КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Крылатая смерть [Тимофей Николаевич Печёрин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Тимофей Печёрин Крылатая смерть

1

В те годы, когда Сеня ходил в школу, отец его увлекался зимней рыбалкой. Ну, то есть как — увлекался. Не посвящал, разумеется, этому занятию все свободное время, да и не мог. Не говоря уж о том, что никакая зима не длится постоянно. Даже знаменитая на весь мир русская зима. Но когда она все-таки наступала, когда водоемы сковывало льдом, Сенин родитель просто-таки долгом своим считал хотя бы раз за сезон выбраться к ближайшей речке и посидеть с удочкой над собственноручно проделанной прорубью.

Однажды отец и Сеню прихватил с собой. Поймать, правда, отпрыск тогда ничегошеньки не поймал. Да и продрог изрядно, чуть ли не закоченел — недостаточно тепло оделся, не сообразив по юности, что замерзнуть в неподвижном состоянии и быстрее, и легче, чем когда находишься в движении.

Кое-что разумное, доброе, вечное Сеня, впрочем, из того случая вынес. Осознал, например, какое, просто-таки титаническое терпение, достойное быть воспетым в стихах Некрасова, требовалось при подледном лове. А еще до него дошло, что лед — штука на самом деле весьма крепкая. Каковую если и можно пробить, проделывая заветную прорубь, то разве что специальным инструментом, непременно металлическим. А уж никак не топая по льду ногой, долбя льдину камнем… ну или каменным топором.

Такие мысли-воспоминания посетили Сеню, когда миновало лето, за ним большая часть осени; ударили первые морозы, а по реке-кормилице поползли первые льдины. Уже тогда о рыболовных экспедициях не могло быть и речи. Мотаться на челне по реке, заполнявшейся льдинами (ничуть, кстати, не неподвижными) было не безопаснее, чем таракану прогуливаться по танцполу в самый разгар веселья.

Да, вскоре льдины обещали слиться-сомкнуться в одно сплошное ледовое полотно, чтобы укрыть реку, снова сделав ее безопасной. Но рыболовам-то что с того? Ведь даже удочку Сеня не догадался с собой в это злополучное путешествие прихватить. А если старый Бирунг и сделает по Сениной подсказке некое подобие рыболовной снасти (с костяным крючком, леской из звериных жил), останется проблема, как добраться до рыбы… ну или хотя бы до воды.

Проделывать проруби было нечем. Разве что сработать что-то вроде катапульты и запулить какой-нибудь камень побольше, пришла Сене в голову нечаянно-отчаянная догадка. Но и в таком случае успех не гарантировался — лед мог оказаться слишком крепким даже для камня в роли метательного снаряда. Ну а, даже если получить прорубь, все равно придется брать в расчет, что зимой рыба предпочитает держаться поглубже — где теплее. И не факт, что целыми косяками кинется к дырке во льду.

А коль так, то рассчитывать на обильный улов от зимней рыбалки не приходилось. Едва ли силами имевшихся рыболовных команд, в летнюю пору бороздивших на челнах реку, теперь можно было прокормить племя. Гораздо больше шансов тот же Сеня имел элементарно дать дуба, так и не дождавшись хотя бы одной поклевки.

Тем более, приближавшаяся зима обещала быть суровой. Еще не мели метели, по реке проплывали только отдельные льдины — а Сене уже было зябко. Зябко, даже несмотря на то, что поверх ветровки он носил теперь меховую жилетку и обмотался поверх джинсов широким поясом, похожим на юбку, опять-таки из звериной шкуры. Ну и еще утеплял кусочками шкур кроссовки изнутри.

Соплеменникам… Сеня уже привычно применял это слово по отношению к хелема — племени, приютившему его, разделившему еду и кров, пусть и не бескорыстно. Так вот, соплеменникам Сениным от близости зимы было не легче. И они тоже боролись с холодом как могли. Многие закутывались в шкуры с головы до ног, становясь похожими на диковинных зверей или на оборотней, чья трансформация отчего-то прервалась. А некоторые даже могли бы оформить патент на такое достижение человечества, как… штаны. Заказав своим женщинам сшить соответствующий предмет одежды. Разумеется, из шкур. Да, грубые. Да, не по размеру. И хелема казались в них неуклюжими. Но — прорыв, еще один шажок к цивилизации, в том направлении, где на горизонте маячат, помимо прочего, и теплые жилища, и магазины, полные еды.

Сам Сеня напяливать штаны из шкур не спешил. И не только потому, что Нгама, девушка, с которой он сблизился, была симпатичной, но талантами к рукоделью духи ее обделили. В конце концов, штаны можно было выменять у кого-то из соплеменников. Выменять хотя бы на кусок стекла из многострадальной Сениной «тойоты». Вот только собственные джинсы казались Сене и удобнее, и… что немаловажно, привычнее. Да он и не был уверен, что в примитивном изделии из шкур будет заметно теплее.

Тем не менее, факт оставался фактом: с каждым днем становилось все холоднее. Утешало лишь то, что ближайшая зима должна была стать еще и последним гвоздем в гроб треклятым аванонга — и «тойоту» Сенину изрядно попортившим, и мешавшим спокойной жизни хелема… как и многих других мирных племен.

Впрочем, холод был довольно хитрой штукой — ощущался, только когда человек неподвижен. Например, стоял на берегу, наблюдая за ползущими по реке льдинами и размышляя о бесполезности своего рыболовецкого опыта с наступлением зимы. Но жизнь в первобытном племени оставляла не так много времени и возможностей, чтобы вот так стоять, предаваясь праздным мыслям, или шататься без дела. И даже если как рыболов ты племени стал не нужен, тебе все равно найдется дело. Для людей каменного века нет… почти нет никого и ничего бесполезного.

Подобно тому, как для современных Сене горожан с наступлением холодов начинался отопительный сезон, так же на особый режим переходило племя первобытных охотников и собирателей. Особый режим с другим штатным расписанием. Теперь, в отсутствие ягод и грибов, собирать детям вменялось в обязанность хворост и валежник — коль стало холоднее, то и дров для костра, чтоб согреться, требовалось больше. Ну а взрослым дядям-рыболовам оставалось забросить в угол свои остроги, оставить челны на берегу покрываться снегом, и… ну конечно, пополнить ряды охотников. Как бы некоторые из этих рыболовов к охоте в глубине души ни относились, как бы ни оценивали скромно свои здесь таланты.

Никого в племени такие пустяки не волновали. Ведь именно охота зимой была единственным источником пропитания.

Таковы обстоятельства, что свели, в конце концов, одним морозным днем Сеню лицом к лицу (морде) с медведем. С медведем, которому отчего-то не спалось, и лесной мохнатый здоровяк, удрученный, видимо, бессонницей, а также голодом, шатался теперь по напоенному свежим воздухом лесу. Шатался, пока не набрел на группу охотников-хелема, включая Сеню.

На охоту самозваный Сейно-Мава вышел в компании с Калангом и Макуном — товарищами по экипажу рыболовецкого челна… а также по разведочно-диверсионной операции против аванонга.

Казалось бы, коль все трое успели притереться друг к другу, то и в лесу они должны действовать слаженно, а значит, и эффективно. Но учитывая опыт этого трио; непривычное занятие, каким для них была охота, получился, скорее, союз калек. Примерно как в старой песне про безрукого за рулем, слепого, указывавшего дорогу — но, увы, с куда меньшей эффективностью. Вот если бы вождь Аяг отрядил им в помощь да для руководства кого-то из бывалых охотников… но здесь этот двуногий Акелла почему-то промахнулся.

И если у Каланга и Макуна имелись хотя бы остаточные навыки в охоте (не первая же это их зима!), то у Сени не было и их. Впрочем, не сильно и Калангу с Макуном эти навыки остаточные помогали — добыча и прежде выходила скудной и соплеменниками встречалась с нескрываемым снисхождением. А в этот раз охота вообще не задалась. То копья казались тяжелее привычных для руки острог, то мелкая дичь вроде зайцев проявляла больше проворства, чем рыба в реке.

Что до крупного зверья… то вот, к примеру, олень, примеченный Макуном, успел удрать быстрее, чем сам хелема сообразил, что копье лучше бросить, а не подходить к зверю вплотную. И тем более не ждать, пока подойдет он сам.

Метнуть копье в итоге Макун метнул — но лишь вслед улизнувшему оленю. Да под собственную ругань от осознания неудачи.

А пока добыча раз за разом избегала смертоносных копий, горе-охотникам только и оставалось, что углубляться в лес — все дальше и дальше. Где, как они рассчитывали, зверья будет больше. Причем зверья, почти не знакомого с человеком. И потому непугливого.

Что ж. Хотя бы здесь надежды Сени, Каланга и Макуна оправдались. Встреченный ими медведь и не думал бояться трех странных, передвигающихся на двух конечностях, зверушек. Собственно, не факт, что он думал вообще. И что испытывал хоть какие-то чувства кроме голода, бессонницы и сопутствующего раздражения.

Медведь был довольно крупным экземпляром: даже Сеня едва доставал ему до груди, когда зверь поднимался на задние лапы. Что уж говорить про его спутников — ни ростом, ни богатырской статью хелема похвастаться не могли.

Теперь все трое дружно целили в косолапого своими копьями, но уверенности и чувства превосходства это им не предавало. Не очень-то внушительно смотрелись палки с острыми наконечниками на фоне огромного зверя. Радости же от того, что набрели на столь крупную добычу, не было, разумеется, и в помине.

— Да-а-а, — зачем-то (ни к селу, ни к городу!) подал голос Макун, — медведь — это не рыба какая-то. Может и сам поохотиться на хелема.

«А ты все остришь», — мысленно обратился к нему Сеня с толикой раздражения. Но лишь с толикой. К этой черте характера товарища по рыболовному ремеслу он за последние месяцы худо-бедно привык — к почти условному рефлексу: поддевать соплеменников по поводу их неудач. Тем более, следовало отдать Макуну должное: в случае прокола он не щадил в том числе и себя. Хотя бы заодно. Вот как на этот раз.

Причем эта привычка — хорохориться — вкупе с общим ироническим взглядом на жизнь, сослужила теперь бойкому дикарю неплохую службу. Потому что медведь, которого три человека встретили выставленными копьями, не решался атаковать первым не потому, что испугался. И даже не выжидал… не только выжидал, во всяком случае. Но, подобно большому живому радару, улавливал малейшие движения своих неожиданных противников и тонкие запахи, человеческому носу недоступные. Запах страха, старости, слабости. Улавливал и на ходу анализировал своим мозгом — ограниченным, но по-своему совершенным. Из трех двуногих пытаясь выделить того, кто более всего подходил на роль легкой добычи.

И своими потугами на остроумие да демонстративным спокойствием Макун, сам того не зная, смог худо-бедно притупить те желанные запахи, которые позволяли медведю счесть человека слабаком и жертвой. Не шибко подходил на эту роль и Сеня. Да, ему было страшно. И, более того, он не очень-то пытался нарочито этот страх скрывать. Но в то же время был он крупнее и выглядел посильнее любого из двух хелема. Да и копье Сенино смотрелось внушительнее. Ведь наконечником ему служил большой железный нож.

В свое время именно с этим самодельным оружием — ножом, привязанным к большой ветке — Сеня делал первые шаги в роли первобытного охотника и рыболова. Или просто человека, вынужденного выживать в дикой природе. С тех пор, конечно, он эту самоделку, как мог, усовершенствовал: и палку для древка выбрал попрямее да попрочнее, и нож привязал к ней покрепче. И, конечно, испытать ее успел. Пусть не в реальном бою, так хотя бы в землю потыкал, убедившись, что ни древко у копья не обломится, ни сам нож-наконечник не отвалиться, как получилось в первый день пребывания Сени в этом мире.

Метать, к сожалению, такое оружие Сеня так и не навострился. Пытался, правда, но из-за ножа-наконечника оно оказалось тяжеловатым — железка тянула копье книзу. Зато в предыдущих охотничьих вылазках (более удачных) оно пригождалось при добивании зверя-подранка. При условии, конечно, если Макуну или Калангу удавалось нанести рану кому-то из лесных обитателей.

Но вернемся к встрече Сени и этих двух хелема с медведем. Методом исключения косолапый выбрал в качестве легкой добычи Каланга. И прыгнул, целя в человека передними лапами.

Копье едва успело скользнуть по шкуре медведя — и выпало из ослабевших от страха рук незадачливого охотника. Только это и задержало зверя, не дав наброситься на Каланга и подмять под себя. На какую-то долю секунды задержало, едва заметно. Но этого хватило, чтобы Каланг испуганно попятился, роняя оружие, и… лапы медведя не достали до него; когти сверкнули в паре сантиметров от человека.

Хуже было то, что пятясь, Каланг оступился. И, сделав еще один неловкий шаг, плюхнулся задом на мерзлую землю.

Но тут в дело вступило Сенино копье с железным наконечником. Металл врезался в шкуру медведя; наверняка проткнул — сил Сеня не пожалел. И медведь, взревев от боли, отвернулся (все-таки отвернулся!) от примеченной им добычи.

Сеня занес копье для нового удара. Но на этот раз зверь встретил атаку взмахом могучих лап. И без труда отразил ее, вдобавок едва не выбив копье из Сениных рук.

Тем временем Макун тоже не оставался в стороне. Свое копье он не получил от старого Бирунга и уж точно не сделал сам. Но захватил в качестве трофея в схватке с аванонга. То, собственно, был первый боевой трофей, доставшийся хелема во время противостояния с этими каннибалами и бандитами каменного века. Потому Макун с гордостью таскал трофейное оружие. И на охоту вышел именно с ним.

Но достоинства трофейного копья не исчерпывались одной только возможностью его нового владельца потешить собственную гордость. Аванонга сделали своим образом жизни войну, а значит, оружию уделяли особое внимание, небрежности себе здесь не позволяя. Вдобавок, возглавлял аванонга Сенин современник — хоть и отнюдь не честный труженик, но и не полная бестолочь. Кое-чему сумевший свою новообретенную, первобытную братву научить.

То ли по первой, то ли по второй из названных причин было копье аванонга и удобнее, и острее, чем аналогичное оружие миролюбивых хелема. И теперь это копье, предназначенное для боя, а не только для охоты, вонзилось прямо в зад медведю.

Тот снова огласил лес гневным ревом и начал разворачиваться, чтобы наказать обидчика. Боль и гнев лишили зверя даже той толики расчетливости, какая присуща хищникам. Теперь косолапый действовал исключительно на рефлексах. И, надо сказать, не очень-то проворно.

Пока он разворачивался, Сеня успел снова поднять копье и нанести медведю еще один удар. Правда, немного не рассчитал — нож-наконечник прошел вскользь и лишь оцарапал бок зверя. Чтобы остановить его и отвлечь от Макуна, этого не хватило.

Макун, впрочем, и без того оказался парень не промах. Когда медвежья морда повернулась к нему, юркнул за ствол ближайшей сосны. Что оказалась для него, компактного и худощавого, неплохим укрытием.

Неплохим да недолгим! Медведь ориентировался не только по зрению, но и по запаху и, безошибочно обогнув ствол, сразу обнаружил укрывшегося за ним человека. Кто, мол, не спрятался — он, медведь, не виноват.

Однако времени, затраченного на то, чтобы обогнуть сосну, противникам зверя кое на что хватило.

Калангу — хотя бы подобрать свое копье.

Сене — снова проткнуть медвежью шкуру ножом-наконечником.

Ну а Макун успел пырнуть медведя копьем. Целил он в глаз, но попал по носу и задел раскрывшуюся в гневном реве пасть. Уже миг спустя Макуну пришлось пятиться, отступая и выставив копье перед собой. Но главное было сделано: медведь оказался окружен. И теперь атака на любого из трех охотников делала его уязвимым для ударов со стороны двух других.

Будь медведь разумным существом, он, наверное, так бы и замер в нерешительности, не зная, на кого нападать… и стоит ли нападать вообще. Но Сене и двум хелема противостоял зверь — причем зверь раненый и крайне разозленный. Потому, не мудрствуя лукаво, он ринулся в атаку на того из людей-обидчиков, кто был у него перед глазами. Сиречь на Макуна. Тот попятился, одновременно опасливо оборачиваясь, дабы ни обо что не запнуться, ни во что не врезаться.

Сеня снова попытался достать зверя копьем, но удар прошел вскользь — медведь его едва заметил и даже не повернулся. Только что шаг ненадолго замедлил.

А затем прыгнул и ударом двух передних лап одновременно буквально выбил копье из рук Макуна. Тот и сам едва устоял на ногах.

Ненадолго ему было стоять, не вмешайся Каланг в эту схватку. Брошенное не слишком умелой, зато решительной рукой, его копье просвистело, прорезая морозный воздух, и… дуракам, как известно, везет: первобытное оружие вонзилось в покрытый густым мехом медвежий бок.

Медведь взревел, становясь на дыбы, и отвлекаясь от Макуна, который не решился потянуться к выбитому у него копью, а счел благоразумным, мелко семеня, снова укрыться за ближайшим деревом.

По-своему воспользовался удобным моментом и Сеня. Бросившись на медведя с самодельным копьем наперевес, он на ходу со всей силы вонзил нож-наконечник в открытое брюхо зверя — куда более уязвимое, чем спина.

Вонзил — и отпрянул проворно; отскочил в сторону, не давая медведю возможности выбить копье из рук.

А медведь, медленно переступая, двинулся на Сеню. Кровь из ран окрашивала снег — особенно заметная на белом фоне. Из бока торчало копье Каланга. Зверь слабел, уже заметно пошатывался. Но все еще не сдавался, все еще готов был дать бой хотя бы одному из возомнивших о себе двуногих задохликов.

То ли камень, то ли спрессованный кусок снега прилетел, брошенный рукой обезоруженного Макуна, и попал в без того подраненный бок медведя. Но зверь даже не обернулся в ответ. Он надвигался на Сеню — медленно, но неотвратимо. Человек только успевал пятиться, обескураженный его упорством.

С отчаянным криком к медведю подскочил Каланг и, вцепившись в древко своего, торчащего из звериного бока, копья, надавил, силясь глубже проткнуть медвежью шкуру и плоть. Увы, сил щуплого хелема было недостаточно, чтобы остановить могучего зверя. Тот не останавливался — наступал на Сеню.

Тут и Макун улучил момент — трофейное копье снова было в его руках. И, держа оружие наконечником вперед, хелема двинулся в направлении медведя, быстро приближаясь. Быстро, как старался сам Макун. А вот по Сениным ощущениям — до обидного медленно.

Пятясь, Сеня уперся спиной в ствол одной из сосен — отступать больше было некуда. И выставил перед собой копье в отчаянном жесте.

И… все, наконец, закончилось. В шаге от него медведь остановился: силы покинули его вместе с кровью. А затем рухнул в снег, заваливаясь на бок. Иначе и быть не могло — хищники умирают на ходу. А то и на бегу.

Руки Макуна, сжимавшие копье, замерли в нерешительности. Между шкурой уже поверженного медведя и острым каменным наконечником осталось около сантиметра.

— Вот так охота! — на выдохе выпалил Сеня, с облегчением опуская копье.

Его спутники не возражали: нечасто, что тому, что другому приходилось сталкиваться с хозяином тайги. Возможно, и вообще никогда. Так что охота впрямь выдалась исключительной.

— Теперь у хелема будет много мяса, — молвил, озвучив главное на собственный взгляд, практичный Каланг, косясь на медвежью тушу.

И на это тоже возразить было нечего.

2

Ночевать посреди леса, у костра — для охотника в порядке вещей. Шансы встретить и, тем более, поймать годного в пищу зверя у опушки примерно такие же, как выиграть главный приз в лотерею. То есть, не совсем уж нулевые; тот же медведь мог попасться Сене, Макуну и Калангу даже на первых нескольких минутах лесной прогулки. Но мизерные. Рассчитывать на такую возможность было бы слишком наивно. А в свете того, что от результатов охоты зависит выживание не только тебя, любимого, но и целого племени, очень тонка была грань между наивностью, самонадеянностью — и преступной халатностью.

Так что даже начинающий охотник-хелема понимал: чтобы не остаться с носом, не вернуться в пещеру с пустыми руками и не усугубить тем самым угрозу голодной смерти, что без того постоянно довлеет над первобытными людьми, рассчитывать надо на худшее. То есть, на то, что у опушки никто пригодный в пищу не резвится… как и в нескольких сотнях метров вглубь леса, или даже в километре-другом.

А значит, волей-неволей придется углубиться в дебри. Причем настолько далеко, что за световой день не управишься. Бродить же по лесу в потемках немного удовольствия. И не только потому, что в это время на охоту выбираются другие звери — несъедобные для человека, зато могущие увидеть в оном большой кусок свежего мяса. Вдобавок на лес опускается не просто темнота, и уж точно не тот мягкий полумрак, к которому привыкли жители современных мегаполисов, никогда не спящих. Но кромешная темень, представить которую современные горожане едва ли даже способны. Темень, передвигаться в которой можно разве что наощупь. Как слепому. Мало хорошего. Особенно если ты обременен добычей, что тоже весит отнюдь не как пушинка.

Выход тогда был один: оставаться на ночлег. Сгрудиться у костра, пытаясь согреться и надеясь отпугнуть огнем незваных гостей — охотников иного рода. Четвероногих, мохнатых, хвостатых да с клыками и когтями в качестве оружия.

Бывало, что ночевать в таких условиях охотникам приходилось по нескольку раз кряду — охота растягивалась не на одни сутки. Такой, например, оказалась последняя охота в жизни бедняги Кангра минувшим летом. Тогда, с его гибели и началась война между хелема и аванонга. Война, в которой сперва охотники хелема стали добычей для этих выродков, охотящихся на людей. А потом и сами аванонга, получив отпор, лишившись командира и, что важнее всего, покровительства злых духов, оказались в роли преследуемой добычи. Кучкой жалких полубезумных человекоподобных существ, любому из которых рано или поздно грозила смерть хоть от голода, хоть от копий дикарей порядочных, принадлежащих к какому-нибудь племени. А хоть даже и товарищей по несчастью.

Незавидная судьба — что и говорить!

Сидя у костра, то поглядывая на огонь, то всматриваясь в ночную темноту — неся в свой черед вахту — Сеня поймал себя на таких мыслях и воспоминаниях. Об аванонга, о Кангре. И на невольном сравнении себя да Макуна с Калангом за компанию с теми, первыми жертвами войны дикарей. А что, тех охотников тоже было трое.

Поймал… и мысленно обругал себя за неуместность такого сравнения. Просто-таки абсурдную неуместность. Кангру-бедняге угораздило напороться в лесу на аванонга. Самых грозных хищников в природе — двуногих, обладающих разумом. А что, вернее, кто мог грозить Сене и его товарищам теперь, когда от аванонга, фигурально выражаясь, остались рожки да ножки? Если уж даже медведь, «царь леса» оказался не таким уж грозным, а вполне уязвимым и смертным. Тут главное даже не успеть ударить вовремя, когда шанс представится, а для начала просто… не бояться. Сеня вот сотоварищи — не побоялись. Вернее, страх покинул их в первые минуты встречи. А потом просто отошел на второй план, был вытеснен жаром схватки.

«Прыгай, голову очертя», — вспомнил Сеня прилипшую к мозгу строчку из песни, которую он слушал на пути в этот мир — не так давно, когда верное авто было еще целым и относительно невредимым, а хозяин его и представить не мог, что их обоих ждет по другую сторону тумана. Вспомнил, и подумалось ему, что когда прыгаешь… даже с большой высоты или глубоко куда-то, что дна не видно — наверное, и тогда страшно только в первые секунды. А потом бояться становится хотя бы поздно.

Еще, помнил Сеня, в песне той были слова: «Снова пред тобой раскрылась бездна». Снова, Карл! То есть, не впервой приходится прыгать, не особо рассчитывая на удачное приземление. Не впервые… а значит, в прошлые разы удавалось выжить. Так почему бы не надеяться на хэппи-энд теперь?

Приведя свои мысли к такому выводу (оптимистичному, жизнеутверждающему), Сеня более всего захотел именно здесь сделать остановку. То есть, разбудить Каланга, чья очередь дежурить была следующей, а самому завалиться спать. Надеясь, что нечаянно пойманный жизнеутверждающий настрой принесет приятные грезы.

Но уже несколько мгновений спустя Сеня успел понять четыре важные для себя вещи. Что расслабляться рано. Что не только аванонга способны угрожать трем заночевавшим в лесу охотникам. Что встреча с медведем — не самое страшное, ибо медведь одинок, численное преимущество не на его стороне. И наконец, что будить придется обоих спутников, не одного Каланга.

К стоянке трех человек вышли волки. Стая численностью около десятка зверюг — Сеня понял это по количеству пар тускло светящихся в темноте глаз. Очевидно, волки почуяли мясо; конкретно медведя, чья туша лежала в паре метров от костра, присыпанная снегом. В этаком примитивном импровизированном подобии холодильника.

И ежу было понятно, что костер серых тварей нисколечко не пугал. Либо два метра были слишком большим расстоянием, чтобы принимать в расчет, что греха таить, этот не шибко большой огонь. Либо волкам с добычей везло еще меньше, чем их двуногим собратьям по охотничьей стезе. И они до того оголодали и отчаялись, что на огонь обращали куда меньше внимания, чем на близость долгожданной еды.

Да, были еще люди. Опасные существа с точки зрения лесных обитателей. Но людей мало, а для стайных животных это главный довод, даже можно сказать решающий. Чем их больше, тем смелее… и наглее они себя ведут.

Вот как на этот раз. Трое двуногих — не слишком грозная сила против стаи из десяти волков.

Бросая тревожные взгляды на приближающихся к стоянке зверей, Сеня торопливо растормошил спящих спутников.

— А?.. — отозвался сонный Макун, разлепив глаза и приподнимаясь со шкуры, которую он использовал в качестве постели, — духи пригласили Макуна в гости. В страну, где целые стада жирных мясистых зверей еле ходят и не надо гоняться за ними. Просто ткнул копьем, и мясо у Макуна. А еще там растут кусты, на которых ягод больше, чем листьев. А еще много красивых женщин и ни одного мужчины… кроме Макуна. Так зачем Сейно-Мава разбудил Макуна? Зачем позвал обратно из такой чудесной страны?

Затем, оглянувшись по сторонам, он понял ответ без слов. Пара самых крупных (или, если угодно, борзых) волков уже обнюхивали заснеженную медвежью тушу.

Схватив… нет, не копье, но горящую головню из костра, Макун выскочил навстречу волкам, размахивая головней перед собою и вереща таким голосом, будто его резали. Парочка волков-храбрецов попятились при виде огня, но лишь на пару шагов, не более. Остальные так и вовсе не спешили отступать.

— Огонь, — изрек Каланг, уже взявшись за копье, но затем, переведя взгляд на костер… и, наконец, на Сеню, — волки боятся огня. Дух-Приносящий-Огонь может сжечь волков своей силой дотла.

Сеня едва сдержался, чтобы не вздохнуть раздраженно и не закатить глаза. Ох уж эти издержки репутации! Как известно, назвался груздем — полезай в кузов. А если убедительно притворяешься посланцем высших сущностей, будь готов к высоким ожиданиям на свой счет. Что от тебя будут ждать и чудес, и даже всемогущества.

Проблема в том, что Сейно-Мава, Духом-Приносящим-Огонь в глазах хелема Сеня стал, можно сказать, случайно. Благодаря созвучию имени, а также простой зажигалке… простой для него, а не для пещерных людей, шибко впечатленных Сениной способностью порождать огонь, просто щелкнув пальцами.

И если имя, столь удачно совпавшее, у Сени было прежним, то с возможностью легкого получения огня дела обстояли гораздо хуже. Топливо в зажигалке неуклонно подходило к концу, и пополнения, скорее всего, не предвиделось. А потому Сеня старался расходовать его как можно реже, лишний раз и без нужды к своему чудесному (с точки зрения хелема) умению не прибегая.

Калангу он, разумеется, признаваться в том не стал. А ответил на его предложение следующее:

— Сейно-Мава может-то, может. Да только заодно с волками Сейно-Мава может сжечь и весь лес.

Вполне достойный ответ для могущественного существа! Крыть такой довод Калангу было нечем, а допытываться этот хелема даже не подумал.

Другой вопрос, что у Макуна не очень-то получалось в одиночку оборонять их лагерь и охотничий трофей. В бегство обратить волков, как рассчитывал, он не обратил. Более того, один из этих серых мохнатых мерзавцев смог даже пересилить вековой звериный страх перед огнем. Ведь, в конце концов, что такое страх по сравнению с голодом. Первейшим инстинктом.

Пригибаясь к земле, волк-храбрец прыгнул, намереваясь одновременно проскользнуть под рукой человека, размахивающей горящей головней, и вцепиться в его ногу. Но не успел. Потому что соплеменнику этого человека (то бишь Калангу), похоже, понравилось метать копье после схватки с медведем.

Копье Каланга вылетело навстречу волку. И хотя этот бросок оказался далеко не таким же метким, волк отвлекся, прыжок у него вышел недостаточно быстрым и ловким. А главное, Макун, верно разгадав маневр зверя, успел отойти на шаг в сторону — убраться с линии атаки. Так что противника своего двуногого волк-храбрец не достал. Но плюхнулся брюхом в снег.

Однако радоваться было рано. Остальные звери расценили отступление Макуна (даром, что оправданное) как признак страха, а значит, слабости. То есть сигнал к атаке.

Скаля зубы и рыча сквозь плотно сжатые челюсти, волки надвинулись на человека — сделав по шагу каждый. Затем сразу трое зверей прыгнули, дабы вцепиться, кто в ноги Макуну, кто в свободную (незанятую горящей головней) руку.

Макун судорожно замахал головней перед собой, пытаясь отогнать четвероногих врагов. Одновременно ему на помощь бросился Сеня с копьем наперевес. Секундой позднее к ним присоединился Каланг. Лишившись копья из-за неудачного броска — теперь оно было вне пределов его досягаемости — хелема в качестве оружия тоже смог взять только горящую головню.

Железо ножа-наконечника Сениного копья вонзилось в покрытый серым мехом бок, преодолевая препятствие в виде шкуры и добираясь до живой плоти.

Метивший в руку Макуна волк столкнулся в прыжке с открытым огнем. Пламя опалило шерсть, заставив взвизгнуть от боли и неожиданности. Тем не менее, ему удалось выбить головню из руки человека. А долю секунды спустя третий волк сомкнул челюсти на ноге Макуна.

Воинственное рычание волка, пронзенного Сениным копьем, вмиг сменилось воем и взвизгом.

Головня, выпавшая из руки Макуна, оказалась в снегу. Пламя, притулившееся на ней, начало стремительно слабеть, сменяясь дымом.

Волк, чья шерсть была опалена и теперь тлела, тоже повалился в снег — сперва на бок, затем на спину, тщась затушить обосновавшийся на его шкуре огонь. Однако его место занял другой волк, из менее смелых. Больше не опасаясь открытого огня в руке человека, он прыгнул Макуну на грудь, опрокидывая на землю. Челюсти волка тянулись к горлу человека.

Надавив копьем сильнее, Сеня чуть ли не пригвоздил проткнутого им волка к земле. Но добивать было некогда. Новые звери двинулись в атаку, и Сене пришлось спешно выдергивать нож-наконечник и встречать острой сталью следующего волка.

Поверженный, едва ли не задыхающийся от боли в прокушенной ноге, Макун все-таки изловчился и смог дотянуться до копья, давеча брошенного Калангом. И одним решительным ударом воткнул каменный наконечник в глаз волка, чья зубастая, источающая вонь, пасть была уже в сантиметре-другом от лица хелема.

Волк умер мгновенно. А сородич его, укусивший Макуна за ногу, вынужден был сдать назад при виде горящей головни в руке уже Каланга.

— Макун жив? — вопрошал последний, окликая соплеменника.

Тот, хромая, приподнялся на ноги, одновременно протягивая Калангу его копье, выдернутое из глазницы убитого волка.

— А где… Макуна?.. — произнес Макун заметно ослабшим голосом, имея в виду, не иначе, свое оружие, оставленное у костра.

— Каланг забыл, — виновато, как бы себе в оправдание, ответил Каланг.

И сразу же добавил:

— Каланг думает… Макуну лучше отступить… к костру. Макун ранен. Каланг и Сейно-Мава справятся сами.

Насчет раны хелема был прав на все сто. А вот со вторым пунктом он не то погорячился, не то просто попытался успокоить соплеменника, в чьей боеспособности сомневался. Так или иначе, но прошло всего несколько секунд — и уже даже Сеня оказался на земле, сбитый с ног прыгнувшим волком. Просто потому, что не успел выдернуть копье из очередного, пронзенного им зверя.

Серьезного вреда причинить Сене прыгнувший волк, впрочем, не успел. Уже миг спустя его отогнал подоспевший Каланг. Орудуя горящей головней в левой руке и копьем — в правой, и своевременно поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, он успешно держал оборону, просто не давая волкам приблизиться к себе.

Но он не мог помешать им себя обступить, взять в неровное, но кольцо. Численный перевес, как-никак, все еще оставался на стороне серых бестий. Неплохим, впрочем, подспорьем стал здесь поднявшийся на ноги Сеня. Снова схватившись за копье, он встретил атаку ближайшего из волков — острием вперед.

Свою лепту сподобился внести и раненый Макун. Добравшись до своего копья, он метнул его… и (о, удача!) попал в волка, подбиравшегося к Калангу со спины.

Воткнуться в серую шкуру, копье не воткнулось. Видать, каменный наконечник был недостаточно острым. Но хотя бы удар-толчок (как бильярдный шар — кием) зверь получил и, поскуливая от разочарования, поспешил ретироваться.

Его примеру спустя пару-тройку мгновений решили последовать еще два волка, оставшихся на ходу. Стая… то, что осталось от нее, распадалась.

Однако один вполне живой и здоровый волк решил, похоже, биться до конца. Предпочитая погибнуть в бою, а не умереть от голода. Достойное уваженья желание! И Сеня с Калангом были готовы его утолить.

Копье, увенчанное ножом-наконечником, устремилось к волку, но тот оказался проворнее. Чуть припав к земле, он избежал удара — разминулся с острым металлом на считанные миллиметры. И уже миг спустя впился в ногу… нет, в штанину Сениных джинсов.

Сеня вскрикнул, коротко ругнувшись — скорее, от неожиданности (неприятной), чем от боли. Рефлекторно дернул ногой, пытаясь стряхнуть и оттолкнуть хищника. Но тот держал джинсовую ткань мертвой хваткой, от голодного отчаяния даже не обращая внимания, что она безвкусна, даже несъедобна.

Хуже было то, что достать столь близко подобравшегося волка копьем с длинным наконечником было неудобно.

Положение спас Каланг, ткнув зверя своим копьем. Тот выпустил штанину и злобно зарычал, обернувшись — ни дать ни взять, просто крупная и злая собака. Причем злости, судя по блеску глаз и капающей из пасти слюны, хватило бы на всю стаю. Каланг даже растерялся на мгновение от такого зрелища. И мгновения этого с лихвой хватило волку, чтобы предпринять новую атаку.

Невзирая на рану и на огонь в руке человека, хищник метнулся, чтобы ухватить челюстями запястье той руки Каланга, которая сжимала копье. Хелема едва успел увернуться, и челюсти волка лишь беспомощно клацнули в воздухе.

А третью атаку предпринять он уже не смог. Отступив на шаг, Сеня вонзил в зверя копье, целя поближе к брюху. А следом к этому удару присоединилось и копье Каланга.

Сраженный, волк опрокинулся на бок. На стремительно краснеющий от его крови снег.

3

Лесной опушки, за которой начинался берег реки, а по соседству горы, где одна из пещер дала приют племени хелема, Сеня, Каланг и Макун достигли где-то к полудню. К полудню — по внутренним Сениным ощущениям, а не по солнцу, поскольку день с утра выдался пасмурным. Время от времени с неба цементного цвета еще начинали валиться во множестве снежные хлопья. Выглядело это, как будто гигантская пуховая подушка разорвалась в небесах.

Снегопад начинался — и спустя несколько минут затихал. Чтобы примерно через час с небольшим возобновиться с новой силой… с новой подушкой, которую подвезли на замену предыдущей, пух в которой закончился.

Охотники шли, волоча за собой по снегу медвежью тушу. Вернее, волокли только Каланг и Сеня — за ремни из кожи опять-таки какого-то зверя, привязанные к лапам. Одновременно Сене и Калангу приходилось поддерживать на ходу под руки Макуна, более всех пострадавшего в ночной схватке с волками.

Как видно, звериный принцип естественного отбора, предписывавший бросать раненого или больного соплеменника, для хелема был уже пройденным этапом эволюции. Во всяком случае, ни Каланг, ни сам подранок, ни о чем таком даже не заикнулись. Однако это не отменяло проблему первой медицинской помощи, которую позарез потребовалось Макуну оказать.

Именно тогда Сеня вспомнил про аптечку, которую возил, не пользуясь, даже не в бардачке, а на заднем сиденье «тойоты». Вспомнил и приуныл: еще не так давно считал ее бесполезным грузом или вовсе не обращал на аптечку внимания — не было в ней необходимости, дуракам, как известно, везет. А тут вдруг необходимость возникла… в аптечке-то, и бинт имелся, и чем раны обработать. Да только побитая не в ДТП — в бою, Сенина машина ржавела теперь и покрывалась снегом неподалеку от берега. И далеко от ночной стоянки трех охотников.

От Каланга Сеня узнал, что для повязок хелема обычно используют широкие листья вроде лопухов да веревки из звериных жил. Обычно, ну-ну! Можно подумать, ранения здесь принято получать только летом, когда вышеназванные листья имелись под рукой почти всегда. А вот зимой — ни в коем случае. «Уж не нарушил ли Макун какой-то из местных обычаев, — подумал Сеня с грустной иронией, — табу, как выражаются на Гаити?»

Шутить и иронизировать вслух на эту тему, впрочем, желания было ни на грош. Следовало решать проблему, что Сеня и сделал, отрезав и пожертвовав в качестве перевязочного материала кусок от любимой футболки. Оставалось лишь радоваться (и благодарить добрых духов), что рана не была шибко серьезной. Волчьи зубы едва смогли прокусить меховые штаны — здесь наступила очередь благодарить рукодельницу, какой оказалась женщина Макуна. И… вроде бы не занесли никакой заразы.

Скоротав остаток ночи (которую подранок Макун благополучно пережил), охотники с рассветом возобновили путь до, какого ни на есть, дома. Отягощенные добычей и раненым товарищем, двигались они медленно. Не говоря уж о том, что лабиринт из деревьев и кустарника, какой представляет собой настоящий дикий лес, вообще-то не способствует ни беготне, ни широким шагам.

Тем не менее, с грехом пополам, из леса трое охотников выбрались. Вышли на опушку, затем на берег реки, почти успевшей покрыться ледяным панцирем. Вышли… и ровно в тот момент Сеня подспудно ощутил некую странность. А секунду спустя понял, что именно странного и даже настораживающего было в этих, ставших не за один месяц знакомыми, местах.

Назвать племя хелема многочисленным было трудно — во всяком случае, по меркам современников Сени. И даже по сравнению с коренными народами Крайнего Севера. Так что Гайд-Парка в окрестностях занятой племенем пещеры никогда не было. Но не бывало и совершенного безлюдья. Кто-то должен был, как Сеня сотоварищи возвращаться с добычей после охоты (а в летнюю пору — рыбной ловли). У опушки опять же можно было встретить детвору, если не дрова собиравшую (а летом — грибы и ягоды), то просто резвящуюся. Например, играющую в снежки.

Только когда пришли аванонга, хелема сделались осторожными и старались без крайней нужды пещеру не покидать. Только тогда в этих местах стало так же безлюдно и тихо. Но аванонга давно разбиты, и жизнь хелема снова вернулась в прежнюю колею — жизнь мирных первобытных охотников, из врагов у которых лишь голод и холод. Так что же заставило хелема затаиться вновь, пока Сеня, Каланг и Макун охотились? И ладно, если просто затаиться? А если вообще свалить из этих мест?

Что… или, скорее, кто?

Таким вопросом мысленно задался Сеня, в недоумении озираясь на берегу почти замерзшей реки. А ответ нашел, услышав звук… нет, вопль — одновременно высокий, скрипучий и протяжный, едва переносимый человеческим ухом.

Доносился вопль сверху, с неба. Поглядев туда, Сеня сразу приметил его источник — нечто с крыльями чернело под серыми небесами, нарезая круги над рекой и берегом.

Нечто с крыльями… птица? Или, как ни абсурдно это прозвучит, самолет? Неужели дракон или его вероятный прототип — птеродактиль? Ведь если это не прошлое Сениного мира, а другой мир, можно было встретить в нем и какую-нибудь неземную форму жизни. Или нечто, водившееся когда-то на и Земле, но давно вымершее. Задолго до появления человека.

Затем до Сени дошло — и он почувствовал, как подкашиваются ноги, а горло готово исторгнуть из себя крик отчаяния. Своего рода отклик на жуткие вопли крылатого создания.

Сеня понял… точнее, вспомнил. Вспомнил слова, сказанные перед смертью главарем аванонга. «Масдулаги придут — и тогда вам всем будет жарко. Жарче даже, чем мне сейчас!»

Итак, Масдулаги, похоже, пришли.

Впервые услышав об этих созданиях от шамана Хубара, Сеня счел их частью местной мифологии. Или, если угодно, суеверий. Поверил он в то, что эти чудовища действительно существуют, только после беседы с главарем аванонга. При всех, присущих тому изъянах характера, главарь не был аборигеном-дикарем, а прибыл сюда примерно из тех же мест, что и Сеня. А значит, как человек современный, едва ли должен был увлекаться дикарскими побасенками, принимая их за чистую монету. К тому же главарь был явно не из тех, кто бросает слова на ветер. Так что, услышав от него, что ужасные Масдулаги реальны, Сеня не имел никаких причин не верить.

Другое дело, что нападения этих летающих бестий он ожидал разве что первые несколько дней после разгрома аванонга. Ну, исходя из того, что эти чудовища обычно приходят следом за монстрами в человеческом обличье, каковыми, собственно, и являлись давние враги хелема и подопечные главаря.

Ожидал и опасался… но Масдулаги не спешили прилетать в этот, облюбованный хелема, уголок дикого мира. Потому мало-помалу страх перед новыми врагами притупился, потом сами они вкупе с предсмертной угрозой главаря отошли куда-то на задний план. Не до них стало, проще говоря. И без того дел хватало, чтобы изводить себя этой, гипотетической, казалось бы, проблемой. Таковы уж особенности жизни в первобытном племени: руки почти все время заняты. А мозг… мозгу не всегда банально хватает энергии, поступающей в организм, чтобы слишком усиленно работать и вышеназванный организм на себя и терзанья свои отвлекать.

В общем, за остаток лета и осень Масдулаги так и не сподобились исполнить угрозу главаря. А когда пришли морозы, бояться местного аналога драконов Сене и вовсе стало казаться смешным. Ну, когда он хотя бы думал на эту тему. Драконы же вроде как пресмыкающиеся. А значит хладнокровные, и, следовательно, теплолюбивые. Активные только в теплую погоду, а в холод впадающие в спячку.

Успокаивая себя этими рассуждениями, Сеняуспел увериться в том, что визит Масдулаги не грозит ни ему, ни хелема хотя бы до следующих «дней тумана». Того, чудодейственного тумана, который перенес Сеню в этот мир, а теперь был последней надеждой на возвращение домой.

Да, бросать приютивших его хелема на съедение крылатым монстрам Сене было, положа руку на сердце, жалко. Даже стыдно — так отплачивать им за гостеприимство. Но Сеня надеялся, что к лету и к приходу тумана сумеет разрешить и эту проблему. Например (ну, если Масдулаги все же явятся) предложить пройти через туман вместе с ним всему племени. А что? Хелема вполне могли бы поселиться в каком-нибудь малонаселенном уголке Сениной необъятной родины. И сойти за очередной коренной и малочисленный народ, ведущий традиционный образ жизни. Как ханты, например, манси или селькупы.

И лишь теперь, глядя на кружащую в небе, постепенно снижающуюся крылатую тварь, от воплей которой хотелось зажать уши и забиться куда-нибудь в уголок, Сеня понял, сколь мало было смысла в его рассуждениях. Сколько было в них наивности и самонадеянности.

— Масдулаги! — дрожащим голосом пробормотал Каланг, испытывавший, похоже, примерно те же чувства, что и Сеня.

Тварь успела достаточно снизиться, чтобы можно было рассмотреть ее получше. Рассмотреть — и ужаснуться. Подобно тому, как вопли Масдулаги не походили на крики зверей и птиц, по крайней мере, знакомых Сене, так и внешний вид монстра заставил бы биологов с Линнеем во главе биться в истерике, причем головами об стол.

Начать с того, что от драконов из сказок у Масдулаги были лишь кожистые крылья, ну и способность летать, разумеется. Хотя даже крыльями тварь больше напоминала летучую мышь.

Между крыльями висело длинное сравнительно тонкое тело — не то огромная змея, не то гигантский червяк. Сходству, впрочем, мешали четыре пары еще более тонких лап. Тонких… но едва ли хрупких, как не являются хрупкими конечности насекомых.

Сзади тело было увенчано гнутым хвостом наподобие скорпионьего.

И, конечно же, голова: нечто неправильной формы, лишенное, как Сеня успел заметить, глаз, зато оборудованное пастью, вокруг которой судорожно извивались многочисленные щупальца.

«Ктулху! — пронеслось в Сениной голове, — Медуза Горгона!»

И что такому запредельному созданию время года и температура! Не говоря про такую мелочь, как не вполне летная (из-за снеговых туч) погода.

Долго любоваться на себя, Масдулаги, впрочем, не дал — не за этим сюда прилетел. Снизившись достаточно, он одновременно со своим инфернальным воплем исторг из пасти струю пламени.

Трех человек, как бандерлоги перед Каа в ступоре замерших на берегу, огонь, правда, не задел. Разве что жаром их обдало — от горячего воздуха. Но едва ли крылатый монстр собирался этим ограничиться. Скорее, пристреливался.

Зато атака эта, подготовительная, привела людей в чувство, снова пробудив во всех троих инстинкт самосохранения.

— Бежим! Скорей! — первым выкрикнул Сеня, — к пещере! Медведя оставляем!

Хоть и жалко было добычи, но с таким грузом особо не побегаешь. К тому же Сеня надеялся, что Масдулаги отвлечется на большой кусок мяса. И хотя бы ненадолго забудет о трех других, еще способных, в отличие от медведя, двигаться.

Руку, державшую ремень, за который он тянул за собой медвежью тушу, Сеня разжал первым. Каланг последовал его примеру мгновение спустя.

Оставалась, правда, еще одна обуза в лице Макуна. Но тот, по крайней мере, мог самостоятельно передвигаться, хоть и хромал.

К стыду своему Сеня почему-то ждал, что хелема-подранок выкрикнет что-то вроде: «Бросьте меня! Спасайтесь!». Как раненый боец в старом фильме о войне.

Но… не дождался. Макун относился к жизни проще, как и подобает первобытному человеку. Киношный пафос, эта отрыжка полной условностей цивилизации, была ему чужда. Мельком оглянувшись на подранка, которого они с Калангом чуть ли на себе не потащили, спеша добраться до пещеры, Сеня увидел на лице Макуна только страх напополам с желанием тоже оказаться побыстрее в тепле да безопасности. И — ни тени благородного пафоса.

Макун действительно боялся — впервые, не иначе, увидевший живьем то, чем пугали его в детстве. Боялся и ничего так не хотел, как пережить встречу с Масдулаги.

Новый вопль из пасти крылатой твари прозвучал до того близко, что Сене показалось, будто сами горы вот-вот зашатаются, обрушат лавину, а то и вовсе развалятся на каменные обломки. На миг все трое снова застыли на ходу.

Этого мига Масдулаги как раз хватило, чтобы приблизиться к беглецам почти вплотную — на брошенного медведя он, как видно, даже внимания не обратил. Безглазая морда оказалась прямо перед лицом Сени. Обрамленная щупальцами пасть снова разверзлась в крике, и Сене подумалось, что ведет эта пасть прямиком в ад, откуда доносятся вопли мучающихся грешников.

Вдруг распрямившись в воздухе, щупальца дотянулись до Каланга, обвив его голову и шею. Тот только вскрикнул приглушенно, словно придушенный подушкой. Рука его разжалась, оставшийся без опоры Макун начал заваливаться на Сеню… и последнего это снова заставило прийти в чувство.

— Ах ты, тварь! — вскричал Сеня, — а ты — пригнись-ка ненадолго.

Последняя фраза адресовалась Макуну, который, опираясь на Сеню, смог кое-как присесть на камни, окружавшие подножие гор.

Между тем Сеня, не теряя ни секунды, с размаху ударил копьем по безглазой морде. Просто ударил, будто держал в руке обычную палку. Было Масдулаги больно или нет, ослабил или нет крылатый монстр хватку, Сеня не знал. А о том, что на атаку эту судорожную тварь могла ответить огненной струей, что поджарила бы беднягу Каланга, подумал уже после.

Следующий удар пришелся по одной из лап, на которые опирался уже приземлившийся Масдулаги. Но здесь тем более не могло быть сомнений — урона монстр не понес ни на йоту. Ощущение было, будто древко самодельного копья столкнулось с железным ломом. И опасаться следовало за сохранность именно копья, а не ноги.

А вот наблюдавший за Сениными отчаянными атаками Макун оказался и посообразительнее, и поудачливей. Подхватив ближайший из крупных камней, он метнул его в направлении безглазой морды… нет, пасти и щупальцев, к этой пасти медленно, но верно притягивавших Каланга.

Оказались щупальца куда менее крепкими, чем ноги чудовища. Попав в одно из них, камень этот шевелящийся живой отросток вроде даже повредил… немножко. Во всяком случае, щупальце оторвалось от Каланга и принялось вслепую шарить в воздухе, будто ища, кто это посмел его задеть.

Тут до Сени дошло — и он, воодушевленный как обычно, когда находил выход из сложной ситуации, предпринял новую атаку. Причем с таким пылом, что даже новый рев из пасти Масдулаги человека не остановил.

Держа древко копья повыше середины, Сеня рубанул ножом-наконечником — вернее, его лезвием — по опутавшим Каланга щупальцам. Справедливо надеясь, что железо, да еще острое, нанесет всяко больше урона, чем простой камень.

Теперь вопль Масдулаги напоминал, скорее, визг. Сеня точно не знал, ибо никогда живьем не присутствовал при этом действе, но визг свиньи, когда ее режут, представлял себе примерно так. И ассоциация эта мигом сдула весь мистический ужас, что внушало диковинное существо. Как ветер — пену с пивной кружки.

Теперь перед Сеней был лишь крылатый урод. Брак эволюции, нарушенной, не иначе, каким-то катаклизмом. Или жертва экспериментов в духе доктора Моро. В любом случае, существо из плоти и крови, а никак не демон. Существо, способное чувствовать боль. Существо, которое можно ранить — а значит, можно и убить.

Еще один удар — такой же и по тому же месту. Из разреза, пролегавшего сразу через несколько щупальцев, потекла черная зловонная кровь. Затем Масдулаги сделал то, чего не делал, наверное, ни разу в жизни. Оторвал поврежденные щупальца от Каланга, отпуская свою добычу.

Кашляя и судорожно ловя ртом воздух, человек осел на землю.

Тем временем Масдулаги взметнулся на пару метров над землей, и…

Сеня, сообразив в последний момент, едва успел отпрыгнуть в сторону, одновременно отталкивая в противоположном направлении обалдевшего Каланга. Потому что в следующее мгновение на то место обрушилась огненная струя из пасти посрамленного Масдулаги.

Других мер к отмщению, он, впрочем, предпринимать не стал. А, стремительно набирая высоту, скоро убрался туда, откуда пришел.

А Сеня, Макун и Каланг, ковыляя и держась один за другого, потихоньку потрусили к пещере.

4

В прежней своей жизни Сеня терпеть не мог тесноту. Тесноту переполненного автобуса, тесноту проезжей части, заполненной машинами, тесноту, создаваемую толпящимися в очереди пациентами в поликлинике или покупателями у кассы. И конечно, в студенческие годы напрягала теснота комнаты в общаге.

Зато теперь, ворвавшись в пещеру и обнаружив ее чуть ли не битком набитой хелема, Сеня, напротив, испытал радость и облегчение. Ведь это означало, что племя никуда не сбежало от Масдулаги, и точно не было уничтожено этими крылатыми ублюдками. А если и понесло потери, то незаметные.

Едва трое охотников переступили порог, как навстречу Макуну со слезами и криками радости выскочила его женщина, да прямо на шею ему бросилась. Шутка ли — любимый вернулся жив-невредим и не достался на обед ужасным Масдулаги.

Рад был видеть и Макун свою вторую половинку. Но пришлось, скрепя сердце, отстраниться от уж очень жарких объятий, виновато пробормотав: «Макун ранен».

А вот Нгама приветствовать Сенино возвращение отчего-то не торопилась. Зато сразу несколько мужчин, женщин и детей, коих Сеня едва знал, обступили его. Кто-то по плечу похлопал, кто-то подергал за одежду, словно убеждаясь, что перед ними не призрак. Но живой… нет, не соплеменник поневоле, но великий грозный Сейно-Мава. На которого и в этот раз, не иначе, хелема только и надеялись.

Затем последовали расспросы. Вернее — обмен новостями. Три вернувшихся охотника рассказали о поимке медведя, коего, к досаде своей, они вынуждены были бросить на берегу; о схватке с волками. В ответ Сеня сотоварищи услышали о приходе Масдулаги. Летающие бестии пожаловали утром — целых три твари кружили над рекой и лесом, над землями, которые хелема уже успели счесть своими.

И хотя никого ни сожрать, ни утащить Масдулаги не успели, день был безнадежно испорчен. Как испорченным с точки зрения первобытного человека оказывается любой день, когда не удается найти ничего, пригодного в пищу. А до охоты ли, когда в небе кружат чудовищные твари, сами вздумавшие поохотиться на тебя, любимого?

Так что пришлось хелема забиться в пещеру и ждать… только непонятно чего. То ли что Масдулаги поймут, что ловить им в этих краях нечего и уберутся восвояси. То ли решения вождя, мудрого совета шамана, помощи могущественного Сейно-Мава, наконец. Ну, или, в крайнем случае, смерти от холода и голода. Раз уж пополнить запасы съестного и топлива для костра возможности больше не было — сами ни дрова, ни мясо в пещеру не придут.

Сеня не исключал (хоть и держал это при себе), что некоторые из хелема даже к последнему варианту были морально готовы. Веря, что после смерти их ждет существование в прекрасной стране, где и тепло всегда, и дичи вдоволь. И никаких чудовищ — ни крылатых с жутким воплем, ни похожих на человека.

А вот в возможность справиться с новой напастью или хотя бы пересидеть ее, такие смирившиеся люди не верили. К счастью, едва ли среди хелема их было большинство. А главное — волю к жизни сохранили влиятельные члены племени. И предлагали… хоть что-то.

— Хелема нужно убираться отсюда, — говорил вождь Аяг, — Аяг поведет хелема и найдет новую пещеру… и новый лес, полный зверей. Но не будет проклятых Масдулаги.

— Не выйдет, — мрачно возразил, не соглашаясь с вождем, Хубар, — если хелема покинут пещеру, то будут без защиты. Масдулаги смогут настичь хелема, пока могучий Аяг будет искать новую пещеру. И переловят всех хелема понемножку.

Рассуждения эти показались Сене здравыми. Но вот само предложение, которое шаман высказал затем, удручало, наверное, еще больше, чем идея Аяга о бегстве.

— Хубар говорил с духами, — начал шаман, напуская на себя важный вид, — духи говорят, что Масдулаги нужна жертва. Нужно принести жертвы Масдулаги, они насытятся и уйдут.

— А медведь, которого мы бросили, сгодится? — осторожно поинтересовался Сеня, — на роль жертвы?

Хубар наградил его тяжелым угрюмым взглядом. Как будто не Дух-Приносящий-Огонь был перед ним, а несмышленое дите, влезшее в разговор взрослых с какой-нибудь глупой репликой.

Впрочем, вербальным ответом удостоил Сеню тоже.

— А этот медведь… он был жив или мертв? — все так же недовольно вопрошал Хубар.

— Мертв, конечно, — Сеня хмыкнул, — мы ж его, собственно, и убили.

— Тогда такую жертву Масдулаги не примут, — чуть возвысив голос, проговорил шаман, — Масдулаги питаются не только кровью и мясом, но и страхом. Страхом своих жертв. Так что Сейно-Мава напрасно бросил медведя. Лучше принести медведя сюда. Хоть какая-то пища для хелема.

Устыдив Сеню за вызывающе-наивное предложение, Хубар добавил, поясняя:

— Нужны жертвы среди хелема. Масдулаги было три, так что жертв тоже должно быть три. Три хелема, боящиеся смерти. Масдулаги насытятся страхом жертв и оставят хелема… на какое-то время.

Слушая его, Сеня еще подумал, что несколько переоценил моральный уровень хелема. Похоже, здесь все-таки готовы были пожертвовать соплеменниками, бросить их даже не на произвол судьбы (каковая, как ни крути, дает-таки шанс), а на гарантированное съедение чудовищными хищниками.

Да, допускается такое пренебрежение жизнями отдельных людей ради всего племени лишь при крайней необходимости. Но в то же время — без моральных терзаний. Тот же Хубар, при всей его мудрости, говорил о жертвоприношении с олимпийским… нет, скорее, с достойным какого-нибудь эсэсовца спокойствием. Наверное, даже если бы речь шла о погоде, он больше эмоций проявил.

— Хубар сам выберет жертв, — подвел шаман черту под своим выступлением, — тех, кто умрет, чтобы племя жило.

И тут Сенино терпение лопнуло.

— Никаких жертв! — воскликнул он, обращаясь и к Хубару, и ко всем хелема, столпившимся, сгрудившимся вокруг в темноте пещеры, — мы… то есть, хелема будут драться… должны драться. Нет, даже не так. Масдулаги — не духи, это просто… звери. Я… то есть, Сейно-Мава смог ранить одного из Масдулаги сегодня.

И Сеня потряс самодельным копьем, стараясь подставить под скудный свет костра железный нож-наконечник, запачканный черными каплями.

— Видите! — кричал он, — на моем… то есть, на копье Сейно-Мава кровь Масдулаги. Это просто дичь, только большая и уродливая. А со зверями не сражаются! На них охотятся.

— Это точно кровь Масдулаги? — вопрошал Хубар, протиснувшись поближе и переводя свой излюбленный недоверчивый взгляд то на нож-наконечник, то на Сеню.

— Каланг говорит: это правда! — подал голос Сенин товарищ по недавней охоте, — Масдулаги поймал Каланга и хотел сожрать. Но Сейно-Мава ударил Масдулаги своим копьем… ранил — и обратил в бегство.

Хелема зашумели на разные голоса — так их взволновало это известие. Отражаемый от пещерного свода, шум вскоре перерос в гул, различить в котором слова осмысленной речи было невозможно.

— Теперь кровь Масдулаги — на одежде Каланга! — возвысил голос Каланг, стараясь перекричать этот гул, — смотрите!

Он лихорадочно тыкал пальцами в черные пятна на шкурах, в которые был одет.

— Макун тоже видел, как Сейно-Мава ранил Масдулаги и спас Каланга, — не остался в стороне и третий участник охотничьей команды, — и потому Макун спрашивает: почему хелема должны приносить жертвы Масдулаги? Разве хелема приносят жертвы волкам и медведям? А рыба? Кто кого ест — хелема рыбу или рыба хелема?

Макун вопил; Макун, наверное, даже слюной брызгал — Сеня не видел из-за недостатка света. Макун чуть голос не сорвал, закашлявшись под конец своей речи. Так его взволновало, не иначе, открытие, свидетелем которого он стал, возвращаясь с охоты. Оказалось, что бояться Масдулаги по большому счету незачем. Они сильны, но и медведь силен. И лось. И волки, когда их много. Но им же не поклоняются. Их ловят и убивают, чтобы пустить, кого на мясо, кого на шкуры для одежды. Так почему бы не поступить аналогичным образом с Масдулаги?

Энтузиазм Макуна радовал. Вот только (Сеня чувствовал это с досадой) не все, далеко не все хелема его разделяли. И их можно было понять. Для пещерных людей жизнь была замкнутым кругом, в котором даже изменения были предсказуемы и подчинялись строгой очередности. За зимой, когда нельзя рыбачить, а прокормиться можно только охотой, приходит лето, когда природа становится гораздо щедрее. Но и за щедрым летом следует опять-таки скудная зима.

Никаких неожиданностей… серьезных, по крайней мере, такой порядок вещей, втиснутый в рамки еще более строгие, чем расписание автобусов и поездов, не допускал. Ну а если первобытный человек сталкивался-таки с чем-то, ему непонятным — всегда можно было обратиться к старшему соплеменнику. А лучше к шаману, как к самому мудрому человеку племени. Глядишь, и объяснит (пусть даже притягивая за уши), избавит от умственных напряжений.

Иначе говоря, шаману здесь верили, как в Сенином родном мире Интернету, а в прежние годы теленовостям, радиопередачам, газетам. Так что, скажи данный конкретный шаман, нареченный Хубаром, что все, сказанное Сейно-Мава и его спутниками, пустая похвальба и святотатство, и только жертвоприношение способно отвадить новую напасть — хелема с готовностью согласятся, что так оно и есть. Подавляющее большинство, по крайней мере. А если кто и не согласится, то, скорее всего, проглотит свои сомнения и сделает вид, что он-де «как все».

Более того! Кто-то вообще мог предложить принести в жертву Масдулаги именно этих трех охотников, кричавших о возможности победить крылатых тварей. Ибо незачем смущать народ своими опасными, а главное, непривычными (!) предложениями.

Что до, собственно, Хубара, то ему было, чем крыть хотя бы пылкую речугу Макуна. Прожил шаман достаточно долго, чтобы помнить: бывали у племени и гораздо более тяжелые годы. Такие, что нынешнее время рядом с ними казалось изобилием, достойным загробной страны. То из-за сухого лета мелела река, возле которой в ту пору обитали хелема — и рыба ловилась кое-как, если ловилась вообще. То пришла суровая зима, в которую лишь редко удавалось урвать денек, чтобы отправиться на охоту, не рискуя превратиться в мороженый труп. А значит, так же редко хелема удавалось наесться досыта.

Кому-то в ту пору было даже хуже — то и дело из леса выходили и осмеливались бродить у пещеры хелема, целые стаи голодных волков, не страшившихся огня. Но разве людям от этого было легче?

Зима тянулась, еды становилось все меньше, и, наверное, даже дети понимали, что хелема могли не дожить до весны, вымерев от голода. И тогдашний шаман предложил принести духам человеческие жертвы — что допускалось по племенным обычаям лишь в исключительных случаях.

В жертву были определены старики, уже не способные охотиться, а также совсем маленькие дети, от которых тоже в ближайшие годы не стоило ждать помощи. То есть, это шаман тогдашний с вождем так назвали: «приношение в жертву». А по сути всех этих, бесполезных для племени, людей просто выгнали из пещеры и вывели (или вынесли) к опушке ближайшего леса.

Хубар, в ту пору бывший юнцом, теперь понимал, что не духам достались эти лишние рты в племени, но голодным волкам. Понял, когда сам стал шаманом. И помня об этом случае, знал, что хотя бы по поводу жертв, которых волкам-де не приносят, Макун погорячился.

Шаман знал — но, разумеется, даже не подумал упоминать о том якобы жертвоприношении, и тем самым опровергнуть внезапно (и так некстати!) взбунтовавшегося против него Сейно-Мава и его спутников. А вслух сказал, обращаясь к трем охотникам:

— Хубар согласен поверить, что даже Масдулаги можно ранить. Но почему Макун, Каланг и… Сейно-Мава думают, будто им под силу убить Масдулаги?

Сене показалось… или здешнее его прозвище шаман произнес с трудом? С неохотой?

А на вопрос Хубара ответил следующее:

— Я все-таки Дух-Приносящий-Огонь! — Сеня еще кулаком в грудь себя ударил, — могущественный Сейно-Мава. Я смог победить аванонга… а значит, и на Масдулаги найду управу! В смысле… найдет… Сейно-Мава.

Вслух на это шаман ничего не ответил. Но Сеня поймал его взгляд, который тоже показался самозваному Духу-Приносящему-Огонь странным. Выражение лица Хубара и прежде не отличалось приветливостью и доброжелательностью. Но теперь Сеня уловил в нем не выжидательность, даже не подозрительность. А нескрываемый, дистиллированный скепсис.

«Ну-ну, как же», — словно говорил этот взгляд.

5

Как бы то ни было, но «найти управу на Масдулаги» — легче было сказать, чем сделать. А дабы Сенины слова и впрямь не оказались пустым бахвальством, позарез требовалось новое оружие, изобрести которое хелема еще не сподобились.

Новое оружие… ну или сойдет модификация старого.

Надо сказать, что нечаянно выдав себя за сошедшего на землю небожителя и за это получив приют в пещере хелема, Сеня зарекся вмешиваться в их естественное развитие, пытаться его как-то ускорить. В конце концов, в этом мире он гость, а со своим уставом в чужой монастырь лучше не ходить и даже не заглядывать. Если не хочешь круто обломаться, конечно.

Вот как тот же не к ночи помянутый главарь аванонга. Научил свою шайку строить простенькие, но жилища. Воинскую дисциплину привил, превратив подчиненный ему сброд в полноценное боевое подразделение, наводившее страху на мирные племена, откуда, по иронии судьбы, эти люди когда-то были изгнаны. Думал, наивный, что нет ему теперь равных, что нагнул всех вокруг и вообще прекрасно устроился — по меркам каменного века, понятно.

И где теперь этот триумфатор? Надо полагать, жарится в аду, познакомившись со своими союзниками из сонмища темных сил поближе. Аванонга же и вовсе вспоминаются теперь с толикой жалости. В некотором смысле Сеня по ним даже… скучал. Ведь при всей своей воинственности и боевой подготовке аванонга были людьми. То есть более удобными в роли врагов. От таких хоть понятно, что ожидать. И летать, что ценно, аванонга не умели. Как и дышать огнем.

Но — коль обещал победить, придется побеждать. Тем более, даже краткого знакомства с Масдулаги Сене хватило, чтобы понять: эти твари тоже имеют свои слабости. Причем речь не только о щупальцах, оказавшихся неожиданно уязвимыми. И точно не об отсутствии разума, коим обладают люди. В конце концов, эти химерные существа сами могли оказаться разумными. Раз уж Сеня принял версию о том, что угодил не в прошлое планеты Земля, а в какой-то другой мир, то ожидать от этого мира и его обитателей можно было чего угодно. Не гуманоидного разума — в том числе.

Но вот сама способность летать могла сослужить Масдулаги плохую службу. Уж очень широкими были крылья этих созданий — особенно в сравнении с узким многоногим телом.

А чем больших размеров мишень, тем легче в нее попасть. Ничего личного, просто теория вероятности. И если крылья Масдулаги удастся повредить настолько, что они не смогут удерживать летающих уродов в воздухе; тем паче, если произойдет это на большой высоте, не факт, что огнедышащие летуны смогут хотя бы остаться в живых. Уж очень жесткой обещала быть их посадка.

Осталась мелочь — на первый взгляд. Найти способ атаковать Масдулаги в полете. Притом, что до изобретения средств ПВО хелема оставались тысячи и тысячи лет. И даже элементарных стрел эти люди еще не придумали. Пуль для травматического пистолета, прихваченного Сеней из родного мира, к тому времени не осталось. А метание камней и копий просто руками вряд ли позволило бы справиться с задачей. И сила броска не та получается, и, соответственно, высота.

Но мышление — такая штука, что никогда заранее не знаешь, где тебя настигнет озарение. А как осознаешь, до чего пустячным был повод, вдохновивший тебя, так и вовсе становится смешно. Или досадно, если доходил до решения слишком долго, а оно оказалось до обидного простым.

«Это элементарно!» — как в свое время возмущался Гарик Харламов, пародируя Шерлока Холмса.

Да, решение действительно показалось Сене гениальным в своей простоте. А источник вдохновения — смехотворным. Сеня вспомнил игру, в которую играл от нечего делать, когда влип в злополучный туман. Игру про птичек, помимо праведного гнева (собственно, давшего той название) оказавшихся не лишенными некоторой изобретательности. В том смысле, что раз уж, по воле создателей игры, способности к свободному полету птички не имели, поднимали они себя в воздух с помощью огромной рогатки.

«Так почему бы нам не сделать такую же? — сугубо риторически и обращаясь к себе же, мысленно вопрошал Сеня, — только стрелять она будет… копьями!»

Идея эта пришла Сене в голову, когда он отдохнул и согрелся, а главное — утолил голод. Для чего с Макуном и Калангом пришлось вернуться за оставленным на берегу медведем. Масдулаги больше не нападали… пока, во всяком случае; на тушу косолапого не позарились тоже. Правда, ее уже успела облюбовать пара ворон, но стоило Сене подойти поближе и взмахнуть копьем, как осторожные птицы вмиг упорхнули, коротко каркнув на прощанье.

Идея рогатки казалась Сене даже более удачной, чем вариант с изготовлением луков и стрел. Не факт, что старый Бирунг мог наделать и того, и другого в нужном количестве и в срок, даже если бы Сеня просветил его на эту тему, объяснил все с должной доходчивостью. Других же умельцев в распоряжении племени не было.

Но если луков и стрел требовалось много, то рогатками Сеня надеялся обойтись двумя-тремя, не более. Кроме того, поскольку копье больше стрелы, то большего следовало ожидать от него и урона — при эквивалентной скорости, понятное дело. Наконец, с изготовлением рогатки Сеня надеялся управиться сам. Полагаясь разве что на помощь Каланга и Макуна. Как-то не сговариваясь, они и в этом мероприятии решили действовать вместе.

В качестве тетивы Сеня решил использовать звериные жилы — найдя их достаточно гибкими и прочными. А остаток дня все трое потратили на поиски ветви, подходящей по размеру, форме и, опять-таки гибкости; на очистку ее от лишних отростков и установку на берегу. Последнее оказалось особенно трудным, так как, земля, и прежде жесткая, промерзнув, сделалась совсем уж твердокаменной. Трое охотников еле-еле проковыряли в ней копьями (больше-то чем?) лунку нужной глубины.

Когда все же удалось вкопать ветвь в землю, Сеня проверил ее на гибкость, прочность, а также насколько надежно она держится в земле. И… этим пока решил ограничиться. Темнело рано, а доводить рогатку до ума да боевые стрельбы устраивать, из источников света располагая лишь неярким костром, было не слишком удобно.

Оставалось надеяться, что до утра Масдулаги не обнаружат будущее оружие своего возмездия, не догадаются о его назначении и не уничтожат. Учитывая отсутствие у них глаз и большие сомнения в наличии разума, была эта надежда совсем не беспочвенной.

Она оправдалась — вернувшись утром на берег, Сеня, Макун и Каланг застали будущую рогатку невредимой и немедля приступили к работе, принявшись закреплять жилы для тетивы. Главным было подобрать такую их длину, чтобы и оттянуть тетиву можно было подальше, и чтобы распрямилась она как можно резче, посылая копью максимально возможный импульс. Но в то же время не лопнула после первого выстрела.

— Я… уф… вот что думаю, — озвучил Сеня посетившую его в процессе закрепления тетивы идею, — если мы будем стрелять втроем… ну, тянуть эти жилы, сила будет больше. Копье и взлетит выше, и крыло Масдулаги пробьет вернее.

Каланг и Макун только покивали на это, не смея возражать. Видно, очаровала их Сенина задумка — метать копья не руками, а специальным приспособлением. Да к тому же одно втроем.

А вот следующие слова Сени заставили его товарищей немножко приуныть:

— Эх… только, боюсь, одной рогатки мало будет. Еще парочку сделать придется. Да вы не печальтесь — других хелема привлечем, не треснут. Не все же нам троим отдуваться.

Еще Сеня подумал, что в предстоящем отстреле Масдулаги придется задействовать все, имеющиеся у племени, копья. Потому что с первого раза попасть в цель не удастся точно.

За возней с рогаткой Сеню сотоварищи застал вышедший, словно бы просто подышать свежим воздухом Хубар. Может, шаман действительно лишь захотел прогуляться. Да только Сеня не очень-то верил в подобные совпаденья.

— Так вот чем Сейно-Мава собирается побеждать Масдулаги, — все так же, вроде как, между прочим, проговорил Хубар, царственной поступью шествуя вдоль берега и приблизившись к рогатке да хлопотавшим над нею людям, — для Духа-Приносящего-Огонь это… очень… неожиданно.

Сразу несколько ответов завертелись на языке Сени, слегка огорошенного последним замечанием. Было среди них и хамское, достойное какого-нибудь люмпена: «Ты на что намекаешь?», и культурное, остроумное но едва ли уместное: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Однако ответил за него Каланг.

— Масдулаги и без того огня хватает, — молвил он с важным видом, — если Масдулаги дышат огнем, огонь не страшен Масдулаги. А вот копье ранило Масдулаги — Каланг видел и знает!

— А Сейно-Мава мог бы поразить Масдулаги огнем с небес? — вопрошал не желавший отставать Хубар к досаде Сени. Тот даже дивился, какая муха укусила шамана. Но хоть на этот раз не растерялся с ответом.

— Если Сейно-Мава обрушит пламя с небес, — Сеня еще нарочно подпустил в голос зловещие и угрожающие нотки, — погибнут не только Масдулаги. Сгорят леса, высохнет река; звери и птицы тоже не спасутся! А люди… если и выживет кто из них, то живые позавидуют мертвым! Так стоит ли бить с такой силой по каким-то ошибкам природы? Духов… злых, я хотел сказать.

Ответ этот шаман удостоил одобрительным кивком и отправился в обратный путь. К пещере.

— Духи любят шутить, — бросил он напоследок ту же претенциозно-многозначительную фразу, какую произнес во время беседы с новоприбывшим Сейно-Мава еще в первый день их знакомства.

За укреплением тетивы последовали испытания рогатки. В коих Сеня решил задействовать копье Каланга. Не потому, что считал его лучшим — даже Макун располагал более совершенным оружием, поскольку отбил его у аванонга; про самого же Сеню и говорить было нечего. Напротив, копье Каланга было… самым обыкновенным, типичным копьем, имевшимся в распоряжении охотника хелема.

В этом-то и заключалась соль. Следовало рассчитывать именно на типичный боеприпас, который при необходимости будет легко заменить. А в том, что необходимость такая возникнет, сомнений не было.

Как водится, первый блин вышел комом. А может, просто действовал новоиспеченный артиллерийский расчет недостаточно ловко и слаженно. Так или иначе, но вместо того, чтоб отправиться в полет, копье соскользнуло с тетивы и упало на развилину, свесившись на землю.

Неудачной оказалась и вторая попытка. Копье пролетело меньше метра. И, спикировав, воткнулось в ближайший сугроб.

«Эх, надо еще направление ветра учитывать», — подумалось при этом Сене.

Зато на третий раз копье миновало берег, пролетело над рекой и уже там приземлилось на лед.

— Не совсем то, на что рассчитывал, — прокомментировал Сеня, осторожной поступью отправившись к месту падения копья, — но, по крайней мере, эта штука… работает. Стреляет и не ломается.

Требовалось послать копье вверх. А для этого пришлось оттягивать тетиву (а с ней и саму рогатку) не абы как, а под углом. В этот раз полет вышел куда менее впечатляющим — над землей копье поднялось от силы метра на три. Но Сеня надеялся, что к моменту появления Масдулаги он и Макун с Калангом успеют привыкнуть к стрельбе и сделают траекторию полета копья более предсказуемой.

Здесь еще к услугам Сени были полученные еще в школе знания с уроков геометрии (катеты прилежащий и противолежащий, гипотенуза), а также физики (импульс, сила тяжести, баллистическая траектория). Все это закипело в Сениной голове по первому зову, рвалось на волю из глубин памяти.

За неимением других писчих принадлежностей, уравнения баллистики он решал, чиркая прутиком на снегу. С раздражением затаптывал то, что начеркал; бросал с тоской: «Эх, плохо без прицела и дальномера!» или: «Да, копье — это вам не конь, сферический и в вакууме». А спустя где-то полчаса, потренировавшись с рогаткой живьем в компании Макуна и Каланга, позволяя рукам привыкнуть к этому самодельному оружию, снова возвращался к черканию на снегу прутиком. Пытался вспомнить, на какую минимальную высоту успевал снизиться первый, встреченный им, Масдулаги, прежде чем начал дышать огнем. И рассчитывал, какой требовался минимальный вес, чтобы вложить перед пуском в копье достаточно энергии для того, чтоб оно успело и достичь этой высоты, и в то же время не слишком замедлиться.

Рассчитывал… заодно тоскуя об отсутствии еще и калькулятора.

Проверял результаты расчета в реальных условиях — чай, не со сферическим конем в вакууме дело имел. И пересчитывал.

Так, в чередовании выкладок и тренировок с Калангом и Макуном прошел день — световой день, в смысле. Точку в этих учениях Сеня поставил словами:

— Завтра еще парочку таких красавиц соорудим. И пора мобилизовать парней покрепче… Суманга там, еще кого. А на сегодня хватит.

Вернувшись в пещеру, он объявил, что нужны добровольцы, дабы под руководством Сейно-Мава возводить оружие для борьбы с Масдулаги. Ну и для применения этого оружия на боевой позиции, разумеется.

Предложение было воспринято без энтузиазма — все-таки для большинства крылатые твари были воплощением чистого зла и ужаса, парализующего людей, как удав кролика. Но Сене, Макуну и Калангу было чем крыть эти предрассудки. Собственным примером, как людей, переживших встречу с Масдулаги и даже обративших это существо в бегство.

Напоследок Сеня дал хелема время на раздумья до утра. Надеясь, что утро вечера мудренее. И чей-то страх к рассвету сменится, если не энтузиазмом отдохнувшего организма, так хотя бы злостью и отчаянием проголодавшегося зверя. Ведь снова выходить на охоту обитатели пещеры после появления Масдулаги так и не решились, трапеза становилась все скуднее. Соответственно, и выбор перед хелема замаячил не между гибелью в бою и жизнью в страхе, но между гарантированной смертью от голода и хотя бы ма-а-аленьким, но шансом на спасение в случае победы в бою.

Еще Сеня надеялся, что Масдулаги дадут ему и хелема те заветные день-другой, которые были необходимы на подготовку дополнительных расчетов первобытной ПВО. Но… люди, как известно, лишь предполагают. А чтобы располагать, силенок у них часто недостает.

6

Похоже, Масдулаги обладали-таки подобием разума. И подобие это подсказало хотя бы одному из них, что больше одного дня относительно спокойной жизни — слишком много для двуногих кусков мяса, ползающих по земле. Непорядок! Как бы медом им эта жизнь не показалась.

Так что наутро Сеня едва успел выйти из пещеры в сопровождении Макуна, Каланга и группы добровольцев. Они прошли примерно полпути между пещерой и рогаткой, когда над замерзшей рекой разнесся знакомый уже вопль, от которого стыла кровь.

Едва заслышав его, хелема-новобранцы залопотали испуганно; кто-то принялся тыкать в небо пальцами, тревожно поглядывая вверх. Несколько секунд они потратили, переглядываясь — словно ждали, кто первый подаст пример правильного поведения. И, наконец, не сговариваясь, в панике бросились в направлении пещеры.

Не так уж было важно, кто им соответствующий пример подал.

— Стойте! Придурки! — заорал Сеня им вслед, — ну хоть копья оставьте.

Что ж. Хотя бы последнюю просьбу бежавшие робкие хелема выполнить соблаговолили. На ходу побросав копья, прихваченные с собой… и пригодные в качестве снарядов для рогатки. В спешке собрав их, Сеня кинулся к самодельному оружию, куда уже подоспели Макун и Каланг. Хоть они-то (Сеня мысленно благодарил добрых духов) не дали деру, словно перепуганные куры.

А темное пятно на ясном, голубом в это утро, небе стремительно росло — Масдулаги приближался. Уже можно было различить и пару кожистых крыльев, полосующих воздух, и скорпионий хвост.

Первое из пущенных твари навстречу копий пронеслось примерно в метре от Масдулаги. Что, учитывая неточность расчетов и некоторую нервозность от внезапного нападения (руки дрожали!) все равно можно было счесть за достижение.

Несмотря на отсутствие глаз, даже эту неудавшуюся атаку Масдулаги как-то заметил или почуял. И ответил на нее огненной струей из пасти — вхолостую, просто в воздух. Рассчитывая, не иначе, припугнуть жалких и дерзких недругов.

Не припугнул. Во всяком случае, ни Сеня, ни Каланг, ни Макун страха не выказали. Но зарядили новое копье в рогатку.

На этот раз удача больше сопутствовала им. Копье попало… нет, не в крыло, к сожалению, но в змеиное тело. Последнее оказалось неплохо защищено — копье не воткнулось, а отскочило от туловища твари.

Но, по-видимому, все-таки причинило ей хотя бы толику боли. Масдулаги заверещал, да так, что Сеня, Макун и Каланг поневоле присели, зажав уши руками.

Не успели они очнуться, а Масдулаги сумел снизиться достаточно, чтобы новая струя пламени из его пасти не пропала втуне. Огонь обрушился на рогатку и на трех человек, находившихся возле нее. Гибкая ветвь, не без труда отысканная и с немалым трудом приспособленная для стрельбы, вспыхнула в одно мгновение. Ее судьбу могли разделить и Сеня сотоварищи, если б не успели в последнюю долю секунды отпрянуть инстинктивно, откатиться кто куда.

Поток нецензурной брани готов был вырваться изо рта Сени, когда он увидел огромный факел, в который превратилось его оружие — главная надежда в схватке против Масдулаги. Вот только некогда было предаваться ругани и скорби.

Сделав небольшой круг, летающий урод снова пошел на снижение. Огнем он, правда, на этот раз дышать не стал. Но… трудно было сказать, тот ли это был Масдулаги, с которым Сеня и его спутники встретились пару дней назад. Однако в добычу он теперь выбрал себе не Каланга, но Макуна. Щупальца обвились вокруг туловища хелема, подхватывая его налету. Макун заорал, когда Масдулаги потащил его вверх.

Видя, что тварь вот-вот уберется, прихватив одного из его соратников, Сеня действовал, руководствуясь, скорее, инстинктом, чем умом. Рванувшись следом и подпрыгнув, он в последний миг успел ухватить Макуна за лодыжки. И почувствовал, как и у него из-под ног уходит земля и начинает отдаляться.

— Каланг! — окликнул Сеня оставшегося внизу и растерянно таращившегося на отлетавших товарищей хелема, — хватайся… за ноги! Скорее! Русские… то есть, тьфу… хелема своих не бросают!

Видимо, последний лозунг на Каланга подействовал — заставив пересилить и страх перед Масдулаги, и непонимание странного поведения Сейно-Мава (у духов свои причуды), и оторопь от близости поражения, от провала изначального плана. Подпрыгнув, он схватился за Сенины ступни.

И надо сказать, нечаянная задумка себя оправдала. Как бы жутко Масдулаги ни выглядел, но был не духом бесплотным и не демоном, а живым существом. То есть, объектом материального мира, ограничениям этого мира подчинялся. Над ним тоже довлел закон всемирного тяготения, а физические возможности не были беспредельны.

Грузоподъемность — в том числе.

Со злорадством Сеня почувствовал, что Масдулаги теряет высоту — медленно, но верно. Не выдержал вес сразу трех человек, не смог лететь с таким грузом. А отпустить добычу ему, видимо, было западло. Точь-в-точь как обезьяне, пытавшейся достать банан из ловушки, отверстие в которой было такого размера, чтобы лапа обезьянья пролезла, а банан — нет.

От священного союза жадности и тупости обезьяна оказывалась в западне. Аналогично в ловушку угодил и Масдулаги — видимо, полноценным разумом его природа все же обделила.

Вместо того чтобы бросить неподъемную добычу, чудовище, напротив, только сильнее сжало щупальца, обвивавшие беднягу Макуна. Судорожно замахав крыльями, Масдулаги попытался заново набрать высоту. У него это получилось… но ненадолго. Земля снова начала приближаться.

Сеня буквально физически ощущал, как напрягается монстр. Чем напомнил новичка от фитнеса, для понту пытающегося поднять штангу как можно большей массы — и кряхтящего, потеющего от натуги.

— Э-э-э… дернем! — прикрикнул Сеня и, показывая пример, потянул ноги Макуна книзу, понемногу раскачиваясь.

— Сейно-Мава очень тяжелый, — донесся сверху сетующий голос хелема.

Не легче… не намного легче, во всяком случае, пришлось самому Сене, потому что примеру его последовал Каланг. Весил тот куда меньше, зато раскачивался, держась за Сенины ноги, на удивление, гораздо резвее. А значит, с большей эффективностью увлекал Сеню, Макуна и Масдулаги к земле.

Наконец, Каланг смог коснуться земли… точнее уже льда на реке ступнями. А поскольку движения Масдулаги не прекращал, причем скорость его оставалась отнюдь немаленькой, человек не смог выдержать столь быстрого бега и очень скоро оступился. После чего шлепнулся в положение сидя, не выпуская, впрочем, Сениных ног.

Хрупкая конструкция из Сени, Макуна и Масдулаги после этого продержалась в воздухе считанные секунды.

Сначала на лед приземлился, растянувшись плашмя, Сеня. И выдохнул: «Уф!», осознав, что лед успел достаточно окрепнуть, чтобы выдержать его.

Затем Макун бухнулся коленями на лед и заорал от боли. Возможно, его многострадальные ноги ждали немаленькие синяки. Но главное — он был жив, не провалился под лед и на обед к Масдулаги тоже не угодил.

И уже последним, за мгновение до того успев выпустить свою добычу, но не сообразив этим воспользоваться, жесткую посадку совершил Масдулаги. Примерно в паре метров от принудивших его к этой посадке людей. И вот под его весом лед таки провалился. С грохотом и хрустом.

Мгновение — и крылатая тварь оказалась в ледяной воде. А от импровизированной проруби… точнее, пробоины во льду во все стороны потянулись трещины, напоминавшие лучи коряво нарисованного солнца на творении какого-нибудь начинающего художника из детского сада.

Масдулаги забарахтался в воде, хлопая крыльями и разбрасывая брызги. Как видно, взлететь пытался, но повредил при падении крылья. А может, пробовал выбраться хотя бы на лед. Но тот ломался под тяжестью и неуклюжими движениями крупного существа, расширяя пробоину.

— Ха! И это все, на что ты способен? — торжествующе выкрикнул Сеня, глядя на мытарства Масдулаги.

Но следом заметил, что шире становится не только пробоина, но и трещины, отчего желание стоять и зубоскалить, как ветром сдуло.

— Ах, ты ж ёпрст, — коротко ругнулся Сеня, глядя, как ломается лед, — валим отсюда! Скорей!

Последние слова адресовались Макуну и Калангу. В дополнительных объяснениях те не нуждались. Потому как понимали, насколько небезопасное это место — недавно замерзшая река.

Все трое кинулись к берегу, перескакивая через расширяющие трещины во льду и стараясь удержаться на ногах, ступив на не слишком прочную, зато подвижную льдину, потревоженную их поступью. Первым, как самый высокий, бежал Сеня; Каланг — следом. Последним ковылял Макун, чьи ноги пострадали при падении, но и его нельзя было по скорости сравнить с черепахой. Не иначе, этого хелема постегивал адреналин. И лишь спустя час-другой организм должен был взять свое, превратив Макуна в едва шевелящееся, чуть ли не на части разваливающееся от усталости и боли, жалкое существо.

Между тем, с упорством, достойным лучшего применения, Масдулаги вновь и вновь выныривал из проделанной им самим проруби, выпрыгивал на ближайшую льдину, на которую явно надеялся, как на точку опоры; переворачивал ее под своим весом, снова плюхался в воду. И… еще, еще раз пытался вынырнуть. Пока, наконец, ему не посчастливилось опереться на более-менее прочную и устойчивую из льдин — сначала передней парой лап, а затем всеми остальными.

— Блин! И когда ж ты сдохнешь, тварь? — пробормотал Сеня, выскочив на берег и обернувшись в сторону Масдулаги.

Тот уже занял более-менее прочное положение на потрескавшемся льду и теперь двигался к берегу короткими прыжками, судорожно взмахивая крыльями, которые после падения едва ли были способны на что-то большее. Сене он еще напомнил своими движениями огромного кузнечика.

Пока Масдулаги приближался к берегу, Сеня осматривался в поисках своего самодельного копья. Ну, или хотя бы какого-нибудь оружия.

Копье обнаружилось там, где он его оставил — возле уже догоравшей рогатки. Копью, точнее, его древку повезло: оно плашмя лежало на снегу, так что пламя Масдулаги его не задело и с подожженной рогатки тоже не перекинулось.

— Вы тоже не стойте, как… два пенька — окликнул Сеня Макуна и Каланга, подбирая копье и выходя навстречу Масдулаги, — вооружайтесь, мы еще не победили.

Несмотря на правдивость последнего замечания, стоило признать: победа в схватке трех человек с крылатым монстром приблизилась почти вплотную. Кое-как добравшийся до берега и ступивший на твердую землю Масдулаги выглядел теперь не грозно и не как оживший кошмар. Жалкий вид он имел — с уже бессильно волочащимися крыльями, хромающий на своих тонких ногах и с висящими щупальцами.

Но… неукротимостью чудовище не уступало, похоже, самому Мересьеву. Едва оказавшись на берегу, Масдулаги дыхнул огнем, заставив Сеню отскочить в сторону.

Однако ничего, кроме огненного дыхания, противопоставить врагу-человеку эта тварь, похоже, уже не могла. Бесполезные крылья лишили Масдулаги возможностей для маневра, сделав его неуклюжим как навьюченный осел. Сказать того же про себя Сеня не мог — и без труда атаковал монстра с боку, ударив ножом-наконечником в кожистое крыло.

Крыло оказалось прочным — но уж точно не крепче разящей стали. Хоть Сене и потребовалось поднажать, чтобы острие ножа заставило разойтись кожу крыла и прошло сквозь нее.

Отчаянное верещание было ответом на этот удар. Масдулаги попытался развернуться, чтобы сжечь огнем из пасти дерзкого человека. Но Сеня держал копье крепко, прижимая наконечником к земле — и пригвождая крыло чудовища. Теперь любое резкое движение твари грозило болью.

Масдулаги задергал крылом, вопя от боли. Не то пытался вырваться, смирившись с неизбежной потерей крыла и еще более неизбежной болью, не то боль эта, помноженная на шок от, мягко говоря, необычности происходящего (с точки зрения монстра) лишила его поведение всякой осмысленности. Сделав сугубо конвульсивным — а это уже признак агонии.

Увы, для Сени, но ближе к истине оказался первый вариант. Масдулаги смог, изловчившись, достать человека своим скорпионьим хвостом. Крепкий как железо крюк размером с указательный палец взрослого мужчины полоснул по Сениной руке, разорвав мимоходом и рукав, и кожу.

Брызнула кровь. Вскрикнув, Сеня рефлекторно отвел руку, прижимая ее к груди и бросая копье — не до того ему сделалось.

Постукивая тонкими ногами и волоча крылья, Масдулаги попятился в сторону человека, с трудом, но разворачиваясь. Выбирал удобную позицию для атаки, не иначе.

Но тут подоспели Макун с Калангом. Как видно успевшие аж в пещеру сгонять — откуда один прихватил дубину, а второй каменный топор. Несмотря на боль, Сеня порадовался сообразительности компаньонов. Ибо тупые тяжелые предметы действительно могли оказаться более эффективным оружием, чем копья.

Расчет оправдался. Первый же удар топора в руке Каланга заставил одну из ног твари подкоситься, а самого Масдулаги — бестолково засучить, переступая, прочими, не пострадавшими, конечностями.

Тем временем дубина Макуна обрушилась на уродливую башку чудовища. Судя по тому, что Масдулаги инстинктивно пригнулся под этим ударом, коротко рявкнув, атака Макуна тоже достигла цели.

Подскочив с другой стороны, Каланг врезал топором по еще одной ноге монстра. Миг спустя его примеру последовал и Макун с дубиной.

Масдулаги зашатался. А Сеня, даже несмотря на раненую руку и вполне закономерное опасение, что крюк на хвосте твари мог оказаться ядовитым, нашел в себе силы воспользоваться моментом. И со всей силы пнул крылатого ублюдка в бок между хвостом и крылом.

Не устояв перед этой тройной атакой, Масдулаги завалился на бок, опрокинулся, наваливаясь на без того пострадавшее крыло. А прежде чем попытался выровняться, худо-бедно восстановить равновесие, дубина и каменный топор с двух сторон обрушились на увенчанную щупальцами башку… потом еще и еще, сменяя друг друга.

Топор-дубина-топор-дубина-топор-дубина…

Пока, наконец, череп твари не треснул, первобытное оружие не окрасилось черной кровью Масдулаги, а сам монстр — не затих. К немалой радости трех, окруживших его, человек.

— Ох-х-х! — с облегчением выдохнул Сеня, баюкая раненую руку, — мы… сделали это. Все-таки… сделали.

— Макун может забрать это как трофей? — осторожно поинтересовался Макун, уже присматриваясь с деловитым выражением лица к хвосту Масдулаги, — из него получится хорошее оружие для Макуна.

— Ну уж нет, — лениво пробурчал Каланг, — у Макуна уже есть оружие-трофей: копье аванонга. Теперь очередь Каланга выбирать трофей.

И дипломатично так замолчал, оглянувшись на Сеню — не будет ли против великий и могучий Сейно-Мава? Не претендует ли он сам на останки Масдулаги?

— Сможешь отделить его от туловища, — Сеня пожал плечами, верно истолковав взгляд соратника, — в смысле… я хотел сказать, если Каланг сможет отделить его… тогда хвост твой… Каланга то есть.

7

В глазах Сени мутнело. Очертания знакомых предметов, то расплывались, то странным образом искажались, меняясь до неузнаваемости.

Солнце казалось ослепительно, болезненно ярким. Близлежащий лес — не живописным, но каким-то бессмысленным скопищем огромных мохнатых палок, торчащих из земли. А боевые товарищи выглядели парочкой грязных патлатых гномов, бестолково копошащихся возле трупа Масдулаги. Один «гном» раздражающе долго и неуклюже долбил до отвращения примитивным тупым орудием — каменным топором — по хвосту летающего существа. Второй, присев рядом, что-то без умолку лопотал на своем столь же примитивном языке. Вроде как острить пытался… но до того убого, что любой ди-джей с провинциальной радиостанции мог ему дать сто очков вперед. Так что бесил, скорее. По крайней мере, Сеню.

Впрочем, еще больше, чем треп Макуна, напрягал другой шум — какой-то монотонный и плаксивый, невесть откуда доносящийся. Вероятней всего, шумело в Сениной голове, поскольку ни Макун, ни Каланг этот звук жуткий, похожий на стон, вроде даже не замечали.

Не иначе, хвост Масдулаги был все же отравлен. И своим ударом последним монстр занес Сене в организм яд… или наркотик. Такой вот прощальный подарочек.

Стоило, впрочем, сосредоточиться на чем-либо хоть взглядом, хоть даже мыслью, как стон затихал, а зрение более или менее приходило в норму. Зато подступала боль в раненой руке. Добро, хоть не острая, а только ноющая. Рану Сеня и перевязал, чтоб кровь остановить (с футболкой после этого пришлось окончательно распрощаться), и прижег, раскалив на торопливо разожженном костре нож-наконечник. Затем снова перевязал, пожертвовав уже той тряпицей, что осталась от футболки. Но против яда-наркотика все эти меры оказались… как минимум, недостаточными.

Из-за этой прицепившейся как клещ боли возня Каланга и болтовня Макуна раздражали даже больше, чем когда Сеня пытался расслабиться — и потихоньку погружался в трясину галлюцинаций.

Вообще, радужному настрою (и даже простому умиротворению) его теперешнее состояние не способствовало. Сене даже подумалось, что пресловутая «радость победы» — придуманная киношниками брехня, не более. И в реальности ее, если кто и мог испытывать, то разве что спортивные болельщики. Люди, не приложившие к достижению победы ни малейших усилий. Если не считать, конечно, сорванных голосов, которыми они громогласно объявляли свою команду заранее чемпионом, а судье сулили кары разной степени извращенности.

Но между этим миром и стадионами, заполненными орущей толпой, лежала не одна тысяча лет. И Сеня, равно как и Макун с Калангом, не были болельщиками — схватка с Масдулаги полностью легла на их плечи. Хоть не сказать, что хрупкие, но и не столь могучие, как плечи атлантов, держащих небо.

Исходом схватки эти трое тоже были обязаны только себе. И радоваться здесь, если подумать, по большому-то счету было нечему.

С грехом пополам, а также с потом, кровью и синяками Сене, Макуну и Калангу удалось победить… всего одну из крылатых тварей, портящих жизнь людям в этом мире. Да потерять при этом старательно пристреленную рогатку — главное оружие, на которое рассчитывали в этом противостоянии. В противостоянии, которое едва началось: если верить Хубару, по душу хелема явились целых три чудовища. Причем никто не гарантировал, что их не будет больше.

Более того. Живучесть и упорство, которые павший Масдулаги проявил в схватке, внушали Сене просто-таки суеверное беспокойство. Никто так же не гарантировал, подумалось ему, что якобы убитый монстр не оживет чудесным образом, не регенерирует, затянув раны, снова расправив крылья и даже отрастя новый хвост, взамен отрубленного Калангом. Как ящерица. И не вернется в нестройные крылатые ряды врагов человечества.

Оставалось лишь содрогаться, представляя, каково придется хелема, если битый Масдулаги вернется с подмогой. Или не вернется, но подмога сама сюда нагрянет, покарать много о себе возомнившую еду.

Так думал Сеня, сидя на берегу и баюкая раненую руку, покуда Каланг рубил хвост Масдулаги. И, казалось, трудно было воспринимать только что одержанную «победу» с большим скепсисом и тревогой: «то ли еще будет».

Оказалось — нет. Когда все трое вернулись в пещеру, встретили их там еще более прохладно и тревожно, чем сам Сеня воспринял свой промежуточный военный успех. Молчаливое напряжение, царившее в пещере к моменту их возвращения, было настолько тяжелым, до такой степени ощущалось почти физически, что даже Каланг, в простодушной дикарской радости потрясавший над головой отрубленным хвостом Масдулаги, разом приуныл. Как цветок без поливки. И стыдливо опустил свой трофей.

— Хелема… победили, — попытался снять напряжение пострадавший, едва ковылявший, но неунывающий Макун, обращаясь к умолкнувшим соплеменникам, толпившимся возле входа в пещеру, и хлопнул себя кулаком в грудь, — Макун победил. Сейно-Мава победил. Каланг победил. Масдулаги… мертв!

Мимо Сениного уха не прошла незамеченной та прямо театральная пауза, которой его компаньон надеялся разбавить свою почти телеграфную речугу для пущего эффекта. Однако должного впечатления, на которое тот рассчитывал, это не произвело — оценить актерские задатки Макуна оказалось некому.

— Макун называет это победой? — в ответ донесся из глубины пещеры знакомый голос. Звучал он на повышенных тонах, эхом отражаясь от каменного свода. И тем самым вроде как придавал сказанным словам больший вес.

Продираясь через толпу соплеменников, Хубар выбрался навстречу Сене, Макуну и Калангу.

— Это — победа? — вопрошал шаман, выхватив замеченный им хвост Масдулаги из рук Каланга и, подержав с мгновенье, брезгливо швырнул трофей за порог пещеры, — один убитый Масдулаги — это победа?

— Лиха беда начало, — попробовал возражать Сеня, сам того не ожидая, оскорбившийся. Даже возмущение в душе закипело. Как смел этот старый брехливый барбос попрекать их — тех немногих, кто только и вышел на защиту племени. Пока и сам шаман, и все это сборище дикарей, тряслись, забившись в самый дальний и темный угол пещеры и обделавшись от страха.

Как все они посмели?!

— Попробовали бы сами, — говорил Сеня, — мы-то хоть одного убили… а скольких победили вы… все?

Но Хубар только отмахнулся от его слов. Прочие же хелема так и стояли молча с каменными лицами — ни дать ни взять, идолы с острова Пасхи.

— Один убитый Масдулаги! — продолжал вещать шаман, — остальные не простят хелема такого святотатства. Хубар видел: открылся ход в подземный мир…

«Снова пред тобой раскрылась бездна», — невольно вспомнилось при этих его словах Сене.

— …и скоро здесь будут дюжины Масдулаги! Дюжины дюжин! Кто тогда сможет победить их? Макун? Каланг? Или чужак, заманивший хелема на этот гибельный путь?

Шаман поочередно указал пальцем на каждого из трех возвратившихся в пещеру «победителей».

— Они отомстят за убитого собрата… сожрут и сожгут каждого из хелема, от старого Бирунга до грудных детей!

«Так вот в чем дело! — дошло до Сени, — Хубар… и все они недовольны не потому, что мы только одного убили. Они просто мести испугались! Как будто Масдулаги — это тоже что-то вроде племени… человеческого, где принято друг друга защищать, стоять один за всех и все за одного, карать обидчиков. Проще говоря, как будто Масдулаги разумны».

Следовало переубедить пещерную братию в этом заблуждении, решил он, рассчитывая при этом на собственный авторитет как бы небожителя. Тот факт, что сам этот авторитет оказался под угрозой, что шаман назвал его «чужаком» вместо привычного «Сейно-Мава» Сеня в полемическом задоре не заметил.

— Послушайте! — воскликнул он, перекрикивая даже Хубара, — Масдулаги — это не люди… не хелема и даже не аванонга. И не какие-то там злые духи. Это просто… звери, понимаете? Звери! Неразумные твари. Да, они охотятся на нас — как и другие звери охотятся на тех, кто их слабее. Закон природы, ничего личного! А когда на них нападают — защищаются. Но мстить они не умеют… ну, у них просто нет такого понятия. Привязанностей нет… ну, по крайней мере, как у людей. Откуда им знать, что это мы убили их сородича? Ну ладно, если боитесь, что Масдулаги найдут труп своего сородича неподалеку от нашей пещеры — давайте вместе его сюда перетащим. Какое ни на есть мясо все же. Да и не увидят они ничего! У них же глаз нет.

По крайней мере, Сеню выслушали. Даже Хубар не осмелился перебивать его во время этой яростной речи. И только на нескольких лицах из стоящих ближе всех хелема Сеня заметил выражения содрогания и отвращенья в ответ на предложение пустить труп Масдулаги на мясо.

Когда он закончил, слово вновь взял шаман. И не похоже было, чтобы слова Сени его убедили.

— Почему хелема должны верить чужаку? — вопрошал Хубар, и голос его прозвучал почти как медвежий рык, — чужаку, чьи лживые сладкие речи сбили хелема с правильного пути?

— Быть жертвой, дрожать и умирать с голоду — это что ли правильный путь? — возмутился Сеня, — ну знаете… нет уж, спасибо! А на вопрос, почему верить, отвечаю: разве я когда-нибудь вас обманывал. Я говорил, что Масдулаги можно убить — и убил. А еще раньше обещал победить аванонга. Победил же, не обманул. Я ж все-таки Сейно-Мава… как-никак. Не забыли?

С этими словами он вытащил зажигалку и на миг выщелкнул из нее маленький огонек. Маленький… но неплохо освеживший память хелема, напомнивший дикарям, с кем они имеют дело. Хелема переглянулись в растерянности, кто-то зашелестел тревожным благоговейным шепотком.

Но вот реакция Хубара оказалась совсем иной. Иной настолько, что заставила Сеню вспомнить название знаменитой картины Репина: «Не ждали».

Стоявший ближе других к нему, шаман метнулся с внезапным для его немалого возраста проворством — и… выхватил зажигалку из Сениных рук. Сеня не успел ничего сделать, даже не до конца сообразил, что к чему, а Хубар отступил на пару шагов и, держа зажигалку перед собой, тоже щелкнул. Раз, другой. И хотя бы со второй попытки смог вызвать рукотворный огонек к жизни.

— Смотрите, хелема! — выкрикнул Хубар, вскинув зажигалку с венчавшим ее язычком пламени над головой, — Хубар тоже может… так же, как этот лживый чужак, назвавший себя Сейно-Мава! Так что? Выходит Хубар — тоже Сейно-Мава? Или… Аяг?

Шаман протянул зажигалку подошедшему вождю, но тот опасливо отстранился. Что, впрочем, не смутило Хубара.

— Чужак обманул хелема жалкой игрушкой и назвался Духом-Приносящим-Огонь! — уже не кричал, но скорее, взревел он и, наверное, чудом не сорвал голос, — Хубар давно догадывался об этом… следил за чужаком. Хубар опоздал… и просит прощения у хелема, что не успел вовремя раскрыть обман чужака. Прежде, чем чужак навлек беду на хелема.

Свои покаянные-де фразы шаман сопроводил принятыми в племени телодвиженьями, выражавшими покорность. Присев на корточки перед хелема, он одной рукой поднял зажигалку над собой.

— Скотина ты неблагодарная, — выпалил Сеня, опомнившийся от шока, — про аванонга забыл? Как ты плакался: «Сейно-Мава поможет хелема?» Да если б не я, тебя сожрали бы давно!

— Духи любят шутить, — снова выпрямившись, небрежно бросил Хубар, как будто фраза эта все объясняла, — а у злых духов и шутки злые. Но Хубар знает, как вернуть покровительство добрых духов… и отвести от хелема гнев Масдулаги!

Шаман выждал, прежде чем соплеменники, проникнувшись последней фразой, сосредоточат все внимание на нем, таком мудром и ни разу (в отличие от лживых чужаков) племя не подводившем. После чего перешел к сути:

— Нужно отдать чужака… это порождение злых духов — Масдулаги. Чужак виновен в гибели одного из Масдулаги. Значит, только чужаку и следует понести наказание. Взять чужака!

В этот раз смысл слов, произнесенных Хубаром, дошел до Сени мгновенно — не помешало даже то ощущение дурноты, что принес яд-наркотик с хвоста покойного монстра. И боль в раненой руке не отвлекла.

— Что? Ну уж нет, — проговорил Сеня, держа копье здоровой рукой и выставляя перед собой, — никаких жертв… кроме разве что вашего ни хрена не годного шамана.

Боевитость собственную он, правда, не переоценивал — понимал, что одной рукой особо не повоюешь. Особенно когда едва стоишь на ногах. К тому же, хоть дело и приняло на редкость нежелательный оборот, хоть сама жизнь Сени оказалась под угрозой, но убивать хелема он был не готов чисто морально. Потому как привык к этому дикому, но честному и в целом доброжелательному народцу. Как привыкаешь к соседям или коллегам на работе. Все, чего хотел несостоявшийся, самозваный Сейно-Мава — это отпугнуть ближайших к нему людей и выскользнуть из пещеры.

Увы, даже этот замысел осуществить не удалось. Уж в чем, в чем, а в недостатке чутья первобытных людей упрекнуть было нельзя. Иначе выжить им было бы не просто сложнее, но почти невозможно. Вот и хелема: сразу почуяли слабость пострадавшего в битве чужака, его трусливое намерение не драться, но сбежать. Проще говоря, распознали в нем не бойца, а жертву. Которую, к тому же, не защищал более обманом приобретенный титул Духа-Приносящего-Огонь.

Одни хелема накинулись на Сеню скопом, выхватывая копье и сбивая с ног; другие — обходя чужака, блокировали выход из пещеры, отрезая ему единственно возможный путь к бегству. Третьи хелема оттесняли вглубь пещеры Каланга и Макуна, бросившихся было на выручку Сене. Даже несмотря на все, что сказал Хубар, на авторитет шамана и на «сеанс магии с разоблачением», им проведенный.

Очевидно, общение с человеком из более развитого мира, не скованного дикарскими предрассудками, пошло этим двоим на пользу. Хотя чего уж теперь…

Что до Хубара, то он стоял посреди этого позорного действа и командовал. Голос его походил на карканье ворона:

— Живьем взять чужака! Страх! Масдулаги нужен страх!

8

Холодно…

Подобно тому, как победы сменяются поражениями, порой грозящими смертью, на смену дню, хоть зимнему, но яркому и солнечному, пришла ночь, принесшая с собой метель и мороз. В такую погоду, говорят, хозяин собаку из дома не выгонит. Но в этом мире еще ни дома не научились строить, ни догадались о пользе приручения собак. Так что дикие предки будущих Бобиков, Шариков и Барбосов, невзирая на погоду, бегали по лесам и степям, считаясь хищниками — чем-то средним между волками и шакалами.

Но даже в этом диком мире в такую погоду люди предпочитали сидеть в тепле. Хотя бы в тесной пещере, возле костра и согревая воздух собственным дыханием. Но уж никак не под открытым небом, осыпавшимся снегом. А тем паче — беспомощной тушкой, привязанной к столбу.

Сам столб (кусок ствола толстого дерева) хелема с трудом вкопали в жесткую мерзлую землю на берегу реки. Не поленились, заразы! Чего не сделаешь, чтобы жертва стала как можно более заметной.

И не абы где этот столб поставили, но совсем рядом с трупом Масдулаги. Предельно доходчиво намекая, что именно этот, привязанный человек повинен в смерти одного из крылатых монстров.

Труп, кстати, вопреки опасениям, не ожил, да и выглядел теперь просто грудой мертвой изуродованной плоти, страха не внушая ни на йоту. А вскоре после начала метели перестал как-либо выглядеть вообще — занесенный свежим снегом. Вот только Сене, на чьих глазах и происходило это, самой природой устроенное, погребение крылатого монстра оттого было не легче.

Ветер пронизывал насквозь — не спасала даже одежда, которую хелема Сене милостиво оставили. Видать, совесть не позволила поступить иначе, да остатки чувства благодарности. А может, даже здесь не обошлось без умысла и расчета в исполнении въедливого шамана. Как он там говорил? Масдулаги нужен страх, они питались страхом, и чтобы предстать перед крылатыми монстрами боящимся, жертва должна быть, как минимум, живой. А не, скажем, давшей дуба раньше времени в морозную ночь.

Снег летел в лицо, в глаза, нос и рот, заставляя жмуриться и елозить у столба в тщетных попытках хоть немного отвернуться в сторону от даже не снегопада — скорее, снежного потока. Другие снежинки приземлялись на меховую жилетку и джинсы. Некоторые таяли, но большинство находило Сенину одежду подходящим местом, чтобы остаться погостить надолго.

И снежинок таких становилось все больше. Сеня понимал, что потребуется не так уж много времени, прежде чем он сам покроется снегом подобно трупу Масдулаги. Но еще раньше привязанного к столбу человека грозил доконать мороз, усиливавшийся, казалось, с каждой минутой. Воздух густел, наполненный морозом; дышать им становилось все тяжелее. Невидимыми холодными змейками мороз проникал и под одежду Сени, почти не препятствующую.

В общем, вне зависимости от того, явятся ли Масдулаги отомстить за своего убитого сородича, пережить эту ночь Сене не стоило и мечтать.

Когда холод внезапно отпустил… точнее, перестал ощущаться — момент этот Сеня воспринял на удивление спокойно. С толикой облегчения даже. Вроде как вот оно: конец всему, в том числе и мучениям. Поздно бояться и переживать. Не дождались Масдулаги свою жертву, если вообще на нее действительно претендовали. А у Хубара должно неслабо бомбануть, когда наутро он обнаружит у столба Сенин труп — обмороженный, занесенный снегом, но не съеденный. То есть вроде как отвергли Масдулаги такую жертву. Не получилось у шамана искупить предполагаемые грехи племени столь малой ценой. Не исключено, что после этой неудачи следующим кандидатом на жертвоприношение мог стать и сам Хубар.

Так, не слишком уместно в его положении, мысли Сени свернули на колею злорадства и пожеланий облома да всяческих неприятностей своим погубителям. За злорадством пришло уж совсем неуместное хорошее настроение. И потому, ощутив уже не просто отсутствие холода, но… тепло, Сеня даже некоторое разочарование почувствовал. Мол, как же так — я не умру? Не умру прежде, чем сюда нагрянут Масдулаги и захотят отведать свежемороженой человечины? Если вообще нагрянут и захотят. Но это значило, что попортить напоследок кровь неблагодарным сволочам-хелема вместе с главсволочью в должности шамана не удастся.

За разочарованием пришло удивление — запоздалое. Сеня не понимал, откуда могло взяться тепло. Откуда — в зимнюю-то ночь, под вьюгой?! Да, то был не потогонный удушающий жар, как в бане. Но температура, судя по ощущениям, была точно выше нуля по Цельсию. Причем заметно выше: снежинки на Сениной одежде стремительно таяли, превращаясь в капельки влаги.

Объяснение не заставило себя ждать. Причем такое, что Сеня готов был орать от радости и плясать. Готов был, да не мог — по крайней мере, плясать. Путы, привязывавшие его к столбу, не давали. А драть глотку или даже просто открывать рот Сеня… боялся. Опасался подспудно, что может вспугнуть эту неожиданную удачу, улыбнувшуюся ему так вовремя.

Вокруг столба с привязанным к нему человеком начал сгущаться туман. Да-да, тот самый туман, ждать который, по Сениным расчетам, ему предстояло еще несколько месяцев.

Что ж. Всегда же приятно ошибиться подобным образом!

«Deus ex Machina», — вспомнилось Сене в этой связи выражение, восходившее, кажется, к древнегреческим трагедиям. И пусть до цивилизации уровня хотя бы древнегреческой (с театрами, философами и симпозиумами) этому миру еще было ох, как далеко, но Сенину личную трагедию стоящая за туманом сверхъестественная сила, предотвратить все же помогла.

Плотной непроницаемой завесой туман отгородил Сеню и от снегопада — враз, казалось, иссякшего, и от уже почти не досаждавшего ветра. Еще больше сгущаясь (куда больше, казалось бы!) туман приник к Сене вплотную, застилая глаза. Не давая видеть ничего, кроме тумана — ни снега под ногами, ни веревок из жил, оплетавших его тело, ни собственной одежды.

И даже чувствовать собственное тело — раненое, отравленное и до конца еще не согревшееся — Сеня перестал. Правда, всего на мгновение.

Затем стало резко светло. Туман сменился белизной: однородным, ничем не нарушаемым белым фоном, источающим мягкий свет. Белизна была повсюду, куда бы Сеня ни устремлял взор — хоть вверх, хоть вниз, под ноги, а хоть и по сторонам.

Путы больше не держали его. Остались там, в том диком мире, где крылатые уроды Масдулаги охотятся на пещерных людей. Сеня был волен идти куда угодно. Вот только неестественная однородность этого, нового, открывшегося перед ним, мира лишала любое движение малейшего смысла. Можно было идти, можно было дальше стоять или даже лечь на белую твердую плоскость под ногами — ничего бы не изменилось. Даже крохотное темное пятнышко увидеть в этой вселенной безраздельной белизны казалось великой честью и тянуло на открытие, ставящее всю картину мироздания с ног на голову. Как когда-то, в Сенином мире — открытие других планет, кроме Земли, других материков, кроме тех, что скучились вокруг Средиземного моря.

Как Сеня ни оглядывался по сторонам, как ни всматривался внимательно в окружающую белизну, но не мог различить в ней ни малейшего изъяна. Ничего, что выделило бы этот кусочек белизны, могло вызвать в оном Сенин интерес и заставить двигаться в том направлении. Да что там: само чувство направления в этой странной вселенной победившей однородности начало отказывать. Сеня даже начал сомневаться, точно ли он стоит на чем-то твердом. С тем же успехом он мог падать в бесконечную бездну, никогда не достигая дна.

«Снова пред тобой раскрылась бездна…»

Или не стоять, а, скажем, висеть под потолком вниз головой. Как летучая мышь. А как вариант — Сеню могло нести медленное, но неуклонное течение. Сквозь белизну и в направлении белизны.

Малоприятное ощущение! Но еще меньше Сене нравилось, что эта бесконечная белизна совсем не похожа на его родной мир. То есть надежда на чудесное спасение не оправдалась… или оправдалась, но отчасти. В том смысле, что столь вовремя появившийся туман, конечно, спас Сеню от смерти на морозе, в пасти Масдулаги или на копьях оказавшихся неблагодарными скотами хелема. Но те, кто прислал ему на помощь чудодейственный туман, явно сделали это небескорыстно. Рассчитывая не просто помочь жалкому смертному, засыпаемому снегом, но найти ему полезное для себя применение. В противном случае просто вернули бы Сеню домой, в родной мир, а не забросили… сюда. Неведомо куда!

Невзначай Сене вспомнились выражения, услышанные им еще в школе, на уроках физики. «Энтропия» и «тепловая смерть вселенной». Насколько он тогда успел понять, энтропия, как мера хаоса, даже в кажущейся бесконечной вселенной должна была когда-нибудь достичь предельного уровня, когда всякое полезное действие оказывалось невозможным — КПД любого процесса делался равным нулю.

Представить, как должна выглядеть вселенная, достигшая такого состояния — «тепловой смерти» — Сеня, разумеется, не мог. Но теперь, то ли стоя, то ли вися, то ли двигаясь по течению посреди белого безмолвия, подумал: этот мир к «тепловой смерти» по меньшей мере, близок. Неизмеримо ближе его собственного мира.

От отчаяния и непонимания происходящего («Куда ж вы меня засунули… зачем?») Сеня нецензурно ругнулся — коротко, но громко. Звук улетел в белеющую даль, затерявшись в безмолвной пустоте. И в ответ… тишина. Даже эхом Сенин крик не отразился. Видимо, неоткуда.

И все же нельзя было сказать, чтобы этот отчаянный возглас совсем уж не возымел эффекта. Миг спустя Сеня понял, что сюрпризы для него на сегодня не закончились. Вдалеке посреди белизны вырос темный прямоугольник. Который мог быть, если не дверным проемом, так хотя бы окном. Окном в нормальный мир!

Со всех, оставшихся у него, сил Сеня бросился в направлении прямоугольника — движимый как надеждой, так и каким-то иррациональным опасением. Что, если он промедлит, если не уложится в некий гипотетический временной отрезок, прямоугольник снова закроется, оставив Сеню в этой жуткой белизне. Угнетавшей пуще всякого кошмара.

Сеня бежал и бежал, ни ног не щадя, ни сердца. А уж как панически оно забилось в груди, когда показалось, что прямоугольник не приближается, а наоборот, отдаляется от бегуна. Впрочем, к чести Сени, в панику он не ударился. Сумел вовремя сообразить, что просто бежит не совсем в нужном направлении. Но куда-то немного в сторону от спасительного проема. Пришлось немного подкорректировать курс.

Когда до заветного прямоугольника осталось по Сениным прикидкам менее сотни метров, беглец из мира белого безмолвия смог разглядеть его достаточно отчетливо, чтобы понять: перед ним и впрямь дверной проем. За которым к тому же темнеют стены и пол… серые. Не то каменные, не то из бетона.

«Да пусть хоть дерьмом будут измазаны, — подумал Сеня, поднажав и на последних десятках шагов от спасения решив выложиться до предела, — всяко лучше, чем эту белую жуть безжизненную вокруг себя видеть!»

Задыхаясь, на подкашивающихся ногах, Сеня буквально влетел в проем, постукивая подошвами по каменному полу. И мгновение спустя проем закрылся за его спиной — лениво погрохатывая, сама собой встала на место, заслоняя это отверстие в стене, каменная плита. Оглянувшись, Сеня видел перед собой только стену, из таких тяжелых, аккуратно обтесанных, плит сложенную. И никаких дверей; тем более — в другие миры.

Сразу стало заметно темнее. И лишь слабые лучи света, случайно проникавшие сюда, не иначе, из других помещений, позволяли Сене худо-бедно различать детали обстановки.

Проем, теперь закрытый каменной плитой, привел Сеню в большой, темный и прохладный зал — что-то вроде нефа в католическом соборе или помещения во дворце какого-нибудь древнего царя. Высокий сводчатый потолок, ряды колонн. Подойдя к одной из них поближе, Сеня заметил, что основание у колонн квадратное, а, как минимум, одна эта колонна успела покрыться щербинами… и даже трещинами кое-где.

Это, а также темнота и общая скудность интерьера свидетельствовала о заброшенности, давней запущенности зала… а то и всего здания, в котором Сеня оказался. Укрепила это впечатление и попытка пройтись среди колонн. Пол под ногами, выложенный опять-таки небольшими каменными плитами, оказался неровным. Кое-где плиты отсутствовали или были расколоты, частично искрошены.

Даже того характерного шороха, который издают копошащиеся по углам крысы, Сеня не услышал. И не очень тому удивился. Видимо, питаться грызунам здесь было попросту нечем. Вот и сбежали — подобно всякой другой живности.

— Э-эй! — выкрикнул Сеня, приставив ладони ко рту на манер рупора, — есть тут кто?.. Или здесь всегда так встречают гостей?

Крик разнесся эхом, отражаясь от каменных стен и свода.

Затем в глубине зала, среди колонн, мелькнуло пятно света. Приободренный, Сеня осторожно (так, чтобы никуда в потемках не врезаться), но в то же время решительно двинулся ему навстречу. Пятно приближалось; Сеня еще успел заметить, что свет этот немного странный — бледно-голубоватый. Редкость для ручного фонаря. Вычурная бесполезная редкость.

По мере сближения Сени и источника света, впрочем, стало понятно, что последний вовсе не был фонарем. Во всяком случае, фонарем в том смысле, который вкладывают в это понятие Сенины современники.

По залу плыл прямо в воздухе, не имея никакой видимой опоры… шар. Светящийся тем самым бледно-голубым светом шар размером с баскетбольный мяч. А рядом с неспешным достоинством вышагивал старик в темной хламиде или мантии «а ля европейский университет», только что без квадратной академической шапочки.

Невысокий старик с белой, ухоженной окладистой бородой и живыми, сверкающими любопытством, глазами.

— Приветствую тебя в своей обители, — изрек он важно, будто король, встречавший гостя в собственном тронном зале, — или… предпочитаете обращение на «вы»?

— Как… хотите, — в нерешительности произнес Сеня. А затем протянул старику руку, одновременно назвав свое имя.

Тот ответил на рукопожатие, помешкав, впрочем, долю секунды. Как будто мысленно заглянул в невидимую шпаргалку на тему: «Обычаи и поведение землян». Но вот представляться сам отчего-то не спешил.

— Прошу прощения за некоторые… хм, неудобства, — затем молвил старик, — необходимо было очистить ваш организм от токсинов и вредных микробов, попавших туда… в том месте, откуда потребовалась срочная ваша эвакуация.

Сеня кивнул, вспомнив о ране, полученной от удара хвостом Масдулаги, и теперь ловя себя на том, что рука больше не болела. Исчезли и другие неприятные ощущения, связанные с той раной — вроде помутнения в глазах и шума в голове.

Не возражал Сеня и против вредных микробов, не получить которые он не мог, если учитывать, в сколь антисанитарных условиях ему пришлось существовать последние месяцы. Ни тебе душа с гелем, ни полноценной стирки. Особенно в мороз.

Заодно стало понятно назначение того… хм, места, где царила безупречная белизна. Не какой-то мир отдельный это оказался, но что-то вроде камеры дезинфекции.

Но камеры — где?..

— А где мы? — вслух задал Сеня этот вопрос.

— Бовенгронд, Замок-Над-Миром, — с все той же невозмутимой гордостью изрек старик.

9

Чем-то он напоминал Сене Хубара. Не внешностью, понятно. Шаман хелема не только выглядел моложе. Он, прежде всего, оставался грязным дикарем, разве что поумнее соплеменников — ишь, принцип работы зажигалки освоил! Тогда как в облике хозяина таинственного Замка-Над-Миром ощущалась аккуратность, цивилизованность, даже некоторая аристократичность. Как, впрочем, и подобает хозяину замка. Да и изъяснялся встреченный Сене старик не в пример Хубару с его примитивной первобытной речью. Грамотно, почти по-современному. Приветствует, вот; прощения просит из вежливости, знает такие слова как «микробы» и «токсины».

Но было кое-что общее у этих двух пожилых людей — несмотря на контраст между сглаженной жизненным опытом варварской неотесанностью одного и легкой интеллигентной старомодностью второго. А именно, манера держаться. Не просто идти, а шествовать важно в спокойствии чинном, когда не чувствуешь ни малейшего повода для суеты и спешки. И смотреть на окружающих, хоть немного, но свысока. В лучшем случае снисходительно.

Еще хозяин Бовенгронда походил на волшебника, как их принято изображать в фильмах вроде «Властелина колец» и «Гарри Поттера». Благородная седина, спокойная невозмутимость, мудрый взгляд. Да и в мантии своей этот старик смотрелся бы вполне гармонично за кафедрой какого-нибудь Хогвартса. Усиливал это впечатление бледно-голубой светящийся шар, паривший рядом с хозяином вопреки закону всемирного тяготения, и в свет превращавший отнюдь не электричество. Да и сама обстановка. Какой-то замок…

Впрочем, если именно этот старик насылал туман, открывавший проходы между мирами и эпохами, то и Гэндальфу, и Дамблдору оставалось разве что нервно курить в сторонке, завидуя такому могуществу. Это ж власть не просто над природным явлением, а над целыми мирами, которые этому старику под силу сближать, чтобы обитатель одного мира мог без проблем перескочить на другой.

Следом Сене подумалось, что и имидж хозяина Замка-Над-Миром, и сама обстановка этого Бовенгронда… да что там — и даже человеческий облик этого хозяина могли оказаться просто иллюзией. Ну, чтобы не шокировать или не слишком шокировать гостя поневоле. Этакий реверанс в сторону Сени и его родного мира.

А попади сюда, скажем, Каланг или Макун — перед ними предстанет какая-нибудь Пещера-Над-Миром. С хозяином, похожим на того же Хубара.

Тогда как на самом деле… неужели?..

— Ой, нет! — несколько смущенно молвил, махнув рукой, старик в ответ на невысказанное Сенино предположение.

Невысказанное — но, должно быть, читавшееся на его лице.

— Конечно же, нет, молодой человек. Начнем с того, что я отнюдь не всеблаг, — продолжал хозяин Бовенгронда, — и, главное: я смертен, хоть и живу очень долго… по вашим меркам. Такими же смертными, осмелюсь предположить, были и те, кто создал это место. По крайней мере, данное предположение позволяет объяснить, куда истинные хозяева Замка-Над-Миром подевались.

Что до меня, то я… что-то вроде здешнего вахтера или ночного сторожа. При условии, что ночь… смена моя еще долго не закончится. Или, если угодно, смотритель. Как в парке аттракционов, закрытом на зиму. Или на маяке.

— Смотритель? — переспросил Сеня, пробуя слово на вкус.

— Как-то так, — старик кивнул и улыбнулся, — можете, кстати, именно так ко мне и обращаться. Смотритель… почему нет?

Миновав темный зал с колоннами, бывший, по всей видимости, чем-то вроде холла, Сеня и Смотритель попали в просторную комнату. Здесь, в отличие от предыдущего помещения, имелись окна — целых три отверстия в форме арки. Просто отверстия, без рам, стекол или ставен. Но лично Сене, едва он переступил порог комнаты и глянул в сторону этих окон, более всего захотелось закрыть их ставнями. Да поплотнее.

Свет за окнами ежесекундно нарастал до тех пор, пока дневное светило не заглядывало через них в комнату, буквально заливая ее своими лучами. До того ярко, что ладонь сама тянулась к глазам. Длилось это пару мгновений, после чего солнце скрывалось из поля зрения, свет слабел, сменяясь сумерками… затем полумраком, и, наконец, полноценной ночной темнотой. Можно было даже звезды различить на том кусочке неба, что было видно из окон. Только следовало ловить момент, потому что очень скоро звезды меркли, небо начинало бледнеть и светлеть.

Сеня так и застыл на пороге, шокированный этим фантасмагорическим зрелищем.

А вот для Смотрителя оно, не иначе, успело превратиться в рутину. Как ни в чем не бывало, он сделал шаг в направлении одного из окон. А затем, остановился, будто спохватившись, и обернулся к своему гостю, не торопившемуся следовать его примеру.

— Подойдите сюда, не бойтесь, — проговорил Смотритель, — можете мне поверить, ничего страшного здесь не происходит… за окнами — в том числе. Ничего страшного… и даже ничего… по большому счету, неестественного или из ряда вон выходящего. Все сугубо в рамках законов природы.

«Ну-ну», — подумал Сеня, поочередно вспоминая то туман, то белое помещение для дезинфекции, казавшееся бесконечным как вселенная, то летающий светящийся шар.

Но примеру Смотрителя все же последовал.

Оба подошли к одному из окон, и старик облокотился на подоконник. Сеня же едва выглянул наружу… и еле удержался, чтобы не отпрянуть. Пришлось устыдить себя мысленно — что он, в сам-то деле, как девчонка, крысу увидевшая, или мокрая курица! Злых духов, прикормленных главарем аванонга, не испугался, безобразных монстров Масдулаги не испугался. А на банальное, в общем-то, явление смотреть, видите ли, не может.

Хотя… зависит от того, под каким углом разглядывать эту банальность. И откуда.

Под окном примерно на десяток метров вниз уходила стена Бовенгронда — из серого щербатого камня. А ниже… оправдывая свое название, Замок-Над-Миром просто парил в воздухе! Да на немалой высоте еще. Белые крапинки облаков и серые пятна туч маячили далеко внизу. Еще ниже проплывали темные очертания островов и материков на синем фоне океанских вод. Но не они более всего привлекли Сенино внимание. А удивительное, по-своему красивое, хоть и впрямь не отличающееся необычностью действо. Действо, способное вызвать у какого-нибудь астронома, например, приступ прямо-таки детского восторга.

Странная гонка происходила на поверхности мира, над которым проплывал Бовенгронд. Темнота стремительно и неуклонно отступала перед полосой света, открывавшей взорам Сени и Смотрителя все новые уголки мира. Острова; море, похожее на огромное зеркало, горные хребты. Точно какой-нибудь коммивояжер демонстрировал потенциальному покупателю свои товары — один за другим.

Но приходил черед — и уже свет пятился, отступая перед наползающейтемнотой.

Несколько минут Сеня и Смотритель просто стояли у окна, любуясь нескончаемой игрой в догонялки, что вели между собой день и ночь.

— И, конечно же, я не всемогущ, — затем взял слово старик, предлагая вновь вернуться к прерванному разговору, — во-первых, это следует из самого факта моей смертности… печального факта, согласен. Ну а, во-вторых, будь я и вправду всемогущ — думаю, справился бы сам. А не скучал бы тут в ожидании.

— Туман, — проговорил Сеня, тоже отвлекаясь от окна, — туман, перенесший меня сперва… к дикарям хелема, а потом и сюда. Это вы его вызвали?

— Скорее, системы и устройства, составляющие это место… если можно так выразиться, — было ему ответом, — некоторые из них до сих пор работают. Хотя чего уж там — некоторые. Многие. Но сработали они в данном случае… да. По моей указке.

— Вы здесь один? — затем спросил Сеня, и Смотритель усмехнулся.

— Тревожитесь о том, как живется одинокому старику в этой летающей каменной глыбе? — проговорил он в ответ с заметной иронией в голове, — я угадал? Именно так вы представляете себе ситуацию?

Сеня смущенно кивнул, а Смотритель продолжил:

— Так вот. К чести создателей Замка-Над-Миром, строить в их времена умели. И не только строить, я скажу. Обустраивать быт тоже. Сам Бовенгронд… его системы жизнеобеспечения не дают мне ни помереть от голоду, ни запаршиветь, точно нищий бродяга, ни отдать концы от какой-нибудь болезни. Ни, наконец, превратиться в дряхлую развалину под грузом прожитых лет. И я скажу даже больше, возможности Замка рассчитаны не на одного человека. Далеко не на одного. Целая толпа может здесь поселиться, не зная нужды. Так что единственный недостаток моего положения — скука. И общаться на целые столетия бывает не с кем, и покинуть эти стены я не могу.

Сеня снова кивнул: понимаю, мол.

— Но… как понимаю, не мое одиночество интересует вас в первую очередь, — молвил затем Смотритель.

— Да, — его собеседник вздохнул, — то есть, нет… не одиночество. Скорее, причина. Почему я здесь? Зачем вам понадобился?

— Все просто, — старик добродушно улыбнулся, — как я уже говорил, мой главный бич — скука. А от скуки… точнее, борясь с нею, я начинаю занимать голову проблемами, не касающимися меня лично. Во всяком случае, непосредственно.

С этими словами он снова повернулся к панораме, открывавшейся из окна. Секунду спустя присоединился к Смотрителю и Сеня.

— Этому миру в некотором смысле повезло, — начал Смотритель, указывая рукой на проплывавшие внизу облака, моря и сушу, — он, мало того, что богат природными ресурсами — от минеральных до биологических. Вдобавок, разумная жизнь здесь зародилась в умеренном поясе, а не в тропиках. Ну, просто потому, что в тропических и субтропических широтах здесь нет крупных массивов суши. В противном случае теплый климат вкупе с изобилием пищи сильно бы притормозили развитие местного человечества. Чего развиваться-то — если и так живешь как на курорте. Или даже как в раю.

Вдобавок, этот мир избежал и серьезных природных катаклизмов… за последний миллион лет, по крайней мере. Никакие булыжники размером с гору сюда не падали, ледниковых периодов не случилось ни одного. Даже вулканическая активность была умеренной. Не сильно досаждала извержениями местным обитателям.

Словом, ничего не препятствует развитию цивилизации. На первый взгляд почти ничего. Развивайся — не хочу. Хоть до полетов к звездам дорастай. Ну или до строительства нового Бовенгронда.

— Но?.. — коротко спросил Сеня, уже понимая, что не все так гладко в проплывавшем под ними королевстве. Да и королевства-то, собственно, не было. Как и вообще почти ничего.

Сене не потребовалось много времени, чтобы обратить внимание на эту особенность: в тех уголках мира, где царила ночь, темнота была непроглядной, почти абсолютной. Ее нигде не нарушали скопления огней — непременные признаки крупных городов и высокоразвитого общества. Признаки, без которых невозможно было представить ночную панораму родного Сениного мира.

Хотя стоило ли ждать иного, если местное человечество пребывало в каменном веке.

— Но присутствует в этом мире фактор, — молвил Смотритель, — который сводит на нет все его преимущества. Своего рода противовесом благоприятному климату и богатству этого мира послужила… хм, разрушительная активность некой хтонической формы жизни. То есть, зародившейся не на поверхности, а под землей. И потому враждебной природе этого мира.

— Масдулаги, — произнес Сеня, вспомнив слова Хубара про открывшийся ход в подземный мир. И признавая про себя, что подземное происхождение этих монстров кое-что объясняет. Например, отсутствие у них глаз. Действительно, зачем нужны органы зрения, улавливающие световые волны, там, где этих волн нет?

— Да, — Смотритель кивнул, — насколько мне известно, именно так их называют аборигены. Но суть, как вы понимаете, вовсе не в названии.

— Один человек… шаман местного племени, говорил, что Масдулаги питаются человеческим страхом, — припомнил Сеня, — что страх их приманивает. Так понимаю, что у человека это чувство сильнее, чем у животных… ну, потому что он разумом обладает, а значит воображением. То есть способен заранее представлять, что его ждет… в том числе при встрече с огромным чудищем.

— Скажем так, — Смотритель вскинул руку с выставленным указательным пальцем, — вы, молодой человек, оказались, по крайней мере, ближе к истине, чем этот ваш шаман. Не сочтите за комплимент.

— А в чем — истина? — вопрошал Сеня, нахмурившись.

— Во-первых, в том, что питаться эмоциями никакая форма жизни не способна, — начал старик, — только чем-то вещественным, а конкретно — органикой, из которой всякая живая тварь и состоит. Ведь это в вашем мире есть пословица… как там: птица сказками не наестся?

— Соловья баснями не кормят, — с удовольствием поправил Сеня, хоть по мелочи ощутив свое превосходство над этим умничающим наследником древней, но некогда могущественной цивилизации. А по сути той же табличкой с посланием потомкам из приснопамятного сонета про Озимандию — только живой и говорящей.

Смотрителя, впрочем, его маленькая оплошность не смутила.

— Во-вторых, — продолжал он, — да, страх эти так называемые Масдулаги чувствуют. Реагируют на него… как и прочие хищники. Но привлекает их не столько страх, сколько мозговая активность. Масдулаги способны улавливать генерируемое при этом невидимое излучение. Своего рода компенсация за отсутствие зрения. Ну а у кого из живых существ мозговая активность наиболее сильная… наиболее заметная, говорить, думаю, излишне.

— А то, — изрек Сеня мрачно.

— В общем, обстоятельства сложились так, что Масдулаги и люди этого мира образовали почти идеальную пару звеньев пищевой цепочки «хищник-жертва». А чем больше людей собирается в одном месте, тем сильнее излучение, и тем легче Масдулаги его заметить. Заметить потенциальную добычу.

— То есть племя более уязвимо, чем одиночки, — осторожно высказал Сеня напрашивающийся вывод.

Смотритель покачал головой.

— Не все так просто, — были его слова, а голос звучал строго, — одиночка уязвим тоже. Одиночка скорее станет добычей хищника… любого, не только Масдулаги. Если одиночка заболеет, будет слаб, он может банально умереть с голоду. Ибо некому для него поохотиться, рыбу половить, пособирать ягоды. К тому же один человек просто не может уметь всего, что необходимо для полноценной жизни. Скажем, хороший охотник не сумеет построить себе жилище, а удачливый рыболов не факт, что может сшить себе одежду. Наконец, одиночка обречен по чисто биологическим причинам. Ибо умирает, не оставив потомства. Не с кем. Так что наиболее эффективной формой существования человека является все-таки сообщество. Чем многочисленней — тем лучше.

— Если б не было Масдулаги, — добавил Сеня, напоминая об этом немаловажном обстоятельстве.

— Вот мы и подошли к сути проблемы, — сказал Смотритель, — с одной стороны человечество дееспособно только в многочисленных группах. С другой — излучение от этих групп сильнее и заметнее для Масдулаги. Что в практическом смысле означает следующее. Стоит где-то сложиться более-менее успешному человеческому сообществу, не знающему недостатка в ресурсах и потому уверенно размножающемуся, становясь многочисленней, как к месту обитания этого сообщества словно мотыльки к источнику света устремляются наши хтонические хищники. Причем шансы скорее стать объектом охоты Масдулаги выше у сообществ, где наиболее высока концентрация умных людей. То есть людей с повышенной мозговой активностью.

— А защититься от нападения этих тварей…

— …возможности нет, обрести же такую возможность человеки разумные в этом мире не успевают. Только какое-то племя встает на ноги, как являются Масдулаги и уничтожают всех, кто не успел спрятаться или удрать. Причем даже выжившим становится несладко. Племя распадается на мелкие группки или вообще на множество одиночек со всеми вытекающими. О чем я уже говорил.

— Сизифов труд, — такая ассоциация возникла у Сени в ответ на рассказ Смотрителя.

— А что! Неплохую метафору придумала… хм, мифология вашего мира, — проговорил тот, одобрительно улыбнувшись, а от Сени не укрылось, как Смотритель и в этот раз задумался на мгновение, будто сверялся с невидимой шпаргалкой, — сизифов труд бесконечен и не дает результатов. Так же бесконечно может продолжаться и существование человечества этого мира в каменном веке. И такими же безрезультатными — попытки сдвинуться с мертвой точки. От барахтанья в трясине варварства перейти к развитию.

Помолчав несколько мгновений — точно давая собеседнику переварить свою сентенцию, проникнуться ею — Смотритель Бовенгронда добавил с легкой хитрой усмешкой:

— Но это — при сохранении естественных условий. Без вмешательства извне. И без привлечения… сторонних ресурсов. Из более развитых миров.

— Интересненькое дело! — воскликнул Сеня, — я ресурс, значит?

— Без обид, — молвил старик, — до обид ли, когда речь идет о судьбе целого мира. Замысел мой заключался в том, чтобы его жители получили нужные знания от пришельцев из развитых миров, не тратя времени на их самостоятельный поиск. И тем самым продвинулись бы в развитии, сэкономив время… да мозговое излучение то злополучное заодно. Так, чтобы к моменту, когда очередное племя заметят Масдулаги, этому племени было бы, чем защититься.

— Халява, — Сеня хмыкнул, выражая свое отношение к плану Смотрителя.

— Увы, — парировал тот невозмутимо, — лично я другого выхода не вижу. А вы? Так понимаю, вопрос риторический. И кстати: если вас это утешит, вы были не единственным. И не первым.

— Еще вожак аванонга, — вспомнил Сеня.

— Не только, — отвечал Смотритель, — просто он преуспел больше других. Особенно тех других, которые… хм. Одни пытались обработку металла здесь наладить, энергию пара в помощь себе привлечь, порох опять же. И либо на недостаток сырья наталкивались, на отсутствие подходящих инструментов. Либо, увы и ах, на прорехи в собственных знаниях да на кривизну рук.

Другие принимались агитировать, кто за более прогрессивную форму правления, кто за равноправие женщин или против поклонения духам. Большинство таких амбициозных, но недалеких пришельцев продержались несколько дней. А потом кого-то гнали из подопечных племен взашей, кого-то насаживали на копья. Был еще забавный случай… в некотором смысле: один приверженец вегетарианства попал в племя, не гнушающееся каннибализма и с удовольствием поедающее плененных чужаков. Так после речей этого чужака того даже съесть побрезговали. Закопали поглубже. От греха подальше.

Что до предводителя аванонга, то он поступил умнее. Брался только за то, в чем разбирался более-менее уверенно. А главное, взаимопонимание со своими подопечными в первую очередь наладил. Не с прожектами к ним пришел — с предложением…

— …от которого невозможно отказаться, — снова припомнил Сеня излюбленное выражение дона Корлеоне.

— По крайней мере, трудно, — его собеседник кивнул и продолжил, — хотите, мол, жить лучше — я расскажу вам, как. Хотите, чтобы о вас перестали вытирать ноги — нужно стать сильнее. То есть более сплоченными, дисциплинированными, лучше обращаться с оружием, поддерживать физическую форму. Хотите сделаться более мобильными… а значит, больше приспособленными к неспокойному миру? Надо не по пещерам отсиживаться, а самим строить жилища. И я… главарь то есть, знаю, как это делать. И охотно вас научу. Как-то так.

— Но аванонга не стали бороться с Масдулаги, — напомнил Сеня, а Смотритель махнул рукой: помню, мол.

— Даже не подумали, — проговорил он с досадой в голосе, — вместо этого предпочли заключить с ними что-то вроде союза… или симбиоза. Или не с Масдулаги, а с какой-то другой хтонической сущностью, благодаря чему Масдулаги воспринимали аванонга почти как своих — и не трогали. Оригинальный ход, согласитесь.

— Как шляпу на ногу надевать, — неуклюже сострил Сеня, вспомнив схватку с главарем аванонга и последствия, к коим привела его гибель.

— Правда, применительно к данному случаю шляпа оказалась удобнее любой обуви, — сказал Смотритель, — но это не единственный неприятный сюрприз, который преподнесли мне аванонга и их предводитель. Став так или иначе неприкосновенными для Масдулаги, эта банда… собственно, и стала обычной бандой, тем и ограничившись. Создавать полноценное общество, плодить и выращивать новое поколение, овладевать ремеслами и двигаться дальше по пути развития — ничего этого не было у аванонга даже в планах.

— Оно и понятно, — изрек Сеня, — чего еще ждать от урки в роли лидера и отбросов общества в качестве его соратников. Сами подумайте: зачем им руки напрягать и головы? Зачем трудиться… ремеслами, хе-хе, овладевать, если можно все, что требуется для жизни, отобрать силой? И с созданием общества… ячеек общества тоже заморачиваться ни к чему. Ведь половой инстинкт можно удовлетворить и насилуя чужих женщин. А детишки для лихих людей вообще-то обуза.

— Увы, — развел руками Смотритель, — множество обстоятельств и подводных камней, которые я не учел. Но хуже всего, что, встав на путь разбоя, аванонга даже усугубили тот отрицательный эффект, который оказывали на развитие здешнего человечества Масдулаги. По большому счету аванонга занимались тем же самым, что и хтонические твари. Только что летать не умели. Посему… я вынужден был признать эксперимент неудачным. И обратить внимание на вас, молодой человек.

— Весьма польщен, — ответил на это Сеня тоном, не выражавшим, впрочем, ни тени энтузиазма.

Смотритель, однако, иронии не уловил или не понял.

— Подождите благодарить, — молвил он, — я еще не сделал для вас всего… что мог бы.

10

Немало заинтригованный, Сеня направился следом за единственным живым обитателем этого удивительного места. Из комнаты, где времена суток сменялись с калейдоскопической быстротой оба вышли в узкий извилистый коридор. В коридоре было темно, однако почти сразу, стоило Смотрителю сделать по нему пару шагов, навстречу, откуда ни возьмись, снова вылетел светящийся бледно-голубой шар. И полетел рядом, разгоняя темноту.

Своей неотступностью он еще лично Сене напомнил собаку на прогулке. Только не абы какую собаку, но выдрессированную и верную.

— У меня было не так много возможностей воздействовать на главаря аванонга, не оправдавшего моих ожиданий, — говорил Смотритель, вышагивая по коридору внутри движущегося светового пятна от шара посреди темноты, — я мог наслать туман и перенести главаря обратно в его родной мир… или сюда. Ну, чтоб провести разъяснительную беседу.

— Не думаю, что помогло бы, — отвечал Сеня, — беседа разъяснительная, имею в виду. Люди вроде этого главаря понимают только грубую силу. И то не всегда. Вот если бы вы его жизни угрожали… причем не голословно, он мог бы на какие-то уступки пойти. Но скорее даже в этом случае просто бы пообещал исправиться. А вернувшись к своим, продолжал бы в том же духе.

На это Смотритель вздохнул невесело, признавая правоту своего молодого собеседника. А затем изрек следующее, подняв указательный палец:

— В любом случае, вы справились лучше… чем мог бы я. В моем случае, даже если б я выкинул главаря обратно в его мир, осталась бы проблема аванонга. Где гарантия, что они не выберут нового предводителя? И не продолжат идти прежней стезей? Но вам удалось не только уничтожить главаря, но и нарушить связь этой банды с хтоническими сущностями! Превратив аванонга обратно в простой человеческий сброд. Теперь и их Масдулаги воспринимают как пищу, не более.

— Ну, тут ларчик просто открывался, — скромно заметил Сеня, — связь, о которой вы говорите, была завязана лично на главаре. И никакого преемника ему аванонга бы не выбрали. Потому что… будь они способны на самоорганизацию, не были бы до его появления таким мусором человеческим.

— Вообще, вы с самого начала выбрали правильную линию поведения… во всяком случае, наиболее эффективную, — продолжал Смотритель, словно не услышавший его объяснений, — с одной стороны вам удалось выдать себя за представителя высших сил, покровительствующих племени; с другой — вы вели себя предельно скромно. Во всяком случае, не пытались изменить образ жизни аборигенов. Как те… недотепы, о которых я уже говорил. Тем самым вы завоевали доверие местных жителей, и смогли прожить, не испытывая его на прочность, достаточно долго.

Но главное: вы продвинулись дальше остальных в деле избавления этого мира от Масдулаги. Потому что смогли уничтожить хотя бы одно из этих чудовищ.

— Толку-то, — невесело парировал Сеня, — всего одного, да и то с трудом. Эта тварь еще и отравить меня успела… напоследок. И хелема не оценили мой подвиг. Разоблачили опять-таки. Мол, никакой я не Сейно-Мава. А поминальный ужин для друзей убиенного монстра.

— Вот! — Смотритель снова вскинул указательный палец, — это именно те причины, по которым я вынужден был вмешаться. Во-первых, следовало спасти вас от яда. Жаль было бы терять столь ценный кадр. А во-вторых, вы столкнулись с косностью… или, если угодно, с неприятной особенностью мышления первобытных людей.

— Шаман всегда прав? — предположил Сеня.

— Не совсем так, — было ему ответом, — то есть, мнение шамана, конечно, авторитетно. Но гораздо большим авторитетом и доверием пользуются небожители, представители высших сил, их посланники. Если являются воочию, разумеется. Обращаются к народу без посредников вроде тех же шаманов.

— И если никто не доказал, что очередной такой… представитель на самом деле подделка, самозванец, дешевый фокусник, — добавил Сеня, и Смотритель кивнул.

— Вот поэтому передо мной встала задача… вернее, две задачи: простая и посложнее. Простая задача — спасти вас, такого, как я уже сказал, ценного человека от смерти. А вам помимо яда Масдулаги еще и холод грозил.

— Помню уж, — Сеня зябко поежился, вспоминая о времени, проведенном у столба, в метели.

— А задача посложнее: расширить ваши физические возможности настолько, чтобы сомнения в вашем сверхъестественном происхождении вмиг отпали.

Смотритель, а с ним и Сеня остановились в конце коридора. А секунду спустя участок пола, на котором они стояли, подался вниз на манер лифта. Каменные стены круглого колодца вздымались над ними, удлиняясь, словно тянулись кверху.

— Стоп. А это зачем? — недовольно вопрошал Сеня, имея в виду последние слова старика, — хотите сказать… вы собираетесь вернуть меня… к хелема?

— Чтобы вы могли продолжить свою миссию без лишних осложнений, — невозмутимо молвил тот.

— А может быть, я не хочу, — Сеня поймал себя на том, что заговорил как капризный ребенок, но поделать с этим ничего не мог, — как пел Шнур… ну, музыкант есть такой в моем мире: «С козлами не играю». Это я не вас имею в виду. Вам-то спасибо, что хоть околеть не дали. Но хелема… они такими падлами неблагодарными оказались. Я им помочь пытался, а они… стоило их шаману на меня указать и вякнуть: царь, мол, ненастоящий, так они как стадо… накинулись все сразу. Разорвать были готовы. Хоть вроде познакомиться успели, общались нормально. Вместе сражались плечом к плечу. Как будто не было всего этого!

«А еще эта стерва Нгама даже попрощаться со мной не вышла, — добавил он уже мысленно, — как будто и впрямь не было… ничего между нами. Ничего не связывало. Так, разок-другой типа размялись то в кустах, то в пещере… в темном углу. Пустяки! Для дикарей, наверное, это примерно то же, что для нас в лифте друг к дружке прислониться. Или в переполненном автобусе».

Но делиться с последним жильцом Бовенгронда своими сердечными переживаниями Сеня, разумеется, не стал. Очень уж личные они. Не всякому другу выложишь… разве что по пьяни.

— Не хотите возвращаться, — Смотритель нахмурился, — дело ваше. Принуждать вас не собираюсь. Прискорбно, конечно. Но не катастрофа… свои положительные стороны можно найти и в этом случае. Если хотите — оставайтесь. Я с удовольствием уступлю вам это чудесное… но порядком поднадоевшее за века сооружение. Переберусь в какой-нибудь мир покомфортнее. Где люди уже научились обустраивать быт, а не просто существовать. Но еще не успели загадить природу, отравить воздух и закатать в асфальт все, до чего успели дотянуться.

— Э-э-э, а как насчет моего мира? — осторожно поинтересовался Сеня, несколько огорошенный таким заявлением, — ну… я имею в виду… вернуть меня в мой родной мир?

— А это уж когда посчитаю нужным, — сухо отвечал Смотритель, — когда это будет отвечать моим интересам. И в зависимости от того, насколько вы готовы с моими интересами считаться.

Сказал, как отрезал. Сеня сник и больше не спорил. Хотя внутренне едва ли не закипал от возмущения. Мало ведь приятного, когда тебя держат за небезызвестное и на редкость уязвимое место. Да еще прямо заявляют: ты, друг, мое послушное орудие, так что не возникай. Использую тебя, как посчитаю нужным, а там видно будет. Могу милость проявить, если хорошо вести себя будешь — и домой верну. А могу и оставить в этой огромной летающей тюрьме, сам же свалю на какой-нибудь вселенский курорт. И кукуй тут, как хочешь.

Примерно как официант из какой-то юморески. Который в злом всемогуществе своем может плюнуть в чай, а может в борщ.

— И как, интересно, вы собираетесь… это… физические возможности мои расширить, — от ерничества, впрочем, Сеня не удержался, — камни руками крошить научите? Деревья гнуть? Прыгать выше горных вершин?

— Потерпите, скоро узнаете, — отвечал Смотритель теперь уже с просто-таки умилительным добродушием. Ни дать ни взять, дедушка на даче внука встречает.

Путь вниз Смотрителя, Сени и светящего шара закончился в просторном помещении с множеством узких металлических дверей. «Склад!» — подумал Сеня и не ошибся.

— Та-а-ак… где же это? — сам себе задал вопрос Смотритель, поглаживая бороду и осматриваясь; взглядом скользя по рядам дверей, — ах, да! Здесь!

С этими словами он подошел к одной из металлических дверей. Та отодвинулась, стоило старику лишь дотронуться до нее рукой. За дверью обнаружилась разновидность шкафа… точнее, шкафчика — небольшая ниша, разделенная, правда, не на полки, а на квадратные ячейки.

— Ну и где? — нетерпеливо и недовольно вопрошал Смотритель, не то сам с собой разговаривая (чем грешат многие одинокие старики), не то с механизмом, управляющим шкафом.

Второй вариант оказался поближе к истине. Словно отзываясь на слова Смотрителя, одна из ячеек выдвинулась наружу. Старик сунул в нее руку и достал круглый предмет, похожий не то на крупную монету, не то на крышку от бутылки.

— Вот! — воскликнул Смотритель, поворачиваясь к своему молодому спутнику и демонстрируя ему предмет, — этот имплантат сделает вас, хоть не грозным громовержцем, так хотя бы метателем молний. Едва ли с таким умением какой-нибудь шаман решится вас разоблачать и выставлять простым смертным. Во всяком случае, соплеменники ему не поверят. Да и против Масдулаги будет неплохое подспорье. Согласитесь!

Сеня закатил глаза, более чем доходчиво демонстрируя свое отношение к этой затее.

С имплантатом в руке Смотритель направился обратно к привезшей его на склад платформе, жестом велев Сене следовать за ним. Потом был подъем… причем выше, судя по Сениному субъективному восприятию времени. Выше того этажа, с которого он и Смотритель давеча спустились на склад.

Остаток пути два человека и светящийся шар преодолели, пройдя пешком пару десятков шагов по еще одному коридору, а затем поднявшись по винтовой лестнице.

Привела их лестница, судя по всему, в одну из башен Замка-Над-Миром. В конце концов, что за замок без единой башни? В небольшом круглом помещении было светло благодаря двум аркообразным окнам. Причем здесь солнце, как ни странно, не мелькало туда-сюда аки Фигаро, и стремительная смена времени суток не досаждала.

Обстановка башни оказалась если не знакомой Сене, то уж однозначно узнаваемой. Кушетка в углу — непременный атрибут медицинского кабинета. В центре широкий металлический стол, укрытый белой простыней… операционный? К стене притулился шкаф — определенно, полный медикаментов. А возле стола возвышался истукан опять-таки из металла, и отдаленно похожий на человека.

— Прошу к столу, — с легкой усмешкой на лице произнес Смотритель, — точнее, на стол.

И приглашающе похлопал ладонью по поверхности из металла.

— Резать будете? — полушутя, полусерьезно осведомился Сеня, с опаской поглядывая то на стол, то на истукана.

— Не я. Он, — Смотритель тоже указал рукой на эту человекоподобную металлическую статую, — представляю вам Златорукого… так я его прозвал для краткости. Как понимаете, есть за что. Даром, что сделан он не из золота… то есть, лишь в небольшой степени из золота.

— Хотите, чтобы я лег под нож какой-то железяки? — опасливо покосился на истукана Сеня.

Златорукий тем временем уже зашевелился, подвигал руками… точнее, манипуляторами. На конце одного из манипуляторов сверкнуло лезвие скальпеля.

— Пусть вас успокоит тот факт, что я тоже пользуюсь возможностями Златорукого, — примирительно молвил Смотритель, — и частенько пользуюсь. В моем возрасте это необходимо. Но как видите, я жив и здоров. А в вашем случае… чтобы имплантат заработал, необходимо внедрить его в организм.

— А как-нибудь по-другому нельзя? — довод старика Сеню не очень-то успокоил, — ну, хотя бы как тогда… в белой комнате, где меня от яда очищали?

К стыду своему хирургических операций он побаивался с детства. И известие о том, что даже могущественная цивилизация, создавшая Бовенгронд, все равно вынуждена была пользоваться столь примитивной технологией воздействия на организм, и обескуражило Сеню, и несколько разочаровало.

— Увы, и простите, — Смотритель развел руками, — то воздействие было простым — яд и микроорганизмы разрушить. Хватило облучения. Как у вас говорят… рубить — не стряпать?

— Ломать — не строить, — машинально поправил Сеня и с нескрываемой неохотой полез на операционный стол.

— Не беспокойтесь, — напутствовал его Смотритель, — больно не будет. Анестезию Златорукий тоже обеспечит. И это не займет много времени.

Не то чтобы Сеня сомневался в скорости работы Злоторукого. Равно как и в качестве анестезии, без которой проводить хирургическую операцию мог бы ну кто угодно, только не это творение древней и могущественной цивилизации.

Но как-то уж очень некстати слова последнего обитателя Бовенгронда (особенно чертово «не беспокойтесь») напомнили старый-престарый монолог ныне покойного мэтра юмора — о еще советском доме отдыха. Где рассказ велся от лица его директора, который каждое предложение, посвященное очередному недостатку (или сомнительному достоинству) возглавляемого им учреждения начинал со слова «обрадую».

11

Как бы то ни было, а волнения Сени оказались напрасны. Во время операции он не почувствовал не то что боли, но вообще ничего. Наркоз, который в Сеню впрыснул через шприц в одном из своих манипуляторов Златорукий, вырубил напрочь. Уступая в этом качестве разве что самой смерти.

Да и что там боль! Даже шрама после операции не осталось, как бы Сеня, слезая со стола, себя со всех сторон ни обсматривал.

«Видать, не обошлось без нанотехнологий», — мысленно еще предположил он при этом.

— А теперь — испытаем ваше новое оружие! — с торжественностью, достойной конферансье, объявил Смотритель.

А затем, похоже, снова угадал Сенины мысли. Хотя чего там было угадывать — в данном случае? Злорадную ухмылку, помимо воли выползшую на лицо прооперированного не то гостя, не то пленника Бовенгронда, трудно было интерпретировать как-то иначе. Учитывая ситуацию… и недавний их разговор.

Да, что греха таить, испытать свое новое оружие Сеня был бы не прочь именно на нем — этом внешне доброжелательном, но довольно циничном старикане.

Смотритель вздохнул.

— Ваши чувства, я, конечно, понимаю, — были его слова, — наверное, если б и меня где-то удерживали против моей воли, я желал бы этим людям чего угодно, только не добра. А если б мне еще и оружие какое-нибудь грозное доверили, я немедля применил бы его против своих тюремщиков. По крайней мере, сделал бы так в вашем возрасте. Сделал — а потом бы жалел…

— Да ну, — хмыкнул Сеня, не скрывая, что не согласен с последним его тезисом.

— …потому что едва ли бы это что-то решило, — продолжал старик, его реплики будто не услышав, — сами посудите. Живой я могу помочь вам вернуться домой… если вы выполните мои условия, разумеется. Или не домой, а куда сами пожелаете. Но будучи испепеленным молнией, помочь я вам уже не смогу без всяких условий. Это вы понимаете?

Пришлось Сене, пусть и с некоторой неохотой, но кивнуть — да, мол, понимаю.

— Это первое, — Смотритель явно вознамерился расставить все точки над соответствующими буквами и подвести черты везде, где их недоставало, — второе. Если так не терпится пострелять… если кого-то испепелить позарез захотелось, то не думаю, что Масдулаги менее достойны получить от вас молнию, чем я. А если я погибну, то не добраться вам будет не только домой, но даже до этих монстров. Так что выбор у вас: поквитаться со мной или с Масдулаги. Не думаю, что вы сильно долго будете над ним раздумывать.

И снова Сеня был вынужден кивнуть. Да еще внутренне признавая, что выбор «я или Масдулаги», перед которым его поставил Смотритель, был по-своему гениален. А ведь старик по большому счету лишь напомнил об очевидном.

— И третье, — Смотритель, усмехнулся не то хитро, не то с вызовом, — а вы вообще знаете, как воспользоваться возможностями имплантата? Сумеете без меня?

Растерянный, весьма озадаченный этими неожиданными вопросами, о которых он прежде даже не задумывался, Сеня зачем-то поднял на уровень лица обе свои руки. Посмотрел на них… растопырил пальцы и пошевелил ими. А затем повернул обе руки ладонями от себя и скрючил пальцы на манер когтей хищной птицы.

Никакого эффекта. Ну ни малейшего! Если не считать, конечно, усмешки Смотрителя, сделавшейся еще шире и уступавшей теперь разве что улыбке Чеширского Кота.

— Сдаетесь? — осведомился Смотритель, будто был не стариком, а мальчишкой и разговаривал со своим сверстником, партнером по играм, — ладно, раз вы даже это не умеете без моей подсказки, помогу.

«Обрадую…» — вновь Сене вспомнился рефрен из монолога про дом отдыха.

А собеседник его продолжал.

— Имплантат подсоединен к вашей нервной системе, — молвил он тоном лектора, — через нее управляется… через нее, а не через движения пальцев. Так что заставить это устройство заработать можно единственным способом: послать ему мысленный сигнал. Вспомнить о наличии в своем организме некой штуки, позволяющей метать молнии, обратиться к ней. Попробуйте.

Сеня попробовал. Обратился. Вернее, сперва представил себе эту штуку размером с монету — но почему-то в центре венчика из молний, ветвящихся в темноте.

«Давай! Помогай! — попросил Сеня этот образ, — через руки…»

И снова выставил перед собой пятерни со скрюченными пальцами. А Смотритель, шельма такая, предусмотрительно отошел в сторону. Явно не хотел огрести — даже нечаянно.

Первые несколько ударов сердца ничего не происходило. Даром, что Сеня успел сконцентрироваться настолько, чтобы суметь сосчитать эти удары. Затем кожу ладоней и пальцев начало покалывать, как от разрядов статического электричества. Покалывание стало ощущаться все сильнее… пока, наконец, Сеня с почти детским восторгом не увидел крохотные искорки, вспыхивающие на ладони и между пальцами.

«И на том…» — успел подумать он, но успел додумать до слова «спасибо», когда воплощенное чудо природы на его ладонях исчезло. Пропало разом, будто и не бывало.

— Предупредить забыл, — донесся откуда-то, словно из-за тридевяти земель, голос Смотрителя, — нельзя терять концентрацию. Необходимо сосредоточиться на имплантате — и на предстоящей атаке. Выкинув все прочие мысли из головы… уж очень их много обычно бывает.

— Еще раз попробую, — вздохнул Сеня, обернувшись на голос. Смотритель пожал плечами: пробуй, мол, сколько влезет.

Снова Сеня представил девайс реликтовой цивилизации в окружении молний. Снова воззвал к нему, причем на этот раз нечаянно придумал имплантату прозвище. «Нафаня» — как плод воспоминаний о старом мультике про домовенка Кузю.

Снова закололо от разрядов статического электричества, снова заплясали искорки между пальцами. Сеня больше не отвлекался на посторонние мысли, сосредоточившись исключительно на этих искорках. Следил, как они растут, превращаясь в маленькие тоненькие змейки. Эти змейки тоже росли не по дням, даже не по часам, а по секундам…

…Пока, наконец, Сеня, подстегнутый не мыслью, могущей все испортить, но исключительно чувством самосохранения, не развернул ладони от себя.

И ровно в то самое мгновение молнии, рождавшиеся в его руках, вышли, как говорят военные, на оперативный простор. Ломаные лучи электрических разрядов, ярких как сварка, устремились от пальцев и ладоней Сени к стене башни. Чтобы миг спустя рассыпаться искрами да оставить на камне стены черное пятно копоти — Сеня едва успел направить свои руки так, чтобы молнии не попали ни в шкаф, ни в металлического хирурга Златорукого, ни, разумеется, в Смотрителя.

— Неплохо. Совсем не плохо, — отозвался старик, комментируя эту попытку.

А тем временем Сеня успел заметить, что материал, из которого были сложены стены башни… как, наверное, и всего Бовенгронда, только походил на обычный камень. Чем он был на самом деле, Сеня не знал и даже не забивал себе голову этим вопросом. Но факт оставался фактом: просто камни не могли самопроизвольно развернуться в стене, поворачиваясь копотью внутрь и чистой стороной к помещению. Да еще в строгой очередности циркового или балетного номера. Один, второй, третий…

— Но лучше, конечно, пройти в более подходящее для этого помещение, — продолжал Смотритель, — медицинский кабинет не очень годится для тренировки боевых навыков.

— Не вопрос, — Сеня пожал плечами, — а вопрос в другом: откуда берется энергия на такие фокусы?

— Ну… тут я глубоко не разбирался, уж простите, — развел руками старик, — но так понял, что в имплантате содержится еще и микрореактор. «Микро» он только по размерам, а не по мощности. А принцип работы… примерно такой же, как в звездах.

Следующий вопрос Сеня задал, когда оба покинули башню и снова пошли темными коридорами Бовенгронда.

— Я вот одного не понимаю, — говорил он, — какое вам дело до Масдулаги и местного человечества? Если вы сидите здесь в безопасности. А если надоест, можете в любой другой мир переместиться. Можете ведь? Раз смогли переместить меня, значит, и себя сумеете. По той же схеме… через туман. Зачем вам вообще Бовенгронд — не пойму.

— А вы не чувствуете противоречия в собственных словах? — вопрошал Смотритель с ворчливыми нотками, — ну ладно, попробую ответить по порядку. Во-первых, как я уже сказал, мне скучно. Приходится занимать себя чем-нибудь, развлекать. А даже развлечения должны быть достойны человека, его умений и возможностей. В вашем мире вроде говорят: «По Ваське и шляпа».

— По Сеньке и шапка, — поправил Сеня и хохотнул над неожиданным совпадением имени.

— Ну вот, — продолжал старик, — вы же вот, наверное, не стали бы в свои годы в песочек играть, катать машинки, смотреть мультики.

— Ой, мультики — еще не самое худшее, что можно увидеть по этому ящику проклятущему, — не удержавшись, заметил Сеня, — хотя после жизни в пещере начнешь скучать даже по нему. Даже по ток-шоу… смогу, наверное, даже первые несколько минут этой лабуды теперь осилить, если домой вернусь.

— Как угодно, — молвил Смотритель, — так о чем мы? Ах, да: о развлечениях. Вы предпочитаете развлекаться по-взрослому… чтобы быть достойным своего возраста. А я — сообразно своему статусу единственного, наверное, человека, гордо реющего над миром.

— Над этим — да, — согласился Сеня, экипаж МКС в родном мире вынося за скобки.

— Когда весь мир как на ладони, — пояснил Смотритель, — начинаешь относиться к нему как к своему питомцу. Хочется помочь ему, позаботиться. Я и пытаюсь заботиться, помогать. По мере возможностей… и компенсируя недостаток последних привлечением помощников из других миров. И да: мне интересно решать проблемы этого мира. Разбираться с этими проблемами, изучать… причинно-следственные связи выстраивать. Ну и, конечно, наблюдать за последствиями тех или иных решений.

Теперь насчет моего здесь пребывания. Переместиться я могу только вместе с Замком. Или переместить кого-то другого. Или кто-то другой — меня. Сахар, как у вас вроде говорят, в том…

— Соль, — снова поправил Сеня, не удержавшись и перебивая, — соль в том. Хотя вариант с сахаром тоже на что-нибудь сгодится. Звучит забавно.

— Ну да, — Смотритель кивнул, — соль в том, чтобы при использовании техники Бовенгронда в Бовенгронде находилась хотя бы одна живая душа. Нет, даже не так… крыса или таракан тоже живая душа, но в данном случае необходим носитель разума. В противном случае… я не проверял, но слышал, что подача энергии прекращается, системы консервируются. Замок вроде как засыпает. В моем случае это означает, что в момент перехода отсюда куда-нибудь устройство для перехода должно отключиться и никуда меня не перемещать. Такое вот противоречие. Либо оставаться, либо попытаться уйти, тем самым вызвав отключение, и остаться без возможности ухода.

— Больше похоже на систему сдержек и противовесов, — сказал Сеня.

Очередная прогулка по темному каменному… хм, псевдо-каменному лабиринту, который представляли собой коридоры Замка-Над-Миром, несколько утомляла. Возможно, сказалось побочное действие наркоза — ну не мог обойтись без оного даже самый качественный медикамент. А может, неприятным было само по себе пребывание в замкнутом пространстве посреди темноты, разгоняемой только светящимся шаром.

Так или иначе, но Сене подумалось, что создатели Бовенгронда, коль они были такие продвинутые, могли бы оборудовать это место… ну, самодвижущимся полом, например. Или компактными транспортными средствами. Так, чтобы сел — и оно бы довезло до нужного помещения или хотя бы ближайшего лифта.

Вообще, думал Сеня, можно было обойтись без всей этой фальшивой архаики вроде башен, колонн, ветвистых коридоров-лабиринтов и отделки «под камень». Нужен объект, который может быть одновременно жилищем и летающим кораблем? Так сделали бы что-то вроде космического корабля из «Звездных войн»! С приборными панелями на каждом шагу, снующими туда-сюда роботами. А главное — людьми, не утруждающими себя физическими усилиями, ибо на то вышеназванные роботы есть. Ну… почти не утруждающими.

Впрочем, недовольство Сенино было таким же слабым, как первые молнии, им сотворенные. И еще менее охотным, чем, собственно, необходимость снова топать пешком темными коридорами в компании Смотрителя и светящегося шара. Вслух, во всяком случае, Сеня на эту тему высказываться не стал — не видел смысла. Да и про себя признавал, что в действиях древних проектировщиков, сконструировавших Замок-Над-Миром, имелись свои резоны.

Во-первых, о вкусах не спорят. Кому-то нравятся звездолеты из голливудских блокбастеров. А кому-то (кто этих блокбастеров не видел) больше по сердцу… ну, тот же дизайн волшебного замка хотя бы.

Ну а во-вторых, вероятно, предтечи Смотрителя признавали непреходящую ценность физических нагрузок. И едва ли воспринимали технический прогресс так же как Сеня — сиречь как повод перестать напрягаться. Опасались выродиться в рахитичных хлюпиков, проще говоря. Понимали, что сила может им понадобиться. Например, если какое-нибудь ЧП помножит на ноль весь их, достигнутый обилием техники, комфорт.

12

— Итак! — провозгласил Смотритель, когда они оба вошли в просторную комнату с целым рядом из шести небольших окон, выстроенных вдоль одной стены, — это место специально предусмотрено для отработки боевых навыков.

Осмотревшись, Сеня отметил про себя пустоту комнаты. Не было здесь ни мебели, ни тренажеров, ни муляжей противников, ни даже мишеней. Впрочем, никто не гарантировал, что ничего из перечисленного в случае надобности не вылезет прямо из стены, например. От Замка-Над-Миром можно было ждать и не такого.

Еще здесь, как и в башне Златорукого, солнце не докучало неестественной шустростью. Оно просто светило, робко заглядывая во все шесть окон, а не вспыхивало ненадолго всей своей яркостью, чтобы вскоре скрыться вовсе, на мгновения уступив место звездам.

— Для начала поупражняйтесь в скорости, — распоряжался Смотритель, — вы слишком медленно добиваетесь нужного результата… на мой взгляд. А в бою у вас вряд ли будет время вымучивать молнии из себя.

Следующий… примерно час Сеня потратил, собственно, вымучивая — молнии, а главное, нужное время. Мысленно сосредотачивался на имплантате, призывал его на помощь. Тот отзывался молниями, пульсирующими в Сениных руках. Сеня выстреливал ими в ближайшую стену (последней эти выстрелы оказывались как с гуся вода), и слышал от Смотрителя, сколько времени было потрачено на эту попытку. Плюс слово «медленно», если вышеназванного времени выходило, по мнению старика недопустимо много.

Это «медленно», конечно, огорчало и раздражало Сеню, но ему и в голову не пришло спорить, тем паче — возмущаться придирками. Ибо слыша, сколько на самом деле времени тратилось у него на единственный выстрел, огорчался еще больше.И признавал про себя, что с такой медлительностью толку от него, как от бойца и впрямь будет немного. Хоть с молниями, хоть без. Да тот же Масдулаги сжег бы его раньше! Или ухватил бы своими щупальцами и поволок себе в пасть.

Бывало, что на следующую попытку Сеня затрачивал даже больше времени, чем выходило в предыдущий раз. Что особенно вымораживало новоиспеченного метателя молний и чуть ли не приводило в отчаяние.

Но все же тенденция была правильной. Время удара рукотворными молниями сокращалось, сокращалось. До тех пор, пока Смотритель не сказал:

— Хорошо, думаю, две-три секунды — результат вполне себе сносный. В дальнейшем, я думаю… если, конечно, будете тренироваться, доведете это время до одной секунды. А теперь… скорость, разумеется, дело хорошее, но иногда бывает лучше попасть в цель, помешкав, чем быстро, молниеносно промахнуться. Потренируем вашу меткость.

Смотритель хлопнул в ладоши и… смутная догадка Сени, посетившая его по приходу в эту тренировочную комнату, подтвердилась. Плиты, слагавшие стену напротив него, разъехались, открывая то ли проем, то ли нишу. И первой из нее вылезла металлическая статуя — дальний родственник Златорукого. Вместо хирургических инструментов одну из рук статуи венчал клинок, а вторую — трапециевидный щит.

И уже совсем не удивляло Сеню, что эта статуя (или, правильнее назвать ее роботом или големом) с легким лязгом начала переминаться с одной неуклюжей железной ноги на другую. Не то пробовала станцевать, не то поддразнивала своего противника из плоти и крови.

Что это первый его противник с момента обретения нового оружия (безвинные стены не в счет) Сеня понял даже быстрее, чем Смотритель произнес:

— Попробуйте поразить этого красавца… для начала.

Вот только сообразительность была единственным, что Сеня мог бы записать себе в актив по итогам первой своей атаки металлического болвана. Не то робот, не то голем казался достаточно большим, чтобы свести вероятность промаха до минимума, да и ловкостью не отличался. Тем не менее, молнии из Сениных рук ударились в стену, разминувшись с танцующей железякой сантиметров на десять.

Пришлось самому немного сдвинуться в сторону. И тогда… результат превзошел даже Сенины ожидания. Сначала удар молний отбросил робота-голема к стене, буквально распял на ней несчастную железяку. Затем множество небольших молний оплели это порождение Бовенгронда, словно коконом. Молнии пульсировали и перебегали, отчего «кокон» этот казался живым.

Наконец во все стороны полетели искры, пошел дым, и то ли голем, то ли робот рухнул на пол, буквально развалившись на отдельные детали. Целая куча металлолома, на вершине которой красовалась голова, формой похожая на закрытый шлем средневекового рыцаря.

— Неплохо, — Смотритель хлопнул в ладоши и участок пола, занятый грудой металла, оставшейся от робота-голема, подался вниз, — но некоторые противники, как ни удивительно это на первый взгляд прозвучит, тоже умеют защищаться. И нападать, как это ни покажется странным, тоже.

Сеня только хмыкнул в ответ на эту иронию и претензию на остроумие.

На место плиты пола, унесшей пораженного робота (или голема?), встала другая плита. Или та же самая, но свободная от металлолома. А из проема в стене вышел еще один металлический болван. Точная копия предыдущего… но с единственным отличием. Он не стал выжидать, пока человек пустит в него молнию, но сам направился навстречу.

Железные ноги громыхали по каменному полу. От гладкой, начищенной до блеска, поверхности щита отражались солнечные блики. Поблескивал и клинок в другой руке ходячего металлолома — причем угрожающе.

От такого зрелища, но особенно от самого перехода робота-голема в наступление, от поступи его решительной, Сеня ненадолго растерялся. Ненадолго — но этого времени шагающей железяке хватило, чтобы преодолеть половину пути между стеной и живым противником.

Только окрик Смотрителя и его слова «не хотелось бы искать вам замену» заставили Сеню стряхнуть оцепенение, сродни тому, что охватывает оленей при виде горящих в темноте фар. Сеня вскинул руки, позвал на помощь «Нафаню»; молнии сверкнули, вылетая из его рук, и… робот-голем в последнюю долю секунды подался в сторону. Просто сделал шаг, и разящий поток электричества устремился мимо него дальше, к стене.

Между Сеней и его противником из холодного металла осталось около четверти от начального расстояния.

Новая контратака. И в этот раз отступить то ли робот, то ли голем не успел. Зато нашел время выставить перед собой руку со щитом. И молнии бессильно рассыпались искрами, на него натолкнувшись.

— Эй! Так не честно! — возмущенно вскричал Сеня, — железо же проводник идеальный. Почему оно защитило?! Да эту банку консервную долбануть должно было вместе со щитом!

Что до Смотрителя, которому и адресовалась эта гневная реплика, то он остался просто-таки нагло и вызывающе невозмутим.

— Не честно? — переспросил этот старый хрыч, — но, думаю, все же честнее, чем Масдулаги поступают с первобытными охотниками. Всей защиты у которых — каменные топоры и копья. Чего не скажешь про вас… да не зевайте! Противник приближается.

Пара шагов осталась между роботом-големом и Сеней, прежде чем человек снова вскинул руки, призвал на помощь силу имплантата и разнес ею своего ржавеющего противника на куски.

— Вряд ли такой победой можно гордиться, — прокомментировал Смотритель, — вы буквально в последний момент спаслись. Так что придется повторить.

На это Сеня мог бы ответить, что именно победами, достигнутыми на пределе сил, через «не могу» и, казалось бы, чудом, когда все обстоятельства против, обычно и принято гордиться. Вспоминать их как пример мужества и воинской доблести. Вот только последним, на что ему хотелось тратить время, были философские споры и препирательства.

А навстречу Сене поспешила новая груда металла, научившаяся ходить и вылезшая из не то проема, не то ниши в стене. Этого голема, а может и робота, удалось поразить со второй попытки. Оба раза Сеня метил под ноги ходячей консервной банке, но на первой попытке промахнулся.

Важно было, что прикрыться щитом робот-голем не мог в любом случае. Длина руки и размеры щита не позволяли.

— Уже неплохо, — похвалил Сеню Смотритель, — особенно порадовало то, что вы заметили у противника слабость. Уязвимость в его защите. Но остается одна проблема. Знаете… в реальном бою второй попытки может и не представиться.

Последняя фраза стала прелюдией к новому выходу гремящего железом, сверкающего мечом и щитом, а главное — уверенно вышагивающего робота-голема. И заданию: вывести его из строя с первой попытки.

Попытка удалась. Правда, прежде чем ударить, Сеня решил подпустить металлического супостата к себе поближе. Так, чтобы наверняка.

— Хм. Это еще называют «военная хитрость», — произнес Смотритель глубокомысленно, хотя трудно было сказать, напускной ли его серьезный тон, и не скрывается ли за ним тонкая ирония, — а теперь вам нужно научиться регулировать мощность своих атак.

— Мощность? — переспросил не до конца понявший Сеня.

— Мощность, — повторил старик, — видите ли, сильный разряд молнии позволяет нанести, в том числе и механические повреждения. Аналогично взрыву. Но не всегда в сильном разряде есть необходимость. Чтобы просто поджечь противника или его оружие, даже бить в пол силы… нет, даже в четверть, в десятую часть — вполне достаточно.

— А стоит ли экономить? — последовал Сенин вопрос, — если, как вы сказали, там целая маленькая звезда энергию вырабатывает.

При этих словах он еще похлопал себя по животу, будто именно туда Златорукий поместил заветный имплантат.

— Не в экономии дело, — молвил в ответ Смотритель, — просто… ну, могли бы сами догадаться. Слишком сильный разряд небезопасен и для вас тоже. Тоже поджариться не хотите… нет ведь? Не говоря уж о том, что иногда требуется действовать тайком, а фейерверк из молний сразу вас выдаст. Привлечет внимание противника. Или, думаете, с новой игрушкой вам никакой враг не страшен? Огорчу…

«Обрадую…»

— …вот, к примеру, сотня лучников даст залп — и хотя бы одна стрела попадет в цель, — закончил Смотритель, — всех их в пепел превратить вы при всем желании не успеете. Лучников, я имею в виду. Не говоря уж про стрелы.

В полном соответствии с поставленной задачей следующий искусственный противник, вылезший из стены тренировочной комнаты навстречу Сене, был деревянным. И выглядел бы еще более забавно, будь у него длинный нос и полосатый колпак.

Каким образом эта деревяшка двигалась, как обеспечивалось ее управление, Сеня не задумывался. В Замке-Над-Миром, способном, нагнав туману, перемещать между мирами людей вместе с автомобилями, удивляться уже было нечему. Даже ходячая деревянная кукла в рост человека не казалась после того же тумана чудом.

Так же, не задумываясь, Сеня атаковал этого дальнего родича Буратино. А поскольку рассчитывать силу удара еще не научился, деревянный человек обратился в горсть пепла и обугленных щепок, мгновение спустя провалившуюся под пол.

С понурым взглядом проводив его в последний путь — отчего-то из всех противников именно «Буратино» вызвал жалость своею гибелью — Сеня повернулся к Смотрителю и развел руками.

— А что вы хотели? — вопрошал он тоном почти обвиняющим, — как, собственно, как я должен был регулировать эту вашу мощность?

— Ничего сложного в этом нет, — сказал Смотритель невозмутимо, — просто… представьте себе разряд не такой сильный. Имплантат воспримет этот образ, и… скорректирует свои рабочие параметры в соответствии с ним. Ну, так, чтобы отличаться от этого образа как можно меньше.

Из всего, произнесенного Смотрителем, Сеня выслушал только первые одну-две фразы. И сам поразился собственной недогадливости. Ведь, правда — чего он все время воображал себе прозванный Нафаней имплантат в обрамлении множества ярко сверкающих молний. Что, если для задачи достаточно одной. И не слишком яркой.

Возможность проверить свою задумку Сеня получил, когда еще один «Буратино» вылез из стены. И, не слишком быстрым, зато пружинистым шагом направился мстить за своего убиенного родственника.

— Скажите, как его зовут! — провозгласил Сеня, вскидывая руки.

Тусклая, чахлая как зелень в большом городе, молния вырвалась из его ладони и устремилась навстречу деревянному человеку. Небольшой огонек вспыхнул на гладко обструганном плече, перебрался на шею. А этот дурень все вышагивал, как ни в чем не бывало в направлении Сени. Левой-правой, левой-правой.

— Нет, я ошибся, ты не Буратино, — посетовал, глядя на это воплощение упрямой тупости, Сеня, — тот деревянный человечек понаходчивей был. Пошустрее. А ты больше на дуболомов Урфина Джюса похож!

И едва успел разнести его в щепки.

— Крайности, крайности, — посетовал Смотритель с ворчливыми нотками в голосе, — вы же на сами видите, насколько они малоэффективны. А как насчет промежуточного варианта?

Реализовать вышеназванный «промежуточный вариант» Сеня попытался, вообразив себе не множество, но и не одну — две… нет, лучше три молнии, исходившие от «Нафани». К его радости, следующий дуболом вспыхнул гигантским факелом, едва успев вылезти из стены.

13

На этих упражнениях в пиромании тренировка, увы, не закончилась. Под командой Смотрителя Сеня вновь вернулся к отработке скорости, потом меткости, но уже против разных противников. Так, чтобы одного можно было изничтожить только максимальной мощностью, а другого — умеренной.

Потом этих противников стало двое, затем трое за раз. Успевай только разить их молниями направо и налево! В общем… сколько Сеня провел в тренировочной комнате, он не знал, и даже прикидывать не пробовал. Но к тому времени, когда Смотритель произнес долгожданную фразу: «Думаю, достаточно», просто-таки валился с ног.

А солнце все сияло и сияло, освещая комнату через все шесть окон. И не изменило, кажется, своего положения на небе, ни на миллиметр.

«Эх, лучше б мне волшебную палочку Гарри Поттера, — про себя сокрушался Сеня к концу тренировки, — так, чтобы сказал: «авада кедавра» — и сразу все супостаты штабелями на землю укладывались».

Смотрителю, впрочем, следовало отдать должное. Старик понимал, что его не то подопечный, не то гость, не то пленник все-таки не железный. Нуждается в отдыхе. Смотритель понимал — и отвел Сеню в специально выделенную ему спальню. Деталей убранства той комнаты Сеня не разглядел… кроме, разве что, высокой кровати с балдахином, на которую он почти сразу же бухнулся, чтобы забыться. Зато не мог не обратить внимания, что в спальне (в отличие от тренировочной комнаты) за окном царила ночь, и яркие звезды сияли на темно-синем небе.

Сколько Сеня проспал, он не знал — будильника ему не предоставили. Но когда он проснулся, чувствуя себя вполне отдохнувшим, звезды все так же перемигивались за окном.

Пришла пора возвращаться. Туда, в тот дикий мир, из которого Сеня был экстренно вырван для спасения и повышения боеспособности.

По-хорошему перед отправкой следовало бы позавтракать — со сна у Сени всегда желудок призывно урчал, жалуясь на пустоту. Не изменил своему обыкновению и на этот раз. Но то ли о кормежке следовало договариваться заранее, то ли Смотритель счел, что ни к чему время тратить. Ведь если возвращение Сейно-Мава будет триумфальным, пережившего жертвоприношение Духа-Приносящего-Огонь накормят сами хелема — охотно и с радостью. А если триумфального возвращения не получится даже несмотря на имплантат, позволяющий метать молнии, тогда Смотритель тем более мог счесть себя вправе умыть руки. И тогда не все ли равно, на сытый или на голодный желудок Сеня встретит свою смерть?

Циничная логика! Иного, впрочем, от Смотрителя и ждать не стоило. К тому же, скрепя сердце и не без досады, но следовало все же признать: такое его поведение… да что там, все поведение этого старого бобыля не было лишено разумности. Пусть и малоприятной окружающим.

Как бы то ни было, а отворив дверь спальни и переступив через порог, Сеня оказался не в коридоре, а посреди хорошо уже знакомого тумана. Сделал в тумане несколько осторожных неуверенных шагов, даже не думая оборачиваться назад, оглядываться на дверь. И… туман рассеялся. Но предстали перед Сеней уже не интерьеры Бовенгронда.

Ежась от холода, Сеня ступил прямиком в сугроб… на берегу реки, где его и оставила эта свора неблагодарных дикарей. Столб, к которому его привязали, оставался на месте — так и торчал над снегом в шаге от Сени.

Метель уже унялась; небо прояснилось, и было усыпано звездами, даром, что уже не слишком яркими. А где-то на востоке можно было разглядеть светлеющую полосу близкого рассвета.

Метель иссякла, но снегу навалить успела — будь здоров. Не очень-то удобно для прогулок в кроссовках, даром, что дополнительно утепленных меховыми обмотками вокруг ног. Надо будет, решил Сеня, по возвращении в пещеру, заказать местным рукодельницам валенки. Едва ли их изготовление могло представлять сложность даже для первобытных людей. Главное — объяснить…

В мыслях о холоде и способах спасения от него, а также поглядывая в направлении каменных завалов, за которыми где-то затерялась пещера хелема (там, небось, тепло, уютно!) Сеня не обратил внимания на пятно темноты, появившееся в небе. Даже на фоне ночи пятно выглядело непроглядно-темным. И особенно выделялось отсутствием в этом месте звезд.

Оно и понятно. Если уж даже легких облаков бывает достаточно, чтобы заслонить звездный свет, то уж что говорить о предмете куда более плотном и твердом.

Вылетевший на ночную прогулку Масдулаги имел хорошие шансы внезапно и незамеченным напасть на одинокого человека. Пока тот переминался от холода с ноги на ногу и колебался — идти ли к пещере в потемках, через россыпь огромных камней или благоразумно дождаться рассвета? Ведь в том природном лабиринте скал и валунов даже при свете дня и заблудиться не чудо (по крайней мере, с непривычки), и травму получить. Но тепло, тепло хотя бы от костра в замкнутом, а значит, легко прогреваемом пространстве — оно звало и манило Сеню.

Неплохие были шансы у Масдулаги хоть сжечь не ожидавшего нападения двуногого, хоть сцапать его своими щупальцами и затолкать в пасть. Но видно не привык крылатый монстр действовать внезапно, рассчитывая на собственную, до поры, незаметность. Потому что не привык… бояться. Не ждал опасности от обитателей поверхности этого мира по определению.

А может, в принципе ничего не ждал. Не имея разума и действуя сугубо на чутье и инстинктах.

Как бы то ни было, но приближаясь к Сене и распознав в оном добычу, Масдулаги просто не мог не издать свой жуткий вопль. Чем заставил избранного им в пищу человека вмиг встряхнуться, и, выкинув из головы посторонние мысли, повернуться навстречу опасности.

«Нафаня!» — мысленно успел вскричать Сеня, представляя себе имплантат, окруженный молниями как паук собственной паутиной. И выставил перед собой обе руки со скрюченными пальцами.

Ярчайшие вспышки молний озарили ночь, зимнюю свежесть воздуха, подаренную недавним снегопадом, усилив запахом озона. Масдулаги не смог ни увернуться от них, ни, тем более, атаковать в ответ. Не хватило ни времени, ни, по всей видимости, ума. Тем более что едва ли опасность молний могло правильно оценить существо, не имеющее глаз.

Рукотворное сияние молний погасло считанные мгновения спустя. Но и этого хватило, чтобы Масдулаги рухнул в снег мертвой обгоревшей тушей.

«Вот и подарочек будет! — со злорадством подумал Сеня, — соплеменникам, так называемым… хе-хе… то-то они там, в пещере все охренеют от такого зрелища!»

Запах горелого мяса (мяса!) ворвался в свежесть зимнего воздуха, подсказывая Сене, какую еще пользу можно извлечь из незапланированного уничтожения Масдулаги. Желудок в предвкушении отозвался — проблема пропущенного завтрака обещала вскоре легко решиться.

Присев на корточки рядом со столбом, и сунув руки в сугроб, Сеня, превозмогая холод, пошарил в снегу. Так и есть! Самодельное копье никуда не делось — осталось там же, возле столба, куда его положили хелема, привязав обреченного в жертву хозяина этого оружия.

Его Сене тогда оставили не за тем, чтобы он защищался от подоспевших Масдулаги или хотя бы попробовал защититься. Немного против них навоюешь с одним копьем, даже если ничего тебя не удерживает. А тем более привязанным к столбу.

Нет, скорее диковинное оружие самозваного Сейно-Мава оказалось хелема просто без надобности. Едва ли кто-то бы посягнул на такой трофей, который самому новому хозяину мог напомнить о его, как ни крути, предательстве. Точнее, о соучастии в предательстве, но не суть важно. С другой стороны, открыто высказанное желание кого-то из хелема завладеть копьем разоблаченного самозванца наверняка бы вызвало у остальных подозрение в некой особой к этому самозванцу симпатии. Что по понятиям первобытных людей означало пойти против племени, против обычаев и авторитета шамана. И сделало бы такого желающего следующим кандидатом в жертвы.

А может, никаких коллизий, связанных с дележкой имущества ложного Сейно-Мава у хелема не было. Просто оставленное рядом с Сеней копье служило частью жертвоприношения. Подобно тому, как древних правителей и воинов хоронили вместе с оружием… а в особо жестоких случаях даже с женами и целой бригадой рабов.

Еще с тем же успехом решение хелема избавиться не только от Сейно-Мава, но и от его копья, могло быть вызвано… просто желанием левой пятки шамана. В конце концов чужая душа и без того потемки, а уж душа человека, живущего при чуждом тебе жизненном укладе — вообще черная дыра. В любом случае, наличие копья оказалось Сене на руку. Точнее, не всего копья, а ножа, служившего ему наконечником.

Отвязав нож, Сеня подошел к прожаренному… м-м-м, наверное, до хруста Масдулаги. Осторожно отрезал кусочек от бока твари — покрытого черной обугленной коркой, под которой обнаружилось мягкое и еще горячее, источавшее пар, мясо.

Жевал мясо Масдулаги Сеня с опаской. Но ничего страшного не случилось — никаких неприятных ощущений эта проба не принесла ни рту, ни, позднее, желудку. Да, изысканным вкусом мясо хтонического монстра не отличалось. Возможно даже, ему не хватало соли и кетчупа, но за время пребывания в диком мире Сеня и так успел отвыкнуть от этих костылей для вкуса. Стал воспринимать как излишество, ибо, когда ты голоден, у тебя и без того слюнки при виде еды побегут. Так что вкус усиливать да аппетит себе разжигать, нужды не было. Вернее, была, но только у жителя крупного города, привыкшего есть не потому, что голоден, а по расписанию, например. Или при налаживании деловых контактов. Или на свидании. Или на празднике, который лично ему сто лет не вперся, но нельзя отказаться из вежливости.

Тогда-то и возникает такая проблема: сделать еду вкуснее, чем она есть на самом деле. Но у Сени, вот уже который месяц не было подобных проблем. Он ел, когда хотел есть — и точка. А сейчас он хотел. Тем более холод на пару с голодом, который он ощущал еще в Бовенгронде, поспособствовали.

Немножко приглушив аппетит, Сеня решил перейти к основной трапезе немного попозднее. А для начала и проблему холода худо-бедно попытаться решить с помощью своей новой (имплантированной в Замке-Над-Миром) способности. Пройдясь по опушке заснеженного леса, Сеня собрал сухих веток и сучьев, сложил костер и поджог его слабой молнией. После чего вернулся к поверженному Масдулаги и вырезал кусок побольше.

С этим куском в руках Сеня немного разгреб снег ногами и присел у костра в ожидании рассвета. Сидел, откусывая от того, что когда-то было частью грозного чудовища, поглядывал на огонь и ждал.

Лишь когда ночь сменилась серыми сумерками, в которых уже не страшно было бродить по камням, рискуя оступиться и сломать ногу; когда желудок был набит настолько, чтобы ощутить тяжесть, а главное — со стороны пещеры зазвучали голоса пробуждающегося племени, Сеня не спеша направился к пещере. Но прежде отрезал кусок кожистого крыла Масдулаги. Как дополнительное доказательство своей правоты… нет, своего сверхчеловеческого могущества.

— Картина Репина «Не ждали»! — в приступе хулиганского задора выкрикнул Сеня, переступая порог пещеры и помахивая куском крыла Масдулаги, — или все-таки?.. Есть в этой дыре хоть один человек, который верил, что я вернусь живой?

Сразу несколько хелема обернулись на его возглас… узнали нежданного пришельца. Сеня со злорадством ловил на себе их взгляды, полные удивления, переходящего в просто-таки священный ужас. Словно он с того света вернулся, ни дать ни взять.

А может, кусок крыла в Сениной руке поспособствовал. Точнее, узнавание того, от чьего именно крыла был отрезан данный кусок.

— То есть, ответ отрицательный, — все так же, не снижая тона, провозгласил Сеня, истолковав испуганно-удивленные взгляды хелема, — и напрасно. Потому что я…

Один из хелема решительно двинулся ему навстречу, держа наготове копье. Сеня вскинул руку, свободную от куска крыла, мысленно обратился к «Нафане» — и небольшая молния, метнувшись в сторону смельчака, ударила в его копье. Точнее, в древко. Заставив его мгновенно вспыхнуть в руках хелема.

Испуганно заорав, тот бросил горящее копье на пол пещеры и испуганно попятился. И следа не осталось от его боевитости.

— …потому что я — могучий Сейно-Мава! — не прокричал, а чуть ли не проревел Сеня, до предела напрягая связки, — Дух-Приносящий-Огонь!

Хелема, кто попятился куда-то вглубь пещеры, кто просто в сторону подался, не желая попадать под горячую (в прямом смысле) руку вернувшегося и явно разгневанного небожителя. Матери прижимали к себе детей, кто-то приседал перед Сеней на корточки — единственная поза, принятая в этом племени для выражения почтения.

И все расступались, спеша убраться с его пути, пока Сеня неспешно вышагивал, углубляясь в скудно освещенный кострами мрак пещеры.

— Есть здесь еще кто-то, кто сомневается, что я Сейно-Мава? — громко вопрошал Сеня, поглядывая по сторонам, — кто-то, кто думает, будто и это фокус? Может, кто-нибудь и теперь захочет меня разоблачить… уличить? А? Повторить то же, что я проделал с копьем того дурака?!

Он нарочно не называл никаких имен. Кого он имел в виду в качестве разоблачителя, хелема знали и так. Помнили. Осталось найти, осталось дождаться этого «кого-то». И в доступной… предельно доступной даже для первобытных людей форме указать ему на его ошибку. Носом ткнуть. Показать, насколько этот «кто-то» промахнулся.

Или, если угодно, прилюдно посрамить.

И «кто-то» не заставил себя ждать. Хубар вышел Сене навстречу, передвигаясь непривычно мелкими суетливыми шажками. Словно был немощным стариком, еле держащимся на ногах. Или смертником, которого гнали к месту собственной казни.

Когда между ними осталась от силы пара шагов, Сеня вскинул свободную руку… вернее, указательный палец. Вырвавшаяся из него молния мгновенно подожгла бороденку шамана. Тот вскрикнул — больше от испуга и неожиданности, чем от боли. И, охая, сбил ладонями нарождающееся пламя.

— Слабо повторить? — с иронией в голосе и сугубо риторически вопрошал Сеня, глядя на быстротечную схватку Хубара с собственной загоревшейся бородой, — ну как тогда… с зажигалкой.

Шаман уже успел потушить огонь и теперь молча взирал на Сеню, в ужасе выпучив глаза. Сеня даже испугался, как бы этого, немолодого уже, человека удар не хватил. А ведь он планировал сохранить жизнь Хубару. Даже несмотря на его роль в едва не состоявшемся его, Сени, жертвоприношении.

— Хотел скормить меня Масдулаги, — произнес Сеня, нарочито пытаясь подпустить в свой голос нотки укоризны, — а вот оно как вышло!

С этими словами он бросил обрезок крыла монстра под ноги шаману.

— Масдулаги сам мне на завтрак угодил… или на поздний ужин. Там, кстати, еще осталось. И немало. Подходите! Я угощаю! — последние слова Сеня уже выкрикивал, адресуя всем хелема в радиусе его видимости.

Те зароптали, тревожно переглядываясь.

— Да вы не бойтесь… вернее, пусть хелема не боятся, — обратился Сеня к пещерным обитателям, перейдя на привычную для них манеру речи, — Масдулаги вполне съедобен… хотя, думаю, лучше все-таки разогреть. Сейно-Мава плохого не посоветует.

Возможно, именно последняя фраза возымела действие. Несколько хелема направились к выходу. Еще несколько показались из темных закутков пещеры и последовали их примеру. Среди этих, последних, Сеня не без радости узнал Макуна и Каланга.

— Сейно-Мава простит Каланга? — робко спросил последний, проходя мимо Сени, — Каланг всегда верил в Сейно-Мава. Но другие хелема не верили… и других хелема было больше.

В ответ Сеня кивнул ему молча и с легкой улыбкой. Прекрасно помня, как Каланг и Макун пытались за него вступиться, но были оттеснены соплеменниками. Их легковерным и боязливым большинством.

Затем Сеня снова повернулся к Хубару. Тот покорно стоял, ожидая своей участи.

— Теперь Хубар признает, что чужак Сейно-Мава, — проговорил шаман, — Сейно-Мава показал свою истинную силу. Доказал…

О да! Именно таков и был главный аргумент для первобытного человека. Кто сильнее, тот и прав. Сеня знал об этой особенности дикарской психологии. Но все равно слегка оторопел от той легкости, с которой сей стареющий крыс, давеча разоблачивший его перед всем племенем, теперь признавал собственную неправоту. Без тени моральных терзаний и угрызения совести. А лишь потому, что оппонент оказался сильнее. И никаких патетических возгласов типа «не могу поступиться принципами». Потому что принцип непреложный у пещерных людей один. Какой — смотри выше.

— Поджарить бы тебя… то есть, Хубара по-хорошему, — с показной ленцой уверенного в себе человека протянул Сеня, — но… Хубар знает, зачем я оставил Хубара в живых?

Шаман недоуменно покачал головой, хотя по лицу его, еще не вернувшему прежнюю строгость и выражение чувства превосходства, было заметно — жить Хубару, ох, как хотелось.

— А затем, — с расстановкой произнес Сеня, словно приговор зачитывал, — что сдается мне… то есть, Сейно-Мава, что Хубар знает о Масдулаги гораздо больше, чем остальные… хелема.

Он надеялся, что в общении шамана с духами имелось здравое зерно; что речь не шла просто о высасывании из пальцев всякой чуши, которой Хубар потом захламлял мозги соплеменников. В конце концов, под видом духов на связь с шаманом хелема мог выйти хотя бы тот же Смотритель из Бовенгронда.

— Что Сейно-Мава хотел бы узнать о Масдулаги? — заискивающим тоном поинтересовался Хубар, прежде кивнув.

— Я, в общем-то, знаю… Сейно-Мава знает, откуда эти твари появляются, — начал Сеня, — Хубар говорил: «Открылся ход в подземный мир». Так? Про то, что Масдулаги действительно из подземного мира, Сейно-Мава узнал… от других духов. Они подтвердили правоту Хубара. Но хотелось бы знать, где конкретно находится этот ход. Я… Сейно-Мава собирается закрыть его снова.

Ах, каким взглядом при этих словах наградил его шаман! Словно был не пожилым мудрецом, а ребенком, которому сообщили о предстоящем приходе Деда Мороза. Причем уже завтра, досрочно, не дожидаясь нового года.

— Сейно-Мава хочет знать, где ход в подземный мир? — переспросил Хубар, — Сейно-Мава сам его не заметил? Тогда нужно выйти… Хубар покажет.

С замиранием сердца от ожидания чего-то великого, приобщения к высшей тайне, Сеня вслед за шаманом покинул пещеру. Оба вышли к берегу, где осмелевшие хелема уже вовсю потрошили тушу убитого Масдулаги.

— Сейно-Мава видит? — вопрошал Хубар, остановившись и повернувшись в сторону гор. Когда Сеня тоже устремил взгляд в ту же сторону, шаман еще и рукой указал.

Сеня пригляделся… и мысленно выругал себя за невнимательность. Струйка дыма, как от недавно потухшего вулкана, поднималась над вершинами гор. Поднималась, надо сказать, уже не первый день. Но Сеня почти не обращал на нее внимания. Вернее, значения не придал. Дымит и дымит, ему-то какая разница.

— Могучий Сейно-Мава не заметил, — с нескрываемой иронией произнес, указывая на этот дым, Хубар. А на лицо его вернулось прежнее строгое и одновременно снисходительное выражение.

«Мало ли, что ты здоровый бугай с молниями, вылетающими из рук, — словно хотел сказать шаман, глядя на Сеню, — всемогущим это тебя не делает. И жизненного опыта, даже внимательности простой, не заменит. Тебе все равно требуется помощь».

Обескураживающий то был взгляд. Как, впрочем, и вся эта сценка. Чувствовать себя победителем на ее фоне Сене было уже трудновато.

С другой стороны, если и настроился Сеня кого побеждать, то уж хелема — в последнюю очередь. Его враг был гораздо серьезнее. И против него новоиспеченный метатель молний был как раз в одной лодке с этими недалекими, но вызывавшими сочувствие дикарями. Точнее, по одну сторону баррикад.

14

Можно ли идти в горы, преодолевать их, не имея альпинистского снаряжения? Сеня считал, что здесь как нигде уместна оговорка легендарного котенка Гава: «Если осторожно — можно».

Порукой тому были походы Ганнибала и Суворова через Альпы, кумира Южной Америки Симона Боливара — через Анды. Обширные горные хребты они прошли не то, что без прибамбасов из фильма «Скалолаз», но даже не налегке и уж точно не в одиночку. Но со своими войсками. Читай — с кучей народу, отягощенного оружием и амуницией, с лошадьми, как вьючными, так и кавалерийскими, с обозами. В общем, со всем тем добром, которое, во-первых, отнюдь не добавляет мобильности. А, во-вторых, один черт, не сможет ни карабкаться по тросу с крюком на уступ приглянувшейся скалы, ни порхать над ущельем. Да и представить себе, к примеру, карабкающуюся лошадь способны разве что создатели американских мультиков.

Да, насколько было известно Сене, легкой увеселительной прогулкой такие переходы не были. Нередко, что солдаты, что лошади срывались в пропасть. В обозах тоже не обходилось без потерь. Нелегко было найти и достаточно места для привала такому множеству людей. А пока искали, бравые вояки шли, выбиваясь из сил и сгибаясь под ветрами. Последние в горах бывали особенно яростными и непредсказуемыми.

Но Сеню все это не разубедило. Не заставило отказаться от своей затеи. Тем более что вести через горы ему предстояло не многотысячное воинство, а лишь небольшую (а значит, и неизмеримо легче управляемую) группу добровольцев, отягощенных разве что своим примитивным оружием да провизией. Помимо Макуна и Каланга, первыми вызвавшихся сопровождать Сейно-Мава, в походе согласился участвовать здоровяк Суманг и еще пара хелема покрепче. Их мускулы обещали пригодиться, когда потребуется заткнуть дыру, выпустившую в небо этого мира Масдулаги.

Как именно они собирались это сделать, Сеня представлял себе смутно. Но надеялся, что решит этот вопрос, добравшись до дыры и увидев ее воочию.

— Неужели это единственный ход в подземный мир? — спрашивал он у Хубара вечером накануне выступления в поход.

Разговаривали оба, как ни в чем не бывало. Будто ни шаман не объявил Сеню самозванцем и не велел скормить Масдулаги, ни сам Сеня не подпалил Хубару бороду.

— Едва ли, — без твердокаменной уверенности ответил шаман, — но до появления именно этого хода Масдулаги не трогали хелема. И в прошлые разы, когда хелема вынуждены были уходить… искать новое место для жизни, сначала духи предупреждали Хубара… и того, кто был шаманом до Хубара… и того, кто был до того, кто был до Хубара. Потом в земле или горах открывался ход в подземный мир, появлялись Масдулаги. Хубар думает, даже у Масдулаги есть свои слабости. Масдулаги не могут слишком далеко летать… слишком отдаляться от хода в подземный мир.

«Чай, не трансконтинентальные лайнеры, — мысленно добавил к этим словам Хубара Сеня, — и не стратегические бомбардировщики».

Стоило признать, и он охотно признавал: предположение шамана не было лишено рационального зерна. Если Масдулаги как форма жизни зародились под землей, то помимо отсутствия зрения это должно было наложить на них и еще кое-какие ограничения. Например, они вряд ли могли долго дышать воздухом на поверхности — чуждым для них и непривычным. Да и чисто физическая возможность длительных перелетов в их случае казалась очень сомнительной. Какие бы обширные пустоты ни содержала в себе земная кора… кора этого мира, расстояния в пределах этих пустот были ничтожны в сравнении с поднебесными просторами.

Проще говоря, рожденные в подземельях, Масдулаги просто не имели возможностей приспособиться к дальним перелетам. Дивно было уже то, что они вообще умели летать.

А из этого в свою очередь следовало, что если заткнуть ход в подземный мир по соседству с хелема, трогать это племя Масдулаги уже не смогут. Если только не проделают еще одну дыру, рядом с заткнутой. Но последнее казалось Сене маловероятным. Ведь вся природа следует принципу наименьшего сопротивления. И если б соединить ближайшую подземную полость, населенную Масдулаги, с горами, у подножья которых жили хелема, было легче в каком-то другом месте — там бы и соединили. А не через именно этот ход, издали замеченный шаманом.

Плюс, Сеня был почти уверен, что не сами Масдулаги проделывают эти ходы, но им помогает какая-то сторонняя сила. Какая-то, ага! Скорее всего, сила была та же, что покровительствовала аванонга и их главарю. Но суть в том, что сила эта наверняка не была беспредельна. Что по возможностям — что по щедрости к союзникам. Рациональной ее тоже назвать было нельзя. Уж очень лихо она перевела тех же аванонга из союзников в жертвы. «Дать второй шанс», — это не про исчадия тьмы. А вот ницшеанское «падающего — толкни» вполне даже им подходит.

Рассуждения, предположения и надежды — вот все, на чем выстраивал Сеня свой замысел. Но что делать. Другого фундамента в его распоряжении не было. А проконсультироваться поподробнее со Смотрителем в Бовенгронде вовремя не сообразил. Умная мысля приходит опосля. Теперь же Смотритель явно не горел желанием выходить на связь.

Поэтому Сеня решился на этот поход. Причем, не откладывая его хотя бы до весны, когда будет теплее.

Рассудил он так. Если не решить проблему Масдулаги в самое ближайшее время, даже способность метать молнии не гарантирует ему, Сене, спокойной жизни. Либо твари эти, крылатые, достанут-таки, огнем полыхнут на него, зазевавшегося, а перед этим попортят немало крови хелема — захиреет племя. Либо сами пещерные обитатели, что греха таить, задумают Сеню ухайдакать. Хотя бы во сне. Просто поквитаться за те страхи, что он нагнал на них своими молниями. В том, с какой легкостью эти, не обремененные философией, дикари способны из друзей превращаться во врагов и обратно, Сеня убедился на собственном опыте. Имел несчастье убедиться.

А чтобы этого не случилось, следовало ковать еще не знакомое людям этого мира железо пока горячо. То есть: поспешить — раз, набрать отряд помощников — два. И три — сунувшись в горы, помнить про обратную сторону оговорки имени котенка Гава. То есть, можно-то оно можно, много чего можно. Но… непременно осторожно.

В данном случае это значило: держаться вместе, смотреть под ноги и подбирать тропу, не спешить на ходу, зато быстрее реагировать на порыв ветра, если ему под силу ненароком столкнуть тебя в пропасть. В таких случаях следовало изо всех сил прижиматься к ближайшему утесу или крутому склону; можно сказать — ходить по стеночке.

А главное — помнить, что горы не равнина. Здесь прямой путь не то, что не является кратчайшим; он за редким исключением невозможен в принципе. И до предметов, кажущихся такими близкими, что можно рукой подать, почти наверняка предстоит топать и топать. Не один день.

Что они и делали — эти шесть человек с Сеней во главе. Осторожно пробирались по горным тропам, не спуская глаз со струи дыма, поднимавшейся над вершинами. Будто какой-то великан залег там и курил трубку. Дым из подземного обиталища Масдулаги был неплохо виден еще с берега; не терялся он из виду и теперь. Но люди шли, а источник этого дыма, казалось, не приближался. Не стал ближе к концу дня, когда солнце уже спряталось за горные вершины. К концу короткого зимнего дня, коего, впрочем, с лихвой хватило, чтобы вымотать участников похода, заставив подкашиваться их ноги и еле держать.

Утомились все, включая даже крепыша Суманга. Не говоря уж о том, как опасно было продолжать путь с наступлением темноты. Поэтому Сене и его спутникам потребовалось срочно искать место для ночлега.

К счастью для них, неподалеку обнаружилась небольшая пещера, где хватало место для костра, а росшие неподалеку деревья и кусты обеспечили костер топливом. Еще в той пещере вполне могли разместиться несколько человек. Правда, сидя или улегшись вповалку.

Разведя огонь, Сеня и его спутники наспех поужинали и, распределив очередность дежурства, кое-как разместились для сна, который трудно было назвать сладким. Причем то, что удобством эта импровизированная ночлежка не отличалась, было лишь полбеды. Еще именно той ночью одному из Масдулаги приспичило полетать. Причем не абы где, а возле пещеры, где остановились Сеня и пятеро хелема.

Внутрь он не сунулся — размеры не позволяли. А кабы решился сдуру, то ждала бы крылатого монстра участь Винни-Пуха, побывавшего в гостях у Кролика. Зато Масдулаги чуял близость потенциальных жертв и потому принялся кружить недалеко от пещеры, разрывая ночной воздух своими адскими воплями.

Сначала эти вопли разбудили всех, находившихся в пещере людей — независимо от того, чья очередь была спать, а чья бодрствовать. Потом Сеня понял, как решить эту проблему… а главное, что решить ее под силу только ему. И убил около получаса, стоя у входа в пещеру и метая молнии в докучливое громогласное чудовище. Да еще опасаясь, как бы крики Масдулаги не вызвали в горах лавину. Насколько Сене было известно, для таких катастрофических последствий даже мелочи вроде громкого звука хватало.

Спросонья (тем более что накануне уснул он с трудом) Сенина меткость оставляла желать лучшего. Так что еле-еле, с энной попытки он смог подпалить Масдулаги крылья, отчего тот рухнул вниз и наверняка разбился о скалы. Проверять у Сени не было ни малейшего желания. Пропал и сон. Так что пришлось вызваться в караул вне очереди. Да так и просидеть почти до самого рассвета, следя за хилым от недостатка топлива костерком.

И только начав заметно клевать носом (природа таки взяла свое) Сеня растолкал одного из хелема, а сам отправился на боковую. Проспать перед возобновлением пути ему удалось где-то около часа.

На второй день похода они преуспели больше. Поднимаясь в гору, Сеня и хелема добрались до одной из вершин, откуда открывался живописный вид… в том числе и на цель их пути. С высоты они увидели небольшое каменное плато, посреди которого зияла дыра — неровная, словно рваная рана и темная до непроглядной черноты, будто вела прямиком в преисподнюю. Из дыры поднимался тот самый дым, на который Сене указывал Хубар.

На глазах Сени и пятерки хелема из дымящейся черноты вылез и вспорхнул к небу Масдулаги. Сеня поднял руки, готовясь дать команду имплантату «Нафане», но тварь полетела куда-то по своим делам — совсем в другую сторону. Шестерых человек на вершине горы будто и не заметив.

Да, с вершины было видно, что путь до плато и злополучной дыры оставался неблизкий. Однако внимательные наблюдения и сам удобный ракурс («мне сверху видно все, ты так и знай») позволил Сене высмотреть и высчитать удобный маршрут. А главное — сообразить, как можно сравнительно легко закрыть найденный ход в подземный мир.

По соседству с плато высилась скала. Едва ли не нависала над ним и дырой в логово Масдулаги. Причем незыблемой монолитной твердыней отнюдь не выглядела. То есть, удара молний, порожденных «Нафаней» должно было хватить, чтобы обрушить эту скалу да завалить плато обломками. А если, вдобавок обломки эти окажутся достаточно крупными и лягут в нужном месте, идти дальше вообще не придется. Дыра окажется под одним из этих огромных камней. И останется лишь повернуть назад и праздновать победу… а Сене — возвращаться в родной мир.

Увы! Каким бы соблазнительным ни был такой исход, а сам план — гениальным в своей простоте, но жизнь и здесь внесла свои коррективы.

Выставив перед собой руки и направив их на приглянувшуюся скалу, Сеня в очередной раз мысленно побеспокоил имплантат. Затребовав теперь всю, доступную ему, мощность. Молнии прорезали морозный воздух и ударили в скалу… но та лишь дрогнула и по ее склону вниз ссыпались несколько небольших камушков — едва заметных с расстояния, на котором находились Сеня и его спутники.

Пришлось ударить вовторой раз. И снова молнии лишь рассыпались искрами на каменной поверхности, только немного поколебав скалу. А морозный воздух стал еще более сухим от избытка атмосферного электричества; одежда ощутимо покалывала статическими разрядами. Отчего Сеня не мог не вспомнить предупреждения Смотрителя насчет того, что атаки с максимальной мощностью небезопасны и для самого атакующего. Пока остаточное электричество лишь слегка тревожило, вызывая желание то почесться, то снять всю одежду — это в мороз-то да в горах! Но кто гарантирует, что электрический разряд не окажется настолько сильным, чтобы поджарить Сеню, как сам он давеча Масдулаги?

Третья попытка… снова неудачная.

И лишь четвертый удар рукотворных молний оказался той соломинкой, что сломала хребет верблюду. Гигантскому каменному верблюду, целиком состоявшему из одного горба.

Скала дрогнула, словно была не твердыней, а студнем каким-то. По склону стремительно расползлись трещины. А затем сразу несколько огромных каменных глыб посыпались на плато.

«Победа!» — едва удержался, чтобы не выкрикнуть, Сеня и лишь боязнь лавины его остановила. Он даже рот руками себе зажал в последний миг.

К тому же, когда рассеялась пыль, поднятая обрушившимися осколками скалы, стало ясно, что радоваться победе, мягко говоря, преждевременно. Дыра в подземелье Масдулаги продолжала зиять и дымить посреди плато, как ни в чем не бывало. Только что была теперь окружена каменными глыбами. Последние не тянули даже на символическую помеху. Ибо Масдулаги — не самолеты, нуждающиеся в обширной посадочной полосе. Много места для взлета им не требовалось.

Некоторые из глыб наверняка угодили и в саму дыру. Вот только размеры любой из них как назло оказались недостаточными, чтобы ее закрыть. Хорошо, если хоть кого-то из обитателей подземного мира случайно пришибли.

Итак, провал Сениной затеи казался очевидным. Но, присмотревшись к плато, незадачливый метатель молний понял, что отчаялся раньше времени. Самый большой из кусков скалы покоился совсем рядом с дырой. И был… примерно таких же размеров, как и она сама. Или немного больше.

— Однако, — промолвил Сеня, поворачиваясь к спутникам, — похоже, все-таки прогуляться туда придется. И руками поработать.

А заодно порадовался, что команда его импровизированная не из одних доходяг состояла. Вполне возможно, вместе им было под силу передвинуть огромный камень. Если не слишком далеко.

Однако когда все шестеро спускались по горной тропе в направлении плато, до них донесся приевшийся и успевший даже стать привычным боевой клич Масдулаги. Сразу две твари выбрались из дыры — разобраться с обнаглевшей дичью, посмевшей подбросить в их дом что-то несъедобное.

«Эскадрилья — взлет», — полушутя подумал Сеня, глядя на почти синхронно поднявшихся в небо крылатых чудовищ. Хоть и понимал: на эскадрилью и даже на звено две боевых единицы не тянут. Впрочем, вскоре их могло появиться больше. Мало кому понравится, если в дом его бросают посторонние, причем тяжелые, предметы.

Убить первого Масдулаги удалось сравнительно легко — с первого раза и почти в упор. Тому хватило храбрости и решимости подобраться слишком близко к гуськом двигавшимся по горной тропе людям… но он оказался недостаточно шустрым, чтобы ударить первым. Дыхнуть огнем хотя бы.

Удар молнии — и этот бедолага, взревев напоследок, ухнул вниз.

«Молодой, наверное, — подумал про него Сеня, — бесстрашный, но неопытный… неловкий».

А вот напарник незадачливого храбреца оказался, напротив, сущим бедствием для Сени и его соратников. Он подлетал, чтобы выпустить струю пламени (даром, что наобум) и успешно увернувшись от Сениных атак, взлетал ввысь, оглашал окрестности своим адским криком — и выходил на следующий круг. Снова предпринимая атаку против незваных двуногих гостей.

Ущерба такие атаки не наносили, но понервничать заставляли. Почти час из того времени, что Сеня сотоварищи потратили на путь к плато, их преследовали вопли и огненное дыхание Масдулаги. Притом, что дорогу в горах и без того нельзя было назвать легкой, налеты настырного монстра превратили ее по комфортности в прогулку по минному полю. Масдулаги будто дразнил людей; будто играл с ними как кошка с мышкой.

А хуже всего было то, что многочисленные (и безуспешные) попытки Сени сбить крылатого урода стали выходить боком ему самому. То разряд статического оказывался столь сильным, что Сеню буквально встряхивало всего — только что пыль не выбивало. То после очередной молнии вспыхивали рукава, вынуждая спешно тушить их в снегу.

— Давайте-ка рассредоточимся, — предложил, наконец, Сеня, когда большая часть пути до плато была пройдена, — если идти кучно, Масдулаги удобнее будет сжечь нас… если что. А так… может, хоть поймет, что только силы зря потратит, если будет дальше так летать. И поодиночке пытаться каждого поджарить.

Предложение Сенино хелема приняли — последовали ему. Вот только почти сразу стало ясно, что новая тактика себя не оправдала. Пролетев над разреженным строем двуногих, Масдулаги ухватил щупальцами того из дикарей, кто был дальше всех от Сени. То есть Макуна.

— Не-е-ет! Опять! — завопил тот, — почему? Почему Макуну так не везе-е-ет?!

— Не опять, а снова, — пробормотал Сеня, мгновенно оценив ситуацию и поняв, что второй раз повторить трюк с перегрузкой и вынужденной посадкой Масдулаги не удастся. Тупо не успеть. Монстр быстро набирал высоту, так что даже ближайшие соплеменники не успели бы ухватить за ноги отчаянно орущего Макуна.

Единственным плюсом было то, что скорость и шустрость Масдулаги благодаря грузу хоть не намного, но снизилась. И Сеня решил этим воспользоваться — с тяжелым сердцем и пониманием, что другого шанса не будет.

Выпущенная им из руки молния задела скорпионий хвост твари. Тот мгновенно вспыхнул, Масдулаги истошно заверещал, перекрикивая даже свою добычу — доживавшую, как вскоре оказалось, последние мгновения.

Вильнув судорожно и неуклюже, как и подобает слепому существу, Масдулаги на полном ходу влетел в почти отвесный склон одной из скал. Хватка чудовища не была мертвой — в момент удара щупальца разжались, и Макун с криками бои и ужаса покатился по склону, обдирая одежду… и скорее всего, собственную кожу заодно.

Сеня и хелема лишь бессильно наблюдали, как Макун падал, как ухнул, наконец, в какую-то расселину, а следом мгновение спустя грохнулось тело Масдулаги. Крики оборвались. Даже будь у оставшихся на горной тропе пяти человек возможность спуститься к месту падения своего товарища, смысла в том уже не было. Ни Сеню, ни его спутников не занимал в тот момент вопрос, жив или мертв Макун. Потому как ответ на него был очевиден.

«Они убили Кенни!» — совершенно неуместно запросилась Сене на язык мрачной остротой цитата из некогда любимого сериала.

15

Новых Масдулаги, пытающихся отогнать бескрылых ворогов от входа в свое логово на пути Сени и хелема так и не встретилось. Тем не менее, настроение у людей было далеко не триумфальным. У того же Сени до сих пор стояли в ушах предсмертные крики Макуна.

Да, как человек, погибший хелема был, мягко говоря, не подарок. Вспомнить хотя бы его предвзятое отношение к Сене, когда тот едва познакомился с племенем и пытался встроиться в его жизнь. Тем не менее, пережили они потом вместе немало, охотились и рыбачили, не раз сражались плечом к плечу. Более того, в глубине души Сеня даже считал себя обязанным жизнью Макуну. Ведь в свое время он и Каланг освободили его из плена аванонга.

И вот оказалось, что выплатить этот долг не удастся. Вернее, нечем.

Молча и стараясь не глядеть один на другого лишний раз, Сеня и хелема подошли сперва к дыре, затем окружили каменную глыбу.

— Нужно… попробовать приподнять ее… для начала, — здесь Сеня, наконец, решился на реплику. Ничего не говоря в ответ, хелема вслед за ним сперва присели на корточки, затем подсунули руки под камень.

— На счет три! Раз, два…

Вздохнув, все пятеро потянули глыбу вверх… приподняв ее над землей на несколько сантиметров. И ощутили, насколько она тяжела.

— Теперь надо ее переместить, — распорядился Сеня, — насколько сможем. По моей команде — отпускать.

Прежде чем прозвучала соответствующая команда, Сене и хелема удалось от силы по шагу сделать в сторону. И на длину шага же передвинуть глыбу, а затем отпустить.

— Еще раз, — скомандовал Сеня, дав помощникам своим несколько секунд передышки.

Потом был и еще раз, и еще, и еще. Шаг за шагом глыба сначала приближалась к дыре, затем наползала на нее, как луна на солнце в небе во время затмения. Теперь, чтобы ненароком не свалиться в чернеющий, источающий дым, провал, Сеня и хелема не столько тащили глыбу, сколько подталкивали ее, нажимая все с одной стороны.

Результаты ободряли. Глыба оказалась подходящей по размеру и ни крениться, ни проваливаться в дыру не спешила. А зазор, от нее оставшийся все сужался, вскорости обещая превратиться в щель.

Осталось немного поднажать… казалось бы. Вот только сил для этого могло не хватить. Все заметно устали — и от поднятия такой тяжести, и от пешего перехода по горным тропам, не говоря уж про игру в «кошки-мышки» с Масдулаги. Хотелось поскорее закончить. Ну, или хотя бы прекратить, как ремонт в квартире. Найти повод, чтобы сказать сакраментальное «Сойдет!» и успокоиться. Хотя бы до поры, чтоб передохнуть.

За этим Сеня, а с ним и один из крепышей-хелема, обошли глыбу и приблизились к тому, что осталось от дыры.

— Хм… — выговорил Сеня, склонившись над чернеющим отверстием, — вроде бы хватит… пока. Уж Масдулаги-то в эту щелку не пролезут.

И рукой вытер пот со лба, одновременно отгоняя дым.

— Зато пролезет человек, — тоном, неожиданно угрожающим, проговорил хелема за Сениной спиной.

Настолько неожиданно, что даже дошло до Сени, даже распознал он эти зловещие интонации не сразу. А когда понял, в чем дело, было уже поздно.

В следующее мгновение хелема рванулся вперед и толкнул едва успевшего выпрямиться Сеню плечом и корпусом. Как будто дверь высаживал.

Потеряв равновесие, Сеня опрокинулся вперед — прямиком в глубокую дымящуюся черноту логова Масдулаги.

Он не знал, что хелема, толкнувший его, приходился родным сыном шаману Хубару. И именно такое задание тот дал уродившемуся далеко не хлюпиком отпрыску. Избавиться от странного, но опасно могущественного чужака, способного стать угрозой племени… но прежде всего угрожавшего авторитету шамана.

Падая во тьму, Сеня успел услышать возмущенный крик Каланга. А вот отголоски споров всех четверых хелема уже до него не донеслись. И до чего они договорились, Сеня тоже не знал. Хотя мог догадаться.

Тьма стала гуще и непрогляднее. В немалой степени оттого, что передвинутая еще немного глыба окончательно закрыла даже оставшийся от дыры зазор. А четверка хелема отправилась в обратный путь, между собой решив никому не рассказывать о случившемся с Сейно-Мава. Как и о том, по чьей вине это случилось.

Сделано было главное: Масдулаги больше не угрожали племени. А по Сейно-Мава можно было теперь и слезу крокодилову пролить, и даже воспевать его как героя, превратить в персонажа легенды. Что угодно… лишь бы не видеть его больше живьем.

Всех по большому счету такой исход устраивал. Всех — кроме самого Сени.

«Ну где же ты, Смотритель? — мысленно вопрошал он, падая в темноту, — сейчас самое время исполнить обещание. И срочно прислать свой волшебный туман».

Мысленно — потому что, несмотря на охватившее его отчаяние, Сеня понимал: сколько ни дери глотку, крик не поможет. Слишком уж высоко зависли в небе Бовенгронд и его единственный живой обитатель. Не докричишься.

Ну да, впрочем, кричать и не потребовалось. Вскоре прямо сквозь темноту Сеня смог различить хлопья и клубы тумана, словно подсвеченные изнутри. Мало-помалу они окружали Сеню со всех сторон, становясь все крупнее и гуще.

Оставалось только надеяться, что туман успеет достаточно сгуститься прежде, чем падающий в темную бездну человек достигнет дна.

10 марта — 2 апреля 2019 г.


Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15