КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

В плену медовой страсти [Элли Лартер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

В плену медовой страсти

1 глава

В подземельях Арсанары непонятно: день сейчас или ночь, жарко снаружи или холодно, дождь или солнце, лето или зима. Здесь все это неважно. Законы природы здесь не работают, здесь работает закон кнута. Стоит ему взвизгнуть в воздухе и ударить тонким хвостом о горячую каменную землю, как тысячи рабов отрывают головы от кучи тряпья, служащего им подушками и одеялами, напяливают на себя черные от сажи, заскорузлые от пота балахоны и отправляются вглубь рудников добывать драгоценные йамимары — ультрамариновые самоцветы, ниспосланные жителям Ардана богом Эроном…

Но пока одни роют ногтями землю, вгрызаются в твердую породу, выковыривая драгоценные кристаллы, другие — там, наверху, — носят эти самые кристаллы в своих ожерельях, браслетах и серьгах. Говорят, йамимары дивно сочетаются с белоснежными тогами…

Другие. Не рабы. Свободные арданцы. Патеры, жрецы, торговцы, солдаты договорной армии…

Когда-то Исмин тоже была свободной арданкой. Ее отец, зажиточный крестьянин, имел свое поместье в деревне недалеко от столицы, а мать пряла пряжу из овечьей шерсти и продавала на ярмарках. Исмин помогала как могла: возилась с младшей сестренкой, выдирала ползучую повилику на огороде, скоблила щетками полы, мела паутину по углам. Пауки очень любили их дом: стоило избавиться от одной круглой липкой сетки, как на следующее утро уже появлялась новая… Мать все время смеялась и повторяла: «пауки — хранители домашнего очага, не мети паутину слишком старательно — выметешь все наше счастье».

Так и случилось.

Как-то раз в бурю отец не успел загнать овец под крышу, перепуганные животные проломили ограду пастбища и понеслись куда глаза глядят… Горькая участь постигла их: все до единой они сорвались в ущелье и погибли. Утрата оказалась страшной, а долги — неподъемными. Отец не смог заплатить ежегодный налог патеру Мэгли, и тот потребовал, чтобы мужчина отработал свой долг на рудниках Арсанары.

На следующий день отец должен был отправиться в путь, но утром, собирая по ущелью останки любимых овец, упал и сломал ногу. Патер Мэгли отказался давать отсрочку. Так на рудниках вместо мужчины оказалась его старшая дочь.

Исмин было тогда тринадцать лет.

Сколько ей было сейчас, она не знала. Шестнадцать? Семнадцать? Время здесь, на рудниках, текло совсем иначе: солнце не вставало и не садилось, над головой всегда была глухая и влажная стена черной породы, усталые ссутулившиеся тени мелькали в тусклом свете факелов, рабочий день длился вечность, а короткая ночь, когда можно было поспать, всего три или четыре часа… Потом спертый воздух снова разрезался кнутом, и приходилось вставать, чтобы таскать йамимары и до крови царапать ногтями землю. Со временем у нее развился кашель, который мучил ее и душил. Если она начинала кашлять во время работы — стража лупила розгами по спине. Если кашляла ночью — швырялись заплесневелыми хлебными корками другие рабы. Поспать уже много месяцев толком не удавалось.

Она уже и думать перестала, почему ее до сих пор не освободили и не вернули домой. Неужели она все еще не отработала долг? А может, ее родители и сестра погибли, и больше некому было вызволять ее с рудников?

Поначалу она пыталась выяснить это. Спрашивала, требовала встречи с патером Мэгли, но получала в ответ лишь насмешки и удары розгами по спине. В последний раз ее высекли так, что она трое суток не могла подняться с земли. Больше она ни о чем не спрашивала.

Сегодня был короткий рабочий день. Не потому, что над ними сжалились надзиратели. Просто в городе начинались недельные празднества по случаю дня рождения патера Мэгли, и все свободные граждане собирались приобщиться к гуляниям. Исмин слышала, что в город привезли пять тысяч бочек с вином из Картаманских виноделен, лучшие арданские сыры, мед и фрукты, а на мясные блюда собирались пустить сотню телят, две сотни баранов и десять возов разной птицы.

Чтобы народ не заскучал, были обещаны ярмарки, кулачные бои, битвы на мечах, состязания на скорость, ловкость и силу, выступления музыкантов, танцовщиков, фокусников, дрессировщиков с дикими кошками, гадания от известных арданских жрецов… И завершиться все должно было грандиозными Играми на Арене Мори. Чемпион нынешнего года и чемпион прошлого года должны были сойтись в смертельной схватке на кровавом песке и позабавить простых горожан и патеров Империи. Поговаривали, что и сам Император явится на торжество — но точно этого никто не знал.

— Проснись, проклятая девчонка!

Над ухом просвистел кнут, и Исмин вздрогнула, тут же открывая глаза. Кажется, она задремала. А ведь должна была очищать огромный, только что найденный йамимар от слоев породы.

— Простите, простите… — забормотала она, тут же впиваясь голыми пальцами в черную породу и принимаясь отскабливать ее от ультрамаринового кристалла.

— Нечего лепетать! Работай! Или хочешь, чтобы я тебе всыпал десяток ударов?

Исмин замотала отчаянно головой. Если ее сейчас ударят — она просто свалится без сил…

Инструментов на всех не хватало, приходилось работать руками. То и дело Исмин сдирала подушечки пальцев в кровь, а то и теряла ногти. Но со временем боль притупилась: сейчас она, кажется, уже ничего не чувствовала.

Переливающаяся всеми гранями, глубокая и искрящаяся, как звездное небо, поверхность драгоценного камня постепенно вылуплялась из черного скользкого булыжника. Йамимар и вправду был дивно хорош. Наверное, Исмин любила бы эти камни, если бы не…

— Ну, чего застыла? Клади в тележку и тащи! Это последняя партия на сегодня! Потом можешь зарыться в свои вонючие тряпки и спать до утра!

Ох, это были самые лучшие слова за последние дни…

Собрав в кулак последние силы, Исмин водрузила огромный, с ее голову величиной, йамимар поверх других, чуть поменьше, взялась за рукоятки тележки и принялась толкать ее перед собой. Ей нужно было довезти камни до перевалочного пункта: там их перегрузят в большую металлическую корзину и на цепях поднимут наверх, к воздуху и солнцу, где они смогут сверкать в тысячи раз ярче, чем в полумраке подземелья.

— Давай-давай, пошевеливайся!

— Ровнее держи!

Голоса надзирателей звучали как будто откуда-то издалека: она старалась не концентрироваться на них, чтобы не потерять равновесие. Обычно тележку таскали вдвоем, а то и втроем, особенно когда она была наполнена доверху, но сейчас на шахте было меньше народу, чем обычно — многих рабов заставили заниматься приготовлениями к празднику, — и Исмин была вынуждена делать это водиночку.

Путь был коротким, но таким тяжелым: скользкая тропа шла вдоль глубокой шахты, закручиваясь по спирали вверх. Каждый раз приходилось напрягать все мышцы на руках, плечах и спине, чтобы справиться с этой задачей. Но сегодня, кажется, у нее уже совсем не было сил…

— Проклятье! — прорычал позади нее надзиратель, но было уже слишком поздно…

Сначала она чуть не соскользнула в пропасть ногой, но быстро выровнялась, снова поднимая ступню на скользкую почву. Но этого было достаточно: в то злополучное мгновение она схватилась обеими руками за одну рукоятку, и тележка накренилась… С угрожающим грохотом задвигались в ней драгоценные камни… Баланс был потерян. Один йамимар перекатился через край и, поблескивая, ударяясь о выступы, полетел вниз, в бездну… Следом — второй, третий… С криком отчаяния Исмин попыталась перехватить их, но это было ее последней и роковой ошибкой: стоило ей отпустить рукоятки тележки, как та тут же перевернулась. Оставшиеся камни быстро полетели в пропасть…

Семнадцать драгоценных камней стоимостью в пятьдесят садитов.

На эту сумму влиятельный патер мог бы купить себе небольшой приозерный домик, или двадцать пять коров, или пять скаковых жеребцов лучшей породы… Но что теперь? Камни, поблескивая гранями, укатились во мрак, и попытаться достать их оттуда означало бы отправить человека на верную смерть: по местным легендам, внизу водились артахесисы — бесплотные твари, пожирающие все живое до последней косточки… Именно артахесисам отдавали провинившихся рабов. Один раз Исмин и сама слышала, как чьи-то невидимые зубы разрывают человеческую плоть…

А теперь, возможно, ей и самой в наказание за провинность предстояло стать ужином для этих жутких тварей.

2 глава

В том, что ей грозит жестокое наказание, она даже не сомневалась.

Скорей всего, ее бросят на растерзание артахесисам. А перед этим еще хорошенько исполосуют плетьми, чтобы вся спина была в кровавых шрамах… Тварям из шахты нравится запах крови.

Всемогущий Эрон! Неужели за свою короткую жизнь она успела кому-то навредить, да так, что верховный бог проклял ее и обрек на смерть? Или, быть может, смерть — это награда, избавление? Избавление от боли и страданий… Может, ей следует не роптать, а благодарить за это?

Мысли в ее голове путались. Балансируя на краю обрыва, Исмин сначала посмотрела вниз — она привыкла, уже даже голова от этого не кружилась, — а потом оглянулась назад, слыша за спиной угрожающе быстрые шаги.

— Я не… — только и успела пробормотать девушка, прежде чем хлесткий удар обрушился на ее лицо. Голова дернулась в сторону, в глазах вспыхнули искры и тут же выступили слезы, а уже в следующее мгновение стражник, крепко вцепившись пятерней в ее длинные белые волосы, волок ее за собой по земле.

Краем уха, выпутывая сознание из обволакивающей боли, Исмин слышала, как зашептались вокруг другие рабы. Они побросали инструменты и только что выкорчеванные из земли драгоценные камни, поднялись на ноги и смотрели на то, как ее тащат по широкому проходу.

— Бедняжка…

— Что с ней теперь будет?

— Яма. Плети. Артахесисы…

— Она ведь еще почти ребенок!

— Нельзя так!

— Исмин, малышка Исмин…

Последний голос принадлежал Заре, ее единственной подруге здесь, на рудниках. Они познакомились где-то год назад — а может, больше или меньше, недели и месяцы здесь нельзя было сосчитать и записать, да и писать Имин умела едва-едва. Девушки сразу сблизились. Они помогали друг другу по работе, в жаркие дни делились друг с другом водой, а в холодные спали, крепко обнявшись и зарывшись вместе в ворох грязных тряпок. Когда Исмин только начала кашлять, Зара добыла для нее где-то корень солодки и отпаивала ее самодельным сиропом. На какое-то время горло Исмин и вправду прочистилось, и кашель перестал мучить, но потом все равно вернулся… Добыть лекарство второй раз Заре не удалось. Но Исмин все равно любила ее горячо и нежно, по-сестрински, тем более что ее настоящая сестра Исин была сейчас далеко, а может быть, даже мертва…

— Маленькая мерзавка!

Голос главного надзирателя рудников звучал хлестко и почти визгливо, а может быть, так было потому, что он нервничал. Исмин не смела поднять на него глаза, но знала, что он облачен в короткую светло-серую тогу, поверх которой надет кожаный жилет с широким ремнем и закрепленными на нем хлыстами разной длины и толщины. На шее у него была цепь с вплетенными туда йамимарами, на ногах — кожаные сандалии. Зараба не был патером, но все равно имел большое влияние в обществе. У него было несколько вилл: не только в столичном Кринисе, но и в Антуме, и в Кишаре. Вглубь рудников он спускался очень редко, но сейчас был именно такой случай.

— Ты знала, что патер Мэгли собирается сегодня отужинать в моем доме? И что я и моя жена были заняты подготовкой к этому важному визиту? — снова взвизгнул мужчина, и Исмин опустила голову еще ниже, пролепетав едва слышно:

— Нет, мой господин.

— И вместо того, чтобы следить, как рабы украсили дом и приготовили ужин, я должен был спуститься в эту яму! Знаешь, чем провоняет теперь моя тога? Она провоняет дерьмом! — последнее слово он произнес на особенно высокой ноте, так что Исмин невольно поморщилась, а два других надзирателя, стоящих поодаль, отшатнулись.

— Господин, мы не настаивали на вашем личном присутствии на наказании, — попробовал оправдаться один из них.

— О нееет! — протянул с усмешкой Зараба. — Я должен был взглянуть на рабыню, которая уронила в пропасть почти два десятка отборных йамимаров стоимостью в пятьдесят садитов!

У Исмин горели уши. Ей было и страшно, и стыдно… Но больше всего хотелось, чтобы это наконец закончилось. Пускай Зараба снимет с пояса свой самый длинный и толстый кнут и отхлещет ее по спине до кровавых рубцов… Пускай сбросит ее в бездну в лапы артахесисов… Она слишком устала. Смерть будет истинным избавлением…

Зараба и вправду отстегнул от пояса кнут. Исмин услышала характерный щелчок и вздрогнула. Все тот же надзиратель опять попробовал вмешаться:

— Господин, вам предстоит праздничный ужин, стоит ли марать руки?

— Молчать! — взвизгнул мужчина. — Привяжите ее!

В низком каменном помещении стояла деревянная конструкция: два столба, вбитых накрепко в землю, на расстоянии полутора метров друг от друга, высотою в два метра, наверху между ними — широкая перекладина.

Перебросив через перекладину две веревки, надзиратели быстро привязали Исмин за обе руки. Потянули вверх, затянули узлы покрепче…

Исмин едва-едва стояла на кончиках пальцев. Подмышками и в плечах резало от боли. Казалось, руки вот-вот вылетят из суставов, и она повиснет на собственных сухожилиях…

До этого ее никогда так не наказывали. Били — но обычно прямо во время работы за то, что была нерасторопна, неаккуратна, невнимательна… За то, что могла выронить из дрожащих рук драгоценный камень или задремать во время смены… Но ее никогда не привязывали и не хлестали, отсчитывая удары. Сегодня же было именно так, и только визгливый, громкий голос Зарабы, сопровождавший каждый удар кнутом по обнаженной спине, не давал ей сразу же провалиться в полузабытье.

— Три! Четыре! Пять!

Кнут свистел в воздухе, между ударами щелкал по каменистой почве, разбрызгивая вокруг себя кровь. Несколько раз Исмин вскрикнула, но ее голос потонул в маленьком помещении с каменными стенами.

— Тринадцать! Четырнадцать!

Каждый раз кнут как будто впивался в кожу раскаленным железом, на мгновение прилипал к окровавленной спине, а потом отрывался, оставляя новый рубец, новую рану… Девушка теряла сознание, боль от ударов и боль в плечевых суставах уже почти не чувствовалась.

— Восемнадцать! Девятнадцать!

Тога и жилет Зарабы были в крови.

— Достаточно.

Исмин не поняла, когда все закончилось. Не почувствовала она и того, как ее сняли с перекладины и, обнаженную, оставили лежать на холодном каменном полу. Почему же они не бросили ее артахесисам? Неужели ждали, когда она придет в себя, чтобы вдоволь насладиться криками, когда острые зубы будут рвать окровавленную плоть?

— Исмин, моя маленькая Исмин…

Девушка с трудом открыла глаза. От каменного пола тянуло прохладой, и сейчас это было как нельзя кстати: вся спина у нее горела.

— Зара? Что ты здесь делаешь? — Исмин приподняла голову и тут же поморщилась: каждое движение отзывалось адской болью в плечах и спине.

— Я принесла тебе поесть.

Исмин наконец села, подперев дрожащими ладонями холодный пол. Одежды на ней по-прежнему не было, а между ней и ее подругой была ржавая железная решетка. Как ее сюда принесли, она не помнила. Но на предложенные хлеб и засохший сыр набросилась с жадностью.

— А вода, вода у тебя есть? Я так хочу пить…

Зара протянула ей миску с водой через прутья решетки.

— Спасибо, моя дорогая подруга… Что бы я делала без тебя? Ничего, не переживай… — она замялась, не зная, как задать вопрос, но потом все же решилась, горячо и громко прошептав его сквозь решетку: — Не знаешь, почему господин Зараба решил сохранить мне жизнь? — подруга посмотрела на нее как-то странно, и Исмин почувствовала, как зашлось в болезненном предчувствии беды сердце: — Что? Что?! Говори!

— Патер Мэгли празднует свой юбилей…

— Знаю! — нетерпеливо отмахнулась Исмин.

— Все закончится громкими Играми на Арене Мори… Патер Мэгли повелел доставить туда пятьдесят провинившихся рабов со всего Криниса, чтобы казнить их публично во время торжества… — голос у нее упал, едва она договорила, и больше взглянуть друг другу в глаза девушки уже не смели…

3 глава

Обнаженная девица с разбросанными по голым грудям огненными патлами увивалась вокруг мужчины, терлась коротко подстриженными рыжими волосами на своем лобке о его бедра, обнимала, скользила пальцами по крепкому торсу, бессовестно лезла языком в его ухо, нашептывая:

— Так значит, это ты выйдешь на Арену Мори в последнем поединке?

— Да, — равнодушный тон, едва заметный кивок. Мужчина наполовину сидел, наполовину лежал на жесткой деревянной скамье, подсунув под задницу сложенную вдвое лошадиную попону, чтоб было не так твердо. Из одежды на нем была только набедренная повязка. Ткань топорщилась, выдавая стоящий колом член. Девица радостно елозила вокруг, изводя его, но не торопясь сесть сверху…

— И это ты пустишь кровь Икрейну, чемпиону дома Флавиуса, любимцу Криниса и всего Ардана? — ее язык, как змея, скользил по загорелой коже, щекоча и распаляя плоть.

— Давно ли ты работаешь шлюхой? — удивился мужчина, и девица на мгновение отпрянула:

— О чем это ты сейчас? Тебе не нравится, как я…

— Икрейн — чемпион прошлого года, — объяснил мужчина лениво. — Нынешний чемпион — я, Арвор из дома Марсилия, Разжигающий Цепи, Убийца Артахесисов, победитель восемьдесят вторых Арданских Игр.

— Раньше я была свободной крестьянкой, — голос собеседницы прозвучал как будто бы обиженно. — И бывала на Играх еще в прошлом году. Я видела там Икрейна, а тебя — нет. Но наша деревня сгорела, а с ней и все мои сбережения, и весь урожай, и я не смогла заплатить патеру Мэгли ежегодный налог. Мне пришлось искать другую работу.

— Ты выбрала не самую лучшую профессию, — усмехнулся Арвор из дома Марсилия.

— Другого я не умею, — девушка пожала плечами.

Арвор поджал губы. Ему вдруг стало тошно от осознания того, сколько свободных когда-то людей по всей стране оказывались в тяжелом положении и вынуждены были отрабатывать долги вот так вот: в публичных домах, на рудниках, в ямах для боев без правил или на аренах. Очень немногим удавалось потом вернуться к прежней жизни. Шлюх били и насиловали, на рудниках появлялись кашель, рахит и цинга, бойцы получали увечья и нередко погибали во время поединков. Здоровье было загублено, репутация — тем более. Но даже когда долги были отработаны — часто люди просто не могли выкарабкаться обратно. У них больше не было паспортов, с ними обращались как с рабами, а однажды и вовсе незаконно перепродавали на невольничьем рынке, и тогда… тогда пути назад уже точно не было. Вчерашние свободные арданцы становились рабами.

Все знали об этом, но всем это было выгодно. Патеры и богатые господа получали все больше рабов и все меньше за них платили. А горожане и крестьяне все равно, рискуя жизнями, шли работать в публичные дома, на рудники и арены, потому что так можно было быстрее всего отдать долги. Кто отказывался идти добровольно — принуждали.

Другое дело было родиться рабом. Арвор никогда не знал вольной жизни. Но ему это было и ни к чему. Рожденный шлюхой, он пять лет скитался вместе с ней по публичным домам, пока не был куплен домом патера Марсилия. В школе боевых искусств, которую содержал патер, Арвор быстро вырос и возмужал, и в тринадцать лет первый раз вышел с другими мальчишками на арену. Тогда же одержал первую победу. В пятнадцать первый раз убил противника. В семнадцать первый раз вышел на Арену Мори — главную арену Ардана, находящуюся в его столице Кринисе. А теперь, в двадцать два, стал чемпионом.

Так вышло, что за этот титул ему не пришлось биться с прошлым чемпионом — Икрейном из дома Флавиуса. Но уже завтра это недоразумение должно было решиться: именно бой чемпионов пожелал видеть патер Мэгли на Арене Мори в последний день празднования своего шестидесятилетнего юбилея. И завтра Арвор собирался устроить настоящее кровавое зрелище для патеров и господ.

— Ты о чем-то задумался? — рыжеволосая девица прикоснулась пальцами к его гладко выбритой щеке, и Арвор очнулся. Покосившись между своих ног, с усмешкой осознал: его член уже не стоит.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Кастилия, — замявшись, ответила его обнаженная собеседница. Ей явно было неловко: наверное, вот уже год никто не спрашивал ее имени, да и вообще ни о чем не спрашивал. Но у Кастилии еще был шанс вырваться, и Арвор надеялся, что у нее это получится. Она была красивой и приятной и не должна была раздвигать ноги перед каждым встречным. Другое дело — он. Он родился рабом. Он не знал и не хотел знать иной жизни. Да и зачем ему это было бы нужно? Ведь он был чемпионом, любимцем столицы и всей Империи. Это было его призвание. А призванием этой девушки явно было что-то другое…

Он заплатил ей четверть садита и выпроводил из своей камеры, а потом прикрыл железную дверь, чтобы снова завалиться на жесткую скамью. Через пять минут в проем заглянул Берт:

— Тебе она не нужна? Можно, я возьму ее?

— Нет, — Арвор покачал головой. — Пускай идет.

— Ты заплатил ей, — удивился друг.

— Верно, — согласился мужчина. — Она заслужила.

На следующее утро его вызвал господин.

— Ты не воспользовался вчера моим даром, — сказал он укоризненным тоном, как только чемпион его дома склонил перед ним голову.

— Простите, господин. Я решил не растрачивать силы и жизненную энергию. Сегодня мне предстоит непростой бой за честь вашего дома.

— Раньше тебе это не мешало трахать по три шлюхи за ночь, — заметил Марсилий с усмешкой, но Арвор промолчал в ответ. — Ну что же… Твое дело. Для меня главное — чтобы ты одержал победу над Икрейном.

— Так и будет, господин.

— Но не забывай: ты должен устроить шоу. Поиграй с ним, пусти ему кровь, окропи священный песок Арены Мори… Пускай патер Мэгли и остальные вдоволь насладятся зрелищем.

— Да, господин.

Марсилий растянулся в благодушной улыбке:

— Мой чемпион! — и похлопал его дружески по плечу. — Ну, иди, прими ванну. Если хочешь, можешь взять кого-нибудь из рабынь себе в услужение.

— Спасибо, господин.

Принять ванну было очень кстати. Вчера он сильно пропотел на вечерней тренировке, потом возился с Кастилией и после этого сразу завалился спать. Ему хотелось освежиться.

После ванной и завтрака он вышел на песок тренировочной арены, находящейся за домом и обнесенной высокой каменной стеной, чтобы ни один мятежный раб не рискнул сбежать оттуда. У бойцов уже шла утренняя тренировка. Новички таскали по кругу огромные бревна. Другие сражались на тренировочных деревянных мечах. Разглядывая товарищей, Арвор лениво потянулся и тут же получил острием деревянного меча под бок.

— Какого черта? — проворчал он, оглядываясь на Берта.

— Что сказал тебе господин?

— Пожелал хорошего боя. А ты почему не тренируешься? Берегись, увидит Тибиус — и тебе несдобровать.

— Я тоже буду сегодня биться! — гордо сообщил Берт.

— Неужели? — удивился Арвор. — Я думал, что списки бойцов от дома Марсилия уже составлены. Титерий, Грасс, Левис и Акур будут сражаться утром и днем, Филиус и Тит — ближе к вечеру, когда уже прибудут патер Мэгли с семьей и другие патеры, а я — в последнем бою… Когда же ты?

— Прямо перед твоим боем с Икрейном.

— Невероятно! Поздравляю! — Арвор похлопал друга по спине. — В таком случае, нам пора собираться… Господин сказал, что наша повозка отправится на Арену уже через час…

Тем временем, на самой Арене Мори уже начинали собираться горожане. Солнце еще не поднялось из-за верхних рядов трибун, а нижние уже были заполнены. Народ суетился, делал ставки, выплачивая монеты устроителям состязаний.

На самой арене, в песочном круге, возились рабы. Они разравнивали песок и заменяли его там, где он запекся вместе с кровью. Такую уборку делали не всегда, но сегодня, в день рождения патера Мэгли, главы Криниса, все должно было быть в лучшем виде.

Примерно в то же время, пробираясь через толпу горожан, продвигалась к Арене Мори и большая рабская повозка с пятью десятками несчастных, приговоренных к смерти. Их должны были казнить во время празднества, где-то ближе к вечеру, незадолго до финального боя.

В этой повозке была Исмин.

4 глава

И что теперь? Как именно их казнят?

Вариантов было множество.

Быть может, их всех поставят на колени, и один из бойцов пройдет вдоль рыдающей линии несчастных и просто отрубит каждому голову.

Быть может, они выпустят на арену голодного льва и дадут ему растерзать слабых, тощих, перепуганных людей.

Быть может, снимут щит с огромной шахты, вырытой в центре арены, и сбросят их вниз… там, в темной бездне, живут артахесисы. В основном тварей кормят поверженными бойцами.

Быть может, рабов заставят самим убить друг друга, чтобы один, последний выживший, получил второй шанс и был отпущен живым.

Быть может, даже сам патер Мэгли спустится на песок, чтобы под экзальтические вопли многотысячной толпы вонзить свой кинжал, инкрустированный йамимарами, в глотку каждого приговоренного.

Все эти варианты и многие другие успела услышать Исмин, пока ехала в большой плетеной повозке, прикованная цепью к своей соседке, тогда как та была прикована к третьей рабыне, а третья — к четвертой… Они все были соединены. Все пятьдесят рабов и рабынь. Сбежать было невозможно, хотя свобода казалась такой близкой: только протяни руку — и схватишь пальцами свежий воздух и солнечные лучи.

В повозке не все были с рудников, но те, кого вытащили из подземелий Арсанары, щурились и прятали лица. Глаза резало от света, мир вокруг расплывался, подернутый поволокой слез. Исмин почти не видела, как их везут по городу, хотя с детства знала этот город как свои пять пальцев: все его петляющие, извилистые улочки с каменными домами и этажами, нависающими один над другим так, что между балконами пятых этажей на двух разных сторонах улицы можно было положить небольшую деревянную доску и пройти по ней, и все его рынки — овощной, рыбный, мясной, вещевой, невольничий с высокими столбами и запекшейся под ними кровью, — и все ярмарочные палатки, и дворцы, и арены…

Арена Мори была самой большой. Ее построили в семьсот первом году. Сейчас шел семьсот седьмой. Арену назвали в честь патера Мори, который незадолго до этого заблудился в лесу и погиб, попав в лапы к артахесисам… а может, и к ведьмам, никто толком не знал. Патер Мори был главой Криниса. Потом его сменил на почетном посту патер Мэгли.

Исмин на Арене Мори не бывала. Да и на других аренах тоже. Куда уж им, простым крестьянам, было попасть на Игры… Они с сестренкой только издали могли слышать звуки труб, крики толпы, лязганье мечей и рев голодных зверей. К тому же, родители все равно были против, чтобы дочери в столь юном возрасте видели смерть.

А теперь Исмин сама должна была принять смерть на песке Арены.

Под трибунами Арены были извилистые лабиринты служебных помещений. Тут хранили оружие, запирали в клетках львов и тигров, сюда же тащили трупы поверженных бойцов, чтобы позже сжечь их на окраине города, здесь ждали своего выхода участники поединков и приговоренные к казни. С деревянного ступенчатого потолка свисали металлические каркасы для фонарей, которые стражники зажигали от своих факелов. Когда на трибунах шумели и топали зрители, фонари раскачивались из стороны в сторону, обдавая мрачные стены огненными всполохами, а головы проходящих мимо рабов и бойцов — снопами искр.

Исмин и остальных рабов привели сюда, чтобы перед казнью не пришлось тащить их из повозки. Стражники быстро выстроили их в линию вдоль стены, а потом заставили сесть на землю. Только здесь, в освещенном факелами полумраке, Исмин смогла наконец нормально открыть глаза и рассмотреть своих товарищей по несчастью.

Пятьдесят рабов, скованных одной цепью. Пятьдесят невольников со всех уголков проклятой столицы. Кто-то из них, как Исмин, были раньше свободными людьми, кто-то сразу родились рабами. Здесь были мужчины и женщины, молодые и старые, изможденные — с рудников, — и более крепкие — чьи-то личные рабы или шлюхи из богатых публичных домов… Была здесь даже маленькая девочка лет десяти или одиннадцати. Глядя на нее, Исмин невольно вздрогнула: столько неизбывной тоски было в серых глазах этого ребенка… Девочка молча жевала свою нижнюю губу и смотрела исподлобья. Исмин быстро отвела от нее взгляд и потупилась в пол, стараясь не думать…

— Это еще что? — голос прозвучал над самым ухом, и Исмин вздрогнула. Она согрелась между двумя человеческими телами и немного задремала, а теперь снова оказалась в реальном мире — под трибунами Арены Мори, на холодной земле и в кандалах. Прямо перед ней кто-то стоял. Она медленно и несмело скользнула взглядом снизу вверх — по тяжелым сандалиям, широким штанам бордового цвета, крепкому торсу, вдоль и поперек исчерченному шрамами, груди с недавно выбритой порослью, плечам, шее и мрачному загорелому лицу с глазами, подведенными черной подводкой, и такими же черными, волнистыми, свисающими до лопаток волосами. На секунду ей показалось, что мужчина смотрит на нее, но нет: он смотрел на них всех.

— Рабы, — стражник, стоявший поодаль, равнодушно махнул рукой.

— Это я и сам вижу, — хмыкнул мужчина. — Зачем они тут?

— Для большой публичной казни, неужели непонятно, Арвор? — теперь голос стражника прозвучал раздраженно.

— Твою мать, — прошипел мужчина. — Кто из них действительно это заслужил? — спросил он, и сам же ответил: — Никто. И какой будет казнь?

— Не знаю, распоряжений еще не давали, — стражник пожал плечами, а потом добавил иронично: — Но уверен, ты будешь наблюдать за ней с самого почетного места, господин чемпион.

Арвор — Исмин запомнила его имя, — отошел, и только тогда девушка заметила, что в его руках два блестящих стальных меча. Этот мужчина был бойцом. Чемпионом. Скорей всего, он готовился сражаться в финальном поединке торжества… Увы, ей до этого поединка дожить было не суждено.

Игры уже вовсю шли. Поединок за поединком сотрясались трибуны, со ступенчатого потолка летели пыль и щепки, фонари раскачивались и сыпали искрами, топот и крики сливались в единый гул. Сколько тысяч арданцев было там, под солнцем? Сколько свободных человек наблюдало, как умирают несвободные? Они аплодировали, и скандировали что-то, и топали ногами в едином ритме…

Время от времени мимо Исмин протаскивали по песку окровавленные трупы с отрубленными руками и ногами, проломленными черепами и вытекающей мозговой жидкостью… По песку тянулся кровавый след. Она вжималась в стену, насколько могла. Бойцов, ожидающих своей очереди выйти на Арену, становилось все меньше и меньше… День клонился к закату. Патер Мэгли вместе с семьей давно был на трибунах — о его прибытии возвестили фанфарами, — а вот Император не приехал, об этом сокрушенно шептались какие-то бойцы, видимо, мечтавшие сразиться перед очами Его Благочестия… Исмин слушала их в половину уха.

— Казнь! Казнь!

Наконец объявили казнь, и их еле живая, измотанная, истощенная кучка зашевелилась, выпутываясь из лохмотий и звеня цепями.

— Давайте! Живее! — стражники копьями тыкали их в спины, выпроваживая по широкому подтрибунному коридору на песок Арены Мори.

Исмин с трудом поднялась на ноги — от многочасового сидения на одном месте они затекли и теперь словно не чувствовались, — и вместе с другими поплелась навстречу своей смерти.

Пройдя под широким арочным сводом, они вышли на песок, в круг света. Исмин сразу сощурилась: глазам все еще было больно и непривычно, ведь несколько лет она почти не видела солнечного света. И хотя сейчас солнце уже было закатным, оно все равно пронзало Арену насквозь косыми оранжевыми лучами.

Многотысячные трибуны уходили в небо, шевелились, словно огромный муравейник, галдели и топали. Увидев рабов, некоторые люди стали швыряться в них сырыми яйцами. Над рядами пронеслось мрачное «у-у-у-у-у». Исмин старалась смотреть под ноги, а не на зрителей, но все равно не удержалась и отыскала взглядом ложу патеров. Украшенная гобеленами и живыми цветами, она отчетливо выделялась на фоне остальных рядов. В ложе было человек пятнадцать. Патер Мэгли стоял, оперевшись обеими ладонями о края ложи и глядя на скованных цепью и перепуганных рабов.

А Исмин глядела на него.

Через несколько секунд патер поднял руку, и многотысячная толпа постепенно утихомирилась, чтобы он мог произнести речь.

Всемогущий Эрон! Неужели нельзя было убить их, а потом говорить?

— Мои возлюбленные сограждане! Ваш покорный слуга строг, но справедлив, и сегодня ему хотелось бы доказать это. Пятьдесят рабов, стоящих на арене, — преступники и предатели. Они пытались сбежать, или подняли руку на своего хозяина, или что-то украли, или иначе нарушили наш с вами, мирных свободных граждан, покой. Мы милосердны и относимся хорошо к своим рабам и слугам, если они верны нам и служат по совести и чести. Но если они предают нас — что тогда?

Патер Мэгли замолчал, и в толпе быстро поднялся гул, тут же переросший в скандирование:

— Смерть! Смерть! Смерть!

Патер снова поднял руку:

— Да, друзья мои, именно так! Предатели заслуживают смерти! Но еще — помните! — мы милосердны. Сегодня я совершу акт милосердия и выберу из числа приговоренных к смерти одну, которая останется жива. Она станет рабыней в доме сегодняшнего чемпиона и разделит с ним постель сегодняшней ночью. Ну а кто станет чемпионом — Арвор из дома Марсилия или Икрейн из дома Флавиуса, — мы узнаем совсем скоро! Итак, друзья, вы готовы?

Громогласное «дааа» пронеслось над трибунами ураганом, и патер Мэгли с удовлетворенным видом уставился на кучку рабов, выискивая жертву для своего «акта милосердия».

Исмин замерла от ужаса. Она не хотела быть выбранной. Она не хотела стать рабыней в доме Марсилия или Флавиуса — всем было известно, как там обращаются с девушками: отдают на ночь бойцам, заставляют участвовать в оргиях, а то и ублажать господ. Лучше было умереть, умереть, умереть…

— Ты! — палец патера Мэгли указал на нее. Исмин медленно подняла взгляд. — Ты! — повторил патер, а потом поманил ее пальцем: — Твой покорный слуга и бог Эрон дают тебе второй шанс, дитя…

5 глава

Патер Мэгли уже не в первый раз устраивал публичные казни — Арвор отлично знал это. Но сегодня его как-то особенно удивило количество совсем уж юных смертников. Чего только стоила десятилетняя малышка, которая пялилась на него исподлобья большими серыми глазищами…

Еще ему запомнилась девушка, сидевшая прямо перед ним: в грязных лохмотьях, потрепанная, побитая — наверняка с рудников, — с большими синими глазами и белыми волнистыми волосами, давно спутанными в один сплошной безобразный колтун. На рудниках не было не только света, там не было в достаточном количестве и чистой воды, чтобы хоть иногда нормально мыться… Таким рабам оставалось только посочувствовать. Быть может, казнь и смерть даже были для них избавлением. Арвору-то повезло: он не только был чемпионом и любимцем своего господина, но и имел в связи с этим массу привилегий. Иногда ему даже позволяли ходить в баню в отличное от всех остальных бойцов время. Там он проводил приятные минуты в обществе какой-нибудь присланной хозяином распутницы, которая обливала его мыльной пеной, терла руки, грудь, живот, а потом насаживалась влажной щелью на его твердый член и доводила до исступления…

Во время своей речи патер Мэгли неожиданно решил «спасти» одну из приговоренных. Арвор едва не расхохотался от этого заявления. Уж кому-кому, а ему отлично было известно, что значит служить рабыней в доме, при котором содержится школа бойцов. Щели некоторых из этих девиц были раздолбаны настолько, что туда без труда могла втиснуться вся его пятерня… Если же в дом попадала девственница — ее невинность сначала продавали за большие деньги патеру или какому-нибудь другому богатому господину, а потом точно так же пускали по рукам… Он заранее не завидовал той, которую выберут в качестве «спасенной».

— Ты! — провозгласил в этот момент из своей ложи патер, и Арвор проследил за его пальцем, указывающим на одну из рабынь. Это была та самая, с голубыми глазами и белыми волнистыми волосами… Мужчина невольно поджал губы. Девчонка была симпатичной. Мужчины наверняка затрахают ее до полусмерти.

Потом началась казнь. Удивительно, но хоть в этом патер Мэгли решил не изощряться: он просто вызвал на арену победителя предыдущего боя и заставил его снести головы всем приговоренным. Стоя под навесом арки, Арвор с тоской наблюдал это кровавое зрелище: головы отделялись от туловища быстро и мягко, как во сне, падали на песок, поднимая небольшую кучку пыли, катились, расплескивая кровавые струи, застывали с остекленевшими глазами и открытыми в последнем крике ужаса ртами. Ровно сорок девять голов. Пятидесятая была спасена. Арвор видел, как белокурую девчонку провели мимо него обратно под своды трибун. Девчонка тряслась от страха и обнимала сама себя обеими руками.

Сразу после казни объявили финальный бой. Бой чемпионов. Арвор втянул носом воздух, покрепче сжимая пальцами рукоятки мечей и готовясь выйти на арену, в лучи уходящего солнца, под одобрительный гул толпы.

— Встречайте же чемпиона прошлого года, Повелителя Огненных Хлыстов, Укротителя Тигров, победителя восемьдесят первых Арданских Игр, сына дома Флавиуса, великолепного Икрейна!

Арвор закатил глаза, наблюдая, как с другой стороны арены на песок выходит его противник. Икрейн был неплохим бойцом, но Арвор относился к нему пренебрежительно: он считал, что оружие мужчины — это мечи, Икрейн же сражался двумя длинными хлыстами, и это делало его в глазах Арвора недостаточно достойным. Впрочем, Икрейну надо было отдать должное: со своими хлыстами он управлялся отлично.

Тем временем, патер Мэгли уже начал объявлять второго бойца:

— А теперь поприветствуйте чемпиона нынешнего года, Разжигающего Цепи, Убийцу Артахесисов, победителя восемьдесят вторых Арданских Игр, сына дома Марсилия, грозного Арвора!

Трибуны взорвались аплодисментами и криками, на окровавленный песок, откуда только что торопливо убрали тела и головы казненных, посыпались лилии и розы, и Арвор гордо ступил на священную землю Арены, которую считал своей жизнью и единственным смыслом.

— Посмотрите на них! — воскликнул патер Мэгли. — Полюбуйтесь их телами, эти налитые силой мышцы так и переливаются в лучах закатного солнца! Они оба прекрасны — и оба достойны победы, не так ли, Икрейн и Арвор? Но у Ардана может быть только один чемпион! Мы немедленно устраним это досадное недоразумение, в ходе которого в нашем государстве оказалось сразу два любимца публики! Итак — это будет не бой до первой крови! Это будет смертный бой! Победа или забвение! Во имя Эрона, покажите нам, что вы можете!

Ударили в гонг, и Арвор встал в стойку, присматриваясь и примериваясь к своему противнику. Икрейн на другой стороне арены делал то же самое. Его хлысты угрожающими толстыми змеями вились по песку. Арвор крепко сжимал рукояти мечей.

«Нужно обрубить хлысты», — думал он.

Но это было не так уж просто.

Арвор первым начал приближаться к противнику, выдерживая дистанцию, на которой хлысты Икрейна не достанут его… Публика свистела, топала и кричала. Большая часть была на стороне Арвора: он был моложе и красивей, чем Икрейн, и ему желали победы… Но Арвор не обольщался: он знал, что любовь толпы — вещь непредсказуемая и изменчивая. Сегодня тебя превозносят, а завтра втопчут в грязь, и никто уже не вспомнит, что еще вчера ты был их богом… Проиграй — и ты станешь никем.

Но Арвор не собирался проигрывать. Постепенно наращивая скорость, он приближался к Икрейну, заходя то с одной, то с другой стороны. Икрейн наконец щелкнул хлыстом — предупредительно, грозно. Арвор не обратил на это внимания. Замахнувшись мечом, в какой-то момент он бросился на противника с истошным криком.

Бой начался.

Исмин наблюдала за боем из-под арки. Когда с нее сняли кандалы, позволили размять запястья и даже дали выпить немного воды, она, наверное, должна была почувствовать себя лучше, но на самом деле, ее затрясло только сильнее.

Она только что избежала смерти.

И только что была обречена на еще более страшную жизнь.

А теперь от исхода развернувшегося на арене боя зависело то, под кого ей придется лечь грядущей ночью…

Завороженно она наблюдала за танцем смерти, где разыгрывали свои опасные па сразу два чемпиона.

Икрейн был старше и неповоротливее, поэтому хлысты были для него лучшим оружием: толстые веревки летали вокруг него, разбрызгивая кровь противника и песок арены, свистели в воздухе, ударялись о землю и вновь вспархивали вверх. Арвору приходилось нелегко, ведь его мечи были гораздо короче, но преимущество все равно было на его стороне: более молодой, крепкий, проворный, он почти всегда ловко уворачивался от ударов хлыста, одновременно умудряясь задеть противника своим мечом. Раз за разом он приближался к Икрейну, вонзая меч ему под ребра, оставляя глубокую царапину на животе, ударяя плашмя по спине, проскальзывая в нескольких сантиметрах от шеи противника…

Толпа бесновалась.

Исмин неожиданно для себя поняла: она болеет за Арвора. Именно этот мужчина стоял перед ней до начала казни, именно он сказал, что никто из рабов не заслуживает такого наказания… Быть может, если победа окажется в его руках, он сжалится над ней и не станет швырять ее лицом вниз и удовлетворять свою животную похоть? Быть может…

Она наверняка зря надеялась.

Но что ей оставалось, кроме надежды?

Между тем, Арвор и вправду начинал побеждать. Измотанный Икрейн едва не запутался в собственных хлыстах, и Арвор, подгадав момент, полоснул лезвием по его плечу. Икрейн невольно схватился за рассеченную плоть ладонью, и тут его противник быстрым движением перерубил один из хлыстов прямо посередине. Толпа заревела, предчувствуя скорую кровавую развязку. Исмин вздрогнула, когда увидела, как Икрейн упал на колени, а Арвор занес над ним меч… Чтобы не видеть секунду расправы, она закрыла глаза, а когда открыла вновь, Икрейн уже лежал на песке у ног победителя.

— Всемогущий Эрон, — прошептал слева от нее какой-то стражник. — Этот боец лучше всех, кого я видел здесь за последние годы…

Исмин покосилась на него, но не посмела ответить, а потом снова перевела взгляд на Арвора.

Тот уже принимал поздравления.

Толпа взорвалась овациями, женщины обнажали грудь, выставляя ее напоказ перед чемпионом, мужчиныаплодировали, перепуганные дети кричали и плакали, со всех сторон на песок летели цветы. Арвор, перехватив на лету белую лилию, поднял ее над головой…

6 глава

Исмин исподлобья смотрела на мужчину, который подошел к ней сразу после финального боя с явным намерением увести в ее новый… дом?

— Теперь ты принадлежишь дому Марсилия, — сообщил он. — Патер Марсилий и его супруга Мариса присутствовали сегодня на Играх и уже знают, что у них будет новая рабыня. А уж как они тобой распорядятся — это не наше дело. Ну, чего ты вылупилась, замарашка? Идем, говорю… Вместе с бойцами поедешь на виллу… ну, или куда там тебя определят.

Мужчина, вероятно, был служителем Арены Мори. Может, рабом, а может, и наемным рабочим. Для Исмин это не имело никакого значения. Когда он подхватил ее грубо под локоть и поволок за собой, она не посмела сопротивляться.

Силы ее были на исходе — и физические, и моральные. Она уже почти смирилась с тем, что вместо смерти ей предстоит оказаться под чемпионом дома Марсилия Арвором, а потом — еще под парой десятков его товарищей… Единственное, что внушало ей надежду, это мысль: вдруг эти мужчины не захотят трахать ее? Она вовсе не красива — на рудниках все смеялись над ее неестественно белыми волосами, — и совершенно неопытна — с мужчиной она никогда не была, — а еще слаба и болезненна. Разве не приятнее заниматься этим с пышногрудыми, развязными, опытными девицами? Исмин знала, что в школах бойцов вроде той, что содержалась при доме Марсилия, для мужчин, находящихся в фаворе у хозяина, для победителей поединков и чемпионов Игр вызывают шлюх из публичных домов. Так кого выберут Арвор и его товарищи: ту, что уже знает, как обращаться с мужскими членами, или ту, что еще не видела их вовсе?

О том, что в богатых домах практикуется торговля правом первой ночи с рабыней-девственницей, Исмин не знала. Иначе, наверное, сама лишила бы себя злополучной невинности пальцами…

Из восьми бойцов, отправленных патером Марсилием на Игры, в живых остались пятеро. Титерий, Левис и Филиус пали в своих поединках. Зато Берт, как и сам Арвор, вышел победителем.

— Мой чемпион, — как обычно, гордо произнес господин, прежде чем Арвор забрался в повозку, которая должна была отвезти их от Арены Мори обратно в школу. — Мы отмоем для тебя ту девчонку… Ты заслужил ее и всех шлюх этого гребанного мира, да благословит твою силу и отвагу всемогущий Эрон! Это было истинное удовольствие — наблюдать, как ты вонзил меч в горло Икрейна… Я видел, как морщился Флавиус, видя смерть своего бойца…

— Я рад служить вам, мой господин, — Арвор склонил голову. — Только… — закончить он не успел, потому что хозяина отвлек патер Мэгли, и Марсилий отвернулся, не дав своему рабу-чемпиону договорить. Арвор скривил губы. Он хотел сказать господину, что не слишком хочет трахать полуживую девчонку с рудников.

Как раз в этот момент девчонку засунули к ним в пропахшую кровью и мужским потом повозку, и его товарищи дружно заулюлюкали и засвистели при виде гостьи.

— Вы посмотрите, какая юная!

— Под слоями сажи у нее, наверное, белые щечки…

— И розовая щелка между бедер, сладкая, как спелый персик…

— Эй, звать тебя как?

— Ты откуда, с рудников? Чего молчишь, как рыба?

Девчонка забилась в дальний угол повозки, поджав под себя ноги и спрятав в коленях лицо. Арвор заметил, что от страха у нее на руках встали дыбом волоски, а по телу шла крупная дрожь.

— Да ладно вам, — хмыкнул он как можно равнодушнее. — Оставьте девчонку в покое. Все равно она достанется вам только после меня.

— А ты хочешь ее трахнуть? — удивился Тит. — А как же Кастилия, которая была у тебя в прошлый раз?

— Он не тронул Кастилию! — встрял Берт. — Пожалел ее, что ли? Небось, и эту пожалеет! — он со смехом пихнул друга под бок, и Арвор с рычанием закатил глаза:

— Хватит, хватит! Я сам разберусь, что делать с девицами, которых дает мне господин, ясно?

За смехом и перепалками никто из мужчин и не заметил, что Исмин, до смерти перепуганная и сжавшаяся в комочек в углу повозки, тихонько плачет. Собственное будущее представлялось ей все более и более четко: она уже видела, как ее передают из рук в руки, вбивая в узкое отверстие между бедрами крепкие члены. Избежать этого было невозможно.

Когда она немного успокоилась, то в щель между досками — окон у повозки не было, — смогла увидеть, что они подъезжают к роскошной белокаменной вилле на окраине города. Это была окраина в самом прямом смысле слова: вокруг виллы, расположенной на скале, расстилалось пшеничное поле, а сразу за ним был обрыв. Соскользни туда — и разобьешься о камни насмерть. Исмин сразу подумала, что хозяин виллы наверняка сбрасывает туда неверных рабов.

Но вид все равно был завораживающий: вилла утопала в зелени, всюду росли цитрусовые деревья, ветер доносил запах роз и еще каких-то цветов, в лучах только что поднявшегося на востоке солнца порхали бабочки. С одной стороны виллы были поле и обрыв, с другой — высокая каменная стена. Там располагались тренировочная арена и жилища бойцов, догадалась девушка.

Сама вилла была трехэтажной, с широкими окнами, белокаменными колоннами, роскошным балконом, с которого открывался вид на все окружающее великолепие. На этом балконе патер Марсилий и его супруга, наверное, завтракали и принимали важных гостей вроде Императора и патера Мэгли… Ничего прекраснее Исмин в своей жизни не видела.

— Хватит пялиться, вылезай! — одернул ее грубый голос, и Исмин вздрогнула. Засмотревшись, она даже не заметила, что повозка уже остановилась. Несмело разжав пальцы, которые она держала сцепленными поверх коленей, девушка выбралась из повозки на пыльную землю. Следом начали выскакивать бойцы. Стражники следили за ними: важно было проводить рабов до ворот в каменной стене, впустить их внутрь и лишь потом ослаблять бдительность. Нередки были случаи побегов.

За Исмин же никто особенно не следил, но у нее все равно не было сил сбежать. Да и куда тут бежать? Она не знала. Разве что в пропасть. Так что, собравшись с силами, она медленно потащилась вслед за мужчинами в сторону ворот.

Там ее остановили:

— Тебе сюда нельзя.

— Тогда куда… — начала было растерянная девушка, как вдруг со спины ее тронула за плечо женская рука. Исмин быстро обернулась. Перед ней стояла рабыня дома Марсилия. Исмин сразу, поняла, что это рабыня: слева на ее шее было именное клеймо.

— Меня зовут Кера, — девушка улыбнулась. — Я личная рабыня госпожи этого дома. А как тебя зовут?

— Исмин.

— Красивое имя, — Кера одобрительно кивнула. — Идем со мной. Тебя нужно помыть, расчесать и переодеть. И покормить, пожалуй… Ты голодна?

— Да, — прошептала Исмин, не понимая, что происходит: почему с ней обращаются так хорошо?

— Ты можешь перекусить рисовой похлебкой, свежими фруктами и козьим сыром, — сообщила ее новая знакомая. — Но сначала… — она потянула носом. — Сначала нам нужно отмыть тебя. Ведь ты прибыла с рудников, верно? — Исмин молча кивнула. — Госпоже не понравится, как ты пахнешь. Мы искупаем тебя в горячей воде, потом в молоке, и напитаем твои волосы эфирным маслом. Что тебе больше нравится: лаванда или лилия? — Исмин не нашлась, что ответить, и Кера неожиданно звонко рассмеялась: — Ладно, ладно, идем, — она подхватила ее под локоть, но не как тот стражник на Арене Мори, а мягко, и потянула за собой, вдоль каменной стены, по мокрой от росы траве, к воротам виллы.

— Патер Мэгли прибудет завтра в гости, — сообщил Марсилий Арвору, когда чемпион вымылся, переоделся и предстал перед своим господином. — Ему очень понравилось твое выступление на Арене Мори.

Арвор невольно растянулся в улыбке:

— Я счастлив, господин.

— Патер Мэгли хочет продолжения, а именно — особого представления… понимаешь, о чем я? — он склонил голову, и Арвор с готовностью кивнул.

Конечно, он понимал. В доме его господина нередко устраивались частные празднества для богачей, господ и патеров. На этих празднествах царили похоть и разврат, лилось рекой вино, а благородные аристократы предавались утехам или наблюдали, как трахаются рабы… У разных гостей были разные пожелания, и рабы беспрекословно выполняли их.

— Чего же хочет патер Мэгли? — спросил Арвор.

— Многого, — уклончиво ответил его господин. — Но начнется представление с того, что ты трахнешь ту рабыню… новенькую… как ее зовут? Я ее еще не видел, кроме как из ложи Арены Мори… И у патера особое пожелание.

— Какое же? — напрягся Арвор.

— Он хочет, чтобы вы были в золотых масках и в переполненном медом бассейне.

Автору очень приятны ваши лайки и комментарии. Обязательно делитесь впечатлениями, друзья! х))

7 глава

Руки Керы были такими ласковыми, а мочалка, которой она намыливала исхудавшее тело Исмин, такой мягкой, что на несколько минут Исмин почти забыла о своем плачевном рабском положении. Нагретая над камином и налитая в мраморную ванну вода обволакивала горячим паром, а от добавленного экстракта можжевельника приятно кружилась голова.

Все ее перепачканные землей и сажей, заскорузлые от пота, протертые, поношенные лохмотья Кера выбросила в огонь. Исмин завороженно наблюдала, как горит и плавится по краям грубая холщовая ткань. Взамен Кера выдала ей шелковистую светло-синюю тунику, которая набрасывалась на одно плечо, оставляя второе обнаженным, а подолом почти доходила до колен. На ноги Исмин обула новые кожаные сандалии. Подобные, только гораздо беднее, она носила много лет назад, когда была еще свободной.

Потом Кера и вправду предложила ей подкрепиться, выставив на высокий стол рисовую похлебку, фрукты, сыр и даже свежие лепешки, а также кувшин прохладного лимонада. Глядя, как жадно поглощает все это новенькая девушка, Кера смотрела на нее участливо:

— Можешь не торопиться… Тебе придется много работать и по первому зову появляться перед госпожой или господином, но пока — наешься хорошенько. Чем тебя кормили на рудниках?

Исмин помотала неопределенно головой, продолжая жевать свежий и сочный нектарин.

— Что? Вас не кормили? — не поняла Кера, нахмурившись.

— Мало… кормили, — отозвалась наконец Исмин. — Хлебом и водой, в основном… Иногда подпорченным сыром, или кислым молоком, или каким-то бульоном… Не знаю, чье мясо они туда клали… И мясо ли это было…

— Неудивительно, что ты уронила в пропасть тележку с йамимарами.

— Откуда ты знаешь? — удивилась Исмин.

— Госпожа сообщила. А ей — господин. А ему — патер Мэгли. А патеру Мэгли… не знаю, — она пожала плечами.

— А патеру Мэгли — Зараба, — закончила Исмин.

— Кто такой Зараба?

— Главный надсмотрщик рудников Арсанары.

— Это он наказал тебя? — Кера поморщилась, имея в виду страшные шрамы на спине Исмин.

— Да, — Исмин опустила глаза.

— Ты будешь моей помощницей. Госпожа будет с тобой добра, если ты будешь выполнять все ее и нашего господина приказы. В этом доме никого не наказывают просто так.

Голос Керы звучал очень тепло и многообещающе, но Исмин сразу поняла: эта рабыня — рабыня с рождения. Кера не знала иной жизни и, скорей всего, всегда прислуживала господину Марсилию и его супруге. Может, они и были добры с бедной девушкой, но это все равно была жизнь невольницы…

— Сколько тебе лет? — спросила Исмин.

— Девятнадцать, — ответила Кера. — А тебе?

Исмин снова потупилась в мраморный пол:

— Шестнадцать или семнадцать. На рудниках я потеряла счет времени…

В этот момент где-то вдали тихо, но четко зазвенел колокольчик, и Кера сразу вскочила:

— Госпожа зовет! Идем, идем! Вставай! Вытри губы и оправь платье! Быстро! — и она первой засеменила по широким коридорам виллы. Исмин поспешила за ней, стараясь ничем не выдавать своего страха. Коленки у нее дрожали, а извилистые коридоры, мраморные лестницы и роскошные залы с высокими потолками и дивными интерьерами приводили в еще больший ужас. Колокольчик звенел все ближе, настойчиво и упорно, пока обе рабыни не появились наконец перед своей госпожой.

— Почему так долго? — спросила та строгим голосом, и Исмин не посмела поднять на нее глаз, зато Кера сразу же нашлась, что ответить:

— Простите, госпожа, я приводила в порядок вашу новую рабыню, чтобы она радовала ваш взор…

Голос госпожи прозвучал уже мягче:

— И не только мой, надеюсь… Патер Мэгли хочет видеть ее завтра героиней своего празднества, которое устраивает наш дом.

Тут Исмин уже не выдержала и резко вскинула лицо, впиваясь перепуганным взглядом в глаза госпожи. Та, заметив это движение, улыбнулась, подходя к Исмин ближе и беря ее ладонью за подбородок.

Теперь Исмин наконец разглядела ее. Это была женщина лет тридцати пяти, с роскошными, цвета вороного крыла, волосами, глубоко посаженными зелеными глазами, острыми скулами и неправильно изогнутыми губами. Красивая. Опасная. Губы выкрашены в красный цвет, под тон такой же длинной тунике, а на шее красовалось колье из двух десятков йамимаров. Самый большой из камней был в половину человеческого кулака и покоился в ложбинке между ее пышными грудями. От госпожи пахло розовым эфирным маслом. Она была так близко, что Исмин почувствовала на своем лице ее горячее дыхание.

— Напомни свое имя.

— Исмин, — чуть слышно пролепетала девушка.

— Зови меня своей госпожой, поняла, Исмин?

— Да, — Исмин кивнула и, поймав укоризненный взгляд Керы, добавила поспешно: — Да, госпожа.

— Завтра вечером будет празднество по случаю дня рождения патера Мэгли. Ты должна будешь возлечь с чемпионом нашего дома Арвором. Патер Мэгли пожелал, чтобы вы были перемазаны медом и надели на лица золотые маски. Кера подготовит тебя к этому, — стоило Исмин осознать хотя бы малую часть того, что ее ждет, как госпожа уже приложила палец к ее губам: — Я не хочу слышать твое недовольство. Все решено. До завтра ты свободна. Приходи в себя. Отоспись и наешься. Ты должна порадовать патера Мэгли и всех гостей. И меня, — добавила она строго.

Наутро рабы хлопотали еще до восхода солнца: нужно было подготовить еду и напитки для двух десятков гостей, которые должны были прибыть вместе с патером Мэгли, украсить просторный зал с бассейном гирляндами из живых лилий, а главное — освободить сам бассейн от воды и вместо этого заполнить его медом.

Достать достаточное количество меда оказалось не слишком просто. Госпожа, которая руководила организацией праздника, тогда как господин с утра уехал по важным государственным делам, послала на рынок двух рабов. Они вернулись спустя час, привезя с собой небольшой бочонок меда. Этого меда оказалось очень мало, кроме того, он был слишком густым и темным.

Госпожа залепила одному из рабов пощечину за такую плохую работу:

— Нам нужен светлый мед! Золотистый и прозрачный, как свежий янтарь! И не такой тягучий, а более жидкий! Разве это сложно понять?

— Такого меда не было на всем рынке, госпожа…

Снова пощечина:

— Отправляйтесь туда снова и ищите лучше!

Исмин, которая наблюдала за всем со стороны, знала, где достать мед нужной консистенции. На окраине Криниса, почти за чертой города, жил старый пчеловод по имени Абхал. С ним когда-то общалась семья Исмин. Этот человек мог продать любой мед: светлый и темный, жидкий и густой, сладкий и горький… Но Исмин не стала говорить об этом госпоже в надежде, что если мед не найдут, ее не заставят ложиться под того мужчину, да еще и на глазах стольких людей…

Мед все-таки нашли. Им заполнили весь бассейн, и первые гости с восхищением интересовались, чья это необычная идея. Чтобы получить одобрение патера Мэгли, госпожа громко нахваливала его, расхаживая в своем роскошном золотом платье по большому залу с колоннами.

Исмин, стоя в маленькой комнатке позади гостевого зала, нервно жевала губы. В глазах у нее стояли слезы. Кера, как могла, успокаивала ее:

— Арвор не будет жесток с тобой.

— Все равно…

— Это меньшее из того, что приходится делать рабыням и бойцам в нашем доме. Иногда на празднествах рабынь подвешивают к потолку, раздвинув их бедра, и по-очереди пускают через них всех гостей… А это может быть и двадцать, и тридцать человек.

— Всемогущий Эрон, — пролепетала Исмин.

— Не бойся, — снова твердо сказала Кера и, надев на ее лицо золотую маску, изображающую богиню сладострастия Мирину, подтолкнула ее к выходу в зал. Патер Мэгли был уже там, а господин Марсилий пел ему возвышенные дифирамбы, заявляя, как рад видеть в своем доме такого гостя.

— Я не пойду, — уперлась Исмин, пытаясь содрать с лица маску.

— Иди, или тебя поволокут стражники, — пригрозила ей Кера. — А потом еще и господин велит тебя высечь…

— Лучше уже быть избитой, чем…

— Иди! — Кера сильно толкнула ее в спину, и Исмин невольно выскользнула из комнатки, тут же оказываясь на виду у нескольких десятков гостей.

— А вот и она! — провозгласил господин. — Та самая, которой даровал жизнь наш великодушный патер Мэгли! Благодарна ли ты, дитя, за этот щедрый поступок нашего гостя?

Исмин медленно кивнула, чувствуя, как к ее тонкой фигурке, затянутой в синюю тунику, приковывается все больше и больше взглядов.

— Готова ли ты отблагодарить его сладостным зрелищем?

Исмин нервно сглотнула, но кивнуть или ответить не успела, потому что в этот момент с другой стороны в зал вошел Арвор, и все моментально переключились на него. Женщины, пестрые, как экзотические птицы, со сверкающими в ушах и на шее йамимарами, смущенно зашептались.

Исмин повернулась в сторону мужчины и застыла от страха.

Арвор, с надетой на лицо золотой маской, был уже полностью обнажен. Все его тело покрывала позолота. Она была нанесена на его шею, грудь, живот, бедра, ноги и руки… Даже внушительных размеров член и мошонка были покрыты золотой краской.

Арвор стоял, как статуя, как каменное изваяние в божественном саду Эрона, как сам бог силы и мужества Рифей. Ни одна его мышца не дрогнула, несмотря на то, что его вовсю обсуждали. Ведь видеть чемпиона издали, из ложи Арены Мори, потным, окровавленным, — это было одно. А видеть его так близко, обнаженным, во всем великолепии, — это другое.

Но если аристократки посмеивались и шептались, медленно поднося к губам виноградины и запивая их крепким красным вином, то Исмин с каждой секундой все больше приходила в ужас, понимая, что ее чести вот-вот придет конец, и конец этот будет бесславным, потому что три десятка пар похотливых глаз будут следить за каждым движением…

8 глава

Для Арвора это было не в первый раз.

Ему уже приходилось делить ложе с рабынями господского дома, тогда как гости смотрели за ними, засунув правую руку под тунику…

На этой роскошной вилле бывали самые влиятельные патеры Империи, и все они, переступая порог дома Марсилия, забывали о своих высоких должностях и о своем стыде. Они приходили сюда, чтобы кончить себе в ладонь, наблюдая, как мускулистый боец трахает в задницу покорную рабыню. Они приходили сюда, чтобы выбрать хорошенькую девственницу, лишить ее невинности и надышаться ее страхом. Они приходили сюда, чтобы их дряхлые члены сосали юные рабыни, чтобы их сморщенные дырки вылизывали чемпионы и любимцы всего Криниса. Они приходили сюда, чтобы участвовать в оргиях, трахаться без разбора, закрывая лицо золотыми масками. Они приходили сюда, чтобы погрузиться в разврат и похоть, исполнить все свои самые грязные и извращенные желания, а потом распрощаться с хозяевами дома и вернуться к своим мужьям, женам и детям, к своей скучной богатой жизни, заполненной перезвоном драгоценностей.

Арвору еще не приходилось трахаться с патерами или их развратными женушками, но ублажать их взоры, вбивая член в какую-нибудь рабыню, приходилось, и не раз. В том, что предстояло ему сегодня, он не видел ничего необычного и нового. Ему было жаль рабыню — ее звали Исмин, как он выяснил у Керы, — но что он мог сделать?

Да ему и не хотелось ничего менять в установленных порядках. Чемпионский статус налагал на него особенные обязанности: появляться перед высокопоставленными гостями и ублажать их так, как им будет угодно. Господин, впрочем, берег его, так что жаловаться мужчине не приходилось: его отдавали на растерзание только самым именитым аристократам, вроде патера Мэгли, хорошо кормили и почти каждую ночь приводили к нему шлюху. Более того: пока большая часть бойцов жила в общих казармах, у него была отдельная камера, выходившая прямо на тренировочную арену. Так что, были и преимущества. Он был всем доволен.

И сейчас он собирался трахнуть юную рабыню на глазах у вожделеющей публики, а потом вернуться к вечерней тренировке, от которой его оторвали, чтобы намазать краской… Краску эту он не любил. Она забивалась в самые дурные места, от нее зудела вся кожа, и даже спустя неделю после ее применения золотистые блестки находились по всему телу и оставались в воде во время купания. Но и с этим можно было смириться, лишь бы не попасть под плети наставника или в немилость хозяина. Это была его жизнь — другой он все равно не знал, и почти никогда не задумывался, как там — в большом мире за каменной стеной дома его влиятельного господина?

Исмин дрожала. От страха у нее подгибались колени, а сейчас, в ярком свете многочисленных праздничных лампад, она и вовсе готова была провалиться сквозь землю. На нее смотрело столько пар заинтересованных глаз, что сама она не смела поднять взгляд. Одно облегчало ее участь: лица видно не было. Бесстрастная золотая маска равнодушно кривила изящные губы, не выдавая истинных эмоций и страха девушки.

— Ну? — нетерпеливо подал голос господин. — Вы здесь не для того, чтобы стоять. Начинайте!

Только сейчас Исмин взглянула на огромный бассейн в центре зала. Чаще всего здесь купались госпожа с супругом, но во время празднеств его наполняли то розовой водой, то молоком, и здесь могли танцевать и совокупляться рабы и рабыни, придавая остроты и разогревая поначалу зажатых патеров и господ…

Сегодня бассейн был заполнен до краев светло-золотистым медом. Бассейн был не очень глубок: если бы Исмин зашла в него полностью, медовая масса скрыла бы ее только по середину бедра.

Арвор неумолимо приближался — тяжелой, ровной поступью, а Исмин не смела отступать. Подойдя к ней вплотную, чемпион огладил пальцами матовую поверхность ее маски.

— Идем, — сказал он тихо и спокойно, и от его голоса у Исмин по спине побежали мурашки. Ей захотелось закричать, вырваться, побежать куда глаза глядят… Но сделай она так — и ее жестоко накажут. Снова. И тогда уже наверняка сбросят в пропасть позади виллы, где она насмерть разобьется о скалы, а ее останки сожрут артахесисы.

Арвор взял ее ладонь в свою и потянул за собой в бассейн. Исмин быстро взглянула на господ: все они завороженно наблюдали, а один мужчина уже засунул под тунику ладонь и медленно скользил из стороны в сторону, помогая встать своему члену. Остальные не обращали на это никакого внимания: в доме Марсилия все это было в порядке вещей.

Прежде чем завести Исмин в бассейн, Арвор снял с нее тунику. Одним легким движением сбросил лямку с плеча, и кусок синей ткани упал к ногам. Девушка поежилась, чувствуя, как встают дыбом волоски на коже, и подавляя рвущийся наружу крик.

Она никогда не была с мужчиной.

Она никогда не целовала мужские губы.

Она никогда не прикасалась пальцами к мужскому телу.

Она никогда не раздвигала бедра, впуская в себя крепкий возбужденный мужской член.

Она никогда не кончала, не испытывала этого описанного во всех трактатах неземного наслаждения.

И она не хотела этого.

Ей было страшно. Противно.

И заранее больно.

Ее мышцы напряглись, а бедра крепко сжались… Но она не могла остановить неизбежного. Арвор помог ей спуститься по ступенькам бассейна. Прохладный мед заскользил неприятной свежестью по коже, ноги начали утопать в тягучей массе. Она как будто тонула в болоте, перепуганная, слабая и покорная…

Со стороны раздался всхлип: кто-то из гостей уже был порядком возбужден… Арвор медленно развернул ее спиной к себе, лицом к зрителям, прижал ее так, что она почувствовала ягодицами его член. Его руки, сильные и крепкие, заскользили по ее телу грубо и бессовестно. Одной ладонью он схватил ее за шею, заставляя запрокинуть голову, другой смял по-очереди затвердевшие от страха и холода груди, выкрутил пальцами соски, скользнул ниже, по ребрам и впалому животу, хватая за бедра… Потом развернул к себе, обхватил ладонями задницу, ударил по ней ладонью до звонкого шлепка, а потом еще раз, зная, как наслаждаются гости этим звуком и видом раскрасневшейся задницы со следами мужских пальцев…

Цепенея от ужаса, Исмин не двигалась, словно была статуей посреди бассейна, и не реагировала на грубую ласку. Она не отозвалась даже тогда, когда Арвор встал перед ней на одно колено, опуская свой зад и стоящий член в медовую массу, облизал указательный палец и втиснул между ее бедер, нащупывая узкую щель. Исмин лишь внутренне сжалась, приготовившись к уколу боли…

— Пусть она отсосет ему, — заявил неожиданно патер Мэгли, чья ладонь тоже уже была под тканью широкой золотой туники.

— Тогда ей… придется снять маску, — резонно заметил хозяин дома. — Вы сами хотели, чтобы…

— Пускай она отсосет ему, — повторил гость нетерпеливо и раздраженно, патер Марсилий щелкнул пальцами, подавая знак своему чемпиону, и тот встал с колен.

Исмин уже готова была смириться. Пускай ее трахнут пальцами и членом, поставят на колени, сделают больно… Она просто хотела поскорее оказаться в другом месте. Возможно, в камере Керы, где можно будет поджать под себя ноги и немного поплакать, а потом выпить горячего молока и уснуть до рассвета хоть на пару часов…

Но патер Мэгли озвучил новое желание, и она не успела понять, что от нее требуется, как в следующую секунду уже оказалась без маски. Раскрасневшееся, опухшее от пота и страха лицо, наверное, было совсем не в радость гостям праздника, потому что послышалось два или три смешка.

— Ну? — поторопил тем временем патер Мэгли.

Арвор властным жестом нажал на ее плечо, заставляя опуститься перед ним на колени. Его член, возбужденный и твердый, испещренный синими ручейками вен, перепачканный золотой краской, торчал вперед и почти упирался в ее лицо.

— Давай, — прошептал он так тихо, что услышала только она.

— Я не могу, — отчаянным голосом пробормотала в ответ девушка. — Я не знаю, как… я не умею…

Арвор под маской, наверное, нахмурился:

— Не умеешь? Ты что, никогда не сосала члены?

— Я вообще… — Исмин задохнулась от стыда. — Я вообще никогда не…

— Никогда не трахалась? — уточнил Арвор, и в его голосе послышались не то издевка, не то испуг.

— Никогда, — тихо подтвердила Исмин срывающимся голосом.

Арвор неожиданно отступил и вдруг снял маску. Исмин не поняла, что происходит, и лишь вскочила на ноги. По залу разнесся недовольный шепот, послышались возмущенные возгласы. Но Арвор обратился прямо к главному гостю торжества:

— Мой господин, патер Мэгли… я должен сообщить важную вещь, — он сделал паузу. — Она девственница.

9 глава

Случалось, что рабыни-девственницы скрывали свою невинность, Арвор знал о таких случаях. И знал, что происходило, когда это становилось известно господину и госпоже. Рабынь наказывали. Жестоко. Пороли розгами, не кормили по несколько дней, отрезали или прижигали клитор, чтобы они не испытывали наслаждения. Но перед этим, конечно, все равно продавали драгоценную невинность какому-нибудь богачу. Дом Марсилия славился этим, и каждый раз, когда здесь появлялась девственница, устраивались торги. Господин и госпожа продавали право первой ночи тому, кто был готов заплатить больше всех. Почему это пользовалось таким успехом? Но что же, если не чистота, должно было цениться в этой проклятой всеми богами, грязной, развратной стране?

Перед важным событием рабыню приводили в порядок: давали ей вдоволь поесть и выспаться, купали ее, расчесывали, напитывали кожу и волосы эфирными маслами. Рабыня должна была понравиться тому, кто ее купил, и удовлетворить все его прихоти.

Некоторым девушкам везло: они доставались опытным и ласковым любовникам. Но те, что вынуждены были ложиться под патера Мэгли, знали, что их не ждет ничего хорошего. Глава Криниса был извращенцем, не напрасно и в этот раз он пожелал, чтобы рабы были в масках и в бассейне с медом. Какой-то раз, Арвор отлично помнил это, патер Мэгли трахал двух рабынь в бассейне крови, нацеженной из убитых бойцов. В другой раз он привез с собой какие-то жуткие хирургические инструменты. Все в доме слышали, как проданная ему на ночь рабыня кричала от боли. Через несколько дней она умерла от какой-то инфекции. А однажды патер вызвал всех мужчин-рабов дома Марсилия и заставил их трахать одну рабыню. Всего мужчин было около сорока. Патер наслаждался зрелищем всю ночь.

Впрочем, если появившаяся в доме рабыня сразу заявляла о своей невинности, а потом ею оставался доволен купивший ее господин, с ней обращались хорошо. Исмин же умолчала о своей девственности, и теперь ее точно ждало наказание. Но перед этим ее девственность должны были выставить на торги — так что, жестокая кара оттягивалась на неопределенный срок. Кроме того, если бы Арвор сейчас трахнул ее, и у девчонки при всех пошла кровь, свидетельствующая о ее невинности, беднягу наверняка распяли бы прямо на месте, на потеху гостю-имениннику. Так что, Арвор не жалел о сказанном. Хотя и смотрел на худенькую рабыню с сочувствием.

— Почему она скрыла это? — голос патера Мэгли был до того ледяным, что даже патеру Марсилию показалось, что стекла цветных витражей на вилле вот-вот покроются льдом, а изо рта всех присутствующих пойдет пар. Тем не менее, хозяин взял себя в руки, чтобы обратиться к девчонке, стоявшей перед ними с низко опущенной головой:

— Отвечай же! Почему ты не сказала, что невинна?

— Я не знала, что… — едва слышно пролепетала девушка.

— Ты не знала?! — взорвался патер Мэгли.

— Я не знала, что это важно…

— Как можно было… — тут уже возмутился хозяин дома, и остальная знать тоже зашепталась, но патер Мэгли неожиданно вскинул руку вверх, заставляя Марсилия и других господ замолчать, и внимательно всмотрелся в лицо рабыни, щурясь от близорукости.

— Откуда я знаю твое лицо? — спросил он вдруг.

— Вы видели ее на Арене Мори, господин, — заметил патер Марсилий, но его гость отмахнулся, как от навязчивой мухи:

— Нет-нет, я видел ее раньше…

И только сейчас Исмин, перепуганная настолько, что в последние дни не думала ни о чем, кроме спасения своей души, вспомнила, как хотела когда-то увидеть патера Мэгли, чтобы спросить, когда кончится ее долговая отработка, когда ее вернут домой, к родителям и сестре…

В ее сердце вдруг вспыхнул огонь надежды, и она с отчаянным грохотом упала на колени перед патером Мэгли:

— Вы помните меня? Вы меня правда помните, господин? Я была свободной арданкой, жила в деревне на окраине столицы со своими родителями и сестрой… Мой отец потерял скот и не сумел уплатить вам налог… А потом еще сломал ногу… И вы велели отправить меня на рудники… Никто не вызволил меня оттуда… Если вы помните об этом, спасите меня, умоляю, — она наклонилась совсем низко, чтобы поцеловать его сандалии. Голос ее дрожал, прерывался, и впервые за многие месяцы ей показалось, что ее жизнь еще может стать прежней.

Но это длилось лишь несколько сладких, полных надежды мгновений. Патер Мэгли в задумчивости посмотрел на валяющуюся в его ногах рабыню, а потом произнес:

— Так или иначе, на рудниках ты совершила большую оплошность. Если ты и отработала первый долг, теперь за тобой второй, и он больше прежнего. А еще я при всем народе обещал тебя дому чемпиона, и теперь отпустить тебя не могу. Теперь ты — собственность патера Марсилия. Хочешь свободы? Проси об этом у него.

Исмин взглянула на своего нового хозяина, но тот покачал головой:

— Хоть ты и досталась мне даром, и хоть ты непослушна, как вшивая овца, я не дурак, чтобы давать свободу рабыне. Тем более невинной рабыне. Позабудь о своей прежней жизни, глупая девчонка. Теперь ты служишь этому дому.

Патер Мэгли ухмыльнулся и добавил:

— Тем более что твои родители и сестра все равно давно мертвы.

Со всех сторон послышались смешки.

— Что? — пробормотала Исмин, прижимая к груди обе руки и чувствуя, как колотится под ребрами сердце.

— Всемогущий Эрон! — взмолился патер Марсилий, видя, что рабыня вот-вот зарыдает. — Уведите ее, уведите ее кто-нибудь!

Дважды ему просить не пришлось: Кера, наблюдавшая за происходящим из-за занавеса, быстро выбежала и, прикрыв обнаженное тело Исмин покрывалом, увела ее подальше от господ, которые уже вовсю разошлись и шумели, обсуждая невиданную наглость новой рабыни Марсилия. Сам хозяин дома был в смятении и явно боялся потерять расположение своего гостя.

Но патер Мэгли, кажется, не был сильно расстроен. Чтобы шоу продолжалось, он всего лишь потребовал привести другую рабыню — ею оказалась уже опытная Кессия, — и заставил уже ее сначала неистово сосать член чемпиона, а потом подставлять ему обе свои мокрые щели. Когда Арвор и Кессия кончили и свалились в бассейн, задыхаясь в экстазе и захлебываясь сладким медом, все гости тоже были на пике возбуждения, и почти никто уже не вспоминал о случившемся.

Но прежде чем покинуть гостепреимный дом, патер Мэгли все равно шепнул на ухо патеру Марсилию:

— Я буду бороться за право лишить девственности вашу непослушную дикарку. Жду вашего объявления торгов.

Проплакав два часа в камере Керы, Исмин уснула, как того и хотела. Сон был единственным лекарством, единственным средством забыться, уйти, сбежать от унижения и боли, преследовавших ее. Но разве могла рабыня спать долго и спокойно? Совсем скоро ее разбудили, чтобы она вместе со всеми убиралась на вилле после ухода гостей. Другие рабыни шептались о ней, и она не могла не слышать этого.

— Если патер Мэгли купит ночь с ней, ей наверняка сильно достанется…

— Заставит ее вылизывать его мерзкие волосатые яйца…

— Ага, а помните, как он тогда Мелиссу, теми металлическими штуками? Расширителями, шипцами…

От таких слов у Исмин потемнело в глазах, хотя она и продолжала усердно скоблить пол, не подавая виду. В большинстве своем, девушки говорили сочувственно, а вовсе не зло, но она все равно не решалась вступить в диалог и спросить о чем-то. Зато ей показалось, что она может прийти за помощью к другому человеку. У нее назревал план.

Когда на Кринис опустилась тьма, факелы на вилле начали затухать, а обитатели — укладываться по постелям, Исмин тихо выскользнула из камеры Керы, которая пустила ее ночевать, и выбралась во двор. Сбежать было невозможно: с одной стороны — стена, с другой — обрыв. Но она и не собиралась бежать.

Ей было ясно одно: кто бы ни купил ее девственность, с ней не станут церемониться. Ни сейчас, ни потом… Ей причинят боль. Возможно, ее раз и навсегда отвернут от желания заниматься любовью… Да и какая любовь? Теперь она — рабыня в доме, где постоянно устраиваются непристойные игрища и оргии. Ее будут насиловать: сами бойцы, хозяева, их гости… Ее будут заставлять делать постыдные, жуткие вещи. Возможно, ее прижгут между бедер, Кера рассказала ей об этом.

А еще Кера словно ненароком сказала, что Арвор — хороший человек. Что он уважает даже тех уличных девиц и дешевых шлюх, которых дает ему хозяин. Что он не причиняет боли женщинам. Что для него это — табу.

Именно поэтому Исмин решила пойти к Арвору.

Чтобы в первый и последний раз попытать счастья и получить от него то, что ей будет не суждено больше никогда.

Наслаждение.

Когда Исмин добралась до камеры Арвора, мужчина уже спал. Но он, конечно, сразу услышал скрип двери на несмазанных петлях, шелест туники и звуки шагов, и стоило ей оказаться внутри камеры, как он уже сидел в постели, недоумевая, что происходит.

— Что тебе нужно?

— Я лишь хочу выпить с тобой, — сказала Исмин, решившая сначала усыпить его бдительность и заставить немного расслабиться. Она протянула ему деревянную чашу с вином, оставшуюся после празднества. Вторая такая чаша была припасена ею для себя.

Арвор посмотрел на нее с недоверием:

— С чего бы мне пить с тобой, женщина?

— Я просто надеялась, что ты — мой друг, — Исмин поджала губы. Арвор посмотрел на нее еще раз и наконец принял из ее рук чашу.

— Ты что-то задумала. Говори.

Взгляд его был до того пронзительным и суровым, что Исмин не решилась тянуть дальше. Она быстро опрокинула в себя чашу вина, поморщившись от того, как сразу защипало и запылало в горле. Арвор же сделал лишь глоток. Девушка подошла к нему ближе и, неуклюже стянув с плеча лямку, сбросила тунику к своим ногам, а потом переступила через нее, оставляя там же сандалии. Земля была прохладной, но не холодной и не такой противной и липкой, как мед.

Мысли в голове путались, но она должна была попробовать.

Арвор смотрел на нее во все глаза, все еще не понимая, что ей нужно, а она встала перед ним на колени, так что ее лицо оказалось напротив его лица, и несмело положила ладонь на его широкую обнаженную грудь.

— Люби меня, — попросила она срывающимся голосом в надежде, что он поймет и сжалится над ней. — Пожалуйста.

10 глава

— Это невозможно, — мужчина покачал головой. Голос его был таким спокойным и мягким, что Исмин сразу поняла: он обо всем догадался, он знает, зачем она пришла, но… но это невозможно.

— Почему? — прошептала она горячо, все еще не отнимая руки от его груди и дрожа всем телом.

— Господин Марсилий и патер Мэгли узнают, что ты больше не невинна… И даже если тебе плевать на собственную жизнь, что мне уже не нравится, — мужчина нахмурился. — Подумай хотя бы, что станет со мной. Меня накажут так же, как и тебя.

— Но я ничего не скажу им! — отчаянно поклялась Исмин.

Арвор улыбнулся:

— Они будут пытать тебя, и ты все расскажешь… Поверь мне, — в этот момент девушка закашлялась, согнулась пополам, не в силах совладать с собственным телом, и Арвор зашептал взволнованно, прикладывая к губам указательный палец: — Тшшш… Ты ведь все казармы перебудишь!

— Прости, прости, — Исмин от стыда не знала, куда себя деть.

— Твое вино — оно холодное, — Арвор покачал головой. — Тебе нужно согреться. Погоди-ка.

Он неожиданно поднялся со своей постели. Исмин наблюдала за ним, все еще стоя на коленях. Первым делом мужчина сдернул с матраса звериную шкуру и накинул ее на плечи девушки, приказав хорошенько укутаться. Исмин послушалась и осторожно присела на край постели. Тем временем, Арвор отошел куда-то вглубь камеры, и Исмин поняла, что у него там маленькая печка. Мужчина быстро зажег огонь, подложил пару поленьев, а потом достал из-за печки большой кувшин.

— Дай-ка сюда свою кружку, — сказал он, и Исмин покорно протянула ему глиняную чашу, взятую в хозяйском доме. — Не забудь отнести их обратно. Если госпожа или кто-нибудь из рабов хватится их — нас накажут. И вообще, никто не должен знать, что ты была здесь… Даже Кера. Ты поняла?

Исмин отчаянно закивала.

Арвор наполнил чашу вином и поставил ее на металлический выступ над огнем, чтобы содержимое нагрелось. Все это время девушка сидела и наблюдала за ним. Похоже, Кера была права: это добрый человек. Как странно… Ведь он убивает других людей. Неужели можно быть таким жестоким и беспощадным на арене и при этом иметь доброе сердце…

Вино нагрелось, и Арвор протянул чашу Исмин. Она обхватила ее обеими руками, обжигая пальцы, и принялась дуть.

— Пей, пока горячее, — улыбнулся Арвор. — Чуть позже достану для тебя лекарство. А ноги подогни под себя, так будет теплее.

Исмин послушалась, но стоило ей начать активно двигаться, как шрамы на спине заныли, растягиваясь и кровоточа, и она сморщилась:

— Мм… Больно. Прости.

— Кера разве не залечивала твои шрамы? — удивился мужчина.

— Она мазала их чем-то, — Исмин кивнула. — Но они все равно долго будут заживать.

— Покажи.

Исмин посмотрела на него недоверчиво и как будто сжалась, не понимая, зачем этот мужчина так беспокоится о ее здоровье. Кроме того, ее решительность уже испарилась, и она больше не хотела показываться перед Арвором обнаженной.

— Не стоит, — пробормотала она, делая глоток вина и чувствуя, как горячим оно жжет горло еще сильней, чем холодное.

— Ты пришла сюда за помощью, — голос Арвора прозвучал сурово, и Исмин поежилась:

— Я просила о другом.

Арвор вздохнул и повторил:

— Показывай.

Делать было нечего. Исмин отставила в сторону чашу с вином, стащила с себя шкуру и повернулась обнаженной спиной к мужчине. Щеки у нее покрылись румянцем, но Арвор вряд ли видел это в дрожащем свете огня.

Пальцы у него были теплые и мягкие. Он осторожно прошелся ими вдоль самых глубоких рубцов, заставляя Исмин морщиться от боли.

— У меня много раз были похожие, — сказал он. — До того, как я стал хорошим бойцом, меня много раз наказывали за непокорность. На арене мне тоже пару раз доставалось… По-хорошему, два твоих рубца нужно зашить. Плоть рассечена слишком глубоко, она будет долго срастаться, и туда может попасть грязь. Кера очень грамотно нанесла тебе обеззараживающую мазь, но чтобы уберечься от инфекции, придется наносить ее каждые несколько часов… Вряд ли госпожа одобрит это.

Исмин посмотрела на него испуганно через плечо:

— Ты велишь Кере зашить меня?

— Я сделаю это сам.

— Н-не надо, — Исмин дернулась, выпутываясь из его рук, и быстро натянула на себя шкуру.

— Почему? — мужчина поднял удивленно брови. — Я много раз зашивал других бойцов и даже самого себя.

— Просто… не надо, — девушка помотала головой.

— Если начнется заражение, госпожа отдаст тебя в руки одного дурного лекаришки, который обычно лечит рабов нашего дома, и тот не только сделает твое лечение максимально болезненным — просто потому, что ему нравится причинять боль, — но еще и трахнет тебя, пока ты будешь валяться в горячке, — спокойным голосом сообщил Арвор.

— Ну конечно… Зато с тобой мне точно не грозит быть трахнутой, — Исмин задохнулась от обиды и собственной смелости, а заодно и развеселила своего собеседника, который едва сдержал смех:

— Не такая уж ты и скромная и покорная девочка! — восхитился он. — Или это горячее вино действует на тебя так? Ты согрелась хоть немного?

— Угу, — лицо Исмин полностью залила пунцовая краска. Она чувствовала себя странно. Арвор вызывал у нее доверие, ей не было страшно рядом с ним. Или, по крайней мере, было не так страшно, как рядом с другими людьми. Но от мысли, что он будет зашивать ей ранына спине, ее начинало мутить…

Но что ей оставалось?

Ничего не говоря, она сбросила с себя шкуру и, забравшись с ногами на матрас, легла на живот, подставляя Арвору свои кровавые рубцы.

Мужчина быстро переместил табуретку, стоявшую поодаль, ближе к постели, и поставил на нее несколько свечей, чтобы было светло. Разогрел на огне воду, достал откуда-то чистые тряпки…

Наблюдая за ним, Исмин сразу поняла: мужчине не раз приходилось самому лечить себя после боев, зашивать и прижигать раны, вправлять пальцы, выдергивать щепки из своей плоти… У бойцов был лекарь, но Арвор доверял ему свое тело только в крайних случаях: когда раны были на спине или когда у него не было сил справиться самому.

— Выпей еще вина, — велел Арвор, и Исмин покорно сделала несколько глотков. Она видела, как мужчина раскаляет на огне иглу. Заранее зажмурившись от предстоящей боли, она уткнулась носом в звериную шкуру и задержала дыхание.

Пальцы Арвора были ласковыми, а уколы иглы, прошивающей насквозь ее плоть, — болезненными и тягучими. Напрягаясь и морщась, Исмин кусала собственные костяшки пальцев, пока Арвор быстро, но осторожно зашивал по-очереди оба рубца. В глазах у девушки скопились слезы, но она отчаянно старалась не заплакать.

Когда процедура была почти закончена, Арвор взял одну из свечей и, наклонив над спиной девушки, залил раскаленным воском только что зашитые раны. Тут Исмин уже не смогла удержаться от вскрика. Арвор быстро успокоил ее, зажав ладонью ее рот и прошептав на ухо:

— Это все, все… Не кричи.

— Зачем ты сделал это? — сердито пробормотала Исмин.

— Воск — лучший антисептик, — сказал Арвор. — Постепенно он высохнет и полностью отвалится, а до тех пор будет защищать твои шрамы от инфекции.

— Ну спасибо, — голос у девушки не казался благодарным. — Теперь мне еще больнее, чем было… — она с трудом села в постели и торопливо прикрыла обнаженную грудь шкурой.

— Ты еще скажешь мне спасибо, — ухмыльнулся Арвор.

— Вряд ли, — Исмин поджала губы. — Ты ведь так и не сделал того, что было мне по-настоящему нужно.

Арвор улыбнулся, а потом наклонился к самому ее лицу:

— Ты об этом? — и, прежде чем она успела ответить и вообще что-либо понять, быстро и мягко поцеловал ее в губы.

Исмин вспыхнула, отстранилась, невольно прижала к раскрасневшимся губам ладонь, а потом бросила на мужчину быстрый взгляд:

— Зачем? Смеешься над моей бедой?

— Разве ты не хотела этого? — мужчина протянул руку и коснулся ее лица костяшками пальцев. — Щеки так и пылают… У тебя горячка?

— Нет, я просто… у меня… — она опустила глаза, краснея и смущаясь еще сильнее, пока он не поднял ее лицо за подбородок и не поцеловал снова. — Ты же сказал, что не можешь… Зачем тогда…

— Ничего, — он подмигнул ей. — У меня есть одна идея. Иди ко мне, — он поманил ее пальцем, но, не дожидаясь ее несмелой реакции, первым притянулся ближе, зарылся носом в ее шею, обнял за талию и осторожно уложил на спину, стараясь не задевать ее раны…

11 глава

Невинность была благодетелью и пороком, ценностью и головной болью, и все это — на территории одной Империи. Арданцы по-разному относились к этой особенности женской сущности, в зависимости от своего положения и статуса.

А семьях зажиточных арданцев, господ и патеров было принято беречь невинность дочерей до первой брачной ночи. Чтобы доказать, что невеста вышла замуж чистой, утром после свадьбы новоиспеченный муж подписывал особый семейный договор, который хранился потом у отца невесты. Договор подписывался девственной кровью.

Раньше, если крови не было — мог разгореться скандал, семьи могли поругаться, а брак — оказаться расторгнутым. Но так случалось все реже и реже… В последние сто лет, если крови не было — по разным причинам, — а муж и жена хотели сохранить брак, традиция поддерживалась ложью: невеста укалывала палец иглой, и договор все же подписывался кровью. Об этой лжи могли знать лишь новобрачные, а могли и все их семьи.

Для рабынь же невинность была еще большей головной болью. Лишившись ее, юные рабыни переставали иметь вес в господском доме — ведь девственность можно было выгодно продать, и до этой церемонии девушек старались беречь, не пороть слишком сильно, и не отдавали на растерзание мужчинам-рабам, бойцам, гостям или самому хозяину дома, — но, в то же время, после церемонии их больше не заботил вопрос, кто станет их первым мужчиной: какой-то добрый господин или лютый извращенец? Одна из десяти рабынь умирала после своей дефлорации, еще две могли остаться калеками на всю жизнь, а еще две, не удовлетворив своего покупателя как должно, лишались клитора, или языка, или были жестоко избиты, или казнены во время игр.

Если рабыни влюблялись или просто оказывались неосторожны, например, подвергались насилию, и раньше срока лишались невинности, они скрывали это всеми возможными способами. Разоблачение могло означать жестокое наказание или смерть. Так же поступали и богатые арданки, если знали, что муж не примет их, узнав, что они больше не невинны.

Способов обмануть природу и — в первую очередь, — мужчину было немало. Богатые девушки настаивали на определенной дате свадьбы, чтобы подгадать ночь дефлорации на дни ежемесячного кровотечения. Если это было невозможно, то использовали куриное сердце или печень, которые вставляли во влагалище, или заранее собирали куриную кровь и потом незаметно марали ею простыни и мужской орган… Некоторые обращались к ведьмам, которые делали темные заговоры, или к жрицам, которые сшивали отверстие между бедер обратно. Последнее, правда, сулило возможные болезни и смерть от инфекции.

Был и еще один способ, известный издавна, но мало кем использовавшийся. Кровь артахесисов. Пещерных тварей мало кто видел, но все же они были из плоти и крови. И кровь их обладала множеством дивных свойств. Все знали, что она омолаживает, и повышает мужскую силу, и возвращает утерянную невинность. Последнее было не совсем так, но все же близко. Кровью следовало вымазать все влагалище незадолго до предполагаемой дефлорации. Кровь засыхала, сжимая влагалище, а потом, при соединении с другими жидкостями — потом, слюной, мужским семенем, — снова становилась влажной и скользкой и вытекала из влагалища, пачкая мужской член и простыни вокруг… Кто-то пробовал использовать человеческую, куриную, бычью кровь, но они не давали такого эффекта, сворачиваясь и проявляя себя слишком неестественно. Так что убитый артахесис мог продаваться на арданских рынках по баснословным ценам — целиком или частями. Впрочем, случалось это очень редко, ведь победить хотя бы одну тварь было невероятно сложно. Некоторые люди проживали всю жизнь, так ни разу и не увидев живого или мертвого артахесиса.

В своей жизни Арвору приходилось сталкиваться и сражаться с этими чудовищами. Троих он даже убил, чем и заслужил свой боевой титул Убийцы Артахесисов. Их кровь была собрана мужчиной в маленькие стеклянные пузырьки ради памяти о славных победах. Эти пузырьки хранились у него здесь, в камере. И теперь он готов был пожертвовать одним таким пузырьком, чтобы помочь девушке…

Но только была ли готова она сама к такому риску?

— Что ты делаешь? — прошептала тихо Исмин. Глаза у нее широко распахнулись, и во взгляде отчетливо читался испуг. Тени от свечей мелькали по ее лицу. Арвор чуть отстранился, чтобы задуть свечи и погрузить камеру в мягкий полумрак, а потом снова вернулся к девушке:

— Ведь ты хотела этого? — он наклонился, целуя ее шею, и почувствовал, как Исмин упирается слабыми руками в его обнаженную грудь.

— Я уже не уверена, — пролепетала она.

— Быть может, просто доверишься мне? Как когда только пришла сюда? Я хочу любить тебя… А ты будешь любить меня?

Ее несвязные ответы потонули в его нежных прикосновениях. Он стянул с нее шкуру, подставляя ее обнаженное тело слабому свету огня… В этом свете ее бледная кожа казалась золотистой, переливалась и дышала под его поцелуями… Исмин издала короткий рваный вздох — согласия ли? сопротивления? страха?

Ее губы уже были покрыты поцелуями, и Арвор ласкал ее тело, зная, что эта нежность, может быть, позволит ей не сойти с ума, когда другой мужчина будет брать ее жестоко и бесцеремонно.

Он неторопливо целовал ее тонкую шею, потом ложбинку между ключицами, потом маленькие груди, покрытые мурашками, с торчащими от возбуждения и страха сосками. Он накрыл ее груди ладонями, согревая их в пальцах, и прильнул к ним губами, обхватывая сначала один сосок, а потом другой, посасывая и отпуская… Прислушиваясь к ее ощущениям и ответным реакциям, он видел, как она вздрагивает, подставляясь его губам и рукам, а мгновение спустя, словно осознав, смущенно отстраняется, но лишь затем, чтобы тут же снова выгнуть спину и прижаться крепче. Ее руки обвили его шею, сцепились пальцами в замок, ее распаленные губы прошептали что-то бессвязно и взволнованно, а наполовину закрытые голубые глаза вспыхнули на мгновение и погасли в невольном смущении…

Он целовал ложбинку между ее грудей, спускаясь все ниже, ведя языком тонкую влажную линию по ее золотистой коже, оставляя мокрый след, прочерчивал ее впалый живот носом…

Ее пальцы зарывались в его волосы, длинные и волнистые. Дрожа под крепким мужским телом, она старалась не думать… не думать ни о чем… Быть может, будет больно. Но потом — потом будет еще больнее. Она это знала. И как бы ни было ей страшно сейчас, она хотела впитать кожей каждый его поцелуй, каждую ласку, чувствуя, как внизу живота распаляется горячий ком желания, а в уголках глаз скапливаются слезы благодарности…

Она всхлипнула и тут же застонала, когда он заставил ее развести бедра и протиснулся между ее ног теплой ладонью, нащупывая пальцами тугое, напряженное отверстие… Еще можно было остановить его… Но она не стала. Поддалась, прогнулась сильнее, шире развела бедра, обняла его руками и ногами, желая раствориться в тепле его тела…

Он целовал ее горячие, раскрасневшиеся губы, ловя и заглушая невольные стоны и вздохи, сжимал ее тонкую, хрупкую, как тростинка, талию, сильными руками…

Его пальцы между ее ног были настойчивы. Арвор нащупал ее влажную щель, заставляя Исмин содрогаться от волнения и предвкушения боли, и прижался к набухшему клитору тремя пальцами, принимаясь массировать, лаская по кругу, согревая, растирая, доводя до предела…

— Тшшш, — прошептал он в ее губы. На ее лице застыла гримаса наслаждения, и он боялся, что она закричит или застонет слишком громко и перебудит все казармы. Стоило ей выгнуться сильнее прежнего и закусить губу, как он накрыл ее рот свободной рукой, чувствуя одновременно, как она содрогается под ним, словно в конвульсиях, и мычит что-то ему в ладонь…

Его член стоял, но он не торопился войти в нее. Она излилась в его ладонь сладкой влагой, обмякла в его руках, как тряпичная кукла, задохнулась, пытаясь снова научиться дышать, а он облизал свои пальцы, приводя ее в еще большее смущение.

— Зачем? — прошептала она тихо, и даже в этом слабом свете было видно, как раскраснелись ее щеки, растрепались светлые волосы, а в глазах появился нездоровый блеск.

— Ты вкусная, — ухмыльнулся он в ответ.

— Еще не поздно… — пробормотала она, но он перебил ее, накрывая губы новым поцелуем:

— Уже поздно…

Он сдернул с себя набедренную повязку, которую носил в камере вместо штанов. Втиснулся снова между ее бедер, помог себе пальцами, направляя возбужденный член внутрь…

Ему не пришлось вновь закрывать ее рот ладонью. Исмин не закричала и даже не поморщилась, когда он заполнил ее собой, втиснувшись в тугое влагалище крепким членом. Она лишь вцепилась пальцами в звериную шкуру, расстеленную под ней, запрокинула голову и широко распахнула глаза, упираясь размытым взглядом в грязный глиняный потолок чемпионской бойцовской камеры.

12 глава

— Оооох…

Исмин застонала тихо и робко, утыкаясь лицом куда-то в плечо Арвору, а мужчина в ответ зарылся носом в ее спутанные светлые волосы, разбросанные волнистыми водопадами по звериной шкуре.

Внутри она была узкой и тугой. Хотя он сделал все, чтобы помочь ей расслабиться, она все равно боялась, и его член, двигаясь внутри женского тела по скользкой смазке, все равно проходил с трудом, чувствуя преграду.

— Тшшш, — снова прошептал Арвор в губы Исмин, улыбнулся чуть заметно, ловя ее дыхание, коснулся горячими пальцами ее распаленных, красных щек. — Расслабься.

— Я стараюсь, стараюсь, — отчаянно пробормотала Исмин в ответ, крепче обхватывая пальцами его плечи, впиваясь острыми ногтями в его кожу, оставляя красные следы и царапины.

Боль внутри ее тела заглушала все остальное. Его член — такой крепкий и твердый, — словно пронзил ее насквозь, и на самом деле она вовсе не была готова к этому. Боль растекалась от низа живота во все стороны, скользила по венам к пальцам ног и рук, подступала рыданиями к горлу, собиралась слезами в уголках глаз…

Она не сердилась на него. Она была ему благодарна. Никогда ей еще не приходилось чувствовать в отношении себя такой нежности. Но эта боль — такая плотская, примитивная, горькая, — пока портила все остальное.

Она попыталась устроиться под ним удобнее, несмело раздвинув бедра шире и выгнув спину, и снова уткнулась лицом в его плечо, дожидаясь, когда он начнет двигаться, и мучительно-сладкая пытка продолжится.

Но Арвор не торопился двигаться. Он вошел в нее полностью и теперь ждал, когда она расслабится, дав ему возможность продолжить. Ее ноги крепко сжимали его по бедрам, и ее напряженные мышцы четко вырисовывались на бледной коже в свете огня.

Чтобы отвлечь ее, он приподнялся, давая темным волосам упасть на ее лицо, и потянулся к ее губам. Она не умела целоваться — но разве это было важно? Ее пухлые розовые губы были призывно приоткрыты, и он впился в них поцелуем, заглушая ее мысли и ее боль… Он целовал ее медленно, и долго, и терпеливо, дожидаясь, когда она постепенно откроется ему. Скользил языком по ее губам, проникал внутрь, исследуя ее рот настырно и требовательно, лишь на секунду давая ей схватить немного воздуха, а потом снова целуя. Он целовал ее подбородок, шею, скользя языком вдоль вспухших вен, и снова грудь, уже налитую и возбужденную, тяжелую от желания… Его пальцы легко и умело гладили ее тонкое тело, скользили по коже, лаская так, как никто и никогда… Его член был внутри нее, и он оставил бы ее, стоило ей попросить, но она не просила, и он продолжал погружать ее в сладкую негу своей терпеливой и настойчивой лаской…

Это и вправду помогало. Она правильно сделала, что пришла сюда. Она правильно сделала, что отдалась ему. Никто, кроме него, не смог бы заставить ее отпустить все и просто позволить случиться этому…

Мир шатался и искрил, расплавляясь в свете огня. Его руки, его губы и язык — они были повсюду, гладили, ласкали, целовали, вызывая незнакомые ранее ощущения. Ее тело больше не принадлежало ей — оно принадлежало Арвору, и она позволяла ему делать с ней что угодно. Кожа плавилась, мышцы начинали отказывать, губы все податливей отвечали на его поцелуи, и ее руки, как тонкие ивовые ветки, крепко обвились вокруг его тела, прижимаясь кожей к коже, смешивая пот и соль, дыхание и сладость ночи.

Боль постепенно переплавлялась в наслаждение. Внизу живота уже не тянуло и не ныло, как прежде, и болезненное ощущение его члена внутри нее стало просто странным и непривычным. Она поерзала, привыкая, развела бедра еще шире… Она была наполнена, и это чувство не вызывало отторжения. Это было так просто, так естественно, так правильно: мужское естество внутри женского.

— Пожалуйста, — прошептала она невольно, прося его продолжить.

— Ты уверена? — Арвор прошептал в самые губы, обжигая дыханием, и она отчаянно закивала, с трудом поднимая ресницы, слипшиеся от слез, и заглядывая в его глаза:

— Да, пожалуйста, Арвор, да…

Он мягко выскользнул наружу, позволяя ей на мгновение отдышаться. В свете огня он увидел, что она больше не невинна: кровь окрасила его член, низ ее живота, которого он коснулся перепачканными пальцами… Он поднес окровавленные пальцы к ее и своему лицу, заставляя ее снова краснеть от смущения, и провел ими по ее и своим губам… В этой крови не было ничего постыдного. Это было прекрасно.

Во второй раз он не стал вонзаться в нее быстро и во всю длину. Потерся головкой члена о ее промежность, смешивая смазку и кровь, чувствуя, как желание поглощает с головой, но контролируя себя, чтобы не напугать ее… Исмин прогнулась под ним доверчиво и податливо, комкая слабыми пальцами звериную шкуру. Он помог себе пальцами, направляя член… Ее влагалище растянулось, обхватило его мышцами, и он едва сам сдержал стон. Медленно вошел до самого конца, чувствуя, что теперь она принимает его гораздо охотнее.

— Еще, пожалуйста, — прошептала Исмин слипшимися губами, и Арвор повторил движение, скользя наружу и внутрь, слыша характерный хлюпающий звук, замечая, что Исмин больше не морщится от боли…

Он был мягок и осторожен, но теперь ей было этого мало. Ей хотелось, чтобы он был внутри, заполнил ее целиком. Снова… Еще и еще… Она попросила об этом несмело, обнимая его обеими руками и ногами, подаваясь ему навстречу. Его член легко скользил в крови и смазке, вызывая сладкий зуд, заставляя волны наслаждения подниматься от низа живота вверх и вниз, растекаться по венам обжигающим теплом… Она запрокинула голову, с трудом сдерживая первый настоящий стон наслаждения…

Теперь он двигался настойчивее и быстрее, и она цеплялась пальцами за его плечи, привыкая к новым ощущениям… Запахи пота, крови и чего-то еще, неуловимого, примешались к запахам огня и страха, воздух заполнили мягкие шлепающие звуки, сбитое дыхание и тихие стоны. Она хотела бы стонать громче, она хотела бы кричать, но разве она могла? Совсем рядом были казармы, и если бы их услышал хоть кто-нибудь…

Нет, об этом нельзя было думать. Лучше вообще было не думать. Как хорошо было гнуться и извиваться в его руках, подаваясь навстречу бедрами, целовать его губы, обнимать его плечи, чувствовать, как его длинные волосы щекочут ее возбужденную грудь… Тело больше не слушалось ее. Волнами возбуждения накрывало снова и снова, и ее страсть готова была вот-вот выплеснуться наружу. Она прижималась крепче, выгибалась в талии, разводила бедра, подставляясь поцелуям и ускоряющимся толчкам, изнывая между его телом и звериной шкурой, пропитавшейся потом и кровью.

Сдерживать себя было уже невозможно. Он осознавал: ей еще может быть больно. Это ее первый раз, и она еще не готова к тому, что он обычно вытворял со шлюхами, которых приводили в его камеру… Но она и не была шлюхой. Она была невинной девочкой. Почти невинной… Он ни за что не сказал бы такого, видя, как доверчиво она прогибается под ним, подставляясь его толчкам.

Он уперся кулаками по обе стороны от ее лица, склоняясь к ее губам, целуя рвано и поспешно, заглушая ее громкие стоны, все крепче вдалбливаясь в ее тело… Член ходил ходуном, скользя в смазке и крови, твердый и возбужденный, и требовал разрядки. Напряженные мышцы рельефно выступали через кожу, пот пленкой покрывал тело, и спутанные волосы болтались из стороны в сторону в такт его ударам.

Она морщилась, чувствуя отголоски боли, и тут же запрокидывала от наслаждения голову, всхлипывала и сдерживала стоны, обнимая его, невольно отталкивая от переизбытка ощущений и обнимая снова, крепче прижимаясь телом к телу…

Снова и снова, глубже, глубже… От сладких шлепков голова шла кругом, налитая кровью мошонка долбилась о ее ягодицы, член скользил внутри, все быстрее и хлеще.

Исмин выгнулась сильнее прежнего, и Арвор едва успел заткнуть ладонью ее рот, прежде чем она громко, надрывно застонала, не в силах сдержать порыв своего тела. Убрав руку, мужчина тут же накрыл ее губы поцелуем, шепча умоляюще:

— Тшшш… Не кричи, иначе нам конец…

Исмин мотала головой и морщилась. Ее пальцы впились в его спину, оставляя кровавые царапины. Она уже достигла пика и теперь боялась издать хоть один звук… Он и сам с трудом сдержал стон, прежде чем наконец кончил, и его член выскользнул наружу, багровый, перепачканный в крови и семени.

— О боже, — задохнулась Исмин, когда Арвор скатился с нее, подставляя грудь и живот свежему воздуху.

— Чертовски хорошо для первого раза, — хмыкнул он в ответ, улыбаясь невольно.

— Ужасно, просто ужасно, — Исмин покачала в ответ головой, но ее сияющее лицо и улыбка говорили об обратном. Арвор сел в постели, разглядывая ее обнаженное тело и любуясь блестящей от пота кожей.

— Ты так красива.

— Не надо, — девушка быстро натянула на себя шкуру, но Арвор тут же отнял ее, широко улыбаясь и притягиваясь ближе, чтобы поцеловать ее в губы… Вот только с поцелуем он не успел: снаружи вдруг раздались шаги, и они оба замерли, прислушиваясь.

— Охрана, — прошептал Арвор, и голос его прозвучал как смертный приговор.

Исмин вскрикнула и тут же закрыла рот обеими ладонями, уже представляя с ужасом, как их обоих бросают с обрыва позади хозяйской виллы.

13 глава

Собственную камеру новой рабыне пока не дали — сначала она должна была доказать свою верность и полезность, в том числе и дарением невинности кому-то из богатых господ и патеров Криниса. Только после этого ей должны были выделить собственный угол для ночлега и молитв и, конечно, выжечь или набить именное клеймо дома Марсилия.

Бойцам клеймо обычно выжигали: когда они приносили свою первую победу в дом хозяина, металлический вензель с переплетением двух букв «М» (Марсилий и Мариса) раскаляли добела и ставили метку бойцу на запястье. С этого момента он становился частью братства, частью семьи.

Девушкам-рабыням — рабов-мужчин на вилле почти не было, — обычно делали татуировку-вензель на шее или чуть выше лопаток. Кера получила такую татуировку в восемь лет, когда стала полноценной работницей в доме господина и госпожи, и стала не только помогать своей матери, но и выполнять отдельные поручения и приказы. Ее мать, Лила, тоже была рабыней этого дома, а до этого и мать матери, Камина.

Лила умерла во время осенней лихорадки, когда ее дочери было пятнадцать лет. Кера тяжело переживала смерть матери, но госпожа Мариса была добра к ней, и Кера стала еще старательней работать, чтобы забыться после своего горя и в то же время не оказаться на улице, ведь долго страдающая, слезливая, проблемная рабыня никому была не нужна, и ее могли просто вышвырнуть за пределы виллы. Но Кера родилась здесь и виллу покидать не хотела. Она и не бывала нигде больше, разве что сопровождала госпожу в поездках по городу и на различные игры.

Лила была личной рабыней госпожи — после ее смерти эта честь перешла к Кере. Трудолюбивая, верная девушка нравилась госпоже, и она всячески берегла свою любимицу. Мужчины к Кере тоже не допускались — в свои девятнадцать она все еще была девственна. Продавать ее невинность госпожа Мариса наотрез отказалась, хотя и были желающие купить столь ценный, юный, цветущий товар.

У Керы был свой угол недалеко от покоев госпожи, но также у нее была собственная камера на нижнем этаже виллы, где жили другие рабыни и бойцы-чемпионы и где находились конюшни, скотный двор и каморка старикашки-лекаря. Именно в этой камере ночевала рабыня нынешней ночью. Ей не хотелось оставлять в одиночестве новенькую девушку, которая была напугана после участия в празднестве в честь патера Мэгли, да еще и оказалась девственницей, на которую теперь должны были открыться торги.

— Не повезло бедняжке, — сказала за вечерней трапезой Летта, другая рабыня, давно уже отдавшая свою девственность одному из господ.

— Да уж, лучше бы она отдалась Арвору, — кокетливо повела плечом Кессия, та самая, которая заменила Исмин в медовом бассейне.

— Она не могла! — укорила ее Кера. — Ты знаешь, что было бы потом. Ее наказали бы, и очень жестоко.

— Зато Арвор осчастливил бы ее перед тем, как другие причинили бы боль… А теперь что? Теперь ее не ждет ничего хорошего.

Могли ли рабыни знать, что Исмин, рыдавшая во время этой беседы в камере Керы, и сама окажется догадливой, и пойдет к Арвору, лишь только взойдет луна… Вот и Кера ничего не знала. Она привыкла повиноваться господину и госпоже, так что и в мыслях не могла представить, что новенькая ослушается. Но поздней ночью, уже незадолго до рассвета, проснувшись и не обнаружив Исмин в камере, Кера забеспокоилась и, надев сандалии и взяв факел, вышла во двор, чтобы поискать девушку.

Луна висела над виллой большим оранжевым шаром. Сейчас, весенней порой, она всегда была особенно яркой и особенно близкой, и в бессонные ночи Кера нередко выходила во двор полюбоваться ею. Но сейчас ей было не до того. Освещенный лунным светом ночной двор дышал свежим воздухом и тишиной, но где-то в отдалении, как показалось девушке, слышались стоны. Этому не следовало удивляться: едва-едва закончились Игры на Арене Мори, и многочисленные победители наслаждались щедростью хозяина, трахая по ночам присланных из города шлюх. Но все же Кера решила пройтись и проверить. Стоны слышались не из казарм, где обитали большинство бойцов, а со стороны одиночных камер. Там сейчас жил только Арвор. Но сегодня ночью к Арвору не должны были присылать никаких девушек, она точно это знала…

Подойдя к камере Арвора вплотную, девушка прислонила ухо к двери. Изнутри и вправду доносились приглушенные стоны. Было ясно, что мужчина и женщина стараются не шуметь, но с трудом сдерживают свою страсть… Так кто же был с Арвором?

Она стала прислушиваться и сразу догадалась: это была Исмин. Непослушная девчонка сбежала из ее камеры, чтобы отдаться Арвору и покончить со своей невинностью.

Это было ужасно.

Слушая ее приглушенные стоны, Кера закрыла рот ладонью, чтобы ненароком себя не выдать.

Она понимала Исмин, и ей было жаль ее.

Она понимала и Арвора, самого лютого воина дома Марсилия и самую теплую его душу.

И она винила себя, что ненороком проговорилась о доброте чемпиона новой рабыне, и та не нашла ничего лучше, кроме как пойти к нему за помощью. Винила себя и за то, что не смогла толком утешить и поддержать несчастную девочку. Да только как тут было утешить? Все знали: Исмин ждет незавидная участь, особенно если торги выиграет патер Мэгли.

Но что было делать теперь?

Она не успела принять решение: остаться незамеченной или войти в камеру и пристыдить любовников. Со стороны казарм послышались шаги, и она быстро развернулась, чтобы понять, что идет.

Это оказался Берт. Ему, похоже, тоже не спалось, и он вышел во двор подышать свежим воздухом. Увидев издали Керу, он зашагал прямо к ней.

Теперь действовать нужно было, не тратя время на раздумия. Берт шагал быстро и размашисто, топая своими деревянными сандалиями по каменной кладке двора, и Кера издали замахала ему свободной рукой, привлекая внимание, а потом быстро приложила палец к губам.

Молчи! Молчи, во имя Эрона!

Берт и вправду не издал ни звука. Подхватив его под локоть, Кера потащила мужчину прочь от камеры Арвора, где в этот момент, как ей показалось, вскрикнула Исмин.

— Что? Что такое? — возмутился мужчина, когда они преодолели половину двора.

— Почему ты не спишь? — ответила Кера вопросом на вопрос.

— Не спится, — боец пожал плечами. — Вышел помочиться и на луну посмотреть, а тут ты… Куда ты тащишь меня?

— Мне показалось, с той стороны шла охрана, — соврала Кера.

— Не было там никого, — мужчина свел брови. — А если бы и охрана, что с того? Уже нельзя на улицу ночью выйти? Я ведь не сбежать собирался.

— Представь, нас бы вместе увидели? — Кера сделала страшное лицо. — Вдруг бы кто-то из охраны, чтобы выслужиться, доложил госпоже? Мне-то ничего не было бы за это, а вот тебя, бегущего мне навстречу с такой скоростью, могли и розгами высечь.

— За что? — удивился мужчина.

— Да мало ли, — загадочно произнесла Кера.

Мужчинам-рабам, особенно бойцам, и вправду не разрешалось приближаться к личной рабыне госпожи. И хотя Кера нагнала страху, чтобы отвлечь Берта и увести подальше от камеры Арвора, ее слова имели смысл.

В конце концов, Берт кивнул:

— Ладно. Пойду дальше спать… Так, погоди. А ты-то что тут делала посреди ночи?

— Я относила Арвору травяной чай от боли в ноге. Мне госпожа велела, — снова соврала Кера, не моргнув глазом.

— Ааа, — протянул Берт. — Не знал, что у него болит нога.

— Уже почти не болит.

— Хорошо… Ладно, я пошел.

Теперь он и вправду развернулся и зашагал обратно к казармам. Кера с облегчением выдохнула, а сама поспешила в сторону своей камеры, снова и снова слыша в своей голове стоны Исмин, которая больше не была невинна, а значит, была обречена.

Добравшись до своей постели, Кера еще долго не могла найти покоя. В какой-то момент она подумала, что Арвор, возможно, собирается отдать Исмин пузырек с кровью артахесисов. Эту кровь иногда использовали, чтобы скрыть, что невеста в свою первую брачную ночь уже не невинна.

Вот только Арвор не знал того, что знала Кера: госпожа Мариса на днях встречалась с ведьмой-целительницей и теперь собиралась использовать кровь артахесисов для обряда омоложения. Поначалу она, конечно, вовсе не хотела отбирать у чемпиона его боевые трофеи, но на черном рынке мертвых артахесисов и их крови не оказалось, а ждать, когда они появится, ей не хотелось. Со дня на день она собиралась поговорить об этом со своим супругом, а потом отнять у Арвора его пузырьки с магической жидкостью.

14 глава

На следующий же день были открыты торги.

Минимальной платой назначили десять садитов. Столько стоил в Ардане породистый скаковой жеребец — и ниже этой суммы господин Марсилий брать за невинность своей рабыни не хотел.

Первым изъявил желание купить ночь с новой девушкой влиятельного дома кишарский патер Гилений. Он присутствовал на праздновании дня рождения патера Мэгли, видел, как рабыня была спасена от смертной казни, а потом увернулась от медового бассейна, и теперь хотел, чтобы «девчонка все же получила свое». Он сразу заявил Марсилию, что не оставит на ней и живого места. Впрочем, как слышала из разговоров рабынь сама Исмин, на самом деле Гилений был не так уж суров, как хотел казаться.

— Да он просто душка! — улыбнулась Кессия, пока чистила картофель к господскому обеду.

— Тебе-то откуда знать? — удивилась Летта.

— Он лишал невинности одну из рабынь этого дома.

— Где же сейчас эта рабыня? — язвительно поинтересовалась Кармин, которая сама работала здесь всего год с небольшим.

— Умерла от осенней лихорадки, — Кессия повела плечом. — Лихорадка каждый год забирает много жизней по всему Ардану. Я тоже болела тогда, но смогла излечиться.

— И что рассказывала та рабыня? — вмешалась в разговор Кера, которая в этот момент как раз вошла в кухню и остановилась в дверях, прислушиваясь к разговору девушек. Сама Кера в кухне не работала, она выполняла только личные приказы госпожи, а потому чаще всего ухаживала за хозяйкой, помогала ей купаться, натирала маслами, делала массаж, прически, прислуживала во время еды и сна. Сейчас Кера пришла сюда за молоком, которого немедленно потребовала госпожа Мариса.

— Что Гилений был очень горяч, — улыбнулась Кессия.

— Страстность мужчины не на пользу невинной девушке, — рассудительно заметила Кера. — Главное, чтобы он был добр с ней.

Впрочем, уже через пару часов изначальная цена была перебита — объявился патер Мэгли, который сразу поднял планку до пятнадцати садитов. Господин Марсилий был доволен, а Исмин по-прежнему не подавала виду, что ей страшно. Они с Арвором чудом избежали беды и не были замечены стражей, а сам мужчина рассказал ей о крови артахесисов, но девушке все равно не хотелось оказаться в лапах Мэгли. Она знала, что он может не только причинить боль, но и покалечить ее.

— Это ужасно, ужасно, — шептала она в ту самую ночь, когда перед самым рассветом они расставались на пороге его камеры, он целовал ее бережно в щеку и обещал позаботиться. Между ними не было любви и не было никаких обязательств — он обещал это просто по душевной доброте. Это был удивительный мужчина, решила для себя Исмин. Она заметила бы в своей мятущейся душе и разгоряченном сердце и другие зарождающиеся чувства, но как ей было догадаться и понять? Ведь ей было всего семнадцать, и она никогда раньше не любила мужчин.

К вечеру первого дня объявилось еще два кандидата: влиятельный кринисский патер Аурелиум, владелец каменоломен и рудников, и один из друзей самого Императора, господин Татс. Первый предложил семнадцать садитов, второй — двадцать.

Уже перед закатом пришла весть из дома патера Мэгли: он не сдается и поднимает цену сразу до тридцати садитов.

— Надо выжать из Мэгли все, что есть… Продать ему девчонку за шестьдесят, а то и семьдесят садитов! — заявил своей супруге патер Марсилий, когда после вечерней трапезы они поднялись в общие покои. Мариса сидела в роскошном кресле, обитом золоченой тканью, Кера расчесывала ее черные, вьющиеся, непокорные, как и их хозяйка, волосы. Сам Марсилий ходил из стороны в сторону, возбужденный растущими ставками на новую рабыню.

— Она столько не стоит, — равнодушно проговорила Мариса. — Не понимаю, почему из-за нее столько шума?

— Ее знает весь Кринис! — всплеснул руками ее супруг. — Она чудом избежала смерти! Была подарена чемпионскому дому! Оказалась девицей, нарушившей празднество патера Мэгли! О ней говорят все, у кого есть язык! Кроме того, она красива, хотя сама вряд ли осознает это, и каждый здоровый мужчина захочет ее трахнуть… Что удивительного?

— Просто чудо, что Арвор узнал о ее невинности раньше, чем засунул в нее свой чемпионский член, — госпожа поморщилась.

— Мы не зря холим и лелеем этого бойца, — Марсилий кивнул, немного успокаиваясь, а затем сел рядом с супругой, опираясь о подлокотник ее кресла. Женщина коснулась его щеки тонкими пальцами, и он принялся целовать их один за другим. Кера, уже привыкшая к подобным излияниям между госпожой и господином, продолжала расчесывать ее волосы.

— Ну что же, если боги так благоволят тебе в последнее время, то сделай все, чтобы продать эту девчонку подороже, — улыбнулась Мариса. — Но я буду расстроена, если Мэгли покалечит ее: она трудолюбива и приятная глазу, а Кере давно нужна помощница, более разумная, чем потаскушка Кессия или дурнушка Летта.

— За невинность Летты нам в свое время заплатили не слишком много, — согласился Марсилий.

— А за Кессию не заплатили вовсе, ведь она попала сюда уже шлюхой, — добавила мрачно его супруга, а затем обратилась к мужчине: — У меня есть к тебе просьба.

— Все что угодно, любовь моя.

Кера замерла и напряглась, догадываясь, о чем пойдет речь, но ни госпожа, ни господин этого не заметили. Полные преданности глаза Марсилия смотрели на супругу.

— На днях ко мне должна прийти ведьма-целительница. Она обещала провести ритуал омоложения для моего тела… ты понимаешь, для чего это нужно.

— Мы уже пять лет не можем зачать ребенка, — кивнул Марсилий, беря ее ладонь в свою и сжимая покрепче.

— Для этого мне нужна кровь артахесиса. Совсем немного… но на рынках не оказалось и этой малости. Я совсем сбилась с ног, а потом вспомнила…

— Что кровь есть у Арвора? — закончил за нее супруг.

— Верно, — Мариса кивнула. — У него хранится три пузырька. Их мне как раз хватит для ритуала. Не мог бы ты…

— Конечно, — перебил ее мужчина. — Я попрошу у него. Думаю, он с легкостью отдаст свои трофеи в благодарность за нашу доброту.

На рассвете пришла весть от Гиления: он отказывается от притязаний на ночь с рабыней. Аурелиум и Татс предложили тридцать три и тридцать пять садитов. Господа ждали ответа патера Мэгли.

Но вместо этого объявился еще один кандидат — не патер и не господин, а просто богатый горожанин. Литий занимался ювелирным делом. Средства свои он держал не в садитах, а в драгоценных йамимарах. Пять таких камней общей стоимость в пятьдесят садитов прибыли на виллу патера Марсилия сразу после завтрака, и тот вышел во двор, чтобы поздороваться с претендентом.

— Это лишь задаток, — заявил мужчина, выпрыгивая из повозки и вытягивая две ладони для приветствия с хозяином дома. Марсилий в ответ накрыл его ладони своими:

— Какая высокая цена за одну ночь, мне лестно знать…

— Но вам не сказали, верно? — улыбнулся гость.

— О чем же? — не понял господин Марсилий.

— Меня интересует не рабыня, выставленная на торги. Меня интересует… — он поднял голову, и именно в этот момент на балкон виллы, чтобы увидеть гостя, вышла госпожа Мариса. Позади нее мелкими шагами семенила Кера. — Вот же она! Прекрасная богиня!

— Оу, — Марсилий проследил за взглядом собеседника, а потом снисходительно улыбнулся: — Это Кера, личная рабыня моей супруги. Она не продается. Ее невинность хранится для особенного, самого достойного мужчины. Пока мы не готовы расстаться с этим даром.

— Всему есть своя цена, — заметил его гость. — Здесь йамимаров на пятьдесят садитов, но я готов заплатить и сто, и двести, и пятьсот. Просто скажите, сколько нужно.

— Она моя! — в стену полетела склянка с душистой водой, а потом и деревянный макет головы, на который крепились парики госпожи. С размазанными по лицу слезами, злая и остервеневшая, Мариса бросалась на мужа, который был непоколебим:

— Мы продадим ее невинность. За нее дают двести, а то и пятьсот садитов. И не монетами — драгоценными камнями! Часть можно будет перепродать еще дороже! Будь разумна, любовь моя!

— Она дорога мне! Дорога, как дочь, которой у меня никогда не было! — взмолилась обезумевшая женщина. — Отдай всех других, отдай ему новую девицу, оставь мне мою Керу!

— Но ему не нужна Исмин! — возмутился Марсилий. — Литию нужна Кера, и он ее получит, — с этими словами рассерженный мужчина развернулся и вышел, оставив Марису в одиночестве. Та бесшумно сползла спиной по стене и застонала.

Кера, никем не замеченная, слышала весь разговор из-за ширмы, а теперь выскользнула из покоев госпожи, чтобы спрятаться ненадолго в одной из нежилых зал и тоже вдоволь наплакаться.

Ближе к обеду наконец пришла весть от патера Мэгли: он готов был дать за Исмин семьдесят садитов. Других ставок больше не было.

15 глава

Церемония дефлорации была назначена на третий день после окончания торгов. До нее оставалось двое суток, и Исмин и Кера были в самом подавленном состоянии из возможных.

— Что, если он убьет меня? — шепотом, сама боясь своих мыслей и слов, спросила Исмин у Арвора, когда ночью, пробравшись к нему в камеру, сидела на его постели, полностью одетая и дрожащая.

Они не занимались любовью с той ночи. Да и не должны были. Исмин попросила об услуге — Арвор ее оказал. Ничего больше.

Но девушку тянуло к этому мужчине, тянуло к его теплой улыбке и крепким рукам, которыми он гладил ее белые кудри, если она вдруг сжималась в комочек и опускалась головой на его колени.

Арвор был не против. Он знал: ей это нужно. И она нравилась ему: маленькая, хрупкая, совсем юная, но уже растерзанная жестокой судьбой. Он не жалел, что стал для нее первым мужчиной. Он был готов любить ее и еще много раз, но понимал: малышке лучше не привыкать к наслаждению. А им двоим — лучше не рисковать. Они и так один раз чуть не попались.

— Если он убьет тебя, то заплатит сколько-то сверх обещанных семидесяти садитов, — мрачно ответил Арвор.

— Вот сколько я стою, — произнесла девушка задумчиво. — Семьдесят садитов. Это много или мало? За сколько обычно продают и покупают рабов?

— Это от многого зависит, — ответил Арвор. — Ребенок, доходяга, девица для работы в доме могут стоить до десяти садитов. Крепкий мужчина, из которого можно сделать бойца — двадцать. Хорошенькая юная девственница — тридцать. Боец — сорок или пятьдесят. А твои семьдесят садитов — это результат торгов, где богачи меряются своими кошельками.

— А ты, сколько ты стоил?

— Меня купили совсем мальчишкой. Я стоил своему хозяину семь садитов, — хмыкнул мужчина.

— Выгодное вложение, — грустно заметила Исмин. — Теперь ты чемпион Империи и при каждой победе приносишь своему дому сотни садитов…

— И я горжусь этим, — кивнул Арвор.

— Тебе правда нравится эта жизнь? Вся эта жестокость и боль? Смерть, к которой ты прикладываешь руку? — сердце у Исмин болезненно сжалось. Ей до сих пор было сложно поверить, что этот добрый, рассудительный и ласковый мужчина убивает других людей.

— Я не знаю другой жизни, — ответил Арвор. Он понимал, что так пугает Исмин, но его слова были правдой. С пяти лет его воспитывали как будущего бойца. С пяти лет его учили не бояться крови, и боли, и смерти. С пяти лет его тренировали на учебной арене, с мечами, щитами, копьями и другими видами оружия. С пяти лет он получал раны, и дрался с другими мальчишками, и хотел однажды стать чемпионом. У него не было отца — его отцом был его наставник Тибиус. У него не было любви — его любовью была Арена Мори. У него не было детей — его детьми были мечи, с которыми он управлялся лучше всех в Империи. Рабы, рожденные свободными, часто пытались сбежать, но еще чаще — погибали. А он всегда жил так. Дом Марсилия дал ему пищу, и кров, и славу. Иного он не желал.

— А я знала другую жизнь, — прошептала Исмин тихо.

— Тебе лучше забыть о ней, — заметил Арвор. — Это прошлое, которое больше не имеет значения.

Исмин опустила голову, и Арвор притянул ее к себе, чтобы обнять и поцеловать в макушку.

— Когда ты дашь мне кровь артахесиса?

— Накануне церемонии. Если я дам ее раньше, ты можешь потерять ее, разбить или случайно попасться на глаза госпоже или Кере…

— Кера не приходила к тебе? — Исмин заглянула Арвору в глаза.

— Зачем? — не понял мужчина.

— Чтобы ты… помог и ей тоже, — девушка смутилась.

— Кера другая, — улыбнулся Арвор. — Мы знаем друг друга с детства. Она мне как младшая сестра. Я бы не стал… А она бы не попросила. Она верна этому дому, как и я. Она примет любую судьбу, даже если это будет больно и страшно.

Кера и вправду была готова принять что угодно. Но сейчас ей было больно от того, что разрушилось обманчивое ощущение безопасности и надежности. Казалось, госпожа берегла ее от всего и от всех. Ее никогда не наказывали, хорошо кормили и давали отдыхать, ее работа не была изнуряющей, а ее невинность обещали отдать лишь «самому достойному». Но кто это мог быть? «Самый достойный»? Иногда Кере казалось, что госпожа позволит ей полюбить какого-то раба и отдаться именно ему, по своей воле, по своему желанию, когда она будет готова.

Теперь она все поняла.

«Самым достойным»оказался тот, кто был готов заплатить за нее самую большую цену.

Она ничего не знала о ювелире Литии и лишь мельком видела его с балкона виллы, но уже чувствовала себя преданной и оскверненной. Госпожа сражалась за нее, убеждала господина не продавать любимую рабыню — но тот не сжалился.

Госпожа не была виновата… наверное.

Но Кера все равно впервые в жизни испытывала к ней отвращение.

Эта красивая, черноволосая, зеленоглазая женщина с лоснящейся кожей, налитыми грудями, округлыми бедрами, в покрывающей тело шелковой сорочке, в роскошном колье с йамимарами, не знала настоящего горя и настоящего предательства.

А ее, Керу, должны были продать за тележку этих проклятых драгоценных камней.

Следующим утром господин Марсилий вызвал к себе Арвора, и как только чемпион склонил голову перед хозяином, высказал ему свою просьбу:

— Мой дорогой друг, я прошу тебя отдать моей супруге пузырьки с кровью артахесисов, что хранятся в твоей камере.

— Зачем? — напрягся Арвор.

— Ты знаешь, как давно мы с Марисой хотим зачать ребенка. С тех пор, как… — он замялся. — С тех пор, как умер наш сын, у нас это не выходит. Священный обряд телесного омоложения и очищения должен помочь ей. Для этого нужна кровь. Уверен, ты не станешь сопротивляться, и мне не придется забирать кровь силой. Тебе она ни к чему — а нам может подарить счастье новой жизни.

— Но… — Арвор лихорадочно соображал, что сказать. Ведь кровь была ему нужна. Хотя бы немного. — Я могу дать лишь два пузырька. Третий разбился не так давно… Мне жаль.

Марсилий прищурился, но кивнул:

— Хорошо. Пускай два. Я пошлю за ними сегодня вечером Керу.

Днем Арвор не мог видеться с Исмин. Он не мог предупредить ее, что госпожа Мариса и господин Марсилий хотят забрать у него пузырьки с кровью. В конце концов, он решил, что расскажет все Кере и попросит ее передать Исмин кровь.

Но все пошло не так, как он рассчитывал.

После вечерней тренировки и ужина он отправился в свою камеру, чтобы прилечь. Все его силы ушли на учебные бои: сегодня мастер Тибиус как-то особенно рьяно гонял его, заставляя работать сначала со столбом, потом с другими бойцами, а потом таскать бревна и выполнять упражнения на выносливость. Пот тек по спине мужчины ручьями, глаза застилало, но он продолжал работать, упорный и благодарный за такую полезную тренировку. Теперь же ему хотелось лечь и отдохнуть.

Когда в его камеру за ним следом зашли еще три бойца, он едва ли успел сообразить, что происходит.

Это были Рикс, Гаррет и Клор. Его извечные соперники, сильные бойцы, члены братства, которых Арвор братьями не считал.

— Что вам… — начал было чемпион, но договорить не успел: Гаррет с размаху ударил его кулаком в лицо, и Арвор, такой привычный к ударам, с моментальной реакцией и хваткой, сейчас не успел отклониться. Сказались и неожиданность, и усталость.

Впрочем, он быстро понял: надо защищаться. Уже в следующую секунду он был на ногах и в боевой стойке, с выброшенными вперед кулаками. Гаррет стоял прямо перед ним, Рикс и Клор — по бокам.

Но даже чемпион был практически бессилен против троих других мужчин в такой маленькой каморке три на два метра.

Гаррет ударил снова, и Арвор отбил атаку, но тут же получил удар со спины, чуть выше ягодиц. Упав на одно колено, он увернулся от третьего удара, и снова встал на ноги, чтобы самому броситься на Клора и обездвижить его захватом сзади. Сдавив мужчину и загородившись им от двоих других преследователей, Арвор еще целых десять секунд удерживал свою позицию. Но Гаррет и Рикс сговорились и одновременно бросились на него с двух сторон, повиснув на плечах и принявшись пинать ногами по бедрам и ступням. Арвор снова опустился на колени, ослабляя хватку и выпуская Клора. В этот момент Рикс ударил его по голове, и Арвор отключился, грохнувшись лицом об пол.

Открыв глаза, Арвор осознал, что все еще лежит на полу в своей камере. Наверное, прошло не больше двух минут. Все трое бойцов, поваливших его, возвышались над ним. А потом он увидел и четвертую фигуру. Это был господин Марсилий.

— Прежде чем озвучить свою просьбу, я подослал к тебе одну из рабынь, чтобы убедиться, что все пузырьки с кровью на месте, — сообщил господин, наклонившись к своему чемпиону. — Но это была лишь мера предосторожности. Проверка. Я хотел, чтобы ты сам отдал мне свои трофеи. Но ты сказал, что пузырька только два. Неужели? — он потряс перед его носом тремя склянками, в которых плескалась багровая кровь подземных тварей. — Ты соврал мне. Впервые за эти годы или нет? Был ли ты так верен мне, как хотел казаться? Теперь я не знаю и не могу доверять тебе. Зачем тебе была нужна кровь артахесисов, проклятый раб?

— Просто… на память, — прохрипел Арвор.

— Я тебе не верю. Ты хотел сбежать?

Арвор помотал отрицательно головой.

Господин Марсилий усмехнулся:

— Я узнаю, в чем была причина. А пока… — он наклонился еще ниже, чтобы смачно харкнуть Арвору в лицо. Потом поднялся на ноги и вышел из камеры, забрав с собой все три пузырька с кровью.

16 глава

Полуденное солнце слепило глаза. Неделя прошла после ее освобождения с рудников, но Исмин все еще была непривыкшей к такому яркому свету. Выходить из-под деревянного навеса во двор не хотелось.

Сзади послышались шаги, а потом теплая рука Керы взяла ее руку в свою. Девушки стояли рядом, плечом к плечу, как давние подруги, покорно ожидая своей участи.

— Я все знаю, — прошептала вдруг Кера, и Исмин испуганно взглянула на нее, не понимая, что та имеет в виду. — Я знаю про вас с Арвором.

— Откуда… Когда… — Исмин густо покраснела и попыталась выдернуть свою ладонь, но пальцы Керы держали ее руку крепко.

— Это я виновата. И Арвор виноват. Но не ты, тебя я понимаю. Он хотел дать тебе кровь артахесиса, верно?

— Да, — пролепетала Исмин. — Но вчера его избили, и теперь он заперт…

— Господин забрал пузырьки с кровью, — пояснила Кера. — Кровь нужна госпоже для одного обряда.

— И что же мне теперь…

— Держи, — Кера быстро всунула ей в свободную ладонь что-то маленькое и скользкое.

— Что это такое… — Исмин едва не отбросила мерзкий сгусток в сторону, но Кера зашептала быстро и сбивчиво, наклоняясь к самому ее уху:

— Это кусочек куриного сердца. Засунь его в себя прямо сейчас, да поглубже, и молись, чтобы Мэгли вошел в тебя поскорее и так сильно, как только сможет…

— Но я не… — Исмин растерялась, и Кера, не дожидаясь окончания фразы, взяла все на себя. Похоже, ей уже приходилось делать подобное.

— Раздвинь ноги! — скомандовала она. — И расслабься! Да расслабься же ты! — она быстро ввела в нее два пальца, между которыми был зажат кусочек куриной плоти. Исмин ощутила внутри скользкий и мерзкий холод, и на мгновение ей показалось, что ее сейчас вырвет, но она сдержала этот позыв. — А теперь сожми бедра! Держи его там крепче, не вырони…

— Но как же…

— Другие смогли, и ты сможешь.

Как раз в этот момент сзади послышались еще голоса, и Кера быстро встала, поправляя Исмин платье и вытирая свои руки о кусок ткани, висевший сбоку на стене.

— Вы готовы, мои дорогие? — патер Марсилий втиснулся между девушками и приобнял обеих за плечи. — Мне сообщают, что ваши покупатели уже приближаются к вилле.

И действительно, не прошло и минуты, как кованые ворота отворились, и во двор въехало сразу две повозки. Оставив позади своих рабынь, Марсилий поспешил к гостям.

Из первой повозки вышел ювелирных дел мастер Литий. Исмин заметила, как подалась вперед Кера, силясь хорошенько рассмотреть мужчину, купившего ее невинность.

Литий был молод, едва ли старше тридцати лет, и хорош собой. Ярко-голубые глаза и длинные, растрепанные светлые волосы не выдавали в нем садиста или извращенца.

Зато во взгляде патера Мэгли, вышедшего из второй повозки, так и читались нездоровые пристрастия. Он был высок, остронос, под глазами синели большие тяжелые мешки, словно он не спал последние пять дней, неровные зубы кривились в гадкой ухмылке, пока он протягивал свои ладони для приветствия Марсилию.

— Рад видеть вас, патер Мэгли. И вас, господин Литий. Для нас честь принимать в нашем доме таких смелых и щедрых гостей. Прошу простить мою супругу, ей сегодня нездоровится, поэтому она не вышла к нам…

На самом деле, госпожа Мариса всю ночь прорыдала, и даже принесенные супругом пузырьки с кровью артахесисов ее не утешили. Кера знала все это, но все равно ненавидела ее.

Литий, статный и обманчиво красивый, приближался неумолимо и быстро. Кера склонила голову и опустила глаза, когда он подошел вплотную, а потом почувствовала, как мужчина берет ее руку в свою и подносит к губам, чтобы поцеловать.

— Я сражен вашей красотой, прекрасная богиня, — сказал он мягко, и Кера наконец вынужденно подняла на него глаза, а затем так же вынужденно улыбнулась, с трудом расцепляя зубы:

— Благодарю, мой господин.

— Зови меня по имени. Меня зовут Литий.

— Хорошо, господин Литий.

— Без «господина», — мужчина поморщился и сказал бы что-то еще, но тут в разговор вмешался Марсилий:

— Все йамимары взвешены и перенесены на виллу. Благодарю за столь щедрый дар. Надеюсь, наш дар вас тоже не разочарует.

— Не разочарует, будьте уверены. Идем, — Литий подхватил Керу под локоть и потянул к своей повозке.

Между тем, патер Мэгли дышал Исмин прямо в лицо, и девушка с трудом сдерживалась, чтобы не отпрянуть. Изо рта у него пахло старостью, кровью и какой-то рыбой.

— Неужели за столько лет на рудниках никто так и не трахнул тебя? — прохрипел он ей на ухо, цепляясь костлявыми пальцами за грудь и тиская ее прямо сквозь ткань. Исмин задыхалась и старалась не шевелиться. — Отвечай! — прорычал патер, и лишь тогда Исмин отчаянно замотала головой:

— Нет, никто, никто, господин!

— Ты красивая, — протянул он все тем же надсадным голосом. — Мы с тобой хорошенько повеселимся…

В горле у Исмин стоял комок. Она смотрела прямо на своего будущего мучителя, но на деле — как будто бы сквозь него. Остекленевшие глаза ничего не видели.

— Когда вы вернете ее, патер Мэгли? — послышался голос господина Марсилия, и гость на мгновение оторвался от своего трофея:

— Завтра вечером. Этого времени мне хватит.

— Хорошо, — Марсилий кивнул и, прежде чем уйти обратно на виллу, склонился к уху Исмин, прошипев сквозь зубы: — Будь хорошей девочкой, дай ему все, о чем он попросит, иначе я лично велю отрезать тебе язык… или клитор… или что-нибудь еще… ты поняла?

Исмин коротко и быстро кивнула.

Мэгли схватил ее за запястье и поволок за собой в повозку. Там он зашвырнул ее на сидение, а сам сел напротив, но как только транспорт тронулся, пересел к девушке. Исмин сжалась в углу повозки, пытаясь хоть немного отодвинуться, но это было невозможно.

Мэгли задыхался в приступе похоти и жадно шарил руками по ее дрожащему телу. Он залез ладонями под платье, принимаясь щипать грудь, потом живот и бедра… Наконец одна его ладонь оказалась между ее ног, и через мгновение Исмин почувствовала, как Мэгли вталкивает в нее костлявый указательный палец.

— Это мой дом.

Повозка остановилась, Литий вышел первым и протянул Кере руку. Девушка несмело вложила свою ладонь в его и покорно вышла следом.

Дом ювелира заметно уступал по роскоши хозяйской вилле, но Кера все равно поразилась богатой облицовке дома, пышному саду и ровным дорожкам, посыпанным мелким красным песком.

— Очень красиво, — призналась она.

Литий улыбнулся:

— Я живу здесь один.

— У вас нет ни жены, ни детей? — невольно вырвалось у Керы.

— Никого, — подтвердил мужчина. — Для тебя приготовлена отдельная комната. Хочешь принять ванну или позавтракать? Уверен, ты ничего не ела с утра, так сильно волновалась.

— Я все еще волнуюсь, — заметила Кера.

— Не нужно. Ты в полной безопасности.

Его голос убаюкивал, лился ручьем, был таким спокойным, мягким и ласковым… Кера была почти готова поверить в добросердечность этого господина, но… порядочные мужчины не покупали девственность рабынь. Весь внешний лоск и шарм были напускными. Она ждала, когда под этой благопристойной оболочкой покажется истинная сущность. Сущность мужчины, который хочет взять силой невинную девушку.

В доме Лития была работница. Не рабыня — добровольно служащая и получающая за это плату женщина по имени Каста.

Каста проводила Керу в ее комнату, наполнила ванну розовой водой, а потом предложила искупаться. Выбора не было: Кера спустила с плеч тесемки платья и вошла в воду.

Вода была теплой и приятно ласкала кожу, а от ее аромата тело и разум невольно расслаблялись. Кера решила, что заслужила минуту отдыха, и откинулась головой на бортик, прикрывая глаза…

Прошло, наверное, минут пять, прежде чем шорох заставил ее вздрогнуть. Кера подняла голову и с трудом разлепила сонные ресницы.

Литий стоял перед ней обнаженным.

17 глава

Кера и сама не поняла, как вдруг оказалась на ногах. Вскочила прямо в ванне, расплескивая на пол ароматную розовую воду. Чуть не поскользнулась, но удержалась дрожащими пальцами за бортики и выпрямилась, глядя на мужчину.

Вот и начинала проявляться его истинная сущность, да?

Керу было не удивить красотой мужского тела. Она с рождения воспитывалась на вилле при бойцовской школе, а рядом с ней воспитывались мальчишки-рабы, которые с малых лет учились держать оружие в руках и тренировались от рассвета до заката. Она часто наблюдала за ними с балкона хозяйской виллы и преисполнялась сестринской любовью. Грязные мысли не посещали ее: она была чиста не только телом, но и душой. Кроме того, став старше, она слышала столько горьких историй от других рабынь, что иногда молила Эрона навсегда остаться девственницей. Но она действительно росла в окружении красивых мужчин: сильных и здоровых, с рельефными мышцами и крепкими торсами, быстрых, ловких, отважных. Самым прекрасным, конечно, был Арвор, но она всегда относилась к нему как к брату. Если бы ее заставили возлечь с ним — она бы скорее перерезала себе горло, чем пошла на это.

И все же, Литий восхищал. Молодой и подтянутый, с растрепанными светлыми локонами и горящими голубыми глазами, он казался живым воплощением Рифея — бога силы и мужества. Кубики его пресса были напряжены, а член торчал между бедер, большой и уже налитый кровью.

Сердце у Керы заколотилось, но вовсе не от возбуждения. Ей было страшно. И лучше бы Литий был груб с ней, жесток и беспощаден… Лучше бы он сделал то, зачем пришел, и просто оставил ее в покое… Но мужчина лишь смотрел на нее, склонив голову, и улыбался.

— Я ведь сказал, что тебе нечего бояться? — спросил он наконец, и Кера рассеянно кивнула, снова невольно опускаясь в воду, чтобы хотя бы так скрыть еще ненадолго свою наготу. Загородив грудь коленями и обхватив себя руками, она смотрела на мужчину снизу вверх, и его превосходство ощущалось так еще сильнее. — Я не буду делать тебе больно.

— Конечно, господин, — Кера покорно согласилась. Что ей еще оставалось? Она на все должна была отвечать лишь «Да, господин» и «Хорошо, господин».

Кера, можно мне взять тебя сзади? Да, господин.

Кера, можно ли засунуть член тебе в глотку? Конечно, господин.

Кера, я хочу придушить тебя и исполосовать твою спину хлыстом до крови. Хорошо, господин.

От этих придуманных диалогов ее бросило в дрожь. Именно в этот момент Литий подошел к ванной вплотную и поднял лицо Керы за подбородок. Девушка невольно взглянула ему в глаза, но ничего не прочла в этом безмятежно-голубом взгляде: ни тепла, ни холода, ни сочувствия, ни желания причинить боль.

— Хочешь, я помогу тебе вымыться?

— Да, господин.

Мужчина опустился на колени перед ее ванной. Со стоявшей рядом тумбы он снял флакон с мыльной жидкостью и, выдавив немного на свои ладони, сначала растер между пальцами, взбивая пену, а потом принялся наносить на шею, плечи и спину девушки.

— Повернись… Еще немного… Вот так…

Так вот в чем была его особенность? Изображать нежного и заботливого любовника? От этого Кере становилось еще страшней.

Его пальцы были теплыми и ласковыми и порхали по дрожащей коже, намыливая, взбивая пену, лопая прозрачные радужные пузыри, растирая и массируя… Наверное, это не было неприятно, но Кера, застыв, как камень, старалась не прислушиваться к своим телесным ощущениям.

Литий размял ее шею, нажав на каждый позвонок, распрямил ее плечи, потом спустился ладонями по спине, не прекращая круговых движений. Потом снова поднялся выше, чтобы заняться руками девушки. Тщательно вымыл их от предплечий до кончиков пальцев, а потом медленно поцеловал ее запястья.

А может, его особенностью была страсть к чистоте?

— Вставай, — приказал он, и Кера не могла ослушаться.

— Да, господин.

— Быть может, хватит? — мужчина поморщился. — Ведь я попросил звать меня по имени. Или ты забыла мое имя?

— Господин Литий.

— Просто Литий.

— Хорошо, гос… — девушка пересилила себя и, сглотнув слюну, неуверенно произнесла: — Литий.

— Так-то лучше, — мужчина улыбнулся. Теперь его пальцы скользили между ее ключиц, неумолимо приближаясь к груди. Взгляд его был сосредоточен, он продолжал взбивать пену, словно его единственной целью и вправду было хорошенько намыть Керу.

Маленькие, но крепкие груди девушки идеально легли в его теплые ладони, и она задохнулась от непривычного, странного ощущения. Это не было больно — он точно не хотел причинить боль, по крайней мере, пока. Он мял ее груди, растирая, лаская сильными пальцами, намыливая, смывая и намыливая опять… Когда соски Керы затвердели — ее тело реагировало вовсе не так, как ей бы хотелось, — он с удовлетворением двинулся дальше.

Литий огладил ладонями плоский живот девушки, намыливая его, и потом, минуя бедра, сразу приступил к ее ногам. Закончив и с ними, он снова скомандовал:

— Теперь повернись спиной.

— Да… Литий.

Мужчина выдавил на ладони еще немного мыльной жидкости, взбил пену и круговыми движениями начал ласкать ее бедра и ягодицы. Его сильные руки мяли податливую женскую плоть, не грубо, но властно, постепенно спускаясь все ниже и ниже.

Чувствуя, как начало покалывать между ног, Кера задохнулась от ужаса. Что это было? Почему собственное тело предавало и подводило ее? Она была уверена, что не испытает и толики наслаждения… Но молодой девичий организм плевать хотел на дурные установки в голове, на страх и нехорошее предчувствие. Мужские руки скользили по коже, ласкали, мяли, и тело невольно отзывалось на нежные прикосновения и мягкий напор.

— Встань на колени. Раздвинь ноги.

Кера повиновалась, утыкаясь коленками в твердое дно ванны и впиваясь побелевшими пальцами в бортик. Вода как раз доходила ей до ягодиц и, расплескиваясь, касалась намыленных бедер и лобка.

Литий осторожно проник одной ладонью между ее ног и все теми же настойчивыми, но мягкими круговыми движениями провел по ее половым губам, коснулся клитора, погрузил на мгновение внутрь одну фалангу пальца, заставив Керу сжаться и охнуть, и выскользнул наружу, как ни в чем ни бывало принимаясь массировать ее плечи.

— Самое время вымыть голову, — сказал он мягко.

Кера снова послушалась, садясь в ванной спиной к мужчине и наклоняя голову назад…

К этой новой пытке она была не готова. Его сильные пальцы массировали кожу ее головы, скользили между длинных темных волос, запутываясь в них, но выбираясь бережно, не дергая, взбивали ароматную пену прямо на ее макушке.

Прикрыв глаза, Кера мысленно убеждала себя, что реакции тела не всегда совпадают с реакциями разума, и это нормально… Но сопротивляться было все сложнее и сложнее.

Полив голову Керы из ковша и чуть пригладив чистые, блестящие волосы, Литий улыбнулся:

— Отлично. Можешь выходить.

Невольно прикрывая ладонями грудь и темную поросль между ногами, Кера выбралась из ванны. Литий закутал ее в большое мягкое полотенце. Сам он все еще был обнажен, его член стоял колом, но он, кажется, все еще не собирался им воспользоваться.

Зато у Керы при взгляде на мужской член зарделись щеки. Она видела члены и раньше, когда еще в детстве помогала лекарю бойцовской лечебницы, но возбужденные — никогда. От мысли, что это она виновница его возбуждения, ей стало и стыдно, и непривычно приятно… Ведь раньше она никогда не заставляла мужчин изнывать от желания. Тем более, ей ничего не пришлось для этого делать. Это была первозданная, природная женская гордость. Впрочем, она довольно быстро подавила в себе эти ощущения и пошла следом за мужчиной.

— Карма уже показала тебе твою комнату? Она большая, — сказал Литий.

— Я заметила, — отозвалась девушка. — Благодарю.

— Располагайся. Отдохни немного и оденься. Скоро будем завтракать. Я и сам еще ничего не ел сегодня, представляешь?

— Ужасно, — отозвалась Кера, не зная, что еще можно на это ответить. Мужчина уже направился было к выходу, но она неожиданно решилась на вопрос, и он оглянулся. — Гос… Литий, сколько времени я пробуду у вас? Господин ничего не сказал мне. Обычно рабынь отдают на сутки, но вы, как мне кажется, не торопитесь взять то, для чего купили меня…

— А ты знаешь, для чего я тебя купил? — мужчина поднял одну бровь, голос его прозвучал иронично, а на губах снова появилась улыбка.

— Ну, чтобы… чтобы забрать мою невинность.

— Готовься к завтраку… Твое новое платье на постели, — произнес Литий и молча вышел.

Кера осталась в одиночестве. С волос ее падали капли ароматной розовой воды, а неподалеку трещали в камине свежие поленья.

18 глава

Исмин вернулась в хозяйский дом на следующее утро. Она дрожала, ноги едва держали ее, белые волосы было неровно порезаны ножом до лопаток, а местами до плеч, под ногтями скопилась грязь, а между ног саднило и ныло.

Кессия, встретившая ее у ворот виллы, при виде Исмин сразу изменилась в лице, побледнев:

— Что он… что он с тобой сделал?

Исмин не стала отвечать на вопрос, а задала свой:

— Где Кера?

— Я не знаю, — рабыня пожала плечами. — Она еще не возвращалась от этого… как его…

— Лития, — подсказала Исмин. — Ладно. Спасибо.

— Тебе что-нибудь нужно? — участливо спросила Кессия, но Исмин только отмахнулась. Все, что ей было сейчас нужно, — это вымыться и лечь.

Она хотела бы поговорить с Керой, но Керы не было.

Она хотела бы поговорить с Арвором, тем более что знала — его избили его же собратья, — но это было невозможно до наступления ночи.

Поэтому сейчас она могла только вымыться и лечь.

Бойцы ходили в баню по вечерам, так что сейчас там было свободно. Тепло сохранилось с ночи, и Исмин не пришлось заново наполнять поленьями печь и разжигать огонь. Вода в чанах тоже еще не остыла.

Наполнив ведро горячей и холодной водой и смешав ее, Исмин опустила туда руку, чтобы проверить температуру, а потом принялась раздеваться. Сняла с себя потрепанный синий сарафан, сандалии, распустила ленту, которой были прихвачены испачканные, запутавшиеся, покромсанные волосы.

Ее трясло, но она едва ли это осознавала. Воспоминания прошедших суток ударяли в голову острой болью, пронизывали насквозь, проникали в самые дальние уголки ее истерзанного тела. Чтобы поскорее смыть с себя все это, весь этот позор и ужас, она намылила жесткую мочалку и принялась тереть свое тело, раздирая бледную кожу почти до крови, лишь бы смыть все до единого следы Мэгли.

Она на три раза вымыла голову, а потом долго, причиняя боль сама себе, выскабливала дрожащими пальцами свое влагалище. Ей казалось, что в ней до сих пор находятся и багровый член патера, и его мерзкие костлявые пальцы с острыми ногтями, и кусок куриного сердца.

Вода почти закончилась, прежде чем Исмин решила, что у нее больше нет сил отмывать себя. Наверное, этого было достаточно. Не вытираясь, она напялила на себя чистый голубой сарафан, а синий швырнула в печь, чтобы потом, когда кто-то из рабов придет разжигать огонь, его просто положили между поленьями.

Добравшись до камеры Керы, Исмин прочесала гребнем свои влажные волосы. Хотелось есть, но она решила, что голод можно пережить. Ведь если она поднимется на виллу или придет в столовую, ее заметят и заставят возвращаться к своим привычным обязанностям: готовить, убирать или стирать. У нее не было на это сил. Ей хотелось поспать. Хоть немного. Поэтому, улегшись на постель Керы, она свернулась клубочком, подтянула к подбородку колени и, закрыв глаза, сделала отчаянную попытку выбросить из головы ужасные картинки прошлой ночи и всего предыдущего дня. Это было непросто. Минут пятнадцать ее по-прежнему знобило, но постепенно тишина, тепло и полумрак убаюкали девушку, усталость взяла свое, и она погрузилась в неглубокий, тревожный, но все же сон.

Около полудня ее разбудила Летта. С трудом раслепив глаза, Исмин решила, что ее ищет госпожа, и готова была покорно встать с постели, но Летта сказала, что хозяйка позволяет ей остаться сегодня в камере и отдохнуть.

— Это очень щедро с ее стороны, — пробормотала удивленно Исмин.

— Она просто переживает за Керу… Керы до сих пор нет, а она много значит для госпожи.

— Знаю, — Исмин кивнула.

— Поэтому госпожа половину дня стоит на коленях и молится Каллисте, покровительнице всего женского рода, чтобы та сохранила Керу. Быть может, если госпожа будет добра к тебе, Литий будет добр к ее личной рабыне, — Летта пожала плечами.

У Исмин не было сил думать об этом. Как только Летта прикрыла дверь ее камеры, девушка снова опустила голову на мягкую звериную шкуру и задремала, стараясь не думать ни о Кере, ни о Арворе, ни о Мэгли…

После трех часов дня началась очередная бойцовская тренировка, и во дворе стало шумно: кричали мужчины, ударял о землю хлыст наставника, звенели мечи и копья. Исмин снова проснулась и теперь лежала с открытыми глазами, силясь в гуле голосов услышать голос Арвора.

Потом она встала, оделась и вышла из камеры.

Тренировка была в самом разгаре. Арвора на площадке не оказалось, а дверь его камеры, находящейся на противоположном конце двора, была наглухо закрыта.

Ей хотелось пойти туда, увидеть его, обнять, рассказать о своих бедах и выслушать его историю… Но она не могла.

Особенно она хотела рассказать о том, что грело ее посреди всей этой нестерпимой боли. Патер Мэгли проговорился о самом важном, что было в ее жизни: о ее семье. В прошлый раз он заявил, что ее родители и сестра давно мертвы, но теперь…

Он заявил вдруг, что ее сестра Исин жива. Что ее продали какому-то влиятельному патеру в Кишар. И что она, кажется, нянчится с детьми этого самого господина… Подробнее Мэгли и сам не знал.

— Лучше б она сдохла… Теперь ее наверняка трахают все, кому не лень… Засовывают члены в ее узкую девичью дырочку…

Но Исмин знала: если сестра работает нянькой и возится с детьми — ее вряд ли заставляют совокупляться. Дети для богатых патеров — святое. Они не станут трахать рабынь, которые кормят и ухаживают за их отпрысками. Напротив: таких рабынь уважают. Не такие, как Мэгли, конечно, но большинство.

Так что теперь у нее была надежда. Ее личный свет в конце тоннеля. Быть может, однажды она сможет вырваться из дома Марсилия и найдет любимую младшую сестру…

Но пока об этом можно было только мечтать.

Когда сгустились сумерки, Исмин наконец сходила поесть. Кессия и Летта накормили ее кукурузной похлебкой, лепешками, финиками и теплым травяным отваром, который должен был снять физическую боль. Жаль, что не было отвара для утоления боли душевной…

В столовой было мрачно и тревожно: все с сочувствием смотрели на Исмин и гадали, как там Кера… Кера была любимицей всех девушек, потому что, будучи приближенной к госпоже и живя на вилле, она никогда не возвышалась над ними и старалась во всем помогать: притаскивала с хозяйского стола сладости, просила за рабынь у госпожи, иногда благодаря ее хлопотам даже отменяли назначенные господином наказания.

— Если бы Кера была дома, то может, и Арвора не посадили бы в яму, — сказала как бы между делом Кармин, засовывая за щеку очередной финик и принимаясь сосать его.

— Что за яма? — невольно вырвалось у взволнованной Исмин.

— Его побили за неповиновение, а потом отправили в яму, — сказала Кармин. — Отходная яма на краю обрыва. Туда сливают дерьмо для компоста.

— Дерь… Так Арвор… — Исмин поморщилась.

— Неприятно, да, — согласилась Кармин. — Я уж не знаю, что он там натворил, но в яму сажают за самые серьезные провинности.

— И как он потом будет отмываться? — Исмин все еще не могла поверить в столь ужасный способ наказания.

— Не знаю, — Кармин пожала плечами и выплюнула косточку. — Но надеюсь, не в бане.

Когда все уснули, и над виллой поднялась желтая луна, Исмин выбралась из камеры. Во дворе было пусто. Чтобы обойти виллу, ей потребовалось пять минут. С другой стороны виллы расстилалось живописное пшеничное поле, а на самом краю пропасти и вправду была отходная яма. Запах ее чувствовался еще за две сотни шагов, но как бы Исмин ни хотелось повернуть назад, она продолжала свой путь.

Подойдя вплотную, она присмотрелась.

Отверстие ямы было диаметром в полтора метра, на краю стояла прислоненная деревянная крышка. Обычно ею накрывали яму, но сейчас там находился человек, так что яма была открыта.

Пересилив себя, Исмин подошла к самому краю отходного колодца и посмотрела вниз, в смрадную темноту.

— Арвор! — проговорила она громким шепотом.

— Кто здесь? — раздалось в ответ. — Исмин, это ты?

— Это я, это я! — радостно отозвалась девушка. — Арвор, я могу как-нибудь помочь тебе? Когда тебя оттуда вытащат?

— Завтра на рассвете. Исмин, ты вернулась… Как все прошло? Я думал, что ты погибнешь… О, как я себя ненавидел! — голос его звучал так взволнованно, что Исмин невольно зарделась от смущения и радости. — Я и думать ни о чем другом не мог! Господин отобрал у меня кровь артахесисов!

— Я знаю, знаю… Кера дала мне куриное сердце, и я… Я потом все подробно расскажу, ладно? — перебила девушка сама себя. Чтобы рассказать все, и вправду требовалось много времени. — Не переживай за меня!

— Хорошо! А что сама Кера? Она вернулась?

— Еще нет, — ответила Исмин.

— Плохо…

— Все очень волнуются. Даже госпожа.

— Слышать ничего не хочу об этой старой суке, — отозвался Арвор, и теперь голос его прозвучал грубо и холодно.

Они помолчали немного, и хотя Исмин, пересиливая себя, готова была остаться с Арвором до рассвета, он настоял, чтобы она вернулась в камеру, пока не пропахла человеческими и животными испражнениями… Никто не должен был знать, что она приходила сюда.

Они договорились встретиться следующей ночью.

19 глава

— Где моя рабыня?

Голос госпожи Марисы звучал холодно и отстраненно, а ее супруг, сидевший на шелковых подушках в своем кабинете, казался спокойным и невозмутимым. Он ждал известного городского банкира, который должен был переплавить данные Литием йамимары в монеты. Кроме того, из нескольких камней мужчина собирался заказать ожерелья, браслеты и серьги, чтобы подарить их своей упрямой супруге. Но женщина думала явно не о украшениях: ее заботила судьба Керы.

— Так где же моя рабыня? — повторила она, повысив голос. — Исмин уже вернулась, и хотя Мэгли вдоволь поиздевался над ней, сегодня утром она приступила к своим привычным обязанностям… А мне нужна моя Кера! Сегодня вечером — обряд омоложения, или ты забыл об этом?

— Как я мог забыть? Ведь я добыл для тебя кровь артахесисов и даже наказал своего лучшего бойца в угоду твоим желаниям… Обойдешься без Керы, — ответил Марсилий, продолжая писать что-то гусиным пером в своей обтянутой кожей книге.

Предчувствуя что-то неладное, Мариса подошла ближе и, упершись ладонями в его стол, наклонилась к самому лицу супруга:

— Скажи мне… Ты что, насовсем продал ее? Этот Литий дал тебе камней на пятьсот садитов, и ты продал ее?! Отвечай мне!

Марсилий вздохнул и наконец нехотя оторвал лицо от бумаги:

— Как ты могла подумать о подобном? Я бы не продал ни одного раба или рабыню без твоего ведома. Тем более твою любимицу. Я просто отдал ее во временное пользование. Литий сказал, что ему мало ночи… Мы сторговались на десять суток.

— Что?! — прошипела Мариса, теряя самообладание.

— Он будет забирать ее каждый месяц на десять суток, — продолжал невозмутимо господин. — И каждый раз будет доплачивать по двести садитов… Камнями или монетами — как договоримся. Уж не знаю, что он собирается делать с ней. Но за такие деньги — пусть хоть дерьмо на ней возит. Мне плевать. А тебе… тебе придется найти для себя вторую личную рабыню. Ты говорила, новенькая неплоха? Забирай ее. Она кроткая и нежная и будет благодарна каждому доброму слову…

Дальше Мариса уже не слушала. Полная гнева и ненависти к собственному супругу, она бросилась в свои покои, чтобы там разбить и свой туалетный столик, украшенный йамимарами, и склянки и пузырьки с духами, маслами и лечебной грязью, и зеркала… Схватив в порыве чувств пузырек с кровью артахесиса, она чуть было и его не швырнула в оцарапанную и испачканную уже стену, но вовремя сдержалась.

Нет, она не могла позволить себе лишиться этого дара.

Уже сегодня должна была прийти ведьма-целительница, чтобы провести ритуал омоложения и очищения организма. Мариса заплатила ей большой задаток и рассчитывала на скорый результат.

Семь лет назад их пятилетний сын Марин скончался после мучительной осенней лихорадки, и с тех пор, как бы супруги ни пытались, зачать второго ребенка у них не получалось. Мариса уже была в том возрасте, когда рожают третьих, четвертых, самых поздних своих детей, и все ее подруги давно были счастливыми матерями десятилетних и пятнадцатилетних отпрысков, но сама она по-прежнему оставалась бездетна.

Она любила своего супруга и, хотя сейчас была зла на него, хотела подарить ему ребенка. Обряд должен был помочь ей в этом. И хотя отсутствие Керы омрачало ее день, нужно было продолжать молиться Каллисте — за себя и за свою любимую рабыню.

В своих покоях, выпроводив всех рабов и закрыв все двери, Мариса вновь встала на колени перед деревянной фигуркой богини-покровительницы женского рода. У нее оставалось совсем немного времени, чтобы замолить свои дурные деяния.

Проснувшись, Кера не сразу сообразила, где она, а потому быстро села в постели, прикрывая тканью обнаженную грудь.

Вот уже два дня она находилась в доме Лития, и до сих пор мужчина не воспользовался ее телом. Он кормил ее завтраками, обедами и ужинами — это были отборные супы с моллюсками, жареное мясо, запеканки, фрукты, сладости, свежие соки и травяные чаи, — каждое утро, раздевшись донага, он купал ее в ванне, заставляя стыдиться собственного невольного возбуждения, он показал ей дом и разросшийся вокруг него сад, показал подземное хранилище, полное драгоценных камней, и шахту, где добывали йамимары, а сегодня обещал показать мастерскую, где он сам огранял роскошные кристаллы, вставлял их в оправы и делал ожерелья, кулоны, кольца, серьги и браслеты. Потом эти прекрасные украшения шли на рынки и ярмарки. Их раскупали по огромным ценам, а полученные деньги мужчина вкладывал в добычу новых камней. Литий был трудолюбив, мягок и ласков, и Кера все меньше боялась его, но она по-прежнему не понимала, в какую игру он с ней играет, и по-прежнему краснела, понимая, что сейчас ей вновь предстоит обнажиться перед ним и позволить вымыть свое девичье тело.

— Как спалось? — спросил Литий, когда она вышла из своей комнаты и, несмело подняв на мужчину взгляд, поздоровалась с ним.

— Очень хорошо, а вам?

— Мне тоже, — Литий кивнул. — Ты снилась мне.

— Что именно вам снилось?

— Если хочешь, я покажу, что мне снилось, — мужчина улыбнулся. — Но для этого тебе придется раздеться и забраться в ванну…

Кера поняла, о чем он, и снова зарделась. Ничего не ответив, она покорно направилась в сторону ванны, уже заботливо наполненной Кастой.

Кера пыталась расспросить служанку, не знает ли та, что нужно от нее Литию, но женщина лишь качала головой:

— Если бы я знала, дитя мое, если бы я знала… Но тебе и вправду не стоит бояться его: со мной он всегда был добр.

— Но ведь ты не рабыня, — возражала Кера.

— Какая разница? Злой человек одинаково зол со всеми.

Кера не была согласна с этим утверждением, но все же слова Касты немного утешали ее. Она почти перестала думать, что Литий вдруг озвереет и причинит ей боль, просто чтобы позабавиться. На уме у него явно было что-то другое.

После отходной ямы Арвор первым делом отправился мыться. Сразу идти в таком виде в баню было, конечно, нельзя, поэтому сначала он попросил Берта вынести ему несколько ведер воды и, стоя на обрыве, облился, вычищая дерьмо из ушей, носа, волос и подмышек. Намылившись, облился еще раз, и только после этого вернулся во двор, где находились камеры и учебная арена.

— От тебя все равно воняет, как от козла, — усмехнулся Берт, а когда Арвор попытался пихнуть его в бок, отпрянул от друга, как от заразного. — Сначала намойся хорошенько, а потом лезь ко мне… И постарайся не злить больше хозяина. Как тебя вообще угораздило?

— Долгая история, — отмахнулся Арвор, стоя посреди двора голым и даже не пытаясь чем-нибудь прикрыться.

— Расскажешь как-нибудь?

— Посмотрим.

Пока он хотел поговорить с Исмин, а вовсе не с Бертом. На душе у него было неспокойно, и физические неприятности с лихвой перекрывались душевными переживаниями.

Ее платье упало к ногам, и Кера, перешагнув через красную ткань, вошла в ванную. Теплая розовая вода сразу заласкала кожу, сонную после пробуждения, а ее аромат, проникая в ноздри, помог окончательно проснуться… Впрочем, нет: окончательно помог проснуться Литий, который вошел в комнату нагим. Кера не понимала, зачем он делает так, но сегодня, на третий раз, при виде его обнаженного тела ее сердце сразу пропустило удар, болезненно-сладко сжавшись, и она опустила глаза, чтобы не выдать своего невольного возбуждения.

— Все хорошо? — мягко осведомился мужчина, приближаясь, и от его голоса у Керы по спине побежали мурашки.

— Ага, — пролепетала она.

И вот он снова, как и вчера, и позавчера, быстро намылил руки, взял мочалку, принявшись растирать ею тело девушки, массировать кожу пальцами, гладить и ласкать, касаясь то твердеющих сосков, то припухшей промежности… Мысленно сопротивляясь изо всех сил, в какой-то момент Кера просто не выдержала и, стоило мужской руке проникнуть между ее бедер, насадилась на его пальцы. По всему телу прошла сладкая судорога, и она замерла, выгибая спину и мучительно мыча что-то…

Всего через мгновение, протрезвев и отпрянув, она забормотала:

— Простите, господин, простите, — но в его голубых, подернутых туманом глазах было столько желания, что она тут же замолчала.

— Так тебе показать, что мне снилось? — спросил Литий хриплым голосом.

Кера в ответ замотала головой — сначала отрицательно, а потом согласно, и наконец, не выдержав, подалась вперед и прижалась скользким, намыленным телом к его твердому торсу.

20 глава

Он был с ней нежен, как не был нежен ни с кем.

Взял ее маленькие ладони в свои, большие, помог выйти из ванны и не поскользнуться, притянул ближе, чувствуя, как ее напряженные твердые соски трутся о его кожу, выдохнул едва-едва, чтобы не сорваться на безумную страсть и не напугать ее, подхватил на руки и понес в постель. Член уже давно стоял колом, с той самой секунды, как она разделась и вошла в ванну. Ее целомудрие, скромность и страх сводили его с ума, но он отчаянно держался три дня… Больше сил не было.

Как только Литий подхватил ее на руки, Кера замотала головой, как бы крича мысленно: «Нет, не надо!» — но тело ее кричало совсем о другом: «Да, пожалуйста, да, поскорее!»

Воспитанная посреди разврата и похоти, с детства знавшая грязные фантазии кринисских господ и тайные похождения рабов и рабынь хозяйского дома, видевшая секс в самых разных его проявлениях, она была лучше всех ограждена от плотского желания. Все это вызывало в ней страх, и ненависть, и отторжение… Она видела, как с потухшими глазами и осунувшимися лицами возвращаются с церемоний дефлорации другие рабыни, видела, как нещадно и жестоко трахают девушек во время бесконечных праздников и оргий, организуемых господином Марсилием, какой болезненной и горькой оказывается любовь между рабами, когда мужчины умирают на арене, или оказываются проданными другому дому, и женщины страдают, или когда влюбленные пытаются сбежать, и тогда уже погибают под плетьми хозяина вместе…

Она была холодна, и тверда, и непоколебима. Она лечила и мужчин, и женщин, она помогала скрыть утерянную невинность, она утешала изнасилованных, и покалеченных, и убитых горем…

О каком желании могла идти речь?

О какой страсти?

О какой любви?

Но она не брала в расчет своего главного соперника и своего главного союзника — собственную женскую сущность. Сущность эта долгих девятнадцать лет томилась в плену холодного рассудка, запуганная и связанная крепкими путами, а теперь неожиданно вырвалась на волю, вспухла синими венами, разлилась по крови горячим желанием и поглотила разум, затопив его бурей первозданных эмоций…

Он долго целовал и ласкал ее тело, прежде чем наконец взять ее по-настоящему, по-мужски, крепко и настойчиво. К этому мгновению Кера уже была как расплавленный в огне кусок металла, горячая и податливая, и твердый член, скользящий в ее обильной смазке, почти не причинил ей боли. Схватившись обеими руками за плечи Лития, она вскрикнула, прижалась к нему, уткнулась носом в потную шею и замерла, чувствуя его мужское естество внутри своего, женского.

— Тебе больно? — прошептал мужчина хриплым и сорванным голосом.

— Нет, господин… Литий… — пробормотала Кера в ответ, лишь крепче впиваясь пальцами в его спину.

Он начал двигаться внутри нее, и первобытная боль, перемешавшись с первобытным наслаждением, брызнула из глаз Керы слезами. Выгнувшись дугой на смятой и влажной постели, она стонала и вскрикивала, но не смела остановить мужчину… Только когда он кончил и рухнул на нее сверху тяжелым обмякшим телом, она решилась выдохнуть и опустить руки.

Боясь, что ее стыд и рассудок снова возьмут верх над страстным порывом, Литий сразу решил объясниться:

— Не думай, что это был пустой трах, что я только этого хотел.

— А что же это было? Чего вы хотели? — прошептала Кера. Лицо ее было раскрасневшимся, так что Литий не мог понять, краснеет она от неловкости сейчас или все еще не остыла после любовного забега.

— Я очень давно наблюдал за тобой… Может быть, три года или даже больше. Ты расцвела на моихглазах, превратившись из робкого дитя в красивую девушку с пухлыми губами и округлой грудью.

— Но я никогда не видела вас, — возразила рабыня.

— Ты и не должна была. Я преследовал тебя неотступно каждый раз, когда ты выходила со своей госпожой на рынок, или прислуживала ей в ложе на Играх, или отправлялась с другими девушками за медом и отварами против осенней лихорадки. Но я знал, кто ты, — личная рабыня госпожи влиятельного патерского дома. Неприкосновенная. Я не мог так сразу выкупить тебя — мне бы этого не позволили. Я не мог предложить тебе руку и сердце — потому что рабыням нельзя выходить замуж, за это их могут побить камнями или даже…

— Я знаю, что бывает с рабынями, которые смеют любить, — перебила его Кера. — Я видела любовь рабов. Это больно. Но зачем было покупать мою невинность? Так вы хотели познакомиться со мной? Раздвинув мои ноги?

— Я не покупал твою невинность. Мне все равно, что считает твой господин, для меня это не так. Я купил право быть с тобой десять дней. И десять дней в следующем месяце… И десять дней в другом… Каждый месяц. Чтобы ты узнала меня, и полюбила меня, и захотела стать моей женой…

— Не понимаю, — Кера покачала головой. Жар отпустил ее, и она села в постели, прикрывая обнаженную грудь белоснежной простыней. — А потом ты хотел все же выкупить меня? Чтобы сделать вольной и жениться на мне? — она и сама не заметила, как обратилась к нему иначе, как к равному себе, а не господину, но мужчина был счастлив этой перемене.

— Да, я хотел выкупить тебя.

— Госпожа не позволит. А господин слишком жаден, он заломит такую цену, что…

— Миллион садитов, — перебил ее Литий. — Только за миллион он согласен продать тебя насовсем. Но я не знал о его аппетитах, когда только задумывал этот план… Я был готов заплатить тысячу, пять тысяч… даже десять! Но у меня нет миллиона садитов.

— И что теперь? — Кера посмотрела на него задумчиво. Этот мужчина нравился ей, но она не знала его, не любила его, не хотела за него замуж… Ей лишь было интересно, что он собирается делать.

— Я добуду эти деньги. Или просто выкраду тебя. Но лишь когда ты сама захочешь этого… В моих глазах ты не рабыня, а свободная женщина.

— Почему ты сразу не рассказал обо всем? Зачем было нужно ждать, когда я отдамся тебе? — удивилась девушка.

— Я пока совсем не знаю тебя, — признался мужчина. — И ты меня тоже. Но если бы я сказал, что влюблен и что хочу освободить тебя, как я мог бы быть уверен, что ты искренне хочешь меня, а не ложишься со мной в постель, чтобы стать свободной?

— Но я не хочу быть свободной, — возразила Кера. — Я рабыня с рождения. Моя мать и мать моей матери были рабынями. К чему мне свобода? Я не знаю, что мне с ней делать.

— Я покажу тебе, что с ней делать, — пообещал Литий. — И ты захочешь освободиться. А пока у нас есть еще семь дней, чтобы заниматься любовью и гулять где вздумается… Я обещал показать тебе свою мастерскую. Ты все еще хочешь посмотреть ее?

— Да, пожалуйста, — Кера кивнула.

— Тогда одевайся, сначала нам нужно позавтракать.

Он притянулся к ее губам, чтобы поцеловать, и девушка не отпрянула, хоть и не испытывала к нему никаких чувств. Впрочем, девственная кровь, которой были измазаны ее бедра, говорила о другом.

— Добро пожаловать, Каа-Тсетта, вы — самый дорогой гость в нашем доме, — госпожа Мариса лично отворила ворота виллы и впустила ведьму-целительницу во двор поместья.

— О, эти бойцовские школы, проклятые всеми богами нашего мира, — мрачно проворчала горбатая старуха, подпирая сухую землю кривой клюкой. — Здесь пахнет кровью, ты чуешь?

Мариса невольно втянула носом воздух, но не почувствовала ничего, кроме запаха цветущих в саду растений:

— Вам кажется…

— Это тебе кажется, — ведьма махнула на нее рукой. — Неудивительно, что одно дитя решило покинуть этот дом, а второе никак не хочет в него приходить… Дурная тут энергетика, дурная. Ну, что ты встала? Идем.

Растерянная Мариса поспешила вслед за старухой, которая хоть и выглядела разваливающейся на куски, на самом деле была живее всех живых. От нее пахло лесом, из которого она пришла, смолой, медом, кошачьей мочой, сухими травами и рыбьими внутренностями. Этот специфический запах шлейфом разнесся по всему двору и проник в каждую замочную скважину и дверную щель, так что несколько рабов даже выглянули из казармы поглазеть, что пришел, но увидели ведьму и сразу скрылись обратно. Ведьмы не любили бойцов — это всем было хорошо известно. Лучше было не попадаться им на глаза.

В покоях госпожи для ведьминского ритуала уже было приготовлено все необходимое: покрытая белоснежной тканью постель, тазы с чистой водой, склянки с кровью артахесисов, травы, благовония, красные свечи и кинжал, которым целительница должна была порезать свою ладонь и ладонь госпожи.

— Раздевайся, — приказала Каа-Тсетта, и Мариса как-то медленно и неловко принялась развязывать тесемки на своем платье. Мариса была смелой и своенравной женщиной, но перед этой сморщенной, маленькой старухой робела, как ребенок. — Поторопись. Я видела столько женских и мужских тел, что не перечесть… Твое тело — твой храм, не нужно смущаться показывать его, пускай даже старой ведьме.

Мариса разделась донага и легла на постель, вытягивая ноги, а ведьма, скинув с себя волчью шкуру и оставшись в одном балахоне, принялась зажигать вокруг нее свечи, поднося к фитилям большой палец и шепча что-то себе под нос на древнем языке лесных божеств.

21 глава

Арвор вздохнул и притянул Исмин к себе. Девушка дрожала от холода, потому что за пределами камеры была глубокая ночь, а заморозки неожиданно ударили еще вечером. В казармах шептались, что это потому, что в дом пришла ведьма… Но Арвор знал: у Каа-Тсетты хорошая репутация, она избавляет женщин от бесплодия, мужчинам возвращает их мужскую силу, а детей лечит от осенней лихорадки, самой страшной болезни их мира. Вряд ли это ведьма принесла с собой холода. Скорей всего, просто испортилась погода…

Исмин льнула к нему всем телом, маленькая и хрупкая, в своем тонком сиреневом платьишке, дышала в шею, щекотала ресницами его подбородок, доверчиво обвивала руками-веточками сильные плечи. Арвор и не знал толком, что испытывает к этой девочке, была ли она для него только другом или чем-то большим, но ему хотелось защитить ее, уберечь от этого жестокого мира… Как только мог. Как умел.

Для Исмин все было иначе: она уже была влюблена в Арвора, и чем дальше — тем крепче. Она не знала раньше чувства любви, да и само слово «любовь» произносила разве что в отношении родителей и сестры, но рядом с этим мужчиной ей было спокойно, и тепло, и сладко. Сейчас, после ночи в лапах патера Мэгли, она особенно остро ощущала пьянящий аромат масел, которыми Арвор натирал свое тело после побоев, его жесткие, в мозолях и порезах, но такие ласковые ладони, его теплое дыхание и хриплый голос, от которого по телу бежали мурашки…

Ей было так плохо в ту проклятую ночь, когда Мэгли делал с ней дикие, безумные вещи, что теперь, чтобы очиститься, она должна была впустить в себя Арвора, должна была почувствовать внутри его пальцы и его член, должна была подставить губы его поцелуям, а тело — его ласкам. Она должна была запечатать его нежностью, его страстью, его чувственным напором всю ту боль, что причинили ей до этого.

Арвор, хоть и собирался стать для Исмин лишь другом, вновь не сумел отказать ей, и изнурительно-долго, отчаянно-крепко, мучительно-сладко любил ее до самого рассвета, а потом, прежде чем отпустить, залечивал немного разошедшиеся на ее спине швы.

— Мэгли что, специально разрывал нити, которыми я сшивал твою плоть? — спросил мужчина, морщаясь и нанося на худенькую спину лечащую мазь из прополиса и трав.

— Не называй его имени… пожалуйста, — прошептала Исмин в ответ. — Нет, он не делал этого… Так получилось.

— А что Кера сказала, когда увидела твои швы?

— Ничего, — Исмин пожала плечами. — Она все знала. Знала с самого начала. Она сама сказала это мне. Потому и дала куриное сердце, когда ты не смог дать кровь артахесисов.

— Хорошо, что она сделала это… И что Мэгли ничего не заподозрил. Я слышал, он послал господину щедрые дары вдобавок к уже заплаченной за тебя сумме. Господин сказал тебе об этом?

— Да, — ответила Исмин.

— Теперь ты в фаворе, — мужчина удовлетворенно кивнул. То, что господин был доволен своей новой рабыней, давало ему уверенность в ее относительной безопасности.

— А ты — нет, — Исмин села и повернулась к нему лицом, не смущаясь уже своей обнаженной груди. — Он наказал тебя из-за того, что ты не хотел отдавать кровь?

— Я лишь хотел сберечь для тебя один пузырек… Но он знал, что у меня три склянки, и в итоге забрал все. Теперь он не доверяет мне. Думает, я хочу сбежать из этого дома…

— А ты все еще не хочешь? — с надеждой спросила девушка, заглядывая в его глаза. Арвор в ответ опустил взгляд.

Да, в этом доме его положение больше не было непоколебимым.

Но куда ему было бежать? В Империи многие знали его лицо — ему было не скрыться просто так, как могли сделать обычные рабы.

И он не знал иной жизни — что он стал бы делать за стенами бойцовской школы? Он не умел пахать землю, не умел охотиться, не умел строить дома, не мог даже пищу сам себе приготовить. Все, что он умел, — это драться, убивать и залечивать свои и товарищеские раны. Ах да, и еще трахаться… Он мысленно усмехнулся, когда в голову пришла эта нелепая мысль. Но все равно все это было бесполезно. Именно поэтому так много рабов-бойцов не успевали уйти слишком далеко от вилл своих хозяев — их быстро ловили и возвращали обратно, а потом жестоко наказывали или даже убивали. Побег считался предательством, а предательство было самой страшной провинностью любого раба.

Нет, его жизнь и судьба были здесь. Даже теперь, когда он впал в немилость хозяина, он все еще мог вернуть былое расположение, завоевать доверие и снова стать любимцем. Нужно было лишь хорошенько сражаться и не делать глупостей.

Лишь от одной «глупости» он отказаться не мог — от Исмин. Отношения с ней были нежелательны, но сама она была желанна и дорога ему. Так что в этом случае он готов был идти даже против своего господина.

— А как же моя сестра? — спросила Исмин перед тем, как выйти из камеры Арвора навстречу розовому небу, где на востоке вот-вот должно было подняться рассветное солнце.

— Ты не можешь знать точно, жива ли она еще.

— А ты не можешь знать, что она погибла.

— В любом случае, нам не найти ее. И не сбежать. Все это бессмысленно и глупо. Тебе лучше перестать думать об этом.

Арвору было стыдно говорить ей такие слова, но иначе он не мог.

А Исмин не могла перестать думать о побеге. Теперь ее сильнее прежнего тянуло на волю, ведь где-то там, далеко-далеко, возможно, ее ждала ее родная душа, ее младшая сестренка…

И только то, что Арвор не разделял ее жажды свободы, удручало девушку.

Когда спустя семь дней Кера вернулась домой, госпожа встретила ее неоднозначно. Сначала — в невольном порыве обняла и принялась расспрашивать, как все прошло и что Литий делал с ней. Рабыня отвечала односложно и вяло, ей не хотелось рассказывать о том, какие странные отношения сложились у нее с купившим ее девственность мужчиной. За десять дней они сблизились, много занимались любовью, много говорили и много гуляли, и Кера, никогда толком не видавшая этого мира, была под впечатлением от его дивной природы, и рек, и гор, и вкусных блюд, и всего того, что показал ей Литий. Но делиться этим со своей госпожой она не имела права — Литий запретил, — да и не хотела.

Тогда, почувствовав очуждение и отстраненность, Мариса тоже окатила Керу немилостью и холодом, отправив работать в кухню, чего не делала уже много лет, всегда держа любимую рабыню при себе.

Что же теперь?

Кера больше не была ее любимицей?

Впрочем, девушка не казалась расстроенной. Она была только счастлива спуститься вниз, к другим рабыням, и помочь им. Начавшиеся было расспросы она быстро пресекла:

— Я в порядке, а большего вам знать не нужно.

Потом о ней долго шептались: был ли Литий добр с ней или жесток? Изнасиловал или дал ей почувствовать себя женщиной? И почему забрал на десять дней, а не на сутки?

В этот момент никто еще не знал, что через двадцать дней Кера снова исчезнет на десять суток, а потом снова и снова…

В те дни и вовсе еще никто не мог подумать, как все изменится в скором времени.

Как Арвор, отдалившись от своего господина и сблизившись с Исмин, вдруг нечаянно задумается о побеге. Поначалу отбросит от себя эту мысль, как грязную окровавленную тряпку, зараженную осенней лихорадкой, будет отплевываться и отряхиваться, — а потом снова возьмет ее в руки, несмело, робко, пытаясь понять: может, он и вправду больше не на своем месте?

Как Кера, отдалившись от своей госпожи и сблизившись с Литием, неожиданно познает совсем другой мир — огромный, прекрасный и опьяняюще свободный, — и расскажет об этом Арвору, доламывая его принципы и клятвы, и они вместе впервые заговорят вслух о том, чтобы покинуть дом своего господина, патера Марсилия.

Как Исмин, страдая по своей потерянной сестре, устремит все свои силы на то, чтобы заслужить доверие господина и госпожи — а потом выскользнуть, как птичка из клетки, когда ее отправят вдруг в одиночестве на базар за медом… Ведь она одна знала, где продается самый лучший, самый золотистый жидкий мед в Кринисе.

Как Литий примется отчаянно собирать деньги, чтобы выкупить Керу.

И как забеременеет наконец после долгих лет бесплодных попыток госпожа Мариса, а господин Марсилий поклянется, что подарит своему новорожденному сыну все дары этого мира.

22 глава

Полгода спустя.

Мариса нежно обняла свой округлый живот обеими руками и посмотрела тревожно на Каа-Тсетту:

— Мое дитя в порядке?

Ведьма-целительница убрала в холщовый мешок деревянную трубочку, которой прослушивала живот госпожи, и принялась тщательно умывать маленькие, прочерченные голубыми венками руки:

— Тебе не о чем беспокоиться, у тебя будет настоящий боец.

— Это будет мальчик? Точно? Я могу сказать супругу?

— Говори, говори, — ведьма махнула рукой. — Только не болтай больно много, а то наглотаешься воздуха, и будут газы — у тебя и у твоего дитя. А еще не забывай пить отвар, который я дала тебе. В нем столько силы и полезных трав, что ты будешь бодра и весела до самых родов.

— Я буду пить его утром и вечером, — кивнула Мариса.

— В следующий раз зови меня через два месяца, — наказала целительница.

— Да, Каа-Тсетта, — беременная женщина покорно склонила голову. — Мою благодарность невозможно описать словами…

— И не нужно. Ты дала мне щедрое вознаграждение — этого достаточно. Да пребудут с тобой Каллиста и Эрон и все боги нашего мира, — на прощание Каа-Тсетта положила сухую, похожую на паучью лапку, ладонь на живот будущей матери, прошептала что-то на своем языке — Мариса не разобрала ни слова, — и уже через мгновение точно испарилась из роскошных господских покоев. Только тканевая шторка возле постели колыхнулась, да остался едкий шлейф ее неповторимого запаха: смеси лесных ароматов, рыбьей требухи и кошачьих испражнений.

Когда ведьма ушла, Мариса несколько минут лежала на постели, поглаживая задумчиво свой большой округлый живот. Тот рос с каждым днем, и сердце женщины было преисполнено радости и восхищения. Чувства, которые она испытывала много лет назад, в свою первую беременность, были давно забыты и запечатаны болью воспоминаний от смерти сына, так что теперь она ощущала себя так, словно собиралась стать матерью в первый раз.

— Исмин! — позвала она наконец свою личную рабыню. Ответа не последовало. — Исмин! — Мариса крикнула громче и приподнялась на постели, оперевшись о перину обеими ладонями. Еще через мгновение слева мелькнула тень, шторка снова колыхнулась, и перед ней возникла Кера. Девушка выглядела взволнованно, щеки у нее розовели, дыхание сбилось. Мариса посмотрела на нее недоверчиво: — А ты что здесь делаешь? Разве ты не должна собираться к этому… своему… как его?

— К господину Литию, — напомнила Кера. Она не верила, что госпожа не может запомнить это имя, но каждый раз вынуждена была называть его, снова и снова, снова и снова. — Я отправляюсь к нему сегодня поздно вечером, и у меня все готово для отъезда. А пока я полностью к вашим услугам, госпожа.

— Неужели? — насмешливо хмыкнула Мариса. Иметь двух личных рабынь было для нее весьма утомительно. Иногда она раздражалась, когда звала на помощь одну девушку, а появлялась другая. И сейчас ей было бы приятнее видеть Исмин, о чем она и сообщила Кере: — А где моя вторая рабыня? Я звала ее! Куда она запропастилась? Она нужна мне!

— О, она пошла на рынок за медом… За тем самым, помните? Светлым и тягучим, который вам так нравится. Она знакома с продавцом, и он продает ей самый лучший и свежий мед.

Это было почти правдой: Исмин действительно недавно вернулась с рынка и привезла целый воз с двумя десятками кувшинов меда. Мед в этом доме использовали часто: его добавляли в чай и вино, заправляли фруктовые салаты, обмазывали курицу перед тем, как поставить в раскаленную печь, лечили ушибы и порезы бойцов, отправляли подарочными кувшинами в другие господские дома, наливали в бассейны для утех… Сейчас Исмин была уже на вилле, но Кера не должна была говорить госпоже, где именно.

— Мед! — Мариса словно очнулась. — Конечно, мед! Я должна сообщить господину радостную новость… У нас будет сын! Позови же его сюда скорее! Ох, нет… сначала помоги мне встать!

Исмин окунула указательный палец в кувшин с медом и потом поднесла ладонь к лицу Арвора, чтобы измазать его губы тягучей янтарной сладостью. Арвор наблюдал молча, лежа на звериной шкуре, обнаженный и горячий после нескольких минут страстной любви, что они позволили себе, осмелев, прямо посреди дня, пока большинство бойцов были в бане, господин — в городе на деловой встрече с кем-то из патеров, а госпожа принимала ведьму-целительницу.

После Исмин наклонилась и поцеловала его, жадно слизывая медовый вкус, скользя языком между его губ, сталкиваясь зубами в горячем порыве.

Арвор тоже окунул палец в мед и провел по тонким бровям возлюбленной, тут же сцеловывая янтарную субстанцию, по мочкам ее ушей, по шее и груди… Исмин выгнула спину, готовая снова предаться любви, отдать всю себя во власть любимого мужчины, но в этот момент в дверь отчаянно заколотили кулаком, и они с Арвором одновременно вскочили, пытаясь прикрыться. Неловким движением локтя Арвор задел кувшин с медом, и тот с грохотом разбился. Содержимое тут же янтарной лужей расползлось по земляному полу.

— Сумасшедшие! Госпожа ищет тебя! — влетевшая в камеру Кера тут же сунула в руки Исмин голубое платье, чтобы та поскорее одевалась. — А тебя ищет хозяин! — рыкнула она в сторону Арвора. — Быстрее, быстрее!

— Что, господин уже вернулся? — Арвор лихорадочно принялся натягивать набедренную повязку. Кера повернулась к нему спиной, чтобы не видеть обнаженного мужского тела.

— Что надо госпоже? — встревожено спросила Исмин.

— У госпожи будет сын, — сообщила ей подруга. — Господин собирается устроить праздник для всех патеров и господ города.

Но с праздником не задалось. О его устройстве даже не успели никому сообщить.

Тем же вечером, когда Кера уже покинула виллу в закрытой повозке, посланной Литием, два охранника вышли во двор закрыть на ночь ворота на дополнительный засов, и вдруг услышали, как кто-то отчаянно ломится внутрь, стуча кулаками и скребя ногтями по ржавому металлу.

— Кто там? — спросил один из мужчин, и его громкий голос разрезал тишину внутреннего двора.

— Впустите, во имя Эрона! Впустите! — раздалось приглушенно с противоположной стороны. — Осенняя лихорадка в городе! Лихорадка!

Охранник отпрянул от ворот:

— Закрываем! Закрываем на все засовы!

Другие охранники тут же ринулись выполнять приказ.

Спустя полчаса ворота были забаррикадированы тремя старыми повозками, вытащенными из сарая, на стене по всей ее длине выставлены часовые, а несколько тайных ходов замурованы. На вилле воцарились хаос и паника, утихомирить которые удалось только господину, который собрал всех бойцов, охранников и рабов во внутреннем дворе и выступил перед ними, стоя на балконе. Его супруга осталась внутри дома, в своих покоях. Ей нельзя было волноваться, тем более что доступ к докторам и ведьме-целительнице был теперь перекрыт на неопределенный срок. С ней осталась Исмин.

— Мы никогда не знаем, придет она в нынешнем году или нет! — громогласно начал свою речь господин Марсилий, и разномастная толпа, тревожно шептавшаяся под балконом, замолчала и обратилась в слух. — Мы никогда не знаем, погибнет ли кто-то из наших родных, друзей, знакомых, или Багровая Смерть обойдет наши семьи стороной! Мы никогда не знаем, излечимся мы или умрем, если случится заболеть! Но одно мы знаем точно: осенняя лихорадка беспощадна, ей все равно — патер ты или последний раб, богат ты или беден! Перед этой бедой мы все равны… И я обещаю защищать вас, пока болезнь не покинет наши края! Никто не выйдет за пределы нашего поместья — и никто не войдет в эти ворота! Помните: у нас достаточно запасов, чтобы продержаться на вилле, не выходя в город, до начала зимы! К тому времени лихорадка закончится. Нам нужно только дождаться зимы и первого снега…

Кто-то из рабов мрачно смотрел в землю, помня, как в прошлые разы лихорадка отбирала у них близких людей, кто-то разразился овациями, поддерживая хозяина, но большинство были покорны и молчаливы. Сроки возможного начала осенней лихорадки в этом году уже прошли — все были уверены, что беда миновала, но вот… Багровая Смерть явилась по их души.

Люди были напуганы. Они косились друг на друга, боясь увидеть в соседях признаки начинающейся болезни — холодный пот, багровые пятна на коже, расширенные зрачки и хриплый кашель, — но пока, кажется, все выглядели здоровыми. Чтобы понять, заразился ли кто-то из присутствующих, когда выходил в город, требовалось до трех дней… Только после этого можно было спокойно выдохнуть и объявить, что на территории поместья заразы нет.

23 глава

Господин Марсилий заболел первым. Уже на следующее утро из его покоев раздался надсадный кашель, мужчина выхаркал прямо на пол комок кровавой слизи и немедленно послал за Кессией, которая однажды сама болела осенней лихорадкой, но смогла излечиться. Считалось, что с тех пор у нее иммунитет, и она лучше всего знает, что делать с коварной болезнью.

— Да хранит тебя Эрон, — прошептала Летта, прежде чем отпустить старшую подругу в господские покои.

— Не переживай так, я вряд ли заболею повторно, это случается редко, — успокоила ее девушка.

И все же, прежде чем пойти к хозяину, Кессия сходила в погреб, набрала для себя кое-каких трав, сделала отвар и выпила его маленькими глотками, а на шею повесила холщовый мешочек с такими же травами, перетертыми предварительно в ступе. Вторую кружку с отваром она понесла господину Марсилию.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она у него, только переступив порог его спальни и еще даже не приблизившись к постели. Мужчина лежал на перинах, исхудавший и ослабевший за прошедшую ночь — болезнь свалила его слишком быстро, — на его влажной побелевшей коже отчетливо выступали багровые пятна. Пол возле кровати был заблеван кровавыми кляксами. Как бы ни было противно Кессии, она покорно приблизилась, чтобы помочь господину сесть, и дала ему в руки кружку со снадобьем. — Пейте, это придаст вам немного сил…

— Не думаю, что мне что-то поможет, — сорванным голосом пробормотал господин Марсилий, но кружку взял и, обхватив ее дрожащими потными пальцами, тут же принялся жадно пить.

— Вы должны поправиться, — назидательно сказала Кессия, которая не теряла силу духа даже в самых дурных ситуациях. — У вас скоро родится сын. Сын должен знать своего отца, а отец должен видеть, как растет его сын.

Хозяин перебил рабыню:

— Как Мариса? Она здорова?

— Вам незачем переживать о госпоже, она в полном порядке, и о ней заботится Исмин, — Кессия кивнула.

— Исмин? — Марсилий нахмурился. — Она славная девочка, я ей доверяю… Но она вчера выходила в город, как и я, вдруг она тоже заразилась и вот-вот сляжет в постель?

— Когда сляжет — тогда и будем думать, — рассудительно заметила Кессия. — А пока мне нужно, чтобы вы помогли мне снять с вас одежду… Я хочу обтереть вас. А потом принесу завтрак… Летта приготовила отличную яичную запеканку и салат со свежими овощами.

Исмин не слегла ни в этот день, ни на следующий, ни еще через день. Было похоже, что осенняя лихорадка обошла ее стороной. На третий день она даже отправилась к Арвору, которого поначалу избегала, боясь заразить. Прятаться почти не пришлось: господин лежал в своей постели, не вставая, госпожа тоже не выходила из своих покоев, охрана была занята наблюдением за округой виллы, еще пятеро рабов заболели и валялись в казарме, надрываясь от кровавого кашля, а здоровые прятались по углам, избегая друг друга. Несколько раз в ворота ломились какие-то люди, пытавшиеся спрятаться здесь, на городской окраине, от бушевавшей в центре эпидемии, но охране удавалось их сдержать и выпроводить вон. Больше ничего не происходило. Жизнь на вилле как будто замерла.

— Мне кажется, это отличный момент, чтобы сбежать, — сообщил неожиданно Арвор, и Исмин даже поперхнулась медом, который принесла с собой в маленькой миске. Она сидела на его постели — на их постели, — и ела сладкое лакомство ложкой, каждый раз задумчиво облизывая ее и искоса поглядывая влюбленно на мужчину. Арвор тем временем точил камнем свои мечи, которые и без того были острыми и могли бы перерубить в воздухе конский волос.

— Сбежать? — прошипела она, словно боясь, что их услышат. Они, конечно, уже говорили о побеге — и даже планировали его однажды втроем с Керой, — но разве сейчас был подходящий момент? — Разве мы можем оставить госпожу? Она ведь беременна…

— Давно ли тебя беспокоит судьба госпожи? — фыркнул Арвор. Он-то давно ненавидел эту «старую суку» и ее «ублюдка-мужа», своего некогда любимого хозяина. Теперь между ними не было доверия, хотя за прошедшие полгода Арвор выиграл несколько битв и по-прежнему был чемпионом, а Марсилий так и не узнал, зачем его рабу потребовалась кровь артахесисов.

— А как же Кера? Она вернется в дом после эпидемии, а нас нет.

— Мы найдем ее прежде, чем настанет пора возвращаться, — пообещал Арвор. — Ведь она не раз рассказывала нам, как найти дом Лития. Может быть, мы и сами спрячемся там, пока не решим, куда идти дальше и что делать. Литий хороший человек, он поможет нам.

— Слишком рискованно, — Исмин покачала головой.

— Разве не ты хотела свободы? Разве не ты хотела найти сестру? — Арвор знал, на какие точки нужно давить. Исмин вздохнула и снова принялась задумчиво сосать ложку.

— Хорошо, и какой у тебя план? — спросила она в конце концов.

— Мы уйдем через один из тайных ходов. Сейчас они особенно тщательно замурованы, но мне не составит труда раскопать один из них. Раньше за ними следила охрана — сейчас у них другие заботы. Кроме того, сегодня новолуние. Совсем скоро станет так темно, что хоть глаз выколи… Мы уйдем незамеченными.

— Но как ты будешь копать в темноте? — удивилась девушка.

— Ты забываешь, — улыбнулся Арвор. — Эта тренировочная арена и этот двор — мой дом. Я найду лаз даже с закрытыми глазами и в темноте. А ты будешь дожидаться меня в камере. Но перед этим ты тоже должна сделать кое-что. Тебе нужно проникнуть на кухню и тайком собрать для нас мешок с провизией. В первую ночь мы будем прятаться в лесу, а там посмотрим… В любом случае, запас еды дня на три нам не помешает.

— В поместье и так ограниченное количество еды, — возмутилась Исмин, но Арвор покачал головой:

— Нам нужно совсем немного. Уверен, никто от этого не пострадает.

— Ладно, — Исмин кивнула и опустила свою ложку в миску с медом. Та тут же утонула по самый кончик черенка.

— Хорошо, — Арвор притянул ее голову к себе и поцеловал в висок.

Арвор оказался прав: как только солнце окончательно село за горизонт, над виллой воцарилась кромешная темнота. Луны не было, а десяток звезд, одиноко рассыпанных по черному небу, не могли осветить землю. Госпожа долго ворочалась и вздыхала, прислушиваясь к шевелениям внутри своего живота, но потом наконец заснула, и Исмин осторожно выскользнула из ее покоев, чтобы спуститься в кухню. Там никого не было — ужин давно закончился, а к завтраку все уже было приготовлено.

Неслышно шныряя из одного угла в другой, Исмин принялась набивать продуктами холщовый мешок. Она положила туда десяток картофелин, морковь, репу, два кабачка и два баклажана, чтобы потушить их на костре, томаты, редис и даже немного зелени. Взяла два больших ломтя хлеба, немного яблок и орехов. Потом спустилась в погреб, где хранилось на льду мясо. Она отрезала несколько небольших кусков, решив, что сама она может обойтись без мяса, а вот Арвор — вряд ли, ведь он мужчина, и ему нужно больше сил, чем ей. Мясо и хлеб она завернула в капустные листья. Подумав еще немного, она прихватила из сахарницы несколько кусочков сахара, а потом так же неслышно выскользнула обратно в коридор, чтобы отнести припасы в камеру Арвора.

Сам Арвор тем временем уже откапывал лаз. Тайный ход находился в самом дальнем углу двора, за кустами, так что увидеть его тут было бы сложно даже при сияющей луне, а в темноте и подавно. Единственное, о чем он думал, — это как оставаться бесшумным. Работать лопатой приходилось медленно, тем более что в песке попадались камни, и от удара о них лопатой раздавался глухой стук. К счастью, охраны поблизости на стене не было. Дышать он старался еще тише, контролируя себя.

Долго копать не пришлось. Совсем скоро, ощупав место, которое он раскапывал, руками, так как глазами увидеть ничего было нельзя, он ощутил под пальцами сколотые камни кладки. Здесь стена не уходила вглубь земли, а приподнималась аркой, лишь слегка припорошенной песком. Через этот ход несколько раз пытались сбежать бойцы, но охрана всегда ловила их. Сейчас охране было не до этого, да никто и не думал о побегах, на вилле явно было безопасней — и господам, и рабам. Несколько дней назад, перед угрозой осенней лихорадки, лаз закопали плотнее и глубже, но Арвору все равно не составило большого труда откопать его. Через несколько минут он отставил лопату и попытался просунуть под стену руку. Пальцы утонули в песке, но потом нашли путь по другую сторону от стены. «Отлично, еще немного», — подумал тогда мужчина и снова взялся за инструмент.

Исмин ждала Арвора в его камере. Холщовый мешок с провизией лежал рядом, источая соблазнительный съестной аромат. В животе у девушки заурчало от голода — она не притрагивалась к пище с самого обеда, — но Исмин не позволила себе достать что-нибудь из мешка и съесть. Вместо этого она протянула руку, чтобы окунуть палец в миску с медом. И тут-то и заметила на правой руке маленькое красное пятнышко. Сердце заколотилось, и она быстро поднесла руку в лицу, чтобы рассмотреть ее в свете свечи. Что это было? Первая весточка начинающейся страшной болезни?

Тут вошел Арвор, и она опустила руку, решив, что сейчас не время пугать его. Ведь если она больна — то и его уже успела заразить. А если нет — то этот разговор тем более ни к чему.

— Что такое? — озадаченно спросил Арвор, увидев ее встревоженное выражение лица.

— Все нормально, — соврала девушка. — Ты так испачкался.

— В лесу есть ручьи. Утром намоюсь, — отмахнулся мужчина. — Ты собрала для нас провизию?

— Ага, — Исмин кивнула в сторону мешка, и Арвор улыбнулся, глубоко втянув носом аромат свежего хлеба и сырого мяса.

— Хорошо. А я раскопал лаз. Можем идти.

— Нам точно нужно делать это сейчас? — Исмин подняла на него глаза и, столкнувшись с его взглядом, прочитала в нем лишь решимость.

Неслышно скользя в темноте по пустынному двору, Исмин и Арвор добрались до лаза. В руках Исмин был мешок с едой, в руках Арвора — два меча, с которыми он не мог расстаться, ведь ему, возможно, предстояло защищать их обоих.

— Ты первая, — прошептал Арвор, и Исмин покорно легла на холодную влажную землю, готовая зарыться в нее, утонуть с головой… чтобы вынырнуть по другую сторону этой стены, уже на свободе.

Арвор полез следом. Стараясь издавать как можно меньше шума, сначала он просунул свои мечи, которые приняла на другой стороне Исмин, а потом протиснулся сам, пачкая землей и царапая камнями обнаженный торс.

— Ну вот и все, — объявил он, когда они оба оказались вне стен поместья. — Теперь надо уйти подальше до того, как рассветет и нас хватятся и начнут искать.

— Куда? В какую сторону? — взволнованно зашептала Исмин. Глаза только сейчас привыкли в темноте и начали различать слабые очертания предметов. Ей вдруг нестерпимо захотелось закашляться — неужели все-таки лихорадка? — но она сдержала себя.

— В лес, — прошептал в ответ Арвор, а Исмин кивнула, хоть и знала, что мужчина не увидит этого.

И они направились в лес, чтобы встретить рассвет подальше от этого места, подальше от господских приказов, чужих грязных желаний, насилия, боли, крови и смерти.

Чтобы встретить этот рассвет свободными людьми.

Конец.



Оглавление

  • 1 глава
  • 2 глава
  • 3 глава
  • 4 глава
  • 5 глава
  • 6 глава
  • 7 глава
  • 8 глава
  • 9 глава
  • 10 глава
  • 11 глава
  • 12 глава
  • 13 глава
  • 14 глава
  • 15 глава
  • 16 глава
  • 17 глава
  • 18 глава
  • 19 глава
  • 20 глава
  • 21 глава
  • 22 глава
  • 23 глава