Последний рейс «Доротеи» [Михаил Иванович Божаткин] (fb2) читать онлайн

Михаил Божаткин ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС «ДОРОТЕИ»

Чесменская, 34

Севастополь. Лето 1922 года. По пустынной, пыльной улице медленно идут трое молодых ребят.

— Может, вернемся, а?.. Попросим направление на завод или в коммуну? — снова предложил Тимофей Худояш.

— Надо бы сразу, а то неудобно, — пробасил Антон Чупахин.

— Неудобно, когда обувь жмет, но это нам, кажется, не грозит, — ответил Сима Цыганок, — и выставил вперед свой разбитый ботинок. — Да… Они уже вступают в стадию окончательного разрушения, — пробормотал он. — Ладно, побережем свои миллионы… Так вот, нет, у вас должного уразумения. Пользы своей осознать не можете…

— Это в каком же смысле? — задал вопрос Тимофей. В самом обыкновенном. Один мой знакомый…

Но где же тридцать четвертый номер? Я понимаю топить корабли, взрывать склады, но кому нужны уличные таблички, так сказать, путеводители для пилигримов в незнакомом городе?

Он остановился, оглядывая дома: краска поблекла и отслоилась, образовав пятна самых невероятных цветов, с крыш свисали листы железа — до указателей ли?

— Прямо хоть раскопки производи, — посетовал Сима. — Ага, вот есть одна!.. Что за черт! Эта Чесменская до самого Синопа тянется, что ли!.. Да, так я говорю, у одного моего знакомого — начальника уездной милиции из города Гайворона…

— А с папой римским ты незнаком? — спросил Симу Худояш.

— Пока нет, — невозмутимо ответил тот. — …Так вот, у моего знакомого, начальника уездной милиции из города Гайворона, экипировка была — закачаешься. Барашковая кубанка с красным верхом, желтые хромовые сапоги с ремешками у колен, галифе — во, — развел он руки чуть ли не на всю ширину. — Курточка — тоже из желтого хрома, а через плечо на ремешке маузер…

— Какой, двадцатичетырехзарядный? — оживился Антон. К сапогам с ремешками, к кубанке и ко всему прочему он был равнодушен, но оружие!.. Его «голубой» мечтой было иметь «маузер». И был же он у него, был! Когда вытащил из-под обстрела раненого командира взвода, тот подарил ему свой. Но пистолет пришлось сдать: не положен таковой рядовому красноармейцу. И сейчас у него не было никакого оружия, да и вообще он, так сказать, бывший красноармеец, как, впрочем, и его товарищи — Тимофей Худояш и Серафим Цыганок.

— Да вот он! — неожиданно воскликнул Сима.

— Кто, папа римский?

— Начальник милиции… Товарищ начальник, товарищ начальник! — окликнул Цыганок.

Человек обернулся, на нем все было такое, как только что рассказывал Сима: блестящие сапоги с ремешками у колен, желтая хромовая куртка, «маузер» через плечо на ремешке.

— В чем дело? — спросил тот и положил руку на колодку «маузера».

— Где тут Чесменская, 34?

— Никогда не думал, что кому то в голову придет искать уголовный розыск, туда обычно приводят. Вот он, — показал человек на небольшой приземистый дом и, повернувшись, зашагал вниз по улице.

— Что-то тебя твой знакомый начальник не очень радушно встретил, — съязвил Тимофей.

— Это не он, обознался. Впрочем, говорят, того шлепнули. Какую-то мзду с нэпачей получал… Ну, ладно, пошли!..

Скрипнула тяжелая, грязная дверь, открылся длинный коридор, в конце которого тускло светила лампочка. Затхлый воздух ударил в нос. Тимофей поморщился, а Сима весело воскликнул:

— Узнаю родные ароматы!

— Ничего себе — родные! — не удержался на этот раз и Чупахин.

— Как для кого… А мне пришлось и ночлежки, и тюряги хлебнуть, — с грустью сказал Сима, но тут же обрел свой обычный независимо-веселый вид.

Тимофея охватило чувство брезгливости, ему захотелось немедленно выйти на свежий воздух. А потом? Будь что будет, возвратит направление, поедет на родину, найдет там работу на заводе.

«Зря согласился, зря», — в который раз подумал он.

А Сима уверенно шел по коридору к небольшой загородке, из- за которой видна была голова дежурного по уголовному розыску.

— Товарищ начальник, разрешите доложить…

Тот посмотрел на вошедших воспаленными от бессонницы глазами:

— Вы что хотели, ребята?

— У нас направление к вам…

— Ну, это к начальнику. Второй этаж, шестой кабинет, — махнул дежурный рукой в сторону лестницы.

«Так и запишем: зачислить в штат»

В кабинете, на двери которого мелом было написано «Начальник СУР. т. Ковнер А. П.», царил полумрак. Сквозь щели закрытых ставень проникали солнечные лучи, и в них танцевали пылинки. Когда глаза привыкли к полумраку, они увидели человека с наголо обритой головой, сидевшего в углу комнаты за письменным столом. К столу около телефона были прислонены костыли.

— Слушаю вас, товарищи, — сказал Ковнер глуховатым, ровным голосом.

— У нас направление… — Так вы из пограничного округа! Звонили мне от туда, звонили. Сказали, что лучших комсомольцев направили. А ну, поворотитесь-ка, как говаривал Тарас Бульба, посмотрю, что вы за орлы!

«Орлы» вытянулись по стойке «смирно»: слева Тимофей Худояш, невысокий, худощавый, похожий на подростка. Обмундирование, хоть и старенькое, стираное перестираное, ладно сидело на нем, яловые ботинки почищены, обмотки завернуты, как и положено по инструкции, «буденовку» он держал в руках. Рядом Сима.

Ростом примерно такой же, но в плечах шире и, сразу видно, физически покрепче. На нем тоже армейское обмундирование, но все чуточку с отступлением от нормы: гимнастерка заужена, на ногах хоть и потрепанные, но модные узконосые туфли, вместо обмоток- старенькие краги.

Над своими друзьями возвышался Антон Чупахин. Ему все было узко, все коротко: кисти рук далеко высовываются из рукавов, пуговицы на рубахе переставлены к самому краю.

— Добре, сынки, добре!.. Как у вас со здоровьем ребята, а?

— Какие могут быть болезни в двадцать лет! Тимофей и Антон промолчали, а Сима вдруг состроил страдальческую гримасу, схватился за живот, сказал первое, что пришло в голову:

— Подагра проклятая мучает…

— Серьезная штука. Ею в основном князья да графы страдали. А теперь, оказывается, графская болезнь на пролетариат перекинулась. Правда, она обычно в преклонных летах бывает, но у тебя, видать, особая форма.

Смуглое лицо Симы порозовело, в иссиня-черных его глазах, из-за которых он и получил прозвище Цыганка, погасли смешливые искорки.

— Так что же ты не лечишься? — улыбнулся Ковнер.

— Так война была!

— А она, ребята, и не кончилась, — сразу посерьезнел Ковнер. Давайте-ка сначала познакомимся, — и он разорвал пакет. — Я — начальник Севастопольского уголовного розыска Ковнер Алексей Павлович. Пока с вас хватит. Теперь посмотрим, кто из вас кто. Тимофей Иванович Худояш. Это вы? — взглянул он на Тиму. — Лет — двадцать, родился в Николаеве, комсомолец, служил в 41-й дивизии, в отдельном батальоне пограничной охраны, в отдельном морском отряде, в погранокруге. За участие во взятии Перекопа награжден ценным подарком Реввоенсовета. Все правильно?

— Правильно, — подтвердил Тимофей.

— Родители, родственники?

— Мать погибла в восемнадцатом, во время восстания против немцев, отец работает на судостроительном заводе, брат Федор служит на канонерской лодке, «Красный Крым». Больше никого нет.

— Говоришь, брат Федор… Федор Худояш? Встречался я с ним…

«Так вот оно что! — мелькнула догадка у Тимофея. — Значит, Ковнер тогда Федора в тыл к белым направлял…».

— Тимофей Худояш, значит, — словно что-то вспоминая, негромко проговорил Ковнер. — Слушай, а это не с тобой что-то в Одессе случилось, что-то там с трибуналом?

— Со мной.

— А ну-ка, расскажи для полной ясности.

Тимофею пришлось рассказать Ковнеру свою историю. Когда после ранения он выписался из госпиталя, по пути в свой батальон пограничной охраны зашел на Одесский привоз, чтобы обменять пайковую махорку на что-нибудь съестное. Там окликнул его довоенный товарищ, соученик по реальному училищу Жора Мичиган. Угостил хлебом, салом, порасспросил о житье-бытье, а когда узнал, что Тимофей классный пулеметчик, стал уговаривать дезертировать. Тимофей, догадавшись об истинном смысле этого предложения, согласился, успев предупредить о своем решении только одного человека — уполномоченного особого отдела ЧК военного моряка Федора Неуспокоева. Так он оказался в немецкой колонии, в которой врангелевские офицеры готовили восстание против Советской власти.

Через батрачку ему удалось сообщить командованию своего батальона о выступлении белых, но при подавлении восстания единственный человек, знавший о поручении Тимофея — военмор Неуспокоев, был убит. И, захваченный в плен вместе с восставшими, Худояш предстал перед Ревтрибуналом как дезертир и предатель. Хорошо, нашлись люди, которые разобрались во всех обстоятельствах дела.

— Вот теперь ясно… Антон Чупахин. Ну, брат, ты и вымахал! — покачал головой Ковнер.

— А чо, в батю пошел…

— Здесь указано — рабочий. Где работал? На дегтярном заводе.

— И много вас там было?

— Двое, я да батя.

— Чем же вы занимались?

— Как чем? Пни дергали, потом деготь гнали.

— Во, пролетарий! — не выдержал Сима.

— А чо! Мы даже забастовку устраивали.

— То-то я смотрю — все телеги скрипят! — поддел Сима.

— Ладно уж!.. — обиделся Антон и хотел что-то сказать, но Ковнер постучал пальцем по столу.

— Участвовал в боях с белогвардейцами в составе Усть- Днепровской флотилии?

— Да что там — участвовал: кочегарил на «Аграфене», да и все тут!..

На этот раз и Тимофей не смог сдержать улыбки: «Аграфена» — небольшой колесный пароходик, принадлежавший когда-то николаевскому купцу Шевалдину. Оказывается, и он был вооружен.

— Награжден ценным подарком Реввоенсовета…

— Точно. Это когда мы восставших кулаков тряханули. Вот он подарок-то! — вытащил Чупахин из кармана массивные серебряные часы.

— Потом был под Перекопом…

— Это вот вместе с ним, — кивнул Антон на Тимофея. — Только меня сразу же ранили, и провалялся я все время в мечети.

— Потом служба в погранотряде…

— Это уже после госпиталя, — уточнил Антон.

— Хорошо! — и Ковнер взял последнюю бумажку. — Серафим Васильевич Майданович. Белорус?

— Не знаю, товарищ начальник. Только… Зовите меня, как все — Цыганок.

— Родился в Одессе…

— Ничего подобного, — возразил Сима. — Я очаковец. Коренной. Мой предок вместе с запорожским атаманом Антоном Головатым на штурм крепости ходил, там и жить остался, — с гордостью сказал он. — А Одесса-мама оказалась для меня хуже мачехи…

— Это почему же?

— История эта, товарищ начальник, продолговатая и малость запутанная, но если позволите, я вам ее изложу…

Тимофей эту историю слышал раз десять, и в расширенном и в сокращенном варианте, в зависимости от времени и состава слушателей. Но при каждом рассказе она обрастала все новыми и новыми деталями.

«Что-то он поведает на этот раз?» — подумал Худояш.

— Как поется в народной турецкой песне, — начал Сима, — мать, отец и сын жили весело. Отец ловил неводом рыбу, мать пряла пряжу, постреленок-сынишка пропадал на море. Но, как указывается в той же песне, изменчива судьба — отец однажды не вернулся с моря… Стала работать мать, да простудилась и отдала богу душу. Пришлось сынку-постреленку наняться кухаренком на «дубок» — так у нас небольшие парусные шхуны зовут. Но чем- то он не угодил шкиперу, — продолжал Сима. — Тот его по затылку, а кухаренок шкипера — кочергой. А так как дело было в Одессе, то пришлось бывшему кухаренку добывать себе средства к существованию на Дерибасовской. Подавали негусто, а есть, как вы знаете, нужно каждый день, так что мне всегда хотелось этого вечно прекрасного хлеба. А потом нашлись люди, дали и кров и стол, да еще к своему ремеслу приучили. В общем, неудавшийся кухаренок стал обыкновенным одесским жуликом… Революцию мы уголовники, приняли по-своему: стали грабить только буржуев. А потом даже решили организовать полк чтобы пойти на фронт. И организовали, и экипировались за свой счет, да еще как! У каждого маузер, финский нож, по две бомбы, одеты все в хромовые сапоги, хромовые куртки, кожаные фуражки. Дали прощальный бал в оперном театре и под командованием Михаила Исааковича Винницкого, известного больше как Мишка Япончик, наш полк двинулся защищать революцию от гидры капитализма. Под Вопняркой мы даже выбили петлюровцев из окопов. Но потом начала бить артиллерия, подошел бронепоезд, и по рядам нашего доблестного полка пронесся клич: «Братцы, даешь Одессу-маму!» Захватили мы санитарный поезд и драпанули на юг. По пути красноармейцы нас почистили. Нашего доблестного командира Мишку Япончика расстреляли в Вознесенске. Меня, же судьба привела в чудеснейший городок — Гайворон. Ах, какой это городок! Как только будет возможность — обязательно сменю свою фамилию на Гайворонский. Это не то, что Майданович, — звучит! Мне там было неплохо, очень неплохо, но в мою деятельность вмешалась милиция. Начальник хотел припаять высшую меру социальной защиты, да нашелся хороший человек. Между прочим, он тоже все время плечо потирал, как вы свои руки.

Не только Сима, но и его товарищи заметили, что Алексей Павлович время от времени потирает кисти рук.

— Это так… От старого режима осталось, — смущенно ответил Ковнер и снова потер руки.

— У того тоже от старого режима: на заводе раздавило болванкой пальцы, а потом, в войну, осколком вот так, — показал Сима немного ниже локтя, — руку оторвало. И, понимаете, какое дело, руки нет, а раздавленные пальцы болят…

— Фантомные боли, так врачи называют это явление — сказал Ковнер. — Руки или ноги нет, а поврежденное раньше место болит.

— Понятно… Так вот этот человек — его Иваном Степановичем звали, заставил меня по-иному на жизнь взглянуть… С прошлым было покончено, решил я отдать все свои силы делу защиты Советской власти и мировой революции. Иван Степанович направил меня в Николаев к своему другу товарищу Калашникову. Только товарища Калашникова на месте не оказалось, а тут начали формировать отряд для поездки в Новороссийск, только что освобожденный от беляков. Ну и я попал в этот отряд. А там было такое, что на неделю рассказов хватит. В общем, побывал я и в Крыму, был и в партизанском отряде. Потом меня послали с донесением: в Новороссийск, где готовился десант для высадки в Крым. Я, конечно, был в десанте. После этого я с ними, — кивнул Сима на друзей, — в погранотряде служил, и вот теперь здесь…

— Ясно. Только у меня вот еще какой вопрос. Ну, примем мы вас… Вы что, считаете это своим призванием, мечтали о работе в милиции? — Ответом было молчание. — А кем вы думали быть? Ну, вот ты, Тимофей?

— Кораблестроителем, — без запинки ответил Худояш давно обдуманное решение.

— А ты, Чупахин?

— Бить гидру буржуазии до полной победы мировой революции!

— Это у нас можно делать с таким же успехом, как и в любом другом месте. А ты, Майданович?

Вообще-то Симу тянуло к машинам. Еще когда он был кухаренком на «дубке», то бегал на соседние моторные шхуны и часами наблюдал, как матросы ремонтировали двигатели. Потом бы научился бесшумно открывать любые замки, а уже на службе в погранотряде ремонтировал у всех часы, какой бы марки они ни были, да исправил в канцелярии покореженную пишущую машинку «Мерседес». Но он понимал, что сейчас говорить о своем пристрастии не время, и ответил:

— Нас, наверное, послали сюда потому, что мы здесь нужны, так что, товарищ начальник, решайте, что нам делать…

— В таком случае так и запишем: зачислить в штат, — улыбнулся Ковнер. — Только, если любите тихую жизнь, сразу скажу — берите направление обратно. Вы не будете знать ни отдыха, ни сна, вас постараются подкупить, вам будут угрожать… Да что там угрожать: несколько дней назад бандиты убили нашего сотрудника… И к самим себе нужно быть беспощадными. Мы не прощаем ошибок, а если работник нарушит дисциплину, превысит власть — по всей строгости закона. Ну, а со снабжением… Обмундирования не хватает, будете пока ходить в своем.

По лицу Симы пробежала тень: рушилась мечта о хромовых сапогах с ремешками и о кубанке с малиновым верхом.

Жить тоже негде, дадим ордер в гостиницу…

— Кормить-то будут? — не выдержал Сима.

— Кормить будут. Не очень сытно, но будут… Сейчас идите в красный уголок, минут через пятнадцать там начнется оперативное совещание.

Ребята вышли, а Ковнер привычным жестом потер запястья, пододвинул к себе лист бумаги, на котором уже было написано: «Председателю исполкома Севастопольского горсовета от начальника уголовного розыска», и продолжал писать:

«1. В уголовном розыске совершенно нет транспортных средств. Задолженность извозчикам: составляет несколько миллионов рублей, свои лошади находятся без фуража.

2. Сотрудники ведут полуголодное существование, так как главным продуктом питания является хлеб, который мы получаем нерегулярно.

3. Сотрудники не снабжены ни обмундированием, ни обувью и донашивают остатки собственного.

4. Не хватает оружия.

Исходя из вышесказанного», — и дальше пошло сплошное «Прошу»…

И знал, что ничего не получит, но писал с надеждой: а вдруг! В Крыму обстановка продолжала оставаться тревожной. На Украине урожай хороший, там теперь порядок. Как сообщают, в Поволжье тоже отойдут от прошлогоднего голода, а на Крым и в двадцать втором напасть за напастью. Весна выдалась сухая, всходы появились слабые. А тут саранча навалилась, все население было мобилизовано на борьбу с ней. Только справились с саранчой, как с Северной Таврии началось невиданное нашествие мышей. Две недели миллиарды зверьков сплошным потоком валили через Перекоп и Чонгар, их ничто не могло остановить- ни ямы, ни костры. Снова мобилизация всего населения. Собранного урожая хватит едва ли на месяц. А еще уголовники, остатки белогвардейцев, беспризорники, голод, проституция… Центральное правительство обещает оказать помощь, так ведь и там излишков нет. Нет, на помощь рассчитывать нечего. Хотя бы оружие получить да с частниками за транспорт рассчитаться…

«Пошлю завтра», — решил Ковнер, пряча бумагу в стол.

Задание

Цыганок, Тимофей, и Антон забились в угол небольшой комнаты, стены которой были увешаны лозунгами и плакатами. Многие из присутствующих в ней выглядели так, что не только Тимофей и Чупахин, но даже многоопытный в таких делах Цыганок не смог бы догадаться, что они сотрудники милиции. Обычные люди и одеты обычно, как большинство в городе.

Рядом с друзьями сел молодой черноволосый парень в стареньком застиранном френче и синих диагоналевых брюках.

«Тоже, наверное, комсомолец», — подумал Сима, и, когда, опираясь на костыли, вошел Ковнер, он прошептал:

— А наш начальник на буржуя похож…

— На буржуя! Скажет тоже… Да он двенадцать лет на каторге пробыл, в кандалах. Пять раз голодовку объявлял…

Вон у него железо в кости въелось, все время растирает руки… А от карцеров ноги отнялись и глаза яркого света не выносят…

Сима невольно опустил голову. Парень еще что-то хотел сказать, но Ковнер постучал по столу:

— Внимание, товарищи! Начнем наше очередное оперативное совещание. В окрестностях города, около Максимовой дачи, появилась новая банда. Возглавляет ее, как нам стало известно, бывший врангелевский офицер Коловрев…

— И откуда они берутся! — вздохнул кто-то.

— Придется с вами, товарищи, провести краткий урок политграмоты, — сказал Ковнер. — За годы революции и гражданской войны почти вся буржуазия из Москвы, Петрограда, Киева и других городов перебралась сюда, на юг, под крыло Деникина и Врангеля. Многие уехали за границу, но немало отсиживается здесь, рассчитывая на скорые перемены. К осени двадцатого года в Крыму скопилось не менее полумиллиона буржуев. Все они — активные враги Советской власти. С Врангелем ушло вряд ли больше ста пятидесяти тысяч человек — это вместе с армией. Значит, в настоящее время в Крыму по крайней мере триста тысяч явных или тайных врагов. Триста тысяч! Вот питательная среда для банд, для контрреволюционных заговоров. И сейчас — банда Коловрева. Задача: разгромить, не дать уйти в горы. Вот эти товарищи — Алексей Павлович зачитал десятка полтора фамилий- поступают в распоряжение начальника секретно-оперативного отдела товарища Подымова. Операцию будете проводить вместе с летучим отрядом чека. Все, можете идти.

— За мной, товарищи! — поднялся щегольски одетый человек, в котором друзья узнали незнакомца, указавшего им здание СУРа.

Тимофей и его друзья подумали, что Ковнер скажет: «С вами пойдут еще трое комсомольцев», но Алексей Павлович ничего не добавил, и они продолжали молча сидеть.

— Перейдем ко второму вопросу. Вы, товарищи, все знаете, мы об этом говорили не раз, какой страшный яд алкоголь. Но особенно он вреден в самогонном варианте. Видите этот плакат, — Ковнер показал на большой лист бумаги, на котором был изображен сизоносый пьяница и под ним надпись: «Самогон — яд!» Как, товарищ Деренюга?

— Точно! Как только выпью — чувствую: отравляет он мне душу, — отозвался Деренюга.

— Но дело не только в том. На производство самогона используются пищевые продукты, а вы знаете, как у нас обстоит дело с питанием… — На какое-то мгновение тишина воцарилась в комнате. Работники СУРа уже и забыли, когда они в последний раз наедались досыта, а если у кого еще семья… — Сегодня вам необходимо обследовать поселок на Зеленой горке. Старшим пойдет Кайдан. — Молодой человек, сидевший рядом с Цыганкам, встал. — Помощником у вас — Деренюга. — Кто-то хмыкнул. — Я понимаю ваше недоумение, но у Деренюги в буквальном смысле слова нюх на самогон. Производство самогона от него не укроется, он и по запаху, и по цвету дыма его определит. Ну, а уж вы сами следите, чтобы он не увлекался снятием проб.

Так группа за группой уходили люди на задания, и вскоре красный уголок опустел.

— Вы думаете, я о вас забыл? — повернулся к хлопцам Ковнер. Хмурое выражение его глаз сменилось молодым задором. — У меня к вам, товарищи, особое задание… Всех троих вас посылать на это дело нет смысла: вид у товарища Чупахина уж очень приметен. Вы, Чупахин, отправитесь в таможню, у меня давно они просят надежного хлопца. Что предстоит делать — там скажут. Вас, Тимофей и Серафим, никто не знает, так что задание подойдет. В город каким-то образом поступает из-за границы спирт, причем в больших количествах. Вот вам и предстоит узнать, каким образом он поступает в Севастополь, где хранится, какими каналами он идет к нэпманам.

— Ох, эти нэпачи! К ногтю бы их всех… — не выдержал Сима.

— Можно и к ногтю, сил на это у нас хватит. Да только… Нам сейчас недостает всего, буквально всего. Государство не может сразу удовлетворить потребности населения. А ведь где-то есть и продукты, и одежда, и другие товары. Вот через нэп мы их и вводим в оборот. Конечно, понятие новой экономической политики шире, сложнее, это лишь упрощенная схема. Во всяком случае, допустив свободу товарооборота, открыв дорогу частному предпринимательству, мы не можем пустить это дело на самотек.

— Да знает он все! — вступился за товарища Тимофей. — Рассказывали нам о нэпе в погранотряде…

— Тем лучше… Торговля открыта, торговля идет. Но кроме видимой, есть еще и невидимая. Ну, и контрабанда. Привозят все, что имеет особую ценность на рынке: духи, чулки, женское белье, кокаин. Переправляют через границу и валюту, и драгоценности, но это пока не ваша забота, вам — спирт. Но если нащупаете канал поступления других товаров — в сторону не уходите… И еще: за все платится, и не совзнаками, они и у нас в стране пока имеют невысокую ценность, а за рубежом тем более. Что идет взамен, каким образом? Видите, сколько вопросов! Так что не жалей те, что я вас не послал на другие задания, ваше — не самое легкое… — Тимофей это понял сразу, да и Сима слушал с необычной для него серьезностью. — Что самое обидное — помочь я вам мало чем могу. Человек я здесь новый и только осваиваюсь, до этого другим делом приходилось заниматься…

Не стал Алексей Павлович Калашников, который свое партийное имя Ковнер сделал официальной фамилией, рассказывать ребятам, что он профессиональный революционер и почти постоянным местом его жительства до революции были централы и каторжные тюрьмы России. В период гражданской войны Алексей Павлович выполнял поручение партии по подбору и заброске подпольщиков и разведчиков во врангелевский тыл.

— Дать вам в помощь я никого не могу — нет людей, а тем более опытных… — продолжал Алексей Павлович. — Сами разберетесь что к чему. Может, случай какой подвернется. Случай — вещь великая, но лучше всего, если его удастся организовать… Действуй те по обстановке, а на первый раз рекомендую побывать в кафе на Приморском бульваре. Вам, товарищ Майданович… Цыганок, — улыбнувшись, поправился Ковнер, может пригодиться знание уголовного мира… — Сима что-то хотел сказать, но Ковнер опередил его: — Понимаю, вы не миллионеры, вернее, с вашими миллионами заходить в кафе и рестораны не с руки. Сей час я вас познакомлю с комендантом. Он вас обеспечит… Чем, конечно, может. Человек он геройский, беляки за его голову большую награду назначали. Его отряд так Бушуйские копи взорвал, что не только Врангель, но и мы вот уже два года восстановить не можем…

Комендант СУРа

С трудом перекинув через порог негнущуюся ногу, вошел человек огромного, прямо-таки исполинского роста, перед ним и Чупахин, наверное, спасовал бы. Он был одет в матросскую тельняшку, правый пустой рукав ее был заткнут за пояс черных флотских брюк. На голове, сдвинутая на затылок, чудом держалась бескозырка с длинными ленточками и надписью «Борец за свободу». Хотя броненосец «Борец за свободу», он же «Потемкин», ржавел в Южной бухте, моряк сберег ленточку. Через плечо на ремешке у коменданта висел маузер в деревянной колодке. Но не это привлекало внимание к матросу, а изуродованное шрамами лицо. Правый глаз моряка закрывал черный кружочек резинки.

— Знакомьтесь, — наш комендант Борис Петрович Бугримов, бывший командор с «Потемкина», бывший красногвардеец, бывший партизан…

— Что вы, товарищ начальник, все бывший да бывший. Рано еще меня хоронить!

— Я же сказал, что комендант СУРа, — возразил Ковнер. — А это наши новые работники, комсомольцы…

— Нет у нас обмундирования, — комендант сразу догадался, что от него требуется.

— Они будут работать на особом задании, и об этом никто, кроме нас с вами, пока не знает… Ребят надо немного приодеть. Может, какие-то ботинки найдутся, штаны, ну и головные уборы.

— А как? Под нэпманов? Или под блатников?

— Нет, просто безработных ребят, только что демобилизованных из армии. Денег немного дать надо, Задание такое, что придется им кафе и рестораны посещать. Как видно, комендант был прижимист. Что поделаешь, должность такова — спрос велик, а обеспечение почти что на нуле.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

И ребята зашагали за комендантом. Огромным амбарным ключом отпер замок склада, распахнул дверь. Помещение было почти пустым, только около стен стояли ящики с кучками одежды на них.

— Тут у нас и склад, и камера вещественных доказательств, — пояснил Бугримов. — Выбирайте, кому что подойдет. Вшей нет, пропарили…

Сима подобрал себе туфли с длинными узкими носами, так называемые «джимми»: носить их начали еще перед войной, но с появлением нэпманов они снова вошли в моду. Нашел почти новые, расклешенные брюки и темно-синюю курточку. Примерил и кепку с большим нависающим козырьком. Тимофею подошли крепкие тупоносые ботинки и черные брюки. Рубашку брать не стал, остался в гимнастерке — подозрений это не вызовет, полстраны ходит в военном или полувоенном.

Из ящика комендант вытащил пачку денег. — Нате. Да расходуйте экономнее. Помните: деньги государственные. Нужно будет выпить или закусить — выбирайте, что подешевле… — Оружие бы…

— Вы же тайные агенты! Если тайный агент берется за оружие — считай, что он сам труп и задание сорвано.

— А если бандиты?

— С бандитами вот чем надо, — потряс Бугримов огромным кулаком. — Вот ваш товарищ, что недавно у меня винтовку брал, наверное, их не боится. Конечно, вам… — и он скептически оглядел совсем небогатырские фигуры ребят.

— Ну, это еще как сказать, — усмехнулся Сима. Тимофей ни драк, ни борьбы не любил и старался увиливать от занятий, которые проводил с пограничниками командир взвода — бывший цирковой борец. А Сима ни одного занятия не пропустил и так наловчился, что самого учителя укладывал на лопатки. Даже Антон не мог против него устоять и спасался тем, что ловил Симу в охапку и поднимал вверх. Да, не знал Тимофей, что это может ему пригодиться, к другому себя готовил. Впрочем, Тимофей завидовал и находчивости своего товарища, и неиссякаемому оптимизму, уменью сразу же сойтись с людьми. Вот и сейчас тот отпустив какую-то шуточку, отчего лицо коменданта расплылось в улыбке.

— Где это вас? — спросил Сима, глядя на Бугримова и проводя пальцами по своему лицу. — Такое впечатление, словно вы в мясорубке побывали.

— Да и было похоже на мясорубку… Зимой я здесь был, в лесах, — кивнул Бугримов в ту сторону, где, по его мнению, должны были находиться горы. Только теперь вспомнил Цыганок, где он слышал его фамилию: среди партизан Крыма о Бугримове ходили легенды. Командуя небольшой конной группой, в которой были отчаянные ребята, вооруженные в основном ручными пулеметами, он наводил ужас на белогвардейские гарнизоны. — Сделали мы налет на Бушуйские копи, откуда беляки уголь брали, — продолжал рассказывать комендант СУРа. — Копи взорвали, в стычке был я ранен и остался с пулеметом прикрывать отступающих. Когда у меня патроны кончились, наскочили белые… Стреляли, саблями рубили. Бросили — думали, что мертвый. А я — вот он!.. — Он зашагал по складу, вытащил из какого-то закутка почти новые тельняшки, дал хлопцам. — Нате! Штука теплая, пригодится. А как у вас с ночлегом?

— Как у турецкого святого — под звездным одеялом.

— Сейчас дам ордер в гостиницу, — комендант взял из стопки бумаги лист, размашисто написал несколько слов. — Вот!

«Роскошно у них с бумагой», — подумал Тимофей, вспомнив газеты, отпечатанные на синей или серой бумаге, а то и на обратной стороне старых бандеролей. Однако на обороте и этой бумаги было что-то напечатано. Тимофей не смог сдержать возгласа изумления: это была листовка, на которой помещался портрет коменданта СУРа, только без повязки, и текст, оповещающий, что «правительство Юга России» назначает награду за «большевистского бандита Б. П. Бугримова, если он будет доставлен в контрразведку живым или мертвым».

— Не успели расклеить, улепетывать пришлось, — прокомментировал Борис Петрович. — Да и дешево они меня оценили…

— О таком я только в книжках читал, — признался Сима. — А тут — наяву.

Это откровенное восхищение, а может быть, и секретное задание, полученное ими от начальника, расположили коменданта к друзьям, и он решил оказать им еще услугу.

Человек в душе добрый, Бугримов старался не показывать этого и потому говорил отрывисто и вроде бы сердито. Вот и теперь, не пригласил, а приказал:

— Идемте-ка!

В углу двора, среди густо разросшихся кустов дерезы, показал на металлическую решетку, закрывающую водосток.

— Вот там защелка, отодвиньте ее и поднимите решетку. Здесь и проходите, если срочно потребуется… А то с парадного хода — какие же вы агенты будете?

Сима первым спрыгнул в яму, отодвинул защелку, приподнял заграждение и нырнул вниз. Тимофей — за ним. Они очутились на склоне, спускающемся к Большой Морской улице, в зарослях дерезы и боярышника.

Таверна «Рваные паруса»

На приморском бульваре друзья нашли невзрачное строение с брезентовой крышей. Как видно, хозяин не особенно стремился к рекламе — на ржавом листе железа только и было написано: «Кафа Мкртчн». Но так как рядом стоящие шесть согласных произнести было просто невозможно, кто-то смилостивился и между «ч» и «н» вставил сверху букву «я».

— Черт, пока выговоришь, язык штопором скрутится, — проворчал Сима.

Однако какой-то романтик, не удовлетворенный прозаической вывеской, нацарапал углем на двери: «Таверна „Рваные паруса“».

— Ну вот, это я понимаю! — щелкнул по надписи Сима и открыл дверь.

В помещении царил полумрак, только у стойки было несколько светлее от небольшого окошечка. Пахло пищевыми отходами, застарелым табачным дымом и спиртом. На стойке стоял мужчина, женщина протягивала ему бидон, но, как только скрипнула дверь, она опустила руки.

Ладно, после вымоем… — сказала она. — Что хочешь? — крикнул мужчина.

— Напиться зашли.

— Закрыто!

— Ну, куда же нам теперь? Напоите жаждущих странников.

Человек спрыгнул со стойки, буркнул что-то и ушел за перегородку.

— Так что вы хотите? — спросила с легким кавказским акцентом женщина, в полумраке лицо ее ребята не могли рассмотреть, только и заметили большую шапку волос и огромные глаза.

— Синьора, — галантно начал Сима, — вы рождены, чтобы пленять людей, сводить их с ума. Но мы не можем рассчитывать на вашу взаимность по многим причинам, одна из которых перманентная нехватка дензнаков.

— У меня еще уйма работы до открытия, говорите скорее, что вам надо, — улыбнулась женщина, хотя в глазах ее мелькнул тревожный огонек.

— Дорогая… — облокотился на стойку Сима. Тимофей, видя, что Цыганок не торопится уходить, прислонился к металлической колонне. И странно — на улице стояла жара, от полотняного верха, от стен тянуло зноем, а колонна была холодной. Обыкновенная металлическая колонна толщиной вершка в три, по-видимому, из трубы, уж она-то должна была бы прогреться за день, а тут… И Тимофей пощупал ее рукой — холодная.

— Думайте быстрее, мне некогда!

Из-за перегородки выглянул мужчина.

— Ситра нада? — спросил он. — Не нада? Дай им киндербальзам! — и снова скрылся.

Женщина налила по полстакана какой-то желтоватой жидкости, подала друзьям. Тимофей хлебнул и задохнулся — жидкость была необычайно крепкой, с сильным, неприятным запахом. Сима выпил все, вздохнул, спросил вежливо:

— Сколько?

Уплатил и направился к выходу. Женщина последовала за ним.

Ей вдогонку что-то сердито по-армянски крикнул мужчина. Когда ребята вышли, за ними громыхнул засов.

— Вот так киндербальзам! — покачал головой Сима. — Спирт с самогонкой.

Тима ничего не смог ответить, он никак не мог отдышаться.

— Знаешь, — наконец начал он, — колонны у них какие-то странные.

— А ты что хотел, чтобы в такой таверне все было нормально? Нет брат, там кругом тайна. Тайна в колоннах, таинственна эта женщина, а хозяин с непроизносимой фамилией начинен тайнами до самого кончика своего феноменального носа. Он может быть и честным торговцем, может быть и контрабандистом, может и ворованное принимать, а при случае секир-башка сделает. Кругом тайна, Тима, кругом…

В гостинице по ордеру они получили большую пустую комнату. Уставшие друзья сразу же легли на пол и заснули.

Вечер в «Нафа»

Слушайте, граждане, да их тут больше, чем сейчас дензнаков в Крыму, — воскликнул Сима. — Нет, я не в состоянии один прокормить столько!.. — Он вскочил с пола, снял рубаху, встряхнул ее. Из нее посыпались клопы. — Вот наголодались, даже днем орудуют. Тимофей тоже давно чувствовал зуд по всему телу, но занятый своими мыслями, не придал этому значения.

— Слушай, Цыганок, а что если они в этих колоннах и хранят спирт? — сказал он.

— Думаешь? А то! Заклепал снизу, сверху сделал крышку, и ни один черт не обнаружит, хоть сотню обысков произведи.

— Когда мы зашли, этот Мкртчян стоял на прилавке, а женщина хотела подать ему бидон…

— Я тоже это заметил, да сразу не сообразил, что к чему, — согласился Сима. — Для нас-то главное не то, у кого и как хранится спирт, а как он поступает. Но все же начальнику об этом доложить надо.

— И еще одно мне в голову пришло, — продолжал Тимофей, — нельзя нам в этой гостинице оставаться. Вдруг кто-то заинтересуется: что, мол, за люди. А как узнают, что мы живем по ордеру уголовного розыска, тогда нам и показаться никуда нельзя будет.

— Смотри-ка, парень, каков ты — соображаешь. Из гостиницы мы завтра уйдем. Я бы и сегодня сбежал, да куда? Ночь скоро. Ух, придется этих шестиногих тигров еще раз кормить, — и Сима содрогнулся. — А сейчас снова пойдем в эту таверну, посмотрим, что там и как.

Вечером «кафа» выглядела привлекательнее. Яркий свет от нескольких ламп, аккуратно застланные скатертями столы. Между ними прохаживалась хозяйка в кружевной наколке и белом переднике, принимала заказы. Теперь ребята ее хорошо разглядели: она была очень молода, огромные голубые глаза на смуглом лице придавали необычайную прелесть девушке.

Впрочем, рассматривал ее только Сима, а Тимофея больше интересовали бутылки с яркими этикетками, обилие закусок, дорогие папиросы.

«Откуда что берется!» — вздохнул он.

Они сели за стол. Девушка их узнала, подошла.

— Что вам угодно?

— Мадам, дайте что-нибудь хорошее. Только не тот бальзам, которым вы угощали нас утром. Для наших молодых организмов он несколько, так сказать, резковат.

— У нас выбор большой, можете найти по вкусу.

— Моя мама по праздникам угощала меня черно-смородиновой наливкой. Нет ли?

— Найдется. А закусить что?

— А что вы можете предложить?

— Вот, пожалуйста! — она подала меню, самое настоящее меню, отпечатанное на машинке. Правда буквы стояли вкривь и вкось, текст из-за сбитой ленты едва был виден — но все же! А какие соблазнительные там были вещи! И копченая кефаль, и знаменитая черноморская барабулька, и зайчатина. Но цены!.. Ребята помнили наказ коменданта тратить экономно и заказали самое дешевое — пудинг.

Через пару минут все было на столе. Все честь по чести: бутылка запечатана сургучом, цветная этикетка. А на тарелках что-то розовое, студенистое.

— Это еще что за фаршированная медуза? — ковырнул Сима закуску вилкой.

— Пудинг, как вы заказали.

— Что хоть оно такое?

Девушка улыбнулась снисходительно, но объяснила. Сима вздохнул и открыл бутылку. Налили по рюмке. Цыганок выпил и скривился.

— Тот же спирт, только смешан с какой-то сладкой дрянью. Ладно, не подавай виду…

Маленький оркестрик — скрипка, бубен и мандолина — играл танго. — Хорошо тут у вас, — сказал Сима хозяйке, когда она проходила мимо. — Да и женщина вы, видать, душевная. Не могли бы вы нам услугу оказать? Демобилизовались мы. Миллионов наших хватит на несколько дней, а дальше? Работенку бы какую…

— С такими вопросами надо в ревком.

— Были. Послали на биржу. А там и без нас народу хватает.

— А что вы умеете делать?

— Я — все, — заявил Сима, — а мой товарищ на все согласен.

— Ничего не могу вам сказать. Зайдите завтра… Когда она отошла, Сима тихо сказал Тимофею:

— Но ты обрати внимание на колонны, ведь они ничего не поддерживают, не доходят до крыши, брезент висит на перекладинах… Так что твоя догадка, возможно и правильна…

Кафе между тем стало наполняться народом. Многие были знакомы между собой: здоровались, обменивались фразами, подсаживались к столикам, о чем-то шептались.

— Слушай, Цыганок, ничего мы здесь не узнаем, только государственные деньги напрасно потратим, — вдруг сказал Тимофей. — Ну кто сейчас им что принесет? Это делается или поздно ночью, или днем. Нужно просто установить наблюдение за кафе, и все.

— Может, ты и прав… — ответил Сима. — Но все равно, давай посидим еще немного — интереснейшая публика начинает идти, да еще как — косяком!

А публика, действительно, начала меняться: нэпманы уходили, стали появляться подозрительные личности. Вихляющей походкой прошла мимо столика молоденькая девушка, за ней, закусив папиросу и презрительно прищурив глаза, неторопливо шел молодой человек в живописном наряде: обтянутые в бедрах и сильно расклешенные книзу брюки, коротенький пиджачок, называемый попросту клифтиком, цветастый платок на шее, фуражка-капитанка с синим верхом и квадратным лакированным козырьком. Он поманил пальцем хозяйку и, когда та, бросив все, подошла к нему, молча показал на пустой столик. Женщина что-то спросила, парень кивнул головой.

— Эх, тряхнуть стариной, что ли! — оживился Цыганок и, пригладив свои непокорные волосы, встал, направился к столику, за который только что села парочка.

— Позвольте пригласить вас, мадам, — обратился он к девушке.

Девушка взглянула на Симу, затем на своего спутника, согласилась.

Сима выкидывал такие курбеты, что посетители таверны «Рваные паруса» один за другим прекращали танцевать и смотрели на него и партнершу. А один восторженный зритель даже зааплодировал:

— Ай да Любка, ай да молодец!

Кончился фокстрот, оркестр заиграл начинавший входить в моду чарльстон.

Тимофеи заметил, что спутник Любки то и дело косо посматривает на танцующих, но Сима или не видел этого, или не хотел видеть. И вдруг парень вскочил, ударил кулаком по столу, крикнул:

— А ну, тихо!

Это было так неожиданно, что даже оркестр замолк.

— Граждане, что случилось? — удивленно, с блатным акцентом спросил Сима. — Почему тишина?

— Я сказал — тихо! — снова крикнул парень и для убедительности ударил ладонью по столу еще раз.

— Но моя дама танцевать хочет! — невозмутимо ответил Сима.

Парень схватил девушку за руку, дернул к себе:

— Любка, на место!

— Что такое? — воскликнул Сима. — Что я вижу? Я вижу, что честному гражданину не дают возможности повеселиться!

— А вот что такое! — парень резко вырвал руку из кармана, в ней сверкнул нож.

Все ахнули, но случилось неожиданное — ноги парня вдруг описали дугу, и он упал на пол возле стойки. Нож выскочил из руки. Сима поднял его, небрежно бросил на стол.

Парень поднялся и снова рванулся к Симе. Но Цыганок сделал выпад в сторону и ударил его по шее.

Тот упал на соседний столик, опрокинул его и растянулся на полу.

Сима посмотрел на парня, на притихших посетителей, с усмешкой сказал:

— Вставай, а то простудишься…

И когда тот поднялся, протянул расческу:

— Причешись!.. Тебя как звать-то?

— Михаил… Мишка Сом.

— Ну, а меня — Сима Цыганок. Так вот, твой тезка Михаил Исаакович Винницкий, известный больше под именем Мишки Япончика, всегда говорил: «Не можешь — не берись, а своих вообще не трогай…» Не знал?

— Ты что, видел Япончика?

— Видел! Да я с ним несколько лет от одной коровы молочко пил. Я с ним до самой смерти… Э, да что там!.. Ты уж извини, что так получилось.

— Ты же порядок должен знать!

— Ладно, больше твою зазнобу не трону, — великодушносказал Сима. — Держи! Сом пожал протянутую руку.

— Перышко мне оставишь, — кивнул Сима на нож, — Пользуйся… Да, а как ты здесь очутился? — сузил глаза Сом.

— Долгая история. Все рассказывать — придется десятка три городов вспомнить, а разных событий — и того больше.

— А вкратце?

— Можно и вкратце. Засыпался. Грозила «вышка». Прикинулся раскаявшимся, был отправлен на фронт, потом служил в армии. Вот демобилизовался и прочно сел на мель.

— Что же ты делать собираешься?

Сима пожал плечами.

— Может, старые друзья подвернутся, помогут, Ты со своими не познакомишь?

Сом смерил взглядом Цыганка. С ног до головы, парень ему в общем-то нравился, но обида за поражение не прошла, и потому бросил сквозь зубы.

— Посмотрю, посоветуюсь… — и направился к Любке.

— Нужно тебе было с ним связываться! — упрекнул товарища Тимофей, когда тот сел за свой столик.

— Там у них один закон — сила. Чувствую я, придется нам с Сомом и его дружками столкнуться. А теперь я у них не только за своего сойду, но и буду не в числе последних.

— Последних! Пырнет он тебя из-за угла…

— Ну нет, своего так не положено…

— Будет тогда — не положено, — не сдавался Тимофей. — Так что же мы будем делать?

— Если Сом решит взять нас в свою компанию — надо идти. Но пока нужно и самим меры принимать. Попробуем завтра проболтаться целый день здесь, хотя трудно предположить, чтобы этот носатый зверь, — кивнул он на суетившегося около прилавка армянина, — был так прост, чтобы на виду получать банки со спиртом.

Кафе постепенно стало пустеть. Направился к выходу Сом, кивнув на прощание Симе и Тимофею. Любка, которая шла за ним, приветливо улыбнулась Цыганку. За столиками остались только сильно захмелевшие посетители. Один из пьяных все время пытался затянуть какую-то песню:

— А ведь этот бухарик прав, — вдруг пригнулся Сима к Тимофею. — Пусть Севастополь не Одесса, но тут действительно куда ни пойдешь, так обязательно к морю выйдешь.

Тима непонимающе взглянул на своего товарища.

— У моря-то и нужно разгадку искать. Пошли!.. Ночь была тихая и теплая. Город словно вымер, ни звука, ни огонька, где-то внизу плескалась волна, и этот плеск еще больше подчеркивал глубокую тишину. Друзья пошли по берегу Артиллерийской бухты к Хрустальному мысу. Набрав на берегу сухой морской травы, расстелили ее на выступе скалы, еще теплой от дневной жары. Легли. Тимофей начал засыпать, когда Сима толкнул его в бок.

— Смотри! Огонек мелькнул… Вон еще!

Тимофей увидел несколько световых вспышек южнее Хрустального мыса.

— Кого-то с берега вызывают…

— Надо охрану побережья усилить! А где взять людей? И кораблей нет, увели белогвардейцы… Да-а…

Морской вариант

К утру сырость и ветерок с моря так прохватили друзей, что они вскочили до рассвета.

— Не умей дрожать — замерз бы, — воскликнул Цыганок, размахивая руками. — Слушай, пойдем в угрозыск, пока улицы пустынны. Там доложим обо всем Ковнеру.

На этот раз путь им показался короче: шли они не от вокзала, а от базара, да и дорогу уже знали.

— Значит, явились, — встретил их Ковнер. — По вашему виду нетрудно догадаться: предположений у вас хоть пруд пруди, а результатов никаких…

Настроение у Алексея Павловича было отвратительное: засада не дала результатов — банда Коловрева ушла. По пути налетела на село около Максимовой дачи, разгромила ревком, уничтожила его работников. Лежат сейчас во дворе чека четыре изуродованных трупа, после обеда будут хоронить. Прощальные речи, тройной салют из винтовок…

Однако перед Худояшем и Цыганкой Ковнер своего настроения не показал. Он сидел на табуретке и продолжал делать физзарядку: с усилием, морщась, сгибал в коленях и слегка приподнимал ноги, затем пытался вытянуть их. Рядом на полу лежали костыли.

— Рассказывайте, не обращайте на меня внимания… Эта привычка у меня еще с той поры осталась. Когда сидишь в одиночке и знаешь, что для тебя только два пути — или виселица, или Сибирь, нужно постоянно тренировать тело и дух. Иначе сумасшедший дом… Вот и приучил себя к физзарядке. Ну, что там у вас?

Цыганок кратко рассказал о стычке с Мишкой Сомом, о его обещании познакомить с кем-нибудь из своих, о вспышках света в море и о предположении Тимофея, что в металлических колоннах, которые ничего не поддерживают, хранится спирт.

— Мы думаем, что контрабанда поступает с моря. Там надо ловить… — Ловить-то, дорогой мой, нечем. Врангель увел все, что могло на воде держаться. Остался у нас один, так называемый, истребитель с моторчиком от автомобиля «пежо», делает он от силы пять узлов. А ход у самой паршивой греческой шхуны вдвое больше. Придет время, мы и близко к своим берегам никого не допустим, а сейчас… Давайте разберем наши варианты. Пренебрегать знакомством с Мишкой Сомом не следует, тут могут быть далеко идущие последствия. Но насколько нам известно, он сам ничего не решает, верховодят в преступном мире другие. Резервуары? Можно, конечно, их изъять, но это только насторожит вашего Мкртчяна, а заодно и тех, кто ему спирт поставляет.

— Значит, нужно следить за морем?

— Это, пожалуй, самый лучший вариант… Вот что, около базара живет рыбак Чебренко, Харитон Пименович, или просто дед Хапич. Разыскивать его вам долго не придется — человек заметный: борода вот такая, — опустил руки ниже пояса Ковнер, — и левой ноги нет, ходит на деревяшке. Ковнер замолчал, нагнулся, поднял костыли, но продолжал сидеть на табуретке. — Харитона Пименовича поищите в Артиллерийской бухте, там его лодка стоит. Познакомьтесь с ним, заделайтесь рыбаками, тогда ваш интерес к морю не вызовет подозрения. У меня до окончания операции не появляйтесь, что потребуется — скажите деду Хапичу, он передаст. Вот все, идите. Впрочем, позавтракайте в нашей столовой, только что открылась… — Ковнер постучал костылем в пол. Через минуту в кабинет вошел дежурный. — Покормить надо людей. Что у нас сегодня?

— Ячкаша.

— Ну что ж, ячмень — очень питательный продукт. Очень…

На голодный желудок все вкусно. Ребята расправились с кашей молниеносно и, покинув угрозыск, направились к морю.

— Придется нам стать рыбаками, — с нотками разочарования протянул Сима.

Тимофей молчал. Он тоже был не очень доволен таким оборотом дела. Вступить в открытый бой с врагом, как было на фронте да и на охране побережья под Одессой, на худой конец, скрываться, выслеживать врагов — это он понимал. Но вот так… Один вечер просидели в кафе и фактически без толку. Теперь надо рыбу ловить, а Тима к этому никакого пристрастия не имел, он даже на бычков со своими друзьями в детстве ходил с неохотой.

В Артиллерийской бухте было пустынно, зато в море маячило с десяток лодок.

— Подождем! — решили ребята и пошли бродить по базару.

Базар кишел народом. Торговали всем — от рваных опорок до шампанского. Друзья приценились кое к чему, в основном из съестного. Цены круглые: хлеб — 200 тысяч рублей за фунт, картофель -100 тысяч, яйца — 700 тысяч десяток, а масло — ровным счетом миллион рублей за фунт. Это — советскими денежными знаками. Но на базаре можно было увидеть и царские кредитные билеты, и деникинские «колокола» — тысячерублевые купюры с изображением Царь-колокола, и врангелевские коричневые бумажки пятисотрублевого достоинства, и даже «грузбоны» денежные знаки, выпущенные в свое время меньшевистским правительством Грузии. Как видно, кто-то на что-то еще надеялся, и каждые ценились по определенному курсу. Вот только «керенки» Временного правительства и «карбованцы» Центральной рады шли ни во что. В неразрезанные листы «керенок» хоть можно что-то завернуть, а «карбованцы» и на это не годились.

— Может, кутнем, а? — с усмешкой спросил Сима.

— Ладно уж, вчера кутнули… Пошли на берег, вон рыбаки возвращаются.

Дед Хапич

Одна за другой подходили к берегу лодки. Их тут же окружали торговки. Шум, гам, ругань…

Цыганок и Тимофей внимательно приглядывались к рыбакам, боясь пропустить нужного им человека.

— Идет!.. — вдруг воскликнул Сима. Действительно, на очередной лодке подходил рыбак с могучей бородищей. Его, как и других, сразу окружили перекупщики.

— Хапич, я у тебя все заберу! — выкрикнула какая-то женщина.

— А чего ты? — возразила вторая. — Я тебе, дед Хапич, дороже дам!

Между торговками началась перепалка. Рыбак причалил лодку, вылез из нее прямо в воду, ребята еще раз убедились, что это именно тот, кто им нужен: вместо левой ноги из брезентовой штанины выглядывала деревяшка. Он поставил на берег корзины — одну с рыбой, другую с креветками, осмотрел окруживших, затем окликнул одну, стоявшую поодаль его женщин.

— Ксюша, иди сюда! Сегодня ее очередь, а ну, марш отсюда! — прикрикнул он на остальных. Подошедшая женщина даже раскраснелась от радости. — Креветки все бери, — распоряжался Чебренко, — да смотри, не продешеви, а то я знаю тебя, уж очень сердобольна. Рыбы тоже возьми, да не всю продавай, себе оставь. Как Петька-то?

— Уже, слава богу, лучше. На улицу стал выходить, есть просит.

— Смотри, береги парня. Теперь мужики, ох, как нужны будут, — полушутя-полусерьезно говорил он, отбирая женщине из корзины рыбу. — Ну, а это я себе оставлю, так как она пойдет за полцены, а покопчу да повялю — озолочусь. Неплохой сегодня улов был, неплохой… Да ладно, ладно тебе с деньгами, вот выторгуешь, тогда и отдашь… А Петьку пришли ко мне, на рыбалку с ним сходим.

Когда все разошлись, рыбак стал вытаскивать лодку на берег. Сима и Тимофей молча подошли, помогли.

— Берите по паре рыбешек за помощь. Сварить-то, надеюсь, сумеете сами, — сказал Чебренко, заматывая цепь за трубу, вбитую в землю.

— Вы — Харитон Пименович Чебренко?

— Допустим, — ответил рыбак, глядя на ребят из-под насупленных бровей. — Только… Сейчас мода все сокращать, вот и мое имя-отчество сократили, зовут Хапичем.

— Вот нам так Алексей Павлович и сказал! — Какой Алексей Павлович? — Ковнер.

— Ковнер? — переспросил Чебренко. — А откуда вы его знаете?

— Ну, это разговор особый, — уклонился от ответа Сима. — Нам с вами поговорить надо. Товарищ Ковнер сказал, что вы сумеете нам помочь.

— Поговорить, так поговорить… Берите весла, — и он захромал в сторону от базара. Вдруг рыбак остановился, затем повернулся… к морю, стал прислушиваясь, смотреть вдаль. — Идут!..

— Кто?

— Заграничные коммерсанты… Кто же на этот раз? Ага, старая знакомая «Доротея»… А за ней? Какой-то большой транспорт… Да никак итальянская «Амалия»? Точно, только у нее так близко к носу ходовой мостик вынесен. Давненько не наведывалась в Севастополь. А там и еще кто-то шлепает, ну, братцы, дела!

Дом деда Хапича находился среди других хибарок на склоне, вернее, в склоне, крутого холма. Построен он был так же, как и многие другие: в толще известняка вырублена прямоугольная яма, боковые и передняя стенки выложены из вырубленного камня, а задняя так и осталась известняковым монолитом. Крыша земляная — и тепло и дешево. Дверь выкрашена веселенькой зеленой краской, около входа в принесенной откуда-то земле торчало с десяток луковиц. Сразу же за дверью — небольшая прихожая. Здесь — железная печка, от нее — две трубы: одна на крышу, а другая в расположенную по соседству комнату.

— Заходите, хлопцы, заходите, — пригласил Хапич. В комнате чисто, в зарешеченное окно проникает свет, пол выстлан корабельными досками — об этом свидетельствовали кусочки смолы на стыках. Стол тоже, видать, когда-то был на корабле — на концах ножек еще сохранились медные скобы, которыми он крепился к палубе. Вместо скамеек — рундуки, на одном из них рыбак, по-видимому, и спал: в изголовье лежала свернутая одежда. В специально сделанных пазах в стенах проходила труба от печурки.

— Это у меня для отопления приспособлено, — объяснил Чебренко, заметив взгляд, который друзья кинули на трубу. — Летом дым идет прямо на улицу, а зимой я его через трубу пускаю. Вот и тепло… Ну, подождите, я сейчас уху соображу…

Дед Хапич вышел в прихожую, а Тимофей потянулся за книгой, лежавшей на полочке. Ни начала, ни конца у нее не было, но по шрифту, по пожелтевшей бумаге видно, что издана она была давно. «Первоначальное плавание по Черному морю, не говоря о походе Язона, начато греками по необходимости сообщаться с заведенными ими, на берегах его, колониями» — начал читать Тимофей. — Смотри-ка, интересно.

— Интересно, конечно, да язык-то уж больно того…

— Так что, непонятно, что ли? Ты слушай: «Скифы и мидяне, обитавшие издавна близ берегов его, конечно, имели ладьи, на которых пускались за рыбным промыслом или добычей…» — Дальше идет описание всех берегов Черного моря. Вот что говорится о нашем Николаеве: «Река Буг, древний Ипанис, вытекает из Южной Польши, где с востока принимает в себя реку Ингул. Реки, сливаясь, образуют полуостров, на котором расположен означенный город — место пребывания Главного управления Черноморского флота… В Николаеве можно иметь все нужное для судов, налиться водою из Спасского фонтана или из реки…» Между прочим, сейчас в Спасском фонтане даже курица не напьется, а в реке вода почему-то стала соленой, — прокомментировал Тимофей.

— Там и про Очаков есть?

— А как же! Такому городу, да не быть, — начал листать книгу Тимофей. — Вот он: «От Кучуруб берег поворачивает к зюйд- весту…» Слова-то какие!.. «зюйд-весту и оканчивается крутым мысом, на котором выстроен город Очаков… Город этот весьма беден, и в нем, кроме говядины, трудно чем-нибудь запастись». Вот и все.

— А про рыбу, значит, ни слова? А еще первые мореходы по Черному морю сюда приходили за рыбой.

— О рыбе ничего нет, — подтвердил Тимофей, что-то разыскивая в книге. — Вот: «От оконечности Джарыгатской косы к востоку Каркинитский залив, по мелководью для плавания непригоден». Рассказал бы я составителю этой книги, как Перекопский залив для плавания непригоден.

— Составителю! Вот ты и мне, как говорится, другу до гроба, рассказать никак не соберешься, что там у вас получилось…

— Расскажу когда-нибудь… Ну-ка, про Севастополь почитаем.

— Лоцией интересуетесь? — спросил, заходя в комнату, дед Хапич. — Интересная книга. Правда, устарела малость, она еще до Крымской войны издана. Я тоже иногда ее просматриваю, вспоминаю, где приходилось плавать.

— Вы моряком были?

— Довелось… Семь лет прослужил, а потом шесть в тюрьме просидел. Во флоте я и с Павловичем познакомился. Вместе в восстании участвовали — это когда Шмидт на «Очакове» командование флотом принял. Только к Павловичу построже подошли, в кандалы его, да в одиночку… Он, наверное, сам вам об этом рассказывал…

— Давайте-ка ушицы поедим. Хлеба, правда, у меня… Вот ребята с корабля сухарей принесли, спасибо, не забывают.

Дед Хапич отодвинул рундук, вынул из стены ловко пригнанный камень из такого же ракушечника, как и вся хата, за ним открылся тайничок. Достал завернуты в тряпицу сухари и несколько небольших желтоватых рыбок.

— Барабульки тоже попробуем. Я вам, ребята, так скажу: жирен беломорский палтус, хорош балык из осетра или белуги, отличная уха получается из кефали, но копченая барабулька!.. Ладно, потом, а то после нее и уха не уха.

— Значит, с Павловичем я познакомился давненько, еще до девятьсот пятого, — начал разговор дед Хапич после обеда. — Потом, как я уже говорил, в восстании участвовали, это в ноябре пятого. Ну и судили нас вместе. После встречаться нам не довелось, а теперь вот разыскал меня, пенсию исхлопотал. Правда, ее хватает на буханку хлеба, но разве в этом дело! Так что вы давайте без утайки, зачем пожаловали?

Сима на этот раз без своих обычных шуточек рассказал.

— Мы предлагали устроить засаду около кафе «Рваные паруса»… Товарищ Ковнер не согласился.

— Что ж, он прав. Во-первых, трудно определить, кто из посетителей приносит спирт, не станешь же обыскивать всех. Обыщешь одного, а все станут настороже — цепочка может оборваться. Не исключено, что где-то в условленном месте люди передают товар из рук в руки, даже не зная друг друга. Нет, выследить доставщиков спирта в кафе — полдела, да даже не полдела, а так, пустяковина. Спирт не только туда поступает, но и к другим нэпманам. Прав Алексей Павлович, нужно найти, кто его в город привозит.

— Поступать он может только морем. Вот он и посоветовал познакомиться с вами.

— Резонно, резонно… я рыбачу, почти все время в море. Ну и если ко мне приехали дальние родственники и помогают в работе — все нормально. А теперь давайте покумекаем, как нам лучше поступить, а то море велико, в нем не только пароходишко, целую эскадру найти нелегко…

Контрабандой промышляют фелюжники, это я знаю, но не слыхал, чтобы они спирт возили. Ходят они только в Турцию, а там спиртное религией запрещено… Можно, конечно, наладить доставку через турецких коммерсантов, но тогда выгода пропадает: чем больше посредников, тем больше приходится тратить — всем же платить надо… Этот народ пока оставим в покое, хотя им удобно — фелюга, считай, в любом месте причалить к берегу может. Большие суда тоже можно сбросить со счета, бывают они редко, а подходить ночью к берегу опасно. Остаются греческие шхуны. Вот такая, как сегодня пришла — «Доротея».

— Так «Доротея» вместе с пароходом идет прямо в порт, а там выгрузить контрабанду труднее… — возразил Тимофей.

— Труднее, конечно, но можно. Однако на прямое нарушение законов они не пойдут… — Стоп, ребята! — вдруг после раздумья воскликнул дед Хапич. — А что если шхуна подходит где-нибудь к берегу, например, в Карантинной бухте, передает товар кому нужно, затем — курс в море и утром как ни в чем не бывало — в порт, а?

— Мы ночью какие-то огоньки видели. Чуть левее Хрустального мыса.

— Значит, на траверзе Карантинной бухты. Точно, сдала контрабанду, а теперь идет почетным гостем! Обычно следом за «Доротеей» приходил и «Архангел Михаил» — тоже греческая шхуна. В общем, сегодня ночью пойдем ловить креветок к Карантинной бухте…

«Доротея» в Севастополе

Антон Чупахин не знал, что делают его друзья Тимофей Худояш и Серафим Цыганок, но догадывался — заняты чем-то стоящим. А он, Антон, дежурил в таможне с допотопной японской винтовкой в руках, перечитывал уже выученные наизусть плакаты. На одном из них был нарисован окутанный цепями земной шар и мускулистый рабочий, молотом разбивающий эти цепи. И надпись: «Мы — пожара всемирного пламя, молот, сбивший оковы с раба». На другом, с надписью «На развалинах старого здания возведем мы свой светлый чертог» были нарисованы черные развалины, поверженные кресты… все затянуто паутиной, а над этой свалкой — прекрасный розовый дворец со множеством окон. Антон не знал, что такое «чертог», но, наверное, думал он, именно такое здание, в котором не будет ни чердаков, ни подвалов, ни темных углов, а только большие комнаты, светлые и чистые.

Неожиданно зазвонил все время молчавший телефон. Антон снял трубку, доложил, как и положено, что он — Чупахин, дежурит по портовому таможенному пункту.

— Приготовьтесь к приему иностранных кораблей! — распорядился голос на другом конце провода. Чупахин хотел спросить, кто говорит, но трубку уже повесили.

Антон не знал, как нужно готовиться к приему иностранных кораблей, и на всякий случай направился на причал. Оттуда было видно, что шхуна зашла в бухту, а на рейде маячил пароход.

«Что же делать?» — подумал он.

Но решать ему ничего не пришлось. Вскоре на пункт пришло много народу: портовики, таможенники. Антон, как и положено по инструкции, занял свое место у проходной и стал проверять удостоверения и пропуска у всех, кто входил в таможню.

Около ограды собралась толпа. После некоторой суматохи — портовики за эти годы даже концы принимать разучились — шхуна пришвартовалась. А потом и разгрузка началась. На причал опускались плуги, бороны, сеялки.

Шхуна невелика, но и технических средств, кроме судовой стрелы, никаких, поэтому с выгрузкой провозились чуть ли не до вечера. А тут к проходной подошла повозка, запряженная парой волов. На ней — тюки шерсти. Экспедитор предъявил документы. Чупахин открыл ворота.

В этот момент к воротам направился матрос с греческой шхуны.

— Обождите! — крикнул ему Чупахин. Инструкцию он знал: без увольнительной записки капитана ни одного человека в город нельзя было выпускать. Но матрос, то ли не понимая, то ли не слыша, продолжал идти к выходу. Пришлось Антону к нему бежать. Задержал в последнюю минуту. Матрос что-то объяснять начал, руками размахивает.

«Эх, как плохо, язык не знаю», — мелькнула мысль у Чупахина, а сам показывает на ладони, вроде бы пишет, записка, дескать, нужна.

Матрос опять руками замахал, и тут у него фляга из кармана вывалилась. Поднял ее Антон, отвинтил крышку, понюхал — спирт.

— С этим не пропущу! — сказал он твердо.

Пока он возился с матросом, тюки уже сгрузили на причал, стали их на палубу поднимать, а волы повернули обратно. Со вздохом облегчения закрыл за ними Чупахин ворота. Кто его знает, правильно ли он поступил: вроде бы по инструкции, да разве в ней все можно предусмотреть! Впрочем, кроме него на таможенном пункте еще люди есть — проверяют бумаги, оформляют их.

Перед самым концом смены еще у него случай произошел. Открыл ворота, чтобы пропустить воз с тюками шерсти, а тут опять греческий матрос показался. Идет из города, ногами кренделя выписывает, а под мышкой — икона. Что делать? Об иконах ни в одном пункте инструкции ничего не сказано. Об оружии есть, о предметах искусства есть, а икон словно на свете не существует. Задержал на всякий случай. Хорошо хоть этот моряк немного по-русски говорил, можно с ним было договориться.

— Купил на рынке, — объяснял он, и это вполне правдоподобно — на рынке все можно купить. — Моя мама очень богомольна, просила из России икону привезти. — Что ж, и это может быть. — Пропусти, господин, — просил матрос. — Нельзя — запомни меня, вынесу, отдам. — У Антона глаз верный, человека только один раз увидит и уже никогда ни с кем не спутает. Пропустил.

А после смены не выдержал, пошел к Ковнеру — раз он Антона послал на это дело, так кому же о своих сомнениях рассказать, как не ему? Так прямо с винтовкой в руках и зашел в кабинет.

— А я к вам посоветоваться пришел.

— Ну, ну, слушаю. Только ты теперь свое начальство имеешь.

— Свое я еще не узнал как следует, а вы меня послали на эту работу, мне и ответ перед вами держать, — и Антон рассказал, как он сначала чувствовал себя не у дел, дежуря в полупустом помещении и изучая давно знакомые плакаты, и о том, как сегодня он правильно поступил, отобрав у матроса спирт, и неправильно — пропустив другого с иконой.

— Икону ты правильно пропустил. А спирт тебе придется отдать — такие вещи, во всяком случае в таком количестве, мы не можем запретить проносить с собой. А вот расскажи-ка поподробнее, как эти оба случая произошли. Тут уж и Антон что- то начал подозревать: в первый и второй раз он, занятый с матросами, не проследил как следует за повозками. По инструкции он обязан был пересчитать, соответствует ли количество мест указанному в документе, не нарушена ли упаковка, но не сделал этого.

— Виноват я, товарищ начальник, ой как виноват! — Антон даже по стойке смирно встал.

— Это в чем же?

— Да ведь матросы могли со мной бузу затеять с отвлекающими целями, а я клюнул на это и повозки не проверил.

— Ну что ж, в дальнейшем умнее будешь. Да, надо подсказать, чтобы двоих дежурных назначали во время прибытия иностранных судов… Ну иди, Антон, спасибо, что зашел.

— А дружки-то мои… Ну, Серафим Майданович и Тимофей Худояш, где они?

— А они на задании. Тоже важное дело.

После ухода Чупахина Ковнер несколько минут сидел молча.

Прекрасная гавань

Древние греки назвали эту бухту Прекрасной гаванью. С точки зрения моряков она действительно прекрасная — в глубину ее, наверное, и в самые сильные штормы волнение не доходит. А сейчас пустынные берега выглядели мрачно, эту мрачность еще более подчеркивал празднично-яркий Владимирский собор, возвышающийся на холме, в центре древнего Херсонеса.

Тимофей, Сима и дед Хапич пришли в бухту ловить креветок, но цель у них была другая — проследить, не подходят ли к берегу суда с контрабандным товаром.

Они сидели на берегу и домучивали чайник кипятка, заваренного вместо чая пережаренными сухарями. Темнело. Сима подгреб в костер концы не сгоревших поленьев, и пропитанное морскими солями дерево вспыхнуло разноцветным пламенем.

— Гасить это уже надо, — сказал Чебренко.

— Через несколько минут оно само все прогорит, — заметил Сима, но послушно разбросал головешки по песку.

— Сначала я думал пойти в шлюпке всем троим, — негромко начал Хапич. — А теперь решаю — так не годится. Все привыкли, что на лов я хожу один, а если вдруг пойдем втроем — может подозрительным показаться. Будет лучше, если вы спрячетесь на берегу, вон хотя бы около карантинных казарм, а я, как всегда, буду ловить креветок. Бухта тут невелика, сами все увидите, а что я узнаю — потом расскажу. Все равно мы шхуну не сумеем задержать…

«Да мы и не имеем на это права», — подумал Тимофей.

Дед Хапич проковылял к лодке, отчалил, а ребята пошли вдоль берега. У самого уреза воды притаились за обломком скалы. Стояла первозданная тишина. Сюда, за мыс, звуки из города не доносились. И уже потом, когда они привыкли к оглушающему безмолвию, стали различать легкое бормотание воды среди гальки.

Ребята долго лежали за скалой, руки и ноги затекли, от воды потянуло холодком.

— Нет, здесь мы ничего не дождемся… — прошептал Сима.

— Тише ты!..

— Смотри…

Далеко-далеко в море мигнул несколько раз огонек, пропал, снова замигал.

Через несколько минут послышался легкий всплеск весел и из глубины бухты появился силуэт лодки. Похоже, что на ней сидело двое, но точно определить это на фоне черного берега было невозможно. Лодка двигалась к выходу в море, и гребец так тихо опускал весла в воду, что если бы друзья не ожидали этого, если бы напряженно не прислушивались, то, наверное, ничего и не заметили бы.

А потом донесся приглушенный голос:

— Ты, Хапич?

— Я…

— Как улов?

— Вроде ничего, попадается.

— Что-то давно тебя здесь не видно было. Барабулька у Константиновского равелина ловилась. А теперь не идет, вот и пришел сюда за креветкой. Это дело верное.

— Ну, ну…

И уже другой голос:

— Шел бы ты, дед, домой.

— Чего вдруг?

— Да так… Гости должны к нам прийти, а они не любят посторонних…

— Что ж, могу и домой, наловил уж порядочно…

— Как хочешь, Хапич, — снова начал первый голос, — можешь ловить, только… Никому ничего, а то сам понимаешь — у меня разговор короткий…

— Да я что… Я ничего… — и сразу же послышался всплеск воды.

И опять все стихло.

— Слушай, я поплыву, узнаю, что там, — сказал Тимофей и пополз к воде.

— Куда ты? — ухватил его за ногу Сима и горячо зашептал: — А если заметят? Вон море какое, — и он бросил небольшой камешек — вода вспыхнула, словно туда бросили уголек.

— Прослежу за ними, могут же в другое место уйти. Сима ничего возразить не смог.

Тимофей вошел в воду и тихонько поплыл, время от времени поглядывая вправо на Большую Медведицу. Когда почувствовал усталость, лег на спину и несколько минут лежал неподвижно. Потом поплыл вновь. На запад, туда, где они увидели с берега огоньки. Ему казалось, что он плывет целую вечность, стали неметь ноги… Тимофей поднял голову и прямо перед собой, на фоне усеянного звездами неба, различил темную глыбу судна. Заметил он и лодку под кормой. Тогда он вздохнул глубоко-глубоко и повис неподвижно над глубиной, чуть-чуть шевеля руками. Вокруг стояла тишина, и у Тимофея мелькнула мысль: «Уж не оглох ли?» Но вот по воде гулко донеслось:

— Не могли ближе подойти? — говорили из шлюпки.

Ответа с судна Тимофей не расслышал.

— Камни, камни!.. Вам бы только наживаться! Ну, давайте! — крикнули вновь из шлюпки, и через несколько секунд: — Да что вы свои жестянки суете! Успеете с ними! Давайте главное!..

Как видно, с судна стали спускать что-то тяжелое, потому что и наверху слышались слова команды на незнакомом Тимофею языке и снизу время от времени покрикивали:

— Осторожнее! Осторожнее! Так, так! Сейчас… Порядок! Давайте второй! — снова зазвучали слова команды, потом какой- то обиженный крик. — Вот свиньи! — ругнулся кто-то на шлюпке. И громче: — Не можете потом счеты свести, что ли! Так, так! Да осторожнее вы!.. — И тут же гулкий удар по борту судна и всплеск. — Сволочи! — взревели на шлюпке. — Лучше бы вы сами утонули… Моряки называются! — Ругань доносилась и с палубы судна, и долго еще голоса раздавались над морем, пока наконец со шлюпки не крикнули: — До рассвета здесь стоять собрались, что ли! Давайте банки!

Разгрузка пошла быстрее, и вскоре шлюпка двинулась к берегу. Поплыл к мысу и Тимофей.

Он все больше и больше мерз. Стучали зубы, мускулы рук и ног совсем окоченели, начала одолевать сонливость, равнодушие. Тимофей уже думал, что и не доплывет.

«Ну, ничего, они пошли в бухту… А там Цыганок…» — пронеслось у него в мозгу. Но тут ноги коснулись дна. Он выполз на берег и несколько минут лежал неподвижно. Поднялся, нашел то место, где раздевался. Одежда лежала там же, только Симы не было.

«Куда теперь? — думал Тимофей, одеваясь. — Сима, конечно, направился за шлюпкой… И мне туда? А если заметят? Нет, Сима сам справится…»

Тимофей решил идти к Чебренко, а куда же еще? Ноги плохо слушались, но он все же побежал, и когда над городом затеплился синеватый рассвет, Тимофей уже стучал в знакомую дверь. Дед Хапич молча открыл, молча проводил в комнатушку.

— Ложись сюда, — показал на рундук, с которого только что поднялся. — Ну, как?

— Вроде, порядок, — ответил Тимофей, почти засыпая. Но тут же встрепенулся: — А кто это был в шлюпке, не узнали по голосу?

— Одного узнал — Мишка Сом. Есть тут такой… А второй голос незнаком…

«Мишка Сом… Мишка Сом… Так вот он чем промышляет…» — думал Тимофей, засыпая.

Но отдохнуть ему не пришлось, прибежал Сима. И с порога, не переводя дух:

— Пошли!

Ниточка

В кабинет вошел дежурный:

— Сводка, — положил он на стол лист бумаги.

На первом месте, как и обычно, данные о голодающих. Триста двадцать одна семья находится в бедственном положении — на три меньше, чем вчера. По-видимому, удалось устроить на работу. Казалось бы, ну какое дело уголовному розыску до голодающих. Но ревком решил: заниматься этим должны все. Дальше сообщалось о происшествиях. Девять ограблений, семнадцать краж, три драки. Одно хорошо: не было за истекшие сутки бандитских налетов, но и без этого картина нерадостная.

Дежурил сегодня Кайдан, молодой работник, пришедший в УР по путевке комсомола.

— Слушайте, Кайдан, а почему некоторых нэпманов даже за тот короткий срок, что я здесь, уже по два три раза обчистили, а других не трогают?

— Тут все просто — откупаются.

— Та-ак… Что ж, выкуп, пожалуй, дешевле обходится, чем ограбление, — проговорил Ковнер и про себя с горечью подумал: «А мы не можем защитить граждан…» — А если через них добраться до шайки?

— Во-первых, побоятся. Если жулики узнают, кто их выдал, могут всю семью вырезать. А потом нэпманы нас, то есть Советскую власть, считают своими кровными врагами. Развернуться полностью мы им не даем, да и защитить от бандитов не можем… «Прав парень, прав», — соглашался Ковнер. — Так что они в силу своей классовой ограниченности будут поддерживать наших врагов, хотя те являются и их врагами.

— Да-а… Спасибо, идите!

«Каждый день два-три десятка происшествий. Конечно, ни сил, ни средств не хватит расследовать каждое, тут нужна система — организованным шайкам необходимо противопоставить организованную борьбу с ними. Эх, если бы ликвидировать белогвардейские банды, которые терроризируют население срывают все мероприятия Советской власти!.. А уж с воровскими шайками расправиться было бы не так уж сложно. Вот еще контрабандисты… Где-то ребята, что они делают?»

Он восстановил в памяти весь разговор с Антоном Чупахиным. Матрос с иконой и матрос со спиртом могли совершенно случайно оказаться у проходной одновременно с привезенными тюками шерсти? Вполне. Но могло это быть и отвлекающим маневром? Несомненно. Значит? Значит, нужно посмотреть, не находится ли, кроме шерсти, что-то в тюках.

С трудом привстал, покрутил ручку телефона, вызвал начальника таможни.

— Это Ковнер. Слушай, шхуна «Доротея», что пришла вчера, кому принадлежит? Фирме «Камхи». Солидная? С нами ведет дела исправно… Хорошо. А что вывозят? В основном шерсть. А как организована скупка? Значит, покупают у частных лиц и госхозов, а потом сами сушат, сортируют и упаковывают… А при погрузке? Обычный таможенный досмотр, количество тюков и их вес… Ясно, спасибо… — Ковнер вызвал коменданта. — Борис, надо на «Доротее» произвести обыск.

— Это мы зараз, возьму оперативную группу и перевернем все от киля до клотика.

— Нельзя так. Шхуна принадлежит фирме, с которой мы торгуем. Она первая завела с нами связи, за ней другие пошли. А если мы эту ниточку обрежем?

— Произвести незаметно обыск?.. — растерянно спросил Бугримов: он любил все делать открыто, брать храбростью, удалью.

— У тебя в порту, наверное, есть знакомые. Узнай-ка там, нет ли какой зацепочки.

— Постараюсь, но… Действовать надо, да и все. Если что-то найдем — мы правы, нет — извинимся. Зато будем уверены…

— Ты, Борис, хочешь действовать, как старые политики.

— Ну, что вы! — Точно. Некоторые деятели так и говорили: «Главное — арестовать, а за что — причину всегда можно найти». При царице Екатерине Второй был такой случай… — Цепкая, тренированная многими годами одиночного заключения память сразу же подсказала нужный факт. — Арестовали фельдмаршала Бестужева — чем-то не угодил царице. Так канцлер Бутурлин сказал: «Бестужев арестован, мы в настоящее время ищем причину, почему это сделано…». Пройдет несколько лет, и к нам будет приходить столько кораблей — бухта станет тесна. И вот ради этого мы не можем ничего предпринять против этой «Доротеи», хотя все следы, все данные говорят о том, что на ней есть немало интересного для нас. — Ясно, товарищ начальник. Будет сделано, зацепочку найдем!

— Быстрее надо, вечером она может сняться, и задерживать ее без причины неудобно.

Но не успел Бугримов сделать и нескольких шагов к выходу, как в кабинет вошел дежурный:

— Товарищ начальник, Покровский собор ограбили! — доложил он. — Собор?! Так это же прекрасно! — улыбнулся Ковнер.

— Машина на ходу?

— Так точно!

— Бугримов, со мной! Вы — тоже! — взглянул он на Кайдана. — Пусть вас кто-нибудь подменит!

Не прошло и пяти минут, как машина «Изотта-фраскини» выползла из ворот СУРа. Она была роскошной. Говорят, что на ней сам Врангель ездил, но тогда она заправлялась английским бензином, а сейчас мотор вынужден был работать на смеси. Оглушительно стреляя и дымя, она направилась к порту.

Тайные агенты в беде

Ну, что там? — спросил Тимофей, как только друзья вышли из домика деда Хапича.

— Порядок! И бидоны со спиртом, и еще какой-то ящик. И где все это?

— Спрятали в старых зданиях. Этой ночью заберут.

— Интересно, что у них в ящике? — задумчиво сказал Тимофей. — Они один упустили в море, и тот, что на лодке, так ругался! Наверное, что-то очень ценное, потому что банки со спиртом он просто жестянками назвал. Все получается хорошо, задание, можно считать, они выполнили, узнали, как попадает спирт в Севастополь. Милиция нагрянет туда, где спрятали свой товар контрабандисты, а потом можно и к ответственности привлечь кого следует.

Одно только не давало покоя Тимофею — в этом деле он оказался вроде бы сторонним наблюдателем. Цыганок выследил, может быть, рискуя жизнью, куда контрабандисты спрятали товар. А что он? Ну, плыл, ну, видел, как грузили со шхуны ящики и бидоны в шлюпку. И все. Только и того, что устал смертельно, вот даже и сейчас мускулы рук и шеи болят, а ноги дрожат. Так он и сказал своему другу.

— Ты молодец, я бы так, наверное, не смог. И потом, если бы они решили пойти в другую бухту, — как бы мы об этом узнали. Хорошо, что ты видел, как со шхуны это поступало — может, и пригодится, — утешил Тимофея Сима.

Они поднялись по склону горы, нашли потайной вход и только пробрались во двор СУРа, как столкнулись с дежурным.

— Кто вы такие, что вам надо? — строго окликнул тот.

— Нам нужен товарищ Ковнер. Или комендант.

— Да кто вы такие?

В это время во дворе появился начальник секретно-оперативного отдела Подымов.

— Что такое?

— Да вот… — показал дежурный на Тимофея и Цыганка. — Смотрю: во дворе какие-то типы ходят. Как сюда попали — не говорят, кто такие — тоже не хотят отвечать. Требуют товарища начальника или коменданта.

— Посади их в каталажку. Да смотри, чтобы не утекли! Народец, видать, ушлый. Я их, кажется, уже где-то видел.

Что делать? Раскрывать себя они не имели права даже перед работниками милиции.

— Ладно, ведите, — великодушно согласился Сима. — Надеюсь, предоставите лучший номер?

— Шикарный, как в гостинице Киста! — пообещал дежурный и открыл дверь в большую комнату, по стенам которой стояли нары. — Отдыхайте. Обед — по требованию, предварительные заказы принимаются за неделю вперед.

— Ладно, если у вас найдется уха из стерляди с расстегаями — несите, — отшутился Сима и уже серьезно добавил: — Только как появится товарищ Ковнер или комендант — сразу же доложите о нас.

В этот утренний час камера была пуста. Сима с невозмутимым видом лег на голые доски. А Тимофей, впервые попавший в подобную обстановку, начал было читать надписи, которыми были покрыты стены.

— Брось! — увидев его старания, сказал Сима. — Бывающий здесь люд не очень-то изобретателен — везде одно и то же.

— Ну, мне еще не приходилось такого встречать.

— И не надо…

Помолчали.

— Слушай, а нам сейчас нельзя те вещи забрать! — сказал Сима.

— Почему?

— Мы же деда Хапича под удар поставим. Понимаешь, они о нас ничего не знают, а видели только Хапича. Так?

— Так.

— И вот их тайная операция становится известна милиции. Кто донес? Ясно, Хапич. Этот Сом на меня с ножом кинулся только за то, что я с его кралей потанцевал. А тут такое… Расправятся, как пить дать!

— Что же делать?

— С Алексеем Павловичем посоветуемся. А теперь давай-ка спать, а то ночь-то у нас бессонной была.

Проснулись оба почти одновременно. Солнца, с утра светившего в окно, теперь уже не было видно.

— Неужели до сих пор товарищ Ковнер еще не прибыл? — спросил Цыганок и, спрыгнув с нар, начал барабанить в дверь.

Стучал он долго, наконец, щелкнул замок и показался дежурный.

— Я же сказал, что предварительные заказы выполняются через неделю. Чего же вы беспокоитесь?

— Слушай, начальник, мы понимаем, что ты большой начальник, но пойми и ты, у нас здесь — он постучал себя по голове — важная тайна. Ты представляешь, что значит, если в голове у человека тайна государственного значения, а его держат в кутузке? Это значит, что тот, кто сажает человека с тайной в голове под замок, сам совершает государственное преступление… — Сначала дежурный улыбался, но по мере того, как говорил Сима, лицо его стало приобретать серьезное выражение. — Если ты думаешь, что мы сюда пришли, чтобы ограбить Севастопольский угрозыск, то ты ошибаешься, хотя бы потому, что у вас тут совершенно нечего взять. За все имущество, имеющееся в каптерке вашего коменданта, можно в лучшем случае получить бутылку киндербальзама.

— Это еще что такое?

— Детский напиток — смесь спирта с самогоном… От твоей болтовни у меня голова заболела. Что вы хотите?

— Хотим видеть товарища Ковнера или коменданта. И по делу, не терпящему отлагательства.

— Так что же я могу сделать, если ни того, ни другого нет!

— Дежурный должен знать, где они. Так вот, сообщите, в каких словах и каких выражениях — это ваше дело, все, что вы от нас услышали, ну, и опишите нас, если сумеете.

— Хорошо, я доложу начальнику.

— Вот давно бы так. А то увидел, что на нас один из начальников начал кричать, и туда же. Бог клепку для головы раздает не в зависимости от занимаемой должности, самому соображать надо…

Но дежурный уже не слушал, он закрыл дверь и щелкнул замком.

Сокровища «Доротеи»

«Изотта-фраскини» подъехала к Покровскому собору. Ковнеру было трудно выходить из машины, и он послал Кайдана пригласить священника. Через минуту перед машиной стоял батюшка.

— Скажите, святой отец, действительно ночью ваш храм ограбили? — спросил Ковнер.

— Посягнули, нечестивцы, посягнули.

— И что же украли?

— Был тут ваш представитель, составил документ! Мы все ему перечислили.

— Ну, акт еще ко мне не попал, вы скажите так.

— Сосуды драгоценные, потребные для богослужения, похитили, дароносицу серебряную позолоченную унесли, несколько икон, в том числе Божьей матери, древнюю, греческого письма. Ну, и сбережения храмовые, кои в алтаре хранились.

— Не везет вашему собору, — вздохнул Ковнер.

— Что так, сын мой?

— Весной у вас пулеметы и патроны в подвале нашли, сейчас вот обокрали.

— Я служу богу и только богу, и в том, что оружие очутилось в храме, не повинен. Нечестивцы понесли достойное наказание.

— Но ведь действовали тогда люди, причастные к собору?

— Верно, сын мой.

— Вот и теперь тоже…

— Откуда такие сведения имеете?

— Ну, в этом мы разберемся. А сейчас оденьтесь попредставительнее, как в архиерею на прием — поедите со мной в одно место. Там, возможно, находятся ваши сокровища. Послужите богу, а заодно и Советской власти.

Вахтенный «Доротеи» вызвал капитана. Тот спустился с борта корабля, подошел под благословение к священнику, спросил:

— Чем обязан вашему визиту, господа?

— Неизвестные злоумышленники ограбили Покровский собор, — начал Ковнер. — Очень неудобно вас беспокоить, но нам доложили, что ваш моряк пронес на корабль икону. Мы просто хотим убедиться, что она не принадлежит собору.

— Я, право, не знаю… Разве было такое? Вахтенный «Доротеи» ничего не ответил, а Ковнер подтвердил:

— Было, было…

— Я верю… Но ведь матросы вольны покупать то, что свободно продается в магазинах и на базарах. Во всяком случае так обстоит дело во всех странах… Да и мы так же поступаем. Но если ворованное…

— Ну, что ж, найдите того матроса, вызовите сюда…

— Как-то неудобно держать священнослужителя на причале, проявите долг гостеприимства, пригласите на борт.

— Да, но я не знаю, кто вы.

— Я — начальник Севастопольского уголовного розыска, вот мой мандат. А это мои сопровождающие…

«Покажу я им эту проклятую икону», — решил капитан и пригласил всех на судно.

В капитанской каюте вестовой поставил на стол бутылку ракии, тарелки с маслинами и сладостями. Вскоре матрос принес икону. Небольшая, в простеньком окладе из штампованной фольги, в обычной деревянной раме. Даже беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы определить: она никакого отношения к собору не имеет.

— Таких изображений ликов святых угодников в нашем храме не бывало, — торжественно заявил священник. Что оставалось делать? Поблагодарить, извиниться и уходить. Об этом думали поп и комендант, этого ждал и капитан Фокос. Но Ковнер медлил, он рассматривал на свет ракию, начал разговор о качестве вина, способах его приготовления в разных странах. Волей-неволей капитану пришлось поддерживать разговор: скоро он увлекся, так как на родине у него был небольшой виноградник, и он считал себя прирожденным виноделом. Вдруг дверь без стука открылась, и вошли Кайдан и еще один сотрудник СУРа — о них как-то за это время забыли. А те знали свое дело: когда все были заняты разговором, они отошли, не замеченные никем, в сторону, и Кайдан нырнул в трюм. Сейчас он молча подошел к столу и положил на него три тяжелых бруска. Два из них вспыхнули желтым светом.

— Вот, — только и сказал он. — Золото. И серебро.

— В тюках шерсти? — спокойно и, как могло показаться со стороны, несколько печально спросил Ковнер. Только священник уловил эти нотки печали, но не понял почему. А Алексей Павлович подумал: «Сколько же драгоценного металла ушло вот так, минуя таможню, контрабандой, сколько продуктов можно было бы купить на это золото». Тяжело вздохнув, Ковнер сказал ровным голосом:

— Мы вынуждены будем обыскать ваше судно, господин Фокос. Вот ордер.

— Это фирма, я тут ни при чем! — поспешил заверить капитан.

— А мы вас пока ни в чем и не обвиняем. Но обыск все же произведем.

Немало пришлось потрудиться работникам уголовного розыска, чтобы тщательно обыскать все помещения «Доротеи», осмотреть груз. Их старания были вознаграждены: на столе в капитанской каюте выросла гора золотых слитков, драгоценных камней, изделий из золота, серебра, слоновой кости. Матово поблескивающие серебряные бруски складывали прямо на пол. Все это находили не только в тюках с шерстью. В капитанской каюте и других местах оказались тайники, набитые драгоценностями. Когда началось их вскрытие, капитан Ламбросос Фокос потерял контроль над собой.

— Это мои сбережения! — закричал он.

— Сколько же нужно лет, чтобы накопить такие сокровища при вашем жаловании?! — невольно вырвалось у Ковнера.

— Не так уж тут и много…

— Какова, например, стоимость вот этого изделия? — Алексей Павлович взял в руки подсвечник из слоновой кости, инкрустированный золотом, серебром, драгоценными камнями.

— Я его купил в Константинополе за… триста лир!

— До чего же много глупцов развелось в Константинополе! Вещь стоимостью в пять-шесть тысяч золотых рублей продается по цене старенького костюма… Ну, а это откуда у вас? — показал он на одну из безделушек.

— Это подарок моей матери!

— Тогда вашей матерью следует признать дядю нашего бывшего царя — великого князя Николая Николаевича Романова. Вот его вензель, — показал Ковнер. — Вещь эта находилась в княжеском дворце в Ливадии и исчезла после его ограбления. Я мог бы вас ознакомить с соответствующей описью, но, наверное, это будет удобнее сделать на суде.

— На суде?

— Конечно. Ваше судно мы задержим, а дело о незаконном вывозе драгоценностей передадим в суд. А уж он решит, что делать с вами и вашим судном. Да, еще один вопрос, вот вы говорите, что это ваши сбережения, так почему же вы прячете их в тайниках?

— От команды. Вы знаете, какие у нас люди? Вор на воре.

Ковнер устало улыбнулся, хотел было сказать, что команда судна в какой-то мере характеризует и капитана, но только распорядился:

— Команду перевести на берег, ценности передать в Госбанк, на судне выставить охрану! — и, тяжело опираясь на костыли, спустился на причал.

Подготовка к операции

— Тоже мне — тайные агенты, сами попали в каталажку, — беззлобно поругивал Цыганка и Тимофея комендант СУРа, ведя их по коридору к Ковнеру. — Вам гусей пасти доверить нельзя…

— Ребята молчали, да и что они могли сказать?

— Вы уж извините, что так получилось, — встретил их Ковнер. — Но порядок есть порядок. И в самом деле, что делать с неизвестными, которые вдруг оказались на территории уголовного розыска, да еще и не хотят сказать, кто они такие и как сюда попали?

Сима кратко рассказал обо всем, что они видели ночью.

— Дед Хапич говорит, что в шлюпке был Мишка Сом, — добавил Тимофей. — Он узнал его по голосу.

— Вот оно как! Эта ниточка может нас привести куда надо.

— Пойти сейчас и забрать всю контрабанду! — рубанул Бугримов.

— Можно, конечно, и забрать… А что потом? Начнут в другом месте переправлять, где-нибудь у Чумки, или у Омеги, или в Казачьей бухте.

— Сделать ночью облаву, арестовать тех, кто придет за вещами.

— Нет, так нельзя, — заволновался Тимофей. — Тогда они деда Хапича убьют!..

— Так что же вы предлагаете?

— Пусть знают, что это мы сделали!

— Как им сообщить, объявление повесить?

— Ну, не объявление… Просто мы поведем милицию туда, где они спрятались. — Выстроимся в шеренгу, вы — на правом фланге, так что ли? Нет, ребята, не так все это просто. Да и расшифровывать мне вас не хочется… А деда Хапича следует оградить от удара. Так что же придумать? — спросил Ковнер.

— Придумать можно кое-что, вот только согласитесь ли вы, — озорно прищурился Сима.

— Ну, выкладывай!

— Неподалеку от бухты есть какой-нибудь магазинчик?

— Наверное, есть.

— Ну, а если его какие-нибудь урки обворуют, да так, чтобы это милиция увидала, ведь их ловить будут?

— Конечно! — весело воскликнул Ковнер, начиная понимать, к чему клонит Цыганок.

— Воришки, конечно, попробуют скрыться и побегут в сторону бухты… В общем вырисовывается такой вариант: мы, — кивнул Цыганок на Тимофея, — с наступлением темноты обчистим лавчонку где-нибудь неподалеку от бухты. Милиция, будем надеяться, заметит ограбление…

— Постараемся, чтобы на этот раз все было в порядке, — улыбнулся Ковнер.

— Милиция начнет ловить преступников. Те, пытаясь скрыться, побегут к старым зданиям. Работникам милиции ничего не останется, как случайно «наткнуться» на тех, кто принял прошлой ночью контрабанду со шхуны. И все станет на свои места: дед Хапич будет ни при чем, виноватыми во всем окажутся мелкие воришки.

— Что же, все логично. Будем считать, что операция утверждается.

— Только чтобы нас не подстрелили ненароком. А то еще хуже — сгребут, а потом по всей строгости закона… Было же так однажды с ним, — кивнул Сима на своего друга.

— На этот раз ни я, ни Борис Петрович на задание не идем, так что ничего с вами не случится, и обещаю, ответственности за «очистку» магазина вы не понесете. Но на всякий случай поговорите с Кайданом, в засаду мы пошлем других людей, а вот группу по охране магазина и преследованию возглавит он.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы выяснить, что у СЕПО — Севастопольского потребительского общества недалеко от бухты, около кладбища, есть лавка, но товаров в ней- никаких. Место глухое, ненадежное, боятся завозить.

— Сегодня туда доставьте что-нибудь, — распорядился Ковнер. — Неважно, только чтобы видно было, что товар… Вот так… Охрана? Будет охрана. До наступления темноты все сделать! Ну что ж, ребята, порядок! — сказал Алексей Павлович, повесив трубку.

— Действуйте. Что вы намерены сейчас предпринять?

— Нужно посмотреть, какие там замки. Не ломать же дверь!

— Справедливо, Серафим Васильевич, нужно беречь государственное имущество. Я вам посоветовал бы наведаться в какое-нибудь место, так сказать, злачное показать себя. Да еще таинственный вид на себя напустить…

— На этот счет будьте спокойны! — заверил Сима.

— Ребята, идемте-ка со мной! — пригласил их комендант, когда они вышли из кабинета Ковнера. Со звоном открылся запор уже знакомого друзьям склада, в нем за эти дни ничего не изменилось: те же ящики у стены, только кучи старой одежды стали меньше.

— В детский дом отправили, — заметив взгляд Симы объяснил Бугримов. Он засунул руку в один из ящиков, вытащил пачку денег. — Это вам на посещение ресторана или кафе — сами решайте. А теперь… — он порылся в другом ящике достал оттуда «браунинг», протянул Тимофею. — Нате. Хотя оружие можно выдавать только по разрешению начальника, но вам такое дело предстоит… Пистолетик не очень-то силен, но незаметен, а на близком расстоянии… — он не договорил, считая, что и так все ясно. — Да, пользоваться вы им умеете?

— Я не умею стрелять.

— Тут дело простое, сейчас покажу…

— Я не умею стрелять, только из Большой Берты, — закончил Сима. — Говорят, у немцев есть такая пушка.

— Даже тут без зубоскальства не можешь! — упрекнул Бугримов.

Операция

— Лавчонка дрянная, но замок у нее! Динамитом нужно взрывать. Ничего, на толчке сейчас все можно подобрать, — констатировал Цыганок.

У старичка, торговавшего железным хламом, он за пятьдесят тысяч рублей купил старый заржавевший ключ, тут же стершимся напильником подправил у него бородку и положил свое приобретение в карман со словами:

— Как раз то, что нам нужно! А теперь в «Рваные паруса».

В кафе было людно.

— Здравствуйте, дамы и господа! — весело воскликнул Сима, входя.

К ним подошла Варсеника.

— Здравствуйте, ребята. Что-то вас долго не было видно?

— Если уж вам двое суток показались долгими, то что же говорить о нас? Мне кажется, я вас не видел целую вечность. Дайте нам пока черносмородиновой настойки, которой когда-то угощала меня моя бедная мама, и что-нибудь закусить. Только, пожалуйста, не разварную медузу. — Варсеника улыбнулась. — Но и не самое дорогое из ваших яств. Сегодня мы еще бедные, а завтра — попируем!

— Что, на работу поступили?

— От работы, дорогая, кони дохнут! Вот так-то.

— Так что вы нам предложите?

Варсеника возвратилась через несколько минут, неся на подносе бутылку черносмородиновой настойки. Тимофей заметил, что бутылка та же самая, и невольно взглянул на колонны у буфетной стойки: они были на месте.

На закуску Варсеника принесла пряно пахнущее мясо. Сима подцепил на вилку кусочек, попробовал, в восторге зацокал языком:

— Это же надо такое придумать! Нет, вы скажите, что это за яство — хобот мамонта? Седло бизона? А может быть, язык африканского гиппопотама?

— Дельфин, — прошептала ему на ухо Варя. — А готовила я сама. Если положить побольше приправы, то и не узнаешь, что это такое.

— Как бы это ни было восхитительно! — и ребята навалились на дельфина.

Когда бутылка черносмородиновой опустела, а Сима показал себя всем присутствующим в кафе, он шепнул Тимофею:

— Пора!

Друзья молча минули бульвар, базар, стали спускаться к кладбищу. И только тут Сима нарушил молчание:

— Сейчас мы отмочим штуку… Обчистим магазин так, что никто и не заметит.

— Так его же стерегут!

— Ну и что? Обведу! В этих делах я специалист… Когда показался небольшой домик, что-то вроде торгового ларька, Сима зашептал в ухо Тимофею:

— Лежи здесь, в бурьяне. И держи! — дал ему в руку конец веревки — Как дерну — тащи!

Через несколько секунд послышалось негромкое щелкание ключа, потом едва слышный скрип открываемой двери. Вот дернулась веревка. Тимофей потащил — к другому концу ее был привязан увесистый мешок.

Может быть, действительно Цыганку удалось бы провести «очистку» магазина незаметно, но он решил еще закрыть дверь, и замок закрылся с оглушительным треском. Тут же из-за угла показалось несколько темных фигур, одна из них голосом Кайдана крикнула:

— Кто здесь? Стой, руки вверх!

Ребята молча подхватили мешок и помчались по склону к бухте. Позади послышалось громкое топанье ног, крики:

— Держи!.. — Стой!..

— Стрелять будем!

Кто-то несколько раз выстрелил. Ребята уже подбегали к зданиям старой таможни, когда из развалин тоже начали стрелять.

— Ложись! — толкнул Сима Тимофея в какую-то канаву. — Вижу, дело заваривается такое, что могут случайно в нас дырок наделать.

Друзья лежали долго. Выстрелы то учащались, то становились реже, доносились какие-то возгласы. Кто-то отчаянно закричал:

— Держите его! Уходит!..

Снова послышались выстрелы, но вскоре стихли. Зафыркал откуда-то взявшийся автомобиль, голоса людей стали приближаться. Были слышны отдельные фразы:

— Этот уже готов, — отметил кто-то. — Жаль… Живые нам нужнее…

— Ух, какой тяжелый! — раздался другой голос.

«Может, тот ящик, который со шхуны на лодку спускали?» — подумал Тимофей. Наконец все стихло.

— Как видно, операция удалась, — сказал Сима, вставая.

— Наверное, здесь были не только те, что магазин стерегли, — высказал догадку Тимофей.

— Говорил же Алексей Павлович, что организуют засаду… Да, но что же нам теперь делать?

— Пойдем в милицию. Тяжеленный… Что там такое? — пощупал Тимофей сквозь ткань.

— Черт его знает! Брал, что под руку попадет…

Они побрели вверх по склону, но вдруг Цыганок остановился: — Слушай, давай-ка этого армянского святого проверим, не занимается ли он и скупкой краденого.

— Что ж, можно.

К таверне «Рваные паруса» друзья подошли с заднего хода. Тимофей остановился поодаль, а Сима постучал в дверь.

— Что нада?

— Позовите Варю!

— Кто это?

— Цыганок сказал.

Прошло несколько томительных минут, скрипнула дверь, в слабо освещенном проеме показалась женская фигура.

Сима что-то быстро заговорил.

— Нет. Нет, мы этим не занимаемся!

— Вот так здорово! Улов хорош, а рыбу продать не кому! — засмеялся Сима.

И вдруг Варсеника заговорила быстро, сбивчиво и такое, что ребята своим ушам не поверили:

— Зачем вы это делаете! Вы такие хорошие, не похожи на остальных… Попросите, вам дадут работу…

Из-за двери раздался сердитый голос:

— Вара! Зачем так много говоришь? Сюда ходы!..

— Вот так-так! — невольно воскликнул Серафим, когда девушка ушла. — А я-то думал… — Помолчал. — А добычу, — вскинул он увесистый мешок на плечи, — придется в милицию сдать!

Мишка Сом и другие

Алексей Павлович Ковнер искоса поглядывал на Мишку Сома, сидевшего у стены. Сом был смущен, растерян, не знал, что делать, исподлобья смотрел на сидевшего перед ним человека, недоумевая, чего же тот молчит. Это молчание не только тяготило, но и сбивало с толку.

А Ковнер был доволен: захвачено шестнадцать бидонов со спиртом и ящик с оружием. Оружие русское — наганы, винтовки, патроны к ним, находится в отменном порядке: почищено, смазано, каждая вещь завернута в промасленную бумагу. Кто-то, видать, специально занимается этим, скупает на Константинопольском базаре (или где там?) оружие у белогвардейцев, переправляет сюда.

С людьми, правда, не особенно хорошо получилось. Один, как только началась перестрелка, обрубил постромки у повозки, вскочил на лошадь и скрылся в лесу. Другой убит. Личность его пока установить не удалось, никто из работников милиции его раньше не видел. Врач, делавший вскрытие, сказал:

— Кто он — судить не берусь, это не по моей специальности, но одно скажу: этот человек босым не ходил, — показал он на узкую белую стопу, — и физическим трудом не занимался…

Алексей Павлович не без основания решил, что убитый — связной или посыльный из какого-то бандитского отряда, скрывающегося в лесах, и прибыл он на повозке за оружием. Повозка с двойным дном: поставил ящик, накрыл его досками верхнего дна, положил сверху солому и езди, где хочешь.

Только один попался в руки живым. Этот милиции хорошо знаком — Мишка Сом, а по документам Михаил Семенович Ткачук. Мелкий жулик, ни в чем серьезном пока не был замешан, хотя вел себя вызывающе и тратил немалые деньги. Теперь-то стало ясно, откуда они у него брались — был посредником при передаче контрабандного спирта и, может быть, и других товаров. Алексей Павлович специально затягивал допрос: нужно, чтобы человек поволновался.

— Ну что ж, Михаил Семенович, давайте побеседуем… — сказал Ковнер. — Подсаживайтесь ближе…

Сом вздрогнул, услышав свое имя и отчество: только единственный раз вот так же обратились к нему — в Одесской губчека. От трибунала его тогда спасла амнистия.

«Значит, плохо дело», — подумал он, тяжело вставая и подходя к столу.

— Садитесь… Значит, вы, Михаил Семенович Ткачук, родились в Голте… Красивый город, был я там. Вы знаете, что его сейчас переименовали, называют Первомайском?

— Нет, не слыхал…

— Ну, разве можно быть таким отсталым человеком! — упрекнул Ковнер. — Во всех газетах об этом писали… Так, когда тебе, — перешел Ковнер на «ты», — было десять лет, семья переехала в Одессу. Работу отец что ли искал?

— Тогда на заводе Гана была забастовка, ну и отца, как участника ее, уволили. Он и переехал в Одессу.

— А где сейчас отец?

— Погиб он. Во время империалистической…

— А Сомом тебя почему прозвали?

— В Одессе это. Пошли мы на море с ребятами, стали под камнем рыбу ловить. Я вытащил рыбину, да и кричу: «Братцы, сома поймал!» А ребята смеются: «Сам ты, говорят, сом! Это же бычок!..»- вот так с тех пор и прозвали Сомом…

— И отец у тебя, похоже, был хорошим человеком, и детство у тебя, вроде, было хорошим, а вырос ты бандитом…

Сом передернулся, — не ожидал, что его могут так назвать.

— Да, Сом, бандитом. Разве доставлять оружие с иностранного судна белогвардейским шайкам не бандитизм? Самый настоящий!

— Оружие? Я не знал, что в ящике оружие.

— Знал, Сом, знал… А как ты назовешь вооруженное сопротивление и убийство милиционера?

Мишка побелел.

— Я не стрелял, у меня и оружия не было!

Но Алексей Павлович твердо был уверен в обратном. Тот, что умчался на лошади, конечно же, не бросил своего оружия. Возле неизвестного убитого лежал «парабеллум», а в руке зажата новая обойма — по-видимому, смерть настигла его, когда он хотел перезарядить пистолет. На месте боя был найден еще наган, в барабане которого остался невыстреленным один патрон. Кому он мог принадлежать? Только Сому.

— Ты знаешь, что такое дактилоскопия? Ну, определение личности по отпечаткам пальцев? — Мишка кивнул головой. — Ну так вот посмотри. Это — отпечатки твоих пальцев, взятые здесь, а это — снятые с рукоятки нагана.

Сом опустил голову. Но вдруг вскинул ее, взглянул на Ковнера и почти закричал:

— Не убивал я!.. Я в воздух стрелял!..

— Не кричи, я не глухой. Сейчас разберемся. Ты знаешь, что такое баллистическая экспертиза? Ну, как бы тебе это лучше объяснить… В общем, если из двух револьверов выстрелить, а потом исследовать пули, то можно определить, из какого пистолета какая пуля. — Мишка слушал. — Дело в том — продолжал Ковнер, — что каналы ствола совершенно одинаковыми не бывают. На одном инструмент оставил свои заусеницы одной формы, на другом — другой. Влияет изношенность ствола, раковины, образовавшиеся от коррозии. Понимаешь? — Сом — утвердительно кивнул головой. — Если выстрелить из подозреваемого оружия и пулю сравнить с ранее обнаруженной, то будет ясно, кто стрелял. Вот мы так и сделали. Извлекли пулю из тела убитого милиционера, затем, уже здесь, сделали выстрел из твоего нагана, у нас в подвале есть для этого специальная комната: выстрел делается в ватный матрац, а пулю потом найти нетрудно. С обеих пуль сняли оболочки, сфотографировали их, увеличили, и вот смотри, что получилось, — пододвинул он Сому фотографические от печатки.

В действительности в СУРе не было лаборатории, в которой можно было бы произвести баллистическую экспертизу. Ковнер вырезал фотографии из иностранного криминалистического журнала. Да и операция на этот раз обошлась без потерь, только одному милиционеру пуля пробила мышечные ткани в предплечье. Но как иначе можно было заставить заговорить Сома? Сом смотрел, фотографии были одинаковыми.

— Что же теперь? — прошептал он.

— Ты лучше меня знаешь, что за такое положено. И даже смягчающих вину обстоятельств нет… Впрочем, Советская власть умеет не только наказывать, но и прощать… Ты газеты читаешь? Нет… Жалко. Так вот, недавно белогвардейский генерал Слащев… Слыхал такого? — Мишка кивнул головой. — Слащев прибыл в Советскую Россию. И правительство его простило, хотя на его руках, ох, как много крови. Простило и всех офицеров, которые вернулись вместе с ним.

— И меня могут простить?

Ковнер молчал.

— Я могу только ходатайствовать об этом, а все дело решает суд, — сказал он. — Ну, а просить я буду только тогда, когда ты будешь откровенным.

— Меня убьют, если я все расскажу!

— Кто? Можешь быть уверен — тебе со своими друзьями теперь долго не придется встречаться. А впрочем, как хочешь… Да мы, собственно, и сами все знаем… — Позавчера ночью вы выходили на шлюпке в море. Вместе с вами был и «Апостол»…

— Что вы! — с испугом воскликнул Сом. — «Апостол» на операции никогда не ходит. Да и вообще о нем… И я-то узнал случайно… Нет, я был с Вовкой Орехом…

«Вот, брат, с какими ты китами связан! — отметил про себя Алексей Павлович. — Вовка Орех… Впрочем, это только одно из его прозвищ. Зовут его и Счастливчиком, и Студентом, и даже Профессором. Поговаривают, что Орех когда-то учился на юридическом факультете университета, потом связался с преступным миром. Или он был уж очень удачлив, или предусмотрителен, но ни разу — ни до революции, ни после — не был задержан. Вот и сейчас похоже, он возглавляет крупную воровскую шайку, а может, и руководит всеми преступниками города. Уголовный розыск охотится за ним давно, удавалось выслеживать его квартиры — „малины“, проводились облавы там, где он бывал, но Орех-Счастливчик-Студент-Профессор был неуловим».

«А может, его кто-то предупреждает?» — уже не в первый раз подумал Ковнер.

— Значит, с Вовкой Орехом? Не узнали мы его в темноте… В море вы встретились с греческой шхуной «Архангел Михаил», вам передали с нее шестнадцать бидонов со спиртом и два ящика с оружием. Один ящик упал в воду…

Сом удивленно посмотрел на Ковнера.

— Так?

— Так…

— Что вы передали на шхуну?

«Раз и без того все известно, то и скрывать нечего», — решил Мишка и ответил:

— Икону.

— Из Покровского собора?

— Да.

— Вы участвовали в ограблении собора?

— Нет, я там не был.

— Кто же принес икону к бухте?

— Орех… Его люди.

— А где лодку взяли?

— Она всегда в бухте стоит.

— И никто ее не уводит?

— Что вы! Ведь это лодка Ореха!

— Вот оно как!.. Значит, сели в шлюпку и вышли в море?

— Нет, дождались сигнала с моря.

— А потом?

— Гребли, пока не увидели судна, а когда подошли к борту, один ящик упал в воду. Все это на берегу спрятали в развалинах старых зданий. Я остался стеречь, а Орех ушел.

— Когда вас обнаружили, там было несколько человек. Кто они?

— Эти двое приехали на повозке, когда начало темнеть. Кто они — не знаю. А тут вы… Один вскочил на лошадь и ускакал, а тот…

— Вы только с «Архангела Михаила» получали контрабанду или с других шхун тоже?

— И с других. С «Архангела»… Потом с «Доротеи». С «Джалиты», когда она еще не была конфискована.

— Доставляли спирт, оружие, что еще?

— В основном спирт. Иногда сахарин, белье разное, такие тяжелые ящики бывали редко…

— Кто же вам сообщал, когда придет судно?

— Я не знаю. Мои обязанности — грести, принимать груз, ну и иногда разносить жестянки… Видел я, что Орех встречался с каким-то человеком. Высокий, худощавый, с усиками.

Ходит в котелке и сером костюме. Его еще «Французом» называют.

Многие из ранее задержанных упоминали про человека средних лет, с усиками, в котелке и сером костюме, то ли грека, то ли в самом деле француза. Кто он — пока узнать не удалось, но похоже, что он осуществлял связь между поставщиками контрабанды и преступным миром. Да, и почему так испугался Со при упоминании имени «Апостола»? Много следовало бы узнать у Мишки, но Ковнер торопился — остались считанные минуты до начала совещания в ревкоме. В другое время он сообщил бы, что не может быть на совещании, но на этот раз нельзя — будет разрабатываться план совместной операции по ликвидации белогвардейской банды Коловрева, а после совещания необходимо побывать на шхуне «Архангел Михаил», только что пришедшей в порт.

«Теперь Сом никуда не денется, вечером все выясню», — решил Ковнер.

— Что ж, Михаил, иди пока, — сказал он. — В хорошую компанию ты, однако, попал. Один — белогвардейский офицер, другой — отпетый бандит, для которого нет ничего святого — удрал, своих товарищей оставив в беде. А Вовка Орех всю жизнь за чужие спины прятался, потому и слывет Счастливчиком.

Сом поднял глаза на Ковнера: с этих позиций он действия своих друзей не оценивал.

После того, как увели арестованного, зашел Бугримов.

— Товарищ начальник, — с порога начал он, а ведь тот, что в морге, мне знаком.

— Да ну! Кто же он?

— Этого я точно не знаю. Но тогда, в Бешуйских копях, он вроде главного был. Когда на меня набросились, так он крикнул: «Прекратить!» А потом говорит: «Зачем же сразу человека жизни решать, пусть он сначала о своих базах расскажет…» Плетку в ход пустил, потом стал стрелять из револьвера, да так, чтобы не убить. В руки, в ноги… После из меня четыре пули вынули, да три насквозь прошли — целый барабан. И все его. А уж под конец — саблей, — показал он на закрытый резиновым кружком правый глаз. — Я его навек запомнил, и голосок его тихий, и глаза круглые, немигающие, и подбородок необычный — так раздвоен, словно разрублен. Голоса-то он теперь лишился, глаза поблекли, а вот подбородок- его. Тогда на погонах у него три звездочки было — штабс-капитан…

В своих предположениях Ковнер не ошибся, только вот из какой банды прибыл этот штабс-капитан? Коловрева? Но поступили сведения, что и отряд врангелевского полковника Сташевского бродит неподалеку…

«Архангел Михаил»

Разгрузка шхуны «Архангел Михаил» уже закончилась. Последние плуги и мешки с продовольствием укладывались на подводы.

Можно было подумать, что капитан «Михаила» ждал прибытия работников уголовного розыска, а может быть, и в самом деле ждал: он сразу же пригласил прибывших на судно. В каюте у капитана были приготовлены ракия и сладости.

— Прошу! — пригласил капитан. Он неплохо говорил по-русски, и потому переводчика не требовалось. — Обыскивать будете?

— Зачем? Так арестуем.

— Ну, для этого даже в вашей стране нужны основания — захватить, как говорили древние римляне, «инфлагранто деликта» — на месте преступления.

— А у нас и без того есть основания. На складах фирмы в тюках с шерстью, приготовленной для погрузки на вашу шхуну, обнаружена контрабанда — золотые и серебряные изделия, драгоценности.

— Так вы и предъявляйте претензии к фирме, причем же здесь капитан? — Контрабанда должна поступить на ваше судно.

— Должна, но не поступила. Вы не допускаете такой возможности, что капитан может не принять такой товар?

— Вообще-то допускаю, но не для капитана «Архангела Михаила». — Позвольте узнать, почему?

— Вы же приняли контрабандный спирт в Пирее… — Ковнер помедлил секунду и добавил: — И оружие.

— У вас есть доказательства? — капитан и спрашивал, и отвечал спокойно, улыбаясь. — Что ж, я с детства люблю истории про пиратов и контрабандистов. — Ну, про пиратов как-нибудь после, попозже, а про контрабандистов — пожалуйста. Так вот, шхуна под названием «Архангел Михаил» вышла из Пирен… Какого числа?

— В судовом журнале записано.

— …В день, указанный в судовом журнале, шхуна вышла из Пирея, имея на борту, кроме зарегистрированных грузов, шестнадцать бидонов спирта и два ящика с оружием.

— Ваша история начинает быть интересной! Продолжайте, пожалуйста…

— В пятницу ночью она подошла к берегам Крыма, и на траверзе Карантинной бухты, у Севастополя, подала условный световой сигнал.

— Кому? Береговым пиратам?

— Нет, приемщикам контрабанды. Они нам знакомы как Вовка Орех и Мишка Сом. К «Архангелу Михаилу» подошла шлюпка, и Мишка Сом с Орехом приняли груз, то есть контрабанду. Не будем вдаваться в подробности, но через некоторое время и контрабанда, и названные лица попали в милицию. Как вы, наверное, помните, древние римляне говорили: «закон суров, но это закон». За доставку контрабанды шхуна «Архангел Михаил» подлежит аресту.

— Суд поверит документам, а не показаниям людей, которые, по вашему собственному выражению, не заслуживают доверия. Ваши свидетели отпадают… Вещественные доказательства, — продолжал капитан, — не имеют никакого отношения к моей шхуне. У меня находилось и находится на борту только то, что подтверждается судовыми документами. Правда, на борту есть два бидона спирта, но они предназначены для нужд команды. Все, что вы мне тут говорили, не больше чем занятная история. Позвольте поблагодарить вас за нее, — и капитан поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Ковнер пододвинул костыли к себе, но вставать не торопился.

— Когда ящик упал в воду, он стукнулся о борт шхуны. Водолазы подняли ящик, на нем есть следы краски. Надеюсь, вы не будете возражать, если наши работники возьмут образец краски с бортов вашей шхуны для анализа.

Капитан улыбнулся.

— Возможно, на борту шхуны и были царапины, вы сами понимаете, швартовка не всегда проходит благополучно. Но плох тот капитан, который приходит с исцарапанными бортами в иностранный порт. Боцман, наверное, уже успел привести их в порядок…

«Даже это предусмотрел», — подумал Алексей Павлович, а вслух заметил:

— Есть, и еще одно вещественное доказательство. Какое же?

— Да вот над вами. — Икона что ли?

— Она. Из Покровского собора. Украдена и передана вам.

— Может, похожа, да только это не она. Смотрите, — капитан показал на серебряную дощечку, прикрепленную к окладу. — Дар Афонского монастыря.

«Все у него предусмотрено, видно, не первый год такими делами занимается, — подумал Алексей Павлович, поднимаясь. — Что ж, пока прямых доказательств участия „Архангела Михаила“ в доставке контрабанды нет, обвинение придется строить на показаниях Сома… Не хотелось бы Худояша и Цыганка привлекать к этому делу, да, как видно, придется…»

Ковнер вышел на палубу и вдруг услышал крики и брань, несшиеся из носового кубрика. Потом тумбучина откинулась, и на палубу выскочил окровавленный матрос в разорванной одежде. Мешая греческие и русские слова, он кричал, что капитан — мошенник, боцман — бандит и что он, Георгий, не хочет больше служить на этой проклятой шхуне.

— Возьмите меня с собой! — кинулся матрос к Ковнеру. Они меня здесь убьют, в море выбросят. Говорят, будто я виноват в том, что ящик упал в воду.

Капитан пожал плечами:

— Такому свидетелю веры все равно не будет. Мало ли что он из мести может наговорить.

Так в Советской России появился новый гражданин — Георгий Полигиросос, или просто Юра Грек.

Чрезвычайное происшествие

В угрозыске Ковнера ждало известие: погиб Миша Сом. Причем никто даже не мог объяснить толком, как это случилось. Конвойный твердил:

— Повел я его в камеру через двор. Он только вышел на крыльцо и тут же: обратно рванулся, зашептал испуганно: «Апостол!.. Апостол!..» А у самого лицо белое и губы трясутся. — Ты что, брат, — говорю, — рехнулся? Тут святые не водятся. Он вроде бы взял себя в руки, зашагал. Спустился с крыльца — и упал. Что такое? Я стал его поднимать. Смотрю, а у него из виска кровь течет… Что-то он прошептал напоследок вроде бы снова «Апостол».

Ковнер прошел тем же путем, которым вели Сома, конвойный показал ему место, где упал Мишка. Не могли здесь убить Сома. Здание СУРа стояло на холме, почти на самом высоком месте города. Случайная пуля? Но кто мог знать, что именно в этот момент Сом был на допросе и вот-вот должен был выйти во двор? Значит, убить мог тот, кто находился на территории угрозыска.

Получалось, что стрелять могли только из угла двора. Ковнер направился в этот угол, тяжело опираясь на костыли. Точно, отсюда удобно: небольшое строение, рядом кусты дерезы и боярышника, за ними решетка водостока. Алексей Павлович сразу догадался, что перед ним именно тот секретный ход, о котором докладывал Бугримов. «Кто знал об этом ходе?» — подумал Ковнер и заторопился к себе в кабинет. «Но „Апостол“, „Апостол“!.. Почему так испугался Сом, когда была названа мной эта кличка? Почему он перед смертью вспомнил его?» — не давала покоя мысль Ковнеру.

— Принесите картотеку! — приказал он дежурному.

Когда Ковнер был назначен начальником уголовного розыска, он осмотрел дореволюционные архивы Севастопольской полиции и жандармского управления. В груде сваленных в подвале дел нашли картотеку уголовников. Ковнер просмотрел ее тогда бегло, думая более подробно ознакомиться с ней позднее: практика показала, что в уголовном мире опытные преступники прошлого концентрируют вокруг себя деклассированных личностей, беспризорников, вовлекают их в свои шайки.

При просмотре картотеки Алексей Павлович обратил внимание на кличку «Апостол». Ее обладателем оказался бандит, на счету которого были вооруженные ограбления и убийства.

Дежурный принес ящик, Ковнер стал перебирать карточки — карточки «Апостола» среди них не было.

— Где хранилась картотека?

— В основном в дежурке, но брали ее и в отделы.

— Кто-нибудь из посторонних мог иметь к ней доступ?

— Разве когда дежурный отлучался, ну как я сейчас, например.

— Да, есть над чем задуматься. В здании уголовного розыска убивают арестованного жулика, который знал многое. А перед смертью тот вспоминает «Апостола». И надо же, в картотеке, хранящейся в уголовном розыске, исчезает карточка на «Апостола»… Эту карточку мог похитить и посторонний, но это мало вероятно.

Возвратившийся Бугримов преподнес еще один сюрприз:

— Ушел Орех! — безо всяких предисловий доложил он. — Оцепили мы дом. Дверь заперта, на стук не открывают. Взломали. В комнате пусто, а на столе — вот это, — и он положил перед Ковнером лист желтой бумаги.

На бумаге был карандашный рисунок: сидит за столом человек. Несмотря на карикатурность изображения, все же с первого взгляда видно — Ковнер. А внизу текст: «Извините, начальник, я понимаю Ваше желание встретиться со мной, но я не могу доставить Вам этого удовольствия, так как тороплюсь в другой город. Что поделаешь — дела! Владимир Орех, больше известный под именем Студента».

— Что значит грамотность! И не бесталанный. Сходство верно схвачено… Ну, положим, он мог меня видеть. А вот откуда это известно, — показал Ковнер на рисунок, — телефон и костыли у стола. В этом кабинете он не был.

— Я вам давно, Алексей Павлович, говорю — не все ладно у нас.

— Давайте разберемся по порядку. Кто знал о секретном ходе?

— Я, вы. Показал этим двум хлопцам. Ну и еще Подымову.

— Ему-то зачем?

— Когда ребята здесь очутились, он все допытывался — как? И потом, он же не барыга с обжорного ряда, а ваш первый…

— Тогда посмотрим, кому было выгодно убить Сома. Возьмем меня — и он написал на листе бумаги свою фамилию: «А. П. Ковнер». Себя-то зачем?

— Ладно, ладно… Ну, во-первых, мне с моими ногами через этот лаз перебраться трудно. И потом, зачем мне лишать жизни человека, показания которого могли бы мне очень помочь? Значит, я отпадаю. Теперь посмотрим коменданта, — и на листе бумаги появилась новая фамилия: «Б. П. Бугримов». — Не будем разбирать, были ли причины у Бугримова «убирать» Сома, у него есть «алиби»: когда я вел допрос, вы уже выехали на операцию. Посмотрим Худояша и Цыганка. Придется их исключить — они в это время находились в камере и к тому же они безоружны.

— Я дал Худояшу браунинг, а у Цыганка есть финка, — вставил Бугримов.

— Но стреляли из маузера, — и Ковнер положил на стол пулю. — Насколько мне известно, у преступников «маузеры» встречаются очень редко. Даже у нас только у командного состава. Остается один человек, — и Ковнер обвел фамилию Подымова и поставил рядом знак вопроса.

— Неладно о нем говорят… — заметил Бугримов. — Связан он якобы с преступниками. Потому и одет не в пример остальным. Действительно, почти все работники милиции в основном донашивали военную форму, и только Подымов блестел хромовой кожей.

— Я спрашивал у него, говорит, что Реввоенсовет фронта за участие в прорыве врангелевских позиций на Чонгаре наградил его обмундированием.

— Так-то это так… Есть у меня дружок, он сейчас в порту служит, а раньше в составе тридцатой дивизии, которая Чонгар брала, находился. Не помнит он такого. А если наградили — должен быть известным человеком.

— Как сказать… В операции участвовали десятки тысяч человек. Домыслы, догадки, предположения… Ладно, идите, — сказал Ковнер и спрятал листок бумаги, на котором рядом с фамилией Подымова стояло уже три вопросительных знака.

— К вам тут один гражданин должен прийти. Он тоже хотел видеть Ореха. Думал я его арестовать, да нельзя — оказался иностранным подданным. Вот я его и попросил…

— А вдруг не послушает?

— Придет! Я ему пообещал, что под землей найду, со дна моря достану.

Ковнер ничего не сказал, он думал уже о другом. «Доротея» арестована, поймана с поличным. Отделения фирм «Камхи» и «Витое» предстанут перед судом, а вот «Архангел Михаил» ускользает. Мишка Сом, который мог бы дать показания, погиб. Вовка Орех сбежал. Худояша и Цыганка не хочется выводить на это дело, да и что они могут сказать? У них нет никаких доказательств, что «Архангел Михаил» и подходившая к Карантинной бухте шхуна — одно и тоже судно. Остается только Юрий Грек. А это опора шаткая, опытные юристы без труда сведут на «нет» его показания. Вот разве настоятель Покровского собора опознает икону. Но не загипнотизирует ли его прикрепленная к иконе пластинка с дарственной надписью?

Негоциант из Натягайловки

Ковнер думал о «Доротее», а из головы не выходила история с Мишкой Сомом. Когда Мишку выводили из помещения, он увидел кого-то во дворе. Возможно, «Апостола». Но ведь конвойный его не заметил… Значит, успел скрыться. А скрыться можно только в кустах дерезы около водостока.

Ох, этот водосток!.. Бугримов, принимая обязанности коменданта, ощупал каждый камень в ограде. Тогда-то он и заметил, что штыри, удерживавшие решетку водостока, перержавели. Доложил об этом Ковнеру. И тот предложил сделать потайной ход. Так появилась защелка на решетке. И вот к чему все это привело. А может, решетка тут ни при чем, может, и без этого Сом был бы убит?

Его размышления прервал дежурный:

— Там какая-то рожа в котелке вас спрашивает!

— А точнее доложить не можете? — Ковнер сердито вскинул глаза на дежурного.

— Сейчас!

Через минуту перед Ковнером стоял высокий представительный человек, черноглазый, черноусый, с интеллигентным лицом. Одет в модный светло-серый, в крупную клетку костюм, лаковые остроносые туфли, на голове котелок. Именно таким рисовали уполномоченного иностранных фирм и Мишка Сом, и председатель грузовой артели «Ювелир», которая переплавляла золотой и серебряный лом в слитки.

— Такой огромный матрос, — посетитель поднял руку выше головы, — с повязкой на глазу, так настойчиво просил меня зайти к вам, что я понял: явка обязательна. И вот я здесь.

— Простите, а с кем имею честь?

— Греческий негоциант Жан-Жак Цыпаревич.

— Вы так хорошо говорите по-русски…

— Я родился на Украине, в местечке Натягайловка.

О Натягайловке Ковнер слыхал: небольшой хуторок на окраине Вознесенска — городка, расположенного в ста двадцати верстах от Одессы.

— И долго там жили?

— До восемнадцатого года.

— И чем занимались?

— Коммерцией.

В Натягайловке все занимались коммерцией: торговали на Вознесенском базаре кто чем может. Говорят, что именно в Натягайловке родился анекдот о коммерсанте, который покупал сырые яйца, варил их, а затем продавал по той же цене, барышом считая оставшийся навар. Такой же примерно барыш был и у Цыпаревича, и в семнадцатом году Цыпаревич перебрался в Одессу.

— Чем же вы занимались в Одессе?

— Коммерцией.

— А конкретно?

— Продажей движимого и недвижимого имущества. Из недвижимого имущества Жан-Жак Цыпаревич продал только- лачугу своей тетки, жившей на Молдаванке. А вот о движимом имуществе — разговор особый. В то время в Одессу съехалась чуть ли не вся знать обеих столиц и других городов. «Сколько же потребуется теперь для них ночных горшков!» — подумал Цыпаревич и решил поставить снабжение населения на широкую ногу. Уговорив тетю продать домишко, он на вырученные деньги закупил горшки и снял помещение для магазина.

Однако князья и графы, финансовые тузы и промышленные воротилы проклинали большевиков и революцию, проматывали драгоценности в одесских кабаках, но ночными горшками обзаводиться не торопились.

Ему удалось в поистине вавилонском столпотворении февраля 1920 года уехать из Одессы за границу.

— Почему же вы покинули родину? Ведь революция навсегда покончила с проклятым наследием царизма — национальным и социальным угнетением, вы теперь были бы как все — полноправным гражданином Советского государства…

— Я не хотел быть как все, я хотел иметь свой миллион, — ответил греческий подданный.

— И имеете?

Цыпаревич неопределенно пожал плечами:

— Вы же прервали мою деятельность, закрыли фирмы.

«Имеет, бродяга, имеет», — решил Ковнер. А вслух сказал:

— Ну, ладно о миллионах. Чем вы занимаетесь сейчас?

— Коммерцией.

— Точнее.

— Поверенный в делах фирм «Камхи» и «Витое», — с гордостью ответил Цыпаревич.

— Интересно, какое же вы жалование получаете?

— Я — в долевом участии.

— Как это? Совладелец фирм?

— Нет, получаю проценты от проведенных операций.

— Расскажите конкретно, какие задания вам приходилось выполнять?

— Но это является секретом фирм!

— Слушайте, господин Цыпаревич, вы тут такое натворили, что вас можно сейчас же, сию минуту отдать под суд!

— Позвольте, — сделал негодующий жест негоциант, — я действовал строго в рамках закона!..

— Быть наводчиком при ограблении собора — это в рамках закона?

— Не понимаю, о чем выговорите.

— Да о том, что вы указали главарю воровской шайки Вовке Ореху, какую икону нужно украсть из собора!

— Ничего подобного, я этого не делал. Как-то господин Шмидт, управляющий отделением фирмы «Витое», сказал мне, что ему очень нравится икона в соборе. И когда меня спросили, какая икона нравится господину Шмидту, я сказал. Вот и все. Я и думать не мог, что собор обворуют!

— А сообщение контрабандистам о времени прихода шхун — это тоже в рамках закона?

— Я, как поверенный в делах фирм сообщал клиентам, когда прибудут зафрахтованные ими суда. Вот и все. Я же не знал, что их клиенты являются контрабандистами.

— А оплата за проданную контрабанду? А связь с ювелирной артелью помимо горсовета?

— Я выполнял задания фирм!

— Вы же опытный человек, вы всю жизнь занимаетесь коммерцией, неужели вы не понимали, что делали?

— Я, конечно, понимал, но формально я должен был выполнять указания руководителей фирм по связи с клиентами.

— Нами установлено, что деятельность фирм выходила за рамки, предусмотренные законом. Таким образом, вы, как служащий фирм, являетесь соучастником незаконных действий.

— Я не состоял в штате фирм, я действовал на процентных условиях и таким образом формально…

— Если вы служащий фирм — то являетесь соучастником их незаконных действий, если нет — то вы соучастник воровских шаек. Будете вы отвечать на мои вопросы или вам следует официально предъявить обвинение?

— Ну что вы, зачем официальные обвинения? Я вам все скажу, что знаю, но я не знаю, что вы хотите знать!

— Правду. Итак, какие задания вы передавали артели «Ювелир»?

— О, вы это уже знаете! Так об чем речь!.. Цыпаревич явно волновался, с него сошел весь лоск, он стал обыкновенным натягайловским торговцем.

— Я прошу вас рассказать, какие задания фирмы вы передавали артели, как часто это было?

Цыпаревич рассказал, как приносил драгоценный лом в артель и как там переплавляли его в слитки.

— Вы знали, что многие вещи краденые?

— Знал. То есть нет, откуда мне было знать?

— Да или нет?

— Никто мне этого не говорил, но я догадывался.

— Откуда у голодранца Савки может быть кубок работы парижских мастеров? Тут и слепому ясно — украл….

— Кому вы сообщали о приходе судов?

— Я никого не знал, кроме господина Ореха. Знал, то я, конечно знал, но сообщения передавал только ему.

— Сведения получали от руководителей фирм?

— Откуда же еще? Только они знали точное время прихода судов.

— Орех и его дружки встречали суда, забирали контрабанду и передавали ее кому следует, так?

— Мне этого никто не говорил, но это таки было так.

— Что же привозилось?

— Мне не сообщали, но я таки знаю: спирт, сахарин, чулки, женское белье.

— А оружие?

— А было и оружие?

— Было.

— Мне об этом никто ничего не говорил, но я таки знаю- было…

— Чем рассчитывались за полученный товар?

— Золото, серебро, валюта, драгоценные камни.

Иногда картины, иконы, ковры.

— Орех и его друзья сами все это доставляли на фирму?

— Нет, все расчеты велись только через меня.

— А сегодня зачем вы шли к Ореху?

— Передать вот это, — и Цыпаревич достал из кармана пакет.

— Ого! — не удержался от восклицания Ковнер. — Доллары, фунты стерлингов. И всегда рассчитывались с доставщиками валютой?

— Я в конверты не заглядывал, но я таки знаю: обычно идут драхмы и лиры, а когда особый товар — доллары и фунты.

— Особый товар — это оружие?

— Цыпаревич утвердительно кивнул головой.

«Апостол»

Вечерами Ковнер изучал незаконченные, или, как говорили в СУРе, «незакрытые» дела. «Посетители» в это время обычно не докучали — их «рассортировали» дежурные по милиции: одних отправили в камеры, других — домой. Но на этот раз дежурному попался такой настырный посетитель, — пропустите его к начальнику, да и все. И вроде не пьяный, правда, вид не очень-то внушающий доверие: на костылях, пиджачишко старый, залатанный на локтях, лицо замотано тряпкой, из-под повязки видны только глаза. Провел дежурный посетителя наверх, а сам остался в кабинете посмотреть, а что же будет: начальник СУРа хотя и умнейший человек, но постоять за себя не может — куда ему с больными-то ногами. Да еще имеет привычку «маузер» — держать в ящике стола — об этом все в угрозыске знают.

Ковнер взглянул на посетителя, махнул рукой дежурному:

— Идите, идите, тут все в порядке! И к вошедшему:

— Что это еще за маскарад?

Дед Хапич поставил в угол костыли, размотал полотенце, вздохнул облегченно:

— Дело срочное, Алексей Павлович, пришлось нарушить договор.

— Что же теперь сделаешь, если пришел! Что случилось?

— Сейчас расскажу, — неторопливо начал Хапич, усаживаясь на стул. — Пошел я с Петей гулять на Приморский бульвар… Я вам рассказывал, что у меня дружок погиб на «Марии», так я его вдове помогаю, а недавно сынишку к себе взял. Сидим мы, любуемся. Смотрю: к будке часовщика Яшки ваш один подошел. Ну, такой нарядный, в коже весь. Да его весь город знает…

— Подымов?

— Фамилия мне его неизвестна, да только другого такого нет. Ну, что ж, подошел и подошел, мало ли у часовщика людей бывает. И этот часы показал, постоял с минуту и ушел. Яшка тут же свою будку на замок — и к рынку. Заинтересовало это меня. Сами понимаете, следить за ним мне, не с руки… Вот я и говорю Петьке: «Жми, парень, за ним, потом доложишь!..» Проследил он Яшку до домика за базаром, на Крутой улице. Яшка постучал каким-то особым способом в окно, зашел туда и буквально через минуту опять появился. Петька сообразил, что не зря он сюда приходил, притаился за кустиками, стал ждать. Минут через пятнадцать из домика вышел хорошо одетый человек с небольшим чемоданчиком и быстро зашагал к базару. Петруша хотел было за ним, да тут у домика ваши появились: комендант, еще люди. Оцепили домик, зашли туда, да никого там не оказалось… Вот такие дела, а уж что к чему — вы сами разбирайтесь.

— Разберемся, Харитон Пименович, разберемся. Спасибо, большую помощь вы нам оказали… Потом я вам сообщу о результатах, а пока нам самим еще не все ясно.

— Да это уж ваше дело. Я понимаю, не все можно даже самым доверенным людям рассказывать… Так я пойду…

Как только посетитель вышел, Алексей Павлович вызвал Кайдана.

— Вам не попадалась на глаза будочка неподалеку от памятника Затопленным Кораблям на Приморском бульваре? Там часы ремонтируют.

— Это Яшки-часовщика? Ну кто его не знает! — ответил Кайдан.

— Чем же он так знаменит?

— Ремонтирует хорошо. Даже если принесешь ему колесико — он из него часы сделает. Ну и потом через него все можно достать, хоть спирт, хоть кокаин.

— Вот оно как. Завтра утром сходи к нему и спроси, что, мол, ему велел передать «Апостол» для Вовки Ореха.

— «Апостол»? Откуда он здесь взялся?

— Да вот появился. И говорят, давненько. А что?

— Мне батя о нем рассказывал. Отпетый бандит, будто бы еще при царе был осужден на пожизненную каторгу. Потом, когда Керенский открыл все тюрьмы и выпустил уголовников на волю, «Апостол» организовал шайку и в Екатеринославской губернии наводил ужас на население. Отец несколько месяцев со своим отрядом рядом преследовал его группу, она была рассеяна, а «Апостол» исчез. Так что, если он здесь объявился, надо с ним кончать. Страшный человек.

— Отец видел «Апостола»?

— Не знаю, не спрашивал… Хотя, стойте, наверное, видел. Он рассказывал, как они окружили шайку на хуторе. Многих порешили, но «Апостол», отстреливаясь, ушел.

— Тогда пригласи отца. Пусть утром придет и под видом пьяного посидит около дежурного. Хорошо?

Ковнер вставал в шесть утра, быстро умывался, полчаса ходил по коридору, поскрипывая костылями. Садясь за работу, в первую очередь просматривал самые сложные дела. Затем ему приносили сводки, донесения, и начинался суматошный день, кончавшийся в десять-одиннадцать вечера.

Но в это утро он прошелся по коридору всего пару раз и сразу же — в кабинет. И как ни кинь, получалось, что у него, в угрозыске, засел враг. Да, он его первый заместитель, Подымов. Теперь-то это уже не вызывало сомнений. Мелкие преступления — кражи, ограбления он раскрывал с молниеносной быстротой, можно было подумать, что он знает лично всех преступников и догадывается, кто из них что может сделать. А когда дело доходило до серьезных операций, словно кто-то невидимый вставлял палки в колеса. Так было и с операцией у Максимовой дачи. Были получены точные сведения о предстоящем налете банды Коловрева на этот пригородный совхоз. А операция сорвалась, бандиты сделали налет на другое село. Руководить этой операцией поручалось Подымову. Вспомнились и другие факты. Да вот последний: были получены сведения о местонахождении Вовки Ореха. Быстро сколотили оперативную группу, поставили во главе ее Подымова. Однако он отказался.

— Пусть Бугримов ведет, тут особой сложности нет, А у меня другое дело наклевывается…

Орех оказался предупрежденным. Сбежал.

Вскоре явился с докладом Кайдан:

— Яша просто взорвался, когда я ему задал этот вопрос. «Никаких, — говорит, — „Апостолов“ и „Орехов“ я не знаю. Подошел ко мне прилично одетый гражданин, сказал адрес, попросил сходить туда и сказать, что, мол, охотники собрались и пора выходить. И положил передо мной царский серебряный рубль, который сейчас стоит миллион с гаком. Почему мне не уважить человека, ведь я на эти деньги целую неделю вожусь с колесиками. Дайте мне миллион, я для вас любое поручение выполню…»

— Что ж, пригласи ко мне Бугримова, а минут через десять скажи Подымову, что сегодня проводятся учебные стрельбы. Там же, в подвале. Сам вместе с ним придешь и постарайся пройти мимо своего отца. Он уже здесь?

— Сидит около дежурного. Но…

— Вы слышали, что я вам сказал? Повторите приказ! Есть. Через десять минут передать начальнику оперативно-секретного отдела товарищу Подымову, что состоятся обычные учебные стрельбы в подвале, явиться туда вместе с ним и пройти так, чтобы его видел мой отец.

— Все, выполняйте. В подвале внимательно следите за комендантом — будете поступать так же, как он. Алексей Павлович Ковнер с первых дней работы в уголовном розыске вынашивал мечту — создать лабораторию для проведения баллистической экспертизы. Было подобрано помещение в подвале для проведения экспериментальной стрельбы, но пока не было оборудования, там проводились учебные стрельбы работников СУР а — надо же людям владеть оружием. Приказ Ковнера — провести сегодня стрельбы выглядел вполне естественным. Первыми в подвал спустились сам начальник с Бугримовым. Комендант был посвящен в план операции. Он отстегнул ремешок у колодки «маузера», чтобы сразу можно было выхватить пистолет.

Через несколько минут появились и Подымов с Кайданом. Лицо Кайдана было растерянным, в ответ на вопрошающий взгляд Алексея Павловича он утвердительно кивнул головой и прошептал едва слышно:

— Он!..

Казалось, Ковнер даже повеселел. Сказал Кайдану:

— Развесь-ка мишени!

Тот быстро прикрепил на противоположной стене серые листы бумаги с кругами, начерченными углем.

— Что-то сегодня народу мало, — заметил Подымов. поздоровавшись.

— Заняты пока люди, да и зачем всем толпиться? Вот отстреляемся мы — Бугримов с другими станет проводить занятия. Ну, начнем! — дал команду Ковнер.

Он первым сделал несколько выстрелов. За пределы листа пули не вышли, но и в центральных кругах пробоин не было.

— Прошлый раз у вас лучше получалось, — заметил Подымов.

А Кайдан вообще отличился — все пули у него пошли «за молоком». Зато у Бугримова они ложились кучно. Но лучше всех результаты были у Подымова — он бил, что называется, в «яблочко».

— После него снова стрелял Ковнер, и опять неудачно.

— Да что такое! — огорченно воскликнул он.

— А ну, дайте-ка я из вашего попробую!

Подымав протянул начальнику свой пистолет и тут же увидел направленным его себе в грудь.

— Что такое? Я же не мишень!

— Вот что, гражданин «Апостол», будем считать, что игра окончена…

Подымов сжался, словно собрался броситься на Ковнера, но тут же увидел, что на него направили свое оружие и Бугримов с Кайданом. Овладев собой, сказал внешне спокойно:

— Если вы меня в чем-то подозреваете, то это нужно еще доказать.

— Докажем, докажем! И как вы проникли в угрозыск, и с кем были связаны, все докажем. Уведите его! Да смотрите, это такой тип — на все способен.

— Ничего, управимся! — заверил Бугримов. — Дай-ка руки! — и тут же захлестнул их вытащенным из брюк ремнем: — Пошли!

Вынужденное заключение

Получилось именно так, как предполагал Цыганок, как только они явились с мешком в уголовный розыск, их сразу направили в камеру.

Утром зашел Кайдан.

— Слушай, Вась, что же такое делается — воскликнул Цыганок.

— Во-первых, не «Вась», а гражданин милиционер, а во- вторых, вы что думаете, вас за ограбление по головке погладят?

Это было так неожиданно, что Цыганок не нашелся что ответить.

Василий Кайдан пришел в органы милиции по путевке комсомольской организации Морского завода, где принимал участие в разоблачении шайки расхитителей, которые за известную мзду ремонтировали на заводе суда иностранных компаний. Вот и думал, что в СУРе ему поручат расследовать сложные, загадочные дела, а приходилось чуть ли не круглыми, сутками возиться с мелким жульем, проститутками, самогонщиками, беспризорными. Но он чувства юмора не потерял и решил подшутить над друзьями.

— Дурак я! Надо было так обчистить эту лавчонку, чтобы никто и не почуял! Посмотрел бы я, какой ты тогда имел бы вид! — совершенно искренне возмутился Цыганок.

Тут уж Кайдан не выдержал — лицо его расплылось в улыбке:

— Это товарищ Ковнер так распорядился, и для вашего же блага. Здесь безопасно. А вчера с вами всякое могло случиться.

— Теперь-то что нам делать? — спросил Цыганок.

— Алексей Павлович просил подождать до вечера, а там он вас вызовет.

Не забыл о них Ковнер, вызвал.

— Давайте, ребята, поговорим откровенно, — такими словами встретил он друзей. — С фирмами и со шхуной «Доротея» все ясно, пойманы, как говорится, с поличным. А вот с «Архангелом Михаилом» сложнее… Капитан ее оказался стреляным воробьем, документы у него в полном порядке. Свидетельских показаний мы лишились. Мишка Сом убит.

— Как?

— Да вот так получилось, — уклончиво ответил Алексей Павлович. — Другой вероятный свидетель, Вовка Орех, — это он вместе с Сомом ходил к шхуне, скрылся. Есть один человек, — продолжал Ковнер, имея в виду Цыпаревича, — но он иностранный подданный, и неизвестно, как поведет себя на суде. Вы сможете доказать, что шхуна, которую вы видели около Карантинной бухты, была именно «Архангелом Михаилом»?

Цыганок посмотрел на Тимофея, Тимофей — на Цыганка, и оба одновременно ответили:

— Нет, не сможем…

— Видите, что получается — все доказательства косвенные.

Бесспорных же доказательств мы пока не имеем… В общем придется вам пока побыть у нас…

— А я-то думал Варю навестить, — упавшим голосом сказал Сима.

— Это еще кто?

— Официантка из «Рваных парусов»… Ну, того кафе, где Мкртчян орудует. Она очень хорошая девушка, и даже удивительно, что там находится, — поспешил заверить Сима.

— Ладно, еще увидитесь! Мы выделим вам отдельную камеру и даже снабдим персидским порошком, чтобы клопы не очень буйствовали. Будем давать книги, газеты. Но для всех, кроме меня и коменданта да еще Кайдана, вы — подследственные, которых взяли под стражу…

— Ясно… Срок службы-то нам хоть зачтется? — шутя спросил Цыганок.

— Само собой, — так же шутливо ответил Ковнер. Потянулись длинные-длинные дни. Ребята откровенно мучились, не знали куда себя деть. Сима нашел себе занятие — ремонтировал часы сотрудников СУРа, починил и два «Ремингтона».

Однажды пришел к ним пожилой лысеющий человек — юрист. Расспросил подробно обо всем и задал вопрос: могут ли они доказать, что шхуна, подходившая к Карантинной бухте, называлась «Архангел Михаил». Ребята ответили то же, что и Ковнеру.

— Вскоре после этого их вызвал к себе Алексей Павлович.

— Ну, как дела? Наверное, проклинаете меня, дескать, взял на работу, а держит в кутузке? — встретил он хлопцев вопросом.

— Ничего, вы когда-то говорили, что у нас не будет ни отдыха, ни сна. Вот мы и запасаемся впрок.

— Ничего, ребята, наладится дело… А вы молодцы, большое дело сделали. С вашей помощью мы изъяли транспорт контрабанды, в котором было и оружие, предназначавшееся для белогвардейских банд. Мы, по сути, закрыли один, и, кажется, самый главный, канал доставки контрабанды. Молодцы, ребята! — повторил Ковнер. — Руководство УРа выносит вам благодарность и премирует комплектом нового обмундирования! Друзья невольно встали.

— Обмундирование мы вам вручим, как только получим, а сейчас вам предоставляется отпуск. До праздников. Вы куда поедете? — спросил он Худояша.

Куда мог поехать Тимофей? Конечно, в Николаев. Надо отца повидать — почти два года в разлуке.

— Ну, а вы? В Очаков или в Одессу?

— В Очакове у меня никого не осталось, в Одессе — делать нечего можно с тобой? — спросил Сима Тимофея.

— О чем речь? Конечно!

— Хорошо. Во время отпуска постарайтесь изучить двигатели, которые устанавливаются на парусно-моторных шхунах, особенно системы «Болиндер». Да не просто так, а досконально. А потом вы получите новое задание…

— Может, сейчас?

— Кто вы сейчас для тех, кто вас знает? Мелкие жулики, пойманные при неудачном ограблении магазина. И вот вы появляетесь на воле. Как, для чего, каким образом? Может, вас специально выпустили. А перед праздником будет амнистия, и вы — на свободе. А нам надо узнать, где находится щелочка, через которую ускользают люди за границу. Вот вы и попробуйте найти ее. Понятно? Идите, собирайтесь, а я пока узнаю, не идет ли что в Николаев, чтобы вам по железной дороге не трястись.

— Чупахин с нами не поедет? — вспомнил о своем товарище Тимофей.

— Хватились! Он уже в Москве, его в спецшколу послали. Выучится, станет организовывать торговлю с заграницей. Вот как!

— А что с «Рваными парусами»? — решился, наконец, спросить Сима. — Прикрыли. Правда, небольшая осечка получилась…

Когда зашли работники милиции в кафе, Мкртчян сказал: «Адын минут…», вышел в пристройку, да только его и видели. А девушка… Она была у него на положении служанки.

— Где сейчас Варсеника… Ну, эта служанка?

— Право, не знаю.

— Алексей Павлович, у меня… У нас, — взглянул Сима на Тимофея, — к вам просьба. Большая. Помогите Варе. Она хороший человек. Когда мы решили проверить этого Мкртчяна и принесли мешок с товаром в кафе, она нас уговаривала, чтобы мы не занимались воровством, не связывались с Сомом.

— И готовит она очень хорошо, — вставил Тимофей.

— Ну, что ж, поможем. Нам, между прочим, нужен повар в столовую. А то даже Кайдан, уж на что безответный парень, и то говорит: «Если и дальше так кормить будут — бунт учиню…». Передам деду Хапичу, чтобы он разыскал вашу Варю и прислал ее ко мне…

Суд

Следствие по делу о контрабанде длилось долго.

И вот суд. На скамью подсудимых сел респектабельный, одетый по последней моде директор фирмы «Камхи» Хаим Паппо: он приехал в Севастополь из Константинополя по делам фирмы и при обнаружении контрабанды на судне арестован. Рядом с ним — невысокий, худощавый, чем-то похожий на подростка капитан «Доротеи» Ламбросос Фокос. Тут же и капитан «Архангела Михаила» Ковачевич, сотрудники фирм «Камхи» и «Витое».

Не было среди них только директора Севастопольского отделения фирмы «Витое» Шмидта: он успел скрыться, прихватив с собой принадлежащие фирме бриллианты — 1 100 каратов.

Фирмы серьезно подготовились к процессу, наняли лучших русских защитников — бывших дореволюционных светил адвокатуры. Прибыли юристы из Греции. На ведение процесса было израсходовано полтора триллиона рублей — сумма очень крупная даже по астрономическим ценам того времени: на черном рынке на эти деньги можно было купить около ста тысяч золотых червонцев.

Представители фирмы «Витое» пытались все свалить на исчезнувшего Шмидта, но не стоило особого труда доказать, что сам он, без содействия руководителей фирм и капитанов судов, не смог бы ничего сделать.

Большую помощь обвинению оказал Жан-Жак Цыпаревич. Боязнь пересесть со скамьи свидетелей на скамью подсудимых заставила его рассказать о том, что он знал достоверно и о чем догадывался. Господин Ковачевич, капитан «Архангела Михаила», пытался все отрицать. И небезуспешно: Сом погиб, Орех сбежал, показания Цыпаревича можно было оспаривать, потому что сам он не видел, как шхуна доставляла контрабанду, а только слышал или догадывался. Свидетельства Георгия Полигирососа — Юры Грека — были шаткими, адвокатура выдвинула версию, что он дает изобличающие показания из чувства мести капитану и команде. Настоятель Покровского собора, зачарованный дарственной табличкой из Афона, не мог решить, чья же это икона — украденная из собора или нет. Ковачевич торжествовал. Но работники милиции при повторном обыске обнаружили на дне угольного бункера «Архангела Михаила» три ящика с изделиями из бронзы и слоновой кости, как видно, полученные раньше за доставку контрабанды, а скорее всего откаты от фирм. Многие изделия, как выяснилось, были из крымских дворцов. После этого запирательство уже стало невозможным. Экспертиза установила, что дарственная таблица на иконе приделана к ней недавно. Фирмы были оштрафованы на двести тысяч золотых рублей, и деятельность их на территории страны прекращена. Руководители фирм отказались платить штраф, и был наложен арест на их имущество, находящееся в Севастополе и других городах Черноморского побережья.

Суд постановил за систематическую доставку контрабанды и незаконный вывоз ценностей из Крыма шхуну «Доротея» конфисковать. Непосредственные виновники провоза контрабанды — Паппо, Фокос, Шмидт (заочно), работники фирм Гюндус Топино, Зенгин — были приговорены к различным срокам тюремного заключения. Но в то время недаром говорилось, что Советская власть не столько карает, сколько прощает, — к ним была применена амнистия, объявленная правительством в связи с пятой годовщиной Октябрьской революции.

Председатель трудовой артели «Ювелир» Самойлович, принимавший без санкции соответствующих органов в переплавку золотые и серебряные изделия, был осужден по всей строгости закона.

«Все, эту страницу можно перевернуть, — подумал Ковнер. — Эх, если бы она была последней!.. — вздохнул он. — Последней!.. А тут, — пододвинул он к себе сводку, — хулиганства, кражи, насилия. А вчера банда сделала налет на подсобное хозяйство Морского завода. Сожгли склады с собранным урожаем, угнали скот, убили пастуха. Он-то при чем? Кончать надо с бандами, кончать!»

Дверь в кабинет открылась, и дежурный ввел… Жан-Жака Цыпаревича. Вид он имел весьма плачевный: босиком, в разорванной рубашке и сбившейся на бок манишке. Под глазом негоцианта красовался огромный синяк.

— Откуда вы? — не смог сдержать своего изумления Алексей Павлович. — Вам же разрешили выезд за границу…

Поистине судьба оказалась неблагосклонной к греческому подданному. Как только судно, на котором он решил отбыть за границу, вышло из Севастопольской бухты, к Цыпаревичу подошли трое неизвестных, с профессиональной быстротой раздели, отобрали все деньги.

— И портсигар забрали, мой портсигар! — с плачем проговорил Цыпаревич.

Оказалось, кроме комиссионных, негоциант набрал полный портсигар золота — собирал по крупинкам, по песчинкам, то спиливая понемногу с передаваемых ему изделий, то отламывая выступающие уголки.

— Так вам нужно было сразу к капитану!

— Не успел… Они меня за борт…

Собственно, не ожидая для себя ничего хорошего в дальнейшем, негоциант поспешил сам прыгнуть в море, благо берег был еще недалеко и вокруг рыбачьи лодки. Рыбаки и подобрали его.

— Следующим пароходом поезжайте за границу.

— Ну что вы! — в ужасе поднял вверх руки Цыпаревич. — Они меня там сразу же убьют! А нельзя ли… Нельзя ли мне ходатайствовать о получении советского подданства? — робко спросил он.

— Можно… Только ведь здесь миллионером вы вряд ли станете.

Цыпаревич промолчал.

— Ладно, что-нибудь придумаем… а пока… — и Ковнер вызвал коменданта. — Борис Петрович, оденьте во что-нибудь этого охотника за собственным миллионом да устройте ночевать.

Оглавление

Чесменская, 34

«Так и запишем: зачислить в штат»

Задание

Комендант СУРа

Таверна «Рваные паруса»

Вечер в «Нафа»

Морской вариант

Дед Хапич

«Доротея» в Севастополе

Прекрасная гавань

Ниточка

Тайные агенты в беде

Сокровища «Доротеи»

Подготовка к операции

Операция

Мишка Сом и другие

«Архангел Михаил»

Чрезвычайное происшествие

Негоциант из Натягайловки

«Апостол»

Вынужденное заключение

Суд