти себя в заказанный гостиничный номер, а потом исчез. В голосе Джерома чувствовалось раздражение. Никто не предупредил его, что человек, порученный его заботам, может попытаться оставить опекуна с носом. Тем не менее, когда Джером повторно заглянул в гостиницу, дабы предложить свои слуги, комната пустовала. Более того, Дуг не оставил никакой записки, из которой можно было бы понять, куда он направился.

– В гавани побывали? – спросил я. – Ведь яхта оставалась там, не так ли?

– Да, за контрабанду наркотиков конфисковано так много судов, что властям просто некуда их девать... Предназначенный для этих целей причал переполнен, – ответил голос в трубке. – Нет, я не успел там побывать. Позвонил вам сразу, как только обнаружил, что Дуг исчез. Отправляюсь немедленно.

– Постойте, – покорный слуга немного помолчал, раздумывая, потом сказал:

– Не нужно. Если Дуг и правда направился к яхте, вам пришлось бы стрелять, чтобы остановить его. Пускай себе отплывает. Оставим эту головную боль Береговой Охране – они заварили" всю кашу. Мы вмешиваться не будем.

– Ладно, но все-таки меня могли бы известить, что Дуг способен улизнуть...

Я решил предупредить Мака, что на нашего нынешнего представителя в Майами нельзя особенно полагаться. Прежде тут работал весьма умелый совместитель по фамилии Брент, однако нынче он уволился, женился на дочери босса и сделал Мака дедушкой. Если вас это интересует, у них родилась девочка весом шесть фунтов. Джером же явно уступал Бренту – сопровождающему не пристало думать о своих эмоциях больше, нежели о благополучии подопечного. Правда, мне и самому следовало бы почаще вспоминать об этом правиле.

Я лег спать. Казалось, телефон зазвонил в ту же секунду, но часы показывали половину пятого утра.

– Мистер Хелм? – голос принадлежал Эми Барнетт. – Мистер Хелм, мне только что звонили из Береговой Охраны. Отец окончательно свихнулся – украл свою яхту и вышел в море.

– Вам не кажется, что вы сами себе противоречите, мисс Барнетт? Как можно украсть собственную яхту?

– Ох, прекратите! Вы меня прекрасно понимаете. Они отправляются вдогонку, и почему-то хотят, чтобы я к ним присоединилась.

– Это не трудно объяснить. Спешат обзавестись свидетелем, который подтвердит, что на этот раз вашего отца задержали без грубостей и нарушения закона.

– Вас тоже просили прийти. Наверное, как представителя организации...

– Сейчас присоединюсь к вам. Если у вас есть теплый свитер, прихватите. Гольфстрим считается теплым течением, но во Флоридском проливе бывает весьма прохладно.

Как только я опустил трубку, телефон разразился очередным звонком. На сей раз представитель Береговой Охраны Соединенных Штатов Америки официально пригласил меня принять участие в преследовании.

(обратно)

Глава 4

Судно Береговой Охраны оказалось внушительным катером, но, разумеется, не шло ни в какое сравнение с длинными изящными легкими эсминцами. Наш корабль, несмотря на тот же опознавательный знак, выглядел значительно более миролюбиво: массивное, крепкое сорокафутовое судно. Снаружи оно ощетинилось всевозможными антеннами и прожекторами, а рубку заполняли любопытные электронные приспособления. Во всяком случае, полагаю, что кому-то они могли показаться любопытными.

Я распознал радарную установку, а также "Лоран", поскольку с последним пришлось повозиться, дабы отыскать дорогу домой на борту яхты, экипаж которой – с моей помощью – отправился к праотцам. В тот раз мне удалось справиться с задачей, хотя потом начались неприятности другого рода. Что же касается прибора, неоценимую помощь оказала прилагавшаяся к нему инструкция по эксплуатации, по ознакомлению с которой выяснилось, что не так уж он и сложен. Однако, предназначение остальных черных ящиков с дисплеями, высвечивающими загадочные, но, несомненно, многозначительные для кого-то цифры, оставалось для меня загадкой. Тут же присутствовали и обязательные рации. Вот только для людей места почти не оставалось, но, тем не менее, я помог Эми пристроиться в свободном углу.

Спутница моя несколько порастеряла свой неприступно-самоуверенный вид – девушке в джинсах непросто выглядеть неприступной. Выступающий из-под светло-голубого свитера круглый белый воротник блузки подчеркивал голубизну и притенял серый оттенок ее глаз. Я напомнил себе, что не должен относиться к Эми предубежденно из-за своих старых обид, к которым она не имеет никакого отношения. Задача представлялась не слишком сложной: даже в штанах девушка выглядела весьма неплохо. Вскоре освещение в рубке погасло. Люди на палубе приступили к процедуре отдачи швартовых, и, наконец, мы отчалили.

– Не думаю, что нам стоит садиться, даже если и отыщется подходящее место, – проговорил я, перекрикивая приглушенный шум двигателей. – Не знаю, как сильно может разогнаться эта посудина, но на некоторых из них можно преспокойно повредить позвоночник, если не успеваешь вовремя привстать.

В сопровождающие нам выделили таинственную личность. Одет он был, как и все остальные, в униформу цвета хаки, но на голубой военно-морской фуражке и на свитере с высоким воротником отсутствовали какие бы то ни было знаки отличия. Правильные англосаксонские черты лица этого человека сочетались со смуглой средиземноморской кожей, слишком темной, чтобы это можно было отнести на счет загара, и серыми глазами. Что ж, все мы сегодня являем собой результат той или иной генетической смеси, и все-таки сдается мне, что мои шведские и шотландские предки ладили между собой лучше, нежели представители совершенно несхожих рас, породивших его на свет. Дополняли облик жесткие черные волосы и крепкие белые зубы. Возраст около пятидесяти лет, с поправкой на пять в ту или другую сторону. Великолепные зубы обнажились в снисходительной улыбке – реакции на мою попытку зарекомендовать себя опытным мореходом.

– Не так все страшно, мисс Барнетт, – сказал он. – В проливе сегодня довольно спокойно, к тому же мы не станем слишком разгоняться. Этого не понадобится. Он не мог уйти далеко. Думаю, скоро сообщат координаты...

В небе занимался серый рассвет и огни Майами – или Майами-Бич? – постепенно гасли вдоль плотно застроенного побережья. Наш катер не спеша пробирался между сигнальными буями, отмечающими незнакомый мне выход к морю. В свое время, по долгу службы, мне приходилось учиться обращаться с судами, но особой любви я к ним не испытываю. Имея возможность выбирать, всегда предпочту лошадь или вездеходную машину и буду держаться подальше от соленой, ни на что не пригодной морской воды.

– Определить местонахождение не составит труда, – заметил я. – Кто-нибудь полюбопытствовал взглянуть на его карты, сэр?

Вообще-то он не производил впечатления человека, привыкшего, чтобы его величали "сэр", но с людьми в форме лучше не рисковать. Звание определению не поддавалось, но в то же время не вызывало сомнений, что таковое имеется. Проявление подчеркнутого уважения к человеку дается легко и не доставляет хлопот. Во всяком случае, мне. Хотя некоторым молодым агентам легче стерпеть пытки, нежели научиться быть вежливыми.

– "Сэр" – не обязательно. Меня зовут Сандерсон, – представился мужчина. – Так что вы имеете в виду, Хелм?

– Я неплохо знаю Дуга Барнетта и полагаю, что он заранее наметил на бумаге свой дальнейший маршрут. Дуг из числа людей, которые все обдумывают заранее, в том числе и план этого путешествия. Когда-то он упоминал об этом в разговоре со мной. Насколько помню, следующую после Майами остановку предполагалось сделать на Бермудах, в тысяче миль отсюда.

Сандерсон пристально всматривался мне в лицо в призрачном свете окружающих нас приборов.

– Мы исходили из предположения, что он направится прямиком на Багамы. До них меньше пятидесяти миль. У нас имеются определенные договоренности с местными властями, но пользоваться ими следует достаточно дипломатично. Как только Барнетт окажется в тамошних водах, предстоит уладить массу бюрократических формальностей, чтобы заполучить его.

– Чушь собачья, – отрезал я. – Вы рассуждаете так, как будто имеете дело со сбежавшим преступником. Дуг Барнетт ни в чем не повинный человек, на которого напали пираты, переодевшиеся в форму стражей закона. Отобрали у него яхту, избили и пленили его... Не стоит пытаться переубедить меня, сэр. Гонитесь-то вы не за мной. Я всего лишь пытаюсь пояснить, как воспринимает происходящее сам Дуг. Не забывайте, он в течение долгого времени служил американскому правительству, так что замысловатые мундиры и кокарды не производят не него особого впечатления. И не надо считать Барнетта сумасшедшим. Просто человек считает, что с ним не вправе были поступать подобным образом, вот и вернул себе яхту, чтобы продолжить столь бесцеремонно прерванное путешествие. Хорошо, если вы согласитесь оставить его в покое. Но Барнетт готов и к другому варианту.

– Он нарушил закон...

– В каком законе говорится, что вы имеете право бить по голове больного человека за то, что на борту его яхты оказалось несколько унций наркотиков, о которых он понятия не имел?

– Капитан либо владелец судна несет ответственность за все находящееся на борту.

Я с недоверием уставился на него.

– Вы, наверное, шутите? Стало быть, если я приглашаю три супружеские пары прокатиться на большой яхте, которой у меня, увы, нет, моя красавица-жена, которой опять же не имеется, должна немедленно отвести женщин в отдельную каюту, тогда, как я возьмусь за мужчин. Гостей надлежит раздеть и тщательнейшим образом осмотреть на предмет контрабанды, причем моей несуществующей жене придется больше попотеть ввиду особенностей женской анатомии. Причем, рекомендуется не забывать вспарывать подкладки мужских пиджаков и откручивать каблуки с женских туфель, не говоря уже о прочей одежде. В общем, мы должны не пропустить ни одного подозрительного шва в их нарядах. Затем жена может приняться за женские сумочки, а я, к мужским. Никогда не знаешь, что может оказаться упрятанным под подкладку дорожной сумки, не так ли? И только после этого можно объявить нашим восхищенным, раздетым догола гостям, что им дозволено забирать то, что осталось от вещей и расходиться по каютам. Вы уж простите, ребята, но в соответствии с законом мы несем за вас ответственность и поэтому не можем рисковать... Теперь, если вам удастся облачиться в остатки одежды, приглашаем всех выпить и отметить начало замечательного круиза. – Я поморщился. – Бога ради, Сандерсон! Я-то думал, что это вам положено заниматься наркотиками. Или вы намерены выдать по значку всем владельцам судов, чтобы они стояли на страже вашего закона, пока вы играете в гольф или ловите рыбку? Будет кому отдуваться за ваши неудачи!

Смуглое лицо Сандерсона осталось невозмутимым.

– Если вы закончили излагать свою точку зрения, мистер Хелм, то будьте так добры и поделитесь соображениями относительно того, где же на самом деле находится ваш коллега?

Я посмотрел на часы.

– Сейчас половина шестого утра. Дуг, по-видимому, исчез около девяти вечера. Скажем, час ушел у него на то, чтобы пробраться на яхту и подготовить ее; и еще час, чтобы выйти из гавани. Получается одиннадцать часов. Следовательно, можно предположить, что он следует своим курсом около шести с половиной часов. Какую скорость развивает его яхта? Ветер сейчас не ахти какой, а двигатель у Дуга, наверное, не слишком мощный. Помнится, на яхтах обычно не устанавливают мощных двигателей.

– Двухцилиндровый дизель "Вольво-Пента". Чуть больше двадцати лошадиных сил.

– Вы разбираетесь в подобных вещах получше меня, но даже если он будет идти на пределе, используя одновременно паруса и двигатель, больше шести узлов ему не сделать, верно? Шесть узлов на шесть с половиной часов... получается тридцать девять морских миль. Да, совсем забыл про Гольфстрим. Два узла попутного течения? Три? Скажем, в среднем два с половиной, кажется, мне приходилось слышать от кого-то такую цифру. Умножить на шесть с половиной, что получается?

Последовала короткая пауза, после чего Эми Барнетт тихо произнесла:

– Шестнадцать с четвертью миль. Но...

Я повернулся к Сандерсону.

– Итак, скажите, чтобы ориентировались на пятьдесят пять миль по курсу.

– По какому курсу, мистер Хелм?

Я раздраженно покачал головой.

– Что тут непонятного? Свои планы Дуг не скрывал, напротив – много лет подряд делился ими со всеми. Говорю вам, он направляется к Бермудам. Взять курс прямо на них не может, на пути окажутся Багамские острова. Поэтому, прежде чем лечь на окончательный курс, он должен выйти из Флоридского пролива в Атлантический океан. Стало быть, придется обогнуть северную оконечность Багамского рифа на безопасном расстоянии, и лишь потом повернуть на северо-восток, в сторону Бермудских островов.

– Уж очень все просто у вас получается, мистер Хелм. Не забывайте, что Барнетт сбежал от правосудия, а потому вряд ли пойдет на столь простой...

– Проклятье, вы меня слушаете или нет? Плевать он хотел на ваше правосудие, мистер Сандерсон. Он такой же правительственный агент, как и вы, с той разницей, что сейчас находится не у дел. И попросил своих коллег явить хоть немного понимания, а в ответ получил дубинкой по голове. Теперь Дуг будет играть исключительно по своим правилам. Иными словами, он предоставляет вам еще один шанс проявить благоразумие. От себя могу добавить, что посоветовал бы воспользоваться этим шансом. Мы с Дугом представляем весьма эффективную и полезную организацию, капитан Сандерсон. Простите, не знаю вашего настоящего звания. Не исключено, что однажды вам понадобится наша помощь. Пойдите же и вы нам навстречу: оставьте его в покое. Забудьте об этих несчастных противозаконных унциях или займитесь поисками человека, которому они принадлежали на самом деле; а мы забудем то, как вы отнеслись к нашему человеку в ответ на вежливую просьбу. И просил-то он всего лишь об одном телефонном звонке!

После минутной паузы Сандерсон сухо произнес:

– Стало быть, вы считаете, что Барнетт направляется к Манцениловой Отмели, в верхней оконечности Багамских островов? Но это больше ста миль пути, вернее даже, ближе к ста двадцати, если правильно помню карту.

Я холодно посмотрел на него и пожал плечами.

– Ладно, сэр. Раз уж вы этого хотите. Да, вы найдете свою жертву на прямой, соединяющей это место и Манцениловую Отмель, где бы последняя ни находилась. Вероятно, где-то на полпути.

– Почему вы рассказываете мне об этом?

– Потому что найти его не составит труда. Вы способны прочесать достаточно широкий район и управиться без моей помощи. Вот только что вы намерены делать, когда найдете его?

Серые глаза задумчиво разглядывали меня.

– Не думаю, что безоружный человек на тихоходной яхте окажется для нас непосильной задачей, мистер Хелм.

Я рассмеялся ему в лицо.

– Очнитесь, Сандерсон. С чего вы взяли, что Дуглас не вооружен?

– Мы конфисковали довольно своеобразное ружье, припрятанное за спинкой сидения в главной каюте.

– Стало быть, помимо яхты, свободы, зрения и будущего, вы лишили его еще и ружья. Вам не кажется, что для одного человека этого вполне достаточно? – Смуглый мужчина молча смотрел на меня. – Не рассчитывайте, что вам доведется иметь дело с невооруженным человеком, amigo, – продолжал я. – Блестящее, бросающееся в глаза ружье находилось на борту специально для отвода глаз. Ваших глаз, а также глаз всех прочих официальных лиц, коих интересует оружие. И можете не сомневаться, ружьем его арсенал не ограничивался. Просто остальное припрятано настолько хорошо, что даже вашим умельцам не по силам его отыскать. Дуг не стал бы упускать из виду возможность встречи с каким-нибудь недоброжелателем, затаившим на него старую обиду. К тому же, насколько мне известно, в некоторых водах встречаются и настоящие пираты, а не только парни, замаскировавшиеся под морскую полицию и похищающие суда на якобы законном основании. Поэтому и думать забудьте, что он во второй раз покорно отдаст себя вам на заклание. Так или иначе он подготовился к встрече. Вот я и спрашиваю, как вы намерены справиться с ним?

– Минутку.

Сандерсон направился вперед, туда, где рядом с рулевым расположился молодой капитан судна. Последовало краткое совещание, которое было перенесено за навигационный стол. Затем они воспользовались одной из раций. Шум двигателя не позволял мне расслышать слова. К этому времени уже полностью рассвело. Мы вышли в открытое море. Полоска Майами-Бич быстро уменьшалась за кормой. Я заметил, что Эми Барнетт с неприязнью смотрит на меня.

– В чем дело на этот раз? – поинтересовался я.

– С чего это вам вздумалось помогать им найти его?

Я вздохнул.

– Бога ради! Уж не считаете ли вы, что мы принимаем участие в слете бойскаутов? Во-первых, как я уже сказал, теперь, при дневном свете, они легко найдут его и без моей помощи, так к чему проявлять пустое упрямство? Во-вторых, Дуг прекрасно понимает, что мы – я – вынуждены сотрудничать с местными властями, даже если это нам не слишком по душе. Ничего другого он не ожидает. Большую часть жизни он проработал на нашу организацию и вряд ли пожелает, чтобы та оказалась в затруднительном положении из-за него одного. Собственно говоря, это единственный приятный момент во всей нашей заварушке. Мы способствовали освобождению Дуга и вина за все его последующие прегрешения ляжет на нас. Хотя, если Дуг достаточно сильно пострадал и разозлился, он может об этом и позабыть. Сплюньте через плечо. А вот и наш друг.

Совещание закончилось. Молодой капитан обратился к человеку, стоящему за штурвалом, и катер начал поворачивать налево. Ленивый шум большого двигателя у нас под ногами усилился. Я поддержал девушку, покачнувшуюся, когда катер рванулся вперед. Сандерсон присоединился к нам.

– Боюсь, мисс Барнетт, что путешествие может оказаться менее комфортабельным, чем я вам обещал. Возможно, придется плыть дальше, чем я рассчитывал, так что приходится прибавить скорость. – Он перевел взгляд на меня. – Впереди патрулирует стодесятифутовое судно "Кейп Марч". Оно направляется на перехват.

– Попросите их держаться на расстоянии, когда прибудут на место, – сказал я.

Мгновение он пристально смотрел на меня.

– Найти и взять под наблюдение яхту "Сивинд". Ждать дальнейших указаний. Устраивает?

– Пока – да. Однако, позвольте немного вас познакомить с нашей организацией, Сандерсон. Возможно, вы уже заметили, что все мы немного помешанные. Некоторые понятия попросту недоступны для нас; нас научили, – заставили, если хотите, – забыть о них. Вроде естественного почтения к человеческой жизни, включая и наши собственные. Иными словами, нам вбили в головы: если уж суждено отправиться туда, откуда не возвращаются, так тому и быть, остается лишь обзавестись компанией. Понимаете?

– Более или менее. – Голос его прозвучал сухо. – Вы напоминаете мне стаю взбесившихся волков, мистер Хелм.

– Отлично, главную мысль вы ухватили. Теперь представьте, что на улице вам встречается такой затравленный волк. Пасть у него вся в пене, и он слепо мчится прямо на вас. Полагаю, вы примите во внимание, что болезнь уже полностью подчинила себе это существо, от смерти его отделяет какая-то пара шагов, и не станете вставать у него на пути. Дуг Барнетт сейчас тоже стоит на пороге смерти. Благодаря вам и вашим друзьям полицейским видеть он сможет лишь одним глазом, да и то недолго. А головные боли запросто могут довести человека до помешательства. Дуг понимает: для него все кончено, что-то непоправимо сломалось в голове, и впереди ждет жалкий конец в беспроглядной тьме. Не забывайте, вся жизнь этого человека была наполнена насилием, так что ваши мундиры для него ничего не значат. Старое правило профессионала гласит: возможно, иногда и приходится подставлять себя под пулю или удар, но никому – повторяю, никому! – нельзя позволить предпринять вторую попытку. В случае с Дутом Барнеттом вы уже исчерпали свой лимит.

Эми Барнетт попыталась что-то возразить, но спокойный голос Сандерсона перебил ее:

– Что, по-вашему, он может предпринять, мистер Хелм?

– Не знаю. Но могу сказать, как поступил бы я на его месте. Находясь на борту яхты, где-то впереди вас, я бы спокойно дождался появления самоуверенных стражей закона. Выждал, пока вы, упиваясь собственным превосходством и правотой, окажетесь в пределах досягаемости. И с хохотом разрядил бы в вас все имеющиеся у меня магазины, наплевав на то, что мы якобы работаем на одно и то же правительство. Вы ведь не стеснялись, когда дали мне дубинкой по голове, арестовали и бросили за решетку, так почему я должен проявлять большую снисходительность? И еще я постарался бы как можно лучше целиться. В конце концов, это вынудило бы вас убить меня. Возможно, Дуг рассуждает иначе, но надеяться на это я бы не стал.

– Понятно.

Какое-то время Сандерсон, нахмурившись, смотрел на меня, потом быстро повернулся и вновь направился вперед переговорить с капитаном, который взял в руки микрофон. И вновь мне не удалось расслышать сказанного, но теперь в этом не было необходимости: участники операции предупреждались, что преследуемый вооружен, умственно неуравновешен и чрезвычайно опасен. Некоторое время Сандерсон оставался впереди, переговариваясь с капитаном. Катер мчался на север. Трясло нас не слишком сильно, и все же я не переставал удивляться, сколь твердой становится вода на подобной скорости; казалось, мы ударяемся о бетон. Я попытался придерживать девушку, но она движением плеча оттолкнула мою руку.

По истечении какого-то времени Эми не выдержала и выдала все, что накипело у нее на душе.

– Как вы можете так говорить о моем отце? Послушать вас, он просто сумасшедший!

– Так-так, вот и внезапный прилив дочерней любви! Не поздновато? А ведь стоило вам вчера протянуть ему руку, снизойти до понимания, помириться, и сегодня он не плыл бы на поиски смерти. – Эми Барнетт побледнела и отвернулась. Я быстро продолжал: – Как бы там ни было, по-моему, еще большим сумасшедшим выглядел я сам. Если вы немного призадумаетесь, вместо того, чтобы делать свойственные вам поспешные выводы, то возможно поймете... чем более опасным и безумным покажется им ваш отец, тем меньше вероятность того, что на него с ходу обрушатся с безоговорочными ультиматумами, способными вывести из себя и самогомягкого из людей.

Девушка глубоко вздохнула и пристально посмотрела на меня.

– Понятно. Простите. Я не поняла, что вы намеренно преувеличиваете... – Голос ее оборвался. Она вновь отвела взгляд. – И я не замечала за собой привычки делать поспешные выводы, мистер Хелм.

Последнее заставило меня улыбнуться. Девушка одарила меня укоризненным взглядом и надолго замолчала. В прозрачном голубом небе ярко светило солнце. Мы пересекали Флоридский пролив. Как уже говорил Сандерсон, последний протянулся на пятьдесят миль меж густонаселенной Флоридой на материке и многочисленными рифами вперемешку с зачастую необитаемыми островами и островками Багамской гряды. Земля уже давно исчезла из виду.

Я обратился к девушке:

– Дуг поручил вас моим заботам. Он не говорил вам об этом? Если с ним что-нибудь случится, место вашего отца займу я.

Эми Барнетт вознамерилась что-то сказать, возможно, возразить, но передумала и только улыбнулась. Улыбка получилась довольно злорадной.

– В таком случае вам придется не прожигать взглядом мои чулки в надежде улучить благоприятный момент. На так ли, мистер Хелм? Во всяком случае тогда, когда на мне надеты чулки. Ввиду наших новых родственных связей это почти равнозначно кровосмешению, правда? – Улыбка исчезла с ее лица, и девушка быстро встряхнула головой. – Знаете, большую часть своей жизни я обходилась без отца. И уж если надумаю выбирать ему замену, то ни в коем случае не остановлюсь на вас.

– Вас никто и не спрашивает. Где это слыхано, чтобы родителей выбирали? Нет уж, сделайте милость, заткнитесь и слушайте, пока у нас есть немного свободного времени. Мне поручено вам сказать, что, позвонив по известному вам вашингтонскому номеру, в любое время получите в полное свое распоряжение двадцать пять тысяч долларов. Можете накупить на них бриллиантов, мороженого или спортивных машин. Как вам заблагорассудится. Хотя изначально ваш отец предполагал, что эти деньги будут использованы в крайнем случае. Например, если вы заболеете, потеряете работу или с вами случится какая-либо другая неприятность, пока он будет в отлучке. Далее. После его смерти вы получите около двухсот тысяч, немного больше или немного меньше, в зависимости от того, как гористы уладят формальности с налогом. Вам надлежит обратиться к "Бэбкоку и Филлипсу" в Санкт-Петербурге, штат Флорида. Запомните? Хотя, если забудете, они свяжутся с вами сами. Девушка облизала губы и холодно произнесла:

– Денег этих я не возьму.

– Вы и в самом деле порядочная дрянь, мисс Барнетт! Боитесь порадовать отца тем, что он позаботился о финансовом благополучии своей дочери? Деньги эти – надбавка за риск, которую Дуг получал в течение многих лет. Тратить их ему было не на кого, разве что на яхту. Кому же их оставить, как не единственному родному человеку? Или вы предпочитаете, чтобы он истратил их на дешевую благотворительность? Попытайтесь хоть один раз забыть о своей мелкой гордости и самолюбии, да подумать об отце.

Эми Барнетт глубоко вздохнула.

– Особо тактичным вас не назовешь. Все это он рассказал перед тем, как встретился со мной? – Когда я кивнул, она еще раз вздохнула. – Если его беспокоит мое... благополучие, почему он так невозможно повел себя во время нашего разговора всего несколько минут спустя.

– Думаю, по прошествии стольких лет никто из вас не мог надеяться на легкое примирение.

– Ладно. Я поговорю с адвокатами, когда... если не найдется более достойных претендентов на эти деньги.

– Дуг заверил, что таковых не имеется.

– Можете считать, что исполнили свой долг и ввели меня в курс дела. Пора вновь стать самим собой и предаться незамысловатым утехам.

Я улыбнулся.

– Никак не пойму, вы и в самом деле стыдитесь своих красивых ножек? На беду, я не до конца исполнил свой долг. Остается кое-что еще.

– Что именно?

Я заговорил, осторожно подбирая слова:

– Помните, я рассказывал, что старался держаться от своих детей подальше, дабы никому не пришло в голову использовать их против меня или наказать за какое-нибудь мое деяние? Это профессиональный риск, с которым имеют дело все мои коллеги. А поскольку вы все же дочь Дуга Барнетта, то любой, затаивший на него обиду, может отыграться на вас. Поэтому, если почувствуете даже малейшую угрозу, столкнетесь с чем-то необъяснимым, немедленно звоните нам. По тому же номеру. Если я буду в пределах досягаемости, приеду сам; если нет, меня заменит кто-нибудь другой. То же относится к любым неприятностям, не связанным напрямую со сферой нашей деятельности.

Она нахмурилась.

– Что вы имеете в виду?

– Уверен, при обычных обстоятельствах вы сумеете устроить свою жизнь и без нашей помощи. Но вот с насилием вам сталкиваться не приходилось. Если вы почувствуете исходящую от кого-либо физическую угрозу, скажем, от отвергнутого поклонника, который не смирился со своей участью, или какого-нибудь мафиозо, которому пришлось не по душе то, как вы в суде выступили; на худой конец, от уличной компании, мимо которой приходится проходить на пути к автобусу или метро, не колеблясь набирайте номер. Наконец, если просто попадете в неприятное положение и вам понадобится поддержка. Кто-нибудь обязательно поможет вам. Используя дипломатию, деньги и прочие способы. Если окажусь под рукой, это буду я. – Покорный слуга помолчал, не сводя с Эми взгляда. – Иными словами, своих людей мы не бросаем. Помните, вы не одиноки. Вне зависимости от того, что случится здесь, у вас останется своего рода семья. Можете не слишком хорошо к ней относиться, но в семье такое не редкость. Имейте это в виду.

Девушка заколебалась. Я чувствовал, что первым ее порывом было отказаться от нас и всего с нами связанного так, как это сделала ее мать. Тем не менее, Эми сдержала эмоции и кивнула.

– Благодарю вас, – серьезно сказала она. – Трудно вообразить, чтобы мне когда-либо представилась возможность воспользоваться вашим предложением, но... тем не менее, благодарю.

В рубке опять заработала рация. Сандерсон вернулся, придерживаясь за поручни.

– Барнетта обнаружили, – обратился он ко мне: ему не удалось уйти так далеко, как вы предполагали. "Кейп Марч" вышел на него менее чем в десяти милях впереди. Они приближаются к яхте, но делают это осторожно, так, как вы советовали.

Я кивнул.

– Видать, недооценил Дуга. Знал: он не подумает бежать, но посчитал, что постарается уйти как можно дальше, прежде чем его обнаружат. Однако в обычных условиях, несмотря на слабый ветер, он не стал бы использовать мотор, не так ли? имея в своем распоряжении попутный Гольфстрим, этот отрезок пути предпочтительно пройти под парусами, чтобы сэкономить горючее для настоящего штиля. Вот он, видимо, и решил, что не позволит вам заставить себя двигаться даже на узел быстрее, чем при обычных обстоятельствах... Господи, это что еще, взрыв?

Даже в наполненной вибрирующим гулом мощных двигателей рубке все мы услышали или почувствовали это: короткий, резкий и сильный холопок. Все, не сговариваясь, устремились к двери, ведущей на палубу. Капитан, сжимающий в руке микрофон, быстро обернулся.

– Адмирал, это "Марч"! – воскликнул он. Сандерсон рванулся вперед. Я помог Эми Барнетт выбраться наружу и придержал ее на узкой боковой палубе. Сначала мы ничего не увидели, потом я разглядел и показал ей на маленькое круглое дымовое облако, оторвавшееся от горизонта впереди, медленно, как отпущенный воздушный шар, поднимающееся вверх и одновременно расползающееся вширь. В дверях рубки появился Сандерсон. Лицо его было мрачным.

– Взрывчатка у Барнетта на борту имелась? Какое-то время я молча смотрел на него, потом передернул плечами.

– Однажды нам пришлось иметь дело с яхтой, которую использовали как самодвижущуюся мину. Собственно говоря, этим делом занимался я, но Дуг вполне мог слышать о нем, а яхту он доделывал самостоятельно. Так что мог встроить в нее что угодно.

– Прекратите! – отчаянно воскликнула Эми. – Прекратите рассуждать так, как будто это невинная беседа за чашкой чая... Что произошло?

– Очевидно, Дуг взорвал яхту, когда увидел, что его настигают. Надеюсь, при этом ему удалось прихватить с собой и проклятый катер.

Девушка умоляюще посмотрела на Сандерсона.

– Ответьте мне!

– Хелм прав, мисс Барнетт. Мне очень жаль. – Он окинул меня холодным взглядом. – Но вынужден вас разочаровать, Хелм. Барнетт даже не попытался повредить "Кейп Марч". Когда увидел, что корабль заходит ему в кильватер, он связался с ними по рации и заявил, что ждал их, но все равно доволен своей прощальной прогулкой. Потом предложил отплыть немного подальше и зажать уши. Они видели его сидящим в проеме трапа главной каюты; у него имелось гироскопическое приспособление, из тех, которые позволяют не управлять яхтой. Улыбнулся через плечо и насмешливо помахал рукой. Потом спустился в каюту и... прогремел взрыв, который разнес яхту вдребезги. Видимо, у него был установлен чрезвычайно мощный заряд.

После короткого молчания, я выразительно произнес:

– Ума не приложу, как он мог упустить такую возможность! Уж я бы постарался причалить к вашему окаянному крейсеру, прежде чем нажать на кнопку. Что ж, Дуг всегда отличался излишним мягкосердечием.

Некоторое время мы смотрели друг на друга молча. Эми Барнетт издавала всхлипывающе-негодующие звуки. Меня она так и не поняла. Не исключено, что в следующем столетии борцы за освобождение женщин научат всех нас рыдать и причитать в минуты горя: считается, будто сие очень помогает. Пока же мальчики и девочки выражают свои чувства по-разному, и мы с Сандерсоном явно попадали в число мальчиков.

И он понял, что я хотел сказать. Понял, что означает для меня смерть Дуга Барнетта. И еще понял, как я теперь к нему отношусь.

(обратно)

Глава 5

Молокососа звали Эрнест. Эрнест Лав, если верить его словам. Хотя не исключено, что так оно и было. Уж слишком неестественно он выглядел. То ли неестественно хорошим, то ли неестественно плохим. Чахлая рыжеватая бородка, по-видимому, должна была в какой-то степени компенсировать скудость таких же рыжеватых волос, которые, несмотря на его двадцать с немногим лет, ретировались в сторону макушки, оставляя над лбом изрядную розоватую лысину. Последняя придавала ему не по годам взрослый и несколько болезненный вид.

У него были маленькие зеленоватые глазки, длинный тонкий нос и крупные испорченные зубы с широкими щелями между ними. Наряд парня состоял из мятых джинсов, грязной зеленой майки, грязные буквы на груди которой гласили: "Нет атому" и потрепанных кроссовок. Последние, как и следовало ожидать, представляли собой изделие фирмы "Адидас", или достаточно убедительную подделку. На мой взгляд, Эрнесту Лаву отчаянно требовался душ, сам же он склонялся к тому, что информация важнее.

– Да кто вы такие, черт вас побери? – первым делом возмутился он. – Что вы себе позволяете?

Надо сказать, особой оригинальности гаденыш не проявил. Люди вроде него всегда задают такие вопросы и, как правило, в том же тоне. Джером, наш представитель в Майами, который отыскал и привел парня в мой номер, сжимал ему запястье. Рядом с оборванной и неприглядной фигурой Эрнеста Джером выглядел надежным и непоколебимым, несмотря на такие же джинсы и кроссовки, – крепкий обитатель побережья со смуглой от загара кожей и золотистыми кудрями, почти не уступающими по длине рыжей шевелюре его пленника. Рядом с ними я почувствовал себя невероятно старым реликтом канувшей в прошлое эпохи "Сниккерсов" и коротких стрижек.

Хотя последнее, разумеется, не имело особого значения. Мне припомнилось маленькое круглое облако дыма на горизонте, я перевел взгляд на Эрнеста Лава и подумал об иронии судьбы, по которой отличный агент, уцелевший во множестве опаснейших передряг, умер из-за такого ничтожества. Мы с Дугом не слишком дружили, он был ершистым субъектом, но теперь это не имело никакого значения. Я смотрел на Эрнеста Лава и испытывал сильнейшее желание слегка врезать ему по челюсти, потом ласково пнуть в промежность и малость, самую малость попинать ногами, покуда будет валяться, вопя от боли. Остановила меня мысль о том, что цивилизованные люди, вроде покорного слуги, не прибегают к столь жестоким и варварским методам. Во всяком случае, без особой необходимости.

– Я друг Дугласа Барнетта, мистер Лав, – представился я. – Кто-то злонамеренно обвинил его в контрабанде наркотиков, а в результате моему другу пришлось покончить с собой. Вам случайно не доводилось об этом слышать, мистер Лав?

– Барнетт? В жизни не слыхал ни о каком Барнетте! – Голос рыжебородого кипел праведным негодованием. Затем до него дошел полный смысл сказанного, и уверенности поубавилось. – Что... что значит "злонамеренно обвинил"?

– Некий аноним позвонил в Береговую Охрану и предложил им проверить тридцатидвухфутовую яхту "Сивинд". И в точности подсказал, где именно искать.

Парень нервно облизал губы.

– Боже мой! Эту яхту?

– Эту самую.

– Попробуй упомни все эти имена. Какую фамилию вы назвали, Барнетт? Послушайте, ничего такого я и представить не мог. Проклятие, этот парень напакостил мне, вот и я отплатил ему той же монетой. И все. Чтобы неповадно было корчить из себя праведника только потому, что обзавелся паршивой скорлупкой! Избил меня и выбросил за борт большую часть моего... Знаете, сколько стоит сейчас эта дрянь? Вот я и позвонил. Прикажете спускать с рук? Да, позвонил! Ну, и что вы теперь намерены делать?

– Я? Ровным счетом ничего. Просто отправлю тебя к одному своему другу. О Джузеппе Вело слыхал?

– Вело? – Парень нахмурился. – Кажется, какая-то шишка из мафии? Думал, он уже умер.

Я покачал головой.

– Нет, но ты, наверное, пожалеешь о том, что Джузеппе еще жив. И будешь жалеть часа два-три. В зависимости от того, как долго протянешь. Нет, старина Сеппи не умер, во всяком случае, не совсем – и он мой должник. К тому же, не устает повторять, что теперь, когда он вышел на пенсию, ребята засиделись без дела. Становятся ленивыми и обрастают жирком. Делать-то им особо нечего. – Я повернулся к Джерому, который наблюдал за происходящим, слегка нахмурившись. Дело его. – Позвони Вело. Пускай пришлет своих парней за этим типом. Потом включишь кондиционер посильнее, может, избавимся от вони...

Эрнест Лав в очередной раз облизал губы.

– Но... но что они со мной сделают?

– Что сделают? – переспросил я. – Не знаю и не хочу знать, мистер Лав. Я законопослушный чиновник, работаю на дядюшку Сэма, откуда мне знать о таких вещах? Это же противозаконно. У человека, связанного с подобными делами, могут возникнуть серьезные неприятности, пусть даже речь идет всего лишь о дешевом кретине, который довел достойного человека до самоубийства.

Дуг Барнетт чрезвычайно удивился бы, узнав о наших прекрасных взаимоотношениях. Правда, однажды он спас мне жизнь, и взамен я пообещал приглядывать за его дочерью, но к делу это не относилось. Однако, прозвучало внушительно. Я продолжал:

– Мне потом принесут ваше признание, чтобы оправдать Дуга. Что будет с вами, куда они денут то, что от вас останется, не мое дело. Вряд ли кто-нибудь вспомнит о вас. У этих парней существуют способы избавляться от ненужного хлама. Я не привык совать свой нос в чужие дела.

В дверь постучали. Джером пошел открывать. Старина Сеппи отлично справился со своей задачей. Первый мужчина казался достаточно устрашающим: явно бывший боксер, недостаточно крупный для тяжелого веса и, видимо, не слишком удачливый на ринге, судя по отметинам на носу, ушах и бровях, но, тем не менее, из числа тех, с кем без пистолета лучше не спорить. Спутник его выглядел еще более впечатляюще: более шести футов ростом, черный как смоль, с причудливо выбритой головой. Зачем человеку с явно африканской внешностью изображать из себя ирокеза, до меня так и не дошло – если тут и содержался некий скрытый смысл, то адресовался он явно не мне – однако, несмотря на излишнюю театральность, выглядел негр весьма внушительно. Полагаю, именно это и решило дело.

Стряхнувший с себя оцепенение Эрнест Лав, судорожно вцепился в мою руку.

– Послушайте, обо всем можно договориться. Если вам нужно мое признание, я напишу его...

Последовавшее вслед за этим я пропустил мимо ушей.

Теперь в глазах у парня появился настоящий страх, и я неожиданно осознал, что до сих пор он просто играл роль: вызывающее поведение, неохотное признание, деланный страх.

Очнувшись, наконец, я пристально оглядел Эрнестову лысину и различил едва заметные рыжеватые ростки там, где волосы были выбриты для пущей важности. Перевел взгляд на тщательно перепачканную майку с лозунгом. Осмотрел искусно измятые джинсы и умело изорванные кроссовки. И припомнил, что в Вашингтоне у нас имеется костюмер, способный одеть тебя с иголочки, или превратить в оборванца, в зависимости от выбранного амплуа. И ко всему прочему, на коже шеи и рук, достаточно темной на первый взгляд, все-таки отсутствовала грязь, которая должна была накопиться за многие недели. В общем, достаточно убедительные грим и реквизит, чтобы провести ничего не подозревающую публику – например, некоего сосунка по имени Хелм – да и сам молодой человек проявил изрядное актерское мастерство. Но вот попасть в руки костоломов из мафии Эрнест никак не ожидал.

Расчет – его и пославших его людей – явно делался на то, что я не стану выносить сор из избы, и при необходимости сам прибегну к соответствующим мерам воздействия. Предполагалось, что если дело зайдет слишком далеко – точнее, если слишком далеко зайду я – мистер Эрнест Лав, или как там его на самом деле величают, всегда сможет остановить меня, сказав несколько нужных слов, раскрыв свое инкогнито и пояснив, что я всего лишь выставил себя на посмешище в грандиозном спектакле, где выступал простым статистом. Теперь парень осознал, что приключилась нежданная оплошность – и ужаснулся. Он понимал, что, в отличие от меня, гориллы Сеппи Вело не остановятся, невзирая ни на какие признания... Однако и ему в разворачивающемся фарсе отводилась далеко не главная роль. Позабавить публику предлагалось небезызвестному М. Хелму, женское обаяние Эми Барнетт усиливало правдоподобие происходящего, но главным героем был, разумеется, не кто иной, как сам Дуг Барнетт.

Увы, я не мог потешить себя даже мыслью, что с самого начала подсознательно чувствовал подвох. Тем не менее, что-то я видимо все же заподозрил, раз нарушил правила и попросил старину Сеппи ссудить меня парочкой внушительного вида громил. Теперь в памяти начали оживать некоторые подробности: Дуг Барнетт в тюрьме. На голове аккуратная наклейка. Удивительно опрятный вид. И ни единой царапины, несмотря на недавнюю жестокую стычку со стражами закона. Ненавязчивое упоминание о пострадавшем зрении. Нехарактерное для него подчеркнуто сентиментальное отношение к дочери – возможно, тут он немного переиграл. И наконец, тот же, судя по рассказу Эми, мягкий намек на свою травму в разговоре с ней, за которым последовали – скорее всего, умышленные – нападки на мать.

Чтобы сообразить все это, понадобилось некоторое время, но чего стоила одна драматическая погоня через флоридский пролив вместе с переодетым адмиралом, театрально переговаривающимся по рации – чтобы говорить в микрофон и делать вид, будто выслушиваешь ответ, особого умения не требуется – завершившаяся тем, что нам с Эми Барнетт продемонстрировали облачко дыма, сопровождаемое хлопком.

Но ярче всего в память врезалось то, что стодесятифутовый катер Береговой Охраны "Кейп Марч", якобы находившийся в опасной зоне, совершенно не пострадал. Мне доводилось работать вместе с Дугом Барнеттом и, вне зависимости от сказанного мной Сандерсу, я прекрасно знал, что прощать обиды он умеет не лучше меня. И, если его и в самом деле довели до отчаяния и самоубийства, а кое-кто из приложивших к этому руку людей находился в пределах досягаемости, он бы наверняка позаботился о том, чтобы не отправляться в долгое темное путешествие одному...

(обратно)

Глава 6

Мне предстояло проехать около семидесяти миль от Майами в сторону Уэст-Палм-Бич. Покорный слуга свернул на шоссе и влился в весеннюю стаю кадиллаков, возвращающихся после зимовки во Флориде к родным гнездам на севере.

Детская коляска с мотором фирмы "Шевроле", которую я взял напрокат для предыдущего задания, польстившись на малые размеры и неприметность, была рассчитана исключительно на карликов. В городе я не обращал на это особого внимания, но семидесятимильное путешествие по трассе превратилось для моих ног в сущее мучение. Как ни странно, японцы, которых далеко не назовешь великанами, удосужились обратить внимание на то, что среди американских покупателей встречаются люди с длинными ногами, а верзилы из Детройта продолжают пребывать в непоколебимой уверенности, будто маленькие машины покупают исключительно маленькие люди, также как в свое время производители оружия свято верили, что лишь коротышки приобретают оружие малого калибра. И если уж вымахали с меня ростом, просто обязаны стрелять из громыхающих пушек сорок четвертого или сорок пятого калибра, ибо не сумеют как следует сжать в руке оружие меньших размеров.

Дорожные страдания отнюдь не улучшили моего настроения. Вдали за мной осторожно следовал маленький белый фольксваген. Следуя полученным инструкциям, я свернул на первом повороте в Уэст-Палм и притормозил, поглядывая на проезжающую мимо машину сопровождения. Сидящая за рулем женщина средних лет знаком заверила меня, что все в порядке. Я проигнорировал заверения и потратил еще около часа, дабы убедиться, что она и в самом деле права и никакие недоброжелатели меня не преследуют. Собственно говоря, так и подмывало отыграться на ком-нибудь за шутку, которую со мной сыграли, но профессионалу не пристало ставить под угрозу тщательно спланированную операцию из-за личных амбиций. Окончательно убедившись в отсутствии нежелательного интереса к собственной персоне, я направился к указанному месту встречи – маленькому, розоватого цвета мотелю, расположившемуся в тени – если это можно назвать тенью – двух жалких пальм. Припарковал машину меж большим седаном и маленьким пикапом. После чего предписанным образом постучал в предписанную дверь и увидел Мака.

Появление его из-за двери меня в некотором роде ошарашило, поскольку я не сомневался, что вызываю Вашингтон, когда несколько часов назад, вне себя от ярости, связался с Маком по телефону, но вместо слов сочувствия получил приказ направляться в данное место, соблюдая все возможные меры предосторожности. Современные телефонистки просто чудеса творят. Итак, передо мной стоял знакомый, худощавый, седой господин с черными бровями, который, несмотря на весьма изматывающую работу, казалось, не старел совершенно. Не исключено, что в свое время он продал душу в обмен на вечную жизнь, хотя далеко не известно, было ли ему что продавать.

Его аккуратный серый деловой костюм заставил меня вспомнить Эми Барнетт, аналогичный костюм которой выглядел таким же неуместно теплым для весеннего сезона во Флориде. Я поймал себя на мысли о том, что поделывает эта девушка сейчас. Ответ на этот вопрос был мне прекрасно известен, поскольку не кто иной, как я, прежде чем вплотную заняться Эрнестом Лавом, ранним утром посадил ее на такси и отправил машину в аэропорт города Майами. К настоящему времени, если не случилось никаких непредвиденных задержек, она пребывала на борту самолета, уносящего ее домой, в Цинциннати, а то и успела приземлиться в тамошнем аэропорту.

– Заходи, Эрик, – сказал Мак. В официальных разговорах он всегда предпочитает пользоваться кодовыми именами.

Я миновал его и оказался внутри обшарпанного номера. На стене присутствовали неизменные стилизованные произведения мотельного искусства: маленький мальчик-индеец с хитрым видом поглядывающий на такую же маленькую и не менее лукавую индианку. На большой двойной кровати либо не спали вообще, либо ее уже успели застлать. Последнее представлялось маловероятным, поскольку поднос с завтраком, по всей видимости доставленный из расположенного по соседству круглосуточного ресторана, еще не унесли. Завтрак был сервирован на двоих, один из которых отличался завидным аппетитом: бифштекс и яйца, гарнир из овощей, бутерброды и кофе. Настоящий гурман. Второй удовлетворился завтраком по-европейски, состоящим из кофе с булочками, причем одна из булочек осталась на тарелке. Этим воздержанным едоком был Мак. Я достал из внутреннего кармана пиджака признание Эрнеста Лава и положил на заставленный стол.

– Бедняга Дуг, – промолвил я. – Но вот оно, доказательство его невиновности. По крайней мере, мы всегда будем с трепетом вспоминать о нем. И не только о нем.

Мак поднял лист, удостоил его коротким взглядом и отправил в ближайшую корзину для бумаг – самое подходящее место для подобного рода документов. Не приходилось сомневаться: там не содержалось ни слова правды. Не было никакой драки на борту следующей в Ки-Уэст яхты, как не было и выброшенных за борт наркотиков, оставшейся на судне марихуаны, анонимного звонка властям, но, несмотря на это, я заставил Лава подробнейшим образом изложить все свои грехи. Уж очень они меня разозлили. А, возможно, мне хотелось, чтобы в глупом положении оказался не я один.

– Тебе не разрешали проводить дополнительное расследование, – сказал Мак. – И, тем более, привлекать к этому делу посторонних лиц.

– Но ведь с делом-то я управился? Ваш фальшивый хиппи стал настоящим паинькой. Присутствие двух громил удивительным образом сказалось на его речевых способностях. Болтал, не умолкая. И был настолько готов подписать все, что мне заблагорассудится, что сознался бы и в том, что потопил "Лузитанию", если бы смог придумать, как доставил айсберг в нужное место. Так где же наш герой?

– Наш герой?

– Я исхожу из того, что вы были вынуждены разыграть весь этот спектакль. – Мгновение я смотрел на него и, не дождавшись ответа, перевел взгляд на дверь ванной. – Итак, перейдем к воскресению из мертвых. Полагаю, будучи официально усопшим, наш скромный друг предпочел окончательно убедиться, что посетитель достоин доверия и лишь затем явить себя восхищенным взорам. Но теперь-то он, наверное, уже порядком устал сидеть на унитазе.

Однако, по-видимому, Дуг Барнетт все-таки стоял у двери, прислушиваясь к нашему разговору. Потому как в следующее мгновение появился из ванной и направился прямиком к столику, на котором обретались несколько бокалов, ведерко со льдом и бутылка.

– Изрядная прыть для мертвеца, не правда ли, сэр? – хмуро заметил я. – А ориентируется как с его-то больными глазами!

Дуг Барнетт, который успел взять в руку бутылку, вопросительно посмотрел на Мака. Тот покачал головой. Дуг наполнил два бокала, бросил в них несколько кубиков льда, подошел и протянул мне один.

– Если желаешь добавить воды – помнится, ты любитель поганить виски – кран вон там. Привет, Мэтт.

– Ах ты, мерзавец, – отозвался я. – Не иначе, как сам придумал выставить меня на посмешище.

– Совершенно верно. Из опыта нашей былой совместной деятельности у меня сложилось впечатление, что ты отличный оперативник, решительный парень, однако никудышный актер. И потому я счел, что представление будет выглядеть более убедительно, если ты ничего не заподозришь. Адмирал Сандерсон говорит, ты разыграл для него потрясающий спектакль.

– Для него?

– Ладно, для девушки.

– Для Эми? Вы затеяли всю эту игру только для того, чтобы заставить твою дочь удостовериться в папенькиной смерти? Зачем?

Мак беспокойно пошевелился, поглядывая на часы.

– Мне нужно успеть на самолет... Эрик.

– Да, сэр.

– Эту операцию проводит Авраам. – Таково кодовое имя Дуга, не знаю уж, почему. – Завязка состоялась более двух лет назад, но сейчас события ускоряются и появляются нити, о которых мы и не подозревали. Тебя пришлось ввести в игру потому, что ты оказался под рукой и подходил по всем параметрам. Авраам тебе объяснит. Я прилетел специально, дабы разрешить возможные недоразумения. Задание поручено Дугу, и он проинструктирует тебя относительно дальнейших действий. Вопросы есть?

– Нет, сэр.

Что, разумеется, никак не соответствовало правде. Вопросов имелось предостаточно. Мне не раз приходилось участвовать во всевозможных совместных акциях и работать при этом под началом высокопоставленных личностей из других служб, но впервые за много лет я получил приказ подчиняться одному из наших людей, и, как я уже говорил, несмотря на возраст. Дуг Барнетт занимал более низкое положение в нашей внутриведомственной табели о рангах. Правда, подобным формальностям особого значения не придают. Я заметил, что Мак пристально смотрит на меня. И, как ни странно, ощутил легкое раздражение, вызванное тем, что он счел необходимым встретиться со мной лично, как будто опасался, что я не выполню распоряжение, переданное по телефону. Однако, последнее, видимо, стоило воспринимать как своего рода извинение за то, что он вынужден заставлять меня работать в незнакомых и неблагоприятных обстоятельствах, а, возможно, и за сыгранную надо мной шутку. Не исключено, что существовали и другие причины. Например, такая: при наличии двух хороших бойцовых собак желательно не дать им вцепиться друг другу в глотки.

– Небольшая поправка, – сказал я. – Мне все-таки хотелось бы задать один вопрос, сэр. Относительно визуально-звуковых эффектов во Флоридском проливе. С помощью чего они были достигнуты?

– Имеет ли это значение?.. Ладно. – Мак перевел взгляд на Дуга. – Расскажи ему. Дуг заговорил сухо и деловито:

– После того, как я обнаружил катер Береговой Охраны или, если хочешь, он обнаружил меня и пристроился в кильватер "Сивинда", я немного поманеврировал так, чтобы они не могли разглядеть, чем я занимаюсь на кокпите. Потом нацепил маску, баллон и ласты, плюхнулся за борт, не забыв предварительно включить часовой механизм. Погрузился поглубже – этому катеру предстояло пройти прямо надо мной. Несмотря на пятиминутный интервал, за который яхта должна была удалиться на приличное расстояние, меня здорово тряхнуло. Я осторожно вынырнул на поверхность и увидел, что "Сивинд"... – Дуг прочистил горло. – Что "Сивинд" исчезла, а "Кейп Марч" остановился и осматривает разбросанные обломки, примерно в полумиле от меня. Очень скоро они разочаровались в этом занятии, включили двигатель и исчезли за горизонтом. После чего я надул спасательный жилет и пару часов плыл по течению, пока не услышал звук вертолета, который увидел мой сигнальный флажок. Разумеется, экипаж вертолета был посвящен в суть дела, равно, как и офицеры с радистом на "Кейп Марч", и адмирал Сандерсон с капитаном твоего катера. Тем не менее, мы старались предельно сузить круг посвященных. Удовлетворен?

Мак еще раз посмотрел на часы.

– Ты узнал то, что хотел, Эрик?

– Да, сэр. – И я пояснил: – Мне хотелось выяснить, настолько ли эта таинственная операция, в чем бы она не заключалась, важна. Важна! Дуг пожертвовал ради нее своей драгоценной яхтой, вместо того, чтобы каким-либо другим образом фальсифицировать взрыв. И, раз уж она столь важна, полагаю, что могу пожертвовать своей драгоценной гордостью и прочими эмоциями. Жаль только, все мои вдохновенные речи на катере пропали впустую. Правда, оказавшиеся на месте происшествия чайки и пеликаны отчаянно рыдали над горькой участью моего бравого друга Барнетта.

На губах Мака появилась тонкая улыбка.

– Думаю, дальнейшие подробности вы сможете обсудить и без моего участия. Удачи. – Он повернулся к двери. – Кстати, Эрик, "Лузитания" затонула после попадания торпеды. На айсберг натолкнулся "Титаник".

Дверь закрылась у него за спиной. Мы услышали, как снаружи с тихим ностальгическим звуком завелся и отъехал большой седан. В наши помешанные на экономии времена четырехцилиндровых двигателей звук этот показался мне таким же устарелым, как цоканье подков запряженной в карету лошади.

– На будущее запомнишь, – улыбнулся Дуг. Он просвистел несколько тактов старой песни, посвященной гибели "Титаника": "Несчастный, несчастный корабль, пошедший ко дну". Затем лицо его посерьезнело, и я понял, что он вспомнил другой, не такой исполинский корабль, который тоже пошел ко дну, унося с собой его мечту. Для него это была огромная жертва, принесенная на алтарь служебного долга. Меня не оставляла мысль, что того же результата можно было добиться и более дешевыми средствами, но Дуг Барнетт всегда проводил свои хитроумные и тщательно спланированные операции, используя по возможности настоящие атрибуты. В данном случае он воспользовался настоящей яхтой, своей собственной, привлек к делу почти настоящего злодея-наркомана, хотя мог обойтись без всего этого, слегка схитрив. Я вспомнил, что именно эта его черта всегда не позволяла нам сработаться, поскольку у меня совершенно противоположный подход: я берусь за дело без особых церемоний и действую в соответствии с обстоятельствами.

И, все-таки, мне казалось, что в данном случае Дуг пошел на излишне большие – для себя – и отнюдь не обоснованные затраты. Поэтому нельзя было упускать из виду вероятность того, что движет им не только служебный долг, но и нечто еще, помогающее смириться с потерей яхты. И еще трудно было представить, что столь хитроумный спектакль разыгрывался исключительно для молодой девушки...

– Вопрос личного характера, amigo, – сказал я. – Раз уж нам предстоит работать вместе, думаю, не помешает знать, в какой форме ты находишься на самом деле. Стоит ли прихватить с собой парочку книг для слепых, чтобы тебе в свободную минуту было чем заняться?

– Мы участвуем в одном проекте, но если все пойдет так, как я рассчитываю, работать вместе, слава Богу, не придется, – сухо ответствовал Дуг. Потом неожиданно улыбнулся: – Хотя вопрос вполне законный. Пятидесятипроцентная потеря зрения левым глазом, правый видит нормально. Время от времени весьма неприятные головные боли. Однако прогрессирующего ухудшения до сих пор не обнаружено; напротив, за последний год мое состояние даже улучшилось. Доволен?

– Стало быть, ты действительно побывал в авиакатастрофе?

– В этом можешь не сомневаться. Правда, предполагалось, что я вернусь к ограниченному выполнению обязанностей сразу, как только стану на ноги, но впоследствии некоторые обстоятельства вынудили официально объявить о моей отставке.

– И после того, как тебе не удалось убедить кого-то в своей безобидности, было решено, что пора свести счеты с жизнью?

– Нечто в этом роде. Теперь моя очередь. Каким образом ты узнал, что имеешь дело с фальсификацией?

– Узнал? – переспросил я. – Разве в нашем ремесле можно что-либо узнать?

– Ты привлек к делу парочку гангстеров. – Некоторые обстоятельства показались мне недостаточно убедительными, в других отсутствовала логика. Не все согласовывалось друг с другом. Вот я и решил, что если как следует нажать на этого фрукта – то бишь на Эрнеста Лава, надо же придумать такое имя! – то не исключено, что из него удастся получить немного полезного сока. А если не удастся – просто расслабиться и списать все на счет моей излишне подозрительной натуры. Дуг рассмеялся.

– Знаешь, почему наш общий друг, с которым мы только что распрощались, удосужился заявиться сюда из самого Вашингтона? Ему предстояло свести нас вместе, а ожидать, что ты придешь в восторг, узнав, как тебя использовали, не приходилось. Да и неразлучными друзьями нас тоже не назовешь, что бы ты там ни говорил, считая меня покойником, за что я тебе, кстати, благодарен. Шеф хотел присутствовать на нашей встрече прежде всего затем, чтобы не допустить убийства.

Дуг в точности повторил то, о чем я уже успел подумать. Я немного помолчал, пристально глядя на него, потом спросил:

– Чье именно убийство? Интересно узнать, на кого он ставил?

Дуг улыбнулся.

– И правда, любопытно было бы выяснить это на деле. Кто тут самый лихой парень в квартале? А самый меткий стрелок в городе? Мальчишество да и только. Не говоря уже о предстоящей нам работе.

– И все-таки, на его месте я бы не выбрал старичка, который и видит-то еле-еле, – ничего не выражающим голосом заметил я. – Что же касается твоего расчета, он полностью оправдался. Я и в самом деле лучше сыграл свою роль, не подозревая о том, что играю. А теперь расскажи мне о деле. И о девушке. Мне она показалась достаточно симпатичной малышкой. Почему так важно заставить ее поверить, что она потеряла не только мать, но и отца?

– Для тебя все они симпатичные малышки. Именно поэтому тебя и сочли как нельзя более подходящим для той части задания, которая связана с моей дочерью. – Дуг нахмурился. – Вы с ней не договаривались о встрече на будущее?

Я покачал головой.

– Нет, но я, следуя благородной рыцарской традиции, предложил ей рассчитывать в случае нужды на сильную мою десницу и разящий меч. Помощь в любое время дня и ночи. Сэр Мэттью к вашим услугам.

– Я знал, что могу на тебя положиться! Полагаю, очень скоро тебе придется сдержать свое слово, если мы не ошиблись в оценке мисс Эми. Кстати говоря, мне чрезвычайно хотелось бы угостить тебя ленчем, но обслуга здесь неважная, а потому рекомендую как можно быстрее вернуться в Майами и ждать ее звонка. Теперь, после моей смерти, можно не сомневаться, что Эми попытается ухватиться за тебя. Собственно говоря, мы на это рассчитываем.

Я недоуменно нахмурился.

– Мы все еще говорим о твоей дочери?

– Оставим в стороне наши с ней родственные отношения! – В голосе Дуга внезапно послышалось раздражение: – Думаешь, почему я выбрал именно тебя? Можно было запросто вручить ее одному из наших молодых Казанова, которые толпами слоняются по офису в Вашингтоне. Другое дело ты. Когда речь заходит о женщинах, ты становишься мягким и сентиментальным. Когда-нибудь это тебя погубит, но сейчас я намерен этим воспользоваться. И вовсе не собираюсь просить тебя не спать с ней, если того потребуют обстоятельства. Более того, в безвыходном положении можешь даже убить ее. Нам поставили задачу, и мы обязаны выполнить ее. Единственное мое пожелание... – Он замолчал и прочистил горло. – Единственное мое пожелание – не обижай ее больше, чем это действительно необходимо.

Наступила непродолжительная пауза, после чего я произнес:

– Все происходящее по-прежнему остается для меня загадкой, но я бы не сказал, что твоя дочь выглядит чересчур устрашающе. Ты уверен, что мы говорим об одной и той же девушке? – Дуг ничего не ответил, и я продолжал: – Ладно. Старик назначил тебя боссом, значит, будем играть по твоим правилам. Но зачем возвращаться в Майами? Если авиакомпания ничего не напортачила, Эми к этому времени должна быть в Цинциннати.

Дуг покачал головой.

– Нет, в Цинциннати Эми не попала. Потому как намеренно опоздала на самолет. В самую последнюю минуту, когда уже началась посадка. Ее нынче принято производить порциями, начиная с хвоста, она выскользнула из комнаты ожидания и исчезла, отправив вместо себя в Огайо сданную в багаж сумку.

– За ней наблюдали?

Дуг кивнул.

– Да, но в суматохе потеряли и обнаружили исчезновение лишь тогда, когда пригласили последнюю партию, а Эми так и не появилась.

Я нахмурился.

– Стало быть, она теперь слоняется по Майами, располагая только одеждой и деньгами в сумочке, – а их не может быть слишком много. Во всяком случае, рассказывая о своем приезде, Эми дала понять, что достаточно стеснена в средствах.

– Не стоит излишне беспокоиться о финансовых проблемах моей дочери, – сухо промолвил Дуг. – Могу тебя заверить: если ей в самом деле потребуется помощь, Эми не будет нуждаться. Но мы надеемся, что обратится она именно к тебе. Любопытно, какую историю выдумает. Наверное, нечто связанное со внезапным душевным кризисом. – Он окинул меня угрюмым взглядом. – Знаю, что сейчас я не слишком похож на любящего отца. Но за прошедшие годы у меня было достаточно времени, чтобы управиться с приступами отцовской любви, получая свои письма нераспечатанными и представляя, как моя драгоценная женушка расписывает дочурке злодея-отца. И постарайся выполнить мою просьбу, Мэтт. Я позаботился, чтобы Эми удалось устроить свою жизнь в будущем. Неважно, что она ненавидит меня настолько, что согласна стать орудием, используемым против меня. Я выбрал тебя для работы с ней не потому, что в восторге от Эрика... Просто в некоторых отношениях ты достаточно человечен.

– Воля хозяйская. Ладно, мне придется отлупить Эми, попробую сделать это не слишком сильно. Теперь объясни, что может вынудить меня пойти на такие крайности.

Дуг Барнетт одарил покорного слугу холодным взглядом.

– Видишь ли, несмотря на первое твое впечатление, моя дочь отнюдь не симпатичная малышка. Неважно, что тому виной: развод, мать или я сам. Согласен, она умеет произвести положительное, возможно, даже излишне положительное впечатление, своим жеманно-неприступным видом, но, помимо всего прочего, Эми была арестована и какое-то время провела за решеткой. Правда, действовала она из весьма благородных побуждений: воровством, мошенничеством или поджогами не промышляла, но нынешняя молодежь зачастую не видит грани между законным протестом и преступной деятельностью. Эми участвовала в нескольких довольно отчаянных демонстрациях, которые могли кончиться для нее весьма плачевно. Грубо говоря, ее идеалистические Взгляды замешаны на примитивном детском сумасбродстве и боюсь, что в конечном счете у девицы будут серьезные неприятности на этой почве.

Похоже, на этой неделе я совершенно утратил способность разбираться в людях. Дуг говорил о девушке, которую я никогда не встречал. Мне никак не удавалось представить знакомую опрятную и сдержанную молодую женщину выкрикивающей дикие ругательства в одном из маршей протеста, сбиваемой с ног струёй водомета и, наконец, оборванной и исцарапанной; попадающей за решетку.

– Неприятности какого рода? – поинтересовался я.

– Совсем недавно стало известно, что моя дочь связалась с типом, досье которого известно нам обоим, тем самым типом, которого я выслеживал последние два года, якобы занимаясь постройкой яхты. Я ни на мгновение не усомнился в том, что вместе они оказались не случайно. Он знает, что я иду по его следу, и, похоже, выбрал ее именно потому, что она моя дочь. Дочь, которую научили относиться ко мне с ненавистью и отвращением. И не думаю, что Эми случайно пришло в голову заняться поисками папаши, хоть я и отправил ей письмо после смерти матери. Скорее всего, она прилежно выполняет указания, полученные от своего дружка, мистера Альфреда Министера и организации,которая его наняла.

Я тихо присвистнул.

– Министер? Наша благовоспитанная дама умеет подбирать себе друзей! – И, помолчав, спросил: – Наняла для чего?

– Именно это нам и предстоит выяснить, – ответил Дуг.

(обратно)

Глава 7

По аналогии с контрразведкой организацию нашу можно было бы назвать контрубийством. Все мы хорошие парни, которые с оружием в руках охотятся за не менее вооруженными плохими парнями, когда последние оказываются не по зубам коллегам из других служб. Правда, время от времени кое у кого начинают возникать сомнения в том, что мы и в самом деле хорошие парни. Некоторые просто не выносят самого вида оружия, вне зависимости от того, в чьих руках оно находится. Причем, полагаю, данная антипатия распространяется также на копья, дубинки, лук и стрелы.

Как бы там ни было, по долгу службы нам приходится иметь дело со множеством людей, большинство из которых чрезвычайно опасны. Альфред Министер выделялся из числа остальных своеобразным тщеславием: он всегда подбирал себе имена, связанные с духовенством.[49] В наших досье присутствовали упоминания о его появлениях под несколькими различными фамилиями, развивающими все ту же тему, как например Алоизий Пастор или Алан Прист.[50] Это напоминало гордый автограф художника в углу написанной им картины.

Министер был настоящим мастером своего дела. Этот человек мог взорвать что угодно, пользуясь любыми подручными средствами. Из минимального количества кислоты он умел получить в обычной кухонной раковине нитроглицерин и продемонстрировать заказчику простейший способ применения этого вещества. Однако в личной практике предпочитал более экзотическую взрывчатку, приводимую в действие более хитроумными способами.

Возвращаясь в Майами, я не обращал особого внимания на машины сзади, удостоверившись, что никому не удалось обнаружить меня в окрестностях мотеля. Возвращение Дуга оставалось тайной. В остальном скрывать мне было нечего, поскольку я направлялся назад в Марина-Тауэрс", где меня мог найти любой желающий. Сидя за рулем, я неспешно обдумывал все услышанное от Дуга, а также то, о чем он предпочел умолчать. Например, истинные причины, по которым его официально отправили на пенсию, предоставив в течение двух лет заниматься исключительно делом Министера и ничем другим. Мы не привыкли уделять столь много внимания какому-то взрывнику, даже если это истинный виртуоз.

Во время нашей беседы Дуг предложил мне ознакомиться с кратким досье. "Министер, Альфред М. Сорок четыре года, рост пять футов шесть дюймов, вес сто восемьдесят пять фунтов. Русые волосы. Голубые глаза. Особые приметы: отсутствуют. Психологические характеристики: помешан на своем деле, склонен к садизму. Обучение или опыт в использовании какого-либо оружия отсутствуют". Далее следовал список профессиональных достижений, в конце которого значилось: "Буэнос-Айрес, 1981 год, Тель-Авив, 1983 год". Последнее, насколько я помню, относилось к самолету компании "Эль-Ал". На борту его было установлено хитроумное взрывное устройство, реагирующее на перемену атмосферного давления. Самолет взорвался сразу же после взлета. Все пассажиры погибли. Организация Освобождения Палестины взяла ответственность на себя, но последующее расследование показало, что непосредственным исполнителем был некий мистер Арчибальд Дикон.

Я, нахмурившись, уставился на багажник ни в чем не повинной машины впереди. С трудом верилось, что симпатичная, некурящая, непьющая и неругающаяся Эми Барнетт связала свою судьбу с подобным человеком: лысеющим мерзавцем средних лет, и который наслаждался и мучениями, и смертью других людей.

– И на кого же он работает в этот раз? – спросил я у Дуга Барнетта.

– Не поверишь, – прозвучал его ответ. – Поработав на помешанных арабов, наш взрывной друг поступил на службу к якобы респектабельной пацифистской организации, именующей себя "Народ за атомный мир".

– Потрясающе, – согласился я. – Эми тоже входит в эту компанию?

– Разумеется. – В голосе Дуга прозвучала горечь. – Моя дочь не обойдет вниманием ни одного сборища полоумных спасителей мира. Не то, чтобы я возражал против спасения мира – все мы этим занимаемся, – мне не по душе способы, которые для этого выбирают. – Он скривился. – Основала НАМ некая Джорджина Уиллистон, богатая дама из Цинциннати, особа, мягко говоря, со странностями. Известно, что некоторое время она провела в одном своеобразном медицинском заведении, но мы не знаем, почему. Впоследствии деньги помогли ей опустить занавес над своим прошлым. Нам так и не удалось обнаружить в нем ни единой щели, а заставить открыть его официальным путем не решаемся, дабы прежде времени не выдать своего интереса. Женщина эта завербовала Эми лично. В противном случае девочке вряд ли удалось бы туда попасть, несмотря на свой впечатляющий послужной список. Организация достаточно закрытая, в нее входят весьма состоятельные граждане вроде самой Уиллистон. Наверное, всех объединяет желание сохранить то, что у них есть, поскольку есть, что сохранять. Что ж, в этом их вряд ли можно винить. А вот когда на службу к ним поступает парень вроде Министера, поневоле возникают некоторые вопросы.

– Ты полагаешь, сия богатая дама намеренно пригласила к себе Эми, чтобы ею затем воспользовался Министер?

– Похоже на то. Если они намерены использовать этого Проповедника в каком-то деле – Бог знает в каком, – прежде всего следует избавиться от приставшей к нему шелухи. Шелухи вроде меня. А теперь, когда я официально числюсь покойником, шелухи вроде тебя. После того, как ты столь убедительно сыграл моего собрата по оружию, именно ты представляешься наиболее вероятным кандидатом, который заменит меня в деле Министера. Эми поведает им о том, что ты предложил свои услуги в случае необходимости, и такого шанса не упустят. Всегда полезно иметь шпиона во вражеском стане. Если задание заняться Министером унаследует кто-либо другой, Эми просто поблагодарит тебя за помощь и отправится домой. Но если оно достанется тебе, увидишь Дрожащую запуганную девушку, умоляющую не оставлять ее одну в этом ужасном жестоком мире. Ведь ты же пообещал ее несчастному покойному папочке приглядывать за дочкой, не так ли? После чего Эми вцепится в тебя мертвой хваткой, чтобы иметь возможность докладывать о каждом движении Хелма. Правда, ей вряд ли по силам самостоятельно вывести тебя из игры в нужный миг, но уж воспользоваться твоим доверием так, чтобы это сделали другие, она постарается. – Дуг со злостью прочистил горло. – До сих пор не могу забыть четырехлетнюю малышку, которая сидела когда-то у меня на руках. Смешная куколка. Хотя какое это теперь имеет значение?

– Послушать тебя, это не девушка, а сущая драконица, – заметил я. – По-моему, ты излишне резко отзываешься о дочери, которую не видел семнадцать лет.

Ответом был холодный взгляд.

– Я вынужден относиться к Эми так, как она того заслуживает. Это дело поручено мне, и для меня она один из противников. Приходится предполагать наихудшее, как относительно возможных действий Эми, так и относительно ее самой, и строить свои планы соответствующим образом. Я просто не могу проявлять к дочери снисхождения, потому что это дело для меня слишком личное, и в результате начинаешь теряться: действительно это снисхождение оправдано, или все дело в том, что Эми – моя дочь. Поэтому любые послабления могут исходить только от тебя. И вызваны могут быть лишь тем, что Эми в самом деле не представляет угрозы, а не тем, что она моя дочь.

– Можешь не беспокоиться. – Немного помолчав, я спросил: – Что известно о цели?

– Цели Министера? Я же говорил, что именно ее нам и предстоит обнаружить.

– Никаких намеков или ключей?

– Не забывай, мы совсем недавно вышли на эту организацию, после того, как Проповедника заметили в Цинциннати. – Дуг поморщился. – Я назвал его дружком Эми, но, возможно, тут содержится некоторое преувеличение, вызванное родительским разочарованием. Вместе они не живут, да и встречаются довольно осмотрительно. Я бы даже сказал, украдкой. Обычно это происходит в неприметном маленьком подвальчике. Зная повадки Министера, не хочется строить предположения относительно того, чем они там занимаются. Приходят и расходятся поодиночке. После обнаружения Министера, наш местный представитель приглядывал за ним в ожидании, пока дело передадут более квалифицированному специалисту – я в то время проходил очередное полугодовое обследование. – По словам этого человека, Эми появлялась там всего однажды, но ему удалось Проследить за ней и выяснить, кто она такая. Правда, большим специалистом по слежке этого парня не назовешь, несколько несколько дней спустя Министер, кажется, почуял, что попал под наблюдение. Ко времени моего прибытия он исчез, и с тех пор нам больше не удавалось напасть на его след.

– Так ты полагаешь, Эми не подозревает, что нам известно о ее связи с Министером?

– Еще более важно, чтобы сам Министер этого не заподозрил! Правда, будь у него какие-либо сомнения на сей счет, вряд ли он отправил бы ее сюда разыгрывать возвращение блудной дочери. – Дуг глубоко вздохнул, отказываясь от дальнейших рассуждений на эту тему. – Вернемся к нашим борцам за ядерный мир. Мы получили компьютерную распечатку с фамилиями членов интересующей нас организации. Выяснилась одна интересная подробность. В последнее время Багамские острова стали чрезвычайно популярным местом отдыха людей с антиядерными устремлениями, проживающих в городе Цинциннати.

Похоже, что поведение дочери заставило Дуга чересчур ожесточиться против всех движений протеста вообще.

– В наше время антиядерных устремлений не отмечается разве что в Пентагоне и в Генеральном Штабе Советского Союза, – заметил покорный слуга. – Я и сам не отказался бы вернуться ко временам, когда атомной бомбы не существовало, – мир был тогда намного проще. Но если уж на то пошло, порох тоже порядочная дрянь, однако за несколько веков, прошедших после его изобретения, мы смирились с его существованием. – Я нахмурился. – Многие состоятельные люди путешествуют на Багамы.

– Компьютер утверждает, что в данном случае на лицо явное нарушение среднестатистических показателей, – возразил Дуг. – У нас не было времени досконально все изучить, мы и информацию-то еще не всю получили, но, похоже, состоятельные соратники миссис Уиллистоны в последнее время не посещают никаких иных мест. Их более не привлекают каникулы в Париже и Лондоне, а также среди живописных норвежских фиордов. Они отказались от вояжей по загадочному Востоку. Багамы, Багамы и еще раз Багамы. Поэтому, если моя дочь разыграет перед тобой спектакль, на что я весьма надеюсь, рекомендую обоим отправиться именно туда. Ты, разумеется, потребуешь от Эми клятвы сохранить все происходящее в тайне, а мы обеспечим тебя хитроумной легендой, после чего будешь вести себя так, как и положено истинному тайному агенту, не забывая, что о каждом твоем слове и движении будут немедленно поставлены в известность ее друзья.

– Иными словами, предлагается почетная роль подсадной утки. А чем займешься ты, покуда они будут любоваться моим представлением?

– Ты будешь не только подсадной уткой. Видишь ли, на некоторых из отдаленных Багамских островов происходят странные вещи, которые, похоже, заслуживают нашего внимания. Несколько недель назад исчез катер Береговой Охраны, выполнявший задание в этих местах. Они пытались выйти на след крупного контрабандиста наркотиков, некоего Константина Грига. Любопытно, что судя по всему, НАМ тоже проявляет интерес к мистеру Григу, урожденному Григо. Мать гречанка, отец итальянец. Обосновался в Нассау. Наши антиядерные друзья были замечены в непосредственной близости от него.

– Господи, – изумился я. – Что же это за поборники мира, якшающиеся с заправилой наркобизнеса и ассом-подрывником?

– Когда узнаешь ответ на этот вопрос, расскажешь и мне. Пока же я продолжаю изображать усопшего и обеспечиваю тебе прикрытие, незаметно, как и пристало призраку, проводя собственное расследование.

Я хмуро произнес:

– Полагаю, мне придется воспользоваться каким-то судном, ибо слоняться в окрестностях островов можно разве что на самолете, но летаю я еще хуже, чем с кораблями управляюсь. А незаметно обеспечивать безопасность небольшого суденышка посреди открытого моря не так-то просто, amigo.

– Знаю, – согласился Дуг. – Сделаем все, что в наших силах, об остальном придется позаботиться тебе. – Он поколебался. – Это может показаться нелепым, Мэтт, но одно совпадение не дает мне покоя.

Я кивнул:

– У меня тоже промелькнула подобная мысль. Ты имеешь в виду конференцию по ядерному разоружению, которая открывается в Нассау через несколько недель? Но зачем этим людям использовать специалиста-подрывника для срыва антиядерной конференции? Это лишено всяческого смысла. Ведь они и сами выступают за запрет бомб и уничтожение атомов, не так ли? Или ты полагаешь, под вывеской НАМ скрывается нечто другое?

Дуг передернул плечами.

– Понятия пока не имею, в чем подозреваю их. Проведенное нами расследование полностью подтверждает: мы имеем дело со сборищем богатых идеалистов. – Дуг поморщился: – Но с другой стороны, я не стал бы слишком сильно полагаться на искреннюю бескорыстность большинства делегатов конференции и стран, которые они представляют. В особенности, больших стран, успевших ухлопать массу денег на груды ядерного оружия. Общественное мнение вынудило их принять участие в этой конференции, однако сомневаюсь, чтобы они и впрямь намеревались разоружаться. – Дуг покачал головой. – Тем не менее, как уже говорилось, в том, что касается НАМ, конференция вполне могла явиться чистым совпадением. Во всяком случае, мы не должны мертвой хваткой держаться за гипотезу, не имеющую покуда никакого смысла.

– Поэтому?..

– Поэтому, по крайней мере, временно, мы не обращаем внимания на конференцию и пытаемся ответить на основной вопрос: что могло подвигнуть группу богатых и респектабельных идеалистов, занятых спасением мира, связаться с человеком вроде Министера, и какой объект приложения его специфическим талантам они имеют в виду? Откуда этот внезапный интерес к воротиле наркобизнеса? Не стану утверждать, будто никто из голубчиков отродясь не прикасался к дурману, однако тут у них наверняка имеются свои каналы. – Дуг помолчал и сухо добавил: – Весьма вероятно, что моей дочери известны ответы на эти вопросы, или, по крайней мере, люди, которые их знают.

– Постараюсь, пока буду выманивать Проповедника из укрытия и подставлять под твой разящий удар, выведать у нее все, что только удастся. Если Эми, конечно, вообще свяжется со мной.

– Обязательно свяжется, – заверил Дуг. – Хотелось бы мне, чтобы дело обстояло иначе. Хотелось бы... – Он опять замолчал и глубоко вздохнул. – Но Эми свяжется с тобой.

Тем не менее я зря поспешил вернуться в Майами и остался без ленча. Эми дала знать о себе только к вечеру следующего дня.

(обратно)

Глава 8

Когда, наконец, грянул телефонный звонок, я смотрел телевизионное шоу, которое пыталось меня рассмешить и не слишком справлялось со своей задачей. Этим вечером не удалось отыскать ни одной занимательной программы, за исключением, разве что, новостей, как обычно, неутешительных. Предположительно, меня должно было порадовать сообщение о том, что приближающаяся конференция по ядерному разоружению, проводимая в Нассау, призвана спасти мир, но мне так и не удалось проникнуться значимостью этого события.

В результате я остановился на якобы развлекательной передаче, полной кретинов обоего пола, которые мучительно старались казаться смешными. С каковой целью изощрялись напропалую и, судя по звуковой заставке, полностью достигали желаемого эффекта. Я даже слегка испугался, представив, как весь наш континент содрогается от неудержимого хохота, раздающегося из миллионов гостиных. Не подумайте, что я отношусь к числу тех снобов, которые признают исключительно высокоинтеллектуальные и образовательные передачи и уж, конечно, не дай. Бог, столь юному, наивному и впечатлительному созданию, как я, столкнуться на экране с сексом и насилием, но при всех достоинствах комедии, куда подевались трагедии, фильмы о любви, наконец, обычные приключения и романтика?

Ожидание выдалось длинным и утомительным – более двадцати четырех часов – так что я с трудом подавил желание бегом броситься к аппарату при первом же звонке. Вместо этого я выключил телевизор, неспешно подошел и уселся на одной из больших кроватей. После чего позволил телефону прозвенеть еще пару раз и лишь затем снял трубку.

– Да?

– Мистер Хелм?

Я облегченно вздохнул, но в то же время ощутил и некоторое разочарование – нечто вроде прощания с последними иллюзиями. Видимо, часть моего сознания упрямо не желала расставаться с первым впечатлением, произведенным суховатой молодой женщиной, совершенно невозможной в общении и в то же время не лишенной определенного невинного обаяния. Однако голос в трубке принадлежал этой самой женщине, а, стало быть, она приступила к осуществлению преступного умысла в точности так, как меня предупреждали. Правда, сейчас этот голос был не совсем таким, каким я его запомнил. Исчезли характерные для нее выразительность, неспешность и аристократизм. Виной тому было, видимо, пережитое недавно потрясение или умышленная его имитация.

– Хелм слушает.

– Ох, слава Богу! Я боялась, что вы уже уехали.

Я сухо произнес:

– Простите, не узнаю...

– Это Эми, мистер Хелм, Эми Барнетт. У меня ужасные неприятности и... Ох, Господи, я вела себя так глупо, и мне неудобно... У меня выхватили сумочку, я осталась без денег, и, если бы не любезное разрешение этой милой женщины... Вы говорили, если... Говорили, я могу обратиться к вам...

– С вами все в порядке, мисс Барнетт? Голос, признаться, звучит немного странно. Поэтому я сразу и не узнал...

Она издала смешок – звук довольно неожиданный из уст девицы, которая показалась мне принципиальной противницей смеха.

– Возможно, потому, что и сама я немного... странная. Вот именно, странная. Сама себя не узнаю... Пожалуйста, забудьте о моем поведении, приезжайте и заберите меня отсюда, потому что некуда мне идти, а без денег я даже такси не могу взять... Я в баре "Колибри" на улице Абейта. Улица Абейта, двадцать семь. "Колибри", надо же придумать такое название для бара. – Она опять нервно хихикнула. – Птичье заведение!

Я не стал ввязываться в дальнейшее обсуждение столь занимательной темы, вместо чего просто сказал:

– Оставайтесь на месте. Абейта, двадцать семь. "Колибри". Выезжаю немедленно.

Положив трубку, я прихватил лежащий неподалеку маленький пятизарядный револьвер, закрепил на поясе кобуру я убедился, что свободно свисающая рубашка с запасом закрывает ее. Дуг исходил из предположения, что Проповедник позволит мне погулять некоторое время, прежде чем попытается вывести из игры, поскольку, если девушка успешно справится со своим заданием, я окажусь у него "под колпаком". Удобнее иметь дело с известным преследователем, нежели с человеком, которого не знаешь. Однако, занимаясь своим ремеслом, я вряд ли прожил бы столько, сколько прожил, если бы безоговорочно полагался на чьи-либо предположения, в том числе и на собственные. Не исключено, что меня ожидает примитивнейшая ловушка с Эми Барнетт в качестве приманки. По той же причине, а еще потому, что ехать предстояло в незнакомую часть города, я воспользовался такси, оставив свой крошечный шевроле в гараже.

– Улица Абейта? – переспросил таксист, темнокожий мужчина с густыми черными усами. После чего передернул плечами, давая понять, что деньги-то мои, и если мне вздумалось истратить их на поездку к улице Абейта, с его стороны возражений не последует. – Si, senor. Абейта, двадцать семь.

– Улица Абейта вам не по душе? – поинтересовался я, когда мы тронулись с места.

– Calle Абейта не очень хорошая, – ответил он. – И бар "Колибри" не слишком хорош, сеньор.

Слова его заставили меня задуматься, в какую же историю впуталась эта девушка. Или в какую историю заставляет меня поверить. Когда мы удалились от гостиницы, я лишний раз порадовался, что не стал садиться за руль сам. Внезапно мы оказались в чужой стране – вернее, в чужом городе, скрывающемся под вывеской Майами – чужом настолько, что я даже испытал легкое раздражение по этому поводу. В конце концов, мои собственные родители ощущали себя достаточно признательными приютившей их новой родине, чтобы выучить здешний язык, ознакомиться с обычаями и воспитать родившегося спустя несколько лет сына как американца, вместо того, чтобы собирать вокруг себя упрямцев-соотечественников и пытаться создать маленькую скандинавскую колонию.

– "Эль-Колибри", – наконец объявил водитель.

– Остановитесь как можно ближе и подождите меня, пожалуйста. Я пробуду там недолго. Возьмите.

Я протянул ему положенную по счетчику пятерку и выбрался из машины. Это была одна из тех неприятных ситуаций, когда совершенно не знаешь, чего ожидать. В любом городе моего родного штата Новая Мексика, даже в испаноязычных кварталах, я всегда представлял, что делаю и к каким это может привести последствиям. Даже в самой Мексике обычно удается сориентироваться настолько, чтобы не вызывать ненужных скандалов. Однако, насколько мне было известно, обосновавшиеся в этих местах беженцы с Кубы, несмотря на тот же самый язык, коренным образом отличались от остальных латиноамериканцев. Правда, и язык тем же самым можно было назвать только с определенной натяжкой. Мои amigos из Новой Мексики окрестили кубинский диалект изувеченным языком конквистадоров.

Стершаяся надпись и обшарпанный фасад заведения как нельзя лучше соответствовали узкой темной улочке, на которой обосновался бар. Несколько расположившихся на улице зевак молча буравили меня любопытствующими взглядами. Внутри бара появление мое было встречено полнейшей тишиной. Как я уже говорил, в подобной ситуации совершенно не знаешь, чего ждать. Нельзя сказать, чтобы я очень уж трусил, – скорее, боялся допустить некую ошибку в поведении, которая может привести к бессмысленной стычке. У меня не было ни малейшего желания драться.

Мрачного вида узкая стойка бара располагалась слева от двери. За ней следовало нечто вроде небольшого обеденного зала с несколько лучшим освещением, напоминающим слабое пятно света в конце пещеры. Место на ближайшей части стойки занимала касса, а рядом с ней коробка с сигаретами и леденцами. Позади кассы на стуле сидела смуглая женщина с продолговатым худощавым лицом и черными, тронутыми сединой, волосами. Она делала пометки в гроссбухе.

Окинула меня вопросительным взглядом, что я счел добрым знаком, потому как бармен, скорее всего, удостоил бы своим вниманием проклятого гринго, вроде меня не раньше, чем покорный слуга прострелил бы ему левый глаз.

Я сделал глубокий вдох и дабы установить межрасовое взаимопонимание, прибегнул к своему убийственному испанскому.

– Senora, рог favor, – начал я. – Donde esta la Senorita Barnett?[51]

Женщина улыбнулась.

– А, наконец-то вы приехали! Pobriecita,[52] ужасно расстроена. Но она esta muy borracha.[53] He ругайте ее, сеньор. Это ни к чему. Она и так раскаивается. Вы найдете ее в кафе, вон там.

Я повернулся в указанном направлении, потом остановился и оглянулся.

– Если нужно заплатить по счету... – И неуверенно добавил: – La cuenta?[54]

Смуглая женщина укоризненно посмотрела на меня.

– Неужели я похожа на человека, который станет брать деньги за телефонный звонок и чашку кофе для попавшей в беду nina?[55] – возмутилась она. – Забирайте ее домой. Но будьте с ней помягче.

Этим и закончилась кровавая потасовка в опаснейшем баре "Колибри". Я миновал стойку и оказался в крошечном кафе. Настроился должным образом отреагировать на подготовленное для меня представление – если Дуг не ошибся в оценке собственной дочери – но сперва не обнаружил ее. В столь поздний час единственными посетителями заведения оказались сидящие за одним из столиков парень и девушка, довольно симпатичные латиноамериканцы, оба в потрепанных майках и мятых джинсах. Мне припомнилось, что в свое время у нас было принято принарядиться, отправляясь на свидание. По-моему, не так уж это было глупо.

Тут в кабине справа от меня что-то зашевелилось, и я быстро повернулся, инстинктивно протягивая руку к поясу. Но там оказалась, лишь та, кого я искал. Забившись в угол, она сидела, опираясь локтями о стол, сжимая обеими руками чашку с кофе и не сводя с нее застывшего взгляда. Я обратил внимание, что Эми по-прежнему одета слишком тепло для Флориды, в тот же костюм и блузку, в которых я отправил ее в аэропорт, хотя, разумеется, по прошествии двух суток это был уже далеко не тот костюм, как не та была и сама девушка. Несмотря ни на что, вид ее явился для меня полной неожиданностью. Эми почувствовала, что я с изумлением разглядываю произошедшую с ней перемену и вызывающе приподняла голову.

– Вот и вы, – выдохнула она и в очередной раз хихикнула. – Я же предупреждала, что меня не узнать. Горькая пьяница. Ох, если бы вы знали, мистер Хелм, как я пьяна.

– Хорошо, что разъяснили, – отозвался я. – Сам бы ни за что не догадался.

– Опять вы со своим сарказмом! – Еще один смешок. – Вытащите меня отсюда, мистер Саркастический Хелм. Не желаете ли взглянуть на всю... всю зону бедствия?

Она опрокинула себе в рот остатки кофе, одарила меня еще одним вызывающим взглядом, грубо вытерла рот рукавом – видимо, чтобы усилить произведенное впечатление – после чего не без моей помощи выбралась из кабины. Тяжело покачиваясь из стороны в сторону, с трудом распрямилась, представляя себя на обозрение с вызвавшей У меня некоторое удивление извращенной гордостью. Казалось, она признает, что все происходящее – не более, чем спектакль, и приглашает меня в должной мере оценить сыгранную ею роль и костюм, подобранный для такого случая. Я ожидал деланного стыда – ведь удалось же ей убедить женщину за кассой, что она раскаивается в своем поведении. Полагал, что Эми, по меньшей мере, попытается изобразить сильнейшее смущение, вызванное состоянием, в котором я ее застал, но девица, по-видимому, выбрала гораздо более хитрую тактику.

Как бы там ни было, она приложила немало усилий, чтобы памятная мне аккуратная и привлекательная молодая женщина перестала существовать. Большая часть волос еще сохраняла форму элегантной прически, но несколько выбившихся кудрей свисали на шею и перепачканное лицо. Глаза покраснели. Измятая и наполовину расстегнутая шелковая блузка выбилась из-за пояса. На ней запечатлелись пятна спиртного и кофе. Галстук свисал подобно измятой грязной тряпке. На лацкане ныне бесформенного фланелевого пиджака остался кетчуп, предположительно попавший туда из гамбургера, а на фланелевой юбке, которая приобрела не менее удручающий вид, спереди красовалось большое жирное пятно. Не рассчитанные на подобное обращение тонкие чулки за два дня успели прийти в полную негодность. Аккуратные черные туфельки покрылись толстым слоем пыли и изрядно поизносились.

Разумеется, мне не впервые доводилось лицезреть потрепанную женщину, в нашем ремесле они не редкость – как, впрочем, и потрепанные мужчины – однако, то, что Эми намеренно довела себя до эдакого состояния, дабы произвести нужное впечатление, коренным образом изменило мои представления о ней. До сих пор я пытался тешить себя иллюзиями, что если девица и сотрудничает с Мини-стером и нанявшей его компанией, то идет на это неохотно, уступая нажиму, однако для столь впечатляющего спектакля следовало приложить немало стараний. Разумеется, по-прежнему исходя из предположения, что все это делалось исключительно для меня.

– Постойте, – сказал я. – Вы не можете выйти отсюда в таком виде.

Я поймал себя на том, что стыжусь Эми, пытаюсь загородить ее собой от остальных посетителей. Учитывая, что она намеренно превратилась в пугало, это выглядело довольно нелепо. К тому же все остальные, вне всякого сомнения, успели вдоволь налюбоваться на нее. Однако, приходилось действовать в соответствии с отведенной мне ролью героя-спасителя. Я застегнул распахнувшуюся блузку, по возможности привел в приличное состояние перепачканный галстук, слегка отряхнул и аккуратно застегнул пиджак. Окунул бумажную салфетку в стакан с водой и попытался очистить лацкан. Пятно на юбке столь примитивным способом устранить было явно невозможно, не говоря уже о прочих изъянах ее наряда. Ей не помешало бы избавиться от изорванных чулок, но место представлялось для этого не слишком подходящим.

Эми вновь хохотнула. Я вспомнил, что некогда мне хотелось увидеть ее улыбку и услышать смех, но было это с другой девушкой и в другой жизни. Теперь ее пьяные усмешки действовали на нервы.

– Эта детвора обсуждает меня, – самодовольно заявила она. – Посмотри, как напилась эта gringo. Я выгляжу ужасно, да?

– В женском роде правильно будет gringa, – сказал я. – Вам нужно в уборную?

– Я там уже побывала. И меня вывернуло наизнанку. – Эми попыталась в очередной раз засмеяться, но поперхнулась. Глаза ее внезапно расширились от стыда и смущения, которые я ожидал увидеть раньше.

– Ох, я чувствую себя просто отвратительно! И мой вид... Пожалуйста, заберите меня отсюда, мистер Хелм.

Мне показалось, Эми обращается ко мне совершенно искренне, запоздало осознав, до чего себя довела. Возможно, она не намеревалась заходить в своем представлении так далеко. Возможно, и не лгала, когда говорила, что не привыкла пить. Возможно, по неопытности перебрала, пытаясь добиться полной убедительности, а теперь почувствовала, что больше не властвует над собой и превращается в размякшее, беспомощное существо, которое предполагала только изобразить... Я придержал покачнувшееся тело, вывел на улицу и направился к ожидающему такси, внутри которого Эми навалилась на меня и мгновенно уснула. После того, как я расплатился с водителем пришлось, встряхнув, разбудить ее и заново привести в порядок ее наряд. После чего я помог девице выбраться из машины и повел через вестибюль гостиницы.

– Вы не прихватили с собой плащ, – укоризненно пробормотала она. – Я обижена на вас. Оставили меня без плаща. Никакой предусмотрительности!

Мгновенный стыд миновал и происходящее вновь превратилось в превосходно разыгранную шутку.

– Не вижу дождика, – отозвался я.

– В кино герой всегда заворачивает несчастную измученную героиню в большой плащ, пальто или покрывало, на худой конец.

– Вы не измучились, вы надрызгались, – заметил я. Ответом был новый смешок.

– Повторите еще раз, мистер! Ох, да, я перебрала и еще как! Всегда такая элегантная, воспитанная дама. – Входя в лифт, Эми подвернула ногу и чуть было не упала, но я вовремя подхватил ее и заставил прислониться к стене.

– Знаете, это вы во всем виноваты, – заявила она.

– Как обычно, – согласился покорный слуга.

– Нет, в самом деле! Это вы сказали, что я убила его.

– Кого именно?

– Моего отца, конечно.

Следовало ждать чего-то в подобном роде, но это отнюдь не смягчило удара. Я испытал болезненное чувство вины при мысли о том, что знаю о Дуге Барнетте значительно больше, чем она. Возможно, девушка вела со мной грязную игру, но и я обманывал ее напропалую. Я сухо произнес:

– Не припомню, чтобы говорил подобное.

– Говорили! – упрямо возразила Эми. – Помните, вы заявили: если бы я повела себя, как подобает, и подружилась с ним, если бы я в самом деле попыталась понять его, а не устроила ссору, он не стал бы... что за ужасное определение вы подыскали? Плыть на поиски смерти. Как слон, который отправляется на слоновье кладбище.

Я счел момент не самым подходящим для обсуждения сказанного или не сказанного мной. И чтобы перевести разговор на другую тему, спросил:

– Именно поэтому вы и решили вернуться из аэропорта и напиться?

Эми несколько раз кивнула с пьяной выразительностью.

– Прежде всего, хотелось убраться подальше от всех этих людей. Отыскать какое-нибудь уединенное место Я вдоволь нареветься. Вспомнить отца, которого мне так не хватало все эти годы, и которого я теперь убила... Нам здесь выходить?

– Надеюсь, да. В противном случае придется вернуться и предпринять новую попытку.

Ответ показался Эми чрезвычайно смешным, и она вновь захихикала, позабыв, как только что обвиняла себя в убийстве. После чего мы, наконец, ввалились ко мне в номер и закрыли за собою дверь. Эми немедленно направилась к зеркалу полюбоваться своей истерзанной внешностью, но я заставил ее прислониться к стене, в надежде, что девушка удержится вертикально без посторонней помощи. Пока Эми осваивалась с новым положением, я расстегнул ее пиджак и манжеты, развязал галстук и вытащил блузку из-за пояса. Во время этих манипуляций спутница не сводила с меня серьезного взгляда.

– Изнасиловать собираетесь? – поинтересовалась она. – Поэтому и решили раздеть?

– Хотите, чтобы изнасиловал?

– Разумеется, – чрезвычайно серьезно ответствовала Эми. – И не забудьте как следует поиздеваться.

Увы, она не шутила. Мне припомнились сексуальные извращения, приписываемые Альфреду Министеру. Я внутренне содрогнулся при мысли, что эта маленькая, пьяная девочка, которой даже в таком состоянии удавалось сохранять удивительно невинный вид, возможно знала о некоторых специфических постельных трюках значительно больше, чем я. Хотя не исключаю, что во мне просто заговорила зависть к Министеру.

– Станьте прямо, чтобы я мог стянуть с вас блузку и пиджак, – сказал я.

– Почему бы вам не разорвать их? Будьте настоящим мужчиной.

– Соблазнительное предложение, но на будущее вам потребуется какая-то одежда, а я небольшой любитель покупать женские наряды. Постараюсь, чтобы к утру ваш костюм вычистили. – Я снял с Эми упомянутые части гардероба, расправил их и повесил на ближайший стул. – Откуда столь пылкое желание быть изнасилованной, мисс Барнетт?

Девушка облизала губы и ответила, тщательно подбирая слова:

– Такой уж я человек. Мне нравится, когда причиняют боль. Кажется, что страданием я хоть как-то расплачиваюсь за все свои ужасные поступки.

– За какие ужасные поступки?

– За то, как я поступила с отцом. За то, что все эти годы ненавидела мать, заставившую меня отказаться от него, и желала ей смерти, после которой смогу вернуться к отцу и рассказать, как люблю его! И вот она умерла, а я? Что сделала я? Я и его убила! Вы понимаете, что значит искупление грехов, мистер Хелм?

Итак, мы углубились в область любительской психологии: несчастная, потрясенная девушка, не в силах снести собственной вины, в порыве самоуничтожения превращает себя в разбитое уродливое существо. Никому и в голову не придет заподозрить, что за столь глубоким раскаянием могут скрываться иные мотивы. Если не считать Дуга, который весьма проницательно предсказал, что для оправдания своих поступков дочь его постарается изобразить глубочайший внутренний кризис. Неплохо для папаши, которого не подпускали к дочери столько лет.

– Стало быть, решили напиться, дабы искупить свои грехи? – подытожил я. Она еще раз кивнула.

– Кто-то же должен наказать меня за то, что я такая дрянь? Вот и пришлось сделать это самой. Да еще после того, как отец погиб у меня на глазах... Говорят, это помогает забыться, правда? Разве не для этого пьют спиртное?..

– Бывает, что и для этого, – согласился я.

– Да, какое-то время я ощущала... ощущала прилив энергии. Я сняла дешевый номер и прихватила туда бутылку, знаете, не круглую, а такую плоскую бутылку. Большую плоскую бутылку...

– Пинту.

– Точно. Виски. Не помню уж какого. Но помню, какой испорченной почувствовала себя, когда покупала его. Я никогда раньше не покупала спиртного. Папа, когда жил дома в перерывах между заданиями, обычно выпивал бокал по вечерам. Впоследствии для мамы спиртное всегда ассоциировалось с ним, так что дома мы его не держали Я заставила себя выпить всю бутылку. Сидела, смотрела телевизор и пила. Вернее, пыталась смотреть телевизор, пыталась не думать ни о чем, кроме разливающегося внутри приятного тепла. Я упивалась своим падением, а потом происходящее стало невероятно забавным. Я не могла удержаться от смеха даже тогда, когда переворачивала вещи, пытаясь пройти по комнате. Утром очнулась в собственной кровати, полностью одетая, даже в туфлях. Вернее, в одной из туфель. Я обшарила всю комнату, прежде чем нашла вторую под кроватью. Не было денег даже на то, чтобы заплатить еще за сутки, и я отправилась на улицу.

Тошнило, ужасно болела голова, а все вокруг, казалось, глаз не сводят с моей измятой одежды. Но удалось отыскать открытый бар, и после пары бокалов я вновь ощутила себя почти человеком. А потом происходящее опять сделалось ужасно забавным, так что я и думать забыла о своем небрежном наряде. Бродила по городу в восхитительном тумане, что-то ела и пила, еще и еще... Что происходило потом, не знаю. Помню, когда стемнело, я увидела, что плетусь по мрачной улочке в изорванных чулках, перепачканном костюме и без сумочки. Смутно припоминаю: кто-то схватил ее и швырнул меня на землю, когда не захотела отпускать ремешок...

Она замолчала, прислушиваясь к доносящимся из коридора голосам. Мужчина и женщина громко, ожесточенно спорили. Эми хихикнула.

– Тоже напились, – счастливым голосом заявила она. Потом вздохнула и продолжила рассказ: – И вдруг это перестало казаться забавным. Я погрузилась в ужасный, безумный кошмар. Шла, как в тумане, чувствуя, что меня выворачивает наизнанку. Я, наверное, представляла собой омерзительное зрелище, растрепанная и всклокоченная, посреди улицы. Как во сне, когда оказываешься на великосветском приеме совершенно голой. К тому же, меня страшно качало, я дрожала при мысли, что упаду, и придется ползти. Больше всего пугало то, что при этом я изорву о тротуар новые чулки, хотя они и без того были разодраны. А проходившие мимо люди оборачивались и потешались... Я даже не представляла, куда попала. Наконец, добралась до этого заведения, и меня ужасно вырвало в туалете, а потом женщина позволила мне позвонить – слава Богу, я не забыла название гостиницы – и еще дала кофе, чтобы я немного протрезвела, хоть я и сказала, что потеряла сумочку и не смогу расплатиться.

История у Эми получилась просто душещипательная. "Первые шаги по стезе порока" или "Пьяные похождения Эми Барнетт". Я постарался изобразить на лице ожидаемые от меня понимание и сочувствие, одновременно пытаясь управиться с застежкой юбки. Наконец, "молния" на боку расстегнулась, я стянул юбку, позволил ей упасть на пол. Не сводя с меня серьезного взгляда, Эми приняла классическую позу женщины, оставшейся без юбки.

– Сразу отправитесь спать или сумеете для начала принять душ? – спросил я. – Возможно, после душа полегчает.

Она оглядела себя и хихикнула.

– Господи, даже белье ухитрилась перепачкать! Наверное, выгляжу просто отвратительно.

– Но ведь именно этого вы и добивались, не так ли? Считайте, что достигли поставленной цели... Боже милостивый, что у вас с руками?

Я избегал смотреть на Эми с тех пор, как начал раздевать, дабы лишний раз не напоминать, что она осталась в гостиничном номере наедине с мужчиной, который снимает с нее одежду. Поэтому только теперь заметил, что от локтя и выше руки у нее покрывают многочисленные мелкие царапины, большей частью со стороны спины. Царапины не были свежими, еще несколько дней – и они вообще скроются из виду.

Некоторое время Эми Барнетт не сводила с меня взгляда, значение которого мне так и не удалось разгадать. Потом нагнулась, отыскала подол комбинации, стянула ее через голову и бросила на пол. Лифчика не было.

Мне пришлось в очередной раз поддержать ее и не отпускать до тех пор, пока Эми не стащила с себя остатки колготок. После чего она освободилась от моей руки и выпрямилась, совершенно нагая. Взгляд Эми на мгновение протрезвел. Она молча отвернулась, демонстрируя ягодицы и бедра, исчерченные такими же тонкими, исчезающими линиями. Мне припомнилось собственное саркастическое отношение к ее здорово-безупречному виду – все это время она носила под одеждой такие отметины.

Я прочистил горло.

– Похоже, у вас имеются милые знакомые, Барнетт. Но я, к сожалению, ничем не могу помочь. Плетки с собой не прихватил, а С-М не по моей части.

– С-М? А, садомазохизм! Вы специализируетесь исключительно на саркастических замечаниях, не так ли, мистер Хелм? – Эми облизала бледные губы. – Думаете, нужно быть ненормальной, чтобы позволять так обращаться с собой?

Не могу сказать, чтобы я с полным безразличием отнесся к произошедшей с ней перемене: в нынешнем виде Эми перестала быть почти бесполым объектом жалости или презрения – в зависимости от того, как вы относитесь к алкоголикам – который являла собой в перепачканном мятом костюме и рваных чулках. Я невольно отметил, что у нее красивая грудь. Желторотым сопляком меня не назовешь, и обычно я гораздо больше внимания уделяю стройным лодыжкам и привлекательному лицу. Сейчас я остановился на мысли, что объемным ее бюст никак не назовешь. Но тут же неохотно признал, что это отнюдь не умаляет его достоинств, а я просто не желаю сознаться, что он меня интересует. А если быть более точным – привлекает.

Я сызнова прочистил горло.

– Что вы понимаете под определением "ненормальной"? И вообще предлагаю перенести обсуждение вашего психического состояния на завтра. Тогда же поговорим о сексе и изнасиловании. А теперь извольте бай-бай, если, конечно, вначале не хотите принять душ.

Эми подобрала упавшую комбинацию и отложенную мной в сторону блузку. После чего достаточно трезвым голосом произнесла:

– Я слишком грязна, чтобы лечь в чистую постель. Похоже, немного протрезвела. Наверное, кофе подействовал. Если не возражаете, я и правда немного сполоснусь. Думается, на ногах удержаться смогу. – В ее голосе появился оттенок злорадства:

– Как я вам в таком виде, Хелм?

– Убирайтесь и принимайте душ, – отозвался покорный слуга.

Девушка тихо рассмеялась.

– Пожалуй, это тоже ответ. У вас не найдется чего-нибудь чистого, пижамы, запасной рубахи?

– Ночной сорочкой не запасся. Пижамой тоже. Помиритесь на рубашке. На том и порешили.

(обратно)

Глава 9

На следующий день я вернулся в гостиницу ближе к полудню. Когда уходил, Эми еще спала, теперь же я обнаружил ее сидящей в одном из больших кресел перед выключенным телевизором. Она просто сидела, не пытаясь что-либо делать. Полагаю, Эми было над чем поразмыслить.

– Пришлось объехать весь город, чтобы найти срочную прачечную, – сказал я, вешая ее костюм на "плечики" в небольшом углублении для одежды, рядом с ванной. И войдя в комнату, добавил:

– Надеюсь, вы не почувствовали себя заброшенной, когда проснулись. Я решил, вам нужно выспаться. Держите. – Я положил ей на колени маленький бумажный пакет. – Точно таких же, как у вас, колготок отыскать не удалось, но, надеюсь, я не слишком ошибся в том, что касается вашего вкуса и размера. Как вы себя чувствуете?

Эми свернулась калачиком в кресле в своей белой комбинации, теперь совершенно чистой – утром, когда брился, я видел комбинацию на вешалке в ванной, рядом с выстиранной блузкой. Комбинация не отличалась особой изысканностью, украшения ограничивались небольшими, достаточно скромными и симпатичными кружевами сверху и снизу. На обнаженных плечах девушки виднелись все те же следы плетки. Я ощутил внезапно накатившуюся злость и раздражение. Мне доводилось видеть людей, которых допрашивали по-настоящему – а иногда и самому приходилось участвовать в этой малоприятной процедуре, причем во всех возможных качествах – так какое мне дело, если помешанная девчонка сама разукрасила себя, или позволила разукрасить кому-то другому? Может, получает особое наслаждение от этой процедуры?

Волосы Эми были собраны в аккуратную прическу. Предварительно она явно воспользовалась гостиничным шампунем и тщательно вымыла их. Теперь волосы вновь стали блестящими и шелковистыми. Я запоздало осознал, что со времени моего возвращения Эми не произнесла ни слова. Говорил исключительно я.

– С вами все в порядке? – озабоченно поинтересовался я.

Девушка облизала губы.

– Я выстирала вашу рубашку, – сказала она. – И повесила в ванной сушиться. Спасибо, что одолжили. – Эми сделала глубокий, неровный вдох. – Поверить не могу, что это была я! – с внезапным отчаянием воскликнула она. – Прежде со мной никогда такого не случалось. Честное слово! Наверное, это было нечто вроде нервного срыва... Устроить такое позорище! Представляю, как вы теперь ко мне относитесь!

Действовала она вполне логично. Сначала выставила себя в достаточно скверном свете, дабы причины, заставившие ее обратиться ко мне за помощью, выглядели вполне убедительными. Затем приступила к собственной реабилитации, давая понять, какой она изумительный человек на самом деле.

– Вы что-нибудь ели? – спросил я. Эми покачала головой.

– Я пока и думать не могу о еде. Кроме того, не хотелось вызывать портье. – Лицо девушки слегка порозовело. – Понимаете, не знала, дозволено ли мне находиться в этом номере.

Я улыбнулся.

– Вы здесь находитесь на совершенно законных основаниях, мисс Барнетт. Хотя и с некоторым нарушением приличий. Утром я зарегистрировал вас, не забыв при этом многозначительно подмигнуть. Надеюсь, вы не против немного побыть падшей женщиной.

Однако Эми не восприняла это как шутку. И горько произнесла:

– После вчерашнего и позавчерашнего, падать особо некуда, не так ли? Мама, почему такая симпатичная, нарядная девушка лежит в грязи? Я... я и в самом деле просила изнасиловать меня? А потом устраивала пьяный стриптиз и предлагала любоваться своим голым телом?

Я пожал плечами.

– Не переживайте, Барнетт. Мне и раньше доводилось видеть голых женщин. И даже не совсем трезвых девиц.

– Вам пришлось вытаскивать меня из этого ужасного места, чуть ли не на руках привозить сюда, раздевать, как ребенка... Можно ли меня после этого уважать? Представление начало изрядно смахивать на мыльную оперу. Я ощутил некоторое разочарование. Прошлой ночью Эми держалась намного лучше.

– Так ли это важно? – Осторожно поинтересовался я. – Костюм ваш в относительном порядке, блузка и комбинация выстиранные и сухие, замену пострадавших колготок я принес. И прихватил немного черного крема, привести ваши туфли в более или менее приличный вид, достаточный, чтобы в них можно было показаться на улице, хотя такими как прежде, боюсь, им уже не бывать. Вы вполне успеете на дневной рейс в Цинциннати. Вечером будете дома. Кстати, я навел справки – ваша сумка ждет вас в аэропорту Цинциннати, так что, когда прилетите, сможете ее забрать. Через неделю вы и не вспомните ни о баре "Колибри", ни о человеке, который провел занимательный вечер в пьяной вашей компании. Так какое вам дело до моего уважения?

Эми облизала губы.

– Понятно. Вы хотите от меня избавиться. Я удивленно нахмурился.

– А вы разве не этого же хотите? Простите, если ошибаюсь, но не это ли вы намеревались сделать три дня назад, когда бутылка сбила вас с пути истинного? Я полагал, что вы не изменили своих намерений и соответствующим образом обо всем позаботился. Самолет вылетает в три двадцать. За полчаса до этого вы должны взять свой билет за стойкой "Дельта". Если вас требуется подержать за ручку, я могу проводить, но, по-моему, вы уже большая девочка и сама сможете сесть на самолет. Пар вы, надеюсь, уже выпустили. Да, пока не забыл... – Я достал из бумажника три банкноты и бросил их на сверток, лежащий у нее на коленях. – Думаю, шестидесяти баксов вам хватит. На такси в оба конца и на то, чтобы перекусить и выпить по дороге. Если вам не по душе принимать деньги от постороннего мужчины, можете как-нибудь вернуть мне их по почте. Все остальное в порядке вещей, и, пожалуйста, не будем об этом спорить: не забывайте, я заменяю вам отца. Договорились?

Большие голубовато-серые глаза пристально наблюдали за мной. На красивом лице не осталось почти никаких следов недавнего безрассудства.

– Спешите как можно скорее сбыть меня с рук, да? Я покачал головой.

– Ваш отец просил меня приглядывать за дочерью. Что я и делаю.

– Однако, вы меня недолюбливаете.

Я раздраженно произнес:

– Не уважаете! Недолюбливаете! Вы рассуждаете так, как будто мы собираемся поддерживать тесные родственные отношения. Если хотите знать мое мнение, вы симпатичная, но помешанная девчонка, и я бы посоветовал вам образумиться прежде, чем впутаетесь в историю, из которой не сумеете выкарабкаться ни самостоятельно, ни с моей помощью. Хоть я и постараюсь сделать все возможное ради человека, который спас мне жизнь. – По сути дела я не слишком кривил душой, поскольку и в самом деле был в долгу перед Дугом Барнеттом, однако использовать это против его дочери при сложившихся обстоятельствах было неприятно. Я быстро продолжал: – Как я уже говорил, звоните в любое время. Вряд ли я задержусь здесь надолго, но у вас есть вашингтонский номер, а оттуда всегда передадут... В чем дело?

– Совсем позабыла! Вам звонили, около часа назад. Это меня и разбудило. Просили позвонить в Вашингтон, как только вернетесь. Простите, пожалуйста!

Я встряхнул головой:

– Не стоит. Ничего интересного не скажут. Речь идет об очередном паршивом задании, от которого я не испытываю особого восторга. – Я вздохнул: – Ну ладно, служба есть служба...

Мак точно рассчитал время. Утром я позвонил ему из автомата на улице, и мы обо всем договорились. – Дуга, разумеется, нельзя было впутывать в это дело, поскольку девушка могла узнать его голос. И теперь телефон разразился звонком в то самое мгновение, когда я начал поворачиваться к нему. Я безнадежно передернул плечами, подошел и снял трубку.

– Да, сэр, – сказал я. – Да, передала... Я как раз собирался позвонить... Как ее только угораздило? Значит, найдите мне другую женщину, которая знает, как управляться с парусами. На худой конец, просто такую, которая не страдает морской болезнью, сделает мою легенду достаточно правдоподобной и сможет тянуть канаты, когда попрошу... Нет, катер не подходит совершенно. Пусть Береговая Охрана оставит его себе. Если подопечные столь нервные, то разнесут любой катер, объявившийся в тех краях. Если помните, несколько недель назад такое уже случилось. Уцелеть и обнаружить место, интересующее Береговую Охрану, мы сможем только, если будем выглядеть достаточно безобидно. Этакая милая, но недалекая супружеская чета, плывущая на тихоходной яхте с огромным килем, которую никому и в голову не пришло бы заводить на мелководье...

Я услышал шорох и увидел, что Эми пересела на край своей неубранной кровати. Она приступила к примерке купленных мной колготок, – зрелище достаточно любопытное. Я с трудом заставил себя сосредоточиться на голосе в телефонной трубке.

– Неужели Береговая Охрана не в состоянии подыскать для нас какую-нибудь женщину? – Я замолчал, выслушивая ответ, после чего раздраженно произнес: – Ох уж эти мне бюрократы-моралисты! Они в, самом деле считают, что я только и мечтаю лишить невинности нежную мореплавательницу? Ладно, давайте, остановимся на ком-нибудь из наших сотрудниц. Не обязательно молодой и красивой. Господи, я и сам далеко не молод и не красив, из нас получилась бы прекрасная супружеская пара... Да, сэр. Буду с нетерпением ждать вашего звонка. Нет, сэр, и не думал вести себя вызывающе. До свидания, сэр.

Итак, разговор у нас получился достаточно откровенный, почти столь же откровенный, как пьяный спектакль, разыгранный мисс Эми Барнетт накануне. Положив трубку, я еще какое-то время сидел, угрюмо и выразительно вглядываясь в молчащий телефон. Потом встряхнул головой, будто неприятные мысли отгонял. Оглянулся.

– Как мой выбор? – поинтересовался я. И улыбнулся, видя, как Эми поспешно одернула комбинацию. – По-моему, сидят они вполне пристойно. Что скажете насчет цвета?

– Мне нравится. Немного светловат, но... Нет, отличный цвет. – Эми бросила на меня странный, сдержанный взгляд. – Вы первый мужчина, которому я позволила купить мне чулки, мистер Хелм.

– Однажды мне довелось побывать в Швеции, на родине предков, – сказал покорный слуга. – Люди там придают, или придавали в то время, большое значение требованиям этикета. Поэтому два человека, достаточно хорошо узнавшие друг друга и готовые сблизиться, следуют определенной традиции. Если это двое мужчин, первым шаг навстречу делает тот, кто старше. В случае же мужчины и женщины, даме предоставляется право заявить, что ее отныне не обязательно величать фру или фрекен – миссис или мисс – вполне достаточно и первого имени. В силу ряда причин мы вели себя достаточно щепетильно по отношению друг к другу, мисс Барнетт. Не соблаговолите ли вы сделать шаг навстречу, прежде нежели мы расстанемся?

Мгновение спустя Эми тихо рассмеялась. Это был тот самый смех, который я хотел услышать – теплый и приятный.

– Мы вели себя щепетильно и глупо, не так ли, Мэтт? Да, разрешаю тебе называть меня Эми.

– Так вот, Эми, не стоит садиться в самолет несолоно хлебавши. Одевайся, я угощу тебя ленчем в ресторане внизу. Если, конечно, ты готова немного подкрепиться.

Девушка кивнула.

– Думаю, что да. Но Мэтт...

– Да, Эми.

– Почему бы тебе не воспользоваться молодой невестой?

На какое-то время воцарилась тишина. Я пристально посмотрел на нее, потом отвернулся и подошел к окну, выходящему на широкую улицу и залитый солнечными лучами парк. Дальше, насколько мне известно, располагалась городская гавань, именуемая Майамарина. Мне даже показалось, что я разглядел парочку мачт, но деревья не позволяли утверждать это наверняка. В голове у меня вновь прозвучал голос Дуга Барнетта: "Теперь, когда я мертв, Эми наверняка постарается вцепиться в тебя". С сожалением приходилось признать: Дуг отнюдь не ошибся в дочери. Хотя почти не знал ее...

За спиной послышался голос:

– Я невольно слышала, о чем вы говорили. Тебе нужна женщина, которая составит компанию на яхте, причем ей не обязательно быть хорошим моряком, не так ли?

Я, не оглядываясь, произнес:

– Особе, которую предполагалось отправить со мной, вздумалось разыгрывать из себя ангела-хранителя, когда чей-то ребенок свалился за борт. Малыша-то она спасла, но при этом умудрилась вставить щиколотку между яхтой и причалом. А брать с собой попутчицу в гипсе несподручно. – Помолчав, я продолжал: – Так же, как и убежденную противницу насилия, которая считает, что оружие бывает просто ужасным и совершенно ужасным. – Я быстро повернулся. – Лови!

Эми инстинктивно поймала брошенный ей блестящий предмет. Затем, осознав, что именно сжимает в руках, испуганно вскрикнула, уронила его на ковер и отскочила, словно увидела живую гремучую змею. Я коротко рассмеялся, подошел и поднял упавший револьвер. Открыл барабан и вставил на место патроны, которые извлек прежде, чем бросить ей оружие.

– Отправляйся домой в Цинциннати, малышка. Ценю твое великодушное предложение, но играть во взрослой лиге тебе еще рановато.

– Это было нечестно, – тихо проговорила Эми.

– Обыкновенный револьвер тридцать восьмого калибра, к тому же незаряженный, – укоризненно промолвил я, – а ты перепугалась так, будто получила в руки гранату с выдернутой чекой! Возвращайся к своим друзьям-пацифистам, Эми Барнетт! Мне нужна крепкая, опытная, безжалостная особа, которая при необходимости спасет меня от ножа и пули, а не робкая девица, маршами протеста спасающая целое человечество от атомной бомбы.

– Я не могу вернуться, – сказала Эми.

– Что?

– Я боюсь возвращаться. Это была вторая причина, по которой я сбежала из аэропорта и напилась. Мне страшно возвращаться... к нему! – Она тронула меченное плетью плечо. – К человеку, который сделал это со мной! Я больше не смогу это выносить!

(обратно)

Глава 10

В изысканном обеденном зале гостиницы царил полумрак – характерная черта, отличающая подобные заведения от всевозможных кафетериев, чайных, кафе.

Время ленча еще не наступило, и нас отвели прямиком к столику на двоих у дальней стены. Эми шла впереди, следуя за метрдотелем. Костюм ее отчистился на удивление хорошо, учитывая все испытания, которые претерпел. Владелица же его опять обрела опрятный и деловой вид, почти вернув себе облик чрезвычайно серьезной аккуратной и молодой дамы, навестившей меня в этой гостинице несколько дней назад. Но, увы, теперь я знал о ней чуток побольше.

Усевшись, я заказал себе выпить: водку-мартини, ежели вас это интересует. Эми в ответ на мой вопрос содрогнулась и выразительно затрясла головой.

– Итак, я готов выслушать историю твоего знакомства с ужасным извращенцем из Цинциннати, – сказал я, когда мы остались одни.

– Нет, сначала удовлетворите любопытство дамы, – возразила Эми. – Откуда такая осведомленность о моем красочном прошлом, мистер Хелм? Помнится, я не посвящала вас в подробности своей политической деятельности.

– Я уже говорил, что, будучи дочерью Дуга Барнетта, ты становишься членом большой семьи. Поэтому, столь благородно предложив неизменно рассчитывать на меня в час нужды, я решил, что не помешает познакомиться с тобой немного поближе. – Тут я не слишком погрешил против правды, хотя Дуг и поведал мне историю своего чада по собственной инициативе. Я продолжал: – Хотелось узнать, в какую историю себя впутываю, Признаюсь, был немало удивлен. Ты не слишком похожа на фанатичку с безумными глазами.

– Мышонок Эми, – сухо проговорила она. – Изо всех сил пытаюсь вести себя как подобает воспитанной молодой женщине, но идеал все время ускользает. Сама от себя ускользаю. В весьма неприятном направлении. Тебе никогда не приходилось ловить себя на поступках, которые самому не по душе, а то и вовсе кажутся омерзительными или постыдными? Нет, я не стыжусь того, что боролась за мир, но напиться до беспамятства и... – Она прикоснулась рукой к плечу, как будто ощупывая исчезающие шрамы под одеждой. Потом сухо произнесла: – Стало быть, мои данные фигурирует не только в картотеках полиции, но и в досье вашего агентства?

– Разумеется, – подтвердил покорный слуга. – Так же, как и данные о моих детях, если тебе от этого полегчает. А теперь перейдем к злодею с плетью.

Меня с самого начала удивило то, как она выставляет напоказ связь с интересующим нас человеком. Я предполагал, что Эми проинструктировали не распространяться об этом знакомстве. Хотя не исключено, что такая тактика даже остроумнее. Возможно, девица намеренно позволила и исполосовать свою спину, чтобы сделать этот ход, когда я увижу шрамы и начну задавать изумленные вопросы. Обычно лучшей легендой считается предельно близкая к правде.

Услышав мой вопрос, Эми заколебалась и глубоко вздохнула.

– Мэтт, пожалуйста, не надо меня торопить. Скоро сама расскажу обо всем, или, по крайней мере, о том, о чем смогу рассказать. Но ведь это не имеет особого значения, правда? И никак не связано с тем, насколько я пригодна для предстоящего задания. Разве обязательно, чтобы напарница вызывала симпатию или уважение? Главное, чтобы она, образно говоря, умела взять нужный ключ и накрутить нужную гайку на нужный болт.

– Я бросил тебе как раз этот, самый подходящий для работы ключ, а ты выронила его, будто раскаленный добела. – Я покачал головой. – Зря теряешь время, Эми. Идея совершенно сумасшедшая. Даже если бы я оказался достаточно безрассуден и взял тебя с собой, рискуя, что мы оба поплатимся жизнью за твою неопытность... Ведь ты и понятия не имеешь, в какую историю ввязываешься!

Эми облизала губы.

– Ну уж это моя забота. Есть у тебя хотя капля воображения? Тебе не приходило в голову, что человек с такой, как у меня разукрашенной спиной, может пытаться сбежать от вещей, которые пострашнее всего, что может случиться во время твоей эпопеи с наркотиками? Ведь речь идет о наркотиках, не так ли?

– Никто и словом не обмолвился о наркотиках, милая, – заметил я.

На что Эми нетерпеливо заявила:

– Если хочешь сохранить свои секреты, не разговаривай по телефону в присутствии других людей! Я знаю, что ты намерен обзавестись яхтой и отправиться вынюхивать что-то для Береговой Охраны в район каких-то островов. Скорее всего – Багамских. Прикажешь разыгрывать из себя полную дурочку? О чем, кроме наркотиков, могла идти речь?

– От чего ты пытаешься сбежать, Эми? Или от кого?

Она нетерпеливо встряхнула головой.

– Я пытаюсь сбежать от себя. От себя такой, какой я быть не хочу, и какой меня пытаются сделать...

– Кто пытается?

– Пожалуйста, не надо! Давай поступим как я прошу. С радостью отвечу на твои вопросы, но сначала выслушай! Я не слишком разбираюсь в яхтах, и оружия боюсь, и насилия, но первому смогу научиться и... и, наверное, сумею преодолеть себя во втором, если проявишь достаточно терпения. Ведь это именно то, что требуется для убедительности твоей "легенды". Я не напутала в терминологии?

– Что касается легенды – нет, но...

– Я нужна тебе, Мэтт, – убежденно выдохнула Эми. – Из меня получится превосходная молодая невеста. Мне двадцать пять лет, но думаешь, почему я постоянно подкалываю волосы? Потому что в противном случае выгляжу совершенной сопливицей! Люди отказываются воспринимать меня, как взрослую женщину!

Мы замолчали, выжидая, пока официант поставит передо мной мартини и примет заказы. Когда он отошел, я сказал:

– По правде говоря, мне очень нравится твоя прическа.

Девушка еще раз встряхнула головой, не принимая комплимента.

– Я веду к тому, Мэтт, что прекрасно смогу изобразить девятнадцати-двадцатилетнюю девчонку в крошечных белых шортиках и лифчике. А нос и плечи шелушатся потому, что сдуру обгорела на солнце. Я буду пищать, как кролик, при каждом покачивании яхты, страдать морской болезнью при малейшем дуновении ветра и эффектно падать за борт, пытаясь помочь тебе поднимать якорь. А ты будешь обожающим взглядом следить за этой прелестной, неуклюжей и сексуальной Девочкой, которую исхитрился заманить в свои сети...

– Сексуальной? – повторил я. Лицо ее порозовело.

– Думаю, нам не обязательно скрипеть постелью, остальное же изобразить нетрудно. Разве что ты и в самом деле хочешь... – Краска у нее на лице усилилась, Эми судорожно вздохнула:

– Я не девственница, Мэтт. Возможно, ты успел утвердиться во мнении, что от девственницы меня отделяет значительно больше, чем тебе показалось с первого взгляда. Если... если захочешь заняться со мной любовью после того, как я тебе все о себе расскажу, не возражаю. Но об этом сможем договориться и потом, правда?

А сейчас тебе нужна достаточно убедительная легенда, и что может выглядеть невиннее беспомощной маленькой блондинки, проводящей в круизе медовый месяц? О волосах я позабочусь. И буду самой глупой из всех блондинок, которых тебе когда-либо доводилось встречать. Тебе только останется изобразить пожилого мужа, который от меня без ума.

– Спасибо за "пожилого", – сухо отозвался я. – Видишь ли, Эми, самая большая загвоздка в том, что парни, с коими придется иметь дело, настроены убивать. Люди привыкли, что контрабандой наркотиков обычно занимаются любители, не готовые брать на себя ответственность за убийство. Однако нынче это дело поставлено на профессиональную основу, и участвуют в нем весьма лихие ребята. К тому же, речь идет не о Флорида-Киз. Посреди Багам уйма пустых безлюдных мест: океан, коралловые рифы да мангровые островки, куда полиция не заглядывала со времен Христофора Колумба, принявшего Сан-Сальвадор за сказочно богатую Индию. Небольшой пример для наглядности: не так давно Береговая Охрана, заручившись разрешением багамских властей, отправила трех агентов в интересующую нас зону. Они изображали эдаких американских рыболовов-любителей, выбравшихся завоевывать новые миры на скоростном двухвинтовом катере. Одного из них обнаружили несколько недель спустя – то, с чем не успели управиться акулы. Остальные два, или, если быть точным – два с половиной человека, канули в небытие... И если ты содрогаешься при одном упоминании о столь мрачных подробностях, то что почувствуешь, когда придется столкнуться с неприятелем лицом к лицу? Кстати, именно этот случай и потребовал нашего участия. К сожалению, служащие Береговой Охраны, в том числе и трое исчезнувших, слишком хорошо известны наркомафии. Случилось так, что мы в некотором роде в долгу перед Береговой Охраной, а поскольку фирма обычно занимается делами совершенно иного рода, лицо мое, столь хорошо известное в Москве, менее знаменито на Большом Багамском Острове, Нью-Провиденс или Андросе. А также в Икскьюмасе и близлежащих местах. Вот выбор и пал на меня. Правда, не стану утверждать, будто испытываю по этому поводу особый восторг.

– Меня здесь тоже не знают, Мэтт, – упрямо промолвила Эми.

Я пропустил замечание мимо ушей и продолжал:

– Судя по всему, они перебили всю команду, скормили акулам, отвели посудину на глубину – в промежутках между отмелями встречаются глубокие места, открыли кингстоны и – поминай как звали. Весьма неприятные личности. Собственно, если уж на то пошло, мы тоже не слишком приятные люди, о чем тебя, несомненно, предупреждала мать. Но каким образом я буду проделывать свою мерзопакостную работу и защищать себя, если моя миролюбиво настроенная партнерша станет закатывать истерику всякий раз, как только увидит мой ужасный, зловещий и омерзительный револьвер? Поэтому предлагаю сменить тему и поговорить о человеке, напугавшем тебя настолько, что ты не решаешься вернуться домой. Если он настолько над тобой властвует, как тебе вообще сбежать удалось?

Эми порывисто открыла рот, очевидно, собираясь продолжить спор, но лишь безнадежно пожала плечами и произнесла:

– На какое-то время он уезжал из города. Вот я и собралась с силами, упаковала сумку и бросилась в аэропорт. К счастью, удалось в последнюю минуту приобрести билет. Я как раз получила письмо от отца, помнишь? Вот мне и подумалось, что если встретиться с ним, возможно, отцу удастся мне помочь.

– Помочь в чем?

– Навсегда покончить с этим. Однажды я уже пробовала, но он догнал меня и приволок назад, как... как сбежавшего ребенка. Я нуждалась в помощи сильного человека, способного управиться с ним. Я... Когда я сталкиваюсь с ним, то совершенно лишаюсь силы воли. Знаете, есть мужчины, способные превращать женщин, особенно таких впечатлительных как я, в послушных зомби.

– Стало быть, вы прилетели сюда не только затем, чтобы по прошествии стольких лет порадовать несчастного отвергнутого отца?

Она вздрогнула.

– По-моему, я этого не утверждала. Сказала, что почувствовала себя одиноко и захотела увидеть его. В сущности так оно и было. Не делай меня хуже, чем я есть на самом деле.

– У этого парня есть имя?

– Поуп. Альберт Поуп.

От простого священника до Римского Папы. Наш приятель быстро продвигается по служебной лестнице. Я укоризненно произнес:

– И сей таинственный мистер Поуп обладает некой магической властью? Чем-то настолько ужасным, что ты, убежденная трезвенница, предпочитаешь напиться до потери сознания вместо того, чтобы вернуться и плюнуть ему в глаза? Видно, он и вправду тебя заколдовал! – Эми ничего не ответила. Просто сидела и молча смотрела на меня настолько серьезными глазами, что мне стало стыдно за свое поведение. – Прости. Мне трудно поверить в подобную историю. Ты умная девушка и на трусиху не похожа.

Эми облизала губы.

– Ты не понимаешь. Ты сильный нормальный мужчина без комплексов, которыми можно воспользоваться, чтобы... Если кто-нибудь вздумает попытаться подавить твою волю, заставить участвовать в безумных сексуальных оргиях, сносить боль и унижение, ты просто достанешь большую пушку и пристрелишь мерзавца, не так ли?

Я отрывисто рассмеялся.

– Я перед тобой весь, как на ладони. Хотя нормальность мою ты, возможно, несколько преувеличила. А вот мне никак не удается в тебе разобраться. Расскажи об этом человеке. Наверное, высокий симпатичный парень с черными волосами и зловещим выражением на лице, настоящий ковбой со Среднего Запада.

– Нет, он не со Среднего Запада. Собственно говоря, даже не знаю, откуда он. – Эми слабо улыбнулась. – На самом деле, Альберт полноватый мужчина, похож на бизнесмена. Редеющие светлые волосы... В общем, человек, которого ни за что не заподозришь... Наверное, в этом-то и дело. Я нуждалась в порядочном и надежном человеке, который не станет курить травку и устраивать безобразные оргии. После бородатых ублюдков Альберт выглядел таким мягким и безобидным... Мягким!

– Как это случилось? – спросил я после того, как она некоторое время молчала, вспоминая.

Эми неуклюже передернула плечами, будто одежда все еще причиняла боль пострадавшей коже.

– Днем я, разумеется, занята на работе, но по вечерам и выходным... Я вступила в антиядерную группу. Их программа включала лекции и семинары, а также прочую деятельность, нечто вроде миссионерской работы. Ох уж, эти бесконечные встречи и обсуждения! Наверное, я почувствовала, что сыта по горло их профессиональным жаргоном, густо перемешанным с марихуаной и более крепкой дрянью. К тому же, ко мне относились точно как к отщепенке, потому что я не соглашалась отдать себя – свое тело – какому-нибудь из усатых фанатиков, разглагольствующих о борьбе с ядерной угрозой. Хотя какое отношение может иметь секс к... Я пришла к ним вовсе не для этого!

Официант принес мне второй мартини, Эми замолчала. Я заметил, что прошедшая ночь отучила ее неодобрительно поглядывать на употребляемое мной спиртное.

Эми продолжала:

– Разумеется, мне польстило то, что меня пригласили вступить в их организацию, хотя время от времени и возникали сомнения, что именно заставило этих избранных спасителей мира принять меня в компанию. "Народ за атомный мир" звучит весьма демократично, только на самом деле там собрались изрядные снобы. Я имею в виду окружающий миссис Уиллистон "внутренний круг", а не тех, кто приходит за бесплатной едой и выпивкой, сопровождаемых лекциями. Вы слышали о ней? О миссис Джорджине Уиллистон?

– Слышал. Но зачем ты вступила в их организацию, если считаешь этих людей зазнавшимися бездельниками?

– Мне польстило само предложение, да и миссис Уиллистон умеет убеждать. – Эми поколебалась: – По правде говоря, я присоединилась к ним просто потому, что ненормальная.

– Причина ничуть не хуже любой другой.

– Я не шучу! – Ей не понравилось мое замечание. – Я обращалась к психиатру. И он объяснил, почему я делаю все эти глупости, участвую в движениях, демонстрациях и тому подобное. Я тебе не рассказала вчера? Вовсе не потому, что я такая великая идеалистка, а... можешь назвать это чувством вины. Искуплением греха. Дело в том, что я хочу, чтобы меня обижали, унижали, стыдили и наказывали за испорченность. Еще девчонкой я унижалась, когда полицейские избивали меня, окровавленную и оборванную швыряли в вонючую камеру, и какая-то моя часть, не утратившая здравого смысла, взирала на происходящее с ужасом и отвращением. Своего рода стремление к самоуничтожению. Жанна д'Арк, мечтавшая о костре. Синдром мученицы. Беда лишь в том, что все эти психиатры изрядно преуспели в объяснениях, почему ты совершаешь такие поступки, а вот подсказать, как остановиться, они не в состоянии.

– И тут на сцене появился мистер Поуп. Она кивнула.

– Альберт сразу все понял. Сразу, как только стал членом НАМа в Цинциннати. По-моему, его вообще не слишком беспокоила атомная угроза. Просто он обнаружил подходящее место для охоты за... за подходящим мазохистским материалом. – Она замолчала, выжидая, пока официант поставит на стол заказанный нами ленч.

– Материалом, вроде меня, – прошептала Эми, когда он отошел.

Мы сосредоточились на содержимом своих тарелок и какое-то время царила тишина. Я заметил, что похмелье больше не сказывается на аппетите собеседницы.

– Мэтт, – наконец проговорила Эми.

– Да.

– Мне не хочется рассказывать тебе об... об отвратительных подробностях. Я испытывала при этом такое же тошнотворное унижение, как вчера, когда очнулась посреди улицы в ужасном виде, совершенно пьяная. Мне не верилось, что это отвратительное, грязное, неспособное устоять на ногах, существо действительно я. И все-таки... все-таки где-то в душе я немного торжествовала, ибо получила по заслугам. Справедливость победила. Не знаю, сможешь ли ты меня понять?

– Я не психиатр, Эми. Не ищи у меня понимания. Я только и умею, что стрелять из большой пушки.

Она отрывисто рассмеялась.

– Поосторожнее. Не то я рискую влюбиться в тебя, единственного мужчину, который не утверждает, что понимает меня лучше, чем я сама. – Ирония исчезла из ее голоса. Эми глубоко вздохнула: – Альберт меня раскусил. И превратился в жестокого отчима, карающего за то, что оставила родного отца. В первый раз мне не верилось, что это действительно произошло. Мне не верилось, что ему удалось уговорить меня... не верилось, что это была я, скромная и неприступная. Что это я позволила раздеть себя догола, связать, и обращаться с собой подобным образом... Но все это было со мной, Мэтт, и я даже не осуждаю его, потому что он меня ни к чему не принуждал. Что-то заставляло меня слушаться его, даже когда он требовал проделывать самые отвратительные вещи. Отвратительные настолько, что я никогда не смогу о них рассказать.

– А зря. Может, тебе после этого и полегчало бы. Только, пожалуйста, не за едой.

Эми слабо улыбнулась.

– Боишься навредить мне проявлением дешевого сочувствия? – Улыбка исчезла с ее лица. – Да, я ничего не могла с собой поделать, но сначала все-таки ненавидела причиняемые мне боль и унижение, издевательства над моим... моим довольно красивым телом. Но нечто и мерзкое черное внутри меня наслаждалось происходящим, и со временем я почувствовала, что почти смирилась с этим. Я поймала себя на том, что начинаю... начинаю возбуждаться, а не просто терплю его издевательства в качестве искупления грехов. Вот тут-то, я почувствовала настоящую опасность. Поняла, что нужно немедленно бежать, пока он окончательно не уничтожил меня, мою волю, мою гордость, мое самоуважение, то немногое, что от них еще осталось. Не отсылай меня к нему, Мэтт. Помоги! Ты же обещал отцу, что поможешь мне. Возьми с собой и помоги мне заново обрести себя. Пожалуйста!

(обратно)

Глава 11

Первый раз мы увидели яхту на берегу, неподалеку от гавани Диннер-Ки в Корел-Гейблс к югу от Майами. Ее двадцативосьмифутовый корпус, удлиненный двумя футами бушприта, был зажат меж двумя более крупными и быстроходными яхтами, рядом с которыми наша выглядела довольно маленькой, но в то же время достаточно крепкой и надежной. Однако мачта показалась весьма высокой. Не менее благоприятное впечатление произвел и жесткий трехлопастный винт. В последнее время на вспомогательных двигателях яхт начали устанавливать тонкие складывающиеся двухлопастные винты, которые снижают сопротивление воды при передвижении под парусами, но я наслушался ужасных историй о том, как эти винты складываются, или напротив, раскладываются в самый неподходящий миг. Принимая во внимание свой скромный опыт морехода, я пришел к выводу, что предпочтительно обзавестись стопроцентно надежной моторной установкой, дабы при необходимости быстро покинуть неприятные места, которые предстоит посетить.

Два дня спустя наше судно покрыли свежим слоем невероятно дорогой краски, защищающей днище от водорослей и ракушек – судя по цене, в нее вместо меди и олова добавляли золото и платину. После чего яхту спустили на воду. На транце красовалось название "Спиндрифт" ("Морская пена"). В достаточной мере морское, но не слишком оригинальное.

– Джонни, дорогой, ты только посмотри, как красиво она держится на воде. Просто прелесть! Молодая "супруга" возбужденно дернула меня за руку, не сводя взора с рабочих, подводящих нашу яхту к причалу, где ей предстояло пройти окончательную обработку. – Можем мы... можем мы провести эту ночь на борту?

Выражение лица Эми явно свидетельствовало, что подразумевается при этом отнюдь не сон. Юную любвеобильную жену девушка изображала с не меньшим энтузиазмом, чем накануне павшую, спившуюся женщину. Временами кажется, что женщинам вообще свойственно играть какую-то роль. Мужчина почти всегда остро ощущает фальшь в собственном поведении, тогда как женщина, по-видимому, устает от собственного однообразия и иногда примеряет новую маску, пускай даже несколько нелепую или позорящую. Однажды мне довелось познакомиться с очень милой и респектабельной ученой дамой, которую обстоятельства вынудили изображать из себя совершенно распутную женщину. Впоследствии она призналась, что получила от этого огромное удовольствие – разумеется, находясь вдали от дома и успокаивая свою строгую совесть достаточно вескими оправданиями.

Эми Барнетт, она же Пенелопа Мэттьюс, миссис Джон Мэттьюс, облачилась в часть приобретенного для нее наряда яхтсменки: белые судовые туфли с хитроумными резиновыми подошвами, довольно тонкие и облегающие белые брюки и светло-голубую майку с длинными рукавами. Было решено выждать еще несколько дней, прежде чем она появится на людях в бикини или в шортах и в лифчике, дабы окружающие не подумали, что я избиваю молодую жену смертным боем.

Гладкие светлые волосы ровными прядями падали ей на плечи. Попытка окрасить их самостоятельно желаемого результата не принесла, зато после посещения парикмахерской Эми превратилась в настоящую серебристую блондинку. Распущенные сверкающие волосы делали ее значительно ниже, и, как она и обещала, значительно младше. Маленькая грудь упрямо выпирала сквозь тонкую ткань майки. Рабочие помоложе несомненно считали меня старым похотливым проходимцем, похитившим столь превосходный экземпляр, и были готовы, в случае невозможности в столь преклонном возрасте! – выполнения супружеских обязанностей, немедленно прийти на помощь.

– Можем, дорогой? – умоляющим голосом повторила Эми.

– Они должны еще установить "Лоран", автоматическое управление, и довести двигатель, – ответил я. – Поэтому не стоит пока загромождать каюту своими вещами.

Эми разочарованно вздохнула.

– Я устала от этой старой гостиницы! И хочу переселиться на яхту прямо сейчас!

Я оглянулся по сторонам. И поскольку в пределах слышимости никого не наблюдалось, тихо произнес: – Не переигрывай, дорогая.

– Играйте свою роль, мистер, а мою предоставьте мне! – таким же шепотом отозвалась Эми, больно ущипнув меня за руку. – Кстати, не помнишь, кто говорил, что мы должны вжиться в свои роли? Мэтт, то есть Джонни...

– Да?

– Спасибо. Большое спасибо, что согласился меня испытать.

– Не за что. И вообще, будешь благодарить меня, когда сделаем дело и вернемся живыми. Если, конечно, вернемся.

– Неважно. Я уже стала другим человеком, пусть даже глуповатой недорослью, но она нравится мне намного больше, чем былая безвольная девица с мазохистскими наклонностями... Ну ладно! – разочарованно проговорила Эми, завидев приближающегося мужчину. – Ладно, подождем, раз уж это необходимо, но солнце припекает так, что я вот-вот расплавлюсь. Увидимся в гостинице, дорогой.

– Пени...

Но она уже направилась прочь. Я проводил ее взглядом, любуясь движением маленьких ягодиц под тонкой тканью матросских штанов, после чего повернулся к подошедшему мужчине. Тот представился специалистом по электрическим судовым системам и попросил подняться с ним на борт – показать место, куда я хотел бы установить "Лоран". Несколько раньше я заявил Вашингтону, что поскольку намереваюсь обойтись в плавании без помощи живого навигатора, было бы неплохо иметь на яхте хотя бы его электронный аналог, хоть и говорят, что "Лоран" далеко не всегда срабатывает в отдаленных частях Багамских островов. Один из моих собеседников объяснил это "аномалиями в распространении сигнала". Понятия не имею, что сие может означать.

Мореходство вообще окружает некий мистический ореол. Человек, который не был рожден в носовом кубрике под рев бури и вскормлен рыбой вместо материнского молока, никогда не станет настоящим моряком. Правда, почти то же самое я слышал в детстве о лошадях. Как бы там ни было, добившимся определенных успехов в своем деле вообще свойственно твердить, насколько сложно простому смертному понять, а тем более освоить их искусство. Я и сам не раз расписывал новичкам, как трудно попасть в цель. В действительности же, заставить яхту или лошадь двигаться туда, куда вам нужно, а оружие – стрелять в желаемом направлении, не так уж сложно. Главное, не дать мастерам запугать себя. Поэтому технические стороны предстоящего путешествия меня не слишком беспокоили. Значительно большую тревогу вызывал так называемый "человеческий фактор".

По дороге в гостиницу я остановился у телефона. Дуг Барнетт, устроив все к собственному удовлетворению, полностью исчез из виду, как, впрочем, и подобает покойнику. Всем заправлял из Вашингтона Мак. Связаться с ним не составило особого труда. При всех недостатках нашего шефа, подчиненным он доступен всегда.

– Да, Эрик?

– Она предпринимала какие-либо подозрительные шаги? Вообще какие-либо шаги?

– После известного тебе разговора, когда звонила в свою клинику в Цинциннати и просила продлить отпуск, мы зарегистрировали всего один телефонный звонок. Вчера по тому же номеру. Видимо, забыла сказать сразу. Просила подругу забрать у нее из квартиры цветы и позаботиться о них. Кажется, декоративный кактус и филодендрон. Уезжая на несколько дней, попросила соседку поливать их, но так долго она на нее не рассчитывает.

– Это вполне может оказаться каким-нибудь хитроумным кодом, – сухо заметил я. – Кактус. Филодендрон. Остается дожидаться упоминания о хризантемах. Вот тогда-то все и начнется.

– Наш человек видел, как сестра милосердия, которая работает в той же клинике, переносила два горшка с цветами из квартиры мисс Барнетт.

– Неужто специально отправили человека в Цинциннати, чтобы проверить телефонный разговор? – изумился я.

– Он уже находился в городе, ожидая возвращения Министера.

– Но Министер не оправдал его ожиданий?

– Совершенно верно. Боюсь, надо исходить из предположения, что в настоящее время наш Проповедник сменил базу, и из известных нам людей только мисс Барнетт в курсе его нынешнего местонахождения.

– Миссис Мэттьюс, с вашего позволения, – поправил я. – Здесь она миссис Джон Мэттьюс.

– Да, – согласился Мак. – Кстати, это напоминает мне о том, что в отеле "Марина Тауэрс" некто наводил справки о распутном мистере Мэттью Хелме, который водит к себе в номер нетрезвых молодых дам. Правда, описывал он тебя несколько иначе. Нам не удалось отыскать этого любопытствующего.

Я нахмурился.

– Полная бессмыслица, сэр. Им совершенно ни к чему наблюдать за мною, поскольку и так известно о каждом шаге покорного слуги. Благодаря известному вам следящему устройству. Остается только ждать сообщений.

– Мне приходят в голову два возможных объяснения. Либо слишком долгое молчание мисс Барнетт – миссис Мэттьюс – обеспокоило ее коллег по НАМ и они пытаются прояснить положение вещей, либо... – Мак замолчал, позволяя мне закончить фразу.

– Либо по следу идет кто-то другой. Вероятность, которую мы упустили из виду. Занятно. Остается быть готовым ко всяческим неожиданностям. Хотя неожиданности – далеко не лучшее, что можно получить, находясь на борту яхты посреди Гольфстрима, где я надеюсь очень скоро оказаться.

– Тебе удалось заставить нашу знакомую хоть немного разговориться?

– Я и не пытался, сэр. Не хочу спугнуть ее и заранее все испортить.

– Весьма рассудительно, только на меня оказывают определенное давление, Эрик. Приближается открытие международной конференции в Нассау. Дают понять, что она может оказаться нашим последним шансом, последним шансом всего мира, а потому нельзя допускать ни малейшего риска. Даже не испытывая особого доверия к подобным сборищам, надлежит обеспечить безопасное проведение конференции.

– Однако у нас до сих пор нет уверенности, что Министер и иже с ним нацелились именно на нее, – заметил я. – Собственно говоря, ничто, кроме чисто географического совпадения, пока на это и не указывает. Ко всему прочему, это противоречит простому здравому смыслу.

– Здравый смысл – последнее, чего можно ожидать от фанатиков, чем бы те ни занимались, – сухо отозвался Мак. – По всему миру фанатики разрушают собственные страны во имя патриотизма. Стоит ли ожидать более рационального поведения от фанатиков-пацифистов, если они и в самом деле пацифисты – идеалистические устремления членов НАМ вызывают определенные сомнения – возглавляемых богатой испорченной женщиной, которая успела побывать в лечебнице для душевнобольных? – Мак немного помолчал и продолжил: – Собственно говоря, это не имеетособого значения, Эрик. Министер интересует нас в любом случае, а при сложившихся обстоятельствах нам, чтобы избавиться от сомнений, следует управиться с ним до начала конференции.

– Да, то же самое говорил и Дуг.

– А чтобы управиться с Министером, его прежде всего надо найти. И пока девушка – наша единственная нить.

– И все-таки, не хотелось бы торопить события, сэр. Пускай идут своим чередом. Раньше или позже Эми сама разговорится и поведает дополнительные подробности о своем демоническом любовнике. Надежнее проявить терпение. Сейчас у меня все карты на руках. Я не слишком торопился взять девицу с собой; более того, посмеялся над ее предложением и пояснил, почему об этом не может быть и речи. После чего вынудил ее, в сущности, ползать на коленях и умолять предоставить ей нечто вроде убежища. Думается, сейчас Эми уверена, будто инициатива принадлежит исключительно ей, однако, если я начну задавать наводящие вопросы о местонахождении Дружка-садиста, у девки вполне могут зародиться сомнения.

– Ладно, поступай, как знаешь. Времени мало, и все решилось бы значительно быстрее, если бы удалось добиться откровенности этой особы вместо того, чтобы ждать, пока она или ее друзья приведут тебя к Мини-стеру. Или его к тебе. Быстрее; и намного безопаснее.

– Благодарю за заботу, сэр.

– Пока же продолжай действовать в соответствии с ролью, отведенной тебе в операции, которую Береговая Охрана проводит по делу Григо. Авраам пытается осторожно выяснить, что связывает Константина Григо с НАМ, как в Нассау, так и на нижних Багамских островах, где у него, должно быть, находится важный перевалочный пункт. Наркотики, привозимые из Карибского бассейна, переносятся там на катера для последующей доставки на материк. Именно этот пункт и пыталась обнаружить неудавшаяся экспедиция Береговой Охраны. Тебе предстоит действовать так же, как они, вплоть до минуты, когда...

– Вплоть до минуты, когда меня выбросят на съедение акулам, – сухо закончил я. – Да, сэр. Постараюсь избежать участи предшественников. Правда, учитывая тесные связи моей красотки-женушки с противником, это будет нелегко.

– Зато обеспечит свободу действий Аврааму, – спокойно отозвался Мак.

– Это уж точно, – согласился я. – Наблюдая, как я в очередной раз выставляю себя на посмешище, пытаясь под чужой фамилией и с фальшивой супругой сделать невидимой пятитонную яхту, снабженную сорокафутовой мачтой, они будут так отчаянно хохотать, что никак не заметят подкрадывающегося сзади мертвеца. – Я скорчил рожу телефону: – Вы не намерены посоветовать мне быть осторожным, сэр?

– Если бы ты нуждался в моих предостережениях, я не выбрал бы тебя для этого задания. Удачи, Эрик.

Он всегда не забывает пожелать нам удачи. Очень мило с его стороны. Выходя из кабины, покорный слуга задумался: что заставило меня отзываться о девушке в столь резких тонах? Похоже, просто боялся признаться себе – да и Маку – в определенной симпатии к ней. Вразрез и вопреки всему, что мне было о ней известно.

(обратно)

Глава 12

Предстоящее путешествие к Багамским островам можно было условно подразделить на несколько этапов. Прежде всего предстояло запустить маленький двухцилиндровый дизельный двигатель и вывести яхту из узкого дока, по возможности избежав столкновений с посторонними предметами. Далее следовало отыскать фарватер Диннер-Ки и пройти между его отметками до Бискайнского залива, не сев при этом на мель. Затем – пересечь на дизеле Бискайнский залив и войти в узкий фарватер, пролегающий неподалеку от южного конца Ки-Бискайн, и еще раз постараться избежать коварных отмелей. И, наконец, миновав живописный маяк на оконечности Ки-Бискайн, не пропустить прибрежный указатель, коему предстоит уберечь нас от прибрежной отмели, которая, если не ошибаюсь, представляет собой коралловый риф. Дальше откроется Флоридский пролив.

Все это, предположительно, представляло собой совершенно пустяковую задачу для любого опытного яхтсмена, мужского или женского пола. Далее следовала более трудная часть: поиски Багам.

– Хочешь, приготовлю что-нибудь на ленч? – спросила Эми, когда Соединенные Штаты Америки, наконец, остались за кормой.

– Разумеется. Добрый старый шотландский виски с содовой. Покрепче. Для себя тоже. Эми встряхнула головой.

– Мое первое знакомство со спиртным трудно назвать блестящей победой. Реванша брать не спешу, так что спасибо. И еще тебе придется меня подучить. Преподать навыки обращения со спиртным. Что подразумевает слово "покрепче"?

– Вероятность того, что из тебя получится опытный бармен, невелика. Впрочем, можешь попытаться. Нормальная доза составляет полторы унции. Мне можешь налить две – в качестве успокаивающей дозы. Мерный стаканчик висит на перегородке камбуза рядом со щипцами для льда.

– Мэтт, то есть Джонни... – она заколебалась.

– В чем дело, Пенни?

Она насмешливо посмотрела на меня.

– Ты уверен, что справишься с этим делом... Джонни? Вид у тебя был ужасно напряженный.

Я изобразил искреннее негодование.

– На что намекаешь, несчастная? Мы ведь до сих пор ни на что не налетели, правда? И на мель не сели. Недоверие к шкиперу на судне расценивается как мятеж. А виновных в мятеже принято бросать за борт. – Я улыбнулся: – Нет, миссис Мэттьюс, я далеко не уверен в своих мореходных талантах. Управлять яхтой должна была моя партнерша-морячка, мне же отводилась роль крепыша с пистолетом в руке. По долгу службы мне не раз приходилось путешествовать на судах, за штурвалами которых стояли другие люди, но достаточно редко плавать на них самому, особенно на яхтах, и уж ни разу я не выходил в море с безжалостной попутчицей, вознамерившейся заставить капитана умереть от жажды на своем посту.

Эми тихо рассмеялась.

– Похоже, не помешает взяться за изучение того справочника по мореходству, что лежит на полке в каюте.

– Не раньше, чем его дочитаю я. Уже почти одолел первую главу. У тебя возникают какие-то сомнения? По какому поводу?

– По поводу перспективы оказаться посреди океана наедине с человеком, понятия не имеющим, как управляться с яхтой? – Эми одарила меня странной, кривой усмешкой. – Ни малейшего. Сколь ни странно. Если меня что-то и беспокоит, так это та мерзость, засевшая у меня в голове, и заставляющая мерзко вести себя по отношению к людям, и позволять людям мерзко обращаться со мной. К тому же, сдается мне, ты несколько преувеличиваешь собственную беспомощность. В смысле управления яхтой. Ваш заказ сейчас будет готов, сэр.

– Включи "Лорана когда спустишься в каюту, он должен какое-то время прогреться. Сразу после ленча возьмемся за навигацию.

Я проводил взглядом исчезающую в люке стройную фигурку в джинсах и полосатой рубашке с короткими рукавами и открытым воротником. Нелепые панталоны и мешковатые шаровары, которые в последнее время вошли в моду у женщин, свершили чудо, еще несколько назад на мой взгляд невообразимое: девушки в обычных, хорошо сидящих джинсах на их фоне стали казаться привлекательными. И теперь даже я, некогда убежденный противник подобных нарядов, вынужден был признать: нынешняя моя спутница выглядит не так уж плохо, несмотря на грубую голубую ткань, обтягивающую нижнюю половину ее тела.

Я не уставал повторять себе, что имею дело с притворством, и что Эми, естественно, сделает все возможное, дабы затронуть чувствительные струны моего сердца; однако, несмотря на это, не смог избавиться от непобедимого желания защитить и ободрить несчастную, обиженную девочку. Разумеется, помимо сочувствия, не последнюю роль сыграло тут и другое. Неизбежное в сложившихся обстоятельствах явление. Дама начинала казаться мне привлекательной, – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Правда, я твердо заявил себе, что хватает покуда и других забот, связанных с хитроумной навигацией и управлением незнакомой яхтой.

Допив свое виски и насладившись одним из сандвичей по-шведски, которые приготовила для нас Эми, я принялся за работу и выяснил, что говорит электронная аппаратура о нашем нынешнем местоположении. Принцип действия "Лорана" остается для меня загадкой, знаю лишь, что на большинстве современных морских карт имеются пронумерованные линии, соответствующие сигналам с определенных наземных станций. Нажимаешь нужную кнопку на своем волшебном ящичке и такие же цифры появляются в двух окошках. Находишь по ним две линии на карте, а их пересечение указывает то самое место, где в данный момент находится твое судно. Такова базовая теория, на практике же эти кремниевые кристаллы способны выполнять на борту почти любую работу, кроме разве что приготовления еды и поднятия парусов – очередной шаг в развитии мореходства.

– Парус впереди, собранный наподобие шторы, именуется большим кливером, – напутствовал я Эми, – и разворачивать его мы пока не будем. Далее – малый фокаштаг. Чуть погодя сможешь развязать канаты, которые удерживают этот парус. Если не ошибаюсь, поворотный брус в нижней его части именуется утлегарем. Запоминай терминологию. Потому как, если на корабле называть вещи неправильными именами, корабль немедленно пойдет ко дну. Во всяком случае, умники в порту, похоже, считают именно так. Далее – грот на главном гике. Начнем с него. Говорят, на судне положено отвечать "Слушаю, сэр".

– Слушаю, сэр!

– Кстати, не советую падать за борт. Как говорится, одной рукой заботишься о посудине, другой – о себе. А теперь, я разберусь с нашим автопилотом, чтобы не держаться за рукоять, именуемую румпелем, после чего возьмемся за работу.

Думается, установка паруса на яхте размером со "Спиндрифт" должна занимать не более пяти минут. У нас на это ушло больше часа. Канаты, похоже, сговорились поиздеваться над нами. Либо они вели не туда, куда следует, либо как нарочно запутывались в такелаже над головой, когда мы пытались за них потянуть. На мачте имелись небольшие патентованные скобы, – на манер тех, что устанавливаются на телефонных и электрических столбах – позволяющие взбираться на самую верхушку, но лучше бы их не было, потому что скобы так и притягивали любую оказавшуюся в непосредственной близости веревку. Да и сами паруса были установлены совершенно неправильно. Разумеется, с моей точки зрения. Ничто не желало срабатывать как следует с первой, а равно и со второй попытки, но в конце концов маленький парус все-таки поднялся впереди мачты, а за ним наполнился ветром и грот.

Я выключил двигатель, после чего с помощью Эми регулировал оснастку до тех пор, пока морской спидометр не показал, что мы рассекаем воду с максимальной скоростью – два, а временами и целых три узла. Показатели не слишком подходящие для участия в регате, но в то же время вполне удовлетворительные для пары новичков, осторожно ступающих на матросскую стезю. К вечеру земля скрылась за горизонтом, и только желтоватый туман вдалеке за кормой свидетельствовал, что Майами по-прежнему пребывает там, где мы его оставили. Мы съели в кокпите обед, состоявший из маленьких поджаренных бифштексов и свежих овощей, которыми запаслись по настоянию Эми. Лично я вполне удовлетворился бы одними консервами.

– Посуду оставь мне, – сказал я. – Не обязательно делать всю работу по камбузу в одиночку.

– Не надо, я сама. Это совсем не трудно. А потом, если я тебе не нужна, пойду немного прилягу. Эти таблетки от морской болезни нагоняют сон. Мэтт?

– Да?

– Мне... мне очень нравится здесь. Еще раз спасибо, что взял меня с собой.

– Не спеши благодарить. До сих пор нам везло с погодой, но это еще не значит, что мы гарантированы от бури поутру, хотя в прогнозе о ней и не упоминалось. Пока же можно воспользоваться тем, что вокруг – ни души, и заняться полезным делом. Немного поупражняться в стрельбе. Не могла бы ты собраться с силами и взять в руки револьвер, который я оставил под матрасом на койке правого борта? Еще ружье из рундука на камбузе. Принеси их сюда и захвати патроны. Они в нижнем ящике на камбузе. Пора привыкать прикасаться к оружию. Не исключено, что однажды придется воспользоваться им по-настоящему.

Я в очередной раз намеренно демонстрировал, насколько серьезно отношусь к поискам секретного островного убежища зловещего мистера Константина Грига. Раньше мне, разумеется, пришлось посвятить спутницу во все подробности, дабы показать, как я ей доверяю. Вернее, почти во все подробности. Теперешнее мое предложение явно разрушило испытываемое Эми чувство умиротворения, но, тем не менее, девушка молча подчинилась и покорно выслушала все мои наставления. Мы научились открывать и закрывать затвор, вкладывать и вынимать патроны, взводить и спускать курок, включать и выключать предохранитель. Затем я заставил Эми пощелкать оружием вхолостую.

Последним номером программы стали упражнения в стрельбе из револьвера тридцать восьмого калибра. Я не стал давать Эми ружье, хоть сам и разрядил несколько патронов, проверяя его. Это был "винчестер", состоящий на вооружении у полиции; предположительно такой же, как тот, что якобы находился на яхте у Дуга Барнетта; оружие, обладающее своеобразной жестокой красотой. Однако двенадцатый калибр слишком велик для новичка, особенно слабосильного новичка, которого, к тому же, приучили бояться оружия. Короткий ствол и тяжелые заряды приводили к страшному грохоту и отдаче при выстреле. Я и так выяснил все, что хотел. Мучить Эми Дальше было ни к чему.

Взяв оружие, чтобы отнести его обратно, девушка остановилась в люке и оглянулась.

– Ты не научил меня сжимать револьвер двумя руками, как это делают в кино, – пожаловалась она.

– Боюсь, что не хватая второй рукой опору, ты рискуешь вылететь за борт, – отозвался я. – Не стану спорить, некоторые добиваются лучших результатов в стрельбе по бумажной мишени, удерживая оружие обеими руками, но когда очутишься в воде, мысль об этом вряд ли покажется особо утешительной.

Эми, нахмурившись, посмотрела на оружие.

– Полагаю, тебе хотелось лишний раз напомнить мне, что предстоит отнюдь не увеселительная прогулка, – холодновато промолвила она.

– Нечто в этом роде. А заодно, воспользовавшись случаем, прочитать тебе знаменитую свою лекцию о правильном использовании огнестрельного оружия. Накрепко заруби себе на носу: оружие – чрезвычайно серьезная вещь. Стоит лишь направить его на человека, и ты превращаешься в убийцу, вне зависимости от того, собиралась нажимать на спуск или нет. Поэтому, прежде чем хвататься за оружие, следует окончательно решить для себя этот вопрос. Только в кино пистолет служит чем-то наподобие волшебной палочки, заставляющей людей покорно выполнять любые распоряжения. Полицейские вынуждены орать "руки вверх", ибо им положено попытаться сохранить человеку жизнь. Мы – другое дело. Я не стану целиться в человека, если не готов убить его и, видя направленный на меня ствол, исхожу из предположения, что владелец оного желает моей смерти, а потому прилагаю все усилия, дабы уложить супостата. Если тот не окажется более удачлив, чего до сих пор не случалось. Забудь все эти дурацкие фразы, вроде "бросай оружие, замри". Помнишь, по телевизору когда-то шел фильм "Сумеречная зона"? – Она кивнула, и я продолжал: – Так вот, как только направляешь на кого-либо оружие, ты мгновенно попадаешь в сумеречную зону, зону смерти, а потому гораздо лучше довести дело до конца самому, опередив неприятеля. Вот и все.

Эми облизала губы.

– Понимаю, – тихо промолвила она. – И надеюсь, ты заметил, что я перестала вздрагивать и ужасаться, беря в руки оружие. В тот раз ты застал меня врасплох.

Но, думаю, стоит предупредить: я вряд ли решусь нажать на спуск, если мишенью вместо куска картона будет живой человек. Правда, все равно бы в него не попала. В чем мы имели случай убедиться на примере мишени. Спокойной ночи, Мэтт. Разбуди меня, если понадоблюсь.

"Итак, эксперимент прошел удачно", – мрачно подумал я, провожая ее взглядом. Он подтвердил: девушка совершенно не умеет обращаться с оружием. Подобные вещи изобразить невозможно. Я неожиданно поймал себя на мысли: заметила ли Эми красоту сегодняшнего заката, угасающего над тихим спокойным морем. Яхту подгонял легкий попутный ветер. Если судить по предыдущим ночам, очень скоро в небе должна была появиться довольно впечатляющая луна. Два человека, которым не приходится играть друг с другом в грязные игры, могли бы получить массу удовольствия, плывя в такую ночь по Гольфстриму. И коль речь зашла о Гольфстриме, цифры в светящихся окошках "Лорана" подсказывали, что следует забрать немного к востоку, дабы течение понесло нас на север.

Эми настояла на том, чтобы я разбудил ее на вахту в два часа утра и немного поспал. В четыре она подняла меня и сообщила о маленьком мигающем свете далеко впереди. Я поднялся на палубу и замерил интервал между вспышками: пятнадцать секунд. Маяк "Большой Айзек" на северо-западной оконечности Большой Багамской отмели. Вышли тютелька в тютельку... С "Лораном" на борту кто угодно станет великим навигатором.

Я уже объяснял Эми, что, хотя, ближайший к Соединенным Штатам багамский порт – это городок Бимини на одноименном острове, меня он не привлекает. Судя по справочнику, в порт ведет хитроумный фарватер, окруженный бесконечными песчаными отмелями. И направиться туда я решусь не раньше, чем стану заправским мореходом, то есть, примерно через неделю. Поэтому теперь мы направлялись мимо Бимини в сторону Фри-порта, расположенного к северу, на Большом Багамском острове. Мы оставались в глубоких водах Флоридского пролива и фарватера Нортвест-Провиденс, минуя отмели стороной. Раньше или позже предстояло научиться управлять яхтой на мелководье, но я рассчитывал накопить к тому времени немного мореходного опыта.

– Можешь идти спать. Я подежурю, – сказал я.

Эми покачала головой.

– Нет. Уже выспалась. Мне нравится здесь.

– Ладно, когда устанешь, можешь забраться на сиденье кокпита.

Эми бросила на меня быстрый взгляд.

– Не обращайся со мной, как с ребенком, Мэтт. Возможно, у меня в голове не хватает пары заклепок, но с телом-то все в порядке.

– Можешь не сомневаться, – согласился я. – Давно заметил.

Она окинула меня еще одним быстрым взглядом, намереваясь что-то возразить, но передумала. В красноватом отсвете нактоуза я увидел загадочную улыбку, появившуюся на губах у Эми: улыбку женщины, которая с некоторым удивлением обнаруживает, что ей приятно услышать от мужчины о своей желанности.

С наступлением дня мы собрали все наличное мужество и развернули большой кливер, увеличивший площадь парусов почти вдвое и поднявший скорость до четырех узлов. По-прежнему держалась хорошая погода. "Лоран" за руку провел нас по фарватеру Нортвест-Провиденс. После стольких часов пустого горизонта появившиеся впереди строения Фрипорт-Лукайа вызывали легкий трепет. Посторонитесь, Колумбы и Магелланы, Хелм идет!

Спустив паруса, я вполне успешно воспользовался двигателем, вошел в гавань Лукайан Харбор и без особых приключений подвел яхту к таможенному причалу. Час спустя, получив официальный допуск на Багамские острова, мы пришвартовались к длинному бетонному пирсу, после чего, забравшись под навес кокпита, выпили за успешное окончание океанского перехода. Во всяком случае, покорный слуга выпил. Эми довольствовалась консервированным соком ананаса.

Там же, в кокпите, и пообедали. Затем я помог Эми управиться с посудой и при этом обнаружил, что бурно реагирую на близость спутницы в тесном пространстве камбуза. Чуть раньше мы оба приняли душ в расположенной неподалеку от берега душевой, весьма потрепанной, после чего Эми переоделась в белые матросские шорты и крошечный голубой лифчик. Я старался не смотреть на нее.

– Трудная была ночь, – сказал я, вешая посудное полотенце. – Если не возражаешь, я пораньше отправлюсь спать.

– Мэтт...

– Здесь я Джонни.

– Прости. – Мое замечание на мгновение выбило Эми из равновесия, но она тут же глубоко вздохнула и тихо продолжала: – Джонни, не мучай себя. Ведь мы с самого начала обо всем договорились. Если ты, конечно, этого хочешь. – Я молчал, и девушка с легкой горечью добавила: – Или просто не желаешь связываться с такой дрянью? Поэтому и борешься изо всех сил? Борешься со мной.

Я облизал губы и холодно произнес:

– Мне казалось, что не используя преимуществ данной ситуации, я веду себя как подобает джентльмену. Согласен, ты сделала предложение, но сделала его под определенным нажимом и без особого энтузиазма.

– Просто не хотелось... преувеличивать свою ценность. – Слова эти Эми произнесла совершенно спокойно, затем судорожно вздохнула и прошептала: – Господи, до чего же глупо! Стоять и рассуждать об этом!

"Избитая сцена искушения", – угрюмо подумал я, когда Эми оказалась в моих объятиях. Любительски разыгранная ночь в борделе. Однако губы оказались мягкими, исполненными желания, тело теплым и податливым, а быстрые умелые пальцы после первого поцелуя помогли мне снять ее лифчик и мою рубашку и направили пальцы покорного слуги к застежке маленьких белых шортов... После чего, нагие, мы оказались на койке правого борта и еще раз соприкоснулись губами, тогда как руки постепенно знакомились с телами, дабы перейти от невинных поцелуев к взрослым забавам.

Я поднял голову, намереваясь разглядеть, какое страстное выражение изобразит на своем лице эта проклятая фальшивая блондинка, которая от самого Майами завлекала меня настолько искусно, что было бы просто несправедливо зачислять ее в разряд любителей...

И допустил серьезнейшую ошибку. Не следовало смотреть. Эми не сводила с меня пристального взгляда и не деланное желание, не мнимая страсть отражались на ее лице, а нечто совершенно противоположное. Поцелуй ее не пугал: напротив, был в какой-то мере приятен, но озабоченное выражение лица отчетливо свидетельствовало, что девушка прекрасно осведомлена обо всем, что последует дальше, о жестоких непристойностях и постыдной боли, испытанных в объятиях неумелых, нетерпеливых коллег-студентов и извращенного типа, именующего себя Альбертом Поупом. Разумеется, и мне предстояло совершить то же самое, поскольку я был мужчиной, а ни один мужчина без этого не обходится, но Эми надеялась, что я, единственный приличный из ее знакомых, постараюсь свести унижение и боль к минимуму.

Я отпустил спутницу и порывисто сел. Сказал себе, что Эми притворяется, притворяется вне всякого сомнения, одновременно понимая: это не может быть правдой. Никто не способен притворяться до такой степени. Невозможно изобразить это выражение невинного доверия так же, как невозможно изобразить неумение обращаться с оружием. И, стало быть, мы ошибались; все, во всем и с самого начала. Ошибались все наши несравненные умники и в том числе гений тайных служб, суперагент Хелм. Я встал и поднял с пола свои джинсы.

Эми заговорила у меня за спиной, и привычное имя уже было готово сорваться с ее губ, но она вовремя поправилась. В голосе ее звучало удивление и легкая обида.

– Джонни?

– Набрось что-нибудь и поднимайся на палубу, – хрипло проговорил я. И услышал, как добавляю: – Пожалуйста.

– Да, Джонни.

– Потуши свет, когда будешь выходить. Пожалуйста.

Вслепую я натянул свои штаны, отыскал пару стаканов и наполнил виски со льдом. Выглянул из люка, поставил их на палубу и вскарабкался вослед выпивке. Мгновение спустя свет в каюте погас, и Эми присоединилась ко мне, в короткой кружевной белой шелковой ночной сорочке, превратившей ее в десятилетнюю девчушку с прямыми светлыми волосами, сверкающими в приглушенном свете гавани – свете, пробивающемся сквозь навес кокпита.

– Выслушай меня внимательно, пожалуйста, – начал покорный слуга. – Я приготовил тебе виски, потому что оно тебе понадобится. Можешь считать лекарством. И, пожалуйста, слушай очень внимательно, и держи свой прелестный ротик на замке. Не говори ничего. Понимаешь? Все, что может прийти в твою прелестную головку, весьма далеко от правды, поэтому давай не будем усложнять положение излишними укорами и упреками. Можешь мне это обещать?

Немного помолчав, Эми кивнула.

– Да, Джонни.

Я сделал паузу, в последний раз обдумывая свое решение. Разумеется, я нарушал все требования секретности. И вообще ставил задание под угрозу. И поступить так отчасти вынуждало меня чувство вины за то, как я обманывал и обманывался в этой девушке. Я, и все мы. Хотя это было не столь уж важно. Важно было выяснить, что же представляет собой Эми на самом деле. Теперь я окончательно убедился: Эми не та, за кого ее принимали. К тому же, имелись определенные указания на этот счет: предписывалось как можно скорее выведать все, что ей известно о Министере. Дуг Барнетт в ужасе схватился бы за голову, узнав, что именно я намерен сделать, но инстинкт и опыт подсказывали: пора кончать со скрытностью и обманом. И хоть немного поверить человеку. А потом посмотреть, чего можно добиться небольшой откровенностью.

– Если то, что я тебе расскажу, станет известно кому-либо еще, все равно кому, перестраховщики из Вашингтона без малейших колебаний оторвут мне голову. Надеюсь, ты это понимаешь.

– Понимаю. – Эми судорожно сглотнула. – Касательно моего отца? Скажи мне!

По-видимому, ее проницательность не уступала моей собственной. Покорный слуга кивнул и начал рассказывать.

(обратно)

Глава 13

Во время моего рассказа Эми сидела чрезвычайно тихо, соблюдая требуемую тишину. При этом обеими руками сжимала бокал с виски – вернее, пластмассовый стаканчик. С малых судов настоящее, бьющееся стекло стараются изгонять начисто. Сжимала Эми стакан изо всех сил, как некое оружие, которое в любое мгновение может понадобиться для защиты. Хотя не исключаю, что так оно и было. Время от времени девица осторожно пригубливала содержимое.

В бухте царила тишина, обычная для подобных мест. Иногда громко посмеивались рыбаки, попивающие пиво в кокпите катера в конце причала, а вдали, в следующем ряду судов видны были мужчина и женщина, беседующие на палубе крупного моторного судна, отдаленно напоминающего торговый траулер. Временами до нас доносился звук их голосов.

Вообще гавань нельзя было назвать переполненной судами. Я слышал, что в последнее время это характерно и для других портов Багамских островов. С тех пор, как несколько лет назад острова добились фактической независимости от Британии, гостеприимства, которым они славились некогда, значительно поубавилось. Ухудшилось обслуживание и содержание всего, что так или иначе связано с туризмом – в плачевном состоянии сортиров и душевых я убедился на собственном опыте – в результате чего многие избалованные роскошью посетители со своими позолоченными катерами и шикарными яхтами отправились на поиски других мест. Принимая во внимание, что туристы, по сути, единственный источник здешнего дохода, подобное отношение нельзя назвать особенно дальновидным. Хотя допускаю, что будь у меня черная кожа и получи я в собственное распоряжение симпатичную новую страну, покорный слуга вел бы себя далеко не лучшим образом.

– Вот так выглядит суть дела, – наконец произнес я. И, не дождавшись реакции Эми, спросил: – Как насчет добавки?

На что девушка едва слышно произнесла:

– Ты твердо вознамерился сделать из меня алкоголика, да? – Но ни на лице, ни в голосе ее не было улыбки. – Ладно. Мне не впервой. Возможно, придется за мной убирать, но и тебе не в новинку...

Когда я вернулся на кокпит, Эми по-прежнему неподвижно сидела на том же месте, глядя в пустоту. Я вложил стакан ей в руки.

– Теперь твоя очередь говорить.

Эми пригубила виски, задумчиво облизала губы и посмотрела на меня.

– Почти вкусно. Даже приятно. Не то, что дрянь, которую я купила вчера.

– Это шотландское виски "Диварс Вайт Лейбл", – проинформировал я. – "Катти Сарк" тоже недурен, ну, а если хочешь прослыть оригиналом, рекомендую "Баллантайнс Пинч". Но это удовольствие подороже. Ты же, наверное, приобрела себе пинту "Олд Дайнемайт", "Семмис Свемп Джус" или что-то в этом роде. Позволю себе заметить, что девушка, которая управилась в одиночку с пинтой подобной дряни, приличные напитки может пить без опаски.

– Мэтт...

– Да, Эми.

Она смотрела на меня невидящими большими и черными глазами.

– Неужели отец мог так со мной поступить? Неужели решился так меня обмануть, даже если думал, будто меня подослали шпионить за ним? Неужто мог такое подумать? Неужели ему было не достаточно посмотреть на меня, чтобы понять, что я... что я... – Голос Эми перешел в тихие всхлипывания. – Нет, пожалуйста, не прикасайся ко мне! Сейчас угомонюсь. Не надо мне твоих утешений!

– Разумеется.

– И ты! – Выдохнула она, шмыгая и вытирая глаза кружевным подолом сорочки. – Ты! Как тебе только в голову могло прийти, будто я проделала это с собой специально, разыграла отвратительный спектакль исключительно для того, чтобы тебя обмануть? А то, как ты подыгрывал этому жестокому розыгрышу... – Она замолчала, пристально посмотрела на меня и спросила: – Обо всем знал?

Покорный слуга раздраженно произнес:

– Я же тебе сказал! На следующий день я встретился с Дугом Барнеттом в Уэст-Палм-Бич. Разумеется, я знал, что он не погиб.

– Я имею в виду... до того. – Эми не сводила с меня испытующего взгляда: – В самый первый день, в Майами. Когда отвез меня к нему в тюрьму. И потом, когда мы плыли на катере Береговой Охраны с этим симпатичным смуглолицым адмиралом, как там его бишь...

– Сандерсон. Антонио Сандерсон.

– Тогда ты знал, что мы участвуем в... в искусной мистификации?

– Какая разница? Не пытайся себя обмануть. Если бы я и знал, то вел бы себя точно так же. Я выполняю приказы.

– Нет, – спокойно возразила она. – Нет, не думаю, что ты вел бы себя точно так же. В этом-то и дело. Стало быть, в то время ты и сам не подозревал, что они с... с помощью отца затеяли ужасный спектакль, чтобы заставить меня поверить в его самоубийство?

Я покачал головой.

– Нет. Раз уж настаиваешь, то заявляю: не знал. Я не участвовал в этом деле с самого начала. Актерские мои способности сочли недостаточными и решили, что я лучше сыграю свою роль, ежели поверю в реальность происходящего. Что покорный слуга и сделал. – Я изобразил печальное лицо. – Разумеется, ты права. Меня несколько понесло, чего не случилось бы, если бы знал, что участвую в спектакле. Господи, я вел себя так, будто речь шла о моем любимом старшем брате. – Я бросил взгляд на покрытое тенью маленькое лицо, окаймленное прядями светлых волос. – И все-таки не понимаю. Имеет ли это какое-либо значение?

– Да. – Она подняла голову. – Для меня это чрезвычайно важно. Для меня чрезвычайно важен ты.

Я угрюмо произнес:

– Тогда тебе можно только посочувствовать. Если я для тебя чрезвычайно важен. Ибо я профессионал, Эми. За редкими исключениями, делаю то, что велят, и если при этом вынужден обманывать доверчивых маленьких девочек, тем хуже для них. И, дабы окончательно развеять твои иллюзии, скажу, что если кто-то попытается воспользоваться тобой, как щитом, стреляя в меня, выстрелю в ответ, не колеблясь. Так нас учили, так мне удается выжить до сих пор, в то время как немало хороших людей – возможно, во многих отношениях лучших, чем я – распрощались с жизнью. И коль скоро тебя похитят, а похититель пригрозит разрезать пленницу на мелкие кусочки, если я не выполню определенных условий, я отправлю ему острый нож с уведомлением, что он может не откладывать дело в долгий ящик, поскольку подчиняться я не намерен. Мы никогда не играем в подобные сентиментальные игры с участием заложников, независимо от того, кто может пострадать или умереть. На лице Эми возникла слабая, но все-таки улыбка.

– Ну и ну! – прошептала девушка. – Безжалостный робот, который выполняет приказы, невзирая ни на что! Железный человек. И этот бестрепетный убийца не решается заняться любовью с девушкой, которую обманывает!

Я вознамерился было возразить, но поймал себя на том, что ничего осмысленного сказать не могу. По фарватеру, за пределами освещенной гавани, двигался маленький катер с навесным мотором. Вскоре поднятые им волны всколыхнули суда, стоящие у причала, и мягко ударились о корпус "Спиндрифта".

– Мне следует страшно рассердиться на тебя, да? – мягко прозвучал голос Эми. – Собственно, так оно и было, но ведь мне нельзя же на этом останавливаться, правда? Я должна испытывать к тебе отвращение за твою ложь и притворство. И все-таки ты не смог сделать этого со мной, хоть я и была... как это назвать, – готова к употреблению. – Голос прозвучал почти неслышно: – Почему ты не воспользовался этим, Мэтт?

Я поколебался, потом глубоко вздохнул и сказал:

– Проклятие! Взялся расколоть зловещую заговорщицу и лег с ней в постель, разумеется, исключительно для пользы дела. И вдруг обнаружил, что соблазняю невинную девушку. Наверное, мужское мое достоинство не выдержало подобного потрясения. – Некоторое время я молча смотрел на Эми, потом спросил: – И что же дальше делать будем?

– По-моему, это зависит от тебя. Ведь, собственно говоря, ничего не изменилось, правда? То есть, если ты и правда занимаешься расследованием, можем продолжать действовать так, как предполагали. У меня возражений нет. Идти мне больше некуда. Да я и не хочу. Разумеется, если ты просто изображал секретного агента для меня...

Я покачал головой.

– Задание у меня самое что ни на есть настоящее. Мы его лишь малую чуточку приукрасили, дабы произвести впечатление на миссис Пенелопу Мэттьюс.

Эми нахмурилась.

– Вот уж чего не понимаю, Мэтт, так это причины столь сильной заинтересованности моей скромной персоной. Почему мне придают такое значение? Даже если все уверены, будто я прилетела в Майами, чтобы следить за отцом в пользу НАМ, к чему затевать столь хитроумную игру? Хотите добиться моего доверия? Зачем? Что вам от меня нужно, всем вам? Сведения о группе миссис Уиллистон или других организациях, в которых я состояла? Не думаю, что многое добавлю к тому, что вам уже известно. У нас ходила дежурная шутка, что каждый второй член организации тайно работает на ФБР. Тамошние специалисты пристально наблюдают за всеми движениями протеста. Так с какой же стати... – Эми оборвала речь на полуслове и испуганно воззрилась на меня. – Ведь это не может быть связано с Альфредом!

Итак, разговор, наконец, перешел на человека, о котором мне не слишком хотелось заводить речи самому. Я намеренно не упоминал о Министере, предпочитая, чтобы слова о нем прозвучали своим чередом. Не исключено, что Эми не пожелала бы поверить в истинное положение дел, исходи инициатива от меня.

– Ты попала в самую точку, малышка, – сказал я. – Мы давно разыскиваем человека, известного тебе как Альберт Поуп.

Воцарилось молчание. Наконец Эми облизала губы и произнесла:

– Потому что... потому что он не слишком обходителен с маленькими девочками? Это характеризует его не с лучшей стороны, однако вряд ли особенно угрожает национальной безопасности...

– Он говорил тебе, чем зарабатывает на жизнь? Эми передернула плечами.

– Кажется, у него был какой-то завод. Альберт продал его и отошел от дел. Завод небольшой, но денег хватило, чтобы посвятить себя более важным заботам. Таким, как спасение человечества. – Она быстро встряхнула головой: – Своего рода стандартное заявление "обеспокоенного гражданина планеты Земля". Я их наслушалась вдоволь. Некоторые говорят искренне, другие ищут рекламы, выставляя себя благородными общественными заступниками, а некоторые, вроде меня, помышляют о красивом мученичестве. Не хотелось бы показаться циничной, Мэтт, но когда психиатр растолковал мои мотивы, я крепко разочаровалась во всех этих великолепных движениях. Здесь, несомненно, виноваты не они, а я.

– А Альберт?

Эми быстро покачала головой.

– По правде говоря, никогда не задумывалась, в какую категорию зачислить Альберта. Если его вообще можно куда-либо. После первого раза – нашего первого свидания, если это можно назвать свиданием – политические воззрения Альберта потеряли для меня всякое значение. Нас не связывали интеллектуальные взаимоотношения. Спустя какое-то время я обнаружила, что вообще перестала думать. Слишком много для этого требовалось усилий. Я стала жить в простом туманном и дурманящем мире... невыносимой боли и экстатического наслаждения. Поэтому и сбежала, пока... пока не разучилась думать окончательно. – Она пристально посмотрела на меня. – Кто такой Альберт Поуп, Мэтт?

– На самом деле его зовут Альфред Министер, – сказал я. – Это человек, который взорвал посольство США в Буэнос-Айресе, помогая местным экстремистам выразить свое недовольство тем, что Штаты поддержали Британию во время Фолклендской войны. Естественно, за соответствующую плату от аргентинских "патриотов". Авиалайнер, взорвавшийся сразу после взлета в Тель-Авивском аэропорту "Бен-Гурион", тоже его рук дело. Ответственность взяла на себя ООП, но хитроумную адскую машину устанавливал Министер. У нас имеется обширный список его подвигов, как точно подтвержденных, так и предполагаемых, которые не удалось проверить наверняка.

– Боже мой! – Позволив себе одно из редких эмоциональных восклицаний, Эми на мгновение замолчала. Затем сглотнула и спросила: – Он... вам известно, что сейчас Альберт готовит какое-то новое дело? Потому и разыскиваете его?

– Надеялись, ты поможешь нам ответить на этот вопрос.

Эми возмущенно встрепенулась.

– Точнее, что вам удастся хитростью заставить меня проговориться!

Я рискнул улыбнуться.

– В самую точку, милая.

Гнев Эми угас. Она слабо улыбнулась в ответ.

– Да, конечно. Весьма логично. Если вы считали меня... сообщницей, это объясняет все ваши замысловатые трюки и ложь. Задумали использовать меня, чтобы заманить в ловушку... Альфреда Министера. Но... увы, ничем не могу помочь. Он никогда не говорил мне ничего... я понятия не имела, что он представляет из себя на самом деле и чем занимается. Боюсь, вы ошиблись в своих расчетах.

Мгновение я изучающе смотрел на Эми. Уж слишком она торопилась заявить о своем неведении и при этом упрямо избегала моего взгляда. Не думаю, чтобы Эми откровенно лгала. Сказанное было правдой, но далеко не всей правдой. Она действительно не знала, кто такой Министер, и не представляла, над чем этот субъект работает нынче. Но в то же время о чем-то умолчала, выжидая, пока я задам соответствующий вопрос.

Однако мне не хотелось излишне давить, рискуя утратить ее доверие. Поэтому я сказал только:

– Подумай хорошенько. Возможно, что-нибудь припомнишь.

Эми тихо произнесла:

– Похоже, после всех этих историй я полностью перестала себя уважать. Утонченная идеалистка, обнаружившая, что стремится не столько спасти мир, сколько испытать восхитительное унижение – испробовать на себе дубинку и побывать в вонючей камере в обществе преступников! Неприступная молодая женщина, которая намеренно доводит себя до такого состояния, что мужчине приходится стаскивать с нее грязную одежду и вести в душ. И наконец гордая красотка, которой показалось, что некий мужчина не устоял перед ее восхитительным телом, хоть он и проявлял свой восторг довольно своеобразным образом... – Она насмешливо ухмыльнулась, слегка переигрывая. – Но Альберт выбрал меня для... для своих странных наслаждений лишь потому, что надеялся использовать против отца, не так ли?

– Боюсь, что да.

– Однако не сделал этого. Почему?

– Разве ты позволила бы? Да, ты разрешала ему причинять тебе боль, ибо желала боли, но разве позволила бы ты ему навредить твоему отцу? – Эми быстро покачала головой, и я сказал: – А Министер отлично разбирается в людях, без этого ему никак нельзя. Он быстро обнаружил, что несмотря на свое воспитание, отца ты так и не возненавидела. И поэтому стала для Министера бесполезной – во всяком случае в профессиональном смысле. Он тщательно тебя проверял, хотел удостовериться окончательно, и потому, возможно, задержался с тобой несколько дольше, чем того требовало удовлетворение личных нужд. Прости за выражение. Не исключено, что он надеялся подчинить тебя до такой степени, что ты позабудешь о дочерней привязанности. Однако ты отчаянно сопротивлялась и пыталась сбежать, вот он в конце концов и махнул на тебя рукой. Поэтому, видимо, и исчез. Не знаешь, часом, куда мог податься?

Это был исключительной важности вопрос, но я постарался задать его как нельзя более обыденно. Ответ Эми прозвучал почти искренне – почти, но не совсем.

– Нет, Мэтт. Если не в Цинциннати, понятия не имею, где он может быть.

Это была правда. Но что-то в ее поведении вновь предупредило меня: вопрос неверно задан.

– Насколько нам известно, Министер никогда не жил в Цинциннати, – сказал я. Изрядный опыт допросов подсказывал: бессмысленно напрямую пытаться выведать у Эми то, что она скрывает. Я спокойно продолжал: – Мы считаем, что приехал он в этот город прежде всего потому, что там была ты, завербованная для него местным отделением НАМ. Министер, конечно, знает: мы идем по его следу. Знает: твой отец начал охотиться за ним сразу после взрыва в Аргентине. Полагаю, и сам он, и люди, нанявшие его, сочли, что если удастся втайне привлечь на свою сторону дочь Дуга Барнетта, Министер получит определенные преимущества. Но когда он окончательно убедился в твоей бесполезности – в том, что ты ни при каких обстоятельствах не позволишь использовать себя против отца, Министер, по всей вероятности, махнул на тебя рукой и затаился. – Пора было менять тему, прежде нежели Эми почувствует, что я знаю о ее недомолвках. И покорный слуга произнес другим тоном: – Ты уверенна, что хочешь остаться, Эми? Не забывай, эта операция далеко не безопасна. Люди, попытавшиеся осуществить ее прежде нас, пропали. Один из них мертв наверняка, двое – предположительно. Из Фрипорта есть несколько рейсов в Майами. Завтра ты будешь дома.

Именно такое предложение надлежало сделать честному агенту, испытывающему чувство вины и раскаяния в том, как он обошелся с невинной девушкой, не желающему подвергать ее дальнейшему риску. Сделать это я был обязан, и теперь оставалось только надеяться на отказ. Я и так слишком дорого заплатил за полученные сведения, и к тому же сообщил Эми подробности, которые могли сорвать всю операцию, а возможно и стать причиной смерти Дуга Барнетта. Если она ими поделится. К тому же, уплатив требуемую цену, хотелось получить максимум возможного, и тут еще оставались некоторые резервы. Я ждал ответа.

Эми несколько насмешливо улыбнулась и тихо произнесла:

– Ты слишком часто пытаешься меня спровадить, Мэтт. Чувствительной девушке может показаться, что она нежеланна.

После короткойпаузы я сказал:

– Даже чувствительной девушке не обязательно вести себя так глупо.

Эми допила свой стакан и осторожно отставила в сторону.

– Пожалуй, настоящим алкоголиком я все-таки не сделалась: больше пить не хочу. Однако, мне понравилось. Думаю... – Она встала и на этот раз очень серьезно посмотрела на меня: – Думаю, теперь нам пора в каюту. Остались... кое-какие неоконченные дела.

Я поднялся вслед за ней, понимая, что помимо всего прочего мне предлагается полное прощение. На фоне которого мои маленькие уловки и хитрости выглядят полной дешевкой.

– Тебе не кажется, что мы все время ходим вокруг да около? – пробормотала она. – Чего мы ждем?

И опять оказалась в моих объятиях. Маленькое тело так и горело под прелестной ночной сорочкой, которая, впрочем, недолго оставалась на ней после того, как мы спустились в каюту.

(обратно)

Глава 14

Система общественного транспорта Фрипорт-Лукайа проста по замыслу, но весьма эффективна. Похоже, что за руль автобуса дозволено садиться любому, у кого возникает подобное желание, лишь бы он в общих чертах придерживался установленного маршрута. Возможно, существуют и другие требования, но со стороны это выглядит именно так. В результате, вольные автобусы всех размеров, некоторые не больше обыкновенного фургона, другие – с квартал длиной, разгуливают куда вздумается по приятным, окаймленным пальмами дорогам, полосы которых чаще всего разделены травой и деревьями. Поскольку эти транспортные средства присутствуют в изрядном множестве, долго ждать никогда не приходится, но зато машина как ни в чем ни бывало может заехать на починку по дороге в город. Цена билета – шестьдесят пять центов. Американские деньги принимаются с величайшей готовностью.

Мы вышли на Международном Базаре во Фрипорте. Последний представляет собой откровенную ловушку для туристов, ловушку красочную и завлекательную – пестрый муравейник лавок, торгующих местными достопримечательностями. В некоторых из этих лавок можно даже купить весьма приличные вещи за вполне разумную цену. Но это зависит от вашего знакомства с предметом. Я остановился у входа в ювелирный магазин. Магазин был побольше остальных, над дверью золотом по черному красовалось азиатское имя владельца.

– Если я ничего не напутал, это как раз тот магазин, который нам нужен, – сказал я. – Ты же хотела присмотреть себе нефритовое ожерелье, дорогая? Заходи, а я пока позвоню по телефону.

– Ох, ты такой милый. – Молодая жена поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку. – Только не потеряйся, Джонни. Сама я ни за что не увижу дорогу в гавань.

– Сейчас вернусь.

Я проводил взглядом стройную фигурку в обтягивающих матросских штанах и кофточке в голубую и белую полоску с большим матросским воротником. Этим утром в наших отношениях появилась некоторая натянутость, но мы не испытывали сожаления по этому поводу. Только в кино все проблемы решаются в то самое мгновение, когда герой с героиней оказываются в постели.

Устав после долгого ночного плавания и значительной эмоциональной нагрузки, не говоря уже о первой неудачной попытке заняться любовью, мы отнюдь не заставили койку развалиться, когда, наконец, перешли к делу. По правде говоря, несмотря на соблюдение всех правил, оба мы действовали достаточно неуклюже и не чувствовали партнера. Зато утром вели себя по отношению друг к другу необычайно вежливо и предупредительно.

Как бы там ни было, мой ум очистился от сексуальной накипи, так что впоследствии, лежа на койке рядом с Эми, я еще раз мысленно прокрутил все услышанное и понял, что, по всей видимости, нашел ответ на вопрос: почему кто-то интересовался нами в гостинице в Майами после отъезда. Я счел это обнадеживающим знаком. Вне зависимости от того, что Дуг полностью ошибся, оценивая собственную дочь, и операция, в которой ей отводилось центральное место, все еще могла состояться.

Несмотря на то, что прошедшая ночь окончательно убедила меня в непричастности Эми к какой-либо враждебной деятельности, девушка все еще оставалась членом НАМ. Если остальные члены сей состоятельной организации мало-мальски знали свое дело, им к этому времени должно быть известно, что она отправилась в Майами повидаться с отцом, а Дуг якобы совершил самоубийство. Они должны были знать о ее пьяных похождениях и о моей роли героя-спасителя, о ночи, проведенной в моем номере, и о том, что утром я относил одежду Эми в прачечную и покупал чулки. Взаимоотношения с их точки зрения весьма многообещающие.

Представлялось вероятным, что не сумев привлечь ее на свою сторону с самого начала, эти люди продолжали с надеждой следить за нами – а мы старались не усложнять им задачу. Миролюбцы не преминут воспользоваться оказавшимся в ее распоряжении стратегическим преимуществом, – близостью с человеком, который после мнимой смерти Дуга Барнетта представлял наибольшую угрозу их гению-разрушителю Министеру и проекту, для которого того наняли. Проект этот по-прежнему оставался для нас полной загадкой.

Таким виделся мне ответ на один из вопросов, пока я лежал на довольно узкой полке, ощущая теплоту девушки рядом и прислушиваясь к ее тихому дыханию. Мне также пришло в голову, что на фоне успехов в изучении одного из представителей семейства Барнеттов, поведение второго остается загадкой, а потому заслуживает более пристального внимания. Почему, например, Дуг Барнетт, якобы ушедший на пенсию, провел несколько лет, занимаясь поисками паршивого подрывника?

Насколько мне было известно по опыту предыдущих визитов в эти места, в окрестностях базара имелся только один общественный телефон, располагавшийся в небольшом дворике в глубине. Когда я подошел, аппарат был занят. Разговаривала довольно привлекательная загорелая дама среднего роста, лет тридцати с лишним, которая во имя новой моды изуродовала свое стройное тело бесформенными шортами цвета хаки. Я выждал, пока она закончит, разглядывая женщину в хорошо сидящих "бермудах", показавшихся мне огромным шагом вперед. Затем настала моя очередь сражаться с багамской телефонной системой, вскоре подтвердившей известное мне правило: дозвониться на континент с одного из этих платных телефонов можно только заранее заказав разговор.

К сожалению, у меня не имелось веской причины, по которой мой собеседник захотел бы оплатить наш разговор. Я понадеялся на то, что имею дело с репортером, который зарабатывает на жизнь любопытством. Однако сперва необходимо было связаться с номером "Майами Трибьюн", на что ушло некоторое время. Не проще оказалось пробиться и через коммутатор редакции, но в конце концов в трубке послышался хрипловатый мужской голос.

– Спад Мейкледжон слушает. Почему меня должно заинтересовать то, что я могу услышать от какого-то Хелма?

– Вы меня помните?

– Собственно говоря, нас друг другу не представляли. Но вы... вы были другом Элли Брэнд. Пару лет назад мы мимоходом встречались в аэропорту Майами. Причем с вами мы, по-моему, даже не поздоровались. Меня просила приехать Элли.

– Совершенно верно.

– Так о чем же мы можем говорить с вами теперь, после ее смерти?

Некоторая сдержанность, прозвучавшая в голосе собеседника отчетливо дала понять, что, хоть это и не предавалось широкой огласке, ему известно, что Элеонора Брэнд, журналистка, с которой меня связывали тесные отношения, погибла от ножа на улице Чикаго из-за связи со мной. И то, что убийца впоследствии получил сполна, вернуть к жизни прекрасную девушку никак не могло.

– Вы знаете, где я работаю? – спросил я.

– Более или менее. В одном из сумасбродных вашингтонских агентств.

– Мне нужна информация. Срочно. По некоторым причинам, которых мне бы не хотелось уточнять, я не склонен обращаться за ней в Вашингтон.

На другом конце линии раздался короткий смешок.

– Вы меня заинтриговали. Да и Элли, наверное, хотела бы, чтобы я вам помог. Задавайте вопросы. – Когда я закончил, он сказал: – Это займет несколько минут. Подождете или перезвоните?

Я пожал плечами.

– И в первый-то раз еле дозвонился! Не будем испытывать судьбу; я подожду.

Ждать пришлось довольно долго. Полный господин в цветастой рубашке, подошедший вслед за мной, счел ожидание слишком долгим, что не двузначно продемонстрировал, выразительно поглядывая на часы и позванивая приготовленной мелочью. Наконец в трубке вновь послышался голос Мейкледжона.

– Карандаш и бумагу приготовили? Были убиты во время взрыва и умерли впоследствии от ран следующие люди: Харлоу Фрэнсис Кэтлин, пятидесяти пяти лет, Мэри Элизабет Парке, тридцати двух и ее муж Оливер Уильям, тридцати трех лет. Мигель Алеман Переа, тридцати четырех лет и Джером Роберт Шеттак, сорока четырех лет. Раненые вас интересуют?

– Переа? – повторил я. – Местный житель?

– Нет, он был гражданином Соединенных Штатов. Помимо всего прочего работал переводчиком.

– А супруги Парке? – спросил я. – Они кто такие?

– Туристы, по роковому стечению обстоятельств оказавшиеся в момент взрыва в посольстве, потому что муж потерял паспорт.

– Ладно, давайте раненых.

– Список довольно длинный. Начиная с прохожих, которых оцарапало осколками стекла, и заканчивая женщиной, которая из-за полученных ран вынуждена провести остаток жизни в лечебнице – кстати говоря, неподалеку отсюда, в Корел Гейблс. Ее доставили сильно обгоревшей я искалеченной.

Я затаил дыхание.

– Как ее звали?

– Марсия Беттина Остерман, сорока трех лет. Миссис Остерман. Девичья фамилия – Фрелингаузен. Нанялась секретаршей, рассчитывая на увлекательную работу за границей, поскольку устала от монотонного существования вдовы, живущей во Флориде на пенсию и страховку мужа. Не успела приехать в Аргентину, как тут же попала в эту мясорубку. Бедняжка. Судя по фотографии, прежде была довольно симпатичной.

– Другие пострадавшие с серьезными ранениями есть?

– Пожалуй, к этому времени все успели повыздоравливать, разве что заработали на память несколько шрамов.

– Вы случайно не знаете, как называется лечебница миссис Остерман?

– Есть и название. Санаторий Крюгер-Фишера на Крешент Драйв. Номер не указан. Как я уже говорил, это в Корел Гейблс. А теперь скажите, что буду иметь со всего этого я, помимо удовлетворения бойскаута, совершившего свой ежедневный благородный поступок?

– Бутылку за мой счет, и все объяснения, которые смогу дать, когда получу окончательные ответы.

– Я заказываю "Джек Дэниэлс", – уведомил Спад. Исходный план подобного разговора не предусматривал. Однако, взявшись за дело, я продолжил его: позвонил по еще одному номеру, после чего связался с местным координатором, задействованным специально для данного задания, дабы убедить вероятного неприятеля в том, что мы настроены чрезвычайно серьезно. Произнес пароль; подразумевающий, что пациент пребывает в добром здравии и ведет себя хорошо, и получил отзыв, из которого следовало, что никаких сообщений или указаний для меня не поступало. В общем, напустил таинственности по высшему классу, не хуже, чем в кино. Оставалось надеяться, что противник прослушивает линию, и должным образом оценит представление. А если у него не имеется соответствующего оборудования, то наблюдает за мной, и я не разыгрываю роль перед пустым залом.

Покорный слуга уступил телефон закипающему толстому туристу, который успел вплотную приблизиться к предынфарктному состоянию, и, вернувшись в сокровищницу восточных драгоценностей, обнаружил, что на прилавке перед Эми лежат все колье и браслеты, имеющиеся в магазине. Во всяком случае, со стороны это выглядело именно так.

– Ох, Джонни, правда они прекрасны? – восхищенно выдохнула она, когда я остановился рядом. – Просто не знаю, что выбрать. Придется тебе мне помочь.

Мы покинули заведение несколько минут спустя, расставшись с парой дорожных чеков и обретя взамен нефритовое ожерелье и два гармонирующих с ним браслета. Оказавшись на залитой яркими солнечными лучами улице, я остановился.

– Можешь хоть раз удержаться и миновать казино? – спросил я. – И как ты смотришь на то, чтобы слопать хороший ленч?

Эми удивленно посмотрела на меня.

– Как скажешь, но куда направимся?

– Как насчет Майами?

– Ты серьезно? Плыть всю дорогу назад...

– Разве я говорил о плавании?

Такси отвезло нас в местный аэропорт. Заказанные мной по телефону билеты дожидались, а международные бюрократические формальности были сведены к минимуму: таможенная и иммиграционная службы Соединенных Штатов проверяют пассажиров прямо во Фрипорте, что избавляет от необходимости выстаивать очередь по другую сторону. В аэропорту Майами я первым делом отыскал телефон, после чего мы перекусили и отправились на такси Корел Гейблс. Санаторий оказался местом приятным настолько, насколько может быть приятным заведение, полное старых и немощных людей. Белые корпуса окружали широкие зеленые лужайки, утопающие в тени деревьев. Войдя, я остановился у столика дежурной.

– Меня зовут Мэттью Хелм, – представился я. – Это мисс Эми Барнетт. Я недавно звонил и договаривался о встрече с миссис Марсией Остерман.

Я чувствовал, что Эми с любопытством поглядывает на меня, недоумевая, почему я отказался от нашей семейной легенды. Но еще больше ее, конечно, интересовало, кто такая эта самая миссис Остерман и почему мы проделали такой путь, чтобы повидаться с ней. Сидящая за столиком женщина с седыми волосами сверилась с журналом и кивнула.

– Да, думаю, она ждет вас. Мистер Хелм...

– Да?

– Вам известно, что миссис Остерман не может... ни с кем общаться?

– Нет, – ответил я. – Я этого не знал.

– Но она все равно любит принимать посетителей. Однако...

– В чем дело? – спросил я, заметив ее нерешительность.

Женщина за столом серьезно посмотрела на меня.

– Миссис Остерман не знает о смерти своего друга, мистера Барнетта. Примите мои соболезнования, мисс Барнетт, но могу я попросить вас не упоминать о своей трагической потере? Нам кажется, больная пока не готова к подобному переживанию.

Вероятно, мне следовало ощутить торжество по поводу подтверждения своей догадки относительно личной заинтересованности Дуга Барнетта, однако обстановка совершенно не располагала к торжеству.

– Мы не станем об этом говорить, – быстро сказал я, чтобы избавить Эми от необходимости произносить соответствующие случаю печальные слова.

– Превосходно. Мисс Причард отведет вас к ней. Мисс Причард оказалась цветущей молодой женщиной с коротко подстриженными на деловой манер темно-коричневыми волосами. На ней была черная льняная юбка и белая хлопчатобумажная блузка, которые она, казалось, носила излишне подчеркнуто.

– Я здесь новенькая, – призналась она по пути. – Еще не совсем привыкла ухаживать за пациентами и не ношу униформу. Наверное, в результате теряется внушительность, но мы стараемся, чтобы обстановка у нас, как можно меньше напоминала больничную. Этим беднягам здесь и правда хорошо. – Она остановилась у двери. – Вот мы и пришли. Пожалуйста, ведите себя с ней осторожно. Не забывайте, она может видеть и слышать, но говорить вы должны достаточно отчетливо – у нее частичная потеря слуха после взрыва. И еще, она не утратила способности чувствовать. Думаю, что чувства, напротив, обострились. Не причиняйте ей боли. Подождите минутку. – Мисс Причард вошла внутрь, прикрыла за собой дверь и вернулась несколько минут спустя: – Все в порядке. Она готова встретиться с вами.

(обратно)

Глава 15

В нашем центре, расположенном в Аризоне, который мы именуем Ранчо, тоже есть такие люди – которых обстоятельства превратили в калек. Условно их можно разделить на два вида. Тех, что прячут свою немощь и безобразие в темных комнатах, и других, которые вызывающе выставляют себя на свет и получают извращенное удовольствие от того, как незнакомцы вздрагивают и судорожно сглатывают, завидев их. Миссис Марсия Остерман относилась ко второй категории.

Мы находились в довольно большой солнечной комнате со старомодным высоким потолком и занавесями на двух больших окнах. Персонал постарался по возможности смягчить обстановку заведения, хотя койка с электрическим обогревом никак не напоминала роскошную старинную кровать. Но комод красного дерева с неизменным зеркалом выглядел вещью достаточно старой, немало лет послужившей какой-то семье. Не уступали ему и два мягких кресла для посетителей. Стены украшали пара картин в тяжелых рамах, выполненных в духе реализма и напоминающих семейные портреты. Рядом с ними красовались два своеобразных творения современных живописцев. Похоже, миссис Остерман позволили перенести в комнату кое-что из своих пожитков, либо, если она не смогла или не пожелала позаботиться об этом сама, кто-то постарался сделать ей приятное.

Однако инвалидное кресло, так же, как и больничная койка, вносили диссонансную ноту в приятную атмосферу помещения. Равно, как его обитательница. Я видел и похуже, но Эми ахнула и судорожно сжала мне руку.

Я тихо произнес:

– К чему столько эмоций? Это всего лишь одно из творений твоего милого дружка Альберта. Мне подумалось, тебе интересно будет увидеть, чем занимается парень во время, свободное от работы плетью.

– Прекрати! Она может тебя услышать! Молодец. Раз уж она больше беспокоится о чувствах сидящей перед нами женщины, чем о собственном потрясении, значит скоро оправится. Хотя картина и правда была довольно мрачная. Сидящую в кресле фигуру облачал симпатичный фиолетовый халат с кружевами на воротнике и рукавах. На коленях лежало одеяло, вернее, лежало бы, потому что самих коленей не было. Я поймал себя на том, что профессионально отделяю увечья, полученные при взрыве, от ожогов. По-видимому, женщина беспомощно лежала в огне с изувеченными ногами, впоследствии ампутированными, и оставалось только надеяться, что она быстро потеряла сознание. Левая рука превратилась в испещренный шрамами обрубок, а огонь уничтожил почти всю левую половину тела, включая глаз. Правая сторона лица и правая рука оставались человеческими. Волосы, там, где они еще росли, были густыми, черными и лоснящимися. Их заботливо уложили так, чтобы это по возможности меньше бросалось в глаза. Уцелевший глаз пристально наблюдал за нами с изуродованного лица.

Я подвел Эми поближе. И не забывая говорить громко и отчетливо, произнес:

– Меня зовут Мэттью Хелм, миссис Остерман. Я друг Дуга Барнетта. Возможно, он рассказывал обо мне. – Похоже, я был навеки обречен делать упор на несуществующую дружбу. Фигура в кресле едва заметно пошевелилась, показывая, что женщина внимательно слушает. – А это его дочь Эми, – добавил я.

Последовала продолжительная пауза, затем здоровая Рука миссис Остерман приподнялась в слабом приглашающем жесте. Я приготовился подтолкнуть Эми, но девушка, как всегда, превзошла мои ожидания. Она быстро шагнула вперед, подхватила руку женщины и мгновение спустя приложила ее к своей щеке. Затем со слезами на глазах опустилась на колени рядом с креслом. Миссис Остерман мягко прикоснулась к ее волосам.

– Моя дорогая, мы могли бы так подружиться! – Слова были произнесены хриплым шепотом. Губы, ужасно изуродованные с левой стороны, двигались с трудом. Эми изумленно подняла глаза, потом вновь взяла женщину за руку, поцеловала ее, вскочила на ноги и, всхлипывая, выбежала из комнаты. Чтобы нарушить воцарившуюся тишину, я произнес:

– Если вас удивляет цвет ее волос, Эми покрасилась, дабы помочь нам в одном деле. – Я подошел поближе, чтобы говорить не так громко. – Могу ли я быть вам чем-либо полезен, миссис Остерман?

Фигура в кресле продолжала молчать, и лишь плечи мгновение спустя слегка приподнялись, как будто содрогаясь от беззвучного смеха, вызванного столь глупым вопросом.

– Да, конечно.

Некоторое время я молча смотрел на нее.

– Вы могли бы попросить Дуга... Нет, я понимаю. Он любит вас. И вы любите его. И не хотите, чтобы это оставалось на его совести. А как насчет моей совести, мэм?

Остерман опять не произнесла ни слова, но ответ был достаточно очевиден, и я улыбнулся.

– Понимаю, на мою грязную совесть вам наплевать. Достаточно откровенно. Хочу лишь попросить вас выждать несколько дней, по возможности дольше, чтобы не было столь очевидно, кто вам помог. Пусть им будет легче отнести это на счет сердечного приступа или чего-нибудь в этом роде.

Женщина попыталась что-то сказать, но, видимо, слова, сказанные Эми, исчерпали ее силы. Я не сводил взгляда с ее лица.

– Понятно. Вы не намерены воспользоваться этим в ближайшее время. Просто хотите иметь снадобье под рукой, если положение станет совершенно невыносимым. – Голова ее слегка опустилась, и я продолжал: – В этом случае, хочу вас предупредить, что возможно очень скоро вам доведется выслушать неприятное известие. Не позволяйте ему повлиять на свои планы. Подождите, пока не убедитесь окончательно. Слухи бывают разные, причем многие из них далеко не соответствуют истинному положению вещей. Надеюсь, вы меня понимаете. Теперь укажите мне подходящее хранилище...

Остерман пристально наблюдала за мной, очевидно, испытывая желание о чем-то спросить, но не в силах произнести ни слова. Наконец ее рука слабо двинулась в сторону комода. Я подошел к нему, раздумывая о том, что в ее состоянии согласиться иметь в своей комнате зеркало могла только женщина, никогда не испытывавшая особых иллюзий относительно чего бы то ни было. На комоде лежала шкатулка. Когда я прикоснулся к ней, миссис Остерман кивнула. Я поднес шкатулку и вложил ей в руку, отмечая, что она в состоянии помогать себе изувеченной рукой: последняя крепко прижимала шкатулку, пока непослушные пальцы здоровой руки работали над замком. Я отвернулся, чтобы достать захваченную с собой маленькую капсулу – ключ от большой черной двери. Носить ее обязательно лишь в случае особо секретных и рискованных заданий, но я слишком долго занимаюсь своим делом, чтобы чувствовать себя спокойно, не имея этой последней гарантии.

Когда я вернулся, она выбрала кольцо с довольно большим опалом, затем у меня на глазах ногтем большого пальца нажала крошечную потайную защелку и бриллиант, подобно миниатюрной дверце, отскочил в сторону, открывая золотую полость. Я положил внутрь смертоносную таблетку. Женщина снова щелкнула камнем.

– Игрушка в стиле Борджиа, – сказал я. – Положу на место. Когда начнете его носить, они сочтут это хорошим симптомом, признаком возрождающегося интереса к жизни. Назовем это нашей маленькой тайной шуткой. Когда сочтете, что час настал, сильно укусите и быстро глотайте. Прощайте, миссис Остерман.

Я отнес шкатулку на место и остановился. Пора было уходить, но что-то заставило меня еще раз повернуться к инвалидному креслу. Наверное, хотелось изречь какие-то заключительные мудрые слова, которые помогут ей, но таких слов не было. Передо мной сидела гордая, сильная и умная женщина, которой грозило многолетнее заточение в ужасных остатках тела. Что ж, я дал ей средство сбежать. Теперь лишь от нее самой зависело, воспользоваться ампулой или нет.

Внезапно Остерман протянула здоровую руку, и я подхватил ее. Казалось, калека вновь пытается заговорить, а слова по-прежнему не желают звучать. Но, видимо, она думала о другом. Пристально, чтобы не упустить вздрагивания, глядя на меня, Остерман опустила обрубок второй руки на мою ладонь. В ответ я лишь улыбнулся.

– Леди, я не похож на маленьких девочек, которых вы можете напугать. Мне хотелось... Проклятие!

Миссис Остерман слегка сжала мои пальцы и отпустила меня. Я повернулся и быстро вышел из комнаты. Эми и сиделка ждали меня в коридоре. Мисс Причард бросила на меня резкий взгляд и поспешила к своей пациентке. Эми успела вытереть влажные щеки, но глаза все еще были красны. Она попыталась заговорить, но я покачал головой.

– Пойдем отсюда.

Снаружи стоял приятный солнечный день. Конечно, если не замечать трости, костыли и инвалидные кресла. Я открыл для Эми дверцу ожидающего такси, сел вслед за ней и попросил водителя отвезти нас назад в аэропорт.

После чего наконец заговорил с Эми.

– Ты молодец, Барнетт. Отлично держалась.

– Мог бы предупредить! – прошептала она.

– Эффект потрясения, – пояснил я. – Он сработал?

Эми уклонилась от ответа.

– Кем была эта несчастная женщина?

– У меня нет настроения отвечать на риторические вопросы. Ты же умная девушка. И прекрасно понимаешь, кем она была.

– Человеком, которым отец... дорожил?

– Точнее говоря, помышлял сделать твоей мачехой. Судя по тому, что она тебе сказала.

– Как ты о ней узнал?

– Обычно мы не уделяем особого внимания подрывникам, которые не слишком хорошо умеют обращаться с оружием. Дело в том, что справиться с такими людьми может кто угодно, главное, их разыскать. Мы специализируемся на ребятах, которые не по зубам всем остальным. И вдруг именно этот сапер попадает в список первоочередной важности. Нежданно-негаданно. Я пришел к выводу, что последнее дельце, которое он провернул, прежде чем попасть в столь изысканную компанию, задело чей-то больной нерв. Операция в Буэнос-Айресе. Сам по себе взрыв посольства еще ничего не объяснял; в последнее время люди взрывают наши посольства повсеместно, и это сходит им с рук. К тому же, Дуг Барнетт принимал в этой истории слишком уж деятельное участие. Вот я и проверил список жертв. За исключением молодой замужней женщины, погибшей вместе со своим супругом, все остальные были мужчинами, а насколько мне известно, твоего отца интересовали все-таки женщины. Конечно, речь могла идти о брате, или другом родственнике, но я никогда не слышал, чтобы у него был брат, да и фамилия Барнетт не фигурировала в списке. Однако в списке раненых, получивших тяжелые и пожизненные увечья, мне попалась некая симпатичная вдова... Разумеется, все строилось исключительно на домыслах. Своего рода рулетка. Однако, как я уже говорил, мне хотелось тебя встряхнуть, показать, что за человек на самом деле твой дружок, и что вытворяет с людьми. Если моя догадка насчет Дуга и этой неизвестной женщины подтвердится, тем лучше. Двух зайцев одним выстрелом.

Я замолчал. Какое-то время мы в молчании ехали по раскалившемуся от солнца бульвару, отравленному выхлопными газами бесконечных машин. Наконец Эми озабоченно посмотрела на меня.

– Почему... почему тебе хотелось встряхнуть меня, Мэтт?

– Ты и сама знаешь. Ты продолжаешь что-то скрывать. – Она вознамерилась возмущенно возразить, но промолчала. Лицо ее слегка порозовело. Я продолжал:

– Рассказываешь мне душещипательную историю о том, как потеряла самоуважение, потому что человек, которому ты позволяла себя избивать, на самом деле тебя не любил и выбрал всего лишь потому, что ты дочь своего отца. Что ж, он и правда выбрал тебя именно поэтому. Но я наблюдал за тобой, когда ты произносила эти слова. Ты вела себя, точно ребенок, затаивший маленький секрет. Думаю, у тебя имеются некоторые причины полагать, что спустя какое-то время твое прекрасное тело, а равно и твое прекрасное "я" будут означать для Альфреда Министера – Альберта Поупа – не просто средство достичь профессионального успеха.

Эми судорожно вздохнула.

– Это нечестно! Я отправляюсь в плавание с человеком, который понятия не имеет, как обращаться с яхтой, но зато вдруг оказывается коварным ясновидящим! – Чуть помолчав, она оправдывающимся голосом произнесла: – В мире так мало любви, Мэтт, что нельзя легко предавать даже крупицу ее.

– Слова я слышал. Теперь поясни, что они означают. Она облизала губы.

– Полагаю, ты знаешь обо мне достаточно, в том числе и то, что у меня было двое парней в колледже, но мечтали они лишь поскорее задрать мне юбку. А Альберт – я до сих пор не могу думать о нем как об Альфреде – был другим, или очень скоро стал другим. Согласна, то, чем мы с ним занимались, то, чем предпочитал заниматься он, нельзя назвать нормальным, или красивым, но... Господи, не знаю, как это выразить! Любовь – такое хорошее слово; и оно вряд ли применимо к его насильнически-собственническому отношению ко мне. Скажу только, что, несмотря на всю неприязнь к нему – я боялась Альберта, ненавидела его власть, и то, во что он пытался меня превратить – я не могу заставить себя предать нечто, сказанное им при достаточно интимных обстоятельствах. Должна же существовать хоть какая-то верность? Да и вряд ли это тебе поможет.

Какое-то время девушка молчала, возможно, ожидая, что я попытаюсь уговорить ее продолжать. Однако я почувствовал, что Эми уже сама убедила себя, и тоже молчал. Наконец она не выдержала и продолжила:

– Однажды, после того, как мы занимались любовью, Альберт велел не беспокоиться, если когда-нибудь он исчезнет без предупреждения. Сказал, что в этом случае он очень скоро даст мне знать, где его найти. Похоже... похоже, он нимало не сомневался, что я приеду. – Эми сделала еще одну паузу и с горечью произнесла. – Итак, шоковая терапия сработала. После встречи с миссис Остерман я не могу больше молчать. Человека, причиняющего другим такие страдания, нужно остановить. Хоть я и не слишком тебе помогла.

– Это будет зависеть от его послания и от того, как скоро оно прибудет. Не намекал, как именно предполагает связаться с тобой?

Эми передернула плечами.

– Тогда я решила, что он имеет в виду простое письмо или телефонный звонок.

– Ты не будешь возражать, если мы станем просматривать твою почту? – спросил я.

Она еще раз пожала плечами.

– Вы, наверное, и так это делаете. Наверное, да.

Я произнес:

– И если ему каким-либо образом удастся связаться с тобою тайно...

Эми в упор посмотрела на меня.

– Полагаю, ты должен был это сказать. Да, Мэтт. Если мы свяжемся, или встретимся, – я немедленно дам знать. Пусть и буду чувствовать себя при этом, как Саломея, сжимающая окровавленную голову Иоанна Крестителя. У меня... у меня не так много любовников, чтобы почем зря выводить их в расход, даже если они этого заслуживают. Мэтт?

– Да?

– После того, как я убежала, ты довольно долго пробыл в этой комнате.

– Я задержался лишь для того, чтобы спросить миссис Остерман, не могу ли чем-либо ей помочь. Эми не сводила с меня пристального взгляда.

– И что она ответила?

– Подумай сама, крошка. И не спрашивай, если не хочешь услышать правдивый ответ. Она слегка вздрогнула.

– Пожалуй, я уже знаю ответ. Этот мир далеко не так прекрасен, как чудилось в детстве. Правда, я и тогда была довольно глупой и сентиментальной девчонкой.

– Бьюсь об заклад, ума у тебя хватало, – отозвался я. Эми слегка улыбнулась, но улыбка получилась довольно печальная. Что ж, день выдался не слишком радостный.

(обратно)

Глава 16

В аэропорту Майами выяснилось, что очередной рейс во Фрипорт вылетает только через пару часов. Я воспользовался задержкой, чтобы заказать пять бутылок "Джека Дэниэлса" для одного из сотрудников "Трибьюн". Мы купили в киоске журналы, Эми осталась читать в зале ожидания, тогда как я воспользовался одним из ближайших телефонов. После телефонных мытарств на Багамах приятно было хоть раз почувствовать, что связаться с нужным тебе абонентом все же проще, нежели отправить человека на Луну.

– Где ты, Эрик? – поинтересовался Мак после того, как я представился.

– Первую половину дня провел в Майами. Сейчас жду самолет, который доставит меня на Багамы к нашей семейной яхте.

– Тебе предписывалось...

Я весьма невежливо перебил:

– Я ничего не имею против роли второй скрипки при Дуге Барнетте. Просто хочу быть в курсе происходящего. И если ни он, ни вы не считаете нужным ввести меня в курс дела, приходится докапываться до всего самому. Кстати, где он сейчас?

– Как раз сегодня приехал в Вашингтон. Сейчас подойдет и возьмет трубку.

– Почему меня не предупредили, что Дуг мстит за личные обиды? Опять же, я готов помочь ему свести личные счеты, но не понимаю, почему должен при этом действовать вслепую.

– Возможно, Авраам, зная твой характер, несколько переусердствовал с секретностью. Тем не менее, охотится он за вполне законной добычей.

– Разумеется, – согласился покорный слуга. – Вы сделали ее законной и внесли в список, чтобы Дуг действовал официально. Превосходно. И уж не мне жаловаться. Я прекрасно помню, как совсем недавно вы оказали мне такую же услугу. Я имею в виду чикагское дело, связанное с Элли Брэнд. Причем в обоих случаях могли утешить свою официальную совесть тем, что, действуя в своих интересах, мы с Дугом одновременно работаем на благо общества. Я только что повстречался с жертвой Министера и его взрывчатки...

– Ты был у миссис Остерман?

– Именно за этим и прилетал в Майами. Зрелище не из приятных, и я с удовольствием помогу Дугу избавиться от этого сукина сына. Просто хотелось бы, чтобы ко мне относились как ко взрослому мужчине с оружием, а не мальчишке с игрушечным пистолетом.

– Что ты хочешь узнать, Эрик?

– Как я могу ответить на этот вопрос, работая в потемках? Позвольте мне изложить свои соображения, а вы дополните их недостающими деталями и поправите меня там, где я ошибаюсь.

– Излагай.

Я оглянулся через плечо на скамью в зале ожидания, где Эми продолжала сосредоточенно изучать журнал мод. Выбор довольно странный для нее, поскольку даже в нынешнем воплощении сексуальной блондинки, оделась она достаточно просто, не претендуя на удовлетворение хитроумных запросов последней моды. Хотя, возможно, Эми интересно было прочесть, как живет вторая половина женского пола, – та, что не упускает последних веяний. Тем временем она встала и, махнув мне рукой, направилась в сторону ближайшего туалета.

– Начнем со взрыва в Буэнос-Айресе, – сказал я в трубку. – Тогда погибли пять служащих посольства и посетителей, миссис Марсия Остерман получила тяжелые увечья, остальные пострадавшие отделались более легкими ранениями. Полагаю, что впоследствии на вас было оказано официальное давление, дабы от имени Соединенных Штатов покарать этих аргентинских террористов и выяснить, кого нанимали для работы. Как обычно после подобных происшествий. Но у нас не хватает людей, чтобы выследить всех мелких политических мерзавцев, сующих носы в дела дядюшки Сэма, или каждого из парней, которые злоупотребляют умением обращаться с динамитом. Правильно?

– Я отказался заниматься организацией карательной экспедиции против группы помешанных патриотов на их территории, – сказал Мак. – Подобная пушечная дипломатия никогда себя не оправдывает. Если мы оказываем поддержку одной стране против другой, следует ожидать, что граждане последней не станут испытывать к нам особой любви. Что же касается непосредственного исполнителя, мне показалось неплохой мыслью дать понять независимым специалистам вроде Министера, что им следует быть поразборчивее, нанимаясь на работу. Я сказал, что обдумаю этот вопрос.

Покорный слуга кивнул.

– И полагаю, пока вы его обдумывали, пришел Дуг, и попросил разрешения лично заняться парнем, изувечившим его даму. Плевать на фанатиков, которые всего лишь оплачивали счета, на их стороне, по крайней мере, политическая обида. Но Министер действовал хладнокровно, исключительно ради денег. А, возможно, Дуг просто вручил вам прошение об отставке и заявил, что отправляется охотиться за Министером, даже если на это уйдет весь остаток его жизни.

– Я отказался принять отставку, – сказал Мак.

– Разумеется. И предложили ему расслабиться, поскольку, учитывая имеющийся запрос, Министера можно сделать официальным объектом агентства и поручить задание Дугу. А дабы ничто не отвлекало его от этой работы, вы несколько преувеличили раны, полученные им в авиакатастрофе, дали пенсию по инвалидности и раздули историю с постройкой яхты, о которой Дуг мечтал многие годы. Полагаю, в поисках подходящей оснастки для судна можно объездить немало мест. И Дуг с головой погрузился в сбор всевозможной информации о Министере, чтобы быть во всеоружии, когда тот появится в очередной раз. Случилось это в аэропорту Бен-Гурион. Полагаю, в тот раз Дуг подобрался к нему совсем близко, но все-таки недостаточно. Промашка. И тут поступает сообщение: Министер объявился в Цинциннати и пребывает в довольно близких отношениях с молодой дамой, фамилия которой – подумать только! – Барнетт. Думаю, для Дуга это стало немалым потрясением.

– Можешь не сомневаться, Эрик. Положение усугубляло то, что едва он успел отреагировать на сообщение, как Министер вновь исчез.

Я нахмурился, уставившись в стену и обдумывая услышанное. Затем сказал:

– Бывшая жена Дуга яро ненавидела его, и все связанное с его работой, сиречь, нас. На основании чего Дуг приходит к поспешному заключению, будто подвергавшаяся многолетнему промыванию мозгов Эми сознательно связалась и сотрудничает с его врагами – вернее, с одним из врагов. Это касается личной стороны дела. С профессиональной же точки зрения представлялось совершенно очевидным, что Проповедник выяснил, кто идет по его следу. Вряд ли можно отнести на счет простого совпадения связь с дочерью человека, который охотится за ним. Вот и придумал Дуг впечатляющий, хоть и чрезмерно сложный способ, официально выйти из игры. Это предоставляло ему возможность действовать незаметно, пока я занимаюсь девушкой и принимаю на себя все брошенные камни. За что я премного ему благодарен.

– Всегда готов к услугам, Эрик, – послышался в трубке новый голос.

– А вот и ты! – приветствовал его покорный слуга. – Гений хитроумных комбинаций собственной персоной.

– Есть какие-то новости, кроме упреков, горячая голова? – поинтересовался Дуг Барнетт.

– Все, что мне было поручено разузнать. Полный набор сведений о мотивах и намерениях твоей дочери и ее связи с неким господином, известным ей как Альберт Поуп. Правда, тебе вряд ли придется по душе то, каким образом удалось их раздобыть.

– Рассказывай.

И я рассказал. Когда я закончил, наступила тишина. Затем Мак с Дугом заговорили одновременно, и одновременно же замолчали.

– Так кто из вас намерен меня попинать? – поинтересовался я. – Решайтесь побыстрее.

Дуг сдавленным голосом произнес:

– Ты наверное шутишь! Заявляешь, что намеренно разболтал о всей операции субъекту, как известно, сотрудничающему с противником!

– Известно? – повторил я. – То, что известно тебе, amigo, не обязательно известно и мне.

– Но...

– Позволь заметить, что я имел возможность гораздо лучше, чем ты, изучить этот так называемый объект, который, кстати, приходится тебе дочерью. И еще позволь заметить, раз уж об этом зашла речь, что я не слишком верю в байку о мерзавке жене, все эти годы не подпускавшей тебя к маленькой дочери. Байка да и только. В подобных обстоятельствах любой суд признал бы отцовское право видеть ребенка и помог бы его осуществить. Если бы ты и правда приложил к этому усилия. Но ты сдался довольно легко, не так ли?

– Сукин сын...

– Переставь. Ты забыл, что я знаю, о чем говорю, поскольку сам побывал в твоей шкуре. Никто из нас не создан для семейной жизни. Женитьба выглядит заманчиво, и стараемся мы изо всех сил, но, оказывается, понапрасну. К тому же, в домашней жизни есть нечто, вызывающее клаустрофобию, не правда ли? Поэтому, когда жена, воспользовавшись первым попавшимся предлогом, решает сбежать, прихватив с собой ребенка или детей, мы в тоске, с разбитым сердцем, бродим по опустевшему дому, но в глубине души ощущаем своего рода облегчение. Да, я иногда бывал у своих исчадий, потому что жена этому не препятствовала. Тебе же достаточно было малейшего предлога, чтобы связь с дочерью оборвалась. И, как бы ты ни изображал из себя отца-мученика – все мы склонны к подобной игре – излишне сильно настаивать на своих отцовских правах не стремился. Так что не пытайся мне втолковать, будто знаешь дочь, которую не видел с тех пор, как ей исполнилось восемь лет. Дуг резко произнес:

– Ты всегда был без ума от молодых смазливых девчонок, и я не стал бы излишне полагаться на твое суждение и в этом случае.

– Ошибаешься, amigo. Обычно я теряю ум при виде смазливых девчонок среднего возраста, а то и пожилых. В трубке послышался голос Мака:

– Хватит болтать о пустяках. Мы впустую теряем время. Эрик предпочел довериться упомянутой молодой особе. Прав он был, или нет, покажет будущее. В обмен на доверие агент получил определенные сведения. Остается принять их во внимание и решить, каковы будут наши дальнейшие действия. Эрик?

– Эми считает, что Министер сдержит свое обещание и каким-либо образом свяжется с ней, поскольку не может или по меньшей мере не хочет жить без нее.

Дуг хмуро произнес:

– Никак не пойму, ты говоришь о Проповеднике или о влюбленном школьнике?

– Знаешь, у тебя весьма милая дочь. Помешанная, но милая. Да еще и симпатичная. Мы все от нее без ума, все зловещие персонажи по обе стороны забора. Стараемся как-то заменить ей бессердечного отца, за все прошедшие годы так и не попытавшегося по-настоящему увидеть ее. Возможно, у них с Министером и в самом деле любовь, а возможно ему просто не хочется упускать столь лакомое блюдо, особенно затратив пропасть усилий, дабы научить Эми удовлетворять любые специфические прихоти. Хотя, скажем, у Самсона была Далила, а у Диллинджера дама в красном, если я ничего не напутал. Во всяком случае, не исключена вероятность, что Министер нашел свою Эми, и мы не должны упускать ее из виду. Тем более, что других зацепок на настоящий момент у нас не имеется. Или я ошибаюсь? – Наступившая короткая пауза достаточно ясно ответила на мой вопрос.

– Твои предложения? – наконец отозвался Мак.

– Мы должны глаз не спускать с нее. Пока Эми находится со мной на яхте, задача облегчается, но меня могут попросить покинуть судно, или попросту за борт выбросить. Либо Эми в конце концов рассердится на меня и сбежит. А еще ее могут добровольно или насильно увести прямо у нас из-под носа. И при всей моей уверенности в том, что она не станет болтать лишнего о некоторых обстоятельствах папашиного самоубийства – ибо я ее об этом просил, и потому, что она не успела окончательно разочароваться в Альберте – я отнюдь не стал бы ставить на то, что Эми не сбежит по первому же свистку Министера. Она заявляет, что боится его, но тут срабатывает некий комплекс повиновения, который может оказаться сильнее, чем привязанность или преданность, испытываемые по отношению ко мне. И если она все-таки отправится к Проповеднику, ее нельзя упустить. Кто-то должен следовать за ней, используя все необходимые средства, будь то катер, вертолет, подводная лодка, гоночный автомобиль или сапоги-скороходы. Обо мне забудьте. Япродолжаю намеченное ранее расследование и весь отдаюсь поискам таинственного острова мистера Константина Грига. Что у меня получится в результате – неизвестно, но девушка представляет собой нить, ведущую непосредственно к Министеру и ее нельзя оборвать. Сосредоточьте все силы на ней и не думайте обо мне, чтобы со мной ни случилось.

– Авраам? – послышался голос Мака.

– Полагаю, что при сложившихся обстоятельствах ничего другого нам не придумать, – ворчливо произнес Дуг Барнетт.

– Если она будет держать язык за зубами, никакие неприятности нам не грозят, – заметил я. – Противник следит исключительно за мной, не ожидая никакого подвоха со стороны Дуга, покоящегося на дне моря. В то же время, если Эми поведает им нашу маленькую тайну, станет ясно, что Дуг околачивается где-то поблизости, вынашивая коварные намерения. Ну и что? Нам не впервой иметь дело с предупрежденным противником. Людям, следящим за ней, придется вести себя поосторожнее, вот и все. Главное, чтобы ее не упустили. Этого мы не можем себе позволить.

– Авраам? – вновь произнес Мак.

– Согласен, – отозвался Дуг голосом человека, для которого дело важнее личных амбиций. – Что-нибудь еще?

– Да, нужна информация, – сказал я. – Если мне все же удастся подобраться вплотную к этой секретной гавани контрабандистов, неплохо было бы знать кое-что о тех двоих парнях из Береговой Охраны, которые не очутились в акульих желудках. Или, по меньшей мере, не было получено подтверждений тому, что их постигла подобная участь. На случай, если ребятам все же удалось выжить, и я наткнусь на них в зарослях или где-нибудь еще.

– Я оглашу наиболее существенные сведения, – вызвался Дуг. – Минутку. Нашел. Первый из пропавших: шесть футов один дюйм, двести двадцать фунтов, вьющиеся рыжие волосы, голубые глаза. На левом предплечье вытатуирован якорь. Майкл Бреннерман, главный боцман. Второй: пять футов девять дюймов, сто пятьдесят фунтов, карие глаза. Без особых примет. Рикардо Сандерсон, лейтенант...

– Сандерсон? – перебил я. – Как и адмирал Сандерсон?

– Совершенно верно. Его сын.

– Настоящее семейное дело, – заметил я. – То и дело натыкаешься на родственников своих знакомых. Продолжай.

– Третий: пять футов шесть дюймов, сто тридцать фунтов, голубые глаза. Без особых примет. Молли Бреннерман, писарь. Жена первого, если тебя это интересует.

– Жена? Проклятие, мне было сказано, что на борту находились трое мужчин. Неужели ни по одному вопросу нельзя получить исчерпывающих сведений?

– Боюсь, что меня ввел в заблуждение безликий официальный язык предварительного рапорта Береговой Охраны, – произнес голос Мака. – На его основании я сделал несколько поспешные выводы относительно половой принадлежности членов экипажа и дезинформировал тебя. Прошу прощения, Эрик. – Он сделал небольшую паузу и продолжил: – У нас есть для тебя некоторая дополнительная информация. Наркотики доставляются морем. Константин Григ специализируется на марихуане. Кокаин и героин значительно более компактны и потому обычно перевозятся иначе, зачастую на легких самолетах. Для перевозки марихуаны Григ использует довольно маленькие корабли, от двух тысяч тонн и меньше. Не более пары сотен футов в длину. От них требуется способность маневрировать на довольно ограниченных водных пространствах в обоих концах маршрута. Осадка – не глубже пятнадцати футов. Обычно неподалеку от берега груз переносится на меньшие суда, как правило, на мощные катера гоночного типа, как во времена контрабанды спиртного, когда виски везли на самых быстрых посудинах.

– Ничего нового здесь нет, сэр, – сказал я. – Подобная схема используется давным-давно. К тому же, мне кажется, нас интересуют не только наркотики.

– Верно. Похоже, что НАМ каким-то образом связана с Григом, но нам до сих пор не удалось выяснить, каким. Или что свело их вместе. Возможно, ответы тебе придется искать на месте. Что касается деятельности Грига, я рассказал тебе, как он действовал до сих пор. Судя по всему, в последнее время используются весьма интересные новшества. Например, сложность с передачей незаконного груза неподалеку от берега всегда состояла в том, что помимо открытости любому проходящему судну или пролетающему самолету, операция чрезвычайно зависит от капризов погоды. Достаточно ветру подуть чуть сильнее, и катера уже не в состоянии подойти к судну. Чтобы избавиться от этих неудобств, контрабандисты, похоже, подыскали или создали на пресловутом острове мистера Грига тайную гавань, в которой можно укрыть и спокойно разгрузить небольшое грузовое судно. Особых подготовительных работ это не потребовало. Я слышал, что на Багамах острова с небольшими естественными заливами не редкость.

– Сразу могу предложить два подходящих варианта, сэр, – сказал я. – Тиллу-Понд на Тиллу-Кей, и небольшая закрытая бухта за Нью-Плимутом на Грин-Тартл-Кей. Это что касается Абакоса. Насчет Экзумаса сказать не могу, там я не бывал.

– Ясно. Беда в том, что карты Багамских островов составлялись в незапамятные времена и сплошь и рядом ненадежны. На одном из множества островков в интересующей нас отдаленной зоне вполне может оказаться не нанесенная на карту неприметная затока подходящих размеров. Достаточно слегка углубить входной фарватер и дно самой гавани, чтобы судно соответствующих размеров вошло туда ночью, причалило к берегу, и к утру было полностью закамуфлировано. Примерно так, как в свое время немцы прятали большой боевой корабль в одном из норвежских фиордов.

– В случае с "Тирпитцем" сказать "прятали" было бы некоторым преувеличением, сэр. Судно вскоре обнаружили, но какое-то время не могли к нему подступиться. В конце концов, подводные лодки расправились с ним.

– К сожалению, тамошние воды слишком мелки для подводных лодок, даже для самых миниатюрных. Так что придется рассчитывать на некую яхту.

– Похоже, мне не помешала бы парочка торпедных аппаратов, ракетная установка и несколько скорострельных орудий на палубе для ближнего боя. Беда в том, что моя посудина затонет под грузом оного пулемета с прилагающейся к нему амуницией, не говоря уже о том, что из-за такелажа пулемет и установить-то будет негде. Стало быть, предполагается, что моих предшественников из Береговой Охраны ликвидировали потому, что они подобрались слишком близко к отверстию в стене?

– Это еще что за термин?

– Популярный уголовный фольклор, сэр, – пояснил я. – Времен Дикого Запада. Подразумевает расщелину, столь узкую, что никто из проезжающих мимо скал не замечает ее. Идеальное место для бандитского притона. Нечто вроде нашей таинственной бухты.

– Да, пожалуй. Мы считаем, что экспедиция Береговой Охраны обнаружила твою дыру в стене и поэтому была уничтожена.

Оглянувшись, я обнаружил, что Эми до сих пор не вернулась, но увидел ее направляющейся к своему месту и вновь открывающей журнал.

Я произнес в трубку:

– И еще можно предположить, что тело или часть тела, якобы выброшенная морем на пустынный пляж, в действительности было намеренно оставлено там, дабы направить нас на ложный след. Вы упоминали и о других любопытных отклонениях от обычной процедуры переправки наркотиков.

На этот раз ответил Дуг:

– Имеются основания полагать, что были проведены особые приготовления для принятия корабля, который, хоть и везет обычный груз, чем-то отличается от остальных.

– Чем именно?

– На этот вопрос, надеюсь, ответишь ты.

– Посмотрим, что мне удастся сделать, но, похоже, пока самой надежной зацепкой нашей остается девушка. Вашей самой надежной зацепкой. Я приложу все усилия со своей стороны. И еще. Прежде, чем мы распрощаемся, мне хотелось бы предложить вам пару описаний и услышать, не соответствуют ли они кому-либо, проходящему по этому делу. Возможно, эти люди и не причем, но сегодня утром они прилежно слонялись неподалеку от телефона, по которому я разговаривал. Я заранее достаточно громко оповестил о своем намерении позвонить, и посмотрел, кого это заинтересует. Прежде всего, полный мужчина, пять футов десять или одиннадцать дюймов, весит около двухсот двадцати фунтов. Каштановые волосы, редеющие на макушке. Красное лицо. Нервный.

После минутной паузы Дуг сказал:

– Среди членов НАМ имеется несколько упитанных мужчин, но точно утверждать, что он один из них, не берусь.

– Ладно, в таком случае попробуем это. Женщина, рост пять футов восемь или девять дюймов, без лишнего веса, с приятным загаром. Темно-коричневые волосы, Дорогая прическа, короткая и опрятная, с открытыми ушами. Сильный прямой нос, красивый рот и подбородок, глаза закрывали темные очки. Лет тридцать пять. Очень загорелые ноги, стройные настолько, что их не испортили даже босоножки на низком каблуке.

Дуг отозвался без колебаний:

– Это весьма напоминает миссис Джорджину Уиллистон, денежный мешок, которая стоит за НАМ. Нам известно, что она покинула Цинциннати и направилась в те края.

– Могли бы и предупредить. Я уже порядком устал бродить в потемках. Пресловутая миссис Уиллистон почему-то представлялась мне старушкой с пятью подбородками. В то время, как у этой дамы не наблюдается никаких лишних подбородков.

– Боже мой, – простонал Дуг. – Неужто ты не в состоянии удовлетвориться одной женщиной? На следующее задание я буду подбирать себе в помощники исключительно евнухов, с соответствующим удостоверением, выданным в Арабских Эмиратах!

(обратно)

Глава 17

Из Майами мы вылетели поздно. Несмотря на то, что короткий прыжок над океаном к Багамским островам – правда, коротким он был только по меркам самолета, под парусами мы шли тринадцать часов – едва позволил большому реактивному "Локхиду" толком устремить нос в небо, прежде чем начать опускаться вниз, во Фрипорте мы приземлились уже затемно. Формальности вновь были улажены на удивление быстро.

Чуть погодя мы вместе с несколькими другими прибывшими из Соединенных Штатов пассажирами заняли места в видавшем виды такси с откидными сидениями, и совершив путешествие вдоль заросших пальмами красочных курортов побережья, прибыли к своей плавучей гостинице. Поскольку я надеялся выйти в море рано утром, мы сразу отыскали дежурного по причалу и расплатились за стоянку. После чего направились к яхте, которую нашли на своем месте, игриво покачивающейся у причала.

Было время отлива, и палубу отделяло от причала довольно-таки значительное расстояние. Я совершил решительный прыжок и придержал Эми, осторожно спускающуюся вслед за мной. Ощутил в руках ее податливое, упругое тело, слегка вспотевшее и уставшее после долгого путешествия по жаре. Сейчас она была столь же уязвима, как и любая женщина под конец затянувшейся вечеринки или тяжелого дня, когда оказывается сломлена передовая линия обороны, утверждающая, что партнер должен держаться на расстоянии, дабы не измять одежду, не растрепать прическу и не смазать макияжа. К этому времени все обычно уже измято, растрепано и смазано. И к тому же отслужило сегодняшнюю службу.

Освобождаясь от моих рук, она бросила на меня довольно неуверенный и скованный взгляд, явно догадываясь о моих мыслях. Затем произнесла у меня за спиной, когда я повернулся открыть главный люк:

– Если ты намерен, как всегда, выпить перед обедом, налей и мне.

В голосе прозвучали вызывающие нотки, но вызов был брошен не мне, а собственным былым принципам.

– Наконец-то удалось растлить тебя окончательно, – пробормотал покорный слуга. Когда я вновь вынырнул из люка, Эми сбросила туфли и удобно расположилась на сидении кокпита у левого борта, закинув на него ноги и подложив спасательный жилет вместо подушки. Я вложил ей в руку один из стаканов и занял место у правого борта, сжимая второй. Некоторое время молча смотрел на нее. Меня так и подмывало спросить, известно ли ей о присутствии в здешних местах миссис Уиллистон. Удерживало только то, что никак не удавалось сформулировать вопрос так, чтобы он не прозвучал, как обвинение.

– Устала? – наконец произнес я.

– День выдался трудный. Мэтт...

– Да?

– Не хочу показаться... излишне привередливой, но за весь день я съела всего лишь один тощий гамбургер в аэропорту, и ужасно проголодалась.

– Ваше желание для меня закон. В трюм, морской бродяга!

– Спасибо, бродяга. – Она слабо и несколько озабоченно улыбнулась. – Допьем бокалы внизу. Если пожелаешь выпить еще, то сможешь при этом понаблюдать, как твоя молодая жена вихрем носится по камбузу. Или на корабле лучше не упоминать о вихрях?

Ее явно что-то тревожило, но я чувствовал, что она не хочет об этом рассказывать и предпочитал не настаивать. Итак, мы спустились вниз, и я устроился в тесной каюте, наблюдая за ее действиями на соседнем камбузе. Эми извлекла из морозильника два последних бифштекса, очистила несколько картофелин, нарезала их для быстрейшего приготовления и добавила остатки капусты.

– Джонни...

– Да, Пенни, – отозвался я. Священнодействуя над плиткой, она не оглядывалась на меня.

– Ты знаешь обо мне почти все, а я о тебе, в сущности, ничего. Расскажи что-нибудь о себе. О том, какой ты на самом деле.

Подобная просьба представлялась не слишком рассудительной, не говоря уже о том, что совершенно не соответствовала нашей семейной легенде. Правда, с другой стороны, если кто-то знал о нас достаточно, чтобы подслушивать, вряд ли я открою ему что-либо новое. И пока Эми была занята приготовлением обеда, я поведал ей о задании, которое завело меня на безлюдные пустоши Шотландии – места там по-настоящему дикие – а также о сопровождавшей меня женщине. Работала она на противоположную сторону, но в данном случае речь якобы шля, о совместной миссии на благо всего человечества. И закончил тем, как дама подсыпала мне в кофе снотворного во время пикника на заросшей вереском пустоши.

– А что было потом? – спросила Эми, когда я замолчал.

Я пожал плечами.

– Ответ совершенно однозначный. Присутствует в любой инструкции. Если уж ты сглупил настолько, что проглотил всякую дрянь, а положение достигло критической точки – в данном случае дело обстояло именно так – выбора не остается. Разумеется, я пристрелил её прежде, чем шлепнулся. – Я увидел, как Эми ошарашенно оглянулась и без выражения добавил: – Переверни бифштексы, пока не сгорели.

– Да. – Она облизала губы. – Да, конечно. Обед, который мы съели в уютной маленькой каюте, был весьма недурен, но прошел в полной тишине. Несколько раз Эми намеревалась что-то сказать, но в последний момент передумывала. Затем мы, как и пристало добрым супругам, совместно атаковали грязную посуду: жена моет, муж вытирает. Наконец она отложила тряпку, я протянул ей влажное полотенце и Эми развесила его над плиткой, на одном из поручней, которые помогают избежать падения на горелки, ежели становится по-настоящему ветрено.

После чего Эми, не глядя на меня, произнесла:

– Я вся пропотела во время этих переездов, да еще пропахла кухней. Пойду, приму душ. – Я не смог удержаться от смеха, и она удивленно оглянулась. – Что тут смешного?

– Просто я как раз гадал, что же последует дальше. Сначала обед, потом тарелки, наконец душ.

Она облизала губы.

– Да, знаю. Я тяну время. Прошлый раз я... я проявила себя не лучшим образом и... и не знаю, стоит ли пробовать еще.

– Ты была восхитительной честной девочкой, а теперь превратилась в грязную фальшивку, – сказал я. – Где тебе шепнули словечко, Эми?

– Словечко? – она нахмурилась. – Я тебя не понимаю.

– Это случилось в китайском ювелирном магазине, пока я звонил? Или позже, когда ты надолго пропала в туалете аэропорта Майами? За исключением нескольких минут в санатории, где встреча маловероятна, все остальное время ты пребывала у меня на глазах. – После продолжительной паузы, я сказал: – Нет, милая, я не ясновидящий. Но не забывай, чем зарабатываю на жизнь. Так что же тебе приказали? Что им от тебя нужно?

– Мне казалось... – она тяжело сглотнула и попыталась изобразить негодование: – Казалось, моя невиновность сомнению больше не подлежит!

– С тех пор многое изменилось. И произошло это сегодня, не так ли? Кто-то встретился с тобой.

Некоторое время девушка холодно смотрела на меня. Потом спросила:

– Зачем ты рассказал мне эту ужасную историю?

– Сама знаешь, зачем. Слишком уж гладко все у нас получается. Ложь на лжи, но ни одного выстрела. Никакого насилия. Только шумок вдали, да облако дыма на горизонте. Столь мирное развитие событий могло привести тебя к неправильному заключению, что я приятный, милый парень. Исключительно потому, что, проведя в моем обществе более недели, ты сохранила все зубы, способна видеть обоими глазами, пользоваться обеими руками, и не хромаешь. А еще, возможно, потому, что я, как и ты, довольно неумело вел себя в постели во время нашей первой и единственной попытки. Можно ли, вообразить себе опасного тайного агента неумелым любовником? Поэтому мне хотелось заранее поставить тебя в известность, что дело ты имеешь с жестоким и безжалостным парнем. Остается лишь надеяться, что никому не удалось уговорить тебя затевать глупые любительские игры с грубым старым профессионалом.

Эми серьезно посмотрела на меня и, протянув руку, прикоснулась кончиками пальцев к моему лицу. Когда она заговорила, в голосе прозвучала грусть.

– Я не стала бы пытаться провести тебя, Мэтт. – Затем повернулась и взяла с полки над койкой левого борта полотенце я маленькую пляжную сумку. Койку эту она раздвигала для себя на ночь, сейчас же мы использовали ее в качестве сиденья, к которому придвинули большой обеденный стол. Эми проскользнула мимо меня, остановилась и оглянулась. Широко раскрытые глаза странно поблескивали.

– Я скоро вернусь, дорогой. Будь паинькой.

Я услышал, как она поднимается на причал и уходит. Чуть погодя перебрался на кокпит, жалея, что бросил курить. Несомненно, борцы с никотином помогают нам сохранить легкие, но при этом зачастую лишают единственного утешения.

Стояла тихая багамская ночь. Черная гладь воды неподвижно замерла между причалами. Со стороны бассейна гостиницы доносились тяжелые и протяжные звуки рок-н-ролла. Некоторые считают их возбуждающими, хотя в свое время такты вальса почитались не менее эротическими и растлевающими. Говорят, затянутые в корсеты чувствительные молодые дамы в длинных бальных платьях вздрагивали в экстазе.

Я вновь спустился вниз и, чтобы окончательно удостовериться, оглядел занимаемую ею сторону каюты. Купленная вместо пропавшей в Майами сумочка – с паспортом, водительскими правами и новыми кредитными карточками, приобретенными взамен утерянных – разумеется, отсутствовала. Эми распрощалась со мной явно и недвусмысленно. И я ее отпустил. Отпустил потому, что мне помочь она больше не могла, и оставалось лишь препоручить девицу заботам Дуга. Ведь мы же надеялись, что она сорвется с места и приведет его к цели, не так ли? И все-таки яхта без нее опустела.

Теперь предстояло выяснить, что приготовили для меня люди, приказавшие Эми покинуть яхту. Я исходил из предположения, что они не заставят долго себя ждать. Тем временем надлежало прилежно изображать осла, что я и сделал, отправившись на поиски пропавшей возлюбленной. Даже рискнул заглянуть в женскую душевую, которая – слава Богу! – в столь поздний час оказалась пустой. Эми там не было, и ни одним из трех душей в последнее время никто не пользовался. Не обнаружил я "жену" и в освещенных окрестностях бассейна с немногочисленными отдыхающими, и в маленьком открытом баре с извергающими оглушительные звуки колонками, и в темном закрытом баре с танцевальной площадкой и еще более мощной аудиосистемой, от которой работали динамики близ бассейна, и в ресторане, и в холле гостиницы.

Покорный слуга отыскал телефон и передал положенное сообщение: "Объект исчез, примите меры". Превосходно. Итак, все голливудские правила, предполагающие полное отсутствие умения работать собственной головой, соблюдены. Хотя нужно быть последним идиотом, чтобы по поведению моей малютки-жены не догадаться, что она намеренно поспешила оставить меня, дабы не пачкать наши отношения поспешным и лживым сексом в последнюю минуту. Хоть ей, возможно, и предложили воспользоваться этим средством, дабы я ничего не заподозрил.

Я повернул назад, в сторону причалов. Ступил на длинный пирс и увидел, что из главного люка "Спиндрифта" поднимается струйка дыма. Первым моим побуждением было, разумеется, броситься бежать: еще бы, яхта моя загорелась. Остановила меня мысль, что яхта-то на самом деле не моя, а люди моей профессии, бездумно кидающиеся навстречу неведомой опасности, превращаются в превосходную мишень для всякого рода недоброжелателей. В результате покорный слуга немного поостыл и быстро укрылся за одним из бетонных столбов на краю пирса – укрытие не Бог весть какое, но человека, предпочитающего стрелять наверняка, может остановить.

Выглянув из-за столба, я сообразил, что струйка слишком тонка для настоящего пожара. Да и поднималась не из люка, а над кокпитом, ближе к корме.

Когда я осторожно приблизился к яхте, расположившаяся в кокпите женщина небрежным жестом выбросила свою сигарету за борт. Сигарета описала в темноте маленькую красную дугу и канула в воду. Гостья успела сменить модные шорты, в которых я видел ее в последний раз, однако новый наряд был выдержан в том же духе: широченный белый комбинезон парашютиста с огромными рукавами и мешковатыми шароварами в лучших гаремных традициях, заканчивался костюм узкими манжетами на запястьях и щиколотках, а на талии был перехвачен широким золотым поясом. Полагаю, что понадобилось бы не меньше недели, дабы отыскать внутри женщину. Разумеется, при условии, что найдется желающий заняться подобной работой.

– Добрый вечер, миссис Уиллистон, – поздоровался я, глядя на нее сверху вниз с причала.

– Стало быть, после нашей встречи у телефона вы навели обо мне справки. Собственно, я на это и рассчитывала, именно для того и мозолила вам глаза. – Она одарила меня улыбкой. – Превосходно. Люблю иметь дело с умными людьми.

– Интересно, отвечают ли они вам взаимностью?

Женщина проигнорировала мой вопрос.

– Полагаю, ваша команда осталась неукомплектованной, капитан. И смею надеяться, что смогу занять образовавшуюся вакансию. У меня за плечами две бермудских регаты и один трансатлантический переход. Умею обращаться с примитивным секстантом и даже чуток готовить – если придется. А поскольку борцы за женское равноправие в море пользуются малым авторитетом, готовить приходится не так уж редко.

Я холодно посмотрел на нее, испытывая сильнейшее искушение предложить убираться с моей яхты, причем не в самой вежливой форме. Я чувствовал себя осиротевшим и одиноким, и не испытывал ни малейшего желания иметь дело со стройными загорелыми особями женского пола в мешковатых костюмах. Но она явно приказала Эми удалиться и явилась на яхту с далеко идущими намерениями. Мое же задание – и возможно, наиболее существенная его часть – состоял в том, чтобы выяснить, в чем эти намерения состоят. Поэтому в ответ на краткую речь покорный слуга передернул плечами и спрыгнул на палубу. Сейчас палуба находилась значительно выше, нежели в прошлый раз, – наступило время прилива. Я направился на корму.

– Желаете выпить, миссис Уиллистон?

Женщина кивнула.

– Эми говорила, вы мастер обращаться с бутылкой. Мне это по душе.

– Поразительно, как вы, испытывая такой восторг от моей скромной персоны, до сих пор жили без меня, – сухо бросил я. – На борту имеется шотландское виски.

– Превосходно.

– В каких пропорциях?

– Без воды. Немного льда.

Управившись с напитками, я отодвинул в сторону ее багаж: дорожную сумку с наплечным ремнем, и другую, брезентовую, с молнией по всей длине – новомодное изобретение, позволяющее сразу добраться до дна, вместо того, чтобы понемногу докапываться до, скажем, чистых носков. И уселся на освободившееся место, глядя на гостью.

– Где Эми Барнетт?

– Она же Пенелопа Мэттьюс? – Женщина насмешливо улыбнулась. – Легенда, прямо скажем, не слишком убедительная, мистер Хелм. Разрешите уж воспользоваться вашей настоящей фамилией. Мы без особого труда отыскали вас после вашей попытки, образно говоря, опустить занавес в Майами. Проследили вас до гавани в Корел Гейблс, после чего легко выяснили: вы намерены направиться на Багамы. Затем проверили порты в Бимини и Вест-Энд, на оконечности этого острова; и, наконец, наведи справки в гавани Фрипорта...

– Молодцы, – похвалил я. – А что с Эми?

– Она отказалась содействовать осуществлению наших зловещих планов, направленных против вас. Пришлось вывести ее из игры, а мне занять ее место. Так что вам повезло. – После короткой паузы миссис Уиллистон продолжала: – Ваша малышка пребывает в полном порядке. Утром первым же рейсом вылетит домой, вот и все. Так принимаете на работу?

– Откуда столь пылкое желание работать под моим началом? – поинтересовался я, разглядывая ее красивое загорелое лицо. И добавил: – Кстати, какие зловещие планы разработала против меня ваша НАМ, миссис Уиллистон?

Женщина вновь одарила меня насмешливой улыбкой.

– Вы ведь бесстрашный боец тайных служб, не расстающийся с пистолетом, и готовый встретить лицом к лицу любую опасность, не так ли? Да еще оставляющий за собой груды женщин, побежденных тем или иным способом. Вам ли испытывать тревогу по поводу немощных козней кучки недоумков, представленных такой, как я, беспомощной бабочкой из высшего света? В должное время вы без труда управитесь с ними. А пока это время не наступило, позволю себе заметить, что я, в отличие от вас, неплохо разбираюсь в судах. Вот и решайте, что опасней: риск проснуться с перерезанным горлом, или попытка довести эту посудину в Нассау, полагаясь исключительно на собственные силы? Да вы либо перевернете ее на глубине во время шквала, либо посадите на коралловый риф, пытаясь пересечь здешние коварные отмели.

Предупреждение о том, что в случае моего согласия на борту очутится враг, показалось мне достаточно занимательным. Помимо всего прочего, в нем содержался откровенный вызов: испугаюсь ли я изнеженной богатой шлюхи в модном обезьяньем наряде за несколько сотен долларов? Предполагалось, что в ответ во мне взыграет мужское самолюбие, и покорный слуга немедленно бросится в объятия опасности, а возможно, и олицетворяющей ее дамы; она довольно прозрачно намекнула, что если я и умру во время предстоящего путешествия, она позаботится о том, чтобы умер я со счастливой улыбкой. Увы, в подобные игры играют лишь дилетанты. Люди моей профессии, принимающие глупые вызовы от нахальных дам или кого бы то ни было еще, долго не живут.

Хотя я и не намеревался совершать плавание в одиночку, с практикой уверенность в собственных силах постепенно возрастала, и грядущее путешествие представлялось отнюдь не таким самоубийственным мероприятием, каким его живописала моя нынешняя гостья; на сей раз просоленному морскому волку не удалось запугать неопытного новичка. И не говоря уже о всех возможных подвохах с ее стороны, я далеко не горел желанием разделить с ней узкую каюту двадцативосьмифутовой яхты, особенно этой двадцатифутовой яхты, пропитанной воспоминаниями о девушке, которая мне действительно нравилась.

Однако и это не имело особого значения. Мы ожидали именно такого поворота событий. Ведь и отрядили-то меня сюда именно на роль приманки. Предлагалось выманить из укрытия Министера, либо его работодателей, и вот сама предводительница НАМ любезно предлагает себя в качестве матроса и кока. Я глубоко вздохнул.

– Если вы и правда столь умелый мореход, полагаю, вам по силам выйти из гавани в темноте?

– Почему бы и нет? Гавань освещена не хуже футбольного поля. Как только отойдем от берега, достаточно держать курс на мигающий буй, оставить его по правому борту и дело сделано. Можно спокойно плыть до большого маяка на северной оконечности острова Берри, что в шестидесяти морских милях отсюда. Если, конечно, вы собираетесь направиться в Нассау. – Когда я кивнул, миссис Уиллистон сказала: – Подождите, пока я снесу вниз свои сумки и переоденусь. А пока можете снять чехол с фока-штага...

(обратно)

Глава 18

Ночь выдалась пасмурная, но сквозь тонкие облака проглядывала луна. По фарватеру Нортвест-Провиденс мы продвинулись не слишком далеко, потому что моя новая спутница оказалась приверженкой парусов и совершенно не признавала за двигателями внутреннего сгорания права существовать. Будь я предоставлен самому себе, – при столь слабом ветре просто завел бы мотор – она выключила его сразу, как только мы миновали буй и установили паруса – но, повторяю, в данном вопросе у Джорджины существовала своя, особая точка зрения. Вместо двигателя она потребовала поставить дополнительные паруса.

До сих пор я не уделял особого внимания тонкостям парусной оснастки, полагая, что прежде всего следует освоиться с основной тройкой, состоящей из грота, фока-штага и кливера, которые вместе с двухцилиндровым мотором, возможно, позволят достаточно успешно управляться с яхтой. Теперь же мы покопались в форпике, где обнаружились пара штормовых парусов и спинакер – слава Богу, ветер для этого гигантского полотнища был неподходящий – а также – ypa! – кливер, почти вдвое превосходящий уже используемый. Последний моя помощница называла топсель-кливером, и, похоже, не испытывала к нему особого уважения. Новый красавчик оказался генуя-кливером, ласково именуемым Дженни.

Пока управляемый автопилотом "Спиндрифт" тихо рассекал в темноте рябь фарватера, мы растянули упомянутый большой парус на передней палубе, после чего пришлось совершить рискованную прогулку по бушприту, дабы извлечь яростно хлопающий маленький кливер из паза управляющего устройства и вставить на его место замену, которая, несмотря на слабый ветер, тут же принялась хлопать не менее яростно. Еще полчаса ушло, чтобы поднять большой парус и обрасопить его в соответствии с представлениями миссис Уиллистон. А в итоге я окончательно упал в ее глазах как моряк, ибо не подготовил нужные блоки и тросы заранее.

Под конец мы занялись наведением порядка на передней палубе, а заодно спустили маленький фокаштаг, поскольку моя спутница, внимательно за ним понаблюдав, пришла к выводу, что парус чересчур мал, и работать при данных условиях не может, да еще препятствует воздушному потоку, попадающему на "Дженни". Затем мы вернулись в кокпит, где женщина погасила слепящие огни на палубе и отключила автоматику. Взяв штурвал в свои руки, она – моими руками – внесла последние штрихи в конфигурацию парусной оснастки, на что ушло еще около четверти часа. После чего, наконец, выразила удовлетворение проделанной работой.

Первым делом я решил, что все это наглядный пример показного мастерства. Стоит спокойная тихая ночь, мягкий ветер наполняет паруса и, казалось, можно со спокойным сердцем расслабиться и наслаждаться путешествием. Стоит ли выходить из себя ради того, чтобы разогнать яхту до трех с четвертью узлов вместо уже имеющихся трех? В конце концов, ежели дополнительный узел или два столь важны, достаточно повернуть ключ зажигания...

Однако, слегка поразмыслив, я пришел к выводу, что все же не прав. Что ни говори, а мне далеко не бесполезно увидеть в деле настоящего опытного моряка, и если моя спутница настроена рассматривать обычный переход в Нассау, как решающий этап регаты южных морей, не мне портить ей удовольствие.

Имев счастье лицезреть парочку сверхмодных "береговых" костюмов, я предполагал, что на яхте Джорджина облачится в нечто не менее экстравагантное, но тут меня постигло разочарование. Новая дневная, а равно и ночная, униформа состояла из пары грязных белых судовых туфель с патентованными подошвами, изрядно застиранных белых джинсов со старыми пятнами краски и старого серого бумажного свитера с капюшоном. Добившись наконец желаемого расположения парусов, миссис Уиллистон заговорила, не отрывая взгляда от призрачных очертаний грота, с трудом угадываемых в ночи.

– Установим вахты по три часа, не возражаете? Смените меня ровно в час. Советую спуститься в каюту и поспать.

– Слушаю, сударыня.

– Хелм, Хелм...

– Да?

– И как вам только удалось пересечь на этой яхте Гольфстрим? Именно такие как вы и не дают скучать Береговой Охране, когда отправляются в море, не имея ни малейшего представления, за что берутся.

Как я уже говорил, она далеко не оригинальна в своей профессиональной заносчивости. Полагаю, что если сумеете взобраться на вершину Эвереста, наверняка обнаружится какой-нибудь эксперт-альпинист, который не преминет высокомерно заявить, что вы только чудом не рухнули в пропасть, ибо использовали веревку неправильного цвета и забивали крючья не в том ритме.

– Всецело с вами согласен, сударыня, – отозвался я. – Однако до намеченной цели мы все-таки добрались, не правда ли? А вот люди вроде вас не дают скучать владельцам похоронных бюро, потому как имеют скверную привычку разглагольствовать о перерезанном горле – и это обращаясь к человеку моей профессии! Надеюсь, вы понимаете, что сказав это, обрекли себя на неизбежную смерть в случае любых подозрительных неурядиц?

Наступила непродолжительная тишина, нарушаемая лишь ритмичным плеском волны за бортом, да похлопыванием большого кливера, старающегося извлечь все возможное из имеющегося ветра.

– Боже мой! – наконец очень тихо произнесла миссис Уиллистон. – Боже мой, надо же было брякнуть подобную глупость! Уверяю вас, я выражалась исключительно фигурально. И никоим образом не намерена покушаться на вашу жизнь.

– Вы уж простите, но в данном отношении я не склонен полагаться на ваше слово. Если вы здесь оказались не затем, чтобы раньше или позже убить, или иным образом вывести меня из игры, то зачем? Поэтому предупреждение остается в силе. Прошу вас, не совершайте действий, которые могут быть неправильно истолкованы, и не подавайте блюд со странным вкусом. Я становлюсь весьма порывистым, когда меня к тому принуждают, или мне просто кажется, что меня принуждают.

– Да, помнится, о том же известили и мою предшественницу. Похоже, вы весьма осторожный человек, который всеми силами старается избежать досадных недоразумений. Или просто большой хвастун, которому нравится запугивать беспомощных женщин? Что скажете, мистер Хелм? – Она тихо рассмеялась. – Ладно. Идите, отдыхайте. Я вообще не стану спускаться вниз. Обещаю.

Я заколебался.

– Во время долгой вахты подобное обещание сдержать нелегко.

Ответом мне был новый раскат смеха.

– Дорогой мой, в рундуке кокпита имеется ведро, а управляться со своими нуждами на палубе мне не привыкать. Спите спокойно.

Каюта любого движущегося судна, даже если это яхта, идущая под парусами, наполняется скрипами, шорохами и всплесками. Устало откинувшись на койку, я расслышал скрип лебедки на корме – миссис Уиллистон слегка подтягивала кливер. При каждом покачивании кастрюля на камбузе со звоном ударялась о какой-то предмет. Где-то вверху на палубя неведомая часть оснастки постукивала о мачту... и я поймал себя на том, что вспоминаю о маленькой девушке с прямыми светлыми волосами, серовато-голубыми глазами и очаровательной маленькой грудью.

Разбудил меня резкий звук предмета, упавшего внутри каюты. Я сел, хватаясь за ружье, которое взял с собой, дабы уберечь миссис Уиллистон от искушения. Что-то перекатывалось по полу каюты: пластмассовое ведро.

– Хелм, просыпайтесь! – Донесся с кокпита громкий шепот. – Вставайте, черт бы вас побрал, гости явились!

Не потрудившись надеть туфли, единственное, что снял, готовясь ко сну, я вскарабкался на корму. Начал осторожно подниматься по трапу и остановился, завидев в отверстии люка миссис Уиллистон.

– Господи, да при том, как вы спали, я дюжину раз могла перерезать вам глотку!.. Не хотелось бросать румпель и показывать, что я их заметила. Или получить пулю, пытаясь вас разбудить.

– Где?

– Четверть румба по левому борту. Идут без огней и сейчас выдерживают дистанцию, но несколько минут назад неосторожно приблизились и попали в свет кормового фонаря. Одна из быстроходных громадин, которые обожают мужчины. "Донци", "сигаретте" или "магнум", решайте сами. Эти названия не держатся у меня в голове. Футов тридцать в длину. Вероятно, пятьдесят-шестьдесят узлов. А может и больше. Во всяком случае, с нашими несчастными пятнадцатью лошадиными силами от них не оторваться. Я правильно оценила ваш мотор?

– Всецело, – подтвердил я. – Не догадываетесь, кто бы это мог быть?

Она пристально посмотрела на меня в слабом отсвете приборов.

– Во всяком случае, не мои друзья, если вы это имеете в виду. В противном случае зачем было вас будить? Я и не подумала бы бросать ведро. – Она оглянулась через левое плечо. – Вряд ли следят за нами лишь затем, чтобы узнать, куда направляемся. Это ясно и так. Нашим курсом можно идти только к островам Берри, или дальше, в Нассау. Поэтому они скорее всего примутся за нас, как только с горизонта исчезнут эти суда. На случай, если здесь имеется сирена, или сигнальные ракеты.

Джорджина указала на два пучка светлых пятен, напоминающих плавучие гостиницы, далеко по левому борту. Посмотрев в указанную сторону, я заметил призрачные очертания судна, низкого, и, видимо, быстроходного, держащегося гораздо ближе со стороны кормы. Окрашенное в черный, или очень темный цвет, оно почти полностью сливалось с темнотой: скорее всего, взгляд мой привлекло мерцание воды, рассекаемой хищным форштевнем.

– Думаю, не мешает воспользоваться рацией, – сказала миссис Уиллистон. – Багамская воздушная служба поиска и спасения нам вряд ли поможет, но не исключено, что в пределах слышимости окажется какое-нибудь военное судно, занимающееся отловом контрабандистов или чем-нибудь в этом роде.

– Добраться все равно не успеет, – возразил я. – Эти парни не станут слишком долго тянуть: в любую минуту может появиться луна, мы их заметим, и сюрприза как не бывало. Да и не хочется беспокоить багамские власти. – Я нахмурился. – Вам приходилось попадать под обстрел, миссис Уиллистон?

– Нет, и не испытываю ни малейшего желания восполнить этот пробел.

– Увы, выбирать вам не приходится. Утешайтесь тем, что попасть под обстрел еще не значит получить пулю. Как у вас с нервами?

– Дорогой мой, я всего лишь большой загорелый цыпленок. Меня бросает в дрожь при одном виде оружия. И не только в дрожь.

– Ясно. Штаны постираем, ежели это единственная проблема. Договорились?

Женщина коротко рассмеялась.

– Ладно, говорите, что делать.

Я почувствовал: эта особа нравится мне все больше. Раздающая безапелляционные приказы там, где речь идет о ее епархии – парусах, и с готовностью ожидающая распоряжений, когда предстоит иметь дело с моей специальностью – насилием. Да и трусами себя, как правило, не стесняются называть лишь отважные люди. И наоборот, – от тех, кто обожает живописать свое мужество, жди подвоха.

– Продолжайте управлять яхтой и ведите себя как можно естественней, – сказал я. – Когда приблизятся, изобразите удивление и испуг. Зовите меня на помощь, требуйте, чтобы я немедленно протрезвел и спас вас от ужасных пиратов. А едва начнется стрельба, падайте на дно кокпита и не показывайтесь. Ни в коем случае не вздумайте разгуливать по яхте. Я должен знать, где вы находитесь, и вести огонь соответствующим образом.

Миссис Уиллистон облизала губы.

– Где будете вы?

– Увидите. Сможете удержаться на курсе без подсветки компаса? Вообще без освещения?

– Я все равно ориентируюсь по ветру, так что управлюсь. Хелм...

– Да?

– Надеюсь, вы стреляете не хуже, чем болтаете.

– Что касается последнего, с вами не сравняюсь. Я нырнул обратно в каюту, споткнулся о ведро и отставил его в сторону, натянул туфли, отыскал моток веревки и с помощью карманного ножа отрезал изрядный кусок, возможно выводя из строя существенную часть оснастки, но сейчас это меня мало волновало. Действуя в темноте, нарушаемой лишь отсветом приборов на корме да пробивающимся сквозь плексигласовый люк над головой светом навигационного фонаря на мачте, сделал из куска веревки "ремень" для ружья, а оставшийся моток закрепил на поясе. Затем перебрался на камбуз и набил карманы боеприпасами: дробь по правому борту, патроны – по левому. Заряды для револьвера – на корму, в задний карман, хотя в данном случае навряд ли доведется воспользоваться пушкой тридцать восьмого калибра с двухдюймовым стволом. Я проверил маленький пистолет в кобуре на поясе, сунул сзади за пояс большой револьвер и направился на корму.

– Готовы? – прошептал я.

– Они по-прежнему держатся на расстоянии, – донесся из люка голос моей спутницы. – Готова действовать по первому сигналу. Точнее, готова настолько, насколько вообще могу быть готова.

– Придется довольствоваться этим.

Я взялся за главный рубильник яхты, отключая все электричество на борту. В результате мы оказались в кромешной темноте, рассеиваемой разве что отблесками лунного света, профильтрованного сквозь облака. Я выбрался из главного люка, перебежал вперед и принялся карабкаться на мачту подобно испуганной обезьяне – вернее, более испуганный, чем любая обезьяна на моем месте, поскольку терпеть не могу высоты. По пути наверх не раз возблагодарил Бога за наличие на мачте скоб, иначе вряд ли взобрался бы по скользкому алюминиевому столбу, обремененный шестифунтовым ружьем за спиной, не говоря уже о пистолетах и патронах.

Некоторые хитроумные яхты оснащаются двумя и более комплектами распорок, обеспечивающих вантам необходимые углы, но такелаж "Спиндрифта" комплектовался по принципу "хлеба с маслом", только одной парой. Я взобрался на нее и воспользовался куском веревки, чтобы привязать себя к мачте, вернее, к одной из скоб, надеясь, что в случае нужды она выдержит мой вес.

В результате я оказался стоящим на распорках лицом к корме, на высоте двадцати пяти футов. Слева от меня внизу распростерлась черная водная гладь, большую часть обзора справа закрывали вздувшийся грот и кливер. Яхта кренилась весьма незначительно, скорость была вполне терпимой, и все-таки занятая мной позиция представлялась далеко не самой удобной для стрельбы из ружья. Мачта и грот закрывали сектор обстрела слева, а я не сомневался, что они попытаются приблизиться именно с этой, наветренной стороны, дабы избежать парусов и оснастки, выступающих с противоположного борта.

Позади, за кормой нашей яхты по морю пробежал луч прожектора. Я взялся за ружье и отвязал веревкуот ствола. Оставив второй конец привязанным к прикладу, я закрепил веревку на той же скобе, что и мою страховку. Затем передернул затвор, дослал заряд из магазина в пустой патронник – я не настолько храбр, чтобы взбираться по мачте, имея за спиной готовое к выстрелу ружье. Оставил ружье висеть на веревке, телом не давая ему раскачиваться, откопал в кармане засыпанный патронами нож и открыл большое лезвие.

Покончив, наконец, с приготовлениями, я перевел взгляд на мир внизу. Погруженный в темноту "Спиндрифт" продолжал идти все тем же курсом, склонившись к правому борту. Миссис Уиллистон заняла место за румпелем. Движения ее призрачной фигуры достаточно явственно выразили удивление и беспокойство: вызванные пучком света, пробежавшим по воде за кормой, но не нащупавшим нашу яхту. Очевидно, преследователи переоценили свои возможности и на какое-то время потеряли нас из виду, когда огни на яхте погасли. Однако они довольно быстро наверстали упущенное – на моих глазах белый луч пополз в нашу сторону. Я укрылся за полотнищем грота, но, как выяснилось, волновался понапрасну: их не интересовали мачты, такелаж и присутствующие на них посторонние предметы. Обнаружив наши паруса, луч прожектора тут же опустился на палубу, на мгновение высветив фигуру миссис Уиллистон. За кормой послышался рев мощных двигателей.

– Мэтт! Мэтт, иди сюда, нас кто-то догоняет! Что мне делать?

Не выпуская из рук румпель, она склонилась вперед, чтобы крикнуть внутрь каюты. Молодчина. Даже если расстояние не позволяло расслышать слова, действия Джорджины говорили сами за себя. Призрачный черный корпус, обрамленный поблескивающей белой пеной, которую вздымал форштевень, быстро приближался. Подойдя достаточно близко, катер словно присел, как это обычно случается с подобными судами после выключения мотора.

– Мэтт, Бога ради, брось эти предохранители и поднимайся сюда! Ты не поверишь, но, по-моему, на нас напали багамские пираты!

Миссис Уиллистон совершенно не утратила самообладания в критические мгновения. Она продемонстрировала творческий подход к предложенной роли, громко объясняя причину отключения света, дабы нападавшие ничего не заподозрили. Огромный корпус катера поравнялся с нами не сводя луч прожектора с кокпита "Спиндрифта". Вблизи катер в полной мере оправдал мои ожидания. Никаких отличительных знаков на корпусе. Никаких красных или голубых мигающих огоньков. Никакого усиленного громкоговорителем голоса, официально приказывающего подняться на палубу. Ничего, напоминающего форменную одежду на четырех мужчинах, расположившихся в своеобразном высоком кокпите. Превосходно. Стало быть, ребята не имеют никакого отношения к правительственным службам. Сезон охоты открыт.

Волна, поднятая катером во время короткого рывка, запоздало всколыхнула яхту, раскачав мачту наподобие маятника. Когда колебания ослабли, я воспользовался ножом и прорезал в натянутом гроте горизонтальную щель. Паруса не относятся к сфере моей компетенции, а потому я бы не сильно удивился, если бы все треугольное полотнище лопнуло как детский надувной шарик. Возможно, при более сильном ветре отверстие бы по меньшей мере увеличилось, но при нынешнем легком бризе щель осталась такой, какой была. Я добавил вертикальный разрез вниз от внутреннего конца. Здесь пришлось преодолеть парочку прочных швов, прежде чем получилось треугольное отверстие, достаточное, чтобы стрелять с плеча, стоя на распорках. После чего закрыл и спрятал нож. Внизу послышался повелительный мужской голос:

– Эй, любезная! Положи обе руки на румпель, так чтобы я их видел! И пригласи наверх своего дружка. Да пусть пошевеливается, не то потеряю терпение и понаделаю дырок в его симпатичном рулевом.

– Мэтт! Мэтт, Бога ради, не делай никаких глупостей, не то меня убьют! Мэтт, пожалуйста, поднимись сюда!

Обняв мачту левой рукой, правой я ухватил раскачивающееся ружье и просунул в отверстие в парусе. Снял с предохранителя. Успел подумать, что падать с высоты двадцать пять футов на твердую палубу, если даже принятые меры предосторожности не позволят удержаться при отдаче, будет не слишком приятно. Хотя на крайний случай у меня еще имеется страховка. На мгновение представил себя беспомощно раскачивающимся в воздухе, в то время, как команда катера практикуется на мне в стрельбе...

– Мэтт, что ты застрял в этой проклятой каюте? Хочешь, чтобы меня пристрелили? Пожалуйста, иди сюда и сделай все, что потребуют! Пожалуйста!

Направляя ружье, я увидел Джорджину, склонившейся вперед, дабы излить отчаянные мольбы в пустую каюту. Один из мужчин расположился на ближней стороне кокпита катера, целясь в женщину из пистолета. Двое других, остановившиеся перед ним, изготовились брать нас на абордаж: один с револьвером, другой с мотком каната. Последний у меня на глазах перебросил канат на яхту для дальнейшего использования, и вынул собственный пистолет.

Четвертый мужчина стоял за штурвалом на дальней стороне катера, удерживая судно рядом с яхтой. Это требовало изрядных усилий, поскольку быстроходным судном трудно управлять на малых скоростях. Время от времени мужчина слегка регулировал дроссели и поправлял луч прожектора, наводя его на отверстие главного люка, из которого предположительно должен был появиться покорный слуга. Свет слепил настолько, что они вряд ли заметили бы меня, даже, если бы удосужились посмотреть вверх, чего никто сделать и не подумал.

Я направил ружейный ствол на субъекта, удерживавшего под прицелом миссис Уиллистон, выждал, когда резкое покачивание катера заставило парня ухватиться за поручень кокпита так, что оружие отклонилось в сторону, и нажал на спуск.

Из короткого ствола винчестера вырвался футовый язык пламени. Грохот выстрела оглушительно разнесся в ночи, а отдача двенадцатого калибра, как всегда, с убийственной силой поразила меня в плечо. Страховочный пояс натянулся, но мне удалось устоять на распорках. "Получи, безмозглый ублюдок!" Я развернулся в сторону двух несостоявшихся абордажников, которые устремили взгляды вверх, испуганные, но все еще державшиеся бок-о-бок. Тем лучше. К сожалению, я не знал величины рассеивания дробового заряда на таком расстоянии, поэтому сосредоточился на ближайшем противнике и выстрелил еще раз, по сути, снеся ему голову. "Получи, молокосос!" Что-то пробило парус неподалеку от меня, и я увидел... рулевой бросил штурвал и схватился за винтовку. Мы выстрелили одновременно, и он получил в грудь полный заряд дроби. Куда попала вторая пуля, я не заметил – главное, что не в меня. "Получи, неповоротливый боров!"

Я замер на месте, обхватив матчу и тяжело дыша – стрелять было больше не в кого. В залитом кровью кокпите катера остались лежать три тела. В сознании у меня смутно запечатлелась покачивающаяся фигура, поспешно скрывающаяся в каюте в то время, когда я сосредоточился на рулевом – по всей видимости, второй несостоявшийся абордажник, которого зацепил заряд, направленный в товарища. Миссис Уиллистон, выполнившая мои инструкции и укрывшаяся на дне кокпита при первом же выстреле, теперь поднялась, сжимая в руках веревку, переброшенную с катера.

– Мэтт, – окликнула она. – Мат, привязать их булинь, или пусть уплывают?

– Привяжите.

Внутри у меня накопился изрядный избыток адреналина, не находящий выхода и мешающий сосредоточиться. Я разрядил ружье, опустил патроны в карман. Отвязал винчестер, закрепил и оставил болтаться на поясе. Снял страховку, и тоже пристроил на поясе, хотя вряд ли смог бы объяснить, зачем мне эта отслужившая свое веревка. Осторожно спустился вниз по мачте: было бы ужасно глупо свалиться и сломать себе позвоночник теперь, когда все кончилось.

– Вы целы? – Поинтересовалась миссис Уиллистон при моем приближении. – Ведь этот человек стрелял в вас, правда? Господи, у меня до сих пор коленки трясутся!

– Со мною все в порядке, – заявил покорный слуга. – А вы как?

– Превосходно. Даже штанов не промочила. Ну вот, опять меня потянуло на физиологию! – Она перевела взгляд на колышущиеся паруса и бросилась к румпелю. – Господи, мы потеряли ветер... Нет, выправились. Что вы делаете?

Я направился в сторону пиратского катера, возвышающегося над нашей кормой, а по пути внимательно приглядывался к нему.

Передняя часть судна была закрытой, в результате чего получилась низкая и, несомненно, темная, несмотря на пару бортовых иллюминаторов, каюта, – сейчас закрытых, и люк в палубе – открытый.

– Где-то притаился еще один, – сказал я. – Во всяком случае, у него хватило сил спрятаться в норе. Я намерен его достать. Не высовывайтесь, возможно предстоит еще одна перестрелка.

– Почему бы не отвязать катер и не оставить его в покое?

– Чтобы потом в море обнаружили изрешеченный пулями кораблик с грудой мертвых тел на борту – памятник кровавой битвы в фарватере Нортвест-Провиденс? К тому же, если парень опомнится, в его распоряжении все еще несколько сотен лошадиных сил против наших пятнадцати, и целый арсенал оружия. Так что вполне сможет доставить нам серьезные неприятности. И еще хочется знать, кто и почему послал его. Или у вас уже имеются какие-то соображения на этот счет?..

Миссис Уиллистон встряхнула головой.

– Нет, понятия не имею, чего хотели эти люди. Я устало вздохнул. Напряжение несколько спало. Великая морская баталия подошла к концу, и победоносный капитан позволил себе расслабиться. Я механически встряхнул головой, наверное, пытаясь отогнать неподходящую реакцию. Снял с ружья веревку, вложил один заряд в патронник и четыре в магазин, на этот раз воспользовавшись пулевыми патронами. Тем временем миссис Уиллистон, удерживая румпель между коленями, подтягивала для меня булинь катера.

– Будьте осторожны, – напутствовала она меня.

– Всенепременно.

У покорного слуги промелькнула мысль, что эта женщина заслуживает самой высокой оценки. Не паниковала во время перестрелки и не грохнулась в обморок от обилия крови. От чего бы ее ни лечили, врачи поработали на славу. Однако я выбрал не самый подходящий момент для оценки ее достоинств. Не спуская глаз с открытого переднего люка, я взобрался на палубу пиратского судна. Люк пустовал. Я немного прошел по палубе в сторону кормы, держась неподалеку от борта, чтобы противник не смог устроить неприятного сюрприза.

Говоря Эми Барнетт, что мы не играем в игры вроде "выходи с поднятыми руками", я отнюдь не кривил душой. У меня не было ни малейшего настроения разыгрывать полицейского. Поэтому я просто остановился, направил ствол на крышу каюты и спустил курок. Пуля двенадцатого калибра весит целую унцию, и я воспользовался ею потому, что пробивная сила у нее изрядная, – трудно представить заряд, менее бронебойный, чем свинцовые дробинки – однако противотанковым снарядом эту пулю тоже не назовешь, и у меня оставались некоторые сомнения относительно ее эффективности в данном случае. Однако стекловолокно, по-видимому, не относится к веществам неуязвимым. Вопреки моим сомнениям, пуля не расплющилась и не отрикошетила. Она пробила крышу насквозь, оставив за собой солидных размеров дыру. Я направил ружье под другим углом и выстрелил еще раз, потом еще, и еще, поливая свинцом каюту у себя под ногами...

– Хватит, хватит, выхожу! Не стреляйте, не стреляйте!

Голос дрожал от страха, Я вложил в магазин четыре свежих патрона. Прожектор по-прежнему упрямо направлял свой ослепительный луч за левый борт, так, как его установил покойник. В результате, над появившейся неподалеку от него в люке головой возникло нечто вроде ореола – хотя на ангела парень смахивал весьма отдаленно.

– Проходи на корму, – приказал я незнакомцу. Станешь на колени, локти – на сиденье. Кстати, там разбросано кое-какое оружие, так что не стесняйся. Бери любое. Мне как раз не хватает подходящего повода.

– Успокойся, успокойся!

Я выждал, пока человек займет указанную позицию, после чего последовал за ним и осторожно спустился в кокпит. Обойти лужи крови не представлялось никакой возможности, кровь была разбрызгана повсюду – настоящая плавучая скотобойня. Три лежащих тела не подавали ни малейших признаков жизни: дробь – весьма смертоносная штука в умелых руках. Пленника моего спасло только то, что целился я в его товарища, и его самого задело малой частью заряда.

Меня несколько удивляло молчание судовых двигателей, теперь же я заметил веревку с металлическим приспособлением на конце, привязанную к поясу мертвого рулевого. Мне припомнилось, что некоторые из подобных скоростных катеров оснащаются устройством для автоматического отключения двигателей и, если в итоге неудачного маневра рулевой оказывается за бортом, рывок веревки приводит в действие соответствующий выключатель и пустой катер не станет кружиться, перемалывая свалившегося человека винтами.

Человек, опустившийся на колени на пол (настил, или как там это именуется на морском жаргоне) кокпита, был невысоким полным мужчиной с редеющими темными волосами. Наряд его состоял из белых льняных брюк и цветастой рубашки с короткими рукавами. Возможно, парень изображал отдыхающего или спортсмена. Я хлопнул его по спине, приказал подняться и сесть ко мне лицом, что незнакомец выполнил не без труда. Он получил не одну рану. Дробинка пробила правое ухо, еще несколько попали в правую руку и плечо. Мне показалось, что я различил кровавое пятно с левой стороны – вероятный след дробинки, далеко отклонившейся от основного заряда, но плохое освещение и узорчатая рубаха не позволяли утверждать этого наверняка.

– Хочешь умереть сразу, или предпочитаешь немного побеседовать и оттянуть время? – поинтересовался я.

– Проклятие, мы должны были попросту заняться пустоголовой светской дамой, – заявил он. – Никто не предупреждал, что она обзавелась телохранителем-профессионалом. Здорово ты обращаешься с этой штуковиной. Господи, ну и побоище!

– Так вас интересовала миссис Уиллистон?

– Проклятие, ведь я даже не знаю, кто вы такой, мистер.

– Кто вас послал?

– Ты же понимаешь, я не могу ответить на этот вопрос. Если скажу, мне конец.

Я пожал плечами и открыл ударный механизм ружья настолько, чтобы извлечь из патронника заряд. Осторожно опустил его в левый карман, после чего достал из правого патрон с дробью и продемонстрировал его мужчине.

– Дробь номер один, – пояснил я. – На таком расстоянии рассеивание составит всего несколько дюймов, но и этого вполне достаточно. – Я вставил патрон на место и закрыл ружье. После чего направил ствол на молнию его штанов. – Последнее предупреждение, дружище. На игры с тобой у меня нет ни времени, ни терпения. Сейчас я задам вопрос еще раз, и либо получу ответ, либо выстрелю.

Думаю, ты не хуже меня представляешь, каково получить полный заряд картечи в это место. Верно? Итак, вопрос. Кто тебя послал?

Последовала короткая пауза. Я разочарованно пожал плечами и навел ружье.

– Погоди, погоди! Очень большой человек, Кенни Григ...

Залитое кровью лицо исказила удивленная гримаса. Глаза изумленно расширились. Парень закашлялся, крепко обхватив себя руками, изо рта у него хлынула темная кровь, заливая цветастую рубашку. Человек повалился на сидение кокпита.

Я попробовал нащупать пульс – безрезультатно. Расстегнул пеструю рубашку и осмотрел грудь. Дробинка попала неподалеку от левого соска, проделав крошечное отверстие. Из него вытекла тоненькая струйка крови. Менее двадцати пяти гран свинца, менее трети дюйма в диаметре. Одна моя знакомая получила в спину – в упор! – двухсотсорокаграновую пулю из "магнума" сорок четвертого калибра. Рана, разумеется, была ужасна, и хирургам пришлось изрядно потрудиться, но два месяца спустя знакомая уже выздоравливала, так что мы прекрасно провели время на мексиканском пляже в Сан-Карлосе, а также в других, не менее милых близлежащих местах, как на улице, так и в помещении. Никогда не знаешь заранее, к чему приведет тот или иной выстрел.

– Хелм! – Голос принадлежал миссис Уиллистон. – Эй, надеюсь, вы замечаете, что идете ко дну?

И действительно, я заметил, что огромный катер почти перестал покачиваться на волнах. Я заглянул в каюту и увидел поблескивающую поверхность воды. Видимо, я все же крепко недооценил мощность ружейных пуль. Они пронизали не только крышу, но и дно каюты. Причем в дно попали уже расплющенными, только все едино проделали четыре отверстия не меньше дюйма в диаметре, а то и больше. Что ж, это избавило меня от необходимости искать подходящий кингстон.

Я поспешно перетащил все четыре тела, одно за другим, к главному люку, столкнул в каюту, слыша, как они со всплеском погружаются в прибывающую воду. Эти акулам не достанутся. Затем быстро оглянулся по сторонам. На глаза мне попался спасательный круг с названием катера и портом приписки: "Хот-Рок З" Вест-Палм-Бич, Флорида. Мне подумалось, что при всей своей неопытности в морских делах, я, представься такой случай, придумал бы для судна более впечатляющее название, чем просоленные моряки.

Спасательный круг я бросил в каюту, вслед за телами. Оттуда ему не выплыть. Закрыл люк, и замкнул задвижку. Выключил прожектор, выждал несколько секунд, пока глаза привыкнут к наступившему мраку и двинулся вперед. Миссис Уиллистон подтянула нос вплотную к ограждению "Спиндрифта". Я помедлил, оглядывая свои ступни. Темнота не позволяла их как следует рассмотреть, но следы, оставшиеся на крыше каюты катера, виднелись отчетливо. Я скинул обувь и протянул миссис Уиллистон.

– Осторожно, грязноваты... Женщина едва заметно вздрогнула, принимая перепачканные кровью туфли и откладывая их на сидение кокпита, подошвами вверх.

Голос, однако, прозвучал совершенно спокойно:

– Забирайтесь на борт и присаживайтесь, а я приготовлю что-нибудь выпить. Полагаю, вы хотите выждать и убедиться, что катер затонул. Грот можем на время заклеить лентой, потом зашью, как полагается.

(обратно)

Глава 19

Разбудили меня странные всплескивающие звуки, долетавшие сквозь открытый иллюминатор левого борта и люк над моей койкой. Первым побуждением было броситься посмотреть в чем дело, ведь я капитан и отвечаю за безопасность на борту этого судна. Впрочем, в следующее мгновение покорный слуга припомнил, что мы бросили якорь на довольно узкой стоянке, примерно на полпути к островам Берри, между южной оконечностью Литтл-Харбор-Кей и низким скалистым островком на западе, отсутствующим на карте. Его перпендикулярные берега поднимались в высоту не более чем на шесть-восемь футов: крошечные, причудливо изъеденные эрозией, известняковые скалы, о которые шумно ударялись маленькие волны залива.

Взгляд в иллюминатор подтвердил, что мы по-прежнему там, где были вчера, когда я спустился вниз, дабы, во-первых, почистить ружье, а, во-вторых, вздремнуть – моя профессия учит не упускать предоставившегося случая выспаться. В сторону берега яхта не сместилась. Оно и не удивительно, после того, как миссис Уиллистон уверенной рукой направила ее сюда с помощью мотора и бросила – опять же моими руками – два якоря, призванные удержать нас на месте, выбранном посредине залива: багамской заводи, о которой я читал в путеводителе. По-видимому, в здешних местах бухты редко бывают достаточно широкими, чтобы судно могло невозбранно кружить, бросив единственный якорь. Яхту приходится, образно говоря, приковывать двумя якорями, удерживающими ее в неподвижности, оставляя на стоянке максимум свободного места для других судов.

Я взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что приближается обеденная пора. Мы зашли сюда вскоре после ленча, миновав на рассвете Большой Маяк и поймав попутный бриз, погнавший яхту вдоль цепочки островков со скоростью, которая заставила меня изрядно понервничать, однако яхта не перевернулась, мачта не упала, а миссис Уиллистон только посмеялась над опасениями покорного слуги. По-настоящему под парусами ходят именно так, заявила она. Но, тем не менее, предупредила, что даже если ветер удержится, нам не добраться в Нассау до наступления темноты. Поэтому предпочтительно отыскать стоянку, починить как следует грот, да и самим отдохнуть.

Зевая, я натянул джинсы – с рассветом небо прояснилось, и в каюте стало слишком жарко, чтобы спать в одежде. Подошел к главному люку, выглянул в кокпит. Миссис Уиллистон натянула навес и работала в его тени. Из всех знакомых мне женщин она менее всего подходила на роль хозяйки-хлопотуньи, однако сцена тем не менее выглядела классически: красивая женщина, умело зашивает лежащее на коленях полотно. Правда, вместо металлического наперстка Джорджина пользовалась судовой кожаной перчаткой. Давно сбросив плотную рубашку, которая была на ней прошлой ночью, спутница моя облачилась в наряд, напоминавший укороченную мужскую майку, оставлявший талию и плечи открытыми. Плечи были гладкими и загорелыми, но я приказал себе не думать об этом.

– Выспались? – поинтересовалась она, исполненным сарказма голосом человека, трудившегося, пока другие отдыхали.

– Господи, вы до сих пор не закончили? – спросил я.

– Почти заканчиваю. Но вы еще успеете соскрести щетину с подбородка. Двинемся рано утром, и тогда времени побриться, скорее всего, не будет.

– Ваше желание для меня закон, миледи... Кстати, что это вы зашиваете? Мне казалось, что пуля пробила только одну дыру, неподалеку от распорок, где я стоял.

Джорджина пришивала аккуратную маленькую накладку на такое же маленькое отверстие с не менее аккуратно обрезанными краями, неподалеку от нижней части паруса или у подножия, по морской терминологии. Миссис Уиллистон, не поднимая головы, произнесла:

– Эта пуля пролетела прямо над головой, когда вы стреляли в человека, целившегося в меня.

– Наверно, я не заметил выстрела из-за ружейной вспышки. Понятия не имел, что парень успел нажать на спуск.

– Не сомневаюсь. – Голос прозвучал сухо. – Как бы то ни было, он промахнулся. Пожалуйста, идите побрейтесь. Одно дело – терпеть небритого мужчину во время долгой регаты, но в гонках мы не участвуем, так что мне совершенно ни к чему созерцать за обедом щетинистую физиономию.

– Слушаю, сударыня.

Оставшаяся часть прошлой ночи прошла вполне удовлетворительно. Правда, сразу выпить свой стакан мне не удалось. Сначала мы свернули кливер, сняли грот и заклеили разрезы патентованной лентой из аварийного набора, которым я запасся, готовясь к отплытию, – равно как и многими другими, более дорогими, вещами, без которых, как меня заверили, пускаться в плавание совершенно невозможно. И лишь после этого мы позволили себе расслабиться и отметить победу, дрейфуя в темноте и ожидая, покуда катер затонет.

"Хот-Рок З" погружался в воду весьма неохотно и медленно, явно не желая отправляться на дно, от которого нас отделяло шесть сотен саженей (чтобы перевести в футы, умножьте на шесть). Когда же он, наконец, решился, то исчез под водой, начиная с кормы, настолько быстро, что я едва успел отцепить булинь. Вид корабля, уходящего на дно с кучей трупов, изменил поведение миссис Уиллистон, по-видимому, напомнив, что мы все же отнюдь не друзья по оружию, что она совершенно не одобряет моего поведения и просто не в силах понять, каким образом стала моей сообщницей в убийстве четырех человек. С тех пор Джорджина держалась по отношению ко мне неизменно холодно и отстранение.

К тому времени, как я почистил зубы, побрился и набросил на себя чистую рубашку, она успела уложить аварийный комплект на место. После чего спросила, смогу ли я самостоятельно установить и правильно свернуть грот, пока она займется уборкой и приготовлением обеда. Я ответствовал, что это мне не впервой, а, стало быть, управлюсь. Когда я заканчивал натягивать навес – его пришлось снять, чтобы поднять парус на гик – Джорджина выставила на палубу пару стаканов, а следом появилась и сама, на этот раз в белом хлопчатобумажном платье. Доходящее до колен, без рукавов, оно было лишено каких-либо украшений, но весьма вызывающе облегало ее фигуру и в очередной раз обратило мое внимание на стройные загорелые ноги. Не хуже выглядели и босые загорелые ступни.

– Парус вы свернули отвратительно, – первым делом заметила она.

– Совершенно с вами согласен, сударыня. Кстати, вы не боитесь развить у меня ужасный комплекс неполноценности?

Джорджина отрывисто рассмеялась.

– Мне почему-то кажется, что ваше эго и танком не прошибешь. Садитесь и выпейте. Так сколько же человек вам довелось убить, а, Хелм?

– Давайте не будем переходить на личности, – отозвался я. – Скольких мужчин вам удалось затянуть в постель, а, миссис Уиллистон?

Она проигнорировала мой выпад и с неожиданной настойчивостью произнесла:

– Итак, вы невероятно хладнокровный, проворный и безжалостный субъект. Эти люди почему-то преследовали вас, но управиться с вами у них не было ни малейшей надежды, верно?

– Господи! – изумленно промолвил я. – По-вашему, это очередная спортивная игра? О какой надежде может идти речь? Считаете, мне следовало вызвать их на дуэль при свете луны? Всех четверых?

– Пух-пух-пух! Без малейшего предупреждения! Без колебаний! Трое убитых и один смертельно раненный! Если вы, конечно, рассказали о последнем правду, а не задушили его голыми руками после того, как обстреляли в каюте, даже не предложив сдаться. Этот проклятый прожектор не позволял мне разглядеть, что там у вас произошло. – Не дождавшись моей реакции, она выпалила; – Кстати, вы так и не сказали мне, о чем он вам поведал.

Я и правда не стал распространяться на эту тему, поскольку прошлой ночью момент представлялся не слишком подходящим для разговора, к тому же мне хотелось предварительно все обдумать. Однако, не хватало информации, чтобы прийти к каким-либо определенным выводам.

Я выразительно произнес:

– Проклятие, даже не знаю, кто вы такой, мистер.

Миссис Уиллистон быстро нахмурилась:

– Что?..

– Вы спросили, что он мне поведал. Я повторил его слова.

Джорджина изумленно уставилась на меня.

– Но... но, если он не знал, кто вы... зачем они пытались... – Она замолчала, пораженная напрашивающимися выводами.

Я столь же выразительно произнес:

– Цитирую. Проклятие, мы должны были попросту заняться пустоголовой светской дамой. Никто не предупреждал, что она обзавелась телохранителем-профессионалом. Конец цитаты.

В результате мне довелось впервые лицезреть спутницу по-настоящему сбитой с толку.

– Но... но это полнейшая чепуха! Вы хотите сказать...

– Судя по всему, кому-то вы пришлись не по душе. Согласен, это звучит невероятно, однако подобные вещи случаются с любителями во время их неумелых попыток спасти мир. Я исхожу из предположения, что ваши люди преследуют именно эту цель, хотя ваши методы по-прежнему остаются для меня загадкой, миссис У.

– Джина, пожалуйста, – механически поправила она меня.

– Похоже, Джина, кто-то тебя недолюбливает.

– Ты узнал... он рассказал тебе, кто...

– Цитирую. Это был большой человек, сам Кенни Григ. Конец цитаты. А равным образом и допроса, в связи с кончиной допрашиваемого. В результате внутреннего кровоизлияния, если вас интересуют подробности. – Я сделал паузу. Джина молчала, и я продолжил: – Мне доводилось слыхать о неком Константине Григе, который связан, и весьма тесно, с делами наркобизнеса.

Джина облизала губы.

– Я... мы и представить себе не могли, что он отрядит людей... застрелить... Это же варварство!

– Так чем же вы его разозлили?

Она помедлила, явно пытаясь собраться с мыслями. Затем заговорила вне видимой связи с заданным мной вопросом:

– Мы решили предоставить другим организациям заниматься маршами протеста и размахивать возмущенными лозунгами. – Джина передернула плечами: – Полагаю, они тоже приносят определенную пользу, хотя бы тем, что привлекают внимание общественности. Разумеется, мы и сами в какой-то мере занимались миссионерством и просветительством, грубо и наглядно. Сборище богатых межеумков, испытывающих угрызения совести по поводу избытка денег и пытающихся утешить себя тем, что якобы служат обществу, сражаясь против ядерной угрозы.

– В качестве камуфляжа? – поинтересовался я.

– Совершенно верно. Камуфляжа, демонстрирующего, что мы абсолютно безвредны, этакое сборище великосветских болтунов. – Она помолчала, затем продолжила: – Мой отец любил повторять: наличие территории – он подразумевал под этим словом капитал – предполагает определенную ответственность. Некоторые состоятельные люди жертвуют в пользу библиотек, больниц или спортивных сооружений. Мы надеялись истратить свои пожертвования на освобождение мира от ядерной угрозы. – Джина едва заметно улыбнулась. – Не думаю, будто нас стоит упрекать за то, что и выиграть мы рассчитывали больше, чем остальные, поскольку могли больше потерять в случае ядерной бойни. Книга, случайно позаимствованная вами из публичной библиотеки, построенной на ваши же деньги, отнюдь не обесценивает дара, не правда ли?

– Звучит в высшей степени благородно и бескорыстно, но какая роль уготована в этой истории парню по имени Альфред Министер? Благородная благотворительность отнюдь не по его части.

– Совершенно верно, Эми рассказывала нам. Судьба всего мира вас не слишком волнует. Главное – настичь порученного вам человека.

– Принимая во внимание послужной список этого человека, – заметил я, – и идеалистические устремления НАМ, ваше с ним сотрудничество представляется по меньшей мере странным. Потому как благодаря ему вы попадаете в весьма своеобразную компанию: сначала Альфред работал на так называемых аргентинских патриотов, потом на ООП и, наконец, на блистательную НАМ. Джина коротко рассмеялась.

– Обвинение в преступной связи, Мэтт? И все-таки рискнем... Тебя удивляет наш выбор? Ведь Альфред мастер своего дела, не так ли? Мы искали лучшего из лучших, готовы были заплатить любую цену и вышли на него. Былые деяния нас не касаются, разве только в той мере, в какой подтверждают его квалификацию. Вам удалось довольно грубым образом поколебать убеждения Эми, сведя ее с несчастной жертвой взрыва в Корел Гейблс, однако для нас это старая, не имеющая нынче никакого значения история. Мы не испытываем ни малейших иллюзий в отношении мистера Поупа, как он теперь себя именует, однако сейчас требуется именно он. Большая часть руководства НАМ, включая меня, проголосовала за него.

– Чрезвычайно демократично. Позвольте поинтересоваться, что случилось бы, вырази большинство свое несогласие с вами?

Джина хихикнула.

– Возможно, пришлось бы воспользоваться моим даром убеждения, чтобы они поняли совершаемую ошибку, но этого не потребовалось. Кстати, откуда столь странная убежденность в нашем идеализме, Мэтт? Мы рациональные люди, с определенным положением в обществе, обеспокоенные тем, что существование нашего упорядоченного, комфортабельного и довольно приятного мира поставлено под угрозу из-за кучки безумцев, запугивающих друг друга термоядерным оружием. Вот и пытаемся хоть как-то обуздать маньяков. Идеализм тут совершенно ни при чем. В отличие от прочих борцов за мир мы не страдаем дешевыми угрызениями совести. Я нисколько не задумываюсь о японских детях, погибших в Хиросиме: японцы сами заварили кашу в Пирл-Харборе, и получили по заслугам. Но сейчас эта штука вышла из-под контроля, и никто не желает заняться ею всерьез, в том числе и делегаты предстоящей конференции в Нассау, судя по их интервью и заявлениям, которые мы весьма внимательно изучили. Стало быть, пора взяться за дело нам, людям, готовым на решительные действия ради спасения нашего образа жизни. Нашего мира, если хочешь.

– НАМ и мистер Альфред Министер. Хорошенькая компания!

– Которым противостоят некий Константин Григ, распространитель химической смерти, и некий Мэттью Хелм, убийца на службе у правительства. И если уж говорить о преступной связи, то какая команда выглядит более подозрительной?

– Почему Григ жаждет твоей смерти, Джина? – Не дождавшись ответа, я сказал: – Мне поручено отыскать таинственную гавань, принадлежащую этому человеку. По-видимому, она находится на одном из внешних островов. Тебе доводилось что-нибудь слышать на этот счет?

Женщина помедлила с ответом.

– Да, – наконец сказала она. – Доводилось. Собственно говоря, в ней-то все и дело, именно из-за нее Кенни Григ и пытается меня убить. По крайней мере, это одна из причин. Кстати... Я ведь еще не поблагодарила тебя за спасение моей жизни?

– Не совсем, – согласился я. Она насмешливо улыбнулась.

– Прости, Мэтт. Мне еще ни разу не приходилось сталкиваться с насильственной смертью. Никогда не попадала в перестрелку и не видела крови. Столько крови! Пожалуй, до сих пор я по-настоящему не понимала, в какую историю влипла! И представить себе не могла, что ощущаешь, когда на твоих глазах убивают людей. Наверное, мне просто не хочется мириться с мыслью, что я сознательно променяла свой мир на мир, в котором происходят подобные вещи.

Вот и пыталась уверить себя, что ко мне это отношения не имеет, что во всем виноват ты. – Она судорожно вздохнула. – Весьма сожалею. Пожалуйста, прости меня. И... и спасибо!

– Извинения приняты. Что касается благодарности, то не могла бы ты выразить ее на деле, показав мне после посещения Нассау таинственное убежище контрабандистов, это пресловутое отверстие в стене? Или придется отыскивать его собственными силами?

Джина внезапно рассмеялась.

– Отверстие в стене! Весьма образное сравнение! Сам придумал? Правда, на Багамах давным-давно имеется свое отверстие: известная якорная стоянка у оконечности острова Грейт-Абако, к северо-востоку от Нассау. Кажется, в былые времена там скрывались пираты и контрабандисты.

– Наверное, все гении преступного мира мыслят одинаково, как на воде, так и на суше. А я-то думал поразить изнеженный Восток выразительным жаргоном Запада! Однако, как бы мы, или сам Григ, не именовали бухту, вопрос заключается в том, сможешь ли ты показать ее мне?

– Возможно, и удалось бы доставить тебя достаточно близко к искомому месту, – осторожно молвила собеседница. – Во всяком случае, много ближе, чем ты смог бы добраться самостоятельно, даже миновав коралловые рифы. Там нужен человек, знакомый с местными течениями и мелями... Но откуда уверенность, что я не заманю тебя в западню?

– Проклятие, именно на это я и рассчитываю. Как ты правильно заметила, я бесстрашный вояка, не сомневающийся, что сможет выбраться из любой западни, устроенной вашей великосветской компанией.

На мгновение лицо Джины стало холодным и отстраненным.

– Не уверена, что мне по душе такая игра, дорогой. Раньше или позже один из нас крепко пострадает. – Она помолчала и выразительно пожала плечами: – Ладно. Сыграем, если будешь паинькой и нальешь мне еще бокал... Нет, выпью в каюте, а заодно и приготовлю обед. – Несколько минут спустя, отворачиваясь от плиты и потягивая напиток, она сказала: – Тебе и Правда понравилась эта малышка?

Мгновение я изучающе глядел на Джину, пытаясь разгадать ее планы и побуждения: задумала ли она подставить меня под дуло автомата, или удовлетворится тем, что посадит яхту на один из рифов? Ей было явно поручено – либо сама взяла на себя такое поручение, поскольку, похоже, решения принимала именно она – не спускать с меня глаз, и в нужное мгновение вывести из игры, прежде чем я успею помешать Министеру и сорвать таинственное задание, которое тот выполняет для нее и НАМ. В то же время выбора у меня не было. К цели могли вывести лишь две нити, и обе тянулись за женщинами. Нить Эми предположительно взял в свои руки Дуг Барнетт. Мне оставалось вцепиться в нить Джины в согласиться со всеми предлагаемыми ею безумными играми.

– Весьма неожиданный вопрос, – заметил я. – Неужели покорный слуга так похож на человека с разбитым сердцем?

– Я сужу по ее собственным словам, – сухо отозвалась Джина. – Конечно, Эми могла себя переоценить, но твое лицо полностью подтверждает сказанное. В данный момент тебе неприятно, что я заняла на камбузе ее место. У тебя вид вдовца, который смотрит на женщину, хлопочущую на кухне его покойной жены. Ты меня поражаешь. Вот уж не думала, что человек твоей профессии может быть склонен к сентиментальным привязанностям.

– Мы любим и убиваем с одинаковой самоотдачей, – небрежно промолвил я.

В ответ Джина одарила покорного слугу насмешливым взглядом.

– Кстати, Эми немало порассказала нам о тебе.

– Например?

– Прежде всего, конечно, что ты унаследовал задание ее отца: изловить человека, нанятого нами под именем Поупа. Но об этом догадывались и без нее. Кроме того, Эми поведала, как ты наставлял ее правильно обращаться с огнестрельным оружием и хвастал своей жестокостью и безжалостностью. И еще о том, что ты не слишком разбираешься в яхтах. – Джина сделала паузу и, не глядя на меня, обронила: – И что в постели ты оказался далеко не на высоте.

Первой моей реакцией было естественное возмущение мужчины, узнавшего о разглашении столь интимных подробностей: уж об этом-то Эми могла бы и не упоминать. Но потом понял, или решил, что понял, почему ей пришлось пойти на это.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался я.

– Пожалуй, все, за исключением некоторых мелких подробностей.

Гнев мой сменился ощущением облегчения и благодарности. Эми Барнетт подробно изложила своим сообщникам все, что узнала от меня, и даже добавила описание моего неумелого поведения в постели, чтобы никто не усомнился в ее искренности. Она изложила все, но умолчала об одной, самой важной детали: о том, что ее отец. Дуг Барнетт, жив. Девушка выполнила мою просьбу и сохранила это в тайне. На меня вновь нахлынуло ощущение потери, и я поймал себя на мысли: увижу ли когда-нибудь еще эту маленькую негодницу с серо-голубыми глазами, с болезненным чувством вины, со сложными и мучительными понятиями о преданности... Тем временем Джина сменила тему разговора.

– Я всегда воспринимаю это устройство как вызов, – сказала она, устанавливая судовую плитку так, чтобы открыть духовку, с которой ни я, ни Эми не решались иметь дела. – В Нассау постараюсь купить немного свежего мяса и овощей, а пока посмотрим, что получилось из консервированных белков.

Получилось довольно вкусно, хотя я чересчур часто перекусываю на ходу, с пистолетом в руке, чтобы претендовать на звание гурмана, даже когда сижу за столом. Однако Джина посыпала мясо толченым чесноком, добавила своеобразно приготовленный гарнир из консервированных овощей и дополнила остатками салата, залежавшимися в морозильнике. Закусили мы консервированными персиками.

Затем, ввиду отсутствия подходящего послеобеденного спиртного, мы удалились в кокпит, наслаждаться кофе и виски под серенаду маленьких волн, разбивающихся о скалы. Солнце опустилось за горизонт, покинув усыпанное звездами, пока безлунное, черное небо. Неподалеку от залива, похоже, располагалось небольшое селение – мы заметили в той стороне отблески света на берегу. Если бы не это, можно было бы считать, что острова Берри поступают в наше полное распоряжение. Тем не менее, я на всякий случай зажег якорные огни, дабы предупредить возможных гостей о нашем присутствии.

– Почему ты занимаешься этим? – неожиданно спросила Джина.

– Занимаюсь чем? – Затем, видя, как она напряженно вглядывается в темноту, я понял и улыбнулся. – Тебя интересует, каким образом столь милая личность, как я, оказалась впутанной в столь грязные дела? Дорогая моя! Это извечный вопрос, который рано или поздно задает каждый из моих знакомых! Могу предложить извечный ответ: полагаю, мне просто повезло.

Джина быстро встряхнула головой:

– Нет, я серьезно. Для меня это загадка. Почему ты выбрал себе такое занятие? Ты же умный человек, к тому же довольно симпатичный мужчина...

– И что стало бы с тобой теперь, если бы этот умный и довольно симпатичный мужчина оказался нормальным американцем, которого с детства заставляют поверить, что собственная безопасность превыше всего, а человеческая кровь священна и ее нельзя проливать ни при каких обстоятельствах? Догадываетесь, миссис У.? Сейчас вы пребывали бы на глубине шестисот саженей, на дне фарватера Нортвест-Провиденс, возможно, вместе с запасным якорем, не позволяющим вашему телу подняться на поверхность.

Она вздрогнула.

– Фу! Давай опустим натуралистические подробности!

– Не стоит подшучивать над моей профессией, милая. Если в мире не останется парней, способных управляться со всевозможными подонками, вроде встреченной нами великолепной четверки, всем милым мирным людям, которые брезгуют испачкать свои руки, придется не слишком сладко. Рискуя показаться нескромным, скажу: я из числа этих парней. И нисколько не стесняюсь признать, что занимаюсь этим частично и потому, что получил удовлетворение, видя изумленные лица тех, кто был уверен, будто ни о каком сопротивлении не может быть и речи, ибо их четверо и в руках у них оружие. Таких надо учить, что следует хорошенько подумать, прежде чем размахивать своими дурацкими хлопушками, потому как в мире встречаются значительно более жестокие люди, которые и с оружием обращаются получше, чем они.

– Прости, – тихо произнесла Джина. – Я вовсе не хотела... я и не думала подшучивать. – Чуть помолчав, женщина продолжала: – Однако урок был преподан впустую, поскольку эти люди вряд ли смогут кому-либо о нем рассказать.

Я пожал плечами.

– Кенни Григ не забыл, что отправил быстроходный катер с четырьмя якобы опасными головорезами. Не дождавшись их возвращения, он начнет недоумевать и беспокоиться, что пойдет ему весьма на пользу. Мы же, разумеется, об этом и слыхом не слыхивали. Мы всего лишь безобидные маленькие человечки.

– Разумеется. – Джина допила свой виски, за которым последовали остатки кофе. Потом посмотрела на меня и холодно произнесла:

– Полагаю, дорогой, ты догадываешься, что произойдет теперь; ради чего, собственно, я и привела яхту на эту стоянку. Теперь положено тебя соблазнить.

Я улыбнулся:

– Ничего не получится. Ее глаза сузились.

– Скорее всего, нам доведется провести в этой крошечной каюте еще не одну ночь. Так зачем откладывать неизбежное? Эми отнюдь не утверждала, что ты совершенно безнадежен в постели, да и меня еще никто не называл страшилищем.

– Всецело согласен. Однако эти сиденья ужасно узки и тверды, а прежде чем раздвинуть одну из коек внизу, придется убрать всю грязную посуду и сдвинуть стол.

Джина Уиллистон тихо рассмеялась.

– Будь прокляты эти игрушечные яхты! – пробормотала она. – В таком случае за дело, дорогой? Ты моешь, я вытираю.

(обратно)

Глава 20

Два елеразличимых маленьких шеста, выступающих из моря на горизонте, первыми засвидетельствовали о приближении к острову Нью-Провиденс. Они соответствовали внешним навигационным отметкам, обозначенным на карте. Затем позади них начал возникать и сам остров: несколько низких пятен вдали, там, где вода сливается с небом. По мере того, как "Спиндрифт" с переменной скоростью в три-четыре узла приближался к ним, пятна стали постепенно сливаться в неровную серую полосу, пересекавшую наш курс.

Весь переход занял меньше суток. Открыв в ходе своих героических путешествий острова Гранд-Багама и Берри, я успел привыкнуть к виду земли, возникающей из моря впереди бушприта. Тем не менее, одно дело полагаться исключительно на себя, как во время нашего плавания через Гольфстрим, и совсем другое – переложить навигацию на плечи другого человека. Сейчас мне оставалось только время от времени поглядывать на показания "Лорана", дабы очаровательному штурману не вздумалось устроить какого-либо подвоха.

Разумеется, ничуть не меняло дела и то, что управившись с посудой, мы провели остаток ночи на одной койке.

Агент, который доверится женщине лишь потому, что они провели ночь в одной кровати, умрет молодым. Тем не менее, этим утром Джина Уиллистон радовала мой глаз, несмотря на старые белые джинсы и видавшую виды майку, открывающую странный шрам на одной из гладких загорелых рук, и несколько своеобразных царапин на не менее загорелых плечах. Что ж, у меня тоже хватало занимательных боевых шрамов.

– Похоже, наше рискованное путешествие имеет шансы успешно завершиться, – сказала Джина, опуская бинокль, через который разглядывала землю впереди. – Прямо по курсу Нассау, капитан. Очень скоро мы сможем лицезреть форт, возвышающийся над городом. Форт Финкастл. Чрезвычайно живописное и совершенно бесполезное сооружение. Бесполезное в течение всей истории своего существования. Так же как Форт-Джефферсон или Драй-Тортугас.

– Или линия Мажино?

Она рассмеялась и мгновение пристально смотрела на меня. Мы сидели в кокпите, допивая кофе и предоставив автоматике управлять яхтой. Джина насмешливо улыбнулась.

– Итак, ты неплохо управляешься со зрелыми женщинами. Ничего выдающегося, но вполне удовлетворительно.

– Спасибо за высокую оценку, бабушка. Она рассмеялась.

– Вернее, весьма удовлетворительно, – с оттенком сожаления произнесла она, поглядывая на свое пострадавшее плечо. – Пожалуй, мне стоит набросить рубашку, пока мы не вошли в бухту.

– Не только тебе, – отозвался я.

– Как знаешь. Так откуда же такая застенчивость по отношению к молоденьким девочкам? Обычно дело обстоит как раз наоборот: учить приходится молодых.

Или тебя смущает именно эта конкретная девушка? – Джина одарила меня насмешливым взглядом. – Кажется, догадываюсь. Она ведь довольно хрупкое существо, не так ли? Наверное, ужасно тяжело заниматься любовью с партнером, которому боишься причинить боль. Где это слыхано, чтобы в постели проявляли вежливую сдержанность?

– Нимало не сомневаюсь, что тебе об этом слышать не приходилось, – довольно резко ответил я. Джина обиженно нахмурилась.

– Прости. Большинство мужчин охотно обсуждают... Или тебя рассердило то, что я упомянула всуе имя маленькой принцессы?

– Ты этого не делала. В твоих глазах она не заслуживает права на собственное имя, для тебя она всего лишь странный и забавный безымянный объект. Похоже, ты не в состоянии говорить о привлекательной молодой женщине как о живом человеке. – Я быстро покачал головой. – Не злись. Джина. Ты очаровательная женщина и мне не по душе, что ты постоянно унижаешь себя этим псевдо-покровительственным отношением. Сама знаешь, Эми далеко не так молода и неопытна. Что касается наших с ней отношений, по-моему, тут нечего обсуждать. О некоторых вещах лучше не говорить, особенно, если это приятные вещи, такие, как, например, прошлая ночь. Посему расскажи-ка мне лучше, какие тросы и кранцы понадобятся тебе у причала и в какой последовательности.

К этому времени я уже достаточно хорошо представлял себе использование соответствующей оснастки, но решил не нарушать Джининой уверенности в том, что я полный профан и полностью завишу от чужих указаний.

Джина покачала головой.

– Не спеши. Даже если ветер удержится, доберемся не раньше, чем через несколько часов. – Она одарила меня загадочной улыбкой. – Странный ты человек, не ожидала от тебя такой чувствительности. Принимая во внимание то, чем ты зарабатываешь на жизнь... Касательно мисс Эми Барнетт... Все дело, видимо, в том, что при взгляде на нее, я вспоминаю о своем возрасте.

– Прошлой ночью я не замечал в тебе признаков надвигающейся старости. Джина...

– Да, Мэтт.

– Путеводитель утверждает, что нам следует связаться по рации с Управлением гавани в Нассау, прежде нежели минуем волнолом, правильно?

– Да. Таким образом они не позволяют маленьким яхтам оказаться на пути крупных судов, входящих и выходящих из гавани.

– Стало быть, любой, кого это интересует, узнает о нашем прибытии, прослушав соответствующий диапазон?

– Верно. К чему ты ведешь, дорогой?

Я выразительно произнес:

– В моем ремесле существует незыблемый принцип:

"Дела постельные никоим образом не связаны со всем остальным".

Джина пристально посмотрела на меня и облизала губы.

– Вряд ли мне понравится то, что ты намерен сказать, когда, наконец, перестанешь юлить вокруг да около.

– Я отнюдь не ожидаю, что ты откажешься от своих убеждений, в чем бы те ни состояли, из-за того, что произошло между нами прошлой ночью. Не рассчитывай, что я откажусь от своих. В чем бы они ни состояли.

Джина рассмеялась:

– Господи, тебя послушать, получается, я спала с тобой, дабы повлиять на...

Она попыталась убедительно изобразить удивление, однако это не удалось. Голос ее неуверенно оборвался. Какое-то время мы сидели в тишине, прислушиваясь к плеску воды за бортом яхты, упрямо продвигающейся на юг.

В конце концов, я нарушил тишину:

– Прошло уже два дня, а ты так и не попыталась вывести яхту из строя, или, по крайности, посадить на мель. Стало быть, кораблекрушение не входит в твои планы. Насилие тебя пугает, поэтому предположение, что ты и в самом деле намерена перерезать мне горло, предоставляется маловероятным. Ну а поскольку ты явно появилась здесь с определенной целью, что у нас остается? К чему темнить? Прошлой ночью ты совершенно откровенно заявила, что намерена меня соблазнить, и это нисколько не испортило нам удовольствие. Весьма приятный способ провести время для двух взрослых, не связанных никакими узами людей, и я с готовностью позволил себя соблазнить. И не высказываю никаких претензий, просто стараюсь избежать недоразумения.

Джина облизала губы.

– Мэтт, я...

Не дождавшись окончания фразы, я произнес:

– Предположим, вашей организации требуется от меня услуга, не совсем совместимая с моими обязательствами по отношению к правительству. Эми, которая уже утвердилась у меня на борту, представлялась наиболее подходящим человеком, чтобы попытаться меня убедить с помощью традиционных женских приемов, но, похоже, задача оказалась ей не по силам. Не хватило опыта, чтобы расчетливо использовать естественное женское оружие; Эми все еще полагает, будто половая связь имеет нечто общее с преданностью, а то и с таким серьезным понятием, как любовь. Пришлось вашей НАМ отзывать неумеху Барнетт и двинуть в бой неотразимую миссис Уиллистон, искушенного ветерана амурных битв. Успевшую забыть, что такое сомнения или угрызения совести, не так ли? И все-таки ты меня поражаешь! Воспользоваться затасканным трюком в духе Мата Хари! Милая, ты и представить себе не можешь, сколько раз меня пытались поймать на этот крючок!

После некоторой паузы Джина сказала:

– По-моему, тебе хотелось избежать пустых разговоров об определенных вещах. Интересно, чем ты сейчас занимаешься?

– Всецело с тобой согласен, но думаю, слова далеко не самая страшная угроза нашим с тобой отношениям. Вот и пытаюсь избежать худшего варианта. Возможно, твоя голова переполнена всевозможными наивными планами, а в Нассау притаились боевые отряды НАМ, готовые ворваться на палубу, едва лишь мы причалим. Либо разделаться со мной другим способом, как только дашь знать, что в достаточной степени ослабила мою бдительность. Советую: останови ребяток. Прикажи не попадаться мне на глаза. Не забывай того, что случилось две ночи назад.

– Страдаем манией преследования? – холодно поинтересовалась Джина. – Недавно твердил, что я вряд ли стану покушаться на твою жизнь, а теперь утверждаешь, будто заманю в смертельную ловушку, лишь только ступим на берег.

– У меня нет особой уверенности на сей счет. Невероятно трудно иметь дело с любителями. Они никогда не ведут себя логично в моем понимании, а потому приходится учитывать все возможности. Давай говорить начистоту, Джина. Мне поручено два задания. Прежде всего, выяснить местонахождение некой таинственной бухты. После чего отыскать и свести счеты с одним неприятным типом, который, скажем, несколько зарвался. Может, эти дела связаны между собой, может – нет. Пока я знаю чересчур мало. Возможно, ты более осведомлена. Однако в любом случае прошу тебя, не вставай на моем пути. Пожалуйста. И не позволяй этого делать своим коллегам. Вне зависимости от того, что произошло между нами этой ночью, на любую попытку вмешательства я отреагирую без малейших колебаний. Это касается как тебя, так и твоих друзей. Ужасно не хотелось бы обижать тебя, возможно, буду сожалеть об этом до конца жизни. Однако я успел сделать слишком много такого, о чем впоследствии сожалел, и один лишний поступок не будет играть особой роли. Конец официального заявления.

Порыв ветра заставил яхту резко покачнуться. Волна перехлынула через борт и окатила палубу. Спидометр показал пять узлов, потом перевалил через шесть и потянулся к семи. Мы замерли, ожидая, не придется ли принять меры, чтобы сбавить обороты, но ветер вскорости утих, и все вернулось на свои места.

Джина заговорила так, будто и не было никакой паузы:

– Ты и в самом деле ужасный нахал.

– По-моему, я не забыл сказать "пожалуйста". – Покорный слуга резко махнул рукой. – Вчера ты выражала свое недовольство тем, что я открыл огонь без предупреждения. Сегодня, поскольку ты мне симпатична, и мы провели вместе приятную ночь, я предупреждаю. И опять ты недовольна. Тебе невозможно угодить!

– Озлобление – типичный признак угрызений совести, – злорадно отозвалась Джина. За четыре дня на твоей койке побывали две женщины, и ты чувствуешь себя страшно испорченным и циничным. Просто восхитительно!

Мы переглянулись. Разумеется, она была совершенно права. Определенная эмоциональная связь с одной женщиной вызывала чувство вины в постели с другой – учитывая род занятии и опыт, ничего нелепее не придумаешь. Губы мои вздрогнули, я заметил маленькие насмешливые морщинки, появившиеся в уголках прекрасных женских глаз. Внезапно мы оба рассмеялись.

И замолчали, глядя друг на друга уже совсем иначе. Будучи более опытным мореплавателем, Джина инстинктивно оглянулась по сторонам, дабы убедиться, что нам не угрожает никакая опасность. Далеко впереди виднелся парус, на значительном расстоянии по правому борту проходил рыболовный катер. Море в непосредственной близости было пустым. Джина улыбнулась и в следующее мгновение оказалась в моих объятиях. Для меня не составило ни малейшего труда управиться с верхней, вязаной; и нижней, хлопчатобумажной частью ее костюма, равно как и нейлоновыми колготками, наводящими на мысль, что надела она их не случайно. Однако такое свидетельство расчетливости ничуть не смутило меня. Более того, я нашел его довольно трогательным. Как выяснилось, сидение кокпита хоть и уступало в мягкости нижней койке, тем не менее вполне подходило для интересующих нас целей.

Спустя какое-то время я, испытывая приятное чувство прикосновения к запретному плоду, откинулся на пару надувных подушек, ощущая рядом теплое женское тело и наслаждаясь лучами яркого багамского солнца под совершенно чистым безоблачным небом. Автопилот издал слабое жужжание, направляя наше двадцативосьмифутовое судно в сторону земли, постепенно обретавшей цвет и очертания.

Джина прикоснулась к моему плечу.

– Прошлой ночью я и не заметила всех твоих отметин, дорогой. Следы от пуль?

– Ах, это! Доисторический автомат с заржавевшими патронами. Мне повезло. На четвертой пуле его заклинило, иначе остался бы без руки.

– Где это было?

– В Норвегии, довольно давно. Возможно, стоит снабдить свои шрамы табличками с указанием времени и места, как музейные экспонаты. У тебя нет на примете знакомого татуировщика?

– Прости, наверное, не следовало спрашивать...

Я пристально посмотрел на Джину и сказал:

– Предположим, ты добилась своего: я безумно в тебя влюбился и превратился в послушную марионетку. Что ты от меня потребуешь?

Последовала небольшая пауза.

– Не убивай его, – наконец сказала Джина. – Во всяком случае, пока не закончит нашу работу.

– Министера? Вашего Альфреда Поупа? Но ведь я его еще не нашел.

– Ты его найдешь. Я даже отведу тебя к нему, если... – Джина заколебалась. – Мы обсуждали различные способы борьбы с тобой, некоторые были весьма радикальны. Жизнь одного человека ничто, когда ставка столь высока, но мне хотелось любой ценой избежать лишнего насилия. Насилия, без которого можно обойтись. Это и без того достаточно скверная и неприятная история. Поэтому если ты пообещаешь... Всего лишь дай слово не трогать Альфреда, пока не завершит нашу работу. Затем он поступает в полное твое распоряжение.

Я открыл было рот, хотел ответить, что убить меня не так уж просто, как ей могло показаться, но решил, что достаточно распространялся сегодня на этот счет. И не мне ей объяснять, что слова и обещания невысоко ценятся в моем ремесле.

– Я не уполномочен давать указания Вашингтону, или другим агентам, коим, возможно, поручено это же задание. Поэтому могу говорить лишь от своего имени.

– Большего мы и не просим. Я не прошу.

– И прежде, чем что-либо пообещать, – выразительно продолжал я, – мне необходимо знать, что именно должен сделать для вас Министер.

– Этого я сказать не могу. Это не мой секрет, во всяком случае, не только мой. Однако тут нет ничего предосудительного. Клянусь.

Последнее показалось мне весьма сомнительным. До сих пор, насколько мне известно, деяния Альфреда Министера трудно было назвать непредосудительными, и я не видел причин, которые побудили бы этого субъекта измениться коренным образом.

– Ладно. Договорились, – сказал я. После мгновенной паузы она приподнялась на сидении кокпита и, нахмурившись, посмотрела на меня.

– Слишком уж легко ты согласился, Мэтт. Наверняка, не без задней мысли.

Перед глазами у меня промелькнуло лицо якобы покойного Дуга Барнетта, который подобно неутомимой гончей, преследующей кровожадного льва, идет по следу человека, уничтожившего тело и жизнь женщины, на которой Дуг намеревался жениться. Я совершенно недвусмысленно оговорил, что взятое мной обязательство ни коим образом не ограничивает свободы чужих действий. Вполне приемлемая цена за информацию о местонахождении Министера.

Разумеется, с готовностью согласился я. А у тебя не имеется никаких задних мыслей?

Приблизившись ко входу в гавань и связавшись по радио с контрольной службой, мы немедленно получили разрешение войти и чувствовать себя как дома. Длинная узкая бухта, или, если хотите, широкий канал, протянулась между островом Провидено с южной стороны, где располагаются деловые и жилые районы, и узкой полоской острова Парадиз с севера, застроенного казино и замысловатыми новыми отелями правда, огромная розовая глыба старого отеля "Ширейтон Колониэл" встречающая вас на южном берегу сразу по пересечении линии волнореза, имеет не менее замысловатую форму Много лет назад, когда я впервые оказался на Багамах, отель был известен как "Бритиш Колониэл", но с тех пор многое изменилось.

Джина, наконец, воспользовалась нашим незаслуженно забытым маленьким дизелем и умело провела яхту мимо причала для крупных судов и далее под аркой моста. Последний поднимался над поверхностью воды на семьдесят футов, никак не мог угрожать нашей сорокафутовой мачте, и все-таки заставил меня изрядно понервничать. Резко свернув налево. Джина ввела "Спиндрифт" в маленький защищенный портовый бассейн гавани Харрикейн-Хоул и умело направила к указанному нам причалу. Если бы мужское мое самолюбие в какой-то степени зависело от умения управлять яхтой я мог бы позавидовать мастерству Джины. При настоящем положении дел, я просто отдал должное умелому маневрированию и понадеялся, что она окажется не менее сообразительной и в других отношениях. Хотя женщина которая считает постель достаточно эффективным оружием в борьбе с опытным правительственным агентом, явно увлекается телевизором. Я с ужасом подумывал о прочих наивных и опасных представлениях, которые она могла почерпнуть из голливудского репертуара.

Гавани в Нассау стоят дешевле, – сообщила Джина, когда мы пришвартовались, но там слишком много судов и удостовериться, что за нами следят, будет довольно трудно. Поэтому я выбрала здешнюю стоянку. К тому же, она более комфортабельна. Удобств на берегу побольше, а движения в бухте – поменьше. – Чуть помолчав, она небрежно добавила: – Кстати, если тебя это интересует, я могу выяснить, где обитает большой человек Кенни.

Бухту Харрикейн-Хоул окружали многочисленные деревья, напоминающие парк. В непосредственной близости от нашей стоянки заросли были настолько густыми, что за ними спокойно мог укрыться взвод автоматчиков, изготовившихся атаковать. В большой открытой гавани, пускай даже заполненной множеством судов, мы находились бы в гораздо большей безопасности. Поэтому я предпочел бы, чтобы моя попутчица сосредоточилась на управлении яхтой и предоставила мне вырабатывать общую стратегию. Однако после заключения нашего с Джиной соглашения, оставалось только следовать туда, куда ей вздумается меня повести, за исключением разве лишь могилы.

– Так вы присматриваете за жилищем Грига? – спросил я.

Джина кивнула.

– Да. Адреса я не помню, но могу узнать. Собственно говоря, мы следим за обеими его резиденциями. Вторая располагается в Вест-Палм, там у него дом – приличное обиталище уважаемого гражданина, обладателя очаровательной жены и прелестных ребятишек. Последних у него двое. А махинациями с наркотиками Кенни заправляет отсюда. Тут же пребывает его любовница. Я могу отправить кого-нибудь проверить, здесь ли он.

Мгновение покорный слуга задумчиво смотрел на Джину, потом грустно покачал головой.

– О некоторых вещах лучше говорить открыто, дорогая. Гораздо легче иметь дело с девушкой, которая откровенно просит убить для нее определенного человека, нежели с хитроумной дамой, предпочитающей выражаться туманными намеками. Она отвела взгляд в сторону.

– Господи, помилуй, не думаешь же ты, будто я...

– В противном случае, к чему весь этот разговор о мистере Григе? Какое мне дело до того, где он живет и дома ли он? Меня интересует только месторасположение секретной бухты, которое вряд ли удастся узнать, постучавшись в Григовскую дверь и спросив.

– Но ведь ты убил его людей. Когда Григ узнает об этом, – узнает, не сомневайся, – он так или иначе захочет отомстить. Мне подумалось, ты предпочтешь опередить, нанеся первым удар.

– А казалось, я имею дело с маленькой девочкой, которая стремится избежать излишнего насилия.

Голос Джины внезапно стал жестким.

– Когда речь идет о людях, Мэтт. Даже о таких скверных и безжалостных, как ты. Но Константина Грига человеком назвать трудно. Тебе известно, чем он занимается! Известно, чем торгует!

Я бросил на Джину пристальный взгляд и сказал:

– До сих пор думал, что мы... по крайней мере, ты, преследуешь благородную цель избавления мира от ядерной угрозы. Теперь вдруг выясняется... ты еще и ведешь борьбу против наркотиков и их распространителей. Не многовато ли?

– Ты не можешь так говорить! Нельзя допускать...

Я изумленно нахмурился.

– О чем речь? Наркотиками я никогда не увлекался, разве что использовал в качестве прикрытия. В остальном мне вполне хватает виски или мартини. Но в мире и без того хватает людей, посвятивших себя спасению сограждан от зелья, и незачем путаться у них под ногами. Тем более, сейчас у меня есть более важные дела. Полагаю, и у тебя тоже. Так что давай сосредоточимся на наших атомах, а марихуаной пусть занимаются другие.

– Немыслимое равнодушие!

– Такой уж я толстокожий субъект. И я проделал весь этот путь отнюдь не затем, чтобы расправиться с кокаиновым королем, даже если это осчастливит мою прекрасную и кровожадную подругу. – Джина угрюмо произнесла:

– Тем не менее, ты понимаешь, что я права! Если не позаботишься о нем, он позаботится о тебе. У него нет иного выбора. Кстати, покушение на меня Кенни уже организовал.

Я вздохнул.

– Ладно, звони и попытайся его найти, а я попробую что-нибудь придумать. Кстати, мне тоже надо сделать пару звонков. После чего предлагаю привести в порядок яхту и себя и пообедать где-нибудь в городе, как и подобает паре яхтсменов, отдыхающих после утомительного перехода.

– Мэтт. – Женщина легко прикоснулась к моей руке. Гнев прошел и на лице у нее появилось почти виноватое выражение. – Прости, Мэтт. Я не хотела... Ты много обо мне не знаешь. Иначе ты бы понял.

– У меня есть кое-какие догадки, – отозвался покорный слуга.

– Знаю. В этом ты мастер. – Внезапно Джина рассмеялась, приподнялась на носки и поцеловала меня в губы. – Но держи их при себе, не то я напущу на тебя своих адвокатов. За клевету. Господи, мне не терпится принять душ! Однако прежде всего приведем в порядок яхту, не то нас примут за пару богатых бездельников...

Позже, управившись с работой, мы не спеша шли по высокому мосту в сгущавшихся сумерках – проезд на машине два доллара, пешеходы бесплатно – намереваясь пообедать в "Дридж Инн", шумном, живописном заведении, где нас угостили престарелыми и явно несъедобными креветками, которых Джина отправила назад на кухню. Разумеется, она была права, но этим вечером не хотелось затевать спор с официантом из-за пустяков, тем более, что впереди ждали более серьезные столкновения. Остальные блюда оказались вполне удобоваримыми, хотя и не могли претендовать на шедевры кулинарного искусства.

– Что с нами происходит? – тихо спросила Джина, когда мы потягивали поданный на десерт кофе.

– Что ты имеешь в виду?

– Нас с тобой. Мы научились кое-как ладить друг с другом, даже едкие выпады пропускаем мимо ушей. Я называю тебя скверным и жестоким, ты именуешь меня кровожадной, и это не мешает нам быть друзьями. Как ты вообще выносишь меня? Ведь я пустая великосветская шлюха, которая спит с любым, кто носит штаны, а иногда, разнообразия ради, и с теми, кто носит юбки... Несколько лет назад я побывала в довольно неприятной истории, после чего обрела своего рода религию и решила заняться спасением мира, но это отнюдь не сделало меня лучше. Ведь, в конце концов, речь идет и о простейшем самосохранении. Кажется, я уже говорила, что у богатых больше причин желать спасения мира: они больше потеряют в случае его гибели. Поэтому здравый смысл подсказывает нам сделать все возможное, дабы сохранить несчастную планету. Однако то, что я наконец посвятила себя действительно хорошему начинанию, отнюдь не делает меня более приятным человеком, не так ли?

Мне предстала новая Джорджина Уиллистон, смиренная и самокритичная, и даже слегка пугающая по сравнению с той беспечной и самоуверенной особой, которую покорный слуга видал на борту яхты.

– Возможно, я недолюбливаю приятных людей, – отозвался покорный слуга.

Джина быстро встряхнула головой.

– Нет. Твоя Эми как раз из их числа. Своего рода искупление. Несчастная малышка нуждается в опеке, во всяком случае, ты так считаешь. Полагаю, в глубине души тебя преследует чувство вины за всех, пострадавших от твоей руки. Вот ты и хватаешься за возможность сдвинуть чашу весов, взяв под опеку бедняжку, пострадавшую от рассорившихся родителей и мужчин, использовавших ее как бесчувственную куклу. Ты окружил девочку заботой и вниманием. Основываясь на том, что мне о тебе известно, именно этого я и ожидала. Но к чему, собственно, угождать видавшей виды потаскухе, вообразившей себя спасительницей мира?

– Вовсе ни к чему смешивать себя с грязью. Джина.

Она покачала головой, как будто отмахиваясь от моих слов, и упрямо продолжала:

– А я? Расчувствовалась из-за какого-то размахивающего пушкой мерзавца, которого терпеть не могу. – Она глубоко вздохнула и посмотрела на часы: – Половина восьмого. Хватит философствовать. Проверим оружие и отправимся на свидание с Григом.

– Никакого оружия, – возразил я. – Ведь уговорились, что нанесем упомянутому господину простой визит вежливости.

– Я не наношу визиты вежливости тем, кто наживается на людских страданиях!

– Прекрати, Джина! Оставь в покое свое чувство морального превосходства. Кстати, об оружии. Ты прихватила с собой что-нибудь?

– Прихватила?..

– Ага.

– Пистолет? – Глаза выдали ее, и я схватил сумочку прежде, чем Джина успела убрать ее. Внутри обнаружился маленький пистолет двадцать пятого калибра, который я спрятал на яхте, как мне представлялось, во вполне надежном месте.

– Ты устроила у меня обыск, – констатировал я. – "Косилку" на днище тоже нашла?

– На днище не было никакого оружия. – Она нахмурилась. – Мне казалось, что "косилками" именуют вертолеты.

– Во времена старины Аль-Капоне так называли автоматы. Вертолетов тогда встречалось не слишком много, и особой путаницы не получалось. – Я отодвинул свой стул. – Итак, идемте знакомиться с нашим большим человеком.

(обратно)

Глава 21

Он и в самом деле оказался большим. Когда Кенни встал, чтобы приветствовать нас, стол впереди показался игрушечным. Имея шесть футов четыре дюйма роста и двести фунтов веса, я никак не отношусь к категории карликов, однако Григ превосходил меня по вертикали на один-два дюйма. По горизонтали я вообще не мог с ним тягаться. Не человек, а гора.

Ему бы еще усы – был бы настоящий медведь гризли в "тройке". Возможно, именно поэтому он столь аккуратно побрился и подстриг свои вьющиеся черные волосы несколько короче, нежели требовала нынешняя неопрятная мода. Но даже при минимуме волос голова казалась огромной. Кожа у Грига была темно-оливковой. Из-под густых черных бровей смотрели карие глаза. Коричневый костюм дополняла рубашка в коричневую и белую полоску и чрезвычайно аккуратно завязанный коричневый галстук. Туфли не позволял разглядеть стол.

При виде столь элегантного наряда я лишний раз порадовался тому, что надел в ресторан единственный захваченный с собой костюм, синего цвета, и единственный галстук, голубой с белым рисунком, а также тому, что Джина выбрала маленькое белое хлопчатобумажное платье, прекрасно гармонирующее с белыми туфельками на высоком каблуке и неброскими, но дорогими украшениями.

Однако расположившаяся позади Грига превосходно сложенная блондинка выглядела еще более впечатляюще. На ней были блестящие обтягивающие штаны клубнично-красного цвета и свободная кружевная белая блузка, которая не слишком скрывала пышную грудь. Почти шесть футов роста. Босоножки на высоком каблуке, поднимающиеся над двухярдовой отметкой. Подходящая подруга для застывшего за столом великана. Я задумался, что представляет собою жена, оставшаяся в Вест-Палм-Бич. Возможно, бледный запуганный мышонок, но Джина описала ее, как красивую особу. Умная, рассудительная женщина, которая довольствуется своей долей мужа-гиганта и не предъявляет претензий к тому, что происходит в другой стране, пока это не касается ее достоинства, ее дома и ее достатка. А может быть, ничего не ведающая замужняя дама, понятия не имеющая о незаконной деятельности, и амурных связях своего мужа. Хотя последнее представлялось маловероятным.

Пятый присутствующий в комнате человек, своего рода страж у двери позади нас с Джиной, был маленьким усатым азиатом. Черный костюм придавал ему вид мелкого предпринимателя. Интуиция подсказывала мне, что он и в самом деле время от времени занимался мелким предпринимательством, используя пистолет, слегка проглядывавший под мышкой. Нас он встретил перед ведущими внутрь владения стальными воротами, подойдя к остановившемуся такси и усевшись рядом с водителем.

– Меня зовут Койот, – представился он через плечо, после того как привратник по его сигналу нажал на кнопку, распахнувшую перед нами стальной барьер. И продолжал; – Попрошу даму передать джентльмену лежащий у нее в сумочке ствол. Пожалуйста, позаботьтесь о нем, мистер. Нам засвидетельствовали, что на вас можно положиться. В отличие от нее. Прошу прощения.

Окружающие подъездной путь деревья не позволяли разглядеть ничего по сторонам. Койот вежливо помог Джине выйти из машины и провел ее внутрь дома, предоставив покорному слуге плестись следом. Я так и не понял, свидетельствовало это о его доверии ко мне, или о недоверии к Джине. Хозяева ожидали нас в большом кабинете или, если угодно, офисе.

Сейчас Кенни обращался ко мне басом, вполне приличествующим его габаритам:

– Мне позвонили из Майами-Бич. Позвонил мистер Вело. Я не подчиняюсь Джузеппе Вело, но не настолько горд, чтобы не воспользоваться советом. Джузеппе сказал, что вы звонили ему. И посоветовал выслушать вас, поскольку временами это бывает небесполезно. Итак, говорите.

– Лучше говорить, чем стрелять, мистер Григ, – сказал я.

Намеренно медленным и выразительным движением я опустил руку в карман рубашки. Затем так же неспешно шагнул вперед, положил на стол лист бумаги и медленно отступил. Спина каждым нервом кричала о моей уязвимости. Когда человек, будь то азиат или европеец, именует себя примитивно-угрожающей кличкой "койот", с ним лучше не шутить. Такие люди всегда стремятся самоутвердиться, и вы можете показаться им подходящим объектом приложения сил. Стоящий за столом большой человек взял в руку лист, сел и, нахмурившись, стал его изучать.

– Морские координаты? – промолвил он. – А что подразумевается под цифрой три тысячи четыреста восемьдесят шесть?

– На одном из своих катеров вы отправляетесь к месту, расположенному под двадцатью шестью градусами десятью минутами северной широты и семьюдесятью восемью градусами двадцатью минутами западной долготы. Там пересаживаетесь в подводную лодку, или батисферу, и опускаетесь на три тысячи четыреста восемьдесят шесть футов. И находите искомых субъектов, вместе с гоночным катером.

Наступила продолжительная тишина. Григ пристально вглядывался в свой стол, большую часть которого покрывала карта Карибского бассейна, Багамских островов и Флориды, покрытая прозрачной пленкой.

– В тридцати милях к северо-западу от Большого маяка. – Голос Кенни был лишен всяческого выражения. – Что ж, похоже, так и есть...

Внезапная вспышка гнева заставила женщину шагнуть вперед и заглянуть ему через плечо. В отличие от Грига, голос не соответствовал размерам. На вид от блондинки можно было ожидать певучего контральто, в действительности же послышалось довольно резкое сопрано.

– Господи, этот мерзавец говорит о Поле и его ребятах!

– Я знаю, о чем он говорит, – совершенно спокойно произнес Григ. Он поднял взгляд на меня. – Потопили всех четверых? Каким образом? Торпедой под ватерлинию? Гранатой в кокпит?

– Я не стану интересоваться вашими профессиональными секретами, мистер Григ, но и вы оставьте в покое мои. Достаточно знать, что все они находятся там, и все мертвы.

– На глубине шестисот саженей ничего другого ожидать и не приходится. – Мужчина в упор посмотрел на меня. – Похоже, вы весьма довольны собой.

– Важно то, что даже если со временем я окажусь не на высоте, на мое место придут другие. Получше меня. В Вашингтоне есть один человек, который не терпит, когда штатские вмешиваются в его дела, особенно, если при этом он теряет одного из агентов. На это может уйти много времени, однако, в конце концов, вы проиграете, если будете настаивать на продолжении. Полагаю, мистер Вело предупреждал вас об этом.

– Он меня предупреждал. – После короткой паузы Григ уже другим голосом произнес: – Что связывает вас со стариной Сеппи?

– Однажды по долгу службы мне довелось устранить человека, которого мистер Вело недолюбливал. Чистое совпадение, но с тех пор он полюбил меня, как сына.

– Представляю. – Кенни нахмурился. – И чего вы хотите от меня?

– Проклятие, до тех пор, как ваша команда морских головорезов не попыталась избавиться от меня, я даже не подозревал о вашем существовании, мистер Григ.

– Они охотились не за вами.

– Сомневаюсь, чтобы они собирались предложить мне постоять в сторонке, а потом отпустить восвояси. За кем бы ни охотились. К тому же меня не слишком интересуют цели, мотивы и жизненные устремления людей, размахивающих передо мной оружием. Я просто исхожу из предположения, что настроены они далеко не дружелюбно, и действую соответствующим образом. Благодаря чему и жив до сих пор. – Я задумчиво посмотрел на Кенни. – Собственно говоря, вопросы импорта и экспорта меня не слишком занимают. Ваши дела, мистер Григ, меня не касаются. Мы не сотрудничаем с Агентством по борьбе с наркотиками. В настоящее время мы немного взаимодействуем с Береговой Охраной, но насколько я знаю своего шефа, его вряд ли занимает контрабанда запрещенных веществ, или как там их нынче именуют. Тем не менее, по известным причинам шеф поручил мне отыскать небольшой залив, который, похоже, представляет интерес и для вас... В чем дело?

Григ буквально зарычал.

– Что вы пытаетесь изобразить, Хелм? К чему это представление? Ваша симпатичная напарница знает о Ринг-Кей все, и не пытайтесь меня убедить, будто она вам ничего не рассказывала!

Я оглянулся на Джину, спокойно стоящую рядом.

– Внимательно посмотрите на нее. Похожа сия особа на человека, который станет делиться сведениями, представляющими известную ценность! Совместное плавание еще не говорит о том, что наши цели совпадают, мистер Григ. Возможно, вам стоит посвятить меня в курс дела.

Пока Григ медлил с ответом, блондинка высоким и весьма неприятным голосом произнесла:

– Это просто наглый грабеж, вот и весь курс дела!

– Замолчи, Лорена! – Григ пожал массивными плечами. – Хотя ладно. Все так и есть, Хелм. Эта потаскуха и ее дружки сунули кучу денег под нос Хови Брассо – одному из моих заместителей; – и Хови продал меня. – В голосе мужчины послышались грусть и удивление: – Проклятие, я любил этого парня как брата, а он меня продал!

– Я буду убивать очень медленно, – тихо произнес Койот. – Его ждет долгая смерть!

– Сначала надо его найти, – угрюмо отозвался Григ. – Он получил деньги и сбежал. В Мексику, в Южную Америку, в Европу, кто знает? Но где бы он ни был, рано или поздно кто-нибудь узнает его, сообщит нам, а тогда его и правда ждет долгая смерть. – Он бросил на Джину неприязненный взгляд: – Пока же есть и другие, которым это не сойдет с рук...

– Продал что? – спросил я.

– Прежде всего Ринг-Кей. Он помог дружкам этой потаскухи – не знаю, присутствовала она при этом или нет, но она все организовала – незаметно пробраться ночью на остров и захватить моих парней врасплох. И борцы за атомный мир со своими мирными автоматами набросились на моих ребят и заставили их убраться с острова. После чего, как шайка пиратов, прибрали к рукам и остров, и все, что я на нем построил!

– Разве ваши люди не могли дать отпор?

– После того, как Хови рассказал этим мерзавцам, где расположены все посты, описал световые сигналы, никто не успел отреагировать. Мне рассказали, что все было кончено за пятнадцать минут, без единого выстрела. Конечно, я мог снарядить команду лихих парней, дать им достаточно оружия и катеров; отбить остров, но к концу перестрелки о нем знали бы все на Багамах, после чего от бухты было бы столько же пользы, как от большого плавательного бассейна.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался я, когда он замолчал, чтобы перевести дыхание. – Какие-нибудь другие обиды?

– Есть и еще! "Кармен Саис"!

– Что за "Кармен Саис"?

– Одно из моих судов. Пятьсот пятьдесят тонн. Сто Шестьдесят футов. Осадка с грузом тринадцать футов, во время прилива способно заходить в углубленную бухту. Нужен хороший рулевой и кое-какое вспомогательное маневрирование с помощью малых катеров, но это возможно.

– И что с ним случилось?

Григ вновь бросил на Джину неприязненный взгляд.

– Эта дама и ее великосветские друзья выгребли все деньги и перекупили судно. Перекупили, несмотря на чартерную договоренность, которая была у меня с его владельцами. Зажравшиеся мерзавцы еще не раз пожалеют, что позарились на эту посудину. Койот о них позаботится правда, amigo?

– Они больше не будут путаться у нас под ногами, – отозвался Койот.

Я пожал плечами.

– По-моему, небольшой сухогруз не такая уж большая ценность.

– При нынешнем всплеске торговой активности все, что способно плавать, ценится на вес золота. Но дело еще в том, что когда они прибрали к рукам судно, на борту находился мой груз.

– Понимаю, это не слишком приятно. Где сейчас "Кармен Саис"?

Григ пожал своими огромными плечами.

– Откуда мне знать? Спросите ее! – Он перевел взгляд на стоящую рядом со мной женщину. – И раз уж мы об этом заговорили, поинтересуйтесь у нее, где мой груз.

Я повернулся к Джине.

– Итак?

Лицо женщины было лишено всяческого выражения.

– Что "итак"?

– Ты слышала, что сказал мистер Григ. Он выразил пожелание узнать, где находится его груз. На мой взгляд, это вполне естественное желание.

Джина облизала губы.

– А ты знаешь, что именно перевозил этот корабль? Я раздраженно произнес:

– Играем в догадки? Полагаю, это не лес, не уголь и не нефть, но горит хорошо. Какое мне дело, что там находилось? С какой стати это должно меня интересовать? Я уже говорил: занимайся атомами. Ведь у тебя есть важное занятие, правда? Во всяком случае, ты считаешь его важным. В чем оно состоит, ты мне так и не рассказала, но сомневаюсь, чтобы ты посвятила себя спасению мира от химической смерти. Так к чему растрачивать свои силы на кражу чужого груза?

– Кражу! – выдохнула она. – Как вообще можно украсть совершенно противозаконный груз? Мы всего лишь спасли тысячи невинных жертв от нескольких тонн яда...

– Ох, Бога ради!

Я изумленно уставился на нее. Как я уже говорил, мои потребности ограничиваются исключительно алкоголем, да и то в весьма разумных пределах. Однако, учитывая нравы тех кругов, в которых вращалась миссис Джорджина Уиллистон, трудно было поверить, что она ни разу не выкурила сигареты с марихуаной, тем самым веществом, которое нынче именовала ядом. Проклятие, я бы ничуть не удивился, узнав, что она успела попробовать и кокаин, не говоря уже о других, более опасных и экзотических препаратах.

Поэтому в ее положении было, по меньшей мере, странно изображать праведное негодование по поводу партии даже не героина, а всего лишь обычной травки. Эго указывало на действительно коренную перемену, случившуюся с этой женщиной. Мне припомнилось, что она упоминала об обретении религии после довольно неприятной истории, о подробностях которой умолчала...

– Оставь пока свой праведный гнев и расскажи нам о "Кармен Саис", – предложил я.

Джина вызывающе передернула плечами.

– Ладно! Мы хотели заполучить судно прежде, чем оно отправится в Колумбию, но на оформление документов ушло значительно больше времени, чем мы предполагали. "Кармен" ускользнула от нас. Но во время возвращения с грузом неисправность заставила ее остановиться в... Неважно, где, скажу лишь, что речь идет о небольшой удобной бухте, неподалеку от ее курса. Мы не спускали с нее глаз. Собственно говоря, на борту находился наш человек, который исправно уведомлял обо всем. Мы получили корабль, прибегнув к помощи портовых властей. Доводы показались им достаточно убедительными.

– Финансовые доводы, – предположил я. Джина цинично улыбнулась.

– Финансовые доводы способны убедить большинство людей, если сумма достаточно велика.

– Но зачем вам вообще понадобился корабль? Да и остров тоже?

– Этого я сказать не могу.

– Я могу заставить сказать, – отозвался у нас за спиной мужчина, именующий себя Койотом. Джина никак не отреагировала на угрозу.

– Оставим это пока, – сказал я. – Мистера Грига это не интересует. Он желает знать, где его груз.

Джина облизала губы, глядя на меня. Затем медленно произнесла:

– Грузовое пространство потребовалось для... других вещей. К тому же мы не могли допустить, чтобы эта мерзость попала в продажу, не так ли? Даже если бы существовала возможность вернуть груз владельцу. Судьбу груза решала я. И я приказала выбросить его в море. – Она напряженно улыбнулась. – Такое случалось и прежде, когда контрабандисты попадали в неприятные ситуации.

Блондинка открыла рот для негодующего восклицания, но сидящий за столом мужчина крепко сжал ее запястье, и она промолчала. Я услышал, как Койот сменил позицию у меня за спиной. Константин Григ сузившимися глазами холодно смотрел на меня. Он явно прилагал немало усилий, чтобы удержать себя в руках.

– Вам известно, сколько стоила дрянь, которую эта потаскуха выбросила за борт?

– Если бы она попала в руки Береговой Охраны или местных властей, в газетах наверняка появилась бы цена в несколько миллионов долларов. Журналисты именуют это уличной ценой, лучше было бы сказать "рекламная цена". Но в Колумбии вы не заплатили бы за нее несколько миллионов долларов. И вам не удалось бы их выручить.

– Я заплатил кучу денег, друг мой! И выручил бы кучу денег! И я намерен вытрясти эту кучу денег из нее и ее спесивых дружков, а если эта дамочка рассчитывает безнаказанно захватить мою бухту и корабль и выбросить в океан мою собственность лишь потому, что мой бизнес не совсем законен... Проклятие, а ее люди, которые раздают взятки и размахивают автоматами, занимаются законными делами? Откуда такое высокомерие? – Он глубоко вздохнул и уже другим, почти спокойным тоном произнес: – Ладно, Хелм. Сеппи Вело утверждает, что ты умный парень. Докажи.

Не сводя с него глаз, покорный слуга сказал:

– Похоже, речь идет о выплате компенсации. Ведь вы именно это имеете в виду? Григ вздохнул.

– Деньги не согреют моей души, нопойдут на пользу моему банковскому счету, а я занимаюсь бизнесом не ради души. Да, это разумно. Но заплатит ли она?

Джина раздраженно произнесла:

– Мэтт, если ты надеешься, что я заплачу...

– Не надо излишних эмоций, миссис У. Вы с готовностью заплатили Брассо, владельцам и офицерам корабля и портовым властям. У вас нашлись для этого и желание, и средства. Так почему же не расплатиться до конца? Зачем ставить под угрозу все ваше начинание, в чем бы оно ни состояло, заставляя людей злиться без излишней нужды?

– Я и цента не перечислю на счет человека, который наживается на горе других людей, – запальчиво возразила Джина.

– Но ведь вы уничтожили целую партию этого самого горя, не так ли? Почувствовали себя героями. А за удовольствие надо платить.

– Мэтт, я...

– Послушай! Ты напала на присутствующего здесь мистера Грига, используя свое оружие, деньги. Теперь он наносит ответный удар с помощью своего оружия – пистолетов. Каким образом ты намерена сражаться с ним? Тысячедолларовые банкноты прекрасная штука, и я не сомневаюсь, что у тебя их достаточно, только пуль ими не остановить. – Заметив ее вопросительный взгляд, я быстро добавил: – Нет, и не думай! Я вытащил тебя однажды исключительно потому, что в мире, как ни странно, есть много людей, которые меня недолюбливают, а потому я предпочитаю не рисковать с вооруженными неизвестными. Но если ты не пожелаешь проявить рассудительность, дело твое. Управляйся как знаешь, правда, сомневаюсь, что тебе удастся справиться с присутствующим здесь мистером Койотом, даже если я верну тебе твои игрушечный пистолет. – Я покачал головой. – Джина, не делай глупостей только потому, что тебя так раздражают наркотики. Этот человек хочет всего лишь получить компенсацию за причиненный ущерб, не правда ли, мистер Григ?

Кенни медленно кивнул.

– Вообще-то я хочу не только этого. Но, как бизнесмен, согласен удовлетвориться разумным предложением.

Я обратился к Джине:

– Ты разбрасывалась своими деньгами – деньгами своей организации – направо и налево, по всему Карибскому бассейну. Брось теперь немного в эту сторону, он оставит тебя в покое, и ты сможешь заняться своим великим начинанием, в чем бы оно ни состояло.

Наступила продолжительная тишина. Наконец, Джина прочистила горло и сухо спросила:

На какую сумму потянет это немного? И как именно я их брошу? Не думаю, что он примет мой чек...

(обратно)

Глава 22

Мы уже подходили к двери в сопровождении все того же эскорта, когда появилась довольно симпатичная запыхавшаяся темнокожая девушка в униформе горничной и сообщила, что мистер Григ просит джентльмена на минуту вернуться, тогда как дама может подождать вместе с Койотом. Я вновь зашел в офис-кабинет, где застал все ту же картину. Мужчина по-прежнему сидел за столом, а женщина по-прежнему стояла рядом с ним. Мужчина подтолкнул в мою сторону лист бумаги. Я взял его. Это был лист, который оставил ему я, но написанные мной координаты были зачеркнуты, а под ними появились новые цифры. Я вопросительно посмотрел на него.

– Ринг Кей, – сказал он. Ведь он вас интересовал, не так ли?

– Да, ответил я – Спасибо.

– Приберегите вашу благодарность для других Я просто надеюсь, что помогаю вам хорошенько прижать эту дрянь.

– Проклятие, он и без того успел ее прижать, разве ты не видишь? – отозвалась женщина.

– Я имел в виду не совсем это, – сказал Кенни. После чего мы отъехали в такси, которое, к моему удивлению, терпеливо дожидалось нас, вместо того, чтобы вернуться в город. Я невольно задумался, в какую сумму выльется нам это удовольствие. Совсем недавно мы – вернее. Джина и Кенни – имели дело с астрономическими величинами, но теперь вновь вернулись на землю, а на земле я предпочитаю не тратить слишком много командировочных на такси, чтобы избежать излишних баталий с нашими бухгалтерами.

Мне подумалось, что быть богатым не так уж плохо. Чтобы снять несколько сотен баксов со своего текущего счета, достаточно дождаться, покуда откроется банк, и самостоятельно все уладить. Однако если счет достаточно велик, как у Джины, и вы намереваетесь получить несколько сотен тысяч, банкир скорее всего предварительно свяжется с руководством. После чего вы получите деньги из рук аккуратно одетого молодого темнокожего посыльного с красивым кейсом. Все это, разумеется, требует определенного времени. Так получилось и в нашем случае. Когда мы отъезжали от дома, все еще была ночь, но, выглянув из окна машины, я увидел большую оранжевую луну, которая еще не поднялась, когда мы прибыли. Сейчас она опускалась на западе. Койот проехал с нами за ворота, после чего вышел, предоставив нам следовать дальше самостоятельно.

Китаец, именующий себя Койотом! Подумать только! – проговорила Джина, оглядываясь назад, когда машина тронулась с места.

По-моему, им не нравится, когда их называют китайцами.

Французы не имеют ничего против того, чтобы их называли французами Равно как и англичане, шотландцы, ирландцы и так далее. Почему паршивые азиаты возомнили себя исключением? Плевать я хотела на то, что ему нравится или не нравится! – Она поколебалась, после чего с любопытством спросила: – Каким образом он узнал, что у меня в сумочке лежит пистолет?

– Нет ничего проще. Это совершенно очевидно по тому, как ты ее держишь. – Я опустил руку в карман, выловил маленькое оружие и протянул его ей. – На случай, если у тебя возникнет желание кого-нибудь пристрелить. Например, меня. Не хотелось бы принуждать тебя сдерживать эмоции.

– Ты наверняка успел вытащить пули.

– Ты отстала от жизни, милая. Современные пистолеты не заряжают пулями. Величайшее новое изобретение, произведшее революцию в оружейном деле, именуется готовыми боеприпасами. Позволяет избежать многочисленных мучений с отдельно взятыми пулями, порохом и капсюлями. Современное оружие заряжается патронами. Они же из него извлекаются. Но я их не извлекал, можешь убедиться.

Джина не преминула воспользоваться моим советом, после чего бросила пистолет в сумочку. На меня она не смотрела. Голову ее явно занимали какие-то мысли и очередной фразой она пыталась просто выиграть время.

– Интересно, этой светловолосой амазонке нравится стоять столбом на своих высоченных каблуках или она просто не может сесть, не порвав своих блестящих штанишек?

– Не отказался бы помочь ей избавиться от них.

– Не пытайся казаться более испорченным, чем ты есть. К тому же она не для таких, как ты, малыш. Такая выжмет тебя как мокрую тряпку и повесит сушиться. Мэтт?

– Да?

– Тебя ведь мучает любопытство, правда? Можешь задавать свой проклятый вопрос. Я пожал плечами.

– Раз настаиваешь! Что у тебя общего с наркотиками? Или что было общего? По-моему, все это осталось в прошлом. – Она помедлила с ответом, и я осторожно добавил: – Нам известно, что ты провела некоторое время в дорогой лечебнице. Но по какой причине, выяснить так и не удалось.

– Именно поэтому лечебница столь дорогостояща. – Сидя рядом со мной в движущемся такси, Джина пристально вглядывалась в тьму впереди. – Однажды я проснулась в сумасшедшем доме, – после небольшой паузы произнесла она лишенным всяческого выражения голосом.

– Собственно говоря, сумасшедшим было не место, а я сама. Мне сказали, что у меня выработалась зависимость от какой-то дряни, не помню уже, от какой. В те времена я перепробовала все, что возможно. И в результате попала туда, где мне не давали убить, или, по меньшей мере, изувечить себя. Я и в самом деле сошла с ума. Беспомощно тряслась недели напролет. Весила девяносто два фунта. Ночью просыпалась от собственного крика. Иногда кричала часами без какой-либо на то причины. Мысли путались, я вообще разучилась думать. Когда же наконец смогла подняться с постели, из зеркала на меня глянул устрашающий, обтянутый кожей скелет. Череп с пустыми глазами и перекошенным ртом не принадлежал никому из знакомых мне людей. – Она судорожно сглотнула. – На то, чтобы вернуться, ушла масса времени и сил. Но я своего добилась. Я видела, они не верили, что мне удастся, и, возможно, были по-своему правы. В темных закоулках моего сознания по-прежнему блуждают мысли, которых не может быть у нормального человека. Но теперь ты понимаешь, почему я ненавижу эту мерзость и людей, которые на ней наживаются.

– Разумеется, – сказал я – Как толстушка, севшая, наконец, на диету, ненавидит мерзкую пищевую промышленность, которая заставляла ее поедать прекрасное масло и великолепные пирожные, доведшие до столь ужасного состояния.

Джина бросила на меня возмущенный взгляд, но в следующее мгновение улыбнулась.

– Твое сочувствие согревает мне сердце, – проговорила она. – Ладно, возможно, я и правда на самом деле ненавижу саму себя за то, что сделала это с собой. Возможно, этот дурацкий комплекс спасения мира – своего рода попытка компенсировать былое. И все-таки я ненавижу таких как Григ за то, что в свое время они облегчили мне задачу.

– Именно поэтому ты и выбрала его? И его остров? Его корабль?

Джина встряхнула головой.

– Мы искали любой островок, расположенный в подходящем месте, но созданная им секретная гавань сделала Ринг-Кей идеальным вариантом. Мы не рассчитывали на такую удачу, но сразу поняли, как ею можно воспользоваться. Что касается корабля, то он был прав, говоря, что в наше время не так просто подыскать подходящее судно. Нам нужна была уверенность, что корабль сумеет войти в бухту. И чтобы в последнюю минуту не выяснилось, что он слишком длинный, слишком глубокий или что-нибудь в этом роде. "Саис" же несколько раз заходил в Ринг-Кей, то есть, можно сказать, был опробован на деле. – Джина ухмыльнулась. – Хотя, возможно, ты прав: мне доставило удовольствие наступить на хвост этому мерзавцу после того, что случилось со мной.

Я вздохнул.

– Куда подевались нормальные девушки? Человек спокойно занимается своим ремеслом, а ему попадаются то мазохистки, то наркоманки.

– Ах ты, сукин сын! – Джина тихо рассмеялась. – Хотя, в некотором роде, приятно побеседовать с человеком, который не чувствует себя обязанным обходить запретные темы. – На лице у нее появилось злорадное выражение. – Кстати, твоя маленькая мазохистка так и не вернулась домой, в Цинциннати. Услышала зов своего второго любовника и помчалась к нему. Как пчела на цветок. Мне подумалось, тебя это заинтересует.

Джиной явно руководила ревность и желание меня уколоть, но тем не менее известие меня порадовало. Если Эми направляется на встречу с Министером, а Дуг Барнетт не упускает ее из виду... Хоть, сознаюсь, я без особого удовольствия думал о том, что Эми вновь предстоит встретиться с человеком, которого она боялась и от которого пыталась сбежать. Пришлось в очередной раз напомнить себе, что в мои обязанности не входит приглядывать за помешанными девчонками, дабы те имели дело исключительно с милыми людьми, вроде меня.

– Похоже, мистер Поуп скоро закончит работу, для которой вы его наняли, – сказал я.

– С чего ты взял?

Я пожал плечами.

– Он явно готовится исчезнуть в присущей ему манере – на этот раз прихватив с собой избранную компанию. Вызвал Эми, чтобы та была у него под рукой, готовая раствориться вместе с ним, без необходимости тратить время на ее поиски. – Я посмотрел на женщину, неподвижно сидящую рядом, не прикасаясь ко мне. – Не пора ли посвятить меня в курс дела, Джина?

– Не могу.

– Ты поклялась, что тут нет ничего предосудительного, так почему же я не могу об этом узнать?

– В своей жизни я давала множество клятв, – сухо отозвалась она. – Так много, что не упомнишь. Так что не относись к ним излишне серьезно, дорогой.

– Давай рассмотрим исходные составляющие сложившейся ситуации, – предложил я. – Где-то существует некая таинственная скрытая бухта. В этой бухте предполагается укрыть не менее таинственный корабль, если он еще не находится там. Корабль этот должен доставить нечто опять же таинственное, сменившее другой, гораздо менее таинственный груз. Упомянутыми загадочными материалами предстоит воспользоваться человеку, который известен своими подрывными способностями. А заправляет всей операцией, с помощью состоятельных друзей и сообщников, некая таинственная женщина с кучей денег и сомнительной историей болезни, которая неустанно твердит мне, да и себе самой, о том, как она ненавидит насилие. Откуда, кстати, напрашивается вывод, что задумала дама нечто весьма насильственное, что не так-то просто согласовать с ее ненасильственными идеалами...

– Мэтт, прекрати!

Я упрямо продолжал:

– И, наконец, на другом острове, расположенном в непосредственной близости, проходит или скоро начнется международная конференция, на которой важные люди займутся обсуждением важных международных проблем. Если бы ты выступала за войну и против ядерного разоружения. Джина, если бы ты хотела провала конференции в Нассау, все выглядело бы гораздо более логично. Возможно, именно так дело и обстоит. Возможно, ты изначально занимаешься подрывной деятельностью. Что скажешь?

Джина быстро встряхнула головой.

– Ты наверное шутишь, Мэтт! Где ты найдешь сумасшедших, которые выступали бы за войну?

– Таких сумасшедших хватает с избытком. Достаточно, чтобы война позволила им нажиться или предотвратила потерю чего-либо для них важного, как например свободы или существования нации. Достаточно их уверенности в этом, вне зависимости от того, действительно ли дело обстоит подобным образом. И что помешает группе сторонников войны объявить себя ее противниками? Напротив, они просто вынуждены сделать это, точно так же, как любая диктатура именует себя народной демократией, а наше родное министерство войны предпочитает скрываться под вывеской "министерство обороны". Так и твоя "Молодежь против атома" вполне может оказаться "Молодежью за атомную войну". А небольшую неточность в названии легко объяснить тем, что радиоактивный пепел будет самым мирным на свете.

– Не может быть, чтобы ты и в самом деле так считал!

– Несколько лет назад мне довелось иметь дело с группой богатых ребят, весьма напоминающей вашу организацию. С той разницей, что они обзавелись мексиканским генералом, намереваясь захватить часть полуострова Нижняя Калифорния и превратить его в безопасное убежище, чтобы укрыться там, когда весь остальной мир провалится в преисподнюю. Может быть члены твоего эксклюзивного клуба тоже подготовили себе большое бомбоубежище, оборудованное по последнему слову техники, из которого вы выйдете и займетесь новым обустройством мира после того, как атомный ураган уничтожит большую часть бесполезной черни, а выжившие станут более покладистыми. Мгновенно вводится контроль за рождаемостью. А заодно и диктатура, только назовете вы ее правлением на благо всего мира, не так ли?

– Ты же понимаешь, что несешь совершенную чушь, правда?

Я спокойно продолжал:

– Представим, каким образом это можно организовать. Рассмотрим всего лишь одну вероятность. Предположим, таинственный груз, занявший место травки Кенни Грига, представляет собой не что иное, как тактическую ракету, а возможно и не одну. Радиус действия обычных ракет класса "судно-судно" может оказаться малым для ваших целей, но "томагавк" и даже более скромный "Ланс", пожалуй, сойдет, в зависимости от того, как далеко от Нассау расположена секретная база. Не исключено, что именно этих ракет на черном рынке не оказалось, но не сомневаюсь, что при нынешнем положении дел, компания, располагающая вашими капиталами, без труда подыщет что-нибудь подходящее. А поскольку все эти штуковины перевозятся на специальных грузовиках, их вполне можно установить и на борту судна. Во всяком случае, какие-то из них. И в нужный момент, когда высокопоставленные и не слишком высокопоставленные представители со всего мира соберутся под одной крышей и займутся обсуждением мира и атомного разоружения... Джина отрывисто рассмеялась:

– Неужели? Ты и сам в это не веришь! Собрались они исключительно под давлением общественного мнения, а все их обсуждения и гроша ломаного не стоят!

Я пожал плечами.

– Возможно. Тем не менее, в глазах своих народов, эти люди являют собой важные символы; символы мира и надежды. И когда ты одним ударом сотрешь их всех с лица земли, ты не только сорвешь конференцию, но и вызовешь поток взаимных обвинений, поскольку никто не будет знать виновника случившегося. Однажды весь мир передрался лишь потому, что один ненормальный пристрелил какого-то герцога, о котором до тех пор никто и слыхом не слыхивал. Можно представить, что начнется после истребления целой мирной конференции. Ты, несомненно, получишь свою третью мировую войну.

Мгновение Джина пристально смотрела на меня, потом глубоко вздохнула и рассмеялась:

– Ничего не получится, дорогой.

– Что именно не получится?

– Ты пытаешься вывести меня из себя, живописуя как кровожадную милитаристку, замыслившую заговор против человечества. И надеешься, что у меня хватит дури начать доказывать тебе чистоту и благородство своих намерений, выкладывая свой настоящий план. – Она быстро покачала головой. – Нет, дорогой, меня на это не купишь. Прежде всего, твоя гипотеза совершенно неубедительна: если бы мы задумали нечто подобное, то наняли бы вышедшего в отставку специалиста по ракетам. Нет, Мэтт, у нас и в мыслях нет забавляться армейскими игрушками. И мы пытаемся изо всех сил – предотвратить, а не начать войну.

– Что ж, остается надеяться, что ты знаешь, что делаешь. До сих пор я этого не замечал. Человек, который пытается провести парня вроде Грига, а потом поражается, наткнувшись на команду головорезов, далек от реального мира.

Это разозлило Джину и оставшуюся часть пути мы проделали в молчании. Когда я спросил у водителя, сколько причитается с меня за путь туда и обратно, и за бесконечное ожидание, тот только покачал головой.

– За все заплачено, сэр... Нет, сэр, я вам весьма признателен, но денег ваших лучше не возьму. Спокойной ночи, сэр.

Мы проводили его взглядами. Я поморщился.

– Похоже, наш большой друг пользуется здесь немалым авторитетом.

– Во времена Гражданской войны владельцы судов, прорывавших блокаду, тоже имели немалое влияние. Мэтт...

– Да?

– Прости. Я излишне погорячилась. Покорный слуга окинул взглядом ее стройную фигуру в выделяющемся в ночи белом платье.

– И что же тебе нужно на этот раз?

Джина тихо рассмеялась.

– Разве так отвечают человеку, смиренно признающему свою вину?

– Именно так. Смирения особого я в тебе не вижу и виноватой ты себя тоже не чувствуешь.

Она облизала губы.

– Мне... мне просто не хотелось, чтобы остаток ночи ушел на бессмысленные обиды. Пошли, все эти размышления и разговоры разбудили во мне нестерпимое желание!

Я старательно избегал смотреть в сторону здания, в котором располагались погруженная во тьму контора, туалеты и телефоны-автоматы, позволяя взять себя за руку и провести мимо. Джина задорно рассмеялась, делая нас похожими на детей, спешащих заняться игрой. Я пришел к выводу, что в данном случае стоит довериться своим инстинктам. Предстояло передать определенную информацию, но интуиция подсказывала, что я добьюсь большего, поддерживая тесные отношения с этой женщиной и позволив ей увести себя, нежели холодно отказавшись от ее предложения и настояв на немедленном звонке в Вашингтон. Разумеется, это подразумевало и больший риск, но в определенных ситуациях последний неизбежен. Темный и неподвижный "Спиндрифт" покоился на своем месте. Я спрыгнул на палубу и помог спуститься своей спутнице, после чего мы остановились в кокпите для продолжительного и достаточно горячего поцелуя, который угрожал вот-вот вырваться из-под контроля.

– Только не на этом каменном сидении! – наконец выдохнула Джина, неохотно освобождаясь из моих объятий. – Последний раз я вся исцарапалась!

Я открыл замок и откинул крышку люка. Потом повернулся и увидел Джину, стоящую предо мной в одних трусиках. Платье было переброшено у нее через плечо, туфли на высоком каблуке она держала в руках.

– Давай твой пиджак, я повешу его вместе со своим платьем. – Она вновь поцеловала меня, на этот раз мимолетно, чтобы не разбудить во мне зверя. – Подожди минутку, пожалуйста.

– Сколько угодно, – согласился я. – Только не дольше тридцати секунд.

Джина рассмеялась и исчезла в каюте. Я избавился от галстука и рубашки, стянул с себя туфли и носки и стал ждать. В отличие от нее я недостаточно загорел, чтобы раздеваться дальше на открытом кокпите. Хоть гавань и выглядела совершенно безлюдной.

– Я готова, дорогой.

Я бросил в каюту одежду и последовал за ней сам. Джина зажгла тусклую лампу в камбузе и поджидала меня в темной гостиной, если так можно назвать помещение, где едва помещаются две койки и складной стол. Мне удалось разглядеть, что она рассталась со своим последним покровом и трансформировала сидение правого борта – мое – в койку, ожидающую нас.

Джина упала в мои объятия и вздрогнула. Рассмеявшись, нагнулась и нащупала хитроумную кобуру, достала из нее револьвер и отбросила на другое сидение.

– Вступление как всегда затянулось! – прошептала она, вновь припадая ко мне, нагая, горячая и нетерпеливая.

И прижавшись ко мне, с тихим щелчком всадила автоматический шприц, который извлекла из кармана моего пиджака, мне в спину. Я лишь успел понадеяться, что поспешно действуя в темноте, спутница зарядила в коварное маленькое оружие нужную, зеленую ампулу. Потому что красная и оранжевая убивают.

(обратно)

Глава 23

Очнулся я уже засветло. В голове промелькнула расплывчатая мысль, что она и вправду оказалась зеленой, но что именно оказалось зеленым, припомнить не удалось. Я лежал в неком подобии раскачивающейся колыбели и ощущал смутное беспокойство за свои непослушные конечности. Последняя мысль заставила меня полностью очнуться. Связанный по рукам и ногам, я покоился на койке, а высокое брезентовое ограждение, не позволяющее выпасть во время шторма, было поднято.

Похоже, "Спиндрифт" вышел в море. Собственно говоря, судя по покачиванию, мы успели отойти довольно далеко от берега. Подгоняемая хорошим ветром, яхта шла под полными парусами. Мы легли на правый галс, в результате чего моя сторона оказалась вверху. Натянутый брезент избавлял меня от полетов по каюте при резких порывах ветра, но в то же время вызывал довольно неприятное чувство замкнутого пространства.

Сосредоточившись на анализе движения яхты, я не замечал присутствия моей спутницы, пока край брезента не опустился и я не увидел ее глядящей не меня сверху вниз. На ней был все тот же морской наряд, состоящий из короткой майки и джинсов. В Нассау мы, помимо всего прочего, воспользовались услугами прачечной, точнее, автоматических стиральных машин, так что теперь ее наряд вновь выглядел чистым и свежим. В то же время с лицом Джины произошла обратная перемена: оно стало серым, погасшим и безжизненным. Бледные губы безвольно вздрагивали.

– Черт бы тебя побрал! – прошептала женщина. – Черт бы тебя побрал!

После чего внезапным резким движением подняла руку. Я увидел блеснувший маленький пистолет и попытался откатиться в сторону в то самое мгновение, когда Джина выстрелила мне в лицо. Однако путы и все еще не прояснившееся до конца сознание не позволили сделать это достаточно эффективно. Что-то сильно ударило меня по голове прямо над левым ухом. Мир немедленно окрасился в ярко-красные тона, и я ощутил странную дрожь в конечностях. После чего отказался от дальнейших попыток увернуться и сосредоточился на том, чтобы сохранить оставшиеся крохи сознания. Почему-то казалось чрезвычайно важным узнать, куда попадет следующая пуля; я изо всех сил стремился не упустить неповторимое ощущение последних минут на этой земле.

Какой-то предмет со стуком упал на тиковый пол каюты. Как ни странно, я не ощутил облегчения, хоть и понял, что Джина выронила оружие, не в состоянии заставить себя нажать на спуск еще раз. Но меня учили чрезвычайно осторожно обращаться с огнестрельным оружием, поэтому такое проявление небрежности вызвало у меня только испуг и раздражение. Упустив пистолет подобным образом, она, наверняка, не подумала предварительно разрядить оружие или хотя бы поставить на предохранитель. Тем не менее, вопреки моим ожиданиям, выстрела при падении не раздалось.

Я ощутил, что она поднимает мне голову, которая, казалось, находится невероятно далеко от остального тела, и проводит рукой по лицу, вероятно перепачкивая моей кровью свежевыстиранные джинсы. Какая жалость.

– О, Господи, он мертв, я убила его! – простонала она, усаживаясь на койку и обхватывая меня руками. – Мэтт, пожалуйста! Мэтт, дорогой, я не хотела... Ну да, хотела, но пойми меня, дорогой. Ты должен меня понять! Мне пришлось сделать это! Ты все испортил, но мне так жаль... Господи, я вся перепачкаюсь! Но у мертвецов не бывает такого кровотечения... Мэтт! Мэтт, очнись!

Я заставил губы пошевелиться.

– Зачем? – угрюмо поинтересовался я. – Чтобы ты меня добила?

– Боже мой, сколько крови! – проговорила она. – Где у тебя аптечка?

Все еще с определенным трудом, я произнес:

– Сначала пистолет, пожалуйста. Пока он не ударился о стену и не выстрелил. По крайней мере, поставь его на предохранитель.

– Я ничего не имею против умышленного убийства, многие пытаются сделать это давным-давно, но глупо умирать от случайного выстрела. И еще проверь пробоину от пули, хотя двадцать пятый калибр это не ружейный заряд. Отверстие в четверть дюйма вряд ли потопит нас в ближайшее время. А аптечка лежит в задней части рундука, рядом с ружьем. Но сначала дай платок или полотенце, чтобы стереть кровь.

Мгновение она не двигаясь смотрела на меня. Затем поднялась и остановилась, глядя на меня сверху вниз. Лицо ее вновь обрело человеческие черты, губы слегка искривились, но на этот раз насмешливо.

– Жертва несостоявшегося убийства распоряжается на месте преступления, – пробормотала она.

– Кто-то же должен этим заняться, раз уж несостоявшаяся убийца оказалась такой неумехой, – отозвался я.

Она протянула руку на камбуз – на двадцатифутовой яхте все расположено очень близко – отыскала чистое посудное полотенце и протянула его мне. Неуклюже орудуя связанными руками, я приложил его к нужному месту. Джина еще какое-то время нахмурившись, смотрела на меня.

Затем медленно произнесла:

– В старину, когда люди еще серьезно относились к вопросам достоинства, существовало такое понятие, как слово чести. Узник мог пообещать не пытаться сбежать или не нападать на стража в течение определенного времени. Если я развяжу тебя... Скажем, на час, пока мы тебя перевяжем и приведем в порядок каюту?

– Час в твоем распоряжении, – сказал я, протягивая запястья.

Джина несколько натянуто рассмеялась.

– Со стороны можно подумать, это ты делаешь мне одолжение...

Мы управились со всеми делами за три четверти часа. Маленький пистолет исчез в неизвестном мне укрытии. Оставалось только надеяться, что Джина не забыла поставить его на предохранитель. Мы выяснили, что пуля не пробила яхту насквозь. Задев мой череп, пронизав матрац и полку койки, она остановилась в одной из хранившихся внизу банок с консервами, что добавило нам еще немного работы. От крови пришлось отмывать прежде всего меня и деревянную конструкцию. Постельное белье и одежду Джины оставили отмокать в ведре с холодной водой на кокпите. Просто удивительно, сколько крови способно вылиться из пустяковой царапины на голове. Поскольку я все еще оставался обнаженным по пояс, то есть, в том виде, в котором накануне поджидал свою возлюбленную, одежда моя не пострадала. Трещину в моем черепе залатали пластырем.

– Нелепее ничего и не придумаешь! – возмутилась Джина, когда, покончив с делами, мы присели на кокпите, где прохладный воздух предположительно должен был уменьшить мою головную боль. – Сидим здесь, как добрые друзья... Ведь я же пыталась убить тебя!

– Не ты одна такая, – отозвался я.

– Это представлялось единственным логическим выходом, – сказала она. – Собственно говоря, это и сейчас единственный логический выход.

Управляемый автопилотом "Спиндрифт" спокойно рассекал морскую гладь под голубым багамским небом. Судя по цвету воды, темно-голубому, с редкими белыми вкраплениями, места тут были довольно глубокие. Мы направлялись на восток. С юга виднелась земля, ничем неприметный низкий островок, а на севере проходил корабль, по-видимому, направляясь к оставшемуся позади нас Нассау, за кормой оставшемуся, если пользоваться морской терминологией. Джина облачилась в свои широкие плиссированные штаны цвета хаки и кофточку в красную и белую полосы. Соски отчетливо проступали сквозь тонкую вязаную ткань. Хотя последнее не имело к делу ни малейшего отношения.

– В таком случае, как скоро я получу очередную пулю? – поинтересовался я.

Джина посмотрела на меня широко раскрытыми темными глазами.

– Нет, – сказала она. – Сделать это еще раз я не смогу. Не смогу еще раз это пережить! Почти всю ночь просидела здесь, пытаясь убедить себя, что это единственно возможное решение. Убедить себя, что я была вынуждена, обязана сделать это. Убедить, что выбора не оставалось. Не оставалось после того, как...

– После чего? – спросил я, когда она замолчала.

– После этого, – сказала она, извлекая из кармана маленький лист бумаги. Тот показался мне знакомым. – Когда ты вернулся к Григу, когда он позвал тебя одного, я поняла, что он придумал, как доставить мне неприятности. Несмотря на то, что он получил свои деньги, мои деньги, наши деньги, он по-прежнему жаждал отыграться. И я оказалась права, не так ли? А мы не можем допустить, чтобы местоположение Ринг-Кей стало достоянием гласности. Во всяком случае, в ближайшие несколько дней. – Не сводя с меня взгляда, она разорвала лист на мелкие кусочки, подняла руку и позволила им высыпаться за борт.

– Вот так! – проговорила она и вздохнула. – Хотя, разумеется, это не выход. Ты вполне мог запомнить координаты.

Собственно говоря, координаты я не запомнил, потому как просто не успел этого сделать. Я сказал:

– Вовсе ни к чему было устраивать спектакль со стрельбой. Похоже, ты довольно неплохо разбираешься в моих препаратах и, предположительно, по-прежнему держишь их под рукой. Снадобье там вполне смертельное, можешь не сомневаться. Дождешься, пока я усну и тихонько уколешь. Тихо и чисто.

– Прекрати издеваться! – Джина поморщилась. – Ты прекрасно понимаешь, что я исчерпала свои резервы. Мне не удастся заставить себя проделать это еще раз. Дурацкие сантименты! Подумать только, всего лишь жизнь одного человека! Который способен все разрушить. И дело вовсе не в моем непреодолимом человеколюбии. В конце концов, я бы не стала нанимать Альберта Поупа, будь я столь щепетильной в вопросах жизни и смерти!

– Я знавал одного пилота, который во время второй мировой войны на своей "летающей крепости" сеял смерть и разрушения по всей Германии. Однако, в конце концов, его самолет сбили, и парень выпрыгнул с парашютом. На земле наткнулся на немецкого солдата. Парень извлек свой верный пистолет и, скорее всего, ему удалось бы спастись, но он не смог заставить себя убить человека, стоя с ним лицом к лицу. И это несмотря на то, что от его руки погибло множество людей. Но бедолаги находились далеко.

– И что с ним случилось?

– Конечно же, немец выстрелил. Раненый попал в лагерь военнопленных, вернулся домой калекой и остаток дней уже не жил, а доживал.

– Пытаешься уговорить меня покончить с тобой? Ситуация и в самом деле сложилась глупейшая. Мы сидели и вели дурацкий разговор, тогда как управиться с ней Мне мешала разве что пронзительная головная боль и расплывчатое обещание. Однако я вряд ли много бы добился, захватив ее в качестве пленницы, разве что прибегнув к весьма неприятной процедуре допроса, но и в этом случае на то, чтобы узнать координаты интересующего меня места, ушло бы немало времени. Поэтому я предпочитал добираться до цели, оставаясь ее пленником, но чтобы она не догадалась о моем замысле, следовало устроить как можно более густую дымовую завесу.

– Нет, всего лишь пытаюсь продемонстрировать границы твоих возможностей, чтобы между нами не оставалось никаких неясностей, – сказал я. – Кстати говоря, я не слишком хорошо разбираюсь в координатах и не успел запомнить цифры.

Ей предлагался выход. Если мне не известно, где находится Ринг-Кей, меня вовсе не обязательно убивать. Видно было, что ей хочется поверить мне. Тем не менее, она подозрительно произнесла:

– Я должна поверить тебе на слово?

– Ты уже испытала мое слово.

Джина посмотрела на часы.

– Да, и твое время почти истекло. Надеешься, что я забуду? Будь умницей и спускайся вниз, чтобы я снова могла тебя связать.

Лежа на своей койке со всеми надлежащими путами, я спросил:

– Так что же произойдет в ближайшие несколько дней? Ты сказала, что никто не должен узнать о Ринг-Кей еще несколько дней. – Джина упрямо покачала головой, не проронив ни слова, и я попробовал задать другой вопрос: – Между прочим, что вообще представляет из себя этот самый Ринг-Кей? Жемчужная лагуна, посреди идеально круглого острова?

Джина рассмеялась.

Лагуна там, разумеется, есть, в этом-то все и дело, но она довольно узкая и вытянутая. Название острову дали массивные старые металлические кольца, вделанные в скалы с обеих сторон. К ним крепились "штормовые" цепи, которые проходили по дну и удерживали якорь судна, чтобы сильный порыв ветра не бросил его на берег. Цепи, конечно, со временем съела ржавчина, но кольца на берегу сохранились.

– Если Ринг-Кей на самом деле расположен вдали от морских путей, странно, что его использовали в качестве укрытия от штормов.

– Да, но пользовались им люди, которых это вполне устраивало. Говорят, однажды там был пират Черная Борода. Разумеется, в то самое время в лагуне стоял корабль капитана Блада.

Джина пожала плечами.

– Не спорю, возможно, это всего лишь еще одна легенда о Тиче.

– Вот ты себя и выдала. Никто не знал, что Черную Бороду звали Тичем.

Джина мимолетно улыбнулась, после чего лицо ее вновь стало серьезным.

– Мэтт.

– Да?

– Мы ведь выяснили, что я не в состоянии тебя убить, правда? Поэтому, пожалуйста, не толкай меня на крайности. Мне достаточно не позволить тебе связаться со своими на случай, если ты покривил душой, говоря о своей памяти, до тех пор, пока ты не сможешь ничему помешать. В этом случае я постараюсь устроить все так, чтобы ты не пострадал. Только, пожалуйста, не пытайся выкинуть один из своих трюков, о которых, уверена, ты подумываешь прямо сейчас. Договорились? – Джина быстро оглянулась. – Господи, ветер сменился! Будь молодцом и лежи спокойно, дорогой.

Она почувствовала перемену раньше меня и уже успела подняться до середины трапа, когда яхта выпрямилась, и паруса бешено захлопали над головой Я услышал постукивание блоков грота и поскрипывание лебедки кливера – Джина опытной рукой подставляла паруса новому ветру.

Женщиной она была незаурядной, но у меня не выходил из памяти безумный череп, смотревший на меня не более часа назад, и пуля, посланная прямо в лицо. И еще я не мог забыть человека, которого съели – вернее, на половину съели акулы; изувеченной женщины в инвалидной коляске, попавшей туда по вине человека, теперь работающего на миссис Джорджину Уиллистон и ее друзей. Все это не позволяло излишне полагаться на ее обнадеживающие обещания относительно моего будущего.

Я обратил внимание, что она не стала пользоваться синтетическими канатами, в изобилии имеющимися на борту, чтобы связать меня. Современные корабельные тросы делают исключительно из нейлона и дакрона, нейлона – там, где требуется эластичность, и дакрона – там, где без нее можно обойтись. Поэтому нынешние тросы гораздо более скользки и упруги, чем те, которыми пользовались в былые времена. Это делает их прочнее и долговечнее, но вот узлы на них удерживаются гораздо хуже. Гудини освободился бы от таких пут даже не просыпаясь. Однако Джина использовала в качестве пут материал, идущий на крепление парусов мягкую белую дюймовую ленту из грубо скрученного и чрезвычайно прочного материала, сохраняющего узлы на натянутых парусах даже в штормовых условиях Молодчина Одна ко при всем своем знании судовых материалов. Джина не удосужилась тщательно меня обыскать. На случай необходимости, у меня оставалась пара запасных вариантов, но пока я предпочитал вести себя как образцовый узник.

В течение полудня мы управились с неуклюжей процедурой кормления и неловкой процедурой посещения туалета. Чуть погодя я заметил перемену курса. На палубу меня не приглашали, но я изловчился бросить взгляд в ближайший иллюминатор Положение солнца свидетельствовало, что теперь мы направляемся на юг. Вокруг не было видно ни единого острова, но вода утратила прежний темно-голубой оттенок. Несмотря на рябь, поднятую подгоняющим нас свежим ветром, я заметил, что она стала светлее и несколько более пестрой, повторяя цвета дна, меняющегося от светлого песка до темных водорослей. Дно казалось опасно близким, мы беспечно рассекали море, едва способное пропустить нашу яхту, однако в действительности глубина, пожалуй, составляла от пятнадцати до двадцати футов. Как бы там ни было, я, наконец, совершил это: миновал одну из знаменитых багамских отмелей.

Вскоре покорный слуга отказался от попыток уследить за тем, куда направляется яхта. Даже имея в пределах видимости землю, я вряд ли отличил бы один островок от другого. К вечеру ветер ослаб. Яхта со включенным двигателем шла по спокойной глади. Джина свернула кливер и упруго натянула вниз грот, стараясь, по возможности, уменьшить его колыхание.

Я подремывал в своей колыбели, когда был разбужен довольно резким изменением курса. Внезапно послышался скрежет, и "Спиндрифт" заметно сбавил ход. Затем взревел мотор – Джина перевела рычаг на "полный вперед". Я, извиваясь, поднялся с койки и поплелся на корму, чуть было не оказавшись на полу, когда киль зацепил за что-то твердое, и яхта вновь резко содрогнулась. Вскарабкавшись по трапу, я остановился, вцепившись связанными руками в его верхушку и оглядываясь по сторонам. Джина взобралась для лучшего обзора на сиденье кокпита, придерживаясь руками за гик безжизненно повисшего грота над головой. Одной босой ногой она управляла румпелем, сосредоточившись на поиске фарватера настолько, что меня одарила лишь мимолетным взглядом. На сидении лежала карта, сложенная так, что мне не удалось ничего разглядеть, но Джина и сама не смотрела на нее. Очевидно, местная навигация основывалась исключительно на визуальном наблюдении.

За кормой пенилась вода, смешанная с беловатым илом, поднятым со дна нашим винтом. Спокойная поверхность океана по обе стороны была испещрена неприятного вида рифами и коралловыми островками. Впереди не наблюдалось ничего, хотя бы отдаленно напоминающего проход. Под бушприт уходила беловатая гладь мелководья. В нескольких сотнях ярдов впереди она переходила в приятную голубизну, но эти несколько сотен ярдов нам еще предстояло преодолеть. Киль вновь угрожающе чиркнул о дно.

– Давай! – Упрямо шептала Джина. – Двигайся, черт тебя побери! Ты пройдешь... Вот так!

Внезапно мы вырвались на волю. "Спиндрифт" вновь начал набирать скорость. Дно уходило вниз, а отмели и рифы оставались за кормой. Джина спустилась на кокпит и приглушила ревущий дизель. Потом посмотрела на меня и улыбнулась.

– Слегка упустили прилив в этом проходе, – сказала она. – Я решила, что лучше попытаться прорваться, чем ждать еще двенадцать часов. Теперь, когда все позади, как ты смотришь на то, чтобы выпить? – Джина задумчиво оглядела меня. – Еще одно слово чести, сэр Мэттью? Чтобы избавить меня от необходимости поить и кормить тебя как младенца?

– Господи, я чувствую себя так, будто попал во времена доспехов и мечей, – заметил я. – Ладно, получай свой час.

Джина насмешливо произнесла:

– Возможно, мне стоит отметить, что даже если тебе вздумается нарушить слово и устроить переворот, ты понятия не имеешь, где мы находимся. На то, чтобы найти дорогу в Нассау, у тебя уйдет несколько дней, если ты, конечно, не посадишь яхту на рифы. На "Лоран" не рассчитывай. Мы находимся в районе, где он совершенно бесполезен. Тебе, наверное, приходилось слышать об этом явлении. Если начнешь ориентироваться по его показаниям, наверняка угодишь на коралловый риф.

Я испытывал сильнейшее подозрение, что она в очередной раз пытается запугать неопытного новичка, представляя задачу значительно более сложной, чем та есть на самом деле. Однако это свидетельствовало о том, что моя демонстрация неумелости не прошла впустую. И, разумеется, ни к чему было теперь портить свои же труды, проявляя малейшие проблески морской смекалки. После дружеской выпивки, приятной закуски и пары таблеток аспирина для моей по-прежнему раскалывающейся головы покорный слуга, как и подобает человеку чести, снова позволил себя связать.

С наступлением темноты яхта, подгоняемая ветром, взяла курс на юг. По крайней мере, так мне показалось. Собственно говоря, направление меня не слишком волновало. Мне не верилось, что Джина и в самом деле останется в стороне от разворачивающихся событий лишь затем, чтобы приглядывать за мной. Слишком много времени, сил, денег и нервов вложила она в свое начинание, чтобы оставить его реализацию другим. Сейчас моя спутница тянула время и чего-то ждала, но я готов был побиться об заклад, что в решающий момент она окажется в центре событий, хотя бы затем, чтобы убедиться, что ее хитроумные и дорогостоящие планы не сорвались. Что бы они не предполагали.

Мне почему-то припомнилось, что конференция в Нассау начнется не раньше середины недели, хотя по-прежнему оставалось загадкой, имеет ли это какое-либо значение. Я в очередной раз понадеялся, что Эми Барнетт оставила отчетливый след, откликнувшись на призыв своего возлюбленного садиста, и Дугу Барнетту без труда удастся довести дело до конца в случае моей неудачи. Ведь задание-то, в конце концов, было его. С этими мыслями я уснул.

Ближе к утру покачивание дало знать, что снаружи вновь поднялся ветер. Грот натянулся, и яхта заметно наклонилась, но большой кливер оставался свернутым, а двигатель продолжал равномерно постукивать. Впервые Джина не пожелала воспользоваться попутным ветром. Мне подумалось, что она так и не имела случая как следует выспаться с тех пор, как впервые появилась на борту моей яхты. Хотя участие в регатах и приучило еек долгим дневным и ночным вахтам, подобные бдения не могли пройти бесследно. Я вновь погрузился в сон, после чего был разбужен плеском опускаемого якоря и скрежетом разматываемой цепи. Двигатель не работал. Я услышал, как на палубе опускают и сматывают грот. В каюте загорелся свет, и я увидел стоящую надо мной Джину.

– Прибыли? – спросил я. – В знаменитое таинственное место?

Джина встряхнула головой.

– Ждем. Солнце скоро поднимется, а мы по вполне очевидным причинам предпочитаем заходить в гавань в темноте. Ведь я же обещала отвезти тебя туда, помнишь?

– Ты много чего обещала, – отозвался покорный слуга.

Она едва заметно передернула плечами.

– Так что день проведем здесь. Кроме того... – Она помедлила, пристально глядя на меня. – Перемирие?

– Выспаться захотелось? – Удобно устроившись на своей койке, я насмешливо улыбнулся. – Поспать тебе явно не помешает; выглядишь ты ужасно. Так что мне остается дождаться, пока ты свалишься с ног, и размозжить тебе голову. Правильно?

– И что это тебе даст? Ты по-прежнему понятия не имеешь, где мы находимся. Можешь дать мне, скажем, три часа?

– Не стоит размениваться по мелочам, милая. К чему договариваться ради каких-то паршивых трех часов? Когда ты собираешься двинуться в путь?

Джина облизала губы.

– Собственно говоря, я намеревалась остаться здесь до вечера. Тогда мы доберемся к Ринг-Кей за несколько часов до рассвета.

Я кивнул.

– Итак, слово чести, если следовать твоей терминологии, незыблемо до шести часов вечера. До восемнадцати ноль-ноль.

Она кивнула.

– Я проснусь заблаговременно, чтобы успеть приготовить ужин. – Она замолчала, и в глазах у нее появилась странная грусть. – Мэтт, я...

– Я знаю. Хотелось бы, чтобы все было по-другому, правда? Мы бы приятно провели время, вместо того, чтобы разыгрывать узника и тюремщика.

Джина резко встряхнула головой.

– Дорогой мой, я всю свою жизнь мечтаю, чтобы все было по-другому. Но эти мечты никогда не сбываются. Давай-ка я развяжу твои веревки. Спокойной ночи. Если это еще ночь.

Поднявшись на палубу, я увидел, что уже вполне рассвело, хотя солнце еще не появилось над горизонтом. Похоже, мы вновь вышли на отмель – одну из многочисленных отмелей, которых с избытком хватает на Багамах. Неподалеку виднелся довольно пустынный клочок земли. Чуть поодаль я разглядел еще несколько островков различных размеров, а разделяющее их водное пространство выглядело достаточно мелким и опасным. Итак, моя догадка подтвердилась: Джина не смогла остаться в стороне от событий. Если она предполагала выйти в путь вечером и добраться на место за час-два до рассвета, стало быть, сей таинственный Ринг-Кей находится примерно в десяти часах плавания от нас, то есть в пятидесяти милях, при средней скорости в пять узлов. И пора готовиться покончить с этим дружеским нереальным пленом...

Поэтому, управившись со своим утренним туалетом, я сменил выходные брюки, к этому времени изрядно измятые и перепачканные, на пару практичных джинсов. Дополнил их носками и судовыми туфлями, резиновые подметки которых могли сослужить неплохую службу и на берегу. Затем отыскал маленький нож, на который Джина либо не обратила внимания, либо оставила на том же месте. Приклеил ножны между лопатками – так, чтобы без особого труда дотянуться до рукоятки и натянул сверху вязаную темно-голубую спортивную рубаху, удобную для ночных операций, на случай, если дело обернется именно так. Оставил рубашку свободно свисающей на пояс. И уже разжигал плиту, чтобы приготовить завтрак, когда Джина закричала.

– Нет, нет, нет, Господи, нет... Аааа!

Джина рывком приподнялась на койке, будто пыталась что-то побороть. Я заметил, что тело ее неестественно скованно, как будто его удерживают невидимые оковы. Лицо ее было восково-бледным, глаза – плотно закрыты. Но достаточно было легкого прикосновения, чтобы они тотчас открылись. А в следующее мгновение перед лицом у меня появился ствол моего маленького автоматического пистолета.

– Что... – она облизала губы. – Что ты задумал, Мэтт?

– Тебе приснился кошмар.

– Ох. Опять один из этих снов. Они постоянно преследовали меня в том месте... я тебе рассказывала. – Она перевела взгляд на оружие, как будто недоумевая, откуда оно появилось, после чего вновь спрятала его под подушку. Еще раз облизала губы. – Прости, я сорвалась... Мне показалось, ты пытаешься... Прости. Спасибо. Еще раз спокойной ночи.

Это был странный, впустую пропавший день. Я поел, снял вещи, которые Джина постирала и вывесила сушиться, навел порядок на борту, еще раз поел, после чего немного прикорнул, хотя спать совсем не хотелось. Но в моем ремесле никогда не знаешь наперед, когда в следующий раз выдастся такая возможность. Джина наконец проснулась, привела себя в порядок и приготовила весьма сносное блюдо из консервированной говядины. На десерт были поданы консервированные персики. Затем – кофе и маленькая бутылка "вайт-лейбл", выдаваемая за коньяк. После чего я мыл, а она вытирала посуду. Под конец мы повторили процедуру наложения на меня пут.

Джина остановилась над койкой, с кривой усмешкой глядя на меня сверху вниз.

– Это становится совершенно нелепым, правда? Я с трудом удерживаюсь от смеха. Мэтт...

– Да?

Она протянула руку, как будто намереваясь виновато прикоснуться к моему плечу. И внезапным движением всадила маленький шприц в мой бицепс.

– Я хотела сказать: очень жаль, дорогой. Спи спокойно...

Когда я проснулся, то обнаружил, что лежу на дне большого ржавого металлического ящика. Склонившаяся надо мной незнакомая девушка озабоченно смотрела на меня.

(обратно)

Глава 24

Внутреннюю поверхность ящика покрывал толстый слой серой краски, которая местами облупилась, обнажая ржавый металл. Некогда ящик явно служил чем-то вроде трюма на каком-то судне. Был он не совсем прямоугольным, что неудивительно для судового помещения. Расположенная напротив двери стена странным образом изгибалась. Вероятно, это был борт самого судна. Помещение освещалось слабой электрической лампой, ватт в двадцать пять, располагающейся в углублении над дверью и защищенной примитивной, небрежно окрашенной решеткой. Непрестанная вибрация корпуса свидетельствовала о работе какого-то оборудования, возможно, электрического генератора.

Ограниченное пространство позволяло разместить на полу пару узких коек и корабельный сортир, явно установленный впоследствии; изначально место для него не отводилось. От последнего исходила вонь экскрементов и химикалий. Кроме того, в воздухе стоял запах рвоты. Все это живо напомнило мне тюремную камеру в одной из зарубежных стран, в которой мне некогда довелось побывать по долгу службы. Свисающий с потолка прямо над моей головой вентилятор не слишком старался изменить ситуацию в лучшую сторону. Не поднимаясь со ржавого пола между койками, на котором я лежал, ничего больше разглядеть было невозможно. Существовала определенная причина, по которой мне не хотелось принимать сидячее положение без особой необходимости, но вот в чем она состояла, припомнить не удавалось.

– Лежите спокойно, – сказала девушка, присевшая на корточки рядом со мной. – Похоже, вам ввели какие-то наркотики. Постарайтесь прийти в себя, прежде чем попытаетесь подняться.

– Сколько сейчас времени?

Судя по выражению ее лица, вопрос показался как нельзя более глупым. У меня создалось впечатление, что девица находится в заточении настолько долго, что время потеряло для нее всяческое значение. Затем она передернула плечами и посмотрела на делового вида водонепроницаемые часы у себя на запястье.

– Десять тридцать пять, – сообщила она.

– Дня или ночи?

– Ночи. Ночь наступает после фасоли. День – после яиц. Здесь они различаются только так. Но вы еще успеете узнать.

В голосе прозвучала горькая ирония, как у человека, который слишком много знает. Однако мое затуманенное сознание все еще было не способно думать о нескольких вещах одновременно. Десять тридцать пять вечера. Всего четыре с небольшим часа после полученного мной укола. Превосходно.

Я почувствовал, что улыбаюсь при мысли о том, как ловко прелестная мореплавательница обвела меня вокруг пальца, убедив, что нам еще предстоит не меньше десяти часов плавания, тогда как, судя по всему, бросила якорь совсем рядом от пункта назначения. Я припомнил окружающие нас острова и понял, что, возможно, глядел на Ринг-Кей, совершенно не подозревая об этом, пока наводил порядок на палубе, дожидаясь окончания срока действия своего слова чести и позволяя попутчице выспаться внизу. Затем последовал вкусный обед, чтобы еще больше ослабить мою бдительность и внезапный укол, тогда как покорный слуга рассчитывал иметь в распоряжении целую ночь, позволяющую спокойно завершить последние приготовления. Короткий переход в сумерках с включенным двигателем, и мы в былом штормовом убежище пиратов.

– С вами все в порядке? – спросила девушка, видимо, приняв улыбку за проявление истерики. – Что тут смешного? Если вы вспомнили какую-то шутку, расскажите и мне. Давненько я не смеялась.

– Довольно своеобразная шутка, – отозвался я. – Слишком долго объяснять.

Я окинул ее пристальным взглядом. Девушка смущенно заерзала и довольно сухо произнесла:

– Увы, не могу предстать перед вами во всей красе. Но уверяю, что по принятии ванны и при наличии приличной одежды весьма напоминаю человеческое существо женского пола.

Возможно, однажды мне доведется получить одно из тех заданий, при выполнении которых имеешь дело исключительно с источающими аромат духов дамами в великолепных нарядах, однако сейчас был явно не тот случай. Не то чтобы девушка была некрасива, просто сейчас представлялось довольно затруднительным определить, как она выглядит на самом деле. Предположительно, неделю или две назад она была аккуратной, чистой и приятной, хоть, возможно, и несколько грубоватой, молодой женщиной со светлыми волосами, коротко подстриженными на лбу и ниже ушей. Однако некогда красивые, блестящие и шелковистые волосы теперь превратились в грязные спутанные космы. Ее курносое лицо успело позабыть, что такое вода. На груди светло-голубой майки красовалась черная надпись: "Я выбираю паруса". Несколько высохших пятен по виду напоминали кровь, хоть я и не заметил никаких ран. Золотое обручальное кольцо с маленьким бриллиантом выглядело совершенно неуместным на грязной руке. Когда она говорила, на перепачканном лице ослепительно блестели красивые ровные зубы. Глаза у нее были голубыми.

– Перестаньте меня разглядывать, – сказала девушка. – Не то я совсем засмущаюсь... Нет, полежите еще.

Вы слишком крупны, чтобы я смогла удержать вас, когда начнете падать.

– "Кармен Суис"? – спросил я. Девушка улыбнулась.

– Нет, конечно. Неужели я похожа на испанку? А, корабль? Да, верно, по-моему, кто-то произносил это название. Если эту доисторическую посудину можно назвать кораблем.

– Миссис Бреннерман? Миссис Молли Бреннерман?

Это ее несколько удивило.

– Да, я Молли Бреннерман. А вы кто?

– Мэттью Хелм. Я тоже работаю на правительство Соединенных Штатов, хотя и не в Береговой Охране. – Я огляделся по сторонам. – Где остальные?

– Мой муж умер. – Голос ее прозвучал совершенно спокойно. – Нарвался на акулу, когда попробовал сбежать, чтобы вызвать подмогу.

– Да, знаю. Сочувствую вам. – Я немного помолчал и добавил: – Но ведь был еще третий...

– А, вы имеете в виду Рики. Лейтенант Рикардо Сандерсон, Береговая Охрана Соединенных Штатов. Он здесь, на койке рядом с вами. Вернее, над вами. Он... он проявил нетерпение. Несколько дней назад ему показалось, будто он придумал, как выбраться отсюда, но это не удалось и его довольно сильно избили. Боюсь, что помимо всего прочего он получил серьезное сотрясение головного мозга. Он... то и дело отключается. Ему нужен врач, но когда я упомянула об этом, скоты просто рассмеялись.

"Еще одна незаурядная женщина", – подумал я. Бесконечное заточение в подобной клетке само по себе представляет собой мало приятного, а тут еще искалеченный парень рядом, который лишь изредка приходит в сознание. Тем не менее голос Молли Бреннерман звучал совершенно спокойно. Я заметил, что ее грязная и мятая одежда совершенно цела.

– Как вы тут? – спросил я.

– Что вы имеете в виду?.. Ох. – Она поморщилась. – Как видите, я превратилась в Молли-Поросенка. Почти две недели – я уже потеряла счет времени – в одной и той же одежде, сначала в коттедже на берегу, а потом, когда появился этот вонючий корабль, на нем. Но на честь мою никто до сих пор не покушался. Оно и не удивительно, при нынешнем-то виде.

Я улыбнулся.

– Повторите это, когда я встану на ноги. – Я заметил, что рубашка у меня довольно сильно разорвана, правда, прежде всего у воротника и плечей, где я не мог ее как следует разглядеть. Когда я попытался приподняться и оглянуться за спину, резкая боль повалила меня на землю. Что ж, подсознание предупреждало, что я пострадал, хотя совершенно не помнил, каким образом. – О, Господи! – выдохнул покорный слуга. – Меня, что, уронили по дороге, когда переносили сюда?

– Вас избили ногами. – Голос Молли Бреннерман был лишен всяческого выражения. – Боюсь, они отыскали нож, который вы спрятали на спине, мистер Хелм. И надеюсь, что вы не слишком на него рассчитывали. Этот человек просил передать, что еще один такой трюк, и вам переломают все ребра.

Я уже успел отметить, что у меня остался пояс со специальной пряжкой – хитроумным вашингтонским изобретением для секретных агентов. По-видимому, тот, кто обыскивал, удовлетворился ножом. Собственно говоря, именно для этого я и прихватил клинок.

– Поуп? – спросил я.

– Кто?

– Человека, который меня бил, зовут Альберт Поуп? Полный, с редеющими светлыми волосами, старше сорока?

– Да, это он. – Девушка нахмурилась, вспоминая. – Важная персона?

– Да. Очень.

– Наверное, более важная, чем я? Или Рики Сандерсон.? – Она укоризненно посмотрела на меня. – Что-то сдается мне, вы отнюдь не ангел-спаситель, мистер Хелм. Вы больше напоминаете ищейку, идущую по следу.

– Вы весьма наблюдательная женщина, миссис Бреннерман.

– Бил вас не он. Но я несколько раз видела человека, которого вы описали. Это было, когда нас временно держали в капитанской каюте – там мне даже удалось помыться и выстирать одежду, хотя теперь это уже незаметно. Потом они очистили этот трюм и поместили нас сюда, чтобы не охранять постоянно. Если это можно назвать "очистили". Надстройка расположена на корме и из каюты видно всю палубу. Человек, которого вы назвали Поуп, каждую пару часов появлялся из трюма, выкуривал сигарету и возвращался назад. Похоже, он занимался там какой-то механической работой. Во всяком случае, обычно на нем был комбинезон, зачастую довольно грязный, хотя однажды этот субъект облачился в какую-то специальную защитную одежду. Но он не имел никакого отношения к нам, к ежедневному управлению здешним распорядком, охране и кормлению пленников, вопросам безопасности и тому подобному. Этим заправляет Младший.

– Младший? Молли поморщилась.

– Мы с Рики – лейтенантом Сандерсоном – окрестили его Господом Богом Младшим. Так уж он себя ведет. Потом сократили до "Младшего". Недоросль с манией величия. Некоторым людям достаточно получить в свои руки немного власти, к которой они не привыкли, оружие и несколько недоумков, выполняющих их приказы, и они мгновенно превращаются в маленьких Гитлеров. Вот и он завел тут железный порядок и без ума от счастья.

– Как он выглядит?

Молли полуприкрыла глаза и нахмурилась.

– Пять футов восемь или девять дюймов, но старается казаться выше, чем он есть. Правильные черты лица, темные глаза, вьющиеся русые волосы, этакий крутой парень. Хотя на вид достаточно симпатичный. И откуда только берутся красивые мерзавцы? Джон Уэйн, как тебя здесь не хватает. – Девушка поморщилась. – Возможно, во мне говорит предубежденность. Бреннерман имел шесть футов два дюйма роста, и казался неуклюжим верзилой. Я с отвращением взирала на эту глыбу, нависающую над молодыми симпатичными парнями. И немало помучила его, прежде чем поняла, что имею дело с необычайно мягким, честным, смелым... Господи, я сейчас разревусь!

Она порывисто встала и отвернулась от меня. Покорный слуга осторожно приподнялся на ноги, надеясь, что сломанное ребро, если оно и в самом деле сломано, останется на своем месте. Когда меня били ногами по ребрам в последний раз – слава Богу, с другой стороны – я угодил в больницу с исцарапанным легким.

Молли Бреннерман, всхлипывая, опиралась о стену нашей камеры, прижавшись лбом к окрашенному металлу. Я развернул ее и обнял за плечи. Она отчаянно вцепилась в меня. Спустя какое-то время рыдания ее стали стихать.

– Спасибо за дружеское плечо, – прошептала она. – У вас не найдется еще и дружеского носового платка?

– Специально припас, – я вложил платок ей в руку. – Хотите рассказать, как это произошло?

– Я уж думала, со мной что-то неладно! – выдохнула девушка. – Ни единой слезинки, хоть я и видела... Плавник, большая темная тень и кровь, расплывающаяся по воде! А потом я умерла, умерла внутри и утратила способность плакать... Как будто и не любила на самом деле... Господи, вот вам и еще одна запоздалая реакция. Простите! – Тело ее вновь начало содрогаться. Когда всхлипывания стихли, она произнесла: – Наверное, мне не хотелось проявлять слабость перед ребенком, чтобы не расстраивать его.

– Вы имеете в виду мальчика-офицера?

Она ощутила мою иронию и укоризненно сказала:

– Не надо на меня так смотреть! Да будет вам известно, что мне уже почти тридцать, а он и в самом деле очень молод. – Она неожиданно прыснула. – Видели бы вы его галантность, когда мы оказались запертыми вдвоем. Это было еще в коттедже, вначале, прежде чем появился корабль. Он вполне серьезно заявил, что мне нечего опасаться: он ни в коем случае не воспользуется сложившейся ситуацией. Зря я над этим смеюсь. Он и в самом деле хороший мальчик, бедняжка. Может вам удастся ему помочь? Посмотрите.

– Боюсь, у меня гораздо лучше получается портить человеческие тела, нежели чинить.

Лейтенант Рикардо Сандерсон был одет в красную с белым майку и красные хлопчатобумажные штаны, которые, вероятно, некогда имели весьма спортивный вид. Теперь они выглядели не лучше, а то и хуже, чем наряд девушки, поскольку он был болен и потерял больше крови. Собственно, и Молли перепачкалась в крови, ухаживая за ним. Возможно, когда-то он был симпатичным молодым человеком, трудно сказать. Бесцветная опухоль на разбитом носу почти закрывала глаза. Он лежал на спине, тяжело дыша через приоткрытый рот, и за разбитыми, опухшими губами обнаруживалась пара сломанных зубов. Кто-то и в самом деле весьма старательно поработал над ним.

Однако все эти раны носили в большинстве своем косметический характер. То, что не заживет само, можно без труда починить, если пациент выживет. Я видел слишком много избитых мужчин, чтобы обращать внимание на подобные вещи. Гораздо неприятнее выглядела скверная опухоль над правым виском, которая мгновенно напоминала о моей собственной головной боли. Тем не менее, заметных повреждений черепа я не обнаружил.

– Проклятие, не знаю, что и сказать, – произнес я. – Зрачки у него одного размера, что считается важным показателем, хотя и понятия не имею, почему. Доктор Хелмштейн считает, что желательно как можно скорее поместить мальчика в больницу.

– Легко сказать.

– Было бы желание, и так далее... А теперь расскажите мне все о трюме.

– О чем?.. О трюме судна? Я кивнул.

– Мне известно, что ценный груз – вернее, ценный для некоторых людей – выбросили за борт, дабы освободить место. Для чего? Что там хранили? Над чем работал мистер Альберт Поуп?

Молли Бреннерман покачала головой.

– Извини, Мэтт... Можно мне называть тебя Мэтт? Ты тоже зови меня Молли, пожалуйста. – Она глубоко вздохнула. – Извини, я присматривалась, я понимала, что должна разузнать как можно больше, пока есть такая возможность, но... Могу лишь сказать, что он работал со сваркой. Однажды он появился в полном облачении сварщика: знаешь, со щитком и асбестовыми рукавицами.

– Это и есть защитный костюм, о котором ты упоминала?

– Нет. Я имела в виду другое. Совершенно белый скафандр, закрывавший его с ног до головы, как у водолаза. Возможно, это прозвучит глупо, но мне он почему-то ужасно не понравился.

– В нашем деле считается все. Продолжай.

– Нет, это все...

Раздавшиеся за дверью гулкие шаги заставили ее замолчать. В замке щелкнул ключ.

(обратно)

Глава 25

В двери появился неизвестный мне низкий темноволосый мужчина средних лет. В руках он сжимал автомат, что выглядело совершенно нелепо. Нужно быть помешанным самоубийцей, чтобы устроить пальбу в подобном ограниченном пространстве, где пули непременно примутся рикошетировать от стальных стен. Помешанным самоубийцей или человеком, который совершенно не разбирается в оружии, в частности, в автоматах. Мужчина был одет в чистые штаны и рубашку цвета хаки. Небрежным движением руки он отправил нас к дальней стене. После чего у двери расположился его коллега, одетый и вооруженный точно так же, но покрупнее и со светлыми волосами. Мгновение спустя он предупредительно отступил, пропуская молодого человека, которого я узнал по описанию Молли. Младший тоже носил чистый и тщательно выглаженный наряд цвета хаки, по-видимому, униформу местных штурмовиков.

Девушка достаточно хорошо обрисовала его в своем понимании, но она была излишне цивилизованным человеком. Чтобы разглядеть истинную сущность человека, нужно в чем-то походить на него, и меня нисколько не провели его отутюженные штаны и аккуратно зачесанные волосы. Я могу за милю учуять прирожденного убийцу, а данный экземпляр относился к числу тех крутых ребят, которые делают это ради удовольствия и сеют смерть сразу, как только предоставится возможность сбросить те немногие оковы цивилизованного человека, которые у них еще остаются. На поясе у него красовалась кобура с револьвером: предположительно старым кольтом сорок пятого калибра или одной из его многочисленных современных имитаций, зачастую предлагаемых и в девятимиллиметровом варианте. Окончательно убедиться можно было лишь увидев диаметр пробиваемого пулей отверстия. С чем я мог и подождать.

– Уже на ногах, превосходно! – заявил он. – Меня зовут Гомер Эллвин. Я здесь командую. Надеюсь, ты прочитал мою маленькую записку. Попробуешь хитрить и дальше, очень об этом пожалеешь.

Покорного слугу так и подмывало высказать все, что я думаю о людях, которые избивают лежащего без сознания, но момент представлялся не самым подходящим. Поэтому я смиренно произнес:

– Никаких хитростей, сэр. Я буду вести себя хорошо.

Я почувствовал, как Молли Бреннерман беспокойно пошевелилась. И с внезапной укоризной посмотрела на меня. Она явно ожидала демонстрации отчаянной неустрашимости в лучших традициях Голливуда. Жаль, а показалась мне весьма сообразительной девушкой.

Не сомневаюсь, – рявкнул Гомер Эллвин. – Мы об этом позаботимся. А теперь пошевеливайся, тебя хотят видеть наверху.

– Сэр...

– Что еще? – Ему не нравилось, когда его прерывают, но он купился на слово "Сэр".

– Парнишка на койке. Он очень плох, сэр. Ему нужен врач.

– Если бы не вздумал бежать, не был бы так плох. Заруби себе на носу. К тому же, здесь нет практикующих врачей. Отведи его, Джесперсон.

Темноволосый мужчина махнул своим оружием в мою сторону. Достаточно выразительно, чтобы у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что он, в лучшем случае, разок-другой спускал курок на стрельбище и не имеет ни малейшего представления, как пользуются автоматом в реальном деле. Никогда не слыхал о рикошете или осколках пуль, осыпающих все вокруг, подобно шрапнели. Разве что с гордостью взирал на маленькие круглые отверстия, проделанные его пулями в куске картона, отдаленно напоминающем человеческую фигуру. Это делало его намного опасней: такие без колебания нажимают на гашетку при малейшем испуге. Его белокурый коллега явно обладал не большим опытом: человека, настолько небрежно сжимающего автомат, не пустили бы ни на одно стрельбище в стране.

Я исходил из предположения, что руководство НАМ заплатило Альфреду Министеру не только за работу по непосредственной специальности, но и за привлечение к делу команды опытных головорезов, набивших руку во всевозможных грязных делах. Однако, судя по всему, его задействовали исключительно в качестве техника. Избранные борцы за мир успели обзавестись собственными ударными подразделениями, по-видимому, формируемыми из второстепенных членов организации. Поскольку членство в ней непосредственно зависело от финансового благополучия кандидата, все они скорее всего были преуспевающими бизнесменами и профессионалами – не зря Гомер Эллвин заявил, что тут не имеется практикующих врачей. Иными словами непрактикующие врачи принимают участие в готовящемся мероприятии. Боевики, видимо, набирались из числа тех, у кого неприятие атомного оружия не распространялось на все прочие виды смертоносных устройств.

С одной стороны, это было хорошо, поскольку означало что мне предстоит иметь дело с людьми, которые не разбираются толком в том, за что взялись. С другой стороны, мне невольно припомнились все те опытные мужчины и женщины, которые умирали, возможно, испытывая самое искреннее недоумение, от рук зеленых и запуганных сопляков, срывающихся тогда, когда ни одному рассудительному человеку и в голову не придет нажать на спуск. И еще я напомнил себе о том, что эти великосветские вояки – по совместительству уже имели случай продемонстрировать свое умение: им удалось отбить этот остров у головорезов Константина Грига, пусть и воспользовавшись при этом подкупом, внезапностью и численным превосходством.

Выйдя за пределы нашей тюремной камеры, я оказался в узком проходе, заканчивающемся с обеих сторон массивными стальными дверями. Двери были закрыты. Я отметил, что тяжелая защелка на передней двери открывается с нашей стороны; кормовая же дверь запиралась и отпиралась исключительно с противоположной стороны водонепроницаемой перегородки: если доведется оказаться запертым тут во время стычки, останется только пробиваться на палубу. Стальной трап уходил вверх, к открытому люку. Мы направились в эту сторону, причем крупный мужчина поднялся первый, дабы наблюдать за мной сверху, а меньший направил оружие снизу мне в спину, когда я последовал за ним. Боль в боку делала подъем весьма малоприятным, да и головная боль у меня далеко не прошла, но я позабыл о своих неприятностях, как только вынырнул из люка, потому что вместо открытого ночного неба над головой увидел крышу.

Поднявшись на палубу судна и оказавшись в закрытом помещении, я испытал настолько сильное чувство нереальности, что первым делом усомнился, не галлюцинация ли все это.

– Впечатляюще, да? – Джина Уиллистон, явно наслаждающаяся моим изумлением, приближалась ко мне по палубе. – Еще одно доказательство того, что ты несколько промахнулся со своей ракетной гипотезой: запустить что-либо сквозь эту крышу было бы не так-то просто.

– Вероятно, она открывается как в астрономической обсерватории, – отозвался я. – Так что за сарай вы здесь устроили?

Я осознал, что залитое светом строение отнюдь не столь велико, сколь показалось на первый взгляд. Во всяком случае, несколько ниже, чем я думал, полагая, что в него умещается все судно, от киля до верхушки мачты. Оглядевшись, я заметил, что корпус корабля плавает в глубокой гавани, выбитой в скалистой поверхности острова. Палуба находилась примерно на уровне земли, поэтому высота строения задавалась только достаточно скромной надстройкой судна. И все-таки, для пустынного островка сооружение выглядело весьма внушительно.

– Не сомневалась, что тебе понравится, – заявила Джина. – Пошли, покажу тебе окрестности. – Она окинула меня взглядом. – Слово на один час? В противном случае придется прихватить одного из этих недоумков для защиты.

– Получай свой час.

– Сюда.

Она вновь облачилась в свой традиционный костюм яхтсмена, но явно успела выкупаться со времени нашей последней встречи. Кроме того, она позаботилась о своей прическе и даже наложила на лицо немного макияжа, хотя последнее было не совсем в ее духе. Рабочая одежда по-видимому предназначалась для предстоящей экскурсии. Правда, и в потертых джинсах она оставалась весьма привлекательной женщиной. Я уловил тонкий аромат духов.

– Осторожно, – предупредила она, обходя груду не поддающейся идентификации морской оснастки. Затем оглянулась назад и злорадно улыбнулась. – Гомер увязался за нами. Он не слишком доверяет твоему слову.

– На твоем месте я приглядывал бы за этим парнем, – заметил я. – От него можно ожидать чего угодно.

– Как и от тебя.

– Верно, – согласился я. – Но в отличие от него я не играю в твоей команде.

– Сюда, – показала она. – Давай выйдем наружу. Мы принялись пробираться через заваленную палубу. Оглянувшись на корму, я заметил движение в одном из нижних окон судовой надстройки. Возможно, это было окно той самой каюты, из которой Молли Бреннерман наблюдала за перекурами Альфреда Министера. Теперь за толстым стеклом притаилась другая девушка – девушка со знакомым милым лицом, окаймленным светлыми волосами. Итак, Эми Барнетт сделала то, чего от нее ожидали. Оставалось надеяться, что второй Барнетт не слишком отстал от нее. Во всяком случае, мысль о том, что Дуг притаился где-то неподалеку, согревала мне сердце. Я рассчитывал, что он вызовет подкрепление и не станет пытаться управиться со всем самостоятельно – роль героя-одиночки отводилась только мне. Разумеется, в том случае, если Эми не удалось оторваться от него по пути, и он действительно добрался до этих мест.

Джина подвела меня к трапу – небольшой планке, перекинутой через десятифутовую щель, отделяющую борт корабля от земли. Проходя по нему, я разглядел воду внизу. Голый земляной пол внутри здания вызывал странное чувство – строители не удосужились забетонировать свой гигантский док. Между стенами здания не было ничего, кроме камней, грязи и немногочисленных остатков травы и кустов. Залитый светом прожекторов корабль посреди грубо выбитой бухты напоминал пломбу, свободно вложенную в высверленный зуб.

Джина позволила покорному слуге оглядеться по сторонам, после чего прикоснулась к плечу и повела по грязной тропинке к маленькой боковой двери. Мгновение спустя мы вышли наружу. Свет, пробивающийся сквозь боковые окна оставшегося позади здания позволял без труда прочитать надпись, огромными буквами выведенную под ними и различимую на расстоянии многих миль: "Клуб "Элизиум-Кей" – частная собственность".

– В Нассау, – сказала Джина, – стоило застройщикам добраться до острова Хог (свиней), как тотчас же превратился в Парадайз (райский). Так почему бы островку Ринг-Кей – невероятно скучное название – не стать Элизиум-Кей?

Я осмотрелся.

– А я-то думал, мы находимся посреди отдаленных внешних островов. Необитаемых. Что за иллюминация?

По правде говоря, света было не так уж много – далеко не Таймс-Сквер в канун Нового года. Но я не ожидал увидеть ничего, кроме пустого унылого острова и черного моря. Вместо этого взгляду моему предстало с полдюжины освещенных домов. Ближайший из них представлял собой весьма солидное двухэтажное строение. Несколько огоньков горели вдали, отделенные от нас поверхностью воды.

– В большом здании располагается клуб, – сказала Джина. – Клуб Константина Грига. Вполне жилое сооружение, тогда как большинство остальных домов представляют собой всего лишь каркасы. Декорации. Как в кино. Но с моря или с воздуха остров выглядит как действующий курорт, на котором то и дело появляются новые сооружения, удовлетворяющие нуждам постоянно растущего числа членов клуба. Якобы растущего числа. Якобы самой-самой избранной публики. По слухам, в основном богатых любителей рыбной ловли, а также состоятельных пенсионеров, которым наскучили их резиденции в Майами-Бич или Палм-Бич. Очаровательное место, где они имеют возможность построить себе коттедж – мы предпочитаем называть их виллами – с изобилием прекрасной еды и безупречным обслуживанием, как в доме, так и за его пределами, включая бассейн. Ты не обращал внимания, какое количество людей пересекает океан лишь затем, чтобы поплескаться в пресной воде гостиничного бассейна?

– Я заметил этот феномен.

Джина продолжала:

– Так вот, здесь в лучших традициях рекламных брошюр имеется крытый бассейн для тех, кому не по вкусу ужасная соленая вода океана. Разумеется, его строительство потребовало использования строительной техники и взрывных материалов, или, если хочешь, оно объясняло использование строительной техники и взрывных материалов. И, конечно, понадобилось возвести солидное сооружение, охватывающее не только сам бассейн и обслуживающее его оборудование, но также крытые корты, сауны и прочие удобства, которые якобы здесь имеются. Все наверняка полагали, что Григ попросту спятил, но этот субъект хитер, как лиса. Маленькие суда по ночам заходили в гавань, после чего принадлежащая клубу флотилия не вызывающих подозрений, дорогих и чрезвычайно быстрых катеров доставляла груз во Флориду, тогда как власти безуспешно обыскивали острова в поисках исчезающих судов с контрабандой.

– Хитро придумано, – согласился покорный слуга, вглядываясь в отдаленные огоньки. – Так где же мы находимся?

– Три огонька слева – это Краупер-Кей. Там располагается небольшой поселок, но они рано ложатся спать. Справа – Арабелла-Кей, это частная собственность, принадлежащая миллионеру из Майами. Его резиденция видна только с этой стороны. Дальше – Лостманс Рок, там мы стояли на якоре. Я выбирала место так, чтобы остальные острова мешали тебе разглядеть Ринг-Кей. Потому как при виде такого сооружения ты наверняка бы что-нибудь заподозрил. Глубоководный фарватер протянулся на милю с этой стороны Арабеллы, мимо оконечности острова и вокруг лагуны. Восемнадцать футов глубины на всем протяжении. Разумеется, вход для судов в этот "оздоровительный центр" тщательно замаскирован. Со стороны выглядит каменистым берегом лагуны, пока не открывается, чтобы пропустить корабль.

– Напоминает одну из тех тайных стоянок подводных лодок, которые немцы строили во время войны. – Я глубоко вздохнул. – Кенни Григ и правда немало здесь потрудился, прежде чем вы прибрали остров к рукам. И наверняка истратил кучу денег. Ничего удивительного, что он так злится.

– Он возместил свои затраты, – сказала Джина. – Причем первыми же партиями товара несколько лет назад, поскольку ему шел чистый доход. К тому же понимал, что власти идут у него по пятам. Это место выполнило свою задачу и сколотило ему состояние, но пора было с ним распрощаться. Мы разве что несколько ускорили его планы, но благодаря тебе он и за это получил компенсацию. В данном случае пострадало исключительно мужское самолюбие, отнюдь не банковский счет.

– Ты так и не ответила, где мы, – напомнил я.

– Иди сюда.

Она провела меня за угол здания. Отсюда открывался отличный вид на лагуну. Последняя действительно оказалась достаточно узкой и вытянутой. Вход открывался через разрыв в береге слева. Поодаль, в дальнем конце лагуны, чтобы мешать маневрированию судов, направляющихся к укрытию в ближнем конце, располагалась освещенная пристань, у которой стояли три рыболовных катера внушительных размеров и "Спиндрифт", кажущийся рядом с ними маленьким и потерянным. Там же покачивалось несколько катеров поменьше, на которых несуществующие члены клуба якобы рыбачили неподалеку от острова. Над пристанью возвышался большой плакат. На таком расстоянии прочитать надпись было невозможно, но там наверняка значилось нечто вроде "Частная собственность – посторонним вход воспрещен". Аналогичные надписи имелись с обеих сторон входа в лагуну, настолько узкого, что я истратил бы немало нервов, пытаясь провести через него небольшую яхту, не говоря уже о стопятидесятитонном судне.

– Итак, если не обращать внимания на пули, веревки и шприцы, мы с тобой отлично провели время, – сказал я. – Может быть, снизойдешь и поведаешь мне, к чему все это нас привело?

– Видишь слабое мерцание над горизонтом вон там?.. Нет, левее.

– Увидел. – Джина явно предлагала мне высказывать свои догадки, поэтому я присмотрелся к слабой полосе света над морем и сказал: – Похоже на довольно большой город, достаточно далеко отсюда.

– Совершенно верно. До него около тридцати миль.

– Не думаю, что за время, которое у нас было, мы успели добраться до Сан-Хуана в Пуэрто-Рико. Может быть, Гавана?

Джина рассмеялась.

– Не говори глупостей, дорогой.

– Мне не привыкать.

– Это Нассау, мой дорогой, – выразительно сообщила она.

(обратно)

Глава 26

Я молча уставился на сияние, разливающееся над горизонтом. До сих пор меня несколько удивляло нежелание Грига вернуть утраченную бухту силой, раз уж он так сожалел о ней. В конце концов, находится залив где-то среди необитаемых островов, где небольшая перестрелка вряд ли привлечет чье-либо внимание. Однако здесь, вблизи от крупного города, его сдержанность становилась вполне объяснимой. Как заметил Григ, штурм с моря несомненно привлек бы внимание, после чего Ринг-Кей, даже вернувшись в его руки, утратил бы прежнюю ценность.

Бросив взгляд на Джину, я увидел на ее лице самодовольную улыбку. В очередной раз обвела меня вокруг пальца, пожалуй даже лучше, чем с якорной стоянкой. Для взрослой женщины подобное проявление радости выглядело по-детски. Хотя вела она себя так далеко не всегда. Я невольно прикоснулся к бинту на голове, вспоминая выстрел, который вряд ли можно было назвать детским поступком.

– До чего же хитроумная дама! – покорный слуга изобразил подобающее восхищение. – Стало быть, мы все время плавали по кругу?

Джина скромно пожала плечами.

– Более или менее. Собственно говоря, днем, когда ты мог определить курс по солнцу, я в основном выдерживала направление на юг. А ночью возвращалась на север. Я опасалась, что ты хоть немного ориентируешься по звездам, но, по-видимому, зря.

– Вы имеете дело с чисто сухопутной крысой, сударыня. К тому же, ни в иллюминатор, ни через люк, который почти всегда перекрывали паруса, неба не было видно.

– Григ и в самом деле проявил незаурядную изобретательность, – сказала Джина. – Намеренно распустил слухи о своей секретной гавани, расположенной где-то на внешних островах, и спокойно переправлял свой товар в тридцати милях от острова Провидено.

– Но каким образом тут оказалась Береговая Охрана? Я полагал, они осматривают район к юго-востоку отсюда. Во всяком случае, по моим сведениям они направлялись туда. Да и тело обнаружили именно там.

Джина отрывисто рассмеялась.

– Как нельзя более случайно. В Нассау им залили грязный бензин, и они зашли сюда, чтобы прочистить карбюраторы и сменить топливные фильтры. Их пытались не пустить, показывали на плакаты, объясняли, что тут расположен частный клуб и так далее. Но увы, эти ребята не вняли вежливому обращению. Этот молоденький лейтенант, Сандерсон, по-видимому, разозлился и что-то заподозрил, столкнувшись с подобным нарушением морского этикета: где это видано, чтобы судно, на борту которого возникли неполадки, не пускали в гавань? Возможно, Гомер Эллвин и разбирается в вопросах безопасности; дома он занимается весьма доходным бизнесом; предоставляет охранников и телохранителей, осматривает офисы на предмет подслушивающих устройств, и тому подобное. Но ладить с людьми не умеет начисто.

– Не тебе мне об этом говорить. Мое сломанное ребро – превосходное напоминание о недостатках этого парня.

– О, Боже мой! Ему было твердо сказано: обходись без грубостей.

– Возможно, именно поэтому он ограничился одними ребрами. Видела бы ты мальчишку-офицера, над которым он поработал...

– Я понятия не имела...

– Не будем об этом сейчас. Продолжай. Джина беспомощно пожала плечами и сказала:

– Как бы там ни было, когда они запустили свой кашляющий двигатель и направились прочь, мы заметили, что молодой человек пристально изучает берег сквозь бинокль. Мы, конечно же, знали, кто он такой, нам было известно все об этой маленькой экспедиции Береговой Охраны. Собственно говоря, именно поэтому я и оказалась в то время здесь: чтобы предупредить наших людей о возможности их появления. Уважаемым гражданам, которые располагают достаточными финансовыми средствами, совсем не трудно получить информацию о планах государственных служащих, поскольку доступ к этим сведениям имеют практически все, кто пожелает... Так вот, наблюдая за ним с берега, мы заметили: парень что-то обнаружил. Возможно, это было какое-то упущение в маскировке или неестественность пустых декораций. Мы увидели, как он возбужденно демонстрирует свое открытие товарищам. Поэтому Гомеру и его воинам пришлось отправиться следом и попросить их вернуться.

– Весьма занимательное совпадение, – заметил покорный слуга. – Сначала вам удается заполучить ваш корабль благодаря удачной неисправности двигателя, потом Береговая Охрана обнаруживает его укрытие благодаря неудачной неисправности двигателя. Каким образом Бреннерману удалось сбежать?

– Это был большой, сильный мужчина. Когда их уводили от причала, он просто отбросил в сторону ствол оружия и ударил охранника так, что сломал ему челюсть. Затем побежал по берегу на другую сторону острова. Началась стрельба, одна из пуль задела его, и он слегка хромал перед тем, как бросился в воду. Он явно надеялся доплыть до Граупера или Арабеллы, хотя с местными течениями это не так-то просто. Полагаю, его погубила кровь, вытекающая из раны. – Джина неловко передернула плечами. – Это было... совершенно ужасно. Он плыл довольно быстро, катеру нужно было обогнуть остров, чтобы его настигнуть – видимо, он на это и рассчитывал. Тем не менее, они почти догоняли его, когда появилась акула. Те, кто находился в катере, рассказывали, что они еще никогда не видели такой большой акулы в здешних водах. Они погрузили то... то, что от него осталось, на скоростной катер, отвезли как можно дальше и выкинули там, где его предположительно должны были искать.

– После чего, – промолвил я, – ты и твои дружки из рафинированных, озабоченных судьбами мира, уважаемых граждан превратились вбанду убийц.

– Это был несчастный случай! Никто не должен был пострадать, пока не...

– Пока что?

После минутного молчания она произнесла:

– В этом мире практически невозможно добиться чего бы то ни было, не причиняя никому вреда, Мэтт. Остается лишь соизмерять добро со злом.

– Иными словами, не разбив яиц, не поджаришь яичницу. Мысль отнюдь не оригинальная.

Джина пропустила мои слова мимо ушей и сухо произнесла:

– В передней части этого судна имеются водонепроницаемые перегородки. Ты, должно быть, заметил их по пути на палубу. В случае серьезного столкновения, их немедленно закрывают, даже если за ними остался кто-то из членов команды. Приходится жертвовать жизнью одного-двух людей ради спасения судна и всей команды.

– То есть, ты намерена принести в жертву несколько человек ради спасения космического корабля "Земля".

– Прекрати иронизировать, черт тебя побери... – она взяла себя в руки и продолжала: – Мы заранее смирились с мыслью, что придется взять на свою совесть несколько человеческих жизней ради успеха всего дела. И все-таки, когда Бреннерман погиб, мы оказались к этому не готовы...

Джина замолчала и судорожно сглотнула. Я насмешливо улыбнулся.

– Оказались не готовы к сопутствующему антуражу? Воде, окрасившейся в красный цвет? Обрывкам плоти и изувеченному телу, при виде которого кого угодно вывернет наизнанку? Пару дней назад ты чуть было не пропустила завтрак из-за крошечной царапины на моем черепе и нескольких капель крови. Да вы просто сборище немощных идеалистов! Вроде мальчишки-пилота, о котором я тебе рассказывал. Парень с готовностью спасал свободный мир до тех пор, пока для этого требовалось нажимать кнопки на высоте нескольких тысяч футов от земли; а вот выстрелить в настоящего живого нациста не хватило духу...

– Просто потому, что не все такие закоренелые убийцы...

– А зря, моя милая, очень зря! Пора вам и привыкать. Например, почему до сих пор живы миссис Бреннерман и молодой Сандерсон? Ведь твои коллеги наверняка не хотят себе неприятностей, когда все кончится.

Стало быть, никак нельзя оставлять живых свидетелей убийств и прочих ваших начинаний. А вы никак не решитесь покончить с ними. Далее. Ты прихватила с собой меня. Почему? Да только потому, что не хватило решимости второй раз нажать на спуск. Господи, что за любительство! Чего ради ты нас спасаешь? Имеется превосходный убийца в лице Эллвина. Дай волю, и он с удовольствием попрактикуется в стрельбе по живым мишеням.

– Не думай, будто Гомер этого не предлагал, – резко бросила Джина. – Но мы скоро уладим дело более чистыми средствами... – Она замолчала. А мгновение спустя тихо рассмеялась. – Удивительный ты человек. Любой другой на твоем месте упрашивал бы сохранить ему жизнь, а ты с пеной у рта доказываешь, что тебя непременно следует убить.

– Однако мой способ срабатывает, не так ли? Если бы я ползал перед тобой на коленях, умоляя меня пощадить, ты бы просто рассмеялась и отправила меня в расход. Я же заставил тебя задуматься... Кстати, над чем ты задумалась. Джина?

– Над тем, что ты, пожалуй, прав в отношении тех двух: их следует заставить молчать, – спокойно отозвалась она. – На обещания, которые, возможно, удастся из них выбить, мы полагаться не можем. В наши дни слишком много людей готово найти оправдание нарушению любых клятв, как только те начинают причинять малейшие неудобства. Считается, что вовсе ни к чему выполнять обещание, данное преступнику или шпиону, особенно под нажимом. Однако ты до сих пор держал свое слово, хотя возможностей нарушить его предоставлялось вполне достаточно, и... скажем, мне не слишком хочется видеть тебя мертвым. Поэтому я постараюсь сделать для тебя все возможное. Тем более, определенный выход имеется.

Некоторое время я вглядывался в ее лицо, с трудом различимое в тени большого здания. Подобное проявление доверия меня несколько смутило. Трудно сказать, стал бы я проявлять столь трогательное благородство, если бы это не соответствовало моим планам.

– Растолкуй поподробнее, – предложил я. – Во что обойдется моя жизнь?

– Это будет зависеть от некоторых обстоятельств.

– Если можно, поконкретнее.

– В частности от того, насколько сильное отвращение я тебе внушаю.

– Терпеть не могу женщин в штанах. – Я немного помолчал. – Бога ради, Джина, только не пытайся меня уверить, что ты настолько дорожишь своими любовниками. Даже таким несравненным любовником, как я.

– Не забывай: помимо всего прочего, ты еще и удосужился спасти мне шкуру, – холодно промолвила Джина. – Я пытаюсь вернуть долг. – Внезапно она рассмеялась. – Не льсти себе мыслью, будто я без ума от тебя. Однако, нам было неплохо вместе. И я твой должник.

Я пожал плечами.

– Раз уж ты так считаешь... И каковы же условия моего спасения?

– Тебе достаточно продемонстрировать, что ты рассудительный человек, который поразмыслил над сложившейся ситуацией и готов сменить хозяина. Исходя из чисто материальных соображений. Мы в состоянии предложить вполне приличную сумму, но все будет выглядеть много убедительней, если ты дашь понять, что неравнодушен к женщине, которая склонила тебя на измену. – Она улыбнулась. – Это я и имела в виду, когда говорила, что твоя судьба может зависеть от того, насколько сильное отвращение ты ко мне испытываешь. Или не испытываешь. Я даже подумывала одеть что-нибудь пособлазнительнее, чтобы облегчить тебе задачу, но не разгуливать же по кораблю в ночной сорочке? Поэтому ограничилась запахом. Нравится?

– Истинная роза. Иными словами, мне просто предлагается сменить работодателя и получить при этом весьма соблазнительное вознаграждение.

Джина улыбнулась.

– Совершенно верно. Думаю, мне удастся убедить тебя в важности нашего дела. В то же время мы найдем применение человеку с твоими способностями. Что может тебя связывать с теми безжалостными монстрами, на которых ты работаешь сейчас? Деньги, которые они тебе платили, ты успел отработать не один раз. – Она обвила меня руками за шею и прикоснулась губами к моим губам. – А соблазнительное вознаграждение и в самом деле тебя привлекает, не так ли?

Я сделал небольшую паузу, дабы ответить на поцелуй, и сказал:

– Ты используешь запрещенные приемы. Во всяком случае, мне так кажется. Иногда. Однако ты так и не поведала мне главного: если я и в самом деле стану членом избранного круга миллионеров-энтузиастов, в какую историю я ввязываюсь? Что вы здесь затеваете? К чему все это? – Заметив ее колебание, я довольно грубо добавил: – Не стесняйся, выкладывай свою великую идею, дорогая. Не заставляй меня думать, что я предаю свою страну ради симпатичной задницы – это слабое утешение для мужского самолюбия.

Внезапно Джина отпустила меня и отступила назад.

– Выбирай слова, милый! – однако тут же рассмеялась. – Хотя ты прав. Хватит ходить вокруг да около. Давай вернемся внутрь, я тебе покажу...

Она повела меня внутрь здания. По дороге мы миновали одного из людей Эллвина – рослого напарника Джесперсона, который приглядывал за нами в темноте. Джина отвела меня назад на корабль, где мы направились в сторону надстройки на корме, мимо еще одного, неизвестного мне охранника, и спустились вниз по металлической лестнице, вернее трапу, если придерживаться морской терминологии. Трап этот привел нас в носовую часть машинного отделения.

Это место вполне оправдывало нежелание Джины расхаживать по кораблю в ночной сорочке или хотя бы в нарядном белом платье: все вокруг покрывала ржавчина или смазка, а зачастую и то и другое одновременно. Мы не удостоили вниманием вырисовывающиеся в темноте очертания доисторической силовой установки. Джина свернула в другую сторону и провела меня мимо гудящего генератора, блестящий и явно новый корпус которого никак не вписывался в окружающую обстановку – по-видимому, проводимые работы требовали присутствия надежного источника питания. Мы подошли к герметичной двери, напоминающей те, что я видел в носовой части, но открытой. Мне пришлось пригнуться, дабы пройти внутрь. Выпрямившись, я оказался в напоминающем большую пещеру залитом светом помещении – главном трюме судна. Правда, сейчас он гораздо больше напоминал декорацию для съемок научно-фантастического фильма.

Джина отряхнула следы ржавчины со своих джинсов. Прежде чем пытаться определить, что же именно предстало перед моими глазами, я бросил взгляд вперед и увидел в дальнем конце металлического помещения плотно прикрытую тяжелую стальную дверь.

Судя по всему, она вела в коридор, куда выходила дверь камеры Молли Бреннерман и Рика Сандерсона. Взяв это на заметку, я вновь переключился на объект, занимающий почетное место в центре трюма. Выглядел он не слишком впечатляюще – всего лишь блестящий металлический цилиндр, размером с пятидесятипятигаллонный бочонок. Цилиндр покоился на боку, будучи неподвижно закрепленным на массивной деревянной подкладке, болтами прикрученной к основанию трюма. От него расходились металлические трубки, возможно, предназначенные для контроля температуры. Кроме них имелось несколько толстых электрических кабелей и разноцветных проводов потоньше. Остальная часть трюма не вызывала особого интереса, поскольку занимали ее прекрасно оснащенная слесарная мастерская и нечто, напоминающее химическую лабораторию.

Затем я заметил несколько небольших деревянных ящиков, сдвинутых под одну из скамеек лаборатории. Были они открыты, и из них уже успели вытащить содержимое, но я обратил внимание, что внутри они выложены свинцом. На внешней стороне ящиков крупными красными буквами было написано: "Опасно! – Радиоактивные материалы. – Опасно!" Я вновь перевел взгляд на блестящий цилиндр посреди залитого светом помещения с проржавевшими металлическими стенами.

– Ох, Бога ради! – пробормотал я, поворачиваясь к Джине. – Ты, наверное, шутишь!

(обратно)

Глава 27

В юности я мечтал о неком легендарном оружии: старом армейском кольте. Разумеется, сорок пятого калибра. Приобрести его было далеко не просто. Во-первых, из-за отсутствия денег. Во-вторых, мои родители, не имевшие ничего против наличия на нашем скромном ранчо в штате Новая Мексика всевозможного охотничьего оружия, придерживались характерного для европейцев убеждения, – кстати, теперь, похоже, его разделяют и многие американцы – что в отличие от морально оправданного ружья, револьверы обязательно несут в себе корень зла. Как именно проводится подобное разграничение, я не понял и поныне. Однако парень я был настойчивый, работы не боялся, а потому в конце концов обзавелся-таки предметом своего вожделения и выдержал целый ряд баталий со зловещими консервными банками и грозными бумажными мишенями, не говоря уже о нескольких подвернувшихся под руку агрессивных кроликах. Увы, результаты меня разочаровали. Точность оружия оставляла желать лучшего, спусковые пружины то и дело ломались, а зарядка и разрядка требовали уйму времени, а поскольку для каждого выстрела приходилось заново взводить курок, ни о какой скорострельности не могло быть и речи...

Теперь я взирал на другое легендарное оружие. Не револьвер, который победил Запад, а бомбу, которая победила Восток. Так же, как в свое время шестизарядный сеятель смерти, новое много более смертоносное изобретение разрешило породивший его насильственный конфликт так, что люди не раз пожалели о его существовании. Некогда проклинали огнестрельное оружие, теперь переключились на ядерную бомбу. Человек, которому удастся отыскать способ предавать забвению изобретения, пришедшиеся не по вкусу его согражданам, сколотит себе немалое состояние... Мысли эти, одна за другой, промелькнули в моем сознании, упрямо не желающем сосредотачиваться на стоящем передо мной предмете.

Я с усилием взял себя в руки, твердо напомнив, что столь опытному и мужественному агенту не пристало пугаться никаких средств уничтожения себе подобных. И уж никак нельзя паниковать при виде этой огромной консервной банки с радиоактивной начинкой, как Эми Барнетт, обнаружившая у себя в руках револьвер. В конце концов, продолжал уговаривать себя я, это все равно, что оказаться на складе с десятью, двадцатью или тридцатью тоннами обычной взрывчатки. Ничего страшного. Действительно, ничего?

Кстати, припомнилось мне, на самом деле Запад был покорен винчестером. Хотя трудно сказать, какое это имело отношение к настоящему моменту.

– Не правда ли, в ней есть какое-то зловещее очарование?

Я оглянулся на говорившего. Мужчина приблизился незаметно, что не двузначно свидетельствовало о моей непрофессиональной озабоченности. Это был склонный к полноте человек среднего возраста в накрахмаленном белом лабораторном халате Светлые волосы успели из рядно поредеть, а из-под роговых очков смотрели необычайно бледные голубые глаза. Досье умалчивало об очках, но, возможно, он обзавелся ими совсем недавно. Все мы стареем. Мужчина восхищенно сжимал пышные ладони, с гордостью взирая на блестящий цилиндр. Я от метил, что руки этого субъекта выглядят крепче остального тела, их покрывали рабочие мозоли и пятна от химикатов.

Весьма символично что столь опасная штука от носится к женскому роду не правда ли? – продолжал мужчина. – Но она слушается меня. Они всегда слушаются меня, мистер Хелм.

Я почти пропустил мимо ушей голос Джины:

– Мэтт, это Альберт Поуп.

– Ох, мистер Хелм знает меня, превосходно меня знает, – радостно проговорил полный мужчина. – У нас имеются общие друзья, не правда ли, мистер Хелм? Во всяком случае, один весьма симпатичный маленький друг.

Он подтрунивал надо мной, напоминая об Эми Барнетт, которая бросила меня и вернулась к нему. Реагировать было бы просто глупо, поэтому я кивнул в сторону бомбы и деловито поинтересовался:

– Что внутри? Плутоний или уран-235?

– О, да вы еще и разбираетесь в атомном оружии? – Голос Министера звучал покровительственно, однако, похоже, его заинтересовала возможность пообщаться с человеком, разделяющим его приятное увлечение. Даже если этим человеком был я.

Я пожал плечами.

– Не больше остальных. Знаю, что используется обычная мощная взрывчатка, чтобы два куска радиоактивного вещества, каждый с массой меньше критической, вместе превысили критическую массу, которая и выливается во взрыв. Плутоний был основной составляющей бомб, взорванных во время испытаний в Тринити и в Нагасаки. На Хиросиму сбросили бомбу другого типа, с ураном-235. Предварительных испытаний с ней не проводили, но, похоже, она не подвела. – Я посмотрел на мужчину в белом халате и выразительно добавил: – Кстати, и ту и другую сделать довольно просто. Насколько мне известно, никто из поставивших себе такую цель, до сих пор не претерпел неудачи.

Глаза Министера сузились. Я не оценил его достижение должным образом.

– Может быть, для большой правительственной лаборатории это и просто. Но в здешних условиях... Приходится сталкиваться со множеством проблем!

Я проигнорировал его возражение.

– Зачем нужна эта система охлаждения, если это и в самом деле система охлаждения? – полюбопытствовал я, с удовлетворением отмечая, что голос мой по-прежнему звучит спокойно и безразлично, разве что с оттенком некоторого любопытства.

– Это как раз и есть решение одной проблемы. – Министер с удовольствием пустился в обсуждение тонкостей своей игрушки. – Чтобы дать начало реакции, я предполагал использовать особую взрывчатку с весьма подходящими характеристиками, намного превышающую по своим показателям ту, которую, вероятно, применили над Хиросимой. Однако работу пришлось начинать в море, а кондиционеров здесь нет. Солнце накаляло палубу и тут становилось довольно горячо. А эта взрывчатка чувствительна к высоким температурам, скажем, выше сорока пяти градусов по Цельсию. Поэтому пришлось задействовать систему охлаждения. Поскольку о переноске взрывчатки не могло быть и речи, я предусмотрел циркуляцию охлаждающего вещества внутри самой бомбы. Разумеется, сейчас, когда корабль находится под крышей, необходимость в охлаждении отпадает.

Я решил поддержать разговор.

– Помнится, однажды мне довелось нести в рюкзаке взрывчатый порошок. Дело было в горах, горячим летним днем. И вдруг замечаю, что кульки начинают покрываться мельчайшими водяными капельками изнутри. Я перепугался до полусмерти. Решил, будто выделяется чистый нитроглицерин, который немедленно рванет, стоит лишь кашлянуть или оступиться. Впоследствии выяснилось, что материал был гигроскопичным, и при нагреве накопившаяся влага начала испаряться и конденсироваться на кульках. – Я рассмеялся над собственной историей и посмотрел на собеседника. – Стало быть, вы выбрали модель, которую использовали над Хиросимой?

– Совершенно верно. Данная система менее эффективна, но значительно проще, к тому же для работы с плутонием нужны специальные условия. Он довольно нестабилен и весьма ядовит. Правда, его значительно легче достать, поскольку вырабатывается он в любом реакторе, тогда как для отделения урана-2 35 от урана-238 требуется весьма сложная технология, но нас это не смущает. Двое из членов НАМ принимают участие в финансировании некой экспериментальной лаборатории, так что нам не составило труда заполучить нужное количество материала. Насколько известно, единственным напоминаем об этом остались некоторые неточности в учетной книге лаборатории, так что кому-то придется изрядно понервничать, когда обнаружится недостача. Однако, меня это уже не касается.

– Помнится, на хиросимскую бомбу ушло около шестидесяти фунтов. Это изрядное количество обогащенного урана.

– Мы используем около семи килограммов, то есть меньше трети того, что находилось внутри первой ядерной бомбы, представлявшей довольно грубое и неэффективное устройство. И рассчитываем получить взрывную силу порядка двадцати килотонн. Чуть побольше, чем в Хиросиме, но, разумеется, не идет ни в какое сравнение с ядерными устройствами, где бомбы, вроде этой, используются, как простые детонаторы. Однако, мистер Хелм, мое задание отнюдь не предусматривает уничтожение всех Багамских островов. Мы ограничимся всего несколькими из них.

Последние слова он произнес достаточно безразлично, но я уловил нотки сожаления, прозвучавшие в его голосе. Этот человек гордился новым заданием, он достиг вершины своего взрывного мастерства, и все же вдали маячили более высокие пики, доступные только "яйцеголовым". Представься такая возможность, и он с удовольствием продемонстрировал бы им, на что способен профессионал-практик, не отмеченный никакими учеными степенями и званиями.

Что ж, человек, влюбленный в свое дело, представляет собой совершенно особое явление, а, принимая во внимание мою собственную профессию, не мне критиковать то, чем он занимается. Но я проделал долгий путь и, наконец, вплотную подобрался к своей дичи... Правда, напряженная тишина предупреждала, что мне намеренно позволили подобраться к ней вплотную. Смертельный удар, завершающий мою миссию, нанести не удастся. Альфред Министер откровенно насмехался надо мной из-под своих роговых очков, дожидаясь, когда я окончательно останусь в дураках. Для него не составляло секрета, что в своем желании разделаться с ним покорный слуга руководствовался не только служебными, но и личными мотивами, связанными с девушкой по имени Эми, которая упорствовала в желании одновременно сохранить преданность и ему и мне. Министер упомянул о ней далеко не случайно: он надеялся, что тем самым заставит меня потерять голову и выдать себя.

Я небрежно повернулся в сторону Джины.

– Похоже, мистер Поуп гордится своей работой. И все-таки меня удивляет, почему вы не подыскали для этого дела более подходящего специалиста.

– Ты имеешь в виду специалиста-атомщика? – Джина рассмеялась. – Если бы мы наняли человека с ученой степенью в области атомной физики, как долго удалось бы сохранить свои планы в секрете? А так ты все время терялся в догадках: где именно мы намерены использовать старомодный динамит мистера Поупа?

Я мимолетно огляделся по сторонам. Заметить их не составляло ни малейшего труда: двое охранников заняли позиции, позволяющие мгновенно уложить меня при первом же угрожающем движении в сторону Министера, не нанося при этом вреда ни людям, ни оборудованию. Правда, даже в столь большом помещении я бы не рискнул предсказать, куда могут отрикошетить пули, пролетевшие мимо, или пробившие мое тело насквозь. Это были те двое, которые сопровождали меня по дороге из камеры: правая и левая руки Гомера Эллвина. Сейчас они постепенно расслаблялись, на лицах появилось выражение разочарования. Та же мина присутствовала и на физиономии самого Эллвина, замершего в дверях машинного отделения. Еще один мужчина остановился рядом с Джиной. Появления его я не заметил, и это еще раз свидетельствовало, сколь сильно завладело моим вниманием разрушительное устройство и создавший его человек.

Вновь прибывший был высоким статным субъектом с подернутыми сединой, тщательно причесанными густыми темными волосами. Весь облик его настоятельно требовал строгого делового костюма, однако он и в джинсах выглядел неплохо. Наверно, аристократия облачается в особые джинсы из особого материала сшитые. Сверху наряд дополняла свободная рубашка навыпуск, снизу – дорогие туфли яхтсмена.

– Мэтт, это мистер Поль, мистер Гаррисон Поль, – представила его Джина. – Мистер Поль занимает пост председателя правления НАМ.

Я пожал холеную руку мистера Гаррисона Поля и обратился к Джине:

– Мне казалось, что пост председателя правления занимаете вы, миссис У.

– Миссис Уиллистон – наш президент, – спокойно поправил меня Поль. – Президент и идейный вдохновитель.

– Но вы не всегда в восторге от того, на что я вас вдохновляю, не так ли, Гаррисон?

Поль окинул меня мимолетным взглядом, после чего вновь повернулся к ней.

– Говоря откровенно, я не разумею, почему твои амурные дела должны ставить под угрозу успех всего дела, Джина. Этот правительственный агент и так узнал слишком много; привести его сюда и позволить болтать с Поупом – чистое безумие!

– Если он и так знает слишком много, какое имеет значение, станет ли ему известно немного больше? К тому же есть способ добиться его молчания.

– Да, пулей в затылок!

– Совершенно верно, только я имела в виду две пули в два затылка. Он дал понять, что возможно готов будет присоединиться к нам. Позволим ему продемонстрировать искренность своего решения, проделав для нас небольшую грязную работу. – Она в упор посмотрела на меня. – Ты растолковал мне, как следует поступить с двумя пленниками, которых мы по доброте душевной не решились убить. Превосходно – сделай это.

Мгновение я молча смотрел на нее, потом рассмеялся.

– Чего ты ждешь, Джина? Возмущенного негодования? Думаешь, я благородно пожертвую своей жизнью, лишь бы спасти грязную молодую вдову и мальчишку избитого? Ошибаешься, милая, с подобными предрассудками в нашем ремесле долго не живут. Мне дадут оружие?

– Никакого оружия, никаких пуль, – спокойно проговорила Джина. – Это было всего лишь образное выражение. Ты знаешь, как управиться без оружия.

Я передернул плечами.

– Как скажешь.

– Ты понимаешь, что после убийства...

– Джина, Бога ради, я тоже хожу в кино! Да, я понимаю, что после убийства двух сотрудников Береговой Охраны в ваших руках окажется весьма действенное средство для шантажа. Им вы меня и прижмете. Желаешь припугнуть чем-нибудь еще? Нет? В таком случае позвольте мне задать несколько вопросов, прежде чем я примусь за свое кровавое дело.

– Мэтт, убийство, – не шутка!

– Верно, но к нему всегда лучше относиться как к шутке. Ведь вы хотите, чтобы я сохранил присутствие духа, не так ли?

– Задавай свои вопросы.

– Эта блестящая консервная банка...

– В настоящий момент безопасна, если тебя беспокоит именно это, – в голосе Джины прозвучала ирония. – Никакой радиации. Твоей мужской силе ничто не угрожает.

– Меня больше тревожит твой здравый смысл. Чего ты рассчитываешь добиться с помощью этой штуковины? Собираешься шантажировать все страны мира? Или думаешь отправить этот корабль в гавань Нассау и пригрозить взорвать город вместе с участниками конференции по ядерному разоружению, если все подряд не пообещают образумиться и встать на путь истинный? Я продолжаю исходить из предположения, что по большому счету вы все-таки боретесь за мир, хоть при этом не брезгуете и убийством. Однако, государства еще меньше, чем отдельные люди, склонны выполнять обещания, данные под принуждением. Даже если тебе удастся заставить их поверить, что у тебя и в самом деле имеется бомба, что само по себе далеко не просто, неужели ты надеешься, что хоть одно государство сдержит слово, которое у него выбили с помощью подобного блефа?

– Почему ты считаешь, что это блеф, Мэтт? Наступила непродолжительная тишина. Я смотрел на свою собеседницу, припоминая историю ее болезни и кошмары, заставлявшие ее кричать по ночам на яхте. Однако мистер Гаррисон Поль выглядел вполне рассудительным человеком, да и трудно было поверить, что вся НАМ состоит исключительно из помешанных миллионеров.

Оставалось предположить, что все дело в мировоззрении или, если хотите, в гражданской позиции. Я давным-давно смирился с мыслью, что, занимаясь выбранным ремеслом, скорее всего, отправлюсь в мир иной несколько раньше, чем на роду написано. Я стараюсь изо всех сил и не брезгую никакими методами, чтобы не дать этому случиться, но отнюдь не склонен расходовать свою энергию на то, чтобы, изменив весь мир, сделать его более безопасным для таких, как Хелм. А потому, так или иначе, с помощью пули, ножа или атомного взрыва, но судьба Хелма предрешена. Он упокоится с миром. Мои же новые знакомые не поддавались подобному фатализму. Если мир не желает оставить их в покое, если их обеспеченное спокойное существование оказывается под угрозой... что ж, тем хуже для мира – придется его немного подправить. Приходилось признать: подобная гражданская доблесть выглядит очень здравой и вряд ли заслуживает порицания. Вот только способы действий представлялись несколько сомнительными.

– Так вы и в самом деле намерены взорвать эту штуку? – спросил я. Джина кивнула.

– Но мы не собираемся отправлять корабль в Нассау или куда-либо еще. Я уже говорила, что мы весьма придирчиво выбирали подходящее место, и нам попросту повезло, что здесь уже оказались построенными эти сооружения. В противном случае нам пришлось бы использовать Арабелла-Кей, который принадлежит одному из наших членов, но при этом потребовалось бы заново создавать на берегу все необходимые строения, что могло вызвать нежелательное любопытство. Это место представляло собой идеальный вариант, полностью подготовленный и расположенный на нужном расстоянии от Нассау. Хоть мистеру Поупу и пришлось в итоге работать в грязном трюме, а не в новой лаборатории с кондиционированным воздухом.

Я облизал губы.

– Демонстрация будет весьма впечатляющей. Но чего же вы рассчитываете добиться?

– Того, чего, по-твоему, добиться чрезвычайно трудно. Мы докажем, что у нас и в в самом деле есть бомба. По крайней мере, одна. А может быть, и вторая, и еще, и еще, причем в самых неожиданных местах. Думаешь, после одного взрыва кто-нибудь рискнет понадеяться, что у нас нет других команд, работающих в том же направлении, команд, задание которых чрезвычайно упростится благодаря собранной здесь информации?

– У вас и в самом деле есть иные команды?

Джина едва заметно улыбнулась.

– Может, да, а может – нет. Оставляю тебя теряться в догадках так же, как скоро будет теряться в догадках весь мир. – Улыбка исчезла с ее лица. – До каких пор мы будем это терпеть, Мэтт? Во всем мире под аккомпанемент болтовни о выживании накапливаются груды смертоносных вооружений, а борцы за мир только и делают, что кричат, бьют себя в грудь и бросаются под колеса армейских грузовиков. Возможно, и мы временами проявляем излишнюю мягкотелость, но к крови и смерти сразу не привыкнешь. Но мы, отнюдь, не идеалисты с блестящими глазами. Пусть любители войны потребуют на вкус свое собственное снадобье!

– Гасим огонь огнем, не так ли? И соответственно, атомы – атомами.

– С тобой не пропадешь, дорогой. Всегда подыщешь нужный штамп. – Она угрюмо покачала головой. – Я не испытываю особой радости от того, что нам предстоит сделать. Погибнет много людей. Поселок на Граупер-Кей прекратит свое существование. Да что там, исчезнет и сам Граупер-Кей. Будут уничтожены селения на близлежащих островах. Радиоактивные осадки... что ж, скажем, Нассау предстоит пережить не лучшие времена, а в зависимости от направления ветра может пострадать и побережье Флориды. Ну и что? Представь, сколько людей погибнет в результате мирового конфликта. А если они вынудят нас перейти ко второй фазе, если нам придется взрывать их атомные склады и ракетные шахты, жертвы начнут исчисляться тысячами, и сотнями тысяч по всему миру, но все-таки их будет много меньше, чем в случае настоящей атомной войны. Проклятие, Мэтт, кто-то должен остановить ее, пока она не началась!

– Разумеется, – отозвался я. – Но почему именно здесь?

– Что ты имеешь в виду? – Джина нахмурилась. – Ведь конференция собирается именно здесь.

– Организация Объединенных Наций работает круглый год. Почему бы не произвести впечатление на тамошних делегатов, ведь они тоже весьма влиятельные лица, не так ли? Устройте фейерверк в Нью-Йорке или в Нью-Джерси. Из окон стеклянной башни на Ист-Ривер он будет виден как нельзя лучше. Да и произведет большее впечатление, чем уничтожение нескольких коралловых островков, на которых и живет-то всего кучка негров.

– Мэтт!

– Не кричи на меня! – резко бросил я. – Я тебе не богатая американская дама, надумавшая спасти мир, взорвав ядерное устройство в чужой стране, населенной, в основном, нищими неграми. Но тебе не кажется, что так называемый третий мир не оценит по достоинству твой урок? Они наверняка не преминут обратить внимание, чью территорию и население ваша состоятельная организация предпочитает использовать в качестве расходного материала. Кстати, сколько небелых членов состоит в ваших рядах?

Джина открыла было рот, чтобы поставить меня на место, но передумала.

– Не переводи разговор на пустяки, – заявила она. – Мы просто выбрали наименее густо населенный район, подходящий для наших целей. Не задумываясь о цвете кожи, расовой и государственной принадлежности. Ты закончил со своими вопросами?

– Остался всего один. Помимо разрушительной части программы, наверняка имеется и созидательная.

– А как же! И работали над ней лучшие в мире специалисты по политике. Мы приготовили предложение. Никаких гарантий, но много лучше всего, что предлагалось до сих пор, несомненно лучше того, о чем, вероятно, смогут договориться в Нассау, где каждый ищет выгоду для собственной страны, утешая запуганные народы пустыми обещаниями. Если не подхлестнуть, они никогда не возьмутся за честное обсуждение проблемы. Вот мы и запаслись плетью! – Она кивнула в сторону блестящей конструкции в центре трюма. На лице у нее появилось жесткое, непримиримое выражение. – Пусть полюбуются, к чему мы придем, если они не соизволят честно делать свое дело. Пусть почувствуют, как содрогается земля, пусть увидят огненное зарево на горизонте. Пусть полюбуются на поднимающийся в стратосферу атомный гриб. А потом попытаются сбежать от радиоактивных осадков, и смыть их с себя, когда сбежать не удастся. И когда они оправятся – те, кто останется в живых – переговоры по разоружению пойдут совсем иначе. Может, тогда у них и в самом деле появится желание о чем-нибудь договориться!

В устах ее замысел звучал весьма убедительно, но, увы, основывался он всего лишь на старом добром синдроме оружия, характерном для людей, которые в оружии совершенно не разбираются. Человек, который, как я, всю свою жизнь имеет дело с огнестрельным оружием, прекрасно понимает, что оно представляет собой не более чем устройство, предназначенное для проделывания маленьких отверстий в каком-либо предмете, одушевленном или неодушевленном. Хорошо, если вы на большее и не рассчитываете, но не вздумайте надеяться, что смит-и-вессон тридцать восьмого калибра или даже громоподобный "раджер-магнум" сорок четвертого смогут превратить вас во всемогущее божество с абсолютной властью над окружающим миром. Никогда не забуду одного сопляка, которому вздумалось ограбить меня и одну из моих коллег по фамилии Матсон. Дело было в Вашингтоне на автомобильной стоянке, мы только что приятно поужинали и направлялись к своей машине. Бедняга напал со стороны Дженет Матсон, поэтому я предоставил действовать ей. Простейшим движением, которому всех нас в обязательном порядке учат на Ранчо в Аризоне, она отвела в сторону дешевый пистолет и нанесла три быстрых удара в грудь и живот мишени – как я говорил Эми, мы не церемонимся с людьми, размахивающими оружием. После чего мы пошли дальше, а несостоявшийся грабитель остался умирать в луже крови и мочи, провожая нас укоризненным взором. Кто-то заверил его, что достаточно прихватить с собой пистолет, и все приказы будут выполняться беспрекословно. Увы, нас об этом не предупредили.

Джина Уиллистон пребывала в таком же заблуждении. Только место пистолета заняла атомная бомба, которой предстояло сделать ее героиней, спасающей мир, и прежде всего его состоятельную часть. Однако ядерное оружие – всего лишь очередная разновидность приспособлений для проделывания отверстий, больших, а вдобавок еще и радиоактивных, но по-прежнему отверстий. Бомба не властна подчинять себе человеческое сознание, а потому не оправдает ожиданий, даже если у Джины и в самом деле хватит духу нажать на кнопку – у женщины, которая не решилась прикончить меня, покуда покорный слуга валялся на койке, оглушенный первым выстрелом. Помогали ей люди, которые оказались не в состоянии устранить двух опасных свидетелей даже после того, как акула вынудила их позаботиться о третьем. Они могли долго и красноречиво болтать о своих кровавых и разрушительных замыслах, что так же говорило само за себя. Вероятность того, что они спасуют в последний, решающий момент, была весьма высока.

Собственно говоря, задание мое отнюдь не предусматривало борьбу с гигантскими фейерверками. Разумеется, исходя из здравого смысла, взрыв следовало предотвратить, но пока речь шла исключительно о членах НАМ, я вполне мог положиться на то, что в последнюю минуту ребятки все-таки передумают. Однако, существовал и другой, немаловажный фактор: человек, из-за которого я здесь оказался. Я бросил взгляд на Альфреда Министера, все еще стоящего рядом со своим детищем в белом лабораторном халате. Глаза его из-под роговых очков встретились с моими, я прочел в них укор своим мягкотелым работодателям – их решительным разговорам и немощным делам.

Он не хуже меня сознавал их слабость, но если кто-то надеется, что он создал свою красавицу только для пустой болтовни... Если вы легли в постель с девушкой, но не станете же вскакивать и натягивать штаны, не доведя дело до конца? Я прекрасно понимал, что, вне зависимости от полученных распоряжений, Министер позаботится, чтобы красную кнопку нажали. Собственно говоря, судя по тому, что мне довелось узнать из его досье, в бомбе, по всей вероятности, был предусмотрен часовой механизм и ловушки, делающие взрыв неизбежным, даже если удастся обезвредить детонатор дистанционного управления. Никому не позволено лишать гения его королевского, радиоактивного оргазма.

Поэтому не оставалось ничего иного, как играть роль, пока не представится возможность действовать. Даже, если доверие Джины потребует убийства двух невинных людей. Ничего не поделаешь: совершенно невинных людей не бывает и все мы смертны. Не исключено, что и я умру в самое что ни на есть ближайшее время, а этих двоих вряд ли можно назвать моими лучшими друзьями. Близкие друзья у людей моей профессии вообще встречаются довольно редко.

Я перевел взгляд на Джину.

– Что ж, мира я хочу не меньше всех остальных, а способ вы выбрали довольно оригинальный. Однако, пожалуй, пора мне браться за дело. – Я взглянул на запертую герметичную дверь. – Смогу я пройти здесь, или опять придется карабкаться по лестницам вверх-вниз?

Ответил мне Гаррисон Поль.

– Небольшая прогулка вам не повредит. А двое наших людей проследят, чтобы вы довели свое дело до конца.

Я пожал плечами.

– Как вам будет угодно, мистер председатель правления...

– Нет. – Голос Джины заставил всех обернуться, но обращалась она к Полю: – Ты не понимаешь, с кем дело имеешь. Присутствие охранников он воспримет как оскорбление и вызов. Если мы и в самом деле намерены воспользоваться этим человеком, то должны ему доверять.

– Доверять ему? Не говори глупостей, Джорджина!

– Именно доверять. Ты не привык доверять никому, не так ли, Гаррисон? Возможно, именно поэтому президентом числюсь я. А ты всего лишь паршивый председатель правления, чье мнение ценят не слишком высоко. – Джина помолчала. – Однако, прежде чем его отпустить, я намерена получить небольшую гарантию... Мэтт.

– Да, сударыня?

Она пристально посмотрела на меня.

– Мэтт, готов ли ты поклясться всем, чем дорожишь... Хотя, ладно. Все это глупости, в наши дни люди перестали дорожить чем бы то ни было. За исключением, разве что, одной вещи. Мэтт, готов ли ты дать мне слово чести, что не изменишь нам и не предпримешь враждебных действий против кого бы то ни было из нас, включая и мистера Поупа?

(обратно)

Глава 28

Назад в камеру – нашу камеру – покорного слугу ввергли без особых церемоний, подтолкнув так, что я распластался на ржавом полу. После чего охранники со смехом захлопнули и заперли стальную дверь. Что ж, у них были основания потешаться надо мной. И не только у них. Кем я только себя возомнил? Сэром Галахадом? На кого я работал все эти годы? На американских бойскаутов?

Полюбуйтесь-ка на безжалостного секретного агента, для которого пожертвовать парочкой невинных жизней раз плюнуть. Если того требует его задание. И этот самый безжалостный секретный агент проваливает упомянутое задание, а вместе с ним, возможно, решает и судьбу всего мира, поведя себя как мальчишка с романтическими представлениями о чести... подумать только, чести, этом древнем и давным-давно забытом понятии! Но эта проклятая женщина, с ее словами чести и доверительными обещаниями все-таки поймала меня. Покорный слуга в некотором роде привык вести себя честно и потому, когда Джина в конце концов потребовала обещание, которое я не собирался выполнять, оказался неспособен дать его мгновенно и не задумываясь и готовился ко лжи так долго, что лгать потеряло всякий смысл. Итак, покупайте подержанные машины у Честного Хелма, он всегда откровенно признается, что в карбюраторе полно песка...

Я заметил, что Молли Бреннерман помогает мне подняться и отряхивает мою одежду. Издалека донесся приглушенный звук захлопнувшегося палубного люка. Мы остались запертыми в носовой части судна, поскольку массивная дверь, ведущая в кормовой трюм, была закрыта еще раньше. Я оглядел камеру и обнаружил, что мы с Молли больше не одни. Избитый молодой лейтенант присоединился к числу бодрствующих. Слегка ссутулившись от слабости, он уселся на койке, наблюдая за мной.

– Мистер Хелм? – проговорил он, с трудом раскрывая изувеченный рот. – Меня зовут Рикардо Сандерсон.

– Знаю, я недавно встречался с вашим отцом. Как вы себя чувствуете?

– Неважно, как он себя чувствует! – Вмешалась девушка. Голос ее был напряжен. Оно и не удивительно, если учесть, сколько времени она провела в этой консервной коробке. – Вам удалось что-нибудь узнать?

– Немного, – ответил я. – Лишь то, что у них... – Внезапно для себя я замолчал, чувствуя, что меня неудержимо тянет рассмеяться как школьника. – Они тут соорудили... – Я захлебнулся безудержным смехом.

– Что у них есть? – резко спросила Молли. – Что они соорудили?

– Чтобы спасти мир, эти ослы раздобыли и собрали атомную бомбу! – Смех мой стал еще громче. – Правда... правда, вы ведь не называете ее бомбой, не так ли? Для вас она – ядерное устройство. Так же, как шлюха именуется ночной дамой.

– Что с тобой? Ты что, пьян? – Молли облизала губы, бледные на посеревшем от грязи лице. Потом до нее дошел смысл услышанного. – Мэтт, ты, наверное, шутишь!

– Вы, должно быть, ошибаетесь, сэр! – вмешался Сандерсон. – Это просто бессмысленно. Мне казалось, эти люди борются против атомного...

Молли не дала ему договорить.

– Ты имеешь в виду, что она здесь? На этом корабле?

– Более того, почти по соседству. В главном трюме, в кормовом конце прохода, за закрытой дверью, люком или как там вы его называете... В чем дело?

Молли слабо опустилась на свободную койку. Потом посмотрела на меня.

– Нас заперли рядом с невообразимой адской машиной, а он спрашивает, в чем дело! – Молли судорожно сглотнула. – Полагаю, они намерены взорвать бомбу прямо здесь. Вместе с нами.

– Что ж, разложить corpus delicti на составляющие атомы – далеко не худший способ избавиться от него, не правда ли? Или три corpi delicti, если я не напутал с множественным числом.

– Нашел время демонстрировать свои познания в греческом!

– В латыни, – поправил я.

– Греческом, латыни, санскрите, какая разница?

– Сэр. Они действительно собираются ее взорвать? – спросил Сандерсон.

– Да. В качестве демонстрации... – Я рассказал им ровно столько, сколько им следовало знать, умолчав об их предполагаемой гибели от моих рук и проявленном мной благородстве. Вовсе ни к чему подрывать доверие к старшему члену группы, раз уж нам предстоит действовать вместе, Я задумчиво нахмурился. – Когда в этой гостинице подают завтрак?

– Завтрак! Как ты можешь думать о еде...

Сандерсон не позволил Молли закончить свою мысль.

– Обычно они появляются около семи утра, сэр.

Я посмотрел на часы.

– Сейчас два часа ночи, стало быть, можно чуток поспать. Но сначала нам нужно кое-что обсудить.

– Я все равно не усну! – Молли глубоко вздохнула. – Прости! Кажется, в героини я не гожусь. С тех пор как мой... как Бреннерман погиб... Казалось, я смогу удержать себя в руках и какое-то время, действительно, могла, – но этот кошмар добил меня окончательно! Когда, по-твоему, они собираются...

– Нас взорвать? – Я помолчал. – Кажется, первое общее собрание на конференции в Нассау назначено на послезавтра. Утром. Думается, наши местные друзья предпочтут дождаться,пока все делегаты соберутся вместе – вероятно, НАМ выступит с каким-нибудь впечатляющим заявлением, предупреждающим о начале представления. Воспользуются динамиками в зале, или чем-нибудь подобным. Стало быть, остается еще один день. Этим утром нас, скорее всего, еще покормят, по доброте душевной, возможно, даже принесут нам ленч. Потом им будет не до нас. Ребята начнут спешно отчаливать отсюда, то ли в море, то ли на дальние острова. Разумеется, против ветра. Чтобы спокойно нажать на кнопку, не рискуя пострадать от взрыва, когда из Нассау сообщат, что публика собралась. Хотя зачем расходовать продукты на пленников, когда те все равно не успеют их переварить?

– Тебе обязательно было это говорить? – горько поинтересовалась Молли.

– Слова ничего не меняют. Теперь расскажи, как приносят пищу. Этим занимаются двое, которые меня привели? Как они это делают? Человек, несущий поднос, не может держать автомат. Он оставляет его за дверью или вешает на плечо? Откуда обычно прикрывает его второй?.. – Выяснив все интересующие меня подробности, я обратился к Сандерсону. – Жаль, что они увидели тебя сидящим. Хотя, полагаю, ты изредка принимал вертикальное положение?

– Да, сэр.

– Предстоит еще раз отключиться полностью. Когда они войдут, ты будешь лежать без малейших проблесков сознания, разве что постанывая и вздрагивая, если сочтешь, что это выглядит более убедительно. Что касается тебя... – Я повернулся к девушке. – Вы не страдаете излишней скромностью, миссис Бреннерман?

Молли облизала губы.

– Не понимаю. Что от меня потребуется?

Когда я пояснил, она слегка порозовела и какое-то время не смотрела на меня. Потом решительно кивнула.

В половине седьмого утра все было готово. На полу камеры в живописном беспорядке располагались соответствующие атрибуты, начиная с не особенно любопытной, принадлежащей мне части экспозиции: мужской рубашки. Далее следовали предметы женского гардероба: не первой свежести белые трусики, окончательно утратившие белый цвет льняные шорты и невероятно грязная майка с лозунгом на груди. Лифчика, к сожалению, не оказалось. Подобные вещи всегда привлекает внимание, особенно мужское. Ничего не поделаешь: всем не запасешься.

Девушка восседала на краю ближайшей к двери койки, наблюдая за моими приготовлениями. Поначалу она чрезвычайно остро воспринимала собственную наготу, но постепенно привыкла. Я и не подозревал, насколько прекрасное тело скрывается под перепачканной одеждой. Это была наиболее крепкая и пышная женская фигура из всех, виденных мной за последнее время, но благодаря достаточно тонкой талии впечатления грубости или полноты не возникало.

– Ну и?.. – довольно прохладно проговорила Молли. – Раз уж ты намерен меня разглядывать, скажи хоть что-нибудь приятное.

– Что-нибудь вроде "ух-ты!"? Молли внезапно улыбнулась.

– Вот именно. Причитается же мне хоть слово восхищения за принесенный в жертву девичий стыд... Мэтт?

– Да?

– Мы... мы убьем их? – Улыбка исчезла с ее лица так же быстро, как появилась.

– Да, сударыня. Если нам позволят. Вопрос именно в этом.

– Не уверена, что смогу...

– Не беспокойся. Предоставь это мне. От тебя требуется лишь отвлечь своего мужчину так, чтобы я успел управиться с его напарником. После чего я позабочусь и о нем. Думаю, вам двоим это удастся. Как ты себя чувствуешь, Рикардо?

– Я в полном порядке. – Лежащий на второй койке парень, в отличие от меня, вел себя как и подобает истинному джентльмену. То есть, старательно отводил взгляд от сидящей на соседней койке голой девушки, дабы не вгонять ее в краску. – За меня не беспокойтесь, – твердо добавил он, и я понял, что чувствует он себя скверно и может отключиться в любую минуту.

Я обратился к обоим:

– Не забывайте, вам предстоят не бойскаутские соревнования по рукопашному бою. Никаких ограничений. Бейте коленом в пах, давите пальцами на глаза, кусайте за уши. Главное, занять противника до тех пор, пока я не управлюсь со вторым и не дам знать... Вот и все, сегодня они прибыли раньше времени. Все по местам!

Из кормового конца внешнего коридора донесся звук открываемого люка. Рикардо повернул к стене изувеченное лицо и скорчился, подтянув ноги к груди и заблаговременно постанывая. Молли откинулась на спину и раздвинула ноги. Я опустился на колени рядом и почувствовал, как ее руки поглаживают меня по голове, пригибая ее вниз... В то время как основной замысел принадлежал мне, подробности додумывала она сама. Молли заметила, что присев рядом, я смогу действовать гораздо быстрее, чем улегшись сверху. Почему бы не изобразить небольшую прелюдию, предваряющую основное действо? Все эти соображения она изложила, смущаясь и краснея, но совершенно серьезно: раз уж мы намерены хладнокровно устроить столь бесстыдный спектакль, лучше избрать наиболее подходящий способ.

Вынужден признаться, что за дело я принялся достаточно отстраненно. Даже с некоторым смущением. В конце концов, я почти не знал эту женщину и не стал бы с уверенностью утверждать, что она мне нравится. Поглаживая ее груди и постепенно продвигаясь в сторону живота, я почти не испытывал соответствующей обстоятельствам реакции. Хотя трудно сказать, соответствовала ли она этим обстоятельствам. Сознание мое было слишком поглощено приближающимися шагами, гулко раздающимися в коридоре и замирающими возле двери. Кто-то на ощупь вставил ключ, замок щелкнул и дверь начала открываться, поскрипывая старыми, давно несмазываемыми петлями. Обнаженное тело Молли возбужденно задрожало.

– Еще, еще! – простонала она.

Я отнюдь не делал ничего, что могло бы вызвать подобную реакцию, но девушка вела себя как опытная актриса. Внезапно со стороны двери донесся хриплый мужской смех. Тяжелые шаги направились в мою сторону. Рука ухватила меня за плечо и отбросила в сторону. Я покорно упал на пол, окончательно выставляя напоказ распростертую девушку.

Дальше все оказалось до смешного простым. Двое взрослых мужчин повели себя так, будто никогда прежде не видели голой женщины с разведенными ногами. Клоуны, да и только. Тот, что оттолкнул меня в сторону, высокий блондин, восторженно раскрыв рот, склонился над ней. Второй, облизывая губы, стоял чуть поодаль, но тоже смотрел во все глаза, тогда как изначально ему предписывалось держать нас под прицелом, пока напарник ставит поднос. Сейчас он небрежно придерживал автомат одной рукой. Вторую занимал поднос, который товарищ поспешно сплавил ему, дабы не упустить открывающихся возможностей. Просто до неприличия. Настоящий охотник позволяет уткам хотя бы немного оторваться от воды, прежде чем стрелять.

Затем высокий мужчина, имени которого я так и не узнал, ошарашенно, как человек в блаженном порнографическом сне, потянулся к манящему телу на кровати. В то же мгновение девушка обвила его руками за шею, подтянула голову к себе и впилась своими красивыми белыми зубками ему в ухо. Приятно иметь дело с девушкой, которая не брезгует чужими советами. Тотчас же Рикардо бросился на них. Все это я успел заметить лишь краем глаза, ибо немедленно вскочил с пола и обрушился на маленького темноволосого Джесперсона.

Толчок выбросил нас обоих за дверь. Несостоявшийся завтрак разлетелся по коридору. Ударившийся о дальнюю стену Джесперсон на мгновение ошарашенно застыл. Мне, оказавшемуся поверх него, этого мгновения вполне хватило на то, чтобы всадить крошечное острие, выдвигающееся из пряжки пояса, в горло противника. Второй рукой я потянулся за автоматом и нащупал его.

Фарс внезапно прекратился: большое количество крови лишает комичности любую ситуацию. Остатки комедии исчезли, когда человек, еще не осознавший, что жизнь безвозвратно утекает сквозь несколько рассеченных артерий, и судорожно цепляющийся за свое оружие, нажал на спуск и маленькое помещение наполнилось ревущим свинцом.

Распростершись рядом с умирающим, я почувствовал, как что-то ударило меня по затылку. Вернее, Джесперсон был уже мертв, в чем я убедился, поднимаясь на ноги с автоматом в руках. Чужая кровь, а возможно и мозги, стекала у меня по шее, но сейчас было не до нее. Я бросился назад в камеру и увидел Рикардо лежащим на полу. Все они теперь лежали на полу, но здоровяк еще и не смог отцепиться от девушки. Ноги ее обвились вокруг его тела, одна рука крепко удерживала за шею, зубы были по-прежнему сжаты на ухе, а свободная рука деловито впивалась ногтями ему в лицо. По спине у нее стекала кровь – по-видимому, из царапины от отрекошетившей девятимиллиметровой пули.

– Бросай! – закричал я. – Молли, в сторону.

В пылу поединка она услышала мой крик, немедленно отпустила все захваты и откатилась в сторону. Мужчина ошеломленно поднялся на колени, наполовину ослепленный кровью, стекающей по исцарапанному лицу. Времени на то, чтобы разобраться во вновь обретенном оружии и по возможности переставить его на одиночные выстрелы у меня не было. Я просто коротко нажал на спуск, и автомат зарокотал, всаживая три пули в широкую грудь, где они, по счастью, и остались, пролетая насквозь.

Что ж, возможно, мне следовало проявить большее человеколюбие, оглушив парня и связав его с помощью изорванного постельного белья. Однако, как знать, что случилось бы за время, которого бы это потребовало. Я и так слишком опаздывал. Не выпуская из рук автомата, я выглянул в коридор. И уже подходил к трапу, когда наверху кто-то с грохотом захлопнул люк, ведущий на палубу. Послышался звук закрывающихся задвижек – кажется, моряки именуют их "собачками". Предположительно, инициатива принадлежала самому Гомеру Эллвину. Этот человек не страдал излишней сентиментальностью. Услышал выстрелы и догадался, что произошло. И теперь подавлял вспыхнувший бунт, наплевав на то, что внизу остались и его люди.

Я отпустил поручень трапа, глубоко вздохнул и ощупал окровавленный затылок. Пальцы мои наткнулись на какой-то твердый и острый предмет. Могло быть и хуже. Я осторожно извлек его: маленький зазубренный осколок пули. Отбросил в сторону и перевел взгляд на свой новый автомат. Последний оказался прекрасно сохранившейся моделью МР-40, выпускавшейся немцами во времена второй мировой войны. Оружие это несколько уступает своему предшественнику МР-38, но гораздо дешевле и проще в обращении. На вид – настоящая бестия. Мне доводилось видеть довольно симпатичные винтовки и совершенно прекрасные ружья – особенно преуспели в этом отношении англичане – но ни разу я не встречал красивого автомата, хотя признаю, старина "Томпсон", оснащенный диском, не лишен своеобразного грубого очарования.

Я нахмурился, глядя на маленький бесформенный смертоносный механизм и раздумывая, не являет ли он собой ключ. Столь обеспеченная компания спасителей мира могла бы подобрать себе что-нибудь более современное, как, например, вездесущий "узи", но они остановились на проверенном и надежном, хоть и несколько устаревшем оружии. И, возможно, неспроста. Хотя не исключено, что он просто подвернулся им на рынке в день, когда отправились за покупками...

Я встряхнулся, сообразив, что дело далеко не окончено, и сейчас не время для догадок. Наверное, запоздалая реакция. Осмотрел дверь, ведущую в главный трюм, где притаилась адская машинка, готовая превратить эту часть Багамских островов в радиоактивный пепел. Выяснилось, что удерживающие дверь задвижки или собачки в аварийных случаях можно было открывать с носовой, то есть, с нашей стороны. Но для этого требовался специальный инструмент, вставляемый в шестигранные отверстия. Зажим для хранения упомянутого инструмента находился рядом с трапом, ведущим на палубу, но пустовал.

С внезапной надеждой я поспешил назад к человеку, которому перерезал горло, припоминая, что в кармане его рубашки имелась выпуклость в форме пачки сигарет. Поспешно извлек сигареты, вытер окровавленные пальцы об его штаны и отыскал коробку спичек, которую он поместил в целлофановый пакет. Затем прошел вперед, открыл тяжелую дверь в этом конце коридора и воспользовался спичками, чтобы заглянуть внутрь. Однако Эллвин или кто-то из его помощников позаботился обо всем. Здесь тоже имелся аварийный инструмент, однако нужного ключа опять не оказалось. Быстрый осмотр показал, что дверь, через которую я вошел, была единственной, ведущей в этот носовой отсек, наполненный загадочными, пришедшими в полную негодность, приспособлениями.

Я вернулся к телу, распростертому посреди залитого кровью прохода. Достал из сумки у него на поясе два запасных магазина. Извлек свой маленький нож, вытер его и вернул на исходное место в качестве пряжки. Покончив со своими делами в коридоре, я вернулся в камеру. Второй охранник не проявлял никаких признаков жизни, что и не удивительно с тремя девятимиллиметровыми пулями в груди.

Молли присела рядом с Рикардо Сандерсоном. Она успела полностью одеться, включая и туфли. Майка у нее на спине пропиталась кровью. Ту же участь разделила и моя рубашка, когда я ее набросил. Ничего не поделаешь, сейчас не время думать о ранах.

– Помоги мне поднять его на койку, пожалуйста, – попросила она. – Осторожно, одна из отрикошетивших путь здорово ударила его в бедро. Хотя, мне, кажется, удалось остановить кровотечение.

Когда мы опустили его, глаза парня открылись.

– Как с москитами? – прошептал он.

– Тес, не пытайся говорить, – сказала Молли.

– Я имею в виду клейкую ленту, которую вывешивают, чтобы приманивать москитов. Они прилипают и не кусаются. Вы вывешиваете Сандерсона, и он приманивает к себе все пули и удары... Мы победили?

– В игре, да, – ответил я. – Исход чемпионата пока внушает сомнения.

Девушка рядом со мной раздраженно пошевелилась.

– Ненавижу профессиональных оптимистов! – рявкнула она. – Вы прекрасно сознаете, что нам не выбраться отсюда. Я слышала, как закрылся люк. Мы совершенно зря убили двоих людей.

– У тебя совершенно ошибочная точка зрения, милая, – возразил я. – Прежде нас отделяли от свободы две двери, теперь, куда бы мы ни пошли, остается только одна. Между нами и свободой стояла, скажем, дюжина человек, теперь их меньше. Мы были безоружны, теперь имеется автомат. По-моему, прогресс налицо.

Мгновение Молли молча смотрела на меня, потом ее губы дрогнули и неохотно раздвинулись в улыбке.

– Ладно. Прости, пожалуйста. Если таковы правила игры, я превращаюсь отныне в послушную девочку, исполненную такого оптимизма, что очень скоро ты не сможешь меня выносить. Однако, вынуждена заметить, что если ты постоянно зарабатываешь себе на жизнь подобным образом... – Она помолчала, после чего продолжала: – Понимаю, что это прозвучит ужасно эгоистично, тем более, что в двух шагах лежит человек, в убийстве которого я приняла самое непосредственное участие, но мне отвратительно превращаться в дикого зверя и особенно в голого дикого зверя. Наверное, я выглядела как нельзя более нелепо и отвратительно.

– Иными словами, миссис Бреннерман, вы предпочитаете достойно умереть, чем недостойно жить. Я правильно вас понял?

Молли раздраженно встряхнула головой.

– Все тебе удается вывернуть наизнанку, правда? Но я должна перед тобой извиниться. Когда ты повел себя с этим напыщенным недоноском столь вежливо и униженно, именуя его сэр, сэр, сэр, я подумала...

Я улыбнулся.

– Догадываюсь, о чем ты подумала. Главное, что он подумал о том же. "Сэр" – весьма полезное слово. Я давным-давно убедился, что с человеком можно делать все, что угодно, одной рукой, если при этом второй почтительно отдаешь ему честь и именуешь его "сэр"...

– Эй! – Сандерсон слабым голосом попытался привлечь наше внимание. – Все чрезвычайно интересно, но... По-моему, снаружи что-то затевается. Я слышал странный звук.

– Оставайся на койке, – сказал я. – Молли, возьми второй матрац. Спрячешься под ним вместе с Рикардо – если начнется стрельба, он задержит отрикошетившие пули. И не высовывайтесь в коридор. Я хочу иметь возможность без опаски стрелять в любую сторону.

Покорный слуга пересек помещение и, держа автомат наготове, осторожно шагнул в коридор. Там и правда что-то затевалось. С противоположной стороны двери, ведущей в главный трюм, доносились шорохи и постукивание. Затем послышался скрип неподатливого металла, нечто вроде гайки, с трудом проворачивающейся по изъеденному ржавчиной болту. Итак, старина Гомер все-таки решил взяться за нас, не пользуясь при этом открытым трапом, поскольку автомат, предположительно, попал в руки врага. Благо, в его распоряжении имелась дверь, ведущая к нам из соседнего трюма.

Я огляделся по сторонам. Дверь нашей камеры представлялась очевидным укрытием для стрелка, однако Эллвину после открытия герметичной двери достаточно было выставить пару автоматчиков, чтобы те поливали коридор под разными углами. Раньше или позже пуля отлетит от стены в нужную сторону и положит конец всем его неприятностям. Или, по крайней мере, наиболее существенной из них – мне. Я вставил новый магазин, повесил оружие на плечо, и полез вверх по трапу. Сломанное ребро отнюдь не облегчало подъема, по-прежнему давала о себе знать памятка, оставленная Джиной на моей голове, да и последняя отметина на скальпе доставляла мало удовольствия, однако подобные мне мужественные герои секретных служб, конечно, не чувствуют усталости и боли. Или не должны чувствовать. Наконец, я по возможности безопасно устроился на верхушке трапа, под самым люком, глядя вниз на дверь, через которую они должны были появиться. Положение не самое подходящее для снайперской стрельбы, но на таком расстоянии скорострельное оружие и не требовало чудесной точности.

Последняя задвижка поддалась под аккомпанемент сдавленного стона. Видимо, кто-то прищемил палец. Дверь со скрипом распахнулась. Кто-то перешагнул через высокий порог и замер. Находясь почти прямо над ним – похоже, у меня вошло в привычку устраивать засады, образно говоря, на деревьях – я плохо видел его из-за собственного колена. Меня так и подмывало крикнуть парню, чтобы он не стеснялся, проходил дальше и приглашал всех своих друзей. Чем дальше они пройдут, тем большее количество я успею уложить, прежде чем достанут меня самого...

Человек внизу, наконец, решился и шагнул вперед, выходя на открытое пространство. Я припал к трапу и неуклюже развернул в его сторону автомат, держа палец на спусковом крючке и выжидая, не появится ли кто-нибудь еще. Я не воспринимал находящийся внизу объект как человеческое существо. Передо мной была просто мишень с десяткой, отчетливо обозначенной на спине. И только когда фигура внизу остановилась и чисто женским движением поднесла ко рту ободранный палец, я осознал, что смотрю на светлые волосы и стройную фигуру невысокой девушки, с которой некогда был довольно близко знаком.

Я поспешно убрал палец со спуска и судорожно вздохнул. После чего негромко произнес:

– Эми, что ты здесь делаешь? На пулю напрашиваешься?

(обратно)

Глава 29

И лишь потом, задним умом, я сообразил, что девушка отнюдь не обязательно находится на нашей стороне. Собственно, в пользу подобного предположения говорила разве что наша былая близость – аргумент далеко не решающий. Правда, впоследствии она, якобы, отказалась играть роль Далилы, предающей Самсона-Хелма в руки НАМ, что и вынудило Джину Уиллистон занять ее место на борту моей яхты.

В то же время она с готовностью откликнулась на первый же зов Министера, причем совсем недавно последний упоминал о ней, как о своей собственности. Как бы там ни было, для агента с моим стажем я повел себя излишне доверчиво. Похоже, в последнее время я просто-таки впал в детство и теперь, выдав свое местоположение, вполне мог за это поплатиться. Я замер в ожидании вспыхивающих прожекторов, завывающих сирен и извергающих пламя автоматов, знаменующих кончину очередного недалекого агента, ставшего жертвой из лишнего оптимизма в отношении противоположного пола, однако ничего не произошло. Эми просто задрала голову и с удивлением посмотрела на меня.

– Зачем ты туда забрался?.. Ox. – Она быстро встряхнула головой. – О них можешь не беспокоиться. Все сели на катера – они бегут отсюда. Мэтт, ты знаешь, что они здесь приготовили?

– Да, знаю.

– До чего только способны дойти люди в своем безумии? Ведь именно против этого мы все и боролись. Когда я узнала, то почувствовала, что должна что-то сделать... Да и не могла же я бросить тебя здесь! – Она внезапно прыснула... – Ты выглядишь ужасно нелепо, там, наверху!

Я спустился вниз и, наконец, сумел как следует ее разглядеть.

– Ты и сама выглядишь довольно нелепо. На улице идет дождь?

Собственно говоря, выглядела она не так уж и плохо. Нарядное платье или аккуратные брюки наверняка превратились бы в тряпку, но облегающая кофточка и джинсы просто не способны особо пострадать от воды. Разумеется, слегка испачкались и помялись, а вокруг голубых парусиновых туфель начала растекаться небольшая лужа, но наиболее существенным изъяном во внешности Эми были слипшиеся, спутанные волосы. Я мог бы заметить это и раньше, но то, что воспринимаешь, глядя поверх ствола автомата – да и любого другого оружия – значительно отличается от того, на что обращаешь внимание в обычных обстоятельствах.

Эми оглядела себя и насмешливо произнесла:

– Похоже, мне на роду написано возвращаться к тебе основательно подмоченной. Либо спиртным, либо водой. – Она отбросила с лица влажные волосы. – Но с твоей стороны не слишком мило насмехаться над девушкой, которая проплыла среди акул, чтобы тебя спасти!

– Ты пересекла лагуну?

– Только фарватер, – Эми сделала паузу. – Здесь, на корабле, я жила в капитанской каюте. Наверное, ты видел меня в окне прошлой ночью. Я специально выглядывала...

– Я тебя видел.

– Когда объявили об эвакуации, мне, как и всем остальным, выделили место на катере. Разумеется, на том, на котором плыл Альберт, так сказать, на флагмане. Зарезервированном для Альберта, миссис Уиллистон и мистера Поля. С которого... нажмут на кнопку. Два других катера с остальными членами ударной команды НАМ под руководством Гомера Эллвина должны были направиться прямиком в Соединенные Штаты. Все вернутся к повседневной жизни пока их не вызовут для очередного проекта... Так вот, я сказала им, что от драмамина, который раздавали перед морским переходом, мне ужасно хочется спать, поэтому я поднимусь на борт раньше и немного вздремну. Но по пути скрылась и, обойдя вокруг причала, вышла к дальнему концу лагуны. Они же остались на противоположной стороне острова, занятые погрузкой того, что вознамерились уберечь. – Она виновато посмотрела на меня. – Мэтт, я понятия не имела об этом сумасшествии. Альберт только вчера посвятил меня в их планы. Он чрезвычайно гордится собой. Но ведь это совершеннейшее безумие! Люди сознательно намерены сделать то, в чем пытаются помешать всем остальным! Мы должны их остановить!

Голос Эми был исполнен праведного негодования – характерная для некоторых людей реакция на атомное оружие. Для меня оружие всегда остается оружием, и первобытный человек, который на заре истории первый обзавелся примитивным каменным ножом, внес в мировое кровопролитие вклад не меньший, чем современные ученые, разработавшие последнюю водородную бомбу. Тем не менее, она была права: это следовало остановить.

– Попытаемся, – сказал я. – Но сначала закончим с твоим рассказом. Кто-нибудь видел, как ты направилась сюда?

Эми покачала головой.

– Не думаю. Они были слишком заняты своими делами, особенно Альберт. Обо мне он не беспокоился, все его внимание поглощала последняя проверка и настройка... наверное это называется передатчиком? Или дистанционным детонатором?

– Куда он отнес его: на мостик или в каюту?

– На мостик. Подготовил специальный герметичный ящик. Кажется, прибор весьма чувствителен, а там нет никакой защиты, кроме ветрового стекла, щитка управления и сидения.

– Продолжай, – сказал я, когда она замолчала. Эми облизала губы.

– Как я уже говорила, думаю, мне удалось скрыться незамеченной. Плавание по фарватеру доставило мало довольствия: мне казалось, что акула вот-вот набросится на меня. В то же время ветер дул против течения, поднялась довольно высокая зыбь, так что вряд ли, чтобы кто-нибудь заметил меня и там. Выбравшись на берег, я вновь нацепила туфли и направилась сюда. Последние из них как раз уходили со своей поклажей. Дождавшись, пока они уйдут, я пробралась внутрь здания и на корабль. Непривычно было видеть его таким безжизненным и пустым. Я зашла в свою каюту, но мои вещи уже забрали на катер. Вот и осталась без сухой одежды. И все еще мокрая явилась сюда, чтобы стать предметом насмешек человека, которого вознамерилась спасти. – Эми помолчала. – Да, вот еще. Я не знала, что у тебя уже есть оружие. В поисках одежды зашла в соседнюю каюту и наткнулась на это. Ее...

Похоже, что выговорить имя Джины Уиллистон было для Эми не проще, чем для той произнести имя Эми. Я удержался от улыбки. Эми приподняла спереди свою промокшую кофточку и извлекла знакомое оружие – "специальный" револьвер тридцать восьмого калибра в комплекте с кобурой, которые Джина припрятала, усыпив меня той ночью, когда мы вернулись от Кенни Грига. Я ощутил определенную гордость за Эми, да и за собственную скромную персону. Тем более, что к оружию она прикасалась всего однажды – во время наших занятий посреди Гольфстрима.

– Спасибо, – сказал я, опуская револьвер себе за пояс, предварительно проверив барабан: полный комплект. – Сколько времени, по-твоему, у нас осталось?

– До завтрашнего утра, когда из Нассау получат шифрованное сообщение о том, что все участники конференции собрались и готовы насладиться фейерверком... Мэтт, и как меня угораздило связаться с этими помешанными аристократами?

Ответить на этот вопрос я не мог. Оставалось утешаться тем, что, по крайней мере, правильно расчислил время.

– Кому предоставлена честь нажать на кнопку? – спросил я.

– Альберту, конечно. Он гордится и наслаждается этой работой, к тому же никому кроме него не известно, как действует устройство. – Она поморщилась. – Я по-прежнему думаю о нем, как об Альберте; так и не привыкла к его настоящему имени. Получив команду, он прогреет свою волшебную коробочку, отключит предохранители, установленные, чтобы исключить случайный взрыв, и нажмет на симпатичную красную кнопку с надписью "огонь".

– Откуда?

– Точно не знаю. Слышала только, что "Каттлфиш" должен бросить якорь позади какого-то островка, на безопасном удалении, и ждать сигнала из Нассау.

– Который из катеров "Каттлфиш"?

– С голубым корпусом. Два остальных катера – белые.

– Он случайно не говорил тебе ничего такого, чтобы могло помочь нам обезвредить бомбу?

– Нет. – Она поколебалась. – Точнее, он кое-что обронил, но это вряд ли поможет. В бомбу встроен механизм самоуничтожения. Альберт сказал, что всегда страхуется подобным образом. Если его схватят, сможет утешаться тем, что бомба все равно взорвется.

Итак, я в очередной раз оказался прав, но, как правильно заметила Эми, это нам не слишком помогло.

– Хорошеньких дружков ты себе нашла, – сказал я.

– Это уж точно, – сухо отозвалась она. – Один уничтожает людей бомбами, другой истребляет их из огнестрельного оружия.

Я улыбнулся.

– Тише! Увы, в саперном деле я слабоват. Придется, как только они скроются из виду, отправляться на "Спиндрифт" и вызывать помощь по рации. Надеюсь, они не намерены прихватить яхту с собой.

– О ней никто не вспоминал. Речь шла только о трех больших катерах.

На мгновение между нами возникла некоторая натянутость, как между людьми, не определившимися, каковы их новые отношения. Я понимал, что желание спасти меня отнюдь не означает, будто Эми отреклась от соперника в мою пользу. Ею не любовь двигала. Разумеется, Эми не имела ничего против спасения моей жизни, но прежде всего пришла потому, что нуждалась в моей помощи для борьбы с оставленным в трюме судна аморальным устройством, бомбой, которая не должна была взорваться ни при каких обстоятельствах.

– Думаю, пора идти, – сказала девушка. – Пока выберемся отсюда, они будут достаточно далеко.

– Я прихвачу своих друзей по камере. Однако мое возвращение в знакомую маленькую камеру отнюдь не вызвало у Молли Бреннерман ожидаемого мной взрыва энтузиазма. Что же касалось лежавшего на койке Сандерсона, то он вообще не обратил на меня ни малейшего внимания. Лицо его посерело, глаза были закрыты.

– Нужно уходить, Молли, – сказал я. Она раздраженно оглянулась на меня через плечо, не поднимаясь с края койки.

– Не говори глупостей, его нельзя переносить. Ты что, не видишь? Он все еще не оправился от шока и по-прежнему теряет кровь.

– Отходит последняя лодка, милая. Причем в буквальном смысле. Попытаемся вызвать на помощь профессионалов, которые смогут управиться с устройством, оставшимся за соседней дверью. Оно настроено на самоуничтожение, поэтому я не рискну браться за дело самостоятельно. И если помощь не прибудет вовремя, нас ожидает продолжительное путешествие по вертикали. Разве что мы отправимся в путь прямо сейчас. При шести узлах, максимум, на что способен "Спиндрифт", далеко уйти не удастся, однако шанс ускользнуть имеется.

– Он истечет кровью, если мы попытаемся его нести, – упрямо возразила она.

– В таком случае, придется оставить его в надежде, что удастся вернуться сюда с врачом, если найдем людей, которые обезвредят эту штуку. В противном случае, твое присутствие все равно ничем не поможет. Идем.

– Нет.

Она встала и повернулась лицом ко мне: невысокая девушка с курносым мальчишеским лицом, и далеко не мальчишеской фигурой. Несовершенство наряда в данный момент не имело ни малейшего значения.

– Я не могу этого сделать, – тихо проговорила Молли, – Да, я немного хныкала, но теперь не сбегу. Я верю, ты сможешь остановить это, а моя помощь тебе не нужна. В отличие от него. Мое присутствие здесь может оказаться очень важным для него. – Она криво усмехнулась. – К тому же, он мой командир, Мэтт. Я просто... просто не могу сбежать и оставить его раненым на поле боя. Останусь и сделаю все, что б моих силах. Возвращайся побыстрее. А если не сумеешь... что ж, я не сомневаюсь, что ты сделаешь все, что в твоих силах. И не сожалею, что помогла тебе управиться с ними.

Необыкновенная женщина. Увы, я никак не мог выразить своего уважения и восхищения. Хотелось ее поцеловать, но несмотря на разыгранную совсем недавно интимную сцену, мы были слишком далеки друг от друга. В то же время простое рукопожатие выглядело бы нелепо. Да и некогда было обмениваться красивыми жестами.

Поэтому покорный слуга просто кивнул и отвернулся. Вышел в коридор и знаком пригласил остановившуюся в дверях Эми следовать за мной. Дверь, ведущая в трюм, оставалась открытой. Приблизившись к ней, я увидел знакомый блестящий бочонок, угрожающе замерший посреди помещения. На корабле царила почти полная тишина, нарушаемая только шумом генератора в машинном отделении. Я подумал было выключить его, но это оставило бы Молли и ее подопечного в темноте, а Министер не позволил бы столь просто обезопасить свою игрушку. Возможно, размыкание цепи привело бы к взрыву устройства. Я мимолетно понадеялся, что в следующий раз Мак подберет мне задание, не связанное с вещами, в которых я ничего не смыслю, такими, как яхты и атомные бомбы. И если с первыми, по крайней мере, приходилось иметь дело, то в отношении вторых...

– Брось оружие, Хелм!

Погруженный в свои мысли, я зашел в трюм и тут же поплатился за свою беспечность. Сжимая в горячей маленькой руке автоматический револьвер сорок пятого калибра, он поднялся из-за одного из верстаков, протянувшихся вдоль стены слева от меня. Вернее, он задействовал обе горячие маленькие ручки, которыми вцепился в рукоять револьвера, соответственно широко расставив ноги. Неподражаемый стиль. Предводитель штурмовиков, мистер Гомер Эллвин по-прежнему облаченный в опрятную униформу цвета хаки. Позади меня что-то шевельнулось. Я оглянулся через левое плечо и увидел Джину, выходящую из-за распахнутой стальной двери и направляющую мне в спину мой собственный крошечный пистолет двадцать пятого калибра.

– Бросай! – резко повторил Эллвин.

Судорожно, как человек, не помнящий себя от страха, я отбросил автомат, позволяя ему упасть справа от меня. К горлу подступил ком: "Проклятие, я этого не хотел!" Оба моих противника, разумеется, не преминули проводить глазами падающий автомат. Надо же проверить, не повредит ли ему падение. Не дожидаясь, пока оружие ударится о пол, я быстро сместился влево, уходя за спину Джины с ее пистолетом. Дилетант никогда не бывает готов мгновенно спустить курок, особенно, если речь идет о знакомом человеке. Правда, и в случае ее готовности шансы на то, что крошечная пуля двадцать пятого калибра мгновенно собьет меня с ног, были невелики. Однако Джина не выстрелила в то мгновение, когда я промелькнул прямо перед пистолетным дулом. Затем я оказался позади, слыша, как большой револьвер Эллвина разразился впечатляющим грохотом. Сосредотачиваясь на непрерывном движении и извлекая свой револьвер, я успел различить хлопок тяжелой пули, попавшей в плоть и ошарашенный вздох Джины, принявшей заряд, предназначавшийся для меня.

Дальше все пошло чрезвычайно просто, поскольку, как и следовало ожидать, Гомер Эллвин с открытым ртом и выпученными глазами уставился на дело своих рук, что позволило мне спокойно направить в его сторону смит-и-вессон и трижды выстрелить ему в грудь. В кино, обычно, в таких случаях жертва впечатляюще опрокидывается на спину. В реальной жизни Эллвин попросту на мгновение замер и, не выпуская из рук оружия, осунулся вперед.

Звуки выстрелов оглушительным эхом отразились от стальных стен. Последующая тишина вполне заслуживала названия звенящей, хотя не исключено, что звенело только у меня в ушах. Я шагнул назад, подобрал выроненный Джиной пистолет. Крепко обхватив себя руками, словно пытаясь удержать рассыпающееся тело, владелица его опустилась в сидячее положение, опираясь спиной об окрашенную в серый цвет перегородку, неподалеку от стальной двери, послужившей ей укрытием. Однако пока мне было не до нее. Я приблизился к телу Эллвина и извлек револьвер из мертвых пальцев. Затем подобрал отброшенный автомат. У последнего, похоже, пострадал только магазин, который я немедля заменил. Извлек из поврежденного рожка достаточное количество патронов, чтобы наполнить частично использованный, который тоже прихватил с собой. В результате у меня оказался полный запасной боекомплект с тридцатью двумя патронами. Я отыскал на ближайшем верстаке кусок изолированной проволоки, смотал его и сунул в карман. Наконец, покончив со всеми делами, вернулся к Джине.

Присевшая рядом с ней Эми одарила меня укоризненным взглядом, который я воспринял как нечто само собой разумеющееся. Свидетели того, как глупцы подставляют себя под пули, всегда склонны винить в этом более сообразительных, оставшихся в живых. Наверное за то, что умные умудрились уцелеть. Хотя неплохо было бы вспомнить, кто первый взялся за оружие. Джина молча смотрела, как я на манер заправского ковбоя останавливаюсь перед ней с широко расставленными ногами. Молниеносный Хелм, гроза близлежащих островов.

– Ты знал! – прошептала она. – Знал, что я не смогу выстрелить тебе в спину!

– Это никому не удается, – отозвался покорный слуга.

– И знал, что он выстрелит... Ты рассчитал все заранее, черт тебя побери!

– Помилуй, Джина! Ну конечно же, знал. Знал, что выстрелит. Знал, что в меня не попадет. Как можно угнаться за быстро движущейся мишенью, растопырив ноги и ухватившись за пистолет обеими руками? Да, ребятам из ФБР такое удается, но они регулярно упражняются. Я же готов побиться об заклад, что этот субъект стрелял исключительно по неподвижному куску картона. Знал ли я, что он попадет в тебя и будет парализован чувством вины? Да, я и в самом деле рассчитывал на это. Еще какие-нибудь глупые вопросы?

– Ты злишься, – прошептала Джина. – Почему? Ведь пострадала-то я.

Покорный слуга резко произнес:

– Похоже, некоторых людей просто невозможно удержать от самоубийства! Господи, я ежедневно излагал тебе, насколько опасно иметь дело с грозным Хелмом, а ты пропустила все мимо ушей. Проклятие, я даже устроил для тебя наглядную демонстрацию – за несколько секунд уложил четверых, но тебе все равно вздумалось угрожать мне своим дурацким пистолетиком. Отважилась бы ты сыграть с профессиональными игроками партию в гольф, поставив на кон свою жизнь? Так откуда же решимость взять первое попавшееся в руки оружие и соперничать с профессиональным стрелком, вроде меня? Не в моих силах остановить человека, упрямо вознамерившегося совершить самоубийство! Проклятие, Джина, я пытался...

Но глаза ее уже смотрели мимо меня и не видели ничего, кроме черной пустоты. Я закрыл их и поднялся на ноги. В наше время считается, что мужчинам вполне дозволено плакать, но беда в том, что в критический момент на слезы обычно не остается времени. К тому же я сомневаюсь, что это особенно помогает.

– Ты любил ее, да? – произнесла Эми, пытаясь отыскать в случившемся трагический романтизм.

– Конечно, как и всех остальных. Такая уж человеколюбивая натура у меня. Идем, нужно пошевеливаться.

И мы ушли, оставив позади себя только мертвецов и блестящий предмет посреди помещения, молчаливый и выжидающий. Миновали радостно гудящий генератор, единственную счастливую вещь на корабле, добросовестно и радостно выполняющую свою работу. Поднялись по металлическим ступеням. Заливающий палубу дневной свет, хоть и профильтрованный сквозь окна возвышающегося над нами строения, больно ударил по глазам. Казалось, я многие годы оставался погребенным заживо. Я отыскал на палубе относительно чистое место и остановился.

– Повернись и заведи руки за спину, – обратился я к Эми.

Глаза девушки расширились.

– Мэтт, что ты?..

– Делай, что велено!

Эми помедлила, потом судорожно сглотнула и выполнила приказ. Я достал из кармана проволоку, разделил ее на две части, воспользовавшись лезвием в пряжке, поскольку маленький перочинный нож отобрали вместе с декоративным оружием, закрепленным на спине. Одним куском я крепко связал ее запястья.

– Мэтт, я не понимаю...

– Садись рядом с рубкой.

Она неохотно опустилась на палубу. Я присел и вторым куском проволоки связал ей щиколотки. Потом встал и посмотрел на нее сверху вниз.

Лицо Эми стало бледным, как мел. Она прошептала:

– Ты считаешь, что я тебя предала!

Я покачал головой.

– Нет, Эми.

– Да, считаешь! Наверняка! Иначе зачем тебе было это делать? Думаешь, я помогала им. И открыла дверь лишь затем, чтобы заманить тебя в ловушку. Мэтт, я этого не делала!

– Знаю. Они либо заметили тебя, когда ты переплывала фарватер, либо, что более вероятно, обнаружили твое отсутствие, когда относили твои вещи к тебе в каюту. И поняли, куда ты направишься. Догадываясь, что ты намерена меня освободить, а я попытаюсь вызвать помощь по рации, вынуждены были вернуться, чтобы мне помешать. – Я еще раз покачал головой. – Нет, ничего подобного. Ты, милая девушка, и я очень тебе благодарен, однако задумайся, как следует, и поймешь, почему я вынужден так поступить. Не пытайся освободиться, ты только поранишься. Если все пойдет так, как я предполагаю, тебя освободят уже в ближайшее время. – Я поморщился. – А если нет, мы вместе отправимся в преисподнюю.

Где-то вдали послышался поданный с катера сигнал, наподобие тех, что используются в тумане и под мостами. Некто на противоположном конце лагуны проявлял нетерпение. Сигнал отчетливо говорил: "Пошевеливайтесь, не то отчалим без вас!" Бросив последний взгляд на Эми, обиженно и укоризненно взирающую на меня, я поспешно покинул корабль и вышел через заднюю дверь здания. Снаружи ослепительно светило солнце, невероятно яркое в первое мгновение. Окружающее остров море было темно-голубым, за исключением более светлых из-за рифов прибрежных участков. Взгляду моему предстали два белых катера. Это была флотилия, отданная под начало Гомера Эллвина; по-видимому, отправившись разбираться со мной, он назначил заместителя и отослал катера в море. Один из них уже миновал рифы и включил двигатели на полную мощность. Мчался высоко над водой, отбрасывая впечатляющую волну. Второй катер все еще осторожно пробирался между отмелями. Захватывающее атомное приключение осталось позади, и бойцы НАМ возвращались в свои респектабельные дома и офисы, к своим женам и ребятишкам.

Я поспешно направился к углу большого здания и осторожно выглянул, стараясь по возможности не высовываться. Голубой катер все еще ждал у причала. Это был "Каттлфиш". Вновь послышался призывный сигнал. Возможно, Альфред Министер начинал беспокоиться. Однако, интуиция подсказывала: трубил не кто иной, как мистер Гаррисон Поль, председатель правления, нетерпеливый и перепуганный. Удерживая здание между собой и отдаленным причалом, я спустился к берегу, где мог оставаться незамеченным и направился в сторону входного фарватера, повторяя путь, совсем недавно пройденный Эми, с той разницей, что я не успел промокнуть насквозь. Последнее время мне исключительно везло на отважных женщин. Я постарался не думать о том, что совсем недавно их стало на одну меньше.

Я с трудом пробирался по большим изломанным скалам, шершавым, как пемза, но гораздо более прочным. Отнюдь не облегчало передвижения и то, что навешенное на меня оружие заставляло идти буквально на полусогнутых ногах, но отказаться от чего-либо я не решился. Делать пробные выстрелы, чтобы проверить исправность автомата, который бросали как баскетбольный мяч, я не мог, а в случае, если он все-таки откажется действовать, мне придется останавливать двадцатитонный катер полупустыми револьверами сорок пятого и тридцать восьмого калибров и игрушечным пистолетом двадцать пятого калибра.

Подходящее укрытие в расщелине над фарватером я отыскал в тот самый момент, когда двое мужчин на борту катера окончательно разуверились в ожидании и начали отвязывать швартовые. Я увидел, как оба поднимаются по трапу, ведущему с кокпита на верхний мостик. Некоторые прогулочные суда оснащаются как наружными, так и внутренними постами управления; однако рыболовные катера обычно управляются только сверху, откуда рулевой может видеть рыбака, сражающегося в кокпите со своей добычей, и маневрировать соответствующим образом. Неплохо было бы знать, где именно на мостике упрятал Министер свой детонатор и сработает ли взрывное устройство, если я разнесу коробку автоматной очередью. В том, что Министер не преминет нажать на кнопкупоследним отчаянным жестом, оказавшись в безвыходном положении, я не сомневался.

Итак, я действовал почти вслепую. Не сомневаться можно было только в том, что Министер не колеблясь нажмет на кнопку, едва лишь окажется в безопасном месте. Особенно теперь, когда убедился, что на борту "Кармен Суис" что-то неладно. Он не станет ждать никаких сигналов и проигнорирует любые распоряжения Гаррисона Поля. В последний, решающий момент все пошло наперекосяк, но он создал эту штуковину, лучшую из всех, которые он когда-либо создавал, и постарается взорвать ее прежде, чем кто-либо успеет ему воспрепятствовать. И если уж на то пошло, меня направили сюда вовсе не спасать Багамские острова от ядерного уничтожения. Мне было поручено свести счеты с человеком, и этот человек наконец оказался в пределах досягаемости...

Скорчившись позади скалы, я почувствовал, как дурацкая совесть выкидывает очередной фортель – напоминает об обещании, данном ныне покойной женщине: взяться за Министера лишь после того, как тот управится со своей работой. Пришлось твердо напомнить себе, что работу Альфред уже закончил, а обещания ждать, пока он нажмет на кнопку, я не давал. Я проверил автомат. Он был оснащен весьма своеобразным предохранителем. Строго говоря, предохранитель как таковой вообще отсутствовал, рабочая рукоять просто отводилась немного назад, в приемный паз, блокируя механизм. Чтобы подготовить оружие к бою, достаточно было вернуть ее в исходное положение. Далеко не последнее достижение технической мысли, но просто и дешево. Я подготовил оружие к ведению огня, выдвинул для большей точности складной приклад и стал ждать.

Министер вел себя совершенно спокойно. У меня возникло подозрение, что за панелью управления большого катера он испытывает легкий дискомфорт, хоть и знаком с положенной процедурой. Будучи немногим более опытным, я невольно посочувствовал супостату. Сквозь пластиковое ветровое стекло были видны его голова и плечи. Председатель правления стоял рядом с ним, однако прежде чем катер приблизился ко мне, Гаррисон Поль повернулся и начал спускаться вниз по трапу, по-видимому, чтобы убрать разбросанные по палубе канаты, прежде чем те вывалятся за борт и намотаются на винт. Теперь его закрывал от меня угол рубки, который, впрочем, не представлял для меня особой помехи – автоматные девятимиллиметровые пули пробивают и не такие преграды – однако Гаррисона Поля я мог обвинить разве что в том, что он самодовольный мерзавец, что само по себе еще недостаточно для вынесения смертного приговора. Мне предстояло устранить Министера, устранить внезапно и окончательно, прежде чем он успеет задействовать свое смертоносное устройство.

Я наблюдал, как катер поворачивает, направляясь к проходящему мимо меня фарватеру. Расстояние – семьдесят ярдов. "Добро пожаловать, amigo"... Шестьдесят. Пятьдесят. Сорок пять ярдов и теперь ему уже не остановить движущуюся махину, равно как и не свернуть в узком проходе, не посадив катер на мель. Я быстро поднялся, прицелился и открыл огонь, удерживая спуск нажатым и поливая мостик до тех пор, пока опустевший автомат не затих, пованивая порохом и горелым маслом.

У кокпита возникла и бросилась за борт какая-то фигура: председатель правления предпочел покинуть корабль. Второй рожок. Расстояние продолжало уменьшаться. Я не спеша окатил мостик новым потоком свинца, превращая его в груду обломков. Сквозь шпигаты и по боковым стенкам нижней каюты потекла кровь. Кажется, задание выполнено. Большой катер потерял русло фарватера и с оглушительным грохотом налетел на скалы в двадцати ярдах от меня. В то же мгновение вокруг начали разворачиваться другие события. Из моря появились люди в блестящих комбинезонах аквалангистов. Двое волокли Гаррисона Поля. Вытащив его на берег, они поставили председателя на ноги. В мокрых джинсах он выглядел далеко не так хорошо, как некоторые из моих знакомых.

Я увидел Дуга Барнетта, бредущего по воде в мою сторону. Что ж, пора ему и появиться, в конце концов, кому поручено это паршивое задание? Ласты и комбинезон делали его похожим на мокрого тюленя. Не слишком подходящий спорт для пожилого человека. Хотя, возможно, во мне говорила зависть: сам я плаваю намного хуже.

– Он был моим, черт тебя побери! – заявил Дуг.

– Разумеется. И поступает в полное твое распоряжение, – отозвался я.

После чего запоздало осознал, что несмотря на всю мою стрельбу, адская машина так и не взорвалась. Правда, я сосредоточился на цели настолько, что даже если бы это случилось, скорее всего ничего бы не заметил.

(обратно)

Глава 30

Я с любопытством следил за двумя мужчинами, изучавшими блестящий цилиндр, все так же возвышавшийся посреди трюма "Кармен Суис". Похоже, они знали свое дело. По-настоящему приняться за работу они могли лишь после прибытия остального оборудования и по окончании эвакуации близлежащих островов – никто не застрахован от неожиданностей – пока же настраивались на нужный лад.

Мне задали бесчисленное множество вопросов относительно Министера, его послужного списка, о применяемых им взрывных устройствах и любимых ловушках.

Я оставался под рукой на случай, если возникнут новые вопросы. Не стану утверждать, что мне удалось расслабиться и насладиться заслуженным отдыхом, глядя, как специалисты внимательно осматривают и изучают блестящую штуковину с помощью всевозможных странных инструментов, в том числе и обычного стетоскопа. Я старательно убеждал себя, что находиться здесь не опаснее, чем в любом другом месте так называемого Элизиум-Кей, поскольку если по какой-то причине взрыв все-таки произойдет, остров со всем, что на нем находится, включая и меня, просто перестанет существовать.

Я знал, что снаружи происходят многочисленные события, но меня они уже не касались. Я свое дело сделал. Видел, как на носилках утащили Джорджину Уиллистон – мертвую. Видел, как уносили Рикардо Сандерсона – живого. Узнал, что в последнем случае можно рассчитывать на лучшее. Отец Рикардо, адмирал Антонио, руководивший штурмом острова, осуществленным в тесном сотрудничестве с багамскими коллегами, выразил мне благодарность. Но гораздо более горячо – и вполне заслуженно – поблагодарил девушку, оставшуюся с его сыном и ухаживавшую за ним в трудные минуты. Я видел, как уносили Гомера Эллвина и его мертвых соратников, однако ничуть не расстроился по этому поводу, поскольку не испытывал желания прощаться с ними.

– Мэтт.

Голос у меня за спиной прозвучал чрезвычайно тихо, никто не разговаривал в этом месте громко. Наверно, все опасались потревожить устройство лишним шумом. Учитывая недавнюю стрельбу, это выглядело несколько нелепо, особенно в случае Молли Бреннерман, которая находилась здесь от начала и до конца. Она угадала, о чем я думаю, и насмешливо улыбнулась.

– Знаю, бомба вряд ли взорвется от моего голоса, но ведь в таких местах положено говорить шепотом, правда? Как в церкви, только посвящена она не Богу. А вот и проклятый алтарь! – Молли несколько неловко передернула плечами. – Я пришла попрощаться.

Мгновение я молча смотрел на нее. Кто-то одолжил ей большой голубой плащ Береговой Охраны, который она накинула поверх мрачного тюремного наряда. Я не сомневался, что о ней позаботятся и во всех других отношениях, причем не только потому, что сама служила в Береговой Охране и овдовела, выполняя свой долг. Передо мной стояла отважная, умная и привлекательная девушка, и я поймал себя на мысли, что, наверное, не скоро забуду наш маленький любовный розыгрыш. Однако, сколь ни странно, несмотря на все случившееся, нам нечего было сказать друг другу. Я видел, что и Молли испытывает те же чувства. Для нее я остался симпатичным парнем, товарищем, которого неплохо иметь под рукой на случай перестрелки, но несмотря на драматические переживания, между нами так и не возникло никакой связи. Теперь, когда оружие умолкло, оставалось лишь вежливо попрощаться и забыть о случившемся настолько, насколько это возможно.

Молли протянула руку. Я сжал ее, и внезапно лицо девушки густо покраснело.

– Господи, ну и представление мы с тобой устроили! До свидания, Мэтт. Будь осторожен.

– Взаимно.

Она поспешно повернулась и направилась прочь, подгоняемая своими воспоминаниями. Я проводил ее взглядом. Старший из двух саперов, если специалистов по атомному оружию можно назвать саперами, махнул рукой. Я приблизился.

– Чем могу быть полезен?

С шеи у него, как у врача, свисал стетоскоп.

– Эта сволочь тикает, – сказал он. – Едва различимо, но где-то внутри явно упрятан часовой механизм. Видимо, подонок включил его на случай, если не удастся взорвать бомбу с помощью дистанционного управления. Как вы считаете, сколько времени остается?

Я посмотрел на часы.

– Около двадцати четырех часов. Он хотел насладиться, собственноручно взрывая свою игрушку. Стало быть, выбрал последний допустимый срок на случай, если сигнал из Нассау задержится по какой-либо причине. Однако, если кто-нибудь ему помешает или дистанционное управление не сработает, бомба должна была взорваться до окончания заседания на конференции. Хотя это, разумеется, всего лишь догадки.

– Ваши догадки – все, что у нас есть, мистер. Ладно, спасибо.

– У меня есть предположение.

– Давайте.

– Ведь электронные таймеры не тикают, не правда ли? Не исключено, что он поместил внутрь нечто тикающее специально, чтобы вы проглядели более неприятные неожиданности. Это был весьма хитроумный парень.

Мужчина слабо улыбнулся.

– Мы уже подумывали об этом.

– Разумеется. Не мне учить специалиста, как делать его дело.

– Я вовсе не это имел в виду. Мы с благодарностью принимаем любую помощь. Что ж, если у нас в запасе целые сутки, мы не торопясь переберем все по порядку. Думаю, вам тут больше делать нечего.

– Если ошибся насчет времени, подайте на меня в суд. Мужчина улыбнулся.

– Можете не сомневаться.

Я вышел наружу. Вертолет, уносящий на борту всех, кому это дело стоило жизни, только что оторвался от земли. Я проследил, как он разворачивается в сторону Нассау и исчезает вдали. Мне припомнилась некогда попавшая в руки старая книжка о самолетах. Написана она была еще в те времена, когда пара крыльев и пропеллер представлялись величайшим достижением технической мысли, и убедительно доказывала невозможность вертолетов с аэродинамической точки зрения. Что ж, в некотором смысле автор был прав. Вертолеты и сегодня выглядят, как нечто невозможное. Люди в форме по-прежнему хлопотали вокруг, но теперь их стало намного меньше. Я прошел мимо них, глядя, как другой вертолет садится на только что освободившееся место. Настоящая военная эвакуация. Порыв ветра, поднятого винтом, долетел до меня прежде, чем винт остановился. Я спустился к причалу. Яхта по-прежнему стояла на своем месте, заброшенная и одинокая.

– Остались мы с тобой вдвоем, малышка, – сказал я. Каким-то образом им удалось отыскать и вернуть мне отобранные у меня вещи, в том числе и ключи. Я ступил на борт, отпер люк и спустился вниз, благодаря Бога, что Джина Уиллистон была весьма аккуратной женщиной и не оставила после себя никаких личных вещей. Открыл передний люк, чтобы проветрить застоявшийся воздух каюты. Включил главный рубильник аккумуляторов, отыскал карту Багамских островов и разложил на столе, включив свет, поскольку это был темный угол каюты. После чего, наконец, точно определил, где мы находимся, и как мне придется плыть, чтобы выбраться отсюда...

– Эй, на борту! Можно подняться? – Голос принадлежал Дугу Барнетту.

– Заходи. Спускайся вниз и составь мне компанию. – К тому времени, как он спустился по трапу, я успел наполнить пластмассовые стаканчики, один из которых протянул ему. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

– Представляю, как злится Эми. Как она? – спросил я.

– В полном порядке. Собственно говоря, она... – Дуг оборвал фразу на полуслове и неожиданно сменил тему: – Полагаю, ты не мог сохранить его для меня.

– Я догадывался, что ты где-то поблизости, но не знал, где именно. Поэтому предпочел воспользоваться моментом.

– Как бы то ни было, дело сделано, – сказал Дуг, подводя черту под своей местью и ныне покойным Альфредом Министером. Учитывая, что он охотился за ним в течение нескольких лет, я почувствовал невольное уважение, однако оказалось, что у Дуга имеются ко мне претензии: – Несколько дней назад мне представился случай побывать в Корел Гейблс. Марсия... миссис Остерман показала мне свою шкатулку. А в ней кольцо с опалом. И еще с капсулой.

– Я всего лишь выполнил ее просьбу. Она взрослый человек, и имеет право сама распоряжаться своей жизнью. Если бы она попросила тебя, что бы ты сделал?

Дуг помедлил с ответом.

– Нет, думаю, что нет. Но почему она обратилась к тебе?

– Потому что я не врач, который отказал бы в подобной просьбе. И не ты, которого она любила. Она не хотела, чтобы это осталось на твоей совести. Моя совесть беспокоит Марсию намного меньше, и она весьма ясно дала мне это понять. Умная и мужественная женщина. И теперь лишь от тебя зависит, чтобы у нее как можно дольше не появилось желание прибегнуть к последнему средству. Ведь с ролью неутомимого мстителя ты покончил.

Какое-то время Дуг молча смотрел на меня. Затем неожиданно улыбнулся.

– Не слишком ли ты увлекся чужими делами? По-моему, пора немного подумать и о своих. – Он приподнял стакан и осушил его. – Наверху ждет один человек. Б прошлом я не слишком хорошо справлялся с обязанностями отца, да и вряд ли можно ожидать, что Эми так быстро забудет мою слабую веру в нее. Хотя не теряю надежды. Но тебе лучше вести себя с ней хорошо, не то шкуру спущу.

– Только не забудь подыскать других престарелых помощников для этого дела.

Дуг улыбнулся, потом посерьезнел.

– Раз уж ты щедро раздаешь советы несчастным влюбленным, постараюсь не отставать. Я навел кое-какие справки и посоветовался с нашими медиками. У девчонки неприятности и самая большая из них в том, что она себя недолюбливает. Чувствует себя ужасным человеком и стремится либо наказать себя за это сама, либо быть наказанной другими. Так вот, я в некотором роде утратил право на ее доверие, но может быть ты... Господи, я чувствую себя точно болван, вручающий собственную дочь старому опытному ловеласу! И все-таки, буду ужасно признателен... Почему нам всегда попадаются птицы со сломанными крыльями?

– Учитывая количество крыльев, сломанных нами по долгу службы, возможно, будет справедливо, если мы хоть кому-нибудь поможем.

– Хм. Ладно, пора уводить отсюда эту посудину, чтобы ребята могли взяться за бомбу. Мэтт...

– Да?

Дуг задумчиво нахмурился.

– Тебе не приходило в голову?..

– Что нам стоило дать ей взорваться? Возможно, это побудило бы некоторых людей взяться за ум? Он кивнул. И немного помолчав, произнес:

– Хотя, конечно, это неосуществимо. Если все, кто вознамерился спасти мир, станут взрывать ядерные устройства, это мало чем будет отличаться от войны. Ладно, до встречи.

И он ушел. Я ждал, но никто не спускался по трапу. Тогда я налил немного виски со льдом в пустой стакан, и, прихватив напиток, поднялся на палубу. Эми сидела в дальнем конце кокпита, опираясь локтем в румпель. На ней по-прежнему были все те же мятые джинсы и несвежая кофточка. Что ж, это не самое страшное: на борту оставалась одежда, которой она запаслась в качестве миссис Пенелопы Мэттьюс, отправляющейся в свадебное путешествие. Пока же встречу нашу вряд ли можно было назвать официальной вечеринкой – мои изорванные джинсы и рубашка с пятнами крови на спине выглядели не лучшим образом. Я заметил, что Эми удалось привести в порядок волосы, благодаря чему невзрачная одежда отнюдь не портила ее вида. В суматохе событий я успел позабыть, с какой симпатичной девушкой имею дело.

Пока я усаживался рядом, она серьезно смотрела на меня. Я протянул ей приготовленный стакан. Когда Эми взяла его в руку, я заметил, что запястье у нее перевязано, вернее, перевязаны оба запястья.

– Я же говорил тебе: не пытайся освободиться.

– Ты забыл, что обращаешься к девушке, которая любит причинять себе боль. Или терпеть боль от других. Но теперь понимаю, почему ты сделал это. Ты отправлялся за ним, за Альбертом, и, зная, как я к нему отношусь, понимал, что мне потом не избавиться от чувства вины. Вот и оставил меня связанной, чтобы не участвовала в убийстве.

Я пожал плечами.

– Может быть, просто боялся, что ты станешь путаться под ногами.

– Мэтт, я вовсе не хочу быть такой, – тихо сказала Эми. – Такой, какой он пытался меня сделать. Поможешь измениться?

Я покачал головой:

– Коль нужна помощь, обращайся к психиатру. Мы можем предложить только скудную еду, морскую болезнь и загар. Временами немного виски, а может быть и...

– Может быть, что? – спросила она, когда я замолк.

– Немного привязанности. И если тебя устраивают такие условия, давай заводить мотор и побыстрее сматываться отсюда, чтобы ребята могли приступить к работе...

– Мэтт?

– Да?

– Привязанность, – тихо промолвила Эми. – Не могли бы мы... заменить это слово на "любовь"?

Одно мгновение покорный слуга молча смотрел на нее.

– Что ж, можно попробовать, – сказал я.

Так мы и сделали.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Невидимки

Глава 1

Если бы я исправно и своевременно убрался вон из комнаты, ничего не произошло бы. Клянусь. Хотя и сказано в Библии: "не клянитесь"... Тем не менее, клянусь.

Я превозмог омерзение к трезвонящему аппарату, приблизился и снял трубку. В подобных случаях неизменно подмывает коварная мысль: не уделять звонку ни малейшего внимания, притворяться, будто ничего не чувствуешь, не слышишь, не замечаешь; выйти вон, сделать вид, будто исчез неведомо когда; не был, не присутствовал, не разобрал...

Увы.

Be могу себе такого позволить. Хотя бы простого выживания ради. Трубку снять надлежало. И распоряжения выслушать приличествовало. Хотя бы из уважения к Маку.

– Эрик?

– Да, сэр.

– Хорошо, что я застал тебя на месте. Приключилась небольшая неприятность.

Я вздрогнул. Фраза была ключевой и весьма значительной. Сообщи Мак о чрезвычайном положении, боевой тревоге, всемирном потопе – ладно. Это указывало бы лишь на одно: в городе Вашингтоне продолжается привычная грызня, кто-то кому-то не вовремя подставил ножку, ничего страшного... Но после того, как штаб-квартира не раз и не два подвергалась налетам людей, которые справедливо считали нас ощутимым препятствием на своем нечестивом и противодемократическом пути. Мак установил для старших оперативных работников – ныне служащих и ушедших на отдых – своеобразный пароль. Вернее, сигнал полной боевой готовности.

"Небольшая неприятность" означала: корабль вот-вот потонет, и свистать всех наверх, до кочегара и кока включительно.

– Небольшая неприятность, – повторил я, уведомляя, что понял и усвоил сказанное. – Так точно, сэр. Утрясать ее предстоит мне?

При небольших неприятностях, предупредил Мак несколько месяцев назад, полагалось немедленно руководствоваться действующими приказами и уставами, применимыми к положениям крайнего порядка, и в то же время не забывать о выполняемом задании, коль скоро его свойство не противоречит упомянутым приказам и уставам.

Следовало ехать в Хагерстаун, штат Мэриленд – у самой границы с Пенсильванией. Там предстояло переночевать в некоем мотеле, а после навестить некую особу женского пола, коротающую время в местной больнице по причине серьезного сердечного приступа. Что за приступ, насколько серьезен, и как с ним быть, предоставлялось выяснить мне.

А потом доложить: по запасному телефонному номеру.

Тому самому, который мы использовали сейчас.

– Не забывайте, – попросил Мак. – С минуты, когда объявитесь в клинике и спросите известную даму, за вами примутся следить. Ведите себя как ни в чем не бывало и спокойно докладывайте о создающейся обстановке прямо в мой кабинет. Оба мы будем изрядно тревожиться о пациентке, подробно обсуждать ее состояние и методы лечения. Употребляйте в разговоре любую медицинскую галиматью, подхваченную слухом возле больничной койки, можете, например, произносить слово "тахикардия" – учащенный пульс. Но слово "аритмия", означающее по-английски "неравномерное сердцебиение", приберегите. Оно сообщит: обнаружены вещи, выходящие вон из ряда; нужно справиться с подключенным к запасному номеру магнитофоном и выслушать истинный отчет. Уразумели?

– Аритмия, сэр. То есть, неполадки, не касающиеся ни сердцебиения, ни пищеварения... Понял. Думаю, что понял, сэр. Но кто же сия дама, нуждающаяся в услугах санитара-истребителя?

– Госпожа Ватроуз. Астрид Ватроуз. Миссис Ватроуз. Я не потрудился вообразить внешность пациентки. Разумеется, Астрид – прекрасное скандинавское имя; однако отнюдь не означает, что женщина окажется светловолосой и голубоглазой северянкой. По нынешним временам, ежели рискнете голову дать на отсечение, что все Хуаниты – непременно испанки или уроженки Латинской Америки, все Кэтлин – обязательно родом из Ирландии, все особы по имени Рэчел – Рахиль – еврейки, а всякая Астрид – шведка, не сносить вам головы...

– Никогда не слыхал, – сообщил Маку я. – И под каким же именем являться к ней?

– Поскольку миссис Ватроуз пользуется собственным, удружите соглядатаям и беспечно представьтесь как Мэтт Хелм.

Я не понял соображений командира, но почел за благо промолчать. Большой разницы, впрочем, не было: мою физиономию хранят все картотеки, принадлежащие заинтересованным сторонам. Назвавшись Джоном Смитом или Вильфредом Айвенго, я вряд ли сохранил бы инкогнито дольше получаса.

– После того, как ее супруг, выдающийся ученый, бесследно исчез, – продолжил Мак, – миссис Ватроуз обратилась за помощью к нам, ибо прочие государственные службы оказались бессильны. При данных обстоятельствах считаю нужным отрядить в больницу надежного сотрудника.

– Столь хитрые обстоятельства, сэр?

– Подобно самой госпоже Ватроуз, мы отнюдь не убеждены, что ее муж испарился по доброй воле.

– Ватроуз... Ватроуз... Э-эй! Доктор Ватроуз? Доктор Алан Ватроуз, океанограф?

* * *
Глава довольно крупного исследовательского института, позабыл, какого. Сбежал с любовницей и целым чемоданом казенных денег. Получился ужасный скандал...

– Да, газеты резвились вовсю. Только вот беда: кражу никто не доказал; просто крупная сумма исчезла одновременно с доктором, и все.

– Думаете, его похитили?

– Скорее всего. По крайности, это предположение напрашивается. И коль скоро в случае с мужем велась игра нечистая, нет оснований считать, что в случае с женой не прибегнут к тем же или похожим способам. Посему любое недомогание, любое неприятное происшествие надо принимать более нежели серьезно.

Дело понемногу прояснялось.

– Едва лишь миссис Ватроуз выйдет из клиники, нужно всячески посодействовать ей в поисках пропавшего супруга. И постарайтесь уберечь саму даму. Живой и, желательно, здоровой. Болезни бывают различными.

– По-видимому, вы предполагаете, сэр, что из этой передряги Астрид Ватроуз выкарабкается успешно. Допустим, однако, на секунду: тахикардия или как там ее, берет верх. Окончательно и бесповоротно...

– Этого бояться незачем, разве только возникнут очень редкостные осложнения. При своевременном и умелом вмешательстве их почти не бывает. Но даже при наиболее прискорбном повороте дел приложите все усилия, дабы обнаружить и выручить Алана Ватроуза.

Я нахмурился и оскалился на безобидную телефонную трубку. Возникали новые вопросы, и хотя бы на два-три следовало получить ответы.

– А природа таинственного недомогания, постигшего мою будущую подопечную?..

– Тайны здесь нет, непонятно лишь, где и как она умудрилась подцепить сердечное расстройство, – хмыкнул Мак. – Эта хворь составляет полную противоположность обычному приступу. Сердце, вместо обычных перебоев или остановки, начинает биться чересчур быстро. Когда миссис Ватроуз добралась до клиники, пульс достигал двухсот ударов в минуту. Заболевание распространенное, зовется, повторяю, тахикардией. Снимается несколькими препаратами, среди коих, сколь ни забавно, числится и хинин. Точнее, хинидин – им-то и накачивают сейчас пациентку. Сдается, успешно. Ритм сердцебиения восстановился, новых припадков не отмечается.

– К чему же содержать миссис Ватроуз в стационаре?

– Верности ради. Хотят удостовериться, что здоровье восстановлено.

– Понимаю, сэр. Красноречивое стечение обстоятельств. Муж пропадает без вести. Жену срочно постигает сердечное расстройство, о котором раньше не было и помину... Правильно?

– Да.

– Случись это вдали от лечебницы, исход мог оказаться смертельным. Верно?

– Да, Эрик.

– И кое-кто вздохнул бы с немалым облегчением, ибо кончина миссис Ватроуз не вызвала бы никаких расспросов. Естественная смерть...

– Да.

– Сэр, давайте определим: ежели встанет выбор – надобно спасать жену и оставлять мужа на произвол судьбы или наоборот?

– Мы, разумеется, предпочли бы сохранить миссис Ватроуз, – невозмутимо промолвил Мак, – но дама есть и останется лишь средством к достижению цели.

– Целью же является Алан Ватроуз?

– Нет, – сказал Мак. – Целью служу я.

* * *
Несколько мгновений я ошалело молчал, прислушиваясь к ворчанию проносящихся по улице автомобилей.

– Сэр, лучше объяснитесь подробнее, – сказал я со всемерной осторожностью.

– Все весьма просто. Доктор Ватроуз – не единственный выдающийся гражданин, исчезнувший в течение минувшего года. Пропадали деловые люди, политики, ученые – и каждый раз под вполне объяснимым предлогом. Возьмем показательный пример: некая высокопоставленная леди, причастная к производству компьютеров и программ, Джэнет Бельштейн, предположительно сбежала с молодым красавчиком и денежными фондами компании, хотя кражи, опять-таки, достоверно установить не сумели. Обратите внимание: история почти неприлично походит на случай с Аланом Ватроузом. Две капли воды.

Мак сделал краткую паузу и продолжил:

– Невидимки-похитители всякий раз используют эту схему – с небольшими, но малосущественными отклонениями. Нервные срывы, пламенная страсть, алчность... А итог неизменен: внезапное и бесследное бегство. Точное количество подобных происшествий сообщить не могу; невзирая на рьяные усилия полиции, немало субъектов умудряется удрать с чужими деньгами по-настоящему, и никто никогда не находит ни денег, ни их самих...

Поколебавшись, командир завершил тираду:

– Пока наличествуют лишь два следа, сулящих успех. Один из этих следов – миссис Ватроуз. А второй – я.

– Простите, сэр, но я сегодня глупее обычного. Разъясните.

– Предположим, – сказал Мак, – что существует организация, по неведомым соображениям поставившая себе задачей выкрадывать избранных, обладающих определенным общественным весом и влиянием...

– Но миссис Ватроуз, насколько я разумею, похищать не собираются? Коль скоро скормили ей непонятное снадобье, вызывающее тахикардию и способное отправить на тот свет...

– Эрик, в их затее миссис Ватроуз не играет никакой особой роли. Она служит мелким затруднением, побочным неудобством для невидимок. Если муж был известным исследователем шельфа, то жена вовсе не располагает любопытными океанографическими сведениями и не знает в этой области ничего сколько-нибудь важного. Миссис Ватроуз не приобретение, а обуза. Верней, угроза.

– Конечно. Только причем же здесь вы, сэр? Имею в виду след, возможную ниточку. Ведь вы тоже попадаете в разряд угрозы, и немалой, но уж никак не приобретения по научной части, извините за прямоту.

На другом конце телефонного провода послышался печальный вздох.

– Горько сознавать, что подчиненные считают тебя закоренелым невеждой, Эрик! Но для правительства я представляю ценность вполне достаточную, согласен? И в голове ношу кой-какие вещи, способные кое-кого изрядно заинтересовать. Согласен, до происшествия с мужем миссис Ватроуз я вряд ли попадал в поле зрения загадочных невидимок, но теперь очутился в нем. И должен быть устранен прежде, нежели примусь докапываться до истины.

Мак порол какую-то полубессвязную чепуху, но я старался внимать ему с примерным терпением. В должный час, говорил опыт, очень многое, выглядевшее несуразным, обретет и смысл, и толк.

– Убивать меня было бы расточительно и глупо, – уведомил Мак. – Все равно, что сжечь материалы засекреченного архива, не раскрыв ни единой папки.

– Вы осведомлены о невидимках, сэр? Заслали к ним агента? Или доносчика приобрели?

– Отнюдь нет. Наблюдаю, записываю, сопоставляю творящиеся вокруг вещи; пускаю в дело здравый рассудок.

Мак негромко рассмеялся.

– Если бы ты, Эрик, решил пособить моему исчезновению, какую версию навязал бы следователям, как обставил бы мнимый побег, дабы придать ему достоверность? В моем возрасте, смею полагать, о любовных проказах судачить не приходится. Фонды нашей организации, к несчастью, не столь велики, чтобы на них покушаться. Врач уверяет: я обнаруживаю чрезвычайно мало признаков нервной перегрузки для человека, занимающегося подобной работой – стало быть, о нервном срыве речи не заведешь. Как же объяснить исчезновение?

И умолк, дожидаясь ответа.

Я помедлил, однако время для околичностей и пустых любезностей казалось неудобным.

– Патриотизм и преданность, сэр, сделались нынче едва ли не бранными словами. Честность и честь из моды вышли. Оттого и детекторы лжи применяются везде и всюду. Настала эра продажной шкуры... Я под любым предлогом заставил бы вас хоть мельком увидеться, столкнуться с парой-тройкой известных коммунистов. Позаботился бы состряпать несколько доказательств, неопровержимо обличающих ваше двурушничество. Много ли теперь надо, чтоб в измену поверили безоговорочно? И потом, когда вы исчезли бы, все как один пришли бы к неминуемому выводу: у Мака накопился ворох обид или амбиций неутоленных или просто жадность взыграла... Или, простите великодушно, Мак давным-давно прислуживал и нашим, и вашим... Не первый раз приключается, не последний...

Командир отмолчался, и я поспешил продолжить:

– Конечно, сэр, никто, кроме нескольких агентов-сосунков, доверчивых и падких на сказочные россказни, этому не поверит...

– Благодарю, Эрик, – отозвался Мак. – Ваша догадка всецело верна. После того, как меня достигли некоторые слухи, пришлось провести негласное дознание. Оказалось, я числюсь раздраженным, озлобленным субъектом, чью работу якобы никогда, на протяжении долгих лет, не ценили по достоинству, чью организацию постоянно ущемляют в денежном отношении, обходят заслуженными почестями, надлежащими наградами.

– Понятно.

– В последние месяцы немало странных личностей, представлявшихся журналистами, осведомителями и еще неведомо кем, просили о встрече. Изредка напрашивались на постоянную работу... О прослушивании телефона в моем кабинете было сообщено кому следует, однако снять их не потрудились.

– Поэтому и пользуемся другим номером?

– Да.

– И вы намерены "похититься"?

– Ужасная грамматика и неверно по существу. Я собираюсь позволить себя похитить. Уже очень долго не участвую в операциях лично, чуток заржавел, самое время размяться и навыки прежние припомнить. А вы с Джоэлем присмотрите за полубеспомощным начальником. Помнишь Джоэля? Вам довелось потрудиться на пару в западных штатах.

– Так точно, сэр.

Предложение опять потрудиться вместе было новым тонким сигналом: эту линию тоже взяли на крючок и сейчас внимают беседе в оба уха. Или в большее количество оных, неизвестно.

– В сущности, – продолжил Мак, – до поры до времени приметесь орудовать независимо друг от друга. Но, потеряв меня из виду, Джоэль подтянет брюки, поправит носки, проверит шнурки и ринется на поиски. Не исключаю, что преуспеет. Если нет – будешь вытягивать ниточку "Ватроуз". Надеюсь, хоть кому-то удастся напасть на верный след и добраться до места, используемого как потайная тюрьма для всех похищенных. Там наверняка и меня отыщете.

Я хмыкнул.

– Вы чересчур оптимистические предположения строите, сэр. Во-первых, похищенных могут содержать и порознь. Во-вторых, могут прятать и вместе: в просторной братской могиле, где оставлено местечко и для вас.

Возражал Мак довольно долго и убедительно. Ежели босс утвердился в какой-либо мысли, то защищает ее зубами и когтями. А признаваться, что основывает свои умозаключения на чистейшей интуиции, не будет ни за что на свете. Правда, интуиция у Мака отменная, и все же я порадовался, что, пущего разнообразия ради, не мою, а собственную жизнь поставил он в прямую зависимость от зыбкого предположения.

Касательно моей жизни, сообщаю: она с этого дня изрядно осложнялась.

Так неизменно случается, когда оказываюсь в непосредственной близости от Вашингтона, округ Колумбия.

(обратно)

Глава 2

Погода стояла на удивление весенняя. Магистральное шоссе почти просохло, чего нельзя было сказать о Дорогах, по которым я странствовал в продолжение последней недели. Автомобилей насчитывалось немного, лишь однажды, близ развилки, уводившей на Вашингтон, я угодил в небольшой затор, не задержавший меня, впрочем, надолго.

Времени было еще в избытке, и я правил путь с умеренной, крейсерской скоростью, обмозговывая услышанное по телефону.

Для начала следовало поразмыслить о двух прослушиваемых линиях. Мак явно играл в одну из хитроумных своих игр, сообщая неприятелю, что опеку, учрежденную над его кабинетом, обнаружил, а о второй пакости, не подозревает, якобы, ни сном, ни духом. Пускай ребятки резвятся привольно...

А вот какие сведения вознамерился командир скармливать "невидимкам" по запасной линии?

Возникал резонный вопрос: к чему, и с какой стати упоминалось имя Джэнет Бельштейн? Отчего именно сей отдельно взятый случай сделался типическим примером? Уже много лет я истолковывал загадочные с виду распоряжения и намеки, всегда имевшие потаенный смысл... Что пытался втемяшить мне босс, не настораживая "слухачей"?

Правда, наличествовал ключ. Если здоровый субъект любого возраста уведомляет открытым текстом, что слишком состарился, чтобы заподозрить его в любовных шалостях, надобно срочно бить боевую тревогу и облачать всех окрестных девиц в бронированные, плотно прилегающие пояса целомудрия.

Проглотив утреннюю чашку черного кофе, я дозвонился до Дугласа Барнетта, в Санкт-Петербург, штат Флорида, и привел в действие силы, коим следует вступать в дело при чрезвычайном положении. Вы, должно быть, не позабыли: уволиться из нашей организации вчистую просто невозможно. И даже старых боевых кляч, покрытых шрамами и вкушающих заслуженный отдых на привольных пастбищах, ставят в подобном случае под ружье.

Полковая труба прозвучала, отставной скакун встрепенулся и навострил уши.

– Барнетт слушает.

– Здорово, Авраам, это Эрик. У Мака небольшая неприятность. Разъяснения получишь по номеру 325-3376. Усвой и передай товарищам...

– У Мака небольшая неприятность. Разъяснения – по номеру 325-3376.

– Умница, amigo. Как поживает Эми?

– Прекрасно, – ухмыльнулся Дуглас. – Дружка нового завела, помладше и покрасивее длинного старого урода, с которым якшалась раньше. Позабыл имя... Шельм или что-то созвучное.

– Передай мои поздравления, – рассмеялся я. – Нос держи по ветру, а порох сухим. Конец связи.

Следующий звонок также вызывал Флориду, но противоположную оконечность штата. Нужно было потолковать с репортером из "Майами Трибьюн", помогавшим мне прежде. Разыскивали парня едва ли не четверть часа, но телефонные счета наши оплачиваются Дядюшкой Сэмом, а потому я исполнился терпения и дождался.

– Мейкледжон слушает. Я представился.

– А, поставщик "Джека Дэниэльса"!

Встарь доводилось благодарить его бутылками отборного виски; Спад не запамятовал этого приятного для себя факта.

– Чего тебе надобно, убивче? – полюбопытствовал он.

– Джэнет Бельштейн. Высокопоставленное лицо в компьютерном бизнесе, недавно пропавшее. Можешь разузнать о даме как можно больше подробностей?

– А вашингтонские источники что, иссякли?

– По-прежнему бьют в Вашингтоне. Только помутнели чуток.

– Ага... Погоди минутку, припоминаю...

Спад Мейкледжон умолк, напрягая свой обширный мозг.

– Если потребуются ученая степень, деловые качества и полный послужной список, нужно копаться в архивах... А сразу же сообщаю следующее. Дама работала в "Электро-Синхроникс, Инкорпорейтед", где благополучно достигла вице-президентской должности. Пятьдесят два года от роду, сбежала с двадцатичетырехлетним тренером-теннисистом, у которого брала уроки. Прихватила около двух миллионов. Последнее обстоятельство не доказано.

– Имя теннисиста?

– Эмиль Йернеган. Девичье имя женщины – Джэнет Ревекка Винтерхольт.

–О`кей, – ответствовал я, – спасибо. Пинта виски за мною.

Мейкледжон поколебался, потом неторопливо произнес:

– Эти исчезновения весьма любопытны, Хелм. Пропадают не звезды первой величины, чье отсутствие всполошило бы всю Америку, а граждане средней руки. Но достаточно выдающиеся, чтобы представлять живой интерес для газетчиков! И неизменно подыскивается убедительное, порочащее объяснение...

– Что ты сказать пытаешься?

– Что пинту виски, заодно со словесными выражениями благодарности можешь оставить себе. А вот ежели всплывет любопытная история – вспомни, среди прочих, и о старине Спаде.

– Возглавляешь список, amigo.

* * *
Я вступил в больницу через парадную дверь, справился у дежурной сестры милосердия о номере нужной палаты, поднялся на третий этаж. Не стучась, вошел, обозрел простертую на постели пациентку. Жалкое было зрелище, душераздирающее, как выражался мохнатый ослик из очаровательной сказки Милна. Впрочем, ежели человек не являет собою прискорбной картины, встает естественный вопрос: а на кой ляд ему в клинику ложиться?

Астрид Ватроуз повернула голову.

– Худо мне, – пожаловалась она еле слышно.

– То есть?

– От хинина переменился состав крови... Почему все несчастья рушатся на меня одну?..

– Экая несправедливость, – усмехнулся я.

Вздрогнув, женщина выдавила:

– Вы жестоки. Циничны... Поделом же мне; скулить не надо... Но я не привыкла болеть... Чудовищное ощущение.

Славное лицо: вернее, было славным, покуда все кости не начали проступать сквозь обтянувшую их кожу. Карие глаза поблекли, запали. Густые светлые волосы разметались по подушке. Раньше, наверное, были пышными и пушистыми, но теперь сделались грязными и свалявшимися.

Поразительный контраст – соломенная блондинка с карими глазами. Явление очень редкое и чрезвычайно пикантное.

Растрескавшиеся, покрытые корками губы. Ежели не подделка, учиненная при помощи высохшего воска – значит, бедолаге и впрямь скверно.

– Шесть футов четыре дюйма, – прошептала миссис Ватроуз. – Тощий, как жердь... Ядовитый, жалящий язык. Мэттью Хелм, надо полагать... Вашингтон сообщил, вы приедете и поможете – но чем же?..

– Меня зовут Хелмом. А как помогать – рассказывайте сами.

– Вызволите меня отсюда, если сумеете. Пока меня еще не доконали всякими снадобьями... Как будто сердечного приступа мало было!..

Прерывисто вздохнув, Астрид Ватроуз промолвила:

– Прикусила губу во сне... Пробудилась, начала выплевывать кровь. А та – не желает сворачиваться! Полюбуйтесь: я вся покрыта крошечными кровоподтеками. Капиллярные трещины под кожей... И – невесть когда развившаяся гемофилия!

Кивнув на капельницу, от коей к локтевому сгибу женщины тянулся шланг, оканчивавшийся никелированной иглой, я спросил:

– А чем вас теперь накачивают?

– Просто раствором глюкозы. Не хотят протыкать новой дырки в руке, если снова понадобится переливание... Коль скоро кровь не начнет свертываться по собственной воле, начнут подавать особые препараты. Уверяют, будто те изменят положение сразу и полностью... А букет вы принесли мне?

– Да, ежели поблизости не сыщется женщины покрасивее, – невозмутимо сказал я. И определил цветы в прозрачный стеклянный сосуд на ночном столике.

Голос миссис Ватроуз понизился до шепота, почти неразличимого.

– Коль я не выживу, добирайтесь до Лизаниэми, начинайте поиски там, и только там... Это выше Полярного Круга, почти в Арктике. Запомните: Лизаниэми... Повторите название...

– Лызанайми, – выдавил я с преднамеренно дубовым произношением.

Астрид Ватроуз нетерпеливо и раздраженно мотнула головой:

– Лизаниэми!

– Лизэнайми.

– Судя по имени, в роду вашем были шведы, – буркнула госпожа Ватроуз. – А простейшего слова и выговорить не можете!

– Лизэнайми отнюдь не шведское название.

– Да, финское, но любой швед способен хоть чуток изъясняться по-фински. А вы чересчур долго жили в Америке.

– Хм! Я, вообще-то, здесь родился!

– И я, однако есть люди, не забывшие речи своих предков.

Астрид пожала плечами, плюнула – мысленно, разумеется, – на бестолкового скандинава-отщепенца.

– Лизаниэми, – повторила она. – Сама слышала, как толковали о стране льда и ночи...[56] Говорили: уж там-то искать не догадаются... Займитесь Кариной Сегерби, пожалуйста. Выручите моего Алана и его «смуглую даму»...[57] Ханну Грэй. Найдите их, освободите, спасите. Я не виню мужа. Должно быть, ему просто приелись блондинки.

– Кариной Сегерби?

– Да, вы же не глухой. И живете в Вашингтоне; а все дело прошло вашингтонские городские газеты насквозь.

– Видите ли, – возразил я, – в упомянутом городе я объявляюсь лишь затем, чтобы повесить шляпу на крючок меж двумя заданиями...

– Газеты писали глухо и невнятно. Приблизительно год назад ее муж погиб, схлопотал пулю. Карину освободили, но лишь благодаря пользе сомнения...

– Вот как?

– Да не было ни малейшего сомнения! Равно как и в том, что именно Карина скормила мне отраву перед самым выездом из Вашингтона! Мы позавтракали вместе – и, видимо, негодяйка подлила чего-то в аперитив... Я остановилась в Хагерстауне, почуяв неладное, и попросила помощи... Помните: Лизаниэми! Помните: Сегерби!..

Я кивнул.

– Чем тебя нынче пользуют от сердечной неурядицы?

– Н-ну... Если разумеешь... Прошлым вечером скормили стероиды: точнее, Солю-Кортеф. Поправили собственные ошибки. Восстановили свертываемость крови... Апротив тахикардии вводят или "прокаин" или "прокан"... "Прокан"! Правильно! "Прокан-SR"...

Чуток успокоившись, она попросила меня позаботиться о покинутом на стоянке автомобиле. Злополучная колымага осталась бедовать среди машин, принадлежащих врачам, отнюдь не пациентам. Больная, перепуганная, глухой ночью, Астрид Ватроуз припарковала бьюик на первом попавшемся месте, в нескольких шагах от приемного покоя. Потом неверными шагами ввалилась внутрь. А доктор, уплативший за свое постоянное прибежище – вернее, не за свое, а за автомобильное, – готовился учинить скандал.

Кроме того, надлежало выписать миссис Ватроуз из мотеля. Ибо попросила, исчезая в лечебном направлении, приглядеть за вещами, а также продлить срок пребывания. Не думала, что задержится на столь долгое время.

Следовало уплатить, расквитаться, забрать пожитки и привезти их сюда; не позабыв о плаще, висящем на крючке в стенном шкафу, и туалетных принадлежностях – сиречь, мыле, зубной пасте и щетке, полотенце и тому подобных мелочах. Я сказал, что это не составит ни малейшего труда, поскольку мой собственный мотель чудным образом оказался тем же самым...

Потом пришлось выйти вон и разыскать доктора. Ничем не примечательный эскулап, заведовавший кардиологическим отделением, отослал меня к врачу лечащему, который, по счастью, не поспел отбыть в неизвестную никому сторону.

Рассмотрев очень внушительное удостоверение, выдаваемое нам исключительно ради подобных случаев и ничегошеньки не говорящее, медик подобрался, улыбнулся и явил полную готовность к сотрудничеству. Милую готовность.

– Когда миссис Ватроуз выписывают?

– Следовало бы задержать еще немного; удостовериться, что никаких сюрпризов природа не припасла, и выздоровление идет законным чередом... И что новое средство оправдало ожидания.

– Простите, но если этот приступ вызван искусственно, сможет ли дама в итоге отказаться от пилюль или приговорена к ним пожизненно?

– М-м-м... Если применялся искусственный ускоритель сердцебиения, пациентка позабудет о лекарстве очень скоро. Но, ежели по чести, мистер Хелм, ваши доводы кажутся... м-м-м... несерьезными. Чистейшая рутина плаща и кинжала.

– А так оно и зовется, – ухмыльнулся я. – В самую точку попали. Кстати, возможно ли вызвать аллергию на хинин искусственно? Лабораторным способом? Клиническим... так сказать?

Врача буквально перекосило от возмущения.

– Здесь?! В нашей лечебнице?! Вы слишком ударились в мелодраму, вовлеклись в нее!.. Хорошо, хорошо, проверю, ежели настаиваете...

Он кисло улыбнулся:

– И мне самому спокойнее будет, когда удостоверюсь.

Автомобиль Астрид Ватроуз обнаружился в надлежащем месте, на стоянке. Изысканный коричневый лак, обитые плюшем сиденья, уйма хитрых современных приспособлений, облегчающих водителю жизнь. "Бьюик-седан", поменьше прежних громадин, выпускавшихся в шестидесятые, однако по сравнению с моею собственной колымагой – сущий четырехколесный авианосец.

Управляя незнакомым автомобилем, нужно сосредоточиться вовсю; но я не настолько увлекся, чтобы не приметить следовавшей на расстоянии белой "хонды", объявившейся позади, едва лишь я откатил от больницы. Могло быть, разумеется, и чистым совпадением, да не верю я в подобные совпадения.

Домик миссис Ватроуз, естественно, привели в порядок. Застеленная кровать, аккуратно прибранные вещи, тщательно закрытые дверцы шкафов и тумбочек. В ванной комнате висела на "плечиках" пикантная ночная сорочка – добросовестная в мотеле была горничная, ничего не скажешь. Навряд ли сама женщина потрудилась бы определить сорочку на место, почувствовав сердечные перебои и спеша в больницу.

Кокетливая сорочка, отметил похотливый мистер Хелм, засовывая пожитки миссис Ватроуз в саквояж.

Перекинув через руку дорогой коричневый плащ (в тон машине покупался, что ли? А может, машину приобретали в тон плащу?), я вышел вон и двинулся в собственный коттедж. Заворочал и заскрежетал ключом. Вошел, повернулся, определил саквояж слева от входа, чтоб не мешал. Начал разгибаться.

– Стой! Замри! – послышался окрик. Звучал сей окрик натянуто, звенел несомненной истерической ноткой. – У меня пистолет! Не выпрямляться! Не шевелиться!

– Дышать разрешается? – полюбопытствовал я.

(обратно)

Глава 3

То, как верещали, и то, что мололи при этом, явственно свидетельствовало: у меня за спиною любитель, причем женского пола. Можно было предпринять кой-какие действия, с немалой надеждой на успех, между прочим. Нас учат: покорно и безвольно замирать под прицелом – не самый лучший образ поведения. Следовало бы швырнуть саквояж под ноги незнакомке, одновременно запустив плащом в голову; рухнуть, перекатиться, одновременно извлекая револьвер, выстрелить. Против умелого агента эти штуки малополезны, а любителя почти неизменно застают врасплох.

Явись ко мне мужчина, я, пожалуй, так и поступил бы. Или чуток иначе: существует несколько весьма внушительных трюков, помогающих избавиться от нахала. Но поскольку сзади обреталась женщина, зверствовать попусту не стоило. Истеричной дилетантке очень и очень тяжело решиться спустить курок, ежели вообще сумеет нажать гашетку с достаточной силой.

Опустив саквояж, я неторопливо распрямился.

– Говорю, не двигаться!

Я лениво повернул дверную ручку, потянул створку на себя.

– Стой, стрелять буду!

Медленными, осторожными шагами я отправился вспять, в прохладный сумрак весенней мэрилендской ночи.

Дверь со вздохом затворилась за мной.

Выстрелов не раздалось.

Немедля отступив на три фута в сторону, я притаился, держа коричневый плащ Астрид Ватроуз на матадорский манер.

Как выяснилось, я оценил крикливую дуру вполне правильно. Дверь приоткрылась. Убедившись, что путь свободен, гостья бодро выступила наружу: маленькая блондинка в белом брючном костюме – для ночного-то набега! Боги бессмертные...

В руках у девицы не замечалось никаких огнестрельных устройств, а через плечо была перекинута белая же дорожная сумка. Разглядывать эту доморощенную Мата Хари подробнее было недосуг. Я загородил неприятельнице дорогу, накинул на светловолосую голову плащ, ухватил в крепчайшие объятия и оттеснил, временно беспомощную, назад, в коттедж.

Сызнова очутившись внутри, я поспешил подставить противнице ногу и опрокинуть незнакомку на пол, позаботившись рухнуть сверху всей тяжестью своих двухсот фунтов. Или чуть больше – сказывают, я немного пополнел. Превосходный прием, разом оглушающий кого угодно, а хрупкую молодую особу и подавно.

Дверь опять автоматически закрылась, лязгнул язычок английского замка.

Нашарив сумку, я безо всяких церемоний содрал ее с девичьего плеча и отбросил подальше. Потом поднялся, одновременно сдергивая долой плащ. Несколько мгновений пытавшаяся отдышаться гостья лежала недвижно, боясь шевельнуться и вызвать мой справедливый гнев. Наконец, удостоверившись, что ее не пристреливают, как собаку, не насилуют, словно рабыню, и не избивают, точно боксерскую грушу, юница присела, опасливо глядя на меня сквозь полупрозрачную завесу волос, упавших на лицо.

– Иди, бери свою сумку, – разрешил я. – Извлеки оттуда пистолет и положи вон на тот столик, подле окна. Захочешь ненароком выпалить – милости прошу. Но запомни, выпалить все равно не позволю, а вот пистолетик засуну прямиком тебе в задницу. Рукоятью вперед.

На свет Божий объявился крохотный черный пистолет очень своеобразной конструкции. Не автоматический магазинный зверек, а слаженный "под старину" вороненый двуствольный дерринджер. Девица пересекла комнату и водрузила оружие на указанное мною место.

Я не без любопытства учинил пистолету осмотр. Два курносых, вертикально спаренных ствола. Маленькая, изогнутая рукоятка – только в случае с дерринджером и "рукоятка"-то говорить не хочется, ибо руке яти, сиречь иметь, почти нечего. Больше трех пальцев рядом не поместишь. Лучше было бы назвать эту часть пистолета просто держаком. Стрелять из дерринджеров доводилось, укладывая указательный палец вдоль стволов, а курок спуская средним. Противоестественно. Впрочем, дерринджер и не предназначался для пальбы в естественных условиях.

Он был оружием картежников. Почти исключительно ради этого и создавался. А чтобы прикончить поганого шулера, восседающего по другую сторону ломберного стола, не требуется ни большой начальной скорости заряда, ни меткости избыточной.

Игроки былых времен таскали такие пистолеты либо в рукаве, либо в особом кармашке атласного жилета. Изобрел пистолетишко парень по имени Деринджер, а уж откуда взялось в названии второе "р", никто пояснить не сможет. Но так принято писать.

– Можно... – Стоявшая в противоположном конце номера девушка замялась. Она только что подняла и повесила на крючок брошенный коричневый плащ: – Можно, я отлучусь? В уборную?..

Я постарался не осклабиться.

– Будьте как дома.

Незнакомка упорхнула. Дожидаясь ее, можно было исследовать карманную артиллерию чуть попристальней. Открывался дерринджер простым переламыванием, как дробовое ружье, но и сопротивлялся при этом изрядно, что указывало: пистолет новенький, неиспользованный. В камерах золотисто поблескивали два патрона. Я защелкнул оружие, сунул в пиджак и направился к сумке. Там обнаружилась коробка патронов "магнум" двадцать второго калибра. Двух недоставало. Следовательно: пистолет и опробовать не потрудились, приобретя.

Коробку я тоже отправил в пиджак. Среди обычной дамской дребедени отыскался паспорт. Шведский, выданный двадцатичетырехлетней Карине Агнете Сегерби.

Мгновение-другое я простоял сощурясь. Девица оказалась чертовски фотогенична. Ежели двадцатичетырехлетнее создание способно выглядеть хорошеньким на снимке, сделанном для паспорта, созданию лучше покупать билет на первый же самолет до Голливуда: успех гарантирую.

Шведка, временно живущая в Соединенных Штатах, в городе Вашингтоне, округ Колумбия. Похоже, консультирует фирму "Нордический Текстиль, Лимитед"...

Выйдя из уборной, девица приблизилась и вызывающе посмотрела на меня. Теперь, уплатив неизбежный долг матери-природе, она опять исполнялась боевого духа.

– С облегченьицем! – вежливо поздравил я. – Пистолет и патроны оставляю себе. Кстати, покупая ствол, весьма невредно испытать его.

– Не имеете права! Это грабеж! Я уплатила за дерринджер... сто шестьдесят долларов!

Крохотная заминка выдала Карину Сегерби. Сколько бы ни стоил пистолетишко на самом деле, раскошелилась девица явно и несомненно сверх счета. Оно и понятно: иностранка, на законных основаниях оружие приобрести непросто; пришлось принимать услуги черного рынка.

– Могли заплатить жизнью, сударыня, – ответил я. – Пулю схлопотать, когда скомандовали "замри". Счастье ваше, что умею отличать угрозу мнимую от настоящей. Впредь будьте осторожней, миссис Сегерби.

– А, успели в паспорток заглянуть?

– Для... уроженки Уппсалы вы очень лихо изъясняетесь по-английски.

Я чуть было не брякнул "для Svenska flicka" – шведской девушки, но вовремя прикусил язык. Во-первых, это восприняли бы как дурацкое проявление мужского превосходства; ну и, во-вторых, без истинной нужды в деле нашем никогда не обнаруживают излишних способностей. Карине Сегерби отнюдь не полагалось знать, что я умею связать на шведском даже два слова. Равно как и Астрид Ватроуз не следовало заподозрить, будто я способен выговаривать финские названия чисто и почти без акцента.

– Кстати, об этикете... Меня зовут Мэттью Хелмом.

– Конечно. Астрид сообщила: вы приезжаете нынче днем. Я навестила ее в клинике. Астрид Ватроуз.

– А пистолет зачем припасли?

– Для самозащиты! – огрызнулась девушка. – Астрид объявила, что вы со мною посчитаетесь на славу и за все сразу. Особенно за то, что я, злодейка, якобы подсыпала ей в бокал какую-то пакость... А вы служите в зловещей и беспощадной правительственной организации, взявшейся отыскать пропавшего Алана Ватроуза.

– Но, учитывая судьбу вашего собственного супруга, и вооруженное нападение на меня, вовсе не считаю предположение Астрид необоснованным.

– Ложь! Я не убийца! И ничего никому не подсыпала!

– Тогда с какой стати явились ко мне в номер, запасясь пистолетом?

Карина облизнула губы.

– Надо же было... хоть посмотреть, что вы за человек.

– И?

Некоторое время девушка безмолвствовала, изучая меня, потом спокойно произнесла:

– Храбрый человек, рискнувший получить пулю в спину, однако не пожелавший стрелять в наглую, безмозглую девицу. Мягкий человек, не потрудившийся даже оплеуху ей отвесить впоследствии.

Приятно было повстречать существо, считающее меня мягким и храбрым. Это отнюдь не всеобщее мнение.

(обратно)

Глава 4

– Реакция миссис Ватроуз на хинин, – молвил Мак, обретавшийся в шестидесяти милях от меня, – чрезвычайно досадная помеха... Говорите, гемофилия начиналась?

– Да, сэр, но сердечную аритмию сумели укротить, и будем надеяться, несворачиваемость крови тоже окажется временной. Вводят "прокан", это, кажется, очень хорошее средство.

– Что ж, не забывайте докладывать регулярно, – сказал Мак, не обнаруживая никакого особого интереса, но я понимал: ключевое слово услышано и принято к сведению. Мак прослушает магнитофонную пленку второго аппарата и раздобудет нужную информацию. А коль скоро исчезнет прежде, нежели раздобудет, место босса временно займет Дуглас Барнетт, и сделает все то же самое...

Астрид Ватроуз полулежала, опершись на подушки, и питалась. Лицо ее обрело более здоровый цвет, а волосы были вымыты и расчесаны. Даже немного помады на губах обнаружилось.

– Недурно выглядите, – заметил я. – Отменно.

– За что сердитесь? – полюбопытствовала Астрид, пристально изучив мою физиономию.

– Сами знаете, голубушка. Вчера вечером ко мне явилась гостья. С пистолетом.

Астрид вскинулась было, наверное, хотела сказать, что понятия не имеет, о чем речь ведется; но подумав, промолчала. Нахмурилась.

– Карина Сегерби, – пояснил я, хотя все было понятно и без того.

– Пистолет? Карина Сегерби? Уверяю, у меня и в мыслях не водилось... Да где же эдакому ребенку, иностранной подданной, оружие раздобыть?

– Хорош ребенок.

– Вы успели исследовать Карину достаточно, чтобы вывести заключение о ее зрелости? – не без насмешки осведомилась госпожа Ватроуз.

– Пришлось побороться в обнимку, покуда ствола не отобрал. Вернее, двустволки. Дерринджера. Свидетельствую: Карина – полностью развитая, вполне созревшая женская особь рода homo sapiens.Но впредь очень прошу предупреждать о возможном покушении, независимо от того, намереваетесь натравить на меня щенка резвящегося или злобную матерую суку.

Астрид облизнула губы.

– Не представляла, что она способна... броситься! И не забывайте, пожалуйста: я сама назвала имя Сегерби, сама сказала – будьте начеку! А излагать вам, как закатила истерику в присутствии глупой девчонки, не захотела... Да, выболтала, каюсь. Не люблю Карину.

С полминуты я ломал голову: где здесь правда, где тут ложь? Если вообще наличествует немного правды...

– Выкладывайте все касаемо ваших отношений. Давно ли знаете Карину, при каких обстоятельствах познакомились, почему девушка согласилась позавтракать с дамой, которая ненавидит ее?

– Да нет, я просто не люблю Карину. Она вгоняет меня в тоску, – ответила Астрид. – Несколько лет назад, когда Алану пришлось отправиться в Вашингтон по служебному делу и я поехала вместе с ним...

Но в эту минуту отворилась дверь и появился врач-кардиолог, с коим я советовался накануне. Хартман[58] – чудная фамилия для кардиолога! И нарочно выдумать нелегко.

Он выслал меня вон из палаты, пока обстукивал Астрид, обшаривал ее черным раструбом стетоскопа, слушал и высчитывал пульс. Наконец, вышел наружу и направился прямиком туда, где я коротал время, подпирая больничную стену спиной.

– Изумительно быстрое выздоровление, – уведомил он. – Конечно, после двух таких потрясений: сердечный приступ и хининовый шок, организму потребуется известное время, чтобы оправиться полностью, а потому рекомендую немного задержать пациентку в стационаре. До субботы лучше подержать ее под наблюдением. Хотя уверен: все пойдет на лад. Образуется в наилучшем виде.

Я слегка усмехнулся.

– Это хорошие новости, доктор. Благодарю. Теперь выкладывайте скверные.

Секунд пятнадцать Хартман глядел на меня глазами, в которых можно было прочесть все, что угодно, кроме приязни. Потом вынул из кармана объемистый конверт.

– Насчет заданных вами вопросов, – неохотно сказал он. – При существующих обстоятельствах не вижу, каким способом хининовый шок могли спровоцировать преднамеренно. С другой стороны, вещества, способные вызвать неудержимую тахикардию, существуют, причем содержатся в различных, более или менее доступных, лекарственных препаратах. Вот перечень, снабженный примечаниями касательно правил продажи. Сознаюсь, я составлял его с дурацким чувством, будто роман детективный сочиняю. Надеюсь, читать окажется интересно... Только добрый совет: не стройте на этой основе никаких далеко идущих версий. Все анализы и пробы свидетельствуют в пользу обычнейшего приступа, вызванного... Сознаюсь, мистер Хелм, о том, какие именно естественные поводы могут вызвать подобное учащение пульса, мы и сами лишь подозреваем, а с уверенностью сказать не в силах... Да, сестра?

– Это мистер Хелм? Вас просят ответить по телефону, в палате номер триста пятьдесят семь. Звонят из Вашингтона.

Внезапные звонки из Вашингтона крепко действуют на нервы. Я постарался убедить себя, что ребята просто затеряли ключ от сортира на третьем этаже и хотят выслать курьера, дабы забрать у меня запасной.

– Спасибо, сестра.

Я спрятал полученный от доктора Хартмана конверт, церемонно поклонился:

– Весьма признателен.

– Добро пожаловать в любое время, – любезно промолвил Хартман голосом, далеким от искренности. Доктора можно было понять. Я намекнул, по сути, что он проглядел покушение на убийство, совершенное прямо в стенах здешнего лазарета. Доктор негодовал. Но в глубине души явно беспокоился, что невыносимый правительственный агент может быть недалек от истины...

Возвратившись в палату, я взял протягиваемую Астрид Ватроуз трубку.

– Хелм.

В ответ раздались три слова.

– Улепетывай, – распорядился Дуглас Барнетт. – Повторяю: улепетывай.

– Вас понял, улепетываю, – выдавил я и придавил рычажок.

Обозрел женщину.

– Облачайся, да поживее. Нужно поскорее уносить ноги, пока крыша на голову не рухнула.

(обратно)

Глава 5

– Но иглу вытягивать и капельницу перекрывать, мистер Хелм, доведется вам, – сообщила госпожа Ватроуз нежданно спокойным голосом. – Я немного трусовата...

По спокойствию, с коим она приняла нежданное и всецело непонятное известие, эдакого заключить было немыслимо, но заниматься психологическими изысканиями я решил чуток погодя.

Собственный обширный опыт пребывания в больницах и госпиталях давал мне возможность орудовать быстро и сноровисто.

Поскольку все нужные принадлежности были заранее принесены сестрой милосердия, метаться и разыскивать вату и спирт не пришлось. Я крепко ухватил стальное жало, снял полоску пластыря, неподвижно удерживавшую иглу на месте, прижал смоченный тампон к локтевому сгибу, выдернул острие, тотчас перекрыв проспиртованной ватой образовавшуюся на месте прокола скважину. А сверху наложил новую липкую ленту.

– Подымайтесь.

Я сощурился:

– Соизволите подняться или нет?

– А соизволите отвернуться?

– После того, как вы спустили на меня малолетнюю преступницу с пистолетом, подставлять вам затылок? Увольте.

Губы Астрид Ватроуз растянулись в лукавой улыбке. Она встала с высокой больничной кровати, невозмутимо ухватила сорочку за кружевной подол, стянула через голову широким взмахом обеих рук. Самоуверенности этой даме было не занимать стать. И правильно.

Если физиономия Астрид обнаруживала явные следы недавнего недомогания, то об изящном, стройном, очень женственном теле такого сказать не решился бы никто. Умеренно высокая, слегка загорелая, она преднамеренно дразнила меня стриптизом наизнанку – одеванием вместо разоблачения.

– Что вам передали по телефону? – полюбопытствовала госпожа Ватроуз, жужжа застежкой-"молнией".

– Улепетывать велели. На нашем жаргоне означает: выметайся оттуда, где находишься, и прихватывай всех, чьею сохранностью дорожишь, ибо приближаются субъекты, не питающие к тебе нежных чувств и вознамерившиеся учинить человекоубийство.

– Уже приближаются?

– Да, дьявольщина! Шевелитесь, миссис Ватроуз.

– И кто же?

Я лишь пожал плечами:

– Понятия не имею. Но босс ошибается очень редко. Сообщать о Дугласе Барнетте, занявшем кресло Мака, я посчитал преждевременным.

– Сердечные капли, таблетки, пилюли – чем вас, бишь, пичкают? Запасли?

– Нет, конечно. Их попросту приносят четырежды в день, вот и все...

– Когда нужно принимать следующую порцию?

– Через два часа, ровно в десять. Говорят, если немного запоздать, большой беды не будет, но лучше не запаздывать чересчур.

– Значит, поедем в аптеку, где меня знают и не станут задавать ненужных вопросов. "Прокан"?

– Да, "Прокан-SR", пятьсот миллиграммов.

* * *
Когда мы достигли черного хода и выбрались на открытый воздух, Астрид Ватроуз уподобилась выброшенной на берег рыбе.

– Сумеете прошагать полтора квартала? – спросил я озабоченно. – Могу оставить здесь и подкатить прямо в машине, да не стоило бы...

– Не оставляйте меня, пожалуйста, – выдавила Астрид. – Сами говорите, сюда убийцы спешат.

Полтора квартала мне довелось буквально волочить ее на руках. Полная пожилая дама, повстречавшаяся по пути, брезгливо сморщилась, думая: стыд и позор! Женщина успела с утра пораньше надраться до полбесчувствия! Ужас!

Распахнув дверцу моего приютившегося прямо за большим фургоном автомобиля – юркого форда, – я свалил Астрид на заднее сиденье и принялся отдуваться сам. Госпожа Ватроуз казалась очень бледной и очень измученной. Мысленно я извинился перед ней. Не следовало ни разговаривать излишне резко, ни, тем паче, ерничать.

Но сентиментальные рассуждения лучше было перенести на потом.

Из города мы вылетели по магистральному шоссе 1-70 и скоро достигли Балтимора, где я повернул на 1-270, уводившее к Вашингтону. "Хвоста" не замечалось, а ежели таковой и наличествовал, то преследовал очень умно.

Хотя вряд ли. Ребята сработали из рук вон плохо. Я прикатил на машине, машины подле мотеля и клиники не оказалось, но где-то же она стояла! Форд полагалось обнаружить и взять под наблюдение. Или нет...

На границе округа Колумбия дорожное движение стало гораздо гуще. Отчаянно вертя баранкой, я умудрился достичь городской черты, не врезавшись в чужую колымагу и не дав никому налететь на себя; заколесил по вашингтонским улицам, постарался обогнуть квартал, в котором живу, десятой дорогой.

Инстинкт самосохранения. Конечно же, адреса моего и телефона домашнего ни в одном общедоступном справочнике не отыщется, но те, кто учинил охоту на Хелма, безусловно, оставили засаду подле берлоги. Разумнее было не рисковать.

– Вам лучше? – спросил я приподнявшуюся и слегка порозовевшую Астрид Ватроуз.

– Кажется. Где мы?

– В столице. Расскажите-ка про Лайза...наэми?

– Лизаниэми. Только я ничего больше не знаю.

– Где слыхали название?

– Этого сообщить не могу. Не имею права. Распоряжение вашего командира.

– Где располагается Лиза-ни-эми? – спросил я раздраженно, делая вид, будто исхитрился, наконец, уловить верное произношение. Непрерывно искажать отлично понятное слово было затруднительно.

– И этого не знаю. Честное слово.

– Название финское, – изрек я задумчиво. – Говорите, севернее Полярного Круга? Стало быть, Аляску и Канаду со счетов сбрасывая, ибо там финнов раз, два – и обчелся, приходим к выводу: либо Карелия, где говорят по-фински – но туда нашим невидимкам добраться безумно тяжело...

– А если это русский заговор?

– Ох, сомневаюсь! Либо Швеция, Норвегия и, разумеется, сама Финляндия. Придется учинять научное географическое изыскание.

– Простите, на мою помощь можете не рассчитывать. Передвигаюсь, как видите, словно улитка обморочная.

Я пожал плечами в ответ.

– Конечно, было бы неизмеримо лучше дать вам полный продолжительный отдых. Но выбора нам не оставили. Верней, оставили выбор: бежать или погибнуть. А ежели все едино бежим, то какая разница, куда именно? Вам придется просто высидеть в авиационном кресле некоторое время, и только. Прочее – забота летчиков и стюардесс. Насколько понимаю, легкие перегрузки при взлете повредить не способны.

Я покосился назад:

– Подумайте! Вам необходимо скрыться, исчезнуть из поля зрения противника. Чего же лучшего желать? За нами охотятся по непонятным соображениям, хотят укокошить? Отлично. Пускай охотятся напропалую. А мы пойдем на север, как сказал незабвенный шакал Табаки. Точней, полетим. Ищи-свищи ветра в поле... Вы – храбрая и спокойная девочка. Выдержите. И, кстати, по ту сторону Атлантики обещаю отдых в наилучших мыслимых условиях. Оправитесь полностью, обретете новые силы – и с Богом! На поиски. В славную и захватывающую полярную экспедицию...

Некоторое время Астрид хранила полнейшее молчание. Затем без тени улыбки промолвила:

– Тогда вы потащите меня за руки, а нести за ноги придется кому-нибудь еще. Я рассмеялся:

– Эдакую костлявую худышку и сам уволоку, без постороннего вмешательства. Переброшу через плечо и бодро двинусь в избранном направлении.

– Хвастун, – улыбнулась госпожа Ватроуз и состроила мне рожицу. – Хорошо, мистер Хелм. Отправлюсь в это безумное путешествие. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, как вы будете метаться и заламывать руки, если хлопнусь в обморок прямо на льдине!

– Умница, девочка.

Астрид раздраженно тряхнула головой:

– Пожалуйста, прекратите лязгать языком и бросаться "девочками" да "худышками"! Нечего мена по головке гладить да за ухом почесывать! Я уже не падаю от усталости и пребываю в бодром расположении духа. Наибодрейшем! Где здесь ваша хваленая аптека?

(обратно)

Глава 6

Стоя в телефонной будке на углу, я видел, как служащий бензозаправочной станции наполняет маленькому форду бак. Парень оказался добросовестным субъектом: проверил давление воздуха в шинах, уровень масла и – о чудо! – не поленился протереть стекла влажной тряпкой.

Следовало бы шепнуть бедолаге пару слов на ушко. Если так обхаживать каждого, кого обслуживаешь, мигом лишишься места: нечего юлить перед клиентами, надо обращаться с ними, точно с придорожной грязью! Тогда успеешь пропустить за час гораздо больше посетителей, и прибыль принесешь куда большую.

Впрочем, по этой части тоже нельзя переусердствовать, ибо тогда вылетишь за хамское отношение к проезжим...

Покрыли мы немалое расстояние. Купив и скормив спутнице "Прокан-SR", я заставил ее сесть на переднее пассажирское кресло, выпрямить спинку, застегнуть ремень безопасности. Потому что сзади объявилась, наконец, пиявица неотвязная, муха докучливая, "хвост" долгожданный. И следовало, на всякий случай, изготовиться.

Уж больно много знали эти ребятки для ватаги похитителей-невидимок, собравшихся умыкнуть Мака. Не могли же, в самом деле, обладать подробным досье на каждого сотрудника! Но парни, безусловно, ведали, где обитает в городе Вашингтоне М. Хелм, эсквайр, и об этом надлежало поразмыслить основательно.

Потом, не теперь. Теперь меня заботило только то, что позади снова показалась белая "хонда" с экипажем из двух плотных мужчин. Маленьких светловолосых девиц не наблюдалось.

Имея форсированный мотор и зная Вашингтон, как свои пять пальцев, я думал, будто сумею стряхнуть эту шантрапу не позднее, чем через десять минут. Увы, у ребят оказался двигатель, форсированный ничуть не меньше, если не больше, и шофер попался многоопытный.

Стряхивать их пришлось полчаса или около того. Я включил турбонаддув, помчался не хуже пьяного лихача, в худшем стиле голливудских кинобоевиков начал работать заносами, вилять под возникавшие по пути арки, проскакивать под светофорами, уже готовившимися переменить огонек с зеленого на красный. Диву даюсь, как не угодил в полицейские лапы.

Но преследователи оторвались.

И, решив пополнить запас горючего, я стоял, чувствуя себя черепахой без панциря, бесконечно уязвимым существом, запертым в стеклянной будке, открытым всеобщему обозрению, делающим звонок, от которого зависело отнюдь немало.

Никто из прохожих либо водителей, впрочем, не обнаруживал ни малейшего интереса к моей скромной персоне. Боевую тревогу я уже передал по линии, сделав условный звонок во Флориду, в дом Дугласа Барнетта. Позволил аппарату прогудеть ровно пять раз и повесил трубку. Теперь Эми понимает: что-то не заладилось, надо оставаться в полной готовности и ждать вызова по другому, безопасному телефону с другого, более безопасного и надежного аппарата.

Все эти неимоверные сложности были обусловлены загодя, еще когда Мак утверждал порядок действий при чрезвычайных положениях.

Астрид уплатила парню двадцать долларов наличными. Разумная дама. На кредитных карточках обозначаются имена; банкнота же странствует инкогнито. Я считал гудки. Напряжение делалось неимоверным. Наконец, на другом конце провода раздался щелчок.

– Это я, – уведомил я. Обычная шпионская чушь, вроде условных фраз, кодовых кличек и коротких паролей отметалась. Ежели трубку снимает человек, не знакомый с моим голосом, пиши пропало и надавливай рычаг.

– Фу-у-у, – сказала Эми. – Слава Богу, запасной испровещился! Жду звонка, точно соловей лета; уже начинала тревожиться: верно ли поняла папины распоряжения? С тобою все хорошо, Мэтт?

– Разве тебе не безразлично? – улыбнулся я.

– Не глупи, – недовольно сказала Эми. – Нет, разумеется! У папы серьезные неприятности в Вашингтоне.

– То есть?

– Он улетел туда, чтобы учредить... н-ну, своего рода временное правительство, покуда не объявится этот субъект, которого вы зовете Маком. Исчез ни с того, ни с сего.

– Знаю, мы ждали этого, затем я и связался с Дугласом.

– Не помогло. Я насупился:

– Что-о?

– Папа велел передать буквально следующее: король исчез, как ожидалось, но престолонаследие полетело кувырком, на троне сидит узурпатор.

– Какой еще узурпатор?

– Человек, известный тебе лучше, чем папе. Ненавидящий вашу организацию вообще, и тебя, голубчика, в особенности. Папа очень тревожится из-за старого приятеля по кличке Эрик. Сказал, если ты не запамятовал Беннетта, сам все поймешь.

– Господи Иисусе, – благочестиво изрек я. – Вот куда заводит безрассудное милосердие. Не удосужился пристрелить напыщенного, злобного мерзавца, покуда мог, а нынче доводится платить за слюнтяйство.

– Получается, был хоть один мерзавец, которого ты не удосужился пристрелить? – осведомилась Эми безо всякого особого выражения в голосе. На этом и разбились вдребезги былые наши отношения: на том, что старина Мэтт оказался просто маньяком-убийцей.

– Как видишь.

– Я должна устроить тебе встречу с агентом по кличке Джоэль. Он сообщит обо всем прочем.

Имя Беннетта разом разрешало множество загадок. Негодяй исхитрился учинить новый заговор и захватить Маковское кресло в отсутствие владельца, отвесив Дугласу пинок под зад, ибо оперативный работник из Дугласа был выше всяких похвал, а политик – никакой. И, наложив лапу на все наши картотеки, досье и файлы, Беннетт резвится напропалую.

Не удивительно, что белая "хонда" висела на хвосте, словно пришитая!

Отныне предстояло сражаться на два фронта. Против невидимок, похитивших Мака, и против старины Беннетта, решившего разом и основательно утрясти былые счеты.

Со мной, да и с остальными тоже.

– Давай-ка по порядку. Я оставил Маку на магнитофонной ленте некое название, просил справиться в отделе изысканий и разработок. Звонил из Хагерстауна. Отец успел получить у аналитиков нужные сведения или Беннетт перекрыл всякий доступ к архивам?

– Повезло тебе, – сказала Эми. – По словам папы, это было единственным успешным и завершенным его деянием в качестве принца-регента. Он заказал и получил общий предварительный обзор вопроса, но работа еще продолжается. Потихоньку... Если Беннетт не пронюхал, конечно. Погоди, папа все продиктовал по телефону, секундочку...

В тысяче миль от меня зашелестели бумажные листы.

– А, вот! Как вы, кстати, произносите сие жуткое словцо?

– Лизаниэми.

– Ты счел его финским, и угодил в "яблочко". "Лиза" по-фински, видимо, не значит ничего...

– Ошибаешься. Это женское имя, как и у прочих.

– А-а-а! "Ниэми" переводится как "мыс". Например, крупный финский город Рованиэми, на севере, у слияния двух рек. Вопрос: насколько надежен твой источник?

– Полностью ненадежен, однако обладает очаровательным акцентом: либо шведским, либо финским, либо вообще непонятным.

– И, безусловно, блондинка? – осведомилась Эми насмешливо.

– А как же!

– И, конечно, молоденькая?

– Старая тридцатидвухлетняя карга.

– Старая? Карга? – Эми хохотнула. – Продолжаю. Название финское, но город находится по шведскую сторону границы.

– Ага, значит, все-таки, он существует! Я уж было заподозрил подвох.

– Попроси у блондинки прощения. Это маленький поселок, лежащий среди северных пустошей, у шоссе Е4. Дорога тянется от Стокгольма, огибает Ботнический залив и достигает Хапаранды, а дальше сворачивает на Хельсинки, финскую столицу.

– Понятно.

– Если добираешься туда, пересекая Швецию, нужно покинуть Е4 не доезжая Хапаранды, близ маленького города Порккала, с двумя "к". Двинешься по грунтовому тракту в глубь страны, проделаешь сто двадцать миль, держа направление на север, и угодишь прямиком в Лизаниэми, шумный вавилон, обитаемый несметными жителями, ровным счетом сто пятьдесят душ. Это чуть выше Полярного Круга.

Я нахмурился.

– Погоди, почему сто двадцать миль? В Европе, кажется, меряют километрами...

– Минутку, дай проверить... Воспоследовала пауза, потом раздался удрученный голос:

– Верно. Совершенно верно. Сто двадцать километров. Приблизительно семьдесят пять миль, да?

– Иных Лизаниэми на карте нет?

– Сколько же тебе надобно? – засмеялась Эми и тут же осеклась: – Прости, Мэтт. Понимаю... Иных, кажется, нет.

Я вздохнул.

– Беда в том, что название мне преподнесли на тарелочке, да еще и фарфоровой вдобавок. А я не склонен верить услужливым официантам, не забыла? Предполагалось, что придется попотеть, и лишь потом выудить хоть какие-то данные о нужном месте. А на поверку больно уж легко да просто получилось...

Эми промолчала.

– Подозреваю, кое-кто резвится, веселится за мой счет, рассуждая: ох, и надуем тупого правительственного наемника, чьи мозги полностью сосредоточены в правом указательном пальце! Впрочем, оценка примерно совпадает с вашей собственной, верно, мисс Барнетт?

Из Флориды прилетел серебристый смех.

– Никогда не считала тебя тупым! Только жестоким...

Поколебавшись, Эми переменила тему разговора:

– Как насчет Джоэля? Что сообщить отцу?

– Скажи Дугласу, Джоэль может встретиться со мною в аэропорту Даллеса. Национальный рейс три-ноль-семь, до аэропорта Кеннеди, вылет – в без пяти три. Сойдемся у контрольных ворот; придумывать сложные затеи недосуг. А сейчас мне лучше завертеть рулем, ибо иначе просто не поспею на борт.

– Будь осторожен, Мэтт.

– Разве я не всегда осторожен?

Эми недоверчиво расхохоталась, а я повесил трубку, не понимая, что, собственно, тут забавного. Если профессиональный истребитель доживает до моих лет, получается, он постоянно работал со всевозможной осторожностью...

Астрид поджидала в машине. Забравшись внутрь, я покатил прямиком к ближайшему шоссе. Обратившись кормою к аэропорту Даллеса, где меня дожидались, я направил автомобиль в сторону Вашингтонско-Балтиморского Национального Аэропорта, где не дожидался никто.

Не столь удобно в качестве отправного пункта при перелете через Атлантику, зато гораздо безопаснее.

Осторожность – прежде всего!

(обратно)

Глава 7

Громадный самолет, нечто вроде "Локхида"-переростка, яростно гремел и грохотал, пересекая параллели и меридианы, проносясь по ясному и голубому – на этой, относительно малой высоте – небу. Клубившиеся, очень походившие на исполинские комья ваты, облака проплывали снизу, напрочь закрывая тянувшийся под исполинскими крыльями пейзаж. Если, конечно, можно звать открывающийся с птичьего полета вид пейзажем. Я отнюдь не отвечаю за точное значение французского слова. Кажется, это совпадает с немецким понятием ландшафта...

Карта полетов, заботливо положенная в кармашек на спинке переднего кресла, исправно подсказывала: мы очень долго будем витать над сушей, прежде нежели уклонимся в сторону открытых соленых вод. Но даже если внизу проплывала очередная канадская провинция, облака скрывали ее на славу.

– Не понимаю все-таки, – сказала Астрид. – Неужели в Вашингтоне стряслась настоящая катастрофа? Иначе зачем бежать сломя голову? Согласна, твой начальник испарился. Временного заместителя выгнали вон безо всяких положенных объяснений. Воссел в его кресло субъект по имени Беннетт... Ну и что? С какой стати мы удираем из Соединенных Штатов?

По пути из Вашингтона в Нью-Йорк я не забыл посвятить Астрид в дела, касавшиеся ее хотя бы слегка. Смена командования к таким делам относилась.

– Вашингтон, – произнес я назидательно, – весьма забавный город. Ежели воруешь и умудряешься при этом сохранить безукоризненно честную физиономию – на здоровье! Коль скоро тебя ухватили за руку при ограблении банка – хлоп! А-та-та плохому служащему! Провинился мальчик, а ведь учили: красть – нехорошо... Получил по заднице – и ступай себе с миром. Застигли того же самого ублюдка в постели с чужой супругой – фидон, экий конфуз! Но простительно. Поймали со шприцем, полным героина – ай-ай-ай! Тьфу на тебя! Наркотики здоровью вредят. Уж постарайся, любезный, чтоб широкая публика ничего не пронюхала... Иначе блюстители морали тебя похоронят. Живьем.

– Угу, – кивнула Астрид.

– Но ежели попадешься на такой досадной и ничего не значащей мелочи, как государственная измена, – сказал я, – осложнений не будет. Легкий назидательный подзатыльник – и дело с концом. Уразумела? Вот и славно.

– А ты не преувеличиваешь? – недоверчиво спросила Астрид.

Я пожал плечами.

– Человеку, о котором идет речь, уже дважды крепко перепало от нашей организации; оба раза – по заслугам. Оба раза он уцелел и получал новую должность, не менее престижную и прибыльную. Но парень отнюдь не добряк по натуре, и очень мстителен.

– Мистер Беннетт?

Я кивнул.

– Года полтора назад его схватили на горячем и отпустили подобру-поздорову. Сомнительная служба, возглавлявшаяся в то время Беннеттом, была упразднена, к великому его огорчению. Беннетт неограниченно распоряжался ватагой головорезов, готовых на все. Не так уж и мало для субъекта с подобными притязаниями и склонностями. В утешение, однако, дали голубчику другое местечко в правительственной иерархии...

– Даже не наказали?

– Окстись. А вот этот олух, рядом с тобою восседающий, даже не воспользовался превосходным случаем отделаться от господина Беннетта раз и навсегда. Злобу парень, разумеется, затаил неимоверную. Мы ведь похерили его многообещающую карьеру в качестве руководителя некой секретной службы. И теперь, когда Мак исчез, Беннетт воспользовался возможностью забрать под начало другую банду, еще похлеще той, которой лишился не без моего содействия.

– Получается, у тебя новый командир; по крайней мере, до тех пор, покуда не возвратится прежний? И только? Зачем же удирать вон из Соединенных Штатов?

– Я не из Соединенных Штатов бегу, а в Швецию. Это не совсем одно и то же.

Отсалютовав Астрид бокалом шампанского, который взял с подноса у проходившей мимо стюардессы, я продолжил:

– Теперь Беннетт пользуется услугами целой стаи бешеных волков, которым начхать, чью глотку велят перегрызть, лишь бы крови свежей налакаться.

– Но ты же не таков, Мэтт?

Я скривился.

– Во-первых, не судите опрометчиво. А во-вторых, я не единственный сотрудник. И в-третьих, ежели Мак не возвратится вообще, назначение Беннетта сделается постоянным. Понимаешь?

– Кажется... да...

– Открытых и явных выпадов Беннетту и предпринимать незачем. Всего-то и требуется не допустить, чтобы Маку своевременно пришли на помощь. Не исключаю, конечно, что шеф и собственными силами вывернется, но Мак далеко не молод, а опыт оперативной работы изрядно подрастерял. Он рассчитывает на дружескую, надежную руку. И руке этой Беннетт захочет помешать.

– Ага...

– Нужно всего лишь изъять из обращения меня и Джоэля. Меня – в особенности. Тогда затея Беннетта, можно считать, увенчалась полным успехом.

– Изъять из обращения, – медленно повторила Астрид. – Получается, убить?

– Конечно.

– Каким же образом? Не станут ведь собственные товарищи...

– Душенька, – расхохотался я, – ты попросту не представляешь, с каким сборищем кровопийц и душегубов связалась! Да, безусловно, я сам не подчинился бы приказу, исходящему от подобной твари. Но у Мака полным-полно молодых, честолюбивых агентов, жаждущих отличиться и готовых исполнить любое распоряжение, отданное прямым начальством. Как натасканные боевые псы.

– Видишь? Организация, подобная вашей, возможно, и полезна, если ею руководят разумно. А сверни хоть что-либо не туда – и она становится чудовищным инструментом.

Я опять пожал плечами.

– Не будем философствовать. Лучше слушай внимательно. Следят за нами постоянно, и выпускать из-под наблюдения не собираются...

– Но ты же стряхнул вашингтонский "хвост"!

– Конечно. И билеты повезло купить в последнюю минуту, на последние места. В самолете, скорее всего, соглядатаев нет. Но в Осло дожидается комитет по встрече, не сомневайся. Да им и стараться особенно вряд ли стоит. Нужно просто расположиться в Лизаниэми – там, куда мы движемся, – и караулить желанных гостей.

– Но тогда...

– Мы не в состоянии сбить наблюдателей с панталыку, – осклабилсяя. – Играть приходится их краплеными картами. Посему попытаемся тасовать шулерскую колоду более ловко, нежели сам шулер. Беннетт уверен, будто знает меня. И забывает, что я тоже его знаю. Среди прочего, хорошо помню: терпение и выдержка не относятся к Беннеттовским достоинствам.

(обратно)

Глава 8

О стволах я беспокоился не на шутку. При других обстоятельствах я вылетел бы в Осло безоружным и получил револьверы прямо в аэропорту, забрал их у человека, заранее извещенного по Маковским каналам. При других обстоятельствах.

Но рассчитывать на содействие Беннетта было бы, говоря мягко, сумасшествием, отправляться в Скандинавию с голыми руками – безумием, а поэтому я засунул смит-и-вессон вместе с двадцатидвухкалиберным автоматическим крошкой в чемодан, чемодан сдал в багаж и положился на судьбу. Да еще на знаменитую беспечность норвежской таможни.

Беспокойство оказалось напрасным. Офицер попросту шлепнул штампом по нашим с Астрид паспортам, откозырял и широким жестом пригласил проходить. Я немедленно, прямо в аэропорту, взял напрокат крошечный красный фольксваген, зачем-то украшенный эмблемами фирмы "Форд". Мотор в этом "жучке" отсутствовал – вернее, присутствовал, но заметить его наличие было затруднительно. Работал двигатель то ли на заводной пружинке, то ли на резиновой тяге – точно сказать не берусь.

Все же мы покинули аэропорт на самоходном экипаже, а это гораздо лучше, нежели топать пешком.

– Говорил же, станут поджидать, – обронил я, поглядев в зеркальце. – Вот они, прямо сзади, прошу любить и жаловать.

Астрид не отозвалась. Она уснула почти сразу же, как только устроилась в пассажирском кресле справа от меня.

Обнаружив у широченного шестирядного бульвара приличный с виду мотель, я свернул, зарегистрировал спутницу и себя как мистера и миссис Хелм, разбудил Астрид, проводил в номер. Женщина двигалась неверными шагами, дышала часто и прерывисто.

– Пилюли глотать не пора? – спросил я.

– Может быть... При таких перелетах, из одного часового пояса в другой, теряешь всякое чувство времени.

– Стрелки передвигаем к... та-ак... к четырем, а значит, лекарство нужно принять немедля. Погоди минутку, принесу воды.

* * *
Проверив изъятый у Карины Сегерби дерринджер, я засунул его в носок – прекрасный, высокий, плотно обтягивающий носок, способный служить весьма удобным хранилищем для маленьких огнестрельных приспособлений. А на предплечье, под рукавом, пристроилась хитрая кобура, куда я определил автоматический пистолет. Вытряхнув из смит-и-вессона все до единого патроны, я налил себе терапевтическую дозу неразбавленного виски – две унции.

Знакомый врач как-то сказал, что, в отличие от лошадиных порций, сия доза весьма благотворна для организма. И прибавил:

– Люди, которым справедливо толкуют о вреде неумеренных выпивок, имеют полнейшее право знать, что полное воздержание от алкоголя не менее вредно.

Прав он или нет, не сужу, но точно ведаю: хороший глоток виски взбадривает и встряхивает, а мозг после этого мыслит с обычной ясностью.

Разбавлять напиток водой я, как уже говорилось, не стал, ибо ванную заняла Астрид и ввалиться со стаканом в руке значило бы натолкнуть женщину на мысль, будто я неудержимо вожделею к телу, накануне явленному на обозрение в американской больнице. Тело было соблазнительным, ничего не возразишь, но ронять собственное достоинство не годилось.

Астрид выступила наружу: посвежевшая, на ходу расчесывавшая длинные светлые волосы, благоухавшая дорогим мылом. Лукаво прищурилась.

– Вы принесли обет целомудрия, мистер Хелм?

– Давайте проясним положение, – предложил я. – Перед вами совершенно здоровый мужчина, коему присущи все здоровые мужские порывы. Безопасности ради нужно разделять номер, по крайности, некоторое время. Вы по-прежнему не слишком здоровы. Когда поправитесь – охотно приму любые предложенные подарки. Но если не предложат ничего, скорбеть не стану.

С минуту Астрид изучала меня пристальным взглядом.

– Вы, кажется, и впрямь неплохой человек.

– Легко раздаете комплименты, – заметил я сухо. – Мак неплохой человек, я неплохой человек... Берите свой стакан, садитесь и побеседуем. Или сперва хотите передохнуть?

– Нет, я отлично себя чувствую.

Астрид опустилась в кресло, сделала маленький глоток шотландского. Потом водрузила напиток на низкий журнальный стол.

– О чем побеседуем?

– Для начала, об этом.

Быстро вынув из раскрытого чемодана смит-и-вессон, я бросил его спутнице. Швыряться оружием не рекомендую никому, но ежели проследить за реакцией человека на летящий в его сторону ствол, о человеке можно узнать немало.

Глаза Астрид распахнулись, но женщина успела поймать револьвер и повернуть дулом в безопасную сторону. Откинула рычажок, освободила барабан, увидела пустые патронные камеры.

– А-а-а, не заряжен! – протянула она почти разочарованно. – Что за глупости? Вы меня чуть не до полусмерти перепугали.

– Оно и видно, – заметил я. – Где научились обращаться с револьверами?

– Подруга по колледжу, – пожала плечами Астрид, – решила пойти служить в полицию. Странный выбор, верно? Для умной, образованной девушки... Мэри-Алиса. Мэри-Алиса Линдерман, так ее звали. Она без устали твердила: "Не понимаю, как могут женщины сторониться оружия? Ведь иной защиты у нас, по сути, нет!"

– Не подруга, а кладезь премудрости, – сказал я.

– Да, она утверждала, что лишь пистолет и револьвер дают слабому, неприспособленному существу возможность не шарахаться от каждого громилы с обезьяньей челюстью и волчьими замашками. Не обязательно ведь палить направо и налево, нужно только знать, что при нужде сумеешь постоять за себя...

– И, как правило, этого достаточно. Громила чует неладное и не трогает вас.

– Вот Мэри-Алиса и заставила всех подруг хоть немного познакомиться с огнестрельным оружием. Даже потребовала, чтобы я выстрелила несколько раз – для практики.

– Отлично, – улыбнулся я. – Значит, обойдемся без утомительных лекций. Вот патроны. Зарядите револьвер и постоянно держите под рукой. Ибо с наступлением темноты я намерен учинить вылазку. В отсутствие мое не открывать никому; повторяю: ни-ко-му. А коль скоро дверь попытаются высадить, стреляйте. И стреляйте не чтобы напугать, а чтобы уложить. Наповал.

Астрид облизнула губы.

– Но ведь... осложнения возникнут!

– Голубушка, – осклабился я, – как вам угодно! Если не хотите отвечать на вопросы рассерженного норвежского полицейского, можете предоставить ему возможность произносить над вашим охладелым трупом долгую прочувствованную речь: какой законопослушной умницей была убитая... Главное – уцелеть. Запомните это накрепко.

– В Хагерстауне, – промолвила Астрид, – вы не решались повернуться ко мне спиной. А здесь, в Осло, снабжаете заряженным стволом. Где последовательность?

– Пожалуй, с тех пор мы познакомились немного ближе. Или я решил позабавиться, рискнуть... Или провоцирую спутницу, подталкиваю к безрассудной попытке выстрелить, а сам жду не дождусь возможности вышибить ей мозги... Кстати, вы не в сговоре с соглядатаями? Двух людей в черном мерседесе не видали раньше?

– Нет.

– Будем надеяться, это правда, миссис Ватроуз. Иначе у вас будет меньше двумя друзьями.

– Вы... Ты хочешь убить их?!

– Конечно. Или прикажете... прикажешь поцеловать обоих в щечку?

– И спокойно сообщаешь о своем намерении? Да кем же ты считаешь меня?

– Хитроумной особой, – неторопливо произнес я, – которая по непонятным соображениям увлекла меня в бессмысленное странствие по Скандинавии. А дабы придать своей авантюре надлежащую достоверность, проглотила снадобье, вызвавшее весьма впечатляющую тахикардию. Вот кем я считаю тебя, золотко. Спросила – отвечаю, и обижаться на правду не изволь.

Несколько минут царило полное безмолвие. Затем Астрид опять отхлебнула виски, блекло улыбнулась:

– Не докажешь.

– А к чему? Я знаю, и ты знаешь, что я знаю. Изначальный замысел таков и был: приманить Хелма на званием Лизаниэми, вынудить на поездку за Полярный Круг. Но Хелм явил невообразимое усердие, и тебе довелось отправляться вместе с ним. Чрезвычайно геройское самопожертвование, да только немыслимое для человека, по-настоящему обеспокоенного своим пульсом. Астрид улыбнулась:

– Хорошо, что ты не женат. Кому нужен супруг, видящий свою дражайшую половину насквозь?

– Был женат. Но разошелся с половиной дражайшей отнюдь не поэтому.

Посмотрев на часы, я уведомил:

– Скоро уже и двигаться пора. Не желаешь в оставшиеся два часа изложить: в чем подоплека обмана? Чуть приметно качнув головой, Астрид ответила:

– Желала бы, да права не имею.

– Тогда советую поспать, но только вполглаза. Не забывай, мы остаемся под заботливой опекой весьма недружелюбных субъектов.

– Да, – согласилась Астрид. – Я бы неделю кряду могла проспать, честное слово...

– Тогда я прикорну по соседству, на этом диване, и постараюсь не разбудить тебя, выскальзывая вон.

– Да, пожалуйста. Если буду спать, не тревожь... Она спала, и я, разумеется, не стал ее тревожить.

(обратно)

Глава 9

Полночь уже миновала, и тьма на территории мотеля стояла почти кромешная. Катившие по бульвару автомобили наполняли воздух негромким, очень удобным для меня рокотом.

Я ободрялся мыслью, что столкнулся с двумя зелеными юнцами. Хорошо обученными, пожалуй, однако неопытными, не закалившимися в долгих человекоубийственных похождениях.

Ибо агент со стажем просто послал бы мистера Беннетта к чертовой матери и сказал: приказы принимаю лишь от Мака, сиречь Артура Бордена...

Парень шагал по мощенной булыжником дорожке. Наверное, утомился, карауля наш коттедж, и решил хоть немного размяться, ибо ни малейшего подозрительного движения в домике и возле него не замечалось, а нести скучную, бессмысленную по внешности вахту начинающие просто не в состоянии. Это дается долгими годами выучки.

Выскользнул я через окошко, тише мыши, обогнул дом, затаился в кустах неподалеку. Чок-в-чок рядом с тропинкой, по которой безрассудно вышагивал обреченный коллега.

Не ожидал он пакости. Не ожидал до такой степени, что промедлил секунду, когда я возник позади и согнутой в локте рукой передавил агенту горло. Парень был чересчур крупен и силен, чтобы церемониться. Более хрупкого субъекта я, возможно, и постарался бы взять живьем, но бороться с человеком атлетической комплекции предоставляю кому-нибудь иному.

Сдавив трахею изо всех сил, я резко развернулся, откинулся, почувствовал, как в уязвимых и чрезвычайно важных для существования частях неприятельского организма хрустят и ломаются уязвимые и чрезвычайно важные для существования косточки. Я держал противника на весу еще с минуту после того, как тот прекратил дергаться и брыкаться. Недобросовестные убийцы сплошь и рядом погибали сами, не потрудившись довести начатое до полного и несомненного конца.

На бульваре урчали моторы, шелестели шины, изредка мычал клаксон. Шума схватки не услыхал, похоже, никто.

Отпустив удавленного, я постоял, восстанавливая дыхание – дело-то не к молодости! – а потом оттащил противника за кусты, включил крошечный карманный фонарик и занялся мародерством. То есть, обобрал мертвеца.

Бумажник. Паспорт. Ключ от метельного коттеджа, с биркой, где красовался номер дома. И револьвер, наличие которого говорило обо всем.

Я облегченно хмыкнул. Значит, все-таки не убил по ошибке безобидного незнакомца.

Оснащенное глушителем оружие выдается лишь в одном случае: когда нужно вывести кого-либо в расход. Как оружие самозащиты, используются обычные стволы, производящие внушительный грохот, но обладающие куда большей убойной мощью. Глушитель, по сути, равнялся расписке: я, господин Беннетт, выслал этого молодчика, дабы потихоньку устранить Мэттью Л. Хелма, эсквайра. Очень изящно, черт побери!

Еще раз проверив номер, я взвалил убитого на спину и, кряхтя, двинулся в нужную сторону, моля всех античных богов и языческих идолов, чтобы какой-нибудь мающийся бессонницей постоялец не вздумал покурить на свежем воздухе. Когда я в нужном коттедже, мертвый супостат весил, казалось, не меньше четырехсот фунтов.

Я с невыразимым облегчением сбросил его на кровать, укрыл одеялом, уложил в относительно естественной позе. Пыхтя, словно паровоз, присел на краешек постели, открыл паспорт.

Джеймс Алоизий Харлей. Холост. Профессия: газетный репортер. Ну-ну...

Бумажник. Кредитные карточки на то же имя. Удостоверение журналиста. Американские деньги. Норвежские деньги. Шведские деньги. Финские деньги. Судя по набору местных валют, ребята и впрямь до тонкостей знали, куда и по какому пути мы направимся.

Тем хуже для них.

Вероятно, молокососы готовились ударить в месте более пустынном и тихом, чем столица Норвегии, но уверенности в этом не было. В конце концов, насколько знаю, особые, разбросанные по всему белому свету команды, коим надлежит без лишнего шума прибирать оставляемых нами покойников, квартируют в городах, а не в чистом поле. Оставлять же неприбранного мертвеца Беннетт не осмелился бы. Иначе Вашингтон мог задаться резонным вопросом: с какой стати в организации Мака внезапно вспыхнула междоусобица?

Засунув оснащенный глушителем револьвер за брючный ремень, я погасил лампу, присел в глубоком кресле, приютившемся у дальней стены и принялся ждать.

* * *
По моим расчетам, напарник мистера Харлея должен был объявиться поближе к рассвету. Но шаги на крыльце раздались гораздо раньше – а возможно, в этих краях в эту пору года заря занималась несообразно предположениям вашего покорного слуги, который успел вскочить и бесшумно юркнуть в стенной платяной шкаф, покуда парень орудовал ключом.

– Господи, помилуй, Джим! – послышался недовольный молодой голос. – Какого лешего ты дрыхнешь? Ведено ведь было: полная боевая готовность! Эй, спящий красавец! А ну-ка, восстань и умойся... О, Боже!!!

Судя по последнему восклицанию, самое время настало объявиться на подмостках и главному действующему лицу, то есть, мне.

– Замри, не шевелясь, amigo, – посоветовал я. Глушитель глядел прямо в голову парню, предохранитель был спущен, палец лежал на гашетке, готовясь согнуться окончательно.

Парень лихорадочно припоминал, что надлежит вытворять в подобных случаях. Решил не вытворять ничего, и подчинился неизбежному. Застыл.

– Хелм?

– Собственной злодейской персоной. Медленно, очень медленно повернись.

Держа ладони подальше от боков, дабы я ненароком не перенервничал, юнец обратился ко мне передом, к покойному Харлею задом.

– Ты убил Джима! – выдохнул он.

– Как тебя зовут? – осведомился я, не желая толковать об очевидном и несомненном.

– Линднер, – ответил парень. – Маршалл Линднер.

– Осторожно и неторопливо сядь вон в то кресло у окна. Захочешь выхватить пистолет или нож или врукопашную кинуться – милости прошу. Но это пытались делать не единожды, и не дважды, а я, как видишь, до сих пор жив и бью хвостом.

Линднер выказал образцовое повиновение. Наверняка наслушался рассказов о людоедской натуре Мэтта Хелма, сиречь Эрика, и не желал составлять компанию Джиму Харлею.

– Н-да, – изрек я через несколько мгновений. – Плохи дела на Ранчо, ежели пару эдаких разгильдяев объявили пригодными для оперативной работы и выпустили резвиться...

– Ты убил Джима, предатель гребаный!

– Что за галиматья? Какой еще предатель?

– Отрицаешь?

– Конечно. Только мне и отрицать незачем, ибо я держу взведенный револьвер, а ты – нет. И не меня послали по ваши головы, но вас, любезных, по мою. По душу собственного коллеги вашего. Кто после этого предатель?

– Болтовня! Мы все о тебе знаем, Хелм! Правая рука изменника Мака, знаменитый сверхчеловек, истребитель высочайшего класса... Тьфу! Мистер Мак оскорбился, решил, будто его недооценивают, задал деру к русским своим приятелям – и ты туда же лыжи навострил?

– Куда, старина? – улыбнулся я.

– В Лизаниэми! Только не представляю, на кой пес ты сдался русским. Рассказать Мак уже успел все, ничего нового ты не прибавишь; только и останется к стенке поставить да шлепнуть за прошлые грехи! Дурак ты, Хелм. И твой дружок, Джоэль, – осел безмозглый... Москва уже получила Мака, зачем вы им теперь? Да что ты ржешь, точно лошадь, у которой истерика началась?

– Послушай, – сказал я, обрывая смех, – Боден, крупнейшая военная база, расположен в несчастных шестидесяти милях от Лизаниэми, район охраняют, как зеницу ока! Неужели русские настолько безумны, чтобы высылать за нами вертолет в эти края? А ежели не дожидаться вертолета – что прикажешь делать в Лизаниэми? Абсурд, юноша! Или наркотический бред...

– А зачем же ты ломишься в Лизаниэми? – искренне удивился Линднер. – И если ты невиновен – зачем убил Джима? – Я с изумлением воззрился на собеседника.

– В Аризонской пустыне, должно быть, работают нынче невежды. Или чрезвычайно халатные субъекты. Посмотри, сынок. Я вдвое старше тебя. И ежели намереваешься достичь моего возраста, преклони слух. Запоминай. Преподаю основной, первейший закон профессии: коль скоро тебя выслеживает кто-то, вооруженный огнестрельным или холодным оружием, этот кто-то расценивается как "нечто", не имеющее дальнейшего касательства к роду человеческому и подлежащее уничтожению при малейшей открывшейся возможности. Раздави, пока не раздавили тебя. Доказательство этой теоремы я оплатил многократным пребыванием в больницах, но тебе отдаю бесценную истину даром.

– Это не оправдание.

– А я не оправдываюсь. Харлей перестал дышать, а я продолжаю; но Харлею хотелось, чтобы дела обстояли совсем наоборот. Какие же тут оправдания могут быть? Самозащита. И, между прочим, ты уже последовал бы в преисподнюю за приятелем своим, да требуется гонец, способный передать мистеру Беннетту некое устное послание.

– И думать забудь!

– Не забуду. Ибо, если откажешься, просто согну указательный палец, а глушители у нас отличные. Шито-крыто, и ни малейших следов убийцы... Слушай внимательно. Похоронную команду вы, разумеется, держали наготове, ради миссис Ватроуз и меня. Теперь они заберут одного мертвеца вместо ожидавшихся двоих, и спокойно, без шума, скроют от любопытной полиции. Ты же вылетишь назад, на берега Потомака. И передашь Беннетту буквально следующее...

Линднер облизнул губы.

– Полтора года назад, – сообщил я, – в Санта-Фе, штат Новая Мексика, допустили ужасную оплошность. Не застрелили Беннетта, словно пса бешеного, имея полную возможность и более нежели веские основания к этому. Но я не чересчур заносчив, охотно признаю свои ошибки и всегда готов загладить их. Скажи Беннетту, пускай почаще глядит в окно. В один прекрасный день он увидит на улице меня, и день этот будет последним в его мерзопакостной жизни. Правда, господину главнокомандующему доведется чуток обождать: я сперва завершу дела скандинавские. Но уж потом обещаю исправить давнее упущение коренным образом.

– Господи, помилуй, – ошеломленно сказал молодой агент. – О твоей наглости ходят легенды, но действительность гораздо красочней! Блефуешь?

– Сынок, – назидательно промолвил я, – ты не изучил меня, а Беннетт изучил. И не подумает, будто я просто сотрясаю воздух пустыми речами, не сомневайся. А поскольку тебе еще предстоит пожить на свете, задайся резонным вопросом: с какой это стати заботливый начальник выслал по следу матерого, клыкастого волчины, Эрика, двух беспомощных щенят? Почему не отрядил свору надежных и закаленных псов? Быть может, чепуху насчет измены никому в организации скормить не удалось, кроме вас, молокососов, а?

– Мистер Беннетт, – с жаром возразил парень, – просто не мог рассчитывать на людей, верно служивших предателю!

– Понимаю, понимаю... Он умеет убеждать, старина Беннетт. Импозантный, любезный субъект; римский профиль, повелительные манеры... И ежели эдакий диверсантиссимус говорит: я всецело верю тебе, полагаюсь на твою выучку, уповаю на преданность – как же тут не растаять сердечку, алчущему славных подвигов? Дурак ты, Линднер. Не обижайся, поумнеешь со временем. Ладно, давай руку и бывай здоров...

Я протянул агенту ладонь. Чушь голливудская: благородное прощание сдержанных противников. Парень глазам было не поверил, но тотчас же сообразил, что за дивную возможность получает. Ухватил мою руку и вознамерился провести очевидный, весьма неприятный прием – да только я к тому и готовился.

Маленький, заранее зажатый в левой руке шприц вонзился Линднеру в бедро, сквозь толстую материю брюк. Поршень сработал автоматически, брошенный вперед взведенной загодя пружиной.

– Не бойся, не умираешь, – уведомил я начинавшего оползать в кресле парня. – Проспишь четыре часа и проснешься лучше прежнего. Разумнее, во всяком случае... Приятных сновидений.

* * *
Астрид, само собою, не спала и, разумеется, вместо ночной сорочки была облачена в джинсы и джемпер.

– Я видела! – выпалила она, обливаясь потоками внезапно хлынувших слез. – Я вышла вослед, решила: вдруг не управится, вдруг ему помощь потребуется! Помощь! Накинулся, точно зверь, сзади, у бедняги даже защищаться возможности не было! Бросился со спины и хладнокровно задушил!

Старый добрый вопрос о сторонах света. Никогда не мог уяснить, какая разница человеку, стоящему лицом к северу: прикончат его со стороны северной или южной? Однако из этого неизменно делают вопрос чести.

– Слушать надо внимательно, – сказал я. – Ведь честно уведомил: я отнюдь не воплощенное благородство. Она же никак не хотела верить. Любое сходство между мной и странствующим рыцарем – чистая и непредвиденная случайность. Прекрати молоть языком и принимайся конечностями шевелить. Пакуй саквояж. По счету уплачено заранее, выехать можно в любую минуту.

– Не понимаю...

– Фу ты, ну ты! Можешь умыться на дорогу, но это не обязательное условие. Мы уносим ноги. В Швецию.

(обратно)

Глава 10

Я свернул на узенькую проселочную дорогу, усеянную лужами, оставшимися после недавнего мокрого снегопада. Впрочем, водоотводные канавы по бокам были вырыты на славу, и машина даже не увязла, невзирая на возмутительно слабый движок. Махнув рукою направо, туда, где простирались пегие, совершенно голые в это время года поля, я произнес:

– Видишь вдалеке строение, окруженное деревьями? Называется Торсэтер. Возле старинного феодального замка есть еще маленькая белая вилла, возрастом помладше. Во время последнего моего приезда на родину предков старый барон Стьернхьельм жил в большом доме. Обожал охотиться на лося... Но потом сын женился, и старик уступил замок ему, а сам обосновался в современном здании. Замок не исполинский, но достаточно просторный, барон отправился в санаторий – так мне сказали по телефону, – и вилла опять служит по прежнему своему назначению: дает приют гостям. Добро пожаловать в фамильную мою усадьбу, сударыня.

Астрид покосилась:

– Барон... Стьернхьельм?

– Да, папенька урезал фамилию, перебравшись в Америку, дабы полуграмотные янки могли произнести ее, не вывихивая челюсти.

– Шведские титулы, – задумчиво сказала Астрид, – передаются по наследству всем детям поголовно, а не только старшему в роду... Получается, ты настоящий барон?

– Да, но только не настоящий, а условный. Родители отказались от всех иностранных титулов, сделавшись подданными США. Между прочим, это непременное условие для эмигрантов. Америка – демократическая страна, и забубенной феодальной чуши не признает.

– Господин барон! – засмеялась Астрид.

– Зовите меня просто: мистер Хелм, – учтиво предложил я. – Кстати, в здешних краях звонкой мишуре тоже давно перестали придавать какое бы то ни было значение. Старый барон Стьернхьельм, например, предпочитает, чтобы к фамилии прибавляли честно заслуженный военный чин, а не унаследованный от предков титул. Полковник Стьернхьельм. Или, по-шведски, Oberste Стьернхьельм.

Астрид помолчала и полюбопытствовала:

– А ты хоть одного лося убил?

– Да, – сказал я. – Одного-единственного. Правда, очень удачным выстрелом. Но ни малейшей радости не испытал. Когда гоняешься за двуногой дичью, умеющей отстреливаться, обычная охота кажется скучноватой. Да и настроение было неподходящее... Только-только вернулся с задания, потерял там близкого человека... А, что вспоминать!

– Непонятная ты личность, Мэтт.

– Почему?

Женщина отмолчалась.

– Вдобавок, – продолжил я прерванную повесть о застреленном лосе, – по местным обычаям стрелок даже мяса не получает – лишь добытые рога. Лося считают общественной собственностью, разделывают и продают на вес в городской или сельской лавке... Да ты знакома со скандинавскими традициями лучше меня, сама знаешь, как бывает.

Посмотрев на Астрид, я посоветовал:

– Расчешись, покуда время есть. Придется заглянуть в замок и взять ключи у моей родственницы, а я не желаю показываться сливкам аристократии в обществе растрепанной замарашки.

Хотя Астрид и по природе была довольно опрятной особой, мне почудилось, будто сейчас она приводит себя в порядок почти исступленно. И то сказать! Предвиделась встреча с настоящей баронессой!

Тихонько хмыкнув, я переключил передачу. Сколь великое преклонение перед пустыми, утратившими всякое истинное значение титулами... А быть может, простая робость... Всякое может быть.

Мы затормозили на полукруглой площадке, усыпанной гравием. Встарь по ней катили кареты, лязгали конские подковы, а сейчас шелестели накачанные до тридцати фунтов на квадратный дюйм каучуковые шины. Времена меняются, и средства передвижения тоже...

Шведская аристократия предстала нам в лице славной молодой женщины с младенцем на коленях. Пол младенца определению не поддавался. Второй ребенок, в котором я заподозрил мальчика, играл неподалеку.

– Э-э-э! – жизнерадостно возгласила женщина. – Да это же кузен Мэттиас!.. Мэттью? Мы ждали вас!

Пожав мне руку, молодая баронесса представилась Астрид:

– Маргарета. А вы, наверное, миссис Ватруз?.. Нет, Ватроуз... Правильно? Добро пожаловать.

Пять минут спустя, получив искомые ключи и приглашение к чаю, когда вернется муж, Торстен, мы отправились располагаться во временном своем пристанище, белой уютной вилле. Печи протопили загодя, ожидая гостей, служанка рассказала, как управляться с неуклюжим, допотопным обогревателем, установленным в подвале, провела в приготовленные спальни, помогла устроиться.

– Разочарована? – спросил я у Астрид, закончив распаковывать пожитки.

– То есть?

– Баронесса носит джинсы и свитер, на коленях держит слюнявое отродье, здоровается запросто... Нынешние аристократы, голубушка, мало отличаются от прочих смертных. Вообще не отличаются, ежели во чести. Оно, между прочим, и к лучшему... Астрид?

– Ага...

– Должен сделать небольшое признание.

– Слушаю...

– Поскольку завтра предстоит званое чаепитие, шила в мешке я утаить не сумею. Торстен Стьернхьельм, разумеется, во время последней нашей встречи был еще ребенком, но другие знают... Я, видишь ли, сносно объясняюсь по-шведски. Объяснялся. Но еще не все перезабыл. Впрочем, ты, должно быть, и сама догадалась об этом.

– С чего ты взял?

Я пожал плечами и отмолчался. Астрид засмеялась.

– Правильно! Потому что, Мэтт, любой и всякий, выросший в доме родителей, владевших языком с детства, хоть немножко, а должен разуметь наречие предков. И уж, по крайности, не притворяться, будто не в силах произнести простого финского названия! Только зачем ты скрывал знание шведского?

– У секретных агентов, – пояснил я, – существует незыблемое правило: никому, ничего не выдавать о своих способностях и возможностях. Без последней, неизбежной нужды... А теперь давай-ка поищем винный погребок да стаканы раздобудем. День выдался утомительный.

(обратно)

Глава 11

После утомительного странствия, начавшегося трое суток назад, в хагерстаунской клинике, спутница моя готова была шлепнуться прямо на ковер, не трудясь добраться до постели. Заботливо удержав Астрид на ногах, я пособил ей вскарабкаться на второй этаж, препроводил в спальню, церемонно склонил голову и затворил Дверь.

Спустился вниз, устроился подле электрического камина, который неведомо ради чего приспособили рядом со старинным, дававшим обильное тепло очагом. Наполнил стакан можжевеловой водкой – так в Скандинавии называют старый добрый джин. Приспособил на столике чашку черного кофе и небрежно отломленный кусок охотничьей колбасы.

Надлежало поработать мозгами. А заодно и страницами пошелестеть. Ибо в книжном шкафу отыскался том, составляющий в Швеции столь же непременную принадлежность любого дворянского дома, сколь и семейная Библия.

Столик, приютивший мой кофе, закуску и упомянутую книгу, был инкрустированным шедевром эпохи какого-то из Людовиков – то ли Четырнадцатого, то ли Пятнадцатого. Понятия не имею. Гораздо больше смыслю в старых ружейных системах, нежели в антикварной мебели.

Том был отменно толстым и увесистым. Adelskalender, шведский эквивалент «Готского Альманаха», содержащий самые подробные сведения о благородных семействах.

Роду вашего покорного слуги, отличавшемуся отменной плодовитостью – коль скоро читатель не запамятовал, я и сам успел произвести на свет Божий потомство, чье поголовье достигало трех штук, – отводился целый раздел. Он-то, драгоценный, и интересовал меня сейчас больше всего. Huvudman'ом, сиречь, главою семейства, числился Аксель Стьернхьельм, коему должно было сравняться никак не меньше ста пятидесяти, подумал я с изумлением. И тотчас понял: это ведь не тот девяностолетний старец, отпечатлевшийся в детской памяти, это сын его, или, чем черт не шутит, внук...

Прочих Стьернхьельмов можно было спокойно пропустить и оставить без внимания. Я взобрался вверх по алфавитной лесенке и напал на списки, открывавшие книгу. Ватроуз, конечно же, мало смахивает на шведское имя. Равно как и фон Розен, и Кеннеди: но и те, и другие – выходцы из туманной Скандинавии. Хотите – верьте, хотите – нет.

Супруг Астрид отыскался весьма быстро среди отпрысков некоего графа Эрика Густава Адольфа Ватроуза. Напечатанное курсивом имя значило: человек предпочитает, чтобы именно так обращались к нему повседневно... Ага!

"Алан Август, *1950 23/11, океанограф при Институте Океанских Исследований (Соединенные Штаты Америки, штат Массачусетс, Глостер). Жен.: 1979 на Астрид Софии Ланд (Ландхаммар), *1954 15/2."

Ничего нового здесь не сообщалось, не считая того, что девичья фамилия Астрид – Ландхаммар, усеченная до краткого и внятного англосаксонскому слуху "Ланд". А второе имя – София, а разница в возрасте меж нею и мужем составляет четыре года... Можно было бы и полюбопытнее вещи разыскать, но и на том спасибо.

Поскольку Ватроузы приходились моему семейству двоюродной родней, я поймал себя на крамольной мысли, что вожделеет к жене собственного братца. Увы, мистер Хелм, вы начинаете портиться окончательно. И прежде не блистали добродетелью, но теперь уж прямо-таки в кровосмешение готовы удариться... Плевать. Я старая, циничная, избитая жизнью перечница. И уж кровными узами с Астрид Софией Ландхаммар не связан.

Допив стакан едва ли не залпом, я поколебался, прикидывая: не наполнить ли его сызнова; но рассудил за благо воздержаться. Вечер еще отнюдь не завершился. Требовалась ясная голова и уверенная рука.

Хотя бы на всякий случай.

Удрученно вздохнув, я поднялся и неспешно двинулся к выходу.

* * *
Меня обдало морозной сыростью. Пятна уцелевшего снега смутно виднелись вокруг дома во мраке северной ночи. Дав глазам немного обвыкнуться, я обогнул угол виллы и остановился.

– Минуту спустя меж деревьями возникла тень, и тихий голос вопросительно изрек:

– Мак-Джилливрэй?

Лишь самые старые и доверенные сотрудники знают, как зовут командира по-настоящему. Ночной гость произнес второе имя, от которого и произвели некогда общеизвестную кличку. Заранее вызвав засекреченный телефонный номер в Осло, я установил и необычный пароль, и странный отзыв.

– Артур Мак-Джилливрэй Борден, – промолвил я. – Здравствуй, Джоэль.

– Ну и заставил же ты потоптаться! Я чуть насмерть не закоченел... Что за гнусный климат!

Визитер был плотным субъектом, облаченным в темные брюки и толстую твидовую куртку. Голова оставалась непокрытой. За время, в течение коего мы не видались, Джоэль успел отрастить – а возможно, приклеить – густые усы. Решительная личность, курносая, с квадратной челюстью сильного, устойчивого к ударам, бойца.

Будучи лет на пять моложе меня, Джоэль искренне полагал, что сможет со мною совладать при любых условиях. Я не жаловал его и за это – среди многого прочего. Но взаимная привязанность агентов отнюдь не числится непременным условием работы.

– Перейдем-ка на другую сторону дома, – предложил я. – Наличествует окошечко, с которого глаз нельзя спускать. Нежелательно. Шагай потихоньку...

– А я-то, – ухмыльнулся Джоэль, – уже вознамерился открыть пальбу и национальный гимн загорланить!

– Прячься за кустами, – посоветовал я. Устроившись в избранном месте и ухитрившись не слишком исцарапаться при этом, я негромко промолвил:

– Значит, Мака ты потерял?

–Дьявольщина, да мне же полагалось потерять его! – нешуточно обиделся Джоэль. – Так договаривались!

– Но потом отыскать, верно?

– Да, но каким образом, прикажешь отыскать человека, средь бела дня исчезнувшего посреди оживленной вашингтонской улицы, у дверей универсального магазина?

Я призадумался.

– Ни малейших следов?

– Прорва. Ценнейших нитей. Подопечный купил, например, галстук в сине-белую полоску. И шесть пар серых шерстяных носков, размер десять. Могу и цены сообщить, ежели это играет роль... Вдруг Мак зашифровал важное сообщение в сумме долларов и центов?.. Чушь собачья. Прометавшись по городу с высунутым языком ровно сутки, я узнал от старины Дуга Барнетта, что Беннетт вломился в заведение, сместил временного командира и перепутал все наши карты. Похерил все расчеты Мака. Изящный дворцовый переворот на вашингтонский лад: возникла вакансия – хватай зубами, держи когтями, не выпускай ни за какие коврижки! Заодно поторопись рассчитать без выходного пособия всех, кому доверял предшественник. Да только рассчитать не всегда удается без осложнений... Сучий сын выслал по моему следу пару кровожадных сопляков. Пришлось урезонить...

– Вступайте в клуб, – осклабился я. Джоэль вскинул глаза; они противоестественно блеснули в потемках.

– И за тобою тоже? Конечно... Беннетт работает основательно: Мака не найдут ни при каких условиях, никогда и нигде... Ну-ну.

– Вот-вот, – подхватил я.

– Агентство, укомплектованное головорезами, – бесценная штука, ежели нужно грязное дело провернуть. Но ведь и головорезов надобно с умом подбирать... Отрядил сопляков! Да еще каких: с ушами, пристроенными к дубинам... Я разделался с обоими и прямиком ринулся на север Швеции, товарища старого повидать. Между прочим, осведомительская сеть, основанная Маком в Дании, служит исправно. Иначе потерял бы твой след безнадежно.

– Я рассчитывал, – произнес я, – что, умудрившись уцелеть, верный друг Джоэль отыщет мой след правдами либо неправдами. Не ошибся. Очень, очень приятно.

– Ну, вот он, я, – засмеялся Джоэль. – Господин Пауль Гаральдсен посещает родину своих предков-викивгов... – Ослепительные зубы Джоэля сверкнули в сумраке. – Да вот беда: я по рождению – скромный, тихий поляк, Вальдемар Коновский. Сумасшедших скандинавов терпеть не могу – о присутствующих говорю тоже... Слушай, какого лешего мы отмораживаем себе задницы?

– Такого, старого, доброго... Не желаю, чтобы прекрасная дама и ее напарнички заподозрили, будто у меня фланговое прикрытие наличествует... Ух! Тсс-с-с!..

Мы замерли, прислушиваясь к раздавшимся на гравийной площадке шагам. Среди темных деревьев объявился не менее темный силуэт.

* * *
Что-то ударилось в окно виллы – не то камешек, не то шарик, из подшипника вынутый – судить определенно не могу. Окно отворилось, упал темный, довольно увесистый предмет, исправно пойманный стоявшим внизу человеком. В Швеции, господа хорошие, окна двустворчатые, отмыкающиеся преимущественно наружу – не чета нашим американским подъемным рамам, подымающимся вертикально.

Гость ночной удалился так же, как и пришел: с потугой на невидимость и неслышимость. При этом негромко выругался по-шведски. О, треклятые любители!..

Гравий скрипел и скрежетал под его ступнями.

Я вымолвил не без печали в голосе:

– Говоришь, говоришь; втолковываешь, втолковываешь человеку, что ты за ублюдок есть, судьбою меченный, обстоятельствами траченный – а все без толку. Ни малейшего впечатления!

Вальдемар Коновский – сиречь, секретный агент Джоэль – ответствовал:

– Учти: в замке творится не совсем ладное. Пока я дожидался, подъехало и запарковалось полдесятка машин. Чертовская интенсивность дорожного движения для одинокой усадьбы, затерявшейся в глухомани. Пригляди за собою, дружок. Не забывай: ты здесь числишься поганым иностранцем. И старая добрая Svenska семья вполне способна устроить любимому родственничку-янки подобающий прием... Например, продать его с потрохами первому попавшемуся покупателю.

– Здравое соображение, – согласился я. – Держи ухо востро. И прикрывай меня, однако не торопись оказывать помощь, если не убедишься, что оная требуется немедля. Понял? Не спеши...

– Понял, – осклабился Джоэль. – Не стану вмешиваться, покуда гробик не закопают и памятник не водрузят!

– Особо следи за Беннеттовскими сопляками. Одного убрал я, двоих вывел из обращения ты; но еще немало наличествует, не изволь беспокоиться. Попытайся выяснить: чего им надобно, и куда клонится дело.

– Да, сэр! Слушаю, Мэтт Хелм, господин командующий! Так точно, сэр!

Я ухмыльнулся.

– Изумительно хорошо иметь на борту понимающего человека, сударь. А то я уж было затосковал от одиночества в северном белом безмолвии, не располагая для общения никем, кроме хорошенькой дамы.

– Но каково же тогда мне? – с наигранным удивлением спросил Вальдемар. – С ума спятить или застрелиться для пущего утешения?.. Слушай, а ты и впрямь бароном числишься?

– Да. Чрезвычайно ценный титул: могу назваться владетелем замка и получить право на даровую выпивку в первом попавшемся новомексиканском салуне... Заметь: на одну-единственную. И то, ежели двадцать пять центов приплачу... Баронское достоинство, Джоэль, – предмет неустанной моей гордости...

– Ага, – кивнул разом подобревший плебей Вальдемар.

Я отдал необходимые распоряжения и подождал, пока Джоэль исчезнет в туманной мгле. Дружелюбно беседовать с людьми, коих не выносишь, но с которыми обязан вести совместную работу, отнюдь не просто. Чувствуешь себя изощренным, закоренелым лжецом. Наверное, так оно и есть.

Впрочем, у Вальдемара обнаружилось несомненное достоинство. Невзирая на внушительную комплекцию, поляк растаял безо всякого шума, чего нельзя было сказать о неведомом госте Астрид Ватроуз... Ну, что ж, коль скоро люди посылают любителей исполнять работу профессионалов, пускай не сетуют.

* * *
– Мэтт?

Боковая дверь дома приотворилась.

– Ты же спать хотела, с ног валилась, – лицемерно удивился я.

– Что ты здесь делаешь, Мэтт?.. Видел, как я встретила курьера?

– Курьера? – изумился я с удвоенным лицемерием. – А я-то полагал, возлюбленного принимала... Довольно сказки сочинять. Со временем все разъяснится. Убежден... Только не отказался бы хоть чуток уразуметь в происходящем. Пожалуй, Астрид, из тебя можно было бы выколотить правду. В буквальном смысле слова: кулаками...

– Не сомневаюсь, – ответила она безо всякого выражения. – Ибо я вовсе не героиня. Только тайна эта не моя, и, кроме того, завтра к полудню ты узнаешь о ней, не прибегая к допросу первой степени.

– Когда, бишь, намечается безумное чаепитие? – риторически полюбопытствовал я. – Тоже завтра?

– Пожалуйста, – спокойно сказала Астрид, – не совершай опрометчивых поступков. Обещаю: ни малейшей угрозы не возникнет. Наоборот. Помни: Мак велел содействовать мне, после того, как я изложила, что потребуется, когда и как.

– А потом взяла и наглоталась хитроумных пилюль, дабы уподобиться больной собаке... Суке, точнее. Весьма изящно.

Астрид помедлила.

– Да. Признаю. Наглоталась.

– Касаемо твоих отношений с Маком, – заметил я, – полагаюсь исключительно и всецело на колебания воздуха, именуемые словами. Доказательства, к сожалению, отсутствуют. Наплевать. Пока.

– Правильно, – улыбнулась Астрид и коснулась ладонью моей щеки. – Я могла бы наплести уйму чуши, в духе Мата Хари – но зачем? Ты слишком закален и циничен, чтобы поверить.

Карие глаза, составлявшие столь разительное противоречие светлым волосам, потеплели. Заискрились весельем.

– О, Боже всемогущий! – промолвил я. – Соблазняешь? Закоренелого циника? Ты же на ногах не стоишь! У тебя ведь сердце шалит!

– Попробуй вылечить, – прошептала Астрид. – Пойдем...

Спустя полчаса она произнесла:

– Так-то лучше... Я уж начинала ощущать себя старой никчемной девой...

Склонившись, госпожа Ватроуз чмокнула меня и тотчас откинулась на подушку.

– Было замечательно, – уведомила она деловитым тоном. – Немного бурно... и все равно, замечательно.

(обратно)

Глава 12

Наутро облака развеяло ветром, остатки снега растопило выглянувшим солнцем, небо воссияло прозрачной синевой. Холодной, блеклой синевой по меркам родного моего штата Новая Мексика – но в этих широтах грешно было бы требовать большего.

Я галантно помог Астрид выйти из автомобиля веред парадным входом в старинный замок. Ни рва, ни подъемного мостика, ни прочей подобной прелести, разумеется, не водилось: вход был простым и удобным, отнюдь не рассчитанным на отражение вероятных вражеских приступов.

Ничего не стоило бы прогуляться до твердыни Стьернхьельмов пешком, но лужи оказались чертовски глубоки, а набирать полные ботинки воды не хотелось. Мы преодолели сотню ярдов во взятом напрокат фольксвагене и подкатили со всем мыслимым шиком.

Правда, по сравнению со стоявшими рядом "вольво" и мерседесами крошка VW выглядел более нежели скромно.

– За дверью, надеюсь, не караулят автоматчики? – предусмотрительно спросил я.

– Нет, – улыбнулась Астрид. – Пара противотанковых пушек, да зенитка завалящая – вот и все... Мэтт, я побаиваюсь.

– Чего?

– Должно быть, в глубине души я просто провинциальная девчонка из Индианы... Смущают меня бароны и баронессы.

– Черт, крошка, ты же замужем была за настоящим графом!

– Знаю, это глупо... Но Америка – одно, а Швеция – иное дело. А, какая разница! Вперед!

– Молодчина, – одобрил я. – Давно бы так. Маргарета Стьернхьельм отворила нам дверь собственноручно. Оделась она сообразно случаю: строгое вечернее платье, туфли на высоких каблуках, немного алмазов. Похоже, сия светская дама, привыкшая шляться в замызганных джинсах и шерстяных куртках, чувствовала себя в подобном наряде ничуть не более ловко, нежели смущенная Астрид.

За спиною Маргареты маячил мужчина, слишком старый, чтобы числиться ее мужем – Торстен был гораздо моложе, – но не слишком элегантный, чтобы не признать в нем моего родственника. Он был таким же длинным, костлявым и страховидным, как и я.

Я не понравился мужчине с первого же взгляда – это сомнений не вызывало. Да и он едва ли сумел бы когда-либо сделаться закадычным приятелем смиренного рассказчика.

– Позвольте, – церемонно произнесла Маргарета, – представить вам барона Олафа Стьернхьельма... О графине Ватроуз вы уже наслышаны, Олаф. А это Мэттью Хелм или Мэттиас Стьернхьельм, из Америки.

Детина поклонился Астрид, повернулся ко мне. Протянул руку. Любителя дробить кости видно сразу. Правда, существуют великолепные, испытанные способы противодействовать наглецам, однако я предпочел сморщиться и не выдавать ни подлинной силы своей кисти, ни знакомства с упомянутыми способами. Черт с ним, с кузеном Олафом, пускай порезвится... Таких дураков и по другую сторону Атлантики пруд пруди, не впервые сталкиваюсь. Потерпим.

– И о вас я наслышан, – любезно уведомил верзила, отпуская мою истерзанную лапу. Глаза у него были ослепительно синие, и чем-то очень знакомые. Я даже не сразу понял, чем же именно. Потом сообразил: точно такое же выражение созерцаю в зеркале, бреясь по утрам.

Передо мною стоял профессиональный убийца.

Махровый истребитель.

Вывод не поддается рациональному объяснению. Их попросту распознаешь. Рыбак рыбака, знаете ли...

– Черная семейная овца, – неуклюже пошутил Олаф. – Зловещий агент по имени Хелм, состоящий на загадочной службе у американского правительства...

Я чуть не шлепнулся. Осведомленность милого родича превосходила границы приличия и безопасности.

– Нас дожидаются в гостиной, мистер Хелм. С разрешения милых дам, забираю вас. Будьте любезны, сюда...

– Окончите беседовать, Мэттью, – прощебетала Маргарета, – приходите пить обещанный чай! Или что-нибудь покрепче, если захотите...

Я покосился на Астрид.

– Не беспокойся, Мэтт, – сказала спутница. – Думаю, Маргарета отлично позаботится обо мне в твое отсутствие.

И подмигнула.

Кузен Олаф небрежно коснулся моего бока, невежливо протискиваясь в дверной проем одновременно с гостем. И убедился, что за поясом у меня обретается револьвер с глушителем, изъятый сутки с лишним назад у покойного Джима. О, бедный Джимми... Искусно удостоверился, стервец, но и себя при этом выдал с головою. Выказал профессиональное умение.

Захолустным аристократом Олаф не был. И не мирными занятиями промышлял – сомневаться не доводилось. Впрочем, военная карьера искони числилась излюбленным занятием Стьернхьельмов, достаточно в родословные списки заглянуть. Этот субъект, пожалуй, подвизался в армейской разведке, а то и в еще более таинственных службах.

А гораздо скорее, использовал обширные свои навыки на малопочтенном поприще наемничества. Солдат удачи из Олафа получился бы отменный. С эдакими-то глазищами! Не человек – змеюка двуногая!

Не ждал обнаружить среди тихих, добропорядочных родственников подобную особь.

Учитывая обстоятельства, поворачиваться к Олафу спиной вовсе не хотелось, но я рискнул, и не раскаялся. Ничего не приключилось. Ни клинка меж лопаток, ни пули в затылок я не схлопотал. Удивления достойно.

Комитет по встрече или благородное собрание, поджидавшее в гостиной, насчитывало шесть личностей, одетых в безукоризненные вечерние костюмы. Я ощутил себя сущим замарашкой, но следовало держаться уверенно и непринужденно.

Старого полковника – черт возьми, я-то полагал, он отдыхает на одном из фешенебельных курортов! – подкатили в кресле на колесиках, дабы приветствовать меня со всей мыслимой учтивостью. Достойный, чрезвычайно внушительный старый джентльмен; примерно таким я и помнил его. Рукопожатие немощное, однако взор ясный, и голос уверенный.

– Рад видеть, рад видеть опять, Мэттью, – пророкотал полковник. – Приятно, что ты избрал пристанищем родовое гнездо, а не паршивую гостиницу! На то семья и существует, верно?

Я промямлил нечто подобающе вежливое.

– Сына моего, Торстена, ты, конечно, помнишь. Я помнил сопливого мальчишку в коротких штанах, а плотного, светловолосого мужчину, выдвинувшегося навстречу, не признал бы, даже столкнувшись нос к носу посреди пустыни.

– Разумеется, сэр.

– А вот человек, жаждущий побеседовать с вами, – улыбнулся старый барон. – Знакомься, Аксель.

Упомянутый субъект оказался пятидесятилетним молодцом, уступавшим мне ростом, не обладавший светлыми волосами Олафа, но явно и несомненно принадлежавший к славному роду Стьернхьельмов. Не распознать черты лица было бы затруднительно. Я мысленно похвалил себя за усердие, с которым изучил накануне дворянский альманах, ибо передо мною возник huvudman Аксель собственной впечатляющей персоной.

Ну, родственник, ну, знатный – ну и что? Кровь моя ничуть не менее благородна, только я ни малейшего значения этому не придаю, и прожил почти всю сознательную жизнь в изрядном отдалении от старых аристократических пенатов, из коих удрали в Америку отец и мать... Huvudman протянул руку, я рассеянно пожал ее, подозревая, что начинаю понемногу сходить с ума. Творившееся крепко смахивало на сумбурный сон.

– Очень приятно, – промолвил я.

– Надеюсь, – улыбнулся Аксель. – Поживем – увидим. Но мне и впрямь очень приятно, Мэтт. Мы пустились на изрядные хитрости, чтобы выманить вас в родную Швецию. По сути, мысль принадлежала Торстену. Он предложил: давайте воспользуемся тем, что в семье наличествует мастер своего дела... Ведь не откажется же он пособить родным в нелегкую минуту?

Больше всего мне хотелось пропустить большой стакан виски и хоть чуток опомниться. Я угодил в самое "яблочко", предположив, что Астрид извлекла меня из Америки с целью, изрядно отличавшейся от той, которую упоминала, от той, о которой мы разговаривали с Маком по телефону.

Черт возьми, либо Мак из ума выжил, доверившись этой смазливой бабенке либо каша заваривалась куда хитрее, нежели я мог вообразить.

– Нелегкая минута? – повторил я. – Уточните, пожалуйста.

– Сию секунду, – сказал Аксель. – Но сперва познакомьтесь с остальными...

Я пожал руки Яну, Гуннару, еще невесть кому. Все они были респектабельными, добродушными шведами, ладно скроенными, крепко сбитыми. Покончив с любезностями, достойная компания разместилась по диванам и креслам.

– Поскольку вы, – произнес Аксель, – не вполне свободно говорите по-шведски, будем беседовать на английском языке. Присутствующие понимают его свободно, а за несовершенное произношение вы уж извините великодушно.

– У вас отличное произношение, – возразил я.

– Вы бывали здесь не раз и не два, – начал Аксель. – Охотились на лося вместе с остальными членами семьи; успешно охотились: о тогдашнем выстреле едва ли не легенды рассказывают.

Я пожал плечами.

– Видите ли, это важно. Случилась неприятность, Мэттью. Она может обратиться серьезной бедой. Некая молодая особа, принадлежащая к нашему клану впуталась в нехорошую историю. В своеобразный заговор... Сами знаете, какова нынешняя молодежь. Они борются против атомной бомбы, против насилия, против свободной продажи оружия – и при этом пускаются на любое насилие, а ядерную бомбу на головы противникам своим не бросают лишь потому, что не имеют ее. Впрочем, некоторые, избыточно решительные личности, даже пытались выкрасть боеголовку-другую... Вы, наверняка, осведомлены лучше нашего, посему считаю вступление излишним.

Я кивнул:

– Совершенно излишне. Миссис Ватроуз на славу потрудилась в качестве семейного эмиссара, но все же не возьму в толк: зачем столько сложностей?

Немного смутившись, Аксель ответил:

– Я и сам не понимаю...

Что ж. Мак обретался в привычном репертуаре. Проведал, что семейство Стьернхьельмов жаждет узреть меня на шведской почве, и решил обратить мою поездку себе на пользу. Наставил Астрид, как убедительнее солгать, как внушить мне, будто цель операции – дурацкая деревушка Лизаниэми, будто она имеет касательство к предстоящему исчезновению командира... А, чтоб тебе!

– Учитывая национальные и международные осложнения, – сказал Аксель, – дело выходит из разряда чисто семейного. Но заговор бросает тень на нашу общую репутацию, пятнает фамилию – и пятнает весьма ощутимо. Следует принять решительные меры, сударь.

– До какой степени решительные? Предлагаете заняться прицельной стрельбой?

Аксель Стьернхьельм разглядывал меня добрых две минуты, не говоря ни слова. Я тоже не стремился прерывать воцарившееся безмолвие.

– Стрелок вы отменный, – промолвил, наконец, мой собеседник, – и давешний лось тому подтверждением. Но помимо снайперской меткости вы, Мэттью, обладаете иными, неотъемлемо важными для предстоящего дела качествами. Например, известно, что некая дама грозила вам заряженным пистолетом, а вы, с риском для жизни, воздержались от немедленного убийства. Не сомневаюсь: обученный агент легко смог бы уложить неопытную девчонку. А вы не стали стрелять. Вывод: не только меток, но и сдержан. Именно это нам и требуется.

Кузена Олафа буквально перекосило. Теперь становилось ясно, отчего он мерил меня столь злобным взглядом. Наверняка вызвался уладить семейное дело собственноручно, да кровожадностью отличался немалой, и потому встретил решительный отказ. А слушать, как в твоем присутствии работу поручают заезжему специалисту – удовольствие небольшое.

"Уж Олаф-то палил бы не рассуждая", – подумал я.

Подобные субъекты готовы изрешетить все, что движется в их поле зрения. Издырявить и по уважительному поводу, и по малейшему, и вовсе без повода...

– Понимаю, сэр. Как зовут вашу неприятность?

– Вы с нею знакомы, – улыбнулся Аксель. – О ней только что речь велась. Карина Сегерби, пее[59] Стьернхьельм.

О родстве с очаровательной блондинкой, которая лихо размахивала двуствольным дерринджером, я и не подозревал, но удивляться не приходилось. В нашей семейке и не такие водятся.

(обратно)

Глава 13

Питейные замашки шведов, говоря мягко, удивительны, по меньшей мере, исходя из американских представлений. По слухам, алкоголизм делается истинным бичом этой милой страны, однако с трудом представляю, как сие возможно вообще. В Швеции никто не предложит вам доброго стаканчика в нужную минуту.

После всех неожиданностей, обрушившихся на злосчастную мою голову, после всех ошеломительных новостей мне пришлось удовольствоваться обещанной чашкой чаю и рюмкой шерри-брэнди.

Единственной рюмкой!

Шерри-брэнди!

О, боги бессмертные...

Попозже, припарковав красный фольксваген у дверей виллы и ввалившись внутрь, ошарашенный впечатлениями, очумелый от неожиданности, я двинулся прямиком к шкафчику с напитками.

– И мне тоже, – сказала Астрид. – Пожалуйста, двойной бурбон. Голова кругом идет. Я ухмыльнулся:

– Что, проняло? Тебе со льдом?

– Конечно. А содовой не нужно.

– Паршивая американская забулдыга, – заключил я. – И еще имеешь наглость похваляться родством с серьезными, добропорядочными финнами, которые ввели у себя сухой закон.

– Ты сама любезность, – кисло улыбнулась Астрид.

– А с какой стати миндальничать? Я по всем статьям оказался прав. Живой груз доставлен в исправности, обманутый и надутый. Поздравляю.

Слегка покраснев, Астрид отхлебнула из протянутого мною стакана. Легонько звякнули потревоженные льдинки.

– Все же, ты ужасный субъект.

– Не смею спорить... Подробные инструкции ведено получить у кузена Олафа, но тем временем разреши задать несколько резонных вопросов. И помни: я хочу получить правдивые ответы. Правдивые, понимаешь?

– Да.

– Изначально предполагалось, будто ты скормила моему вашингтонскому начальству печальную повесть о пропавшем супруге. Оказывается, это полная дребедень. Меня выволокли в Швецию по заказу семейства Стьернхьельмов. И к Маку ты обратилась с просьбой сдать агента напрокат. Не отрицай; босс отнюдь не дурак, на мякине его не проведешь.

Поколебавшись, Астрид промолвила:

– Да, судьба Алана мне, в общем, безразлична. С какой стати тревожиться о нем и о смуглянке Ханне Грэй? Где бы они сейчас ни были, они счастливы. И на здоровье.

– Чудно.

– А ты весьма доверчив, дорогой. Проглотил мою сказку и глазом не моргнул. Я ведь упомянула Ханну едва ли не в первый... нет, в первый же день. Еще вопросы?

– Да. Сердечный приступ. Таблетки тебе скормил Мак? Ему требовалась причина, чтобы приставить Эрика телохранителем к несчастной, затравленной женщине?

– Конечно. Только хининового шока мы предусмотреть не могли.

– После этого, – протянул я, – ты звала моего шефа славной личностью?

– А ты поверил. Милый, ничему из того, что я говорю, не следует верить слепо...

– Запомним, госпожа графиня. Коротко рассмеявшись, Астрид ответила:

– Я такая же графиня, как ты барон. Алан принял американское подданство задолго до нашей свадьбы. И пожертвовал титулом, согласно американскому закону.

– Карина Сегерби. Насколько хорошо ты знакома с ней?

– Сперва повстречались в гостях, когда Алан ездил в Вашингтон улаживать свои дела. Выяснилось, что они с Кариной дальние родственники. Покойный Фредерик оказался милым человеком, и мы начали видеться довольно часто.

– Кем был Фредерик по роду занятий? Астрид удивилась:

– Думала, ты знаешь... Он владел заводом Vapenfabriks Aktiebolag.

–Быть не может! SVAB? Я всегда считал, что это значит Svenska Vapenfabriks Aktiebolag!

–Нет, "S" означает не "шведская", а "Сегерби". "Оружейные Заводы Сегерби", если хочешь буквальный перевод названия. Когда Фредерика застрелили, все подумали, что виноваты пацифисты, решившие устранить окаянного торговца смертью...

– Весьма остроумно. Только ты считаешь, это сделала Карина?

– Да. Она по уши увязла в борьбе за мир и всеобщее разоружение. Спорила с Фредериком до хрипоты, доказывала, что занятие у него постыдное, мерзкое, преступное... Любила, конечно, когда замуж выходила, но потом то ли разочаровалась в супруге, то ли свихнулась – не знаю.

– Почему Карину заподозрили?

– Пистолет обнаружили на полу гаража, подле тела. Экспертиза установила, что его носили в дамской сумочке, вместе с пудрой и помадой.

– И только?

– Да. За недостатком улик ее освободили, а сейчас, когда Фредерик пристойно похоронен, вдовушка возвращается в Швецию, чтобы продолжать усердную и праведную борьбу за мир.

Я хмыкнул. Приблизился к столику, взял с него стакан, заботливо наполненный Астрид, отпил большой глоток.

– Ты ее просто ненавидишь.

– Но и собственная семья не жалует, верно?

– Да, пожалуй... Скажи, название Лизаниэми тебе дал Мак?

– Нет, – качнула головой Астрид. – Нет, Мэтт.

– А кто же?.. Ч-черт, наверное, это Олаф стучится!

Осушив стакан до дна, я вернул его на столешницу и двинулся открывать, но странным и непостижимым образом запнулся о некстати подвернувшийся шкаф. Опрокинул бросившийся прямо под ноги стул. Пошатнулся.

Комната качалась, мебель отплясывала замысловатый танец, ковер явно желал уподобиться морской поверхности при штормовом ветре.

Краем глаза я подметил: Астрид следит за моими эволюциями пристально, печально, чуть сострадательно. Очень жаль...

Она вскочила, попыталась кинуться вон из гостиной. На что рассчитывала, спрашивается? Знала, чем я зарабатываю на жизнь, понимала, с кем связалась...

Для подобных случаев существует незыблемое, непреложное, строжайшее правило. Если вам подмешали в еду или питье снотворное или наркотическое снадобье, то, поняв это, вы последним сознательным движением спускаете курок и укладываете мерзавца – или мерзавку – наповал. Жаль, красива негодница, и весьма, но, значит, на свете сделается одной красоткой меньше.

Я извлек и вскинул трофейный двадцатидвухкалиберный револьвер с глушителем. Колени уже подгибались, дышать становилось тяжело, в глазах мутилось. Глушитель оказался отличным: раздалось резкое короткое шипение – и только.

Троекратное шипение. Тремя выстрелами я должен был покончить с Астрид наверняка. Но револьвер отчаянно стремился вырваться вон из руки. А возможно, рука ослабела донельзя. Понятия не имею.

Попал я или нет, увидеть уже не удалось.

(обратно)

Глава 14

Очнулся я в исключительно тесном, совершенно темном помещении, которое тряслось, моталось и подпрыгивало. Пахло выхлопными газами, резиной, машинным маслом. Детектива звать не требовалось: я обретался в автомобильном багажнике, а машина мчалась во весь опор. Помимо меня, багажник содержал запасное колесо и непонятную маленькую канистру.

Запястья и лодыжки мои были крепко связаны. А поскольку шведы почти не пользуются четырехколесными крейсерами, столь популярными в Америке, багажник был весьма невелик. Будучи ростом шесть футов четыре дюйма, я начинал испытывать ощутимые неудобства.

Голову раскалывало пульсирующей болью, а желудку явно хотелось избавиться от непонятного химиката, который я столь неосмотрительно ввел в него. Подавив приступ клаустрофобии, я постарался извернуться чуток удобней и принялся размышлять.

Как говорится, лучше дышать с трудом, нежели не дышать вообще. Что бы там ни подмешала Астрид в мой стакан, это не было цианистым калием. Слава Тебе, Господи.

Однако, помимо Беннетта в игру вступил кто-то еще. И этот кто-то чего-то от меня хотел. Операция оборачивалась нежданной стороной... Прекрасно, хоть начнем понемногу разбираться, как обстоят дела на самом деле.

Спустя полчаса автомобиль резко затормозил, едва не заставив меня выблевать. Хлопнули дверцы, раздались шаги. Двое людей; возможно, трое. Сказать наверняка было затруднительно.

Скрежетнул ключ, крышка багажника поднялась, морозный воздух окатил меня живительным потоком. Переворачиваться и приветствовать похитителей радостными кликами я не собирался, а посему продолжал невозмутимо лежать, уткнувшись носом в жесткую резиновую покрышку. Валяться в багажнике было, разумеется, неудобно, да только вряд ли положение улучшится, когда меня извлекут и распрямят, уж в этом сомневаться не стоило.

– Kanske han kvavats.

Молодой мужской голос, напрочь незнакомый мне. Обладатель голоса предположил, что я отправился в лучший мир. Парень отнюдь не ликовал по этому поводу, но и сожаления особого в его тоне не слышалось.

Nej, han ar for elak att do.

А этот голосок я где-то уже слыхал. Человек ответил, что я чересчур злобное существо, чтобы взять и скончаться за здорово живешь...

Кузен Олаф.

Следовало ждать... С бароном Олафом Стьернхьельмом, конечно, предстояло побеседовать, но я, по чести говоря, не рассчитывал встретиться с милым родственничком в подобной обстановке. Любезный кузен велел какой-то Грете глядеть в оба и дать знак, если появится непрошеная машина. Легкие шаги удалились по асфальту.

– Довольно притворяться, Хелм, – произнес Олаф по-английски. – Сейчас Карл освободит тебя от веревок, перережет их ножом. Попробуешь сопротивляться – погибнешь. У меня в руке твой собственный револьвер с глушителем, барабан пополнен, стреляю я отлично. Шансов нет. Поэтому веди себя разумно.

По сути, револьвер не был моим; я отобрал его у Джима – о, бедный Джимми! Веревки дернулись, раскрутились: лезвие у Карла было отточено добросовестно.

Храня полную неподвижность, я осведомился:

– Подняться можно?

– Что? Ах, да... Поднимайся. Только неторопливо. Карл, отступи! Да не суйся между ним и мною, олух! Две последних фразы прозвучали по-шведски. Выбравшись из багажника, я с трудом расправил затекшие конечности, огляделся. Вокруг стояла глухая ночь, мы обретались посреди освещенного двора, своеобразного четырехугольного колодца, стенами которому служили высокие кирпичные дома в несколько этажей высотою. В Америке подобные сооружения справедливо именуют "квартирными блоками", не удостаивая благородным названием "дом"...

Сощурившись, я полюбопытствовал:

– Неужели приятно распоряжаться бандой сопляков? Неужели интересно?

– Распоряжаются они сами, – ответил Олаф. – А я работаю исключительно советником.

– Конечно. Центральная Америка кишмя кишит субъектами вроде тебя. Они числятся простыми советниками, но ходят на подгибающихся ногах. Знаешь, отчего?

– Нет.

– Оружие, на спину взваленное и по карманам растыканное, к земле пригнетает.

Олаф невозмутимо покачал головой.

– Недооцениваешь этих ребятишек. Им недостает опыта и сноровки, но рвения не занимать, поверь. Они ведь не просто готовы умереть за дело, которое считают правым, они стремятся убивать ради этой цели! Приятно видеть подобное отношение к вопросу в нынешние вегетарианские времена, когда юношество сотрясается от омерзения ко всему, снабженному курком и гашеткой.

Сумасшедший. Впрочем, я ненамного отстал от Олафа...

– И какова же их цель? – спросил я.

– Мир и всеобщее разоружение, что же еще? Пойдем. Все, что можно было выжать из мимолетного приступа болтливости, накатившего на Олафа, я выжал, и злоупотреблять выгодой не стоило. Не жадничай, дружище. Название милейшей молодежной организации, где числится боевиком или неведомо кем еще, Карина Сегерби, выудим после. Коль скоро сумеем... Я осклабился:

– Но ежели ребятки добьются своего, ты безработным останешься!

– Равно как и ты, – хладнокровно парировал Олаф. – Сюда, мистер Хелм. И безо всяких глупостей...

Идти, как обнаружилось, я мог, однако хорошо, что двор был надежно закрыт со всех четырех сторон. Малейшим порывом ветра меня попросту бы свалило и покатило по земле. Сзади заурчал мотор: Карл отгонял прочь машину – мерседес, виденный мною в Торсэтере.

Лестница имела широкий пролет, вмещавший затянутую мелкой сеткой шахту подъемника – в Европе его кличут лифтом. Виднелись покрытые мазутом стальные тросы, массивный противовес. Устройство казалось древним и чрезвычайно ненадежным.

– Будь любезен войти, – сказал Олаф. – Теперь надави кнопку номер четыре.

Крошечная кабинка со скрежетом и подрагиванием поползла кверху. Даже двоим было тесновато. В столь ограниченном пространстве теоретически можно схватиться даже с вооруженным конвоиром, но я по-прежнему оставался беспомощен и слаб, точно котенок новорожденный – попробуйте получить лошадиную дозу боевого наркотика, а потом покататься сложенным чуть ли не пополам и связанным! Олаф же был бодр и полон сил.

Кроме того, если бы эти субъекты намеревались убить меня, то влили бы в стакан яду, а не снотворного. Требовалось выяснить кое-какие вещи, а легче и проще всего это сделать, очутившись в неприятельской гуще и держа ухо востро.

Лифт содрогнулся и замер. Олаф, естественно, вывалился наружу первым.

– Пожалуйте, – пригласил он почти весело. На лестничной площадке наличествовало две потемневших, плохо и давно крашенных двери. Я постучался в указанную кузеном. Отворила невысокая, светловолосая, очень хорошенькая женщина.

– Здравствуйте, – сказала она. – Карина Сегерби, к вашим услугам. Не позабыли?

* * *
Ожидая дальнейших распоряжений, я осторожно озирался. В небольшой прихожей красовались два знакомых, недорогих, распахнутых саквояжа. На столике была разложена коллекция огнестрельного оружия: дерринджер, трофейный револьвер, отнятый у покойного Джимми, и курносый смит-и-вессон, столь неосмотрительно врученный мною Астрид. Ствол ныне здравствующего (так я надеялся) Маршалла оставался у двоюродного братца моего...

Что ж, честь похитителям и хвала: по крайности, хорошенько прибрали на Торсэтерской вилле, следы замели. Олаф, по счастью, числился профессионалом, в отличие от межеумков, которыми командовал.

– Вы на славу экипировались, кузен, – заметил упомянутый субъект весьма ядовито. – С эдаким арсеналом революцию затеять можно.

Я пожал плечами:

– Военная добыча. И не так уж легко таскать при себе груду металла, поверьте. Да вы и сами, сдается, не с пустыми руками разгуливаете...

Я кивнул на зажатый в руке Олафа револьвер.

– А ты – с пустыми, поганый американский убийца! – взревел собеседник.

Умудрившись чуток отклониться в сторону, я ослабил полученный удар. Тем не менее, в глазах затанцевали багровые пятна и круги. Предусмотрительно отлетев к стене, я неизящно сполз по ней и очутился на полу. Олаф наклонился надо мною, шипя от ярости:

– Убить женщину из-за капли паршивого снотворного! Сволочь! Кровожадный стервец!

Доброе старое ругательство... Долгие-долгие годы никто не звал меня стервецом. Приятно было вновь услыхать изысканное словечко.

Новый удар. Мушка револьвера оставила на щеке глубокую ссадину. Отлично. Крови в моих жилах, как и у прочих двуногих прямостоящих, не менее четырех литров, немножко можно и потерять.

А чем несчастней, забитей и окровавленней буду казаться я изначально, тем легче придется мне впоследствии.

Простейший психологический закон, если предвидится допрос в условиях, для допроса не слишком удобных.

(обратно)

Глава 15

Кухня была старомодной, однако чистой и весьма опрятной, подобно вилле в Торсэтере. Допотопная газовая плита; холодильник, относившийся к эпохе даже не археологической, а, скорее, палеонтологической. Деревянный стол подле стены, три деревянных стула.

– Вот сюда, – объявил Олаф, указывая на один из предметов, упомянутых последними. – В это креслице, сударь. Присаживайтесь.

Я исправно присел. Подошла Карина; при помощи клейкой ленты, благодаря которой веревки, наручники и прочая подобная прелесть скоро сделаются лишь воспоминанием, притянула меня к стулу и на совесть укрепила в относительно безопасной для себя и Олафа неподвижности.

Когда Карл и Грета загонят мерседес в гараж, подумалось мне, появится подкрепление, неприятельские силы возрастут вдвое... Тем лучше. Противник почувствует себя совершенно спокойно. Чрезмерно спокойно.

С минуту Олаф разглядывал меня в упор, подбоченясь и прищурившись. Потом развернулся, приблизился к газовой плите, неторопливо зажег самую внушительную горелку. Положил на нее снятый с полки металлический прут.

Кузен отнюдь не торопился, весьма справедливо считая, что подобная демонстрация произведет на пленника нужное впечатление. Он оказался прав. Я люблю прикосновение раскаленного железа не больше, чем любой иной человек. И вовсе не жажду подвергаться пыткам, если можно договориться по-доброму.

Но по-доброму Олаф, очевидно, договариваться не хотел. Он подошел ко мне сызнова.

– Что ты позабыл в Лизаниэми?

Фу ты, ну ты!

– Не вижу, в какой степени Лизаниэми касается тебя или семейства Стьернхьельмов. Ни к тебе, ни к Акселю, ни, тем паче, к несравненной Карине деревушка эта отношения не имеет. Интересует она лишь американское правительство – точней, одну из небольших, сплоченных правительственных организаций... Недурное разделение труда: Астрид оглушает наркотиком, Карина связывает, Олаф допрашивает... Слаженная работа.

Я пожал плечами.

– Право слово, понятия не имею, что вам требуется в Лизаниэми. А ежели быть честным до конца, понятия не имею, что в ней требуется и мне самому.

– Поселок, – задумчиво произнес Олаф, – расположен близ Кируны, где находятся военные объекты. И рядом с Боденом – там размещены радиолокационные и релейные установки. А неподалеку – Лаксфорс, армейский центр связи... Э-э-э! Да ты в Лаксфорс метишь!

– Любопытно было бы узнать о Лаксфорсе побольше. Ибо слышу впервые.

Смерив меня взглядом, весьма далеким от приязни, Олаф изрек:

Наг du faktiskt aldrig hort от Morkrummet?– Изображать непонимание было бы наивно. Я сказал:

Mork означает «потемки», rummet – «комната»... «Притемненная комната». В переводе на английский – «фотолаборатория». Ты спрашиваешь, слыхал ли я что-либо о фотолаборатории? Вообще, да – много лет работал газетным репортером. Но тебя ведь интересует какая-то хитрая, отдельно взятая лаборатория, верно?

Олаф пожал плечами:

– Это постройка в Лаксфорсе, начисто лишенная окон, снабженная хитрой системой вентиляции. Какой-то газетчик удачно окрестил ее Morkrummet,название прижилось... Постройку соорудили после многочисленных проникновении советских субмарин в шведские территориальные воды. Существует подозрение, что на самом деле она скрывает вовсе не радары и сонары, способные засекать подводную лодку на расстоянии. Предполагают, будто при зловещем содействии Америки в Лаксфорсе соорудили нечто несусветное. Правительство отрицает подобные слухи, но чего иного ждать?

– Передающий и приемный центр, – заметил я, – должен обладать антеннами.

– Конечно. Этого добра полным-полно. Только загвоздка возникает. Швеция – небольшая страна. Военные части квартируют на малой площади, которую отлично могут обслужить обычнейшие армейские рации. Зачем строить систему, пригодную для управления спутниками, а? Да еще в непосредственной близости от советской границы?

– Почем я знаю? От Лаксфорса до Лизаниэми далеко?

– Восемьдесят пять километров; примерно пятьдесят пять ваших английских миль.

– Если бы командир хотел заглянуть в загадочный Лаксфорс, он дал бы мне ориентир поближе, будь покоен. И приказ бы изложил гораздо яснее.

Олаф раздраженно махнул рукой.

– Опять играем в непонимание! О Лаксфорсе не слышал, о Morkrummet понятия не имеет... И начисто не знает, чего ради стремится в Лизаниэми...

– Ежели, – ядовито заметил я, – мое присутствие и мнимое вмешательство так тревожит вас, какого лешего просили Астрид выманить меня в Швецию? Ведь я преспокойно мог остаться в Штатах и никому не мешать.

– Довольно! – рявкнул Олаф. – Рассказывай о Лизаниэми!

– Да говорю же тебе, осел...

Взор моего кузена метнулся на газовую плиту.

– Не хотелось бы прибегать к подобным способам, да выхода, кажется, не оставляешь...

Испокон веку все пытошники объявляют: мы слишком честны, чисты и праведны, чтобы употреблять каленое железо, дыбу, испанские сапоги, русский кнут и так далее. Но употребляют не колеблясь, по простейшему соображению: перечисленные средства очень действенны.

Ответствуя Олафу, я вложил в голос предельное отчаяние. Особых усилий при этом не понадобилось. Челюсть и сама по себе дрожала на славу:

– Господи, помилуй, да способен ли ты уразуметь? Я – понятия – не – имею – что – скрывается – в – Лизаниэми!!!

– Тем хуже, – хладнокровно промолвил Олаф, приближаясь ко мне с окаянной железякой, отливавшей багровым блеском. – Но возымеешь полное понятие, обещаю.

– Олух ты, Стьернхьельм, – тоскливо сказал я, освобождаемый от пиджака, рубахи и майки посредством хорошо отточенного ножа. – Я профессионал, а не гребучий легендарный герой. Только любители строят из себя несгибаемых идиотов. И безуспешно, между прочим, ибо под пытками раскалываются все, кроме психопатов с оглушенными нервными окончаниями... Чего тебе надобно, рожа палаческая? Организация моя исходит из резонного предположения: несгибаемых попросту не существует. Ежели человека прижать на славу, он заорет во всю глотку, а потом выложит все, что имеется в кишечнике и в мозгу! Я к душевнобольным, способным вынести допрос первой степени, себя не причисляю! Чего ты хочешь? Списки агентуры? Получишь! Секретные пароли? На здоровье! Подлинное имя нашего командира? Хоть сию минуту! Рабочий шифр? С дорогим удовольствием, хотя придется поломать голову, припоминая цифры... Только попроси – получишь все, что требуется, и незамедлительно. Да если бы я обладал по-настоящему секретными сведениями, получил бы ампулу цианистого калия и поспешно разгрыз, а не стрелял в мерзавку Ватроуз! Повторяю: понятия не имею, чем знаменит поселок Лизаниэми. Сам хотел бы выяснить.

– Прости, не верю.

Дурацкое пожелание. Прощать Олафа, коль скоро он и впрямь начнет обрабатывать меня раскаленным металлом, я не собирался ни при каких обстоятельствах. Но заявлять об этом поганому садисту, принимающемуся тебя пытать, по меньшей мере, безрассудно. Только в кинофильмах бравые герои подробно излагают палачу, что именно сотворят с ним впоследствии. На деле же вы просто убедите мерзавца: субъект очень мстителен, лучше прикончить его, покуда возможно.

Воздев кочергу – железина, по ближайшем рассмотрении, оказалась кочергой, – любезный братец взялся орудовать ею.

Тут выручает одно-единственное. Хвастать и грозить не надо, а вот воображать, как обойдешься с ублюдком, рекомендуется. Я сосредоточился на кровавых мысленных сценах, которые учиню, когда настанет мой час. Выстрелю из пистолета четырежды, раздроблю коленные чашечки и локтевые суставы. Отшибу разрывной пулей причиндалы. Потом извлеку на свет Божий кинжал – нож для эдаких целей служит лучше пистолета. Ох, и достанется же выродку!..

Озарение снизошло внезапно.

В конце концов, я проработал вместе с Маком долгие годы. И прекрасно представлял, как устроены мозги моего командира, как он обычно рассуждает. Следовало сразу же понять: Лизаниэми не значит ничего определенного, поскольку не значит вообще ничего! Это простая наживка, несъедобная блесна, брошенная хищной рыбе, дабы та клюнула и дала себя подсечь...

Но возникал иной вопрос: а Олаф ли выступает в роли рыбы?..

– Прекрати! – послышался громкий женский голос. Кухонная дверь открылась настежь. И вошла Астрид Ватроуз. Дом буквально кишел знакомыми женщинами – живыми и мертвыми. По крайности, Олаф уверял, будто Астрид обретается в обществе далеких и близких предков.

Адская боль отступила. До некоторой степени.

– Прекрати! Ведь говорила тебе: он действительно ничего не знает! Не убедился еще? Не убедился?

(обратно)

Глава 16

Две моих пули, выпущенных на вилле, угодили в цель, но весьма неточно. Одна поцарапала Астрид левое ухо, вторая пробила руку повыше локтя, но кости не зацепила, ибо спутница бывшая отнюдь не выглядела особой, способной преспокойно разгуливать с перебитой конечностью.

Третьим выстрелом я, вероятно, испортил Стьернхьельмам какой-либо антикварный предмет меблировки.

Руку Астрид заботливо держала на перевязи.

Несколько мгновений мы рассматривали друг друга, не произнося ни слова. Женщина, впрочем, явственно видела мою разбитую голову и обожженную грудь.

Переведя глаза на Олафа, следившего за безмолвным свиданием не без живого любопытства, я заметил:

– По предыдущим сообщениям, дама считалась погибшей. Лгун ты беспардонный! А еще меня стервецом обозвал.

– Ты стервец и есть, любезнейший. Хотел ведь убить человека? Просто промахнулся ненароком, вот и все... А допрашиваемый делается гораздо податливей, когда полагает, будто совершил убийство, и следователь пылает неутолимой жаждой мести. Сам знаешь... Вообще-то пытки – не в моем вкусе. Но ты здесь не единственный профессионал, Хелм, заруби на носу.

– Изрядный спектакль закатили, – согласился я. – Но в итоге лишь повторяю то, с чего начинал, и то, что сейчас подтвердила Астрид: Лизаниэми остается непроницаемой загадкой. А мне следовало решить ее.

– Опять завел шарманку! – вздохнул Олаф. – Да, в чем дело, Карл?

Объявился молодой блондин, укативший ранее за рулем роскошного мерседеса. Я не слышал, как он проник в квартиру; но теперь Карл стоял в дверном проеме, не без ленивого интереса глядя на явившуюся взору картину. За спиною парня виднелась худая темноволосая девица в джинсах, обладательница высоких скул и огромного рта. Наверное, Грета.

Глаза девицыны пылали неукротимым пламенем праведной страсти. Новая фанатичка на мою несчастную голову. Ни помадой, ни пудрой, ни краской для ресниц поборница мира и справедливости, разумеется, не пользовалась.

Пулеметно быструю шведскую речь Карла я разбирал с огромным трудом и лишь урывками. Юноша толковал о lakare,что значит «доктор», «врач», «лекарь».

– Хирург, которого я просила приехать, – сообщила мне Астрид, – позвонил по телефону и сказал, что задерживается по непредвиденному и неотложному поводу. Предложил явиться прямо к нему в кабинет. Наверно, так и сделаем... Приемная, по счастью, недалеко. Ты бы хоть раскаялся, дорогой: мне очень больно.

– Вступайте в клуб, сударыня, – выдавил я. – Больше никому, помимо вас, доктор не причитается?

– Тебе причитается немного свиного смальца на ожог и много таблеток аспирина, – со знанием дела заметил Олаф. – Это будет наилучшим лечением. Хочешь – перевяжу, но лучше оставить воздуху свободный доступ.

Он обернулся к Астрид.

– Грета отвезет тебя в фольксвагене Хелма, на котором ты прибыла... Следи за пленником. Карл, покуда я распоряжусь кое о чем... Господин Хелм – очень изобретательный субъект, хотя прикидывается невинным ягненком.

– Прослежу, – отозвался Карл по-английски. Я удостоверился, что и он разумеет мой родной язык.

* * *
Получасом позже вошла Карина.

– Да? – нетерпеливо молвил Олаф.

– Новый звонок, – сказала девушка. – Незнакомый мужской голос. Тебя требует.

Скормив мне очередную таблетку аспирина, драгоценный кузен посулил возвратиться через минуту и выскользнул вон.

Отсутствовал Олаф значительно дольше минуты, а вернулся мрачнее тучи. Добродушный, заботливый палач, обрабатывавший причиненные им же самим увечья, испарился. Передо мною возник субъект разгневанный и обозленный донельзя.

Вдобавок, вооруженный пистолетом.

С полминуты он буравил меня лютым взором, потом велел:

– Карл, освободи негодяя... И подыщи ему хоть какую-нибудь новую одежду.

– Отправляемся в приличное общество? – невинно полюбопытствовал я.

– Следовало догадаться сразу, – процедил Олаф. – Если появился один американский убийца, поблизости наверняка сшивается другой!

Давно пора было. Я уж боялся, что Джоэль полностью сбился с нашего следа. А если не сбился, то чего дожидается, черт возьми?..

– Неужели вы считали, дорогой кузен, будто я отправлюсь в семейные пенаты не заручившись вооруженным резервом? Я, опытный профессионал? Ведь знаешь, какая сообразительная у нас порода! И что велел передать мой коллега?

– Он захватил женщин. Вполне естественно.

– Заложниками, значит, заручился, – ответил я. – Разумный малый.

Облизнув губы, Олаф процедил:

– Разумный малый пытал Грету, вынуждая Астрид заговорить.

– Грету? – взвился молодой Карл. – Грета пострадала?!

– Да, я попросил передать трубку Астрид... Подтверждение получено.

– Расскажи!

– Они остаются в кабинете доктора Хассельмана. Телефонный звонок был чистой уловкой. Доктор уже готовился войти в наш дом, однако напарник Хелма караулил снаружи, заметил врачебный чемоданчик, решил, что врач явился к Астрид... Правильно решил. Заставил врача возвратиться, связал, вынудил вызвать нас по телефону. Когда Грета с Астрид прибыли, они тоже оказались в лапах у этого гастролера. Астрид не пожелала отвечать на вопросы, тогда парень попросту взял ближайший ланцет и... Грета выживет, ничего опасного не случилось, но шрам, по словам Астрид, останется.

Карл едва не взорвался от бешенства. Повернулся, наотмашь ударил меня по физиономии.

– Сферье! – завопил он, разом утрачивая чистоту английского произношения. Видать, разволновался не на шутку. – Из-за такьих, как фы, нушно переделыфать мир, чтоп не сфери, а людьи сапрафляли ф нем!

Я чуть не прыснул, но сдержался. Вдобавок, субъект не казался особенно смешным. Повторяю: фанатики – единственная разновидность двуногих, от которой я всячески стремлюсь быть подальше. Человек преспокойно созерцал сеанс пыток раскаленным железом – и негодовал, узнав, как его сообщницу приголубили скальпелем. С другими такие ребята вытворяют все, что угодно – и чувствуют себя праведниками, поборниками великой идеи, бескорыстными рыцарями, готовыми на грязное дело ради блистательно чистой цели. Но попробуйте пальцем тронуть их самих!

Подобная логика, между прочим, никакому зверю и присниться не может. Ибо логика сия – не зверская, а дьявольская.

– Довольно, Карл! – распорядился Олаф. – Разрежь липучку, быстрее.

Встав и распрямившись, я изрек:

– Пожалуйте назад мои револьверы и чемоданы. В порядке награды за понесенный ущерб, забираю также Карину Сегерби.

– Что? – не поверил ушам любезный кузен.

– Оглох? – дружелюбно спросил я. – Или отупел? Ежели первое – на пальцах поясню, а если второе – изложу в подробностях. Вопрос отныне сводится к следующему: значат ли для тебя Астрид и Грета больше, чем я для приятеля моего, Джоэля. Он, изволь видеть, во главу угла работу ставит. И хладнокровен. И весьма решителен. Пойдет операция вкривь и вкось – тем хуже для меня. Оставит Хелма на растерзание, пристрелит обеих девок и врача – все трое помнят его лицо и способны опознать, – а потом ищи ветра в поле... Хелмом больше, Хелмом меньше – неважно: задание – прежде всего.

Я перевел дух.

– Желаешь такого поворота событий – милости прошу, нажимай на курок. Хочешь иного – будь благоразумен. Джоэль обучен тому же самому, что и я. Блефовать нас не учили никогда. Обещал прикончить – прикончит, не сомневайся.

– Предложи выход.

– Уже предложил. Меняйте двоих на двоих. За меня и Карину получите Астрид и Грету. А в придачу, – сказал я, – еще и доктора. Но это уже дело побочное... Карина, естественно, не пострадает: меня ведь затем из Соединенных Штатов и выписали, помнишь?

– Что ты с нею намерен делать?

Я только плечами пожал.

– Уволоку подальше от скверной компании, спасу фамильную честь – вот и все...

Глядя на Олафа, я внезапно заподозрил нежданную истину, чуток поразмыслил и пришел к заключению: так и есть! Закаленный, обученный профессионал всерьез обдумывал обмен заложниками... Готовился уступить опасного,с его точки зрения, пленника. А профессионалов учат не признавать понятия "заложник"...

Впрочем, нет! "Если заложник неотъемлемо важен для благополучного течения операции, надлежит всемерно спасать и оберегать его"... А дражайший кузен отнюдь не казался человеком, способным плюнуть на задание ради прекрасных глазок Астрид, к которой, несомненно вожделел. И уж никак не ради Греты. А все же плюнул.

– Хорошо, – согласился он. – Будь по-твоему. Оружие и пожитки возвратим, когда выручим женщин.

– А Карина?

– Потолкую с ней. Захочет – присоединится к тебе, но лишь по собственной доброй воле. Понуждать не буду.

– Справедливо, – признал я. – В путь, разлюбезный братец!

(обратно)

Глава 17

Я чуток ошибся. Доктор Хассельман не частной практикой занимался, а работал в клинике "Ваза".[60]

Красный фольксваген затормозил у входа, мы выбрались из машины. Возглавил процессию, разумеется, я, за мной неторопливо шествовал барон Олаф Стьернхьельм, дальше вышагивала Карина Сегерби, замыкал вереницу Карл, обремененный моими чемоданами.

Просторный подъемник – виноват, лифт, – исправно вознес всех четверых на третий этаж.

– Вправо, – скомандовал Олаф. – Теперь опять направо, третья дверь. Открывай. Малейший подвох – и погибнешь, независимо от того, кому это будет стоить жизни вдобавок...

Я не поверил Олафу, однако спорить не стал.

– Не стоит, пожалуй, – ответил я, – сокращать поголовье Стьернхьельмов. Их и без того не слишком уж много на свете осталось... Открываю.

Картина была не особенно любопытной. Пленники Джоэля восседали рядком, у дальней стены врачебного кабинета, сверкавшего белизной, блиставшего никелем, лучившегося стерильной чистотой. Самого господина Коновского я не приметил.

Доктор Хассельман, маленький, пухлый, лысеющий эскулап, казался перепуганным до полусмерти. Человек, орудующий скальпелями с утра до вечера, подумал я, мог бы воспринимать небольшое кровопускание и поспокойней... Впрочем, не исключаю, что Хассельмана шокировало неумение, с которым Джоэль употребил хирургический инструмент. Навыки лекарские изрядно отличаются от истребительских, ибо задачи совершенно различны.

Обретавшаяся посередке Астрид выглядела осунувшейся и поникшей. Рана, должно быть, изрядно беспокоила ее. А вот Грета, пополнившая список страдальцев, являла собою зрелище поистине прискорбное. Девица прижимала к щеке набухший кровью марлевый комок. Одежду тоже украшали алые, не успевшие побуреть, пятна. Волосы Греты растрепались, перепутались, распахнутые глаза переполнялись ужасом и болью. Очки она то ли потеряла, то ли разбила, то ли Вальдемар Коновский почел за благо отобрать их и лишить одного из заложников возможности ориентироваться в обстановке беспрепятственно.

Откуда-то слева, из маленького подсобного помещеньица, послышался оклик:

– Заходите очень медленно и очень спокойно!

– Сперва покажись, – ответил Олаф. – Предупреждаю: в спину мистера Хелма глядит пистолет.

– Вот пускай Хелм и приказывает, – промолвил Джоэль, – а ты помолчи немного. И, кстати, предупреждаю: держу на мушке даму, сидящую в центре. Что бы ни случилось, курок надавить успею. Можете пальнуть в меня из крупнокалиберного дробовика – и все равно палец согнется.

Подобные переплеты называются "ни тпру, ни ну". У обеих сторон имеются козыри, ни единая не намерена уступать.

В коридоре не было ни души. Казалось, клиника "Ваза" обезлюдела начисто.

– Довольно дурака валять, – посоветовал я. – Иначе дело добром не кончится.

– Что предлагаешь? – полюбопытствовал кузен Олаф бесцветным голосом. – Довериться друг другу? Черта с два.

– Сначала, – сказал я, – обезвредь Карла. Не хотелось бы полагаться на сопливого, необученного, неопытного юнца, способного изгадить всю кашу. Пускай выступит вперед, чтобы мы могли видеть его. Парень, безусловно, вооружен, а я не желаю получить пулю, выпущенную дрогнувшей от злости лапой. Карл зарычал.

– Видишь? – осведомился я.

– Вижу. Марш вперед, и веди себя смирнее смирного, понял?

Протиснувшись мимо нас, парень прямиком направился к злополучной Грете. Я мысленно подивился, крепко ли изуродована ее физиономия: марля не дозволяла понять ничего. Карла, должно быть, снедали очень похожие раздумья.

– Благодарю, барон Стьернхьельм, – вежливо молвил я. – Ценю вашу любезность; А теперь, взамен, велю Джоэлю убрать ствол и выйти на середину кабинета с пустыми руками. Хотите – можете открыть огонь и стереть обоих с лица земли, да только вряд ли вы пожелаете этого... Ежели отступите в сторонку, мы тихо и мирно выйдем вон, никому не причиняя дальнейших неудобств.

Олаф коротко рассмеялся.

– Будь по-твоему, братец!

Когда Вальдемар Коновский объявился посреди кабинета, показывая пустые ладони, я внезапно почувствовал тяжесть в правом кармане куртки. Олаф незаметно сунул туда оснащенный глушителем револьвер, который я отнял у мертвого Джимми. Прекрасный жест, высокое доверие, глубокая родственная привязанность.

И, пожалуй, кое-что еще...

– Теперь я отступлю к самому окну, – бодро сказал Олаф, – но предварительно уберу пистолет. Если твой напарник захочет меня уложить – на здоровье. Да только вряд ли, – ухмыльнулся барон, – вы пожелаете этого... Родственные мы души, кузен. И в прямом, и в переносном смысле.

– Джоэль, – потребовал я, – давай уносить ноги, да пошибче!

Астрид Ватроуз проводила нас очень пристальным взглядом больших карих глаз, казавшихся на пепельно-бледном лице почти черными. Карина Сегерби уже дожидалась в коридоре.

– Олаф сказал, мне следует ехать с тобою вместе.

– Самое время, – подтвердил я.

– Давай-ка чемодан, – предложил Джоэль. – Тебя просто шатает.

– Еще бы, – ответил я насмешливо, – пока ты выжидал и прикидывал, меня подвергли весьма инквизиторскому обращению.

– Сам же велел не торопиться! – возразил оскорбившийся Вальдемар.

Двери лифта зашипели, сомкнулись, кабина двинулась вниз. У меня слегка похолодело в животе, зазвенело в ушах. Наверное, Джоэль был недалек от истины: шатало меня, изрядно шатало.

– Карина Сегерби, – представилась девица.

– Пауль Харальдсен, – отозвался Джоэль.

– Скажите, господин Харальдсен, вам непременно требовалось изуродовать Грету?

– Грету?.. Ах, шатенку... – Джоэль пожал плечами: – Сожалею, сударыня. Отчего-то люди никогда не хотят поверить на слово. Я предупредил старшую даму, госпожу Ватроуз: не заговорите по-хорошему – приятельнице будет несладко. Выбор зависел исключительно от госпожи Ватроуз. И она предпочла удостовериться в серьезности моих намерений...

Мы вышли из лифта в просторный вестибюль. Перешагнули порог клиники. Джоэль подогнал ко входу большой черный "вольво", просунул мой чемодан в кабину, забрался за баранку. Распахнув перед Кариной заднюю дверцу, я пропустил девушку вперед, устроился рядом.

– Как именуют твою славную миролюбивую организацию?

– МИМОЗА.

– Как?

– "Миротворческая Молодежь Запада", – невозмутимо пояснила Карина.

– А-а-а... Только Олаф Стьернхьельм на юношу вряд ли смахивает. И Астрид Ватроуз тоже тридцать миновало.

– Юнцам требуются опытные наставники, – вмешался Джоэль. – По крайности, этим. Их, видишь ли, создали при могучей денежной поддержке из Америки, а посему решили позаботиться, чтобы вложенные средства не пошли прахом. Твой кузен Олаф провел в Штатах известное время, познакомился там с Астрид Ватроуз, не единожды совокуплялся с нею к обоюдному удовольствию...

– Вот оно что! Олаф...

– Да, старина. Олаф навещал кузена Алана в Глостере, штат Массачусетс. А дама звалась еще просто Астрид Ланд.

– А как звались американские миротворцы?

– МОПРАТ. "Молодежь Против Атома".

– Что за сволочное общество! – вздохнул я. – Вечно вынужден воевать против людей, цели которых одобряешь, но методы осуждаешь...

Голос Джоэля звучал сухо:

– Цели Беннетта одобряются тоже? Он устроился в кресле Мака со всевозможными удобствами, выбираться оттуда не намерен. Пристукнуть надо было голубчика в Новой Мексике, а ты побрезговал... Стареем? В очередной раз, когда представится возможность нажать на гашетку, нажми, сделай милость!

– Обязательно и непременно, – заверил я.

– Только удачнее, чем нынче. В мякоть руки угодить, ухо оцарапать!.. Ведь когда-то снайпером считался!

– Исправлюсь, – пообещал я.

* * *
– Старый лис, – не без раздражения сказал Джоэль, – верен себе. Я о Маке речь веду. Ишь, исхитрился! Вынудил Беннетта отрядить едва ли не половину организации, чтоб ловить тебя по всей Скандинавии, покуда сам готовится нанести решительный удар в Штатах. Изобрел историю о похищении, скормил тебе ничего не значащее название Богом забытой деревушки... Все учел!

– Половина организации включает и господина Джоэля, да, дружище? – спокойно осведомился я.

Вальдемар метнул через плечо вызывающий взгляд. Минуту назад машина замерла у бровки тротуара, двигатель понемногу работал на холостых оборотах. Напрасно, мистер Коновский, напрасно. За рулем, во время быстрой езды вы еще властвовали положением...

– А почему бы, собственно, и не принять сторону победителя? – вопросом на вопрос отозвался Джоэль. – Отчего не подчиниться новому командиру, у которого нет привычки заводить любимчиков? Который способен признать и оценить мои таланты – в отличие от Мака? И не нянчиться с престарелыми агентами, коим давно пора бы на отдых...

В устах пятидесятипятилетнего Джоэля это прозвучало немного забавно. Пистолет уже был у него в руке, я понял это, когда машина остановилась и разговор сделался откровенным. Вальдемар уже мысленно вывел меня в расход, и не стеснялся излить душу.

– Замри, Мэтт. Весьма сожалею, однако...

Я не ответил. Не сказал, сколь глубоко огорчен мерзким предательством, как разочарован подобным неумением при таких великих талантах...

Джоэль исходил из того, что, побывав пленником Олафа, я был обыскан и обезоружен. Эдаких умозаключений профессионалы делать попросту не смеют. Каждое ружье, каждый пистолет и револьвер следует считать заряженным, пока не удостоверишься в обратном лично.

Каждого агента надлежит рассматривать как вооруженного, покуда не обыскал человека самостоятельно.

От речей я воздержался. Недосуг было речи произносить. Печальный пример болтавшего без устали Вальдемара Коновского служил тому наглядным и немедленным подтверждением.

Я молча выстрелил прямо сквозь мягкую спинку сиденья и продолжал палить, полностью опустошая обойму. Мягкая двадцатидвухкалиберная пуля может ненароком завязнуть в автомобильном кресле; разумнее казалось бить наверняка.

Глушитель спас наши с Кариной барабанные перепонки. Стрельба в закрытой машине способна оглушить нешуточно. С неделю будет звенеть в ушах.

(обратно)

Глава 18

Воспоследовало ошарашенное безмолвие. Затем Карина Сегерби отчаянно дернула дверную ручку, пытаясь выскочить из "вольво". Я ухитрился ухватить девушку за запястье и удержать. Карина поневоле вскрикнула.

– Уймись, иначе начнешь носить перевязь, вроде Астрид Ватроуз, – предупредил я. – Куда тебя черт несет? Олаф ясно велел: оставаться со мною, приглядывать за коварным господином Хелмом, а не удирать сломя голову! Тихонько, не хлопая, прикрой дверцу...

Улица была тиха и пустынна, городской шум долетал невнятно, издалека.

– Олаф немножко поверил мне, я немножко поверил ему. И тебе чуток поверю, если пообещаешь вести себя прилично. В противном случае свяжу по рукам и ногам. Собственным твоим ремешком, заметь... Чему смеетесь, сударыня?

– Я не ношу ремешка, – хихикнула Карина.

– Разумеется, джинсы точно влитые сидят...

Карина глубоко вздохнула.

– Простите, очень испугалась. Никогда прежде не видела, как убивают, мистер Хелм... Но, поскольку я свидетельница, наступает мой черед?

– А кому же ты, голубушка, доносить будешь? Полиции? С какой стати? Парень тебе ни сватом, ни братом, ни другом не приходился. И объяснить случившееся ты сумела бы ничуть не лучше меня самого, а я ничего объяснять не стал бы. Пойдешь в полицию – очутишься прямо на горячей сковородке, из тебя выдавят все, что знаешь, и все, чего не знаешь – до последней капельки. А уж этого тебе никак не требуется, правда? Влипать в неприятности из-за дохлого межеумка...

Карина облизнула губы.

– Ты убил человека... Хоть бы немного уважения к мертвому выказал!

– Я не считал остолопа хорошим субъектом при жизни, менять это мнение к лучшему лишь потому, что остолоп издох, не собираюсь: неразумно было бы... Вас, милейшая, отпустили со мною, дабы сопровождать мистера Хелма в далекую Лапландию, наблюдать за ним во время непонятного сафари. Соображения Олафа ясны, как Божий день. Иначе он и на йоту не уступил бы, даже слушать не пожелал бы моих предерзостных требований.

Карина промолчала.

– Давай-ка, – предложил я, – уберем водителя дохлого и освободим пространство шоферу живому.

Задача оказалась не из легких. Равно как и покойный Вальдемар Коновский. С трудом передвинув поляка на пассажирское сиденье, я постарался расположить его елико возможно естественнее. Целился я, по счастью, в спину, лицо и голова не пострадали. Просто наклюкавшийся джентльмен задремал, не выходя из автомобиля, – его законное право, ежели за рулем обретается не он, а другой.

Я включил передачу, отпустил сцепление.

– Предстоит долгое совместное странствие, миссис Сегерби. Поэтому лучше сразу прекратить спектакль и не изображать нежную, готовую в обморок шлепнуться при виде кровопролития барышню. Ты не потеряла сознания, увидав израненную Астрид; насколько знаю, не выблевала при виде изрезанной Греты – а эти особы числились добрыми знакомыми. Не пытайся мне внушить, будто сейчас умираешь от омерзения и ужаса... Полагаю, ты весьма решительная девица, старающаяся создать у окружающих ложное впечатление относительно своих качеств и способностей... Бывает.

Помолчав, Карина произнесла:

– Хочешь вернуться к своей машине, возле клиники – сворачивай налево у первого же перекрестка.

– Спасибо.

* * *
Даже невзирая на приятное общество теплого окровавленного покойника, обратная дорога показалась гораздо короче. Обратная дорога отчего-то всегда кажется короче.

Когда мы подкатили к "Вазе", фольксваген мирно и спокойно дожидался на стоянке. Соглядатаев не замечалось. Обогнув квартал, дабы удостовериться в этом полностью, я затормозил бок-о-бок со своим красным "жучком" и обобрал мертвеца, ибо шведской мелочи в карманах не обнаружилось. В отличие от убийства, мародерство неизменно вызывает у меня стыд, но делать было нечего.

Я выбрался из машины, приблизился к стеклянному сооружению, вмещавшему два платных общественных телефона. Смеркалось. Улица была совершенно безлюдна. Карина Сегерби терпеливо и покорно ждала меня в автомобиле Джоэля.

Завертев диском, я набрал международный код, потом вашингтонский номер Мака. Ответил голос незнакомой женщины.

Перевести расходы на счет организации она отказалась, и это было весьма красноречиво. При Маке подобного не случалось. Вам преспокойно могли надерзить, но счет оплачивался по первому требованию. Что ж, новая метла...

– Переведите оплату! – повторил я.

Женщина долго спрашивала дозволения у кого-то из вышестоящих особей. Потом неохотно согласилась. Конечно! Имя Эрика значилось в черных списках, при беседе с ним полагалось блюсти всевозможную осторожность; а уж брать на себя ответственность за денежный изъян, чинимый мною возглавляемой Беннеттом службе, дама не осмелилась и подавно.

– Простите, сэр... Я пытаюсь соединить вас с мистером Беннеттом, но... Дайте номер, по которому он мог бы вызвать вас через четверть часа.

Еще чего!

– Нет. Я позвоню снова через десять минут. И пускай возьмет трубку – поняли?

– Но, сэр...

– Десять минут, и время уже засечено!

Во дни старины Мака с ним связывались незамедлительно – утром, днем, вечером, глубокой ночью... Вам, повторяю, могли надерзить, но соединяли тотчас. Теперь же разговаривали медовым тоном и отвечали: назовите свой номер... Как похоже на Беннетта!

Пока длились отведенные даме десять минут, я порылся в справочнике, отыскал номер аэропорта в Арланде, где мы с Астрид покинули бы самолет, если бы не приземлились в Осло, удрав из Америки другим рейсом. Заказал два билета до Лулео, города неподалеку от Лаксфорса и Лизаниэми.

Потом вызвал службу автомобильного проката, попросил продлить фольксвагену срок наема еще на неделю. Позвонил по местному номеру, бросил несколько слов. Набрал некий датский номер, проделал то же самое, услыхал в ответ кое-что любопытное.

Десять минут истекли.

Прежний, отменно вежливый голос промурлыкал:

– Думаю, сэр, что смогу соединить с мистером Беннеттом. Пожалуйста, подождите немного...

Пока я ждал, на улице показались три юных шведа, облаченных в джинсы и черные кожаные куртки. Парни окинули меня оценивающими взглядами, соображая: а не избить ли пожилого незнакомца вящей забавы ради? Я мысленно ответил: милости прошу, ребятки! С самого утра сумел убить лишь одного-единственного поляка! Дайте достойно завершить пропадающий попусту денек, уложить в ягдташ троих шведских подонков! Четверо – уже приличная добыча!

Инстинкт самосохранения у хищников – двуногих, четвероногих и прочих – развит основательно. Ребятки почуяли неладное, переглянулись, пошагали прочь, в поисках более податливой жертвы. Я отпустил рукоять лежавшего в кармане револьвера, подождал еще чуток.

– Я слушаю, – раздалось в трубке.

– Это Хелм, – уведомил я.

– В деловых разговорах, – упрекнул Беннетт, – положено пользоваться кодовыми кличками, Эрик!

– С тобой у меня деловых разговоров не было, нет и не будет.

– Эрик, я приказываю...

– Прекрати, болван! Здесь валяется в машине один из твоих доверенных субъектов, который постарше. Не хочешь, чтобы шведская полиция обнаружила поутру охладелое тело, притворявшееся пьяным и спящим – высылай мусорщиков. Иначе дело предадут огласке, а это не слишком полезно... Думается, похоронная команда уже приведена в готовность – Джоэль наверняка заказывал ее загодя. Только не для себя, разумеется...

Последовало долгое молчание.

– Где?

Я назвал адрес и точное местонахождение.

– Старый черный "вольво". Ключ зажигания найдут под ковриком, у левой передней дверцы.

– Хелм, обещаю, что в этом ты раскаешься! И жестоко раскаешься, поверь!

Говорил Беннетт очень грозно, да только почему-то сам ни с того, ни с сего позабыл употребить кодовую кличку. Волновался, должно быть. Отлично, я из кожи вон вылезал, дабы разволновать его на славу.

– Слушай, олух, первое предупреждение тебе передал Маршалл Линднер – или не передал? Молчишь? Ну что ж, на всякий случай повторяю сам. Запомни этот день. Весьма памятная дата, любезный. Сегодня ты умер, Беннетт!

– Не пытайся меня запугать! Ежели кричат "не пытайся меня запугать", значит перепуганы до визга поросячьего – неизменный закон.

– Тебя однажды пощадили; кажется, сотворили великую глупость. Как только улажу здешние неприятности, приеду поправить ошибку. И можешь не прятаться, от меня бесполезно скрываться: уже убеждался. Это мой кусок хлеба и главная специальность: выуживать из-под земли субъектов, подобных тебе. До сих пор удавалось неизменно. Отныне, Беннетт, считай себя покойником в отпуске. До встречи, господин Беннетт... Hasta la vista.

Глубоко вздохнув, я повесил трубку и зашагал назад к машине. Ох, и речь я держал!.. Одинокий Мститель. Великий Белый Следопыт. Неодолимый Супермен... Оставалось лишь обзавестись черным плащом и белым скакуном. Непревзойденный Хелм...

Но с идиотами надобно разговаривать по-идиотски: другого языка просто не поймут.

Следовало подумать об ином, и я прекратил издеваться над собственной напыщенностью, занявшись размышлениями гораздо более толковыми. Просьба подождать, покуда меня соединят с мистером Беннеттом, могла не означать ничего, но могла и очень большую роль играть!

Беннетт, весьма вероятно, пребывал в Швеции!

* * *
А коль скоро еще и не пребывал, то, выслушав мои громогласные угрозы, наверняка встрепенется и примчится: лично удостовериться, что Гроза Дикого Запада, окаянный Мэттью Хелм, поклявшийся совершить жуткую месть и упиться кровью поверженного супостата, уничтожен.

Я не первый день знал господина Беннетта. Ни отвагой, ни выдержкой, ни умом этот субъект не блистал.

Хитер был – да, признаю. Однако не более. А хитрости и мне не занимать.

Начнется Королевская Охота на Хелма. Отлично...

– Выбирайся, – бодро велел я Карине. – Стекло подыми, чемодан вытащи. Меняем колымагу... Обожди минутку, надо ключ оставить...

Помедлив, я решил не бросать Вальдемара Коновского сидящим в кресле, а свалил его и устроил на полу, швырнув сверху плащ. Карина дожидалась подле машины, переминаясь с ноги на ногу и явно чувствуя себя махровой, закоренелой преступницей. Или соучастницей. Или просто вшивой укрывательницей злодея.

Злодей захлопнул дверцу, обернулся.

– Мог бы, – заметила Карина, – перевести меня в фольксваген и чуточку раньше. Думаешь, очень приятно сидеть в эдаком обществе?

– А что ужасного? По крайности, Джоэль не докучал тебе неустанной болтовней. Меня он встарь до исступления доводил словесным поносом.

Девушка поморщилась:

– Непременно желаешь казаться хуже, чем есть?

– А я и есть хуже...

– Вы кокетничаете, мистер Хелм. Я пожал плечами.

– Ступайте, миссис Сегерби, вон в тот красный фольксваген, вы с ним, кажется, немного знакомы. Чемодан определяйте в багажник. Вас обеспечим вещами по дороге, в первом же попавшемся магазине готового платья. Пока придется потерпеть...

Заурчал маломощный мотор VW. Скрежетнула коробка передач. Я от души понадеялся, что автомобильчик выдержит грядущее путешествие.

Миновав несколько кварталов, я произнес:

– Теперь ты – за штурмана. Карта, правда, имеется, да изучать ее лень. Показывай дорогу.

– Сейчас повернешь налево, – послушно сказала Карина, – потом поезжай прямиком до паромной переправы. Мы ведь туда направляемся?

– Мы куда угодно можем направиться, лишь бы подальше от клиники "Ваза" очутиться, – ответил я. – Что за карамболь намечается в Лаксфорсе?

После довольно долгого раздумья Карина промолвила:

– Понимаю... Вот зачем я тебе понадобилась... Бесценный источник сведений...

– Забываете, сударыня: я еще и фамильную честь соблюсти обязан, от опрометчивых поступков удержать заблудшую овечку. Но знать, куда несешься и на что нарваться можешь, необходимо. Выкладывай.

– Демонстрация, – сказала Карина. – Большая, очень большая демонстрация протеста... Лучше давай снова повернем налево, так будет короче... Уже много дней защитники мира стекаются к северу, поодиночке, малыми группами, большими шествиями... Члены МИМОЗы, а с ними и другие сторонники разоружения, которых удалось убедить. Намереваешься помешать им?

Даже полностью сосредоточившись на мчавшейся навстречу дороге, я краем глаза уловил пронзительный быстрый взгляд, брошенный Кариной.

– Ни в коем случае, – отвечал я. – Это не мое дело. Существуют местные власти, пускай они и пекутся о порядке... Заодно и военные объекты берегут.

Я пожал плечами:

– Швеция – страна моих предков, но это не моя страна. Без прямого приказа из Вашингтона я пальцем не шевельну, даже если твои друзья разнесут военную базу по кирпичику. Меня это не трогает.

Мгновение спустя Карина рассмеялась:

– Вы презабавнейший человек, мистер Хелм! И путешествие обещает быть очень интересным. А вот и переправа.

(обратно)

Глава 19

Путешествие оказалось интересным и впрямь. Особенно с той минуты, когда мы очутились в каюте парома, переправлявшегося из Швеции в Финляндию через Ботнический залив.

Карина была особой молодой, пылкой, полной соков до такой степени, что мне пришлось нелегко. Быть может, спутница моя просто наверстывала упущенное во вдовстве время... Запыхавшиеся, взопревшие, мы валялись бок-о-бок, пытаясь хоть немного восстановить растраченные силы.

Потом Карина легонько чмокнула меня в щеку, ласково ущипнула за подбородок, уселась и включила подвешенную в изголовье лампу. Заговорила.

Немного резко.

– Для мужчины, сохнущего по другой даме, ты являешь беспримерное усердие!

Притворяться, будто не разумеешь сказанного, было бы просто глупо. Я ответил:

– Неужели бросается в глаза?

– Конечно. Весьма искусен, отменно опытен, вполне равнодушен к предмету своих нынешних вожделений, потому как вожделения – исключительно плотские. Но за долгие годы обработал и ублажил немало девиц, и оказывался хорошим партнером, невзирая ни на что...

Рассмеявшись, Карина прибавила:

– Не обижайся. Именно этого мне и требовалось. После стольких месяцев положенного траура, вынужденного целомудрия... Безутешная вдовушка Сегерби! Любовь не закажешь, и подлинную страсть не принудишь зародиться – но развлечься-то возможно, а?

Она помотала головой.

– Не спорь. И не вздумай извиняться: убью... Хотя, – прибавила Карина лукаво, – тебя убьешь...

Снаружи стоял ясный северный день, часы показывали половину одиннадцатого, но билеты я купил в последний миг, и нам досталась каюта, снабженная кондиционерами, однако напрочь лишенная какого бы то ни было подобия иллюминаторов. Оставалось утешаться наличием собственного сортира – виноват, гальюна, – и двух довольно широких коек, привинченных к полу и сходившихся буквой V – каюта располагалась в носовой части корабля.

Терпеть не могу забираться на второй этаж расположенных вертикально постелей. Следовало благодарить удачу. С другой стороны, судостроители явно считали, что по морю странствуют лишь субъекты, чей рост не превышает пяти с половиной футов...

Я надеялся доплыть прямиком до финской столицы, Хельсинки, звавшейся некогда Гельсингфорсом и располагающейся на берегу Финского залива, который тянется дальше к востоку, достигая Ленинграда, когда-то именовавшегося Санкт-Петербургом. Но, как выяснилось, паромы Стокгольм – Хельсинки отчаливают лишь под утро, а потому пришлось удовольствоваться первым попавшимся кораблем, шедшим до города Турку, на юго-западном берегу Финляндии. Высадиться нам предстояло около восьми вечера.

Прекрасный город. Турку, – сто пятьдесят тысяч обитателей. Люблю города, где можно затеряться без особого труда...

Оставалось надеяться, что до эдаких страстей дело не дойдет. Согласно моим наблюдениям, "хвоста" за нами пока не было. Из Стокгольма удалось выскользнуть незамеченными, к аэропорту Арланда мы, само собою, не свернули, и Беннетт наверняка лютовал, поняв, что ищеек направили по заведомо ложному следу. Уж разговор-то мой, ведшийся из телефонной будки подле клиники "Ваза" его местная агентура прослушала, не извольте сомневаться.

Таким образом, я и Карина получили изрядную фору. Безусловно, половина Скандинавии уже кишела сотрудниками Беннетта, вынюхивавшими наше присутствие, но едва ли диверсантиссимус предполагал, что мы напрочь уберемся со шведской почвы.

А именно это я и проделал. Исключительно, между прочим, для отвода глаз. Исчезнуть в Швеции, а потом объявиться по другую сторону Ботнического залива было уловкой несложной, и все же для Беннетта и его молодчиков неожиданной.

Паромная переправа, конечно, заставляла потерять не менее двенадцати часов – при хорошей погоде, – а последующая поездка посуху отнимет еще столько же, и еще четверть столька; но задание вовсе не ограничивалось определенными сроками. Предстояло покрыть примерно пятьсот миль по финским шоссе, а магистральные дороги в этой части света многочисленны, и можно сбить с толку любую погоню. Уже на следующий день мы вполне могли вернуться в Швецию с севера, через Хапаранду, в достаточной близости от конечной цели.

Отчаявшись выловить нас, Беннетт, безусловно, расставит там ловушку – и пускай расставляет! Расчетов моих это отнюдь не нарушало. Поселок Лизаниэми перестал занимать меня начисто.

Карина стояла подле стенного шкафчика и сосредоточенно свинчивала пробку с припасенной мною бутылки. В Финляндии со спиртным огромные строгости; финские туристы, попавшие в Россию и дорвавшиеся до возможности выпить, обычно возвращаются на родную почву полубесчувственными... Я предусмотрительно позаботился об алкогольном довольствии на грядущие сутки.

– Боялась, буду мучиться морской болезнью, – сообщила Карина. – Волна гуляла немалая... Но, как выясняется, я – прирожденная мореплавательница!

Прирожденной соблазнительницей – вот кем она была: стоявшая нагишом, беззастенчивая, отлично сложенная и знавшая о собственной неотразимости.

– Ни дать, ни взять, гостиница, – продолжила Карина. – Только в отелях немного просторнее.

Ветер явно улегся, качки не ощущалось; можно было подумать, паром застыл недвижимо.

Тихо рассмеявшись, моя спутница промолвила:

– Считаешь меня развратницей ненасытной? С той... женщиной чувствовал себя лучше? Да ты влюблен, Мэттью! Даже стрелять разучился, когда потребовалось!

– Намекаешь, – неторопливо осведомился я, – что я промахнулся преднамеренно?

– Вовсе не намекаю, а утверждаю... О, каким испепеляющим взглядом ты мерял ее на кухне! Только Мэтт Хелм, насколько понимаю, не промажет, целясь в упор, даже когда наполовину оглушен снотворным.

Девица оказалась недопустимо проницательна. Я отрешенно пожал плечами:

– Н-ну... Быть может, и позволил себе чуток увлечься... Астрид весьма пикантная особа. Карина тряхнула головой.

– Не думаю. Влюбленный или нет – а если бы задание требовало, ты пришил бы мерзавку на месте и глазом не моргнул. Нет, милый, тебе просто не полагалось убивать ее...

О, кладезь премудрости! С этой девицей надлежало держать ухо востро.

– Весь вечер ты болтал напропалую, – заметила Карина. – Астрид сама рассказывала... Дозволил ей подумать, будто начинаешь чуять подвох, перестаешь доверять. Спровоцировал даму на решительные действия. А потом с невинным видом выхлебал стакан виски со снотворным, хотя отлично понимал: напиток небезобиден. И выхватил револьвер, ибо вашими инструкциями предусмотрено убивать человека, вознамерившегося усыпить агента. И тщательно повредил Астрид левую руку и левое ухо... Гениально! Все думали, она была на волосок от гибели.

– Там и была, – подтвердил я. – Револьвер бил чуть левее точки прицела. Еще волосок – и вычеркнули бы Астрид изо всех списков. Нельзя баловаться с огнестрельными приспособлениями, дорогая.

– Но все в итоге обратилось тебе на пользу. Никто не помыслил, что Мэттью Хелм намеренно дозволил захватить себя, что всей душой стремился угодить в неприятельские руки.

Выдержав короткую паузу, Карина полюбопытствовала:

– А Джоэль?.. Ты знал, что Джоэль – изменник?

– Слишком сильно сказано. Джоэль просто переметнулся под крылышко нового начальника. Недолюбливал прежнего, вот и все... Нет, об этом я не знал, однако призадумался: какого лешего субъект вытворяет в Швеции, коль скоро ему положено вынюхивать совсем иные следы по другую сторону Атлантики? Свел концы с концами, потом удостоверился в собственной правоте. Признаю, это случилось уже по дороге из клиники... Парень являл большое внешнее стремление помочь – отчего было не воспользоваться предлагавшейся помощью? До известного предела... Я внимательно следил за Джоэлем, и не пожалел об этом.

– А теперь за мною следишь? Так же пристально? Произнеся последнюю фразу, Карина блекло улыбнулась.

– Конечно! И буду следить – пока не выясню, что именно ты затеваешь. Только не вздумай болтать насчет Олафа Стьернхьельма и просьбы приглядеть за мною. Карина, у тебя свои соображения, мне покуда не вполне понятные.

Я ухмыльнулся.

– И не утверждай, что без памяти влюбилась в меня еще там, в Хагерстауне.

Раздался неудержимый смех.

– В Хагерстауне, дорогой, ты чуть оплеуху мне не отвесил!

– Жизнь полна безвозвратно упущенных возможностей, – вздохнул я. Смех оборвался.

– Не следи, не ломай голову. Излагаю. На север мы едем вместе потому, что мне содействие требуется, а кроме тебя посодействовать некому. Я попрошу об очень большом одолжении.

– Каком же?

– Сперва утряси дела, относящиеся к Лизаниэми, сделай то, что должен сделать. Если сумею пособить – рассчитывай на меня всецело. А уж после узнаешь, чего требуется мне самой.

– Поживем – узнаем, – хмыкнул я.

– Времени будет в обрез, – молвила Карина. – Видишь ли, я намерена очутиться в Лаксфорсе перед началом демонстрации. Но участвовать в ней отнюдь не собираюсь... Человек, обладающий твоими знаниями, твоим опытом, наверняка отыщет удобный наблюдательный пункт, верно?

Я дорого бы дал, чтоб узнать, какие мысли витают в хорошенькой светловолосой голове Карины.

– Зависит от местности. Но сделай Божескую милость, расскажи подробней об этой окаянной демонстрации. Нельзя же размышлять наобум, не имея никаких исходных сведений!

– Да, безусловно.

– В особенности меня занимает вопрос о твоем персональном вкладе в эту милейшую затею. Будем считать, что честное изложение фактов станет уплатой за требуемую помощь. Понимаешь?

– Не вполне. О каком персональном вкладе?

– Не притворяйся дурочкой, – улыбнулся я. – Соображаешь немногим хуже Альберта Эйнштейна. Тебя зовут Карина Сегерби, вдова Фредерика Сегерби, покойного владельца крупной оружейной фабрики, SVAB. Разумеется, МИМОЗА приняла это в расчет, вербуя в свои ряды хорошенькую вдовушку. И немало поставила на ее связи – прошлые и нынешние. Ты не фанатичка, не похожа на Карла и Грету – значит, интерес у миролюбцев наличествовал особый.

– Карл и Грета не обычные фанатики, – сухо заметила Карина. – Они любят друг друга; фанатикам такое несвойственно. Все прочие любят лишь святое дело всемирной революции, мира и социальной справедливости, которое отстаивают на деньги, регулярно даримые советской разведкой.

– Не смею спорить.

– А касаемо персонального моего взноса в общее дело, – криво усмехнулась Карина, – сообщаю: он зовется HG(E)Typ7F.

Она вымолвила сокращение по буквам, согласно шведским правилам. Несколько секунд я мучительно расшифровывал услышанное. Затем потратил полминуты, переводя с языка аббревиатур на военный жаргон.

– Так-с... HG означает ручную гранату, handgranat по-шведски... Правильно?

– Да.

– Что значит Е? Карина облизнула губы.

Eld.

–Огонь? Зажигательная ручная граната, стало быть. А как истолковать F?

Forsvars.

–Оборонительная. Черт возьми, – притворно удивился я, – не вполне представляю различие меж оборонительной и наступательной гранатой. Поясни, сделай милость.

Недоверчиво сощурившись, Карина произнесла:

– Наступательная граната сравнительно маломощна. Ты мчишься вперед, атакуешь; мечешь в неприятеля взрывчатку – и совсем не хочешь угодить под летящие навстречу осколки. Гранату же оборонительную бросают из укрытия: окопа, блиндажа, где ты немедленно прячешься, ожидая, покуда грянет... Поэтому оборонительная граната имеет относительно большой заряд. Но HG(E)Typ7F – не противопехотная осколочная игрушка. Это противотанковая мерзость, сокрушающая броню. Бронетранспортеры и обычные грузовики просто сжигает дотла. Направленная струя раскаленных газов прожигает металл насквозь и уничтожает экипаж, моторы – все подряд!

– Милая штуковина.

– Да, новейшая конструкция. В прежних использовали термит, иногда – напалм; но здесь применяется принципиально иное горючее вещество исключительной силы. Также имеется хитроумная присоска, заставляющая гранату прилипать к бронированной поверхности и держаться там до тех пор, пока заряд не выгорит полностью. SVAB весьма гордился этим изобретением...

Голос Карины звучал иронически.

– Да ты просто оружейный эксперт, – удивился я.

– После того, как Фредерик погиб, заинтересовалась человекоубийственными устройствами. Довелось некоторое время заведовать фирмой.

– А я-то считал, ты служишь в "Нордик-Текстиле". Карина засмеялась:

– Нет, управляла заводом Сегерби! Семья была чрезвычайно рада тому, что паршивая овца образумилась и с головой ушла в фамильное предприятие. Меня старались обеспечивать работой, дабы времени печалиться поменьше оставалось... МИМОЗА, конечно, возликовала: шутка ли! Такое приобретение! Готовый арсенал!.. Рассказать тебе о последней модели безоткатной противотанковой пушки? О скорострельности улучшенного пулемета SVAB?

Она пожала плечами.

– Понимаешь, прежде я ненавидела оружие. А теперь отношусь к нему иначе. Узнала, какие субъекты иногда попадаются на пути. Пока существуют подонки, честные люди должны иметь средства самозащиты. Иначе всех честных просто уничтожат.

"Весьма здравый подход к вопросу", – подумалось мне.

Так я и заявил Карине.

– И еще, дорогая...

– Погоди, – попросила девушка. – Не все сразу. Вопросов у тебя немало, но задашь их впоследствии. Одно скажу: моя цель совершенно не противоречит твоей. Дело мое сугубо личного свойства.

– Но хоть пару слов о демонстрации!

– Хорошо. Спрашивай.

– Эти мальцы не спятили, часом? Или думают, им противостанет вся шведская армия, включая танковый корпус? Для кого приготовили гранаты? И сколько получили?

– Я тайно переправила им один ящик. Двадцать пять штук.

– В настоящем бою – маловато; да и едва ли сборище юных пацифистов сражаться по-настоящему сумело бы. О войне твои приятели наверняка знают лишь одно: они против войны. Я тоже против, черт побери, но ты сама сказала: ежели честные люди...

Карина подняла правую ладонь, призывая меня умолкнуть.

– Погоди! – не унимался я. – Любая пехотная рота средней руки просто смела бы их с поля долой, в порошок стерла, невзирая ни на какие гранаты – оборонительные, наступательные... А шведы, кажется, очень хорошие солдаты, хотя страна соблюдает полнейший нейтралитет. Ввязываться в схватку с регулярным отрядом было бы для твоих дружков самоубийственно. И неужели за мир борются такими способами?

Карина помотала головой.

– Ты сделал неверный вывод. Я сказала, что граната седьмой модели предназначается для борьбы с танками, но о сражениях речи не было. Никто не ждет вмешательства шведской армии. Состоится многолюдное шествие, со знаменами, злобными лозунгами, выкриками... Состоится оно перед самым Laxlors Signalanstalt'oyi, Лаксфорсским Институтом Связи. То есть, военным объектом. А когда внимание охраны отвлечется, ударная группа сторонников мира перережет колючую проволоку немного в сторонке, проскользнет на территорию приемно-передающего центра и атакует главную цель. Моrkrummet.

–"Фотолабораторию"? Загадочное бетонное сооружение, где нет ни единого окна?

– Да. Ни единого окна, ты совершенно прав, но вентиляция там отменная. Шахты уходят вглубь, к оборудованию. Защищены решетками, разумеется, только гранате, способной прожигать броню, решетки не помеха... Она просто снесет их, равно как и любое иное препятствие.

Карина пожала плечами.

– Я видела HG(E)Typ7F в действии... Не приведи, Господи. Она испепеляет, буквально испаряет броневую сталь, а в довершение порождает клубящийся огненный шар, пожирающий любое органическое вещество. Шар невелик, никому не хочется сгореть, метнув эту штуку в надвигающийся танк; но замкнутое пространство обратится настоящей мартеновской печью. Собственно, этого эффекта и добивались бравые инженеры... Метатель в безопасности, а вражеский экипаж делается головешками.

– А что намереваются спалить внутри Morkrummet?Ежели в засекреченной силосной башне разместили зловещие атомные заряды, тайно провезенные в страну мерзавцами-янки, советую держаться подальше.

Я скривился.

– Не люблю созерцать фейерверки, от которых приключается лучевая болезнь. И тебе, голубушка, не рекомендую. Для здоровья огорчительно.

Улыбнувшись, Карина ответила:

– Правильно, только нелепо даже помышлять, будто наше правительство согласилось бы тайно установить в глубине страны чужую ракету с ядерной боеголовкой. Но постоянное проникновение советских подводных лодок в территориальные воды Швеции вполне могло подтолкнуть наших военных к негласному сотрудничеству с американцами. По слухам – а слухи, как правило, достоверны, – при постройке центра в Лаксфорсе американской помощью и технологиями пользовались вовсю. Утыкали целое поле передающими и приемными антеннами... То ли со спутниками связываться намерены, то ли баллистические ракеты наводить... А шведский обыватель, привыкший к уютному чувству нейтралитета, взвиться готов при мысли, что страну вовлекают в запретную авантюру. На этом и стремятся сыграть МИМОЗА и ей подобные миролюбцы с гранатами за пазухой... Вопят о нарушении международных обязательств, глотки надорвать готовы.

– Но кроме слухов, есть какие-либо подтверждения тому, что Лаксфорс используют в американских интересах?

– Сколько угодно. Для начала, русские всячески стараются вывести этот объект из строя, а еще лучше – совсем уничтожить. Своими, а еще лучше – чужими руками.

– Ну, – сказал я, – здесь ничего изумительного нет. Параноик остается параноиком. Ежели домашняя хозяйка в Цинциннати берет нож и готовится чистить картошку, значит, нож на самом деле – отравленный кинжал, нацеленный в сердце родины-матери... за ногу ее! – и подлежит пристальнейшему изучению... Русские – верней, не русские: это народ хороший, дельный и разумный, моим собственным шведам этнически не чужой, кстати, – а нынешние советские, – прелюбопытнейшая публика... Но послушай, коль скоро Советы ярятся, это еще ничего не значит! Советы ярятся по любому поводу! Вспомни лысого хама, который стучал содранным с копыта ботинком по трибуне ООН!

Карина поколебалась.

– В отношении Лаксфорса русские не ограничиваются болтовней! Уже перехватывали диверсантов, уже обезвреживали агентов... Не считаешь же ты, будто все это было случайностью? Русские затеяли всемирный скандал. И пользуются МИМОЗой, наравне с другими схожими организациями, чтобы создать подобным объектам самую дурную славу...

– Не русские затеяли, – поправил я.

– Что?

– Не русские затеяли всемирный скандал. Также не украинцы, не белорусы, не узбеки, не евреи, не латыши, не литовцы... Прости, лень перечислять все народы, населяющие эту несчастную страну... Да ине помню я их толком. Скандал затеяли не они. С ними, сердешными, весь цивилизованный мир жил бы мирно да ладно, в добре и в согласии...

– Тогда кто же?

– Советские, – сказал я. – Новая историческая общность людей, именующаяся советской.

– Мэтт, я не понимаю.

– И не поймешь. Но именно так выразился плешивый ублюдок, памятники которому красуются на каждой площади каждого советского города. Владимир Ульянов, известный под уголовной кличкой "Ленин". Именно этот субъект впервые изрыгнул галиматью, касавшуюся "новой исторической общности". Не только изрыгнул, выродок, – на бумагу положил, в типографском станке увековечил! И эта новая историческая общность руководствуется одним-единственным принципом: убей. Просто убей, безо всякого повода: убей.

– Но ты, – с немалой расстановкой молвила Карина, – если не слишком ошибаюсь, держишься той же мысли?

– Ошибаешься. И страшно. Ибо я убиваю лишь выборочно. Тех, кому больше не полагается людьми считаться. Понятия мои относительно произвольны, однако я никогда не противопоставлял свою особу всему остальному человечеству. Не кричал: "весь мир насилья мы разроем до основанья..." Не считаю, будто нынешний мир кишит насилием больше, нежели мир, предугаданный учением двух-трех бородатых скотов, проповедовавших любовь к труду, но в жизни своей пальцем не шевельнувших ради заработка... По сравнению с их грядущим миром, ежели хочешь знать, нынешний выглядит вегетарианским. А я отправляю на тот свет посредством пули. Кинжала. Чего угодно, убивающего мгновенно... Терпеть не могу опиливать зубы рашпилем, хоронить живьем – проделывать милые вещи, любезные коммунистическому сердцу.

– Чушь, – сказала Карина.

– Святая правда, – вздохнул я. – Настолько мерзкая правда, что ни единый нормальный человек не поверит ей, а коль скоро и поверит – постарается побыстрее забыть... Не общалась ты с восточными соседями... Кого еще прислали, кроме Астрид?

– Не верю ни одному слову... Кроме Астрид?.. Карина покосилась безо всякого заметного выражения на лице.

– Насчет Олафа Стьернхьельма судить не могу. Не знаю, занимается он предательством просто так или ради любви к привлекательной женщине...

В глазах девушки сверкнул вызов:

– К очень привлекательной женщине! К привлекательной женщине, работающей на советскую разведку!

– Ну и что? – наивно спросил я. – Ты полагаешь, советская военная разведка укомплектована исключительно вурдалаками? Звероподобными олигофренами, уродливыми, точно смертный грех, и алчущими напиться крови при первой представившейся возможности? Окстись, дорогая!..

* * *
Десять минут спустя я отважился промолвить:

– Чертовски любопытный спор... Учитывая, что спорящие принадлежат к различным полам и сидят на одной постели совершенно раздетыми.

Карина озадаченно свела брови у переносицы:

– Не понимаю. Ты чем-то недоволен? Я коротко хохотнул.

– Получается, после стольких лет, проведенных на честной, и почти бескорыстной работе, меня искренне считают олухом, способным продаться за милый поцелуй и жаркую ночку? Боги, боги мои! О, яду мне, яду!!!

– Разве не так? – полюбопытствовала Карина. – Стоп! Ты, что, читал Майкла Булгакова?

– Михаила, – поправил я. – Русские имена принято произносить на греческий лад. Михаила... Не читал. Однако, наслышан. Хороший был субъект...

Карина ошеломленно молчала. Видимо, изумлялась моей начитанности.

– Болвана Хелма, – продолжил я жизнерадостно, – пытаются провести за нос все, кому не лень. Это сделалось международным видом спорта. Но я закалился против оного. Неужто пригоже взлетать к потолку от ярости, узнав, что Астрид Ватроуз работает на противоположную сторону?

– Ты знал?

– А ты как думала? Предполагал, во всяком случае... Что известно об Астрид Ватроуз тебе лично?

– Да ничего особенного! Работает на русских. Предала страну, в которой родилась, то есть, Соединенные Штаты Америки...

– Никак нет, – заметил я.

– Не разумею.

– Видишь ли, – пояснил я, – Астрид Ватроуз безусловно числится советским агентом. Но Астрид Ватроуз отродясь не была Астрид Ватроуз...

(обратно)

Глава 20

Жаль было высаживаться на финском берегу в темноте. Знакомиться с новой, доселе не виданной страной приятно при дневном свете, но когда пассажиров парома пригласили занять места в автомобилях, солнце уже давно закатилось.

Корабль причалил мягко, почти безо всякого сотрясения. Таможня оказалась по-скандинавски небрежной; финны, шведы и норвежцы отнюдь не страдают нашей маниакальной наркотикобоязнью. А в отличие от молодых, недавно получивших независимость государств, относятся к провозу оружия спокойно, ибо мятежей не страшатся.

Арсенал мой покоился в чемодане, спасибо славному кузену Олафу Стьернхьельму, обнаружившему истинно дворянскую учтивость. Я, как обычно, постарался припрятать оружие в машине, однако финны даже не потрудились поднять крышку багажника.

Мы ехали по городу Турку, даже ночью выглядевшему чистым, опрятным и красивым: как большинство северных городов, основанных еще до того, как маленький Крис Колумб впервые поплыл по сельскому пруду, оседлав покачивавшееся у берега бревно... Странным образом, я впервые ощутил себя в чужой стране. Должно быть, потому, что ни слова не знаю по-фински; почти все надписи, вывески и неоновые рекламы были начисто непонятны – кроме "Кока-Колы".

Здешний язык замкнут в пределах маленького государства, на нем нигде в мире, кроме Финляндии, не говорят, и знают его за пределами страны лишь редкие эмигранты, да не менее редкие профессиональные переводчики.

– Теперь-то можно поговорить? – нетерпеливо полюбопытствовала Карина.

Спутница нешуточно сердилась; можно сказать, ярилась. На борту парома она готова была провести целый Божий день, обсуждая коварную Астрид Ватроуз и относящиеся к этой особе вещи. Бессонная ночь, посвященная упражнениям в любовных играх, ничуть не убавила девице природной живости, чего я не мог сказать о себе. Я решительно заявил: достанет времени и потом, когда спустимся на берег. А сейчас, располагая удобной постелью и предвкушая пятисотмильную поездку, с дозволения Карины, отправлюсь в объятия Морфея.

Следовало немного зарядить поизносившиеся в чувственном пылу аккумуляторы, питавшие мой организм.

– Разбуди за полчаса до ужина, – попросил я. – Коль скоро спать не хочешь, поваляйся тихонько, поразмысли независимо. А в машине устроим военный совет.

При моем роде занятий первым делом учишься засыпать в любых местах, при любых условиях, в виду любых обстоятельств, как приятных, так и огорчительных. Я мгновенно задремал, не обращая внимания на шатавшуюся по каюте обнаженную блондинку, демонстративно принявшую душ, со вкусом разобравшую накрахмаленные простыни, томно разметавшуюся на койке и обиженно фыркнувшую в ответ на полнейшее мое безразличие к предлагаемым для потребления прелестям.

За ужином я отказался разговаривать о делах наотрез, и теперь Карина дулась. Для умной девушки, обнаружившей полнейшую зрелость рассудка и тела, она вела себя чересчур по-детски.

Огни Турку начали таять и расплываться позади: мы выехали за городскую черту. Я облегченно вздохнул, сызнова очутившись на магистральном шоссе, устремлявшемся в требуемую сторону. Подобно шведам и норвежцам, четырехрядных дорог финны почти не прокладывают: нужды нет. Я катил осторожно и неспешно. Да и попробуйте поспешить, имея вместо мотора движок от управляемой детской игрушки!

Мы ехали, минуя темные хвойные леса, огибая озера, покрытые льдом и отблескивавшие при лунном сиянии серовато-белыми бликами. Шоссе, тянувшееся вдоль морского берега, я отверг – слишком очевидный маршрут, – и направился в глубь страны, по дороге более длинной, зато не столь опасной. Это была упоминавшаяся раньше Е4, уводившая на север от Хельсинки, хотя предполагалось, что я буду катить по ней в обратном направлении, к столице.

– В сущности, – промолвил я, наконец, – я не совсем верно выразился. Астрид и впрямь зовется миссис Ватроуз. Но вот Астрид Софией Ланд, из финского семейства Ландхаммеров, не была никогда.

– Не понимаю. Как же она обманула всех подряд? И как ты, – Карина метнула на меня пронзительный взгляд, – вообще догадался об этом?

– Подверг даму двум проверкам, и ни единой Астрид не выдержала.

– Проверкам?

– Да. Первая была, так сказать, артиллерийского свойства. По нынешним временам, когда американские женщины – касаемо других народов ручаться не могу, но за американок отвечаю, – когда американские женщины считают единственно хорошим тоном рассматривать огнестрельное оружие как неописуемую мерзость. Хочешь убедиться, что перед тобою стопроцентная, истинная уроженка Соединенных Штатов – брось ей в руки пистолет. Ежели не шарахнется, точно от королевской кобры, и не заорет, словно живую мышь увидела – значит, не из Америки... Астрид Ватроуз не сделала ни того, ни другого.

Карина скривилась:

– Наивный довод, чтоб не сказать, идиотский! Например, я коренная шведка, но шарахнулась бы и завопила наилучшим образом, не сомневайся. От простой неожиданности хотя бы. Хорошо, что меня ты не проверял эдаким способом.

– А к чему? Я видал тебя с дерринджером в руках, ты держала его, как живого паука-птицееда... Экзаменовать больше не надо. И без того ясно: Карина Сегерби может считаться кем угодно, только не обученным агентом. А вот Астрид... Я не дал ей ни одного мгновения на раздумье, метнул револьвер ни с того, ни с сего; и дама реагировала непроизвольно. Поймала, выкинула наружу барабан; убедилась, что револьвер не заряжен, а я не спятил, и не бросаюсь оружием, способным упасть на пол и выстрелить. Пистолеты мечут через всю комнату лишь олухи из голливудских фильмов, потому что их стволы заведомо безопасны... Встарь я проделал подобный трюк с некой девицей, и бедняжка едва не напустила полные трусики от испуга. Астрид Ватроуз же повела себя вполне умело и профессионально.

– Понимаю.

– Конечно, попадаются личности разумные, как женского пола, так и мужского, способные обращаться с револьвером, даже любящие оружие, но профессиональной подготовки не получившие и не умеющие рефлекторно, в ту же секунду убеждаться: барабан полон, барабан пуст... Подобное умение вырабатывается годами практики, видишь ли... Астрид немедля поняла: допущена оплошность. И тот же час поведала убедительную легенду об университетской подруге, решившей наняться в полицию и помешанной на том, чтобы учить всех приятельниц обращаться с пистолетами. Произнесла настоящее имя, кстати, справедливо надеясь, будто я убежусь: Мэри-Алиса Линдерман училась вместе с Астрид Ланд; все в порядке... Да, Линдерман и Ланд окончили одно и то же отделение, да только в полиции госпожа Линдерман служить и не помышляла! Теперь она зовется миссис Винсент Маркези: вышла замуж за преподавателя химии. Родила двоих исчадий, совершенно счастлива, и даже на порог семейного гнездышка не пустит ни единого владельца грязной огнестрельной пакости... Но даже будь иначе – профессионального навыка не приобретешь за три-четыре занятия с подружкой! Астрид учили на славу, ребята куда более основательные и толковые, чем любая блюстительница уличного движения и общественного порядка.

– Убедил. А вторая проверка?

– Вторая даже не может считаться проверкой в строгом смысле этого слова. Я ничего не подстраивал преднамеренно. Только обратил внимание на то, сколь неестественно ведет себя Астрид, угодив в самую гущу милой семейки Стьернхьельмов. Девица, якобы, родилась и выросла в Америке, отец и мать придерживались финских обычаев и языка до такой степени, что дочка даже разговаривает с весьма заметным акцентом... Справедливо было бы думать, что Астрид научилась гордиться собственными предками-аристократами, во всяком разе, сумеет держаться в изысканном обществе непринужденно. А этого-то и не замечалось. Она понятия не имела, как вести себя среди напыщенных дворян, безнадежных пережитков позорного феодального прошлого. Черт, она в настоящей панике была, узнав о грядущем чаепитии!

– Но с Олафом и со мною, – возразила Карина, – Астрид была знакома хорошо, и ни малейшего смущения не обнаруживала, поверь. Хотя прекрасно знала о титулах.

– Возможно. Только вы встречались в Штатах, на демократической почве. А повстречать целую стаю феодалов прямо в среде обитания – совсем иное дело. Обычная американка реагировала бы обычнейшим американским образом: ух ты, какая прелесть! Эй, господа, вы и правда бароны да графы или за нос меня водите, ха-ха-ха? Но Астрид сжималась в комок, отмалчивалась. Обычное поведение женщины, выросшей при условиях, резко отличающихся от общепринятых в цивилизованном мире.

Карина облизнула губы.

– Начинаю разуметь...

– Астрид повела себя настороженно, как человек, с детства слыхавший о буржуях плотоядных и помещиках кровососущих. О свирепых угнетателях рабочего класса и крестьянства. Подлинно коммунистическое отношение. Астрид, конечно, психологически подготовили, американизировали, так сказать, а на встречу с герцогами да графами не рассчитывали. Откуда им взяться в простецкой Америке, требующей от каждого дворянина-эмигранта: либо титулом жертвуй, либо проваливай? Здоровые пролетарские инстинкты, условные рефлексы, заложенные с младых ногтей, возобладали.

Некоторое время Карина отмалчивалась. Потом помотала головой:

– А родители Астрид Ланд? Она ведь именно по дороге к ним свалилась в Хагерстауне с сердечным приступом! Да, согласна: приступ Астрид разыграла, и добираться до места назначения не собиралась, но ведь перед этим навещала отца и мать, не раз, и не два навещала... Неужто подсадную утку приняли за собственную дочь?

– Нет. В этом и загвоздка. Свою дочь они прекрасно помнят. И знают, где их дочь обретается ныне.

– Ты, – с ужасом произнесла Карина, – хочешь уверить, что Астрид... содержат где-то заложницей? Все время?

– Несколько лет назад, – наставительно молвил я, – супружеская чета Ланд переехала из города, где прожила долгие годы, в другой, расположенный на изрядном расстоянии. Город, в котором их не знал никто, в котором они сами никого не знали. В котором у Астрид – настоящей Астрид – не было приятелей.

Карина свела брови у переносицы.

– Случилось это, – продолжил я, – вскоре после того, как Астрид Ланд посетила Северную Европу. В Финляндии, на земле предков, она задержалась особенно долго. И, подобно большинству американских туристов, решила одним глазком посмотреть на коммунистическую Россию, за Железный Занавес глянуть. Обычнейший способ: совершить однодневную поездку из Хельсинки в Ленинград. Пари держу: если кто-либо удосужится проверить, выяснится, что в некоей группе сделалось плохо молодой женщине, и бедолагу срочно уложили в советскую больницу. Возвратилась она уже на следующий день, с иной группой, где настоящую Астрид Ланд в лицо, разумеется, не помнили и ничего худого не заподозрили. Не сообразили, что въехала в СССР одна Астрид Ланд, а выезжает совсем другая.

– Получается, Астрид... Выходит, родителям велели сменить местожительство? И держать язык за зубами – иначе дочери не поздоровится? Так?

Я кивнул.

– И они покорно повиновались, – продолжила Карина, – помня: дочь томится в коммунистическом застенке, откуда не выберешься... Отцу и матери поневоле осталось лишь подчиниться.

Карина умолкла и опустила голову.

– Я звонила обоим по телефону, – сказала она. – Оба ужасно расстроились, услыхав о внезапной болезни Астрид. И понятно: любить самозванку не любили, скорей, ненавидели всеми фибрами души, но если бы разведчица умерла, подлинную Астрид немедля убрали бы за ненадобностью...

– Примерно так, – согласился я. Черные боры тянулись по обе стороны шоссе непрерывными, сплошными стенами. Встречного движения не наблюдалось. Асфальт ложился под колеса, освещаемый двумя снопами света...

– Коль скоро вы разумны, сударыня, – промолвил я, – попробуйте угадать, чего ради затеяли Советы всю катавасию. Кто был мишенью Астрид?

– Мишенью? А, ты говоришь о человеке, интересовавшем русскую шпионскую сеть?

Поколебавшись, Карина сверкнула глазами. Осторожно сказала:

– Астрид вышла замуж за Алана, верно? Пожалуй, собиралась выкрадывать результаты его исследований...

– Русских, как и всех остальных, очень занимает океанография, но ведь не в эдакой же степени! – возразил я недовольно. – Свидетельств о том, что Алан Ватроуз имел касательство хоть к небольшому оборонному проекту, попросту нет: не имел он отношения к субмаринам, локаторам, подводным военным установкам... А тратить прелестную женщину-агента на кабинетного ученого червя не стали бы даже безумцы.

– Прелестную? – вскинулась Карина. – Вот уж никогда не считала ее привлекательной, Мэтт!

– Ты не мужчина, дорогая. И отнюдь не так сообразительна, как я думал. Или притворяешься глуповатой – это гораздо вернее. Мишенью Астрид была ты сама.

Карина и глазом не моргнула. Фраза моя оставила ее вполне спокойной, почти безучастной.

– Да, пожалуй. Хотя Алан частенько наведывался в Вашингтон и знал, что мы родственники, он почти не искал встреч, пока я не вышла за Фредерика. А уж тогда они с женой зачастили в гости. Разумеется, идея принадлежала Астрид. Я еще поначалу дивилась: откуда подобный прилив родственной симпатии, но потом решила, что миссис Ватроуз являет совершенно естественное любопытство, хочет быть на короткой ноге с аристократическими родичами своего супруга...

– Ей требовалась ты, Карина.

Молодая женщина только плечами пожала.

– Если... начальство Астрид хотело завербовать меня, лучше было бы подослать неотразимого соблазнителя.

– Это, во-первых, избитый до неприличия, шитый белыми нитками прием. Во-вторых, изучив положение, Советы могли сделать разумный вывод: Карина Сегерби, невзирая на бурные разногласия по поводу оружейного производства, очень привязана к мужу, и донжуанский гамбит попросту обречен на провал.

После довольно долгого безмолвия миссис Сегерби произнесла:

– Да... Я и не думала, что Фредерик столько для меня значит, покуда не овдовела... Она сглотнула и продолжила:

– Но не слишком ли сложный подход выбрала Астрид? Она ведь могла и просто познакомиться с нами где-нибудь в столице! Не обязательно было просить места в Океанографическом институте, женить на себе знаменитого исследователя, приходившегося мне троюродным братом, пускаться на столь замысловатые и трудные ухищрения... Ты убежден, что мишенью считали меня, а не Фредерика? И какое отношение к этому заговору имели объекты в Лаксфорсе? Их даже построить не успели, когда Астрид нанималась на работу в Институт!

Карина явно была умнее, чем хотела казаться. Хороший задала вопросец. Тоном упрека я заметил:

– Много думать вредно, это может сделаться неискоренимой привычкой. Лаксфорс, милая, служит своего рода приправой к первоначальному плану или закуской – назови как хочешь. А сперва разведчице следовало заняться Segerby Vapenfabriks Aktiebolag – SVAB'ом.

Девушка нахмурилась.

– Но зачем? Это же далеко не самая крупная...

– Именно! SVAB – семейное предприятие, а не громадная безликая корпорация. Ты – шведка, и, невзирая на устремления к миру, дружбе и сотрудничеству между всеми народами Земли, не можешь не гордиться тем, что сравнительно маленький отечественный завод успешно конкурирует с американскими, английскими и прочими исполинами. У SVAB репутация отменная, и вполне заслуженная, между прочим. Карина вздохнула.

– Ты снова прав. Хочешь сказать, скандал, компрометирующий SVAB, ударил бы по шведской оборонной промышленности и национальной безопасности?

Я кивнул.

– Это предположение, однако склонен считать, что не ошибаюсь. Ибо Советы оказывают на Швецию очень упорное и долгое давление. Кое-кто подозревает, что наиболее отчаянные и безмозглые головы в Москве давно вынашивают план вторжения, подобного афганской войне. Конечно, сами шведы понемногу становятся параноиками, живя по соседству с восточным великаном-людоедом; помнят, как напали в тысяча девятьсот тридцать девятом на Финляндию... И все же постоянные вторжения русских субмарин в территориальные воды насторожили бы кого угодно. Советы пытаются держать Швецию в состоянии непрерывного беспокойства. Подкармливают деньгами любую полоумную группу, провозглашающую себя сторонницей миролюбия; подстрекают молодежь к демонстрациям и неповиновению.

Карина покосилась на меня, промолчала.

– Чем больше демонстраций и беспорядков, тем лучше для всемирной революции. Посему очаровательной шпионке...

Послышалось негодующее фырканье Карины.

– ...Вручают безукоризненные документы и легенду создают подходящую: старинная финская семья, супруг принадлежит к аристократическому шведскому роду. После чего Астрид надлежало втереться в доверие к своенравной молодой жене владельца фабрики SVAB, завоевать ее доверие и завести закадычную дружбу. А уж после будет возможно использовать юную заблудшую идеалистку в собственных целях. И навеки создать заводу мерзейшую славу. А то и спровоцировать полный развал предприятия.

– Но что же Лаксфорс?

– Очень удачно подвернулся. Прекрасное стечение обстоятельств – с точки зрения Астрид, конечно. Думаю, Лаксфорсом занималась другая тайная группа, а потом большевики сообразили: две независимых мишени могут составить великолепное сочетание! Двух зайцев одним выстрелом добыть, представляешь?

– То есть?

– Нападение на секретнейший военный объект. А нападающие орудуют изделиями SVAB'a, которые любезно предоставила Карина Сегерби.

Я скривился.

– Стьернхьельмы чрезвычайно озабочены своей незапятнанностью, а на самом-то деле волноваться надлежало семейству Сегерби! А, может, они забеспокоились?

Метнув на Карину быстрый взгляд, я спросил:

– Может, на тебя уже негласно охотятся? Карина тряхнула головой:

– Сомневаюсь.

Несколько минут мы ехали молча.

Шоссе по-прежнему тянулось меж густых сосновых лесов. Кажется, все финские дороги – лесные. Высыпавшие ранее звезды исчезли: небо заволакивало тучами, понемногу начинал накрапывать редкий ледяной дождь.

Мрак сгущался.

"Наверное, – подумалось мне, – полезно было бы включить радио и поймать сводку погоды на каком-либо доступном пониманию языке. Хотя, что проку? Даже если синоптики предрекут всемирный потоп, надо катить вперед, к северной шведской границе".

– Фредерика, сам понимаешь, пристрелила она, – сказала Карина.

* * *
– Астрид? – спросил я без особого удивления.

– Конечно. Убила в гараже, из пистолета, и несколькими часами позже ворвалась ко мне: прижать безутешную вдову к дружеской груди, облить слезами сострадания, утешить.

Я немного насторожился. Разумеется, в том, что Фредерика спровадила к праотцам Астрид Ланд, сомневаться не приходилось, учитывая, с какой целью и какими людьми затеяна операция. Но вот убедиться, что об этом отлично знает славная маленькая блондинка, давно установившая, от чьей руки погиб возлюбленный муж, было весьма ощутимой неожиданностью.

И после этого Карина умудрялась преспокойно подыгрывать Астрид и своим друзьям-миролюбцам, вооружающимся противотанковыми гранатами!

– Правильная мысль. Но как ты к ней пришла? Карина пожала плечами:

– Понятия не имею. Почуяла. Догадалась. Не знаю... Просто поняла: женщина, вихрем влетевшая в мою вашингтонскую квартиру, повинна в смерти Фредерика. Посмотрела на мерзавку – и уразумела.

Всякий юрист лопнул бы от хохота, слушая эдакое доказательство, но я чересчур много времени провел на своей службе, чтобы насмехаться над женской – или мужской – интуицией. Не раз и не два убеждался: шестому чувству надобно доверять полностью.

– Чуть... – Карина сглотнула: – Чуть не бросилась на нее тогда. Хотела завизжать: "убийца!" – но какими подтверждениями располагала? Кто поверил бы, что респектабельная жена солидного, признанного ученого-океанографа – советская шпионка?

Я хмыкнул:

– Мы с Маком, например...

– Ужаснее всего – Фредерик постоянно предупреждал меня, просил держаться настороже... А я огрызалась, говорила, он готов обнаруживать коммунистов и под кроватью, и в унитазе, и в тюбике зубной пасты... Но Фредерик не угомонился, пустил по следу Астрид частных детективов, служивших при нашей фирме. Те не обнаружили ничего, однако Астрид, по-видимому, догадалась о случившемся и решила избавиться от слишком подозрительного и прыткого субъекта. Фред был прав от начала и до конца...

Глубоко вздохнув, Карина продолжила:

– Я проглотила гнев, усмирила горе, укротила ярость. Приняла соболезнования, прильнула к этой твари... И с того дня старалась обращаться с нею, точно с лучшей подругой.

Мы умолкли. Дорога на короткое время сделалась четырехрядной, потом сызнова съежилась до уже привычных двух полос. Обочины в Финляндии оставляют узкими, еле вмещающими решивший притормозить автомобиль – шведы в этом отношении куда щедрее.

Движения по-прежнему не замечалось. Я спокойно, без зазрения совести пользовался "дальним" светом фар: рефлекторы у "жучка" были хорошими. Единственная хорошая часть машины, которую я взял напрокат...

Наконец, разнообразия ради, впереди показался одинокий "сааб", тащившийся неспешно и осторожно. Обогнав чужой автомобиль не без некоторой лихости, я впервые почувствовал себя водителем, а не ребенком, едущим на педальной машине по аллее парка.

– Подведем предварительные итоги, – обратился я к Карине. – Соблазнять тебя не представлялось разумным, однако ты принадлежишь к большой и весьма влиятельной шведской семье, чрезвычайно пекущейся о фамильной чести. Прекрасно. Следует подыскать в Америке еще одного родича Стьернхьельмов. Наилучшей кандидатурой показался Алан Ватроуз, океанограф: жил на восточном побережье, сплошь и рядом наведывался в Вашингтон. Холост и, следовательно, может быть уязвим для неотразимой красавицы...

Возмущенное фырканье.

– Очень кстати подвернулась девица финского происхождения, родом со Среднего Запада, попросившая места в Институте. Идеально, как выяснилось, подвернулась, ибо, отослав доктору Ватроузу свое заявление, решила отдохнуть и постранствовать по Скандинавии, пока администрация решит: принять ее на работу или нет. А поскольку решение можно было с уверенностью предсказать: возьмут – Советы срочно подобрали девушку с более-менее соответствующей внешностью, поспешно преподали ей основы океанографии, снабдили контактными линзами... Либо красителем для волос. Не верю я в то, что кареглазые блондинки слоняются по белу свету в изобилии.

– Астрид, – заметила Карина, – чрезвычайно заботилась о волосах, использовала какие-то хитрые шампуни...

– Признателен за ценные сведения. Слово женщины играет здесь огромную роль... Продолжаю. Одна Астрид Ланд без вести пропала в городе Ленинграде. Другая Астрид Ланд объявилась в городе Глостере, штат Массачусетс, ласково улыбнулась Алану Ватроузу, подверглась краткому собеседованию и получила искомую должность. На беду, Алан Ватроуз имел довольно твердые понятия о том, что можно, и чего нельзя допускать с подчиненными женщинами. Тут объявился мой милейший кузен Олаф Стьернхьельм, решивший навестить семидесятисемиюродного братца Алана. Переспав с Олафом и, возможно, завербовав его, Астрид умело заставила Ватроуза приревновать – просватанная невеста всегда привлекательнее; потом хитроумными способами женила на себе... Алан, пожалуй, долго вздрагивал, представляя нежную женушку в объятиях солдафона, промышлявшего наемничеством.

Карина хмыкнула.

– В скором времени доктору Ватроузу довелось отправиться в Вашингтон, по делам служебным. Само собою, очаровательная миссис Ватроуз последовала за мужем и позаботилась, чтобы тот не поленился проведать родичей, супружескую чету Сегерби. Знакомство Астрид с вами состоялось, операция вступила в решающую стадию. На беду Астрид, Фредерик Сегерби оказался личностью недоверчивой и весьма проницательной. Пришлось от него избавиться, но худа без добра не бывает: молодая жена убитого кинулась в объятия разведчице, выплакала горе и сделалась закадычной приятельницей Астрид. По крайней мере, сама Астрид полагала именно так.

Я скосил глаза на точеный девичий профиль:

– Что же ты собралась учинить в Лаксфорсе, Карина?

– А?

– Зачем продолжаешь водить дружбу с "миротворцами", состоящими у Советов на тайном жалованье? Зачем снабжаешь их противотанковыми игрушками последнего выпуска? Ведь Астрид лишь того и надобно!.. О Боже, теперь начинается снег!

И впрямь, с неба повалили мокрые липкие хлопья. Срочно включив стеклоочиститель, я обеспечил себе относительно ясный обзор.

– Ты ведь и гроша ломаного не дашь за их дурацкие лозунги, за их лицемерные цели... Зачем же?

Когда Карина отозвалась, голос прозвучал натянуто:

– Нет... Нет, конечно... Только я хочу, чтобы эта братия увязла по уши!

– Понимаю...

На деле я почти ничего не понимал, однако почел за благо сделать вид, будто разумею все до тонкостей. Доставало и уже допущенной оплошности: я долгое время принимал наивность и горячность Карины за чистую монету. Ошибался наравне с Олафом Стьернхьельмом и мнимой Астрид Ланд.

– У тебя что, пятый туз в рукаве?

– Пятый?.. А, это американское выражение? Да, Мэтт, у меня в рукаве... как это? Козырная карта?

– Ага.

– Не стоило бы разглашать, но мною самой и другими людьми совершены известные приготовления... Обо всем уже позаботились. Пожалуйста, не вздумай в последнюю минуту явить героизм и погубить нашу затею.

Прежде, нежели я успел откликнуться, Карина продолжила:

– И, пожалуйста, не задавай вопросов. И так рассказала больше, чем должна... Доверилась без оглядки... Да не морщись ты яри виде снега! В это время года он быстро и бесследно тает.

Северные свои края Карина знала, конечно, куда лучше моего. В продолжение всей ночи шоссе оставалось темным, только увлажнялось, ибо упавшие хлопья почти немедля превращались в струйки холодной воды.

А вот фольксваген волновал меня не на шутку. Слабый, старенький четырехцилиндровый мотор и раньше-то не казался особо надежным, а сейчас принялся чихать, словно простуду на финской почве подцепил. Каждый раз, когда слышался очередной перебой в равномерном движении поршней, сердце мое обрывалось и давало перебой почти одновременно с двигателем.

Шуршали полысевшие резиновые покрышки, мерно поскрипывали ерзавшие по стеклу рычажки "дворников", и я в ужасе ждал: вот-вот машина заглохнет начисто и остановится в безлюдной финской глуши, откуда шагать и шагать до ближайшей фермы или поселка или города...

Разок-другой попадались одинокие бензоколонки; я тщательно пополнял запасы горючего, стараясь держать бак полным. Ни единого механика, несущего ночное дежурство и способного покопаться в моторе, не обнаружилось.

Цена бензина, естественно, указывалась в финских марках, как они относятся к доллару, я не знал, но крепко подозревал, что плачу за финское топливо непомерные деньги.

Серый рассвет застиг нас на северной границе Финляндии. Позавтракав крутыми яйцами и селедкой в провинциальном городке Оулу и снова тронувшись, мы обнаружили за собой преследователей.

(обратно)

Глава 21

Дорога уклонялась к побережью. Карта показывала, что, слившись с магистральным шоссе, тянущимся вдоль Ботнического залива, она уводит прямиком в Швецию. Никаким иным способом, не считая лесных тропинок, преодолимых разве только в лендровере или джипе, достичь границы было немыслимо.

Весьма логично с их стороны, подумал я. – Естественная точка перехвата, сам поступил бы в точности так же.

"Хвост" непрерывно виднелся в боковом зеркальце, держась на благоразумном расстоянии от фольксвагена.

Коричневый "седан", по европейским меркам весьма внушительный, содержал экипаж из двух человек. Под капотом у этой машины было достаточно лошадиных сил, чтобы легко и просто боднуть задний бампер несчастного нашего "жучка" прежде, чем автоматическая передача успеет переключиться. Впрочем, не исключаю, что ребята пользовались обычным старомодным рычагом скорости.

Время от времени коричневый автомобиль отставал, дабы не делаться чрезмерно заметным, но через минуту или две появлялся опять. Наивный трюк. Преследовать подопечных в одной и той же колымаге и оставаться при этом незамеченным просто нельзя. Нужно с полдесятка различных автомобилей, отличная радиотелефонная связь, образцовая слаженность совместных действий...

Подобного не замечалось. Но подобного им и не требовалось. Наша конечная остановка была известна: Лизаниэми.

Я содрогнулся от неожиданности и тревоги. Я не ставил Беннетта ни в грош. Я был опытным профессионалом, а эта крыса покидала свой паршивый кабинет лишь изредка и, разумеется, рассчитать сложную операцию самостоятельно не могла. Тем паче, не должна была проникнуть в ход рассуждений, приведших меня на финский берег.

Беннетт попросту не должен был, права не имел перехитрить меня! Обидно ведь! Все равно, что, будучи закаленным охотником на львов, пятиться перед жирным, глупым, разъяренным домашним котярой...

Впрочем, кошки пользуются моим глубоким уважением, а потому признаю: от разъяренного кота и попятиться не грех; для здоровья полезнее, честное слово.

Кажется, я непроизвольно произнес несколько слов.

– Что значит "гребу твою мать"? – недоуменно спросила Карина. – Тоже американский жаргон? А, ты увидал эту славную машину!

– Пожалуйста, не умничай сверх меры, – огрызнулся я. – Иначе завербую в нашу организацию, а эта участь хуже смерти. Как углядела, кстати?

Карина с улыбкой показала мне зажатое в руке дамское зеркальце.

– Посматриваю назад, не оборачиваясь. Это "ауди-кваттро", то есть, "ауди-четыре". Отличный автомобиль. Дорогой. Привод на все четыре колеса, чтобы, возвращаясь домой из театра, не завязнуть в огромных итальянских сугробах...

Она хохотнула.

– За рулем сидит мужчина, с ним рядом – девушка.

– Девушка?

Я нахмурился. Беннетт стяжал себе славу закоренелого женоненавистника, не подпускающего агента в юбке ни к одному заданию, коль скоро оное не вовлекает вопросов постельных. Впрочем, следовало, кажется, менять сложившееся в моей голове мнение о старине Беннетте. Сукин сын являл неожиданную сообразительность и проворство.

– Присмотрись получше, – попросил я. – Проверь.

– Незачем.

Карина улыбнулась: лукаво и самодовольно.

– У девицы на левой щеке большая марлевая повязка. Зовут бедняжку Грета Лагертсен. Имя водителя – Карл Иохансон. Вы уже встречались и знакомились... Послала милую пару, конечно же, Астрид... А ты решил, кто-то иной?

Сделав глубокий вдох и не менее глубокий выдох, я чуток успокоился. Почувствовал изрядное облегчение. Все-таки я ошибаюсь редко. Беннетт продолжает рыскать по Швеции, выискивая окаянного Мэтта Хелма, покуда люди поумнее и поопытнее ловят упомянутого Хелма в Финляндии.

Приятно сознавать, что тебя не обставил напыщенный болван!

– Да, ты угадала, – признался я. – Получается, Грета возвратилась на поле брани, вопреки боевым ранениям? Решительная особа, ничего не скажу. После эдакой обработки...

– Думаю, она в бешенстве, и жаждет отомстить. Решила, будто изуродована отныне и навеки, преисполнилась лютости, ринулась наперерез виновнику...

– Черт, ведь не я же искромсал ее!

– Твой напарник – невелика разница. Злоба кипит и просит выхода. Злобу надо сорвать на ком-то, милый...

"С Кариной следует держать ухо востро, – подумал я в несчетный раз. – Просто неприлично девице обладать подобными мозгами".

– Будем надеяться, ты права. И будем надеяться, Карл Иохансон взбешен еще больше приятельницы. Они любители, Карина. Раздраконившийся до белого каления любитель склонен совершать поступки, противоречащие наипростейшему здравому смыслу. Если эти двое злятся – значит, сдали в архив даже те немногие извилины, которыми обладали прежде...

Карина поколебалась.

– Мэтт!

– А?

– Очень хороший автомобиль, "ауди"... Проходимость великолепная, а мы ведь не знаем, каковы дороги возле той деревни. После дождя и снега обычная машина – тем паче, наш малыш – и застрять может. Вдобавок, мотор чихает, сам дергаешься каждые полминуты... Понимаешь?

Я воззрился на Карину с неподдельным почтением.

– Все-таки тебя нужно завербовать, и попроворнее! Чрезвычайно здоровые бандитские наклонности, чистая находка для нашей службы... Но постой, ведь тебе, кажется, ведено работать на Олафа?

– Маленькая послушная барышня Сегерби, – ухмыльнулась Карина, – приказала долго жить. Смирения отныне уже не требуется. Нужная цель достигнута.

– И какая же? – полюбопытствовал я. Карина отмолчалась.

– Выдвигай предложения по захвату неприятельской колымаги, – промолвил я.

* * *
Порядок действий мы разработали сообща. Первым шагом нашим было задержаться в Оулу и побродить по магазинам: во-первых, убедить противника, будто не подозреваем о "хвосте", во-вторых, купить кой-какое снаряжение, ибо шнырять по арктическим пустошам в относительно легкой одежде не годится.

Карине, помимо прочего, требовался и костюм для некоей не вполне понятной роли. А еще она купила коротенькую, прозрачную, отороченную кружевами ночную сорочку, надеясь, видимо, употребить ее нынче же ночью. Конечно, если удастся провести эту ночь совместно...

Все предшествовавшие встречи со скандинавской таможней были вполне и совершенно безопасны, однако на сей раз я тщательно растыкал огнестрельную контрабанду по наименее доступным уголкам красного фольксвагена. Пересекать границу подле Хапаранды, откуда рукой подать до секретных армейских объектов, следовало весьма осторожно. Это вам не в Турку с парома съезжать.

Приготовления пропали впустую. Межгосударственный рубеж мы преодолели, даже не покидая машины, даже – как и в Турку – не открывая багажника. Следующим пунктом нашей поездки значилась Порккала, где начиналась лесная дорога на Лизаниэми. Самое время было отнимать у Карла и Греты приспособленную для подобных героических странствий машину, подумал я.

Правда, в Лизаниэми наверняка подстерегает Беннетт, а я в этой деревушке ровным счетом ничего не забыл... Следовало, пожалуй, включать лисью хитрость и орудовать менее откровенно.

– Приготовься, Карина, сейчас начнет барахлить мотор, а я приду в неописуемую злость. Ишь, ублюдки стокгольмские, деньги драть умеют, а машиной хорошей обеспечить не могут!.. Ох, чуть не забыл. Возьми, покуда время остается.

Я пошарил под приборной доской и выволок на свет Божий револьвер, оснащенный глушителем. Трофей, захваченный в Осло у Маршалла Линднера. Казалось, века миновали...

– Заряжен. Большим пальцем опустишь эту штуковину, которая называется "предохранитель". Указательным пальцем придавишь эту штуковину – она именуется гашеткой. Курка подымать не надо, револьвер самовзводный. Однако, поскольку эту публику желательно заполучить живой и способной болтать, постарайся не дырявить черепов без последней, крайней нужды, О`кей?

– О`кей, – ухмыльнулась Карина.

– А теперь, пока мы еще не достигли города, "жучку" самое время крылышки сложить...

– Как?

– Автомобилю испортиться пора, – пояснил я. И повернул ключ зажигания. Двигатель тотчас умолк, фольксваген быстро начал терять скорость. Я крутанул ключ в обратную сторону, запустив мотор снова и послав через выхлопную трубу впечатляющее облако синего дыма. Опять выключил зажигание. Автомобиль, должно быть, честил меня своими чернейшими автомобильными проклятиями за эдакое издевательство над заслуженной и верно возившей экипаж техникой.

Раздался негодующий гудок: "ауди" едва не врезался в нас, умудрился вильнуть и пронесся мимо. Быть может, ребятки решили затормозить впереди, проверить: поверну я в Хапаранду или проследую дальше по магистральному шоссе.

Успев загнать VW на широкую дорожную обочину, я вывернул руль и, на всякий случай, потянул ручной тормоз. Потом начал вертеть ключом, сразу же заглушая негодовавший мотор. Оставалось уповать, что с изрядного расстояния Карл и Грета, наверняка остановившие "ауди" поодаль и пробравшиеся по кустарнику вспять, не заметят красноречивых содроганий корпуса, которые свидетельствовали: двигатель исправен и старается вовсю.

Выбравшись наружу, я остервенело захлопнул дверцу и драматически пнул ни в чем не повинное колесо. Карина вышла со своей, пассажирской стороны, успокаивающе заворковала:

– Разве можно так яриться на автомашину? Опомнись, дорогой! Неприятно, соглашаюсь, но ведь нам очень повезло. Застряли у самой городской черты, а не посреди финских лесов! Смотри: впереди развилка. До Хапаранды рукой подать.

Говорила она весьма убедительно: здравомыслящая подруга бешеного психопата. Я продолжал придерживаться избранного тона.

– О, Господи Боже мой, до каких пор эта неутомимая оптимистка будет твердить: "стакан наполовину полон"? Пуст наполовину! Понимаешь, пуст! Машину взяли напрокат, по правилам я обязан либо доставить ее представителю фирмы собственноручно, либо самостоятельно отогнать в ремонтную мастерскую! А где времени лишнего взять? А колымагу новую где брать прикажешь?!

Карина выпрямилась и негодующе процедила:

– Стыд и позор! Взрослый человек!.. Между прочим, давно мог бы притормозить возле первой попавшейся бензозаправочной станции, механику заплатить, мотор наладить. Он, бедный, чихал от самого Турку, да тебе же все едино казалось! Вот что, Мэтт: я забираю свои пожитки и отправляюсь в Хапаранду пешком. Гостиниц в таком городке наверняка немного; захочешь отыскать меня – отыщешь. Но сперва изволь успокоиться.

– Откуда ты взяла, – рявкнул я, – будто в этой дыре хоть одна-единственная завшивленная гостиница отыщется?.. Но как угодно! Скатертью дорога!

Подняв крышку, я притворился, будто копаюсь в не успевшем остыть моторе. Карина с видом оскорбленного достоинства подняла свой рюкзак, именуемый в Швеции ruggsack и приобретенный мною час назад, решительно зашагала прочь, по направлению к шоссейному перекрестку.

Обиженная дама гордо покидала невыносимого грубияна-любовника. Отлично было сыграно.

Сыпля отборными американскими ругательствами, я забрался под машину, изображая поиск поломки. Любой механик лишь покрутил бы пальцем у виска, созерцая мои эволюции, но я отнюдь не был обязан понимать, что это бессмысленно. А извлечьприпрятанные стволы следовало...

Четвертью часа позже я подхватил чемодан и с угрюмым видом поплелся по дороге. Присмиревший и полный раскаяния джентльмен торопится вослед упорхнувшей даме.

Карина уже исчезла из виду. Что ж, не удивительно, я дал ей отменную фору. Свернув на развилке, я пошел согласно указателю и минут через двадцать обнаружил перед собою Хапаранду: старый, ветхий, захолустный городишко. Еще минут через пятнадцать я очутился на центральной площади. Самое высокое строение из теснившихся вокруг нее, украшала вывеска "Stadshotellet", "Городская гостиница".

Одна, стало быть, отыскалась... Отлично.

Карина, вне всякого сомнения, отыскала приют именно здесь. Но и ей, и Карлу с Гретой следовало дать еще немного свободного времени. Посему я покрутил носом и отправился на поиски бензоколонки.

Последняя обнаружилась по соседству с бакалейной лавкой. При заправочной станции наличествовал также крохотный магазинчик, торговавший мелкими вещицами, нужными в шоферском обиходе.

Я купил несколько флаконов, снабженных грозными этикетками: "Не допускать попадания в глаза и на кожу!" "При попадании в рот немедленно обращаться к врачу!" "Если добежать успеешь", – угрюмо подумал я и решил не откупоривать зловещих сосудов.

Стоял серый пасмурный день, под стать настроению. Волоча увесистый чемодан и бумажный пакет с начисто ненужными, да еще и ядовитыми, покупками, я сызнова пересек площадь (в Новой Мексике такие называются plazas) и вступил под крышу отеля, составлявшего, по-видимому, гордость местную и достопримечательность.

В былые дни, когда путешествовали с гораздо меньшей прытью, чем ныне, Хапаранда числилась естественным приютом для всякого странника, задержавшегося едва ли не на макушке Земли по дороге из Финляндии в Швецию или наоборот. Но теперь гостиница понемногу ветшала и рассыпалась. Резные дубовые двери, тем не менее, противостояли годам довольно браво. Мореный дуб вообще отличается изумительной долговечностью.

Престарелый портье поведал на неуклюжем английском, что фру Хелм остановилась в номере двести семнадцатом. По страдальческому выражению лица понятно было: портье не верит и не собирается верить россказням о супруге, нашедшем своевольную беглянку-жену. Чересчур заметна была разница в возрасте, да и красавица Карина едва ли вышла бы замуж за такое пугало, как я.

Но постояльцев было мало и, если привередничать, решил портье, недолго и прогореть. Пускай сумасшедшие иностранцы творят что угодно.

Я поднялся по старинной витой лестнице, зашагал по левому коридору дома. Поход выдался неблизким, ибо гостиница и снаружи выглядела внушительной, а изнутри показалась и вовсе бескрайней. Пол выстилали истертые ковровые дорожки, нескончаемые двери номеров, похоже, были заперты наглухо, за неимением обитателей. Чрезвычайно удобная гостиница...

Обнаружив искомую дверь, я предусмотрительно постучался. Полминуты спустя лязгнула щеколда, створка распахнулась внутрь.

– Прости, крошка, – молвил я жизнерадостно. – Посмотри, что сыскал! Старые фольксвагены могли передвигаться вплавь, а новые отказываются ездить, когда роса выпадет. Но эти вещества мигом вытянут из горючего лишнюю влагу, и мотор заведется, как миленький. Продавец уверял, что... Эй, ты по-прежнему злишься?

Лицо Карины было бледным. Облизнув губы, она произнесла:

– Мне очень жаль, Мэтт, честное слово... Так надеялась, что до этого не дойдет!

– Послушай...

Я переступил порог, пытаясь обнять Карину. Слева, из-за полураскрытой двери, выдвинулась темная фигура, в спину мою уперлось дуло, дверь затворили пинком ноги.

Знакомый голос объявил:

– Подымите-ка руки, мистер Хелм. Я знаю, вы опасный субъект, а потому рисковать не собираюсь. Пожалуйста, не вынуждайте стрелять! Предупреждаю всерьез.

(обратно)

Глава 22

Любитель, утверждающий, будто не собирается рисковать, но при этом упирающий револьвер или пистолет в спину обученного профессионала, не оставляет агенту ни малейшей возможности принимать заверение всерьез. Имеется несколько ответов человеку, использующему ствол на манер старого доброго биллиардного кия или стрекала; ответов по преимуществу смертоубийственных, и все до единого мы знаем назубок.

Хотя применяем очень редко, ибо вероятные противники дулом не подталкивают. В конце концов, огнестрельное оружие именно затем изобрели, чтоб разить на расстоянии.

Умудрившись подавить смех, я сдержался, не стал отнимать пистолет, не отправил Карла странствовать по комнате кувырком, и вообще повел себя тише воды, ниже травы. Комната, кстати, была просторной, недурно обставленной в стиле прошлого столетия, снабженная привлекательной двуспальной кроватью.

Обои, впрочем, казались обшарпанными, вылинявшими; а кое-где начинали отслаиваться.

И все равно, высокие своды составляли приятный контраст нависающим над самой головою потолкам отечественных отелей, безукоризненно чистых и начисто лишенных всякого своеобразия.

Рюкзак моей спутницы покоился на дальней постели, а рядом валялась вытащенная и небрежно брошенная одежда. Сама Карина, отворив дверь и, как условились, предательски впустившая меня внутрь, отступила подальше, предусмотрительно избегая оказываться на возможной линии огня. По-прежнему облаченная в черные джинсы и пушистый белый джемпер, молодая женщина успела сбросить туфли. Не одобряю.

Несколько раз получив болезненные удары по ступням, я тщательно избегаю прилюдно разгуливать босиком, но современную девицу, попавшую в пределы четырех замкнутых стен, даже конской упряжкой в туфлях не удержать. Сужу по американкам, но уроженки Швеции, кажется, держались тех же порочных убеждений.

Пристально следя за мной, Карина усердно побледнела, напустила на лицо надлежаще озабоченное выражение. Стояла с видом послушной маленькой девочки, подчинившейся боевому приказу, отданному опытными товарищами, но все же чувствующей себя не в своей тарелке. Предательство – не мед!..

Мы заранее договорились: толика смущения не повредит. В образ, который Карина создала для себя и теперь на время возродила, хладнокровная ненависть не укладывалась. "Впрочем, – подумал я, – предавая по-настоящему, крошка смотрела бы точно так же"... И возможность двойного предательства полностью сбрасывать со счетов не следовало.

Жизнь свою я полностью вверил женщине, истинному пониманию пока недоступной. Оставалось лишь уповать, что я не совершил роковой ошибки. Правда, шестое чувство нашептывало успокоительные слова, но и шестое чувство иногда способно ошибиться...

Карл опять подтолкнул меня дулом:

– Handema mot vaggen...Руки на стену, шаг назад, ноги поставить на двойной ширине плеч! – рявкнул он. Должно быть, насмотрелся голливудской киночуши.

Я покорно принял указанное положение. Смит-и-вессон тридцать восьмого калибра Карл отыскал тотчас, вынул из поясной кобуры, едва не своротив при этом предохранитель.

– Хорошо. Можешь распрямиться... В чем дело, Карина?

– У него еще один ствол есть! Вернее, целых два! Маленький дерринджер, у меня отобранный. В правом носке пошарь.

Отлично. Этот эпизод сценария мы тоже разработали загодя: решили воспользоваться дерринджером, как жертвуемой при шахматном гамбите пешкой, дабы измена, учиненная Кариной, казалась правдоподобнее. Также нельзя было исключать, что девушка перекроила сценарий по-своему, а теперь хотела полностью разоружить меня. Поживем – увидим.

На свете существует величайшая глупость: верить всем и каждому. Хуже нее лишь одно: вообще никому не доверять.

Ошарашенный собственным промахом Карл немедля поправился:

– Не двигаться, Хелм! Замереть!

Голос юнца отчего-то потерял командирские нотки.

– То двигаться, – молвил я раздраженно, – то не двигаться! Реши сперва, олух Царя Небесного, а потом челюстью щелкай!

Я ждал увесистого тычка, но Карлу было недосуг заниматься рукоприкладством. Он согнулся, проверил обе моих лодыжки, хотя Карина ясно указала: правый носок, – вынул маленькое двуствольное чудище из уютной берлоги в шерстяном носке. Выпрямился. И лишь тогда удосужился отпустить мне удар по голове, от коего перед глазами круги заплясали.

– Фот тебье, скотьина! Чтоб нье хитриль! В минуты наивысшего эмоционального подъема сопливец начинал изъясняться по-английски с очень сильным акцентом. Бывает...

Я обернулся и устало смерил Карла взглядом. Весьма недурен собою был этот малый, невзирая на фанатическое пламя, пылавшее в ярко-голубых зенках. Подтянутый, худощавый, с тонким лицом породистого северянина. Я непроизвольно подивился, не числится ли сей честной юноша графом или, на худой конец, бароном. А возможно, граф или барон, служивший еще под началом какого-нибудь Густава-Адольфа или Карла Двенадцатого любезно пригласил протопрабабушку господина Иохансона прогуляться на травку под кусток...

На физиономии Карла застыло победное, торжествующее выражение, присущее субъектам, которые заполучили два заряженных ствола и готовы испробовать их на безоружном неприятеле. Ребяткам сдается, будто в руках у них внезапно очутились волшебные ключи к неизбежной и неминуемой победе над целой Вселенной, хотя на самом деле обзавелись они просто хитроумными устройствами, способными быстро метнуть комочек свинца на известное расстояние.

Собственным стволом Карла был девятимиллиметровый хромированный браунинг, вмещающий тринадцать патронов в магазине и четырнадцатый – в камере. Как-то я уже говорил: очень удобная штука, ежели на вас наступают гуськом четырнадцать слепоглухонемых олигофренов.

Джинсы и свитер оставались теми же, что и в Стокгольме, да и побриться молодцу отнюдь не мешало бы. Не могу сказать "добру молодцу", ибо ни малейшей доброты в этом существе приметить не удалось.

В иных обстоятельствах, стоя перед иным человеком, я воздержался бы от бесполезной болтовни. Упрекать противника просто смешно, а бросать угрозы и пояснять вооруженному пистолетом субъекту, что именно сотворишь с ним, когда наступит твой черед – небезопасно. Вернее, самоубийственно. Такое делают лишь на телевизионном экране. Представляй на здоровье, как медленно и постепенно скормишь окаянную сволочь голодной собаке, но зачем же кричать об этом во всеуслышание? Пусть наказание будет парню приятным сюрпризом в нежданную минуту...

Но здесь наличествовала не деловая, разумная обстановка, а дешевая пьеса, поставленная безмозглым любителем, долго и помногу пялившимся в телевизор. Разумного поведения Карл не понял бы. Следовало изображать болвана и утешать неприятеля тем, что все происходит в точном соответствии с кинодешевками, служившими парню главной и единственной школой мастерства.

Следовало вести себя сообразно голливудским правилам.

– Сучка поганая! – зашипел я на Карину. – Паскуда.

Теперь надлежало бестрепетно посмотреть Карлу в глаза и произнести очень длинную и грозную речь. Так я и поступил. Вообразил себя полоумным сочинителем дурацких боевиков и грозно возвестил:

– Ты за это заплатишь, негодяй! Это тебе даром не пройдет!

– Уже проходит, – ухмыльнулся Карл, приподымая пистолет. – Ну-ка, садись вон в то крьесло и ведьи сепья брилично!

Опять разволновался...

Недовольно ворча и скалясь, я устроился в указанном предмете гостиничной обстановки. Тотчас же выпалил:

– Я еще доберусь до тебя... сукин сын!

Карл развеселился по-настоящему. Ощущал себя всемогущим сверхчеловеком и плевать хотел на бессильные выкрики безоружного ничтожества. Именно таких героев созерцал он в американских боевиках: неустрашимые обладатели стволов, спокойно щурящиеся, выслушивая трескотню загнанного в угол и припертого к стенке супостата...

Не в детстве, разумеется, созерцал: у шведов большие строгости с фильмами, относящимися к разряду barnforbjuden: детям до шестнадцати – ни-ни! А то, не доведи, Господь, несмышленыш придет в восторг, увидав ружье, пистолет или, чего доброго, стрельбу настоящую.

Самое умопомрачительное в этом – факт, что Швеция по сей день сохраняет всеобщую воинскую повинность. Парень, полностью огражденный от любых и всяких телевизионных и кинематографических насильственных сцен – а особенно сцен, где наличествует огнестрельное оружие, – внезапно обнаруживает, что его на полтора года сунули в учреждение, где учат продырявливать ближнего из автомата, убивать ударом штыка или приклада, увечить голыми руками.

Также сжигать заживо при помощи противотанковой гранаты.

Честное слово, ежели поголовно учите мужчин зверству истинному и настоящему, не ограждайте их от перепалок и перестрелок, понарошку отпечатлевшихся на целлулоидной пленке. Будьте последовательны, господа хорошие!

Увы, правительство и последовательность обычно составляют понятия несовместные. Причем, в любой стране.

– Я держу на прицеле, ты привязываешь, – распорядился Карл, обращаясь к выжидавшей Карине. – Шнур вытащи из моего левого кармана. Хорошо вяжи, я все узлы проверю.

С неподдельным негодованием Карина вздернула подбородок. Однако исправно приблизилась, опустилась на колени, принялась обматывать веревку вокруг моих щиколоток и локтей.

– Проверяй что хочешь, – презрительно обронила она Карлу. – Я путешествовала с ним, как велели, спала с ним, как приказывали... Пояснила, как удобнее захватить, сама же и помогла атому. Назвала место, где лежал запасной пистолет! И в благодарность слышу: каждый узел проверим?! Проверяй, проверяй! Может, я его небрежно привязала, чтоб скорее освободился и мне же мозги вышиб? Иди, проверяй...

Карл, похоже, немного смутился.

– Ты не поняла; дело вовсе не в недоверии. Просто женщины редко умеют затянуть узел как надо. Я ничего иного сказать не хотел.

Пожав плечами, Карина фыркнула и поднялась.

Se от du kan gora battre![61]

Она пересекла комнату, подняла и переместила свой , принялась упаковывать разбросанные пожитки заново. Подняла голову, когда послышался условный стук в дверь, прозвучавший подобно первому такту Пятой Симфонии Бетховена.

Три точки, одно тире. И снова: три точки, одно тире. Господи, помилуй, V![62] Victory.Победа... Ох, и напыщенные олухи.

– Грета пришла, – промолвил Карл. – Впусти ее, пожалуйста.

Отложив рюкзак, моя спутница отворила новоприбывшей. Темноволосая девица выглядела осунувшейся и исхудавшей за одну-единственную ночь. Не диво. Кроме кровотечения, сказывался и немалый шок.

Одежду Грета, разумеется, сменила. Теперь на ней обретались красные шерстяные брюки, белая мужская рубаха и толстый коричневый свитер. Левую щеку почти полностью закрывал приклеенный пластырем тампон. Запавшие глаза блистали ненавистью. Кивнув Карине и Карлу, девица повернулась ко мне.

– Попался? Отлично.

Продолжая сверлить меня ненавидящим взором, Грета обратилась к любовнику:

– Я видела, как он вошел в город, а потом шатался по улицам. Что-то купил на бензоколонке, но к телефону даже не приближался. Прикрытия, как в Стокгольме, не заметно. Я подождала в вестибюле, чтоб удостовериться. Никого.

– Надо уведомить Астрид, – рассудительно молвил Карл. – Она опасается, что завтра Хелм способен испортить всю музыку...

Грета нетерпеливо взмахнула рукой.

– Уведомим! Так ли, иначе ли, а командного своего поста в Лулео Астрид не покинет, время еще есть. Сперва покончим с мерзавцем, а потом уже доложим. Пускай сперва на вопросы мои ответит, ублюдок!

Снедаемый сомнениями Карл не унимался.

– Белено сообщить сразу. Астрид не понравится задержка, связанная с самоуправством.

– Не валяй дурака! Астрид приказала обезвредить этого типа на несколько часов, чтоб не вздумал вмешиваться. Мы его и обезвредим... навсегда. Не помешает никому!

Призадумавшись, Грета неохотно согласилась:

– Убивать, наверно, и впрямь нельзя. Но если пленник сопротивляется, он может и пострадать в схватке, правильно? Тем хуже для него, а демонстрация в Лаке-форсе все равно состоится... Пусть выложит, куда скрылся второй, который... меня...

– Не выложит, – сказала Карина.

– Как это?

Грета уставилась на маленькую блондинку с недоумением.

– Как это, не выложит?

– Очень просто. Он собственными руками застрелил напарника.

– Не может быть!

– На моих глазах. Шесть пуль в упор.

– Не верю!

– В американских секретных службах идет, если ничего не путаю, ожесточенная внутренняя война. Организация Хелма разделилась на два непримиримо враждующих стана. И дерутся они, точно гангстеры повздорившие. Чего иного ждать от империалистических наемников? – пожала плечами Карина.

И облизнула губы.

– Допрашивать Хелма бессмысленно. И бесполезно. Ты ему лучше спасибо скажи: прикончил твоего обидчика.

– Спасибо? – с презрением переспросила Грета. – Эй ты, волк! Ухлопал своего же друга?

– Никогда не числились друзьями, – откликнулся я. – Просто работали вместе. А потом не поладили, выясняя, кому из двоих начальников лучше помогать...

– Но меня, – прошипела Грета, – напарник твой изуродовал еще пока вы орудовали плечом к плечу!

Драматически притронувшись к марлевому тампону, девка ожгла меня пронзительным взглядом, словно ждала, что я примусь отпираться и юлить, пытаясь ускользнуть от заслуженной ответственности.

– Конечно, – заметил я. – Но по какому поводу, собственно, скулеж?

– Ску-льеж?..

– На что ты жалуешься? – поспешила растолковать Карина.

От негодования темноволосая девица лишилась дара членораздельной речи. Забормотала, брызгая слюной, захлебнулась, умолкла. С трудом овладела собою. Резко развернулась и бросилась к стоявшему в углу комоду. Склонилась, заглядывая в складное зеркало-трельяж.

Я не мог понять, чем же занимается достойная особа, глядя на свое отражение. Потом Карина вскрикнула. Грета отделила пластырь, осторожно сняла тампон, возвратилась ко мне.

– Любуйся! – прокаркала она. – Любуйся хорошенько! Вот она, работа твоего прихвостня! И еще набираешься наглости спрашивать, на что я жалуюсь?!

Позеленевший от ужаса Карл безмолвствовал. Должно быть, не успел или не захотел изучать полученные Гретой повреждения, и теперь созерцал их впервые. Зрелище было впечатляющим. Признаю: даже меня чуток передернуло. Не так-то много на свете хорошеньких девиц, чтобы почем зря кромсать им вывески ланцетами...

Но и покойному Вальдемару Коновскому следовало отдать должное: разрез был тонок, решителен, аккуратен. С полным знанием дела произведен.

И зашит с полным знанием дела, честь и хвала хирургу. Наверное, Грету пользовал сам доктор Хассельман, и повреждение лечили в том же кабинете, где нанесли...

Выглядела щека отнюдь не аппетитно; впрочем, порезанных физиономий я навидался предостаточно, и морщиться от ужаса почел излишним. Обычная картина: швы, засохшая кровяная корка, надлежаще сильное воспаление, которое через денек-другой минует.

Если заживление состоится без осложнений. Грета даже не будет особо изуродована: так, самую малость...

– Что скажете, Хелм? – завизжала девица.

– А что именно тебе услыхать хочется? – полюбопытствовал я и с рассчитанной наглостью передернул плечами: – Vad har du at beklaga dej om? Простите за мерзкое произношение... Черт возьми, золотце, ты состоишь в организации воинствующего толка. Вы хотите устроить в Лапландии воинственную демонстрацию, кличущую к борьбе за всеобщий мир... Во время эдаких сборищ неминуемы жертвы, между прочим...

Грета засопела от бешенства.

– И двое суток назад, голубушка, ты помогла похитить человека и подвергнуть его пыткам. Посредством раскаленного железа. Но когда тебе самой чуток поцарапали милое личико, затеваешь неимоверный скандал... Чего же ты иного ждала при своем роде занятий? Как выразился один великий американец, боишься жара – держись подальше от кухни.

Сработала моя наглость исключительно хорошо. Избыточно хорошо, пожалуй. Грета попыталась было заговорить, но трясущаяся челюсть не давала словам вылетать разборчиво и гладко. В конце концов, девка оставила безнадежные потуги, заревела и задрала свитер.

Я подумал было, что Грета хочет закатить маленький сеанс домашнего стриптиза, но, как выяснилось, к ее ремню, продетому сквозь поясные петли джинсов, крепились небольшие кожаные ножны, которые не пустовали. Сувенирный клинок – ими в этих краях торгуют напропалую и с огромной выгодой. Четырехдюймовое лезвие, откованное из превосходной шведской стали. Березовая рукоять, на славу обточенная и отполированная мастером. Серебряная инкрустация.

Красивое оружие, только держала его Грета весьма некрасиво: так, словно собиралась колоть лед и готовить коктейль.

Se hur du tycker от det![63] провизжала эта дикая кошка, впадая в истинно берсеркерскую лють. Скандинавская закваска, ничего не попишешь.

Воспоследовала короткая пауза. Так бывает всегда. Сколь бы ни были разъярены любители, просто взмахнуть ножом и ударить они просто не умеют. Сперва надобно произвести на супостата крепкое впечатление, увидеть, что мерзкий неприятель съеживается от страха. Да и себя чуток взвинтить не мешает...

– С ума сходить начинаем? – участливо спросил я. – Чертовски жаль. Грета. Спокойнее держись, а то лицевые мышцы сокращаются без толку и мешают ране правильно затягиваться...

– Грета! – завопил Карл. – Не делай этого! Сама не простишь себе, когда угомонишься!

– Себе?! Я ему простить не могу!

– Значит, приступайте, сударыня, – подзадорил я. – Не заставляйте публику ждать.

– Не дразни ее, – почти умоляюще молвил Карл, – видишь ведь: человек теряет голову.

– Человеку терять нечего, любезный. Спектакль разыгрывался без сучка, без задоринки, словно по маслу. Я привлек внимание обоих террористов – сообразно замыслу; но вот решающий удар затаившегося до поры подкрепления отчего-то запаздывал...

Грета, наконец, отважилась. Я непроизвольно отметил, что нож изящен, блестящ, новехонек, и наверняка туповат, равно как и владелица его. Торговцы не продают неумехам-туристам лезвий, отточенных до бритвенной остроты: если половина покупателей ненароком вскроет себе вены, от прилавка не отходя, – можно сворачивать бизнес и вешать объявление: "Закрыто".

Но все же клинок был достаточно остер, чтобы раскроить мою физиономию. А коль скоро посчастливится в последний миг отклониться, все четыре дюйма закаленной стали вонзятся в основание шеи, либо за ключицей; и тогда удар окажется гибельным.

Грета подобралась, резко взмахнула рукой.

И позади раздался негромкий хлопок.

Нож вылетел вон из женской руки, приглушенно звякнул о старый, истончившийся, почти насквозь протертый несчетными подметками ковер. На обезображенном лице отразилось внезапное изумление. Грета начала было поворачиваться, не понимая, что ужалило ее в самую неподходящую минуту. Снова послышался хлопок. Девица пошатнулась и рухнула плашмя.

Карл уже лихорадочно извлекал браунинг, с недопустимой беспечностью заткнутый за пояс. Оружие зацепилось – то ли предохранительной скобой, то ли чем-то иным, – и выдергиваться не соглашалось.

Karin, Karin! – с ужасом и удивлением орал бедолага, – vad gör du?[64]

Ответом ему была ударившая в грудную кость пуля двадцать второго калибра. Карл повалился, так и не успев достать отличный хромированный браунинг о четырнадцати зарядах. Маленькая миссис Сегерби шагнула вперед. Стиснула револьвер обеими руками. Тщательно прицелилась и всадила Карлу новую пулю, в затылок. Потом наклонилась над Гретой, ухватила молодую стерву за волосы, перевернула навзничь. Сызнова прицелилась.

Очевидно, хотела поразить противницу в середину лба, но чуток ошиблась и высадила Грете левый глаз. Роли это не играло уже ни малейшей, ибо девка подохла сразу после второго выстрела. Coup de grace[65] оказался излишним.

Сжимая рукоять револьвера, Карина застыла на месте, слегка покачиваясь из стороны в сторону, белая, точно мел. По горлу молодой женщины пробегали заметные спазмы.

Попусту волновать и полошить любителя, совершившего первое в жизни убийство, никому не советую. Приведя нервную систему в надлежаще возбужденное состояние, человек зачастую бывает не способен прервать начатое и оставить незастреленным хоть одно существо, обретающееся поблизости. Наверное, синдром добросовестности сказывается или простая истерика – не знаю.

Вот я и сидел, не шевелясь, покуда Карина не обмякла – самую малость. Медленно и очень спокойно произнес:

– Теперь, ежели собираешься выблевать, подними предохранитель, положи револьвер на кровать, а уж потом беги в сортир. У тебя остался нерасстрелянный патрон, и обидно было бы напоследок застрелиться или меня в лучший мир ни за что, ни про что спровадить. Когда облегчишь душу и желудок, возвращайся, подыми вон тот очаровательный ножик и разрежь веревки...

(обратно)

Глава 23

В комнатах захолустной гостиницы телефонов не стояло. Единственный аппарат обретался внизу, в вестибюле, на столике портье. Это, конечно, усложняло мою задачу, ибо сказать с уверенностью, насколько почтенный старец разумеет английскую речь, было затруднительно. Предвиделись упражнения в Эзоповом языке.

Min herre? – поднял голову портье. – А, прошу...

Битву со шведскими телефонными станциями я неожиданно для себя едва не проиграл, но минут через десять умудрился все же вызвать искомый номер.

– Да?

– Говорит Хелм.

– Хелм?

Далекий голос принадлежал даме, известной как Астрид Ланд. Некоторые полагали ее мерзавкой и убийцей, но в нашем деле приходится выполнять любые задания любыми способами. Я и сам спровадил к праотцам человека-другого.

Я припомнил мужество, с коим эта женщина переносила сердечные приступы, вызванные добровольно; подумал о страсти, которую Астрид со мною разделяла – упоительной взрослой страсти, а вовсе не лихорадочной, ненасытной горячки, обнаруженной на пароме Кариной. Помыслил о приятном путешествии, совершенном в обществе русской разведчицы.

И внезапно понял, что не испытываю к ней ни малейшей личной вражды.

Расположилась Астрид милях эдак в восьмидесяти от Хапаранды, в городе Лулео – крупнейшем на шведском севере. Весьма разумный выбор командного пункта, ибо до Лаксфорса оттуда рукой подать, а новоприбывший не привлекает к себе особого внимания среди многочисленных жителей и гостей.

Отель, где расположилась Астрид, явно был современнее моего: телефоны стояли в комнатах.

– Как поживает рука? – полюбопытствовал я безо всякой насмешки.

– Неплохо, спасибо. А как ты номер узнал?

– Карину ведь просили заботиться обо мне в пути, вот я и подумал: надо же девочке время от времени с тобою беседовать. Или с кузеном Олафом. Значит, номер ей известен. Мы дружески поболтали, я упросил Карину сообщить нужные цифры – и вот...

– Упросил? Ну да, Карина ведь не из тех, кого приходится упрашивать очень долго и усердно... Ты не один в комнате?

– Говорю с аппарата портье.

– Понятно. Карина очень послушное и прескучнейшее создание, между нами будь сказано. Или ты уже считаешь иначе?

Там, где речь велась о мужчинах, Астрид являла огромную проницательность, однако женщин оценивала гораздо менее верно.

– Послушное – согласен, а вот скучной назвать не могу. Ты ревнуешь?

Астрид негромко засмеялась на расстоянии восьмидесяти миль.

– Разумеется! Так быстро позабыть обо мне и ради кого? Ради ребенка безмозглого? – Голос переменился: – Впрочем, ты ведь не затем позвонил, чтобы о любовных делах толковать, а?

– Нет, конечно. Мы повстречали твоих молодых друзей. Карла и Грету. Ребятки оказались очень добры, ссудили нас автомобилем – собственным, – взамен поломавшегося по дороге фольксвагена.

Последовала короткая пауза. Потом Астрид осторожно произнесла:

– Того самого, что мы взяли напрокат в Осло? Автомобиль не желал исправно ездить с первой же минуты. Удивляюсь, как вообще осилил подобный путь.

– Сам диву даюсь!

– А ты... основательно... просил Карла и Грету?

– Нет, но получил машину в неограниченное пользование. А тебе звоню потому, что ребята остались безо всякого механического средства передвижения, и надо будет забрать их отсюда. Сами не выберутся. Ждут они в гостинице Хапаранда, номер двести семнадцатый. Поняла?

– Хапаранда, – машинально повторила Астрид. – Номер двести семнадцатый. Поняла.

– Оба очень устали, прилегли поспать; на двери вывешена табличка "Просим не беспокоить". Очень устали, бедолаги.

Портье равнодушно перелистывал внушительный гроссбух и не выказывал ни малейшего интереса к беседе. Несколько мгновений Астрид безмолвствовала.

– Оба... устали, Мэтт? Неужели нельзя было... помягче поступить?

Вопрос прозвучал вежливо по форме, но довольно зло по интонации, с которой был задан. Я только хмыкнул в ответ.

– Мы опасались, что ты решишь вмешаться в намеченные заранее планы. В конце концов, тут и американское участие имеется... Из-за него, собственно, проводят завтрашнюю демонстрацию. Миролюбивая Швеция не желает быть игрушкой заморских "ястребов".

– Риторику придержи для сосунков, – заметил я. – Или для вашей любимейшей газеты... Заметок не пишешь?.. Только едва ли, милая, ты печешься о национальных судьбах сопредельного государства.

– Нет, конечно. При нынешнем положении вещей тебе наверняка велели вмешаться обычным насильственным способом, а этого не нужно. Никому.

Астрид крепко ошибалась, но разубеждать ее не стоило.

– Карлу и Грете велели просто задержать тебя на сутки, вот и все!

– Блестящий замысел. Выслать парочку необученных олухов...

Искоса наблюдая за старым портье, я решил рискнуть, ибо никакой заметной реакции швед не обнаруживал. Он и впрямь, должно быть, затвердил несколько основных, неотъемлемо нужных при такой работе фраз, но в дебри обиходного языка забираться не пожелал.

– ... Один из коих – одна, точнее, – пострадала от рук моего напарника и затаила злобищу неимоверную. Лелеяла надежду отомстить и носила режущий инструмент, предназначенный для воздействия на мою и без того не шибко приглядную физиономию. Видела бы ты ее перышко! Собственно, мстить, по справедливости, надлежало Джоэлю; но в таком настроении за неимением гербовой попишешь какую угодно... Рожу.

– Я не подозревала! Просто... больше никого под рукою не оказалось.

– Тем хуже для них. Отдыхают у меня в номере, собственным ходом уже никуда и никогда не двинутся, поэтому высылай мусорщиков.

– А если не вышлю?

– Значит, их приберут обычным образом, и подымется невероятный гвалт. А гвалт вам перед завтрашней затеей навряд ли требуется.

– Тебе тоже, Мэтт.

–Разумеется. Но ты, скорее всего, располагаешь группой мусорщиков, а я – нет. Следовательно, тебе и действовать.

Помолчав, Астрид произнесла:

– Пожалуй, ты прав. Хорошо, позабочусь... Мэтт, извини. Понимаю, было глупо выслать именно их... А, кстати, Карина участвовала в деле?

– Да. Усердно блевала и зеленела. Больше ничего не устраивала. И слава Богу. Я по-прежнему приглядываю за девицей, чтоб не втравила достойное семейство в позорную историю.

– Только поэтому? – лукаво спросила Астрид. – Я все еще ревную, дорогой.

– Приятно слышать. Но помочь, к сожалению, ничем не в силах: нам лучше не встречаться впредь. По причинам, о которых мы отлично знаем оба. Прощай, Астрид...

– Жаль, милый, но ты, безусловно, прав. Прощай.

В деле нашем сплошь и рядом возникают любовные отношения, которым не было бы цены, если бы мир сделался иным, а женщина и мужчина принадлежали не к враждующим, а к дружественным сторонам. Однако положение вещей таково, как есть, и поменять его мы не властны. Просто наклеиваем очередную полоску пластыря на сердце, разбивавшееся уже не раз и не два, и бодро продолжаем работать. Любовь? Да кому она требуется?..

Вручив трубку седому портье, я поблагодарил старца и сызнова убедился, что изо всей беседы тот не разобрал ничего. Сообщив, что мы с женой исчезаем надолго и возвратимся, в лучшем случае, на следующий вечер, я заранее уплатил по счету и предупредил: маленькую красную машину отбуксируют на гостиничную стоянку. Мы получили другую, а механик поколдует над фольксвагеном и приведет его в божеский вид.

Сколько из этого старик понял, учитывая, что мой шведский ненамного отличался от его английского, понятия не имею. Но довольно щедрые чаевые – лучший международный язык, внятный каждому – сразу же сделали портье довольным, доброжелательным и готовым к любым услугам.

* * *
Потребовалось известное время, дабы наполнить бак трофейного "ауди" бензином. Согласно разысканному в перчаточном ящике наставлению, четырехколесный привод работал непрерывно, а коль скоро вам требовалось дополнительное усилие мотора, включалась хитрая передача – и хоть крейсерские танки с дороги сталкивай.

Бархатистая обивка сидений, прорва гидравлических, электрических и пневматических удобств. Не машина – золото.

– Мэтт, я до сих пор не услыхала ни слова, – молвила Карина очень жалобным голосом.

– О чем?

– О... О том, что я сотворила в Хапаранде.

– А нужно ли говорить? – пожал плечами я. – Впрочем, ежели хочешь... Мы ведь условились, что заманим Карла и Грету в номер, дозволим наброситься на меня и порезвиться; но тебе же полагалось в это время, пока ребятки горланят и грозят, себя не помня от радости, задать несколько небрежных вопросов и постараться выудить несколько полезных ответов. А потом взять обоих на мушку, перерезать мои путы и заручиться довольно ценными пленниками. Ты же принялась палить, словно взбесившийся броненосец. Почему?

Сглотнув, Карина молча посмотрела в окно. Автомобиль мчался вперед, магистральное шоссе Е4 было, подобно финским дорогам, почти непрерывно обрамлено хвойными лесами. Словно и сутки не миновали...

– Я... Грета захватила меня врасплох, вытащив этот жуткий нож. И я выстрелила, чтобы кое-кого не изувечили. А потом... чуточку помешалась, наверное.

– Конечно. Такое состояние зовется "стрелковой лихорадкой". Одна из двух возможных реакций начинающего.

Карина облизнула губы.

– А другая?

– Сводится к тому, что в критический миг, когда люди всецело зависят от новичка и рассчитывают получить помощь, субъект роняет револьвер, закрывает лицо ладонями и орет: "не могу покушаться на ближнего, не могу выстрелить!"

– Циник.

– По совершенно понятным причинам, первая разновидность реакции, обнаруженная тобою, неизмеримо лучше. На славу потрудилась, малышка. Ну, перестаралась капельку, зато уложила обоих, и даже в меня пулю не всадила. Пятерка с плюсом.

– А что сказала... она?

– Астрид? Карина кивнула.

– Огорчилась, но не слишком. Астрид, подобно мне, профессионал. А в нашей профессии потери неминуемы.

– Обо мне сообщил?

– Да, сообразно твоим наставлениям. Поведал, что маленькая трусливая вонючка заревела, словно белуга, и тотчас же испоганила рвотой гостиничный коврик. В расход Карла и Грету вывел я, собственноручно и единолично.

– Фу! – скривилась Карина. – Мог бы не выставлять меня столь... отвратительной дурой.

– Запомни, крошка, – молвил я наставительно: – В нашей работе принято выставлять себя в елико возможно более неприглядном свете. Чем ничтожней и гнусней – тем лучше. Ибо тогда в решающую минуту неприятель не примет тебя всерьез, а того нам и надобно.

Карина засмеялась:

– Признаю, ты прав. И все сказал правильно. Вовсе незачем разубеждать Астрид в том, что я – пугливое и покорное ничтожество. План действий уже существует, завтра приступим к исполнению; и не приведи, Господи, Астрид заподозрит, будто я хоть чего-то стою! Тогда она призадумается, и, призадумавшись, может вообще отменить окаянную демонстрацию. Понимаешь?

– Более-менее.

Это утверждение было чистейшей ложью.

Некоторое время ехали молча. Я следил за дорогой, Карина созерцала живописные окрестности. Встречное движение было редким. Полагаю, скандинавы просто не охотники раскатывать по междугородным автострадам.

Наконец, Карина произнесла:

– Ты уже догадываешься, чего я попрошу. Сам говорил с Астрид.

– Час "Ч" наступает завтра на рассвете. Быстрее, чем ты рассчитывала, верно?

– Да, начало демонстрации передвинули немного назад. Получается, надо прибыть на место еще сегодня. Желательно, до сумерек.

– Получается, я должен плюнуть на собственное задание и заниматься твоим?

– Я тебе тоже помогу, ведь условились! Твое задание временем не ограничивается, моя же затея строго связана с дурацким шествием! Доберешься до Лизаниэми, не бойся. Лишний день или два роли не сыграют. Но мне позарез нужно быть в Лаксфорсе поутру!

Я поколебался, пораскинул мозгами, признал Каринину правоту. Лизаниэми подождать могла, но Лаксфорсе – никоим образом. И, хотя прямые приказы отсутствовали, я решил: ежели советская разведка намечает прямое нападение на военный объект, созданный при содействии американцев, грешно будет не пособить своим.

По крайней мере, подождать, затаившись неподалеку, присмотреться, оценить обстановку.

– Ладно, – возвестил я, – телохранителем ты обзавелась. Но выдвигаю встречное условие.

– Какое?

– Стрелять отныне буду я, и только я. Незачем искоренять население Северной Швеции до последнего человека.

(обратно)

Глава 24

Они двигались по направлению к Лаксфорсу, должно быть, уже сутки с лишним. Сущее нашествие гуннов! Кое-кто волок на себе внушительные плакаты "Fredsmarschen"[66], однако таких было немного. Топать несколько десятков миль, волоча на спине увесистый, на фанере начертанный лозунг, не всякий осмелится.

Были плакаты, весьма оскорбительные для Америки и американцев, но в этом пункте я не обидчив.

Манифестанты продвигались на север большими и малыми группами. Попадались одиночки, сгибавшиеся под тяжестью объемистых рюкзаков: любители пеших странствий, готовые провести ночь под открытым небом, лишь бы выхаркнуть в лицо другому человеку задорный коммунистический клич. Менее решительные идеалисты катили в машинах.

Правительство, разумеется, не могло не знать о готовящемся шествии, но полицейских я не приметил. Очень расчетливо со стороны правительства, между прочим. Вернейший способ заронить мысли о мятеже в головы, где подобных мыслей не водится – выставить на пути манифестации заслон из откормленных фараонов, ненавистных всякому честному остолопу.

Шла, большей частью, молодежь, хотя попадались и люди средних лет. Распогодилось, и шведы, стремящиеся раздеться при малейшем намеке на солнечный свет, немедленно скинули меховые ботинки, сбросили тяжелые куртки. Особо закаленные щеголяли в шортах и гольфах. Смотреть было зябко, честное слово.

Рюкзаки наличествовали в изобилии. Я непроизвольно дался диву: которые из этих вещевых мешков содержат консервы, смену белья и теплое одеяло, а которые вмещают, помимо безобидных пожитков, противотанковую гранату SVAB Тур7F? Или пару таких гранат?

В ящик помещается двадцать пять, один ящик бесследно пропал со склада...

Я заодно подивился: многие ли пилигримы знают о грядущем нападении на Фотолабораторию? Большинство, невзирая на идиотские политические пристрастия, казались ребятами безобидными и довольно спокойными. По крайности, безумного пламени в их глазах не горело. Не то, что у покойных Карла и Греты...

Протискиваясь мимо людской вереницы, обгоняя пешеходов, я сам не заметил, как еловые леса поредели и остались позади. Перед нами раскинулся полупустынный арктический ландшафт: низкорослые кривые кустарники, пятна зеленовато-серого мха, редкие чахлые рощицы, изобильно раскиданные там и сям ледниковые валуны. По влажной почве текли многочисленные водные струйки, незаслуженно именуемые в северном краю ручьями.

Чуть позже мы пересекли саму реку Лаксфорс – Лососевый Поток. Шоссе потянулось по левому берегу.

Покрыв изрядное расстояние, мы опять повернули, проехали по другому мосту, через другую речушку, и Карина объявила, что до военных объектов осталось уже немного. Я притормозил, спутница извлекла топографическую карту, мы принялись обмозговывать дальнейшие свои действия. Карты у шведов отличные: этот народ буквально помешан на пеших походах. Ориентировка на местности – хотите, верьте, хотите, нет – составляет обязательный предмет школьного обучения! Весьма полезный, кстати, предмет.

Карта Каринина была старой, изданной до того, как Лаксфорс превратили в армейскую базу. То ли поскупилась девица купить новую, то ли новую теперь и днем с огнем нельзя было приобрести – не знаю. Впрочем, геологических катаклизмов здесь не приключалось, окрестности Лаксфорса оставались неизменными, а все новые особенности пейзажа Карина вычертила карандашом: очень аккуратно и старательно. Указала и новые асфальтированные дороги, и периметр ограды, и строения, которые обозначила крохотными квадратами.

Наличествовал также восьмиугольник, над коим было выведено: "Morkrummet". Я подивился, какие научные либо технические соображения понудили инженеров придать Фотолаборатории столь необычную форму. Впрочем, наука и техника отнюдь не по моей части.

Располагалась Morkrummet поближе к западной кромке огражденной территории. А к северу обреталось поле, снабженное примечанием: «Antenn». Конечно, каждую отдельную антенну Карина вычерчивать не стала, но в целом карта оказалась выше всяких похвал. Я призадумался: откуда столько полезных и любопытных сведений?

Я крепко подозревал, что данные Карины полностью достоверны и надежны.

– Где устроим засаду, Мэтт? Сощурившись, Карина изучала собственную карту, словно видела ее впервые.

– Как насчет холмика? Вот, на западной стороне объекта. Расстояние, правда, приличное, да только сдается, это единственное удобное для наблюдения место.

– Вот-вот. Ежели это место – единственное, значит, все, кому захочется поглядеть на демонстрацию или базу рассмотреть получше, туда и вскарабкаются. Очень мило.

– Выбора нет. Можешь предложить иное?

– Вряд ли. Но пробираться на холм будем со всеми предосторожностями, потихоньку. И пораньше. С юга, похоже, явиться проще всего, поэтому с юга мы не пойдем. Двинемся от востока... Ночка предстоит сырая и холодная, следует запастись одеялами... Зато утром сразу приметимвсякого, кто решит занять удобную позицию.

Карина вздохнула.

– Ты эксперт... Поступим, как велишь, хотя зубами, конечно, придется постучать изрядно.

Проведя пальцем по карте, она прибавила:

– "Ауди", пожалуй, оставим здесь, на боковой дороге...

* * *
Карина спала за моею спиной, чуть повыше, завернутая в два шерстяных одеяла, предусмотрительно купленных мной в Оулу. Обнесенная проволочной оградой территория внизу имела очертания груши. Я обретался поближе к "черенку" и мог изучать местность невозбранно.

Объект был ярко освещен, однако утыканное приемными и передающими антеннами поле, образовывавшее нижнюю, широкую часть "груши", оставалось в темноте. Лишь на самых высоких мачтах и на трех-четырех приземистых башнях управления горели красные огоньки. Ничего определенного сказать о назначении столь хитроумного центра ни я, ни Карина, конечно же, не могли: в электронике не понимали ни аза.

Видимой защиты у Лаксфорсской базы не было. Только проволочная ограда и караульная будка, стоявшая у дальнего въезда. В будке имелось окно, сквозь которое просачивалось желтоватое свечение лампы. Часового не замечалось, но еще раньше, покуда не смерклось, мы видели фигуру, затворившую за собой дверь. Бинокль я тоже приобрел на финской земле.

Черт, подумал я, один-единственный охранник... И тотчас назвал себя дураком. Разумеется, объект непрерывно просматривается приборами ночного видения, обшаривается незримыми лучами локаторов, данные поступают на экраны спрятанных телевизоров – и, ежели на экране возникнет непрошеный гость, затаившаяся где-нибудь в бункере группа обороны вырвется наружу, потрясая штурмовыми винтовками.

Военные вовсе не глупы, напомнил я себе, хотя общество и любит воображать их клиническими болванами, не сыскавшими более утонченного занятия...

Простиравшаяся внизу сцена казалась безмятежной и сонной. Три здания, обозначавшихся на Карининой карте квадратами, образовывали букву "П" – обычное расположение домов на шведском севере. Любая ферма устроена точно так же: дом, конюшня, амбар... Очень удобно в стране, где сплошь и рядом дуют ураганные ветры и сугробы наметает такие, что средних размеров жираф – и тот потонул бы с головой. Только рожки торчали бы.

Эта буква "П" открывалась на юг, и я мог видеть происходящее внутри. Часа полтора назад меж домами сновали мужчины и женщины, однако теперь не замечалось ни души. Впрочем, окна ближайшего дома были освещены полностью на первом этаже и частично – на втором.

Наиобычнейший правительственный центр, если не считать окаянной Morkrummet.Громадный восьмиугольник выглядел довольно угрюмо, чтоб не сказать зловеще. Я внезапно понял: приземистое сооружение составляет лишь верхний, видимый этаж глубоко утопленной в земле башни. Понятия не имею, отчего решил, будто передо мною своего рода рукотворный айсберг, но решив, не сомневался в этом.

Вообразил отвесные шахты подъемников – прошу прощения, лифтов, – и витые металлические лестницы; представил несчетные переходы, тяжеленные стальные двери, снабженные колесами, похожими на рулевые... Подивился, почему Фотолабораторию не убрали под почву целиком.

Вокруг восьмиугольника простирался широкий участок, усыпанный гравием. Разумно: потихоньку приблизиться, ежели шагаешь по скрипучим камешкам, даже тигр охотящийся не сумеет.

– Давай сменю, – послышался шепот Карины. – Все спокойно?

– Целый час никто не шевелился, – ответил я и зевнул. – Хорошо, только немедленно разбуди, если увидишь или услышишь хоть что-нибудь непонятное.

– Ха, тогда не ложись. Ибо все, что я вижу, непонятно. Мачты, антенны, башни... Спокойной ночи, Мэтт.

* * *
Они появились, как я и думал, на рассвете. Встрепенувшись, я различил далекие тени, продвигавшиеся ниже по склону, вдоль ограды приемно-передающего центра. Подобрались они, само собою, с юга, с наиболее доступной стороны, которой мы не воспользовались. Людей было примерно полдюжины.

Основной отряд.

Вторая, меньшая, судя по производимым звукам, группа шествовала меж деревьев, тянувшихся ближе к востоку, справа от меня. Мало подходящая для неслышного передвижения местность: сухая листва и сучья хрустели, выдавая крадущихся с головой.

Я проворно дополз до Карины, которая, конечно же, задремала на посту, со всевозможными предосторожностями разбудил, сказал:

– Супостаты близятся. Девушка вздрогнула.

– Сколько?

– Два отряда. В первом – шесть, семь или восемь субъектов; направляются к ограде. Точного числа при эдакой темнотище назвать не могу. Во втором – двое, трое или четверо; пробираются по рощице. Наверное, подыскивают хороший наблюдательный пункт. Не исключаю, что выйдут прямиком на нас.

– А почему бы и нет? – невозмутимо полюбопытствовала Карина. – Мы сочли это место наилучшим, и они тоже.

– Тогда, голубушка, – предложил я, – давай-ка отступать на гребень... Я заберу одеяла; ты проверь, не остались ли где валяться фамильное кольцо с монограммой или пудреница с дворянским гербом на крышке... Так, хорошо... Идем... Эй, это еще что за?..

Оглушительный рев громкоговорителей разорвал предрассветную тишь. Кто-то надрывал глотку – вернее, глотки: звучало хоровое пение. Мелодию паскудили ужасно, зато слова можно было разобрать:

Vart land, vart land, vart fosterland, ljud hogt о dyra ord...[67]

Ужаснее всего мне показалось то, что эти сопливцы явились протестовать под звуки патриотического гимна. Американские бузотеры, протестуя против чего-либо (или в пользу чего-нибудь) не шибко склонны горланить "Янки-дудль". А шведские недоростки всячески подчеркивали: мы устраиваем безобразие не только ради мира во всем мире, но и во славу любимой родины! Фатерлан-да. Или Матерланда, не знаю, как и выразиться получше.

Они громогласно заявляли: к черту паршивых Атеrikanare вместе с их мерзкими военными советниками.

А также – осознанно или бессознательно – подчеркивали, что Швеция, выражаясь языком последователей Адольфа Гитлера, uber alles.Превыше всего.

Даже мира во всем мире.

(обратно)

Глава 25

Вьюноши и девы резвились напропалую. Близ ворот Лаксфорсского приемно-передающего центра собралась огромная толпа, размахивавшая несметными пылающими факелами. Лилась гордая песнь. Зрелище было чрезвычайно впечатляющим: ни дать, ни взять, нацистское факельное шествие, какие обожали устраивать в Германии лет пятьдесят назад, когда папеньки да маменьки этих ублюдков бегали в коротких штанах и юбчонках, понятия не имея, что приключится с человечеством на их веку...

Впрочем, огни поневоле доводилось гасить: восток уже заалел, и весь несравненный эффект готовился пойти насмарку.

Я ощутил на предплечье осторожное прикосновение Карины. Прижался к земле, застыл; не услыхав ничего подозрительного, осторожно приподнял голову.

Неясная фигура отделилась от группы, насчитывавшей три человека и захватившей наше прежнее уютное местечко ниже по склону. Сделала несколько шагов. Помочилась. Судя по манере облегчаться, существо принадлежало к мужскому полу.

Отчетливо зажужжала застегиваемая "змейка". Я осторожно вынул бинокль.

Высокий, подтянутый парень; обладатель густой золотистой шевелюры, каковую он явил на короткое мгновение, сдернув и заново нахлобучив кепи армейского образца. Одернул куртку. Опять поправил головной убор.

Напрашивалось предположение: с группой появилась женщина. Подобные ребятки обыкновенно не приводят себя в порядок, дабы покрасоваться перед парой-тройкой небритых товарищей. Коль скоро, конечно, гомосексуальными склонностями не страдают...

Раздался далекий, тихий женский голос:

– Рагнар!

Jag kommer![68]

Блондин отвернулся и проворно сбежал по скату холма.

Не опознать голос, окликнувший Рагнара, было немыслимо. Что ж, заключительной встречи следовало ждать, и не удивительно, что повстречаемся мы именно здесь, подле армейского объекта Лаксфорс.

– Астрид! – хрипловато шепнула мне в ухо Карина.

– Так мы ведь из-за нее и пришли, верно?

– Да! – яростно выдохнула девушка: – Я знала, наверняка знала: она явится! Не с толпой: для этого Астрид чересчур добропорядочная личность; и нельзя же собою рисковать!

– Нельзя также, – заметил я, – компрометировать местных шавок. Ежели среди борцов за мир поймают московского агента – пропала борьба за мир.

– Я знала, – не слушая меня, продолжила Карина: – Придет! Ибо должна сама удостовериться, что задание выполнено в точности. А потому я решила застичь ее и попросила твоей помощи. Займись мужчинами. Делай, что хочешь, поступай, как нужным сочтешь, но Астрид оставь мне! Это моя добыча! Это моя месть! Пальцем трогать не смей, даже если решишь, будто все погибло... Клянусь: не раскаешься.

– Убеждена?

– Я знаю, что делаю. Астрид – моя!

– Тишш-ше! – зашипел я. – Орешь ведь не хуже манифестантов.

Несколько минут мы лежали не шевелясь, но внизу царила тишина, и я понял: громыхавшие внизу репродукторы заглушили голос Карины. Пришельцы не обнаружили нас.

Теперь участники шествия горланили народную песню, которую частенько напевала моя матушка. Ну и ну! Сами у нацистов учились или кремлевские инструкторы их натаскали? Впрочем, это было неважно и влияния на предстоящие события не оказывало ни малейшего.

Астрид и ее сотоварищи дожидались чего-то. Блеснула яркая полоска хромированного металла: Рагнар выдвинул антенну. Радиотелефоном запаслись, получается.

Левая рука Рагнара согнулась в локте, взмыла – парень поглядел на часы. Что-то бросил Астрид, та, в свою очередь, произнесла отрывистое слово по радио. Все трое смотрели теперь только вниз, на ограду, защищавшую Morkrummet.

Маленькие, походившие издали на муравьев люди уже проскальзывали сквозь отверстие, проделанное в проволоке саперным резаком. Побежали, огибая восьмиугольник, разделяясь на две редких вереницы, беря Morkrummetв клещи. Я насчитал семерых, это составляло по одному на каждую стену, за вычетом передней.

По гранате на каждое вентиляционное отверстие.

– Ну и сигнализация здесь! – буркнул я.

– Ее вывели из строя, – пояснила Карина. – Вернее, думают, будто вывели из строя.

– Как насчет вон тех толстенных кабелей, протянутых по кронштейнам? Судя по изоляции, возможно сильное излучение, а?

– Если долго или часто находиться поблизости, не поздоровится. Но за несколько минут никакого вреда не будет...

Карина глубоко вздохнула.

– Пора... Помни: с мужчинами поступай по собственному усмотрению. Астрид оставь мне. Девушка тронула мое плечо.

– Не сомневайся, Мэтт! Не волнуйся! Клянусь, я действую на правильной стороне. Здесь не произойдет никакой диверсии, просто не получится, только делай то, что говорю. Все рассчитано и устроено заранее. Слово даю: тебя, американского правительственного агента, исход событий удовлетворит полностью.

И впрямь, я задавался резонным вопросом: а что здесь позабыл честный, вооруженный револьвером янки, не имеющий понятия, в кого палить, и нужно ли стрелять вообще? Впрочем, на кого работает Астрид, я понимал ясно, и не видел оснований считать, что двое спутников ее служат иным людям. Это автоматически заставляло объединиться с Кариной.

– Хорошо, – сказал я. – Спускайте свору, сударыня.

– Свору спускать?.. Я все-таки выучу когда-нибудь английский!

Карина резко подняла голову:

– Астри-ид!

* * *
Воспоследовало ошарашенное безмолвие, затем двое мужчин одновременно повернулись на сто восемьдесят градусов.

– Оглянись! – орала Карина. – Это и было ошибкой Фредерика: он вовремя не оглянулся! Училась бы на оплошностях жертвы! А-астри-ид!

Светловолосый Рагнар уже выдернул пистолет. Ничто не способно рассеивать ваши сомнения так быстро, как блещущий хромом пистолетный ствол. Я всадил под ложечку шведу тридцативосьмикалиберную пулю и тотчас переключил внимание на второго мужчину. Тот либо колебался, либо ленился нажать на курок, и я преднамеренно послал пулю мимо неприятельского уха.

Человек ринулся наутек. Затрещал сминаемый ботинками валежник: парень вломился в рощицу и бежал, куда глаза глядели. Я перевел взор на Рагнара, но тот лежал неподвижно, и блестящий пистолет валялся в нескольких футах от безжизненной руки.

Непостижимым образом Астрид не соизволила даже головой повести. Она стояла, точно каменная статуя, в той же позе, в какой услыхала первый вопль Карины.

– А-астри-ид!!!

Очень медленно разведчица положила радиотелефон возле своих ног, выпрямилась, посмотрела вверх. Поправила висевшую на плече дорожную сумку. Не различая нас при сером, неверном утреннем свете, сделала осторожный шаг.

И заговорила. Но не с Кариной.

– Мэттью?

– Он самый.

Я поднялся, краем глаза продолжая следить за распростертым Рагнаром. Швед не шевелился. Хотя, казалось, еще дышал.

– Да, – невозмутимо произнесла Астрид. – Я знала: ты придешь полюбоваться на развязку и принять в ней посильное участие. Но что здесь вытворяет чучело по кличке Сегерби?

Карина тоже поднялась.

– Оно явилось убить тебя, Астрид! Нужно ли пояснять, за что?

Раздался искренний, полный презрения смех.

– Ты просто набитая дура, а Фредерик был дураком проницательным.

Карина двинулась вниз по откосу, на ходу вытаскивая двуствольный дерринджер. Немного раньше она потребовала вернуть пистолет, и отдала мне служебный револьвер с глушителем. Заявила, что предпочитает маленькое чудовище, ибо это оружие – свое, собственное.

– Да ты из него даже в носорога не попадешь на расстоянии десяти футов! – изумился тогда я.

– И не надо, – загадочно сказала Карина. Следя за удаляющейся девушкой, я припомнил, насколько у дерринджера тугой и неудобный спуск. Усилие надобно приложить не менее двадцати фунтов. Карина едва ли вообще сумеет нажать гашетку.

Астрид смерила девушку пронзительным взглядом и невозмутимо заметила:

– Промахнешься ведь.

После короткой паузы Карина вскинула пистолет, стискивая рукоятку обоими кулаками, в утренней тишине треснул выстрел патрона "магнум". Астрид, оставшаяся целехонькой, расхохоталась и с нарочитой медлительностью раскрыла наплечную сумку.

Извлекла из нее вещицу, напоминавшую размером и очертаниями банку пива. Я подавил неукротимое желание перемахнуть через гребень ската и покатиться вниз. Это была знаменитая handgranat.Полагаю, что удержало меня отнюдь не чувство долга, но простейшее любопытство. "Все рассчитано и устроено заранее", – сказала Карина.

Отчего-то со вторым выстрелом девушка медлила, и медлила недопустимо. Снова засмеявшись, Астрид выдернула предохранительную чеку, замахнулась для броска, одновременно взводя рычажок запала...

В любой гранате имеется механизм, задерживающий взрыв на три, четыре, пять секунд. Иногда на шесть, и больше. И мгновенный, безо всякого промедления грянувший грохот ошеломил меня.

Астрид исчезла в клубящемся огненном шаре.

* * *
Карина придавила кнопку переговорного устройства. Из радиотелефона раздался дребезжащий вопрос по-шведски.

Ja, vi maste skynda, – сказала девушка. – Gor det nu![69]

Снизу послышались частые, резкие удары, точнее, оглушительные хлопки. Они раздавались вблизи Фотолаборатории. Четыре пламенеющих клубка было видно с того места, где я стоял; остальные наверняка вспыхнули по другую сторону Morkrummet.Карина следила за творящимся вполне хладнокровно.

Положила рацию на жухлую траву, приблизилась к обугленной массе, утратившей всякое человеческое подобие. Мысленно представив, что должно твориться внутри пораженного такою гранатой танка или бронетранспортера, несущего целое отделение пехотинцев, я подумал: не такое уж и глупое дело, борьба за мир...

Лицо Карины сделалось очень бледным и внезапно постаревшим. Она открыла рот, намереваясь обратиться ко мне, однако на вершине холма возникла вереница темных силуэтов. Девушка быстро положила узкую ладонь на мое предплечье.

– Нет. Не стреляй. Это свои.

Большинство новоприбывших носило шведские десантные комбинезоны, а вооружено было пистолетами-пулеметами SVAB... Кажется, фабрика Сегерби и впрямь пользовалась на родимой почве немалой популярностью.

– Пожалуйста, Хелм, – услышал я, – спрячьте револьвер. Мои люди уже нервничают.

Голос принадлежал кузену Олафу.

Стьернхьельм объявился не на гребне, а на опушке рощицы, сквозь которую пытался ускользнуть бежавший террорист. Мундира на Олафе не было и комбинезона тоже. Больше всего милый мой родич напоминал заблудшего туриста.

С полминуты мы рассматривали друг друга, потом Олаф заговорил опять, выбирая слова с весьма заметной тщательностью.

– У вас имеются веские причины меня не любить. Очень сожалею о приключившемся в Стокгольме. Нужно было произвести впечатление на юных кровопийц, поразить их беспощадной жестокостью и непреклонной решимостью. Также беззаветной преданностью общему делу. Вы примете искренние извинения?

Двое суток назад я живо представлял, как буду заживо резать этого субъекта на мелкие кусочки; но, ежели вы настоящий профессионал, невозможно мстить всем и каждому. Бесполезная трата времени.

– Принимаю, – хмыкнул я. – Дышать, правда, еще больновато, но все же... Получается, вы работаете на шведское правительство? И Карина тоже?

Олаф кивнул.

– Да, она добровольно предложила свои услуги, когда мужа убили. А выполнила гораздо больше, чем предлагала...

Я повел взором. Двое солдат уже склонялись над подстреленным Рагнаром. Судя по всему, парню требовалась первая помощь; это значило, что выпалил я весьма неудачно. Чуть подальше еще двое караулили субъекта, изловленного Олафом. Внизу, возле Morkrummet, сновало множество людей, пытавшихся проделать множество бесполезных вещей: никому из семи несостоявшихся гранатометчиков помочь было уже немыслимо.

Вооруженный огнетушителем боец лихо обрабатывал тлеющий кустарник, хотя учинить лесной – вернее, тундровый – пожар в этой сырой северной стране весьма нелегко.

Я глубоко вздохнул.

– Мастерски орудуете, братцы... Посмотрев на меня в упор, Олаф молвил:

– Спасибо, кузен. Мы внедрили в подрывную организацию несколько разумных агентов, узнали о грядущей диверсии на важнейшей армейской базе, о намечающемся применении новейшего оружия, которым только что начали снабжать шведских пехотинцев... Узнали о пропаже целого ящика особо мощных гранат...

Я понимающе кивнул.

– ...И приняли соответствующие меры, только и всего. Например, установили керамические заслонки в вентиляционных шахтах лаборатории, которую собирались атаковать заговорщики. Но предосторожность оказалась лишней: украденные диверсантами гранаты были неисправны. Понятия не имеем, что случилось со взрывателями – отсырели, наверное. Горько сожалеем о непредвиденных человеческих жертвах, но считаем: погибшие виноваты сами.

– Безусловно, – согласился я.

– Предполагалось, понимаете сами, надежно окружить приемно-передающий центр в Лаксфорсе, дозволить преступникам полностью обнаружить свои намерения, а потом захватить их с поличным и доставить в полицию: живыми и невредимыми...

Кузен Олаф сокрушенно вздохнул:

– Увы! Сами знаете: эта публика вечно взлетает на воздух, не умея управляться со взрывчаткой!

(обратно)

Глава 26

Я следил, как девушка появляется из-за гранитной глыбы. Карина удалилась туда, чтобы переодеться: нежданная скромность после весьма несдержанного поведения на борту парома, переправившего нас в Турку. Впрочем, я никогда не считал Карину особо предсказуемой натурой. Она возвратилась к автомобилю, ступая осторожно, тщательно выбирая путь, стараясь не запачкать новенькие красные сапожки.

Бросила рюкзак со старыми вещами в багажник трофейного "ауди", захлопнула крышку, обернулась и завертелась волчком, предоставляя мне возможность узреть напарницу во всей красе.

Покинув Лаксфорс, мы направились по магистральному шоссе вспять и повернули к северу, достигнув развилки, оставленной без внимания накануне. Теперь Карина облачилась для следующей стадии затеянного предприятия. Ибо сдержала слово и собиралась пособить мне всеми возможными способами.

Приятно было сызнова заниматься непосредственными обязанностями, трудиться на благо Соединенных Штатов и посылать семейные дела ко всем чертям. Надоели мне милые родичи, хуже горькой редьки приелись. Честь фамильную спасать изволь!..

Но теперь уж, Беннетт, берегись! Хелм выступает на тропу войны! Ух, и попадешься на зуб! Наконец-то... правда, промедление воздействовало на нервы господина Беннетта неблагоприятно, и это было кстати.

– Как я выгляжу? – спросила Карина, разочарованная моим безразличием.

– Отлично выглядишь, – заверил я.

И мысленно оплакал утрату. Беззаботная спутница-сорвиголова, таскавшая мальчишеские джинсы и потрепанный свитер, исчезла. Но не сейчас, а раньше; растаяла в пламени, порожденном противотанковой гранатой фирмы SVAB. В пламени, которое испепелило Астрид.

Постигшая Карину метаморфоза и впрямь была коренной. Передо мной возникла молодая светская дама, облаченная в элегантный брючный костюм, ладно скроенный, изящно сшитый, отлично подчеркивавший все соблазнительные изгибы и выпуклости женского тела. Весенний наряд, сработанный из хитрой бледно-голубой ткани, отдаленно смахивавшей на шелк – с тою разницей, что настоящий шелк после поездки в рюкзаке напоминал бы тряпку, тщательно пережеванную проголодавшейся коровой; а этой синтетической материи не сделалось ровным счетом ничего.

Для нас, героев-агентов, и, в особенности, для геройских наших подружек, синтетика незаменима.

Каринины сапожки обладали мягкими, весьма невысокими голенищами и совсем невысокими каблуками. Дополняли ансамбль белая блузка с округлым воротником и маленький, белый же бантик, повязанный на шее. Зеркала за гранитным валуном, разумеется, не водилось; бант сидел немного криво. Я приблизился и поправил его.

– Теперь выглядишь еще лучше прежнего. Надлежаще задорной ноты в голосе моем, наверное, не прозвучало, и Карина безошибочно это почувствовала.

– Прости, пожалуйста, – спокойно сказала девушка. – Я не думала, что ты действительно любишь ее, иначе никогда не попросила бы помощи... Ведь потому и Олафа отвергла: он тоже любил Астрид – на свой манер.

– Любил, не любил! – отмахнулся я. – Уймись, я не безутешен...

– Должна была убить мерзавку! – выдохнула Карина. – Отплатить за Фредерика! Всем! Всем подряд, кто руку приложил к этому. Когда выродков заинтересовали противотанковые гранаты, я поняла, как быть, и какой преподнести сюрприз. Фабрика Фредерика... Его гранаты... Он даже из могилы сумел ударить по своим убийцам – я лишь чуток посодействовала.

Карина блекло улыбнулась.

– Думаю, ты назовешь мои рассуждения чушью.

– Судя по итогам затеи, – заметил я, – не столь уж и вопиющая чушь... Послушай, не возьму в толк одного-единственного. Ежели ты работала с Олафом, на кой ляд понадобился я?

– Уже сказала ведь. Он был по-своему привязан к... той женщине. И рассчитывать на Олафа не приходилось; не следовало ждать решительных поступков. А я не хотела, чтоб Астрид арестовали; я хотела уничтожить ее. Только дражайший Олаф руками замахал, узнав, что я намерена присутствовать при развязке. Пришлось позвать неодолимого Хелма, – усмехнулась Карина. – Трогать вооруженную засаду люди Олафа не решились. Нечаянный выстрел в темноте – и затея летит ко всем чертям...

– Отважная ты особа, – молвил я. – И безрассудная до предела. Сама знала: перед тобою обученная разведчица. И дразнила Астрид своим идиотским дерринджером. На минуту вообрази, что дама вынула бы не гранату, а обычный револьвер! Даже я вмешаться не успел бы, между прочим: Астрид была профессионалом и дело свое знала не хуже прочих.

– Действительно дурацкая система! – Карина поспешила увести разговор в сторону. – Обеими руками насилу смогла гашетку придавить! Недостаток стрелковой практики, наверно?

– Не беда, в скором времени поупражняешься вдоволь. Если не передумала ехать со мной.

Карина облизнула губы.

– Не передумала. Пожалуй, ты начнешь думать обо мне чуточку лучше, когда... Нет-нет, не произноси учтивых фраз! Теперь, глядя на меня, ты видишь Астрид, заживо пожираемую пламенем. Но, по крайности, я привыкла возвращать долги, этого не отнимешь. Едем?

– Еще вопрос, Карина. Последний.

– Да?

– Насчет Хапаранды. В гостинице ты, разумеется, головы не теряла? Не впадала в обычную "стрелковую лихорадку"?

– Нет. Я ненавидела их всех, розно и совокупно. И всех желала убить. В руке очутился револьвер, а двое ублюдков ничего не подозревали... Вот и пристрелила обоих, и очень этому рада, и ни малейших угрызений совести не испытываю. Ты путешествуешь отнюдь не в обществе покорной безмозглой дурочки!

Отрывисто хохотнув, Карина продолжила:

– Не беспокойся, не собираюсь проводить остальную жизнь, занимаясь вендеттой. Астрид мертва – и все кончено. Пускай остальные подонки живут безмятежна... пока ими не займется Олаф. Забирайся в машину, а я тебя укрою.

Протиснув свои шесть футов четыре дюйма в пространство меж задним и передним сиденьями, я постарался лечь с наименьшими неудобствами, что было затруднительно в пространстве, способном вместить лишь изголодавшегося лилипута. Карина заботливо положила сверху синий плащ-дождевик, приобретенный в том же Оулу.

Подушкой мне служил ruggsack,содержавший вытряхнутые из чемодана вещи, плюс полное собрание стволов – собственных и трофейных. Я побаивался, что кузен Олаф захочет их отобрать, но милый родственник явил истинно дворянскую широту натуры и не покусился на мой дорожный арсенал.

Чемодан пришлось выкинуть. После того как я покину "ауди", самый дотошный исследователь не должен обнаружить следов моего прежнего пребывания здесь.

Покуда автомобиль не выбрался на асфальтированное шоссе, я испытывал все милые ощущения человека, привязанного к спине дикого скакуна. Впрочем, на магистрали Карина прибавила скорости, и положение улучшилось ненамного. Я преисполнился терпения и попытался думать о вещах посторонних.

– Миновали указатель "Порккала", – уведомила девушка чуть погодя. – Остается пять километров...

– Въезжаем в Порккалу, – сообщила она через три минуты. Слушай внимательно, стараюсь как можно меньше двигать губами, чтоб вероятный соглядатай ничего не заподозрил. Впрочем, – прибавила Карина, – колымаг не видно, и подозрительных иностранцев тоже.

– Не шибко рассчитывай на это, – сказал я. – Об заклад побиться готов, за нами присматривают. Агентство располагает особым радиотелефоном, на частоту которого настроиться немыслимо: засекреченная аппаратура связи. Беннетт знает: у меня с собою такой штуковины быть не может, перехватить переговоры не сумею. Наверняка выставил по пути в Лизаниэми наблюдателей, обязанных сообщать: проскочили, промчали, пролетели. К деревушке ведут лишь две дороги, южная и северная; при этом надо изрядно помотаться по лесным отрезкам трассы, которые сплошь и рядом даже покрытия лишены. Будь покойна, и с юга и с севера нас подстерегают.

– Магазин остался позади, сворачиваю, – известила девушка. – Дорожный указатель: "До Лизаниэми – сто двадцать три километра". Соглядатаев по-прежнему не заметно. Дорога впереди гораздо лучше, чем та, по которой мы выбрались на шоссе, но все-таки проселочная.

– Чувствуется, – огрызнулся я.

– Извини, пожалуйста... Очень трясет? Хочешь, поеду помедленней?

– Не надо, правь естественно.

– В зеркальце не видать никого.

– Наши люди вряд ли будут держаться в пределах прямой видимости, это не Грета с Карлом. Даже наверняка зная, что в машине еду я, они выждали бы, дозволили нам забраться подальше в глушь, а потом уж напали безо всяких помех. Если увязался "хвост", он просто время от времени докладывает по радио; примерно так же, как ты сообщала мне путевые ориентиры. Скорее всего, Беннетт велит проводить нас до самой Лизаниэми, дабы там атаковать по заранее обусловленному плану. Впрочем, я надеюсь, ты права, и позади – ни души. С Беннетта и не такое станется...

Прошло еще несколько минут.

– Подбери удобное место, предупреди, притормози, – приказал я. – И немедля уноси ноги. Присмотри хорошее местечко для грядущего пикника, но поближе, в получасе моей ходьбы. Разыгрывай роль, ни о чем не беспокойся и не вздумай выискивать меня взглядом, иначе все погубишь. Просто помни: я – неподалеку.

После короткого безмолвия Карина выпалила:

– Приготовься! Переваливаем через маленькую возвышенность, за нею тебя никто не разглядит... Выпрыгивай!

Я выскочил из машины, прихватив рюкзак, распластавшись над самым асфальтом. Покатился по обочине, усыпанной гравием, и даже не слишком ушибся. Дополз до кустов, слетел прямиком в русло пересохшего ручья.

Дверца машины захлопнулась на ходу; мотор заревел с обновленной силой, "ауди" умчался прочь, прогремел по бревнам старого деревянного моста, исчез. Когда машина миновала следующее взлобье, шум двигателя стих полностью.

Я временно остался один.

* * *
Я пролежал в кустарнике минут пять, проверяя, права ли Карина, действительно ли за нами никто не гонится. Удовлетворенный итогами наблюдений, поднялся, потянулся, тщательно изучил обочину взглядом: не осталось ли предательских следов моей десантной высадки? Но гравий был довольно крупным. Это оказалось прискорбно для моих боков, но следы на подобном покрытии не смог бы различить даже старый добрый Соколиный Глаз, он же Зверобой, он же Натаниэль Бампо, таскавший на себе длинный карабин и одевавшийся в оленьи шкуры.

Или в домотканую куртку?

Хотя вряд ли: его звали также Кожаным Чулком, значит, все-таки, в шкуры... Давненько я не перечитывал Фенимора Купера!

Взвалив рюкзак на плечи, я снова соскользнул в сухое русло и двинулся по нему, благодаря всех богов за то, что имел известный опыт работы на шведском севере.

Когда я говорю "сухое русло", этого не следует понимать буквально, ибо я просто указываю, что струившийся меж маленьких берегов поток прервал свое течение. А ложе ручья назвать сухим было очень затруднительно.

Много лет назад, выполняя задание в окрестностях Кируны, я получил урок, запомнившийся на всю жизнь. А именно: за вычетом глухой зимы, заставляющей почву промерзать насквозь, скандинавские лесные края могут считаться наимокрейшим, наинепроходимейшим болотом в мире. И резиновые сапоги до колен составляют непременную часть экипировки.

Чуть погодя пришлось пересечь бурный и достаточно глубокий ручей, бежавший под уже упомянутым бревенчатым мостиком. Но, прыгая по валунам, я исхитрился не слишком промочить ноги.

Теперь я незаметно крался в лесной полосе, вдоль обочины. Услышав нарастающий и близящийся рокот автомобильного мотора, я поспешно распластался за древесным стволом, однако навстречу катил всего-навсего почтенный, ветхий грузовик "вольво", а лицо водителя было старым и, несомненно, шведским.

Зашагав дальше, я почти немедленно увидал стоявший на прогалине "ауди".

* * *
Кроме "ауди" на прогалине красовались руины старой, давно покинутой обитателями фермы. Стены покрылись густым серебристым мхом, крыша провалилась, оконные стекла вылетели напрочь. Неподалеку стоял развалившийся амбар.

Шведская провинция изобилует заброшенными хуторами. Отпрыски достойных крестьянских семей подаются в город, а старики понемногу умирают, и присматривать за жилищами делается просто некому.

Карина свернула с шоссе и проделала полсотни ярдов по широкой тропе, уводившей на лесную вырубку. Земля, разумеется, раскисла, и даже вездеходному "ауди" пришлось довольно туго; но умница девочка запарковала машину прямо на пологом откосе. Теперь, если придется удирать поспешно, достаточно будет включить хитрые дополнительные дифференциалы, подождать, пока машина скатится сама, под воздействием земного тяготения, и потом запустить мотор.

Но человеку, не знакомому с нашим замыслом, наверняка почудилось бы: спортивный автомобиль безнадежно увяз.

Карина продолжала восседать за рулем. Следовало дать мне возможность подобраться вплотную, а на это, как вы помните, отводилось полчаса. Я поднял руку, поглядел на циферблат: еще семнадцать минут. Наличествовало опережение графика. Можно было устраиваться безо всякой поспешности.

Прокравшись к зарослям, отстоявшим от "ауди" ярдов на пятьдесят, я постарался оборудовать себе хоть мало-мальски приличное местечко, покряхтел, поворочался, приготовился к долгому ожиданию. Карина, в свой черед, проверила время, выбралась из автомобиля, держа бумажный сверток, и определила последний прямо на капот машины.

Достала бутылку пива, открыла – у шведов принято снабжать пивные бутылки навинчивающимися крышечками, ключа не требуется.

Сделала несколько добрых глотков; отставила наполовину опорожненную посуду, вновь забралась в кабину, вытащила на свет Божий другой сверток, поменьше.

Полчаса истекли.

Положив новый пакет рядом с прежним, Карина порылась в нем, достала вороненый дерринджер и коробку патронов. Повертела головой, подыскивая мишень. Ага, пустая бутылка! Мигом допив содержимое, девушка отерла губы тыльной стороной ладони – весьма вульгарный жест, неподобающий баронессе.

Девушка входила в новую роль: решительная молодая особа, вознамерившаяся обучиться стрельбе и полная решимости приложить к этому всевозможное старание. Бесстрашная охотница Дикого Запада! Карина и впрямь сполна платила по моему счету.

С пистолетом и коробкой зарядов Карина приблизилась к покинутому дому, водрузила бутылку на прогнившее крыльцо, заглянула в одно из окон, удостоверяясь, что внутри никого нет. Сделала несколько шагов назад, вложила в камеры дерринджера два патрона, засунула картонную упаковку в боковой карман, прицелилась, подымая оружие обеими руками.

Сморщилась от усилия, надавила спуск.

И промазала – точно так же, как и на рассвете.

Двадцатидвухкалиберные патроны "магнум" произвели впечатляющее эхо. Отчего-то в сырые, пасмурные дни выстрел звучит гораздо громче, и отголосок раскатывается неизмеримо дальше. Прекрасно...

Подойдя чуток поближе, девушка перезарядила дерринджер и выпалила еще дважды. С тем же результатом, равнявшимся нулю. Еще два шага по направлению к ступенькам, еще два отрывистых удара.

Бутылка взорвалась и рассыпалась дождем осколков.

Карина торжествующе захохотала. Подобрала оставшееся неразбитым донышко, установила на ребро, превращая в очередную цель. При четвертом выстреле стеклянный кружок исчез. Весьма недурно для начинающего.

Две пустых гильзы вылетели в жухлую траву. Карина возвратилась к автомобилю, осторожно вытерла пистолет носовым платком, возвратила в бумажный пакет, вместе с оставшимися зарядами. Весьма и весьма недурно...

Я задумался: будет ли спутница моя и впредь работать на Олафа и его секретную группу? Немного надлежащей подготовки – и девица оказалась бы для Мака истинным кладом. Вытащив новую бутылку, девушка прислонилась к дверце "ауди", поднесла горлышко к губам, запрокинула голову.

Потом достала из большего свертка сандвич, откусила добрую половину, промыла глотку пивом...

Наконец, от Порккалы, с южного шоссе, донеслось невнятное монотонное гудение. Охотясь на лося либо дикого индюка, вы приманиваете добычу, подражая любовному зову самки. Охотясь на человека – особенно в подобных условиях, – можно в два счета привлечь его звуками загадочной пальбы.

(обратно)

Глава 27

Прижавшись к постеленному на земле толстому одеялу, я следил за своими подсадными утками: живой и механической, девушкой и автомашиной. Я испытывал чувство, знакомое охотнику, дождавшемуся, что выводок болотной дичи поднимается на крыло и спешит в утреннем тумане прямо на шалаш-засидку...

Разумеется, выстрелы всполошили всех Беннеттовских сотрудников, рассыпавшихся вдоль шоссе. О непонятной канонаде сообщили по радио в Лизаниэми; спросили распоряжений. Беннетт же наверняка счел, будто один из его людей, слоняющихся близ Порккалы, нарвался на меня и поневоле принял бой. Теперь бедолага постарается выяснить, кому же именно так не посчастливилось.

Когда мозгов немного, а самомнения в избытке, полевую операцию затевают по исключительно сложной схеме; и кто-то из подчиненных обязательно и непременно теряет связь со штабом. Это истинный закон природы, ничего не попишешь.

Если только в приближающейся машине обретался не лесник и не инспектор по охране дичи, решивший посмотреть, кому вздумалось браконьерствовать в заповедных угодьях, следовало ждать гостя, отряженного господином Беннеттом на разведку. Парень, должно быть, прилежно стерег поворот к Лизаниэми, а теперь мчался выяснять причину пальбы.

Оставалось подождать и посмотреть: промчится он мимо, изображая беспечного путешественника или загодя притормозит и проделает остаток пути пешком.

Шофер, безусловно, и не собирался изображать индейца, вступившего на военную тропу и скрадывающего подлых бледнолицых. Тем паче, что промозглый арктический климат весьма далек от того, в котором слонялись по лесам и прериям навахо и апачи. Машина выехала на взлобье, но из своей засады я пока не мог разглядеть ее, только слышал нарастающий гул двигателя. Проносясь мимо, парень, вне всякого сомнения, различил безнадежно застрявший "ауди", приметил изысканно одетую женщину, стоявшую рядом.

Рыцарский порыв заставил было моего наивного собрата убрать ступню с педали газа, но инстинкт самосохранения тотчас возобладал, автомобиль прибавил ходу и быстро удалился. Такой же фольксваген, как тот, покинутый мною в Хапаранде. Но, успел увидеть я, не красный и немощный, а синий и весьма прыткий...

"Порккала докладывает: разведка не обнаружила признаков неприятельской активности. Непонятный "ауди" застрял, по-видимому, в стороне от магистральной дороги; водитель – женщина. Сообщите, нужно ли возвратиться и подробнее изучить обстановку..."

Что-то вроде этого наверняка витало в эфире меж Порккалой и Лизаниэми. Немного погодя – миновало минут восемь, но мне показалось, будто геологическая эпоха прошла, – я понял: фольксваген возвращается. Беннетт, следовало думать, велел изучить обстановку досконально.

О`кей.

Следующий шаг выглядел очевидным. Обезвредить парня и заставить Беннетта призадуматься: что же, черт возьми, творится в окрестностях Порккалы? Сообщение с югом прервалось. Никаких новых сведений. Ничто не близится по шоссе. Ничто не пикирует из поднебесья. Ни слуху, ни духу – ни об агенте пропавшем, ни о Мэтте Хелме окаянном.

Если я хоть немного знал господина Беннетта, подобной томительной неизвестности он выдержать не мог. По крайности, не выдержал бы долго. А уж после доклада о перестрелке в лесах – и подавно. Беннетту наверняка начнет мерещиться глухой, зловещий бор, по которому движутся возглавляемые Хелмом армады вооруженных головорезов – и все, как один, стремятся в Лизаниэми, Беннеттовской кровушки алчут...

Болезненное, трусливое воображение заставит узурпатора плюнуть на сложную, тщательно подготовленную засаду и ринуться к месту происшествия лично, тем самым обращая упомянутую засаду против себя. Появится Беннетт, конечно, во главе штурмового отряда, не исключено, что прикатит верхом на башне тяжелого танка... Таким уж он уродился, голубчик.

И вот тогда, если я не просчитался, и успею занять выгодную позицию, и правильное оружие выберу – коллекция имелась очень обширная, – и приложу хоть чуток умственных усилий, господину Беннетту наступит каюк, и я выполню главное задание, полученное от Мака.

При условии, разумеется, что я истолковал командирские намеки верно.

* * *
По рассуждению моему, старина Мак отлично понимал бюрократические игры Беннетта, сознавал: соперник ждет не дождется возможности отомстить за прошлые поражения и обиды. Беннетт, понял Мак, только и ждет, пока серьезная служебная оплошность или болезнь или удобно и вовремя приключившийся несчастный случай сделают кресло в вашингтонском кабинете вакантным.

А тут весьма кстати для Беннетта началось поветрие, сопряженное с многочисленными исчезновениями. Одна из похищенных личностей, безусловно, кое-что значила для Артура Мак-Джилливрэя Бордена. Ведь не случайно же выбрал он из десятков подобных случаев именно историю госпожи Бельштейн – Мак не любит инструктировать подчиненных наобум.

Он прозрачно дал понять, чем руководствуется, делая неописуемую глупость. Поседелый рыцарь весьма решительно поднял покоробившееся от времени копье, подхватил измятый в былых сражениях щит, препоясался верным заржавленным клинком и ринулся выручать прекрасную даму своего сердца.

Заодно, кстати, и решить загадку: кто похищает безобидных граждан, зачем похищает, и где содержит.

А если я оплошаю или погибну, хотел сказать Мак, знай, кого нужно выручать, и выручи. Коль скоро еще возможно будет выручить...

Но пока что задача моя сводилась к иному. Покидая кабинет и принимая командование операцией "Невидимки" на себя, делаясь добровольной приманкой. Мак понимал, что Беннетт метнется на освободившееся местечко проворней проголодавшегося тигра. И немедля примется упрочивать достигнутое положение, применяя недозволенные методы, ибо временно возглавит организацию, исключительно для работы означенными методами созданную.

И позаботится о том, чтобы ни Мак, ни пропавшие из виду верные оперативники больше не объявились.

"Очень вероятно, – подумал я, – что на подобный оборот событий и надеялся мой непосредственный начальник. Устав дожидаться Беннеттовской глупости, Мак преднамеренно выманил его в открытое поле. И, отлично понимая, какая травля начнется в тот же день, позаботился пустить противника по совершенно ложному следу, в абсолютно другом направлении. Подсунул Астрид Ватроуз, Карину Сегерби, да меня в придачу".

Если напыжиться да похвастать, можно было бы заявить: меня избрали, как наилучшего из наличествующих агентов; а еще потому, что Беннетт в этом случае наверняка должен был утратить последние крупицы здравомыслия – чересчур яростно ненавидел меня после приключений в Санта-Фе. Но действительность была, судя по всему, гораздо прозаичнее.

И назидательнее.

Для меня.

Мак недопустил неразумного Эрика к работе над важнейшим заданием, отправил на другую сторону Атлантики поработать заурядной наживкой лишь оттого, что именно я, олух беспечный, не позаботился пристрелить Беннетта, имея полную возможность это проделать. Почел субъекта обезвреженным... И теперь полагалось выправить свершенную ошибку собственной парой рук.

Или только правым указательным пальцем – как дело повернется...

Однако синий фольксваген уже тормозил подле поворота к ферме, и раздумья следовало отложить.

* * *
Шины зашуршали по гравию, потом зачавкали, увязая в жидкой грязи. Потом фольксваген достиг, наконец, поросшего травой участка и остановился. Водитель открыл дверцу, вышел, сделал пару шагов по направлению к "ауди".

– Увязли, сударыня? – спросил он вежливо. Ответа не последовало. На еще худшем шведском языке, нежели мой, шофер повторил:

Наs froken suarigheter? У вас неприятности?

Карина откликнулась:

– Нет, все в порядке. Все у меня в порядке... И, чуть поколебавшись, продолжила:

– Разве не вы проехали к северу десять минут назад? И вернулись, подумав, будто я угодила в передрягу? Вы очень добры. Хотите бутылочку пива, за труды и потерянное время? Больше благодарить нечем.

Я видел, как в молодом человеке отчаянно борются противоречивые порывы. С одной стороны, это вполне могло быть западней для сопливца, с другой же – хорошенькая девушка улыбается и предлагает пива посреди пустынной северной глуши. С одной стороны, полагалось выполнять полученный приказ и расследовать обстоятельства неведомой стрельбы; с другой же – именно этим он и занимается, верно? Стреляли где-то неподалеку...

Мгновение спустя парень отважился, подошел поближе и взял предлагаемую Кариной бутылку.

Этого субъекта я встречал впервые. Впрочем, у Мака работает уйма людей, которых я не признал бы, повстречав на улице. Дружеских вечеринок, на которых сотрудники заводят доброе знакомство, у нас не устраивают – наоборот, Мак считает: чем меньше собратьев ты знаешь, тем меньше выдашь, подвергнувшись ненароком допросу первой степени.

Парень был довольно молод, годов двадцати с небольшим; по-видимому, совсем недавно окончил курс предварительной подготовки на Ранчо. Темноволосый, умеренно высокий, в джинсах и шерстяной куртке, достигавшей чуть ли не коленей и смахивавшей на демисезонное пальто.

Неплохой, должно быть, малый. Мне даже сделалось немного жаль его. В агентство, подобное нашему, не вступают по мимолетной прихоти; человек понимал, к чему стремится, и стремился весьма усердно. Занятия в учебном центре, именуемом Ранчо – не увеселительная прогулка, можете поверить на слово...

Парень сдал выпускные экзамены, и тут внезапно выяснилось: организация, в которую он жаждал вступить, начала разваливаться со скоростью умопомрачительной. И нужно выбирать, к какому берегу направить свою лодку, с каким командиром работать в дальнейшем. Со старым джентльменом, впадавшим, по рассказам товарищей, в полный маразм или с полнокровным, обаятельным, внушающим уважение мистером Беннеттом.

А у мистера Беннетта – медальный профиль, и манера говорить уверенная, и внешность импозантная... Этот начальник наверняка сумеет придать секретной службе тот самый блеск, о котором новоиспеченный сотрудник мечтал бессонными ночами!

Подле автомобилей завязалась оживленная болтовня.

– Как я рада, что вы повернули назад! – щебетала Карина. – Даже представить не могла, насколько здешняя тропинка ужасна! Правда, у машины вездеходный привод, но я побоялась, что застряну еще хуже и не отважилась... Побудете здесь на всякий случай? Покуда выберусь...

– Рад стараться, сударыня! – ухмыльнулся молодой человек. – Но, извините за нескромность, что вы позабыли на этом хуторе?

– Показалось, поляна очень подойдет для... пикника. Живописные развалины, лес, тишина. И только подъехав почти вплотную, поняла, что делаю глупость.

Играла Карина превосходно: без устали молола языком и неуклюже пыталась втиснуться между парнем и лежащими на капоте бумажными свертками. Так втиснуться, чтобы насторожить собеседника.

Пытаясь отодвинуть пакет и, разумеется, не оборачиваясь при этом, девушка неловко зацепила его локтем, сшибла наземь. Сверток шлепнулся тяжко, даже мне был слышен чмокающий удар о сырую почву.

Агент опередил, метнулся к пакету, подобрал его и оценивающе подкинул на руке. Обтер запачканную ладонь о джинсы. Вынул черный двуствольный пистолет, обнюхал дуло, с упреком уставился на Карину.

– Хорошенький пикничок, ничего не скажу... Так это вы стреляли?

Карина кивнула, изображая невыносимое смущение.

– Да, – сказала она. – Затем и забралась в отдаленное место. Звучит очень... очень мелодраматически, но... я должна обучиться стрелять. Это жизненно важно.

– Для чего же изысканной женщине палить из пистолета?

– Вы не признаете меня? – изумилась Карина. – Газет не читаете? Ведь фотографии красовались повсюду!

– Недостаточно владею шведским языком, – ответил парень, – чтобы читать здешнюю прессу. Только и могу спросить кружку пива, да как на центральную площадь выйти...

Карина улыбнулась.

– Меня зовут баронессой Кариной Сегерби, – сообщила она. – И жена бывшего моего любовника вознамерилась убить соперницу. История наделала изрядного шуму... Вы потрясены? Оттого, что я баронесса или потому, что замешана в неаппетитном деле? Но теперь понимаете: пистолет куплен ради самозащиты, и обращаться с ним надо сноровисто. Полиция бездействует, олухи несчастные, а чертова бабища взбеленилась не на шутку. Но получается у меня очень плохо. Даже пули толком вкладывать не умею.

Молодой человек растаял. Обидно было бы считать, что его сразил звучный титул Карины: истинный янки твердо убежден, что все люди – мужчины и женщины – от рождения равны. Вероятнее всего, бедолага не устоял перед великолепной возможностью обучить соблазнительную блондинку нажимать на курок и при этом еще попадать в мишень. Я и сам не отказался бы поупражняться вместе с Кариной...

Заблудшая прелестница спрашивала совета у него, эксперта, которому и карты в руки! Двадцатилетний осел не колебался.

– Это не пули, сударыня, это патроны или заряды – как вам будет угодно. Давайте покажу...

Он переломил дерринджер, явил Карининому обозрению устройство механизма.

– Вот. Просто вдвигаете патроны в камеры и вновь защелкиваете пистолет. Можно стрелять. Попробуйте прямо сейчас, а я подскажу, если ошибетесь и возьмете неточный прицел. Немного смыслю в огнестрельном оружии. Пустите пулю вон туда, в белый валун, и старайтесь угодить прямо в середку.

Возвратив Карине дерринджер, парень выжидающе замер. Охватив рукоять обеими руками, девушка старательно сощурилась, придавила гашетку.

Раздался безвредный щелчок.

Парень откашлялся.

Раздосадованная Карина обернулась.

– Не стреляет!

Агент пояснил:

– Непременно проверяйте врученный вам ствол... в этом случае, стволы. Не полагайте, будто пистолет уже заряжен или разряжен – роли не играет. Возьмите.

Он протянул раскрытую ладонь с двумя патронами.

– Зарядите сами. Теперь обязательно выстрелит. Несколько мгновений парень изучал девичье лицо, затем весело рассмеялся.

– Незаметно вынули пули, пока я смотрела в сторону! Можно подумать, вы проверяли меня, мистер... – недовольно бросила Карина. – Мистер?..

– Краун, сударыня. Хэнк Краун, к вашим услугам. Изначально фамилия звучала на немецкий лад: Кронфельд; но дедушка переехал жить в Америку и урезал чересчур длинное по англосаксонским понятиям слово... А моя шутка – обычный трюк стрелковых инструкторов. Таким образом новичку внушают незыблемое правило: всегда проверяй оружие самостоятельно.

– Спасибо за урок, мистер Краун...

Затолкав заряды в дерринджер, Карина заметила:

– Кажется, есть и другое незыблемое правило – не целься в то, чего не намерен поразить выстрелом... Верно?

Пистолет поднялся и застыл, направленный прямо в грудь Хэнку.

– Не двигайтесь, ибо вас я намерена поразить при малейшей попытке шевельнуться... Мэтт!

Я откликнулся:

– Выхожу!.. Краун, замри, точно вкопанный, она свое слово сдержит, ручаюсь! А я добавлю сзади.

Подобно Маршаллу Линднеру, парень быстро прикинул, какую предписанную наставлениями пакость учинить противнику. И, подобно Маршаллу, предпочел бездействие.

– Хелм?

– Он самый.

– Осторожнее, Хелм. Я подчиняюсь полностью.

– Конечно, что же тебе остается? Потихоньку, двумя пальцами вытащи свою пушку и уложи на капот "ауди"... Хорошо, теперь отступи... Отлично.

Я подошел и взял оружие: тридцативосьмикалиберный курносый смит-и-вессон; в точности такой же, как мой собственный, и отобранный у Джоэля. Обычное оружие, в отличие от оснащенных глушителями револьверов, которыми снабдили группу, работавшую в Осло.

Заставив Хэнка положить ладони на крышу автомобиля, я обыскал пленника со всей дотошностью. Парень хмыкнул:

– Кем ты меня считаешь? Ковбоем, таскающим два ствола? Грозой команчей?

Огнестрельных приспособлений больше не обнаружилось, однако я отобрал метательный клинок, прикрепленный меж лопаток. Изъял. Постоял молча.

– Не упрекаешь, Хэнк? Не кричишь поганой предательнице, что шкуру с нее спустишь, когда твой черед наступит?

Беззлобно хохотнув, Краун ответил:

– Помилуйте, грозить ее светлости баронессе? Ловко врать умеете, сударыня.

– Враньем, – поправил я, – была только сказка о ревнивой сопернице. Но госпожа Сегерби – настоящая, девяносто шестой пробы и чистой воды баронесса, можешь не сомневаться. Между прочим, в Швеции принято говорить не "ее светлость", a friherrina, «свободная дама». Так-то, милейший.

Хэнк с упреком поглядел на Карину.

– Не стыдно вашей светлости? Благородная женщина – и пожалуйста... Но я все-таки чуял неладное, потому и пистолет ваш разрядил в первый раз, удостовериться хотел: меня возьмут на мушку или камешек... Вы подсмотрели, как я патроны вынул?

– Да, – улыбнулась Карина.

Я задумчиво изучал Хэнка. Не совсем глупый субъект, и спокойный, и держится молодцом. Не орет, не грозит, не трусит... Быть может, наконец, удалось поймать достойного противника.

– Что же не кричишь о грязной измене Мака и Мэтта Хелма? – полюбопытствовал я. – Человек, задержанный мною в Осло, уверял, будто мы дуэтом продались Москве.

Еле заметно пожав плечами, Краун отмолчался. Я продолжил:

– Запомни. Хорошенько запомни: вершится лютейшая междоусобица, но никакой изменой даже не пахнет. Я мог бы немало интересного порассказать тебе о прошлом Беннетта, однако не время сейчас, и не место. Скажу так: два закаленных, изощрившихся в интриге бюрократа схватились не на жизнь, а на смерть. Борьба достигла стадии, на которой принимаются палить и размахивать ножами. Я принадлежу к Старой Гвардии, ты – к Новой...[70]

Хэнк негодующе фыркнул.

– Поразмысли на досуге и реши: не лучше ли поменять начальников? Хотелось бы, конечно, в виду грядущей развязки заполучить союзника, да только уж больно скоро наступит она... Хорошо, присоединяйся к нам после развязки. Организация потратила немало денег и времени, чтобы превратить тебя в агента. Обидно, если все пропадет попусту.

Хэнк облизнул губы:

– Что ты предлагаешь? Я ухмыльнулся:

– Не рассчитывай, миллион долларов не предложу и возможности с негодованием плюнуть в Хелмовскую физиономию не предоставлю. Но Мак рискует жизнью, дабы решить загадку, ставящую под угрозу нашу национальную безопасность.

О наличии госпожи Бельштейн я предпочел умолчать.

– В это же время, чем занимается твой Беннетт? Упорхнул из рабочего кабинета, плюнул на служебный долг и поставил под ружье половину агентства, учинил всемирную охоту, чтобы затравить человека, от которого ждет неприятностей. Меня. То есть, голубчик, иными словами, шкурку свою спасает мистер Беннетт.

– Мистер Беннетт не боится нико... – попытался перебить Хэнк.

Я предостерегающе воздел свободную ладонь.

– Спорить незачем. Повторяю: ты не дурак, поразмысли. Здесь через некоторое время начнется вооруженная стычка. Если я проиграю, твое затруднение отпадет само собой, покуда Мак не вышлет на мое место нового работника, и тот не поставит тебя перед тем же выбором. Но если я одержу победу, постарайся понять случившееся и начинай заниматься настоящей службой. Довольно изображать легавого пса и вынюхивать добычу для подлого межеумка, простейшую операцию не способного рассчитать. Ни упреков, ни взысканий не бойся. Нам очень нужны люди, умеющие подчиняться приказу, а ты это умение обнаружил сполна. Конечно, приказ был отдан, по сути, самозванцем, но Беннетт числился... пока еще числится твоим начальником, и формально ты был обязан подчиниться. Хэнк молчал.

– Немедленного согласия не требую. Переметнулся бы ты сразу – никто не поверил бы. Нам агенты нужны, а не мячи теннисные – туда прыг, сюда скок... Посему я свяжу тебя и определю в сторонке, на толстом одеяле, от шальных пуль подальше. Полежи, погляди на своего командира во всей несравненной красе. Любопытно, сколько времени понадобится Беннетту, чтоб добраться сюда?

* * *
Беннетту понадобился битый час. Я увидел, как сквозь обрамлявшие прогалину деревья понемногу начинают просачиваться человеческие фигуры. Сначала появились только двое. Потом на дороге, со стороны Лизаниэми, заурчал автомобильный мотор. У поворота остановился большой серый фургон, чью марку точно определить не могу.

Из фургона высыпали еще несколько вооруженных субъектов, а именно: четверо. За ними торжественно объявился великий и несравненный господин Беннетт.

Покуда все шло неплохо. Мы встретились, наконец, лицом к лицу – встретимся через минуту-другую, – и никто не принимался палить без разбора. Этого, зная, что имею дело с молодыми агентами, я опасался больше всего.

За прошедшие годы Беннетт не слишком переменился. Опрятный, коротко стриженный джентльмен средних лет, начинавший изрядно седеть, по-прежнему напоминавший заблудшего римского кесаря. Чуток пополнел, пожалуй, но это его не портило...

Облачился Беннетт в модные вельветовые брюки, шерстяную рубаху кофейного цвета и соответствующую по тону лыжную куртку. Нацепил также коричневый галстук. Не столь глупо, между прочим, сколь звучит; ибо скандинавы, принадлежащие к хорошему обществу, чрезвычайно ревниво следят за своей одеждой и даже на охоту без галстука не выходят. Беннетт попросту придерживался местного обычая.

Остальные молодцы смахивали на армейскую штурмовую группу.

Сделав широкий жест левой рукой, Беннетт велел подручным рассыпаться, образовать редкую цепь и не являть собою сплоченной, легко уязвимой цели. Я обратил внимание, как предусмотрительно дозволил он своим людям сделать несколько шагов, дабы самому поотстать и не очутиться в пределах досягаемости моего револьвера первым. Отличный командир, ничего не скажешь. Осторожный. Заботливый...

Пришельцы опасливо продвигались вперед, постепенно образуя полукруг, геометрическим центром коего служили Карина Сегерби, я и вездеходный "ауди". Я стоял, облокотившись на приотворенную дверцу, и следил за событиями, изображая живейшее любопытство. То и дело мы с Кариной прихлебывали пиво из последней уцелевшей бутылки.

Хэнк, вопреки первоначальному намерению моему, остался на заднем сиденье, прилежно связанный.

Карина поневоле встревожилась, глядя, как семеро смелых движутся к нам.

– Их же целая рота! – выдохнула девушка.

Это было небольшим преувеличением, однако Беннетт и впрямь почтил меня. Ежели на тебя выходят всемером, значит слава твоя гремит и вширь, и вдаль... Впрочем, количество гостей наверняка не ограничивалось упомянутым числом.

– По меньшей мере, восемь, – лениво поправил я. – В подлеске оставили снайпера. Считая нашего скрученного приятеля – девять. И в машине кого-нибудь оставили караулить. Получается, минимум десять.

– Но что же нам делать?!

– Не суетись, торопыга. Обогни машину и, ежели пальба начнется, падай плашмя.

Агенты приблизились настолько, что продолжать бестолковую болтовню сделалось невозможно. Окинув меня презрительным оком, Беннетт перевел взор на капот "ауди". Увидал впечатляющую выставку трофейного оружия. Помимо собственного моего смит-и-вессона, там покоились маленький дерринджер Карины, револьверы Линднера, Харлея и Джоэля; ствол, изъятый у Хэнка... Просто удивительно, какую прорву огнестрельных приспособлений может походя собрать человек, мирно странствующий по северным краям и старающийся не совать носа не в свое дело!

– Простите, – вежливо промолвил я, – пиво только что кончилось. Но ежели согласитесь отпустить одного из мальчиков, сообщаю, в Порккале имеется отличная лавка...

– Руки за голову, Хелм.

Не обратив на Беннетта ни малейшего внимания, я продолжил:

– Познакомься, Карина, это мистер Беннетт, о котором я столько рассказывал... Беннетт, перед тобою миссис Карина Сегерби, урожденная Стьернхьельм, сорокаюродная моя сестра. Вдова господина Фредерика Сегерби, директора и владельца Segerby Vapenfabriks АВ, известной также, как SVAB.Ты, наверное, слыхал о ней.

– За женской юбкой пытаешься прятаться?

– Нет, но уведомляю, что выводить Карину в расход небезопасно. Чревато многими осложнениями. В наше дело она отнюдь не вовлечена, присутствует лишь оказывая мне маленькую любезность личного свойства. Лучше держись от нее подальше.

Беннетт коротко склонил голову:

– Мы с госпожой Сегерби не ссорились, и я вообще не воюю с женщинами. В отличие от некоторых...

Он опять посмотрел на оружейную коллекцию.

– Надо полагать, это передается нам в залог дальнейшего примерного поведения и безоговорочной капитуляции? Весьма благоразумно, Хелм.

– Нет-нет, – ухмыльнулся я. – Ошибочно полагаешь, amigo. Я обыкновенно хвастать не склонен, однако нынче намереваюсь чуток поважничать перед ребятками. Трофеи показать. Предупреждаю сразу: смит-и-вессон, а также двадцатипятикалиберный автоматический крошка не в счет: они выданы Маком. Но вот эти два, глушителями оснащенные, – боевая добыча. Отобрана в Осло, у Линднера и Харлея, с весьма печальными последствиями для последнего. А этот вот я изъял у вашего дружка Джоэля – увы, парня пришлось предварительно пристрелить. Вот еще пушечка и милый ножик в придачу: они принадлежат Хэнку, отдыхающему в машине. Огромный дурацкий браунинг отнят у пары мерзавцев, коих вы не знали, а жаль: у вас было довольно много общих черт. Например, бедолаги тоже не жаловали меня – за это и поплатились. Царство им Небесное.

Беннетт насупился.

– Куда ты клонишь? Пытаешься напугать?

– Мальчики, – пояснил я, – безусловно дивятся: чего ради на одного маленького, безобидного человека охотятся вдесятером? А я поясняю: командир совершенно прав – на Хелма в одиночку не ходят. Неприятный субъект. За прошедшую неделю, например, отнял оружие у... не помню, сосчитайте сами. Из бывших владельцев, между прочим, уцелел только Маршалл Линднер, да и то лишь потому, что мне гонец потребовался... Посторонись, Дикий Билл Хикок, Мэтт Хелм грядет!.. Попробовал бы ты затравить меня своими силами, Беннетт, – костей бы коту на обед не осталось!

Я выразительно обвел собравшихся недобрым взглядом.

– Куда безопаснее подставить под пулю и нож мелкую, малоценную сошку! Харлея, Джоэля... Чужими руками жар загребать изволите, милостивый государь. А молодцы, вам услужить пытаясь, гибнут, словно мухи осенние...

– Разоружить его! – рявкнул Беннетт.

Он с большим опозданием осознал, что позволил мне болтать недопустимо долго. А работники начинали слушать недопустимо внимательно. В любой организации, которая хотя бы отдаленно походит на службу Мака, блуждают легенды о старых, заслуженных сотрудниках – особенно умудрившихся уцелеть и продолжающих работать. Новички почтительно шепчут: "Гляди, это Барнетт!.. Который взорвал пароход во время переделки на Багамских островах, и сам едва на воздух не взлетел!.." Или Феддер. Или Расмуссен. Или Хелм.

Конечно, даже узнав обо мне прелюбопытные вещи, ребята не стали брать сторону Мака: на чистом воодушевлении агент-истребитель не служит. А если служит – задерживается среди нас, грешных, весьма недолго, и отправляется в обитель праотцов. И сейчас не собирались переметываться к великому и преужасному Эрику.

Но хоть разок увидать былинного героя в деле – о, такую возможность они упускать не собирались. Молодые волчата не прочь были поучиться у одного из матерых lobos, чье место со временем надеялись благополучно занять.

– Ну, Брэдфорд! – возопил несчастный Беннетт. – Чего ты ждешь? Я велел разоружить подонка!

Смуглый молодой человек не шевельнулся. Никто не шевелился. Я продолжал держать прочувствованную речь. Я был в ударе.

Точно таким же манером я изводил покойную Грету, но девка-то была жалкой любительницей, а Беннетт искренне полагал себя профессионалом...

– Вот мы и встретились, Беннетт, – изрек я идиотскую фразу, кочующую из кинофильма в кинофильм. И продолжил: – Отчего бы не отнять у меня оружие? Только и требуется – два шага сделать и руку протянуть. При мне даже булавки не осталось, вот оно, все: на капоте. Но ты руку не протянешь – ноги протянуть боишься.

Состроив презрительную мину, я добавил в речи немного перца:

– Не пора ли счеты свести, amigo? Ты ведь не потому за мной гоняешься, что предателем считаешь – эдакой галиматье даже последний сосунок не поверит. Но я когда-то макнул тебя рожей прямо в дерьмо, в лужу свинячьего поноса, и потом заставил принести Маку формальные извинения. Ты не запамятовал этого, Беннетт. Не любишь казаться обгаженным с ног до головы... Ты ненавидишь меня за то, что я подстерег тебя на горной дороге, захватил, передал группе допроса и смотрел, как ты сидишь перепуганный вдрызг, щелкаешь челюстью да соловьем разливаешься, хороня заживо всех соучастников до единого. И этих ребяток похоронил бы, пускай не сомневаются, голубчики... А я оказался набитым дураком и не потрудился всадить тебе пулю в лоб, как полагалось. Пожалел: уж больно зрелище было прискорбное. Такого, как ты, и убивать зазорным считалось... Морда зареванная, штаны мокрые – тьфу!.. А-а, уже лучше! Яришься, тварь? Хватай мое оружие, amigo. И пристрели меня, точно собаку – ежели сумеешь.

Бросив последнюю реплику, я нешуточно всполошился: вдруг натолкнул Беннетта на единственно верную при данных обстоятельствах мысль? Но рука противника не метнулась к пистолетной рукояти, которая торчала из кобуры, подвешенной справа на поясе. Очень удобно, при условии, что правая рука цела и вы можете пользоваться ею. Я предпочитаю носить револьвер на левой стороне, откуда его при достаточном желании можно вытащить хоть зубами.

Глубоко вздохнув, Беннетт процедил:

– Стареешь, Хелм. Отчаянная уловка в последнюю минуту... Пытаешься вовлечь меня в дурацкий поединок...

И Беннетт внезапно принялся обдумывать собственные слова. Я и предполагать не осмеливался, что дело выгорит столь просто и легко. Думал, придется плюнуть на Беннетта или даже помочиться – но узурпатор дошел до нужного каления самостоятельно.

Беннетт прочистил глотку.

– Правильно. Самое время утрясти наши былые счеты. Навсегда.

– И что предлагаешь, amigo?

Я заранее знал, что именно предложит олух, зовущийся Беннеттом. Старая добрая ковбойская дуэль... Но пускай выдвинет условия сам: большее впечатление получат молчаливо ждущие развязки агенты.

Со всевозможным презрением Беннетт изрек:

– Получается, можно вывалить на капот кучу неизвестно где и как добытого оружия и объявлять себя сверхчеловеком? Очень остроумно... Только многих ли ты встретил открыто, в честном бою? Насколько понимаю, все револьверы и пистолеты отняты после подлейшего нападения врасплох или сзади!

Иногда Беннетт бывал просто ясновидящим.

– Господи, помилуй! – сказал я. – Это ведь не мыльная опера! Прикажешь всякий раз учинять поединок с участием секундантов? Лишь потому, что безмозглый кретин, просидевший брюки в канцелярском кресле, высылает по моим следам неумелого идиота?

– Глядя в дуло, направленное умелым стрелком, ты держался бы немного скромнее.

Беннетт привел себя в надлежащее расположение духа. И просто алкал схватки один на один. Ему позарез нужно было поправить увядавшую на глазах репутацию бесстрашного диверсантиссимуса: иначе молодежь начала бы хихикать за спиною начальника, превращая надменный величественный образ в посмешище.

Возможно, впрочем, он и впрямь неплохо управлялся с пистолетом. А досье мое, хранимое в картотеках агентства, сообщало: выдергивает оружие отнюдь не молниеносно. Пожалуй, Беннетт учел это. Вспомнил, что моим коньком, в сущности, числилась только снайперская стрельба из дальнобойной винтовки с оптическим прицелом.

Но в поединке не только меткость важна, а по части вооруженных стычек опыта у меня было неизмеримо больше.

– Тобою, что ли направленное? – осклабился я. – О, боги бессмертные! Хоть лицом к лицу, хоть задницей к заднице – как скажешь, так и сойдемся. Ежели ты решил предстать перед Творцом сегодня, рад помочь.

Пожал плечами, прибавил:

– Разумеется, я не столь тупоголовый субъект, чтобы не знать: в лесу оставили снайпера. Но так и быть, уважу. Ребятки, смотрите внимательно: этот навозный жук похваляется напропалую, и, коль скоро велит в итоге кокнуть меня из-за угла – виноват, из-за ствола древесного, – сами судите, кому служить подрядились.

– Никакого снайпера не будет! – заорал Беннетт благим матом, окончательно убеждая меня в истинности высказанного предположения. Обернулся, грозно заявил:

– Внимание! Мы с Хелмом утрясаем личные дела; никому не вмешиваться! Ни в коем случае! Понятно?

Выдержал короткую паузу, дабы подчиненные уразумели получше, добавил:

– А теперь оговорим подробности нашей дурацкой дуэли...

* * *
Десять минут спустя мы шагали бок-о-бок в сторону от заброшенного хутора, к топкому лугу, покрытому изрядным слоем воды. Именно так – неспешно, с чувством собственного достоинства шли в старину ковбои, собиравшиеся уложить какого-нибудь "подлого койота" и навеки прославить свое имя... Жаль только, что все это выдумали голливудские киномартышки.

Прежде, сочиняя романы о Дальнем Западе, я поневоле перерыл груды источников и нигде не обнаружил ни малейшего намека на знаменитую "американскую дуэль". Крепко подозреваю: эту разновидность схватки придумал незабвенный капитан Томас Майн-Рид, заставив действующих лиц полузабытого ныне "Всадника без головы" прилежно дырявить друг друга в новомексиканском салуне. Тем самым он сотворил расхожий миф. Никаких свидетельств, хронологически предшествующих "Всаднику без головы", сыскать не удалось. Равно как и упоминаний документального свойства...

Сырая почва чавкала, подошвы неудержимо скользили. Новенькие ботинки Беннетта являли зрелище удручающее. Беннетт негромко бранился и явно спешил покончить с неприятной процедурой.

– Выбирай место, Хелм, – сказал он. – Человек не всегда в состоянии определить, где умрет, но тебе эта редкая привилегия даруется.

– От машин мы уже удалились, – ответил я. – Приготовишься – помаши ребяткам рукой.

Сигналом к началу стрельбы должен был послужить отрывистый гудок "ауди". Гробовая тишина, которую нарушало только хлюпанье раскисшей почвы, действовала на мои нервы. Птицы не щебетали в лапах угрюмых мачтовых сосен, и белки не цокали. Унылая, безмолвная, промокшая насквозь арктическая страна стыла и дремала под низкими серыми тучами. Земля предков...

Да я променял бы ее на солнечную, жаркую Новую Мексику в любой будний день недели, а в воскресенье – променял бы дважды. Мерзкое местечко... Глядя на Беннетта, я вспомнил, что люди погибали в местах неизмеримо худших; жаловаться диверсантиссимусу не приходилось.

Но, черт возьми, откуда столько отваги у этого слизняка?

Противник уже занял свой огневой рубеж. Коль скоро Беннетт обращается с пистолетом так сноровисто, как заявляет, и черпает уверенность в сознании полного преимущества передо мною, сыну матушки Хелм не поздоровится. Только неужто кабинетная крыса палит не хуже Билла Хикока? Быть того не может!

Рука Беннетта поднялась, опустилась, и я обратил внимание на выбившуюся из-за пояса рубаху. И внезапно понял...

Сосчитав до трех, один из агентов огласил арктический – ежели совсем точно, субарктический – воздух резким автомобильным гудком. Я немедля крутнулся вправо, чтобы дуло выдергиваемого револьвера заранее было направлено в нужную сторону. Схватил кобуру одной рукой, револьвер – другой; выдернул тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон и нажал на гашетку в то же мгновение, когда освободилось дуло.

Хитрый прием и ненадежный: ни прицела, ни даже ствола не видишь. Видишь смутный белесый овал – неприятельскую физиономию; вот и все.

Но такую же технику пальбы с немалым успехом используют охотники-аквалангисты. На ружье не смотрят, смотрят лишь на рыбу. Руки направляют оружие инстинктивно, загадочные нервные окончания сами, независимо от стрелка, следят за тем, чтобы ствол поворачивался именно туда, куда глаза глядят.

Попадание подводному пловцу почти гарантируется.

Но под водою бьют на расстоянии трех, четырех, от силы пяти ярдов. От Беннетта же меня отделяло никак не меньше двадцати. А кроме этого, стрельба навскидку требует упорных, долгих, ежедневных упражнений.

О коих я, разумеется, давным-давно забыл. На Ранчо я не бывал целую вечность, но там, кстати, подобным трюкам и не учат. Инструкторы заставляют палить с обеих рук и требуют хотя бы символического прицеливания. Любителей циркового искусства – особенно из числа курсантов – наставники отнюдь не жалуют.

Пороховые газы обожгли мне левое запястье. Пуля прошла мимо.

"Сосредоточься, болван! – мысленно прикрикнул я на себя. – Следи за мишенью и бей!"

А вот господин Беннетт особо не торопился. Он преспокойно извлек пистолет из кобуры и уже подымал уверенную руку, беря прицел чисто по-дуэлянтски. Подставил под пистолет левую ладонь. Беннетт и впрямь выглядел весьма внушительно: спокойный, уверенный, хладнокровно берущий противника на мушку детектив. Киногерой, да и только!

С расстояния пятнадцати ярдов, имея возможность прицелиться, узурпатор навряд ли промахнулся бы. Я вознамерился было прочесть отходную молитву, но предварительно выпустил вторую пулю.

И Беннетт промазал! Отшатнулся.

Ибо пуля свистнула в опасной близости от уха!

Так высоко я не брал. В положении подобного рода стреляют в самую обширную поверхность человеческого тела: в грудь или в живот. Все наставления требуют поступать именно так...

На это и рассчитывал Беннетт, когда надевал под рубаху бронежилет.

* * *
Я-то думал, сукин сын пополнел, раздобрел на отменных своих харчах! И двигался немного неловко; но я приписал это возрасту и сидячему образу жизни!

Вот он, тайный источник нежданного мужества. Келвар надежно защищал Беннеттовские брюхо и ребра, но физиономия оставалась уязвимой по-прежнему. И шарахнулся, голубчик, от зыкнувшей у самого уха пули, точно встрепанный. И понял, что я понял...

И разом утратил необходимое при стрельбе самообладание. И промахнулся.

Револьвер дернулся в моей руке сызнова. Легкие оружейные системы, из которых палишь зарядами повышенной мощности, брыкаются не хуже остервеневших лошадей. Нервы мои внезапно успокоились, мозговые локаторы начали работать исправно и все импульсы, поступавшие от сетчатки, немедля передавались мышцам рук.

С челюстью Беннетта приключилось неладное. От нее внезапно осталась только левая половина.

Чуть повыше!

Четвертым выстрелом я раздробил ему правую скулу. Пятым – снес темя, и Беннетт повалился, точно подрубленный. Тридцативосьмикалиберная пуля на таком расстоянии не заставляет жертву катиться кубарем; для этого нужен патрон покрупнее.

Сведенные предсмертной судорогой пальцы Беннетта еще исхитрились выжать из пистолета последний выстрел, ушедший неведомо куда. Потом убитый опрокинулся, подняв немало брызг над промокшим лугом.

Целую минуту я стоял недвижно и разглядывал покойника, ощущая безмерную усталость. Но всегда приятно сознавать, что нелегкая и долгая работа – пускай даже грязная – завершена успешно. Разумеется, нынче очень модно гуманное сострадание к жертвам, но я субъект весьма старомодный и особей, подобных Беннетту, жалеть не склонен.

Отчего-то никто не спешил ни поздравлять, ни проклинать меня.

Я обернулся.

Восемь агентов сгрудились у чего-то, лежавшего подле "ауди". Обступили маленькую, свернувшуюся комочком фигуру.

И я понял, куда полетела последняя, всецело шальная пуля Беннетта...

(обратно)

Глава 28

Гибель маленькой светловолосой девушки и американского бюрократа, приключившиеся на севере Швеции, не сделалась достоянием общественности, как предполагал я. Вероятно, благодаря энергичным стараниям кузена Олафа. Получалось, операция, провернутая мною, не провалилась от начала и до конца; даже невзирая на то, что Мэттиас Стьернхьельм, сиречь, Мэтт Хелм, дозволил убить человека, вверенного его попечению.

О шведской демонстрации протеста, сопровождавшейся применением противотанковых гранат, американские газеты, купленные мною в аэропорту, почему-то не писали. У газетчиков появилась милая, вожделенная, сногсшибательная новость – какие там, к лешему, демонстрации!

Не знаю, что именно творится с Америкой. Ежегодно сотни людей умирают от СПИДа, и количество это растет, и всем наплевать. По пятьдесят тысяч ближних ежегодно отправляются в лучший мир, попадая в дорожные катастрофы. Плевать. Смертность от рака, если не ошибаюсь, ныне исчисляется миллионами... Никто и ухом не ведет.

Но если. Боже, упаси, кучка людей – в последнем случае, пятьдесят голов – оказывается захвачена еще меньшей кучкой, потрудившейся вооружиться и требующей выкупа, не сомневайтесь: прогноза погоды не услышите. Все телевизоры только и будут орать о судьбе злополучных заложников.

Пожалуй, звучит грубовато. Но все же не могу сдержаться и замечаю: интерес и возмущение здесь начисто не соответствуют поводу. Если готовы душу вывернуть наизнанку, сострадая пятидесяти заложникам, что станете делать, размышляя о миллионах, пропадающих с голоду в социалистической Африке?

Описание злодейства я прочел на борту самолета, гораздо меньшего, нежели монстр, переправивший меня через Атлантический океан. Я проносился к северу над штатом Висконсин, правя путь в Вашингтон, округ Колумбия. Одна из газет приводила на первой полосе поименный список захваченных бедолаг. Три личности были мне знакомы. Одна – давно и близко, две другие – понаслышке.

"Джэнет Ревекка Бельштейн; Артур Мак-Джилливрэй Борден... Эмиль Франц Йернеган".

Репортер услужливо пояснял, что Эмиль Франц Йернеган уже обретался не в компании товарищей по несчастью, а в благословенном обществе ангелов. Четыре дня тому назад бедолагу зверски убили, а потом позвонили в полицию и любезно уведомили, где подобрать изуродованное тело. На захолустном проселке, в западной Пенсильвании. Отчаянными усилиями сыскных служб удалось напасть на след похитителей, который, конечно же, завел в тупик... Ни малейшего представления о том, где содержат остальных заложников, не имел никто. Мерзавцы, видимо, отвезли Йернегана подальше от своего укрытия, замучили насмерть и сообщили властям: дело нешуточное, мы не в игрушки играем, делайте, что ведено.

Всю компанию пленников пригрозили истребить весьма похожим способом, если полиция попробует вмешиваться или правительство попробует заупрямиться.

По всей видимости, людей похитили центрально-американские революционеры, пришедшие ко вполне разумному выводу: коль скоро громадная страна готова цистернами лить сопли и соглашаться на любые, самые унизительные уступки, услыхав о злосчастных заложниках, этим надобно пользоваться, si, senor!

Посему преступники долго и планомерно похищали требуемое количество достаточно уважаемых субъектов, не столь значительных, чтобы их исчезновение вызвало немедленную всенародную панику, однако и не настолько никчемных, чтобы никто и глазом не моргнул, узнав о намечающейся расправе. Я обратил внимание на очевидный факт: первая жертва, несчастный Йернеган, числился наименее заметным среди пленников: простой теннисист, профессиональный тренер, которого и украли-то просто затем, чтобы придать естественную окраску исчезновению миссис Бельштейн.

Более ценных особей приберегали на потом. Торговаться начинали с наименьшей возможной суммы.

Окаянная организация, взявшая на себя ответственность за свершаемое, именовалась PLCV. По их словам, выдающийся руководитель PLCV был захвачен и брошен в темницу злодеем-фашистом, узурпировавшим президентское кресло и попиравшим права человека в злополучном отечестве. С полного согласия и попустительства Соединенных Штатов, si, senor.

PLCV настаивала: немедленно вынудите президента-кровоядца отпустить измученного героя, равно как и остальных борцов за свободу, ввергнутых в узилище бесчеловечным режимом. И, по возможности, содействуйте свержению злодея, страдающего манией величия, имеющего наглость именовать себя el presidente,и так далее, и тому подобное, и в похожем стиле...

* * *
Можно было предположить, что латиноамериканская террористическая банда обоснуется неподалеку от мексиканской границы, поближе к родным краям, и лагерь заложников там же разместит. Ничуть не бывало. Мерзавцы проявили немалое хитроумие и притаились в Мичигане, одном из наименее обжитых штатов, далеко на севере, в стране лесорубов в охотников.

Именно туда велели мне мчаться во весь опор, желательно, по воздуху.

Велел Дуглас Барнетт, временно руководивший агентством. Когда я полюбопытствовал, в какую сторону, черт возьми, направляться из аэропорта Хьюстон, Дуг приказал там и оставаться.

– Тебя подберут и доставят прямиком в клинику, – пояснил он. – Мак очень просит навестить. Если поторопишься, пожалуй, успеешь...

Я сошел по трапу. В Мичигане было холодно и очень дождливо – ни дать, ни взять, Северная Швеция. Поджидавший меня человек был одноруким обладателем изборожденного шрамами лица. Однажды мы работали вместе. А потом он попытался обезвредить адскую машину, собранную и установленную любителями-неумеками. Но в машине, увы, оказалось одним хитрым проводком больше, нежели предполагали специалисты.

Я попытался припомнить имя.

Припомнил.

Мартинсон. Грег Мартинсон.

– Пойдем, – пригласил Грег. – Автомобиль давно дожидается.

Окошки, за вычетом ветрового, полностью запотели; города Хьюстон, штат Мичиган, мне толком разглядеть не удалось. Машину взяли напрокат, она отнюдь не была приспособлена для одноруких шоферов, но Грег привинтил на рулевое колесо небольшую круглую штуковину и управлял совсем неплохо.

Он высадил меня у входа в больницу.

– Второй этаж, двадцать девятая палата, – сообщил Мартинсон.

– Спасибо, Оскар, – ответил я. Под этой кличкой Грег работал в старые добрые времена и должен был порадоваться, что я по-прежнему считаю старого изувеченного коня боевым скакуном.

Слабо ухмыльнувшись, Мартинсон отозвался:

– Мы, отставные калеки, потрудились недурно... да, недурно, покуда ты заставлял юных пащенков шнырять по всей Европе и разыскивать неуловимого Эрика!

Ухмылка погасла.

– Поспеши, – сказал Грег. – Неизвестно, выживет ли он вообще, и сколько протянет...

Но, само собою, после того, как я со сверхзвуковой скоростью пересек Атлантику, с той же быстротой пронесся над Соединенными Штатами, с чуть меньшим проворством промчал на четырехколесной колымаге по Хьюстону, привелось битый час просидеть на жесткой скамье в неуютном больничном коридоре.

Коль угрюмая сестра милосердия изрекла: "никаких посещений" – значит, никаких!

Дверь караулили двое. Одним из них был Феддер, а ежели видите Феддера, помните: Расмуссен обязательно и непременно сшивается где-нибудь поблизости. Они всегда охотились на пару: слаженный, отлично сработавшийся боевой дуэт.

Феддер ходил по коридору со скучающим видом, следя, не подкрадывается ли к объекту охраны какая-либо сволочь. У самой палаты замер человек с черной повязкой на глазу. Его я не знал, и прежде не встречал ни разу. Мы обменялись кивками.

К разговорам часовой, разумеется, не был склонен, да я и не выжил из ума – засыпать стоящего на посту агента вопросами. Просто сел на скамью, мысленно отмечая, что командир вызвал на помощь всех ветеранов нашего агентства, даже тех, кого отправили на пенсию из-за полученного увечья. Людей, на чью преданность мог рассчитывать полностью, людей, накопивших неповторимый опыт, людей, которые, невзирая на выбитые глаза и ампутированные руки, стоили больше, чем все юные молодчики Беннетта, взятые вместе.

Молодые безмозглые дарования Мак без колебаний уступил узурпатору...

Сквозь дверь то и дело шастали мужчины и женщины в накрахмаленных белых халатах. По главному коридору с левой стороны катили хромированное кресло на колесах. Сперва я не придал этому ни малейшего значения: больница есть больница. Но, присмотревшись, подпрыгнул и закричал:

– Эй, Рикардо! Какого ты черта здесь делаешь? Кресло толкали двое: невысокие смуглые люди, облаченные темными костюмами. Они одновременно крутнулись, одновременно запустили руки за отвороты пиджаков. Я немедленно поднял обе ладони.

Сидевший в кресле парень проворно развернул свой экипаж и подкатил ко мне без помощи телохранителей.

– Мэттью, amigo! Я тебя начисто не приметил... Все в порядке, muchachos,[71] это друг.

Рикардо Хименес улыбнулся, и я отважился подойти поближе.

– Теперь, – уведомил мой старинный знакомец, – изволь обращаться как положено, по всей дипломатической форме!

– Так точно, господин Президент. Безусловно, ваше высокопревосходительство!

– Шучу, шучу! Для тебя я всегда останусь Рикардо, просто Рикардо, а только Рикардо. Тем более, что визит неофициальный. Я прибыл инкогнито. Господин Ричард Джеймс, к вашим услугам.

Улыбка исчезла, взгляд Хименеса метнулся к двери, перед которой смиренный рассказчик терпеливо дожидался разрешения войти.

– Как дела у мистера Мака?

– Помилуй, Бог, человече, – сказал я. – Здесь больница, не бюро последних известий. Разве эскулапы доложат правду о состоянии пациента?

Яскривился, подмигнул:

– А вы, сударь, кажется, превратились в отменно гнусную личность! Сделались кровоядцем, злодеем-фашистом, презренным палачом... А сюда, наверное, примчались, чтоб найти хорошего психиатра и от мании величия спасаться, да? Реакционер вы, батенька, однако! Сужу по отзывам ублюдков, которые собрали себе коллекцию американских заложников... Кстати, Рикардо, кого ты упек в каталажку? Парни собираются освобождать этого субъекта любой ценой.

Президент Коста-Верде Рикардо Хименес криво усмехнулся:

– Размяк ты, Мэттью... Все только и делают, что квохчут и сочувствуют моему увечью, а у тебя хватает простого человеческого такта не обращать внимания... Вежливость при твоем роде занятий противопоказана...

Похлопав по бесчувственным коленям, он продолжил:

– Упек субъекта, которого следует благодарить вот за это. Сам, наверное, помнишь...

Когда мы повстречались впервые, Рикардо – сын полковника Гектора Хименеса, впоследствии не без моей помощи выведенного в расход блестящим знатоком своего дела, Бультманом, – пробирался назад, в Коста-Верде, где числился государственным преступником, очно и заочно приговоренным к смертной казни.

С неделю мы провели вместе, сперва странствуя до воздуху и суше, затем – скрываясь в коста-вердианской сельве. Президентское кресло в столице, именуемой Санта-Розалия, прочно занимал Армандо Раэль, а республика была государством чисто полицейским. Это положение вещей Рикардо, захватившему власть, удалось переменить, но в бытность свою главой государства сеньор Армандо любезно дозволил моему приятелю познакомиться с местными тюрьмами изнутри.

А заодно изучить основные способы допроса.

Бездействующие ноги были только одним из сувениров, кои Рикардо получил на память о тех незабвенных днях. Имелись и другие сувениры, не менее страшные...

– Армандо Раэль? – переспросил я удивленно. – Но, если не ошибаюсь, он удирал из Коста-Верде куда глаза глядели, и возвращаться не собирался. Не в пример некоторым...

– Дурные примеры заразительны, – сказал Рикардо. – Сначала, увидев, что солдаты не желают сражаться и бросают оружие, Раэль действительно смазал пятки салом. Но потом проскользнул назад, объявился вождем El Partido de la Liberacion de Costa Verde.[72] Сокращенно – PLCV. Пользовался полной поддержкой местных и заграничных коммунистов.

– Быть не может! Они же раньше не звали Раэля иначе как прихвостнем североамериканского империализма!

– Верно; только ты забываешь: коммунисты поддерживают любого и всякого, кто вольно или невольно помогает сеять хаос и гибель в западных странах. Впрочем, затеянный Раэлем переворот провалился, и красные умыли руки, попутно заявив, что помогать прихвостню американского империализма не собираются.

Рикардо перевел дух.

– Раэль угодил в тюрьму, но его сторонники, недовольные моим правлением и рассчитывающие сделаться еще чуток богаче, коль скоро в президентском дворце снова очутится Армандо, измыслили довольно забавный – с их точки зрения – план, дабы освободить вожака. Пожалуй, добились бы успеха: давления со стороны Соединенных Штатов я не вынес бы; только твой командир, лежащий сейчас неподалеку, спутал им все карты.

Я осклабился. Мак тряхнул-таки стариной!

– Подробностей не знаю, – продолжил Рикардо, – никто не желает и упоминать о подробностях, но заложники вызволены, а террористы большей частью перебиты. Об этом сообщат вечером газеты и национальное телевидение, а пока все хранится в секрете, чтобы не всполошить нескольких уцелевших главарей, отсутствовавших во время... операции.

– Весьма естественно, – заметил я. – Большие мерзавцы, как правило, долговечнее мелких...

– Но в Санта-Розалию все же направили шифрованную депешу, и я счел невозможным не полететь в Соединенные Штаты и не повидать джентльмена, вторично выручившего мою страну... теперь уже с немалым ущербом для собственного благоденствия.

Впервые на памяти моей глава государства – пусть относительно молодой глава совсем небольшого государства – посчитал нужным лично поблагодарить Мака и остальных сотрудников агентства за оказанные скромные услуги.

Глядя на Рикардо, я внезапно увидел, что Хименес уже далеко не столь молод, сколь выглядел раньше. Годы, увечья и огромная ответственность наложили заметный отпечаток. Передо мною сидел совершенно взрослый мужчина.

– И что сделают с Армандо Раэлем? – осведомился я. – Я предложил бы колесование, однако ты, должно быть, ограничишься расстрелом... Ну, окажи старому товарищу милость, повесь мерзавца! От моего имени!

Рикардо сокрушенно покачал головой.

– Любого другого, Мэттью, к стенке поставили бы, к стенке немедля. Но, увы, не Армандо Раэля... Ведь это он пожизненно определил меня в это кресло! И все решили бы: Хименес пользуется случаем свести личные счеты, отомстить противнику. Этого я допустить не могу. Раэля продержат взаперти, покуда не переловят его соучастников, а потом вышлют вон из Коста-Верде под усиленной охраной. Прощу скотину в обычной, великодушной манере, присущей президенту Хименесу...

Я скривился.

– Но, – закончил Рикардо, – Раэль снова примется за старое, не сомневайся...

Он осекся, ибо дверь двадцать девятой палаты распахнулась. Двое врачей со стетоскопами прошагали мимо нас, не удостоив ни президента Хименеса, ни меня, Мэтта Хелма ни единым словом.

Я замер, ожидая наихудшего.

Появилась высокая женщина средних лет. Красивая, худощавая, с тонким, волевым лицом, которое не казалось хуже от того, что темные волосы были собраны в тугой узел на затылке – чудовищная прическа. Но такому лицу даже она повредить не могла.

Женщина повела взглядом, словно искала кого-то; увидела меня, сделала несколько шагов и остановилась, плача и закрывая лицо ладонями. Одноглазый часовой и телохранители Рикардо рванулись к ней, однако я опередил и подскочил первым.

* * *
Мгновение спустя женщина всхлипнула и подняла голову.

– Простите, Хелм – это вы?..

– А вы – Бельштейн, – механически промолвил я, – и, стало быть, формальное знакомство состоялось... Что? Что с?..

– Теперь все хорошо...

– А я подумал...

Джэнет Бельштейн замахала руками:

– Просто... Просто после долгого ожидания... не сдержалась... Хелм, ответьте, ради Бога, кем он возомнил себя? Сэром Ланселотом де Лаком? Ни одной женщине не хочется, чтоб мужчина погиб ради нее! По крайней мере, этой женщине!..

Я ухмыльнулся, испытывая невыразимое облегчение:

– И все же, признайтесь: в глубине души приятно, что Мак, не колеблясь, ринулся вам на выручку!

Прерывисто вздохнув, Джэнет Бельштейн кивнула.

– Да, черт возьми... Как стыдно... Проходите, мистер Хелм, Артур хочет услышать отчет о ваших европейских приключениях.

– Ему намного лучше?

– Пуля попала в грудь... Но теперь, когда... кризис миновал, врачи надеются на выздоровление.

Следовало бы задать еще вопрос-другой. Как, например, умудрился Мак учинить собственное похищение? Как связывался из логова террористов со своими ветеранами – здоровыми и увечными?.. Как они штурмовали окаянный лагерь? Как вышло, что в последнюю минуту Артур Мак-Джилливрэй Борден, бывший в нашей организации не сэром Ланселотом, а самим королем Артуром, нарвался на выстрел?

Быть может, жертвовал собою, чтоб отвлечь наемников Раэля от нападающих? Или спасал заложников, которых, в виду неминуемого краха, решили перебить?

Разумеется, ни единого из этих вопросов я не задал. Следовало поскорее повидаться с Маком, а потом исполнить обещание, данное две недели назад. Позвонить в "Майами Трибьюн", попросить к аппарату Спада Мейкледжона, бросить пару нужных слов касаемо грядущей сенсации. Но, сами понимаете, до вечера Спад не смел ни полсловечка никому обронить – отлично понимал: проболтается – приеду в Майами, и отрежу кой-кому чересчур торопливый язык...

Я постучался, вошел в палату и по всем правилам отчитался перед командиром о благополучно выполненном задании.

(обратно)

Глава 29

Паром был маленьким, и вмещал не более двухсот пассажиров. Я взошел на борт в Хельсинки, городе, который мои родители звали Гельсингфорсом; но тогда в Финляндии процветал шведский язык, а финский обретался на вторых ролях. Я отыскал нужную двухместную каюту, заставившую припомнить путешествие по Ботническому заливу в обществе Карины Сегерби.

Это было всего две недели назад.

С тех пор я дважды пересек Атлантику по воздуху и теперь направлялся по морю из Хельсинки в Ленинград, который мои родители звали Санкт-Петербургом.

Ничего особенного. Однако я неизменно беспокоюсь, ежели оказываюсь по соседству с советской Россией – тем паче внутри оной. Впрочем, поездку мою предварительно согласовали с противной стороной, и никаких особых трудностей не предвиделось.

На правой койке я увидел человеческую фигуру, но это, разумеется, была не Карина Сегерби...

Можно болтать о несчастном случае, трагическом стечении обстоятельств; можно всячески урезонивать и утешать собственную совесть: шальная пистолетная пуля отыскала жертву на почти немыслимом расстоянии, по сути, на излете, но при обращении с огнестрельным оружием несчастных случаев не бывает. Бывает идиотская небрежность. Или преступная глупость.

Я знал, что револьверы и пистолеты (о ружьях уже не говорю) способны убивать издалека. И следовало вспомнить об этом, прежде нежели затеять ковбойскую дуэль в чистом поле. Следовало думать о том, что поодаль стоят неповинные люди. А велев Карине спрятаться позади автомобиля и пригнуть голову, я просто не принял во внимание вполне естественного любопытства – женского любопытства, кстати...

Со временем острое чувство вины, конечно, исчезнет.

Я притворил за собою дверь каюты.

– Добрый день, – обратился я к субъекту, с коим должен был разделить помещение и странствие.

– Добрый день, сэр, – отозвался мой подопечный, садясь на койке.

Худой, бледный, маленький человек лет сорока с лишним; полностью одетый – лишь пиджак скинул. Редеющие каштановые волосы. Галстук повязан очень старательно, однако узел чуть ослаблен.

– Я занял эту койку... Не возражаете? Если да, могу перебраться на другую...

Он вел себя вежливо и предупредительно, ибо только что покинул американскую тюрьму и не имел ни малейшего желания туда возвращаться. Извлечь субъекта из-за решетки оказалось непросто. Поначалу Мак возражал.

– Сентиментальная чепуха, Эрик! – заявил он очень тихим голосом: разговаривать громче попросту не мог, хотя врачи признали, что опасности больше нет.

Я отвечал:

– Великодушно извините, сэр, но чья бы насчет сентиментальности мычала! По крайности, пулю меж ребер не я получил!

Мак слабо ухмыльнулся. Он взялся выполнить работу, безусловно причитавшуюся людям помоложе и попроворнее, однако справился, и даже исхитрился уцелеть. Мак втайне гордился этим подвигом, и даже готов был безропотно выслушивать шутки по своему адресу.

Я продолжил:

– Сентиментальная ли чепуха, нет ли, а мне требуется обменный, так сказать фонд. Сейчас, когда мнимая Астрид Ватроуз убыла в лучший – или худший, не знаю – мир, подлинная Астрид Ланд не представляет ни малейшей ценности. Советы не запросят чересчур много.

Любопытно все же: как звали мою покойную приятельницу по-настоящему? Но этого я уже не узнаю.

– Хорошо, – согласился Мак, – постараюсь помочь. И переменил тему беседы: – Твои действия, Эрик, вызвали недовольство Стокгольма – впрочем, довольно умеренное. По счастью, барон Олаф Стьернхьельм пользуется большим политическим весом и доводится тебе родственником...

Помедлив, Мак осведомился:

– Насколько разумею, приемно-передающий центр в Лаксфорсе имеет весьма сомнительное касательство к радиосвязи. Что это такое на самом деле?

– По словам Олафа, сэр, это сложная электронная система, применяемая Соединенными Штатами для слежения за советскими субмаринами в наших собственных территориальных водах. Вполне естественно, русские из кожи вон лезли, дабы сделать Лаксфорс бездействующей базой... Подлинные задачи центра хранятся в тайне, ибо шведский обыватель не желает и слышать об американском участии в национальной обороне. Американцы пользуются репутацией неисправимых "ястребов" и поджигателей войны.

– Совершенно, кстати, незаслуженной, – вставил Мак и лукаво подмигнул.

– Конечно, сэр, – улыбнулся я. – Но во время демонстрации погибло восемь человек, и дело волей-неволей предали огласке. Хотя на судьбе Лаксфорса это ничуть не отразилось. Шведы еще со времен Карла Двенадцатого побаиваются русских; и боязнь эта коренится куда глубже, чем более поздний страх перед американским вмешательством. Вся страна вопила от негодования, узнав, что демонстрация состоялась по наущению советской разведки... Все и вся, способное помешать подводным лодкам рыскать у фьордов, будет встречено одобрением – пускай неохотным, однако же одобрением. Невзирая на окаянное американское вмешательство... "Приемно-передающему центру" не грозит ничто; а посему и на меня рассердились очень умеренно. Самую малость...

Госпожа Бельштейн поднялась со стула в углу, приблизилась. Решительно и властно сказала:

– Довольно, мистер Хелм. Артуру пора отдохнуть.

– Слушаюсь, сударыня. Джэнет Бельштейн улыбнулась:

– Не сердитесь, Мэтт. И, пожалуйста, перед уходом удовлетворите мое любопытство, ответьте на вопрос. Я кивнул.

– Этот субъект... Беннетт. Он ведь настаивал на честном поединке? И если бы... победил, как рассчитывал скрыть от агентов то, что явился в бронежилете? Хочу сказать: если бы вы попали в него, на куртке и рубахе осталось бы отверстие. И ни капли крови. Как надеялся он утаить свою подлость?

Я рассмеялся:

– Миссис Бельштейн, ведь с ним не отряд бойскаутов, помешанных на чести и справедливости, явился! Не думайте, будто Беннетт надевал жилет втихомолку. Об этом отлично знали все! И гоготали бы впоследствии до упаду, судача, как за нос провели закаленного профессионала, оказавшегося глупым до такой степени, что позволил втравить себя в безумную дуэль...

Джэнет Бельштейн покачала головой.

– Н-да... Век живи – век учись. Поворачивая дверную ручку, я услыхал за спиною голос Мака:

– Эрик!

– Да, сэр?

– Вы побывали у самой базы... Видели ее. Верите или не верите россказням Олафа?

– Сэр, – ответил я с непроницаемым выражением лица, – я привык верить людям на слово! Баронская честь, видите ли...

– Разумеется, – сказал Мак. – Приходите завтра, я уже буду знать: могу или не могу раздобыть... обменный фонд.

* * *
Обменный фонд Мак раздобыл исправно, и маленький бледный человечек плыл со мною в Ленинград на борту финского парома.

Обед подали прямо в каюту, и ужин тоже, и завтрак – сообразно полученным распоряжениям.

Когда паром причалил, я, сообразно тем же распоряжениям, покинул спутника в отправился осматривать бывшую русскую столицу – изумительный город, уже без малого шестьдесят лег приходящий в упадок. Советы весьма тщательно заботятся о том, чтобы иностранные туристы видели побольше достопримечательностей и поменьше болтали с местными жителями.

Не зная русского языка, я и не старался ни с кем болтать. На паром возвратились незадолго до отплытия, уже в сумерках.

С некоторым замиранием сердца я постучался в дверь собственной каюты. В конце концов, другая сторона стяжала неувядаемую славу людей, начисто лишенных всякого понятия о честности – даже сугубо деловой. Про совесть и говорить не приходится.

Раздался женский голос, ответивший по-фински. Ни слова не поняв, я предположил, что разрешение даровано, и переступил порог – виноват, комингс. Дверь мягко и плотно захлопнулась: на случай качки все корабли снабжают надежными пружинными запорами.

Бледный человечек исчез. На его месте обреталась молодая женщина. Я тотчас обратил внимание на пышную копну светлых, очень светлых волос. Женщина подняла голову и поглядела на меня огромными карими глазами.

– Простите, решила – это финский стюард.

– Мисс Ланд? – осведомился я.

Изумления было достойно! Астрид настоящая и поддельная смахивали друг на друга, точно сестры-близнецы. Конечно, располагая трехсотмиллионным населением, можно кому угодно подобрать хорошего двойника. И, ежели двойник умен, и актерскими качествами обладает, и получил доступ к человеку, чью роль будет играть, успех обеспечен.

Даже голос, даже акцент были почти неотличимы!

– Да, я Астрид Ланд, – сказала настоящая Астрид Ланд. – А вы, надо полагать, Мэттью Хелм, тот, кому я обязана...

– Вы никому и ничем не обязаны, сударыня. Женщина тихо засмеялась.

– Он вызволяет меня из нескончаемого серого ада, выдергивает из преисподней – и говорит: никому, ничем не обязаны... Кажется, паром отчаливает? Слава Богу! Я не дозволяла себе поверить в освобождение, считала их россказни очередным подлым трюком, попыткой породить надежду, потом ошарашить разочарованием, сломить окончательно...

Астрид облизнула губы:

– Все обо мне забыли, никто и пальцем не пошевелил. Родители, сами понимаете, молчали... Да и у кого помощи было просить? Объясните, чего ради вы задали себе столько трудов? Мы же ни разу, ни единого разу не встречались, мы – совершенно чужие люди!

– Видите ли, – ответил я, – история вышла весьма необычная... А рассказывать пришлось бы довольно долго...

– Времени предостаточно, – возразила она.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Сокрушители

Глава 1

По своему обыкновению. Мак восседал спиною к большому окну, и прочесть выражение лица было отнюдь не просто. Как вы помните, именно этого Мак и добивается, располагая письменный стол перед огромными стеклами, обильно пропускающими солнечный свет. Услышанный мною приказ был весьма сомнителен, однако, по всей видимости, не подлежал обсуждению, хотя большинство распоряжений, отдаваемых в кабинете командира, по меркам обычных людей надлежало бы оспаривать до хрипоты.

Я ограничился коротким ответом:

– Нет, сэр.

Мак насупился:

– Что?

– Никак нет, сэр; я не отправлюсь добывать вам скальп Германа Генриха Бультмана. Еcли немца позарез нужно убрать, пускай убирает ЦРУ. Бультман – их задача. Во всяком случае, числится таковой. Ребята из Лэнгли, должно быть, поныне просыпаются в холодном поту, гадая: проболтался фриц о том, кто подбил его потрудиться на Кубе, или нет. Между прочим, Бультман лишился там левой ступни.

Я состроил гримасу.

– Разумеется, покуда немец живет и относительно здравствует, разведка не сможет почивать спокойно. Только убрать старину Генриха не по зубам оказалось, потому и обращаются за подмогой к нам, грешным.

– Эрик, это уже не история, и даже не археология! – нетерпеливо перебил Мак. – Это палеонтология чистой воды!

Надеюсь, вы не запамятовали: Эрик – моя служебная кличка. По-настоящему же меня зовут Мэттом Хелмом.

– Сорвавшееся покушение на Фиделя Кастро давно и прочно позабыто. На текущие события оно отнюдь не влияет, никоим образом!

Я быстро помотал головой:

– Разведчики очень памятливая публика, сэр; и Бультман, безусловно, поныне числится в их списках субъектом, которому нет резона продолжать существование. Однажды мы с ним столкнулись в Коста-Верде, и я вышел победителем. Во всяком случае, выиграл партию и потребовал: клянись, что никогда, нигде, ни при каких условиях не обронишь ни единого словца касательно кубинской авантюры. Немец честно поклялся. А мне, коль скоро вы не позабыли, сэр, было велено: заткни Бультману рот. Задание увенчалось полным успехом...

Я ухмыльнулся.

– Это, конечно, едва ли удовлетворило ЦРУ, но мне требовалась помощь Бультмана, и выводить немца в расход представлялось нецелесообразным. Кстати, при огромном числе недостатков, нельзя отказать Бультману в одном хорошем свойстве: слово свое он привык держать безукоризненно. И все же Лэнгли пристает к нам снова: укокошьте да укокошьте... Неймется ребяткам... Ладно, укокошьте – но, пожалуйста, без моего участия. С моей точки зрения, доводы разведчиков абсурдны. Сотрудничать не желаю. Баста. Благодарствуйте.

По сути дела, наши личные желания и нежелания ни малейшей роли не играют, не учитываются и в расчет не принимаются. Но я проработал с Маком не один десяток лет и получил право на известные вольности.

– Очень трогательная забота о человеке, промышляющем исключительно убийствами, – ядовито заметил Мак. – Нежное сочувствие паршивому головорезу-наемнику!

– Я и сам убиваю при случае, – возразил я. – Отлично знаете об этом, ибо сами же и приказываете уничтожать ближних. За службу свою получаю от правительства изрядные деньги. Не столько, разумеется, сколько надлежало бы платить, однако вполне приличное жалованье. Кем же считать меня самого? Давайте сперва заметим бревно в собственном глазу, а уж после будем выискивать соринки в очах господина Бультмана, сэр. Он, заметьте, уже вышел в чистую отставку; от дел удалился, как выражались наши родители.

– Не вполне.

– Понимаю, да нас это уже не касается. Не по нашей части работенка. Еcли безмозглые ублюдки обращаются с потерпевшим кораблекрушение хуже любых полинезийских людоедов, пускай расхлебывают заваренную кашу сами. Что просили, то и получили. Разъярившегося профессионального истребителя.

Без малейших модуляций в голосе Мак ответил:

– Вы – единственный из сотрудников, имевший возможность познакомиться с объектом достаточно близко. Любому другому будет гораздо труднее добиться успеха. Даже уцелеть окажется непросто. Имейте совесть, Эрик!

– Тем не менее, доведется посылать любого другого, сэр. Передайте ЦРУ, что за столь поганую, гнусную затею даже Мэттью Хелм не возьмется.

– Мы существуем не для того, чтобы наставлять заблудших на путь истинный. А организация создавалась именно ради затей поганых и гнусных, о которых всякий иной и помыслить побрезгует.

Напоминаю: служба наша официально именуется в посвященных кругах "противодействием терроризму". Сиречь, когда какой-либо кровожадный сукин сын, вооруженный винтовкой, ножом или адской машиной, оказывается не по зубам организации более вегетарианского толка, обращаются за содействием к нам.

– Безусловно, – заметил я. – Но, сэр, если я чуток изучил Германа, то и Герман изучил меня. Здоровый, или увечный, Бультман остается закаленным знатоком, одиноким волком, от коего ЦРУ благоразумно пятится. И я не намерен опять разыскивать немца лишь потому, что банда карибских остолопов умудрилась нажить себе лютого врага в лице человека, плюющего на политику с пожарной каланчи. Любите на курок нажимать – любите и ответ держать.

– В этом случае, – промолвил Мак, – островитяне руководствовались незыблемыми правилами карантина. Хотя, пожалуй, действовали чересчур уж рьяно... И, в конце концов, речь идет всего лишь о собаке!

– Совершенно верно, сэр.

– Обретший независимость остров Гобернадор составляет важное звено в общей системе обороны западного полушария, – сказал Мак. – И, невзирая на ваше частное мнение, правительство США полагает его куда более ценным, нежели старая шелудивая немецкая овчарка.

Я отмолчался.

– Это понятно? – с нажимом осведомился Мак.

– Сэр, шелудивая немецкая овчарка никого не кусала: слишком состарилась и потеряла всякую злобность. Бультман прозвал ее Марлен, в честь Марлен Дитрих... И, невзирая на авторитетное суждение американского правительства, Генрих полагает, что остров Гобернадор не стоит и одного когтя с левой задней лапы этой собаки. Признаюсь, на месте Бультмана я и сам постарался бы найти несколько сот желающих взорвать эту суверенную страну ко всем чертям и пустить на дно морское, подобно Атлантиде. Бультман сыскал помощь среди противников нового режима – и правильно поступил.

– Впадаете в недопустимую сентиментальность, Эрик, – назидательно изрек мой командир. Прочистив горло. Мак исхитрился укротить клокотавший внутри гнев и продолжил почти невозмутимым тоном: – Государство Гобернадор включает два острова. Исла-дель-Норте представляет собою каменистый, почти необитаемый клочок тверди. Но там размещены важнейшие американские установки сугубо секретного назначения. Правительство Гобернадора сдало Исла-дель-Норте в бессрочную аренду, и за вполне приемлемую плату. Если стрясется переворот, все прежние договоры пойдут прахом, а грядущий режим окажется, по меньшей мере, антиамериканским, если не откровенно коммунистическим.

Выдержав недолгую паузу. Мак продолжил:

– Исла-дель-Сур, напротив, плодороден и густо заселен.[73] В тамошних горах находится столица Гобернадора Санта-Изабелла; на побережье имеется огромная гавань, Пуэрто-дель-Соль. Там с вашим приятелем Бультманом и приключилась неприятность.

– Мы никогда не считались приятелями, сэр. Если я сочувствую нынешним рассуждениям Бультмана, это еще не значит, что мы подружились. Немец – хладнокровный, безжалостный, отлично знающий свое дело сукин сын. И коль скоро у болванов достало глупости ударить его по уязвимому месту, пускай...

– Убежден, – перебил Мак: – Если бы гобернадорские таможенники представляли, с кем связываются, они вели бы себя не столь вызывающе. К сожалению, имя Бультмана еще недостаточно прогремело в Карибском бассейне...

– Судя по вашим заверениям, сэр, успеет прогреметь.

Мак поежился.

– Потому-то вас и пригласили.

– Некоторые субъекты, – отвечал я, – не способны понять: коль скоро заводишь порочную привычку измываться над людьми, рано или поздно столкнешься с парнем, не склонным терпеть издевательства безропотно. Бультман сотрет с лица земного... прошу прощения, с водной глади – как их самих, так и окружающие тропические пейзажи. А уцелевшие ублюдки примутся горланить насчет необъяснимого и ничем не спровоцированного нападения... Станут сетовать: почему их не удосужились предупредить о том, что этого пожилого путешественника следовало оставить в покое? Отвечаю: будьте вежливы со всеми подряд – гораздо спокойней живется, и для здоровья безопаснее... Взбеленили опытного сокрушителя себе подобных; взвели запал на могучей гранате, а теперь стонут и просят предотвратить взрыв!

Мак недружелюбно изрек:

– Поймите, Эрик, мы чрезвычайно заинтересованы в существовании и благоденствии нынешнего гобернадорского правительства. Нам не требуются ни перемена режима, ни клокочущий водоворот на месте союзного Соединенным Штатам острова... Бультман, судя по всему, полным ходом обучает разношерстное сборище революционеров и террористов, не способных затеять войну на собственный страх и риск. Правда, парни довольно лихо промышляют похищениями и взрывами... Но у Бультмана – огромный опыт, а соседний остров, состоящий с Гобернадором в отношениях более чем натянутых, предоставил наемникам целый полигон. Под такой эгидой немец непременно сколотит весьма надежный ударный полк, и безопасность Гобернадора сделается очень сомнительной.

– Непременно сколотит, – подтвердил я. – Бультман отнюдь не волк-одиночка, вроде наших добрых молодцов и красных девиц. Герман предпочитает командовать многочисленными подразделениями, он по складу своему человек военный. И теперь получил несколько сот бойцов, коих вымуштрует на славу.

Я глубоко вздохнул.

– А теперь, сэр, перестаньте кормить меня баснями о надвигающемся коммунистическом путче. Мы не первый день знакомы. И вы не считаете, будто наличие либо отсутствие нескольких паскудных антенн посреди злопаскудного карибского островка определит судьбу американской нации!

Холодно созерцая меня, Мак процедил:

– Не хотел бы оскорблять вас, предполагая, что Эрик попросту робеет и отнекивается от опасного задания... И все же, приведенные доводы едва ли сочтешь убедительными.

– Потому, что вы собак не любите, сэр.

– Терпеть не могу, – согласился Мак. – Не люблю также кошек, хорьков, обезьян, волнистых попугаев, Морских свинок и белых мышей.

Я фыркнул.

– И в вашем возрасте, – молвил Мак, – тоже пора бы поумнеть.

– Возраст ни при чем, сэр. Для пожилого человека любимый пес может значить не меньше, нежели для ребенка. Сплошь и рядом – неизмеримо больше. Но вам этого, увы, не понять.

Настал черед фыркнуть Маку.

– И не считайте меня слюнявым олухом. Сами знаете: я рос на ферме, у отца постоянно жили охотничьи собаки. Разок-другой мои кинологические познания пошли на пользу делу – не позабыли? И подними хоть какая-нибудь сволочь руку на моего любимца – Бультман показался бы мягкосердечным субъектом, честное слово.

Я перевел дух.

– Никогда не поймете, сэр... Однажды вы говорили, что росли в семье, где собак боялись и гнали прочь; потому и уделяете столько внимания подготовке агентов, способных заколоть или задушить караульного пса...

– Кто-то из великих, – сухо сказал Мак, – утверждал, будто человек, ненавидящий собачью породу, не может быть совершенно плох... Немного преувеличено, а все же здравое зерно в этом изречении присутствует.

Н-да...

– Слова Филдса, – подтвердил я. – Но тогда уж цитируйте полностью, без цензурных сокращений: "человек, ненавидящий собак и детей, не бывает всецело плохим".

Пропустив мой филологический экскурс мимо ушей, командир произнес:

– Вы не вправе отвергать задание лишь оттого, что речь идет о родственной душе.

Я безмолвствовал.

– И вам не собаку надлежит уничтожить, а крайне опасного двуногого противника...

– Одноногого, сэр. Калеку, добровольно ушедшего на покой и переставшего представлять какую-либо опасность для окружающих. Рассудите здраво! Бультман тихо мирно жил на борту своей яхты, скорлупки длиною в тридцать два фута; плавал по Карибскому морю, причаливал там и сям; сходил на берег и не причинял вреда никому – ибо, в отличие от гобернадорских межеумков, знал: ненароком и на зловредную личность наскочить можно. Единственным другом немца была старая овчарка! И вот Бультмана застиг сильнейший ураган, изрядно потрепал, вынудил укрыться в гавани Пуэрто-дель-Соль; а гавань принадлежит, к несчастью, народу, позавчера получившему свою вшивую независимость, и пыжащемуся, точно голубь-сизарь, который на горлинку взгромоздиться намерен! Ублюдки панически боятся бешенства – кстати, на острове о нем испокон веку не слыхивали, – а посему не допускают в гобернадорские пределы никаких собак, – ни домашних, ни бесхозных.

– Правильно делают, – кивнул Мак.

– Но существует, между прочим, древний обычай: давать потерпевшим бедствие мореходам доброжелательный приют!

– Согласен. И все же, лишь оттого, что наглый чиновник превысил полномочия...

– Мы не знаем, сэр, какими полномочиями наделило мерзавца тамошнее правительство. Зато известно: в цивилизованных странах существует разумный обычай помещать животное под врачебный надзор – и только. Но нет, на острове Гобернадор подобные тонкости не в чести! Поганцы даже не предложили Бультману забрать собаку и проваливать восвояси. Они просто сволокли несчастную старушку на пристань и застрелили прямо под носом у хозяина!

Я захлебнулся от злости и выдержал невольную паузу.

– А Герман Генрих Бультман, сэр, явил невообразимое хладнокровие, и просто процедил: si, senor, роr favor, senor. И уплыл, и никого не ухлопал! И я могу с уверенностью сказать, почему. Он хочет покарать не только скотину, орудовавшую кольтом, или парабеллумом, или чем там еще – а всю мразь, ответственную за то, что подобные гадины допускаются к таможенной службе! Гобернадорские власти неожиданно придали жизни Бультмана смысл и цель. Немец попросту применит опыт и навыки, полученные за много лет наемной службы. И раздавит существующий режим, точно жука навозного.

Спустя мгновение Мак произнес:

– Я не оправдываю таможенного произвола. Но смерть животного не должна влечь за собою кровавые перевороты!

Я вздохнул.

– Разумеется! "Это же всего-навсего собака шелудивая"... Но Бультман отнюдь не за собаку мстить вознамерился, будьте уверены, сэр. Немец не за старую суку расквитаться хочет – ей так либо иначе предстояло вскоре умереть.

– Чего же он добивается? – озадаченно спросил Мак.

– Отстаивает свое священное право иметь собаку и дать овчарке спокойно скончаться в урочный, природой предопределенный час, положив голову на колени хозяину.

– Весьма трогательно, Эрик, но тем не менее...

– За Бультманом, сэр, я не отправлюсь. Не хочу сказать, будто одобряю избранный им образ действий. Как вы справедливо подметили, речь идет о простом домашнем животном, и за гибель овчарки не должны платить головами сотни человеческих существ... Но повторяю: на месте Бультмана я, вероятно, поступил бы еще беспощадней. Как же прикажете выслеживать этого человека? Я на Дальнем Западе вырос, и еще в детстве накрепко усвоил: обидишь чужую лошадь или собаку – пеняй на себя. Пора бы всему человечеству понять это; и, если Бультман собирается преподать островитянам предметный урок хорошего обращения с меньшими братьями, препятствовать не хочу.

Мак начал зеленеть от злости.

– Угодно потребовать моей отставки, сэр?

Мак не проронил ни звука.

– Молчание – знак согласия. Надлежащее прошение очутится на вашем столе, как только будет напечатано одной из барышень-машинисток...

(обратно)

Глава 2

Я потрошил и натирал крупной солью подстреленного селезня, когда отрывисто взвыл автомобильный клаксон и подкатил грузовичок Берта Хэпгуда. Остановившись на ферме Берти, я решил проводить свободное время в охотничьих забавах: и отдых отличный, и жаркое на ужин обеспечено.

– Кажется, тебе повезло, – заметил Берт, соскакивая наземь. – Но давай-ка вернемся домой, приятель.

– Да ведь рано еще!

– Пожалуйста, – с нажимом повторил Берт, – вернемся домой.

В ярких лучах послеполуденного солнца большую машину, стоявшую подле веранды, было видно издалека.

Жена Берта, Дорина Хэпгуд, уже сбегала по ступенькам.

– Приехали гости, Мэтт, – промолвила она странным, напряженным голосом.

– Гости?

Я непроизвольно выдернул дробовик из чехла и принялся шарить в карманах, ища заряды. Коль скоро люди не поленились отыскать меня в эдакой глуши, встречать их с пустыми руками было бы опрометчиво. А на близком расстоянии утиная дробь лишь немногим уступает картечи.

Принужденно засмеявшись, Дорина сказала:

– Нет-нет... Ружья не понадобится... Но только, Мэтт... Предстоит услышать плохие новости. Пожалуйста, собери все силы...

Я уставился на Дорину, однако женщина не проронила ни слова больше. Миновав ее, я двинулся вверх по лестнице. Вид открывался чудный: вдали синел океан, отблескивали золотом прибрежные пески, но мне было вовсе не до эстетических наслаждений. Распахнув дверь, я проворно затворил ее за собою, держа дробовик наперевес.

В прихожей сидели две женщины: одна постарше, другая помоложе. В иное время юная особа привлекла бы внимание любого нормального мужчины, однако сейчас выглядела так, словно по ней прокатился грузовик средних размеров. Рука на перевязи, голова забинтована, лицо покрыто большими и маленькими кровоподтеками. Девушку я видел впервые, но спутницу ее признал немедля.

Ну их, пострадавших красоток. Я не был нормальным мужчиной. Я был мужем в отставке, нежданно-негаданно столкнувшимся с дамой, которая некогда числилась моею супругой.

– Здравствуй, Бет, – молвил я вполголоса. Бет поднялась, покуда я пересекал комнату, приближаясь к дивану.

– Мэтт...

Она сглотнула.

– Я... Я не могу... выговорить этого... Лучше прочитай сам. Вот...

Протянув мне газетный лист. Бет указала пальцем, что именно следует прочитать. Я зажал дробовик под мышкой и принялся изучать столбец, но краем глаза следил за незнакомкой. Хоть Эрик и ушел на честно заслуженный отдых, приобретенные навыки сделались, по сути, второй натурой...

Репортер повествовал об очередном террористическом акте. Флорида, Вест-Палм-Бич... В маленький ресторан "La Mariposa" метнули бомбу. Средь бела дня. Та-ак-с...

"При взрыве погибли: Эрнесто Бустаменте, живший в Вест-Палм-Бич, штат Флорида; Саймон и Роза Гринберги, жившие в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк; Мэттью Хелм-младший, живший в Олд-Сэйбруке, штат Коннектикут..."

Мак мог бы гордиться мною. Я ошалело соображал: моего сына, моего мальчика убила шайка подлюг-террористов... Но при этом не забывал пристально следить за неизвестной девицей.

(обратно)

Глава 3

Я переводил взгляд с газетной страницы на женщину, мужем которой числился много-много лет назад; потом снова смотрел на газету, затем – опять на Бет.

Бет не слишком изменилась. По-прежнему казалась опрятной, свежей и здоровой девицей из Новой Англии. Милой и очень, очень добропорядочной. До того добропорядочной, что развелась с мужем, употребившим старые военные навыки, дабы отбить у похитителей двухгодовалую дочь...

Чуть выше среднего роста. Бет была обладательницей пышных каштановых волос, где не замечалось ни единой седой пряди. Не могу сказать того же о собственной прическе. Фигура бывшей супруги оставалась тонкой, стройной, подтянутой; ноги, как и встарь, были точеными.

Синий твидовый костюм. Кашемировый джемпер того же цвета. И глаза тоже синие.

В том, как Бет уставилась на меня, было нечто гипнотическое. "Пожалуй, – подумал я, – старушка немного не в себе... Но кто был бы спокоен после такого?"

Разумеется, Бет уже давно перестала быть моей женой. Звали ее нынче Элизабет Логан, и числилась она дражайшей половиной Лоуренса Логана; однако между нами существовала связь, коей чете Логанов изведать уже не представлялось возможным.

Наш первенец.

Воспоминание о первом ребенке, лежавшем в колыбели.

После Мэттью, коль скоро вы не запамятовали, мы произвели на свет еще двоих и, так сказать, закоренели в деторождении; но ребенок, родившийся вначале, связывает вас нерушимо. Особенно, если вы столь же молоды и неопытны, сколь были в те далекие годы Бет и я.

Ничего не знаете о своем ребенке – ни вы, ни жена: хотя оба прочитали уйму специальной литературы. Боитесь держать малыша чересчур крепко, чтоб не удавить, и боитесь держать малыша чересчур слабо, чтоб не уронить. И не можете поверить, что чадо возлюбленное живет и здравствует. И ежесекундно опасаетесь: а вдруг возьмет – и прекратит дышать?..

– Убей их! – еле слышно выдохнула Бет, глядя на меня отчаянными глазами – по-прежнему ярко-синими, не выцветшими от возраста. – Ведь это твоя профессия – убивать; верно, Мэтт? Из-за этого мы когда-то и расстались, много лет назад... Я... была очень мягким человеком... А сейчас приезжаю к тебе и сама прошу: перебей гадин! Всех до единой! Ради меня! Ради нас! Ради... Ради Мэттью... Всех негодяев до единого!

Она уткнулась лицом в ладони и зарыдала. Она стояла, покачиваясь, и я испугался, что Бет, того и гляди, упадет в обморок. Я успел сделать шаг, но девушка опередила, обняла Бет и проводила вспять, к широкому дивану. Потом посмотрела на меня.

– Будьте любезны, мистер Хелм, – попросила девица, – уберите вашу гнусную пушку подальше. Терпеть огнестрельного оружия не могу.

Старая добрая песня.

– Слушаю, сударыня!

Я возвратил дробовик в кожаный чехол, прожужжал длинной застежкой-"молнией", определил футляр в угол. Приблизился к небольшому, встроенному в стену винному погребку, извлек припасенную бутылку. Семейство Хэпгудов спиртного не жаловало; вас обеспечивали только стаканами да закуской, а выпивку надлежало привозить самому.

Принеся к дивану два бокала, я вручил один из них Бет, а второй передал девице, хотя и сомневался, правильно ли поступаю: больно уж молоденькой казалась незнакомка.

– Шотландское виски, – предупредил я.

– Спасибо, – молвила юная особа, продолжая поддерживать обмякшую Бет. – Между прочим, я – ваша невестка. В свое время вы получили приглашение на свадьбу и не изволили явиться. Два года миновало.

– Помню. Вы оба еще учились в колледже.

– Не приехали оттого, что не одобрили выбор Мэттью?

Я покачал головой.

– Субъекту, промышляющему темными делами на тайной правительственной службе, лучше держаться подальше от своих детей. Особенно в торжественные дни. Вот я и решил: церемония не утратит блеска, если блудный папаша не удостоит сына визитом.

– И ошиблись, – натянуто сказала девушка. – Но, сдается, мы не забыли поблагодарить за подарок и банковский чек.

– Нет, конечно... Стало быть, вы и есть Кассандра. В девичестве, коль не путаю, Кассандра Варек. Верно? А как звучит уменьшительное имя? Сандра, или Касси?

– Сандра. И откликнусь на обращение Сэнди, если начнете взывать громко и с достаточным усердием...

Девушка слабо улыбнулась. Бет продолжала всхлипывать и рылась в сумочке, разыскивая затерявшийся носовой платок.

– Здесь имеется уборная? – осведомилась Кассандра.

– Направо по коридору, – сказал я и, когда невестка начала подымать бывшую жену, прибавил:

– Минутку! Отведите ее в мою комнату. Она оборудована маленьким сортиром, а после можно будет прилечь на кровать и спокойно перевести дух. Возьмите ключ...

Возвратилась девица в одиночестве. Я стоял, прислонившись к захлопнутой дверце винного погребка, и потягивал неразбавленное виски, не вполне понимая, зачем занимаюсь этим. Не люблю пить до наступления сумерек. Но, если вас постигает внезапный, тяжкий удар, положено сразу же влить в себя огромный стакан и тем успокоить нервы. Так утверждают все голливудские сценаристы.

– Элизабет уже успокаивается, – уведомила девушка, приближаясь ко мне. – Просто чересчур долго таила свое горе, да и во время перелета измоталась.

– Конечно.

– Понимаете, она ведь на самом деле не желает ничего подобного... Элизабет не мстительна по натуре, не кровожадна...

– Мне ли этого не знать, голубушка! – вяло усмехнулся я.

Я исподволь изучал девушку, пытаясь определить, на ком же решил жениться мой покойный сын, и как девица выглядела, пока не превратилась в ходячую зону бедствия.

Пониже ростом, нежели высокая Бет, довольно плотная, смуглая. Черные волосы острижены очень коротко. И не удивительно: врачам требовалось добраться до кожи, наложить неведомо сколько швов – поневоле пришлось отрезать локоны и дожидаться, пока отрастут заново.

Полоса пластыря над правым ухом была широкой и длинной. Досталось бедолаге, ничего не скажешь...

У Сандры было довольно смуглое, курносое лицо; полныегубы, густые брови, навряд ли ведавшие о косметических щипчиках и пинцетах. Ростом девушка не вышла, но впечатление производила изрядное: привлекательная, молодая, весьма знойная особа. Такие не шибко страшатся ружей и врагов заклятых прощать не слишком любят. Впрочем, я часто ошибался, оценивая женщин по внешности...

Карие глаза; правый окаймлен внушительным и отменно безобразным кровоподтеком. Другой синяк украшает правую сторону подбородка. И правая рука висит на перевязи.

– Удивительно, Сандра: как вам дозволили покинуть больницу? – сказал я, дабы промолвить хоть что-то. – А перелет из Вашингтона и здорового человека измотал бы.

Девушка пожала плечами.

– Я вынослива. Но больниц не выношу... А откуда вы знаете про Вашингтон?

– Только там вы и могли проведать, где меня искать. Правда, я уже не числюсь в списках сотрудников, но бывший командир не склонен упускать ушедших на пенсию агентов из виду. По телефону Мак ничего сообщать посторонним не станет. Удивляюсь даже, что изволил разболтаться при личной встрече.

– Элизабет говорит, она уже встречала вашего начальника... давно, перед разводом. И он пытался переубедить вашу жену, растолковать... Ничего не получилось.

– Бывшего начальника, – поправил я. – Две недели назад ваш тесть, Сандра, подал в отставку.

– Он спросил, чего понадобилось Элизабет. Услыхал ответ, принес надлежащие соболезнования, сообщил этот адрес. Уведомил: вы, скорее всего, здесь, ибо начинается утиная охота...

Сандра горько хохотнула:

– Скажите, мистер Хелм: вы до такой степени привыкли стрелять по живым существам, что просто не можете остановиться?

Спорить с подобной публикой бессмысленно, пояснять ей прописные истины – бесполезно.

– Пожалуй, и впрямь сила привычки, – неискренне согласился я. – Но лучше зовите меня просто Мэттом.

– Вы, простите за откровенность, очень скверный отец, – нежданно выпалила Сандра. – Хоть бы раз навестили Мэттью, когда он вырос! Хоть бы один-единственный разок! Он очень болезненно воспринимал...

– Послушайте, – перебил я. – В нашем деле...

– Да, вы навещали детей на ферме Логана, второго мужа Элизабет! А впоследствии? Открытка, письмецо случайное, денежный перевод – и только! Если бы вы хоть разок повидали Мэттью, когда сын подрос, могло бы измениться многое...

– Посмотрите в зеркало, – хладнокровно произнес я. – И, думаю, заметите немалые изменения.

– Простите, не понимаю. Преувеличенно грубым тоном я пояснил:

– Пошевелите мозгами, крошка! Еcли таковые наличествуют... Вы смахиваете на невесту Франкенштейна: сплошные швы и бинты. А Мэттью общается с близкими и далекими предками. И после этого смеете утверждать, будто мои предосторожности были напрасны?

Сандра приоткрыла рот, но я продолжил:

– Упрекаете в том, что я не очень стремился встречаться с детьми? А я себя виню в том, что излишне часто с ними виделся! Наверное, следовало вообще позабыть о сыновьях и дочери! Для их же блага!

Потрясенная Кассандра выдавила:

– Глупости... Это безумие! Это... паранойя!

– Большая часть жизни моей была посвящена занятиям чисто параноического свойства. Не ждете же вы, что человек переменится во мгновение ока?

– Но уже известно, кто метнул бомбу! – ощетинилась Кассандра. – В газете прямо говорится! Террористическая банда, называющая себя Карибским Освободительным Легионом. Сокращенно КОЛ. Почему эти выродки так любят придумывать идиотские сокращения?

– Потому что выродки, – ответил я.

– Они всемерно борются против американского империалистического присутствия на островах, орут "выберем доктрину Монро", а нынче занимаются освобождением государства Гобернадор, лишь недавно ставшего независимым... Твердят, будто Америка способствовала тамошнему правительству прийти к власти, чтобы тотчас разместить на Исла-дель-Сур межконтинентальные ракеты, или базу подводных лодок, или неведомо что еще. Хотят сбросить президента, которого зовут вашингтонской марионеткой, учредить народное правление...

– О, Господи, – устало промолвил я.

– Взрыв, устроенный ими в Вест-Палм-Бич, был "акцией политического протеста". Не первой, кстати... Об ударе по вашим близким, о преднамеренном убийстве Мэттью речи вестись не может.

– Неужто? – полюбопытствовал я. – Коль скоро "La Mariposy" и впрямь атаковали идейные террористы, сделайте милость, поясните: что за смысл бомбить захудалый, безвестный ресторанчик? В Вест-Палм-Бич куда как много впечатляющих, дорогостоящих мишеней! И, между прочим, отчего бы не взорвать пару домов посреди самого Майами? Уж тогда-то паршивые americanos почувствовали бы суровую руку мирового пролетариата сполна! В списке погибших нет ни единого заметного имени; объяснить, почему для нападения избрали злополучную провинциальную обжорку, громко именуемую "рестораном", весьма затруднительно. Там не питались ни сенаторы, ни конгрессмены, ни генералы, ни адмиралы, ни богатые промышленники. Случайное сборище заурядных граждан, безвредных и, с точки зрения политической, никчемных обывателей. Но меж ними невзначай затесался Мэттью Хелм-младший... А какого лешего позабыли вы во Флориде?

Сандра скривилась.

– Приехали поглядеть на моего папеньку, заключавшего брачный договор с очередной шлюхой под перистыми листьями растущих в домашнем саду пальм... Скромный домик, не более двадцати комнат. Иногда я даже скучаю по стенам, в которых выросла. Одолевают ностальгические воспоминания об угрюмых телохранителях, свирепых сторожевых псах, электрической сигнализации... Девочкой я частенько замыкала ее, играя в саду. Просто чудо, что меня так и не ухлопали сгоряча...

– Выходит, вы обзавелись новой мачехой?

Сандра опять скривилась.

– Да, и не упомню порядкового номера. У меня была уйма разнообразных мачех. Очередной супруги папеньке хватает на два-три года; затем, согласно брачному контракту, жена получает коленкой под зад и весьма приличную сумму – компенсацию морального ущерба... Теперешней красавице вот-вот исполнится тридцать; она обожает меня... Впрочем, все мачехи обожают богатую падчерицу – поначалу.

Пожав плечами, Сандра вернулась к предмету беседы:

– Мы с Мэттью пробыли в саду столько, сколько требовала вежливость, и решили потихоньку выскользнуть вон, отдохнуть от сумасшедших. Заодно пообедать в уютном, укромном уголке... Пообедали...

– Да, – сказал я. – Повторяю: за каким дьяволом понадобился террористам уютный, укромный, ничем не знаменитый уголок, в котором случайно очутились мой сын и моя невестка?

– У вас определенная паранойя, – ответила Сандра. – Посетите хорошего психиатра...

Мак рассчитал время с непревзойденной точностью, словно ясновидением был наделен. Дверь прихожей распахнулась, на пороге возникла Дорина Хэпгуд.

– Вызывают из Вашингтона. Аппарат стоит у меня в кабинете.

– Одну минутку, Сандра.

Шагал я не торопясь, Маку не вредно было чуток подождать, покуда отставной агент соизволит приложить к уху телефонную трубку.

– Эрик слушает.

– Полагаю, вы успели побеседовать с дамами, – сказал Мак.

– Да, сэр.

– Примите искренние соболезнования.

– Да, сэр.

– Миссис Логан сообщила, где живут сейчас двое младших ваших детей, и я осмелился взять их под негласную охрану, просто вящей безопасности ради.

Я и сам начинал помышлять о подобном. К счастью. Мак рассуждал в том же духе: благоразумном, предусмотрительном, параноическом. Весьма любезно с его стороны выказать непрошеную заботу о старом боевом коне... И пуще всего следует опасаться Мака, если он делается избыточно любезен...

– Благодарю, сэр.

– У вас, наверное, возникло несколько вопросов?

– Так точно, сэр.

– Следовало ждать... Ответов еще нет. Их нужно сыскать. Отправляйтесь в Хьюстон и купите билет на двухчасовой рейс до Вашингтона. Место заказано загодя. Прилетите вечером, в аэропорту будет поджидать машина. Водитель представится обычным образом.

– Понимаю, сэр, – сказал я, и линия смолкла.

(обратно)

Глава 4

Я сидел в кресле, прихлебывая из высокого стакана, когда в кабинет Мака вошла привлекательная, высокая, темноволосая женщина, облаченная в серые обтягивающие брюки. Обогнув стол, она положила перед командиром лист бумаги. Темные, гладко зачесанные к затылку волосы; мужская рубашка и – о, боги бессмертные! – галстук: темный, безукоризненно повязанный.

Женщина метнула на меня короткий, весьма холодный взгляд и выждала, давая Маку время познакомиться с неведомым текстом. На таких сотрудников профессиональные бойцы, вроде меня, не производят ни малейшего впечатления. Бегать по градам и весям, шнырять по джунглям и пустыням, охотясь на ближнего, может любой остолоп. А вот обслуживать компьютеры, дозволяя всей организации работать исправно и четко, умеют лишь посвященные. И, если кто-либо из нас угодит в переплет – обычное и частое дело, – именно эти кладези премудрости, сумеют нажать нужную кнопку и вызволить неумеху из передряги.

Нацарапав на листке несколько слов. Мак вернул бумагу женщине.

– Продолжайте работать над этим, – велел он. – Попробуйте выяснить, куда нырнет хотя бы один из них, если сделается чересчур горячо... О, прошу прощения. Мисс Дана Дельгадо; мистер Мэттью Хелм.

– Уже знаю.

Голос женщины звучал неприязненно.

Мак обратился ко мне.

– Госпожа Дельгадо заведует нашей компьютерной службой и специализируется по карибским террористам. Она раздобыла прелюбопытнейшие сведения об административных особенностях Карибского Освободительного Легиона. И несколько фамилий раскопала. Теперь пытаемся установить местонахождение этих людей, сводя воедино все данные касательно их привычек и склонностей, хранящиеся в памяти компьютера... Благодарю, мисс Дельгадо.

При беседе с кабинетными работниками кодовых кличек не употребляют. Женщина кивнула и вышла, не потрудившись объявить, что ей было весьма приятно со мною познакомиться.

– Эрик?

– Да, сэр?

Мак задумчиво смотрел на меня.

– Давай-ка сразу откроем друг другу все карты: проще будет разговаривать. Задавай вопросы, не стесняйся.

Я покачал головой:

– Нет, сэр. Мы слишком давно знакомы. Сами знаете, о чем я думаю, о чем не могу не думать. Сами знаете, что сотворю, если получу исчерпывающие доказательства. Любые вопросы излишни.

– Возражаю, – отозвался Мак. – И еще раз предлагаю: откроем карты. В этом случае недоразумения будут исключены.

С полминуты он пристально изучал меня; когда я безмолвно пожал плечами, командир продолжил:

– Мы столкнулись, Эрик, с досаднейшим совпадением.

– Досаднейшим. Хорошо сказано.

– Незадолго до трагедии, – молвил Мак, – вы отклонили предложение поохотиться на известных субъектов. И почти сразу эти люди оказались повинны в гибели вашего сына. Следовательно, вы вполне способны переменить решение, вернуться из отставки, подчиниться приказу и попытаться отомстить. Но вы вполне естественно размышляете: не слишком ли удобное, с начальственной каланчи глядючи, стечение обстоятельств? А?

Кисло улыбнувшись. Мак уточнил:

– Не подстроено ли покушение кем-то весьма заинтересованным в вашем возвращении да послушании? Мною, например?

Я улыбнулся не менее кисло.

– Вы, сэр, – единственный, кто извлекает из этого окаянного взрыва ощутимую пользу. Конечно, размышляю... Вам известно все и обо мне самом, и о моей семье. А подстроить удобный террористический акт, совершенный чужими руками, вам отнюдь не сложно... Ведь огорчились две недели назад, приняв мою отставку?

– Да, но согласитесь: доводы были крайне легковесны.

– Пожалуйста, сэр, не будемте заводить шарманку снова... Вы вполне могли решить: Эрику пора образумиться и понять разницу между человеком и собакой. Здесь, правда, наличествует небольшая загвоздка. Задание, которое мы обсуждали в то время, касалось Бультмана и только Бультмана. Если не ошибаюсь, никаких указаний на то, что Бультман причастен ко взрыву в Вест-Палм-Бич, не имеется. Следовательно, даже после смерти сына я вряд ли воспылаю к немцу ненавистью. Нет причин.

– Есть, Эрик. Думаю, не стоит распространяться в присутствии посторонних, – Мак осклабился, – но так и быть, рискну. Едва ли Бультман велел взрывать ресторан "La Mariposa", но защищать зачинщиков и исполнителей будет наверняка. Ибо Карибский Освободительный Легион изрядно помог ему и оружием, и людьми. Половина полка, обучаемого нынче на острове Гокинса, входящего в состав суверенной республики Монтего, набрана из этих головорезов.

– Монтего, – повторил я. – Сдается, сэр, любители независимости чуток хватают через край. Новые мелкие государства появляются быстрее, чем новые географические карты печатаются.

– Мисс Дельгадо. – продолжил Мак, – сообщает, что Карибский Освободительный Легион, или КОЛ, состоит из добровольцев, рассеянных там и сям. Довольно рыхлая организация, но заправляет ею сплоченное ядро из тринадцати человек: так называемый Комитет Тринадцати.

– От коммуниста до сатаниста – один шаг, – ухмыльнулся я. – Вернее, меж ними вообще разницы не замечается.

– Тринадцать бойцов – изначальный состав Легиона, – пояснил Мак. – Руководитель пользуется кодовой кличкой El Martillo, Молот. Подлинное имя неизвестно.

Выдержав короткую паузу. Мак уведомил:

– Нам поручено расправиться с Комитетом Тринадцати.

– Хорошо бы, – ответил я, наполняя стакан снова, – чтоб ребята из Лэнгли окончательно и бесповоротно решили, чего добиваются. Вчера просили голову Бультмана, сегодня подавай им целый комитет... Надеюсь, кровожадного подхода к делу не отменят в последний миг. Не столь уж приятно, сэр, нагромоздить груду покойников, а потом обнаружить, что тебя покинули на произвол судьбы и надобно отчитываться за добросовестно исполненную работу самостоятельно... Если к таким трудам вообще применимо понятие добросовестности... Даже по нашим меркам не многовато ли будет, сэр? Тринадцать мертвецов...

– Семнадцать, – поправил Мак.

– Что?

– В списке указано семнадцать пунктов, остается выяснить недостающие имена, вот и все. Этим прилежно занимается мисс Дельгадо. Ведено истребить ядро Легиона, сиречь, Комитет Тринадцати, дабы никому не было повадно подымать на воздух американские рестораны. Мы убедительно докажем: любая группа, занявшаяся терроризмом на почве Соединенных Штатов, обречена.

– Так рассуждают сегодня, – хмыкнул я. – Но что запоют завтра?

Мак не удостоил меня пояснениями.

– Следовательно, тринадцати мерзавцам уже вынесли смертный приговор. El Martillo значится в списке под номером два.

Я заерзал, намереваясь перебить командира: вопрос возникал вполне естественный. Однако Мак предостерегающе поднял руку.

– Терпение, о номере первом речь впереди... Кроме упомянутых тринадцати, нужно выследить, затравить и уничтожить непосредственных виновников трагедии в "La Mariposa". По словам очевидцев, их было трое: женщина и мужчины. Разумеется, террористы могут быть и членами Комитета, но, по-моему, это маловероятно.

– У мисс Дельгадо есть какие-либо нити?

– Пока нет, и все же надежды мы не теряем. Кстати, получен приказ: нещадно расправляться с любыми бойцами или приверженцами Легиона, пытающимися воспрепятствовать нашим действиям... Чем больше уложим, тем лучше. Здесь выдали неограниченную охотничью лицензию. И, наконец, поручено прикончить господина Германа Генриха Бультмана, ибо, в качестве главнокомандующего ударным полком, квартирующим на острове Гокинса, немец несет полнейшую ответственность за преступления подчиненных. Бультману выпала честь числиться в нашем списке под номером один.

– А знаете, сэр, – медленно сказал я, – не исключаю, что сей убедительный и несомненный след совершенно ложен.

Мак нахмурился:

– К чему ты клонишь, Эрик?

– Мы вполне можем исходить из очевидной и, тем не менее, ошибочной предпосылки. Да, не спорю, ответственность за взрыв немедля взял на себя Карибский Освободительный Легион. Обычная история. Подобные бандиты всегда стремятся привлекать общественное внимание – вспомните давнишнюю канадскую заваруху. Ребятки с удовольствием объявили бы: извержение Везувия и гибель Помпеи – наших рук дело... Но допускаю, что люди, взорвавшие ресторан, отнюдь не собирались бить по мне и моей семье.

– Да, – нетерпеливо перебил Мак, – безусловно! Политическое преступление. Ваш сын пал совершенно случайной жертвой, о чем же здесь толковать? Я, кстати, говорил исключительно о досадном совпадении календарных дат.

– Видите ли, сэр, помимо покойного Мэттью в ресторане был еще кое-кто, не принятый вами в расчет...

Я перегнулся, водрузил опустевший стакан на край столешницы, опять откинулся в кресле.

– Два года назад, возвратившись после очередного задания, я обнаружил письмо, уведомлявшее о помолвке Мэттью с однокурсницей. И я позволил себе незначительную вольность: использовал служебные картотеки в личных целях. Выяснил, на ком намерен жениться отпрыск... Итоги частного расследования внесены в мой компьютерный файл. Виноват, вношу поправку: на семьи сотрудников заводятся еще и отдельные досье, там тоже можно сыскать нужные сведения.

– И кем же оказалась будущая миссис Хелм?

– Невестка моя, как выяснилось, была весьма занятной особой. Вернее, в любопытной семейке родилась и выросла.

– Не тяните, Эрик, театральные эффекты нам ни к чему. Слушатель, – улыбнулся Мак, – уже сгорает от нетерпения... В какой семейке?

– Мэттью выбрал себе в тести Варека. Александра Варека. Александра-Константина Варека.

– Санни Варека? – сощурился Мак.

– Его самого, – подтвердил я. Мак сокрушенно покачал головой.

– Должно быть, материалы угодили ко мне в насыщенный до предела день... По-видимому, я перелистал их очень бегло... Иначе, разумеется, не обошел бы вниманием то прискорбное обстоятельство, что один из старших сотрудников связался родственными узами с выдающимся гангстером, или мафиозо, или как их там величают ныне?

Главами синдиката?.. Варек, если не ошибаюсь, промышляет наркотиками?

– По большей части. Но, подобно большинству собратьев, не брезгует и побочными заработками. Теперь он, кажется, удалился от дел, однако прошлые заслуги, безусловно, обеспечили мистера Варека целым батальоном лютых врагов, которые могли бросить бомбу в Кассандру Варек либо с помощью Карибского Легиона, либо собственноручно, зная, что Легион лишь обрадуется возможности приписать себе чужое преступление...

(обратно)

Глава 5

Вышеупомянутая Кассандра Варек встречала меня при выходе из аэропорта, сидя в огромном черном мерседесе. Шофер носил униформу и револьверную кобуру, причем последнюю даже не пытался особо прятать.

– Хорошо, что вы прилетели, – сказала Сандра.

– Хорошо, – согласился я.

Водитель уложил мой чемодан в багажник автомобиля, забрался за баранку и тронул с места, не дожидаясь распоряжений. От пассажиров его отделяло толстое, слегка затемненное стекло. Ни дать, ни взять, лимузин.

– Ваш телохранитель?

– Да.

После встречи на далекой хэпгудовской ферме здоровье Кассандры явно улучшилось. Кровоподтеки поблекли, опухоль у правого глаза опала. Бинты и перевязь, поддерживавшая руку, исчезли, волосы немного отросли.

– Пожалуйста, Леонард, – попросила девушка, – поезжайте мимо "La Mariposa"!

Металлический голос откликнулся:

– Но, миссис Хелм...

– Ведь не будут же нас подстерегать на прежнем месте со второй бомбой? Не опасайтесь, едемте.

– Слушаю, сударыня.

Подвеска мерседеса оказалась на диво жесткой – обычно эти машины снабжают амортизаторами упругими, словно лапы крадущегося тигра. "Пружины поставлены усиленные, – подумал я и заключил: – мерседес бронирован. Оконные стекла преломляли свет не совсем обычным образом. Пулестойкая колымага..."

Леонард болтал по радиотелефону, однако на частоте, которую наше переговорное устройство не воспринимало. Сквозь перегородку не долетало ни единого звука: еще один прозрачный броневой лист.

Украдкой поглядев через плечо, я удостоверился, что позади следует автомобиль с охраной. Должно быть, к ним и обращался наш водитель, держа перед губами черный микрофон. Спереди поначалу не замечалось никого, лишь несколькими кварталами далее я обнаружил головной дозор: еще одну приземистую машину, чем-то неуловимо выделявшуюся из числа прочих.

С чуть заметной, грустной улыбкой Сандра покосилась на меня.

– Можно держать вашу руку, когда поравняемся с рестораном? Хочу посмотреть на него снова, тогда кошмары отступят и перестанут мучить... Я знаю это; но не решалась поехать туда в одиночку... И в Коннектикут боюсь возвращаться одна... боюсь перебирать... вещи Мэттью.

– Олд-Сэйбрук, – задумчиво сказал я, – штат Коннектикут... На берегу реки Коннектикут, если не ошибаюсь?

– Да. Мэттью окончил колледж и работал журналистом в "Нью-Хэйвенском Почтовом Курьере". Вот мы и поселились неподалеку от редакции... То есть, все равно приходилось тридцать миль проезжать до города и обратно – только это ничего не значило: Мэттью работал сверхурочно и возвращался, когда час пик уже миновал. Вихрем носился, дорога не отнимала больше сорока минут в оба конца...

– Послушайте, Сандра, не хотел бы касаться больного места, но вы, кажется, видели смуглые ненавидящие физиономии за окном ресторана перед тем, как разбилось стекло и влетела бомба? Сумели бы опознать нападавших?

– Там была женщина, – промолвила Сандра неуверенным голосом, – и двое мужчин... Женщина явилась в пышной юбке, наверное, под нею бомбу и прятала. Точно помню только, что все трое были смуглыми, черноволосыми. А сверх этого – едва ли.

– Отец тоже ничего определенного не раскопал?

Сандра покосилась:

– Вы... Вы знаете о... папиной... деятельности?

– Конечно. Подробные справки наводил перед вашей свадьбой.

– Когда я приехала в Техас, то не имела понятия: известно вам, или нет... Я ухмыльнулся.

– Организация располагает великолепным исследовательским отделом. И я, вероятно, проведал о мистере Вареке больше, нежели местная полиция. Кстати, Леонард, – обратился я к микрофону, – когда станете докладывать, передайте Санни Вареку, чтобы не беспокоился. Его занятия нас не касаются.

– Передам, – ответил микрофон. – Это изрядно утешит босса.

Кассандра коротко рассмеялась.

– Вас не смутило подобное родство?

– Ничуть. Рассудил так: если вашему отцу придется терпеть зятя по имени Хелм, я уж как-нибудь переживу наличие невестки, звавшейся в девичестве Кассандрой Варек.

Сэнди хохотнула.

– Папа держится такой же точки зрения!.. Притормози немножко, Леонард.

– Слушаю, сударыня.

Мы свернули в узкую боковую улочку, окаймленную трех– и четырехэтажными домами: на первых этажах – магазины, повыше – конторы. Деловой квартал. Ресторан "La Mariposa" обретался на полпути, по правую руку, и видать его было издалека. Большое окно заколочено фанерой. Вывеска с довольно грубо намалеванной бабочкой наполовину обуглена. Черный картонный плакат на двери возвещал ярко-алыми буквами:

"ЗАКРЫТО".

Визжа тормозами, из-за ближайшего угла вырвался большой ветхий автомобиль, заскользил, остановился, наглухо перегородив мостовую.

Леонард отреагировал с похвальной прытью. Машина прянула вперед, опять заныли тормоза – теперь уже наши – и мерседес крутнулся на сто восемьдесят градусов: хитрый прием, звавшийся в дни моего детства "бутлеггерским разворотом". Заревел мотор, но далеко Леонард укатить не успел.

Что-то пробило пулестойкое ветровое стекло, и голова шофера попросту исчезла. Разлетелась вдребезги. На внутренней бронированной переборке, испятнанной кровью и вышибленными мозгами, возникла выбоина, от которой во все стороны поползли внушительные трещины.

Выстрел прозвучал оглушительно даже внутри наглухо закрытой машины. Я определил: палили спереди, сверху, справа. Значит, выскакиваем сквозь левую дверь.

Ударив ладонью по ручке, я ухватил Сандру и выкатился на асфальт, увлекая девушку за собой. Мгновением позже грянул – уже гораздо громче – второй выстрел, громадная пуля продырявила крышу и разнесла половину покинутого нами заднего сиденья. В окне третьего этажа полыхнула вспышка.

Рывком поставив Сандру на ноги, я встряхнул ошеломленную девушку и заорал:

– Шевелись! Вон в тот подъезд! Бегом!!!

Она повиновалась и кинулась наутек, хромая вовсю: одна из туфель на высоком каблуке слетела. Сандра скинула вторую и помчалась во весь опор – только нейлоном обтянутые пятки засверкали. В иных обстоятельствах я нашел бы это зрелище любопытным; однако в голове неумолимо тикали встроенные природой часы. Неведомое оружие, безусловно, было однозарядным. Неизвестному снайперу потребовалось пять секунд, чтобы выпустить вторую пулю... Мы очутились в "мертвой зоне" через четыре секунды после второго выстрела, и третьего уже не прозвучало. Тем лучше.

– Ты в порядке?! – рявкнул я, влетая в подъезд следом за девушкой. Прижавшись к стене, я пытался сделаться еще костлявей и худосочней, чем был на самом деле.

Сандра кивнула, тяжело дыша.

Спрятанная в окне пушка рявкнула опять и напрочь снесла машине прикрытия половину капота. Но двигатель каким-то чудом не заглох, и автомобиль проворно удалялся задним ходом, покидая опасное место.

Двое пассажиров, тем не менее, выскочили наружу и, пригибаясь, бежали по противоположным сторонам улицы. Взятые наперевес автоматы сыпали профессиональными короткими очередями в три-четыре выстрела. Один из охранников палил по загородившей улицу машине, отвлекая внимание экипажа, который суматошно и рьяно выпускал в ответ пулю за пулей. Второй целился в проклятое окно, мешая снайперу, но, видимо, тот соорудил себе неплохое укрытие.

Снова громыхнул крупнокалиберный заряд. Охранника взметнуло в воздух, перекувыркнуло и отбросило на добрых три ярда. В точности таким драматическим и весьма картинным образом убивают киногероев, а в жизни я эдакого не видал – просто потому, что ружейные и револьверные патроны не обладают достаточной мощью.

Но эта мерзость лупила немногим слабее корабельного орудия!

Автомат вывалился из рук убитого и остался лежать на тротуаре, неподалеку от меня. Открыв сумочку Сандры, я извлек маленький пистолет, очертания коего приметил сквозь тонкий шелк еще раньше. Защелкнув сумочку, я вернул ее владелице, проверил оружие. Полная обойма, один патрон загодя загнан в боевую камеру.

– Папа говорил, – выдохнула Сандра, – ни при каких условиях не покидать автомобиля! Машина бронирована!

– Бронирована, – осклабился я. – Только противотанковое ружье, голубушка, из настоящего армейского транспортера сделает решето, а уж из мерседеса, обшитого жестью, и подавно... Выбирайся наружу, двигайся, прижимаясь к стене, чтобы в мертвой зоне оставаться. Удирай в сторону проспекта, откуда мы сюда свернули, да не вздумай задерживаться. Невзирая ни на что, поняла? Вперед!

В свой черед выскакивая из подъезда, я от души понадеялся, что уцелевший охранник не привык палить по любой движущейся цели. Так оно, по счастью, и было. Завидев нас, парень опустился на колено и полоснул из автомата, прикрывая наше отступление. Стрелял, пока мы не скрылись, кинувшись за угол. Потом помчался вдогонку.

– Принимай и стереги! – выкрикнул я, толкая Сандру прямо в руки охраннику.

Запыхавшаяся девушка ошарашенно спросила:

– Мэтт, куда ты?

Но я уже бегом пересекал улицу.

Я бежал к двери, уводившей на третий этаж нужного здания.

Следовало уповать, что нас атаковали не профессионалы: будь иначе, ни я, ни Сандра не ускользнули бы так легко. Посему я применил старый, заплесневелый от времени, архидурацкий трюк: разинул рот и заорал во всю Глотку.

– Джим, стереги черный ход! – вопил я. – Чарли, за мной!

Дикий вопль раскатился по пустому дому и отразился от лестничных пролетов гулким эхо. Я услышал быстрые шаги: перепуганный террорист проворно отступал вдоль коридора. Я бросился вослед, спустив предохранитель пистолета.

Брать неприятеля живым всегда затруднительно. Стреляешь с великим разбором, так, чтобы не повредить важных телесных частей, а, следовательно, подвергаешься неизмеримо большей опасности, чем в обычной стычке. Я послал пулю в колено противнику, и тот повалился, выронив собственный револьвер. Фу-у, пронесло...

Но приблизившись к поверженному, я убедился: пронести-то пронесло, да какой ценой... Пистолет Сандры брал выше намеченной точки, правая брючина террориста набухала кровью с умопомрачительной быстротой. Алая струя буквально хлестала, и я понял: повреждена бедренная артерия, парню остается жить минуту, от силы полторы.

Засунув пистолет в карман, я извлек складной герберовский нож и стал на колени подле раненого. Схватил его за горло, приставил сверкающее острие к скуле.

– Нет, – просипел террорист. – Пожалуйста, не надо. Роr favor, senor. Я ранен... Помогите...

Он был сущим сопливцем: смазливый, худенький, смуглый, донельзя перепуганный мальчишка, чьи крысиные усики служили, скорее, не украшением, а своеобразным аттестатом зрелости. Черные волосы, которые не грех было бы помыть, падали на плечи.

– Имя! – потребовал я. – Имя женщины, бросившей бомбу в ресторан! Mujer con la bomba.[74] Как ее зовут?

Парень промолчал. Я передвинул острие клинка поближе к нижнему веку и самый чуток надавил. Глаза бедолаги начали от ужаса выкатываться из орбит.

– La nombre! Сначала скажи, а потом займемся твоей ногой! Женщина, взорвавшая ресторан "La Mariposa"! Выкладывай имя, или я тебе выковырну глазное яблоко и заставлю сожрать прямо здесь и сейчас! Digame la nombre de la dama, pronto![75] Щебечи, пташка!

Парень облизнул губы.

– Ангел, – прошептал он еле слышно. – Ангелочек...

И умер.

Позади послышался приглушенный звук. Я обернулся, но это были всего-навсего Сандра Хелм, в девичестве Кассандра Варек, и ее новый телохранитель, вооруженный девятимиллиметровым автоматом.

Сандра смотрела на меня, как смотрят лишь на последнего изверга.

(обратно)

Глава 6

Эвакуацию провели куда лучше и сноровистей, нежели предшествовавшую битву. Мы едва успели покинуть здание, а у подъезда уже тормозил широкий, приземистый седан. Сидевший подле шофера стрелок выскочил на тротуар и услужливо распахнул перед Сандрой заднюю дверь.

– Я подобрал ваши туфли, миссис Хелм, – уведомил он. – И о вашем чемодане, мистер Хелм, не позабыл. Забирайтесь в машину, поскорее. Оба. Ричард вас доставит домой, а мы немного приберем этот беспорядок...

– Уместно ли в подобных случаях говорить "спасибо"? – спросила Сандра минутой позже.

– Уместно; только зачем?

– Но я и впрямь благодарна, Мэтт... А вы не очень-то хороший человек, верно?

– Совершенно верно, и не представляю, кто мог бы внушать вам иное. Уж во всяком случае, не я сам.

– Ведь он был сущим ребенком!

– Да, – хмыкнул я. – И вы тоже пигалица малолетняя, однако эти молодцы не поколебались метнуть вам под ноги килограмм тротила. И Мэттью, в сущности, не успел заматереть, а его спровадили в лучший мир. Гадать, какие по счету именины успел отпраздновать подонок, размахивающий перед тобою заряженным револьвером – пустое занятие.

Я прочистил горло.

– По моему разумению, Сэнди, если человек достаточно вырос, чтобы стрелять в окружающих, он достаточно вырос и для того, чтобы схлопотать заслуженную ответную пулю! Кстати, я метил в колено. Вы с отцом вообще трудитесь пристреливать оружие, которым пользуетесь? Твой пугач с пяти ярдов берет футом выше нужной точки.

– Папа вручил мне пистолет перед самым выездом, – возразила Сандра. – У этого ствола, по его словам, есть огромное достоинство: абсолютно "чист". Из него нигде, ни в кого, никогда не стреляли.

– Огромное, но единственное достоинство. Хотите получить пушку назад?

– Нет, папа, наверное, предпочтет избавиться от пистолета, из которого убит человек. Сандра поколебалась.

– Я не виню вас в убийстве, поймите. У противника; действительно, был револьвер... Но то... что вы сотворили после схватки... Брр-р-р! Истязать умирающего мальчишку!

– А вы, – осведомился я, – предпочли бы, чтобы парень помер ни за грош?

– То есть?!

– Жить ему оставалось минуту-другую. Можно было просто следить, как супостат мирно и тихо истекает кровью, а можно было и добыть у него полезные сведения. Дабы сделать это, следовало отвлечь юнца от происходящего – ибо чем прикажете грозить человеку, понявшему, что уже отдает концы? Вот я и устроил маленький спектакль, наорал, застращал ножом – а в итоге добыл словечко. Что сие словечко значит, не имею представления, однако поживем – увидим... Ни малейшего дополнительного ущерба раненому не причинили. Согласны?

Я извлек из кармана трофейный бумажник, раскрыл его, достал водительское удостоверение убитого.

– Антонио Морелос, – прочитал я вслух. Некоторое время ехали молча; потом Сандра внезапно произнесла:

– El nombre...

– Что?

– По-испански вы говорите с ошибками, вот что. Nombre – существительное мужского рода. El nombre, a не la nombre.

– Благодарствуйте, о премудрая наставница...

Автомобиль сделал пологий поворот и устремился по мощеной, окаймленной клумбами аллее. Мы остановились у входа в усадьбу. На пороге уже поджидали двое – он и она.

Женщина выглядела впечатляюще: смуглая, тонкая, умеренно высокая – но подробное изучение лучше было отложить на потом. Следовало хорошенько рассмотреть мужчину.

Приземистый, ничуть не выше подруги, пожилой крепыш с широким, загорелым лицом и курчавой седой шевелюрой. Прическа была до неприличия благопристойна. Гангстеру, даже отставному, подобает более суровый вид.

Александр Варек шагнул навстречу машине; шофер уже распахивал перед Сандрой дверцу. Ни поцелуев, ни объятий не воспоследовало. Отец и дочь приветствовали друг друга сдержанно, словно старинные враги, блюдущие вооруженный нейтралитет.

– Ты цела. Сис?

– Как видишь. Благодаря мистеру Хелму.

– Значит, пойди, умойся и перемени платье. Тебя за подзаборную замарашку принять впору.

– Не нравлюсь – не смотри! – огрызнулась любящая дщерь. – Мне только и надобно, что немного пластыря да хорошая выпивка. Между прочим, присутствующий здесь мистер Хелм, доводящийся мне тестем, тоже не откажется пропустить стаканчик, если предложите с подобающей вежливостью... Знакомьтесь: мой папа; мистер Хелм.

Поколебавшись, Александр Варек почел за благо протянуть мне руку для пожатия. И довольно вызывающе, кстати, протянул. Наверное, не раз, и не два натыкался на добропорядочных мещан, брезговавших приветствовать главаря мафии по-людски. А уж от меня, правительственного чиновника, он и подавно мог ожидать откровенной холодности. Но здесь Варек ошибался. Мне случалось пожимать пальцы куда более грязные. И вообще, показывать окружающим свое неодобрение, драть перед ними нос – не в моих правилах.

– Хотите, из Вашингтона позвонят в местную полицию и уладят неприятное происшествие? – учтиво полюбопытствовал я.

Несколько мгновений Варек молчал, удивленный моей невозмутимостью. Затем покачал головой.

– Излишне, мистер Хелм. Фараоны отнюдь не станут лить горьких слез лишь потому, что юный подонок-террорист преждевременно сыграл в ящик. И, – прибавил он с печальной ухмылкой, – не примутся скорбеть по поводу двух убитых с нашей стороны – по той же причине... Кровь с асфальта мы уже смыли, обломки убрали... Вот и вся недолга.

– Алекс, ты не собираешься представить меня этому очаровательному человеку?

Мачеха.

Она явно смахивала на кого-то, сия обворожительная брюнетка. Слегка поворошив память, я уразумел, на кого именно. Компьютерная богиня. Дана Дельгадо, пожалуй, подскочила бы от негодования, узнав, что я сравниваю ее с этим роскошным и, по-видимому, до мозга костей распутным цветком страсти. Последнюю по порядку миссис Варек звали Розалией, но мне было даровано царственное разрешение обращаться к ней запросто: Лия.

– Вы действительно спасли Кассандре жизнь? – томно спросила Розалия. – Вы, несомненно, храбры, мистер Хелм!

– Мэтт, сударыня.

– Трудно пришлось, да, Мэтт?

– Напротив. Когда в тебя стреляют, становится очень легко. Несешься быстрей оленя перепуганного. Я покосился на Сандру.

– Мы оба сегодня побили все мировые рекорды по бегу на короткие дистанции, верно?

– Боже, какой ужас! Деточка, ты опять расшибла колени. Пойдем, я смажу их чем-нибудь...

– Не надо, – раздраженно бросила Сандра. – Пустяк, царапина. Прекратите суетиться; можно подумать, я тяжело ранена и кровью истекаю! Оставьте меня в покое!

– Что ж, – поспешил вмешаться я, – Сэнди взрослая дама и сама знает, как быть, но я, например, не откажусь чуток почиститься, залить ссадины йодом, а потом пропустить упоминавшийся ранее стаканчик...

(обратно)

Глава 7

Позже, когда за окнами сгустились ночные сумерки, я, согласно распоряжению Варека, двинулся в оружейную комнату. Варек упомянул вечерний костюм, но моею парадной "тройкой" давно закусывала вашингтонская моль, а посему я просто натянул чистую рубаху и повязал единственный имевшийся в наличии – по чистой случайности – галстук.

Оружейную мне показала еще днем хорошенькая горничная-мексиканка, откликавшаяся на обращение "Мария".

Варек стоял подле камина, одетый со всевозможной строгостью: черный смокинг, накрахмаленная сорочка, черный галстук. "Трогательная забота о респектабельной внешности, – подумал я. – Ну и пусть; у любого из нас отыщется невинная и отменно забавная причуда." У бара в углу топтался человек в белой куртке. По виду и манерам он был слугой, однако безукоризненно чистая ткань одежды красноречиво топорщилась под левой мышкой.

– Добрый вечер, мистер Варек.

– Алекс, просто Алекс... Вы чем-то обеспокоены, Мэтт?

– Ага. Вашей дочерью.

Я кивнул в сторону Сандры.

– Не понимаю, – нахмурился Варек. – Что неладно с малюткой?

– В Техасе, – пояснил я, – девочка дала понять, что не выносит оружия ни под каким соусом. Потребовала убрать с глаз долой несчастный двенадцатикалиберный дробовик, заявила, будто ее раздражает само наличие ствола. Теперь же она преспокойно стоит, окруженная разнообразнейшими приспособлениями для пальбы – от нарезных ружей для охоты на слона до малокалиберных спортивных винтовок, – и, простите за выражение, ухом не ведет. Экая быстрая перемена...

Я извлек автоматический пистолет и водрузил на каминную полку, присовокупив изъятый у покойного Морелоса револьвер.

– Пожалуй, нужно избавиться от обоих, Алекс. Револьвер наверняка отправил на тот свет не одного субъекта; пистолет оставил за собой убитого и стреляную гильзу. Между прочим, девице, которая морщится при виде ружья, не пристало таскать в ридикюле подобные штуковины, правда?

Лакей Филипп напрягся, пока я вынимал и раскладывал пушки, но быстро успокоился и направился к нам, обремененный подносом, где красовались два объемистых бокала. Сандра пригубила один, одобрительно улыбнулась, взяла и протянула мне второй.

– Стало быть, недоумеваете, Мэтт? – осведомился Варек.

– Безусловно. Сандра, получается, знала об опасности. Запаслась пистолетом, взяла у вас обшитую броней машину... Подозреваю, что вы оба отлично ведали о засаде близ ресторана "La Mariposa", и Сандра преднамеренно приказала катить прямо волку в зубы. Осмелюсь также предположить: мы служили приманкой в некой очень хитрой засаде – точнее, противозасаде, расчисленной вами, Алекс, до мелочей. Лишь одного не учли, не приняли в соображение: у неприятеля оказалось тяжеленное бронебойное оружие.

Сандра облизнула губы.

– Поясните! Я осклабился:

– Всего удобнее высказать мое пожелание на испанском языке, даже с возможными ошибками. Disponos la mierda, amigos.[76] Надеюсь, о премудрая наставница, слово «дерьмо» я употребляю в правильном роде? Не нужно меня дерьмовыми выдумками пичкать.

Воспоследовало весьма продолжительное безмолвие. Из далекой столовой долетал звон посуды и лязг вилок – там готовились подавать ужин. Филипп деликатно выскользнул вон, прихватив поднос и один бокал – для Розалии.

– Род вы употребили правильный, – холодно промолвила, наконец, Сандра, – однако предложение грамматически неверно.

– И звучит неприлично, – согласился я. – Но, как только что было сказано сразу на двух языках, не надобно сочинять. Прекратите вилять вокруг да около. Вы не для того летали с Элизабет в Вашингтон, чтоб за ручку безутешную свекровь подержать и слезы ей вытереть. Вы стремились отговорить ее от безумной затеи. Но поняв, что Бет бесповоротно решила отыскать меня и попросить рассчитаться с убийцами сына, последовали за свекровью в Техас. И начали приглядывать за мною. Ибо намеревались покончить с бандюгами самостоятельно.

Сандра покачала головой.

– Это какая-то несуразица, Мэтт. Если я хочу перестрелять их, зачем отвергать вашу помощь?

– А у вас и без меня помощников хоть отбавляй. Истребительные ресурсы вашего отца очень обширны, судя по данным, полученным два года назад в итоге частного расследования. Подозреваю: эти ресурсы отданы в полное распоряжение дочери при неколебимом условии – свекор не станет вмешиваться.

Я перевел взор на Варека.

– У Алекса местная полиция, в сущности, на откупе, но вот как поведет себя представитель вашингтонской секретной службы – вопрос, и немалый... Думается, ваш отец питает естественную неприязнь к федеральным службам и не хочет, чтобы агенты мчались по его пятам, когда начнутся шумные карательные действия. Правильно, Алекс?

– Пока правильно, Мэтт.

Я кивнул и снова обратился к Сандре:

– Видите ли, в этой комнате собрались личности, не склонные прощать врагов. Я пришел потому, что убили моего сына. Вы, Сандра, пришли потому, что убили вашего мужа. Вы, Алекс, – потому, что ранили и контузили вашу дочь: а при вашем роде занятий подобные вещи негоже оставлять безнаказанными. Чего доброго, супостаты решат, будто Варек размяк и сделался всеобщей добычей... Итак, мы трое – злобные, мстительные, жестокие, безжалостные субъекты. Наша общая цель: уничтожить сучьих детей в большом количестве. Чем больше – тем лучше. А посему, не разумнее ли работать душа в душу, не играя в загадки?

– Ваши предложения? – мягко спросил Варек.

– Наличествует список – семнадцать имен, если наша компьютерная богиня еще не разыскала новых кандидатовв покойники. Я не привередлив; не стремлюсь угробить каждого собственноручно. Удовлетворюсь точным сообщением: такого-то и такого-то вывели в расход. Убейте сколько сумеете. Остальными либо займусь я сам, либо мои сослуживцы руку приложат. Согласны?

Дверь неожиданно распахнулась. На пороге возникла Розалия Варек.

– Суп остывает! – возвестила она суровым голосом.

(обратно)

Глава 8

– У компьютерной богини, – сказал я, – недостаточно сведений. Как только появятся дополнительные данные, наметится возможность выманить кое-кого из этих фанатиков в чистое поле, а уж там затравить, поймать и выжать досуха. Изначально предполагалось, что я приеду сюда, возьму Сандру под защиту и охрану, получив любую необходимую поддержку в живой силе и оборудовании – а командир пустит слух: юная вдова, уцелевшая при взрыве, обладает, вопреки пылким уверениям в обратном, фотографической памятью, и прекрасно сумеет удружить правительству, опознав трех виновников. После чего у известных особей возникнет здравая мысль: нельзя, чтобы упомянутая дама дожила до вероятного судебного процесса...

Я подмигнул Сандре.

– Теперь же следует уведомить: мы чуток запоздали с хитрыми идеями. Вас уже вовсю использует в качестве приманки собственный отец. Верно? Ведь сегодня так и было...

Сандра облизнула губы.

– Да, и я чувствую себя ужасно виноватой... Привела свекра прямиком под пули. Папа уверял, будто в машине мы защищены от выстрелов... Иначе я предупредила бы честно.

– Забудьте об этом. Не впервые в меня палят... Кто измыслил операцию – вы, или отец?

– Она, – сказал Варек. – Целиком и полностью, от начала и до конца. Я счел затею чересчур опасной и потребовал: возьми бронированный мерседес.

Варек скривился.

– Машина была надежно защищена против любого стрелкового оружия, которым эти скоты могли воспользоваться... Мы обеспечили своевременную утечку информации, постарались, как вы сказали, выманить неприятеля в чистое поле. Особо, между прочим, нажимали на отличную память Сис... Поразительное совпадение, согласитесь.

– Ничего поразительного, – произнес я, – просто профессионалы рассуждают на один и тот же лад.

– Почти сразу, – начал Варек, но тотчас умолк и огляделся. Горничной поблизости не было: упорхнула в кухню. – Почти сразу, – продолжил он, – одна из моих служанок безо всякой видимой причины попросила расчет. Мы предположили, что девушку тихо и очень крепко пугнули, дабы на ее место нанялась осведомительница. Превосходно. Берем новую служанку и предоставляем ей полнейшую свободу – под незаметным присмотром, конечно. И заботливо кормим бедолагу нужными, совершенно ложными сведениями.

– Это было просто, – перебила Сандра. – Все домочадцы знали: после взрыва меня мучают ночные кошмары. Я притворилась, будто маюсь ими непрерывно, принялась твердить: не пойду к психиатру, отстаньте! Только-то и нужно – прокатиться мимо "La Mariposa", бросить взор на окаянное место, и все минует само собою. Говорила, что просто не могу поехать одна, провожатый надобен. А сегодня утром внезапно заявляю: набралась храбрости, отправляюсь в аэропорт, а оттуда покатим к ресторану. Заявляю, разумеется, тогда, когда Бернадетта разливает кофе. Папа говорит, служанка сбежала почти немедля.

– Да, – подтвердил Варек. – Вызвала своего приятеля по домашнему телефону. Ворковали, словно влюбленные голубки, но, должно быть, условной фразой обменялись. После этого Бернадетта знай поглядывала на часы, а сорок пять минут спустя покинула усадьбу сквозь боковую калитку. Охране я велел не вмешиваться. Девку поджидал фургончик с надписью "Водопроводная компания А-1". Они покатили к Вест-Палм, затормозили у бензоколонки. Парень выбрался, попросил разрешения позвонить. Потом фургон выехал на южное шоссе...

– И где же влюбленные обретаются ныне? – спросил я.

– Не спрашивайте, – холодно молвил Варек. – Не то скажу правду.

Сандра содрогнулась:

– Папа!

– Сис, ее подослали намеренно. И Бернадетта спокойно обрекала тебя на гибель возле ресторана. Сама созналась; говорила, что отдельно взятая жизнь – сущий пустяк по сравнению с великим, прогрессивным развитием современной истории.

– Но ее... убили?

– После того, как ребята над нею потрудились, это, пожалуй, было для Бернадетты наилучшим выходом. Да и для дружка закадычного тоже...

Варек насупился.

– И я предупреждал, Сис: дела нешуточные. Грубые дела, грязные...

– Из нападавших не захватили никого? – перебил я. Варек покачал головой.

– Не удалось. И, если вы ничего не выдавили из молокососа, которого подстрелили, можно считать, сражение окончилось вничью.

– Выдавил чуток, но теперь нужно спросить у компьютера, бредил парень, или нет. Я уставился на собеседника.

– На главный вопрос, Алекс, вы так и не ответили. Ведь не хотели подпускать меня к этой работе, верно? Сами управиться рассчитывали... Согласны сотрудничать с паршивым федеральным агентом, а?

Запустив руку в карман, я извлек заранее приготовленную полоску бумаги, вручил служанке, а та передала нацарапанный карандашом телефонный номер своему хозяину.

Брови Александра Варека сошлись у переносицы.

– Три-ноль-пять... Код Флориды. Неподалеку?

– В шестидесяти милях отсюда. Подымите трубку, вреда не будет.

Варек поколебался, потом встал и вышел из столовой.

Через десять минут он возвратился, молча сел в кресло, наполнил вином высокий стакан, осушил его до дна.

– Как вы, сотрудник правительственной службы, умудрились познакомиться с Джузеппе Вело?

– Удружил ему однажды, по чистой случайности. Варек хмыкнул.

– Сеппи оставил дела и переехал сюда из Нью-Йорка, почитай, два десятка лет назад. Состарился, должно быть?

– О возрасте не сужу; но больше всего Сеппи смахивает на дохлую, высохшую под солнцем ящерицу. Правда, на умственных способностях это отнюдь не сказывается.

– Понимаю. Все понимают... Джузеппе говорит... А, плевать на то, что говорит Джузеппе! Сами знаете – иначе не дали бы мне его номер.

Сощурившись, Александр Варек полюбопытствовал:

– И что же числится следующим номером программы?

(обратно)

Глава 9

Телефон был наисовременнейшим, с клавиатурой вместо диска, с уймой таинственных кнопок и, в дополнение к обычной трубке, имел встроенный громкоговоритель, позволявший не только слушать, но и болтать.

Филипп любезно растолковал мне, что нажимать, и в каком порядке. Он пояснял, излагал и показывал, то и дело говоря "сэр".

Дабы все присутствующие могли невозбранно внимать грядущей беседе, я попросил включить громкоговоритель. Залог доверия... Никаких подвохов. Никаких крапленых карт. Честнейший Хелм во всей красе. Отстучав нужный номер, я почти немедленно услыхал голос Мака.

– Да?

– Это Мэтт.

Настоящее имя, употребленное вместо кодового, значило: нас подслушивают посторонние. Доверию и честности следовало сразу положить разумный предел.

– Да, Мэтт?

– В Палм-Бич, вернее, в Вест-Палм-Бич наблюдалось небольшое оживление. Подробный доклад представлю немного позже. А сейчас хотел бы потолковать с мисс Дельгадо. Если возможно.

– Она ушла домой несколько часов назад, но соединить могу. Погодите минуту.

То, что Дана Дельгадо ушла домой, отнюдь не удивило меня, ибо наручные часы показывали восемь. Разумеется, Маку не надо ни еды, ни сна – по крайности, еще никто не сумел убедительно доказать обратного: свидетельство, подкрепляющее весьма популярную в агентстве школу мысли, которая утверждает, будто начальник на самом деле не принадлежит к роду человеческому. С другой стороны, в пользу человеческой природы Мака говорит наличие некоей дамы, деловой особы, обладающей изрядным весом в своей области. Эту даму наш командир изредка навещает в одном из западных штатов – только не спрашивайте, в каком. Их отношения ничуть не влияют на отлаженную, будто часовой механизм, работу организации. Не постигаю, как умудряется Мак выкраивать время, потребное для частной жизни...

Служанка несла через комнату горячий кофе. Телефон ожил снова.

– Говорите, мисс Дельгадо, – предложил Мак.

– Достаточно, Мария, – изрекла миссис Варек. Служанка вручила чашку Сандре, повернулась и вышла, плотно затворив за собою дверь.

Из динамика послышался другой женский голос.

– Дельгадо слушает.

Общаться по телефону без помощи трубки было непривычно и даже неловко. Я глубоко вздохнул и обратился к примостившемуся на столе электронному чуду:

– Это Хелм. У вас под рукой найдутся экран и клавиатура?

– Я говорю из своей квартиры, мистер Хелм, но компьютерным терминалом располагаю... Появилась новая информация? Одну минутку... Так, хорошо. Говорите.

– Уведомляю: нас внимательно слушают мистер и миссис Варек, а также дочь мистера Варека, госпожа Кассандра Хелм. Не удивлюсь, если окажется, что беседу записывают на магнитофонную кассету. Я угадал, Алекс?

– Любые вызовы записываются, – добродушно признал Варек. – Но только скажите, и я велю ребятам выключить магнитофон.

– Едва ли стоит, пускай изводят пленку погонными ярдами. Вдруг нам потребуются имена и адреса? Между прочим, Алекс, отчего бы вам не поговорить самому, не выложить повесть о подсадной утке по имени Бернадетта? Мисс Дельгадо будет весьма признательна за полезные сведения.

Варек пожал плечами:

– Как хотите... Здравствуйте, мисс Дельгадо. Служанку звали Бернадеттой Саис. Имя приятеля – Ронни-Хуан Джексон.

– Пометили? – перебил я, обращаясь к микрофону. – Бернадетта Саис. Ронни-Хуан Джексон.

– Я не оглохла, – огрызнулась Дана Дельгадо. После краткой паузы она продолжила: – Сожалею. Об этих двоих ничего не известно.

– Внесите обоих в надлежащий файл и пометьте фамилии звездочкой, или чем еще принято помечать людей, убывших в лучший – либо худший, не знаю – мир. Они обеспечивали очередную террористическую вылазку знаменитого Карибского Легиона, однако вылазка провалилась. Думаю, что и Бернадетта с Хуаном тоже провалились в геенну огненную... Сообразно земным заслугам.

– Будьте любезны, сообщите подробности происшествия. Никогда нельзя судить заранее, пригодится ли информация, нет ли...

– Мистер Варек расскажет лучше меня... Пятью минутами позже я объявил:

– У подчиненных мистера Варека есть подозрение, что упомянутая пара надеялась получить убежище где-то в Сан-Хуане. Впрочем, адреса выбить не успели: подследственные приказали долго жить.

– Не удивляюсь, – ответила Дана Дельгадо. – По всей вероятности. Легион обосновался на одной из военных баз Сан-Хуана, откуда удобно совершать вылазки в любом направлении. Что-нибудь еще?

– Да. Антонио Морелос.

Последовала пауза.

– Ничего более... Стоп! Морелос? Молодой человек?

– Отменно молодой. Парню было значительно меньше двадцати. Боюсь, он уже не состарится ни на день...

– Понимаю. – Голос прозвучал вполне спокойно. – Еще один астериск...[77] поставить прикажете?

– Так точно, сударыня. Почему вы, кстати, возрастом интересуетесь?

– Антонио Морелос в наших файлах не значится, зато наличествует некий Доминик Морелос. Важная особа, один из руководителей Карибского Освободительного Легиона; член Совета Тринадцати. У Морелоса есть – вернее, теперь уже был – младший брат. Имя не указывается, но едва ли вы повстречали просто однофамильца.

– Данные по Доминику, пожалуйста.

– Тридцать три года, пять футов десять дюймов ростом, весит двести десять фунтов. Черные удлиненные волосы. Большие пышные усы а-ля bandido. Карие глаза. На левой стороне подбородка маленький шрам. Ногти левой руки изуродованы; частично вырваны. Следует полагать, будучи в гостях у наших доблестных, демократических союзников, Морелос подвергся допросу при помощи плоскогубцев.

– Понятно.

– Дикая личность; полутроглодит. Жесток, вынослив, начисто лишен воображения. Гобернадорские палачи, видимо, не добились от него ни словца. Устойчив... Считает себя подарком судьбы для каждой женщины, которую затаскивает в постель – кажется, считает не без оснований. Получил основательную военную подготовку. Рукопашный бой: мастер. Холодное оружие: мастер. Стрельба: посредственно. Рекомендуем при стычке с господином Морелосом использовать пистолет и не позволять противнику приблизиться вплотную.

– Понятно, сударыня.

Дана Дельгадо хмыкнула.

– Ну, вы, оперативные работники, поголовно считаете себя сверхлюдьми, совета слушаете редко... По непроверенным сведениям, Доминик Морелос отправил на тот свет пятерых; двоих уложил голыми руками. Также...

Дана осеклась.

– Также что?

– Не могу, мистер Хелм. Засекреченная информация.

– В городе Вашингтоне засекречено все, начиная от служебных сортиров. – Я подмигнул Вареку: – Но тут собралась теплая дружелюбная компания. Посему – валяйте, выкладывайте.

– Очень хорошо. Только отвечать будете сами. Я уведомлю: данные, разглашать которых нельзя, названы по вашему личному требованию.

Напыщенное бюрократическое самодовольство Даны Дельгадо начинало раздражать. Но я уловил в голосе женщины еле заметную веселую нотку и уразумел: компьютерная богиня преднамеренно старается произвести на присутствующих убедительное впечатление. Умница девочка.

– Вот и называйте, – невозмутимо сказал я. Прочистив горло. Дана известила:

– Недавно, совсем недавно мы наткнулись на сведения, дозволяющие подозревать: председателем загадочного и неуловимого Совета вполне может быть господин Морелос.

– Парнем, коего кличут El Martillo?

– Это не исключается.

– Отлично. Что еще? Домашним адресом славного молодца не запаслись?

– В последний раз Доминика Морелоса видели в Сан-Фелипе, крохотной деревушке на западной оконечности острова Гокинса. Главный остров в архипелаге Монтего...

– Суверенное, недавно обретшее независимость государство, – перебил я.

– Вынуждена обратить ваше внимание, мистер Хелм, на то, что, если вы и впрямь вывели в расход Морелоса-младшего, а не однофамильца...

– Надеюсь.

– ...Доминик отнесется к вам не слишком нежно. А возможностями отомстить El Martillo обладает немалыми. Лучше позванивайте сюда время от времени, давайте знать, что по-прежнему живы и здоровы.

– Так и сделаю.

– О, – протянула Дана, – вы же все пулестойки, неудушаемы, нечувствительны к ядам... Хвастуны... Простите за грубость, мистер Хелм. Еще что-нибудь?

– Пожалуй, но сперва поместите в компьютер несколько фраз о безвременной кончине юного Антонио.

– Минуту... Готово. Да, файл Морелоса упоминает маленькую блондинку, зовущуюся Анхелитой Иогансен. Туристка, одна из счастливиц, удостоившихся привилегии переспать с нашим героем в гостиничном номере.

– Где же?

– Отель "Приватир", город Морганвилль, Монтего. Сеньор Морелос очень редко проводил ночи в гордом одиночестве. Посягать на местных красавиц он избегал, не хотел настраивать обитателей острова против себя и своих приспешников; но за туристками охотился без устали. Анхелита Иогансен прибыла в Монтего на самолете, вместе с группой вояжеров. Под вечер явилась в бар гостиницы пропустить коктейль-другой... Морелос ринулся на девицу, точно сокол на серую утицу... Осведомитель сообщает: по всем признакам встреча была действительно случайной. Монтегианцы восхищались половой предприимчивостью и прытью Морелоса; кажется, даже заключали ежедневные пари: кого парень заполучит следующей по счету? Анхелита Иогансен достаточно воспитана, и поначалу отвергла дерзкого ухажера. Но потом они с Морелосом поладили, а поутру госпожа Иогансен присоединилась к товарищам по странствию. Изрядно потрепанная и отменно довольная... Монтегианцы сошлись во мнении: вот еще заезжая дура, которая влюбилась в Морелоса, точно кошка.

– Может быть, ее мы и разыскиваем, – ответил я. – Допускать совпадение было бы не слишком разумно. Доминик развлекается с девицей в Монтего; Антонио помирает во Флориде с ее именем на устах...

– Есть несколько других имен. Все эти люди состоят в Карибском Освободительном Легионе; двое могут входить в Совет Тринадцати. Огласить список?

– Да, конечно. И адреса давайте, коль скоро имеются.

Прозвучала дюжина фамилий: испанских и англосаксонских. Предположительными членами Совета были Артур Гальвес и Говард Кениг. Последний, безусловно, был не испанцем и не англосаксом, а потомком немецких иммигрантов.

– Хорошо, – протянул я. – Благодарствуйте. И прошу прощения, что побеспокоил прямо на дому.

– Не беда. Остерегайтесь Доминика, мистер Хелм. Не пренебрегайте добрым наставлением. Почаще озирайтесь.

Учитывая, сколь неприкрытую враждебность обнаружила Дана при нашей встрече, эдакая забота о вшивом оперативном работнике не могла не озадачить меня. Впрочем, Дельгадо вполне способна была заботиться о собственной профессиональной чести. Нельзя же, в самом деле, допускать, чтобы агента, воспользовавшегося твоими данными, укокошили! Так и нагоняй от начальства получить недолго.

– Всегда озираюсь, – уверил я.

Линия умолкла.

Варек поерзал в кресле.

– А сколько еще насчитывается взрывов, помимо "La Mariposa"? – полюбопытствовал он с преувеличенной небрежностью.

– Таких, которые безусловно числятся за Карибским Легионом – два. Правда, ребятки приписывают себе четыре, но тут уж чуток завираются. Прочие фейерверки – дело иных психопатов. Один террористический акт учинен КОЛом на севере, в Ньюпорте. Род-Айленд. А второй – в Сан-Хуане. Кто-то, наверно, подобрался чересчур уж близко к нынешней их базе. Кого-то понадобилось изъять из обращения. Пожалуй, невредно будет проверить обстоятельства обоих взрывов, побеседовать с уцелевшими. Вдруг да разузнаем что-нибудь новое о милой карибской шайке?

Я поколебался и поднялся.

– Поздновато уже; а мне еще подумать надо, услышанное обмозговать. Не возражаете, если сделаю пару телефонных звонков прямо из комнаты? Сандра, проводите, сделайте милость. Иначе заплутаю...

(обратно)

Глава 10

Комната, отведенная мне под временное обиталище, именовалась Голубой Спальней.

Сандра нажала кнопку дистанционного управления телевизором, покосилась не меня, выключила телевизор.

– Мэтт...

– А?

– Не думаю, будто опытный правительственный агент способен заблудиться в трех соснах или в тридцати комнатах. Ты мог бы добраться до спальни безо всякой посторонней помощи.

Я кивнул.

– Хотелось повидаться наедине. И попросить о персональном одолжении. Огромном, кстати.

– Да?

– Еcли получится, исследую обстоятельства первого взрыва. Повторяю: коль получится. Это Ньюпорт. Род-Айленд. Пожалуйста, поезжай со мною.

Несколько мгновений Сандра изучающе глядела на меня.

– А зачем?

Я пожал плечами:

– Скажем так: ради собственной твоей безопасности, личной сохранности. Некие личности не слишком тебя жалуют. Не вижу соображений, по которым их благие намерения могли бы перемениться к лучшему... Скажем так: я сумею защитить тебя чуток лучше, нежели все папенькины гориллы, слитые воедино.

Сандра вяло улыбнулась:

– Понимаю... Что еще прибавишь, Мэтт?

– Что я хочу добраться до их окаянных глоток. Мы хотим одного и того же, верно?

Сандра кивнула. Я продолжил:

– До сих пор сведении, дозволяющих настичь и уничтожить противника немедля, не замечалось. Отлично. Отныне уже не мы будем за ними гоняться – они за нами. Выйдут на свидание, как миленькие. Добровольно появятся на сцене, будь покойна. Сейчас им, должно быть, ведомо: меня назначили главнокомандующей ищейкой в ныне ведомом деле. Тем не менее, мою скромную особу едва ли вознамерятся устранить, если примусь путешествовать в одиночку. И для здоровья огорчительно, и с великим шумом сопряжено... А вот напасть на маленькую, неумелую, не способную постоять за себя наживку – ой, как соблазнительно... Ты и сделаешься наживкой.

Сандра скривилась.

– Жертвенная овца? Или числюсь по разряду полных баранов?

– Нас, – уведомил я, – будут прикрывать. Надежные люди. Впрочем, не стану твердить, что риска нет ни малейшего.

– Конечно, – сказала Сандра. Взялась за дверную ручку, помедлила, спросила, не оборачиваясь:

– Вы не сердитесь?

– Помилуйте, за что?

– Ненавижу их. Поймите, ненавижу... Но убить семнадцать человек! Семнадцать живых людей!.. А настоящее количество уже приближается к двадцати... Ваши семнадцать, и Бернадетта, и ее дружок, и Антонио Морелос... Не многовато ли будет, а, мистер Хелм?

– Список покойников, – уведомил я, – ведется немного предвзято. Односторонне ведется. Вы учитываете их потери, нынешние и грядущие... Как насчет наших?

Сандра нахмурилась:

– Поясните.

– Шестеро убито в Вест-Палм-Бич. Двое – при взрыве в Ньюпорте. Еще пятеро – в Сан-Хуане, учитывая младенцев и несмышленышей... Итого: тринадцать человек. Тринадцать человек, отправленных ополоумевшими ублюдками к праотцам. Я не считаю, заметьте, раненых и покалеченных... А сколько еще бедолаг эти выродки переколошматят в обозримом будущем, а? Если у них останется будущее?

– Знаю, – сказала Сандра. – Понимаю. Их нужно задержать. Обезвредить. Поэтому и еду с вами. Авось, умудрюсь помочь... Мэттью, конечно, уже не верну... Могла бы вернуть – ни перед чем не остановилась бы! Собственноручно изничтожила бы всю банду! Но Мэттью ничем теперь не пособишь... Спокойной ночи.

Облачившись в песочную пижаму с коричневой шнуровкой и устроившись на боку, я набрал телефонный номер, услыхал мужской голос и прошел через предписанную процедуру взаимного опознания.

– Сюда не звонить, – уведомил я. – И я отсюда больше вызывать не стану. Аппарат прослушивается, разговоры записывают.

– Уразумел.

– Устраните после дополнительного распоряжения, – сказал я: – Артура Гальвеса, Говарда Кенига. Дополнительные сведения получите в Вашингтоне. Отыщите обоих, возьмите под неназойливое наблюдение. Попытайтесь дождаться, чтобы вывели на кого-нибудь еще. Всю побочную информацию передавайте Дане Дельгадо. Любые подкрепления, коль скоро потребуются, получите сразу. Будьте готовы убрать обоих немедля, как только получите приказ. Повторите.

Собеседник, чьим кодовым именем значилось Луис, послушно повторил полученные распоряжения. Я похвалил и положил трубку. Набрал второй номер. Сызнова прошел через дурацкую процедуру. Кодовое имя другого агента было Траск. Ему полагалось работать моим личным телохранителем. Я сообщил Траску, чего желаю; попросил пошевеливаться и держать ухо востро.

– Выезжаем на пару, – сказал я. – Постараемся держаться вместе, чтоб вам не приходилось распылять силы. Но, если подопечных разбросает, выкручивайтесь по собственному разумению...

– Понимаю; только помните: у меня вовсе не армия под рукой, а маленькая ударная группа. Если придется пасти одного-единственного из вас – кому отдаем предпочтение?

– Девице. Во-первых, я лучше умею постоять за себя: во-вторых, охотиться будут, скорее всего, за нею. Только, Траск...

– Да?

– В конечном итоге, незаменимых нет... Сумеешь добраться до главарей – лупи направо и налево, невзирая на возможные потери с нашей стороны. Понятия "заложники" мы не признаем. Ни под каким соусом...

– Спасибо, я изучал уставы и инструкции, – холодно согласился Траск. Никто не имел права намекать, будто он, опытный оперативный работник, способен превратиться в сентиментального осла. – Это все?

– Да.

– Конец связи.

Устроившись поудобней, я прикрыл глаз и принялся крутить гитарные колки. Струны отчего-то рвались, а Сандра твердила: ты натягиваешь их излишне туго... Лопнула басовая... Я встрепенулся и понял: это защелкнулся английский замок на входной двери.

Непрошеная гостья сделала несколько шагов, задержалась на мгновение, дозволила длинному, прозрачному белому одеянию соскользнуть на пол, а второе – тоже белое, тоже полупрозрачное, но короткое – оставила на месте. В воздухе поплыл аромат духов – тонких и дорогих. Посетительница свое дело знала.

Я вознамерился присесть и надавить выключатель, но замешкался, нашаривая подле правой ноги автоматический двадцатидвухкалиберный пистолет. Засовывать оружие под подушку давно стало дурным тоном – избитым, используемым в каждой кинодешевке, общеизвестным трюком. Спустя секунду я лежал в постели не один.

Уж не помню точно, какими эволюциями занималась нежданная гурия, но враждебности она не обнаружила. Я по-прежнему пытался ухватить окаянный выключатель; вместо него уцепился за упругую, покрытую шелком женскую грудь. Весьма недурную на ощупь, отважусь доложить. Подавив непроизвольное побуждение исследовать упомянутый предмет поподробнее, я молвил:

– Сэнди, Бога ради, окстись! Кем ты себя считаешь? Мата Хари-второй?

Снова потянувшись к лампе, я ощутил под рукою прядь шелковистых волос... Волос. Очень любопытно. Сандра Варек, моя несравненная невестка, была острижена почти под гребенку – врачам требовался легкий доступ к повреждениям, причиненным девичьему скальпу осколками. Щелкнув, наконец, кнопкой, я успел еще предположить, что забавы ради Сандра подослала тестю мексиканскую служаночку.

Но рядом со мною обреталась Лия Варек: томная, лениво улыбающаяся, выжидательно разметавшаяся.

(обратно)

Глава 11

Столовая, в сущности, была просто застекленной галереей, глядевшей на мирную, залитую солнечными лучами береговую полосу. Лакей Филипп, облаченный все той же белой курткой и вооруженный все тем же впечатляющим пистолетом, бугрившим ткань под левой мышкой, снабдил присутствовавших легкой выпивкой перед завтраком и теперь нес почетную вахту подле двери. Мексиканка Мария, украшенная крахмальным чепчиком и безукоризненно чистым кружевным передником, хлопотала у столика в углу.

Идиллия.

Дом был настолько велик, что Варек распорядился поставить в столовой особое приспособление для подогрева пищи – не то блюда успевали бы подернуться ледяной коркой по пути из кухни к столу. Завтрак, обед и ужин подавали полностью и содержали при надлежащей температуре столько времени, сколько требовалось.

– Угощайтесь, Мэтт, – любезно предложила хозяйка. – Хорошо выспались?

Выражение лица было весьма целомудренным. Благовоспитанная дама справляется о самочувствии приезжего – и только.

– Отлично, сударыня, благодарю, – сказал я. – Лучшего и желать нельзя.

– Возьмите у Филиппа еще бокал...

Розалия Варек посмотрела на крохотные наручные часы.

– Девять... Алекс не спустится раньше десяти: привык залеживаться допоздна. Заказывайте, чего хотите. Мария может подать ветчину с яичницей, или овсяную кашу со сливками. Также гренки с жареными ломтиками мяса. Выбирайте, не стесняйтесь.

– Яичницу с ветчиной, пожалуйста, – известил я. – Второго бокала не нужно, я не сторонник ранних возлияний в большом количестве. И гренки подайте. И кофе.

Сандра произвела непонятный звук, обронила салфетку, вскочила и ринулась вон из комнаты, цокая по плитам пола высокими каблуками. Высокие каблуки и старые, донельзя истертые джинсы кажутся мне очень своеобразным сочетанием, но жаловаться на современную моду неразумно, да и бессмысленно. Вкуса у нынешних красавиц, увы, ни на грош ломаный не замечается; попробуйте намекнуть, например, что сочетание зеленого и оранжевого – тошнотворно! Потом бегите опрометью: иначе пристукнут...

И, во всяком случае, высокие каблуки выглядят куда менее убого, чем "кроссовки" – истинно хамская во всех отношениях обувь.

Лия уставилась вослед падчерице недоуменно и тревожно.

– Что с ребенком творится?

– Прекрати, Лия, – посоветовал я. – Сандра отнюдь не ребенок. Она побывала замужем и знает все касательно птичек и пчелок... А ночевала, между прочим, по соседству; через одну-единственную дверь от Голубой Спальни, как вы ее зовете. Кроме того, девушка весьма наблюдательна...

– Пронырлива! – негодующе поправила меня Лия. Пожав плечами, я ответил:

– Роли не играет: что в лоб, что по лбу.

– Не передумал отправляться в Новую Англию, Мэтт? – полюбопытствовала Сандра часом позже. – Не забыл заказать билеты на самолет?

– Мы поедем, а не полетим, – сказал я. – Досмотр перед посадкой на борт может оставить меня с голыми руками, а револьвер, пожалуй, пригодится. Вдобавок, ехать гораздо удобнее по многим причинам. Автомобиль уже выслали из Вашингтона; потерпите постояльца еще немного, пока машину пригонят?

– Разумеется, – поспешила вмешаться Лия. – Сколько угодно, Мэтт!

Сандра отчетливо фыркнула. Но сколь бы едкую реплику ни собиралась отпустить, почла за благо удержать ее при себе. Девица явно возвратилась поумневшей и присмиревшей. Отлично.

– Тысяча миль по шоссе, – уведомила она. – Точнее, почти полторы тысячи.

Когда я не отозвался, девушка пожала плечами:

– Хорошо... Но чем, собственно, прославлена твоя колымага? Неужели нельзя обойтись другой?

– Тем и прославлена, что моя, кровная. Вашингтон охотно снабжает агентов общепринятыми средствами передвижения, однако попробуйте попросить у этих жадюг мощный спортивный автомобиль – и услышите, куда пойти...

Я скривился.

– Моя старая добрая "Мазда-RX7" – не самая быстрая штука на белом свете, но любую обыкновенную машину, даже снабженную форсированным двигателем, ставит далеко позади в считанные минуты. Вот и жду ее, родимую.

Поколебавшись, девушка промямлила:

– Если... не возражаете...

– Против чего?

– У меня есть вещица попроворнее вашей RX7; и дожидаться не надо – она сама дожидается в гараже. "Порше-911". Двести лошадиных сил. При попутном ветре выжмет свыше ста пятидесяти миль. Папин свадебный подарок.

С четверть минуты я пристально глядел на Сандру.

– В папином свадебном подарке легко могут возникнуть заметные вмятины. И даже пулевые отверстия появиться могут.

Сандра ухмыльнулась:

– Не беда. Папа обещал купить новую, когда эта разобьется...

(обратно)

Глава 12

"Порше" был синим, с черными сиденьями. Из гаража машину выгнал новый водитель, Ричард, умчавший нас прочь от окаянной "La Mariposa".

– Возьмите запасные ключи, – посоветовала Сандра. – И лучше ведите сами, хотя бы поначалу, чтобы привыкнуть к автомобилю. Мало ли что...

– Лучше я поведу сам. Просто поведу сам. Точка, период. Мы не знаем, где и как нарвемся на засаду или погоню; только поверьте – ребятки себя дожидаться не заставят. А мне, в отличие от вас, недурно известны полдюжины очень полезных и впечатляющих маневров, наступательных и удирательных.

– Но это же моя машина! – возразила Сандра. И тотчас расхохоталась над собственной детской наивностью: – Согласна. Вы правы. Наверное, кое-чему научусь, наблюдая за вами. Папа говорил, вы сущий гонщик.

Я преувеличенно высоко вскинул брови:

– Преувеличение, чтоб иначе не выразиться! Откуда такие лестные и несправедливые сведения?

Сандра засмеялась.

– У вас имеются тайные источники информации, у папы – тоже. Думаю, встарь вам довелось перейти дорогу синдикату; а разные ветви поставили себе в закон и правило время от времени сопоставлять картотеки.

В джинсах и просторной рубахе Сандра не казалась особенно пикантной; впрочем, ведь не медовый же месяц нам предстоял...

– Вооружены? – спросил я. – Если нет, возьмите ствол из моего багажа: имеется запасной пистолет.

– Не надо, о пистолете позаботился Филипп. Сандра похлопала по небольшой, туго набитой сумочке.

– Надеюсь, – промолвил я, – он палит получше, чем тот пугач, которым вас обеспечили перед вчерашней поездкой.

– Не сомневайтесь, проверила утром в домашнем тире. Все превосходно. – Сандра коротко хохотнула: – По голливудским понятиям, наличие домашнего тира недвусмысленно делает человека злодеем. Еcли богач любит играть в теннис и обзаводится парой-тройкой хороших кортов, соседи лишь улыбаются. Если он помешан на игре в гольф и разбивает возле усадьбы зеленое поле с лунками – все чудесно. А вот когда человек просто любит стрелять и сооружает подземный, звуконепроницаемый – дабы тех же соседей не беспокоить! – тир, этот человек числится махровым бандюгой; ни больше, ни меньше... Упражняется перед очередным убийством, извольте видеть!.. Кстати, вот и папа вышел нас проводить. И Лия! Как любезно с ее стороны...

Железные ворота распахнулись, дозволяя нам выехать. Должен заметить, что, оставив приморскую усадьбу Александра Варека позади, я вздохнул с облегчением. Я даже не поблагодарил хозяина и хозяйку за гостеприимство: иди знай, в каком смысле истолковали бы они мои слова... Любезный родственник, профессиональный гангстер, безусловно, прислал красавицу-жену самолично: заберись к федеральному паршивцу в постель, ублажи, выясни его истинные намерения. Старый трюк, на который очень охотно пускаются мужья, привыкшие менять супруг, словно перчатки, а ревновать отвыкшие давно и бесповоротно.

– Храбрый вы субъект, – заметила Сандра несколько минут спустя. Голос ее прозвучал прохладно.

– Истинный лев, – согласился я. – Но что наталкивает вас на подобное умозаключение?

– Вы знаете: папа опасен и мстителен. И переспать с его женой прямо под здешней крышей!.. Настоящая отвага требуется; правда, особая, подлая отвага!

– Уж если рассуждать насчет подлостей, больших и малых, то как прикажете, сударыня, звать личность, подсматривающую в замочную скважину?

С полчаса мы катили в полном безмолвии. Свернув направо, я очутился на магистральном шоссе и начал править, не выходя за рамки предписанных законом шестидесяти миль. То есть держал шестьдесят четыре, но с виду разница почти незаметна. Вряд ли стоило чересчур осложнять жизнь людям, спешившим по пятам – как союзникам, так и неприятелям. И с полицией связываться не стоило. Дорожный патруль склонен милосердно закрывать глаза, если вы превышаете идиотское шестидесятимильное ограничение, но не больше, нежели на десяток делений спидометра...

– Мэтт...

– Ага?

– Прошу прощения. Общеизвестно: когда мужчина, состоявший в счастливом браке, внезапно теряет любимую супругу, он зачастую склонен жениться на ее меньшей сестре...

– Еcли таковая наличествует.

– Конечно... Младшего брата Мэттью под рукой не оказалось; да и молод он слишком... Но у мужа... есть прелюбопытный отец... Высокий, зловещий, романтический секретный агент. Пожилой, правда, но едва ли дряхлый.

– Благодарствуйте, – откликнулся я. После того, как мне минуло шестьдесят, подобные отзывы стали чрезвычайно лестны... – Только, Сэнди...

– Заткнитесь и дозвольте закончить! – окрысилась девица. – Я не склонна шататься по ночам и ради простого любопытства подслушивать у двери, ведущей в чужую спальню! Понимаете?..

Чего уж там было понимать...

(обратно)

Глава 13

Пробудившись в гостиничном номере, в штате Коннектикут, я долго лежал, гадая: поднять нежданную сопостельницу, или дать ей подремать еще чуток. Сандра сама решила одолевавшие меня сомнения, спокойно выскользнув из-под одеяла и на цыпочках прошествовав прямо в ванную комнату. Дверь тихо притворилась. Пророкотал унитаз; потом зашелестел душ.

Воспользовавшись минутами одиночества, я поспешил подняться, освободиться от пижамы и нацепить нечто поуместнее. Мы, видите ли, разделили помещение в целях безопасности; даже одной и той же двуспальной кроватью воспользовались – но никаких плотских грехов меж Сандрой и мною пока не числилось. Видимо, оба чересчур устали накануне после целодневной езды с большой, довольно постоянной скоростью.

Смущать невестку, застегивая перед нею гульфик джинсов и совершая тому подобные действия почти интимного свойства, навряд ли стоило. Я восседал на краю кровати, натягивая носки.

Телефон зазвенел протяжно и повелительно.

– Да, – ответил я, прикладывая трубку к уху.

– Говорит Дельгадо, – послышался довольно громкий, приятный голос.

На пороге ванной возникла Сандра, более-менее пристойно завернутая в купальный халат. В одной руке девица сжимала зубную щетку, другой не давала махровой одежке распахнуться.

– Проснулись? – послышался риторический вопрос.

– Да. Это меня вызывают, Сандра.

– Намек понят и принят...

Она снова исчезла в недрах ванной.

– Говорите, мисс Дельгадо.

– Луис уведомляет: указанные объекты изъяты из обращения. Оба. Осложнений никаких.

Та-ак-с... На белом свете поубавилось Гальвесов и Кенигов. Сделалось одной особью меньше в каждой из двух названных человеческих разновидностей...

– Луис – умница. Что еще?

– Возникает очень любопытная возможность, мистер Хелм. Повторяю: просто возможность... Но если вы уже проснулись и готовы принять посетительницу, лучше поясню все в личной беседе.

Припомнив холодную, враждебную особу, мерявшую меня презрительным взором в кабинете Мака, я вовремя сдержался и не выпалил естественного: "Что, вы здесь? Откуда и когда?"

– Прошу, сударыня. За кофейником пошлю сию минуту.

– Я уже распорядилась, – молвила Дана Дельгадо. – И не побрезгую сама доставить поднос. Мой номер чуть дальше по коридору...

Что-то Мак измыслил хитрое. Неописуемо хитрое... Поспешно всунув ноги в ботинки, я приблизился к ванной комнате и сообщил Сандре:

– Грядут гости. Женского пола. По делу. Общее поголовье – одна штука.

– Хорошо, спасибо.

По случаю визита мисс Дельгадо я облачился в рубаху. Однако не более того. Еcли компьютерная богиня понятия не имеет, как выглядит мужчина в майке – так и быть уважим. Но сверх этого – ни-ни... Я считался высокопоставленным агентом и отнюдь не собирался встречать вашингтонскую кабинетную чиновницу с королевскими почестями.

Снаружи раздались шаги. Я отворил дверь согласно предписаниям, существующим на случаи особо опасные. Но женщина была той самой, и за спиной у нее никто не стоял, держа заряженный револьвер. Я впустил госпожу Дельгадо и окинул взором гостиничный коридор. Он был пуст.

Возвратив смит-и-вессон за пояс, я забрал у гостьи поднос, на котором стояли кофейник и две чашки, водрузил на курительный столик в углу.

– Присаживайтесь. Давно прибыли в Ньюпорт?

– Вчера ночью, очень поздно. А дело не столь срочное, чтобы в двенадцатом часу будить вас и... вашу спутницу.

Дана оглядела комнату, посреди коей красовалась разобранная двуспальная постель; чуть заметно усмехнулась. Впрочем, моя личная жизнь – а тем паче, Сандры Хелм, в девичестве звавшейся Варек, отнюдь не должна была касаться госпожи Дельгадо.

– Не хочу сказать, будто неважное дело: просто спешки пока не замечается, – продолжила Дана, протягивая руку и беря стоящий на подносе кофейник. – Если события станут развиваться как я предполагаю, важности будет хоть отбавляй... Но требуется несколько дней, чтобы удостовериться... Вам сахар, или сливки?

– Спасибо, мне черного.

– А миссис Хелм? – Дана выразительно покосилась в сторону ванной, а слова "миссис Хелм" прозвучали с чуть заметной издевкой.

– Сэнди! – окликнул я: – Кофе не желаешь? Спустя мгновение объявилась невестка. В небрежно и пикантно распахнутом халатике. Должно быть, прочла мысли Даны и решила: вот тебе, стерва! Подозреваешь – получай! Наградив меня томной улыбкой, Сандра проворковала:

– Звал, дорогой?

– Мисс Дельгадо, – представил я гостью. – Миссис Хелм. Дана, Сандра. Кофе не хочешь, Сэнди?

– Не откажусь, дорогой, – кивнула Сандра. – Только выпью в ванной, а вы уж посекретничайте на приволье. Хорошо?

– Сливки? – спросила Дана Дельгадо. – Или сахар?

– Черный, без сахара, – сказала Сандра. – Благодарю, мисс Дельгадо...

Она удалилась в ванную, дозволив халатику распахнуться еще более вызывающе.

– Привлекательное дитя, даже с этой чудовищной стрижкой, – ехидно заметила Дана.

– Прекратите, владычица служебных тайн. Заткнитесь, пожалуйста, – посоветовал я. Дана расхохоталась:

– Бедняга, да ему, кажется, не везет на женщин! Уставившись в упор, я с изрядной расстановкой произнес:

– А вдруг повезет? Ни с того, ни с сего? К примеру, в вашем случае, а?

– Надобно поразмыслить, – с прохладцей отозвалась мисс Дельгадо. – Размышляю вслух... Коль скоро вы не вступили в связь со своею невесткой, невзирая на взбалмошность оной и удобный для утех любовных гостиничный номер, то последней вашей победой автоматически числится Розалия Варек...

Ого! Я знал, что у Мака отлично поставлена осведомительская служба, но до такой степени?.. М-да... Или дело попалось неимоверно затейливое, требующее следить за каждым шагом агента?

– ...А становиться преемницей дорогостоящей флоридской шлюхи я не хочу.

Я приоткрыл рот, вознамерившись отстаивать поруганную – в буквальном смысле – репутацию Лии, но тотчас же осекся. Вступаться за доброе имя Лии попросту смехотворно, подумалось мне.

– Была бы честь предложена, – пожал я плечами. Не люблю этого выражения, употребляю только, если хочу надерзить собеседнику.

Мисс Дельгадо безмятежно улыбнулась.

– Не прощайтесь с упованиями так поспешно, мистер Хелм... Если события разовьются в согласии с моими предположениями, нам предстоит совместное путешествие на известный карибский архипелаг. И по пути я способна изменить отношение к нескромным намекам... Я чуть не подпрыгнул:

– Кому, любопытно, пришла в голову эта идиотская мысль?

– Вы недовольны?

– Послушайте, Дельгадо! Не сомневаюсь: вы сущий клад по компьютерной части! Но коль скоро предстоит орудовать на линии огня, предпочитаю орудовать без вашего содействия! Я уже отвечаю за одну особу в юбке... прошу прощения, в джинсах – неподготовленную и неумелую. Но Сандра, по крайней мере, способна гашетку от затвора отличить. А вы?

– Никак нет; зато я бегло говорю по-испански. Ваше знание этого языка, если не ошибаюсь, ограничивается дюжиной обиходных фраз. Опять же, вы ни разу не бывали на Гобернадоре, а я хорошо знакома с жизнью островных народов, ибо родилась по соседству. Имею несколько местных друзей, способных оказать немалую помощь. Палить, и правда, будете самостоятельно; а в прочих отношениях найдете меня отнюдь не бесполезной.

Оставалось лишь плечами пожать.

– Карибский Легион, – продолжила Дана, – почти наверняка соберет свой Совет в полном составе. И очень скоро, понимаете? Неужто не цените представляющегося шанса?

Я не удержался и тихо присвистнул:

– Неплохой шанс!.. И где же?

– Вероятнее всего, в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико. Сдается, у них там оборудован своеобразный штаб. Адресом покуда снабдитьне можем. Я не располагаю всеми нужными сведениями, но информация накапливается не по дням, а по часам.

– Цель совещания?

– И ее не знаем. Пожалуй, станут обсуждать следующую по порядку мерзость. Или собственную безопасность, это гораздо вероятнее. Вы их, кажется, вынудили разволноваться. Двое из террористов, причастных к последнему взрыву, погибли позавчера. Двое членов Совета – Гальвес и Кениг – убиты на следующий день. Видимо, Легион зашевелился и намерен предпринять ответные шаги... И вам тоже не грех призадуматься, мистер Мэттью Хелм, план разработать на случай нежданных осложнений.

– А в план, разумеется, включить вашу милейшую персону?

– Да. Вашингтон считает, что мои познания пригодятся, и весьма.

Опять передернув плечами, я изрек:

– В общем-то, я отнюдь не прочь иметь проводником по неизвестной и недружелюбной стране хорошенькую женщину. Только вам доведется найти общий язык с Сандрой. Она – единственная, кто видел блондинку, метнувшую бомбу; да и присмотреть за девицей невредно... Пока буря не утихнет.

Дана Дельгадо слабо ухмыльнулась.

– Любопытный получится menage a trois![78] Хорошо, обещаю быть паинькой...

Спустя два часа мы с Сандрой уже катили по загородному шоссе.

(обратно)

Глава 14

Я скосился в автомобильное зеркальце.

– Уведомляю: за нами тащится "хвост".

Начав поворачивать голову, Сандра осеклась и застыла.

– Не ваши помощники?

– Помощники тоже, наверное, неподалеку; но этих не видал. Черный фургон... Больно зловещий автомобильчик; точно из фильма дешевого позаимствован... Вряд ли принадлежит Карибскому Легиону, хотя – поди, проверь... Террористы не пускаются в открытое, продолжительное преследование: просто бьют и бегут. Но делать на это ставку навряд ли разумно...

Сквозь притемненные стекла фургона было невозможно различить, кто обретается внутри.

– Кто же это? – спросила Сандра неожиданно охрипшим голосом.

– Поживем – увидим. На белом свете немало черных фургонов: не исключаю, что этот, в итоге, способен оказаться безобидной собственностью безвреднейшего местного фермера. Но давай-ка лучше удостоверимся.

Я вывернул баранку.

– Зачем съезжать на проселок? – перепуганно спросила Сандра. – Шоссе, по крайней мере, не пустынно, машинами кишит!

– Вот-вот. А мне понадобится глухой, извилистый, почти безлюдный тракт. Поскольку ты здесь прожила несколько лет, с окрестностями знакома неплохо, да?

– М-м-м... Отчасти.

– Говори, как достичь дороги еще более глухой, чтоб ни городка, ни поселка. Желательно, между прочим, ни хутора, ни бензоколонки. Чем пустынней – тем лучше... Вот он, голубчик, не отстает...

Черный фургон исправно и сноровисто спешил за нами.

– Выбери дорогу, которую хорошо помнишь: понадобится называть загодя все извилины – гоночным штурманом послужить.

– Вон туда, прямо...

– Вижу. Да не беспокойся по поводу парня, торопящегося позади, я слежу за ним самостоятельно. Присматривай за проселком, припоминай, куда он уводит, и сообщай водителю, сиречь, мне.

– По этому склону езжай не спеша: внизу – "кирпич". Придется юркнуть налево...

– Понял.

Поворот я выполнил в полном согласии с правилами, не позабыл вовремя включить мигалку, притормозил, как положено разумному и осторожному шоферу; потом и вовсе остановился перед возникшим на пути шлагбаумом. Водителю фургона оставалось лишь остановиться в свой черед. Я пристально смотрел в зеркальце, но темные стекла не опускались, ружейные и пистолетные стволы не высовывались.

Эти стекла придавали машине довольно зловещий вид. Казалось, ею никто не управляет; чудилось – представитель самоходной техники нежданно обрел разумение и несется за нами по собственному почину. Злобному, вне всякого сомнения.

Снова заработав мигалкой, изобразив примерного, законопослушного субъекта, я пропустил пикап, снабженный местными номерными знаками, а потом устремился к северу по двухрядной асфальтовой дороге, в которую вливался проселок, фургон ехал по пятам.

– Похоже, – заметил я, – это нужный человек... Ни на пядь не отстает.

– Как он выследил нас?

– Дело нехитрое. Нам предстояло пересечь лишь один мост через реку; а до следующего – миль пятьдесят. Парню пришлось лишь покараулить и последить за дорогими спортивными колымагами, вот и все...

– Осторожнее, здесь попадаются дети и собаки... Хорошо, теперь можешь прибавить газу, если хочешь.

По сторонам тянулся чахлый лесок; вдоль шоссе изредка возникали дома; асфальт, похоже, прокладывали прямо по старинной тропе французских поселенцев – уж больно извилистой была дорога. Я прибавил скорости. Фургон – тоже. Пикап скатился на боковой проселок и оставил шоссе в полном нашем распоряжении.

По-прежнему косясь в зеркальце, я посоветовал:

– Приготовьтесь-ка, сударыня, к доброй киночепухе. Поправьте ремень безопасности. Когда настигающая машина врезается в преследуемую, слышится ужасный грохот, и вы испытываете изрядное сотрясение... А, вот он, любезный, и атакует...

Квадратный черный капот фургона быстро близился. Переключив, по устоявшейся десятилетиями привычке, рычаг скоростей, я сбросил подачу топлива, дозволил неведомому негодяю без малого боднуть нас внушительным бампером, и за секунду до столкновения придавил педаль полностью. "Порше" прыгнул вперед, словно изголодавшийся тигр.

Завизжали шины, и водитель фургона остался с носом, когда, по его расчетам, до тарана оставалось лишь несколько дюймов и одно-единственное мгновение. Притворяясь, будто напуган, я заставил машину вращать колеса вхолостую, портя покрышки о шероховатое дорожное покрытие, вилять багажником, кидаться из стороны в сторону. Потом опять убавил обороты – пускай незнакомец решит: я боюсь набирать разгон посреди столь узкого шоссе.

– Кто это, по-твоему? – хладнокровно спросила Сандра.

Я пожал плечами.

– Одно скажу: кто-то, кто не шибко нас любит.

– Забавно, – процедила девушка.

Увивавшийся позади, будто петух за курицей, парень опомнился тотчас и опять начал сближаться. Вел он паршиво – наверное, от злости всякое разумение утратил. Минуя повороты, высокий фургон кренился, как легкая яхта в пятибалльный шторм. Водитель измывался над покрышками и амортизаторами без малейшей жалости: именно так и показывают преследование доверчивому телезрителю. Именно в согласии с голливудскими заповедями болван и стремился вывести нас в расход. На экране переднюю машину долго-предолго колотят по багажнику, пока шофер не выпустит руля и не слетит вон с дороги, выписывая в воздухе замысловатые пируэты, а затем неизбежно взрываясь вместе с машиной прежде, нежели коснется твердой почвы... Что, по мнению режиссеров, заставляет автомобиль обращаться в этом случае комком пламени, остается загадкой. Отчего преследуемый попросту не удерет сломя голову, не оставит противника с носом – тоже не постигаю. Голливуд, черт возьми! Киногерои покорно стискивают баранку, позволяя невозбранно пинать свой автомобиль в задницу...

– Какая дорога впереди? – спросил я, не прекращая следить за отражением фургона в зеркале. – Ты штурман, прошу не забывать!

– Извилистый серпантин, вроде этого. А через две мили – крутой левый поворот у озерного берега... Собственно, там не озеро, а тинистый пруд: их тут накопали без числа. Я запомнила этот благодаря тому, что на воде всегда виднелась пара лебедей.

– Не думаю, чтобы осталось время птичками любоваться... Фу ты, ну ты! Опять пристает, как банный лист!

Прежний прием повторился в точности. Я вновь притворился полусонным тугодумом, вновь обнаружил угрозу в последний миг, снова засуетился и завилял багажником.

Заскрежетал коробкой передач.

Завыл мотором.

Унесся прочь.

И снова понемногу сбросил скорость.

– Еще далеко до пруда?

– Вон, указатель поворота виден.

– Держись покрепче. Сейчас мы чуток утопим нахала... Ближе, обезьяна, ближе, – процедил я на манер старого доброго удава Каа из киплинговской книги. – Спеши к папе! Вот, умница!..

– Вода меж деревьями блестит, Мэтт! Помни: поворот очень крутой!

– Прекрасно...

Парень мчался целеустремленно и неудержимо, как мартовский кот, услышавший зазывное, сладострастное мяуканье. Я мысленно скрестил пальцы: если навстречу вырвется какая-нибудь невидимая за полосой деревьев колымага, на дороге возникнет живописная груда металлического лома и пюре из человеческой плоти. Блеск воды уже делался различим и для меня. Указатель поворота мелькнул и пропал позади.

– А теперь обернись! – велел я. – В зеркало больше коситься нельзя. Говори: как быстро стервец приближается и на каком находится расстоянии.

Сандра крутнулась.

– Он почти рядом! Я прибавил газу.

– Отстает... Нет, опять нагоняет! До него – три автомобильных корпуса.

– Наших?!

– Ага! Два с половиной... Два... Он почти настиг нас, Мэтт!

Поворот и правда оказался крутехонек. Я по-прежнему держал педаль утопленной и молил Всевышнего, чтобы навстречу никто не ехал.

– Мэтт!!!

Но рычаг передачи уже скользнул в начальное положение. Придавив тормоз, я резко вывернул руль. "Порше" завертелся юзом, и фургону внезапно оказалось нечего крушить: словно створка ворот распахнулась и услужливо очистила преследователю путь.

Впрочем, самую капельку чиркнуть бампером по бамперу парень успел. Мы – Сандра, я и, разумеется, "порше" – полностью перегородили асфальтовую полосу. По счастью, Господь внял молитвам недостойного слуги своего, и дорога была совершенно пуста.

Побыстрее выкатив на обочину, я заглушил мотор.

И включил ручной тормоз.

(обратно)

Глава 15

Минуту или полторы мы сидели, тяжело дыша, хотя не знаю, с какой стати. Пожалуй, от простого испуга, ибо всю тяжелую работу выполнил "порше".

– Только брызги полетели! – воскликнула Сандра. – Лихо?

– Лебедей, небось, переполошил до полусмерти?

– Я не следила за лебедями, но что-то белое взметнулось, когда он ухнул в пруд! Послушай...

– Да?

Сандра пристально посмотрела на меня.

– Ты уже проделывал подобное?

– Обыкновенно люди настолько одержимы стремлением угробить едущего впереди, что напрочь забывают о едущих позади – себе самих. Да, проделывал...

Поскольку девушку начинало трясти от пережитого нервного напряжения, я разговаривал с преувеличенной небрежностью.

– Однажды я мчался в "Мазде" по горной дороге. Неприятель выслал вдогонку огромный рейсовый грузовик, а шофер увлекся – подобно этому дурню. В итоге слетел с обрыва, а до каменного дна пропасти насчитывалось эдак ярдов тридцать...

Сандра зябко повела плечами, помолчала несколько секунд, промолвила:

– Давай-ка выберемся и подойдем к воде!

– Это еще зачем?

– Водитель... Он может быть просто ранен...

– Позволь, мы как раз и предоставляем бедолаге достаточно времени, чтоб захлебнуться! Надеюсь, озерцо не очень мелкое?

Но все же привелось выйти из машины и обозреть результаты моей несравненной, избитой, привычной всякому профессионала дорожной уловки. Увы! Пруд оказался лягушке по колено. Фургон пролетел по воздуху футов двадцать, опрокинулся и увяз в иле, упокоившись на боку, вроде загнанной лошади. Падение получилось отменным; в пруду возникло небольшое цунами, взбаламученная вода плескала у берега, колебля перепутанные травяные стебли; но сам автомобиль погрузился менее чем наполовину.

По внешности, на сушу никому выбраться не удалось, но уповать на простой и желательный при данных обстоятельствах исход поединка было бы неразумно.

За нашими спинами промчалась чья-то машина. По счастью, с шоссе было трудно заприметить что-либо необычное, а поломанный кустарник еще не свидетельствовал о недавних неприятностях.

– Думаю, парень завяз, – обратился я к Сандре. – Если, конечно, не вынырнул и не пустился вплавь. Тут следов не видно; остается противоположная кромка... Эй, куда ты?

Я ухватил девицино запястье: Сандра готовилась ринуться к потревоженной воде.

Обернувшись, невестка посмотрела на меня с недоверием и нарастающим возмущением:

– Нужно извлечь пострадавшего! Посмотри, Мэтт! Он может лежать зажатый меж рулем и сиденьем, без сознания! Тонуть может!

– Вот чудно было бы! Между прочим, сукин сын пытался в лепешку нас превратить, не запамятовала?

– Пусти!

Сандра внезапно и резко рванулась. Я чудом сумел удержать ее; притянул к себе, хорошенько встряхнул:

– Уймись!

Не следовало вести себя столь опрометчиво. Я недооценил ни физическую силу девушки, ни благородное стремление прийти на выручку ближнему, попавшему в передрягу. Даже если ближний во всю прыть напрашивался на неприятность, а вдобавок хотел изничтожить заботливую даму... Я, точно зеленый любитель, не учел ничего этого. Не поберегся, как сделал бы, схватившись в обнимку с любым иным противником: женщиной ли, мужчиной ли – не играет роли.

Сандра увидала прекрасную возможность и не преминула ее использовать.

Угодила коленкой прямо мне в промежность – не слишком сильно, да только в это место с избыточной силой бить и не требуется. Боль, как и всегда, была ошеломляющей. Точно в тумане я увидел: невестка высвободилась и ринулась вниз по склону. Я непроизвольно подивился: отчего судьба почти неизменно сводит с пригожими дурами, готовыми без колебаний кастрировать человека, спасшего им жизнь, и броситься на выручку субъекту, намеревавшемуся их изничтожить?

Умудрившись выпрямиться, я увидал Сандру опрометью несущейся вброд по направлению к фургону. Тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон был заткнут за брючный ремень, я достал револьвер, но стрелять не приходилось: девушка перекрыла директриссу[79] и браво шлепала, не намереваясь уклоняться в сторону.

Будь иначе, я принялся бы методически расстреливать опрокинутый фургон, чтобы обезвредить водителя прежде, нежели Сандра достигнет потерпевшей аварию машины. Можно было, разумеется, побежать вослед, геройски отвлекая внимание незнакомца; но, если Сандра угадала, и в машине обретался несчастный полузахлебнувшийся олух, я промочил бы ноги понапрасну. А если олух сохранял боеспособность, вместо одной жертвы ему наверняка достались бы две. А Мак не берет на службу агентов, склонных к бессмысленным попыткам самоубийства – как выражаются психиатры, страдающих суицидальным комплексом.

В довершение всего бежать сразу после удара в пах не очень-то легко и удобно...

Подхватив оброненную Сандрой сумочку, я проворно вынул пистолет. Ослица даже не потрудилась оружие взять! Засунув запасной ствол в карман пиджака, я швырнул сумочку наземь: по соседству с белыми туфлями, скинутыми Сандрой у самой воды.

Я укрылся за стволом ближайшего дерева, откуда мог изрешетить фургон при первом удобном случае. Тина уже достигала Сандре выше колен, и шагать было непросто. Подавив побуждение заорать и велеть невестке вернуться – расходовать дыхание попусту не стоит, – я скрежетнул зубами и стал выжидать.

Отерев забрызганное лицо, девушка схватила дверную ручку поверженной автомашины и задергала что было мочи. Безуспешно. Сандра сделала несколько шагов, попыталась открыть подъемную заднюю дверь. С тем же итогом. Тогда она обогнула фургон и – о, боги бессмертные! – склонилась, дабы рассмотреть положение дел внутри сквозь дымчатое, труднопроницаемое для постороннего взгляда стекло.

По каковом идиотском действии шарахнулась и рухнула в грязную воду. Наверное, наткнулась на прием не вполне дружелюбный... Звук выстрела донесся очень глухо, чего не могу сказать о девичьем визге. Сандра ухватилась за левое предплечье. Поднялась на ноги, попыталась бежать, но вязкая тина препятствовала надлежаще проворному передвижению. Девушка шлепнулась: первый разумный поступок за последние минуты. Линия стрельбы очистилась.

Из фургона раздались еще два хлопка; в дымчатом стекле и черном корпусе возникло два отверстия. Обе пули, по счастью, не попали в цель.

Большой точности мне и не требовалось: в отличие от неизвестного бандита, я настоящей мишенью не располагал. Вернув смит-и-вессон за пояс, чтобы приберечь могучие заряды и меткое оружие напоследок, я открыл огонь из автоматической игрушки. Опустошил половину обоймы, посылая пули почти вровень с водой, для пущей убойности. Пистолет и правда оказался получше позавчерашнего: бил, куда глядел; а прошить автомобильный кузов на расстоянии тридцати футов можно даже из не очень внушительного ствола.

Конечно, у таинственного разбойника имелось пуленепробиваемое убежище. Ему доставало юркнуть под воду, наполовину заполнявшую фургон – и очутиться в полной безопасности. Но, во-первых, под водой не высидишь дольше минуты (ежели ты не опытный ныряльщик), а во-вторых, Сандра выигрывала время, приближаясь к береговой черте.

– Пригнись! – вопил я благим матом. – И влево забирай, влево!

Новый хлопок в полузатопленном фургоне. Пуля опять полетела в сторону, что и неудивительно было, учитывая неблагоприятные условия, в коих обретался неведомый супостат. Я разрядил обойму до конца, прикрывая неуклюжее отступление Сандры, стараясь палить с достаточными промежутками, дабы растянуть запас патронов.

Затискивая в рукоять новую обойму, я приметил движение среди зарослей. Развернулся.

Светловолосый юнец, облаченный в джинсы, теннисную рубашку и ветровку, бежал по направлению к пруду, на бегу высвобождаясь из куртки. Н-да. Самое время было агентам Траска хоть чуток пошевелиться да пособить соратнику в нелегком труде... Хотя, если по чести, в обязанности моему помощнику вменялось неприметно следовать по пятам, не спугивать возможную добычу (или охотников?), не портить мне тонко рассчитанной игры, а на гашетку нажимать лишь в положении крайнего свойства.

Какового положения пока не наблюдалось. Вообще-то, я предполагал, что господин Траск будет, главным образом, присматривать за оставляемым у придорожных кафе автомобилем. Терпеть не могу взрывов при первом повороте стартера! Но, видать, ретивое у напарника взыграло, и доблестного бойца отрядили вмешаться, склонить чашу весов на сторону славного ветерана. Сиречь, меня...

Швырнув куртку на влажное прибрежье, парень ринулся навстречу ковыляющей девице, вздымая тучу брызг и изрыгая кучу непечатных слов. Я прикрыл Сандру и гостя огнем, постоянно смещая прицел и – так я надеялся – вынуждая бандюгу нырять. Парень выволок Сандру на сушу. То ли довел, то ли донес до первого достаточно толстого дерева. Уложил. Опустился на колени, исследуя раненую девицину руку.

Сдавалось, теперь положением властвовал я. Пора было и честь знать, пора было положить конец творившемуся безобразию, прежде чем к месту, происшествия, завывая сиренами, примчатся орды и армады разгневанных местных фараонов.

Осторожно, чтобы не всполошить неприятеля, я пробрался по берегу вправо и, пригнувшись, выпустил несколько пуль в торчавшее над водою автомобильное брюхо. Ибо теперь очевидной целью казался бензобак. Двумя последними пулями я просверлил в нем два опрятных отверстия. Горючее так и потекло, покрывая поверхность пруда маслянистой пленкой.

– Там, на борту! – окликнул я. – Либо вылезай с поднятыми руками, либо готовься изжариться. Предоставляю совершенно свободный выбор. А считаю до пяти... Ответа не раздалось, хотя водитель мог чуять запах бензина гораздо лучше меня. Фургон заколебался: внутри перемещался некто, сохранивший способность к сознательным и произвольным перемещениям. Потом заскрежетал запор подъемной двери. Темный предмет вылетел наружу и ухнул в тинистую воду: большой автоматический пистолет.

Но кто сказал, будто у сукина сына в запасе не оставалось другого – маленького?

Пока неудачливый преследователь пробирался к берегу, я караулил, держа смит-и-вессон наготове... Крупный, смуглый мужчина; в джинсах и серой фермерской рубахе. Не весь выпущенный свинец, подумалось мне, пропал впустую. Парень прихрамывал, одна рука висела плетью. Достигнув суши, он повалился на колени, потом упал ничком, потом перекатился и застыл, раскинув руки в залог полнейшей безобидности. Беспомощности...

Актер из мерзавца был еще более скверный, чем шофер.

Я придвигался, не забывая плотно прижимать указательным пальцем револьверную собачку.

Физиономия бандюгина доселе не встречалась мне нигде: ни в картотеках Мака, ни в живой жизни. Непроизвольно подивившись, откуда сей честной молодец вывалился и чего алкал, преследуя нас на протяжении битых двадцати миль, я вдруг понял: встречалась! Встречалась рожа подлая!

Припомнился мальчишка по имени Антонио Морелос, который истек кровью, получив пулю прямо в бедренную артерию. У незнакомца было весьма похожее лицо. Таким покойный Антонио сделался бы лет пятнадцать спустя...

– Сеньор Доминик Морелос? – учтивым тоном полюбопытствовал я. – El Martillo? Молот?

Парень облизнул губы, но сил заговорить набрался – или притворился, что набрался – лишь секундой позже. Изуродованные пальцы левой руки были видны во всей неприглядности. Недурно потрудились гобернадорские живорезы над бедолагой, ничего не скажешь... Иногда меня берет сомнение: тем ли мы людям ворожим? Карибские, латиноамериканские и азиатские союзнички сплошь и рядом оказываются не лучше коммунистических кровопийц...

– Вы убили моего младшего брата, сеньор, – выдохнул Доминик. – А сеньора присутствовала при этом.

В глазах Морелоса искрилась лютая ненависть: затем ее сменило изумление. Парень дважды кашлянул; изо рта его хлынула густая, темная струя крови. Взгляд померк, тело обмякло и вытянулось. Через мгновение я склонился над умершим и выдернул припрятанное оружие, в наличии коего не сомневался.

Метательный нож, пристроенный в чехле меж лопатками.

Доминик получил пять ранений. Два серьезных и три царапины. Доконала его пуля, угодившая в левое легкое и, видимо, зацепившая сердце.

Еще астериск в потайных списках Даны Дельгадо.

Когда я возвратился к месту, где лежала Сандра, положение вещей чуток переменилось. Подле девушки стоял не один, а двое незнакомцев. Светловолосый парень, выудивший мою неразумную невестку из пруда, – грязный и мокрый, он прислонился к древесному стволу, подняв ладони и созерцая второго пришельца сквозь очки в темной роговой оправе.

Второй – худощавый, загорелый и зловещий – держал в руке служебный смит-и-вессон, точно две капли воды схожий с моим собственным.

– Грегертсен, сэр, – поспешил представиться он. – Опознавательный код...

Неважно, какое слово он произнес.

– Что стряслось? – молвил я ошеломленно. – И кто сей честной вьюнош?

У меня буквально сердце ушло в пятки. Так бывает всякий раз после непростительной, сгоряча сотворенной глупости. Так бывает всегда – если принимаешь нечто нежданное и непредвиденное как само собою разумеющееся. Я оказался набитым болваном; безрассудно предположил, будто светловолосый парень – один из помощников, стремглав несущийся на выручку старшему. А он вполне мог устремляться на подмогу Морелосу!

Прекрасное противоядие, мигом снимающее склонность зазнаваться! Под конец успешной перестрелки многие, не исключая меня, имеют обыкновение пыжиться от гордости, воображая собственную скромную особу едва ли не полубожеством...

– Полученные распоряжения, – пояснил Грегертсен, – предусматривали осторожную слежку за "порше", чтоб никто не вздумал подложить вам взрывчатую свинью – и только. Но при выезде из города мы обнаружили этого голубчика. Потихоньку преследовал вас. Фургон объявился чуть подальше, у моста. Вы неплохо управлялись и без нашего содействия; но когда леди кинулась в воду и начался фейерверк, я почел за благо заняться щенком, рванувшимся к озерцу. Машину все равно минировать некому; вокруг – ни души, а вот вмешаться в потасовку не повредило бы... Кстати, мальчишка чист, словно стеклышко. Даже булавки при себе не держит.

Сандра пошевелилась.

– Это ужасная ошибка, Мэтт! Отпустите человека подобру-поздорову! Не знаю, кто он, только он вытянул меня из болота в разгар ужасной стрельбы! Посмотри: носовым платком руку перевязал...

Я уставился на девицу, лежавшую близ корявых корней, мокрую и перепачканную донельзя. Еще более грязную, чем неведомый спаситель, который тоже отнюдь не казался воплощением стерильности.

– Респектабельная молодая вдова! – сказал я со вздохом. – Тьфу!..

– Прости, если сделала больно, – застонала Сандра. – Но я была обязана! Я не могла покинуть раненого на произвол судьбы. Прикажи своему подручному спрятать этот гнусный револьвер. Пожалуйста.

– Конечно.

Я дал Грегертсену знак, и подчиненный Траска послушно возвратил оружие в кобуру.

– Благодарим за самоотверженность, – обратился я к блондину. – Только, извините, кто вы будете? И какого лешего здесь позабыли?

Парень облизнул губы:

– Лестер, – ответил он. – Леонард Лестер. Я хотел потолковать с вами...

Сняв очки, Леонард Лестер принялся протирать замызганные стекла. Без очков лицо его сделалось беззащитным; глаза казались огромными и невинными, словно у младенца. Они были неопределенного, серо-голубого цвета. Перепутанная соломенная челка свисала на середину лба. Чуть одутловатый, бледный, Лестер мало смахивал на опасного агента – своего или вражеского. Подтянутому, жилистому Грегертсену он и четверть минуты сопротивляться не смог бы. Во всяком случае. Мак подобных людей берет с очень большим разбором. Сам худощав, и сотрудников предпочитает жилистых.

– И чем вы занимаетесь, глубокоуважаемый Лестер Леонард?

– А?

– Кроме имени, сообщите о себе что-нибудь любопытное.

– Я... Я был другом... Линды Ансон. Она тоже погибла при взрыве... Только раньше, в Ньюпорте... А сегодня я прочитал в газетах о муже госпожи Хелм, увидал ваши фотографии крупным планом; потом приметил обоих на городской улице...

Лестер возвратил очки на переносицу. Наверное, тотчас увидал скептическое мое выражение, заторопился разъяснить:

– Мы в колледже учились на одном курсе! Линда и я! Долгие годы я восхищался ею, обожал издалека... И вот, ни с того, ни с сего – 6ax! И все... Насколько понимаю, насколько можно верить газетам, вы с миссис Хелм намерены отомстить убийцам? И мистер Варек, должно быть, в стороне оставаться не пожелает? Я хочу помочь вам! Хочу вместе с вами перебить всю эту проклятую сволочь!

Заметку, извещавшую весь белый свет, что папаша Хелм и безутешная вдовица, предположительно, вступили на тропу войны, Мак напечатал молниеносно. Как мы и собирались. В нескольких газетах сразу. В течение одних-единственных суток! Недурно, даже для Мака.

На подобное я и рассчитывал втайне. Ведь во Флориду приехал, и в Коннектикут направился с двоякой целью: выманить на себя вероятных убийц – и выдавить из родственников либо друзей тех бедолаг, которые полегли в ресторане "La Mariposa" вместе с Мэттью, хоть каплю ценных сведений.

Или крошку помощи вытряхнуть.

То, что за мною от самого Вест-Палм-Бич украдкой мчался всего лишь близорукий студент – вернее, начинающий ученый червь, – особого значения не имело. В отличие от Мака, я не привередлив по внешней части. Парень выглядел безобидным, но бесхребетным не был наверняка. Десятки мускулистых молодцев кинулись бы наутек, услыхав пальбу. А Леонард Лестер прытко побежал навстречу выстрелам.

Он был необычным ангелом-мстителем, но это не беда. Кстати, личный опыт не раз убеждал меня: чем безобиднее кажется человек неприятелю, тем более сокрушительный урон причиняет, начав действовать...

Лебеди возвратились и осторожно захлопали крыльями на дальней стороне пруда, но полицейские сирены спугнули птиц снова.

(обратно)

Глава 16

Мы пересекли автомобильную стоянку и бегом очутились на противоположной стороне запруженной машинами улицы, доказав, что не уступаем отвагой мореплавателям, переправляющимся в одиночку через Атлантический океан.

– Вон туда, чуть подальше, – сказала Дана Дельгадо, когда мы достигли безопасного места, благополучно ускользнув от неизмеримо превосходящих численностью неприятелей-шоферов. – Таверна "Белая Лошадь". Столик уже заказан. Можешь считать, я устраиваю маленькое торжество, ибо ломала голову: как избавиться от стриженой прощелыги. Поскольку она с тобою в родстве, ты, разумеется, не дозволил бы ни удушить ее, ни отравить...

Вечер выдался чудесный. Впрочем, любой вечер кажется восхитительным, если около полудня вас пытались угробить, а вы по-прежнему живы и способны созерцать закатывающееся солнце. И все же, для туманной и промозглой Новой Англии заря и впрямь была впечатляющей. В ее багровом свете я разглядел большое, старинное, тщательно отремонтированное здание. Вывесок не наблюдалось, но я не сомневался: мы движемся именно сюда. Компьютерная богиня вряд ли нацепила бы туфли с аршинными каблуками-шпильками, рассчитывая прошагать большое расстояние.

– Коль скоро не ошибаюсь, – молвил я, – кое-кто не возражал против милого и уютного menage a trois.

Дана Дельгадо рассмеялась:

– Дорогой мой, ни одна женщина по доброй воле не станет разделять мужчину с молоденькой соперницей! Даже по служебному долгу.

Мгновение спустя она прибавила:

– Не хочу сказать, будто желаю неприятностей маленькой миссис Хелм, но все-таки рада, что ее определили в клинику. Там, во-первых, безопасно – за Сандрой присматривают твои многоопытные коллеги; а во-вторых, я могу вздохнуть и расслабиться... Швейцар, у меня заказан столик на имя Дельгадо!

Ливрейный лакей невозмутимо поклонился:

– Понимаю, сударыня. Проходите, пожалуйста.

Некогда "Белая Лошадь" была роскошным особняком, но теперь высокие, просторные, светлые залы казались еще светлей от накрахмаленных скатертей, покрывавших несчетные столы. Из тонких вазочек острыми углами торчали сложенные салфетки. Дана шагала вослед метрдотелю, я ступал по пятам, исподтишка обозревая таверну и переживая полугордое, полуревнивое чувство, накатывающее на мужчину, который приходит в дорогой ресторан, сопровождая по-настоящему красивую женщину. Все разглядывают ее с восхищением, вожделением, завистью. Или с завистью, неприязнью, неодобрением. В зависимости от пола наблюдателей.

На Дане было пунцовое шерстяное платье – достаточно изысканное, чтобы подчеркивать линии фигуры к вящей выгоде последних. Подол достигал середины щиколоток: разумный компромисс между нынешней модой и желанием хоть что-то выставить напоказ. Длинные рукава не имели ни кружев, ни буфов. Неудивительно: еще в кабинете Мака я понял: излишних украшений, вроде оборок, сережек и бус, Дана Дельгадо носить не любит.

Она любезно позвонила мне в номер, когда я возвратился из больницы, и пригласила поужинать на пару. Очень мило, учитывая холод, которым обдала меня при первой встрече. Ни за что, между прочим, ни про что...

Ожидая, что женщина будет придерживаться обычного правила и предоставит заказывать спутнику, я изрядно удивился, услыхав:

– Пожалуйста, принесите список вин.

Официант немедля исчез, а Дана чарующе улыбнулась:

– Если вам неловко в обществе решительной и независимой особы, выбирайте бутылку сами.

– Ничего страшного. Продолжайте распоряжаться. Как обычно, заказанного пришлось подождать. А перед этим Дана долго советовалась с метрдотелем касательно букета, присущего той либо иной марке вина, потом приступила к обсуждению достоинств и свежести обозначенных в меню рыбных блюд.

Я слишком часто питался в слишком необычных местах и жрал за обе щеки самые сомнительные продукты, чтобы являть излишнюю переборчивость, если речь ведется о еде и выпивке; но Дана была изнеженным кабинетным работником. А вдобавок, надо думать, забавлялась, преподавая урок застольных манер неотесанной орясине, которая всю жизнь только и делала, что махала пистолетами, кинжалами да ружьями. Гляди, олух сиволапый, как делают заказ цивилизованные особы!

Что ж, я не шибко и возражал. На Дану было приятно взирать. Но мысли мои неотступно возвращались к раненой девице. Признаюсь, я беспокоился о Сандре и скучал по ней. А беспокоился вовсе не попусту: рана оказалась неприятной. Мерзкой оказалась. Пуля, выпущенная Морелосом, изрядно расплющилась, пробивая фургонную дверцу, и ударила в живую цель не хуже разрывной. Кость была перебита, плоть растерзана. Врач весьма тщательно обследовал руку, извлек все мелкие чешуйки автомобильного лака, маленькие частицы треснувшей пулевой оболочки; но ручаться, что работа выполнена полностью, конечно же, не мог. Сандру следовало оставить под надлежащим присмотром, в условиях стационарной клиники. Последующее нагноение в подобных случаях – неприятная вещь. Я мысленно поежился, представив повреждения, которые причинялись пару столетии назад мушкетными пулями, весившими по тридцать граммов, имевшими калибр до двадцати с лишним миллиметров и отливавшимися безо всяких никелевых рубашек: из мягкого, уже на лету становившемуся бесформенной, раскаленной, плавящейся кляксой свинца... Брр-р-р!

– Не мерзость ли? – прошептала Сандра, подымая страдальческие, сочившиеся болью глаза. Она лежала на койке Нью-Хейвенской лечебницы, где очутилась после двадцатимильной поездки в санитарной машине: сомнительное развлечение для раненого. Бледное лицо обрамляли коротенькие черные волосы. Доктор ввел девушке подобающую дозу морфия, и зрачки уже начинали блуждать. – Вырваться из одной паршивой больницы и почти немедля очутиться в другой!

– Так сентиментальным дурехам и надо, – безжалостно изрек я. – В следующий раз будешь опытнее и дашь ублюдку мирно и спокойно потонуть... Откуда, кстати, букетик?

Я мотнул головой в сторону вазы с цветами, стоявшей подле изголовья.

– Лестер прислал.

– Очкастый блондин?

– Да.

Я фыркнул.

– Сердишься? – тихо спросила Сандра.

– За что, собственно? Ведь не мне продырявили руку. А причиндалы уже перестали ныть; получается – смогу совершить увеселительную прогулку в Пуэрто-Рико, сопровождаемый прелестной дамой, у которой и волосы, и мозги на месте...

– Дай только выздороветь, – посулила Сандра: – и волосы выдеру, и мозги вышибу! Оставляешь боевого товарища на одре страданий, чтоб улизнуть с нахальной смазливой бабой? На произвол судьбы и террористов покидаешь?

– Тебя станут караулить день и ночь.

После недолгого безмолвия Сандра шепнула:

– Будь осторожен, Мэтт!

– Буду. И ты веди себя с умом, хорошо?..

– Мэтт!!!

Голос Даны Дельгадо звучал нетерпеливо. Задумавшись, я откликнулся только на третье, или даже четвертое обращение женщины.

– Да! Что такое?.. Лосось? Да, конечно, люблю... Из вин мы выбрали какой-то замысловатый сорт французского "Blanc de Blanc", обошедшегося в тридцать долларов бутылка и оказавшегося чересчур слабым для столь умопомрачительной цены. Впрочем, попадаются напитки и подороже. Предпочитаю мартини: дешево, крепко и вкусно.

Дана приподняла высокий стакан:

– Что, напыщенная?

– А?!

– Думаешь: вот напыщенная сучка, распираемая дешевым снобизмом, возомнившая себя настоящей светской дамой?

– Да. Хотя на светскую даму отдаленно смахиваешь. Но меня, прямого потомка шведских аристократов, по недомыслию числишь плебеем; кровожадной скотиной, которой только на псарне и питаться.

Дана рассмеялась:

– Не на псарне, дорогой, а в хлеву... Не беда, познакомимся поближе – и убедимся: оба гораздо лучше, нежели кажемся... Значит, Морелос, как и предполагали, кинулся вдогонку, мстить за погибель младшего братца?

– Получается, да. Но либо он примчался в Штаты по воздуху, либо, что вернее, уже обретался здесь.

– Во всяком случае, – заметила Дана, – теперь ты можешь не озираться, ожидая, когда на спину прыгнет обуреваемый личной ненавистью психопат.

Я скривился.

– Это верно, только и нить оборвалась. Нить, способная вывести на пресловутый Совет Тринадцати. Морелос подох, ни звука не вымолвив. И, насколько разумею, если он был El Martillo, ребятам настало время избрать преемника. И конспирация отныне станет поистине железной, не сомневайся. Игра делается весьма занятной.

– Не считаю наши приключения игрой.

– Сандра тоже. Отныне...

Я усмехнулся:

– У вас, девочки, много общего в характерах. Например, наивность...

– Не надо больше разговаривать о делах, – твердо сказала Дана, и оба мы расхохотались. – Между прочим, известно ли тебе, о потомок шведских аристократов, что мы ужинаем в старейшей таверне Соединенных Штатов? Здание было возведено в тысяча шестьсот семьдесят третьем году...

Когда мы покинули "Белую Лошадь", уже смерклось и посвежело. Я сказал бы даже – похолодало. На западном горизонте гас последний слабый свет. Загорались уличные фонари.

Дана Дельгадо взяла меня под руку, дабы не слишком спотыкаться на предательски высоких каблуках, и мы двинулись вдоль пологого, мощенного брусчаткой спуска, ведшего к гостинице. Фонари могли бы гореть и поярче, а улицу местные власти вполне способны были, между прочим, и заасфальтировать... Сама того не замечая, женщина прижалась ко мне, ища защиты. А возможно, резвилась, возбуждала спутника, дабы потом, приведя его в известное состояние, одернуть нахала, поставить на положенное место...

Я не слишком доверял Дане. Я по-прежнему помнил враждебность, обнаруженную при первой нашей встрече.

– У некоторых африканских и азиатских народов, – заметил я, – считается высшей степенью учтивости погромче отрыгнуть, угостившись на чужой счет: показать щедрому человеку, что наелся до отвала. Я хотел было научить вашу блистательность экзотическим манерам, но вовремя вспомнил: мы лакали и лопали за казенные деньги, а посему и рыгать незачем...

Дана засмеялась:

– Не беда, поблагодари словесно. Вежливой отрыжки не требуется.

Она ступала слева от меня, ибо, не будучи левшой, предпочитаю держать правую руку неизменно готовой к быстрому действию. Оттого и разгуливаю с женщинами на армейский лад. Между прочим, три мушкетера, если вы не запамятовали, тоже старались не обременять правую пятерню ничем, способным помешать им взяться за шпагу – даже возлюбленной дамой.

Но сейчас, благодаря этой давней привычке, Дана очутилась между мною и мостовой. Белый фургон подкатил почти неслышно, а затормозил очень резко. Похоже, нынче все подряд стремятся завести колымагу, которая служит и личным экипажем, и грузовиком. Эта машина была значительно короче морелосовской и окошек по бортам не имела, не считая, конечно, водительской кабины.

Старая была колесница, видавшая виды.

Выхватывая револьвер, я увидел в правом окне фургона металлический блеск. Я рванул Дельгадо на себя, развернул, заслонил, отпустил. Дана по инерции пролетела два или три фута, оступилась, шлепнулась. Я прыгнул в сторону, дабы отвлечь от женщины ответный огонь противника, вскинул ствол, уставился в ошарашенные глаза Леонарда Лестера.

Парень высунулся из фургона и оцепенел, поняв, что глядит прямиком в тридцативосьмикалиберное дуло. А металлический блеск, осознал я запоздало, был вовсе не металлическим, а стеклянным.

Блеснули оптические стекла в роговой оправе.

– Простите, сэр, – выдавил Лестер запинающимся голосом: – Ради Бога, извините! Я не хотел испугать вас!

Глубоко вздохнув, я возвратил смит-и-вессон за брючный ремень, поправил сбившийся пиджак. Обернулся к Дане. Та восседала на брусчатом тротуаре – из тех, что в прошлом веке и на заре нынешнего именовались "панелями" – в неизящной, отменно, я бы сказал, неприличной позе: широко разбросав ноги, даже не пытаясь поправить задравшееся платье. Ноги, впрочем, были чрезвычайно изящны.

Темная прядь растрепавшихся волос падала на лицо, полностью закрывая левый глаз. Дельгадо подняла руку, откинула непрошеную челку, исследовала нейлоновые чулки: не появились ли "стрелки"? Итоги инспекции оказались неутешительными.

Я поспешил поднять спутницу. Отряхнув себя сзади уверенными ударами ладоней, мисс Дельгадо выгнула шею, осматривая красное вечернее платье.

– Ах, чтоб тебе, Хелм! Целую неделю примочки на синяки придется класть! Чулки нужно выкинуть! А единственную приличную одежду в чистку сдавать! В суд подам, хамская твоя образина!

Вот она, женская признательность за профессиональную заботу.

(обратно)

Глава 17

Хотя фургон Леонарда оказался довольно просторен, особо располагаться да рассиживаться было негде. Пара кресел впереди – вот и все удобства. Между креслами, по счастью, наличествовало изрядное пространство: наверное, для того, чтоб шофер мог добираться до хранящегося в кузове груза не выскакивая наружу, не огибая машину пешком и не сражаясь с запорами задней двери.

Будучи более крупной человеческой особью, я вынужденно захватил две трети пассажирского сиденья. На оставшемся клочке стеганой кожи, или заменителя оной, примостилась Дана Дельгадо, умудрившаяся протиснуть ноги под приборную доску так, чтобы оставить Лестеру возможность хоть изредка переключать передачи.

Мне пришлось ухватить женщину за талию, дабы не сползала при всяком торможении, да при любом правом повороте не наваливалась на Леонарда. Не знаю, о чем размышляла компьютерная богиня по дороге. Должно быть, о том, что не стоит облачаться в изысканный костюм, ужинать в блестящем ресторане, а потом елозить задом по тротуару да трястись в автомобиле с никчемными амортизаторами. Во-первых, для одежды прискорбно, во-вторых – желудок, того и гляди, взбунтуется...

– Все хранится в родительском доме, – возбужденно докладывал Леонард Лестер. – Я, к сожалению, до сих пор живу с родителями... Разработки последних лет... Потому я и взялся преследовать вас, мистер Хелм. Хочу, чтобы вы посмотрели да решили: пригодится ли, нет ли... Ехать недалеко, это почти сразу же за городской чертой. А если вам неудобно, мисс Дельгадо, могу доставить в гостиницу, высадить и отправиться с мистером Хелмом...

Но мисс Дельгадо возражать не собиралась, хотя прогулка предстояла отнюдь не увеселительная, фургон едва ли мог числиться экипажем комфортабельным, а водитель производил впечатление существа, не вполне уравновешенного психически.

Фургон был очень старым, но я не без удивления подметил: все приборы исправно работают стрелками, подмигивают лампочками, щелкают скрытыми реле. И двигатель гудел весьма ровно. Подле рулевой колонки виднелись две квадратных кнопки – черная и красная, крупный тумблер и шесть маленьких клавиш, помеченных цифрами от единицы до шестерки.Назначение этих приспособлений ставило меня в тупик, хотя автомобилей я повидал и поводил немало.

Белый лак автомобильного корпуса был поврежден там и сям: небрежно, кое-как зашпаклеван – и не ради косметических соображений, а просто чтобы предохранить металл от ржавчины, неизбежной в сыром климате Новой Англии. Виниловое покрытие сидений растрескалось, а местами попросту расползлось. Позади, однако, располагалась форменная лаборатория.

– А! – промолвил Лестер, перехватив мой любопытный взгляд. – Я пристроил там свой старый "Атари", когда купил новый IBM PC. Очень удобно: работу можно продолжать, где угодно, и не возвращаться домой... Дома есть, между прочим, небесполезные электронные штуковины; тоже увидите. Но вам это вряд ли будет интересно.

– Мне – вряд ли, – признал я, – но мисс Дельгадо – статья иная. Кстати, вы сейчас о компьютерах речь вели? Мисс Дельгадо считается в этой области сущим гением, хотя сам судить не берусь. Мне, голубчик, чтобы сосчитать до двадцати, надобно туфли сбрасывать.

Лестер улыбнулся.

– Вы программируете, мисс Дельгадо?

– Всем понемногу занимаюсь. Обычная конторская служба, – ответила Дана и непроизвольно прижалась ко мне: фургон поворачивал вправо. Я попытался не думать о роскошном теле спутницы, но из этого мало что получилось.

– Не слишком любопытно, – продолжила женщина. – В основном, стучу по клавишам да пополняю файлы. А вы хотите показать нам компьютер?

– Нет-нет... Устройства, над которыми работаю с тех пор... как... Линду разорвало на части... Ух, мерзавцы!.. Ого!

Автомобильное радио внезапно ожило, раздался прерывистый писк, на шкале настройки вспыхнул свет. Леонард поторопился убавить газу, покосился на возникшую впереди патрульную машину, стоявшую подле обочины. Миновав полицейских с положенной правилами прытью, парень осклабился:

– Друзья-приятели; фараоны любезные!

– Это радио, – сказала Дана, – на самом деле служит радаром?

– Ага. Я стараюсь не ездить чересчур быстро, у меня полон кузов аппаратуры; но один из приятелей помешался на спортивных колымагах и вечно жалуется: мол, житья от патрулей не стало! Тогда я соорудил ему детектор – после поясню, как действует, – и парень ездит не зная горя. Ну, и себе для забавы собрал такой же... Иногда выручает.

Леонард кашлянул и вернулся к прерванной беседе.

– Какие, спрашиваю, выродки способны метнуть бомбу в ресторан, битком набитый невинными людьми? В ресторан, расположенный за тысячи миль от окаянного острова, который они, с позволения сказать, освобождают? Ведь это бессмысленно!

– Касаемо выродков соглашаюсь, – ответила Дана, – а вот насчет бессмысленности вы не правы. Коммунисты отродясь не заботились о том, кого и в каких количествах истребляют, лишь бы приблизиться к поставленной цели.

– Значит, – рявкнул Лестер нежданно внушительным голосом, – настало время расквитаться с ними той же монетой! И с процентами уплатить!.. Но я лучше покажу: один раз увидеть, знаете ли... Ведь уже начинаете подозревать, что встретили душевнобольного?

Парень был не слишком далек от истины.

– Отнюдь нет, – вежливо заметил я.

Лестер улыбнулся с чисто мальчишеским задором:

– Бросьте, мистер Хелм, даже собственные маменька и папенька уверены: сынок чокнулся! Мне плевать, кто завоевал Кубок Мира, и где избрали президентом нового кретина, и почем на бирже нефтяные акции... Ненормальный субъект, заносчивый олух... Мнит себя выше окружающих... Но я худо-бедно получил степень бакалавра физики, а потом, как выяснилось, обнаружил известные дарования по компьютерной части. Извините за похвальбу...

Он застенчиво фыркнул.

– Поначалу просто развлекался, но когда понял, что немного изучил дело... Короче, сейчас тружусь на компанию КСИ – Компьютерная Связь, Инкорпорейтед. Числюсь местным талантом; через некоторое время обещают послать назад, в колледж: доучивайся, говорят, в аспирантуре и диссертацию защищай. Это стало общепринятой практикой у компьютерных компаний: отыскивают юное светило и тщательно дрессируют, ибо, оказывается, молодые люди гораздо восприимчивее к программированию. Должно быть, оттого, что совершенно взрослые субъекты привыкли мыслить устоявшимися понятиями... Простите, о присутствующих не говорю.

– Мы засмеялись все трое.

– Простите, мисс Дельгадо, вы, конечно, знаете обо всем этом сами. Я просто давал пояснения мистеру Хелму. Вот, уже приехали. Прошу пожаловать в родовой замок.

Французы при подобных обстоятельствах употребляют изящное выражение deja vu. Вы чувствуете, что уже испытали нечто очень похожее. Далеко к югу от Ньюпорта я проезжал в компании Сандры сквозь железные ворота, по дороге, ведшей к усадьбе Вареков, о которой девица отзывалась точно так же, с иронической гордостью...

Правда, здесь не замечалось охраны. И ворота держали нараспашку. Освещенная дорога тянулась меж просторных лужаек, упиралась в трехэтажное здание, сложенное из серого камня. Все нижние окна тоже были освещены.

Впечатляющее имение.

– А, действительно, замок! – восторженно произнесла Дана Дельгадо.

– Чудовище! – обронил инженер. – До сих пор не сумел к нему притерпеться и приноровиться. Леонард покосился на меня.

– Родители дома... Простите, но мне очень бы не хотелось пускаться в объяснения по поводу вашего визита. Не возражаете, сэр?

– С какой стати?

– Я обычно везу товарищей прямо в конюшню.

– Куда? – переспросила Дана.

– В конюшню. Бывшую. Лошадей там не содержат с тех самых пор, как Генри Форд выпустил свой сотый или сто первый автомобиль; наше семейство искони старалось шагать наравне с прогрессом... Когда мне потребовалась удобная лаборатория, отец переоборудовал ненужные постройки, сказал: стыд и позор, чтоб эдакие хоромы пустовали. Я плачу родителям за аренду... и не жалуюсь. Да, оба дома. Обе машины здесь.

Мы проехали мимо дорогого мерседеса и новенького форда – из тех, которые изнутри отделывают под красное дерево. Обогнув здание, фургон покатил вдоль пологих склонов, поросших травой и спускавшихся к побережью. Коль скоро не совсем позабыл географию, морская гладь, скрываемая надвигавшейся тьмой, звалась Род-Айлендским проливом. Впрочем, граница меж ним и Атлантическим океаном весьма спорна.

Если бы можно было ехать напрямик, по водам, яко посуху, миль через шестьсот, за чертою горизонта, вы наткнулись бы на Бермудские острова. Далеко в море качалась вереница огней: мимо Ньюпорта шел корабль.

– Коммерческий рейс, – пояснил Лестер, проследив за моим взглядом.

– А у вас имеется лодка?

– У отца. Тридцатипятифутовая яхта. Папенька любит рыбную ловлю: борьба с тунцом, сражение с акулой... Берет меня иногда механиком, но сам я не большой охотник истязать и убивать неповинную тварь, если в любом кафе можно поесть рыбы до отвала. Вот батюшка и считает, что сынок даже с удочкой управляться не способен...

Леонард вывернул руль, машина устремилась прочь от океана. Через три-четыре минуты мы затормозили у длинного, приземистого сооружения, загадочно темневшего на фоне столетних кленов.

– Подождите, пока я включу лампы и сигнализацию разомкну, – попросил инженер.

Он надавил черную кнопку на приборной доске и перед конюшней зажглись прожекторы. Щелкнул тумблер. Красная кнопка замерцала. Лестер нажал ее и, не отпуская, отстучал на маленькой клавиатуре цифровую комбинацию. Затем отпустил кнопку. Мерцание исчезло. Снова клацнув тумблером, Леонард улыбнулся.

– Все. Иногда забываю, и подымается жуткий шум.

Я спрыгнул наземь и помог спуститься Дане. До асфальта оказалось высоковато, и я не без удовольствия уставился на обнажившиеся точеные ноги, обтянутые порванными чулками. А также на кружевное белье: не жалуя поверхностных украшений, госпожа Дельгадо явно любила сорочки с выкрутасами. Оправив платье и пригладив прическу. Дана вопросительно посмотрела на парня.

– Зачем вам эдакие шпионские предосторожности? – осведомился. Леонард засмеялся.

– Прожекторы? Я часто выволакиваю из конюшни уйму оборудования, и не хочу спотыкаться о него, когда приезжаю за полночь. А сигнализацию поставил примерно по той же причине, что и радар в автомобиле. Одна из маменькиных подруг овдовела и панически боялась возвращаться домой: все мерещился бедолаге притаившийся под кроватью маньяк-насильник. Довольно было бы установить обычную, связанную с полицейским участком систему оповещения; только дура опасалась, что маньяк попадется сообразительный я сумеет обезвредить проводку. Все твердила: хочу проверить, все ли безопасно, еще сидя в машине! Чтоб нажать на газ и умчаться, если какая гадина в дом забралась! Вот я и придумал... Если кнопка не мерцает – значит, с проводкой повозились в отсутствие хозяина. И решил: чем раздаривать хорошие изобретения кому попало – установлю-ка себе точную копию... Правда, ума не приложу, перед чем старая дура трепетала: ей семьдесят лет исполнилось; маловероятная кандидатура в число изнасилованных... Но, должно быть, маньяки не более разборчивы, нежели террористы.

Пожав плечами, Лестер двинулся к двери.

– В общем, обладать подобной сигнализацией полезно. Грабителей не боюсь, но вполне уверен: пока отсутствую – ни единая живая душа в лабораторию не проникнет. Ни со скверными намерениями, ни с добрыми. Пока трудился над электронными разработками, не придавал этому особого значения. А вот когда занялся иным... Кое-какие составы небезопасны, особенно во время первоначальной обработки. Не хотелось бы ненароком спровадить маменьку в Элизий, если вздумает уборку затеять... Все твердила, будто я конюшню в свинарник превратить умудрился...

Он опять хмыкнул.

– Милая манера: прибирать комнату в отсутствие хозяина, правда? Так неизменно и было, пока я обитал вместе с ними, в усадьбе... Наверное, потихоньку проверяли: а не балуется ли сынок возлюбленный наркотиками? Что-то он подозрительно тихий да скрытный, да к обычным ребячьим забавушкам нелюбопытный... Всю жизнь изумляются: как у респектабельного биржевого маклера и добропорядочной светской барышни могло появиться подобное убоище?

Говорил он, впрочем, улыбаясь. Видимо, давно примирился с обывательской тупостью родителей, взирал на их выходки терпеливо, безропотно выслушивал нуднейшие мещанские нотации... Приятно было видеть человека добродушного и не склонного затевать откровенную войну отцов и детей...

Леонард отомкнул дверь, включил внутреннее освещение, посторонился, давая нам войти первыми.

Комната казалась довольно уютной гостиной, перенесенной сюда из богатого городского дома. Обставлена была явно при помощи семейного декоратора: бледная мебель, бледная обивка, бежевый ковер на полу... Но Лестер поспешил завалить роскошное убранство грудами книг и компьютерных распечаток.

По всем углам виднелись неведомые приспособления – собранные и разъятые на части. На стене висела большая цветная фотография умопомрачительно красивой девушки. Линды Ансон, следовало полагать. Подойдя поближе, я увидал: это журнальная вырезка, вставленная в резную раму.

Леонард направился к маленькому бледному бару, украшенному пузатой ретортой, подле коей высился длинный цилиндрический сосуд с делениями. Еcли ничего не путаю и не позабыл школьный курс химии напрочь, такие вместилища именуют мензурками Эрленмейера.

Заткнутая резиновой пробкой реторта содержала зеленоватую жидкость, приводившую на ум зловещие сцены из фантастических кинофильмов. Упаси Боже опрокинуть и разбить: вдохнешь пары – грохнешься; или вурдалаком сделаешься, или оборотнем; или вообще неведомо кем.

– Выпить не желаете? – спросил хозяин дома. Я непроизвольно вздрогнул.

– Держу для гостей, – пояснил Лестер, – а сам предпочитаю колу и тоник. Между прочим, бутылки поставляет батюшка. Заявил, будто поить визитеров неумело выбранной в магазине дрянью не годится. И подарил мне дюжину шотландского, за чье качество ручается вполне. Хотите немножко?

– Хорошо, – сказала Дана Дельгадо, – спасибо. Но только совсем немного.

– А мне столько же, и еще полстолька, и еще четверть столько, – прибавил я.

– Наливайте сами, мистер Хелм, пока я принесу льда, – предложил Лестер. И, вернувшись с серебристым ведерком, осведомился: – Вы и впрямь работаете на правительство?

Я кивнул.

– Да, подчиняюсь Вашингтону.

– М-м-м... – Леонард замялся и почесал подбородок. – Но тогда возникает неприятнейший карамболь. Судя по газетным сообщениям, я предполагал, что вы задались целью отомстить. Угодившая в больницу девушка была ведь женою вашего сына, правильно?

– Личная месть, безусловно, замешана в дело; по сути, меня и отрядили бороться с Карибским Освободительным Легионом как самого заклятого врага террористов. Кстати, примите благодарность болящей и скорбной девицы за отважную и решительную помощь.

Лестер чуток порозовел: то ли от удовольствия, то ли от смущения.

– Да как же иначе прикажете? Она, себя не жалеючи, ринулась выручать пострадавшего... И ни звука не проронила, хотя рана, должно быть, чертовски болела! Даже когда в машину переносили, зубы стиснула – и все. Я-то сам отнюдь не герой, мистер Хелм; я бы орал, как резаный. Но речь не об этом... Будучи федеральным агентом, вы просто обязаны уведомить начальство, если обнаружите что-то противозаконное. А у меня все помещения битком набиты самыми что ни на есть противозаконными штуковинами!

– Конечно, сперва следовало бы задать несколько вопросов... Но говорю сразу: не уведомлю.

– Понимаете... Там, у озерка... Убедившись, что вам разрешено ходить вооруженным, услыхав, как повелительно вы говорите с полицейскими... я оробел. Решил: не стану влипать в историю... Одно дело – связаться с частным лицом, снабдить его, или ее, всем, что нужно для мести убийцам. А если вы числитесь тайным сотрудником, вам и так выдадут все необходимое? И револьверы, и взрывчатку?

Я рассмеялся.

– Заблуждаетесь. Но как же решились подкатить ко мне после этого?

– Есть несколько электронных приспособлений, которые... Которыми вряд ли располагают даже ваши командиры. И я подумал... Счел нужным.

Остальное было понятно. Парень попросту не сможет спать спокойно, зная, что имел отличный шанс приложить руку к делу возмездия и не осмелился.

– А еще, – добавил Лестер, мгновенно убеждая меня, что не следует спешить с окончательными выводами, – решил: правительственному служащему не все дозволяется. Бывают положения, когда он располагает лишь ограниченными правами... Но я готов уничтожить кого угодно из КОЛa! Как частное, никому не подчиненное лицо!

При первой встрече глаза Лестера показались мне блеклыми и беспомощными, но сейчас они сверкали ясным голубым огнем.

– Вы, чего доброго, наживете неприятности, – заметил я. – Не с нашим правительством, нет...

– Отвечайте: нужен вам пособник? Решительный, достаточно разумный и готовый... жертвовать собою?

– Так любил эту девушку?

– Да...

Я надолго умолк, размышляя. Лестер выглядел исключительно славным малым, хотя и не вполне уравновешенным. Впрочем, из таких сплошь и рядом получаются великолепные агенты-истребители. Но я весьма легко мог увлечь его на погибель... А! Начхать! Парень только что самолично отпустил мне возможный грех. А совесть не принадлежит к товарам, коими наша служба располагает в избытке. Мы не торгуем ею, но и угрызениями оной не мучаемся.

– Хорошо, – сказал я, – условились. Теперь веди, хвастайся научными достижениями.

– Прошу сюда, – облегченно вздохнул Лестер. Конюшня оказалась длинной анфиладой залов – ни дать ни взять, пассажирский поезд! В одной комнате расположился компьютер и множество сопутствующих приспособлений: принтер, ксерокс, непонятные устройства с экранами и без них... Дане Дельгадо было понятно значение каждого прибора, но я почувствовал себя угодившим в Голливуд, на площадку, где готовятся снимать фантастический фильм.

Далее обнаружилась химическая лаборатория, оснащенная раковинами, алюминиевыми столами со стеклянными крышками, несметными полками, сосудами, ступками и тому подобной дребеденью. Вентиляционные колпаки служили для отвода вредных испарений. В стенах я подметил встроенные высокотемпературные печи.

За лабораторией находилась, как выразился Леонард, сборочная мастерская. Пара верстаков, несколько весов – от грузовых до аптекарских, – огромный шкаф с инструментами.

– Все сложено здесь, – уведомил молодой инженер, задерживаясь у порога. – И вполне безопасно, только лучше не курите внутри. За все это, – прибавил он, – спасибо моему компьютеру и сетям связи. Уму непостижимо, сколько сведений можно добыть в считанные минуты, если знаешь, где разыскивать и как получить доступ! А еще существуют книги, способные уложить в обморок множество людей – тех, которые считают, будто определенные знания следует всячески таить от ближнего...

– Какие знания, Лестер? – осведомилась Дана Дельгадо.

Леонард расплылся в мальчишеской улыбке:

– О сексе, например... Шучу. О том, что дизельное топливо, будучи смешано с некими удобрениями, дает очень мощную взрывчатку. Мудрые головы делают из этих данных невесть какой секрет, хотя ирландские паскудники долгие годы пользуются для изготовления бомб именно такой смесью! А из простейшего аспирина извлекают пикриновую кислоту, пригодную для создания детонаторов... Знание – сила. Смотрите...

Мы смотрели битый час. Мастерская изрядно смахивала на склад оружейного завода, верьте слову.

– Я решил, – устало молвил Леонард Лестер, – я решил... Пускай мерзавцы чуток познакомятся не только с изготовлением, но и с действием адских машин! Справедливости ради... Подумал: самое время разнести кое-кого из них на мелкие кусочки! Только покажите, кого, мистер Хелм! И только сообщите, где...

(обратно)

Глава 18

Перед входом в нашу гостиницу обреталось несколько больших автомобилей, запаркованных небрежно и вразброс, поодиночке и попарно. Весьма красноречивое свидетельство тому, что психология людская – темный лес. Обладатель дешевой "хонды" или "фольксвагена" оставляет машину тщательно запертой, в прочном гараже; трясется над своим достоянием, словно бальзаковский или мольеровский скряга. Но владелец лимузина бросает экипаж, обошедшийся в несметные доллары, где придется, и как попало: первый же полупьяный водитель рейсового грузовика превратил бы половину перегородившей улицу самоходной коллекции в металлолом. Не постигаю, и только.

Леонард осторожно протиснул фургон между стеной и автомобилями, высадил нас, помахал рукой. Мы проследили, как обшарпанный фургончик удаляется, пересекая широкую, залитую светом стоянку; как исчезает в потоке машин, мчавшихся по четырехрядному бульвару невзирая на поздний час.

Начав было говорить, Дана Дельгадо запнулась. Я успокаивающе положил пальцы ей на предплечье, когда от гостиничной двери отделились две мужские фигуры и целеустремленно двинулись в нашу сторону.

Сперва они казались двумя неопознаваемыми силуэтами. Сжав рукоять смит-и-вессона, я быстро повел взглядом: прием, которому живо учишься во время утиной охоты. Сосредоточься всецело на стае пролетающих крякв – и наверняка упустишь пару великолепных селезней, которые взмывают из ближайших зарослей осоки, сбивая с тебя шляпу и пропадая из виду прежде, чем охнуть успеешь.

Но сейчас никто не пытался подкрадываться к нам со спины.

– Если нужно будет упасть, – невозмутимо уведомила Дана, – просто крикни: "Ложись!" Пожалуйста, не колоти мною о тротуар, как давеча... О-о-о, да это же Траск! А второго никогда не видала.

– Том Бенисон, – молвил я. – Служба борьбы с наркотиками.

Я вернул револьвер на место, чувствуя себя не совсем ловко. Еще одна ложная тревога! Быть может, я и впрямь превращаюсь в параноика... Что ж, гораздо лучше быть живым и теплым параноиком, нежели охладелым, ничего не опасающимся покойником.

– Понятно, – сказала Дана. – И чего ему надобно?

– Разумеется, наркотиков, – откликнулся я. – Нынче всякая правительственная служба хочет узнать: потребляешь ты дурман или нет. Нашей организации от этого ни холодно, впрочем, ни жарко... Я не утверждаю, что наркотики нужно забыть и презреть – упаси Господи! Скверная штука. Но когда она становится всенародной манией номер один, пора и содрогнуться. Еcли завтра начнется вторжение марсиан, противостоять им окажется некому. Армия, флот и военно-воздушные силы будут высланы охотиться на очередную банду подпольных торговцев... Мисс Дана Дельгадо, мистер Томас Бенисон. Здорово, Траск.

– Задерживаться изволите! – упрекнул Траск. – Наблюдатель сообщил: в машину вы сели вполне добровольно; да ведь пора же и честь знать! На часы глядите хоть изредка? Мы уж не знали, что и думать...

– Мальчишка показал нам кое-что любопытное, – ответил я. – Поневоле замешкались.

– Авиационные билеты куплены, – уведомил Траск. – Вылетаете завтра, из аэропорта Кеннеди, в двенадцать тридцать. На месте нужно быть за час до рейса. Гостиница подает завтракать начиная с половины седьмого; соберите вещи загодя, не поленитесь проснуться пораньше, ибо ровно в семь перед выходом будет поджидать машина. Предстоит проехать больше ста пятидесяти миль, а нынче поди узнай, где рабочие шоссе разворотили да покрытие поменять вознамерились... Водитель тоже не железный, оставьте ему чуток времени про запас. И оружие оставьте: в Сан-Хуане получите новые стволы. Незачем попусту бюрократов тревожить. Пообедаете прямо на борту: самолет большой, DC-10, если не ошибаюсь. Посадка – в четыре пополудни, только время уже атлантическое, на час впереди нашего. Остановитесь в центре города, гостиница "El Convento".[80] Ни в «Говарде Джонстоне», ни в курортной гостинице мест заказать не удалось, но это потеря небольшая: «Джонстон» даже отстроить не успели толком после прошлогоднего взрыва.

– Понятно.

– Кличка связного – Модесто, Скромник. У неге имеются все сведения касаемо погибших в "Джонстоне". Мисс Дельгадо знает Модесто в лицо, парень притащит вам оружие и позаботится о прикрытии, коль скоро таковое потребуется.

– Боже упаси, благочестиво сказал я. Траск достал из внутреннего пиджачного кармана три книжечки, выдаваемых в бюро путешествий, бегло перелистал, вручил мне две.

– Эту придется возвратить, – хмыкнул он.

– Какие вести из клиники?

– – Миссис Хелм сделали укол успокоительного снадобья, она спит. Жизнедеятельность хорошая, тревожных симптомов не отмечается.

– – Ты уж проследи за нею на совесть, amigo, – попросил я. – Сандру потерять нельзя. Когда выпишется, лучше всего было бы определить девицу в надежный банк, в бронированное подземелье, где золото хранят; но, за неимением банка... Сам понимаешь. "Порше" отгони куда-нибудь: вот ключи. Да, приставь человека постеречь мальчишку, высадившего нас четверть часа назад. Я навел о нем справки в Вашингтоне. Вскоре парень ой как пригодится, но для этого ему надо быть живым и здоровым, понимаешь? И приготовься переправить молодца в Сан-Хуан по первому же моему требованию: самого Лестера и некое собрание детских игрушек, не подлежащих переброске по воздуху...

– Безусловно. Если Первый Воздушный Флот не будет чрезмерно занят...

– Прекрати, это очень серьезная затея. Что ж, мы все живы и бьем хвостами – вопреки стараниям неприятеля. Очень отрадно. И, дабы положение не изменилось к худшему, вели своим вооруженным нянькам беречь обоих – и Лестера, и Сандру – как зеницы очей. Обоим привет и наилучшие пожелания.

– Ты, – посоветовал Траск, – за собою приглядывай получше. Любишь выкрутасничать: размахнись кулак, раззудись курок... Ты нам тоже дееспособным нужен.

Пока мы шагали по дорожке, ведшей в гостиницу, Дана Дельгадо крепко держала меня за руку. Заговорили мы, только очутившись в лифте, и не прежде, нежели последний тронулся.

Духи, как правило, не слишком воздействуют на мое мужское естество – особенно будучи применены в избытке: сразу начинаю подозревать, а не пытается ли прелестница скрыть то плачевное обстоятельство, что позабыла принять душ? Но Дана Дельгадо благоухала парфюмами столь нежными, что проняло даже меня.

Первой нарушила безмолвие Дана:

– Везет нам сегодня: то и дело натыкаемся на странных субъектов. Траск... Да и Лестер тоже образчик незаурядный...

– Скрести респектабельного биржевого маклера с добропорядочной светской барышней – и результат получишь всецело непредсказуемый...

Непринужденно болтать оказалось отнюдь не просто. Лифт вздрогнул, замер; створки дверей расползлись. Я вышел в коридор следом за Дельгадо, уподобляясь робкому старшекласснику, гадая: не ждет ли девица, чтоб ее сграбастали да поцеловали покрепче? И как выяснить это с достоверностью, не рискуя получить оплеуху?

Я понятия не имел, как. Дана вела себя очень мило и дружелюбно, и все же легчайший, почти неуловимый осадок той непонятной, в кабинете Мака обнаружившейся вражды сохранялся – будто женщина полагала обременительным спокойно общаться с кровожадным человекоубийцей вроде меня. По крайности, я не мог подыскать иного пояснения. Пока.

Дана остановилась у входа в номер и обернулась. Недавние события не оставили на женщине ни малейшего отпечатка – но Дельгадо казалась не такой суровой и неприкасаемой, как раньше. Тем не менее, скромный повествователь дожидался, когда же скажут "спокойной ночи" да убираться велят. И Дана это знала.

Она легонько улыбнулась.

– В комнате завалялась очень изящная серебряная фляга, – сообщила Дана с улыбкой. – "Chivas Regal". По "ночному колпачку"[81] пропустить можно. Вернее, по два «колпачка», – прибавила Дана.

– Хм, – ответил я. – По алкогольной части нынче вечером нехватки не отмечается. Разрешите, сударыня, приберечь мою заветную бутылку до следующего раза. Кабачок обеспечен посетителями, сударыня!

Дана отперла дверь и переступила порог. Ее номер и мои собственный походили друг на друга, как две капли воды. Подле двойной кровати валялся на полу раскрытый саквояж. Дельгадо склонилась, пошарила, извлекла обещанную блистающую фляжку; подняла взор.

– Глупо, не правда ли? – спросила она вполне спокойным голосом. – Вам же в действительности вовсе не хочется выпить.

– Никто, – промолвил я со всевозможной твердостью, – не посмеет уверять, будто Хелм проник в дамскую спальню под заведомо вымышленным предлогом! Наливайте, а я выпью – даже если при этом поперхнусь!

Расхохотавшись, Дана метнула фляжку назад, в недра саквояжа. Распрямилась, пристально посмотрела на меня.

– С девицей, небось, намаялись?

– То есть?

– По выражению лица заметно. Целую ночь проваляться с юной сорвиголовой в одной постели да подняться поутру несолоно хлебавши... Не отрицайте: вы не выглядели ни довольным, ни ублаженным. А теперь готовы накинуться на первую попавшуюся женщину, верно?..

Я воздержался от ответа.

– Ну и ну, – хмыкнула Дана Дельгадо. – Ведь вы опытный пожилой мужчина и, уверена, при небольшой настойчивости могли бы... убедить девицу. Только не пытались.

– Подразумевается, соблазнить? Дельгадо пожала плечами:

– Называйте как хотите. Но я права?

– Совершенно. В старомодной киноподелке главный герой разразился бы длинной тирадой, уверяя, что слишком благороден, и принес торжественную клятву на могиле отпрыска... Увольте: я не испытываю особого преклонения перед могилами, а где похоронен Мэттью, знать не знаю и знать не хочу. С другой стороны, когда Мэттью не стало, я припомнил, что исполнял отцовский долг весьма небрежно. И подумал: раньше манкировал обязанностями, но теперь вполне способен сделать что-то ради памяти погибшего. Хотя бы позаботиться о вдове – не говоря уже о маленьком счете, который предъявлю убийцам.

– Любопытный замысел, как выразился бы Лестер Леонард, – сухо заметила Дана.

– Зря острите, сударыня. Моя сопротивляемость молодым вдовушкам, по сути, равняется нулю. Но с первого дня я понял: уж чего девице начисто не требуется – это связаться с престарелым ветераном тайной войны; особенно с собственным тестем, смахивающим на убитого мужа внешне и, возможно, имеющего множество похожих ухваток... Даже если технически это и не считалось бы кровосмешением, призрак Мэттью неизменно стоял бы возле постели, сводя с ума Сандру и – не исключаю – меня самого. Посему, прошу любить и жаловать: Хелм-Железный Дровосек...

После короткой паузы Дельгадо произнесла:

– Не болтали бы лучше о том, какой вы добрый субъект по природе, Мэтт. Можете невзначай подмочить свою репутацию.

Она поднялась, приблизилась к туалетному столику и, глядя в зеркало, начала распускать волосы, выдергивая из них шпильку за шпилькой. Стоя спиной. Дана адресовалась к моему отражению:

– Считается, будто женщина, готовящаяся лечь в постель, неотразима. Так ли это, мистер Хелм?

– Дразните? – хладнокровно спросил я.

Не соизволив повернуть головы. Дана сказала:

– А чего иного ждали? Сначала юная девица взводит вас, точно пружину часовую; потом вы являетесь в мой номер, сжигаемый похотью, – и бедной хозяйке дома запрещено чуток поиздеваться над кровожадной гориллой? Благодарите Бога за то, что я не подняла визга и не отхлестала вас по щекам.

Дана мотнула головой, черные волосы хлынули на плечи настоящим потоком. Они выглядели еще лучше, чем я предполагал. Подняв обе руки, Дельгадо расстегнула "молнию", осведомилась:

– Не пособите ли выбраться из платья? Но умоляю: не вздумайте прийти в неистовство и уничтожить хорошую одежду. Материя и так натерпелась немало за один-единственный вечер... Будьте любезны, разденьте меня со всей подобающей джентльмену осторожностью.

Придвинувшись поближе, я подчинился.

– О, сколь неописуемое измывательство! – с горечью молвил я. – Что за бездна зверства притаилась в очаровательной плотской оболочке! Вы просто злая стерва, Дельгадо... Сучка, простите за выражение.

– Женщина, – поправила она. – И зовут меня Даной.

Продолжая глядеться в зеркало. Дана опустила руки, дабы облегчить мою приятную задачу, дозволить платью беспрепятственно соскользнуть на талию. Затем алая материя обрушилась на пол, и Дана шагнула в сторону.

– Подними, пожалуйста, и определи в шкаф...

– Слушаюсь.

– Нет, не на крючок. Расправь и приспособь по-людски, чтоб не измялось.

– Повинуюсь.

Расправив платье и водрузив его по-людски, я прикрыл дверцу. Дана, стоявшая в кружевном белье, со свободно падавшими волосами, казалась самым соблазнительным созданием на свете.

У нее достало сообразительности понять: полураздетая дама не может сохранить вид гордого достоинства; даме остается лишь предстать обворожительной и томной.

– Так-то лучше, – промолвила Дана. – Гораздо лучше, дорогой. Пожалуйста, присмотрись ко мне... Ко мне, понимаешь, – а не к Сандре Хелм, с которой ты воспретил себе переспать. Я не тень этой девицы; я – это я...

– Присмотрелся. Всецело обращаю внимание лишь на тебя.

Дана улыбнулась и приблизилась.

– Не всецело, но довольно и этого. Этого и впрямь было довольно.

(обратно)

Глава 19

Я проснулся во мраке ночном от женского плача. И удивился. Дана отнюдь не смахивала на сентиментальную особу – тем паче, на истеричку. Рыдания не казались пароксизмом печали, горечи, либо чего-то подобного. Темноту оглашали только редкие, приглушенные всхлипы.

Лежа на спине, я тихо сказал:

– Если плачешь из-за меня – прости; вовсе не хотел обидеть. Ни в малой мере, клянусь.

– Д-дай салфетку... Их н-на с-столе много...

– Лампу зажечь?

– Н-не возражаю.

Щёлкнув кнопкой выключателя, я протянул женщине мягкий бумажный прямоугольник, помолчал, пока Дана отерла глаза и щеки, высморкалась, втянула воздух.

– Из-за меня?

– Нет...

– Утешить могу?

– Н-нет... Извини, что разбудила.

– Как раз вовремя, – ответил я, поглядев на часы. – Пора вставать, убираться к себе в номер и вещи укладывать. И душ, между прочим, принять невредно перед отъездом.

Плакала Дана очень опрятно; по крайности, не казалась, подобно многим иным, распухшим, побагровевшим от слез чучелом. Просто милая дама, которую что-то гложет. А кого не гложет? Лия Варек тоже рыдала в постели через полчаса после бурных любовных утех... Не слишком приятное воспоминание.

Странно: я чувствовал себя изменником. Хотя и не могу сказать, кому, собственно, изменил. Должно быть, себе самому. Дон-Жуан Хелм... Оставалось утешаться тем, что, во всяком случае, держал лапы подальше от Сандры. Стойкость моя половая весьма невелика, однако на невестку ее хватило. Слава Богу.

Дана отбросила со лба непослушную прядь волос, поправила сбившуюся бретельку, села, опираясь на подушку.

– Успокоилась? – полюбопытствовал я, легонько чмокая женщину в висок. Дана кивнула.

– Прости... Мне с тобою было очень хорошо. Чуточку... бурно – и все же великолепно. Понятия не имею, отчего проснулась в такой тоске. Tristesse[82] накатила откуда ни возьмись... Уже все в порядке. Тебе и правда нужно идти?

Учитывая обстоятельства, ответить я мог одним-един-ственным образом. И ответил. Отвечать пришлось добрых двадцать минут, учитывая пролог и эпилог...

Побрившись, вычистив зубы, приняв теплый душ, одевшись и собрав немногочисленные пожитки, я спустился в вестибюль, оставил саквояж у ночного портье и обнаружил: приступ голода накатил десятью минутами раньше, чем возникнет возможность проглотить сандвич. Некоторые впадают после совокупления в глубокую меланхолию,[83] у некоторых разыгрывается аппетит. Я отношусь к последним.

Для самых ранних пташек в углу пристроили титан с горячим кофе. Подле титана теснились пластмассовые чашки, пакетики сахара и растворимых сливок, больше напоминающих толченый мел – и по виду, и по вкусу. К счастью, я предпочитаю пить кофе черным.

К тому времени, когда я препроводил горячую коричневую жижу в недра желудка, исхитрившись при этом не обжечься чересчур больно, двери гостиничного ресторана распахнулись. Я вступил в желанный чертог, утвердился в углу, за столиком на двоих, окликнул официанта. Ресторан отдаленно походил на застекленную веранду в усадьбе Вареков. Только Лии не доставало...

Я вздохнул. Никчемный из меня, пожалуй, развратник... Привязчивый. Слюнявый...

Вместо Лии появилась, разумеется, Дана Дельгадо – посвежевшая, стройная, гибкая, облаченная в бордовые брюки и джемпер. Я обнаружил, что ностальгические воспоминания быстро блекнут и ускользают прочь.

– Саквояж у портье, рядышком с твоим, – сообщила Дана, присаживаясь напротив. Как и приличествует истинному джентльмену, я потрудился встать и самолично придвинуть ей стул.

– Здесь уютно, да? – спросил я, глядя женщине прямо в глаза.

Удивленно подметил: Дана зарделась подобно юной девушке, опустила взор. Точно услыхала нечто слишком уж интимное.

Она облизнула губы.

– Мэтт...

– Слушаю, сударыня.

– Пожалуйста... Не будем... Давай не будем придавать этому особого значения.

С полминуты я внимательно изучал новую любовницу.

– Разумеется. Ибо с твоей стороны приключился чистейший акт милосердия, верно? Мои железы внутренней секреции взбунтовались, и ты любезно пришла им на помощь. Ублажила страждущих, так сказать, и голодающих... Благодарю.

– Не за что, – промолвила Дана тихо. – Я очень рада, что твои железы угомонились... Помолчала, и торопливо продолжила:

– Погода в высшей степени летная, ура. Правда, полдень еще не близко, всякая перемена стрястись может, но все-таки... Да и на островах неизвестно еще чего ждать. Если справочникам верить, вечного солнца там не замечается. Однажды, когда я была в Санто-Доминго, целый месяц лило как из ведра. Без перерыва!

– Уместно ли полюбопытствовать, что ты позабыла в Санто-Доминго?

Дана качнула головой.

– Нет.

– Сдается мне, голубушка, ты не только по компьютерной части подвизаешься. Дана пожала плечами.

– Я не обученный, закаленный агент... Ведь подразумеваешь ты именно это? Повторяю: мы не коллеги. Я действительно с трудом отличу, как ты выразился, гашетку от затвора. И за мною предстоит присматривать по приземлении, держать за руку, опекать.

Я прищурился.

– Былая оценка, Дана, претерпевает небольшие изменения... Впрочем, держать тебя за руку и опекать – огромное удовольствие. А кстати, не желаешь ли исправить допущенную несправедливость?

– Не понимаю?

– Отряжая тебя сюда, работать со мною на пару, Мак, несомненно, поведал об Эрике столько, сколько счел необходимым для общественного потребления. Однако Эрику о тебе не сказал ни гу-гу...

– Нечего особенно рассказывать, – вздохнула Дана. – Родилась на островах, которые отлично знаю, потому что выросла там; знакома со многими интересными, а, главное, полезными людьми. Обучена кой-каким незаменимым вещам: обращению с компьютером, например... Когда потребовался профессионал, способный сопоставлять данные касаемо террористических групп, выбор Мака немедленно пал на меня.

– Понимаю, но как ты вообще устроилась на работу в наш сумасшедший дом? Или тебя приглашали особо? Видишь ли, население вообще не подозревает о том, что мы существуем.

Дана ответила невозмутимой улыбкой.

– Устроилась... А как – тебя не касается. Никто, между прочим, не сообщал, откуда взялся в организации ты сам. И я не задаю праздных вопросов.

Я осклабился:

– Мне просто повезло, вот и все.

– Прекрасно. И давай на этом окончим экскурсы в прошлое, согласен?

– Разумеется.

Наши британские друзья в подобных случаях говорят: фи, какая невоспитанность! Расспрашивать напарника о его происхождении, служебной карьере, намерениях... Фи, мистер Хелм!

Приближался официант с огромным подносом. Я посмотрел на циферблат наручных часов. Скривился.

– Наконец-то! Глотать придется по-волчьи, дорогая моя, иначе пропустим дилижанс... Он, того и гляди, появится у парадного подъезда... Ненавижу ездить голым! Даже улицу голым пересекать не люблю.

– Голым?!

– Безоружным, сиречь. Прихожу в уныние, лишившись верного тридцативосьмикалиберного приятеля – пускай на краткое время. Будем надеяться, наш Модесто, каким бы ни был скромником, не растяпа. И не допустит, чтобы в нас принялись палить прежде, нежели вручит приспособления, пригодные для самозащиты.

С легкой укоризной Дана произнесла:

– Я знаю человека по кличке Модесто. Чрезвычайно дельная, надежная личность. Уверена: с нами ничего не случится.

– Так полагаться, – ответил я, – можно лишь на Творца Всемогущего. Утверждать, будто Господь Бог благосклонен к субъектам, промышляющим истребительской профессией, не берусь. Но все едино, уповаю на Него. Ибо противник еще хуже нас, голубушка...

Траск точно в воду глядел, попросив дать шоферу запас времени. Пришлось буквально проехать сквозь строй дорожных рабочих, копошившихся на шоссе, которое вело к аэропорту Кеннеди, перекапывавших его там и сям, взламывавших асфальт без малейшего снисхождения к торопящимся автомобилям.

В аэропорту, как и обычно, царили бедлам и кромешный хаос. Зарегистрировав и сдав багаж, получив посадочные свидетельства, мы стали слоняться по зданию: предстояло убить без малого час. Невзирая на путевые задержки, шофер доставил пассажиров чок-в-чок.

Я купил в ларьке два охотничье-рыболовных журнала. Дана, более умная и переборчивая, приобрела "Ньюсуик" и толстую газету правого толка. Чем правые лучше левых, сказать не могу, хоть застрелите – и все же нынче все, кроме меня, понемногу делаются терпимы к фашизму. Должно быть, потому, что коммунизм обнаглел и распоясался окончательно. Только, простите за избитую шутку, люди, пытающиеся приструнить красных при помощи коричневых, очень похожи на господина, беззаботно плескавшегося в дельте Нила. "Вы не боитесь крокодилов?" – спросили его. "Нет, – улыбнулся купальщик, – они здесь не водятся: боятся акул..."

Не могу не воздать должного Маку: старик, не колеблясь, высылает истребителей как против густопсового комми, так и против бесноватого наци.

Проводив Дану до стойки бара, я осушил новую чашку черного кофе. Спутница выпила две и уписала клейкую булочку, отчего-то числившуюся в меню сдобной.

Восседая, прихлебывая и жуя, мы старались болтать елико возможно живей и непринужденней.

– Послушай, – сказала Дана, – отчего бы не соскочить с этих дурацких насестов, не пристроиться в креслах возле входа и не почитать в свое удовольствие, пока подадут самолет?

– Смолкни, – заговорщическим тоном ответил я. – Спугиваешь мое шестое чувство...

– Что?

– Шестое чувство прорезалось. Нами кто-то интересуется, и весьма.

Я поймал краешком глаза необычное движение, не присущее обычному ритму, в котором снует ожидающая посадки на борт аэродромная толпа... Кто-то движется по пятам. И не в одиночку, заметь.

– Уверен?

– Проведя на оперативной работе несколько лет, начинаешь просто чувствовать присутствие противника. Даже ничего определенного не видя и не слыша. Здесь же, повторяю, глаз уловил некую странность. Лица вот распознать не могу...

И тут же распознал.

Он двигался в толпе шаркающим, усталым шагом; пробирался, минуя пассажиров, медленно и осторожно, как оно и приличествует согбенному годами старцу. Он опирался на узловатую лакированную палку. И нес черный, потертый, вышедший из моды чемодан. Палка тоже вышла из моды, нынешние седовласые мужи предпочитают легкую трость – и я готов был побиться об заклад: пара футов отточенной стали, спрятанной внутри, на экранах аэродромных детекторов не обнаружится.

Во всяком случае, он произвел на меня встарь впечатление человека, любящего эдакие игрушки: палка с пристроенным внутри стилетом. Едва ли профессионал такого пошиба удовольствовался бы простой, лишенной всяких дополнительных приспособлений дубиной.

А лицо изменилось. И очень изрядно. Его избороздили морщины, щеки ввалились, глаза запали. Тело, подобно лицу, казалось высохшим. Бультман очень смахивал на ракового больного, хотя навряд ли страдал от рака. Частично его новая внешность могла быть результатом гримерских усилий и ухищрений; однако мы заподозрили, что немец не вполне здоров, когда после приключений в Коста-Верде и Чикаго Бультман внезапно вышел в чистую отставку и прекратил беспокоить латиноамериканских диктаторов.

Герман Генрих Бультман, известный как Фриц, – один из лучших убийц, каких вообще возможно было нанять за деньги. Человек, намеревавшийся перекроить политическую картуКарибского моря, ибо неизвестный мне ублюдок изрешетил из автомата его старую овчарку, названную в честь Марлен Дитрих...

Останавливать Бультмана я вовсе не собирался. И отверг эту работу сразу же. По моему разумению, немец мог уничтожать суверенное государство Гобернадор любыми способами, лишь бы не препятствовал искоренению Карибского Освободительного Легиона, известного также как КОЛ. Мы с Маком условились: я нападу на фрица, только если Фриц набросится на меня.

Увы, Фриц тащился по аэропорту.

Дана попыталась было заговорить, я слегка покачал головой:

– Приканчивай кофе и веди себя непринужденно, понимаешь? Забирай сумочку, сворачивай журналы, суй под мышку. Теперь отправляемся к пропускному пункту и не забываем весело болтать.

Отставив чашку. Дана соскользнула с высокого круглого сиденья.

– Кто? – спросила она еле слышно.

– Старик с палкой.

Дана расхохоталась, причем неподдельно:

– Быть не может!

– Может, не изволь сомневаться. И не суди опрометчиво, ибо внешность сплошь и рядом обманывает. Более опасного субъекта не сыщется от Аргентины до Канады. Конечно, за вычетом меня, – ухмыльнулся я.

– Скромность – великое достоинство, – сказала Дана. – И организация буквально кишит смиренными скромниками. Столько застенчивых, не склонных к похвальбе джентльменов!.. Но послушай, он и впрямь не кажется сверхбандитом.

– Во-первых, грим; во-вторых, притворство; а в-третьих, готовя банду обученных головорезов-коммандос, Бультман едва ли может быть столь немощным, сколь выглядит. Впрочем, во время покушения на Кастро немец был серьезно ранен, и не только в ногу. Между прочим, у него протез. Думаю, старые увечья сказываются... Ха-ха-ха!.. Это я разыгрываю роль, а не над Бультманом потешаюсь... Идем.

Дана расхохоталась в свой черед, словно шутку выслушала уморительную.

– Бультман, – промолвила она задумчиво. – Герман Бультман, верно? Помню. Имечко не раз и не два появлялось на экране монитора в связи с военной дребеденью в Монтего, к которым прикладывает лапу Карибский Освободительный Легион. В общем и целом, КОЛ поставил немцу девяносто три бойца... Ха-ха-ха! Ой, не могу!.. Теперь ты смейся, твой черед...

– Хи-хи-хи, – ответил я и тот же час рассмеялся погромче. – Только почему дребеденью?

– Как же еще эту игру в солдатики звать прикажешь?

– Значит, с твоей точки зрения, затея Бультмана провалится?

– С треском, – ответила Дана. – Да что же ты, никаких документов и отчетов не изучал? Ни одного донесения не брал в руки? У твоего приятеля Фрица всего несколько сот бойцов. Согласна, это фанатики, готовые умереть, но не сдаться. Признаю: Бультман обучит их на славу. Но президент Гобернадора, этот ненавистный Легиону прислужник американского империализма, располагает национальной гвардией, насчитывающей несколько тысяч регулярных солдат. Они тоже подготовлены совсем неплохо, и вооружены, благодаря любезностям Дяди Сэма, на славу! А вдобавок, по нынешним бесшабашным временам, если президенту и впрямь придется туго, Америка вышлет на подмогу полк морских пехотинцев, ибо Вашингтон считает Исла-дель-Сур важнейшим стратегическим объектом.

Я кивнул. Дана перевела дыхание. Скривилась:

– Принято полагать: геройские сердца патриотов, сражающихся за свободу отечества – пускай за то, что они сами зовут свободой, – придадут борцам доблести, окрылят, дозволят пройти невредимыми сквозь огонь и пули... А народ, естественно, подымется и приложит руку, способствуя свержению ненавистного режима... Но, во-первых, кто сказал, будто народ Гобернадора хочет жить в таком же аду, как бедняги-кубинцы; а во-вторых, коль скоро упомянули Кубу, давай припомним, чем окончилась высадка десанта в Заливе Свиней. ЦРУ тоже надеялось – и с гораздо большими основаниями, кстати, – что вкусивший большевизма народ подымется и ударит по кровопийцам. Только народ присмирел после зверских репрессий и даже помыслить о подобном боялся.

Я снова кивнул, принимаясь лихорадочно рассуждать.

– Если у Бультмана, – произнесла Дана с расстановкой, – не припасено в рукаве пятого туза, не припрятано секретного оружия, о котором никто не подозревает, – песенка его молодцев спета. Поведет полтысячи смелых людей – храбрость присуща даже ублюдкам из КОЛа – на верную смерть.

Я прекратил раздумья. Слова Даны заставляли посмотреть на положение дел под совершенно другим углом, но сейчас надлежало сосредоточиться на вопросах куда более насущных.

– Минуем идиотские детекторы, – уведомил я. – Подтянитесь, о ваша блистательность, выше голову! Начинаются вопли по поводу связки автомобильных ключей и стальной пряжки на поясе...

– Значит, не покупай автомобилей и не таскай ковбойских ремней.

Ремень и впрямь довелось выдернуть. Сызнова пропуская кожаную полосу сквозь брючные петли, я посторонился, давая пройти веренице других пассажиров.

– Наш персональный конвоир, – шепнул я Дане: – Длинноволосый мерзавец в джинсах и рваной спортивной майке.

– Но который именно? Описание подходит к половине сборища.

– Высокий скот, с немытой светлой гривой; через одну руку переброшена свернутая джинсовая куртка; в другой руке – большой бумажный кулек: вполне способен вместить автомат УЗИ и пару запасных магазинов. По поводу таких безделиц детекторы не всполошатся. Это вам не пряжка!

Я, пожалуй, оклеветал аэродромное оборудование. Детекторы были дьявольски чувствительны, и я поежился, подвергаясь повторной проверке. Теперь уже было бы не на что ссылаться. Весь металл, коим я владел по закону, покоился на особом подносе у таможенников.

– Думаешь, это подручный Бультмана? – спросила Дана. – С чего ты взял?

– Он стоял совершенно спокойно, пока меня потрошили при входе. Не чертыхался, не хмурился, как прочие. Не обливал презрением длинного дурня, который не потрудился заранее скинуть ремень со стальной бляхой. Вытянулся чуть ли не по стойке "смирно" и ждал. Одежда настоящего хиппи; выправка настоящего солдата... Но это уже мелочи. А главное – шестое чувство. Поработай с мое – будешь распознавать убийцу за сотню ярдов. Даже молодого, неопытного и переодетого. Сей молодец принадлежит к благородному и кровожадному цеху истребителей.

Я расхохотался напоказ:

– Шучу, шучу!

Дана Дельгадо весьма неуверенно засмеялась.

– Xa-xa! Xa! И что же он, по-твоему, предпримет?

– Импровизировать начнет. Не думаю, что это – бенефициант предстоящего спектакля. Его держат про запас, на случай, если события в аэропорту пойдут непредвиденным чередом. Но парень убежден, будто все бремя ответственности покоится на его плечах, и лихорадочно соображает: как быть? Надеюсь, достанет ума придерживаться первоначального замысла.

Дана поежилась.

– А что значит "непредвиденным чередом"?.. Слушай, Мэтт, похоже, мы движемся прямо в западню. Едва лишь очутимся на борту... Вдруг они подложили в самолет бомбу?

– И отрядили своего агента, обеспечив билетом на тот же рейс, дабы снабдить нас веселой компанией?

– Значит, угнать собираются. Позволят подняться в воздух, а потом...

Дана осеклась. Мы входили в зал ожидания.

– Давай-ка, – предложил я, – усядемся на виду, чтоб несчастный шею не свернул, разыскивая подопечных. Не станем осложнять парню жизнь: чего доброго, подумает, что его приметили.

Обосновавшись в удобном кресле, я заметил:

– Вот когда бы сигарета не повредила! Еще лучше – трубка. Человек, дымящий трубкой, кажется погрузившимся в себя и совершенно безобидным. Я, увы, бросил курить давным-давно; задолго до того, как люди, помешанные на заботе о собственном бренном теле, превратили все виды воздержания в религию... Знаешь, на крысах однажды поставили прелюбопытный эксперимент: одних кормили вдоволь, других – впроголодь. Вторая группа животных жила дольше. Но, к сожалению, никто не мог спросить у крыс-долгожителей: много ли радости было им от подобного существования?

– Мэтт! Прекрати дурацкую болтовню! Что, если самолет и впрямь угонят?

– Голубушка, – ухмыльнулся я, – ты имеешь представление о том, что собою представляет полностью загруженный DC-10?

– Нет.

– Слушай, стало быть. Это – громадный лайнер. Конечно, банда решительных и отлично вооруженных угонщиков могла бы направить его в нужную сторону; такое случалось. Но операция умопомрачительна! Все едино, что захватить большой театр, битком набитый зрителями. Согласен: у Бультмана есть возможность провернуть подобное дело – но чего ради? Бультману ведь нужны только двое: ты да я. Вернее, лишь один человек: я. И Сандра, конечно; да ее-то с нами нет! А захватив полный DC-10, что делать с остальными тремястами -надцатью или -сятью пассажирами, а? Об экипаже и речи не веду.

– Ни Бультман, ни его подчиненные до сих пор не проявляли особой заботы о невинных... Я быстро помотал головой:

– Ты говоришь о Карибском Освободительном Легионе. Эти – да; эти на все готовы, лишь бы добиться известности и запугать соседние страны до полусмерти. Но КОЛ пока сосредоточивается на ресторанах: удобно, многолюдно, и удрать можно без особых осложнений. Уверен, и самолета бы они щадить не стали, зная заранее, что гнусность сойдет с рук безнаказанно. Да только Бультман – пес иной породы. Совсем иной... Он – профессионал; он готовит настоящее, девяносто шестой пробы вторжение в государство Гобернадор; и последняя вещь на свете, которая требуется командиру освободителей, – причастность к постыдному, злодейскому взрыву самолета, повлекшему погибель трех с лишним сотен существ человеческих. И из Монтего пришлось бы удирать, и нападение на Гобернадор немедля признали бы очередным актом вандализма.

– Тогда...

– Тогда, – перебил я, – возникает естественный вопрос: для чего приготовления ведутся? Отвечаю: для того, чтобы ты перетрусила. Именно так, как трусишь сейчас.

– Не понимаю.

– Ведь разъясняю же тебе: немец – профессионал. Я мог бы огласить очень длинный список жертв, отправленных Бультманом в лучший – или худший, сообразно земным заслугам, – мир. Повторяю, немец – профессионал. Учитывая это, скажи: никакой не подметила странности в происходящем вокруг?

Дана поколебалась.

– Н-ну... Чуток неуклюже действовали... Для начала Бультман дозволил тебе заподозрить слежку; потом объявился лично и прошел мимо нас едва ли не церемониальным маршем. Хотя знал: ты его помнишь. Да, конечно, загримировался, но вовсе не настолько, чтоб нельзя было признать! Во всяком случае, ты признал. Не шибко профессиональные действия, по-моему.

– Ошибаешься! – просиял я. – В высочайшей степени профессиональные. Бультман заставлял меня уши навострить, высылая по следу чересчур большую свору ищеек; заботился, чтоб мы не пропустили, часом, главного номера программы: выход маэстро Бультмана с палкой и дурацким чемоданом в руках. Как мне полагается повести себя? Отвечаю: отреагировать на манер некоей мисс Дельгадо: Господи помилуй, обнаружили, преследуют: Фриц и остальная камарилья; не уберемся прочь от самолета – захватят и сожрут заживо.

– Но зачем?.. То есть он хочет испугать нас и вынудить к отступлению?

– Из тебя, любезная, когда-нибудь получится недурной агент, – возвестил я. – Именно! Бультман согласен видеть нас где угодно – лишь бы не на борту этого самолета. Когда его подручные притворились, что загоняют нас поближе к трапу и тщательно следят, как бы овечки не разбежались, я обязан был забыть обо всем на свете помимо собственного спасения. Удариться в панику, ретироваться со всевозможной прытью, словно гонимый охотниками олень. Только напоминаю: олень, бегущий сломя голову, отрывается от собачьей своры и выходит аккурат на засевших по дороге стрелков!

– О, Господи! – сказала Дана.

– Пойми, Бультман орудует с большим размахом, он военный стратег, любящий иметь в распоряжении много бойцов. Карибский Освободительный Легион попросил его помощи, поняв: даже если убьют меня и Сандру, ничего не добьются. Мы удрали от засады в Майами-Бич. Отправили на тот свет Морелоса-младшего. Совладали с Морелосом-старшим, на свете сделалось меньше двумя Морелосами. Люди Санни Варека вывели в расход еще двоих особей, причастных ко взрыву в ресторане. А Луис позаботился о двух членах Совета. Как ни поверни, а Легиону приходится туговато...

Дана вздрогнула.

– Да, – промолвила она. – Сведения о гибели Гальвеса и Кенига введены в компьютер; ты, наверное, будешь рад узнать, что преступники благополучно ускользнули от полиции, оставив блюстителей закона с носом. Организация Мака, само собою, числится чище чистого...

– Луисовы преступники всегда работают чисто и скрываются благополучно, – заметил я. – Да и полиция наверняка располагает сведениями о Гальвесе и Кениге...

– Едва ли.

– Нет, наверняка. Если сами ничего не знали, Мак позаботился об их просвещении немедля. Стало быть, волноваться по поводу двух убиенных террористических главарей фараоны не станут.

Я пожал плечами.

– Нас, впрочем, интересуют лишь обстоятельства и подробности, касающиеся непосредственно нас самих... Насколько разумею, КОЛ начал чувствовать сильный и неблагожелательный нажим. Понял, что не управится, и обратился за подмогой к Бультману. Безусловно, Фриц предпочел бы полностью сосредоточиться на своих военных затеях, но и отказать наотрез не решался: нуждается в поставляемых Карибским Освободительным Легионом рекрутах, да и разведывательные данные от него же, в основном, получает. Будь иначе, не пользуйся Бультман обширной информацией о Гобернадоре, которой обладают выходцы с островов, я крепко удивился бы.

– Верно, пожалуй, – ответила Дана. – Но только не замечаешь ли внезапной, как выражаются учителя-филологи, перемены ударений? Легион пустился во все тяжкие, чтобы уничтожить опасную свидетельницу, миссис Хелм. А ты подвергался опасности лишь оттого, что сопровождал объект нападения. Теперь же КОЛ, по-видимому, попросил Бультмана забыть о Сандре и всецело сосредоточиться на тебе. Во всяком случае, близ больницы в Коннектикуте немец не сшивается: он здесь, в нью-йоркском аэропорту, и уделяет полное внимание твоей нескромной особе!

Я ухмыльнулся:

– Это сам Бультман поменял ударение, отнюдь не Легион! Это – комплимент мне. Бультман меня знает. Знает: если Мэттью Хелм сшивается неподалеку, и мертвецов начинают собирать лопатой – жди неприятностей. Более того: однажды я утер ему нос. Правда, вполне дружелюбно утер, но все-таки... Фриц не из тех, кто легко мирится с былыми поражениями. И коль скоро он отвлекся от подготовки к победоносному вторжению на острова, будь уверена: за Сандрой гоняться не станет, попробует кокнуть меня. Здесь личные счеты замешаны, дорогая. О мелочах, вроде уцелевшей сопливой свидетельницы, Бультман будет заботиться лишь когда сплавит меня к праотцам. Если сумеет, конечно...

– И тем обеспечит себе, – сухо заметила Дана, – звание опаснейшей личности, от Аргентины до Канады!

– Чем тебе, скажи на милость, не по вкусу естественное профессиональное стремление быть наилучшим? Соперничество и деловая конкуренция, в конце концов, составляют основу американского уклада! Ты фыркаешь только потому, что речь идет о совершенстве в неприятной области, вот и все.

Печально покачав головой, я продолжил:

– Взявшись за эдакую работенку, Бультман, разумеется, отобрал из числа подчиненных группу самых надежных головорезов, чтобы разделаться со мной и Сандрой елико возможно быстрее, а потом без проволочек возвратиться на полигон в Монтего. Повторяю: немец мыслит категориями военными, а не диверсионными. Он – стратег и тактик, а не волк-одиночка. Пари держу: близ каждого выхода, сквозь который мы смогли бы ринуться наутек, выставлены стрелки. Ребята слоняются, глазеют, ничьего внимания не привлекают – но у каждого есть хороший ствол и патронов достаточно.

Глаза Даны слегка расширились.

– Войдя внутрь аэропорта, – поспешно сказал я, – Бультман рассчитывал насторожить меня, спугнуть, понудить к очевидному и быстрому отступлению. Прямо под выстрелы караульных. Убийство – даже двойное – привлекает гораздо меньше внимания, приключившись на земле, а не в воздухе... Потом он занялся бы Сандрой, потом – Гобернадором... А пока я умудряюсь дышать, разгуливать и победоносно задирать нос, Бультман посвящает свое время исключительно мне. Хотя бы во имя старой любви и дружбы прежних дней.

Безопасность Сандры, кажется, не слишком волновала Дану Дельгадо:

– Значит, единственный способ вырваться отсюда, не поднимая пальбы, – взойти по трапу и улететь? Я кивнул:

– Именно, душенька. Преспокойно взойти по трапу, сделать на прощание неприличный жест и перелететь на восхитительный юг, в несравненный Сан-Хуан, где наверняка соберется комитет по встрече. Соберется, как понимаешь, вовсе не с букетами... Самое безопасное место до поры до времени – вон тот DC-10.

– А если ты ошибся? Если все рассуждения логичны, однако неверны в корне? – Дана скривилась: – Ладно, поживем – увидим. Пора.

Воспоследовала обычная досадная волокита; но в конце концов мы взлетели. Колеса оторвались от бетона, женщина конвульсивно впилась пальцами в мое предплечье: зарокотало убираемое шасси. Дана с перепугу решила, будто заработал малокалиберный автомат.

Четырьмя с половиной часами позднее мы приземлились в Пуэрто-Рико.

(обратно)

Глава 20

Сан-Хуанский аэропорт, конечно, мало походил на Кеннеди, Хитроу, Орли. Даже на стокгольмскую Арланду не смахивал. Однако и захолустной взлетной полосой не выглядел – внушительный международный аэродром Сан-Хуан, Исла-Верде. Никаких осложнений с таможенным досмотром не возникло, поскольку и Дана, и я числились американскими туристами, свободными от чиновничьих приставаний в пределах Пуэрто-Рико. Тем не менее пришлось пристроиться в хвост внушительной очереди и топтаться, дожидаясь, покуда брезентовая лента конвейера не выплюнет в потоке чемоданов, сумок и рюкзаков наши скромные саквояжи.

Здание аэропорта было просторным, но триста с лишним пассажиров, спустившихся по трапу DC-10, буквально заполонили его.

Я приметил длинноволосого парня, стоявшего поодаль, в углу, с видом вполне безразличным, почти отсутствующим. Линялую джинсовую куртку он теперь нацепил – возможно, хотел хоть чуток изменить свою внешность; но коричневый пакет в руке оставался тем же. Сработанный из толстенной бумаги, предназначенный для увесистых покупок, пакет все же не выдержал и слегка надорвался.

Парню было под тридцать. Высокий молодой человек, с резкими, угловатыми чертами лица, составлявшими неприятный контраст женственной прическе. Длинные волосы могут быть красивы – если у мужчины физиономия сказочного принца либо настоящего аристократа; но обладателю рожи, походящей на обветренную новомексиканскую скалу, следует четырежды подумать, прежде чем отпустить шевелюру до плеч.

Вести близкое наблюдение парень умел отменно плохо. Подолгу смотрел в сторону, потом не выдерживал и метал на нас панический взгляд исподлобья, проверяя: а не улизнули подопечные часом?

Вполне естественно. Закаленных бойцов, способных драться хоть в пустыне, хоть в тропическом лесу, у Бультмана было вдоволь – а вот людей, знающих тонкости, присущие секретной службе, не было. Ударный отряд собирался наспех, прямо на полигоне в Монтего.

Это, между прочим, не столь уж далеко от Пуэрто-Рико.

– Постарайся присмотреть за нашим волосатым попечителем, – велел я Дане, – проследи, не перемолвится ли он с кем-нибудь случайным словечком. Также... Ты знаешь Модесто в лицо, или нужно дожидаться, пока он подойдет и представится?

– Я знаю Модесто.

– Прекрасно. Увидишь – дай знак, чтобы немедленно приблизился, и не стесняйся при этом. Нужен ствол! Я не из тех привередливых кинодураков, которые презирают огнестрельное оружие и разделывают супостата под орех голыми руками. При этом часто пользуются шелковыми перчатками... Сучий сын только что прошел основательную боевую подготовку, закален, силен и молод. А мне шестьдесят с хвостиком, и последнее время я преимущественно восседал в мягких автомобильных креслах, вертя баранку, – не ахти какое физическое упражнение. Предпочитаю оказаться при пистолете, если до стычки дойдет.

– Что ты делать собираешься? – полюбопытствовала Дана весьма сухим тоном.

– Притвориться растерянным остолопом. А потом внезапно превратиться в неустрашимого сверхчеловека, дабы ребятки подивились...

– Вот мой саквояж!

Дожидаться моего собственного пришлось еще минут пять.

– Мэтт, – негромко позвала Дана.

– Ага?

– Ты слыхал когда-нибудь о чудесном заживлении разрывов на бумажных пакетах?

Я сощурился:

– Уверена?

– У парня был обычный пакет, с веревочными тесемками, треснувший по шву.

– Да, видел.

– И я видела. Он еще поддерживал свое добро снизу, чтоб не вывалилось окончательно... А теперь погляди.

Длинноволосый зашагал прочь, скрылся за колоннами, но я рассмотрел все, что требовалось.

– Как насчет Модесто? – осведомился я.

– Не появлялся...

– Значит, обойдемся без Модесто, – заявил я. – Либо за нами издалека присматривают приятели блондина, либо он ускользнул, чтобы следить самостоятельно. Упустить нас парень попросту не имеет права. Посему я отправляюсь в сортир и предоставляю малышу великолепный шанс настичь объект в укромном, тихом местечке... А ты стой на месте и вещи стереги. Ни шагу никуда! Скорее всего, тебя не тронут: им я требуюсь. Но держи ухо востро. Да, мимо вполне может прошагать субъект, несущий разорванную бумажную сумку. Попытайся приметить и запомнить. Хотелось бы знать помощничка в лицо.

Нахмурившись, Дана сказала:

– Будь осторожен, Мэтт. Сам говоришь: без пистолета не справишься...

– Цитируй, пожалуйста, поточнее... "Предпочитаю оказаться при пистолете", верно? Предпочитаю. Коль скоро Модесто не явился, нужно добывать оружие самостоятельно. Вот и все. Пожелай мне удачи.

– Удачи, дорогой.

Дана провожала меня по-настоящему озабоченным взглядом. Что ж, всегда приятно знать: кто-то беспокоится о твоей сохранности...

Сортир оказался новеньким и сверкал чистотой. Облюбовав дальний писсуар, я отступил от этой полезной вещи подальше, но не настолько, чтобы превысить дистанцию прицельного мочеиспускания.

Следовало присматривать за входом.

Конечно, я делал сомнительную ставку. Парень вооружился – иначе не было смысла меняться бумажными мешками с неведомым пока напарником. И оружие, очутившееся у блондина, требовалось мне позарез, и я решил отобрать его правдой или неправдой. Второй способ гораздо быстрее и безопаснее. Для этого нужно было помешать парню выстрелить, а потом наброситься на противника. Не так легко, стоя в блистающем, отделанном белой плиткой помещении, где негде укрыться, если не принимать в расчет фанерных кабинок...

На руку мне играло то, что неприятель не был профессионалом. Парень, безусловно, взвился бы от негодования, услыхав подобную оценку, заорал бы: "Да я опытный наемный солдат!" И был бы совершенно прав.

Да только работа предстояла отнюдь не солдатская.

Подобно всякому любителю, длинноволосый помедлит, потопчется хоть несколько мгновений вместо того, чтобы прямо с порога выпустить пару-тройку пуль и броситься наутек.

Дверь отворилась, вошел низкорослый смуглый латиноамериканец, присоседился, приступил к облегчению мочевого пузыря. Затем объявился желанный гость, податель ствола насущного... Он замешкался, двинулся вперед, начал очень медленно расстегивать ремень. Затевать стрельбу в присутствии свидетеля длинноволосый не осмелился: с точки зрения коммунистической – непростительное слюнтяйство. Любой уважающий себя марксист, подобно уважающему себя мафиозо, обязан уложить любого свидетеля вместе с намеченной жертвой. Лес рубят – щепки летят, говаривали когда-то большевики.

Бумажный пакет испарился заодно с джинсовой курткой. Парень полностью подготовился к атаке. Спортивную рубаху он держал навыпуск, дабы торчащая из-за ремня рукоять не бросалась людям в глаза. Ремень он расстегивал очень, очень медленно – по тем же соображениям, по коим я застегивал гульфик очень, очень быстро: негоже и неудобно вступать в битву, потрясая взятыми наперевес причиндалами.

Тщательно вымыв руки, латиноамериканец удалился. Так и не узнал, какое упустил зрелище...

Притянутая пружиной дверь затворилась.

Точно по сигналу спортивного судьи, мы развернулись одновременно. Блондин выдергивал припрятанный пистолет, я вскинул руку с припрятанным и заранее раскрытым герберовским ножом, который стоил мне уйму стараний и нервной энергии: протащить клинок мимо детектора в аэропорту Кеннеди отнюдь не просто.

Моя предполагаемая тактика была безукоризненна. Цапнуть удобно свисающие длинные волосы, рвануть мерзавца на себя, вывести из равновесия – и тотчас употребить нож, как выразился Гамлет, Принц Датский, "по назначенью". Правда, Гамлет говорил о шпаге, и шпага была отравлена. Весьма удобно, кстати...

Рывок за волосы должен был подставить под удар глотку – тоже весьма удобно. Я обосновался так, чтобы стоять от противника по правую руку, ибо парень левшой, по-видимому, не был. Истинного профессионала, между прочим, и отличает молниеносный, дотошный расчет всех мелочей, способных помочь в грядущей стычке.

Я и учел все крошечные детали. Кроме одной.

Длинные волосы оказались накладными. Париком оказались.

И остались в моей пятерне.

Из равновесия вышел не противник, а я сам. И только это меня спасло. Это, да еще блеснувший нож, от которого парень попытался закрыться левой рукой. Стрелять в человека, внезапно ушедшего с линии огня, и одновременно дергаться всем телом – верный промах.

Пистолет оказался двадцатидвухкалиберным крохой с глушителем: весьма слабое орудие убийства, но в замкнутом пространстве хватило бы и такого.

Положение было уморительным – если глядеть со стороны – двое вооруженных мужчин пытаются вывести друг друга в расход, и у каждого оружие нацелено куда попало, только не в противника. Я выпрямился, рванулся вперед, прижался к парню, точно противоестественный любовник, не дозволяя свободно орудовать пистолетом. Но сам держал клинок изготовленным для восходящего удара и тоже ничего не мог поделать на столь близком расстоянии.

Переворачивать нож и колоть острием запястье неприятельской руки, в которой обретался пистолет, было уже некогда. К лешему острие. Я треснул парня торцом черенка – тоже не слишком приятно.

Пистолет загремел по кафельной плитке пола.

Парень понимал толк в огнестрельных приспособлениях. По-настоящему понимал. Настолько понимал, что на мгновение замер, ожидая: разрядится вылетевшее оружие от резкого удара или нет. Рикошетящая пуля способна вытворять вещи поистине страшные.

Замер и предоставил мне, профессионалу, приученному не рассуждать в подобном ключе, когда события все равно будут развиваться независимо от моей воли, употребить "гербер" снова. Уже обычным способом.

Даже три дюйма хорошо отточенной стали способны спасти вам жизнь, если дело доходит до последней крайности. Даже половинка бритвенного лезвия может выручить. А герберовские ножи имеют пятидюймовый клинок, – вполне достаточно для рукопашной стычки.

Я ударил парня в грудь, поскольку ножевая рана в живот не вызывает мгновенного шока, в то время как требовался именно шоковый эффект. Парня следовало ошеломить, остановить любой ценой. Я отлично понимал, что в рукопашной потасовке с молодым, кряжистым, жилистым, на славу обученным противником не продержится нынче и полминуты.

Лезвие прошло точнехонько меж ребрами, но чуть ниже намеченного места. После такой раны можно и умереть, но вовсе не сразу. И шока особого блондин не испытал, ибо не принадлежал к слюнтяям, готовым шлепнуться в глубочайший обморок при виде собственной крови. Оставив продырявленное легкое без особого внимания, молодец нырнул, пытаясь подхватить пистолет. Очень жаль. Парень и впрямь рассматривал огнестрельное оружие с избыточным почтением. Драться следовало, а не ствол поднимать. Имея преимущество силы, молодости и выучки, он, пожалуй, совладал бы со мной, невзирая на "гербер" и собственную рану.

Я бросился на спину коротко, "под бокс" постриженному бойцу Бультмана и пырнул его под левую лопатку. Двинул по голове, заставил удариться лбом о кафель, вогнал узкое лезвие между шейными позвонками. Парень содрогнулся и обмяк.

Остолопы, именуемые киногероями, обычно морщатся, совершив убийство; или тяжко вздыхают; или мужественно и сокрушенно играют желваками... В общем, испытывают угрызения совести. Мне такими глупостями заниматься было недосуг. Если скотина хотела убить меня, скотина получила по заслугам. Существо, подымающее на тебя пистолет, автоматически перестает считаться человеком. Очень здравая школа мысли, процветающая в нашей организации... Рекомендую всем, кто хочет уцелеть при схожих обстоятельствах.

Я испытывал не угрызения совести, а огромное желание отхлестать себя по щекам. Ибо на поверку оказался немногим лучше голливудских болванов. Твердило же шестое чувство: неладные у соглядатая волосы! Не кажется парень ни гомосексуалистом, ни наркоманом. На поэта, композитора или художника и подавно не смахивает – с таким-то рылом! И, наконец, это боец-коммандо, проходящий подготовку у Бультмана! Кто слыхал о длинноволосых десантниках?

Все это надо было учесть, но я, как последний болван-любитель, потянул неприятеля за парик. Тьфу на тебя, старина!

Крови пролилось немного. Я затащил поверженного в ближайшую кабинку, приподнял, усадил на унитаз. Поспешно выскочил, подобрал парик и пистолет. С минуты на минуту могли вломиться желающие опорожнить желудок, и я не стал задерживаться, вытирая кровяные пятна. В конце концов, для аэродромного сортира кровь – явление заурядное.

Я бросился назад, в кабинку. И вовремя. Скрипнула пружина у входа. От души понадеявшись, что поглощенный своими делами посетитель не займется подсчетом ног, виднеющихся под дверцей, я замер. Журчание раздалось и вскоре прекратилось. Опять проныла пружина.

Я хотел было водрузить парик на голову неизвестного мертвеца, но воздержался. Парень был бойцом, честно пытавшимся выиграть отчаянную схватку, и умер по-воински. Незачем издеваться над покойником.

Заклинив дверцу оторванной щепкой, я поправил за поясом взятый в бою пистолет, одернул пиджак и отправился восвояси.

(обратно)

Глава 21

Дана стояла подле саквояжей, прислонившись к стене. Взволнованная, напряженная, женщина стреляла глазами во все стороны, пытаясь то ли пропавшего без вести Модесто разыскать, то ли рваный бумажный пакет подметить. А может быть, гадала: отчего спутник в сортире замешкался? Медвежья болезнь приключилась?

Увидев меня. Дана облегченно вздохнула и сделала два непроизвольных шага навстречу.

– Мэтт! – выдохнула она. – Ты... тебя целую вечность не было! Думала, умру от беспокойства... Обошлось?

– Кажется, – ответил я. – Поврежденных сумок не заметила?

– Заметила. В руках женщины.

– Женщины?

– Да, молодой девицы, немного старше двадцати лет. Испанка, латиноамериканка – не знаю... Прошагала мимо, юркнула за угол. Я осталась на месте, как ты распорядился.

– Опиши.

Дана пожала плечами:

– Довольно хорошенькая смуглянка. Сильно гримирована, однако со вкусом. Черные, коротко стриженые волосы. Пониже меня ростом, но все же высокая. Джинсы – потертые донельзя, в соответствии с последней молодежной модой, но чистые. Белая кружевная блуза фасона "фиеста", с огромным декольте. Белые туфли на высоких каблуках... Достаточно?

– Вполне, – ответил я. – Теперь...

– Мэтт, что произошло в уборной?

– Послушай, – произнес я нетерпеливо, – составлять летописный отчет недосуг, а краткий устный пересказ можешь выслушать попозже. Сейчас, поскольку ты заведуешь электроникой и связью, отправляйся к телефону и вызови сюда похоронную группу. Скажи: объект заботы восседает на унитазе, последнем слева, прямо у стены. Дверь не заперта, просто заклинена. Вели забрать вон и закопать поглубже.

Дана охнула.

– Если опоздают, – продолжил я, – и местные власти доберутся до парня первыми – пускай связываются с Вашингтоном и привлекают любую помощь. Любой нажим на пуэрториканцев будет очень кстати. Потом вызови Мака сама, скажи: Бультман вступил в игру, и мне придется изъять старого знакомца из обращения. Пускай командир порадуется, сидя в своем кабинете... Он говорил, что Фриц не оставит меня в покое – и, как обычно, оказался прав. Изложи все подробности. Потом подойди в службу автомобильного проката, нам заказали колымагу. И давай условимся о месте встречи.

– Ты убил этого человека? – прошептала Дана. Дурацкий вопрос, учитывая, о чем я толковал битых две минуты.

– А что же делать было с вооруженным, обученным десантником – поцеловать его?

Дана скривилась:

– Прости. Конечно, ты не мог поступить иначе... Я просто... пока не привыкла. Мэтт, я, должно быть, просто канцелярская крыса по природе... И все же очень рада, что ты убил его, а не он тебя...

Помолчав, Дана прибавила:

– Я прикачу к месту посадки на самолеты. Не вздумай нервничать. Стоянка машин, сдаваемых внаем, находится в полумиле от аэропорта. До нее отвозят на автобусе, когда тот наполняется до отказа... Но я возьму такси... А чем ты займешься?

– Попытаюсь выследить подружку покойного блондина. Хочу выяснить, как мальчик обзавелся одним из пистолетов, составляющих безраздельную собственность нашей службы. Двадцатидвухкалиберный крошка с очень хитрым глушителем, понимаешь?

Я легонько похлопал себя по боку:

– Из тех, что предназначаются для бесшумного истребления. Зовется "рюгером", и прошу не путать эту модель с "люгером". Пистолет – из нашей оружейной комнаты, не сомневайся.

Дана свела брови у переносицы:

– Ты думаешь... Модесто?

– Наивероятнейший вывод. Или голубчик продался...

– Модесто не предал бы!

Я с любопытством разглядывал Дану.

– Вы так хорошо знакомы со связным, сударыня? О`кей, значит, Модесто чист перед Богом и людьми. Значит, его просто сграбастали, скрутили и отняли оружие, которое Скромник нес мне. Очередной вывод: или бедолага валяется где-то совершенно мертвый, или его содержат где-то живым. В последнем случае нужно поскорее выяснить, где именно. А для этого следует побыстрее изловить латиноамериканку в потертых джинсах и декольтированной блузе. Коль не успела безвозвратно смыться, конечно...

По счастью, девица не смылась. Она преспокойно восседала на большом рюкзаке, расположившись у противоположного входа в аэровокзал. Я обнаружил девушку, совершив обходной маневр, обогнув здание снаружи и воспользовавшись той самой дверью, подле коей она пристроилась.

Оба коричневых пакета – порванный и целый – красовались у девициных ног. А вместе с ними – джинсовая куртка безвременно усопшего блондина.

Изучив обстановку издали, я приблизился, гадая, какого лешего смазливая и, наверное, не лишенная вкуса особа сочетает несочетаемое: изысканную блузу, туфли, которые впору надевать на президентский прием собираясь, – и паршивые, дотла протертые ковбойские брюки. Уму непостижимо...

Появления моего девушка не заметила: чересчур усердно пялилась туда, откуда вот-вот, по ее расчетам, должен был пришагать псевдоблондин. Как я вышел наружу, цел и невредим, она видеть не могла: аэродромный нужник скрывался за выступом стеньг.

– Не ждите, сеньорита, – заметил я негромко. Девица дернулась и обернулась ко мне. – Да нет, продолжайте сидеть спокойно. И уберите руки подальше от своей сумочки.

Девица уставилась в дуло наведенного пистолета, спрятанного от любопытных взоров под полой пиджака.

– Он погиб? Наверное, погиб, раз у вас его оружие. Обсуждать вопрос о том, чье именно оружие обреталось у меня, у кого было изъято в начале и не попало ли ненароком к законному владельцу, было некогда. Предположительно, пистолет забрали у Модесто. Предположительно, знали: Модесто работает на нас. Но ставить чересчур много на простые предположения небезопасно. И допытываться, где раздобыли ствол, я не пожелал. Ненароком было можно сболтнуть девице сведения, о которых она пока не имела понятия. Предположительно...

Опаляемый лютым взглядом карих глаз, я изучал незнакомку. Довольно хорошенькая, скуластая, белозубая. Длинные черные ресницы мало уступали тем, которыми обладала Розалия Варек.

– Он что, другом твоим числился? Еcли так, извини. Парень попросту выбора не оставил...

Белые зубы девицы заблестели. Не в улыбке, а в чисто волчьем оскале:

– Они все мои друзья! Все доблестные солдаты, воюющие за свободу и независимость! Понял, свинья империалистическая?

Понятия не имел, что живые люди способны изъясняться эдакими фразами. Всегда полагал подобные обороты присущими исключительно литературным произведениям советских, кубинских и тому подобных борзописцев.

– Давай-ка сумочку, дорогуша. На минуту, не больше. Грабить не собираюсь.

Девица вознамерилась было выхаркнуть очередную тираду, но передумала и пожала плечами. Ухватив ридикюль в левую руку, я не без усилия открыл его, проверил: оружия нет. Скрыть хотя бы лезвие безопасной бритвы в столь облегающих джинсах казалось немыслимым. А блузка не скрывала даже полных грудей, не знакомых, по-видимому, с лифчиками.

Возвратив сумочку, я поднял один из бумажных пакетов – целый. Там обреталось грязное белье, принадлежавшее, должно быть, покойному коммандо, и две запасных обоймы для "рюгера". Кроме них, картонная коробка с патронами двадцать второго калибра, более чем наполовину полная. Тем лучше. Я конфисковал боеприпасы и определил пакет на место.

– Коричневые штуковины понесешь ты, – уведомил я, – я возьму рюкзак и сумочку. Движемся к проходу на взлетное поле. Там сядем в автомобиль, но его придется чуток подождать. Пожалуйста, не делай глупостей. Не думай, что я не решусь выстрелить, если вокруг толпа. На пистолет навинчен очень хороший глушитель, сама помнишь. Девушке внезапно сделается скверно, девушка рухнет без сознания, и в общей сумятице я смогу преспокойно исчезнуть.

– Не доставлю удовольствия! Ты не убьешь опять, кровожадный фашистский палач!

– Вот и славно. Идем-ка.

Перебросив джинсовую куртку через правую руку и скрыв пистолет от любого случайного наблюдателя, я взвалил рюкзак на спину. Отнюдь не тяжел был рюкзак, но все же не хотел бы я тащиться с ним на гребень Скалистых Гор. Мы пересекли аэровокзал, вышли с противоположной стороны, очутились под ярким, хотя и клонившимся к закату солнцем. Тропики...

У круглой, толстой колонны я велел девушке остановиться, сбросил поклажу, вытер испарину.

– Садись на рюкзак, дорогуша, отдыхай. Это приказ.

– Я плюю на фашистские приказы!

Повторяю: никогда не подумал бы, что живые люди способны изъясняться эдакими фразами. Но девица выпустила идеологический пар, угомонилась и послушно присела. Видать, и впрямь устала. Или коленки тряслись, не знаю.

Я стоял и держался начеку. Я уже и так сотворил глупость, не распознав парика. Следующая мимолетная дурь могла и жизни стоить.

– Как тебя зовут?

– La Margarit.[84]

– Ты с Гобернадорских островов?

– Ха! Две навозных кучи посреди моря! Но и туда протянулась хищная лапа янки! Нет, я – член ООПРа!

– Опять безумное сокращение, – вздохнул я. – Переведи, пожалуйста. Что значит ООПР?

– Империалистическая свинья, даже не позаботился ознакомиться со страной, которую поставил на колени! Мы – Освободительный Отряд Пуэрто-Рико. И, наравне со свободолюбивыми патриотами Гобернадора боремся за свержение кровавой диктатуры. Вместе с КОЛом! Хоть это сокращение тебе знакомо?

– Разумеется. Выходит, Карибский Освободительный Легион почесал спину вам, а теперь вы чешете спину им, в залог вечной и нерушимой дружбы?

– Мы помогаем революционной справедливости! Кладем конец бесчисленным преступлениям против простого народа, крестьян и рабочих. Твоим преступлениям, буржуй!

Я рассмеялся вполне искренне, только не очень весело.

– Моим преступлениям, ты права, девочка... Только не против рабочих и крестьян – я ничего против рабочих и крестьян не имею, – а против простого народа! Настолько простого, что взял – и запросто взорвал моего сына, обедавшего в ресторане! Тебе не рассказали об этом, а? Тебе не рассказали, что ресторан был полон пресловутого простого народа, собравшегося просто поесть? Заступники народные, будьте вы неладны...

Девица на миг смешалась, облизнула губы:

– Нет... не рассказали...

Но тотчас воспрянула духом и ринулась в новую атаку:

– Но среди янки не бывает простого народа! И невиновных не бывает! Все вы в ответе за страдания моей бедной угнетенной страны!

– Как угодно, – вздохнул я. – Хотите обвинять всех огулом – обвиняйте: вполне в духе Маркса... Но если мы виноваты поголовно, то и вы не обессудьте. Объявляю виновными всех членов КОЛа! Всех до единого. Всех паскудных и злопаскудных патриотов, кол им осиновый в спины! Вы на что, мерзавцы, надеялись? Устроить взрыв и остаться безнаказанными? Оставляете за собой право убить моего сына с помощью бомбы и твердите, будто я не вправе разделаться с вами при помощи пистолета?

– Вы – агент империалистического правительства США!

– Да я в отставку вышел, дуреха! В полную, чистейшую отставку! И был миролюбивым гражданином, пока ваши проклятые дружки не напали на ресторан в Вест-Палм-Бич. Но теперь уж сотру с лица земного весь этот гребаный и ахнутый КОЛ; а заодно и ООПР ваш драгоценный, коль скоро помешать задумаете!.. А-а-а, вот и карета подана... Забирайся внутрь с очень большой оглядкой и осторожностью. Семерых ублюдочных революционеров я уже благополучно шваркнул... виноват, восьмерых – не учел приятеля вашего сортирного... Хотите увеличить список до девяти голов – прошу. Только попробуйте номерок отколоть, сколь угодно малый. Между прочим: если ваши дружки попытаются напасть на машину, первым выстрелом прикончу вас, а уж потом начну отбиваться. Уразумела, дрянь?! Отвечать!

– Уразумела, – процедила пленница.

Я снова вскинул рюкзак на плечо и препроводил Ла-Маргариту к автомобилю, за рулем которого ждала Дана Дельгадо. Ла-Маргарита... Боги бессмертные, да ведь распространеннейший мексиканский коктейль, приготовляемый из кактусовой водки, именуется "Ла-Маргаритой"! "Может быть, – подумал я, – и самому назваться не Эриком, а, например, Эль-Водка-Мартини? Музыкально,воинственно..."

Орал я на девицу вполне осознанно. Существует два способа произвести на захваченную особь надлежащее впечатление: тихая угроза и зычный рев. Угрожая втихаря, производите впечатление глубочайшее, но только на умного неприятеля. Сыплющая марксистскими словечками девица не казалась особенно умной и вполне могла решить, будто я – нерешительный империалистический слизняк. На подобную публику лучше кричать благим матом. И лихим тоже. Лишь такую речь они воспринимают с должным вниманием.

В списках Мака Ла-Маргарита, кажется, не фигурировала; а посему, кроме личных оскорблений, позаимствованных из красного цитатника, я ничего не мог поставить ей в вину. Впрочем, нет! Ла-Маргарита обеспечила сортирного покойника пистолетом.

Что же, будем надеяться, у этой шушеры тоже худо-бедно поставлена разведка, и Ла-Маргарита представляет, с какого свойства противником связалась. Истребительной службы побаиваются люди куда более могущественные, чем вонючий ООПР, или как его там...

Будем надеяться, Ла-Маргарита знает, чему нас обучают.

(обратно)

Глава 22

Дана вела маленькую коричневую машину уверенно и ловко – насколько дозволяла автоматическая трансмиссия. Передачи переключались неожиданно, с резким скрежетом и лязгом, а двигатель был отнюдь не могучим. Я непрерывно болтал с мисс Дельгадо. Собственно, говорить было не о чем, но если тебе нужно быстро и лихорадочно размышлять, а рядом тарахтят без умолку, сосредоточиться почти немыслимо. Вот мы и обменивались пустыми репликами, дабы пленница не вынашивала коварных планов.

Дана охотно выкладывала мне все, что знала о Пуэрто-Рико.

Остров, как выяснилось, был открыт Колумбом, в 1493 году, во время второго плавания. Испанцы, под началом Понсе де Леона,[85] заселили его немного позже, а потом Понсе отправился на поиски родника вечной молодости. Родника не сыскал и назад не вернулся. Во время испано-американской войны, в 1898-м, остров был захвачен Соединенными Штатами, а с 1917-го пуэрториканцы получили американское гражданство.

Дана поведала, что Пуэрто-Рико имеет приблизительно сто десять миль в длину и тридцать пять в ширину. Общая площадь – приблизительно тридцать пять тысяч квадратных миль, а население слегка превышает три миллиона. Полмиллиона обитает в столице, Сан-Хуане. Самый маленький из Больших Антильских островов, Пуэрто-Рико, лежит прямо к востоку от Испаньолы[86], которая лежит прямо к востоку от Кубы, которая лежит прямо к югу от Флориды. По другую сторону Пуэрто-Рико находятся Виргинские и другие острова, известные в качестве Малых Антильских и тянущиеся к Южной Америке.

Девица, разделявшая со мною заднее сиденье, безмолвствовала, слушая непрошеного экскурсовода, хотя кой-какие замечания Даны, вероятно, заставляли ее пролетарскую кровушку бурлить и клокотать от возмущения. Впрочем, дуло оснащенного глушителем пистолета, будучи прижато к ребрам, служит наилучшим успокоительным средством. Врачи-невропатологи, к сожалению, не знают об этом и пичкают своих неуравновешенных пациентов малодейственными химическими снадобьями...

Ехать, уперев ствол прямо в бок задержанному, по меньшей мере небезопасно. Я никогда не решился бы перевозить подобным образом крепкого мужчину, тем паче, обученного агента. Но Ла-Маргарита была некрупной девушкой, а вдобавок – любительницей. Я рискнул.

Густо лежавший на смуглом лице грим начинал таять в жарком воздухе кабины.

Я попросил Дану подыскать укромное местечко, где можно задержаться на четверть часа или подольше, не опасаясь любопытных глаз. Кивнув, моя спутница направила автомобиль к приморскому парку, зеленому оазису меж высоких каменных зданий, два из коих были гостиницами. Дана вкатила на стоянку, втиснула колымагу под прикрытие большого лимузина.

Из окошек были видны раскидистые тропические деревья, зеленые поляны, голубые просторы Атлантики, белые кучевые облака. "Впрочем, любоваться пейзажем придется чуть попозже", – подумал я.

Не идеальный, конечно, уголок для допроса с пристрастием, но, по крайней мере, движение – пешеходное, велосипедное и автомобильное – было редким. По словам Даны, Мак не держал на Пуэрто-Рико специальных "групп допроса". Учитывая, что жизнь Модесто могла подвергаться опасности, а уж здоровье – и подавно, вызывать заплечных мастеров было некогда, но я могу считаться довольно сносным подмастерьем. Предпочитаю, разумеется, передавать пленников ребятам из ГД – не потому, что руки замарать боюсь, а потому, что в любом деле требуется должная сноровка; и наркотиками, развязывающими язык молниеносно, ГД располагает. Но я не раз, и не два, и не три выдавливал из неприятеля нужные сведения.

Коль скоро девица окажется фанатичкой, готовой издохнуть за якобы правое дело – пускай пеняет на себя. Мой долг – предупредить о неминуемых последствиях, пояснить: под настоящим нажимом заговаривают все без исключения. А там пусть решает сама.

Дана открыла дверцу, кашлянула:

– Пойду, пожалуй, погуляю немного, – сказала она. – Желудок у меня слабоват на такое смотреть...

Реплика входила в типические приемы следствия, ведомого наспех; однако, думаю, госпожа Дельгадо не роль играла, а вполне искренне спешила сбежать подальше.

– Не забирайся чересчур далеко, – попросил я. – Вернешься, когда трижды нажму на клаксон.

– Понятно.

Мы проследили, как Дана удалялась. Потом я извлек потрудившийся в аэродромном сортире нож. Раскрыл его, резко тряхнув кистью: весьма впечатляет непосвященного. Поскольку закон возбраняет носить клинки, оборудованные кнопками, приходится пускаться на цирковые трюки. Очень эффектные, повторяю.

Ла-Маргарита вздрогнула. Уставилась на длинное, тонкое, слегка запачканное кровью псевдоблондина лезвие. Облизнула губы.

– Вы же прилетели без оружия!

– Вот как! – сказал я. – Стало быть, горилла в парике обзавелась пистолетом, дабы напасть на предположительно безоружного, пожилого неприятеля? Да вы настоящие герои, дорогие товарищи!

Девица отмолчалась. Я подтолкнул ее "рюгером":

– Откуда ружьишко? Из лесу, вестимо? Лучше говори по-доброму. Впоследствии скажешь так или иначе; выложишь все до словечка. Но пока что чистосердечное признание может спасти; а вот подвергнувшись размягчающему воздействию, по меньшей мере останешься калекой. И долг свой нарушишь неизбежно, и в развалину превратишься. Посему гораздо разумнее нарушить долг сразу же, немедля – и уцелеть. Согласна?

– Пистолет вручили мне, чтобы я передала его Раулю.

– Кому?

– Раулю Боннетту. Убитому вами в уборной. Я знала Рауля в лицо, поэтому выбор и пал на меня. Рауль... обучался на Монтего, в составе армии, которой предстоит освободить Гобернадор от американского ига. И мы освободим все Карибские острова! Все! Империалистические угнетатели будут изгнаны вместе со своими рабами-марионетками.

– Эгей, – прервал я, промышлявший после второй мировой войны романами о ковбоях и не совсем утративший чувство литературного стиля: – Ты уж либо марионетками тамошних правителей зови, либо рабами. Быть одновременно и тем, и другим невозможно.

Урок словесности пропал впустую.

– В результате революции возникнет новая нация, демократическая федерация островов, объединенных справедливой конституцией!

Газету "Правда", что ли, читает в кубинских переводах?

– Значит, сортирный десантник был твоим знакомым. Еще раз приношу извинения. Боннетт... Французское имя.

– Пролетарии всех стран объединяются! Среди наших товарищей – французы, испанцы, голландцы, португальцы, англичане; даже американцы!..

– А говорите, все янки – чудовища...

– Мы перерезали позорную пуповину пещерного национализма и боремся с империализмом под знаменем освобождения, под стягом борьбы с капитализмом.

– А кто ворожит освободителям? Кубинцы или Советы?

– Ага! Янки рады видеть коммуниста под каждой кроватью! Но даже если нам помогает Фидель – он хотя бы островитянин, а не паршивый...

И так далее, и тому подобное, и в этом же роде. Какая ирония судьбы! Герман Генрих Бультман лишился ступни и здоровья, пытаясь вывести в расход бородатого кровососа, приспешникам которого сейчас помогал вовсю, вербуя и обучая ударный отряд, намеревавшийся низложить гобернадорского диктатора – тоже не великого человеколюбца, но все же... Все же по ночам граждане Гобернадора не просыпаются в ужасе, услыхав, что возле дома остановилась машина.

А касаемо пещерного национализма, об отсутствии коего девочка талдычила с немалым воодушевлением... Полное отсутствие национальных предрассудков: хоть людоеда над собою поставим, лишь бы нашим соплеменником числился! Девяносто шестой пробы пролетарский интернационализм, ей-ей...

Я внезапно вспомнил заверение Даны: у людей Бультмана шансов нет. Но террористы редко способны рассуждать здраво. И все же, все же... Где-то на дне сознания теплилась непонятная, неоформившаяся пока, остававшаяся в зародыше мысль...

– От кого получила пистолет?

– А?

– От. Кого. Пистолет. Получила? Большое спасибо за поучительную лекцию, но и на вопросы отвечать изволь.

Девица с вызовом уставилась на меня и промолчала. Я хмыкнул, засунул двадцатидвухкалиберный пистолет во внутренний карман пиджака, откуда его затруднительно было бы выдернуть постороннему, и поднес к девицыной физиономии острие "гербера". Припомнил, как примерно тем же манером допрашивал Морелоса-младшего, коему и жить-то оставалось минуту, не более. Кажется, Мэттью Хелм становился экспертом по устрашению несмышленышей. Увы...

– У одного из континентальных индейских племен, – уведомил я, – существовал некогда милый обычай: жене-прелюбодейке рассекали кончик носа. В иных обществах, по другую сторону океана, если не путаю, нос отрезали начисто. Я начну индейским способом, а басурманский приберегу на потом...

Ла-Маргарита облизнула губы:

– Вам бы в Освенциме палачом служить! Фашистский выродок! Хоть убей, ничего не скажу!..

Если только человек не отважен по-настоящему, он всегда разражается подобными заявлениями. Впрочем, даже отважные в итоге разливаются майскими соловьями – коль скоро не гибнут под нажимом неумелых пытошников.

Несмотря на воинственные тирады, Ла-Маргарита сломалась почти немедля. Я даже неприятно изумился такой уступчивости и крепко призадумался. Чересчур уж мало крови пролилось, чересчур крошечным оказался надрез, чересчур незначительна причиненная боль. Я знаю, о чем толкую: самого допрашивали не единожды.

Пригрозив девице ампутацией носа, я достиг желаемого. Но сегодня следовало помнить: не все то волосы, что с головы свисают. Не следовало принимать за чистую монету все, казавшееся вполне естественным. Иначе можно было и собственным волосам, заодно с головой, сказать "прощайте"...

Минут через десять я нажал кнопку гудка. Дана осторожно приблизилась по зеленой лужайке, готовясь узреть настоящую бойню. Облегченно вздохнула, не заметив подле автомобиля дымящихся человеческих кишок. Охнула, увидав капельку запекающейся крови на кончике девичьего носа.

– Только спокойствие! – предупредил я. – Это легчайшая царапина. Дай чистую бумажную салфетку – и все обойдется... Вы, девочки, родственные души. Ла-Маргарита, подобно тебе, не переносит вида крови. По крайности, если кровь течет из нее самой... Это не помешало бедняге вручить покойному парню заряженный пистолет, чтоб мог невозбранно выпустить кровушку из другого. Непостижимая вещь – людская психика!

– Не прикасайтесь ко мне! – завизжала поборница пролетарского интернационализма, когда я попытался исправить содеянное и утереть ей нос. – Не смей до меня больше дотрагиваться, поганый буржуй! Лучше убей сразу!

О, боги бессмертные... Впрочем, скорее всего, Ла-Маргарита была просто хладнокровной стервой и устраивала пародию на бред, который слыхала по кубинскому и советскому радио. Внушала мне, будто в стриженой голове мозгов – ни на грош, и по-настоящему опасаться нечего... Полагалось держать ухо весьма востро.

– Не убью, назло мировому пролетариату оставлю в живых, – улыбнулся я. – Чем больше у них болванов – тем лучше для нас, буржуев.

Передал салфетку. Пускай считает, что я поверил истерическим словесам. Чересчур назойлив был поток изрыгаемой девицею чуши. В третий раз повторяю: живые люди таким языком не изъясняются. Только персонажи коммунистических книжек.

– Дана, – обратился я к напарнице, – Пачеко-стрит, четыреста двадцать семь... Тебе известно, где это?

– Пачеко-стрит? Н-нет... не слыхивала.

– Выкладывай, как туда ехать, – велел я девушке и выслушал приглушенные салфеткой пояснения.

Некоторое время спустя, когда машина принялась колесить по улицам и переулкам Сан-Хуана, я обратился к затылку сидевшей за рулем Даны Дельгадо:

– Наличествует некий местный делец, Поль Энсиниас, процветающий торговец дамским платьем. Несколько лет назад попросил политического убежища, спасаясь от нынешнего гобернадорского режима; исхитрился вывезти с собою немало денег и основал фирму.

Дана прерывисто вздохнула.

– У тамошнего правительства, – продолжил я, – имелись достаточные основания преследовать господина Энсиниаса, поелику оный, как выясняется, числился членом Карибского Освободительного Легиона и даже имел высокую честь состоять в Совете Тринадцати. Однако товарищи террористы начали подозревать, что Энсиниас передает секретные сведения кому-то в Вашингтоне. Кому – пока не знают, но постараются побыстрее выяснить.

Я сделал небольшую паузу.

– Продолжай, – хрипло сказала Дана.

– Заподозрив двойную игру. Легион вполне объяснимо учредил за Энсиниасом постоянную слежку при помощи друзей из ООПРа. И сегодня соглядатай, шедший по пятам, обнаружил: Энсиниас повстречал известного американского резидента, взял у того бумажный сверток. ООПР немедленно снесся с КОЛом – тьфу, провались они, эти сокращения! – и велел схватить поганого изменника. Изменника схватили, обнаружили в пакете хитроумный пистолет, запасные обоймы и коробку патронов.

– Так мы и думали, – бесцветным голосом промолвила Дана.

– Из Энсиниаса вышибли признание, что пистолет предназначался федеральному агенту, который вот-вот прибудет в Сан-Хуан. Мне. Потом раздался телефонный звонок Бультмана: "Вызываю из международного аэропорта Кеннеди, объект вылетел, сопровождаемый Раулем Боннеттом; Боннетту понадобится надежный ствол, дабы разделаться с вышеозначенным агентом. Приказываю встретить, вооружить, прикрыть". Встречу поручили нашей приятельнице Ла-Маргарите, поскольку девушка знает Боннетта в лицо, а Боннетт знает ее. Пистолет Ла-Маргарите отдали тот самый, что забрали у Энсиниаса. Огнестрельное оружие на острове раздобыть нелегко; зачем же пренебрегать стволом, который буквально судьба послала?

Дана продолжала править, упорно глядя вперед и сидя как-то очень уж прямо.

– А Поль Энсиниас?

– Девица уверяет, будто был жив, хотя и не вполне цел. Думаю, парня сберегают для последующего подробного дознания. Решили, судя по всему, что внутри Легиона орудует настоящая шпионская сеть. И надеются, как выразилась девочка, выкорчевать ее с корнем.

– Но Энсиниас не предал вашингтонского связного?

– Пока нет, но со временем, безусловно, предаст. Иначе не бывает.

– Его нужно спасти! Скорее!

– Ничего не нужно, детка. Наипаче не нужно держать военный совет в присутствии пленницы, иначе ее придется пристрелить. Я посулил Ла-Маргарите жизнь, поэтому не вынуждай нарушать обещание.

– Свяжи мерзавку. А я подыщу место, где можно выйти и потолковать без помех.

(обратно)

Глава 23

Старый Сан-Хуан обнесен стеною и в прошлом его обороняли несколько фортов. Оборонять пришлось на совесть – город вытерпел многочисленные осады. Первая состоялась в 1595-м, когда сэр Фрэнсис Дрэйк штурмовал твердыню, известную как Филиппе-дель-Морро, или просто Эль-Морро. Мы катили мимо славного укрепления, и Дана пыталась припомнить: повезло другому любимцу королевы Елизаветы, сэру Уолтеру Ралею, взять Эль-Морро приступом, или кастильские артиллеристы задали адмиралу перцу...

Сан-Хуан, пояснила Дана, зачинался на обширном полуострове, соединявшемся с остальной пуэрториканской сушей лишь посредством узенького перешейка. Поэтому и построили там столько мостов.

Она растолковала мне, чей испанский не отличается богатым словарным запасом, что "morro", среди прочего, переводится как "мыс" или "утес". Я помнил только одно значение: "рыло"; но предпочел промолчать. Многозначность – хитрая штука...

Проехав по берегу изрядное расстояние, Дана Дельгадо свернула и ринулась в лабиринт узеньких улочек с односторонним движением: настоящих каньонов, окаймленных высокими, обшарпанными домами. Если кто-либо тормозит, проезжая по этим трущобам, и затевает беседу со стоящим в дверях знакомцем, то обогнуть нахала просто немыслимо. Обычнейшее дело на улицах Латинской Америки. Я достаточно долго жил в Санта-Фе, неподалеку от мексиканской границы, чтобы удостовериться: испанскому водителю не приходит в голову, будто шофер, отчаянно сигналящий позади, торопится – ибо сам испанец не торопится никогда.

Я умудрился застращать пленницу и заставил ее чуток привести себя в порядок. Пояснил: если хочешь выглядеть жертвой взбесившегося леопарда – на здоровье; но не взыщи: затолкаю под сиденье и сверху поставлю собственные ноги, дабы не привлекать ненужного внимания прохожих. По счастью. Дана запаслась несколькими дорожными полотенцами, упакованными в пластик; из тех, что заранее намылены и снабжены пластиковым же стаканчиком воды.

После этого, под моим разбойничьим нажимом, Ла-Маргарита облачилась в джинсовую куртку покойного приятеля. Куртка сидела на ней, как на пугале огородном – но если бы нынче взялись арестовывать всякую даму, нацепившую мешковатый балахон, по улицам гуляли бы исключительно мужчины.

Затем я связал запястья девушки носовым платком, а лодыжки стянул ремнем, от души надеясь, что брюки не свалятся без его поддержки.

– Все готово, – доложил я Дане. – Куда направляемся?

– К другому парку, неподалеку от названной улицы... А, вот и он! Давай подкатим и запаркуемся в укромном уголке.

Две минуты спустя мы восседали на удобной скамейке, осененной столетними деревьями. Недоставало только плетеной корзинки: получился бы премилый пикник. Новый оазис тропической зелени имел два квартала в длину и один в ширину. Угловой магазин, глядевший прямо на парк, назывался "Моды". Я машинально подивился: не Энсиниасу ли принадлежит? В витрине красовался манекен, облаченный бесформенным рубищем, которое гордо именовалось "джерси".

Мы заговорили не сразу. Мирно проследили за шагавшей по тротуару женщиной в полицейском мундире. Красивая была женщина; и шляпу носила истинно ковбойскую, широкополую; и брюки на ней сидели свободно, и портупея облегала как надо – а все же за мужчину ее даже издали никто не принял бы. На боку прекрасной дамы болтался громадный автоматический пистолет в лакированной кобуре.

– Успокойся, – велел я Дане, продолжавшей бросать в сторону покинутого нами автомобиля тревожные взоры. – Девчонка не вышибет окно и "караул" кричать не будет. Ей с полицией связываться противопоказано.

– Успокойся? – деревянным голосом переспросила Дана. – Попробуй успокоиться...

– В нашем деле тревожиться попусту нельзя: мигом заработаешь нервное истощение. Коль скоро мы не в силах изменить обстоятельства – нужно принимать их как должное и утешаться мыслью: через сотню лет человечество останется точно таким же и неприятности будут все теми же... Объявляю военный совет открытым. Захваченный террористами паяц по имени Энсиниас, надо полагать, и есть наш Модесто?

– Да! Но только он отнюдь...

– ...Не паяц? Дорогая, любой агент, позволивший проследить за собою перед важной встречей, числится в моей записной книжке паяцем. Шутом гороховым! А если на закуску дозволяет схватить себя живым, располагая важнейшими сведениями, разглашение которых поставит под удар начатую операцию и, возможно, под монастырь подведет остальных агентов, – парень становится уже не паяцем, но "рыжим"! Ведущим телевизионной развлекательной передачи! Худшего оскорбления я придумать не в силах... Тьфу! Согласен: у парня, пожалуй, не нашлось ампулы с цианистым калием – но ведь пистолет был?

– Не суди Поля по зверским законам, вдолбленным в ваши несчастные головы! – с жаром возразила Дана. – Энсиниас не обучался на Ферме! Он такой же оперативный работник, как и я! Мы оба добровольцы, Мэтт... И завербовал обоих, между прочим, твой приятель Траск. И он отлично понимал: и Поль, и я смыслим в диверсионном деле очень мало. И никто не требовал от нас патриотического харакири в безвыходных переплетах...

– Значит, – заметил я, – Энсиниас-Модесто и есть наш человек в Карибском Легионе; а ты – вашингтонская связная?

– Совершенно верно.

– И, получается, мы имеем дело с обычной секретной операцией. Но тогда зачем тебе умение обращаться с компьютером?

Я брякнул это и сейчас же затряс головой:

– Помолчи, дай самому догадаться... Должно быть, этот Поль Энсиниас поставил у себя в конторе хороший компьютер и обучился обращению с ним, чтоб не зависеть от наемного оператора. Когда он решил сделаться агентом по кличке Модесто, вы договорились о передаче сообщений по электронной почте – это гораздо надежнее прочих способов связи. Вдобавок, можно задерживаться на работе сверхурочно и отправлять донесения без малейших помех. Подозрений это не вызовет: большинство процветающих бизнесменов сплошь и рядом просто вынуждены оставаться в кабинете допоздна.

Дана молча кивнула.

– Информация шла по обычным коммерческим каналам – "Компьюфону", или "Телекомпу", не берусь определять, какому именно, да и несущественно это. Вы применяли безобидно выглядевший код. Например, Модесто заказывал своему вашингтонскому поставщику – тебе – столько-то кружевного белья и столько-то пар джинсов, а на деле это значило: ждите нападения апачей на Форт Нокс в первый день новолуния... Или нечто подобное. Распоряжения Мака отсылались таким же образом.

Дана вяло усмехнулась.

– Не совсем, но весьма похоже... Компьютерная связь немного сложнее. Однако суть понята верно.

Копошившаяся на дне сознания мысль начала понемногу обретать черты.

– Какие распоряжения ты передавала? Мак хотя бы раз приказывал Модесто употребить свое влияние и спровоцировать... взрыв? Террористический акт?

– Господи помилуй, нет! Мак ни за что не...

– Возможно и есть на свете что-то, чего Мак не решился бы содеять; да только я пока об этом не слыхивал. Понадобись Маку вывести человека в расход, и не имей Мак возможности отрядить штатного сотрудника-истребителя – за милую душу подстроил бы нападение вражеских диверсантов; а те, сердешные, и не заподозрили бы, кого ублажают.

– Через мои руки подобные приказы не проходили, – натянуто произнесла Дана. И, поколебавшись, прибавила: – По крайней мере, приказы, шифрованные кодом А. Но есть еще и код Б...

– Что еще за код Б? "А и Б сидели на трубе" – старый код, употреблявшийся для домашних, так сказать, нужд. Только ты, пожалуй, об ином речь ведешь?

– Обычно применяется код А; и предназначенные для передачи сообщения шифруются на месте, мною самой. Но время от времени, если сообщение сверхсекретно, используют код Б, и мне вручают готовую шифрограмму, в которой сам черт ногу сломит; и велят выслать адресату, не задавая лишних вопросов.

– Часто вручают?

– Н-не очень... Трижды за всю мою службу. Последнюю отправляли несколько недель назад, не помню точной даты.

Дельгадо скривилась.

– Не понравилась мне эта шифровка. Неприятное было ощущение: точно Мак и Модесто сговариваются за моею спиной.

– Вступайте в клуб Обведенных Вокруг Пальца, – угрюмо процедил я. Пора было прервать разговор, не вызывавший и намека на хорошие выводы. С Маком придется потолковать наедине. Это наше дело, "семейное"... – А я-то думал, сведения ткутся прямо из воздуха, по волшебству, при помощи компьютера! Оказывается, у тебя просто имелся осведомитель – да не где-нибудь, а прямо в Совете Тринадцати... Дана засмеялась.

– Не верю, Мэтт. Не мог же ты считать, будто компьютер служит магическим жезлом?

– Вы с Маком усердно стремились вызвать у сотрудников это впечатление. Дана Дельгадо – кудесница, способная одним нажатием на клавишу дознаваться, что вытворяет противник! Дана глядит в экран монитора, словно гадальщица в хрустальный шар! Да, конечно, прикрытие своего рода... Чтоб не слишком задавались вопросом: а откуда такая прорва сведений? Только, понимаешь, я знаю одно: компьютер – мудрейшее создание; да только чтобы получить искомое на выходе, нужно хоть что-то дать компьютеру на входе! Ведь и человек трудиться не сможет, если его не кормить.

– Пока мы болтаем, – поежилась Дана, – девка может освободиться.

– Размышляй о компьютерах, – ответил я. – О девке поразмыслю я, это по моей части. Между прочим, касательно обведенных вокруг пальца... Еcли Модесто состоял членом Совета, значит, снабдил тебя двенадцатью именами? Ведь нельзя предполагать, будто самые отпетые террористы являются на собрания в масках и балахонах. Не пятнадцатый век, не масонская ложа...

– Нет, – улыбнулась Дана. – Таких страстей в Совете не заведено. Что тебя тревожит, Мэтт?

– Если Модесто известны все имена, и Маку известны все имена, и тебе известны все имена – отчего, спрашивается, я по сей день остаюсь непросвещенным? Кажется, я тот самый субъект, коему поручено спровадить к праотцам субъектов, носящих означенные, пребывающие неведомыми фамилии... Какого лешего прятать жизненно важные сведения словно последнюю флягу воды в спасательной шлюпке, дрейфующей по тропическому океану? Однажды я выудил из тебя имя Доминика Морелоса. В придачу ты милостиво подарила Анхелиту Иогансен и двух членов Совета... Не более.

– Анхелита – тоже член Совета.

– Понимаю... А понимаешь ли ты, голубушка, что я, по сути, ни о ком, кроме Гальвеса и Кенига, немедленно убитых Луисом, не слыхал? Отчего не сообщить все имена, если все они хранятся в компьютерных файлах?

Дана поколебалась и неохотно ответила:

– Во-первых, Мэтт, у тебя слава закоренелого сорвиголовы, а во-вторых, эти люди убили твоего сына. Мак опасался, что, получив исчерпывающие данные, ты ринешься напролом и примешься травить и убивать членов Совета по очереди. А это не самый быстрый и лучший способ расправы; есть куда более эффективный. Посему тебе решили выдать на расправу избранных, дабы Легион обеспокоился и закопошился. Достаточно обеспокоился, чтобы собрать заседание Совета и решить, как с тобою обойтись, но не достаточно, чтобы рассыпаться и в панике спрятаться по норам. Не достаточно, чтобы мерзавцы заподозрили присутствие разведчика в своих рядах.

– Запутанно, – хмыкнул я. – Перепугать настолько, чтобы заставить собраться, однако не настолько, чтобы вынудить к бегству... Знаю, кто измыслил сей хитромудрый план; я с Маком не год и не два общаюсь. Но все же, когда их люди начали падать, будто яблоки с дерева, неужели карибские легионеры не предположили истины? Подобные организации состоят исключительно из параноиков!

Дана покачала головой:

– Имена, которыми тебя снабдили, тщательно отбирались. Юная миссис Хелм успела разглядеть Анхелиту и ее поганцев; запомнила всех троих. По крайней мере, так мы уверяли направо и налево. Уничтожение двоих нападавших на ресторан вполне естественно списали на свидетельство девушки. Артура Гальвеса и Говарда Кенига выдали тебе лишь потому, что оба субъекта беспробудно пили, да при этом безудержно чесали языки в самых неподобающих, с революционной точки зрения, компаниях. Убили обоих – значит, выболтали чересчур много, под мухой будучи: это логический вывод. И у тебя хватило ума не гоняться за старшим Морелосом, а чуток выждать, пока Морелос погнался за тобою сам. Такое развитие дел не позволяло KOЛy заподозрить неладное. А получил бы ты полный список – начал бы планомерно отстреливать членов Совета. И тогда у них возник бы резонный вопрос: а не затесался ли к ним осведомитель?

– Понимаю.

– Этого отнюдь не требовалось. Модесто следовало беречь, нужно было получить от него дату, время и место грядущего сборища. Поэтому тебе не сказали ни единого лишнего слова. Думали, дело затянется... Но, сам видишь: как в дешевых романах пишут, события развивались стремительно... Ты попал в Пуэрто-Рико очень кстати. Где бы ни содержали сейчас Модесто, его надо выручать.

– Паяц! – повторил я задумчиво.

Дана поникла и промолчала. Я угрюмо продолжил:

– Давай-ка положим конец недомолвкам. Человек, на которого ты всецело полагалась, которого стремишься избавить от легионерских лап любой ценою – кто он тебе? Муж, отец, брат, любовник?.. А-а-а, – протянул я, заметив непроизвольную судорогу, пробежавшую по лицу женщины.

– Едва ли, Мэтт.

– Вот почему ты плакала ночью, оказав мне милосердную услугу. Но ведь нужно же было ублажить субъекта с пистолетом – поди знай, когда понадобится! И все же сердце твое разбивалось при мысли об измене господину Энсиниасу из города Сан-Хуан.

– Ошибаешься, – хрипло выдавила Дана. – Посмотришь ли ты на меня пристально, Мэтт? Хоть один-единственный раз приглядись! А не хочешь – проверь, на месте ли девчонка...

– Девчонка не убежит, – сказал я. – Поверь слову. Так в чем же я ошибаюсь, мисс Дельгадо?

– Уже в этом...

– Что?! Не разумею.

– Не мисс Дельгадо. Миссис Дельгадо. Миссис Роджер Хоакин Дельгадо. Я смахиваю на испанку, но до замужества звалась Даной Кингсбэри...

С полминуты я изучающе смотрел на Дану.

– Случается. Вышла за одного, спала с другим. Испорченный мир полон испорченных людей. Не беда. По моему разумению, во всяком случае. Но, дьявольщина! Я уж решил, что Модесто – маленький, пухленький, пожилой олух...

– Я не говорила, будто Поль – пухленький олух... С высот, на коих обретаетесь вы, профессиональные убийцы, трудно понять человека, не взводящего курок перед тем, как постучаться в чужую дверь... А касаемо возраста... Прожив немало времени с Хоакином Дельгадо, я вполне созрела, чтобы стать любовницей пожилого и умного человека, умеющего быть нежным и внимательным.

– Обычная история. Совершаю прелюбодеяние, ибо муж оказался попросту скотом. Дана покачала головой.

– Не попросту. Я могла бы сожительствовать со скотом, будь он, по крайности, взрослым животным... А Хоакин оказался безмозглым, капризным, придирчивым, раздражительным сопляком. О, на него приятно было поглядеть; и в постели оказывался неплох – если ему поклонялись, льстили и являли надлежащие знаки внимания. И торговал недурно: мы не нуждались. Идеальный муж, по мнению многих! Он и впрямь был хорош: до тех пор, пока я помнила, что единственная моя цель – ублажать непроходимо глупого и невыносимо самодовольного щенка; подобно тому, как ублажала его покойная маменька... Но если жена обнаруживала малейшие независимые интересы!.. К примеру, я отличалась математическими способностями, когда училась в университете. Решила стать компьютерным специалистом, сказала: подрастет девочка – подыщу хорошую, выгодную, благодарную работу... Хоакин для начала взбесился, потом упал духом – и как бы тебе понравилось провести несколько лет в обществе депрессивного маньяка?

– Девочка? – ответил я вопросом на вопрос.

– Да. Единственная радость моего брака. Назвали ее Долорес, вопреки моей воле, зато в честь Хоакиновой маменьки. Умный, славный ребенок... Но я устроилась на службу, и Хоакин отплатил: начал баловать Долли безо всякого удержу, а если я пыталась учредить простейшие правила домашнего поведения, шептал девочке на ухо: "Какая придирчивая дрянь твоя мама!" Твердил, будто я забросила их обоих, будто они двое сироток, противостоящих на пару всему белому свету... Постоянно водил ее в католическую церковь и не забывал повторять: "мама – еретичка паршивая"... Ибо мама ходила в собор лишь на Пасху и под Рождество.

Я заподозрил, чем окончится сия печальная повесть, и Дана быстро подтвердила мою правоту. Она облизнула губы и произнесла:

– Однажды предвиделась какая-то особая служба; не помню в точности, какая... Они приоделись; Долли буквально прыгала, потому что отец пообещал повести ее после церкви в ресторан... В... в...

– В ресторан гостиницы "Говард Джонстон", – подсказал я.

Дана отрешенно кивнула.

– Они ушли из дому и не вернулись. Ушли – и не вернулись... Не вернулись... Потом раздался телефонный звонок...

Она всхлипнула.

– Нужно было опознавать останки... А опознавать оказалось почти нечего... И я взяла на кухне самый большой нож и прикрепила его к ноге пластырем, потому как в сумочку не умещался; и пошла убивать Поля. Моего любовника. Моего нежного и заботливого любовника. Немалую шишку в чудной, патриотической организации, которая на клочки разносит неповинных детей!

– Неужто Энсиниас проболтался тебе о Карибском Легионе?

Дана кивнула.

– Мы познакомились, когда он устанавливал в конторе компьютерную сеть. Поль хотел получить несколько уроков обращения с компьютерами, но девица, взятая им на службу, хотя и была умелым оператором, однако то ли не умела, то ли не желала наставлять новичков... Наступил последний вечер занятий, Поль пригласил меня поужинать... Он был мягким, обходительным человеком, вдовцом; а я лишь накануне вдрызг разругалась с Хоакином... Неделю спустя Поль под огромным секретом рассказал мне о Карибском Легионе...

– Тьфу! – буркнул я, услыхав о столь вопиющей любительской глупости.

– ...О зверском режиме, тиранящем Гобернадор, о храбром отряде патриотов, к которому втайне принадлежит. Я решила: как романтично! Любовник – подпольный революционер... А полиция уведомила: ответственность за взрыв берет на себя Легион! Я проплакала всю ночь и бросилась убивать Поля. Ничего не получилось. Я замешкалась, отдирая от ноги приклеенный пластырем тесак, меня вывернуло при виде первой же крови, рана оказалась пустяковой... Трагедия не состоялась и обратилась фарсом. А когда Поль узнал о случившемся... Он был потрясен до глубины души.

– Разумеется, – негромко заметил я.

– Он понятия не имел о том, что в Сан-Хуане готовится злодейство. Решение устроить очередной террористический акт принимается не всем Советом Тринадцати, а лишь избранной группой; возглавляет ее El Martillo, Молот... Председатель конклава убийц. Поль решил было выйти из Легиона, только я сказала: это не аристократический клуб: захотел – состоишь членом, не захотел – покидаешь навсегда. Если впрямь любишь меня, говорю, оставайся в Совете, слушай, смотри – возможно, и придумаем, как рассчитаться с мерзавцами... Сперва я намеревалась обратиться в ФБР или ЦРУ, но это чересчур большие агентства, там слишком уж много правил. Поль предложил подыскать маленькую правительственную организацию, не обремененную бесчисленными уставами. А как раз в это время здесь находился неглупый репортер из Майами, работавший над статьей об освободительных движениях Пуэрто-Рико. Я ухитрилась повстречаться с ним. Парень сказал: высокий, костлявый субъект, работающий именно в такой организации, сплошь и рядом звонит ему и просит сообщить полезные сведения...

– Спэд Мейкледжон, из "Майами Трибьюн".

– Да. Слово за слово – и через два дня в Пуэрто-Рико прилетел мистер Траск... Мы с Полем условились держать связь по электронной почте, используя стоящий в конторе компьютер.

Приятно было сознавать, что Спэд Мейкледжон не забыл старого знакомца и сохранил о нем высокое мнение. Я решил также: душа женщины – загадка. Ну, кто бы мог предположить, будто в хладнокровной, высокомерной Дане Дельгадо способна пылать эдакая жажда мести? Да не просто пылать, а при этом еще и скрываться на славу!

– Хорошо... Девка сообщила верный адрес?

– Да. Пачеко-стрит. Номера, к сожалению, точно не помню.

– Если адрес давно известен, отчего осиное гнездо не стерли с лица земли?

– Мак хочет проделать это надлежащим образом.

– То есть?

– Пускай штаб-квартиру Карибского Легиона сметут разъяренные кровавыми банями граждане Пуэрто-Рико. У фанатиков, кричащих про свободу, имеется довольно широкая поддержка. И... если их перебьют правительственные служащие... Миссис Ганди сурово поступила с террористами-сикхами; а итог тебе известен. И никому не хочется, чтобы народы Карибского бассейна взвыли от возмущения: поборников независимости уничтожают кровожадные империалисты-янки!

– От вашей предусмотрительности, между прочим, тоже впору завыть.

Беспокойно поглядев на машину, женщина произнесла:

– Девицы не видать... Мэтт, она и правда не сбежит? Чем заниматься можно столько времени? Лежать и вести себя примерно?

– Ждать, – пояснил я. – Ждать и надеяться. Гадина умна, Дана. И бежать не будет. По крайности, в одиночку.

– Не понимаю.

– Наша Ла-Маргарита – рассудительная стерва, притворяющаяся, что мозгов у нее отродясь не водилось. Она дожидается, терпя оскорбления и унижения, чтобы мы отправились в уютную западню, приготовленную дружками ее на Пачеко-стрит.

(обратно)

Глава 24

Когда мы возвратились к автомашине, Ла-Маргарита ждала, устроившись на заднем сидении с наибольшим удобством, на которое можно было надеяться в столь тесном пространстве. Ни малейших попыток освободиться не отмечалось: путы пребывали в первоначальной сохранности.

– Развяжите, – попросила девушка жалобно.

Я покачал головой.

– Платочек останется на вас, но если чуток повернетесь, ремень сниму.

Сызнова продев пояс в брюки и застегнув пряжку, я велел Дане:

– Забирайся за руль.

– Едем?

– Через минуту. Сначала я поговорю с красавицей. Быть может, Ла-Маргарита просто не представляет, в какую кашу втягивают ее приятели. У тебя ведь не было в роду японцев, девочка? Никто из предков не служил в рядах камикадзе? Наследственной склонности к самоубийству не отмечается?

– Американская свинья! – хрипло засмеялась Ла-Маргарита. – Не запугаешь!

– Тебе же обещали, – невозмутимо промолвил я: – Хорошее поведение и отменное послушание – залог долгой и счастливой жизни. Как твое собственное, так и поведение дружков. Правильно?

Выдержав короткую паузу, я продолжил:

– Последнюю возможность предоставляю, крошка. Ты, конечно, скормила мне историю, сочиненную на крайний случай, общими силами: твоими да приятельскими. Приятели только не сочли нужным поведать, что с тобою случится, когда прикатим на Пачеко-стрит и двинемся к дому.

Девица сверкнула взором:

– Поведай сам, фашистский пес!

– Любопытно, кем назовешь дальше? Нацистским червяком? Когда приедем, ты зашагаешь впереди, а дуло моего пистолета будет глядеть прямо тебе в спину. И либо твои товарищи обстреляют меня сзади – в этом случае погибну, всаживая пули в тебя, либо...

– Мои товарищи не стреляют в спину!

– Разумеется. Они просто взрывают рестораны, битком набитые детьми... Думаешь, меня убьют молниеносно? Дорогуша, лишь единицы способны уложить человека во мгновение ока. Нажать гашетку я успею. И не единожды. Целиться, для пущей верности, буду в позвоночник. Улыбается тебе такая перспектива?

– За что? – с недоумением спросила девушка. – За что вы так ненавидите меня?

– О ненависти речи не ведется, крошка. Я намерен уничтожить Карибский Легион, КОЛ. Касательно ООПР никаких распоряжений не имею. Но у нашей организации существует незыблемое правило: разочаровывать людей, вынашивающих враждебные умыслы и делать их судьбу предметным уроком для всех, кто захочет стать нам поперек дороги. Наипаче – с оружием в руках. Чтоб неповадно было... Мы – не бронированные роботы. Нас можно убить. Но никто не убивает нас невозбранно.

– Вас не собираются убивать.

– Отлично. Я не успел упомянуть второй возможности. Либо стреляют в спину, либо, в лучшей манере телекретинов, командуют: брось оружие и подними руки. В этом случае я нажимаю гашетку и падаю, перекатываясь по тротуару или коридору – смотря по тому, где развернется мелодрама. После чего принимаюсь истреблять бравых бойцов ООПРа, покуда зарядов хватит. А ты, душечка, получишь одну пулю от меня, и, вероятно, пару-тройку от боевых друзей: любители нервничают при подобных перестрелках и палят куда попало... Ничего не хочешь сообщить дополнительно? Последняя возможность. Еcли знаешь, как попасть в нужное здание потихоньку, чтоб никто ничего не заметил – выкладывай. Иначе самой же будет хуже.

Помедлив и поколебавшись, Ла-Маргарита заговорила.

Скрутив девушку по рукам и ногам серебристой клейкой лентой, я спросил Дану Дельгадо:

– Если не ошибаюсь, парк расположен почти рядом с Пачеко-стрит?

Дана указала направление кивком головы:

– Три-четыре квартала. Но, возможно, придется прошагать еще столько же, чтоб отыскать нужный номер дома.

– Хорошо. Оставайся в машине и жди. Коль скоро через час я не появлюсь, отгони машину по аллее, выволоки поганку в кусты и перережь ей горло вот этим ножом...

Я потихоньку подмигнул Дане, давая понять: не принимай кровожадной инструкции всерьез. Девица сидела спокойно, словно речь вели не о ней.

– Тело бросишь прямо здесь и уберешься восвояси. Поняла?

– Поняла, Мэтт. Мне предстоит очень долгий час ожидания... Будь осторожен.

– Всегда осторожен.

Улочка, невзирая на астрономические цифры номеров, оказалась довольно захудалой. Тянулась на протяжении пяти кварталов и упиралась в маленькую старинную церковь, перед которой высилось изваяние монаха или священника, облеченного глухой рясой и покрытого капюшоном. Еcли вспомнить, что испанские священнослужители выдерживали палящее тропическое солнце, продолжая носить глухие шерстяные одеяния, перестаешь дивиться, как испанские вояки умудрялись не получить теплового удара, шныряя под тем же солнцем в стальных латах. Должно быть, порода людская была выносливее.

О женщинах, постоянно вынужденных таскать кринолины со множеством юбок, я и помыслить боялся. А уж переспать с эдакой красавицей, прослонявшейся целый жаркий день в столь целомудренном наряде, отважился бы лишь самолично удостоверившись, что дама приняла основательную ванну.

Определив, где обретается номер четыреста двадцать седьмой, я исследовал близлежащие окрестности. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Туристы в этих краях, видимо, слонялись целыми дивизиями.

"Любопытно, – подумаля. – Очень любопытно... Вдруг девчонка еще умнее и хитрее, нежели я предполагаю? Перед носом Ла-Маргариты помахали герберовским клинком, чуточку поцарапали вышеозначенный телесный орган – и выдавили немного сведений. Пригрозили смертью – получили еще капельку полезной информации. Вопрос: добился ли я желаемого, или девица упорно держалась остроумной легенды, которую скормили многоопытные друзья-террористы?"

Я замер.

Нахмурился.

Постой, дружище! А отчего ты вбил себе в голову, будто имеешь дело с неприметной, простой, рядовой особой на побегушках? Она притворялась мелкой сошкой, молола свинячью чушь о пролетариях и американских империалистах, но позорную капитуляцию под людоедским нажимом изобразила весьма неубедительно. Очень уж быстро сдалась.

Вдруг девушка не просто умнее, а и значительнее, чем я решил?

– Господи Иисусе! – тихо выдавил я. Бросил взгляд на статую монаха, прибавил: – Извините, падре... Поминаю Создателя всуе...

И все же: Господи, помилуй, сколько мне потребовалось времени, дабы уразуметь очевидное!

Невысокая девица пала перед обаянием Доминика Морелоса в Монтего.

Невысокая смуглая девица метнула бомбу в ресторан "La Mariposa", Вест-Палм-Бич, Майами.

Невысокая смуглая девица вручила Раулю Боннетту пистолет с глушителем, изъятый у Модесто-Энсиниаса.

И дозволила захватить себя, стремясь напичкать меня заведомо ложными сведениями!

Как последний болван, я предположил: Анхелита Иогансен должна быть блондинкой, ибо имечко у нее скандинавское. Следовало прекратить поспешные выводы касаемо причесок и париков. Одно ложное предположение уже чуть не стоило мне жизни. Анхелита Иогансен была брюнеткой. Смуглой и коротко стриженной. Возможно, и таскавшей парик – но еще там, в Монтего! А вовсе не здесь, в Пуэрто-Рико!

Я припустился назад, к автомобилю, напрочь забыв и о возрасте, и о благоразумии. Впрочем, о благоразумии надлежало думать раньше.

Часа еще не минуло, но автомобиля уже не замечалось. Подле места, где раньше стоял наш коричневый "седан", лежала перерезанная клинком серебристая лента. Второй отрезок валялся поодаль, в канаве.

Точно обрывки шкуры, которую сбросила змея.

(обратно)

Глава 25

Я не тратил времени, гадая, как девица освободилась и совладала с Даной. Скорее всего, изобразила приступ удушья, или завопила, будто у нее полностью нарушилось кровообращение... Такое сплошь и рядом случается, если оставляешь опасных узников под присмотром необученных стражей. Кроме себя, винить было некого.

Слишком поздно я понял, кого изловил.

Теперь Анхелита, как я решил называть отныне смуглую бестию, рассчитывает, что я отправлюсь в номер гостиницы, зарезервированный для нас – наверняка успела вытянуть необходимые данные из пленницы, – собственными усилиями или с приятельской помощью. Отправлюсь и буду ждать, пока зазвонит телефон, и знакомый голос предложит условия сделки.

Только мы на сделки подобного свойства не идем.

Вопрос о заложниках – насущная проблема в любой организации, сходной с нашей. И распоряжение Мака звучит недвусмысленно: "понятия "заложник" не существует!" Мы не заботимся о людях, угрожая жизни и благополучию которых противник стремится вынудить нашу службу на уступки. В противном случае становились бы жертвами любых подонков, ухитрившихся выкрасть напарника или друга.

Однако нам разрешено выручать человека, угодившего в беду, – если он представляет ценность или важен для успеха всей операции. Выручать, чиня супостату наибольший возможный ущерб...

Но следовало сперва установить, куда уволокли Дану. Принимая во внимание, что единственный источник сведений о Карибском Легионе исчез, оставалось только вернуться на Пачеко-стрит, вежливо постучать в указанную Анхелитой дверь и навести нужные справки.

Не ухмыляйтесь: я возвратился к зданию неподалеку от старинной церквушки.

Посмотрел на дверь, которую, по словам Анхелиты, держали незапертой; за которой меня, якобы дожидались.

Если бы я хоть на миг поверил девициным россказням, снова пришлось бы подавать в отставку и просить за казенный счет местечко в сумасшедшем доме. Коль скоро Анхелита уверяла: ключ не повернут – значит, не просто повернут, а на два оборота! Коль говорила: караулят внутри – поджидали снаружи.

На улице виднелись два фургона: синий и белый. Синий был новехоньким, белый – дряхлым. Синий отдаленно смахивал на колымагу покойного Доминика Морелоса, гнавшуюся за мной и Сандрой в Коннектикуте. Скорее всего, машины охранялись; поэтому я почел за благо держаться поодаль.

В тесном просвете меж двумя домами обнаружился угнанный Анхелитой коричневый "седан". Девушка, разумеется, успела известить приятелей обо всех обстоятельствах побега, и ребята затаились в засаде, сняв оружие с предохранителя и готовясь изрешетить любого незнакомца ростом шесть футов четыре дюйма.

Вокруг царило почти противоестественное спокойствие; глубочайшая тишина стояла над Пачеко-стрит. Запоздалых прохожих точно метлою вымело. Зловещий штиль. У латиноамериканцев чрезвычайно развито шестое чувство, этот народ чует грядущую стрельбу задолго до того, как раздаются первые выстрелы. Печальный исторический опыт, ничего не попишешь: по числу революций испано-язычная Америка прочно держит первое место в мире.

К "седану" я приближался с неимоверными предосторожностями добрых четверть часа. Надо было, ко всему прочему, не забывать и о милой склонности Карибского Легиона подкладывать взрывные устройства куда попало. Не пытаясь отворить дверцу, я склонился, оглядел кабину коричневого автомобиля.

Раздавшийся позади звук вынудил меня крутнуться, подымая "рюгер".

– Это я, Мэтт! Не стреляй! – раздался громкий шепот. – Не стреляй!

– Сэнди, – промолвил я медленно, – тебе, сдается, прописали постельный режим? Какого же лешего ты вытворяешь в Пуэрто-Рико?

(обратно)

Глава 26

Юная миссис Хелм заставила меня возвратиться вспять на расстояние двух кварталов, а потом прошагать еще три с половиной квартала в сторону – подальше от опасного участка. Дверь, у которой мы остановились, ничем не отличалась от всех остальных.

Только рядом с нею сидел и курил сигарету маленький смуглый субъект в джинсах и потрепанной спортивной майке. Я не знал парня в лицо, и все-таки он мало напоминал обычного лентяя, коротающего теплый вечер подле дома. Вдобавок, я кожей ощутил: человек вооружен.

Сандра кивнула незнакомцу, незнакомец тоже ответил коротким кивком. Поднявшись по парадному крыльцу, мы вступили в темный вестибюль.

– Четвертый этаж, – уведомила невестка, оборачиваясь и выжидающе глядя на меня через плечо.

– Если дашь изредка останавливаться и отдуваться, попробую не рухнуть, – сообщил я.

– Теперь их двое, – улыбнулась девушка. – Меня тоже буквально ветром качает. Преждевременно выписали.

– Счастье, что вообще держишься на ногах. На второй день после ранения рок-н-ролл отплясывают лишь киногерои.

– Всего тяжелее, – сказала Сандра, – брюки застегивать одной рукой...

Я не спрашивал, куда мы движемся, и девица отнюдь не торопилась просветить меня. Безусловно, Сандра могла вести любимого тестя прямиком в ловушку. Существуют способы вынудить кого угодно сделать что угодно. И все же Сандра едва ли притворялась: недостаточно хорошей актрисой была... И потом: надо же хоть кому-то, хоть на йоту верить?

– Пожалуйста, – сказала девушка, распахивая дверь.

Вестибюль и лестница не отличались ни чистотою, ни благоуханием; но квартира, в которую мы проникли, казалась чистой. У входа высился часовой – и его я уже встречал.

– Виллард, – произнес я, давая понять: я твое кодовое имя не запамятовал. Когда-то нам довелось поработать вместе.

– Добро пожаловать, Эрик, – ответил страж. – В гостиную, первая дверь направо.

Неплохая была гостиная, коль скоро вас не раздражают крикливые краски, обилие фарфора, хрусталя и прочей обывательской дребедени. Меня очень раздражают. Но, чудилось, в этой комнате жили миролюбивые особы; и довольно весело жили; и впредь будут жить – но для этого сперва понадобится убрать вон с курительного столика переносную радиостанцию с вытянутой до отказа антенной и лежащие рядом пистолеты-пулеметы, количеством две штуки; и запасные двадцатизарядные магазины, числом четыре. Вышепоименованные предметы были заботливо определены поверх разостланного махрового полотенца – дабы не исцарапать блестящий лак.

А вящего удобства ради надлежало устранить с дивана восседавшего там человека. Это – чуть ли не самый неудобный субъект из всех, кого я знаю.

Мак.

Пистолеты-пулеметы были совсем крохотными, чуть больше обычных пистолетов. Югославские "скорпионы", о чьем появлении на мировом оружейном рынке я впервые прочитал несколько лет назад. Они быстро сделались последним криком стрелковой моды, выпускались в нескольких модификациях, под патроны разного калибра, но я отчего-то ни разу не держал этой игрушки в руках.

Нынче всякий старается завести себе скорострельную пушку, дабы всаживать в цель побольше зарядов и не утруждаться, обучаясь точной стрельбе, при коей довольно одной-единственной, точно выпущенной пули.

– Осторожно, Эрик, – произнес Мак, завидев меня и Сандру. Протиснувшись между хрупким столиком и коллекцией азиатских безделушек, я изрядно всполошил командира. – Пожалуйста, ничего не разбивайте. Добрые души, согласившиеся предоставить нам свое жилище в качестве командного пункта, очень огорчатся. Постарайтесь не опрокидывать хрупких вещей.

С минуту я рассматривал Мака. Должно быть, полагалось удивиться нежданной встрече, ибо Мак не столь уж часто совершает вылазки в чистое поле. Но я давно уже отвык удивляться каким бы то ни было поступкам этого седовласого джентльмена.

– Что такое код Б, сэр? – осведомился я. – Сверхсекретный код Б?

– У нас не существует кода Б, – ответил Мак.

– А я слыхал иное.

– Тогда спросите осведомителя снова. И проверьте надежность вашего источника.

– Непременно. Только сначала нужно вызволить его.

Я понятия не имел, говорит Мак чистейшую правду или хладнокровную ложь изрыгает. Фраза моя ничуть не удивила его; но Мака затруднительно удивить. Еще мгновение пролетело в полном безмолвии.

Даже проработав совместно не один десяток лет, мы с командиром не числились приятелями, хотя иногда чувствовали большее взаимное расположение, чем сейчас. Я непроизвольно подметил, что сожалею об этом... И все, черт возьми, заварилось благодаря дурацкому спору о старой немецкой овчарке! Не смешно ли? Было бы смешно, если бы не обернулось трагедиями...

Отвернувшись, я придвинул Сандре стул.

– Присядь-ка. На тебя посмотришь – и в обморок тянет упасть.

– Ничего страшного...

И все же она уселась.

Я опять воззрился на Мака. Он, по обыкновению, был одет в серый костюм-стройку – но потоньше, нежели тот, который надевает в Вашингтоне. Пожалуй, у Мака есть богатое собрание серых костюмов: легких и теплых, для всевозможных климатических поясов.

Коротко стриженные волосы были по-прежнему седыми; брови – угольно-черными, взор – непроницаемым.

– Я выслушал, – уведомил Мак, показывая на радиостанцию, – полдесятка докладов касаемо ваших эволюции за последние полтора часа. Очень вы смахивали, Эрик, на старого пса, потерявшего дорогу домой.

– Сандре, – ответил я, – прописали постельный режим. Рана отнюдь не поверхностная.

– Миссис Хелм сама предпочла покинуть больницу и придти нам на помощь.

– Конечно. При этом шататься по санхуанским улицам безо всякого прикрытия? Ребята успели заручиться двумя заложниками, если оба еще живы. Хотите подарить легионерам третьего?

– Опасности почти не наблюдалось. Я понимал: рано или поздно вы обнаружите похищенную машину, и велел миссис Хелм дожидаться в непосредственной близости. Вы мне требовались тут, а никого другого, кого Эрик помнил бы в лицо, выделить не удалось. Виллард необходим в пределах квартиры. Посылать агента, вам неизвестного, я просто не рискнул: некоторые склонны сперва стрелять, а потом задавать вопросы; и вы из их числа, Эрик.

– Спасибо за комплимент.

Мак блекло улыбнулся:

– Нашему сотруднику почти всегда полагается действовать подобным образом. Я, можно сказать, намеренно подбираю субъектов, любящих палить без разбора. Но приближаться к такому профессионалу надо с большой оглядкой... Совет Тринадцати, по-видимому, в полном составе забаррикадировался по адресу Пачеко-стрит, четыреста двадцать семь. Вместе с ними заперлись рядовые бойцы, чтоб нести караул. Заседание назначили на завтра: Модесто успел передать словцо прежде, нежели попался.

Мысленно я попросил у неведомого Поля Энсиниаса прощения. Можно извинить необученному агенту хоть сотню ляпсусов, если главная задача исполнена им без сучка, без задоринки.

Нахмурясь, я уставился на Мака.

– Они что же, весь дом прибрали к рукам?

– Да. Здание, по сути, заброшено. Внизу когда-то располагалось кафе; террористы превратили его в зал совещаний. Обитают же в комнатах верхнего этажа. Дом охраняется весьма старательно. От души надеюсь на это...

– Надеетесь?

Мак кивнул.

– Хочу, чтобы неприятель чувствовал себя в полной безопасности, расслаблялся, терял осторожность. Одно то, что, невзирая на измену Модесто, Совет Тринадцати продолжает собираться по старому адресу, свидетельствует: легионеры считают Сан-Хуан, и особенно этот квартал города, своей вотчиной, где можно затевать какие угодно заговоры без вреда для себя... Господа патриоты, правда, переоценивают размах поддержки, оказываемой здешним обществом их делу. Думают, вокруг них такие же заядлые фанатики... Тем лучше. Надеются на всеобщее антиправительственное восстание при первом взмахе своего флага.

– Мы тоже надеялись, – ядовито заметил я. – В Заливе Свиней.

– Вот-вот... Излишний оптимизм отнюдь не составляет привилегию этих бандитов.

Мак вздохнул, покачал головой и продолжил:

– Следует признать: Легион и впрямь пользовался приязнью местных жителей – до прошлогоднего взрыва, при котором погибли дети. А нынче даже те, кто хочет видеть Пуэрто-Рико самостоятельным государством, знать не желают о шайке, взрывающей рестораны. Кроме того, множество пуэрториканцев хотят оставаться подданными США: например, семья, уступившая нам на время свою квартиру...

Выдержав короткую паузу, Мак сообщил:

– Долорес препроводили по указанному адресу, в бывшее кафе "Эрнесто".

– Долорес?

– Кодовое имя госпожи Дельгадо. Она сама выбрала его. Настояла на этой кличке.

Я поежился, узнав, что Дана занялась делом отмщения за дочь под именем убитого ребенка. Сдержанная компьютерная богиня, вне сомнения, была способна испытывать сильные, глубокие чувства: и ненависть, и, наверное, любовь... Спрашивать о том, делались ли попытки отбить Дану у похитителей, было, по меньшей мере, глупо. Даже пока Дану везли в машине. Мак и пальцем не шевельнул бы, опасаясь повредить рассчитанной до последних мелочей операции.

А что рассчитал он все до крохи, сомневаться не доводилось. Мак иначе не орудует.

– Кто препроводил?

– Невысокая молодая женщина, вооруженная ножом.

– Моим клинком, сэр. Отобрала у Даны... у госпожи Дельгадо, – поправился я. – То есть, у Долорес... Мой нож, моя оплошность. Переоценил я нашу сотрудницу, каюсь; и девушку захваченную недооценил. Думал, сопливая мерзавка с цитатником вместо мозгов... Мелкая сошка, подлежащая, с точки зрения Совета, выведению в расход, если надо... Сейчас полагаю, что девица и старше, нежели кажется, и пост занимает немалый.

– Поясните.

Я изложил события последних часов, начиная от нежданного появления Бультмана в аэропорту Кеннеди и кончая моим запоздалым осознанием: девка играет арибском Освободительном Легионе куда более важную роль, чем следовало заподозрить по ее действиям на сан-хуанском аэровокзале...

– Бросила клейкую ленту, которой была связана; сообщила мне: я свободна, и машину ведет не твоя напарница! Извещение или угроза – понимайте как угодно.

Сандра зашевелилась.

– Не понимаю! Как же она высвободилась, коль скоро ты сам связывал?

– Очень просто, – сказал я. – Дана сама разрезала путы.

– Не может быть! – выпучила глаза потрясенная Сандра. – Получается... мисс Дельгадо на их стороне?

– Отнюдь нет, – ухмыльнулся я. – Просто маленькая хитрая Анхелита задержала дыхание, покуда рожица не посинела; учинила драматические конвульсии; захрипела, точно удавленница – много ли Дане требовалось, чтобы сжалиться? Думаю, девка даже своевременно выблевала остатки завтрака, для пущей достоверности... Госпожа Дельгадо не вынесла душераздирающего зрелища, достала нож и употребила наихудшим возможным способом. Ты, между прочим, поступила бы точно так же.

– Никогда!

Я пожал плечами.

– Допустим, только сомневаюсь в этом... Теперь главное. Хотя и стыдно делать подобный доклад, если по твоей вине пленница сбежала, но Анхелита, по всей видимости, сама бросила бомбу, погубившую Мэттью; сама взорвала ресторан в Ньюпорте и, пожалуй, "Говарда Джонстона" здесь, в Сан-Хуане.

– Понимаю, – вмешался Мак. – Вы убеждены: все три взрыва – дело одной и той же пары рук. Рук, старательно связанных вами, а потом любезно освобожденных госпожой Дельгадо.

– Я не убежден, сэр; но крепко подозреваю это. Жаль, что с нами не прилетела Сандра. Она, хоть и не помнит бомбистку наверняка, могла бы, по крайности, сказать: похожа Анхелита на смуглую мерзавку, стоявшую возле окна "La Mariposa", или нет... А вот одной вещи, сэр, не могу взять в толк. Еcли бы у девицы имелась гарантия, что я отправлюсь по названному адресу в одиночку – все понятно. А если бы я двинулся к ближайшему телефону и вызвал вооруженные подкрепления? Допустим, отряд морской пехоты, расквартированной в Пуэрто-Рико? Что тогда? С точки зрения КОЛa, конечно?

– Видите ли, – откликнулся Мак, – штаб-квартиру и без того успел выдать Модесто; Анхелита ничего нового нам не сообщила. А еще она успела проведать: наша служба нечасто просит помощи у полицейских и военных...

Он помотал головой.

– Не приписывайте своим новым знакомцам излишней осторожности и рассудительности. Не отказывайте им, кстати, в безумной самонадеянности. Как уже говорилось, невзирая на измену, обнаруженную в самом сердце Карибского Легиона, мерзавцы не рассыпались и не ушли в подполье, как поступили бы любые сколько-нибудь здравомыслящие субъекты. Они остались на месте, даже не сменили адреса! Это – безмозглая, предельно дерзкая сволочь, слишком часто преуспевавшая в кровопролитии, слишком редко сталкивавшаяся с основательным противодействием. Это сброд, обнаглевший до предела, полагающий себя гениальными, неуязвимыми, непобедимыми борцами за дело мирового пролетариата, коль скоро таковой не вывелся подчистую со времен Карла Маркса, ибо пролетариату "нечего терять, кроме собственных цепей", а нынешний западный рабочий живет гораздо лучше советского ученого – о кубинском или китайском уже не говорю... Что, Эрик?

– Простите, сэр. Они снабжают Бультмана людьми, оружием, деньгами; рассчитывают на успешное вторжение в пределы Гобернадора – но Дана уверяет, будто вся затея изначально обречена. Отряду Бультмана попросту не высадиться; но если даже и сумеет продвинуться в глубь страны – правительственные гвардейцы, многократно превосходящие в живой силе и качестве оружия, покончат с его бойцами в считанные часы. Повторится, в чуть меньших масштабах, уже упоминавшийся здесь десант в Заливе Свиней, сэр... Коль скоро Фриц не припас, по выражению госпожи Дельгадо, пятого туза, не обзавелся неизвестным секретным оружием – перебьют КОЛовцев, как миленьких.

Мак нахмурился.

– Очень странно. Я считал, будто... Во всяком случае, Бультман к числу фанатиков не принадлежит. Я, увы, не спросил мнения армейских экспертов; не узнал, осуществим ли этот замысел... Но Бультман, прежде чем пополнить ряды платных убийц, много лет прослужил офицером-наемником, и войн повидал немало. Я не предполагал, будто немец возьмется руководить заведомо обреченной операцией. Отчего, любопытно, мисс Дельгадо не обмолвилась об этом ни единым словом?

– Заниматься войском Бультмана, сэр, ей никто не велел. Дана и справки-то наводила только потому, что часть экспедиционных сил составляют волонтеры из КОЛа. Именно Карибский Освободительный Легион входил в компетенцию мисс Дельгадо. Легион, и любые сведения касательно оного, которые поставлял Модесто.

Мак негромко хмыкнул.

– Также, – продолжил я, – мисс Дельгадо наверняка считала, что вы знакомы с положением дел. Сама она хорошо знает острова, представляет, какими оборонительными средствами располагает правительство Гобернадора. Чересчур значительными, по мнению Даны, чтобы несколько сот головорезов могли всерьез рассчитывать на успех...

Я пожал плечами.

– Пожалуй, Дана по неведению рассматривала Бультмана как очередного фанатика, одержимого идеями равенства, братства и всемирной пролетарской революции. Когда я сообщил: немец – хладнокровный, закаленный, чрезвычайно расчетливый и осмотрительный профессионал, мисс Дельгадо поразилась и встревожилась, ибо действия Бультмана становились в этом случае попросту необъяснимы. Дана предположила, что готовится подвох: у правительства полное превосходство и в солдатах, и в оружии... Хоть какие-то намеки на возможный сюрприз имеются?

Мак поколебался:

– М-м-м... Танкодесантный корабль типа LCT, принадлежащий Бультману, пропал без вести.

– LCT? Господи Боже мой, неужели эти пережитки второй мировой до сих пор держатся на плаву?

– Да. Это не единственное судно, коим обзавелся Бультман, у немца довольно большая и разношерстная флотилия, крейсирующая у берегов Монтего и непрерывно упражняющаяся перед грядущей высадкой. Танкодесантный LCT числился чуть ли не флагманом: самый крупный транспорт, около ста двадцати футов длины, водоизмещение такое, что способен принять на борт пять тридцатитонных танков, или три пятидесятитонных. Обычный экипаж LCT – капитан и десяток матросов. Дальность плавания – до пятисот миль, предельная скорость – восемь узлов.

– Не гоночный скутер, – заметил я.

– Нет, разумеется, но при десантировании был когда-то весьма удобен. Покуда ни о каких танках сведений не поступало; но появившись нежданно, в последнюю минуту, они способны произвести очень внушительное впечатление. Гобернадор собственными бронетанковыми войсками не обладает – в силу географических причин.

– Совсем не обладает?

– С десяток машин имеется, но пять средних танков составят им серьезное противодействие. Сами понимаете... Корабль немца, казалось, нуждался в серьезном ремонте: неудивительно, учитывая почтенный возраст LCT. Наш осведомитель в Монтего сообщил, что транспорт внезапно исчез. По мнению осведомителя, Фриц попросту не решается использовать LCT – старомодную, ненадежную посудину. Или отогнал в нейтральный док для основательной починки. Мы навели справки на всех окрестных судоремонтных заводах; нигде об LCT ни слуху ни духу не было. Остается предположить: Бультман отвел эту рухлядь в открытое море и затопил на глубине.

– Возможно, – согласился я. – Возможно также, что LCT скрытно берет на борт неполную роту лязгающих гусеничных зверушек и в нужную минуту спустит их на гобернадорскую национальную гвардию...

Пожав плечами, я добавил:

– Вопрос о танках, сэр, вполне способен чуток подождать. Я желал бы иное выяснить.

– Что, Эрик? Натянутым голосом я промолвил:

– Исходили из того, что операция проще пареной репы. Почетное, но, в сущности, прямолинейное задание. Мне, предположительно, следовало выследить, затравить и уничтожить самому – либо чужими руками – тринадцать руководителей Карибского Освободительного Легиона; плюс троих субъектов, ответственных за взрыв ресторана "La Mariposa". Я обязан был позаботиться, чтобы означенные убийства не списали на счет американского правительства. Чтобы, в интересах международной политики, трупы обнаружились у чужих, так сказать, дверей... Желательно было приписать случившееся акту возмездия, учиненному частными лицами, потерявшими при взрывах то ли сына, то ли дочь, то ли супруга. Следовало внушить всем любителям забавляться с адскими машинами: как аукнется, так и откликнется. Неизбежно...

– Да, Эрик.

– Любой, решивший вмешаться не в нашу пользу, тоже, в согласии с инструкциями, должен был отправиться к праотцам. Особенно Герман Генрих Бультман. Я верно излагаю, сэр?

– Оба мы изучали соответствующие распоряжения, Эрик, – недовольно заметил Мак. – Не вижу нужды повторять их снова.

– А я вижу, – заметил я. – Ибо нынешнее положение вещей таково. Фриц исправно показался на люди, но подождет, пока я сумею выкроить время и заняться им. Двое из террористов, разбомбивших "La Mariposa", мертвы; а третья личность, к сожалению, сумела ненадолго ускользнуть... Из числа Совета уже погибли трое и, узнав о предстоящем сборище, я начал готовиться к завершению работы. Решил подкрасться поближе, учинить рекогносцировку... И обнаруживаю: намеченное поле битвы кишит нашими сотрудниками, от мала до велика – даже командир примчался. Простите за прямолинейный вопрос, но, черт побери, кому же поручалось это задание?..

– Эрик, не огорчайтесь! – перебил Мак. – И не ломайте голову попусту. Вы отлично сумели запугать Легион, понудить к немедленному совещанию в верхах. Я дозволил бы вам, наверное, завершить операцию в одиночку, но донесение Модесто указывало на необходимость поторопиться. По всей видимости, вам требовались подкрепления...

– Траск вызывает Старшего, – металлическим голосом изрекла рация. – Траск вызывает Старшего...

Мак протянул руку:

– Старший слушает.

– Заняли рубеж. Почтительнейше прошу начать отвлекающий маневр как только стемнеет полностью. Сообщу, когда установим заряды. Будьте добры, сэр, подтвердите час "В".

– Час выполнения подтверждаю. Диверсия начнется через сорок пять минут. Парень держится хорошо?

– Молодцом, сэр. Виккерман сообщает, что его штуковины сработаны грубовато, но весьма основательно. С умом сработаны, сэр. Поэтому решено применить именно их, а не заряды, привезенные для страховки. Дополнительные распоряжения будут?

– Нет.

– Конец связи.

Возвратив радиостанцию на махровое полотенце. Мак посмотрел на лежащие там пистолеты-пулеметы. Потом на меня.

– Если позабыли, Эрик – Виккерман состоит у нас экспертом по взрывчатке. Я скривился:

– Не запамятовал! Только, сэр, я никогда не жаловал субъектов, склонных развлекаться фугасными, осколочными и тому подобными хлопушками. Помните личность по кличке Монах – мы с ним сталкивались на Гавайях?.. А парень, о котором вы разговаривали с Траском, – наверняка зовется Лестером Леонардом?

Мак кивнул.

– Да. Мне описали его хобби; ваш замысел начал вырисовываться немедленно. Я просто сократил намеченное расписание, убыстрил процедуру... И привез Виккермана, чтобы он ознакомился с приспособлениями Леонарда и вынес профессиональное суждение касаемо их пригодности. Суждение, как слышите, благоприятное. Мины будут заложены самым выгодным образом.

Я чуток устыдился собственного недовольства, громогласно высказанного ранее. Правда, никому не приятно уступать честь заслуженной победы иному – даже командиру; но доводы Мака были совершенно справедливы. Я не думал, что ход событий ускорится.

– Тем лучше, сэр. Леонарду нужна была помощь опытного сапера, я рад, что Викки вылетел с вами вместе.

Натянутые извинения всегда звучат неестественно. Я поторопился продолжить:

– Рассчитывал на большее время, но, если вы решили поторопиться... Отлично. Пустим в дело фейерверки, сотворенные Лестером, и поглядим, как бывшее кафе "Эрнесто" подымается высоко в воздух. И не целиком, а по частям. Желательно, мелким...

– Да, Эрик. Учитывая количество ресторанов, которые взорвали КОЛовцы, наша затея кажется чисто поэтическим возмездием...

Улыбка Мака была мимолетной и блеклой.

– После операции мы все исчезнем, а Лестер и миссис Хелм добровольно сдадутся властям, заявляя, будто разнесли в пух и прах убийц мужа и возлюбленной... Весьма сомневаюсь, что им грозят преследования по закону, учитывая гнев пуэрториканцев, их ненависть к виновникам трагедии в "Говарде Джонстоне". Также учитывая мягкий дружелюбный нажим, которому подвергнется местная полиция со стороны Вашингтона.

– Конечно, – согласился я.

– И в итоге Карибский Освободительный Легион, – произнес Мак, – сделается всемирным посмешищем. Зловещий Совет Тринадцати перебит парой разъяренных молокососов... Прошу прощения, миссис Хелм, но вас придется представить молокососами ради высоких политических целей...

Прощения Мак просил из чистой вежливости: Сандра и Лестер никем, кроме сопляков, считаться не могли – еще несколько лет, по крайности.

– Другие жертвы КОЛа, – добавил Мак, – могут последовать успешному примеру миссис Хелм и Лестера... Нет, Эрик, это поистине блестящий замысел! И отличное завершение операции. Поздравляю.

Всякий раз, когда Мак принимается расточать похвалы и поздравления – жди неприятностей. Или особо грязной работы.

– Погодите сиять, сэр, – едко посоветовал я. – Давайте дождемся Великого Взрыва и посмотрим, чем он окончится. Потом, кстати, предстоит заняться Генрихом Бультманом.

– Убежден: вы с ним управитесь.

– Скоро фейерверк начнется?

– В восемь часов по местному времени; Виккерман клянется, что группа саперов успеет разместить взрывчатку и убраться восвояси. Вы стрелки перевести не забыли?

– Никак нет, сэр.

С полминуты я изучал Мака пристальным взглядом.

– А насчет Модесто и... Долорес? Мак не отозвался.

– Можно предположить, – заметил я, – что они оба находятся в доме четыреста двадцать семь.

Мак кивнул:

– Модесто мы не видали, но как привезли и проводили внутрь госпожу Дельгадо, видели. Ваше предположение вполне справедливо; и данное обстоятельство чрезвычайно удачно, Эрик.

– Удачно?

– Да, – продолжил Мак без малейшего смущения, – то, что в доме содержатся двое заложников, на руку нам. Иначе главари шайки могли бы дрогнуть и в последний миг разбежаться, невзирая на самоуверенность и наглость... Но всякому террористу ведомо: сумасшедшие американцы не отвечают за себя, если речь идет о заложниках. Учинялись крупные военные операции, блестящие политические карьеры шли прахом, президентские кабинеты менялись – лишь из-за того, что несколько никчемных обывателей некстати оказывались в неподходящем месте и нелюбезном обществе...

Сандра хмыкнула, попыталась было заговорить, но своевременно прикусила язык.

– Заручившись двумя заложниками, которых могут непрерывно держать на мушке, наши приятели террористы ощущают себя владыками положения. Ибо понимают: при подобных условиях ни один добросердечный, добропорядочный американец и не помыслит нападать на здание. Во всяком случае, сначала будет несколько дней вести с похитителями бесполезную и смехотворную торговлю.

Голос Мака звучал сухо. В вопросе о заложниках он слегка невменяем – на беспощадный маковский лад. Например, наш начальник уверен, будто сумел бы живо положить конец угону самолетов, подымая истребители и сбивая каждый лайнер с террористами на борту. Судьба пассажиров, говаривал Мак, вызывает сострадание, однако два-три подобных инцидента навеки отучили бы мерзавцев захватывать самолеты, и сберегли бы в итоге великое множество человеческих жизней.

Беда в том, что Мак, может быть, совершенно прав.

Я сказал безо всякого выражения:

– Модесто и Долорес хотя бы попытаются освободить, прежде нежели дом разлетится в щебенку?

Ответом мне стала очередная вялая улыбка. Мак молвил:

– Дурацкий вопрос, Эрик. Ибо хорошо знаете: по приказу, или без приказа, или даже вопреки оному, вы, олух сентиментальный, вывернетесь наизнанку, чтобы выручить никчемного агента и сотрудницу, которая сама себя, по сути, заложницей сделала, развязав захваченную гадину. Поэтому, собственно, миссис Хелм и привела вас ко мне. Диверсию учините вы. Именно вы. Отвлечете противника, покуда люди Траска завершат возню со взрывчаткой.

– Ого!

– Бесшумный пистолет, красующийся за вашим поясом, едва ли послужит надежным оружием в грядущей стычке. Нам требуется громкое и впечатляющее нападение на кафе "Эрнесто". Посему возьмите лежащие на столе огнестрельные приспособления. Легионеры обожают пользоваться югославским "скорпионом", стреляные гильзы не вызовут подозрений; да и сам "скорпион", если оброните ненароком, не укажет на истинных виновников стрельбы. Виллард вызвался прикрывать вас в продолжение операции.

Выдержав короткую паузу. Мак завершил тираду:

– Сколь далеко успеете проникнуть, и скольких людей выведете наружу – забота ваша. Но ровно в восемь дом подымается на воздух; независимо от того, кто остается внутри.

– Включая меня.

Я произнес это не как вопрос, а как утверждение.

– Разумеется, – кивнул Мак. – Безусловно, включая вас. Вот приблизительный план здания – все, что удалось раздобыть. Иные сведения желательны? Вопросы есть?

– Отнюдь нет, сэр.

Вопросов не было и впрямь. При сходных обстоятельствах командир имеет склонность выражаться исчерпывающе и недвусмысленно.

(обратно)

Глава 27

Виллард был худощавым и довольно высоким субъектом: мне он уступал в росте жалких два дюйма. В возрасте уступал гораздо больше. Виллард натянул джинсы, черный свитер-"водолазку" и темно-синюю бейсбольную кепку, почти полностью скрывшую коротко стриженные волосы. Прекрасный костюм для ночного боя.

Один "скорпион" и половина запасных рожков достались Вилларду. Впрочем, готов держать пари, что и другого человекоубийственного снаряжения парень припас немало.

Я чуть не попросил Вилларда ссудить меня кинжалом, но весьма вовремя опомнился. Брать у человека нож еще более бестактно, чем пользоваться его зубной щеткой. Ружья и пистолеты можно передавать кому хотите, но клинок подбирается по руке, осваивается при долгом пользовании; к ножу привыкаешь – и нож, в свою очередь, любит определенного владельца.

У меня, правда, наличествовала хитро заточенная пряжка ремня – и все же герберовский нож, оставленный Дане и столь неразумно ею использованный, был незаменим. Я грустно вздохнул и позаботился обзавестись новым оружием беззвучного уничтожения – довеском к пистолету с глушителем, который остался при мне.

Я обнаружил в кладовой маленький, полуторафутовый ломик – из тех, которые именуются меж уголовниками "фомкой". Превосходная вещь для рукопашного боя, коль скоро, конечно, вы не смущаетесь видом лезущих наружу человеческих мозгов.

Я определил "фомку" в штанину, зацепив изогнутым концом, предназначенным для целей гвоздодерных, за брючный ремень.

Все было готово для атаки.

– Смотри, – шепнул я Вилларду: – Вот он, четыреста двадцать седьмой номер, там, напротив.

Мы крались к Пачеко-стрит по темному переулку, стараясь держаться в самой густой тени.

– Второй подъезд... Праздничной иллюминации, разумеется, не зажгли. Не исключаю: меня дожидаются у черного хода; но это все же маловероятно. Девка Анхелита говорила, будто задняя дверь заперта и неохраняема – заходи, милый, и чувствуй себя, словно дома... Звучало так заманчиво, что страшно было поверить хотя бы единому слову. Я и не поверил. Но поскольку девица могла сообразить: перед нею не дурак, и поступит как раз наоборот, есть основания заподозрить, что Анхелита выложила чистую правду. Рассчитывая на мою недоверчивость. Хотела заманить именно к той двери, от которой на словах отвратить пыталась.

– Значит, – шепнул Виллард, – я расстреливаю парадный подъезд.

– Конечно. Только не усердствуй без нужды и не слишком выдвигайся вперед, – откликнулся я. – Они должны только подумать, будто ты намереваешься напасть... Вернее, будто напасть собираюсь я... Можем с уверенностью считать: они засели на втором этаже, над пустующим рестораном. С первого этажа и видно хуже, и кто-то вполне был способен запарковать рядом свой автомобиль, сектор обстрела сократить. С третьего этажа пуля ударит под слишком большим нисходящим углом, вероятность перелета будет очень велика. Второй же – в самый раз... И стволов там сосредоточено в достатке, чтоб наверняка изрешетить меня при появлении. Такую ловушку подстраивали в Вест-Палм-Бич; она увенчалась относительным успехом; а люди склонны повторять свои лучшие выдумки многократно. По крайней мере, подобные люди.

Виллард кивнул.

– Выберу приличное укрытие и буду поливать проем двери из этой югославской пакости, пока не вгоню защитничков в надлежащий страх. У меня шестьдесят патронов, ребята решат, будто ты готовишься ринуться напролом, вопить "банзай" и сметать несчастное здание с лица земного. Даже когда закончу палить, они чуток помедлят, переведут дыхание и подштанники сменят, ожидая победного броска.

– Звучит ободряюще, – ухмыльнулся я. – Подрывники успеют завершить приготовления позади, а я высажу дверь черного ходя и отправлюсь на поиски заложников. Но лучше возьми еще пару магазинов: эта спринцовка наверняка пожирает заряды, как макароны.

Внутри особо палить не доведется. Одного рожка хватит с избытком. Держи...

Виллард взял магазины.

– В эдаком разе, – сказал он, – попытаюсь обогнуть кафе, пробраться голубчикам в тыл и прикрыть твое отступление. Патронов достаточно.

– Прикрывай, – согласился я. – Но, пожалуйста, не забывай: коль скоро все пойдет на лад, из дверей выскочат высокая, стройная, темноволосая женщина – в бордовых брюках и джемпере – и низенький, полный, темноволосый субъект, коему пятьдесят миновало. Одежду описать не могу. Дана Дельгадо, сиречь Долорес, и Поль Энсиниас, он же Модесто. Смотри, не уложи: иначе все мои усилия насмарку пустишь.

– Понятно, – кивнул Виллард.

– И еще... Как бы дело ни повернулось: выйдут они со мною вместе, или я выйду один, или вообще никто не выйдет – чтобы к восьми часам ноги твоей подле кафе не было. Мины Леонарда никем загодя не испытывались, предугадать силу взрыва нельзя. А здание напротив – отнюдь не бетонный бункер: чего доброго, обрушится, точно домик карточный.

– Ты бы о себе подумал, Эрик...

Я ухмыльнулся в темноте:

– Подумаю, не беспокойся... Да, еще одно сообщение перед тем, как секундомер запустим! В какой бы ты витрине, в каком бы подъезде ни засел – подбери прочную стену! В Вест-Палм-Бич они стреляли чуть ли не из противотанкового ружья – вернее, из него, любезного, и стреляли. Самодельная штуковина, по всей вероятности, но достаточно мощная. Пятидесятый калибр. Однозарядная, неповоротливая, неудобная: новый патрон ребятки вкладывали секунд пять; но из бронированного мерседеса получилось решето, а шофера попросту обезглавило. Не знаю: быть может, они перетащили эту пакость в Пуэрто-Рико, или заказали себе несколько таких ружей. Существует правило: когда человек обзаводится хитроумной пушкой, у человека чешутся руки испробовать ее в деле. И думаю, штаб-квартиру Легиона ею оснастили.

– Спасибо. Запомню.

Повернувшись, чтобы устремиться прочь, я услыхал тихий оклик.

– Мэтт!

– А?

– Ты хоть раз пользовался этими скорострельными пугачами?

Я задержался и нахмурился.

– Впервые в руках держу. А что?

– Пользуйся откидным прикладом, – посоветовал Виллард. – И стреляй с плеча. Эжектор югославской мерзости выкидывает пустые гильзы по вертикали. Начнешь разыгрывать из себя Рэмбо, палить с бедра – получишь пригоршню раскаленной латуни прямо в физиономию.

– Спасибо. Запомню, – в тон Вилларду ответил я.

Удалялся я с чувством приятным и странно теплым. Большинство младших агентов ни за что не отважатся давать советы старшему, опасаясь нагоняя от самодовольного олуха, слишком заносчивого, чтобы прислушаться к здравому доводу.

То, что Виллард преспокойно подсказал мне способ обращения с незнакомым стволом, избавив от серьезной неприятности при неожиданном столкновении в темном коридоре или на лестнице, свидетельствовало: парень по натуре хорош и решителен, а меня, основываясь на опыте совместной работы в прошлом, не считает остолопом.

Приятно, когда у тебя за спиною остается надежное и дружелюбное прикрытие.

Но теперь о Вилларде надлежало временно забыть. Я намеревался вломиться в окаянный дом, а делать это, размышляя о дружелюбии да хороших людских качествах, не стоило.

Со всевозможными предосторожностями я прокрался по темному переулку. Вокруг по-прежнему царило напряженное, выжидающее безмолвие. Во многих окнах горел свет, но ни в одном я не заметил человеческого силуэта. Даже головы не мелькали, как бывает обычно по вечерам. Всякий, страдавший избыточным любопытством, выглядывал наружу лишь позаботившись предварительно выключить лампу.

Я подивился: много ли горожан действительно желают видеть Пуэрто-Рико независимым? Политические пристрастия этого народа были, разумеется, его собственным делом; по крайней мере, до тех пор, пока дело это оставалось внутренним и не влекло за собою взрывы на территории Соединенных Штатов. Да еще сопряженные с гибелью моего сына...

С Мэттью мы близки не были; я даже не оплакал убитого – но в душе образовалась некая печальная пустота: на месте, которое занимал прежде М. Хелм-младший. И заполнить эту пустоту я сумею лишь завалив ее телами тех, кто распорядился взорвать злополучную "La Mariposa".

И о Дане Дельгадо не думать было невозможно. Я пытался отгонять некстати лезшие в голову мысли, не гадать о неудобствах, унижениях и – не исключалось – пытках, претерпеваемых моей напарницей в лапах Совета... Сборище недоносков!

У черного хода, само собою, маячил караульный. Стоял он под неразличимо выцветшей вывеской, должно быть, гласившей некогда "КАФЕ "ЭРНЕСТО"", хотя разбирать поблекшую надпись было недосуг. Возможно, кафе обладало правом продавать спиртное, и вывеска возвещала: "БАР". Или "КОКТЕЙЛИ". Не исключаю, также, что на деревянном прямоугольнике было выведено "CERVEZA".[87]

В узкой аллее громоздились мусорные баки, ящики, доски – хлам всех видов и сортов.

Пригнувшись позади самого большого бака, я снял с плеча и взял наизготовку тридцатидвухкалиберный скорострельный "скорпион". В левой руке очутился пистолет, оснащенный отличным глушителем. Я мог приступать к задуманному в любое мгновение.

При входе я решилупотребить "рюгер": проникать в штаб-квартиру Легиона следовало бесшумно. Чего не предвиделось при выходе, ибо покинуть помещение Мак велел с великой помпой и соответствующим грохотом.

Если вообще сумею покинуть, разумеется...

Я взглянул на часы. Оставалось четыре минуты.

Три.

Две.

Одна...

Хотя от Вилларда меня скрывал угол дома, "скорпион" заработал подобно отбойному молотку. Вы подумали бы, что на улице чинит всеобщее побоище человек, вооружившийся не автоматическим лилипутом югославского производства, а, по крайности, могучим станковым пулеметом, вроде гитлеровского "шпандау". Либо авиационной пушкой.

Часовой встрепенулся, обеспокоился, двинулся на середину аллеи, вертя головой. В руке у парня что-то поблескивало, но определить, что именно, я не брался. Темный силуэт обозначился на фоне тускло освещенной улицы как нельзя лучше.

Пользуясь мусорным баком как упором, я тщательно прицелился из "рюгера", чью мушку и прицельную планку предусмотрительные Маковы оружейники позаботились покрыть светящимся составом, и плавно придавил курок.

Резкое, отрывистое шипение, смахивавшее на "плевок" перепуганной кошки, потонуло в треске выстрелов, долетавших с улицы. Виллард выпускал короткие, профессиональные очереди: по три выстрела каждая. "Рюгер" несильно дернулся. Часовой упал. Я бросился к нему.

Часовой валялся ничком, схватившись обеими руками за поврежденный затылок и стонал от боли. Пришлось напомнить себе, что Мэттью мертв, а я служу отнюдь не в Армии Спасения. Белая шея представляла отличную цель.

Прикончив парня, я поискал оброненное им оружие – не годится оставлять заряженные, да и пустые стволы безо всякого присмотра, – но в темноте было трудно заметить, куда отлетел выпущенный стражем автомат. А время терять не годилось.

Я побежал к двери, которую охранял незадачливый покойник. Естественно, что вопреки заверениям Анхелиты, черного входа никто не замыкал. Я очутился в тесном, скудно освещенном вестибюле.

Табличка над видневшейся впереди двустворчатой дверью и впрямь гласила: "БАР". Из-за двери слышались громкие, откровенно хмельные голоса. Кафе "Эрнесто" прекратило существовать уже давно, и все-таки новые обитатели здания решили использовать зал по прежнему назначению. И плевать на поганых империалистических свиней!

Тем лучше.

Еcли ребята и услыхали стрельбу, то, по всей вероятности, решили: доблестные друзья, оставшиеся трезвыми, разносят в клочки американского шпиона, вознамерившегося тихой сапой прокрасться в святая святых карибского пролетариата. Сейчас примутся пить за погибель мирового капитализма, не иначе.

Направо располагалась деревянная лестница. Виллард продолжал методически обстреливать парадный подъезд: "тра-та-та... тра-та-та... тра-та-та". Вернее, учитывая скорострельность "скорпиона", очереди звучали как "тррр... тррр... тррр". Но сюда, внутрь здания, пальба долетала гораздо глуше.

Я двинулся вверх по лестнице. И внезапно голоса набрали силу.

Створки распахнулись; на пороге "бара" объявилась огромная, светловолосая, в стельку наклюкавшаяся толстуха. Мешковатые джинсы, неряшливая рубаха цвета хаки надета навыпуск; в руке зажат пистолет – казалось, пятнадцатизарядный, девятимиллиметровый... Во всяком случае, громадное огнестрельное устройство, походившее издали на "беретту" или браунинг.

Рыцарство погибло, но вполне способно вас убить, если станете считаться со столь прекрасными дамами. Не будь пьяна, сукина дочь наверняка уложила бы меня, покуда я колебался, размышляя: спустить курок или пощадить эту стерву.

Будь пистолет на боевом взводе, бабища убила бы меня даже вопреки витавшим в ее башке спиртным парам. Трясущейся лапой она вскинула оружие и придавила гашетку. Но механизм двойного действия хорош только при быстром и уверенном обращении. Да и сила в указательном пальце должна оставаться. Если первым нажимом вы не освобождаете уже поднятый боек, а только подымаете его, да еще и затвор при этом оттягиваете, преодолевая изрядное сопротивление пружины, как получилось у моей противницы, то лучше не пейте до положения риз – добрый совет опытного профессионала.

Заранее взведенный пистолет разряжается очень легко. При самовзводном же выстреле надо приложить усилие. Бабища не успела пальнуть. Я всадил ей в голову три пули двадцать второго калибра: это смахивало на чистое излишество, но пули были маленькими, противница – большой, а стрелять приходилось наверняка.

Незнакомка шлепнулась, навалившись тушей на пистолет, застыла. Светлые, очень давно мытые в последний раз волосы разметались по полу.

Мгновение-другое я выжидал: не высунется ли кто-нибудь полюбопытствовать – а что же, собственно, творится? Но, видимо, грохнувшийся пьянчуга не вызывал в этом замечательном доме ни малейшего удивления. "Рюгер", как вы помните, был оснащен глушителем, и выстрела бражники услыхать не могли.

В баре звучал очередной анекдот, сопровождаемый неудержимым гоготом. Я помчался по ступенькам, напоминая себе: в "рюгере" осталось пять патронов из десяти. Для пущей верности лучше было задержаться и вставить свежую обойму. Так я и сделал.

Виллард, судя по непрерывной пальбе, тоже не забывал сменять магазины. Я мысленно порадовался, что вручил парню два лишних: при таком темпе огня парню потребуется каждый наличный заряд.

Коридор второго этажа пустовал. Выщербленный деревянный пол, покрытый некогда коричневым лаком, а ныне вытертый до полного безобразия; зеленоватые, вылинявшие стены; единственная двадцатипятисвечовая лампочка, сиротливо свисающая с провода над головой... Уют, ничего не скажешь!

По обе стороны коридора виднелись двери; все они были притворены, за вычетом самой дальней справа. Я осторожно двинулся к ней.

Сверху обретался еще один этаж, и никакой уверенности, что именно здесь обнаружатся узники, у меня не было. С третьего этажа тоже доносилась быстрая испанская речь, но я не уловил в громких голосах террористов ни малейшей тревоги. По-видимому, всех обитателей здания оповестили: предстоит недолгая канонада, волноваться ни к чему.

Не бегайте, как угорелые, не путайтесь под ногами, не задавайте идиотских вопросов. Короче, не мешайте дело революционное делать...

И все же мне зверски не хотелось покидать лестничную площадку. В любую секунду какого-нибудь остолопа могло разобрать любопытство, и, спускаясь вниз, он (или она) узрел(а) бы перед собою весьма заманчивую, шагающую по коридору мишень ростом шесть футов четыре дюйма.

Деваться же из коридора было некуда: он оканчивался тупиком.

Я приближался к приотворенной двери по правую руку, но, повинуясь шестому чувству, помедлил перед иной – напротив. Маленькая, низкая дверца, снабженная висячим замком: возможно, за нею обретался чулан. Старомодная фарфоровая ручка – такие вышли из моды еще на заре века.

На шестое чувство при подобных обстоятельствах лучше полагаться. Я осторожно постучал:

– Дана?.. Модесто?.. Это друг, не вздумайте накинуться, когда войду...

Внутри послышался приглушенный звук, но Виллард некстати выпустил новую очередь, и я ничего толком не различил. Убрав двадцатидвухкалиберный "рюгер", я извлек из брючины припасенный ломик и сорвал петлю замка, благословляя собственную предусмотрительность: "фомку" надо было бы прихватить, даже не рассчитывая использовать лом как дубину. У "фомки" еще и прямое назначение имеется, воровское...

Только сдернув петлю долой, я убедился: замок просто-напросто продет сквозь ушки, усилие пропало впустую. Запирать чулан по-настоящему, разумеется, не требовалось: человек, находившийся внутри, так или иначе не сумел бы выбраться... Надо думать, узника (либо узницу) являлись допрашивать каждые полчаса, не то еще чаще, и ленились ворочать ключом лишний раз.

Перехватив лом за острый конец, дабы не поранить руку загнутым гвоздодером, я толкнул дверь. Изготовился на случай, если кому-нибудь вздумается прыгнуть на пришельца.

Помещеньице, действительно, служило чуланом. В старое доброе время. Теперь его использовали в качестве одиночной камеры, совершенно пустой – за вычетом фигуры, стоявшей на четвереньках посреди пола.

Обнаженный до пояса, окровавленный, грязный, покрытый устрашающими синяками человек. Поднятое ко мне лицо было так обработано кулаками, что я вряд ли признал бы пленника, даже встречавшись с ним прежде. Но человек пытался встать. Я пособил ему, прислонил к стене.

– Модесто?

Мужчина смог заговорить лишь после второй безуспешной попытки. Разбитые, распухшие губы отказывались повиноваться, слова прозвучали невнятно – и все же я слушал речь образованного субъекта. Хотите – верьте, хотите – нет, но Поль Энсиниас поздоровался со мною чуть ли не формально.

– Да... Я – Энсиниас, или... Модесто... Вернее, то, что осталось от Энсиниаса...

– Идти способны?

– Если прочь отсюда... на брюхе готов уползти... по-змеиному... – Он быстро помотал головой: – Нельзя... Дана...

– Где?

– Проклятущая девка, – слова Энсиниаса начали звучать немного отчетливей, – уволокла ее. Анхелита. По-испански означает "ангелок". Недурное имя дали родители этому чудовищу? Кощунство, да и только... Теперь мерзавку зовут еще и El Martillo...

Впору было присвистнуть, но я сдержался.

– Неверный грамматический род в применении к женщине, – сказал Модесто, – но имечко несравненно более подходящее.

Значит, после безвременной кончины Доминика Морелоса место Молота заняла его любовница... Мак весьма заинтересовался бы этим, но у меня возникли заботы иного свойства. И очень срочные.

– Где сейчас Дана? Жива? Здорова?

– Здорова... Почти. Но ее надо найти, поскорее найти, выручить...

Возникшее за спиною движение я обнаружил все тем же спасительным шестым чувством. И крутнулся как раз вовремя.

Крупный мужчина, вооруженный узким клинком, похожим на средневековый фехтовальный кинжал, подкрадывался ко мне и буквально облизывался, предвкушая кровопролитие. Я наотмашь защитился "фомкой"; террорист легко прыгнул назад и осклабился, перекидывая нож из руки в руку. Он приплясывал, качался, вился, точно угорь, бросая мне вызов, приглашая ринуться в атаку и раскрыться, вознося лом над неприятельским черепом.

Фигу тебе, любезный...

Мне доводилось противостоять подобным выродкам. Игривый скот. Наглый скот. Самоуверенный скот, не дающий себе труда немедля поднять общую тревогу, поставить весь дом на ноги. Хорошо сложенный, сытый, мускулистый скот, убежденный, будто вполне способен самостоятельно пригвоздить мою тощую и не шибко впечатляющую персону к стене... Друзей он позовет уже потом: полюбоваться.

Я сделал замах, и, когда парень отпрянул, дожидаясь, чтобы ломик увлек мою руку в сторону, и позволил сделать быстрый выпад кинжалом, просто метнул "фомку" в неприятеля – точно так же, как мечут нож.

Стальной штырь перевернулся в полете на сто восемьдесят градусов и хрястнул в грудь террориста заостренным концом. Впрочем, даже неудачный бросок наверняка вывел бы парня из строя: "фомка" весил не меньше трех фунтов.

Парень выронил стилет, ударился о стену, сполз на пол, уставившись на торчащий меж ребер ломик: будто не постигал, откуда вырос этот металлический предмет?

– Пойду, разыщу Дану, – произнес я, пытаясь унять невольную дрожь в коленях. – Ступайте по коридору, потом спуститесь по лестнице и убирайтесь подальше. Возьмите пистолет...

Я протянул Энсиниасу "рюгер".

– Стрелять во все, что движется, кроме субъекта, носящего джинсы, черный джемпер и синюю бейсбольную кепку. Это мой напарник, Виллард. У вас одиннадцать зарядов: десять в магазине и дополнительный – в боевой камере. Шевелитесь, не то пожалуют приятели этого молодца.

Модесто шагнул было прочь, но замешкался и осмотрел "рюгер".

– Это глушитель?

Я кивнул.

– Замечательно...

Подняв оружие, Поль Энсиниас прицелился и прострелил раненому лоб. Виновато взглянул на меня:

– Ублюдок избивав меня смертным боем, а я пообещал прикончить его. Люблю держать данное слово.

Мы все, похоже, намеревались платить карибским легионерам по счету, и даже с немалыми процентами. Поль выдержал тяжелейший день и обладал полным, неоспоримым правом укокошить своего мучителя. Но я был вынужден в корне изменить свое отношение к пожилому, полному растяпе, торговавшему дамским платьем и числившемуся в ваших списках под кодовым именем Скромника.

Подождав, пока Модесто выйдет на лестничную клетку, пошатываясь, и все же упорно шагая, я прислушался.

Автоматная пальба прекратилась. То ли патроны у Вилларда кончились, то ли он решил, что нагнал на террористов достаточно страху и может переменить огневой рубеж.

Я потихоньку приблизился к приоткрытой двери. Прислушался. Явственно различил звонкий женский голос:

– Не торопитесь, amigos. Никуда не торопитесь! Перезарядите ружье и набирайтесь терпения. Сами слышите: его ametralladora[88] умолкла. Он изрешетил дверь, убедился, что никто, притаившийся в засаде, не смог бы уцелеть, и сейчас попытается войти. Приготовьтесь!

– А он уже вошел, – сообщил я, возникая на пороге.

Воспоследовала немая сцена, продлившаяся целую секунду.

В комнате было два окна. Подле правого, на массивной треноге, пристроилось огромное ружьище: крупнокалиберный, взятый на военном складе ствол, приваренный к примитивному затвору чуть ли не вручную. Пожалуй, что и вручную. Оптический прицел казался несуразно крошечным на этой громадине. А наводчик пользовался штуковиной, похожей на троссик фотокамеры, и не диво: заряжающий стоял рядом и держал патрон, размеры коего свидетельствовали, что, если вы не горная горилла, то приклад этой пушки в плечо упирать не стоит...

Я припомнил, как уверял Анхелиту, будто успею продырявить ее даже после прямого попадания в собственное бренное тело. Представляю мысленное веселье девицы. Получив эдакую пульку, с небольшой огурец величиной, навряд ли я успел бы осознать, что же именно приключилось... Добрая привычная похвальба Великого и Дерзновенного Мэтта Хелма...

Сама Анхелита – или El Martillo, или, принимая в расчет справедливое замечание Энсиниаса касаемо грамматики, La Martilla (хотя не думаю, что в испанском языке молоток бывает женского рода: это мы, грешные, можем сказать "кувалда", испанцы – едва ли), замерла у левого оконного проема, держа "скорпион" и готовясь полить приготовляемое крупнокалиберное блюдо соусом из пуль поменьше. На девице по-прежнему оставалась перепачканная кровью блуза и обтягивающие джинсы. Либо не успела переодеться, либо не пожелала, рассудив, что в таком виде больше напоминает революционную героиню-мученицу.

Возле Анхелиты, между нею и мной, стояла на коленях Дана Дельгадо. Разумеется, Долорес привели преднамеренно, дабы могла полюбоваться, как сердечного дружка превратят в кровавые клочья. Очень пикантно, а, главное, так по-марксистски...

Волосы Даны растрепались, одежда была порвана и замызгана, однако женщина отнюдь не обмякла, как человек, перенесший физические или моральные истязания. Руки ей скрутили позади клейкой лентой, ноги оставили свободными.

Внезапная надежда вспыхнула в глазах моей напарницы.

Дана увидела меня.

Вооруженная "скорпионом" Анхелита опомнилась раньше всех. Одной рукой она приставила пистолет-пулемет к спине заложницы, другой ухватила Дану и подняла, используя пленную, словно щит. Губы Анхелиты задвигались. Должно быть, она велела мне бросить оружие, грозила пристрелить женщину: изъезженная глупость, постоянно фигурирующая в дешевых кинобоевиках.

Ничего любопытного Анхелита не изрекала, и посему я даже не пытался прислушиваться.

Мы не признаем понятия "заложник"; а застрелить одновременно двоих просто немыслимо – по крайней мере, из короткоствольного двадцатидвухкалиберного пугача, сработанного югославами и вряд ли вообще имеющего пробивную силу.

Предаваться киноболтовне, препираться касаемо того, кто кого отправит к праотцам, я не собирался. Через десять или пятнадцать минут зданию предстояло разлететься вдребезги. Несколько пулевых ранений Дана могла и пережить, а вот после взрыва лестеровских мин вряд ли уцелела бы. Следовало извлечь женщину из осиного гнезда и уволочь подальше.

Но сначала для этого требовалось учинить небольшое побоище...

Размышляя в таком духе, я уже отшатывался вправо, опрокидывался на пол и нажимал гашетку, выпуская очереди со скоростью семьсот или восемьсот выстрелов в минуту. Кажется...

Точной цифры, приводившейся в оружейном каталоге, просто не помню.

(обратно)

Глава 28

Заряжающий погиб первым, ибо стоял дальше всех и мог, получив лишние две-три секунды, укрыться позади своего ружьища, представлявшего неплохую защиту. После этого я уложил наводчика. Пистолет-пулемет оказался, несмотря на малые размеры, оружием надежным. Маломощный "скорпион" почти не обладал отдачей, и дуло не ползло вверх при каждой новой очереди, как почти всегда случается с крупнокалиберными автоматами – "Томпсонами", к примеру.

Вы просто направляете "скорпион" куда требуется и нажимаете гашетку: пули бьют очень кучно.

В отличие от Вилларда, я стрелял не профессионально: малютка требовал известного навыка. Очереди получались излишне длинными, на заряжающего я вмиг истратил шесть патронов, еще четыре достались наводчику. Но работу свою они сделали.

Гильзы, как и предупреждал Виллард, фонтаном взметнулись кверху, со звоном посыпались на пол, раскатились. По левую руку от меня грянули ответные выстрелы. Прозвучали они сравнительно глухо, и ничто не ударило меня, и ничто не свистело возле уха; и я понял: Анхелита убивает Дану Дельгадо.

Времени гневаться или печалиться не было.

Я даже не покосился влево. Я просто покатился по усеянному гильзами полу, продолжая слышать приглушенную пальбу. Но грохот почти мгновенно сделался звонким.

Пули вонзились мне в плечо и ногу; Анхелита, подобно другим начинающим, не считала зарядов и била длинными, любительскими очередями. Давила на курок и водила стволом, точно садовник шлангом. Но попаданий было удивительно мало.

Посмотрев на мерзавку, я увидал, в чем дело.

Меня предупредил Виллард; Анхелиту же явно забыли известить о неприятной конструктивной особенности "скорпиона". Бравая воительница прижала пистолет-пулемет к бедру, то ли возомнив себя персонажем очередной телевизионной чуши, то ли просто рисуясь неведомо перед кем – не исключаю, что перед собою самой.

И жмурилась, и дергала головою, получая прямо в физиономию град горячих маленьких гильз.

Я вскинул "скорпион" и выпустил короткую прицельную очередь. Потом новую – для пущей верности. На сей раз удалось, подобно Вилларду, обойтись тремя патронами. Научился, наконец... И самое время было научиться.

Где-то внутри здания шла другая перестрелка. Я встал и двинулся вперед. Анхелита, разумеется, лежала на полу и помирала, однако еще не умерла вполне. Карие ненавидящие глаза буквально обожгли меня, потом закрылись: El Martillo, точнее. La Martilla, Кувалда, избавила меня от неприятной необходимости добить ее. Тоже вовремя: я уже перевел селектор на одиночный огонь и поднимал дуло.

"Н-да, – подумал я непроизвольно: – уже второго Martillo в расход выводим... Неплохое достижение. А третьего, будем надеяться, уже не изберут".

Анхелита была закаленной, умной, храброй девицей. Таких убивать жалко. Невзирая на политические разногласия.

Склонившись к Дане, которая свернулась клубочком и лежала недвижно, я потихоньку перевернул женщину. Дана вздохнула, немного расслабилась, попыталась улыбнуться. Многие женщины проклинали бы меня за то, что позволил изрешетить их, даже не думая заступиться; но в глазах Даны отнюдь не было гнева.

По крайней мере, на меня Дана гневаться не собиралась.

Она облизнула губы.

– Ты... убил... мерзавку?

Я кивнул.

– Это она... руководила взрывом ресторана... "Говард Джонстон". И... остальными... террористическими актами тоже... Сама хвасталась, Мэтт. Но теперь она мертва... и я довольна... Если можно утешаться... этим.

Сменив почти опустошенный рожок "скорпиона", я произнес:

– Давай-ка подымем тебя на руки, да ноги унесем, пока милое зданьице на воздух не взлетело.

– Мэтт, – прошептала Дана, – пожалуйста... не надо... ненавидеть меня. Я так сожалею... обо всем... Так сожалею... С того дня, когда... мы встретились...

Понятия не имея, о чем ведется речь, я начал подымать раненую. Задавать вопросы было недосуг, исследовать пулевые отверстия – тоже, бинтовать их – тем паче. Я даже не полюбопытствовал, может ли Дана передвигаться сама. Просто понатужился, крякнул и взвалил ее на здоровое плечо.

Раздался негромкий болезненный вскрик.

– Мэтт, Мэтт! Вы убили скотину?

Это кричал Модесто. Голос раздавался вдалеке, но звучал несомненно: голос человека, орущего разбитыми губами.

– Выходите, Мэтт! Коридор очищен!

– Иду!

Неся на плече Дану и стараясь не уронить зажатый в пальцах свободной руки пистолет-пулемет, я вышел – точнее, вывалился – навстречу Полю Энсиниасу. Я слишком прохладно отношусь к физическим упражнениям, чтобы волочить на себе увесистую даму, да еще получив перед этим пару пуль из югославского пугача.

В коридоре покоился повстречавшийся Энсиниасу террорист. Во лбу этого парня ярко горела багровая звезда двадцать второго калибра. Проткнутого мною негодяя Поль застрелил в спокойной обстановке, но, как выяснилось, в боевых условиях тоже брал на мушку междубровье и промаха не давал... "Воистину, – подумал я, – не судите о людях по внешности... "

Позади раздался неописуемый грохот. Одно мгновение казалось, будто взрывчатка Лестера Леонарда сработала, но потом я понял: умирающий наводчик судорожно прижал кнопку троса и здоровенное чучело, склепанное из краденых или купленных на черном рынке деталей, выпалило в окно. Оставалось надеяться, никто не пострадал.

– Сюда, сюда! – звал Модесто.

Он обосновался площадкой ниже, по-прежнему сжимая пистолет. Когда я начал осторожно спускаться, рука Энсиниаса взлетела, "рюгер" дернулся. Оглушенный громом противотанковой громадины, я не расслышал хлопок, но увидал, как подпрыгнула рука Модесто.

Где-то над нами покатилось по ступеням тяжелое тело.

– Ваш приятель сдерживает их внизу! – крикнул пуэрториканец. – Поспешите! И лучше отдайте мне эту штуку: в пистолете патроны заканчиваются!

Модесто, разумеется, нарушил полученный от меня приказ, но сердиться было грешно. Я мучительно пытался припомнить: говорил Энсиниасу о грядущем взрыве или нет? Пытался – и не мог. В голове звенело и мутилось.

Отдав "скорпион", я покрепче ухватил обмякшую Дану и постарался не спотыкаться по пути.

– Магазин свежий, – выдавил я, – но. Бога ради, не задерживайтесь! Тут мины заложены, вот-вот фейерверк начнется... Время на исходе, Модесто...

– Сию минуту.

Я спускался, то и дело приваливаясь к перилам, боясь упасть и покатиться; колени подгибались и казались ватными. У подножия лестницы показался Виллард. Пока я делал очередную мгновенную передышку, он вскинул "скорпион" и всадил в двери бара короткую очередь: ровно три выстрела.

Позади отбивался от кого-то Модесто. У торговца дамской одеждой оказалась не менее верная рука: точные, уверенные "тррр" – по три выстрела, ни больше, ни меньше. И это вопреки перенесенным страданиям, после коих даже у закаленного субъекта подрагивали бы пальцы... Никогда не знаешь, на кого наткнешься в самом непредсказуемом месте, в самом нежданном облике... Возможно, мне пора по-настоящему подать в отставку и продавать на старости лет готовое платье.

Но, дьявольщина! Похоже, палили все, кроме меня, а это было явным непорядком и несправедливостью. В конце концов. Мак поручил задание смиренному повествователю, а не бравому пуэрториканцу, и даже не Вилларду. По крайности, Виллард не участвовал в деле изначально...

Увы, я по-прежнему был вынужден бездействовать и тащить на плече женщину, буквально заливавшую меня кровью. Или это я сам кровоточу аки скот зарезанный?..

Мысли путались, перед глазами стоял туман; каждая секунда тянулась невыносимо долго: я словно плыл в нескончаемом тяжелом сне и не мог пробудиться, как ни пытался.

Беспредельная лестница, ступенька за ступенькой, шаг за шагом. Утвердил ногу, приставил другую, и снова, и снова, и снова...

Потом кто-то снял с моего плеча ставшую тяжелой, будто мешок зерна, Дану. Кто-то заорал в самое ухо:

– Скорее, Эрик!

Еще немного погодя вдалеке раскатился протяжный, оглушительный взрыв, или несколько взрывов подряд – я не сумел бы сказать с уверенностью. Чудилось, взрыв не прекратится вовеки. Кто-то кричал кому-то "берегись!" Где-то рушилась высокая, бесконечно высокая стена, подымавшая густое облако едкой кирпичной пыли. Странно, я бредил наяву, но умудрился пожалеть о несуразном противотанковом ружье, похороненном отныне под обломками, наверняка искореженном и пришедшем в полную негодность. Неравнодушен я, признаться, к экзотическим огнестрельным приспособлениям; чисто собирательской страстью к ним пылаю. Хорошо было бы выпустить из чудовища полдюжины зарядов...

Краем гаснущего сознания припомнил я мертвую девицу по кличке El Martillo; и несколько других вещей припомнил. Утраченный герберовский нож, например... Его-то, по крайней мере, можно будет заменить...

Огонь пылал неукротимо, освещая все вокруг пляшущими яркими отсветами. Я лежал возле кирпичной стены – а где именно, можете не спрашивать, не помню сам. Надо мною склонялось покрытое синяками, распухшее лицо Модесто.

Я облизнул губы.

– Дана?..

Энсиниас печально покачал головой:

– Очень сожалею, Мэтт... Мы не сумели остановить кровотечение...

Кто-то, облаченный белым халатом, исследовал меня, приговаривая, что все обойдется, и, должно быть, вполне удовлетворительным образом, хоть я и умудрился получить три двадцатидвухкалиберные пули...

Больше всего огорчало и тревожило странное обстоятельство: я насчитал только два ранения.

А откуда третье взялось, любопытно знать?..

(обратно)

Глава 29

Отряд вторжения под командой Германа Генриха Бультмана ударил по суверенному государству Гобернадор двумя неделями позже.

Некоторые высокопоставленные оптимисты, с коими поспешил связаться Мак, "выразили надежду", что, лишившись штаб-квартиры и командования, Карибский Освободительный Легион уймется и притихнет. После сан-хуанского разгрома, твердили они, Фриц наверняка отложит, либо вообще отменит намеченный десант.

Спросили моего просвещенного суждения: я числился штатным специалистом по Бультману. Я посоветовал Вашингтону забыть мечты и отринуть упования. Бультман, сказал я, не патриот, не фанатик и не вождь мирового пролетариата, хотя и числится опытным старым убийцей.

Немец, уведомил я, попросту намерен употребить свои обширные познания и навыки, дабы вразумить банду олухов и чиновников, которые назначили этих олухов на важные посты, и правительство, терпящее таких чиновников, и нацию, терпящую такое правительство, – короче, вразумить весь Гобернадор от мала до велика и доказать островитянам: друзей Германа Генриха Бультмана (даже четвероногих друзей) нельзя убивать невозбранно.

Думаю, любовь к застреленной гобернадорскими таможенниками овчарке играла немалую роль; но в первую очередь немец, конечно, стремился уйти, громко хлопнув на прощание дверью; доказать обнаглевшей публике, что с маститым трагиком шутки плохи. Напомнить: Бультман ушел на покой, но лучше оставьте Бультмана в покое!

События в Сан-Хуане повлиять на это решение, конечно же, не могли. Фриц был способен управиться с грядущей высадкой без содействия Совета Тринадцати. После того, как Совет в полном составе отправился в иной мир, немец даже почувствовал себя гораздо привольнее: самостоятельно командуя десантниками, он уже не выслушивал дурацкие требования полоумных революционеров, не смысливших в деле военном ни аза.

Все это я подробно изложил по телефону, однако у мудрых вашингтонских голов имеются свои эксперты – блестящие и вашингтонские... Мнение какого-то безвестного Мэттью Хелма именитые знатоки учитывать не собирались.

А посему, когда в одно прекрасное утро взошедшее над гобернадорским побережьем солнце осияло бегущих и стреляющих на ходу волонтеров, проворно продвигающихся в глубь Исла-дель-Норте, высшее начальство пришло в умоисступление. Ударный отряд наступал очень решительно, с большим толком, сминая сопротивление, оказываемое правительственными войсками, за считанные минуты.

Национальную Гвардию застигли, разумеется, врасплох. Как говорят, поймали со спущенными подштанниками.

Флотский вертолет, поднявшийся прямо с палубы, нес на борту меня и держался на приличном расстоянии от берегов. Да и высоты старался не терять.

Вооружившись биноклем 7х50, я различал идущее внизу, неподалеку от выбросившихся на мель кораблей, побоище. Казалось, я слежу за игрой в солдатики: маленькие фигурки, бесшумные выстрелы. Два игрушечных транспорта уже пылают...

Если не учитывать окружающего пейзажа – синей воды, белых песков, зеленых джунглей, – можно было подумать, что смотришь дешевый телефильм о высадке в Нормандии, поставив переносной телевизор в дальнем углу комнаты и начисто выключив звук.

– Они, – бросил в переговорное устройство пилот, – продвинулись было в глубь острова; стерли отряды береговой обороны; да только правительство опомнилось не без нашей подсказки. Подтянуло резерв, отбросило десантников, оттеснило к пляжам.

– Да, – ответил я, – ребяткам достается... Эй, а это еще что за?.. Реактивные истребители?

– Ага. Банановые республики обожают приобретать боевые самолеты, стоящие бешеных денег. А на самом деле следовало бы заводить хорошие геликоптеры, с крупнокалиберными бортовыми пулеметами. Куда больше было бы проку, честное слово... Ну, скажите, на кой пес им нужны истребители? "Мираж" унесется прочь от острова прежде, чем летчик сообразит, в какую сторону глядеть. Над таким клочком суши – истребители гонять! Уму непостижимо.

Пилот покосился.

– Давайте чуток снизимся, мистер Хелм, а то, чего доброго, эти карибские асы вздумают на всякий случай ракету выпустить. Нам выдано разрешение, да только здешних летчиков хлебом не корми, дай пострелять вволю... Кого или что мы разыскиваем?

– Старый заржавленный армейский транспорт. LCT. Танкодесантный кораблик времен второй мировой войны.

Поведя взором, пилот хмыкнул.

– Здесь ничего подобного не замечается... Ребята выбрали тихую, безветренную ночь и прибыли из Монтего на легких суденышках с малой осадкой. Восемнадцать морских миль – за час покрыть можно. Думаю, даже при полном штиле половина добровольцев блевала за борт, но их боевые качества не очень пострадали... А все-таки, мистер Хелм, одно скажу: слава Богу, я не из их числа! Правительство продолжает накапливать силы.

– Кто-то, – ехидно заметил я, – примерно так же оплакивал бедных немцев, которым предстояло управиться с Линией Мажино. А фрицы взяли да попросту обогнули укрепления, и Франция чуть ли не в тот же день капитулировала.

Пилот пожал плечами, не оборачиваясь.

– Конечно; только все равно вспоминаю своего папеньку. Старик любил говаривать: пойдут клочки по закоулочкам...

Стрекоча огромным винтом, вертолет несся вдоль побережья. Я рассматривал сквозь могучие цейссовские линзы скользящие внизу берега и вспоминал другой день, вернее, вечер, когда по всем закоулочкам летели клочки – побоище в Сан-Хуане. Его, и то, что произошло поутру.

Поутру Модесто навестил меня в больнице. Энсиниаса отмыли, подлечили и отпустили восвояси, не сочтя нужным прописывать пострадавшему постельный режим. Пуэрториканец не заработал в лапах убитого нами парня ни серьезных переломов (с мелкими люди ходят и даже пританцовывают), ни сотрясения мозга (это было чистым чудом, судя по состоянию смуглой физиономии). Правда, Полю явно требовалось несколько искусственных зубов, но это могло подождать.

Разговаривать, в сущности, было не о чем, тем паче не хотелось делиться впечатлениями о женщине, с коей оба мы переспали в разное время и которую не сумели уберечь даже соединенными усилиями. Я задал два-три учтивых вопроса, Энсиниас ответил тем же.

Мы негромко побеседовали, я спрашивал, Энсиниас кивал и разъяснял.

Наконец, он промолвил:

– Дана... успела сказать перед тем, как... Велела непременно передать вам: не терзайтесь. Вы ничего поделать не могли. Все шло должным чередом.

– Спасибо.

– Vaya con Dios, amigo.

Я следил, как Модесто покидает палату: пухлый, пожилой человечек, торгующий дамским платьем. Где и когда обучился он обращению с пистолетом и автоматом, оставалось непонятным. Что ж, его навыки, его дело...

Чуточку позже объявилась юная миссис Хелм, сиречь Сэнди. Осторожно просунула в дверной проем стриженую голову, повертела ею, убедилась, что я бодрствую. Шагнула внутрь, не прикрывая створки: за Сандрой смущенно шествовал столь же юный Лестер Леонард.

Он для чего-то натянул джинсы и крикливую спортивную рубаху; очки оставались прежними, в изысканной роговой оправе. И по-прежнему соскальзывали по переносице.

Моя невестка облачилась в летнее платье – впервые я видел Сандру одетой на женский лад.

Они задали те же учтивые вопросы, что и Модесто, я ответил теми же бессмысленными фразами. Потом ухмыльнулся и прибавил:

– Удивления достойно... Вам, голубчики, по всем правилам полагается в пуэрто-риканской тюрьме обретаться, а того не заметно.

Сандра фыркнула:

– Я чувствую себя шарлатанкой! Лестер – вот истинный герой дня! А я просто сидела сиднем и слушала пальбу; но все репортеры отчего-то пытаются представить никчемную американскую девчонку эдакой современной Жанной д'Арк, отважной воительницей, которая ринулась в гущу битвы, невзирая на перебитую руку... Неужели ты действительно считаешь, будто можно брать правосудие на себя?

Сандра скривилась.

– Нас экспортируют...

– Депортируют, – мягко поправил Лестер. Помотав головой, девушка сказала:

– Пуэрто-Рико не желает разбираться в обстоятельствах дела и велит немедля уносить ноги домой. Собственно, здесь ведь тоже американская почва, правильно? Экспортировать можно...

– Депортировать, – чуть не застонал бедный парень.

– Депортировать, – хладнокровно парировала Сандра, – можно лишь из другой страны. А из Пуэрто-Рико нас будут экспортировать, милый.

По моему разумению, экспортируют тоже за рубеж; но я почел за благо промолчать.

– Я позвонила Элизабет, – сказала девица. – Выложила ей все... что разрешили. Тебе привет и наилучшие пожелания.

Получалось, бывшая моя супруга, мать убитого сына, узнала: мщение свершилось. Я подивился, так ли пылко желала Бет покарать негодяев по прошествии нескольких дней, или успела утихнуть и успокоиться; но это вряд ли имело сейчас какое-либо значение.

Пара "молокососов" по-прежнему восседала подле моей постели. Оба, похоже, всячески стремились позабыть об ужасной затее, в которой участвовали накануне. И Сандра, и Лестер отплатили Карибскому Освободительному Легиону за погибших и не собирались омрачать свое дальнейшее бытие кровавыми воспоминаниями. Душевная тупость, но она свойственна большинству очень молодых субъектов.

Я погадал, отчего это невестка и Леонард изредка мечут друг на друга столь красноречивые взгляды. Возможно, потому, что повстречались при необычайных обстоятельствах; а возможно, и впрямь оказались родственными натурами – Бог весть... Лестер, правда, как и большинство ученых, напоминает безумца, но под мудрым присмотром здравомыслящей девицы, путающей депортацию с экспортом, сумеет сделать немало... Сандра, конечно, рискует, вешая на свою тоненькую шею начинающего гения, но в крайнем случае сделается очередной мученицей науки. Все жены гениев считаются таковыми.

Не склонен считать, что Мэттью порадовался бы, предайся юная вдова безутешной и непроходящей скорби. Не столь эгоистичен был мой отпрыск.

Точно в ответ на эту мимолетную мысль, девушка повернулась и явила моему обозрению траурную повязку на коротком рукаве.

– Это еще зачем? – полюбопытствовал я. Сандра поколебалась и произнесла:

– Полицейский подарил. Когда понял, что времени купить черное платье у меня уже не остается. Пуэрториканцы очень щепетильны в этих делах... Кстати, именно из-за траура нас и выпускают в Штаты. Гибель моего отца стала желанным предлогом, который искали местные власти. Они расчувствовались, приложили руку к сердцу и отправили безутешную дочь присутствовать на похоронах...

Сандра передернула плечами.

– Карибский Легион. Какой-то недобитый недоносок проник в усадьбу... Не стану притворяться, будто умираю от горя: мы с папой никогда не ладили... Но все же он был моим отцом и... сам понимаешь.

Скривившись, девушка помолчала.

– Нападавшего загрызли доберманы, – прибавила она полминуты спустя. – У-уфф!..

– Сэнди, – заметил Лестер Леонард, – нам нужно поторопиться, иначе опоздаем на самолет и власти поневоле запрут обоих в каталажку. Это называется persona non grata. Вернее, personae non gratas, учитывая, что нас двое и нужно ставить как существительное, так и прилагательное во множественном числе... До свидания, сэр. Надеюсь, еще повстречаемся, и не раз.

Невестка тоже пожелала мне наискорейшего выздоровления. В свой черед, я произнес положенные слова касаемо счастливого пути.

Пожалуй, стоило бы вместо этого поздравить Лестера с несомненным подрывным успехом; но я отнюдь не был уверен, что парень сознает, сколько человеческих жизней унесли его доморощенные мины. Для Лестера все приключение было просто интересной технической задачей. Любовь, толкнувшая к участию в нашей атаке, самому Леонарду показалась бы ныне, в обществе привлекательной Сандры, недостаточным оправданием содеянному.

Лучше пускай витает в научных высях и не суется носом в кровавую грязь. Я не столь жесток, чтобы обременять молодую совесть устрашающими угрызениями...

После обеда явился Мак, в неизменном сером костюме с жилетом. Он уведомил, что врачи отнюдь не беспокоятся о моем здоровье и через несколько дней собираются дать пациенту коленкой под зад. Визиты Мака сделались в подобных обстоятельствах чуть ли не традицией: коль скоро в один прекрасный – вернее, ужасный – день я схлопочу смертельную пулю, то, наверное, повременю со славной кончиной, дозволю командиру прийти в палату и серьезно сказать: "приготовьтесь, дела плохи"...

– В рекордный срок вызволили ребяток, сэр, – ответил я.

– Учитывая личности погибших, Пуэрто-Рико не сочло нужным затевать судебный процесс. Да и не получилось бы у них ничего, кроме циркового представления.

– Варек действительно убит?

– Действительно. Блюстители американского закона вовсе не опечалены этим, однако досадно, что легионеры продолжают орудовать по инерции.

– Обезглавленная гадюка, сэр, еще продолжает извиваться. И курица мечется по двору...

Мак поерзал и придвинул стул поближе к больничной кровати.

– Скажи, Эрик, ты хочешь выяснить со мною вместе что-либо, прежде чем улечу назад, в Вашингтон? Если не ошибаюсь, велась речь о несуществующем коде. Будь любезен, поясни.

– Недавно беседовал с Полем Энсиниасом. С Модесто. Он сказал, что несколько недель назад получил из Вашингтона шифрограмму. Пришла она по электронной почте, через Дану – Долорес. Текст касался неких переговоров, которые Карибский Освободительный Легион, КОЛ, пытался начать с Александром Вареком, Санни. Сдается мне. Легион получал изрядные деньги, наркотиками приторговывая.

Мак кивнул.

– Мы считали их ублюдочными фанатиками, а ребята весьма здраво сочетали циническую политику с деловыми интересами... То есть: надув Легион при оплате, или оплатив товар не полностью, или пойдя супротив КОЛа каким-нибудь иным способом, человек мог ненароком угодить в ресторан, взрываемый ради торжества мировой революции. Как они любят выражаться?.. Нет человека – нет проблемы.

– Разумеется, – подтвердил Мак. – Модесто прислал несколько донесений, вполне совпадающих с вашим собственным выводом. Но знать о таких подробностях во время операции вам не следовало.

– Старое доброе "знать-не-следовало"! – застонал я. – Взрыв ресторана "La Mariposa", думается, был карательной акцией, только вот не догадываюсь толком, за что Варека наказать хотели. Также не постигаю, на кой ляд разнесли "Говард Джонстон". Пожалуй, безо всякой видимой причины. Исполнительный комитет, определявший, где и кому подложить взрывчатку, не считал нужным извещать об этом прочих членов Совета. Склонен думать, когда наступало продолжительное затишье и жизнь становилась бесцветной, комитет приказывал взорвать первое попавшееся публичное заведение: просто, чтобы напомнить обывателю о существовании грозного КОЛа. Своего рода потешными фейерверками развлекались... Но в Вест-Палм-Бич явно мстили за что-то. Вспомните хитроумную засаду и противотанковое ружье домашней выделки.

– Быть может, – заметил Мак, – на мистера Варека намеревались просто повлиять... шумным образом?

– Черта с два. Мистера Варека хотели покарать за отказ сотрудничать с Легионом. Варек сделался мирным, добропорядочным членом общества; даже налоги изредка платил... И ни с Карибским Освободительным Легионом, ни с кем иным не собирался дела иметь. Он ответил: "нет, и все тут". Совет Тринадцати едва не переругался, решая, как поступить со строптивцем. Любого другого приструнили бы в два счета, но Санни Варек и его приятели-гангстеры оказались таким орешком, о который и зубы недолго сломать было.

– Понимаю.

– Посему о нахальном отказе Варека предпочли попросту забыть, и дело заглохло бы само собою, но Модесто получил шифровку... Подписанную "Элси", приказывавшую приложить все мыслимые усилия и подтолкнуть Легион к решительному акту мести. Вероятной мишенью предлагали сделать Кассандру Варек, дочь Александра Варека и жену Мэттью Хелма-младшего.

Я сощурился.

– Как мы знаем, Энсиниас преуспел, и ресторан "La Mariposa" взлетел на воздух. Анхелита с приятелями пытались убить Сандру, и едва не убили. А Мэттью погиб.

Безо всякого выражения Мак осведомился:

– Шифровку действительно составили в Вашингтоне? И получили по электронной почте?

– Да.

– Подписано "Элси"... Модесто представляет, кому принадлежит подпись?

– Да. Обычные сообщения, поступавшие с континента, приходили от Долорес. Даны. А распоряжения особой важности отсылала Элси.

Я выдержал короткую паузу.

– Это былсвоеобразный личный код Модесто и его любовницы. Маленькая шутка. Непонятным образом кто-то из них двоих разузнал вашу фамилию. Артур Мак-Джилливрэй Борден. Сгущенное молочко Борденовской компании. Коровка Элси... Это вы, сэр. Сообщения, подписанные "Элси", приходили от самого Бордена...

Воцарилось безмолвие. По больничному коридору катили носилки, оснащенные колесиками. Одно из них было плохо смазано и визжало... "Ленивая нынче сестра милосердия дежурит, – машинально подумал я, следя за Маком. – Не желает склониться и капнуть на ось чуток масла..."

– Вы убеждены в моей виновности, Эрик?

– А как по-вашему? Карибскому Легиону не было ни смысла, ни корысти убивать Мэттью, значит, науськать на парня террористов представлялось немыслимым. Зато КОЛ с удовольствием уничтожал рестораны и, если Сандре Варек вздумается пообедать со вкусом – кто отправится с нею вместе? Уложит бомба обоих едоков – отлично: я взовьюсь и ринусь в Вашингтон, готовый вернуться на службу и воздать мерзавцам сполна. Уложит одного лишь Мэттью – смотри выше. А угробит только Сандру – молодой муж, скорее всего, припомнит: у него имеется блудный папаша-истребитель; постарается повстречаться со мной и склонить к отмщению. Мэттью был противником насилия и наверняка не стал бы требовать ничего подобного, да только вы об этом не подозревали...

Мак вяло улыбнулся:

– Когда нужно ждать пули в голову, Эрик?

Я задумчиво созерцал командира.

– Долгое время вместе работаем, сэр... Не первый день знакомы... Я понимаю: вы не колеблясь пожертвовали бы и моим сыном, и мною самим; и собственной дочерью, и собою – но лишь во имя по-настоящему серьезной задачи, от коей зависит национальная безопасность Соединенных Штатов. Но вовсе не ради паршивых локаторов, установленных на маленьком карибском островке.

Мак неторопливо кивнул.

– И не для того, чтобы затравить и перебить никчемную кучку террористов: мир все равно кишит ими – параноиком больше, параноиком меньше... И не оттого, что мы поспорили из-за убитой собаки.

Я слабо хмыкнул. Глубоко вздохнул, осклабился:

– Последними словами Даны, обращенными ко мне, было: "не надо... ненавидеть меня. Я так сожалею... обо всем".

После довольно долгого молчания Мак произнес:

– Долорес?.. Мисс Дельгадо?.. Конечно, у Долорес была полная возможность переслать любое сообщение. Все шифровки проходили через ее руки.

– Она составила этот приказ сама. Хоть Модесто и не подозревает ничего... Должно быть, начисто обезумела, потеряв единственную дочь. Захотела нанести Карибскому Освободительному ответный удар, и покрепче. К нам Дану отправил репортер из "Майами Трибьюн", Спэд Мейкледжон, составивший очень лестное и преувеличенное понятие о моих профессиональных способностях. Видимо, расписал меня госпоже Дельгадо в самых ярких красках, представил сверхчеловеком... Вот и решила голубушка: если кто-то и сумеет воздать легионерам, то лишь мистер Мэттью Хелм.

– Любопытно.

– И вдруг узнает: я рассорился с вами, подал в отставку, отошел от дел. Подумать только! Ее любимая дочь погибла – а Хелм учиняет скандал по поводу застреленной овчарки! Знать меня Дана Дельгадо не знала; я был в ее представлении абстрактной фигурой, ходячим револьверным стволом, странствующим лезвием ножа. Изучая компьютерные файлы, посвященные КОЛy, Дана внезапно увидела возможность вернуть меня прямиком в накатанную колею. Почему бы цинику и зверолюбу Мэттью Хелму на собственной шкуре не почувствовать, каково ребенка потерять? Она послала Модесто шифровку от вашего имени, велела нажать на Совет Тринадцати... А впоследствии, повстречав меня у вас в кабинете, вела себя так, словно злейшего, ненавистного врага увидела. Оно и понятно: Дане позарез нужно было возненавидеть личность, которой она причинила такое зло... Только на самом деле бедняга невзлюбила собственную особу. Нелегко ведь существовать, влача на совести подобное бремя...

– Совесть в нашем деле – досадная помеха, – заметил Мак. – Однако если она терзает агента, использовавшего служебное положение в личных, совершенно преступных целях – ничего страшного... Только при чем же здесь "код Б"?

– Дана придумала его на ходу, в отчаянии, почуяв: я слишком близко подобрался к истине. Смею надеяться, если бы она уцелела, то в итоге созналась бы во всем...

Дана плакала рядом со мною в постели не потому, что изменила Модесто, а потому, что поняла: мы не сможем оставаться близкими людьми после свершенного ею. Та ночь была первой и последней.

Этого я Маку, естественно, излагать не стал...

(обратно)

Глава 30

– Прямо по курсу дымный столб! – раздался в наушниках отрывистый голос пилота. – Похоже, корабль выбросился на берег и загорелся!

Берег уходил в глубь острова пологой песчаной дугой, образуя бухту. Древний десантный транспорт вылетел брюхом прямо на пляж, предварительно бросив за кормою особый якорь, верп, оснащенный мощной лебедкой, чтобы сняться с отмели в нужную минуту. Чрезвычайно остроумными приспособлениями снабжались эти военные LCT. И строились крепко.

Но этот корабль погиб и держаться на плаву не смог бы уже никогда.

Правительственные самолеты обнаружили LCT, спикировали, расстреляли ракетами "воздух-земля", искорежили и подожгли. Приключилось это несколько часов назад, вскоре после рассвета, ибо я не замечал огненных языков: лишь густые, черные клубы дыма.

Тяжкие сходни, "аппарель" предназначавшиеся инженерами для выкатывающихся танков, были опущены. Пожалуй, бультмановский шкипер исхитрился выгрузить бронированные машины до налета истребителей... Вполне вероятно. Непонятным было иное: отчего корабль до такой степени уклонился от места, где шел в наступление основной десант?

Вертолет описал над LCT широкий круг, и я внезапно увидел: никаких танков на судне вообще не было. Грузовой отсек переполняли хитросплетения почернелой, перепутанной, изодранной проволоки, отдаленно смахивавшей на сложенные стопками секции сетчатого забора.

Непонятно.

– Высадите-ка меня поблизости, – попросил я.

– Этого я и боялся! – простонал пилот.

– Помилуйте, пляж ровен, словно стол биллиардный!

– Конечно. Конечно... И вы решили изобразить шар? Только не забывайте: правительственные олухи крутятся неподалеку и вполне способны двинуть вас кием пятидесятого калибра. Или ракетой – ума достанет.

Помолчав немного, летчик покосился на дымящийся корабль и грустно обронил:

– Бедняга... На старости лет погиб в бою. Он, должно быть, Нормандию помнил...

Что ж, одни любят и жалеют старых собак; другие испытывают похожие чувства к старым судам.

Вертолет плавно опустился на песок. Полагалось бы ему зависнуть, а мне спрыгнуть, но я по-прежнему передвигался с большим трудом и тяжко охал при каждом неловком движении. Летчик пожалел пассажира и совершил посадку.

– Оставайтесь в кабине и глядите в оба, – сказал я. – Нам предоставлен статус наблюдателей, но особо рассчитывать на это не следует. Еcли начнутся осложнения – давайте полные обороты и спасайте машину. Да и себя заодно.

– А вы?

– Коль скоро я погибну – мертвому телу безразлично, где оставаться. Коль уцелею – кинусь в кусты. А ваша задача – птичку выручать.

– Понятно.

Все же пилот прошагал со мною бок о бок несколько ярдов по гладкому, плотному, добела прокаленному тропическим солнцем песку.

– Эй! Да это клетки... – сказал он внезапно. – Все разбиты, покорежены. В таких перевозят животных, Мэтт! Господи помилуй, да LCT, кажется, Ноевым ковчегом служил! Вон, собака осталась! Гляди!

Изумлению парня границ не было. Он хлопал глазами, не представляя, на кой ляд понадобилось десантникам волочить за собою несколько сотен псов. А я понял и чуток перепугался.

– О, Господи, – повторял пилот.

Люди, привыкшие, подобно мне, иметь дело с собаками крупными и достаточно опасными, руководствуются незыблемым и чрезвычайно здравым правилом: никогда не прикасайся к чужому псу; никогда не пытайся ему приказывать! Но те, кто сталкивался только с никчемными комнатными шавками, так и норовят приблизиться к любой незнакомой дворняге, погладить псину и завязать с нею тесную дружбу...

Я успел ухватить запястье летчика.

– Полегче, amigo, здесь жареным пахнет. И в прямом, и в переносном смысле. Сию минуту возвращайся в машину и закрой за собою дверь; а я немножко осмотрюсь.

Пилот неохотно удалился. Ему очень хотелось вызволить злополучную собаку, пережившую столько ужасных вещей. У меня подобного стремления не было. По нескольким причинам.

Громадная, косматая образина, похожая на лайку-переростка, выглядела бы весьма впечатляюще где-нибудь на Юконе, запряженной в сани золотоискателя. Здесь же, на карибском острове, она казалась не более уместной, чем эскимосское "иглу". Из пасти пса капала слюна. То ли жарко ему было, то ли не просто жарко...

Я приблизился.

Низкий рык и оскаленная пасть возвестили: "пошел вон, приятель, не то пожалеешь!"

Измочаленная, опаленная проволока, заполнявшая грузовой отсек, действительно служила вольерами или огромными клетками. До бомбового удара, конечно. Множество просторных клеток, способных вместить великое множество животных. Как выразился летчик, настоящий Ноев ковчег.

А мы-то ломали головы, гадая: что за секретное оружие припас Генрих Бультман, какой сюрприз уготовил островитянам!

Убитых зверей не замечалось. Только забытый второпях пес караулил доступ к судовому нутру.

– Полегче, дружище, – сказал я. – Никто на твои владения покушаться не будет, благодарю покорно...

Припадая на простреленную ногу, я двинулся вспять и обогнул пышные зеленые заросли, выдававшиеся на песчаный пляж. Там, по правую сторону от меня, что-то шевелилось. Я увидел сначала собаку: милого маленького терьера, вилявшего обрубком хвоста и самозабвенно лаявшего, адресуясь к кустарнику.

Терьер по ближайшем рассмотрении оказался дружелюбной сучкой. Он – прошу прощения, она подскочила к пришельцу, поднялась на задние лапы, восторженно заплясала. Я чуть было не потрепал собаку по длинноухой голове, не поскреб за ухом, но вовремя опомнился.

Не получив ожидаемой ласки, малышка шлепнулась на все четыре конечности и умчалась к своему неведомому приятелю. Я не знал, кто или что скрывается в зарослях: человек ли, зверь ли – а посему шагал с превеликой оглядкой, поставив пистолет на боевой взвод и неукоснительно следуя инструкциям.

– Я ждал вас, герр Хелм, – послышался ровный голос. – Не волнуйтесь, я безоружен.

Голос я признал немедленно.

– С вашего разрешения, мистер Бультман, последую велениям привычной паранойи. А посему, не взыщите, на слово не поверю.

Но Бультман и впрямь оказался безоружен.

Странную представлял он собою фигуру, лежа на песке позади зеленых зарослей. Мгновением позже я понял: немец облачился в тяжелый костюм для мотоциклетных гонок – полное оснащение, включая кожаные краги и защитные ботинки. Разумеется, наличествовал и шлем. Прозрачное пластиковое забрало было поднято.

Надо полагать, Бультмана ранило во время воздушного налета. Костюм изрядно порвался и обгорел. Песок пропитался кровью.

Я стоял, молча наблюдая открывшуюся картину, а Генрих Бультман сосредоточенно гладил здоровой левой рукой приплясывавшую рядом собаку, не пожелавшую покинуть раненого. Немец давал ей тянуть и шаловливо кусать черную кожу перчатки, блекло улыбался, что-то шептал.

Несколько мгновений спустя он удостоил меня вниманием.

– Нет-нет! – предупредил Бультман, когда я сдуру наклонился, чтобы в свой черед приласкать собачонку. – Сердце разрывается при мысли, что эдакая славная тварь... Но ей тоже сделали укол, герр Хелм. Не прикасайтесь... Шлем помогите стянуть, пожалуйста.

Следя за руками Бультмана, опасаясь нежданного подвоха, я пособил отставному наемнику освободиться от глухого шлема, в котором, должно быть, нелегко было разгуливать, бегать, метаться, а потом лежать под гобернадорским солнцем.

– Защита, – пояснил Бультман. – Я понятия не имел, в какой стадии заболевания находятся псы ко дню высадки. Поэтому и предпочел избежать случайных укусов – даже при дружелюбной возне. Хотя... согласно последнему врачебному заключению, особой роли это уже не играло. Времени у меня оставалось в обрез, герр Хелм.

Лицо Бультмана еще больше осунулось, морщин стало еще больше... Доконали немца, конечно, осколки и пули, полученные во время недавнего налета, но и старые боевые раны вовсе не пошли на пользу.

– Вы что, пригнали корыто в одиночку? – полюбопытствовал я.

– Корыто?.. А-а, корабль... Нет, безусловно. Экипаж, по предварительному уговору, сошел на берег загодя и бежал в глубь острова. С больными собаками они связываться не желали. Выгрузку я проводил самостоятельно. Потом услыхал, как приближаются истребители, но в отсеке оставалось еще десятка два животных... Не захотел бросать их взаперти. Вот и получил...

Бультман скривился и развел руками. Правая двигалась медленно и тяжело. Немец коротко, отрывисто хохотнул.

– У каждого есть маленькая простительная слабость, верно, друг мой?

Продолжая разглядывать Бультмана сверху вниз, я понял: у Фрица действительно было секретное оружие. Набитый собаками транспорт, которому расчистили путь ничего не подозревавшие молодцы из Карибского Освободительного Легиона.

– А чего же вы ждали? – оскалился немец. – Что я доставлю полный корабль танков и примусь помогать остолопам, льющим свою паршивую патриотическую кровь за двадцать миль отсюда? Провались они!

– Совершенно с вами согласен. Однако, неужели стоило пускаться на такое ради...

Бультман тяжко вздохнул и помотал головой, раздраженный моей тупостью.

– Стоило. Народ Гобернадора не пожелал принять мою здоровую собаку; таможенники расстреляли ее на моих глазах. Пускай примут ровно тысячу бешеных псов! Бедняги, разумеется, долго не выдержат: инкубационный период продолжается десять дней, а потом они быстро гибнут – но ветеринары заверили, что собаки успеют непоправимо заразить весь остров. И поделом!

– Бешенство...

– Бешенство, – подтвердил Бультман. – Эндемическое заболевание во многих странах. Мы терпим его в Германии. Вы терпите его в Соединенных Штатах. Пускай и эти мерзавцы научатся жить, учитывая возможность заразиться бешенством! Если не пожелали принять Марлен и определить в положенный карантин – пускай учатся, подлецы.

– Значит, весь так называемый десант был чистейшей диверсией?

Бультман пожал плечами, вздрогнул от боли, скривился:

– И отличной, герр Хелм... У вшивых героев, умеющих лихо взрывать рестораны, битком набитые мирными, славными гражданами, появилась прекрасная возможность помериться силами с равным противником. Теперь уже, кажется, с превосходящим. Пускай и эти подонки научатся воевать, а не просто убивать беззащитных. Пускай увидят, какого цвета их собственная кровь! Пускай кончают самоубийством, или истребляют друг друга, споря, кому предстоит сменить погибшего командира... Все равно их сбросят в море. Но до того мои десантнички отвлекут правительственных солдат, прикуют к себе внимание целого народа и заставят обывателя позабыть о нескольких незнакомых псах. Когда сражение окончится, собачки успеют посеять на острове то, чего он вполне заслуживает...

Новая болезненная судорога заставила Бультмана осечься и заскрежетать зубами. Когда страдание отступило, немец приподнялся, еще более бледный, чем прежде. Облизнув губы, он произнес:

– Окажите последнюю услугу, герр Хелм.

– А с какой стати?

– С той, что подобная услуга в нашем деле – святой вопрос. Не хочу гибнуть от правительственной пули. И от бешенства издохнуть не хочу. В конце концов, за этим вы и прибыли: отыскать меня и прикончить. Пожалуйста, выполните свое задание...

Когда я возвратился к вертолету, пилот окинул меня подозрительным взглядом.

И по дороге назад не обронил ни единого слова, хотя перед этим болтал без умолку.

По дороге в Вашингтон мне пришлось воспользоваться еще несколькими летательными аппаратами, как винтокрылыми, так и реактивными. Но все они мчали исправно и доставили меня по назначению вполне благополучно.

Я обретался в добром здравии.

Чего нельзя было сказать о бультмановских десантниках. Они продержались целых трое суток, но потом, стискиваемые правительственными войсками, поливаемые с воздуха пулеметными очередями, расстреливаемые ракетами, сложили оружие.

На четвертый день после вторжения.

(обратно)

Глава 31

Большой желтый лабрадор-ретривер, совсем еще молодой, почти щенок, прыгал и резвился поблизости, глядя на меня обожающими глазами. Сегодня он любил хозяина чуточку больше обычного, ибо сегодня я взял его на всамделишную охоту.

Хороший выдался день, чтобы стрелять уток, диких гусей и прочую водоплавающую живность: пасмурный, ветреный, невыразимо угрюмый и зловещий. Отличный день для охоты на болотную дичь.

По счастью, дождя не было, особых неудобств ни я, ни Счастливчик не испытывали.

Берт Хэпгуд привез нас к старой, отлично памятной мне засидке, шалашке на озерном берегу. Утки летели стаями, я палил беспрерывно, Счастливчик метался, точно угорелый, непрерывно извлекая из воды и принося хозяину сшибленную на лету птицу.

Он только не мог уразуметь: отчего столь дивное времяпрепровождение так скоро приходит к концу? Ведь вокруг шалашки продолжают витать настоящие армады пернатых... Непонятная порода – люди...

Я восседал на поросшем травою берегу, наскоро ощипывал добытых уток, разрезал им брюшки, потрошил и пригоршнями сыпал внутрь крупную серую соль. Еcли дичь не изжарить немедля и не сохранить описываемым способом, считайте, что не охотились вообще: даже ваша собака откажется попробовать мясо несколько часов спустя.

До фермы Берта, по правде сказать, было рукой подать, но до вечера, с другой стороны, было неблизко, а мне хотелось побродить в одиночестве... Замечу кстати: если у вас не отыщется под рукою соли, можно пользоваться наломанным еловым или сосновым лапником: тоже превосходное противобактериальное средство.

Вездеходный пикап возник неподалеку, словно из-под земли выскочил. Видимо, я слишком увлекся.

Ружье лежало рядом – разряженное. Да и патронов оставалось не больше полудюжины. Заряженные утиной дробью, они очень пригодились бы на коротком расстоянии, внутри комнаты или небольшого зала; но в открытом поле были почти бесполезны против существа двуногого, но не пернатого...

Хлопнула дверца.

– Подожди минуту, – промолвил я невозмутимо, – сейчас работу окончу – и побеседуем.

– Не торопись, – любезно отозвался женский голос.

Миссис Розалия Варек надела, по случаю вылазки во чисто поле, отличные, на заказ шившиеся джинсы и куртку из той же плотной синей ткани. Джинсы были опрятно заправлены в маленькие сапожки на высоких каблуках.

Волосы Лии падали на плечи пышной, иссиня-черной волной. Пушистые даже на вид – именно такими я и помнил их.

– Нет, нет! – засмеялась Лия, отбиваясь от Счастливчика, пристававшего с обычными знаками собачьего внимания: прыгавшего, клавшего на плечи гостье грязные, тиной перепачканные лапы, направо и налево размахивавшего влажным языком. – Ты замечательная псина, только прекрати! Я уже умывалась! Честное слово!

– Счастливчик, тубо! – распорядился я, оттаскивая Лабрадора: – Тубо, тебе сказано!.. Как ты сюда попала?

– Овдовела.

– Знаю. Прими соболезнования.

– Принято. Но имей в виду: снова оказываться замужем я не собираюсь.

– Любопытно, – протянул я, – зачем же было приезжать?

– Я не желаю замуж. Но хочу снова очутиться под защитой надежного мужчины, вселяющего страх Божий в окружающих.

– Господи, помилуй, – изрек я. – Прокатить столько миль, чтобы сообщить незначительную новость...

– Я сделалась свободной, – спокойно отпарировала Розалия, – и могу кататься где и сколько захочу. Приехала по собственному желанию. А, если не можешь угадать настоящую причину, значит...

– Значит – что?

– Значит, я появилась в этом захолустье напрасно. Я приложил всевозможные усилия, дабы отважная путешественница не разочаровалась.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Наводящие ужас

Глава 1

Мы обретались в номере гостиницы, в городе Эль-Пасо, штат Новая Мексика.

Пока надо мною трудился гример, в комнату вошел Мак. Иногда, как вы помните, он устраивает вылазки во чисто поле, но это неизменно является для окружающих и подчиненных полнейшей неожиданностью. Мак нес в руках белый, аккуратно повешенный на "плечики", летний костюм, большую стэтсоновскую шляпу, или очень удачную подделку под настоящий стэтсон, и пару белых же ковбойских ботинок. Помимо костюма, вернее, под ним, на "плечиках" висели белая рубаха, снабженная вместо пуговиц кнопками, и широкий галстук-"боло", украшенный огромным фальшивым изумрудом.

Я видал изумруды и поменьше, и подороже этой дряни, однако требовать, чтобы небогатое правительственное агентство снабжало сотрудников, намеревающихся учинить маскарад, подлинными алмазами величиною со знаменитый Кох-и-Нор, было бы неразумно.

К вышеперечисленным предметам одежды прилагались еще белые носки и белая майка с белыми подштанниками.

Ну и ну...

– Хорошее облаченьице, сэр, – объявил я. – Такими ботинками очень удобно лягаться в рукопашном бою.

– Да, – отозвался Мак. – И в гардеробной заверили, что все вещи точно подобраны по твоему размеру.

– Гардеробщики всегда в этом уверяют.

Сам командир носил неизменный серый костюм-тройку. Подозреваю, что у него собран целый комплект серых троек: разные ткани, разная плотность – для всех климатических поясов, от экватора до Арктики. Сейчас на Маке был один из тех костюмов, которые уместно использовать в умеренной зоне.

Худой седовласый человек среднего роста; выглядит, по обыкновению, сдержанным, высокомерным, нестареющим. Среди наших агентов бродят упорные слухи, будто Мак продал душу дьяволу в обмен на вечную земную жизнь. Я этим слухам не верю. Ни единый дьявол, хоть немного наделенный чувством самосохранения, с Маком не связался бы.

Уложив принесенные вещи на стоявшую у стены кровать. Мак уставился на меня изучающим взором.

– Так-с, Эрик, – протянул он. Это значило: первыми итогами гримировки мой неподражаемый командир удовлетворен, а художнику "физиономисту" при секретных разговорах присутствовать не воспрещается. Будь иначе, прозвучало бы мое настоящее имя, а не кодовое.

– Эрик-то Эрик, – вздохнул я, – но кем прикажете зваться, когда этот парень завершит обработку?

– Процветающим техасским нефтепромышленником Горацием Госмером Коди, известным также в качестве Буффало Билла[89] Коди, или просто Буффа.

– Процветающим нефтепромышленником... Звучит заманчиво. А средства на ежедневные расходы будут соответствовать образу?

Последнее замечание Мак пропустил мимо ушей, как легкомысленное.

– Мистер Коди, шестидесяти четырех лет от роду, вот-вот намерен сочетаться браком в маленькой церкви, стоящей неподалеку отсюда. Невеста: Глория-Генриетта Пирс, двадцати четырех лет; очень привлекательная особа, и довольно богатая, между прочим.

– Ага, – сказал я. – Неравный брак. Получается, мне следует предстать перед храмовым алтарем на пару с очаровательной девицей, которая будет застенчиво краснеть под белоснежной фатой? И скольких еще, по-вашему, людей удастся надуть, помимо самой невесты, а? Волшебной сказкой с переодеваниями отдает, сэр. Это лишь у братьев Гримм королевича подменяют, а невесте и невдомек...

– Не помню подобной сказки у Гримм, – заметил Мак. – Свадьба состоится безо всякой пышности, на девушке будет строгий костюм: дорогой, но вовсе не вычурный. Рассчитывать, будто собравшиеся друзья и знакомые господина Коди способны принять вас за него, было бы наивно. Подмена произойдет потом. Автомашину остановят в тихом, укромном закоулке, настоящего Горация Госмера Коди арестуют и спровадят прочь, а вы быстро займете место счастливого жениха. За рулем.

– Невеста, получается, посвящена в замысел?

Мак кивнул:

– Да.

– А сам Гораций Госмер?

– Краткое уведомление о сути дела получите чуток погодя; полное даст невеста.

Похоже, Маку было недосуг. Или не следовало выкладывать заранее все, что мне полагалось узнать.

– Фотографии жениха, надо думать, лежат перед гримером, – промолвил я. – Снимками невесты запаслись?

– Вот.

Я изучил глянцевый отпечаток.

– Но, если она, по вашим словам, состоятельна – зачем выходит за человека чуть ли не втрое старше? Таким девицам довольно стать на углу и свистнуть погромче – молодые красивые субъекты начнут сбегаться толпами.

– Повторяю, все необходимое узнаете от нее самой.

– Сэр, если ничего не путаю, наша организация вправе арестовывать – любой гражданин вправе, при соответствующих обстоятельствах; но мы держимся убеждения: хочешь задержать – вызывай полицию. Методы, преподававшиеся вами, сэр, подразумевают куда более решительные способы обезвреживания...

– Мы арестовывать не будем, – сухо заметил Мак. – Наша служба привлечена к делу только потому, что среди сотрудников есть агент подходящего роста и сложения. Разумеется, нужна личность, умеющая при нужде постоять за себя. Подозреваю, все прочие правительственные организации укомплектованы исключительно приземистыми толстяками. Всякий раз, когда нужен высоченный худой мужчина, обращаются к нам!

– О, Боже! – сказал я. – Новая дружеская любезность?

– Это зовется взаимной выручкой служб, – наставительно заметил Мак.

Он поднял трубку стоявшего между кроватями телефона, надавил с полдюжины кнопок, выждал.

– Уже почти готов, – известил кого-то Мак. – Через пять минут, Уоррен. Комната пятьсот двенадцатая. Трубка возвратилась на рычаг.

– Вы поступаете в распоряжение джентльмена, с которым я разговаривал. Мистера Уоррена Сомерсета.

– Господи, помилуй! – вздохнул я. Как правило, распоряжается нами только Мак, исключительно Мак и единственно Мак. Временами работа оказывается нелегкой, да и Мак чувствует себя, по-видимому, в положении циркача, жонглирующего сразу десятком тарелок, но зато большинство заданий выглядят очень просто: Мак показывает нужное направление, вкладывает вам в руки пистолет и кинжал и приказывает: куси!

Гример отступил, окинул меня критическим взором и сказал:

– Закончено, сэр. Настолько, насколько можно добиться внешнего сходства, работая наспех... А вы сами хотите полюбоваться?

Последняя фраза уже адресовалась мне.

– И сам хочу полюбоваться, – подтвердил я. Маленькое зеркало сообщило: я сделался полностью седым, вроде Мака, и на лице прибавилось морщин.

– Чрезвычайно респектабельная внешность, – сказал гример. – Верно ведь?

Добродушный был субъект, и работал на совесть, но я скривился. Годы брали свое безо всякого художественного вмешательства; мне отнюдь не улыбалось пользоваться услугами театрального специалиста, чтобы в одночасье одряхлеть... Даже внешне.

– Отлично, – выдавил я. – Истинный патриарх...

– Отлично, Артур, – согласился Мак. – Благодарю вас.

Он проследил, как маленький, полный художник собирает кисти, флаконы и коробочки. Проводил гримера долгим взором, подождал, пока закрылась дверь.

– Мистер Сомерсет, – еле заметно улыбнулся Мак, – начнет жаловаться на весьма отдаленное сходство меж вами и Горацием Коди. Поскольку Артур очень умелый гример и очень чувствителен к замечаниям, я не хотел говорить этого при нем.

– Да, сэр.

О моей чувствительности Мак заботился редко. Должно быть, потому, что я отродясь не работал гримером.

– Вы сделаете все, чего потребует мистер Сомерсет, именно таким образом, каким он попросит. С единственной оговоркой... Запомните: нам нужен человек, именующий себя господином Сабадо. Описанием снабдить не могу, ибо сам не знаю, как он выглядит. Почему господина Сабадо нужно изъять из обращения, вас не касается. Отправитесь в Мексику. Разъезжая по стране в качестве счастливого молодожена... гм! – едва ли это слово применительно к мистеру Коди... слушайте в оба уха; постарайтесь не упустить этого имени, если оно раздастся в вашем присутствии. Следует подозревать, сеньор Сабадо полностью причастен к одному делу, которое вам придется распутать и утрясти в Мексике. О деле расскажет Сомерсет. Если выясните личность и местонахождение Сабадо, устраните его, даже при условии, что пустите операцию, затеянную Уорреном, насмарку. Будете работать с обычным здравомыслием – власти Мексики закроют на свершившееся глаза. Мы позаботились об этом... Все понятно?

Я состроил гримасу. Опять начиналась привычная чехарда. Коль скоро Мак велит оказать другому агентству незначительную помощь, не сомневайтесь: он собирается провернуть в тени собственных коллег маленькую, а еще чаще – большую затею, требующую достаточного прикрытия. Например, вам доводится устранять сеньора Сабадо, нажившего себе врагов по обе стороны границы.

– Маленькая загвоздка, сэр, – ухмыльнулся я.

– То есть?

– Я наверняка услышу названное имя, задержавшись в Мексике до конца недели. По-испански sabado значит «суббота».

– Вот как? – нахмурился Мак. – Испанский, к сожалению, не входит в число языков, которыми я владею... Эрик!

– Да, сэр?

– Любые сообщники сеньора Субботы, или Сабадо, подлежат истреблению наравне с главарем... Да, и будьте предельно осторожны. Пожалуйста, ничего не принимайте за чистую монету, проверяйте и факты, и слова... Не все то золото, что блестит...

(обратно)

Глава 2

Кадиллаки теперь собирают не столь внушительными, сколь раньше: свадебный автомобиль Горация Гомера Коди был немного короче дома, вдоль которого катил, и даже не цеплялся дверными ручками за окаймлявшие улицу стены. Спортивная модель "альянте", с откидным верхом; такие славятся бесшумностью хода, но этого нам засвидетельствовать не удалось – к заднему бамперу машины местные мексиканцы, чьи представления о брачных церемониях ненамного отличаются от полинезийских или русских, привязали целую охапку пустых консервных жестянок. Чтобы все было "как у людей"...

Мы поджидали в засаде на расстоянии двух кварталов. Мистер Сомерсет выяснил: Буфф Коди заказал себе и молодой жене специальный номер для новобрачных в гостинице "Эль-Президенте", город Хуарес, Мексика. А достичь международного моста через Рио-Гранде миллионер мог лишь двумя или тремя путями. Улица, избранная Сомерсетом, казалась наиболее очевидным из них.

Весело скалящиеся пешеходы следили, как автомашина сворачивает в аллею, ведшую прямиком на стоянку подле бакалейного магазина, где притаились я и мистер Сомерсет со товарищи.

– Видите? Я правильно предположил, – сказал Уоррен Сомерсет. – Старик наверняка должен был прикатить сюда: отцепить грохочущую пакость, и от риса машину отряхнуть!

Еще один идиотский, чисто дикарский обычай: посыпать молодоженов пригоршнями риса. Ничего не попишешь, мексиканцы...

– Мистер Коди, – сообщил Сомерсет, – славился в молодости как лихой забияка. Не думаю, чтобы и сегодня припас револьвер, но лучше побережемся. Ибо, если припас, то может пустить оружие в ход без долгих размышлений.

Я ждал фразы в подобном ключе и воспользовался ею, дабы чуток прояснить наши взаимоотношения:

– Сдается, мистер Коди весьма достойный субъект, сэр. Мне такие по душе. Стрелять надобно, по возможности, не размышляя. Иначе другой парень возьмет и опередит.

– Ваша служба, – натянуто произнес Уоррен Сомерсет, – пользуется довольно своеобразными приемами работы, но мы считаем себя защитниками правопорядка. Мои подчиненные приучены сперва дождаться очевидной угрозы, смертельной опасности, и лишь потом прибегать к мерам радикальным!

– Любопытно, – улыбнулся я: – И как же вы намерены прибегать к радикальным мерам после того, как противник отправит вас в иной мир?

– Этот разговор, по меньшей мере, не вовремя затеян! – обронил Сомерсет.

– Напротив, сэр, – возразил я. – В самый раз! Мне, понимаете ли, предстоит орудовать совместно с вами и вашими людьми; посему давайте-ка установим несколько основных правил. По-моему, угроза есть угроза: очевидная, нет ли – не играет роли. И я не жду, пока она сделается смертельной. Не собираюсь рисковать жизнью, выясняя: шутит парень или осерчал всерьез. Благодаря этой здравой школе мысли, сэр, я и дожил до своих лет, подвизаясь на отнюдь не самом безопасном поприще... А следовательно: если ваши мальчики вздумают приближаться ко мне, пускай подходят по всем правилам и весьма осторожно. Лучше всего – с пустыми руками. Разрешается держать в них только служебное удостоверение, раскрытое и поднятое. Пусть не пробуют выскакивать из кустов и кричать "пиф-паф"; и уж, конечно, пусть не вздумают размахивать поблизости от меня огнестрельными приспособлениями любых видов.

Сомерсет негодующе прочистил горло.

– Направленное в мою сторону дуло, – продолжил я, – будет расцениваться в качестве предмета чрезвычайно грозного, даже если направляющий произносит успокоительные и дружелюбные речи. Слушать я не буду. Я просто спущу курок. Пожалуйста, сэр, уведомьте об этом всех и каждого.

Разумеется, я преувеличивал. Блефовал, изображал прожженного сорвиголову и безжалостного кровопийцу. Но изображал преднамеренно. Мир кишит людьми, не способными поинтересоваться "который час?" без того, чтобы попутно не вынуть из кармана "магнум" триста пятьдесят седьмого калибра. Коль скоро в организации Сомерсета имелись подобные особи, Сомерсету пришлось бы вербовать им замену. И следовало предупредить временного начальника загодя, чтоб не вознамерился негодовать по поводу моей невоспитанности.

А еще мне требовалось поглядеть, как примет Уоррен Сомерсет рассчитанную дерзость.

Уоррен явно хотел осведомиться: откуда я взял, будто обязательно и непременно должен победить, ввязавшись в перестрелку с одним из его молодцев? Но тут же осекся, сглотнул и ответил:

– Вы совершенно правы: несчастные случаи нужно исключить. Люди будут поставлены в известность о различных точках зрения на оперативную работу...

Вот и славно. Я требовался Уоррену Сомерсету; кажется, я был единственным, способным более-менее удачно перевоплотиться в Горация Госмера Коди. Но выяснялась немаловажная подробность: я требовался не просто, а позарез. Настолько требовался, что лощеный хлыщ даже наступил на горло собственной гордости, не стал затевать оправданную перепалку с наемным сотрудником.

Полутора часами раньше он ввалился в гостиничный номер с видом великого белого завоевателя, милосердно дозволяющего голодным и вшивым туземцам не шлепаться на колени при его появлении. Остановился, прищурился, обозрел меня.

– Отлично! – сказал Сомерсет. – Очень, очень хорошо. Поразительное сходство.

Приблизившись, он протянул мне руку. Царственным, неторопливым жестом, словно ждал, что я не пожму предлагаемые пальцы, а поцелую.

– Вы мистер Хелм?

– Да, сэр.

Я украдкой подмигнул Маку: реакция Сомерсета была отнюдь не той, которой Мак ожидал.

– Мэттью Хелм, сэр, к вашим услугам. Руку Сомерсета я пожал крепко, однако не чересчур крепко. Старшие командиры весьма любят обращение "сэр" и весьма не любят медвежьих рукопожатий. Полезно явить немного такта, особенно, если это ничего не стоит.

Обозрев присутствующих и удостоверившись, что знакомство состоялось благополучно. Мак двинулся к двери, бросив на прощание:

– Объясняйте сами, Уоррен; я тороплюсь на вашингтонский рейс.

Я изучал своего будущего босса. Красивый человек с округлым лицом и ослепительно белыми зубами. Среднего роста, среднего сложения, Уоррен Сомерсет явно трудился, не щадя усилий, дабы сохранить густой загар и стройную фигуру. Но его талия чуток полнела, и Сомерсет явно этому огорчался. Так я думаю.

Каштановые волосы, тщательно промытые и высушенные феном, да не дома – в парикмахерской. Темно-красная пиджачная пара, из синтетической, слегка глянцевитой ткани. Розовая спортивная рубашка.

И трехдневная щетина.

Среди молодых межеумков, насколько понимаю, это последний крик моды. Принято выглядеть так, словно лишь нынешним утром очнулся после трехдневного запоя и еще не в состоянии провести бритвой по щекам. Образ Блаженного Бродяги. Но младшему поколению, по крайности, не зазорно порезвиться, и к лешему все устарелые приличия!

А вот какого хрена высокопоставленный бюрократ позволяет себе подобные выкрутасы, было непонятно. С минуту я ломал над злополучным вопросом голову и, наконец, сообразил, в чем собака зарыта. Сомерсет, подобно плохо кончившему Понсе де Леону, пытался пить из источника вечной юности, да только на другой манер. Уповал, что шоколадная кожа, блестящий костюм и дурацкая поросль на физиономии введут окружающих в прочное заблуждение касаемо сомерсетовского возраста, который составлял примерно пятьдесят с хвостиком. Эдакий прилизанный мальчик-переросток... Мысль о службе под началом субъекта, непрерывно и тщательно пекущегося о своей внешности, не могла ободрять, ибо такие субъекты весьма редко бывают умны. Стариться, дорогой читатель, никому не сладко, но годы приносят нам не только горести, а и преимущества, о коих побеседуем как-нибудь потом... Я поймал холодный, проницательный взор Сомерсета и уразумел: он преднамеренно производит на меня такое впечатление. Пожалуй, изрядно постарался ради этого. Уоррену зачем-то хотелось казаться недалеким, напыщенным олухом.

Классический прием, и я сам не единожды им пользовался, чтобы тем нежданнее огорошить неприятеля впоследствии. Но здесь-то речь идет о сотрудничестве?..

– Давайте выпьем и устроим военный совет, – любезно предложил пришелец. – Ваше досье изучено, известно: Хелм отдает предпочтение мартини, однако за неимением гербовой мирится и на простой. На шотландском виски.

Я принял протянутый стакан шотландского. Сомерсет похвалялся проявленным усердием, проделанными изысканиями, но также и следил: охотно ли я соглашаюсь в ответственные минуты клюкнуть? Себе командир налил минеральной воды "Перье". Быть может, не употреблял спиртного, быть может, хотел полнейшую четкость мышления сохранить – понятия не имею. Да и роли это не играло.

Не я просился на его службу – он пришел к нам и попросил ссудить хорошим агентом. Любые претензии, посему, отвергались. Не нравится Эрик – пускай подыщет иного Горация Госмера Коди. Я не возражаю...

– По-прежнему ничего не понимаете? – осведомился Уоррен Сомерсет.

– И не стремлюсь, – ответил я. – Зачем попусту расходовать мозговые силы, сэр? Вы с минуты на минуту все поясните сами.

Сомерсет выдерживал долгую паузу. Я пожал плечами:

– О'кей, предвидится путешествие в Мексику. Но с наркотиками оно не связано.

Резко подняв глаза, Уоррен спросил:

– Почему решили так?

– Потому что ради наркотиков мой командир и пальцем не шевельнет. Он говорит: бороться против марихуаны и кокаина – все равно, что против спиртного бороться. Помните, как ввели, а потом отменили сухой закон? Природу можно выкидывать в дверь, но природа непременно ворвется в окно... Рисковать агентами ради заведомо бессмысленного предприятия Мак не станет.

– Да, – заметил Сомерсет, – идеализм вашей организации не присущ.

Уму непостижимо: люди, которые поскупятся протянуть нищему доллар и спасти его от голода – Сомерсет не выглядел особо щедрой личностью, – готовы истратить миллионы долларов, дабы отнять у того же нищего затяжку марихуаной: быть может, единственную радость на свете.

– Идеализм ищите в иных местах. Итак, остаются оружие либо политика. Не думаю, что правительство посылает меня разыскивать легендарное золото ацтеков. Оружие или политика. Техасский миллионер способен увязнуть коготком и там, и там...

Уоррен одобрительно кивнул:

– Очень здравое рассуждение, Хелм. Отвечаю на вопрос – если ваша последняя фраза его предполагала: мистер Коди в скором времени прекратит числиться миллионером, коль не предпримет быстрых и очень решительных мер. Быстрых, решительных, прибыльных. Падение расценок на сырую нефть застало его врасплох.

– Понимаю. Коди, стало быть, нужно mucho dinero.[90] И каким же образом он рассчитывает получить искомое?

– У него, кажется, двоякая стратегия. С видами на будущее, лучшим решением выглядит богатая жена. Однако свадьба и дальнейшее выжимание денег из дражайшей половины – дело не слишком быстрое. Обустраивая свой брак, мистер Коди обратил взоры на Мексику, чтобы заработать... м-м-м... шальной доллар... Что вам известно касаемо обстановки в Мексике?

Я пожал плечами.

– Боюсь, немного.

– Основным инструментом политической борьбы в этой стране испокон веку служило ружье. Почти всю мексиканскую историю после ухода испанцев писали винтовочным дулом. И человек, способный продать оппозиции приличную партию штурмовых винтовок "М-16" с надлежащим запасом патронов – о более тяжелом оружии даже не говорю, – заработал бы... Впрочем, основные противники нынешнего правительства едва ли захотят развязывать гражданскую войну, а вот среди мелких террористических групп охотники вооружиться есть. Найти сборище головорезов, имеющих достаточные средства, непросто, но возможно. И Коди, по-видимому, решил укрепить свое финансовое положение именно таким образом, дожидаясь, пока супругины денежки начнут работать на его компанию. Коди требуется сделка, сулящая большой доход. Наличными.

Я безмолвствовал. Сомерсет хихикнул:

– Мистер Гораций Госмер Коди условился о ней с маленькой, но достаточно богатой группой, именующей себя Национальной Партией Свободы – по-испански звучит как Partido de la Liberacion Nacional, PLN. Сколько можно судить, оружие уже отправлено заказчикам.

– Каким путем и как?

Сомерсет поколебался.

– Неизвестно.

– Полагаю, это мне и предстоит выяснить? – осведомился я. Уоррен Сомерсет кивнул.

– Да. Это – главная ваша цель...

* * *
Поджидая в засаде, мы увидели двух человек, одного – маленького, другого – длинного, аккурат с меня ростом и комплекцией. Оба носили серые аккуратные костюмы-тройки. Они возникли откуда-то из-за стоявших близ бакалейного магазина автомобилей и проворно двинулись к затормозившему кадиллаку.

Шагали ребята в ногу и вровень, что,учитывая изрядную разницу в росте, было нелегко.

Гораций Госмер Коди, освободивший машину от гремучих и сыпучих украшений, распрямился и посмотрел на гостей, которые были уже почти рядом. Смотрел миллионер спокойно, глазами человека, гадающего: кто приближается и чего желает. Никаких иных мыслей на его физиономии я прочесть не мог.

Сходство между мною и хитрым техасским жуликом наличествовало и впрямь, однако весьма и весьма отдаленное. Обветренный, выдубленный непогодой уроженец Дикого Запада, заметно тяжелее и плотнее меня Седая щетина покрывала изрезанные морщинами щеки Любой, хотя бы раз повидавший старого нефтепромышленника, не перепутал бы нас и во мраке ночном.

Изучив предъявленные удостоверения, Коди пожелал было возмутиться, но гости быстро и сноровисто развернули его кругом и сковали миллионеру запястья наручниками. За спиною сковали, между прочим.

"Для субъекта, повидавшего всякое, мистер Коди подчиняется на диво спокойно", – подумал я. Впрочем, нельзя же и в день собственной свадьбы непрерывно держаться за револьверную рукоять, или в кулачную схватку ввязываться при первом удобном случае! Женщина, облаченная белым костюмом, выбралась из автомобиля и следила, как новоиспеченного супруга уводят прочь, поддерживая под локти.

Выражение лица ее оставалось непроницаемым.

– Пойдемте, Хелм, – позвал Уоррен Сомерсет. – Вернее, мистер Коди. Разрешите представить вас миссис Коди.

(обратно)

Глава 3

Дама была поистине сногсшибательна, если произведения искусств бывают сногсшибательными. И портной, и родители потрудились на славу.

Белый жакет, который Глория носила безо всякой блузки, обладал глубоким вырезом, пикантно открывая точеную шею и чуток обнажая высокую грудь. Он расширялся книзу, подчеркивая тонкую, почти осиную талию и крутые бедра, а прямая обтягивающая юбка выгодно подчеркивала очертания ног.

Синие глаза, слегка приподнятые скулы, безукоризненно прямой нос. Губы в меру напомажены и при случае, решил я, способны чарующе надуваться. Что ж, богатые тоже капризничают. Почаще нас, грешных.

Глория Коди, в недавнем девичестве Глория Пирс, коротко и небрежно кивнула, отвечая на приветствие Сомерсета.

– Надеюсь, вы уладили юридические сложности? – полюбопытствовала она. – Гадко было бы думать, что даже один-единственный час провела замужем за... за этим существом.

– Успокойтесь, – объявил Сомерсет. – Брачную церемонию признают недействительной, об этом уже позаботились.

Глория фыркнула.

– Еще улыбаться ему пришлось подобающим образом! Хорошо, верю на слово...

И милостиво обратила взор на меня.

– Как зовут этого?

– Подлинное имя вам ни к чему, госпожа... Коди. Женщина удрученно вздохнула.

– Да, придется некоторое время пожить под собачьей кличкой... Пока ваш человек не завершит нужную работу, верно?.. Сходство не ахти какое, признаться.

– Ему не потребуется обманывать никого из близких знакомых мистера Коди.

– Вы поставили агента в известность, что, если он вздумает принимать мнимое супружество всерьез, договору конец?

– Поставил.

– Тогда чего же мы дожидаемся? – Впервые за время беседы женщина обратилась прямо ко мне: – Гораций всегда водит сам, поэтому забирайтесь-ка за баранку.

– Слушаю, сударыня!

Я помахал рукой Сомерсету, в нежную дружбу коего не слишком-то верил, и утопил педаль акселератора. Свадебный ковчег был, разумеется, оснащен автоматической передачей, а я их терпеть не могу; зато и приборами обладал полезными, а не просто россыпью весело мигающих лампочек возле рулевой колонки. Неплохая оказалась машина.

Стоянка скрылась из виду.

– Хелм, – представился я. – Мэттью Хелм. Красавица резко повернула голову.

– Вас так зовут? Я кивнул:

– К чему знать, ни к чему... Старая добрая игра в секретность. Чушь собачья...

– Куда вы правите? – перебила Глория. – В Хуарес нужно вон по той дороге!

– Мы не поедем в Хуарес.

– А гостиничный номер?

– Буфф Коди и секунды не собирался останавливаться в Хуаресе. Ему надо было повстречать кое-кого в мексиканском городке, именующемся Кананеа, это примерно двести миль на запад отсюда. Хотите – верьте, хотите – нет, но встреча назначена в ресторане "У мистера Грина". Славное, чисто испанское название, правда?

– Не понимаю...

– А потом уж Коди собирался провести ночь в гостинице "Гайдара", город Эрмосильо – это еще в ста пятидесяти милях от Кананеа. Если повезет, управимся, и далее ночью особо катить не придется: в Мексике никому не рекомендую разъезжать по ночам.

– Я не одета для долгих странствий в машине, – сказала Глория.

– А Коди учел и это. Кому пришло бы на ум, что намечается длительный обманный маневр, коль скоро капризная молодая жена расфуфырилась в пух и прах?

Дама нахмурилась и недовольно спросила:

– Откуда вы знаете о намерениях Коди?

– Понятия не имею, – осклабился я.

– То есть?!

– Понятия не имею, откуда взялись данные. Должно быть, использовали доносчика из числа близких вашему... господину Коди людей. А мне просто сообщили то, что вы сейчас выслушали, вот и все.

– Мистер Сомерсет сказал, Коди собирался контрабандой переправлять в Мексику армейское оружие... Брр-р-р! Как я ненавижу винтовки, пистолеты и прочую мерзость!

Я мысленно застонал и не отозвался. Мое везение: чуть ли не при каждой операции сталкиваешься с психопаткой, ненавидящей предметы, предназначенные для самозащиты и атаки. В сущности, женщине, созданию хрупкому и, за редким исключением, не способному постоять за себя кулаками, следовало бы глядеть на пистолеты и револьверы гораздо снисходительнее. Поди угадай, когда пригодится в темном переулке маленький пяти– либо шестизарядный друг, когда одно-единственное движение указательного пальца выручит из беды... Но женщины просто не размышляют о подобном.

Вместо этого я сказал:

– Гораций? Так вы его называли?

– Всю жизнь звала дядюшкой Буффом. А перед свадьбой условились: будет Горацием. А он обращался ко мне "Глори".

– Рад познакомиться, Глори.

Дама неохотно улыбнулась.

– Рада познакомиться, Гораций.

Улыбка исчезла.

– Я действительно терпеть не могу винтовок, пистолетов и всяческого насилия. Думаете, предала бы его, будь иначе? Даже невзирая на...

Глория умолкла.

– Невзирая на?..

– Потом. Позже поговорим о причинах... А теперь попробую отдохнуть. Легко, думаете, разыгрывать Далилу?

* * *
Мексиканскую границу мы пересекли без сучка, без задоринки. В южных краях таможенники обычно задерживают лишь две разновидности проезжих американцев: либо скупердяев, у которых пальцы трясутся при мысли о расставании с несколькими долларами, либо юродивых остолопов, считающих, что предлагать иностранному пограничнику маленькое денежное вознаграждение за тяжкие труды – безнравственно, безнравственно, безнравственно!

Скупостью я не отличается – в особенности, на казенный счет, – а юродство у Мака не в чести, посему шлагбаум остался позади во мгновение ока.

– Зачем швыряться деньгами направо и налево? – с негодованием спросила пробудившаяся Глория. – Конечно, вы знаменитый эксперт по мексиканской части; но даже мне, простофиле, было видать, что солдатня помирилась бы на долларе или двух. Неужели в смете ваших расходов предусматривается ливень пятидолларовых купюр?

– Вот истинная блюстительница семейного кошелька! – хмыкнул я. – Продолжайте в том же духе, голубушка. Никто не усомнится: мы – подлинная супружеская пара.

Вознамерившись было парировать ядовитую фразу, Глория внезапно осеклась и произнесла:

– За курсом бы нашим лучше присматривали, господин рулевой! Впереди, похоже, отнюдь не магистральное шоссе. Хоть бы только здешние дороги не сделались еще паскуднее прежнего...

Она была всецело права. Пожалуй, я и впрямь свернул не туда, позабыв, что мексиканские дорожные указатели очень трудно отыскать невооруженным глазом. В тех случаях, разумеется, когда указатели установлены вообще.

Звать меня знаменитым экспертом по Мексике было опрометчиво. Хотя я и провел молодость в пограничном штате Новая Мексика, хотя и совершал с тех пор частые вылазки в сопредельное государство, мой испанский находится чуть ли не в зачаточном состоянии. Последний визит соседям я наносил примерно десять лет назад и позабыл даже то немногое, что помнил о южной стране.

Господи, помилуй! Внезапно я осознал: последняя поездка тоже была связана со служебным поручением... Хороший образ жизни вы себе избрали, мистер Мэттью Хелм... Да, я следовал из Дугласа в Агуа-Приету. По-нашему, Темные Воды...

Мы достигли невзрачной, полунищей городской черты, которую впору было бы именовать околицей. Домишки из адобовых кирпичей, штукатурка – там, где ее вообще потрудились нанести – отваливается кусками и целыми пластами; улицы молено при известном воображении считать мощеными, но баранкой нужно вертеть на совесть, если не хочешь угодить в одну из многочисленных выбоин, смахивающих на волчьи ямы.

Прямо за границей домов начиналось тучное коровье пастбище.

Как справедливо заметила мнимая супруга, за магистральное шоссе эти места можно было принять разве что в горячечном бреду. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и покатил назад, высматривая хоть кого-нибудь из трущобных жителей. Минуты две спустя мы поравнялись с бездельником, подпиравшим стену своей хибарки и доброжелательно помахавшим рукой: сеньор, вы едете вспять по улице, где разрешено лишь одностороннее движение! Поди пойми, где оно здесь одностороннее... В лучшем случае, намалюют на дощечке невзрачную стрелку – вот и весь дорожный знак.

Я нажал кнопку, электрический мотор плавно и быстро опустил боковое стекло. В кадиллаке, похоже, все, кроме двигателя, управлялось посредством электричества – не кадиллак, а "Наутилус", построенный капитаном Немо...

Перегнувшись через колени Глории, я заорал во всю мочь:

– Кананеа, por favor!

Бездельник приблизился, недоумевающе хмуря брови. Кажется, мое произношение оставляло желать лучшего: парень явно силился разобрать, куда стремятся туристы. Я повторил: медленно и четко. Бездельник просиял, в сумерках блеснули все тридцать два зуба.

– А-а-а, Cananea!

Быстро жестикулируя, он втолковывал мне с пулеметной скоростью, где именно я утратил правый путь, и куда следует возвратиться, дабы исправить допущенную оплошность. Полагаю, мексиканцы сами должны решать, на каком языке объясняться – испанском или мексиканском, – но, разговаривая с приезжими тугодумами-гринго, могли бы чуток поубавить прыти, да и словечек сельских поменьше вворачивать.

Впрочем, язык жестов, или, по-научному, "первая сигнальная система", облегчил мне беседу. Я рассыпался в благодарностях и тронул автомобиль.

На Глорию этот лингвистический подвиг ни малейшего впечатления не произвел.

– Великолепно, – промолвила она с изрядной примесью издевки. – Меня пытаются убить, чуть ли не силком вовлекают в авантюру, вынуждают представляться женой человека, впервые повстречавшегося нынче поутру, а этот ходячий путеводитель и несокрушимый защитник, получается, не способен миновать первый попавшийся вшивый городишко, не справившись о направлении у забулдыги подзаборного! Да еще как справившись! Полчаса на пальцах объяснялся, полиглот несчастный...

– Кто пытается убить? – спросил я резко.

– Пожалуй, придется рассказать, – улыбнулась Глория, но лучше не перегружать ваши мыслительные способности, не то они, хлипкие, окончательно поникнут и не дадут нам выбраться на шоссе...

(обратно)

Глава 4

Все же я отыскал упомянутое шоссе и совершил предписанный поворот. Город Агуа-Приета остался позади. Мексиканский ландшафт выглядел угрюмым и диким. Все окрестности были покрыты низкорослым колючим кустарником вперемешку с кактусами. Юго-западная растительность заботится о самозащите весьма основательно.

Шоссе было узким, извилистым, наспех и скверно асфальтированным. По счастью, подвески у нашего "альянте" оказались упругими и выносливыми.

Что ж, я катался по худшим дорогам в гораздо менее удобных автомобилях...

День выпал солнечный, и небо сверкало ослепительной синевой, и окрестный воздух был столь прозрачен, что холмы на далеком горизонте обрисовывались не менее резко, чем высившиеся поблизости. Я правил машиной и размышлял о своем.

Лощеный господин Сомерсет, молодящийся обладатель трехдневной щетины, отнюдь не принадлежал к числу субъектов, которым я склонен доверять безоговорочно, хотя Глория, по-видимому, проглотила его наживку вместе с крючком, леской и поплавком. Если речь заходит о работе, я вообще доверяю лишь одному человеку – Маку, да и то изредка и не всецело. Ибо даже Мак не раз, и не два, и не три, между прочим, водил меня за нос.

И сейчас водил.

Отправил на задание, предупредив: ничего не принимай за чистую монету. Сказал достаточно, чтобы я не испортил дела, преждевременно схлопотав пулю, не то нарвавшись на клинок или по голове получив тяжелым предметом.

– ...Свадьба наша, – говорила Глория, – была скорее браком по расчету, чем любовной затеей. В конце концов, Коди в буквальном смысле годится мне в отцы: ровесник покойного папеньки. Я знала его с пеленок, с моих пеленок, разумеется. Они с папой трудились бок о бок и числились партнерами задолго до того, как я родилась... Добрый старый дядюшка Буффи! И все эти годы я верила: он честен, заботлив, добр. Конечно, о влюбленности и речи не шло; но Коди был испытанным, доверенным другом – надежным, словно утес.

– Тогда с какой стати?..

– Я ни о чем не подозревала; и когда заподозрила, не знала сперва, куда обратиться, кому рассказать... В полицию идти? Меня просто выслушали бы да вежливо спровадили вон: еще одна дурища впадает в истерику накануне свадьбы. Гораций, не забывайте, считается добропорядочным и уважаемым членом общества... Я сама не верила до конца, покуда мистер Сомерсет не доказал: Коди намеревается...

Глория сглотнула.

– После этого у меня просто выбора не оставалось. Надо было сотрудничать, верно? Вытерпеть брачную церемонию, чтобы мистер Сомерсет сумел незаметно подменить моего жениха. Правда, в толк не возьму, зачем ему эдакое потребовалось.

– Хочет разыскать пропавшее из виду оружие, – ответил я. – То, которое Коди переправил в Мексику. Предположительно, мы кое-что разузнаем, повстречав парня, дожидающегося Горация в Кананеа.

Выдержав коротенькую паузу, я прибавил:

– Стало быть, с пеленок знаете его?

Глория глубоко вздохнула.

– Вы знаете, что отца убили здесь, в Мексике?

– Да... Насколько понимаю, после гибели мистера Пирса в здешних краях, с вами начали приключаться загадочные и неприятные вещи на севере, в Эль-Пасо? Такие неприятные, что в конце концов пришлось броситься на шею доброму старому дяде Буффу и поплакаться ему в жилетку? Друг и партнер покойного, почти родной человек...

– Правильно, – выдавила Глория, – и какой же я дурой оказалась! Но кто бы мог подумать?.. В то время это было вполне естественно. Я просто ринулась к нему в контору... перепуганная до полусмерти, ошалевшая... Отца не стало, на меня форменную охоту начали... Разревелась и выложила все без остатка. Дядя Буфф любезно протянул собственный носовой платок – точно, как прежде, когда я с лошади слетала, – порасспросил, посочувствовал. Потом велел не беспокоиться: он попросит надежных людей присмотреть за мною и поберечь от неприятностей. И развернул меня, и к двери подтолкнул, и по заду похлопал – точно встарь... Да только я ведь уже не маленькой девочкой была. И внезапно мы оба это поняли.

– В детстве он пытался вам... э-э-э... знаки особого внимания оказывать?

Глория помотала головой.

– Нет. Я неизменно целовала его при встрече и прощании – как близких родственников целуют, – но и только. Он же чуть ли не членом семьи числился, дядя Буфф. И на коленях у него сидеть любила... Но ничего больше... Нет, никогда... Хотя буквально вчера Коди признался, что едва умудрялся сдерживать свои руки на протяжении полутора десятков лет... Я была такой сла-авной ма-алень-кой красо-о-ткой! – передразнила она тягучий техасский выговор. И печально улыбнулась: – Дети к таким вещам почти нечувствительны. Господи, помилуй, он был папиным другом и ровесником! И мне в голову не приходило думать о Коди иначе! До того дня... Впрочем, в тот день мы ни словом лишним не обменялись.

– Речь о браке завели позже? – задал я совершенно лишний, дурацкий в очевидности своей вопрос.

– Конечно... В первый раз, когда меня чуть не убили после папиной гибели, я решила: случилось обычное дорожное происшествие. Какой-то сумасшедший правил пикапом и столкнул меня в кювет. Канава, по счастью, была неглубокой, даже мерседес не пострадал: попрыгал немножко на рессорах и остался цел. Аварийную группу вызывать не пришлось, двое проезжих водителей взяли машину на буксир и вытянули в два счета... Я, само собою, злилась неимоверно; твердила, что таким шоферам, как этот чертов лихач, только в палате для буйнопомешанных и место. Ни секунды не думала, что несчастный случай подстроили специально.

– Понимаю.

– Но той же ночью зазвонил телефон: "Вам повезло, голубушка, но в следующий раз подохнете, как и папенька ваш ненаглядный".

Глория смолкла и некоторое время смотрела вперед, словно заново переживала случившееся.

– Голос был мужским или женским?

– Наверное, мужским, но звучал, как хриплый шепот.

– В полицию обращались?

– Да, но полиция не желала принимать случившегося всерьез. Я не пострадала, машина целехонька, по телефону позвонил хулиган или шутник – их повсюду хватает. Но три-четыре дня спустя я позавтракала и собиралась уехать. Утро выдалось холодное, промозглое; ночью припустил дождь, а потом ударил морозец. Наклоняюсь проверить: не примерзли, часом, "дворники" к ветровому стеклу? Вдруг позади – пиф-паф! Знаете – классический "пиф-паф": хлопок и эхо. Подымаю глаза – в машине дырка, чуть ли не со мною рядом. Застываю от ужаса; потом кидаюсь в дом, запираю за собою дверь...

– Второй выстрел последовал?

– Нет. Я сразу позвонила в полицию. Тут уж они зашевелились. Автомобильные аварии, хулиганские звонки – одно дело, но пальбу фараоны расследуют по всем правилам. Они примчались пять минут спустя, измерили все вокруг, вычислили траекторию, определили, что стрелок находился на пустыре, ярдах в двухстах от моего дома. Но там все заросло бурьяном, и пустую гильзу отыскать не сумели.

– Скорее всего, парень забрал гильзу с собой. Коль скоро набитым болваном не был... А пулю нашли?

– Нет Машину прошило насквозь, слева направо. Обе двери понадобилось чинить, и влетело это в немалые доллары, не сомневайтесь. А пуля миновала гараж и улетела неведомо куда. О шальных огнестрельных ранениях никто не сообщал, значит, никто не пострадал. Полицейские объявили, что отверстия соответствуют двадцать второму калибру, и сцепились по поводу того, какой патрон использовался: центрального боя или бокового огня. Решили, будто центрального боя: дескать, мощность велика. Надеюсь, вы понимаете, в чем дело. Я – нет.

– Одинаковые пули бьют с различной силой, в зависимости от порохового заряда и способа, которым порох поджигается. Заряд, воспламеняемый по принципу "бокового огня" ощутимо слабее.

Глория облизнула губы и продолжила:

– Я битый час набиралась храбрости, чтобы выйти из дому, а потом вздрагивала при всяком громком звуке, особенно, услышав автомобильный выхлоп. День прошел ужасно, а около полуночи – опять звонок. Тот же хриплый шепот в трубке: "Вам везет, но ведь не бесконечно же будет везти! Папеньке, например, не повезло..." Теперь голос был уже несомненно мужским. Я не стала вызывать полицию: на ошибках учатся. Приняла снотворное, а поутру побежала к дяде Буффу. Остальное вам известно.

– Да, Коди погладил вас по голове... прошу прощения, по заду потрепал, и обещал позаботиться...

Глория скривилась.

– Да, конечно. Только на следующую ночь я попыталась покончить с собою.

(обратно)

Глава 5

Американские туристы повествуют о мексиканских водителях с неподдельным ужасом. Я не принадлежу к числу шоферов, убежденных, будто на дорогах Мексики шныряют исчадия преисподней. Просто две автомобильных философии резко различаются. Американец садится за руль, дабы чувствовать себя в безопасности; перемещению в пространстве отводится роль второстепенная. Мексиканец забирается в машину, чтобы добраться до нужного места, а уцелеет при этом или нет, зависит исключительно от благосклонности богов. Я не занимался бы тем, чем занимается, если бы ценил собственную шкуру сверх разумного предела; и посему я извлекаю из путешествий по мексиканским шоссе немалое удовольствие. Невзирая на оживленное движение, мы домчали до Кананеа довольно быстро – даже по никчемной, покрытой рытвинами шоссейной магистрали.

Мистер Сомерсет поведал мне об утрате, постигшей новоиспеченную миссис Коди. Вильям Уолтер Пирс, шестидесяти двух лет, известный среди приятелей как Билл; бывший супруг Генриетты Барстоу Пирс, умершей от рака восемь лет назад; отец Глории-Генриетты Пирс, погиб за месяц до нашего совместного странствия. Погиб вместе со своей спутницей, Миллисент Чарльз, сорокавосьмилетней вдовой.

Убийство совершили подле шоссе, ведущего от города Масатлана, штат Синалоа, Мексика, до города Дуранго, штат Дуранго, Мексика.

Пирсовский линкольн заметили из зеленого грузовика, принадлежавшего аварийной службе, чьи машины буквально рыщут по мексиканским дорогам. Полицию вы приметите лишь изредка, зато этих ангелов-спасителей, прозванных "Зелеными Ангелами", повстречаете на каждом шагу. Что ж, и на том спасибо.

По сути, первыми разглядели случившееся не спасатели, а стервятники, zopilotes. Экипаж грузовика быстро определил: птицы увлекаются отнюдь не обломками автомобиля, изуродованного так, словно по нему кувалдой прошлись, а лежащими рядом телами.

Бумажник мистера Пирса и кошелек миссис Чарльз лежали неподалеку, дочиста опустошенные. Пропали обе пары американских часов, очень ценимых в Мексике, и все драгоценности до единой. Чемоданы и сумки вытащили из багажника, выпотрошили, искромсали ножами, бросили валяться.

По-видимому, Пирс пытался обороняться: удар мачете перебил правую руку, вторым ударом бедолаге разнесли череп. Женщину раздели и надругались над нею, прежде чем убить. Лезвие мачете обезглавило миссис Чарльз, предварительно поставленную мучителями на колени.

Мексиканские власти всполошились и признали: да, в горах Сьерра-Мадре, они же Сьерра-Мадера – по-нашему, Лесистые горы, затаилось немало разбойников. Тем не менее, продолжил правительственный обозреватель, принимаются весьма решительные меры для того, чтобы в будущем туристы могли путешествовать по стране без малейших помех. На мексиканском шоссе, объявил он, можно чувствовать себя в такой же безопасности, как и на любой улице Нью-Йорка.

Для всякого, кто хотя бы немного знаком с улицами Нью-Йорка, подобное заверение звучало малоутешительно...

– И?.. – недовольным голосом осведомилась моя мнимая жена.

– Что – и?

– Расспрашивать не собираетесь?

– О чем, простите?

– Пыталась ли я покончить с собою на самом деле?

– Вы на самом деле пытались покончить с собою, миссис Коди?

Глория состроила гримасу:

– Неужели смахиваю на самоубийцу?

– Не слишком. Но что, все-таки, случилось?

– Я рано легла спать. И оставалась в доме одна. Служанка приходит и уходит, а дворник, само собою, не караулит у входа... "Легла спать" не совсем точно сказано. Лечь-то я легла, но вот уснуть не сумела...

– Продолжайте.

– Все мерещились незнакомые звуки. Знаете, как это бывает – ночной дом, ни души вокруг, и все время что-то непривычно поскрипывает, постукивает... Я повалялась немного, а потом встала и пошла осмотреться.

– Безоружная?

– Говорила же, – раздраженно процедила Глория, – что ненавижу любые стволы!

– Понимаю. Продолжайте.

– Продолжаю. Обошла весь дом – никого. Возвращаюсь в спальню, скидываю шлепанцы и халат, направляюсь в ванную... мочевой пузырь облегчить. Пройти нужно было по коридору, на стене которого висят платья, плащи и тому подобное. Как только я достигла ванной и подняла руку к выключателю, позади раздался шорох... Должно быть, визитер забрался с черного хода, пока я слонялась и выискивала источник неясных звуков.

– Наверное, первым к вам проник сообщник. Это зовут ложным маневром.

– Не думала я ни о каких сообщниках, – раздраженно сказала Глория. – Образина, которая в зеркале возникла, всякие мысли напрочь могла отшибить. Он распахнул висевшие на стене платья, возник, ухватил меня сзади, сдавил шею. Хитрым приемом, наверное, борцовским. Нащупал нужную точку пониже уха – и все. Я очнулась на больничной кровати.

Н-да. Мы с Глорией обитали в различных мирах. Пережив два покушения на свою особу, я в любом, сколько-нибудь сознательном возрасте, первым делом добрался бы до отцовских оружейных запасов и даже в сортир не отправлялся, не заткнув предварительно за пояс крупнокалиберный револьвер. С изумлением убеждаюсь: другие люди – особенно представительницы прекрасного пола – в похожих обстоятельствах просто не способны вести себя здраво. Наверное, поэтому и служу у Мака я, а не они.

– И что же? В больнице заявили, будто вы пытались покинуть этот свет по собственной воле?

– Да, конечно! Будучи подавлена отцовской смертью, размышлявшая о жуткой участи, постигшей Миллисент Чарльз – чтоб ей! – угодившая в случайную аварию и чуть не подстреленная пьяным хулиганом; избалованная, выросшая в неге и холе девочка решила искать выход в лучший мир... Провались они, мозгоправы паршивые! Остроумцы паскудные! Вам, конечно, весело, да только мне было не до смеха. Меня обнаружили, понимаете ли, наглотавшейся таблеток. Снотворного! Накачавшейся барбитуратами! Которые, разумеется, насильно скормил нападавший.

– Ага... Потом появился добрый дядюшка?

– Угадали. Принес букет, начал сочувствовать. Полиция, кстати, не обнаружила в доме ни малейших следов какого-либо вторжения... Буффи утешил меня, пообещал: в дальнейшем все будет чин чином... Старая сволочь действительно разыграла отличный спектакль – учитывая, что именно он, и никто иной, подстроил мою "попытку самоубийства"! Дабы сразу после этого своевременно позвонить, не услыхать и намека на ответ, всполошиться, приехать, потоптаться у входа – и потом решительно высадить дверь, заподозрив неладное! Выручил, стервец окаянный!.. Но в то время я ничего не заподозрила. Ровным счетом.

– Хорошо... Вас выписали, отпустили восвояси...

– Да, и в ту же ночь опять раздался голос по телефону: "В сказочках принцессе везет ровно трижды! Это на три раза больше, чем королю повезло; но ты же не собираешься обитать на земле бесконечно?"

Глория поморщилась.

– Это и стало последней соломинкой. Ведь я не исступленная героиня; мне требуется защита. Молодые люди, сверстники, разочаровали меня давно и основательно: всякий не в глаза смотрел, а в чековую книжку... Да и, честно говоря, как защитник, ни один из них старому головорезу и в подметки не годился. Ни опыта, ни смелости, ни денег нужных... Я перепугалась и хотела только спрятаться под надежное крыло...

– И согласились выйти за Коди замуж.

– Согласилась. А тремя неделями позднее узнала: все бандиты были наняты им самим, чтобы события развивались должным чередом! Водитель пикапа, снайпер, засевший на пустыре, человек, душивший меня в коридоре – кстати, он-то и был голосом! – все потрудились на славу: пускай тупая испуганная девка ринется в объятия дядюшке Биллу, доброму Буффу, и увенчает затянувшееся на два десятилетия ожидание блестящей свадьбой!

– Они, получается, просто вселяли в вас нужный страх, – рассеянно заметил я. – Ужаса нагоняли. Молодцы, наводящие ужас, но убивать при этом не собирающиеся – очень обычное дело...

– Не собирались убивать, – согласилась Глория. – До поры, до времени. Пока мы не будем связаны брачными узами, пока я не растаю, не внесу поправку в свое завещание – сами понимаете, какую. А уж после этого дама-параноичка совершит новую попытку. И на сей раз – вполне успешную...

(обратно)

Глава 6

Мы катили по грязным улицам, обрамленным одноэтажными глинобитными домишками. Город Кананеа оказался обширным и нищим. Веселые оборванные детишки играли в пыли, а рядом слонялись шелудивые собаки неопределенных пород. Ресторан мистера Грина затерялся где-то среди уличных переплетов, и я чертыхался, не в силах отыскать его сразу.

– О, несравненный следопыт! – угрюмо изрекла Глория. – О, великий Кожаный Чулок! О, великолепный Чингачгук!.. Между прочим, кому вы звонили в Дугласе, неподалеку от мексиканской границы? А? Я опасливо покосился.

– Точное время узнавал. Разве это воспрещается? Да, не забудьте перевести стрелки на час назад. В Мексике не принято применяться к дневному свету.

Глория хихикнула.

– Врете, сударь!

– Еще бы! – согласился я. – В нашей службе лжецам – почет и уважение. А я пользуюсь титулом Наиглубочайшеуважаемого... Но касаемо времени – сущая правда.

Мы затормозили подле здания, украшенного аляповатой вывеской "CAFE". Однако, выйдя из машины и проникнув внутрь, я удостоверился: речь идет не о месте, где чашечку-другую можно пропустить, а о лавке, торгующей многоразличными сортами кофе – местного и бразильского.

Чудовищное смешение искаженного испанского с изувеченным английским позволило мне и владельцу лавки выяснить, чего хочет приезжий и где находится искомый ресторан. Заведение мистера Грина обреталось на той же самой улице, только чуток подальше. Миновать его было немыслимо.

– Его миновать немыслимо, – сообщил я, снова усаживаясь за руль.

– Обнадеживает, – заметила Глория, – учитывая, что второй раз подряд сбиваемся с пути... А, вот он!

Глория была права. Прямо впереди, по правую руку, возникла вывеска, возвещавшая: "Заведение мистера Грина. Buen Comer[91]". Рядом наличествовали бары «Blanco u Negro» «Senoritas» «Ambiente Familiar».[92] И мотель красовался неподалеку. Понятия не имею, как умудрился не заметить низких кирпичных зданий, проезжая по этой же улице получасом раньше.

Перед рестораном стояла одна-единственная машина, старенький красный форд с номерными знаками Соноры. Я запарковал "альянте" поблизости.

– Давайте-ка сначала испробуем, каково у мистера Грина comer[93] подают, – предложил я. – В животе, честно говоря, бурчит.

– Может, лучше присоединиться к Девицам, или в Семейном Кругу передохнуть? – осведомилась Глория.

– О барах меня вовсе не предупреждали. Говорилось о ресторане мистера Грина. Идемте.

* * *
Ресторан оказался умеренно велик и утешительно чист. Посетителей не наблюдалось, не считая мексиканской пары, пристроившейся за боковым столом – должно быть, владельцев красного автомобиля. Мексиканцы пили пиво.

Обеденный час еще не настал, мы приехали слишком рано. В Мексике, извольте видеть, обедают уже тогда, когда порядочный американский обыватель баиньки собирается. Приятная пышка, облаченная коричневым халатом и голубым фартуком, сообщила, что в нашем распоряжении любое место. Я выбрал угловой столик, от которого можно было спокойно созерцать и входную дверь, и дверь, уводившую в кухню, и фанерную перегородку, помеченную по противоположным сторонам DAMAS и CABALLEROS. Этот "барьер приличия" ставится перед соответствующим помещением, дабы едоки не отвлекались, пытаясь метнуть взгляд на открывающуюся дверцу того или иного сортира.

"Если связной хоть немного смыслит в своем деле, – подумал я, – то подождет, покуда отлучусь по природной потребности". А о чем толковать примется, очутившись со мною наедине, приходилось лишь гадать.

Маскировке моей предстояло первое серьезное испытание: следовало от всей души надеяться, что фотографий подлинного мистера Коди у здешних патриотов не водилось. Если связной сидит неподалеку – пускай немного помается. И если это он поглощает пиво у окна, в компании девицы, которую старается выдать за жену – допустим, за дочку, – тем паче, пускай помается.

Девушка была тонкой, смуглой, хорошенькой. Черные, как вороново крыло, волосы падали на плечи густой волной. Платье на ней красовалось черное, мешковатое, а на ногах были надеты красные туфли. Боги мои... Мужчина, выглядевший старше на много лет, носил клетчатую рабочую рубаху и джинсы. Крепкий, скуластый, с обветренным морщинистым лицом, он изрядно смахивал на индейца.

– Обычно, – заметил я, – я потребляю пиво чрезвычайно умеренно; однако здешние сорта отменно хороши, отлично сочетаются с острой пищей, а после такого переезда, кажется, бочку выпил бы!

Мы заказали "Dos Equis"[94] и carne asada.[95] Пиво принесли немедленно. Я хмыкнул. Глории Коди, в девичестве Пирс, надлежало бы пригубливать бокал шампанского в изысканном номере хуаресской гостиницы, а не накачиваться вульгарной cervez'ой[96] в захолустной обжорке.

– Стало быть, – подытожил я, – Буфф Коди намеревался тебя в расход вывести.

– Не он был бы первым, не он последним, – сухо сказала Глория. – Множество дельцов, оказавшихся в затруднительном положении, приходили к резонному выводу: надо заарканить богатую невесту, улестить ее, заставить отписать любящему супругу все деньги, а потом устранить беднягу... э-э-э... не вызывая лишних подозрений.

Глория скривилась.

– Требуется девица, обнаружившая душевную неустойчивость и склонная к покушениям на себя самое. Кому же в голову стукнет задавать вопросы, если дурища снова примется за старое, только с большим успехом? Дядя Буфф не располагал нужным объектом, потому и создал таковой искусственно. Меня. И, не проговорись один из подручных, все было бы шито-крыто... Человека, напавшего на меня в доме, разыскали. И... как это? – раскололи...

Она вздохнула:

– Пойду-ка, наведаюсь в дамский кабинет, покуда принесут заказ...

Я ухмыльнулся. Глория состроила гримаску, взяла со стула сумочку и отбыла в упомянутом направлении. Я прикончил первую кружку пива и немедля попросил вторую. Как уже говорилось, пиво к числу моих излюбленных алкогольных снадобий не относится; но в Германии, либо Мексике устоять попросту немыслимо: уж больно умелы и опытны тамошние пивовары.

Официантка в голубом переднике принесла блюда. Я поколебался. Ждал бы настоящий Коди возвращения дражайшей половины или принялся бы незамедлительно уписывать поданное? Пораскинув мозгами, я решил: миллионер, да еще техасский миллионер, едва ли стал бы тютелька в тютельку блюсти общепринятые в цивилизованном мире приличия. Можно было взяться за нож и вилку...

* * *
Десять минут спустя я положил и то, и другое, отер губы салфеткой и поднялся, благодаря мексиканскую склонность к ханжеству: перегородка надежно скроет меня от присутствующих, и официантка не ринется вослед, квохча по поводу тупого гринго, ломящегося в дверь, ясно и недвусмысленно помеченную "DAMAS".

Но еще больше я благодарил гг. Смита и Вессона, чье тридцативосьмикалиберное детище, заранее заткнутое за пояс, очутилось в моей руке полуминутой позднее. Безотказный револьвер, чуть ли не лучший из ныне существующих.

Миновав заведение для caballeros, яосторожно постучался в соседний сортир:

– Глория! – окликнул я невинным голосом: – Глория, тебе нехорошо? Выходи, блюда стынут.

Ответа, разумеется, не последовало. Я распахнул дверь левой рукой – резко и широко, чтобы треснуть по лбу любого, кто мог затаиться за нею. Выложенная кафелем комната, довольно просторная для ватерклозета. И пустая.

Попятившись, я перевел взгляд на мужскую уборную. "CABALLEROS" не вызывала особого доверия изначально, и все же сперва полагалось проверить нужник дамский. С этим я уже покончил. И теперь встал под углом, дабы не получить пулю в физиономию или грудь, и окликать не потрудился. Коль скоро там засел супостат – а Глория наверняка не сунулась бы в обитель для кавалеров по собственной доброй воле, – он услыхал меня отлично и удостоверился: Коди предпринимает розыски.

Дверь оставалась незапертой. Я пнул ее посильнее и ворвался внутрь.

Там они и были, оба.

Сортир блистал такой же чистотою, как и дамский – умопомрачительная роскошь для Мексики, жители коей считают, что клозет – не операционная, и облегчать утробу вовсе не обязательно в условиях стерильности. Глория и напавший на нее субъект стояли поодаль, подле фаянсового писсуара. Тонкая струйка воды, стекавшая из приоткрытого крана, должна была, по-видимому, являть пример возжелавшему помочиться.

Удостоверившись, что сбоку не затаился никто, и никто не прыгнет на спину, я сделал шаг. От безупречной прически Глории отделился потревоженный локон и свалился прямо на бледное, перепуганное лицо.

– Брось револьвер и закрой дверь, убийца гребаный! – возгласил стоявший позади женщины юнец.

(обратно)

Глава 7

Торопиться было незачем. Дверь я исправно закрыл, а револьвера бросать и не подумал. Безоговорочно слушаться полоумного любителя не стоит. Говорю "любителя", ибо всякий истинный профессионал выстрелил бы, едва завидев меня в дверном проеме. Знатоки своего дела бьют не рассуждая и не выжидая; любителю непременно хочется потолковать сперва с намечаемой жертвой. Так уж любитель устроен.

– Брось револьвер, или твоя жена погибнет!

Я мысленно сказал сопляку спасибо. Упоминание матримониального статуса означало: во-первых, меня считают Горацием Коли. Во-вторых, парень собирается пристрелить не Мэттью Хелма, эсквайра, а упомянутого Горация Коди, миллионера, что было весьма утешительно.

А вдобавок он, сам того не понимая, напомнил: не вздумай обнаруживать особой выучки. Бедолага понятия не имел, что в нашей службе понятие "заложник" попросту не существует. И действующие инструкции гласят: при любой попытке подобного шантажа выводить нахала в расход, не считаясь с возможными последствиями для захваченной им особы. Чем чаще проделываешь это, тем реже будут нажимать на тебя столь подлым образом. Уразумеют: подчиненные Мака не признают сантиментов.

Но сейчас я не был Эриком. Я был Горацием Коди, по кличке Буффало Билл. И в таковом качестве мог валять любого дурака.

Глория глядела отчаянными, умоляющими глазами, безмолвно просила не предпринимать ничего безрассудного, не обеспечивать ее пулей в крестец. Лицо женщины лоснилось от испарины.

Парень прятался за Глорией, старательно пригибаясь, и рост его оставался загадкой. Но физиономию было видать: симпатичный, кареглазый, темноволосый субъект. Волосы были избыточно длинны. Синие джинсы, и джемпер-"водолазка" синий, и куртка-ветровка тоже синяя.

Левой рукой парень охватывал горло Глории. Ствола, которым он тыкал мою мнимую жену в поясницу, я, конечно, видеть не мог, но едва ли эдакий молокосос разыгрывал бы спектакль, угрожая заложнице шариковой ручкой. Молодые особи, возомнившие себя Джеймсами Бондами, обязательно и непременно пользуются настоящими стволами. Блеф, господа хорошие, требует и ума, и опыта, и хладнокровия...

– Брось револьвер, Коди! В последний раз говорю! Команда прозвучала уже трижды. О, боги бессмертные!

– Кто ты, черт возьми? – полюбопытствовал я.

– Мэйсон Чарльз-младший! Да, сын Миллисент Чарльз! Ты ее терпеть не мог, она тебя, между прочим, тоже. Вот ты и выслал своих бандюг с мачете...

– Мэйсон Чарльз! – выдавила Глория. – Вот оно что! Милли много рассказывала о тебе... Я – Глория Пирс, дочь Вилла Пирса! Теперь зовусь Глорией Коди. Перестань, пожалуйста, не вдавливай дуло, мне больно...

– Знаю, кто ты... И не думаю, будто мама особенно болтала с тобою о своем сыне! Ты же прекратила с нею разговаривать, узнав о помолвке! А уж об отродьях Милли Чарльз и подавно слыхать не желала, верно? Ты ненавидела ее, не отпирайся. Еще тогда... когда она просто служила у Вилла секретаршей. Не смей говорить, что вы чуть ли не подругами закадычными были!

– Ошибаетесь! – отчаянно крикнула Глория. – Неправда! Я совсем не...

– Заткнись. Ты презирала ее и сил не щадила, пытаясь настроить отца против будущей жены. Ты матери жизнь отравила, и не думаю, что заслуживаешь особой любезности с моей стороны. А теперь еще и вышла замуж за убийцу Миллисент Чарльз и Вилла Пирса. Твоего батюшки, между прочим!.. Веди себя прилично, и, пожалуй, не пострадаешь.

Я не сразу понял, в чем загвоздка, хотя и знал, за кем ухлестывал папенька Глории, помнил обстоятельства его безвременной кончины. О, Боже! Еще один мститель суровый на мою голову... Мало их, что ли, попадалось в течение долгих лет? Но Мэйсон Чарльз, по всей видимости, поверил в сказку о захолустных bandidosне больше моего.

Обсуждать сыщицкие тонкости было, впрочем, недосуг.

– Слушай, Чарльз, – обратился я к остервеневшему щенку, – что бы я, по-твоему, ни сотворил, кого бы ни велел пристукнуть – Глория здесь ни при чем, правильно? Только смею заверить: никогда, ни при каких обстоятельствах не отдал бы я на растерзание старого друга и партнера. Следовательно, твою мать... тоже.

– Плевал я на твои заверения!

– Послушай, сынишка! – рявкнул я, неуклюже пытаясь говорить не по-английски, а по-техасски: без надлежащей практики это совсем не просто. Нужно проглатывать половину согласных звуков, а половину гласных растягивать, будто арию оперную гнусишь. Именно гнусишь, ибо говорят техасцы так, словно хроническим насморком страдают. – Слово даю, что ни делом, ни умыслом не повинен в смерти твоей матери... Эй, заткнись и дозволь закончить! Сейчас докажу! Заткну револьвер за пояс, развернусь и выйду вон – или не выйду, как тебе самому захочется. Желаешь – пали человеку в спину. А не желаешь – убери пугач, извинись перед дамой и приходи к нашему столу. Место найдется; присядем рядком и потолкуем ладком. Уразумел? Могу заказать тебе мексиканского пива; могу целый сволочной обед заказать, если проголодался. Но поведай, пожалуйста, откуда взял, что я злодей и кровопийца...

Я глубоко вздохнул и уведомил.

– Приготовься, прячу револьвер и выхожу. Стрелять можешь без предупреждения.

Неторопливо спрятав смит-и-вессон, я повернулся, раскрыл дверь и удалился, ежесекундно ожидая страшного удара меж лопаток и обещаясебе: когда задание завершится, отыщу гаденыша, нарежу мелкими кусочками и скормлю самым грязным хавроньям, каких сумею отыскать на мексиканских или американских фермах.

Я шлепнулся на стул, единым духом допил кружку выдохшегося пива, попросил новую. Жаль, виски в ресторане не водилось...

Сделано было все мыслимое; дальнейшими событиями я распоряжаться пока не мог, но крепко надеялся, что Чарльз не прикончит Глорию при первой же встрече: она слишком хороша собою, а молодые люди палят в хорошеньких женщин лишь познакомившись с ними поближе.

Carne asada, лежавшая на тарелках, не успела особенно остыть: наверное, все происшествие заняло гораздо меньше времени, чем я полагал. Я жевал мексиканскую говядину и дожидался. Вскоре объявилась Глория, не потерпевшая видимого ущерба. Юный Чарльз вышел с противоположной стороны; оружия в руках у парня не замечалось. Выяснилось, что роста он был весьма высокого, хотя мне проигрывал дюймов пять.

Метнув на меня свирепый взгляд и не произнеся ни слова, Мэйсон Чарльз проследовал к выходу. Автомобильного мотора я не услыхал. Безусловно, у мальца хватило здравого смысла запарковать свое транспортное средство поодаль. Что ж, не всем удается быть остолопами двадцать четыре часа кряду, хотя некоторые субъекты прилагают к этому огромные усилия.

– Обошлось? – полюбопытствовал я, подвигая Глории стул.

Она кивнула безо всякого энтузиазма, еще не оправившись от пережитого потрясения. Вооружившись ножом и вилкой, я возобновил обед.

– Послушай, – сказала Глория, – ты же головой рисковал!

– Совершенно верно.

– И моею тоже! Не бросить револьвер, когда... Он же мог застрелить меня!

– Этот бойскаут? – Я ухмыльнулся: – Помилуйте, сударыня! Меня застрелил бы, признаю – но лишь в том случае, если бы я остался стоять лицом к пистолетному дулу, да еще дозволил бы сопливцу держать гневную речь, накачаться ненавистью, завести пружины душевные для грядущего отмщения... Великие мстители-молокососы всегда хотят уведомить окаянного подлеца, за что ему предстоит поплатиться презренной шкурой. Вспомни дивную писанину Луи Буссенара! А уложить противника, обратившегося спиной... Что вы, что вы!.. Непорядочно... Я, например, не постигаю, отчего всадить пулю в лоб считается подвигом, а в затылок – подлостью. Итог одинаков.

– Понимаю, – сухо заметила женщина.

– Как только я подставил парню тыл, можно было не опасаться ничего. Зубками он скрежетал, а на гашетку надавить не решился бы ни за что на свете.

– Потому и налегаешь на пиво? Нервы железные успокаиваешь?

Спустя мгновение я усмехнулся.

– Расскажи-ка о происшествии подробней. Начнем с пистолета. Какая марка?

– Почем я знаю? Говорила же, что ненавижу любые...

– Стоп! Ты ненавидишь оружие, однако и впрямь ничего не знаешь о нем, да и не стремишься узнать. Хороша ненависть. Если ненавидишь по-настоящему, стремишься изучить противника досконально.

– Кажется... – Глория запнулась. – Кажется... Один из тех, которые зовутся автоматическими. Огромная штуковина – впрочем, у страха глаза велики... По-моему, был курок, только не... как это? Не стоял на взводе.

– Неплохо для ненавистницы пистолетов. Вывод: у Чарльза, наверное, девятимиллиметровый зверь – "беретта", либо смит-и-вессон. То есть, четырнадцать или пятнадцать выстрелов – зависит от того, загоняешь ли предварительно патрон в боевую камеру. Сиречь: мальчику не придется перезаряжать, выпалив пять или шесть раз, как бывает у обладателей револьверов. Судя по твоему описанию, пистолет самовзводный...

Болтал я безо всякого смысла и толка, просто пытался немного успокоить Глорию.

– Переходим ко второму пункту. Как он тебя сцапал?

– Вывалился из дверей соседнего клозета, сгреб и затолкал внутрь. Парень сунул мне в лицо дуло, велел молчать и заявил: дождемся муженька. Я начала было возражать, он ткнул меня пистолетом так, что чуть с ног не свалил... Я ужасно боялась, что проклятая штуковина выстрелит произвольно. Думала, вечность прошла, пока ты вломился...

– Обстоятельный доклад... А теперь приступим к умствованию. Откуда он узнал?

– Узнал... О чем?

– Обо всем.

Я раздраженно помотал головой:

– Вспомни, мы "поженились" несколько часов назад. И в нескольких сотнях миль от Эль-Пасо, в Богом забытом мексиканском захолустье нас караулит человек, отлично об этом осведомленный. У Чарльза что, частная служба новостей имеется?

– Мы ведь не на собственном аэроплане прилетели, – возразила Глория. – Он мог украдкой следить за бракосочетанием, а потом ринуться вдогонку.

– Ничуть не бывало. Иначе прекрасно понял бы: субъект, которого он берет на мушку – отнюдь не тот, который стоял у алтаря в Эль-Пасо. Не тот, который катил по городу в кадиллаке. Даже если Чарльз подстерегал неподалеку от церкви, спутать Буффа Коди со мной он уже не мог.

– Верно... Знал о свадьбе, но принял тебя за настоящего Горация...

– Значит, если не был в Эль-Пасо и не получил весточки от почтового голубя, то как же узнал, куда мчаться и где именно подстерегать? За нами никто не следил; агент, вызванный мною в Дугласе, объявил, что "хвоста" не замечено. И сам я время от времени в зеркальце посматривал – никого за спиной! Вопрос: неужто Мэйсон Чарльз – ясновидящий?

Глория нахмурилась.

– Куда ты клонишь... Гораций?

– Парень знает до неприличия много. Знает, что мы поженились, и место для засады выбрал с толком. Откуда знает, а?

С минуту Глория безмолвствовала.

– И еще, – произнесла она, облизнув губы, – откуда он разнюхал, что ты... что дядя Буфф подстроил убийство моего отца и Миллисент Чарльз?

– Уверена в этом?

– Почему бы и нет? Ведь подсылал же он ко мне... как ты выразился? Молодцев, наводящих ужас. Хотел жениться, убить и прикарманить семейное состояние. А для этого надо было сперва устранить папу... Я не сомневаюсь!

– Хорошо. Думай, что хочешь, но прилюдно изволь с жаром опровергать подобные клеветнические измышления и грязные наветы. Ни одному слову из порочащих дядюшку... виноват, супруга, россказней ты не веришь и верить не собираешься. Понятно? В противном случае наша мнимая свадьба делается начисто необъяснимой.

Глория слабо улыбнулась.

– Дорогой Гораций, давай исходить из того, что мы оба – существа, наделенные разумением.

– Поясни.

– Ты считаешь меня избалованной техасской сучонкой, своенравной и капризной. В придачу – трусливой, шарахающейся от огнестрельного оружия, словно от чумы, дозволившей страхом понудить себя к замужеству. Конечно, для такой операции больше бы сгодилась бой-девка, умеющая драться, точно бешеная, и палить с обеих рук... Нет, погоди, позволь окончить... Я тоже не высокого мнения о твоей особе. Во всяком случае, была невысокого. Считала тупым, жестоким, обожающим стрельбу самцом; из тех, кого не выношу и на понюх.

– Ну, голубушка, нас определили на совместную работу вовсе не взаимных комплиментов ради. Как-нибудь переживу твое презрение.

Глория засмеялась:

– Нет, Гораций, дорогой! Похоже, я чуток ошиблась. Видишь ли, я была совершенно уверена, что ты ворвешься в этот жуткий сортир, паля одновременно из двух револьверов, точно ковбой, берущий приступом салун, из которого был вышвырнут за буйство. Ждала: на полу появится гора кровавых тел, и одно из них будет моим...

Так и представляла, что буду валяться окровавленная, изуродованная возле этого идиотского писсуара... Ничего подобного. Появился хладнокровный, рассудительный, очень храбрый и разумный человек. Я... пойми, в храбрости твоей я не сомневалась... А вот касательно разума... Но ты оказался на высоте.

Приятно было слышать. Но я по-прежнему не понимал, к чему ведет "жена".

– Я, видишь ли, тоже достаточно разумна. И тотчас поняла: обвинения мальчишки нельзя оставить без яростного и неудержимого опровержения. Сразу, еще до твоего прихода, принялась доказывать: нет, ни в коем разе, вы заблуждаетесь, не понимаю, с какой стати, неимоверная чушь!.. Грязная ложь! От кого парень проведал об обстоятельствах материнской гибели, разузнать не удалось. Но кажется, Чарльз немного пошатнулся в своем убеждении.

– Может быть, может быть. Но как бы то ни было, мне очень любопытно: от кого?.. Эта задача может подождать, ибо имеется другая, более насущная: куда запропастился наш человек в Кананеа?

* * *
День еще не погас, но солнце уже клонилось к западному горизонту. Багровый свет и удлинившиеся тени заставляли нищий и грязный город Кананеа казаться почти живописным. Косые солнечные лучи, в которых клубилась подымаемая проезжающими автомобилями пыль, золотили глинобитные стены убогих домишек.

Я приметил, что красный форд исчез. На его месте красовался видавший виды джип. Однако нами с Глорией никто не интересовался чересчур явно.

Глубоко вздохнув, я произнес:

– Долгожданное свидание отменяется. Как выражаемся мы, техасцы, – полный пшик.

– И что же теперь?

– На такой случай распоряжений не отдавалось, но по-прежнему наличествует номер, заказанный Буффом Коди в Эрмосильо... Быть может, связной повстречается с нами там. Не исключаю, что он – или она – попросту осторожничает, выжидает. И в любом случае, выбора пока не имеется.

– Хорошо. Доберемся до места – разбудишь: от мексиканского пива клонит в сон. Пора уже выскочить из платья да в постель человеческую лечь.

Глория метнула на меня пронзительный взгляд.

– В постель. Но не на супружеское ложе. Понятно?

– Si, seniora. No amor. Que lastima.[97]

–Что значит сия галиматья?

– Очень жаль, говорю.

– Тубо, Рекс, тубо!

Дружелюбно улыбнувшись, Глория двинулась к машине. Я распахнул дверцу, впустил даму, угнездился за рулем, повернул ключ зажигания. Посмотрел на стрелки приборов, глянул в боковое зеркальце.

– Глория, дорогая!

Что-то в моем голосе понудило женщину привстать, мигом стряхнуть накатывавшую дрему и спросить:

– Неполадки?..

– Дай, пожалуйста, бумажную салфетку. Замарали зеркало, бездельники.

Я указал пальцем. На внешнем зеркальце кадиллака были выведены – кажется, обмылком – две буквы и две цифры:

"КМ95".

(обратно)

Глава 8

Правя прямиком в сторону заката, я, сами понимаете, не оборачивался, но в зеркало глядел прилежно. Отъезд наш никого позади не интересовал; подле ресторана по-прежнему играли несколько ребятишек, вот и все. Но я крепко заподозрил, что поблизости сшивается некто, кому желательно удостовериться: сообщение замечено и понято.

Он, или она, беаусловно видел (видела), как я вытирал зеркальце, а, стало быть, и надпись прочел. Но кем была загадочная личность? Хорошенькая смуглая мексиканка в дурацком платье и совершенно чуждых этому платью туфлях? Ее спутник, смахивавший на старого фермера? Пухленькая официантка в голубом переднике?

Мэйсона Чарльза-младшего я в расчет не принимал. Учитывая, что парень чуть не учинил бешеной сортирной перестрелки, после коей вполне мог оказаться в морге либо в больнице, предполагать, будто ему велели следить за мною, было бы опрометчиво. Соглядатай держится тише воды, ниже травы. И не рискует возможностью наблюдать за объектом в нужную минуту.

Связной, конечно же, обретался неподалеку, но прилагал усилия к тому, чтобы остаться незамеченным. Хотя бы записку оставил (оставила), стервец (стерва) чуть более вразумительную! Собственно говоря, значение для меня загадки не составляло. Истолкование – вот что было загвоздкой!

– Как это понимать? – спросила Глория. – Что такое "КМ"?

– "Карл Маркс", должно быть... Пораскиньте мозгами, госпожа Коди.

Глория негодующе фыркнула.

– Наверное... Наверное, это "километры"! Вот! В Мексике не на мили считают, а на километры! Девяносто пять километров... примерно пятьдесят семь миль... Но считая откуда?

В том-то и состояла загвоздка.

– Поскольку дополнительные сведения отсутствуют, – молвил я, – будем считать исходным пунктом город Кананеа.

Протянув руку, я повернул рычажок и установил одометр[98] на нуль. Десятью минутами позже кадиллак уже мчался по шоссе.

– Мэтт, посмотри! Ой, прости... Гораций! Да посмотри же!

Впереди, по левую сторону дороги, виднелся маленький, белый, граненый столбик. На столбике черным по белому значилось: "84КМ".

Мне оставалось лишь дивиться собственной тупости. Исколесив Мексику чуть ли не вдоль и поперек, я примечал, разумеется, придорожные верстовые столбы – виноват, километровые вехи, – но простейшая связь меж ними и посланием, начертанным на зеркале, просто не пришла на ум.

Столбик промелькнул мимо. Воодушевившаяся Глория произнесла:

– Нам, наверно, совсем ни к чему ехать за девяносто пять километров от Кананеа! Следует лишь достичь отметки "95". А, кстати, мы в нужном направлении катим?

– В нужном, – заверил я.

– Значит, всего одиннадцать километров... Около семи миль. Совсем близко, и очень быстро!

– В семимильных сапогах – пожалуй, – ответил я, и Глория надулась.

– Девяносто четыре! – воскликнула она через десять минут. – Эй, а что ты делаешь?

Я утопил педаль акселератора, "альянте" заурчал и рванулся вперед.

– В Кананеа, – пояснил я, – нам назначили встречу, и явился на нее Мэйсон Чарльз, вооруженный пистолетом. Посему считаю за благо промчаться мимо второго назначенного места во весь дух и постараться обстановку оценить. Следи за окрестностями по правую руку, я буду смотреть влево.

Со скоростью около шестидесяти миль в час – больше на мексиканском шоссе при самом пылком желании выжать затруднительно – я приближался к столбику, видневшемуся ярдах в двухстах впереди.

Считанные стрелки способны поразить цель, несущуюся под встречным углом и проделывающую за одну секунду восемьдесят восемь футов. Необходимое упреждение в этом случае способен определить лишь опытный охотник на опасную африканскую дичь. Таковых, я надеялся, в Мексике не имеется.

Не имелось их и подле дорожного указателя. Мы вихрем промчались мимо. От шоссе ответвлялась проселочная дорога, взбегавшая на расположенный справа пологий увал. Засады не было; не было, впрочем, и ликующего комитета по встрече.

– С твоей стороны чисто? – гаркнул я, поворачивая руль.

– Кусты, деревья, кактусы – больше ничего!

– С моей замечен коричневый "додж"-фургон, примерно в полутора милях отсюда! Вокруг – ни души; но внутрь я, сама понимаешь, заглянуть не в силах.

– Мэтт, возвращаться будем?

Я не стал тратить времени, поясняя, что числюсь Горацием.

– С этой минуты, крошка, пожалуйста, в точности следуй моим распоряжениям! Очень быстро, очень точно – и без малейших колебаний! Не рассуждая, слышишь?

– Но...

– Я сказал "не рассуждая"! Пояснения дам потом!.. Расстегни ремень безопасности. Выскакивать придется опрометью...

Собственного ремня я расстегивать не стал, ибо никогда им не пользуюсь. Мирным гражданам эти приспособления, возможно, и спасают жизнь и здоровье, но в нашей службе сохранность зачастую зависит не только от того, сколь надежно ты устроился в машине, а и от проворства, с коим ее покидаешь.

Глория подавила негодующий возглас, клацнула защелкой.

– Надеюсь, – процедила женщина, – ты ведаешь, что творишь!

Прости-прощай, разрядка супружеской напряженности...

– Надеюсь, ведаешь: я не понимаю ни шиша! И помни, пожалуйста: это платье не ДЛЯ цирковых упражнений шилось.

Я притормозил и пустил "альянте" по проселку, отлого подымавшемуся вправо. Переваливаясь на колдобинах, истязая подвеску, выбрался на гребень ската, обнаружил, что дорога не вела никуда. Оканчивалась обширной площадкой, окруженной зарослями, усеянной пустыми жестянками, бутылками и прочей дребеденью. Должно быть, рабочие, чинившие шоссе, держали здесь инструменты и автомобили.

Я остановился, потянул рычаг ручного тормоза, выключил зажигание и бросил ключи в замке. Перегнулся к заднему сиденью, подхватил коричневый бумажный мешок, помеченный клеймом некоего магазина в Дугласе, штат Аризона. Глория тоже заерзала, но как-то нерешительно, словно ей жаль было выбираться из удобного, роскошного кадиллака.

– Вон! – заревел я. – И бегом назад, на шоссе! Дверь не закрывать! Не закрывать, чтоб тебе!..

* * *
Скатываясь в неглубокую балку по другую сторону шоссе, волоча Глорию за руку, я услыхал, как за спиной движется к востоку большой рейсовый грузовик-трейлер. Потом проехал легковой автомобиль. Я даже не обернулся.

– Стой! – потребовала запыхавшаяся Глория. – Дальше и шагу не сделаю, пока не объяснишь... Волочит по буеракам, и даже слова проронить не изволит!..

– Умоляю, заткнись, – ответил я. – Объясняю: мы от гибели спасаемся! Пожалуйста, заткнись и шевели нижними конечностями! По откосу вверх, марш!.. Так... Теперь пригнись, добрые старые индейцы никогда не делали этой глупости, не торчали на вершине холма, себе на радость, врагу на обозрение... Влево!.. Стой. Все в порядке?

У Глории подкосились ноги.

– Чулок порвала, – сообщила женщина, опускаясь на траву. – Только тебя ведь... подобные мелочи... не трогают.

– Подъем, – распорядился я. – Еще не привал.

Глория с усилием встала и вновь поплелась мне вослед.

Выбравшись на следующую возвышенность, я облюбовал купу негустых кустов, позволявших расположиться за ними не без удобства, укрыться от неприятельских взоров и неприметно следить за эволюциями на шоссе и проселке. Белый "альянте" было видно даже невооруженным глазом, злополучный кадиллак сиротливо стоял на загаженной лужайке и, казалось, тосковал.

Никаких иных экипажей не замечалось.

До поры, до времени.

Ибо через пять минут с востока прикатил коричневый фургон.

– Я боюсь, – прошептала Глория.

– Лежи совершенно спокойно, тише мыши, и прекрати молоть несусветную чушь. Господи, помилуй! К тебе же приставили опытного агента, в задачу коего, среди прочих незначащих мелочей, входит и защита твоей шкурки. Затаись и наблюдай.

Фургон остановился у поворота на проселок.

– Убежден, – прошептал я, – что ребятки запаслись радиотелефоном и устроили небольшую засаду километре эдак на девяносто седьмом. Вот почему я и не рискнул ехать дальше. Всегда нужно исходить из предположения, что мозги у противника неплохие. На их месте я позаботился бы о дополнительной ловушке, на всякий случай: вдруг первая не сработает? Оно так и вышло. Ребятки на девяносто пятом километре включили рацию, передали: Коди почуял неладное, пронесся мимо, словно угорелый, приготовьтесь. Потом их товарищи рапортовали с девяносто седьмого: никаких белых кадиллаков не появлялось, ищите у себя... Молодцы с девяносто пятого рассудили: свернул, мерзавец, и спрятаться хочет. Фургон выехал на дорогу и неторопливо двинулся вслед, а экипаж глядел в оба, нас высматривал... Вот почему я так спешил... Ага, обнаружили!

Тронувшись опять, фургон подкатил к "альянте", задние дверцы распахнулись, полдюжины людей выпрыгнули на лужайку. Две женщины, остальные – мужчины. Я заранее извлек из бумажного мешка припасенный цейссовский бинокль и созерцал происходящее достаточно крупным планом.

Новоприбывшие были одеты на крестьянский манер – одни таскали белые хлопковые костюмы, на других были мешковатые, до невообразимости потертые джинсы и клетчатые рубахи. Наличествовали классические соломенные сомбреро, но двое или трое таскали дешевые кепи с огромными козырьками и аляповатой, идиотской рекламой вместо кокарды. Сборище оказалось разношерстным и неопрятным. Оружие тоже было собрано с бору по сосенке, но, в отличие от хозяев, поддерживалось в исправной чистоте – даже на расстоянии отблескивало.

– Вон, посмотри, – шепнул я, передавая бинокль Глории: – Тот, на котором одежка почище, наверняка El Jefe[99]... В армейской форме их превосходительство щеголять изволят... А пушка, пушка-то какова! Браунинг... Еще один местный освободитель на мою голову.

Упомянутый, умеренно высокий и не слишком полный субъект, седьмой по счету, выбрался через пассажирскую дверцу. Приблизился к покинутому кадиллаку, заглянул в салон, выдернул ключи. Обошел машину, открыл багажник. Этому захолустному полководцу невдомек было, что в современных автомобилях вовсе нет нужды ключом орудовать, чтобы чемоданы извлечь: достаточно придавить кнопку на приборной доске.

Мексиканец подбоченился и склонил голову, изучая содержимое багажника.

– Определяет, все ли на месте, – пояснил я, отбирая "цейсс". – Но, доложу, и нагрузили же вы с дядюшкою Коди свою колымагу свадебную!

Глория, обладавшая, должно быть, истинно орлиным зрением, прищурилась.

– Это еще зачем? – прошептала моя мнимая жена. – Что они вытворяют, Мэтт... ой, Гораций?

Облаченный в хаки предводитель начал вытряхивать пожитки супругов Коди наземь. И не просто вытряхивать, а со смаком подбрасывать, следя, как шлепаются дорогие кожаные саквояжи. К неудовольствию мексиканца, американские вещи оказались отменно прочны и раскрываться при ударе отказывались. Тогда изобретательный поборник свободы подбросил розовую дамскую сумку, взмахнул мачете и рассек падавшую вещь на лету.

Я припомнил отчет о вандализме, сопровождавшем нападение на Вилла Пирса и Миллисент Чарльз.

Глория лишь охнула, наблюдая, как резвится смуглокожий варвар. Отдаленные взрывы гогота долетали даже на взлобье, где мы лежали, затаившись, и пристально следили за непрошеными гостями. Несколькими секундами позже вся орава, за вычетом водителя, накинулась на багаж и начала налево и направо разбрасывать кружевное разноцветное белье.

– Обрати внимание, каким оружием пользуется наш милый друг, – посоветовал я. – И вспомни, как погибли твой отец и миссис Чарльз. Боюсь, дорогая, ты имеешь удовольствие созерцать их убийцу.

– Но зачем они уничтожают?.. Это ведь чистая дикость, Мэтт!

– Гораздо хуже. Но боюсь, помешать им не в нашей власти. Хорошее было бельишко...

– Но зачем, зачем?

– Слушай, – посоветовал я, – благодари Бога, что кромсают чемоданы, а не тебя самое, и успокойся. Нам повезло, крошка. Вспомни, с какой дикостью уничтожили твоего батюшку и его пассию, и что вытворяли при этом, вспомни.

Глория ошеломленно уставилась на меня. С ее точки зрения, о мертвых надлежало бы говорить почтительней.

Покончив с баулами, сумками и саквояжами, банда принялась крошить несчастный кадиллак. Все мачете пошли в дело одновременно. Мягкий верх разлетелся в клочья, посыпались раздробленные стекла фар, слетели с петель сшибленные сильными ударами дверцы, клинки загуляли по обивке сидений. Машина осела: у кого-то хватило усердия проткнуть все четыре шины.

Все, что можно было уволочь и употребить, распихали по карманам и вещевым мешкам. Чего употребить не могли, подверглось немилосердному уничтожению. Потом El Jefe сделал повелительный жест, гаркнул нечто невразумительное – и вакханалия прекратилась.

Полагаю, приказ прозвучал примерно так: "Порезвились – и будет! Живо ищите окаянных гринго! Пошибче!"

– Но я не понимаю, – проскулила Глория. – Просто не понимаю... Назначенная встреча... Зачем было кому-то посылать нас прямо в западню?

– Разве не очевидно? – спросил я. – Меня попросили перевоплотиться в мистера Коди отнюдь не за поразительное внешнее сходство; не за гениальность мою, не за опыт несравненный... Меня избрали за высокий рост и за подходящее телосложение. За то, что после надлежащей обработки мачете, будучи примерно изуродован, я превратился бы в отличного покойника по имени Коди. Новую жертву здешних бандюг, которые завели привычку нападать на техасских промышленников, путешествующих в дамском обществе.

(обратно)

Глава 9

Странно, у мексиканцев не нашлось ни одного следопыта, за которого можно было бы дать хоть ломаный грош. Казалось, в банде, шныряющей по горам и долам, любой и всякий должен мало-мальски разбираться в науке тропления и скрадывания. Ничуть не бывало. Ни охотниками, ни лазутчиками наши гости не числились, да и простейшей военной подготовки не получили, как пить дать.

Облаченный в форму цвета хаки предводитель даже не потрудился опустить очи долу, разглядеть почву под ногами. Разглядывать, впрочем, было почти нечего: после того, как подручные порезвились подле кадиллака, следы наши попросту исчезли, затоптанные и забросанные обрывками ткани.

Водитель неторопливо спрыгнул наземь.

Он, пожалуй, не уступал ростом мне, но, в отличие от меня, обзавелся такими плечищами, что наверняка не в каждую дверь протискивался. В нашей работе, сталкиваясь с подобным образчиком человеческой породы, спешишь отбросить револьвер и ухватиться за ружье для носорожьей охоты – если оное окажется под рукой. Шляпы этот субъект не носил; светлые волосы были острижены почти под ноль, на манер диверсионный или десантный. За поясом брюк виднелся пистолет, но обладателю эдаких мускулов огнестрельные приспособления требуются не слишком часто.

Парень явно родился к северу от мексиканской границы, и я подозревал, что его следует опасаться всерьез. Конечно, служил он отнюдь не сыщиком, а телохранителем при командирской особе, но дорогу созерцал задумчиво и, сдавалось, намеревался пересечь шоссе. Остановил незнакомца лишь отрывистый окрик El Jefe. Наверное, главарь принадлежал к той изумительной породе вождей-параноиков, что не чувствуют себя в безопасности даже будучи вооружены и все время нуждаются в могучем фланговом прикрытии.

– Давай убежим, – шепнула Глория.

– Ты сумеешь бежать быстро? В этом дурацком платье и свадебных туфлях, которые больше на ходули смахивают? Мы только обнаружим себя, и след оставим несомненный. Ребята кажутся выносливыми, не думаю, что мы смогли бы оторваться от них даже в лучших условиях... А если у супостата хватит ума рассыпаться и прочесать местность, мы подыскали себе надежную позицию для боя.

Я осклабился.

– В револьвере пять зарядов, да еще десять в запасе... А их только восемь рыл. Управимся, не волнуйся.

Глория посмотрела раздраженно и вызывающе: юмор висельников был ей не по нутру. Облизнув губы, женщина сказала:

– Если нас... поймают... нас убьют? Как папу и миссис Чарльз? Обоих?

– Думаю, ближайшая задача милого сборища именно к этому и сводится.

– О, Господи, – сказала Глория.

Вопреки сомнениям великана. El Jefe клюнул на простой, заброшенный мною крючок. Решил, будто прекрасная молодая особа и ее некрасивый пожилой муж ринулись наутек, покинув машину и бросив пожитки, даже дверцы замкнуть не потрудились, даже ключа не выдернули из зажигания; помахали первому проходившему грузовику или автобусу, были взяты на борт – безукоризненно одетая пара не вызовет у водителя опасений – и помчали назад, в Кананеа, пригибаясь, дабы не попасться на глаза экипажу коричневого фургона.

Поиски, по мнению главаря, были бы напрасны. Оставаться подле изуродованного кадиллака, блистая коллекцией незарегистрированного оружия, главарю не улыбалось. Он рявкнул нечто надлежаще грозное: велел подчиненным шевелиться и уносить ноги.

Великан явно придерживался иного взгляда на вещи. Он помедлил у шоссейной обочины. Я мигом опустил бинокль: рисковать случайным бликом не стоило. Парень смотрел прямо в нашу сторону.

Расстояние составляло примерно четверть мили, про читать выражение лица было невозможно, и все же я понял, что парень понял... То ли отпечатки наших каблуков истолковал верно, то ли был опытным профессионалом и прикинул, где бы при схожих обстоятельствах укрылся сам.

С минуту он колебался, решая: уведомить начальника или плюнуть на беглецов. Решил плюнуть, пожал плечами, повернулся и двинулся к фургону.

Вскоре веселая компания помчалась по направлению к Кананеа, на восток.

Я поднялся, отряхнул белый костюм, который пришел в такой вид, что и отряхивать его было уже бессмысленно, распорядился:

– Рота, в ружье! Пора и нам тип-топать... Чем скорее, тем лучше.

– Господи, на что я похожа! – простонала Глория.

– Жаловаться изволите, сударыня? Советую не гневить судьбу. Вы не похожи на особу, издырявленную пулями. И за изрубленную на куски личность не сойдете. Вас даже изнасиловать не сумели... Посему прекрати скулить. Надобно убираться подальше.

– Как?! У нас и машины больше нет...

– Есть машина. Приблизительно в трех милях отсюда, к юго-западу.

Я извлек из бумажного мешка сложенную вчетверо топографическую карту – вернее, аэрофотоснимок, ее заменявший.

– Да... к юго-западу. Если точнее, то не три мили, а две и семь десятых. Компас имеется... Ага, вон туда... Глория недоверчиво нахмурилась.

– Хочешь сказать, предвидел заранее?..

– В нашем деле следует предвидеть как можно больше. Тогда живешь неизмеримо дольше. Я подозревал неладное и позаботился попросить, чтобы в пятнадцати милях от Кананеа оставили автомобиль и ключи к нему.

Уныло глядя в указанном юго-восточном направлении, Глория изучала благодатный, живописный, приветливый пейзаж: колючие кустарники, пески, валуны, глинистые откосы...

– Три мили без малого! Я не дойду...

– Прекрасно дойдешь, коль скоро перестанешь беречь свою идиотскую одежку. И беречь, между прочим, уже ни к чему: костюм починке и стирке не подлежит.

– Но...

– Понимаю. Прикажешь отрубить оба каблука и юбку обрезать повыше, чтоб шагать не мешала? Так поступают голливудские болваны.

– Нет.

– Что – нет?

– Нет, не пойду! – окрысилась Глория. – Довольно с меня, господин Секретный-Агент-Номер-Один! Я развалинам Рима уподобилась! Нашпигована шипами, словно подушечка булавками, ноги до крови стерты! Можешь... тип-топать, если не лень. А я отсюда и шагу не сделаю, пускай даже придется ночевать на траве.

– Пойдем, – процедил я сквозь зубы. Глория не шелохнулась.

– Можешь поднять меня, взвалить на плечо и волочить, как полонянку, не возражаю. Предоставляется полная возможность обнаружить мужскую силу. А по доброй воле не двинусь.

– Какая сволочь, – искренне промолвил я. – Какая потрясающая дрянь! Размазня.

Истерически завизжав, женщина кинулась на меня. Ухоженные, покрытые алым лаком ногти – никогда не мог уразуметь, что за радость придавать себе сходство с вампиром, недавно разодравшим очередную жертву – целились мне в физиономию. Крутнувшись, я подставил Глории защищенное пиджаком плечо и поспешил уронить револьвер, покуда ошалелая девка не ухватила его. Конечно, множество людей ненавидит оружие, но лишь оттого, что применения для него не отыскивает.

Некая ученая и благовоспитанная дама, вздрагивавшая при виде огнестрельных приспособлений, разрядила в меня мой же собственный револьвер и, по счастью, сделала шесть промахов, однако рассчитывать, что повезет опять и опять, было бы глупо.

Женщина изо всех сил пыталась уничтожить меня. Лягала в колено. Лупила каблуком-шпилькой по ступне. Я исхитрялся ускользать от ударов, но когда Глория треснула меня лбом по носу, я решил: пора и честь знать.

Дал быструю подножку, опрокинул противницу, прижал к земле.

На мокром от слез лице Глории бешено сверкали огромные глаза. Понемногу она расслабилась и угомонилась. Глаза вспыхнули новым огнем, руки обняли меня за шею, потянули вниз. Поцелуй получился поистине яростным. Тело женщины затрепетало.

– Герой! – фыркнула она полчаса спустя. – Великий белый проводник, заплутавший посреди мексиканского городка! Закаленный секретный агент, бросающийся на первую попавшуюся юбку при самом незначительном прикосновении! Хорошо, дорогой, что с Мата Хари ты не встречался. Она бы тебя заставила шлепанцы в зубах таскать.

Еще при первом отказе тронуться с места я заподозрил: события примут именно такой поворот. Весьма испытанный женский прием. Рассчитывается на субъектов недалеких и легко возбудимых.

Я перекатился на спину и сомкнул веки. Пускай. Это был не худший обман из тех, с которыми я сталкивался.

(обратно)

Глава 10

– Безусловно, – сказал я. – К западу от города раскинули очень хитрые силки, но если боги, вернее, дьяволы, посылают мерзавцам удобную возможность – зачем ею пренебрегать. Господин Икс, желающий вывести мнимого Коди в расход, сыграл на злости ополоумевшего юнца, шепнул ему: "Кананеа, ресторан мистера Грина", и напутствовал: "куси!" Подручные сшивались поблизости, дабы при случае разнести башку подстреленного из мальчишкиного же пистолета. Поверь, итог получился бы не хуже, если не лучше, чем при обработке стальным клинком. Парня, конечно, тоже пристрелили бы – предварительно. Из моего револьвера. Царство небесное мистеру Коди, павшему от руки полоумного... И жене его тоже, ибо тебя оставлять в живых тоже не следовало.

Глория вздрогнула:

– Но когда ловушка не сработала...

– Они попросту вернулись к изначальному порядку действий. Взяли кусочек мыла, намалевали на зеркальце сообщение, включили радио и предупредили сидевших в засаде товарищей.

С минуту Глория безмолвствовала.

– Ты заранее знал: на девяносто пятом километре поджидает враг, – выдавила она. – И знал: дальше расположена еще одна засада, на всякий случай. Потому и не притормозил.

– У меня изрядный опят по части засад, – ответил я. – И отлично представляю их общую механику. Предположительно, все заранее обусловленные места встреч таили угрозу; окончательно же я убедился в этом, столкнувшись нос к носу с Отчаянным Сортирным Забиякой. Он, так сказать, сделал последнее предупреждение.

– Прости, я ничего особого не слыхала.

– Сделал, сам того не желая. Одним своим присутствием уведомил. Парню сообщили, где нужно учинить стычку. Мы ведь уже толковали об этом, помнишь?

– И не пришли к определенному выводу.

– Напротив. Единодушно согласились: преследовать нас до Кананеа Мэйсон. Чарльз не мог. Кто-то шепнул ему, где надлежит караулить, и сопляк ринулся в Мексику по кратчайшей, отвергнутой нами дороге. Опередил. Затаился. И шепнуть ему словечко мог лишь тот, кто старательно позаботился подменить настоящего мистера Коди самозванцем. Лишь тот, кому было известно: лже-Коди не собирается ни в какой Хуарес.

– Мистер Сомерсет! – ошеломленно произнесла Глория.

– Вот-вот. Больше некому.

– Но это немыслимо! Он служит американскому правительству.

– Не смеши, – осклабился я, – не то живот надорву от хохота.

– Но это и впрямь бессмысленно. По словам Сомерсета, они позаимствовали агента в дружественной службе, потому что в собственной не сыскалось человека с подходящей внешностью. Значит, загадочная твоя организация тоже вовлечена в дело?Иначе получается, твоего начальника вокруг пальца обвели.

– Моего начальника обвести вокруг пальца весьма затруднительно.

– Тогда... Тогда он отправил тебя на заклание! Человеческую жертву принес!

Я ухмыльнулся в полутьме.

– А чем же, по-твоему, занимается наше несравненное агентство? Мы – ходячие человеческие жертвы. Наставляя агента перед очередной операцией, его на всякий случай заранее считают покойником, и очень приятно удивляются, если парень предстает некоторое время спустя живым и невредимым – по крайности, более-менее невредимым... В сущности, меня честно известили: держи ухо востро. Да, еще... Мак, это наш командир, не слишком охотно ссужает коллег опытными агентами, но меня отрядили с огромной охотой, по первой просьбе. Вывод: командиру требовался человек, наблюдающий за действиями Сомерсета вблизи. Человек, способный разнюхать досконально, и при нужде разнести вдребезги.

– Понимаю... Но автомобиль, припасенный в трех милях отсюда? Неужели ты настолько проницателен?

– Едва ли. Скорее, склонен к подозрительности. В этом случае для подозрений были наивесомейшие причины. Я позвонил нужному субъекту в Дугласе и договорился о маленьких дополнительных удобствах.

– Какие причины, Мэтт... ой! – Гораций?

– Я неизменно держусь настороже, если преуспевающий бюрократ разговаривает со мною вежливо и благожелательно. Имея дело с мелкой сошкой, оперативными работниками, эта публика любит важничать. Но Сомерсет и пел сладко, и стелил мягко. Даже не взбеленился, когда я сознательно и с расчетом ему надерзил. А такого в природе, простите, не бывает.

Глория помотала головой:

– Не слишком ли зыбкий повод для столь великих подозрений?

– Был и другой. Сомерсет оплошал. Беря меня взаймы, сообщил Маку, что собственного агента подходящей комплекции не нашел. Но ты помнишь двоих мужчин в сером, арестовавших Коди?

– Д-да... Пожалуй. Один был низеньким и плотным, а другой... А! Я кивнул.

– Другой был аккурат моего роста и моей худобы. Положив на его физиономию ровно столько же грима, Сомерсет получил бы не худший результат – вероятно, лучший. Так почему же Уоррен Сомерсет не захотел использовать своего человека?

Глория пожала плечами.

– Не думаю, – продолжил я, – чтобы мистер Сомерсет мучился угрызениями совести и кричал во сне, решив укокошить подчиненного. Нет, голубушка моя, здесь бюрократическая струнка сыграла, и жадность врожденная... Сомерсету не хотелось тратить обученного, надежного парня, чтобы получить всего-навсего удобного мертвеца. Вот он и обратился в соседнее управление... Только дурака свалял. Нельзя было показывать эту личность мне. Увидав стоеросовую жердь, я забеспокоился по-настоящему и решил: обеспечу-ка себе запасные аэродромы и надежные подкрепления, пока не поздно...

Глория вздохнула.

– И все же, изрядно телепатией отдает!

– В нашем деле без телепатии не обойтись. К тому же, на свете очень мало нового. Большинство подлостей уже применялись, преступники повторяют прошлый опыт...

– Но зачем же дяде Буффу было разыгрывать собственную гибель?

– Думаешь, Сомерсет пустился на подобные ухищрения исключительно ради того, чтобы Гораций Госмер Коди мог невозбранно исчезнуть и начать новую жизнь в качестве, скажем, Джона Джонса?

– Разве нет? Разве правительство не дозволяло гангстерам и рэкетирам безнаказанно скрываться из виду в награду за важные услуги?

– А какая правительству от Горация Коди корысть? И с чего ты решила, будто именно Коди хочет убедить белый свет, что Коди убили в Мексике?

– Не понимаю!

– Надо полагать, это не Коди нужно, а Сомерсету.

– Зачем?

– Чтобы тихо и незаметно укокошить настоящего Коди в Техасе.

– Не понимаю, не понимаю, не понимаю!

– Дай, изложу иными словами. Убить Коди настоящего можно было бы, лишь угробив сначала Коди мнимого, по другую сторону американской границы. Сомерсет не может с милой улыбкой известить репортеров о том, что известный нефтепромышленник, миллионер Гораций Коли по секретным соображениям отправлен к праотцам сотрудниками тайной службы, коей заправляет он, мистер Уоррен Сомерсет. Имея полную возможность устроить бесследное исчезновение Коди, Сомерсет и ею воспользоваться не в состоянии: чересчур заметная фигура, слишком большой подымется шум, начнутся розыски и шила в мешке не утаишь. Но, предположим, Коди внезапно гибнет в Мексике, застреленный мстительным юным психопатом, или бандитами зарубленный. Мертвеца опознают, закопают, оплачут. И все! И подлинного Коди можно пришить без малейших опасений. Уразумела?

Глория облизнула губы.

– Мистер Сомерсет, – продолжил я, – самолично известил: Коди занимался контрабандой оружия в Мексику. Допускаю, что Сомерсет числился в этой затее негласным партнером. Не впервые, знаешь ли, у высокопоставленного правительственного чиновника рыльце в пуху оказывается... Допускаю: дельце накрылось ослиным хвостом, и мистер Сомерсет растревожился – не дай Бог, докопаются до его связи с преступным Горацием Коди! Значит, нужно замести следы на вашингтонский бюрократический лад. Но заурядный бюрократ уничтожает бумаги, а Сомерсет убивает людей.

– Хочешь сказать, и папину гибель он подстроил?

– Сомерсет, – пояснил я, – избавляется ото всех, кто способен уличить его в причастности к оружейной контрабанде.

– Но папу и Милли Чарльз! Они-то чем угрожали мистеру Сомерсету?

– Прости великодушно, а за каким таким лешим понесло твоего покойного батюшку на юг? – отозвался я.

– Не знаю... – Глория поколебалась. – Мы... почти не разговаривали в последнее время. Я отпустила несколько резкостей по поводу предстоящей поездки в обществе Милли... Секретарши, подчиненной особы... Милли начала охотиться на отца буквально с первого дня своей работы. А потом папа заявил, что хочет жениться на ней! Я умоляла, твердила: спи с нею сколько влезет, но только не женись – это же курам на смех... Но отец лишь разъярился.

– Правильно сделал. Не суйся в чужие дела, даже если тебя от них воротит... Предположим, господин Пирс проведал о контрабанде, которой занимался партнер, и решил разузнать о ней побольше, чтобы потом помешать алчному приятелю, не допустить больших неприятностей... Наткнулся на сведения, коих, по мнению Сомерсета, третьему человеку знать не полагалось ни под каким видом. И отправился в путешествие – очень кстати. А устранив Вилла Пирса, Уоррен Сомерсет обеспокоился: как бы умный и проницательный Коди не угадал истины. Стало быть, Коди следовало отправить вослед Пирсу.

– Кажется, ты прав... Мэтт. И, если ты прав, дядя Буфф невиновен по крайней мере в одном преступлении из тех, что мы ему приписывали.

– Ты приписывала. И Мэйсон Чарльз тоже. А я очень в этом сомневался.

– Мне полагалось быть умнее. Понимать: после стольких лет близкой дружбы Коди и пальцем не шевельнет, чтобы повредить отцу.

– Поживем – увидим, – ответил я. – Но сейчас имеются два неоспоримых человеческих документа, свидетельствующих о кровожадности Уоррена Сомерсета: я и ты. Нас не заверили печатями только благодаря моему старому доброму шестому чувству. И опыту. Между прочим, теперь Сомерсет просто обязан от нас избавиться, иначе сможем отправить его на электрический стул. Голубчик непременно попробует дотянуться до нас... Ну-ну, пускай попробует. Многие пытались до меня дотянуться, но, как видишь, я спокойно сижу с тобою рядом и веду долгие речи...

Глория тронула мои пальцы. Я ухмыльнулся. Никогда мы не сделаемся друзьями. Даже любовниками, пожалуй, больше не будем: в слишком разных вращаемся сферах. Но между нами возникло известное взаимное понимание. До этой минуты его не замечалось.

(обратно)

Глава 11

Я истратил двадцать минут, изучая простиравшуюся внизу долину сквозь линзы цейссовского бинокля.

– Что ты выискиваешь? – прошептала Глория. Она расположилась чуть поодаль, скинула туфли и растирала покрытые кровавыми водянками ступни.

Япожал плечами.

– Сам не знаю. Что угодно. Кого угодно. Простейшие уставные предосторожности. Сейчас продвинемся еще на четверть мили, снова устроим проверку. Разговаривать по-прежнему шепотом, идти пригнувшись...

Четверть мили мы одолели за четверть часа.

– Ты уже видишь дорогу? – спросила Глория с нетерпением. – Видишь машину?

– Отвечаю: да и да. Веди себя тихо.

Долина была обширной, поросшей кустарниками. Искомая дорога взбиралась по пологому склону и тянулась дальше, за его гребень. У дороги, частично скрываемый парой чахлых маленьких деревьев, стоял серебристый автомобиль. Я навел на него бинокль.

Вездеходный "субару" последнего выпуска.

В этой пересеченной местности я рассчитывал получить армейский джип или предназначенный для трудных путешествий лендровер; но "субару" тоже пользуется репутацией надежного маленького зверя, если только не злоупотреблять его возможностями и не кататься по колдобинам, где и танку-то не всякому пройти удается.

– На, полюбуйся.

Я передал бинокль Глории.

– Ага, – сообщила она, – вижу. Совсем крохотная машинка!

– Чего ты ждала на Богом забытой тропе? Мерседеса?

– Ты додумался заказать пару джинсов?

– Конечно. В багажнике отыщется все.

– Значит, вперед!

Приложившись к маленькой фляге, я навинтил на горлышко металлический колпачок, отдал воду Глории. Скинул пиджак, положил на колени женщине. Поверх пиджака водрузил маленький компас и вчетверо сложенный аэрофотоснимок здешних краев.

– Сиди смирно и жди, пока не позову.

* * *
Часом позже, усталый, грязный и злой, как черт, я подбирался к серебристому "субару". Предосторожности оказались лишними. Людей, тем более враждебных, не замечалось. Однако на аризонском ранчо агентам вдалбливают премудрости, остающиеся в голове навсегда и превращающиеся в своего рода условный рефлекс. Последний отрезок пути я покрывал с бесчисленными хитростями, очень медленно и терпеливо. Медлительным перестраховщиком быть неизмеримо лучше, нежели торопливым покойником.

Держа в руке револьвер, я заглянул внутрь "субару". Ни души. По старой привычке я довел разыгрываемый шпионский фарс до логического завершения. Отыскал ключи на указанном месте, в магнитном коробке, незаметно прилепленном к переднему бамперу, взял револьвер наизготовку, отпер багажник, резко отбросил дверцу.

Опять же, ни души. Я расслабился, окидывая содержимое критическим взглядом.

Наличествовали одежда и обувь, пригодные для странствий в глухомани. Большой пластиковый холодильник наверняка содержал провизию, но пока что меня гораздо больше занимала объемистая фляга-термос, полная воды. За время игры в индейцев я изрядно взопрел и мучился от жажды.

Жалкие остатки совести, притаившиеся где-то на самом дне подсознания, заставили припомнить: Глория по-прежнему сидит на взгорье одна-одинешенька и трясется, как лист осиновый. Да и пить, наверное, хочет не меньше моего. Следовало сначала окликнуть ее, а потом уж лакать, закусывать и переодеваться.

Я возвратил револьвер за пояс, отер взмокший лоб рукавом рубахи, которая накануне числилась белой и выглаженной.

– Пожалуйста, сеньор Коди, не делайте резких движений!

Раздавшийся за спиною голос был мягким и звучал сильным акцентом.

– Повернитесь, por favor, но медленно, и держа обе пустые ладони прямо на виду.

Когда вас окликают подобным образом, первая непроизвольная мысль сводится к вечному "неужели здесь?" Неужто в этом самом месте и завершится твой земной путь, начнется неведомое странствие по мирам иным? Эта мысль – не трусливое соображение, а простейшая задача, от верного решения коей зависит очень много. Если придете к выводу, что вас намереваются убить, надо не подчиняться приказу, а действовать ему вопреки, пока оружие досягаемо, а руки свободны. Сопротивляться, невзирая на количество глядящих в вашу сторону пистолетных и ружейных стволов.

Конечно, почти наверняка схлопочете пулю; всего скорее, не одну. Да только пуля вам была назначена в любом случае, а несколько прихваченных на тот свет мерзавцев очень облегчают профессиональную совесть истребителя. Посему надо молниеносно сообразить: пора ли учинять Последний Бой Джона Армстронга Кастера,[100] или повременить можно...

Соображать нелегко, но в этом случае на решение мое повлияла безукоризненная вежливость говорившего. Конечно, я встречал немало двуногих чудовищ, отличавшихся отменной любезностью; но гораздо проще сдаться человеку, просящему о капитуляции, нежели остолопу, орущему, что при малейшем поводе превратит вас в кровавое решето.

– Поворачиваюсь, – уведомил я.

Не к моей чести будь сказано, я прошляпил не одного супостата, а сразу четверых. Надлежало утешаться тем, что ребята отнюдь не смахивали на членов шайки, раздолбившей наш кадиллак ударами крестьянских мачете. Я не угодил в лапы El Jefe и его паскудных садистов.

Парни были малорослыми, крепкими, одетыми в одинаковые пятнистые комбинезоны. У каждого красовался на голове лихо заломленный черный берет. Отборные бойцы мексиканской армии, должно быть.

Все четверо напоминали индейцев: жесткие черные волосы, безбородые скуластые физиономии, смуглая кожа. Все носили темные кокарды – чтобы солнечные лучи не отблескивали, не выдавали затаившегося коммандо, – но у человека, обращавшегося ко мне, значок был чуток вычурней.

Человек сделал шаг и продолжил на медленном, осторожном английском языке:

– Я лейтенант Эрнесто Баррага, из Fuerza Especial[101]. Мне приказано захватить вас живым, что я уже проделал, и доставить в расположение части, к El Cacique,[102] что я и сделаю сейчас. Поскольку имеется автомобиль, используем его. Как выражаются американцы? Лучше, чем на своих двоих? За руль сяду сам, вы устроитесь рядом, а сидящий позади боец возьмет вас на мушку. Машина мала, поэтому остальные отправятся пешком. Секунду-другую лейтенант пристально глядел на меня.

– Очень прошу: не пытайтесь бежать. Предпочитаю соблюсти полученный приказ точно и доставить вас невредимым. Даже если вы и сумели бы ускользнуть – это почти невероятно, – мои подчиненные выследят вас немедленно. Эти люди лучше любых собак-ищеек. Надежнейшие следопыты на всем континенте.

– Верю, – отозвался я. – Подкрались незамеченными, а этот номер не многим удается... Простите, но кто такой El Cacique, и что такое Fuerza Especial?

–На все ваши вопросы немного позже ответят старшие по чину, если, разумеется, сочтут нужным. Будьте любезны, займите место в машине.

* * *
Обогнув отрог холма, "субару" свернул с главного проселка. Узенькая тропка вывела нас на просторный, поросший травами луг, посреди коего стояли несколько автомобилей и две палатки.

Предназначение одной из них было нетрудно угадать. Полевая кухня. Солдаты в защитных комбинезонах выстроились подле нее, дожидаясь позднего завтрака, над палаткой вился ароматный дымок, вызвавший у меня истинно собачье слюноотделение.

Замерший у входа во второй тент часовой наводил на мысль: именно там и размещается командный пункт Fuerza Especial. А возможно, штаб отдельной части – ломать голову попусту не хотелось. В свой черед разъяснится все.

– Сейчас мы отправимся к El Cacique, – сообщил Баррага, выбираясь наружу и беря наперевес штурмовую винтовку «М-16». Он распахнул мою дверцу, сделал приглашающий жест: – Следуйте впереди меня по направлению к ближайшей палатке, por favor.

–Что это вы приволокли, Баррага?

Презрительный вопрос прозвучал по-английски, дабы и я уразумел его. От указанной лейтенантом палатки шагал высокий субъект, с несомненно кастильскими чертами лица, обладатель черных крысиных усиков. Комбинезон такой же, как и у прочих, но кокарда золотая – фу ты, ну ты!

– Это сеньор Гораций Коди, мой капитан, – доложил Эрнесто. – Сеньор, перед вами капитан Луис Алеман.

– Обойдемтесь без светских экивоков, лейтенант! – рявкнул пришелец. И посмотрел на меня без малейшей нежности. – Значит, вы доставили, наконец, этого поганого контрабандиста?

Боги бессмертные! В пылу последних приключений я начисто позабыл, что числюсь преступным торговцем смертью и с мексиканскими властями связываться не должен. А любопытно, ей-ей... Шайка бандитов гонится мне вослед, размахивая мачете. Стражи закона тычут в спину винтовочными дулами. Видать, Гораций Коди насолил всем подряд...

– Почему не связаны руки? – осведомился капитан. – Связать немедленно!.. Да нет же, олухи, за единой!.. Вот, молодцы. Я отведу его к El Cacique.

–Так точно, мой капитан.

Получив ощутимый и довольно злобный толчок в спину, я резво направился к штабу. Не ожидай я удара или пинка – растянулся бы на траве, особенно учитывая, что связанные руки даже равновесия утраченного не дали бы восстановить. Но любителя бить и толкать видно сразу. Ничего иного от Луиса Алемана ждать не доводилось. Это тебе, дружок, не воспитанный лейтенант Эрнесто...

– Входи, сукин сын!

Сделав часовому знак посторониться, капитан придал мне дополнительное ускорение, и я пулей влетел в палатку. Следом ввалился мексиканец. Я получил оглушительную, наотмашь отвешенную затрещину.

– Где оружие?!

(обратно)

Глава 12

Кроме нас двоих в палатке не оказалось никого. Как я и предполагал, это был походный штаб. Складкой стол с металлическими опорами и пластиковой крышкой усеивали бумажные листы; на нем же стояли пишущая машинка и радиотелефон. В углу обреталась аккуратно заправленная койка, возле нее лежал дорогой кожаный саквояж – вещица, довольно чуждая суровому военному быту. "Во время подобных операций, – не без ехидства подумал я, – героям положено жрать из котелков, а пожитки содержать в скромных солдатских ранцах..."

Не дождавшись ответа, капитан размахнулся опять. Вдругорядь рученька белая раззуделась... Я исправно пошатнулся и не без артистизма шлепнулся на утоптанную землю. Такие ребята всегда получают удовольствие, свалив допрашиваемого с ног. А доставлять им удовольствие необходимо: если невзначай огорчишь, примутся обрабатывать всерьез и делать больно по-настоящему.

El Cacique вышел на минутку, – зловеще сообщил капитан. – И я намерен получить сведения прежде, чем он возвратится. Где оружие?!

Из ноздрей моих потекла кровь. Я даже не пытался шмыгнуть носом: при виде крови – чужой, разумеется – особи, подобные Луису Алеману, урчат и умиротворяются. В человеческих жилах обращается несколько кварт красной соленой жидкости. Ради собственного благополучия можно было пожертвовать несколькими каплями.

– Почем я знаю? – огрызнулся я. – Сам пытаюсь выяснить!

– Оружие, – прорычал капитан, – выгрузили в Байя-Сан-Кристобале и перевезли в глубь страны четырьмя грузовиками! Потом, как выражаетесь вы, янки, дуб у дуба рябину украл... Нет, дубина у дубины вора... А, черт с ним! У мятежников не оказалось требуемых денег, которые, по их словам, были приготовлены! Скоты попытались отнять контрабанду силой, но, когда заглянули в кузова, там ничего не оказалось. Ты предвидел предательство и приказал своему агенту, Хорхе Медине – видишь, нам все известно! – припрятать груз, отправляясь на встречу.

– Медина? – сказал я. – Не знаю никакого Медины.

– Очень любопытно, – заметил капитан. – Потому что его подружка видела, как вы договаривались о поставках. И... как это? – щит и мечет?.. Нет, – рвет и мечет при мысли, что любимого послали на погибель!

Говорил капитан вполне сносно, только с поговорками у бедолаги явные нелады отмечались.

– Что, Медину прикончили?

– Не сооружайте себе кретина... То есть, хочу сказать, не стройте из себя дурака! Медину допросили, но грубо, неумело – скончался во время пыток. Только не пытайтесь уверить, будто не отдали ему распоряжений и не знаете, где спрятано оружие.

Алеман резко тряхнул головой.

– Не тратьте время попусту! Повстанцы вытянули из вашего человека единственное: то, что вам тоже известно, где спрятаны запасы оружия! Вот почему внимание обратили на вас. И попытались перепутать: сначала убив партнера вашего. Пирса, и его любовницу; потом укусив... нет, покусившись на жизнь его дочери, к которой и вы не были равнодушны, ибо в итоге женились на ней. И, наконец, поняв, что вы не поддаетесь и не скажете ничего, постарались получить вас живьем и допросить.

Пытаясь припугнуть меня, показать, сколь хорошо он осведомлен, Луис Алеман рассказывал полезные вещи, о коих я прежде не имел понятия. Вставал вопрос: если мистер Сомерсет послал меня в Мексику подохнуть под именем Горация Коди, не лучше ли будет выжить под именем Горация Коди? Я решил повременить и не раскрывать своего инкогнито. Да и бесполезно это было бы: капитан просто не поверил бы, что захватил не того субъекта. И не прекратил бы избиения, кем бы я ни назвался.

– А-а-а! – сказал я. – Теперь понимаю. Ребята размахивали мачете направо и налево; надо полагать, готовили мне ту же участь, что и Пирсу.

– Вот-вот. Но рассчитывали, что, в отличие от Пирса, ты заговоришь.

– Да знать не знаю, где оружие спрятано! – объявил я совершенно искренне. – И вообще, какое оружие? Будучи уважаемым дельцом, я никогда не связался бы с оружейной контрабандой. И не встречал никакого Медину, и понятия не имею...

И так далее, и тому подобное. Разумеется, ни дельцом, ни уважаемым человеком я не был, но все остальные речи звучали сущей правдой.

Невзирая на это. Алеман шагнул вперед и пнул меня в бок, покуда я корчился в подобострастном ужасе. К счастью, на капитане были мягкие ботинки для ходьбы по джунглям, а не армейские сапожищи.

Ребер моих Алеман поломать не сумел, однако синяков наставил.

– Вынуждаете прибегать к последним мерам! – прошипел он. – Через минутку упрямства поубавится... Введите женщину!

* * *
Я неуклюже подобрался к Глории, которую швырнули на земляной пол, и подмигнул "жене". Глория попыталась облизнуть запекшиеся губы, вяло улыбнулась, потом нахмурилась:

– Тебя колотили, дорогой?

– Помилуй, что значит немного крови, пролитой из носа? А ты цела?

– Дурацкий вопрос, – ответила Глория. – Посмотри на все эти ссадины, царапины и синяки! Вдобавок, я попросту погибаю от жажды. Ни капельки не дали глотнуть, мерзавцы.

Она перевела дух и продолжила:

– Наблюдаю за дорогой, жду, когда ты окликнешь, вдруг, ни с того, ни с сего – объявляются! Размахивают винтовками, тычут дулами, лопочут на каком-то мумбо-юмбо! Приказали встать и идти. Милю за милей, по кустарникам, смахивавшим на проволочные заграждения! В этих окаянных туфлях, представляешь? Господи, помилуй, никогда в жизни больше не буду носить высоких каблуков... Попыталась их обломить, как ты советовал, но туфли сделаны из пластика – с ними даже Кинг-Конг намаялся бы! А мачете мне дать не захотели...

– Побоялись, – ответил я.

– Вот-вот... И ни капельки воды, представляешь?

– Довольно, – прервал мексиканский капитан. – Женщина преувеличивает. Во-первых, чуть ли не полпути мои люди тащили ее на руках. Они, кстати, приучены подолгу обходиться без воды, фляжек с собою не берут и просто не могли напоить вашу жену. При всем желании.

– Да, но здесь-то, на бивуаке, вода есть? – полюбопытствовал я. – Вот и напоите.

– Конечно, – деревянным голосом отозвался Луис Алеман. – В ту же секунду, как вы скажете, где оставлено оружие. Не только напоим, а и ванну соорудим.

– Шлюхин сын! – рявкнул я.

Ругать противника при подобных обстоятельствах бессмысленно, да и для ребер прискорбно. И все же следовало держаться избранной роли. Настоящий Буфф Коди наверняка вспомнил бы родословную капитана в гораздо больших подробностях...

Капитан улыбнулся:

– Вскоре, сеньор, жажда сделается нестерпимой, и ваша очаровательная супруга сумеет убедить муженька... Спешить незачем, я подожду.

– Вонючий, шелудивый койот!

Глория заерзала.

– Гораций, дорогой, но я ведь и впрямь умираю от жажды! Что хочет выяснить этот... человек?

– Откуда оружие получено, кстати? – вмешался Алеман.

– Через вторые руки, – вздохнул я, – по иностранным каналам... Вот и все, что могу изложить. Источник известен лишь посреднику. Я не задавал вопросов, а парень вовсе не спешил щебетать. Повторяю: будучи уважаемым дельцом, я отнюдь не стремился напрямик связываться с черным оружейным рынком. И, между прочим, переговоры вел Хорхе! С мексиканскими революционерами тоже он встречался. На беду свою.

– Прекратите, – поморщился Луис Алеман. – Ты лжешь или просто не обо всем рассказываешь. Допускаю: точное расположение тайника тебе неизвестно; и все же, вряд ли ты примчался бы сюда, не представляя хотя бы примерно, где агент укрыл контрабанду. По крайней мере, знаешь, кого искать, у кого справку получить... Мое терпение треснуло... нет, лопнуло. Приступаем к решительному воздействию...

– Достаточно, капитан, – раздался негромкий, властный голос у меня за спиной. – С женщинами здесь не воюют.

Мимо прошагал человек в штатской одежде. Он пособил Глории подняться на ноги. Алеман почтительно посторонился и спрятал уже взятый наизготовку десантный нож.

– Командир...

– Вы свободны, капитан.

– Слушаю, сеньор!

Оскорбленный до глубин душевных Луис Алеман покинул палатку.

– Меня зовут El Cacique, – сообщил пришелец. – На вашем языке, Вождь. А вы, наверное, миссис Коди?

– Правильно.

– А это, надо полагать, мистер Коди? – с добродушной насмешкой спросил El Cacique.

И посмотрел на меня.

И я узнал этого человека.

Мы уже встречались по долгу служебному здесь же, в Мексике. Немало лет миновало, и загримирован я был, но Рамон Солана-Руис обладал цепкой зрительной памятью. И отлично понял: я представляюсь Буффом Коди неспроста.

Вот уж, поистине, комедия с переодеваниями!

(обратно)

Глава 13

– Как приятно встретиться вновь, мистер Коди! – улыбнулся мексиканец. – Сигарету? Ах, да, этот мистер Коди не курит, я совсем забыл... Кстати, почему настоящего Горация Госмера Коди прозвали Буффало Биллом?

Солана-Руис и я обосновались в одном из автомобилей. Двигатель работал на холостых оборотах, и два воздушных кондиционера трудились вовсю, делая температуру внутри кабины более-менее сносной.

– Буффало Билл, – разъяснил я, – был пограничным лазутчиком на Диком Западе. Впоследствии сделался цирковым артистом, а еще позже превратился в легенду, в своего рода сказочный персонаж, известный по приключенческим романам и дурацким кинофильмам. Звали его по-настоящему Биллом Коди, однофамилец Горация. Наш приятель-миллионер был, наверное, большим сорванцом и терпеть не мог изысканного имени, которым его наградили родители. Гораций! Правда, сомневаюсь, чтобы Коди разбирался в классической литературе,[103] но сверстники, должно быть, задразнили его, и парень предпочел звучное, мужественное прозвище. Оно и пристало прочно...

– Понимаю, – сказал Рамон. – А если сам закурю, не будешь возражать?

– В нашем деле, – ухмыльнулся я, – помирают вовсе не от последствий пассивного курения.

– И даже не в итоге активного, – засмеялся Рамон. – Я люблю курить: табак способствует ясности мыслей. Да и, как выражаются янки, не собрался же ты жить вечно!

Рамон был низкорослым, крепко сбитым человеком. Смуглая кожа, черные блестящие волосы. Пожалуй, в его жилах текло немало индейской крови, но я никогда не спрашивал об этом. Учитывая дурацкие национальные предрассудки, тяжело угадать – обидится собеседник такому вопросу, или нет.

Щегольской деловой костюм Рамона был очень легким, в мелкую полоску; белая рубаха казалась безукоризненно свежей. Наличествовал также шелковый галстук в блекло-зеленых разводах. Я припомнил: Рамон всегда старался облачаться щегольски, по крайности, весьма опрятно и строго. На его плечах городская одежка отнюдь не выглядела неуместной среди мексиканских лесов и гор. Любопытно, как удается Рамону сохранять ботинки надраенными до зеркального блеска?

– Не сочти за бестактность, – молвил я, – но какого лешего ты позабыл в этих буераках, зачем шныряешь в обществе коммандос? И чем они, собственно, занимаются?

Рамон улыбнулся.

– Наверное, отвечу. Но сперва скажи, что ты сам вытворяешь в Мексике под именем субъекта, который ныне числится весьма нежелательной персоной?

Здесь возникала заковыка. Сколько правды можно изложить Рамону? Официальных предупреждений на этот счет я не получал. Солана-Руис был хорошим парнем; даже приятелями когда-то числились, но разливаться соловьем в его присутствии я не собирался.

– Прежде чем начну тебе врать, – ухмыльнулся я, – разреши, все-таки, выяснить несколько вещей. Хорошо?

– Хорошо.

Помолчав немного, я осведомился:

– Во-первых, что известно о человеке, зовущем себя сеньором Сабадо?

Рамон поглядел с недоумением.

– Как ты помнишь, по-испански sabado значит «суббота»...

– Кроме этого, – сказал я, – о господине Сабадо ничего определенного пока не выяснено.

– А чем он знаменит?

– Просто имя, но мне велели держать ухо востро и прислушиваться – не упомянет ли кто-нибудь сеньора Сабадо? Также предупредили: коль скоро с этим человеком приключится несчастье, мексиканское правительство не объявит общенародного траура.

– Правильно, – улыбнулся Рамон. – Тогда слушай. М-м-м... Личность сеньора Сабадо не установлена, однако упомянутый господин связан с некоторыми делами... скажем, с очень сомнительными предприятиями. Ты совершенно прав: если его постигнет внезапный разрыв сердца или шальная пуля отыщет, национального траура не объявят. Скорее, наоборот...

Смертные приговоры отнюдь не всегда выносятся в столь безупречно деликатной форме; но Рамон прямо подтвердил сказанное Маком в Эль-Пасо: мексиканцы не только не станут препятствовать моему хитроумному заданию, но еще и помогут. В разумной степени, конечно...

– Теперь поясни, отчего лейтенант Баррага назвал меня мистером Коди. И откуда вы знаете о Коди.

– О, мы весьма интересуемся пропавшим оружием, равно как и любым субъектом, способным привести к нему. Прознав о намерении Горация Коди провести медовый месяц в Мексике – осведомители есть не только у твоих начальников, а горничные и официанты часто слышат массу любопытных вещей, – мы решили обезопасить его от участи, постигшей ранее Вилла Пирса.

– Хорошенькая безопасность! – брякнул я. Рамон хохотнул.

– Мои люди, наблюдавшие за вами исподволь, сообщили командиру: пожилой миллионер вовсе не так безобиден, как можно ждать от человека, разменявшего седьмой десяток. Впрочем, я мог бы заподозрить истину и чуть пораньше, увидав приготовленную для тебя машину. Чересчур уж отдавало профессиональной работой.

– Э-э-э, – возразил я, – мне доводилось встречать людей, разменявших восьмой десяток, и способных любого из нас двоих в землю вколотить! Настоящий Коди, между прочим, очень крепким орешком оказаться мог бы. И японским вездеходом запастись – тоже.

Рамон пожал плечами. Я гадал, что еще умудрились подсмотреть кравшиеся по нашим пятам индейские лазутчики в пятнистых комбинезонах.

– Насчет безопасности, – продолжил Солана-Руис: – Хотя здесь и не отель, но все-таки гораздо приятнее, чем в обществе генерала Мондрагона и его ублюдков. Допрос, которому подвергли Пирса и его даму, был, судя по всему, не из мягких.

– Если старались, то предполагали, что Пирсу известно об оружии?

– Да. По-видимому, Пирс предпринял частное расследование противозаконных действий своего партнера. И, смею думать, совершил здесь, в Мексике, неожиданное открытие, за которым последовали нападение, пытки, смерть. По крайней мере, палачи были крепко уверены: Пирсу известно все. И просчитались, так же, как немного ранее просчитались, истязая Хорхе Медину.

– И решили заручиться первоисточником сведений?

– Кажется, да. Я помедлил.

– Кто, черт возьми, этот генерал Мондрагон? Я видел щеголя в мундире цвета хаки, при нем обретался громила-телохранитель, похожий на североамериканца. Ох и бандюги!

– Щеголь и был генералом. Только бандюгами эту публику звать нельзя, – весело осклабился Рамон: – Генерал командует благородными революционерами красного толка, стремящимися принести на многострадальную мексиканскую землю чуток свободы и демократии.

– Ага. При помощи мачете. Рамон ухмыльнулся.

– Иначе здесь не бывает. Мэттью, это Мексика! Все политические перемены осуществляются посредством мачете. Либо винтовки. Либо пушки... От мачете никуда не денешься, но хотя бы количество пушек и винтовок надо уменьшить. Por favor, объясни теперь, чем занимаешься ты сам?

Я поколебался.

– Коди арестовали в Эль-Пасо, за попытку совершить убийство. Содержат в полной тайне. А я решил прогуляться по Мексике вместо него и подождать: мало ли – вдруг кому-нибудь взбредет в голову поболтать со мною или напасть... Глядишь, и приведет к оружию...

Это было правдой – чуток отредактированной.

– А... дама? Тоже... как это? Подсадная утка?

– Нет, взаправдашняя.

– Хм! И вы заставили ее сотрудничать?

– Зачем – заставили? Дама в есть несостоявшаяся жертва Буффа Коди. Голубчику ее деньги требовались.

– Понятно... Видишь ли, Мэтт, розыск оружия составляет лишь одну из моих задач. Вторая – держать Мондрагона и его сволочь под непрерывным и незаметным наблюдением. Ребятки составляют ударный отряд PLN. Ты о ней, наверное, слыхал.

– Не в пример остальным оппозиционерам, на политической арене PLN особо не шумит. Законные действия этих людей служат попросту ширмой для затей незаконных. Партия стремится к вооруженному перевороту.

– А почему, – полюбопытствовал я, – нужно выслеживать Мондрагона, точно Бог весть какую важную птицу? Отчего не двинуть войска и не стереть господина генерала в порошок?

Рамон изобразил негодование:

– Помилуйте, сударь! Экие фашистские речи! Убивать собственных заблуждающихся сограждан? Вы же сами из демократической страны, опомнитесь!

Он хмыкнул.

– Пристукнуть Мондрагона – значит создать ему репутацию героя, мученика, павшего в борьбе за свободу. А такого не надобно... Кстати, люди Мондрагона представят сколько-нибудь ощутимую военную угрозу лишь будучи хорошо вооружены. Как раз этому и стремимся помешать мы оба – ты и я.

– Точно, – признал я. – И, мешая вооружаться, дозволяем невозбранно делать фарш из американских туристов. О кадиллаках, превращаемых в металлолом, уже и речи не веду.

Я ухмыльнулся.

– Ну-ну... Пошутил. Расскажи-ка о Мондрагоне подробнее.

– К несчастью, – промолвил Рамон, – в вашей стране существует некто, готовый, по непонятным соображениям, тратить миллионы, подстрекая местных головорезов к мятежу. И снабжая их винтовками.

Разговор переносился на скользкую почву.

– А сколько миллионов?

– За оружие, доставленное Коди, – откликнулся Рамон, – по нашим подсчетам полагалось уплатить два миллиона четыреста тысяч долларов. Осведомители сообщили, что задаток составил одну треть суммы, или восемьсот тысяч. Эти деньги мистеру Коди уплатили, иначе он и пальцем не шевельнул бы, чтоб добыть оружие. Но остаток долга Мондрагон платить не пожелал, а решил отнять винтовки силой. Пожалуй, в кассе у генерала уже было пусто.

– Понимаю.

– Вряд ли, Мэтт. Я склонен полагать, их финансовый покровитель по вашу сторону границы прекратил снабжать подопечных.

– Как его зовут, Рамон?

– Сеньором Сабадо.

* * *
– Должно быть, – произнес я, – я настоящий кретин в делах, касающихся политики. Всегда считал, будто наши страны сосуществуют вполне дружелюбно. Убей, не вижу причины подрывать внутренний мир в Мексике!

– Милый белый порошок, – не без печали сказал Рамон Солана-Руис. – Он сочится из Мексики в Соединенные Штаты, и мы изо всех сил стараемся перекрыть эту струйку; но не станем превращать страну в военный лагерь только затем, чтобы ваши идиоты, желающие медленно покончить с собою, лишились героина... Или марихуаны... Вот кое-кто из власть имущих и решил: если нынешнее правительство не хочет присоединиться к крестовому походу против наркомании – сместим, и посадим новое, покладистое. Мондрагон, безусловно, поклялся и побожился, что под ружье поставит все мужское население от шестнадцати до шестидесяти, всю страну прочешет, и выведет заразу, искоренит подчистую... Колумбийцы этим занимаются... Что получается – знаешь сам...

– Знаю, – сказал я. – Затея безумная, однако не безумнее многих иных. Звучит, во всяком случае, правдоподобно... Стало быть, дружище Рамон, благодаря предусмотрительному и стойкому Хорхе Медине, Буффало Билл Коди недополучил больше полутора миллионов, да еще и оружие из виду потерял... Решил приехать в Мексику, разнюхать самостоятельно. А сеньору Сабадо это пришлось не по вкусу; он решил: чем дольше винтовки пролежат в тайнике – тем лучше. Стер с лица земли Вилла Пирса, его любовницу; постарался и Коди стереть – да не получилось.

– Если оружие утрачено безвозвратно, – сказал Рамон с ноткой нетерпения в голосе, – то не беда. Но если его отыщут – оно должно быть отыскано только нами. Отыскано и уничтожено... Мексиканская чернь, получившая в руки достаточно винтовок, превращается в очень внушительную силу. Открой любой учебник истории.

– Значит...

– Значит, постарайся найти оружие. Тебе и карты в руки... мистер Гораций Коди.

– Хорошо. Но потребуются все данные, которыми ты располагаешь. Ибо я все-таки не Гораций Коди...

– Получишь данные! – засмеялся Рамон. – От имени мексиканского правительства прошу: сеньор Коди, сделайте милость, продолжайте маскарад и определите, используя ваши незаурядные навыки, местонахождение этих окаянных винтовок. Страна окажется перед вами в неоплатном долгу и не станет чинить судебного преследования, сколь бы решительно вы ни действовали...

– Уговорились, – хмыкнул я.

– О, чуть не забыл! – спохватился Рамон. – Об одной малости...

Я удержался от гримасы. Одна малость – совсем незначительная – всплывает при подобных уговорах неизменно.

– Выкладывай.

– Мондрагон. Мы, как уже сказано, вредить ему не смеем. И не можем, само собою, дозволить заезжим убийцам расправляться с мексиканскими подданными... Но если с генералом приключится несчастье, в котором не будут повинны правительства – как местное, так и американское, – даю гарантию: виновник неприятности не пострадает никоим образом.

(обратно)

Глава 14

Город Эрмосильо, отстоящий от границы миль на сто пятьдесят, числится столицей штата Сонора, населяется примерно двумястами пятьюдесятью тысячами жителей, имеет университет и уйму хороших гостиниц.

Я прибыл в гостиницу Гайдара.

Человеку, дежурившему при входе, следовало отдать должное: мексиканец и глазом не моргнул, услыхав, что нефтепромышленник мистер Коди явился проводить медовый месяц без жены. Загодя заказанный номер дожидался исправно, а семейные дела никого постороннего не касались. Очень здравый и цивилизованный подход к Делу.

– Мы ждали вас накануне, сеньор, – сказал мексиканец.

В голосе звучало не дурацкое любопытство, а вполне естественный упрек. Я поблагодарил за то, что номер не отдали другому, сослался на непредвиденную дорожную задержку. Пообещал заплатить с лихвой, и тем немедленно вернул себе расположение служащего.

Приближаясь к двери своего будущего обиталища – гостиница была, в сущности, мотелем, состоявшим из множества одноэтажных, разбросанных по живописным лужайкам коттеджей, – я внезапно почувствовал облегчение. До чего же было славно остаться одному, без Глории Коли, в девичестве Пирс! Не могу сказать, будто женщина чересчур обременяла меня; однако и не облегчала жизни своим несравненным присутствием. Работать, когда бок о бок с тобой сшивается неумеха, стеснительно...

* * *
– Тела Хорхе Медины, – доложил Рамон, продолжая жевать аппетитную тортилью, – и четверых водителей обнаружили прямо возле грузовиков.

– Что, и шоферов пристукнули? Тоже допрашивали?

– С пристрастием. Но Медина, выгрузив оружие, по-видимому, сменил водителей; новые люди не знали ничего. Либо это, либо небывалый героизм... Последнее кажется маловероятным. В любом случае, шоферы не проговорились, иначе Мондрагон уже обзавелся бы винтовками.

Я чуть не спросил, какого размера были грузовики, но вовремя прикусил язык. Рамон явно забавлялся, проверяя, не выпрямились ли, часом, у меня мозговые извилины со времени последней встречи. Припомнив, какого свойства дороги в Мексике, прикинув необходимость более-менее скрытного передвижения по боковым проселкам, учтя еще несколько подробностей, о которых распространяться ни к чему, я пришел к выводу: крупные фургоны, общей вместимостью около шести тысяч кубических футов... Ого! Это, разумеется, не пятидесятитонные трейлеры – но все равно, оружия в подобный объем напихано было много. По грубому подсчету, три тысячи штурмовых винтовок, миллион патронов, да еще оставалось местечко для тяжелых пулеметов, гранатометов и тому подобной прелести.

– Н-да, – промолвил я задумчиво. – Не подумал бы, что четыре вшивых фургона могут снабдить небольшую армию.

Рамон одобрительно улыбнулся.

– Армию, – повторил он. – Вот и нельзя, чтобы у Мондрагона появилась армия.

– А найдется у этих героев-освободителей три тысячи бойцов? – полюбопытствовал я. – И в состоянии ли три тысячи солдат, пускай даже хорошо вооруженных, захватить Мексику?

– Фидель Кастро начинал захватывать Кубу, имея под ружьем восемьдесят два человека.

– В начале, да. И усиливал отряд по мере продвижения в глубь страны. Однако, Мондрагон, похоже, отнюдь не Фидель – у бородатого параноика, по крайности, военные таланты наличествовали, а Мондрагону, судя по тому, что я повидал ночью, только уличной шайкой распоряжаться. И правительство мексиканское, хотя не из ангелов состоит, но и с головорезами Батисты в сравнение идти не может. Вряд ли мексиканцы подымутся по первому зову.

Рамон вздохнул.

– Существуют инфляция, бедность, недовольство... И это Мексика, друг мой. Здесь постоянно отыскиваются крикливые политики, сулящие людям золотые горы, черную икру на первое, копченый окорок на второе и птичье молоко – на третье... А люди темны и доверчивы. Нашу историю, повторяю, писали винтовкой и пушкой. Даже если Мондрагону и не удастся въехать в Мехико на белом коне – ему это, конечно же, не удастся, – север страны превратится в поле битвы, хлынет кровь, нанесенные раны будут заживать десятилетиями... Ничего этого не случится, коль скоро Мондрагон винтовок не получит.

– Значит, разыщем винтовки, да из обращения изымем. Но как ты отчитаешься перед... боевыми товарищами, отпустив поганого американского контрабандиста и его шлюху подобру-поздорову? Нельзя же всему батальону излагать наш замысел?

– Нельзя, – признал Рамон. – Посему, женщина останется здесь. Я представлю ее как заложницу, обеспечивающую примерное поведение Горация Коди. Уведомлю солдат, что ты взялся исправить содеянное и намерен вручить оружие правительству. А жена, сообщница твоя, побудет с нами. После окончательного успеха чету Коди выставят вон, в Estados Unios, и навсегда воспретят им доступ на мексиканскую почву.

С минуту я изучал Рамона. Спрашивать о нашей судьбе в случае моего неуспеха было бы наивно. Все повиснет на волоске, будет зависеть исключительно от веса и влияния, коими обладает мой давнишний знакомец. Мстительности в Рамоне Солана-Руисе не наблюдалось никогда. Равно как и сентиментальности. Не думаю, что Рамон пустился бы на риск, вызволяя меня и мнимую мою жену, потребуй кто-либо – к примеру, политический офицер Луис Алеман – примерного наказания для подлых гринго.

* * *
Я замешкался у входа в коттедж. Начиналась новая стадия работы; из ловушек, расставленных доселе, удалось выскользнуть; я умудрился уцелеть назло супостату... Любопытно, кто поджидает сейчас, готовясь отправить меня к праотцам?

Глубоко вздохнув, я повернул ключ, пинком распахнул дверь и метнул вперед матерчатый саквояж, уповая, что фланелевая пижама, лежавшая внутри, и мягкий ковер, постеленный на полу, предохранят обретавшуюся меж моими пожитками бутылку виски от немедленной погибели.

С виски в Мексике было скверно...

Из коттеджа грянул выстрел.

(обратно)

Глава 15

На девице было грубое серапэ, закинутое за плечо и оставлявшее правую, державшую пистолет, руку свободной. Где-то мы с противницей уже встречались, но где именно – я не припоминал. И не стремился. Надо было действовать, не дожидаясь, покуда курок опустится вторично.

Сколько-нибудь уважающий себя профессионал ни за что не "купится" на влетающий в комнату чемодан или плащ. Я рванулся вперед, пригнулся, упал, покатился по ковру: этот прием почти всегда приносит пользу, если с любителем дело имеешь; любители не умеют определять нужное упреждение, пули бьют в сторону. Во всяком случае, вы очень рассчитываете на неприятельский промах...

Нового выстрела не последовало.

Я вскочил, вскинул тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон, увидел, что девица держит собственное оружие на отлете, двумя пальцами, дулом вниз, почти брезгливо – ни дать, ни взять, крысу дохлую выбрасывать собралась.

Пальцы девушки начали разжиматься.

– Нет! – завопил я. – Не швыряй, чтоб тебе! Осторожно положи на большое кресло! Pone la pistola...[104]

Невзирая на то, чему наставляют несмышленых зрителей голливудские бредни, бросать заряженный пистолет куда попало не стоит – если только вы не стремитесь поиграть в любопытную разновидность русской рулетки. Падающее оружие очень часто палит само собою, отскакивает и, если брошен пистолет, а не револьвер, сплошь и рядом палит после этого опять: в произвольном направлении.

Я по-прежнему пытался подобрать испанские слова, значащие: "положи осторожно, дура". Но девица оказалась понятливой, неспешно приблизилась к упомянутому креслу, определила ствол на мягкое сиденье. При этом не сводила с меня взгляда. Я приписал подобное внимание отнюдь не своей привлекательности, а естественному опасению девицы схлопотать пулю в спину.

Теперь я узнал непрошеную гостью. Она восседала в ресторане мистера Грина, одетая в дурацкое черное платье и не менее дурацкие красные туфли. Правда, в Кананеа с этой особой обретался еще и пожилой крестьянин...

Девушка облизнула губы.

– Я так и думала! Вы не... Правда говорить, номер был заказывай сеньором Коди, но вы совсем не тот Коли!

– Кажется, нет, – молвил я, – но вовсе незачем орать об этом на весь Эрмосильо.

Попятившись, я закрыл и замкнул дверь.

Девица сменила черное платье на пару синих джинсов и черный джемпер с длинными рукавами, но идиотские туфли оставались теми же. Невысокая, смуглая особа с широкими скулами, смуглой кожей, черными волосами. Я назвал бы ее маленькой, да язык не повернется. Рысь тоже невелика размерами, но это рысь... Впрочем, девицины глаза – огромные, темные – способны были, казалось, разбить чье угодно сердце единым взмахом длиннейших ресниц.

Снова облизнув губы, девушка заметила:

– Эта pistola моя, сеньор. Отдавайте, пожалуйте.

Я покачал головой.

– Нет. La pistola была твоей. Но любое оружие, из которого в меня пытались выстрелить, становится моим, понятно?

– Но я не пытала вас выстрелить! Я видеть, вы не тот Коди, и не стрелять второго раза!

– А был бы я тем самым Коди?

– Тогда я убивать без прощения.

– Ага. Но кто же вы, сеньорита?

– Антония Сиснерос.

– А-а-а, – протянул я. – Подруга покойного Хорхе Медины, работавшего на Коди, верно? Девушка скривилась.

– Подруга, да. Где стоящий Коди?

Она, должно быть, хотела сказать "настоящий".

– Откуда ты знаешь его в лицо? – вопросом на вопрос откликнулся я.

– Он приезжать к Хорхе в Гуаймас, туда, где Хорхе жить. Они советиться. Насчет оружий. Много днев назад. Я быть с Хорхе, когда Коди приходить. Меня виганат! На улица! Но я прятаться и смотреть Коди. Темно быть, но я видеть очень хорошо! Тебе везти, что я хорошо видеть, иначе – пу-пу!

– Везти, – согласился я. – И тебе тоже, между прочим... Понятия не имею, где сейчас Коди.

– Ты занимать его место? Но ты не казаться очень Коди.

Я пожал плечами:

– Само собой... Но один молокосос уже посчитал меня Горацием Коди; надеюсь, парень будет не единственным... Ваше имя, сударыня, мне сообщили загодя. Поутру, поехав в Гуаймас, я собирался вас разыскать. И помощи попросить, между прочим.

Рамой справедливо заключил: Антония Сиснерос – лучшая из возможных ниточек, способных привести нас к вожделенному тайнику. Спасло меня, правда, чистое вдохновение; не проникни я в комнату после собственного саквояжа – вероятно, уподобился бы решету. Но как бы там ни было, а знакомство состоялось.

– Помощь? – недоуменно спросила девица. – Какой такой помощь?

– Медина спрятал полученное от Коди оружие. За это его убили.

– Ты тоже хотеть искать? Но я про тайник не знать ни шишки. Хорхе тоже не надо было такого работа. Работа сделал его мертвый. Этот сеньор Коди, он обещать много деньги, если мы помогать, много беда, если мы указываться...

Она хотела сказать "откажемся".

– За это я его пу-пу! И генерал Мондрагон, который убивать Хорхе, тоже пу-пу! Много-много пу-пу! Он делать Хорхе больно перед смерть!

– Укладывай всех генералов, каких захочешь, и всех настоящих Коди, сколько есть. Но, поскольку настоящий Коли сидит за решеткой по ту сторону границы, весьма советую сосредоточить усилия на Мондрагоне.

Сказав это, я ощутил себя сущим Никколо Маккиавелли. Решение одной из поставленных задач буквально шло в руки: обуянная жаждой мести любовница убитого препроводит Мондрагона к праотцам в частном, так сказать, порядке... Ни мексиканское, ни американское правительства здесь, разумеется, не замешаны, и быть не могут замешаны... А мои собственные прегрешения против местных законов обещали отпустить.

Если найду оружие и пристукну загадочного сеньора Сабадо...

– Но insurgentes[105] прятаться в свои горы, – произнесла Антония. – Трудно искать, сеньор, и трудно убить.

– Уверена, что не знаешь, где Хорхе спрятал винтовки?

– Я женщина. Я готовить обед, подметать полы и делать любовь. Мой Хорхе не рассказывать женщина об оружиях, это мужской... би-зи-нисс!

До поры до временивопрос о тайнике следовало замять.

– Между прочим, – небрежно произнес я, – отчего бы не пригласить человека, сидящего в соседней комнате, присоединиться к нам?

Антония хихикнула:

– Они не могут присоединяться... Я хорошо вязать!

* * *
Связывала Антония и впрямь на совесть. Мужчина и женщина лежали рядком на обширной постели, предназначавшейся для медового месяца. Запястья и лодыжки обоих были стянуты сыромятными ремнями изрядной длины.

Женщину я видел впервые, а с мужчиной – вернее, молокососом – уже сталкивался в кананейском ресторанном сортире. Парень извивался, подобно угодившей в чрезмерно узкую щель гадюке, и брыкался, точно осел, объевшийся белены, однако не мог освободиться: свободные концы ремешков мексиканка предусмотрительно закрепила за изголовье и изножье кровати.

Его пушка, отметил я машинально, должна оставаться у Антонии. Тьфу на тебя, Мэттью! Даже обыскать голубушку не потрудился.

– Никакая проблема, – сообщила девица, возникая слева от меня. – Я сидеть и ожидать Коди. Они приходить, я прятаться. Не знать, враги Коди или друзья. Если друзья – нужно вязать. Если враги – то Коди мой, не дам убивать никому. Тоже нужно вязать...

(обратно)

Глава 16

Я с огромным облегчением убедился, что кварта виски (750 миллилитров по местному измерению) осталась невредима. Водрузив ее на полку встроенного в стену бара, я вздохнул не без вожделения и занялся делами более насущными.

Бывшие узники приводили себя в божеский вид, не обращая внимания на молодую мексиканку, следившую за ними с лукавой миной на скуластом лице. Мэйсон Чарльз, правда, шипел себе под нос нечто невразумительное и достаточно злобное.

Удостоверившись, что ни при нем, ни при даме не было даже бритвенного лезвия – повторять ошибку дважды и пренебрегать надлежащим обыском не стоило, – я раздобыл в ванной комнате пластиковые стаканы и откупорил, наконец, бутылку. Антония предпочла банку местного пива.

– Подлая тварь, – буркнул Чарльз, сгоравший от ярости.

– Спокойствие, Мэйсон, – одернула его женщина, чье имя по-прежнему оставалось неизвестным. – Извинись.

Мэйсон отвесил Антонии шутовской поклон:

– Смиренно прошу прощения, сударыня! Позвольте взять неуместное замечание назад.

– Все забыто, сеньор, – сказала девушка, и внезапно сделала не лишенный изящества книксен: передразнила наглеца. Я с изумлением увидел, что книксен получился умелый. И задумался: а настолько ли плох английский язык этой особы, как она пытается изобразить?..

Женщина была красивой – на строгий, подтянутый лад. Разумеется, я предпочитаю особ, носящих юбку или платье, а не джинсы; но стройная сухощавая дама, близившаяся по внешности к тридцати годам, обладала длинными стройными ногами, тонким, прямым носом, серыми глазами и правильно очерченной грудью. Ни следа косметических снадобий на лице: ни грима, ни пудры, ни помады. Не девушка, разумеется, но и не женщина средних лет, путешествующая в обществе молодого безмозглого жиголо. Да и кто захочет выбрать в жиголо собственного...

– Брат и сестра? – полюбопытствовал я. Женщина кивнула. Мэйсон Чарльз-младший сухо заметил:

– Я рассказал по телефону о нашем... знакомстве, и Джо решила примчаться, чтобы приглядывать за своим несмышленым братцем.

– Хочешь назваться смышленым? – спросила Джо. – Шныряет по чужой стране, машет пистолетом, нападает не на тех людей...

– Он зовет себя Горацием Коди! – вскинулся Мэйсон Чарльз. – Откуда было знать, что передо мной самозванец? Если это самозванец, конечно... И я ведь не выстрелил, верно?

Больше не обращая на сопливца внимания, я спросил женщину:

– Джо? Сокращение от Жозефины?

– Джоанны. Джоанна Бекман. По счастью, состоящая с Бекманом в разводе...

– С какой стати вы решили, будто я на самом деле не Коди?

– Вы чересчур уж разумно себя вели, – сказала Джо Бекман. – По словам брата, обнаружили такое хладнокровие и присутствие духа... Коди несвойственно подобное. Вот я и прилетела, чтоб самой убедиться... Пока не случилось непоправимое.

– Пока ваш братец не предпринял очередную попытку и не преуспел в затеянном?

– Нет, пока он не предпринял очередную попытку и не получил от вас пулю. Насколько понимаю, любителю, стрелявшему лишь по тарелкам на стенде, с профессионалом не тягаться.

– Почему вы считаете меня профессионалом?

Джо коротко рассмеялась.

– А кем еще прикажете считать субъекта, спокойно глядящего в пистолетное дуло, невозмутимо обращающего спину и покидающего молодую жену в лапах захватчика? Да Гораций Коди открыл бы стрельбу не хуже тяжелого танка!

– Значит, уведомили брата по телефону, что Коди – не тот. Осмелюсь предположить, Мэйсон посоветовал вам обратиться к психиатру.

– Я не виню его, – улыбнулась Джо. – Мэйсон увидел высоченного, лысеющего, седобородого мужчину в белом костюме. Точно такой же вошел в техасскую церковь, сопровождаемый невестой, известной нам в лицо, хотя знакомства мы с нею и не водили – по многим причинам. Удивительно ли, что брат ошибся?

– Значит, в отличие от барышни Сиснерос, вы с Коди не сталкивались?

– Нет. Мы намеренно избегали всех, кто работал у Вилла Пирса или вместе с ним, – ответил Мэйсон. – Черт, как я мог знать, что Коди подменили? Да еще Глория упорно разыгрывала новобрачную...

– Короче, я решила вылететь в Мексику, – вмешалась Джо. – Кстати, почему Глория делает вид, будто вы ее супруг?

Я пропустил вопрос мимо ушей.

– В чем вы обвиняете Коди?

– В убийстве нашей матери. Между прочим, сеньорита сказала, что Гораций Госмер повинен – косвенно – в гибели ее жениха. Как его звали? Медина?

– Хорхе-Мигель Медина-де-Кампо, – уточнила Антония.

– Конечно...

– Вот что! – я воздел ладонь: – Давайте-ка потолкуем обстоятельнее...

* * *
– Получается, Коди собирался получить в жены красотку Глорию, а потом... кокнуть ее? – ошарашенно спросил Мэйсон получасом позже. – Да он и впрямь чудовище!

– Кто-нибудь слыхал имя Сабадо? – осведомился я. – Сеньор Сабадо? Господин Суббота?

Я смотрел на мексиканку, наиболее вероятный источник сведений. Однако Антония и глазом не моргнула. Джо Бекман без колебаний помотала головой.

– Чарльз?

Тот же самый жест.

– Н-да, – вздохнул я и переменил тему: – Значит, ваша покойная матушка собиралась выйти за Вилла Пирса?

Юноша кивнул.

– Да, и очень этому радовалась. Но из-за поездки в Мексику свадьбу пришлось отложить. Вилл чуть ли не накануне узнал, что Коди пустился на какую-то авантюру, могшую положить конец существованию фирмы. Думаю, это был не первый случай, когда жадность Горация шла вразрез деловым интересам. Вилл ринулся в Мексику, расследовать обстоятельства этой аферы и, по возможности, сгладить вероятные последствия. Милли – наша мама – настояла на совместном путешествии. Сказала, что устроит себе медовый месяц авансом... Вот и устроила.

– Устроила... – замогильным голосом подтвердила Джо Бекман.

– Голубчики, – печально улыбнулся я, – отнимать оружие у самозванных латиноамериканских патриотов столь же спокойно и безопасно, сколь мясо отбирать у проголодавшегося тигра! Диву даюсь, как опытный и неглупый Пирс дозволил ей отправиться с ним вместе!

Брат и сестра засмеялись одновременно.

– С Милли спорить не приходилось, – пояснила Джо.

Антония слушала равнодушно, говорили мы с чисто пулеметной скоростью, но я подметил: девица ловит каждое слово. Занимательная девица...

– ...Когда это... случилось, мы ничего не сумели поделать. Что было говорить полиции? Что наша мать ненавидела мистера Г. Г. Коди, что предполагала, будто он способен убить ее вместе с любовником? Собственным партнером Коди? Вы думаете, фараоны сделали бы хоть полшага, опираясь на подобные заявления? Завели бы дело на уважаемого, процветающего, немыслимо богатого человека? Особенно учитывая, что убийство произошло за пределами Соединенных Штатов? – тараторил Мэйсон. – Вот я и начал следить за Коди своими силами и обнаружил...

Он внезапно умолк.

– В чем дело?

– Об этом нельзя говорить.

Я от души рассмеялся.

– О чем? О том, что некое федеральное агентство давно держит Коди под наблюдением?

Голос юнца зазвучал внезапным подозрением:

– Откуда вы знаете? А, конечно...

Мальчишка насупился. Наверное, припоминал, как федеральные служащие, которые пасли Горация Коди, схватили его, Мэйсона Чарльза; доставили в кутузку; невежливо допросили; а потом внезапно растаяли от вежливости, возвратили пистолет и уведомили мимоходом, что Гораций Коди очутится в ресторане Грина такого-то числа, в такое-то время. И отпустили, предварительно заставив дать присягу о неразглашении секретных данных...

– Если вы не Коди, – грубо спросил Мэйсон, – то кто же вы, черт возьми?

– Одно федеральное правительство, – сказал я невозмутимо, – разные федеральные агентства... Боюсь, меж нами не всегда существует братское понимание и приязнь. По сути, мы сплошь и рядом работаем вопреки друг другу. Печально, да только это – зауряднейшее положение вещей.

– Докажите.

– Что доказать? Что я работаю на правительство? Сию секунду, позвольте лишь извлечь завалявшийся значок... Мы неизменно таскаем их при себе, чтоб любая сволочь, взявшая на мушку и обыскавшая сверху донизу, могла удостовериться: попался нужный субъект... Повзрослеть не грех, amigo!

Это было ошибкой. Напоминать Мэйсону о его чересчур уж нежном возрасте не стоило. Тем паче, что Антония вряд ли была намного старше, но опытом превзошла по всем статьям. Я говорил, как заносчивый, самодовольный, тупой старец, почитающий любого, кому не сравнялось тридцати, непроходимо неразумным существом, подлежащим наставлению по всякому поводу, а зачастую и вообще без повода. Я и сам терпеть не могу подобную публику. Возраст еще не гарантия мудрости. Сплошь и рядом бывает наоборот: с годами остолоп теряет даже то малое соображение, коим обладал изначально.

Я забыл, до какой степени чувствительны к подобным замечаниям, сколь обидчивы очень молодые люди. Не следовало молоть языком, не подумав.

Зазвенел телефон. Я поднял трубку.

– Да?

Говорил Греэр, молодой агент, с которым я повстречался в Эль-Пасо, накануне отъезда.

– Снаружи собираются гости, Эрик.

Я вздохнул. Я имел неосторожность рассчитывать, что получу возможность невозбранно пошнырять по стране, покуда не наткнусь на что-то любопытное.

– Много?

– Я заметил троих.

– Мексиканцы или американцы?

– Двое наших, один мексиканец. Помощь потребуется?

– А какова помощь?

– Сейчас – только я один. Подкрепления находятся в двух часах езды.

– Слушай, – сказал я. – Бей любого, кто попробует вломиться в боковое окно. Парадный и черный вход прикроем сами. Когда управимся, пособишь мертвецов закопать, если таковые появятся. Только не вздумай ринуться в атаку с револьвером наперевес, не издав предварительно громких предупреждающих звуков. Я сделался пожилым и нервным... Да и союзные войска рады-радешеньки продырявить кого угодно. Понимаешь?

– Понимаю. Конец связи.

(обратно)

Глава 17

Меня посетила довольно циничная мысль: наш человек в Эрмосильо выжидал последней минуты, чтобы известить о грядущей опасности. Конечно, сукин сын следил за окрестностями с той самой минуты, когда я запарковал автомобиль подле коттеджа.

Позволил преспокойно войти в номер, зная, что там обосновалась кровожадная мексиканка, вооруженная пистолетам. О милой паре Чарльзов уж и не говорю. Греэр наверняка понял: братца и сестрицу временно изъяли из обращения.

Наличествовал пример служебной рассудительности: Хелма отправили на это задание за изрядные профессиональные навыки; Хелм отлично сообразит и управится без посторонней помощи. Нянек не требуется. Примерно в этом же духе рассуждает и Мак. Очень лестно, и очень страшно. Греэр бросил меня на произвол судьбы перед лицом трех вооруженных дилетантов, но почел за благо пособить, когда вмешались трое вооруженных специалистов.

Виноват: американцы, безусловно, числились матерыми профессионалами. Насчет мексиканца я такого утверждать не мог.

Честное собрание созерцало меня, ожидая пояснений.

Я обратился к Антонии:

– Вот она, твоя pistola... Отправляйся в спальню. Если кто-нибудь ворвется в патио безоружным – бери на мушку и держи на месте. Если появится вооруженный мексиканец – постарайся заговорить и образумить. У нас имеется некоторое влияние в здешних краях, но не хотелось бы злоупотреблять вежливостью союзников, стреляя в мексиканских подданных средь бела дня. Если увидишь вооруженного гринго – пали не рассуждая. Понимаешь?

Yo comprendo,[106] – ответила Антония.

– В камере заряда нет, – напомнил я. Девушка передернула затвор.

– Теперь есть, – улыбнулась она, показывая тридцать два превосходных зуба. Джо Бекман сощурилась.

– Вы что же, в самом деле ждете вторжения? – осведомилась она с нескрываемой насмешкой.

– Совершенно верно, – согласился я. – На мою жизнь уже учинили два покушения, учитывая сортирный подвиг Мэйсона... Я здесь, увы, популярностью не пользуюсь.

– Вы или Гораций Коди? Вас пытаются убить в качестве самозванца или принимая за настоящего Коди?

Эта худощавая особа не слишком-то воздействовала не мое мужское естество, но по части здравомыслия оказывалась настоящим кладезем.

– Это предстоит выяснить, – ответил я.

– Эти раздвижные двери позади, – вмещался Мэйсон, – мизинцем высадить можно. Проще, чем пакет молока откупорить. Можно, я помогу даме?

Парень выразительно посмотрел на свой пистолет, ранее отобранный Антонией. Протянул руку:

– Отдайте ствол, а? Я покачал головой:

– Извини, Чарльз. Не отдам.

Секунду-другую парень стоял не шелохнувшись: потрясенный и обиженный до глубины души. Потом бросил быстрый взгляд на дверь, сквозь которую вышла Антония.

– Вы же вернули пистолет ей!

–Она видела настоящего Коди, убеждена: я – совсем не тот человек. И сестра твоя уверена в том же самом. Но ты ведь не считаешь меня правительственным агентом, верно? – Я покачал головой: – Следовательно, и оружия не получишь.

Мэйсон издал непонятный горловой звук, развернулся и вышел вон, в спальню. Я хотел было окликнуть юнца, но сдержался. Если парню предстояло находиться поблизости, пускай находится в соседнем помещении. Так спокойней.

– Вы не слишком любезны, – промолвила Джо Бекман.

– Сударыня, – осклабился я, – при первой встрече с вашим братцем пришлось дать себе слово: столкнемся еще раз – обработаю кулаками до полной неузнаваемости. Я вообще-то не сторонник рукоприкладства, но здесь уж терпение лопнуло... Однако, посмотрите, парень цел и невредим! Уместно ли после этого толковать о любезности?

По правде говоря, я собирался изрезать Мэйсона мелкими кусочками, а потом скормить мексиканским или американским хавроньям, но вдаваться в подробности было недосуг.

Женщина засмеялась:

– Успеем выпить по стаканчику?

– Прекрасная мысль! – встрепенулся я. И тотчас возвратился к бару.

* * *
В дверь постучались. Женский голос промолвил с отвратительным английским выговором:

– Пшошу пшошения! Пшинесля польотенца длья ванни!

– Одну секунду.

Я сделал несколько быстрых шагов, определил полный стакан в руку Джо Бекман. Рука, восхитительным образом, не дрожала.

– В ванной, – сообщила Джо еле слышно, – целый ворох полотенец. Я побывала там после... освобождения.

– Понимаю...

Я очень громко объявил:

– Иду-у!

Прежде чем ухватиться за дверную ручку, я дозволил себе роскошь сделать глоток. Больше было просто нельзя. Греэр уже, по всей видимости, занял огневой рубеж и не без любопытства ждал, как повернутся дальнейшие события. Того же самого ждал и я. Только с гораздо большим трепетом.

Дверь отворилась.

Горничные, увы и ах, не носят больше чопорных длинных платьев с кружевными, образцово накрахмаленными передниками: прекрасный обычай, несправедливо и незаслуженно преданный забвению. Наглость горничных возрастает в прямой пропорции к свободе наряда. На этой особе красовались мешковатые джинсы и свободная рабочая рубаха навыпуск. Это было уже немного чересчур даже для захолустного мексиканского мотеля. Впрочем, принимая во внимание то незначительное обстоятельство, что гостья моя горничной наверняка не числилась, некоторую вольность наряда можно было извинить.

Фигура пришелицы оказалась вполне бесформенной. Перезрелая девка смахивала на объемистый мешок картофеля. Прошу прощения, учитывая известные телесные выпуклости, должен сказать: на мешок арбузов.

– Исвиняюсь бешпокоить сеньор, – прошепелявила "горничная". – Un momentito, por favor...

Коротко стриженная, черноволосая, весьма решительная особа протиснулась мимо меня. Изобразила извиняющуюся гримасу. Лет тридцать. И не такой уж картофельный мешок, как с первого взгляда показалось. Я намеренно притер ее к дверному косяку, притворяясь то ли подвыпившим, то ли не в меру похотливым янки. Бесформенное тело оказалось почти литым, сбитым и сколоченным на совесть. Под рубашкой навыпуск таился немалый запас физической силы. Ни малейшего намека на обвислую дряблость: мускулы и кости. Чуток жира, вернее, здоровой жировой прослойки, как оно и полагается даме. Больше ничего.

– Пшостите, сошалею бешпокоить сеньора, – повторила женщина, застенчиво улыбаясь.

– Помилуйте!..

Я отступил и выплеснул содержимое стакана в лицо новоприбывшей.

* * *
Правая рука моя вознеслась вместе с пластиковым стаканом, и тот же час опустилась, нанося рубящий удар по груде зажатых в охапку полотенец. Полотенца грохнулись – не упали, а именно грохнулись, ибо в них было вложено что-то увесистое. Надлежало полагать, шестизарядное. Или автоматическое, не знаю.

Левой ладонью я ударил даму в грудь – без малейшего снисхождения к полу противницы. Левой ступней я совершил одну из лучших, чистейших подножек в многогрешной своей жизни. Женщина опрокинулась.

Разбираться в груде шлепнувшихся купальных аксессуаров было некогда. Револьвер – или пистолет, если там обретался пистолет – надлежало оставить на потом. Опрокинувшаяся тварь опомнилась.

Она вскочила очень легко, по-тигриному, что весьма поражало в особе столь неуклюжей с виду и столь мало приспособленной для акробатических упражнений. Сразу почуяв неладное, я успел шарахнуться, и лишь этим уберегся от смертоубийственного пинка в живот. Невзирая на стакан виски, опорожненный прямиком на физиономию, дама сия пришла в боевую кондицию исключительно быстро.

И в какую кондицию, господа хорошие!..

Не считаю себя рохлей; могу, вопреки обманчиво хрупкому сложению, выстоять несколько раундов против хорошего бойца – если тот не станет использовать ножей, метательных звездочек, ремней со стальными когтями и прочей вспомогательной снасти. Короче, способен более-менее прилично защищать свою персону от личностей враждебных и просто неприязненных.

Однако эта фурия сделала бы из меня размазню в течение минуты!

Я отступил еще на шаг. Вступать в поединок с людьми, заслуженно имеющими черный пояс, в нашем деле не рекомендуется. Девка непроизвольно потянулась к упавшему свертку, я пнул ее под коленку, наплевав на собственные шестьдесят три года, опять отскочил – и, как пишут в дешевых романах, события начали развиваться весьма стремительно.

Даже предположив, что сумею справиться с этой мерзавкой, обучавшейся рукопашному бою у настоящего мастера, я не рискнул бы ввязываться в сколько-нибудь упорную потасовку. Ни места не было для этого, ни времени. Я выхватил из-за пояса тридцативосьмикалиберный револьвер, поднял его и прицелился.

Задремавшая было память внезапно ожила. Я осознал, где именно видел эту пантеру прежде. Правда, глядел при этом сквозь отличные цейссовские линзы. Женщина была одной из тех, кто разносил в ошметки неповинный, брошенный на боковом проселке "кадиллак". Входила в состав хулиганской группы, брошенной генералом Мондрагоном на поимку Горация Коли и его молодой жены.

Гадина застыла, словно вкопанная, поняв, что против разрывной пули ни йоко-тоби-гэри, ни маваси-гэри[107] особо не помогут. Окно по левую руку рассыпалось десятками стеклянных осколков, злобный голос приказал:

– Не шевелись! Брось оружие!

Насмотрелся мыльных опер, болван. Я отреагировал положенным образом. Немедленно спустил курок, раздробил грудину застывшей напротив мастерице членовредительства, рухнул, перекатился, ощутил рывок за левый рукав. Пуля визгнула вплотную.

Надета на мне была куртка-ветровка, найденная, благодаря любезности Рамона, в багажнике "субару" и вполне заменившая дурацкий, непрактичный белый пиджак. Я снова перекатился, уповая, что имею дело не с опытным, закаленным снайпером. Вопреки самым смелым своим надеждам, оказался в положении, призывавшем к выстрелу в нужную сторону. Спустил курок. "Если промахнулся, – подумал я с тоской, – конец: второй раз парень уже не обмишурится..."

Но я не промахнулся.

Нападавший повис в окне, завяз на почти оголенной раме, свесив голову и руки внутрь комнаты. Револьвер вывалился из бессильно разжавшейся ладони и упал на ковер. В раме оставалось довольно осколков, чтобы вспороть кишки даже более толстому субъекту...

Позади раненого – или убитого, лишь гадать оставалось – возникло знакомое лицо.

– Не стреляй, это я! – заорал Греэр. Пистолет в его лапе был зажат не для выстрела, а для удара. – Парень временно изъят... А девка?

– Наверное, издохла, не проверял.

Греэр обозрел сцену побоища, глубоко вздохнул.

– Если жива, – сообщил он, – то в ближайшее время никуда своим ходом не отправится.

Ковер усеивало битое стекло; на подоконник текла кровь раненого супостата; противоположная мне стена была изуродована двумя выстрелами – никому не удастся зарезервировать этот номер до небольшого ремонта. Я припомнил, как старался избежать потерь среди мексиканского населения. Вотще и втуне... Женщина валялась на полу и отнюдь не смахивала на живое существо.

Медленно поднявшись на ноги, я произнес:

– Черный ход, Греэр... Антония, ты цела?

Из соседней комнаты долетел жизнерадостный ответ:

– Я очень цела; и сеньор Чарльз очень цел! Только у нас очень красивая гость! Большая и спокойная! Хочешь?

– Веди!

Склонившись над подстреленной противницей, я исследовал рану. Серая рабочая рубаха побагровела; карие глаза смотрели перед собой стеклянным, ничего не выражавшим взором. Что ж, дама была профессиональным бойцом, ничего не скажешь. Достань меня этот милый каблук – не читали бы вы сейчас достоверного отчета о последних служебных похождениях Мэтта Хелма.

– Она мертва? – спросила Джо Бекман. Я кивнул.

– Неужели это было необходимо?

– Видите ли, – с горечью отозвался я, – я закоренелый женоненавистник. Убиваю вашу сестру при малейшей возможности! Безо всякого повода.

– Простите.

Я скривился.

– Если бы не пуля – как по-вашему, что воспоследовало бы? Вы же видели этот пинок! Слава Богу, промахнулась, голубушка... Она бы просто выждала первой удобной секунды, метнулась вперед и сломала мне шею ребром ладони. Либо еще краше с неприятелем разделалась – в каратэ много трюков имеется... Между прочим, слава голливудским обормотам! Как хорошо нарваться на болвана, смотревшего телевизор и громко орущего "замри"!

Греэр, выбивавший остатки стекол и протискивавшийся в комнату, не уделял моим речам ни малейшего внимания. И совершенно напрасно... Парень подбоченился и произнес:

– Если хотите что-то предпринять, мистер Коди, предпринимайте поживее, пока сюда не примчался на выстрелы батальон мексиканской морской пехоты.

– Сначала, – возразил я, – давай извлечем этого достойного субъекта из оконной рамы, или он выпустит себе кишки остатками стекла и увеличит потери среди мексиканского населения на целую драгоценную единицу. Счастье наше, что Мак пользуется в этих краях некоторым влиянием, иначе не миновать бы уютной саrcel.[108] Доберешься до телефона прежде моего – звони по номеру семнадцать-сорок пять-пятьдесят пять. Спрашивай El Cacique. Представься, назвав мое кодовое имя...

Я осекся, осознав, что творится неладное: из гостиничной спальни до сих пор никто не появился.

– Эй, Антония, что стряслось?

– Да ничего не стряслось, – раздался низкий, довольно приятный голос. Последовал отчетливый удар: – Шагай, чтоб тебе!..

Я следил, как они появлялись. "Очень красивая гость" обладал пропорциями серого медведя. Аккурат с меня ростом и вдвое шире. Примерно триста фунтов против моих двухсот. Немодная, чрезмерно короткая, чисто военная стрижка делала парня похожим на профессионального боксера. Нос ему ломали по меньшей мере дважды. Но, странно: меньше всего пришелец напоминал безмозглого кулачного бойца.

Двадцати с небольшим лет, он казался едва ли не благовоспитанным школьником. Честные голубые глаза. Милая улыбка. Ни дать, ни взять – бойскаут!

На парня, как почти на всех собравшихся, были натянуты синие джинсы; плечи облегала походная куртка. На груди ее виднелась надпись "ЛЮБОВЬ". Наверное, в насмешку.

Разумеется, я признал великана. Уже видал его: сквозь линзы "цейсса". Он топтался у обочины магистрального шоссе рядом с женщиной, которую я был вынужден пристрелить несколько минут назад: телохранитель генерала Мондрагона. За спиною парня виднелась вооруженная маленьким двадцатидвухкалиберным пистолетом Антония. Вослед ей объявился Мэйсон Чарльз, обзаведшийся внушительным револьвером – четырехдюймовый ствол, весьма впечатляющее дульное отверстие – фу ты, ну ты! Чарльз метнул на меня вызывающий взгляд. "Если не желаешь отдать пистолет подобру-поздорову – черт с тобой: обзаведусь револьвером!"

Любопытно, что намеревался этот юный герой вытворять с трофейным оружием?

Гигант увидел простертую мастерицу рукопашного боя, выпрямился:

– Господи, помилуй, неужели так уж нужно было убивать? Бедолага просто выполнила свой патриотический долг, приложила руку...

– Ошибаетесь, – хладнокровно поправил я, – она чуть ногу не приложила. По неприятному, кстати, месту...

Затолкав собственный револьвер за пояс, я подобрал оружие, оброненное висевшим в окне человеком. Присовокупил к нему "беретту" Мэйсона Чарльза, лежавшую на полке бара.

– Лучше помогите моему напарнику извлечь эти руины империи из рамы.

Громила, всецело поглощенный созерцанием убитой женщины, даже не обратил внимания на живого, который болтался в оконной крестовине, безучастный ко всему на свете. Переведя взор влево, парень хмыкнул, открыл было рот, но вовремя осекся. Сделал два шага вперед, изучил положение вещей.

– Распрямите его! – скомандовал великан Греэру. – Теперь понемногу, осторожно, вытягивайте... Вот так... Ноги повыше... Я поддержу.

Предоставив им разбираться с увечными и ранеными, я занялся немедленными нуждами. Одна из первых наших заповедей гласит: не оставляй никаких стволов бесхозными. Иначе рано или поздно нацелятся в твою же спину. А на полу обретался неизвестный пистолет, или револьвер, упавший вместе с грудой купальных полотенец.

– Держи народы под прицелом, – бросил я Антонии, сгибаясь и вороша махровую ткань.

– Да не беспокойтесь, я наготове, – сказал Чарльз. Покопавшись, я обнаружил оружие. Поднял его – и услыхал предостерегающий вопль мексиканки.

* * *
Пистолет Мэйсона был направлен прямо на меня, Антония пыталась метнуться в сторону юного подонка, сбить ему прицел – но верзила с кошачьим проворством кинулся на нее (предварительно определив бесчувственного сотоварища посреди ковра), и отвесил девушке ощутимую оплеуху. Второй раз в течение одного и того же вечера я нырял на пол, стараясь уйти от пули.

Тщетно.

Расстояние было ближе, и преимущество внезапности оказалось отнюдь не на моей стороне. Здоровенный удар по левой части черепа взорвал перед моими глазами вспышку ослепительно белого света. Непонятные мурашки побежали по всему телу. Я запоздало различил грохот выстрела, шлёпнулся, разобрал, как торжествующий мальчишеский тенорок завопил:

– Будьте здоровы, мистер Коди!

Черная пелена обволакивала меня с неудержимой настойчивостью, точно приливная волна о берег билась. Я старался только не потерять сознания полностью, удержаться на краю бытия хотя бы столько времени, сколько было нужно для ответного хода...

Ох ты, подонок сопливый!.. Дождался-таки...

Следовало воздать по заслугам; надлежало заплатить по счету – это правило нам вдалбливали годами; оно сделалось почти второй натурой. Никто не убивает истребителя безнаказанно. Если истребитель способен хоть пальцем шевельнуть...

Никто не бессмертен; и мы не составляем исключения. Только если помирать – так с музыкой! Пускай сукины дети платят за потеху!..

Разумеется, щенок подошел полюбоваться первой своей жертвой. Потом, конечно, помчится в ванную, и блевать примется: подобное боевое крещение кончается однозначно. Боги бессмертные! Мэтт Хелм, знаменитый профессионал, гроза всех разведок недружественных, нейтральных и союзных, попался на крючок поганого любителя! Маменькиного сынка, безутешно оплакивавшего любимую родительницу и безуспешно пытавшегося отомстить за нее... Впрочем, как явствовало из последних событий, не совсем безуспешно.

– Сто-ой! – завизжала женщина, чей голос был отдаленно знаком. – Нет, не стреляй! Идиот, говорю тебе, это другой человек!

Чей-то ботинок пнул меня в ребра, перевернул на спину. Правая рука повиноваться отказывалась; правый бок еле-еле ощутил удар, но не беда. Нас не случайно учат орудовать левой...

Дозволив подонку насладиться открывшимся зрелищем, уже уверенный, что Джо не позволит ему выстрелить вторично, я увидел над собою не одного Мэйсона Чарльза, как следовало ждать, а сразу двух. Оно и понятно: фокусировка зрения расстроилась. Получается, заработал сотрясение мозга... Но это уже не играло роли.

Я просто закрыл один глаз, получил единичное изображение, выдернул из-за пояса курносый револьвер и отчаянным усилием надавил гашетку.

(обратно)

Глава 18

Я очнулся пристегнутым к непонятному снаряду, который сотрясался и летел вперед сквозь нескончаемую темноту. Я перепугался, не зная: царит темнота вовне меня или же начинается где-то внутри. Не видно было ни зги. Череп разламывало болью. Затем окружающий мир озарился быстрым всплеском света, грянул оглушительный вой, и все опять погрузилось во мрак.

Встречная машина.

Слава Богу, я не ослеп.

– Эти проклятые трейлеры считают, будто шоссе принадлежит им! – сказал недовольный женский голос. Я признал голос. Кажется, его обладательницу звали Жозефиной. Понятия не имея, что она творит в летучем снаряде, я начал даваться диву: а что, собственно, я в нем позабыл? Кажется, тихо-мирно отдавал концы на ворсистом ковре мексиканского мотеля – и, на тебе, прошу любить и жаловать... Но эту задачу лучше было отложить на потом.

Олух, олух, олух! Дозволил зеленому юнцу оставить при себе пистолет! Если болван позволяет подозрительной личности шляться с оружием в руках, пуля причитается болвану по справедливости.

Кто-то, заметил я с изумлением, вернул мой смит-и-вессон за брючный ремень, туда, где и положено обретаться револьверу честного, разумного истребителя. Причислять себя к оным после всего случившегося было бы самонадеянно... И все же револьвер оставался на месте.

Я с трудом открыл глаза.

Машина была моим собственным "субару" – по крайности, врученным мне во временное пользование. Я различил освещенную приборную доску, с удовольствием отметил, что количество огоньков остается прежним: значит, эффект раздвоения окончился. В правом боку по-прежнему шныряли мурашки, но вовсе не такими несметными роями, как вначале.

Я осторожно пошевелил пальцами ног. Пальцы послушались. Равно как и пальцы рук. Разумеется, играть на рояле сонату Моцарта я не взялся бы – если Моцарт писал сонаты, в чем отнюдь не уверен. Да и на рояле отродясь не бренчал. Но все же приятно было удостовериться: тело повинуется импульсам, идущим из подвергшегося нежданному сотрясению мозга.

Надо мною склонилась женская фигура.

– Попал? – прохрипел я почти невразумительно. И обрадовался: еще и говорить не разучился! Женщина тряхнула головой:

– Очнуться изволили, сударь! Если снова надумаете блевать, уведомьте загодя: остановимся, вынесем вон. Всю обивку попортил!

– Я... подал? Достал... мерзавца? Женщина фыркнула.

– Ну и кровожадный субъект! Сколько человек тебе нужно ухлопать за один вечер, чтобы спокойно уснуть?

– Не могу вспомнить... вашего имени, – выдавил я. – Что-то вроде Жозефи... А! Вспомнил! Джоанна. Джоанна Бекман.

– А свое собственное имя знаете?

– Конечно. Хелм. Полностью – Мэттью Хелм. Женщина коротко рассмеялась.

– Ладно, и на том, как говорится, спасибо. Под каким именем зарегистрировались в Эрмосильо?

Мой измученный мозг подал сигнал тревоги. Не следовало болтать языком без устали. Память возвращается – вот и славно; только не надо по этому поводу исполнять индейских танцев и разглашать чего не следует. Однако надлежало получить хоть немного сведений, а для этого придется хоть чуток, да выболтать.

– Эрмосильо... Спасибо, не мог выцарапать название. В Эрмосильо числился как Гораций... Госмер Коди. А стрелял в меня Мэйсон Чарльз... младший. Вы его звали братом... Скажите, я попал?

– Попал.

– Неудобно, знаете ли, стрелять левой рукой, но иногда приходится. А сознание потерял прежде, чем проверил: хорошо ли угодил.

– И это все? – рассвирепела женщина. – Всего-навсего хотите узнать, хорошо прицелились или плохо?

– Помилуйте, вообще не целился...

– Чтоб тебе! Мэйсон – мой родной брат! Младший! С пеленок его растила!

– Лучше, – сказал я, пытаясь ухмыльнуться, – не хвастайте этим. Вырастили подсвинка на мою голову! В буквальном смысле, между прочим... Что ж позабыли сказать: не стреляй, олух, в правительственных агентов, битым будешь? А за такого битого двух небитых не дадут. Поскупятся...

Подняв руку, я тронул повязку на лбу.

– Между прочим, и другое могли бы пояснить: если стреляешь, сукин сын, – стреляй точно. А не умеешь – не берись, ответную пулю получишь... Обеспеченное самоубийство.

– М-да, – сказала женщина. – Чудовище, конечно, и все же последовательное чудовище. Теперь мы хотя бы знаем, на кого ты работаешь...

– Тьфу! – слабо сплюнул я. – Битых полчаса твердил об этом, и, получается, ни слову не поверили, покуда стрелять не принялся?

– Да уж принялся... Тебе доставляет удовольствие избивать младенцев?

– Хорош, доложу тебе, младенец! Кстати, жив или мертв?

– Тяжелое ранение, – сказала женщина отрывисто. – В брюшную полость. Без надлежащего медицинского ухода Мэйсона уже не стало бы. Очень хорошего, быстрого ухода. Вот почему ты жив.

Я облизнул губы.

– Не вижу связи.

– С твоим другом заключили сделку. С тем, который зовет себя Греэром... Он такой же Греэр, как ты – Коди. На Мэйсона ему было начхать; парень стремился только вызвать местного доктора, знающего, с кем дело имеет, и способного держать язык на привязи. Греэр стремился уволочь тебя подальше – пока полиция не нагрянула. По счастью, подобно всем остальным полицейским, мексиканцы торопиться не любят... Греэр хотел убедиться, что, если ты выживешь, то сможешь продолжать работу. А если нет – закопать мертвеца в укромном местечке, без лишнего шума. Думаю, он следовал полученным распоряжениям. Успел позвонить по телефону... Кажется, по номеру, данному тобой.

– Ты с ним договорилась? – полюбопытствовал я, с трудом ворочая языком.

– Да. Осмотрела раненого, и сказала: без рентгена, без больничных условий ничего определенного заявить не могу – и все же, вряд ли потребуется длительное лечение... Коль скоро мозги не получили куда худшую встряску, нежели кажется при беглом исследовании. Предположила, что тебе нужен покой и отдых. Пообещала позаботиться обо всем: при условии, что Мэйсона сию минуту госпитализируют и обработают... Я сама не хирург. Но вместе с тем и не настолько несведуща, чтобы не отличить здорового кретина от получившего смертоносный удар пулей по кумполу...

Джо хихикнула.

– Ты можешь технически считаться вполне здоровым. Временное расстройство; минует неделю спустя.

Я вновь попытался изобразить ухмылку, но попытка оказалась чересчур болезненной.

– Говорят... Говорят, будто нас, жеребцов скандинавских, невозможно убить, метя в голову... Непрошибаемое место. Получается, ты медик?

Джо пожала плечами:

– Около того. Детский врач. Психолог.

– Никогда не подумал бы. Считал детских врачей милыми, добрыми, ласковыми Айболитами... Но как моему приятелю Греэру посчастливилось командовать парадом? Насколько помню, за противником числился немалый перевес?

– Маленькая индианка, – пояснила Джо. – Сиснерос. Пока вы с Мэйсоном дружно истекали кровью на ковре, а я пыталась помочь обоим сразу, девочка ринулась к валявшемуся меж полотенцами пистолету... Тому, который принесла горничная. Брунгильда хренова!

– И что же дальше?

– Взяла благородное собрание на мушку. Выгнала громилу вон...

– Даже не потрудилась пристрелить? Ай-ай-ай... Был о девочке неизмеримо лучшего мнения... Кстати, миссис Бекман: вы сами на чьей стороне?

– Сама еще не решила, – ответила женщина угрюмо. – Не нашла достойной стороны... А теперь лучше заткнись и дай спокойно машиной править.

– Говорят, будто по мексиканским дорогам ночью разъезжать не стоит. Крупный рогатый скот с правилами движения не считается.

– Врежусь в корову – почувствуешь...

* * *
Вторично я очнулся в просторной кровати, посреди большой, залитой солнечными лучами спальни. Учинил себе проворную инспекцию. Зрение: удовлетворительное. Мурашки: пропали. Головная боль: раздражает, но не сильнее, чем после отчаянного перепоя.

Присев, я обнаружил, что правая рука отнюдь не приветствует лишних нагрузок. Работает, однако жалуется. Я спустил ноги на пол и осторожно поднялся. Правая нога возопила о пощаде. Н-да.

Все-таки, я умудрился проделать несколько шагов, не свалившись на пол.

Голые стены: ни картинки, ни украшения завалящего. Истертые коврики по обеим сторонам широкой постели. Сухой букет непонятных цветов, помещенный в высокую вазу на курительном столике.

Прикрепленное к двери зеркало отразило высокого, осунувшегося мужчину средних лет – скорее, все-таки, пожилого, – украшенного бинтом на лбу и кровавыми пятнами на физиономии. Кажется, это был я. Трусы и майка – неведомый лекарь не потрудился всунуть меня в пижаму – тоже пропитались кровью. Засохшей и побуревшей по прошествии нескольких часов.

Непривлекательная фигура – однако, живая. Это весьма утешало.

Проследовав до уютного сортира и воздав должное зовам природы, я возвратился в спальню. Кровать казалась вполне пристойной, однако, где именно обреталась эта кровать, в какой части света, я сказать не мог. Пришлось приблизиться к окну и осторожно приподнять многочисленные створки жалюзи.

Пейзаж явился унылый, усеянный кактусами и редкими особняками. Говорю "особняками", потому что на обычную мексиканскую архитектуру – адобовая глина, кое-как собранная в подобие ласточкина гнезда – эти строения не смахивали. Выглядели вполне пристойно, словно возводились не без предварительного плана.

У горизонта маячила длиннейшая гряда холмов. Окрестности напоминали Калифорнию; только я изрядно сомневался, что за одну-единственную ночь сколь угодно шалый водитель способен пересечь мексиканскую границу и добраться до тихоокеанского побережья...

– Сию секунду марш в постель!

Она стояла в дверном проеме, держа стакан воды и пузырек с пилюлями "Тайленол". Выражение лица немного меня озадачило: смесь негодования и опасения, точно этой даме было чего опасаться. Я смигнул. Джо облачилась в черную спортивную рубашку и белые шорты, способные даже тоненькую женщину превратить в зрительное подобие колоды.

Пожалуйста, мистер Хелм, немедленно вернитесь в постель!

– Зовите меня Коди, – ухмыльнулся я и повиновался. – Уймите голову, пожалуйста!

–Сейчас, но вы же понимаете – это все равно, что лесной пожар плевками тушить. Пара вшивых таблеток едва ли поможет...

– Неужели настолько скверно? А других симптомов, кроме головной боли, не отмечается?

Положение требовало пояснений. Хочу сказать, эта особа нежно ухаживала за человеком, пристрелившим ее родимого братца. Весьма заботливо ухаживала.

– Ты, должно быть, – произнесла Джо Бекман, – чувствуешь себя ходячей помойкой и готов при первой возможности забраться в ванну. Погоди: переменю повязку и принесу чуток теплой воды.

– Бекман! – заскрежетал я зубами: – Воды мне требуется добрая железнодорожная цистерна!

– Оботру губкой, – преспокойно возразила Джо, – потом помогу надеть свежую пижаму. Сразу ощутишь улучшение. После этого принесу поесть.

Вот оно что...

– Бекман, – сказал я, – вас мучит нечистая совесть! С чего бы?

Возвышаясь надо мною, Джоанна Бекман посмотрела в сторону и не ответила.

– Стало быть, – продолжил я, – Греэру до отказа наполнили уши дребеденью, дерьмом? Я, видишь ли, полежал и поразмыслил немножко. Меня уже не раз и не два лупили по башке; опыт какой ни на есть, накоплен; и, смею полагать, на свете еще не родился врач, умеющий с ходу определить: в порядке пациент или нет. Ты могла сказать лишь одно: пуля поверху чиркнула, насквозь не прошла, ничего не вышибла... Между прочим, мне даровалась – твоим братцем даровалась – весьма завидная привилегия лежать с мозгами, полными костных обломков или кровью залитыми... Хрен редьки не слаще. Но даже лучший в мире хирург не отважился бы поставить диагноз без рентгеновского просвечивания. А занюханный детский эскулап – тем паче. У меня вполне способна была обнаружиться черепная трещина, о которой лекарь, пользующий маленьких исчадий, отродясь не слыхал.

В ответ на "маленьких исчадий" Джоанна Бекман возмущенно хмыкнула.

– Ты солгала Греэру, чтобы получить его содействие. Ты ни секунды не предполагала, будто я уцелеть могу. Ты рискнула тем, что больной с минуты на минуту ударится в кому, сдохнет у тебя на руках... Все, что угодно: лишь бы умеющий палить в спину братецполучил соответствующую заботу и присмотр!.. Бекман, я стыжусь тебя. И Гиппократ тебя стыдится. И самой устыдиться не грех... А теперь сними с меня этот идиотский тюрбан, и давай оценим истинный объем повреждений...

(обратно)

Глава 19

Постепенно я узнал от Джо, что мы и впрямь не достигли Калифорнии, хотя, на удивление, умудрились добраться до тихоокеанского побережья. Поездка составила шестьдесят пять миль, к западу, до так называемой Кино-Бэй. Пространство соленой воды, расстилающееся перед этим поселком, зовется у мексиканцев Морем Кортеса. У нас – Калифорнийским заливом.

В давние времена Кино-Бэй числилась простой захолустной деревушкой. Потом окаянные гринго установили, что наличествуют песчаные пляжи, отличная рыбная ловля и прочие прелести курортного отдыха. Возникло поселеньице, состоявшее из автомобильных прицепов, передвижных домиков и сборных коттеджей. Вослед им появился более-менее постоянный городок, превратившийся со временем в описанные выше места, усеянные особняками и кактусами. Деревня, по сути, стала принадлежать американцам.

Тянулась названная деревня примерно мили на три вдоль берега.

На шестой или седьмой день своего заточения – точнее сказать не могу – я увидел Джо Бекман возвращающейся из утренней экспедиции за провизией. На плечах дамы обретался увесистый пакет. Говорю "на плечах" в самом буквальном смысле слова, ибо руки были начисто заняты продовольственными сумками.

– Одевайся! – распорядилась Джо. – Сколько можно смотреть на жердь, вытянутую по горизонтали? Самое время простереться к потолку!

– Слушаю, сударыня.

– Сначала, – продолжила Джо, – прими ванну. Потом приведи в порядок бороду. Хотя бы щетину по краям сбрей!

– Доктор, вы уверены, что сердце мое выдержит? Очень уж большое напряжение предписываете...

– Сердце работает великолепно. И, кроме того, кардиология – не моя область... О сердце пациента беспокоиться незачем: сердечко из камня... Посему, ты не упадешь в обморок, узнав, что Мэйсону легче, и он, вероятно, поправится. Я только что звонила в Эрмосильо.

– Рад за тебя, Джоанна.

Женщина фыркнула в ответ.

* * *
Я слышал, как она возится в кухне, по левую руку от меня. Взяв стакан и наполнив его отличным виски пополам с содовой, я стоял и прихлебывал, прихлебывал и стоял, чувствуя небывалую отстраненность от окружения.

Стеклянная дверь комнаты уводила прямо в патио, обнесенный довольно высокой стеной. Имелся небольшой уютный сад, густо поросший кустарником и кактусами, которые казались вездесущей флорой. Кто-то недавно поработал там, учинил изрядную прополку, привел окрестности в божеский вид. Сколь многообразны таланты, коими наделяются детские врачи...

Меж домом и садом тянулась терраса, уставленная металлическими столами и стульями. Круглый стол, четыре стула: обстановка выглядела куда более домашней, чем холодное убранство моей спальни.

– Эгей!

Джоанна, облаченная строгим платьем и нейлоновыми чулками, обутая в черные туфли на высоченных каблуках, выглядела весьма непривычно.

– Присаживайтесь, дорогой!

Я уселся.

– Как насчет владельцев этого милого домика? – полюбопытствовал я. – Мужчины, который носит рубашку тридцать четвертого размера, и женщины, таскающей колготки неведомо какого?

– Ты что, шнырял по?..

– Дорогая, – хмыкнул я, – мы считаемся в некоем роде частными детективами... Лучше выкладывай по доброй воле.

Джо рассмеялась.

– Хэл совсем не маленький мужчина – просто сухой и костлявый. Он врач-дерматолог. Гарольд Шонфельд. Признаю: жена – Зигги, – довольно крупная особа, эдакая немецкая хозяюшка... Но тем не менее, очень милая дама.

– Где они числятся?

– При моей клинике.

– Надо понимать, при той самой, где ты лечишь малолетних?

Джо поморщилась и кивнула.

– Где располагается клиника?

– В Таксоне, штат Аризона. Больница "Сосны в пустыне"... Еле-еле сумела убедить начальство отпустить меня по собственному желанию. Всего лишь на неделю, чтобы любезный братец пристрелил нужного человека, а безвинного оставил в покое...

Печально покачав головой, Джо сказала:

– И ведь убедила же дурачка, что перед ним не Буфф Коди. Во всяком случае, думала, будто убедила!

– Он убеждаться не хотел. Все, кому не лень было, взялись доказывать Мэйсону: ты – никчемный, смехотворный молокосос. В Кананеа я наглейшим образом презрел его пушку и повернулся спиной. На глазах хорошенькой женщины, между прочим... Старшая сестрица Джо летит в Мексику, дабы отереть братику мокрый нос и переменить ему носочки. В Эрмосильо хорошенькая – опять хорошенькая! – ровесница в два счета обезоруживает Великого Мстителя, собственноручно связывает и укладывает баиньки... Да еще на глазах у вышеупомянутой сестры... Парень был готов убить кого угодно, когда угодно – лишь бы заставить окружающих относиться к нему с должным почтением. И тут появляется громила – как его, кстати, кличут, не знаешь?

– Рутерфордом. Парня зовут Марионом Рутерфордом. Только представь: субъекта, весящего чуть ли не две тонны, обладающего мускулами Мохаммеда Али, нарекли при рождении Марионом! Он известен как Танк Рутерфорд...

– Угу... Появляется громила по кличке Танк и уведомляет: мальчик, ты держишься молодцом, только не давай этим лисам обводить себя вокруг пальца! Это же настоящий Коди, убийца твоей матери! Помоги мне обуздать сию мексиканскую фурию, а я помогу тебе! И помог.

Джо отхлебнула из стакана, задумчиво глядя на меня.

– Хладнокровный сукин сын, – промолвила она с улыбкой. – И откровенный сукин сын. И честный вдобавок... Ну-с, мистер Хелм, куда отправимся? В вашу спальню или в мою? Откровенно говоря, моя мало пригодна: это, по сути, детская...

– Сударыня, я изрядно возненавидел собственную за долгие дни вынужденного пребывания в ней. Но этот вот диван вполне способен приютить нас обоих.

И приютил...

* * *
Меня разбудил грохот. Освободившись от объятий Джо и мигом слетев с тахты, я принялся лихорадочно искать валявшийся подле постели смит-и-вессон, который очутился на полу вместе со сделавшимися временно ненужными брюками. Нашел. Обернулся в сторону приподнявшейся на локте Джо. Черное скомканное платье было почти неразличимо во тьме, но руки и обнаженные ноги белели явственно.

Угли в камине дотлевали.

Раздался новый грохот.

Я понял: кто-то наткнулся на лежащую во дворе поленницу. Во второй раз дрова рассыпал по всему патио. Это успокаивало. Ночной убийца, как правило, не бьется лбом о сложенные штабелями чурки. Тем паче, дважды.

Глубоко вздохнув, я поднялся.

Гостя было видно сквозь застекленную дверь. Остановился, перевел дух, оперся ладонью о косяк. Высоченный детина в грязном белом костюме и не менее грязном стэтсоне. Высоченный старик с коротко стриженной седой бородой.

– Господи, помилуй! – прошептала Джо. – Это же ты, Мэтт! Я хочу сказать, это Коди, настоящий Коди!

Взяв револьвер наизготовку, я отомкнул дверь и распахнул ее. Гораций Госмер Коди постоял одно мгновение, сняв шляпу и держа ее в руке. Потом повалился через порог. Белый перепачканный пиджак пропитался на спине кровью и в неверном отблеске углей показался почти черным.

(обратно)

Глава 20

Я сразу же обыскал Коди на предмет огнестрельных приспособлений, и не обнаружил таковых. Джо кинулась на подмогу, и соединенными силами Буффа Коди втащили в гостиную. Я повернул выключатель, комнату залило светом.

– Пулевое ранение в спину, – сообщила Джо и, после краткого обследования, прибавила: – Двух– или трехдневной давности. Рана кровоточила изрядно...

Через пять минут женщина прибавила:

– Он попытался наложить повязку, совершенно любительскую: сбилась и съехала... Должно быть, кровотечение временно прекращалось, но потом возобновлялось по-прежнему. Вот бедняга-то! Упал в обморок от потери крови; боролся, как мог, но, кажется, под конец не выдержал.

– Переносить можно? – спросил я.

– Вполне. В спальню?

– Вот-вот. Перенесем, и я отправлюсь на разведку, надо исследовать окрестности. Узнать, как добрался Коди сюда, и не привел ли с собою милой компании... Проверь, ключей при старце нет?

– Есть, – ответила женщина. – Вот они... Оставь, пожалуйста, свой карманный нож: повязку придется разрезать. И будь осторожен, пожалуйста...

– Вернусь как можно быстрее, но, будь любезна, не вздумай паниковать, если задержусь чуток. В стене патио ворота имеются?

– Конечно. Прямо напротив террасы.

– Вот и хорошо, – осклабился я. – Замкни дверь. Если Коди очнется – лупи его по башке увесистым предметом. Не забывай, с кем связалась.

Джо негодующе фыркнула. Видя перед собой раненого, моя новоявленная любовница напрочь запамятовала, что сей окровавленный муж, весьма вероятно, повинен в гибели ее матери, что его-то и желал затравить и пристрелить милый братец Мэйсон, столь нежданно пострадавший от моей пули.

Я взял ключи, осмотрел их. Автомобильный... С биркой, гласившей "Эррера Олдсмобиль-Кадиллак". Отлично; по крайности, будем знать, какую марку разыскивать в окрестностях...

Подобно славному рыцарю, выступившему в путь, чтобы изничтожить пяток паскудных драконов, я подмигнул своей прекрасной даме и переступил порог, бесшумно затворив за собою застекленную дверь. Во дворе мне пришлось не просто разминуться с окаянной поленницей, а еще и высматривать каждую чурку, нечаянно оброненную мистером Коди наземь. Чурок была прорва. И ворота были далеко. Большие ворота, основательные. Карауль по другую сторону вооруженный супостат – изрешетил бы меня, когда ваш смиренный повествователь проскальзывал на улицу.

По счастью, снаружи не караулил никто. Я выбрался через ворота, ибо перескакивать шестифутовую, утыканную толстенными осколками бутылочного стекла, стену было бы, во-первых, небезопасно для здоровья, во-вторых, не по возрасту моему, а в-третьих, не по силам человеку, пережившему недавнюю контузию.

Вдоль стены бежала бетонная дорога. Впереди виднелся поросший сорняками пустырь, и за ним – другой особняк, не уступавший размерами усадьбе Шонфельдов. Слева маячил серебристый силуэт "субару", а справа почва полого спускалась к далекому берегу. В столь поздний час – одиннадцать пятнадцать, по меркам мексиканской провинции, считаются временем, когда любой порядочный субъект обязан храпеть вовсю – вокруг не было ни души. Лишь одинокая пара автомобильных фар пронеслась по далекому шоссе.

Я миновал японский вездеход, направился в сторону пустоши, которую приметил еще раньше из окна своей постылой комнаты. Осмотр прилегавшей к дому территории отнял примерно пятнадцать минут. Все обреталось в должном порядке. Теперь следовало определить: где же покинул Коди свое самоходное транспортное средство. Не пешком же притопал, в самом деле?

Транспортное средство обнаружилось почти сразу, при первом же взгляде, брошенном в северную сторону. Автомобиль стоял на отшибе, в полнейшем одиночестве. Не то, чтобы кроме "субару" поблизости замечались иные машины, а просто ни деревца, ни кустика завалящего рядом с фургоном не наличествовало. Чахлая трава – и только.

Обнаружив фургон, полагалось установить, не наблюдает ли за ним кто-либо, кроме меня. Я помедлил в окаймлявшем дорогу кустарнике битый час. Никто не объявился. Мысленно послав предосторожности ко всем чертям, я встал, шагнул вперед и направился к машине. Вставил ключ в дверной замок, отважно повернул его.

Ни сирена не завыла, ни бомба не взорвалась. Машина отнюдь не была снабжена хитроумными противоугонными приспособлениями. Кабина была сплошь покрыта засохшей кровью, а на виниловом сиденье виднелись и довольно свежие, недавно свернувшиеся, не успевшие толком побуреть пятна. Похоже, мой ночной гость наскочил в пути на весьма неприятный ухаб.

Над приборной доской лежали три яблока; перед пассажирским сиденьем стоял початый ящик пива, где еще оставалось две целых банки. Наличествовал также пакет сушеного картофеля, распотрошенный мешочек леденцов и груда мусора: пустые пивные жестянки, обертки от конфет, окурки и тому подобная дребедень, усеивавшая валявшийся на полу черный плащ.

Разумеется, Коди не мог появляться в придорожных кафе без верхней одежды...

Иных личных вещей обнаружить не удалось. Если, конечно, револьверы не считаются личными вещами.

Револьверов оказалось целых три. Все они были одной и той же модели: тридцативосьмикалиберные кольты со стволами длиною четыре дюйма. Два пребывали полностью заряженными; из них никто в последнее время не стрелял. Третий тоже был заряжен – точнее, перезаряжен. После очень основательной пальбы. Нагар в дуле и едкий пороховой запах сомневаться не дозволяли.

Четыре стреляные гильзы Коли педантично сложил в пластиковый мешочек.

Я предчувствовал: повесть о том, откуда взялся подобный арсенал, окажется чрезвычайно любопытной. По всему судя, миллионер угодил в передрягу, пустил в дело один из трофейных стволов – такими вооружают правительственных сотрудников, происхождение кольтов не составляло загадки, – а потом потрудился наполнить его свежими патронами.

Не менее любопытным представлялось то, что Коди, обладая настоящим оружейным складом, появился в особняке Шонфельдов с голыми руками. Выраженный залог дружелюбия.

Никто не препятствовал мне чинить инспекцию покинутому фургону. Окрестности пустовали. Потратив столько сил и времени, дабы подобраться к машине, я должен был замкнуть ее и покинуть на пустоши вместе со всем содержимым. Обидно, право...

На подступах к дому обнаружились незнакомцы.

* * *
Освещенные окна кухни, лишь частично забранные полупрозрачными занавесками, позволяли видеть подступы к усадьбе с немалой отчетливостью. Ворота выглядели весьма заманчиво – особенно с точки зрения немолодого человека, начисто лишенного в последние дни какой бы то ни было физической нагрузки, а сейчас изрядно запыхавшегося после непредвиденных похождений. Ворота просто притягивали к себе.

Именно поэтому я обогнул ограду и приблизился к дому с той стороны, куда выходили темные окна моей спальни. Я увидел визитеров издалека и благоразумно застыл. Темные силуэты суетились подле стены. Совершенно естественно: раненному Буффу Коди по всем правилам причитались ночные гости.

Гостей было двое.

Фигура помельче перекидывала через утыканную стеклом кромку стены толстенное одеяло – или что-то в подобном роде. Более крупный и крепкий человек уже согнулся у ограды, упирая руки в колени. Живая ступенька, так сказать.

Для оружия, издающего излишне громкие звуки, обстановка выглядела неподобающей. Незнакомцы успели увидать, как я ринулся к ним из темноты, но поделать не смогли ничего: маленький уже взгромоздился на спину крепышу и уцепился руками за шершавый бетон, одновременно задирая коленку в поисках добавочной опоры.

Ни соскочить, ни лягнуть меня этот субъект не успел. Я вышиб из-под него "ступеньку" не хуже заправского палача, выбивающего скамью или чурбак из-под ног приговоренного к смерти. Крепыш, как выяснилось, обладал железными брюшными мышцами, но у меня отнюдь не слабые ноги, а ботинки достаточно крепки.

Я угостил его пинком по лицу и огрел малыша, ловкого, словно кошка, ребром ладони. Промахнулся: угодил не по шее, а по плечу. Плечо оказалось на диво хрупким. Раздался болезненный вскрик.

– Нет! – послышался приглушенный женский вскрик: – Не стрелять, господин Коди! Это моя, Антония!

(обратно)

Глава 21

Я вступил в безмолвный патио и ухитрился обогнуть рассыпавшуюся поленницу, не запнувшись ни за один деревянный кругляк. Постучался во входную дверь.

– Отвори, это я!

Воспоследовала довольно долгая пауза, потом занавеска взлетела, и я увидел встревоженную физиономию Джо. Заскрежетал замок, закрепленная на полозках дверь ускользнула вправо.

– Милости прошу, мистер "Я".

В залитой светом гостиной мне поневоле довелось прищуриться. Джо повстречала меня вполне созревшей и переодевшейся для боя: джинсы, рубашка, ботинки. В руке зажат пистолет системы "беретта" – либо тот самый, что я видал в Эрмосильо, либо его брат-близнец, либо просто иной экземпляр, выпущенный той же самой славной фирмой. Джо держала его дулом вверх, сняв указательный палец со спускового крючка и вынеся его за пределы предохраняющей скобы: единственно разумный способ держать заряженный пистолет в присутствии друга; способ, коим не брезгует никто, кроме голливудских кретинов. Что ж, великолепно; Джо, получается, знала об огнестрельном оружии гораздо больше, нежели давала понять.

Однако, то обстоятельство, что в усадьбе нашелся неведомый мне ствол, отнюдь не воодушевляло. Похоже, в течение прошедшей недели я действительно обретался почти без сознания...

Джо облизнула губы.

– Снаружи, – сказала она, – долетали странные звуки... И ты задержался неимоверно... Я уже беспокоиться начинала. Что, неприятности?

– Снова чуть не застрелил мексиканскую дурищу, – пояснил я.

– Которую? А, ту... Сиснерос? Она разве здесь?

– Конечно. В компании дядюшки, либо приятеля, либо еще невесть кого – понятия не имею о личности седовласого и сиволапого старца, разгуливающего с нею бок о бок. Этого субъекта я впервые видал в Кананеа, в ресторане мистера Грина.

Старца я опасался нешуточно. Разумеется, "дядюшка" не получал штурмовой подготовки, причитающейся коммандос, однако вооружен был вполне приличным тесаком и, по-видимому, отлично представлял, как управляться с этим оружием. А помимо тесака, чем еще располагать соизволил?

– Этот добрый сеньор, Мэйсон Чарльз, – уведомила меня Антония, – посылать нас на подмога сюда. – Не тебя помогать, на тебе ему плевать; но Мэйсон хотеть своя старшая длинная сестра в безопасность... Говорил: ты все больной, все слабый; защищать не уметь. Говорил: сеньор Греэр сказать, Коди бежать и приезжать сюда. Сеньор Греэр говорить, кто-то спрашивать о сестра в американская больница, и Коди понимать, куда ехать...

Я употребил все свое красноречие, чтобы заставить Антонию и "дядюшку" подождать во дворе. Но теперь Джо глядела на меня, широко распахнув глаза:

– Как они отыскали нас?

– Антония, судя по всему, повидала твоего братца в эрмосильской клинике. Она, кстати, считает его неплохим парнем. А перед этим Греэр сболтнул, что Коди вырвался на волю – точнее, не сболтнул, а преднамеренно выболтал, по причинам, известным лишь ему.

– Вот оно что!

– Вот оно что. Именно поэтому ребятки и взялись штурмовать дальнюю стену вместо того, чтобы чинно-мирно постучаться у парадного входа. Фургон с техасскими номерами, конечно, обнаружили, по кровавому следу пришли с безошибочностью ищеек, ибо tio[109] Игнасио, похоже, охотой промышлял на заре туманной юности...

– Где они сейчас? – полюбопытствовала Джо. – Почему ты не пригласил их?

– Запамятовала, чей скальп нужен маленькой чертовке? Мы с нею заключили соглашение. Поскольку Антония знает, что мне сведения требуются, она любезно разрешила допросить Коди прежде, нежели ворвется и выведет старика в расход.

Я скривился.

– Антония и дядюшка поджидают возле вездехода... Не изволь смущаться: не исключаю, что, когда Коди выскажется вполне, ты сама будешь требовать, чтоб мерзавца пристрелили. Невзирая на физическое состояние. В конце концов, много ли нам известно касаемо Коди? Ровным счетом ничего. Как у него, кстати, дела обстоят?

– Но ты же не дозволишь... Мы не можем отдать раненого старика на растерзание!

– Что-то, – хмыкнул я, – раньше вы с братцем иначе отзывались о Коди! Повторяю, как у него дела обстоят?

– Я... вынула пулю. Спасибо, дорогой, ты держишь нож в совершенной чистоте и регулярно точишь. Не хуже хирургического скальпеля оказался... Вот, возьми. Я... обтерла его.

Положив складной клинок в карман, я опустился на колени подле Горация Госмера Коди. Забыл уведомить: мы изрядно потолковали касаемо переноски старца в спальню, даже волокли его по полу – но в итоге на полу и оставили валяться: недосуг мне было.

– Ты кормила его антибиотиками? – спросил я. – Ведь не все же мне в глотку впихнуть успела?

– Да, – хмыкнула Джо. – С этого и начала... Должна заметить, Коди продержался молодцом. Даже не вздрогнул, покуда я его строгала; только глаз приоткрыл да спросил: "вытащила, дочка?" Так-с... Давай-ка определим дряхлого пациента в постельку... Наверное, всего проще будет положить рядом одеяло и перетащить раненого прямо на него. А потом, с одеялом вместе...

* * *
Размеры одежды у меня и Буффа Коди оказались почти одинаковыми. Я ссудил раненого своей пижамой и предоставил Джо хлопотать подле постели: занятие, в котором профессиональные медики понимают намного больше нас, грешных.

– В чувство придет? – осведомился я четвертью часа позже.

– Не думаю, что это послужило бы ему на пользу.

– Антония послужит ему на пользу еще меньше. А ждать бесконечно будет едва ли. Давай-ка послушаем, что парень способен сказать в свое оправдание... Полагаю, наилучшим пробуждающим средством станут алкогольные испарения. Сейчас откупорю бутылку и поднесу прямо к физиономии.

Так я и сделал.

Раздался шепот:

– Пускай дама... хлебнет виски, даже... если мне самому не позволит...

Джо и я переглянулись, устремили взоры на кровать, где обретался болезный Буфф.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я. Отнюдь не из сострадания, а по резонам сугубо практическим.

– Сам знаешь, как, сынок... Похоже, самому не раз и не два доводилось пульки выковыривать, а?

Обращение "сынок" прозвучало почти смехотворно, однако я воздержался от ухмылки.

– А тебя, – прохрипел Коди, – неплохо на мой манер сварганили, совсем неплохо!

– Спасибо, – сказал я, – вы первый, кому понравился грим. Коди облизнул губы:

– Я подслушал вашу беседу. Невольно... Кто это – Антония?

– Молодая особа, невзлюбившая вас и вознамерившаяся убить. Вы с нею, конечно же, не знакомы, но Антония числилась подружкой покойного Хорхе Медины, а посему и считает вас повинным в его безвременной и болезненной гибели.

– Медины? – Коди казался озадаченным. Он осторожно пожал плечами: – Тогда пускай девушка запишется в очередь на убийство Коди... Желающих чересчур уж много... Ваше настоящее имя – Хелм?

– Да. Мэттью Хелм. Откуда узнали?

– От людей, сграбаставших меня сразу после свадьбы. Отродясь не встречал такого болтливого сборища... И перепугался: при пленнике выбалтывают подобное только тогда, когда не собираются отпускать его живым. Немало наслушался... Конечно, ребята не предполагали, что я сбегу, унося в голове столько полезных сведений...

Губы Коди растянулись в бледное подобие улыбки.

– Щенки нахальные... Твари безмозглые... Решили, будто от развалины старой никакого подвоха ждать не приходится. А я, со своей стороны, укрепить их в этом убеждении старался. Глядите, сопляки: Буфф Коди собственным ходом до сортира добраться не может, поддержки просит... Проводите уж, не то брюки обмочит, с места не сходя... Прошу прощения, сударыня. В конце концов я украл у одного из ублюдков револьвер, еще двоих взял на мушку и заставил разоружиться – но тут вломился отважный болван. Пришлось пристрелить. Если парень хотел казаться героем, то получил полную возможность это сделать. И очутился в числе мертвых дураков.

Я понимающе кивнул.

– Убирался я оттуда, – продолжил Коди, – под такой артиллерийский салют, какого и в День Независимости не всегда услышишь. Черт возьми, коль ребята не в состоянии поразить цель, держа револьверы в обеих руках – пускай зубами рукоятку хватают... Или в отставку подают, пока не поздно.

– Все же, – заметила Джо, – вас хорошенько ранили!

– Ну да, правильно. Пуля отлетела от стены, ударила рикошетом... Голубушка, вы же, сдается, доктор? Сами рассудите: прямое попадание в это место укладывает человека надолго! Или вообще навсегда. Но пулька по ребрам скользнула, под кожей у самой мышки застряла – вот и все.

– Эй, – заметил я, – зачем же вы умирающим притворились на пороге?

– А ты бы не притворился?.. Безопасней так, сынок. Не шарахнут по черепу чем попало... Кстати, прими благодарность.

– За что?

– За то, что уцелел. Если б тебя пришили в Мексике, меня в Эль-Пасо через полчаса в расход вывели бы. А так мы оба живы... Женушку мою берег?

– Глорию? – спросил я в замешательстве. – Это зависит от того, что вы подразумеваете, мистер Коди. Он отлично понял меня, и фыркнул.

– Не о личной жизни речь, сынок... Жива? Здорова?

– Вполне.

– Сдается, супостаты наши вовсе не так горазды людишек убивать, как похваляются, а?

– Или мы горазды выживать, мистер Коди.

– Зови меня Буффом, – велел нефтепромышленник. – Это на всех друзей-приятелей распространяется.

– А с чего это вы решили, будто мы друзьями числимся?

Коди отозвался не сразу. Лежал и следил за мною хитрыми глазищами. Спустя минуту он изрек:

– Друзьями, пожалуй что и нет, сынок; да только у нас уйма общих врагов... А это, в сущности, равняется дружбе. Одни и те же ребятки стараются угробить нас обоих. Вот я и решил: сумею разыскать тебя в Мексике – легче будет уцелеть.

– Как же вы нас обнаружили?

– У человека с моим состоянием всегда имеются полезные связи, – ответил Коди. – Все телефонные будки на юго-западе Соединенных Штатов моей кровушкой залиты: знакомых обзванивал, о тебе допытывался. Узнал, что в Эрмосильо стрельба приключилась; услыхал, как ты без вести пропал вместе с доктором Бекман, в девичестве Чарльз... Потом рассказали мне про домик Шонфельдов... Девочка, должно быть, считает, что я в матушкиной гибели виновен?

Джо издала негодующий звук.

– Мы знаем, кто виновен, мистер Коди! Не считаем, а знаем! Революционеры, которым вы продавали оружие! И знаем, кто науськал эту сволочь на маму и господина Пирса!

Она сглотнула.

– Уймитесь, и влейте в себя чуток жидкости – да не виски, черт бы вас побрал, а чего-нибудь по-настоящему полезного.

– Пива, – пробормотал Коди. – Просто хорошего баночного пива... У меня осталось немного в машине.

– По сравнению с этим пивом, – жизнерадостно возразила Джо, – конская моча покажется нектаром! Лежите смирно. Как врач, прописываю крепкий бульон. И даже сама берусь его приготовить.

Она поднялась и пропала за дверью.

– Бой-девка! – восхищенно сказал миллионер.

– И все же, – безо всякой связи сказал я, – как вы нас обнаружили?

– Поболтал с человечком, знавшим, что Джоанна Бекман выпросила неделю отпуска за собственный счет... Кино-Бэй расположен в семидесяти милях от Эрмосильо, имея на руках раненого, Бекман едва ли помчалась бы дальше... Оставался пустяк: продержаться и дожить до прибытия сюда. Я взял напрокат автомобиль у одного из старинных дружков и покатил. Рана заживать не хотела, пулю извлекать было некому...

– Я подумал бы, что, обладая подобными связями, вы первым делом броситесь к знакомому доктору.

– Ты подумал бы, и те ребятки подумали бы... А у них у самих связи – ого-го! Тебе лучше знать... За всеми врачами штата следили вовсю, не сомневайся. Вот я и решил: не стоит рисковать попусту. Двое покойников, один тяжелораненый – и все это натворил старина Коди! Агентство наверняка с ног сбивалось, разыскивая меня по всему Западу. А пулька под самой кожей засела, ощупать можно было. Вот я и подумал: если припечет – оботру нож добрым виски, того же виски хлебну для храбрости, да, благословясь, и выковырну. Дело нехитрое, правда, неудобное...

– Разрешите главный вопросец, мистер Коди? А на кой, собственно, ляд я вам понадобился?

Волчья ухмылка старика обнажила тридцать два отличных зуба – то ли настоящих, то ли вставных, не знаю.

– Чтоб работу исполнить, сынок! Ту самую, для которой тебя начальство отрядило.

– Какова же, по-вашему, эта работа?

– Винтовочки разыскать, в Мексике без вести пропавшие. Тебе они требуются, и мне тоже требуются... Отчего бы не поискать на пару, а? Найдем – тогда уж и перегрыземся.

Я созерцал осунувшееся, доросшее щетиной лицо, и грустно думал, что блеклые глаза и седые волосы могли бы кого угодно ввести в заблуждение. Даже меня. Кое-кто из организации Сомерсета положился на обманчивую внешность Коди и горько поплатился за свою опрометчивость. Погибло двое. Весьма вероятно, в пестрой карьере Коди эти трупы отнюдь не были первыми...

– Послушайте, – улыбнулся я, – вы, змий седовласый и гремучий! Вы действительно решили, будто я соглашусь работать на пару?

Коди улыбнулся в ответ. Оскал обученного полицейского пса располагал бы к доверчивости куда более.

– Сынок, да ты бы с дьяволом работал бок о бок, если б делу этим пособить мог! И рассчитывал бы, что под конец непременно объегоришь нечистого!

На беду, Коди говорил сущую правду.

(обратно)

Глава 22

Стоя перед пылающим камином, до пояса раздетый, я возносил обе руки на манер человека, взятого на мушку, дозволяя Джо обматывать мою грудь полосой материи, оторванной от простыни.

– Плотнее, – велел я.

– Продохнуть не сможешь.

– Не пререкайтесь с пациентом, доктор, время дорого. Сеньорита Антония – особа нетерпеливая, ждать бесконечно вряд ли будет. А перед ее вторжением надо еще несколько полезных вещей проделать.

– Каких же?

– Не разговаривай, знай наворачивай! Потолще, чтоб рубаху распирало. Чтоб всем было ясно: вот идет израненный, мающийся лихорадкой, беспомощный старик... Отлично. Все.

Я подождал, пока Джо Бекман скрепила концы повязки английскими булавками.

– Теперь голову обмотай, чтоб мозги наружу не вывалились.

– Мозги? – невиннейшим голосом переспросила Джо. – Какие мозги?

Поспешно застегнув свадебную рубашку Горация Коди, я натянул поверх нее измятый, но уже мало-мальски пристойно выглядевший пиджак. Двадцать минут назад Джо пропустила одежду сквозь отыскавшуюся в доме стиральную машину; костюм принял обработку очень плохо, но я не собирался идти в нем на светский прием. Кровь отмылась – и слава Богу.

Заткнутый за пояс револьвер нарушал стилистическую целостность маскарада, но я тщательно закрыл его полой и понадеялся, что в ближайшее время обыску не подвергнусь.

– Неплохо выгляжу?

– Психопат, – сказала Джо. – Полный межеумок.

– Ты врач, – ответил я, – тебе виднее.

– Это ловушка, Мэтт!

– Я на жизнь зарабатываю, попадая в ловушки.

– С чего ты взял, будто Коди можно доверять?

– Он, для начала, в постели валяется, беспомощный, словно котенок. А во-вторых, у тебя остается пистолет.

– Между прочим, ты сейчас тоже не смахиваешь на сверхчеловека!

– О, боги бессмертные! – скривился я. – Человек тешился надеждой, что сумел ублажить любовницу – и пожалуйста!

Джо слегка зарделась; я поспешил добавить:

– Но лечение себя оправдало. Заявляю: это куда лучше электрошока.

– Не знаю, – сухо произнесла женщина. – Господи, помилуй, ведь в кровати лежит Гораций Госмер Коди! Личность, повинная в убийстве моей матери и Вилла Пирса! И я сама за ним ухаживаю... Непостижимо!

– Поистине.

Джо уставилась на меня.

– Сомневаешься в его виновности?

– Глория уверяла: старый злодей запугал ее до того, что замуж выйти вынудил; впоследствии намеревался укокошить женушку и прикарманить все ее деньги. А твой братец убежден: маму спровадил на тот свет именно Гораций Коди. Хитроумный, кровожадный, безжалостный негодяй. Да только...

– Только?..

– Субъект, валяющийся в спальне, вряд ли на эдакое способен... Теперь, повидав его и побеседовав, смею даже утверждать: начисто не способен!

Джо сочувственно покачала головой:

– Повторяю первоначальный, подкрепленный врачебным авторитетом диагноз: ты свихнулся! Будь любезен, уплати за консультацию сто пятьдесят долларов и позаботься о стационарном лечении мозгов.

– Я не говорю, что в спальне валяется ангел. Я не сел бы играть с Горацием Коди в карты, а заключая с ним деловое соглашение, привел бы, по меньшей мере, взвод понаторевших в своей профессии адвокатов. Не хочу сказать, будто старик не может продавать мексиканцам контрабандное оружие. Но вот убить партнера и старого друга, с которым не один пуд соли слопал, Коди не сумел бы. Разве что...

– Что?

– Разве что партнер совершил бы по отношению к нему гнуснейшее предательство. Но даже в этом случае Коди пристрелил бы Пирса лично, своими руками, а не стал натравливать на него мексиканскую шайку. И еще...

– А?

– Он бы никогда и ни за что не причинил вреда беззащитной женщине, полностью доверившейся доброму, годами испытанному дяде. Женщине, выросшей у него перед глазами.

– Но ведь Глория говорит...

– Я – не Глория. И не обязан верить очевидному, если оно в корне противоречит возможному.

– Глория знакома с Коди очень давно, всю жизнь! А ты с ним общался не больше десяти минут! И считаешь, будто узнал старика лучше, чем Глория?

– Конечно. Мы с Коди – уроженцы Запада; Глорию же растили к востоку от Миссисипи, в большом доме с белой колоннадой, полном скучных чопорных олухов и еще более скучных, тупых лакеев. А я взрослел среди просторов, изобиловавших прелюбопытными личностями. Люди такого свойства, как наш знакомец, отнюдь не редкость меж тамошними старожилами. Эти субъекты не колеблясь обведут тебя вокруг пальца, всучат никчемную кобылку вместо призового скакуна; и они же в любую минуту отдадут тебе последние десять центов, да еще искренне попросят прощения за то, что не сумели наскрести двадцать пять...

– Но...

– И последний довод. Жизнь Глории никогда не зависела от умения верно оценивать ближних. Моя же зависит от этого постоянно... Как видишь, я до сих пор жив.

– Понимаю. Но я оцениваю людей как профессионал! И не верю старому козлу ни на йоту!

Я осклабился.

– Именно! Как профессионал. А профессионалы поневоле сталкиваются только с клиническими случаями. Поверь: этот старый козел ни за что на свете не подстроил бы давнему товарищу ловушку по дороге из Масатлана в Дуранго; и юную жену забодать не вознамерился бы! И, коль скоро он, по моему разумению, не виноват ни в том, ни в другом, разреши усомниться, что Коди контрабандой переправлял мексиканцам штурмовые винтовки. На это он, конечно, способен, однако теперь склоняюсь к мысли: в афере с оружием Коди не участвовал.

– Да он же сам просит помощи в розысках!

– Эти окаянные винтовки, – пояснил я, – требуются, похоже, всем подряд. Но ведь не все подряд замешаны в их переброске через границу, верно, Джо?

– Смотри, дорогой, подведет он тебя под меткую пулю. А если следующий выстрел заденет не голову, а задницу, ты можешь пострадать по-настоящему... Насколько помню, у какого-то динозавра мозги помещались недалеко от заднего прохода; и динозавр этот вымер заодно со своими собратьями.

Я лишь осклабился в ответ. Возвратился к спальне, приотворил дверь, проскользнул внутрь. Гораций Госмер Коди приподнял веки, шевельнул рукой, ощупал впечатляющую повязку на голове – Джо постаралась вовсю.

– Глупости, – сказал он. – Коль они доберутся до усадьбы, какая разница: примут меня за меня, или меня за тебя? Все равно укокошат, не рассуждая. Мы им требуемся оба.

Я пожал плечами.

– Пожалуй, вы правы, но я привык орудовать обстоятельно и пользоваться даже незначительными шансами. В нашем деле точно предугадывать поворот событий невозможно, а всех затрат на маскировку – чуток стерильной марли. Поди, скажи заранее, пригодится, или нет...

Выждав мгновение-другое, я прибавил:

– Дом будут охранять, но лишь потому, что в нем обретается Мэтт Хелм, лежащий с поврежденной башкой. Гости нагрянут непременно: если сюда сумели добраться вы с Антонией, значит, и любой иной сумеет. Не забудьте: вы маетесь от сотрясения мозга, почти беспомощны, всецело безобидны. А Гораций Коли, наспех отмыв одежку, спешит подальше, в глухие мексиканские пустоши.

– Возьми-ка, надень мой галстук, – усмехнулся Коди. – Ношу его, как счастливый талисман. Любой, видавший меня хотя бы дважды, знает: без галстука "боло" я и шагу не сделаю.

– Мне ведено сыскать некоего человека, сеньора Сабадо. Пока под арестом сидели, не слыхали этого имени?

Коди нахмурился.

– Нет, Сабадо не упоминали... А вот господина Субботу называли, да не раз.

– В связи с чем?

– Не помню. Просто запомнилось несуразное имя... Говорю же тебе: ребятки болтали без умолку.

– "Господин Суббота" звучало шутливо или всерьез?

– Пожалуй, шутливо. Точно школяры учителя дразнили за глаза. Это и впрямь важно?

– Пока что нет, – сказал я. – Переберемте снова отданные распоряжения... Сажусь в ваш фургон, еду вдоль побережья, прямо на север; отыскиваю субъекта, именуемого Артуро. Фамилия?

– Сомневаюсь, что у Артуро вообще есть фамилия. Коли есть, я ее ни разу не слыхал.

– В указанных местах, – заметил я, – не обозначено человеческого жилья. Ни городка, ни поселка, ни фермы одинокой... Карте я доверяю, хорошая у меня карта. Чего же вы хотите добиться, мистер Коди, отправляя меня в безлюдную пустыню? Старик осклабился:

– В пустыне, сынок, всегда хоть кто-нибудь, а обитает. И не кажешься ты олухом, полностью полагающимся на дурацкие карты. Хм! Да если бы мы с Биллом Пирсом встарь доверяли топографам, по сей день метались бы, ища, где лишний доллар перехватить... А! Виллу теперь уже все равно, будет лишний доллар, не будет...

Прочистив горло, Коди закончил:

– Да, славно мы с Биллом потрудились когда-то! А потом разбогатели, и жизнь сделалась пресной... Повторяю, милях в двадцати пяти к северу находится крохотная деревушка, Эль-Мирадор. Ее зовут рыбачьим поселком...

– Рыбачьим? – озадаченно спросил я. – Артуро что, рыбак? Да там же только небольшое озерцо указано...

– Это шуточное выражение, – пояснил нефтепромышленник. – Знаете, что такое "поймать белорыбицу"?

– Конечно. Получить пакет героина. Белого порошка. Но это выражение бытует во Флориде, где рыбаки иногда вылавливают пластиковые пакеты, брошенные контрабандистами во время стычки с Береговой Охраной. В Мексике ничего подобного не слыхивал.

– Оно и здесь бытует, сынок. А помимо героина торгуют и другими снадобьями, покрепче. Я не одобряю этого занятия, но сызмальства не бегал ябедничать учителю, если товарищи покуривали втихомолку – и теперь не собираюсь, когда семь десятков лет прожил. Я забочусь о собственной совести; пускай другие заботятся о своей сами... Как бы там ни было, Артуро знает обо всем, что творится в этом углу Мексики.

– Этот Эль-Мирадор, где живет Артуро... Он, часом, не вблизи Байя Сан-Кристобаль, места, в котором выгружали винтовки?

– В Байя Сан-Кристобаль, насколько разумею, вообще никто не обитает. Но если там что-либо выгружали, то Артуро слыхал об этом, и расскажет. Если какие-то грузовики проезжали в сторону Байя Сан-Кристобаль и обратно – Артуро скажет. Если пронюхал имена водителей – скажет. Черт, он и мог быть человеком, набиравшим людей для этого... м-м-м... Хорхе Медины. Следовательно, может знать и о тайнике с оружием.

– Ясно.

– Бери мой фургон – и доберешься без труда. Я, кстати, выбрал на стоянке Эрреры самый надежный вездеход именно для этого. Правь полегче: подвеска очень жесткая, с нашим ростом недолго и голову расшибить о крышу, а твоей черепной коробке, – он ехидно ухмыльнулся, – новые сотрясения, сдается, противопоказаны... За спинкой сиденья сыщешь три хороших револьвера. Я не хотел являться к тебе вооруженным и нарываться на пулю, но теперь, если потрудишься оставить мне один ствол...

– Нашел я ваши револьверы. Но доктор Бекман вам не шибко-то верит, amigo, и берется караулить сама. У нее армейская «беретта», пятнадцать патронов; посему считаю, что вам револьвер ни к чему. Так обоим будет спокойней – и доктору, и пациенту. Да и у наших агентов, которые станут охранять усадьбу снаружи, стволов достаточно.

Коди с трудом повернул голову, посмотрел на женщину.

– Должно быть, множество людей сказывало вам и братцу вашему, какое старый Коди чудище?

– Да, и покойная мать – в первую очередь!

Миллионер вяло улыбнулся.

– Не ладили мы с нею, верно.

– Мама говорила: если с Биллом Пирсом и ею что-либо случится в Мексике – виноваты вы!

– Женщина, сгорающая от ненависти, еще и не то сочинит, сударыня. Ваша матушка меня, выражаясь мягко, недолюбливала... За то, что пытался предупредить Вилла. Он всегда попадался на крючок самых отпетых... дам.

Скривившись, Коди спросил:

– Скажете, пожилому человеку следовало умнее быть? Понимать, что Вилл рогом упрется и назло советчикам с Миллисент свяжется еще крепче?

Джо поколебалась.

– А... А чем перед вами провинилась мама?

Чуть заметно качнув головой, Коди ответил:

– Ни к чему косточки покойнице перемывать, сударыня. Вы лучше меня помните, какого свойства особой маменька ваша была, прости, Господи... Парень этого знать не желает, или признавать не хочет – у мальчишек временами бывают весьма странные понятия о матушках... Но вы-то умная женщина, и вы помните. Нету мне резона Миллисент помоями обливать при вас. Джо облизнула губы и натянуто молвила:

– Не постигаю, о чем речь ведете. Мама была... Была отличным человеком, и вы просто пытаетесь... Даже не объяснили, между прочим, зачем сюда явились. Уйма знакомых была бы готова помочь вам в беде; вы же примчали к неизвестному субъекту, Мэттью Хелму...

– Этот субъект, – прохрипел Коди, – в долгу передо мною. Стоял поблизости, пока меня хватали, видел, как препровождали задержанного, наручники защелкивая. Укатил в моем кадиллаке, с моей молодой женой. Даже мое имя присвоил... Я решил: разыщу и поквитаюсь. А потом сопляки из федеральной службы дали понять: Хелма стремятся в расход вывести, уже дважды хотели, да сорвалось. Значит, парень вовсе не столь плох, сколь казался, если эта сволочь за ним охотится... По крайности, мы на одной стороне воевать должны; так я решил. И цель у нас, пожалуй, одинакова. Я взял – и прикатил.

Воспоследовал раздраженный женский вздох.

– Нужно, – сказала Джо, – открыть особые курсы по мужской психологии. Ни одна женщина так не рассуждала бы! Кстати, мистер Коди, ваш Артуро – слепой старый маразматик или нет?

– По слухам, субъекту около пятидесяти; а насчет зрения не знаю... Должно быть, хорошее. С плохими глазами в его деле не преуспеешь... Понимаю! Нет, сударыня, с Артуро мы не встречались ни разу. О нем лишь рассказывали те, кто... бизнесом занимались.

– Торговали наркотиками? Коди еле заметно пожал плечами.

– Я, голубушка, стремлюсь убедить в своей правоте лишь одногочеловека: Горация Госмера Коди. А всему роду людскому навязывать своих убеждений не собираюсь. И без того чересчур много проныр любят совать носы не в свое дело!

Боги бессмертные, философские домыслы прямо витали в воздухе... Я поспешил вмешаться:

– Выходит, вы с Артуро вообще не встречались? Тогда, если даже я сумею обмануть его, – что выиграю? Как заставлю парня расчирикаться?..

Я осекся и прислушался.

– Не забывайте, здесь Мексика, – молвил Коди. – Здесь буквально все покупается и продается за американские деньги. Правда, в Штатах положение не лучше, но здесь они, по крайности, не лицемерят, не твердят о своей неподкупности... Эй, сынок, что случилось?

– Тише, – прошипел я. – Гости близятся... Лежите совершенно спокойно, мистер Коди, чтоб ребята не всполошились.

– Антония? – выпалила Джо. – Ее нельзя впускать!

– Вы очень заботливы, сударыня, – ехидно шепнул Коди, – но и непоследовательны...

– Молчите! – сказал я. – Никто никого не убьет. Застыньте, не шевелясь, и сами увидите, как...

Я не окончил фразы. Зазвенели стекла, затрещала вспарываемая ножом занавеска. Меж двойными шторами возникло двойное дуло охотничьего дробовика.

Одно мгновение казалось, я свалял вопиющего дурака: ни у дядюшки, ни у самой Антонии таких пушек не замечалось. А если мы дозволили беспрепятственно ворваться другой публике – пиши пропало... Но за взведенными курками показалось круглое лицо tio Игнасио, и пришлось дивиться уже другому: как пылкая и порывистая девица вытерпела столько времени, прежде чем дала сигнал идти на приступ?

Наверное, вполне доверяя моему благорасположению, мексиканка отпустила дядю, велев ему, на всякий случай, запастись тяжелой артиллерией. То ли у друзей позаимствовали, то ли достали откуда-то из потайного местечка – понятия не имею.

Калибр этого древнего ружьища был ошеломляющим.

Pasa adelante, guapa,[110] – сказал Игнасио. Джо сделала шаг в сторону от двери, впуская Антонию. Одно мгновение мексиканка с вызовом глядела на меня. Затем театральным жестом откинула серапэ, извлекла маленький двадцатидвухкалиберный пистолет. Подняла.

Миновало несколько мучительных секунд, но выстрела не раздалось. Антония зашипела, точно рассерженная кошка, и взяла на прицел меня самого.

– Это есть новое шутка? – процедила она сквозь плотно стиснутые зубы. – Большое шутка длинного янки? Эта человек, она есть такая же Коди, как и ты!

(обратно)

Глава 23

Глухой ночью лучше сражаться с батальоном до зубов вооруженных революционеров, чем с мексиканской телефонной сетью. По счастью, я исхитрился разбудить управляющего новым кино-бэйским мотелем "Плайя-де-Кино" (playa по-испански означает «пляж»), сунуть ему в зубы пятидесятидолларовую банкноту и тем подавить любые попытки к сопротивлению. Как справедливо заметил Коди, в Мексике за американские деньги пойдут на все. Особенно при нынешнем уровне инфляции.

При содействии сеньора Саиса мне удалось дозвониться до нашего человека в Эль-Пасо, штат Техас. Человека этого я не знал, и едва ли когда-нибудь повстречаю. За триста пятьдесят миль от Кино-Бэя, в глубине американской территории, мой собеседник принялся колдовать над переключателями, дабы соединить меня с Греэром, обретавшимся почти рядом, в Мексике, миль за шестьдесят от усадьбы Шонфельдов. А именно: в отеле "Гайдара", город Эрмосильо.

Не самый быстрый способ поговорить по телефону, однако не стоило забывать, кто спешит по горячему следу и какими располагает возможностями для слежки и перехвата.

Вызывать Эрмосильо, город, где у него не было ни друзей, ни знакомых, Гораций Госмер Коди стал бы едва ли. Такой звонок разом насторожил бы ищеек. А вот в Эль-Пасо Коди знался чуть ли не с половиной города. Богатый человек угодил в скверный переплет, взывает к старым приятелям о помощи – ничего особо удивительного здесь не было. Беглец как беглец...

За потрясающим заявлением Антонии воспоследовала чрезвычайно интересная и оживленная беседа. Сам Коди воспринимал происходящее на диво спокойно; Джо вскрикнула от изумления и начала возражать. Впрочем, у меня доставало забот помимо личности старика, и выяснение оной пришлось отложить на потом.

– Антония, – сказал я, – не попросишь ли дядюшку свернуть батарею? Эта древняя escopeta[111] повергает меня в ужас. Представь на минуту, что старик нечаянно придавит гашетку и взорвется вместе с ружьем!

La escopeta не взрываться, – парировала Антония: – очень хороший ружье, только мало-мало старый.

Она рассмеялась и сделала повелительный жест. Игнасио проворчал нечто невразумительное и убрал дробовик. Половинки шторы дрогнули и снова сошлись на середине разбитого окна.

Осмотрев крохотный пистолет, который держала в руке, Антония пожала плечами и заткнула его за пояс джинсов.

– Теперь объясняй большое шутка, por favor.

И тут моя худощавая любовница не выдержала.

– Смехотворно! – завопила Джо. – Этот человек женился на Глории Пирс, вышел вместе с ней из церкви, напротив которой караулил мой брат! Верно, Мэттью? Этого человека ты видел подъезжавшим к засаде на кадиллаке, вместе с молодой супругой! Этого человека тебе велели подменить, за него, за Горация Коди обязан ты выдавать себя! Что происходит? Издевательство?!

Я посмотрел на лежащего старика.

– Ваше мнение, сударь?

Коди помедлил.

– А твое, сынок?

– Я ворвался в номер гостиницы, где сеньорита Сиснерос караулила Горация Коди, с револьвером наизготовку. Антония выпустила один заряд – по чистому недоразумению, – но тотчас опомнилась, увидела, что имеет дело не с тем, кого поджидает, и добровольно разоружилась. Меня загримировали неважно, сударь, но ведь не до такой же степени плохо! Даже отнюдь не плохо, если говорить по чести? Но даже пребывавшая в напряжении, пылкая, безрассудная девица немедля распознала ошибку. И не захотела стрелять в неповинного.

Я выдержал паузу, давая Антонии возможность вставить словечко, и, не услыхав ничего, продолжил:

– Интересно было бы услыхать описание мистера Коди из уст самой Антонии, верно?

* * *
Когда мексиканка умолкла, в комнате воцарилась полнейшая тишина. Потом раздался голос Джо:

– Но ведь это... Это Вилл Пирс!

– Перс? – переспросила девушка. – Я не знать ни одного перса.

Не обращая на гостью внимания, Джо обратилась ко мне:

– Сам-то понимаешь хоть что-нибудь?

Я пожал плечами.

– Спроси мистера Коди...

– А чего тут выспрашивать? – возразил миллионер. – И так ясно, как божий день... Милли была уже не слишком... гм! – юной. Прошу прощения, миссис Бекман... Однако вполне сумела свести с ума человека старше себя. Это обычная история, когда речь идет о юных девицах и пылких пожилых мужах, посему и надобно считать положение чуток незаурядным. Сорок восемь – не восемнадцать... Миссис Чарльз была хорошо сохранившейся, опытной дамой лет на двенадцать младше Вилла. Окрутила его полностью; да только Виллу на нее ни силенок толком не доставало, ни денег, как после выяснилось... Бедолага и диету пытался держать, и парик носил, и на какие только ухищрения не шел... Под кварцевыми лампами загорал, представляете? Но вдоволь деньжат наскрести не мог.

– Вы сразу об этом узнали, сэр?

– О чем? О том, что Вилл промышляет в Мексике под моим именем? – Коди тряхнул головой: – Нет, гораздо позже. Когда узнал, что меня видели в местах, где ноги моей отродясь не бывало; когда выяснилось, что вступал в сделки, о которых ни сном, ни духом не ведал... Полицию звать – не в моем вкусе. Прихожу к Виллу, начинаю расспрашивать, еле-еле умудряюсь выцарапать немножко любопытных подробностей... Сначала была торговля наркотиками; он рассчитывал заработать на ней миллионы. Затея лопнула. Вилла чуть не сцапали. Тогда он решил заняться оружейной контрабандой – это сулило настоящую прибыль. Вилл попросту прикуривал бы от зеленых бумажек, честное слово!.. Доверчив был покойник, и помечтать любил: все воздушные замки ему чудились. Но партнер надежный, и товарищ славный: спас мою шкуру по меньшей мере дважды, а долг платежом красен... Коди скривился.

– Я выкупил фирму; Пирс и Коди составляют теперь мою полную, безраздельную собственность. Вилл оказался при монетах; да только, вот беда, Миллисент их чуть ли не в одночасье по ветру пустила. Ненасытная была сте... прошу прощения, миссис Бекман, – особа. Заставила Пирса вкладывать в разные дутые компании, те полопались, возникнуть не успев; и остался бедняга при пиковом интересе. А любовница понукала... Вот он и пошел на отчаянное дело.

– Под вашим именем, – невозмутимо заметил я. – Вы поэтому и прикатили в Мексику? Положение уладить?

– Какое там еще положение? – улыбнулся Коди. – Никому ничего доказать не удалось бы. Да и плевал я на общественное мнение с пожарной каланчи.

Молодец. Я неизменно рассматривал так называемое "общественное мнение" как вещь, коей необходимо всемерно противостоять. Но лишь изредка сталкивался с единомышленниками – за пределами нашей службы, разумеется.

Джо явила неимоверную сообразительность. Через несколько секунд она выпалила:

– Вы хотели... отомстить за Пирса? После всего случившегося?

Коди глубоко, болезненно вздохнул.

– Нужно быть полным идиотом, чтобы ругать женщину, с которой ваш друг шашни завел, сударыня. Самый лучший и быстрый способ дружбе конец положить. Может быть, если б я удержал язык на привязи. Вилл со мною не разругался бы; и партнерство бы не распалось, и Милли раскусил бы он вовремя... И не ударился бы неведомо в какие аферы, чтобы долларов заработать побольше.

Старик опять вздохнул.

– В любом случае, ребятки: если меня кличут контрабандистом – переживу. Даже посмеюсь чужой глупости от всей души... А вот ходить в людях, которые старых приятелей на растерзание выдают – увольте. Отлежусь немного, восстановлю кровь потерянную – и позабочусь об этих проклятущих insurgentes. Ты, сынок, попытайся винтовки разыскать и мексиканскому правительству местечко назвать, а я уж подонкам по-свойски постараюсь подложить свинью. Палку в колесо вставлю... Там, сказывают, славный генералишко имеется? Как его, бишь? Мудрагон? Мудогон? А, неважно... Только Мудогон этот еще раскается, что с Биллом Пирсом связался, будьте благонадежны!

* * *
Отъезжая в машине прочь от усадьбы Шонфельдов, я получил недурную возможность поразмыслить об услышанном.

Вопреки прежним предположениям, Гораций Коди не оказался на грани банкротства – напротив, приобрел долю, принадлежавшую Пирсу. Жениться на богатой наследнице и выводить ее в расход Коди было вовсе незачем... Стоп! На какой такой богатой наследнице? Ведь, получается, Глория Коди, в девичестве Пирс, не имела после раздела фирмы и отцовских растрат ничего, стоящего упоминания! И все же, я не сомневался: ужас на девушку наводили субъекты, подосланные Коди. У меня были основания увериться в этом. Но выяснять мотивы старика не доводилось: беседа исчерпала последние силы раненого, и нефтепромышленник попросту заснул в ее разгаре...

–В отличие от управляющего гостиницей, Греэр проснулся во мраке ночи весьма живо и без малейших возражений. Проведя почти неделю в сравнительном бездействии, он был рад-радешенек снова ухватить револьвер.

– Мэйсон Чарльз, – уведомил Греэр, – выжил и, похоже, намеревается выздороветь. Очень жаль. Ишь, великий мститель Зорро...

Весьма трогательно было со стороны Греэра испытывать по отношению к Чарльзу гораздо большую злость, нежели я сам, пострадавший от руки сопляка.

– Знаю, – сказал я, – его сестрица наведывалась в клинику. От El Cacique известия приходили?

– Пока нет, но у парня, видать, огромное влияние. Никто и ухом не повел после побоища в мотеле; полиция просто закрыла на это глаза. И уж вежливы местные власти – до противного! Меня так и трясло во время беседы с полицейскими; все ждал: сейчас перестанут лебезить, начнут орать, а потом засунут в подземную темницу... Ничуть не бывало. Приторно потолковали, приторно откланялись, приторно улыбнулись на прощание. Все чин чином.

Я воспринял сообщение Греэра с огромным облегчением. По всей вероятности, Глория отнеслась к мимолетному приключению в горах нисколько не серьезней, чем я сам. То, что Рамон из кожи вон вылезал, помогая мне, свидетельствовало об одном: госпожа Коди, подобно мне, утешилась очень быстро. Пожалуй, даже проворнее меня. В противном случае El Cacique навряд ли оказался бы столь предупредителен.

– За сколько времени сможешь добраться до Кино-Бэя?

– До Кино-Бэя? Н-ну, вообще-то... Час езды. Полтора в темноте. По этим окаянным мексиканским дорогам шибко не разгонишься... Допустим, прибуду на место в пять. Куда идти, и что делать?

Я изложил обстоятельства.

– Значит, – задумчиво произнес Греэр, – нужно подойти церемониальным маршем, с оркестром и флагами, уверить всех и вся, будто дом охраняется точно зеница ока и...

– Вот-вот, умница. Пускай знают: я остаюсь в усадьбе Шонфельдов, маюсь после сотрясения мозга, наслаждаюсь обществом хорошенькой Джоанны Бекман – и требую надежной защиты, покуда не смогу сам о себе заботиться. Попроси у Вашингтона пару опытных ребят или у Рамона одолжи, если тот согласится.

Греэр поколебался.

– Прости за любопытство, Эрик, зачем? Ну, лежит сверхагент Мэттью Хелм полубесчувственным; ну, сбежал нефтепромышленник Гораций Коди из-под надзора в Эль-Пасо и шныряет по Мексике... Положение-то по-прежнему не меняется? Коди хотят убить, и тебя хотят убить. Зачем же?..

– Этот вопрос и Коди задавал. Извини за похвальбу, дружок, но если неприятель начнет выслеживать меня, обученного человека, имеющего огромный опыт и вполне устрашающую репутацию, неприятель примет всевозможные меры предосторожности, вышлет усиленные отряды – и способен добиться своего... А если решат, будто охотятся на старого сорвиголову Коди, лишних трудов себе задавать не станут: миллионер отнюдь не слюнтяй, но закаленным профессионалам противостать не сумеет... Помни: любую небрежность противника, любое легкомыслие можно обратить себе на пользу. Этого я и хочу добиться. Пусть считают, что добыча не представляет особой опасности...

Управляющий был коротеньким, пухленьким, смугленьким индивидуумом, натянувшим поверх алой пижамы коричневый халат. Я скормил ему еще одну пятидесятидолларовую банкноту, хотя крепко подозревал: по части чаевых старый Коди был довольно прижимист.

– Простите за причиненное беспокойство, сеньор Саис, – молвил я.

Роr nada, – просиял управляющий. – Рад познакомиться, сеньор Коди...

Фургон был запаркован позади гостиницы, но я вышел через парадный подъезд и осторожно обогнул здание. Супостат наверняка поставил на ноги всех своих мексиканских осведомителей, коих насчитывалось немало. Говорю с уверенностью, ибо иного и предполагать не следовало. Рано или поздно кто-нибудь разнюхает след Горация Коди. И передаст полезную информацию в "мозговой центр", и человек, ответственный за это задание, повторит приказ: уничтожить!

Не Коди, а меня. Меня самого. На это я и рассчитывал.

Близился рассвет, блеклая луна опускалась на горизонт, но, глянув сквозь негустые кусты, я сразу различил на капоте фургона маленькую человеческую фигуру. Фигура восседала, опирая скрещенные ноги о передний бампер.

Особо враждебным поведением это не казалось, но я все равно вынул револьвер и провел несколько минут, наблюдая за стоянкой. Ни малейшего намека на засаду не замечалось. Фигурка тряхнула головой, отбрасывая со лба непокорные пряди черных волос. Я вздохнул и выступил на сцену.

– Какого лешего ты здесь позабыла, Антония?

– Быть близко. Решить, что ты искать в отель telefono. И садиться на машина, ждать.

Вместо дурацких красных туфель на девушке обретались мягкие мокасины.

– Артуро, – сообщила Антония, – говорить мало английский. Ты говорить мало испанский. А я говорить испанский и английский много и очень хорошо. Ехать вместе.

Я оторопел.

– Откуда ты знаешь, что Артуро не владеет английским?

– Хорхе возить меня в Эль-Мирадор одна раз.

– Медина встречался с Артуро?

– Мало встречаться. Одна раз. Я ждать в пикапа. Мужская дела, сам знать... Женщина маленькая глупая дура, не должна забивать свое маленькое голова такие вещи.

Антония пожала плечами.

– Хорошо дать мужчине чувствовать своя ум и величина, правда? Я сидеть очень тихо и очень слушать. Артуро знать много люди, которые плевают на честное и нечестное. Он доставать четыре плохие люди, которые шоферять в los camiones[112] для Хорхе. Да, я знать Эль-Мирадор. Я знать Артуро. Ты брать меня или нет?

(обратно)

Глава 24

Греэр оказался прав: ехать в темноте следовало не спеша. Мощеная дорога вскоре окончилась, мы свернули на ухабистый проселок, уводивший в глубь материка, в края необитаемые, коль скоро верить моей топографической карте. По крайней мере, покинув Кино-Бэй, мы не видели вокруг ни единого огня.

Фургон был, на удивление, удобен. Выкинув оставленный Горацием Госмером Коди мусор и отерев засохшую миллионерскую кровь, мы с Антонией получили в распоряжение надежную, очень соответствовавшую дорожным условиям колымагу. Могучий мотор, дальнобойные фары, приборная доска изобилует полезными указателями.

Я припомнил погибший кадиллак... Да, Коди не любил игрушек, только и способных весело подмигивать водителю никчемными лампочками.

Развилку я, скорее всего, пропустил бы, но Антония, отлично знавшая окрестности, вовремя подсказала, когда нужно заработать рулем. Проселок являл собою просто пару глубоких колей, тянувшихся по пустошам. Нынче, в сухую погоду, проехать было возможно, а что здесь творилось после доброго ливня, я и вообразить не решался.

Антония покосилась на меня.

– Ты гребаться с высокая muchacha? Я чуть не выпустил баранку.

– Не твое дело, мелочь пузатая.

– Конечно, ты гребать ее. Только она совсем не есть хорошая для гребать, как я.

– К сожалению, – сухо заметил я, – проверить не удастся.

Мексиканка осклабилась до ушей.

– Могу тебя уводить. Как это? Отбивать. Но Хорхе умирать совсем недавно, и я не хотеть сразу.

– Благодарю за честное предупреждение. Буду знать, чего надо бояться, чего нет... Впереди будут сухие песчаные русла, овраги, обрывы?

– Нет, Хорхе ездить легко в свой маленький пикапа из Япония; а твой больше. В такая большая и сильная camioneta[113] будет по problema. Но Артуро могет стрелять. Не очень хорошая человек... Могет разговаривать. Про что с ним разговаривать?

– О водителях, – ответил я. – Думаю, они тронулись в путь именно из Эль-Мирадора. Твой Хорхе наверняка использовал две шоферские смены. Первых четверых нанял Артуро, эти ребятки привели грузовики в Байя Сан-Кристобаль, забрали оружие, а потом доставили в тайник, заранее устроенный Мединой. После чего Медина заставил их отогнать пустые автомобили подальше, уплатил всем четверым и отпустил их подобру-поздорову, предварительно взяв клятву молчать. Если бы найти этих людей – хоть одного из них, – можно было бы разведать, где спрятаны винтовки. Не помнишь никаких имен? Адресов?

– Нет, но Артуро могет говорить. Я спрашивать. А ты иметь американские деньги? Валюта?

– Да, – сказал я.

– За деньги Артуро говорить. Или просто убивать тебя и забирать деньги.

– Такое и мне приходило в голову, – сокрушенно вздохнул я. – Одно утешение: меня убивать – задача неблагодарная.

– Что? – не поняла Антония. – Ты хотишь говорить, Артуро тебя убивать, забирать американские доллары и не говорить спасибо?

* * *
– Друг у тебя неглупый был, Антония, – сообщил я получасом позднее. – Понимал: водители, доставившие оружие в тайник, не выдержат пыток и быстро запоют соловьями. Потому он избавился от первой шоферской смены как можно быстрее, посадил в грузовики новых, действительно ничего не знавших людей, и отправился дальше. Прямо, как выяснилось, в лапы генерала Мондрагона. В итоге обнаружились четыре грузовика и пять изуродованных трупов, но винтовок не обнаружилось. Хорхе просчитался в одном, Антония. Он был умен, расчетлив, и резонно предположил: насмерть пытать не станут, ибо лишатся единственного человека, способного назвать место... А Мондрагон оказался набитым болваном, и велел мучить пленного безо всякого снисхождения... Или палач переусердствовал по собственному почину, понятия не имею... Куда теперь ехать?

A la derecha, – сказала Антония, – направо. Я слегка притормозил, вывернул баранку.

– Этот Карлос Мондрагон, – молвила девушка немного погодя, – будет иметься мной убитый очень скоро.

Над маячившими вдали горными вершинами понемногу светлело. Занималась бледная заря. Тем гуще казалась тьма, остававшаяся позади. Фары бросали на дорогу спаренный электрический луч, от которого десятками шарахались притаившиеся в чахлой траве степные кролики. Приятно было сознавать, что в этой паршивой пустыне живет хоть кто-то.

– Жаль, – заметил я, – что Мондрагон добрался до Вильяма Пирса раньше твоего. Уж ты бы на славу позабавилась, верно?

– Ага! – оскалилась Антония. – Как это говорить янки? За ним быть большой должок! Сеньор Пирс имел быть моим.

Внезапно в глазах девициных вспыхнуло подозрение, и немалое.

– Ты издевушкаться... издеваться над Антония? Думать, Антония жаднокровая? Как это?.. Кро-во-жад-ная?

– Нет, – ухмыльнулся я: – Хоть выстрели в Мондрагона, хоть кинжалом пырни – смогу только приветствовать. Мир давно перенаселен; если изъять из обращения двоих-троих особо омерзительных ублюдков, большого греха не будет... И все же я против того, чтобы людей поджаривали на медленном огне. Хочешь убить – селезня, оленя, человека – убивай, но мгновенно и чисто. Безболезненно. Да, признаю: сплошь и рядом бывает необходимо выудить полезные сведения, тогда-то и доводится нашему брату руки марать поневоле... Но измываться ради простого измывательства? Брр-p-p! Увольте, сударыня! Одобрить не могу.

– Забавный мужчина, – процедила Антония. – Очень жалобный... Жалостливый! Я уводить еще этого мужчину у костлявой medico.[114]

Никогда не уставал изумляться тому обстоятельству, что у всех без исключения диких и полудиких народов – равно как и в диких слоях цивилизованного общества – стройная, тоненькая женщина считается чуть ли не уродиной, а худой, поджарый мужчина – вроде меня самого – едва ли не больным и хилым. Старая добрая логика землепашца, который лишь немногим отличается от крупного тяглового скота, каждое утро запрягаемого в плуг: если мяса на костях мало – никчемное животное...

В животные не стремлюсь. И мог только пожалеть крепко сбитую, низкорослую, обещавшую годам к тридцати обратиться бесформенным мясным мешком Антонию. "Костлявая" Джо по всем статьям выигрывала в сравнении с этой приземистой, разбитной, уверенной в себе скотинкой. Наверняка примитивной в совокуплении, начисто лишенной всякой женской выдумки... Взлез, кобель, да подергался... Кажется, именно так описывают подобные цветочки страсти свои постельные переживания. Однако, попробуйте, господа хорошие, дозволить себе хоть малейшее уклонение от скучного "взлез да подергался"! Такой отпор получите...

Впереди завиднелись маленькие невзрачные строения. Нажав на тормозную педаль, я полюбопытствовал:

– А где Артуро поселился?

– На холме, в большой дом, era la casa mas grande. Жилище искомого осведомителя вовсе не показалось мне особенно grande[115]:просто две хижины, сооруженные бок о бок и впоследствии слившиеся воедино. Впрочем, сравнительно с окружавшими хибарками, дом Артуро и впрямь казался просторным.

Перед хижинами стоял вездеходный пикап, окрашенный в песочный цвет и выглядевший немного меньше нашего собственного. Грязная, измызганная колымага, но весила она чуть меньше тонны. За пикапом обнаружился древний "плимут" – настолько старый, что багажник украшали острые плавники. За хижинами, как выяснилось позже, обретались три заржавленных, разбитых экипажа, сооруженных еще на заре автомобильной эры. Мне отродясь не хотелось делаться обладателем подобной коллекции, но Артуро явно гордился тем, что сумел свести воедино пять обшарпанных машин и выставить их на обозрение приятелям.

Мы подкатили; несколько собак неопределенной породы выскочили навстречу и лениво попытались куснуть фургон за колеса. Вяло залаяли. Я выключил двигатель. Впереди обретались ветхие ворота. И сплошной забор из колючей проволоки. Я спрыгнул наземь, обогнул машину, протянул руку Антонии.

– Какая джентельмена! – хихикнула мексиканка.

– За нами наблюдают, – сказал я. – Отчего бы не учинить маленького спектакля? Выберемся благополучно – будешь выползать из автомобиля собственными силами. Если благополучно выберемся, разумеется.

– Вот Артуро, – уведомила Антония.

* * *
Он стоял в дверном проеме, ясно видимый издалека, и меня вдруг разобрал смех. Должно быть, я ожидал увидеть романтическую личность, эдакого мексиканского Мефистофеля, затерявшегося в пустынном захолустье; зловещего повелителя местных разбойников.

Передо мною возник маленький, низенький, кривоногий субъект, украшенный большими черными усами, изображавший приветливую улыбку и разводивший руки жестом хозяина-хлебосола. Сеньор Артуро носил рабочий комбинезон, видавший изрядные виды. Ни дать, ни взять, персонаж из идиотской мексиканской кинокомедии, созерцая которую, никто, кроме самих мексиканцев, и не подумает смеяться.

На голове Артуро была нахлобучена широкополая шляпа, сдернутая широким, радушным жестом.

Я пропустил Антонию вперед и предоставил ей вести предварительные переговоры, а сам задержался, тщательно закрывая ворота. Вырос я в западном штате Санта-Фе, чьи местные законы сурово диктовали: всякая дверь, калитка и тому подобные запирающиеся приспособления должны оставляться тобою в том виде, в каком ты их нашел. Детская привычка сделалась второй натурой.

Приблизилась пара шелудивых собак; не без любопытства меня обнюхала. Я уведомил этих псин, что они – замечательные твари; псины поверили. С собаками я отыскиваю общий язык без малейших затруднений. С людьми приходится неизмеримо тяжелей.

Антония помахала рукой. Распрощавшись с новыми знакомцами, я зашагал вверх по пологому откосу и минуту спустя очутился перед хозяином дома.

– Это есть сеньор Гораций Коди, – сообщила Антония.

Пожалуй, Артуро владел английским чуток лучше, нежели давал понять мексиканке. Во всяком случае, он ответил неизмеримо грамотнее моей спутницы. Антония продолжала нести ахинею на моем родном языке, изъясняясь очень медленно: дабы и мне было понятно, и Артуро, упаси, Боже, не заподозрил, будто в его присутствии ткут паутину заговора, молотя языком с пулеметной, разумению непостижимой скоростью.

– Сеньор Артуро уже имел быть уведомителен про цель ваш приезд, – сказала Антония. – Про то, что ваш партнер имел использовать ваш имя и обманывать вас, как обманывать мой Хорхе, как сам Артуро обманывать с Хорхе вместе. Я была говорить, что вы хотеть искать люди, которые Хорхе использовать для того плохого человека бизнес...

Buenos dias, senior, – молвил я вежливо.

Buenos dias.

Артуро протянул руку. Я своевременно припомнил: в Мексике не принято ломать человеку суставы железным пожатием, и поздоровался со всей надлежащей осторожностью. Артуро произнес что-то по-испански, сопровождая речь выразительными жестами. Когда он остановился, Антония перевела:

– Пожалуйста, прощайте, что сеньор Артуро говорить мало ingles. Он говорить: его дом – ваш дом. Он говорить, один друг присылать ему в подарке мало-мало мескаль, делатый в свой дом... – Антония хихикнула. По-видимому, в Мексике на самогоноварение смотрели ничуть не лучше, чем у нас во времена злополучного «сухого закона». – Сеньор Артуро говорить, полиция близко нет, а мескаль очень хороший. Он хотеть, чтобы вы пробовать и соглашаться...

Антония помедлила, тряхнула головой и сказала:

– Отвечать "да", иначе большой оскорблений!

– Чуток мескаля перед завтраком? Подарок судьбы! – ответил я без малейшего воодушевления. – Скажи, что попробую с удовольствием.

Вообще-то мескаль – напиток отличный, чистый, словно ключевая вода, и хмельной, точно виски. Но иди знай, каким пойлом угостит затаившийся в глуши бандюга...

Маленький сеньор Артуро махнул рукой, мы прошли сквозь дверь, пересекли дом, очутились во внутреннем крытом дворике, где стояли несколько стульев. Среди них не отыскалось бы и двух одинаковых. Мы присели.

Индианка неопределенного возраста, облаченная мешковатым коричневым платьем, принесла нам бутылку, лишенную этикетки, и три высоких стакана. Бутылка была чистой, жидкость казалась прозрачной.

Вослед индианке появились несколько мужчин. Понятия не имею, откуда они высыпали: закаленные, суровые, жилистые субъекты. Огнестрельного оружия не замечалось; встреча носила сугубо мирный характер.

Вручив мне стакан, Артуро приподнял собственный и провозгласил по-испански:

– Por todo mal, mescal. Por todo Bieп, tambien!.[116]

Антония исправно пояснила:

– Старый присказка. За все плохое – мескаль. И за все хорошее – тоже.

– Как оригинально! – умилился я. – И какая глубина мысли... Панацея от любых переживаний – и плохих, и хороших... Надо запомнить:

Проведя многие годы в пограничных штатах, я слыхал этот мексиканский тост всего-навсего три тысячи раз или чуть больше, но Буффало Коди, несомненно, умилился бы столь неожиданной застольной прибаутке.

– Полагается пить до дна? – осведомился я невинным тоном. – Или можно прихлебывать понемногу?

– Лучше до дна.

Отсалютовав Артуро своим стаканом, я осушил его. Хозяин проделал то же самое. Мескаль оказался крепким, но безо всяких примесей. Иногда водка, полученная дома, заставляет предположить, что с кактуса, из которого ее добывали, не удосужились предварительно снять шипы. А этот мескаль и впрямь был хорошим.

Через десять минут, когда со светскими формальностями покончили, я перешел непосредственно к делу.

                                                                       * * *

Артуро обращался, в основном, к Антонии. Я различал только отрывочные слова: hombres, camiones... Вокруг безмолвно теснились несколько человек и собак.

– Он говорить, один сотня долларов, – сообщила Антония под конец.

– Торговаться будем?

– Я, Антония, уже иметь поторговаться. Ты платить.

– Ладно, – вздохнул я.

В сущности, сведения мне достались чуть ли не даром. Если Артуро и впрямь располагал нужной информацией, за нее можно было бы заплатить впятеро против названной суммы, даже вдесятеро. Я неторопливо исследовал содержимое бумажника, извлек четыре двадцатидолларовых банкноты, одну десятку, одну пятерку и пять долларов отдельными купюрами. Размахивать сотенными бумажками перед физиономиями благородного собрания было бы опрометчиво.

– Пожалуйста.

Деньги перешли в руки Антонии, та передала их Артуро, Артуро тщательно пересчитал доллары и принялся говорить. Я изо всех сил прислушивался. Архибандит прилежно перечислял имена: Дельгадо, Руис, Миэра, Бустаменте... Антония повторила: Дельгадо, Руис, Миэра, Бустаменте... На географические описания моего испанского лексикона явно не хватало. Даже когда Антония повторила их снова, чтобы исключить ошибку. Я разобрал одно-единственное слово: cordillera, горная цепь.

Воспоследовал прощальный глоток мескаля, дружелюбное рукопожатие Артуро, милая улыбка. Мы поднялись. Разбойничий главарь ласково промолвил:

Vaya con Dios, senorita, senior.

Мы спустились по скату, не обменявшись ни словом. И даже собаки не проводили уходящих обычным лаем. Я расслышал, как возле дома кто-то хохотнул, но тот же час опомнился и осекся. Я не забыл изобразить старческую немощь, забираясь в машину.

"Хвоста" за нами не выслали.

(обратно)

Глава 25

– Смешное человек, это Артуро! – сказала Антония, когда крошечный поселок пропал из виду. – Когда я приезжать с Хорхе, Артуро быть грубое и разговаривать с Хорхе очень плохо; очень опасное тогда было Артуро. Теперь Артуро хорошее и вежливое. Он шутит большая шутка. Да?

Я услыхал подтверждение собственных мыслей. И не могу сказать, будто дикая англо-испанская речь Антонии производила на меня убедительное впечатление. Акцент подчиняется определенным законам, в нем неизбежно имеется некая система, последовательность. Антония же делала различные ошибки в очень похожих случаях. Фразы, строившиеся на один манер, начинали через полчаса звучать иначе, а так не бывает.

Но то, что девица не пыталась выдать Артуро за честного мексиканского Робин Гуда, говорило в ее пользу.

Признаю: будучи по крови скандинавом, я едва ли способен проникнуться латиноамериканским образом мыслей и действий. Тем паче, постичь мозговые процессы, присущие бандюге вроде Артуро. Но, вне зависимости от того, принадлежит собеседник к расе белой, черной, желтой или красной, исповедует он католичество, протестантство или православие, определить прожженного жулика я умею сразу и безошибочно.

– Шутит, конечно, – согласился я. – Ну-ка, побыстрей изложи: что он тараторил насчет четырех водителей?

– Ты слыхать имена?

– По большей части. Но, пожалуйста, повтори еще раз.

– Эти люди звали себя Сантос Дельгадо, Энрике Серафин Руис, Элой Миэра и Бернардо Бустаменте.

– А место? Артуро назвал город, в котором они живут? Оки, кстати, из одного города, или нет?

– Артуро говорить, они все вместе. Говорить, нам надо искать Пьедрас-Неграс, это значить Черные Камни, в кордильере Санта-Анна. Как это? Горы Святой Анны.

– И где же обретается cordillera сия? Антония показала рукой:

– Там, впереди. По другая сторона Серрос-Вакерос, долина Санта-Анна, где другая дорога идти. Дорога в Байя Сан-Кристобаль и Пуэрто-де-ла-Либертад.

– Та самая, на которую мы свернули за чертой Кино-Бэя?

– Si, та самая. Другая сторона долины – большие горы, Кордильера Санта-Анна. Мы перебираться через Серрос-Вакерос, а потом вниз, через долина к дорога, проезжать на север семь километры, сворачивать в другую cordillera, не такая большая, как Санта-Анна. Там находить Пьедрас-Неграс. Большие камни, сразу видно, мимо проходить нельзя.

Она хотела сказать "невозможно проглядеть их". Я застонал:

– О, Боже, только не это!

Антония вопросительно поглядела на меня.

– Почти всю жизнь, – разъяснил я, – провел, тщетно разыскивая места, которые, по слухам, было видно издалека и сразу... Не обращай внимания, это глупая шутка длинного гринго. Серрос-Вакерос... Ковбойские холмы... Пастушьи взгорья... Это, что ли, они?

– Да. Так их называть Артуро. Он говорить, очень круто, но в camioneta совсе четыре колеса проехать легко.

Это означало вездеходный привод: все колеса – ведущие.

Выждав минутку, я задал главный вопрос:

– А не сообщил тебе Артуро, почему столь охотно вызвался пособить нам в розысках оружия ценою два миллиона долларов? Гораздо прибыльнее, думается, было бы извлечь винтовки самому и кошелек набить потуже... Артуро догадывается, с какой стати нам понадобились четверо водителей?

– Артуро сказать, он гордое человек. Наркотики – о'кей. Оружие – нет о'кей. Артуро сказать, он не может поступиться принципы.

Хохотать казалось невежливым; да маленький ублюдок способен был и всерьез подобное заявить. Любой мексиканский головорез кичится тем, что на свете имеется хоть одна-единственная вещь, которой он никогда не совершит...

– Не верю, – хмыкнул я. Антония осклабилась.

– Винтовки продавать очень опасно! Правительство это не любить: ставить к стенка и пу-пу! Наркотики все люди хотеть, кто остановить? Глюпый полиция пытаться, не очень. А винтовки делают правительство шибко злой, шибко жестокий, шибко неприятно для бизнес Артуро.

– Послушай, голубушка, – промолвил я. – Не довольно ли дурака валять? Хочешь, чтобы я учинил беглый психолингвистический анализ твоей речи? Доказал: таких ошибок не делают случайно? Убедил тебя, что в акценте всегда присутствует закономерность, которой у тебя попросту нет? Советую: впредь, решив надуть иностранца, послушай внимательно, как говорят на его языке настоящие неучи!

Снова осклабившись, Антония произнесла:

– Зато, мистер Коди, ваши менее проницательные друзья и враги рассчитывали на мое невежество и болтали вовсю... Очень жаль, что вы столь хитроумны.

Спустя полминуты я сказал:

– Что ж, по крайности, это разумное объяснение... Только сдается мне, голубушка, что сеньор Артуро отнюдь не прочь нажиться на винтовках, не дотронувшись до них и пальцем.

– То есть?

– Он уже скормил ценные сведения противнику, а нам их продал повторно. И нас, между прочим, продал таким образом с потрохами.

– Кому?

– Тем norteamericanos, которые, будем надеяться, караулят меня, принимая за Буффа Коди. Не то, чтобы они поцеловали меня, распознав ошибку – но в первую очередь им все же требуется Коди, бывший партнер Вилла Пирса; именно Коди следует, с их точки зрения, обезвредить – и поскорее.

– А ты?

– Я просто мелкая помеха, статист, не пожелавший сыграть отведенную маленькую роль, набравшийся дерзости поспорить с режиссером. Я рассчитывал, что ребята ринутся по моим следам, будут, в известном смысле, запаздывать на шаг или два... Но, кажется, ошибся. Нас поджидает засада.

– И по моим следам, igualmente,[117] – вставила Антония.

– Разумеется. Судя по любезному, предупредительному отношению Артуро, убежден: супостаты побывали в Эль-Мирадоре прежде нашего, заплатили парню круглую сумму, велели выложить нам все, дабы пара ничего не подозревающих олухов прикатила прямиком под выстрелы. Учитывая связи моих милых приятелей с местными революционерами, ничего удивительного не вижу в том, что ребятки сумели добраться до бандюги первыми. Если Мондрагон придет к власти, голубушка, милейший Артуро, того и гляди, национальным героем сделается!

– Да, – заметила Антония, – у Мондрагона чуть ли не половина людей с большой дороги набрана.

– Когда Коди разыграл в Эль-Пасо полную старческую никчемность и вырвался на свободу, неприятель справедливо решил: нефтепромышленник бросится в Мексику, а потом неминуемо очутится в Серрос-Вакерос. Ибо сюда он собирался попасть еще до своего ареста. Коди хотел расследовать обстоятельства гибели Пирса, используя свадебное путешествие как ширму. Но сдается, Вилл Пирс добрался до Эль-Мирадора первым... И тоже уплатил Артуро. Господи помилуй, парень содрал с Пирса и Сомерсета не меньше трех-четырех тысяч – и теперь не побрезговал нашей несчастной сотней! Мескалем напоил, отпустил с добрым напутствием: Vaya con Dios... Прямо в лапы предыдущим покупателям.

– И что же нам делать, hombre?

–Именно то, чего от нас ожидают, – сказал я. – С маленькими, незаметными поправками. Я надеялся, что охотники торопятся по пятам, и можно будет их подстеречь, а теперь нужно размолотить расставленную перед нами засаду – вот и все. При дороге они караулить не станут – хотя и ждут не многоопытного Мэтта Хелма, а Буффа Коди. Не имея тяжелого оружия, перебить экипаж несущегося на тебя автомобиля отнюдь не просто, это лишь у голливудских героев получается в два счета. Следовательно: стрелков разместят в холмах, куда мы направимся, покинув машину.

– В Пьедрас-Неграс?

Я кивнул.

– Это далеко?

–Четыре километра от Эль-Мирадора.

– Остается полтора, – уведомил я, посмотрев на одометр. – Эль-Мирадор... Что это значит?

– Высокий балкон или балюстрада, с которой открывается вид на окрестности, – сказала Антония и добавила с лукавой улыбкой: – Бельведер.

* * *
– Повторим снова... По словам Артуро, Пирс навестил его под именем Коди, точно так же, как раньше посетил Хорхе Медину?

Si. Сеньор Пирс явился к Артуро вместе с подругой американкой, не очень молодой, но muy bella[118]. Женщина все время жаловалась: жара, пыль... Отказалась выйти из автомобиля, так и сидела там, вдыхая aire acondicionado[119]...

Антония скривилась.

– Это было, заметь, весной... Попробовала бы Милли явиться сюда в разгаре лета! Узнала бы, что такое настоящая жара.

– Там, где Милли сейчас обретается, – произнес я, – жара, должно быть, еще больше. Как по-испански "преисподняя"? Infierno?Там и находится, если только за мученическую смерть ей грехи не простились... Миллисент Чарльз отнюдь не была сахарно-лилейной маменькой, которую помнит сопливый Мэйсон Чарльз. Даже собственная дочь ее, Джоанна, косвенно признала: матушка не числилась верхом совершенства и образцом добродетели. А Буфф Коди откровенно заявил: хищная, алчная тварь, залучившая Вилла Пирса в постель, поссорившая бедолагу со старым приятелем, пытавшимся обронить разумное предупреждение. Именно Милли довела Пирса, по сути, до разорения, именно Милли втравила его затем в авантюру с винтовками.

– Ого!– задумчиво молвила Антония.

– А как ты считаешь? Дама недвусмысленно дала понять: прогоревшие дельцы – не в ее вкусе; хочешь забираться к ней под одеяло – разбогатей снова. Бедный шестидесятилетний Ромео принялся искать заработка любыми способами; да не простого заработка – огромного. Ступил на старую накатанную дорожку... Полагаю, Милли-то и подсказала Пирсу мысль использовать имя партнера, чтобы навредить ненавистному Коди... Боюсь показаться несправедливым, но все умозаключения наталкивают на вывод: маменька Мэйсона и Джоанны отнюдь не была воплощенной добродетелью. Хотя, для своего возраста, сохранялась отлично...

Alto![120] крикнула Антония.

Я нажал на тормозную педаль. Девушка дернула головой в сторону малоприметной тропы, уводившей налево, к холмам.

– Четыре километра проехали? – спросила она.

– Три семьсот, – уведомил я, сверившись со счетчиком. – Одно и то же.

Выпрыгнув и осмотрев следы на пыльной почве, я сказал:

– Здесь уже покатались на славу. Две машины. Это по меньшей мере... Что ж, давай проедем еще чуток, попытка – не пытка...

* * *
Гребень холмистой гряды виднелся явственно. Я подыскал приличное укрытие для фургона, покинул машину и прокрался к вершине, дабыизучить простиравшуюся по ту сторону долину. Желтоватые, выжженные солнцем скаты полого уходили вдаль, потом начиналась ровная местность, а за нею высилась Cordillera Санта-Анна.

В долине клубилась пыль. Приложившись к биноклю, я выяснил: пыль эту поднял большой старый грузовик, устремлявшийся на юг. Я велел себе не превращаться в параноика – вовсе не каждая колымага, шнырявшая по Мексике, обязательно и непременно принадлежала Сомерсету или Мондрагону. И все же я дождался, покуда грузовик скрылся из виду.

Подползла Антония.

– Дорога не из лучших, но мы отыщем перевал и одолеем ее без труда. Слушай, а ты впечатляющий мужчина! Стреляешь хорошо, машину водишь хорошо... Любить хорошо умеешь?

Она ухмыльнулась и выжидающе умолкла.

–Кажется, мелочь пузатая, сейчас не самое удобное время проверять мои постельные навыки.

– Великий стрелок! – засмеялась Антония. – Бес... шабашный водитель! Робкий цыпленок с женщинами!

Это у мексиканок считается заурядным дружеским поддразниванием, и обижаться не стоило.

– Если ребятки затаились неподалеку, – сказал я, – то затаились на славу: ни слуху, ни духу. По дороге я насчитал по меньшей мере десяток мест, где можно было схлопотать автоматную очередь. Но, как видишь, никто не стрелял. Вывод: нас дожидаются в конце пути, как и предполагалось ранее... Слушай...

– Да?

– Отсюда нужно топать на своих двоих; садиться за руль было бы чистым самоубийством. Или забирайся в машину и жди, или присоединяйся ко мне; только предупреждаю: дело предстоит нешуточное. Могут ненароком и убить. Помимо этого, извещаю: отстанешь – дожидаться и не подумаю.

– Экий гордец! – фыркнула Антония. – Перечница старая. Поглядим еще, кто первым язык вывалит!

(обратно)

Глава 26

Она двигалась по моим пятам вполне бесшумно, ибо индейские мокасины – отличная обувь для подобных затеи. Сколько я ни озирался, Антония держалась на расстоянии близком и неизменном: шесть шагов. Смуглое скуластое лицо пребывало невозмутимым, дышала девушка ровно, а я запыхался и начинал горько сожалеть о необдуманном предупреждении касаемо возможных путевых задержек.

Чего, собственно, девица и добивалась. Стрелка едва успела миновать восемь часов, когда Антония нагнала меня, похлопала по плечу, показала на восток:

– Вот они, Пьедрас-Неграс. Приглядываться будешь? С минуту я изучал непроницаемую физиономию мексиканки, гадая, много ли девушке известно кроме того, что она соизволила поведать? Но, возможно, я преувеличивал. Просто у некоторых людей имеется врожденная способность ориентироваться в глуши, а у некоторых она отсутствует напрочь...

– Разумеется.

Я залег за кустами, представлявшими собою прекрасное убежище. Пьедрас-Неграс и впрямь трудно было бы не различить. Бог весть когда, на заре земной истории, действовавший вулкан изверг потоки лавы, которые застыли, а потом, по прошествии миллионов лет выветрились и превратились в темные глыбы – точно великан сосал исполинские леденцы из пережженного сахара, и внезапно выплюнул их меж окрестных холмов.

Дорога, тянувшаяся от севера к югу, лежала передо мною, как на ладони. Та же самая дорога, по коей катил неведомый грузовик.

– Тьфу! – сказал я.

– Что? – прошептала девушка.

– Чересчур открытое пространство. Пересекать опасно, увидят нас. Придется прошагать еще километр и подобраться с севера: оттуда ребятки вряд ли ожидают подвоха. Старый лис Коли вынослив, изобретателен – и все же получил пулю, изнемог, и не станет пускаться в тяжкий обход... Если вообще способен волочить ноги после такой поездки. Твое мнение?

Ответа не последовало. Я покосился на спутницу. Антония напряженно вглядывалась в даль.

– Заметила что-нибудь? Караульного?

Que dice?[121] A! Кажется, да... Или нет, не знаю. Не знал, конечно, и я.

– Ну-ка, давай передохнем, отлежимся, осмотримся. Торопиться уже незачем.

Снова достав бинокль, я устроился поудобнее.

– План имеется, Коди?

– Убивать придется, вот и весь план. Осточертело, видишь ли, играть в кошки-мышки, да при этом неизменно числиться мышкой... Пора самим нападать. Пожалуй, смогу разозлить кое-кого и вынудить на опрометчивый поступок.

– Но кого же?

– Надеюсь повстречать загадочную личность, известную как сеньор Сабадо. А ты помирись на своем добром друге Карлосе Мондрагоне, если не передумала мстить.

– Не передумала, не беспокойся. Ты думаешь, этот hijo de puta[122] здесь, поблизости?

Я пожал плечами:

– Охоту на Коди затеяли гринго, но мои милые соотечественники с готовностью воспользуются партизанской помощью. Бандюги Мондрагона стерегли меня близ Кананеа, до этого они же отправили на тот свет Вилла Пирса и Милли Чарльз, отчего-то спешивших к востоку...

– А почему они спешили к востоку? – равнодушно спросила Антония.

– Кто скажет? Мондрагон принял все меры, чтобы Пирс не улизнул. Генералу было известно: делец разыскивает оружие; и, коль скоро за винтовки еще не уплачено, собственностью Пирса они и остаются... Оружие было его билетом в страну респектабельности, финансового благополучия – коль скоро Пирсу удалось бы разыскать достаточно богатого покупателя, готового отвалить пару миллионов. Мондрагон, безусловно, знал о визите Пирса к Артуро, о хорошенькой даме средних лет. И давался диву: с чего бы милой парочке ринуться на восток? Сломя голову ринуться, заметь! Мондрагон заключил: Пирсу назвали истинное местонахождение тайника; Пирса нужно срочно перехватывать. В коричневый фургон запихнули отряд убийц, поторопились вдогонку. Мондрагон захватил американцев, не получил сколько-нибудь вразумительного ответа на вопрос, куда они летят во весь опор – или получил, но отнюдь не убедительный, – велел нажать посильнее, и оказался в итоге с двумя изуродованными трупами вместо трех тысяч новеньких винтовок.

– Не слишком-то умен генерал, как я погляжу, – сказала Антония.

– Генерал не умен, и не хитер. Генерал безрассуден. Однако же, понимает: его паскудная революция не может начаться без надлежащего количества готовых к бою стволов. Американскому покровителю Мондрагона стало всецело плевать на тайник, раз операция пошла вкривь и вкось, но убийства он одобрил, и весьма. Полагаю, даже заключил с генералом новое соглашение: вы устраняете всех, кого скажу, а за это можете владеть винтовками, если отыщете их. С точки зрения сеньора Сабадо, единственно хорошим Пирсом был мертвый Пирс... Но тут некстати выскочил на сцену Коди, имевший глупость разболтать о своих намерениях исследовать мексиканский север. Сабадо всполошился, известил генерала. Из этого следует: Мондрагон обретается в непосредственной близости от Пьедрас-Неграс и готовится выполнить свою часть соглашения... Увидишь – стреляй, и не вздумай промахнуться.

Антония ухмыльнулась.

– Не очень-то зубы скаль, – заметил я. – Они тоже курок спускать умеют.

Антония безразлично передернула плечами:

– Никто не бессмертен... Дай бинокль, а?

– Возьми.

Спустя минуту девушка возвратила "цейс" не произнеся ни слова.

– Что-нибудь различила?

Nada. Никаких hombres. Только птицы... Пойдем?

Птиц не замечалось; лишь одинокий стервятник парил в прозрачных голубых высях.

* * *
Я тащился вослед Антонии угрюмо и сосредоточенно.

– Пришли, – уведомила девушка. – Теперь очень осторожно посмотрим с гребня... Видишь? Пьедрас-Неграс...

– Уже видел, – огрызнулся я. – Как ты думаешь, наблюдателя там оставили?

Si. На другой стороне, должно быть. Отсюда нелегко спуститься, но обзор – лучше не бывает.

– Вот и спускайся, – посоветовал я. – В мокасинах тебе и карты в руки. Приметишь стрелка, тут же вернись: управляться с этой публикой – по моей части. У меня, – прибавил я торопливо, – больше опыта... Эй, сделай маленькое одолжение!

– Хоть сию минуту, – последовал учтивый испанский ответ.

– Ссуди меня двадцатидвухкалиберным зверьком.

Антония нахмурилась.

– Он же считается у вас последним делом, игрушкой никчемной... А, понимаю! Тебе нужен очень маленький пистолет, чтобы в ботинок затолкать... Миу Bieп.[123]

–Антония!

Si?

–Будь осторожна.

Девушка приподнялась на цыпочки и легонько чмокнула меня в щеку. Потом бесшумно исчезла. Я уселся на горячую землю и принялся выжидать. Над Пьедрас-Неграс по-прежнему витал одинокий стервятник.

* * *
– Один караульный, – сообщила Антония получасом позже. – Сидит, привалившись к утесу, курит сигарету. Дым относит метров на сто.

– Янки? Мекс?

– По-моему, гринго. Соломенная шевелюра, да и рост – ого-го. Разговаривал по радиотелефону. Далеко было, слов я не разобрала, но, кажется, болтал на твоем языке.

– О да! Эта публика без радиотелефона и шагу не ступит.

Я поглядел на часы. Ровно десять.

– Винтовка у парня есть?

– А как же!

– Настоящая или штурмовая?

Антония нахмурилась, не вполне понимая разницу. Затем просияла:

– Длинное ружьище, с оптическим прицелом и старомодным затвором.

–Что ж, оно и понятно: самые подходящие края для снайперов. Но и нам хорошая винтовка не помешает...

Вынув складной нож фирмы Рассел, я проверил остроту лезвия. Как выяснилось, хирургические упражнения доктора Бекман отнюдь не повредили клинку.

– Подожди здесь! Ни шагу в сторону, – велел я. Антония знала гораздо больше, чем говорила: это было несомненно. Привела к месту, с которого отлично просматриваются Пьедрас-Неграс, без малейшего колебания. Безусловно, бродила здесь не впервые. Любой разумный профессионал задушил бы девку не раздумывая, и Антония понимала это; и забавлялась, видя, что я медлю. Я действительно медлил. Дерзкая сучонка нравилась мне, а излишняя подозрительность может невзначай и боком выйти... Какого лешего!

– Где сей заядлый курильщик примостился?

– Осторожно ступай a la derecha, направо. Метров через пятьдесят выйдешь на ровное место, увидишь скалу, возле нее растет одинокое дерево. Там он и пристроился. Vaya con Dios, amigo.

Я не мог не вспомнить, что с такими же словами проводил меня в заранее расставленную ловушку бандюга Артуро. Но хоть кому-то же надо верить?

Часовой обнаружился именно там, где сказала Антония.

Парень даже не трудился напрягать слух, ибо не ждал, что противник может подкрасться вплотную. Он просто поглядывал направо и налево, ленивым взором обводил местность, убеждался: никого нет, и снова предавался блаженному безделью. На груди у парня болтался мощный бинокль, не менее 7х50. Инфракрасный, должно быть.

Антония уведомила точно: из-под широкополой шляпы выбивались белокурые, длинные, до самых плеч свисавшие волосы. Ни дать, ни взять, генерал Кастер. Только бедный Кастер был честным американцем и своего роскошного скальпа лишился на родной земле: при Литтл-Бигхорне, или Гризи-Грассе, или как там еще зовут знаменитое место? Имен у этого клочка земли побольше, чем у кастильского дворянина.

Дождавшись хорошего дуновения, под коим жухлые травы зашелестели вовсю, я метнул маленький камешек, заставил часового повернуть голову, охватил физиономию парня ладонью и от уха до уха перерезал ему глотку трехдюймовым лезвием фирмы Рассел.

* * *
Радиотелефон, по счастью, уцелел, и даже не утонул в крови. Горящая красная лампочка сообщала: рация включена в режиме приема. Я подвесил аппарат на ремень, защелкнув особую, приспособленную сбоку застежку. Затем принялся осматривать трофейный ствол.

Винтовка несколько разочаровала меня. Хорошее устройство, но калибр мелковат: двести сорок третий, или, по мексиканскому счету, шесть миллиметров. Это значило, что, пролетев триста ярдов, пуля весом сто гранов потеряет убойную силу, в то время как более тяжелый снарядец, весящий, допустим, гранов сто восемьдесят, сохраняет ее и на шестистах ярдах.

Но все же я обзавелся винтовкой; это ободряло. Холмистая местность – неподходящий тир для стрельбы из револьвера.

– Хорошо снимаешь часовых! – сказала возникшая рядом Антония. – Чисто индеец! Присоединяйся к нашему племени.

Воспоследовала ослепительная улыбка.

– Благодарю за любезность, – ответил я. – Как оно именуется, племя твое? Улыбка исчезла.

– А! – махнула Антония рукой. – Тоже, племя... Разжирели, отупели, обленились... Ты и я можем создать новое! Выступим на тропу войны, прогоним всех неприятелей – ха!

– Непременно выступим, но пока что надо уносить ноги, да попроворней. Парня вот-вот вызовут по радио и начнут гадать, чем он занялся.

– Погоди! – сказала Антония. – Ты ведь хотел полюбоваться Пьедрас-Неграс? Посмотри в бинокль... Да-да, в ту самую сторону.

Мне показалось, будто в линзах возникли трое толстых мужчин, облаченных фраками, шатающихся по траве пьяной, неуверенной походкой. Повертев рубчатое колесико, я навел фокус порезче. Изображение прояснилось.

Передо мной расхаживали не люди, а тошнотворные лысые птицы; очень большие птицы, с черными крыльями и отвратительными розовыми головами. Они поклевывали странные продолговатые предметы, белые предметы, с которых уже, в общем, и склевать было нечего...

– Разрешите представить вам лежащее в долине общество, – раздался голос Антонии. – A la izquierda, слева, обретается сеньор Энрике Серафин Руис. Чуть подальше – господин Бернардо Бустаменте, пытавшийся удрать, но упавший на бегу. A la derecha, справа, поближе к нам – сеньор Элой Миэра. Ну и, наконец, сеньор Сантос Дельгадо, чью черепную коробку кто-то уволок. Que lastima[124]...

(обратно)

Глава 27

– Н-да, – изрек я. – Артуро, сдается, умеет держать слово. Мы просили сказать, где находятся теперь четверо шоферов – он и сказал в точности. Надо полагать, Вилл Пирс и Милли Чарльз увидали этих ребят еще свежими, разнимаемыми на кровавые клочья?

Si, они были почти новенькими, чуток растерзанными, и только... Zopilotes и cueruos[125] нарадоваться не могли. Чего нельзя сказать об американской женщине. Такой визг устроила! Орала, блевала, рыдала... «Гребись они с конем, – кричит, – винтовки твои Проклятые! Вон из этой жуткой страны! Скорее!»

Вот оно что... Моя теория касательно Пирса, обнаружившего истинный тайник на востоке, разлеталась вдребезги. Вместо тайника Пирс и Милли обнаружили в Пьедрас-Неграс поистине чарующее зрелище: несметная стая трупоедов, дерущаяся из-за окровавленных клочьев человеческой падали. Миллисент, конечно, чуть не спятила. Существует разновидность двуногих хищников, способных на любую гнусность – но лишь до тех пор, пока не увидят настоящей крови. Натолкнувшись на размыканные коршунами останки, Милли немедленно велела трубить отбой и пускаться наутек.

"Наверное, – подумал я, – Артуро, чью скромную обитель миссис Чарльз не удостоила посещением, тихонько последовал за парочкой туристов, полюбовался на итог своей шутки, нашел его чрезвычайно забавным. А Пирс уступил бьющейся в истерике любовнице, отказался от надежды возвратить винтовки... Да и сам, должно быть, усомнился в разумности затеянного. Подозревая – и небезосновательно – слежку, незадачливые контрабандисты помчали по шоссе на Масатлан, рассчитывая миновать Дуранго и Торреон, а затем вырваться на магистральную дорогу, прямиком ведущую в Соединенные Штаты. Хотели обогнуть район, в котором орудовали insurgentes".

Но пронырливый Карлос Мондрагон обретался в собственной стране и догнал беглецов без малейшего труда. Вычеркиваем Пирса, одну штуку, и Чарльз, одну штуку... Поделом. Нечего соваться в такие дела, если у тебя желудок слабоват.

Разумеется, надлежало задать Антонии пару-тройку естественных вопросов. Но время казалось не совсем подходящим. Я проронил:

– Давай подыщем новый наблюдательный пункт. Не хотелось бы наскочить на приятелей этого субъекта.

– Сейчас найдем.

* * *
– Боюсь, – промолвил я, опуская бинокль 7х50, – перед нами смуглокожий гражданин Мексики!.. Бандитские усищи, наглая рожа... Охотничий сезон, к великому сожалению, не открыт. Ищи мне дичь, дозволенную к отстрелу: бледнолицых гринго.

– Да, это mejicano, – сказала Антония. – Ну, и что? Ведь он тебя хочет убить.

– Видишь ли, я работаю с любезного разрешения и при содействии... одного мексиканца, имеющего в правительстве здоровенную лапу...

– Что-что?

– Виноват, огромное влияние имеющего. Он способен сделать так, что на самые дерзкие мои похождения просто закроют глаза. Никто не будет особо тревожиться, если банда янки, тайно переправлявшая оружие через границу, погибнет при невыясненных обстоятельствах. Очень жаль, и только... Que lastima, seniores... Но здесь уже валяются четыре мексиканских скелета – очень старательно обглоданных и очищенных. Признаю, это ребятки, возившие оружие для генерала Мондрагона, однако не стоит проверять политический вес моего друга, вынуждая того смывать целые потоки мексиканской крови с моего послужного списка...

– Не понимаю, – пожала плечами Антония, – но дело твое.

– Медина потрудился в поте лица, – заметил я. – Надо было сразу догадаться... Никаким торжественным клятвам профессиональный контрабандист не поверит. И сколько бы ни уплатил Медина водителям, а полагаться на их полное молчание не мог. Дьявольщина, да ведь старые добрые флибустьеры, сновавшие по берегам Испанского Мэйна, тоже убивали всех, кто помогал им закапывать сокровища! Чтоб тайну по свету не разнесли! Давняя, заслуженная традиция...

Последовала короткая пауза; потом Антония улыбнулась.

– Хорхе был изумительным любовником, но глупым и мягкотелым донельзя. Верил всем и каждому. За него постоянно приходилось думать мне. Очень милым ребенком был мой Хорхе...

– Значит, – ошарашенно выдавил я, – припрятать оружие решил не Медина? Девушка рассмеялась:

– Нет, конечно! Я подсказала!.. А еще я сидела в пикапе, когда Хорхе советовался с Артуро, и слышала все до последнего словца... В Байя Сан-Кристобаль Хорхе меня, сам понимаешь, не взял; получать партию винтовок с корабля – мужское занятие... Ха! Я села в пикап, добралась до Пьедрас-Неграс, притаилась. Долго ждала, очень долго... Наконец, прибыли четыре больших camiones.  Пустых.

– Само собою, – вставил я.

– Хорхе заплатил шоферам. Хорошие деньги заплатил: за вождение, за погрузку, за выгрузку. Хорошие деньги дал им за silencio[126]. Начал брать клятву, но я поднялась и застрелила Руиса. Бустаменте побежал, я ранила его. Тут Хорхе опомнился, выстрелил в Миэру, а я уложила Дельгадо. Наповал. Потом добила Бустаменте. Деньги остались в карманах у мертвецов, потому что причитались, на самом деле, Артуро...

Н-да. Милая спутница, ничего не скажешь... Прирожденная убийца. И я ведь чувствовал это, чувствовал непрерывно... Хотя, учитывая собственный род занятий, вряд ли стоит замечать соринку в глазу ближнего.

– Хорхе рыдал, точно дитя малое. Ругал меня последними словами, твердил: чудовище бессердечное! Оставил меня в Кино-Бэе, велел не показываться ему на глаза... Я решила: пускай поездит, поразвеется, поостынет – а его подкараулил и замучил Мондрагон. Вместе с неповинными шоферами, ровным счетом ничего не знавшими.

–Н-да, – промолвил я вслух, дабы сказать хоть что-то.

– Крови не прольешь – не разбогатеешь. По крайней мере, таким, как мы, иначе не разбогатеть; у нас ни головы ученой на плечах нет, ни смекалки деловой...

Голос Антонии прервался. Я скосил глаза и увидел: женщина трясется от безмолвного плача.

* * *
Радио, подвешенное на моем ремне, внезапно ожило.

– Альфа, Альфа! Гамма вызывает Альфу!

– Слушаю, Гамма.

– Докладываю. Через перевал проехал вездеходный "субару" серебристого цвета. Понятия не имею, как не застрял по пути: осадка у этих колымаг низкая...

– Гамма, прекрати неуместные рассуждения. Продолжай доклад.

– Слушаю, сэр. "Субару" остановился, водитель вышел. Водительница. Свободная голубая рубашка, белые обтягивающие джинсы, высокие коричневые сапоги, уйма индейских побрякушек. Захватил ее врасплох, без шума и возни. Отобрал заряженную девятимиллиметровую "беретту". Изъял удостоверение на имя Джоанны Чарльз Бекман, магистра медицины. Конец доклада. Распоряжения, сэр?

– Закуй в наручники, держи под непрерывным присмотром. С места не трогаться. Объекты, по-видимому, близятся; оставайся, где находишься, и затаись.

Невзирая на малую громкость и атмосферные разряды, трещавшие в динамике, я опознал голос. Альфой был Марион Рутерфорд, по кличке Танк. Я ощутил непроизвольное раздражение: хотелось бы услыхать иной голосок...

– Понято и учтено. Конец передачи, Альфа. Радиотелефон притих. Несколько секунд спустя Антония спросила:

– Что еще за Гамма, Альфа?

– Греческие буквы. Ими принято пользоваться при переговорах кодом. Альфа, бета, гамма, дельта, эпсилон – а дальше не помню.

– Мы, – неторопливо полюбопытствовала Антония, – отправимся выручать... магистра медицины?

Глубоко вздохнув, я пояснил:

– В нашей службе не заботятся об особах женского пола, не имеющих прямого касательства к заданию, мелочь пузатая! Учти, это полностью распространяется и на тебя. Джоанна сама сунула голову в петлю, пускай сама и выкарабкивается. Вас, голубушек, не приглашали совершать увеселительную прогулку в горах. Обе вы, по моему разумению – совершенный балласт... Чему ты смеешься, ослица?

– Замечательный человек! – радостно выпалила мексиканка.

Ждала, наверное, что я ринусь разыгрывать странствующего рыцаря, возьмусь немедленно избавлять прекрасную даму от злодейских лап. Это Антонию весьма разочаровало бы – в точности, как устроенная покойным Хорхе Мединой послеубийственная истерика.

– Замечательный человек? – фыркнул я. – Я, к твоему сведению, сволочь девяносто шестой пробы и чистейшей воды! Иных в нашем агентстве не держат.

– Замечательная сволочь, – сказала Антония. – Идем, отыщем какого-нибудь гринго и пристукнем.

(обратно)

Глава 28

Я пригнулся, прячась за большим валуном, и уставился на человека, сидевшего под засохшим деревом. Оставалось лишь гадать о количестве расставленных Танком Рутерфордом стражей. Этот был уже третьим. Четвертый приглядывал за Джоанной. Наверняка наличествовало еще столько же, если не больше.

– Теперь мой черед, – шепнула Антония. На маленьком лице отражался неподдельный азарт. Я не мог изобразить удовольствия при мысли, что девчонка отправится снимать часового. Здесь не учения для новичков проводились, а очень серьезная операция развернулась. Если пигалица сноровисто и успешно перестреляла ничего не подозревавших, безоружных водителей, это еще не значило, что сумеет совладать с обученным, вооруженным, владеющим приемами рукопашного боя агентом.

– Ладно, – процедил я сквозь зубы, инстинктивно догадываясь: коль скоро не разрешу – девушка все едино сорвется с цепи. Она уже видела сегодня пролитую кровь и жаждала пролить еще немного собственными руками. – Только очень тихо.

– Не беспокойся...

Пять минут спустя караульный свинтил с термоса крышку, налил себе горячего кофе, запрокинул голову, осушая пластмассовый стаканчик. Раздался глухой хрустящий удар. Что-то увесистое и острое погрузилось во что-то сравнительно мягкое. Хотя, говоря по чести, я не столь изощрен в распознавании звуков. Просто увидел, как брошенный Антонией клинок блеснул в воздухе, и понял, какого свойства хруст услышу.

Человек выронил стаканчик, разинул рот, застонал – но почти неслышно. Лезвие пробило шею и горло. Рядом с часовым, точно из-под земли, возникла Антония...

Через пять минут я добрался до нее. Глаза девицины блестели, как у наевшегося тигра; казалось, дикая тварь склоняется над еще теплым телом своей добычи. Выражение лица было почти нечеловеческим. Или весьма человеческим – в зависимости от вашей точки зрения на людскую породу.

– Итак, amigo? – спросила Антония ликующим шепотом.

Миу Biеп, guapa, – вздохнул я. Антония хихикнула.

– Я тебе пока еще не guapa, – сказала она. – Скажи, неплохо сработано, да?

– Умело сработано.

Вряд ли стоило говорить мексиканке, что метать ножи в нашем деле разрешается лишь при чрезвычайных обстоятельствах; что подобные цирковые трюки начисто возбраняются, когда операция требует полной тишины; что брошенным клинком часового убивают лишь голливудские кретины... Удалось – и ладно.

Антония поглядела на мертвеца:

– Послушай, а зачем, собственно, мы его кокнули?

* * *
– Теперь нужно обнаружить следующего по порядку снайпера, – прошептал я, вручая девушке второй радиотелефон.

– Снайпера?

– У мексиканца была штурмовая винтовка, у этого парня, как видишь, тоже "М-16", – ответил я. – Любой разумный командир отрядит им на подмогу хотя бы одного бойца, вооруженного дальнобойным крупнокалиберным ружьем. Или малокалиберным, но имеющим достаточно большой радиус поражения. Здесь холмы, крошка. Судя по винтовке, изъятой возле Пьедрас-Неграс, нужно рассчитывать на еще один шестимиллиметровый ствол: разнокалиберное оружие не очень облегчает жизнь диверсионной группе. Здесь наверняка затаился еще один Вильгельм Телль, у которого оптический прицел имеется.

– Отдай его мне!

– Слушай, золотко, – ласково промолвил я, – ты и впрямь решила, будто сумеешь парой нежных ручек перебить всех высоких, сильных, бесстрашных гринго, связавшихся с генералом Мондрагоном? Тебя убьют, Антония – и кто поквитается с Мондрагоном? Уж во всяком случае, не я!

Это соображение немного остудило боевой пыл мексиканки.

– Они расставили западню, собираясь поймать старого раненого лиса, – продолжил я. – И вдруг, прошу любить и жаловать, сталкиваются с волком... А, вот он, стрелок!

Место выбрали прекрасное: на вершине скалистого отрога, откуда можно было держать на мушке и главную дорогу, выводившую прочь из долины, и боковую, тянувшуюся до Пьедрас-Неграс. Бойца упрятали основательно, да вот беда: место было слишком хорошим. Очевидным для всякого, хоть немного знакомого с нашим делом. Проследив за утесом в бинокль, я поймал быстрое движение: у парня, должно быть, мышцы затекли, он поворочался и устроился удобнее.

– Дельта-Один!

Голос Танка Рутерфорда прозвучал одновременно из двух радиотелефонов.

– Дельта-Один! Эй, Сэмми, проснись, уже одиннадцать!.. Сэмми, проверка связи! Эй! Альфа вызывает Дельту-Один... Сэмми, черт возьми, куда ты пропал?

Последовало краткое безмолвие, потом Рутерфорд заговорил опять:

– Дельта-Два! Дельта-Два!

– Дельта-Два слушает. Ничего не видал, ничего не слыхал, докладывать не о чем.

Незнакомец ответил с несомненным испанским акцентом. Наверное, тот самый смуглый субъект, которого мы пощадили из уважения к Рамону Солана-Руису, El Cacique.

–Альфа, давай-ка, я посмотрю, как себя чувствует сеньор Гэйнер... виноват, Дельта-Один.

– Да, Люпэ, отправься на разведку и доложи немедля. Только иди осторожно... Дельта-Три, Дельта-Три!.. Дельта-Три!!! Дельта-Три, отвечай! Греб твою мать, это что же в гребаных горах творится? Вилли, где ты? Альфа вызывает Дельту-Три!.. Вилли! Дельта-Четыре!.. Дельта-Четыре, отвечай!!!

Антония недоуменно свела брови у переносицы. Мы вывели из строя только двоих супостатов – куда же третий подевался?

– Дельта-Четыре! – почти жалобно позвал Рутерфорд.

– Слушаю, Танк... Ох, не ори, дай человеку брюки застегнуть...

– Хэнк?

– Да, это Крамер... тьфу, Дельта-Четыре. Что стряслось помимо урочной проверки?

– Тебе не видно Дельту-Один и Дельту-Три?

–Вроде нет...

– Слушай, дурень, ты что, не можешь помочиться прямо на посту? А если так хорошо воспитан, что непременно отойти хочешь, бери с собою рацию!.. Слушай, Хэнк, неладное началось. Ни от Сэма, ни от Вилли ни гу-гу. Вряд ли сразу два телефона сломались, как по-твоему?

– Едва ли. Танк. Думаешь, старый пердун учинил индейский набег? А чем же он, скажи на милость, орудует? Бесшумной лазерной пушкой?

– Если ты не запамятовал, – раздраженно ответил Рутерфорд, – этот старый пердун уже вырвался от нас безо всяких пушек! И до сих пор ускользал, хоть и следок за ним тянулся кровью забрызганный... Посему, гляди в оба, не то Коди тебя аккурат застигнет со спущенными штанами. То-то умора будет.

– Как насчет Люпэ?

– Рацию бросать не надобно! Только что я беседовал с Люпэ. Дельта-Два в порядке, отправился посмотреть, чем занимается Сэм. А ты постарайся проверить, не пристроился ли Вилли вздремнуть. Хотя, сомневаюсь... Ради Бога, Хэнк, будь осторожен.

– Знаешь, Танк, маловероятно, что старец убрал Дельту-Один и Дельту-Три, а Люпэ, между ними засевшего, не тронул.

– Может, Коди возненавидел соотечественников, почем я знаю?

– Не спеши с выводами, Танк, мы пока не убедились, что Сэм и Вилли... Впрочем, ты прав.

– Бегом, Хэнк! Отставить, как раз не бегом, а очень тихо! Как мышь! Не забывай почаще оглядываться.

– Понял. Дельта-Четыре, конец связи.

Спустя секунду Рутерфорд позвал:

– Гамма, Гамма! Альфа вызывает Гамму.

– Да, Танк... то есть. Альфа. Я все слышал. Думаешь...

– Бросай "субару", хватай задержанную, забирайся в свою машину и лети сюда, в штаб! Непонятное творится, не хочу, чтобы ты оставался на отшибе вместе с пленницей. И помни: осторожность, осторожность, осторожность! Всем прочим затаиться на местах, дожидаться распоряжений.

– Минутку, Танк...

– Если Сэма и Вилли, – процедил Рутерфорд, – прикончили, то мерзавец забрал их рации. Сократить переговоры до минимума, тщательно взвешивать каждое слово!

Неизвестный, дотоле не слыханный мною голос пробурчал:

– Остынь чуточку. Танк! Не многовато ли чести для старого козла с дырявой спиной?

– Старый козел, – процедил Рутерфорд, – угробил в Эль-Пасо Ральфа и Куни, а у тебя, сверхчеловек, револьвер отнял. Уймись.

* * *
– Альфа, Альфа! – раздался далекий призыв.

– Альфа слушает.

– Докладываю, сеньор. Сеньору Гэйнеру очень умело перерезали глотку. Очень острым, по-видимому, карманным ножом.

Воцарилось безмолвие. Потом неведомый мне голос выдавил:

– Твою мать!

– Продолжай докладывать, – спокойно произнес Марион Рутерфорд.

Испанский выговор Люпэ, известного также как Дельта-Два, зазвучал снова.

– Исчезли винтовка, патроны, бинокль и рация. Двое нападавших: высокий мужчина в ботинках; маленькая женщина в мокасинах. Убивал мужчина. Пришли они со стороны севера, проследовали к югу, мой пост обогнули...

– Врет, – засмеялась Антония, – от нахлобучки спасается.

– Прикажете идти вдогонку, Альфа? Судя по всему, один из людей Мондрагона был недурным следопытом. К счастью моему, в засаде у Кананеа Люпэ, видимо, не участвовал.

– Да, пожалуй, – ответил Рутерфорд. – Имей в виду: Хэнк... Дельта-Четыре движется тебе навстречу. Не вздумай уложить по ошибке.

– Понял. Дельта-Два, конец связи.

– Дельта-Четыре, а ты понял?

– Слышал, слышал... Бреду по гребаным булыжникам, все ноги стоптал! Но минут через пятнадцать доберусь до Вилли.

– Ух, проворный! – сказал я. – Давай-ка удочки сматывать, Антония.

– Не убьем? – разочарованно спросила мексиканка.

– Господи, помилуй! – вздохнул я. – Что за лютое создание! Нет, не убьем. Примемся за легкую добычу. Этот парень, по всему судя, без потасовки не уступит.

– Я возьму это, – сказала Антония, любовно поглаживая ложе М-16, – и... как их? – обоймы. А ты бери вторую винтовку, хорошо?

– Танк! – заорало радио ровно четвертью часа позже. – Сучьи дети прикончили Вилли! Тоже клинком! Оружие, патроны, радио – исчезли. Даже если Коди явился только с перочинным ножиком, у него теперь целый арсенал. Стоп... Я что-то слышу...

Рация смолкла. Пригнувшись в кустарнике, мы с Антонией увидели, как в долину вкатывается потрепанный старый джип. Ветровое стекло было откинуто на капот, за рулем восседал субъект, которого я распознал, поднеся к глазам бинокль. Тот самый верзила, надевший на Горация Коди наручники посреди стоянки в Эль-Пасо.

Управляться с наручниками парень явно не разучился. Женщина, сидевшая рядом, держала кисти приподнятыми, и металлический блеск стальных браслетов был различим вполне явственно. Джо Бекман.

Просто пешка в чужой игре, пешка, вздумавшая позабавиться в расположении неприятельского короля. Я неспешно положил бинокль и проследил, как автомобиль исчезает меж черных утесов.

(обратно)

Глава 29

Радио снова заговорило настойчивым голосом Рутерфорда:

– Внимание, Дельта-Четыре! Дельта-Четыре! Где ты, черт возьми? Альфа вызывает Дельту-Четьгре.

Мгновение спустя раздался ответ:

– Четвертый здесь. Люпэ изучает следы милой парочки, мы только что повстречались... Танк, дело неладное!

– Поясни.

– Чересчур сноровисто работают. Словно всю жизнь только этим и занимались. Дельта-Один, Сэм, хоть и носил волосы до плеч, а любого урезонил бы! Да и Вилли был парень отнюдь не промах. Что же это получается, Танк? Шныряют по окрестностям, словно два горных козла, и походя снимают закаленных бойцов? Люпэ, кстати, уверен: девка та самая, что на мушку тебя хотела взять в мотеле. Индианка... Ладно, кровь индейская, занятие привычное, может, у нее охотники за человечьими головами в предках были... Но мужчина-то! Раненый он, или здоровый, Танк, мы не с обычным дельцом связались. Он убивать учился не на валютной бирже!

Дельта-Четыре, сиречь, Хэнк Крамер, оказался до неприличия проницателен. Пожалуй, стоило принять предложение мексиканки, задержаться и вывести парня в расход...

– Боишься маленькой девицы, – резко спросил Рутерфорд, – и старого ковбоя?

– Танк, ты родился идиотом, или с возрастом отупел? Да неужто они преспокойно слонялись бы у нас под носом, не имея флангового прикрытия? Или тылового обеспечения? Неужели ты думаешь, им не явится на подмогу целый батальон? А мы, кстати, находимся в Мексике нелегально, и таскаем на себе уйму противозаконно доставленных стволов! И, к тому же, действуем заодно с Мондрагоном, которого здесь, выражаясь мягко, недолюбливают... Я, сударь, видал мексиканскую тюрьму изнутри, благодарю покорно... Мистеру Субботе Гораций Госмер Коди надобен? Так будь покоен: Коди валяется в каком-нибудь секретном госпитале и поправляется. Ты забыл о профессионале, нацепившем фальшивую бороду и белый костюм? Это же он. Танк! Он сюда явился, никакой не Коди!

Поистине, светлая голова... Понял, что в подобных краях я просто не смог бы орудовать с эдакой прытью, страдая от последствий пулевого ранения. И навыков таких у настоящего Коди быть не могло... Хэнк действительно обнаружил немалый ум, но, подобно многим разумным субъектам, сделал слишком далеко идущие логические выводы. Приписал нам большую сообразительность и осторожность, чем мы того заслуживали. Решил: профессиональный истребитель позаботится обеспечить себе надежную поддержку. Возможно даже, мексиканские войска вовлечет в операцию. Что ж, старине Хэнку следовало сказать спасибо: теперь неприятель забеспокоится по-настоящему.

"Жаль, – подумал я, – что предположение Хэнка столь ошибочно".

– Дельта-Четыре, это Сигма, – послышался новый голос. Я навострил уши, подобрался. – Отвечайте немедленно!

Крамер отозвался с издевательской почтительностью:

– Слушаю, сэр; господин Суббота, сэр! Слушаю и повинуюсь!

– Дельта-Четыре, переговорные коды учреждены вовсе не для вашего развлечения. Потрудитесь ответить как положено, – сухо заметил голос.

Я повернул ручку настройки, убрав звук почти полностью. Радио сообщило мне все, что нужно было знать.

* * *
Мы приближались к позиции снайпера, осторожно ступая по гребню холмистой гряды. Антония молча указала на троих вооруженных бойцов, расположившихся внизу, далеко впереди. "Прямо сцена из фильма о Диком Западе", – подумал я. До беседы с Хэнком Крамером субъект, избравший позывным букву "сигма", по-видимому, продолжал считать, будто имеет дело с подлинным Горацием Коди, который безусловно выберет наикратчайшие подходы – с юга, – и потому расставил караульных соответственным образом. Но мы подбирались к снайперу с противоположной стороны, и агенты оказались в невыгодном, бесполезном углу долины.

Радио зашелестело вновь:

– Мистер Хелм, вызывает Сигма. Будьте любезны, выйдите на связь. Мы знаем: у вас имеется два радиотелефона, вы наверняка подслушиваете наш обмен. Давайте оставим дурацкое притворство. Даже люди, не видавшие вас ни разу, правильно считают: здесь работает профессионал. Где настоящий Коди? Наверное, остался в Кино-Бэе, в охраняемой усадьбе? О Коди мы позаботимся позднее. А сейчас мне требуетесь вы, и прошу: где бы вы ни находились, поднимите руки, а потом спокойно выступите на открытое место. Заодно с индейской девушкой, пожалуйста. Вам отводится на это ровно минута. Мы захватили Джоанну Бекман, заботившуюся о вас – на разные лады, вероятно, – пока вы лежали, страдая от сотрясения мозга. Доктора Джоанну Бекман... Если не отзоветесь, услышите ее вопли. Начинаю отсчитывать время.

Я потрепал Антонию по плечу.

– Отлично!

– Да, только нам нужно еще продвинуться: тут больше трехсот ярдов.

– Не беда, отсюда уже можно стрелять... Из динамика раздался пронзительный женский крик. Затем послышался голос Джо:

– Это я, Джо Бекман... Ой! Мэтт, извини, ради Бога!

– Лучше говорите, что вам ведено, – любезно посоветовал Сигма.

– Извини, извини! Я, как дура, примчала сюда, но только не вздумай из-за этого... А-а-а-а!

– Храбрая дама! – не без восхищения шепнула мексиканка.

– Это, – уведомил Сигма, – был довольно легкий ожог ладони горящей сигаретой. Но можно и основательно постараться, мистер Хелм. Не медлите.

Я повел взором. Чудесный день выдался: теплый, светлый, исключительно ясный. В оптическом прицеле винтовки часовой представал как на ладони. Взяв упреждение на ветер – шестимиллиметровую пулю может и снести ненароком, – я положил на камень широкополую шляпу Горация Госмера Коди, а уже на шляпу водрузил винтовочный ствол. Если упор недостаточно мягок, оружие подпрыгнет при выстреле, и прости-прощай всякая точность.

– Пора тебе улепетывать, guapa, – сказал я. – Проскользни за гребень, выберись в долину и затаись возле дороги, ведущей к югу. Мондрагон очень скоро смажет пятки салом – тогда с ним и разочтешься.

– Салом? Пятки? – не поняла Антония.

– Наутек ринется.

– С чего ты взял?

– А я видел Мондрагона в действии. Не храброго десятка ваши революционеры. Генерал начинает нервничать, едва лишь хоть что-то идет не совсем гладко. А здесь вот-вот все подряд полетит кувырком... Подпусти ребяток поближе и коси в упор.

Несколько секунд мексиканка глядела на меня странными глазами.

Guapa! – сказала она. – Ха! Наверное, Антония самую капельку нравится этому человеку? Мэтт Хелм стреляет хорошо, ножом режет хорошо, машину водит хорошо... Антония тебя и любить научит хорошо!

– Да-да, конечно...

Мексиканка двинулась было прочь.

– Антония! – окликнул я.

Si?

–На всякий случай... Мало ли что... Где они спрятаны?

– Боишься, – грустно спросила Антония, – что меня убьют, и секрет погибнет вместе с полудикой индианкой?

– Разумеется! Сперва скажи, а потом отправляйся на героическую смерть. С моим прощальным благословением.

– Ну и хладнокровная же ты дрянь, – восторженно произнесла девушка.

– Благодарю. Истинный комплимент.

– Найди Ринкон-де-ла-Агила. Может, оружие там окажется, может и нет... Антония ужасная лгунья... Теперь я, con tu permiso[127], отправлюсь убивать генерала.

Она возвратилась, нежно чмокнула меня в губы и снова направилась прочь, неся на спине дулом вниз штурмовую винтовку "М-16". Я ощутил странное чувство утраты. Говорю "странное" потому, что всегда предпочитаю работать в одиночку.

Но вместе с этой хорошенькой, безжалостной, умелой охотницей работалось очень славно.

(обратно)

Глава 30

Держа снайперскую винтовку наготове и дожидаясь удобной минуты, я размышлял над словами девушки. Произнесенное название не говорило мне ровным счетом ничего. Ринкон-де-ла-Агила, Орлиный Приют. Но, во всяком случае, он существовал, этот приют, а раз так, его мог отыскать кто угодно. К примеру. El Cacique. И, если Рамон обнаружит винтовки, первая часть моего мексиканского задания будет выполнена. О второй части, генерале Мондрагоне, чью башку потребовал у меня Солана-Руис, позаботится Антония. Останется лишь третья часть, сеньор Сабадо, чей скальп заказал мне Мак.

Ринкон-де-ла-Агила... Я непроизвольно подивился тому любопытному обстоятельству, что орел, всегда казавшийся мне самым мужественным из пернатых, по-испански значится в женском роде...

По радио долетел придушенный женский вопль. За ним послышался голос господина Сигмы:

– Даю последний шанс, Хелм. Вторую сигарету мы только что приложили к нежной щечке. А еще имеется бутановая зажигалка – настоящая паяльная лампа в миниатюре. Тебе снова отводится минута. Если через минуту один из моих подчиненных не доложит, что ты возник в поле зрения, подняв пустые руки, дама пострадает гораздо серьезнее.

Сигма словно читал вслух идиотский сценарий дурацкого кинофильма, сочиненный безмозглым писакой. Уж ему-то, голубчику, полагалось бы помнить: заложников не бывает! По крайности, в нашей организации этого понятия не признают.

Я подождал, покуда часовой сделал полшага в сторону и перегнулся, высматривая что-то внизу. Постепенно, плавно придавил гашетку сгибом пальца. При точном, правильном нажатии выстрел происходит почти неожиданно для вас самого. Прозвучал он отрывисто и резко, но вот отдача, на удивление, была весьма незначительной. У малых калибров имеются определенные преимущества.

Снайпер застыл, продолжая удерживать винтовку, потом уронил оружие, заковылял по открытому склону, шатаясь, будто пьяный. Следовало бы всадить в парня еще одну пулю, но это значило бы выдать свою засаду со всеми потрохами. Да и судя по неприятельской походке, одного заряда было достаточно.

Я мысленно чертыхнулся, увидев, что с парня слетело долой камуфляжное кепи. Это значило: я угодил в голову. Что, в свой черед, значило: винтовка бьет очень высоко. Я целился в живот.

Парня я признал немедленно: коротышка, вместе с долговязым напарником задерживавший в Эль-Пасо Горация Госмера Коди. Он сделал еще три заплетающихся шага,потом колени подломились, человек рухнул, кубарем слетел вниз, остался лежать неподвижно.

По радио раздался незнакомый, совершенно спокойный голос:

– Дельта-Пять вызывает Сигму. Сигма, Сигма!

– Сигма слушает.

– Мы потеряли Джорджи Петерсона, то есть Лямбду. Во всяком случае, издали он кажется мертвым. Стреляли с большого расстояния, с гребня гряды; надо полагать, из винтовки, отнятой у Гэйера.

– Хелм! Ах ты, сволочь! – заревел Сигма. И от злости забыл отпустить кнопку, ибо я услыхал фразу, адресованную Танку: – Стяни с нее сапоги, Рутерфорд!.. Хватит, правого достаточно. Теперь носок!.. Теперь держи девку покрепче!

Я сказал себе, что множеству людей подпаливали пятки на медленном огне: сам подвергался подобному обращению. Ожог-другой не повлечет за собой инвалидности: я тому служу доказательством... И тем не менее, курок я спустил не без мстительного удовольствия. Мы тоже умеем вредить ближнему!

На мушку – виноват, в оптический прицел – попался один из агентов, обретавшихся внизу. Парень облегчил мне задачу: выступил из-за, чахлого тополя и принялся осматривать гребень холмистой гряды, пытаясь поточнее определить, откуда я палил.

Перекрестие волосков замерло чуть повыше ременной пряжки, я взял немного правее, делая поправку на ветер; дождался, пока радиотелефон разразится душераздирающим женским криком, и нажал спусковой крючок.

Неприятель повел себя выше всяких похвал: не просто шлепнулся, но завыл перед этим – переливчато, словно схваченный филином заяц. Я услыхал жуткий вопль раненого даже на расстоянии трехсот ярдов. Прижав обе ладони к лицу, человек пошатнулся, упал, начал извиваться.

При обычных условиях я предпочитаю прикончить супостата мгновенно и, по возможности, безболезненно. Однако сейчас надлежало произвести на Сигму впечатление, и звериный вой парня служил этой цели как нельзя лучше.

Винтовка действительно била на целых полтора фута выше: второго противника тоже поразило в голову. Впрочем, стреляя сверху вниз, непременно угодишь выше.

– Хелм, ты остолоп! – заскрежетал Сигма. – И эта сука пожалеет, что вообще повстречала тебя!

Кажется, Джо сожалела об этом уже минут десять, но агентство, подобное нашему, просто не сможет существовать, если начнет подчиняться распоряжениям каждого скота, заручившегося заложником и обзаведшегося бутановой зажигалкой. Я снял рацию с пояса и в первый раз надавил на кнопку передачи.

– Мондрагон, Мондрагон! – медленно и четко выговаривая слова, обратился я к микрофону. – Мэттью Хелм вызывает генерала Мондрагона. Сударь, не затрудняйте себя ответом, просто выслушайте. Ни вы, ни ваш отряд не интересуете нас, однако с минуты на минуту явятся другие люди, нам не подчиненные. Эти люди вас не жалуют, и весьма. Выводите бойцов из долины, или где вы там окопались, потому что мы хотим спокойно разделаться с мошенниками, якобы работающими на американское правительство и без зазрения совести – если у них таковая наличествует – использующими вас. Иными словами, сударь, будьте любезны vamos pronto[128]. Как выражаются в Штатах, уносите ноги. Против вас мы ничего не имеем, а убивать мексиканцев без крайней нужды избегаем. Понимаете?

Эту блистательную мысль мне подсказал умный Хэнк Крамер.

Yo comprendo, – негромко отозвалось радио. То ли Мондрагон ответил, то ли кто-то иной – понятия не имею: никогда, благодарение Всевышнему, не приближался к самозванному генералу ближе, чем на четверть мили, и голоса его не слыхал.

Вмешался господин Сигма:

– Генерал Мондрагон, не будьте ослом! Ваша революция прогорит без нашего оружия! Оставайтесь на месте, мы все уладим через полчаса!

Революционеры многозначительно промолчали.

* * *
Пора было и честь знать. Я задержался на позиции дольше разумного, и следовало удирать поживее. Пригнувшись, я бросился вниз. Раздался частый рокот автоматической винтовки.

– Вот он! Гляди, на восточном склоне! Отрезай дорогу вниз!

После квакающих металлических голосов по радио было весьма приятно услыхать живую человеческую речь. Пускай даже такую. Дозволив неприятелю хорошенько рассмотреть мою персону, возникшую на каменистом скате, я бросился ничком, проворно пополз назад, на гребень, и возвратился к тому самому валуну, с которого стрелял по караульным. Это заняло пять минут, но дело того стоило.

Человек палил с большого расстояния, превышавшего убойную дальность "М-16"; палил просто, чтобы оповестить своих приятелей. Подобраться ко мне он сумеет не сразу. Я перевел дух и увидал очень занимательную картину.

Маленький синий пикап вырвался из прохода между черными скалами внизу и покатил по дороге. За пикапом следовал уже знакомый мне коричневый фургон. Генерал со товарищи вняли моему коварному совету. Мондрагон отнюдь не принадлежал к числу героев, дерущихся до последнего, когда союзники сыплются наземь, точно спелые груши, да при этом еще и мрут, как мухи осенние...

Противник близился. Он почти не остерегался и не делал попыток ступать бесшумно. В конце кондов, опасность миновала: парень собственными глазами видел мое бегство. Сейчас, по его расчетам, супостат уже улепетывал вдоль подошвы холма. Разумеется, со мною была маленькая индейская девица, но агент либо забыл о ее существовании, либо принадлежал к числу заносчивых дураков, не принимающих женщину в качестве серьезной угрозы.

Тихо вытащив трофейный кольт, я взвел курок.

На парне были джинсы, пятнистая камуфляжная куртка и охотничья шапочка. Плотный субъект, обладатель огненно-рыжей бороды и круглой краснощекой физиономии. Он задержался, нагнулся, подобрал отлетевшую гильзу двести сорок третьего калибра. Сыщик, ничего не скажешь.

Я позаботился выключить рацию, дабы некстати заговоривший олух не выдал моего местопребывания. Впрочем, следить за неприятельской беспроволочной связью я не перестал: радиотелефон, прикрепленный к поясу рыжего, работал исправно, звуки разносились далеко.

– Фита вызывает Каппу. Каппа, Каппа, это Фита! Слышу выстрелы – автоматический огонь. Что происходит?

Рыжий снял рацию, приблизил микрофон к губам:

– Это, кажется, на западном склоне. Отсюда не видать.

– Кто-то строчит из "М-16"!

– Неважно, – ответил Каппа. – Нашего подопечного не заметил? С ним девушка.

– Ни того, ни другого.

– Смотри в оба, парень, должно быть, затаился и подбирается к новому посту. Но только меня с перепугу пристрелить не вздумай: направляюсь в твою сторону.

– Поди к черту! – огрызнулся Фита. – Сам, небось, уже полные штаны успел наложить. Конец связи.

Рыжий, сиречь, Каппа, начал было снова прикреплять рацию к ремню. Я поднялся, представ агенту Сигмы во всей несравненной красе. Каппа застыл, не шевелясь.

* * *
– Поставь радио на травку, да не вздумай кнопочку передачи ненароком прижать, – попросил я. – Рядом определи, пожалуйста, винтовку и кольт. Я нынче ухлопал уже троих, но этого недостаточно для хорошего настроения. Так что, если хочешь схитрить – милости прошу.

Тщательно выполнив полученные от меня указания, Каппа распрямился.

– Ты, убийца паршивый!..

– Быть может. Но я не пытаю беспомощных женщин при помощи бутановых зажигалок; и не служу выродкам, которые это делают. Не работаю также на маньяков, считающих себя Наполеонами, полагающими, будто им лучше, нежели вашингтонскому правительству, известно, какой должна быть внешняя политика Соединенных Штатов. Не подчиняюсь межеумку, совершившему, в сущности, государственную измену. Я, по-твоему, убийца? Согласен. А вы кем числитесь, агнцами невинными? На меня покушались трижды за последние десять дней, учитывая эту вот милую западню. Только, ребятки, вы даже убийцами толковыми считаться не можете: старика с кровавой дыркой в спине выследить и затравить не сумели! Хочешь, покажу, как надо убивать, а? Не хочешь? Тогда сделай милость, присядь на ближайший валун... Умница. Ты, наверное, откажешься вызвать по радио своего приятеля, пригласить сюда?

– Греб твою мать! – раздался негодующий ответ.

– Молодец, – одобрил я. – Настоящий герой. Мне, в сущности, безразлично, можешь молчать. Когда приятель обнаружит, что Каппа не отзывается – прибежит как миленький, по собственному почину. Пока будем дожидаться, возьми, пожалуйста, наручники: они у вашей братии, сдается, в непременное снаряжение включаются... Так. Теперь замкни их у себя на запястьях. Можно держать лапки перед собой... Вот, послушный мальчик... Эге-ей! Хорошо замыкай, чтоб я слышал отчетливый щелчок!.. Ну-с, и как же нам прекратить это безобразие?

– Какое?

– Твоими начальничками затеянное.

– Кто ты, черт возьми?

– Человек, на которого Рутерфорд, с мексиканской помощью, устроил засаду возле города Кананеа. Человек, которого Рутерфорд пытался убить, с помощью американской, в городе Эрмосильо. Сейчас Рутерфорд хочет с вашей помощью вывести меня в расход у Пьедрас-Неграс, но мне, видишь ли, чуток обрыдло удирать от танка – пускай даже тяжелого.

Рыжий осклабился.

– Ты, приятель, – продолжил я, – угодил в незавидный переплет. Я не шибко любезный противник, и способен сделать недружественной стороне очень-очень много пакостей, гадостей и неприятностей. А помимо меня на вас начали охоту регулярные части мексиканских коммандос; и они со мною в полном согласии работают. Вас или прикончат, или захватят живьем; но даже если захватят живьем, на здешней земле остается в силе старый добрый ley de fuga[129]. Тебе прикажут: а ну, валяй отсюда во всю прыть – а потом поупражняются в стрельбе из пулемета по движущейся мишени. В докладе сообщат: убили при попытке к бегству. Если вообще потрудятся доклад представить...

Я мысленно извинился перед Рамоном и его соотечественниками за этот черный поклеп.

– Ты понравишься мексиканским коршунам, Каппа. Они примутся кружить над тобою, словно бомбардировщики над Берлином. Несчастные птицы устали глодать сухие косточки, свежей падали просят...

– Каппа, – ожило радио, – это Фита. Куда ты запропастился?

Посмотрев на мой револьвер, Каппа облизнул губы.

– К чему ты клонишь?

– К тому, о чем только что сказал: валяй отсюда во всю прыть, пока не поздно. Выпрыгивай в дверцу, дергай за кольцо, раскрывай парашют и приземляйся в безопасном месте. Ибо самолет объят пламенем и вот-вот войдет в непоправимый штопор... Тсс-с-с... Вот он, приятель твой, торопится... Не вздумай предупредить: застрелю немедля, и его застрелю тоже. Стервятники поблагодарят. Пускай подойдет – заговори с ним, растолкуй, убеди. Оба сможете уйти живыми и невредимыми, только нужно в правильном направлении уходить. Понятно?

Рыжий кивнул.

У него была одна из тех физиономий, что постоянно кажутся жестоко обожженными солнцем. Блеклые свиные глазки отнюдь не внушали доверия. Правда, я не брался решать, у кого имелось больше оснований не доверять рыжему: у Сигмы, или у меня самого. Пожалуй, у меня. Пожалуй, безмолвно согласившись играть по моим правилам, рыжий солгал. Человек почти неизменно сражается за свою организацию, даже если ею руководит подонок. На войне солдаты дерутся за свою роту, корабль, эскадрилью – почти никогда не думая о стране, которую, по мнению пропагандистов, защищают. А за своих офицеров бьются лишь единицы.

На склоне зашуршала галька. Второй агент Сигмы оказался ближе, чем я предполагал. Выключив рацию, я подвесил ее к ремню. Быстро проверил штурмовую винтовку. Осторожно спустил курок револьвера, сунул кольт за пояс. Винтовка производит гораздо более внушительное впечатление. Парень может набраться дерзости и ринуться на маленький револьвер, а вот на длинный зловещий ствол не всякий бросится.

Но сучий сын Сигма, он же господин Суббота, он же мистер Уоррен Сомерсет, все же умудрился обставить меня. Я ошибочно предположил, что разнокалиберным снайперским оружием его группа запаслась едва ли – это шло вразрез элементарным правилам. В радиусе пятисот ярдов снайперу скрыться было негде, а маленькая шестимиллиметровая пуля даже на таком расстоянии особой опасности не представляет.

Но снайпер устроился, по-видимому, за пределами незримого круга. Вышел на позицию неторопливо, с полным знанием дела. И вооружен был настоящей винтовкой, скорее всего, тридцатого калибра, винтовкой, рассчитанной под сокрушительные заряды «магнум».

Должно быть, парень чертыхался напропалую, увидав, как я помчался вниз по склону. Однако я возвратился, помедлил, и в итоге предстал стрелку отличной, недвижной целью.

Что-то со страшной силой ударило меня в левый бок. Я успел увидеть, как хлестнула кровь из выходного отверстия повыше ремня. Заросли, каменистые откосы, лазурное небо, сверкающее солнце – все задрожало и внезапно отодвинулось куда-то вдаль. Медленно, будто двигаясь под водой, я упал наземь. Вторая пуля провыла над головой.

Рыжебородый опрометью бежал, ища укрытия, странно виляя всем телом из-за наручников, сковывавших ему руки. Что ж, весьма прискорбно. Я не мог бесконечно щадить этого олуха; профессиональная честь велит в подобных печальных случаях прихватывать как можно больше врагов... Хотя бы одного следовало уложить. За Мэтта Хелма придется платить сполна, и еще на чай прибавить...

Я срезал Каппу длинной очередью: палец повиновался плохо, не пожелал разогнуться и вовремя освободить гашетку. Я чуток помедлил, поджидая Фиту, но парень так и не объявился.

Потом я устал дожидаться и потерял сознание.

(обратно)

Глава 31

Еще слушая оживленные переговоры по радио, я ломал себе голову, гадая, как бы добраться до штаба Сигмы. Задача решилась наилегчайшим образом: меня везли туда в автомобиле. Зато возникала иная задача: дотянуть до прибытия и не отправиться к праотцам на полдороге. Досадным образом, обморок мой, последовавший за ударом крупнокалиберной пули, не продлился достаточно долго. Я очнулся, когда Фита переворачивал меня и торопливо обыскивал. Парень радостно тараторил, сообщая водителю джипа, умудрившемуся одолеть скат холма до половины, а остальной путь проделавшему пешком, какой несметный обнаружился при мне арсенал. Можно было подумать, что он, Фита, подбил всемогущего супостата...

Агенты подхватили меня под мышки и безо всяких церемоний поволокли к джипу, предоставив ногам невозбранно волочиться по земле. Кузов японской машины оказался недостаточно длинным для меня, да и недостаточно широким, учитывая, что приходилось делить его с покойным Каппой.

Съехав с откоса, люди Сомерсета погрузили в кузов еще одного пассажира, не подававшего признаков жизни: первую жертву моей шестимиллиметровой винтовки.

– О, Господи! – благочестиво произнес Фита. – Ни дать, ни взять, мясницкий фургон... О Петерсоне можем не беспокоиться: его уже подобрали.

– Правильно сделали, – заметил шофер, – иначе его пришлось бы класть поперек капота... Слушай, господин Суббота... я хотел сказать. Сигма, свое дело знает, и кто-то паршивых мексикашек должен был толкнуть на путь истинный, но все-таки лучше бы он оставил эту ахинею с греческими кроссвордами! Кому, греб твою мать, понравится называться Омикроном?

Вездеход катил по долине; в голубых небесных высях витали оптимистически настроенные стервятники... Похоже, я снова потерял сознание, ибо следующая расслышанная мною фраза принадлежала Мариону Рутерфорду, известному как Альфа или Танк.

– Погоди, – сказал Рутерфорд. – Я сам управлюсь. Фита и водитель, сиречь, господин Омикрон, пытались выдворить меня из кузова. Их работа изрядно осложнялась тем обстоятельством, что бравые ребята неразумно затиснули меня меж двух мертвецов. При этом мне причиняли поистине королевскую боль, но последнее обстоятельство мало встревожило бы противника, и я предпочел о нем умолчать.

Вмешавшийся великан Рутерфорд вынул меня из кузова бережно, словно ребенка малого.

– Куда отнести, сэр? – осведомился он.

– Положи возле женщины, – долетел ответ.

Великолепно. Я прибыл по назначению. Голос прозвучал достаточно близко, и отнюдь не в динамике радиотелефона. Разумеется, я представлял обстоятельства встречи немного иными; левая нога едва ли подрядилась бы удержать меня стоймя в ближайшие полчаса. Пальцы шевелились; это немного утешало, но я вполне мог помирать от внутреннего кровоизлияния. Человек, которого следовало уничтожить, находился рядом. Поиски увенчались полным успехом. А над устранением господина Субботы предстояло еще попотеть. Желательно также было прожить достаточно долго, чтобы уведомить Рамона о тайнике в Ринкон-де-ла-Агила.

Рутерфорд положил меня на землю. Я подождал, покуда утихнет невыносимая пульсирующая боль. Танк отошел, и вместо него надо мною возник субъект, которого я жаждал увидеть; в Эль-Пасо этот мерзавец носил костюм с красноватым отливом и трехдневную щетину, здесь, в Мексике, он вырядился на манер Великого Белого Охотника.

Походная куртка с объемистыми, способными вместить не один сандвич, карманами. Довольно высокие сапоги. Огромные темные очки. Что-то поддерживало Сомерсета в неестественно прямом положении. Приглядевшись, я понял: господин Суббота натянул куртку поверх бронежилета.

Сигма, Сабадо, Суббота... Что ж, у меня имелся двусмысленный, однако не подлежавший обсуждению приказ; и если господину Субботе не нравилось подыхать под собственным именем, я мог спровадить его на тот свет под первой попавшейся из перечисленных кличек. Хотя, следовало признать: чистое любительство – так упорно держаться одной и той же начальной буквы.

Убедившись, что мои глаза широко открыты, Сомерсет спросил:

– Жив?

Отвечать было, в сущности, незачем. Я просто подмигнул и снова сомкнул веки. Сомерсету подобное поведение не понравилось. Он сильно пнул меня в бок. По счастью, в правый.

– Ты, убийца паскудный! Ты что, и впрямь вообразил, будто сумеешь добраться до меня, имея в подручных лишь паршивую индианку?

Воспоследовал новый пинок.

– Отвечай, сволочь!

Я услыхал возмущенный голос Джоанны Бекман:

– Ты что, не видишь? Человек в шоке! Значит, пускай валяется и кровью истекает? Если ты хочешь его допросить, гадина, если хочешь сведения получить, останови кровотечение – не то некого допрашивать будет! Ублюдок!

– Хорошо, доктор, – примирительно произнес господин Суббота. – Сейчас доставят аптечку первой помощи, принесут немного воды. Сделайте, что сумеете.

– В наручниках?!

Сигма рассмеялся. Господин Суббота рассмеялся. И сеньор Сабадо рассмеялся.

– Хорошая уловка, да только бесполезная! Вам ведь не за спиною руки сковали? Коль не сможете управиться в наручниках – значит, вам сноровки врачебной недостает... Да! В чем дело?..

Раздались торопливые шаги: кто-то бежал прямиком к нашей милой компании. Я различил быстрый шепот.

– Что? – возопил Сигма. – Чего же вы ждете?! Сажайте в джипы, везите сюда, живо!

Реплика была совершенно загадочной. Но, поскольку велели сажать в джипы и везти сюда, я воздержался от излишних раздумий. С минуты на минуту все прояснится без моего участия.

Шаги удалились – не менее торопливо. Чьи-то пальцы расстегнули мою рубаху и начали ощупывать поврежденный участок плоти, причиняя при этом весьма ощутимые страдания.

– Он ушел, – негромко сообщила Джо. – Не принимай поставленного диагноза чересчур серьезно: я пыталась произвести впечатление на безграмотных неучей.

– В правом ботинке, внутри, – прошептал я, – лежит маленький пистолет...

Ребятки получат по заслугам. Если бы двое мерзавцев не волокли меня к вездеходу за руки, предоставляя ногам колотиться о каждую выбоину, а подняли по-человечески – за щиколотки и запястья, – они бы не преминули обнаружить и отобрать двадцатидвухкалиберный ствол.

– Поверни голову. Никто не смотрит?.. Вытащи пистолет и спрячь где-нибудь на себе...

Джо не ответила. Я уточнил:

– А если захочешь пристрелить выродка собственными руками, помни: Сигма таскает бронежилет; целиться нужно в голову.

– Что-нибудь еще сказать хочешь? – негромко спросила Джо.

– Да... – Я поколебался, не зная: перекладывать ли бремя на эти не столь уж крепкие плечи, или воздержаться от любых откровений... Но Сигма-Сабадо-Сомерсет покинул нас не по глупости – полный болван едва ли пробился бы в начальники секретной службы, – а с определенным умыслом. Пущай, дескать, поворкуют... А когда Хелм сообщит женщине полезные данные – примемся и за женщину. Держать Джоанну в неведении было бы не просто бессмысленно, а и вредно для ее же здоровья. В самом крайнем случае сможет хотя бы купить себе легкую смерть, разговорившись...

– Джо... Если я не выкручусь, а ты улизнешь – найди командира мексиканских войск особого назначения... Рамона Солана-Руиса. Его еще зовут El Cacique... Скажи ему: надо искать в Ринкон-де-ла-Агила. Понимаешь?

– Ринкон-де-ла-Агила. Солана-Руис... Джоанна Бекман уже расстегнула мои брюки, а теперь трудилась, пытаясь по возможности безболезненно стянуть башмаки, потому что брюки наотрез не желали сниматься через ботинки. Я испустил неподдельный вопль.

– Прости, – сказала Джо. – Постараюсь управиться без полного раздевания.

– Так... – уведомила она минуту спустя. – Пистолет уже припрятан. За голенищем сапога.

– Левого, или правого? Надо знать... Вдруг придется поспешно изымать оружие у твоего охладелого трупа?

– Ох, и сволочь! В левом, в левом... Правый содрали заранее, чтобы пятку поджарить. Не слыхал?

– Слыхал. По радио, разумеется. Ты зачем сюда прикатила, Джо?

– Сделала старому Коди свежую перевязку, и рассудила, что в Кино-Бэе больше задерживаться незачем. Греэр, между прочим, отлично умеет оказывать первую помощь и вполне способен управиться с пациентом без меня. Вот я и решила: попробую отыскать мистера Хелма – и отыскала... на голову свою... Тихо! Сигма возвращается. За ним идут целых трое. Средний – Рутерфорд – ведет под руки двоих спутников; те ковыляют и еле волочатся. Оба, кажется, ранены: один в лицо, второй – в ногу.

Стало быть, не трое целых, а всего лишь один, подумал я.

Послышались шаги. Сигма произнес дрожавшим от ярости голосом:

– Позаботьтесь об этом человеке, доктор... Другой голос, мужской, ранее мною не слыханный, выдавил:

– О, Боже! Больно! Доктор, посмотрите... Очень скверно?

– Пока сказать не могу, – ответила Джо. – Постойте не шевелясь.

– И доложите, Траутман! – потребовал Сигма. – Вы вполне можете докладывать, пока врач обрабатывает рану.

Мгновение спустя незнакомец, которого, как выяснилось, кликали Траутманом, заговорил:

– Генерала убили, сэр; не знаю, скольким удалось выскочить из фургона – да только, сдается, немногим. Сучка поливала машину из "М-16", как добрый садовник из шланга любимую клумбу поливает!

– Подробнее.

– Что – подробнее, сэр? У Мондрагона голова разлетелась в ошметки, мозгами да кровью весь фургон забрызгало. А ветровое стекло сплошь в пробоинах оказалось; я распахнул боковую дверь, вывалился на обочину, откатился... Ощупал себя... Ребята пытались выбраться через кузов, а она их вышибала одного за другим, точно в тарелки летящие целилась...

– В какие тарелки? – заорал Сигма.

– В те, которые на стрелковом стенде бьют, сэр, – пояснил Траутман. – Из дробовиков. Охотником Сигма явно не был.

– Невзрачная такая девка, – продолжил Траутман, – плюнуть не на что... Индианка, это уж точно. И стреляла, заметьте, не на манер Сильвестра Сталлоне, остолопа гнусного, Рэмбо хренова, который за экраном телевизионным пушку от пугача отличить не сумеет, а с бедра палить, видите ли, выучился! Вполне сноровисто девочка целилась! На колено опустилась, приклад в плечо уперла – и знай себе, лупит очередями по три выстрела: тра-та-та, да тра-та-та... Только магазины свежие вставляла, да скалилась, точно полоумная... Зачем, сэр, мы вообще с Мондрагоном связались?

– Не твое дело. Девушка что-нибудь говорила?

– О-о-ой, до-октор!.. Да! Имя... Выкрикивала какое-то имя, сэр. "Запомните Хорхе Медину"... Кажется, так. Орала, между прочим, сперва по-испански, а потом по-английски повторила, чтоб я лучше разобрал, наверное... Кто, черт возьми, этот Медина?

– Траутман, вы вполне уверены, что генерал Мондрагон убит?

Раненый фыркнул:

– Генералиссимус очень туго соображал даже имея голову на плечах. Не думаю, что от него будет много толку, если голову снесли начисто!.. Сэр...

– Я понял, – сухо произнес Уоррен Сомерсет. – Вы закончили, доктор?

– Да, – ответила Джо. – Почти... Вот, уже закончила.

– Уведите пострадавшего.

Я услыхал, как Траутман удаляется – по всей вероятности, с помощью Рутерфорда. Потом ботинок Сигмы снова пнул меня в бок.

* * *
– Нечего лежать, глазки закатив, точно умирать собираешься! Ты за кого нас принимаешь, за болванов?

Именно за них, родимых, я и принимал достойное сборище, возглавляемое Уорреном Сомерсетом, но предпочел воздержаться от неуместных комментариев, которые могли окончиться лишь безудержным избиением несносного умника, сиречь, меня самого.

– Возможно, – прошипел Сигма, – ты и скончаешься от перитонита! Но воспаление брюшины развивается отнюдь не сразу! А до тех пор, сукин сын, еще успеешь четырежды пожалеть, что на свет появился!.. Кто твоя подружка? Что это за гнусная индианка? И кто такой Медина?

Совершенно секретными упомянутые сведения не числились. Я приоткрыл глаза.

– Ее зовут Антонией Сиснерос. Хорхе Медина был ее любовником, осторожным и добросердечным субъектом, работавшим на Вилла Пирса. Медине следовало доставить груз винтовок вашему приятелю Мондрагону; только прибыл Медина с пустыми кузовами, чем и навлек на себя генеральский гнев. Не верил он Мондрагону: отлично понимаю покойника... Мондрагон постарался вышибить из Медины признание, да только мексиканец имел наглость умереть под пытками.

– Да, да! Я слыхал об этом! Просто позабыл имя посредника. Сам понимаешь, мое общение с Пирсом было предельно ограничено, я просил не обременять меня лишними подробностями... А о подружке Медины вообще ни сном, ни духом не ведал!

– Сеньорита Сиснерос, – ухмыльнулся я, – чуток огорчилась безвременной кончиной любимого; достаточно огорчилась, чтобы выместить утрату на каждом и всяком, кто был к оной кончине причастен. Ужасно, между прочим, сетовала на то, что вы добрались до Пирса раньше, чем она сама... Вот и решила заняться непосредственно генералом. И, кажется, своего добилась. Антония происходит из почтенного индейского племени охотников за головами; она принимает кровную месть очень близко к сердцу...

Сигма созерцал меня сверху вниз и блаженно щурился.

– Коль скоро, – процедил он, – девка была близка с Мединой, она, вероятно, знала, где спрятаны винтовки.

– Или знает, – поправил я. – Кажется, сведений о смерти Антонии пока не поступило?

– Или знает, – согласился Уоррен Сомерсет. – А поскольку знает, постольку и тебе рассказала. Наверняка. Не особенно удивлюсь, если ты успел поделиться информацией с очаровательной Джоанной Бекман, доктором нашим драгоценным... Следовательно: я могу допрашивать не одного, а двоих. То есть: коль скоро Марион Рутерфорд, обожающий допросы с пристрастием, переусердствует, занимаясь тобою, или ты, назло врагу, сдохнешь под нажимом – остается милейшая докторесса... Верно? Данные не пропадут безвозвратно... Посему, дружище, яви надлежащее благоразумие.

Сигма поднял руку и сделал повелительный жест. Рутерфорд, он же Танк, он же Альфа, торопливо приблизился. Я мысленно дался диву: не оттого ли эдакая глыба литых мышц забавляется чужими страданиями, подобно худосочному подростку-садисту, что вымещает на беззащитных всю обиду, порожденную дурацкой дразнилкой?

Танк... Это надо же!

Но психиатрия относилась к ведомству Джоанны Бекман. К моей области касательство имела куда более простая задача: орать – ори, а болтать не смей.

(обратно)

Глава 32

– Усадите Хелма, прислоните вон к тому валуну; я думаю, сукин сын отдохнул вполне достаточно, – сказал Сигма Рутерфорду. – Черт возьми, Танк, ты меня разочаровал. Попал почти на фут ниже цели, да еще влево от центральной линии! – Быстро хохотнув, Сомерсет прибавил: – Шучу, шучу! Ты молодец. Давай поскорее приступим к неприятной процедуре, и поскорее с нею покончим... Левая нога его, должно быть, онемела после такого ранения, а нам нужно, чтобы мерзавец почувствовал настоящую боль, верно? Пожалуйста, Марион, сними с него правый башмак вместе с носком и приступай к делу.

Я ощутил оголенной правой ступней тепло отвесно падавших солнечных лучей. Огромный Танк преклонил рядом со мною колени, однако отнюдь не для чистой и бескорыстной молитвы: детина держал наготове большую бутановую зажигалку, из тех, которыми раскуривают сигары и трубки. Я сказал себе: какого лешего? Не впервой, дружище...

Пламя вспыхнуло, накатила жесточайшая боль, я заскрежетал зубами и постарался свести последующие звуковые эффекты к минимуму. Я вовсе не сверхчеловек, орать умеет как резаный – но время орать еще не наступило.

Послышался голос господина Сигмы:

– Ну-с, доктор Беккер?.. Прошу прощения, Бекман... Вы можете прервать истязание одной-единственной фразой. Где спрятали оружие?

– Этот человек, – храбро сказала Джо, – не слишком волновался, когда слушал мои вопли по радио. С какой стати я должна сострадать ему?

Говорила Джо не слишком-то уверенно. Сигма засмеялся. Сделал шаг, отвесил мне здоровенную оплеуху:

– Какой героизм! Какая несусветная глупость... Олух, да мне только и надо было посмотреть на тебя, извивающегося и проклинающего все на свете! Ишь, зазнайка паскудный! Паяц безмозглый! Неужели ты не понял, что мне дела больше нет до этого оружия?

"Очень любопытно", – подумал я. Танк Рутерфорд, наверное, подумал точно так же, ибо сразу же убрал свою дурацкую зажигалку.

– Хоть бы никто, – осклабился Уоррен Сомерсет, – не отыскал теперь окаянного тайника! Пускай винтовки пропадают, пес с ними! Генерал Мондрагон убит, мне с этими запасами больше делать нечего. Да и Вашингтон отменил выданное разрешение; расследовать начал, судя по тому, какое тебе распоряжение отдали... Только революции в Мексике мне сейчас недостает... Предатели!

– Кто? – невинно полюбопытствовал я, стараясь удержаться от болезненной гримасы.

– Вашингтон, – с жаром продолжил Сомерсет, – кишит погаными трусами, неспособными на сколько-нибудь решительные действия. Начинают кампанию, объявляют "войну", мать их за ногу, но в виду имеют не сражение, а простую игру в снежки! Через границу рекой течет марихуана, героин льется, а этим ублюдкам хоть бы хны! Если кто-то делает решительный шаг – о, сколько подымается крику! Человека прекращают снабжать деньгами, его порочат, клянутся, будто отродясь не знали его... И это, заметь, невзирая на то, что сами первоначально одобрили операцию, благословили, так сказать... Подонки. Предатели. Ишь, расследование затеяли!

Я предпочел промолчать о том, что никакого, собственно, расследования не вел и вести не собираюсь. Приказ, который мне отдали, звучал малопонятно, и все же разночтений не допускал. Действия Уоррена Сомерсета никто не собирался расследовать. С Уорреном Сомерсетом все было ясно и понятно. Мак попросту велел устранить мерзавца.

– Они еще пожалеют об этом! – прошипел Сигма. – Они еще пожалеют, что использовали настоящих патриотов как мальчиков для битья! Никто проклятых винтовок не отыскал и не отыщет – ибо ни одного живого свидетеля не останется.

Я облизнул губы.

– А деньги, полученные Пирсом от Мондрагона? Заплаченный генералом аванс? Ведь правительственные были деньги, а уплатили их, по сути, вы сами, а?

В ответ я ждал нового пинка, но Сигма искренне рассмеялся:

– Дорогой мой, да если человек не способен с умом распорядиться находящимися в его ведении государственными финансами, такого субъекта в сумасшедший дом запирать надобно! Думаешь, нельзя бесследно потерять несколько миллионов? Да так потерять, что ни единый бухгалтер не придерется? Будь покоен: сделка произошла в полнейшей тайне, и никому, кроме самого Мондрагона – мир его праху, – не известны ее подробности. Пирса устранили. Медину, подручного, которому Пирс мог шепнуть словечко-другое, как выяснилось, тоже устранили. Чрезмерно любознательный партнер Пирса, Гораций Коди, отправится вослед приятелю очень и очень скоро: мы об этом позаботимся...

Уоррен Сомерсет перевел дыхание.

– Остаешься только ты. И доктор Бекман. Доктор, горько сожалею, но буду вынужден вывести в расход вас обоих.

– Как психиатр, – невозмутимо ответила Джо, – заявляю: именно в этом духе рассуждает любой убийца. У него, извольте видеть, выбора нет: он вынужден, убить... Сигме таковой диагноз не понравился.

– Дорогая моя, вы ошибаетесь. Я не убийца, но реалист, понимающий, от чего зависит спасение...

Уоррена Сомерсета прервал оглушительный треск штурмовой винтовки. Я быстро повернул голову, что было, поверьте, вовсе не легко и не просто, и увидел Антонию – на вершине утеса, где совсем недавно маячил часовой. Часового мексиканка сняла бесшумно: быть может, снова метнула нож.

Следующее движение мое было очевидным. Я исхитрился перекатиться, сграбастал Сомерсета за лодыжку и дернул, что силы оставалось. Господин Сигма грохнулся. Я навалился на него и придавил к земле.

– Джо, застрели Рутерфорда!

Сигма сопротивлялся, как бешеный. Он извивался, пытаясь ухватить пристегнутый к поясу браунинг, но я дотянулся до пистолета первым. Где-то позади хлестнул выстрел из двадцатидвухкалиберный игрушки. Потом еще один.

* * *
Конечно, Сомерсета нужно было бы прикончить немедля. Именно за этим и послали меня в Мексику. Я не выстрелил по соображениям отнюдь не гуманным, но тактическим: неизвестно было, загнал господин Суббота патрон в боевую камеру, или нет. Пользование самовзводным приспособлением требует изрядного усилия, а пальцы мои сгибались не вполне охотно.

Маленький пистолет продолжал взлаивать, словно рассерженный фокстерьер. Ему составляли аккомпанемент непрерывно выпускаемые Антонией очереди. "М-16" работала, как старая добрая молотилка. Потом к дуэту присоединились голоса других винтовок, иного калибра. Я невольно вспомнил: мексиканская армия использует 7,62-миллиметровые стволы...

"Хоть бы дерзкая, ничего и никого не страшащаяся дурища догадалась отступить", – подумал я. Красоваться на вершине утеса, который в любую секунду можно подмести автоматическим огнем дочиста, не рекомендуется ни при каких условиях. Уходи, ты ведь уже отвлекла неприятеля, дала мне возможность выкрутиться!..

Я ударил Сигму по лбу рукоятью браунинга. Сомерсет обмяк и затих. Скатившись долой с бесчувственного тела, я удостоверился: патрон в камере был. Я взвел курок и поднял пистолет, направляя дуло на Мариона Рутерфорда.

Хорошенькая Джо Бекман умудрилась-таки остановить великана. Отступала и непрерывно палила из маленького, немощного ствола. Получив четыре пули, Танк покачнулся, застыл, истекая кровью, но падать пока не собирался. Чересчур уж много было мяса и чересчур мало свинца.

Рутерфорд не без труда поднял огромные ручищи, пригнулся, опять пошел на Джо. Тщательно прицелившись, я выпустил одну-единственную девятимиллиметровую пулю и начисто вышиб гиганту мозги.

* * *
Окончив блевать, Джоанна отерла губы рукавом, повернулась ко мне:

– Прости, пожалуйста... Я могу чем-нибудь пособить?

– Можешь. Обыщи покойничка; отбери у него связку ключей: должна иметься. Выбери самый маленький, плоский, с простой бородкой... Вот, он самый. Давай, отопру наручники.

– Спасибо!

– Теперь давай мне винтовку Рутерфорда. Вот она, валяется...

– В этом нет нужды, сеньор.

Мягкий, странно знакомый мужской голос раздался позади меня. Я перекатился, поднял голову. Лейтенант Эрнесто Баррага стоял в полной полевой амуниции: пятнистый комбинезон; армейская винтовка, пистолет, кинжал в брезентовых ножнах; даже фляга на боку имелась. Тьфу ты, пропасть! Хэнк предполагал наличие армейского резерва, я горько жалел о его отсутствии... Телепатическая связь, не иначе...

– Вам не понадобится оружие, сеньор Хелм, – любезно заметил Эрнесто. – Мы вполне овладели положением.

– Откуда вы взялись?

– Наблюдали непрерывно, сеньор, – улыбнулся лейтенант. – Вы же не забыли, мои следопыты – лучшие на континенте; индейцы племени яки. Но вот когда вас подстрелили, оказалось нелегко собрать достаточное число бойцов: оттого и задержались. Приношу извинения.

Невысокие ребята, облаченные в такую же форму, сновали поблизости, сноровисто разоружая людей Сомерсета. На утесе не виднелось ни души. Я повел глазами, увидел, что мексиканский боец наклоняется над чем-то, лежащим у подножия скалы.

– О, Господи! – сказал я, и не заметил, как поднялся на ноги: – Нет!

* * *
– Ну-ка, – обратился я к Джоанне четверть часа спустя, – отдай маленький пистолет.

Женщина облизнула губы:

– У тебя же браунинг Сигмы; прямо за поясом торчит!

– Видишь ли, – медленно пояснил я, – девица участвовала в этом деле изначально. Думаю, Антония порадовалась бы, узнав, что последнюю точку поставило ее оружие. Постой передо мною, заслони, пока буду перезаряжать... Вот, спасибо. А теперь убирайся. Подальше убирайся, понятно?

Джо отошла, не сказав ни слова. Я повертел головой, увидел, что прибыл Рамон Солана-Руис, он же El Cacique. Рамон разговаривал с капитаном Луисом Алеманом, которого было впору обнять и расцеловать, как доброго приятеля. В сущности, Алеман и выручил меня от сомерсетовских бандюг.

Сигма стоял среди пленных. Опираясь на штурмовую винтовку, словно на трость, я заковылял к Рамону. Шагать оказалось неудобно: слева беспокоила сквозная рана, справа не давала забыть о себе опаленная зажигалкой подошва. На какую сторону хромать, спрашивается?

Рамон поспешил мне навстречу.

– Мондрагон убит, – сообщил я, – Оружие лежит в Ринкон-де-ла-Агила, хотя понятия не имею, где это место находится.

– Яки знают, – улыбнулся Рамон. – Ты славно поработал, Эрик. Теперь никто, – Рамон выразительно покосился на Луиса Алемана, – теперь никто не осмелится возражать против освобождения прекрасной rubia[130], твоей мнимой супруги.

Я не сразу и припомнил, о ком речь ведется. Приключения с Глорией относились чуть ли не к иной геологической эпохе.

– "Супруга" не нашла пребывание в плену слишком утомительным? – полюбопытствовал я не без яда. Рамон добродушно ухмыльнулся:

– Глория – очаровательная дама. И легкомысленная. Довольно об этом, хорошо?

Мы приблизились к задержанным американцам.

– Пожалей местных коршунов, – сказал я Рамону. – Бедные птицы будут неделю маяться несварением желудка. Но вон тот субъект, в охотничьем костюме, по праву принадлежит мне. С твоего дозволения, разумеется. Прочих предлагаю отпустить восвояси, тебе и так объяснять, откуда взялось полдюжины мертвых гринго... Это, сам понимаешь, мое частное мнение, навязывать не хочу.

– Что со мной собираются сделать?!

Сигма не выдержал и подал голос...

Выглядел Уоррен Сомерсет не лучшим образом; да после удара пистолетной рукоятью и затруднительно выглядеть иначе. Я не без удовлетворения отметил, что, даже будучи тяжело ранен, сумел угостить противника сполна. Левая щека Сигмы раздулась; левое ухо было надорвано; кровь струилась на воротник щеголеватой куртки и быстро сворачивалась.

Особого сочувствия к Сомерсету я не испытывал, ибо по его вине чувствовал себя еще хуже.

Не обращая внимания на Сигму, Солана-Руис обратился к капитану:

– Четверых gringos определи в любой автомобиль, который остался на ходу, и скажи: у них имеется двенадцать часов, чтобы покинуть Мексику. Если в... – Рамон посмотрел на часы: – ровно в два пополуночи их обнаружат на нашей территории, всех до единого расстреляют. А с пятым разберемся особо. Это командир?

– Да, – ответил я.

– Слушаю, senior! – отчеканил Алеман. Луис был недоволен, и не собирался этого скрывать.

Будь его собственная воля – всех агентов расстреляли бы здесь и сейчас.

– Та-ак, – протянул Рамон, подходя к Сигме, – Значит, вы командир? Давайте-ка выясним, кто вы, чем занимаетесь в Соединенных Штатах, и что позабыли в Мексике.

– Меня зовут... – Сигма помедлил. – Меня зовут Уорреном Гардингом Сомерсетом, и я работаю на правительство США. Советую немедля отпустить и моих людей, и меня самого.

– О, Боже! – улыбнулся Рамон. – Еще и распоряжается...

Я глубоко вздохнул. Наконец-то имя прозвучало! Да еще из уст самого сеньора Субботы. Соизволил представиться, голубчик. Распоряжения Мака были, как обычно, двусмысленны, однако я давным-давно выучился толковать подобные приказы должным образом. Босс велел разыскать сеньора Сабадо и вывести в расход; если сеньором Сабадо оказывался Уоррен Сомерсет, что ж, тем хуже для Уоррена Сомерсета.

Рамон покосился на меня.

– Вы удостоверяете личность говорящего, сеньор Хелм?

Очертания грядущей стычки уже обрисовались перед мысленным моим взором. Я изобразил изумление:

– Нет, разумеется! Можете запросить Вашингтон. Убежден: правительство никогда не слыхало об Уоррене Гардинге... как его? – Сомерсете. Не исключаю, что у них и отыщется где-нибудь какой-нибудь Сомерсет, но только не Уоррен Гардинг. Боже праведный, да в родственных службах насчитывается несколько Хелмов! Но Мэттью зовусь я один... Этого субъекта, Рамон, знают как сеньора Сабадо. Прошу любить и жаловать.

– Ах ты, скотина... – прошептал Уоррен Сомерсет.

Боец в пятнистом комбинезоне зашел ему в спину и подавил взрыв негодования, сильно ткнув задержанного ружейным дулом.

Напустив на себя неимоверную серьезность, Рамон произнес:

– Мы наслышаны о сеньоре Сабадо... Он доставил мексиканским властям очень много хлопот. Вы уверены, что перед нами этот самый человек?

Я пожал плечами.

– Подчиненные звали его господином Субботой. А по радио использовали позывной Сигма, чтобы скрыть личность начальника. Но первая буква оставалась неизменной...

Подмигнув Рамону, я развел руками.

– Хелм, вы спятили!

Сомерсет позабыл о стоящем позади солдате, шагнул ко мне.

– Что вы пытаетесь учинить? Вы прекрасно знаете, кто я! Мы беседовали в Эль-Пасо...

И осекся, поняв: напоминанием о тщательно подготовленном убийстве Мэттью Хелма у Мэттью Хелма сочувствия не добьешься.

– Не припоминаю, – молвил я, – чтобы мы виделись где-либо, в Эль-Пасо ли, нет ли. Никогда не встречал человека по имени УорренСомерсет. Рамон, дружище, эту задачу можно решить простейшим образом. Среди пленников есть человек, служивший у генерала Мондрагона. Велите привести его сюда и пусть назовет кличку, под которой знали этого молодца генеральские революционеры. Хотя могу избавить от лишнего беспокойства, предрекаю: парень ответит "Сабадо".

– Едва ли, – рассудительно заметил Рамон Солана-Руис, – военно-полевому суду, который я имею честь возглавлять, нужны дополнительные свидетельства. Любой, кто проник в пределы мексиканской территории, обладая незарегистрированным огнестрельным оружием, любой, кто сознательно связался с террористами, должен готовиться к длительному тюремному заключению. При условии, конечно, что суд окажется милосерден, и смертного приговора не вынесет. Но сеньор Сабадо на милосердие рассчитывать не вправе. Он долго издевался над нами; теперь я вижу прекрасную возможность покончить с этими издевательствами.

Посмотрев на лейтенанта Эрнесто Баррагу, Рамон помедлил и сказал:

– Впрочем, чтобы никаких сомнений не оставалось... Приведи этого парня. Как его зовут, сеньор Хелм?

– Траутманом.

– Отлично. Траутмана и приведи.

Маленький лейтенант отдал честь, развернулся и зашагал прочь.

Сомерсет понял: терять нечего. Он рванулся вперед и выхватил у меня из-за пояса браунинг. Даже будучи совершенно здоров, я дозволил бы проделать это невозбранно; тем паче не собирался препятствовать господину Субботе, рискуя растревожить сквозное ранение, умело причиненное Танком Рутерфордом, ныне покойным.

– Все пошло насмарку после того, как появился ты! – проскрежетал Сомерсет, глядя на меня с лютой ненавистью. – Но ты отправишься вместе со мною, Хелм!

Больше всего меня тревожил стоявший за спиною Сомерсета боец. Парню стоило спустить курок – и маленькие пули калибра пять и пятьдесят шесть сотых миллиметра прошили бы мерзавца насквозь, а потом неизбежно поразили меня. Штурмовая винтовка не отличается большой пробивной способностью, но при пальбе в упор и ее мощи хватило бы с избытком.

Солдат оказался смышленым и отпрянул в сторону, дабы стрелять под более-менее безопасным для окружающих углом.

Я выждал ровно столько, сколько требовалось господину Субботе, чтобы поднять курок. В их агентстве, по-видимому, не умели пользоваться самовзводным приспособлением. Или брезговали оным, не знаю.

Вспомнив о бронежилете, напяленном под охотничью куртку, я трижды выстрелил Сомерсету в лицо из припрятанного за спиной двадцатидвухкалиберного пистолета.

(обратно)

Глава 33

Я очнулся в знакомой постели, посреди знакомой комнаты; надо мною склонялось очень знакомое женское лицо. На щеке женщины был прилеплен кусочек пластыря.

Несколько секунд казалось, будто я видал сумбурный сон, вызванный сотрясением мозга, и не покидал усадьбы Шонфельдов. Никогда не выезжал из Кино-Бэя вместе со смуглой девушкой по имени Антония; никогда не встречал прохвоста по имени Артуро; и еще не убил высокопоставленного прохиндея по кличке Сабадо. Возможно, Антония по-прежнему живет и здравствует в Эрмосильо...

Но тот же час я осознал, что случившееся отнюдь не было сновидением. Я облизнул губы.

– Каким образом... каким образом я снова здесь очутился, Джо?

– А, защебетал, – откликнулась доктор Бекман. – Совсем, как неделю назад... Все возвращается на круги своя, дорогой!

– По-прежнему дорогой?

– Это у меня выражение такое, – пояснила Джо. – Все пациенты зовутся дорогими. Дорогой-Номер Один, Дорогой-Номер Два, Три и так далее. Тебя оперировали в клинике Гуаймаса, но выздоравливать определили сюда. Избыток убитых и раненых norteamericanos вызвал бы нежелательные пересуды, которых даже твоему приятелю Рамону заглушить не удалось бы, невзирая на весь его политический вес. А!.. Рамон велел передать тебе, что оружие благополучно разыскано и отправлено по вполне приемлемому назначению. Сказал, ты не без интереса узнаешь: все винтовки были системы НК-19, и калибра, принятого в войсках НАТО – семь и шестьдесят две сотых миллиметра. Именно такие, а не М-16, используются мексиканской армией... Кажется, ничего не перепутала. Рамон благодарит за отлично выполненную работу. Собирается проведать.

– Рад буду видеть его, но не очень.

– Как ты себя чувствуешь? Сможешь принять важного посетителя?

– Насколько важного?

– Представился твоим командиром. Ох, и не завидую бедняге!

– Прибереги сострадание для тех, кто состоит под его началом.

– Впускать?

– Впускай.

Мак приблизился. Лежащему человеку он казался высоким, хотя с уровня моих шести футов четырех дюймов, как правило, не выглядит особо длинным субъектом.

Все тот же серый костюм, все те же серые глаза и седые волосы. Все те же угольно-черные брови...

– Хорошо поработал, Эрик! Особенно изящным ходом была стрельба из пистолета, принадлежавшего девушке. Ни один уважающий себя агент нашей службы не станет использовать никчемный двадцатидвухкалиберный пугач, приступая к устранению объекта. Сеньор Сабадо, вне всякого сомнения, сделался жертвой собственных соучастников-террористов. А наш знакомец и друг Солана-Руис чуток отредактировал представленный правительству доклад и привел нескольких бойцов и офицеров к обету молчания.

– Замечательно, – сказал я.

– Что до мистера Уоррена Гардинга Сомерсета, сообщаю: этот джентльмен отправился в отпуск; очень боюсь, его друзей ожидает ужасная весть... Летать самолетами стало весьма опасно! Следует навести порядок на воздушных линиях, иначе авиакомпании просто растеряют всех пассажиров... Задание выполнено в высшей степени удовлетворительно, Эрик. Благодарю.

Подобные похвалы Мака неизменно вызывают у меня опаску.

– В общем, сэр, – заметил я, – вы несправедливы по отношению к маленьким пистолетам. Зверек был удобен по всем статьям, и безотказен. Палил, когда просили, куда просили, в кого просили. Ни разу его не заклинило, ни единой осечки не произошло. Чрезвычайно удобное оружие, чтоб держать припрятанным про запас... Между прочим, сэр, давайте уж будем впредь изъясняться внятным английским языком! В один прекрасный, день моя проницательность может подвести, и оба мы очутимся в пренеприятнейшем положении.

Мак снисходительно улыбнулся. После каждого задания я твержу об одном и том же; и всякий раз командир лишь улыбается в ответ.

– Фи, Эрик! Можешь ли ты представить себе – даже после отчаянной выпивки – руководителя одного из важнейших правительственных агентств, который хладнокровно и недвусмысленно приказывает подчиненному изъять из обращения человека, возглавляющего другое важнейшее агентство? Помилосердствуй! Дозволь мне б таких обстоятельствах изъясняться обиняками!

– Конечно, сэр.

– Положение выдалось отвратительное, – пояснил Мак. – Сомерсет был могуществен и опасен, имел влиятельных друзей в Вашингтоне; а Латинскую Америку раздирают внутренние распри, и мы просто не могли позволить себе осложнить отношения с великим южным соседом... Если бы, по несчастью, Сомерсет уцелел и предстал перед судом, он бы начал без устали молоть языком и объявил, что весь безумный план возник в мудрых сенаторских головах и даже пользовался одно время весомой правительственной поддержкой... Представляешь себе последствия?.. Вдобавок, Сомерсет чересчур уж резво принялся убивать людей, заметая собственные следы. Сомерсета надлежало остановить.

– Безусловно, сэр.

– Теперь, когда сеньор Сабадо застрелен в Мексике, мы можем без труда отыскать останки мистера Сомерсета по северную сторону границы. Ирония судьбы, Эрик! Он погиб именно так, как намеревался убить нефтепромышленника Горация Коли. Та же самая техника устранения...

Мак перевел дух, пристально поглядел на меня.

– Поправляйся. Почувствуешь себя лучше – получишь положенный пострадавшему отпуск. Потом отправишься на Ранчо и пройдешь восстановительный курс...

– Да, сэр.

Уже направляясь к двери. Мак обернулся:

– Мне пришло в голову, – сказал он, – что ты не отказался бы узнать чуток побольше о юной особе, которая пала в перестрелке у Черных Камней... как это по-испански?

– Пьедрас-Неграс.

– Верно. Я учел это, и провел небольшое расследование.

Вечная история. В ту минуту, когда ты решаешь, будто работаешь на безжалостного робота, робот внезапно превращается в человека. Внимательного, и даже временами заботливого.

– Что-нибудь выяснили, сэр?

– Ничегошеньки. Ровным счетом. До самого знакомства с Хорхе Мединой о сеньорите Сиснерос нет ни слуху, ни духу.

По моей спине пробежал неприятный холодок. Девушка ниоткуда. Маленькая прирожденная убийца, возникшая неведомо где, и неведомо куда канувшая... Отдавало мистическим ужасом.

– Хочешь – будем продолжать розыски, – уведомил Мак.

– Ни в коем случае, – поспешил возразить я. – Спасибо, сэр. Весьма признателен вам.

Мак понимающе кивнул и покинул комнату.

* * *
Поближе к вечеру явились еще двое. Гораций Госмер Коди держался подчеркнуто прямо, не обнаруживая ни признаков почтенного возраста, ни последствий недавнего ранения. Галстук "боло" красовался на законном владельце – немного потрепанный, однако сохранившийся во всех передрягах. Видимо, Джо возвратила Коди его талисман.

Рядом с нефтепромышленником возникла Глория. Увидав меня простертым, она вскрикнула и бросилась вперед, вызвав у стоявшей в дверях Джо Бекман снисходительную ухмылку.

– Бедный! – возопила Глория. – Бедный Мэтт! Что с тобою делали?

– Палили в меня, по большей части. У мексиканцев стрельба считается едва ли не национальным развлечением.

Про то, что палили в меня отнюдь не мексиканцы, а любезные соплеменнички, я предпочел умолчать. По высочайшим соображениям секретности.

– Но теперь-то за тобой ухаживают, – проворковала Глория. В голосе женщины звучала старая добрая нотка "да-как-же-ты-мог-так-быстро-меня-позабыть", однако нотка эта была всего лишь заученной реакцией хорошенькой хищницы, ждущей, что все мужчины будут неизменно и преданно пресмыкаться у ее туфель. Поцелуй не значил ни шиша, и оба мы отлично сознавали это. В далеких горах возле Кананеа вспыхнул мимолетный огонек; вспыхнул, просиял – и погас. Точка, период.

Глория выпрямилась.

– Выздоравливай поскорее, Мэтт. Мой... мой муж хочет сказать тебе спасибо наедине.

Я проследил, как она вышла вон из комнаты, провожаемая Джо. Доктор Бекман смотрела в спину Глории без малейшей приязни.

Гораций Госмер Коди приблизился.

– Изрядно тебе перепало, сынок!

– Жизнь такова, – ответил я. – Но послушайте, ведь, если не ошибаюсь, вашу свадьбу аннулировали чуть ли не тотчас?

– Да, именно так и сообщил Глории мистер Сомерсет. Но только сучий сын и пальцем не шевельнул, чтобы похлопотать об этом. Смысла не было. Меня убить собирались, а после смерти супруга брак расторгается автоматически... Оно и лучше, что не хлопотал Сомерсет: иначе довелось бы совершать все положенные церемонии снова.

Коди ухмыльнулся.

– По-прежнему считаешь меня закоренелым злодеем, сынок?

– Не совсем закоренелым, сэр. Исправимым. Вы не занимались оружейной контрабандой, не подстраивали убийство Пирса и Миллисент Чарльз; не думаю, что всерьез намеревались покуситься на жизнь Глории, либо на ее несуществующий банковский счет... Но признайтесь: пугал к ней подсылали?

– Разумеется! – осклабился Коди. – Это было чистой уморой! Хочешь, расскажу подробно? Только помни: это строго между нами двоими.

– Хочу, сами понимаете. Молчание гарантирую.

– Ты уже знаешь, – промолвил Коди, – у Глории в одном кармане была блоха на аркане, а в другом – вошь на цепи. Но сама девочка понятия об этом не имела. Не знала, что отец пустил состояние по ветру. Все растратил, олух царя небесного; все до цента... Все по ветру пустил ради сучки этой, прости, Господи: о покойниках плохо говорить не принято.

Миллионер перевел дыхание, откашлялся, продолжил:

– А я любил дурищу Глорию с детства. С ее детства. Не спрашивай, как такое возможно: твоя приятельница – опытный мозгоправ, и объяснит получше.

– Владимир Набоков, "Лолита", – негромко сказал я.

– Что? – не понял Коди.

– Книга есть, "Лолитой" называется... Неважно, сэр, продолжайте.

– Что ей было делать? Осиротела окончательно, жить не на что... Проведала бы, в какой переплет угодила – глядишь, сама бы петлю связала да повисла ненароком... Дитя изнеженное, избалованное... А тут – влюбленный Буфф Коди, с карманами, пухнущими от денег... Что мне было делать? Подойти и сказать: "Глори, вот тебе моя рука и сердце, я тебя с потрохами покупаю"? Да она бы в морду мне плюнула и права была! "Продайся, дочка, за миллион, за два, за три"? Я не имел права, сынок, делать брачное предложение сам. Его должна была сделать Глория.

Я чуть не охнул, ибо уже уразумел все.

– Вот и напугал девочку до того, что сама предложила сочетаться и жить в ладу супружеском... Не слишком благородно с моей стороны, согласен; да только кто и когда считал Буффало Коди благородной личностью? Как бы там ни было, девочка меня простила – и слава Богу.

– А вы ее простили? – негромко полюбопытствовал я.

Коди насупился:

– Это за что же?

Я облизнул губы.

– Видите ли... знать хорошенькую женщину с пеленок, считаться ее надежным, любящим дядюшкой, а потом убедиться, что женщина без малейших колебаний и сомнения сочла вас извергом, зверем, хладнокровным злодеем... Нанявшим свору мексиканских ублюдков, чтобы укокошить отца, и впоследствии умышлявшим на нее самое...

С минуту старик пристально смотрел на меня, потом улыбнулся.

– Да ты еще и впрямь очень молод, сынок, хоть и небольшая меж нами разница в годах! Возводишь даму на пьедестал?.. Я дал Глори основательную почву для сомнений, отчего бы девочке и не усомниться?

Он откашлялся.

– Между прочим, супруга моя, по всей видимости, вскоре сделается очень богатой особой. У меня и прежде случались... недомогания, а рана эта проклятая все ускорила... Но ты ни словечка ей не оброни – обещал ведь! Поправляйся... сынок. И береги себя. Знаешь, как говорят? Сам о себе не позаботишься – никто не позаботится... А касаемо злодея, скажу на ушко: я и есть настоящий всамделишный злодей. Был таковым, по крайности.

Мы обменялись рукопожатием. Коди зашагал к выходу. Я окликнул его:

– Мистер Коди!

– А?

– Не люблю прекословить старшим, но вы не злодеем кажетесь, а очень приятным субъектом.

– Только никому не говори этого, сынок, – засмеялся Коди, – не то меня обдерут, как липку...

* * *
Наступил вечер, и Джо принесла наваристый куриный бульон – единственную пищу, которую мне пока что дозволялось принимать.

– Капельница постоит у кровати еще денек-другой, – сообщила доктор Бекман. – Потерпишь, никуда не денешься. Тебе опасно скармливать антибиотики с ложечки. Эдакий злюка отхватит врачу несколько пальцев и не поморщится. Я же все видела...

– Что именно? – спросил я, недоумевая.

– Как ты преднамеренно вывел Сомерсета из себя, как заставил его ухватиться за пистолет – и убил, не моргнув глазом. Стоял, пошатываясь, немощь изображал, а потом вскинул руку и выстрелил.

– Тебя же просили: улепетывай. Подальше. Нечем было там любоваться. Теперь считаешь меня разбойником с большой дороги.

– Ты ужасный субъект, – промолвила Джо с полнейшим спокойствием. И очень скоро вызовешь мое живейшее неодобрение. У любой порядочной женщины вызвал бы! Конечно, я льщу себе, говоря о порядочности... Но профессиональная гордость велит поставить пациента на ноги. Однажды мы уже испробовали отличный способ лечения... Как только тебе станет лучше, прописываю точно такую же терапию... Согласен?

Я согласился тотчас.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Несущие грозу

Глава 1

Приведешка опять увязалась за мной, когда я ехал на стрельбище. Фактически это был настоящий стрелковый клуб, где была и возможность тренироваться в стрельбе из пистолета, но тогда меня интересовало только длинноствольное оружие и только двадцать второго калибра. Это все равно, что родиться заново.

Как у большинства детей, которые родились на ферме, первое подаренное мне ружье было одностволкой двадцать второго калибра, такой же, как Аншютц который покоился сейчас за сиденьем в роскошном мягком футляре. Ну, может быть, не совсем такой же. В те времена маленькое старенькое ружьецо фирмы Айвер Джонсон, подаренное мне в день рождения, обошлось моему отцу в семнадцать баксов на распродаже подержанных вещей.

Аншютц, купленный абсолютно новым у восточного торговца, облегчил мой кошелек на добрые семьсот. Это особенное ружье, для особой стрельбы.

Все это придумали, мне кажется, мексиканцы и назвали Силуэтас Металикас. Они придумали мишени в виде силуэтов, сделанные из толстой листовой стали, галлинас, хавелинас, гвахалотес и боррегос, причем стрельба велась с расстояния от двухсот до пятисот метров. Смысл был в том, что, стоя на ногах, как человек, а не валяясь на брюхе, как червяк, – самая серьезная стрельба по мишеням ведется из этого положения, оно самое устойчивое, – вы пытаетесь сшибить всех этих тяжелых стальных кур, кабанов, индеек и овец, потратив не более одного выстрела на мишень из вашего обыкновенного охотничьего ружья. Это был необычный спорт, он захватывал, и весьма скоро понадобилось специальное снаряжение и возникло несколько разновидностей, включая стрельбу из одноствольных ружей двадцать второго калибра по небольшим мишеням с небольшого расстояния.

В общем-то не так уж сложно научиться стрелять по мишеням. У моего Аншютца был специальный спусковой механизм со сдвоенным спуском, гораздо более мягкий, чем тот, к которому я привык. К тому же моя черепушка серьезно пострадала во время последнего задания, и мне пришлось изрядно поваляться в больнице. Я провел некоторое время в нашем центре подготовки и восстановления, который мы называем Ранчо, где со мной возились, пока я не начал ходить; но, как только я оклемался достаточно, чтобы снова взять в руки пистолет и винтовку и начал тренироваться в стрельбе, чтобы поскорее избавиться от нянек и докторов, я понял, что нервы у меня все еще разболтаны и способность к концентрации никуда не годится. И эта стрельба с рук (как мы на своем жаргоне называем стрельбу стоя) по малюсеньким мишеням с большого расстояния из ружья, которое звуком выстрела или отдачей вряд ли могло вредить моим нервам или заживающим ранам, – это было для меня именно то, что нужно.

Если бы только не Приведешки. Приведешки мне вовсе были не нужны. За эти недели я засек четырех. Тот, кто составлял мне компанию сегодня, была Приведешка номер три, – я нумеровал их в том порядке, в котором обнаруживал, – единственная особь женского пола в их команде, крепкая, темноволосая дама лет двадцати с лишним, в костюме подростка – порванная футболка и выцветшие джинсы в обтяжку, вытертые на коленях чуть ли не до дыр. "Вольво", который она вела, был, наверное, привезен из Скандинавии Лейфом Эриксоном еще веке в десятом. Это был ее имидж сегодня. На прошлой неделе она была шикарно и со вкусом одетой блондинкой в бежевом брючном костюме за рулем сверкающего голубого БМВ.

Миссис Приведешка была все еще далеко, когда я свернул с трассы на сельскую дорогу, посыпанную гравием. День был ясный, и я хорошо видел шлейф пыли, который оставлял ее доисторический "вольво". Однако скоро пыль рассеялась, и я понял, что она свернула к свалке. В наше двуличное время она, может быть, называется зоной размещения асанитарных продуктов, но я старомоден, и для меня это все равно свалка.

Если она поехала по их обычному маршруту, – я несколько раз в неделю приезжал на безлюдное или почти безлюдное ранчо, и через некоторое время они разработали схему наблюдения, – она остановится там, возможно, оставит заднюю дверь фургона открытой, как будто она только что выбросила из машины всякий хлам. Потом она пройдет ярдов сто и поднимется на маленький холм, с которого хорошо видны площадки клуба. Оттуда она сможет наблюдать за моими успехами в бинокль и, видя, что я собрался уходить, вовремя вернется к машине, чтобы снова привязаться ко мне по дороге.

Когда я подъехал, на стоянке возле клуба уже стояло восемь или десять машин, включая микроавтобусы и пикапы. Я достал ружье и все принадлежности из машины, положил все на один из столов позади линии огня и пошел отметиться к парню, которого звали Джек. Он сказал мне, что стрелять я буду в паре с Марком, вторым номером, что значило, что Марк стреляет две серии по пять выстрелов первым, а я подсчитываю его очки, а потом он, пока я стреляю, ведет счет моим.

Сегодня нас с Марком поставили на свиней, простите, хавелинас, с шестидесяти метров, потом индейки с семидесяти семи, овечки со ста и, наконец, куры с сорока. Чтобы вы поняли, насколько точно нужно стрелять, я скажу вам, что овечки длиной всего в шесть дюймов, а остальные мишени с соответствующего расстояния кажутся все примерно одного размера. Смогли бы вы попасть, стреляя стоя, в плюшевого барана на Другом конце футбольного поля?

В поисках Марка я старательно избегал смотреть на отдаленный низкий холм, откуда предположительно за мной наблюдала Приведешка; если она такая дура, что думает, что ее не засекли, то я не хотел разубеждать ее.

Марк пытался заигрывать с моей собакой, которая признавала только хозяина; они познакомились, когда мы с Марком иногда стреляли вместе. Фактически это он привел меня сюда, рассказав о предстоящем чемпионате. Он почесывал Хэппи за ухом и смеялся над блаженным выражением его морды.

– Какой дружелюбный лабрадор, – сказал он, вставая и в последний раз похлопывая пса. – Они все такие. Отличный день сегодня. Ветра нет. Как вам новое ружье?

Охотничий клуб вроде нашего – странное место: вы знаете массу народу по именам и лицам, разговариваете с ними о ружьях и об охоте и почти никогда не знаете их фамилий и чем они занимаются. Они как будто появляются из ниоткуда раз в месяц по воскресеньям, когда проводятся зачетные стрельбы. Время от времени вы говорите кому-нибудь: – Привет, – и можете с ним немного поболтать, если вы встречались на тренировочных стрельбах, или вы можете натолкнуться на кого-нибудь из них в местком магазине охотничьих товаров, но реального контакта никогда не бывает. Не знаю, происходит ли то же самое в теннисных клубах или гольф-клубах, поскольку тот спорт, которым я занимаюсь, мне больше по нраву, и я не связываюсь со всякими мячиками и битами.

Марк был исключением из общего числа клубных знакомств, по крайней мере, для меня. Он был хорошо сложенный джентльмен, густые черные волосы были тщательно причесаны. Округлое лицо, яркие глаза под густыми бровями, короткий вздернутый нос и гладкая смуглая кожа. Я знал, что он стреляет в классе ААА и что его фамилия – Штейнер, что удивило меня, когда я впервые услышал ее, потому что это – еврейская фамилия, а я подозревал в нем южноамериканские корни, но это не имело никакого значения. Я знал, что у него худощавая жена-блондинка, достаточно молодо выглядящая, и две маленьких дочери и что он живет на южной окраине города. Я также знал, что он всегда готов помочь и умеет обращаться с инструментами.

Я узнал это потому, что, когда я купил свой Аншютц, я никак не мог настроить большой телескопический прицел к нему, и Марк пригласил меня к себе и в два счета управился со всем в своей маленькой мастерской, которая была у него в гараже, – для тех, кому интересно, сообщаю, что проблему можно решить с помощью двух обрезанных банок из-под кока-колы. Я все еще не знал, чем он занимается, и надеялся, что он может сказать то же самое обо мне. Это информация не для широкой публики. Эта информация вообще не должна разглашаться, кроме случаев официальных запросов исключительной важности.

– С ружьем все в порядке, – сказал я. – Надо починить парня, который за него держится. Вот наши карточки на сегодня. Ты стреляешь первым.

Я отстрелялся и набрал восемнадцать очков – не много, но это, в конце концов, было именно то, на что я рассчитывал. Но насколько лучше я бы стрелял, если бы не чувствовал на себе постоянный пристальный взгляд с вершины ближайшего холма и не спрашивал себя, кто, черт возьми, эти вонючки и что они, черт возьми, хотят? Я уже начал немного уставать от своей второй тени.

Но Мак инструктировал меня, что я должен не обращать на них никакого внимания и притворяться, что их просто не существует до тех пор, пока он не выяснит, что к чему.

– Эрик, только четверо? – спросил он, когда я впервые позвонил в Вашингтон, чтобы сообщить, что я, похоже, заслужил почетный эскорт. На самом деле меня зовут Мэттью Хелм, но, за исключением особых случаев, при официальной связи мы пользуемся кодовыми именами.

Я сказал:

– Четверо – это только те, кого я пока засек: трое мужчин и женщина. Конечно, они могли специально засветиться, чтобы привлечь мое внимание, пока остальные играют в прятки, но я не думаю, что они такие умные. Инстинкт говорит мне, что им пока наплевать на секретность, потому что они считают, что я их еще не видел.

– Они наверняка не знают, чем ты на самом деле занимаешься.

– Почему вы так думаете, сэр?

– Если бы они знали, что ты профессионал, они бы поняли, что для круглосуточного наблюдения за тобой, да еще так, чтобы тебя не побеспокоить, нужно гораздо больше, чем четыре человека. Наверняка они думают, что ты невинный фотожурналист, который достаточно зарабатывает, чтобы не работать слишком много, – это ведь твоя обычная легенда для Санта-Фе, так?

Я сказал:

– Это была не просто легенда, если вы помните те добрые старые времена, когда я сбежал из ваших лап, перед тем, как от меня ушла жена, и вы привели меня обратно в ваше стадо, – хотя слово стадо не очень подходит, скажем, в вашу волчью стаю. – Я состроил ему рожу по телефону, и хорошо, что он был за две тысячи миль. – Возможно, вы правы, сэр. Я все еще таскаю с собой пару фотоаппаратов и время от времени демонстрирую их для всеобщего обозрения. Но в любом случае эти ребята, кажется, не подозревают, что я их засек, по крайней мере, не принимают никаких мер предосторожности, каждого из них я мог бы накрыть уже раз пять. Я бы сказал, что вы правы, и они не знают, чем я зарабатываю на жизнь и какой я гадкий мальчик на самом деле.

– Ты уж постарайся об этом не болтать, – сухо сказал Мак. – Лучше расскажи мне, чем ты заслужил такое внимание.

– Понятия не имею, сэр.

– По-моему, сейчас с тобой живет одна разведенная женщина. Бывшие мужья иногда творят странные вещи...

– Но не в этом случае. Этот парень – молодой врач, и, судя по тому, что мне рассказывала про него Джо, у него бы не хватило денег финансировать такую операцию, даже если бы он свихнулся от ревности, что мало вероятно, потому что они развелись несколько месяцев назад. Кстати, Джо уехала в Таксон.

– Навсегда?

Я сказал:

– Если вы катаете мячик по ковру в своем офисе или часами сражаетесь в теннис со своим забором, то вы просто спортсмен-любитель. Ваша дама может подумать, что вы большой ребенок, но даже взрослые дети имеют право поиграть, правда? Но если вы покупаете новое ружье и проводите несколько дней в неделю на стрельбище и учитесь тому, чтобы всаживать пулю в нужное место... Мы встретились в Мехико при достаточно диких обстоятельствах, и Джо еще мало знала меня. Она видела, что я трачу массу времени и денег на стрельбу, и, конечно, поняла все по-своему. Для нее это было все равно, что наблюдать как Джек-Потрошитель точит свой нож. Мне надо было выбрать гольф.

– Прими мои соболезнования, – сказал Мак. Он, конечно, не самый сердобольный человек в мире, и ему всегда было сложно разобраться в наших любовных делах, хотя, насколько я знал, у него была женщина, энергичная бизнесменша, с которой он встречался весьма нерегулярно. – Расскажи мне, чем ты там развлекаешься. Что бы это ни было, это похвально с твоей стороны, тем более, что мне сказали, что твои результаты стрельб на Ранчо, хотя и приемлемые, все же ниже обычных.

– Да, сэр, – я объяснил основы мелкокалиберной стрельбы по силуэтам. Его рассмешило, что один из его самых опытных и ответственных оперативников тратит свой отпуск, который ему дали на поправку, на стрельбу по маленьким металлическим зверькам и птичкам из мелкашки, как мальчишка в тире. – Черт, я понятия не имею, что этим типам нужно от меня, – закончил я.

– Конечно, за годы службы ты успел завести себе не одного врага, но если это прелюдия для мести, то она несколько затянулась. – Мак замолчал.

Я стоял у бензоколонки и бросал монетки в щель телефона, пока парень заправлял мой Субару – раз за мной следили, то и мой домашний телефон скорее всего прослушивался. Я представил Мака в его офисе, как он стоит у широкого окна, стройный, седовласый мужчина, как всегда в строгом сером костюме. Он продолжал:

– Раз пока нет ясных мотивов, мы расследуем, не ввязался ли ты в какую-нибудь правительственную операцию. Вопрос, в какую и какого правительства. Ты не помнишь за собой чего-нибудь, что могло бы привлечь к тебе внимание официальных служб?

– Нет, сэр.

– Хорошо, я проверю в Вашингтоне, не работает ли в твоем районе еще какая-нибудь служба и нет ли здесь иностранного интереса. Так близко от Лос-Аламоса это вполне возможно. Ведь в горах до сих пор занимаются какими-то секретными штуками?

– Это место называется Горка, сэр, и они хотят, чтобы люди верили, что сейчас работы совершенно безвредны, – я засмеялся. – В прошлом году, где-то в начале июля, я ездил туда к своим друзьям, это примерно сорок миль отсюда. При въезде в город стоял большой щит: ФЕЙЕРВЕРКИ ЗАПРЕЩЕНЫ! Господи, они же придумали здесь атомную бомбу и не разрешают детишкам пустить несколько петард в День Независимости!

Однако я не услышал, чтобы он засмеялся. Конечно, у него туго с чувством юмора. А может быть, это было вовсе не смешно. Я сказал:

– Так что мне делать с этим блошиным цирком, сэр?

– Ничего, пока я не проведу расследования здесь. Дай мне их описания, но пока они ничего не предпринимают против тебя, продолжай игнорировать их.

Итак, как я сказал раньше, это были его собственные инструкции.

(обратно)

Глава 2

После моих последних стрельб в классе Б мне дали маленькую голубую ленточку. Я выиграл еще у троих новичков, которые отстрелялись на десять, одиннадцать и тринадцать очков. Был еще один парень, который участвовал в матче в первый раз и набрал семь очков, результат был лучше, чем у меня, когда я только пришел в клуб. Марк выиграл у всех в классе ААА и стал лучшим стрелком дня со впечатляющим счетом 32х40.

– Эй, твой новый Аншютц стрелял совсем неплохо, – сказал Марк. Я усмехнулся:

– Твой старичок тебя тоже не подвел. Он стрелял из Винчестера модели 52, который давно прекратили выпускать, но который оставался лучшим мелкокалиберным ружьем.

– Хватит, наигрались, – сказал Марк, вытирая свой Бадвейзер. – Сейчас я отправляюсь домой заниматься серьезными делами, мне нужно убрать сухие листья во дворе, а то жена со мной разведется. Она говорит: "Слишком много стреляешь и слишком мало помогаешь".

– Я знаю, как это бывает, – сказал я, думая о том, как было бы хорошо, если бы Джо осталась.

Микроавтобус Марка запылил по дороге. Он казался неплохим парнем, с ним было легко общаться и легко стрелять. С ним не надо было беспокоиться, что он по небрежности направит ствол в твою сторону. И, конечно, он был отличный стрелок, но я чувствовал, что чего-то недостает. Вдруг я понял чего – триумфа. Черт, ведь парень выиграл этот чертов чемпионат! Он бы должен лететь по воздуху от радости, но именно этого и не было. Конечно, это – просто игра, и твоя жизнь не поставлена на карту.

У меня появилась странная, тревожная мысль: может быть, Марк Штейнер не особенно радовался своей победе в чемпионате потому, что раньше он стрелял по другим мишеням и в других обстоятельствах, и ставки были выше. Я стоял, вспоминая события прошлого лета. Мог ли этот парень быть не просто местным жителем, которым казался? Может, его подсадили ко мне? То, что сегодня нас поставили стрелять вместе, была, наверное, случайность, но мы достаточно часто встречались на стрельбище, казалось, тоже случайно, но было ли это так? Я вспомнил еще нескольких членов клуба, с которыми виделся почти так же часто, но, кроме того, Марк относился ко мне очень дружелюбно, он пригласил меня к себе и познакомил с семьей.

Хотя мы и не были закадычными друзьями, я понял, что мне нелегко примириться с тем, что он мог быть еще одним Приведешкой, номером пятым, который болтает со мной, чинит мое ружье и поит меня пивом, в то время как его помощнички следят за мной... Но, может, он, как истинный джентльмен, просто не выдает своих эмоций, а я от недель постоянной слежки уже стал параноиком?

Приведешка номер три снова приклеилась ко мне на обратном пути. Теперь, когда стрельбы закончились и напряжение спало, я чувствовал по отношению к ней что-то вроде благожелательности. В конце концов, я сохранил ей жизнь, по крайней мере, на настоящий момент. И ей, и одному из ее друзей.

– Я все еще не нашел ни одну правительственную организацию, которая бы признала, что в ней работают люди, которых ты описал, – сказал мне Мак, когда я вчера в третий или в четвертый раз пытался выяснить, что к чему. – И ни одной службы, которая бы проводила какую-нибудь операцию в районе Санта-Фе или Лос-Аламоса. Конечно, они не обязаны говорить правду и делают это весьма редко.

– Несколько лет назад похожая ситуация была в Мехико, если вы помните, сэр, – сказал я. – Я разбился в лепешку, чтобы выяснить, принадлежала ли к нам одна дамочка, с которой я постоянно сталкивался нос к носу. Но ее никто не признал, и поэтому я посчитал, что она играет за чужую команду, и пристрелил ее, когда она начала размахивать пистолетом. Оказалось, что она работала на какую-то шишку в Вашингтоне, который скрывал, кто она такая, из-за дурацкой секретности. В наказание за ее смерть он хотел, чтобы с меня живого содрали кожу и поджарили на медленном огне.

– Да, я помню, – сказал Мак. – Я ясно дал понять, что если никто не возьмет на себя ответственность за этих людей, то мы будем вольны делать с ними, что нам заблагорассудится, и потом не будем выслушивать никаких претензий... О, Эрик!

– Да, сэр.

– Слово "Ляпис" тебе ни о чем не говорит?

Я сказал:

– По-моему, ляпис-лазурь – это полудрагоценный камень, синего оттенка, если я ничего не путаю. Такие камни иногда находят в Колорадо. Древние получали из него ультрамариновый пигмент.

– Очень хорошо, Эрик, – сказал Мак тоном учителя, который хочет подбодрить отстающего ученика. – На самом деле основные месторождения ляписа находятся в Афганистане и Чили. Однако я сомневаюсь, что человек, который использовал это слово, говорил о драгоценностях.

Он явно хотел меня помучить.

– Может быть, это мужское или женское имя, или город? – предположил я. – Я, правда, никогда не слышал о таком городе в Колорадо, но многие заброшенные городки уже не найдешь на карте, и, если вы хотите, я могу справиться в местном архиве, сэр.

– Боюсь, это будет просто перевод времени. И я сомневаюсь, что это относится к какой-нибудь заброшенной шахте. Это слово может быть кодовым именем какой-нибудь женщины или мужчины, и, возможно, это имя одного из тех, кто за тобой следит, но более вероятно, что оно относится к какой-нибудь секретной организации или операции и, скорее всего, так оно и есть.

– Операция "Ляпис"?

– Может быть. – Он помолчал.

– Я слушаю, – сказал я.

– Эрик!

– Да, сэр.

– Мне кажется, есть способ найти, кто отвечает за тех, кто за тобой следит. Я думал об этом инциденте в Мехико. Это один из возможных вариантов.

Я не скажу вам, сколько лет я на него работаю, но иногда ему удается меня удивить.

Я сказал:

– Вы имеете в виду, что из-за того, что я пристрелил одного из них, кто-то в Вашингтоне с ума сходит от злости потому, что потерян ценный агент, и требует от вас мою голову?

– Совершенно точно. Это тебе не нравится? Под старость он стал просто кровожадным. Хотя он и раньше не отличался особенным гуманизмом. Я мягко возразил:

– По-моему, это слишком поспешный вывод, сэр. Давайте подождем немного, может быть, выяснится, кто же они все-таки такие. Тем более, мы не знаем, откуда они получают приказы – из Вашингтона или из Москвы. Или из Пекина, если хотите. Или из Гаваны, или из Багдада.

Мак сказал:

– В этом-то все и дело. Если слежку приказано вести из Вашингтона, где они потеряли одного агента, то человек, который отвечает за слежку, будет вынужден открыться и связаться со мной как можно быстрее, до того, как я прикажу тебе перестрелять их всех и пошлю тебе столько людей, сколько для этого потребуется. Я думаю, они прекрасно знают, что я не терплю, если мои люди чувствуют себя дискомфортно хоть на службе, хоть в отпуске. Если их никто официально не признает, то Вашингтон как источник опасности отпадает, а это уже шаг вперед. Я уверен, ты все устроишь так, что местные власти примут это как самооборону, и я им об этом намекну. А если хочешь, устрой им несчастный случай.

Теперь я понял его. Они задели его профессиональные чувства. Он узнал, что кто-то в Вашингтоне проводит здесь большую операцию. Он также узнал, что один из его людей находится под наблюдением, но ни у кого не хватает мужества признаться, что происходит, о'кей. По крайней мере, мы их предупредили.

Я сказал:

– У меня такое чувство, что мы ошиблись, сэр. – Я старался подать все как можно более дипломатично.

– Что ты имеешь в виду?

– Во всей этой слежке есть что-то ребяческое, и не удивительно, что в столице их никто не признал. Я попросил бы вас дать мне еще времени, сэр. Они ведь пока думают, что я слепой и глухой. Дайте мне шанс разобраться, что к чему, без кучи трупов.

Он молчал в трубку. Потом заговорил, в голосе чувствовалось нетерпение:

– Очень хорошо, но смотри, будь начеку. Судя по отчетам, ты еще не в лучшей форме ни физически, ни морально, чтобы ввязываться в какие-то серьезные ситуации.

Таким образом он пытался сказать мне, что он только и ждал этой просьбы потому, что это значило, что я полностью поправился.

Я завернул за последний поворот и увидел, что возле моего дома, как всегда перекрывая мне въезд в ворота, стоит чей-то дорогой мерседес, несмотря на все мои таблички с просьбой не загораживать въезд. Я вышел из машины и направился к нему с твердым намерением послать водителя ко всем чертям. С водительского сиденья навстречу мне поднялась женщина.

Я не сразу узнал ее. Она не очень изменилась, хотя прошло все-таки пять лет. Но, наконец, я улыбнулся и бросился к ней.

– Мадлен! Черт, сколько времени! Как я рад тебя видеть!

В ответ она даже не улыбнулась.

– Что ты со мной делаешь, Мэтт? – спросила она, когда я подошел. – Что, ради Бога, ты пытаешься со мной сделать?

(обратно)

Глава 3

Светило еще яркое осеннее солнце, было жарко, и я вспомнил, что оставил Хэппи в закрытой машине с выключенным двигателем, а значит, и кондиционером.

Я сказал:

– Одну минуту, я выпущу собаку.

– Мэтт...

– Потерпи, это не место для разговоров. Закрой машину и уйди с улицы, потому что этот поворот все обычно проходят, как бешеные.

Мы вошли в дом.

– Я долго тебя ждала, – сказала она.

– Понятно. Тогда тебе прямо по коридору, первый поворот налево. Полотенце для гостей на верхней полке. Солнце уже почти зашло. А вы как считаете, мэм? Насколько я припоминаю, вы пьете виски.

– У вас чудесная память, сэр.

Мадлен отпила из стакана, не отрывая от меня глаз.

– Мэтт...

– Мадлен?

– Почему ты меня преследуешь? Мы долго ходили вокруг да около, но она все-таки сказала, зачем пришла. Секунду я разглядывал ее.

– Как ты думаешь, скольких людей я послал, чтобы за тобой следить?

Она возмущенно глянула на меня, но ответила.

– Я насчитала четверых, мог бы прислать и побольше. Похоже, она по-настоящему рассердилась.

– Черт побери, я думала, все уже кончилось пять лет назад, когда меня выпустили, и я опять получила полное гражданство. Я уже не говорю о своей карьере или о тех годах, которые я провела в этой грязной федеральной тюрьме, но, черт побери, все было кончено, по крайней мере, я так думала. А потом, совсем недавно, я опять заметила, что какие-то придурки следят за мной, как раньше. Я как будто сразу вернулась в то ужасное время. Что тебе нужно от меня, Мэтт?

– Когда ты в первый раз заметила, что за тобой следят?

Она снова полоснула меня взглядом, но опять ответила на вопрос:

– Наверное, три или четыре недели назад. Даже не все из них мужчины. Они таскаются за мной уже давно. Денвер большой город, и только недавно я поняла, что слишком часто встречаюсь с одними и теми же людьми и вижу те же самые машины. Наверное, после пяти лет я начала забывать уроки, которым меня учили в вашей вонючей шпионской школе.

– Почему ты думаешь, что эти люди подчиняются мне?

Мадлен как будто не слышала вопроса, она глубоко вздохнула и снова напустилась на меня:

– У тебя что, вообще нет воображения, или ты не понимаешь, что чувствует человек, за которым постоянно следят? Но к черту мои чувства, разве ты не понимаешь, что, когда все мои досье вычищены, я не могу себе позволить быть под слежкой? В адвокатской конторе, где я сейчас работаю, ко мне очень хорошо относятся, но если они узнают, что кто-то висит у меня на хвосте... Это разрушит все, чего я добилась с тех пор, как переехала в Денвер. Никакая солидная фирма не может себе позволить нанять женщину, неважно виновна она или нет, если за ней таскается куча федеральных агентов.

– Мадлен, почему ты думаешь, что это федеральные агенты?

Она ответила не сразу, я потянулся и взял у нее с колен черную дамскую сумочку. Я уже заметил, что сумочка тяжелее, чем ей следовало бы быть. Заглянув внутрь, я увидел маленький револьвер тридцать восьмого калибра с четырехдюймовым стволом. Я закрыл сумочку и отдал ей.

Она запальчиво сказала:

– Все законно. Меня полностью восстановили в правах, включая право носить оружие. Я повторил свой вопрос:

– Почему ты думаешь, что это федеральные агенты, Мадлен? И откуда ты знаешь, что это я их послал?

– Раз они за мной ходят, значит, наверняка федеральные, – она усмехнулась. – Один из них сам мне сказал, Мэтт. Конечно, не по своей воле, но, в конце концов, она повела себя, как хорошая девочка, и все мне рассказала.

Я внимательно смотрел ей в лицо и видел, что она пытается подавить гнев.

Понятно. Чем люди старше, тем жестче. Она прерывисто вздохнула:

– Налей мне еще, черт тебя возьми! Я взял ее стакан, наполнил и отдал ей. Она выпила и некоторое время сидела, глядя в стакан.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу.

– Мэтт, иди к черту.

– Пойдем, – я встал и взял ее за руку, чтобы помочь ей подняться с кресла. – Мы идем на задний двор через спальню.

Она начала было протестовать, но потом успокоилась, мы вышли из гостиной и мимо большой кровати пошли к стеклянным дверям, которые открывались во дворик позади дома. Хэппи, который проводил все свое время у ворот, – наверное, ему нравилось слушать, как по улице ездят машины, – прибежал встретить нас, как будто мы не виделись неделю. Вдоль забора у меня росли несколько розовых кустов. Мадлен шла за мной, стараясь не порвать чулки о ветки.

– Здесь, наверное, очень красиво, когда они цветут, – сказала она. – Я не знала, что ты садовник.

– Мне это досталось вместе с домом. Жалко было уничтожить кусты, старушка столько времени потратила на них... поэтому раз в неделю ко мне приходит садовник... о'кей. Видишь эту дырочку в заборе возле ворот? Посмотри в нее, а я скажу, что ты видишь.

– Ерунда какая-то, – сказала Мадлен, продираясь через кусты к дырке в заборе. – Ты мог бы мне просто сказать. – Но она поднялась на цыпочки и заглянула в дырку.

Я начал вещать тоном экскурсовода:

– Теперь вы смотрите на типичную улицу города Санта-Фе, мэм, с типичными домами, без тротуаров, без клумб и лужаек, и перед собой вы видите несколько припаркованных машин. Сейчас перед вами серая Хонда, припаркованная у следующих ворот на этой стороне. Вы видите ее сзади. Через дорогу стоит голубой Ауди, по крайней мере, они там были, когда мы зашли. А немного выше по улице, возможно, даже на другой стороне, но обязательно так, что из него прекрасно видны мои ворота, стоит старый коричневый "вольво", фургон. За рулем сидит темноволосая женщина. Я прав?

Мадлен помедлила.

– А, вот там? Да, ты прав. Я, правда, не уверена, что это женщина, но, по крайней мере, что-то очень знакомое.

– Они очень дисциплинированны, – сказал я. – Смена через каждые шесть часов. Девице до конца осталось несколько минут. Ровно в полдень ее сменит худой молодой парень в поношенных джинсах и с большой черной бородой. Он приедет на белом микроавтобусе-шевроле. Я засек его первым, поэтому называю его Приведешка номер один, дамочка это Приведешка номер три. В шесть часов вечера первого сменит четвертый, джентльмен южноамериканского типа, в галстуке или без галстука, в зависимости от настроения, который станет на вахту на маленьком красном спортивном Понтиаке. В полночь высокий белобрысый тип в ботинках, джинсах и ковбойской шляпе приедет на голубом пикапе форд, полноприводном, с кучей прожекторов на кабине, Приведешка номер два. По крайней мере, эти костюмы и эти колеса были у них вчера. Но иногда, чтоб замаскироваться, они меняются. Что теперь происходит?

Внезапно она подалась к забору.

– Фургон уезжает, но никакого... о, нет, вот подъезжает микроавтобус. Он паркуется ближе. Как ты и говорил, борода, как у Фиделя Кастро, – она вздохнула и повернулась ко мне. – Что ты хочешь этим сказать, Мэтт?

– Не следишь за модой, крошка. Сейчас все носят вторую тень, последний писк. Она резко сказала:

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что за тобой тоже следят? Ты думаешь, что я поверю этой ерунде? То, что ты знаешь их график по минутам, значит то, что они твои телохранители, защищают тебя от людей, над которыми ты издеваешься, как надо мной... О, черт!

Во время этой тирады она порвала чулок, слишком близко подойдя к розовому кусту.

Я сказал:

– Мадлен, прекрати играть.

Она некоторое время смотрела на меня, потом наклонилась, намочила палец слюной и прижала его к дырке на чулке. Я никогда не мог понять, зачем они это делают, неужели они думают, что слюна чудесным образом починит им порванный чулок? Она выпрямилась и посмотрела мне прямо в лицо. Поскольку она ничего не говорила, я продолжал:

– Крошка, это я, Мэтт. Не надо на меня так смотреть, я на твоей стороне.

Она жестко сказала:

– Перед моим судом тоже были люди, которые заявляли, что они на моей стороне, прекрасные, дружелюбные люди. Именно им я должна быть благодарна за то, что меня посадили. И теперь, скажем так, я не совсем доверяю тем, кто заявляет, что он на моей стороне. – Она глубоко вздохнула.

– Та девушка сказала, что они следят за мной по твоему указу.

Это было странно слышать, но сейчас было не время спорить. Я усмехнулся:

– Это просто значит, что ты недостаточно сильно била ее или недостаточно долго. Было бы интересно послушать, что она еще придумает. Неважно, кто что говорит, ты же не веришь на самом деле, что я послал кучу шпиков наблюдать за тобой и ничего тебе не сказал, правда, Мадлен?

Некоторое время мы молча смотрели друг другу в лицо. Я уже забыл, какой хорошенькой она была. Она отвела взгляд и облизала губы.

– Я должна быть уверена. Человек, которого я знала пять лет назад, был на моей стороне, но ты мог измениться.

– Обижаешь. Пойдем внутрь. Нет, не ты, меховая шуба, ты сиди здесь и делай вид, что ты свирепая сторожевая собака.

Я закрыл за нами стеклянные двери. Мадлен быстро причесалась и отдышалась, как будто она пробежала двадцать миль кросса. Мы помолчали. Она сказала, не глядя на меня:

– Ты так и не приехал, Мэтт.

Она облизала губы.

– Я думала, может быть, когда ты узнал, что я развелась...

Я откашлялся.

– Ты сама подцепила другого парня, помнишь? А я должен гоняться за дамочками, которые сами не знают, чего хотят. Если я был тебе нужен, то тебе достаточно было поднять трубку, ты сама знаешь.

Я думал, она будет оправдываться, но она глубоко вздохнула и сердито спросила:

– Ты так и собираешься тут торчать? Если ты такой толстокожий, что не понимаешь, что нужно пройти эти два метра до меня, то после того, как я проехала четыреста миль, чтобы тебя найти, эти два метра я тоже пройду.

Что она и сделала.

(обратно)

Глава 4

Мы провалялись в постели довольно долго, болтая о разной чепухе. Я сказал:

– Очень приятно делить постель с хорошенькой девушкой, тем более без трусиков, пить виски и говорить о любви, но вряд ли ты приехала за этим и вряд ли это поможет нам лучше разобраться в том, что происходит.

Я прислушался. Что-то происходило снаружи. Хэппи лаял, но не так, как обычно. Лабрадоры вообще редко лают, а он был слишком спокоен, даже для лабрадора. Он никогда не облаивал почтальона или полицейского, как остальные собаки. Но сейчас он лаял отрывисто, как будто чувствовал какую-то опасность. Потом раздался выстрел, наступила тишина. Я почувствовал приступ страха.

– Господи, какая-то сволочь застрелила мою собаку.

Я пинком распахнул дверь и нырнул в розовые кусты, желая старушке, у которой я купил дом и которая их посадила, всего, что можно в этом случае пожелать. В меня никто не выстрелил. Я продрался через кусты весь исцарапанный, готовый стрелять в любого, и пока живой. Хэппи стоял над чем-то возле ворот, виляя своим толстым желтым хвостом. По крайней мере, он был жив.

Я увидел, что нарушитель спокойствия была женщина, и Хэппи облизывал ее лицо. Похоже, ей это не очень нравилось. Услышав, что я подошел, она попыталась встать, и я увидел, что она невероятно бледна, а глаза расширенны от страха.

– Уберите его, – прошептала она. – Пожалуйста, уберите его.

Я увидел, что она поднимает маленький автоматический пистолет. Может быть, из-за страха она забыла, что он до сих пор у нее в руке, но дуло было направлено в мою сторону, а пистолет есть пистолет, и смерть от несчастного случая ничуть не лучше любой другой.

Ногой я выбил пистолет, а прикладом ружья ударил ее по голове. Ружье не выстрелило, я услышал только глухой звук удара приклада о череп женщины.

(обратно)

Глава 5

Я подобрал пистолет, проверил и увидел, что в семизарядной обойме не хватает двух патронов. Один выстрел я слышал, а второй патрон был в патроннике. Это был маленький испанский автоматический пистолет, который называется Лама, – точнее, полуавтоматический, если вам это интересно.

Я повернулся, чтобы осмотреть Хэппи. Он прыгал рядом и выглядел вполне счастливо. Наверняка он был уверен, что началась охота, но только не знал, куда бежать.

– Прекрати играть со своей чертовой собакой, эта женщина серьезно ранена.

Я похлопал Хэппи и оглянулся. Мадлен сидела на корточках возле незнакомки. На ней была только моя старая рубашка и туфли на высоком каблуке.

– Вовсе незачем было бить ее так сильно.

Я изумленно посмотрел на нее.

– Эта дамочка размахивала пистолетом, крошка. Если она еще дышит, то ей просто повезло. Она бы должна быть уже мертва.

Мадлен хотела что-то возразить, но потом отбросила назад волосы и рассмеялась.

– Извини, Мэтт. Я слишком долго жила с респектабельными людьми, где насилия не существует, а о смерти никто не думает, и если у тебя проблемы, то ты просто вызываешь полицейского, и он приходит вовремя и решает их за тебя.

Она посмотрела на лежащую женщину.

– Так что нам с ней делать, перерезать ей горло? Что-то тыкалось мне в ногу. Я сказал:

– Хэппи, перестань, я не могу сейчас с тобой играть.

– Он хочет дать тебе что-то, – сказала Мадлен. – Похоже на сумочку.

Я взял сумочку и открыл ее. Внутри был маленький бумажник, из хорошей кожи, несколько кредитных карточек и водительские права на имя Руфь Стефани Штейнер, 22 Батервуд Роуд, Санта-Фе, Нью-Мехико 87501.

Секунду это имя мне ничего не говорило. Я отдал вещи Мадлен, которая хотела посмотреть, и присел возле женщины, которая все еще была без сознания, стараясь повернуть ее так, чтобы увидеть лицо. Бледное и измазанное пылью лицо показалось мне незнакомым.

– Посмотри за ней, мне нужно позвонить, – сказал я.

– Ты знаешь, кто она, – это был не вопрос, а утверждение.

– Да, – сказал я. – Я расскажу тебе позже. Хотя я звонил по этому номеру несколько раз за последние месяцы, я его не помнил и нигде не записал, мне пришлось перерыть весь справочник. Трубку подняли сразу, ответил детский голос. Я попросил девочку позвать отца.

– Папсик, это тебя.

Я услышал, как кто-то спускается по лестнице и мужской голос говорит:

– Мама не любит, когда ты называешь меня папсиком. Уважай отца хоть немного, будь любезна.

– Да, папа.

Потом тот же голос сказал в трубку:

– Штейнер слушает.

Я сказал:

– Марк, это Мэтт. У меня тут кое-какие твои вещи. Пистолет Лама, маленький, тридцать восьмого калибра, без одного патрона. Как ты понимаешь, он пришел не сам. Я думаю, она стреляла в Хэппи, но промахнулась.

– О, черт! – потом Марк сказал:

– Руфь панически боится собак еще с тех пор, как они травили ее собаками, когда она убегала из... неважно. Я не знал, что она ушла, я думал, она спит. С ней все в порядке?

– Нет, мне пришлось стукнуть ее довольно сильно, чтобы разоружить. Хочешь я позвоню и вызову "скорую"?

– Черт возьми, амиго, не надо было!..

Я взъелся.

– Амиго, только потому, что я добрый, я не разрядил ей в голову твой пистолет. Во-первых, я спас ей жизнь. Я делаю тебе еще одно одолжение и звоню тебе, а не в полицию. Не будь неблагодарным. Так вызывать "скорую"?

Он помолчал и спросил:

– Что сказали в полиции?

– Я не звонил им. Я не думаю, что кто-нибудь сообщил о выстреле. Девятимиллиметровый патрон хлопает негромко, а соседские дети постоянно что-нибудь взрывают здесь.

Марк Штейнер откашлялся в трубку.

– Пожалуйста, не звоня никому, я сам обо всем позабочусь. Какой у тебя адрес? – я вспомнил, что был у него дома, но он никогда не приходил ко мне. Когда я сказал ему, куда ехать, Марк сказал:

– Жди меня, я сейчас буду... Мэтт.

– Да.

– Мне нужно связаться кое с кем. Может быть, они появятся раньше, чем я. Впусти их. Они позаботятся о ней. Я сказал:

– В последнее время тут происходят интересные вещи. Дай им какой-нибудь пароль, чтобы я знал, что они от тебя.

– Ладно. Пароль будет... "Ляпис". Он произносил это слово точно так же, как Мак. Надеюсь, что я ничем себя не выдал, когда сказал:

– "Ляпис" вполне подходит.

– Я выйду сразу же, как только позвоню. Спасибо.

– Я потом тебе скажу, есть за что или нет.

Я срочно позвонил в Вашингтон и оставил сообщение, что здесь становится весьма интересно и что я сообщу все в подробностях через час. А если нет, то пусть они начинают расследование. Потом я снова вернулся во двор. Мадлен сидела на ящике с мусором. Одной рукой она почесывала Хэппи за ухом, а другой держала свой револьвер.

– Как она?

Мадлен пожала плечами:

– Еще дышит. Может, занести ее внутрь?

– По-моему, человека в таком состоянии нельзя трогать без необходимости. Сейчас тепло и дождь пока не собирается. За ней скоро придут. Ты хотела знать, кто она такая, так вот, она – жена парня, которого зовут Марк Штейнер. Мы с ним ездим в стрелковый клуб. Не спрашивай у меня, что она здесь делает, я не знаю. А ты бы лучше накинула что-нибудь перед тем, как придет эта компания.

– Достань мой чемодан из мерседеса – там мои вещи. Ключи в моей сумочке, где-то в твоем любовном гнездышке.

– Могла бы сказать, что вещи в машине, до того, как я закрыл ворота.

Пока Мадлен одевалась, я накрыл Руфь Штейнер одеялом и, присев рядом с ней, поднял ей веки. Зрачки были нормального размера, это значило, что мозг не поврежден. Было видно, что возле левого уха набухает огромная гематома. Она начала дышать по-другому, а это значило, что она скоро начнет приходить в себя.

Я сказал:

– Все в порядке, миссис Штейнер, Марк сейчас придет.

Она болезненно повернула ко мне голову:

– Что случилось? О, уберите его. – Она со страхом смотрела куда-то мимо меня. Я сказал:

– Он вполне кроткий пес и не укусил никого ни разу в жизни, но если он вас беспокоит, я заведу его в дом. Пойдем, Хэппи.

Я поднялся и повел его в дом. Когда я вернулся, Руфь Штейнер сидела, прижимая обе руки к голове, и раскачивалась из стороны в сторону.

– Кроткий! Вы бы его видели, он тянулся к моему горлу. Если бы я не всунула сумочку ему между зубов, он бы меня загрыз!

Я засмеялся.

– Мэм, у вас был пистолет в одной руке и что-то новое и интересное в другой, правда? Хэппи подумал, что вы собираетесь выстрелить и бросить это что-то, чтобы он принес это обратно, как я учил его. Я стреляю холостыми и бросаю специальный мешок, но откуда же он знал, в чем разница. Вы выстрелили и ничего не бросили, поэтому он потерял терпение и прыгнул за тем, чем, как он думал, вы его дразнили. Ему вовсе неинтересно ваше горло, все, что ему было нужно, – это ваша сумочка. И на будущее, миссис Штейнер, если вы еще раз попытаетесь стрелять в мою собаку, то я попробую на вас другой конец моего ружья.

Она резко сказала:

– Теперь понятно! Для вас собака ценнее человеческого существа, учитывая то, как вы и ваши дружки обращаетесь с людьми!

Секунду я смотрел на нее.

– Какие дружки?

– Сами знаете какие! Один из них и сейчас сидит напротив вашего дома. Будьте вы прокляты, прокляты, все прокляты! Почему вы не оставите нас в покое? Вы заставляли жить нас в грязной пустыне, где ветер никогда не перестает дуть и вечно приходилось жевать песок. Но теперь я начинаю жалеть, что мы переехали в этот грязный, примитивный городишко!

Я сказал:

– Вы неправильно меня поняли, миссис Штейнер. Я не знаю, где вы жили раньше и почему вам пришлось оттуда уехать. А если кто-то из моих друзей припарковал машину возле вашего дома, то они мне об этом не рассказывали.

Она сердито рассмеялась.

– Это вы так говорите. Разве вы не знаете, что Марк просто обманулся в вас, когда вы завязали с ним знакомство в стрелковом клубе прошлым летом, а потом так беспомощно вели себя со своим ружьем, что он просто не мог не пригласить вас к себе домой и не починить его. Вы – плохой актер, и когда Марк понял, что за нами следят, стало очевидно, что это вы все организовали. Почему вы смеетесь?

– Не обращайте внимания, – сказал я. Конечно, я смеялся потому, что подозрение Марка Штейнера по отношению ко мне было то же, что я чувствовал по отношению к нему. К тому же, тут еще появилась Мадлен с ее подозрениями, и если Приведешки, кто бы они не были, пытались натравить нас друг на друга, то они в этом прекрасно преуспели. Я услышал, как возле ворот остановилась машина, взял маленький Лама и вышел во двор. Кем бы ни был Марк Штейнер, он не будет держать у себя дома плохой пистолет. Кто-то попытался открыть ворота, а потом начал стучать. Я подошел и перед тем, как открыть, спросил:

– Пароль?

Нетерпеливый мужской голос ответил:

– "Ляпис", черт бы тебя побрал! Открывай.

(обратно)

Глава 6

Первый, кто вошел, был одет в дорогие, специально вытертые джинсы, в короткую куртку из того же материала и темно-синий гольф. Я подумал, что это всего лишь маскировка, потому что через одежду проглядывал человек, который носит только костюмы-тройки. Джинсы были тщательно выглажены – никто из тех, кто живет на Западе, никогда не прикоснется к джинсам утюгом. Его выдавало все – и белые, ровные, отлично вычищенные зубы, и аккуратно подстриженные и уложенные светлые волосы, и сияющее, как будто только что выбритое, лицо.

Пистолет у гостя был в кобуре под правой рукой, наверняка девятимиллиметровый автоматический парабеллум.

– Где она? – сквозь зубы процедил он.

– Вон там, – сказал я, показав головой на женщину, которая сидела на земле и наблюдала. Это был смазливый парень, типичный американский мальчик из колледжа, который неплохо устроился в какой-нибудь государственной конторе. Не знаю почему, но с первых же секунд, как я его увидел, я понял, что он работает на Вашингтон. Как говорят, рыбак рыбака видит издалека.

– Штейнер сказал тебя зовут Хелм?

– Правильно. А вы кто?

Он помахал у меня перед носом каким-то удостоверением, но так быстро, что я не успел прочитать, что было выгравировано внутри на фоне золотого щита.

– Правительство США, – сказал он. – Нам сообщили, что это срочный случай, что женщина тяжело ранена, без сознания и что требуется госпитализация. На нее это не похоже. Если это какая-нибудь глупая шутка... Проверь ее, Майк.

Второй был ниже ростом, и его черные волосы были немного длиннее. На нем был спортивный костюм, но небольшая выпуклость под рукой говорила о том, что пистолет он носил там же, возможно, такого же калибра и марки. Он подошел к жене Штейнера и аккуратно осмотрел голову. Его напарник сказал мне:

– Дай пистолет.

Я посмотрел на холеную руку, которую он протянул за оружием. Не было никакой причины не отдать ему пистолет Руфи Штейнер, и в то же время, чего ради я должен был отдавать? В розницу пушка стоит где-то триста баксов. Он ошибся, думая, что пистолет мой, но в любом случае, это было не его оружие. Чего ради я должен дарить ему или кому-нибудь другому из правительства США три сотни баксов и не ждать за это никакой благодарности? Я сказал:

– Смелое заявление. У меня пистолет в руке, а твой в кобуре под мышкой. Как ты собираешься проводить конфискацию?

Он уставился на меня, шокированный моей наглостью. Как представитель правительства США он, конечно, не ожидал отказа.

Я продолжал:

– Вы пришли за женщиной, мистер, забирайте ее и выметайтесь!

– Послушай, ты! – Он замолчал, глядя мне за спину. Я услышал голос Мадлен:

– Мэтт, у нас гости?

Я ответил, не поворачивая головы:

– Федералес, мэм. По идее, они пришли за миссис Штейнер, но этот парень, похоже, готов спереть все, что плохо лежит. Сейчас он хочет пистолет, но наверняка ему понравится и мебель, а потом прощай и газовая печка, и раковина, и холодильник, и телевизор. Его зовут Эль Омбре Син Номбре[131], поскольку он очень скромный и как его зовут, не сказал, если у него вообще есть имя. Второй – более самостоятельный, его зовут Майк. Посмотри, пожалуйста, не нужно ему помочь?

Мадлен подошла к Майку и миссис Штейнер. Он прокашлялся, что значило, что она произвела на него впечатление, и сказал:

– Если вы поможете мне, мы доведем ее до машины, мисс...

Мадлен вытащила руку из сумочки, но было ясно, что там есть что-то тяжелое.

– Рустин, – сказала Мадлен. – Мадлен Рустин. А вы доктор?

– Мигель Ортиц, к вашим услугам, мисс Рустин. Нет, я не врач. Я, как они говорят, делаю мелкий ремонт, пока не вызовут настоящего врача.

– Как она?

– Сейчас трудно сказать, но она не потеряла много крови, так что беспокоиться не о чем. Я бы прописал ей постель, рентген, чтобы узнать, нет ли перелома черепа, и как можно больше спать. Давайте поднимем ее.

Пока они трое медленно и неуклюже шли к машине, я спросил парня, который все еще стоял передо мной:

– Что дальше, мистер Большая Шишка?

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом, который он наверняка отрабатывал перед зеркалом.

– Ты это все уже забыл. Ты уже забыл пароль, который мы использовали. Это понятно?

– Это понятно, – сказал я. – И этого не будет. Только потому, что у тебя красивое удостоверение, которое я толком не прочитал. Ты возьмешь то, за чем пришел, а я забуду то, что мне захочется. Пока.

Он начал было что-то говорить, передумал, отвернулся и вышел, даже не извинившись перед Мадлен, с которой он столкнулся в воротах.

Через некоторое время мы услышали противный писк моего электронного дверного звонка. Жаль, что сейчас никто не вешает у своих дверей простых колокольчиков. Я сказал:

– На этот раз это должен быть Марк Штейнер. Может, он знает про Приведешек больше, чем мы.

Звонок снова нетерпеливо заверещал. Я засунул маленький испанский пистолет себе за пояс и вышел.

– Мэтт, впусти меня. Если нужен пароль, то вот – "Ляпис", хотя я за это буду гореть в аду.

Конечно, это был голос Марка Штейнера. Я отодвинул засов и отошел в сторону, пропуская его в калитку. Он вошел, оглянулся и, видя, что я стою спиной к забору с пистолетом в руке, криво улыбнулся.

– Я узнаю пистолет, – сказал он.

– Я его спас, – сказал я. – Один из этих молодчиков, которых ты прислал, хотел его присвоить. Насколько я знаю этих типов, ты бы больше его никогда не увидел. Вот, держи.

Он взял пистолет, проверил патронник и предохранитель, как это делает человек, который умеет обращаться с оружием.

– Интересно, почему пистолет назвали по имени вьючного животного в Южной Америке? – сказал он. Я не знал, что она его взяла, но только из этого она умеет стрелять более-менее прилично после того, как я немного подучил ее. Но ты не спросил, что с ней.

Я раздельно сказал:

– Меня не очень интересует здоровье тех, кто врывается в мою частную собственность с оружием в руках и желанием кого-нибудь прикончить.

Некоторое время мы смотрели друг другу в лицо. Потом он посмотрел на пистолет в своей руке и улыбнулся.

– Мэтт, ты – полный дурак, если разговариваешь со мной в таком тоне после того, как отдал мне пистолет.

Я покачал головой.

– Если бы у тебя не было оружия, я бы с тобой так не разговаривал. Мы ведь знаем, что негоже обижать друг друга словами, когда можно просто выстрелить. К тому же тебя хорошо видно от угла дома... Мисс Рустин, позвольте представить вам мистера Штейнера и наоборот.

Он оглянулся и рассмеялся, когда увидел, что Мадлен вышла из-за угла, держа в руке свой маленький револьвер. Штейнер проверил свой пистолет еще раз, расстегнул нижнюю пуговицу на рубашке, засунул пистолет за пояс, застегнулся и пошел знакомиться с дамой. Мадлен подала ему руку, прищуриваясь, как будто пыталась его узнать.

– Глупо звучит, но, может быть, мы встречались раньше?

Марк склонился над ее рукой.

– Если бы я не был счастливо женат, мисс Рустин, я бы обязательно придумал способ познакомиться с вами в более спокойной обстановке, но, я боюсь, не сегодня.

– Я была уверена... Не обращайте внимания. Как ваша жена?

Я пошел закрыть калитку. Когда я вернулся, Марк говорил:

– Сильное кровоизлияние, но перелома нет. Несколько дней она полежит в постели. Я спросил:

– Марк, ты завтракал?

Нет. Я как раз готовил кое-что для девочек, когда ты позвонил. Руфь лежала в своей комнате с головной болью. По крайней мере, я думал, что она там. Мадлен сказала:

– Я приготовлю что-нибудь. Что бы вы хотели, мистер Штейнер? Есть кофе, но, мне кажется, я видела пиво в холодильнике.

– Пиво, пожалуйста.

Когда она ушла на кухню, Марк посмотрел на меня.

– Приятная женщина. Но пистолет она держит так, как будто видит его не в первый раз.

– Не обращай на нее внимания. Давай поговорим о тебе.

– Мне нечего тебе сказать.

– Ерунда, – сказал я. – Ты имеешь в виду, что ты много мог бы мне рассказать, но тебе нельзя.

– Думай, как хочешь. – Он оглянулся, потому что вошла Мадлен с тарелкой и бутылкой в руке.

– Вам нужен стакан? – спросила она.

– Нет, спасибо, мисс Рустин.

– Называйте меня Мадлен. А как ты, Мэтт, хочешь еще кофе?

– Отличный сервис, – сказал я и посмотрел на Марка Штейнера. – Если ты мне ничего не можешь рассказать, зачем ты здесь сидишь?

– Официально я здесь передать тебе, что никто тебе ничего не скажет, и чтобы ты даже не пытался вынюхивать это сам.

– А не официально?

– Я здесь, чтобы дать тебе в нос за то, что ты стукнул мою жену.

– И как твои дружки собираются не дать мне вынюхивать, если мне это нравится?

– Они выяснили, ко всеобщему удивлению, что ты тоже работаешь на дядю Сэма, правда, в каком-то странном качестве. Так вот они скажут своему шефу в Вашингтоне, чтобы он сказал твоему шефу в Вашингтоне, чтобы ты не совал нос не в свое дело. По-моему, мистеру Дэнису Мортону ты не очень понравился. Что ты сделал, что он такой сердитый на тебя?

Секунду я смотрел на него.

– Раз вы все там такие засекреченные, ты, конечно, не собираешься говорить мне, что означает этот чертов "Ляпис", почему мой шеф, который неплохо умеет отгадывать загадки, в Вашингтоне ничего не выяснил, и почему Мортон разозлился, когда ты использовал это слово, как пароль.

Он начал было говорить, что он не собирается ничего мне рассказывать, но потом он взял себя в руки и, прищурившись, посмотрел на меня. Потом он сказал:

– Под волосами твоего шрама не видно, но вот в начале лета... Я бы сказал, что ты получил его совсем недавно. И хотя ты высокий парень, ты вряд ли просто стукнулся головой о низкий дверной косяк. Так вот, что ты делаешь для правительства США, амиго, что тебе приходится ловить пули головой?

Наверное, мне нужно было сказать, что раз он не хочет отвечать на мой вопрос, пусть не ждет ответа на свой, но это препирательство было бы только потерей времени. К тому же, он знал что-то, что я тоже должен был знать.

– Это называется контрподдержка, – сказал я. – Другими словами, если какой-то отдел секретных служб, скажем, банда Дэниса Мортона, начинает терять людей из-за кого-нибудь, с кем они сами не могут справиться, то они вызывают специалистов, то есть нас.

Он долго изучающе смотрел на меня.

– Так, значит, ты убивал людей?

Я кивнул и вспомнил, что я думал о нем на стрельбище.

– А ты разве нет?

Он замотал головой.

– Стрельба – это для меня спорт. Конечно, я люблю оружие, но я никогда не направлял его на человека.

– Тебе повезло, – сказал я.

– Ты мне не веришь?

– Сегодня утром, когда ты выиграл этот чемпионат, ты слишком вяло отреагировал на победу.

Он улыбнулся.

– Мэтт, перед тем, как мне пришлось бежать из страны, я был национальным чемпионом по стрельбе из крупнокалиберного оружия. Это настоящая стрельба, с пятисот метров, когда любой ветерок может отклонить пулю далеко от цели. Так чего ради я буду хлопать в ладоши или прыгать от радости, если я выиграл стрельбы из мелкашек с сотни метров у нескольких парней, которые стреляют только по воскресеньям, и к тому же, я прошу прощения, не слишком хорошо.

Это был вполне искренний ответ. Я сказал:

– Так что, ты – не американский гражданин?

Он усмехнулся, но потом стал серьезным.

– Ты спрашивал, что такое "Ляпис".

– Да.

Он ткнул себя пальцем в грудь.

– Это – я, – сказал он. – Я – Ляпис.

(обратно)

Глава 7

Одно из кедровых поленьев взорвалось в камине с таким треском, что мы все подскочили. Я встал, подбросил в камин угольки, которые выпали на пол, и вернулся в кресло, пытаясь понять то, что услышал.

Я помнил, как мы спорили с Маком, что такое "Ляпис" – человек, организация или название операции? Похоже, я нашел ответ. "Ляпис" была операция, организованная, чтобы защитить человека, иностранца, который был женат на американке. Он жил где-то, а потом его заставили вместе с семьей сбежать из страны и поселиться здесь, в Нью-Мехико, где его жена ненавидела даже воздух.

Я видел, что Мадлен тщательно изучает Марка.

– "Ляпис"! Понятно! На латыни "ляпис" означает камень. Правильно?

Я сказал:

– Замечательно. Я всегда говорил, что классическое образование – это полезная вещь.

– А камень по-немецки – штейн. Марк Штейн. Марк Штейнер, – она ждала моих комментариев. – А по-испански камень – пьедро. Ты еще не понял?

– Нет пока, – сказал я. – Попробуй еще раз.

Я видел, что Марк слушает безо всякого выражения.

– Пьедро, Боже ж ты мой! – нетерпеливо сказала Мадлен. – Разве тебе это ничего не говорит? Маркус Пьедро. Пару лет назад о нем кричали все газеты и телевидение.

– Это для меня ничего не значит. Кто такой Маркус Пьедро?

– Так вот почему я знаю его лицо! Его фотография была на обложке его книги "Империя зла". Кому-то из Южной Америки не понравилось то, что он написал, и они назначили цену за его голову, миллион долларов. Насколько я знаю, никто не востребовал деньги.

Я взглянул на Марка. Мне никогда не приходило в голову, что он может быть писателем, но я думаю, они бывают любых форм и размеров. В конце концов, я сам когда-то печатал на машинке.

– Я всегда хотел быстро заработать миллион, – сказал я. – Но я думал, того человека звали Рушди, а книга называлась "Сатанинские Сутры" и цена, назначенная каким-то бородатым иранским дядькой, была пять миллионов. Видно, Марк какой-то завалящий писатель.

– Южноамериканцы, конечно, использовали только идею, – сказала Мадлен.

– Не обязательно, – наконец сказал Марк. – Цены за голову существовали всегда, и масса древних царей назначали награду за голову кого-нибудь, кто их раздражал, а у Грегорио Васкеса больше власти, чем у любого древнего царя, может быть, даже больше, чем у Аятоллы, единственная разница, что Хомейни имеет дело с Мохаммедом, а Васкес имеет дело с кокаином. Писателям не рекомендуется критиковать любую религию, а если вы не верите, что кокаин – это религия, возьмите интервью у каких-нибудь истинно верующих, как сделал я.

Я вздохнул.

– Кокаин! О, Боже, опять началось. Так, значит, этот типчик из федеральной службы, которого я чуть не пристрелил, просто кокаиновая ищейка?

Мадлен нахмурилась.

– Ты что, не согласен, что торговлю наркотиками надо остановить? Я засмеялся.

– Остановить?! Кто, черт возьми, может это остановить? Лично я наркотики на нюх не выношу, и, если бы эти ребята могли это остановить, я бы ни слова не сказал.

Мадлен сказала:

– Если ты такой умный, так, может, у тебя есть лучшее решение?

– Конечно, – сказал я. – Очень просто: создайте мир, в котором будет так приятно жить, что никому не будет нужна эта химия. Вот и все. Рынок наркотиков свернется, и мы все будем счастливы. Еще вопросы?

Она состроила мне рожу. Марк Штейнер прокашлялся.

– Ты вряд ли читал мою книгу, Мэтт.

Я покачал головой.

– Боюсь, я о ней до сих пор даже не слышал. Извини. А ты прячешься здесь в Санта-Фе, чтобы накропать другую книжицу, продолжение "Империи зла", наверное. Как называется – "Король Коки"?

Он жестко сказал:

– Да, я работаю над продолжением, первая книга была глубоким исследованием стран Южной Америки с упором на политические, экономические и социальные последствия торговли наркотиками, в особенности кокаином.

Нет ничего более нудного, чем когда автор объясняет свою книгу тому, кто ее не читал. Он продолжал:

– Я рассказал о преступных организациях, таких, как картель Мидельин в Колумбии, и предположил, что они не просто независимые друг от друга царства зла, но скорее всего лишь части громадной преступной империи, которая включает в себя весь континент Южной Америки и Центральную Америку. Империя управляется одним из отставников – лейтенантом Очо.

Я перебил его:

– Кто этот Очо?

Марк, казалось, удивился моему невежеству:

– Это человек из семьи Мидельин, который, конечно с помощниками, управляет большим колумбийским наркотическим картелем. Можно еще пива?

Я подождал, пока Мадлен принесла пива, и спросил:

– А как случилось, что мистер Васкес заинтересовался тобой?

– Конечно, после того, как вышла моя первая книга, – Марк глотнул пива и вытер губы тыльной стороной кисти. – Именно его ненормальная реакция на "Империю" заставила меня подумать о продолжении. Мне показалось, он просто взбесился. Честно говоря, у него были причины недолюбливать меня. Я описал кое-какие неприятные факты, но с этим уже ничего нельзя было поделать, книга была в печати, и, что бы ни случилось, она была бы издана. Ясно, что он предлагал миллион долларов за мою голову не потому, что боялся этой книги. Он боялся, что я напишу что-нибудь еще, и тогда я понял, что должен собирать материал для второй. И я собрал.

Он выпил еще пива и стал смотреть в огонь. Я встал и снова бросил в камин выпавшие угольки. Мадлен нетерпеливо сказала:

– Ну же, не молчи.

– Мэтт, название, которое ты предложил, неверное. Васкес больше не собирается заниматься только кокаином, ему мало быть просто Королем Коки, он хочет контролировать наркотики в любых формах – от марихуаны до гашиша, контролировать все значительные опиумно-морфино-героиновые операции, и не только в Южной Америке, но во всем мире, даже в Золотом треугольнике. Именно этого Васкес и не хотел видеть в книге. Того факта, что он почти готов основать мировую монополию на самые популярные наркотики. Он боялся, что всплывет и мотив для ее создания.

Мадлен удивилась:

– Это и так ясно, каждый хочет быть богатым. Марк покачал головой.

– У людей из семейства Мидельин фантастические суммы денег. Васкес стал богат еще, когда работал администратором для картеля. Нет, здесь замешаны не деньги. Его сын, молодой пилот, погиб, когда самолет был сбит агентами из отдела по борьбе с наркотиками во время перевозки очередной партии через Багамы в США. Теперь сеньор Васкес-старший обвиняет США в смерти своего сына.

Я сказал:

– Ну и что, все обвиняют США во всем.

– На самом деле, – сказал Марк, – агенты утверждали, что самолет упал не из-за их стрельбы, но теперь это уже не важно. С точки зрения Васкеса, они убили молодого человека, чье единственное преступление, если это вообще можно было назвать преступлением, было в том, что он перевозил некоторый товар для американских граждан, которые, несмотря на странное отношение своего правительства, хотят его получить и готовы платить за него, поэтому теперь он хочет уничтожить США, наводнив страну наркотиками по смехотворной цене, так что никто не сможет удержаться от соблазна.

Я прищурился.

– И что, он может это сделать?

Марк пожал плечами.

– Кто знает? Я сам задал этот вопрос в книге, но ответа я не знаю. Я знаю только, что он считает, что может, а он не стал бы себя обманывать.

Мадлен спросила:

– А кто компаньоны Васкеса? Ты же говорил, что у Васкеса есть помощники. Это люди, которые помогают ему в бизнесе?

Марк коротко рассмеялся:

– Не совсем. Они скорее его слуги, чем помощники, они называют себя Лос Компаньерос де ла Охо. Это было новое слово для меня, я спросил:

– Что такое Охо?

– Охо значит "лист", лист коки. Я же говорил тебе, что это религия. Грегорио Васкес – первосвященник. Из-за личных причин он стал заниматься и другими наркотиками, но кокаин для него не просто товар. Его слуги слушаются любого его слова, а чтобы стать Компаньеро, нужно очистить себя, пройти через сложные ритуалы, включая употребление священного наркотика.

Я сказал:

– Они следят за Мадлен и за мной уже несколько недель.

– Странно. Ты уверен?

– Одного я могу показать тебе прямо сейчас, он сидит в машине напротив дома. У тебя много друзей в Санта-Фе?

– Нет, не очень, – сказал Марк.

– Среди них есть парень, который умеет обращаться с оружием, и они знают, что он прекрасно стреляет. Если бы ты планировал какую-нибудь операцию, ты должен точно знать, кто может тебе помочь. Конечно, тебе не нужен любитель, который может из-за кустов палить из Узи или М16. Стрелять нужно один раз.

Марк удивился:

– Ты думаешь, они считают, что я нанял тебя?

– Они могут думать, что я работаю с командой Дэниса Нортона, прости Господи, и что тебя прислали сюда под мое крылышко. Если люди часто встречаются, то для них это значит, что они не просто ходят в один стрелковый клуб. Естественно, они думают, что я здесь, чтобы защищать тебя.

Мадлен сказала:

– Это объясняет, почему они следят за тобой, но при чем тут я?

Я ответил:

– Когда они проверяли меня, они, конечно, не стали искать всех, кого я знаю, достаточно было просмотреть газеты за последние четыре года. Я попал в серьезную переделку здесь в Санта-Фе. И кто был мой помощник? Дамочка, только что из тюрьмы, которая дважды спасла мне жизнь и убила при этом двух человек.

Я повернулся к Мадлен:

– Поэтому они выследили тебя в Денвере и обнаружили, к своему удивлению, высокооплачиваемого адвоката в прекрасно сшитом костюме, но, когда они стали слишком назойливыми, упомянутый адвокат вытащила пистолет и вела себя так, как не подобает истинной леди, подтвердив тем самым их подозрения.

– Черт знает что, – запротестовала Мадлен. – Ты думаешь, эти Компаньерос считают, что я ковбой или что-то в этом роде?

Я усмехнулся.

– Разве нет? Я помню, что я разбился в лепешку, чтобы сделать из тебя приличного ковбоя. И не быть мне живу, если бы это было не так.

Вдруг она воскликнула:

– Старый Горец!

– Что? – спросил я.

– Он жил в горах, не помню где. Это было на Среднем Востоке. Он основал что-то вроде своей религии, религии убийц, и у него было много преданных фанатиков. Он давал им гашиш, а потом посылал на убийство. Гашишин, Ашашин – отсюда произошло это слово.

Марк сказал:

– Есть и другие культы, где используются наркотики. Например, культ пейота среди индейцев. Но я никогда не слышал, чтобы пейот использовали во вред кому-нибудь.

Я сказал:

– Старый Горец. Давайте назовем нашего южноамериканского друга Старец Анд. Думаю, он уже не мальчик.

Марк коротко рассмеялся:

– Ты угадал. Сейчас его называют очень уважительно: Эль Вьехо, Старец. В следующем месяце ему будет семьдесят лет. Для Компаньерос это будет замечательный праздник. Если он доживет.

Я внимательно посмотрел на этого человека, который спокойно сидел в кресле передо мной.

– Почему ты думаешь, что он может не дожить, исключая, конечно, что он может подавиться куриной косточкой?

Марк помолчал.

– Люди устают от преследования, – медленно сказал он. – Амиго, если кто-то предлагал бы миллион долларов за твою голову, что бы ты сделал?

Я сказал:

– Очень просто. Я бы позвонил какому-нибудь богатому другу, чтобы он предложил два миллиона долларов за его голову. Конечно, если бы у меня были такие друзья.

– Так что бы сделал ты?

Я пожал плечами:

– Черт, наверное, я бы пристрелял свой старый Магнум и поехал за этим сукиным сыном.

Марк улыбнулся:

– Прекрасный ответ дикого человека. Хотел бы я...

Он замолчал, и его улыбка погасла. Он облизал губы:

– Но если за всю жизнь ты стрелял только в бумажные или металлические мишени... Я думаю, у тебя есть какой-то опыт, Мэтт. Может, ты покажешь мне, как это делается? Я уже устал жить, как загнанный зверь. Помоги мне найти этого человека, чтобы я мог его убить. Этого Грегорио Васкеса, этого Старца.

(обратно)

Глава 8

Я услышал, что Хэппи лает снаружи, и это дало мне время помедлить с ответом на невероятное предложение, которое он мне только что сделал. Я не хочу сказать, что меня раньше никогда не просили участвовать в мокрой работе, но в первый раз я должен был подержать пальто, пока какой-то спортсмен-любитель будет стрелять. Я не знал, как ответить, чтобы не обидеть его Хэппи все еще надрывался во дворе. Я подошел к окну и через забор увидел коричневую крышу почтового грузовичка, который припарковался перед соседним домом.

– Хэппи, заткнись, – сказал я, и он подбежал ко мне, виляя хвостом, гордый тем, что он такой хороший сторож. Я почесал ему за ухом и ушел в дом.

Когда я вернулся к столу, Мадлен сердито выговаривала Марку:

– Какого черта просить его об этом! Даже если он мог бы помочь, это не его дело!

– А если нет другого способа, что делать? – спросил Марк. – Если бы за вас назначили цену, что бы вы делали?

– Есть более цивилизованные способы.

– Я перепробовал много цивилизованных способов. Я уехал из страны вместе с семьей. Я поверил, что ваше правительство защитит меня, но мою жену похитили. Я снова сбежал и спрятался под чужим именем, но они нашли меня. Так что же мне теперь, ждать пулю из-за угла?

– Вас обоих застрелят. Этот человек может купить себе любую охрану.

– Никакие деньги не защитят его на расстоянии пятисот метров, если, конечно, он не живет в бункере, как Гитлер. Я хороший стрелок и никого не прошу сделать работу за меня. Я с удовольствием прикончу его сам, но мне нужен проводник. У охотников есть проводники, так ведь? Если бы я никогда не охотился и вдруг решил пойти на лося или медведя, я бы, конечно, взял проводника, человека, который знаком с повадками зверей и выведет меня на нужное место. Из того, что я знаю об амиго, я вижу, что он будет отличным проводником. Я просто не знаю, что я могу предложить ему взамен.

Я покачал головой:

– Извини, я бы хотел тебе помочь, но у меня у самого сейчас сложная ситуация.

Хэппи продолжал надрываться, теперь уже на заднем дворе. Мадлен встала:

– Я приведу его в дом.

Когда она ушла, я сказал Марку:

– Как я тебе сказал, будь я на твоем месте, я взял бы свое ружье и пошел на охоту. Есть только один человек, который может приказать мне убить кого-нибудь. Я очень сомневаюсь, что смогу убедить его, что такая задача подходит для нашей организации...

Взрыв потряс все небольшое здание. Я услышал звон разбитого стекла, когда взрывная волна с грохотом распахнула большиестеклянные двери в спальню.

Я почувствовал, что схожу с ума от злости на свою тупость. Любой мог купить автобус и покрасить его в коричневый цвет. Я подумал: "Идиот, сегодня же воскресенье! Когда почту развозили по воскресеньям?!"

Я был уже на ногах и, шаря за пазухой в поисках своего Смит-и-Вессона, бросился к боковому выходу. Однако я вернулся к стойке с оружием и выхватил из ножен большой тесак.

Я быстро проинструктировал Марка, который уже вытащил свой пистолет:

– Оставайся здесь. Это уже мои игрушки. Я не хочу по ошибке пристрелить тебя. Стреляй во всякого, кто войдет, если это не Мадлен, Хэппи или я. Не думай ни о чем, просто вышиби ему мозги, о'кей?

– О'кей.

Крадясь к двери, я подсознательно понимал, что можно больше не беспокоиться о Мадлен и Хэппи после взрыва на заднем дворе, но не это меня сейчас волновало. Нужно было выжить.

Секунду я постоял, глядя в открытую дверь, пытаясь увидеть снайпера на соседней крыше, а потом второй раз за день нырнул в свои розовые кусты. Но на этот раз на мне по крайней мере были брюки. Никто не выстрелил и не метнул в меня нож.

Я крался по тропинке позади дома, когда кто-то тяжелый спрыгнул с крыши у меня за спиной. Краешком глаза я заметил что-то черное у самого лица. Я вскинул тесак, но это что-то, как змея, обвилось и вокруг ножа, и вокруг моей шеи и мгновенно затянулось. Был момент, когда я подумал, что мне придется собственным ножом перерезать себе горло.

Я повернулся на каблуках, выбрасывая в сторону руку с ножом. Нужно сказать, я почувствовал удовлетворение, когда лезвие прошло через чью-то плоть и кости.

Пистолетный выстрел с крыши напомнил мне, что у меня нежданные гости. Я мельком оглядел крышу, но, похоже, больше никто не собирался показывать акробатические номера. Я перекатился к углу дома и, выглянув, увидел сцену, похожую на ночной кошмар. Выбитые двери и покореженная мебель, раненая собака, которая, увидев меня, стала пытаться ползти ко мне, мертвая или без сознания женщина, лежащая в луже крови, и мертвый мужчина в костюме цвета хаки со своим маленьким пистолетом, все еще зажатым в руке.

"Тупой ублюдок, – подумал я. – Просил помощи и не остался, где ему сказали быть".

С мистером Маркусом Штейнером было покончено. Он решил показать смелость вместо того, чтобы подчиняться приказам, и к тому же кто-то оказался богаче на миллион баксов.

Но все это вылетело у меня из головы, как только я увидел, что во дворике есть еще и живые. Девушка в джинсах и темном свитере и вдобавок мужчина в черном, который поднимался с тела Марка с черным шарфом в руке. Он бросился к забору, и это значило, что он не опасен.

Девушка была небольшого роста с длинными черными волосами и глазами сумасшедшей. Она полностью подходила под описание, которое дала Мадлен. Это ее она поймала в парке Денвера и избила пистолетом. Из сумки она вытащила гранату. Тот факт, что мы оба погибнем при взрыве, похоже, ее абсолютно не интересовал. Она уже тянулась к чеке, когда тяжелый нож пригвоздил ее к забору. Она уронила гранату, и та покатилась ко мне. Я успел увидеть, что чека еще на месте, но облегчения не почувствовал. Второй душитель исчез. Я услышал, как почтовый грузовичок с ревом отъехал от ворот.

Как бабочка на булавке, девушка все еще висела там, держась руками за рукоятку ножа. К черту ее. Марк был мертв. Мадлен была или мертва или без сознания. По крайней мере, ей не было больно. Я подошел к собаке, которая скулила и тянулась ко мне. Ее задние лапы не работали. Похоже, у нее был перелом позвоночника. Я вернулся в дом, из своего служебного саквояжа достал шприц с красной жидкостью, которая убивает человека мгновенно, надеясь, что она сработает и на собаке. Наши специалисты, как всегда, оказались на высоте.

В разоренном дворике было очень тихо. Я подошел. Убедился, что Мадлен не дышит. Девушка с ножом в руке внезапно упала на землю, это просто лезвие не выдержало веса тела. Она тоже была мертва. Я побежал в дом и, обнаружив, что телефон еще работает, позвонил Марку домой и первый раз вздохнул спокойно, когда мне ответил тот же самый детский голос.

– Андреа, ты узнаешь мой голос? Я разговаривал с тобой раньше.

– Да, я узнаю вас. Вы ведь мистер Хелм, правда?

– Правильно. Твой папа хотел тебе передать кое-что. Бери младшую сестру и убегайте из дома, хотя бы квартала на два. Если вам есть, где спрятаться подальше от дома, идите туда.

– Я не понимаю.

– Неважно, – сказал я. – Уходите из дома. Могут прийти плохие люди. Бери сестру и уходите. Скоро ты услышишь сирены и увидишь полицейские машины, тогда ты подойдешь к полисмену и скажешь, кто ты такая, о'кей?

– Ну, ладно, раз папсик этого хочет.

– Да, он этого хочет.

Я постоял секунду. Мне не хотелось выходить. Человек, который убил Марка Штейнера, ушел, но мы не были с ним настолько близкими друзьями, чтобы мне хотелось мстить за него. Я чувствовал, что нормальная жизнь, к которой я уже почти привык, закончилась.

Я услышал, как вдали завывают сирены, и вышел к воротам, чтобы встретить полицию.

(обратно)

Глава 9

Некоторое время, мы болтались над городом и ждали, пока окончится буря, и мы сможем сесть в их аэропорту. Мы сели на мокрую полосу, когда гроза еще была видна в отдалении, и тут же взяли билеты в Майами. Уже в воздухе нам дали жесткую маленькую булочку с крошечным кусочком ветчины. Пришлось дополнить обед тремя дозами "Джин Бим". Я видел, что мы летели над водой, наверное, над Мексиканским заливом, потом опять свернули к земле и еще миль пятьдесят кружили в поисках посадки. Кто-то, не помню кто, говорил мне, что легче всего переносить болтанку в воздухе, если ты порядочно надрался. Я налил себе еще.

– Может, вам уже хватит?

Женщина, которая сидела со мной за столиком, смотрела, как я пытался налить себе последнюю дозу. Я положил на печенье кусочек сыра и протянул ей.

– Возьмите, это – бри, – сказал я. – Подкрепитесь. Мы взлетаем в девять вечера, но ужин подадут не раньше двенадцати.

Руфь Штейнер приняла печенье и сказала:

– Благодарю вас, мистер Хелм. Я неплохо знаю расписание. Я летала этим рейсом несколько раз. Мой муж жил в Рио несколько лет, вы же знаете.

– Да, Марк говорил мне.

По ее лицу я видел, что я ей почти безразличен. Если бы мы и могли стать друзьями, то этот шанс был потерян, когда я ее огрел прикладом по голове. Маленький шрам возле левого уха до сих пор было видно. Конечно, можно и так знакомиться с женщинами, но вряд ли потом возникнут теплые отношения.

– Тебе все равно придется ужиться с ней, Эрик, – сказал мне Мак, когда я рассказал ему свои опасения. Он вызвал меня в Вашингтон после того, как я начал ему рассказывать свои приключения в Санта-Фе. То, что меня душили шарфом, что девушка бросала в меня гранаты, было для него каким-то цирком.

– И куда мне с ней ехать? – спросил я. Мак прищурился:

– Похоже, эта женщина знает, где находится нужная нам информация, и похоже, что без ее связей в Южной Америке мы эту информацию получить не сможем.

Я сказал:

– Так значит, несмотря на все эти газетные статьи, книга Марка Штейнера и весь материал, который ее касается, не погибли, когда его дом вспыхнул, как факел?

Мак удивленно посмотрел на меня.

– Разве миссис Штейнер тебе не сказала? Я сказал:

– После того, как все немного поутихло, она позвонила мне и спросила, как связаться с вами, точнее с шефом моего агентства. Поскольку я в свое время подарил ей хроническую головную боль, а ее муж умер у меня в доме, я наверняка был для нее не самым приятным собеседником. Я не хотел задавать ей вопросы и опять делать ей больно. И решил, что вы разберетесь сами.

Мак кивнул:

– Ты знаешь, что человек, которого ты знал как Марка Штейнера, был на самом деле Рауль Маркус Коррера Маскарена, отпрыск известной перуанской семьи. Он получил образование в США и уехал в Колумбию изучать журналистику, и именно там он начал собирать материал о наркотических картелях. Как и во многих современных домах, у него дома стоял компьютер. Я думаю, его жена использовала его в основном как печатную машинку. Штейнер писал свою книгу на маленькой старой печатной машинке, а она перегоняла это в компьютер, который использовал трехдюймовые дискеты. Миссис Штейнер сказала, что, зная, что он в постоянной опасности, Марк копировал все на специальные диски и кодировал информацию особым образом. Есть специальные программы, которые позволяют это делать. Потом он отправлял диски по почте своим друзьям в Южную Америку, каждый раз другому человеку. По-видимому, у друзей не было кода, и они не могли прочитать их. Они должны были их только хранить. Миссис Штейнер не знает, кому из друзей он доверял настолько, что отправлял им дискеты. Последняя была отправлена на прошлой неделе. Книга была закончена, конечно, без правки и редактуры.

Я сказал:

– Я думаю, у Марка должен был быть список, кому и какие главы он послал.

– Наверняка, – сказал Мак. – Может быть, он был спрятан где-нибудь в доме. Но ты же видел дом.

Когда мы приехали, пожарные уже перестали лить воду на черный дымящийся остов дома без крыши. Огонь был очень жаркий, все сгорело почти мгновенно, и, конечно, это был поджог. Потом я узнал, что люди видели, как к дому подъехала машина и двое мужчин бросили в окна зажигательные бомбы. Дом сгорел за несколько минут, и, конечно же, никакой компьютер или дискета не выдержали этого жара.

– Так, значит, Руфь Штейнер отправляется в Южную Америку доставать эту информацию, которую муж разослал своим друзьям. Вы хотите, чтобы я ехал с ней? И водил ее за ручку.

– Да, она заявила, что не будет сотрудничать с Дэнисом Мортоном, а только с нами. А мы получили инструкции защищать ее и оказывать ей любую помощь, какая ей потребуется.

Секунду я смотрел на него. Нас никогда не использовали в операциях против наркотиков, потому что шансы потерять хорошего агента в этой проигранной войне были слишком велики. Я сказал:

– Сэр, мы никогда не ввязывались в наркотические дела, что случилось? Страна завалена дешевой марихуаной или кокаином?

Мак сказал:

– Не кажись глупее, чем ты есть, Эрик. Ты прекрасно знаешь, что этого добра всегда будет хватать. Теперь ее муж мертв, и книга принадлежит миссис Штейнер. Она просит нас защищать ее от кого бы то ни было. Если ты понимаешь, о чем я говорю, Эрик. Сейчас у нас есть все права. Ни у кого больше не может быть никаких претензий на литературное наследство мистера Штейнера. У тебя есть все права, и ты можешь использовать любые средства, чтобы защитить его.

Он выразительно посмотрел на меня, пытаясь понять, понял я его или нет.

– Если любой другой федеральный агент любой другой службы попытается завладеть им, вышиби ему мозги.

Потом он продолжал в своем обычном тоне:

– Конечно, тебе придется заслужить доверие миссис Штейнер, чтобы она отдала тебе дискеты, а ты с ее разрешения передашь их нам. Но ни при каких обстоятельствах ты не должен пытаться получить ее собственность помимо ее воли.

Спустя некоторое время Руфь Штейнер сказала:

– Извините, что я придираюсь к вам с этой выпивкой.

Я не ожидал этих слов.

– Забудем, – сказал я. Она покачала головой:

– Понимаете, мой первый муж, отец дочерей, был алкоголик. С ним было тяжело жить. Тяжело видеть, как человек, которого ты любила, превращается в такого, кого никто не сможет любить. С тех пор я не могу видеть, как кто-нибудь пьет, особенно человек, на которого я полностью рассчитываю. Марк... – Она прокашлялась. – Марк никогда не пил при мне, не потому, что боялся, просто не хотел меня расстраивать. Он был очень милый.

Я медленно потягивал виски.

– Я не милый, – сказал я.

– Надеюсь, что нет.

– Что вы имеете в виду?

– Я не беспокоюсь по поводу вашего здоровья, мистер Хелм, – она села прямо и положила локти на стол. – Видите ли, мистер Хелм, вы нужны мне в своей лучшей форме и только для того, чтобы убить Грегорио Васкеса для меня. Я достаточно натерпелась от этого человека.

Ее лицо пылало ненавистью, и я подумал, что старик, наверное, успел завести немало врагов за свою жизнь.

Я не был его врагом. Для меня он не существовал. Но теперь он уже умер для меня. Он не был мне ни врагом, ни другом. Он перестал существовать в определенный момент, но просто продолжал дышать. Моя задача была увидеть, как он дышать перестанет.

(обратно)

Глава 10

Рио-де-Жанейро оказался для меня большим разочарованием. Может быть, я слишком много необычного слышал об этом волшебном городе на чудесном берегу, который омывают тихие воды Южной Атлантики. Но больше всего в Рио мне не понравились люди.

Я стоял у конторки администратора отеля, где мы поселились, и смотрел вслед бразильским девушкам в шортах, на высоких каблуках, когда вдруг я увидел человека, которого узнал.

– О, Господи! – я сказал Руфи. – Не смотрите прямо, но постарайтесь внимательно разглядеть женщину, которая вышла из лифта, чтобы вы могли ее узнать в следующий раз.

Женщина прошла в десяти футах от нас. Первый раз я видел ее так близко. В Санта-Фе мне приходилось делать вид, что я не знаю о слежке, которую вела за мной она и ее друзья. Она была в том же бежевом брючном костюме, который я уже видел раньше. Он был сильно помят, как будто она спала в нем, может быть, в самолете, как мы, может быть, даже в нашем самолете. Я не видел ее, но даже Кинг Конг потерялся бы на борту одного из этих огромных лайнеров, тем более в первом классе.

– Да, я ее узнала, – сказала Руфь. – Кто она?

– Одна из Компаньерос де ла Оха. Руфь удивленно взглянула на меня.

– Вы имеете в виду, она одна из тех, кто следил за Марком и мной?

– И за мной, и за Мадлен Рустин. Похоже, у них хватает людей. Хоть они и потеряли двух человек в Санта-Фе. Как и мы. Но все равно, если интересно, то это была Приведешка номер три. Я их всех называю Приведешками. Они следили за мной последние несколько недель. Хронологически из четырех я засек ее третьей.

Руфь глянула на меня.

– Неужели они смогли найти нас так быстро?

Я пожал плечами.

– В общем-то мы не могли уйти от них, как бы мы не изворачивались, учитывая, что вам придется посетить самые большие южноамериканские города, разыскать друзей Марка и выяснить, кто из них получил по почте маленький подарок в три с половиной на три с половиной дюйма. Возможно, мы могли бы на время скрыться, но надо помнить, что этот континент принадлежит Грегорио Васкесу, поэтому в Вашингтоне решили, что мы не будем играть в шпионские игры, а просто присоединимся к этой туристической группе, потому что ее маршрут проходит через все места, которые указали вы, и еще несколько. Будем вести себя так, как будто вы и я можем решить все проблемы сами. Тогда, может быть, люди Васкеса будут думать, что мы чайники, и сами потеряют осторожность. Кстати, что вы думаете о наших попутчиках?

Гид попросил нас представиться друг другу, что мы и сделали. Но многих имен я не запомнил. Хотя я был уверен, что кто-то прекрасно запомнил наши с Руфью имена. Но мы не знали, кто. Руфь повела плечами.

– Сейчас рано что-то говорить, они все выглядят так же устало, как и я. Мне кажется, мы сидели в этом самолете целую неделю. Как только дадут ключ, я исчезаю в своем номере, купаюсь и сплю целый день.

Я сказал:

– Мы получили туристические справочники и список пассажиров, и лучше бы нам его запомнить. Понятно, что некоторые люди в список не попали, например, четверо, которые сидят позади нас. Но постарайтесь, чтобы они не догадались, что мы знаем об этом.

– Зачем все это нужно?

Я сказал:

– Хотя мы попали в группу в самый последний момент, был еще один тип, который присоединился к нам еще позже. Это Компаньеро, которого приставили к нам, и он будет путешествовать с нами, пока ему не представится возможность натравить на нас свою банду.

Руфь вздрогнула.

– Я чувствую, как будто за мной охотятся.

Я сказал:

– Это потому, что за вами действительно охотятся. Точнее, за нами обоими. Если вам нужно куда-то звонить, выбирайте телефон. Если вам нужно куда-то выйти из отеля, то мне лучше пойти с вами. Будет жаль, если вы исчезнете в первый же день в Рио-де-Жанейро.

– Я не собираюсь никуда выходить и никуда звонить, мистер Хелм.

Она помолчала и сказала:

– Я знаю, что Дэнис Мортон ни на секунду не задумался бы, если бы ему пришлось выбирать между мной и моей информацией. Насколько я вас знаю, вы, наверное, тоже. Не знаю, как вы, но Мортон абсолютно не заинтересован, чтобы книга моего мужа была напечатана, по крайней мере, до тех пор, пока он не поймает Грегорио Васкеса и не уничтожит эту империю зла, как Марк назвал ее.

– Я не Дэнис Мортон, – сказал я. – Для меня это просто работа телохранителя. Что вы будете делать с дискетами – это ваше дело, по поводу их у меня нет никаких инструкций.

Руфь Штейнер сказала:

– Сейчас вы так говорите, но как я могу быть уверена? Я хочу, чтобы книга Марка была напечатана и чтобы она была напечатана до того, как Грегорио Васкес будет арестован или убит, чтобы потом, когда он наконец будет осужден, так или иначе, "Король Коки" сразу стал бы бестселлером. Эта книга нужна мне не только ради Марка, но и ради моих дочерей. У меня мало денег и нет каких-то особых талантов, я просто домохозяйка. Сейчас воспитать двоих детей и дать им образование стоит очень дорого. Я не собираюсь делиться этим ни с федеральной бандой Дэниса Мортона, ни с вашей. Иначе книга уже будет не нужна.

Я сказал:

– Мне показалось, что вы говорили что-то про убийство Васкеса и чем скорее, тем лучше.

– Я слишком разнервничалась. Сейчас я вижу, что обеспечить будущее для детей важнее, чем мстить за их отчима.

Пришла Анни Тоглер, наша сопровождающая, и привела с собой маленького мужчину, который был одет в темный костюм и белую рубашку с галстуком. Она представила его, как местного гида, который покажет нам окрестности, но я не расслышал, как его зовут. Мне показалось, она сказала "Сеньор Авокадо" – но это маловероятно.

– Этого маленького человека действительно зовут Авокадо? – спросила Руфь, когда мы остановились возле ее двери.

Я сказал:

– Я тоже это слышал, но мы оба можем ошибаться. Они уже принесли ваш багаж, поэтому не спешите открывать дверь. Обязательно заприте за мной. Если кто-то будет стучать, позовите меня. Если вы не возражаете, я открою дверь между номерами.

Она кивнула. Мы постояли секунду.

– Мэтт.

Я обернулся.

– Что?

– Вы уверены, что мои девочки в безопасности? Эти люди меня однажды похитили, чтобы получить информацию от Марка. Они могут попытаться похитить моих Детей, чтобы получить информацию от меня.

Я сказал:

– Ваши дети в такой же безопасности, как если бы они были заперты в федеральной тюрьме Форт Нокс.

Она помолчала.

– Мне кажется, что я недостаточно вас отблагодарила.

– Не за что.

Она облизала губы.

– И за то, что вы нашли для них безопасное место, и за то, что еще раньше ... даже среди того ужаса у вас во дворе вы вспомнили, что девочки остались одни дома, и позвонили. Они успели убежать до того, как дом сожгли. Энди и Беа благодарны вам, и я тоже благодарна.

Я не умею говорить нежности, поэтому я просто сказал:

– Мы не можем себе позволить терять детей. Ну, хорошо, позовите меня, если услышите или увидите что-нибудь подозрительное.

(обратно)

Глава 11

На следующий день мы ездили по Рио на большом туристическом автобусе, который был как будто специально сделан, чтобы туристам ничего не было видно. Пассажир на правом сиденье еще мог что-то видеть из своего окошка, но те, кто сидел посередине, видели только своих приятелей-туристов и высокие подголовники сидений перед носом.

Руфь спросила:

– Интересно, сколько таких огромных автобусов действительно пострадали от ударов сзади, да еще так, чтобы пассажиры получили перелом шейных позвонков?

Она вытягивала шею, напрасно стараясь увидеть достопримечательности, которые мы проезжали и которые описывал нам маленький человек, чье имя оказалось не Авокадо, а Альворадо.

Руфь сказала:

– Когда мы остановимся, пожалуйста, найдите для меня туалет. Я чувствую, у меня начинается раздражение на коже, мне надо умыться холодной водой. И не отходите далеко.

Я посмотрел на нее. Это значило, что там у нее должна состояться встреча. Она больше ничего не захотела мне сообщить.

Я сказал:

– Для ваших встреч вы выбрали одно из немногих мест на земле вне моей досягаемости, но я буду стараться быть рядом, насколько это возможно.

– Это не я выбирала. И весь этот маршрут придумала не я. Я немного боюсь этого контакта. У вас ведь это так называется? Контакт?

Я видел, что она нервничает.

– Да, это называется контакт. Удачи. Мы уже приехали.

Мы почти сразу увидели маленький зеленый домик с большой вывеской САНИТАРИО. Я подтолкнул ее.

– Это местное словечко обозначает то, что вы ищите, мам.

Она нервно сказала:

– Я знаю, я жила в этой стране несколько лет, но у меня такое чувство, что нужный мне туалет в конце маршрута. Я проверю этот просто на всякий случай. Пожалуйста, не уходите.

Я сказал:

– Один крик, и я выбью дверь, и пусть меня дамы потом простят.

Когда она ушла, я достал фотоаппарат, нашел перед дверью клумбу с красными цветами и стал снимать их под таким углом, чтобы дверь была в кадре. Я снимал каждого, кто входил. Наконец Руфь вышла, совершенно расстроенная.

– Не повезло? – спросил я. Она покачала головой.

– Я не могла сидеть там вечно. Одна женщина сказала мне, что есть еще одно санитарио в конце маршрута, как я и думала.

Мы вернулись к автобусу, и нас повезли в какой-то странный ресторанчик, где мы все сидели за одним столом, а мясо принесли на устрашающего вида закопченных вертелах. Я заказал себе виски даже после того, как гид Роберто предупредил, что оно здесь очень-очень дорого. Мне принесли бутылку, на ней была липучка с полусантиметровой линейкой. Я мог наливать себе, сколько хотел, а в конце обеда мне бы просто выставили счет, в зависимости от того, на сколько сантиметров я снижу уровень жидкости.

Я вспомнил вопрос, который хотел ей задать, и повернулся к Руфи:

– А что это за шутки с камнями?

– С камнями?

Было ясно, она подумала, что я окосел от первого глотка. Я сказал:

– Марк Штейнер, Маркус Пьедро, операция "Ляпис". Почему он так любил камни?

Она засмеялась:

– Это была шутка, игра с его настоящим именем, Мэтт. Разве вы не поняли?

Я подумал секунду и покачал головой.

– Я сегодня туго соображаю. Подскажите.

Она сказала:

– Мрамор.

Я нахмурил лоб.

– Так что с этим мрамором?

– Не будьте таким тупым. Откуда поступает лучший мрамор?

– Из Италии, – сказал я. – А, я понял, но мрамор по-итальянски карара, а не карера.

– Он думал, это достаточно близко – карера, карара, мрамор, камень, пьедро. Он думал, это смешно и подписывался этим словом под своими статьями, а потом это стало его псевдонимом, когда ему пришлось прятаться. О, Боже!

Она беспомощно уронила сумочку, и я увидел, что она плачет. Я достал свой носовой платок, к счастью, чистый, и дал ей. Она вытерла глаза и снова посмотрела на меня.

– Я ... Я, наверное, любила его, – сказала она. – Извините. Мне нужно пойти привести себя в порядок.

У нее была другая причина пойти в туалет. Я сказал:

– Направо за углом. Оставьте платок себе. Я наблюдал за ней, пока она шла. Ей нужно было обогнуть маленький угловой столик. Там сидела Приведешка номер три. Раньше ее там не было. Я так увлекся разговором, что не заметил, как она вошла. На ней были джинсы, белая футболка и расстегнутая мужская рубашка. Рядом с ней сидел крупный блондин тоже в джинсах и футболке. Среди тех, кого я видел в Санта-Фе, его не было. Поэтому я обозначил его, как Приведешка номер пять. Они очень старались не смотреть на Руфь, когда она проходила мимо. Я услышал, что Белинда Акерман, которая сидела слева от меня, что-то говорит.

Я сказал:

– Извините, что вы сказали?

– Я надеюсь с вашей ... миссис Штейнер все в порядке?

– Понимаете, она совсем недавно потеряла мужа, а я по глупости напомнил ей об этом. Сейчас она умоется и придет.

Пока я разговаривал, я внимательно оглядывал зал, но именно по реакции Приведешки номер три я понял, что Руфь возвращается к столику. Женщина быстро посмотрела в сторону туалета, отвернулась и начала о чем-то разговаривать со своим дружком, совершенно не обращая внимания на Руфь, когда та еще раз прошла мимо их столика. Это было просто любительское представление. Я подумал, что ей далеко до профессионализма душителей в черных масках, один из которых почти справился со мной в то время, как его партнер славно поработал над Марком Штейнером. По-видимому, Старец использовал для слежки новичков, но когда нужно было кого-то убить, он пускал в ход свои элитные соединения. Руфь подошла к столику. Видно было, что она получила большое облегчение.

– Контакт состоялся, – выдохнула она, когда я пододвинул ей стул. – Теперь, пожалуйста, будьте со мной рядом все время, пока мы не приедем в отель. Пожалуйста, Мэтт. У меня такое чувство, что я несу сумочку, полную нитроглицерина.

(обратно)

Глава 12

В тот вечер она постучалась в дверь между нашими номерами примерно через час после того, как мы вернулись в отель. Я открыл дверь и увидел, что Руфь стоит, как будто не зная, что делать дальше. На ней до сих пор был тот же самый костюм, в котором она ездила по городу. Она держала что-то в руке: маленький серый пластмассовый квадратик с металлической пластинкой на нем, размером примерно три с половиной на три с половиной дюйма. Она облизала губы.

– Если... Если я дам вам это, что вы с ней сделаете? Конечно, это не та дискета, которую мне дали сегодня в туалете ресторана. Я ее вам не доверю. Я скопировала ее, это будет запасная.

Позади нее на письменном столе я увидел маленький плоский белый компьютер со встроенной клавиатурой и экранчиком на шарнирах. Наверное, он был достаточно тяжелый, и ей приходилось возить его из аэропорта в аэропорт в своей ручной клади.

Я сказал:

– Похоже, все компьютерщики всегда что-нибудь копируют, наверное, они всегда боятся, что все может исчезнуть, как будто написанное молочными чернилами. Разве вы не доверяете своей волшебной машине?

Она сказала:

– Машине я как раз доверяю, Мэтт.

– Понятно. А мне вы доверяете? Просто интересно.

Она коротко рассмеялась.

– Я нашла способ отправлять дискеты в безопасное место, где они будут меня ждать до тех пор, пока я не вернусь домой и не начну собирать книгу Марка вместе. Но, даже когда вы охраняете меня, может что-нибудь случиться до того, как я успею отправить какую-нибудь из них. Во-первых, мы видели Компаньерос или, как вы их называете, Приведешек, а, кроме них, есть еще Дэнис Мортон и его службы, не говоря уже о том, что в любом южноамериканском городе нас просто могут ограбить. Я думаю не только об этой дискете. Но и еще о четырех, которые я должна найти за время поездки. Конечно, они все зашифрованы, и, кроме меня, никто не сможет их прочитать. Вот, например, эта содержит главы с одиннадцатой по девятнадцатую. Я, конечно, не знаю, кому какой диск послал Марк. Он говорил, что чем меньше об этом я буду знать, тем для меня безопаснее. Все вместе я смогу соединить только дома. Но я не имею права потерять ни одну из них, я ведь не смогу восстановить по памяти то, что было записано.

Мы все еще стояли в проходе между нашими номерами. Я сказал:

– Проходите и садитесь. Я бы предложил вам выпить, но вы подумаете, что я пытаюсь вас растлить. Но здесь есть кока-кола и периер, фруктовый сок. Говорите чем вас отравить.

Я подошел к бару, она не отвечала, и я оглянулся, ожидая ответа. Она сидела в одном из больших кресел, которые стояли возле круглого столика у окна, но я не мог понять выражения на ее маленьком лице.

– Так что это будет? – спросил я. Ожидая ответа, я открыл маленькую бутылочку виски для себя и вылил ее в толстостенный высокий бокал. Слава Богу, здесь не было дурацких пластмассовых стаканов, как в американских гостиницах.

Руфь облизала губы.

– Там есть... коньяк?

Я удивленно посмотрел на нее.

– Послушайте, вам вовсе не обязательно пить только потому, что я пью. Если вам это не нравится, то ради Бога, не надо пить только для того, чтобы составить мне компанию.

Она сказала:

– Похоже, вы решили, что я какая-то ханжа. Своенравная, взбалмошная ханжа.

– Еще хуже, – согласился я. – Конечно, вы – ханжа, и что из этого? Но на настоящий момент я здесь только для того, чтобы охранять вас. Ханжа вы или не ханжа.

– Хорошо, тогда налейте мне виски. Льда не надо, только плесните немного минеральной воды. Теперь сядьте, – сказала она, когда я принес ей бокал. – Нам нужно поговорить, но не так, как в аэропорту, самолете или автобусе. Я плохо соображаю, когда вокруг много людей.

Она попробовала виски, облизала губы и подняла бокал:

– Салют!

Я приподнял бокал, и мы выпили, хотя для меня это было все еще непонятно. Наверняка ей было что-то нужно от меня, но трудно просить человека о чем-то, если вы относитесь к нему, как к моральному ублюдку. Я сказал:

– Чем это вы минуту назад махали у меня перед носом?

Она достала дискету из кармана своей бело-голубой Рубашки и положила на стол между нами, сказав:

– Вы все еще не ответили на мой вопрос. Я взял дискету. Сегодня, похоже, даже ребенок в люльке знает все о компьютерах, но они еще не входят в нашу подготовку на Ранчо, хотя, если бы нам было нужно это знать, они тут же нашли бы кого-нибудь. Это была первая дискета, которую я держал в руках. Я решил не показывать, что я полный невежда в компьютерах, и не подал виду, что я удивлен, что эта маленькая вещица в моей руке содержит девять полных глав книги. Сегодня они, наверное, смогли бы записать полную энциклопедию "Британика" на микрофильм. Я положил дискету обратно на стол.

– Я отвечу на ваш вопрос. Но словами моего шефа. Он сказал примерно так: "Если ты заслужишь доверие этой женщины и она доверит тебе дискеты, ты можешь передать их нам, но ни при каких обстоятельствах ты не должен пытаться завладеть ее собственностью помимо ее воли".

Она снова облизала губы.

– А если я доверю ее вам и вы отправите ее в Вашингтон, что они с ней сделают?

– Я могу только догадываться, – сказал я, – но, наверное, они вставят ее в свой компьютер и попытаются прочитать. Когда они обнаружат, что она, как вы говорите, зашифрована, они попытаются ее расшифровать. А если они не смогут, они передадут ее какому-нибудь федеральному компьютерному гению с большим компьютером, который ее расшифрует.

Руфь улыбнулась.

– Похоже, вы в этом совершенно уверены.

– Рыбка, у них в Вашингтоне есть дешифровальщики, которые разгадали бы секрет сфинкса за шестьдесят секунд, если бы у сфинкса был секрет и они захотели бы возиться с археологией. Марк был хороший журналист, чертовски хороший стрелок, но я никогда не слышал, что он был одним из этих компьютерных психов.

– Нет, он не был, зато я именно такая, – коротко рассмеялась Руфь. – Я, конечно, не гений, но не нужно быть гением, чтобы использовать шифровщик, который есть во многих программах. И если не знать кода, вряд ли можно влезть в мой документ. Подождите минуту. Я хочу кое-что принести.

Она вернулась через пару минут, и первое, что она сделала, она положила пластмассовый квадратик, лежавший на столе, обратно себе в карман. Потом она положила на стол еще две дискеты, абсолютно точно такие же, как и первая, включая надпись на наклейке.

– Их нельзя смешивать, – сказала она и похлопала себя по карману. – На этой ничего нет.

– Очень мило, – сказал я.

– Это был, скажем так, проверочный диск, я хотела узнать, что вы скажете. Я сказал:

– Так, значит, я сказал все правильно. Вы отдаете мне эти дискеты?

– Я хочу быть уверена, что книга Марка в безопасности. Одна дискета для вас, другая для Вашингтона. Когда вы получите дискеты, они выйдут из-под моего контроля. Но я прошу вас, не дайте Мортону или его людям заполучить ни одну дискету до тех пор, пока книга не будет готова к печати.

Я сказал:

– Я передам вашу просьбу. Наверное, ее выполнят. Помните, мой шеф был не очень доволен, когда шеф Мортона пытался указывать ему.

Она посмотрела на меня и вздохнула.

– Они ваши. Теперь вы можете погулять со мной по берегу, чтобы я могла сказать, что, по крайней мере, ходила по прекрасному берегу Рио-де-Жанейро, а потом приведете меня обратно и накормите.

(обратно)

Глава 13

Они напали на нас, когда мы медленно шли по широкой асфальтированной аллее между берегом и шоссе. Людей было много, наверное, гулять вечером возле океана – это что-то вроде ритуала в Рио-де-Жанейро. Их было трое, они внезапно выскочили из-за группы обыкновенных прохожих. Все были маленькие, смуглые и в каких-то лохмотьях, довольно молодые. Один попытался оттолкнуть меня от Руфи, а двое других старались вырвать у нее сумочку, хотя она крепко держала ее двумя руками. У меня в голове мгновенно включился боевой компьютер, я схватил того, кто пытался меня оттолкнуть, за руку и, используя его же толчок, отбросил его на гудящее шоссе, где машины могли размазать его по асфальту, отошел в сторону и в то же время выхватил из кармана свой арабский шарф. В его конец я завязал несколько монет, так, чтобы он всегда был готов к действию. Конец шарфа обвернулся вокруг шеи ближайшего ко мне, я потянул концы на себя, пережимая ему артерию. Я специально тренировался на спинках кроватей и других подходящих предметах, и теперь мне было интересно, как он действует в реальной обстановке. Потом, уже не спеша, я достал носком ботинка голову третьего. После этого можно было вызывать мусорщиков и убирать улицу. Тот, кто пытался вырвать у Руфи сумочку, вскочил и мгновенно затерялся в толпе, второй, который получил удар по голове, тоже убежал, но медленнее, держась за висок. Третий тоже встал и, шатаясь, побрел вслед за друзьями.

– Нехорошо получилось, – сказал я. – Надеюсь, я не сильно повредил парнишек.

Я спросил:

– С вами все в порядке?

Руфь уже застегнула свою кофточку. Она провела руками по юбке, выпрямилась и сказала:

– Со мной все будет в порядке, как только вы прекратите паясничать и отведете меня обратно в отель. Я хочу есть. Достаточно упражнений на сегодня. Кстати, вы сейчас потеряете свой платок.

Я увидел, что мой арабский шарф свешивается из кармана. Я пожал плечами, достал его, аккуратно сложил и сунул обратно в карман, так, чтобы я легко мог выдернуть его за кончик. Я по привычке похлопал себя по левому карману, потом еще раз и рассмеялся.

– Что смешного?

– Эта маленькая сволочь свистнула мой бумажник.

Руфь сказала:

– Но это же ужасно. Что тут смешного?

Она взяла меня под руку, и мы пошли обратно к отелю.

Наконец она сказала:

– По-моему, я начинаю привыкать.

– Привыкать к чему?

– К вам. Я не знаю другого человека, который бы смеялся, когда у него украли бумажник.

Я сказал:

– Там было всего десять баксов, которые я разменял на местную валюту в отеле. А если вы беспокоитесь из-за дискет, то они здесь.

Я похлопал себя под мышкой:

– Что-то вроде плечевой кобуры.

В отеле мы поднялись на самую крышу, где у них был еще один ресторан. К нам тут же подбежал официант, и, хотя я сам люблю мясо, мы заказали фрукты, потому что на соседнем столике Руфь увидела огромную тарелку с бананами, ананасами и Бог знает с чем еще. И захотела такую же.

Я подождал, пока официант уйдет, и сказал:

– Давайте поговорим о деле. У вас пять дискет, включая ту, которая и сейчас у вас, правильно?

Она помедлила, потом сказала:

– Неправильно. У меня ее больше нет.

Некоторое время я смотрел на нее, в ее глазах было странное выражение. Виноватое и в то же время озорное. Как будто она радовалась, что провела профессионала. Я перевел дыхание.

– У вас было три возможности избавиться от нее, во-первых, вы могли передать ее официанту, пока я смотрел меню, вы могли оставить ее в туалете, может, кто-то ждал вас там, и есть возможность, что ребята, которые пытались ограбить нас на берегу, сами помогут вам передать дискету. Но в этом случае вы просто дура, миссис Штейнер. В этой заварушке я мог кого-нибудь убить, но сейчас я чувствую себя полным идиотом.

Она облизала губы:

– Я знаю. Мне очень жаль. Я просто не поняла, я столько раз видела драки в фильмах, совсем, как там, на берегу, но обычно там не было пострадавших. Не беспокойтесь, больше этого не повторится. Фактически тот, кто убежал первый, просто взял сумочку у меня из рук, я даже не сразу поняла, что произошло.

Я сказал:

– Нам нужно собрать еще четыре дискеты. Это значит, по-видимому, что вы поедете еще в четыре города. В какие?

Она вздохнула и сказала:

– Из-за меня вы попали в дурацкую ситуацию, и я ваша должница. Ладно. В хронологическом порядке: Буэнос-Айрес, Аргентина; Сантьяго, Чили; Лима, Перу; и Кито, Эквадор.

Я сказал:

– Теперь понятно, почему для вас выбрали этот маршрут, он проходит именно там, где вам нужно.

– И там, где мне не нужно тоже. Например, через водопады Игуасу. Ух!

– Почему "ух"?

– Это крохотная деревушка посреди джунглей, полная всяких мерзких насекомых. Я там уже была. Ричард возил меня, когда мы жили здесь. Конечно, интересно посмотреть, как вода падает со скал, но одного раза вполне достаточно.

Мы посидели и пообсуждали наших компаньонов по группе, а потом принесли арбуз, точнее, это был замечательный и оригинальный салат из арбуза и ананасов, кисло-сладкий, который подают далеко не в каждом хорошем ресторане в США. Лифтом мы спустились на наш девятый этаж. Перед тем как войти, я быстро проверил обе комнаты и только потом впустил Руфь. Я пропустил ее вперед, закрыл и запер за нами дверь. Мы стояли друг против друга, она глубоко вздохнула, глядя на меня. У нее были полные и влажные губы. Я удивился, что только сейчас заметил, какая она хорошенькая.

– Я... Я вдова в трауре, – сказала она, – вы же знаете, это правда. Я даже и думать не должна...

– Марк не хотел бы, чтобы вы носили траур так долго, – сказал я.

Она облизала губы, как делают дети.

– Я не знаю... Я думала, я вас ненавижу. Вы так сильно ударили меня прикладом ружья.

Я протянул руку и погладил ей голову там, где все еще был виден шрам от удара.

– Но сейчас ведь все в порядке, правда?

– Да, – сказала она. И я обнаружил, что уже обнимаю ее.

– Да, сейчас все в порядке. Перед тем, как поцеловать меня, дорогой, ты должен снять с меня очки.

Я снял с нее очки, а немного спустя и другие вещи, и она самым убедительным способом доказала, что сейчас все в порядке.

(обратно)

Глава 14

Меня разбудил крик. Инстинктивно я выхватил из-под подушки маленький нож, который я засунул туда перед тем, как мы заснули. Я скатился на пол и секунду ждал выстрела или взрыва. Это кричала Руфь. Она отбивалась от кого-то во сне, пытаясь уйти от невидимой опасности.

– Уберите их, уберите их, – стонала она. Я подошел и тихонько потряс ее за плечи.

– Успокойся, успокойся, – сказал я. Она внезапно открыла глаза.

– Опять собаки?

Она облизала губы и кивнула:

– Они меня чуть не схватили. У них все зубы были в крови, там был один человек, который пытался их застрелить, но было очень темно, и они так быстро мчались ко мне, что он промахнулся.

Она вздрогнула. Я сел на край постели, держа ее за плечи.

– Расскажи мне, но только не сон, а как это было на самом деле.

– Я не хочу об этом вспоминать!

Мы посидели молча, потом она вздохнула и сказала:

– Хорошо. Лучше я выговорюсь. Когда меня закрыли в той комнате, посреди ночи я услышала какой-то звук, это был тот человек. Он старался поддеть чем-то засов, открыть дверь. В конце концов, он вытащил меня через окно. Мы выскользнули почти бесшумно и потом побежали. Я даже не знаю, как его зовут. Я даже не видела его лица, была ночь, и он был в камуфляжной форме. Он сказал, что друзья ждут нас в машине на другой стороне поля.

Он думал, что нам удалось убежать, пока мы не услышали лай. Потом кто-то спустил собак, и мы слышали, как они нагоняют нас. Они больше не лаяли, гнались за нами молча. Когда они были уже близко, он сказал, чтобы я бежала дальше, а сам стал стрелять в них. Как я сказала, он промахнулся, две собаки сбили его с ног и напали на него. Я просто осталась стоять. Можно было бы найти камень или что-нибудь, чем отбиваться от них, или хотя бы бежать, как он сказал, пока они... возились с ним, но это было открытое поле, где они бы легко догнали меня, поэтому я просто ждала, пока они подбегут и убьют меня тоже. Они подбежали и обнюхали меня, потом на джинсах я увидела следы крови. А потом я услышала свисток, они оставили меня и убежали в темноту.

– Доберманы?

Она покачала головой:

– Доберманы худощавые, высокие и темные, правда? Я не разбираюсь в породах, но эти были гораздо больше. Огромные, мускулистые твари с желтыми бровями, – она прокашлялась. – Наверное, я упала в обморок. Следующее, что я помню, это больница. Они поймали нескольких человек, которые похитили меня, но так и не нашли собак или старика, который был их хозяином.

Я взглянул на нее:

– Откуда ты знаешь, что он старик? Ты видела его лицо?

Она покачала головой и задумалась.

– Он был там с собаками, когда они привезли меня в этот дом, где меня держали. Он выглядел стариком, был немного сгорбленный и медленно двигался. Он был достаточно высокий, но, казалось, раньше он был еще выше, а теперь как будто сморщился. Конечно, он носил маску, как и все остальные, так что я не видела его лица. Похоже, он очень любил своих собак. Это было видно по тому, как он с ними обращался. Он ни разу ничего не сказал. Никто не сказал ни слова, пока я там была, но, я думаю, он специально показывал мне собак, чтобы я поняла, что не смогу убежать.

То, что она рассказала, заставило меня забыть, что я обнимаю хорошенькую женщину, к тому же без одежды. Было невероятно, что богатый и влиятельный, да еще и в возрасте Грегорио Васкес приезжал в Новую Англию и рисковал своей шеей, руководя каким-то похищением. Ну что ж, если человек с собаками был действительно Старец, это давало надежду. Это значило, что он не просто прятался где-то в недоступном месте и отдавал приказы, но в какой-то ситуации мы могли встретиться с ним лицом к лицу. Совсем, как Мак, которому иногда надоедало сидеть в своем офисе, и он присоединялся к нам во время операций. Руфь сказала:

– Извини, что я тебя разбудила.

– С тобой все в порядке?

Она крепче прижалась ко мне и засмеялась:

Есть только один способ проверить. Утром, когда луч солнца пробился через щели между тяжелыми шторами, я оставил ее среди смятых простыней и одеял.

Я заказал завтрак на двоих и сел писать срочный отчет перед тем, как побриться. Я уже был одет и завязывал шнурки, когда в дверь постучал официант. Он привез еду на небольшом столике с чистой белой скатертью. Он накрывал на стол очень аккуратно и даже не забыл вазу с белым цветком. Название его я не знал. Было приятно видеть, что человек серьезно относится к своей профессии. Есть и другой тип официантов, которые бросают в тебя подносом с завтраком и убегают. Он остановился в дверях и оглянулся.

– Может быть, принести сеньору что-нибудь еще? Может быть, лед?

Хотя я и люблю выпить от случая к случаю, согласитесь, лед в семь тридцать утра не нужен, но слово лед было выбрано, наверное, потому, что кто-то считает, что здесь, чуть ли не на экваторе, оно настолько редко употребляется в разговоре, что не вызовет путаницы. Конечно, я выбрал бы что-нибудь другое, но меня никто не спрашивал. Люди, которые организовывают операции, никогда никого не спрашивают.

– А как будет лед по-португальски? – спросил я. От нас требовалось еще несколько фраз всякой чепухи, чтобы подтвердить опознание.

– Джело, сеньор. Это очень близко к испанскому "хьело".

– Я ждал вас, – сказал я. – То, что вы должны забрать, в ведерке для льда в ванной комнате. Как мне вас называть?

– Пусть будет Армандо.

Я сказал:

– Хорошо, Армандо. Вы местный и работаете только здесь, или мы с вами еще увидимся?

– У меня есть ваш график, мы еще увидимся. Мы постараемся, чтобы в ваших номерах в отелях не было жучков или сюрпризов со взрывчаткой. Нам каждый раз придется делать срочную проверку, потому что администраторы редко знают, кто из группы в какой комнате будет жить. Поэтому, когда вам дадут ключи, подождите несколько минут в фойе. Вчера вы чуть не застали нашего специалиста.

– Прошу прощения, – сказал я, – в следующий раз я угощу его в баре.

– То, что времени мало, не всегда плохо, это значит, что у противника тоже мало времени, – сказал Армандо. – В обычной ситуации мы будем считать, что вы способны защитить себя и женщину без посторонней помощи, как вчера вечером. Однако, если мы увидим, что против вас готовится что-нибудь особенное, мы вам сообщим. Известно, что трое карманников, с которыми вы вчера встретились, постоянно работают возле отелей. Похоже, их попытка вас ограбить была просто совпадением.

Я не сказал ему, что Руфь вовсе так не считает.

Я сказал:

– В ведерке дискета и фотопленки. Миссис Штейнер сказала, что это копия дискеты, которую она получила вчера. Она сказала, что дискета каким-то образом зашифрована, так что ее нельзя прочитать без кода. Она отдает ее нам просто на сохранение. Одну копию мне, одну в Вашингтон. На случай, если пропадет оригинал. Даже если в Вашингтоне смогут ее прочитать, она надеется, что эта дискета, так же, как и следующая, не будут использованы до тех пор, пока она не будет готова к публикации книги. В общем, все это есть в моем отчете, если кто-нибудь сможет расшифровать мои каракули.

– Я передам ваши пожелания и устно.

– На водопадах Игуасу мне будет нужен пистолет.

– Какой-то особенный тип пистолета? У нас не очень большой выбор. С пистолетами здесь строго.

– Любая старая пушка подойдет, – сказал я.

– Патроны?

– Хватит полного барабана или обоймы.

– Очень хорошо.

Он зашел в ванную и вышел оттуда с белым пластмассовым ведерком для льда. Открывая дверь в коридор, он достаточно громко сказал:

– Одну секунду, сеньор, сейчас я принесу вам лед.

Когда я зашел к Руфи в комнату, постель была пуста, а из ванной слышался шум воды. Я подошел к двери и постучал.

– Завтрак остывает, – сказал я.

– Да, дорогой, через секунду я выйду.

(обратно)

Глава 15

Фуникулер мне не понравился. Поднявшись на вершину очень высокого холма, я обнаружил, что ездит не одна, а две кабинки, и пересадку надо делать на какой-то крошечной скалистой площадке. Обе кабинки были переполнены пассажирами. То, что я пытался стоять между Руфью и остальными пассажирами, что само по себе было не просто, помогло мне забыть о том, что мы висим на тонком троссе над бездонной или почти бездонной пропастью. Вид Рио-де-Жанейро с холма Сахарная голова был очень впечатляющий, но я уже видел Рио-де-Жанейро с вершины Корвокадо. С меня хватит. Спасибо. Единственный вид, который меня интересовал, – это то, что возле станции, где мы должны были выходить, сшивалась Приведешка номер три. На ней был тот же бежевый брючный костюм, который я видел уже не один раз, и хотя сегодня он был тщательно выглажен, в нем трудно было быть незаметной. Высокий парень, с которым я позавчера видел ее в ресторане, Приведешка номер пять, тоже был там, в тех же джинсах и футболке.

Мы спустились, и внизу нас встретил автобус. Он отвез нас на электростанцию Итаупи и перевез через дамбу, что было очень интересно, мы видели, как потоки воды с ревом падали вниз в облаках мелких искрящихся брызг. Мы провели примерно тридцать секунд в Парагвае, который начинался прямо за рекой, пока наш автобус разворачивался, и вернулись в Бразилию.

Наши номера в отеле были достаточно современны, а в ванной даже стояло биде. Некоторое время я провел в своей комнате, пытаясь как-то организовать свои записи, вытащил из фотоаппарата пленку и положил ее в пластмассовое ведерко для льда, которое было в каждом номере. Скоро я услышал легкий условный стук в дверь. Я открыл и впустил Армандо.

– Вы довольны своим номером, сеньор? Может быть, вам принести что-нибудь, например, лед?

Он был в той же черно-белой униформе официанта, в которой я видел его в первый раз.

– Лед по-португальски "джелло"? Правильно? Мы должны были нести эту ерунду, даже когда это было никому не нужно и смешно.

– Да, нам нужен лед, спасибо. Ведерко в ванной комнате.

Он вошел и, глянув на дверь в соседний номер, сказал:

– Я должен сообщить вам, что мы проверили данные обо всех туристах в вашей группе. Похоже, они именно те, за кого себя выдают. Мы не смогли прочитать дискету, которую вы передали. Мы отдали ее в соответствующий технический отдел для анализа.

Значит, мои спутники были настоящие, по крайней мере, так показала предварительная проверка. Но это вовсе не значило, что они безвредны. А маленький компьютер Руфи смог-таки сотворить достаточно серьезный шифр.

– А как насчет картинок? – спросил я Армандо.

– Простите...

Наверное, он не знал этого слова на английском.

– Картинки. Снимки. Фотографии. Цветные негативы, которые я передал. Их уже проявили и напечатали?

Он сказал:

– Картинки. Надо будет запомнить. Да, снимки уже проявили. Очень интересные результаты.

– Не тяните.

– На четырех пленках было отснято сто сорок негативов. На этих снимках двое появляются со статистически значимой частотой. Это мужчина и женщина. Это, конечно, исключая остальных туристов в вашей группе.

Я изучил снимки, которые он мне дал, и сказал:

– А эти двое следят за нами. Этого блондина я видел вчера в ресторане и сегодня еще раз на Сахарной голове. Дама преследует меня, наверное, уже месяц. В Санта-Фе у нее есть три помощника, но с тех пор, как я уехал из США, я никого из них не видел.

Армандо сказал:

– У нас пока нет информации о мужчине, но зато у нас есть почти все о женщине.

– Замечательно, и кто же она?

– Ее нет в списках преступников или международных агентов, мы бы не смогли ее идентифицировать, если бы одна из наших коллег не зашла в кабинет и не увидела ее фотографию на столе. Эта женщина с ума сходит от тенниса и может сказать, кто выиграл Уимблдон, в каком году и с каким счетом. Ту, кто за вами следит, зовут Патрисия Везерфорд. Она – типичная молодая американка из богатой семьи, ездит на лошадях, плавает на яхтах, но ее настоящая страсть – теннис. Она – игрок профессионального уровня. Наш агент сказала, что мисс Везерфорд могла бы войти в число лучших игроков мира, если бы она работала чуть побольше, но призовой фонд для нее ничего не значит, потому что ей и так повезло с семьей.

Я сказал:

– О, Боже, так она из этих Везерфордов?

Везерфорды заработали огромные деньги, построив в свое время железную дорогу и увеличив состояние финансовыми махинациями.

– Еще что-нибудь? – спросил я.

– Мисс Везерфорд также является членом массы разнообразных организаций, насколько мы выяснили, совершенно безвредных. Она принадлежит к феминистскому движению, АСПСА, ОСЛ, Гринпис, список не уместился на печатной странице, я не могу запомнить их все.

– И ни одного упоминания о Васкесе? Да? Я посмотрел на лист, который он мне дал.

– А что такое ОСЛ? Звучит, как название болезни. Острый Синдром Лунатизма?

– Есть еще несколько названий, которые не расшифрованы, мы работаем над ними.

Потом он громко сказал:

– Сейчас я принесу вам лед, сеньор.

После того, как он совсем ушел, я открыл ведерко для льда, которое он унес, а потом принес обратно, и обнаружил пистолет, о котором я просил. Это был маленький автоматический пистолет, довольно потрепанный браунинг, такой же, как Лама, который я когда-то отобрал у Руфи. Ну что ж, я сам сказал, что подойдет любая старая железка. По крайней мере, я еще не скоро найду цель для этого пистолета. Мне еще предстояло узнать, где он, и приехать к нему. Или заставить его приехать ко мне. А пока я был просто телохранителем и был намерен серьезно исполнять свои обязанности.

В обойме было тринадцать патронов. Она насторожилась, увидя пистолет.

– Ты что, ждешь каких-то неприятностей?

– Если бы мы их не ждали, ты бы поехала одна. Я вставил обойму обратно и засунул пистолет за пояс под рубашку. Руфь выглядела, как маленькая девочка, которая принесла папочке подарок.

– Мэтт, – сказала она, протягивая руку. Это были еще две маленькие трехдюймовые дискеты. – Для твоей коллекции и для Вашингтона.

Я сказал:

– Я думал, следующий контакт должен быть в Буэнос-Айресе. Сейчас я угадаю, как ты это сделала. Ты испугалась, что я знаю больше, чем мне положено, поэтому ты позвонила подружке в Буэнос-Айрес и сказала, чтобы она срочно летела сюда. Назначила ей встречу там, где я не мог присутствовать.

– Откуда ты знаешь, что это была женщина?

Я сказал:

– Тебе ничего не приносили в отель после того, как мы получили ключи. Наши друзья проверили комнаты. Единственное место, куда я тебя не сопровождал, – это туалет на электростанции. Ты, естественно, ходила в женский туалет. Значит, это была женщина.

Секунду я смотрел на нее.

– Руфь, у тебя впереди еще три контакта. Все будет гораздо проще и безопаснее, если ты вздохнешь поглубже и решишься довериться мне.

Руфь вздохнула:

– Есть вещи, которые ты не знаешь...

Она помолчала и сменила тему.

– Я видела эту женщину в фойе. Одну из тех, кого ты называешь Приведешка. Интересно, как ее зовут на самом деле?

Я спросил:

– Ты когда-нибудь смотрела теннис по телевизору? Мне сказали, что эту киску зовут Патрисия Везерфорд. Она – профессиональная теннисистка и, к тому же, совсем не бедная.

Руфь изумилась:

– О, так она из этих Везерфордов?

– Правильно. Еще она связана с массой разных организаций в основном по защите экологии. Вот.

Я дал ей список, который передал мне Армандо.

– Эти буквочки что-нибудь значат для тебя? С Гринпис все понятно. О нем все знают. А что такое ГПЗ? Руфь засмеялась.

– Я знаю некоторые из них. ГПЗ – это Группа Правительства Земли. ДЛ – это Друзья Лесов, СНМ – это Спасите Наше Море, но что такое ОСЛ?

– Если выяснишь, дай мне знать.

– По крайней мере, надо отдать мисс Везерфорд должное. Она не просто выбрасывает деньги на яхты и машины, как большинство богачей, она пытается спасти нашу землю или хотя бы ее часть.

Я ухмыльнулся.

– Как эта добросердечная дамочка может объяснить то, что она работает на такого зверя, как Грегорио Васкес?

– Может быть, это – шантаж? Может быть, она – кокаинистка?

Я покачал головой.

– Хуже всего то, что Везерфорд совсем не выглядит, как наркоманка. И та крошка с гранатой, которую я убил в своем дворе, тоже. И похоже, они не профессиональные солдаты Эль Вьехо, а любители, которых он использует для мелких дел, например, для слежки.

Кто-то постучал в нашу дверь. Я вскочил и кивнул Руфи на дверь в ее номер.

– Быстро в свою комнату!

Я взял со стола дискеты и отдал ей.

– На, возьми и спрячь. Слушай, если тебе будет слышно, и решай сама, когда присоединиться к компании.

Она взяла дискеты.

– Мэтт, будь осторожен.

– Ты тоже, а теперь иди.

Опять раздался настойчивый стук в дверь. Мужской голос с сильным акцентом сказал:

– Открыть дверь, пожалуйста.

Я подождал, пока Руфь закроет за собой дверь. Потом я пошел к двери, которая уже сотрясалась под ударами.

– Будьте любезны, открыть немедленно!

– Иду, не ломайте дверь, – сказал я.

Я открыл и отступил назад. Дверь с силой распахнулась. Но человек, которого я там увидел, оказался для меня большой неожиданностью. Из-за акцента, грубости и бесцеремонности я думал, что увижу служащего безопасности отеля или местных полицейских, но на нем не было формы, и он не был южноамериканцем. Я не помнил, как его зовут, потому что мы обычно только здоровались, когда встречались на завтраках. А Руфь однажды проговорила с ним целый вечер. Но я без труда вспомнил его фамилию – Акерман. Мистер Роджер Акерман. Крупный бизнесмен с Уолл-стрита, мягко говоря, сильно выпивши.

– Где Белинда? Ты, сволочь! – спросил он, с трудом выговаривая слова. Он оглядел комнату. Не найдя никого, кроме меня, он двинулся на меня, оставив дверь открытой.

– Ты думаешь, я не замечаю, как ты и моя жена смотрите друг на друга, как вы хихикаете в темных углах, хихикаете над ее тупым старым мужем-импотентом? Сволочь, отвечай, где она спряталась? В ванной?

Он с трудом двинулся к двери ванной. Он уже начал меня раздражать, но потом я пожал плечами и открыл перед ним дверь, чтобы он сам убедился. Какой смысл спорить с окосевшим ревнивцем?

– Сами видите, – сказал я. – Никакой Белинды нет.

А потом мне показалось, что мой затылок взорвался и как будто ток сильного напряжения прошел по всему телу. Когда фейерверк у меня перед глазами погас, я мягко приземлился на выложенный плиткой пол в ванной.

(обратно)

Глава 16

Когда я начал осознавать, лежа на полу, что происходит вокруг, я обнаружил, что мой пьяный противник вместо того, чтобы пинать меня, как мешок, что было бы в его положении обычным делом, стоит возле меня на коленях и со знанием дела обшаривает мои карманы. Он уже достал пистолет, который был засунут у меня за пояс, и вытаскивал у меня из кармана дешевый бумажник из искусственной кожи. И это вовсе не походило на поведение старого рогоносца, который свихнулся от ревности и пытается наказать любовника своей жены.

Не найдя ничего важного в бумажнике, Акерман начал похлопывать меня по бокам и обнаружил спрятанную плечевую кобуру, в которой я носил свои документы и остальные деньги. Он расстегнул мне рубашку, вытащил кобуру, внимательно просмотрел все отделения и, найдя то, что он хотел, даже вздохнул от облегчения. Потом он пристроил кобуру на прежнее место и более или менее привел мою рубашку в порядок. Он даже засунул бумажник обратно мне в карман перед тем, как встать на ноги. Очень аккуратный человек.

– Вы можете теперь открыть глаза, мистер Хелм, – сказал он безо всякого намека на пьяную речь. – Если хотите, сядьте. Надеюсь, у вас не слишком болит голова.

Я сел с большим усилием, жалостно стеная. Я осторожно потрогал затылок.

– О, Господи, как больно.

Стоицизм ничего не стоит в глазах других. Пусть ваши противники знают, что вы человек мягкий, и видят, как вы ужасно страдаете, им это нравится. Акерман достал Кольт двадцать второго калибра с навинченным глушителем. Сейчас это оружие предпочитает большинство секретных агентов.

– Я прошу прощения за причиненное насилие, – сказал Акерман, – но это была необходимая мера предосторожности.

Я облизал губы и сказал:

– Очень хитро, мистер Акерман. Сначала вы разыгрывали полицейского за дверью, потом сыграли обманутого мужа, зная, что поскольку я не виновен, то, конечно, не приму вас всерьез. Не знаю, правда, где в это время была моя голова.

Акерман сказал:

– У вас есть определенная репутация, мистер Хелм. Было необходимо избежать ненужной перестрелки или Драки, где кто-нибудь мог бы серьезно пострадать.

Меня насторожила его речь. Он говорил и вел себя не так, как это делают наемники южноамериканских наркотических баронов. Даже пистолет был неподходящий. Мне казалось, они обычно пользуются большими и шумными пушками, как минимум, тридцать пятого калибра. Я опять потрогал свой затылок, сморщился от боли и сказал:

– Конечно, я счастлив, что никто серьезно не пострадал. Но почему вы просто не постучали в дверь и не объяснили, что вам нужно? Мы бы прекрасно договорились.

– Конечно. Сядьте туда.

Я встал и, с трудом протащившись несколько футов, осторожно сел в указанное кресло. Акерман сказал через плечо:

– Белинда, приведи ее.

Дверь между номерами открылась, и Руфь вошла, сопровождаемая пухленькой миссис Акерман. У нее в руке был пятизарядный дамский Смит-и-Вессон тридцать восьмого калибра с накладками на рукоятке из красного дерева. Руфь, похоже, не пострадала никак. Но видно было, что она вне себя от ярости.

– Мэтт, она ворвалась ко мне и начала размахивать у меня перед носом своим дурацким пистолетиком, а потом открыла дверь в коридор этому придурку, который сразу же начал щупать меня. Мэтт, ты ранен? Что этим ублюдкам нужно? Она облапала меня всю, когда что-то искала, черт бы ее побрал! Что им нужно?

– Небольшой ущерб моему черепку, – сказал я Руфи. – И очень большой – моей гордости. Садись, дорогая. Я уверен, этот приятный джентльмен все нам объяснит.

– Да, миссис Штейнер, пожалуйста, сядьте. Белинда, смотри в оба за ними.

Акерман опустил пистолет и сказал мне:

– Миссис Акерман – отличный стрелок, поэтому я надеюсь, мистер Хелм, вы не будете строить планов, как бы поменяться с нами местами.

Я сказал:

– У меня нет никаких планов на настоящий момент.

Я посмотрел на Белинду Акерман.

– Вы меня очень обидели. Вы мне всегда так мило улыбались. Я думал, что я вам нравлюсь. Она засмеялась.

– Конечно, нравишься, дорогой, конечно! Но так редко получается совмещать приятное с полезным.

Акерман подошел к двери и, приказав кому-то поторопиться, сам занял свой пост у двери возле нас. В дверях появилась знакомая фигура. Я встречал этого парня только раз, но хорошо его запомнил. Дэнис Мортон – молодой герой, которому старики до сих пор читают нотации.

Акерман оглянулся.

– Ты закончил?

Дэнис Мортон сказал:

– Я сделал все, что мог, но у нее не очень мощный компьютер, сэр.

По тому, как он посмотрел на меня, я понял, что он не забыл ни меня, ни нашу последнюю встречу.

Акерман спросил:

– Мортон, что ты там нашел?

– У нее маленький переносный компьютер со встроенным жестким диском. У него очень большой объем, и он может работать с достаточно серьезными программами. У нее стоит какая-то шифровальная программа, люди в Вашингтоне безусловно ее сломают, но я пока не могу. Есть отдельный дисковод, она может копировать материалы на дискеты. У нее есть две коробки с пустыми дискетами, а в косметичке я нашел две дискеты, которые, если верить наклейкам, являются копиями потерянного оригинала и включают главы с 27 по 34 книги мистера Штейнера. Я пытался прочитать дискету, но мне нужен код.

Акерман нахмурился.

– Ты сказал, оригинал потерян? Ты обыскал все?

– Да, сэр! А Белинда обыскала миссис Штейнер. Но на ней ничего нет.

Акерман сказал:

– Вот еще один диск, я взял его у мистера Хелма, главы с 9 по 18, судя по наклейке. Конечно, дискета тоже закодирована или зашифрована, но вставь в компьютер и посмотри сам.

– Да, сэр!

Когда Мортон ушел в комнату к Руфи, Акерман посмотрел на меня и сказал:

– Ну, мистер Хелм! По вашему лицу видно, что вы начинаете понимать, что происходит. Вы знаете, кто я такой?

– Вы, наверное, босс этого милого паренька, который только что вышел, мы однажды с ним мило побеседовали в Санта-Фе. Кстати, скажите ему, что нехорошо брать чужое. А его старший офицер, я думаю, должен понимать, что не стоит ссориться со старыми опытными людьми, у которых больше влияния.

Я пытался вызвать реакцию, которую и получил. Этот степенный седовласый человек подошел ко мне и влепил мне пощечину. Потом он отступил назад и уставился на меня.

– У этого старого козла больше влияния? Я организовал это все. Васкес мой. Я несколько лет вел это дело. У него нет никаких прав...

Он осекся, тяжело дыша, не осознавая, как круто он изменил ситуацию. Секунду назад мы были в какой-то мере коллегами и работали над одним и тем же – Грегорио Васкесом. И у нас был один хозяин – дядя Сэм. То, что Акерман обманул меня, чтобы завладеть ситуацией, было вполне простительно в нашем кругу. Я на него даже не обижался. Но пощечина, которую он мне отвесил в гневе, была совсем другое дело. Такое не позволяется. Это значило, что только что он сам открыл охотничий сезон на себя. И на этот счет я больше не волновался. Я потрогал ладонью щеку и сказал:

– Вряд ли Акерман – ваше настоящее имя, и вряд ли Белинда – ваша жена.

Этот седовласый мужчина сказал:

– Назовем это партнерством по работе, так же, как и у вас с миссис Штейнер. А имя Акерман ничуть не хуже, чем любое другое.

Секунду он говорил спокойно, но потом снова начал кричать:

– Этот старый паук, сидя в своем вонючем офисе, посылает своих людей на убийство, так же, как и Старый Горец.

Руфь сказала:

– Вы и ваши люди заботились о нас только потому, что думали заполучить эту книгу и что она даст ответ на ваши проблемы с наркотиками. Мне наплевать на ваши дурацкие проблемы, я хочу, чтобы убийцы Марка были найдены и наказаны, и поэтому я обратилась в организацию, где люди могут мне помочь. Я – вдова, мой муж мертв, а ваш мальчик Дэнис только и может думать, что об этой дурацкой рукописи. Я думаю, он просто выполняет ваши инструкции, но скорее в джунглях будут снеговые заносы, чем вы получите эту книгу, мистер Роджер Акерман.

Акерман шагнул к ней и влепил ей пощечину.

(обратно)

Глава 17

Мне всегда было интересно, как эти ребята ухитряются жить так долго. Нормальная человеческая реакция на пощечину, по крайней мере, это моя человеческая реакция, провести ему если не вскрытие, то хотя бы ампутацию руки.

– Белинда, смотри за ней! – рявкнул Акерман, отступая назад.

Но Руфь не пыталась броситься на него. Она потрогала губы, увидела кровь, достала платок и прижала его к разбитой губе.

– Второй диск тоже закодирован, сэр.

– И ты говоришь, что не можешь сломать защиту? – спросил Акерман.

– Боюсь, что нет, сэр. По крайней мере, не с этим оборудованием.

– Хорошо. Поступим по-другому. Стань за Хелмом и приложи пистолет к голове. Ошибочка, приложи мой пистолет. Он с глушителем, так что, если его придется использовать, мы никого не побеспокоим. Вот, возьми и дай мне свой.

– Белинда, у тебя есть сигареты?

– Да.

Акерман сказал:

– Курение вредно для здоровья, но иногда оно имеет свои преимущества. Зажги сигарету. Можешь положить пистолет, я послежу за ними. Теперь, миссис Штейнер, я хочу от вас две вещи. Мне нужен компьютерный код, или что бы там ни было, чтобы расшифровать текст на Дискетах. И второе, мне нужны имена и адреса тех людей в Южной Америке, кому ваш муж послал оставшиеся дискеты. Кстати, скажите мне, сколько всего в книге глав?

Руфь подняла голову.

– Что вы сделаете, если я вам не скажу? Опять ударите меня?

– Нет, но тогда миссис Акерман приложит зажженную сигарету к груди мистера Хелма. А мистер Мортон вышибет ему мозги, если он попытается возражать. Мы – люди великодушные и дадим ему немножко постонать, но не очень громко. Чтобы не беспокоить соседей.

– Я просто не верю! – воскликнула Руфь. – Вы работаете на правительство США, вы знаете, что я американская гражданка, мистер Хелм работает на правительство США так же, как и вы. Мэтт, они что, с ума посходили?

Я пожал плечами. Конечно, они психи, но с другой стороны, как профессионал, я вполне могу их понять.

Я сказал:

– Может быть, да, а может быть, нет. Проблема в том, что сейчас у них есть оружие.

Акерман рявкнул:

– Давай, Белинда!

Девушка с сигаретой во рту раздвинула мне рубашку. В обмен она показала мне свою пышную белую грудь в прорези своей блузки, когда наклонилась ко мне. Я не скажу, что сейчас это меня сильно возбуждало, но тем не менее грудь производила впечатление, она это знала. Она страстно улыбнулась мне, глубоко затянулась сигаретой, выдохнула дым мне в лицо и прижала уголек к коже. Я почувствовал очень знакомый импульс боли, знакомый запах горящих волос и кожи, смешанный с ароматом табака. Я уже много раз играл в эти игры со всеми возможными вариантами. На этот раз мне не нужно было притворяться, что мне не больно. Я прекрасно сыграл свою роль, покричав и постонав весьма убедительно. Я прошептал:

– Ты – садистская сучка.

Ругательства тоже входили в представление. Белинда опять затянулась.

– Сорок три.

Это был голос Руфи, который для меня прозвучал глухо, потому что Белинда опять приложила ко мне сигарету.

– Что вы сказали, миссис Штейнер? – спросил Акерман.

– Вы хотели знать, сколько в книге глав? Их сорок три. Приложения никакого нет, Марк не успел его написать.

– Очень хорошо, теперь имена.

– Что вы с ним сделаете, если я скажу?

Теперь настала моя очередь. Я хрипло прошептал:

– Руфь, не надо... Об меня тушили сигареты столько раз, что я стал, как огнеупорный кирпич. Не говори этой сволочи ничего. Ах! Ах!

– Герой, не храбрись! – сказала толстуха, убирая сигарету и глубоко затягиваясь.

– Ну, миссис Штейнер? Руфь молчала.

– Ах! Ах!

– Не такой уж ты огнеупорный, милый! – ухмыляясь, сказала Белинда. – Проверим еще раз.

– Аааах!

– Прекратите, прекратите! – закричала Руфь. – Что вы хотите знать, мистер Акерман?

– Где у вас еще запланированы контакты? Она облизала губы.

– Лима, Сантьяго, Кито. Должна была быть еще одна встреча в Буэнос-Айресе, но я перенесла ее в Итаипу.

– Дискеты, которые нашел мистер Мортон в вашей комнате, это копии той, что вы поручили в Итаипу?

– Да.

– А где оригинал?

– Его забрали у меня как раз перед вашим приходом. Подошел человек, и я отдала ему дискету. Я не знаю, как его зовут. Я попросила Лени Отейро, и она организовала эту встречу.

– Отейро – это имя кого-то из ваших адресатов или служащего этого отеля?

Руфь сначала не знала, отвечать ей или нет, но потом пожала плечами. Какая разница, у нее уже нет этой дискеты. Лени Отейро – это женщина из Буэнос-Айреса.

– Вы сделали две копии? Одну для себя и одну для мистера Хелма?

– Нет. Одну, чтобы он хранил ее, а вторую, чтобы он отправил ее в Вашингтон. Раз вы нашли у него только одну дискету, то, значит, копия той, которую я дала ему в Рио, уже на пути в Вашингтон.

– В Вашингтон! – воскликнул Акерман. – И вы не оставили ни одной копии себе? Это странно.

Она резко сказала:

– Ничего странного. У нас была бы копия каждой дискеты, и их хранил бы Мэтт на случай, если они срочно понадобятся. Даже если бы оригиналы не дошли туда, куда я их отправляла, еще один комплект был бы в Вашингтоне.

Акерман помолчал.

– Те люди, которым ваш муж доверял дискеты, все были женщины? Вы сказали, что человек из Буэнос-Айреса была женщина, а из Рио? В понедельник вы в женском туалете встречались еще с одной женщиной, правильно?

Руфь вздохнула.

– Похоже, мой муж в молодости очень любил женщин, мистер Акерман. Да, люди, которых он просил хранить дискеты, все женщины.

– Понятно, теперь, пожалуйста, имена.

Она облизала губы.

– Я не могу. Что вы с ними сделаете?

– Ничего, если они отдадут дискеты по-доброму.

– Я не верю вам. Если одна из них будет сопротивляться, вы будете бить ее, как ударили меня. Нет, я их не предам.

– Белинда!

Когда Акерман не услышал привычного стона, он оглянулся. Белинда последний раз затянулась сигаретой и потушила ее в одной из пепельниц. Акерман нетерпеливо сказал:

– Белинда, ты не на сцене. Просто зажги другую сигарету и ...

Девушка покачала головой.

– Нет.

Акерман изумился:

– Что ты сказала?

Белинда спокойно объяснила:

– С меня садизма хватит. Вон стоит парень, и, насколько я поняла, он должник Мистера Хелма. Я подержу пистолет, а он пусть для разнообразия развлекается.

Говорила она еще ровно, но лицо у нее было абсолютно белое, даже немножко зеленое, а на лбу выступили капельки пота.

Акерман спросил:

– Так ты отказываешься?

– Видно, у бедной девочки слабый желудок, – ввязался в разговор типчик, который держал пистолет с глушителем.

Он садистски рассмеялся.

– Со мной все в порядке. Тем более, когда дело касается этого ковбоя. Позвольте мне, мистер Акерман.

– Хорошо. А с тобой мы поговорим еще позже, барышня.

Потом было то же самое, правда, мистер Дэнис Мор-тон абсолютно не умел курить. Поэтому, почти после каждой затяжки, он долго кашлял. Это уже становилось смешно. Он злился и вымещал свою злость на мне. Руфь сначала упиралась, но потом все пошло, как по маслу. Женщину в Сантьяго зовут Кончита Перес. Адрес. Женщину в Лиме зовут Рафаэла Хофман. Адрес. Женщину в Кито зовут Эвелин Херера Гонсалес. Адрес. Потом наступила тишина. Руфь посмотрела на Акермана и резко спросила:

– Теперь вы довольны?

– Еще одно имя, – сказал он.

– Больше нет никаких имен.

– Нет, есть. Имя мужчины или женщины, я думаю, в США, кому вы посылаете оригиналы дискет. Дэнис!

– Прекратите, – вяло сказала Руфь, – постарайтесь хоть немного использовать свои мозги. Кому еще я могу посылать дискеты, кроме как издателю Марка.

– Название и адрес фирмы? – спросил Акерман.

– Ради Бога, вы можете прочитать это на любом экземпляре любой книги Марка. Ну, хорошо. Хорошо. Дайте подумать. Маки-стрит, 243.

– Как его зовут?

– Пол Ретнер.

Акерман записал все в маленький блокнот и перевернул страницу.

– А теперь, – сказал он, – вы скажете нам код, или как там вы, компьютерщики, это называете, и все неприятности будут позади.

– Нет.

– Дэнис!

Руфь медленно сказала:

– Код я вам не скажу! Вы можете его жарить, пока на нем не появится корочка. Извини, Мэтт. Вы можете сделать из меня отбивную, но этого вы не получите. Забудьте про Мэтта, мистер Акерман, у него нет информации, которую вы хотите, но что бы вы с ним не делали, от меня вы ее не получите. Он неплохой парень, но он не слишком много для меня значит. Прикажите вашему студенту-инквизитору поработать со мной. И я уверяю вас, он умрет мучительной смертью от рака легких раньше, чем я заговорю. Хотя, судя по тому, как он кашляет, ему и так осталось недолго. От пощечины очки слетели на пол.

– Ты, сука, еще будешь упираться?

Она не попыталась подобрать очки и засмеялась.

– Да, я упираюсь, – сказала она. – За вас я сделала всю работу, дала вам имена и адреса, но это ничего не значит, потому что, даже если у вас есть диски, вы не сможете их прочитать. Мне кажется, вы еще более опасный человек, чем Грегорио Васкес. По крайней мере, все знают, кто он такой. И, как я сказала раньше, вы никогда не получите книгу моего мужа. Вы никогда не используете ее для своей грязной карьеры. Никогда!

(обратно)

Глава 18

Акерман быстро шагнул вперед, он был бледный от гнева и мог бы ударить Руфь пистолетом, если бы Белинда не перехватила его руку.

– Мистер Акерман, пожалуйста, кто-то идет. Человек, шедший по коридору, остановился возле нашей двери. Потом кто-то вежливо постучал.

– Мэтт?

Голос был женский, это была сопровождающая группы – Анни. Акерман бросился вперед, схватил Руфь за подбородок и упер ей ствол между глаз. Он посмотрел на меня и прошептал:

– Отвечай, Хелм, но очень, очень осторожно.

Я громко спросил:

– Да, Анни?

Она сказала через закрытую дверь:

– Мы уезжаем к водопадам, вы и Руфь тоже собирались поехать.

Не было времени что-то выдумывать, тем более у наших гостей нервы были на пределе.

Я сказал:

– Извини, но, наверное, не поедем. Руфь сильно устала. Спасибо, Анни.

Мы слышали, как она ушла. Когда шаги затихли, Акерман отпустил Руфь. Дэнис Мортон, который все еще держал пистолет возле моей головы, с облегчением вздохнул.

– Мистер Акерман? – сказал он. – Могу я предложить...

– Да, Дэнис.

– Я сделаю, конечно, все, что вы скажете, сэр, но мы уже слишком много времени провели в этой комнате и в принципе нам не нужна информация миссис Штейнер. Теперь мы знаем, где находятся все диски. Когда мы их соберем, в Вашингтоне их легко смогут прочитать. Эти ребята настоящие профессионалы, и, я уверен, они справятся с любой шифрующей программой, которой пользуются гражданские чайники. Но, как я сказал, это только предложение, сэр.

Он говорил гладко, но было видно, что он просто испугался. Он начал понимать, что его босс-фанатик втянул его в очень неприятную ситуацию в чужой стране, и хотел дипломатично убедить Акермана скорее убраться отсюда. Пока бразильская полиция или кто-нибудь еще не взломает дверь и не увидит, что они делают с двумя беззащитными жертвами. Акерман не боялся таких мелочей, но он кивнул.

– Хорошая идея. Но на всякий случай мы оставим в резерве миссис Штейнер, просто на тот случай, если она умнее, чем ты думаешь. Или наши криптографы глупее, что в общем все равно. Если так, то нам придется обратиться к более профессиональным специалистам по допросам, которым, я уверен, миссис Штейнер сообщит все.

Руфь облизала губы.

– Я не понимаю, как это вы собираетесь держать меня в резерве, запереть меня где-нибудь?

– Что вы, конечно, нет, – сказал Акерман, – мы с вами разыграем целое представление для остальной группы. Во-первых, потому, что ваши друзья в Южной Америке ожидают, что вы приедете с этой группой, и вам лучше не путешествовать одной. Мы будем играть в обманутого мужа и в отчаявшуюся женщину, которые ищут взаимопонимания.

Руфь уставилась на него.

– Интересно, как вы собираетесь искать взаимопонимания со мной? Если вы хоть на секунду думаете, что...

Он коротко рассмеялся.

– Вы льстите себе, миссис Штейнер, ваше тело меня абсолютно не интересует. Меня интересуют ваши мозги, а если еще точнее – мозги вашего бывшего мужа. Мы объясним Анни, что происходило в этой комнате, когда ее не было, представим ей письмо от этих голубков, где будет написано, что они сбежали вместе, потому что страсть оказалась сильнее, чем... Ну, вы сами знаете.

Руфь нахмурилась.

– И как вы собираетесь заставить меня играть по вашему дурацкому сценарию?

Потом она коротко рассмеялась.

– О, я понимаю. Вместо того, чтобы запереть где-нибудь меня, вы собираетесь держать где-нибудь Мат-та, как заложника? До тех пор, пока я не помогу вам достать остальные дискеты. А если я буду упираться, вы будете угрожать, что будете творить с ним какие-нибудь ужасные вещи.

Акерман сказал:

– Приятно иметь дело с умной женщиной.

– Вы забываете одну вещь, – сказала Руфь, – вы забываете, что эта умная женщина уже вам сказала, что вы можете поджарить его у меня на глазах, если хотите. Он – телохранитель. К тому же, как оказалось, не очень хороший, раз вы здесь. А у меня есть двое дочерей и моя собственная жизнь. Я не собираюсь беспокоиться из-за агента, который оказался непрофессионалом.

Она посмотрела на меня.

– Извини, Мэтт, но ведь так оно и есть. Она отлично сыграла свою роль в этих обстоятельствах. Акерман тоже знал свои слова.

Он сказал:

– Хорошо. Тем более, что вы сказали, что он вряд ли нам пригодится. Дэнис, ты знаешь, что делать. Отведи его туда, куда мы условились. Белинда тебя прикроет. Мистер Хелм может оказаться крутым парнем, хотя я этого пока не видел.

Мортон заносчиво сказал:

– Мне не нужно прикрытие, я сам справлюсь. Акерман потерял терпение из-за его самодовольства.

Он рявкнул:

– Ты возьмешь Белинду с собой! Во-первых, ей пора исчезнуть, во-вторых, она сможет тебе помочь. Но ей нужно еще написать прощальное письмо за себя и за Хелма. Белинда, там в бюро бумага, вот ручка, если там не окажется.

Потом Мортон и Акерман обменялись пистолетами. Белинда подала Акерману листок. Он быстро прочитал его, обиженно взглянул на Белинду и сказал:

– Ладно, подойдет. Теперь, мистер Хелм, пожалуйста, подпишитесь внизу. Не забудьте, пожалуйста, поставить дату.

Я успел быстро просмотреть письмо:

"Дорогая Анни! Это ужасно и это замечательно, иногда мне кажется, что я просто ненавижу себя. Мы уезжаем вдвоем, поэтому просто вычеркни нас из списка пассажиров. Компенсации не нужно. Я думаю, у тебя не будет с этим проблем. Скажи этому усталому старику, за которым я была замужем, что мне не хотелось обижать его, но Мэтт и я знали, что так случится, как только мы увидели друг друга.

Белинда Нан."

Я нацарапал свое имя, а также добавил название отеля и дату. Акерман передал письмо Белинде, которая сложила его и написала сверху чье-то имя, наверное, Анни. Акерман посмотрел на меня и сказал Белинде:

– Застегни ему рубашку. Потом он сказал:

– Мортон, можешь его увести.

– Да, сэр. Пошли, ты!..

Акерман снова заговорил:

– Если сможешь просто столкнуть его со скалы, тем лучше, но будь с ним очень осторожен. Если будет нужно, стреляй. Здесь никто не услышит выстрелов, а когда тело упадет на скалы и его потаскает по камням, вряд ли кто-нибудь заметит маленькую дырочку от пули. Все, вперед! Потом свяжешься со мной, как мы договорились.

– Да, сэр.

– Двигай!

Мы уже почти вышли, когда Руфь спросила:

– Что вы собираетесь с ним делать?

Это было правильно. Сам по себе вопрос был глупый, но это была единственно правильная реакция. Акерман сказал:

– Вы только что сказали, что он для вас ничего не значит. Так что ж вы так волнуетесь?

– О, Боже, так вы собираетесь убить его? Несмотря на направленный в нее ствол кольта, она вскочила с кресла, подбежала ко мне и обняла мою шею руками.

– О, Боже! Извини, извини меня! Я думала, если я просто буду играть безразличную мать-одиночку, то может быть... Я совсем не имела в виду, что...

Она повернулась к Акерману.

– Ну, хорошо, вы выиграли. Я буду участвовать в вашем дурацком спектакле. Просто обещайте мне, что с ним ничего не случится, и я достану вам оставшиеся диски.

Такие люди, как Роджер Акерман, или как его там зовут на самом деле, учитывают только свой ум. Он сам верил в то, что заставил своими угрозами ее сдаться. А теперь он поторопился отпраздновать победу.

– Вы принесете дискеты и расскажете, как их прочитать?

Она колебалась некоторое время, а потом сказала:

– Если вы обещаете не причинять ему никакого вреда.

– Говорите сейчас.

– Нет, нет. В Кито. Вы привезете туда Мэтта живого и здорового и, когда мы уже будем заходить в самолет и вокруг будет много людей, чтобы вы не смогли нас тронуть, я скажу вам пароль.

Акерман подозрительно прищурился.

– Откуда я знаю, что, если я представлю его вам живым и здоровым возле самолета, вы просто не подниметесь на борт и не улетите?

– Я даю вам слово, – сказала Руфь. – И что вы теряете? Как сказал ваш парень, даже если я не сдержу обещание, ваши эксперты без сомнения расшифруют дискеты. А к тому времени они все будут у вас.

Акерман колебался, но потом пожал плечами и сказал:

– Мортон! Ты слышал, что она сказала? Ладно, договорились. Веди Хелма туда, где, как условились, мы его спрячем. И держи его там, пока я не скажу, куда его везти.

Отдавая приказ, он подмигнул, чего почти никто не заметил. Конечно, после того, как он присвоил себе миссию, которая была назначена нашей секретной службе, он бы никогда не отпустил секретного агента, который ею занимался, то есть меня, живым в Вашингтон жаловаться на него.

(обратно)

Глава 19

Было приятно выйти из этой комнаты, хотя бы со стволом пистолета, упертым мне в спину, и перспективой покормить рыб в реке. В коридоре никого не было. Возможно, Армандо и наблюдал за моей дверью или за дверью в номер Руфи, но, по инструкции, он должен был сохранить в безопасности ее, а не меня. Сейчас я мог рассчитывать только на себя самого. Ну, что ж, это случалось и раньше. Белинда, которая шла впереди, остановилась так резко, что я едва не налетел на нее. Она повернулась, чтобы поговорить с Мортоном.

– Давай лучше я проведу его через фойе и вниз по парку. Потому что везде полно туристов. Я прижмусь к нему так, что пистолета не будет видно. А если ты будешь идти с ним в обнимку, люди подумают, что вы гомики.

Мортону это не понравилось.

– Мистер Акерман сказал, что я должен... Этот Ублюдок мой.

– Конечно, сколько угодно. Я просто хочу провести его вниз, чтобы не привлекать внимание. А потом ты можешь творить с ним все, что тебе заблагорассудится.

Она взяла меня под руку и притянула близко к себе. Другую руку она держала в сумочке, которую зажала между нами. Я был уверен, что Мортон идет сзади, но достаточно близко, чтобы уложить меня на месте, если я вздумаю дергаться. Мы прошли через парк.

– Вперед! – рявкнул на меня Мортон, когда я остановился взглянуть на отель.

– Ладно, можешь в последний раз полюбоваться видом.

Это было явно не лучшее время для осмотра достопримечательностей, но в таком случае нужно использовать любую возможность. Это было действительно впечатляющее зрелище. Несколько миль высоких острых скал, по которым, казалось, с ревом бежала вся вода, которая есть на земле, поднимая облака из сверкающих на солнце капель. Пока мы стояли там, другой громкий шум присоединился к реву водопада. Это был вертолет, на котором туристам показывали водопад сверху. Мортон, стоя позади меня, чертыхнулся.

– Черт, я думал из-за дождя они не летают. Придется подождать, свидетели нам не нужны.

Я притворился, как будто только сейчас понял, что меня собираются убить. Я сказал:

– Но ведь мистер Акерман обещал Руфи...

Мортон издевательски рассмеялся за моей спиной.

– Эта сучка Штейнер ничего не узнает и переживать не будет. А к тому времени, когда она поймет, что ты сдох, если она сама до этого доживет, она выполнит все, что требуется мистеру Акерману. Нам вообще нужны только эти чертовы дискеты. Как яговорил мистеру Акерману, мы их в два счета расшифруем на нормальном оборудовании. И потом, где мы здесь будем держать такую хитрую задницу, как ты? Ты думал, мы тебя где-нибудь запрем? Самое безопасное место для тебя – это там, под этим замечательным водопадом. Если уже достаточно насмотрелся, двигай!

Мы вышли на скалистую тропинку. Через некоторое время мы подошли к деревянному забору с калиткой, к которому был прибит выцветший щит с надписью "Вход запрещен, чрезвычайно опасно!"

Но это не остановило моих провожатых, через несколько секунд мы вышли на площадку и я понял, что щит висел недаром. Когда-то это была смотровая площадка с деревянным ограждением. Внизу ревела река, большая часть асфальтированной площадки обвалилась, и я не мог не подумать, сколько туристов могло погибнуть при обвале. Поломанные ограждения болтались над пропастью, уродливые трещины, расходящиеся по асфальту во все стороны, указывали на то, что и остальная часть площадки просуществует недолго.

– Стоять! – рявкнул Мортон. – Назад! Я с большим удовольствием повиновался. Мортон указал, чтобы мы отошли в сторону от тропинки, где нас скрывали кусты и деревья.

– Все, Белинда, теперь он мой!

– Сколько угодно, – сказала девушка. Мортон держал пистолет в кармане, но теперь он достал его. Я чувствовал, что для него будет настоящим удовольствием расправиться со мной. Он не замечал дождя, хотя уже весь промок, как и все мы. Скоро один из нас вымокнет еще больше. Вопрос только в том – кто?

Я подготовился, как можно лучше. Они видели, что я всхлипывал и стонал при допросе, не сопротивлялся, боялся их рассердить, подписал все, что они передо мной положили, и теперь я надеялся, что Мортон думает, что Хелм – это просто клоун и беспокоиться не о чем. Это был мой первый козырь. Второй был тот, что Мортон испытал серьезное унижение от меня, и поэтому он не убьет меня сразу. Наверняка, он захочет надо мной поиздеваться.

– Выходи оттуда, ублюдок! – рявкнул он, размахивая пистолетом. – Шевелись, если ты не хочешь, чтобы я пристрелил тебя прямо там.

Я посмотрел на короткоствольный револьвер в его руке и вышел обратно на крохотную полочку растрескавшегося асфальта над пропастью. Он шел за мной, не спуская с меня глаз. Я оглянулся через плечо и сделал вид, что боюсь ревущей реки внизу, хотя, стоя в девяти футах от края пропасти, не нужно было быть для этого крошим актером. У меня была боязнь высоты, и, наконец, эта бесполезная штука пригодилась мне. Стоя спиной к пропасти, я схватился за остатки деревянного ограждения.

– Пошел вперед! – приказал Мортон. Повиснув на ограждении, я бросил еще один испуганный взгляд назад и покачал головой. Я прошептал:

– Я не могу. Тебе придется пристрелить меня прямо здесь, черт побери! Я не могу подойти ближе. О Боже, это же сотня футов высоты!

Я услышал голос Белинды.

– Этот парень боится высоты. Я наблюдала за ним, когда мы поднимались на фуникулере на Сахарную голову, он чуть не обмочил себе штаны, так испугался.

– Боже мой, секретный агент боится высоты! – издевательски рассмеялся Мортон.

Я опустился на колени, цепляясь за ограждение. Я висел там и как будто дрожал от ужаса. Я видел, что он идет ко мне через площадку. Я знал, что эта сволочь, он обязательно должен будет дать мне пинок, хотя бы один. Он так и сделал. Я зажал его ногу под мышкой и толкнул вперед. Я надеялся, что пистолет сейчас направлен дулом вверх, поскольку он балансировал, пытаясь сохранить равновесие. Раздался выстрел, но он промахнулся. Я схватил его вторую ногу и, все еще стоя на коленях, просунул голову ему между ног и быстро поднялся. Отпустив ноги, я с силой ударил его головой об этот край земли. Я обернулся и ничего не увидел: ни человека, ни пистолета, хотя он после удара должен был немного прокатиться перед тем, как упасть вниз. Неужели я добросил его самого края? Его крик как будто повис в воздухе, вряд ли его кто слышал из-за рева водопада.

Потом я вспомнил про Белинду, но ее нигде не было видно. Все еще тяжело дыша, я пошел обратно и остановился, увидев белую туфельку на высоком каблуке, которая лежала посреди тропинки под дождем. Я наклонился, чтобы поднять ее, и, услышав позади себя мягкие шаги, понял, что совершил вторую глупость за день. Я попытался повернуться, но шарф обвился вокруг моей шеи, мгновенно затянувшись. Я ударил назад, но попал в пустоту. Это была естественная реакция, и нападавший знал это. Сунув руку в карман за ножом, я понял, что не успею его открыть. Вырываться было бесполезно, и мне только оставалось ждать хруста собственных шейных позвонков, но этого не произошло. Я просто провалился в серое безвоздушное пространство.

(обратно)

Глава 20

Моей первой мыслью, когда я пришел в себя, было, что я снова выжил. Используя свое неуклюжее, пропитанное алкоголем и боящееся высоты Я, я выманил другого хищника из джунглей, и он меня не сожрал, до сих пор, по крайней мере.

В нашей профессии не принято, чтобы человек, придя в себя, широко раскрыл глаза и спросил:

– О Боже, что случилось, где я?

Я знал, что случилось, и все еще слышал рев водопада Игуасу. Значит, меня недалеко отнесли от места, где поймали. Не открывая глаз и не двигая ничем, я быстро провел себе ревизию. Двигаться было тяжело, значит, наверное, я был привязан и, похоже, к дереву. На голове была ссадина. Эту ссадину я помнил, я получил ее в номере отеля. Я не понимал, почему у меня зудит левое предплечье... Как будто меня укусила оса. Знакомая мне форма перочинного ножа чувствовалась в кармане брюк. На ее месте было что-то крупное, что, я не мог распознать. Обоженная сигаретами грудь еще болела.

– Хелм, черт возьми, просыпайся.

Это был грудной женский и очень сексуальный голос, который я слышал раньше. Я начал потихоньку понимать происходящее. Это был голос девушки, которую я знал, как Белинда Акерман. Голос продолжал:

– Кто, черт возьми, схватил меня? Я смотрела, как вы деретесь, а проклятый водопад так ревел, что я не заметила, как какой-то парень проскользнул у меня за спиной совершенно бесшумно. Я думала, он мне шею свернет. А как они тебя взяли, точно так же?

Через секунду голос возник снова:

– Прекрати притворяться опоссумом. Здесь никого нет. Только мы, связанные, как индюшки. Я знаю, что ты не мертв, этого не может быть. Они просто двинули тебя чем-то, так же, как и меня.

Я понял, что я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мы ушли из моего номера в отеле и оставили там Руфь Штейнер и человека, который приказывал меня пытать – Роджера Акермана. Я вспомнил еще одно имя – Дэнис Мортон, хотя его можно больше не считать, чтобы убедиться, что мозги еще работают нормально.

Я понял, что то, к чему я привязан, слишком мягко, чтобы быть деревом, а шум, который я слышал, не был шумом водопада. Воздух вовсе не походил на воздух джунглей, и отчетливо ощущалась тряска, которую я не заметил сначала. Я открыл глаза и был шокирован, увидев вместо лиан, деревьев и синего неба над головой низкий потолок самолетной кабины. Оказалось, что я не связан, а обмотан изолентой.

– Когда ты пришла в себя? – спросил я девушку.

– Несколько минут назад. Наверное, мы долго были без сознания, я почти высохла. Последнее, что я помню, это что чертов дождь лил, как из ведра, когда они вели меня к автобусу. Я даже не знала, что нахожусь в самолете, пока не пришла в себя, примотанная к сиденью. У меня, наверное, вид, как будто меня вытащили из реки.

Она замолчала, думая о чем-то, точнее, о ком-то, которого, наверное, еще не выловили из реки.

– Ты ведь хитрая сволочь, правда?

– Не знаю, что ты имеешь в виду.

– Боже, как ты всхлипывал и стонал, пока я... Ты уж извини меня за это.

– Это – работа, – сказал я. – Я не обижаюсь.

– А потом, как ты цеплялся за это ограждение, как маленький мальчик на краю парашютной вышки. И ты дождался, пока он подойдет к тебе, и ты ведь знал, что он тебя ударит. И потом так аккуратненько сбросил его со скалы вместе с пистолетом. И тебе не стыдно, что ты делал вид, что вот-вот наделаешь в штаны?

Я сказал:

– В мире полно людей, которые пытаются доказать, что они смелее других. Но выживают обычно те, кто, если надо, не боится показаться трусом.

Она сказала:

– Я знала, что ты играешь. Это и навело меня на мысль.

– На какую?

– Акерман начал меня пугать. Для него это уже не просто работа.

– Он что, не верил, что мы справимся с этим сами?

– Он считает, что ты преследуешь Васкеса не потому, что он – зло, не потому, что он несет смерть миллионам людей, и даже не потому, что он создал религию из этой мерзкой привычки, но просто потому, что он отвечает за смерть твоей подружки. Он сказал, что ее звали Рустин.

Я сказал:

– Она была хорошая девушка. Они еще убили мою собаку. Очень хорошую собаку. Но какая Акерману разница, кто первый достанет старика? Насколько я понимаю, ему нужен мир без наркотиков. И один из серьезных шагов – это уничтожение Грегорио Васкеса. Правильно? Пусть он делает свое дело из-за своего красивого идеализма, а я из-за того, что эти твари убили мою красивую желтую собаку, так какая разница?

Белинда коротко рассмеялась:

– Не будь наивным, Хелм. Мистеру Акерману нужен мир без наркотиков. Но такой, который будет подарен человечеству именно мистером Роджером Акерманом, при овациях счастливой публики, а не скрытно, каким-то типом, которого зовут Хелм.

Я кивнул и сказал:

– И этого ты испугалась?

Она посмотрела на меня и сказала:

– Он заставил меня похитить вдову известного писателя, пытать секретного агента, и все это, говоря высокие фразы о наркотическом зле. Потом бы он заставил меня убивать людей. Я решила сменить попутчика.

– Просто сменить попутчика или перейти на другую сторону?

Она облизала губы.

– Я подумала: хотя тебе и не сладко приходится сейчас, но все равно выберешься. Если я помогу тебе сейчас, то ты не забудешь меня позже.

– Что-то я не заметил твоей помощи.

– Почему, ты думаешь, я сказала Дэнису, что поеду к реке сама? Я надеялась, ты понимаешь, что мягкосердечная девушка, которой было так тяжело прижигать тебя сигаретами, не сможет выстрелить, если ты попытаешься сбежать, но ты даже не пытался.

Я сказал:

– Даже если бы я и попытался, Дэнис шел на отличном расстоянии для выстрела, он был бы только рад уложить меня на месте.

Белинда сказала:

– Я не хотела позволить ему убить тебя, клянусь. Просто я не успела ничего сделать, ты сам позаботился о себе, – она передохнула. – Может, я копалась слишком долго, но, черт возьми, Хелм, я никогда не стреляла в людей. Но еще до того я помогла тебе, сочинив историю о том, как ты испугался на фуникулере, помнишь?

Я это помнил и теперь понял больше, чем она предполагала. Конечно, мы можем попытаться выйти из положения вместе, но спиной я к ней больше не повернусь.

– Я не сержусь, если тебе так легче, – сказал я. – То, что ты меня немножко поджарила, это дело житейское. По крайней мере, сейчас нам надо работать вместе, если мы оба хотим выбраться из этого дерьма живыми. О, Господи!

– Что такое, Мэтт?

Я не ответил. Я смотрел на человека, который сидел в кресле второго пилота. Он иногда оборачивался, чтобы посмотреть, как мы там. Теперь, убедившись, что мы прочно привязаны, я вспомнил высокого человека в черной одежде, который оглядывался точно так же перед тем, как он, как большой кот, перепрыгнул через высоченный забор около моего дома.

Мак развернул передо мной папку и сказал:

– Паломино.

Я сказал:

– Паломино – это не имя. Так называют лошадей. Это было в Вашингтоне после того, как я провел даром все утро, рассматривая фотографии, в основном плохие, на которых были разнообразные черноволосые убийцы ростом примерно пять футов десять дюймов и весом в сто семьдесят фунтов, которые как-то были связаны с торговлей наркотиками в Южной Америке. В конце концов, я сократил их число до шести, которые были похожи на того, кто спрыгнул с тела Марка Штейнера. Мак выбрал самого вероятного кандидата, человека, которого видели в компании Грегорио Васкеса. Я прочитал короткое досье, которое было на него в папке:

Паломино Эскобар Гектор. Рост пять футов, одиннадцать с половиной дюймов. Вес сто восемьдесят фунтов, волосы черные, глаза черные, кожа смуглая, лицо узкое, нос длинный, сломанный, губы тонкие, зубы большие, подбородок выдается вперед. Часто носит усы. Особые приметы: кроме сломанного носа, неизвестны. Пьет мало. Периодически использует кокаин, чаще марихуану. Гомосексуальных склонностей не отмечено. Гетеросексуальные связи многочисленные, склонность к насилию. Хорошо владеет пистолетом, ружьем. Отлично владеет холодным оружием, хорошо владеет рукопашным боем. Предпочитаемый способ убийства: удушение. В картели Меделин с 1986 года, адрес неизвестен. Ответствен за следующие убийства (подтвержденные): агент отдела по борьбе с наркотиками Джеймс Поллард, Майами, май 1986 года. Феликс Бустаментэ, Сан-Хуан, январь 1982 года. Роман Солдано Поллар, Кивест, сентябрь 1983 года. Джордж Ларроготэ, Новый Орлеан, май 1984 года.

Ну, что ж, я ошибся только на полдюйма в росте и на десять фунтов в весе. Время от времени он показывался на свет, совершая примерно два убийства в год. Был также впечатляющий список не подтвержденных убийств, которые приписывались Паломино.

Я знал, какая запись появится в его досье в этом году: Рауль Маркус Карреро Маскарено (псевдоним – Марк Штейнер), Санта-Фе. Можно также обновить способ убийства, теперь наш мальчик вооружен не просто электрическим проводом, он нашел для себя древнее оружие, которое ему нравится больше. То, что он убил агента по борьбе с наркотиками, не очень заботило меня. В конце концов, мы не можем отвечать за каждого тупого непрофессионала, который сует шею в петлю, тем более, если никто его об этом не просит.

Но этот человек убил Марка, который был хорошим журналистом и, можно сказать, моим другом и гостем в моем доме. С другой стороны, двое его помощников остались лежать у меня во дворе благодаря моему тесаку. Это могла быть серьезная причина недолюбливать меня, и, к тому же, мы были в его руках.

(обратно)

Глава 21

Посадка была, наверное, очень впечатляющей, если треть с земли. Самолет резко спустился, наверное, чтобы попасть на невидимую полосу. После этого он внезапно резко упал вниз, как это бывает с лифтами, так сильно, что лента, которой я был примотан к сиденью, порвалась. Наконец, мы остановились. Я перевел дыхание.

– Черт побери этих пилотов-латиносов! – сказал я. Белинда спросила:

– Где мы?

Вопрос был бесполезный. Потому что мы могли быть в Парагвае, Уругвае, Аргентине или Боливии. Вряд ли в Перу или Чили, потому что мы увидели бы Анды. Женский голос резко спросил:

– Кто, Бога ради, эта женщина? Паломино, казалось, удивился.

– По вашей рекомендации сеньору Васкесу, мне приказали привести сюда высокого омбре, которого я уже видел раньше в Эстадус Унидус и который отлично владеет ножом, и мучачу, которая путешествует с ним. Я это сделал.

– Ты этого не сделал, – жестко сказала женщина. – Ты привез нужного омбре, все правильно, но, черт возьми, мучача вовсе не Руфь Штейнер.

Паломино холодно ответил:

– Сеньорина, я привез ту женщину, о которой вы говорили. Блондинку, которая живет с этим мужчиной.

– Боже мой! Я же описала ее, как худую блондинку! – Женщина сунула голову в проем двери, пытаясь нас разглядеть. – Может быть, она и блондинка, хотя и крашеная, но ее никак не назовешь худой.

– Не такая уж она и толстая, – запротестовал Паломино. – Они вышли из комнаты вместе. Если она не сеньора Штейнер, то кто она такая?

Женщина теперь стояла передо мной. Свет в кабине еще горел, и я ясно ее видел. Конечно, я ее узнал. Приведешка номер три, иначе известная, как Патрисия Везерфорд. Она прищурилась, разглядывая Белинду, и сказала Паломино, не поворачивая головы:

– Вообще-то я знаю эту женщину. Она была в той туристической группе, за которой мы следили. Понятия не имею, что она делала в комнате мистера Хелма. Я думала, у него другой вкус. Ее зовут Акерман, у нее старый муж. Я видела, как она разговаривала с Хелмом, но никогда не думала, что можно так ошибиться.

Паломино холодно сказал:

– Не было бы никакой ошибки, если бы мне показали нужную женщину, как я и просил, чтобы я мог ее узнать.

– И я, и мистер Васкес говорили тебе, что Хелм видел тебя и довольно близко. Тем более, ты дал ему повод запомнить тебя очень хорошо. Мы не могли рисковать. Расскажи мне, что случилось?

Паломино хотел поспорить еще, но он взял себя в руки и сказал:

– Я следовал тому плану, который мы разработали. Ваш человек подал знак, что они пошли в свой номер. Потом к номеру подошла какая-то женщина и постучала в дверь. Она что-то спросила их, и Хелм сказал, что Руфь чувствует себя плохо и поэтому они не поедут на водопады.

Я подумал: "Хорошо, они будут в номере одни, как я этого и хотел".

Потом эти двое вышли из комнаты, за ними шел другой молодой человек. Про этого мужчину мне никто ничего не говорил. Ваш человек должен был подать сигнал, только когда они будут в номере одни.

– Невозможно следить за номерами и не привлекать к себе внимания, сам знаешь. Может, кто-то проскользнул. Что было дальше?

Паломино сказал:

– Я спрятался за угол и пропустил их мимо себя. Молодой человек шел сзади, в кармане у него был пистолет. Эти двое шли рука об руку. Было видно, что они любят друг друга. У меня и сомнения не возникло, что это та, с кем он путешествует и с кем он спит, как вы сказали. Они пошли к реке. Что случилось у реки, я не видел, потому что через лес мне надо было идти бесшумно.

А потом я увидел драку на скале. Мужчины дрались, а у женщины в руках был пистолет, и она ждала момента, когда можно будет выстрелить, чтобы не зацепить этого человека. Настоящая женщина, подумал я, готова убить, чтобы помочь своему мужчине. Но мужчине помощь была не нужна. Он – сильный и сбросил своего противника в реку. Пока он был занят, я взял женщину и оттащил ее в кусты. Потом я взял этого мужчину, когда он вышел на тропинку, все еще тяжело дыша после драки. Я взял его, когда он подобрал белую туфельку, которую я специально положил на тропе. И теперь вы говорите, что это не та женщина.

Пилот посмотрел на часы и что-то сказал Паломино на испанском или португальском. Паломино кивнул. Он сказал Патрисии Везерфорд:

– Рикардо говорит, что самолет должен улетать и что полосу нельзя оставлять неприкрытую так долго. Вы уверены, что это не та женщина, которая нужна была Эль Вьехо?

– В отличие от некоторых, я вижу разницу между какой-то толстой шлюхой и худой интеллигенткой, даже если они обе блондинки.

– Ладно. Это была серьезная ошибка. Я полечу с Рикардо и спрошу Эль Вьехо. Вы и ваши друзья останетесь здесь и будете следить за этими двумя, пока я не вернусь.

– Черт возьми! Ты же не можешь оставить нас в этой дыре в джунглях. Ты должен остаться и помогать мне.

– Си, мне приказали остаться и помогать вам при допросе. Но мы не можем узнать адреса и шифр, нужные Эль Вьехо, от женщины, которой здесь нет. Поэтому ждите.

Патрисия Везерфорд спросила:

– Ты надолго?

Мужчина пожал плечами:

– Кто знает? Мне могут приказать поймать нужную женщину и привезти ее сюда. На это потребуется время. Может быть, я вообще не вернусь.

– Гектор, черт побери!

Паломино мягко сказал:

– Может случиться, что за ошибку, которую я совершил с вашей помощью, сеньорита, меня застрелят, и другой займет мое место. Ошибки редко прощают в Лос Компаньерос де ла Оха, но это единственная ошибка, которую должен простить мне Эль Вьехо. Я не хочу искушать судьбу спешкой или другими ошибками, а тем более говорить о таких вещах по радио и спрашивать инструкции. У вас есть вода и жилье, в лаборатории четыре охранника, но у них есть свои обязанности, поэтому вы и три ваших помощника, которые прилетели с вами, отвечаете за пленных. Вам нужен пистолет?

Девушка сердито сказала:

– Нет, мне не нужен пистолет. Я их терпеть не могу. Был договор, что ваши люди будут делать всю грязную работу.

Паломино сухо сказал:

– Договор был, что вы и ваши люди предоставите точную информацию перед тем, как Компаньерос сделают грязную работу. Хорошенько подумайте насчет оружия для вас и ваших людей. Я уже два раза видел, как этот человек убивает, не говоря о помощнике, которого он зарезал без меня. Его нельзя охранять без оружия. Сеньор Хелм!

Я откашлялся и сказал:

– Да, сеньор Паломино. Вы знаете, у нас есть доступ к очень хорошим сведениям о вас. Конечно, не в том смысле, что вы хороший с моральной точки зрения.

Он слегка улыбнулся:

– Так же, как и вы, амиго. Я читал ваше досье. Очень хорошо, мы знаем друг друга и видели друг друга в действии. Позвольте мне дать вам совет, как один специалист другому. Здесь, – он махнул рукой в сторону открытой двери, – не американская природа, где вы знаете, как выжить, потому что ваше досье описывает вас, как опытного человека, способного жить в лесу. Это бразильские джунгли, в которых не сможет выжить ни один белый, только очень немногие индейцы. Даже если вам удастся сбежать отсюда и уйти от погони, то вы просто умрете в джунглях. Это я вам гарантирую. Да, Рикардо, мы идем, уно моментито.

– Еще одно, – сказал он, – вы должны понимать, что вы живы только потому, что сам Эль Вьехо может захотеть решить вашу судьбу. Однако начальник караула предупрежден, что если кто-нибудь из вас попытается помешать работе нашей лаборатории здесь, он должен стрелять, не ожидая приказа. Вы для нас мало что значите.

Он повернулся к Патрисии:

– Теперь, сеньорита, давайте подберем оружие для вас и ваших друзей.

Через пять минут мы наблюдали, как самолет подкатил к краю посадочной полосы. Рикардо прыгнул на нем в воздух, едва не коснувшись верхушек деревьев, и оставил нас в этих непроходимых джунглях.

Патрисия Везерфорд нетерпеливо сказала:

– Мы можем идти в дом?

Капитан безопасности покачал головой:

– Один момент, сеньорита.

Он оглядел небо и, не увидев никого, кроме какой-то большой птицы вроде ястреба, выудил из кармана рубашки свисток и три раз свистнул. Откуда-то появились темнокожие черноволосые люди, большинству из них не мешало бы побриться. По команде капитана они начали заваливать полосу кукурузными стеблями, и через некоторое время это опять было невинное кукурузное поле.

– Хорошо, теперь вы можете идти, сеньорита.

Белинда шла так близко ко мне, что все время терлась об меня плечом. По-видимому, во время стресса ей нужен был физический контакт. Белинда сморщила нос.

– Пахнет кокаином.

Я сказал:

– Зачем тогда нужны ищейки наркотиков, если есть ты? Я даже не знал, что он так сладко пахнет.

В спину мне уперлось дуло автомата.

– Не разговаривать!

Мы подошли к хижине, которая, наверное, была нашим домом.

Патрисия постучала в дверь, и какой-то мужчина осторожно отворил ее. Она отдала ему пластиковую сумочку.

– Заряди один, если знаешь, как. Похоже, мы стали тюремщиками.

– Но мы же так не договаривались! Патрисия злорадно сказала:

– Мы совершили дурацкую ошибку.

Паломино похитил не ту женщину и теперь обвиняет нас. А теперь впусти нас, Чарльз, обсудим все позже. И обязательно заряди пистолет. Этот человек очень опасен.

Чарльз был тот блондин, которого я видел в ресторане Рио-де-Жанейро, когда он ужинал с ней. О'Коннор, вытащив пистолет, ввел Белинду и меня внутрь и, целясь в нас, ждал, пока Чарльз раздал оружие остальным, открыл коробку с патронами и поставил ее на стол. Это была полезная демонстрация их опытности или неопытности. Чарльз и чернокожая девушка, по крайней мере, знали, какие кнопки надо нажимать, чтобы зарядить пистолет. Но надо было видеть, как это делал кругленький коротышка средних лет. Мисс Везерфорд протянула руку за своим пистолетом с гримасой отвращения.

– Ну, что, сеньоритас и сеньорос, – сказал О'Коннор, – как говорят в вашей стране – они ваши. Заботьтесь о них. Если хотите сохранить их в живых, не позволяйте им мешать мне.

Он вышел, закрыв за собой дверь.

– Ну что, – сказала Патрисия, засовывая пистолет себе за пояс, – давайте отведем их в другую комнату и убедимся, что они не сбегут. Джерри, принеси моток ленты, пожалуйста.

– Мисс Везерфорд, – позвал я.

Она повернулась и коротко посмотрела на меня:

– О, вы и мое имя знаете?

Я сказал:

– Вы можете рассказать мне, что все это значит? Кто вы? Из того, что сказал Паломино, я понял, что вы не входите в его полурелигиозную банду душителей. Точнее, не его, а Грегорио Васкеса.

– Нет, мы не молимся этим листьям, мы не Компаньерос де ла Охо.

– Так кто же вы, черт возьми, такие? – спросил я. – И что вы имели против Марка Штейнера, раз вы преследовали его семью через две страны?

Патрисия Везерфорд выглядела озадаченной.

– Вы ошибаетесь. Мы не причастны к тому, что произошло с ним в Перу. Никто из нас о нем даже не слышал, пока он не сбежал в США и не опубликовал свою книгу, а сеньор Васкес сделал небольшое объявление. Боже мой, конечно, мы не имели ничего против бедного мистера Штейнера! Просто он стоил миллион долларов.

(обратно)

Глава 22

Домик был поделен на три части: передняя комната, с которой мы уже познакомились, вторая комната была маленькой спальней, а точнее – камерой, где стояли два топчана. Третье помещение было в стороне, дверь была открыта, мы увидели, что там стоит какая-то бедная сантехника.

– Если там туалет, то пустите меня туда, – сказала Белинда. – А иначе я вам сделаю пи-пи по всему полу.

Стройная девушка, как будто выточенная из черного дерева, которая вызвалась ее охранять, сказала с издевкой:

– Можешь напрудить себе хоть полные штаны, Блонди.

– Только если тебе так приятно это нюхать, черномазая, – ответила Белинда.

Патрисия Везерфорд сказала:

– Потом будешь выяснять свои расовые проблемы, Ленора. Отведи ее туда. И будь осторожна, Паломино сказал, что, когда он брал ее, у нее был пистолет. Так что она, похоже, умеет с ним обращаться.

Потом настала моя очередь посетить заведение в компании Чарльза.

Нас посадили на топчаны и связали липкой лентой по рукам и ногам. Проверив, насколько надежно мы связаны, Патрисия Везерфорд подала своему войску сигнал, и они ретировались в другую комнату, закрыв за собой дверь.

Белинда глубоко вздохнула.

– Теперь расскажи, что здесь, черт возьми, происходит? – спросила она. – Что они говорили про миллион долларов?

У меня было время это обдумать, и я понял, что мы упустили один из самых значительных факторов за последние годы жизни Марка Штейнера.

Я сказал:

– Крошка, у тебя короткая память. Ты забыла, и мы все забыли, что несколько лет назад Аятолла Хомейни предложил пять миллионов долларов за голову автора "Сатанинских Сутр". По-моему, никто не востребовал этих денег. А Грегорио Васкес – обычный плагиатор. Он предложил миллион долларов за голову автора "Империи зла". И, похоже, что Эль Вьехо только что заплатил за Марка Штейнера, хотя, почему эта банда Приведешек не взяла свой миллион и не убралась восвояси, надо еще выяснить.

Белинда облизала губы.

– Но это же сумасшествие. У Везерфорд у самой куча денег, и, мне кажется, ее друзья тоже не особенно голодают, судя по тому, кто был убит в Санта-Фе. Так зачем же им понадобилось...

Я сказал:

– Мэм, только бедные стараются обходиться тем, что v них есть. А эти рикос всегда будут пытаться захапать еще миллиончик-другой. Но мы теряем время. Они могут прийти для допроса в любую минуту. Давай установим правила, если мы попадем в заварушку.

Я перевел дыхание.

– Самое главное: никогда не прыгай на пистолет. В кино они это делают постоянно, но только для того, чтобы хоть как-то поддержать действие. Забудь об этом. Второе, жди моего сигнала. Если ты действуешь сама, значит, ты действуешь сама. Даже если ты просто захромаешь, я не буду тебя нести, я тебя просто брошу. Понятно?

Белинда состроила мне рожу:

– А что, слабо? Ладно, понятно. Что еще?

Я сказал:

– Если мы устроим побег, постоянно помни, что это не спектакль.

– Что ты имеешь в виду?

Я сказал:

– Помни, что это не игра. Что пистолеты стреляют не краской, а ножи не резиновые. Это все по-настоящему, крошка. И я не хочу, чтобы мне в спину выстрелил кто-нибудь, кого ты забыла добить. Я хочу быть уверенным, что если ты кого-то уложила, то он уже не встанет. Или она. Если нужно, потрать больше времени, но сделай работу хорошо, О`кей?

Я слышал, как она нервно сглотнула:

– О`кей, – сказала она, помолчав. – Понятно, шеф. Я сказал:

– Есть одно исключение – девчонка Везерфорд. Она мне пригодится.

– Что?.. Нет, ничего. Я ни о чем не спрашиваю. Любовь с первого взгляда! О, Боже, они возвращаются!

Они возвращались, наверняка разработав в своей комнате стратегический план. Возглавляла колонну высокая чернокожая девушка Ленора. Она брезгливо прошла мимо меня и остановилась перед Белиндой, глядя на нее, как ленивый кот на загнанную в угол мышь. Патрисия Везерфорд остановилась передо мной.

– Вы слышали, что сказал мистер Паломино перед тем, как уйти? Мы должны знать, кто эта женщина и что она делала в вашей комнате с другим мужчиной.

– С двумя другими мужчинами, – сказал я. У Патрисии взлетели брови.

– С двумя? Никто ничего не говорил про...

Я сказал:

– Если бы ваш человек вел профессиональную слежку вместо того, чтобы шататься по фойе и глазеть на бразильских девушек, он бы их увидел. Тогда бы он не дал Паломино поспешный сигнал к похищению.

Девушка сказала:

– Кто был второй мужчина, мистер Хелм?

– Кто же еще это мог быть? – спросил я. – Психованный муж Белинды, вот кто.

– То есть мистер Роджер Акерман?

– Именно, именно, – злорадно сказал я. – По-видимому, у мистера Акермана из-за возраста стали возникать небольшие сексуальные проблемы, и он чересчур чувствительно относится к тому, что его жена кажется мужчинам привлекательной. Он увидел, как она мне улыбнулась, наверное, она всем улыбается, это не преступление, и когда его мальчик номер один, который умеет наблюдать лучше, чем кое-кто, увидел, как она проскользнула в мою комнату, он тут же настучал боссу и ... Он просто псих! Когда я открыл, он ворвался в комнату, размахивая пистолетом, только что дым не шел изо рта! Он послал этого сосунка, чтобы убить нас обоих и бросить тела в реку.

Патрисия Везерфорд некоторое время обдумывала то, что я сказал, и спросила:

– Если ваши отношения были действительно такие невинные, мистер Хелм, то, что миссис Акерман делала в вашем номере?

Я замешкался с ответом. Импровизировать нужно осторожно, можно загнать себя в угол. Но прежде чем я придумал что-нибудь, Белинда вмешалась в разговор. Она хихикнула:

– Не спрашивайте его, что я там делала. Он этого сам не знает. Спросите меня.

Девчонка Везерфорд сказала:

– Хорошо. Что вы делали в номере мистера Хелма, миссис Акерман?

Белинда сказала:

– К черту невинные отношения! У меня хватает этой проклятой невинности и дома. Я хотела с ним трахнуться!

(обратно)

Глава 23

После заявления Белинды воцарилась тишина. Я всеми силами старался сдержать ухмылку. Она, конечно, поняла, что я пытаюсь напустить туману, и подыграла мне отлично, зная, что вам поверят гораздо быстрее, если вы обольете себя грязью. Патрисия Везерфорд, казалось, была озадачена таким откровенным ответом.

– Но ведь вы разговаривали всего раз пять или шесть! Мы наблюдали за вами и ни разу не заметили чего-нибудь... И вы хотите сказать, что специально пришли в номер к человеку, практически незнакомому, чтобы... – она замешкалась, не зная, чем заменить вульгарное слово.

Белинда сказала:

– Сними розовые очки, крошка. Что я могла поделать? Мне это было нужно, черт возьми. А старый ипохондрик, за которым я была замужем, уже был ни на что не способен. Я много раз пробовала расшевелить его. Ничего! О, Боже, я готова была на стену лезть, поэтому я выбрала единственного парня в группе, который не был сморчком, и у него не было жены, которая бы выслеживала его по углам. К тому же, этот парень, похоже, был не прочь сделать маленькой девочке большое одолжение.

– Они вешают тебе лапшу, – это сказала та черная девчонка, – Они только что придумали всю эту историю, чтобы заговорить тебе зубы. Что с вашей грудью, мистер Хелм? Мне показалось, она у вас болит.

Через секунду она распахнула мне рубашку и показала на ожоги от сигарет.

– Похоже, его кто-то допрашивал с пристрастием, Пэт. Тебе не интересно, почему? Она взглянула на меня.

– Только, пожалуйста, не рассказывайте мне, что старый мистер Акерман заставлял вас признаться, что вы любовник его жены. Вы уже сказали, что он был в этом уверен, когда ворвался в комнату.

Она была умная девчонка.

– Хорошо, черт возьми, что вы хотите знать?

– Во-первых, скажите, кто вас так обжег?

Я мотнул головой в сторону Белинды.

– Это она.

Опять наступила тишина. Через некоторое время я продолжил:

– Ну, она начала. Но, когда она почувствовала, что ее сейчас стошнит, за дело взялся тот бойскаут.

– Бойскаут?

– Дэнис Мортон. Тот придурок, которого я сбросил в Парана-Ривер. Это было весьма приятно.

Ленора назидательно сказала Патрисии Везерфорд:

– Я с первого взгляда узнала, что они и близко не были любовниками.

Она повернулась ко мне:

– Что они хотели от вас? Я сказал:

– В общем-то, от меня они ничего не хотели. Они хотели разговорить Руфь. Они думали, что она такая мягкотелая, что не сможет видеть, как мучается другой человек.

– Руфь Штейнер? Хорошо, а что они хотели от нее?

Я отвечал неохотно, но эта чернокожая девчонка постепенно выудила из меня всю историю. Наконец, я сказал:

– Вот в общем-то и все. Руфь согласилась отдать диски, чтобы спасти меня. Но Акерману не нравилась сама мысль о том, что я останусь жив. Он подумал, что если он избавится от меня, Руфь об этом не узнает, пока не выполнит все, что обещала, а потом она не сможет ничего поделать. Хотя фактически он уже получил все, что хотел. Поэтому он мигнул своему красавчику, который был рад меня прикончить, но не смог. Как я сказал, я спихнул его в реку. Когда я огляделся, Белинды уже не было. Я пошел ее искать, и ваш Паломино заарканил меня своим дурацким шарфом. Не самый лучший день в моей жизни.

Патрисия Везерфорд, которая молча слушала, предоставляя Леноре задавать вопросы, глубоко вздохнула и сказала:

– Почему?

– Что почему?

– Почему вы пошли искать это чудовище в женском образе? Если правда то, что вы рассказали о миссис Акерман. Вы сказали, что сначала она жгла вас сигаретами, а потом специально пошла помочь этому Дэнису Мортону убить вас. Почему вы беспокоились, что она куда-то исчезла? Я думаю, вы были просто счастливы, что эта садистка пропала или убежала от вас. Ленора, я думаю на этот раз тебе вешают лапшу на уши.

– Я не согласна...

Патрисия нетерпеливо махнула на нее рукой:

– Мне гораздо легче поверить в этот любовный треугольник, чем в сказку про карьериста из секретной службы, который приказывает пытать и убить сотрудника другого отдела только потому, что второй перехватил миссию, назначенную ему. Я не сомневаюсь, что в правительстве есть люди, которые очень серьезно относятся к наркотикам. Может, для них это своего рода религия. Но все эти сказки просто смешно слушать.

Потом она подошла ко мне и секунду изучала. Она легонько ударила меня по щеке.

– Я думаю, вы еще играете с нами в игры, мистер Хелм? Прекратите дурачить нас своими сказками про нимфоманок и фанатиков. По крайней мере, придумайте что-нибудь более правдивое.

Я включил ее имя, как совсем недавно имя Роджера Акермана, в файл "Люди, которые распускают руки".

Потом я сказал:

– О`кей, о`кей. Я расскажу вам правдивую историю, если вы настаиваете. Это рассказ про одну симпатичную даму, которая родилась в весьма богатой семье. Она талантлива, занимается спортом, вполне могла бы стать одной из лучших.

Она хотела прервать меня, но я покачал головой и продолжал, глядя ей в глаза:

– Нет, позвольте мне закончить, мисс Везерфорд. Так что же делает наша героиня? Этот талантливый ребенок, у которого есть все, что она только пожелает, решает, что ей нужен еще один маленький миллион. Она собирает кучу своих жадных друзей, чтобы они помогли ей выследить человека, которого она никогда не видела, и следить за ним до тех пор, пока она не сможет продать его за вонючие деньги одного из самых грязных наркотических дельцов в мире.

Я поднял руку, когда увидел, что она уже вне себя от гнева.

– Все в порядке, мисс Везерфорд. Я знаю, что это звучит дико, я и не думал, что вы поверите.

Девушка побледнела.

– Вы просто не понимаете, – выдохнула она.

– Это правда, – сказал я, – этого я совершенно не понимаю. Пустая трата времени. Приложить столько сил, чтобы организовать слежку, следить за Марком Штейнером в стране, где он прячется под чужим именем, проверить его друзей и друзей его друзей, потратить недели, чтобы изучить их привычки, организовать все так, чтобы они не мешались в последний момент, и потом пропустить самое интересное.

Она облизала губы.

– Самое интересное? Что вы имеете в виду?

Я сказал:

– Я имею в виду, крошка, что, когда вы послали за душителями, почему же вас не было, когда они приехали? Ведь вы посылали за ними, разве нет? Васкес не доверил бы таким сосункам, как вы, исполнить саму казнь. Для этого у него есть специально подготовленные убийцы. Но он не собирался рисковать этими ценными людьми без необходимости в чужой стране – многие из них даже не говорят по-английски. Когда под рукой куча хорошеньких американских девочек и мальчиков, которые из-за миллиона готовы быть у него на побегушках. Ваша задача была известить Компаньерос, что сейчас самое время, правда? И вам надо было посмотреть спектакль. Это было стоящее зрелище, мисс Везерфорд. Особенно, когда лицо у Марка Штейнера посинело после того, как ваш парнишка Паломино затянул свой шарф. А как у него треснула шея! Совсем, как ветка дерева, которую ломает ветер, действительно красивый звук. Тем более, не каждый день люди, которые стоят миллион долларов, умирают насильственной смертью.

Я думаю, теннисисты назвали бы это "прямой удар с подкруткой". Я даже зашатался. Да, у девушки были мускулы! В сравнении с этим пощечина Роджера Акермана была просто дружеским похлопыванием.

– Вы просто не понимаете.

Она закрыла лицо руками и, рыдая, выбежала из комнаты. Блондин сердито выступил вперед.

– Как вы смеете разговаривать с Пэт... с мисс Везерфорд в таком тоне?

Я посмотрел на черную девушку, она казалась мне самой разумной среди них. Хотя и самой злой.

– Пожалуйста, просветите меня, мэм. Чего это я все время не понимаю?

Вместо нее ответил лысый. Он вышел вперед, держа револьвер так, как будто боялся, что он его укусит. Он остановился передо мной и начал нравоучительно говорить:

– В мире много людей, мистер Хелм, их даже слишком много. И нам приходится выбирать между жизнью человека, существа, которому ничто не угрожает, и жизнью всех существ, которые почти исчезли с лица земли. Конечно, мистеру Штейнеру, или как там его звали, не повезло.

– Рауль Маркос Карерра Маскарен, – сказал я. – Если вы убиваете человека, так хоть составьте себе труд узнать, как его, зовут.

– Мы никого не убиваем, – резко сказал лысый. – Я четко объяснил это сеньору Васкесу. Мы – организация, которая занимается спасением. Однако, через наши филиалы, которые есть у нас по всей Америке, и с помощью людей, которые в них работают, сказал я ему, мы могли бы получить для него нужную информацию за цену, которую он сам назначил. Что он с этой информацией будет делать, нас не касалось. Он согласился на наши условия, как вы знаете, мы дважды находили этого человека. Один раз на Востоке, где человек Васкеса, по-видимому, не справился, и на Юго-Востоке, где им повезло больше.

Он грустно покачал головой.

– Жаль, что это случилось с мистером Штейнером. Для членов нашей группы было бы легче, если бы жертва была преступником, чья смерть была бы благом для общества. Однако сеньор Васкес предложил свою первую награду не за преступника, а за автора "Империи зла".

– Первую награду? – спросил я. – О других я пока не слышал.

Лысый коротышка усмехнулся.

– А вы бы и не услышали, хотя это интересно.

– Почему?

– Следующая назначена за вас.

Белинда рядом со мной чуть не подпрыгнула, но я мог хорошо контролировать свои чувства. Люди много раз хотели моей смерти и готовы были за нее платить. Я сказал:

– Любопытно, сколько я сегодня стою?

Лысый пожал плечами:

– Всего лишь пятьсот тысяч долларов. И в вашем случае у нас не было никаких угрызений совести. Из вашего досье, которое нам в конце концов удалось получить, ясно, что вы человек, без которого общество вполне может обойтись. Я попытался поднять цену, упирая на риск, потому что вы почему-то считаетесь опасным человеком, но больше полумиллиона сеньор Васкес за вас не дал. Другие полмиллиона назначены за миссис Штейнер. В группе есть сентиментальные особы, которые говорят, что это будет сложно, поскольку она женщина, хотя какая разница? Но я убедил их, что если мы упустим эти деньги, то мы никогда не достигнем нашей финансовой цели – трех миллионов долларов, которые нужны для нашего проекта. Мы не можем надеяться, что прилетят ангелы и принесут нам на крылышках чек.

Я сказал:

– С такими ангелами, как Грегорио Васкес, не нужно никаких чертей.

Патрисия Везерфорд вернулась с мокрыми глазами и покрасневшим носом. Она всхлипнула и сказала:

– Извините, доктор Вимс. Я сказал:

– Я знаю, есть весьма благородные цели. Ради какой благородной цели вы принесли в жертву Марка Штейнера, миссис Штейнер, а, может быть, и миссис Акерман? И почему? Мне сказали, что дама, которая стоит здесь, может вполне топить деньгами печку. И собрать пару миллионов для нее все равно, что щелкнуть пальцами. Почему она, вместо того, чтобы становиться соучастницей убийства журналиста, который хорошо делал свою работу, и его жены, матери двоих детей, я уж не говорю про себя, потому что общество может без меня обойтись. Так вот, почему она просто не даст свои дурацкие деньги?

Девушка всхлипнула:

– О, Боже, я хотела дать деньги, но, поскольку я вряд ли смогу заработать на теннисе, доверенные лица моей семьи не позволяют мне тратить основной капитал. Они говорят, что нужно где-то остановиться и что я уже достаточно потратила на спасение древних черепков.

– Так, значит, спасение мира – это черепки?

Я перебил ее:

– Что такое ОСЛ?

Ответила Ленора:

– Доктор Вимс – профессор океанологии, и, наверное, он самый большой специалист по ламантину, которого он изучает всю свою жизнь. Зная, что Патрисия поддержала множество подобных движений и проектов и как частное лицо, и как директор Группы Спасения Земли, он обратился к ней за помощью. Они организовали филиал ГСЗ, который называется "Общество Спасения Ламантинов".

Боюсь, это было очень грубо с моей стороны, но сдержаться я не смог. Я никогда не смеюсь над верованиями или убеждениями людей, но на этот раз я прервал ее взрывом вульгарного хохота. Я простонал:

– Боже мой, Белинда, ты слышала? Мы умрем, чтобы они смогли построить загон для стада жирных морских коров!

(обратно)

Глава 24

Вдвоем на топчане было весьма тесно, и то, что у нас были связаны запястья, не давало возможности принять какую-нибудь нормальную позу, которую принимаешь, деля постель с девушкой, даже с самыми невинными намерениями.

Поэтому мы лежали на спине, прижавшись друг к другу и глядя в потолок. Вдруг она тихонько рассмеялась.

Я сказал:

– Поделись.

– Было бы интересно попробовать связанными, как мы сейчас. Правда?

– О, Боже, – сказал я, – вот мы лежим со связанными руками и ногами, и смерть уставилась нам в лицо, а дама все равно не может думать ни о чем, кроме секса.

Через некоторое время я сказал:

– Не толкайся, черт возьми. Ты спихнешь меня на пол. Что ты делаешь?

– У меня сильные ногти, я думала, что смогу отодрать ленту у тебя на запястье.

– Ты схватила меня вовсе не за запястье, крошка. Я же сказал тебе, расслабься, дай мне, пожалуйста, поспать.

– Ах-ах, извините, извините!

Я не хотел, чтобы она сердилась, и поэтому объяснил:

– Паломино правильно сказал, что вокруг только ужасные джунгли. Может, мы и можем освободиться от ленты, но сейчас это не самая лучшая мысль. Давай подождем немного и посмотрим, как будет развиваться ситуация.

– Ха-ха! Ситуация будет развиваться, пока ты не получишь пулю в лоб.

Некоторое время она полежала молча, потом спросила:

– А что это за чертов ламантин?

– Ну, он меньше кита, но обычно больше тюленя, хотя, я думаю, некоторые морские слоны будут с него размером. Взрослый весит, наверное, тысячу фунтов или около того. Это жирная и малоподвижная тварь. У него есть пара плавников и хвост, и он хлюпает в прибрежных водах, я думаю, от Флориды до Техаса и ест траву. Очень миролюбивая тварь, насколько я знаю. Неагрессивная и совершенно не способная себя защитить, в частности, они не воспринимают корабли как опасность и постоянно попадают под винт. Наверное, больше всего их погибает под винтами кораблей, поэтому ребята и занялись спасением ламантинов. Не могут же они остановить все корабли. Тут я с ними согласен. Я терпеть не могу, когда умирает такая огромная и беззащитная туша, но дело в том, что еще больше мне не нравится, что из-за этой твари должен умереть я, Руфь Штейнер и ты.

– Я ждала, – сказала она. – Я думала, ты обо мне вспомнишь, только не знала, когда. Эти люди, в другой комнате, они ведь психи, да?

– А кто не псих? – сказал я. – Твой шеф убивает людей или пытается их убить из-за белого порошка, эти люди убивают людей или допускают убийство из-за большого черного чуда-юда. Конечно, это идеализм, но, по-моему, некоторые из этих спасителей мира настолько свихнулись, что готовы принести человеческие жертвы для своих проектов спасения всяких тварей. Хватит философствовать. Давай заткнемся и немножко поспим.

В моем деле люди умеют засыпать при любых обстоятельствах. Если агента мучает бессонница, это значит, что очень скоро его уже ничто не будет мучить. Я устал и поэтому быстро заснул. Если у меня и были сны, то только не о том, в каком дерьме мы сейчас завязли. Внезапно кто-то ущипнул меня за руку.

– Отстань, не щипайся, черт возьми.

Она нетерпеливо сказала:

– Боже мой, ты действительно спал! Я думала, что такие, как ты, не спят вообще.

– А скольких ты знала таких, как я? – спросил я, пытаясь пододвинуть ее ближе к стене.

Когда Белинда не ответила, я спросил:

– Почему ты решила спихнуть меня с кровати?

Она сказала:

– Я просто потрясла тебя немножко, чтобы разбудить. Может, нас будут кормить. Слушай.

Я услышал стук вилок по тарелкам, потом голос Везерфорд спросил:

– Куда ты идешь, Ленора?

– Пора покормить зверей.

Дверь отворилась, и негритянка, как тень, прошла в комнату.

– Однако вы тут уютно устроились! Можете сесть.

Она засмеялась, увидя, как мы стараемся помочь друг другу сесть ровно, и сказала:

– Что, Блонди, боишься? Не бойся, мы тебя не убьем... Пока. Тебя можно вовсе не кормить, на своем жире ты можешь прожить целый месяц. Не удивительно, что твой старый муж не мог на тебя залезть. Это все равно, что трахать воздушный шар.

Патрисия Везерфорд подошла сзади и сказала:

– Хватит, Ленора. Посмотри, пока я их развяжу, чтобы они могли поесть.

После ужина нас по одному отвели в туалет, потом опять связали и оставили лежать с открытой дверью.

Спустя несколько минут Белинда свирепо выдохнула:

– Она моя. Когда мы отсюда выберемся, я сама кончу эту черномазую сучку.

Я не ответил ей. Она сказала:

– Скажи мне, почему ты хочешь оставить в живых эту дамочку Везерфорд?

Я не хотел об этом говорить, но, поскольку я давил на нее локтем и был как бы ее должник, я объяснил:

– Я читал короткое досье на нее. Мисс Везерфорд умеет летать. У нее есть диплом пилота-любителя.

Белинда сказала:

– С дипломом или без диплома я не хотела бы быть на борту, когда ей придется взлетать с этой полосы. Я думала, что Рикардо, настоящий пилот, врежется в деревья, когда он садился или взлетал.

Я сказал:

– Допустим, мы освободимся и справимся с этими ламантиновыми психами и охраной капитана О`Коннора. Мы постараемся это сделать к прилету самолета. Потом, когда он сядет, мы сможем его захватить. Но заставить пилота полететь, куда ты хочешь, практически невозможно. Когда самолет в воздухе, твоя жизнь в его руках. Ты можешь сколько угодно размахивать пистолетом, но он знает, что ты сам не сможешь посадить самолет, разве что у тебя есть еще пилот в запасе. Это и будет мисс Везерфорд. Конечно, она не сможет взлететь с этой полосы. Но, если она будет в кабине, Рикардо не будет рисковать своей жизнью просто так. Он поймет, что, если он начнет упираться, я просто пристрелю его и посажу за штурвал Везерфорд. Уж как-нибудь она посадит самолет, хотя бы из чувства самосохранения. Посмотрим, что из этого всего получится.

Вечером на шестой день Ленора, как всегда с пистолетом, принесла еду и злорадно сказала Белинде:

– Лопай, Блонди! Наш фюрер в юбке получила по радио сообщение от капитана О`Коннора. Похоже, этот старый пень Васкес наконец что-то надумал, и мы улетаем отсюда, как только станет достаточно светло, чтобы самолет смог сесть. Мы улетаем.

Насчет вас у капитана другие соображения. Я не думаю, что вы доживете до завтрака, дорогуша, поэтому лопай сейчас.

Как обычно, нас отвели в туалет и после этого связали. Ленты уже оставалось мало, но, если чернушка говорила правду, она больше не понадобится. Из оружия у меня была только пряжка ремня, специально отточенная снизу, и шелковый платок, который, как оказалось, работал так же хорошо, как черный шелковый шарф душителей, и два ножа в подошвах туфель.

Они установили что-то вроде караула, меняясь через каждые два часа. Первой дежурила Патрисия Везерфорд. Она подошла ко мне, глубоко вздохнула и сказала:

– Мне очень жаль, что так получилось, мистер Хелм. Если бы могли нас понять...

Я ничего ей не ответил, она повернулась и медленно ушла. Она наверняка ждала, что я скажу ей какую-нибудь гадость, и это будет доказательством, что я вполне заслуживаю смерть. Или, наоборот, что-нибудь благородное, вроде того, что я понимаю, как важно сохранить уникальные и ценные существа от полного уничтожения. И что я прощаю ее за то, что меня среди других ради этого приносят в жертву. Я не знаю. Я прекрасно понимаю злодеев типа Грегорио Васкеса, но такие спасители мира, как Патрисия Везерфорд, для меня просто мистика. Я подумал, что выступать нужно будет примерно в одиннадцать тридцать. Я не хотел иметь дело со свеженьким вооруженным охранником, но нужно было, чтобы он был хотя бы сонным. Я завел свои биологические часы и закрыл глаза. Меня разбудило чье-то шарканье. Повернув голову, я увидел, что Белинда уже на середине пути между нашими топчанами. Как кролик на кинопленке, если ее крутить медленно, эта идиотка неуклюже ползла ко мне. При открытой двери, когда любой из них мог заглянуть и увидеть ее.

– Назад! – зашипел я, махая на нее связанными руками. – Назад, черт тебя побери!

Но она продолжала ползти, а я не мог говорить громче. Добравшись до меня, она схватила меня за плечо обеими руками и начала трясти.

– Черт возьми! – прошептала она. – Черт возьми, они собираются прикончить нас утром, а ты лежишь и храпишь.

Я сказал:

– Белинда, мы же договорились, что ты будешь ждать сигнала.

Она посмотрела на меня, весь ее гнев пропал.

– Проклятье! Я запаниковала. Я так испугалась.

– Ничего, – сказал я. – Ползи назад. О, Господи, она услышала тебя, она идет сюда. Что ты делаешь?

В это время она страстно целовала меня, стоя на коленях возле топчана. Это была не очень оригинальная идея, и, если бы ребята были профессионалами, это была бы просто потеря времени. Но терять время таким образом было приятно, и я стал подыгрывать ей вовсю. Потом Белинда нетерпеливо подняла голову.

– Пошла вон, – рявкнула она на молодую женщину, которая стояла возле нас. – Если ты собираешься продать нас завтра мясникам, то могла бы, по крайней мере... Пошла вон!

Не дожидаясь ответа, она снова припала к моему рту. Через некоторое время мы услышали, что шаги удаляются.

– О`кей! Теперь пряжка на ремне, – прошептал я. Я поцеловал ее в ухо. – Ты сказала, у тебя сильные ногти. Пряжка покрыта фольгой, ее нужно отодрать. Она очень острая, осторожно, не порежься. Подожди, что-то там происходит.

Кто-то вошел в хижину, несколько человек. Я слышал, как упал стул. По-видимому, Патрисия Везерфорд уронила его, когда вскочила на ноги. Я услышал ее голос:

– Что? Вы хотите, чтобы я отошла сюда? Ладно, но какая разница, где... О, нет! Пожалуйста, не надо!

Потом началась автоматная стрельба. Я скатился с топчана прямо на Белинду. Потом заполз под топчан и перевернул его так, чтобы он встал между нами и открытой дверью в комнату. Если он не сможет защитить нас от пуль, то, по крайней мере, защитит от рикошета. Белинда прижалась к моей спине как можно теснее. Я чувствовал, как она вздрагивает при каждой очереди. Южноамериканцы просто влюблены в свои автоматы. Они влюблены в их смертельные отрывистые песни. Стрельба продолжалась гораздо дольше, чем требовалось в любом случае, не так уж много людей нужно было убить. Если мне приходится этим заниматься, то я стараюсь тратить не больше одного патрона на каждого. Из чистой экономии.

Наконец в соседней комнате наступила тишина. Я слышал, что отдали какую-то команду, и подумал, что теперь наша очередь, но с этим ничего нельзя было поделать. В дверь никто не вошел.

– Кто они? – наконец выдохнула Белинда.

– Я думаю, сеньор О`Коннор и его команда. У автоматов Калашникова очень характерный звук. Я их слышал и раньше.

Я слышал, как она сглотнула.

– Почему ты такой спокойный? Мы же следующие на очереди.

– Вообще-то, – сказал я, – я думаю, они ушли.

– О, Господи!

– С тобой все в порядке?

Спустя секунду она прошептала:

– Я ... Я думаю, да. Просто... Я никогда раньше не умирала.

– С тобой все в порядке? – повторил я. Она нетерпеливо взглянула на меня.

– Прекрати спрашивать, конечно, я в порядке. Я даже не обмочилась. Я молодец. Что мы делаем дальше? Как насчет Великого Побега, мистер Супермен? Повернись, а то я не достану до пряжки.

– Оставь пряжку в покое, – сказал я. Она уставилась на меня.

– Но, если мы не уберемся отсюда раньше, чем они вернутся ...

Я сказал:

– Не будь дурой. Если бы они хотели нас убить, они бы нас убили. Рыбка, сколько выстрелов ты слышала в другой комнате?

– Я не знаю, судя по звуку, может быть, сотню.

– А сколько пуль залетело в нашу комнату?

– Ну, ни одной. Я не понимаю, к чему ты клонишь.

Я сказал:

– Они просто выполнили приказ: ребята, стреляйте сколько хотите, развлекайтесь, шумите сколько влезет, но если вы, хотя бы раз, случайно, выстрелите в сторону другой комнаты, Эль Вьехо съест ваши кохонес утром за завтраком. Или как там по-португальски переводится слово "яички"?

– Но, если они хотели оставить нас в живых, почему они за нами не пришли?

– Им некуда спешить. Самолет не прилетит до рассвета. В это же время они ждут, попытаемся мы сбежать или нет.

– Ты имеешь в виду, что они лежат в засаде и ждут нас?

– Если у них есть мозги, они так и делают. Мы сейчас должны быть в полной панике. Правильно? Мы должны ожидать, что эта расстрельная команда придет за нами в любую минуту, что ты и делала, кстати. Поэтому если у нас есть какие-то секретные штучки, которые Паломино не нашел, когда обыскивал нас, то самое время ими воспользоваться. Значит, мы должны выйти отсюда, как простодушные дурачки, прямо в руки охранников, со всеми нашими спрятанными ножичками и шарфиками, готовыми для конфискации.

Белинда вздохнула.

– Похоже, ты знаешь об этом больше, чем я.

Я сказал:

– Нет смысла пытаться бежать сегодня. Поэтому мы просто немножко поспим. На этот раз, если хочешь лечь со мной, то ложись с краю.

Они пришли за нами, когда уже совсем рассвело.

(обратно)

Глава 25

Рикардо опять удалось взлететь, хотя мне казалось, что верхние листья деревьев легонько похлопывают по самолету, как будто прощаются с ним. Наш герой спрыгнул с посадочной полосы и бросил самолет вверх, как будто это был истребитель. Самолет сотрясался от рева двигателя, и мне казалось, что сейчас какие-то важные части, например, крылья, отвалятся. Но мы взлетели и, похоже, ничего важного не потеряли. Рикардо заложил крутой левый вираж, и это позволило мне заглянуть за занавеску, потому что окна, как и раньше, были закрыты. Рабочие, как всегда, спешили, наверное, превратить полосу в невинное кукурузное поле.

– Что ты там, черт возьми, делаешь? – спросил я Белинду.

– Мои туфли, – сказала она с гримасой отвращения. – Ух, я терпеть не могу... О, Господи, меня сейчас вырвет.

Я безучастно сказал:

– Только не на мои брюки, пожалуйста. И одень лучше туфли, даже если они не очень чистые. Вдруг нам придется поторопиться, и будут проблемы, если тебе придется бегать босиком.

Вообще-то у нее на туфлях не было особенно много крови, но, когда мы выходили, никак нельзя было обойти лужу, которая заливала весь пол. Когда за нами пришли, все четверо еще лежали там. Те, кто спал, наверное, успели соскочить с кроватей перед тем, как пули свалили их.

Я видел, как Белинда смотрела на тела. Она едва вышла на воздух, было слышно, как ее рвет. Я уже видел много мертвецов, и свеженьких и окоченевших, и они никак не влияли на мое пищеварение.

Белинда прекратила попытки отскрести засохшую кровь от туфель. Видно было, что ее еще тянет на рвоту, и в глазах еще было выражение ужаса и отвращения.

– Почему? – спросила она. – Почему их убили?

– Они сделали ошибку, – сказал я. – В этом деле, если сделана ошибка, кого-то убивают, и это – нормальная процедура. Это держит людей на цыпочках. Если помнишь, Паломино уже был готов к тому, что его убьют. Выбор был между ним, этой бандой ОСЛ и нами. Может, ты не довольна, что Эль Вьехо выбрал не нас?

Когда она ничего не ответила, я продолжил.

– К тому же, они свое отработали, что еще они могли сделать для Васкеса? Он даже сохранил свои проклятые деньги, которые был им должен. Хотя вряд ли он брал это в расчет, деньгами он мог бы топить печку в своем доме.

Это был долгий полет, я уже начал волноваться насчет топлива, хотя, когда Рикардо и Паломино забрали нас с этой кокаиновой фабрики, в самолет залили много горючего. Но, наконец, самолет нырнул вниз и совершил еще одну убийственную посадку прямо на грязное поле. Нам позволили облегчиться в ближайших кустах, пока Рикардо снимал камуфляжную сетку с кучи бочек с горючим и заполнял баки с помощью ручного насоса. Затем нам снова связали ноги той же изолентой и мы поднялись в воздух, исполнив все необходимые шумные акробатические номера.

– О, Боже!

Я очнулся от полудремы и взглянул на Белинду. Она, не отрываясь, смотрела вперед, мимо головы Паломино, и, наклонившись в проход между креслами, я понял, что она имела в виду. Перед нами возвышалась каменная стена с белыми шапками, даже сейчас, в конце южноамериканского лета.

Белинда глубоко вздохнула.

– О, Боже! Неужели мы будем лететь через это?

– Если мы не найдем путь между гор, – сказал я, – то тогда, крошка, мы в глубоком дерьме. Я сильно сомневаюсь, что у этой этажерки хватит силенок перелететь их.

Но для Рикардо это казалось просто раем. Он нашел трещину в стене камня и снега и направил самолет туда, точно индеец на каноэ, который лавирует между каменных глыб Рио-Гранде. Несколько мертвецов никак не отразились на моем желудке, но, хотя занавески не давали мне увидеть, как в самых узких местах концы крыльев царапали стену, мне очень захотелось, чтобы у них на борту вдруг оказались пакеты для морской болезни.

– О, Господи! Наконец-то мы вылетели из этих проклятых скал, – обессиленно сказала Белинда, как будто она сама вела самолет сквозь горы. Теперь Рикардо летел для разнообразия достаточно ровно, но это было недолго. Он заложил крутой вираж и полетел вдоль стены Анд на север. Я думал, мы будем снижать высоту, но самолет, казалось, пытался карабкаться вверх и вверх. Потом еще были виражи и повороты. Рикардо взял микрофон, сказал что-то, послушал, немного изменил курс и стал снижаться. Он посадил самолет на асфальтированную полосу без единого толчка, как будто показывая, что он и так умеет. Этот парень действительно умел летать. Потом Паломино освободил нас еще раз и сказал, чтобы мы почистили одежду от остатков ленты.

– Это уже другие джунгли, – сказал он. – Но, пожалуйста, поймите, что это – наши джунгли. Полиция наша, водители такси наши, отели наши и служащие в них тоже наши. Никто не поможет вам бежать. Все знают, что если кто-нибудь поможет нашим врагам, а особенно врагам, которые служат правительству США, как вы, он умрет очень скоро. Все также знают, что любой, кто поможет нам, никогда об этом не пожалеет. Поэтому будет гораздо лучше, если вы будете сотрудничать, о'кей?

Я взглянул на Паломино.

– Мы в Куско? Перу? Паломино нахмурился.

– Почему Куско, сеньор?

Надо было держать язык за зубами. Но это было сказано, поэтому я глубоко вздохнул и похлопал себя по груди.

– Я чувствую. Я давно привык к высоте. И если я ее чувствую, то это значит, что мы на высоте, по крайней мере, свыше трех километров. Сколько городов с настоящим аэропортом расположено на такой высоте? Единственный, о котором я читал, – это Куско.

Паломино жестко сказал:

– Куско находится примерно на высоте три тысячи семьсот метров. Поэтому я советую вам воздержаться от любых активных действий, пока вы не привыкнете.

Я сказал:

– Да, это один из способов держать заключенных в подчинении, уменьшить им кислородный паек.

Аэропорт был маленький, но возле терминала стоял достаточно большой реактивный самолет, и мы видели массу людей, которые столпились у выхода на поле.

– О, Господи, я не могу идти туда в таком виде. Я неделю не снимала одежду, – запротестовала Белинда.

Но машина для нас подъехала прямо на поле к нашему самолету. Это был удлиненный черный лимузин, кадиллак, отполированный до невероятного блеска. Однако, окна были затемнены, и, когда мы сели на заднее сиденье, шофер в униформе нажал на кнопку и обе двери мягко щелкнули. Мы были заперты. Может, это и была камера на колесах, но очень комфортабельная и роскошная. Паломино сел на переднее сиденье. Стеклянная стенка не дала расслышать, что он сказал водителю, но машина тронулась с места. Нас не беспокоили никакие чиновники, по-видимому, представителям Эль Вьехо не приходилось иметь дело со всеми Дурацкими формальностями типа таможни и иммиграционной службы.

Куско оказался городком с очень узкими улочками и массой пешеходов, которые вовсе не уважали машины, хотя их было немного. Кадиллаку приходилось медленно просачиваться через толпу, он с трудом вписывался в повороты.

Добравшись до центра города, мы проехали пару церквей и соборов, на которые бы я с удовольствием взглянул еще когда-нибудь. Шофер еще несколько раз сумел втиснуть машину в узкие переходики, и, наконец, мы выехали на аллею, которая вела к задней стороне массивного старого здания, которое было похоже на отель. Нам пришлось остановиться, потому что проезд был перекрыт большим туристическим автобусом, из которого только что начали выходить пассажиры.

– Все-таки есть милость Божья, это наша группа, – быстро сказала Белинда.

Паломино сказал что-то водителю, который начал сдавать задним ходом. Я успел увидеть белобрысую Анни, а также Роджера Акермана. На нем были желтые брюки и белая спортивная рубашка. А за Акерманом вышла стройная молодая светловолосая женщина, которая оглянулась на отъезжающий кадиллак, но, конечно, не увидела нас за затемненными стеклами. Руфь была в своей короткой голубой юбке и полосатой блузке с коротким рукавом.

Паломино взял микрофон, и мы услышали его голос из спрятанных динамиков.

– Небольшая задержка, – сказал он. – Придется подождать. Если хотите, можете выпить, бар перед вами. Но не пейте слишком много. Дон Грегорио Васкес Стассман ожидает вас на ужин, и, поверьте мне, там будет, что пить.

(обратно)

Глава 26

– Я не верю, – сказала Белинда.

– Я тоже не верю, – сказал я. – Я не знал, что существует хоть одна цивилизованная женщина, которая могла бы оставить в ванной такой бардак.

Она засмеялась:

– С чего ты взял, что я цивилизованная, дорогуша?

Она провела больше часа, отмокая в большой ванной и соскребая с себя грязь. Теперь, завернувшись в большую белую простыню, которую мы нашли в номере, она крутилась перед зеркалом, пытаясь соорудить прическу. Она уступила мне ванну только потому, что нам было жестко назначено время.

– Чему ты не веришь?

– Всему этому, – сказала Белинда. – Сначала старый пень с помощью Паломино накачал нас снотворным и привез в эти дурацкие джунгли, где он собирался выбить из меня какую-то информацию, если бы Паломино не схватил не то, что нужно. Иначе бы мы могли месяц сидеть обмотанные этой чертовой изолентой и есть мерзкую вареную козлятину. А теперь он устраивает для нас маскарад и обращается, как с белыми людьми: лимузин, номер люкс в отеле, и, к тому же, наша лучшая одежда из наших собственных чемоданов лежит на постели, выстиранная и выглаженная, и мы получили официальное приглашение на ужин. Пожалуйста, принеси фен и включи, по-моему, сзади у меня еще мокрые волосы.

Когда я сделал, что она просила, она посмотрела на меня и облизала губы, полные и розовые.

– Ты не хочешь трахнуться? – спросила она. – По-быстрому. За те разы, когда у нас не получилось на этих чертовых топчанах.

Я усмехнулся.

– Ты опять за свое. Ничего, кроме секса. Тебе ведь не хочется на самом деле. Ты так говоришь, потому что думаешь, что должна это сказать.

– Да, потому что я боюсь. Знаешь, чего я боюсь? Не того, что меня будут пытать или насиловать, или убьют, но того, что я разряжусь в шифон и нейлон и опять попаду в этот бардак. Это настоящее унижение – Целую неделю носить джинсы. Зачем ему это все?

– С одеждой понятно, – сказал я. – Если бы Васкес хотел одеть нас только для случая, он купил бы мне новый костюм, а тебе вечернее платье из Парижа. Но это доказало бы только то, что у него куча денег, что мы и так знаем. Он показывает свою власть. Он демонстрирует, что, когда твой бывший начальник, агент федеральной службы, достаточно высокого положения, Прятал наши чемоданы, после того, как он послал Мортона искупать меня в Парана-Ривер, люди Эль Вьехо были там, наблюдали и были готовы добыть спрятанные вещи в любое время, когда этого захотел бы их шеф. А что касается всего остального, я понятия не имею, что у него на уме.

Это было не совсем так. Я чувствовал и был почти уверен, что, окружая нас роскошью после этой ужасной недели в джунглях, он как бы извинялся, а когда человек с неограниченной властью начинает извиняться перед вами или строить из себя вашего приятеля, то и слепому видно, что он что-то от вас хочет и размажет вас по стенке, если не добьется своего. По крайней мере, я не верил, что это простое совпадение: нас привезли в Куско в тот же день, когда прибыла наша группа.

– Поставьте туда, – услышал я голос Белинды, когда, наконец, открыл дверь из ванной. Я не слышал стука. Белинда разговаривала с официантом, который держал поднос с двумя высокими дымчатыми стаканами и ведерком для льда, из которого выглядывало горлышко аристократического вида бутылки. Он поставил поднос на журнальный столик у окна и повернулся.

– С комплиментами от дона Грегорио, – сказал Белинде официант. – Открыть бутылку, сеньора?

– Конечно, – сказала Белинда. Со знанием дела открыв бутылку, официант ушел. Я поднял стакан:

– За счастливую посадку!

– Только не напоминай мне про этот чертов самолетик и эти ужасные горы.

Она посмотрела на часы, которые стояли на столике у кровати.

– Пей быстрее и одевайся, дорогуша, уже почти семь. Эль Вьехо, наверное, живет по американскому времени, хотя, по-моему, они никогда не ужинают раньше десяти часов.

Я уже завязывал галстук, когда кто-то постучал в дверь.

– Идем! – сказал я.

Белинда нервно поправляла блузку. Я дождался, пока она справилась, и сказал:

– Давай не будем заставлять дона ждать.

– У меня странное ощущение. Надеюсь, после того, как я так оделась, я не вымажусь опять кровью с ног до головы, – сказала она.

И я понял, что она вспомнила распростертые окровавленные тела в хижине. Внезапно она подошла и крепко обняла меня. Я чувствовал ее мягкое и теплое тело сквозь тонкие ткани.

– Нет, не целуй меня, ты все размажешь. Помнишь, я предлагала тебе кое-что получше, но тебе было наплевать. Теперь пора идти на этот чертов ужин.

Паломино ждал нас в коридоре, он показал, куда идти, и пошел позади нас. Я знал, что у него есть пистолет, но у меня было такое чувство, что я не хочу никуда убегать. До сих пор я просто плыл по течению и все еще жив. Было похоже на то, что я подбираюсь к Эль Вьехо все ближе и ближе, и мне уже было действительно интересно, что он приготовил для нас после всех этих изысканных сюрпризов.

– Нет, сеньора, будьте любезны, прямо. – Паломино направил Белинду, которая свернула к ресторану отеля.

– Когда улицы переполнены, машины подъезжают к заднему крыльцу, но сейчас они не так переполнены. Пожалуйста, выходите и садитесь в машину, которая нас ждет.

Большие стеклянные, красиво отделанные двери отеля выходили прямо на очень узкую улицу, и теперь было понятно, почему туристические автобусы и лимузины должны были объезжать здание. Длинный черный кадиллак был припаркован перед отелем. Я помог Белинде сесть на заднее сиденье и влез сам. Я понял, что мы ждем еще кого-то, потому что увидел раскрытые откидные кресла. Паломино не садился в машину, а ждал, стоя возле открытой двери машины. Наконец, четыре человека вышли из отеля. Двоих из них я знал. Акерман шел позади, его вел смуглолицый парень в черном. Впереди с таким же точно сопровождающим шла Руфь Штейнер. Человек, который сопровождал Руфь, хотел помочь ей сесть в машину, но она оттолкнула его руку и стала садиться сама. Увидев меня, она резко остановилась.

– Мэтт!

– Сеньора, пожалуйста, садитесь. Это сказал ее сопровождающий. Наверное, ему надоело ждать.

– Привет, Руфь, – сказал я, – присоединяйся. – Я протянул ей руку и подвинулся, освобождая место рядом с собой. Белинда с другой стороны внимательно изучала нас.

На тротуаре Роджер Акерман играл в стандартного голливудского героя. Таким людям всегда кажется, что они могут кому-то что-то доказать, если будут сопротивляться, когда сопротивление бесполезно. Паломино подошел, чтобы помочь двум другим в черном, и, хотя их было трое против одного, мистер Акерман не позволял им засунуть себя в машину. Конечно, они это сделали, запихнув его в кадиллак и захлопнув за ним дверь. Паломино сел на переднее сиденье и что-то сказал водителю. Большая машина тронулась с места плавно и абсолютно бесшумно. Акерман через наши ноги пробрался к одному из откидных сидений. Он начал поправлять галстук и приглаживать свои растрепанные волосы и застыл, как будто увидел перед собой привидение.

– Ты! – сказал он, уставясь на меня. – Но ты же мертв!

(обратно)

Глава 27

По асфальтированному шоссе мы выехали из города, но скоро свернули на дорогу, посыпанную гравием, и стали взбираться в горы. На самом верху Паломино приказал остановиться, и мы услышали его голос через динамики:

– Может быть, дамы захотят посмотреть на животных?

Задние стекла бесшумно опустились. Несколько индейцев с широкими лицами в цветных костюмах двигались к нам, ведя с собой десять-двенадцать лам. Это были красивые животные. Самые большие были размером с маленькую корову, но гораздо более стройные. У них был гордый и независимый вид. Они высоко поднимали головы на своих длинных шеях. Маленькие, тонконогие и пушистые, бегали вокруг индейских ребятишек, как щенки.

– Боже, какие они милые, – воскликнула Белинда, протянув руку, чтобы погладить одного малыша, которого специально подвели к ней.

– Можно я дам маленькой девочке что-нибудь?

– Она именно этого и ждет, – сказал Паломино своим электрическим голосом.

– Ради Бога. Вы специально похитили нас, чтобы оказать этот зоопарк? – нетерпеливо спросил Акерман.

Белинда просунула в окно какую-то мелочь, в последний раз похлопала маленькую ламу по носу. Стекла опять поднялись, и машина снова тронулась с места.

Конечно, Руфь возмущалась подлостью и коварством Акермана. Она сказала, что он поклялся, что я буду в безопасности, если она будет сотрудничать с ним. Но, поскольку он так удивился, увидев меня, она поняла, что он наплевал на свое обещание. Акерман протестовал, что она неправильно поняла его реакцию, что он, мол, недавно слышал из официальных источников, будто в водопаде нашли обнаженное тело какого-то мужчины, до неузнаваемости избитое водой о камни. Он, Акерман, подумал, что тело принадлежало мне, потому что я, мол, запаниковал, пытался убежать от Мортона и Белинды и случайно упал в реку. Или, может быть, Дэнис, желая отомстить, превысил свои полномочия, но, конечно же, он не давал приказа убить меня. Здесь Белинда назвала его лжецом и описала, как было дело на реке. Потом она прекратила разговор, сказав, что он не может ее уволить, потому что она уже уволилась сама. Тогда Акерман переключился на меня и начал угрожать, что я еще заплачу за жестокое убийство перспективного молодого агента.

Учитывая, что мы все – беспомощные пленники и что нас везут куда-то помимо нашей воли, навстречу неизвестной судьбе, эта перепалка была просто сотрясением воздуха. Вместо того, чтобы ссориться друг с другом, нам нужно было думать, как вместе противостоять похитителям. Однако спор прояснил ситуацию, и, по крайней мере, мы знали, как обстоит дело в настоящий момент.

– Как они тебя взяли? – спросил я Руфь.

– Я ждала в номере Роджера, чтобы он отвел меня на ужин. Когда кто-то постучал в дверь, я открыла, ожидая увидеть его. Он там был, но он уже был пленником. Я не успела среагировать. Один из этих мужчин схватил меня до того, как я успела захлопнуть дверь.

– С тобой все в порядке? – спросил я.

– Да, все нормально. – Она взглянула на Акермана, который сидел напротив. Роджер всю неделю был джентльменом, хотя, как оказалось, его честное слово не стоит и собачьего дерьма.

Белинда сказала:

– Руфь, тебе наверняка будет приятно узнать, что Мэтт всю неделю был истинным джентльменом, черт бы его побрал!

Постепенно, пока мы ехали, солнце садилось, и снежные шапки на вершинах отражали его последние лучи. На светофоре шофер свернул, и скоро мы уже не видели перед собой ничего, кроме извилистой горной дороги. Мы проехали какую-то деревню. В некоторых окнах горели огоньки. Вскоре мы увидели впереди большой каменный дом, похоже, с независимым электрическим освещением. Перед домом была широкая освещенная терраса, а на ней в инвалидной коляске сидел абсолютно седой человек в вечернем костюме. Позади коляски стоял слуга в черном. Рядом сидела собака.

– Пожалуйста, выходите, – сказал Паломино через микрофон. – Дон Грегорио хочет поприветствовать вас. Но сначала я хочу вас предупредить. Некоторые из вашей компании, а скорее всего все, искали Эль Вьехо с какими-нибудь мыслями о насилии над ним. Я не хочу вас пугать, я просто предлагаю вам послушать, что хочет сказать вам человек, который вас пригласил, перед тем, как вы совершите самоубийство, если попытаетесь нарушить его гостеприимство.

Замки щелкнули, и Паломино открыл дверь со стороны Руфи. Мы выбрались из машины и подошли к коляске. Сидящий мужчина, конечно, был намного старше, чем на фотографии, которую мне показывали. На последних снимках волосы у него еще не были совсем седыми. Но, конечно, черты лица полностью совпадали. Он был стройнее, чем я его себе представлял. Васкес ждал, пока мы все подойдем к нему. Потом он сказал:

– Вы – гости на Каса Кока. Шучу. Дом называется Гасиенда Сан Грегорио. Он не был назван для меня, я его тоже не называл. Я услышал название и почувствовал, что мне хочется иметь здесь кусочек земля. Меня зовут Грегорио Васкес Стассман. А это – Браво. – Он потрепал собаку по голове. – Если вы замышляете что-то против меня, пожалуйста, не причиняйте вреда Браво, он очень дружелюбный пес.

Руфь крепко сжала мою руку. Я вспомнил, что, наверное, это одна из собак, которые гнались за ней я убили ее спасителя, когда она пыталась убежать после спасения. Браво был очень крупный, но молодой пес, почти щенок. В нем пока еще было семьдесят пять или восемьдесят фунтов. Но, когда он вырастет, он наверняка наберет фунтов сто. Эти собаки не отличаются бесконечным терпением, как сенбернары или лабрадоры. Он не будет кусать первым, но, в отличие от более кротких сородичей, таких, как погибший Хэппи, например, он обязательно ответит.

Васкес посмотрел на Руфь и раздельно сказал:

– Вы – миссис Штейнер, и ваш муж написали одну книгу, в которой было много чепухи и немного правды о моем бизнесе. Он был убит, когда писал вторую. А вы – мистер Хелм, и ваша задача защищать ее, пока она ищет электронную рукопись своего мужа. Но у вас были свои личные причины искать меня, я прав?

Когда я кивнул, он повернулся к Белинде и Акерману.

– А вы двое чувствуете святую обязанность спасти человечество от одной из бесчисленных вредных привычек. Было бы лучше, если бы вы направили свои благородные усилия против табака или онанизма. Но с вами мы поговорим позже. А сейчас, я думаю, вам всем нужно освежиться, как говорят у вас. Сеньор Паломино покажет вам, куда идти. Я терпеть не могу варварские обычаи янки пить коктейли, поэтому встретимся еще раз за ужином.

– Сюда, пожалуйста, – сказал Паломино. В гостиной, куда он нас привел, стоял стол, за которым вполне могли бы разместиться восемь человек, может, даже десять. Но он был накрыт на пятерых. Потом дона Диего молчаливый слуга подкатил к столу. Браво трусил рядом с коляской и по его сигналу сел. Васкес сказал:

– Я надеюсь, никто не возражает, что собака будет со мной, но я хочу попросить вас не кормить его. Мы ведь не хотим, чтобы он приучился попрошайничать со стола, да? Вы строго относились к своему псу, сеньор Хелм?

Я покачал головой:

– Боюсь, Хэппи был ужасный попрошайка, сеньор.

– Я хочу сказать, что я очень сожалею о вашей потере. Мы ни в коем случае не хотели...

Акерман сердито сказал:

– Ради Бога, вы нас притащили сюда, чтобы разговаривать о собаках?

Васкес спокойно ответил:

– Как говорите вы, янки, – главное есть главное. Сейчас мы говорим о важных вещах, например, собаках Потом, может быть, мы поболтаем о таких пустяках, как люди. Я уверен, что сеньор Хелм согласится со мной.

Я сказал:

– Совершенно согласен.

– Но сначала мы поедим, – сказал Васкес. Он почти незаметно усмехнулся.

– Я собирался угостить вас кабрилло, но, посоветовавшись с сеньором Паломино, я узнал, что некоторые имеют сильное предубеждение против этого блюда. Вы знаете, что такое кабрилло, мистер Акерман?

– Нет, я не говорю по-испански. Руфь сказала:

– Я жила в Нью-Мехико почти два года, я знаю, что кабрилло – это молодая козлятина. Белинда сказала:

– Козлятина! Ух! Неужели на экваторе не разводят кур или коров?

Васкес коротко рассмеялся:

– По-видимому, Паломино был прав. Здесь явное предубеждение. Поэтому я счастлив объявить, что вам подадут хорошую аргентинскую говядину. Мы будем разговаривать, но давайте не будем портить ужин разговорами о деле. Всему свое время. Вы слышали о руинах города Мачу Пичу? Которые были героически открыты господином Бельгамом...

Это был изысканный, в европейском стиле, ужин, одно блюдо сменяло другое, и к каждому подавали особое вино. Хозяин рассказал нам историю Мачу Пичу, он прекрасно знал историю инков, рассказал о выращивании кокаина и о его многочисленных применениях в медицине и в религии для восстановления сил.

– В вашей стране вы встречаетесь только с негативной стороной употребления этого замечательного продукта, – сказал он, глядя на Акермана, – но сегодня здесь, в Перу, вы видели поля, которые обрабатывают местные жители. Вы думаете, в течение столетий они смогли бы прикладывать такие громадные усилия, чтобы сохранять плодородной эту каменистую почву без помощи коки, сеньор Акерман? Что касается религиозного аспекта, мне кажется, что в вашей стране разрешают использовать пейот в определенных религиозных церемониях.

Акерман резко сказал:

– Даже смешно сравнивать такой почти безвредный галлюциноген, как пейот, с таким ядом, как кокаин!

– Тем не менее, большинство последних судебных разбирательств не оправдали пейот.

– Вы провозглашаете свободу от религии, как и остальную чушь, за которую держатся янки, – сказал Васкес. – После того, как мы закончим разговор, сеньор Паломино и его помощники продемонстрируют одну из тайных религиозных церемоний, которую соблюдают Компаньерос де ла Оха. Надеюсь, вы хорошо развлечетесь.

– Разговор? – сказала Руфь. – А что мы должны обсудить, мистер Васкес?

– Мир, – сказал Васкес.

(обратно)

Глава 28

Был небольшой перерыв, во время которого нам подали кофе. Я заказал коньяк, его принесли в бокале в форме шара. Руфь заказала кофе, для Белинды был ликер, а для Роджера виски. Васкес ничего не пил. Он извинился, что держит нас за столом, сказал, что остальные комнаты маленькие, поэтому здесь нам будет удобнее. Но я думал, что Паломино, который стоял у двери в кухню и наблюдал за слугами в черном, ловившими любое наше движение, предложил, что нас будет легче контролировать, если мы останемся группой за столом. Наконец, всех обслужили и Васкес наклонился вперед:

– Теперь – к делу. Я – старик, и вы видели, что у меня уже хрупкие кости. Доктора точно не знают, сломал ли я бедро, потому что упал, или я упал, потому что у меня сломалось бедро. В любом случае, я не хочу ни с кем конфликтовать. Поэтому я привез вас сюда и хорошо вас накормил. Я уверен, что в большинстве случаев мы можем разрешить наши противоречия без Усилия. Итак, дамы и господа, это – мирная конференция. Будем надеяться, что она будет успешной, и мы придем к полезным компромиссам.

Он откинулся назад, сложив на груди руки, и я заметил у него на пальце перстень с большим зеленым камнем, о котором говорила Руфь.

Акерман даже возмущенно подался вперед:

– Если вы думаете... Это – просто потеря времени. У меня нет компромиссов с наркодельцами. Если вам придется меня застрелить, то давайте, стреляйте.

– Мы как раз пытаемся избежать стрельбы, мистер Акерман, мы уже достаточно постреляли. Я скажу вам честно, – сказал Васкес, обращаясь ко всем нам, – убийство шестой лаборатории в Бразилии, где двоих из вас держали некоторое время, объясняется тем, что несколько молодых американцев, точнее, три молодых американца, и злобный старый профессор, который их вел, искали наркотики и подобрались уже слишком близко к одной крупной операции. К несчастью, пришлось пожертвовать хорошей лабораторией, но что ж поделать. Однако, я бы сказал, это – крайний случай. Мы не можем позволить, чтобы путешествующие американос часто умирали в джунглях. Это приносит континенту дурную славу.

Я понял, что у этого сукиного сына прекрасное чувство юмора, хотя он оставался таким же сукиным сыном. Васкес продолжал:

– Тот факт, что некоторые из вас работают на правительство, нам очень неприятен, поскольку ваша страна относится к этим вещам слишком уж серьезно. Например, один агент США был убит в Мехико. Вы наверняка об этом слышали. Это случилось уже достаточно давно, но в вашей стране до сих пор шумят по этому поводу, чтобы люди думали, что даже один человек стоит многого для страны, в которой живут десятки миллионов. Я вполне могу пережить такие неприятности, но мне бы их просто не хотелось. Поэтому я не застрелю вас, мистер Акерман, пока вы не вынудите меня это сделать. Хотя вы и не работаете на эту хорошо известную секретную службу. Организация мистера Хелма, насколько я понимаю, избегает всякой огласки, и вряд ли из-за потери агента они будут организовывать широкомасштабную правительственную операцию, но у них репутация очень злопамятных людей. А я не хочу остаток жизни постоянно оглядываться через плечо. Что касается миссис Штейнер, то она – вдова хорошо известного литератора, и ее смерть или исчезновение тоже вызвали бы нежелательные упоминания в прессе. Вот почему я собрал вас всех вместе.

Руфь начала было говорить, но осеклась. Белинда спросила:

– А как насчет меня?

Васкес секунду смотрел на нее, потом сказал:

– По-моему, вы совсем недавно прекратили свои связи с правительством США, поэтому вы вряд ли можете просить у них защиты, мисс Нан. Я думаю, это ваше настоящее имя. Вашу проблему мыобсудим позже. А сейчас давайте поговорим с вашим бывшим партнером, если позволите. Мистер Акерман, что бы вас удовлетворило?

– Увидеть, как вы стоите в зале суда в США и отвечаете за свои преступления.

Васкес слегка улыбнулся.

– Если бы вы могли гарантировать, что я буду стоять, я, может быть, согласился бы. Потому что доктора не обещают, что я когда-нибудь смогу стоять или ходить, – сказал он. – Но, сами подумайте, что за удовольствие осудить и отправить в тюрьму такого старого пня, как я?

Васкес взглянул на Белинду безо всякого выражения, и она слегка покраснела, так как было ясно, что наши разговоры в отеле и машине прослушивались. Васкес продолжал:

– Вы видите, что я беспомощный калека. А то, что я пригласил вас сюда по такой смешной причине... Разве я могу прийти с вами к компромиссу в этом бизнесе? Вам должно быть ясно, что я не только физически, но и умственно калека, абсолютно неспособный контролировать огромную "империю зла", в чем меня обвиняют. Или бороться с помощью этой империи против вашей сттраны.

Акерман быстро спросил:

– Значит, вы признаете, что собираетесь наводнить сша дешевыми наркотиками?

Васкес пожал плечами.

– Эта комната полна прекрасных запахов, и рядом со мной лежит недоеденное жаркое, тем не менее, Браво сидит рядом со мной, сопротивляясь этому ужасному для него искушению. Неужели я должен считать, что у человека меньше самоконтроля, чем у собаки? Действительно, вы хотите судить старого безумного калеку, в то время как вы могли бы доказать вашим начальникам и вашей прессе, что неизвестный Старец – всего лишь подставная фигура, а реальная власть над торговлей наркотиками в Южной Америке со связями во всем мире, и финансовыми и религиозными, принадлежит более молодому человеку, которого вы могли бы привести с собой в качестве пленника.

– Куда вы клоните? – подозрительно спросил Акерман.

– Гектор, пожалуйста, выйди вперед.

Паломино вышел вперед и стал возле Васкеса. Васкес сказал:

– Дамы и господа! Я отдаю вам сеньора Гектора Паломино Эскобара, точнее, он сам отдает себя вам, мистер Акерман. Гектор сделал ошибку. Ошибки здесь не прощаются, как вы все знаете. Остальные, кто в этом участвовали, уже наказаны, Гектору была дана возможность выбрать себе наказание, и он сознательно на это пошел. Американская тюрьма – это просто дом отдыха по сравнению с тем, что ему бы пришлось перенести здесь, чтобы искупить свою ошибку. Дав слово и будучи человеком чести, он предоставит вашим чиновникам массу информации о международных наркотических сделках и признает, что он их вел от моего имени. Он, с моего разрешения, гордо объявит себя первосвященником Компаньерос де ла Охо – слуг листа, новой кокаиновой религии, которая охватывает мир. И, наконец, он признает ритуальную казнь журналиста Штейнера, которому удалось проникнуть в тайны Компаньерос и который собирался открыть их в печати.

Васкес наклонился вперед.

– Это будет очень зрелищный суд, я уверяю вас. И вы, мистер Акерман, вы будете агентом, который сорвет овации за то, что привели к правосудию это преступное чудовище. Подумайте над этим, мистер Акерман, хорошо подумайте!

Акерман глубоко вздохнул, но ничего не сказал. Васкес подал сигнал, и Паломино вернулся на свой пост возле дверей. Один из официантов налил еще коньяка в мой шарообразный бокал. Васкес смотрел, как я пытался выпить из него.

– А вы, мистер Хелм, – сказал он. – Пока мистер Акерман думает свою думу, позвольте узнать, что бы удовлетворило вас?

– Я удовлетворен, – сказал я, стараясь допить последний глоток коньяка из пузатого бокала. Я продолжал, взглянув на женщину, которая сидела слева от меня:

– Если миссис Штейнер не причинят никакого вреда и позволят ей заниматься своим делом без всякого вмешательства, я удовлетворен. Это моя работа. Несмотря на то, что некоторое время я не был в состоянии выполнять ее, и у меня до сих пор в некотором смысле связаны руки, это до сих пор моя работа. Если она здесь просто ужинает с друзьями, у меня нет причин возражать. Если ситуация изменится, я буду выполнять приказ, насколько хорошо я смогу. Может быть, в данной ситуации это будет не очень хорошо, но, как бы там ни было, я прошу вас иметь это в виду.

Васкес одобрительно кивнул.

– Вполне ясное заявление. У вас есть такое же чувство ответственности за кого-нибудь, кто сидит за этим столом, например, мисс Нан? Вы провели вместе несколько дней.

Я взглянул через стол и отчетливо сказал:

– Белинда – хорошая девочка. Но я за нее не отвечаю.

Васкес серьезно взглянул на меня.

– Вы понимаете, что вы говорите?

Я сказал:

– Я ведь был здесь, сэр.

Всегда помогает, если ввернуть уважительное "сэр" или даже два. Даже самые умные любят это. Я сказал:

– Я – один, сэр, я не могу отвечать за весь мир. Мои инструкции не предписывают защищать никого, кроме миссис Штейнер. Насколько я знаю, остальные отвечают сами за себя.

Лицо Белинды побледнело, но она еще контролировала себя.

– Теперь я знаю, что человек чувствует, когда его бросают в волчью яму. Премного благодарна, сволочь! Она посмотрела на человека рядом с собой.

– От тебя мне тоже ждать нечего?

– Если ты помнишь, ты уволилась достаточно громко, – сказал Акерман даже с каким-то удовлетворением. – Если тебе нужна поддержка – купи костыль.

Я увидел, что в ее взгляде промелькнул страх. Она подала сигнал ближайшему официанту наполнить ей стакан тягучей жидкостью. Васкес сказал:

– Мистер Хелм, вы хотите, чтобы я поверил, что вы здесь только потому, что вам приказали защищать миссис Штейнер? И что у вас нет никаких личных...

– Личное ничего не значит в моем деле, сэр.

Васкес прокашлялся.

– Значит, мы занимаемся разными делами. Для меня личное значит очень много, мистер Хелм. Мой сын был убит, как вы знаете. И, чтобы расплатиться, я буду делать все, что в моих силах, чтобы вредить мерзкой стране, которая за это отвечает. А вы заявляете, что вы не хотите мстить за смерть вашей подруги Мадлен Рустин, не говоря о вашей собаке Хэппи. У вас нет никакого желания отомстить? Извините, но вы не производите впечатления человека, который умеет прощать. Я думаю, вы не умеете лгать, мистер Хелм.

– Мне все это говорят, но я стараюсь, – сказал я.

Васкес сказал:

– Честно говоря, я не чувствую особой ответственности за смерть женщины. Она обидела другую женщину, та была просто в ярости. Мы использовали этот гнев для своей цели. И в этом случае не имеет значения, что мои люди предоставили средства мести, то есть гранату. И без гранаты эта девушка сделала бы то же самое, только другим оружием. Вы согласны?

Спустя секунду я облегченно кивнул.

– О`кей. Можно сказать, что Мадлен сама напросилась, хотя ее спровоцировали. Но Хэппи...

– Что касается собаки, то здесь вид оружия, конечно, имеет значение, – сказал Васкес. – Если бы не было взрывчатки, например, если бы девушка использовала нож или пистолет, то собака наверняка бы не пострадала. В этом смысле я – ваш должник, как вы говорите в своей стране. Конечно, я не могу вам полностью возместить утрату, но...

Он повернулся и сказал что-то своему молчаливому слуге, который неподвижно стоял позади коляски. Человек вытащил из кармана собачий поводок, защелкнул его на ошейнике Браво и слегка щелкнул, заставив собаку встать.

– Уно моментито, – хрипло сказал Васкес. Он протянул руку и погладил массивную голову щенка, который успел ее облизать. – Хорошо, Бо.

Васкес смотрел, как слуга обвел собаку вокруг стола. Потом сказал мне:

– Возьмите поводок, мистер Хелм. Собака ваша. Ну что ж, это их обычаи: мой дом – это твой дом, и все такое. Я сказал:

– Нет, я...

– Пожалуйста, не говорите мне, что никакая собака не может заменить ту, к которой человек был привязан. Я это знаю. Но это лучшее, что я могу для вас сделать. Вам все равно захочется завести другую охотничью собаку, а Браво – хороший охотничий пес с прекрасной родословной. Но не тяните, он думает, что вы хотите от него отказаться. Вы знаете собак, вы знаете, чего он хочет. Так сделайте это.

Я не хотел обижать Васкеса отказом. Но, как он сказал, я знал собак. Если вы видите, что щенок доброжелательно стоит возле вас, ему надо как-то ответить. Я хотел поднести ему руку, как обычно, чтобы Браво мог запомнить мой запах.

– О нет, осторожно! – это воскликнула Руфь.

Я помнил, почему она боится собак, особенно эту.

Васкес нетерпеливо сказал:

– Мистер Хелм, познакомьтесь с ним. Браво не кусается.

Руфь резко сказала:

– Как вы можете так говорить! Я там была, я видела.

Васкес покачал головой:

– Там было темно, и вы были испуганы, вы не видели того, в чем себя убедили, – сказал он. – Мистер Акерман, вы руководили спасением миссис Штейнер, при котором один из ваших агентов погиб. Теперь скажите нам правду. Был ли у него на теле хоть один след от укуса?

Акерман облизал губы.

– В моем отчете...

Васкес резко махнул рукой.

– Конечно, в вашем отчете утверждается, что бедный парень был разорван кровожадными тварями на куски. Вы бы никогда официально не признались, что ваши люди настолько некомпетентны, что в темноте застрелили своего коллегу. Вы свалили вину на собак. Конечно, ваши люди сумели убедить врача, что так оно и было. И истерическое свидетельство миссис Штейнер было именно то, что вам нужно. Но здесь – не официальный прием, поэтому, пожалуйста, расскажите нам правду.

Акерман пожал плечами.

– Хорошо, когда за агентом и объектом погнались две большие собаки, а было очень темно, кто-то спустил курок и выстрелил, хотя не мог ясно видеть цель. Позвоночник Мэлвина был раздроблен пулей тридцать восьмого калибра, на нем не было укусов.

Руфь облизала губы.

– Но я видела...

– Это был просто дешевый спектакль, миссис Штейнер. Собаки сделали то, что и должны были сделать. Они подняли нас по тревоге, когда учуяли незнакомцев. Они не были тренированы нападать на человека, но один придурок, услышав, что пленники убегают, открыл дверь клетки. Собаки выбежали и, поскольку были заперты всю ночь, наверное, сделали то, что обычно делают собаки в таких обстоятельствах. Погуляв и видя, что они все еще на свободе, они начали искать себе развлечение. Увидев, что какие-то люди бегут, собаки, конечно, решили присоединиться к ним. Тем более, что началась стрельба, а, значит, скоро будет охота. Это их самое любимое занятие. Один из тех, кто бежал, упал, и они пошли обнюхивать того, кто стоял впереди. Они просто считали, что после стрельбы должны были остаться мертвые птицы. В этот момент они услышали свисток и вернулись обратно. Они выглядели очень виновато, что не смогли принести мне ни перышка.

Похоже, Руфь вспомнила, что она точно так же не поняла Хэппи, когда проникла ко мне во двор с пистолетом. Потом она жестко сказала:

– Это интересная сказка, мистер Васкес, но они были окровавленные. На моей одежде остались следы крови, когда они меня обнюхали.

Васкес прокашлялся.

– Вы не знаете этой породы. Они обучены действовать в очень серьезных условиях. Расскажите ей, мистер Хелм.

Я сказал:

– Есть породы собак, которые будут жалостно скулить, если их ударить свернутой газетой. Лабрадор будет скулить, если вы двинете его бейсбольной битой. Но эту собаку можно переехать грузовиком или выстрелить в нее, но она никогда не покажет, что она ранена. Наверное, на ваших собаках была кровь, потому что они были ранены, мистер Васкес? – спросил я. Васкес кивнул.

– Человек мистера Акермана, тот, который проводил освобождение, похоже, был стрелок получше, чем те, которые просто палили с конца поля. Перед тем, как друзья его застрелили, он успел продырявить череп Браво – до сих пор видно заживающий шрам – и всадил две пули в подружку Браво, Беллу. Когда они уехали, она умерла у меня на коленях. Но, поскольку они настоящие стоики, то ни она, ни Браво не показали, что они ранены.

Васкес передохнул.

– Так что изо всех собак, которые у меня были, Браво – последний, и я отдаю его вам, мистер Хелм. Ему нужно тренироваться, ему нужно охотиться, ему нужны долгие прогулки в горах, ему не нужен старик в инвалидной коляске. Возьмите его, пор фавор, как оплату моего долга.

Этот сироп хорошо бы смотрелся по телевизору. Мне даже пришлось напомнить себе, что все это лицемерие. И человек, который хорошо обращается с собаками, в то же время может вообще не считаться с людьми. Но я взял поводок и почесал пса за ухом. Он был действительно отличный породистый щенок. Большой Бо вернулся на свой пост позади Васкеса.

–Как насчет долга мне, мистер Васкес? – жестко сказала Руфь. – Мой муж мертв. Вы не предложите мне Другого мужа взамен того, которого вы убили?

Васкес секунду смотрел на нее, потом спросил:

– Зачем вы сюда приехали, миссис Штейнер? Она прищурилась.

– Вы прекрасно знаете, почему я приехала. Я приехала потому, что ваши люди схватили меня в гостинице и привезли сюда. Если вы имеете в виду, зачем я в Южной Америке, то вы знаете, что я здесь, чтобы собрать компьютерные копии книги моего мужа, рукопись которой сгорела, когда ваши маньяки сожгли наш дом. К счастью, Марк послал копии в разные города Южной Америки. К счастью для меня и к несчастью для вас. Все эта есть на дискетах, все, что Марк узнал про вас.

– На таких дискетах?

С некоторой рисовкой, как фокусник достает живого белого кролика из шляпы, Васкес достал тонкую стопку компьютерных дискет. Я не знал, сколько их было, пока он не рассыпал их по столу, как колоду карт. Три.

– Где вы их взяли?

Это спросила не Руфь, а Акерман.

Васкес сказал безо всякого выражения:

– Похоже, ваша связь с Вашингтоном не очень надежна, мистер Акерман.

– Вы – сукин сын!

Васкес спокойно сказал:

– Скажем, я – человек, который заботится о своих интересах. У меня здесь главы с первой по десятую, с одиннадцатой по девятнадцатую и с двадцать седьмой по тридцать четвертую. Кто-нибудь, будьте любезны, скажите мне, сколько всего глав в рукописи?

– Сорок три, – сказал я. Руфь резко взглянула на меня. Васкес кивнул:

– Значит, не хватает еще двух дискет, если мистер Штейнер для большей безопасности рассылал части книги примерно одинаковой длины. А где должны были состояться последние два контакта?

Я сказал:

– Лима, Перу и Кито, Эквадор.

Руфь свирепо уставилась на меня.

– Мэтт, черт возьми, что ты делаешь?

Я сказал:

– Заткнись, рыбка. Я знаю, что мазохизм – это привычка, поэтому, если тебе позволить, ты будешь упираться, пока тебя не изобьют. Но моя работа – сохранить тебя в целости, насколько возможно, к тому же, ты лучше выглядишь без синяков. Поэтому отвечай, что у тебя спрашивают, или я тебе поставлю-таки один.

– Мэтт, черт возьми!

Я сказал:

– Руфь, ради Бога, какой смысл запираться? Ты попала, куда хотела. Ты здесь, и вот этот человек. Так какой смысл сжимать зубы и молчать?

Она изумленно уставилась на меня. Но перед тем, как она заговорила, Васкес сказал:

– Эти диски зашифрованы, мистер Хелм. У вас есть код, чтобы мы могли их прочитать?

Я покачал головой.

– Нет, но она вам скажет.

– Я не скажу ему.

Я перевел взгляд с ее упрямого лица на человека в инвалидной коляске и сказал:

– Мистер Васкес, давайте перестанем играть в игры. Не издевайтесь над девушкой просто ради развлечения. Вы же знаете, что вам не нужен ее детский шифр. Вы знаете, что на этих чертовых дискетах нет ничего интересного для вас. Я не знаю откуда, но вы это знаете. Если бы это было не так, вы бы подождали, пока мы соберем для вас все пять дискет.

Наступила тишина. Руфь уставилась на меня.

– Мэтт, давно...

– Давно я знаю? – я покачал головой. – Не надо играть в игрушки с профи, Руфь. Ты думаешь, я верил во все эти контакты в женских сортирах, которые происходили всегда не там, где были назначены? В ресторане вместо фуникулера, Итаипу вместо Буэнос-Айреса. А передача дискет, о, Боже! Банда уличных ребятишек, которая попыталась обобрать нас, таинственный мужчина, который проскользнул к окну в твоем номере, настоящий невидимка, потому что я нервничал из-за того, что мы живем на первом этаже, и следил за подходами к окну, как только мог.

– Вы имеете в виду, что эта сучка даже ни с кем не встречалась?

– Она просто объявляла, что очередной контакт состоялся, где ей было удобно и где никто ее не мог видеть. Потом, в номере отеля, на своем игрушечном компьютере она стряпала новый диск и гордо демонстрировала его, как будто ей его дали в этом нужнике. У нее был запланирован контакт в Сантьяго, в Чили. Он состоялся?

Акерман сказал:

– Нет. И она очень расстроилась. Но потом мы на автобусе поехали в Альпараисо, и она пришла из общественного туалета просто счастливая. Но должно же быть кто-нибудь на этих чертовых дискетах! Дэнис сказал, что он не смог их вскрыть, потому что не было кода или Шифра, но что-то же там было.

Васкес сказал:

– Д'Арси.

Мы забыли, где находимся и кто нас сюда привез. Мы все уставились на него. Спустя некоторое время Руфь сказала:

– Так вы узнали.

– Один мой умный молодой компьютерщик узнал, – сказал Васкес. – Мой бизнес, как и любой другой, очень зависит от экспертов по компьютерам сегодня. Но у нас работают, наверное, самые лучшие в мире. Код – "Анемон". По-моему, это имя какой-то незначительной героини в романтической новелле, которая называется "Труба в пыли". Ее написал некий Джонсон Д'Арси, но, мне кажется, это женщина. Вы ошиблись, миссис Штейнер, когда взяли книгу с собой. Хотя это была одна из шести, которые вы возили в своем багаже.

Она сказала:

– Я знаю, но мы уезжали в такой спешке, что я ничего не успела подготовить. Мне пришлось взять ее с собой, чтобы я могла набирать ее на дискеты, а потом шифровать, как настоящий секрет. Я думала, если я повезу с собой несколько книг, как я обычно делаю, то никто не найдет код. Но я вижу, какой умный и настойчивый этот парень. Наверное, у него мощная машина и к тому же масса машинисток, раз он сумел проверить каждое слово в каждой моей книге. Так что, в конце концов, он пришел к "Анемон". Она упоминается в книге всего два раза.

Васкес кивнул.

– Я не знаю технических подробностей, но это было сделано приблизительно так. А теперь, миссис Штейнер, я повторю свой вопрос: зачем вы сюда приехали?

Руфь облизала губы.

– Рукопись Марка исчезла, сгорела. Компьютер был уничтожен вместе с дискетами, но мне пришло в голову, что вы не могли знать, существуют ли еще копии. И поэтому я придумала их. Я собиралась сделать все сама, но потом я связалась с организацией Мэтта, потому что поняла, что никогда не доберусь до вас без защиты. По крайней мере, я так думала. Но, как говорит Мэтт, я уже сижу здесь.

– Понятно, – сказал Васкес. – Значит, эти дискеты с выдуманной книгой, точнее, с тщательно зашифрованным романом, были просто приманкой, если я правильно употребляю слово. Приманкой, чтобы выманить меня из укрытия. И, когда ваша приманка свела нас лицом к лицу, что вы собираетесь делать?

Руфь побледнела.

– Ну что ж, – прошептала она. – Ну что ж, я собиралась вас убить!

Васкес медленно кивнул. Он подал сигнал крупному латиноамериканцу, который стоял за коляской, и Бо откатил его от стола и подкатил к Руфи.

– Пожалуйста, встаньте, миссис Штейнер, – сказал Васкес.

Когда она сделала то, что он просил, и повернулась к нему лицом, он посмотрел на нее снизу вверх и протянул руку. Слуга вытащил достаточно большой автоматический пистолет, наверное. Кольт 45 и вложил его хозяину в руку. Не глядя, Васкес передернул затвор. Он взял оружие за ствол и протянул Руфи, которая не сразу, но взяла его.

Васкес сказал:

– Я здесь, сеньора. Делайте то, за чем пришли. Одну секунду. Я уверен, что вы согласны умереть, лишь бы отомстить мне, но я вовсе не уверен, что ваши друзья согласны тоже. Гектор.

– Си, дон Грегорио.

– Когда я умру, ты не будешь мстить этой женщине и двум американским агентам. Ты отвезешь их обратно в отель и отпустишь.

– Си, дон Грегорио.

– Другая женщина, конечно, твоя, как я и обещал. Белинда посмотрела на меня. Но сколько женщин может защитить один мужчина одновременно? Тем более, что я не смог защитить даже ту, которую должен был.

– Си, дон Грегорио.

Руфь все еще неумело держала пистолет. Я подсказал:

– Курок – это та штучка, которая торчит из пистолета.

Она даже не взглянула на меня. Она была очень бледна. Наконец она судорожно вздохнула и направила пистолет на Васкеса.

– Очень хорошо, миссис Штейнер, – он говорил совершенно спокойно. – Как сказал мистер Хелм, курок – это штучка, которая торчит из пистолета. Вы проделали долгий путь и придумали много интересных игр, чтобы нажать его. Я предлагаю вам так и сделать.

Конечно, была вероятность, что пистолет заряжен холостыми, но я так не думаю. Он был уже старик и знал, что смерть все равно придет за ним и, может быть, скоро. А если сейчас, так тому и быть...

– О Боже, я не могу.

Я увидел, как слабая улыбка триумфа проскользнула по лицу Васкеса. Ну что ж, он заслужил это, играя на том, что знал характер Руфи Штейнер. Потом она закрыла лицо руками. Конечно, никто не возражал против маленького проявления эмоций, но в это же время она уронила пистолет. Просто уронила, как будто забыла, что держит его в руке.

Марку надо было учить ее получше. Конечно, пистолет был заряжен не холостыми. Васкес знал, что сейчас произойдет, так же, как и Бо, который инстинктивно отворачивал коляску и заслонял своего хозяина. Так же, как и я. Все еще сидя за столом, я быстро поджал ноги. Потом пистолет выстрелил, и я почувствовал, как пуля пробила мне штанину. По комнатам разнеслось вибрирующее эхо.

(обратно)

Глава 29

Они вошли в комнату, как труппа акробатов, с двух сторон. Из одной двери, которая вела в комнаты, и из той, которая вела в кухню. Они были одеты в черное, как все, кто прислуживал нам, но, похоже, они терпеть не могли тех пятерых, которые уже были в комнате. Пятеро быстро собрались вокруг коляски, а Бо покатил ее к кухне. По-видимому, кроме того, что они накрывали на стол, они были личными телохранителями Васкеса. Я увидел, как Паломино, как в замедленной съемке, стоя у двери, поднимает пистолет и прицеливается в Васкеса. Это было еще понятно. Наверняка Эль Вьехо переоценил преданность своего подчиненного. Хотя Старец и был на вершине пирамиды, но именно Паломино имел дело с Компаньерос. Они выполняли именно его приказы, хотя Васкес и был верховным магистром их ордена. И среди преступников, и среди политиков было обычным делом, когда номер второй делал себя номером первым с помощью кинжала или пули. Эти двое взглянули друг другу в глаза, и выстрел в упор опять не прозвучал.

Я не стал бросаться за пистолетом на полу, потому что знал, что сейчас всем захочется хотя бы подержать его в руках. Вместо этого я бросился к столу и схватил тяжелый острый, как бритва, нож, которым Паломино резал жаркое. Я успел вовремя. Я почти чувствовал, как один из Компаньерос крадется ко мне сзади, и услышал знакомый мягкий шелест разворачивающегося шарфа. Я поднял нож острием от себя. Шарф обернулся вокруг моей шеи и вокруг ножа. Я подождал, пока человек затянет шарф, и провел ножом вниз, надеясь, что у Паломино ножи не тупые. Лезвие легко рассекло ткань, и, как и раньше, я выбросил руку с ножом, одновременно поворачиваясь назад. Но, наверное, у этого человека реакция была получше, чем у его товарища из Санта-Фе. Я просто рассек ему ухо, но этого было достаточно, чтобы он на секунду застыл. Я закончил поворот, погрузил в него лезвие, мгновенно выдернул и отступил назад.

Он упал, и теперь я увидел, что изящная гостиная превратилась в настоящее поле битвы с перевернутыми стульями и осколками стекла и фарфора на полу.

Телохранители Васкеса еще удерживали дверь в кухню. Но к черту Васкеса, он вывернется. А если нет, туда ему и дорога.

Сейчас мне нужны были две вещи: женщина и пистолет. Но, поскольку я не знал, кто подобрал упавшее оружие, мне нужно было искать женщину. Голубое платье Руфи мелькало среди черных униформ, которые наполняли комнату. Она была там же, где я ее оставил, возле стола. Пытаясь освободить горло от затягивающегося шарфа, она успела просунуть под него руки, но, несмотря на отчаянные усилия, ей не удавалось ослабить петлю. Мужчина ударил меня ножом, но я отступил и полоснул его лезвием по лбу. Кровь мгновенно залила ему глаза, и он отступил в сторону. Я всадил нож в человека, который пытался задушить Руфь, и выдернул его, готовый опять ударить, если понадобится.

Руфь сдернула шарф с шеи и хотела выбросить, но я убрал его и сунул в карман. Я никогда не понимал людей, которые готовы выбросить прекрасное оружие только потому, что оно им сейчас не нужно.

Оттаскивая ее от стола, я чуть не подвернул ногу на чем-то. Это был пистолет. Я подхватил его левой рукой и едва успел уклониться от очередного шарфа. На этот раз я вложил в удар всю силу. Мисс Везерфорд могла бы мной гордиться. Я почувствовал, как лезвие прошло через шею и стукнулось о позвоночник. Второго удара не потребовалось.

Я поставил пистолет на предохранитель, сунул его в карман брюк и огляделся. Бо все еще сражался возле кухонной двери. Он дрался табуретом, и видно было, как от него отлетают куски. Возле него оставалось только два телохранителя, а остальные или валялись на полу, или боролись за свою жизнь в других концах комнаты.

Потом старик, который наблюдал за сражением совершенно равнодушно, отдал короткую команду. Бо помедлил, но потом отступил в сторону. Васкес смотрел на своих Компаньерос, не говоря ни слова. Я думал, что они вытащат его из коляски и просто растопчут на полу, что они и пытались сделать, но они остановились. По крайней мере, он был первосвященником их извращенной религии. Может быть, это была дань уважения, может быть, просто восхищение его мужеством, но его не тронули. Бо укатил коляску, и они исчезли за дверью.

Битва еще продолжалась. Я сказал:

– Ужин был замечательный, но нам пора идти, мэм.

– Прекрати рисоваться и вытащи нас отсюда!

Акерман все еще был на ногах, хотя все его лицо было залито кровью. Похоже, он неплохо владел рукопашным боем. Краем глаза я увидел, что Белинда пытается вырваться из рук двоих, которые тащили ее к двери, ведущей в другие комнаты. Наверно, как трофей для Паломино.

Возле окна, через которое мы собирались бежать, какой-то парень размахивал мачете. Я проскользнул ему за спину. Мне было даже жаль, когда я схватил его руку сзади и вывернул так, что он был вынужден выпустить оружие. Он остался безоружным, но мне нужен был этот клинок. И будь он хоть на стороне Паломино, хоть на стороне Васкеса, он определенно не был на моей стороне.

– Хватай стул и выбей это окно, – сказал я Руфи. – Постарайся хорошенько, чтобы мы не порезались, когда будем вылезать. Я попробую их задержать, скажи, когда будешь готова.

Я услышал, как сзади разбилось стекло. С тяжелым мачете в правой руке и ножом в левой, я установил, как мы говорим, оборонительный периметр. И каждый, кто пытался его нарушить, платил за это кровью...

– Все готово. Земля совсем близко. – Голос у Руфи был все еще хриплый от шарфа.

– Вылезай, я спрыгну за тобой. Я слышал, как она выбралась из окна, и ругнулась, как не подобает леди, когда затрещала материя.

– Я вылезла, хотя и не вся. Давай, хватит играть в Робин Гуда! Нам нужно убираться.

Я бросил ей нож. Левой рукой я выхватил пистолет и выстрелил в ближайшего ко мне, остальные отступили. Я сбросил Руфи и мачете. Белинду уже утащили, Акерман был либо на полу, либо его увели, но я его не видел. Кто-то, наверное, телохранитель Васкеса, еще сопротивлялся в углу, но он был последний. По крайней мере, мы хорошо поели.

Я сказал Компаньерос, которые стояли передо мной:

– Первый, кто выпрыгнет за мной из окна, мертв. Муэртэ, понятно?

Похоже, они поняли. Целясь в них теперь уже правой рукой, я подошел спиной к окну и выскользнул в него, разорвав при этом куртку о гвоздь.

– Ты тоже на него напоролся? – спросила Руфь, тусклая в сумерках фигура рядом со мной. Но не настолько тусклая, чтобы я не увидел, что с ее юбкой, похоже, случилось настоящее несчастье.

– Ну что, идем?

– Я возьму мачете, а ты держи нож. Мы прошли примерно тридцать ярдов, я оглянулся. Похоже, никто нас не преследовал, но так не могло продолжаться долго.

– Дальше иди одна, – сказал я Руфи. Я огляделся в поисках ориентира. – Иди к тому большому белому камню. Найди какую-нибудь нору и оставайся там. Не двигайся и не дыши, как будто ты на рентгене, просто оставайся там. Если кто-то попытается вползти к тебе, коли ножом, конечно, если это не я.

– Что... А ты пошел на охоту?

– Мы называем это диверсией. Она легонько коснулась моего плеча.

– Дорогой, смотри, чтобы они не устроили диверсию тебе.

Она ушла. В окне появились силуэты. Я отложил мачете, поставил пистолет на камень и выстрелил с двух рук. Кто-то закричал. Я щелкнул предохранителем, взял мачете и стал взбираться за Руфью. Глаза уже привыкли к темноте, и поэтому я шел легко.

Кто-то еще лез по холму за Руфью, но, плохо видя в темноте, лез медленно и сильно шумел. Я обошел его, подождал, пока он прополз, выдернул из кармана шарф, который Руфь хотела выбросить, захлестнул вокруг его шеи, но проклятая штука не сработала. Конечно, она передавила ему горло, но это можно сделать даже дамским чулком. Я не услышал хруста шейных позвонков. Мне пришлось свалить парня и просто задушить его. Я хотел спрятать тело, но потом подумал, что это глупо. Вместо этого я посадил его возле большого светлого камня.

Руфь взбиралась вверх, выделяясь бледным силуэтом на фоне склона. Я увидел, как они карабкаются за мной. Один из них, наверное, нашел более простой путь, потому что опередил остальных. Я пошел ему навстречу, прыгая по камням, пока не нашел нужную точку. Кто-то вскрикнул внизу, наверное, они нашли тело, которое я для них оставил. Парень оглянулся через плечо, пытаясь понять, что происходит. Я лежал и, когда увидел, что он отставил ногу, ударил мачете. Он взвыл от боли и упал на одно колено.

– Ах, Диос, Диос!

Это была прекрасная поза. Я встал и размахнулся тяжелым клинком, держа его двумя руками. Ребята с большими топорами иногда ухитрялись все испортить, даже когда шея покоилась на колоде, поэтому потом изобрели гильотину. Крови было много, фактически это была вся его кровь. Я взял отскочивший круглый предмет и положил его на ближайший камень.

Теперь они приближались, привлеченные криком. Я услышал знакомый голос. Вместо того, чтобы бежать, я пополз к ним, нашел себе хорошую точку недалеко от предмета, который было хорошо видно на камне. Наконец, первый прошел мимо меня и вдруг взорвался испанскими ругательствами. Я узнал, что раньше голову звали Мигель и что, какой бы свиньей он ни был, они потеряли в его лице бесценное сокровище. По крайней мере, это то, что я смог перевести. Но почему-то никто не хотел взять голову и из уважения приложить обратно к телу. Один из них заметил какое-то движение наверху, может быть, Руфь, может быть, кусты зашевелились от ветра, но они бросились в погоню. Они все проходили, с уважением кланялись голове и бросались дальше. Наконец мимо меня прошла худощавая фигура Паломино. Я знал, что он остановится возле головы, и он действительно остановился. Он отдал приказ, и голову вместе с телом унесли вниз. Он расставил людей кольцом по склону и пошел вверх, чтобы выяснить ситуацию. Через секунду я ткнул пистолетом ему в спину.

Если вы имеете дело с такими людьми, как мы, то обычно не рекомендуется подходить слишком близко. Но раз эти растяпы оставили пистолет на полу, я подумал, что он знает все эти хитрые приемы, по крайней мере, хуже, чем я умею владеть его дурацким шарфом.

– Хелм? – тихо спросил он.

– Кто же еще?

– Если ты меня застрелишь, они тебя убьют.

– Если я тебя не застрелю, они тоже меня убьют. Но ты можешь им приказать этого не делать.

– Но чего ради я должен это приказывать? – спокойно спросил он.

– Скажем, мы оба смелые ребята, которые не боятся смерти, но я думаю, если ты сохранишь мне жизнь, я еще тебе пригожусь... Теперь быстро отошли их, пока они не поняли, в чем дело. Трое из четверых, которые лезли наверх, поняли, что что-то не так, хотя почти ничего не видели в темноте. Они нерешительно подходили к нам.

– Хефе? – спросил один.

– Идите с остальными, – Паломино указал на склон. – Становитесь в линию. Вы должны быть не дальше трех метров друг от друга.

– Си, Хефе.

Люди ушли. Я сказал:

– Они слушаются тебя. Но надолго ли? Ведь старик жив, и никто не захотел с ним покончить. Похоже, что ты попал в серьезную заварушку, амиго.

Он глубоко вздохнул:

– Я был уверен, что глупая гринго выстрелит. Выстрел должен был быть сигналом, как ты видел, но настоящая испанская вдова, мстя за мужа, разрядила бы в него всю обойму, а потом бы еще и плюнула на него.

– А если бы Руфь не выстрелила или промахнулась, ты был бы готов закончить работу сам. Но, когда пришло время, ты не смог. Старая привязанность оказалась сильнее.

– Привязанность! – он сплюнул. – О какой привязанности можно говорить, когда старик был готов пожертвовать человекам, который всю свою сознательную жизнь служил ему, как собака. Принести его в жертву за маленькую ошибку, которую легко было исправить.

Он опять глубоко и прерывисто вздохнул.

– Нет. Ты видел. Я не смог стрелять, так же, как и эта сентиментальная девчонка. И эти люди, мои Компаньерос, они слушаются моих приказов, по крайней мере, сейчас. Но я не могу приказать им убить его, потому что они не подчинятся, могут не подчиниться. Он так долго был нашим вожаком. Он действительно первосвященник, который ведет все наши церемонии и таинства. Я думал, что смогу это сделать, и не смог, ты сам видел. Нет человека, который сможет убить Эль Вьехо.

– Ошибаешься. Есть такой, если мы договоримся, – сказал я.

(обратно)

Глава 30

Комнаты позади кухни вначале, по-видимому, предназначались для слуг. Но Васкес решил сделать свой личный номер люкс. Возле двери стоял человек. Паломино жестом приказал ему идти и сказал мне:

– Будь осторожен с Бо, он очень силен и опасен.

– Спасибо, я видел, как он работает.

– Я подожду снаружи, – он улыбнулся. – Не бойся, я сдержу слово. На этот раз. Хотя это для меня будет нелегко. Я собирался позабавиться со светловолосой мучача. С другой мучача.

Он слегка поклонился Руфи, извиняясь.

– И я не понимаю, зачем тебе нужен живым человек, который однажды уже приказывал тебя убить. Его немножко потрепали, но он вполне подошел бы для нашей следующей церемонии, где новичок должен доказать, что он умеет владеть ла буффонда.

– Это шарф? – спросил я. – На хиндустани он называется "пханзи", и была одна индийская секта, которая им пользовалась. Они назывались "пханзигар", что значит душители. И, конечно, были еще дакои и тутжи, я читал на эту тему.

Мне пришло в голову, что на этой церемонии, где новички должны доказать, что умеют ломать шеи, я мог бы и сам поучиться, но постеснялся попросить приглашение.

Я сказал:

– Так будет лучше. Американос не будут исчезать в джунглях Южной Америки, правительство перестанет огорчаться из-за мертвых агентов, а это полезно для бизнеса. У сеньора Васкеса светлая голова.

Паломино слегка улыбнулся.

– Я знаю, ты заботишься обо мне. Но была пролита кровь, и мои люди вышли из-под контроля. Только потому, что они не смогли разделаться с мерзкими гринго, как хотели. Но договор есть договор. – Он глянул на Руфь.

– Вы пойдете со мной, сеньора?

– Она остается здесь, – сказал я. – Она мне нужна, чтобы подержать собаку.

– Очень хорошо. Тогда я пойду, чтобы люди видели, что его кровь не на мне.

Он вышел, и дверь в конце коридора закрылась. Руфь уставилась на меня.

– Подержать собаку?! Ты что, свихнулся? Я сказал:

– Это замечательный щенок, и он никогда никого не убил. Это не чудовище Баскервилей. И тебе пора перестать видеть кошмары по ночам.

Она сердито сказала:

– Я вся исцарапанная, грязная, мое лучшее платье превратилось в тряпки, а ты со своими собаками!

Руфь подошла ко мне совсем близко.

– Мэтт, за что ты мстишь, почему ты здесь?

– Я должен сохранить жизнь одной женщины, – сказал я, – это мои официальные инструкции. Но в нашем деле многие инструкции даются неофициально. Считается, что мы и так знаем, что от нас требуется.

– И что же от тебя требуется? И как ты собираешься это выполнить, стоя в коридоре и болтая со мной? И болтая, кстати, довольно громко.

– Я просто жду приглашения, – сказал, я.

Кто-то тронул дверь изнутри.

– Сеньор Хелм, вы один?

Я сказал:

– Я с женщиной.

За дверью послышались голоса, потом Бо сказал:

– Вам разрешается войти вместе с женщиной. Дверь открылась, и я впустил Руфь, потом повернулся и два раза выстрелил Бо в голову, когда он запирал за нами. Он упал лицом вниз и больше не двигался. Целясь в Васкеса, я подошел к двери и проверил, надежно ли она закрыта.

– Браво, нет! Я сказал:

– Поводок у него в правом кармане. Возьми поводок и приведи сюда собаку. Подходи к нему медленно, разговаривай с ним, пусть он понюхает твою руку. Потом отведи его от коляски, о'кей?

Руфь начала было спорить, но я сказал:

– Ради Бога, Руфь! Забери эту чертову собаку, пока мне не пришлось ее застрелить.

Руфь, пересиливая свой страх, сделала, что я ее просил.

– Мистер Васкес, у вас есть какие-нибудь вопросы? Он посмотрел на тело возле двери.

– Наверное, это было необходимо.

– Да, – сказал я, – если бы я не позаботился о нем сейчас, он бы не давал мне покоя позже.

– Позже? Понятно, – вздохнул Васкес. – Я думал, мы согласились, что у вас нет причин...

– Нет. Что касается меня, то мы ничего не оговаривали. Мы согласились, что у меня нет личных причин.

– Понятно.

Он злорадно сказал.

– Значит, вы такая же кокаиновая ищейка, как и ваш друг, мистер Акерман. Предполагая, что он не сможет справиться со мной законным способом, они прислали федерального убийцу. Вас.

Я сказал:

– Что касается меня и что касается моей организации, мистер Васкес, вы можете производить свое дерьмо, пока преисподняя не замерзнет. Конечно, мы это не одобряем, мы считаем, что вы ужасный тип, но то, чем вы занимаетесь, – не наше дело. Роджеру Акерману платят за то, что он, как и целая армия хорошо обученных федеральных агентов, возится с наркотиками, но нам платят не за это.

Руфь сказала:

– За что же тебе платят, Мэтт?

Я сказал:

– Крошка, мы контрубийцы. Если есть кто-нибудь слишком крутой, и никто не может справиться с ним по закону, то тогда маленькие федеральные мальчики и девочки зовут нас, и мы справляемся с ним без всяких законов. Например, когда кто-нибудь считает себя совершенно недоступным и начинает назначать награды в миллион долларов за головы журналистов. Тогда на охоту выходят волки.

Васкес сказал:

– Так поэтому вы пришли?! Потому что я предложил деньги? Я сказал:

– Да, мистер Васкес. Это считается неприличным, и меня специально послали, чтобы научить вас манерам. Как бывший журналист, я с удовольствием это сделаю.

Все молчали, и я продолжил:

– Салман Рушди обратился за помощью к Англии. Я не знаю, какие были приняты меры, но я думаю, что старый Аятолла умер не своей смертью. Если они будут продолжать преследовать Рушди, то и новому недолго осталось. Но, поскольку англичане – джентльмены, это только мои догадки. Но мы – не джентльмены. Марк Штейнер обратился за помощью к США, и мы не смогли ему помочь. Но, по крайней мере, мы обеспечим, чтобы вы больше никогда не смогли запугивать никакого другого писателя или журналиста, или кого бы то ни было, обещая ваши грязные миллионы. А также чтобы всякий, кто хочет закрыть рот тем, кто его критикует, таким же способом, хорошо подумал.

Я взглянул на Руфь.

– Выведи, пожалуйста, собаку в коридор. Я буду через минуту.

Пришлось заехать в Вашингтон, рассказать про свои приключения, но я постарался убраться оттуда как можно быстрее. Как и раньше, я подъехал к стоянке возле стрелкового клуба и увидел такую же, как у Марка, машину. Казалось, Марк сейчас выйдет и начнет доставать снаряжение из багажника. Но, конечно, это был не Марк.

– Привет, Руфь.

– Здравствуй, Мэтт. Девочки хотели попрощаться с тобой.

– Только девочки?

– С Браво много хлопот? – спросила она.

– Нужно время, но он хороший щенок. Что это?

Она протягивала мне маленькую пластмассовую коробочку. Я заглянул туда и увидел компьютерную дискету. Она сказала:

– Нет, это не книга. Книга действительно пропала, как я и говорила, но Марк не успел закончить приложение. А в этом приложении гораздо больше информации об их преступлениях, чем во всей книге.

Она вложила ее мне в руку.

– Возьми. Можешь делать с ней, что хочешь. В конце концов, ты спас мне жизнь.

Я посмотрел на дискету и усмехнулся.

– Если ты не против, я отправлю ее Акерману, как подарок от нас обоих.

Она изумленно посмотрела на меня.

– Роджеру?! Но ведь...

– Дело прошлое, – сказал я. – Это поможет ему взять Паломино. К тому же, он лучше использует информацию, чем кто-нибудь еще.

Мы немного постояли молча, и я сказал, что был бы не против, если бы ее дочки стали и моими тоже.

– Не получится, Мэтт, – грустно сказала Руфь.

– Я знаю.

– Нет, ты не знаешь. Я уже потеряла двух мужей и не хочу потерять третьего. А вдруг тот, кто будет стрелять в тебя, попадет в одну из них?

Младшая подбежала и похвасталась:

– Мама обещала купить нам щенка.

Я быстро взглянул на Руфь. Она улыбнулась.

– Это тоже благодаря тебе. Наверное, я уже не боюсь собак. По крайней мере, щенков.

Мы помолчали, потом я сказал:

– О`кей, Руфь. Все в порядке. Пока.

Я смотрел, как отъезжала машина.

Когда я приехал домой, перед воротами, как всегда закрывая мне въезд, стояла маленькая красная машина. Белинда Нан вышла из нее и подошла ко мне.

– Нелегко было тебя найти, – сказала она.

– В следующий раз дай мне знать, ради такого случая я специально закажу коньяк. Она взглянула на дом.

– Там кто-нибудь есть, Мэтт? Или ты ждешь кого-нибудь?

Я сказал:

– Руфь вместе с девочками заехала попрощаться, ты ведь об этом спрашивала?

– Наверное, да, – сказала Белинда. – Но ты – как мишень, а она вряд ли захотела бы жить на линии огня.

– Ей нужно думать о дочерях.

– Конечно. Ну, в таком случае... У нас осталось одно незаконченное дельце. Единственный раз в жизни я неделю провела с мужчиной, и ничего не случилось. Я думаю, если у тебя на уме нет никого, то мы могли бы... По крайней мере, тебе должно быть хотя бы любопытно.

Мне было оченьлюбопытно.

(обратно) (обратно)

Дональд Гамильтон Разрушители

Глава 1

В первых числах октября моя команда отрапортовала о прибытии. Состояла команда из одной персоны: рослой девушки с внешностью викинга и длинными светлыми волосами. Что ж, не составляло особого труда догадаться: в должное время (если оно наступит) в напарницы мне определят именно девушку. Мне предстояло изо всех сил демонстрировать свою безобидность – привлекать к себе жадное внимание любителей террористических актов и убийств – а мужчина с девушкой, совершающие совместное путешествие на яхте, выглядят гораздо беззащитнее, чем двое мужчин. Даже если девушка – загорелая Брунгильда почти шести футов роста.

Перекинув через плечо походную сумку и зажав под мышкой узел со "штормовой" одеждой, сия внушительная дама остановилась на причале и в лучших морских традициях попросила разрешения подняться на борт. Получив таковое, она небрежным движением забросила свой багаж на палубу, фута на три возвышающуюся над причалом, и одним прыжком последовала за ним, проигнорировав предусмотрительно спущенный мною трап.

– Хорошая нынче выдалась погода, – приветствовал ее я. – Редкая для столь позднего лета в Коннектикуте. Если, конечно, эту пору года можно назвать летом.

– В Коннектикуте климат довольно сносный, – отозвалась она. – Не то, что в Мейне: туман, туман и еще раз туман.

Отлично. Итак, помимо принадлежности именно к ожидаемому мною полу, она верно ответила на мою коннектикутскую жару сетованием на мейнские туманы, и следовательно, с формальностями было покончено.

– Я поселюсь на носу, ja?[132]– сказала она, окинув оценивающим взглядом мачты и палубу. – Проводишь меня?

– Давай, помогу донести пожитки.

– Сама управлюсь.

Родители мои приехали в Америку из Швеции, да и самому мне доводилось бывать в этой стране, однако сказать, насколько реален девицин акцент, я затруднялся. Да это и не имело особого значения. На нашем корабле все было липовым и прежде всего сам капитан, то бишь ваш покорный слуга, который и в матросы-то не годился. Хотя именно моя новая спутница и должна была восполнить столь досадный пробел.

Я провел ее в просторную легкую рубку, круговые окна которой позволяли видеть полную панораму гавани, петляющую реку, уходящую к Лонг-Айленд Саунд, и раскинувшиеся вдали прибрежные морские топи. Вслед за мной она спустилась по двум ступенькам в главную каюту, вследствие значительно меньшего количества окон значительно более темную. Камбуз располагался по левому борту, напротив большого стола, с трех сторон обрамленного U-образным сидением. Все помещения яхты были отделаны тиком, в качестве обивки использовали темно-красный велюр или нечто очень его напоминающее, вызывающее в памяти интерьер борделя; но прожив на борту пару месяцев, я свыкся с обстановкой.

Судно представляло собой крепкую тридцативосьмифутовую моторную яхту, построенную не где-нибудь, а в Финляндии, самую роскошную посудину из всех, на борту которых мне когда-либо приходилось жить; с коврами, холодильной установкой, горячей и холодной проточной водой и центральным отоплением, не говоря уже о вызывающем легкую дрожь комплекте навигационных приборов, некоторыми из которых я так и не овладел, несмотря на старательное изучение инструкций. Но теперь все мои хлопоты остались позади, поскольку спутница несомненно была знакома со всеми новейшими электронными чудесами.

– Проходи дальше, на нос, здесь для нас двоих места не хватит, – сказал я, отступая в сторону, чтобы пропустить ее. – Береги голову. Для человека выше пяти футов восьми дюймов эта яхта превращается в сплошную опасную зону. Хотя я и сам то и дело об этом забываю.

– Знаю. Все эти яхты таковы.

Она свалила багаж на стол каюты и двинулась по короткому проходу к клинообразному помещению на носу, оборудованному двумя койками-близнецами, явно рассчитанными на особую породу людей с чрезвычайно широкими плечами и коротенькими ножками. Девушка окинула свое новое жилище опытным взглядом. Глаза ее остановились на люке над головой, ровно настолько, чтобы выяснить, как действует задвижка, и откинуть его. Управившись с вентиляцией, она прикоснулась кончиками пальцев к толстому красному матрасу, оценила доступ и пришла к выводу, что койка левого борта будет для нее удобнее. После чего перенесла свою сумку и сверток, по пути проверила остальные двери в коротком коридоре и повернулась ко мне.

– Превосходно, – удовлетворенно заявила она. – Места предостаточно, и у меня даже будет свой klo... вы называете его гальюном, да?

Слово klo, произносимое как kloo, представляет собой сленговое сокращение от шведского klosett. Люди склонны изобретать всевозможные хитроумные словечки для обозначения вышеупомянутого заведения. Знание ею подобных тонкостей шведского языка наводило на мысль, что акцент у нее, возможно, и настоящий.

– Да, на корме есть еще один сортир, так что этот поступает в полное твое распоряжение, – подтвердил я. – Как мне тебя величать?

– Зигелинда Кронквист, но все зовут меня Зигги.

– Жаль. На Зигелинде язык можно сломать, но имя красивое.

– Сойдет и Зигги. Лишь бы не Линда. Каждая глупая американская девчонка, мечтающая стать кинозвездой, именует себя Линдой. Зигги куда лучше.

– Ладно, Зигги. Я – Мэтт.

И мы обменялись рукопожатием. Ладонь у девушки была крепкая, рукопожатие оказалось впечатляющим.

– А теперь покажи мне остальную часть яхты. Я познакомил ее с наиболее примечательным содержимым камбуза: бакалеей, посудой, шкафчиком для столового серебра (вернее, нержавеющей стали), полкой для ножей, холодильником, раковиной и мусорным ведром под ней. Объяснил принцип действия трехконфорочной пропановой плитки и продемонстрировал большую бутановую зажигалку, используемую мной для ее воспламенения. Показал переключатель предохранителя, прерывающего подачу газа из баллона на корме. Растолковал, что по окончании использования плиты, выключаются не только горелки, но и главный источник, причем красный световой сигнал должен погаснуть. Пропан тяжелее, чем воздух, а потому в случае утечки имеет свойство накапливаться в помещении – до первой подходящей искры...

Увы, девушка явно перебывала на стольких яхтах, что знала все, о чем я ей рассказывал. Я уловил ее рассеянность.

– Ты пьешь, – неожиданно проговорила она. Я заметил, что взгляд ее остановился на бутылках. В главной каюте, позади сиденья вдоль борта протянулись две длинные полки. В нижней из них имелось семь отверстий для хранения бутылок со спиртным – в противном случае они имеют обыкновение во время качки разлетаться по всей каюте. Я заполнил место двумя бутылками шотландского виски, двумя бутылками водки и тремя вина. И не ощущал ни малейшего стыда по этому поводу.

– Пью, – подтвердил я.

– Отлично. Трудно доверять человеку, который не доверяет себе со sprit. – Еще одно шведское словечко, означающее спиртное. – Теперь заглянем в моторное отделение, ja?

Двигатель скрывался под полом рубки. Паспорт, доставшийся мне вместе с яхтой, утверждал: мотор следует осматривать ежедневно. Что явно свидетельствовало о своеобразном финском юморе, поскольку продвижение к машинерии требовало значительных затрат времени и сил. В частности, предстояло: разобрать и перенести маленький столик, вынести кресло рулевого и прочее содержимое рубки, скатать ковер, поднять два огромных люка, для звукоизоляции уплотненные свинцом, и разобрать еще одно звукоуплотнение в виде ящика, закрывающего непосредственно сам четырехцилиндровый двигатель. Каждая из упомянутых деталей весила не меньше двадцати фунтов. Однако моей новой знакомой хотелось собственноручно со всем ознакомиться. Я не стал ей мешать.

Затем я показал восьмидесятигаллонные топливные баки по левому и правому борту, управляющие ими клапаны, водяной сепаратор и топливные фильтры, три аккумулятора – два бытовых и один для запуска двигателя – насос циркуляционной системы пресной воды и насос морской воды, используемой для мытья палубы, а также при необходимости для очистки якоря и его цепи. Некоторое время Зигелинда Кронквист рассматривала двигатель.

– "Форд"?

– Да. Восемьдесят лошадиных сил. Шведский вариант фордовской конструкции. Можно сказать, родная тебе вещь.

– Моя не понимать. – Она рассмеялась. – Теперь-то я американка. А ты хорошо успел изучить эту яхту, ja?

– Времени с августа было предостаточно.

– Я поставлю все на место. Хочу научиться, как это делается.

– Как пожелаешь.

В ее исполнении задача выглядела как нельзя более простой. Огромные, окаймленные свинцом фанерные плиты Зигги перемещала без каких-либо видимых усилий. На ней были шорты, но не излишне короткие или обтягивающие – голубые обрезанные джинсы, изрядно потертые и по моде обтрепанные, – стройные ноги покрывал ровный слой коричневого загара, а на длинные ступни она одела допотопные коричневые судовые туфли, сделанные на манер мокасинов. Интуиция подсказывала мне, что долго Зигги в них не проходит – девушки вроде нее предпочитают гулять босиком. Никак не могу с ними согласиться, поскольку не выношу сломанных пальцев, да и трещины с царапинами доставляют мало удовольствия, не говоря уже о том, что удар обутой ногой получается значительно крепче, нежели босой.

Выше талии мисс Кронквист была облачена в тонкую майку, на которой красовалась физиономия мультипликационного персонажа. Несмотря на отсутствие на борту телевизора и вообще прохладное отношение к подобному времяпрепровождению, я узнал героя, недавно буквально покорившего всю страну. Скрывающиеся под идиотской рожей свободно покачивающиеся выпуклости выглядели весьма привлекательно. Я помог откатить ковер на место и установить местную мебель.

– Коврам не место на яхте, – сказала она. – Где трюмная помпа?

– Средний переключатель на панели у тебя за спиной. Там имеется обозначение. В рундуке лежит вспомогательная ручная помпа. Кроме того, в случае аварии можно переключить поливальный насос с морской воды на трюм. Надо было тебе показать, пока был открыт двигатель.

– Успеешь показать, будем надеяться, что мы не пойдем ко дну прямо сегодня. – Она оглядела сквозь стекло оборудование, установленное на носу. – Электрическая лебедка? Что, если мотор выйдет из строя?

– Ею можно управлять и вручную. Аварийная рукоять закреплена на перегородке, рядом с левой дверью рубки. – Я указал на дюймовую трубу из нержавеющей стали, около восемнадцати дюймов в длину, с пластмассовой рукоятью.

– А что на корме?

– Двумя ступеньками ниже – моя каюта. Туалет по правому борту. Двойная койка, ее и отсюда видно. Под ней – головка руля, аварийный румпель и управление гидравликой.

– Удобная штука двойная койка, ja? – произнесла она, с безразличием оглядывая кормовую каюту.

– При условии, что есть с кем ее разделить, – отозвался я. Потом немного поколебался, но в конце концов решил, что как нормальный мужчина не могу не думать об определенных вещах, а потому лучше сразу поставить все точки над i. Вы вольны в любое время занять пустующее место, мисс Кронквист. Если буду спать, будите без малейших колебаний.

Мгновение она пристально смотрела на меня. Я отметил, что у нее необычайно голубые глаза.

– Иными словами, ты не станешь приходить на нос и стеснять меня в моей маленькой каюте, не так ли, Мэтт? Решение принимаю я?

– Полностью и всецело, Зигги.

– Превосходно, – спокойно проговорила она. – Я подумаю об этом, когда узнаю тебя получше. Теперь расскажи мне о спасательных жилетах, сигнальных ракетах и прочей дребедени, которую обожает Береговая Охрана, на случай, если они попросят меня все это показать. Потом можешь пойти расплатиться за место у причала, а я тем временем прогрею мотор. И в путь.

Я посмотрел на часы.

– Неплохо было бы перекусить.

– Поедим в море. Я приготовлю сандвичи. При восьмидесяти лошадиных силах мы сможем спокойно идти со скоростью семь-восемь узлов, и, стало быть, доберемся до Монтаука перед наступлением темноты. Тем, кто отправил меня, надоело тратить на эту яхту время и деньги здесь, где ничего не происходит. Предлагается двинуться на юг, где, возможно, что-нибудь да приключится.

– Слушаюсь, капитан.

– Нет. Капитан – ты. А я всего лишь здоровенная тупая шведка, которая выбирает канаты. И, возможно, спит с тобой. А возможно и нет. Пусть себе гадают, им это пойдет на пользу.

Я немного помолчал, после чего произнес:

– Ладно, в таком случае давай договоримся, как поделим обязанности на борту. Думаю, тебя предупредили, что моряк я не слишком опытный. Собственно, именно поэтому ты здесь.

Левая и правая скользящие двери рубки были открыты, и помещение продувал легкий ветерок. Девушка остановилась у большого деревянного штурвала и очередной порыв ветра бросил ей в лицо прядь светлых волос. Она откинула их назад и мгновение серьезно смотрела на меня своими голубыми нордическими глазами.

– Обязанности? – наконец проговорила сна. – Нет ничего проще, Мэтт. Я удерживаю нас на плаву. Ты прилагаешь все усилия, чтобы мы остались в живых. Договорились?

(обратно)

Глава 2

– Выбор пал на тебя потому, что у тебя имеется некоторый опыт в обращении с судами, – сообщил мне Мак за некоторое время до вышеописанных событий, а именно – в начале августа.

Помнится, подобное утверждение заставило меня застонать, но не вслух. Так уж принято в нашей организации. Мы недостаточно велики, чтобы содержать штат узких специалистов. Человек, которому однажды по долгу службы удалось переплыть на каноэ через двухметровый пруд, в глазах Мака навеки становится опытнейшим специалистом по судоходству.

Тем временем он продолжал:

– Судно называется "Лорелея-3". Это восьмилетняя моторная яхта с двумя мачтами. Водоизмещение, кажется, около двенадцати тонн. В настоящее время пребывает в доке в Пайлотс-Пойнт-Марина, что в Уэстбруке, штат Коннектикут, около двадцати миль к востоку от Нью-Хэйвена. Владелец умер прошлой весной и судно выставлено на продажу. Ты отправишься туда и осмотришь яхту с судовым брокером. Для виду не преминешь взглянуть и на другие предлагаемые суда, но эта яхта сразу придется тебе по душе, и ты ее купишь. Говорят, посудине требуется серьезный ремонт. Ты позаботишься о том, чтобы все починили, и к нужному сроку яхта была готова выйти в море.

– Какому именно сроку?

– Если не управишься с этим заданием до наступления зимних холодов, яхту придется перегонять на юг. Готовься к отплытию в конце сентября.

Мне показалось, Мак небрежно упустил некоторые немаловажные подробности, которые не помешало бы изложить. Мак был одет в неизменный серый костюм и по привычке уселся затылком к окну. За окном я при желании мог увидеть город Вашингтон, но желания та кого у меня сейчас не возникало. Сейчас меня гораздо больше интересовал сидящий за письменным столом знакомый, подтянутый, седой мужчина с густыми черными бровями, который вызвал меня из моего родного штата Новая Мексика раньше, чем я предполагал.

Вообще-то я рассчитывал иметь в своем распоряжении все лето, которое надеялся посвятить обучению молодой охотничьей собаки, приобретенной после одного недавнего задания, и даже в приливе оптимистических мечтаний помышлял о том, чтобы осенью отправиться с ней на охоту. Вместо чего пришлось оставить животное в Техасе у профессионального собаковода, – который, несомненно, управится с делом гораздо лучше меня, но удовольствия от самостоятельно проделанной работы мне не видать – и отправляться на восток, дабы узнать, что меня из охотников перевели в яхтсмены.

Я не постеснялся спросить об одной из интересующих меня подробностей:

– Отчего умер последний владелец яхты?

Мак бросил на меня резкий взгляд, недовольный, что его прерывают вопросом, который он намеревался отложить на потом.

И после небольшой паузы произнес:

– Трумэн Фанчер скончался от сердечного приступа в Северной Каролине, неподалеку от небольшого городка, именуемого Коинджок. Вел яхту на север из Флориды по Межбереговому каналу. В момент приступа стоял за штурвалом. Жена спустилась в каюту поспать. Она проснулась, когда яхта покинула фарватер и налетела на мель.

– Сердечный приступ, – сухо повторил я.

– Таково было официальное заключение. – Мак сделал паузу и не спеша продолжал: – Яхту без особых повреждений спустили на воду и отвели в порт приписки – Ойстер-Бей, Нью-Йорк.

– Где находится этот Ойстер-Бей?

– На Лонг-Айленде, но недалеко от Нью-Йорк-Сити... Это случилось в июне. В начале июля яхту одолжили на уик-энд супругам, друзьям Фанчеров. Жена, миссис Генриетта Гвилд поднялась на борт в четверг, дабы позаботиться о провизии и заняться прочими приготовлениями. Муж должен был присоединиться к ней в пятницу после работы. В пятницу вечером мистер Натаниэль Гвилд прибыл на причал и нашел яхту погруженной во тьму. Ступив на борт, он наткнулся на тело своей жены. На ней была ночная сорочка, смерть наступила от нескольких ударов по голове. Орудием преступления, по-видимому, послужила аварийная рукоять для электрической лебедки, используемая, чтобы выбирать якорь вручную. Похоже, ее держали наготове в каюте.

– Первое попавшееся под руку оружие, – заметил я. – Видимо, убийство не обдумывали заранее. Профессиональный истребитель прихватил бы собственную дубинку.

– Возможно, – согласился Мак. – Но не исключено, что ему просто хотелось заставить нас в это поверить. Как бы там ни было, тело успело остыть; получается, преступление совершили предыдущей ночью. – Он немного помолчал. – После чего семья сдала яхту молодому человеку по имени Мартин Джесперсон, который намеревался пройти вдоль побережья вверх до Мейна и назад.

– Жители Новой Англии говорят "вниз до Мейна", – сказал я. – Потому как преобладающие ветры дуют в этом направлении. Труднее всего возвращаться против ветра.

– В самом деле? Весьма любопытно, – сухо произнес Мак. – По пути из Лонг-Айленд Саунд у мистера Джесперсона возникли какие-то неисправности с двигателем. Он вызвал по рации помощь и был отбуксирован в ближайшую гавань. На следующий день, после того, как механик устранил неисправность, Джесперсон вновь направился на восток, но уже через несколько часов Береговая Охрана обнаружила яхту на мели. На палубе не было никого. Перебравшись на борт, они убедились, что яхта пуста. Тело мистера Джесперсона нашли только на следующий день. Судя по всему, он упал за борт и утонул. В медицинском заключении написали: смерть в итоге несчастного случая. Яхту вернули в гавань. И, как я уже говорил, выставили на продажу. Тебе выдадут средства, необходимые для покупки.

Я поморщился.

– Настоящий заколдованный корабль, а? Давайте говорить начистоту. Кем был Трумэн Фанчер?

– Состоятельным человеком, который занимался куплей-продажей яхт в Ойстер-Бей, – полагаю, скорее хобби, чем серьезный источник дохода. И еще известным яхтсменом. Добился впечатляющих успехов в регатах на нескольких больших быстроходных яхтах. Однако, когда ему перевалило далеко за шестьдесят, мистер Фанчер продал свою последнюю гоночную яхту и приобрел интересующее нас комфортабельное судно, на котором летом побывал в Лонг-Айленд Саунд и Новой Англии, а зимой – во Флориде и на Багамских островах.

– И вел яхту во Флориду прошлой весной, когда умер. – Я нахмурился, обдумывая услышанное. Затем сказал: – После чего, на удивление, много людей проявили самый живой интерес к яхте покойного. Несчастной старой посудине даже передохнуть не дали после трагической смерти хозяина. Казалось бы, человек должен испытывать определенные колебания, прежде чем попросить яхту у семьи, погруженной в траур. Даже если ему не терпится поплавать на судне, на котором совсем недавно умер человек. Судя же по вашему рассказу, Фанчера едва успели похоронить, а яхту доставить к родному причалу, как у дверей выстроилась очередь желающих попользоваться ею.

Мак одарил меня едва заметной улыбкой – на большее в этом отношении он не способен.

– Интуиция тебя не подвела, Эрик. – На самом деле меня зовут Мэттью Хелм, однако в официальных беседах я отзываюсь на имя Эрик, а уж места официальное, чем этот кабинет, для нас и не придумаешь. – Не стоит излишне серьезно воспринимать супружеские узы Гвилдов, равно как и их дружбу с Фанчерами. В действительности, они не были женаты, никто из них фамилию Гвилд не носил, так же как Джесперсона на самом деле не звали Джесперсоном.

– Понятно, – сказал я, хоть и не разумел ни аза. – Стало быть, сплошные подставные лица. Что ж, я не против побыть владельцем яхты, пусть даже и роковой. Надеюсь, мне не придется изображать из себя опытного яхтсмена. Потому как у них свой особый жаргон, которым мне так и не удалось овладеть. Словечки не лучше, чем у компьютерщиков. Такое не сыграешь. Так что если меня определили в морские волки, можете заранее считать задание проваленным.

Мак кивнул.

– Не беспокойся. Ты будешь у нас книжным моряком, фотокорреспондентом по профессии, обитателем безводных пустынь юго-запада, который изучил все попавшиеся под руку справочники по судоходству – мы подкинем тебе на борт соответствующую, хорошо зачитанную литературу – и возмечтал в одиночку совершить кругосветное плавание по следам капитана Джошуа Слокума и сэра Фрэнсиса Чичестера, но до сих пор плавал разве что в крошечной рыбацкой лодке. Однако покойный дядя оставил тебе в наследство кругленькую сумму – чуть больше двухсот тысяч долларов. – Изложенная Маком легенда, за исключением богатого дядюшки и книг по мореходству, весьма походила на действительную историю моей жизни. Я достаточно часто изображаю фотокорреспондента, если обстоятельства не требуют иных перевоплощений. Мак продолжал: – Вот ты и решил воплотить в жизнь свою морскую мечту, а заодно прихватил с собой на восток фотоаппараты. Поразительно, как много людей мечтают именно об этом. Похоже, даже среди людей нашей циничной профессии найдется немало мужчин, да и женщин, которые надеются после ухода на пенсию приобрести небольшую яхту и отправиться навстречу закату.

– А мне предстоит отправиться навстречу закату на чудесной яхте "Лорелея-3"? – поинтересовался я.

– Нет. Во всяком случае, не сразу. Если ты и выйдешь в море, то отправишься не на запад, а на юг. Но сначала, как я уже говорил, проведешь лето, занимаясь починкой яхты и учась обращаться с нею.

Я нахмурился.

– Так что же в этой яхте особенного, за исключением того, что три человека подряд умерли на ее борту? Или два, если Джесперсон и правда утонул.

– Если в ней и есть нечто особенное, нам это не известно, – ответил Мак. – Что же касается смертей, то с Трумэном Фанчером действительно мог случиться сердечный приступ – он пережил один, но быстро оправился – хотя есть и определенные причины для сомнений. Чтобы разрешить эти сомнения, а заодно получить ответы на некоторые другие вопросы, организация, которая теперь обратилась к нам за помощью, отправила на борт так называемых мистера и миссис Гвилд. Это все, что сочли нужным нам сообщить. Наши коллеги стараются делиться исключительно самой необходимой информацией.

Я вздохнул.

– Причем, как обычно полагают, что нам ни к чему слишком много знать. Полагаю, Джесперсону было поручено выяснить, что же на самом деле случилось с Фанчером и Гвилд, а я отправляюсь на роковой корабль, дабы расследовать случившееся с Фанчером, Гвилд и Джесперсоном.

Мак кивнул.

– Во всяком случае, такова твоя официальная цель. Думаю, ты можешь с большой долей уверенности считать, что если мистер Фанчер и умер естественной смертью, то тип, ударивший по голове даму, именовавшую себя миссис Гвилд, отнюдь не был случайным бродягой, хоть и воспользовался попавшимся под руку орудием, а так называемый мистер Джесперсон в последние часы своей жизни был на борту не один и оказался за бортом далеко не случайно. – Мгновение он задумчиво смотрел на меня. – В пользу подобного предположения свидетельствует и то, что когда обнаруживший свою "жену" мертвой мистер Гвилд оправился от потрясения, он почувствовал запах пропана. Яхта была наполнена газом. Кто-то открыл главный клапан и отсоединил шланг. Боюсь, я не в состоянии сообщить тебе точных технических деталей, однако на стойке в кухне или камбузе – стояла свеча. К счастью, убийца не заметил люк, который «миссис Гвилд» оставила открытым, а в ночь ее смерти поднялся сильный ветер и, по всей видимости, затушил оставленную горящей свечу. В противном случае, яхта взлетела бы на воздух.

– Что ж, если на борту и правда имеется нечто, не предназначенное для чужих рук, проще всего полностью уничтожить судно. Что известно о последнем несчастном случае?

– Когда Береговая Охрана поднялась на борт, в каюте было по колено воды. Отверстие раковины на камбузе, по-видимому, напрямую соединено с клапаном – кажется, его называют морским краном – в борту судна, при открытии которого вода сливается в океан. Кто-то ослабил зажимы и отсоединил шланг от клапана, который оставили открытым, так что вода из-за борта начала поступать в каюту. Кормовую помпу отключили. Предположительно, яхту направили на восток в надежде, что она затонет в достаточно глубоких местах Лонг-Айленд Саунда, но из-за сбоя в работе задействованного автопилота, она свернула на север и села на мель. Быстрое вмешательство Береговой Охраны не дало ей окончательно затонуть. Они, разумеется, немедленно закрыли морской кран и откачали воду.

– Похоже, придется иметь дело с сыростью, – заметил я. – Морская вода никогда не испаряется полностью.

Мак пропустил мое замечание мимо ушей.

– Как я уже говорил, – продолжал он, – мы подготовили для тебя своего рода легенду. Если противник, кем бы он ни был, сочтет, будто мы, или ты, достаточно глупы и надеемся, что она гарантирует тебе безопасность, тем лучше. Мы, разумеется, надеемся как раз на обратное.

Я кивнул.

– То есть, в действительности, мне вовсе не предлагается заниматься расследованием двух или трех убийств, или, на худой конец, осмотром яхты на предмет любопытных находок. Поскольку судно не желает раскрывать свои тайны, возможно, удастся узнать что-либо от его кровожадных преследователей? – последнее предложение я произнес с вопросительной интонацией.

Мак ушел от прямого ответа.

– Заинтересованная организация, которая после смерти Джесперсона держала "Лорелею-3" под наблюдением, решила, что на борт следует поместить кого-то еще. Однако, после потери двух своих драгоценных сотрудников, они предпочли заменить их расходным человеческим материалом из других правительственных источников. – Он пожал плечами: – Ничего не поделаешь, именно за это мы получаем свои деньги, Эрик.

Мягкое название целей нашей организации, не слишком широко известное в Вашингтоне, определяется как контрубийство. Когда одно из правительственных агентств начинает терять своих людей, столкнувшись с противником, который оказался им не по зубам, обращаются к нам, прося незаметно избавиться от него. Однако довольно часто нас привлекают и в тех случаях, когда возникает необходимость в мужчине или женщине, отличающихся большей пуленепробиваемостью, нежели обычные правительственные служащие.

– И как же мне предлагается отреагировать в случае, если кто-нибудь проявит интерес к моей скромной персоне? – поинтересовался я.

– Чрезвычайно просто, – ответствовал Мак. – Прежде всего, ты не позволишь им убить себя и уничтожить яхту. Далее, захватишь их и сообщишь об этом по определенному номеру, после чего пленных у тебя заберут. Если обстоятельства вынудят тебя кого-либо убить, к этому отнесутся с полным пониманием, однако, желательно заполучить голубчиков живыми и не утратившими дара речи. Дама, от которой я получил указания, намекала на существование обширного заговора, участников которого ей хотелось бы допросить.

Я вздохнул.

– Боже мой, еще один крупный заговор! Боюсь, мне этого не пережить, сэр. – Я выразительно зевнул. Мак и бровью не повел. Я продолжил: – Итак, вы говорите, если просижу на этой яхте до того, как подуют холодные осенние ветры, и ничего не произойдет, мне предстоит отчалить и направиться на юг?

– Да. Проследуешь во Флориду по заданному маршруту в надежде, что неприятности начнутся по пути. К этому времени яхта, да и ты сам должны находиться в состоянии полной походной готовности.

Настало время упомянуть еще об одной немаловажной детали, которой он, похоже, пренебрег.

– Допустим, я успею ее подготовить. Однако, имея в распоряжении всего пару месяцев, я вряд ли успею еще и попрактиковаться в мореходстве. Боюсь, и целого лета не хватило бы, чтобы по-настоящему освоиться с управлением яхтой и навигацией. Разумеется, я могу изображать из себя опытного яхтсмена – мне не впервой – однако я еще ни разу не имел дела с такой большой яхтой, и если ваши знакомые хотят, чтобы я доставил ее на юг в целости и сохранности, им не помешало бы отрядить мне кого-нибудь в помощь. Путешествуя в одиночку, я почти наверняка налечу на рифы, прежде чем покину Лонг-Айленд Саунд.

Мак кивнул.

– Я уже сказал нашим друзьям, что несмотря на несколько удачных операций на воде, опытным мореплавателем тебя не назовешь. Они ответили, что надеются на завершение операции до наступления осени. Если же нет, без помощника тебя не оставят...

(обратно)

Глава 3

Зигги Кронквист подняла паруса еще до того, как мы миновали Дак-Айленд, сразу за устьем реки. Причем, опять предпочла проделать все самостоятельно, дабы лучше освоиться с яхтой.

Стоя в рубке за штурвалом, я мог без труда наблюдать за ее действиями, спереди – через ветровое стекло, а сзади – через большой прозрачный верхний люк, который открывался на манер ветрового автомобильного люка. Правда, сейчас открыть его не удалось бы, поскольку я поместил сверху спущенную и сложенную резиновую шлюпку, посчитав, что в столь позднее время года ветровой люк вряд ли пригодится. Кроме того, я не нашел для шлюпки другого подходящего места. Маленький, в две с половиной лошадиных силы, шлюпочный мотор был закреплен на корме.

Люк предназначался не только для вентиляции, но и для наблюдения: дабы рулевой мог приглядывать за гротом наверху. Когда мы выходили из гавани, большое полотнище было свернуто на предназначенном для этого патентованном приспособлении с кормовой стороны мачты, но как только достигли открытой воды, Зигги потянула за оттяжку, и парус развернулся, как большая оконная штора странной треугольной формы. Меньшие стаксели на носу распускались далеко не столь эффектно – всего лишь поднимались, как и положено обычным парусам.

Я почувствовал, как "Лорелея-3" вздрогнула и слегка наклонилась, подхваченная порывом ветра – мы как раз миновали оконечность Дак-Айленда и вышли на простор Лонг-Айленд Саунда. Девушка на палубе принялась подымать паруса. Блоки заскрипели и застонали. Зигги присоединилась ко мне, слегка раскрасневшаяся и запыхавшаяся, откидывая назад растрепанные ветром волосы.

– Эй, а ты неплохо управляешься со штурвалом. Чудесный денек, правда? Дай-ка я подвяжу чем-то эту forbannade, шевелюру, а потом сама поведу яхту, если не возражаешь, но только не из этой душной каюты.

Пройду на внешний пост... Минутку... – Она спустилась вниз по трапу и тут же появилась вновь, прилаживая на голове голубую ленту. – Как переключается управление?

– Его вообще не нужно переключать. Как я уже говорил, повсюду используется гидравлика. Для управления с верхнего поста достаточно перевести регулятор двигателя в нейтральное положение. – Я отвел назад единственный рычаг – дроссель и передачу одновременно – и грохот дизеля перешел в тихий шепот. – Можешь подниматься наверх. Тахометра нет, показания придется громко называть отсюда.

Я дал знать, когда она правильно отрегулировала управление наверху. После чего вышел наружу – пол рубки отделяли от боковой палубы три ступени – и по узкому проходу пробрался на корму. От падения в воду меня страховали массивные деревянные поручни, вызывающие значительно больше доверия, нежели хлипкие тросы, наличествующие на большинстве яхт. Мне подумалось, что кому-то было далеко не просто перекинуть Джесперсона через эту тридцатидюймовую изгородь.

Я поднялся еще на пару ступеней и присоединился к Зигги на приподнятой кормовой палубе, выступавшей наподобие надстройки на испанском галеоне, и одновременно служившей крышей моей каюте. Девушка стояла за огромным крейсерским штурвалом позади рубки. В отличие от отполированного деревянного колеса внизу, штурвал был изготовлен из блестящей нержавеющей стали. Ветер, оказавшийся значительно более сильным, чем я предполагал, сопровождался постаныванием такелажа и плеском волн.

– Хорошая, устойчивая яхта, – прокричала девушка. – Возможно, удастся использовать большой кливер, но мне не хочется рисковать при столь сильном ветре. К тому же, его пришлось бы уравновесить бизанью на корме. По-моему, нам пока хватит парусов, а?

Я застонал.

– Милая, я – закоренелая сухопутная крыса, для которой чем меньше забот об этом брезенте, тем лучше. Или паруса нынче делают из дакрона?

Зигги рассмеялась.

– По-моему, ты притворяешься, дружок. Во всяком случае, со штурвалом управляешься превосходно. Да и яхту знаешь очень хорошо. Думаю, ты пытаешься выглядеть намного хуже, чем есть на самом деле.

– Только не рассказывай моему шефу, Бога ради! Не то в следующий раз он отправит меня командовать авианосцем.

Она вновь рассмеялась, шагнула в сторону, чтобы слегка ослабить полотнище грота, и поймала штурвал, прежде чем яхта успела сбиться с курса. Вид у Зигги был весьма живописный: широко расставленные сильные, загорелые ноги и несколько локонов блестящих волос, выбившихся из-под повязки, делали ее чуток неимоверным зрелищем, но как я уже говорил, все положение было достаточно неимоверным.

Мак, видимо, задался целью сделать из меня истинного морехода. Помнится, первым судном, с которым пришлось иметь дело по долгу службы, стала небольшая пятнадцатифутовая лодка с навесным мотором, которую я с трудом спустил с трейлера. И вот оно, мое последнее достижение: огромная тридцативосьмифутовая двенадцатитонная яхта с мотором. Казалось бы, человек, ведущий свою родословную от викингов, должен испытывать трепет восторга, ступив на палубу эдакой красавицы, и признаю, временами меня-таки охватывало некое атавистическое возбуждение, однако по большей части я воспринимал эту прогулку как серьезное испытание на собранность – и будучи обычнейшим уроженцем Новой Мексики, а стало быть – человеком весьма далеким от водной стихии, все свои усилия сосредоточивал на том, чтобы избежать каких-либо роковых ошибок, по возможности предоставляя управление судном другим людям. Таким, как Зигги Кронквист.

В настоящее время мы пробирались через Плам-Гат, узкую щель между Плам-Айлендом и Ориент-Пойнтом. Судя по карте, данное место представляло собой восточный конец Лонг-Айленда – вернее, один из его восточных концов. Последних имеется два, поскольку Лонг-Айленд разделен наподобие вилки. Более длинный конец, выступающий в Атлантический океан дальше к югу, именуется Монтаук-Пойнт. К нему мы и направлялись.

В заливе Гардинерс, позади Гата, ветер еще более усилился. Корму то и дело обдавало брызгами. Я счел это малоприятным и вернулся в рубку, поскольку и без того провожу на свежем воздухе достаточно много времени и не считаю нужным доказывать свою водостойкость без особой на то необходимости. Вскоре двигатель смолк, и в рубке появилась Зигги, которая закрыла за собой дверь и остановилась, чтобы вытереть намокшее лицо. Затем она взялась за штурвал и вновь включила двигатель, установив крейсерскую скорость в 1800 оборотов в минуту.

– "Дворники" лобового стекла?

– Прямо перед тобой.

Упомянутых приспособлений было три, по одному на каждую часть разделенного лобового стекла, а поскольку действуют они независимо друг от друга и совершенно несинхронно, то быстро могут довести до помешательства. Сейчас им предстояло изрядно потрудиться: ветер подул еще сильнее, и "Лорелея-3" наклонилась гораздо ниже, чем мне когда-либо доводилось видеть. Паруса помогали двигателю, и яхта шла сейчас намного быстрее, чем я отваживался ее разгонять самостоятельно. Судно казалось устойчивым и мощным, а скорость вызывала приятное возбуждение, однако, мне стало немного не по себе, когда мы промчались мимо Гардинерс-Айленда, подгоняемые еще более усилившимся ветром. Сам бы я вряд ли решился устроить такую гонку, тем более с древними парусами и такелажем. Однако моя великолепная спутница, по всей видимости, не испытывала подобных сомнений: судя по ее виду, она наслаждалась каждым мгновением этого путешествия.

– Смотри, девять с половиной узлов! – Зигги указала на шкалу. – Скоро должны миновать волнорез Монтаука... А, вот и он. Пойдем, нужно подготовиться ко входу в гавань. Ты смотаешь грот, а я опущу стаксель.

Чуть погодя я провел яхту, подгоняемую одним двигателем, между волнорезами в Лейк-Монтаук и довольно сносно подвел к причалу в одной из гаваней – после двухмесячной практики это оказалось совсем не трудно. Главное было не забывать, что оснащенная большим трехлопастным винтом, вращающимся, на европейский манер, против часовой стрелки, "Лорелея-3" упрямо стремится свернуть вправо, не обращая внимания на руль. Я предложил было Зигги проделать эту работу, но она отказалась, говоря, что капитан-то я, а стало быть должен проявить себя как таковой в глазах окружающих. Она же – всего лишь тупоголовая рабочая сила.

После того, как мы управились со всеми делами, я пригласил Зигги поужинать в одном из ресторанов городка Монтаук, но девушка ответствовала, что негоже оставлять купленные мной раньше куриные окорочка в холодильнике слишком долго, и к тому же ей не терпится познакомиться с камбузом. Мне было предложено вооружиться журналом, или чем-нибудь в этом роде, и отдыхать в рубке. Правда, несколько минут спустя Зигги появилась вновь.

– Я обнаружила в камбузе бутылку вермута. Как ты смотришь на водку-мартини?

– Именно для этого и предназначен вермут. Если составишь компанию, разумеется.

В результате мы расположились на мягком красном сидении в уютной рубке, с сыром и крекерами на маленьком тиковом столике. Подняли наполненные мартини бокалы – точнее говоря, не слишком изысканные пластмассовые стаканчики, доставшиеся нам вместе с яхтой – и выпили за удачный день, за многообещающее начало путешествия – на юг. Пришлось опустить занавеси на окнах. Жаль было пропускать закат, но я не в силах расслабиться в освещенном помещении, когда в сгустившейся снаружи темноте вполне могли притаиться люди, настроенные не слишком дружелюбно. К тому же в занавешенной рубке возникала довольно приятная атмосфера уединения. Я пригубил свой мартини и решил, что Зигги слегка переборщила с вермутом, однако, покорный слуга не слишком привередлив в подобных вещах, и уж, конечно, ни за что не стал бы об этом упоминать.

– Чем же я не вышел, Зигги?

Девушка удивленно нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду? Я пока не жаловалась.

– Не ты. Я говорю о тех мерзавцах. По их милости я чувствую себя, как барышня, оставшаяся без кавалера.

– Без кавалера?

– Обойденная вниманием. Никто не пытается меня убить. У меня что, изо рта дурно пахнет? – Она изумленно раскрыла глаза. Я улыбнулся и продолжал: – Суди сама. Парень по фамилии Фанчер вышел на этой яхте из Флориды и на полпути сюда скоропостижно скончался. Девица по фамилии Гвилд всего лишь провела пару дней на борту и поплатилась расшибленной головой. Некий Джесперсон едва успел обосноваться на этой посудине, как поневоле узнал, что дышать водой далеко не столь приятно, сколь воздухом. Я достаточно ясно излагаю?

Зигги поморщилась.

– Не слишком деликатно, но достаточно ясно.

– Прекрасно. Но вот появляется некий Хелм, который проводит на борту заколдованной яхты целых два месяца, изо всех сил изображает из себя легкую добычу, да еще и никудышного моряка – правда, последнего и изображать-то не надо – и никто, повторяю, никто – не проявляет к нему ни малейшего интереса. Вполне достаточно, чтобы у человека начал развиваться комплекс неполноценности. Так что же у этих троих было такого, чего нет у меня, из-за чего никто не пытается меня убить?

– Возможно, стоило бы спросить наоборот, – после минутного размышления сказала Зигги. – Возможно, это у них не было того, что есть у тебя.

– Например? – полюбопытствовал я.

– Оружия?

(обратно)

Глава 4

Зигги поместила окорочка в духовку и вернулась в рубку. За все время пребывания на борту яхты я ни разу не воспользовался упомянутым приспособлением, поскольку мои кулинарные способности ограничиваются умением использовать кастрюлю. Зигги присела рядом со мной, взяла свой стаканчик мартини.

– Мне сказали, что за тобой закрепилась репутация чрезвычайно опасного человека, в частности, меткого стрелка, – сказала она.

Я такая же открытая мишень, как и любой другой, отозвался я.

– Мишень, умеющая обороняться? В такую мишень не так то просто попасть. – Зигги улыбнулась. – Меня предупреждали, что ты, по сравнению с маменькиными сынками, играющими в обеспечение безопасности побережья, находишься, так сказать, в другом разряде.

– А, вот во что вы играете!

Она быстро встряхнула головой:

– Не следовало об этом упоминать – это страшная тайна. Пожалуйста, забудь мои слова.

– Безопасность побережья? Никогда об этом не слышал. – Я улыбнулся. – Полагаю, таким пугалом представили меня те самые ребята, которые уговорили тебя отправиться на яхту, уже погубившую трех человек. Тебя пытались убедить, что несмотря на тела, падающие на палубу подобно осенним листьям, с непобедимым Хелмом ты в полной безопасности?

Зигги рассмеялась.

– Да, нечто в этом роде.

– И ты полагаешь, что противник тоже подобрался ко мне с подветренной стороны, уловил исходящий от меня адский запах серы и пришел к выводу, что со столь опасным субъектом лучше не связываться?

– Думаешь, такое невозможно?

Я пожал плечами.

– Приятно было бы полагать, что мое имя заставляет трепетать от ужаса людей, совершивших два, а то и три убийства. Но увы, с трудом верится. Ведь Гвилд с Джесперсоном тоже не были невооруженными, неопытнымипростачками, правда?

Зигги передернула плечами.

– Оружие и некоторая подготовка у них, по-моему, наличествовали, но вот опыта было маловато. Во всяком случае, поменьше, чем у тебя.

– Заставляешь покорного слугу чувствовать себя по меньшей мере ветераном индейских войн. Будешь хорошо себя вести, малышка, – дедушка покажет коллекцию скальпов. – Я нахмурился. – Существует и другая вероятность. Насколько мне известно, Трумэн Фанчер был настоящим морским волком. А как зарекомендовали себя в этом отношении твои друзья?

– Они плавали на яхтах в свободное время, в том числе и на гоночных. Именно поэтому их и выбрали. Разумеется, и на меня выбор пал по той же причине.

– Похоже, в вашем заведении мореходные таланты встречаются на каждом шагу. Нечасто секретная служба – или служба безопасности? – имеет в своем распоряжении такое количество опытных яхтсменов.

– Но ведь это вполне естественно, поскольку наша деятельность связана с побережьем... – Зигги замолчала и рассмеялась. – Ты опять заставил меня проболтаться.

– Но узнал при этом немного нового. Однако, вернемся к причине, по которой меня не желают убивать. Ты считаешь, виной всему грозная моя слава. А может, дело в том, что я неумеха?

– Неумеха? В каком смысле?

– В смысле обращения с яхтой. Три опытных моряка, если считать и Фанчера, умерли на борту этого судна. А сухопутная крыса из великой американской пустыни беззаботно живет вот уже третий месяц. Возможно, нечто преступное заключено в самой яхте, нечто, чего я не вижу, поскольку не слишком разбираюсь в подобных судах, впрочем, как и во всех остальных... Предположим, Трумэн Фанчер обнаружил нечто новое, неожиданное и внушающее тревогу на яхте, которую много лет назад с таким трудом доставил из самой Европы. Вот кто-то и позаботился о его сердце. Предположим, Генриетта Гвилд, оказавшись на борту, заслышала фальшивую ноту в скрипе такелажа и тем самым подписала себе смертный приговор. И, наконец, Мартин Джесперсон обратил внимание на нечто из ряда вон выходящее и напросился на неприятности... А Мэттью Хелм спокойно и счастливо неделю за неделей живет на борту своего плавучего дома, не замечая его особенностей, которые настоящий моряк просто не может проглядеть. Вот ребята, которые приглядывают за яхтой, и не трогают несчастного межеумка. Кстати, ты не замечала никаких странностей на борту нашей славной яхты?

Зигги покачала головой.

– Судя по тому, что я видела до сих пор, яхта ничем не отличается от любой другой. Конечно, тяжеловата и парусов недостаточно, но это присуще данному типу судов. Они не рассчитаны на передвижение под парусами при слабом ветре, для этого имеется двигатель в восемьдесят лошадиных сил. Как правило, на яхте подобного размера двигатель устанавливается вдвое слабее. Зигги посмотрела на меня. – А ты обнаружил что-нибудь особенное? Что-то позволяющее предположить, почему кому-то не терпится избавиться от этой яхты? Возможно, какие-нибудь заметки в судовом журнале?

– Когда я получил яхту, журнала Фанчера на борту не было, что неудивительно, учитывая количество людей, перебывавших здесь после его смерти. Пребывала посудина в весьма жалком состоянии: каюта пропиталась влагой, все перевернуто вверх дном – видимо, Береговой Охране пришлось в спешке рыться там, стоя по колено в воде, пока они не обнаружили, откуда вода берется. Я проследил, чтобы яхту привели в приличное состояние.

– Похоже, ты отлично управился с этим делом, – Зигги окинула взглядом уютную рубку. – Ладно, кажется, внизу осталось еще немного мартини, да и за цыплятами стоит присмотреть...

Поваром она оказалась лучшим, нежели барменом. После ужина мы отправились на берег – Зигги намеревалась позвонить из ближайшего автомата. Она хотела было пойти сама, но я заявил, что об этом и речи быть не может, поскольку я отвечаю за ее безопасность, а, стало быть, не могу позволить разгуливать ночью в одиночку. Она согласилась с моими доводами, но прежде чем набрать свой номер, дождалась, пока я отойду за пределы слышимости. Когда, по окончании разговора, мы возвращались к причалу, Зигги тихо рассмеялась.

– Я сказала им, что ты ужасный притворщик. Прекрасно справился бы с яхтой и сам, но изобразил полную беспомощность, чтобы заполучить на вторую половину своей большой койки женщину.

Говоря это, спутница не смотрела на меня, да и я на нее тоже не смотрел.

– Какая жалость, – отозвался покорный слуга. – А я-то надеялся, никто об этом не догадается.

– Я вымою посуду, – сказала она. – Поможешь вытирать?

Во время работы на камбузе между нами возникла своего рода уютная, домашняя атмосфера, напомнившая мне о детских вечерних посиделках с матерью, хотя при этом я прекрасно сознавал, что женщина, которая управляется с посудой, – отнюдь не моя мать. Закончив, мы выпили в рубке кофе и выслушали по радио прогноз погоды.

Зигги сказала, что предсказанные ветры, от десяти до двадцати узлов, в направлении с юго-запада, несколько затруднят наше дальнейшее продвижение в Кейп-Мей, штат Нью-Джерси, поскольку на протяжении почти двух сотен миль придется идти в открытом море навстречу ветру. Однако сегодня она убедилась в надежности яхты, работа двигателя не вызывает никаких опасений, поэтому нам остается следовать полученным указаниям и постараться продвинуться как можно дальше на юг. И если погода утром окажется не хуже, чем по прогнозам, мы выйдем в море. После чего заявила, что слегка устала, а поскольку завтра нам предстоит долгий и утомительный переход, она, если я не возражаю, сразу отправится спать.

– Спокойной ночи, Мэтт. Хороший был день, правда?

– Превосходный, Зигги. Приятных сновидений. Я проводил взглядом ее удаляющуюся фигуру. Сверкающие длинные волосы вновь свободно рассыпались у нее по спине, превращая ее в великолепную спутницу-мечту любого яхтсмена, которой можно простить даже не совсем удачно приготовленный мартини. Я взялся за свой кофе и задумался, не проверить ли узлы швартовых, хотя в глубине души и не сомневался, что ни один узел, завязанный Зигги Кронквист, не имеет ни малейшего шанса развязаться. Ночь выдалась туманная, огни гавани казались большими и расплывчатыми, как головки одуванчиков.

В переднем люке было темно. Я задумался о ее ночном наряде: сорочке, пижаме или отсутствии таковых, и мысленно остановился на пижаме. Пребывание на палубе вызывало у меня легкое чувство незащищенности, хотя мачты и такелаж соседних яхт вряд ли позволяли как следует в меня прицелиться. Даже через самый лучший ночной прицел можно увидеть лишь очевидные преграды, тогда как пулю всегда может отклонить какой-нибудь незамеченный трос. К тому же, пожелай мои вероятные противники воспользоваться услугами снайпера, возможностей у них было предостаточно. Вернувшись назад, в рубку, я споткнулся об одну из туфель Зигги. Мое предположение, что она избавится от них при первой же возможности, оправдалось. Виват неустрашимому доктору Мэттиасу Хелмштейну, прославленному знатоку женской психологи.

Я, как всегда, осторожно направился к себе в каюту: в этом путешествии приходилось опасаться не только умышленных покушений, но и несчастных случаев. Как я уже говорил Зигги Кронквист, яхта, несмотря на свой внушительный внешний вид, никак не предназначалась для людей ростом шесть футов четыре дюйма. Особенно опасной в этом отношении представлялась главная каюта. Вообще корабль предоставлял множество возможностей лишиться скальпа (многими из которых я не преминул воспользоваться) – при спуске по ступенькам на корму, в дверях маленького сортира по правому борту, и даже по пути на большую койку, благодаря нависающим над головой полкам. Последнее препятствие я научился довольно успешно обходить, проникая на койку полуползком.

Забравшись под одеяло, я некоторое время лежал, прислушиваясь к тихому плеску волн за бортом. "Лорелея-3" мягко покачивалась под дуновением легкого ветерка. На некотором расстоянии у причала остановились две не вполне трезвые пары. Они громко распрощались, после чего одна прошла мимо нашей яхты.

– Дорогой, похоже, нам посчастливилось познакомиться с самыми скучными людьми в мире, – довольно громко проговорила женщина. Потом они поднялись на борт одной из яхт, и в гавани вновь воцарилась тишина.

Время тянулось невероятно медленно, но несмотря на полный свежего воздуха и солнечного света длинный день, я отнюдь не рисковал уснуть. Внезапно Зигги оказалась неподалеку, на верхней из двух ступеней, ведущих в мою каюту из рубки. Огни гавани достаточно просвечивали сквозь задернутые занавеси, чтобы я мог разглядеть смутный силуэт. Настолько, чтобы убедиться: диагноз доктора Хелмштейна оказался ошибочным. Она не надела пижамы. Как и ночной сорочки.

– Нет, – проговорила Зигги, когда я пошевелился: – Пожалуйста, не зажигай свет.

– Как скажешь.

Мой голос прозвучал далеко не так твердо, как мне бы того хотелось. Я приподнялся и сел, глядя, как смутно различимая, великолепная обнаженная фигура спускается по низким ступенькам и направляется к правой стороне койки – единственно доступной, поскольку вторая соединялась с корпусом яхты. Узкое пространство между койкой и шкафчиком по правому борту заставило Зигги нагнуться, чтобы дотянуться до меня.

Глядя на меня сверху вниз, она сказала:

– Я говорила, что подумаю об этом, когда узнаю тебя получше.

Я прочистил горло.

– И теперь ты знаешь меня достаточно хорошо?

– Ja, min alskade, – она тихо рассмеялась. – По-шведски это значит "да, мой дорогой".

Она опустилась на край моей койки, а в следующее мгновение оказалась в моих объятиях. Губы ее были горячими и нетерпеливыми, руки... Левой рукой я перехватил ее запястье и отвел лезвие ножа в сторону. Правой нашарил на столике маленький духовой пистолет со снотворным и выстрелил в упор. Зигги вцепилась в мое запястье, но отклонить оружие не успела. Силы у нее водилось немало, я с трудом удерживал нож на расстоянии от своего тела. Лезвие, которое направлялось мне под мышку, было позаимствовано на камбузе: похоже, я отыскал-таки убийцу, предпочитающего использовать первое попавшееся под руку оружие.

Одно мгновение мы лежали, отчаянно вцепившись друг в друга. Зигги находилась в лучшем положении, однако я был крупнее, и ей так и не удалось приблизить ко мне клинок. Я позволил ей израсходовать часть силы на то, чтобы удержать мое оружие отведенным в сторону. Последнее не имело значения, поскольку пистолет заряжался лишь иглой. Внезапно Зигги высвободилась, откатилась в сторону и встала на ноги, вернее, попыталась встать, позабыв, где находится. Голова ее ударилась об одну из деревянных перекладин, поддерживающих великолепную обшивку потолка каюты. Мгновенное замешательство противницы позволило мне включить маленький ночник рядом с кроватью. Нагая Зигги замерла, стоя на коленях, и по-прежнему не выпуская из руки нож, а затем опустила взгляд на маленькую светлую пластмассовую стрелку, попавшую ей в левую грудь.

Мне было приказано захватить противника живьем. Заставить врага сдаться под угрозой оружия удается киногероям, но в жизни подобная попытка обычно заканчивается чьей-то смертью, причем зачастую – смертью незадачливого любителя голливудских приемов. Поэтому наш оружейник усовершенствовал оружие, которым усыпляют опасных животных, ежели предстоит их куда-либо отвезти. Недостаток пистолета состоял в том, что, в отличие от мгновенно действующих ядов, специалистам до сих пор не удалось создать достаточно безопасного вещества, вызывающего немедленную потерю сознания. Медведь, прежде чем завалиться спать, успеет вас съесть, а враждебно настроенная дама – изрезать на мелкие кровавые кусочки...

Но Зигги не сводила глаз с крошечного пластмассового оперения, направляющего дротик по прямой и окрашенного в светло-оранжевый цвет, дабы стрелявший мог видеть, куда попал. Она осторожно взялась за стрелку левой рукой, глубоко вздохнула, выдернула и отбросила ее в сторону. В правой руке девушка по-прежнему сжимала нож. Из крошечной ранки выступила капля крови.

Девушка укоризненно посмотрела на меня.

– Ты знал? – прошептала она. – А я-то считала, что не допускаю ошибок. Ты знал?

– Ты и правда не допускала ошибок, и я ни о чем не знал. Во всяком случае, наверняка. Но ведь я же профессионал, милая. Не хочется даже вспоминать, сколько красивых женщин пыталось застичь меня в постели. Я решил, что если сегодня удовлетворишься своей койкой, то, возможно, ты действительно та, за кого себя выдаешь, но если в первую же ночь явишься ко мне, ты – явная фальшивка. Не так уж я неотразим. Кстати, что случилось с настоящей Зигги Кронквист?

Она облизала губы и не ответила на вопрос. Вместо чего тихо произнесла:

– Стало быть, мне не зря не хотелось связываться с тобой. Я чувствовала: ты опасен и принесешь несчастье. Но мне сказали, что клиенты начинают проявлять нетерпение... Какое странное ощущение. Я умираю?

– Нет, всего лишь немного поспишь. Так это ты управилась с остальными?

Она холодно посмотрела на меня, я прочитал ответ у нее в глазах и одновременно понял, что именно сразу насторожило меня. Это был взгляд охотника, взгляд убийцы. Мне ли его не знать – человеку, встречающему подобный взгляд каждый раз, когда смотрит в зеркало.

– Кроме старика, – сказала она. – О нем ничего не известно, меня тогда здесь не было. Но эту дурочку, выбежавшую из каюты в ночной сорочке с пистолетиком в ручке, и молокососа, которому не терпелось добраться до очередной гавани, где мы сможем опять... сможем опять... Наверное, у него была никчемная подружка, потому как он только и думал о сексе... Познакомиться на причале и попасть на борт не составило ни малейшего труда. Разумеется, я изучила досье парня и знала, что пловец он неважный. Запаниковал сразу, как только за бортом оказался и увидел удаляющуюся яхту. Я же плаваю очень хорошо. Подготовила яхту соответствующим образом и вплавь добралась до поджидающего меня ялика, но эта огромная неуклюжая посудина сбилась с курса. Не желает погибать! Я пытаюсь ее взорвать, пытаюсь отправить на дно, но яхта не желает погибать! – Зигги глубоко, судорожно вздохнула и продолжала: – Ты и вправду надеялся, что удастся уколоть меня этой стрелкой и доставить на допрос? Меня? Дружище, но ведь я тоже профессионал!

Последние слова она произнесла с гордостью, однако в глазах застыло серое осознание поражения. Да, Зигги удалось избавиться от двух человек, но судно, которое следовало уничтожить, оставалось целым и невредимым, а она вот-вот потеряет сознание и превратится в беспомощную пленницу. Начавший действовать препарат заставил ее покачнуться, но не успел помешать направить острие большого кухонного ножа себе в грудь и обеими руками нажать на рукоять.

(обратно)

Глава 5

– Жаль, – сказал Мак.

Как оказалось, добраться из Монтаука, штат Нью-Йорк, в Вашингтон, достаточно просто. Нужно всего лишь взять напрокат машину и ехать на запад, примерно до середины Лонг-Айленда. Там располагается городок Айлип, из которого, как ни странно, в столицу ежедневно отправляется несколько рейсов. Перелет занимает около двух часов.

Вид, открывавшийся из окна за спиной Мака, не слишком изменился со времени моего прошлого визита. Не больше изменился и сам Мак. Я только что закончил более подробное изложение истории, уже рассказанной ему вкратце по телефону среди ночи. Мак не высказал особого огорчения тем, что мне не удалось благополучно довести задание до конца.

– Жаль, – повторил он, – но помешать этому ты не мог.

– Чепуха, – заявил я. – Спасибо, конечно, только не говорите, что я ничего не мог сделать. Харакири принято не только у японцев. По древнему обычаю викингов побежденный бросался на свой меч. Мне следовало быть готовым к этому, следовало догадаться: такая девушка не смирится с поражением, унижением, допросом, тюрьмой...

– У тебя не было неприятностей впоследствии? – спросил Мак.

Ладно. Он был прав. Глупо спорить о том, чего не изменить.

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под неприятностями, – ответил я.

Собственно говоря, все прошло довольно гладко. К счастью, на постель кровь не попала, а отмыть деревянные поверхности оказалось довольно легко. Чуть больше пришлось повозиться с ковром, но подстилка на резиновой прокладке довольно легко очищается от свежих пятен.

Я отправился на берег и первым делом, разумеется, вызвал погребальную команду, одновременно вкратце доложив о случившемся Маку. И уже почти управился с чисткой, когда они забрали завернутое в брезент тело и вещи девушки. Вряд ли привлекли при этом чье-либо внимание: в гавани то и дело с судов и на суда переносятся всевозможные свертки. В том числе и посреди ночи.

После чего я тщательно осмотрел яхту, дабы убедиться, что ничего из моих вещей не пропало. Вместе с вещами Зигги я не забыл отдать и туфли, оставленные ею посреди рубки, и в результате от моей спутницы не осталось ничего, кроме воспоминаний, которые стираются далеко не так просто, как кровавые пятна. Я посвятил еще какое-то время наведению порядка, а когда закончил, за окнами начало светать. После чего я отправился на берег воспользоваться местной душевой, поскольку соответствующие удобства на борту яхты, как и все остальное, были слегка маловаты для человека моего роста. Облачился в городскую одежду, быстро перекусил по дороге в аэропорт и очень скоро оказался перед знакомым письменным столом на фоне знакомого яркого окна, где, как обычно, изложил Маку все подробности случившегося.

– Все прошло достаточно гладко, – сказал я. – Гении из медицинской экспертизы несомненно обнаружили бы, что на борту пролилась чья-то кровь, но я довольно тщательно затер все следы. По данному мне номеру ответила женщина, которая весьма официально представилась как миссис Белл и именовала меня мистер Хелм. Что весьма порадовало, поскольку среди ночи, с трупом на руках, не возникает особого желания поболтать с певуньей, которая скажет тебе: "Привет, Мэтт, старина, я Бобби, чем могу помочь, дорогой?"

– Не Бобби, а Терри.

– Что?

– Упомянутую даму зовут миссис Тереза Белл. Полагаю, что друзья называют ее Терри. Лично я не рисковал к ней так обращаться.

– Вас понял. Особа, не располагающая к близкому знакомству.

– Она что-нибудь сказала? – поинтересовался Мак.

– Вообще-то, да. Сказала, что предпочла бы получить живой экземпляр. Я ответил, что предпочел бы получить от нее менее кровожадную спутницу. Трудно назвать наше знакомство любовью с первого взгляда – вернее, с первого слова, поскольку мы друг друга не видели. Как называется ее служба?

– Не сказали, подлые, – Мак тонко улыбнулся: – Хотя, чья бы мычала...

Он имел в виду, что никому не известно и название нашей организации. Скорее всего, ввиду отсутствия такового.

– Девушка намекала на существование некой организации, занимающейся вопросами безопасности побережья – определение весьма расплывчатое, к тому же трудно сказать, правда ли это. Поскольку она играла чужую роль, неизвестно, было ли ей действительно что-либо известно о службе, к которой она якобы принадлежала. Не исключено, что все было выдумано ради большего правдоподобия. – Я покачал головой: – Незаурядная была девчонка. Жаль. Я бы с удовольствием поплавал с нею.

В ответ Мак показал мне на стопку папок, возвышающуюся над его столом.

– Попытайся отыскать ее здесь, – предложил он. Стопка была перетянута чрезвычайно крепкой полудюймовой пластиковой лентой, наложенной и запечатанной с помощью машины. Наверху имелся заглавный лист, ставящий в известность, что любой, проникший в содержащуюся здесь строжайшую тайну, будет немедленно четвертован и поджарен в кипящем масле – во всяком случае смысл угрозы был примерно таков. Хотя видели бы вы по-настоящему секретные документы. В данном случае дело ограничивалось всего лишь рутинным предупреждением.

Я перерезал ленту маленьким острым лезвием своего шведского армейского ножа. Внутри находилось одиннадцать папок. На обложке каждой красовался заголовок РАЗРУШ, сопровождающиеся рядом цифр, предназначавшимся по-видимому для какого-то компьютера. Отыскать мою знакомую не составило особого труда. Она была РАЗРУШ-004, четвертая папка сверху. К внутренней стороне обложки подкололи пару некачественных фотографий, а также маленькую цветную копию отличного снимка, сделанного несколько лет назад. Фотограф запечатлел девушку ослепительно красивой, что, впрочем, не составляло особого труда.

– Вот она, – сказал я, поворачивая папку и показывая ее Маку.

– Ты уверен?

– Да, сэр. Ее ни с кем не спутаешь. – Не дождавшись его реакции, я спросил: – Так что же это за история? Что представляет собой эта самая РАЗРУШ?

– Я не был до конца откровенен с тобой, – ответствовал Мак. В его устах это прозвучало издевательски: Мак не бывает откровенен даже по великим праздникам. – Разумеется, – продолжал он, – мы с готовностью оказываем помощь коллегам из других служб, однако я вряд ли согласился бы посвятить несколько месяцев работы опытного агента делу миссис Белл, если бы не было оснований полагать, что оно может вывести на организацию, которой нас попросили заняться...

Я довольно мрачно посмотрел на Мака. Конечно, мне следовало догадаться. Некогда я охотился на уток с человеком, который стрелял исключительно дуплетом. Будучи превосходным стрелком, он не желал довольствоваться двумя птицами, сбитыми в полете одна за другой. Большинство охотников сочли бы два таких попадания вполне приличным результатом, однако мой друг стремился (и добивался этого на удивление часто) дождаться, пока траектории двух птиц сблизятся настолько, что он сможет достать обеих дробью, выстреленной одновременно из двух стволов.

Кстати, лично мне ничего подобного проделать не удавалось. На случай, если вас это интересует.

Как бы там ни было, мне стоило помнить, что каждый раз, когда Мак с готовностью приходит на помощь другой правительственной службе, не мешает задать себе вопрос: на какие дивиденды он при этом рассчитывает. Потому как обычно он почти всегда помышляет о дуплете, причем во второй ствол бывает заряжено одно из дел нашей организации. Вот он и стреляет ими одновременно из одного ружья. И ружье это – я.

Тем временем он продолжал говорить:

– Для начала тебе стоит полистать две-три папки и познакомиться в общих чертах с людьми, вовлеченными в это дело.

– Да, сэр.

Я открыл папку, озаглавленную РАЗРУШ-004 и содержащую сведения о девушке, известной мне как Зигелинда Кронквист. Сведений, надо сказать, нашлось немало. Времени читать все подробно у меня не было, поэтому я просто перевернул несколько страниц, после чего наткнулся на краткое досье, подготовленное специально для лентяев вроде меня:

«Ларссон, Грета, она же Грета Андерсон, Мэри Олсен и т. д. (полный список известных псевдонимов смотри в основном деле). Родилась в Уппсале, Швеция, в 1959, переехала в США в 1964, родители получили американское гражданство. Пять футов одиннадцать дюймов, сто шестьдесят фунтов, волосы светлые, глаза голубые. Легкий акцент, часто преувеличенный для большего впечатления. Общее знакомство с огнестрельным оружием, превосходные навыки ближнего боя, отличное владение холодным оружием. Предпочитает действовать голыми руками, либо используя подручные предметы. С и Д, гомосекс. – Сведений нет, подозреваются склонности к см. и сп. Чаще всего действует на С и П. Задержана не была. Вероятные жертвы: Лионель Гансен, Атлантик-Сити, 1983, Маргарет Джонсон Мар-тинес, Марина дель-Рей, 1983, Лаура Поттсвейлер, Майами, 1985, Карл-Густав Эллистон, Бар-Харбор, 1986...»

Что ж, Зигги назвала себя профессионалом. Это оказалось правдой. Причем, благодаря склонности использовать подручные средства, слабое знакомство с огнестрельным оружием отнюдь не препятствовало ее деятельности. Мне припомнились рукоять от лебедки и большой кухонный нож. Судя по досье, на счету у Зигги числилось девять вероятных жертв. Плюс двое, не успевшие покуда попасть в компьютер – о которых она рассказала сама, – итого одиннадцать. Причем, это всего лишь те, о ком так или иначе стало известно. Вполне вероятно, были и другие.

– Жаргон крепчает с каждым годом, – заметил я. – Мало того, они еще и неустанно выдумывают новые словечки. Что скрывается под загадочными буквами С и Д? Мне они до сих пор не попадались.

Мак коротко рассмеялся.

– Они означают, что дама не монахиня. Сговорчива и доступна. "Гомосекс." подразумевает гомосексуализм, "см", полагаю, ты и сам расшифруешь, как садомазохизм, "сп" означает социопатичность, С и П указывают на то, что она предпочитает действовать на судах и побережье, то есть в окрестностях морских курортов и гаваней.

– Знаю, что я старомоден, но мне с тоской вспоминаются времена, когда мы еще говорили на английском языке.

Я просмотрел еще пару взятых наугад досье. Под заголовком РАЗРУШ-006 скрывался маленький усатый тип по имени Элмер (Снайпи) Вейсс. О нем мне приходилось слышать и раньше – я обычно не упускаю из виду людей, работающих с оружием дальнего действия, поскольку это непосредственно связано с моей профессией. РАЗРУШ-008, Джером (Бумер) Блам был худощавым, лысоватым мужчиной в очках, способным приготовить на кухне у подружки целый ряд интересных вещей, начиная с ручной гранаты и заканчивая атомной бомбой. Папка РАЗРУШ-002 познакомила меня с крепкой седоволосой женщиной, Карлоттой (Лотти) Эспеншейд, специализирующейся по наркотикам и ядам.

Я оторвал взгляд от папок.

– Похоже, собрана впечатляющая коллекция криминальных талантов. И что же это за смертоносная организация?

– Сами они именуют себя "РАЗРУШ, Инкорпорейтед", хотя сомневаюсь, чтобы подобная корпорация могла быть зарегистрирована официально. Предполагаю, первоначально это название звучало как "Разрушение, Инк.", но затем кому-то показалось, что в сокращенном виде оно звучит более впечатляюще.

– "Разрушение, Инк.", – повторил я. – Тень старой "Убийство, Инк.". – Не дождавшись ответа, я добавил: – По-видимому, наши приятели не ограничивают свою деятельность каким-то одним видом разрушений и берутся за все, от убийства до потопления судов.

Мак кивнул.

– Особенно, когда речь идет о яхте с определенным человеком на борту. С неким Мэттью Хелмом. – Мак кивнул в сторону стопки папок. – Ты не досмотрел их до конца. Ознакомься с последним досье, пожалуйста.

Я извлек указанную папку, РАЗРУШ-011, и открыл ее.

– О, Господи!

– Вспоминаешь имя?

– Роланд Казелиус? Разумеется, но ведь он давным-давно мертв. Проклятие, ведь я собственноручно прикончил его в северной Швеции.

– Что ты помнишь о Казелиусе?

– Прежде всего то, что разрядил в него половину автоматного магазина в качестве окончательной гарантии, что никому не удастся воскресить парня. Помнится, разведывательная деятельность Казелиуса была основной причиной, из-за которой мне поручили заняться им. Причем субъект избавлялся от всех, кто решался к нему приблизиться, в том числе и от некоторых моих хороших знакомых. Так кто же воспользовался его фамилией?

Мак укоризненно произнес:

– Либо невнимательно читаешь, либо тебя подводит память, Эрик. Человека, с которым тебе некогда приходилось иметь дело, звали Рауль. Этого зовут Роланд.

– Сын? – мрачно поинтересовался я. Людям нашей профессии не стоит обзаводиться семьями, хотя не покорному слуге об этом говорить.

Мак кивнул.

– Сын, унаследовавший ловкость отца. Сын, которого научили ненавидеть Америку, и, в частности, некоего определенного американца, выследившего и уничтожившего его отца.

Я глубоко вздохнул.

– Кто научил? Если у Казелиуса-старшего был сын, стало быть, имелась и жена – во всяком случае, какая-то женщина – но в сведениях, переданных мне в то время, не упоминалось ни о какой женщине.

– Мы многого не знали о Рауле Казелиусе, в том числе и этого. Оказывается, ко времени своей смерти он был женат в течение нескольких лет. Сейчас его сыну за двадцать, и смерть отца застала его в том восприимчивом возрасте, когда не составляет особого труда внушить ребенку мысль о необходимости расквитаться за погибшего родителя. Что и сделала его неуравновешенная, мстительная мать. Обрабатывала ребенка несколько лет кряду.

– Она умерла?

– В конце концов, покончила с собой, оставив мальчишке записку, утверждающую, что ее, как и отца, погубила злобная Америка.

– Что ж, если бы Соединенных Штатов не существовало, их следовало бы придумать, не так ли? В противном случае, кого во всем обвинять? – Чуть помолчав, я угрюмо продолжал: – Стало быть, Роланд дорос до длинных штанов и посвятил себя созданию своеобразной организации, специализирующейся на саботаже и убийствах, призванной стать орудием возмездия? Судя по всему, весьма предприимчивый молодой человек.

– К тому же довольно способный. Русские, при всей своей ограниченности, неплохо подготовили его.

– Помнится, папаша Казелиус и правда работал на русских. Они унаследовали сына?

– Взялись воспитывать сразу после смерти матери. Однако, в отличие от отца, мальчика не использовали для шпионажа: он работал на один из отделов, специализирующихся на мокрых делах. Парнишка поднабрался опыта и открыл частную практику, скорее всего, получив официальное разрешение, а возможно, и официальную помощь от прежних работодателей. Это было на заре нынешней эры новой Москвы. Полагаю, старая московская гвардия, видя, как власть ускользает из рук, оставила нам немало таких мин.

Меня не устает поражать любовь работников тайных служб к жаргонным словечкам. Взять хотя бы те же мокрые дела. Ума не приложу, почему кто-то столь панически боится употребить простое слово: убийство.

– Так какими же мокрыми делами, помимо личной вендетты, Казелиус-младший занимается теперь? – спросил я. – Что испугало Вашингтон настолько, что обратились к нам? Догадываюсь: это никоим образом не связано с заботами миссис Белл. Чью жизнь предстоит спасать, привлекая внимание РАЗРУШ к собственной скромной персоне?

Мак коротко рассмеялся:

– Не будь наивным, Эрик. Ты же знаешь Вашингтон.

Я поморщился.

– Ясно. Никто не станет сообщать того, что нам знать не обязательно. Может быть, я рискую жизнью ради спасения безымянного швейцара государственной канцелярии? Ладно, будем надеяться, швейцар того стоит. Итак, некто полагает, что я сослужу большую службу, подставляя себя в качестве мишени РАЗРУШ, нежели сделавшись непосредственным телохранителем?

– В этом городе опытных телохранителей – полным-полно. Полагаю, намеченная жертва не обошла их своим вниманием. Ты же, как предмет ненависти Роланда Казелиуса, в своем роде уникален. Тебе и делать-то особо ничего не надо. Достаточно выставить себя напоказ и ждать, когда субъект появится. – Мак сделал небольшую паузу. – Опознание погибшей девушки подтверждает то, что я подозревал с самого начала. А именно: интересующие миссис Белл арабские террористы наняли себе в помощь РАЗРУШ. Это твоя нить к Казелиусу – воспользуйся ею.

– Арабские террористы? – переспросил я: – Пока приходилось иметь дело исключительно со светловолосой и голубоглазой противницей. Арабов не попадалось.

– Тем не менее, ты уже разговаривал с одной из них. Девичья фамилия миссис Белл была Отман, она отлично владеет языком, и именно поэтому была привлечена безымянными нашими коллегами к расследованию этого дела и предотвращению возможного террористического акта.

– Какого именно террористического акта?

Мак пожал плечами.

– Имеет ли это значение? Арабы непрерывно взрывают. Полагаю, ты должен, по возможности, попытаться их остановить, но нас гораздо больше интересует Казелиус. Не отвлекайся на ближневосточных головорезов и на их великолепные планы подрывной деятельности. Этим занимается миссис Белл. Твоя цель – РАЗРУШ. Думаю, тебе лучше всего пытаться во всем им мешать. Если РАЗРУШ пытается кого-то убить, ты спасаешь человека от смерти. Если РАЗРУШ стремится отправить яхту на дно, ты удерживаешь ее на плаву. Если РАЗРУШ вознамерится покрасить посудину в зеленый цвет, ты бежишь за красной краской. Роланд Казелиус должен твердо уяснить: палач его отца стоит на его, Роланда, пути, а, стало быть, отныне с ним требуют расправиться не только личные, но и деловые соображения. Будем надеяться, эмоции заставят парня взяться за это дело самолично... Извини. – Мак замолчал и взял трубку зазвонившего телефона.

Что ж, не впервые мне предлагалось дразнить разъяренного медведя. И не в последний раз – конечно, при условии, что переживу предстоящую встречу.

– Да, миссис Белл, – говорил Мак. – Да, он здесь... Хорошо, я ему передам. – Он положил трубку и перевел взгляд на меня. – Миссис Белл полагает, тебе интересно будет узнать, что их пропавший агент, настоящая Зигелинда Кронквист, найдена.

– Живая?

Мак кивнул.

– Да, но в весьма плачевном состоянии. Этим утром ее обнаружили неподалеку от железнодорожного полотна в Коннектикуте, без сознания и со следами многочисленных травм. На первый взгляд могло показаться, что она выпила и оказавшись в опасной близости к рельсам, была вскользь задета проходившим поездом, отбросившим ее на обочину, где она и осталась лежать в пьяном оцепенении. Однако медицинское исследование показало, что ее буквально накачали наркотиками, а травмы носят, так сказать, более систематический характер, чем те, которые можно получить в итоге несчастного случая. Сейчас Кронквист находится под наблюдением в больнице "Нью-Хейвен". Расспросить ее еще не успели. Хотя о том, что она скажет, нетрудно догадаться. Я кивнул.

– Судя по всему, даму перехватили, когда та направлялась ко мне. Учитывая, где ее обнаружили, – вероятно, с поезда – регулярные маршруты существуют вдоль всего побережья. У Зигелинды забрали сумку и снаряжение, по пути вытащили из вагона и выбили из нее всю необходимую информацию – в частности, дурацкий пароль, которым воспользовалась ее преемница.

– Как бы там ни было, девушка, по крайней мере, временно вышла из строя, – сказал Мак. – Миссис Белл говорит, что пытается подыскать другого агента с соответствующей подготовкой. Тем временем ты поведешь яхту на юг сам; помощника пришлют сразу, как только смогут.

– Передайте, что спешить незачем, я с удовольствием отложу свидание с очередным головорезом. В то же время, это их яхта, и если ребята намерены рискнуть, доверяя мне самостоятельно управляться с ней, дело хозяйское.

Мак кивнул в сторону папок на столе:

– Тебе придется запомнить содержимое этих досье, не то наши блюстители секретов вцепятся мне в пятки за небрежное обращение с драгоценной информацией.

Управившись с домашним заданием по изучению досье, я сел в самолет, вылетающий обратно в Айлип. В густом вечернем потоке машин вернулся в Монтаук. Отогнал взятую напрокат машину на стоянку, где мужчина, оформлявший документы, уселся за руль и довез меня до гавани. День выдался долгий, и я отчаянно зевал, нашаривая в кармане ключ от рубки, найти который не составляло труда, поскольку вместе с ключом зажигания – если это слово применимо к дизелю, у которого зажигание отсутствует – он был закреплен на маленьком пластмассовом брелке в форме буя, призванном удерживать ключи на плаву, если я ухитрюсь выронить их за борт.

И тут у меня неожиданно пропало всяческое желание зевать. Дверь рубки была уже открыта. А мгновение спустя из нее выглянула маленькая темноволосая девичья голова.

– Не стреляйте, это я, Лори, – сказала она.

(обратно)

Глава 6

Принадлежала она к тому разряду девушек, наряды которых откровенно ставят меня в тупик. Во всяком случае, в моем представлении они вызывают образ человека, по забывчивости вышедшего из дому в зимнем нижнем белье, в данном случае – плотных темных колготках, заканчивающихся над самыми щиколотками. Ниже – белые кожаные мокасины с надежными резиновыми подошвами. Выше – широкий черный свитер, опускающийся до бедер, однако недостаточный, чтобы девица выглядела полностью одетой. По крайней мере, для меня она все равно оставалась девушкой, появившейся на людях в нижнем белье, не слишком возбуждающем, но вызывающем некоторое смущение.

У свитера имелся капюшон, призванный защищать голову от холода – вещь весьма нужная, поскольку волосы она остригла так коротко, что защитить от ночной прохлады они никак не могли. Задним числом я несколько удивился, что немедленно опознал в ней особу женского пола, поскольку прическу девица сделала себе явно мальчишескую – точнее, такая прическа считалась мальчишеской в стародавние времена, когда мальчики еще не научились отпускать длиннейшие локоны. Впрочем, голова была изящной, да и уши – достаточно красивыми, а если у человека возникает желание придать себе сурово остриженный вид, – это исключительно его личное дело. Собственно, как и манера носить нижнее белье. Я поднялся на борт, соблюдая обычные меры предосторожности, которые вызвали на девицином лице насмешливое выражение.

– Осторожничаем, да? – поинтересовалась она.

Я прикрыл за собой скользящую дверь рубки и задвинул шторы. Утомительный длинный день подходил к концу. Покорный слуга заглянул в кормовую каюту и уборную, затем прошел вперед и проверил все на баке. В передней каюте, на месте багажа, принесенного на борт Зигги Кронквист, она же Грета Ларссон, она же РАЗРУШ-004, которую прихватила с собой команда "чистильщиков", красовалась теперь изрядно изношенная походная сумка, красная с грубоватыми белыми ремнями и ручками. Итак, девушка, была отнюдь не случайным посетителем, она явилась на борт в составе экипажа. И если мне не подбросили очередную фальшивку, то миссис Белл проявила похвальную расторопность. Вернувшись в главную каюту, я прихватил с полки бутылку виски и налил стакан.

– Составите компанию? – спросил я, видя, как девушка поглядывает сверху, из рубки. Она утвердительно кивнула, и я предложил: – Делайте заказ.

– Водка с тоником?

– Имеется. Сию минуту.

Вернувшись в рубку с двумя стаканами, я поставил их на маленький столик в углу. Потом сел и жестом пригласил занять место рядом, но девушка предпочла взгромоздиться на предназначенный для рулевого высокий табурет. Она пригубила свой напиток и выжидательно замерла, предоставляя мне первому начать разговор. Я отметил у нее большие серые глаза, маленький прямой нос, также белые зубки, выглядывающие из довольно большого рта. Все это опрятно располагалось на небольшом симметричном лице. В целом, несмотря на остриженные волосы, выглядела девица достаточно симпатично. Гладкую кожу покрывал ровный слой загара, который нынче принято считать отрицательным с медицинской точки зрения. Однако я достаточно старомоден, чтобы воспринимать его как положительный с эстетической точки зрения.

– Как вы сюда вошли? – спросил я. Девушка опустила руку в карман своего свитера, извлекла пару ключей, напоминающих мои и закрепленных на точно таком же пластмассовом поплавке. Я нахмурился, встал и заглянул в небольшой рундук, неподалеку от румпеля. Запасные ключи лежали на месте. Я знал, что свои ключи положил в карман, но тем не менее опустил руку и нащупал их.

– Сколько же ключей от этой посудины имеется в наличии? – полюбопытствовал я. – Их что, пригоршнями раздают?

– Этих никто не раздавал. Мои собственные. Она играла со мной в загадки, насмешливо поглядывая с высоты своего табурета. Я откинулся назад и пригубил виски, поймав себя на том, что отнюдь неравнодушно взираю на обтянутые колготками нижние конечности непонятной гостьи. Видимо, ее наряд все же нельзя было назвать совершенно не возбуждающим.

– Так что же такое Лори? – спросил покорный слуга. – Кто такая Лори?

Она одарила меня вызывающей улыбкой.

– Вы сообразительный человек, догадайтесь. Ключи и в самом деле мои. Они у меня уже много лет. Вот вам и подсказка.

– Лори? – я еще раз нахмурился. – Лорелея?

– Я же сказала, что вы сообразительны.

Мгновение я с интересом смотрел на собеседницу, потом сказал:

– Слишком молоды...

– Слишком молода для чего?

Я задумчиво произнес:

– Правда, могу и ошибаться. Я считал, что Трумэн Фанчер назвал свою яхту – три своих последних яхты – в честь жены. Лорелея-1, 2 и 3. И я слышал, что он уже немолод. Только этой яхте исполнилось восемь лет, стало быть, чтобы назвать в вашу честь еще две, он должен был наречь вас женою еще в пеленках.

– Бросьте, – заявила Лори. – Ведь вы уже все поняли.

– Итак, жена тут ни при чем. Вы и в самом деле пребывали в пеленках, когда он назвал в вашу честь свою первую яхту. В честь дочери. Правильно?

– Браво! Я не сомневалась, что вы догадаетесь.

– Лорелея Фанчер? Девушка рассмеялась.

– Нелепо, правда? Лорелея! – Она пригубила водку с тоником. – Кстати, мать умерла, когда мне было четыре года, а называть яхты в честь мачехи – которую зовут Дороти – было бы просто смешно. К тому же, мачеха ненавидит яхты. Ее даже укачало в Межбереговом канале, когда они пересекали его из широких заливов в Нью-Каролине, внутри мыса Гаттерас. Можете себе представить? Именно поэтому она и отлеживалась внизу, когда папа... когда папа умер.

Говоря это, Лори Фанчер как-то уж чересчур пристально смотрела на меня. Я недоумевал, почему. Ничего нового и удивительного она мне не рассказала, все это согласовывалось с тем, что я слышал раньше.

– Полагаю, негоже смеяться над человеком только потому, что она не переносит качки, – тем временем продолжала она, – с кем не бывает. Другое дело, что помочь отцу перегнать яхту из Флориды она согласилась только после ужасного скандала. Отцу пришлось припугнуть ослицу отчетами частного детектива, которого он нанял. Папа заявил, что вышвырнет мачеху на улицу, если та и дальше будет продолжать в подобном духе, и ни один суд в мире не выбьет для нее и гроша. – Лори покачала головой. – Бедный папа, он и впрямь любил эту шлюху. К тому же, у него был мягкий характер и все сходило стерве с рук. Но связавшись с этим скользким типом, Роджером Хассимом, она переборщила. И все-таки, в конце концов, Дороти сыграла на отцовском мягкосердечии, пообещала, что в жизни не посмотрит на другого мужчину – ха! – и, чтобы ознаменовать начало новой жизни, настояла на совместном путешествии – сначала папа думал взять с собой меня – дабы, наконец, научиться делу, которое он так любит. И даже великодушно позволила отцу занять большую каюту на корме, а сама смиренно довольствовалась крошечной передней каютой – в последнее время они спали в отдельных комнатах, поскольку пожилому мужчине приходитсявставать по ночам, а она, конечно же, не могла стерпеть такого неудобства.

– Похоже, ваша мачеха – довольно своеобразная дама.

– Не то слово! – воскликнула Лори Фанчер. – Таким, как она, самое место в гареме какого-нибудь толстопузого шейха. Фигурка исключительная – не то, что у заморышей вроде меня – а черные волосы почти такие же длинные, как у Кристалл Гэйл, это такая певица...

– Кто такая Кристалл Гэйл, я знаю. Думаете, я полная деревенщина? – Мгновение покорный слуга задумчиво смотрел на Лори. – Где находятся топливные баки?

Она удивленно нахмурилась, потом улыбнулась.

– Проверяем, да? В машинном отделении, прямо под нами – восьмидесятигаллонный дизельный бак по обе стороны от большой установки. При пятнадцати-шестнадцати сотнях оборотов это позволяет пройти около тысячи миль.

– А бак с водой?

– Баки, в множественном числе. Шестидесятипятигаллонный бак под настилом главной каюты. Далее – двадцатипятигаллонный бак под койкой в передней каюте. Клапан, которым переключают с одного на другой, расположен вон там, под ступенькой.

– Где находится регистрационный номер?

Мое упорство, похоже, начало раздражать Лори, однако она сдержалась и ответила голосом ученицы, излагающей выученный урок:

– "Лорелея-3" не имеет государственной регистрации. Числится в списке судов Соединенных Штатов. Номер соответствующего документа вырезан на главной перекладине в передней части машинного отделения. Если не ошибаюсь, шесть-пять-ноль-девять-три-один.

Как место, так и номер были названы правильно, но я не угомонился.

– Где включается электрическая лебедка? Девушка рассмеялась.

– Поймать меня хотите? Лебедка не имеет электрического привода, это здоровенный ручной механизм, который отец... который отец давно хотел заменить, но так и не собрался.

– Ну, теперь-то его заменили. Я за этим проследил. Кстати, главный выключатель и прерыватель цепи расположены на боковой поверхности пульта управления. Разумеется, соединяли так, что при включенном питании можно управлять лебедкой и на носу.

Она уставилась на меня.

– Проклятие, откуда мне было об этом знать!

– Всецело согласен. Вот если бы вы об этом знали, я сразу бы понял, что вы не та, за кого себя выдаете и излагаете сведения, которые узнали не далее, как сегодня утром. А так, пожалуй, вы и вправду – вы.

– Что ж, превосходно, можете считать, что я безмерно счастлива по этому поводу. – Девушка глубоко вздохнула. – Думаю, положено вас накормить.

– Если это предложение, согласен.

– Мне положено помогать вам управляться с яхтой и следить, чтобы вы не голодали, а также забиваться в укромный угол, как только начнется стрельба, и предоставлять действовать вам. Поскольку стрелок из меня никудышный. – Она немного помолчала, после чего неуверенно произнесла: – Мэтт?

– Да?

– Что это за история?

– А ты не знаешь?

Она покачала головой.

– Мне не сказали об этом ни слова. Любезно попросили отправиться в Монтаук и помочь одному лихому стрелку отвести папину яхту на юг, по крайней мере, до Кейп-Мей, проследив, чтобы он по дороге не учинил какой-нибудь глупости и не отправил яхту на дно.

Я улыбнулся.

– Спасибо за лестную оценку моих мореходных талантов.

– Пойдем вниз. Разогрею какие-нибудь хитрые консервы, а ты введешь меня в курс дела. Правда, предупреждаю сразу, на изысканные блюда не рассчитывай.

Я расположился за большим столом в главной каюте, а моя новая помощница принялась осматривать камбуз. Она и в самом деле знала яхту, знала о существовании предохранителя, отключающего пропан, а также все места, отведенные для хранения продуктов и посуды, включая потайной ящик для столового серебра, упрятанный под плиткой. На полках над плиткой Лори выбрала несколько консервных банок, отыскала сковороду и пару кастрюль и взялась за приготовление ужина, состоявшего из поджаренного фарша, вареной картошки, консервированного гороха и консервированных персиков на десерт. Что ж, мой желудок привык и не к таким блюдам. По крайней мере, эти мне не пришлось готовить собственноручно.

– Итак, ты не давала согласия путешествовать со мной слишком долго? – спросил я. – Если повезет, мы доберемся до Кейп-Мей послезавтра, правильно?

Лори ответила, не поворачивая головы:

– Кажется, им хотелось, чтобы я осталась на борту и после этого, во всяком случае до тех пор, пока тебе не подыщут кого-нибудь еще. Однако они сочли, что помощь потребуется тебе прежде всего во время предстоящего двухсотмильного перехода через открытое море. Дальше я плыть не обещала. Полагаю, потом ты управишься и сам, если мне придется тебя оставить. – Чуть помолчав, девушка добавила: – Понимаешь, для меня это просто работа. Именно этим я зарабатываю себе на жизнь – перегоняю яхты. В ближайшее время я надеюсь получить "стотонную лицензию".

– Если ты занимаешься переправкой яхт, то почему после смерти отца не доставила домой эту яхту? Я слышал, твоя мачеха нанимала для этого специальную команду.

– Она устроила все так, чтобы я не успела добраться до нее! – внезапно вспыхнула Лори. – Дороти знала, что я с удовольствием сделала бы это. Это было бы... своего рода прощанием с отцом. Вот она и наняла пару местных бездельников, дабы те перегнали яхту на север, прежде чем я... Впрочем, ладно. Отношения между падчерицей и мачехой – это классическая тема. А ты профессионал или просто сорвиголова?

– Профессионал.

Чуть помолчав. Лори сказала:

– Надеюсь, не обиделся, что я назвала тебя лихим стрелком. Ты неплохо поработал над яхтой. Насколько мне известно, она находилась в весьма плачевном состоянии, когда попала к тебе в руки. Отцу бы это понравилось.

– Спасибо. Всегда рад стараться.

– Тебе не попадался во время работы под руки последний отцовский журнал? Похоже, что в суматохе он пропал. После... после папиной смерти я пыталась его найти, но у меня не было времени как следует все осмотреть.

– Когда я купил яхту, вахтенного журнала на борту не было.

– Жаль, я храню все остальное. – Лори с сожалением пожала плечами. – Это хорошая старая яхта и мне не нравится, когда из нее делают заколдованное судно.

– Знаешь, я не слишком верю в колдовство, но вот в том, что на борту умерли четыре человека, включая твоего отца, сомневаться не приходится.

– Чьей же кровью перепачкана кормовая каюта? – Лори попыталась задать вопрос с видимым равнодушием, что явно потребовало немалых усилий.

– А я-то думал, что хорошо все прибрал.

– Ковер был влажен. Это меня удивило, и я присмотрелась повнимательнее. Ты пропустил несколько пятен. Я закончила твою работу. – Лори облизала губы: – Думаю... думаю, тебе стоит мне об этом рассказать.

И я поведал ей о Зигги Кронквист – Грете Ларссон. Во всяком случае, столько, сколько Лори следовало знать.

После того, как я закончил. Лори какое-то время молчала. Наконец она сказала:

– Так вот почему ты так тщательно меня проверял. – Она с сомнением посмотрела на меня. – Разумеется, я вынуждена верить тебе на слово. Возможно, ты просто изнасиловал эту беднягу, а потом перерезал ей горло.

– Такая вероятность не исключена. Кстати, как они вышли на тебя?

– Со мной разговаривала некая миссис Белл. Я познакомилась с ней прошлой весной, когда... По отцовскому завещанию все делилось пополам, за исключением дома, который наследовала Дороти, и яхты, оставленной мне. Эта женщина позвонила и сказала, что работает на правительство. По ее словам, они занимались каким-то делом на юге канала. И в связи с этим проверяли все суда, проходившие через указанное место между таким-то и таким-то числами. Для чего хотели бы поместить на борт "Лорелеи-3" пару человек, которые отведут яхту туда, где специалисты смогут ее тщательно осмотреть. По определенным причинам миссис Белл хотела проделать все это, не вызывая подозрений. Что именно ищут, она мне не сказала, заверила только, что это не наркотики, и что яхту вернут целой и невредимой. При этом не преминула напомнить: ей не составило бы труда потянуть за нужные нити и подключить к делу Береговую Охрану, а уж эти паяцы, как известно, не слишком церемонятся с чужой собственностью. Я проконсультировалась с юристами, и те подтвердили: Белл и в самом деле располагает такой возможностью. Дальше ты знаешь. Одна из сотрудниц миссис Белл – вы, кажется, называете их агентами? – была убита, второй – утонул? – Она закончила фразу с вопросительной интонацией.

– Мне об этом рассказывали, – подтвердил я.

– Это одна из причин, почему я выставила яхту на продажу сразу, как только оформила все юридические формальности. Это была счастливая яхта, но после стольких смертей она... она больше не чувствует себя счастливой, бедняжка. А этим утром миссис Белл неожиданно позвонила мне в Ньюпорт, что на Род-Айленде, и заявила, что им позарез нужна женщина, которая умеет обращаться с яхтами – похоже, свои резервы они исчерпали. Точнее, одна у них осталась, но она пребывает в больнице. Вот миссис Белл и вспомнила обо мне. А поскольку дело как раз по моей части, да и яхту я прекрасно знаю, она предложила мне поработать за двойную оплату – в связи с наличием некоторого риска – пока они не подыщут какую-нибудь замену. У меня же как раз выдалось свободное окно, да и к яхте я все еще неравнодушна. Жаль было бы узнать, что она пошла на дно из-за моей несговорчивости. Совершить двухсотмильный переход отсюда до Кейп-Мей не так-то просто, а судя по словам миссис Белл, ты не особенно разбираешься в яхтах.

– Миссис Белл ничуть не преувеличила, – кивнул я.

– Мэтт?

– Да?

Лори поставила передо мной тарелку.

– Знаешь, я достаточно разборчива в определенных вещах, – сказала она.

Я пристально посмотрел на нее.

– Чем вызвано подобное замечание?

– Тем, как ты совсем недавно разглядывал мои ноги. – Лори вернулась за своей тарелкой. – Ведь положение у нас довольно своеобразное, правда? Я плавала на множестве яхт со множеством мужчин на борту, и у нас никогда не возникало недоразумений, но здесь нас только двое, вот я и решила, что лучше сразу обо всем договориться. – Лори села за дальний конец стола, вызывающе глядя на меня.

– Мисс Фанчер, – спокойно отозвался я, – на борту моего судна – раз уж эта посудина принадлежит теперь мне – степень вашей добродетели зависит исключительно от вас. Можете расценивать это как обещание. Хотя ножки у вас и в самом деле прелестные. Впрочем, как и все остальное.

Мне припомнилось, что совсем недавно я уже говорил об этом. С предыдущей обитательницей носовой каюты "Лорелеи-3".

(обратно)

Глава 7

Я услышал ее на камбузе еще до рассвета. Мы договорились в случае благоприятных условий отправиться в путь рано, и, видимо, она отнеслась к своим обязанностям с полной ответственностью. При моем появлении она бросила на меня слегка испуганный взгляд, как будто успела позабыть, что находится на яхте не одна. Этим утром на ней была свободная голубая майка и широкие белые шорты – в отношении штанов она явно испытывала тягу к крайностям. Туфли отсутствовали. Ступни оказались маленькими и загорелыми с красивыми ровными пальцами без следов маникюра.

– Яичница сойдет? – спросила она.

– Вполне. Могу я чем-нибудь помочь?

– Включи радио, послушаем прогноз погоды. Кофе сейчас будет готов.

Стоя у плиты, она слегка подвинулась в сторону, пропуская меня к моему месту за большим столом в каюте. Предварительно я настроил бортовое радио на одну из двух передающих прогноз погоды станций НУМА. Последняя аббревиатура означает Национальное Управление Морей и Атмосферы. Должен сказать, что мысль об управлении морями и атмосферой всегда казалась мне излишне самонадеянной. Даже для Вашингтона.

Лори, не оглядываясь, произнесла:

– Вчера ты чуть не полночи рыскал по палубе. Я догадывался, что впервые заслышав меня, она слегка испугалась, не рыскаю ли я в ее сторону, однако счел недипломатичным спрашивать об этом.

– Не забывай, что кто-то дважды пытался избавиться от этой яхты. И один раз – от меня, не говоря уже о других людях, которым повезло значительно меньше. Долгое ожидание в гавани Коннектикута сделало меня несколько беспечным, но теперь я предпочитаю быть начеку. Отосплюсь по пути в Кейп-Мей.

– Ладно, давай послушаем, что нас ожидает. Она поставила передо мной чашку кофе, попивая который, я выслушал сообщения о частичной облачности, встречающемся местами тумане, юго-западных ветрах от пятнадцати до двадцати узлов и волнах от шести до восьми футов, а также вытекающие из этого советы путешествующим на малых судах. В понимании синоптиков тридцативосьмифутовая яхта не попадает в категорию малых судов, хотя ВМС США, возможно, придерживаются другого мнения. Лори поставила тарелки на стол, выключила радио и села напротив меня.

– Никак не могу уяснить, в чем разница между частичной облачностью и частично солнечной погодой, – заметил я.

– Для этого времени года прогноз вполне приличный, – сказала Лори. – Пожалуй, можно рискнуть.

– Ты у нас навигатор.

На лице Лори появилось неуверенное выражение.

– Вообще-то, это по большей части зависит от тебя, Мэтт. Мне доводилось бывать и в худших переделках, но для непривычного человека прогулка может оказаться не слишком приятной. Если мы выйдем в море сейчас, то еще до рассвета подойдем к побережью Джерси и доберемся в Кейп-Мей во второй половине дня, однако при этом всю дорогу придется сражаться с волнами и ветром, не останавливаясь, поскольку безопасных бухт нам не попадется.

Не так давно я уже слышал об этом от ее светловолосой предшественницы.

Я улыбнулся.

– Ладно, можешь считать, ты свое дело сделала: я дрожу от страха. Теперь давай мыть посуду и в путь.

Собственно говоря, в одиночку я вряд ли решился бы выйти в море и не из-за неблагоприятных ветра и волн, а из-за утреннего тумана, по утверждению НУМА, располагающегося местами. Судя по всему, мы угодили в самую сердцевину одного из таких мест. Задернутые занавеси не позволяли догадаться, сколь плотная стена окружает нас снаружи. Рассвет отчаянно пытался пробиться сквозь пелену, но без особого успеха. Лори, однако, это ничуть не смутило, она помогла мне раздвинуть шторы и заявила, что яхту поведет сама, поскольку лучше знает гавань, тогда как я могу направить свою энергию на отдачу швартовых. Когда я вернулся на борт, она аккуратно сдала судно назад, выводя нас за пределы эллинга, после чего мы нырнули в туман и без особых затруднений миновали все необходимые навигационные ориентиры.

За пределами гавани – тут приходилось верить моей спутнице на слово, поскольку сам бы я об этом никогда не догадался – она уступила мне штурвал, указала на компасе, какого курса придерживаться, и взялась за программирование "лорана". После чего, наконец, включила автопилот.

– Поглядывай на дисплей лорана, – напутствовала она меня. – Если увидишь, что мы отклоняемся в сторону, подправишь рукоять Ники. Я не против выпить еще кофе, а ты?

Я кивнул и переспросил:

– Ники?

Лори рассмеялась.

– Некоторые именуют его Железным Майком или Электронным Эдди, но это автопилот НЭКО, и мы всегда называем его Ники. Ты очень скоро подружишься с ним. А пока включи прогреться радар, хорошо? Я сейчас вернусь.

Оставшись без особых занятий, наедине со штурвалом, я стал прислушиваться к электронному гудению стоящего рядом радара, механическому грохоту дизеля под ногами и наблюдать за туманом, проплывающим по другую сторону окна. Ники удерживал яхту на курсе намного лучше меня. Берег скрылся где-то по правому борту. Море казалось достаточно спокойным, но я напомнил себе, что мы находимся с северной стороны Лонг-Айленда и защищены от юго-западного ветра, а после того, как мы обогнем Монтаук-Пойнт и выйдем в Атлантический океан, все изменится. Лори вновь появилась в рубке и вручила мне дымящуюся чашку. Затем переключила радар из положения готовности в рабочее и на мгновение замерла, вглядываясь в экран. Наконец, она подняла голову.

– Пожалуй, тебе лучше сменить Ники, – заявила она. – Впереди полно рыбацких судов.

– Сию минуту, – отозвался я.

Я отставил пустую чашку, нырнул вниз, в каюту, вернулся с двенадцатизарядным напорным ружьем, которое прихватил на борт – модель "Ремингтон М870", если вас это интересует – и убедился, что патронник пуст, а трубчатый магазин наполнен патронами. С двойной нулевой дробью. На берегу я предпочитаю пользоваться четвертым номером, потому как считаю, что обеспечивающие более густую площадь рассеивания мелкие дробинки эффективнее при стрельбе по человеку на открытом пространстве, но когда требуется пробить корпус судна или хотя бы ветровое стекло, они не могут соперничать с тяжелой "нулевкой". Вставив ружье в один из зажимов, подготовленных специально на этот случай по левому борту, я вернулся за штурвал и выключил автопилот.

– Готово. Я заступил на пост.

Лори бросила на меня беспокойный взгляд.

– Это... это и в самом деле необходимо? Я имею в виду оружие.

– От всей души надеюсь, что нет, однако при наличии вокруг такого количества мелких суденышек приходится быть настороже. Вдруг одному из них вздумается подойти к нам поближе и швырнуть на борт какую-нибудь воспламеняющуюся или взрывающуюся штуковину? Присутствие ружья нам не повредит, чего нельзя сказать о его отсутствии. – Я огляделся. В тумане смутно проглядывали несколько катеров и один буй. – Как мне быть с этим буем?

– Оставь его по левому борту, не слишком далеко и возьми десять градусов вправо. – Она посмотрела на меня. – Папа во время второй мировой войны служил во флоте и приучил меня на тамошний манер говорить о повороте направо и налево. Звучит не так впечатляюще, как право и лево руля, но я привыкла. Ты не возражаешь?

– Принято.

Туман слегка прояснился. Море вокруг кишело маленькими рыболовными суденышками, и я чувствовал себя, как рулевой фрегата "Нью-Джерси", возвращающегося в гавань, во время регаты. "Лорелея-3" выделялась своими размерами. Пробираясь сквозь эту комариную флотилию, я несколько раз был вынужден менять курс, дабы избежать столкновения с крошечными лодками, упрямо снующими тут и там, без оглядки на морские правила дорожного движения.

После того, как мы обогнули Монтаук-Пойнт, так и оставшийся невидимым по правому борту, волны, как и следовало ожидать, усилились. Большинство рыболовов остались за кормой, хотя некоторые катера все еще продолжали появляться и исчезать в тумане. Лори задала мне новый курс к юго-западу, направивший нас почти в точности против ветра. Я включил автопилот, дабы продемонстрировать, что тоже умею с ним обращаться. Преодолевающая волны яхта начала постепенно раскачиваться. На ветровом стекле появились брызги. Я задействовал "дворники".

– Пока все идет хорошо, – сказала Лори. – Жаль, что мы не можем воспользоваться парусами, при таком ветре они бы немного уменьшили качку. Но теперь придется терпеть еще около ста восьмидесяти миль. Скажем, двадцать шесть часов при скорости в семь узлов. Если волнение не усилится настолько, что нам придется сбавить скорость. Как самочувствие, шкипер?

– Старого укротителя диких мустангов не страшат какие-то мелкие волны, мэм, – гордо ответствовал я. Она бросила на меня удивленный взгляд.

– Это правда?

– Насчет мустангов? – Я улыбнулся. – Нет, конечно. Как только кляча начинает проявлять норов, я подыскиваю место помягче и стараюсь распрощаться с ней, как можно быстрее.

– Не слишком я тебе верю, но здесь, если передумаешь, возможности выйти и добираться пешком не представится.

Ветер крепчал и качка усиливалась. Наиболее высокие волны то и дело переваливали через нос и прокатившись по палубе разбивались о рубку, как о береговую скалу. Туман, казалось, появлялся и исчезал, хотя, возможно, двигался не он, а мы. Но даже когда вокруг на какое-то время прояснялось, все оставалось серым и расплывчатым, различимым в пределах немногим более мили. Ники самостоятельно следил за рулем, лишь изредка получая от нас подсказки в соответствии с требованиями "лорана". Нам оставалось только следить, чтобы суда, иногда возникающие из тумана, не оказались на встречном курсе, да наблюдать за набегающими волнами.

Когда Лори не пользовалась радаром, я поглядывал на него и в конце концов научился различать на экране приближающиеся суда еще до их появления. Собственно говоря, меня больше интересовало происходящее за кормой, но несмотря на зачастую появляющиеся там точки, никто, похоже, не преследовал нас постоянно.

Пообедали и поужинали мы приготовленными Лори сандвичами, потому как надежды на то, что любое другое блюдо, положенное в тарелку, в ней и останется, было мало. Хоть доставшийся мне вместе с яхтой комплект посуды и имел специальные резиновые прокладки, не позволяющие ему соскальзывать со стола. Наконец, темнота дня сменилась еще более непроглядной темнотой ночи. Лори включила габаритные огни, красные и зеленые на носу, белые на корме и на мачте, обозначающие небольшое моторное судно.

– Я пока не хочу спать, – сказала она. – Так что при желании можешь вздремнуть. Наверное... – Яхта отчаянно покачнулась на большой волне. Лори восстановила равновесие и продолжала: – Наверное, тебе лучше лечь в главной каюте. Пристроишься за столом и он не даст тебе упасть. А со своей большой койки ты полетишь на пол вместе с матрасом. Эта старушка не предназначена для путешествий в открытом море, поэтому отец не стал приспосабливать койки для сильной качки. Тем более, что бывает и хуже.

Вцепившись в штурвал, чтобы удержаться на ногах во время очередной волны, я произнес:

– Только не надо рассказывать мне о настоящих штормах. Мне и этого вполне достаточно... Лори?

– Да?

– Следи за радаром. Если что-нибудь приблизится к нам ближе, чем на полмили, сразу меня буди.

– Слушаюсь, капитан. – Она неуверенно помолчала. – Мэтт?

– Да?

– Я должна перед тобой извиниться. Я думала, что к этому времени ты будешь рвать и стонать внизу, а мне придется вести яхту одной.

Я рассмеялся.

– Мои предки были викингами. Наша порода отличается слабыми мозгами и сильным желудком. Спокойной ночи. Лори. Тебя устроят двухчасовые вахты?

Она кивнула.

– Спокойной ночи, Мэтт.

Я прихватил подушку, спальный мешок, немного боеприпасов и винтовку, так как мое главное ночное оружие – ружье – предназначено в основном для использования днем, и, последовав совету Лори, втиснулся на узкое сидение каюты, между бортом и большим столом. Сначала расслабиться не удавалось, потом тело наконец удостоверилось, что полет на пол ему не грозит, и меня сморил сон...

– Мэтт! Мэтт, просыпайся, они быстро приближаются!

(обратно)

Глава 8

Когда я поднялся в рубку, та оказалась погруженной во тьму, нарушаемую лишь зеленоватым свечением маленького прямоугольника экрана "лорана". Я заметил, что наши габаритные огни тоже выключены. Лори проявила похвальную сообразительность и устроила полное затемнение. Разумеется, при нынешней электронике темнота уже не обеспечивает той скрытности, что в былые времена, но вовсе ни к чему облегчать врагу его задачу.

"Лорелея-3" по-прежнему шла на автопилоте, а призрачная, за исключением блестящих белых шортов, фигура моей сообразительной помощницы склонилась над радаром.

– Четверть румба по левому борту, расстояние три восьмых мили, быстро приближается, – сообщила она.

К счастью, я был достаточно искушен в мореходстве и знал, что в отличие, скажем, от коровы, судно делится всего на две четверти, и обе располагаются на корме. Впереди идущий объект располагается на носу, по правому или левому борту.

– Догадываешься, что это может быть? – спросил я.

– Не очень. Размером с катер, для большого судна маловато. – Лицо ее бледным пятном выделялось в темноте, но голос звучал достаточно твердо. – Какие будут приказания, капитан?

– Стань за штурвал и выключи автопилот. Я буду на палубе, на корме. Немного сбавь скорость, чтобы уменьшить качку, тогда я смогу стрелять и возможно даже куда-нибудь попаду. Двенадцать-тринадцать сотен оборотов будет в самый раз. Постарайся предоставить мне открытый сектор ведения огня. Стрелять вперед не хотелось бы – я рискую повредить наш такелаж. Поэтому попытайся развернуться к ним кормой. Это одновременно помешает им причалить к борту. При необходимости можешь прибавить ходу, но не забывай, я попытаюсь стрелять, а потому чем меньше качки, тем лучше.

– Ясно. Удачи, Мэтт.

Мне всегда с трудом даются последние воодушевляющие фразы перед сражением. Поэтому я ограничился коротким:

– Ладно, я пошел.

В руке я уже держал винтовку. Осталось прихватить с собой ружье. Когда я выходил на боковую палубу, яхта зарылась носом в волну, которая тут же окатила меня водой. Вцепившись правой рукой в деревянное ограждение и стараясь по возможности не дать намокнуть удерживаемому слева оружию, я пробрался на корму и присел позади рубки, дабы лишний раз не выставлять себя напоказ.

Сначала ружье, решил я. Они включат прожектор и мне первым делом предстоит вывести его из строя, а я не принадлежу к числу людей, способных попасть в восьми – или десятидюймовую мишень, расположенную на раскачивающейся лодке, стоя на другой раскачивающейся лодке.

В свое время я предусмотрительно подготовил несколько зажимов на задней стенке рубки и теперь воспользовался одним из них, чтобы закрепить винтовку. Последняя была изготовлена фирмой "Браунинг", гражданской сестрой знаменитого старого военного предприятия, и именовалась БАВ, то есть автоматическая винтовка "браунинг". Обычно я предпочитаю винтовки с цилиндрическим затвором, среди длинноствольного оружия они отличаются наибольшей точностью и надежностью. Однако принимая во внимание возможные условия проведения предстоящей операции, я пришел к выводу, что при попытке быстро перезарядить такой затвор на раскачивающейся палубе тридцативосьмифутовой яхты, скорее всего сразу окажусь за бортом. К тому же вряд ли в подобных обстоятельствах представится возможность воспользоваться ее точным боем.

"Браунинг" я выбрал прежде всего потому, что в отличие от многих аналогичных винтовок, он способен стрелять действительно мощными пулями, из которых я в свою очередь, обзавелся самыми крупными – "винчестер-магнум" триста тридцать восьмого калибра. Двухсотпятидесятиграновая пуля такого патрона гарантированно пробивает навылет атакующего африканского буйвола, от головы до хвоста, а, стало быть, должна преодолеть изготовленную из стекловолокна внешнюю обшивку среднего катера или яхты, и даже слегка поработать над его или ее внутренним содержимым. Прицел представлял собой усовершенствованный нами новый серийный лазер, отбрасывающий маленькую, четко очерченную красную точку на расстояние свыше пятидесяти ярдов. У нас имеется и более дальний прицел, которым я при желании мог бы воспользоваться, однако это экспериментальная модель, громоздкая и хрупкая и к тому же не переносящая воздействия влаги. Тогда как мое приспособление было достаточно компактно, собственно говоря, даже меньше обычного телескопического прицела, и по заверениям его создателей, обладало стойкостью к ударам и водонепроницаемостью...

Приближающееся к нам судно возникло из темноты со скоростью много выше тридцати узлов. Я заметил отблеск расходящейся от носа волны, когда между нами оставалось около сотни ярдов. Сразу после этого возник и темный силуэт. Габаритные огни отсутствовали, однако внезапно в лицо мне почти физически ударил тот самый луч прожектора, которого я ожидал. Поднявшись на ноги, я прислонился бедром к стене рубки, навел ружье и один за другим послал в ослепительную мишень два заряда дроби. После мгновенной вспышки вновь наступила темнота. Катер продолжал надвигаться на нас, намереваясь зайти с левого борта. Я прицелился пониже и израсходовал остаток магазина, осыпая переднюю палубу и ветровое стекло дождем маленьких свинцовых дробинок. На кокпите приближающегося судна вспыхнула пара назойливых светлячков, и палуба, содрогнувшаяся у меня под ногами от пули, ударившей в корпус где-то неподалеку, окончательно разрешила все мои возможные сомнения: стрелял я отнюдь не по невинному катеру, случайно оказавшемуся в опасной близости.

Ладно, мысленно подвел я итог, двое с автоматическим оружием и один за штурвалом. Мне же предлагалось не только воспрепятствовать им покончить с нами и отправить яхту на дно, но и заполучить, по крайней мере, один живой образец и презентовать его миссис Белл для научного анализа. Ха!

Тут одна из очередей прекратилась, и я уловил призрачный силуэт мужчины в белой рубашке, поднявшегося над тамошним кокпитом и совершенно не двузначно взмахнувшего рукой. Однако поделать мы уже ничего не могли. Катер миновал яхту в тот самый момент, когда Лори развернула нас к ним кормой, резко заложив руль направо. Достаточно быстро переключить тяжелый двигатель яхты на другой обходной маневр она не могла, а потому я не стал тратить время на полезные указания, однако пережил несколько невероятно длинных секунд, прежде чем вода в четверти румба по левому борту, закипев, окрасилась в белый цвет. Признаюсь, что я отнюдь не был готов поймать падающую с ночного неба гранату и на манер Джона Уэйна швырнуть ее назад врагу.

Катер растворился в темноте. Я двинулся вперед и остановился в дверях рубки, перезаряжая ружье. При этом успел подумать, что, выпав за борт, пойду на дно не хуже, чем камень, поскольку правый карман моих штанов был полон винтовочных патронов, а левый – зарядов для ружья.

– Ты цела? – спросил я у Лори.

Мгновение она непонимающе смотрела на меня. Оно и неудивительно для девушки, которой, как и большинству нынешней молодежи, скорее всего внушили, что живем мы в мире, по большей части, распростившемся с насилием. Несмотря на то, что все очевидные признаки указывают на обратное.

Лори облизала губы.

– Я-то цела! – наконец проговорила она. – Но ведь они в нас стреляли! И что это за сумасшедший взрыв за кормой? И когда я наконец смогу сменить штаны?

– Молодчина, – сказал я.

Она глубоко вздохнула и глаза у нее постепенно обрели нормальное выражение. В упор посмотрела на меня и спокойно спросила:

– Почему ты заодно не вывел из строя и их радар? Он стоял рядом с прожектором на возвышении кокпита. Я улыбнулся.

– Некоторые люди всегда недовольны. Я считал, меня и с прожектором можно поздравить. Кстати, откуда ты знаешь, что я не попал в радар?

– Он по-прежнему работает – видишь узоры, которые вспыхивают на нашем экране? – Она склонилась к радару. – Они удалились примерно на полмили... Разворачиваются... Теперь направляются назад. Что прикажете исполнить на бис, капитан?

Мне захотелось ее расцеловать. Слишком уж часто приходится иметь дело с людьми, которые, попав в переделку, только и умеют заламывать руки и причитать на манер невинных барышень с телеэкрана. Однако мы были еще слишком мало знакомы, чтобы позволить себе даже чисто дружеский поцелуй, да и момент представлялся не самым подходящим.

– Ты превосходно справилась с задачей, – сказал я. – Продолжай и дальше крутить штурвал, а я подумаю, чем бы их еще обескуражить.

– Может, ослепить их нашим прожектором?

– Нет, слишком яркий свет мешает моему лазерному прицелу, это одна из причин, по которой я прежде всего управился с их фонарем. – Я замолчал, и мы оба услышали быстро приближающийся шум двигателя. – По местам, – сказал я и вышел из рубки.

К тому времени, как я вновь занял свою позицию, поблескивающая носовая волна уже появилась в туманной ночи, и Лори изо всех сил старалась развернуть нас к ней кормой. Я поменял ремингтон на браунинг и включил электронный прицел, удерживая его направленным в небо, дабы они как можно дольше оставались в неведении относительно моего маленького сюрприза. Затем разглядел темный силуэт корпуса и, когда он оказался в пределах действия лазера, навел на него маленькую красную точку. Меня так и подмывало пальнуть в ветровое стекло правого борта, за которым предположительно должна была находиться голова рулевого, однако палуба, раскачивающаяся у меня под ногами, внушала сильные сомнения в точности выстрела. Поэтому я удовлетворился точкой на корпусе катера, по возможности, верно рассчитав угол поражения. Выждал мгновение относительного спокойствия и мягко нажал на спуск. Винтовка выдала длинный язык пламени и разорвала ночь оглушительным грохотом, на миг перекрывшим все остальные шумы. Отдача чуть было не выбросила меня за борт. Дьявольское оружие.

Быстро приближающийся катер круто развернулся, Уходя в сторону. Теперь я успел достаточно хорошо его разглядеть – большая скоростная модель из числа тех, что напоминают сорокафутовые торпеды. Перестарались ребята. Чтобы настичь моторную яхту, идущую со скоростью восемь узлов, вовсе не обязательно задействовать такую махину, но, по-видимому, все проходимцы испытывают нечто вроде бескорыстной любви к скоростным судам. По роду своей деятельности мне и раньше приходилось сталкиваться с проявлениями подобной симпатии. В данном случае передняя половина изящного корпуса отводилась для людей. Заднюю полностью занимала силовая установка. Во время разворота на кокпите вновь возник уже знакомый мне тип в белой рубашке и предпринял вторую попытку. Но на этот раз я сразу оценил замах как слишком сильный, сосредоточился на наведении лазерной точки на корму удаляющегося катера и всадил три тяжелых винтовочных пули туда, где предположительно должно было находиться огромное механическое сердце. Точнее, два огромных механических сердца, поскольку посудина была оснащена двумя двигателями.

Это разбудило доселе молчавший автомат на кокпите. Взорвавшаяся граната вспенила воду далеко за кормой, не представляя ни малейшей опасности, в отличие от пули, ударившейся об алюминиевую бизань над моей головой и отлетевшей в темноту. Итак, мысленно прикинул я, один человек ведет огонь, второй управляет, а третий убит или тяжело ранен, если мой первый, тщательно рассчитанный выстрел пробил корпус достаточно далеко, чтобы добраться до него. Впредь придется быть поосторожнее, поскольку требуется оставить в живых хотя бы одного, дабы осчастливить миссис Белл. Когда катер окончательно развернулся кормой, я с удовлетворением отметил, что винт правого борта остановился – вода пенилась только с одной стороны. И они вновь исчезли в непроглядной ночи.

Я перезарядил магазин самозаряжающегося механизма браунинга, который некоторые предпочитают именовать полуавтоматическим – термин, на мой взгляд, излишне затасканный. Таких больших патронов в винтовку помещается только четыре, включая один в патроннике. Дослал новый заряд, вновь открыл магазин, добавил из кармана недостающий патрон и вернул магазин на место, изготовившись таким образом к новому морскому сражению. Лори продолжала удерживать яхту развернутой кормой в ту сторону, где в последний раз появлялся вражеский катер. Мне припомнилось, что флотилия адмирала Нельсона в свое время воспользовалась той же тактикой, только основная огневая мощь у них была сосредоточена на борту и потому врага они старались удерживать на траверзе, а не за кормой.

– Мэтт, – донесся до меня голос Лори. – Мэтт, у тебя все в порядке?

Я кивнул в надежде, что голова немного прояснится – в ушах отчаянно звенело от автоматных очередей и взрывов гранат.

– Иду, – отозвался я, осторожно пробрался вперед и спустился в рубку. – Разворачивайся на сто восемьдесят градусов, – обратился я к Лори. – Малый вперед.

Она оглянулась и уставилась на меня.

– Ты что, спятил?

– Не заговаривай мне зубы. Мое здравомыслие мы обсудим потом.

– Собираешься их догнать?

Я пожал плечами.

– Именно для этого мы сюда и приплыли. Можешь отыскать их на своей волшебной машине? Лори вздохнула.

– Мало того, что в мачехи мне досталась шлюха, так меня еще и осчастливили полоумным капитаном! – Она посмотрела на радар. – Вот они. Похоже, остановились.

– Я всадил им в двигатель немного свинца. Они, вероятно, пытаются его починить.

Лори вернулась за штурвал и принялась вращать его против часовой стрелки. Гидравлическое управление требует очень малого усилия, но приходится изрядно поработать штурвалом.

– Из какого же орудия ты их подстрелил? – поинтересовалась она.

Я продемонстрировал ей винтовку.

– Всего лишь скромная труженица триста тридцать восьмого калибра.

– Для охоты на слонов, да?

– Пожалуй, она сгодится и для слонов, но африканские ребята предпочитают более солидное оружие. – Я потер плечо. – Судя по отдаче, она должна сражать слона наповал.

– Мэтт, смотри!

– Проклятие! – отозвался я.

Лори совершила требуемый поворот на сто восемьдесят градусов и прямо напротив бушприта в тумане возник мерцающий свет. А у меня и в мыслях не было спалить этот дурацкий катер. Таинственная миссис Белл мечтала заполучить в свое распоряжение теплое, а не поджаренное тело...

– Попробуй определить азимут и расстояние, – попросил я, принимая штурвал, тогда как Лори склонилась над радаром. – У них в баках, по меньшей мере, пара сотен галлонов горючего, оно рванет как...

Взрыв озарил ночь впереди, сначала небольшая вспышка и грохот, затем – огромное зарево, осветившее ночной туман и сопровождаемое оглушительной звуковой волной. Я заметил, что Лори облизала губы и судорожно сглотнула. Потом вновь посмотрела на радар.

– Ты идешь прямо по курсу, – сообщила она. – Так держать. Четверть мили. Сбавь, пожалуй, немного скорость. – Она выпрямилась и глубоко вздохнула. – Все исчезло. В течение нескольких секунд после взрыва что-то еще оставалось на месте, но теперь ничто не отражает сигнал.

Думаю, нам обоим представился при этом исковерканный взрывом корпус катера, медленно погружающийся в воду, дабы отправиться в долгое путешествие ко дну Атлантического океана.

– Стань-ка за штурвал, – попросил я. – Я возьму багор и заберусь на бушприт. Может, удастся что-нибудь выловить.

Даже на, малом ходу путешествие на бушприте оставляло незабываемые впечатления. Одной рукой я вцепился в головную опору, другой – взял на изготовку багор, немного напоминая себе при этом Грегори Пека, вознамерившегося всадить гарпун в большого белого кита по имени Моби Дик. В воде начали попадаться остатки катера. Я просигналил Лори выключить двигатель и попытать счастья с прожектором. Яхта продолжала по инерции продвигаться вперед, тогда как прожектор высвечивал все новые обломки. Каюта катера была оббита шикарным золотистым материалом, напоминающим бархат. Я разглядел его на двух плавающих подушках сидений, обгоревших и промокших.

Затем в глаза мне бросился характерный оранжевый цвет спасательного жилета. Я показал рукой, и Лори направила нас в соответствующую сторону, на мгновение включив мотор, чтобы добраться до плавающего человека, из-под спасательного жилета которого проглядывала белая рубашка, и остановила яхту по моему сигналу. Стараясь удержаться на своей ненадежной опоре, я потянулся и в конце концов изловчился зацепить крюком длинного судового багра за перевязь спасательного жилета, однако приподняв объект из воды – вернее, сделала это яхта, бушприт которой задрался на высокой волне – убедился, что данный экземпляр мне больше не пригодится. Голова его безвольно болталась из стороны в сторону: по-видимому, падая с кокпита, он сломал шею. Отблеск сияющего позади меня прожектора позволял разглядеть его лицо, и я узнал его. Совсем недавно я видел фотографию и знакомился с досье этого человека: Джером Блам, РАЗРУШ-008, специалист по взрывчатке.

– Слева по борту – еще один, удерживается за сиденье или что-то в этом роде! – Лори выглянула из рубки, чтобы окликнуть меня. – Что с этим?

– Мертв, – прокричал я. Затем освободил багор и оставил РАЗРУШ-008 на волю волн. Организация мистера Казелиуса-младшего понесла ощутимые потери, и я понадеялся, что это его в достаточной степени разозлит. – Нет смысла поднимать его на борт. Займемся его дружком.

– Будь осторожен, Мэтт. Вынужденная купель вряд ли наставила их на путь истинный.

Однако вцепившийся в золотистое сидение кокпита мужчина не представлял особой опасности. У него действовала только одна рука, не говоря уже о многочисленных травмах и ожогах.

– Переходи к наружному трапу на корме, – произнесла Лори у меня за спиной. – Я сдам назад так, чтобы ты смог дотянуться до него.

– Поосторожней с винтом, нам вовсе ни к чему превращать его ноги в фарш.

Лори улыбнулась, блеснув белыми зубами на маленьком загорелом лице.

– Следи за своими пушками. С яхтой я уж как-нибудь сама управлюсь.

– Эй, вернитесь, не оставляйте меня здесь! – донесся до нас слабый, умоляющий голос.

Реплика принадлежала мужчине в воде – нас медленно относило от него. Лори вернулась за штурвал, навела на него прожектор и начала разворачивать яхту, удерживая его в кругу света. Волны превращали предстоящее мне задание в мокрое дело в прямом смысле этого слова: пока я сбрасывал за борт кормовой трап и утверждался на нем, меня регулярно окатывало водой, разбивающейся о ровную поверхность транца, но внезапно я увидел мужчину совсем рядом, на расстоянии не больше пятнадцати ярдов.

Лори перешла к наружному штурвалу, прихватив с собой самый большой из имеющихся на борту фонарей, поскольку прожектор управлялся только из рубки, да и развернуть его за корму было невозможно. Она умело подвела яхту к плавающему человеку. Я вынырнул из очередной окатившей меня волны, протянул руку, ухватил воротник его вязаной спортивной рубашки и потянул за него. Материал производил впечатление достаточно прочного.

– Есть! – прокричал я.

На палубе загорелись огни, после чего у кормового ограждения появилась Лори, глядя на нас сверху вниз.

– Он не сможет подняться по этому трапу, – крикнула она, – а затащить его на борт мы не осилим. Придержи его, пока я перекину петлю. – Ее лицо исчезло.

– Черт бы побрал этого Стаффа! Чистюля проклятый, еще рулевым себя называет! – Голос принадлежал моему подопечному. Из-за плеска волн мне пришлось наклониться, чтобы расслышать его. – Чертов Стафф наделал в штаны, когда вырубился прожектор, побоялся подойти поближе... Проклятый щиток взорвался ему в лицо. Так ему сосунку и надо... не дал этому типу, которого мы наняли, добросить куда надо свою игрушку...

– Держи, Мэтт. – Лори вновь появилась над кормовым поручнем, сжимая в руках что-то желтое, немного напоминающее лошадиную уздечку –спасательное? приспособление, доставшееся мне вместе с яхтой. – Набрось на него, а я подниму его лебедкой бизани. Только немного поддерживай его... Скажешь, когда будешь готов.

Я управился с делом за пару минут.

– Готово!

Я и представить себе не мог, что спасение жизни – такое трудное занятие. Теперь я убедился, что Лори была права, когда говорила, что нам не удастся затащить его на борт вручную. Она изо всех сил крутила рукоять мощной лебедки, а я в силу своих возможностей старался помочь ей снизу, не давая нашему неуклюжему грузу зацепиться по мере того, как он поднимался из воды, и пытаясь подталкивать его вверх. Причем постоянно с беспокойством сознавал, что этот парень, как правильно заметила Лори, не относится к числу наших друзей. Он со своим чистюлей рулевым и нанятым подрывником сделали все возможное, чтобы отправить нас в мир иной, а поскольку обыскать его я не мог, то не исключалась вероятность, что оказавшись на борту, он попытается довести дело до конца.

Проведение спасательных работ с кормы "Лорелеи-3" осложнялось тем, что высокая задняя палуба увеличивала подъем, а в кормовом ограждении не имелось проема. Нам предстояло поднять ношу на четыре или пять футов над водой до уровня палубы, плюс тридцать дюймов, чтобы перевалить через поручень. Когда мужчина приблизился к верхней точке, я вскарабкался на борт. Лори трудилась в поте лица, я подналег и перевалил его через ограждение, после чего он неожиданно оказался висящим на конце троса над тиковой палубой.

– Готово, опускай его! – крикнул я. Тело мужчины двинулось вниз. Я подхватил его и аккуратно положил на залитую светом кормовую палубу, после чего воспользовался представившейся возможностью пробежаться по нему руками. Оружия не обнаружилось, но что-то заставило меня вновь склониться над ним. Появившаяся Лори посмотрела на нас сверху вниз, уворачиваясь от долетающих брызг.

– Пожалуй, я пойду присмотрю за курсом, пока нас не отнесло Бог знает куда, – сказала она. – В чем дело?

Я раздраженно произнес:

– Проклятие, этот сукин сын умер.

– Но этого не может быть! Я слышала, как он... Попробуем искусственное дыхание?

– Он слишком мало пробыл в воде, чтобы нуждаться в оживлении. Дело не в этом, похоже, что при взрыве в пах ему воткнулся кусок обшивки. Пока мы его поднимали, он просто умер от потери крови.

Мгновение мы молчали. Вокруг завывал ветер, волны с завидной регулярностью разбивались о борт. Возможно, Лори отдавала дань уважения покойнику, я же был погружен в эгоистические размышления о потраченных впустую усилиях. В результате я тяжело вздохнул.

– Двигаемся дальше. Думаю, тебе стоит вернуться в рубку, там будет посуше. Прежде чем выбросить его за борт, я хочу проверить, нет ли у него каких-нибудь документов.

– Мэтт, а может?.. – Лори оборвалась на полуслове. Она явно намеревалась сказать, что стоило бы отвезти тело на берег, дабы предать земле. Я ничего не ответил, предоставляя ей самой осознать все вытекающие из этого осложнения. После короткой паузы она поспешно произнесла: – Забудь об этом. Но пока ты не закончишь, я лучше постою за этим штурвалом. Не то тебя смоет за борт, а я об этом и не узнаю.

Присев рядом с покойником, я почувствовал, как "Лорелея-3" набирает ход, возвращаясь на прежний курс и продолжая двигаться на юго-запад, но с несколько меньшей скоростью. В свете закрепленного на бизани фонаря я разглядел смуглое лицо с орлиным носом. Ни в одном из изученных мною в кабинете Мака досье оно не фигурировало. Водительские права были выданы Джозефу Абдулю Арраму из Нью-Йорк-Сити, родившемуся тридцать четыре года назад, рост пять футов восемь дюймов, вес – семьдесят пять фунтов. Перебрасывая его через поручень, я пришел к выводу, что вес явно занижен. После чего он вернулся в море, а мне пришлось еще раз спуститься по кормовому трапу, чтобы сложить его нижнюю часть. Лори помогла мне перебраться через поручень.

– Все под контролем, капитан, – прокричала она. – Если ты закончил, можем идти сохнуть.

Подгоняемая винтом "Лорелея-З" медленно двигалась навстречу ветру. Даже на столь малой скорости волны усердно окатывали палубу, так что следы крови мистера Аррама вскоре исчезли. По пути в рубку нас еще раз искупала взорвавшаяся впереди волна. Я прикрыл за собой скользящую дверь. Лори подошла к штурвалу, проверила компас, радар и лоран, включила автопилот, погасила слепящий свет на палубе и вновь зажгла габаритные огни. После наружного шума рубка казалась необычайно тихой и уютной. Я протянул руку и включил одну из верхних ламп. Лори вернулась к штурвалу, обеими руками приглаживая мокрые волосы, хотя приглаживать особо было нечего. Промокшие майка и шорты прилипли к ее маленькому телу, а на ковре под босыми ногами начала образовываться маленькая лужа. Внезапно она обхватила себя руками и неудержимо задрожала.

– Х-холодно, – проговорила она. – Н-надо было н-надеть плащ. Как-то н-не подумала об этом, здесь было так тепло и сухо... О, Господи! Н-не смотри на меня. Какая-то дурацкая реакция...

Она отвернулась и обхватила штурвал. Плечи ее вздрагивали. Я немного поколебался, но пришел к выводу, что проявлял сдержанность достаточно долго. Приблизившись, я развернул ее, и она отчаянно вцепилась в меня, обхватив руками за шею.

– П-перепугалась, Господи, как я п-перепугалась... – прошептала она.

– А кто не перепугался? Добро пожаловать в клуб трусов, мисс Фанчер.

– Ты не выглядишь особо напуганным! – рассерженно отозвалась она.

– Просто научился достаточно убедительно изображать из себя бесстрашного героя, – заверил я.

– Хватит меня обманывать!

– Но ведь и ты обманула меня. Я уже испугался, что придется путешествовать в компании железной суперженщины. Приятно узнать, что мы оба совершенно нормальны.

Лори хихикнула и бросила на меня быстрый взгляд, слегка приоткрыв влажные губы. Приглашение было очевидным и не терпящим отказа, да у меня и не было ни малейшего желания отказываться от него. Поцелуй получился вполне удачный. Я с удовлетворением отметил, что она знает, куда девать нос, и далеко не так молода и неопытна, как могло показаться на первый взгляд.

После весьма приятной паузы она несколько запыхавшись произнесла:

– Долго же ты собирался!

– Но ведь ты не желала проявлять неразборчивость.

Она рассмеялась.

– Н-не всем словам д-девушки можно верить. – Она помолчала и добавила: – Радар ничего не показывает и движемся мы не особенно быстро, так что какое-то время яхта обойдется без нас. Д-давай избавимся от этой мокрой одежды и нырнем в т-теплую постель.

В ее поведении появилась некоторая скованность.

Девушка явно не привыкла предлагать себя незнакомым мужчинам и испытывала некоторую неуверенность в допустимости своего поведения, а также, несмотря на поцелуй, в том, что она мне желанна, однако после столкновения со смертью у человека всегда возникает потребность утвердить жизнь, причем самым непосредственным способом. Однако симпатия и уважение, испытываемые мной к этой девушке, не позволяли мне использовать в свою пользу эту незнакомую для нее ситуацию.

– Исключительно для справки хочу напомнить, что ты имеешь дело с довольно старым, а к тому же еще и безжалостным человеком.

Лори вновь рассмеялась, на этот раз с облегчением, осознав, что правильно оценила мои желания и не сказала ничего предосудительного.

– Обожаю безжалостных старичков. Пойдем, Мэтт, я вся продрогла. Если ты не управишься со своей совестью в ближайшее время, я рискую подхватить воспаление легких. Тем более, что совести все равно не победить.

И правда. Совесть у меня не слишком сильна.

(обратно)

Глава 9

Туманные огни побережья Нью-Джерси предстали нашему взгляду незадолго до рассвета. Инстинктивно я сверился с показаниями глубиномера – когда впереди появляется намек на землю, так и тянет удостовериться, что она не подкрадывается к тебе и снизу. Однако от берега нас отделяло еще много миль, и прибор, лишний раз свидетельствуя о своем происхождении, показал глубину в какие-то пятьдесят европейских метров, что согласовывалось с показаниями карты на координатах, определенных для нас лораном, – около двадцати пяти морских саженей, которые я по привычке перевел примерно в сто пятьдесят добрых старых американских футов. Уровень стандартизации морских измерительных приборов оставляет желать много лучшего. Как бы там ни было, с нашей двухметровой, односаженной или шестифутовой осадкой опасность сесть на мель в ближайшее время нам не угрожала.

Я наклонился в сторону каюты и прокричал:

– Земля!

Лори поднялась ко мне, вытирая руки о тряпку. На ней были поношенные голубые джинсы, запечатлевшие на себе долгую историю окраски и починки многочисленных судов. В отличие от предыдущих нарядов эти штаны сидели на ней вполне нормально, но она компенсировала это белой рубашкой, которую унаследовала не иначе как от Кинг-Конга, также не лишенной причитающейся ей доли невыводимых корабельных пятен. Лори окинула взглядом растянувшуюся впереди справа туманную цепочку огней. Становиться ярче они не спешили, поскольку следуя юго-западным курсом, мы лишь постепенно приближались к земле. Она сверилась с лораном, картой и кивнула.

– Мы немного отстаем от исходного графика, но должны добраться в Кейп-Мей задолго до темноты.

При других обстоятельствах я не удержался бы от пошловатой шутки относительно интенсивных сексуальных упражнений, которые и стали причиной нашей задержки, но этим утром передо мной стояла чрезвычайно серьезная маленькая девушка, и интуиция подсказывала, что она не выносит замечаний на подобную тему.

– Как продвигается ремонт? – поинтересовался я. Совесть не позволила ей слишком долго пребывать в моих объятиях после того, как все было кончено – долг призывал подняться на мостик и убедиться, что нам не грозит никакое столкновение. После того, как мы вновь оделись, на этот раз в сухую одежду, последовал тщательный осмотр яхты, предваряющий возвращение на крейсерскую скорость. В корпусе обнаружились четыре пулевые отверстия плюс незначительная вмятина на бизани – результат довольно удачный, учитывая количество выпущенных в нас пуль. Баки, силовая установка и приборы не пострадали. Лори взяла на себя функции ответственного за устранение повреждений, тогда как я на время стал рулевым и навигатором. Теперь она докладывала:

– Я заделала все внутренние дыры, которые удалось найти. Как только немного рассветет, разведу клей, чтобы залатать их снаружи. Не думаю, чтобы понадобилось надувать и спускать лодку, я управлюсь, перегнувшись за борт, если ты подержишь меня за ноги.

– С превеликим удовольствием, мэм, – отозвался я. – В любое время дня и ночи.

И понял, что выразился не слишком удачно. Помолчав, Лори, не глядя на меня, произнесла:

– Мэтт.

– Да, Лори?

– Это была не я.

– Где была не ты?

Она повернулась ко мне лицом и облизала губы.

– Та девушка, прошлой ночью. Это была не я. Звучит не слишком вразумительно, но ты понимаешь, что я имею в виду. Та хладнокровная шлюха, которая спокойно помогла убить трех человек, была не я. И та сумасшедшая нимфоманка, которая извивалась на койке рядом с тобой, тоже была не я. – Она глубоко, судорожно вздохнула. – Я... я не знаю, откуда взялось это ужасное существо, Мэтт. Раньше со мной никогда такого не было, никогда! Не знаю, что на меня нашло. Я не такая, совсем не такая!

Мгновение она смотрела на меня невидящими глазами, потом повернулась, и, сбежав по ступенькам, скрылась из виду. Чуть погодя, я услышал, как она налетела на что-то, вряд ли рассчитанное на удары такой силы.

Как я уже говорил, нынешнее поколение воспитали в уверенности, что они не способны на насилие и живут в мире, где такового не существует. И вот, вырастая, они с ужасом осознают, что окружающий мир – далеко не столь мирное местечко, как им об этом говорили, но еще больше ужасает их – во всяком случае тех из них, кто не лишен способности к выживанию – то, что и сами они тоже далеко не столь мирные люди, как их пытались убедить. Древние гены самосохранения знают свое дело, адреналин исправно вырабатывается в соответствующих обстоятельствах, равно как и некоторые другие вещества, приводящие к вполне предсказуемым последствиям. Но в результате получается далеко не та спокойная, беззаботная и цивилизованная жизнь, которую им обещали в прекрасном ненасильственном мире мечты, и они буквально теряют почву под ногами...

Рассвет стер прибрежные огни, но в течение двух часов не предоставлял взамен различимой береговой линии, после чего на западном горизонте начали появляться маленькие серые полоски. Лори приготовила какую-то смесь, которую подкрасила так, чтобы та не выделялась на фоне беловатого корпуса яхты. Мы сбавили скорость, и она перегнулась через борт, ликвидируя отверстия от пуль, тогда как я придерживал ее за ноги, не давая свалиться в воду.

– Я затру пятна, когда они затвердеют, – сказала она после того, как я помог ей подняться на палубу. И добавила: – А теперь, пожалуй, пора браться за завтрак, не то капитан поставит меня перед военным трибуналом.

Она пыталась держаться непринужденно, однако наши отношения безвозвратно изменились. После завтрака она встала у руля – вернее, взялась приглядывать за Ники, который следил за рулем – тогда как я вымыл посуду, навел порядок на камбузе и отправился бриться на корму.

– Поднимись-ка сюда, – окликнула меня Лори, когда я почти управился со своим лицом. – У нас гости.

Я вытер лицо, прихватил рубашку, и, натягивая ее, шагнул в рубку.

– Где?

– В четверти румба по правому борту. – Она показала рукой. – Это кокаиновая полиция. Так что припрячь свою артиллерию, если не испытываешь желания отвечать на кучу глупых вопросов. – Она с беспокойством покачала головой. – Жаль, что я не успела затереть эти пятна, но, возможно, они ничего не заметят, если причалят с правого борта.

Я отнес вниз ружье и винтовку, упаковал их в чехлы и упрятал в рундук, где в случае обнаружения они должны были показаться невинно оставленными, а не преступно укрытыми. Во всяком случае, я на это надеялся. Вернувшись в рубку, без особой радости окинул взглядом приближающийся к нам катер Береговой Охраны. Помнится, во времена моего детства я ни на минуту не сомневался, что местный шериф и его помощники – наши друзья, и мы всегда рады видеть их, потому что они отличные ребята и призваны нас защищать и нам помогать. В наши времена службы охраны порядка, по-видимому, больше всего интересует вынюхивание так называемых запрещенных веществ. Нюхачи эти всегда уверены в собственной непогрешимости, однако далеко не всегда ведут себя лучшим образом, а уж защита и помощь пребывают в самой последней строке списка их приоритетов.

И, разумеется, наиболее очевидно проявляется это в случае Береговой Охраны, некогда отличной спасательной службы, любимой всеми пребывающими в море. Ныне же все, что мне доводилось читать и слышать, свидетельствует, что она превратилась в наглое, интересующееся исключительно наркотиками, морское гестапо, обладающее полномочиями, о которых сухопутная полиция может только мечтать. Да и те она не колеблясь превышает. Оставалось надеяться, что случая проверить достоверность упомянутых отзывов на собственной шкуре мне не представится. Подобные приключения не в моем вкусе.

Судно их напоминало довольно неуклюжий рыболовный катер средних размеров, но было украшено неизменной наклонной полосой. Приказав гудком лечь в дрейф, они направили к нам абордажную команду в надувной лодке с подвесным мотором... Более подробно рассказать об их визите я не в состоянии, поскольку перевел свой ум в пассивное состояние... Беда людей моей профессии в том, что нам слишком часто приходится иметь дело со всевозможными мелкими диктаторами в форме и с оружием, и мы научились изображать долженствующее смирение. Но это враги, которых встречаешь по долгу службы. Нелегко выдерживать ту же кротость и почтительность с людьми, которые бряцают оружием на борту твоей яхты, переворачивают ее вверх дном в поисках каких-то дурацких порошков, и при этом претендуют оставаться твоими друзьями...

– Они ушли, – наконец сообщила Лори. – Держи. Отведай отличный мартини.

Я сделал глубокий вдох и увидел ее стоящей неподалеку. Взглядом я провожал быстро удаляющийся полосатый белый катер, прикидывая, на каком расстоянии достал бы его, скажем, из небольшого трехдюймового оружия... Конечно, еще лучше было бы воспользоваться самонаводящейся ракетой, бабах... Проклятие, может человек немного помечтать?

– Спасибо, – сказал я Лори, принимая предложенный стакан.

– Рановато для выпивки, но, похоже, тебе она не помешает. – Она помолчала. После чего со странной интонацией добавила: – Отлично сработано, капитан. Ты не убил ни одного из них.

– В каютах что-нибудь уцелело? – собственный голос показался мне чужим и далеким.

– Не переживай, я все приберу. – И после небольшой паузы подчеркнуто сухо поинтересовалась: – Ведь ты подумывал именно об этом, правда? По лицу видно.

– О чем именно?

– О том, как их перебить.

– Ничего подобного, – возразил я. – Перебить их не составило бы ни малейшего труда, стоявший рядом молокосос буквально сам предлагал мне свое оружие, и оно было заряжено. Улучив подходящий момент, я мог за несколько секунд перестрелять их всех, одного за другим. Сомнения вызывал их катер. Протаранить его следовало в точности позади каюты, чтобы подмять под себя кокпит и затопить его. При столкновении мы, скорее всего, лишились бы ватерштага, а возможно и всего бушприта, но внутренний фокаштаг должен был защитить такелаж. Весь вопрос в том, успею ли я разогнать яхту, прежде чем они проснутся и запустят винты... В чем дело?

Лори облизала губы.

– Мэтт, ты говоришь о Береговой Охране Соединенных Штатов!

– Милая, я профессионал. Для меня не имеет значения, какие наряды нацепили на себя шуты, дорвавшиеся до оружия, или на какое правительство они якобы работают. Для меня они всего лишь препятствие, которое требуется устранить. А если бы не желали быть таковым, то оставили бы пушки дома.

Лори облизала губы.

– Как ты можешь жить с такими взглядами!

– Иначе нельзя, малышка. Альтернатива – смерть, которая не вызывает у меня особого энтузиазма.

– Нет, – возразила она. – Это только для тебя иначе нельзя.

Я раздраженно произнес:

– А что случилось бы с нами прошлой ночью, если бы это было не так, если бы я заранее не продумал, как уничтожить любого, кто приблизится к нам с враждебными намерениями? Как долго бы мы прожили? И откуда мне было знать этим утром... Да любой может намалевать у себя на борту эту дурацкую розовую полоску и нацепить на себя соответствующий мундир. К тому же даже настоящие правительственные службы зачастую получают странные приказы.

– Паранойя, да и только!

– Ну наконец-то до тебя дошло. В нашем деле выживают исключительно параноики.

Она снова открыла рот, видимо, намереваясь продолжить спор, но передумала. Немного помолчала и сказала:

– Наверное, пора двигаться дальше, да? И "Лорелея-3" вновь набрала свои привычные восемь узлов, постепенно приближаясь к низкому берегу. Мы разглядели изрядное количество высоких зданий, одна из групп которых, судя по карте, представляла собой Атлантик-Сити. Кроме того, в бинокль был виден парк аттракционов, включающий горки и колесо обозрения. Вскоре после трех часов дня далеко впереди показался буй, отмечающий проход в Кейп-Мей; полтора часа спустя мы вошли внутрь и пришвартовались в гавани Южного Джерси. После того, как Лори убедилась в надежности всех швартовых и поместила кранцы во всех возможных точках соприкосновения, мы наполнили бокалы, дабы отпраздновать завершение героического перехода.

Усевшись рядом со мной на угловом сидении. Лори неожиданно сказала:

– Залив Делавэр ты пройдешь без труда, а у Коханси при необходимости сможешь укрыться, поднявшись по реке, или, по крайней мере, бросить якорь позади маленького островка в устье. Однако, думаю, во время прилива ты без труда проведешь яхту в устье, да и река достаточно глубока. Дальше тебя ожидают фарватеры Чесапика и Делавэра, передышку сделаешь в Скэферс Кэнел Хауз. Следи за течениями, в этих местах они бывают сильными, причем в обоих направлениях.

– Вас понял, мэм, буду следить за течениями, – отозвался я.

Она пригубила свой напиток – опять водку с тоником – и продолжала, не глядя на меня:

– В заливе Чесапик может отказать лоран. Не пугайся, прибор здесь ни при чем, просто аппаратура ВМС в Аннаполисе заглушает всю окрестную электронику. К югу от Норфолка попадаются отмели. Но даже если ты зацепишься за дно, а это случается с большинством, при правильном управлении яхтой никаких осложнений не возникнет. Обычно, когда человек чувствует, что киль задевает за дно, первым его побуждением бывает остановиться, сдать назад и попытаться обойти это место. Ни в коем случае! У тебя на борту восемьдесят лошадиных сил и трехлопастный винт, диаметром почти два фута, поэтому направляй яхту на глубину и жми на дроссель до отказа. Заставь двигатель выложиться до предела. Обычно на дне лежит мягкий слой ила, и если не потеряешь инерцию, тебе скорее всего удастся...

– Лори, – сказал я.

– И еще. Когда будешь пересекать большие проливы Северной Каролины, не слишком полагайся на отметки фарватера. Зачастую он смещен достаточно далеко в сторону, так что тебе придется прощупывать его глубиномером. Не забывай, что его углубляли с помощью землероечных машин, а они не слишком точно выдерживают заданные параметры...

– Лори, – повторил я.

Некоторое время она пристально смотрела на меня. Глаза ее странно блестели – возможно, непролитыми слезами, хотя я могу и ошибаться.

– Я обещала довести тебя до Кейп-Мей, Мэтт, и вот мы здесь, – сказала она. – Теперь я уйду. Сразу, как только допью свой стакан и переоденусь. С берега позвоню миссис Белл, она обещала обеспечить меня средством передвижения, если я надумаю сойти здесь.

(обратно)

Глава 10

– Меня зовут миссис Белл, – представилась женщина. – Можно мне подняться на борт?

Я в это время в одиночестве предавался размышлениям, сидя над стаканом со спиртным в главной каюте "Лорелеи-3". Означенные размышления по большей части преследовали цель убедить себя в том, как здорово опять полностью и безраздельно распоряжаться яхтой самому. И избавиться от путающихся под ногами сумасбродных девчонок. Ну разве не так?

И тут стук по корпусу нарушил мои размышления. Я прихватил револьвер и отправился в рубку выяснить, в чем дело. Завидев безоружную даму весьма респектабельной наружности – а в гавани на фоне шортов и маек любая женщина в чулках и туфлях на высоком каблуке выглядит чертовски респектабельно – я вернул оружие во внутреннюю кобуру на поясе, натянул сверху рубашку и поднялся на палубу, дабы получше ее разглядеть.

Не стану утверждать, что миссис Белл оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял, поскольку у меня нет привычки задумываться, как выглядят мои телефонные собеседники. По-моему, это пустая трата времени и воображения. Итак, передо мной предстала крепкого вида женщина среднего роста, в возрасте от зрелых тридцати до хорошо сохранившихся пятидесяти лет. Толстые и довольно жесткие черные волосы были аккуратно уложены на голове. Единственную полоску седины она оставила для пущей выразительности, не став скрывать ее в погоне за молодостью. Мой осмотр выдержала, не проявляя ни малейших признаков нетерпения, возможно, потому, что воспользовалась паузой, дабы в свою очередь составить впечатление обо мне.

– Прошу вас, – наконец отозвался я, отвечая на ее первый вопрос.

– Мне понадобится трап. Эта одежда не позволяет совершать акробатические номера.

– Сию минуту.

Я поднялся на боковую палубу, достал трап с крыши рубки, где он хранился вместе со сложенной резиновой лодкой, и перекинул его на причал. Миссис Белл была одета в темный костюм с довольно короткой узкой юбкой. Не менее короток был и обтягивающий пиджак, застегнутый достаточно высоко на маленькие, круглые, обтянутые материей пуговицы, так что блузка, если таковая имелась, совершенно скрывалась под ним. Переднюю часть снизу украшал декоративный кант. Черные чулки совпадали по цвету с модельными туфельками. Лодыжки и щиколотки выглядели весьма неплохо для чиновницы, не претендующей на особую грациозность, ступни были довольно маленькими. Я поймал себя на том, что в последнее время стал обращать внимание на женские ступни, возможно, у меня появляется новый фетиш.

Я не стал упоминать о ее остроконечных туфельках, предпочитая убедиться, знакома ли она с морским этикетом настолько, чтобы без напоминания позаботиться о сохранности моей тиковой палубы. Гостья сдала экзамен, остановившись у трапа, чтобы снять туфли. Последние вместе с сумочкой были переданы мне. Затем она спокойно подобрала узкую юбку и без особых усилий преодолела трап, свидетельствуя, что седина на ее волосах либо искусственного происхождения, либо появилась раньше времени. На мгновение задержалась, чтобы привести свою одежду в порядок и поправить волосы.

Я указал на открытую дверь, прямо напротив нее, и она спустилась в рубку. Я последовал за ней, прикрыл за собой дверь и вернул ей туфли и сумочку.

– Мистер Хелм...

– Минутку, – остановил я ее. – Думаю, нам не помешает немного уединения. Располагайтесь поудобнее. Можете пока определиться, что желаете выпить.

Я закрыл вторую дверь, задернул боковые и задние занавеси и немного размялся, дотягиваясь через навигационный столик до шторы, закрывающей лобовое стекло. При этом заметил, что солнце уже почти опустилось за горизонт. Последний раз я видел закат – или видел бы, будь погодные условия более благоприятными – за несколько часов до того, как на нас с Лори напали в море. Казалось, это было давным-давно. Я включил верхний свет и повернулся к своей гостье.

– Итак, что предпочитаете выпить? – Тут мне кое-что припомнилось. – Хотя, возможно, мне не стоило предлагать. Помнится, вы родились в арабской стране, а мусульмане, кажется, не одобряют спиртное?

– Бурбон с парой кубиков льда, если таковые имеются, пожалуйста, – сказала она.

Вот вам и этнические особенности. Я с интересом отметил ее информированность по части малых судов, на которых лед имеется далеко не всегда. Конечно, столь высококлассная яхта, как "Лорелея-3" не могла обходиться без собственной холодильной установки. Управившись с обязанностями хозяина, я опустился на свободную секцию углового сидения и поднял свой стакан.

– Рад познакомиться с вами, миссис Белл. А то меня уже начали одолевать сомнения, не общаюсь ли я по телефону с компьютером.

– Вы ставите нас в затруднительное положение, мистер Хелм. В самое что ни на есть затруднительное, – заявила она.

Я окинул ее изучающим взглядом. Рядом со мной сидела смуглокожая деловая женщина, дорогой наряд которой наилучшим образом подчеркивал ее приземистую фигуру. У нее было решительное лицо с полными губами и крупноватым изогнутым носом, делавшим ее похожей на ястреба. В больших карих глазах светился ум.

– Расскажите мне о своих затруднениях, миссис Белл, – предложил я.

Она осторожно попробовала свой бурбон, одобрительно кивнула и сделала большой глоток.

– Не щадите вы свою команду. Одна девушка совершает самоубийство, другая убегает на берег, заливаясь слезами. – Не дождавшись моего ответа, она продолжила: – Так чем же вы так расстроили эту девочку?

– Она обнаружила, что способна быть смелым и страстным человеком и не хочет с этим смириться.

Миссис Белл нахмурилась.

– И как это понимать?

– А можно ли вообще понять маленьких девочек? Впрочем, как и больших.

– Смахивает на дискриминацию женщин, мистер Хелм. – Судя по ее тону, она не относилась к числу категорических противников дискриминации женщин. – Мисс Фанчер упомянула, что вас останавливала Береговая Охрана. Почему? – Моя реакция вновь заставила ее нахмуриться. – Над чем вы смеетесь?

– Умеете вы задавать вопросы, на которые невозможно ответить. Почему маленькие девочки ведут себя нелогично? Чем объяснить интерес Береговой Охраны к тому или иному человеку? Да они задерживают людей просто потому, что им дали такое право, в отличие от береговых полицейских, вынужденных предварительно изложить мотивы и обзавестись ордером. Вот они и демонстрируют свою силу. К Береговой Охране у меня совершенно особое отношение, мэм. Я именую его нулевой терпимостью.

Миссис Белл пристально посмотрела на меня.

– Девушка утверждает, что вы проявили враждебность к их представителям, похоже, это смутило ее далеко не в последнюю очередь. Но пока вы работаете на меня, вам не удастся затеять склоку с другой правительственной службой. Я этого не позволю!

Я окинул ее задумчивым взглядом и вздохнул.

– Допивайте свой стакан, мэм, и проваливайте с моей яхты.

– Что?

Я поднялся и распахнул дверь рубки.

– До свидания, миссис Белл.

Тут и она не усидела. Ее высокомерное лицо горело гневом, прекрасные глаза метали молнии – настоящая смуглокожая восточная принцесса, готовая щелкнуть пальцами и призвать палача-евнуха с огромным мечом. Затем она рассмеялась и неожиданно потрепала меня по щеке.

– Успокойтесь, – сказала она. – Полагаю, мне не следовало говорить "не позволю". Прошу прощения. Вы удовлетворены?

Я глубоко вздохнул. Приятно хотя бы иногда иметь дело с женщиной, которая реально смотрит на вещи. Я кивнул.

– Не завидую человеку, на которого вы работаете. Не приведи Господь заправлять стаей полудиких волков вроде вас. Ему еще не пытались перегрызть глотку? – Не дождавшись моего ответа, она продолжила: – Итак, может быть присядем и поговорим о деле?

– Сначала я наполню бокалы, – сказал я, закрывая дверь.

Чувствовал я себя немного глупо, как человек, перегнувший палку, но таких как она предпочтительно сразу ставить на место, иначе впоследствии хлопот не оберешься. Подумать только, "не позволю". Я долил бурбона в стакан, который она осушила, прежде чем протянуть. Вернувшись, поставил стаканы на стол и опять занял свое место на сидении.

– Вы проверяли, поступали ли сообщения о взрыве в море в месте, координаты которого я сообщил вам по телефону? – спросил я.

Сразу после ухода Лори я набрал контактный номер и вкратце рассказал ей о случившемся.

Женщина кивнула.

– С находившегося поодаль рыболовного судна видели и слышали его. Они направились выяснить, что случилось. На месте обнаружили спасательный круг – видимо, один из стандартных "поплавков" в форме подковы – и труп в спасательном жилете. На круге имелось название судна: "Хот Мама". Мы наводим о нем справки, но катер, скорее всего, был украден, так что его приписка вряд ли нам особо поможет. – Она посмотрела на меня. – Сообщений о других судах, замеченных поблизости от места происшествия, не поступало. Как и о перестрелке. Мы также пытаемся установить личность погибшего. Документов у него не было.

Что вполне объяснимо. Второй член экипажа злополучного катера прихватил с собой бумажник, но то был террорист-любитель. Нанятый подрывник из РАЗРУШ, в критической ситуации успевший вовремя облачиться в спасательный жилет, выказал достаточную сообразительность и профессионализм, оставив свои документы на берегу. Я заколебался. Досье, с которыми ознакомил меня Мак, значились в категории высочайшей секретности, однако одно упоминание о секретности вызывает у меня аллергию: эти мерзавцы убедятся, что тебе и правда нужно знать, где находится туалет не раньше, чем ты наделаешь в штаны. К тому же моя собеседница несомненно обладала всевозможными допусками, а потому я не видел нужды заставлять ее тратить время и силы, дабы выяснить то, что мы уже знаем.

– Его звали Джером Блам, кличка Бумер. Он специализировался на яйцах.

– На яйцах?

– Этот парень откладывал яйца... бросал гранаты. В настоящее время состоял специалистом по взрывам в так называемой РАЗРУШ... Вам доводилось слышать о такой организации?

– Разумеется. Интересующие нас террористы наняли именно их, поскольку сами они, то бишь террористы, по большей части темные фанатики, которые не слишком разбираются в технических аспектах задуманного дела. Максимум, на что они способны, это поливать из автоматов всех подряд.

Я согласно кивнул.

– Вот они и воспользовались услугами мистера Блама, когда возникла необходимость попрактиковаться с гранатами. Хотя, полагаю, нанимали его для более серьезного дела.

– Откуда такая осведомленность, мистер Хелм?

– Помилуйте, мэм. Мне показалось, что вы задали глупый вопрос. Должно быть, я ослышался. Вы производите впечатление умной женщины.

Она рассмеялась.

– Превосходно. Джером Блам, он же Роми. Я сообщу об этом. Благодарю вас.

– Неподалеку плавал еще один. Его бумажник лежит у вас за головой, на подоконнике. Некий Джозеф Абдуль Аррам. Третий член команды предположительно отправился на дно вместе с катером. Во всяком случае, нам его обнаружить не удалось. Аррам перед смертью назвал его Стаффом.

– Наверное, это Мустафа Кирал. – Она погрузилась в изучение все еще влажного бумажника. – Этих двоих мы знаем. Они работали вместе. Люди весьма целеустремленные и опасные, но как и большинство остальных – темные и не блистающие особым умом. Мыслительную работу в их команде выполняет некий Роджер Хассим.

Я нахмурился.

– Хассим? Дружок миссис Фанчер?

– А, стало быть, мисс Фанчер посвятила вас в свои семейные неурядицы?

– Если вы имеете в виду любовника ее мачехи, то да. О том, что та связана с террористами, она не упоминала.

– Выбирайте слова, мистер Хелм. Миссис Фанчер состоятельная женщина и занимает видное положение в обществе. Красивые молодые жены стариков нередко увлекаются симпатичными молодыми мужчинами, а смею вас заверить, Роджер Хассим – весьма примечательный экземпляр. Разумеется, миссис Фанчер пребывает в ужасном заблуждении и понятия не имеет о том, что ее любовник участвует в заговоре против Соединенных Штатов Америки. Ни малейшего понятия. Смотрите, как бы вас кто-нибудь не услышал, мистер Хелм, не то вы рискуете предстать перед судом по обвинению в клевете. – На губах миссис Белл заиграла насмешливая улыбка. – Я намерена использовать эту шлюху в своих целях, но сделаю это очень и очень осторожно. Мое положение не позволяет мне бросать вызов денежным мешкам вроде нее.

– Ладно, как бы там ни было, мне очень жаль, что не удалось заполучить для вас живой экземпляр. Трупы я привозить не стал, потому как усомнился, что вы горите желанием взять на себя хлопоты, связанные с их погребением.

– Вы не ошиблись. Правда, неуважительное отношение к покойникам тоже немало покоробило вашу спутницу. – Женщина посмотрела на меня. – Конечно, бедняжка влюбилась в вас и изо всех сил борется с этим чувством, понимая, какой вы злой и испорченный человек. – Она сделала паузу, чтобы услышать мое мнение на этот счет, и не дождавшись, сказала: – Весь вопрос в том, кого же отрядить вам в помощники на этот раз?

– Как вы относитесь к собственной кандидатуре, миссис Белл? – полюбопытствовал я.

Она одарила меня изумленным взглядом и показала на свой аккуратный городской костюм.

– Дорогой мой, я одета не слишком подходяще для путешествия на яхте, и несмотря на изрядный опыт яхтсмена, у меня слишком много работы...

Я улыбнулся.

– Я вовсе не предлагал вам отправиться со мной в плавание, хотя, если у вас возникнет такое желание – пожалуйста.

Выражение ее лица осталось серьезным.

– Так какая же помощь вам нужна?

– Информационная. Прежде всего: вы нашли судовой журнал Трумэна Фанчера? Или хотя бы знаете, у кого он находится? А то мне постоянно задают вопросы на эту тему.

– И кого же это интересует? – резко спросила она.

– Сначала девушку, назвавшуюся Зигелиндой Кронквист. Грету Ларссон. Хотя спросила она об этом с подчеркнутым безразличием. А вот Лори Фанчер хранит все отцовские журналы, но не знает, куда подевался последний. Дочерняя любовь побуждает ее собрать полную коллекцию.

Миссис Белл покачала головой.

– Нет, журнала у нас нет. Хотя мы с удовольствием ознакомились бы с ним. Если вам удастся его найти...

– Не подскажете, что именно мне искать? Карманный блокнот или тетрадь размером с телефонный справочник?

– Для своих путешествий Фанчер покупал дорогие блокноты в твердой обложке. Его дочь показывала мне некоторые из них. Примерно восемь на десять дюймов, три четверти дюйма в толщину, обложка из красной кожи или чего-то в этом роде. Я покачал головой.

– Предположим, карманный блокнот, завалившийся куда-нибудь, я бы еще мог пропустить. Но я слишком долго копался в этой яхте, чтобы проглядеть солидный том. Кстати, что вы надеетесь из него узнать, кроме того, где и в какие дни находилась яхта? Или именно это вас и интересует?

– Вам, мистер Хелм, совсем не обязательно это знать, – последовал ответ. Я вздохнул.

– До боли знакомая фраза! Ладно. Далее, вы осматривали днище яхты в машинном отделении? До него можно добраться – во всяком случае, до определенной его части – через пару люков рядом с корпусом двигателя; при работе с двигателем они оказываются у вас под ногами.

– Лично я – нет, но одна из моих людей осматривала это место – та самая оперативница, которая известна вам под фамилией Гвилд. Смерть настигла ее через несколько часов после того, как она связалась со мной по телефону. Я поручила ей попытаться отыскать на яхте возможные тайники. Она сообщила, что наименее доступным является то самое место, о котором вы упомянули.

– Что ж, это свидетельствует в ее пользу. Свободного места там примерно двенадцать на двенадцать дюймов и на четыре фута. Разумеется, помимо этого в каютах имеется множество всевозможных рундуков под сидениями и койками, в том числе и довольно больших, но в них то и дело заглядывают. Как правильно заметила ваша сотрудница, это наименее доступное место на борту. Фанчер, по-видимому, использовал его для хранения запасного моторного масла, антифриза и тому подобного. А для повседневного использования, вероятно, хранил те же материалы в более доступном месте. Вряд ли человек, перенесший недавно сердечный приступ, станет каждый раз поднимать тяжелые люки и спускаться на самое дно. Поэтому кто-нибудь мог выбросить оттуда его резервные запасы и использовать место для других нужд, не слишком рискуя, что старик обнаружит замену.

Миссис Белл нахмурилась.

– У вас имеются еще какие-нибудь соображения, мистер Хелм?

Я пожал плечами.

– Ввиду участия в деле Бумера Блама, весьма вероятно, что речь идет о какой-нибудь взрывчатке. В этом укрытии можно упрятать солидных размеров бомбу.

– Да, мы тоже подумывали об этом. – Она нахмурилась. – Насколько трудно поместить ее в машинное отделение, а потом достать оттуда?

– Это не составит ни малейшего труда. Конструкция яхты позволяет при необходимости заменить весь двигатель целиком, достаточно открыть люки, убрать крышу и можно извлекать его прямо через рубку. При отсутствии крана достаточно воспользоваться главным фалом и его лебедкой.

– Понятно.

Я посмотрел на нее.

– Еще один вопрос, миссис Белл.

– Да?

– Что, собственно говоря, затевается?

– О чем вы?

– "Лорелея-3" проходила по Межбереговому каналу прошлой весной. Если на днище у нее и был укрыт какой-то груз, то его, по всей вероятности, вскорости оттуда забрали. Однако по прошествии пяти месяцев ваши люди продолжают проявлять к нему интерес. Стало быть, что бы ни представлял из себя этот груз, использовать по назначению его еще не успели. Так для чего же он предназначается? – Я посмотрел ей в глаза и вздохнул. – Ладно, можете не говорить. Мне вовсе ни к чему об этом знать. Я угадал?

Миссис Белл покачала головой.

– Дело не в этом. Нам просто ничего не известно. Именно поэтому нас и интересует судовой журнал Фанчера. Мы надеемся, что если удастся его отыскать, появятся указания на то, где яхта могла оставить свой таинственный груз. А это, в свою очередь, подскажет, что задумали эти фанатики... Вы совершенно уверены, что на борту журнала нет?

– "Совершенно" – слишком сильное слово. Я всего лишь упомянул о малой вероятности того, что журнал находится на борту. А если и находится, то скорее всего превратился в кусок размокшей бумаги, когда каюта была затоплена водой. Спрятать что-либо на яхте можно только укрыв его под деревянной обшивкой или внутри самого корпуса.

– И все-таки, похоже, Хассим и Дороти Фанчер уверены, что журнал все еще на яхте. Скорее всего, именно поэтому они и пытаются избавиться от нее.

– В таком случае напрашивается вопрос: почему они не потопили ее, пока она находилась в их руках?

– Полагаю, это нетрудно объяснить: вместе с миссис Фанчер на борту находилось тело ее мужа. Вполне вероятно, она подумывала о том, чтобы устроить ему погребальный обряд викингов, спалив яхту вместе с покойником, однако подобный вариант представлялся слишком рискованным. Достаточно подозрения в поджоге, и ее могли обвинить в убийстве мужа. Ставка была слишком высока, поэтому она, как и подобает преданной жене – вернее, вдове – сообщила властям о кончине супруга и отправила яхту домой с перегонщиками, намереваясь заняться ею впоследствии.

– Лори Фанчер считает, что мачеха наняла перегонщиков, чтобы насолить ей, – заметил я. – В действительности же та просто опасалась пускать девочку на борт, пока там находятся какие-то улики. Однако, прежде чем она успела взяться за яхту, вы подключили к делу своих агентов. Возможно, это напугало ее настолько, что она поспешила заручиться помощью РАЗРУШ. Или за нее это сделал Хассим.

– Остается надеяться, что они окажутся людьми настойчивыми и поручат задание новой команде. Арабам, РАЗРУШ или кому-нибудь еще, – сказала миссис Белл. – Однако, чтобы вы смогли успешно управиться с ними, я должна подыскать вам помощника-яхтсмена.

– Лучше иметь на борту женщину, но сойдет и мужчина. У вас ведь остался парень, который изображал мужа погибшей дамы? Если не ошибаюсь, тогда его звали Натаниэль Гвилд.

– Он не особенно опытный моряк, в их команде специалистом по яхтам была женщина.

– А настоящая Зигелинда Кронквист? Она уже успела оправиться?

Миссис Белл покачала головой.

– Недостаточно для подобного задания. Да она и не сгодится. Я безуспешно пытаюсь убедить вашингтонских умников, что они совершенно не умеют подбиратьлюдей. Кронквист – прекрасный тому пример. Невозможно полагаться на девушку, которая готова выболтать что угодно, лишь бы уберечь свою смазливую мордашку и избежать боли.

– Мне достаточно человека, который избавит меня от необходимости постоянно стоять за рулем и поможет со швартовыми. Для этого вовсе не обязательно быть героиней, способной стерпеть любые пытки. Ведь в яхтах она разбирается, не так ли?

– Да, она хороший моряк, но...

– Большего от нее и не требуется. Если она способна передвигаться, присылайте ее ко мне. Глаза миссис Белл сузились.

– Дорогой мой, не пытайтесь принимать решения за меня. Я бываю такой же вспыльчивой, как и правительственные убийцы.

Я улыбнулся.

– Ладно, покорнейше прошу меня простить. Позвольте мне выразиться иначе: уважаемая миссис Белл, не окажете ли вы любезность прислать мне эту девушку, поскольку я нуждаюсь в помощи и думаю, она мне подойдет? Следует ли нам обсудить что-либо еще?

Других вопросов не оказалось, и я проводил ее к трапу, вручил ей туфли и сумочку, и какое-то время смотрел, как она удаляется по причалу. Опытная, взрослая дама, обладающая массой достоинств в глазах тех, кому по душе опытные, взрослые дамы.

(обратно)

Глава 11

Вечер я посвятил изучению навигационных карт, в результате чего выяснил, что от следующей стоянки, намеченной в заливах Чесапик и Делавэр, меня отделяет довольно-таки изрядное расстояние. Поэтому на следующее утро покорный слуга поднялся в пять часов, а в шесть уже был в пути. Выйдя из гавани, я направил "Лорелею-3" в короткий канал Кейп-Мей, который позволяет срезать южную оконечность Нью-Джерси, от Атлантического океана до залива Делавэр, избавляя от необходимости совершать длинное и утомительное путешествие вокруг мыса с прилегающими отмелями.

Выяснилось, что несмотря на нехватку общества и на отсутствие опыта моих недавних спутниц, самостоятельно управлять яхтой довольно приятно. Правда, погода вызывала некоторое беспокойство. Выдался еще один серый, беспроглядный день, а прогноз обещал местами дожди и южный ветер от пятнадцати до двадцати узлов: тот самый жесткий бриз, который мучил нас почти двести миль на пути из Монтаука. Хотя во время северо-западного перехода в заливе Делавэр он должен был стать попутным. Тем не менее, путешествуя в одиночестве, да еще со столь значительным опытом, я предпочел бы безветренный солнечный день.

Миновав короткий канал, на выходе из которого пришлось сбавить ход, чтобы пропустить направляющийся к причалу паром – судя по всему он курсирует через устье большого залива, между Кейп-Мей в Нью-Джерси и Кейп-Хенлопен в Делавэр – я проследовал через прибрежные отмели, глубиной порядка двадцати футов, в сторону проходящего в пятнадцати милях к западу глубоководного фарватера. Далекий берег Делавэра скрывался за густой пеленой тумана, так что казалось, яхта движется в открытом море.

Свежий попутный ветер вполне позволял воспользоваться парусами: любая из моих недавних помощниц несомненно уже подтягивала бы соответствующие тросы, но мне и без того хватало забот с наведением "лорана" на очередной путеводный буй и установкой автопилота на соответствующий курс. Желания обзавестись хлопающими полотнищами парусов у меня не возникало. Кроме того, начал накрапывать дождь, а по мне гораздо приятнее отсиживаться в сухой уютной рубке, нежели сражаться с мокрыми парусами и тросами. Большой фордовский двигатель отлично управится с задачей и самостоятельно.

По мере того, как мы удалялись от берега, волны усиливались, раскачивая яхту из стороны в сторону, и Ники приходилось трудиться изо всех сил, чтобы удерживать ее на правильном курсе. По прошествии часа дождь прекратился. Я выключил дворники лобового стекла и немного расслабился. Похоже, залив Делавэр все же не готовил для нас никаких непреодолимых препятствий. Я даже начал было подумывать, не поднять ли парочку парусов, дабы продемонстрировать, что они меня не пугают...

– "Лорелея-3", "Лорелея-3", говорит "Бартендер". У яхтсменов принято путешествовать с включенной рацией, настроенной на шестнадцатый канал, отведенный для экстренных сообщений и налаживания связи. Заодно принято не обращать внимания на постоянную чепуху, доносящуюся из динамика – владельцы яхт обычно изнывают от одиночества и рады любому человеческому голосу – пока не заслышишь название собственного судна.

– "Лорелея-З", говорит "Бартендер". Ответьте, "Лорелея-3".

Я озадаченно огляделся по сторонам. С западной стороны на горизонте виднелась пара проходящих мимо больших судов, следующих по глубоководному фарватеру, но в непосредственной близости я не увидел никого, кто мог бы меня вызывать.

– Ответьте, "Лорелея-3".

Я извлек микрофон из зажима над навигационным столом.

– "Бартендер", говорит "Лорелея-3".

– Переходите на канал семь-два.

Правила требуют покинуть шестнадцатый канал сразу по получении ответа и вести разговор на каком-либо другом канале. Береговая Охрана пристально следит за их неукоснительным соблюдением, сурово отчитывая нарушителей.

– Вас понял, канал семь-два, – как и положено опытному мореплавателю отозвался я.

При включении рация автоматически настраивается на шестнадцатый канал. Некоторое время я вспоминал, какие кнопки нажимать и какие рукоятки крутить, чтобы светящаяся в маленьком окошке цифра шестнадцать сменилась на семьдесят два. К тому времени, как я настроился на нужный канал, собеседник уже нетерпеливо повторял:

– Ответьте, "Лорелея-3"!

Я взял отложенный в сторону микрофон.

– "Лорелея-3" слушает.

– Капитан, у меня на борту член вашего экипажа, который не успел присоединиться к вам в гавани. Слишком рано вы отчалили. – В море все именуют друг Друга "капитан", особенно общаясь по рации. – Она попросила меня подбросить ее к вам.

По-видимому, миссис Белл подыскала мне помощника раньше, чем предполагала – разумеется, если принимать сказанное за чистую монету. Интересно, решилась ли она все-таки воспользоваться Зигги Кронквист?

– Где вы находитесь, "Бартендер"?

– В двух-трех милях позади вас. Кажется, видим ваше судно. Белый кеч с рулевой рубкой к востоку от Брендивайн Шоул?

– Он самый, – подтвердил я.

– Медленно двигайтесь назад, и я передам вам вашу спутницу.

У меня не было ни малейшего желания терять время и мили, возвращаясь назад, но выбора не оставалось. Если таинственная незнакомка и в самом деле моя новая помощница на ближайший день, неделю или месяц – хотелось бы надеяться, что она продержится на борту дольше, чем ее предшественницы – она облегчит предстоящую мне задачу. Если нет, даже если она вообще не существует и весь этот спектакль – очередная западня, ничего не поделаешь, именно за этим я и прибыл сюда. Западня – как раз то, что мне нужно.

– Принято, капитан, – сказал я в микрофон. – Когда приблизитесь, заходите с левого борта, к яхте легче причалить с этой стороны.

Я изложил диспозицию как настоящий морской волк, возможно, даже излишне профессионально для Профана, которого из себя изображал. "Бартендер" подтвердил прием и отключился. "Бартендер" – ну и названьице! Поразительно, как людям приходит в голову окрестить катер подобным образом. Разумеется, на левый борт я указал исключительно потому, что там располагались зажимы для оружия. Я сменил за штурвалом Ники и развернул нас назад, в сторону Кейп-Мей. Даже на малой скорости встречный ветер сразу усилил качку и добавил изрядное количество воды, переваливающей через борт.

Я вновь включил автопилот и спустился в каюту, чтобы перенести в рубку оружие, которое выручило меня прошлой ночью. Накануне, прежде чем упрятать винтовку в чехол, я заменил лазерный прицел, который мог вызвать недоумение Береговой Охраны, на обычный телескопический с полосой разрешения от 3Х до 9х9, не вызывающий удивленных гримас. Сейчас я установил тройку, поскольку на борту беспорядочно раскачивающейся яхты воспользоваться сильным увеличением невозможно. Полностью зарядил винтовку, проверил предохранитель и поместил оружие в отведенное ему место. Заполнил магазин и патронник ружья, вставил ружье в зажим рядом с винтовкой, опять же со включенным предохранителем, дабы впоследствии ничего не напутать. Предохранитель, по сути, всегда справлялся со своей задачей, но это "по сути" может стоить вам жизни.

Управившись с подготовкой тяжелой артиллерии, я проверил оружие помельче, оставленное во всевозможных укромных уголках, которые проглядели ищейки из Береговой Охраны. Ведь готовился я целых два месяца, да и выискивают они места, подходящие для наркотиков, а не оружия – в щель, достаточную для складного ножа или даже автоматического пистолета двадцать пятого калибра, не затолкать столько веселящего порошка, чтобы на нем можно было разбогатеть. Покончив с приготовлениями, я вернулся в рубку, осторожно ступая по танцующей палубе. Движение против ветра облегчило задачу Ники, но "Лорелея-3" изрядно вымокла в высокой ряби залива Делавэр.

Я вновь задействовал "дворники", но так и не смог разглядеть сквозь стекло приближающийся катер, хотя вполне возможно его и вовсе не существовало. Со мной могли связаться из находящегося на приличном расстоянии вертолета, направить меня навстречу миниатюрной подводной лодке, достаточно маленькой, чтобы действовать под водой в мелком заливе, так что из моря в любое мгновение могла появиться миниатюрная самонаводящаяся торпеда. Однако я сомневался, что противник воспользуется столь совершенной технологией. До сих пор РАЗРУШ выставил против меня одну симпатичную девушку с ножом и один гоночный катер с гранатами; похоже, Казелиус-младший предпочитал обходиться простыми способами.

Я извлек из футляра большой судовой бинокль, остановился в проеме левой двери, дабы повнимательнее осмотреть залив впереди и наконец увидел его: массивный катер около двадцати пяти футов в длину с подвесным мотором, надвигающийся прямо на меня – вернее, настолько прямо, насколько позволяли волны. На мгновение его развернуло так, что я успел разглядеть белый корпус с голубой полосой и щиток управления посреди большого кокпита вместо каюты. И еще – несколько закрепленных удочек и два больших двигателя на корме. В прошлом мне доводилось иметь дело с подобными катерами, так что я по достоинству оценил умелые действия рулевого, позволяющего высокой ряби нести судно. Правда, на обратном пути в Кейп-Мей ему придется изрядно помучиться, пробиваясь против ветра.

Оторвавшись от бинокля, я заметил, что надвигается очередной шквал. В течение нескольких минут казалось, что "Бартендеру" удастся его опередить, но когда между нами оставалось с сотню ярдов, катер исчез в серой пелене дождя. Мгновение спустя мы тоже нырнули в непроглядный туман. Я закрыл двери рубки, спасаясь от потоков воды, и в очередной раз пришел к выводу, что более неподходящего места для невинного мальчика из Большой Американской пустыни и не придумаешь. Временами туман озаряли вспышки молний, сопровождаемые громкими звуковыми эффектами.

"Бартендер" возник из стены дождя прямо по курсу. Я перевел дроссель на самый малый вперед – ровно столько, чтобы Ники мог выдерживать курс. Вышел через дверь левого борта на палубу и открыл проем в ограждении. Тем временем катер развернулся и подошел вплотную к борту яхты. Непрекращающийся дождь делал пребывание на палубе не слишком приятным. Я остановился так, чтобы при необходимости сразу дотянуться до ружья, но ничего особенного не произошло. Насквозь мокрая женщина в белых брюках и блузке подхватила розоватый чемодан и маленькую сумочку того же цвета и направилась к ограждению.

Подумать только, чемодан! Даже мне известно, что ни один мало-мальски опытный моряк не притащит с собой чемодан, поскольку на борту нет места для хранения громоздких вещей – именно поэтому и придумали спортивные сумки. Оставалось только гадать, где миссис Белл откопала эту даму и зачем прислала ее ко мне. Хотя, разумеется, не исключено, что она ее не присылала. Как и фальшивую Зигги Кронквист.

После упомянутого багажа, меня ничуть не удивили туфли на высоком каблуке. Несмотря на них, женщина с моей помощью достаточно ловко перебралась на яхту, предварительно вручив мне свои вещи. И тут же нырнула в рубку, не утруждая себя выражениями признательности. Капитан "Бартендера" махнул мне рукой и врубил свои двигатели. Я успел разглядеть на них надпись "Ямаха" и мощность в сто пятьдесят лошадиных сил каждый – немало, но достаточно консервативно по нынешним понятиям.

Первые слова, которыми женщина встретила меня в рубке, были:

– Мои вещи! Они же насквозь промокнут на палубе!

– Так занесите их и закройте дверь, – отозвался я. – Я пока разверну наш поезд в нужную сторону.

Я подошел к щитку управления, отключил Ники, и, орудуя штурвалом, вывел яхту на северо-западный курс, который, если верить лорану, должен был вывести нас к бую у Миэй Моул Шоул. Вновь сдал вахту автопилоту и повернулся к истекающему водой новому члену команды, если женщина и в самом деле была таковым. Правда, даже в этом случае, смутное предчувствие подсказывало, что в отличие от своих предшественниц, она не станет стараться как следует накормить и ублажить своего капитана.

Возраст этой стройной особи женского пола я определил около тридцати лет. Хотя, что касается стройной фигуры... Строго говоря, этому определению соответствовала только талия, но не части тела, расположенные выше и ниже ее. Причем, промокшая одежда особенно подчеркивала ее внушительные формы. Беда современной женской моды в том, что при всей своей изысканности в сухом виде, намокшая одежда выглядит совершенно нелепо. Девушка в обтягивающих мокрых, джинсах остается девушкой в обтягивающих мокрых джинсах. Тогда как модные в последнее время широченные шорты, прилипая к телу, придают ей как нельзя более глупый вид. Что наглядно продемонстрировала. Лори. Точно так же дама в сногсшибательных брюках, прямиком из журнала мод, превращается в настоящего клоуна, совершив путешествие по морю под проливным дождем.

Моя новая спутница безуспешно пыталась отлепить от ног промокшую ткань. Явно дорогую блузку, украшенную впереди симпатичной вышивкой, она носила навыпуск, а на голове красовалась опрятная морская фуражка – плод фантазии какого-нибудь знаменитого модельера.

Наконец дама отказалась от попыток управиться со штанами, и, выпрямившись, посмотрела на меня. На лицо ей упала темная прядь мокрых волос, и после машинальной попытки убрать ее в сторону, женщина сорвала с себя фуражку и встряхнула головой. Привлекательная женщина, выразительным движением распускающая длинные волосы, всегда выглядит несколько возбуждающе, как будто обещает при этом нечто большее. Волосы у нее оказались и в самом деле длинными, черными и блестящими...

"У нее изумительная фигура... и черные волосы, почти такие же длинные, как у Кристалл Гэйл", – в свое время сказала Лори. Итак, я понял, с кем имею дело, хотя все еще терялся в догадках, почему.

– Полагаю, вы миссис Дороти Фанчер, – сказал я.

(обратно)

Глава 12

– Думаю, с церемонией знакомства можно подождать, пока я не переоденусь в сухую одежду, – заявила мачеха Лори Фанчер. После чего подхватила свои вещи и направилась в сторону носовой каюты, которую, судя по рассказам Лори, занимала во время путешествия со своим мужем.

– Постойте-ка, – остановил ее я.

– Мистер Хелм, я насквозь промокла. Позвольте мне спуститься в каюту и...

– Я тоже изрядно вымок, но, как видите, это не смертельно. Прежде чем позволить вам разгуливать по моей яхте, я должен кое-что проверить. Вас же я пока попрошу остаться здесь.

Мои слова вызвали у нее отчаянный вздох. Первым побуждением Дороти было возмутиться, но она сдержала гневную отповедь. Явно ценой немалых усилий. Покачнувшаяся яхта заставила ее потерять равновесие. Рукой, удерживающей сумочку, она ухватилась за стену рубки. Утвердившись на ногах – во всяком случае настолько, насколько позволяли обстоятельства – Дороти опустила вещи на пол и принялась наблюдать, как я настраиваю рацию на новый канал. Я взял в руку микрофон.

– Вызываю оператора гавани. Вызываю оператора гавани. Говорит "Лорелея-3", Виски-Альфа-Ноябрь 8855.

Как и большинство яхтсменов, я не люблю пользоваться позывными своей яхты при разговоре с другими судами, однако чувствую себя обязанным, во всяком случае, вначале представиться должным образом, вызывая Береговую Охрану или оператора гавани на случай, если тамошний радист предпочитает официальное обращение.

Ожидая ответа, я заметил, что дождевой шквал прошел. Я выключил "дворники" лобового стекла. Проходящие по основному фарватеру большие суда – коих в настоящий момент виднелось три – казались ближе, чем прежде, однако компьютер лорана утверждал, что при нынешней скорости путь до Миэй-Моулл-Шоул займет у нас еще тридцать семь минут. Возвращаясь навстречу "Бартендеру", мы потеряли почти час. Однако, при отсутствии дальнейших задержек, оставалась надежда добраться до Скеферс Кенэл Хауза еще засветло.

Динамик хранил молчание. Я настроил рацию на указанный в справочнике яхтсмена канал общей связи, используемый в данном районе, но книга была довольно старая, к тому же информация, содержащаяся в подобных изданиях, не всегда соответствует действительности. У меня не было ни малейшего желания провести целый день, перебирая все возможные варианты, поэтому я решил попытать счастья на шестнадцатом канале, который иногда прослушивает интересующая меня служба. Для чего нажал кнопку, возвращающую рацию в исходный режим.

– Вызываю оператора гавани, вызываю оператора гавани, говорит "Лорелея-3".

– Вы меня до смерти заморозите, – заявила миссис Фанчер. – Сколько мне ещё здесь стоять?

Мне припомнилась другая замерзшая, мокрая женщина, которую я обнимал в этой же рубке. Что ж. Лори проявила похвальную сообразительность и решила, что от меня лучше держаться подальше. Оно и верно. Девушкам не стоит связываться с людьми нашей профессии. Желания обнять ее мачеху у меня не возникало. Как ни странно. Выглядела она достаточно привлекательно, да и обстановка к тому располагала, но тем не менее для меня она оставалась совершенно чужим человеком.

– Совсем не уверен, что гипотермия так уж неизбежна, мэм, – отозвался я.

Она еще раз возмущенно вздохнула и порывисто открыла рот, и еще раз передумала, не сводя с меня взгляда. Гнев ее заставил меня вспомнить другую темноволосую женщину. Формами она несколько уступала моей нынешней собеседнице, но точно так же порывалась отправить меня на гильотину – или предать в руки палача – причем без анестезии. Эта была моложе и сексуальнее, но отличалась такой же гладкой смуглой кожей и большими черными глазами, явно принадлежащими уроженке мест, расположенных к югу от Средиземного моря. Мак упоминал, что девичья фамилия миссис Белл была Отман. Интересно, как звали в девичестве Дороти Фанчер. Не зря Лори определила ее в гарем какого-нибудь шейха.

Рация упрямо продолжала молчать. Либо все операторы отправились пить кофе, либо их совершенно не интересовал шестнадцатый канал, либо ближайшая станция находилась вне пределов досягаемости. Я сдался и вернул микрофон на место.

– С кем вы связаться пытались? – поинтересовалась миссис Фанчер.

– С дамой, на которую работаю в настоящее время. Я намеревался задать ей два вопроса, и прежде всего выяснить, действительно ли она направила вас ко мне.

– Могли спросить и у меня. Я бы сразу ответила, что она меня не посылала.

– Однако, в случае положительного ответа, я бы не знал, говорите ли вы правду.

– Вы ведь работаете на эту правительственную ищейку, Терезу Белл, не так ли? – Дороти Фанчер презрительно хмыкнула. – Господи, да я не позволила бы ей послать меня даже за гамбургером на другую сторону улицы. Никто и никуда не посылает меня, мистер Хелм.

– Рад за вас. А вот меня посылают напропалую. И все – в какие-то гиблые места. Вроде залива Делавэр. Кстати, где вы познакомились с миссис Белл?

– После смерти моего мужа, она крутилась неподалеку... Вы упомянули о двух вопросах, мистер Хелм?

Я пристально посмотрел на нее и выразительно произнес:

– Второй представлял собой скорее просьбу. Мне хотелось, поскольку уж вы находитесь на борту, чтобы миссис Белл позаботилась о проведении скрупулезнейшей медицинской экспертизы в случае моей скоропостижной смерти от сердечного приступа. Такого, какой случился с вашим покойным мужем.

На мгновение Дороти Фанчер замерла, в упор глядя на меня. Затем издала резкий шипящий звук – как ни странно, он напомнил мне не кошку, а лебедя-шипуна, которого я однажды нечаянно вспугнул в гавани Коннектикута, где провел два последних месяца. Это вызвало у него такое же возмущенное шипение и угрожающее движение клювом. Лебеди, несмотря на свою грациозность, бывают довольно опасны: известны случаи, когда они убивали детей и собак. Внешне стоящая напротив меня черноволосая женщина не особенно напоминала лебедя, но отреагировала она очень похоже: быстро шагнула вперед и потянулась ногтями к моему лицу. Я парировал выпад левой рукой и нанес ей короткий жесткий удар чуть ниже ребер. Она сломалась пополам, попятилась и опустилась на край углового сидения, обхватив себя руками.

– Благодарю вас, – молвил я. Дороти посмотрела на меня с едва сдерживаемой яростью. Я пояснил: – Как раз требовался повод продемонстрировать, что вы имеете дело не с джентльменом. Благодарю за то, что любезно предоставили этот повод.

Она все еще не обрела дара речи, что, возможно, было и к лучшему. Я быстро огляделся по сторонам. Ники продолжал исправно делать свое дело. Мы до сих пор ни на кого не налетели, и никто, в свою очередь, не налетел на нас. Я спустился вниз ровно настолько, чтобы достать большое пляжное полотенце, лежавшее в рундуке кормового туалета. Когда я вернулся, миссис Фанчер пробовала делать короткие вдохи и осторожно ощупывала свою диафрагму. Я бросил полотенце на сидение рядом с ней.

– Раздевайтесь.

Она уставилась на меня и с трудом пробормотала:

– Дорогой мой!..

– Вы же хотели избавиться от мокрой одежды. Вот и избавляйтесь.

– Если вы полагаете!.. – она постепенно обретала способность говорить.

– Миссис Фанчер, мы не на светском приеме. Я не приглашал вас на эту яхту, а раз уж вы объявились, то извольте играть по моим правилам. Если сами не разденетесь, я вам помогу... И если для этого потребуется вас нокаутировать, сообразить не успеете, что произошло.

– Да, вы наглядно продемонстрировали, что способны без колебаний ударить женщину! – с укором промолвила она, теперь уже без усилия.

Я улыбнулся.

– Вы, женщины, слишком многого хотите. Женщинам дозволено все: пинать нас, выцарапывать нам глаза, шлепать нас, но достаточно одного честного удара в солнечное сплетение, и мужчина превращается в неописуемое чудовище. Так что будем делать?

В ответе я ничуть не сомневался. Ни одна женщина с такими глазами, фигурой не устыдится снять свою одежду перед мужчиной. По сути дела, она будет наслаждаться каждым мгновением этого представления – разумеется, предварительно проявив приличествующую женщине стеснительность.

Не сводя с меня взгляда, Дороти Фанчер медленно встала. Расстегивание пуговиц промокшей блузки и снятие оной она превратила в настоящий спектакль. Снизу оказалось какое-то тонкое белье, отнюдь не скрывавшее того, что груди у нее ничуть не уступали соответствующей части тела моей первой недавней посетительницы. Мне опять припомнилась Лори, девушка чрезвычайно сообразительная, но, увы, не одаренная такой фигурой. Что ж, две из трех – далеко не плохой результат. Миссис Фанчер сбросила свои туфли. Чулок на ней не наблюдалось. Представлению несколько мешало раскачивание яхты и то, что совершенно невозможно соблазнительно избавиться от брюк – в этом отношении юбка обладает неоспоримым преимуществом. Тем не менее, Дороти управилась с задачей на диво грациозно и вызывающе посмотрела на меня, стоя в шелково-кружевном наряде, именуемом, если не ошибаюсь, комбинацией – понятия не имею, почему. Длинные черные волосы придавали ей весьма живописный вид – примечательное зрелище для рубки яхты, пробирающейся сквозь высокую рябь залива Делавэр.

Я наполовину надеялся, что женщина попросит на этом остановиться, но ошибся в своей новой знакомой. Можно сказать, что я сам напросился и теперь получал представление по полной программе. Расставание с последними несколькими унциями мокрого белья заняло у нее больше времени, чем блузка, туфли и штаны, вместе взятые. Но, увы, все ее старания пропали зря. Какие-то легкие эмоции я испытал, признаю, но в одежде или без нее, она просто не возбуждала меня по-настоящему. Возможно, будучи светловолосым скандинавом, я оставался в душе расистом – если в данном случае можно говорить о душе – и потому с полным безразличием воспринимал смуглых средиземноморских красавиц. А может, воспоминания о компактной, маленькой Лори не позволяли в должной степени оценить изобилие, представшее моему взгляду с падением последнего покрова. Как бы там ни было, "Лорелея-3", похоже, притягивала к себе симпатичных женщин.

Я отбросил брошенную одежду ногой в сторону, взял большое полотенце и вложил в руки гостьи.

– Вытирайтесь и набросьте на себя, а я займусь управлением.

Мы приближались к главному судоходному фарватеру. Оглядываясь по сторонам, я постоянно ощущал присутствие за спиной женщины, интенсивно и яростно растирающей себя полотенцем. Большой танкер, направляющийся в сторону океана, двигался в нашу сторону, и я не испытывал ни малейшего желания ломать голову над тем, как его обойти. Равно как и сухогруз, появившийся с другой стороны. Быстро сверившись с картой, я убедился, что "Лорелея-3" с ее шестифутовым килем спокойно пройдет примерно в четверти мили от основного фарватера, в местах слишком мелких для более крупных судов.

Когда я, управившись с лораном и автопилотом, обернулся, Дороти Фанчер обматывала вокруг себя полотенце на манер сари.

– Итак, если миссис Белл тут ни при чем, что же привело вас сюда? – полюбопытствовал я.

– Лори сказала, что вам нужна помощь. Постыдились бы совращать малолетних, мистер Хелм. – Дороти Фанчер отрывисто рассмеялась. – Нет, она мне об этом не рассказывала. Но каждый раз, когда упоминала ваше имя, было совершенно очевидно, что она спала с вами, влюбилась в вас, хотя предпочла бы влюбиться в какого-нибудь симпатичного маньяка-убийцу. Разумеется, я почувствовала себя обязанной увидеть, что за чудовище довело мою милую маленькую падчерицу до такого состояния. А Лори упомянула, что вы нуждаетесь в команде. – Она передернула плечами. – Моряк из меня неважный, я считаю, что глупее занятия не придумаешь, однако мне доводилось управлять яхтой – кстати говоря, этой самой яхтой – и помогать со швартовыми, и если уж на то пошло, какое вам дело, подсыпала я мужу в суп яд или нет?

– А вы подсыпали? Она опять рассмеялась.

– Как говорили американские дети во времена моего детства: "Я об этом знаю, а ты догадывайся". – Она подтянула начавшее соскальзывать полотенце. – Раз уж вы не воспользовались моментом, чтобы меня изнасиловать, может, позволите мне накинуть на себя какую-нибудь одежду?

– Сейчас.

Я подобрал с пола мокрые тряпки и осмотрел их. В кармане блузки обнаружилась расческа, которую я выложил на стол. В брюках лежали маленький кожаный бумажник, оставленный мной рядом с расческой и небольшая коробка с тремя ключами: от машины – "мерседеса", если вас это интересует, от дома и маленький фигурный золотой ключик, который, как выяснилось, открывал сумочку.

– Он подходит и к чемодану, – сообщила мне Дороти Фанчер.

– Тут имеются вещи, без которых вы совершенно не можете обойтись? – спросил я. – Таблетки от сердца, инсулин или что-нибудь в этом роде?

– Нет, но вся моя косметика...

Она оборвалась на полуслове, увидев, что я переворачиваю сумочку. Я вытряхнул содержимое на стол и осмотрел сумочку изнутри. Якобы потайное отделение на дне можно было назвать таковым разве что в шутку; даже Береговая Охрана без труда обнаружила бы втиснутые туда пистолет двадцать пятого калибра и запасную обойму к нему. Пистолет напоминал блестящую никелированную игрушку с перламутровой рукоятью, невероятно скользкую в обращении, но радующую взор. Если вы любитель красивого оружия.

– Полагаю, мне ни к чему говорить, что он не предназначался для вас, – промолвила Дороти Фанчер. Не дождавшись моей реакции, она добавила: – Вы, наверное, составили представление обо мне по рассказам Лори. Пожалуйста, не забывайте, что падчерицы испокон веков ненавидят мачех.

Подобное утверждение не требовало комментариев. Я осмотрел пистолет и обнаружил в нем полную обойму. В патроннике заряд отсутствовал – именно так и следует хранить оружие. Я положил оба магазина в карман, затем извлек из кучи на столе пачку шпилек, отложил ее в сторону, сгреб остальное в сумочку, подобрал с пола мокрую одежду и туфли, открыл левую дверь и выбросил все в море. За спиной у меня раздался ошарашенный вздох.

– Что вы себе думаете!..

Она замолчала, осознав, что принадлежащие ей вещи безвозвратно потеряны, так что спорить или возмущаться совершенно бессмысленно. Мгновение я потратил на то, чтобы закрыть проход в ограждении, который открыл, пуская ее на борт. Оставив дверь рубки открытой, я поднял розоватый чемодан и поместил его на стол. Найденный мною ключ, как она и сказала, успешно управился с замком. Я открыл крышку. Внутри находилось множество шикарных нарядов, не слишком подходящих для путешествия на небольшой яхте.

Я повернулся к моей гостье.

– Говорите, что намерены одеть. Советую что-нибудь прочное и практичное, если таковое имеется. – Она никак не отреагировала на мои слова. Каменное выражение лица явно свидетельствовало, что она не намерена больше играть в мои игры. Я немного покопался в ее вещах и сказал: – Ладно, выберу сам. Двух нарядов должно хватить, да и вряд ли вам понадобятся платья...

Я извлек из чемодана отобранную одежду, однако закрыть его оказалось далеко не просто. Спутавшиеся платья упрямо выбивались через края, однако в конце концов моя настойчивость победила. Я закрыл несговорчивый чемодан, натянув один край поверх другого, наподобие раковины моллюска, вынес его на палубу, швырнул в море и вернулся, прикрывая за собой дверь. Сквозь окно рубки было видно, что чемодан удержался на одной волне, но скрылся под следующей. После чего на поверхности какое-то время плавало несколько ярких тряпок, но и они вскоре намокли и исчезли из виду. Обернувшись, я заметил фуражку и темные очки, которые моя гостья сняла, войдя в рубку. Я внимательно их осмотрел и положил в стопку оставленных для нее вещей.

Миссис Фанчер наконец снизошла до того, чтобы заговорить со мной.

– Хорошо позабавились, не так ли, мистер Хелм?

– Вам не помешало бы одеться, – отозвался я. – Или, если хотите, мне не помешало бы, чтобы вы оделись.

– Необычайно смешно! По-моему, я произвела на вас не большее впечатление, чем, скажем, кусок замороженной говядины. Если бы не Лори, я решила бы, что имею дело с гомосексуалистом. – Она позволила полотенцу осунуться на пол и, не сводя с меня глаз, отыскала и натянула трусики. Затем поморщилась. – Большинство мужчин не в силах сдержать свою звериную похоть при виде моего обнаженного тела. Это просто ужасно. Кстати, могу я узнать, почему вам вздумалось выбросить мои вещи за борт?

– Пожалуйста. Начнем с того, что мне видятся три возможные причины вашего пребывания здесь. Первая: вы и в самом деле явились, чтобы помочь мне управиться с яхтой. Допустим, я вам поверил, однако, поскольку яхты вы ненавидите, да и причин гореть желанием мне помочь; у вас нет, нельзя упускать из виду вторую возможность: вы задумали меня убить.

– С какой стати мне вас убивать?

– Понятия не имею, но с тех пор, как я обосновался на борту этой посудины, на мою жизнь покушались дважды, так почему бы вам не попытаться в третий раз? – Я пожал плечами. – Орудий, пригодных для упомянутой цели, на яхте предостаточно, но поскольку все они мне известны, я как-нибудь за ними присмотрю. Однако, у меня нет ни малейшего желания выискивать хитроумную взрывчатку или экзотический яд, которые вы, возможно, прихватили с собой, не говоря уже о кинжалах и пистолетах. Поэтому, чтобы не кромсать вашу одежду на части, после чего она все равно вам не пригодится, я упростил свою задачу и отправил все на дно.

Миссис Фанчер набросила на себя одну из двух оставленных мною блузок с длинными рукавами. После чего протянула в мою сторону запястье, явно предлагая мне застегнуть манжету. Что я и сделал.

– И какова же третья возможность, мистер Хелм? – поинтересовалась она. Я улыбнулся.

– Выглядит она не слишком правдоподобно, однако не исключено, что вы намерены меня соблазнить.

(обратно)

Глава 13

Миссис Фанчер осчастливила меня возможностью застегнуть и вторую манжету. Затем натянула выбранные мной брюки, самостоятельно управилась с "молнией" и одела низкие белые судовые туфли, которые я обнаружил в ее чемодане. Белые льняные брюки не уступали по ширине ее предыдущему наряду, да и блузка была достаточно свободной – все это наводило на мысль, что моя сладострастная смуглокожая гостья не столько следует моде, сколько стремится сохранить стиль своих предков-кочевников.

Мне припомнился облегающий костюм миссис Белл, нарочито выставляющий напоказ тонкие черные чулки – если следовать аналогии, то сия дама бросала вызов традиции. В том числе и употреблением запрещенного Кораном спиртного. Забавно, что при всей своей сексуальности моя новая посетительница предпочитала более скромную одежду.

Дороти Фанчер открыла оставленный мною пакет со шпильками и, поработав расческой, обмотала тяжелую черную гриву вокруг головы.

– Трумэн, мой муж, так и не удосужился повесить мне в рубке зеркало. Наверное, я похожа на прачку.

Не дождавшись моей реакции, она рассмеялась.

– Ладно, можете не говорить, что я не похожа на прачку. Но зачем мне вас соблазнять?

– Чем не логичный шаг? – отозвался я. – Не удалось избавиться от человека с помощью ножа и гранат, попробуем обезоружить его с помощью любви. Способ известный со времен Самсона и Далилы.

Мгновение она с интересом смотрела на меня.

– К делу это совершенно не относится, но почему я не пробудила в вас интереса? Вы не похожи на большинство мужчин.

Я задумался, подбирая нужные слова.

– Это не совсем так, миссис Фанчер. Вы очень красивая женщина, я бы даже сказал – чрезвычайно яркая и привлекательная... Все дело в том, что вы меня ужасно перепугали.

Она бросила на меня пристальный взгляд.

– Я напугала вас? Вы не похожи на человека, которого так легко напугать.

– Разумеется, сталкиваясь лицом к лицу со смертью, я забываю о страхе, – тут уж никуда не денешься. Моим ремеслом вообще занимаются исключительно герои, не ведающие страха. А если и ведающие, то ни за что в этом не признающиеся. Но в данном случае речь шла не о жизни и смерти, а о... Короче говоря, я знал, что стоит мне позволить завлечь себя в постель, я пропал. Так же, как пропал бедняга Трумэн Фанчер. Шансы победить в этом состязании у меня столь же невелики, как у, вас, вздумай вы использовать против меня свой пистолетик. Я знаю толк в пистолетах, вы знаете толк в сексе. И я не настолько глуп, чтобы попытаться переиграть профессионала в его ремесле.

Миссис Фанчер слабо улыбнулась.

– Не проще ли просто назвать меня шлюхой без всяких обиняков?

Я пожал плечами.

– Увы, мы, профессионалы, обречены на непонимание со стороны окружающих. Да, вы шлюха, а я убийца, если вы предпочитаете выразить это подобным образом.

Она промолчала. Я повернулся и окинул взглядом море впереди. Пока никаких преград. Глубиномер показывал, что под нами семиметровая толща воды, то есть больше двадцати одного фута. Хватит с избытком. Маленький бумажник, который я извлек из брюк миссис Фанчер, все еще лежал на навигационном столике. Снаружи он намок, но внутри оказался совершенно сухим. Я просмотрел лежащие внутри карточки. Большинство принадлежали Дороти А. Фанчер, однако, я наткнулся также на потертую старую карточку социального обеспечения, в которой значилась, по всей видимости, ее девичья фамилия – Дороти Айеша Аджами. Кроме того, в бумажнике лежала солидная пачка счетов.

– Айеша, – проговорил я.

– Вам это имя кажется странным?

– Ничего подобного. Обожаю романы Райдера Хаггарда. Чаще всего говорят о его "Копях царя Соломона", но этот персонаж ничуть не хуже. Та-Которой-Все-Подвластны, прекрасная, всемогущая, бессмертная королева лежащих за горами таинственных земель. Ее настоящее имя было Айеша.

– Это женское имя, широко распространенное среди арабов. – Миссис Фанчер немного помолчала. – Собственно говоря, от рождения меня звали Айеша Фатима Аджами. Наша религия запрещает смешивать мусульманские имена с именами неверных. Однако, было решено, что я смогу... действовать более удачно, если американизировать мое имя. Вот я его и сменила. Кстати говоря, вполне законно. Раз уж мы заговорили о книгах, то Дороти я выбрала из "Волшебника страны Оз".

– Более удачно действовать в каком направлении? – полюбопытствовал я. Потом бросил взгляд в окно и увидел, – что расположение буя впереди по левому борту несколько изменилось. – Ладно, отложим обсуждение этого вопроса до прибытия в порт, не то мы рискуем вообще туда не добраться. Можете пока заняться делом и приготовить несколько сандвичей. Мышьяк найдете на верхней полке, стрихнин – в рундуке, под раковиной.

– Между прочим, я не подсыпала яд своему мужу, мистер Хелм, – заявила она.

– В таком случае, хлеб лежит на стойке камбуза, а столовые приборы... Да вы, наверное, лучше меня ориентируетесь на этой яхте.

– К моему величайшему сожалению, по-видимому, это так. – Она скривилась. – Истратить несколько сотен тысяч долларов, чтобы жить в помещении, размером с коробку из-под туфель! Да попытайся кто-нибудь сдать в качестве квартиры эту крошечную, раскачивающуюся при малейшем дуновении ветра комнатушку, городские власти немедленно отправили бы его в тюрьму.

С помощью бинокля и карты я разобрался с буем – оказалось, мы просто двигались несколько быстрее, чем я предполагал. По-видимому, сказывалось попутное течение, увеличивающее нашу скорость примерно на узел. Я приготовил и опробовал предобеденное мартини. Миссис Фанчер отказалась от спиртного – очередная дань уважения традициям. Лично я с трудом понимаю людей, которые уделяют столько внимания своей расе; для меня напоминание о моем арийском происхождении неизбежно ассоциируется с аналогичными взглядами Адольфа Гитлера.

Миссис Фанчер принесла бутерброды и кофе. Подгоняемые течением и попутным ветром, мы пронеслись через залив Делавэр. Получив возможность полностью сосредоточиться на окружающей обстановке, я направил яхту по главному фарватеру. Моя очаровательная спутница прибрала на камбузе, чем несколько меня удивила – вот уж не ожидал от нее помощи по хозяйству. Затем вернулась в рубку и молча уселась в коктейльном уголке. С приближением вечера залив все больше сужался.

– Что это такое? – наконец отозвалась Дороти Фанчер. Я не заметил, как она подошла и стала рядом со мной.

Поднимающиеся впереди изящные башни трудно было с чем-либо спутать. Я сверился с картой.

– Тут обозначена Салемская Атомная Электростанция. – Я пристально посмотрел на нее. – И зачем вам понадобилось ее взрывать?

Она долго медлила, прежде чем рассмеяться, пугающе долго. Такого провокационного вопроса она не ожидала и не была готова к нему. Припомнив пустой отсек над днищем, отсек, в котором должны были храниться моторное масло и антифриз – хотя туда можно упрятать и более интересные вещи – я внезапно судорожно напрягся и с трудом удержался, чтобы не посмотреть на нее.

– Не говорите глупостей, – запоздало промолвила она. И поспешно продолжила: – Ошибаетесь, мистер. Не забывайте, я всего лишь красотка, которая травит своих мужей. Они у меня мрут, как мухи, бедняжки. Но мне бы и в голову не пришло что-либо взрывать. Я люблю порядок, а от взрывов слишком много шума и хаоса.

"Не Салем", – подумал я. Мы по чистой случайности проходили сегодня мимо него, вот я и надумал спровоцировать ее. Не Салем, но что-то на него похожее, что-то атомное, что-то расположенное дальше к югу, мимо чего "Лорелея-3" проплывала возможно еще при жизни Трумэна Фанчера. Рядом с чем был разгружен и оставлен таинственный груз, условия использования которого пока оставались неизвестными.

Разумеется, сам Салем мы еще не миновали. Ветер набирал силу и с приближением к характерным башням волны в заливе стали настолько крутыми, что Ники с трудом удерживал курс. Мне пришлось его отключить и встать за штурвал самому. Управление яхтой, подгоняемой жестким ветром, – серьезное испытание для рулевого. Я едва успел удержать "Лорелею-3", когда та начала резко разворачиваться против ветра – "выходить из ветра" на морском жаргоне. Медленное гидравлическое управление, несмотря на изрядную мощность, затрудняло своевременную реакцию и требовало в сумасшедшем темпе работать со штурвалом. Мы прошли мимо тонких башен и продолжали двигаться дальше по сужающемуся каналу.

Какое-то время спустя я, продолжая изо всех сил орудовать штурвалом, сказал:

– Пожалуйста, возьмите бинокль и попытайтесь отыскать входные буи фарватера Ч. И. Д. Я не могу оторваться отсюда.

– Что бы вы без меня делали? – сухо откликнулась миссис Фанчер. Затем оглядела панораму впереди и сказала: – Вот они. Вы идете правильным курсом.

Я вспомнил кое-что и посмотрел на нее.

– Мне вас описали как хрупкую женщину, не переносящую качки. Которой сейчас в самый раз забиться в какой-нибудь уголок, забыть обо всем на свете и лежать в ожидании смерти.

Она не удостоила меня ответом. Тем временем буи быстро приближались. Я развернул яхту и ударившая в борт волна окатила рубку. Удержал курс неизменным, пока "дворники" очищали стекло, позволяя вновь разглядеть происходящее вокруг, а в следующее мгновение мы оказались в спокойной воде канала. Яхта слегка покачивалась под порывами ветра, продолжающего терзать мачты и такелаж. Час спустя мы остановились у причала Скеферс Кэнел Хауз, пройдя примерно половину расстояния между верхушками заливов Делавэр и Чесапик. Солнце слабо просвечивало сквозь разрывы в облаках над западнымгоризонтом. Течение оказалось не таким страшным, как настраивала меня Лори – видимо, оно зависит от уровня прилива – и мы без особого труда пришвартовались к причалу: я остался управлять яхтой, отправив миссис Фанчер перебросить швартовы мужчине, отошедшему от топливных насосов. Однако к тому времени, как мы управились с канатом, опустились сумерки.

– Тяжелый был переход. Надо бы утром проверить двигатель – напомните мне, – сказал я, отмечая время прибытия в судовом журнале, который завел в найденной на борту разлинованной тетрадке, поскольку стандартной книги не обнаружилось. – Разумеется, если вы намерены остаться на борту... Это еще что?

Оглянувшись, я увидел протянутый мне стакан, установленный на подносе, – все как полагается. Миссис Фанчер изобразила реверанс.

– Ваш вечерний мартини, капитан. Если бы вы не выбросили все мои вещи за борт, я обслужила бы вас более изысканно.

– Возможно, именно этого я и боялся. Она отставила поднос и присела рядом со мной, глядя, как я пробую напиток и одобрительно киваю.

– Странный вы человек, – промолвила она. – Удивительно, как вы живы до сих пор в своем диком мире. Кстати, откуда уверенность, что я ничего не добавила в стакан?

– А также в бутерброды с сыром или кофе? – Я улыбнулся. – Не забывайте, я удостоверился, что вы не пронесли на борт ничего безвкусного, бесцветного и смертельного. В рундуке с красками имеются кое-какие яды – я использовал их против тараканов – но, во-первых, у вас не было времени ознакомиться со всеми наклейками, а во-вторых, вряд ли вам удалось бы отыскать что-либо такое, что я не успею почувствовать, прежде чем оно меня прикончит. К тому же, в настоящее время я исхожу из предположения, что верна моя третья догадка,и вы не задумали убийства.

– Раньше бы вам до этого додуматься, – хмуро заметила она. – У меня в багаже и правда не было ни яда, ни взрывчатки. Всего лишь красивая, дорогая одежда и духи, способные одурманить любого мужчину. Хотя, с другой стороны, – какая разница? На вас они все равно не произвели бы ни малейшего впечатления...

Я улыбнулся.

– Но вы не сдаетесь, правда? Моете мне посуду, услужливо подаете мартини, называете меня странным человеком... Пытаетесь ублажить меня лестью. Все мужчины любят, когда их обслуживают и любому мужчине приятно услышать, что он странный – слово не менее популярное, чем "опасный". О чем вы прекрасно знаете. Так вы намерены остаться на яхте и поработать надо мной еще какое-то время?

– До тех пор, пока вам не надоест наблюдать, как мои бесстыдные попытки глупо разбиваются о неприступную стену вашей целостности. – Она поднялась и прошла к двери правого борта, ближайшей к причалу. Дверь была открыта, и она остановилась, глядя наружу и глубоко вдыхая ночной воздух. – Тучи расходятся, похоже, будет прекрасная ночь. – И, помолчав, продолжала: – Трумэн считал здешний ресторан одним из лучших на побережье, он утверждал, что они сказочно готовят уток, да и рыба у них превосходная. Могу я отплатить за ваше гостеприимство приглашением на обед, мистер Хелм?

– Вы все-таки отыскали ключ к моему сердцу, миссис Фанчер. Обожаю уток. А потому с превеликим удовольствием принимаю ваше предложение. Между прочим, позвольте обратить ваше внимание на одну вещь.

– Да?

– Никоим образом не оспаривая ваших профессиональных навыков, позволю себе заметить, что человек моей профессии никогда бы не остановился так, как вы – на фоне яркого света.

– Не представляю, у кого может возникнуть желание в меня стрелять. Разве что у вас, если вы почувствуете, что вашей чистоте угрожает мое неотразимое очарование или утка, поданная на обед.

Она повернулась и посмотрела на меня.

– Вы сообразительный человек, мистер Хелм.

– И еще странный, не забудьте добавить – странный.

– Вы не ошиблись. Я явилась на яхту, чтобы вас соблазнить. Роджер явно впустую тратит деньги на своих грозных профессионалов.

Мне припомнилось упоминание Лори о скользком типе, именуемом Роджер Хассим, который стал причиной ссоры между ее мачехой и отцом – Трумэну Фанчеру даже пришлось воспользоваться услугами частного детектива, чтобы доказать наличие между ними любовной связи. Однако момент представлялся не самым подходящим для выяснения подробностей.

Дороти Фанчер тем временем продолжала:

– Кто бы мог подумать, что уничтожить эту посудину окажется так трудно. Тем не менее, их девчонка дважды провалила задание – видимо, она лучше умела расправляться с людьми, чем с судами. Потом появился ты, и она умерла. Умер и один из ее коллег, а вместе с ним двое наших, которые отправились на этом дурацком катере. Четыре покойника, а если считать жертвы блондинки, – то шесть, и все безрезультатно! История начинала походить на плохую шутку. Пора было испробовать другой способ, мой способ. Я намеревалась вскружить вам голову, превратить в беспомощного раба...

Она замолчала. Странная, темная полоска внезапно появилась у нее на виске, прямо под шикарным тюрбаном черных волос. В то же мгновение снаружи донесся негромкий хлопок оружия с глушителем. Я вскочил на ноги, выбираясь из-за углового столика, и видя, как Дороти Фанчер беспомощно оседает на короткие ступени, ведущие на палубу.

(обратно)

Глава 14

Чтобы выбраться из рубки, мне пришлось переступить через ее тело. Что я и сделал, не теряя времени на выяснение того, насколько она пострадала – если мертва, ей уже не помочь, а если отделалась несмертельной раной в голову, то нуждается в помощи нейрохирурга или перевязке, в зависимости от тяжести раны. И то, и другое может подождать несколько минут. Ухватившись за сваи, я взобрался на дощатый настил в паре футов над уровнем палубы, в глубине души надеясь, что людей, которые стреляли в Дороти Фанчер, не заинтересует мишень, именуемая Мэттью Хелм. Выстрелов не последовало.

Скеферс не похож на обычные гавани с выступающими пирсами и эллингами для судов, здесь попросту пришвартовываешься к чрезвычайно длинному причалу, протянувшемуся с одной стороны канала параллельно берегу. Он слегка отступает от берега, чтобы обеспечить глубину, достаточную даже для самых больших яхт. С землей и располагающимися там административным зданием, рестораном и душевыми причал соединен несколькими короткими мостиками или переходами. Две яхты были причалены впереди нас и с полдюжины всевозможных судов, парусных и моторных, располагалось за кормой, включая трехэтажный плавучий дворец более шестидесяти футов в длину.

Пристань была хорошо освещена, и я без труда раз глядел фигуру, бегущую в сторону ближайшего мостика, перекинутого на берег – правда, парень отчаянно хромал и потому передвигался не слишком резво. Яркие огни превращали его в идеальную мишень. Я сжимал в руке свой короткоствольный револьвер, но для этого оружия расстояние было слишком велико. К тому же я понадеялся, что смогу настичь инвалида, не перебудив стрельбой всех соседей, и припустил вслед за ним.

Как выяснилось, он передвигался даже медленнее, чем мне показалось, и разделяющее нас расстояние быстро сокращалось. Мы миновали переход и выбежали на освещенную стоянку. К этому времени я уже успел разглядеть, что при всей своей неуклюжести ковыляющая впереди фигура принадлежит явно не мужчине. Женщина оглянулась, и я увидел, что лицо ее скрывает нечто напоминающее странную белую маску. Она по-прежнему не выпускала оружия, которым расправилась с миссис Фанчер. Это был автоматический пистолет, по всей вероятности, двадцать второго калибра, ствол которого казался непропорционально длинным из-за одетого на него глушителя. Однако она даже не попыталась использовать оружие против меня, напротив, заслышав мое приближение, просто остановилась на открытом месте, подняла руки и позволила мне приблизиться и забрать у нее пистолет.

– Повернитесь, – сказал я.

Она повиновалась. При ближайшем рассмотрении белая повязка оказалась пластырем, вернее, двумя кусками пластыря, достаточно симметрично прилепленными на обе щеки. Передо мной стояла довольно высокая молодая женщина с худощавой, почти мальчишеской фигурой и короткими светлыми волосами, потенциально привлекательная, но, судя по ее виду, недавно побывавшая в серьезной переделке. Собственно говоря, женщину, пострадавшую настолько, последний раз мне довелось видеть несколько лет назад, когда моя невестка чудом уцелела при взрыве бомбы, убившей моего старшего сына. На правой ноге эта девушка носила обычную мягкую коричневую туфлю, левая же была перевязана и упакована в нечто, напоминающее мужской шлепанец. Бинт покрывал и два последних пальца ее левой руки, дополнительно зафиксированные шиной. Плюс упомянутый пластырь на лице... Ну и глупец же я. Мог бы и сразу сообразить.

– Наконец-то мы познакомились, мисс Кронквист, – сказал я.

Девушка тяжело дышала после долгого бега. На ней были джинсы и темно-голубой свитер с высоким воротником, – вполне подходящий костюм для ночной операции. Какое-то время она молчала, восстанавливая дыхание. После чего произнесла:

– Посмотрите на меня хорошенько, мистер Хелм! Вот, что они сделали со мной за то, что я пыталась вас защитить!

– Что вы здесь делаете, мисс Кронквист? – спросил я.

Девушка глубоко вздохнула, постепенно успокаиваясь.

– Вы можете называть меня Зигги. Все зовут меня Зигги. Я не в претензии, кому охота ломать язык, выговаривая Зигелинда? – Она облизала губы. – Я искала работу, мистер Хелм, но обнаружила, что вакансия уже занята.

– Что ж, я – Мэтт, и похоже тебе-таки удалось создать новую вакансию. Во всяком случае, ты сделала для этого все, что в твоих силах.

– Далеко не все, это был не слишком удачный выстрел, – спокойно возразила она. – Кажется, пуля лишь слегка задела ее. Похоже... похоже убийца из меня никудышная. Хотя лично я предпочитаю слово "палач".

– Давай-ка отойдем под деревья, – я подвел девушку к столу для пикников, и она опустилась на одну из вкопанных скамей. То, как она передвигалась, явно свидетельствовало, что попытка сбежать отнюдь не пошла на пользу ее раненой ноге. Здесь, на удалении от причала и зданий, было не так светло.

– Вас прислала миссис Белл? – спросил я.

Зигги Кронквист хмуро улыбнулась.

– Миссис Белл считает меня ужасной неженкой, абсолютно бесполезной для организации. Ведь они всего-то и успели, что изувечить руку и ногу, да заехать пару раз по лицу. Я... я сдалась и заговорила, прежде чем они успели выколоть мне глаза... О, Господи! – она опустила локти на стол и закрыла лицо руками. Затем сдавленным голосом произнесла: – И что мне только в голову взбрело стать великолепной оперативницей? Великолепной! Да вы только посмотрите на меня! Сидела бы за своими исследованиями и компьютерами. А теперь мне и с клавиатурой-то не управиться!

Вдали медленно проследовала моторная яхта, превышающая размерами даже дворец, стоящий у причала. Она напоминала небольшое пассажирское судно, сверкающее многочисленными огнями. Мне подумалось, что на борту наверняка имеется профессиональный капитан, который сотню раз бывал в этих местах и может пройти по каналу с закрытыми глазами. Моя собеседница отыскала здоровой рукой носовой платок и поднесла его к глазам.

Она шмыгнула, убрала платок и уже более спокойно произнесла:

– Отвечаю на твой вопрос – нет, миссис Белл меня не посылала. Она ищет тебе другого помощника, храброго и сильного. Тем временем... Я знала, что ты заходил в Кейп-Мей, то есть по всей вероятности следующую остановку сделаешь здесь, и предупредила ее, что намерена встретиться с тобой, вне зависимости, нравится ей это или нет.

– Зачем? – поинтересовался я. Зигги помедлила с ответом.

– Прежде всего, я должна перед тобой извиниться, не так ли? Я и правда держалась изо всех сил... столько, сколько смогла. Но... но потом заговорила и, по словам миссис Белл, в результате ты чуть было не погиб. Прости меня.

– Я пока еще жив, так что можешь не переживать.

– Миссис Белл сказала, что ты, несмотря ни на что, просил прислать меня. Она сочла это глупостью с твоей стороны и заявила, что не намерена потакать подобным безрассудствам. Вот я и понадеялась, что если приеду сюда, даже без ее приказа... Мне вовсе не хочется возвращаться к этим дурацким компьютерам. Во всяком случае до тех пор, пока... – Она замолчала.

Я пристально посмотрел на нее.

– Подумываете о мести, мисс Кронквист? То есть, Зигги. Не хочешь подавать в отставку, пока не выяснишь отношений с людьми, которые обошлись с тобой подобным образом? – Она не ответила, но ее молчание было достаточно красноречиво. Я продолжал: – Увы, буду вынужден попросить тебя немного повременить. Эта женщина нужна мне живой – надеюсь, вопреки твоим стараниям она все еще жива – до тех пор, пока я не выясню, что именно задумали она и ее друзья. Судя по твоей реакции, полагал, что за твои мучения ответственна именно она.

– Я никогда не забуду ее голос! – заявила Зигги Кронквист.

– Голос?

– Меня... меня пытал мужчина. У него было двое подручных, которые помогли привязать меня к старой железной кровати. Мы находились в какой-то полуразвалившейся лачуге, неподалеку от железной дороги, где они меня схватили. Однако, спустя некоторое время я почувствовала, что кто-то наблюдает за мной, стоя в дверном проеме за головой. А потом... потом она начала предлагать новые способы. Слышал бы ты, какое наслаждение звучало в ее голосе. Лица ее я не видела, но уж голос не забуду никогда!

– Стало быть, тебе вряд ли удастся опознать ее на суде. Хороший адвокат предложит тебе прослушать столько голосов, что ты забудешь свой собственный. – Я изучающе посмотрел на нее. – Ладно, оставим это пока. Когда я просил миссис Белл прислать тебя, то не представлял, что они так над тобой поработали. Не переоцениваешь ли ты свои силы, намереваясь помогать мне на яхте?

– Мистер, я немного знакома с вашим послужным списком и готова биться об заклад, что даже с двумя конечностями управлюсь с яхтой лучше, чем вы с четырьмя. К тому же на тридцативосьмифутовой яхте не слишком разгуляешься. Со штурвалом я управлюсь – я вела свою машину от самого Вашингтона – да и канат бросить смогу. Что касается тяжелой работы, тут я и правда тебе не помощница, но гоночных парусов мы, полагаю, ставить не собираемся, так что вполне обойдемся и твоими мышцами.

– Ладно, считай, что ты меня убедила, – кивнул я. – Остается всего одна маленькая неувязка. Как ты сама заметила, интересующее тебя место в настоящий момент занято.

– Эта кобра в женском обличье!

Я посмотрел на пистолет, который забрал у нее и все еще сжимал в руке. Это было старое орудие убийства, некогда принятое на вооружение во многих тайных службах, да и теперь встречающееся сплошь и рядом: изящный, ныне почитающийся устарелым "кольт-вудсмен" двадцать второго калибра с обычным глушителем, именуемым на новомодном жаргоне, в силу неизвестных причин, подавителем звука.

– Похоже, ты неплохо подготовилась к встрече с ней, – заметил я, разглядывая пистолет.

Девушка облизала губы.

– Просто... просто я знала, что если удастся уговорить тебя взять меня на борт, раньше или позже мы встретимся с кем-либо из них, либо с ней, либо с другим любителем пыток, ее арабским Аполлоном, Роджером Хассимом. Поэтому, прежде чем покинуть Вашингтон, я стянула из музейного отделения оружейной револьвер и купила коробку патронов. Труднее всего было отыскать низкоскоростные заряды, пригодные для использования с глушителем. Но я и не подозревала, что так быстро встречусь с этой красоткой. Меня... меня буквально ошарашило, когда, поднявшись на причал, чтобы переговорить с тобой, я услышала ее голос, доносящийся из рубки. Разумеется, я мгновенно узнала ее и так и замерла с открытым ртом... А потом во мне как будто включилась заданная программа. Я почувствовала, что бегу – вернее, ковыляю – назад к машине, достаю из нее оружие, проверяю обойму, досылаю патрон в патронник и украдкой пробираюсь к яхте. Она как раз остановилась в проеме – великолепная мишень. Но как я уже говорила, выстрел оказался не слишком удачным. Я слишком спешила... Встреча застала меня врасплох, и я оказалась психологически не готова к ней.

– Не исключено, что тебе никогда не удастся психологически подготовиться к подобным вещам, – заметил я. – Некоторые люди никогда не готовы убивать.

Девушка с неожиданной яростью встряхнула головой.

– Вот уж нет! В следующий раз я буду готова. Она должна умереть! – Зигги Кронквист глубоко вздохнула, в упор глядя на меня. – Ты просто не понимаешь! Это не женщина, это сущая бестия. Как и все ее дружки. Во всяком случае, их невозможно назвать людьми в нашем понимании этого слова. Им не смешны шутки, но они заливаются смехом при виде боли, и если эта боль уродует и калечит тело – тем лучше! Она и ее красавчик Хассим! Видел бы ты эту парочку. Он вел себя, как ребенок, наслаждающийся мучениями маленького животного, а она поощряла его, подсказывала, какой сустав лучше раздавить щипцами, а где стоит пройтись ножом. Он же старательно выполнял ее указания, держась немного в стороне, чтобы она в полной мере могла насладиться достигнутым результатом. Они захлебывались от восторга, когда я стонала, всхлипывала и содрогалась в агонии. И они чуть животы не надорвали от смеха, когда боль стала настолько невыносимой, что я... я перепачкала себе штаны: вы только посмотрите на эту неверную, во что она превратила свои дорогие штанишки, а теперь займемся еще одним пальцем, теперь лицом, другой щекой, глазами... – Она замолчала и судорожно вздохнула. – Вот тут я и закричала, что расскажу им все, что они пожелают. Дурацкий пароль насчет погоды в Мейне и Коннектикуте. Мне ужасно жаль, я доставила тебе массу неприятностей, но не могла позволить им... Я просто не владела собой!

– Надеюсь, ты понимаешь, что даже при желании я не могу взять тебя на яхту сейчас.

Зигги глубоко вздохнула.

– Спасибо, что выслушал. Поверь, я вовсе не собиралась исповедоваться перед тобой.

– Не ты одна такая, Зигги. Могу лишь сказать, что в следующий раз легче не будет: к подобным вещам не привыкаешь.

Мгновение спустя она слабо улыбнулась.

– Вот уж обнадежил. Теперь я спокойна.

– Держи, – сказал я, – возможно, он понадобится тебе для зашиты. Только, пожалуйста, не пользуйся им для других целей, пока я не дам тебе добро.

Девушка посмотрела на пистолет, который я вложил ей в руку. Вознамерилась было задать какой-то вопрос, но передумала, и, не вставая с места, извлекла обойму из рукоятки. Затем опорожнила патронник, вставила патрон в обойму и обойму в отверстие, действуя весьма умело, несмотря на перевязанные пальцы. Приподняла свитер и сунула пистолет за пояс узких джинсов. Подобная демонстрация умения обращаться с оружием утвердила меня в принятом решении.

– Если ты окажешься права и эта женщина действительно не сильно пострадала, я постараюсь выдерживать намеченный график, – сказал я. – Это означает, что завтра вечером мы должны войти в порт Аннаполиса, штат Мэриленд. Затем, двигаясь на юг, следующим вечером доберемся до Соломонова острова на реке Патуксент. Далее станем на якорь в Рыбном заливе у реки Пянкатанк, затем – гавань Тайдвотер в Норфолке, формальное начало Межберегового канала. Понятия не имею, что может случиться, но надеюсь, что-нибудь все-таки случится. По пути ты ничем не в состоянии мне помочь – не вздумай пытаться следовать за нами на другом судне, остаться незамеченной тебе не удастся, а мне нужно убедить эту даму, что я в полном ее распоряжении – но если тебе удастся поспевать за нами на машине и находиться неподалеку по вечерам, так, чтобы никому не удалось подпортить яхту, пока мы остаемся на берегу, а возможно, попутно выяснить, кто проявляет к нам интерес, это может пригодиться.

Мгновение она вглядывалась мне в лицо.

– Спасибо, Мэтт. Спасибо, что доверяешь мне, несмотря на... Я постараюсь сделать все, что в моих силах.

– Только не перестарайся, – сказал я. Зигги нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Не пытайся что-либо доказать. Не рискуй без особой необходимости. Твоя смерть вряд ли пойдет мне на пользу.

Она улыбнулась. Несмотря на пластыри, улыбка получилась довольно симпатичная.

– Мистер, вы имеете дело с дипломированным трусом. Миссис Белл с готовностью это подтвердит. Ладно, пора тебе возвращаться на яхту приводить в чувство твою гадюку. Смотри, не дай себя укусить, эти пресмыкающиеся необычайно коварны...

(обратно)

Глава 15

Когда я поднялся на борт "Лорелеи-3", миссис Фанчер не оказалось там, где я оставил ее лежать и наполовину ожидал застать, возможно, и мертвой, несмотря на заверения Зигги. Предсказание результатов попадания пули в человеческое тело не относится к числу точных наук. Тем не менее, женщина оказалась как нельзя более живой. Она восседала на верхней ступеньке трапа, ведущего на камбуз, откуда можно дотянуться до емкости с бумажными полотенцами, закрепленной на ближайшей перегородке. Кусок полотенца, завернутый за воротник блузки, лежал у нее на плече, защищая одежду от кровяных пятен, к голове она прижимала пропитавшийся кровью тампон.

– Кажется, кровотечение прекратилось, – не оборачиваясь, промолвила она. – Перевяжите меня, пожалуйста, только осторожно. Учитывая количество одежды, которую вы мне оставили, я не могу позволить себе перепачкать ее в крови: она чрезвычайно трудно отстирывается.

Я протиснулся мимо нее – причем она не сделала ни малейшей попытки облегчить мне эту задачу – и взял на камбузе аптечку первой помощи и чистую салфетку. Салфетку смочил под краном. Затем повернулся и обнаружил, что она пристально наблюдает за мной. Зрачки ее красивых, загадочных карих глаз, были в точности одинакового размера, что с точки зрения медицины почитается хорошим признаком.

– Ощущаете головокружение, двоится в глазах? – спросил я.

– Только головную боль. На мгновение меня просто оглушило, я никогда по-настоящему не теряю сознания. Полагаю, вам удалось поймать девчонку, которая стреляла. Сейчас она вряд ли в состоянии быстро бегать.

– Вы ее видели?

– В последнее мгновение. У этой особы нелепейшее имя. Зигги.

– Вы меня разочаровываете. Помогали измываться над девушкой, травмировали ее на всю оставшуюся жизнь, и после этого заявляете, что понятия не имеете, кому может прийти в голову в вас стрелять!

– Так она меня узнала? Я считала, что не позволяю себя разглядеть.

– Она узнала ваш голос.

Миссис Фанчер пожала плечами.

– Похоже, я ее недооценила. Современных американских детишек трудно воспринимать всерьез. Им с пеленок вбивают в голову, что им чуть ли не свыше гарантировано право на спокойную, безопасную жизнь, как будто какое-либо божество, наше или ваше, станет беспокоиться о таких пустяках, как их физическая безопасность – разумеется, другое дело их духовное спасение. Но как это подготавливает их к взрослой жизни, к той жизни, которую ведем мы все? Столкнувшись с ужасным открытием, что мир-то оказывается далеко не так безопасен, они зачастую не в силах пережить потрясения. Эта молодая женщина так шумела и суетилась во время допроса... Я и представить не могла, что у нее хватит храбрости мстить, даже если ей удастся меня опознать. Значит, я ошибалась. Что вы с ней сделали?

– А вы как думаете? Разумеется, вернул ей ее оружие и посоветовал в следующий раз целиться получше.

Миссис Фанчер отрывисто рассмеялась.

– И, несомненно, выслушав ее рассказ, считаете меня чистым чудовищем.

– Ну уж это я понял с первого взгляда. Не шевелитесь.

Она слегка склонилась вперед, так, что стоя на камбузе, я мог без труда обработать ее голову. Примерно в дюйме от линии волос гладкую смуглую кожу виска перечеркнула глубокая борозда. Кровотечение и правда прекратилось. Рану я трогать не стал, ограничившись тем, что осторожно обмыл ее по краям и заклеил небольшим пластырем, после чего стер влажной салфеткой кровь, запекшуюся на лице. Собрал перепачканные в крови обрывки бумажного полотенца и выбросил в мусорный ящик под раковиной камбуза, вымыл и повесил сушиться салфетку, отнес на место аптечку первой помощи.

– Полагаю, настроение поужинать в ресторане у вас пропало, – сказал я. – Придется мне взять инициативу в свои руки и посмотреть, что удастся приготовить из подручных запасов.

Миссис Фанчер осторожно покачала головой.

– Нет, лучше поищите мне пару таблеток аспирина или тайленола, и я живо оправлюсь. Это и правда всего лишь царапина.

Я улыбнулся.

– Просто поразительно, что готовы перетерпеть люди, лишь бы не пробовать мою стряпню.

К числу положительных результатов моего обращения с ее одеждой, без сомнения, относилось и то, что не приходилось ждать, пока она переоденется в подходящий для ужина вечерний туалет. Запив водой из камбуза принесенные мной таблетки от головной боли, миссис Фанчер с моей помощью поднялась на причал и далее, через переходной мостик – на берег. Причем я заметил, что она то и дело беспокойно оглядывается по сторонам.

– Не волнуйтесь. Я попросил малышку повременить со следующей попыткой, пока я окончательно с вами не разберусь.

Она рассмеялась и взяла меня под руку. Мы пересекли большую стоянку и вошли в ресторан. Посетителей внутри оказалось немного, однако, несмотря на скромный свободный наряд Дороти немедленно привлекла внимание всех присутствующих мужчин. Вряд ли кто-нибудь из них заметил пластырь у нее на виске: смотрели они отнюдь не на лицо.

Нам отвели приятный столик у окна с отличным видом на канал, освещенный не хуже городской улицы. Правда, болотистые окрестности причала, которые мы миновали по пути в ресторан, теперь были погружены во тьму. Прямо под нами пришвартовались два лоцманских судна, выкрашенные в характерный оранжевый цвет. Одно из них отошло от причала в тот самый момент, когда мы усаживались за стол. Я слышал, что сопровождение судов разбито здесь на два этапа. В Скеферсе лоцманы из Мэриленда сменяют своих коллег из Делавэра и наоборот. Я заказал еще один мартини, дабы он составил компанию напитку, столь грациозно поданному на яхте, допить который мне так и не удалось.

После того, как официант поставил перед нами бокалы и удалился, я произнес:

– Терпеть не могу посещать рестораны с непьющими дамами. От их печально-укоризненных взглядов способно растаять даже каменное сердце.

Миссис Фанчер рассмеялась.

– Прошу прощения. Я не думала смотреть на вас с укором, хотя моя религия, разумеется, не одобряет употребления спиртных напитков.

– У меня довольно прохладное отношение к религиям. Особенно к тем, что почитают стакан вина ужасным грехом, но не мешают обезобразить лицо симпатичной девушки.

– Ей сделали чистые надрезы остро отточенным лезвием. Роджер знает толк в подобных вещах, – ничуть не смутясь, заявила миссис Фанчер. – Чтобы устранить шрамы, достаточно будет простейшей пластической операции. К тому же эту девушку трудно назвать особо симпатичной.

– Возможно, у нас с вами разные представления о красоте. И раз уж мы об этом заговорили, расскажите мне о Роджере Хассиме. Девочка утверждает, что он редкий красавчик, но изрядный садист.

– Изо всех сил пытаетесь вывести меня из себя, да? – поинтересовалась Дороти Фанчер.

– Изо всех сил пытаюсь дать вам понять, что я не в восторге от вас и вряд ли смогу полюбить кого-либо из ваших друзей.

– С какой целью?

– Например, чтобы заставить вас поверить, что вы имеете дело с честным человеком. Попытайся я изображать восхищение вашей религией и дружком, и вы сразу поняли бы, какой я лжец. Итак, поведайте мне об ублюдке Хассиме. Очаровательном садисте-любителе. Или профессионале? Парень издевается над беззащитными женщинами полный рабочий день или у него имеются и другие, не менее любопытные занятия, такие, как скажем, убийство, мошенничество, грабеж или терроризм?

Увы, моя собеседница не клюнула на эту приманку, ограничившись довольно прохладным замечанием:

– Полагаю, не вам критиковать методы, которые мы используем при допросе. Когда возникает необходимость выбить из человека нужную вам информацию, вы тоже не стесняетесь в средствах.

Тут мне нечего было возразить. Разумеется, я не испытываю восторга при виде чужих мучений, но это вряд ли может служить сколько-нибудь весомым оправданием. Тем не менее, я не стал отказываться от избранной тактики в надежде, что в конце концов ее терпение лопнет и мне удастся услышать что-либо полезное.

– И все-таки весьма любопытно узнать, что за тип этот самый Роджер. Покуда я знаю о нем лишь то, что он обожает издеваться над людьми и неравнодушен к чужим женам.

Но Дороти и это не смутило.

– Мой муж был пожилым человеком. Я заботилась о нем, доставляла ему удовольствие всякий раз, когда у него возникало желание, что, кстати, не удавалось ни одной женщине в течение нескольких лет до нашей свадьбы, но восточным женщинам известны особые способы удовлетворить мужчину, даже мужчину в преклонных летах. Ему следовало довольствоваться этим. С его стороны было глупо надеяться, что такой женщине, как я, будет достаточно тех редких случаев, когда... у него возникал интерес. Я никогда ему не отказывала, ему не следовало рассчитывать на большее. – Она помолчала и добавила: – Роджер выполняет долг перед своим народом. Нашим народом.

– Знакомая история.

– Вам должно быть понятно, что двигает такими людьми, как мы с Роджером. Я нахмурился.

– Это еще почему?

– Потому что вы недалеки от наших корней, Мэттью Хелм, – провозгласила она. – Не то, что эти безродные американцы, которые успели позабыть, какая кровь течет в их жилах. Нам известно, что вы неоднократно возвращались на родину, чтобы укрепить извечную связь с землей предков...

Я с трудом удержался от смеха: в ее изложении редкие поездки в скандинавские страны, большей частью по служебным делам, представали своего рода паломничеством к некоей святыне. Согласен, места там достаточно приятные, а многие из моих шведских родственников – довольно симпатичные люди, хотя далеко не все – однако, духовные узы, если таковые вообще существуют, связывают меня с залитыми солнцем просторами юго-запада Соединенных Штатов, где прошло мое детство, а не с маленькой туманной страной, из которой мои родители выехали за несколько лет до моего рождения... Тем временем моя собеседница сменила тему.

– ... к тому же, Роджер на самом деле вас не интересует.

– Интересная новость. Позвольте полюбопытствовать, что же меня в таком случае интересует?

– Роджер Хассим ничего не значит для вас. И пожалуйста не пытайтесь мне втолковать, что обязаны наказать его за недостаточно учтивое обращение с некоей, якобы привлекательной молодой особой, с которой вы познакомились не более часа тому назад. Вас интересует другое. Вернее, другой человек. Профессиональный убийца, прошедший подготовку в советской школе, который ненавидит Америку в целом и одного из ее граждан в частности. Вас. Именно вы по приказу Вашингтона убили его отца. – Она пристально посмотрела на меня. – Я могу отдать вам Роланда Казелиуса. Разумеется, не бесплатно.

Признаю, ей-таки удалось застать меня врасплох.

Мысленно я разделил дело на две отдельные части: подготавливаемая арабами таинственная террористическая акция интересовала по большей части миссис Белл, а непосредственная деятельность фирмы РАЗРУШ и в частности небезызвестного Р. Казелиуса (найти и обезвредить) относилась к ведению вашего покорного слуги. Я, как и Мак, безусловно надеялся, что одно выведет меня к другому – собственно, почему и околачивался в этих местах – но уж никак не думал, что участники одной из операций станут отвлекаться от своего непосредственного занятия, дабы помочь мне управиться со своими коллегами, пусть даже и небесплатно...

Официант избавил меня от необходимости отвечать: немедленно, а когда он, приняв наши заказы, удалился. Дороти, казалось, позабыла о Казелиусе.

– Похоже, я переоценила свои способности разбираться в людях, – сказала она. – Мало того, что ошиблась в этой девушке, так еще и недооценила вас, или, во всяком случае, ваше упрямство. И уж точно недооценила своего престарелого мужа.

– Каким образом?

– Мне... мне не следовало забывать, что старики зачастую бывают коварными и опасными. Даже те, кого ты казалось бы полностью себе подчинила... Другое дело иметь дело с влюбленным сопляком, который с возмущением отвергнет любые подозрения в отношении предмета своих воздыханий. Первый раз Трумэн удивил меня, когда нанял частного детектива, но мне казалось удалось убедить его в том, что Роджер всего лишь мимолетное увлечение, о котором я искренне сожалею, твердо намереваясь посвятить остаток жизни своему чудесному мужу. Я даже согласилась прожить несколько недель в этой крошечной каюте на дурацкой яхте, чтобы не расставаться с ним. Ни одна женщина не испытывала столь сильной любви, xa! – Она поморщилась. – По правде говоря, я ни за что не согласилась бы на такое испытание, но Роджер придумал, как использовать "Лорелею-3" для наших целей. Однако, чтобы моя неуемная падчерица не сунула свой нос куда не следует, нужно было избавиться от ее присутствия на борту. Вот и пришлось мне занять ее место.

Итак, кое-что я все-таки узнал, и интуиция подсказывала, что на этом дело не остановится. Невольно возникал вопрос, откуда у моей собеседницы эта внезапная тяга к откровенным излияниям? Прибытие закусок заставило ее на мгновение замолчать.

После чего она продолжала свою повесть.

– Как я уже говорила, старики коварны. Мне казалось, Трумэн удостоверился в моей преданности, тем более, что я всеми силами старалась доказать ее во время бесконечных переходов из одной скучнейшей гавани в другую. Выглядел он вполне довольным, восхищался окрестными видами так, как будто впервые оказался в этих местах. То и дело звал меня разделить его восторги... Должна сказать, что меня эти южные мангровые топи оставляют совершенно равнодушной, оленей я и раньше видела, и если дельфины хоть немного забавны, то гигантские морские коровы, от которых Трумэн приходил в полный восторг, по-моему, самые нелепые создания в мире. Я так и ждала, что одна из этих тварей небрежно продырявит нашу яхту. Но, разумеется, и виду не показывала. Видимо, мой деланный восторг оказался не слишком убедительным...

Появление официанта с тарелками вызвало очередную паузу. Утка не обманула наших ожиданий, и я на какое-то время полностью сосредоточился на ней. Вряд ли следовало проявлять нетерпение услышать продолжение ее рассказа.

– И что же произошло? – наконец спросил я.

– Он застал нас за разгрузкой. Я подсыпала ему в кофе снотворного и рассчитывала, что он проспит до самого утра, как бы мы не шумели, сначала отводя яхту в нужное место, затем избавляясь от груза и наконец возвращаясь на исходную стоянку...

– От какого груза? – Я решил, что немного тупости не помешает и добавил: – Вы имеете в виду наркотики?

Дороти раздраженно покачала головой.

– Не говорите чепухи! Если бы нам понадобились наркотики, мы не стали бы загружать их на днище яхты: наши люди могут получить их из первых рук. Думаю, вы прекрасно представляете...

Подошедший официант поинтересовался, всем ли мы довольны. Увы, их еще не догадались учить не перебивать разговоры посетителей дурацкими вопросами.

– Продолжайте, – обратился я к Дороти, заверив мужчину, что мы в полном восторге.

– Трумэн вылез из каюты в тот самый момент, когда мы поднимали груз через моторный отсек и сдвинутую крышу. Видимо, он вылил остаток кофе, когда я отвернулась, собственно говоря, с его сердцем кофе ему вообще был противопоказан. Может, не стал его допивать, потому что вспомнил предостережения врачей, но скорей всего заподозрил... Тем не менее, выпил он вполне достаточно, а потому просто стоял в дверях, или как там их именуют на яхте, покачиваясь и тупо глядя на нас. Груз как раз поднимался через рубку, и я помогала направлять его вверх, нацепив на себя старый промасленный комбинезон, который Трумэн одевал, когда копался в двигателе. Рядом работали несколько человек Роджера и сам Роджер... Но, полагаю, на него подействовал именно Роджер, с которым я обещала никогда больше не встречаться. Трумэн попытался что-то сказать, затем его лицо исказилось, он ухватился обеими руками за грудь и согнулся, постанывая от боли. Я, конечно, поняла, что это сердечный приступ, потому как присутствовала, когда это случилось с ним в первый раз...

Воспользовавшись паузой, я заметил:

– Итак, он умер как раз вовремя.

Дороти покачала головой.

– Нет, он не умер, во всяком случае, не умер тогда, да нам и не хотелось, чтобы его смерть привлекла внимание к тамошним местам... Я перетащила его вниз. Он был совсем плох, но мы решили постараться сохранить ему жизнь, пока не отойдем как можно дальше от опасной зоны. Не скажу, как долго он протянул. Может, всего несколько дней, а может недели. В любом случае путешествие было не из приятных. Он упрямо цеплялся за жизнь, и я уже начала опасаться, что нам придется вмешаться. Мы успели пройти достаточно далеко на север, пока его сердце не сдалось окончательно. После чего устроили известную тебе шараду, посадив яхту на мель в Северной Каролине, где я якобы обнаружила мужа лежащим в рубке на полу, у штурвала. Я вызвала по рации помощь, изобразив приличествующие случаю испуг и отчаяние, так что все обращались со мной необычайно мягко и предупредительно, избегая любых неприятных вопросов. За исключением, разумеется, моей падчерицы, которая ни на минуту не усомнилась, что ее отца убила я. Что ж, возможно, в некотором роде оно так и было, возможно, ему удалось бы оправиться и прожить еще несколько лет, если бы мы отвезли его в больницу. Однако, заметьте, я сказала вам правду. Яд я ему не давала.

Я с интересом окинул взглядом эту красивую, воспитанную смуглокожую женщину. Со стороны она, должно быть, выглядела довольно мило, потягивая невинный безалкогольный напиток и переговариваясь со своим кавалером. Однако Зигги Кронквист ничуть не ошиблась. Я имел дело с сущей бестией. Что ж, мне не привыкать.

Полагаю, немало людей содрогнется, представив себе несчастного Трумэна Фанчера, беспомощно лежащего в каюте собственной яхты, двигающейся на север настолько быстро, насколько позволяет двигатель в восемьдесят лошадиных сил. Тогда как его красавица жена беспокоится лишь о том, чтобы он прожил достаточно долго, но в то же время и не слишком долго, избавив ее от необходимости ускорить кончину с помощью подушки.

Уж Лори, во всяком случае, точно содрогнулась бы. В отличие от меня. И все-таки было в Дороти Фанчер нечто, от чего в сознании у меня включался своего рода тревожный сигнал – этакое предупреждение о близости бестии. Именно поэтому она не возбуждала меня как женщина, пожалуй, я вообще не воспринимал ее как полноценное человеческое существо.

Я прочистил горло.

– А его бортовой журнал? Вы побоялись, что последняя запись подскажет миру место, в котором яхта бросила якорь той ночью, когда вы отогнали ее для разгрузки? Ведь особо далеко вы отойти не могли, не так ли?

Дороти Фанчер отрывисто рассмеялась.

– Особо далеко? Он указал точные координаты! Мой муж был настоящим моряком, мистер Хелм. Очнувшись от действия снотворного, видя странный предмет, извлекаемый со днища его яхты, не говоря уже о человеке, которого он ненавидел, он тем не менее автоматически заметил показания лорана. – Внезапно в ее голосе прозвучала гордость за старика-мужа, которому она позволила умереть без медицинской помощи. – Причем не только заметил координаты, но и припомнил их даже после того, как потерял сознание от сердечного приступа. А впоследствии записал их в журнал в то время, как мы считали его беспомощно лежащим на своей койке, спрятал книгу и рассказал мне об этом. Заявил, что журнал спрятан там, где нам его никогда не найти. Зато его найдет кто-то другой. Когда я сказала, что он блефует, Фанчер одарил меня своей злорадной старческой улыбкой и закрыл глаза – он ужасно ослабел – после чего наизусть произнес координаты. Причем совершенно правильно! Мы обыскали всю яхту, но журнал исчез. К сожалению, крайние меры были противопоказаны. Я не сомневалась, что после смерти отца моя падчерица не преминет обвинить меня в его убийстве, поэтому мы не стали испытывать судьбу, предъявляя властям не только покойника, но и переломанную яхту. Я отправила "Лорелею-3" в залив Ойстер прежде, чем успела приехать малышка Лори, и с тех пор мы пытаемся избавиться от яхты и спрятанного на ней проклятого журнала.

Повесть получилась довольно занимательная, хотя по-прежнему оставалось загадкой, с какой стати она вздумала посвящать меня в подробности этой истории. Я глубоко вздохнул.

– Ладно, так каковы условия договора?

Дороти задумчиво разглядывала небольшой сухогруз, движущийся вдали по каналу.

– Что ты сказал, Мэтт?

– Ты предложила мне сделку, в результате которой я получаю Рональда Казелиуса.

– Ах, да. Конечно, сначала я не помышляла ни о каких сделках. Но поскольку тем тупым головорезам, которых нанял Роджер, не удалось справиться с тобой, я решила сама отправиться на яхту и вскружить тебе голову до такой степени, чтобы любое мое желание стало для тебя законом... Хотя, об этом я уже говорила. Вынуждена признать, что встреча со столь хладнокровным человеком – страшный удар по моему самолюбию! – Она аккуратно прошлась салфеткой по губам. – Поэтому я предлагаю договориться. Условия самые простые: я помогаю тебе выполнить твое задание, а ты обещаешь не вмешиваться в мои дела.

Десерт, когда его наконец принесли, оказался ничуть не хуже утки.

(обратно)

Глава 16

Когда мы вышли из ресторана, фонари вновь расплывались в ночном тумане. По заболоченности здешние места весьма напоминают родину моих предков в Северной Европе. Собственно говоря, настоящей ясной звездной ночи я не видел с тех самых пор, как покинул штат Нью-Мексико.

Телефонные кабины, собранные в гроздь из трех штук, располагались на территории стоянки. Правда, кабинами их можно было назвать разве что с очень большой натяжкой. Скорее, открытые козырьки, защищающие от непогоды аппарат и полностью игнорирующие удобства говорящего. Яркое свидетельство заботы Американской телефонной компании о своих клиентах.

Я выбрал козырек, позволяющий наблюдать за "Лорелеей-3", вместе с другими судами неподвижно замершей у причала в безветренной ночи. Похоже, жизнь на борту накладывала свой отпечаток: я поймал себя на том, что с удовольствием разглядываю свою яхту. Ее нельзя было назвать особоизящной – впрочем, как и любую моторную яхту – но это было крепкое и надежное судно. Мы оставили в рубке свет, который создавал впечатление тепла и уюта.

Оставалось только помечтать совершить когда-нибудь путешествие по каналу просто так, ради собственного удовольствия, возможно, в обществе опытной и приятной спутницы. Лори Фанчер дала мне отставку, но припомнилось, что Зигги Кронквист почиталась не менее опытным яхтсменом. Девушка она сообразительная, да и выглядела бы без бинтов достаточно привлекательно.

Увы, пока вместо приятной прогулки, мне предстояло играть в опасные игры с весьма зловещей дамой, строящей в отношении меня самые что ни на есть кровожадные планы.

– Если хочешь, можешь идти на яхту, – обратился я к упомянутой зловещей даме, остановившейся неподалеку. – Мне нужно переговорить с начальством в Вашингтоне.

– Ничего, я подожду, – отозвалась она. Я утешил себя мыслью, что, возможно, и лучше не выпускать ее из виду и не позволять самостоятельно разгуливать по яхте, открывая кингстоны или заготавливая гремучую смесь. В результате почувствовал себя как ковбой, который заарканил медведя и не слишком представляет, что же делать дальше.

Дозвониться до Мака, как обычно, не составило особого труда. Я ознакомил его с последними новостями. Дороти немного отошла и осторожно присела на одну из низких свай, протянувшихся вдоль стенки набережной, предварительно проверив оную на предмет сухости и чистоты. Я мельком подумал, притаилась ли где-либо поблизости Зигги Кронквист. Она не проявляла ни малейших признаков своего присутствия, как, собственно, и должно быть, если эта девушка хоть немного знает свое дело.

– Ты, конечно, принял предложение дамы, – сказал Мак.

– Естественно. Что такое – небольшое атомное светопреставление, когда речь идет об избавлении от такого опасного парня, как Казелиус?

– Должен перед тобой извиниться, Эрик.

– Это еще за что? – удивленно поинтересовался я.

– Мне показалось, что твои предположения относительно атомного характера потенциальной цели террористов, основанные исключительно на выражении лица твоей знакомой, несколько скоропалительны. Однако мы получили определенную информацию, которая достаточно хорошо согласуется с твоими догадками.

– Какую именно информацию?

– Начнем с того, что мне показалось несколько странным использование такого ценного специалиста, как Джером Блам там, где достаточно умения далеко бросить гранату. Я доверился интуиции и попросил провести вскрытие тела. Выяснилось, что мистер Блам был чрезвычайно больным человеком. По-видимому, его работодатели, предчувствуя, что так или иначе вскорости его потеряют, решили хоть как-то использовать этого человека. Полагаю, он охотно отправился на это задание, в надежде, что возвращаться не придется. Так оно и случилось. Смерть, вызванная облучением, весьма болезненна.

Я тихо присвистнул.

– Стало быть, старина Бумер баловался с ураном, плутоном или чем-то в этом роде! Я-то думал, что парень знает свое дело; такие как он обычно принимают все необходимые меры предосторожности.

– Он умел обращаться с такими вещами, как динамит, семтекс или пластиковая взрывчатка, – согласился Мак. – Но часто ли среди штатских встречаются специалисты по атомным бомбам? По всей вероятности, мистер Блам слишком привык иметь дело с обычными взрывчатыми веществами, а потому взялся работать с новый материалом, так сказать, без должного уважения.

– Все эти подрывники в глубине души мечтают хоть однажды устроить Настоящий Фейерверк, – заметил я. – Помните коллегу Блама, с которым нам довелось иметь дело несколько лет назад на Багамах? – Я нахмурился. – Получается, я немного ошибся относительно замыслов миссис Фанчер и ее друзей. Определение "атомное" относится к оружию, которым они намерены воспользоваться, а не к намеченной цели.

– В наши времена соорудить такую бомбу проще простого, указания продаются в любом газетном киоске, – отозвался Мак.

– Вот именно. Самодельная Хиросима. У меня только что состоялся весьма любопытный разговор с интересующей нас дамой... – Я пересказал Маку содержание нашей беседы. – Итак, устройство, которое Бумер Блам ценой собственной жизни собрал для этой компании, по-видимому, оставлено неподалеку от цели и ждет своего часа. Весь вопрос в том, где и когда? В последнее время поступали какие-либо сообщения о террористической деятельности на Восточном Побережье?

– Ни о чем подобном не сообщалось.

– Если эта штука уже несколько месяцев лежит в нужном месте, чего же они ждут?

Мак не ответил на мой вопрос.

– Полагаю, тебе следует помочь миссис Белл остановить это безумие, хотя террористические акты и не совсем попадают в область нашей компетенции, – сказал он.

– Сэр, я дал честное слово, что не стану вмешиваться.

В голосе Мака послышалась усталость.

– Говорят, агенту не мешает обладать чувством юмора, но сдается мне, Эрик, твое в данном случае тебя несколько подвело. – Иными словами, в нашем ремесле о честности лучше забыть, особенно в том, что касается обещаний.

– Однако не забывай о своем основном задании, – тем временем продолжал Мак. – Каким образом твоя знакомая намерена организовать тебе контакт?

Мафия именует упомянутую процедуру ликвидацией. Кое-кто из наших коллег предпочитает термин "окончательное решение". Мы называем это контактом.

– Она намерена вновь связаться с РАЗРУШ и напомнить, что за потопление яхты была внесена солидная сумма – РАЗРУШ запросил пятидесятипроцентный аванс, – а "Лорелея-3" продолжает плавать как пробка от бутылки. Так что, мистер Казелиус, либо возвращайте наши денежки, либо в седло и за дело – и на этот раз желательно вам взяться за него собственноручно, потому как вашими неумехами мы сыты по горло. А чтобы все прошло без промашки, она будет неподалеку и отвлечет этого самого Хелма, если он в очередной раз окажется не по зубам молокососам из РАЗРУШ.

– Она намерена остаться на борту?

– Конечно. Якобы затем, чтобы помочь мне управиться с опаснейшим мистером Казелиусом. Не сомневаюсь, что ему она пообещала помочь управиться с опаснейшим мистером Хелмом. И, стало быть, одного из нас намерена оставить в дураках. Причем, весьма сомнительно, чтобы этим человеком оказался молодой Роланд.

Дама, о которой шла речь, тем временем пристально изучала свои ногти в свете фонаря, всем своим видом демонстрируя, что разговор наш ее совершенно не интересует.

Мак сменил тему.

– Что именно ты конкретно пообещал в обмен на ее помощь?

– Ничего. Как я уже говорил, просто согласился не мешать. Пообещал сосредоточиться на своих делах и не обращать внимания на ее. Разумеется, мне предлагается проигнорировать то, что она в большей или меньшей степени повинна в смерти своего мужа – собственно говоря, это забота полиции и нас не касается. Разумеется, мне надлежит забыть об устройстве, которое выгрузили с "Лорелеи-3", и отказаться от попыток помочь миссис Белл его отыскать.

– Неужто она и в самом деле надеется, что ты послушно отвернешься, дабы не видеть, как она с друзьями занимается атомным терроризмом, только потому, что она пообещала помочь в выполнении твоего задания?

– В пользу нашего сотрудничества говорит и нечто другое. Она отыскала между нами своего рода духовную связь – так сказать, общие этнические корни.

Мак раздраженно произнес:

– Это уже полнейшая чепуха. Если не ошибаюсь, твои родители были скандинавами. Ее предки – арабы, правда, с тех пор, как они покинули родину на Ближнем Востоке, многое изменилось, и их страна как таковая больше не существует. Я могу заглянуть в досье и дать тебе ее новое название. Но этнически вы далеки друг от друга настолько, насколько это можно вообразить.

– Вы подходите к делу не с той стороны, сэр. Вы рассматриваете то, что мы собой этнически представляем, она – то, чего мы этнически не представляем. Так вот, ни я, ни она не относимся к числу безродных американских ублюдков. Таких, как вы, сэр. Мы – первое поколение, родившееся на этой земле, и мы не забыли родины отцов. Мы помним о своих предках по ту сторону океана, мы гордимся своим происхождением, мы преклоняемся перед древними святынями, наша кровь чиста и не осквернена грязным американским гемоглобином, текущим, скажем, в ваших венах, сэр.

Мак издал было какой-то протестующий звук, но тут же замолчал.

– Она и в самом деле в это верит?

– Верит, причем верит фанатически, равно как и ее товарищи, а этнические фанатики – это худшая разновидность фанатиков. Даже религиозные фанатики не в силах с ними тягаться, а этой компании, разумеется, хватает и религиозного фанатизма. Вопрос в том, насколько она верит, что и я разделяю ее убеждения. Думаю, не слишком. Однако для ее целей и не требуется искренней веры с моей стороны, и если я притворюсь, она удовлетворится и этим. Лишь бы я согласился на ее правила игры и позволил ей и ее сообщникам закончить свои приготовления. Разумеется, в нужный момент она щелкнет пальцами, и кто-нибудь разнесет мне череп симпатичным традиционным ятаганом – не станут же они пользоваться мерзкими ножами неверных.

– О каких приготовлениях идет речь?

– Не знаю, сэр. Как не знаю и того, чего они ждут, что задерживает начало фейерверка. Но на яхте она появилась явно затем, чтобы заставить меня поверить, что я добьюсь потрясающих результатов, обманывая ее, и тем самым удержать миссис Белл от решительных действий... К тому же эти фанатики меряют остальных по собственной мерке. Возможно, она и правда верит, что меня можно склонить на свою сторону, что человек, не испорченный дурной наследственностью многих поколений американских предков, не может испытывать преданности к этой стране. Мысль о том, что ей довелось родиться здесь, внушает ей отвращение, она и представить не может, чтобы человек предпочел считать себя не арабом, а американцем. В ее представлении я хоть и веду свой род из другой части света, должен испытывать те же чувства. Признаю, что сделал все возможное, дабы утвердить ее в этой мысли. Вплоть до того, что сдержал свои патриотические чувства и признался в достаточно прохладном отношении к новой родине своих родителей, а Нормана Шварцкофа обозвал сопляком.

В трубке послышалось удивленное хмыканье.

– Интересно, какое отношение ко всему этому имеет генерал Шварпкоф?

– Самое непосредственное, – ответствовал я. Собственно говоря, под конец наша беседа за ужином приняла совершенно неожиданный оборот. Хотя, учитывая ее происхождение, мне следовало догадаться, что без упоминания о войне в Персидском заливе не обойдется. Последнее поставило меня в достаточно неловкое положение, поскольку в отличие от большинства своих сограждан – судя по сообщениям прессы и телевидения – я счел упомянутые события достаточно скучными военными маневрами, а потому не слишком пристально следил за ходом событий. Теперь, когда они наряду с многими другими военными свершениями Соединенных Штатов стали достоянием истории, я позабыл большую часть и того немногого, что видел и читал. Ваш покорный слуга специализируется на грубом убийстве или контрубийстве, а потому меня не слишком интересуют изощренные способы массового истребления себе подобных.

Удостоверившись, что я полностью разделяю ее неприятие Америки, Дороти спросила:

– Неужто ты и в самом деле гордишься славной победой "нашей" страны в заливе? Гордишься истреблением четверти миллиона арабов ценой жизни нескольких дюжин американских солдат? Можно ли хвалиться такой победой?

Мне показалось, что она несколько не в ладах со статистикой, однако поправлять ее я не стал.

– Пожалуй, это и правда походило на Майка Тайсона, вышибающего на ринге дух из университетского средневеса. Нет, не стану утверждать, что испытываю особую гордость.

– Потому что ты не такой как они, не такой, как миллионы мягкотелых глупцов, нацепивших на двери эти дурацкие желтые полосы и нетерпеливо облизывающих губы в своих уютных и безопасных гостиных, наблюдая, как на экране телевизора взрываются бомбы и ракеты и возбужденно вздрагивая при виде изувеченных тел – принадлежащих, разумеется, не человеческим существам, а всего лишь своре мусульманских собак, которые поступили с Кувейтом точно так же, как Америка обошлась с Гренадой и Панамой. Однако низшим расам не дозволено вести себя подобным образом!

– Знаешь, я не слишком разбираюсь в этих вещах, но по-моему старина Саддам тоже не подарок.

– Его ввели в заблуждение, заставили поверить, что Америка не станет вмешиваться, если он исправит несправедливые границы, навязанные его стране... Пусть Америка не пожелала отдавать Саддаму Хуссейну кувейтскую нефть, пусть она отважилась отобрать ее у него и оставить себе, – что ж, побеждает сильнейший, на этом строится вся международная политика. Так было всегда. Однако вместо того, чтобы открыто заявить о своих целях – поведение по меньшей мере достойное уважения – Америка предпочла воспользоваться предлогом защиты демократии в Кувейте... Подумать только, демократия в Кувейте! В этой реакционной монархической стране! Можно ли мириться с подобным двуличием? Мы не в состоянии открыто победить эту великую страну ничтожеств, но это не означает, что мы откажемся от борьбы. Мы насолим ей так, что американцы не раз еще вспомнят разрушенные здания и обгоревшие тела, которыми они с таким наслаждением любовались на своих экранах. Посмотрим, насколько им понравится испытать то же самое на собственной шкуре!..

После того, как я закончил пересказывать наш разговор, Мак какое-то время молчал. Я разглядывал еще один сухогруз, проплывающий вдали и пришвартованные к причалу суда, необычайно маленькие по сравнению с ним.

Наконец Мак задумчиво произнес:

– Похоже, миссис Белл и теперь, по истечении нескольких месяцев, не известна намеченная ими дата выхода на цель. Есть какие-либо указания на местоположение цели?

– Как вы помните, яхта села на мель в Норт Ривер, неподалеку от Коинджока в Северной Каролине. Именно там Дороти подала "SOS" и одела на себя скорбную маску вдовы. Оттуда всего два дня пути до Норфолка в Вирджинии, северного конца Межберегового канала. Однако, знание того, где именно окончательно сдало сердце Фанчера, нам ничем не поможет. Дороти упорно избегала упоминать, сколько дней они добирались гуда с юга, где она впервые помогла уложить муженька на койку, с которой он уже не поднялся.

– Если не ошибаюсь, протяженность Межберегового канала составляет более тысячи миль, хотя крайняя южная часть проходит вдоль побережья Флориды и скорее всего не представляет для нас интереса.

– В самую точку. А Коинджок находится в Северной Каролине, что позволяет нам забыть о Вирджинии. Таким образом, мы исключаем три штата, по территории которых проходит канал. И остается всего три штата, а в них от шести до семи сотен миль каналов и рек. Дороти, похоже, рассчитывает, что мы, по крайней мере, начнем повторение маршрута, тогда как она будет выводить меня на Казелиуса. Или наоборот. Полагаю, направление на юг она выбрала потому, что там мы будем постоянно находиться неподалеку от суши, а стало быть, задача по устранению с борта яхты нежелательного пассажира облегчается. Видимо, ребята устали от морских сражений. Последний раз они оказались не на высоте.

– Вопрос в том, каким образом ты сможешь узнать место, где с Трумэном Фанчером случился сердечный приступ.

– Оставляя в стороне все прочие возможные сложности, я могу лишь надеяться, что Дороти в очередной раз выдаст себя.

– Она знает, что ты мне звонишь?

– Разумеется, она сидит в двадцати ярдах отсюда и наблюдает за мной. Я сказал, что свяжусь со своим начальством и получу согласие на наш договор. – Я немного помолчал. – Женщина она весьма самоуверенная и не сомневается, что в состоянии меня провести. Но и я не менее самоуверен и точно так же не сомневаюсь в обратном. Посмотрим, кто окажется на высоте.

– Удачи, – сказал Мак. – Я расскажу о случившемся миссис Белл.

– Скажите, что мне наконец удалось заполучить живой экземпляр, однако доставлять миссис Фанчер на допрос я не спешу, поскольку опасаюсь, что она задавит нас своими адвокатами. Тем более, что с доказательствами у нас не густо. Надеюсь, что удастся добиться большего, водя ее за нос, в то время как она пытается водить за нос меня. К тому же дама она весьма упрямая, так что разговорить ее на допросе было бы очень и очень непросто.

– Я передам. Будь осторожен, Эрик.

– Разве я бываю неосторожен?

Мак невозмутимо хмыкнул и повесил трубку. Какое-то время я стоял в темноте, пытаясь разглядеть время на хитроумных электронных часах, которые в отличие от старых хронометров не светились в темноте, превращая меня в легкую мишень. Требовалось только запомнить, какую из кнопок нажимать, чтобы осветить циферблат. Итак, время: двадцать два часа четырнадцать минут и пятьдесят семь секунд или проще говоря десять часов четырнадцать минуть вечера.

Что-то было не так.

В окрестностях царила почти полная тишина. От двери ресторана отъехала машина с засидевшимися клиентами. Я ощутил покалывание в затылке. И внезапно понял, что ошибся в оценке ситуации, теша себя надеждой, что противница откладывает решительные действия на потом.

Как бы не так. Несмотря на рану, она настояла на походе в ресторан. А потом кормила меня своими откровениями до тех пор, пока ресторан не закрылся, и стоянка не опустела...

Что-то должно было произойти прямо сейчас.

(обратно)

Глава 17

Я занимаюсь своим ремеслом слишком давно, чтобы не обращать внимания на это весьма характерное ощущение. Ощущение, взывающее: "Оглянись, парень, они у тебя за спиной!" Возясь с часами, я пытался выиграть время, оставаясь более или менее под защитой островка телефонов посредине стоянки.

Вопрос: Так что же здесь не стыкуется?

Ответ: Дороти.

Она по-прежнему восседала на свае, явно поглощенная изучением своих ногтей, упрямо не желала замечать, что я повесил трубку. Почему? Особым терпением она не отличалась, а стало быть, завидев, что я закончил говорить, должна была немедленно вскочить на ноги, готовая идти.

Все замерло на просторной, залитой светом, пустой стоянке, рассчитанной на более людный сезон, равно как и в окрестностях ресторана у меня за спиной и в зарослях деревьев со столами для пикника впереди, на берегу канала. Я напомнил себе: то, что противник до сих пор не воспользовался услугами снайпера, еще не означает окончательного отказа от данного способа решения проблемы. Конечно, не исключено, что у меня просто обострилась полуночная паранойя секретного агента. В темноте нам всегда видятся снайперы. Беда в том, что зачастую они и правда там скрываются.

– Дороти, пойдем. Возвращаемся на яхту, – окликнул я.

– Самое время! – громко откликнулась она.

После чего встала, аккуратно отряхнула брюки, поправила шелковую блузку, повернулась и бросилась в канал. Произошло это достаточно неожиданно. Скажи те на милость, кому придет в голову ожидать, что красивая, с иголочки одетая дама, которую вы только что сводили в дорогой ресторан, накормили великолепным обедом, сопровождаемым коктейлем, вином и неторопливой беседой, закончит вечер тем, что вдруг возьмет и прямо в одежде прыгнет в воду?

Правда, с другой стороны, поведение ее представлялось вполне объяснимым: если намечалась стрельба, не грех поскорее убраться с линии огня, кто бы ни стрелял. Она явно взвесила все за и против и пришла к выводу, что в воде все-таки будет побезопаснее, даже если придется пожертвовать прической и одеждой.

Я припустил вслед за ней. Потому как принять подобную купель мою изысканную спутницу могло заставить только нечто чрезвычайно опасное. И это нечто должно было произойти здесь и сейчас. Подготовка и инстинкт требовали немедленно броситься на землю, пока предназначенная мне пуля еще не вылетела из окружающей темноты. В данном случае падение – классическая реакция, однако в действительности растянувшись на залитой светом пустой стоянке я представлял бы собой не худшую мишень, чем оставшись стоять. Поэтому я побежал, чтобы хоть как-то затруднить стреляющему его задачу.

И одновременно завопил:

– Давай, Зигги! Ликвидируй его!

Я не слишком надеялся, что девушка, даже если она и правда находится неподалеку, окажется в состоянии мне помочь, однако сознание того, что я не один, должно было заставить противника немного понервничать... И тут из-за деревьев послышался грохот выстрела, прозвучавший как залп бортовых орудий боевого корабля. Звук сопровождался невероятных размеров вспышкой, напоминающей огромный огненный шар. Последнее свидетельствовало, что оружие направлено прямо на меня и мне чертовски повезло. Целиться следовало немного вперед, с поправкой на движение мишени. В данном же случае массивный заряд дроби ударил в усыпанную гравием поверхность стоянки у меня за спиной.

Я предполагал, что придется иметь дело с винтовкой, возможно, оснащенной каким-нибудь замысловатым ночным прицелом, или, на худой конец, с автоматом, хотя для пистолетных патронов, используемых в этом оружии, расстояние было великовато. В действительности же противник воспользовался обычным старомодным ружьем, правда, судя по грохоту, было оно помощнее даже того солидного дробовика двенадцатого калибра, который я оставил на яхте. Нечто вроде дальнобойного "магнума" десятого калибра – самой что ни на есть подходящей штуки для ночной охоты на уток, гусей и глупых правительственных агентов.

Продолжая бежать изо всех сил, я услышал знакомый женский голос. Предостерегающий окрик и несколько приглушенных хлопающих звуков: итак, Зигги и в самом деле находилась неподалеку и присоединилась к забаве. Вновь послышался оглушительный звук ружейного выстрела, но ни одна из дробинок не пролетела в непосредственной близости от меня. Я с раскаянием успел представить, как девушка хромая, направляется со своим крошечным пистолетиком против этого чудовищного орудия, спеша мне на помощь и позабыв о предыдущих указаниях отступать в случае опасности. Возможно, она пыталась продемонстрировать, что несмотря на слабость, проявленную ею на допросе, я имею дело не с полным трусом.

Казалось, чтобы пересечь открытое место, мне потребовалась целая вечность, однако в действительности времени прошло совсем немного, поскольку Дороти не успела отплыть особенно далеко от стенки набережной, когда я нырнул вслед за ней. Я с силой ударился о поверхность воды и вынырнул неподалеку от нее. Она плыла аккуратным брассом – изрядная редкость на фоне нынешнего повального увлечения кролем – двигаясь уверенно, но не слишком быстро. Вполне вероятно, что мне удалось бы ее догнать, хотя плаваю я не лучше, чем управляюсь с яхтой, однако вдали от берега моя голова превратилась бы в превосходную мишень, а мысль схватить даму и воспользоваться ею как щитом показалась мне не слишком удачной. Отнюдь не из соображений благородства, просто мне не по душе ставить свою жизнь в зависимость от чьей-то сентиментальности. Не исключено, что ружье находится в руках у крутого парня, который не пожалеет даму, дабы покончить с набившим оскомину Хелмом. Сами мы никогда не позволяем шантажировать себя заложниками, стоит ли рассчитывать, что противник окажется более мягкотелым?

Поэтому я развернулся и неуклюже поплыл назад, в сторону стены набережной – никому не советую плавать в обуви – рядом с которой вода доходила мне всего лишь до пояса. Стоя в воде, извлек свой револьвер, по возможности вытряхнул из него воду и приготовился снести голову любому, кто объявится с ружьем наверху. Тем временем изящная головка уплывающей женщины исчезла между заросшими водорослями сваями прибрежного причала.

– Мэтт! – Голос девушки прозвучал достаточно далеко от меня. – Мэтт, с тобой все в порядке? Мэтт?

– Эй! – откликнулся я.

– Все спокойно, поднимись сюда, пожалуйста.

– Иду.

Я в последний раз оглянулся на причал, но под ним царила непроницаемая темнота, и мне не удалось расслышать ни одного всплеска. К черту Дороти Айешу Фанчер. Пожалуй, я с облегчением избавился от нее – пусть уж лучше строит свои коварные планы на некотором удалении.

Я прошел немного вдоль стены, набережной. Чтобы остаться незамеченным, приходилось наклоняться, поскольку стена постепенно понижалась. Затем настал момент истины, когда я выпрямился во весь рост, выставляя себя на всеобщее обозрение и сознавая, что вполне могу угодить в западню. Ведь девушка, именующая себя Зигги, однажды уже сломалась и выдала пароль, который мог стоить мне жизни; не исключено, что и сейчас она звала меня навстречу смерти, стоя под дулом ружья.

Я перевалил через невысокую ограду, откатился в сторону и замер, распростершись на земле лицом к деревьям, с оружием наготове. Освещены они были похуже, чем место, где находился я, однако достаточно, чтобы разглядеть девушку за одним из столов для пикника, направляющую пистолет с глушителем на мужчину, лежащего на земле. Я начал было подниматься, но тут что-то мелькнуло между деревьями...

– Зигги, осторожно!

Мое предупреждение запоздало. Второй мужчина поднялся из зарослей у нее за спиной и обрушил ей что-то на голову. Девушка рухнула на землю. Я выстрелил в темную фигуру, наклоняющуюся за выроненным ею пистолетом. Чтобы не зацепить Зигги, я целился в голову, но расстояние было слишком велико для подобных упражнений с короткоствольным револьвером тридцать восьмого калибра. Пуля прошла мимо, я вновь навел оружие, но стрелять не стал: надежды на попадание не было практически никакой. Мужчина выпрямился и на лицо его упал отсвет одного из фонарей на стоянке. Несмотря на удаление, я его сразу узнал. На фотографиях, которые я разглядывал в кабинете у Мака, он был помоложе. А много лет назад в северной Скандинавии я убил другого, более зрелого мужчину, очень похожего на него. Рауля Казелиуса, его отца.

Роланд Казелиус выглядел выше своего родителя, однако в разряд рослых людей тем не менее не попадал. На нем была темная одежда, штаны и майка, и двигался он как молодой человек в неплохой физической форме. Сжимая в руке пистолет Зигги, он на мгновение обернулся в мою строну – полагаю, оба мы испытали разочарование, поскольку расстояние не позволяло воспользоваться имеющимся оружием – затем на манер заправского дуэлянта отсалютовал мне пистолетом, повернулся и скрылся между деревьями.

Я сдержал желание броситься за ним в погоню. Если он намеревался сбежать и заготовил неподалеку средство передвижения, преследовать его было бессмысленно: он окажется в машине прежде, чем я успею до нее добежать. Если же парень не стал убегать, решив, что сейчас самое время расквитаться за родителя, было бы по меньшей мере глупо сломя голову мчаться вслед за ним в заросли. Поэтому я замер в ожидании, перезаряжая израсходованный заряд в револьвере.

Наконец я расслышал, как вдали завелась и отъехала машина. Тем временем Зигги пошевелилась и села, ощупывая землю в поисках своего пистолета. Не обнаружив его, она, покачиваясь, встала и взялась руками за голову. Я внезапно ощутил сильнейшее облегчение, видя, что девушка относительно не пострадала, если не считать, конечно, ее предыдущих ран. Чувство тем более странное, что я и разговаривал-то с ней в течение всего нескольких минут.

– Мэтт, – окликнула она. – Где ты, Мэтт?

И неожиданно замолчала. Оглянувшись, она наткнулась взглядом на мужчину, лежащего на земле. Мгновение смотрела на него, потом отвернулась и сломалась пополам. Даже на таком расстоянии до меня донеслись звуки отчаянной рвоты.

Я поднялся и поспешил к ней, не исключая вероятности того, что Казелиус мог остановиться неподалеку и незаметно вернуться назад. К тому же нам в любом случае не следовало задерживаться здесь. Один-другой выстрел еще могли сойти незамеченными в этой сельской местности, однако мы устроили такую перестрелку, что кто-нибудь наверняка вызвал полицию, констебля или шерифа, в зависимости от того, как именовались местные стражи правопорядка. Когда я приблизился, Зигги вытирала рот бумажной салфеткой.

– Это Роджер Хассим. Я... я никогда раньше не стреляла в человека, – дрожащим голосом промолвила она. – И опять напортачила, он все еще жив. Он лежит и смотрит на меня... О, Господи, опять!

Она отвернулась, извергая из себя то, что еще осталось в желудке. Я остановился над телом. Хассим и правда был еще жив. Жив, но не более. Пожалуй, лучше было бы ему умереть сразу. Приходилось признать, что внешность у него и в самом деле была примечательная. Лицо напоминало древнее изваяние, египетское или ассирийское, которое мне однажды довелось видеть в музее, однако с более мягко выраженными расовыми чертами. В нем лишь слегка проглядывало то жесткое, ястребиное выражение, которое с избытком присутствовало у миссис Белл и в достатке имелось у Дороти; просто на редкость красивое, как будто отлитое в бронзе мужское лицо с кожей, естественный цвет которой можно было принять за сильный загар.

Под стать лицу было и могучее тело, облаченное в легкие брюки и спортивную рубашку, однако три пули двадцать второго калибра, две из которых пробили грудь и одна – шею, по-видимому нарушили какие-то жизненно важные узлы, так что теперь мужчина просто лежал, глядя на нас своими большими, прозрачными глазами.

– Прости, – проговорила девушка, подходя и останавливаясь рядом со мной. – Я пряталась тут неподалеку и наблюдала за вами. Когда ты закричал, я не успела сразу прицелиться, и он выстрелил раньше меня. А потом у меня ушло целых три пули, чтобы утихомирить его.

– Ты отлично поработала, – сказал я. Лежащий на земле красавчик молча наблюдал за происходящим своими великолепными карими глазами. Зигги продолжала:

– Когда я закричала, чтобы отвлечь его, он попытался повернуться и выстрелить в меня, но моя первая пуля заставила его нажать на спуск раньше времени, так что дробь угодила в крышку стола. Тем не менее, он не сдался и чуть было не добился своего. Я поспешила со вторым выстрелом и промахнулась. Затем мне удалось дважды попасть в него, и только после этого он упал. Господи, на мгновение мне показалось, что эти крошечные пули вообще его не берут. И я уже испугалась, что мне придется добивать его вручную!

Нервная реакция делала ее излишне разговорчивой, но девушка заслужила такое право. Мужчина на земле издал невольный стон, но тут же сдавил его.

Я обратился к Зигги:

– Так это он поработал над тобой?

– Да, конечно. Я же тебе рассказывала. Роджер Хассим.

– Хочешь прикончить его?

– Что... О, Господи, нет! – Она облизала губы. – Странно, я столько мечтала расправиться с ним, но теперь...

Я вздохнул.

– В таком случае, видимо, это придется сделать мне.

Я начал было наводить револьвер, но тут заметил большое ружье, упавшее на землю неподалеку от стола с расколотой дробью крышкой. Я поднял его. Некогда, во времена технической неискушенности, мы именовали такую штуку автоматическим ружьем, нынче, точности ради, называем полуавтоматическим или самозаряжающимся. Обычно такие ружья изготавливаются под двенадцатый калибр и лишь немногие способны стрелять большими десятикалиберными зарядами, возможно, всего одна модель. Я давненько не заглядывал в каталог. Ружье было заряжено официально дозволенными для охоты тремя зарядами, один из которых все еще оставался в патроннике.

Я прицелился и выстрелил. Ружье выплюнуло все тот же впечатляющий огненный язык, сопровождающийся яростным грохотом, тяжелая отдача оттолкнула меня на шаг назад – к счастью, она напоминала скорее длинный сильный толчок, нежели резкий удар. Массивный заряд дроби на таком расстоянии превратил тело Хассима в кровавое месиво. Он не умер в то же мгновение, успев бросить тупой взгляд на жалкие остатки своего тела, после чего изумленно и обиженно посмотрел на меня. Затем прекрасные карие глаза подернулись пленкой, и он умер.

Девушка судорожно вцепилась мне в руку, сотрясая меня.

– Нет! – воскликнула она. – Нет, хоть я и ненавидела его, но не хотела... Ты не должен был так с ним поступать! Ох, это было грязно!

Обычно у людей уходит некоторое время, чтобы понять, что смерть есть смерть, вне зависимости от того, продырявил ли ты голову аккуратной пулей двадцать второго калибра или разворотил внутренности массивным зарядом дроби.

– Пошли, пора убираться отсюда, – сказал я.

– Черт бы тебя побрал, Мэтт Хелм, меня теперь будут преследовать кошмары...

В данную минуту меня меньше всего волновал ее здоровый сон. Поэтому я просто подхватил ее под руку и поспешил прочь. Выйдя на открытое место, остановился.

– Зачем ты... – пробормотала она.

– Бога ради, Кронквист, возьми себя в руки! Не то я поверю, что ты и правда ни на что не годишься. Не забывай, что животные, разгуливающие на двух ногах, делятся на два вида: они и мы. То, что здесь лежит, относилось к первому виду, а потому не нам переживать за его судьбу. А теперь сбегай к телефону и позвони миссис Белл, пока я разогрею дизель; нужно убраться отсюда до прибытия стражей порядка. Попроси миссис Белл поскорее приехать и навести здесь порядок. Потом бегом к яхте – поможешь мне отчалить... Да, держи. – Я протянул девушке свой револьвер. – Возможно, он тебе пригодится. Дороти Фанчер где-то неподалеку. Последний раз я видел ее плывущей по каналу, но не исключено, что ей удалось забраться на одну из яхт и стащить какое-нибудь оружие.

– Ладно, Мэтт.

Ее послушание было механическим, и в сторону автоматов она повернулась скованно, двигаясь наподобие зомби. Чтобы не оставаться с пустыми руками, я извлек из кармана крошечный пистолет Дороти. Теперь, когда эмоциональный пик вечера остался позади – во всяком случае, я на это надеялся – меня охватило неприятное чувство, которое всегда возникает, когда тебя, мокрого и грязного, окружают исключительно опрятные сухие люди. Вернее, почти исключительно. Из головы у меня не шел еще один вымокший экземпляр, на сей раз женского пола, находящийся где-то неподалеку. Я двинулся к ближайшему мостику и уже почти добрался до него, когда за спиной раздался голос Зигги.

– Мэтт, нет!

Я оглянулся и увидел ее, изо всех сил спешащей в мою сторону.

– Что...

– Туда идти нельзя! – Она остановилась передо мной, тяжело дыша. – Прости, я перенервничала так, что позабыла обо всем на свете. Пока вы с этой женщиной сидели в ресторане, на борт яхты поднялся какой-то мужчина с пакетом. На берег он вернулся с пустыми руками. Я уже собиралась выбраться из укрытия и предупредить тебя, когда заметила, что еще один с таким здоровенным ружьем прячется между деревьями. Из-за него я оказалась как бы в ловушке. Потому как боялась, что если попытаюсь проскользнуть мимо и обнаружу себя, некому будет предупредить тебя о яхте. Поэтому я стала ждать.

– Проклятие, мне следовало догадаться. Вот почему Дороти околачивалась неподалеку, пока я звонил – не подниматься же на борт заминированной яхты. Наверное, это был Казелиус-младший, тот самый, что напал на тебя сзади.

– Я наблюдала за ним, и мне показалось, что он ушел.

– Как долго он пробыл на борту?

– Не очень долго. Не больше десяти минут.

– Ладно, иди звони миссис Белл. Введи ее в курс дела.

– Но ведь там скорее всего бомба, не так ли? Я попрошу прислать специалиста.

Я покачал головой.

– Мы не можем ждать. Кто-нибудь наверняка вызвал полицию, и они уже мчатся сюда. Если нас застукают здесь, миссис Белл удастся вызволить нас не раньше, чем через несколько дней. Я поднимусь на борт и попробую осмотреться. Если этот тип пробыл на яхте всего десять минут, он вряд ли успел соорудить какую-нибудь хитроумную ловушку или упрятать взрывчатку как следует. – Я встряхнул головой. – Обычный отвлекающий маневр. Миссис Ф. устроила дымовую завесу, живописуя, как намеревалась меня соблазнить. И даже после покушения настояла на посещении ресторана, чтобы Хассим с Казелиусом успели спокойно подготовиться. Видимо, расчет строился на том, что если мне удастся избежать засады по пути на яхту, я возгоржусь настолько, что даже не подумаю принимать какие-либо меры предосторожности, поднимаясь на борт.

– Мэтт, тебе нельзя... Ты хоть представляешь, как обезвредить мину?

– Разумеется. Красный провод подсоединен к минусу, черный – к плюсу, или наоборот? – Видя, что она вновь намеревается возразить, я сказал: – Не теряй времени, иди звони. И не поднимайся на борт, пока я не дам сигнал, что все в порядке. Договорились?

Зигги помедлила и неохотно произнесла:

– Договорились, Мэтт.

После чего я почти сразу забыл о ней, полностью сосредоточившись на том, чтобы заставить чавкающие мокрыми туфлями ноги перенести меня через маленький деревянный мостик к длинному причалу. Мысль о работе со взрывчаткой никогда не вызывала у меня особого энтузиазма. Поворот налево, одиннадцать шагов, и я, остановился перед скользящей дверью, ведущей в рубку "Лорелеи-3".

Все вокруг выглядело как нельзя более привычно. Я не заметил никаких подозрительных проводков, присоединенных к двери, к тому же, судя по словам Зигги, Роланд Казелиус заходил внутрь. Думаю, если бы он всего лишь пробрался на боковую палубу, девушка не преминула бы об этом упомянуть.

"Ладно, для этого дела понадобятся обе руки, так что хлопушку спрячем... Теперь осторожно шагаем на борт, стараясь как можно меньше раскачивать проклятую посудину. Ключ в замок – кстати, как ему удалось его открыть? Хотя замок довольно простой. Щелчок. Ключ обратно в карман. Медленно и осторожно открываем дверь. Пока ничего не взрывается, превосходно. Проводков все еще не видать..."

Я оглядел знакомое помещение. Свет, который мы оставили включенным, продолжал гореть. Угол ковра выглядывает из-под деревянной окантовки – проверить. Кресло рулевого сдвинуто в сторону – проверить. Если этот парень не обладал исключительной фотографической памятью, можно предположить, что в машинное отделение он не спускался и устроил свою ловушку здесь, после чего постарался в точности расставить все по местам.

Далее: крышка маленького углового коктейльного столика выставлена в точности параллельно бортам яхты. Я оставлял ее слегка смещенной. Скорее всего, парень налетел на нее и поправил так, как предположительно должен был оставить аккуратный яхтсмен. Это радует. Стало быть, он тоже совершает ошибки. И кусок черной ленты, наклеенный мной в качестве отметки на одну из рукоятей штурвала – он помогал мне выставлять руль при маневрировании – находился в крайнем верхнем положении, вместо того, чтобы быть направленным на один из угловых болтов щитка...

Какое-то время я стоял неподвижно, пытаясь вжиться в образ мистера Роланда Казелиуса, проникшего на борт моей яхты с жаждой отмщения в сердце и бомбой в руках. Мне припомнилось, как он вызывающе отсалютовал, прежде чем расстаться на берегу. Ничего удивительного. Зачем ввязываться в рискованную перестрелку, когда на яхте меня ожидает смертельный сюрприз? По всей вероятности, сейчас он сидел в своей машине в четверти мили отсюда, с нетерпением ожидая грохота взрыва и огненной вспышки над деревьями.

Десять минут, повторил про себя я. Стало быть, нечто простое. О стол он мог зацепиться, направляясь куда угодно, но почему сдвинут штурвал?

Собственно говоря, а почему бы и нет? Ведь все соединения электрических цепей располагаются именно на щитке управления.

Наконец я решился и шагнул внутрь рубки. Взрыва не последовало, что убедительно свидетельствовало об отсутствии контактных мин под ковром. Я осторожно присел перед штурвалом и оглядел расположенную позади него маленькую пластмассовую дверцу, открывающую доступ внутрь щитка, где помимо всего прочего располагались два главных рубильника: один, включающий аккумуляторы двигателя, и второй, подающий питание от двух других, соединенных в параллель аккумуляторных батарей, – для освещения и холодильника. Повыше присутствовало и множество других проводов, однако, чтобы работать с ними, требовалось снять штурвал, открутить с полдюжины длинных болтов и снять всю переднюю панель щитка. За десять минут с этим не управиться.

Я осторожно потянулся, но рука тут же непроизвольно отдернулась. Пришлось обозвать себя сопляком и предпринять вторую попытку. Палец нащупал защелку, дверца открылась, взрыва, как и прежде, не последовало, а внутри...

– Мэтт.

Я испуганно отдернул руку и ударился головой о столик позади. Зигги остановилась у двери.

– Бога ради! – воскликнул я. – Надо же так напугать человека. Я ведь говорил тебе оставаться на берегу!

– Перестань, я же хочу помочь, – отозвалась она. По-видимому, ужасная смерть Роджера Хассима была, по крайней мере, на какое-то время забыта. – Что мне делать?

Ничего не поделаешь, не мне останавливать глупую девчонку, которой во что бы то ни стало требуется доказать свою отвагу. В том числе и ценой собственной жизни.

– Осторожно обойди меня. Достань фонарь с полки за сидением, прихвати с камбуза бумажные полотенца и возьми из моей коробки с инструментами, вон там, моток черной изоленты... Отлично. Теперь нагнись и свети так, чтобы я мог видеть, что делаю.

Я невольно вздрогнул, когда луч света упал на эту самую штуку, но по-видимому она не относилась к разряду светочувствительных. И потому продолжала безразлично покоиться на дне углубления.

Зигги прочистила горло.

– Это... это и в самом деле похоже на бомбу, правда?

Штуковина действительно походила на бомбу, но не на тот круглый черный шарик со свисающим фитилем, который швыряют анархисты из комиксов, а скорее на четыре соединенных вместе динамитных палочки с тянущимися от них проводами. Оба провода были черными. Что ж, не думаю, чтобы детонатор каким-либо образом зависел от полярности: он прекрасно срабатывает от любого тока.

– Чуть повыше, – попросил я.

Присевшая рядом со мной Зигги направила луч света вверх, тогда как я изогнул шею, пытаясь разглядеть, где именно, в невообразимой путанице бортовой проводки, заканчиваются черные провода. Есть. Две металлические прищепки, не особенно высоко. К чему они крепились? Спросите что-нибудь полегче. Я осторожно убрал руку, хотя представлялось маловероятным, чтобы штуковина срабатывала от прикосновения. Руки мои намокли от влажной одежды, а вода, как известно, проводит электричество. Я не испытывал ни малейшего желания подключать дополнительные проводники, а потому тщательно вытер руки протянутыми Зигги бумажными полотенцами. Затем взял моток ленты.

– Зачем это? – поинтересовалась девушка.

– Обмотаю зажимы сразу, как только отсоединю, чтобы онислучайно не соприкоснулись друг с другом.

– Вряд ли это задействовало бы детонатор. У него явно отсутствует собственный источник питания, да и зачем тащить с собой батареи, когда можно воспользоваться бортовыми аккумуляторами?

– Кто из нас обезвреживает эту проклятую бомбу?

– Прости.

Я протянул руку и отсоединил один зажим. Ничего не произошло. Осторожно извлек его наружу, стараясь ни к чему не прикоснуться по пути, и обмотал черной изоляционной лентой – возможно, и в самом деле зря, но лента стоит недорого. Проделал ту же процедуру со вторым зажимом. Проще простого. Где тут ближайшая саперная бригада? Не желаете принять в свои ряды героя-добровольца?

– Кажется, других подсоединении нет, правильно? – сказал я.

– Похоже, что нет.

– Тогда попытаюсь извлечь эту штуковину. Если я ошибся, мы узнаем об этом сразу.

Я приподнял бомбу. Других соединений и правда не оказалось, и она не взорвалась. Я аккуратно смотал провода, прикрутил их к уже обмотанным лентой динамитным палочкам.

– Может, бросить ее за борт? – предложила Зигги. Я оглядел устройство. Разумеется, вдобавок к проводам вполне мог присутствовать часовой механизм, не говоря уже о дюжине всевозможных ловушек. Ни то, ни другое я бы все равно не заметил. В то же время только у киногероев имеется скверная привычка выбрасывать полезное оружие, случайно попавшее к ним в руки, и к тому же до сих пор РАЗРУШ не проявляла особой изобретательности, хотя приходилось признать, что сегодняшний дуплет был задуман неплохо.

– Никогда не помешает иметь под рукой немного динамита, – заметил я.

После чего отложил взрывчатку на дно ближайшего рундука и упрятал на место ленту, попутно подумав, что по количеству всевозможных мелочей, накопившихся за последние два месяца в коробке с инструментами, меня запросто можно было счесть гениальным механиком.

Зигги произнесла:

– Собственно говоря, я пришла сказать, что миссис Белл пообещала самостоятельно все уладить, если мы немедля отчалим и продолжим путь. Да, и еще я видела, как неподалеку на берег выбралась миссис Фанчер. Кстати, в мокром виде она весьма похожа на ондатру. А вот и сирена... К тому же довольно близко.

– Плевать на миссис Фанчер. Отчаливаем. Займись швартовыми, а я заведу мотор.

Зигги не двинулась с места, и я повел, что она ждет, пока я запущу двигатель. Она явно испытывала сомнения относительно правильности моего решения: Казелиус мог, например, упрятать один пакет повыше, в глубине щитка, а второй оставить нарочито на виду, дабы отвлечь наше внимание. Я исходил из предположения, что он не располагал достаточным временем, да и вообще не столь хитроумен, однако запросто мог ошибаться. Как бы то ни было, оставаться здесь нам было нельзя...

Я заставил себя медленно протянуть руку и повернуть ключ. Большой дизель ожил у нас под ногами. И ничего более. Зигги подмигнула мне и через боковую палубу перебралась на причал, несмотря на больную ногу, двигаясь достаточно грациозно. Мгновение спустя он перебросила последний трос и вернулась на борт.

– Можешь действовать, капитан; уводи нас отсюда. Приближающаяся сирена раздавалась уже совсем близко, однако отводя яхту, я расслышал на берегу и другой звук: странные звериные завывания, приличествующие скорее стране койотов, а не этим цивилизованным местам. Закрывавшая проход в ограждении Зигги тоже услышала его и удивленно огляделась по сторонам. Я убедился в безопасности на ближайшее время выбранного направления, выставил штурвал и присоединился к ней на боковой палубе, где слышимость была получше.

Завывание повторилось. На этот раз я понял, что они собой представляют: это был голос человека – точнее, женщины – зашедшейся в крике, вызванном безумной скорбью. Женщина по имени Айеша причитала над изувеченным телом своего любовника.

(обратно)

Глава 18

Впервые за все время этого путешествия я управлял яхтой с верхнего поста, хотя на моих глазах тут орудовали три женщины-навигатора. Зигги, последняя дама – мореход, вставшая за штурвал из нержавеющей стали, придержала его, пока я переодевался в сухую одежду и выстояла еще около часа, управляя яхтой, медленно ползущей в сгустившемся тумане. После чего я обратил внимание, что она вздрагивает каждый раз, когда приходится менять курс. Под нажимом она призналась, что перебинтованная рука дает о себе знать, и я взялся за штурвал под ее наблюдением.

Для неопытного рулевого задача выдалась не из простых. Временами мне казалось, что бушприт вот-вот окончательно растворится в ночном тумане, окрашиваемом габаритными огнями яхты в красный и зеленый цвета. Однако, как я уже говорил, канал был освещен не хуже городской улицы; огни на выступающих из води неподалеку от берега деревянных столбах располагались настолько близко друг к другу, что по достижении одного тут же появлялись смутные проблески следующего.

Положительной стороной представлялось то, что полицейскому катеру, отправленному в погоню, вряд ли удастся отыскать нас в этой непроглядной завесе. Правда, они могли воспользоваться радаром, и все-таки можно было надеяться, что туман задержит парней в голубом настолько, что миссис Белл успеет их отозвать.

– Возьми-ка немного влево, – проговорила Зигги, – ты опять теряешь глубину.

– Есть влево, – отозвался я.

Преимущество внешнего поста управления в том, что он обеспечивает рулевому хороший обзор; при столь отвратительной видимости совершенно ни к чему создавать себе дополнительные помехи, управляя из-за стекла. Однако имелась и обратная сторона медали. Помимо полной открытости внешним стихиям – настоящего дождя не было, но мы оба набросили плащи, чтобы защититься от пронизывающей сырости – на верхнем посту отсутствовали приборы: узломер, тахометр, датчики двигателя, лоран и радар.

К счастью, единственный имеющийся здесь – помимо компаса – прибор позволял определить удаление от берега: глубиномер. К несчастью, устанавливали его на уже оборудованный пост, а стало быть – туда, где оставалось свободное место: на низкую перегородку под штурвалом. Даже Зигги приходилось наклоняться, чтобы разглядеть показания, человеку же моего роста требовалось буквально опуститься на колени, при этом каждый раз поневоле теряя из виду канал впереди, так что при внезапном появлении из тумана огней встречного судна только мгновенная реакция рулевого, то есть вашего покорного слуги, могла спасти от неминуемого столкновения. Поэтому мы поместили Зигги на одно из задних сидений, откуда она могла без труда видеть светящиеся цифры и сообщать их мне.

– Хорошо, ты вернулся на двенадцать футов, – сообщила она.

Цифровой прибор, явно новейшая американская разработка, отличался от своего старомодного собрата в рубке еще и тем, что не давал показаний в метрах.

До меня вновь донесся голос Зигги.

– Я... я хочу извиниться.

– За что на этот раз?

– Наверное, я просто не привыкла видеть изувеченные тела – помимо моего собственного, разумеется. Но, принимая во внимание то, какие ужасные расправы я измышляла для этого садиста в надежде добраться до него, по меньшей мере удивительно, что во мне вдруг взыграла дурацкая сентиментальность... И все-таки, почему ты так с ним поступил? Я тебя не осуждаю, – тут же поспешно добавила она. – Просто интересно. В отличие от мистера Хассима, тебе вряд ли доставляют удовольствие страдания других людей.

– Дело в том, что отверстия двадцать второго калибра, которые ты проделала в нем, могли оказаться и не смертельными. Нам следовало избавиться от него раз и навсегда. Прежде всего потому, что мы имели дело с явным предводителем террористической группы. После его гибели Дороти Фанчер больше не удастся скрываться за его спиной, ей придется выйти из тени и принять командование. Это облегчит задачу миссис Белл. Мне же поручен Казелиус. В разговоре со мной Дороти не слишком лестно отзывалась о нем и его РАЗРУШ. Встав у руля, она могла бы уволить всю команду, но теперь не сделает этого. Жестокая расправа над ее дружком заставит нашу знакомую вступить в основанный Казелиусом клуб Хелмоненавистников и воспользоваться услугами упомянутого господина еще и для осуществления личной вендетты: ничто не сближает людей так, как общий враг.

– Понятно... Девять футов. Немного левее.

– Есть левее.

Какое-то время мы пробирались сквозь туман в полной тишине, нарушаемой лишь голосом Зигги, считывающей показания. Наконец она подняла голову и огляделась по сторонам.

– Кажется, немного прояснилось.

Я тоже заметил, что хоть мы и не поравнялись о очередным огоньком, вдали уже показался следующий, а по правому борту возникли призрачные очертания деревьев и кустарника на берегу. За кормой раздался какой-то звук. Оглянувшись через плечо, я увидел большой катер, появляющийся из тумана и быстро приближающийся к нам. Еще один шестидесятифутовый малый пассажирский корабль, наподобие того, что я видел стоящим у причала в Скеферсе. Мне доводилось читать, что несмотря на вызванное экономическим кризисом падение спроса на малые суда, большие раскупаются достаточно бойко.

Судя по всему, судно за кормой, так же как и мы, пробиралось от огонька к огоньку, а теперь воспользовалось улучшившейся видимостью и прибавило ходу, сворачивая к середине канала, чтобы обойти нас. В отличие от яхты у причала, каюта которой располагалась на корме, у этого судна корму занимал довольно низкий кокпит, посредине которого возвышалось большое комфортабельное рыболовное кресло. Я мысленно не позавидовал капитану, которому приходится маневрировать этой тридцатитонной громадиной, тогда как ее хозяин сражается с рыбой.

Катер и вправду походил на плавучий небоскреб: помимо расположенного над рубкой верхнего мостика, на высокой надстройке имелся еще один пост управления, к которому вела хлипкого вида лестница, при одном взгляде на которую у меня закружилась голова. Однако этим утром рулевой не стал взбираться на самый верх, по-видимому удовлетворившись обзором с мостика. Последний представлял собой нечто наподобие маленькой теплицы, надежно защищенной со всех сторон от стихий прозрачными занавесями. Рулевой, фигура которого казалась несколько смазанной в целлофановой коробке, проплывая мимо, дружески помахал нам рукой. "Гольфстример" из Форт-Лодердейла; штат Флорида.

Туман поредел настолько, что стали видны оба берега канала, который расширялся по мере того, как мы приближались к верхней части залива Чесапик. Вскоре канал превратился в обозначенный буями форватер посреди широкой водной глади. Я перевел дроссель вперед; приятно было слышать, как старушка вновь оживает после долгих часов полусонной работы. Внезапно мы, как по мановению волшебной палочки, оказались вообще за пределами тумана, под лучами яркого утреннего солнца. Мы сбросили плащи и спустились в рубку.

Залив Чесапик оказался навигационным кошмаром. Вооруженные силы Соединенных Штатов заявляли о своем присутствии. Лори предупреждала, что из-за множества мощных радиостанций в Аннаполисе лоран в этих местах может не срабатывать, и он действительно не срабатывал, но она не упомянула о том, что Береговая Охрана разбросала практически все буи в заливе – во всяком случае, в его верхней части – так что их количество, а временами и расположение не соответствовали обозначенному на карте. Не знаю, как я прошел бы через эти места, не окажись на борту навигатора, однако Зигги хорошо ориентировалась, так что в конце концов, несмотря на противодействие правительства Соединенных Штатов, мы выбрались на открытую воду.

К вечеру мы прошли под впечатляющими пролетами моста через залив Чесапик – в действительности, мостов два, восточный и западный – и, спустившись на несколько миль, вошли в реку Сиверн, минуя целый лес антенн ВМС, которые и глушили наш лоран. После чего пришвартовались к причалу в Аннаполисе, где много лет назад я впервые встал на стезю морехода, проходя вместе с дюжиной других молодых агентов из всевозможных тщательно законспирированных служб краткий курс судовождения, предназначенный для шпионов, которым, возможно, придется замочить ноги.

И вот сегодня, искусно подведя свое судно к причалу, я доказал, что не зря провел целых две недели в Военно-Морской Академии.

– Пожалуй, сюда стоит подложить еще один кранец... Нет, поближе к корме. Вот так, хорошо.

Я как раз управился – не без помощи Зигги – со швартовыми, когда раздался знакомый голос. Как следует оглядеться по сторонам я еще не успел, ограничившись тем, что, как обычно, мысленно отметил потенциально опасные направления, с которых мог действовать снайпер, да еще то, что нас направили пришвартоваться сразу за кормой огромного катера, который обогнал нас в канале. Теперь же, оглянувшись на упомянутое судно, я заметил на палубе невысокую фигуру, отдающую распоряжения рыжеволосому молодому человеку. Последний был занят закреплением огромного резинового кранца. Добившись желаемого результата. Лори Фанчер повернулась, дабы приветствовать меня.

– Утром я не узнал тебя за этой пластиковой завесой, – заметил я.

– К тому же ты наверняка был занят подсчетами, как близко можно меня подпустить, чтобы пристрелить наверняка, – сухо отозвалась она.

– Само собой разумеется. – Я оглядел огромное судно. – Занимаешься перегонкой?

На Лори были узкие мятые джинсы, свободная голубая майка, не первой чистоты. На щеке виднелась полоска смазки, но все это вместе взятое не лишало ее прежней привлекательности, и я ощутил мгновенное сожаление. Что ж, не впервые приходится встречать людей, вызывающих желание стать лучше и изменить свою жизнь к лучшему – намерения бесплодные и пустые.

Девушка кивнула в ответ на мой вопрос.

– Когда я вернулась домой, меня уже ждал заказ. На зиму ее нужно перегнать в Лодердейл, и я обратилась за помощью к Билли; мы уже плавали раньше... – она кивнула в сторону молодого человека, потом перевела взгляд на подошедшую ко мне Зигги. – Привет, я Лорри Фанчер.

– Зигги Кронквист.

Девушки не стали обмениваться рукопожатием, что, собственно, ничего не означало, девушки нередко опускают эту формальность. Тем не менее, мгновение они явно оценивали друг друга: Зигги гадала, что может связывать меня с этой щуплой загорелой девчушкой, а Лори недоумевала, где мне удалось откопать этот искалеченный экземпляр и успел ли я разделить с ним большую койку "Лорелеи-3". Правда, не думаю, чтобы последнее ее особенно волновало, просто девушек интересуют подобные вещи.

– Солидная у вас посудина, – заметила Зигги, кивая в сторону катера.

– Я только что рассказывала Мэтту, меня попросили перегнать ее во Флориду. Да, катер неплохой, если вам нравятся большие моторные суда, и вы спешите... Ох, это Билли Барнстоу.

Рыжеволосый мистер Барнстоу был облачен в не слишком опрятные, но удобные джинсы, обрезанные над коленями и порванную на плече вязаную зеленую рубашку с рисунком впереди. Это был круглолицый веснушчатый паренек, светлые вьющиеся волосы и открытая дружеская улыбка которого наводила на мысль о приятном члене команды, которого неплохо иметь на борту – однако, как и моя недавняя светловолосая знакомая, тоже идеальная спутница на первый взгляд, выглядел он немного чересчур положительно.

Достаточно было немного приглядеться и становилось ясно, что парень отнюдь не круглолицый толстячок и все две сотни фунтов его веса приходятся на крепкие мышцы. Еще более пристальный взгляд обнаруживал, что открытая мальчишеская улыбка сопровождалась холодным, спокойным и пристальным взглядом зеленовато-карих глаз. Я привык смотреть на людей, пристально, а потому сразу пришел к выводу, что не, хотел бы иметь у себя за спиной дружелюбного и радостного Билли Барстоу, даже если он якобы может быть отнесен к числу хороших парней. Дело в том, что я и сам как будто попадаю в эту же категорию, что не мешает мне, однако, получать от Мака весьма своеобразные указания. Откуда мне знать, какие указания получил в данный момент мистер Барстоу?

– Если хочешь сойти на берег и перекусить со своими друзьями, я пригляжу за судном, капитан, – сказал парень после того, как Лори представила нас. – Рад с вами познакомиться, мисс Кронквист, Мэтт.

Он развернулся – плавным, неуловимым движением – подхватил шланг и швабру и принялся мыть палубу. Это своего рода слабое место людей, плавающих на катерах, – они начинают драить судно, как только оказываются у причала. В отличие от яхтсменов, которые не испытывают такого нестерпимого желания как можно скорее избавиться от накопившейся соли, чем, пожалуй, напоминают настоящих моряков, тех, что пересекают океаны и не дрожат от страха, что случайная капля морской воды проест огромную дырку в палубе. Чего, кстати говоря, еще никогда не наблюдалось.

– Я хочу осмотреть двигатель, Мэтт, – сказала Зигги. – Мы прошли довольно большое расстояние. К тому же я еще не спускалась в моторное отделение – пора посмотреть, что оно из себя представляет.

Памятуя о ее больной руке, я вознамерился было предложить помочь управиться с тяжелыми люками, но передумал, осознав, что, во-первых, она проявляет деликатность и оставляет меня наедине с симпатичной мне девушкой, и, во-вторых, вовсе ни к чему своей галантностью обращать внимание на ее увечья.

Лори произнесла:

– Ладно, Мэтт, раз уж у нас есть на кого оставить наши суда, мы, капитаны, вполне можем прогуляться в ресторан. Есть тут одно вполне приличное заведение, всего в нескольких кварталах.

Я попросил Зигги не переусердствовать, пока буду прохлаждаться, а Лори махнула рукой Билли, чрезвычайно поглощенному своей работой.

– Где ты откопала этого типа? – спросил я у Лори.

– Билли? Ох, Билли всегда крутится где-то неподалеку. Мы уже работали с ним вместе. Он паинька.

– В отличие от меня?

Лори резко посмотрела на меня.

– Что верно, то верно, Мэтт. В тебе есть много хорошего и немало плохого, но уже паинькой тебя никак не назовешь.

– Как долго длится это всегда? – поинтересовался я.

Она нахмурилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто любопытно. Как долго мистер Барнстоу крутится где-то неподалеку?

Она заколебалась.

– Мэтт, я...

Я вздохнул.

– Терпеть не могу обвинять симпатичную девушку во лжи, но ни за что не поверю, что этот рыжеволосый здоровяк всего лишь подручный, с которым ты некогда вместе резвилась в детском манеже. – Я сделал небольшую паузу. – Ты продемонстрировала присутствие здравого смысла, отказавшись и дальше участвовать в этой безумной операции и ограничившись исполнением исключительно своих договорных обязательств. Хотелось бы, чтобы ты и дальше держалась от всего этого подальше. Связь со скверными типами вроде меня однажды чуть было не стоила тебе жизни, разве этого недостаточно?

Лори сухо произнесла:

– Ничто не скрашивает жизнь девушки так, как радость мужчины при виде ее. – Не дождавшись моей реакции, она добавила: – Не понимаю, к чему ты клонишь, Мэтт.

– А клоню я к тому, что сей Уильям Барнстоу далеко не паинька, во всяком случае такой же паинька, как и я. Думаешь, мы не умеем узнавать друг друга? Думаешь, волк не узнает своего сородича? Или кобра не узнает другую кобру? Да я и в темноте унюхал бы этого парня.

Она порывисто открыла рот, чтобы ответить, но передумала и ограничилась тем, что сказала:

– Вот мы и пришли.

Мы остановились перед большим массивным зданием серого цвете, некогда, возможно, служившим в качестве ангара для судов. Установленное на сваях, оно возвышалось над одним из притоков реки Сиверн, на местном жаргоне именуемом ручьем, хотя в не избалованном водой штате Нью-Мексико, мы без колебаний назвали бы его рекой. Впереди имелся причал для посетителей, прибывающих по воде. Внутри у здания оказался необычайно высокий потолок, поддерживаемый старыми балками и перекладинами. Освещение можно было охарактеризовать как слегка приглушенное, достаточно приятное после ослепительного солнечного света снаружи. Тяжелые деревянные столы покрывали скатерти мягкого красного цвета.

Усевшись за стол, Лори ворчливо произнесла:

– Ну ладно, я и правда знаю Билли недавно, но он показался мне достаточно милым... Пожалуй, мне водку с тоником.

– И одну водку-мартини, – добавил я, обращаясь к официантке.

Лори же сказала:

– Я вовсе не пытаюсь очернить этого парня.

– И поэтому обзываешь его коброй?

– В устах другой кобры это звучит как комплимент. Парень он на вид довольно крепкий, так что если ты и дальше намерена следовать за мной на этом малогабаритном эсминце, по крайней мере будет кому защитить тебя от неприятностей, на которые ты напрашиваешься. Только не пытайся заставить меня поверить, что он всего лишь твой закадычный друг.

Лори неуверенно вздохнула.

– Я не подозревала, что он... Наверное, я не слишком хорошо разбираюсь в людях.

– Тебе подбросила его миссис Белл, не так ли?

– Собственно говоря, все это задумала миссис Белл. Когда я вернулась в Ньюпорт, на моем автоответчике была записана просьба позвонить ей. После чего она отправила меня в Монтаук с поручением провести этот катер по тому же самому маршруту, опять за двойную оплату: она хотела, чтобы я на всякий случай находилась у тебя под рукой. Билли уже ждал меня на борту.

Когда мы, покончив со вкусным обедом, вернулись в гавань, Барнстоу продолжал полировать "Гольфстример" в наступающих сумерках. При нашем появлении он изобразил на лице самую искреннюю радость и протянул Лори руку, без видимого усилия помогая ей подняться на борт. Девушка пригласила меня выпить после обеда по бокалу, однако я предпочел сначала наведаться на яхту. Собственно говоря, Зигги вовсе не была обязана встречать меня в дверях рубки, однако ее отсутствие внушало некоторое беспокойство.

Я прошел по причалу и поднялся на боковую палубу "Лорелеи-3". Слегка покачнувшаяся под моим весом яхта должна была предупредить любого присутствующего на борту о моем прибытии, но Зигги не появилась и не отозвалась. Я глубоко вздохнул и извлек пистолет. И тут уловил запах табачного дыма, доносящийся из открытой двери. Отлично. Ни один профессионал, притаившийся в засаде, не станет спугивать добычу курением, а любители редко стреляют, не высказав прежде все, что они о вас думают. Я спрятал оружие и спустился в рубку.

Первое, что я увидел, – точнее говоря, едва не налетел на нее – была дорогая спортивная сумка из грубой зеленой парусины с кожаной отделкой и полированной бронзовой табличкой, содержащей инициалы Т. О – Б. Следующей моему взгляду предстала сама миссис Белл, сидящая за угловым столиком. Мне припомнилось, что ее девичья фамилия была Отман. Она вновь одела элегантный облегающий темный костюм, из-под которого на этот раз виднелся треугольник белой блузки. Присутствовали и прежние тонкие черные чулки с туфлями на высоком каблуке. На столе перед ней лежал знакомый револьвер тридцать восьмого калибра.

Я огляделся по сторонам.

– Где Зигги?

Миссис Тереза Отман Белл стряхнула пепел со своей сигареты в кофейную кружку, позаимствованную, должно быть, на камбузе, и сказала:

– Надеюсь, вы не станете возражать.

– Против сигареты? – Я покачал головой. – Нет, мэм. Занимаясь своим ремеслом, я не надеюсь прожить достаточно долго, чтобы умереть от вторичной эмфиземы. Вы не ответили, куда подевали Зигги.

Миссис Белл одарила меня жестким, вызывающим взглядом.

– Кронквист я отослала. Я предупреждала, что против вашей совместной работы. Нельзя ставить под угрозу срыва эту и без того не слишком удачную операцию, используя неквалифицированный персонал. – Она указала на оружие на столе. – Я избавила ее от этого. Она сказала, что это ваше. Я не стала доверять оружие столь ненадежной особе.

Она явно ожидала возражений, однако спорить было бессмысленно, и я просто пожал плечами.

– И что дальше?

Миссис Белл спокойно произнесла:

– Если помните, мистер Хелм, однажды вы пригласили меня в помощники. И вот я здесь. Если вы окажете мне любезность и отнесете мою сумку в носовую каюту, пока я докурю сигарету, я переоденусь в более подходящий костюм: я приехала прямиком из Вашингтона.

Глаза ее по-прежнему смотрели на меня вызывающе и слегка насмешливо: мол, интересно, хватит ли у меня духа заявить, что я не желаю ее присутствия на борту. Однако это привлекательное, смуглокожее, хищное лицо выражало и нечто другое. Миссис Тереза Отман Белл была обеспокоена.

Очевидно речь шла о немалом давлении сверху, которое и вынудило сию высокопоставленную руководительницу покинуть свой командный пост и присоединиться к полевым войскам. Судя по всему, какие-то причины личного характера не позволяли ей допустить провала этой операции, вынуждая лично взяться за дело. Этим объяснялось и присутствие Лори и Билли Барнстоу на большом скоростном катере. Им предстояло сопровождать "Лорелею-3" на юг отнюдь не затем, чтобы при необходимости помочь и поддержать меня; главной их задачей было находиться под рукой руководительницы всей операции.

– На этой яхте каждый переносит свои вещи сам, мэм, – сказал я. – И команда занимается приготовлением пищи.

Женщина рассмеялась, потушила сигарету и встала.

– Как пожелаете. Вы капитан. Точнее, до определенной степени.

(обратно)

Глава 19

Пожалуй, я в какой-то степени привык к тому, что на борту моей яхты одна за другой появляются посторонние женщины: во всяком случае, на этот раз мой сон не нарушали мысли о том, спит ли она в ночной сорочке, пижаме или без таковых. Утром, когда я вышел из своей каюты на корме, новая помощница уже трудилась на камбузе. Приходилось признать, что трудолюбие членов моей команды не может вызывать нареканий: даже Дороти Фанчер успела вымыть посуду.

Поданная на завтрак яичница была аккуратно поджарена и окружена на тарелке изгородью из четырех ровных полосок ветчины, на одну больше, чем я обычно позволяю себе, однако я не привередлив. Кофе, мягко говоря, не отличался особым вкусом, однако повар тут был ни при чем: на борту имелся только растворимый. Миссис Белл присоединилась ко мне за большим столом в главной каюте, прихватив свою тарелку и чашку. Я заметил, что себе она тоже положила ветчину, продукт, насколько мне помнится, столь же недозволенный арабам, как в евреям. Правда, она и к спиртному относилась весьма снисходительно. Хотя не исключено, что эта женщина воспринимала все мусульманские ограничения чрезвычайно серьезно, настолько серьезно, что не упускала ни одной возможности демонстративно нарушать их.

Она не поинтересовалась, как я спал или пришелся ли мне по вкусу завтрак – поведение ее явно говорило, что если еда мне не понравилась, никто не мешает выбросить ее и приготовить себе новую.

– Мне хотелось бы, чтобы мы как можно быстрее отчалили, мистер Хелм, – сказала она. – Я решила не делать остановок ни у Соломонова острова, ни в Рыбном заливе, как это предполагалось. Нам следует направиться прямиком к началу Межберегового канала в Норфолке, причем на максимально возможной скорости. Мы должны добраться туда завтра утром.

Я пристально посмотрел на нее. На ней была пиратская майка в красную и белую полоски и аккуратные белые брюки, к моему величайшему удовлетворению сшитые по фигуре, а не мешковатые в соответствии с последним криком моды. Аккуратно зачесанные волосы выставляли напоказ эффектную полоску седины. Вечером накануне на лице у нее присутствовало изрядное количество макияжа, по-видимому, создающего официально-деловую внешность. Этим утром, на яхте, она вообще не воспользовалась косметикой. Тем не менее, смуглая кожа выглядела такой же гладкой и здоровой, что вынудило меня несколько опустить предполагаемую планку ее возраста.

– Завтра утром? – переспросил я. – Для этого нам придется идти всю ночь.

– Да.

Я пожал плечами.

– Как пожелаете, к бессонным ночам мне не привыкать. Но надеюсь, вы не забыли, что местные военные глушат наш лоран. Так что ориентироваться придется в основном визуально, и уж тут вся надежда на вас. Я и днем-то с трудом нахожу дорогу.

– Не беда. Собственно говоря, в некоторых отношениях ночью управлять яхтой даже легче. Залив Чесапик не так уж узок, особенно здесь, в южной части, и все опасные места отмечены бакенами. Вчера, после того, как вы ушли, я послушала прогноз погоды: нам обещают попутный ветер. Думаю, переход будет довольно простым.

– Могу я поинтересоваться, к чему такая спешка?

Миссис Белл едва заметно улыбнулась.

– А никакой спешки и нет, – ответствовала она. Я нахмурился, чувствуя себя полным дураком.

– Тогда почему...

– Но ведь они-то этого не знают, не так ли?

Мгновение спустя я тихо присвистнул.

– В самую точку, малышка!

– Я предпочитаю, чтобы меня не называли малышкой, – отозвалась она.

– Виноват, мэм. Больше не повторится.

Она открыла было рот для резкого замечания, по-видимому намереваясь сказать, что обращение "мэм" ей тоже не по душе, но передумала. Вместо чего произнесла:

– Улавливаете? – И после того, как я кивнул, добавила: – И что же вы улавливаете?

Я на мгновение задумался. Потом сказал:

– Побывавшая на борту Дороти Фанчер прекрасно ориентируется в графике, который вы для меня составили, – я и не думал его скрывать – и, несомненно, ознакомила с ним Роланда Казелиуса и его команду. Таким образом, им известно, где мы должны находиться в течение двух последующих дней. Правильно?

– Если вы ведете к тому, что я намерена ввести их в заблуждение, предприняв нечто неожиданное, я в вас сильно разочаруюсь.

– Какое уж тут заблуждение. Вы достаточно умны, чтобы понимать: нам их не обмануть. Это один из решающих факторов сложившейся ситуации: им известно, что мы направляемся к каналу. Так что, даже потеряв нас в заливе, они могут спокойно устроить засаду в одной из узких рек или каналов на юге. К тому же, вы отнюдь не стараетесь избавиться от них, скорее наоборот – всеми силами провоцируете их интерес. Дабы они прыгнули прямиком к вам в руки. К нам в руки. Так что же случилось? У вас неприятности в Вашингтоне? Начальство требует более решительных действий?

– Мои вашингтонские неприятности вас не касаются, – холодно заявила она.

– Разумеется. Однако вы явно стараетесь всполошить противника, представляя дело так, как будто мы внезапно что-то обнаружили. Плыл я себе спокойно и беззаботно, проходил какие-то сорок-пятьдесят миль в день и довольствовался помощью частично трудоспособной молодой дамы в качестве команды. И вдруг появляетесь вы, да еще и не одна, а с судном сопровождения. Выбрасываете несчастную, пострадавшую девушку с моей яхты, занимаете ее место и... и "Лорелея-3" полным ходом устремляется на юг, не останавливаясь ни Днем, ни ночью, как будто мы внезапно осознали, куда плыть и спешим туда добраться. Из чего наши друзья – вернее, враги – сделают весьма однозначные выводы, не так ли?

– Надеюсь.

– Надеетесь заставить их поверить, что нам в конце концов удалось отыскать пропавший судовой журнал, в который огненными письменами занесены волшебные координаты. Надеетесь, что подобная догадка заставит их засучить рукава и поскорее браться за дело: отправить эту проклятую яхту на дно.

Миссис Белл кивнула. Потом глубоко вздохнула.

– Собственно говоря, если вас интересует положение, в котором я оказалась, то его можно охарактеризовать одним словом: отчаянное. Поэтому я рассчитываю на вашу помощь. Вам нужен Казелиус, и это дело может привести его к вам. В то же время этот человек совершенно безразличен как мне, так и моему начальству.

– Нелегко иметь дело с вашингтонскими умниками?

– Женщине в Вашингтоне всегда нелегко, особенно, если она принадлежит к расе, не пользующейся особой популярностью. – Голос ее был лишен каких-либо эмоций. – Когда же начались неудачи... Они заявили, что я не сделала ничего, чтобы обеспечить безопасность вверенного мне района и что глупо было поручать столь ответственное дело недалекой представительнице расового меньшинства только потому, что она говорит по-арабски и имеет лучший послужной список в отделе. – Миссис Белл поморщилась. – И теперь, мистер Хелм, поскольку иного выхода я не вижу, поскольку опыт подсказывает мне именно такое решение, и наконец поскольку меня скорее всего уже в ближайшее время отстранят от руководства этой операцией, я намерена обосноваться на этой неуклюжей посудине и промчаться на ней по заливу как на скоростном катере в надежде, что это заинтересует не только рыб. – Она судорожно перевела дыхание. – Так что отправляйтесь-ка на соседний катер и посвятите свою подружку Лорелею – надо же придумать такое имя! – в наши планы. Скажите, чтобы они с Барнстоу были осторожны; если нам и правда удастся испортить кому-либо настроение, не исключено, что они первым делом попытаются избавиться от судна сопровождения. Потом быстренько возвращайтесь назад и выводите яхту в море: я еще не успела освоиться с управлением. Ну, за дело!

Я не стал напоминать, что по ее словам капитаном был ваш покорный слуга, который, если уж на то пошло, вообще никоим образом ей не подчинялся, так что с распоряжениями она несколько поторопилась. Вместо чего послушно произнес:

– Слушаюсь, мэм. – И поспешно отбыл. Снаружи рубки, занавеси которой все еще были плотно задернуты, уже рассвело, хотя солнце еще не появилось, как могло не появиться и в дальнейшем: стояло еще одно промозглое серое утро. Когда я взобрался на "Гольфстример", Лори пригласила меня в рубку. Последняя раза в два превосходила по размерам соответствующее помещение на "Лорелее-3", а выглядела даже больше, поскольку, к моему удивлению, носовая стенка не была загромождена штурвалом, органами управления двигателем и навигационными приборами; там присутствовал только тщательно укомплектованный бар. По-видимому, катером можно было управлять только с верхнего мостика или башни.

– Кофе, Мэтт?

– Спасибо.

Я взял предложенную чашку. На ней был изображен выпрыгивающий из воды парусник. Сидящий тут же за столом Билли Барнстоу потягивал кофе из чашки с выпрыгнувшей марлинью. Во всяком случае, судя по размерам спинного плавника, эта рыба напоминала марлинь. Барнстоу был по-прежнему облачен во все ту же надорванную рубашку и шорты. Мне показалось, что отношения на катере значительно обострились: Барнстоу потерял свою ослепительную, источающую доброжелательность улыбку. Я изложил послание Терезы.

Рыжеволосый мужчина укоризненно произнес:

– Господи, неужто Ма Белл прислала вас специально, чтобы напомнить мне об осторожности? Она меня что, за сопляка держит?

– Если хотите, могу поделиться с вами своим арсеналом, – предложил я.

– Знаете, занимайтесь своим дурацким делом, а мое оставьте мне. Как-нибудь сам управлюсь.

В результате за последние несколько минут я дважды упустил возможность устроить скандал. Так, того и гляди, пацифистом станешь.

– Разумеется, – спокойно согласился я. – Ладно, мы отчаливаем. Увидимся в море.

– Увидите вы нас или нет, мы будем неподалеку, – заверил Барнстоу.

Лори выглядела расстроенно, но ничего не сказала. Что ж, парень, конечно, не подарок, но не портить же отношений с собственной командой. Меня не слишком беспокоила натянутость в их отношениях, оставалось только надеяться, что она и дальше будет выдерживать ту же дистанцию. Для своего собственного блага. Лори не стала провожать меня до причала, однако возвращаясь к яхте, я услышал собственное имя, и, оглянувшись, увидел, как Барнстоу эффектным прыжком преодолевает поручень катера и мягко приземляется на причале.

Я остановился, дожидаясь его. Барнстоу замер передо мной, явно недовольный тем, что приходится немного задирать голову: он был массивнее, но уступал мне в росте. Хотя мне это вряд ли бы особенно помогло. Парень был не только силен как бык, но и по всей вероятности владел всевозможными приемами. С такими как он я предпочитаю не затевать рукопашной. В случае конфликта мне придется попросту его убить. Однако – по крайней мере, пока – этого желательно было избежать.

– Терпеть не могу зазнавшихся типов, которые оговаривают меня за моей спиной.

Я хотел было сказать, что всего-то и назвал его коброй, однако это показалось мне не слишком дипломатичным. Поэтому ограничился фразой:

– Простите, я полагал, ей известно, что вы один из оперативников миссис Белл. И вовсе не хотел устраивать вам неприятности.

Столь смиренное извинение его явно обескуражило. Парень раздраженно произнес:

– Проклятие, до разговора с тобой малышка была сама приветливость. Мы с ней уже почти договорились, а теперь она видеть меня не хочет. Дерьмо!

Из чего следовало, что приключения, недавно пережитые на борту "Лорелеи-3", по-видимому настроили Лори не только против одного конкретного работника тайных служб, но и против всего нашего зловещего племени. Что ж, тем лучше для нее. Как правило, мы не приносим счастья своим подругам. Барнстоу окинул меня горящим взглядом, явно напрашиваясь на драку. Потом оглянулся, дабы удостовериться, наблюдает ли за нами Лори; если да, он мог бы затеять драку и сам. Но, увы, сообразительная девушка не показалась, поэтому он резко развернулся и зашагал обратно к катеру.

Миссис Белл раздвинула занавески рубки и включила прогреваться дизель, когда я присоединился к ней, отвязав все, за исключением кормового и носового, канаты. Она вышла довести дело до конца, после чего я вполне удачно вывел яхту, не налетев ни на что по дороге. Пока двигатель прогревался, я выдерживал малый темп, затем прибавил оборотов. Радиобашни в устье Сиверна мы миновали со скоростью, восемь с половиной узлов.

– Быстрее разогнать не получится? – спросила миссис Белл.

– Вряд ли. Можем спалить двигатель.

– Ладно, как только свернем к нижней части залива, поставим паруса и посмотрим, что из этого выйдет. – Она посмотрела на меня. – Если вы не имеете ничего против, мистер Хелм.

Что ж, умение извиняться доступно далеко не всем людям. Тем не менее, я понял, что она сожалеет о своей недавней властности. Учитывая ее высокомерие, сказанное вполне можно было счесть извинением.

(обратно)

Глава 20

Моим первым навигатором в этом путешествии была девушка, которая выглядела как бесстрашный молодой викинг и управляла яхтой соответствующим образом. Нынешняя советник по вопросам навигации производила впечатление солидной деловой женщины среднего возраста, однако, когда дело дошло до поднятия парусов, в ней тоже пробудился дух отчаянных предков-мореходов. Робкие арабские купцы, плывущие на борту дау, вверенного заботам миссис Терезы Отман Белл, наверняка намочили бы свои бурнусы.

Выйдя в залив Чесапик, мы установили маленькую бизань, закрепляемую на мачте традиционным способом и с помощью хитроумного устройства развернули значительно больший грот. Ветер, дующий с северо-востока, оказался в направлении четверти румба по левому борту, когда мы легли на курс, который утром следующего дня должен был привести нас в Норфолк. Разумеется, при условии, что нас не погубят погода, неприятель или миссис Белл.

– Какая площадь у кливера? – спросила упомянутая дама, глядя прямо по курсу.

– Около четырехсот квадратных футов, – ответил я. И беспокойно добавил: – Здоровенный парус.

Собственно говоря, кливер, о котором шла речь, разворачивающийся так же, как и грот, был достаточно велик, чтобы упаковать "Лорелею-3" для отправки по почте. Он в два раза превосходил размерами грот и ввиду отсутствия спинакера был вне конкуренции. Что касается спинакера, то по-видимому, Трумэн Фанчер предпочел обойтись на своей пенсионной яхте без сражений с этим гигантским полотнищем, за что я ему был чрезвычайно признателен. С меня достаточно было и кливера, необъятной простыни из жесткого скользкого дакрона, в настоящий момент безопасно обмотанного вокруг головной опоры, которая поддерживала переднюю мачту с помощью внутренней опоры, позволяющей установить маленький фокаштаг, что, будь на то моя воля, я бы и сделал. Точнее, сделал бы, если бы пожелал возиться с парусами при этом, довольно жестком ветре, что представлялось маловероятным.

– Ладно, попытаемся развернуть и посмотрим, что из этого получится, – объявила миссис Белл. – Вы поддерживайте с правого борта, а я развяжу крепежный трос.

Мы стояли рядом на верхнем посту управления. День оставался все таким же серым, да еще в воздухе повис мелкий дождик – явление в эту пору года, видимо, обыденное для здешних мест – так что я набросил на себя свой дешевый желтый плащ. Дешевый потому, что счел излишним тратить кучу денег, пусть даже и не моих, покупая нечто более солидное всего лишь ради этого одного – будем надеяться! – задания. Доротие водонепроницаемые оранжевые штаны, куртка и поднятый капюшон моей спутницы делали ее похожей на забавного плюшевого медведя. Направляемая автопилотом "Лорелея-3" не спеша продвигалась вдоль побережья. Два уже установленных стандартных паруса и двигатель, работающий на малых оборотах, должны были поддерживать относительную стабильность, пока мы орудовали на палубе.

– Слушаюсь, мэм, – сказал я.

После чего трижды обернул полотнище по часовой стрелке вокруг большой лебедки правого борта, дабы под натяжением он не вырвался у меня из рук.

– Готово, – послышался голос моего навигатора. Я подналег, лебедка щелкнула и застучала, и на противоположном конце яхты неохотно появился треугольник дакрона. Ветер подхватил его, и парус развернулся с напором, который лишь слегка смягчили попытки миссис Белл придержать его с помощью тонкого ведущего каната, протянувшегося к наматывающему барабану. Полотнище тут же тяжело заполоскалось на ветру, сотрясая всю яхту.

Миссис Белл закрепила свой канат и сказала:

– Давайте, я придержу это полотнище.

Я с готовностью уступил, освобождая обе руки для борьбы с тяжелой лебедкой. Вытянувшись, парус тотчас перестал хлопать и наполнился ветром. Яхта изрядно накренилась.

– Пожалуй, сойдет... – произнесла миссис Белл. – Проверьте-ка, все ли иллюминаторы закрыты внизу.

– Слушаюсь, мэм.

Цепляясь за любую подворачивающуюся опору, я пробрался в рубку и осмотрел яхту с носа до кормы. Никаких открытых иллюминаторов не обнаружилось. Усилившийся шум и возросшая скорость свидетельствовали, что миссис Белл прибавила обороты двигателя. Вернувшись в рубку, я увидел, что стрелка узломера показывает девять с половиной узлов. Мне припомнилось, что без парусов мы шли со скоростью восемь с половиной, и я невольно подумал, что вряд ли какая-топаршивая морская миля в час стоила всех наших трудов, однако у фанатичных поклонников парусов свои понятия о скорости. Например, ребята, сражающиеся за кубок Америки, не пожалеют и миллиона долларов за одну десятую узла.

Когда я высунул голову из двери с наветренной стороны, миссис Белл сосредоточенно работала штурвалом на корме. Автопилот был отключен. Я получил приказание отдохнуть в сухой каюте и сменить ее через час, после чего не без труда заварил себе чашку растворимого кофе – приходилось удерживать кастрюлю на плите – и отнес ее в рубку полюбоваться туманной серой панорамой, проплывающей за мокрыми окнами. Далеко по левому борту нас миновал массивный сухогруз, направляющийся в верхнюю часть залива. "Гольфстример" не показывался.

Яхта яростно содрогнулась, заставив меня выплеснуть немного кофе. "Это не имеет никакого смысла, – хмуро подумал я: – расположившаяся на корме дама с ястребиным ликом попросту издевается над моей яхтой – правда, последняя была куплена на деньги ее организации, однако оформлена на мое имя, да и с ремонтом я повозился немало. А теперь эта особа срывает на ней злость на весь мир". Лично я не сомневался, что если Казелиус с Дороти Фанчер вознамерятся нас потопить, они появятся вне зависимости от скорости нашего передвижения.

Однако они не появились. И никто не появился. Разве что усилившийся ветер и еще несколько больших судов, возникших из тумана и снова растворившихся в нем. Время от времени вдали мелькал "Гольфстример", и наш радар свидетельствовал, что катер по-прежнему следует за нами.

Настал мой черед встать за штурвал. Работа была нелегкая, и к вечеру при еще более усилившемся ветре я дважды едва не перевернул яхту: по-видимому мое мастерство рулевого не поспевало за ужесточающимися требованиями ситуации. А может, сама ситуация вышла из-под контроля – в конце концов "Лорелея-3" не гоночная яхта и не рассчитана на столь экстремальные условия. Во второй раз нашу участь решила чистая случайность: яхту успело развернуть почти боком к волнам, прежде чем наконец сработал руль...

Очередная неприятность случилась без малейшего предупреждения. Впереди раздался резкий треск, громкий, как пушечный выстрел, и кливер рванулся к небу. Я даже не успел сообразить, что произошло, все мое внимание занимало управление яхтой. А в следующее мгновение появившаяся на палубе миссис Белл выкрикивала команды.

– Сбрасывайте кливер... Ослабьте грот... Держите прямо по ветру, я попытаюсь закрепить парус...

Стало понятно, что не выдержали износившиеся крепления на конце бушприта, в результате чего сорвались головная опора, приспособление для сворачивания кливера и сам парус. После того, как я отпустил крепление полотнища, кливер остался подвязанным к яхте двумя из трех концов. Прочный трос накрепко присоединял верхнюю часть паруса к верхушке мачты, а четвертьдюймовый ведущий канат – к бушприту. Миссис Белл пробралась вперед и пыталась с помощью последнего опустить нижний угол паруса в пределы досягаемости.

Сосредоточенно работая штурвалом, я старался поймать наиболее благоприятное для нее направление ветра, однако пытаться лишить воздушного потока кливер с поверхностью четыре сотни квадратных футов – занятие неблагодарное. Тем не менее, на мгновение мне это удалось, о чем тотчас же пришлось пожалеть. Хлопающий кливер потерял ветер и обвис, и резко покачнувшаяся яхта швырнула тяжелый сворачивающий барабан, несколько футов стали и алюминия в воздух, наподобие гигантской булавы.

Миссис Белл заметила его приближение и попыталась уклониться, но потеряла равновесие и была настигнута летящим снарядом. Барабан вскользь ударил ее по голове, и она, как бесформенная оранжевая кукла, рухнула на ограждение, угрожая соскользнуть за борт. Я поспешно оглянулся через плечо: "Гольфстример" виднелся на горизонте, но от нас его отделяло не меньше трех миль. Далее если бы я связался с ними по рации, они все равно не подоспели бы вовремя, чтобы спасти женщину, оказавшуюся в море, поднять же ее на борт самостоятельно, одной рукой, с беснующимся над головой кливером, можно было и не пытаться. Я уже перевел управление двигателем в нейтральное положение, чтобы хоть немного сбавить ход, однако времени перейти на автопилот или должным образом лечь в дрейф у меня не оставалось. Нужно было бросать штурвал и бежать на нос...

Поэтому я сделал то, чего ни в коем случае нельзя делать ни на одном парусном судне, идущем по ветру, каким бы ни был этот ветер: одним махом застопорил проклятую посудину.

Я принялся вращать штурвал вправо, и мир вокруг обезумел. Ветер ударил по парусам. Гик бизани рассек воздух там, где находилась бы моя голова, не успей я пригнуться. Грот обрушился между мачтами как огромный шлагбаум. Что случилось с кливером, я разглядеть не успел, поскольку изо всех сил вцепился в штурвал, пытаясь удержаться на ногах, тогда как яхта буквально опрокинулась и провалилась в следующую волну, перевалившую через нее.

После чего выпрямилась, сотрясаясь как мокрая собака. С палуб стекала вода, мачты оставались на своих местах. Я ощутил гордость за старушку, сумевшую выстоять в таких условиях. Паруса оглушительно хлопали, все, за исключением кливера, который на этом галсе прибило ветром к переднему такелажу.

А бесформенная оранжевая кукла впереди больше не свисала с ограждения правого борта – ее бросило на переднюю палубу, где фальшборт и леер удерживали от падения за борт. Отлично. Итак, если на правом носовом ограждении вашей яхты повисло нечто и вы хотите вернуть его на борт, но не можете взяться за дело самостоятельно, не отчаивайтесь. Достаточно резко развернуть яхту влево, подставить под большую волну, и та обо всем позаботится. А еще говорят, что мореходство – занятие не из простых.

Я глубоко вздохнул и пришел к выводу, что как это не эгоистично, а мне весьма приятно видеть миссис Терезу Отман Белл лежащей без сознания. Во всяком случае, это позволяло спокойно управлять яхтой, не оглядываясь на знатока, который дышит тебе в затылок. Дальнейшие действия не вызывали ни малейших сомнений даже у такого ковбоя нью-мексиканских пустынь, как я: следовало добиться относительной устойчивости судна, перетащить женщину в каюту и избавиться от взбунтовавшегося паруса. Проще простого.

Я очень быстро осознал истину, которую до меня, полагаю, освоили многие поколения мореходов: хорошее судно, как правило, не разваливается на части из-за небольшого ветерка, нескольких сорвавшихся парусов, воды, окатившей палубу, или даже повреждений такелажа, так что если не паниковать – ха! – и попросту сосредоточиться на одном деле за раз, не обращая внимания на все окружающее, в конце концов, со всем можно управиться...

– Помощь нужна?

Громогласный голос чуть было не заставил меня броситься за борт. Принадлежал он Лори Фанчер, но был искажен и усилен электроникой. Прямо над нами возвышался "Гольфстример". Девушка стояла на верхнем мостике, а Билли Барнстоу балансировал на высоком раскачивающемся носу катера, готовый преодолеть расстояние между судами. Однако в случае сближения, при всем умении Лори, в такую погоду не обошлось бы без соприкосновения. Последнее могло вылиться во что угодно – от небольших повреждений, до серьезной аварии. К тому же, я отнюдь не горел желанием видеть этого рыжего недоумка на борту своей яхты.

Я махнул рукой.

– Оставайтесь там. Просто держитесь неподалеку.

– Где Ма Белл? – отозвался Барнстоу.

– С ней все в порядке, – прокричал я и показал в сторону каюты.

Собственно говоря, она вполне могла оказаться покойницей – у меня не было времени проверить – однако не вступать же в объяснения с этим типом. Я с облегчением вздохнул, когда "Гольфстример" отдалился и оставил меня наедине со следующей задачей: как управиться с кливером. Предстояло хоть как-то распутать и закрепить сбившееся полотнище. Наступил вечер, и надвигались сумерки, но наконец я покончил и с этим делом, равно как и со всеми остальными, и управляемая автопилотом яхта спокойно, насколько позволяла погода, заскользила, подгоняемая попутным ветром.

Остановившись у штурвала на корме, я оглядел свое небольшое судно с определенным удовлетворением. Позади меня, на кормовой палубе громоздилась не слишком аккуратная куча, состоящая из кливера и разнообразных обломков его сматывающего приспособления, однако в остальном яхта выглядела вполне прилично. Фал кливера был закреплен за конец бушприта и натянут так, чтобы заменить вышедшую из строя головную опору. Я смотал бизань и грот и установил фокаштаг, рассчитывая, что небольшой парус на носу облегчит задачу автопилоту.

Похлопал по блестящему штурвалу и произнес, обращаясь к яхте:

– Молодчина, старушка, так держать. Сейчас разберусь с курсом и направлю тебя в нужную сторону.

Вернувшись в рубку, я обнаружил место на ковре, где перед этим оставил женщину, пустым. Похоже, дамочки с поврежденными головами просто не способны оставаться там, куда вы их положили. Осталось только мокрое пятно на ковре и верхнее, непромокаемое одеяние миссис Белл. Затем с носа донесся звук, который я сразу узнал – с выключенным двигателем на борту, несмотря на ветер снаружи, было довольно тихо. Что ж, если она достаточно жива для рвоты, значит, еще немного обойдется без моей помощи.

Дневной свет, и без того не слишком яркий, быстро угасал. Я включил трехцветный габаритный огонь на мачте, все, что требуется при передвижении под парусами, зажег свет над навигационным столиком и нахмурился над свисающей с него картой. Предстояло определить, как далеко и в каком направлении нас отнесло со времени последних координат, отмеченных миссис Белл, а затем решить, куда следовать дальше, и я не испытывал особой уверенности, что мне удастся удачно справиться с этой задачей. Определив наши ориентировочные координаты, я взялся за параллельные линейки, дабы проложить предполагаемый курс. Припомнилось, что офицеры старинных парусных судов держали вопросы навигации в глубочайшей тайне, чтобы не допустить на борту мятежа: пока тупоголовые матросы уверены, что самим им домой не вернуться, они стерпят любые издевательства...

– Не забудьте отклонение: около девяти градусов на запад.

Миссис Белл остановилась на ступенях, ведущих в главную каюту. Лицо ее было серым.

– Слушаюсь, мэм, – отозвался я.

Я уже взял поправку на местное отклонение компаса, необходимость которой вызвана тем, что в мире существует всего несколько мест, где стрелка компаса показывает строго на север, и залив Чесапик не принадлежит к их числу.

– И пора включить габаритные огни, – добавила она. – Правда, при выключенном моторе, достаточно трехцветного сигнала на мачте.

– Слушаюсь, мэм. Как вы себя чувствуете?

– Превосходно, – ответствовала она и рухнула на ступени.

Что ж, место ничем не хуже любого другого. Я перевел взгляд на слабо очерченную карандашом линию курса и ощутил сильные сомнения: основывались они, по большей части, на догадках. Не питая особой надежды – в течение всего дня штуковина показывала полную чепуху – я включил лоран. К моему величайшему облегчению на маленьком двойном экране начали появляться вполне осмысленные цифры – по-видимому, диск-жокеи ВМС США ушли поужинать.

Запечатлев истинные значения широты и долготы на клочке бумаги – я пообещал себе обзавестись в Норфолке настоящим судовым журналом взамен таинственно исчезнувшей книги Трумэна Фанчера – я воспользовался компьютером лорана, чтобы получить новый курс на юг. И с удовлетворением отметил, что мои предыдущие догадки, несмотря на отклонения в несколько градусов и миль, показывали нужное направление и не угрожали водить нас кругами.

Вращением рукояти автопилота я добился появления на компасе управления нового курса. Затем поднялся наверх, чтобы оглядеть яхту, пока освещение позволяло это сделать. Удовлетворенный результатами осмотра, слегка повернул фокаштаг в соответствии с изменившимся курсом. Ветер был достаточно сильным, и маленький парус увлекал нас вперед со скоростью от двух до трех узлов. Я немного постоял на палубе, чувствуя, что управление яхтой может быть достаточно приятным занятием – лишь бы тебе не мешали своими советами и помощью всезнающие профессионалы.

Когда я спустился вниз, миссис Белл восседала на ступеньках в том самом месте, где совсем недавно с такой же травмированной головой пребывала миссис Фанчер. Вновь пострадавшая сжимала голову руками, но подняла ее, чтобы посмотреть на меня.

– Если вы управились с кливером, неплохо было бы завязать на носу фал вместо порванной опоры. Вряд ли внутренний фокаштаг достаточно крепок, чтобы выдерживать нагрузку слишком долго.

– Слушаюсь, мэм. Позвольте взглянуть на вашу голову.

– Когда подойдем к Норфолку, постарайтесь не слишком приближаться к Олд Поинт Комфорт. Там достаточно глубоко, но при таком ветре лучше держаться... ох!

– У вас тут изрядная шишка, но трещин в черепе не прощупывается, а капюшон, похоже, уберег и кожу: снаружи крови нет. Дайте-ка я взгляну вам в глаза. – Я на мгновение придержал ее лицо и отпустил.

– Это еще зачем? – поинтересовалась она.

– Может мне просто нравится смотреть в ваши прекрасные глаза, милая... Знаю, знаю, мне не позволено называть вас "милой". Впервые встречаю человека, который столь обостренно воспринимает то, как к нему обращаются. Вы вполне можете называть меня, скажем, тупоголовым Хелмом, и я не обижусь. Мы, скандинавы, значительно терпимее в этом отношении, чем вы, арабы. – Я улыбнулся и продолжал: – Если один зрачок меньше другого, это о чем-то свидетельствует. О чем именно, не знаю, но поскольку у вас они в точности одинаковые, это не имеет значения.

– Собственно говоря, вы понятия не имеете, что делаете, не так ли?

– Совершенно верно. А поскольку я понятия не имею, что делаю, то намерен вызвать "Гольфстример" и переправить вас к ним на борт, хотя такой ночью проделать это будет нелегко. С их двигателями Лори доставит вас в больницу Норфолка еще до утра.

– Нет! – ожесточенно произнесла миссис Белл.

Мгновение я задумчиво смотрел на нее.

– Послушайте, леди, вы и в добром здравии причиняете мне немало хлопот. Теперь вы перепачкаете мне всю яхту своей рвотой, того и гляди, начнете сотрясаться в конвульсиях. Это сделает вас совершенно невыносимой, и мне придется вас пристрелить.

– Не называйте меня "леди", черт бы вас побрал! – заявила она.

– Именно об этом я и говорил. Вы абсолютно невыносимы.

Я протянул руку за микрофоном рации. Миссис Белл встала и схватила меня за руку. Облизала губы и явно совершила над собой невероятное усилие.

– Пожалуйста, – пробормотала она.

Получилось довольно неуклюже; она явно давненько не пользовалась этим словом. Будучи с детства приученным считать "пожалуйста", "спасибо" и "извините" тремя чуть ли не наиболее важными словами в английском языке, я всегда поражаюсь, как некоторым людям удается обходиться без них.

– Почему? – спросил я.

Она облизала бледные губы.

– Если я попаду в больницу, эти недоумки из Вашингтона спишут меня на больничный, а когда я оправлюсь, опять упрячут сортировать бесполезные бумаги в какой-нибудь крошечный кабинет.

– Так или иначе, это все равно не срабатывает, – сказал я.

– Что вы имеете в виду?

– Противник не реагирует на нашу сумасшедшую гонку. Если они вообще наблюдали за нами в надежде перехватить, то должны были нанести удар, когда мы беспомощно дрейфовали. Однако даже на радаре и то не появилось ничего подозрительного. Мы разыгрываем спектакль перед пустым залом, миссис Белл. – Она никак не отреагировала. Я сказал: – Что ж, и контузия, и гематома, если таковые имеются, затрагивают исключительно вас. Тем не менее, я бы посоветовал немного полежать, впереди долгая ночь.

Мгновение она молча смотрела на меня.

– Спасибо, – наконец проговорила она. Приходилось признать, что временами эта женщина становится весьма похожей на человека.

(обратно)

Глава 21

На следующий день, к полудню мы достигли южной оконечности Чесапика и миновали очередной маяк – как сказала миссис Белл, в заливе они встречаются на каждом шагу. Нынешний располагался в устье реки Джеймс, в которое нам предстояло свернуть, чтобы выйти к большой якорной стоянке в Хемптон Роудс и оживленному порту Норфолка.

Ветер после полуночи поутих, и я развернул грот, чтобы прибавить ходу; теперь мы миновали отмели в Тимбл Шоулс Лайт и отыскали проходящий немного южнее судоходный форватер. Глубиномер взбунтовался, показывая маленькие красные вспышки по всей шкале, однако миссис Белл – ненадолго проснувшаяся – сказала, что это в порядке вещей, все они время от времени выкидывают подобные штучки и не стоит беспокоиться. Тем не менее, вкупе с недавним поведением лорана, это несколько подорвало мое доверие к электронным средствам навигации. Не исключено, что мореходы древности с их свинцовыми глубиномерами и примитивными компасами были не такими уж дураками.

Утром прояснилось, и слева по борту на горизонте показались два мыса Чесапик, Генри и Джеймс, охраняющие вход в залив; позади них лежал Атлантический океан. Впереди, на суше, располагалась Вирджиния. Справа по борту остались Олд Поинт Комфорт и Хемптон Роудс. Неподалеку наблюдалось несколько судов, и чтобы не лавировать в столь оживленном движении под парусами, я развернул яхту против ветра и аккуратно смотал полотнища, после чего завел мотор и вернулся на прежний курс.

Удобно расположившись на сидении рулевого на нижнем посту управления, я наслаждался путешествием. Миссис Белл подменяла меня с часу до трех, а агента тайных служб, не способного удовлетвориться двумя часами сна, можно, не задумываясь, списывать ввиду полной профнепригодности. К тому же я испытывал приятное чувство удовлетворения достигнутым: наконец-то я утер нос всем этим зазнавшимся мореходам. И если прежде во время проводимых на море операций я по большей части изображал умение управляться с судами, то теперь чувствовал, что и в самом деле овладел основами этого ремесла, во всяком случае настолько, чтобы без посторонней помощи провести старую посудину через залив, в темноте, под парусами. При достаточно ветреной погоде, не перевернув ее и не налетев ни на какое препятствие...

Низкий сорокафутовый катер с дурацкой розовой полосой мгновенно положил конец моей эйфории. Я увидел его появляющимся из-за суши впереди и распознал очертания, вызывающие в памяти такое же судно, встреченное нами немного севернее. Какое-то время я тешил себя наивной надеждой, что этот пройдет мимо, направляясь по своим делам, однако, оказавшись почти прямо по курсу, катер сбавил скорость и повернул в нашу сторону. Заслышав команду лечь в дрейф, я перевел двигатель в нейтральное положение, позволил яхте немного проплыть по инерции и погасил ход обратным движением. После чего вышел на боковую палубу, наблюдая за приближающейся резиновой лодкой.

Команду, появившуюся у нас на борту в прошлый раз, возглавлял парень из сержантского состава – я не силен в военно-морских чинах – нынешний же командир, похоже, был офицером. Сидящий на носу матрос закрепил фалинь за один из пиллерсов бортового леера яхты и, не выпуская его, удерживал лодку причаленной к нашему борту. С плеча у него свисал небольшой автомат с прямым двадцатизарядным магазином, второй такой же автомат лежал под рукой у матроса, управляющего навесным мотором.

Я обратился к офицеру:

– Один из ваших катеров уже проверял нас у Кейп Мей. Какую контрабанду мы могли по-вашему прихватить в Делавэре или Чесапике?

Мальчик он был достаточно симпатичный, если вам, конечно, нравятся мальчики. Покрытое ровным слоем загара лицо, карие глаза, русые волосы, подстриженные, в соответствии с традициями его службы, достаточно коротко. Вооружен парень был пистолетом, упрятанным в застегнутую кобуру на поясе, откуда достать его можно было не раньше следующей среды – время вполне достаточное, чтобы я успел понаделать в нем дыр своим револьвером...

Полагаю, что в моем отношении к этим ребятам нет ничего удивительного. Возможно, бойцовые бульдоги ненавидят доберманов. Широко известна взаимная нелюбовь ФБР и ЦРУ, а крутые городские фараоны, говорят, в равной степени терпеть не могут и тех и других. И, конечно, мы, работающие в тени, мягко говоря, недолюбливаем зазнавшихся стражей порядка с их броской униформой и сверкающими значками или элегантными костюмами и замысловатыми удостоверениями личности. Как я уже говорил, достаточно трудно иметь дело с врагом и упаси нас Бог от фальшивых друзей.

Молодой офицер недоверчиво осведомился:

– Если вы проходили мимо Чесапика, то что делаете здесь?

Совершенно очевидно, что завидев нас направляющимися в сторону судоходного форватера, он решил – понадеялся – что мы держим путь со стороны Атлантического океана, и яхта доверху забита незаконными веществами (обожаю этот жаргон!), прихваченными где-нибудь на Бермудах. "

Я терпеливо произнес:

– Говорят, неподалеку от Олд Поинт Комфорт море неспокойно, а поскольку моя команда чувствует себя не лучшим образом, я решил сделать небольшой крюк. Буду вам весьма признателен, если вы не станете беспокоить мою спутницу. Мы направляемся в гавань Тайдвотер в Норфолке, и если вы желаете осмотреть яхту, я с удовольствием предоставлю вам эту возможность там.

– Мы не станем возвращаться в Норфолк, нас перебросили... – парень оборвался, осознав, что полученные им приказы посторонних не касаются. После чего махнул рукой и повелительно произнес: – Откройте проход и пустите нас на борт.

Однако я проигнорировал его распоряжение, и, шагнув назад, достал из-под навигационного столика кожаную папку. У нас тоже имеются специальные удостоверения личности на случай, если понадобится произвести впечатление на простаков. Вернувшись на палубу, я тут же наткнулся на ствол одного из автоматов: сидевший на носу матрос вскарабкался на борт со своей игрушкой. Наша подготовка предусматривает мгновенное и смертельное для противника разрешение подобной ситуации, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы подавить инстинктивную реакцию.

– Успокойтесь, – мягко произнес я, вместо того, чтобы оттолкнуть ствол в сторону и всадить три патрона тридцать восьмого калибра ему в живот – нет, вернее, только два, поскольку еще два следовало оставить для его коллег и один – про запас; предпочтительно не выстреливать все патроны без особой на то нужды. Я протянул папку с удостоверением офицеру, все еще остающемуся в лодке. – Находящаяся внизу женщина и я выполняем специальную работу для правительства Соединенных Штатов. Поэтому прошу вас не производить досмотр этой яхты.

Офицер с безразличным видом оглядел мое удостоверение и протянул его назад.

– То, что вы работаете на правительство, не дает вам никаких привилегий, мистер... Завицки, приступай.

Поднявшийся на борт матрос открыл бортовой проход и отцепил леер внизу... Я в очередной раз сдержался... Уж слишком большой шум поднимается всякий раз после гибели одного из этих мерзавцев, хоть они и сами напрашиваются. Да что там гибели. Лори Фанчер ужаснулась при одной мысли об этом. Оставалось только стать в сторонке и закрыть глаза, пока они будут играть в свои дурацкие игры. По прошествии получаса наши гости вернулись на свою резиновую лодку. Отплывая, офицер бросил на меня озабоченный взгляд. Он явно не мог понять, зачем мне было вступать в пререкания, если на борту яхты ничего не спрятано – или он все-таки что-нибудь упустил? Миссис Белл подошла и остановилась рядом со мной.

– Что тут произошло? – поинтересовалась она.

Я тихо произнес:

– Невеселая картина. Такой симпатичный молодой человек, а жить надоело. Рано или поздно он своего добьется.

– Черт бы вас побрал, Хелм, я же говорила, что не допущу склок... Что вы тут натворили? Мне казалось, вы все же не успели повздорить с этими парнями.

Я продолжал наблюдать за удаляющимся катером, в очередной раз представляя его отличной мишенью для любого вида оружия. Эх, как бы я поохотился, будь на то моя воля.

– Пока нет, – сказал я. – И не исключено, что этого никогда не случится. Но мне хотелось убедиться.

– Убедиться в чем?

– Шеф требует от нас вежливости и предупредительности в отношениях с другими правительственными службами. Но вы сами видели, сколь обходительны и доброжелательны были эти парни. А ведь я-то вел себя как паинька.

Миссис Белл сухо произнесла:

– То-то я заметила, что вы на себя не похожи. Не понимаю только...

– Не исключено, что на юге мы еще повстречаемся с их коллегами. Вот мне и хотелось окончательно удостовериться, что они из себя представляют. Я как нельзя более вежливо объяснил этому сукину сыну, что состою на службе у правительства и выполняю задание. Я даже сказал ему, что на борту находится больная женщина. Заверил, что они могут не беспокоиться – их коллеги уже побывали на яхте. Все напрасно. А одному из его людей даже вздумалось направить на меня автомат. Превосходно. Точнее, ужасно. Потому как свое предупреждение они получили. И теперь, если эти ребята еще раз встанут у меня на пути, я не стану заботиться о правилах хорошего тона; я просто перешагну через них. Для меня это огромное облегчение. – Я сделал глубокий вдох и выдохнул воздух вместе с накопившейся яростью. – Как вы себя чувствуете?

Она заколебалась, намериваясь продолжить дискуссию, но, видимо, сочла это бессмысленным и сказала:

– Голова побаливает, но в остальном все в порядке. Кажется, мозги серьезно не пострадали.

– И все-таки, вам лучше полежать, с яхтой я управлюсь и сам.

Миссис Белл кивнула в сторону берега.

– Вам нужно будет свернуть в реку Элизабет, там имеются соответствующие указатели. Гавань увидите по правому борту после того, как минуете большую часть торговых причалов и военных объектов; сразу за тридцать шестым буем, который официально считается нулевой милей Межберегового канала. Вход довольно узкий, а внутри нужно сразу резко взять влево, так что не слишком разгоняйтесь... А лучше всего позовите меня, когда приблизитесь, тем более, что со швартовыми вам все равно не обойтись без моей помощи.

Пристани Норфолка выглядели весьма впечатляюще. Несмотря на то, что я более или менее научился управляться с "Лорелей-3", яхта по-прежнему казалась мне довольно внушительным судном, однако корабли, выстроившиеся у причалов по обе стороны широкого канала, вполне могли развить у бедняжки серьезный комплекс неполноценности. Особенно ярко это проявилось, когда мы миновали торговый причал и подошли к военной базе, уступая дорогу подводной лодке, которую тянула пара буксиров. Подводные лодки всегда представлялись мне достаточно маленькими, но эта была просто гигантской, особенной, если учесть, что большая ее часть скрыта под водой. Вернее сказать, гигантской она казалась до тех пор, пока мы не прошли мимо невероятных размеров авианосца, который вполне мог использовать упомянутую субмарину в качестве бортовой шлюпки.

Наконец мы вошли в главную гавань. Не желая поступаться независимостью, а может, из чувства противоречия, я, не призывая на помощь миссис Белл, провел яхту через вход, успешно совершил резкий поворот налево и направился к заправочному причалу, рассчитывая на присутствие там оператора, который подсобит мне со швартовкой. Последний и правда там оказался. Я наполнил баки дизельным топливом и водой, следя за тем, чтобы не перепутать емкости. И уже заканчивал, когда на палубе появилась моя команда. Я заметил, что она воспользовалась свободным временем, чтобы причесать волосы и привести в порядок лицо. Пиратская майка совершенно не пострадала, а белые брюки, если и помялись, то для хлопчатобумажной одежды это не удивительно. "Стойкая дамочка, – подумал я, – со стороны и не скажешь, что всего несколько часов назад ей едва не вышибло мозги".

– Вы разузнали насчет такелажника? – первым делом спросила она.

Я покачал головой.

– Я думал, вы подскажете, кого пригласить для ремонта.

– Собственно говоря, могу и подсказать. Сегодня вечером нам вряд ли удастся кого-нибудь найти, но если позвонить сейчас, возможно, удастся заполучить кого-нибудь на завтра.

– Тогда почему бы вам не отправиться на поиски телефона? О яхте я позабочусь.

Эллинг нам уже выделили. С помощью одного из портовых рабочих я завел "Лорелею-3" внутрь, к высокому пирсу, который ввиду отлива возвышался на шесть футов над уровнем палубы. К счастью, имелась лестница. Миссис Белл, вернувшаяся через полчаса с удовлетворительными известиями, довольно ловко спустилась по ней; видимо, удар по голове не повлиял на ее координацию. Утром, приглашенные ею специалисты по такелажу и парусам посоветовались между собой и приписали пострадавшей, то бишь яхте, несколько небольших латок на кливер, новую головную опору и сматывающее приспособление и три недели постельного – вернее, портового – режима, в течение которых должны были изготовить упомянутую оснастку. Последняя часть пришлась миссис Белл не слишком по душе, и она отправилась искать обходные пути.

Вернувшись, она сообщила:

– Я договорилась, что отремонтированный парус и новую оснастку доставят в гавань неподалеку от Саванны, в Джорджии. Сразу, как только они будут готовы. Там вам их и установят.

Я уставился на нее.

– Мне установят?

– Это примерно в шести сотнях миль, недалеко от границы Флориды. То есть при средней скорости этой яхты около двух недель пути. Если что-либо и случится, то случится намного раньше. К тому же вообще маловероятно, чтобы я смогла оставаться с вами так долго. Либо мне удастся разрешить эту задачу, и я с триумфом вернусь в Вашингтон, либо потерплю неудачу, впаду в окончательную немилость и буду отозвана. Пока же двинемся дальше с тем, что у нас есть. Мачта пока не падает, а паруса нам особенно не понадобятся. К югу слишком мало открытых водоемов. Придется все время использовать двигатель. Отчалим утром.

– Слушаюсь, мэм.

Она окинула меня пристальным взглядом.

– Вы ведь спасли мне жизнь, не так ли? – Я пожал плечами, и она продолжила: – Я потеряла сознание и понятия не имела... А только что на улице встретила Барнстоу с девушкой. Он сказал, что вы потеряли контроль над яхтой и едва спаслись. А девушка считает, что вы проявили прямо-таки фантастическое мастерство: намеренно развернули яхту так, чтобы меня забросило на борт, когда я уже падала в море. Итак, два предубежденных источника предлагают совершенно противоположные версии, но я знаю, кому верить и благодарю вас.

– Поблагодарите старушку "Лорелею-3", в основном-то работала она, – сказал я.

Миссис Белл улыбнулась.

– А веду я к тому, что совершенно нелепо обращаться к женщине, жизнь которой вы спасли, именуя ее "мэм". Даже если вас это забавляет. Попробуйте-ка имя Тереза. Мне... мне оно нравится больше, чем Терри.

– Постараюсь руководствоваться твоими предпочтениями, Тереза.

Она слегка нахмурилась, глядя на меня.

– Я кажусь тебе забавной?

– Нет, скорее слегка устрашающей. Вот я и пытаюсь храбриться. Знаешь, как маленький мальчик, насвистывающий в темноте. Меня всегда пугали женщины-профессионалы.

У меня промелькнула мысль, что нечто подобное я уже говорил другой особе женского пола, явившейся на яхту в качестве члена команды. Правда, по совершенно другим причинам. Однако, упоминать об этом было бы не к месту. Миссис Белл – простите, Тереза – скорчила свирепую гримасу.

– Профессионал? – повторила она. – Разве оказалась бы я здесь, будь я профессионалом? Высокопоставленная руководительница, изображающая подручного матроса на борту крошечной яхты! Будь я настоящим профессионалом, Мэтт, я управилась бы с этим делом еще несколько недель назад. А теперь мне только и остается, что совершать прогулку на яхте в надежде, что ее в очередной раз попытаются отправить на дно. Однако с тех пор, как я появилась на борту, вообще ничего не происходит. Если, конечно, не считать того, что я умудрилась подставить голову куда не следует. – Она судорожно вздохнула. – А самое страшное то, что этому самому профессионалу не приходит в голову ровным счетом ничего, кроме как продолжать плыть – и надеяться.

(обратно)

Глава 22

Выросший в сухой дикости высокогорий юго-запада, я должным образом оценил влажную дикость низин Каролины. Я и не представлял, что на сверхцивилизованном востоке осталось еще столько пустынных необитаемых земель. Если только эти промокшие пространства можно назвать землей. Болота и топи казались бесконечными, и только пронумерованные столбы, отмечающие Межбереговой канал, вносили некоторое разнообразие, свидетельствуя, что мы еще не окончательно заблудились в лабиринтах заросших лагун, спокойных коричневатых притоков, извивающихся рек и огромных широких озер, на первый взгляд идеальных для судоходства, но в действительности мелких настолько, что в стороне от углубленного форватера по ним едва смогло бы проплыть каноэ.

Болота и заводи соединялись длинными, безукоризненно прямыми каналами, которые человек прорыл через отдельные, более высокие и сухие участки земли. Последние выглядели такими же необитаемыми, как и болота, за исключением редких покосившихся хижин, да стоянок рыбаков.

Свой первый шлюз я миновал сразу по выходе из Норфолка. Правда, до Панамского канала ему было далеко – разница уровней воды составляла менее шести дюймов. Как выяснилось, он же оказался и последним на нашем пути – я проверил по путеводителю – однако мосты встречались нам всю дорогу. Легче всего было иметь дело с главными магистральными шоссе, поскольку обычно они пересекают канал на стандартных шестидесятифутовых пролетах, в отличие от дорог поменьше, соединенных разводными мостами. Некоторые из мостов открывались по требованию, но большинство – в соответствии с расписанием, которое редко совпадало с продвижением "Лорелеи-3", делающей около восьми узлов в час. В результате, стоило проплыть под одним из мостов вовремя, как под другим мы оказывались слишком поздно или рано, и приходилось ждать, временами довольно долго, пока смотритель соизволит потянуть за свои рычаги или нажать на кнопки. Как бы там ни было, я узнал немало нового об управлении судами на ограниченном пространстве.

Мы добрались до Коинджока, небольшого городка в Северной Каролине, к югу от которого сердце Трумэна Фанчера окончательно сдало. Теперь мы повторяли последний маршрут бывшего владельца яхты, но в обратном направлении. В Белхейвене, Северная Каролина, мы провели день, пережидая сильный ветер. К северу от Бьюпорта, все в той же Северной Каролине, я подошел слишком близко к отметке форватера, и, несмотря на то, что, судя по карте, все еще находился на глубине, довольно сильно зацепился за дно, в результате чего стоявшую рядом со мной Терезу бросило на навигационный столик. Удар сбил ей дыхание, но не до конца, поскольку она не преминула отдать соответствующие указания.

Помня о напутствиях Лори, я не придал случившемуся особого значения. Яхта начала медленно останавливаться на неожиданной и необозначенной на карте отмели. Прежде чем мы успели окончательно потерять инерцию, я рванул штурвал к центру канала на предполагаемую глубину и перевел управление двигателем до отказа. После нескольких рывков ревущий дизель победил, и "Лорелея-3" вновь начала набирать скорость, оставляя за кормой ил, поднятый со дна трехлопастным винтом. Когда яхта окончательно освободилась, я выправил курс и перевел стрелку тахометра на маршевую скорость.

Тереза сделала глубокий вздох, потерла поцарапанную диафрагму и произнесла:

– Что ж, это один из способов.

– Лори Фанчер рассказывала, что этот способ употреблял ее отец, вот я и решил воспользоваться опытом старика.

– Только не вздумай повторить этот трюк, если сядешь на мель у побережья Мейна: ты разнесешь яхту о скалы. – Она посмотрела на меня и несколько смущенно рассмеялась. – Мэтт.

– Да, Тереза?

– Нелегко, когда тебя все время поучают, да?

Я пожал плечами.

– Бывало и хуже. – Я улыбнулся. – Правда, не припомню, когда.

– У тебя железное терпение, – заметила она. Что-то в ее голосе заставило меня пристально посмотреть на нее. На ней была очередная пиратская майка, на этот раз в голубую и белую полоски, и чистые голубые джинсы, которые не попадали ни в категорию вызывающе обтягивающих, ни в категорию модно-мешковатых: просто аккуратная крепкая одежда на аккуратной, крепкой женщине. Я вдруг с удивлением осознал, что мы провели вместе больше недели, пробиваясь из Норфолка вниз по Межбереговому каналу, и что неделя эта прошла вполне удовлетворительно.

После нашей первой с ней встречи я пришел к выводу, что если обстоятельства вынудят меня терпеть на борту эту особу, дело кончится либо моим самоубийством, либо, что более вероятно, ее смертью. На деле же, обитая в противоположных концах яхты и встречаясь посредине, мы наладили достаточно вежливые и чрезвычайно деловые отношения, как и пристало двум взрослым, разумным людям, вынужденным сносить общество друг друга и понимающих, что предпочтительно обходить молчанием мелкие недоразумения и дипломатично избегать открытых столкновений.

– Терпение входит в программу нашего обучения, мэм, – отозвался я.

Она улыбнулась.

– Мне просто хотелось поблагодарить тебя, Мэтт. Это было приятное путешествие. Хотя в том-то и беда. Ему не положено быть приятным. Я рассчитывала на мины под корпусом, торпеды в воде и автоматные очереди в ночи.

– Весьма сожалею, однако у нас еще...

Она быстро покачала головой.

– Нет. Я предприняла отчаянные шаги и, приходится признать, безрезультатно. И слишком устала, чтобы позволить себе терять время на отдых и приятное путешествие. Пора возвращаться и встретить неприятности лицом к лицу. Это лучше, чем дожидаться, пока за тобой пришлют. Завтра вечером мы доберемся до Бьюпорта. Это большой город, а рядом расположен Морхед-Сити. Неподалеку наверняка имеется аэропорт, откуда можно вылететь в Вашингтон. Я отправлюсь утром...

Несколько гудков, донесшихся с судна за кормой, не дали ей договорить. Оглянувшись, я увидел быстро приближающийся "Гольфстример". Лори стояла на верхнем мостике.

Рупор разнес ее усиленный голос.

– Эй, на "Лорелее-3". С Билли только что связались по сотовому радиотелефону. Миссис Белл просят как можно быстрее вылететь в Вашингтон. В аэропорту Бьюпорта-Морхеди-Сити ее будет ждать самолет. Нам предписывается доставить ее туда со, цитирую, всей возможной быстротой, конец цитаты. Когда она соберется, свяжитесь с нами на семьдесят втором, и мы возьмем ее на борт.

Стоящая в двери Тереза махнула рукой, подтверждая принятие сообщения. "Гольфстример" начал отставать. Женщина еще какое-то время не двигалась с места, глядя в сторону, так, что я не мог видеть ее лица. Когда же она наконец повернулась, лицо было довольно спокойно.

Мне хотелось произнести что-нибудь ободряющее и утешительное, но она не принадлежала к числу женщин, которые нуждаются в утешении. Поэтому я сказал только:

– Крикни, когда соберешь сумку. На вид она довольно тяжелая, я помогу тебе управиться с ней.

Она криво усмехнулась.

– На этой яхте каждый сам носит свои сумки, помнишь?

– На этой яхте капитан я, и я устанавливаю правила. А также их отменяю... Тереза.

– Да?

Я прочистил горло.

– Если тебе понадобится от кого-нибудь избавиться, ты знаешь, куда звонить.

Мгновение она смотрела на меня. Потом шагнула вперед, мимолетно поцеловала меня в губы, отвернулась и исчезла внизу. А спустя несколько минут я провожал взглядом удаляющийся "Гольфстример", под винтами которого бурлила вода. Миссис Белл стояла на кокпите позади Барнстоу. Она оглянулась и помахала мне рукой. Жест скорее походил на салют гладиатора, отправляющегося на арену со львами, чем на прощальный: виват, цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя и так далее.

Поздним вечером я добрался до Бьюпорта и ощутил себя вернувшимся в лоно цивилизации. Гавань располагалась в самом центре города, напротив занятой многочисленными судами якорной стоянки. Я ввел яхту в выделенный эллинг, и распорядитель причала помог мне управиться со швартовыми. С тросами он обращался просто мастерски, набрасывая тяжелую петлю на отдаленную сваю, как ковбой, арканящий убегающего бычка. Управившись с узлами, он показал мне, где находится ближайший телефон.

Мак выслушал мой отчет и сказал:

– Похоже, вы потеряли контакт. Попробуем взяться за Казелиуса с другой стороны.

– А есть и другая сторона? – поинтересовался я.

Мак проигнорировал мой вопрос.

– Если миссис Белл права, – проговорил он, – и по возвращении в Вашингтон на ее место будет назначен другой, я полагаю, мы в ближайшее время получим от ее приемника официальное уведомление с пожеланиями, каким образом он или она хотели бы использовать нас в дальнейшем. Поскольку любой вновь назначенный глава в любой организации обычно склонен по мере возможностей открещиваться от политики, проводимой предшественником, можно предположить, что яхту сочтут не существенной для борьбы с интересующей эту службу террористической группой.

– Это моя яхта. Все документы оформлены на меня, – заметил я.

– И что же отсюда следует?

– А следует то, что я могу делать с ней все, что мне заблагорассудится. Честно говоря, я считаю, что Тереза – миссис Белл – и ее начальство слишком рано сдались, а теперь, похоже, что и вы намерены пойти по их стопам. При всем моем к вам уважении, не могу согласиться, что мы потеряли контакт. Мне кажется, все эти помешанные арабы, включая Дороти Фанчер, а также нанятые ими головорезы из РАЗРУШ, пристально следят за продвижением яхты к критической зоне. У них просто не хватает духу напасть открыто, будь-то на земле или на воде; битвы при Монтаук Поинт и Скеферс Кэнел Хауз обошлись им слишком дорого. Но именно сейчас-то миссис Фанчер и не сдастся. Она не простит мне развороченных внутренностей своего красавчика. А Казелиус не забудет о несчастном папаше.

– И что же ты предлагаешь, Эрик?

– Сдается мне, сэр, другая сторона нам ни к чему. По-моему, следует продолжать придерживаться этой стороны. Если служба миссис Белл надумает попытать другие способы и вновь обратиться к нам за помощью, возможно, вам удастся выделить им кого-нибудь другого. Я же тем временем продолжу свой путь вниз по каналу. Думаю, что наша с Казелиусом встреча не за горами. Полагаю, что секретные шишки в Вашингтоне по-прежнему настаивают на его нейтрализации.

Совершенно верно.

– И до сих пор не раскрыли мишень РАЗРУШ, которую стремятся защитить? – Мак ничего не ответил и я продолжил: – Ладно, в таком случае остается рискнуть жизнью даже ради привратника Белого Дома, поскольку мистер Казелиус в любом случае вряд ли согласится помириться со мной. Так или иначе, мне придется проделать эту работу.

– Весь вопрос в том, как сделать ее наиболее эффективно, – заметил Мак.

– Как бы там ни было, можно не сомневаться, что место, над которым они так дрожат, расположено неподалеку от канала. Поэтому, чтобы выйти к нему, достаточно следовать отметкам форватера. Другое дело, что, оказавшись рядом, я вполне могу ровным счетом ничего не заподозрить. Тут уж приходится надеяться, что Дороти Фанчер со своими дружками-фанатиками не позволят мне околачиваться в окрестностях. Во всяком случае до тех пор, пока сомневаются, не отыскал ли я таинственный судовой журнал Фанчера с точными координатами. Рисковать им ни к чему, а избавиться от яхты очень даже хочется. А заодно и от меня. Тем более, что для этого дела нанята специальная команда. Полагаю, они просто выжидают подходящий момент. Пауза в несколько дней отнюдь не означает, что они отказались от своих намерений, скорее наоборот: готовится нечто оригинальное.

– И все это, разумеется, чистейшей воды догадки, – сухо заметил Мак.

– Эти догадки мы именуем инстинктом, сэр, – возразил я.

На противоположном конце линии послышался отрывистый смех.

– Приходится признать, до сих пор инстинкты оперативников меня не подводили. Ладно, Эрик. Действуй. Организацию миссис Белл я беру на себя.

– Спасибо, сэр.

– Однако, если они решат отозвать сопровождающий тебя катер, тут я ничем помочь не смогу.

– В настоящее время "Гольфстримера" поблизости не наблюдается – не знаю уж, куда они его отогнали – и, по правде говоря, я надеюсь, что он не появится и в дальнейшем. Присутствие за спиной мистера Уильяма Барнстоу не вызывает у меня особой радости, он не относится к числу моих любимых коллег. Кстати говоря, неплохо было бы проверить, что он из себя представляет. Судя по всему, малышке Фанчер приходится с ним не сладко, этот парень вообще слегка тронутый: то он изображает из себя крутого профессионала, то – неотразимого любовника. Полагаю, его послужной список может оказаться довольно интересным – скорее всего, там немало темных пятен.

– Хорошо, Эрик. Свяжись со мной, когда сможешь.

– Да, сэр.

После обеда, извлеченного из консервной банки – бифштекс "Динти Мур", если вас это интересует – я открыл большой атлас здешних мест, дабы выяснить, что ожидает меня впереди. До сих пор дальше Бьюпорта я не заглядывал. Направившись прямиком из Норфолка в Бьюпорт, мы срезали угол: тщательно размеченные форватеры Межберегового канала позволили пересечь почти пятьдесят миль мыса Гаттерас и Внешних Отмелей.

Однако теперь мы вновь вернулись на побережье Атлантического океана – собственно говоря, впервые после Кейн Мей в Нью-Джерси, поскольку до сих пор бороздили внутренние воды заливов Делавэр и Чесапик. Судя по карте дальше канал следовал вдоль побережья, будучи защищенным от открытого моря цепочкой островов, кое-где разорванной заливами, которые, согласно путеводителю, представляли собой мало приятного из-за проходящих через них сильных течений. Упомянутые течения, предупреждала книга, при отсутствии должной осторожности, могут запросто забросить вас на мель, тем более, что штормы то и дело меняют рельеф дна, засыпая старый форватер и прокладывая новый совершенно непредсказуемым образом.

– Эй, на "Лорелее-3"!

Занавеси рубки я закрыл, для уединения, а двери открыл – для вентиляции. Поскольку ветер не колыхал занавеси, эти две цели не противоречили друг другу. Голос донесся со стороны, противоположной городу. Прозвучал он совсем негромко, но я его узнал. И нащупал рукоять револьвера.

– Зигги, что случилось? – прошептал я.

– Ох, черт бы побрал эту руку... Мэтт, помоги мне, пожалуйста, управиться с лодкой.

Я подумал было выключить свет в рубке, однако это могло предупредить о происходящем наблюдателей на берегу, если таковые имелись. Поэтому я просто шагнул в дверь и остановился на боковой палубе. Девушка стояла внизу, в крошечной белой пластиковой лодке, которая так и норовила выскользнуть из-под ног и отправить ее в воду. Действуя одной здоровой рукой, Зигги с трудом удерживала суденышко на месте, одновременно пытаясь закрепить булинь за пиллерс леера.

Я принял у нее трос и завязал его морским узлом. Во всяком случае так, как я его себе представляю. Потом открыл проход в ограждении, снял с рубки трап и перебросил его вниз. Девушка довольно неуклюже вскарабкалась на борт.

– Откуда лодка? – спросил я.

– Украла. Я не хотела, чтобы они видели меня плывущей к тебе.

– Тогда пошли внутрь.

Войдя в рубку, я повернулся к ней лицом. Зигги откинула капюшон застегнутой куртки – в порту их носят в любую погоду – однако бинты и пластырь делали ее несколько безликой. Я в очередной раз обратил внимание на голубые скандинавские глаза – с фамилией Кронквист оно и не удивительно – слегка вздернутый нос и мягкую линию рта. Помады на губах не было. Внешне девушка выглядела достаточно обнадеживающе, но оставалось только гадать, какие отметки оставил под одеждой острый нож покойника.

– Прежде всего один вопрос, – сказал я. – Тебе не хотелось, чтобы они увидели тебя плывущей сюда. Стало быть, я нахожусь под наблюдением?

Зигги кивнула.

– Да, на берегу притаилось несколько "теней". Я едва не попалась им на глаза.

– Что ж, приятно слышать. А то многие думают, что раз уж в меня перестали стрелять, значит я вообще никого не интересую.

Взгляд Зигги упал на атлас, разложенный на столе.

– Тебе придется помучиться с этими проклятыми заливами, Мэтт. Мне доводилось там бывать, вот я и решила попытаться убедить тебя взять меня на борт лоцманом. Тем более, что миссис Белл тебя покинула. – Зигги огляделась по сторонам. – Ведь она и в самом деле ушла? Я наблюдаю за яхтой с тех пор, как ты пришвартовался; она не помогала тебе причалить и вообще не появлялась на палубе.

– Ее отозвали в Вашингтон, и она обогнала меня на "Гольфстримере".

– Это тот самый здоровенный катер, который мы встретили в Аннаполисе? С твоей подружкой и рыжим Барнстоу на борту? Я не видела, чтобы они входили в гавань. Правда, я не обращала на катера особого внимания: для меня все эти плавучие дворцы на одно лицо, не то, что яхты. К тому же, помимо городского причала, они могли остановиться и в других местах, например, в Морхед-Сити. Оттуда она без труда доберется на такси в аэропорт.

Я немого помедлил, глядя на нее, и спросил:

– Тебе доводилось в последнее время плавать по каналу, Зигги?

– Два года назад. Мы вышли на сорокафутовой яхте из Палм-Бич и закончили путь в Ньюпорте, на Род-Айленде.

Я бросил взгляд на карту и сказал:

– Что ж, похоже, лоцман мне и правда понадобится. Надо же иметь под рукой козла отпущения, когда я посажу яхту на мель. Ты мне вполне подходишь.

(обратно)

Глава 23

Зигги сухо произнесла:

– Я бы не советовала пытаться проплыть там, где бродят птицы, Мэтт. Знаешь, ноги у них не такие уж и длинные.

Я пропустил указатель форватера, и мы не успели вовремя повернуть. А мгновение спустя ярдах в тридцати перед нами показались стоящие в воде длинноногие белые птицы – верный признак того, что мы сбились с пути. Яхта успела несколько раз зацепиться о дно, прежде чем мне удалось свернуть и вновь отыскать глубоководный форватер. Точнее, относительно глубоководный. Прибор показывал глубину четыре метра, то есть около двенадцати футов, но для этих мест они были равнозначны океанским безднам.

– Смилуйся, не всем же быть гениальными навигаторами, – сказал я.

Прошлой ночью мы попросту пустили взятую на прокат лодку дрейфовать по течению в надежде, что ее прибьет к судну какого-нибудь добропорядочного гражданина, который привяжет ее и вернет законному владельцу. Утром встали рано, вышли из огромной бухты Бьюпорта и по судоходному форватеру вернулись к Межбереговому каналу, по которому проследовали на юг мимо Морхед-Сити и далее, по углубленному форватеру через длинную мелководную заводь. Примерно в миле по левому борту виднелся низкий остров, защищающий нас от открытого моря.

Всю поверхность острова покрывали летние коттеджи, кажущиеся чрезвычайно уязвимыми на этом пустынном песчаном клочке земли, рядом с бескрайним и зачастую безжалостным Атлантическим океаном. Что ж, калифорнийцы привыкли строить свои жилища, полагаясь на волю Провидения, ничего удивительного, что и здесь они простоят до первого мало-мальски сильного урагана. И не человеку моей профессии критиковать людей, которым хочется внести в свою жизнь немного риска.

Мы вновь вернулись к прибрежным топям. Карта продолжала свидетельствовать о наличии суши между нами и океаном: очередные барьерные островки, иногда с такими же пляжными поселениями, но чаще с охотничьими или рыбачьими домиками. Миновали несколько заливов: каждый раз управление, как и было обещано, затрудняли непредсказуемые течения и запутанные форватеры, но Зигги, казалось, чутьем угадывала нужное направление.

Чего нельзя было сказать обо мне: ближе к полудню форватер в очередной раз устроил нам не обозначенный на карте сюрприз, и я посадил яхту на мель. Рекомендации Лори не сработали. Пришлось передать управление Зигги, что, собственно говоря, следовало сделать намного раньше, и она с помощью замысловатых маневров рулем и винтом в конце концов высвободила нас.

– Здорово у тебя это получается, – заметил я, когда мы оказались на глубине. – Наверное, тебе просто нельзя допустить, чтобы я остался сидеть на мели: ведь ты должна доставить меня в какое-то оговоренное место.

Мои слова заставили ее на мгновение замереть.

– Я... я не понимаю, Мэтт.

– Брось, Зигги.

Последовала продолжительная пауза. Когда же моя спутница заговорила вновь, голос ее звучал сдавленно:

– Я... я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Так что же случилось? Они в очередной раз поймали и обработали тебя?

Еще одна пауза.

– Как ты догадался? – наконец прошептала она.

– Куколка, ведь я же профессионал. Я ничего не принимаю на веру. Я подозреваю всех и вся, даже несчастную перебинтованную девушку, у которой, казалось бы, больше, чем у кого бы то ни было причин ненавидеть ребят, которые ее изувечили. Зачем был разыгран спектакль с этой украденной лодкой? Они, видимо, сочли, что столь изощренные меры предосторожности с твоей стороны не позволят мне заподозрить, что ты работаешь на них?

Зигги облизала губы.

– Мэтт, я... Я продолжил:

– Свой пистолет ты потеряла в Скеферс Кэнел Хаузе. Прежде чем отослать тебя и занять твое место в Аннаполисе, миссис Белл отобрала у тебя револьвер, который я одолжил в качестве замены. Я достаточно искушен, чтобы испытывать сомнения в отношении молодых особ, у которых, несмотря на отсутствие оружия, куртка тем не менее застегнута на все пуговицы. А вечер-то был теплый. Что же ты могла скрывать?! И еще я не доверяю девушкам, которые совсем недавно порхали по яхте, не обращая внимания на больную ступню, а теперь забираются на яхту так, как будто у них отнялась вся нога. Напрашивается мысль, что двигаться им мешает некий длинный предмет, упрятанный в штанину. – Я повернул штурвал, следуя изгибу форватера. И, не глядя на нее, добавил: – Поднявшись на борт, ты спрятала его под подушку сидения. Пожалуйста, достань его и положи на навигационный столик.

В голосе ее внезапно прозвучало ожесточение.

– Стало быть, ты играл со мной с тех самых пор, как я поднялась на борт, все время сознавая, что я?.. Ох, это нечестно, Мэтт.

– Кто бы говорил о честности. К тому же, зачем мне ссориться с хорошим лоцманом? Достань оружие, пожалуйста!

Девушка отвернулась, и я услышал, как она возится с подушкой. Мгновение спустя на стол передо мной лег знакомый старый "кольт-вудсмен" с подавителем звука, который нам более не позволяют именовать глушителем. Оружие, которое я не так давно видел в руке Рональда Казелиуса, не оставляло никаких сомнений в ее виновности. Честно заполучить его назад она не могла.

Короткая вспышка гнева исчерпала себя.

– Я... прости меня, Мэтт, – прошептала она.

– Так что же произошло?

Она облизала губы.

– В конце концов оказалось, что миссис Белл была права, и я действительно ни на что не пригодна! Я сломалась при одной мысли, что меня вновь подвергнут всем этим издевательствам. Я бы все равно не стерпела эту боль и унижение во второй раз! Мне с избытком хватает и того, во что они меня превратили. Наверное, после пыток я уже никогда не смогу стать такой, как прежде.

– Как им удалось тебя схватить? – спросил я.

– Они меня не схватили. Не настолько уж я глупа. Я бы не позволила им схватить меня. Во всем виноват этот рыжий мерзавец.

– Какой еще рыжий мерзавец? – я нахмурился. – Ты имеешь в виду Барнстоу? Он помог им заманить тебя в ловушку?

Девушка кивнула.

– Вот именно. Билл Барнстоу. Он подошел ко мне на улице в Бьюпорте, когда я следила за головорезами арабов, которые наблюдали за тобой. Сказал, что хочет что-то мне показать, чтобы я рассказала об этом тебе, ему якобы не хотелось связываться с тобой непосредственно. Проклятие, он сунул мне под нос свое удостоверение, да я, конечно, и без того знала его: все в нашей организации знают Кудрявого Билли, особенно девушки. У меня не было ни малейших оснований подозревать... Короче говоря, я пошла с ним. Он отвел меня на "Гольфстример". Катер стоял на якоре в верхней части бухты Бьюпорта, где его нельзя было заметить с городского причала, у которого остановилась твоя яхта. Он отвез меня на катер на красной надувной лодке с мотором, которая лежала у них на передней палубе. Открыл передо мной дверь рулевой рубки, и я увидела твою подружку и миссис Белл. Обе лежали связанные на полу. Я рванулась прочь, но он стоял у меня за спиной. Этот тип только расхохотался и продемонстрировал мне какой-то захват – он силен как бык. Скрутил мне шею, и я отключилась. Когда же очнулась, то тоже была связана и лежала на одном из сидений в рубке "Гольфстримера", а рядом стояла дамочка из "Тысячи и одной ночи" – миссис Фанчер. Тебе не кажется, что из нее получилась бы первоклассная Шехерезада? Рядом с ней я увидела молодого человека, среднего роста, но весьма крепкого телосложения. Знаешь, из числа тех типов с нацистскими физиономиями, которые обожают играть мышцами. Миссис Ф. именовала его "Ролли, дорогой".

– Роланд Казелиус, – сказал я. – Тот самый парень, который подкрался к тебе сзади, ударил по голове и забрал оружие после того, как ты застрелила Роджера Хассима... Стало быть, наша Дороти подыскала замену безвременно ушедшему возлюбленному.

– Можешь не сомневаться. Она накрепко подцепила его и судя по ее взглядам, парень ее вполне удовлетворяет. Дамочка хоть и в возрасте, но дело свое знает.

Я нахмурился.

– А что с Барнстоу? По-твоему, они недавно завербовали его? Или он из числа законсервированных агентов, внедренных русскими много лет назад, и после распада империи зла доставшихся в наследство Казелиусу?

– У меня создалось впечатление, что Казелиус чем-то удерживает его, возможно, и этим, но не последнюю роль сыграли также нефтяные денежки арабов, не говоря уже о девчонке.

– Какой девчонке? Лори Фанчер?

Зигги рассмеялась.

– А какой же еще? Не станет же он увиваться за престарелой миссис Белл? Похоже, мисс Фанчер не ответила на его воздыхания, вот он и включил ее в вознаграждение, которое, кстати говоря, составляет энное количество кусков на счету в некоем банке на одном из островов, которые все еще хранят тайну финансовых операций... Мне тоже была обещана премия в случае удачного завершения операции. Достаточно, чтобы заплатить высококлассным специалистам, которые вернут мне человеческий облик... Боже мой! Как же я ненавижу свою мерзкую душонку, которая согласна на все, лишь бы ей позволили и дальше влачить это жалкое существование!

Похоже, после второй встречи со своими мучителями, девушка окончательно вошла в неуправляемый штопор. Мгновение спустя она сдавленно всхлипнула, и, оставив штурвал, бросилась вниз по трапу, натыкаясь на полку с ножами в проходе. По пути она громко разрыдалась. Полагаю, бедняжка нуждалась в сочувствии и утешении, но я был слишком занят управлением яхтой, чтобы уделять внимание еще и ей.

Снизу не доносилось ни звука, и тут мне припомнилось, что на полку с ножами Зигги налетела как-то уж слишком неестественно. Нагнувшись, я заглянул на камбуз. В ряду ножей зияла пустота. Отсутствовал тот самый, большой нож, который первая, фальшивая Зигги Кронквист в свое время пыталась всадить в вашего покорного слугу и которым в конце концов свела счеты с жизнью. Меня уже тогда подмывало избавиться от него, однако я твердо заставил себя не поддаваться эмоциям, поскольку глупо расставаться с отличным острым ножом только потому, что им было пролито немного крови, для чего он, собственно, и предназначен. В конце концов, кровь можно и смыть.

Теперь же я раздраженно произнес:

– О, Господи!

И огляделся по сторонам. В этом месте канал был достаточно широким. Ни впереди, ни за кормой движения не наблюдалось. Я перевел двигатель в нейтральное положение, установил автопилот так, чтобы яхта не покидала средину форватера до полной остановки. После чего ветер или течение могли отогнать ее в сторону, но удар будет не слишком сильным. Быстро спустился по ступеням и направился на нос.

Проклятая девчонка обнаружилась в носовом туалете. Это было крошечное помещение, едва вмещающее раковину и унитаз. Зигги сидела на краю последнего и держала левую руку над правой. Большой мясницкий нож она сжимала в правой руке. Чтобы открыть вену, ей пришлось смотать закрывавшую запястье ленту, поддерживающую шину на пальцах.

Раковина была уже забрызгана кровью, но, несмотря на то, что девушка дважды провела ножом по запястью, оба пореза были короткими и повредили только кожу. Помнится, на профессиональном языке они именуются отметками неуверенности. Как правило, самоубийца совершает несколько попыток, прежде чем ему или ей удастся сделать решающий глубокий надрез, который действительно вскрывает вену или глотку и выпускает жизнь из тела. Отвернувшись, Зигги не подняла взгляда далее тогда, когда я отнял у нее нож.

– Пойдем, Зигги, – сказал я.

– Бесполезно! – пробормотала она. – Немощной дряни не хватает духу даже на то, чтобы покончить с собой! Зигги Половая Тряпка, агент-ничтожество, полный ноль!

– Пойдем наверх, пока яхта не налетела на заросли, – проговорил я.

Мгновение спустя она глубоко вздохнула.

– Ладно. Я перевяжусь чем-нибудь, чтобы не перепачкать кровью всю яхту и поднимусь к тебе.

– Отлично.

Я положил нож на место – вряд ли она решится воспользоваться им во второй раз – и, поднявшись в рубку, обнаружил, что яхта вышла далеко за пределы форватера и от мели ее отделяют какие-то несколько дюймов. Включил передачу и осторожно направил "Лорелею-3" в сторону ближайшей отметки форватера; мы зачерпнули немного ила, но прорвались. Я мысленно пообещал себе, что в следующий раз соглашусь плыть только по океану, где от дна тебя отделяют несколько миль и беспокойство вызывают лишь такие пустяки, как шторм и киты; прощупывание отмелей не по нутру робкой сухопутной крысе вроде меня.

– Что скажете насчет бокала водки-мартини, капитан?

Голос принадлежал моему перебинтованному навигатору, появившемуся из главной каюты с чистой белой повязкой на запястье и с запотевшим от льда стаканом в другой руке. Я взглянул на часы и решил, что и в самом деле пора совершить предобеденное возлияние.

– Спасибо.

– Где мы? – спросила Зигги, подходя и останавливаясь рядом со мной.

Я показал ей наше положение на карте. Мгновение спустя она рассмеялась.

– Мэтт, знаешь, чего хотели от меня эти люди? Чтобы я покончила с тобой и захватила яхту. – Она хихикнула. Похоже, ей удалось покончить с терзавшими ее угрызениями совести и обрести душевное равновесие. – Ты в состоянии представить себе такое? Я сказала, что они ненормальные и наверное не заглядывали в твое досье. Шансов управиться с профессионалом вроде тебя у меня не больше, чем развести руки в стороны и полететь. Ты просто заберешь у меня мой игрушечный пистолетик и отшлепаешь, как нашкодившего ребенка. Или... убьешь.

– Что ты должна была сделать после того, как захватишь яхту? – спросил я.

– Мне следовало заставить тебя свернуть в один из боковых каналов. Чуть дальше, в устье реки Уэст. Река выводит к одной из якорных стоянок, рекомендованных путеводителем. Там они намеревались подняться на яхту и взять дело в свои руки. Разумеется, в случае твоего сопротивления предписывалось тебя пристрелить и отвести туда яхту самостоятельно, но мне показалось, что такой вариант не слишком по душе мистеру Казелиусу.

Я допил мартини и отставил стакан на навигационный столик.

– Ничего удивительного. У нас с ним кое-какие личные счеты, вот он и не желает отказываться от удовольствия расправиться со мной собственноручно.

Сценарий, разумеется, выглядел совершенно глупо, даже Зигги не воспринимала его всерьез. Даже если бы она не сказала об этом сама, Дороти Фанчер и Казелиус, возвращая ей оружие, должны были понимать, что надежды на успех у нее нет практически никакой. Они знали, на что способен я, а я в свою очередь не питал ни малейших иллюзий в отношении их. Роланд Казелиус относился к числу людей, которые обычно держат в резерве запасной вариант. Засада в кустах сопровождалась укрытой на яхте бомбой. Так что же он заготовил на случай, если Зигги со своим пистолетиком, как и следовало предполагать, потерпит фиаско?..

Не отрывая рук от штурвала, я бросил взгляд на проплывающий справа по борту указатель форватера и на мгновение он показался мне на удивление расплывчатым. Заметил, что Зигги странно смотрит на меня и внезапно со всей отчетливостью понял, что именно приготовил юный мистер Казелиус про запас, чтобы, образно говоря, удержаться на плаву. На мгновение я ощутил сожаление. Девушке пришлось несладко, а человек она по сути была неплохой. Особенно, когда не причитала над собой. Однако она знала правила нашей игры и понимала, что они не оставляют мне выбора. Возможно, она намеренно заставляла меня сделать то, на что не смогла решиться сама.

Я взял с навигационного столика "вудсмен" с глушителем и четыре раза выстрелил в сгущающийся туман.

(обратно)

Глава 24

Придя в себя, я первым делом изучил окружение настолько, насколько это возможно не открывая глаз. Рядом со мной, похоже, лежало тело, что меня не слишком удивило. Оно лежало здесь, когда я уснул и вполне естественно осталось на своем месте, когда проснулся. Тут лежащее рядом тело пошевелилось и ткнуло меня острым локтем.

– Кровать достаточно широкая, оставь место и другим!

Тихий голос принадлежал женщине, но, разумеется, не Зигги Кронквист. Я открыл глаза и обнаружил себя лежащим рядом с миссис Терезой Белл на двойной койке кормовой каюты "Лорелеи-3". Дверь, ведущая в рубку, была закрыта, чего я почти никогда не делал, поскольку каюта начинала казаться совсем маленькой и возникало напоминающее клаустрофобию острое чувство того, что дверь – единственный выход отсюда.

На носу каждое из помещений имело еще и верхний люк, через который в случае необходимости можно было выбраться на палубу. На корме такой люк сделать не удосужились, а иллюминаторы годились исключительно для вентиляции. Пролезть через них могла разве что обезьяна. Не стану утверждать, что проводил долгие бессонные ночи, раздумывая о сих материях, однако огнетушитель рядом со своей койкой все же установил на случай, если придется пробиваться отсюда сквозь пожар, вспыхнувший в машинном отделении и преграждающий путь.

Двигатель не работал. Яхта, казалось, замерла неподвижно, либо на мели, либо на якоре в спокойной воде. Солнце, пробивающееся сквозь занавешенные иллюминаторы, опустилось довольно низко. Свой заправленный мартини я проглотил около полудня, и, стало быть, лежал без сознания несколько часов. Угол падения солнечных лучей слегка изменился. Отлично. Значит, мы едва заметно покачиваемся на якоре.

Щиколотки мои оказались связанными тонкой дакроновой веревкой, которой я с избытком запасся, когда менял износившуюся оснастку яхты; запястья были связаны за спиной, предположительно, той же веревкой. Я повернул голову и увидел, что лежащая рядом женщина упакована точно так же. Дернувшись, я слегка отодвинулся от нее.

– Спасибо, – выдохнула она. – Я пытаюсь оттолкнуть тебя с тех самых пор, как они швырнули тебя буквально мне на голову, но ты упрямо откатываешься назад, как младенец, тянущийся к материнской груди.

Это не требовало особых комментариев.

– Что происходит? – спросил я.

– Мы стали на якорь неподалеку от канала. Точнее говоря, якорь бросил "Гольфстример", а нас причалили к нему. С другой стороны к "Гольфстримеру" подошел еще один катер, футов тридцать пять в длину, стандартная посудина из пластика. Я мельком взглянула на него, когда меня перетаскивали с "Гольфстримера" сюда.

– Ты заметила кого-нибудь на борту этого катера?

Тереза коротко рассмеялась.

– На палубе было полно людей, как на борту берберийского пиратского судна. Кстати говоря, судя по их виду, большинство из них ведут род именно из тех мест.

– Дружки Дороти Фанчер.

– Двое из них перенесли меня сюда, на яхту, и буквально швырнули со ступеней рубки. Я приземлилась на тебя и Кронквист. Подумала было, что вы оба мертвы, но после того, как меня вновь подняли и бросили в эту каюту, кто-то сказал, что ты просто потерял сознание из-за таблеток, которые подсыпала тебе девчонка, но ты успел пристрелить ее прежде, чем отключился.

Я пропустил через себя услышанное и решил, что переживу. В конце концов, мне не привыкать. Помогло – хотя я вряд ли нуждался в помощи – и то, что перед смертью в глазах девушки не было ненависти; я сделал за нее то, что она не решилась сделать сама.

– Похоже, ты меня осуждаешь, – заметил я. И скорее почувствовал, чем увидел, как она покачала головой.

– Не за убийство, совсем наоборот. Меня всегда интересовало: действительно ли банда убийц твоего шефа – прошу прощения, кажется, вы предпочитаете именовать себя контрубийцами – столь непобедима, как все об этом говорят. И я с удовлетворением убедилась, что ты успел заплатить по счетам и не изменил своим безжалостным правилам.

– В таком случае, чем вызвано твое недовольство?

– Тем, что к твоей безжалостности не помешало бы немного ума. Купиться на такой трюк... Тсс, они идут сюда.

Я почувствовал, как яхта слегка покачнулась – кто-то, и не один, шагнул на борт. Дверь каюты отворилась и на пороге появилась миссис Дороти Фанчер. Длинные черные волосы были собраны вокруг головы наподобие тюрбана, одежду, в которой она принимала морские ванны, сменила новая. Сегодня на ней были большие коричневые брюки, узкие в талии и широкие во всех остальных местах, пошитые из тонкого хлопчатобумажного материала, который существует исключительно в мятом состоянии. Коричневая блузка из той же своеобразной ткани свободно опускалась на брюки и дополнялась широкими развевающимися рукавами. Удивительно, каким образом в столь мешковатой одежде можно продемонстрировать свои формы. Тем не менее, ей это удалось. Следом за ней в каюту вошел Роланд Казелиус.

Однажды мне уже довелось лицезреть его живьем, но то было ночью и издалека, теперь же впервые представилась возможность разглядеть его вблизи при хорошем освещении. Как сказала Зигги, парень, хоть и не относился к числу утопающих в мускулах поклонников бодибилдинга, фигуре своей явно уделял изрядное внимание. У него было покрытое ровным слоем загара лицо, ясные голубые глаза и коротко подстриженные светлые волосы. Двигался он собранно и стремительно. Ладно, решил я про себя, несмотря на преимущество в весе и длине конечностей, ввязываться с ним в рукопашную не стоит. Придется удовлетвориться пистолетом или ножом. Пусть бойскауты играют в честные игры.

Одет он был в голубую вязаную спортивную рубашку и жесткие новые джинсы, сидящие на нем довольно нелепо. Мне припомнилось, что вырос он в Германии. А европейцы, как ни странно, так и не освоились до конца с изобретенной мистером Леви Страуссом одеждой. Джинсы – предмет их заветных вожделений, ради которого они готовы красть и убивать, однако обзаведясь драгоценным хлопчатобумажным одеянием, они чрезвычайно редко обретают облик небрежного ковбоя, о котором мечтают; обычно же выглядят так, как будто им ужасно недостает строгого серого фланелевого костюма в полоску.

Места рядом с кроватью оставалось немного, но я заметил, что мужчина и женщина остановились даже ближе друг к другу – соприкасаясь телами – чем того требовали обстоятельства: два больших влюбленных хищника. Роджер Хассим, должно быть, перевернулся у себя в могиле.

– Так-так, – проронил Казелиус. – Высокопоставленная дамочка и опасный правительственный палач.

– Как ты похож на отца, – отозвался я. – Тот тоже только и умел, что болтать.

Кулак его сжался, и мое лицо спасло только то, что он был не в состоянии до него дотянуться. Изголовье большой койки располагалось слишком далеко от места, где он стоял, свободное пространство не позволяло особо развернуться и окончательно затрудняла процедуру избиения полка, протянувшаяся над головой. Волей-неволей ему пришлось отложить удовольствие на потом.

Казелиус встряхнул головой и сказал:

– С вашей стороны, мистер Хелм, не слишком разумно напоминать мне о прекрасном человеке, которого вы убили. Правда, ваши последние жертвы все равно не позволили бы мне забыть о том убийстве. Пора вам заплатить по счетам... Миссис Белл?

– Да?

– Миссис Фанчер хотела бы знать, что именно заставило вас столь спешно покинуть Вашингтон и возглавить операцию на месте.

– Понятия не имею, о чем вы говорите... Да, мне стало известно, что присутствующий здесь Хелм, несмотря на мои распоряжения, взял на яхту Кронквист. Я не могла поставить под угрозу срыва всю операцию, полагаясь на явно ненадежного агента. К тому же дела в Вашингтоне складывались не лучшим образом. Поэтому я заполучила в качестве поддержки "Гольфстример", отправилась в Аннаполис, вышвырнула Кронквист с яхты и заняла ее место. Не вижу тут ничего таинственного.

Дороти Фанчер повернулась к Казелиусу.

– Мы зря теряем время. Если бы ей и правда удалось узнать что-то стоящее, она бы не была здесь. Скорее всего, она просто блефует, пытаясь своим поведением заставить нас запаниковать. Как помнишь, мы и в самом деле испытывали некоторое беспокойство, пока окончательно не убедились, что она не видела цифр, записанных в журнале моего мужа. – Она поморщилась. – Старый осел! Чего он пытался добиться, записывая эти координаты? И куда упрятал журнал? Хотя теперь это не имеет особого значения.

– Ты права, – согласился Казелиус. – Теперь это действительно не имеет особого значения. Тем не менее, дорогая, мне хотелось бы провести допрос так, как я его понимаю. Желательно дать противнику запутаться в бесполезной лжи, прежде чем переходить... Ну ладно. Будем говорить по существу. Миссис Белл, нам хотелось бы услышать все, что вам известно о церемонии Ричарда, назначенной на эти выходные.

– Ричарда? – голос миссис Белл прозвучал озадаченно. – Не понимаю, что вы имеете в виду!

Дороти положила руку на плечо Казелиуса.

– Ронни, дорогой, у нас уже имеется вся необходимая информация.

Казелиус не сводил глаз Терезы.

– Мне хотелось бы услышать подтверждение... Итак, миссис Белл?

– Я и в самом деле не понимаю, о ком вы говорите. Или о чем вы говорите.

Прежде чем заговорить, Казелиус несколько секунд холодно смотрел на нее.

– Миссис Белл, меня учили, как обращаться с упрямыми людьми, и у меня немалый опыт проведения допросов. Скоро мы продолжим нашу беседу. Подумайте хорошенько. Проявив добрую волю, вы сможете избавить себя от многих неприятностей. – Он перевел взгляд на меня. – Вам, Хелм, думать не о чем. Так или иначе, судьба ваша решена.

Он повернулся и вывел Дороти Фанчер из каюты. Несмотря на нелепое одеяние, по лестнице она поднялась весьма грациозно. Даже не испытывая к этой женщине ни малейшего влечения, я тем не менее с удовольствием наблюдал за ней. Дверь закрылась.

Мгновение спустя лежащая рядом со мной Тереза презрительно хмыкнула.

– Итак, связанный по рукам и ногам и брошенный в ожидании смерти герой-оперативник, которому, кстати, было поручено мне помогать, не придумал ничего лучшего, как без толку злить противника и любоваться прелестями – весьма внушительными – его подружки.

– Что касается подружки, то меня не столько интересовали размеры ее прелестей, сколько их подача. А старину Казелиуса я дразнил специально: чем больше удастся его разозлить, тем дольше ему захочется позабавиться со мной, прежде чем убить. Так кто такой Ричард?

В голосе Терезы прозвучало раздражение.

– Понятия не имею. Первый раз о нем слышу.

– Проклятие, Терри, сейчас не время играть в секретность! Кто такой этот Ричард и какая церемония связана с его именем?

– Мэтт, клянусь, я ничего не знаю! И я просила тебя не называть меня Терри.

Возмущение ее прозвучало довольно убедительно, но люди, обитающие в сумасшедшем городе на берегах Понтиака, умеют представить убедительно даже самую нелепую ложь. Однако, если она и знала, то явно не собиралась мне рассказывать.

– Ну уж я-то и подавно не знаю никаких Ричардов, которые могли бы... – начал было я.

– В чем дело? – спросила Тереза, когда я,нахмурившись, замолчал.

– Что-то пытается пробиться в сознание, это имя каким-то образом... Нет, не могу ухватить. – Я поморщился. – Итак, ваш Барнстоу, как выяснилось, работает на Казелиуса. Ну и народец у вас подобрался. Не стану упоминать о моей первой помощнице, которая в действительности не работала на вас. Однако, далее следует настоящая Зигги Кронквист, милая девушка, которая могла бы прожить чудесную жизнь, работая бухгалтером или страховым агентом, но никак не подходила для нашего ремесла. И еще беспечная дама, которой проломили голову рукоятью от лебедки, и любвеобильный болван, оказавшийся за бортом. Ну и наконец неотразимый шут Барнстоу, которого, по всей вероятности, завербовали и законсервировали еще во времена существования Советского Союза. Хотя не исключено, что он просто готов продаться тому, кто предложит наибольшую цену. Увы, миссис Б., качество вашей команды не выдерживает никакой критики. Разве что у вас в запасе имеются еще какие-то неизвестные мне тузы.

– Нет, кажется, я тебе уже рассказывала. Когда подвернулось это задание, столь явно соответствующее моей квалификации и знанию языка, начальство не рискнуло проигнорировать меня и быть обвиненным в дискриминации женщин и национальных меньшинств. Поэтому его поручили мне, а в помощь выделили команду неумех, включая оперативника, прославившегося своими любовными похождениями, при случае закрыв глаза на его сомнительное прошлое. Но они не сообразили, что при разумном подходе из предателей тоже можно извлечь немало пользы. Я направила Барнстоу на катер именно потому, что его надежность вызывала сомнения. Когда же он заявил, что меня отзывают в Вашингтон, я изобразила наивную дурочку, которая и правда ждет, что ее доставят в ближайший аэропорт. Покорно позволила себя связать и что же? Человек, на помощь которого я рассчитывала, вместо того, чтобы заняться делом, глотает снотворное, которое подсыпала ему желторотая девчонка!

Я почувствовал, что ее излияния начинают меня немного утомлять, и сказал:

– Бога ради, Тереза! Ведь я же рядом с тобой, правда? Думаешь, я оказался бы здесь, если бы выплеснул содержимое стакана в лицо девчонке?

Какое-то время она молчала.

– Хочешь заставить меня поверить, что ты знал...

– Ты подставила себя в качестве приманки и считаешь, что никто другой не способен проделать такой же трюк? Разумеется, я не мог знать наверняка, что в стакане снотворное, но надеялся на это. Малышке приказали доставить меня к Казелиусу. Ее основательно запугали. Оружие у нее я отобрал, но не сомневался, что Казелиус позаботился и о запасном варианте, а я предпочитаю глотнуть снотворное, чем, скажем, получить по голове рукоятью от лебедки – она могла и не рассчитать удар – и потому не стал подвергать анализу приготовленный ею напиток или медлить с его поглощением. Я не сомневался, что Казелиус не станет давать ей смертельный препарат. Мстителям всегда присуще желание заполучить обидчика живьем, чтобы предварительно поведать, как мучительно он будет расплачиваться, в данном случае за смерть несчастного родителя. Теперь все стало на свои места. Казелиус счастлив, что ему удалось меня провести, а погибшая девушка Лишний раз подтверждает, что снотворное застало меня совершенно врасплох. Стало быть, ему и в голову не придет заподозрить, что я наконец добился того, к чему стремился все это время – оказался в непосредственной близости от него.

– В качестве беспомощного пленника! – добавила Тереза.

Я рассмеялся.

– Леди, я работал над этой яхтой целых два месяца. Причем, далеко не все время посвящал полировке тика...

Я замолчал, чувствуя, как "Лорелея-3" вновь слегка покачнулась, свидетельствуя о возвращении наших посетителей.

Тереза сухо произнесла:

– Что ж, вот и они. Можешь пожелать мне удачи.

– Советую кричать погромче. Не стоит вести себя вызывающе и плевать в глаза палачу. Этим ты только окончательно пробудишь в нем зверя. Раз уж тебе нечего ему сказать, порадуй парня хотя бы искренними стонами, воплями и судорогами. Не исключено, что ему это надоест, он удостоверится, что ты и в самом деле ничего не знаешь, и махнет на тебя рукой.

– Спасибо за совет, – отозвалась Тереза.

– Не за что. Надеюсь, ты не преминешь им воспользоваться. Между прочим, куда подевалась Лори Фанчер?

– Похоже, девчонку вверили заботам ее поклонника, небезызвестного Уильяма Барнстоу, эсквайра, пребывающего на катере. Так что в настоящее время ей приходится несладко. Боюсь, наш герой-любовник всеми силами добивается ее расположения. Хотя, вынуждена признать, сейчас меня гораздо больше волнуют собственные неприятности...

И тут дверь открылась. Как и в прошлый раз первой вошла Дороти Фанчер. В руке она сжимала знакомый голубой предмет – большую бутановую горелку, которую я держал в духовке, весьма удобную штуку, с пламенем, регулируемым от крохотного огонька до большой струи.

Итак, наша очаровательная знакомая снизошла до того, чтобы взяться за дело собственноручно. На этот раз вместо упражнений с ножом намечалась огневая потеха. Я избегал смотреть на лежащую рядом Терезу Белл. Припомнилось, как она укоряла Зигги Кронквист, сломавшуюся на допросе. Интересно, вспомнила ли об этом и она, теперь, когда настал ее черед.

(обратно)

Глава 25

Следуя указаниям своей очаровательной сообщницы, Казелиус снял с Терезы одну из туфель – левую, если это вас интересует – и тонкий белый носок. Дороти театральным жестом зажгла пламя горелки и отрегулировала его на максимальную длину, около трех дюймов.

Затем Казелиус очень аккуратно завернул штанину джинсов и хорошенько ухватился за щиколотку Терезы. Дороти нетерпеливо подалась вперед, поднося пламя, и воздух наполнился знакомым запахом горелого мяса.

Разумеется, мне доводилось испытать такое и на собственной шкуре. Что подтверждают соответствующие шрамы. Проникающий в ноздри тошнотворный запах заставил меня вспомнить одного титулованного шведского джентльмена – кстати, моего далекого родственника; как я уже говорил, далеко не все они приятные люди – который руководил подобной операцией, выполняемой с помощью ножа, разогретого над пламенем горелки. А еще в Бразилии мне довелось познакомиться с довольно смазливой дамочкой, которой удавалось удерживать сигарету горящей, несмотря на многочисленные соприкосновения с человеческой кожей. Моей кожей. И уж совсем давно, помнится, повстречался я на родном юго-западе с парнями, у которых возникла оригинальная мысль использовать расплавленную сталь...

– Когда состоится церемония, в субботу или в воскресенье?

– Кто приглашен принять участие?

– В какое время начнется презентация? Вопросы сопровождались щелчком курка, вырывающимся языком пламени и запахом горелого. Допрос продолжался:

– Во сколько прибудет почетный гость?

– Церемония назначена на воскресенье?

– Церемония назначена на субботу?

– В какое время?..

Казелиус спокойно произнес:

– Достаточно. – Когда же Дороти вновь включила горелку, он схватил ее за руку и уже более резко повторил: – Я сказал, достаточно!

Распущенные волосы Дороти Фанчер падали на ее блестящее от пота лицо. Сейчас она напоминала свирепую ведьму, которой не дали довести до конца зловещий обряд. Каковой, собственно говоря, и являлась.

– Отпусти меня! – воскликнула она. – Я заставлю эту упрямую дрянь отвечать, даже если для этого придется превратить ее в пепел.

Женщина рядом со мной лежала молча и неподвижно. С начала и до конца. Она не только не воспользовалась моим советом, но и вообще не проронила ни звука: стона, вопля или крика, и уж, разумеется, ни единого слова. Казелиус давно отпустил ее ногу, поскольку держать ее было ни к чему. Она не сопротивлялась, она даже не вздрогнула. Просто лежала, тихо и неподвижно.

Это казалось немыслимым. Первым делом я подумал, что она потеряла сознание, а то и скончалась от вызванного болью сердечного приступа, но глаза ее оставались открытыми и живыми, а дыхание – размеренным. Признаюсь, меня даже кольнула этакая профессиональная зависть. Как я уже говорил, мне доводилось сносить подобные процедуры, и хотя при необходимости я способен сдержать эмоции, но обычно извиваюсь и корчусь, попутно стараясь ослабить наложенные путы, а когда боль становится особенно нестерпимой, – достаточно громко постанываю. Столь полное самообладание переводило эту женщину в другую, более высокую категорию.

– Она не станет отвечать, – сказал Казелиус. – Она умрет, но будет молчать. Это известное явление, нам рассказывали о нем во время обучения. Такие как она встречаются довольно редко, но болью от них ничего не добьешься. Возможно, подействовали бы наркотики, но наркотиков у нас нет. – Он пожал плечами. – Не важно. Мы итак получили ответ на свои вопросы: она ничего не знает. Я наблюдал за ней, и мне не впервые наблюдать за человеком во время допроса. Она водит нас за нос. Ей нечего нам сказать, она вообще не знает, о чем мы говорим; по-видимому ее организацию не поставили в известность, так что нам не о чем беспокоиться. Мы теряем время. Убери эту горелку.

Что вызвало у Дороти Фанчер взрыв негодования.

– Не забывайтесь, мистер Казелиус! Не стоит думать, что вам дозволено здесь распоряжаться только потому, что мы... Вас наняли для выполнения этой работы и не пытайтесь мною командовать!

– Прошу прощения, миссис Фанчер!

Голос Казелиуса прозвучал сухо и официально. Он отпустил руку Дороти, резко повернулся, поднялся по ступеням, ведущим в рубку, и исчез. Легкое покачивание яхты свидетельствовало, что он перешел на соседний катер.

– Сейчас же вернись! – крикнула ему вслед Дороти Фанчер, а затем уже другим тоном добавила: – Ронни, прости, я не хотела... Аллах, ох уж эти чувствительные мужчины!

Она перевела взгляд на бутановую горелку, а затем на Терезу. Свирепо швырнула горелку на кровать и направилась прочь, но, спохватившись, остановилась, подобрала орудие пыток и только после этого ушла. Покачивание засвидетельствовало, что и она покинула "Лорелею-3". Я почувствовал, как лежащая рядом женщина медленно и осторожно выпускает удерживаемый воздух.

– На случай, если у тебя остались какие-либо сомнения, Мэтт, могу заверить, что приятного было мало, – прошептала она.

– Знаю.

Она выдержала небольшую паузу, затем сказала:

– Пожалуй, ты и правда должен знать. Наверное, это можно назвать обычным профессиональным риском. Остается надеяться, что начальство должным образом оценит мои старания. Каждый бюрократ должен испытать себя в настоящем деле, правда? Вот только не знаю, как поточнее отразить это в отчете.

Я понимал, что она говорит, пытаясь отвлечься от мыслей о боли.

– Должен перед тобой извиниться, – сказал я.

– Извиниться?

– Я слышал, что ты довольно круто обошлась с Кронквист, когда та не выдержала допроса. И принял тебя за очередную труженицу БПС, которая обожает поучать оперативников, какими стойкими им надлежит быть. Покорнейше прошу меня простить.

– Извинения приняты, – прошептала она. – БПС?

– Большой письменный стол.

Она сдавленно рассмеялась и на какое-то время замолчала. Напряженно-размеренное дыхание свидетельствовало, что она продолжает бороться с болью в ступне.

Чуть погодя она произнесла:

– Жаль, что эта женщина не оставила горелку на кровати. Мы могли бы с ее помощью избавиться от веревок.

– Не переживай. Я же говорил, что хорошенько поработал над этой яхтой. Ты устоишь на ногах?

– Ступня обгорела только сверху, дыру она прожечь не успела. Так что идти я смогу. За меня не беспокойся.

– Ладно, начнем действовать, когда нас хоть немного оставят в покое... Кстати, вот и они.

На этот раз первым вошел Казелиус. Дороти осталась на ступенях, позади и немного выше его. Она прибрала свои тяжелые черные волосы и вытерла пот с лица. Облизала губы, наблюдая, как Казелиус извлекает револьвер из кобуры на поясе – мой маленький пятизарядный "смит-и-вессон".

Казелиус произнес:

– Я намеревался заставить вас заплатить более высокую цену за убийство моего отца, мистер Хелм, однако мужество вашей напарницы обеспечило вам быструю смерть. Можно было бы весьма наглядно продемонстрировать пределы вашей собственной стойкости, однако не хочется портить впечатления, оставшегося после безукоризненного представления миссис Белл. Поэтому я намерен удовлетвориться сознанием того, что выполнил сыновний долг и избавил землю от вашего присутствия. Прощайте, мистер Хелм.

Он поднял короткоствольный револьвер и взвел курок. Что ж, и это было мне не впервой, однако к подобным вещам не привыкаешь. Я следил за его взглядом, собравшись, чтобы откатиться в последнее мгновение. Катиться, правда, было особенно некуда, да и в конечном результате это ничем бы мне не помогло, но терять мне было нечего...

– Нет!

Дороти оттолкнула руку Казелиуса вверх, так что на мгновение показалось, что револьвер выстрелит и проделает дыру в кормовой палубе, расположенной над нами. Затем Казелиус высвободил руку и опустил курок. Первая его реакция была характерна для любого стрелка, которому лезут под руку – желание отшвырнуть вмешавшегося идиота подальше. Однако парень сдержался и довольно спокойным голосом произнес:

– Не стоит толкать человека под руку, в которой он сжимает взведенный револьвер.

– Это было бы слишком просто! – с нажимом проговорила Дороти Фанчер.

– Смерть всегда остается смертью, моя милая, – отозвался Казелиус.

Голос ее задрожал от ненависти.

– Ведь это же человек, который хладнокровно застрелил твоего собственного отца! Он же изувечил тело умирающего Хассима. И женщина, близкая мне по крови, но принявшая сторону американского империализма. Она предала свой народ. Подобные люди не заслуживают быстрой и безболезненной смерти.

Казелиус передернул плечами.

– Так чего же ты хочешь?

Дороти оглядела каюту.

– В иллюминаторы им не пролезть, стало быть, сбежать они могут только через дверь. Ты проверишь их веревки и забьешь дверь. Когда мы отведем яхту от берега и пустим на дно, у них будет вдоволь времени покаяться в своих грехах и вручить свои души тем странным божествам, которым они поклоняются. Если таковые имеются. – Она повернулась к ближайшему, единственному открытому иллюминатору, и закрыла, накрепко задраивая его. – Это не позволит им слишком быстро утонуть. Пусть полюбуются, как вода медленно поднимается за бортом, и погадают, насколько им еще хватит воздуха... Ты не согласен?

Казелиус вновь передернул плечами.

– Не люблю я этих изощренных убийств... – Он быстро поднял руки. – Не надо мне ни о чем напоминать. Деньги я получил. И как ты справедливо заметила, буду делать то, что от меня потребуют. Решение принимаешь ты.

– Убедись, что он не запасся чем-нибудь, чтобы перерезать веревки. Говорят, они носят специальные пряжки...

– Пояс с него я уже снял. Сейчас проверю их веревки... Ты уверена, что вызванный тобой лоцман и в самом деле знает течения достаточно хорошо, чтобы пройти через ближайший залив в темноте, и сознает, что у этой яхты шестифутовый киль, намного глубже, чем у его катера? Было бы не слишком приятно встретить утро на мели, да еще рядом с берегом.

Дороти сухо произнесла:

– Поль Рашид один из лучших лоцманов на этом побережье. Ты поведешь эту яхту точно за ним.

– Как пожелаешь.

– Я останусь с тобой. Кроме того, Поль хочет поставить на носу впередсмотрящего, чтобы двигаясь в темноте, без огней, ты не потерял катер и не налетел на него.

– Мне впередсмотрящий не помешает, – отозвался Казелиус. – Но мы теряем время. Скажи капитану Рашиду приготовиться и отдай распоряжения Барнстоу...

Дороти заколебалась.

– По-моему, пора кончать с мистером Билли Барнстоу. Таким как он нельзя доверять: тот, кто способен предать однажды, предаст и во второй раз. У Поля достаточно людей, он отправит кого-нибудь на "Гольфстример". Барнстоу нам больше не понадобится. Дай мне пистолет с глушителем, пожалуйста. По-моему, там еще осталось несколько пуль.

Люди, которые называют патроны пулями, всегда вызывали у меня неприязнь. Ведь эти куски свинца не умеют летать сами по себе. Хотя миссис Дороти Фанчер в любом случае не вызывала у меня особых симпатий.

Казелиус протянул ей все тот же "вудсмен" и сказал:

– При столь малом калибре я рекомендую стрелять в голову, хоть присутствующий здесь профессиональный палач и предпочитает другие мишени.

– Женщины тоже умеют управляться с оружием, дорогой, – промурлыкала она. – Не беспокойся. Этот козел слишком занят девчонкой и отправится на тот свет в состоянии козлиного блаженства...

Я невольно задумался, чем же Барнстоу заслужил столь суровый приговор: тем, что попытался приударить за Дороти, или тем, что обошел ее вниманием, предпочтя девушку помоложе. Дороти повернулась и ушла. Казелиус тщательно проверил наши путы и осмотрел открывающуюся внутрь дверь каюты. Затем прошелся рукой по ее гладкой поверхности.

– Красивый тик, – заметил он. – Жаль его портить, но раз уж яхте все равно суждено отправиться на дно, полагаю, это не имеет особого значения. Еще раз прощайте, мистер Хелм. Хотелось бы расквитаться с вами по-своему, но увы, мы живем в упаднические времена, я вынужден работать за деньги и выполнять распоряжения тех, кто их платит.

Дверь закрылась у него за спиной. Мгновение спустя дизель ожил, работая на холостых оборотах. Снаружи донеслись звуки активной деятельности и выкрикиваемые команды. Разобрать последние мне не удалось, но по-видимому речь шла о том, чтобы отвязать тросы, удерживающие нас рядом с катером. Мне показалось, что я расслышал шум более мощных двигателей, вроде тех, что устанавливаются на обычном двухвинтовом катере, футов тридцать в длину. Звук начал стихать по мере того, как судно удалялось, а затем его совершенно заглушил шум нашего собственного мотора, переведенного на маршевую скорость.

– И что дальше? – спросила миссис Белл.

– Не беспокойся. Мы имеем дело с профессионалом. Дверь он еще не забил, а, стало быть, проверит нас еще раз, прежде чем сделать это. Пока располагайся поудобнее.

Подготавливая для нас ложе, Казелиус сбросил с койки покрывало и пододеяльник, оставив только простыню, да и то, видимо, потому, что сдернуть ее было не так просто. Тем временем дизель заметно стих. Он все еще вращал трехлопастной винт, прямо из-под нас доносился шум полуторадюймового вала, но теперь винт вращался совсем медленно.

– Что случилось? – спросила Тереза. Я, прислушиваясь, молчал, и она сама ответила на собственный вопрос: – Видимо, мы пробираемся через залив. Форватер тут смещается после каждого шторма, так что Береговой Охране приходится то и дело сдвигать буи.

– Отрадно, что навигацией занимается кто-то другой, – заметил я. – Терпеть не могу эти мели. Как твоя нога?

– Не задавай глупых вопросов. Если тебе доводилось испытать это на себе, ты и сам знаешь, как.

– Прости.

– Нет, это ты прости. Просто не сдержалась. Нога моя в превосходном состоянии, мистер Хелм. Вот только болит ужасно. Хватит об этом.

– Ты незаурядная девушка, Терри.

– Я отнюдь не девушка, причем довольно давно. И терпеть не могу, когда меня называют Терри. А в остальном спасибо за комплимент... Что они там вытворяют?

Двигатель вновь заработал на более высоких оборотах. Собственно говоря, судя по грохоту, Казелиус перевел дроссель до предела. Силовой установке подобное обращение противопоказано, но как справедливо заметил все тот же мистер Казелиус, раз уж яхте уготован путь на дно, к чему беспокоиться о деревянной обшивке, а равным образом о кольцах, клапанах и подшипниках? Рванувшаяся вперед "Лорелея-3" наткнулась на крутую волну и успешно преодолела ее. Я ощутил своего рода привязанность к крепкой старушке и невольно понадеялся, что удастся сохранить ее в целости и сохранности, хотя в данный момент это представлялось маловероятным. Из-за шума приходилось кричать прямо в ухо Терезе.

– По-моему, мы миновали отмели и выходим в море.

– И мы будем продолжать бездействовать? Учти, я вряд ли далеко проплыву на глубине в несколько сотен саженей.

– Я внесу в свои планы соответствующие поправки. Шторы иллюминаторов были задернуты, и в каюте вскоре стемнело. Гонка продолжалась; я чувствовал, что на борт заливается изрядное количество воды, делающей пребывание на бушприте не слишком приятным. Однако теперь, когда мы миновали отмели и вышли в открытое море, выделенный капитаном Полем Рашидом впередсмотрящий, скорее всего удалился в рубку, доводя число находящихся там людей до трех. Если бы мне удалось освободиться и извлечь припрятанное оружие, я, по всей вероятности, управился бы с ними. Однако стоило Казелиусу появиться раньше времени, и он либо пристрелит нас, либо свяжет в гораздо более неудобном положении. Риск был слишком велик, и я предпочел подождать.

Я обратился к Терезе:

– Теперь перекатись на мою сторону, а я подвинусь так, чтобы ты смогла дотянуться до моих запястий. Изо всех сил вцепись в узлы, исцарапай мне запястья, если удастся, можешь сломать парочку ногтей...

– Чудесно! – отозвалась она. – Они поработали над моей ногой, а ты берешься за руки. Скоро на мне живого места не останется... Подвинься поближе, пожалуйста.

В каюте стало совсем темно. "Лорелея-3" вздрагивала и раскачивалась, проносясь по ночному морю. Тереза энергично вцепилась в мои путы, в точности следуя моим указаниям, и попутно царапая меня до крови. Работая вслепую, из-за спины, в темноте, да еще со связанными руками, она вряд ли могла надеяться добиться особого результата, но полная бездеятельность с нашей стороны могла заставить тюремщиков насторожиться...

Дверь каюты отворилась. На нас упал свет фонаря. Рубка, за ослепительным источником света, разумеется, была погружена во тьму – во время ночного плавания никто не станет портить себе видимость внутренним освещением. Кроме того, они шли без положенных в темноте габаритных огней, а потому, естественно, не желали обнаруживать себя светом в окне или иллюминаторе. Фонарь осторожно приблизился. Я перевернулся на спину, как будто пытаясь спрятать запястья, и остался лежать, невинно разглядывая полку над головой. Из темноты послышался смех Казелиуса.

– Покажите мне, пожалуйста, – сказал он.

– Что именно вам показать? – осведомился я. После чего со вздохом повернулся и продемонстрировал исцарапанные запястья, а может и слегка потрепанную веревку, в зависимости от того, каких результатов удалось добиться Терезе.

Казелиус осмотрел узлы с помощью фонаря и произнес:

– Что ж, при наличии достаточного времени, ей, возможно, и удалось бы вас освободить. Увы, времени этого у вас не будет. И еще раз прощайте, мистер Хелм.

– Вы выходите прощаться на бис как оперная звезда, – заметил я.

– Передавайте привет отцу. Скажите, что это я вас прислал.

И он ушел. Дверь закрылась. После чего я различил пробивающееся сквозь шум мотора жужжание и понял, что он воспользовался дрелью из моего набора, чтобы проделать направляющие отверстия, в которые затем забьет болты, поскольку в фрамугу они должны были войти под углом.

– Мэтт, Бога ради, чего мы ждем? – выдохнула мне в ухо Тереза. Жужжание прекратилось, дверь распахнулась, и на нас вновь упал свет фонаря. Потом Казелиус рассмеялся и захлопнул дверь. Снаружи послышался стук молотка. Я еще немного подождал, на случай, если он в самом деле проявит изрядную хитрость, однако стук не прерывался. Казелиус с наслаждением заколачивал наш отделанный тиком гроб.

Наконец стук прекратился. Двигатель вновь замедлил обороты. Волна, поднятая подошедшим катером, покачнула яхту. Затем яхта слегка вздрогнула, реагируя на вес покидающей ее команды. После чего остался лишь тихий шум двигателя, да слабое покачивание судна, по всей видимости установленного на автопилот, и медленно направляющегося, опять же по всей видимости, в Атлантический океан...

(обратно)

Глава 26

– Мэтт, по-моему мы тонем!

– Надеюсь, что так оно и есть, – отозвался я.

– Интересно, что тут смешного?

Отвечая ей, я не прекращал работать. Я упорно трудился с тех самых пор, как удостоверился, что Казелиус окончательно забил дверь и больше не удостоит нас своим посещением. Прежде всего, мы с Терезой поменялись местами на большой койке, в результате чего я подобрался к борту судна. Пальцами за спиной нащупал один из маленьких тайников, которые оборудовал во время ремонта. И теперь пытался его открыть, что оказалось далеко не так просто, как несколько недель назад, когда я проделывал то же с незавязанными руками.

– Вот если бы мы не тонули, тогда было бы о чем беспокоиться... Проклятие, пальцы меня не слушаются!

– Тебе, видимо, нравится нести чепуху? – поинтересовалась Тереза.

– Ничуть. Если бы мы не тонули, оставалось бы только предположить, что Казелиус не послушался свою арабскую ведьму и вместо того, чтобы пустить яхту ко дну, установил на борту какую-нибудь хитроумную штуковину. Что-то вроде замысловатых бомбочек Джерри Блама. А так можно надеяться, что единственная причина для беспокойства – один или два открытых кингстона.

– Ладно. Только постарайтесь сдерживать свои расистские порывы, мистер.

– По какому поводу подобное замечание?

– Не забывайте, что я тоже арабская ведьма.

– Проклятие, я ничего не имею против арабов. Другое дело норвежцы, финны или датчане. Мы, шведы, их терпеть не можем...

Один из само собой напрашивающихся вариантов, к которому я готовил "Лорелею-3", получив задание использовать себя в качестве приманки, предусматривал именно такую ситуацию: меня, возможно, связанного, поместят именно в эту каюту. (Я не обошел вниманием и другие помещения: рубку, главную и носовую каюты). Стенки кормовой каюты покрывали тщательно подогнанные одна к другой полуторадюймовые полоски отполированного тика, закрепленные на внешнем корпусе маленькими блестящими болтами из нержавеющей стали, каждый из которых снабжался маленькой шайбой из того же материала. Ощупывая стенку за спиной, я уже нашел вторую от матраса полосу. Затем нащупал нужную головку болта и нажал на нее соответствующим образом, задействуя потайную защелку, оборудованную с помощью настоящего специалиста по интерьеру судов, присланного Маком.

Теперь же я пытался найти второй такой же болт, расположенный несколько дальше. Наконец мне это удалось, и срабатывание второй защелки позволило извлечь целую двухфутовую полосу тика, которая крепилась на корпусе далеко не так прочно, как могло показаться на первый взгляд. Продолжая действовать наощупь, я обнаружил лезвие ножа, закрепленное на корпусе в проеме. Наибольшая трудность в освобождении от пут, стягивающих запястья, при наличии ножа заключается в том, чтобы нож этот кто-нибудь подержал. Будучи далеко не уверенным в том, что окажусь в каюте не один, я установил лезвие таким образом, чтобы его можно было выдвинуть и крепко зафиксировать на месте. Что и проделал теперь. После чего освободить руки не составило ни малейшего труда, хоть я и ухитрился заполучить на запястье еще одну царапину в дополнение к тем, что оставила Тереза.

Управившись, я первым делом вернул лезвие на место: оно было достаточно длинным и острым, чтобы гарантировать болезненную рану, если покачнувшаяся яхта бросит меня на него. Затем нащупал и извлек маленький складной нож, оставленный в том же укрытии. Точнее, это был только остов ножа: две плоские стальные пластины в качестве рукояти и острое как бритва трех с половиной дюймовое лезвие, шириной около четверти дюйма. С его помощью я избавился от веревки на щиколотках и освободил Терезу. Еще одно, расположенное неподалеку, укрытие снабдило меня револьвером тридцать восьмого калибра, хотя особой нужды в последнем в настоящее время не было. Во всяком случае, я на это надеялся.

– Не стану спрашивать, каким образом тебе это удалось, – проговорила Тереза, – однако теперь понадобится очередное чудо, которое позволит нам выбраться отсюда. И побыстрее. По-моему, пол уже залит водой.

Так оно и было. Я ступил в воду и попробовал дверь, но Казелиус поработал на совесть, так что рывки за ручку могли закончиться не более, чем сломанной ручкой, если мне удастся дернуть достаточно сильно. И если уже говорить о чудесах, то была у меня припасена парочка инструментов, позволяющих проделать спасительное отверстие, однако при их подборе я руководствовался скорее компактностью, нежели производительностью. Посему пришлось извлечь закрепленный у подножия кровати большой пожаротушитель и несколько неохотно – какому же моряку понравится ломать собственное судно – нанести им пробный удар. Упрямая дверь отбросила меня назад. Ощущая, как вода устрашающе быстро поднимается вокруг щиколоток, я изо всех сил взмахнул импровизированным тараном. Обшивка двери треснула. Мгновение спустя я выбил большую ее часть – достаточно, чтобы пролезть сквозь образовавшееся отверстие.

Вверху, в рубке, стала заметной усиливающаяся медлительность яхты. Я поспешил к штурвалу и нажал расположенную перед ним кнопку трюмной помпы. Свечение маленького красного индикатора засвидетельствовало, что помпа работает, однако, дабы удостовериться, что Казелиус не испортил ее каким-либо хитроумным способом, я открыл скользящую дверь левого борта, и, выглянув наружу, увидел изливающуюся струю воды.

– В чем дело? Помпа не работает?

Я даже не заметил, что Тереза остановилась у меня за спиной. Обернувшись, увидел, что на пострадавшую ногу она натянула белый носок, но туфлю одевать не стала.

– Все в порядке, – отозвался я. – Ты как себя чувствуешь?

– К чему эти вопросы? – раздраженно проговорила она. – Я чувствую себя отвратительно, нога ужасно болит, что тебе еще сказать? Но на дне чувствовала бы себя еще хуже. Говори, что мне делать.

Я заколебался. Не хотелось посылать ее пробираться через полузатопленную каюту, но, как она справедливо заметила, еще меньше хотелось оказаться на дне.

– Ладно, если у тебя есть силы, можешь взять с полки фонарь, пройти на нос, отыскать кингстоны, которые открыл Казелиус и позакрывать их. Знаешь, где они находятся?

– Да, как прилежный член команды, я ознакомилась с их расположением в первый же день нашего с тобой плавания. Большой красный клапан под раковиной камбуза и еще несколько под проходом на носу. Но он скорее всего вывел из строя и моторное отделение.

– Туда пойду я. Поосторожнее с фонарем, не направляй его в иллюминаторы. Если они все еще наблюдают за нами, нам вовсе ни к чему подавать признаки жизни.

– Слушаюсь, капитан.

Я прихватил запасной фонарь, отвертку и плоскогубцы – с помощью двух этих инструментов и, возможно, еще молотка можно исправить до девяноста пяти процентов всех неисправностей, случающихся на борту. Что касается оставшихся пяти процентов, то тут не обойтись без большого набора инструментов и заправского механика либо электрика, который бы с ними управлялся. Я предусмотрительно включил одну из моечных помп, чтобы впоследствии не вылезать лишний раз из ямы. Разумеется, пока помпа просто черпала воду за бортом и выливала ее на палубу, после чего та стекала обратно в море. Странный сладковатый запах заставил меня взглянуть на приборную панель. Показатель температуры зашкаливало. Я инстинктивно потянул руку к выключателю двигателя, но тут же отдернул ее: помпы потребляли изрядное количество электричества, а потому дизель должен был продолжать работать для подзарядки аккумуляторов.

Когда, предварительно отбросив в сторону ковер, я управился с тяжелыми люками, в нос ударил еще более сильный запах этиленгликоля. Для охлаждения двигателя использовалась пресная вода – точнее говоря, пятидесятипроцентная смесь пресной воды и антифриза – тепло же выводилось в океан через охлаждаемый морской водой теплообменник. Не составляло особого труда догадаться, что Казелиус сорвал шланг, подводящий морскую воду к теплообменнику, пуская воду внутрь яхты и одновременно обрекая двигатель на перегрев, который, если яхта к тому времени не затонет, приведет к его самоуничтожению.

Вода неуклонно поднималась вдоль покрытой свинцом стенки коробки двигателя. К счастью необходимые контрольные клапаны располагались снаружи коробки. Так что мне не пришлось ее разбирать. Я опустился в воду, отыскал и повернул рычаг клапана, который переключал моечную помпу на забор воды с днища.

Таким образом, были задействованы все имеющиеся на борту помпы, не считая ручной, производительность которой не слишком велика. Теперь предстояло управиться с заливающейся водой. Я принялся шарить под водой и в конце концов отыскал большой шибер, перекрывающий подачу воды. Как я и предполагал, шланг был отсоединен и вода заливалась внутрь. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мне удалось повернуть упрямую рукоять. Я вымок до последней нитки, прежде чем надежно закрепил шланг на место и вновь открыл шибер.

– Задание выполнено, капитан. – В проеме вверху появилось лицо Терезы. Она выглядела такой же мокрой, как и я; пиратская майка пропиталась водой, а подернутые сединой черные волосы облепили голову, как будто она только что вышла из плавательного бассейна. Перекрикивая шум двигателя, она добавила: – Он отсоединил два шланга. Я не стала с ними возиться и просто закрыла кингстоны, как ты сказал. Как твои успехи?

Я сообщил, что все находится под контролем, что не совсем соответствовало действительному положению дел: определенная часть охлаждающей жидкости несомненно успела испариться и ее предстояло заменить, но для этого требовалось отключить двигатель и дождаться, пока он остынет, что в настоящий момент представлялось не лучшим решением. Я выбрался наверх. После того, как люки были установлены на место, обнаружилось, что моя напарница исчезла. Из каюты на корме пробивался луч света. Заглянув сквозь пролом в двери, я увидел ее сидящей на койке и пытающейся натянуть туфлю поверх промокшего и перепачканного носка.

– Бога ради, Терри, что ты пытаешься доказать? – окликнул я ее. – Хватит изображать из себя железную женщину; с яхтой мы более или менее управились, теперь можно промыть и перевязать ногу...

– Интересно, чем мокрый бинт лучше мокрого носка? А при нынешнем положении дел, сухой ногу мне все равно не сохранить. И вообще, капитан, хватит беспокоиться обо мне. Подумайте лучше, куда мы держим курс. Сдается мне, что в настоящее время мы направляемся то ли в Европу, то ли в Африку.

– Ладно, но сначала ты ляжешь на эту койку...

– Проклятие, я же просила тебя оставить меня в покое. Со мной все в порядке. По утрам я обычно разогреваю ноги в огне, потому как терпеть не могу холодных пальцев.

– Успокойся, я вовсе не собирался ухаживать за тобой. Просто хотел, чтобы ты посветила своим фонарем на нижнюю поверхность полки. Когда Казелиус проверял мои узлы, свет его фонаря отразился от простыни, и мне показалось, что я заметил что-то выцарапанное на дереве. Чего не замечал все время, которое провел на этой койке. Взгляни-ка, пожалуйста.

– Слушаюсь, капитан. – Лежа на спине, она подвинулась под полку с кормовой стороны и направила луч света вверх. Чуть погодя до меня донесся ее голос: – Тут и в самом деле что-то есть. Какие-то едва заметные цифры.

– Можешь их прочесть?

Она несколько помедлила с ответом.

– Похоже, их написали шариковой ручкой, но чернил нет, поскольку эти штуки не работают вверх ногами. Тебе о чем-нибудь говорит цифра 365046?

– Пока нет. Это все?

– Нет, есть еще одна... Постой-ка, я пропустила запятую. 3650,46. И 7617,82.

– Дай-ка я запишу...

– Мэтт!

– В чем дело?

Голос ее кипел от возмущения собственной недогадливостью.

– Ну и дураки же мы! Ведь это координаты! Не существует никакого таинственного пропавшего журнала. Трумэн Фанчер записал виденные им показания лорана здесь. Ты готов?

– Давай.

– Тридцать шесть градусов, пятьдесят и сорок шесть сотых минуты, разумеется, северной широты, хоть он и не стал этого записывать. И семьдесят шесть градусов, семнадцать и восемьдесят две сотых минуты восточной долготы... – Голос ее оборвался, после чего она вновь повторила: – Тридцать шесть? Мэтт, но этого не может быть!

– Чего не может быть?

– Не могу ничего сказать сразу относительно долготы, но тридцать шесть градусов и пятьдесят минут широты обозначают место более чем в двух сотнях миль к северу от нас. Я не следила за показаниями лорана, пока мы шли по каналам и рекам, ведь это же не открытое море. Но мы находились к югу от Бьюпорта в Северной Каролине, то есть сейчас мы – где-то в районе тридцати двух или тридцати трех градусов северной широты. Сколько у нас составляет один градус широты, шестьдесят миль?

– Откуда мне знать подобные вещи? Не забывай, что перед тобой тупая сухопутная крыса. Ладно, ты займись вычислениями, а я пока посмотрю, что делается наверху.

А наверху нас окружала непроглядная ночь, без звезд и луны, с юго-запада дул довольно сильный ветер. Ни в одном направлении не проглядывало ни лучика света; весь Атлантический океан принадлежал исключительно нам, что, собственно говоря, не вызывало никаких возражений, и все-таки я почувствовал себя несколько одиноко на крошечной яхте посреди огромного темного океана. Не говоря уже о том, что в мокрой одежде было довольно прохладно. Светлой стороной представлялось то, что вода бойкими потоками вытекала изо всех положенных ей отверстий, и "Лорелея-3" вновь постепенно обретала легкость и надежность.

Вернувшись в рубку, я застал Терезу склонившейся над навигационным столиком. Она включила подвешенную над ним красную лампочку, свет которой не ухудшает внешний обзор по ночам. Высохнуть она тоже не успела, и одежда влажными морщинами облепила ее крепкую фигуру. У меня промелькнула мысль, что это уже третья промокшая особа женского пола, удостаивающая своим посещением рубку "Лорелеи-3". И еще мне подумалось, что хоть я и предпочитаю дам молодых, стройных и светловолосых, человек с иным вкусом мог бы счесть это сильное зрелое тело, смуглое ястребиное лицо и подернутые выразительной сединой волосы вполне привлекательными. Не говоря уже о том, что отваги ей было не занимать.

Тереза огляделась по сторонам.

– Это не имеет ни малейшего смысла! – проговорила она.

– Что именно не имеет ни малейшего смысла? Скатившаяся с волос капля воды упала на разложенную перед ней карту. Тереза стерла воду прихваченным где-то полотенцем и откинула с лица мокрые пряди.

– Полнейшая бессмыслица! – возмутилась она. – Трумэн Фанчер вышел из Флориды и пережил сердечный приступ, когда увидел, что жена со своими дружками выгружает что-то с его яхты – предположительно достаточно скверную самодельную бомбу. – Случилось это где-то на протяжении канала. Тут-то он, якобы, взглянул на лоран и записал координаты в судовой журнал, который так и не удалось обнаружить. После чего беднягу, совершенно беспомощного, повезли дальше по каналу. И наконец он умер к югу, повторяю, к югу, от Коинджока в Северной Каролине. Я нигде не ошиблась?

– Во всяком случае, история, которую нам изложили, звучала именно так, – подтвердил я.

– Тогда как могло случиться, что координаты, которые он с таким трудом нацарапал над своей койкой, указывают место в пятидесяти милях к северу от Коинджока? Место, до которого он добрался разве что уже лежа в гробу? Место, которое мы искали на юге, а в результате с каждым днем все больше и больше удалялись от него.

– Покажи.

Тереза опустила палец на карту.

– Вот здесь, капитан Хелм, сэр. То самое место, в котором мы с вами останавливались несколько дней назад и отдали в починку кое-что из такелажа. Гавань Тайдвотер, в Норфолке, штат Вирджиния!

(обратно)

Глава 27

После остановки двигателя наступила необычайная тишина. "Лорелея-3" легла в дрейф на левом галсе. Я почти наполовину размотал грот, чтобы обеспечить постоянный курс. Во всяком случае, настолько постоянный, насколько это возможно для тридцативосьмифутовой яхты вдали от берега, в ветреную ночь. И пока перегревшийся двигатель остывал, занялся перевязкой своей упрямой команды.

– Я только натянула эту проклятую туфлю, а теперь ты опять снимаешь ее. Говорю тебе, нога у меня в полном порядке! – возмущалась Тереза, пытаясь подняться с сидения рубки, тогда как я присел на корточки рядом. – Я сама позабочусь о своей ноге. Мы теряем время!

– Нам его все равно некуда девать. Сиди спокойно и допивай свой стакан. – Я решил, что и мне не помешает немного взбодриться, пригубил собственный напиток и отставил стакан в сторону, заслышав долгожданный звук. Или, вернее, отсутствие оного. Трюмная помпа автоматически отключилась, свидетельствуя, что вся вода вычерпана. Я встал, отключил управляемую вручную моечную помпу и вернулся к своей пациентке. – Теперь держись, начинаю стягивать носок.

К счастью, будучи мокрым, он не прилип. Обнаружившееся под ним кровавое месиво не нуждалось в особых комментариях. В конце концов это была всего лишь обгорелая плоть и далеко не первая, которую мне доводилось видеть. Если уж ее стерпела Тереза, то я стерплю и подавно.

– Но мы должны попытаться связаться по рации и... – не успокаивалась моя подопечная.

– Не горячись, Терри. Хорошенько подумай обо всем. Кто мы такие, чтобы выходить на связь и что мы можем рассказать тогда, как нас слушает весь мир, включая Дороти Фанчер и Роланда Казелиуса? Ведь они не преминут держать ухо востро.

– Я уже просила не называть меня Терри, – заявила она. – И мы можем просто вызвать Береговую Охрану...

– И попросить их отправить кого-нибудь в место с координатами тридцать шесть градусов северной широты и семьдесят шесть градусов западной долготы, дабы подобрать атомную бомбочку, оставленную небрежным яхтсменом?

– А почему бы и нет? Проверив записи в гавани, они смогут определить, в каком эллинге стояла яхта Трумэна Фанчера прошлой весной. Бомба, по всей вероятности, находится именно там, возможно, укрытая под водой на одной из свай... Ох!

Я и не подозревал, что такое восклицание присутствует в ее словаре, однако, видимо, она не сочла нужным демонстрировать железную волю ради меня одного. Блуждания по затопленной водой каюте не пошли ее ноге на пользу, и теперь я воспользовался хирургическими ножницами из аптечки, чтобы срезать разорванные волдыри.

– И ты собираешься поведать все это по рации? – поинтересовался я. – А ты не задумывалась, что предпримут Фанчер, Казелиус и компания, когда проведают, что их драгоценный секрет стал известен всему миру?

– К чему ты ведешь?

– Думаешь, Дороти позволит, чтобы все их старания пропали зря? Сейчас она, похоже, дожидается, пока в Норфолке состоится некое событие – церемония, которую она намерена сорвать – но если ты объявишь по рации, что их планы раскрыты, не кажется ли тебе вероятным, что она бросится к ближайшему телефону и прикажет своим людям в Норфолке действовать, не теряя ни минуты? Мне она обещала разрушенные здания и изувеченные тела. Неужто ты рассчитываешь, что она окончательно откажется от своих планов только из-за нестыковки во времени? Эта дамочка истинный разрушитель, и если не сможет осуществить задуманное в полном объеме, то удовлетворит свою ненависть к Америке хотя бы тем, что сотрет с лица земли Норфолк. А сделать это она успеет. Даже если Береговая Охрана поверит тебе – не забывай, их одолевают множеством ложных звонков, а ты поведаешь им совершенно невероятную историю – и даже если они мгновенно отреагируют, на то, чтобы доставить нужного специалиста по бомбам в нужное место, уйдет какое-то время...

– Но ведь мы же не можем просто сидеть...

– Как раз-таки можем. Во всяком случае, пока. Они упомянули, что эта самая церемония назначена на выходные. В два часа, то ли в субботу, то ли в воскресенье. Хотелось бы услышать более точную дату, но приходится довольствоваться тем, что у нас есть. Сегодня только четверг. Вовсе не обязательно спешить сломя голову, еще остается время, чтобы действовать осмотрительно.

– И как же мы будем действовать, не предупреждая Береговую Охрану?

Я покачал головой.

– Я вовсе не говорил, что мы не станем их предупреждать. Не надо только рассказывать им по рации о том, что может вызвать у противника ядерные конвульсии. Не забывай, им не известно, что мы отыскали те хитрые цифры, которые старик Фанчер и не думал записывать в свой журнал. И мы не станем им об этом сообщать. Собственно говоря, у нас есть выбор. Можно попытаться добраться до берега и отыскать там телефон, по которому ты, не рискуя быть услышанной, свяжешься либо с Береговой Охраной, либо, что представляется более предпочтительным, с людьми в Вашингтоне, которые знают тебя и не станут задавать кучу глупых вопросов. На словах это выглядит хорошо, беда лишь в том, что, судя по карте, в здешних местах вдоль всего побережья протянулись отмели. Ветер все время усиливается и, боюсь, к тому времени, как мы доберемся до одного из этих крошечных заливов, он весь покроется бурунами. Моих мореходных способностей не хватит, чтобы пробиться в таких условиях. Если считаешь, что тебе это удастся, можем попробовать.

Тереза покачала головой.

– Нет, я тоже не знаю этого побережья, но знаю, что большинство заливов из-за течений и штормов смещаются настолько часто, что за фарватерами способен уследить разве что кто-нибудь из местных, вроде того же Поля Рашида.

– Тогда переходим к плану Б. Вызываем Береговую Охрану, но посылаем только сигнал бедствия. Чего и ожидают от нас наши друзья в случае, если нам удастся освободиться раньше, чем яхта пойдет ко дну. Наиболее существенную информацию придержим до тех пор, пока Береговая Охрана прибудет сюда, и мы сможем переговорить с ними непосредственно... Куда это ты собралась?

– Как это куда? Разумеется, к рации!

– Миссис Тереза Белл, вы самая нетерпеливая женщина из всех, с кем мне когда-либо доводилось иметь дело. Сядь, расслабься и выпей еще.

– Но...

– Садись, черт тебя подери! Господи, надо же иметь хоть немного терпения. Сегодня четверг. Интересующее нас событие состоится в субботу, а то и в воскресенье, так что нам вовсе ни к чему пороть горячку. Посиди спокойно, пока я наполню твой стакан – и попытайся угадать, что предпримет противник, когда заслышит нас в эфире.

Когда я вернулся, она приняла протянутый стакан и сказала:

– Полагаю, ты намекаешь на то, что, узнав о нашем чудесном спасении, они вернутся, дабы довести дело до конца.

– Дороти, скорее всего, возвращаться не станет. Правда, нас она, мягко говоря, недолюбливает, да и с любовником ее я обошелся не лучшим образом, однако, с тобой она уже отвела душу, а девушка, которая на самом деле убила Хассима, мертва. Приближается большой фейерверк, и Дороти, думается, со всех ног бросится на север, дабы не пропустить шикарное зрелище, назначенное на выходные. Не каждый день предоставляется возможность полюбоваться грибовидным облаком. Казелиус – другое дело. Парень горит желанием отомстить, и уж он-то не преминет объявиться.

– Даже после того, как мы вызовем Береговую Охрану?

– Судя по лорану, мы находимся всего в двенадцати милях от ближайшего залива, вероятно, того самого, через который они проводили яхту на стоянку и назад в океан. Таким образом, Казелиус дважды побывал там с Полем Рашидом и в отличие от нас знает фарватер. Если он получит в свое распоряжение "Гольфстример", а он его, по всей вероятности, получит, то при скорости от двадцати до двадцати пяти узлов сможет добраться сюда меньше чем за час. Береговая Охрана прибудет раньше разве что в том, маловероятном случае, если один из их катеров случайно окажется поблизости. Таким образом, в распоряжении мистера Казелиуса остается достаточно времени, чтобы отправить нас на дно – если мы ему, конечно, позволим – и скрыться задолго до появления на горизонте стражей порядка... Попробуем эту штуковину?

– Что?

Я показал ей тюбик с мазью.

– Тут указано, что она помогает при ожогах, содержит антибиотики, антисептики и все такое прочее.

– Ладно, прикладывай свою мазь, будем надеяться, хоть бинт не прилипнет. – Чуть помолчав, Тереза спросила: – Так что же мы можем предпринять? Если мы вообще можем что-либо предпринять.

– Нам явно не по плечу тягаться с двумя тысячами лошадиных сил этой трехэтажной громадины, а потому единственное, что мы пока в состоянии сделать – это затаиться и, не засоряя своими разговорами эфир, дождаться, пока наш скромный движок остынет настолько, что я смогу открыть радиатор – если на судах для него не придумали другого названия – и долить охлаждающую жидкость без неприятных последствий, как для себя, так и для мотора. Попытка переиграть "Гольфстример" в маневренности в любом случае дело не шуточное, а уж с одними парусами, и вовсе безнадежное.

Какое-то время она молчала, потом спросила:

– Мэтт, как мы могли наделать столько ошибок?

– Не совсем верная формулировка. Нас подтолкнули на эти ошибки. Слишком уж доверчиво мы отнеслись к рассказу Дороти Фанчер о последнем путешествии Трумэна Фанчера. Собственно, у меня возникали некоторые сомнения в том, что бомбу Джерома Блама и правда погрузили на борт "Лорелеи-3" во Флориде, как она это утверждала. По всей видимости, ее загружали к югу от Коинджока, в Северной Каролине, и именно эту операцию застал внезапно проснувшийся старик. Она и стала причиной его сердечного приступа. Во всяком случае, так я представляю себе это теперь. Переход оттуда до Норфолка занимает пару дней – точнее, это у нас он занял два дня, а если поторопиться, можно добраться и за один. Итак, они проделали пятьдесят миль на север и посадили семя своего радиоактивного гриба. Но старик оказался не столь плох, как притворялся; он понял, что красотка-жена использует его яхту для каких-то грязных дел, и разыграл на той самой большой койке доходягу, рассчитывая узнать подробности. В Норфолке он увидел, как устройство извлекают из машинного отделения. Сквозь иллюминаторы кормовой каюты немного разглядишь, поэтому он понятия не имел, где находится, но сумел взглянуть на лоран и выцарапал координаты на полке над головой. А чтобы никто их не заметил, предпринял отвлекающий маневр: выбросил судовой журнал в иллюминатор. Когда Дороти обнаружила его отсутствие и забеспокоилась, Фанчер спокойно изложил свою сказку о якобы припрятанном журнале с координатами. В результате они не стали искать что-либо еще, а старик в последний раз отомстил жене – за предательство.

– Не наматывай слишком много бинта, а то я не натяну туфлю... – сказала Тереза. – Но зачем им вообще было связываться с "Лорелеей-3"? Ведь они могли использовать одно из своих судов.

– Респектабельность, – отозвался я. – Полагаю, причина именно в этом. Трумэн Фанчер был известным яхтсменом. И после того, как перестал участвовать в гонках, в течение нескольких лет ходил вверх-вниз по каналу. Думаю, его хорошо знали и в гавани Норфолка. Преступникам же свойственна параноидальная осторожность, особенно, преступникам из национальных меньшинств, которым кажется, что против них ополчился весь мир. Хотя, не исключено, что в какой-то степени так оно и есть. Полагаю, они побоялись, что если в гавани Норфолка появится дешевый катер со смуглокожей командой на борту, люди станут с подозрением оглядываться на него, мол как бы чего не украли. Другое дело – старинаФанчер, настолько примелькавшийся в канале, что на него никто и внимания не обращал. А благодаря присутствию жены никто не удивился, что сам он не появляется на палубе, и ребята смогли спокойно и незаметно выгрузить свою игрушку. – Я пожал плечами. – Они управились с делами и на следующий день помчались назад, на юг.

– Почему? Почему они не последовали дальше, в залив Чесапик?

Я пожал плечами.

– На борту находился умирающий человек – а на случай, если он не удосужится умереть в нужное время, Дороти, наверняка, уже заготовила подушку. Позволить ему выжить и рассказать об увиденном, они не могли. Но если после сообщения Дороти о смерти горячо любимого мужа выяснится, что по пути яхта заходила в Норфолк, неизбежно возникнет вопрос: почему больного старика не поместили в городскую больницу? А так Дороти заявила, что приступ случился, когда они блуждали по бесконечным заводям и болотам к югу от Коинджока, а вызывать помощь по рации муж ей запретил, поскольку не хотел связываться с вертолетами и надеялся добраться до Норфолка своими силами. Разумеется, возникни у кого-нибудь желание проследить их маршрут, свидетели бы нашлись, например, смотритель Большого Моста, видевший яхту проходящей и в ту, и в другую стороны. Однако никому, даже Лори Фанчер, и в голову не пришло проводить расследование, вот им все и сошло с рук.

Тереза кивнула.

– Что ж, выглядит весьма правдоподобно. Что ты делаешь?

– Вместо мокрой обуви обвяжу тебе ногу пакетом. Так она хоть на какое-то время останется сухой.

– Мэтт?

– Да?

Она задумчиво нахмурилась.

– Почему Норфолк? Не такой уж это большой и важный город. Всего в нескольких днях пути к северу находится Вашингтон и Балтимор. Почему эту компанию заинтересовал именно Норфолк? Я пожал плечами.

– Что ж, там большая гавань, верфи... Боже мой!

– В чем дело?

– Авианосец!

– Какой еще авианосец?

– Ты спала в каюте, когда мы проходили мимо военных объектов. Нам повстречалась солидных размеров субмарина, а вскорости после нее мы миновали гигантский авианосец. Он стоял в сухом доке. Посудина размером с Манхеттен. И от гавани Тайдвотер его отделяло не больше одной или двух миль.

– Ты думаешь...

– Что-то все время крутилось у меня в голове. А сейчас я вспомнил. Угадай, как называлась эта громадина.

Тереза облизала губы.

– Какой-нибудь Ричард?

– Почти угадала. – Я сделал небольшую паузу и продолжал: – Позвольте несколько освежить вашу память в том, что касается американской истории, мэм. Году в 1779, если не ошибаюсь – во всяком случае, во время революции – принадлежащее Соединенным Штатам судно под командованием некоего Джона Поля Джонса атаковало британский конвой, сопровождаемый фрегатом "Серапис". В самом начале сражения корабль Джонса получил такие сильные повреждения, что британцы предложили ему сдаться. На что Джонс ответил крылатой фразой: "Я еще не начал сражаться!" После чего ему удалось захватить "Серапис" и остальные суда и стать первым героем нашего военно-морского флота. Следует заметить, что с точки зрения янки корабль его назывался довольно странно "Бонноммэ Ричард". Тереза сделала глубокий вдох.

– И как же назывался встреченный тобою авианосец?

– Точно так же. Бьюсь об заклад, что команда именует его "Большим Диком".

– Ха-ха. – Она допила свой стакан и отставила его в сторону. – Думаешь, они нацелились именно на него? Но ведь ты сказал, что от гавани его отделяло около мили.

– Примерно так.

Она нахмурилась.

– Сможет ли маленькая самодельная бомба, пусть даже и атомная, причинить вред боевому кораблю на таком расстоянии? Ведь эти суда построены так, чтобы противостоять орудийному огню и взрывам в непосредственной близости, не так ли?

– Что касается самого судна, то, возможно, взрыв на таком расстоянии не более чем встряхнет его. Но не забывай, что речь идет о церемонии, которая наверняка будет проводиться на открытой посадочной палубе. Помнится, в Хиросиме люди, оказавшиеся на открытой местности, даже в нескольких милях от эпицентра взрыва пережили его не лучшим образом. А Джером Блам, скорее всего стал жертвой плутония или другого используемого им материала еще и потому, что заказчик потребовал сделать бомбу как можно более грязной.

– Грязной? А, ты имеешь в виду радиоактивной. – Чуть помолчав, Тереза добавила: – Интересно, почему они выбрали именно этот авианосец.

– Сдается мне, по настоящему вопрос звучит так: что за церемония должна состояться на борту и кто будет в ней участвовать?

– Хотя, это, конечно, не имеет значения, – быстро проговорила она. – Вне зависимости от чьего-либо присутствия, мы обязаны их остановить.

– Не мы, а ты. Мое задание этого не предусматривает. Мне было поручено проследить за сохранностью этой яхты. Ни о каких атомных бомбах речь не шла... Успокойся. Я просто пошутил. Однако остановить их нам удастся лишь в том случае, если мы проживем достаточно долго, чтобы обо всем рассказать. Откуда следует, что прежде всего нам предстоит управиться с Казелиусом. Итак, в эфир мы выйдем лишь после того, как я приведу наш корабль в относительно боевое состояние. На палубе я все подготовлю сам, да и с двигателем, когда он остынет, совладаю, так что ты пока можешь отдыхать. Когда появится Казелиус, мне понадобится от тебя все, на что ты способна. Ложись на большую койку в кормовой каюте, там будет поудобнее.

– Ладно, меня и правда слегка покачивает. – Она коротко рассмеялась. – Будь я помоложе и привлекательнее, настойчивость, с которой ты все время пытаешься уложить меня в кровать, могла бы показаться несколько подозрительной.

Я окинул ее взглядом и сказал:

– Ты отважная и красивая женщина, которой вовсе ни к чему напрашиваться на комплименты.

– Я не... – она не договорила. А после минутной паузы произнесла: – Спасибо, Мэтт. Разбуди меня, когда понадоблюсь.

– Слушаюсь, мэм.

(обратно)

Глава 28

Я удостоверился, что ружье и винтовка с вновь установленным на ней лазерным прицелом надежно закреплены в соответствующих зажимах на верхнем посту управления. Амуниция заполняла карманы моих штанов: патроны для винтовки – в левом, ружейная дробь – в правом. Грот был вновь свернут: в предполагаемом сражении мне некогда будет возиться с парусами. Двигатель, полностью заправленный требуемой смесью воды и антифриза, похоже, не пострадал, во всяком случае звучал он вполне нормально и медленно уносил управляемую автопилотом яхту в сторону берега.

Я присел за покачивающийся столик в рубке и занялся приготовлением коктейля Молотова. Опорожнил в раковину на камбузе бутылку "Шардонэ" – не без сожаления, хотя вино не из лучших – и наполнил ее бензином из красной канистры, предназначенного для навесного мотора надувной лодки. Вставил в горлышко полоску тряпки и прижал пробкой, оставив снаружи около шести дюймов. Извлек аккуратную связку динамита работы Блама, привязал к ней бутылку, а поверх всего закрепил принесенную с камбуза бутановую горелку, направив ее на фитиль, который зафиксировал лентой таким образом, чтобы пламя попадало точно на него. Теоретически, хорошо пропитав тряпку бензином, мне оставалось только нажать на курок горелки и забросить конструкцию на корабль противника. Бутылка разобьется, разливая бензин, который воспламенится от горящей тряпки и в свою очередь взорвет динамит. Что ж, в теории все выглядит красиво.

Блам, конечно, предусмотрел для своей бомбы электрический детонатор, но я понимал, что попытка соорудить нечто из батареек, проводов и капсулой, в которых я ровным счетом ничего не понимаю, скорее всего кончится тем, что бомба взорвется у меня в руках. К тому же, я понятия не имел, что могло бы обеспечить надежный электрический контакт при ударе. Поэтому наиболее надежным решением представлялся огонь; даже если динамит не взорвется, разлившийся горящий бензин по меньшей мере смутит врага. Если, конечно, мне удастся добросить эту штуковину.

Приготовленный таким образом суперкоктейль Молотова я оставил на кормовом посту управления под козырьком рубки. Затем на какое-то время остановился, глядя, как мое маленькое судно не спеша пробирается на запад; при полном отсутствии парусов оно тяжело раскачивалось на волнах. Невольно вспомнилось, сколько времени и сил затрачено на то, чтобы привести его в рабочее состояние. Я искренне привязался к крепкой старушке. Не хотелось думать о сломанной передней опоре, промокших коврах внизу – прошлый раз я потратил массу усилий, чтобы очистить их от морской воды – и разбитой двери. С хорошей яхтой так не обращаются, однако, судя по всему, уже в ближайшее время ей грозили гораздо более серьезные повреждения.

Прежде чем спуститься вниз, я похлопал по большому крейсерскому штурвалу.

– Прости, старушка. У нас нет выбора. Эсминцы противника надвигаются, и мы готовимся вступить в последнюю, решающую битву.

Рубка освещалась только красноватым свечением компаса, двумя зеленоватыми прямоугольниками дисплеев лорана и большой красной цифрой шестнадцать над ними, указывающей частоту, на которую настроена рация. Я включил звук, но в эфире царило молчание. Возможно, этой ночью все одинокие любители пообщаться остались на берегу. Подумал было воспользоваться сигналом "SOS", но почти сразу отказался от этой мысли. Нам с Казелиусом следовало выяснить отношения наедине. Вовсе ни к чему впутывать в дело посторонних, которые из лучших побуждений бросятся на помощь. Ограничимся Береговой Охраной. Они как и я получают деньги за участие в перестрелках.

Итак, герой, хватит тянуть время. Я извлек микрофон из зажима и нажал кнопку передачи.

– Вызываю Береговую Охрану Соединенных Штатов, вызываю Береговую Охрану Соединенных Штатов. Говорит моторная яхта "Лорелея-3". Наши координаты... – Я считал с лорана цифры координат. – У нас аварийная ситуация, у нас аварийная ситуация. Повторяю, говорит моторная яхта "Лорелея-3", у нас вышел из строя двигатель, сильная течь. На борту два человека. Вызываю Береговую Охрану Соединенных Штатов. Наши координаты...

Я еще раз повторил цифры и отпустил кнопку. И вознамерился ждать, но ребята оказались на высоте. Мне немедленно ответил молодой мужской голос.

– Вызываю яхту, говорит Береговая Охрана Соединенных Штатов, переходите на канал двадцать два альфа.

– Двадцать два альфа, вас понял.

Я не имел ни малейшего представления, что может означать эта самая альфа, но время от времени мне доводилось слышать в эфире беседы Береговой Охраны, и я знал, что они поминают ее всегда. Равно как из собственного опыта знал, что для настройки на двадцать второй канал достаточно появления в окошке соответствующей цифры без каких-либо альф. Добившись вращением рукоятей желаемого результата, я нажал на кнопку.

– Говорит "Лорелея-3".

– Береговая Охрана слушает...

Наладив связь на новом канале, я получил указание надеть спасательные жилеты на всех находящихся на борту, после чего последовало обычное бюрократическое выяснение подробностей, своеобразное заполнение анкеты: описание яхты – размеры, цвет, количество мачт, мощность двигателя (в рабочем состоянии), регистрационный номер, откуда и куда следует, фамилии и адреса всех присутствующих на борту, род аварии (тут я, боюсь, несколько сгустил краски) и, наконец, существует ли непосредственная угроза для жизни.

– Думаю, пока нет, сэр, – ответил я на последний вопрос. – У нас на борту две электрические помпы, и пока они справляются с течью, однако при неработающем двигателе аккумуляторов надолго не хватит, а с одной ручной помпой нам на плаву не продержаться.

– Мы доберемся к вам только через три часа. Сможете продержаться?

– Ничего другого нам не остается.

– Оставайтесь на этом канале и сообщайте о любых...

– Вызываю Береговую Охрану, вызываю Береговую Охрану. – В разговор вмешался знакомый мне мужской голос. – Говорит "Гольфстример", шестидесятифутовый рыболовный катер. Мы находимся рядом с заливом Литтл Поджи. Подойдем к терпящему бедствие судну через полчаса и останемся с ним до вашего прибытия.

Далее последовало обсуждение тех же бюрократических подробностей, что и в разговоре со мной, и лишь после того, как все статистические данные были должным образом зафиксированы, наверняка, предписанным цветом чернил и на предписанной бумаге – хотя теперь их, видимо, вводят в компьютер – представитель Береговой Охраны счел нужным осведомиться, устраивает ли меня подобный вариант. Я, конечно же, согласился. Покончив с переговорами, улыбаясь, вернул микрофон в зажим.

Приятно было встретить молодого человека с твердыми жизненными принципами. Мне припомнилось, что Рональд Казелиус вырос в стране, где шрам от сабли почитается не уродством, а почетной отметиной. Он мог не вступать в разговор и попытаться застать меня врасплох, но предпочел намеренно предупредить о своем появлении. Парень явно видел себя вступившим в романтическую морскую дуэль с убийцей своего отца. Судно его обладало превосходством в скорости и тут уж он ничего поделать не мог, однако чувствовал себя обязанным сообщить, что в остальном намерен драться на равных и не станет подобно убийце коварно подкрадываться ко мне в темноте. Как на его месте сделал бы я.

Кроме того, будучи человеком сообразительным, он, конечно, сознавал, что, по всей вероятности, заручился чуть большим временем, чтобы расправиться с нами. Зная, что кто-то подстрахует нашу тонущую яхту. Береговая Охрана не станет мчаться на помощь сломя голову.

Я направился на корму, чтобы разбудить свою команду и обнаружил ее спящей настолько крепко, что включенная над головой лампа ничуть не произвела никакого впечатления на нее. Полагаю, мне следовало подсказать ей переодеться в сухую одежду, но дама она была самостоятельная и вряд ли стала бы слушать мужчину в том, как ей одеваться. И в результате лежала теперь на спине во все тех же промокших джинсах и майке. Мгновение я молча смотрел на нее. Во сне ее смуглое лицо сделалось более мягким, почти девичьим – не прекрасным, но прекрасные лица встречаются одно на дюжину. Правда, в настоящий момент ее внешний вид не имел особого значения. Я склонился над ней.

– Просыпайся, Тереза. – Не получив ответа, я осторожно встряхнул ее. – Давай, просыпайся!

Глаза ее оставались закрытыми. На мгновение я успел испугаться, что она умерла, однако при ближайшем рассмотрении обнаружились равномерный пульс и размеренное дыхание.

Я встряхнул ее посильнее.

– Терри, подъем!

Ответа не последовало. Я глубоко вздохнул, наконец сообразив, что передо мной вызванная полнейшим истощением смерть в миниатюре: в безмолвном поединке с болью во время допроса она слишком сильно исчерпала себя. Спиртное несколько ослабило железный самоконтроль, и организм отключился, чтобы восстановить внутренние резервы.

Я по мере сил осторожно приподнял ее с матраса и устроил в промежутке между койкой и столиком, чтобы покачнувшаяся яхта не бросила ее на пол. И вновь она никак не отреагировала. Она пребывала так далеко, что, наверное, и ведро холодной воды не заставило бы ее очнуться, а если бы и заставило, то привело бы к серьезной психической травме. В противном случае – к воспалению легких. Ничего не поделаешь, придется сражаться в одиночку.

Вернувшись в рубку, я включил белый якорный свет на верхушке мачты: от меня ожидалось, что я подам Береговой Охране какой-то сигнал, минимум возможного, учитывая плачевное состояние аккумуляторов на борту. Затем отключил автопилот и перевел передачу в нейтральное положение, оставляя двигатель работать вхолостую. Выхлопные газы в темноте не заметны, а Казелиус может утратить бдительность, завидев яхту замершей неподвижно, предположительно, лишенную двигателя и беспомощную. Я взглянул на радар и без труда отыскал противника, довольно большое пятно, быстро приближающееся к нам со стороны берега. Его радар работал, отбрасывая на наш экран странную паутину линий, и, вне всяких сомнений, он так же хорошо видел нас.

Я вышел на палубу и огляделся по сторонам. Казалось, никогда еще меня не окружало такое темное и пустое ночное море. Ни кораблей, ни звезд, ни горизонта, лишь иногда поблескивание пены на гребне большой волны, накатывающейся с юго-запада... Я сел и стал ждать, время от времени поглядывая на часы. Наконец с подветренной стороны проступило белое пятно. Несколько секунд спустя неподалеку появилось другое, потом – еще одно. Превосходно. "Гольфстример" приближался к нам полным ходом, рассекая большие океанские валы, отчаянно пеня воду, и, несомненно, несмотря на свои размеры, изрядно раскачивая пассажиров.

Я, как и пристало, в очередной раз проверил свое оружие – при желании это можно счесть признаком нервозности. Вернул ружье на место и оставил себе винтовку, включив лазерный прицел и направив его в небо. Убедился, что заготовленная супербомба не соскользнула со своего места. Хотя интуиция подсказывала, что вне зависимости от нашей кажущейся беспомощности Казелиус поначалу проявит осторожность и не станет приближаться на расстояние ружейного выстрела, не говоря уже о дистанции, с которой можно добросить гранату. Придется его пригласить...

Интуиция меня обманула. Катер, не сбавляя хода, надвигался на нас так, что я уже засомневался, не переквалифицировался ли мой противник в камикадзе – судно было достаточно большим, но ввиду отсутствия брони столкновение на такой скорости с крепкой двенадцатитонной яхтой закончилось бы для него весьма фатально. Однако в последний момент призрачный силуэт катера все же слегка отклонился, и я понял, что непозволительно ошибся в оценке его намерений: мне предоставлялся тот самый искомый шанс, поскольку Казелиус нацелился пройти совсем рядом с яхтой. Я мог забросить свою взрывчатку прямо ему на кокпит, или, окажись у меня в руках ружье, смести его зарядом дроби с верхнего мостика. Единственное, чего я не мог, это достаточно точно прицелиться сквозь закрывающий его пластик, чтобы попасть одной винтовочной пулей.

Один мужчина стоял на передней палубе, еще один притаился на кокпите. Они открыли огонь уже с пятидесяти ярдов, но "Гольфстример" слишком сильно раскачивался, чтобы на таком расстоянии попасть куда-либо из паршивого маленького автомата. Когда расстояние сократилось до сорока ярдов, я услышал, как несколько пуль ударило в корпус "Лорелеи-3". Я выбрал мужчину на передней палубе, представляющего собой более доступную мишень, и рассчитывая, что, по всей вероятности, успею выстрелить не более одного раза, прежде чем они пройдут мимо. В тридцати ярдах мне, несмотря на стремительное движение приближающегося катера и палубу, раскачивающуюся под ногами, удалось навести на него красную точку. Мужчина опустил голову и увидел красную смерть, светящуюся на рубашке, но тяжелая пуля ударила его прежде, чем он успел что-либо предпринять. В следующее мгновение, когда я поворачивался в сторону мужчины на кокпите, нас настигла поднятая "Гольфстримером" волна.

Разумеется, мне следовало это предвидеть. Во время нашей предыдущей морской битвы отходящая от судна волна не играла особой роли; у скользящего по поверхности воды легкого спортивного катера она невелика. Однако, путешествуя по каналу, я имел возможность испытать на себе малоприятные волны, поднимаемые судами некоторых, не слишком внимательных к окружающим, мореходов, которые не особенно сбавляли ход, проходя мимо нас – по правде говоря, таковых было немного – но все они уступали размерами "Гольфстримеру" и двигались значительно медленнее. Выстрелить мне так и не удалось. Я заметил накатывающуюся с борта волну и успел ухватиться за бизань, после чего яхта накренилась вправо настолько, что мачта, казалось, едва не коснулась воды. Затем она выпрямилась, провалилась в оставленную катером яму и не менее сильно покачнулась в другую сторону.

И вновь стройно выпрямилась, но смутно выделяющийся в темноте белый силуэт "Гольфстримера" уже резко сворачивал вправо. Намеренно использующий волну в качестве оружия Казелиус явно спешил вернуться и выдать нам очередную порцию, пока яхта бешено раскачивается и не позволяет вести прицельный огонь. Ладно, Ронни, мысленно обратился я к нему, ты только подойди поближе, амиго, а уж я для тебя кое-что припас...

Мне удалось не выронить винтовку. Теперь я поставил ее в зажим и отыскал свое секретное оружие, соскользнувшее в сторону. Ухватился за рубку и, откупорив пробку, позволил бензину пропитать тряпку. Вновь воткнул пробку на место и замер в ожидании, намереваясь зажечь фитиль в последнее мгновение. Большой катер, подобно разъяренному быку, вновь надвигался на нас. Я опустил палец на курок горелки, но тут сработала передача двигателя, и яхта, раскачиваясь, двинулась с места...

– Нет! – закричал я. Проклятие, ведь он шел прямо ко мне в руки! Я бросился на боковую палубу и заорал в сторону рубки: – Терри, прекрати! Стоп двигатель! Руль прямо!

Обернувшись, я увидел "Гольфстример" почти над нами. По-видимому, наше движение осталось незамеченным. Времени, чтобы добраться до кормовой палубы, не оставалось, поэтому я утвердился между поручнями и рубкой и нажал на курок. Пламя мгновенно охватило материю, а заодно и мою руку, на которую, по всей видимости, пролился бензин. Мужчина, стоявший на передней палубе "Гольфстримера", исчез, вероятно его тело выбросило за борт. Его коллега на кокпите, казалось, стрелял мне прямо в лицо, но катер слишком сильно трясло; пуля ударила в корпус прямо у меня под ногами, другая пробила окно рубки у моего плеча, но ни одна не попала в меня. В следующее мгновение кокпит катера оказался рядом, я швырнул туда свою связку и поспешно сунул руку под мышку, чтобы погасить пламя.

Мельком я успел заметить, как смуглокожий мужчина поворачивается в сторону горящего предмета. Судя по всему, к коктейлю Молотова он относился крайне отрицательно, а потому, после мгновенного колебания, просто выронил свой автомат и нырнул в море вслед за своим погибшим товарищем.

Тут нас вновь настигло рукотворное цунами и покачнуло почти на девяносто градусов в сторону правого борта и немногим меньше влево. Я вцепился в поручень, провожая взглядом удаляющийся катер. На кокпите мерцал огонек: горящий фитиль. Пены за кормой слегка прибавилось – Казелиус сбавил ход, вероятно, переводя управление на автопилот, а затем бросился вниз по трапу. Его смутно различимая фигура быстро уменьшалась. Я схватил винтовку и попытался навести на него красную точку, на мгновение добился этого и выстрелил, но оба судна слишком сильно раскачивались, и пуля прошла мимо.

Я все еще вглядывался в ожидании взрыва, но ничего не произошло – неуверенный свет на кокпите постепенно затухал. Затем его сменил отчетливый огонек:

Казелиус поднял мой снаряд. Мгновение спустя бомба исчезла за бортом, прочертив в воздухе тонкую огненную дугу, которая, казалось, светилась еще пару секунд после того, как пламя погасло в воде. Ничего не поделаешь, гениального подрывника из меня не получилось.

Катер уже удалился настолько далеко, что в темноте я с трудом разглядел Казелиуса, поднимающегося по трапу назад, на мостик. Тем не менее, мне показалось, что я заметил, как он дружески помахал мне рукой: приветственный жест спортсмена, в должной мере оценившего старания своего коллеги.

Я поморщился, пробрался к двери рубки и остановился, обращаясь к женщине за штурвалом.

– Прости, что накричал на тебя, Терри... – и оборвался на полуслове.

– А вот и не угадал, – сказала маленькая Лори Фанчер.

(обратно)

Глава 29

"Гольфстример" растворился в темноте. Судя по радару, он описывал большой круг с наветренной стороны. Цель этого маневра оставалась мне непонятной, но тут уж я ничего поделать не мог. Большая скорость передвижения отдавала инициативу в руки Казелиуса. После неудачи, постигшей мое секретное оружие, оставалось только приспосабливать защиту к его очередным ходам. Тем временем, я получил небольшую передышку и мог воспользоваться ею, дабы выяснить, что же происходит на борту моего собственного судна.

Стоявшая за штурвалом девушка явно не должна была здесь находиться, и уж подавно ей не следовало одевать на себя одну из моих немногочисленных белых рубашек. Одеяние покрывало ее наподобие палатки, что было весьма кстати, поскольку ничего другого на ней не наблюдалось.

– Надеюсь, ты не возражаешь, – проговорила она, закатывая мешающий ей длинный рукав.

– Насчет рубашки? Носи на здоровье.

– Что мне делать, когда эта громадина вернется?

– Мы продолжаем разыгрывать беспомощность – точнее, беспомощность в смысле перемещения по воде – пока не появится повода продемонстрировать, на что способны на самом деле. Будь наготове и действуй по моему сигналу.

– Прости, что чуть было все тебе не испортила, – проговорила она. – Я пыталась помочь. И не знала... Что ты в них бросил?

Я ей рассказал.

– Но, по-видимому, проклятая бутылка ударилась о мягкий тик и не разбилась. А может, динамит самортизировал удар.

– Хорошенький амортизатор, – сухо заметила она. – Я-то думала, что динамит чрезвычайно чувствительная штука. Во всяком случае, его не советуют бросать или бить молотком без особой на то необходимости.

Я нахмурился.

– Интересно, куда подевался наш друг. Команды у него поубавилось, но сомневаюсь, чтобы это остудило его пыл или заставило вернуться на берег за подкреплением. Судя по всему, головорезов из РАЗРУШ под рукой у него нет и он вынужден использовать людей Дороти. – Я вышел на боковую палубу и огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме редких барашков. – Ладно, так как же ты попала на яхту? – спросил я, возвращаясь в рубку.

– Не я одна, капитан. На носу пребывает еще один неожиданный для тебя пассажир, но он мертв. Правда, ничего другого этот сексуальный маньяк и не заслужил.

Мне припомнились звуки, слышанные на борту, прежде чем Казелиус окончательно забил нашу дверь: видимо, было решено похоронить все имеющиеся тела в одном тридцативосьмифутовом гробу.

– Рассказывай, – сказал я.

– Итак, на катере они связали меня по рукам и ногам и вручили Кудрявому Биллу Барнстоу. Моя абсолютная беспомощность привела его в полнейший восторг, тем более, что совсем недавно он получил от меня хорошенькую оплеуху. Поначалу этот недоумок изрядно позабавился, намеренно разрывая мою одежду так, чтобы раздеть меня, не развязывая веревок. Закончив с этим, он потребовал, чтобы я... в общем, можешь догадаться, чего он от меня потребовал. Для большей убедительности попутно пару раз ударил меня по лицу, и тут за спиной у него беззвучно возникла эта женщина – он так и не узнал о ее присутствии – направила пистолет ему в затылок и нажала на спуск. Ба-бах! Не стану утверждать, что меня это слишком огорчило. Они подобрали тела, живое и мертвое, перетащили на эту яхту, бросили в носовую каюту и закрыли дверь. Я пыталась привлечь чье-либо внимание, но никто меня так и не услышал. А потом яхта чуть было не перевернулась, и меня со всей мочи швырнуло о стенку... Тебе не стоит отправиться на палубу и заняться чем-нибудь полезным?

– Например, чем? – поинтересовался я. – Оружие пребывает в полной готовности. Когда он вернется, я его пристрелю. Всего-то и забот. Удивительно, как я не додумался до этого раньше.

Она передернула плечами.

– Ладно, как знаешь... Сигнальный огонь на верхушке мачты просвечивал через пластиковый люк, и когда я наконец пришла в себя, то разглядела, что в месте, о которое я ударилась, вылетела полоска тика, а под ней оказался припрятанным маленький нож. Как будто кто-то знал, что он мне понадобится.

– Собственно говоря, предназначался он не совсем для тебя, – заметил я, – но тем не менее, пользуйся на здоровье.

Она продолжала:

– Я освободилась от пут и отправилась на поиски одежды... Кстати, что случилось с твоей знакомой? Судя по ее виду, она либо впала в кому, либо ее напичкали наркотиками.

– Ей пришлось несладко.

– Да, я видела бинт... Мэтт, смотри, прожектор!

Луч появился примерно в сотне ярдов с наветренной стороны. Окинув его взглядом, я сказал:

– Видимо, Казелиус отправился на поиски парня, который прыгнул за борт. Если он успел взглянуть на лоран, когда это произошло... Проклятие, он-таки его отыскал!

Свет прожектора усилился настолько, что стал различим силуэт большого белого катера, маневрирующего, чтобы подобрать находящегося в воде человека. Уже само обнаружение пострадавшего требовало изрядного мастерства, не говоря об управлении в одиночку шестидесятифутовым катером. Я в очередной раз пожалел, что наши смертельные игры не разворачиваются где-нибудь на просторах знакомого мне западного штата. Все эти морские хитрости порождали во мне ужасное чувство неполноценности. Не слишком помогало и то, что в моем распоряжении имелись жалкие восемьдесят лошадиных сил против девятисот у противника.

– Остается надеяться, что наш друг-ныряльщик изрядно переохладился и дрожит так, что не сможет держать оружие в руках, – сказал я.

Лори окинула меня укоризненным взглядом; упавший за борт человек автоматически вызывал у нее сочувствие. Я с сожалением вспомнил другую Лори, девушку, которая некогда предупреждала меня, что морская купель не в состоянии исправить некоторых людей. Правда, теперь она предпочитала забыть об этом.

Она открыла было рот, но передумала и ограничилась тем, что сказала:

– Что ж, вот и он. Пора тебе подниматься на палубу и пристрелить его... Мэтт.

– Да?

В глазах ее появился странный блеск, своего рода предвкушение. Возможно, желаемая – нужная мне – Лори была все же не так далека.

Она облизала губы.

– Это... это нечто вроде де жа вю, правда? Все это уже было со мной раньше.

– Не унывай, воительница.

Большой катер приближался к нам с кормы, явно намереваясь пройти с левого борта, но на этот раз обстановка на его борту несколько изменилась. С верхнего мостика сняли пластиковое ограждение. Вернувшись на верхний пост, я взял в руки винтовку. Отыскал лазерным прицелом белый корпус приближающегося судна и начал поднимать раскачивающееся оружие вверх. Красная точка, большая и расплывчатая на таком расстоянии, скользнула по лицу одного из стоящих там мужчин и переместилась на второго. Я попытался остановиться на левой мишени, находящейся чуть ближе, и нажал на спуск. Винтовка выбросила эффектный язык пламени и с силой ударила меня в плечо, но я уже знал, что скорее всего промахнулся.

Итак, на этот раз Казелиус прихватил автоматчика к себе, на мостик – возможно, перестал ему доверять. Я вставил винтовку в зажим и схватил ружье. На катере затрещал автомат. Я вскинул вверх ствол ружья, и тут что-то слегка зацепило меня за бедро: парнишке Казелиуса повезло. Мне удалось разрядить все шесть патронов в проносящийся мимо катер – несмотря на все разговоры об опасном полуавтоматическом оружии, ни один самозаряжающийся аналог не способен соперничать с ним в скорострельности.

Тут нас вновь ударило в борт, а Казелиус начал круто поворачивать влево, возвращаясь, чтобы воспользоваться поднятой катером гигантской волной. Я чувствовал кровь, стекающую у меня по бедру, да и обожженная рука давала о себе знать. Приходилось утешать себя мыслью, что пуля лишь вскользь зацепила меня, а бензин горел слишком мало времени, чтобы серьезно повредить кожу. Вновь пытать счастья с винтовкой я не стал, время прижимало, и я поспешил перезарядить магазин ружья.

Я шагнул вперед.

– Лори! Направь на него прожектор! Девушка проявила похвальную расторопность, ослепительный луч появился почти в то же мгновение. Я присел за рубкой, выжидая, когда расстояние уменьшится. Теперь на мостике виднелась только одна голова, которая явно принадлежала Казелиусу: попади я в босса, ныряльщик не преминул бы сбежать. Оставшись в одиночестве, Казелиус придерживал штурвал коленями, а может, включил автопилот: как бы там ни было, руки ему удалось высвободить для стрельбы. Из ствола автомата вырвалось пламя и на "Лорелею-3" обрушились пули, хотя расстояние было все еще слишком велико. Я поднялся, изготовившись стрелять, и тут что-то с силой ударило меня в левый бок. Удар сбил мне дыхание как прямое попадание бейсбольной биты.

Отчаянно хватая губами воздух, я увидел, как луч нашего прожектора на мгновение покачнулся вниз. Оставалось только надеяться, что Лори не пострадала: дружище Роланд управлялся с оружием намного лучше, чем его наемники. И тут я заметил нечто, заставившее меня позабыть и о Лори, и о собственной боли: луч прожектора самым невероятным образом высветил предмет, покачивающийся в расходящейся перед носом катера волне: связку, состоящую из нескольких желтых палочек и зеленой бутылки. По-видимому, нас отнесло к месту, где Казелиус выбросил мой подарок, а в бутылке оказалось достаточно воздуха, чтобы удержать конструкцию на плаву.

Времени на размышления не оставалось. Я выстрелил навскидку с сорока ярдов, как будто завидев тетерева, выпорхнувшего из кустов. Разумеется, это могло и не сработать. Цель была слишком мала, к тому же я не испытывал ни малейшей уверенности, что рассеявшаяся дробь ударит по ней с достаточной силой...

Атлантический океан вывернулся наизнанку. На мгновение в луче прожектора не осталось ничего, кроме белой водяной стены. А затем в ней возник корпус "Гольфстримера". Сейчас катер напоминал боевое судно, прорывающееся сквозь разрывы вражеских снарядов. Я так и не узнал, развернул ли его взрыв или Казелиус намеренно повернул штурвал. Как бы там ни было, теперь катер направлялся прямо на нас.

– Лори! – закричал я. – Полный вперед! Право руля!

Но малышка уже отреагировала на надвигающуюся опасность. Я вцепился в опору, чтобы удержаться на ногах на пришедшей в движение яхте. Но было уже слишком поздно. Перед глазами у меня в последний раз промелькнул корпус "Гольфстримера" с пробоиной в носовой части левого борта. Почти все окна на катере были выбиты, а высокая башня пьяно раскачивалась. Мгновение спустя суда с силой столкнулись. В отблеске нашего прожектора я заметил человеческое тело, сброшенное ударом с изломанного мостика катера – оно ударилось о крышу нашей рубки и отлетело в море.

Меня отшвырнуло на ванты бизани. Рывок заставил всколыхнуться боль, притаившуюся в моей ране. Боль молнией пронзила все тело, и я замер, выжидая, когда она достигнет пика и начнет спадать...

– Мэтт, очнись!

– А кто здесь спит? – пробормотал я. Обжигающее пламя начинало понемногу стихать. Я ощутил себя растянувшимся на палубе и попытался подняться. Сделать это оказалось нелегко.

– Помоги мне. Лори...

Затем я открыл глаза и увидел присевшую рядом Терезу Белл. Я окончательно запутался в своих помощницах.

– Мы тонем, – сообщила Тереза. – Малышка Фанчер разбудила меня, прости, что я так отключилась. Она готовит спасательный плот и отправила меня за тобой...

Ее прервал громкий всплеск за кормой. Мы оба оглянулись.

– Это еще что? – поинтересовался я.

– Сейчас посмотрю. – Тереза оставила меня и шагнула назад. Лицо ее оставалось совершенно бесстрастным.

– Это ваш мистер Казелиус уцепился за кормовой трап. Кажется, ему сильно досталось. Видимо, он попытался подняться и упал. Что мне делать?

– Помоги мне подняться... О, Господи! Мне припомнился ее стоицизм, и я невольно устыдился шума, который поднял из-за какой-то паршивой ранки. С ее помощью я встал на колени. Поначалу вертикальное положение казалось не достижимым, однако в конце концов мне все же удалось подняться. Я двинулся в сторону кормы и заглянул за поручень. Прямо передо мной возникло бледное лицо Роланда Казелиуса. В глазах у него не было и намека на просьбу о милосердии: оба мы осознавали неизбежную развязку. Я извлек свой маленький револьвер, однако ноги все еще с трудом держали меня, и оружие отказывалось останавливаться на мишени. Кто-то прикоснулся к моей руке.

Я оглянулся и увидел Терезу Белл, протягивающую руку за оружием.

– Если ты хочешь, чтобы я сделала это.

Я отдал ей револьвер. Женщина старательно прицелилась и нажала на спуск. На мгновение Казелиус замер, а затем медленно соскользнул в воду за кормой. Прежде чем он исчез из виду, рука его странно вздрогнула, словно в последний раз отдавая его любимый прощальный салют.

Миссис Тереза Белл вложила мое оружие обратно в мокрую кобуру и помогла мне повернуться. За спиной у нас стояла Лори, придерживаясь за такелаж и глядя на нас так, словно перед ней возникли два неописуемых чудовища.

Каковыми мы, собственно, и являлись.

(обратно)

Глава 30

Я не намерен просить прощения у Береговой Охраны Соединенных Штатов за мое прежнее к ней отношение. Скажу лишь, что ребята эти знают свое дело, хотя временами заходят в усердии слишком далеко. Если бы они оказались способны сосредоточиться на спасательной деятельности и отказаться от охоты за наркотиками, то не исключено, что я бы их даже полюбил.

Как бы то ни было, они отыскали наш плавучий плотик, весьма умело подняли нас на борт и быстро доставили на берег, после чего меня передали в руки врачей. Что ж, и к этому мне не привыкать. Больница Бьюпорта не слишком отличалась от других подобных ей заведений, за исключением разве что приятного, но зачастую непонятного южного произношения.

Лори Фанчер пришла меня навестить после того, как мое положение стабилизировалось – во всяком случае я слышал, как кто-то проронил, что теперь я стабилен. Полагаю, это можно было отнести к числу приятных известий. Лори вновь облачилась в свой исподний наряд: на этот раз колготки и широкий свитер были капустно-зеленого цвета. В руках она держала огромный букет цветов.

Именно ими она и занялась в первую очередь. После чего подошла к кровати, какое-то время молча смотрела на меня и наконец произнесла:

– Мне сказали, что пуля сломала ребро, осколок которого поцарапал легкое, но ты все равно оправишься. Хотя, после того, что я увидела на яхте, не знаю, к лучшему ли это. – И быстро добавила: – Прости. Мне не следовало этого говорить. Я никому не желаю смерти.

– Ты молодчина, Фанчер, – отозвался я. – И ты слишком хороша для меня.

– Да, – покорно согласилась она. – Я и в самом деле молодчина. Хотя временами я об этом жалею...

Она неловко пожала плечами и удалилась. Вечером мне позвонил Мак. Он также сообщил, что я выживу.

– Помнишь Элмера Вейсса? – спросил он.

Лежа в больничной кровати, я на мгновение задумался.

– Один из специалистов РАЗРУШ. Кличка Снайпи. Любитель дальнобойного оружия, предпочитает 25-06, скорее всего потому, что ростом не вышел и отдача семерки или больших тридцаток для него слишком сильна. К тому же пуля двадцать пятого калибра способна сразить оленя или человека довольно далеко. Что Снайпи Вейсс продемонстрировал неоднократно.

– Да, кстати, вашингтонские власти вышли на него именно через оружие. Он заказал специальную винтовку: с тяжелым стволом, пластинчатым ложем и телескопическим прицелом. Мы предупредили их о возможности участия его в этом деле, а заодно предложили проверить отравительницу, Эспеншейд и кое-кого из РАЗРУШ. Тем не менее, они вполне могли упустить Вейсса, если бы не чистая случайность: когда тот пришел за винтовкой, у него не хватило денег, и он попытался отобрать ее силой. Но едва схватился за пистолет, как оружейник пристрелил его на месте.

Я невольно рассмеялся.

– Пытаться украсть оружие у этих ребят все равно, что отнимать у гризли только что пойманную форель. Полагаю, нехватка денег у Вейсса была вызвана преждевременной кончиной его хозяина. Его предполагаемая мишень известна?

– Известна, но не нам.

– Некоторые вещи никогда не меняются, – заметил я.

– Как бы там ни было, похоже, РАЗРУШ больше не представляет собой угрозы. Выздоравливай, Эрик.

Через день меня удостоила посещением миссис Тереза Белл. Она вновь облачилась в свой административный черный костюм – правда, при ближайшем рассмотрении дорогой материал оказался темно-голубым с едва заметной полоской, однако узкая юбка и пиджак выглядели знакомо, равно как и стройные ножки в безукоризненных чулках. На ней были смешные маленькие ботиночки на высоком каблуке, вероятно, призванные закрывать перевязанную ступню. Сейчас она абсолютно не походила на ту потрепанную женщину в промокших джинсах и майке, которая героически игнорировала пламя горелки в кормовой каюте "Лорелеи-3". При ходьбе она совершенно не хромала.

– Мне сказали, что ты будешь жить, – первым делом заявила она.

– Если мне повторят эту новость еще пару раз, я, того и гляди, и правда в это поверю.

– Могу осчастливить тебя известием, что Норфолк уцелел.

– Какое мне дело до Норфолка? У меня нет знакомых в этом городе.

Она рассмеялась.

– Вот тебе и крутой парень. Сначала пристрелил тонущего человека – правда, не без посторонней помощи – а потом разрыдался над затонувшей яхтой.

– Кто рыдал? – поинтересовался я. – У меня был просто приступ аллергии.

– Аллергии?

– На излишне разговорчивых дам. – Я улыбнулся ей, потом посерьезнел. – Это была отличная посудина, и я вложил в нее немало сил. Так почему же не погрустить о ее гибели?

– Что ж, по крайней мере, это свидетельствует о наличии у тебя чувств. Случай в нашем ремесле довольно редкий. – Она сделала паузу и продолжала: – Мы нашли бомбу. Как ты и предполагал, ее закрепили на одной из свай в гавани Тайдвотер, намного ниже самого низкого уровня отлива. Она была облеплена ракушками и ничем не отличалась от сваи, но герметичная упаковка не пропустила внутрь ни капли воды. Мы обезвредили ее, а спустя несколько часов кто-то задействовал дистанционное управление, которое должно было ее взорвать. Мы, разумеется, приготовились и обнаружили, откуда поступает сигнал, тем более, что они любезно повторили его несколько раз. Техники вывели нас на большую старую ферму за городом. Дверь нам открыла миссис Дороти Фанчер. Завидев офицеров и меня, она тут же захлопнула ее, прежде чем мои люди успели ей помешать. Дверь была довольно тяжелая, к тому же мы слышали засовы, задвигаемые изнутри. Мои люди хотели ее взломать, но я догадалась, что произойдет и успела их отвести, прежде чем все взлетело на воздух. После того как пепел поостыл, дантист миссис Фанчер опознал то, что осталось от тела. Смерть состоятельной клиентки при подобных обстоятельствах глубоко шокировала его.

– Превосходно, но что же все-таки затевалось?

– Оказывается, "Бонноммэ Ричард", тот самый авианосец, который ты видел в Норфолке, был главным судном поддержки во время операции "Буря впустыне" в Персидском заливе. Его поставили на консервацию. ВМС США – или их отдел общественных связей – по-видимому, решили провести пышную церемонию проводов, с генералом Норманом Шварцкофом в качестве почетного гостя.

После мгновенной паузы я сказал:

– Не стану утверждать, что я большой поклонник людей в мундирах, но тем не менее приятно, что Буревестник Норман не пострадал от радиации. А как твои дела в Вашингтоне?

– Превосходно, – отозвалась она. – Меня возлюбили как родную сестру.

– У меня сестры не было, но большинство сестер, которых мне доводилось встречать, утверждали, что натерпелись от своих братьев.

Она едва заметно улыбнулась.

– Именно это я и имела в виду. Но обо мне не беспокойся. Как-нибудь управлюсь. – Она бросила взгляд на еще не успевшие завянуть цветы. – От малышки?

– По зову долга. Она обязательная девчушка, но второй раз уже не придет.

И тут миссис Тереза Белл выразительно произнесла:

– А как ты посмотришь на то, что второй раз приду я? К цветам я отношусь довольно прохладно, но могу принести коробку конфет.

Я посмотрел на нее и вспомнил, как счел эту женщину совершенно непривлекательной при нашей первой встрече. Теперь я видел перед собой красивую, хорошо сложенную, со вкусом одетую даму, которая к тому же продемонстрировала тонкий ум и редкое мужество. Да, она уже не девочка, но ведь и я не мальчик.

– Прежде чем ответить, могу я поинтересоваться, что случилось с мистером Беллом?

– Он погиб в автомобильной катастрофе несколько лет назад.

– Тогда я буду рад видеть тебя, Тереза. Кстати, о конфетах можешь не беспокоиться.

Она бесстрастно посмотрела на меня.

– С ними нам, по крайней мере, будет чем заняться. Пока ты не почувствуешь себя лучше. Так оно и вышло.

(обратно) (обратно)

1

Гостиница "Норвегия" (норвежек.).

(обратно)

2

Приблизительно: "мужскому достоинству; доблести самца" (исп.).

(обратно)

3

Две мирские мили в час.

(обратно)

4

Шкиперами называют невоенных капитанов.

(обратно)

5

Апостолов насчитывались двенадцать; Денисон перепутал их с четырьмя евангелистами.

(обратно)

6

Закон о побеге (исп.).

(обратно)

7

Видкун Квислинг (Quisling; 1887 – 1945), предводитель норвежских нацистов; способствовал захвату Норвегии немцами в 1940 году. С 1942-го стоял во главе марионеточного правительства. Казнен после того, как союзные войска освободили страну. Имя Квислинга сделалось на Западе почти нарицательным.

(обратно)

8

Отец и дочь (франц.).

(обратно)

10

Любителя (исп.).

(обратно)

11

Римский писатель, автор "Золотого осла".

(обратно)

12

Приблизительно: равноценная замена.

(обратно)

13

Не за что (исп.).

(обратно)

14

У фехтовальщиков нанесенный укол, выигранное очко (франц.).

(обратно)

15

Непереводимая игра слов: «Ин-а-нук» (In a nook) означает по-английски «в укромном уголке».

(обратно)

16

Вещественное доказательство совершенного преступления. Здесь игра слив; ют-латыни «corpus» означает, среди прочего, «труп».

(обратно)

17

В разгаре свершаемого преступления (лат.).

(обратно)

18

Дезабилье; полупрозрачный (франц.).

(обратно)

19

Намек на «Большого Брата», коммунистического лидера из романа Джорджа Оруэлла «1984».

(обратно)

20

Воплощение мужественности, задиристый плебейский самец; парень (исп.).

(обратно)

21

Все мертвы? – (франц.).

(обратно)

22

* Служба национальной безопасности (исп.).

(обратно)

23

Красный Энрике, Рыжий Энрике (исп.).

(обратно)

24

Крохотный фотоаппарат, настолько удобный и совершенный, что разведки всего мира пользуются им на протяжении десятилетий.

(обратно)

25

пиво и ванная комната

(обратно)

26

Губернаторского дворца (исп.).

(обратно)

27

Положение (похоже, остается) прежним (лат.).

(обратно)

28

Полковник (исп.).

(обратно)

29

Еще дерьма, пожалуйста (исп.).

(обратно)

30

Сын паршивой шлюхи (исп.).

(обратно)

31

Название старинной французской сказки.

(обратно)

32

– Скажите господину полковнику, что приду сию минуту! (исп.).

(обратно)

33

Боеприпасы для автомата, пожалуйста (исп.).

(обратно)

34

Стервятники (исп.).

(обратно)

35

Автоматическими винтовками (исп.).

(обратно)

36

– Да, я – Хелм (исп.).

(обратно)

37

Младший Вождь (исп.).

(обратно)

38

Старший Вождь (исп.).

(обратно)

39

– Как зовут вашего командира? (исп.).

(обратно)

40

Металлическая ступня (исп.).

(обратно)

41

– Пожалуйста, господин Хелм (нем.).

(обратно)

42

– Верно? Правда? (нем.).

(обратно)

43

"Вход воспрещается" (исп.).

(обратно)

44

Болт – сравнительно короткая, тяжелая арбалетная стрела.

(обратно)

45

Шнеллер (от немецкого "schneller" – "быстрее") – устройство, позволяющее стрелять не сбивая точно взятого прицела, путем очень легкого нажатия на гашетку. Применяется, как правило, в охотничьих и спортивных ружьях.

(обратно)

46

Calamity Jane - Марта Джейн Кэннэри, больше известная под именем Каламити Джейн – «передряга», «бедовая Джейн». Культовый персонаж в истории Дикого Запада и прославилась тем, что наравне с мужчинами участвовала в боях с индейцами.

(обратно)

47

Патологическая нечувствительность к боли.

(обратно)

48

Честь мундира (франц.)

(обратно)

49

Minister – священник неангликанской церкви.

(обратно)

50

Priest – католический священник.

(обратно)

51

Сеньора, будьте добры. Где найти сеньориту Барнетт?

(обратно)

52

Бедняжка.

(обратно)

53

Очень пьяна.

(обратно)

54

Счет.

(обратно)

55

Девочка.

(обратно)

56

"В стране льда и ночи". Книга знамеиитого полярного исследователя Фритьофа Нансена.

(обратно)

57

Астрид Ватроуз имеет в виду загадочную "смуглую даму" из сонетов Шекспира.

(обратно)

58

Буквально можно перевести как "Сердечкин"

(обратно)

59

Урожденная (фр.).

(обратно)

60

Ваза – фамилия шведской королевской династии, знаменитейшим представителем которой был Густав Ваза.

(обратно)

61

– Проверь, может и сумеешь затянуть получше! (шведск.)

(обратно)

62

В русской телеграфной азбуке "... – " соответствует букве "Ж".

(обратно)

63

– Посмотрим, как тебе понравится вот это! (шведск.).

(обратно)

64

– Карина, Карина, что ты делаешь? (шведок.).

(обратно)

65

"Удар милосердия", которым добивают поверженного противника (франц.).

(обратно)

66

"Марш мира" (шведск.).

(обратно)

67

Наша земля, наша земля, наша родина, звук громкий о дорогих слов... (Шведский национальный гимн)

(обратно)

68

– Иду! (шведск.)

(обратно)

69

– Да, мы должны торопиться. Сделай это сейчас (шведск.).

(обратно)

70

Мэтт намекает на "Старую Гвардию" – самых закаленных бойцов Наполеона Бонапарта.

(обратно)

71

Ребята (исп.).

(обратно)

72

Освободительная Партия Коста-Верде (исп)}.

(обратно)

73

Isla del Norte и Isla del Sur означают по-испански соответственно Северный и Южный острова. Gobernador переводится как Губернатор, Правитель.

(обратно)

74

Женщина с бомбой! (исп.)

(обратно)

75

Называй имя дамы, живо! (искаж. исп.).

(обратно)

76

Довольно дерьма, друзья (enп.)

(обратно)

77

Астериск: звездочка (от латинского "astrum" – звезда, светило.). Типографский знак *, которым обозначается слово, требующее пояснений.

(обратно)

78

"Любовь на троих" (франц.).

(обратно)

79

Линию огня.

(обратно)

80

"Собор" (исп.).

(обратно)

81

Это выражение (nightcap) связано со старинным обычаем надевать перед сном, ради большего тепла, байковый колпак с кисточкой. В переносном смысле – стакан подогретого вина, грога или просто спиртного, выпитый перед тем, как отправиться в постель.

(обратно)

82

Печаль, грусть, уныние (франц.).

(обратно)

83

Так называемая tristitia post coitus (лат.) – довольно частая и вполне естественная реакция чисто физиологического свойства. Упоминается Куприным в романе "Яма".

(обратно)

84

Жемчужина (исп.).

(обратно)

85

Знаменитый конквистадор, погибший во время поисков "живой воды", источник которой таился, по словам индейцев, в глубине американского материка.

(обратно)

86

Старинное название острова Гаити.

(обратно)

87

"Пиво" (eni.).

(обратно)

88

Автомат, пистолет-пулемет (исп.).

(обратно)

89

Буффало Билл (подлинное имя – Вильям Коди): легендарный герой Дикого Запада.

(обратно)

90

Много денег (исп.).

(обратно)

91

Добрая закуска (eni.).

(обратно)

92

"Черное и белое", "Девушки", "В семейном кругу" (исп.).

(обратно)

93

Есть, закусывать (исп.).

(обратно)

94

"Двойной Икс", мексиканское пиво.

(обратно)

95

Жаркое (исп.).

(обратно)

96

Cerveza: пиво (исп.).

(обратно)

97

– Да, сударыня. Любви не будет. Какая жалость (eni.).

(обратно)

98

Счетчик покрытого расстояния.

(обратно)

99

Предводитель, командир, шеф (исп.).

(обратно)

100

Американский генерал, погибший со своим полком в сражении с индейцами племени шайеннов. Картина "Последний бой Кастера" известна в Америке столь же широко, сколь, например, "Бурлаки на Волге" известны в России.

(обратно)

101

Силы особого назначения (eni.).

(обратно)

102

Индейский вождь, касик.

(обратно)

103

Квинт Гораций Флакк: великий древнеримский поэт.

(обратно)

104

Положи пистолет... (исп.).

(обратно)

105

Повстанцы (eni.).

(обратно)

106

– Я понимаю (исп.).

(обратно)

107

Приемы каратэ.

(обратно)

108

Тюрьмы (исп.).

(обратно)

109

Дядюшка (исп.).

(обратно)

110

Входи, красавица (исп.).

(обратно)

111

Дробовик (исп.).

(обратно)

112

Грузовиках (eni.).

(обратно)

113

Легкий грузовик (исп.).

(обратно)

114

Докторши (исп.).

(обратно)

115

Большим (исп.).

(обратно)

116

Одолеет печаль – Пей мескаль!

Станет жить веселей – Снова пей! (исп.).

(обратно)

117

Здесь: тоже (исп.).

(обратно)

118

Очень красивой (исп.).

(обратно)

119

Кондиционированный воздух (исп.).

(обратно)

120

– Стой! (ucn.).

(обратно)

121

– Что ты говоришь? (исп.).

(обратно)

122

Шлюхин сын (исп.).

(обратно)

123

Отлично, согласна (исп.).

(обратно)

124

Какая жалость (исп.).

(обратно)

125

Стервятники и вороны (eni.).

(обратно)

126

Молчание (исп.).

(обратно)

127

С твоего дозволения (исп.).

(обратно)

128

Уйти побыстрее (искаж. исп.).

(обратно)

129

Закон о побеге (eni.).

(обратно)

130

Блондинки (исп.).

(обратно)

131

Человек без имени (исп.).

(обратно)

132

– Да? (нем.)

(обратно)

Оглавление

  • Дональд Гамильтон Палачи
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  • Дональд Гамильтон Каратели
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  • Дональд Гамильтон Устрашители
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  • Дональд Гамильтон Мстители
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  • Дональд Гамильтон Инквизиторы
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  • Дональд Гамильтон Диверсанты
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  • Дональд Гамильтон Детонаторы
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  • Дональд Гамильтон Невидимки
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  • Дональд Гамильтон Сокрушители
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  • Дональд Гамильтон Наводящие ужас
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  • Дональд Гамильтон Несущие грозу
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  • Дональд Гамильтон Разрушители
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  • *** Примечания ***