За тридевять земель (СИ) [Екатерина Филиппова] (fb2) читать онлайн

За тридевять земель

Глава 1. Сказка-тур

На широкое крыльцо института высыпала шумная толпа студентов и мгновенно затихла, глядя на серо-стальное, совсем не весеннее небо, на гнущиеся под порывами ледяного ветра деревья с первыми бледно-зелёными листочками. Дождя пока вроде бы не было, но на асфальте вдруг начали появляться одинокие мокрые отметины.

А ведь так хорошо всё начиналось: и пятница, и первую лекцию отменили, и семинар с последней пары на следующую неделю перенесли, и прогноз на выходные обещал солнце и летнюю жару. Захлопали редкие зонтики и народ начал расходиться, кучкуясь вокруг счастливых зонтовладельцев.

Две парочки, что-то оживлённо обсуждавшие за дальней колонной, остались в одиночестве. Высокая блондинка, придерживая тяжёлую косу, опасливо выглянула из-под крыши портика, с сомнением оглядела надвигающиеся тучи, и предложила:

— Давайте в буфет вернёмся, переждём. Заодно и кофе выпьем. Толь, похоже это надолго, куда ты собрался, промокнем.

Анатоль, уже спустившийся на первую ступеньку, оглядел свои стильные замшевые мокасины, стряхнул несуществующую пылинку с плеча, и недовольно скривился:

— Если ливанёт, конечно, туфли на выброс. Но думаю, что сейчас поутихнет хоть на полчасика. Так что предлагаю марш-бросок до метро, а там по погоде — или разбегаемся, или в «Шоколаднице» приземлимся, планы на вечер обсудим. Василиса, давай, рысью… Инга, Гри — вы с нами?

Не дожидаясь ответа, он сбежал со ступенек и стремительно направился к воротам, даже не оглядываясь. Василиса вопросительно посмотрела на приятелей: Григорий терпеливо ждал её решения, а Инга уже вытаскивала из сумочки крошечный зонтик.

Анатоль, как истинный лидер, оказался прав: как только однокурсники двинулись следом, ветер послушно стих, а небо вроде бы даже слегка посветлело. Правда, покорности погоде хватило на несколько минут: как предупреждение, вдоль улицы промчался колючий порыв ветра с водяной пылью и загнал компанию под провисшую от влаги и слегка перекосившуюся полосатую маркизу над огромной витриной. Спрятались они вовремя — об асфальт начали с шумом разбиваться редкие огромные капли.

Анатоль прижался к стене, брезгливо, как кот, подбирая ноги от долетающих брызг, и в обсуждении дальнейших планов участия не принял. Какая разница, кино или кафе, если собирались в парке погулять… Планы-то нарушились, а он этого не выносил.

Григорий оглянулся на аляповатую вывеску:

— О как, «Сказка-тур». Надо же, здесь теперь турагентство. А на прошлой неделе вроде бы магазин был.

— И что? — злобно отозвался Анатоль. — Через неделю будут цветы, а через месяц — похоронная контора.

Василиса мечтательно пробормотала:

— А через два года — адвокатское бюро «Васильева и партнёры».

Анатоль насмешливо предложил:

— Тогда уже полностью напиши — адвокат Васильева Василиса Васильевна. Сразу клиенты повалят. И чем твои родители только думали, когда так тебя обзывали.

— Да кто их знает, — привычно отозвалась девушка.

В детстве Василиса над мотивами родителей особенно не задумывалась, хотя и в детском саду, и в школе её поддразнивали, когда — безобидно, когда — не очень. А теперь уже и спрашивать как-то не с руки: мама благополучно обитала в Швейцарии с новым мужем, отец — во Вьетнаме с новой женой, и о совместной ошибке молодости оба вспоминать не любили. Так что общение ограничивалось взаимными поздравлениями с Новым Годом. А про Василисин день рождения они обычно вспоминали с опозданием, а мама — ещё и с заметным раздражением.

Правда, иногда непонятно откуда взявшиеся люди передавали Василисе странные суммы денег. Вот только сегодня утром почти не говорящий по-русски иностранец вызвонил её на встречу к метро и молча всунул мятый запечатанный конверт. Внутри обнаружились девяносто семь евро и три непонятные монетки. Никакой записки к деньгам не прилагалось.

На просьбу передать благодарность матери, холёный европеец с заметной примесью восточной крови сухо ответил, грассируя и с ударениями на последнем слоге:

— Non, не мама, это ваш папа деньги передать. И какой-то сувенир от ваш гран-мер.

Василиса удивилась — ни бабушек, ни дедушек в живых давно не было. Она перешла на французский, и, вытряхнув монетки на ладонь, поинтересовалась их национальной принадлежностью монеток, а заодно и личностью внезапно возникшей родственницы.

Незнакомец слегка подобрел и ответил уже на родном языке, что его просто просили передать конверт. Как он понял, деньги — от папы, а что за монеты — он понятия не имеет, сказали, что сувенир от бабушки, вот он и передаёт. Что за бабушка — тоже понятия не имеет, но если узнает — непременно сообщит. Потом мужчина пристально и с непонятным раздражением вгляделся в монетки и, прищурившись, попытался поймать взгляд Василисы. Когда это не удалось, он недовольно хмыкнул, коротко поклонился и мгновенно растворился в толпе.

От мыслей о загадочной бабушке и неприятном иностранце Василису отвлекла Инга, возбуждённо защебетавшая:

— Смотрите, там горящие туры вывешивают, цены просто нереальные.

Все дружно повернулись к витрине. В ней стояли: традиционный жираф, симпатичная египетская кошка, какой-то страшноватый идол и аляповатый индийский слон. И ещё худосочная девица, которая, сплющившись между двух витринных стёкол, пыталась извернуться и приклеить рекламные объявления, тонкую пачку которых она держала в зубах. Затаив дыхание, компания смотрела на акробатические трюки, пока Инга, просительно взглянув на Гришу, не начала зачитывать:

— Смотри, Турция, неделя, всё включено, от двенадцати тысяч. Греция — от пятнадцати, Тунис — от шестнадцати. Может, в Турцию на недельку, а?

Её приятель, которому девушка не доставала даже до плеча, даже не взглянув, равнодушно отозвался:

— Наверняка цена за человека, так еще топливные сборы прибавят, типа двадцать плюс двадцать — рубль двадцать. Давайте лучше вечером пойдем Лиса послушать, ты ведь давно хотела. Вась, присоединитесь? Он сейчас в самом тренде, и как раз по средам в «Трёх углах» выступает.

— Так это когда еще будет, часов через пять. Я вообще не понимаю, что из-за этого барда все с ума сходят, — фыркнул Анатоль, — точно такие же в каждой подворотне завывают.

— А почему Лис? Он рыжий? — заинтересовалась Василиса.

Инга восторженно заверещала:

— Ты что, про Лиса не слышала? Ну, ты дикая… Никакой он не рыжий, ну, если только совсем немного, просто лицо у него такое, ну, совсем такое, и взгляд такой хитрый. Неужели никогда его песни не слышала? Он такой, такой… И ужасно таинственный, неизвестно откуда появился, и ни в каких тусовках не светится. Вернее, светится, но ничего о себе не рассказывает, даже в интервью, даже есть у него девушка или нет. Только ты, Гриша, что-то путаешь, он уже больше месяца нигде не выступает. Говорят, что уехал просветляться то ли в скит на Урале, то ли в монастырь на Тибете.

— И не слышала, и не слушала, — призналась Василиса, продолжая рассматривать броские объявления. — И думаю, что невелика потеря. Слушайте, а что это за «туры в сказку» от двухсот пятидесяти рублей?

Девица в витрине, повесив последнее сказочное предложение, извиваясь, с некоторым трудом пробиралась к открытой створке, одновременно делая приглашающие жесты кончиками пальцев — мол, заходите.

— Да ерунда какая-нибудь, типа газировки с булочкой в детском кафе, а разносить их будет жирная Дюймовочка, — предположил Анатоль. — С другой стороны, дождь начинается, а в таких центровых агентствах обычно кофеёк наливают, пусть и отвратный — но хоть согреемся. Заодно про свою сказку дурацкую спросишь.

Ветром действительно понесло косые ледяные струи, кажется, даже с мелкими градинами. Не сговариваясь, обе пары бросились к входной двери и ввалились внутрь, чтобы тут же попасть в цепкие лапки заоконной девицы.

— Добрый день, меня зовут Арина. Добро пожаловать в турагентство «Сказка-тур». Какое предложение вас заинтересовало? Вы удачно зашли, сегодня особенно много горящих туров. Присаживайтесь. Чай, кофе? Погода сегодня не радостная, а разговор о тёплых странах обычно настроение поднимает, не правда ли?

Анатоль сразу уселся в кресло, пробормотав что-то насчёт «из этих цепких лап», и затребовал кофе, остальные попросили чай и разбрелись по офису, с интересом разглядывая красочные постеры. Василиса остановилась возле огромного плаката, на котором мускулистый блондинистый красавец в полурасстёгнутой красной шёлковой рубашке обнимал ослепительную красавицу в синем сарафане, расшитом жемчугами кокошнике и с перекинутой на грудь богатой русой косой.

Василиса потеребила собственную косу, решишила, что у неё — не хуже, и вернулась к рассматриванию плаката. С другой стороны от красавицы восседал огромный серый волк с умильной дебиловатой улыбкой на клыкастой морде. Эта лубочная троица выглядела настолько дико и неуместно рядом с фотографиями ночного Парижа и полуголой девушки под пальмой на фоне голубого океана, что Василиса улыбнулась и спросила:

— Это что, реклама какого-то фильма?

Туристическая Арина оживилась, небрежно плюхнула пластиковые стаканчики с чаем и кофе на столик, и подбежала к потенциальной клиентке.

— Нет, что вы. Это не фильм. Это наш эксклюзивный туристский продукт — путешествие в сказку.

— В сказку? Какой-то квест с аниматорами? Вроде бы мы из таких развлечений уже выросли. А детьми пока не обзавелись. Так что, извините…

— Разумеется, нет. Никаких квестов, никаких аниматоров, всё честно. Вы попадаете прямо в сказку, ну, в сказочную реальность. В настоящую. Вся программа так и называется — «За тридевять земель в Тридесятое царство».

Григорий засмеялся:

— Всякое разводилово я в Москве повидал, но такого сказочного ещё не встречал. Где там у вас ряженые сидят? Неужели целый день скучают, пока какой-нибудь лох не забредёт?

Анатоль поставил полупустой стаканчик на стол и присоединился к обсуждению. Судя по всему, кофе был так себе, поэтому настроение у него явно ухудшилось:

— Ку-ку, Гриня! Всего третий год в Москве, а от корней своих деревенских напрочь оторвался. Такое неверие в чудеса — что там у вас, в Лягушкино, совсем страх божий потеряли, ни домовых не подкармливаете, ни лешим не кланяетесь? Или кикиморы все повывелись?

Григорий повёл могучими плечами, состроил идиотское лицо и уныло забубнил, нещадно окая:

— Мы, однако, люди деревёнские, с по-за Онеги, с Крёкшино, а Лягушкино, однако, совсем не там, нет, а далече, совсемо по-за вискою. Так-то мы верхонки спонаденем, гомонок1) с-под лавки прихватим, и айда в город дорогу торить сам-трое. А уж тамо леший али кикимора — лушше не попадайся, затопчем.

Вернув на лицо привычное флегматично-доброжелательное выражение, он насмешливо посмотрел на Анатоля:

— Говоря привычным тебе языком, друг ты наш столичный, уровень критического восприятия реальности и скептицизма у сельского населения на порядок выше, чем оные у городского. Но вот если во что поверят — обухом не вышибешь.

Повернувшись к Арине, он предложил:

— А давайте, вы нам чайку ещё сделаете, и себе за компанию. И всё в подробностях нам изложите. А мы расслабимся и постараемся поверить. Всё равно деваться некуда — вон как хлещет. Рассказывайте.

Арина с довольной улыбкой посмотрела за окно — обычный дождь превратился в тропический ливень. Никуда эти клиенты не денутся, как минимум на час здесь застряли. А уж за это время…

Надежда на удачную продажу так явственно отразилась на её лице, что вся компания дружно рассмеялась. Арина смутилась, но весьма умеренно — что теперь притворяться, раз уж всем всё понятно.

Она принесла всем свежезаваренного ароматного чая, уже не в стаканчиках, а в чашках, открыла коробку конфет, удобно устроилась в кресле, обвела компанию открытым честным взглядом, и затараторила:

— Почти никто не догадывается, что сказочная реальность — это тоже реальность. Такая же настоящая, как наша — для тех, кто в ней живёт. С Иваном-царевичем, Серым Волком, Кощеем, Змеем Горынычем… И давным-давно некоторые в Тридесятое царство попадали — откуда бы иначе сказки взялись? А так люди возвращались и про свои приключения рассказывали. Так что они совсем не сказки, а их история — ну, как у нас Киевская Русь. А в прошлом году туда перебрался наш очень, очень крупный туристический деятель, и открыл компанию «Сказка-тур».

Анатоль оживился:

— А ведь ходили в тусовке слухи, правда бредовые и невнятные: как у одного туристического воротилы с птичьей фамилией земля под ногами загорелась, и он в параллельную реальность свалил. Отец ещё смеялся…

Арина обидчиво ответила:

— Не знаю, какие в ваших тусовках слухи ходили. А у нас все клиенты довольны, некоторые не по одному разу съездили. Мы ведь не только экскурсии туда организуем, но и индивидуальный отдых, и эксклюзивные туры, и даже охотничьи. Ну, и всякие там ещё, например, в восточные сказки.

Девица замялась и слегка покраснела. Но быстро пришла в себя и свернула на более безопасную тему.

Из повествования следовало, что туристы, якобы, оказываются в выбранной сказке. Вернее, в той части сказочного мира, где эта сказка действует, и делают там всё, что заблагорассудится. Ходят на экскурсии и на рынки, купаются в море, гуляют по сказочному городу, сражаются с разбойниками, спасают красавиц… Или просто гудят в трактирах, на что выделяется небольшая сумма в сказочной валюте. А ровно через сутки оказываются в этом же офисе. Для разных чрезвычайных ситуаций есть волшебный шарик связи с гидами принимающей стороны. Всё абсолютно безопасно и легально, ни одного несчастного случая, толпы довольных клиентов.

Арина тараторила все быстрее, выкладывая на стол глянцевые рекламные проспекты с осетрами на гигантских блюдах, семихвостыми лисицами, русалками и какими-то чудовищами.

— Как при чём тут японская лисица? Сказки ведь не только русские есть, и из других стран в древности люди в свои сказки случайно попадали. А теперь, когда все по миру путешествуют куда хотят, наши туристы тоже могут перейти в иностранные сказки, хотя из той же Франции во французскую сказку — намного удобнее, никуда ехать не нужно. Только вы за один день не успеете, это обычно в недельных турах делают. Ну что, берёте? У вас будет наш лучший стандартный экскурсионный тур — «Всё Тридесятое царство за два дня». Он начнётся с…

Григорий прервал рекламный поток:

— С чего начнётся, и чем закончится — мы в договоре увидим. И вот что я хотел бы уточнить…

Анатоль гадко заржал:

— Ага, кому сказка, а Грине — договор, отличнику нашему. Глядишь, ещё и дипломчик наваяешь по сравнительному анализу нашей и сказочной правовых систем.

Гриша не обиделся:

— А что, интересная тема. Главное — не истоптанная. И всё-таки: уточнить хотелось бы по гарантиям возвращения, безопасности и прочим насущным проблемам. А то налетит Змей Горыныч, чьи-нибудь мокасинчики спалит — кто возмещать убытки будет?

— А вот мокасины не трожь, — Анатоль демонстративно возмутился. — Я пол-Милана обежал, пока их нашёл. И вообще — не лезь в чужую тему — у нас поляну с правовыми аспектами туризма давно Василиса застолбила. Так что пусть и выясняет подробности. Вась, фас их!

Василиса снисходительно посмотрела на Анатоля:

— Можно и фас — только без толку. Все эти сказки не то, чтобы Закону о туристской деятельности противоречат — они с ним просто не соприкасаются. Так что выбор у нас один — мы или верим и в авантюру пускаемся. Или не верим, пьём чай, едим конфеты — и делаем это до тех пор, пока дождь не прекратится. Вот такое моё юридическое заключение.

Арина обиделась:

— Ну, зачем вы так, почему сразу авантюра? Естественно, юридически туры в сказку никак местными законами не регулируются. Но у вас будут два договора — на экскурсионный тур по Москве, чтобы деньги нормально провести, и второй, от головного офиса «Сказки», там как раз все-все гарантии и прописаны.

Девушка порылась в шкафчике и выложила на стол пергаментный свиток:

— Вот, сами посмотрите, типовой договор. Утверждён лично Василисой Премудрой. Можете убедиться.

Анатоль первым схватил свиток, развернул, небрежно пробегая взглядом текст, и прокрутил до заинтересовавшего места:

— Вот оно. Прибываем мы в зал приёмов гостевого дворца, встреча с гидом, переодевание в местные костюмы, приветственный коктейль, пешеходная экскурсия по столице с посещением базара, сувенирной и ювелирной лавок… Ну, естественно, как же без них. Обед в трактире, возвращение во дворец, размещение в гостевых теремах пять звёзд. Пять — это хорошо.

Василиса насмешливо поинтересовалась:

— А звёзды там кто присваивает?

Арина слегка смутилась:

— Василиса Премудрая, лично.

Григорий развеселился:

— Понятно. Значит удобства — не под кустом, а в утеплённом сооружении во дворе.

— Это вы напрасно так. Знаете, как сложно было сантехнику отсюда туда переправлять. В каждом тереме четыре покоя и полностью оборудованная ванная комната.

В обсуждение вмешалась Инга, до того времени молча сидевшая рядом с Гришей:

— Одна ванная на четыре комнаты? Вы шутите? Мне в общежитии таких пяти звёзд хватает. Надеюсь, вы сможете обеспечить нам номера в разных коттеджах?

— Теремах. Разумеется. Сейчас народу пока мало, вот начнём массовые продажи — вообще мест не будет, да и так у нас уже аж на сентябрь бронируют. А сейчас весь терем будет в вашем распоряжении. Так, значит по одной комнате в тереме…

Григорий с Ингой и Анатоль дружно ответили, что согласны. Одновременно с ними Василиса заявила, что нет, ей нужна отдельная комната. Анатоль выглядел слегка разочарованным, но особенно не возражал, и продолжил зачитывать программу:

— Так, потом у нас свободное время, а вечером — пир.

Арина с профессиональным восторгом подхватила:

— На эти пиры иногда даже сам Иван Царевич заглядывает! Представляете? Он вообще всю программу курирует и очень, очень хорошо к туристам относится, — и она многозначительно покосилась на Василису.

Анатоль недовольно фыркнул:

— Мы и сами — практически царевичи. Особенно Гриня. Так, утром — полёт над столицей на Змее Горыныче. За дополнительную плату — экскурсия в Кощеево Царство, опять-таки же на Змее. А что, забавненько. Вась, кроме отдельной комнаты пожелания какие-нибудь есть?

Пожелания у Василисы были: в первую очередь — посмотреть договор, из чисто профессионального интереса. Прокрутив свиток до конца, она внимательно изучила подписи и поинтересовалась:

— А ТВ — это что?

Арина удивилась:

— Какое ТВ? Там ничего похожего нет.

Василиса протянула ей краешек свитка, ткнув пальцем в слова ТВ «Сказка-тур».

Всё также приветливо, но с лёгкой снисходительностью, Арина пояснила:

— Это сокращение такое. А полностью — «Товарищество на вере».

Анатоль с Ингой развеселились, Василиса понимающе кивнула, а Григорий объяснил:

— Это такая форма юридического лица, старинная, но и сейчас существует. Нда, не бодрит. С другой стороны — мы ведь решили не вникать, а поверить. Так что заканчивай, Вась, давай уже нашу авантюру начинать.

Василиса ещё немного поводила пальцем по тексту, бормоча под нос, что местонахождение товарищества в Эмеральд Сити — это что, Изумрудный Город? — даже круче, чем оффшор в Белизе. Потом она сдалась, аккуратно скрутила свиток и вернула Арине:

— Да что уж там, читай-не читай… И что, за все эти удовольствия — всего двести пятьдесят рублей?

Арина радостной скороговоркой ответила:

— Разумеется. Специальная цена, только сегодня. Стоимость за час, продолжительность тура — двадцать четыре часа, и дополнительный час в подарок. А ведь обычная цена часа — тысяча рублей. И восемьсот — если больше, чем на два дня.

Григорий с торжеством посмотрел на ошеломлённых друзей:

— Ну? Я же говорил: двадцать плюс двадцать… Подождите, а почему двадцать четыре часа, если тур называется «Всё царство за два дня»? За два дня, а не за сутки.

Арина высокомерно объяснила:

— Так в туризме не сутками считают, а ночами, неужели вы не знали? Вот у вас и получается — одна ночь и два дня, сегодня и завтра.

Потом, видимо, вспомнив, что клиенты ещё пойманы, тон изменила и начала перечислять все причитающиеся им блага:

— Не забывайте, что вы получите десять монет в местной валюте на сувениры, и дополнительные экскурсии сможете ими оплатить. И ещё, совершенно бесплатно, коммуникатор для связи с гидом. А за небольшую дополнительную плату его даже можно настроить так, чтобы вы и друг с другом могли связываться. И ещё…

Анатоль невежливо прервал перечисление дополнительных бонусов и опций:

— Уже поняли. Пять звёзд, всё включено, и денег отсыпят. А всё-таки можно будет во французские сказки сгонять, хоть на часок, или, там, в японские?

Девица погрустнела:

— Это очень, очень дорогие туры, обычно от ста тысяч только начинаются. Потом — туда ехать долго, и визы нужно на месте оформлять, так что за один день точно не успеете.

На возражение, что Шенгенские визы есть у всех, кроме Григория, а у Инги так и вообще латышское гражданство, Арина с сожалением объяснила, что во французскую сказку прямо из Франции, как она уже говорила, попасть можно, а внутри сказочного мира свои пограничные правила. Вот если они оплатят две, а лучше — три ночи, то, наверное, можно успеть. К тому же к трёхдневным турам — целых два часа бесплатно. И она с надеждой посмотрела на клиентов.

Анатоль засмеялся:

— Надо же, какой напор! Почти уверен, что вы нас дурите. С другой стороны — не такие уж и деньги. Ребята, попробуем? Оформляйте, девушка. Так, с каждого шесть тысяч. Вась, наскребёшь? А то я денег мало с собой взял, и с отцом поругался — он карточку заблокировал.

Василиса молча кивнула. Денег было жалко. С другой стороны, евро сегодня утром свалились неожиданно, грех будет не потратить их на что-нибудь ненужное. А что авантюра — когда у неё в последний раз было хотя бы крошечное приключение? Дом — институт — работа, по унылому кругу, почти два года. Наверное, пора этот круг разорвать, пусть даже и этим бредовым путешествием.

Василиса забрала у Инги зонтик и пошла к двери, поменять евро в соседнем банке. Уже на выходе она краем уха услышала что-то про возможность безлимитного продления, и выскочила под холодный дождь.

______________________________

1) Северные диалектизмы. Виска — протока, верхонки — рукавица, гомонок — кошелёк.

_

Глава 2. Через поле, через лес

Не успела Василиса подойти к банку, как небо прояснилось, а дождь внезапно прекратился, как будто кто-то нажал кнопку «Выкл». Девушка решила, что это — хороший знак и, может быть, приключение действительно удастся.

Знак не подвёл — курс в обменнике оказался неожиданно выгодным. Конечно, выгоды той на сотне евро — мышиные слёзы, но всё равно приятно. Получив рубли, она уже почти вошла в турагентство, но притормозила, на пару секунд призадумалась и быстрым шагом двинулась вперёд, к маленькому продуктовому магазинчику. Не заморачиваясь с выбором, Василиса схватила две упаковки какой-то недорогой нарезки, шоколадку и бутылку минералки. Пересчитав на выходе оставшиеся деньги, она грустно вздохнула, но докупила в аптечном киоске еще пузырек йода, бинт и пачку анальгина.

Вернувшись в офис, Василиса отдала Анатолю деньги и присела рядом с Ингой:

— Долго еще?

— Да нет, Анатоль там какие-то дополнительные опции оформляет.

— Какие? Дорого?

— Не говорит. — Инга заговорщицки наклонилась к Василисе и с лёгким торжеством в голосе продолжила: — Да и вообще, ходят слухи, что у его папашки совсем всё плохо: и налоговая наехала, и партнеры кусок холдинга оттяпали через суд. Потому он и за тебя заплатить не смог, и карточка заблокирована. Так что скоро станет твой Анатоль обычным Толяном.

— Я и сама за себя заплатить могу, — обиделась Василиса. — Да и не мой он, так, ухаживает слегка. Так что дела его папаши меня не особенно интересуют.

— Вижу я, как слегка, даже Гриша, на что уж слепой на такие вещи — и то заметил. А ты, как всегда, ноль внимания. Ну, с родителями по заграницам и собственной квартирой можешь себе позволить — конечно, что нам какие-то Анатоли, мы надеемся прекрасного принца снова встретить и ждём, ждём… Ню-ню.

Василиса, как всегда при подобных разговорах, разозлилась и ответила холодно:

— Мне вообще никто не нужен, и никого я не жду. Сколько раз тебя просила…

Содержательный разговор прервала Арина:

— Так, девушки, всё готово. Вот ваши сказочные деньги — каждому по десять монет. И переговорные устройства.

Василиса опасливо поинтересовалась, вертя в пальцах какой-то сомнительный жёлудь в покосившей шляпке, к которой был приделан кожаный шнурочек:

— И как этим пользоваться?

— Надеваете на шею. Если вдруг что случится, хотя это практически исключено — сжимаете и громко говорите «гид» или «сказка-тур», и вам сразу ответят, и всё урегулируют. Да, и друг с другом тоже сможете связываться, — Арина с нескрываемой симпатией посмотрела на Гришу, — ваш товарищ всем оплатил.

— Ну, допустим. А мы точно окажемся в одной сказке?

— Разумеется, если будете действовать по инструкции. Она очень простая: нужно взяться со своим спутником за руки, и зайти вот в эту дверь. Когда она закроется и погаснет свет, досчитаете до трёх, повернётесь и выйдете через неё же. Окажетесь где и положено. Разумеется, не в сказке, а в сказочном мире, я уже объясняла. Дверь откроется прямо в зале приёмов гостевого дворца, ну, как в договоре написано. Так что и вызывать никого не придётся. Только руки друг друга ни на секунду не отпускайте. Так, первая пара — вперёд.

Анатоль подтолкнул к двери Григория с Ингой:

— Давайте вы первые, а мне нужно ещё отцу позвонить, что ночевать не приду. Это вы у нас общажные…

Вытащив телефон, он вышел на улицу, и пристроился под маркизой. Через витрину было видно, как он что-то оживлённо рассказывает, жестикулируя свободной рукой. Гриша оглянулся на Василису и хотел что-то сказать, но Инга фыркнула, твёрдо заявила, что разговоры можно будет и на месте продолжить, схватила его за руку и потащила к услужливо открытой Ариной неприметной дверке.

Анатоль вернулся, брезгливо стряхивая с рукава дождевые капли, подошёл к Арине, о чём-то пошептался, произвёл манипуляции с кредиткой и подписал ещё какие-то бумажки, потом схватил Василису холодной рукой и потащил к двери. На пороге он оглядел девушку и недовольно спросил:

— А что это у тебя за пакет бомжацкий?

— Обычный пакет, магазинный. Я немного еды на всякий случай прихватила, воду, и лекарств — мало ли что.

— Совсем деревня? Там ведь написано — всё включено. Мда, правильно говорят: хорошо не жил — и начинать нечего.

Да дверью оказалась маленькая кладовочка — совершенно пустая, с небрежно побелёнными стенами. Через мгновение, как и предупреждала Арина, погас свет. Анатоль начал громко считать:

— Один, два… Да, где твои медяшки? Давай сюда, у меня целее будут.

— Я их в карман джинсов засунула, здесь тесно, так просто не достанешь, да и побелка, наверняка, пачкается. Вот выйдем — и отдам.

Анатоль выдернул у нее руку и наклонился: — Блин, шнурок развязался. Я сейчас.

Не успела Василиса подумать, что на мокасинах шнурков вроде бы нет, как Анатоль поднялся, резко, как на параде, развернулся, и вышел в распахнувшуюся дверь. Василиса зажмурилась и шагнула за ним.

Открыв через пару шагов глаза, она замерла в восхищении. Вокруг стоял светлый сосновый лес. Впереди, на опушке, сплошным ковром алела спелая земляника. Солнце светило через шелестящие на лёгком ветерке листья ярко и ласково, птицы пели звонко и как-то особенно проникновенно. Только Анатоля нигде не было. Девушка расстроено огляделась и несколько раз позвала приятеля. Никто не откликнулся, лишь птицы на пару секунд испуганно замолкли.

Василиса вздохнула, представив себе, как разозлится Анатоль — хотя сам виноват, ведь говорили, что руку отпускать нельзя, и осторожно пошла к земляничной поляне. У самой опушки в кустах кто-то шумно завозился. Взвизгнув, она бросилась бежать, но через несколько шагов притормозила и оглянулась. Из переплетенных ветвей высунулась серая звериная морда. Голубые глаза смотрели на девушку укоризненно и несчастно.

Мелкими сторожкими шажками подойдя к неведомому зверю, она заглянула за ветки и увидела то ли гигантскую собаку, то ли волка — только очень грязного. Нет, точно — волк, очень уж велик, и морда совсем не собачья. Интересно, это тот самый самый Серый Волк, с плаката, или обычный? С одной стороны — в сказке вроде бы не должно быть обычных зверей, а с другой — как-то этот, в кустах прячущийся, не очень похож на знаменитого. Ладно, попробуем пообщаться: если тот самый — обидно будет не познакомиться, да и безопасность обещали…

Поклонившись в пояс, она завела чуть гнусавым от волнения речитативом:

— Ой, ты, гой еси…

Волк рыкнул и невежливо спросил: — Ты что, девица, на голову больная?

Василиса даже не обиделась на хамство — так обрадовалась, что волк действительно сказочный:

— Я что-то не так сказала? Извините, я не знаю, как нужно со сказочными волками разговаривать…

— Во-первых, нормальным языком, а во-вторых — на «ты».

— А вы… ты — простой сказочный волк, или тот самый знаменитый, Серый?

— Волки все серые. А я — был знаменитый, да весь вышел.

— Как вышел?

— Да очень просто. Выгнали меня из дворца. Мол, в царстве-государстве всё спокойно, власть Иван-царевича крепка, Василиса прекрасная и премудрая всех прекраснее и мудрее, с Кощеем мирный договор и торговлишка. Так что волки знаменитые теперь не ко двору. Да вчера ещё и лапу поранил… Эх, да что там говорить!

Оглядев Василису, он многозначительно рыкнул и заключил:

— Судя по одёжке, ты по сказочному туру к нам прибыла? Теперь понятно, почему такая дикая. Хотя если одеть нормально — на человека будешь похожа. А почему сюда, а не во дворец? И суженого своего где потеряла?

— Да он сам потерялся. И никакой он не суженый, с сужеными у нас проблемы. А почему сюда — не знаю, обещали, что во дворец…

— Ну, всё это дело поправимое. Тут добрых молодцев как грязи, вмиг подходящего встретишь, до дворца дойти не успеешь. Только идти тебе далековато — сначала вот по этой тропинке, там прямо за холмом трактир стоит, у хозяина и спросишь, как до города добраться. Хотя можно и не спрашивать — за трактиром из жёлтого кирпича дорога как раз начинается, прямо до столицы ведёт. А там, как и обещано, для туристов во дворце специальные покои отведены. Проводника найдёшь, Иван-царевичу тебя представят, напоят-накормят, спать уложат. Извини, довезти не смогу, не в той форме.

— Ну, уж нет. Одна я не пойду, и тебя здесь не брошу. Сейчас я тебе лапу перевяжу и вместе отправимся. Давай, ложись. И кусаться не вздумай. Вот, лучше колбаски съешь.

Серый с сомнением взял в пасть кусок колбасы из упаковки и послушно лег на бок, вытянув переднюю лапу с длинным порезом, при этом колбасу он умудрился незаметно выплюнуть. Василиса довольно споро промыла ему рану минералкой и забинтовала. Волк неуверенно встал, потоптался на месте и, буркнув, что, мол, сойдёт, неторопливо потрусил вперёд. Девушка бодро пошла за ним, через каждые пару шагов притормаживая, чтобы ухватить пару-тройку земляничин.

После очередного поворота тропинки она вдруг остановилась и расстроенно воскликнула:

— Как же я забыла! Ведь можно гида вызвать, и он всё устроит.

Она вытащила из-за выреза майки жёлудь, потёрла, поднесла поближе к лицу, и громко сказала:

— Гид!

Ничего не произошло. Попытки вызвать не гида, а проводника, «Сказку-тур», Анатоля и Гришу тоже ни к чему не привели. Василиса посмотрела на ехидно ухмыляющегося волка и вдруг поняла, насколько по-идиотски выглядит, разговаривая с жёлудем. Покраснев, она хотела его сорвать с шеи и выбросить, но Серый остановил:

— Успокойся. Говорилки, тем более, такие, для туристов, только в столицах работают, ну, и кое-где на дорогах. До трактира доберёмся, там ещё раз попробуешь. Или у трактирщика яблочко попросишь, по нему с кем нужно и свяжешься.

Василиса немного успокоилась:

— Яблочко — это которое по тарелочке катается и показывает?

— Оно самое. И работает нормально, не то что эти финтифлюшки одноразовые.

— А до трактира далеко?

— Да не очень. Сейчас перелесочек пройдём, поле, через лес наискосок, а там и рукой подать.

До перелеска дошли быстро, Василиса даже не успела придумать, о чём бы волка поспрашивать. Вернее, придумать успела, но вопросов было так много, что она просто не могла решить, с какого начать.

Редкие берёзки защитили от полуденного зноя, и путники немного снизили темп, отдыхая от жары. Если бы шли быстрее — Василиса точно пропустила бы тихое, жалобное мявканье из-за придорожного куста. Но услышала, насторожилась, прислушалась. Трагичное «мяу» повторилось, уже чуть громче.

Кошек она обожала, поэтому без раздумий ломанулась через ветки — кто там маленького обижает? Ушедший вперёд волк среагировал не сразу, поэтому, когда он одним махом пролетел через оставленный девицей пролом в кустах, было уже поздно. Василиса вытащила из уютной ямки между корнями дуба крошечного котёнка и тискала его, пытаясь одновременно всунуть ему в раззявленный розовый ротик очередной кусок колбасы.

Котёнок отбивался, отплёвывался, и даже слегка прикусил Василису за палец, но она даже внимания не обратила. Котёнок замолк, виновато облизал сначала ранку на пальце, потом Василисины нос и губы. Девушка со смехом отбилась, чмокнула малыша в розовый носик, подула в пушистую шерстку на загривке:

— Ты ж мой маленький, ты ж мой хороший, потерялся, да? Маму твою мы обязательно найдём. А я тебя одного не брошу, не бойся. Сейчас в город пойдём, там Иван Царевич…

Не успел волк вмешаться, как из-за ствола дуба выметнулась гигантская пума и припала к земле, вздыбив шерсть по хребту и яростно молотя хвостом. Волк прыгнул вперёд, оттеснив Василису, и бросил через плечо:

— Котёнка на место положи!

Он встал перед пумой, став даже, кажется, выше ростом, и ласково, успокаивающе заворчал.

Пума в ответ истерично взвизгнула, и попыталась волка обойти. Но он переместился, опять загородив Василису, которая так и застыла с котёнком в руках. Пума попыталась повторить манёвр, но волк был быстрее. Наконец она немного успокоилась, села и разразилась длинным шипящим монологом. Волк успокоительно кивал, одновременно пытаясь задней лапой подать Василисе какие-то знаки.

Девушка наконец-то вышла из ступора и положила котёнка обратно в ямку. Тот сразу успокоился, немного повозился, потом встал и поковылял к матери на расползающихся лапках. Пару раз падал, но мужественно вставал и продолжал путь. Дошёл, уселся на хвостишко, и вопросительно мяукнул. В ответ получил не очень сильный, аккуратный удар массивной лапой, и откатился чуть ли не к началу своего маршрута.

Василиса едва не бросилась на помощь, но в этот раз волк успел: заступил дорогу и сильно толкнул девушку плечом. Пума тем временем подошла к детёнышу, облизала его, морщась от отвращения, повернулась к Василисе и отчётливо произнесла:

— Дурррра!

Подхватив котёнка за загривок, она исчезла в кустах. Последнее, что Василиса услышала, было явно извиняющееся котёночье мяуканье.

С ветки сорвалась ворона, сделала над Василисой круг, повторила нелестную оценку её умственных способностей с ещё более раскатистым «р», и улетела, издевательски каркая.

Волк бессильно клацнул зубами и напустился на Василису:

— Добилась своего? Теперь эта сплетница тебя на всё царство оставит, да и меня заодно.

Уселся, закатил глаза и вопросил опустевшую ветвь дуба:

— И за что это мне?

Василиса обиделась:

— Ты хоть объясни, что я опять сделала не так?

— Всё. Зачем было котёнка хватать? Мать на пару минут отошла…

— Но он ведь плакал.

— И что? А мозги включить? Или хотя бы меня спросить?

Василиса начала оправдываться:

— Ну, я думала, что у него мама пропала. И я его спасу, выращу, и он станет большой-большой, и будет мне другом и защитником. И я даже смогу на нём верхом ездить…

— И всё это за один день?

— В смысле?

— Ну, у тебя ведь однодневный тур, завтра — домой. Приволокла ты кошатинку в столицу, и дальше — что?

Василиса смутилась:

— Да я как-то не сообразила. Ну, в книгах пишут…

— Понятно, фэнтези читаем.

— И что в этом плохого?

— Да ничего. Читать — полезно. А вот фантазии в жизнь переносить — не очень.

— Так ведь здесь…

— Здесь не фэнтези, девица, здесь — сказка. Без этих ваших глупостей.

— Хорошо, вот если ты такой умный, так и просвети меня, чтобы я в такие идиотские ситуации больше не влипала. Заодно расскажи, что тебе эта истеричная кошка поведала.

Волк фыркнул:

— А что она могла сказать? Что все достали. И ребёнок, который минуту один посидеть не может, и тупые туристы, которые везде лезут и всё руками хватают…

Василиса невежливо прервала:

— Слушай, а почему ты разговариваешь?

— Как почему? Ты же сама попросила рассказать.

— В смысле, не почему, а как. И ты, и кошка эта… Ведь у вас голосовые связки к человеческой речи не приспособлены.

Волк осторожно отодвинулся на пару шагов:

— Ты лекарь?

— Нет, я юрист. Ну, законник.

— Тогда ладно. А то приходили тут разные. Давай, говорят, мы капельку крови у тебя возьмём, и кусочек мясца из глотки, чтобы разобраться.

— А ты что?

— Да ничего. Я тогда охраной дворца командовал, вот и выдворил лекаришек с чёрной меткой, чтоб ни ногой больше в Тридесятое царство.

— Ну, врачи — они такие. Ухаживал за мной один ветеринар… Хотя мы, юристы — тоже не сахар. Очень уж очень любим всё к нормам подтягивать. Так что ты меня одёргивай, когда я в чужой монастырь с российским Гражданским Кодексом полезу. И всё-таки — что там с органами речи, ты не увиливай.

— Ты, когда в детстве сказки слушала, интересовалась, каким органом Колобок говорит? И какие голосовые связки у яблони, или там у печки? А ещё Золотая Рыбка со щукой есть, тоже ораторы известные. Так вот и сейчас не задумывайся. Это — сказка. Компран?

— Так, мы и по-французски говорим?

Серый немного смутился:

— И что такого? Ну, забегал иногда в гости к французскому приятелю, нахватался немного.

— Слушай, раз уж разговор про Францию зашёл, а как ты визу оформлял?

— А зачем мне её оформлять? Какая может быть виза для зверя лесного?

— До чего же удобно! Здесь — начальник охраны, а здесь — зверь лесной.

Волк согласно ухмыльнулся. Содержательная беседа о кодификации юридических прав и обязанностей разумных животных и растений продолжалась до леса, клином врезавшегося в равнину. Не успели собеседники углубиться в чащу и на десяток шагов, как были прерваны неожиданным появлением двух весьма сомнительных персонажей.

Один спрыгнул с дерева справа от тропинки, другой — слева. Синхронно вытащив угрожающего размера, но весьма ржавые ножи, они осклабились и решительно пошли на путников.

Волк от удивления плюхнулся на хвост и икнул. Нападающие немного притормозили, внимательно вгляделись, и остановились. Оружие исчезло как по мановению волшебной палочки. Разбойники поклонились, и забубнили, перебивая друг друга:

— Так, мы, значицца, за белкой на дерево полезли, и тут сверху видим, что сам Серый Волк гостью заморскую сопровождает. Вот и подумали, что, может, помощь какая нужна. Ну, вот мы и поспешили, чтобы предложить.

Серый благосклонно кивал в такт сбивчивой речи. Когда разбойники начали повторяться по третьему кругу, ласково улыбнулся, что при его размере клыков выглядело угрожающе, и предложил:

— А и помогите. Видите, гостья наша почётная ножки белые стёрла, башмачки дорогие, — он скосил глаза на Василисины кроссовки, — заморского мастера Рибока стоптала. Да и я что-то подустал. Так что один девицу на ручках до трактира донесёт, другой — меня…

Василиса начала возмущённо протестовать, как оказалось — преждевременно: разбойники, с каждым волчьим словом отступавшие с поклонами назад на шаг-другой, резко ускорились и исчезли за деревьями.

Волк довольно осклабился:

— Помнят, мерзавцы, как я их гонял. Плохо вот только, что опять к стольному граду подтягиваться начали. Что там — стража совсем мышей не ловит? Хотя, теперь это уже не моя забота.

Понурившись, волк затрусил по тропинке, заметно прихрамывая. Василиса поспешила за ним, стараясь болтовнёй о кроссовках отвлечь нового друга от грустных мыслей. Правда, время от времени она останавливалась, вытаскивала переговорный жёлудь и пыталась хоть кого-то вызвонить. После очередной неудачи, сопровождённой ритуальным комментарием «абонент — не абонент», Волк наконец-то вернулся к своему обычному саркастическому настроению и посоветовал:

— Ты заканчивай говорушку терзать, а то она и в городе работать не станет. И вообще — тут идти осталось всего ничего, потерпи.

И действительно, за поворотом тропинки открылся выход из леса. Немного попетляв между невысокими холмами, она вывела путников на неширокую наезженную дорогу, переходящую в роскошную трассу, вымощенную жёлтым кирпичом. У слияния местной и главной магистралей, за грудами наваленного кирпича, стоял сказочный домик с огромной вывеской «У Горыныча». Земляничные и зеленые стёклышки в окнах ярко блестели под лучами заметно сдвинувшегося к горизонту солнца. На крыльце важно восседал огромный чёрный кот. Из приоткрытой двери доносилась музыка и неразборчивый голос певца.

Василиса замерла на крыльце, вслушиваясь, но волк лапой открыл дверь и втолкнул девушку внутрь. Зал выглядел точно так, как и положено выглядеть залу сказочного трактира: блики света от разноцветных окошек, массивные столы, за стойкой — усатый и бородатый трактирщик.

Василиса удивилась, что зал набит битком, и за столами не мужики, а, в основном — семейные пары и молодые девицы, занявшие практически все свободные места. Никакого шума, разговоров и стука кружек — только голос певца и гитарные переборы. Дамы как завороженные уставились на небольшую сцену, их спутники, стараясь не шуметь, тихо отхлёбывают пиво. Вот принаряженныйселянин закашлялся после большого глотка, и тут же получил локтем в бок от благоверной.

Василиса подошла поближе с стойке, прислонилась, и тоже заслушалась. На сцене пел высокий парень с гривой чёрных, с рыжеватым отливом, волос и неожиданно яркими зелеными глазами. Именно его завораживающий бархатный голос был слышен во дворе:

Матросы мне пели про остров,

Где растет голубой тюльпан,

Он большим отличается ростом,

Он огромный и злой великан.1)

Увидев Василису, он замолчал, пристально в нее вглядываясь, улыбнулся, резко ударил по струнам, потом мягко перебрал несколько аккордов и тихо запел снова:

Стынет окно, а в закате играет солнце,

Пейте вино, пойте песни, пока поётся,

Просто в камин бросьте ещё немного дров,

Вы, как и я, один — в общем, сюжет не нов.2)

Как зачарованная, девушка подошла к сцене и молча встала перед певцом. Тот положил гитару на пол, поклонился слушателям и спрыгнул вниз. Подойдя к Василисе, он внимательно вгляделся в её ошеломленное лицо и нежно взял за руку. Затем он улыбнулся, накрутил на палец выбившуюся из косы прядь, поднес к губам, а потом аккуратно заправил за ушко. Отошёл на шаг, покачал головой и с уверенностью сказал:

— Забудь. Эти песни были не для тебя. Для тебя — совсем другая.

Резким прыжком он вернулся на помост, поднял гитару и, на мгновение задумавшись, запел:

Дожди в небе свили гнездо,

В грязи осенней тонет луна,

А я надеюсь, всё надеюсь на то,

Что где-то рядом ходит и ждёт Она.

Уж сколько лет,

Теряя след,

Меня ищет Та-которой-в общем-то-нет.

Спустившись с гитарой со сцены, он улыбнулся Василисе:

— Я — Ренар, бард. Брожу по сказкам, пою свои песни, слушаю чужие и ищу тебя. И вот нашёл, да?

Девушка, зачарованная волшебным голосом, подалась вперёд, подняла лицо и окончательно утонула в зелёных глазах. Облизав мгновенно пересохшие губы, она начала отвечать, но вместо «да, нашёл» достаточно громко взвизгнула, обернулась и с возмущением посмотрела на Волка, который только что весьма чувствительно тяпнул её за ногу:

— Ты с ума сошёл?

Волк, отнюдь не раскаиваясь, насмешливо посмотрел на Василису:

— Я думал, ты покрепче будешь. А ты, смотри-ка, с первых нот поплыла.

Он легонько оттолкнул девушку в сторону и повернулся к певцу:

— Ты когда перестанешь туристок охмурять? Чем тебе местные девицы не угодили? А если не нравятся — так шёл бы в свой мир, и там развлекался…

Ренар смущённо потупился, рукой взлохматил волосы, от чего стал ещё симпатичнее, и извиняющимся голосом — уже не волшебным, а совсем обыкновенным — пробормотал:

— Я же не виноват, что она — красавица. Я таких в жизни не видел, только во сне…

_________________________________________

1) А. Вертинский «Голубой тюльпан»

2) Здесь и далее — Канцлер Ги

Глава 3. Трактир "У Горыныча"

Трактирная публика наблюдала за разворачивающимся перед ней бесплатным представлением с не меньшим, а то и с большим интересом, чем за так неожиданно закончившимся концертом. Девицы завистливо кривили губы, а матроны умилённо вздыхали. Даже трактирщик прекратил протирать кружки и замер, подперев рукой окладистую бороду. Василиса, обычно не падкая на комплименты, неожиданно для себя пришла в благодушное настроение — надо же, не обманул Волк, ещё только до трактира дошли, и пожалуйста, уже добрый молодец нашёлся, да ещё какой! Поэтому последовавшие дифирамбы её красоте, грациозности, чарующему голосу и прочим прелестям она останавливать не стала, и внимала им даже с некоторой благосклонностью.

Голос барда становился всё бархатистее, обертоны завораживали. Только вот на Волка они явно не действовали: он обошёл Василису, встал перед певцом, и громко, угрожающе рыкнул. Тоже с обертонами, но крайне неприятными.

Ренар осёкся, замолчал, потёр пальцем ухо:

— Оглушил. До чего же у тебя мерзкий рык получается. Научи, а?

Демонстративно повернувшись к Волку спиной, он протянул Василисе руку:

— Начнём сначала. Я — Ренар, певец, в вашем мире известен как Лис. А ты как сюда попала?

Волк вмешался:

— Только не забудь уточнить, что ты — любимый и единственный ученик птицы Сирин, а по слухам — так и вообще родственник. Правда, она вроде бы тебе волшебный голос ставила, чтобы ты на в соседнем мире блистал, а не здесь девиц завораживал. Особенно тех, которые сюда на день-два приехали.

Брюнет так густо покраснел, что Василисе его даже стало жалко, хотя по-хорошему следовало разозлиться. Но разозлилась она только на себя: это надо же — так глупо попасться. Ведь никогда, в отличие от Инги, от таких вот проникновенно-сладких с ума не сходила. Вспомнив, с каким придыханием подруга говорила о Лисе, девушка улыбнулась:

— С начала — так с начала. Я — Василиса, из Москвы…

За спиной со звоном осколков упала кружка, взвизгнула девица, трактирщик с грохотом плюхнул обратно на стойку пустой бочонок из-под пива, который собрался было заменить на полный, и настороженно уставился на компанию. В зале воцарилась тишина.

Ренар, при имени «Василиса» вздрогнувший, а затем замерший, пришёл в себя, развернулся к залу, и полузаговорил-полузапел:

— Девица эта — туристка, из-за тридевяти земель к нам добравшаяся через леса дремучие, Тридесятого царства гостья дорогая, к самому Иван-царевичу путь держит. Чудесам нашим прибыла дивиться из краёв диких. От жары, а паче того от восторга и восхищения немного разумом повредилась. Сейчас охолонёт, отдохнёт, в себя придёт и дальше пойдёт. Так что пейте, веселитесь, а я девицу в разум приведу и вам ещё спою.

Вскочившие было посетители успокоились, и начали с грохотом скамеек усаживаться обратно, со смехом обсуждая диких туристов и их выходки. Почти у каждого нашлась забавная история, зал снова заполнился гулом голосов, звоном кружек и требованиями свежего пива.

Подталкивая изумлённую девушку к стойке, Ренар сквозь зубы прошипел понуро плетущемуся позади Волку:

— Идиот серый, неужели не предупредил?

— Старость, чтоб её, простые вещи забывать стал. Да и предупредил бы, коли имя спросил — так ведь на спрашивал, а она не называлась.

Василиса, в полном недоумении, послушно двигалась вперёд, подгоняемая толчками с обеих сторон, но не возражала: видимо, действительно что-то не то ляпнула. Только вот что, кто-нибудь объяснит?

Трактирщик, раскупоривший новый бочонок, укоризненно покачал головой, старательно пытаясь не смеяться, однако голос у него подозрительно подрагивал:

— Вы уж девице расскажите, как себя вести следует, а я сейчас народ обслужу и вернусь. Слушайте, а это не она ли котёнка у Тави утащить пыталась? Да уж, будет что рассказать…

Ренар вопросительно взглянул на Волка, тот с несчастным видом утвердительно кивнул. Оба синхронно вздохнули, и впихнули Василису в крошечную комнатушку за стойкой. Закрыв дверь, бард усадил девушку на широкую, покрытую овечьими шкурами скамью, сам молча устроился напротив. Волк привстал на задних лапах, взгромоздил на стол передние, так, что оказался вровень с собеседниками. Тишину нарушали только взрывы хохота, доносящиеся из зала.

Василиса не выдержала:

— Вы мне ничего не хотите объяснить?

Ренар немного подумал, открывая и закрывая рот, и наконец сформулировал:

— Ну, тебя в «Сказка-туре» обязаны были предупредить. Насчёт имени и вообще. И Серый тоже прошляпил.

— И что не так с моим именем?

Волк и Ренар переглянулись. Было заметно, что ни один из них объяснять ничего не хочет. Но, сообразив, что Василиса уже начинает закипать, Волк решился:

— Понимаешь, у нас Василисами никого не называют. Ну, не принято…

— Почему? Нормальное ведь имя. И как же тогда Василиса Прекрасная?

Опять сдвоенный тяжёлый вздох, и наконец-то объяснение, уже от Ренара:

— Когда-то — да, было такое имя. А теперь, уже давно, Василиса — это не имя, а, как бы это сказать, вот, должность. Василиса Прекрасная и Премудрая. Ну, как такой царский титул. Так что пока ты здесь — имя нужно другое взять. И не смотри на меня, сама видела, как народ отреагировал. У вас ведь президентами или, там, губернаторами детей не называют… Вот и представь себе, как в «Три угла» ввалился мужик в клоунском костюме и заявил, что его зовут Президент. Представила? А давай, ты будешь Лиса? Лиииска…

Василиса ошарашенно кивнула. С воображением у неё было хорошо, и сцену она увидела как наяву. Недоумение, смех, раздражение, и даже возможная драка. Ну, Лиса — так Лиса. Тем более, что так ее бабушка в детстве называла — за лёгкий рыжий отблеск в соломенных волосах и неисчислимые проделки, так что привычно будет. А с другой стороны — ещё не хватало, чтобы этот Лис ей имя выбирал. И голос свой волшебный включил, мерзавец. Лис и Лиса — как же, размечтался. Нет уж, она сама придумает:

— Раз уж у вас такой идиотизм на марше — буду Алисой. Устраивает? Может, тоже нельзя? Тогда — Асей.

Волк облегчённо выдохнул:

— Ася — в самый раз. Ну, раз с этим разобрались, давайте вместе думать, как твои дела устраивать.

Ренар от имени был явно не в восторге, но спорить не стал и помощь свою предложил:

— Я что-то могу сделать? И в чём, собственно говоря, проблема?

Волк обстоятельно объяснил:

— Асю вместо дворца в лес закинуло, что-то там с переходом напортачили. С суженым своим она разминулась, и друзей растеряла. Так что ей в местное платье переодеться нужно, чтобы по дороге не таращились, до столицы добраться, проводника от «Сказки» этой, чтоб ей пусто было, разыскать. Ну, и суженого своего найти.

Ренар поджал губы, помолчал, потом вернул на лицо немного искусственное проникновенно-ласковое выражение, и процедил сквозь зубы:

— Настоящие суженые не теряются. Ладно, всех найдём. Я сейчас трактирщика позову, яблочко у него стребуем и попробуем до твоих сказочников дозвониться.

Резко встав, он вышел в зал, при этом не сильно, но выразительно хлопнув дверью.

Волк сочувственно посмотрел на Василису, подёргал носом, и пробормотал:

— Ничего, побесится и успокоится. Ренар всегда…

Ничего нового про Лиса девушка узнать не успела, потому что он собственной персоной вернулся в комнатушку, окинул всех мрачным взглядом, и придержал дверь, пропуская трактирщика. Тот ступал осторожно, как по льду, не отводя глаз от налитой до краев глубокой тарелки, которую трепетно держал обеими руками.

Сокровище своё он поставил на стол аккуратно, не пролив ни капли. Василиса с интересом пригляделась: ничего особенно — обычная тарелка, даже скорее миска. Из грубоватого фаянса, с двумя наивными рисунками — синей и красной сороками. По центру, не касаясь дна, плавает достаточно непрезентабельное яблочко: мелкое, кривоватое, зеленоватое, со слегка порозовевшим бочком, даже на вид вызывающее оскомину.

Василиса непроизвольно сглотнула и спросила, ни к кому не обращаясь:

— И как этим предтечей смартфонов Эппл пользоваться?

Ренар хмыкнул и конспективно объяснил:

— Синий — включить, красный — выключить. То есть зажимаешь птичек и смотришь на яблоко. Как оно перестанет крутиться и засветится, нажимаешь на синюю, думаешь о том, с кем хочешь поговорить, и громко называешь имя. Разговариваешь. Нажимаешь на красную.

Глянул на все ещё недоумевающую Василису, пытающуюся втихаря потыкать яблоко пальцем, слегка хлопнул по руке, неприятно улыбнулся и приказал:

— Смотри внимательно, второй раз показывать не буду, оно денег стоит.

Усевшись за стол, он прикоснулся длинными музыкальными пальцами к птичкам, и, расфокусировав глаза, уставился на яблоко. Незрелый плод покачался и начал вращаться. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, пока не потерял очертания и не превратился в клубок бледно-зелёного света. Ренар легонько постучал пальцем по синей сороке, и отчётливо произнёс:

— Айгуль!

Над тарелкой появилось туманное облачко, немного померцало, и представило зрителям чуть размытое изображение черноокой и черноволосой красавицы в восточном шёлковом халате, что-то помешивающей в котелке. Края картинки терялись в туманной дымке, но лицо было видно достаточно отчётливо для того, чтобы понять, что красавица очень, очень зла.

Вот она вздрогнула, выронила ложку, повернулась, пытаясь сообразить, откуда исходит звук, что-то поняла — и радостно рассмеялась. Разгладилась морщинка между соболиных бровей, алые губы изогнулись в улыбке, засияли глаза:

— Ренар! Наконец-то! Я уже заждалась. Тебя так долго не было…

Лис нежно промурлыкал:

— Я тоже скучал. Дней через пять буду в столице. Так что готовься к встрече.

Постучал пальцем по красной птичке, изображение погасло. Повернулся к Василисе и снисходительно спросил:

— Ну, поняла? Кому первому звонить будем, суженому? Я бы всё-таки посоветовал сначала в «Сказку». Разумнее будет.

Василиса фыркнула, ткнула Ренара в бок, чтобы подвинулся, и уселась перед тарелкой. Осторожно потрогала края, не удержавшись, погладила бочок яблочка, прижала указательными пальцами птичек, дождалась вихря в центре, и громко позвала:

— Толя!

Яблоко долго крутилось, даже сдвинулось с места и прошлось по краям, но так и не засветилось — вернулось в центр и замерло. Попытки поговорить с Ингой и Гришей дали точно такой же результат.

Василиса откинулась на стену, немного посидела, закрыв глаза, потом выпрямилась и обвела мужчин внимательным взглядом. Волк заволновался, убрал со стола лапы и сдвинулся куда-то в угол, притворившись шкурой. Ренар поперхнулся, согнал с лица пакостливую ухмылку и преданно уставился на девушку. Трактирщик попятился и попытался угрём выскользнуть в дверь, но при негромком окрике Василисы «Стоять!» застыл гигантским испуганным сусликом.

Не обращая внимания на распушившиеся, слегка искрящие волосы и мечущийся по спине кончик растрепавшейся косы, девушка непочтительно щёлкнула по яблочку, потом по синей птичке и, даже не дожидаясь необходимой скорости вращения, злобно приказала:

— Сказка-тур. Быстро!

Изображение в этот раз появилось быстрее, и было намного более чётким, чем у Ренара. Сидящая в кожаном офисном кресле вполне современного вида блондинка в стандартном офисном костюме и мало гармонирующем с ним кокошнике, оторвалась от раскладывания пасьянса, и улыбнулась в пространство заученным оскалом:

— Благодарим вас за обращение в «Сказка-тур». Я — Ольга-искусница. Чем я могу вам помочь?

Василиса оскалилась не менее приветливо, и ласково, голосом, не уступающим по проникновенности Ренарову, ответила:

— Очень, очень многим. Вы даже не можете себе представить, как много помощи мне требуется.

Мужчины наблюдали за битвой титанов молча, и, кажется, даже не дышали. Только головами вертели, как на теннисном матче.

— Бэмс! Вы отвечаете…

— Вжжих! Вы нарушили…

— Бэмс! Подвергли опасности…

Вжжик-бэмс, вжжик-бэмс… А не нужно было руки отпускать, в разбойничий лес выбросили, остальные куда следует прибыли, у остальных отдельный договор и отношения к ситуации они никакого не имеют, пума, деньги, моральные страдания, всё включено… Секундная заминка, и финальное: и по поводу имени «Василиса» не предупредили в письменном виде. Всё, мэтч-болл.

Василиса потребовала: немедленно — местную одежду, приветственный коктейль и ужин для неё и спутника. Какого спутника? Который сопровождает и охраняет. Пришлось нанять, из-за разбойников и прочих опасностей. Да, и оплата его услуг за счёт «Сказки-тур» — хорошо, можно в столице.

Жизненные блага должен обеспечить трактирщик, а уж как с ним будут рассчитываться — не интересует. Продление тура на потерянное время. В столице — денежная компенсация в размере десяти монет, а в Москве — возвращение половины стоимости тура. Доставка в столицу воздушным путём. Бесплатная экскурсия на Змее-же к морю-окияну, Кощеево царство не интересует, скоморохи со своим представлением пусть тоже лесом идут, у неё и здесь скоморохов хватает. И ещё персонального гида и немедленную связь со спутниками.

Девица кивала как китайский болванчик и со всем соглашалась. Даже предложила увеличить компенсацию до двенадцати монет, но вот доставку воздухом придётся подождать — Змеи все в разгоне и раньше утра свободных не будет. Так что можно заночевать в трактире, а можно своим ходом двинуться, тогда транспорт на полпути подхватит.

А вот с товарищами она уважаемую туристку прямо сейчас связать не сможет, увы. Инга с Гришей доплатили за индивидуальную экскурсию в авторскую сказку, и сейчас они то ли в Зурбагане, то ли в Лиссе, а там связь плохо работает. Анатолю же гостевой терем не понравился, размещаться он в нём отказался, и отбыл в Кощеево царство, за что и доплатил. И — девица пригладила вздыбившиеся волосы — на связь не выходит. Но волноваться Василисе не следует, потому что у него совершенно всё в порядке, и лучший гид «Сказки-тур», Алёна-мастерица, абсолютно все его пожелания исполняет.

Наличие неведомой мастерицы Василису не потрясло, а вариант пешего перехода она решительно отвергла. Поманила пальцем трактирщика — утрясать с Ольгой оплату. Тот недовольно забубнил про какие-то старые долги, но покорно уселся на Василисино место и тут же на Ольгу по поводу этих долгов наехал.

Не дожидаясь окончания переговоров, девушка вышла в зал, расположилась за столом, поманила подавальщицу и стала выяснять, чем в сказках кормят. Список оказался не маленьким, но однообразным: входили в него исключительно пироги. С мясом, капустой, рыбой, визигой, грибами, малиной, яблоками… Василиса сначала заколебалась — пироги она последние года три не ела, в диету они никак не вписывались, а потом махнула рукой: после такого пешего перехода — заслужила.

Поздний обед прошёл весело. Ренар рассказывал байки про московскую бардовскую тусовку. Ни Василиса, ни, тем более, Волк, ни одного из персонажей не знали, но смеялись — истории были забавные. Сказочные пироги не заканчивались, шустрая молодуха исправно подтаскивала Волку пиво, а остальным — кувшинчики с ягодными взварами. Но всё хорошее имеет обыкновение заканчиваться: подошёл унылый трактирщик и положил на стол счёт, накарябанный на помятом листочке.

Василиса вопросительно подняла бровь, и ресторатор тут же пустился в объяснения, что платить ничего не нужно, всё за счёт «Сказки», как и договаривались, только пальчик достопочтенной гостье приложить. Счёт она по въевшейся московской привычке проверила, и как оказалось — не зря. Перечисленное количество пирогов не смогла бы одолеть и стая волков. Нервно наблюдавший за ней трактирщик бумажку утащил, немного поколдовал за стойкой, и принёс новую, с цифрами, чуть больше похожими на реальные.

Но вопросы всё равно остались. Например, почему обед Ренара тоже был сюда приплюсован. Не обращая внимания на унылое бубнение над ухом, что «Сказка» не обеднеет, и они вроде бы как одна компания, Василиса повернулась к певцу, наблюдающему за процессом с весёлым интересом:

— Ты здесь на каких условиях выступаешь?

— На стандартных. Еда, койка, и что слушатели накидают. А какая разница?

— Не очень большая, но есть. Если этот обед оплачиваю я, ну, сказочники, значит, тебе должны ещё один обед — или деньгами отдать. Вот как-то так.

И Василиса аккуратно приложила указательный палец к счёту, с любопытством потёрла проявившийся отпечаток — нет, не исчезает — и вернула документ погрустневшему трактирщику. Правда, он тут же повеселел, и предложил Василисе заняться примеркой положенного по соглашению сторон наряда, мол, он уже распорядился, и швея всё доставила.

Действительно, в давешней комнатке по стенам уже были развешаны платья и сарафаны — как выяснилось, произведения сельской мастерицы, у которой их охотно покупают проезжающие. А некоторые столичные боярыни с дочерьми даже специально прибывают, а кто побогаче — к себе Акулину вызывают.

Восхваляя достижения местной лёгкой промышленности, трактирщик через слово сетовал, что дорогу до моря-окияна никак не доведут, путников мало, и выручки никакой. Василиса отвлеклась от нарядов и заинтересовалась: вроде бы дорога из жёлтого кирпича — совсем из другой сказки.

Объяснение было простым и совсем не сказочным: уже много лет как всё дорожное строительство во всех сказках подгрёб под себя Изумрудной Город. Понятно, кто же с дуболомами ещё соперничать в такой работе может, без сна и отдыха вкалывают, да и кормить не нужно. А работы остановились потому, что кто-то из Василисиного мира цену перебил и предложил дорогу дальше делать не жёлтую кирпичную, а чёрную и гладкую. И строить её будут волшебные устройства, на телегах установленные. И ещё вдоль дороги устроят тропинки из плиточек, для пеших.

Василиса вспомнила недавний ремонт проезжей части и тротуаров на своей улице и взгрустнула — с асфальтом и плиткой сказка будет уже не та. Ну, её никто спрашивать не будет, так что и переживать нечего.

Отвлекшись от трактирщиковых причитаний по поводу убытков, она перевела взгляд на предлагаемые наряды и ошарашенно замерла. На самом видном месте висел роскошный, музейного вида сарафан — бирюзовый, весь в узорах, вышивке и каменьях. К нему прилагалась белая блузка с мелкими красными цветочками, и обязательный кокошник. Выглядело это очень сказочно и фольклорно, при этом аляповатостью сильно смахивало на облачения ансамбля русской песни.

Скептически осмотрев творение народных промыслов, Василиса поинтересовалась:

— И как в этом путешествовать? Да и таращиться на это великолепие будут, я думаю, больше, чем на мои джинсы. Вроде бы девицы в зале немного по-другому одеты.

Не слушая возражений, приоткрыла дверь и позвала Волка — в качестве консультанта. Сунувшийся было за ним Ренар был с позором изгнан совместными усилиями Василисы и трактирщика, который напомнил, что народ уже заждался, и давно пора петь — а то, как бы расходиться не начали. Волк согласно кивнул и подтолкнул певца к двери.

Ренар ушёл в зал и, похоже, в знак мести запел про «дивных животных невиданной красы». А Волк задней лапой с грохотом захлопнул дверь и вступил в оживлённую дискуссию с трактирщиком о том, что боярышне невместно, а что — вместно. Роль модного консультанта ему явно пришлась по вкусу.

Из эмоциональных препирательств Василиса поняла, что сарафан брать необходимо — во дворце, а тем паче — на официальных приёмах, только в них и ходят. А идти на мероприятие придётся — и посмотреть на Ивана-царевича со своей прекрасной и премудрой тёзкой хочется, и обстановка будет подходящая для того, чтобы как-то попытаться Волка обратно пристроить. Конечно, Трудового Кодекса здесь нет и не предвидится, но шанс уболтать местное начальство с помощью зубодробительных формулировок какой-никакой, а есть.

Ещё она себе присмотрела охотничий костюм с лёгкими брючками, шляпку с зелёным пёрышком, и белую пышную юбку с такой же вышивкой, как на блузке. Сарафан дома, конечно, не наденешь — разве что только на какой-нибудь маскарад или институтский капустник, а вот юбка с блузкой очень даже будут носиться. Да и костюм вполне интернациональный. Осталось только выяснить, сколько всё это будет стоить.

Трактирщик затребовал аж двадцать туристических монеток. Василиса уже собралась было приступить к торговле, как за дверью Ренар с трагическими подвываниями грянул про «одинокую волчицу». Не дожидаясь окончательного перехода к репертуару Стаса Михайлова, Василиса вышла в зал, переждала, скрипя зубами, многочисленные «ни купить нельзя её, ни приручить», и под шумные коллективные всхлипывания окликнула певца.

Тот радостно объявил перерыв и присоединился к компании. Выбор Василисы полностью одобрил, цену, к её огромному сожалению, признал разумной — ну, или почти разумной. И предложил платья ей просто подарить. Нет? Тогда он недостающее доплатит — а в Москве Василиса отдаст, если так уже не хочет подарок принимать. Пошевелил пальцами, потом губами и объявил результат подсчётов:

— Где-то тысячи две получится. Потянешь?

— Легко! И ничего себе здесь обменный курс! Всё равно дёшево получается. Как только вернусь — сразу тебе на карточку переведу. Ты только номер…

Ренар вкрадчиво возразил:

— Да зачем на карточку? Встретимся — и отдашь.

Волк сдавленно хрюкнул. Ренар демонстративно начал озираться:

— Откуда здесь поросёнок взялся? Хотя какой поросёнок, по звуку — целая свинья. Серый, ты не видел?

Василиса засмеялась:

— Давай деньги и встречи не смешивать, ладно? А так — мир тесен, может, и встретимся.

Перехватила короткую торжествующую улыбку красавца, и мстительно добавила:

— С другой стороны — можно и без рублей обойтись. Совсем забыла, что мне «Сказка-тур» доплатить обещала, вот в столице твоей Айгуль и передам. Заодно и поболтаем с ней о своём, о девичьем…

Ренара такой вариант явно не устраивал, но не успел он сформулировать, почему это невозможно, как трактирщик шумно завозился, явно намекая, что раз уж разговор пошёл о деньгах…

Василиса выудила из заднего кармана джинсов кучку монет — и десять сказочных, и мелочь от магазинной сдачи, и подарочные от загадочной бабушки, и начала разбирать. Отодвинула бабушкины, и только собралась убрать в карман, как на них легла толстая лапа трактирщика и потащила к себе:

— Смотри-ка, и доплачивать ничего не придётся. Вот этих денежек за всё как раз хватит, даже наши добавлять не нужно, да я ещё на сдачу пять, нет, даже десять монет дам.

Глава 4. Монетки с дырочкой

Предложению трактирщика расплатиться непонятными монетами Василиса обрадовалась: и в долги влезать не придётся, и бессмысленный подарок можно удачно пристроить. Интересно, чем они трактирщику приглянулись? Ведь не золотые, и даже не серебряные — хотя она особенно их не рассматривала. И времени не было, да и так понятно было, что не настоящие. Может, они здешние, из какой-то другой сказки?

Ни додумать, ни завершить торговую сделку девушке не удалось: загребущая рука была придавлена мохнатой лапой с внушительными когтями. Волк, кажется, даже выросший на голову, зарычал испуганному мужику прямо в лицо:

— Туристов грабишь? Совсем страх потерял?

Трактирщик отшатнулся:

— Да ты что, окстись. Просто подумал, что девице они ни к чему, ей же всё равно завтра домой. А так и денежки сэкономит, и в столице ещё чего-нибудь себе прикупит. Нет, если они ей нужны, то я конечно…

Волк, не убирая лапу, прорычал, но уже более спокойно:

— А то, что на эти монеты весь твой трактир купить можно, запамятовал?

Ренар подошёл поближе, взял один серебристый кругляшок с голубым отливом, покатал в пальцах:

— Это то, что я думаю?

— Да. — Волк, наконец, отпустил трактирщика и уселся, тяжело дыша. — Монета-вездеход.

Василиса, испуганно наблюдавшая за сценой, пришла в себя, отняла у Ренара предмет спора, и присмотрелась. Небольшой кружочек, с крошечной, с булавочную головку, дырочкой посередине. Лёгкий, почти невесомый, отливающий до лазурью, то изумрудом. На одной стороне — обвившийся вокруг отверстия довольно страшный дракон, на другой — почти такое же чудище, только трехглавое. Остальные монеты ничем не отличались, кроме размеров дырочки: на второй она была диаметром со спичку, на третьей — с карандаш, и вместо дракона — просто змея с хвостом, засунутым в рот.

Посмотрев поочерёдно через все дырочки на висящую под потолком лампу и не увидев ничего примечательного, Василиса кивнула Волку, мол, рассказывай, что там за вездеход, и уже собралась заcунуть монеты обратно в карман, как напрочь позабытый переговорный жёлудь задёргался на шнурочке и слегка засветился.

Прижатый рукой, он задёргался ещё сильнее. Василиса вытащила шнурочек, и недоуменно уставилась на танцующий на нём коричнево-серебристый шарик.

— Потри его, — посоветовал Ренар. — Наверное, твой проводник наконец-то проснулся.

Но это оказался не проводник, а Анатоль. В синей шёлковой рубашке с расшитым воротом он сидел за столом, заваленном свитками и обычными бумагами, и недовольно смотрел на Василису:

— А сразу ответить нельзя было? Я тут волнуюсь, всех дёргаю. Как ты вообще ухитрилась потеряться? Хотя, с твоей влипаемостью…

— Так ведь это ты руку отпустил.

— Тем не менее, я попал куда нужно. Абсолютно отстойное место, совок голимый. Хорошо, добрые нормальное место люди посоветовали, и я сразу в Кощеево царство перебрался. Уровень — не сравнить!

— Там так всё плохо? А где Гриша с Ингой?

— Отвратительно. Туристическая деревня в Мухосранске. Нет, однокурснички-то наши в восторге — ну, оно понятно, для них тёплый сортир — уже праздник. Только ведь они у нас романтики, на последние медные грошики в авторские сказки отбыли — ах, Грин, ах, Зурбаган! Так что только к отъезду вернутся. Поэтому будешь в столице одна развлекаться. К себе не зову — мне здесь работу предложили на пару дней, по специальности.

— Да я к тебе особенно и не рвусь. А что за работа?

— Обыкновенная, с договорами и инвесторами, не заморачивайся. Ты, вообще, где сейчас?

Василиса собралась рассказать про Волка, пуму и разбойников, но увидела, как Анатоль с нетерпением поглядывает на документы, и передумала, ответила коротко:

— В трактире.

Анатоль одобрительно кивнул:

— Это правильно, хоть здесь сообразила. Завтра тебя проводник подберёт, пусть и немного — а по столице погуляешь.

— Почему это немного? Мне тур на день продлили, ведь что не туда забросили — это их ошибка.

Недовольство собеседника было явным и неприкрытым:

— Ты что, «Сказке-тур» руки выворачивала? Вот уж от тебя не ожидал! Жаль, что мне сразу не сказали. Ладно уж, развлекайся, за всё заплачено. Только, пожалуйста, в авантюры больше не пускайся, а то с тебя станется…

— И когда это я в авантюры пускалась?

Анатоль картинно заломил безупречную бровь:

— А поездка в Польшу на первом курсе с этой байкерской бандой? Когда тебя чуть из института не вышибли? Как их там, Лайки? Ладно, до встречи.

Изображение дёрнулось, поблекло и исчезло. Василиса тихо пробормотала:

— Никакие не лайки, а Хаски.

Ренар удивлённо спросил:

— Какие хаски? Собаки?

Василиса покачала перед носом погасший жёлудь, засунула его обратно под майку, подкинула на руке монетки, и, пряча их обратно в карман, тихо ответила:

— Так байкерский клуб называется. У меня там друг…

Немного помолчала, и заговорила совсем другим, возбуждённо-радостным тоном:

— Какие ценные монеты оказались. Нужно их потратить на что-нибудь полезное. А что, купить трактир — это идея. Буду без остановки пироги жевать, стану толстая, спокойная, сентиментальная, и начну под Лисовы песни плакать и сморкаться.

Повернувшись к мужчинам, она сдавленным голосом поинтересовалась:

— И как вам план?

Волк внимательно вгляделся в подрагивающие губы и рявкнул Ренару:

— Не видишь, у девушки истерика.

Но он ошибся — это была не истерика. Она просто беззвучно заплакала. Даже на заплакала — молча стояла с окаменевшим лицом, даже не пытаясь вытереть льющиеся слёзы.

Ренар бросился к девушке, обнял за плечи, и попытался усадить. Но Василиса его оттолкнула, сползла на пол, обхватила Волка за шею, зарылась лицом в пушистую шерсть и зарыдала уже как положено: с всхлипываниями, шмыганьем носом и неразборчивым жалобным бормотанием.

Волк с облегчением вздохнул, успокаивающе посопел в растрепавшуюся косу и прислушался. Разобрал что-то про «сама за всё заплатила» и «нарочно про Макса напомнил», понимающе покивал, грозно взглянул на трактирщика, ещё немного посопел, поднял голову и трагически завыл.

Трактирщик, до той поры ошарашенно стоявший у двери, стремительно рванулся в зал, чтобы через мгновение вернуться с дородной женщиной в простом, без вышивок, сарафане. Втолкнул её в комнату и, пятясь задом, исчез.

Волк резко замолчал, а Ренар начал объяснять:

— Тётка Анисья, девушка устала, переволновалась, так что не волнуйтесь, всё под контролем, мы сейчас разберёмся.

Женщина бросила короткий взгляд на продолжающую всхлипывать, но уже потише, Василису, на смущённо опустившего голову Волка, и вынесла заключение:

— Разберутся они… Мужики!

Подойдя к Василисе, она осторожно погладила девушку по голове, и спокойно посоветовала:

— Вставай, девочка. Не дело это — на полу сидеть, по которому все, кто ни попадя, грязными сапогами и лапами ходят.

Девушка в последний раз глубоко вздохнула, оторвалась от Волка, начала подниматься, но вдруг начала ожесточённо тереть нос, плюхнулась обратно и громко чихнула.

Тётка Анисья рассмеялась, помогла подняться, и повела прочь, ласково приговаривая про грязный пол, пыльную шкуру и горячий чай.

На Василисин ответ, что пол совсем не грязный, а Волк — действительно пыльный, но не больше, чем она сама, последовало бодрое:

— А вот сейчас в тёплой водичке помоешься, и сразу оживеешь, бочку-то быстро набуровят, а вот баньку — нет, не успеют растопить. Хотя банька всяко была бы лучше, веничками-то вся грусть-печаль выбивается…

Голоса удалились и оставшиеся в одиночестве Волк с Ренаром переглянулись. Ренар барабанил пальцами по столу и хищно поглядывал на забытое переговорное яблочко. Серый перехватил взгляд и успокаивающе пробормотал, что, мол, многовато на девушку свалилось, вот и сорвалась. И вообще, в чужие отношения лезть — последнее дело.

Ренар сухо согласился, и пообещал, что лезть никуда не будет, просто товарищу ноги переломает, морду лица отрихтует и обратно в Москву выбросит. А уж в Москве…

Изложение дальнейших кровожадных планов прервал трактирщик, который напомнил, что женщины с девицами уже по домам разошлись, и мужики требуют, как и было обещано, нормальных песен — ведь многие только ради этого первую «бабскую» часть высидели.

Бард резко встал, злобно пнул лавку, немного пошипел, потряс ушибленной ногой, и стремительно вышел в зал. Волк подумал, что выступление обещает быть интересным, с настроением, и улёгся на пороге — послушать.

В бочке Василиса отмокала долго. Сначала тихо поплакала — почти два года ведь прошло, а всё равно при воспоминании о той поездке слёзы наворачивались. За что Анатоль её так — ведь знал, что по больному бьёт.

Потом успокоилась, расслабилась в тёплой воде и чуть не уснула. Очнулась, когда вода стала остывать, кое-как промыла волосы, вылезла и вытерлась заботливо приготовленным Анисьей полотном. Косу она решила не заплетать, просто завязала в хвост на макушке — так скорее высохнут.

Что надеть — выбирала не долго. В пропылённые джинсы с майкой влезать точно не стоило, в парадный сарафан — тем более. Белая юбка — явно не для трактира. Так что оставался только охотничий костюм, которой, к удивлению, сел идеально, как на неё шили. Оделась, аккуратно сложила вещи — нужно будет потом у тётки Анисьи мешок какой-нибудь попросить — и вышла в зал.

Обстановка в трактире изменилась. Девицы и семейные пары исчезли, за столом сидели одни мужики, которые активно потребляли пиво, медовуху и, судя по разгорячённым лицам, не только их. Ренар опять пел, но репертуар теперь был совсем другой, вызывающий громогласный хохот восхищённых слушателей.

От любви как от попойки,

Заболеет даже стойкий.

Как же сука нелегки,

От любви отходняки. 1)

Василиса стояла в дверях, не решаясь войти — женщин там не было, даже пышнотелых подавальщиц сменили два шустрых молодца. Песня закончилась под восхищённые вопли и оглушительный стук кружек. Да уж, песни Шнура на неподготовленную аудиторию действуют ошеломляюще. Откуда-то из-за стойки вынырнул Волк и подтолкнул девушку к уже знакомой комнатке:

— Давай не будем мужикам веселье портить. А то Ренару ещё полчаса отпеть нужно, а при тебе он стесняться будет, да и порядочной девице такое слушать… Ужин нам туда принесут.

Слегка усомнившись в застенчивости Лиса, Василиса, тем не менее, не стала вызывать у нового приятеля сомнения в своей порядочности и послушалась. Удобно утроившись на мягких шкурах, она засунула за спину подушку и потребовала:

— Про монеты расскажи.

— Только в обмен на рассказ, откуда они у тебя появились.

— От бабушки.

— С материнской или отцовской стороны?

Василиса пожала плечами и ответила голосом кота Матроскина:

— У нас и бабушки-то никакой нет.

— А от кого же тогда монеты? От чей-то чужой бабушки?

— Ну, раз своей нет, значит от чужой. Передали вместе с посылкой от отца, а позвонить ему, спросить, я не успела — сюда попала. Знаю только, что привезли их из Вьетнама, а какая уж там бабушка и чья — вьетнамская, французская или ещё какая — понятия не имею. Но теперь-то обязательно разберусь. А пока — давай, теперь твоя очередь.

Волчья версия функций монеток оказалась достаточно простой. Законный владелец вездехода имел право заявиться к любому колдуну и потребовать переноса в другие сказочные царства-королевства. Колдун доставал хрустальный стержень с делениями, сужающийся к верхушке, и хозяин монетки сам её на тот стержень надевал. И во все сказки выше того деления, на котором она застряла, мог немедленно и безо всяких разрешений перенестись.

Василиса впечатлилась:

— И что, даже виз не нужно? Куда хочешь, туда тебя и перебрасывает? Подожди, а обратно как?

— Очень просто. Приходишь в оговоренный срок на то место, куда перенёсся, тут-то дверка обратно и открывается. Говоришь спасибо, платишь денежку малую, и вездеход свой забираешь.

— А если не придёшь? Или вдруг опоздаешь?

Волк укоризненно показал головой:

— Только бы вам, девицам, опаздывать. Опоздал — всё, застрял в чужой сказке, будешь сам выбираться, пешком. А вездеход твой колдуну отходит, ну, или ведьме. Это всё в Уложении специальном прописано.

— В Уложении? Серьёзно? Обязательно изучу — кто бы мог продумать, что в сказках такая законодательная база!

Подвигав пальцем свои сокровища, выложенные на стол, Василиса подвинула к Волку кругляшок с самой маленькой дырочкой и поинтересовалась:

— Вот с этой куда можно попасть?

Тот задумался, потом неуверенно ответил:

— Своих-то вездеходов у меня, как понимаешь, нет, поэтому и сам я ни разу ими не пользовался. Когда Василису Премудрую сопровождал — да, переходил по ним. И когда по делами одного отправляли — кто-нибудь из Василисиных ближников всё устраивал. Но, вроде бы в тех в монетах отверстия побольше были, да и мотались мы далеко. Так что, думаю, что с этой — только в соседние сказки. Точно, помню, купец один знакомый с такой куда-то на север путешествовал, по делам торговым.

— Подожди, если Премудрая ваша тебя с собой брала — значит, можно со спутниками по сказками путешествовать? А сколько человек с собой можно взять?

— Ну, нас в свите пара дюжин набиралась, а купец только одного помощника брал. Это у колдунов выяснять нужно. И ещё ведьмы некоторые этим промышляют. Какие — законно, а какие — не очень. Так что лучше без знающего спутника туда не лезть. И вообще, тебе сначала до столицы добраться нужно.

Василиса улыбнулась:

— Да я пока никуда и не собираюсь. А где эти монеты берут? И что, на парочку действительно трактир можно купить?

— Можно-то оно можно, да кто же их продаст — это совсем дурачком нужно родиться. Вездеходы как зеницу ока берегут, от деда-прадеда к отцу-сыну передают. И тебе вот они достались от бабушки, хоть и чужой.

Волк прислушался к непонятному шороху и замолчал. Василиса тоже немного помолчала, потом решительно встала и распахнула дверь: за ней переминался с ноги на ногу трактирщик, выставив перед собой, как оправдание, нагруженный снедью поднос:

— Вот. Это я, значит, перекусить вам принёс, как освободился, так сразу. Берите пока, а ужин нормальный потом, как народ разойдётся…

Василиса поднос брать не стала, а посторонилась и пропустила незадачливого ресторатора в комнату. Сгребла со стола монетки и кивнула — мол, ставь.

Предлагаемый перекус оказался впечатляющим: опять груда пирожков и — о, чудо! — огромный изжелта-розовый персик. На вкус он оказался ещё лучше, чем на вид: сладкий, со слезающей даже под лёгким нажимом пальцев бархатной кожицей, истекший соком после первого укуса.

Волк и трактирщик с интересом наблюдали, как девушка сражается с гигантским плодом, пытаясь не упустить ни капельки сока и не уляпаться. Доела, обсосала косточку, с удовлетворённым вздохом уселась на лавку и взглянула на трактирщика:

— Это было прекрасно, спасибо. Вряд ли теперь хоть крошку до утра съесть смогу. Вот только…, — и Василиса с сомнением пошевелила липкими пальцами.

Тот понятливо кивнул, куда-то метнулся, громко топая сапогами, и через мгновение вернулся с большой миской воды и белоснежным, расшитым фантастическими цветами полотенцем. Василиса ополоснула руки, начала вытирать, попутно рассматривая вышивку — какая-то она не очень привычная. Поводила пальцем по выпуклым разноцветным лепесткам, заинтересованно спросила:

— Откуда такая красота? Это ваша жена вышивала?

Трактирщик оживился:

— Анисья у меня мастерица. Но это — нет, не она. Это мадьяры такое выделывают, оттуда привезли.

Василиса задумалась, посмотрела на сиротливо лежащую косточку, машинально облизала губы, и продолжила расследование:

— От мадьяров, значит… А персик где вырастили?

— Персидское яблоко-то? Понятное дело, от персов купцы возят. Нет, из других мест тоже, но те похуже будут. А от персов прямо с сохранной волшбой везут, так что хоть год может лежать — и как прямо с дерева остаётся. И гранаты тоже хорошие, только закончились, вот каравана ждём…

Он запнулся, посмотрел на Волка, потом на девушку, решительно тряхнул головой и продолжил виноватым тоном:

— Ты не думай, девица, я не пройда какой, не тать бессовестный. Просто монеты вездеходные увидел — и как разумом помутился. Подумал — вот получу их, и поведут обозы сыновья мои, а младший на проводника дальнего выучится. Бес попутал. Ты уж прости меня, старого…

Василиса подошла к расстроенному мужчине, легко прикоснулась к плечу:

— Я не в обиде. Деньги — они иногда так на людей действуют. А уж большие деньги… Так что — мир. И я так и не знаю, как васзовут.

Трактирщик немного приободрился:

— Так я — Мирон. Меня все здесь знают, ведь и трактир раньше назывался «У Мирона».

— Вот и познакомились. А я — Васил… То есть, Ася.

— Да слышал уже, — Мирон хмыкнул в бороду. — Такое не забудешь. Вы пирожки-то ешьте, пока тёплые. А как самовар готов будет, я чая свежего принесу.

И от дверей, уже без опаски, добавил:

— Чай у нас хороший, совсем свежий, на прошлой седмице китайский караван проходил.

Василиса проводила его взглядом, дождалась, пока стихнут шаги, с некоторым сомнением посмотрела на пирожки, и брать не стала — уж очень персик большой был. Повернулась к Волку:

— Что-то я совсем запуталась. Давай, рассказывай дальше — откуда они берутся, кто их, как это называется — чеканит, и почему так дорого стоят. И с подробностями.

Волк приосанился и начал менторским тоном:

— Новые вездеходы никто не чеканит, какие с древности остались — столько и есть. И кто их тогда выделывал — неизвестно, разные предания ходят. А почему дорогие — сама должна понимать, чай, не в сказке живёшь: мало их. Сколько точно — никто не знает. Думаю, что на Руси и трёх дюжин не наберётся. У Премудрой нашей, думаю, около десяти — по одной каждого размера, и несколько самых мелких. Караванщиков у нас крупных трое, пяток — помельче. Два дальних проводника, несколько ближних. Ну, у колдунов с ведьмам и кое-что осело, от невозвращенцев и опозданцев. Хотя они их обычно купцам продают, если казна сразу не дознается и не выкупит. Ну, кое-кто себе оставляет, если получится, за большие деньги переходы открывают, хоть это и не по Уложению.

— Подожди, а сколько всего у этих монет размеров?

— Шесть. Твоя с самой большой дырочкой — пятёрка, с ней почти куда угодно попасть можно. Ну, разве что — кроме совсем дальних, индейцев там и всяких чукчей. Для этого шестёрка нужна. Мне как-то раз повезло — по делам государственным к индейцам отправили, в племя Нутка — ты не представляешь, как же меня там принимали! У них же там мой культ, ну, волка, так что я…

— Культовый ты наш. Про своё величие потом расскажешь. Я пока так и не поняла, как эти монеты работают, и откуда берутся стержни эти, на которые их надевают.

Волк, слегка обиженный отсутствием интереса к его заокеанской славе, ответил сухо:

— У бабушки своей спроси. А у нас этого никто не знает. И стержни, и вездеходы всегда были, испокон веку. И никто не интересовался, как они работают — а точно так же, как и сапоги-скороходы, и шапка-невидимка, и всё остальное. Это вам бы всё на кусочки разобрать-разрезать…

— Хорошо, а почему тогда в сказках о них ни слова? Про сапоги — есть, про клубочек, и про живую воду, и про яблоки молодильные…

— Всё бы вам, девицам, омолаживаться. Премудрая наша чуть не на каждый завтрак их жуёт, а толку-то… А монет и в раньшенные времена было хоть и больше, чем сейчас, но всё равно мало. И всяким заезжим молодцам их показывать… Ренар вообще говорил, что клубочки с шапками-невидимками — просто волшебные вещи, а монеты — это арте-фак!

Василиса хихикнула:

— Типичный фак. Художественный. — Посмотрела на удивлённую серую морду, и смущённо пробормотала: — Ладно, не обращай внимания, это я так глупо шучу. На английском, потом тебе объясню. Артефакт, значит. Космические цивилизации, зелёные человечки…

Возражение Волка, что зелёных человечков отродясь никто не видел, она отмела как несущественное, и продолжила:

— А если артефакт, тогда, наверное, с его помощью и от нас сюда попасть можно?

Волк согласился, что может быть, и можно, только вот стерженёк волшебный — где его искать?

Василиса задумалась, рассеянно сжевала пирожок, потянулась за вторым, и вдруг замерла с протянутой рукой:

— Слушай, а может, «Сказка-тур» именно так сюда народ отправляет? Хотя нет, не получается, ты говорил, что человек сам должен монетку надевать, а потом снимать. Так, а левые колдуны это обходят? Как бы детали разузнать?

От волчьего предостережения, что в некоторые секреты лучше не лезть, она только отмахнулась, вытащила из сумки блокнот, и начала чертить сложную схему с кружками и стрелками, чертыхаясь, перечёркивая рисунки и вырывая один листок за другим.

К тому моменту, когда принесли чай — не сам Мирон, а молодец из зала — чуть ли не половина блокнота перекочевала на пол в виде бумажных шариков. Волк утомлённо лежал на полу, дожидаясь окончания творческой вакханалии, и лениво перекатывал между лапами один из отвергнутых вариантов.

Молодец сгрузил источающие умопомрачительный аромат стаканы на стол, угодливо напомнив, что чай стынет, а выступление совсем скоро заканчивается, и можно будет намного удобнее в зале устроиться, как только народ разойдётся.

Составив на поднос пустые кружки, он собрал на него же бумажный мусор с пола, хотел прибрать и косточку от персика, но Василиса не дала, спрятала в сумку. Когда молодец, беспрестанно кланяясь, удалился бесшумным кошачьим шагом, позабыв закрыть за собой дверь, Волк перестал катать бумажный шарик, и, как будто только что вспомнив, задумчиво сообщил:

— А ещё есть легенда о седьмой монетке. У неё дырка такая, что один ободок остался. Видеть её никто не видел, и куда с ней можно попасть — неизвестно. Хотя слухи разные ходят. И что у Кощея в сокровищнице такая есть, и что у каждого из Хранителей по одной.

— А Хранители — это кто? Что они хранят?

— Как что? Переходы между сказками, а теперь вот — ещё и между нашим и вашим мирами. Только не проси тебя с ними познакомить — их в лицо никто не знает, кроме правителей. Премудрая наша даже собственному мужу отказалась рассказывать. Ну, Иван-царевич у нас не дурак, с моей помощью кое-что раскопал, правда, пока немного…

Он осёкся, опасливо покосился на Василису, оглянулся на покачивающуюся дверь, и сменил тему:

— И правда, пора Ренару концерт заканчивать, а то разошёлся… Допивай чай и пойдём в зал, нужно еще решить, где ночевать и как до столицы добираться.

_________________________________

1) Сергей Шнуров «Водка-Любовь»

Глава 5. Пироги и шашлыки

Выйдя в зал, Василиса сразу поняла, что праздник близится к завершению: полумрак — часть свечей догорела, и даже лунный свет, вливающийся в окно в дальнем углу, темноту не разгоняет, а просто растекается по полу серебристой лужицей. Чувствовалось, что слушатели утомились — за дальним столом два мужичка крепко спали, положив головы друг другу на плечо, не реагируя ни на пронзительные гитарные аккорды, ни на сиплое крещендо в конце каждого куплета.

Кружки стучали менее оглушительно и не в такт, да и опустошались намного медленнее, чем в начале вечера. Крайние столы вообще обезлюдели, а у дверей маячила массивная женская фигура, подающая недвусмысленные знаки низкорослому дедку, не в такт приплясывающему прямо перед певцом. Тот демонстративно внимания на знаки не обращал, как, впрочем, и на музыку, продолжая двигаться в рваном ритме, сделавшим бы честь любой сельской дискотеке.

Голос Ренара звучал хрипло — то ли от усталости, то ли репертуар обязывал. Василиса подумала, что, хрипи-не хрипи, а как у Высоцкого всё равно не получится. Поморщившись, она решила, что пора это безобразие прекращать, и подтолкнула Волка к сцене. Тот сначала недоуменно сморщил нос, потом понятливо кивнул, вскочил на помост и начал подвывать, неожиданно чисто попадая в тон.

Ренар запнулся от неожиданности, но быстро пришёл в себя, и закончил песню эффектным аккордом. Затем обернулся, нашёл взглядом Василису, помахал ей рукой, коротко поклонился зрителям и спрыгнул с невысокого помоста. Зрители, сообразив, что концерт окончен, начали шумно подниматься и продвигаться к выходу, по дороге бросая монетки в традиционную шляпу, лежащую на табурете у дверей.

Разбуженные мужички попытали встать, а когда это не удалось, плюхнулись обратно на скамью и потребовали продолжения банкета: медовухи и песен. Медовуха им была немедленно предоставлена, а вот с песнями вышла заминка: Ренар отрицательно покачал головой, подхватил гитару и направился к уже ставшей почти родной комнатушке.

Но их призыв был неожиданно подхвачен хором не успевших разойтись и толпящихся в дверях слушателей:

— А ведь верно, про нечисть-то он не пел, это как же так, ведь всегда было. Не, непорядок, про нечисть давай!

Ренар вздохнул и вернулся на сцену, немного помучил струны, и грянул про «заповедные и дремучие леса». Но довести песню до конца ему не удалось: на ударных строках про Змея Горыныча, который влез на древо, угловое окно с грохотом распахнулось и в проёме, перекрывая лунный свет, возникла огромная драконья морда. Из угрожающе разинутой пасти вылетела пара клубов вонючего дыма, и мужики, застывшие у дверей, гурьбой ринулись вон, заслышав громовой голос:

— А кто это здесь про дедушку поносные песни распевает да слушает?

Василиса попятилась назад, споткнулась о Волка, растянувшегося перед сценой, чтобы переждать песнопения, и с размаху приземлилась ему на спину. Волк с каким-то щенячьим визгом подпрыгнул, и девушка оказалась на полу. На гитаре Ренара со звоном лопнула струна, а трактирщик уронил на каменный пол разбившуюся с дребезгом кружку. Все эти звуки слились в неожиданно гармоничный аккорд, удачно завершённый партией ударных инструментов, которую исполнили протопавшие по крыльцу убегающие мужики и позвякивающая створка окна.

После чуть слышного финального «дзинь» наступила тишина.

Чудище убрало из окна оскаленную пасть, повернуло голову и уставилось в зал огромным янтарным глазом. Потом опять развернулось, шумно переступая лапами, засунуло обратно нос и обиженно спросило:

— И что это все разбежались? Уж и пошутить нельзя…

Трактирщик, подбирая осколки, недовольно пробурчал:

— Ну и шутки у тебя…

— Боцман, — добавила Василиса, пытаясь встать с пола.

Подскочивший к девушке Ренар помог ей подняться, и начал излишне тщательно отряхивать, между делом заинтересовавшись:

— Почему ты его Боцманом называешь? Это не Боцман, это Мих. Или Мах. Горынычев внук младший. Или правнук.

Дракон положил морду на подоконник, отчего тот громко треснул, и уточнил:

— Давно пора бы узнавать. Я — Мих. Видите синее пятнышко слева, — и он смешно зашевелил носом.

Дядька Мирон подошёл, поколупал пятнышко пальцем, и с сомнением заявил:

— Ну, его и нарисовать не долго. Знаю я вас с братцем, только бы людей дурить. Ты чего заявился?

— Как чего? За данью.

— А ничего не попутал? Дань-то — на завтра.

Предполагаемый Мих меланхолично уточнил:

— Так уже завтра. Как полночь наступила, так вот он и я.

Он повращал глазами, уставился на Василису и страшно зарычал:

— Пооолночь! Время нееечистииии!

Получив по морде полотенцем от дядьки Мирона, Мих убрал голову и уже со двора нормальным голосом позвал:

— Ну, выходите уже. А то я весь день как оглашенный мотаюсь, ты, дядя Мирон, последний. Хоть отдохну у тебя немного. Я там по дороге кабанчика прихватил, может, зажарим? Слушай, а у тебя в зале — не та ли девица, что у Тави котёнка украла и отравить хотела?

Волк уже привычно закатил глаза и подтолкнул Василису к выходу:

— Иди уж, несчастье моё, знакомься с главным местным хулиганом.

Но девушка в подталкиваниях не нуждалась — вихрем вылетев на крыльцо, она с отвращением оглядела зелёно-коричневую тушу с одной головой и крошечными крылышками, подскочила к зверю и изо всех сил ударила кулачком куда достала:

— Что ты врёшь, чудище поганое! Когда это я кого травила?

Ошарашенный Мих отодвинул лапу, в которую пришёлся удар, и начал оправдываться:

— Ну, все так говорят. Схватила, утащила и какую-то отраву в рот засунула.

Василиса оскорбилась:

— Никуда не утаскивала, просто погладила — а нечего такого маленького ребёнка одного в лесу бросать. И не отраву, а колбаску. Сейчас покажу…

Она метнулась в трактир и через минуту уже вышла, на ходу копаясь в своей сумке. Вытащила из упаковки предпоследний кусочек, засунула в рот, прожевала, пытаясь изобразить неземное блаженство, проглотила и торжествующе заявила:

— Вот. Никакая не отрава, нормальная колбаса, ну, дешёвая, так мы всю жизнь её едим.

Волк с Ренаром одновременно скривились, а Мих протянул лапу, выхватил колбасу, заглотил вместе с упаковкой, повращал глазами и выпустил струйку пламени с отчётливым ароматом горелого пластика:

— М-да, конечно, не отрава, но мерзость порядочная. Понятно, почему ты тощая — таким питаться.

Волк отчётливо ойкнул, но Василиса, вопреки ожиданиям, не разозлилась, а развеселилась. Усевшись на ступеньку, она пригорюнилась, и проникновенно запричитала, явно пытаясь интонациями подражать Ренару, хотя и не очень успешно:

— Бедные мы с тобой, несчастные. Одна тощая и незадачливая, да другой — маленький, зелёный, глупенький. А откуда у меня фигуре-то взяться, если гадость всякую ем вместо пирогов пышных? И тебе умишка-то где набраться, если головушка бедовая всего одна осталася?

Резко встав, Василиса обвиняющим жестом ткнула в Миха пальцем и грозно спросила:

— Где ещё две головы потерял? Или оторвали за хулиганские выходки?

Юный змей, слушавший Василису с приоткрытой пастью, аж отшатнулся:

— Окстись, бесноватая! Откуда бы у меня трём головам взяться? Это только у Змея свет Горыныча их три, а у нас всех, детей-внуков-правнуков — по одной. Только у тётки двоюродной две было, так она, как отправилась путешествовать бог весть когда, так никто её и не видел.

Трактирщик, наблюдавший за представлением с крыльца, засмеялся глубоким басом, и предложил всем перебраться за уличный стол, а он сейчас с угощением расстарается, Михова кабанчика только разделать, и знатный шашлычок можно наладить.

Василиса страдальчески закатила глаза и заявила, что столько есть нельзя, ведь только что из-за стола встали. Но мужчины её не поддержали: Ренар погнал трактирного молодца за дровами, а Волк тут же предложил безвозмездную помощь в свежевании и разделке добычи.

Мих ушлёпал за дом, опаливать кабанью шкуру, а Ренар уселся рядом с Василисой за врытым под яблоней столом, и устало вздохнул:

— Да уж, насыщенный денёк выдался. Ну, что, разобралась со своими монетами?

Девушка неуверенно пожала плечами:

— Вроде бы. Только не совсем поняла: их что, и отнять могут?

— Могут. Только никто не станет этим заниматься — бессмысленно. Если отнимут — у тебя монеты не станет, а у грабителя ничего не прибавится, не станет она у него работать. Только если добровольно отдашь — ну, продашь, подаришь, обменяешь. Что силой отнимут — этого можно не бояться, а вот что выманят — тут да, поосторожнее нужно.

Василиса вздрогнула:

— Значит, если бы я трактирщику монеты отдала…

— Именно тот случай. Тебе — платья, а ему — прибыль немереная.

В задумчивости Василиса вытащила из сумки блокнот и начала в неестественно-ярком лунном свете рассматривать стрелки и кружки на единственном уцелевшем листке. Затем она заинтересованно спросила:

— А на время кому-нибудь отдать можно, с возвратом? Ну, как бы в аренду?

Ренар развеселился:

— Вот что значит грамотный земной подход. Только местные давно до этого додумались. Даже целое Уложение, всеми странами принятое, сочинили. Я его как-то полистал — всё, до последнего чиха, прописано. Первая глава — самая длинная, про порядок перемещения, статей сто, не меньше, а вот про аренду — вроде бы шестая, не помню. Посмотри сама на досуге. Сейчас больше половины обозов на арендованных монетах ходит, а владельцы только прибыль подсчитывают.

— Про Уложение мне Серый уже рассказал. А где бы копию раздобыть? Здесь хоть какая-то библиотека есть?

Ответ на почти риторический вопрос Василису изумил:

— А как же — и в школах, и у купеческой гильдии, и дворцовая.

— В школах?

— А что такого? Если есть дети — есть и школы. Обязательное трёхклассное… В библиотеках, конечно, в основном — сказки, ну, и справочники по нечисти.

— А от нас ничего не привозят? Романы там, про любовь…

— Что-то притаскивают. Но за этим Хранители следят, чтобы ничего лишнего не попало. Говорят, во охранном приказе закрытая библиотека имеется — про попаданцев. Чтобы, значит, их вовремя опознавать и обезвреживать. Говорят, уже с десяток отловили, и половина — по сказочным турам сюда попала. От гидов удрали, и давай пистолеты и железную дорогу изобретать, да про права меньшинств рассказывать.

Василиса засмеялась:

— Какие здесь страсти кипят! И что с пойманными сделали?

— Да ничего, выдворили, с чёрной меткой. Правда, некоторых мужики немного помяли. А один на мельниковой дочке женился, на мельнице конвейер соорудил, теперь — главный здешний автоматизатор. Правда, расстраивается, что и здесь налоги платить нужно.

— А вот с этого момента поподробнее: что облагается, база какая, и ставка — ниже, чем у нас?

Из-за трактира повеяло запахом палёной щетины, потом — ароматным дымком. Ренар оживился:

— О, скоро будет готово, надо бы пойти помочь.

— Сами справятся — знаю я, как с шашлыками помогают. Ты про налоги сначала доскажи.

— А всё просто — стандартная десятина от прибыли. Что, решила здесь бизнесом заняться? И каким? Если что — я готов поспособствовать.

Снисходительно посмотрев на него, девушка напомнила:

— А о чём мы только что говорили? Если одну монетку в аренду сдать… За неё много можно получить?

— Как договоришься, обычно — от десяти до двадцати процентов.

Ренар подвинулся поближе и проникновенно заговорил:

— Понимаю, доходы у меня не такие, как у обозников. Но я здесь пока не совсем раскрутился, расстояния большие, пока до той же Франции доберёшься, а про Японию и говорить нечего. Так что если…

Василиса согласно покивала, потом отодвинулась, встала и пересела на другую сторону стола, ехидно посоветовав:

— Голосок-то свой рабочий выключи.

Не смутившись, певец дружелюбно улыбнулся и спокойно ответил:

— Выключил. Он у меня самопроизвольно включается, ничего поделать не могу, так что ты мне напоминай. Не хочешь мне помочь — я тебе в столице парочку достойных купцов посоветую.

Василиса хотела ответить, что помогать вообще-то никому не собиралась, самой бы кто помог — но не успела: по поляне разнёсся сногсшибательный запах жареного на углях мяса. Из-за угла вышел Мирон с огромной разделочной доской в руках, на которой грудой лежали шампуры с дымящимся мясом. За ним шествовал Мих с таким же импровизированным подносом, с двумя чуть обжаренными кабаньими ногами. Серый бежал рядом, иногда заскакивал вперёд и оборачивался, ревниво поглядывая на свою долю в пиршестве.

Ренар бросился помогать и развил бурную деятельность: падающие с ног слуги были отправлены по домам, на ветку над столом повешена ярко горящая масляная лампа, расставлены тарелки и мисочки с непонятными соусами. Василиса непроизвольно сглотнула слюну и потащила к себе шампур.

Некоторое время единственными звуками, нарушающими тишину, были мерное жевание и сладострастные стоны удовольствия за столом, да треск костей рядом с ним. Василиса одолела только три кусочка, и, откинувшись на спинку скамьи, обвела ленивым взглядом пирующую компанию. Самым колоритным, без сомнения, был Мих: змеедракон зажал в лапах уже практически голую кость и со смаком обгрызал хрящи, щурясь от наслаждения.

Полюбовавшись на сюрреалистическую картину, Василиса поинтересовалась, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Интересно, а почему Горынычевым деткам нужно дань платить? А если не заплатить, что будет? Налетят и спалят?

Ренар, с набитым ртом, прошамкал что-то типа «фза». Потом дожевал, и уже внятно объяснил: франшиза. Горыныч-старший заскучал от перевозок, и решил заняться ресторанным бизнесом — поставил по всем трактам заведения под своим именем, и многих владельцев действующих уговорил тоже в сеть вступить. Так что платят за имя, да за поставки продуктов.

Мирон согласно кивал головой, слегка помаргивая на незнакомых словах, потом дополнил:

— Они, значит, свежатину привозят, рыбу там… И караванщики с большой скидкой заморский товар продают, потому как, — он назидательно поднял указательный палец, — оптом. Ну, и за имя, конечно, что не заплатить — ни один разбойник не позарится. А которые сами по себе — на них, бывает, налетают, особенно с тех пор, как Серого нашего…

Он виновато посмотрел на Волка и замолчал. Волк сделал вид, что полностью поглощён кабанятиной, и ничего не слышит. А вот Мих заинтересовался:

— А что там с нашим уважаемым начальником охраны? И правда, давно его в столице не видели.

Ренар словоохотливо объяснил:

— Отстал ты от жизни. Выгнали его наши венценосные. Говорят, мол, мир везде и покой, никто на Тридесятое царство нападать не собирается, разбойников повывели, поэтому нечего деньги на войско бездельное переводить. Так что Серый наш может быть свободным и от трудов праведных отдыхать. Ну, намекнули, что отдыхать лучше не в столице, а где-нибудь на природе. Вот пару седмиц уже и отдыхает.

Волк поднял голову и с деланным равнодушием добавил:

— Вот только разбойникам забыли сообщить, что их больше нет. А как про меня молва разнеслась, так сразу страх потеряли..

Василиса сердито фыркнула:

— Это мы ещё посмотрим, кто как и где отдыхать будет. Вот доберёмся до дворца, я тёзке своей и про Трудовой Кодекс объясню, с формулировками, и про честь с совестью…

Ренар решительно поддержал:

— А что, может получиться. Я, пожалуй, больше по дороге задерживаться нигде не буду, а прямо с вами во дворец махну. Пообещаю нашим прекрасным и мудрым пару песен про них сочинить, а ты — дурную славу по своему миру пустить — как миленькие обратно примут со всем уважением и на довольствие поставят как ветерана. Асенька, а твой проводник когда объявится?

— А кто его знает. Вроде бы, он во дворце ждать будет, а за мной утром кого-то из Горынычей пришлёт.

Мих оживился:

— Зачем кого-то присылать? Утро уже близко, а я уже здесь. Так что за милую душу вас прямо до дворца доставлю. Могу и бесплатно — таких-то знаменитостей. Потом буду хвалиться, что лично вёз и знаменитого Ренара, и страшную-опасную похитительницу котят. А можно я расскажу братцу, что у вас роман?

Он состроил восторженную морду, что выглядело страшновато, и, подражая сорочьей скороговорке, зачастил:

— Слушайте все, и не говорите, что не слышали! Похитительница-отравительница котят похитила и сердце нашего золотого голоса! Стража расследует, чем она его опоила…

Мих ловко перехватил в полёте брошенный в него Ренаром шампур, без усилий свернул его в кольцо, надел на коготь и взвыл:

— Колечко, на память колечко, теперь не свободно сердечкоооо… 1)

Василиса рассмеялась:

— Вот, значит, золотой наш голос, какую культуру ты в массы несёшь. Не стыдно?

Ренар не успел ответить, как за него вступился Мирон:

— А что, душевная песня. У меня Анисья всегда слезу пускает, когда слышит, и девки на посиделках её так жалостно запевают…

Василиса потянулась и посмотрела на небо — вроде бы пока не светает. Надо хоть немножко поспать, а то завтра не проснёшься. Повернулась к Миху:

— А во сколько утром полетим? И Серый как же?

Молодой Горыныч удивился:

— Что утра ждать? Прямо сейчас и рванём, ещё до рассвета во дворце будем. А уж псину эту недокормленную я как-нибудь доволоку, я его и жирным возил — не замаялся. Мы вообще самые сильные — однажды вдвоём с братом целого слона перетащили, из порта в столицу. Понятно, что не на спине, а там помост специальный с клеткой сделали, так мы его лапами с двух сторон…

Василиса прервала поток технических деталей транспортировки слона, и быстро согласилась:

— И правильно, чего ждать, сейчас вещи соберу. Только ты потом со «Сказки-тур» деньги стребуй. Дядь Мирон, а мешочек какой-нибудь дашь, одежду сложить?

Она вскочила и заторопилась к дому. Трактирщик тяжело поднялся и пошёл следом, ворча про неугомонную молодёжь. Вернулись они быстро, Волк даже не успел до конца обглодать кость. Мих начал инструктировать пассажиров о порядке погрузки и поведения на борту, помахивая для разминки куцыми крылышками. Василиса обняла Мирона, попросила передать поклон и миллион благодарностей Анисье, взобралась на услужливо подставленную лапу, немного потопталась на месте и спрыгнула обратно.

— Что случилось, — ласково спросил Ренар, — испугалась?

Василиса отрицательно помотала головой:

— Пугаться раньше нужно было, когда я в эту авантюру ввязалась. А теперь чего уж… У меня идея появилась. Дядя Мирон, иди-ка сюда, разговор есть.

Мирон с явно опаской приблизился, поглядывая на Волка, который старательно изображал, что он тут не при чём, но тоже побаивается.

Василиса порылась в сумочке, вытащила монету со средней дырочкой и выложила на стол, затем посмотрела на недоумевающих зрителей и объяснила:

— Что я буду в столице каких-то неизвестных купцов искать, время тратить. Дядя Мирон, примешь во временное пользование, со стандартной, то есть, с обычной оплатой?

Трактирщик ошеломлённо застыл, подом подошёл к столу, робко протянул руку к монете, но отдёрнул, так и не решившись прикоснуться. Сбивчиво заговорил:

— Да как же это, дочка… Да ведь я же… А ты…

Мих вмешался:

— Дают — бери, а вот когда бить начнут… Давайте, быстро ряд пишите, и полетели. А то у меня смена час как закончилась, а ещё деньги сдавать. Так я до вечера завтрашнего не проснусь, а у меня в полдень полуфинал, и нам кровь из носу, а победить нужно.

Василиса заинтересовалась:

— А во что играете?

— Как во что? В дракон-бол. Победители на Олимпиаду во Вьетнам полетят. А вьетнамские драконы — они ещё хуже, чем китайские, потому что…

Дальнейший рассказ перекрыл рык Волка:

— Отставить! Мирон, бегом за волшебным свитком, ряд писать будем. Есть у тебя в заначке? Хорошо. Мих, про вьетнамских ящеров потом расскажешь, и билеты нам с Асей на матч обеспечь. Ася, думай быстро, на каких условиях монету отдаёшь.

Мирон вернулся чуть не раньше, чем убежал, вытирая подозрительно влажные глаза, положил на стол свиток и ручку с пером, поставил чернильницу. За ним широкими шагами подошла тётка Анисья, закутанная в узорчатую шаль. Примостила рядом поднос с графинчиком, четырьмя рюмками и двумя малыми мисами. На недоуменный взгляд девушки, пояснила:

— А как же без этого! Ряд непременно обмыть нужно, хоть капелькой, а то не удержится, развалится.

Условия Василиса выставила простые: договор на год, с автоматическим продлением, если никто из участников не откажется за месяц до срока. Но не больше, чем два продления, через три года — новый договор. Можно передавать любому из сыновей. Плата — десять процентов от прибыли, хранится у Мирона, пока деньги не затребует хозяйка или её доверенные лица. Доверенными были назначены Волк и Ренар, хотя по поводу последнего возникли некоторые сомнения — пойди найди, где он выступает.

Мирон судорожно писал, брызгая чернилами, изредка консультируясь с Волком по поводу пунктов Уложения. Закончил, вытер пот со лба, и передал свиток Василисе. Она быстро пробежала текст, дивясь витиеватому слогу, всё одобрила, и без напоминаний приложила палец. Следующий отпечаток оставил Мирон, за ним — свидетели. Волчья лапа перекрыла кусок текста, а Мих долго примеривался, и в итоге просто ткнул в бумагу кончиком обломанного когтя, оставив довольно чёткое изображение летящего дракона.

Подняв свиток к лунному свету, Мирон встряхнул его, развёл руки в стороны и положил на стол два абсолютно одинаковых документа. Василиса с изумлением просмотрела один, потом другой, пробормотала, что Ксерокс может отдыхать, и убрала свой экземпляр в сумочку.

Рюмки и мисы были торжественно наполнены и выпиты — в графинчике оказалась травяная настойка ядерной крепости. Василиса была затискана и зацелована Анисьей под нежное сопение Мирона. Ренар смотрел на эти нежности хмуро и задумчиво, Волк — с искренним восторгом, а Мих — с нетерпением.

Однако отлёт пришлось ещё раз отложить — Василиса потребовала составить договор и с Волком, чтобы он въехал в столицу на законных основаниях, как её охранник, а то мало ли, что… Так что Мирон сбегал за новым свитком, а заодно пригнал сыновей с какой-то мудрёной упряжью, чтобы «девоньке лететь было удобно».

Затянувшееся прощание закончилось после восклицания тётки Анисьи, что с сыновьями-то она Асеньку так и не познакомила, ни со старшим, ни со средним, вот они, красавцы, на Змея седло прилаживают… Ренар решительно вырвал девушку из объятий, закинул её Миху на шею, забрался сам, прихватив гитару и Василисин мешок, придержал за шкуру не очень ловко запрыгнувшего Волка.

Проверил, как устроился сзади Серый, обнял Василису за плечи и крикнул:

— От винта! Поехали!

______________________________

1) Т. Овсиенко «Колечко»

Глава 6. Ночь во дворце

Большую часть полёта Василиса проспала, уютно устроившись на груди у Ренара. Естественно, уснула она не сразу — сначала был восторг полёта, окрашенный малюсенькой капелькой страха, и от этого сочетания хотелось петь, кричать, смеяться и делать глупости.

Когда Мих, присев, оттолкнулся от земли и взмыл в воздух, Василиса взвизгнула и вцепилась одной рукой в какой-то сомнительный кожаный ремень, а другой — в ногу Ренара, видимо, весьма чувствительно, потому что он тоже немузыкально взвыл. Отцепив Василисины пальцы, он крепче обнял её за талию, и начал нашёптывать всякие глупости — про облака, луну и радость полёта.

Судя по всему, у Василисы уже выработался условный рефлекс на волшебный голос — она мгновенно пришла в себя, немного отодвинулась, и стала осматриваться. Мих уже набрал высоту и летел метрах в ста от поверхности, оставив далеко внизу верхушки деревьев, слившиеся в темноте в огромные чёрные пятна. Восторг снова накатил безудержной волной, когда на бреющем полёте пошёл низко над рекой. Луна светила сзади, и казалось, что под ними — поток расплавленного серебра. Мих, видимо, почувствовал настроение, и спикировал к самой воде, чиркнув лапами по поверхности.

Правда, после того, как Василиса опять взвизгнула, а Ренар потребовал прекратить воздушное хулиганство, выяснилось, что причина опасного акробатического трюка была отнюдь не романтической — в лапах у змея трепыхалась огромная рыбина. Мих повернул к пассажирам голову и с возмущением заявил:

— Будете визжать и замечания делать, вот прямо сейчас её целиком заглочу и ни кусочка вам не оставлю. Поищете ещё ночью во дворце, чем перекусить.

Ренар с демонстративным восторгом выразил изумление охотничьими способностями, идеальным зрением и мастерским маневрированием. Мих успокоился и даже на просьбу смотреть не назад, а вперёд, отреагировал вполне мирно.

Луну закрыло облако, и земля внизу стала совсем неразличимой. Василиса зевнула, стараясь не заснуть — слишком уж интересно было. Опасно изогнувшись, чтобы посмотреть назад, она начала рассматривать корму их живого воздушного судна. Вытянувшийся в длину змей показался ей чуть ли не в два раза длинее, чем на земле. Прямо за Ренаром, во впадине между двумя гребнями, с удобством разместился Серый и, похоже, спокойно спал. Лениво шевелящийся змеев хвост терялся в ночной темноте, а крошечные крылышки совсем рядом с пассажирами бешено молотили воздух.

До девушки наконец-то дошла вся невозможность этого полёта с точки зрения даже школьного курса физики. Она повернулась к Ренару и с опаской спросила:

— Слушай, а как он летает, без нормальных крыльев, с этими обрубочками? Какая-то антигравитация?

Негодяй, естественно, воспользовался тем, что для того, чтобы задать вопрос, Василисе пришлось откинуться ему на плечо и поднять лицо вверх, и тут же, как бы случайно, провёл губами по щеке. После чувствительного щипка в уже пострадавшую ногу он отстранился, и выдал ставшее здесь уже стандартным объяснение:

— Так это же сказка. А как и почему — никто не знает. Да по большому счёту, никого это особенно не интересует. Летает себе и летает.

— Так даже в сказке крылья могли бы быть нормальные, большие, хотя бы — как у драконов. Вот помнишь, в «Аватаре»…

— И аватаровские драконы со своими крыльями никуда не полетели бы. У них там, судя по фанатским форумам, где-то в кишках электричество вырабатывается и таинственные дегравитаторы питает.

Ренар устроил Василису поудобнее, наклонился к уху, и начал нашептывать:

— Вот послушай: «если он расправит крылья, так в них тридцать шагов, а перья в крыльях двенадцати шагов; по длине и толщина их». Это Марко Поло про птицу Рух писал. А при таких крыльях, если подъёмную силу рассчитывать, тушка у неё может быть только совсем маленькая. Кто-то уже давно вычислил, что у сказочного Пегаса, чтобы он мог летать, размах крыльев должен быть больше двадцати пяти метров, как у хорошего самолёта. Вот древний летучий динозавр кетцелькоатль…

Под монотонный убаюкивающий голос Василиса сначала задремала, так и не узнав, чем там занимался кетцелькоатль, а потом глубоко заснула. Во сне она мчалась верхом на пуме через бескрайнее ковыльное поле к далёким синим горам, над головой Пегас с гигантскими, закрывающими небо крыльями, гонялся за зелёно-оранжевым драконом, а сидевший на плече Тавин котёнок щекотал усами шею и нежно мурлыкал:

И щи меня за спиною, ищи меня в каплях алых,

За звездами, за землею, ищи, что еще осталось.1)

Потом горы резко приблизились, а на склоне внезапно возникла мужская фигура. Высоки парень торпливо спускался вниз, перепрынивая через камни, не выпуская из рук гигантский букет ромашек, из-за которого не было видно ни лица, ни даже цвета волос. Василисе почему-то показалось ужасно важным узнать, кто это — и она приподнялась, зажав кошачьи бока ногами, и замахала рукой, пытаясь привлечь внимание. Пегас громко заржал и улетел, Тави с резким толчком затормозила, а котёнок слегка прикусил Василису за ухо и проорал басом:

— Слезай, приехали!

От неожиданности девушка резко подскочила, и ударилась головой о подбородок склонившегося к ней Ренара. Потирая пострадавшие места, оба посмотрели на повернувшего к ним морду довольного Миха, и хором возмутились:

— И зачем так орать?

Мих начал возражать, но Ренар приложил палец к губам и прошептал:

— Тшшш! А то сейчас весь дворец перебудим. Ты, вообще, чем думал, когда во внутреннем дворе приземлялся?

Василиса огляделась. Справа и слева высились тёмные громады каких-то зданий с башенками, впереди — деревья и неясные очертания невысоких домиков, внизу, рядом с Миховой лапой — вроде бы фонтан.

Во дворе было темно, только вдалеке болтался на ветру тусклый фонарь, да из занавешенных окон большого терема справа пробивался свет. Василиса с трудом сползла с Горынычевой шеи на землю — ноги затекли так, что она их почти не чувствовала. Если бы Ренар не поддержал — точно упала бы. Подобрав мешок с одеждой, она беспомощно огляделась — и где теперь искать представителей «Сказки»? Или позвонить им? Василиса начала вытаскивать говорилку, хотя ни кого-то искать, ни общаться с гидом не хотелось, желание осталось только одно: добраться до кровати и рухнуть.

Мих, поудобнее перехватив так и зажатую в лапах рыбину, наклонил голову, внимательно осмотрел девушку, и вынес заключение:

— Сейчас заснёт. Ладно, рыкну погромче — вмиг сбегутся, бездельники.

Ренар испуганно запротестовал:

— Я же предупреждал, тише давай, не видишь, пир большой идет, заметят — сразу меня к себе петь затребуют, и пить тоже, не отвертишься, — и показал на светящиеся окна.

Мих понятливо кивнул, и осторожно двинулся в противоположную сторону, к маленьким домикам. Ренар отнял у Василисы мешок, подхватил под руку и повёл следом, посмеиваясь, когда она пыталась пристроить голову к нему на плечо и уснуть на ходу. Но удача была не на стороне путешественников: на третьем же шаге Мих наступил на скамейку, которая развалилась с громким треском, а когда он развернулся, чтобы оценить ущерб — снёс хвостом чашу фонтана.

Грохот и звон были не такими уж и сильными, так что в левом дворце никто не проснулся. А вот те, кто уже или ещё не спал в правом, прекрасно всё услышали: распахнулись окна на втором этаже, сразу осветив двор и наполнив его смехом и разудалой балалаечно-дудочной музыкой. Василиса вынырнула из своего полусна и стала с некоторой опаской наблюдать за разворачивающимся действом.

В оконном проёме воздвиглась массивная мужская фигура, начальническим жестом отстранила столпившихся сзади, наклонилась вперёд, вглядываясь в темноту, и радостно завопила:

— Ренар, сукин ты лис! Наконец-то явился! Сколько можно по деревням таскаться, когда мы здесь скучаем! Давай быстро, поднимайся, у нас девицы тут без песен затосковали…

Ренар тяжело вздохнул, злобно пнул Михову лапу, слегка поклонился, открыл рот, чтобы ответить, но не успел: мужчина высунулся из окна чуть ли не по пояс, не обращая внимания на крик из-за спины «да держите же его, сейчас опять вывалится», и живо заинтересовался:

— Тааак, Мах, это у тебя что, никак осётр? Тащи его сюда, щас зажарим.

Мих указывать на то, что его опять перепутали с братом, не стал, и, воровато выбросив рыбищу за спину, вытянул вперёд пустые лапы — мол, о чём вы, ничего у меня нет. Страдалица угодила прямо в фонтан, подняв тучу брызг, и там затихла — то ли с концами уснула за долгий полёт, то ли решила не привлекать к себе внимания.

Появившийся рядом с крикуном женский силуэт придержал мужчину за пояс и истерично взвизгнул:

— Ты зачем дохлую рыбу в фонтан бросаешь?

За окнами столпился народ, перегородив свет, и Василиса с Волком, воспользовавшись моментом, начали тихонько отступать к деревьям, в темноту. Манёвр не удался: прервав шумную дискуссию о том, почему в фонтане нынче ночью нельзя будет купаться — из-за рыбы или из-за обрушившейся чаши — начальственный голос с радостным изумлением продолжил:

— Так-так! А вы и девицу с собой привезли! Туристка? Давайте её тоже сюда. Ренар, а она хорошенькая? Хотя — любую тащите, девиц много не бывает.

Он попытался ещё сильнее высунуться, но был приторможен второй дамой, пришедшей на помощь первой. Василиса засомневалась — удержат ли: мужик сопротивлялся, а дамы активно пытались друг друга оттолкнуть. Выглядело всё очень забавно, как в театре теней, но только до тех пор, пока мужик не заговорил сладким сюсюкающим голосом:

— А вот я заметил, что там кто-то серенький прячется, пушистенький такой. Зайчик? Котик? Нет? А кто же тогда?

Выслушав летящие со всех сторон подсказки с преобладающим словом «бывший», он гордо выпрямился и поинтересовался:

— А кто его приглашал? Ты? Или ты? Никто? Я так и думал. Так что его нам здесь не надо.

Он опёрся руками о подоконник и заорал:

— Вон его, вон! Стражааа!

Волк отступил на шаг назад, чуть согнул задние лапы и напружинился.

А Василиса внезапно успокоилась. Последние два года она подрабатывала помощником юриста в крупной фирме, и корпоративов с принудительным посещением повидала достаточно, так что навыки общения с нетрезвыми и раздухарившимися начальниками сработали автоматически. Она вышла вперёд, оттолкнув взбешенного Ренара, встала в пятно света, состроила максимально глупое лицо и с восхищением спросила:

— Ой, а рубашка у вас из настоящего китайского шелка, да?

Естественно, рубашку на мужике в бьющем из-за спины свете было не рассмотреть, но не может же такой важный человек в холщовых ходить?

Расчёт оказался правильным — жалко, что галстуки здесь не носят, с ними ещё лучше срабатывает. Но и так получилось нормально — мужик резко успокоился, огладил пузико и снисходительно ответил:

— Не хватало мне ещё китайское носить, что здешнее, что тамошнее. Нет, дорогая, это Версаче. Слышала? Хотя — если хватило денег сюда приехать, не могла не слышать. Вот так-то. Мы здесь тоже — не хуже, чем там. Так что давай, поднимайся к нам, полюбуешься, рисунок — специально для меня делали.

Василиса восторженно охнула и затараторила:

— Как же я сразу не поняла — уж простите, темно, не рассмотрела. Я сейчас, быстренько переоденусь, не в таком же виде вам показываться. Только уж вы мне кого-нибудь пришлите, чтобы в терем мой отвели, и причесаться нужно. Да, и Волку моему чтобы поесть принесли, я его охранником наняла, а то по лесу разбойники бегают, а он какой-то недокормленный, так где было другого взять. Вот приду, и вы мне нормального посоветуете, тогда и этого выгоним, а пока пусть отрабатывает, у меня с ним ряд до завтра.

Мужик снисходительно махнул рукой — мол, ладно, пусть трудится, убогий — и, обернувшись назад, что-то коротко приказал.

Тем временем на улицу выметнулась гомонящая толпа девиц в крайне легкомысленных сарафанах, облепила Ренара и потащила к дверям с выкриками про «Колечко» и «Город золотой». За ними степенно вышел толстый одышливый дядька в наспех натянутом кафтане, бесцеремонно разглядел Василису, небрежно поклонился и сделал знак следовать за ним.

Он молча привёл их с Волком к дверям небольшого терема, открыл дверь, включил свет. Василиса вошла и огляделась: а ничего так, этнографичненько. Похоже на стилизованную под старину гостиницу в Мышкине, куда они осенью ездили всей институтской группой — но намного чище, и запах не полироли, а свежего дерева. Потом она перевела взгляд на горящую под потолком люстру с хрустальными висюльками и удивилась:

— А откуда здесь электричество?

Сопровождающий, представившийся как Деян Силыч, старший ключник, радостно и очень информативно объяснил, что для дорогих туристов — всё самое лучшее. Потом ещё раз внимательно оглядел Василису, без приглашения уселся в кресло и спросил:

— И какие у нашей достопочтенной гостьи планы?

Василиса тоже внимательно оглядела толстяка, оценила умный взгляд маленьких глазок, утонувших в щеках круглого добродушного лица, и спокойно ответила, что в ближайших планах — лечь спать, хоть бы на пару часов. В более отдалённых — утром отловить гида и стребовать с него все положенные по соглашению сторон блага и развлечения. А в совсем дальних — обсудить судьбу Серого Волка с имеющими право принимать решения. Потому как распространение в её мире молвы о горькой, совсем не сказочной судьбине старого заслуженного воина может значительно снизить привлекательностьТридесятого царства как туристического направления, что отрицательно скажется на финансовых результатах…

Толстяк согласно кивал головой, на канцелярских пассажах в оцепенение не впадал, на словах о финансовых результатах хмыкнул и предупреждающе поднял пухлую ладошку:

— Понятно. Можешь не продолжать. На пир, значит, не пойдёшь. Потому и чернавку присылать не нужно, так? Ладно, выбирай любую комнату, проводник твой к завтраку прибудет, прослежу. А прочие вопросы завтра решать будем, утро оно вечера, сама знаешь.

Тяжело поднявшись и направившись к выходу, он недовольно взглянул на Волка, всё время так и просидевшего у порога:

— И нужно тебе было встревать, куда не след? А нам ваши с Иван-царевичем фокусы теперь разгребать…

Он вышел на крыльцо, да так и застыл там: в комнату ворвался многоголосый шум из дворца, до той поры отрезанный массивной дверью, сменившийся чистым голосом Ренара:

— А теперь — новая песня, специально для этого случая написанная.

Зазвучала гитара, и Василиса с ужасом подумала, что узнаёт аккорды — только вот этого во дворце не хватало. И действительно, бард начал пронзительно выводить знакомые слова, за которыми последовал уже авторский текст:

Мёpтвая змея не шипит,

Hе щебечет дохлый щегол, 2)

Выгнанный Волк мимо татя ночного прошёл…

Только что выгнанный Волк молча мимо татя прошёл…

Ай-я-я-я-я-я-яй прогнали волка, прогнали волка, прогнали…

Ай-я-я-я-я-яй ни за что, ни пpо что… 2)

Деян Силыч с каменным лицом дослушал до конца припева, после которого певца, судя по доносящимся выкрикам, остановили. Дождавшись начала следующей, пожалуй, еще менее политкорректной песни о том, что не всё могут короли, он спокойно поинтересовался:

— Сговорились?

Василиса так же спокойно ответила, что нет, не сговаривались, а хорошие идеи умным людям часто приходят одновременно.

Ключник взглянул на девушку с некоторым уважением, пробормотал, что, может быть, что и получится, и ушёл. Василиса закрыла за ним дверь, отрезав сладкоголосое пение, и посмотрела на Волка:

— Ну, какую комнату выберем?

Волк очень по-человечески пожал плечами и лёг у порога, отвернувшись к стене. Василиса открыла ближайшую дверь — комната как комната, вся в дереве, резьбе и вышивках, главное — что кровать на месте. Повернулась к спутнику:

— Ты где спать будешь? Там в зале вроде бы диван большой, как раз уместишься, или можно ещё одну комнату открыть.

Не получив ответа, она подошла, присела на корточки, потрепала волка по голове и ещё раз спросила:

— Спать-то где будешь? Не на полу же, раз здесь столько лежбищ. Давай, перебирайся.

Не поднимая голову с лап, тот буркнул:

— Здесь останусь, нечего к хорошему привыкать.

— В смысле?

— В том самом, что выгонишь меня завтра, и буду опять по норам и буеракам…

— Да кто тебе такую глупость сказал?

— Ты и сказала, только что, Иван-царевичу.

— По-моему, кто-то из нас сошёл с ума. И это точно не я. Где это ты Иван-царевича видел?

Волк пробубнил в стену:

— А с кем, по-твоему, ты во дворе общалась, и нового охранника просила подобрать?

— И это пьяное жирное хамло, что — Иван-царевич? Ну и страшные у вас сказки, однако.

Она плюхнулась на пол рядом с мохнатой тушей и попыталась развернуть волчью голову к себе. Когда это не удалось, вскочила, пнула гигантскую серую спину и заорала:

— Как же вы меня все достали! И что, по-твоему, я должна была этой скотине сказать, чтобы скандал остановить? И это вместо «спасибо»… А пошли бы вы все… лесом.

Василиса развернулась и ушла в выбранную комнату, с грохотом захлопнув за собой дверь. Там ещё что-то погремело и попадало, и наступила тишина.

Серый Волк потряс головой, сел, ожесточённо почесал ухо задней лапой, побормотал про старость и тупость, переместился к Василисиной двери, немного поскрёб её, и, не дождавшись ответа, свернулся клубком и уснул.

Дверь Василиса не открыла совсем не потому, что так уж обиделась на недоверие. Причина была намного проще — ни перемещений Волка, ни царапанья девушка не услышала. Войдя в комнату и захлопнув дверь, она пнула стул, разделась, села на кровать, скептически осмотрела поднятую с пола кроссовку, запустила её в стену, и упала лицом в подушку, чтобы всласть порыдать. Но не получилась, потому что уснула она, до подушки не долетев, в ту же секунду, когда закрыла глаза.

И за всю ночь, хотя, сколько той ночи оставалось, рассвет занялся уже через час — ни одного сна. Только когда солнце добралось до подушки, ей привиделся дождь и сыпящихся с неба ромашек, а за цветами едва просматривалось смутно знакомое лицо, только вот она опять не поняла, кто это был.

В итоге проспала Василиса всего часа четыре, но проснулась неожиданно отдохнувшей и хорошем настроении, несмотря на то, что разбудила её активная перепалка за дверью: незнакомый мужской голос настойчиво требовал его обладателя пропустить, а Волк решительно возражал и порыкивал. Судя по всему, гид от «Сказки-тур» объявился. Ничего, подождёт, она дольше ждала…

Василиса с удовольствием потянулась, подивившись ласковой мягкости матраса — или это настоящая перина? — и задумалась, что же надевать. Выбор опять был небольшой — ничего, кроме белой юбки с блузкой для весеннего утра не подходило.

Встав с кровати, она замоталась в покрывало, подошла к двери и прервала перепалку:

— Всем доброго утра. А теперь извольте на улицу — я буду умываться-переодеваться.

Она крикнула вслед удаляющимся шагам, чтобы завтрак несли немедленнл, и отправилась в душ. Ванная комната потрясала контрастом с окружающими плотницко-столярными шедеврами: сияющий дизайнерский кафель, сверкающий хром, и горячая вода! Из душа!

Огромным усилием Василиса заставила себя вылезти из-под тёплых струй — только сейчас она поняла, как устала за вчерашний день: болели, кажется, все мышцы, даже те, о существовании которых она не подозревала.

С трудом одевшись, она, постанывая и прихрамывая, выползла в зал, и с удовольствием обозрела накрытый стол: естественно, пирожки, что-то, напоминающее круассаны, блины, сортов пять варенья, и ещё мисочки, плошечки, горшочки… На гида, вальяжно расположившегося за столом и макающего в сметану, а потом в варенье явно не первый блин, Василиса посмотрела с намного меньшим удовольствием — уж очень вид у него был наглый и пронырливый.

Парень в попугаистом куцем кафтанчике с бейджиком «Веселин» приглашающе махнул рукой и с набитым ртом прочавкал:

— Садись. Видишь, сколько тебе натащили. И чем ты ключника приворожила, обычно тот ещё жмот.

Дожевав, он уже более разборчиво продолжил:

— Говорят, ты Иван-царевичу приглянулась, а потом его продинамила. Это зря, пользоваться надо, пока приглашают, не каждую он к себе зазывает. Ты ведь по скидочному туру? Так и лови момент. Он между прочим, и у вас там часто бывает, так что, если зацепишься…

Василиса опёрлась обеими руками о стол, наклонилась почти к лицу отшатнувшегося назад парня, и тихо, от перехватывающей горло злости, но очень чётко проартикулировала:

— Встал. Вышел вон. Быстро. Ждёшь у крыльца. Молча. Пошёл!

Она выпрямилась и обернулась к Волку:

— Серый, обеспечь.

За процессом выдворения хама девушка наблюдать не стала — хватило звукового сопровождения, сложившегося из грохота падения, угрожающего рыка и мата, заглохшего за массивной дверью. Она спокойно уселась, брезгливо отодвинула мисочку с вареньем, заляпанным сметаной, критически оглядела сказочный «шведский стол», обследовала все ёмкости, в итоге налила себе простокваши из запотевшего кувшинчика, не отрываясь, выпила чуть ли половину, и удовлетворённо вздохнула — то, что нужно, после вчерашних излишеств.

Вернувшийся Волк робко посоветовал:

— Ты бы блинов попробовала, там и простые, и с припёком…

Василиса дружелюбно, но суховато ответила:

— Так садись — или как тебе там удобнее, и завтракай. У нас на сегодня программа большая. Тебе что положить?

Серый взгромоздился передними лапами на стол, немного подумал и выбрал блины с мясным припёком. Но есть сразу не стал, помялся, и виновато посмотрел на девушку:

— Ты, Ась, уж прости меня. Я как услышал, что ты тоже выгонять меня собираешься, так ум и отключился. Если подумавши, я бы никогда…

Василиса легкомысленно махнула надкушенным пирожком:

— Проехали. Просто ты слишком мало меня знаешь, чтобы вот так доверять, ведь и дня не прошло, как мы встретились. Только имей в виду, что я своих не предаю. А ты — уже свой, компран?

Волк фыркнул, с облегчением кивнул, и уже примерился пастью к первому блину, как во дворе раздался какой-то грохот, и даже через дверь стал слышен пронзительный голос гида:

— Не пущу! Не положено в чужой терем!

Василиса отложила недоеденный пирожок и с интересом прислушалась: судя по началу, второй день сказочного тура обещал пройти не менее бурно, чем первый.

_______________________

1) Канцлер Ги

2) Запрещённые барабанщики «Убили негра»

Глава 7. День в сказке

Спор за дверью закончился очередным падением чего-то тяжёлого, дверь распахнулась, и в зал влетела Инга — счастливая, загорелая, в цветастом платье до пят с оборочками и бантиками, и с зелёной косынкой на шее.

— Ой, Васька, ты уже здесь! Нашлась! А нас твой придурок-гид не пускал. Вот не повезло тебе, у нас-то нормальный был. Сейчас расскажешь, где пропадала, только поем сначала, а то мы так и не позавтракали. Гриш, иди сюда, здесь такая поляна накрыта, Турция отдыхает.

Григорий неторопливо вошёл, ногой оттолкнул что-то, мешающее двери закрыться, оглядел комнату и улыбнулся:

— Инусь, подожди, может быть, сначала с волком познакомимся?

— Где волк, какой волк, — Инга отодвинулась от стола и завертела головой.

Василиса рассмеялась:

— Да вот он, за угол отошёл, чтобы тебя не смущать. Иди сюда, Серый, знакомься — Инга и Гриша, мои друзья. А это настоящий Серый Волк, тот самый знаменитый, из сказки. Он меня, можно сказать, спас, и до столицы довёл, так что мы теперь тоже друзья.

Инга заверещала и полезла к Волку обниматься. Григорий, тоже загорелый, в светлых штанах диковатого фасона, свободной рубахе и такой же, как у Инги, зелёной косынке, похожий то ли на моряка, то ли на контрабандиста, с ласковой улыбкой понаблюдал за нежностями, освободил полузадушенного зверя и вежливо представился:

— Григорий. Василисины друзья — мои друзья.

Серый усмехнулся, обнажив клыки:

— Да я как-то догадался, кто здесь кто, тебя уж точно Ингой не стал бы называть. А про имя Василиса, пока ты здесь, лучше забыть, она у нас нынче Ася.

Компания разместилась за столом и начала делиться впечатлениями, забрасывая друг друга вопросами. Общий гомон остановил Волк, объяснивший засаду с именем — что вызвало изумление ребят и нервный смех Василисы.

— Подожди, — возмутился Гриша, — но в турагентстве были обязаны тебя предупредить.

— Обязаны, — согласилась Василиса. — Но забыли. За что и поплатились — я много чего с них за это стрясла, и деньгами тоже. Так что всё к лучшему.

Инга вдруг начала истерически смеяться, вытирая слёзы, с трудом выговорила:

— Ой, не могу, я ж теперь, когда дома буду к Ваське по имени обращаться, только о должности думать и буду, — и она опять захихикала. — Нужно и для имени «Григорий» должность придумать, например, Григорий Могучий, или Главный Григорий — чего вот, только? О, курса!

Гриша кивнул Волку — мол, не волнуйся, она сейчас успокоится, и потребовал рассказа об остальных похождениях — ну, кроме истории с пумой и котёнком, о которой они уже наслышаны. Он стоически перенёс пинок Василисы и укоризненный взгляд Инги, по-сообщнически подмигнул второму мужчине в компании, и приготовился слушать.

Историю Василиса изложила конспективно, не вдаваясь в детали и о монетах не упоминая, но она всё равно вызвала всеобщий восторг и завистливое восклицание Инги:

— Умеешь же ты знакомых заводить! Всего полдня, а уже и Волк, и певец местный, и Горыныч, и даже Иван-Царевич!

Василиса отшутилась:

— Да, и ещё пума Тави. А без Иван-царевича я бы прекрасно обошлась.

Она переждала смех и с притворной обидой заявила:

— Вот вы про меня всё теперь знаете, а я про вас — ничего. Девица из «Сказки» утверждала, что вы то ли в Лиссе, то ли в Зурбагане. Разве это сказки? И как вы туда попали?

Объясняли, перебивая друг друга, Волк и Гриша. Выяснилось, что сказочный мир — он был всегда. У каждого народа — свой. И когда эти народы начали между собой общаться, и чужие сказки читать, между сказочными странами тоже стало можно путешествовать. А потом то там, то сям стали неожиданно возникать новые сказочные миры, придуманные писателями. Какие-то просуществовали совсем недолго и то ли растаяли, то ли отсоединились и где-то там живут сами по себе. А некоторые появились — и без них уже мир и не представишь. Вот, например, Изумрудный Город — вписался в сказочный мир так, как будто всегда существовал.

Волк веско закончил:

— Гринландия — такая же страна, как любая другая. Для туристов основной плюс — туда виза не нужна. И нечисти там не бывает, даже не забредает, никто так и не понимает — почему. Ну, бывают такие сказки, к которым ничего чужого не прилипает. Только что-то не очень гости наши в Лисс рвутся. Хотя — «Сказка-тур» всего месяца три работает, так что ещё раскрутят. Сколько с вас содрали-то?

Григорий слегка покраснел, искоса взглянул на Ингу, но сознался:

— Да всё, что было, десять монет. Ну, я себе пять оставил, чтобы за гостиницу там… А остаток он согласился рублями взять.

— И сколько этот добрый человек за пять туристических монеток взял?

— Да всего две тысячи.

— И ты, наверное, ему сказал, что у тебя больше нет?

Гриша покраснел ещё сильнее:

— Ну, да. Получается, что обманул человека. А сколько реально они стоят?

Волк сморщил нос:

— Ну, это смотря где менять. Если спешишь, да не у знакомых — так и целую вашу тысячу отдашь. А для своих — рублей семьсот.

Инга встала и обняла совсем смутившегося парня:

— Не расстраивайся, Гриш. Ну, нет у тебя способностей к бизнесу — что тут поделаешь, нечего и пробовать. Мои деньги целы, ты ведь мне тратить не давал, так что половину можем прогулять спокойно. А ему наши копейки счастья не принесут, вот увидишь.

Она чмокнула Гришу в макушку, цапнула очередной пирожок и продолжила:

— И вообще, можно этого крысюка простить хотя бы за то, что он нам про Зурбаган и Лисс рассказал. Вы даже не представляете, как это… Мы из двери вышли, и сразу — высокий берег, внизу — мачты и паруса, а за спиной — улочки, площади такие крошечные, потом — лестница на соседнюю улицу, за ней мостик ажурный, на следующую. Проходишь через арку — и вдруг сад, а за ним — обрыв, и внизу море крыш, розовых. И когда солнце на закате садится в море…

Она тоже покраснела, запнулась и продолжила:

— Ночевать хотели в «Весёлом страннике», как гид советовал, а там очень дорого. Но Гриша какой-то бабульке корзину тяжёлую поднёс, и она нас к своим соседям устроила. А приятель соседей, он контрабандист, такой романтичный, обещал нам постоянный пропуск организовать, чтобы мы в любой момент могли обратно вернуться.

И, покосившись на Гришу, совсем нелогично закончила:

— Так что мы решили пожениться.

Григорий от этого заявления вздрогнул, удивлённо посмотрел на Ингу, потом пристально — на Василису, слегка пожал плечами и кивнул. Не успели стихнуть поздравления, как дверь распахнулась, и в зал величественно вплыл Деян Силыч в официального вида кафтане в сопровождении двух суетливых мужичков отчётливо крючкотворского вида. Он внимательно оглядел компанию, довольно кивнул, картинно отставил ногу и торжественно объявил:

— Василиса Прекрасная и Премудрая в неизречимой мудрости своей утвердила Серого Волка пожизненным советником главы Охранного Приказа, с назначением жалованья, прочего довольствия и прокорма, а также с предоставлением покоев во дворце и выделением слуг согласно должности. Подписано собственноручно две седмицы назад, и Иван-Царевичем удостоверено. Вторым же указом, от сегодняшнего дня, писец Дворцового Приказа, Серого Волка своевременно о монаршей милости не известивший, от должности отрешён и батогами выпорот.

Ключник протянул руку, передал Волку возникший в ней, как по мановению волшебной палочки, свиток, уселся на свободный стул, быстро сжевал пирожок, и уже нормальным голосом пожаловался:

— Не нравится мне всё это. Мутные дела какие-то творятся, да ещё этот контракт на дорогу, чтоб он был неладен. Что-то где-то мы упустили. Ну, посмотрим, как там обернётся. Так, а ввечеру Василиса Премудрая вас всех видеть хочет, чтобы, так сказать, самолично объявить…

Он тяжело поднялся, и, отдуваясь, пошествовал к двери. На пороге дождался, пока выйдут подручные, и вполголоса посоветовал:

— Вам двоим, — кивок в сторону Волка и Василисы, — присутствие обязательно. А остальным — по желанию. Соберётесь посетить торжество — время продлим до самого окончания. Но лучше бы вовремя, не задерживаясь, домой отбыть. Потому как не все довольны тем, что народу много лишнего и непонятного появилось. А кто доволен — тех не радует, что наши тридесятовские туристы время по заграницам проводят, вместо того, чтобы к нашему морю-окияну…

На крыльце ключник остановился ещё раз, погрозил кулаком вытянувшемуся в струнку гиду:

— Смотри мне там, со всем почтением чтоб. По базару проведи, без этих ваших штучек, наловчились уже… И куда там сами ещё захотят. А как завечереет — сюда проводишь с бережением, сам понимаешь, кто принимать и благодарить будет.

Гид, вид имеющий уже не щеголеватый, а довольно помятый, внутрь не вошёл, затормозил на пороге, опасливо поглядывая на Гришу, поклонился и предложил любые развлечения, какие душе угодно: базар, полёт на Змее, выступление скоморохов, поездка к морю, базар опять таки же…

Василиса заявила, что на Змее она налеталась на всю оставшуюся жизнь, Ингу воздушные приключения тоже не очень привлекали, она вообще летать не любила, даже к маме в Ригу ездила поездом, так что оставался только базар — к радости гида и огорчению Гриши. Правда, он немного утешился обещанием познакомить его с Михом и, может быть, даже на турнир сходить.

Собрались быстро, и, шумно переговариваясь, пошли через огромный двор. Василиса оглядывалась по сторонам: вот полуразрушенный фонтан, его уже ремонтируют. Наклонилась проверить — естественно, рыбы уже не было. Интересно, кому она в итоге досталась.

Два огромные терема, поставленные друг напротив друга, и соединённые галереей на уровне второго этажа, выглядели очень народно и сказочно, хотя были и не очень похожи на изображаемые в детских книгах и фильмах: не такие аляповатые, хотя буйство красок всё равно поражало.

Волк охотно принял на себя обязанности гида:

— Слева — главный дворец, Василисин, справа — поменьше, Иван-Царевича… Ну вот, как чувствовал, лёгок на помине…

И действительно, резные двери малого дворца распахнулись, и во двор вышел Иван-Царевич, по-простому, без свиты, всего с тремя охранниками. И выглядел, к сожалению, совсем не так, как на том плакате — постарше, попухлее, попотрёпаннее. Инга тихо пискнула рядом:

— Это Басков? Откуда он здесь?

Волк и Григорий одновременно наступили ей на ноги — один на правую, другой на левую. Инга ойкнула и спряталась за Гришу. К счастью, эта пантомима прошла незамеченной, потому что Иван-Царевич, не отрывая взгляда от Василисы, расплылся в улыбке:

— Как же долго вы, дорогая, переодеваетесь, чуть не целую ночь. А мы всё ждали-ждали… Но, должен признать, результат того стоил, вы прекрасны. И куда такая красавица в столь неподобающей компании собирается?

— На базар, Ваше…, — она запнулась, и посмотрела на Волка.

— Величество, — подсказал тот хриплым шёпотом, и с опаской оглянулся на окна соседнего терема.

Василиса проследила за его взглядом, чуть кивнула головой, и продолжила капризным тоном маленькой девочки:

— Ваше Величество. Чтобы найти достойное платье для вечернего пира. Но вы ведь не сможете меня сопровождать, у вас государственные дела, так что выбирать не приходится…

Иван-Царевич расцвёл:

— Так зачем же дело стало — и не нужно никуда ходить, сейчас купцов призовут — они сюда всё и принесут, во дворец ко мне. И подругу свою бери, и её приоденем, а то — как крестьянки ходите.

Инга заулыбалась и сделала шаг вперёд, а Василиса восхищённо всплеснула руками, и заговорила, постепенно повышая голос:

— О, как благородно! Но это, наверное, не очень неудобно? Что скажет ваша супруга?

Она оглянулась на приоткрывшееся окно, и перешла на восторженный визг:

— А купцы скоро придут? А они, правда, самое лучшее принесут? А мы…

На самой высокой ноте к царевичу подбежала низенькая старушонка, как будто выросшая из-под земли, и дёрнула его за полу кафтана.

Иван-Царевич погрустнел, скомкал разговор обещаниями «непременно, как только — так сразу», и поспешил к главному терему. Охранники рысцой последовали за ним, при этом не столько следили за безопасностью, сколько с улыбками очереди оглядывались на Волка, и даже по-заговорщицки подмигивали.

Глубоко вздохнув, Василиса беспечно махнула рукой и пошла к воротам, несколько раз машинально дёрнув плечами — не оставляло ощущение неприятного липкого взгляда между лопаток. Но оглядываться не стала, вместо этого спросила, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Интересно, а в каких-нибудь сказках демократия есть? Может, в следующий раз — туда?

Григорий рассмеялся:

— Только в страшных. Ты, вроде бы, обращаться с хамами при чинах и деньгах не в царском дворце научилась?

Девушки ответили практически хором:

— Разве этому учатся? Мы слабые, трепетные, беззащитные, так что оно само приходит, инстинктивно…

Из-за спин раздался радостный голос:

— Что там приходит инстинктивно? Я тоже хочу, чтобы ко мне пришло!

Инга обернулась первая и восторженно закричала:

— Не может быть, это же Лис!

Ренар обречённо вздохнул и сознался:

— Да, это я.

Гид, который всё время уныло и обиженно плёлся сзади, протолкался вперёд, и они с Ингой и проходившими мимо тремя местными девицами юного возраста начали брать барда в кольцо.

Положение спас Григорий — он не дал кольцу замкнуться, приобнял Ренара за плечи, закрывая своей массивной фигурой от окружающих, и решительно повёл вперёд, приговаривая:

— Ты не переживай, у Инги сейчас пройдёт, на неё временами накатывает, а так-то она нормальная.

Василиса с Волком догнали парочку, а местные красавицы остались стоять на месте, приоткрыв рты — мир патриархальный, соответственно, и фанатки не такие назойливые. Инга пристроилась рядом с женихом, и, с обожанием глядя на Ренара, начала скороговоркой перечислять, на каких его концертах она побывала.

Когда описание дошло до сцен закидывания певца трусиками и лифчиками, Григорий с интересом к ней повернулся, а Ренар заметно помрачнел, и объяснил:

— Поэтому я репертуар и поменял, на новый не так бурно реагируют.

Инга решила оправдаться:

— Так это всё было до того, как мы с Гришей… И вообще, я ничего не кидала, что я, ненормальная? Там девицы из первых рядов в основном тебя забрасывали, а я ни разу туда не пробилась…

Все дружно рассмеялись, а она, сообразив, что сказала что-то не то, покраснела и надулась.

Гриша усмехнулся, повернулся к Ренару и доверительно сообщил:

— Я вот тоже никогда на концертах всяких звёзд трусами не кидался. Хотя пару раз даже в первых рядах был. Интересно, почему бы это?

Бард ответил таким же тоном:

— Наверное, потому, что из-под брюк трусы тяжелее вытаскивать, чем из-под юбки? Хотя ведь и голой грудью дамы трясли, хотя некоторым и не стоило бы. А вот мужики ничем не трясли — нет, ни разу не видел…

Они переглянулись, засмеялись и обернулись к спутникам:

— Всё, вроде бы пришли.

И действительно, до собственно базара оставалось пройти ещё сотню шагов, но его близость уже чувствовалась: улица была заполнена народом — сновали разносчики кваса, воды, бубликов и неизбежных пирожков, кричали зазывалы, передвигались толпы людей с корзинами и мешками. Правда, большинство шло от базара — время уже было к обеду.

Пока Василиса на ходу объясняла Серому, кто и чем на концертах в певцов кидает, отчего он пару раз садился на хвост и обескураженно тряс башкой, компания дошла до ворот. Гид опять оживился, и завёл, видимо, традиционную для своих коллег из любых миров песню про лавки серебряных и золотых дел мастеров, начав деликатно подталкивать девушек куда-то влево. Традиционно же не найдя отклика у мужчин, он помрачнел и переместился назад.

Базар с первых шагов потряс безумием красок, звуков и запахов. Прилавки, столики, расстеленные прямо на земле полотна завалены грудами овощей, которые через десяток шагов сменяются фруктами. Продавцы — всех рас и цветов кожи. Вот толстый китаец в шёлковом халате, расшитом аистами и тиграми, протянул девушкам гроздь винограда, улыбаясь так, что его узкие глаза совсем скрылись под веками.

А вот от столов, заваленных низками сушёных грибов, заставленных кадушками и бочонками с ними же солёными, ребятам кивает высокий кряжистый мужик с аккуратной светлой бородкой — явный северянин, наверное, Гриша именно таким и станет, когда заматереет. Вышедшая из-за его спины немолодая женщина с уложенными в корону волосами одобрительно посмотрела на Василисину косу и поманила девушку к себе:

— Иди сюда, деточка, я тебе настоечку ромашковую для волос дам, у нас все только ей и споласкивают. Наша ромашка, северная, от других такого цвета золотого не будет.

Переведя взгляд на Гришу, который, вместе с Волком и Ренаром, что-то активно обсуждал с хозяином, она заинтересовалась:

— А ты чьих же такой будешь? Больно уж лицо знакомое, не земляк ли?

Оторвавашись от беседы, Григорий засмеялся:

— Это вряд ли, я из других краёв. А так — Урмановы мы.

— Это какие же Урмановы? Бирюки лесные? Как засели в своих чащобах, так и носа не кажут. Ну, хоть парня в столицу отпустили. А ведь я тебя узнала — ты пацанёнком ещё к нам на шхуне с контрабандистами приходил. А я — Ульяна, Ерофеева жена, неужто не помнишь?

Слегка смутившись, Гриша, тем не менее, возразил твёрдо:

— Обознались вы, тётушка. Отродясь с контрабандистами дела не имел. Ну, род у нас большой, и все похожи, не мудрено ошибиться.

Тётка Ульяна недоверчиво поджала губы, но не отставала:

— А что это девушка у тебя такая недокормленная? Красавица ведь, а глядишь — и ветром унесёт.

Инга, обиженная отсутствием внимания, вышла вперёд, демонстративно осмотрела пышную фигуру Ульяны и ответила резковато:

— Почему это недокормленная? По-моему, у меня практически идеальная фигура, правда, Гриш?

Тётка Ульяна, с изумлением посмотрев на Ингу как на заговорившую овцу, перевела взгляд на Василису, а затем вопросительно уставилась на Григория. Тот, виновато взглянув на женщину, подтвердил, что что в разных местах представления о красоте тоже разные, и для их мира фигура у Инги идеальная.

Фыркнув, тётушка ушла за прилавок и повернулась к ребятам спиной. Разговор сам собой закончился и дальше компания пошла в напряжённом молчании. Но тягостная атмосфера деражаласт не долго — от дверей крошечного трактирчика им замахал рукой смуглый красавец, краем глаза продолжая наблюдать, как два мужика прилаживают над входом вывеску «Гаэтано и Горо. Пицца и суши». Инга тут же захотела суши, а Ренар пробормотал, что он от пиццы бы не отказался, и Серому, наверняка, понравится… Но оказалось, что заведение пока не работает, откроется только через седмицу — в «Сказке-тур» обещали, что как раз самый туристический сезон и начнётся.

Красавец, назвавшийся Гаэтано, позвал своего японца-партнёра, который появился вместе с женой — высокой пышнотелой красавицей. По-русски он говорил так себе, но сумел объяснить, непрестанно кланяясь, что, как пятый сын, был отправлен на заработки в дальние края, вместе с младшим братишкой, Хэчиро. Брат в кулинарии не очень силён, но деньги зарабатывает хорошие — на кулачных боях. Правда, дерётся он не то, чтобы кулаками, но всегда побеждает. Пока ни разу не проиграл. А он вот, по совету старшего ключника, партнёра нашёл. И жену вот, тоже…

И вообще — здесь хорошо. И совсем безопасно, если, конечно, по лесам не ходить, не то, что дома: там намного, намного больше всякой опасной нечисти. Один лишь демон Рокурокуби со змеиной шеей чего стоит — как раз перед отъездом выяснилось, что их сосед — такой оборотень и есть, у двух прохожих успел кровь выпить, пока не поймали. Начнёшь ухаживать за девушкой, а она паучихой Йорогумо окажется, или вообще Хари-онна с волосами-щупальцами — сожрут и не поморщатся. Вот потому-то он дома так и не решился жениться, а здесь, — Горо с обожанием посмотрел на супругу — только увидел, и сразу…

Тем временем, вокруг хозяйки крутился гид, пытаясь уговорить её на регулярную выплату маленькой, совсем маленькой денежки — а уж он ни одного туриста мимо не проведёт. Вот и сейчас ведь — привёл! А так могут и не заметить, мимо пройти, да и вообще — им же интереснее будет местного попробовать — пироги, пельмени десяти сортов, сбитень — пиццы и суши-то они и дома наелись… Хозяйка с интересом слушала, кивала головой, потом задала вопрос по существу:

— А если в лоб?

Горо услышал явно хорошо знакомые слова, развернулся к гиду и напрягся в весьма характерной позе. Жена одной рукой ему успокоительно махнула, а другой легонько толкнула предприимчивого деятеля, от чего тот отлетел к ближайшему прилавку и еле удержался на ногах. В итоге путешественников всё-таки напоили слабеньким вином и накормили лепёшками непонятной национальной принадлежности.

Горо всё переживал, что саке ещё не готово, угостить дорогих гостей, но скоро будет, и отличное — он ведь и Тануки-помощника с собой привёз. На просьбу посмотреть на зверька, давшего своё имя большей части московских суши-баров, и, как сразу стало понятно, его потискать, он с поклонами отказал — не привык зверёк ещё, дичится. Вот в следующий раз приедете…

От дальнейших бесцельных блужданий по базарным рядам у Василисы начала кружиться голова. Краем уха слушая активно обсуждаемую мужчинами тему о грядущих выступлениях Ренара в новом заведении, что гарантированно обречёт харчевню на популярность и у местного населения, и у приезжих, она пыталась увидеть и услышать всё сразу.

Вот вдалеке раздаётся детский смех — в вертепе разыгрывают очередное представление; вот слева зазвучала быстрая звонкая дробь — медник, в окружении сияющих кувшинов и блюд, выколачивает замысловатый узор; проплыла тонкая струйка запаха корицы, тут же сметённая ароматом дынь; ткани, подушки, расписные горшки, оружие, упряжь…

Естественно, мужчины застряли возле мечей — еле удалось оттащить, одновременно отбиваясь от настырной цыганки, которая, подчёркивая, что никакая она не цыганка, а настоящая сербиянка, пыталась рассказать Василисе про скорую дорогу дальнюю…

Василиса со смехом отговаривалась, что про свою дорогу она и так всё знает, после экзаменов к отцу поедет, а уж ручку ей серебрить и совсем уж нечем.

Цыганка ныла, что всей правды девушке самой не узнать, особенно про суженого, красавца черноволосого и черноглазого, а много она и не попросит, хватит самой бросовой монетки, хоть старой, хоть дырявой. Услышавший последние слова Волк насторожился, сербиянку оттёр в сторону, и повёл народ за угол, к небольшой площадке, вокруг которой толпились возбуждённые мужики.

По раздающимся выкрикам стало понятно, что как раз здесь и проводятся кулачные бои, на которых подвизается братишка нового знакомого. Мужчины окружили девушек и аккуратно протиснули их через толпу, в первые ряды.

Бой, похоже, только начался, но продлился недолго. Не успел огромный медведеподобный мужик, расставив в стороны ручищи, сделать и трёх шагов в сторону противника, невысокого черноволосого юноши, как тот, в лучших традициях Джеки Чана, без малейшего напряжения взмыл в воздух и впечатал босую пятку сопернику в лоб. Потом перекувырнулся в воздухе и приземлился в полной боевой готовности. Гигант пошатнулся и сел, потом лёг. Правда, пролежал недолго — довольно быстро поднялся, потирая лоб, облапил противника, чуть не придушив, похлопал его по спине и громко заявил:

— Молодца!

Распорядитель ссыпал парню в подставленный мешочек кучу монет, и поинтересовался:

— Ну, кто следующий против Хэчиро?

Григорий оглядел толпу, досадливо щёлкнул языком, и попенял Ренару:

— Смотри, все девицы, какие есть — с цветами. А наши — как сироты убогие. Давай-ка им тоже по букетику купим, я тут недалеко цветочницу видел.

Он чмокнул Ингу в макушку, Ренар тут же проделал то же самое с Василисой, но промахнулся — попал в щёку, и парни исчезли. Волк саркастически хмыкнул и расположился между девушками и толпой — охранять.

Глава 8. Возвращение

Василиса попыталась проследить взглядом за ребятями — не получилось, они как-то очень быстро смешались с толпой. С удивлением отметив, что девиц ни с букетами, ни без них в толпе не наблюдалось, она повернулась к Инге:

— Слушай, а где они тут девушек с цветами нашли? Я, кроме нас, вообще ни одной не вижу.

Инга раздражённо дёрнула плечом:

— Да у Гриши всё время какие-то идиотские идеи возникают — не хватало ещё в сказке деньги на цветы тратить, и наверняка ведь какая-нибудь дешёвка полевая. А девицы есть — вон, посмотри, с той стороны ринга пейзанка стоит, с васильками.

С другой стороны площадки, у входа, и действительно — стояла молоденькая девушка с премилым букетиком из васильков и маков в одной руке, пытаясь другой удержать удержать своего не менее юного спутника, который явно рвался сражаться. Василиса улыбнулась и примирительно сказала:

— Я тоже васильки не очень люблю. Вот ромашки…

— Ну, ты можешь себе позволить хоть с пучком петрушки ходить, а мне нужно статус поддерживать, так что — только розы.

С удивлением посмотрев на подругу, Василиса поинтересовалась:

— С каких это пор? Что ты вдруг такой привередливой стала?

— Поумнела. В Москве иначе не выживешь. Ну, ничего, я из Гриши ещё человека сделаю, а то какой-то деревенский простофиля, несмотря на все свои таланты. Вообще не соображает, как себя вести, чтобы нужные люди заметили и оценили. Конечно, лучше было бы за москвича выйти, ну, что удалось ухватить…

Василиса ошеломлённо посмотрела на Ингу и отодвинулась на шаг — стало неприятно. На пустой площадке тем временем ничего не происходило, и она попытала выбраться из толпы, но не получилось: и народу прибавилось, и Волк не пустил — мол, где потом тебя искать.

Серый посмотрел на её грустное лицо и, чтобы развеселить и скрасить ожидание, начал рассказывать про правила боёв. Заскучавшие зрители присоединились, и, перебивая друг друга, выплеснули поток информации. Правда, когда Василисе удалось этот поток отфильтровать, выяснилось, что правил, собственно говоря, только два — не убивать и не калечить. Всё остальное относилось к ставкам и шансам на победу над шустрым японцем, которые единодушно были признаны стремящимися к нолю.

Инга загорелась:

— А давай в следующий раз на Хэчиро поставим, хоть одну монетку — да заработаем.

Тут же со всех сторон посыпались советы — сколько нужно ставить, чтобы хоть что-то получить. А Василиса вдруг заинтересовалась: а как же местные деньги называются?

Оказалось, что так и называются — монетки. На одних рыбки изображены, на других — жёлуди, с зайцем ещё встречаются, а на совсем редких — цветочек. Но стоят все одинаково. Десять монеток — одна серебрушка, но их мало ходит, как в руки попадается — сразу в чулок складывают. А ещё чешуйки есть, совсем мелкие, на две как раз пирожок один купишь — так кто же их по одному покупает?

Василиса вытащила деньги, полученные от гида — не забыть бы Ренару долг отдать — и стала рассматривать. И действительно: одиннадцать рыбок и один заяц. Неожиданно ударил гонг, и распорядитель пронзительно завопил:

— А вот и нашёлся поединщик! Слушайте и смотрите, делайте ставки! Последний бой! Против непобедимого Хэчиро — Григорий, богатырь из заморской Московии!

Волк удивлённым не выглядел — то ли был предупреждён, то догадывался. Инга сначала взвизгнула, потом пообещала любезному всяческие кары, а под конец заявила, что отвернётся и глаза закроет, потому что иначе от переживаний сознание потеряет. Василиса посмотрела на так и не спрятанные деньги, отделила две монетки, подумала, прибавила ещё три, в итоге поймала за рукав одного и шнырявших в толпе пацанов, и поставила на Григория десять, получив в обмен белый деревянный кругляшок с соответствующей цифрой. Судя по тому, как долго малец его искал по карманам, такие ставки делали не часто.

Похоже, что на Гришу никто не ставил — окружающие получали в основном тёмные жетончики с единичкой, иногда — один на двоих-троих. Волк, задумчив наблюдавший за Василисой, подвигал носом и решился:

— И за меня один поставь, в счёт платы.

Инга, демонстративно развернувшаяся к площадке спиной, вынужденно наблюдала за процессом и в итоге возмутилась:

— А почему это на моего Гришу никто не ставит? Да он этого одним пальцем! — и, призывно замахав мальчишке, собралась было высыпать ему в ладонь всё, что было — семь монет — но передумала, и поставила одну.

Василиса добавил ещё одну, за Волка, и решительно развернула Ингу к рингу — мол, поставила — теперь изволь смотреть.

Волк скептически хмыкнул и посоветовал:

— Вы, главное, визжите погромче. Друг ваш к этому уже привычный, а противника и с ног сшибить может.

В толпе необидно засмеялись, и дружно уставились на площадку: представление начиналось. Под шумные одобрительные вопли распорядитель вывел Хэчиро, который тут же продемонстрировал несколько экзотических стоек, плавно перетекая из одной в другую.

Выход Гриши вызвал не восторг, а редкие сочувственные выкрики: вывел его давешний проигравший, которому самозваный боец не доставал и до уха, поэтому выглядел совсем худым и мелким, а на фоне алой рубахи совсем терялся.

Добровольный секундант что-то горячо втолковывал подопечному до тех пор, пока его не вытолкал распорядитель, что тоже выглядело забавно, учитывая чуть ли не троекратную разницу в размерах.

Ещё один удар гонга, и толпа замерла, но не очень напряжённо — бой обещал быть предсказуемым и коротким. И, действительно, начало таким и было: Григорий, расслабленно свесив руки, неуклюже топтался на месте, а японец, как и в прошлом бою, взмыл в воздух и через мгновение должен был повторить свой коронный удар пяткой в лоб.

Но дальше что-то пошло не так: в последний момент Григорий упал — некоторые даже решили, что бой окончен — и длинным перекатом ушёл в угол. Вскочил и замер, дожидаясь, пока не встанет промахнувшийся противник. Бойцы церемонно поклонились друг другу, и вот тут-то и началось! Прыжки, мелькание рук и вскидываемых выше головы ног — всё это напоминало какой-то дикий завораживающий танец, и могло вызвать восторг — если бы не непрекращающийся глухой звук ударов.

Толпа заворожённо следила за небывалым зрелищем, Василиса стояла, вцепившись за ограждение и, кажется, даже не дышала. Хотя с начала боя не прошло и двух минут, они показались вечностью; она внезапно не выдержала, и, переходя на ультразвук, завизжала:

— Беееей!

Непонятно, услышал ли её Григорий в горячке боя, но именно этот момент он выбрал для того, чтобы без всякого замаха нанести стремительный хук в челюсть противника. Хэчиро от удара отлетел в сторону и остался лежать, а победитель начал переминаться на месте в классической боксёрской стойке.

Василиса первая пришла в себя и закричала:

— Нокдаун!

Но её никто не услышал: толпа взревела и ринулась на площадку, сметая ограду. Григория подхватили на руки и начали качать, при этом участие в традиционном чествовании героя принимали все — и выигравшие, и проигравшие. Вернее, выигравшие как раз участия не принимали, так как их было всего четверо: девушки с Волком, и какой-то подвыпивший мужичок, который крутился вокруг Василисы, норовя её обнять. При этом он громко повествовал, что поставил-то по ошибке, и думал, что всё, убьёт его баба, а она как завизжала, и тут вот оно что вышло…

Оттёртый Волком счастливчик убежал получать выигрыш, девушки отправились следом. Василиса с изумлением спросила:

— Слушай, а где он так научился? Я даже не подозревала…

Возбуждённая Инга объяснила гордо, но с ноткой недовольства, что так промахнулась со ставкой:

— Да Гриша дома боксом занимался. Ну, и драки деревенские… А в Москве на первом курсе подрабатывал в боях без правил.

— Да? А почему никому не рассказывал? И как он, побеждал?

— А как же, целых два раза. И деньги зарабатывал — не то, чтобы много, но и то хлеб. А так ему несколько раз рёбра ломали, одно лёгкое сотрясение устроили, и нос набок свернули.

Волк удивился:

— Вроде бы, нормальный у него нос…

Инга ответила совсем сухо:

— Раньше намного лучше был. Так что, я это дело прекратила, пусть привыкает головой работать.

Сразу пробиться к герою дня им не удалось, поэтому сначала они получили весьма весомый выигрыш, который Волк не позволил там же обменять на серебрушки — для этого есть более надёжные места.

Григорий наконец-то вырвался из толпы поклонников с помощью своего секунданта, и в его же сопровождении пришёл за гонораром. Причиталось ему аж целых двадцать монет, из которых он тут же выделил одну — помощнику, пять — отнекивающемуся сопернику, и заявил, старательно не глядя на Ингу, что это срочно нужно отметить.

Инга не возражала. Хэчиро кланялся и отказывался, отказывался и кланялся. Особенно почтительно — Волку, пытаясь одновременно выяснить, не является ли Серый местным воплощением посланника богов, белого волка Оками.

Разобравшись в цветистых славословиях, Волк решительно ответил, что никто его не посылает, а вот он как раз послать может… И сейчас всех готов послать куда-нибудь поближе к еде, потому что проголодался. Так что в ближайший трактир ввалились все вместе, и послепервой же рюмки рябиновки перешли к анализу боя. К единодушным выводам пришли быстро: Хэчиро от бесконечных побед расслабился, иначе Григорий бы его на удар не поймал. И если биться чисто по правилам, то японец явно сильнее. Но реванш необходим, тут никуда не денешься, народ просто так не успокоится.

Григорий пообещал, что в следующий приезд — обязательно. Потом жалобно посмотрел на Ингу и попросил:

— Инусь, глянь, что у меня с ухом, а то прямо горит всё…

Инга, всё ещё обиженная тем, что обещание покончить с боями было так нагло нарушено, ответила, не вставая с места, что это нормально, после удара ногой ухо и должно гореть, Потом она, правда, смилостивилась, исследовала травмы, намочила платочек и приложила его к похожему на вареник уху, успокаивающе пробормотав:

— Ничего страшного, у тебя и хуже бывало. Главное, что нос цел.

Великан тем временем подгрёб Хэчиро себе подмышку и учил жизни:

— Ты это, давай, настоящему бою учись. А то приноровятся наши, и будешь проигрывать. А что, и я могу какие-никакие ухватки показать. Правда, я в городе-то редко бываю, всё в лесу больше. Так ты как соберёшься, вон хотя бы трактирщику скажи, чтобы дядьку Михея оповестил — это я буду, лесник, значит — он мне весточку и пошлёт. А то с твоим ногомашеством только до поры-до времени…

Внезапно у тихо сидящего Ренара завибрировал жёлудь, над столом возникло расплывчатое уменьшенное изображение Миха, который завопил:

— Где вы шляетесь? Сейчас начнётся! — и отключился.

Ренар вскочил и начал всех торопить:

— Давайте, быстро! Мы же про турнир забыли!

Увеличившаяся компания, к которой присоединился и гид, наконец-то нашедший своих подопечных, рысцой отправилась к дальнему лугу, над которым мелькали какие-то огромные существа. Охранник на входе, узнав Ренара и Волка, тут же пропустил всех на верхний ряд трибуны, уныло бормоча, что его только насчёт четверых предупреждали — но особенно не возражал.

Скамейки оказались странными — с наклоненными назад спинками, так что на них можно было только полулежать. Волк объяснил, что всё действие будет в воздухе, так что так удобнее, поэтому и верхние ряды — самые почётные. И что ему самому будет хуже всех — ну, не приспособлен он так голову запрокидывать.

Василиса привстала и посмотрела назад, вниз — на вытоптанной траве, в некотором отдалении от ограды, расположились безбилетники, со всеми удобствами: на половичках, с корзинами и бутылями, и уже примеривались, как бы им поудобнее лечь, чтобы хорошо было видно.

Над центром поля светился огромный серебристый шар. Слева родственники Миха, похожие на него как две капли воды, выписывали в воздухе сложные групповые фигуры. Справа ещё более сложные плетения создавали типичные восточные драконы, практически такие же, какими их изображали на старых пергаментах: узкие, длинные, стремительные, с такими же крошечными крылышками, как и у их дальних русских родственников.

Вот они выстроились в ряды и начали по очереди пролетать через светящийся шар, каждый раз оказываясь в непредсказуемой для зрителей и, похоже, для многих из них, части поля.

Оживившийся гид начал объяснять:

— Видите, два кольца в воздухе висят? Вот туда они и должны забрасывать мяч. А через шар можно перемещаться, чтобы уйти от противника. Только это очень сложно: он каждый третий раз выкидывает не куда игрок хочет, а в случайное место. Поэтому все считают переходы и стараются на третьем туда противника втолкнуть.

Девушки переглянулись и кивнули: ничего сложного, помесь баскетбола с ручным мячом, только в трёх измерениях. Григорий, потирая ухо, поинтересовался:

— А который из них ваш Мих? Обещали ведь познакомить.

Волк, закинув голову, оглядел воздушное поле боя, и неуверенно ответил:

— Вроде бы тот, который у кольца вьётся. Если только это не его братец Мах. Они оба самые крупные, поэтому обычно кольцо и охраняют. Вот окончится — и познакомим.

Гид снова влез с объяснениями:

— А ещё бывают такие же игры, но с наездниками, народу тоже нравятся. Особенно, если кто-нибудь падает. Нет, обычно в воздухе ловят, но пару раз так об землю хряпнулись, еле-еле целители по кускам собрали.

Гриша, не дослушав про страшные травмы, оживился:

— А туда всех принимают? Я тоже хочу попробовать, — и воровато оглянулся на Ингу.

Девушка нежно улыбнулась и голосом покорной жены ответила:

— Конечно, дорогой. Как скажешь, дорогой. Вот только ухо заживёт…

Обсуждение наезднической карьеры было прервано внезапным шумом: откуда-то сверху спикировал небольшой дракончик и швырнул в шар огромный красный мяч. Пролетев через сияние, тот вылетел сбоку, как раз между командами, и был перехвачен сине-красным восточным игроком, который перебросил его назад, к своим.

Василиса только собралась поинтересоваться, это уже игра или ещё тренировка, как рядом с компанией возникла девушка в форменной курточке «Сказки-тур», а у их гида противно запищала говорилка. Девушка безапелляционно заявила, что Инге с Григорием пора домой, последний час на исходе, и вообще — предупреждать нужно, где будете, а то все с ног сбились. Их же гид, вскочив и вытянувшись чуть ли не по стойке «смирно», почтительно кивал неразличимому в солнечном свете собеседнику, и, закончив, истерически заверещал:

— Сам Деян Силыч звонили. Вы у Василисы Прекрасной и премудрой через час должны быть, а девушке ещё переодеваться.

Он схватил Василису за руку и потащил за собой, к выходу. Она только успела крикнуть друзьям, что завтра в Москве созвонимся, и побежала следом. Уже внизу оглянулась и увидела, что на скамье остался только Хэчиро, а дядька Михей идёт за ребятами следом, потирая шею.

Проследив за ней взглядом, Волк, уже на бегу, объяснил:

— Не любит он эти турниры — спинки скамеек не под его размер, голову приходится на весу держать.

Василиса согласилась:

— Да уж, громадина. Я таких огромных в жизни не видела.

Семенящий впереди гид равнодушно отозвался:

— Ну, медведи вообще крупные, а этот — особенно.

— При чём тут медведи?

Волк удивлённо ответил:

— А ты, что, не поняла? Дядька Михей — оборотень. А большой такой, потому что в предках у него, по слухам, то ли гризли были, то ли вообще, кадьяки.

До своего терема они добрались быстро. Василиса смоталась в душ и начала переодеваться. Не сразу, но разобралась разобралась с сарафаном, переплела растрепавшуюся косу, покрутилась перед небольшим зеркальцем и пришла к выводу, что не так уж и смешно выглядит. Попыталась отказаться от навязываемого гидом кокошника, но не удалось — Волк заявил, что раз приём официальный, то выглядеть нужно соответственно.

Перекинула косу на грудь, ещё раз посмотрелась в зеркало — вот теперь вид стал глупый, осталось только губы алой помадой намазать, щёки нарумянить — и хоть сейчас на сцену. Тут же выяснилось, что косу на грудь тоже нельзя — так только Сама ходит.

Потихоньку начиная закипать, Василиса, из чистой вредности, вытрясла все деньги, включая волшебные монеты, и засунула из в лифчик, а все вещи собрала в мешок и велела наконец-то появившемуся Ренару прихватить его с собой — а то мало ли, что…

Ренар отказывался, объясняя, что во дворец с мешками не ходят, но, после ласкового вопроса, успел ли он повидаться со своей персиянкой, — а то нехорошо, обнадёжил девушку и продинамил, — сдался, и мешок прихватил, перекидывая его из руки в руку, и стараясь сделать как можно менее заметным.

У дверей главного терема их встречал лично Деян Силыч. Внимательно оглядев Василису, он одобрительно кивнул. Потом он посмотрел на Ренара с мешком и вопросительно поднял бровь. Бард пожал плечами и сделал равнодушное лицо. Ключник оглядел всю компанию и, оттеснив гида в сторону, скомандовал,

— Вперёд. Кланяться, улыбаться и благодарить. — Пожевал губами и с некоторым сомнением добавил: — Может быть, и обойдётся.

В украшенном каменьями сарафане с золотой вышивкой, Василиса величественно, как ей казалось, вплыла в тронный зал, сожалея только о том, что нормальные туфельки так и не купила. С другой стороны — кроссовки под сарафаном, вроде бы, не очень заметны. Ренар с мешком и саркастической улыбкой остался у дверей.

Дойдя до середины зала в сопровождении Волка, девушка наконец-то прекратила рассматривать носки кроссовок, предательски высовывающиеся из-под подола при каждом шаге, и подняла глаза. Прямо напротив в огромном, слегка аляповатом кресле сидела полноватая блондинка, тоже немного аляповатая из-за невероятного количества каменьев, переливающихся и на красном сарафане, и на кокошнике. Неужели это Василиса Прекрасная? М-да, молодильные яблочки, видимо, не слишком помогают. Может, ей какую-нибудь диету посоветовать?

Рядом, на чуть меньшем кресле, восседал Иван-царевич с видом человека, жаждущего опохмелиться, и старательно делал вид, что видит Василису впервые в жизни.

Дама на троне гордо выпрямилась, неприязненно взглянула на Василису, оглядела напрягшихся придворных и немного скрипучим голосом изрекла:

— Мы признательны благородной девице за помощь нашему верному слуге Серому Волку. К счастью, недоразумение с его отставкой нашим радением разрешилось, должные указы подписаны, а все виновные уже наказаны. Вы же доказали, что гости из-за тридевяти земель никакого ущерба нам не нанесут, и даже могут оказать какую-то помощь, если не будут в разные сомнительные истории ввязываться.

Она перевела взгляд на зал, задержав его на Ренаре и, демонстративно не глядя на Волка, продолжила:

Вы вернули нам нашего верного слугу, и теперь мы спокойны. Надеемся, что Ренар сочинит соответствующую песню по этому случаю. А вы, милочка, можете быть свободны — миссию свою вы выполнили, плату достойную за подвиги и перенесённые трудности в итоге получили, даже с лихвой, и теперь и можете со спокойной душой возвращаться в свой мир.

Из-за кресла вывернулась давешняя старушонка в непонятной чёрной хламиде, и подала царице белоснежный шёлковый платок, предварительно над ним пошептав. Та платком взмахнула, произнесла что-то вроде «вон отсюда», и мир закрутился вокруг Василисы. С невероятным усилием она попыталась сначала броситься к бегущему через зал Ренару, потом уцепиться за холку схватившего её за подол Волка, но черный вихрь подхватил и куда-то понес. Обреченно закрыв глаза, Василиса провалилась во тьму, успев только схватить брошенный ей Ренаром мешок.

Открыв глаза, она обнаружила, что опять оказалась в том самом турагентстве, с дурацкими плакатами по стенам и с той же худосочной девицей. Девица радостно захлопала в ладоши и воскликнула:

— Я ведь говорила, что всё пройдет превосходно. Какой у вас роскошный сарафан! Я и не знала, что туристам такие дорогие теперь выдают. О, у вас и вещи с собой — я покажу, где можно переодеться. Вам ведь всё понравилось? На волке покатались? И, говорят, даже с Тави познакомились — вам повезло, обычно она очень, очень злобная.

Сообразив, что ляпнула что-то не то, она тут же исправилась:

— Не то, чтобы злобная, просто необщительная. И к туристам все с должным бережением относятся. Так что опасности никакой, совсем никакой не было. А правда, Иван-царевич просто супер?

В этот момент дверь в сказку распахнулась, и из нее, смеясь, выскочили Инга и Вадим. Довольные и, кажется, слегка пьяные. Инга тут же набросилась на Василису с вопросами:

— А почему ты уже здесь? Ведь должна была до завтра оставаться. А чем тебя Василиса наградила? А Анатоль тоже вернулся?

Григорий легонько дёрнул её за руку и сделал страшные глаза. Инга тут же сменила тему и начала бессвязно вываливать подробности последних часов:

— Знаешь, почему мы так поздно? Нам девица из «Сказки», Веселина, смешно, правда, у них там что, у вех гидов одинаковые имена, так вот, она нам помогла тур продлить. Всего на два часа, и денег содрала, конечно, но мы же теперь богатые, правда, Гриш? И дядька Михей нас к ювелиру сводил, и Гриша мне колечко купил, на помолвку, вот. А Михей, оказывается, оборотень, и он…

Не обращая на подругу внимания, девушка бросилась к двери в сказку и стала безуспешно дёргать ручку. Подошедшая сзади Арина вежливо сообщила:

— Туда можно попасть, только купив тур. А вам я его продать, к сожалению, не смогу — с той стороны сообщили, что при дворе Иван-царевича вы теперь нежелательная персона. Так что только в какие-нибудь японские или полинезийские сказки. Но это на любителя, да и денег на это у вас вряд ли хватит, по экзотике у нас скидок не бывает.

Продолжая дергать ручку двери, Василиса отчаянно звала Ренара и Волка, не обращая внимания на ехидные замечания хозяйки офиса о том, что ее спутника вроде бы звали Анатоль — так он оформил вид на жительство в сказке и теперь трудится у Кощея Бессмертного министром по связям с общественностью. Так что, сдайте переговорник, и до свидания, спасибо, что воспользовались услугами «Сказки-тур».

Василиса оторвалась от двери, глубоко вздохнула, подхватила свой мешок и пошла к выходу. На пороге приостановилась, бросила через плечо, что говорилку она оставит себе как сувенир, а обещанной половиной стоимости «Сказка-тур» может подавиться, или зачесть её как плату за никчемный жёлудь. Она с грохотом захлопнула за собой дверь, спустилась по ступенькам в весенние сумерки, и пошла к метро, время от времени вытирая слёзы.

Глава 9. Потери и находки

Через десяток шагов Василиса сообразила, что можно было сесть на автобус, но остановка осталась позади, а возвращаться она не любила, до и сколько его ждать пришлось бы — дойти быстрее. Вечер был не по-весеннему душным — или ей так после чистого лесного воздуха показалось? Народу на улицах мало, да и дороги почти пустые — наверняка, все на дачах. Редкие машины возле неё притормаживали, но она только отмахивалась — мол, отстаньте, сама доберусь.

Ещё более редкие встречные на Василису таращились и улыбались, а обгонявшие — шла она медленно — оборачивались и тоже улыбались. Девушка решительно вытерла глаза и ускорила шаг — понятно, смешно, идёт взрослая девица и слезы льёт.

На подходе к Маяковке её окружила толпа низкорослых азиатов, знаками показывая, что хотят с ней сфотографироваться. Она так удивилась, что даже не смогла сразу ответить, но молчание было принято за знак согласия, и мгновенно выстроившаяся перед ней группа начала позировать перед телефонами, планшетами и полу-профессиональными камерами. Василиса застыла в ступоре, с идиотской улыбкой, и, только взглянув на экран телефона, который сунул ей под нос сопровождавший группу гид, поняла весь ужас ситуации: она так и не переоделась!

Торжественный проход по Садовому Кольцу рыдающей девицы со сказочной косой, в расшитом каменьями сарафане, кокошнике, и с жутким рогожным мешком в руках, видимо, останется в памяти видевших его надолго, и не зря машины останавливались — наверняка, тоже фотографировали. Василиса трусливо подумала, что хорошо бы, чтобы никто ролик в YouTube не выложил, но надежды на это практически не было.

Количество желающих запечатлеться с «настоящей русской красавицей» росло. Рядом с Василисой уже отметились развесёлая компания английских студентов, группа латиноамериканцев в сомбреро, перьях и с гитарами — она вспомнила, что эти ребята вечерами часто у метро выступали, и семейная пара пожилых немцев. От очередной фотосессии девушку спасли запыхавшиеся Гриша с Ингой.

Гриша растолкал народ, и пощёлкал пальцами у неё перед глазами:

— Эй, очнись! Ну, совсем человек из реальности выпал.

Он подхватил девушку под руку, и вдвоём с Ингой заставил дойти до «Шоколадницы». Инга была отправлена с Василисой в туалет, помочь подруге переодеться, и заодно проверить, что там у неё с телефоном, а то обзвонились.

Пронзительный свет, зеркала и кафельные стены, как ни странно, подействовали на девушку успокаивающе — по крайней мере, она вышла из ступора и начала копаться в мешке, извлекая сумку и юбку. Начав стягивать сарафан, она застряла в нём с поднятыми вверх и перекрученными руками, потому что лямка зацепилась за не снятый кокошник — без Инги так и осталась бы стоять абстрактной скульптурой в ожидании спасителя.

Умывшись, Василиса посмотрела в зеркало — безумный какой-то взгляд, и бледная совсем. Поэтому она долго плескала в лицо ледяную воду, слегка потёрла щёки, чтобы хоть немного порозовели, и взглянула на Ингу:

— Спасибо, подруга, что не комментируешь. Пошли.

Инга закончила упаковывать сарафан и кокошник в мешок, немного подумала, и достала из сумочки скрученный в комок магазинный пакет. Мешок в него поместился не полностью, верхушка торчала, но хоть выглядел он теперь не так кошмарно.

Григорий уже удобно устроился за столиком, девушек ждали чай и эклерчики — что, учитывая обычную неторопливость заведения, было удивительно.

Василиса откусила кусочек, и зажмурилась удовольствия, пирожное — как раз то, что сейчас нужно. Отхлебнула чая и обиженно спросила:

— А почему не кофе?

— Нам сейчас только кофе и не хватает. По-хорошему, так вообще бы по бокалу валерьянки…

Василиса начала оправдываться:

— Да не знаю я, что на меня нашло. В жизни ни на что так не реагировала, а тут как резьбу сорвало. Ну, подумаешь, из сказки вышвырнули — так не такая уж она и сказка. Когда из той юридической фирмы уволили, чтобы племянницу чью-то взять, и то так не переживала. Ребята, мне правда, стыдно…

Инга успокаивающе погладила подругу по руке, а Гриша отреагировал неожиданно:

— И хорошо, что сорвало. А то ведь совсем «железная леди» была, если не ледяная. Я понимаю, после того, как погиб Макс…

Не обращая внимания на предупреждающе поднятую ладонь невесты, он продолжил:

— Понимаю, первая любовь, к тому же с первого взгляда и безумная и всё такое, но ведь два года прошло.

— Полтора.

— И что, жизнь закончилась? Ты же теперь всех парней с ним продолжаешь сравнивать. Что, не прав?

Василиса отреагировала неожиданно спокойно:

— Прав. Только другого такого нет — и не будет.

— Это точно. Такого уровня адреналиновой наркомании я не встречал и вряд ли встречу.

Инга вмешалась:

— Вась, мы, правда, беспокоились. Ты прямо как неживая ходила. Некоторые тебя уже Снежного Королевой прозвали — такая вся из себя холодная, логичная и высокомерная. Ты вспомни, какой ты была, когда мы познакомились! Только в сказке на себя опять похожа стала, и вот из-за толстой дуры опять…

— Да знаю… Я сама уже беспокоиться начала — живу, как на автопилоте. Ладно, только о Максе не нужно, я разберусь, вот честное слово.

Гриша кивнул и, действительно, сменил тему:

— А со сказочным миром не так всё просто. Я с дядькой Михеем потолковал, пока Инга кольца перебирала, так вот: не все там довольны, что двери от нас открыли. И в Зурбагане какие-то намёки проскакивали, да и девицу эту туристическую мы немного потрясли, когда ты убежала.

— Кто недоволен-то? Вроде бы все радуются, что туристы приезжать начнут, денежки тратить…

— А разрушение уклада векового? А как завоевать кто захочет? А, не приведи господь, там нефть-газ-уран есть? Тут не дверку через турагентство, а ворота под железнодорожный состав пробьют. Так что не зря они пока таятся, на официальные контакты не идут. Хотя, вот никогда не поверю, что те, кому положено, уже не в курсе. И ты там в нечаянно в какую-то игру вмешалась.

Василиса допила остывший чай и посетовала:

— Жалко, что с Волком связаться нельзя, он бы всё разъяснил.

Григорий саркастически усмехнулся:

— А ты уверена, что он в этих игрищах не участвует? Бывший начальник охраны, читай, главный безопасник, это тебе не подзаборная шавка, по старости из дома выкинутая. Что-то не очень много он тебе о местных раскладах рассказал.

— Так времени не было, всё время что-то случалось.

Возмущение Инги было неподдельным:

— Гриша, ну нельзя же всех подозревать! Они случайно с Василисой встретились.

— Ой ли?

— Господи, я думала, что ты разумный человек, ведь если везде заговоры искать… Вот вернётся Ренар, его и спросим. И Анатоля можно в угол зажать…

Василиса поморщилась:

— Сладкоголосого нашего я искать не собираюсь. А про Анатоля даже не напоминайте, пусть скотина эта только попробует ко мне подойти!

Ответы Инги и Григория прозвучали одновременно. Инга заявила, что Лис сам Ваську найдёт, потому что совершенно точно на неё запал. А Гриша, явно из мужской солидарности, заявил, что никакой Толик не скотина, а просто не вырос ещё.

— Не вырос? Деточка двадцати с лишним годочков? А что он в этой поездке устроил? — Василиса просто взорвалась.

Гриша устало попросил:

— Не кричи, а? Я сейчас одно умное слово скажу, вы девушки, уж не обижайтесь, только у Толика нашего социализация — на уровне лет тринадцати-четырнадцати. Всё время что-то окружающим доказать пытается: отцу, ребятам на курсе, тебе вот, да и вообще — всякому мимопроходящему. Ну, избалованный, это есть. А так он парень-то неплохой, и помогал многим — и деньгами, и с работой…

— Только вот не нужно меня за него агитировать!

Подхватив Василисин мешок, Григорий поднялся, и повёл девушек к выходу, обстоятельно объясняя:

— Я не агитирую, а свою точку зрения выражаю. Чувствуешь разницу? Так, сейчас мы такси вызовем, и тебя до дома проводим. И не спорь, нас двое и мы сильнее, особенно я. Ну, согласна?

В квартиру Василиса входила с ощущением как минимум месячного отсутствия — обстановка казалась чужой, странной и какой-то тускло-убогой. Оказалось, что всего один день в интерьерах из натурального резкого дерева заставляет по-иному воспринимать икеевский ДСП-шный минимализм.

Немного подумав, девушка достала из мешка сарафан и пристроила его на дверце шкафа, а кокошник повесила на угол телевизора: вот, теперь совсем другое дело.

Походив по комнате, она постояла на балконе, любуясь на молодой месяц, потом собрала разбросанные книги и аккуратно поставила в шкаф, провела пальцем по полке и, обнаружив пыль, отправилась за тряпкой. Не дойдя до кухни, Василиса остановилась, поняв, что просто оттягивает неизбежное.

Притащив с балкона стремянку, она достала из самого дальнего угла верхней полки стенного шкафа небольшую коробочку, перенесла её на журнальный столик и со вздохом открыла. Коробку эту в позапрошлом ноябре принесли друзья Макса. Она как раз ждала его возвращения — за прошедший год это стало одним из основных её занятий — из ежегодного похода на яхте по штормовому Северному морю.

Василиса рванулась на робкий дверной звонок — ведь дней пять как должны были вернуться — только успев подумать: неужели опять ключи потерял? А подсознательно она уже догадывалась: что-то не так.

Увидев пятерых постоянных Максовых спутников, стоящих с опрокинутыми и потерянными лицами, она только и спросила:

— Как?

Объяснения, что Макса смыло с палубы при заходе в Скагеррак, она практически пропустила мимо сознания. Как и информацию о его никогда не виденной сестре, которая все вещи и забрала. А коробочка — оказывается, Макс перед последним походом её продемонстрировал и заявил, что это — для Василисы, если что случится — никому другому не отдавать и не показывать. Вот они и принесли и, нет, спасти никаких шансов не было, там волны были с шестиэтажный дом, да и заметили не сразу.

Ребята не увидели не лице Василисы никаких эмоций, не говоря уже о слезах — кроме ожидания, когда же они уйдут и оставят её в покое. Потоптались на месте, они неуклюже выразили соболезнования и предложения обязательно звонить, если что, и потопали по лестнице вниз, забыв про лифт.

Захлопнув за ними дверь, Василиса взвесила на руке коробку и громко, обвиняюще крикнула:

— Всё-таки бросил, меня, скотина! А ведь обещал…

После этого она засунула коробку в максимально удалённое место, хотела заплакать, но не смогла. Как на автопилоте, выпила чая с мятой и легла спать, чтобы проснуться утром совершенно спокойной и, как ей показалось, как будто слегка заледеневшей.

И вот теперь выяснилось, что заледенела она не слегка, и, как оказалось, это прекрасно было заметно, и не только друзьям. Наверное, действительно пришло время Макса отпустить и начинать жить.

Василиса открыла коробочку и высыпала содержимое на стол. Содержимого оказалось немного. Их фотография около мотоцикла — с той поездки в Польшу, из-за которой она пропустила последний экзамен. Она отстранённо подумала, что всё-таки красивой парой они были! Заменить мотоцикл на волка — и один в один тот рекламный плакат получится, с Прекрасной-Премудрой и Иван-царевичем. Только у Макса волосы тёмные, да выглядит он по-мужственнее, чем щекастый царевич.

Василиса со вздохом отложила в сторону фотографию, и начала рассматривать не очень большую, чуть меньше ладони, витую раковину, изумляющую переливами розового и лилового. Приложила её к уху — вроде бы и действительно море шумит. Перевернула, поднесла тонким кончиком к губам, подула — раздался едва различимый низкий звук, не громче, чем шум предполагаемого прибоя.

Она пожала плечами, пристроила раковину на книжную полку и занялась последним предметом — тонким серебристым колечком на кожаном шнурке. Интересно, как оно в коробке оказалось? Макс никогда не снимал его, говорил, что это его фамильный талисман, и убережёт от чего угодно. Вот и не уберёг — наверное, потому, что снял.

Ладно, что теперь гадать. Василиса покрутила перед глазами колечко, и решительно надела шнурок на шею — путь теперь её бережёт. Заодно вытащила забытый жёлудь-говорилку, хотела выкинуть — что с ним здесь делять? — но рука не поднялась. Отцепила от верёвочки, засунула в пустующий цветочный горшок, оцарапав при этом палец осколком стекла, и щедро полила. Крошечную ранку промыла, помазала йодом и тщательно забинтовала. Посмотрела на получившийся огромный кокон, рассмеялась, повязку выкинула и легла спать.

Снились ей опять голубые горы. Мчалась она к ним на Максовом мотоцикле, а рядом неслась Тави и на бегу что-то объясняла, горячо, но неразборчиво.

Проснулась Василиса на рассвете, и обнаружила, что наступило лето. Листочки на тополе перед окном, ещё позавчера крошечные и бледно-зелёные, потемнели и развернулись почти до нормального размера. Воздух пах не свежестью и талой водой, а пылью и нагревающимся асфальтом.

Девушка послонялась по квартире, попробовала поготовиться к следующему зачёту, но безуспешно — не то, чтобы ничего не запоминалось, а просто смысл текста не доходил. И всё время не оставляла мысль, что она что-то не доделала.

Василиса пощупала землю в горшочке с жёлудем — влажная, подула в раковину — вообще никакого результата. Вытащив Максово колечко, она попробовала, не снимая шнурок с шеи, надеть его на палец — более-менее подошло на средний, но и на нём болталось. Пока Василиса выпутывала руку и снимала кольцо, её вдруг осенило: надо бы на кладбище съездить, окончательно попрощаться.

Она попыталась понять логику появления этой идеи, не смогла, но, тем не менее, начала торопливо собираться. Пока ехала в метро, морально готовилась к долгому ожиданию, а потом к ещё более долгой поездке в переполненном автобусе — но нет, подъехал тот мгновенно и отправился тут же, полупустым. Почему-то пробок на Ленинградке не было, так что до Перепечинского кладбища долетели меньше, чем за час — Василиса даже задремать не успела.

Проходя мимо цветочных прилавков, присмотрела роскошные розы, белоснежные, на солнце отдающие в ультрафиолет, но купила в итоге четыре пёстрые гвоздики. Макс их не выносил, но Василиса мстительно подумала, что раз имел смелость погибнуть — пусть теперь и лежит под тем, что принесли. Вот так-то.

До отдалённого участка её подвёз курсирующий по кладбищу мини-автомобильчик, так что в нужный проход она свернула ещё до половины десятого. Здесь Василиса пошла медленнее, оттягивая встречу. Хотя, что тут оттягивать — вот он, в первом ряду, четвёртый от дороги.

Чёрный гранит с выгравированным портретом — достаточно похожим, но не более того. В цветочнице высажены, как на подбор, все самые нелюбимые им цветы: примулы и примитивные гераньки. И, как восклицательный знак — огромный папоротниковый куст. Папоротники во всех видах Макс не только не переносил, но и побаивался их, без каких-либо причин и внятных объяснений.

Василисе стало стыдно: видимо, не она одна решила Макса наказать. Поэтому она положила свои гвоздики на соседнюю заброшенную могилу, нашла какую-то палку и попыталась папоротник выдрать.

Растение отчаянно сопротивлялось, не догадываясь, что выкидывать в мусор Василиса его не собиралась — просто пересадить подальше. Руки соскальзывали, лицо горело от солнца, пот проложил широкую дорожку между лопаток, но девушка не сдавалась. — до тех по, пока не услышала противный шамкающий голос:

— Ты, что это, девка, над пустой могилкой изгаляешься, а?

Василиса с трудом выпрямилась, оглянулась: за спиной стояла типичная кладбищенская старушка и грозила ей пльцем. Попытки вытереть мокрое лицо привели только к тому, что по нему размазалась земля. Потерев мгновенно зачесавшуюся щёку тыльной стороной ладони, девушка возмущённо возразила:

— Почему пустую? Здесь мой друг похоронен. А папоротники он не любит. Уж не знаю, что их здесь насажал, но я точно выдеру.

— Никто здесь не похоронен, кроме перегоревших лампочек от его машины, пустой гроб-то. А цветы поумнее тебя люди сажали, чтобы, значит, не пытался он в свою могилку-то вернуться и лечь. Так что ступай себе, нечего тебе здесь делать.

Старушка развернулась и бодро посеменила к дороге, постукивая палкой. Василиса её догнала, схватила за засаленный рукав:

— Да постойте, бабушка! Откуда вы вообще знаете? И если Макс не здесь, то где он?

— Знаю — потому, как положено. А красавца своего уже не найдёшь, хоть все земли обыщи, хоть здесь, хоть за тридевять земель. Всё, забыла, — и она махнула перед лицом девушки откуда-то взявшимся белоснежным платочком.

Василиса от платочка отмахнулась, и рукав не выпустила:

— Вы хотите сказать, что Макс жив и где-то не на этом свете?

— Э, девонька, какой у нас свет — этот, какой — тот? Разве разберёшь? — бабка вздохнула и опять взмахнула платочком.

Потом она посмотрела на решительное лицо Василисы, и убрала платочек, пробормотав:

— Вот оно как! И что же это меня опять не предупредили?

Скрюченными грязноватыми пальцами она отцепила руку Василисы от своей хламиды и скороговоркой объяснила:

— Я здесь — вообще ни при чём. Меня передать просили, чтобы ты парня в покое оставила и обратно не звала — вот я и передаю. Специально тебя на кладбище вызвала, чтобы побыстрее дошло. Ну, что чары бемпамятные на тебя не действуют — так это не моя печаль. Так что иди себе, гуляй, может, и парня хорошего встретишь. А сюда — ни-ни!

Бабка ещё раз погрозила Василисе и скрылась за стволом ближайшей липы. Когда девушка выбежала на дорогу, нам уже никого не было. Пожав плечами, она вернулась к могиле, прикопала обратно папоротник, воткнула в него забракованные до этого гвоздики, удовлетворённо оглядела инсталляцию, и сказала:

— Вот так для тебя, наверное, ещё противнее будет. Так что оставайся уж, где есть. Надеюсь, что тебе там хорошо. Думаю, что и мне когда-нибудь станет хорошо. Пламенный привет!

Она отсалютовала всё так же открыто улыбающемуся на памятнике Максу, и вновь вышла на дорогу. Естественно, до входа её никто не подвёз — тележки пролетали переполненные. Автобус пришёл только через сорок минут, брать его пришлось штурмом и всю дорогу стоять зажатой в углу.

На Планерной Василиса вывалилась просто никакая, сначала подумала, не посидеть ли немного в кафе, прийти в себя, потом вспомнила унылый полутёмный фудкорт в торговом центре, и решительно поковыляла к метро. В вагоне тут же задремала и очнулась только от пронзительного детского вопля: — Приехали.

Вскочила, ошарашенно оглянулась вокруг, и, захваченная стадным инстинктом, зачем-то вышла на перрон вслед за толпой родителей с детьми. Только там осознала, что Полежаевскую свою давно проехала, а это — аж Баррикадная. Судя по возбужденным детским крикам, собирались они все в зоопарк. И Василиса решила тоже впасть в детство и посмотреть, наконец, как выглядят нормальные волки и пумы, Змеев-то Горынычей там наверняка нет, пусть и одноголовых. Или это опять давешняя бабулька её направляет? Ну, и ладно!

Немного поблуждав по дорожкам, она наконец-то вышла к нужному вольеру, сделав два или три лишних круга. В клетке огромный красавец пум — или как там самцы называются? — трогательно ухаживал за совсем мелкой самочкой. Та принимала покусывания и лёгкие толчки без возражений, но достаточно равнодушно.

Перед клеткой в одиночестве застыла девочка лет пяти, вся в оборочках и бантиках, завороженно уставившись на процесс кошачьего флирта. Василиса огляделась, пытаясь вычислить её родителей, и мгновенно опознала маму. Это оказалась не сложно, потому что девочка была привязана длинным шарфом за поясок платья к ручке сумки, надетой на плечо погружённой в чат молодой женщины. Время от времени, не отрываясь от телефона, ответственная мамаша шарф подёргивала, чтобы убедиться, что ребёнок на месте.

Девочка выглядела вполне довольной своей участью, поэтому Василиса вмешиваться не стала. И очень быстро пожалела об этом, потому что предприимчивая девица, отвязав свой конец шарфа, прикрепила его к соседней скамейке, и удалилась. Вернулась она минуты через три, с мороженым, привязала поводок на место и опять застыла перед клеткой.

Потом она подняла взгляд на Василису, дёрнула её штанину и с интересом спросила:

— Тётя, а откуда ещё одна киса взялась?

— Наверное, в домике пряталась, — ответила девушка, разглядывая вновь прибывшую — ну, вылитая Тави.

Пума плавно подошла к решётке, поймала взгляд Василисы, и рыкнула:

— Возвррращайся, срррочно!

Василиса замерла, не отвечая на детские вопросы о том, что «киса сказала», потом с подозрением уточнила:

— Тебя тоже за мной прислали?

Тави оскалилась, отчётливо артикулируя, прорычала «Дуррра» — к восторгу юной зрительницы, и отошла к сладкой парочке. Первой по морде получила самочка, истерически зарыдавшая и скрывшаяся за домиком. Самцу досталось больше — а он и не сопротивлялся, только ухмылялся во всю пасть.

Василиса не стала дожидаться окончания явно семейной разборки, и пошла к выходу, раздумывая, как Тави ухитрилась попасть в клетку зоопарка, и на кого она бросила своего котёнка, и зачем сандальная кошка потребовала, чтобы она в Тридесятое царство возвращалась, и почему срочно, и что бы всё это могло означать…

В итоге решила девушка воспользоваться классическим, уже веками проверенным рецептом, и подумать об этом завтра. Вопросов для обдумывания стало больше после вечерних новостей, в которых захлёбывающая словами журналистка рассказывала о похищении из Московского зоопарка самца пумы, лишь на прошлой неделе полученного из вьетнамского зверинца. В кадр лезли свидетели, выдвигавшие самые фантастические версии, прозвучал даже вариант Василисиной юной знакомой: с очень серьёзным лицом девочка поведала, что сначала пришла ещё одна тётя-пума, всех побила, и ушла с дядей-пумой. Правда, веры особой словам этой свидетельницы не было, в основном из-за дополнительной информации о том, что тётя-пума всех обозвала «дуррой». Микрофон перешёл к мужику, который начал рассказывать о подозрительном фургоне, на чём Василиса телевизор и выключила.

Она походила по комнате, приговаривая «завтра, всё завтра», и легла спать.

Проснувшись в очередной раз на рассвете, Василиса, не вставая, взглянула в окно — что там с погодой? Но первое, что она увидела, был довольно большой, листьев на шесть, росток дуба, вылезший из только вчера посаженного жёлудя и тянущийся к весеннему солнцу.

Глава 10. Златая цепь на дубе том…

Стремительное прорастание жёлудя Василису не особенно поразило — то ли способность к удивлению за последние дни атрофировалась, то ли сознание научилось находить во всех чудесах некую логику. Вот что может быть ничего удивительного в том, что волшебный жёлудь дал волшебный росток? Ах, да, она же там ещё и палец оцарапала! Естественно, что растение, политое кровью хозяйки, будет развиваться намного быстрее.

Василиса села на кровати и потрясла головой:

— Какой бред! Совсем с ума спрыгнула с этими приключениями. Скоро буду, как местные, при любом чуде плечами пожимать — ну, чудо, подумаешь… А что ещё в сказке должно быть?

При ближайшем рассмотрении деревце показалось ей совсем обычным — такие годовалые проростки в любом подмосковном лесу на каждом шагу. Василиса погладила нежные листочки, и подумала, что получилось у неё какое-то недочудо: было бы настоящее — так и дуб был бы кряжистый, настоящий, с пышной кроной, только уменьшенный во много раз. Она вздохнула, пощупала землю — совсем сухая. Это её тоже не удивило — если деревце так выросло, понятно, что всю воду и выпило.

Она не удержалась и ещё раз пропустила нежный листочек между пальцами, но при этом наставительно заметила:

— Что так быстро растёшь — это правильно. Только вот сказка — сказкой, а водичка-то — по счётчику.

Листочки задрожали, как будто поняли намёк. Василиса улыбнулась:

— Да что ты такой пугливый! Шучу я, сейчас полью, не переживай. Только уж и ты постарайся, — Василиса неопределённо повела рукой, — расти, как положено, тебе виднее — как. А там посмотрим, в лес тебя пересаживать, или дома оставить.

Василиса посмотрела на часы и начала спешно собираться в институт — консультацию пропускать не хотелось, тем более, что была некоторая надежда получить зачёт автоматом. Она покосилась на так и не разобранный мешок, вытащила из шкафа чистые джинсы, и обнаружила, что два дня пирожковой диеты даром не прошли — не то, чтобы не застёгивалось или тянуло, но было как-то неудобно. Или это ей чувство вины внушило?

Она пару раз наклонилась, присела на кресло — нет, вроде бы нормально. Всё равно — с пирожками нужно завязывать, хотя это будет не сложно: сказочных здесь не добудешь, а местных много не съешь. Процесс выбора майки затянулся надолго: какие-то они все были легкомысленные и с арбитражным процессом монтировались плохо. В итоге Василиса вытащила из мешка блузку в цветочек, встряхнула — надо же, совсем не измялась — и решила, что вот она будет в самый раз. Правда, половина однокурсниц наверняка появится в строгих офисных костюмчиках, а она подлизываться к стервозной профессорше не станет, вот косу в узел на затылке замотает — и хватит.

Посмотревшись в зеркало, Василиса решила, что, во-первых, выглядит она сегодня великолепно, и, во-вторых, своим джинсово-пасторальным видом явно нарывается на неприятности. С другой стороны, если вчерашний проход по городу в костюме ряженой уже стал достоянием общественности — хуже уже точно не будет.

Уже в дверях, оглядев комнату, она зацепилась взглядом за лежащую на столике кучку потусторонней мелочи. Решив, что это непорядок, она немного пометалась, пытаясь пристроить монеты то в шкаф под бельё, то во второй ряд книжной полки. Потом успокоилась, отделила монетки с рыбками и цветочками, и ссыпала их в шкатулку с своими небогатыми драгоценностями.

Монетки с дырочками она зарыла в цветочном горшке, рядом с юным дубком, полюбовалась картиной, вернулась к шкатулке и выкопала из её недр обрывок золотой цепочки. С цепью, намотанной аж в три оборота, дуб, видимо, почувствовал свою значимость, потому что вытянулся и выбросил ещё один листик, крошечный и бледно-зелёный.

Василиса одобрительно кивнула:

— Правильно ситуацию понимаешь. «Златая цепь на дубе том» — это не просто так, а знак, что ты нынче при должности. Так что монеты охранять, и вообще — бдеть. Понятно? Хотя — сейчас мы охрану усилим…

Опустившись на колени возле нижней полки книжного шкафа, девушка стремительно зарылась в её глубины, изображая молодого фокстерьера перед норой: назад и в стороны полетели блокнотики, детективы, ракушки, сломанный зонтик, моток проводов забытого назначения, ласты… Наконец с торжествующим вскриком она вытащила из самого дальнего угла крошечную статуэтку: сидящую на тумбе чёрную кошку с золотым ошейником и золотой же серёжкой в ухе.

С трудом распрямившись, Василиса, споткнувшись о ласты, подошла к подоконнику и поставила кошку под самым большим листом:

— Вот, будет тебе компания. По правилам, конечно, должен быть кот учёный, но у меня кота нет, есть только кошка. Уровень учёности не знаю, но зато она — богиня. Я её из Египта привезла. Так что знакомься — богиня Бакст. Хотя нет, Бакст — это художник, а кошка эта — Баст. Точно, Баст! Ну, вы знакомьтесь, разбирайтесь, а я пошла.

Развернувшись на каблуках, Василиса решительно вышла из квартиры, слегка подпрыгивая на каждом шаге и жизнерадостно напевая:

— А я сошла с ума…

Мнение о собственных умственных способностях у девушки укрепилось, когда она подходила к институту: ведь в пятницу-же предупреждали, что консультации не будет вообще, а будет сразу зачёт, но на второй паре. С другой стороны, где та пятница — кажется, что в прошлом году была, если вообще не в прошлой жизни.

И вообще — это даже удачно получилось: можно сходить в «Сказку-тур» и некоторые недовыясненные вопросы выяснить, деликатно, без наездов, скандала, и нанесения физических увечий. Подходя к турагентству, Василиса представила себе, как трясёт худосочную Арину, а у той мотается голова и постукивают зубы, и от сладостности этой картины даже зажмурилась. В столь предвкушающем настроении она на автопилоте и влетела в знакомую дверь, но, открыв глаза, замерла на пороге: в помещении царил полный разгром.

У Василисы появилось ощущение, что по турагентству пронесся ураган: исчезли диванчик, кресла и столы, остатки красочных плакатов свисали со стен неприятными лохмотьями, по затоптанному полу разбросаны какие-то металлические трубы и деревянные брусья, щедро присыпанные землёй и песком. В углу у огромного ящика возятся две женщины в серых косынках и халатах, и что-то перемешивают сизо-серыми руками, не обращающая на девушку никакого внимания.

Отступив, на всякий случай, к двери, Василиса поинтересовалась:

— Извините, но здесь была «Сказка-тур»…

Одна из женщин поднялась, с трудом содрала с рук резиновые перчатки и приветливо объяснила:

— Так они ещёв субботу вечером съехали, даже аванс не забрали. Так что нам, можно сказать, повезло — такое место, и первый месяц со скидкой! Они вам что-то должны остались?

Василиса, без малейших угрызений совести, соврала:

— Да нет, просто хотела ещё один тур заказать. А вы не знаете, куда они переехали?

— Так никто не знает! Вечером были, а утром — уже нет. Теперь здесь наши цветы будут, ф ещё экзотические растения и эксклюзивные букеты. Ну, и по мелочи — сувениры там, упаковка подарков… Завтра к вечеру уже всё оборудуем, так что заходите.

Василиса разочарованно кивнула и собралась уходить, но в последний момент заметила расставленные вдоль дальней стены цветочные горшки странной формы с ещё более странными растениями. Она вернулась обратно, перешагивая через беспорядочно сваленную арматуру, и присела на корточки: искривлённые, чуть ли не изломанные стволы, переплетение корней, неестественного вида кроны, все без исключения притягивающие у себе странной, болезненной красотой.

За спиной послышались шаги, Василиса оглянулась и встала, вопросительно глядя на хозяйку растительных уродцев. Та тут же пояснила:

— Это бонсай. Неужели не видели раньше?

— Слышать — слышала, а вблизи вот ни разу не видела. Это, наверное, очень старые деревья?

— Ну, что вы, обычный китайский массовый продукт, года три-четыре, и стоят недорого, от трёх тысяч. Приглядитесь: у всех верхушка ствола обрезана, значит… Хотя это не очень интересно, если, конечно, вы сами не планируете заняться.

Василиса засмеялась:

— И истратить на такое три года жизни, а то и все пятьдесят? Нет, я на такие подвиги не способна. Хотя, если вдруг соберусь — с чего нужно начинать?

— Да как и в любом деле — с обучения. Можно на курсы записаться, можно в онлайне найти. А коротко, широкими мазками — выбираете росток, запасаетесь проволокой и терпением, обрезаете основной корень…

Василиса перепугалась:

— В каком смысле — обрезаете корень? А как же оно потом растёт?

— Прекрасно растёт, нужного размера и в нужном направлении. Вот вы тут про пятьдесят лет сказали — я сейчас покажу, что за примерно такое время вырастить можно.

Женщина потянула Василису за собой, к витрине. Там, загороженное от взглядов шкафом, царило в простом глиняном горшке волшебное дерево: толстенный ствол, навевающий мысли о столетиях, мощная густая крона, с одной стороны свисающая чуть ли не до земли, аура мудрости и спокойствия, и всё это — высотой меньше метра.

— Вот этому дереву — семьдесят пять лет, оно нам от прадедушки перешло.

— Сколько же такое может стоить?

— Сколько стоит — не скажу, потому что не продаётся, семейный символ и талисман. А вообще у таких деревьев предела цены нет — вот на последнем аукционе трёхсотлетнюю сосну за миллион с лишним купили, долларов, естественно.

Василису сумма потрясла, но не очень, потому что мысли у неё были заняты обдумыванием судьбы собственного дуба: вот бы и он так выглядел! Хотя, если он за одну ночь на двухгодовалую высоту вымахал, так, может, за годик и примет вид патриарха? Легонько, не прикасаясь с иголкам, девушка погладила воздух над древесным патриархом, и рассеянно спросила:

— А жёлуди на нём вырастут?

Услышав ответ «абсолютно исключено» Василиса и расстроилась, и возмутилась:

— А почему исключено? Можно ведь как-то попробовать, свет там специальный, удобрения какие-нибудь…

Спокойному голосу хозяйки магазина могла бы позавидовать любая учительница начальных классов. Ласково, но твёрдо она объяснила, явно выбирая слова попроще:

— Попробовать, разумеется, можно, хотя на успех рассчитывать не стоит. Такие эксперименты никому даже в голову не приходили, ни Лысенко, ни Мичурину, хотя что на что они только не прививали. К тому же появление желудей на сосне крайне маловероятно ещё и потому, что…

— Почему на сосне?

— Потому что это — сосна. Вы, наверное, о чём-то другом думали? Не переживайте, со всяким может… Пойдёмте, я вас к выходу провожу, а то арматуру привезли, а делать холодильник для цветов так и не начали…

Василиса смущённо благодарила, обещала, что за цветами — только сюда, наконец взглянула на часы и ойкнула — до начала зачёта меньше пятнадцати минут осталось. В последний раз спасибкнув, она опрометью бросилась к переходу, поэтому и не услышала, как так и остававшаяся в полутёмном углу девушка спросила:

— Мам, а, может, нужно было сказать ей, куда агентство переехало? Я ведь тебе говорила, что видела, как они съезжали и случайно почти до конца за грузовичком доехала.

— Тебя об этом просили? И, что ещё важнее, тебе за это предложили заплатить? Кого нужно — думаю, они сами найдут. А эта красавица с головой явно не очень дружит, так что давай, перемешивай грунт, нам вон ещё сколько пересаживать.

К аудитории Василиса подбежала как раз вовремя, чтобы предстать перед любопытствующими и осуждающими взглядами одногруппников, как один, выряженных в адвокатскую униформу, какой её обычно представляют по американским фильмам: все девушки в строгих юбках чуть за колено, скромных блузочках и прямых пиджачках; молодые люди — в строгих костюмах и при галстуках. И у всех в глазах явственно светится один вопрос — про её вчерашнюю прогулку в сарафане. К счастью, задать его они не успели, потому что раздался перестук каблуков, и из-за угла коридора показалась она, Великая, Ужасная и Идеальная.

Идеальные костюм и причёска, идеально выверенное выражение лица, идеально-размеренная походка. Прямая спина, породистое лицо, лет — столько не живут. И, невидимыми орденскими планками — все существующие регалии и титулы мира юриспруденции. Оглядев напрягшуюся толпу, профессор Никифорова благосклонно улыбнулась:

— Дивное зрелище. На секунду даже показалось, что на заседание коллегии попала. Порадовали старуху. Ну, у меня для вас тоже радостные новости: кафедра только что решила, что у нас будет не зачёт, а сразу экзамен, деканат не возражал. Заходим все вместе и постараемся завершить эту тягостную процедуру оперативно.

Когда Василиса добралась до двери, места оставались, как и следовало ожидать, только в первом ряду. Не успела она сесть, как была поднята чему-то явно радующейся мучительницей:

— Васильева, пока я с билетами разбираюсь, поведайте нам, пожалуйста, о мотивах выбора столь отличного от ваших коллег стиля одежды «пастушка младая на рынок спешит». Потому как я логики в этом не усматриваю, хотя не исключаю, что некие нелинейные построения здесь присутствуют. Итак?

Василиса, решившая, что терять уже нечего, вздёрнула подбородок и коротко ответила:

— Без комментариев.

— Так, интересно. А причина отсутствия комментариев?

— Отсутствие обязательств по публичному раскрытию личных эстетических предпочтений.

Мегера, выложив билеты ромбом, уселась, сложила перед собой унизанные кольцами руки, и довольно усмехнулась:

— Интересная беседа завязывается. Хорошо, тогда не соблаговолите вы, сугубо добровольно, из дружеских чувств, поделиться с вашими товарищами, ну, и со мной, мотивами ваших прогулок по Москве в вызывающе этническом наряде? Говорят, что все четыре ролика набрали рекордное количество просмотров. До официального начала экзамена у нас ещё две с половиной минуты, так что удовлетворите уж старческое любопытство. Рекламная подработка?

Василиса, сделав лицо, как предписывалось старинной инструкцией, «бодрым и придурковатым», радостно отрапортовала:

— Никак нет! Исключительно по рекомендации психолога, в качестве тренинга по повышению уровня социализации, высвобождению внутренней сущности, гармонизации «инь» и «янь», а также приобретению навыков оперирования в агрессивной информационно-поглощающей среде…

Поток сознания был прерван редкими тихими хлопками как раз в подходящий момент, когда Василиса подумала, что сейчас придётся повторяться. Профессор одобрительно покивала и ласково спросила:

— Разумеется, психолога назвать не сможете, из этических соображений.

— Смогу. Это Виктор…

— Леви, — продолжила Никифорова. — Трудами которого мы зачитывались примерно в вашем возрасте. Как же, как же — искусство быть и собой, и другим. Мы как-то половиной группы в костюмах восемнадцатого века на троллейбусе прокатились… Можете считать, что объяснение принято. Неплохо, хотя можно было и подшлифовать. Хорошо хоть, не утверждаете, что это экспромт. Потому что неподготовленный и неотшлифованный экспромт — это отвратительно и непрофессионально.

Она обвела орлиным взором затаившуюся аудиторию, застывшую сусликом Василису, и оживилась, увидев Григория, пытающегося просочиться в слишком узкую для него щель приоткрытой двери:

— Урманов! А мы вас только и ждём, чтобы начать. Можете не садиться, проходите сюда, вперёд. Вижу, вы тоже сегодня решили придерживаться неформального стиля в одежде.

Григорий достаточно бодро протопал к Василисе, пытаясь по дороге изложить свои соображения по поводу отсутствия регламентации внешнего вида студентов и сопутствующие предложения о введении обязательной формы, но был прерван:

— Чудесно. Вот у нас уже и два солиста. Но хочется хотя бы квартета. Так, кто у нас сегодня ещё неформала изображает? Наверное, вы Рябов, хорошо впишитесь, присоединяйтесь к нам. И соседку свою прихватите.

Анатоль, шептавшийся о чём-то с Ингой в последнем ряду, вскочил, продемонстрировав народу нежно-абрикосовый замшевый пиджак, и кокетливо завязанный розоватый шейный платок под воротом белоснежной шёлковой рубашки, и начал раскланиваться, прижимая руку к груди. Повинуясь властному жесту экзаменаторши, он начал лавировать между столами, волоча за собой слабо сопротивляющуюся Ингу.

Василиса взглянула на подругу и вздрогнула: это надо же было так себя изуродовать. Серый костюмчик и зализанные назад волосы придавали ей вид какого-то мелкого грызуна.

Профессор Никифорова с отвращением посмотрела на выстроившуюся перед ней четвёрку и констатировала:

— Думала, что хуже выглядеть невозможно. Оказывается, совершенству нет предела. Эглитис, мне уже дали понять, что эстетические предпочтения студентов — не моё дело, но всё-таки должна отметить: образ амбарной мыши — это не ваше. Рябов, ваш демарш я даже комментировать не буду. Так, зачётки на стол.

Нацарапав что-то в каждой из них, она ловким толчком отправила зелёные книжицы владельцам, сопроводив это тяжёлым вздохом:

— Вот почему единственные люди в вашей образцовой группе, которые хоть как-то умеют думать, и иногда этим навыком даже пользуются, выглядят и ведут себя как клоуны? Да, Тарасова и Петров, не нужно пытаться на стульях прыгать, у вас тоже автоматы, и выглядите вы как положено будущим звёздам прокуратуры. Ну, ещё два курса впереди, успеете хоть какую-то индивидуальность приобрести. А сейчас все лишние — вон. Надеюсь до осени вас не увижу.

Четвёрка радостно вымелась в коридор и стала сравнивать результаты: ожидаемые «отлично» у Василисы с Григорием, «хор» у вполне довольных этим остальных. Выскочившие из аудитории вслед за ними счастливые однокурсники хором зашептали:

— Ну, сейчас там бойня начнётся!

И, действительно, из-за неплотно прикрытой двери прозвучал вкрадчивый, подавляющий волю голос:

— Блииже, пересаживайтесь блииже, и начнём разговор…

Друзья вздрогнули и рванули вниз по лестнице. Анатоль обогнал Василису и встал перед ней:

— Вась, послушай, нам нужно поговорить.

— Особой необходимости не вижу, но говори — не прыгать же мне через перила, чтобы от тебя сбежать.

Анатоль взял её за руку, повлёк к боковому проходу, ведущему к чёрной лестнице, отковырнул хилый замочек, довёл девушку до подоконника, сбросил на него свой свой щёгольский пиджак и усадил её на мягкую замшу. Развернулся лицом и серьёзно сказал:

— Теперь можешь бить. Хочешь — руками по лицу, хочешь — ногами по яйцам. Ну, вот такая я свинья. Сама знаешь, переклинивает меня иногда. А там, у Кощея, я впервые себя человеком почувствовал, а не придатком к папашкиным деньгам. Вот крышу и снесло от чувства собственного величия. Прости меня, Вась, а?

Василиса задумчиво потрепала парня по покорно подставленной щеке и ответила:

— Да я сразу обижаться перестала, как только большое приключение началось, каким-то всё мелким показалось. Ну, осадочек-то, конечно, остался, когда ты сначала пытался мои денежки прикарманить, а потом меня бросил. Вот расскажешь, с какого перепуга такое придумал — сразу прощу.

Анатоль засмущался:

— Да идиот был. Мне девица эта туристическая посоветовала, для романтичности — мол, выкинет недалеко друг от друга, ты испугаешься, а тут я тебя спасаю… Но в итоге раскидало далеко, мне сразу сказали, что ты там под присмотром, и в Кощеево царство прогуляться предложили. А там — и должность министра по связям с нашим миром, и кабинет, и уважение… Представляешь, здесь всю жизнь мальчиком на побегушках гоняли, отцовы замы через зубы цедили, да и сам он как с полудурком разговаривал. Ну, вот я и…

Василиса согласно кивала на каждую фразу. Она раскрутила оттягивающий затылок тяжёлый узел волос и теперь задумчиво покусывала кончик косы. Анатоль, вдохновлённый отсутствием санкций и вниманием, продолжил уже более бодро:

— Да и ты там славно погуляла, сразу в государственные дела полезла, с Волком опальным связалась, с певцом этим подозрительным. А «Сказка-тур» — они ведь только начинают раскручиваться. И мы, и пара сотен туристов до нас — это всё в тестовом режиме, для отработки программ и исправления ошибок. Вот когда настоящие туры пойдут и, думаю, не только туры, а и серьёзные инвестиции — я уже на самой верхушке буду. Докажу папаше, что и сам могу, пока он со своими одалисками кувыркается. Может быть, и его туда вытащу, слышала ведь, какие у него неприятности…

Василиса критически осмотрела кончик косы, решила, что он не особенно пострадал, и соскочила с подоконника. Аккуратно подняла пиджак, чтобы оценить ущерб, и с удивлением обнаружила, что на нём — не пылинки, видимо, недавно убирали. Тем не менее, жест она оценила.

Она подошла к Анатолю совсем близко, накинула пиджак ему на руку и методично объяснила:

— Похоже, что в политику влипли мы все, кто-то — больше, кто-то меньше. Как и во что — пока не понять. Ведь это мы там — официальные туристы, а сказочная публика, думаю, у нас здесь как у себя дома шастает. Вот к отцу во Вьетнам съезжу, с самозванной бабушкой пообщаюсь — я тебе про неё потом расскажу — может быть, что-то и прояснится. Тогда соберёмся все вместе и будем думать, как нам выпутываться из этой истории с минимальными потерями и максимальной прибылью.

Василиса потянула парня к вестибюлю, и уже на улице ласково приобняла и сказала:

— Всё, мир. И мы — друзья. Так что всё будет хорошо.

Анатолий грустно улыбнулся, чмокнул Василису в нос и спокойно ответил:

— Да я уже догадался, что ничего другого мне не светит. И кто у нас счастливый соперник? Можно, я его зарррэжу?

Василиса рассмеялась:

— А нет пока соперника. Разве что Серый Волк за него сойдёт. А его резать не нужно, пока будем считать его условно-полезным. Да, я сейчас тебе про Тави расскажу, как она своего мужика из московского зоопарка выцарапывала и по морде била. Ты видел передачу про пропавшего пума?

Анатоль довёл Василису до метро, наслаждаясь подробностями нашумевшей истории, и отправился по каким-то срочным делам, связанным с новым рабочим местом. Как девушка поняла, перемещаться между мирами он теперь мог беспрепятственно, практически без ограничений.

До квартиры она добралась, так и не успев обдумать всю свалившуюся за день информацию. Дома её встретила духота, груда вещей на полу и ласта, переехавшая к самому порогу. А ещё роскошный, гигантский, неохватный дуб высотой чуть ли не метр. На пару сантиметров выше уровня земли ствол обвивала толстая золотая цепь, по которой прогуливалась чёрная кошечка с непривычно длинными ногами и большими ушами. А у самой верхушки сияли в электрическом свете два крошечных, не больше ногтя мизинца, золотых жёлудя.

Глава 11. Чёрная кошка

Дуб был именно такой, каким Василиса представляла его в своих мечтах. Уронив сумку на пол, девушка бросилась с своему чуду, в этот раз — совсем настоящему, прекрасному и удивительному. Она робко потрогала золотые жёлуди, которые радостно закачались в ответ и, кажется, тихонько зазвенели. Кошечка тем временем прижалась к стволу и притворилась то ли игрушкой, то ли вообще наростом коры.

Когда же Василиса попыталась её погладить, зверушка ожила, стремительно перепрыгнула на руку, и начала топтаться по ладони, щекоча коготками. Потом она потёрлась головой о каждый палец, вернулась в центр, села в классической кошачьей позе, обвив лапы хвостом, склонила голову направо и с доброжелательным интересом спросила:

— Ну?

Василиса несколько раз открыла и закрыла рот, не отрывая взгляд от нервно подрагивающего кончика хвоста, и, наконец, сформулировала:

— Ээээ…

Кошка презрительно дёрнула шкурой, слетела с ладони вниз, растянувшись в дымное облачко, и приземлилась на диван уже в полноформатном размере, пожалуй, даже крупнее нормального — со среднюю собаку. Обследовав диванные подушки, она запрыгнула на спинку, так, что глаза оказались на уровне Василисиных, горестно вздохнула, и обвиняющим тоном заявила:

— А ведь меня предупреждали…

— О чём?

— О том самом. Что соображаешь ты, как бы сказать, чтобы не очень обидеть… Ладно, начнём с начала. Я — Ликси, пока ты меня не вызвала, была этой глупой статуэткой, а теперь — хранительница дуба, и, по мере возможности, твоя помощница. Понятно?

Обиженная Василиса ответила сухо:

— Понятно. Фамильяр, значит.

Кошка очень по-человечески закатила глаза:

— Забудь эти галльские ведьмовские штучки. Это у них там — фамильяры, а у нас — хранители и помощники.

— А почему вдруг египетская кошка — хранительница чисто русского дуба? И вообще, почему Ликси, если ты Баст? В смысле, статуэтка-то её была…

— Потому что дуб всегда связан именно с кошкой, это у вас там кто-то умный кота на цепь посадил. Национальности у кошек нет, мы — дикие твари из дикого леса. Баст — это богиня. А я — просто Ликси, кошка. Случайно хвостом статуэтку задела, когда её красили, шерстинки, а потом и душа прилепилась, когда девятую жизнь по глупости истратила. Из-за этого ты меня вызвать и смогла, и духом-хранителем сделала, когда свои идиотские, абсолютно неправильные ритуалы проводила.

— Ну, правильные там, или неправильные — но ведь получилось?

— Да у тебя почему-то вообще всё получается, чего быть не может. Вот чтобы волшебный дуб вырастить, знаешь, сколько духов и волшебных сил нужно вызывать, а потом их упрашивать и задаривать? Невинная дева, одевшись в белое, в первую четверть луны должна… Допустим, блузка у тебя белая, хотя и с цветочками. А какая четверть Луны была? И вообще, ты точно — невинная дева?

— Эээ…

Ликси спрыгнула на пол и, нервно расхаживая по комнате, заговорила почему-то голосом профессора Никифоровой:

— Удивительно богатый словарный запас. Но ответ понятен. Ты понимаешь, что такого даже в сказках не бывает?

Василиса невпопад ответила:

— Тебе ведь, наверное, лоток с наполнителем нужно купить, и мисочки разные, когтеточку там…

Кошка упала на пол и начала изображать смертельные корчи, потом встала, отряхнулась, и задумчиво спросила:

— Слушай, а эта деревяшка сохранилась? Ты ведь можешь меня обратно в неё отправить? Ну, хоть попробуй, у тебя должно получиться. Лучше уж я там замурована буду, чем здесь от твоей дурости загнусь. Мрррряуу!

Она выгнула спину, сделала вид, что скребёт призрачными когтями паркет, потом взлетела вверх и, уменьшившись на лету до размера карликовой мыши, юркнула за дуб и затаилась за стволом.

Василиса попыталась заглянуть за деревце, ничего не разглядела, потому что ветки упрямо опускались у неё перед носом, вздохнула и отправилась на кухню. Вернулась она с бокалом красного вина и засушенной веточкой мяты. Положила растёртый в пальцах листик в горшок, подтащила кресло, на последнем рывке выплеснув туда же немного вина, удобно уселась и позвала:

— Ликси, вылезай. Нам с тобой много чего обсудить нужно.

Кошка выбралась и-за ствола, брезгливо потеребила лапкой намокшие листочки и недовольно спросила:

— А сообразить сначала стакан поставить, а потом кресло двигать — никак? Хотя — о чём я… Ладно, что обсуждать будем?

— Мне скоро уехать придётся, недели на две, а то и больше, и что с тобой и дубом делать — я понятия не имею. Ну, как его поливать, а тебя — кормить, чужих-то не попросишь. Поэтому ты мне сейчас расскажешь всё, что знаешь.

Ликси задумалась:

— Всё, что знаю… Это надолго получится.

— Ты рассказывай, а я уж разберусь.

— Как скажешь. Пожалуй, следует начать с Первой династии. Фараон Нармер…

Василиса возмутилась:

— Ты что, издеваешься?

— Ну, ты ведь сама сказала — всё, что знаю. А я знаю ещё и таблицу умножения… Всё, всё! Не нужно на меня вином брызгать, мне ведь потом вылизываться придётся.

Ликси потопталась на месте, села полубоком, наклонила голову и немного смущённо призналась:

— Так я толком ничего не знаю. Нет, про дуб там, и как охранять — это знаю, сразу поняла, не успела ты меня призвать. Я потом ещу в Тридесятое царство успела смотаться, с Тави поговорила, а она занята была, мне ничего путём не рассказала — мол, охраняй и служи, вот и всё. Кормить меня не нужно, дуб наш поливать — как любое деревце. А подробности — это тебе самой с Тави нужно разговаривать…

Хмыкнув, Василиса протянула руку и аккуратно почесала за чёрным ушком:

— Почему с Тави, кто она такая? И как ты в Тридесятое попала? Ладно, поняла, не буду спрашивать… Ты не расстраивайся — поработаешь немного младшим сторожем, знаний и опыта наберёшься, а там, глядишь… А пока не выпендривайся больше, чем тебе по рангу положено, понятно? Так, а что по основному вопросу? Дуб поливать сама будешь — или я его с собой должна таскать? Ведь пока бумажки соберёшь, чтобы его через таможню пропустили, состариться можно. Ну, какие предложения?

Кошка, почувствовав себя наконец-то экспертом, бодро отрапортовала:

— Поливать не могу. А никаких справок, чтобы перевозить, не нужно: дуб-то — он ко мне привязан, а я — к тебе. Так что меня с собой берёшь, а его я куда нужно и перенесу.

— Ещё лучше идея! И как я тебя перевозить буду? На кошек ещё больше справок нужно, и тайком не протащишь — ведь там просвечивать будут. Или ты можешь плюшевой притвориться?

Ликси спрыгнула Василисе не колени, пробежала по руке, браслетом обвилась вокруг запястья и подняв голову, объяснила:

— Ты ещё не поняла? Я ведь не совсем кошка, так что могу кем угодно могу притвориться. Лучше всего, если я татуировка буду, — и растеклась вполне реалистичной плоской картинкой.

Татуировки Василиса никогда не делала, хотя иногда и хотелось, да и Макс уговаривал, поэтому идея её вдохновила. Внимательно рассмотрев рисунок, она поколупала его пальцем, и с сомнением спросила:

— А обратно как?

Картинка тут же открыла один глаз и мявкнула нарисованным ртом:

— А вот так.

— Слушай, а ты можешь всё время со мной ходить? Только куда-нибудь на другое место пристройся, чтобы не так заметно. Ну, например, с внутренней стороны, в длину, а?

Кошка тут же поменяла положение, вытянувшись головой к ладони. Василиса кивнула — удачно, у блузки рукава длинные, ничего видно не будет. А если майку надевать — так и вообще куда-нибудь на живот согнать можно.

Скомандовала Ликси вылезать и продолжила допрос:

— А ты только дуб с собой переносить можешь? Или ещё что-нибудь живое?

Та, уже устроившаяся на диване в виде стандартного размера кошки, удивилась:

— А что тебе ещё, кроме дуба, нужно туда-сюда таскать?

— Ну, не знаю. Слона?

Ликси аж подскочила:

— У тебя и слон есть?

— Да нет, я просто так, уточнить.

— О, Баст, дай мне терпения! Вот будет у тебя слон, вызванный тобою магически, и к тебе же привязанный — тогда и обсудим. А пока дай мне поспать. И займись, наконец, делами — ты отцу собиралась звонить, и с желудями надо что-то решать.

— А что с ними решать?

— Да как ты их носить будешь, глупая. Можно серёжки сделать — просто стебелёк загнуть, и всё. Можно — один на шею повесить, а второй — кому-нибудь подарить или продать. Зачем тебе одной две говорилки — сама с собой разговаривать будешь? Всё, я сплю и ничего не слышу.

Ликси свернулась клубком между спинкой дивана и подушкой, Василиса из вредности накинула на неё сверху плед, устроилась рядом и стала думать, что бы такое сказать отцу, чтобы он точно её пригласил. Хорошо бы, и дорогу оплатил, а то с деньгами в последнее время — как-то не очень.

Однако не успела Василиса выкопать номер из контактов, как телефон зазвонил. Отец, как всегда эмоционально, начал рассказывать, что он скучает, и волна сейчас для серфинга идеальная, хотя вроде бы уже не сезон, и бабушка хочет познакомиться и вроде бы на какие-то неприятности намекает, папайя с манго как раз пошли, и дуриан самый нежный, так что не может ли любимая дочь вылететь завтра, а то бабушка…

Василиса прервала сумбурный поток сознания двумя вопросами: что за бабушка у неё объявилась, и что за срочность.

Отец резко замолчал, потом коротко объяснил, что бабушка — его жены, Ким. Любимая и очень, очень старая, на ладан дышит. Даже не бабушка, а прабабушка, или вообще прапра… Старушка почему-то вбила себе в голову, что, раз у собственной правнучки детей нет, назначить следующей прапра Василису. И требует её немедленно представить. Чувствовалось, что бабульку отец побаивается и даже думать об отказе не желает.

Василису такой расклад вполне устраивал, поэтому договорились, что она попробует сессию скинуть досрочно, а отец сразу билет пришлёт. Правда, он попробовал уговорить экзамены на осень перенести — ведь один раз она так уже делала, когда это ей самой было нужно.

Девушка на мягкий шантаж не поддалась, и объяснила, что ошибки делает исключительно для того, чтобы на них учиться. И на той она обучилась очень качественно, так что ждите звонка. А если так уж хочется процесс воссоединения ускорить — он может телеграмму прислать, мол, бабушка больна, срочно приезжай — тогда гарантированно разрешат сдать досрочно.

Ночь, в порядке исключения, прошла без приключений и снов. Утром Василиса, после некоторых раздумий, сделала из желудей серёжки — очень живенько получилось — и, прихватив Ликси, отправилась на борьбу с деканатом. Что будет сложно — она догадывалась, но не осознавала — насколько. Мало того, что пришлось рассказывать жалостливую историю про бабушку всем секретаршам и куратору курса, так и ещё нужно было всё время следить за тем, чтобы любопытная Ликси не высунула голову из рукава.

К полудню Василиса, в состоянии полного озверения, подпирала стену под кабинетом декана, где проходило очередное совещание, судя по продолжительности, посвящённое никак не меньше, чем судьбам мира и вселенной. Из мрачной сосредоточенности её вырвал знакомый перестук каблуков — из-за угла стремительно вылетела профессор Никифорова. Притормозив возле Василисы, она недовольно оглядела её вчерашний наряд, и с интересом спросила:

— За чем очередь?

Василиса постаралась уменьшиться, одновременно запихивая поглубже Ликси, и чётко отрапортовала:

— За досрочной сдачей.

— Основание?

— Бабушка болеет.

— Заявление, — и профессор протянула руку с тонким золотым браслетом, на котором болталась куча шармов, среди которых Василиса с изумлением заметила жёлудь очень знакомых очертаний.

К сожалению, жёлудь заметила не только она — из-под рукава высунулась крошечная кошачья лапка и попыталась подвеску цапнуть. Промахнулась, задев висящий рядом колокольчик, который тут же жалобно зазвенел, и спряталась обратно. Профессор замерла, внимательно осмотрела девушку, задержав взгляд на новых серёжках, и требовательно спросила:

— Что это было?

Василиса внутренне заметалась, но ответила, честно глядя в глаза:

— Извините, я вас, кажется задела.

— Задело меня что-то чёрное, маленькое и с когтями.

— Вам, наверное, показалось. Это я, ногтем, а чёрное — это я татуировку недавно сделала. Вот, — и она задрала рукав, чтобы продемонстрировать абсолютно чистую кожу, без малейших следов.

Никифорова сочувственно покивала головой и прокомментировала:

— Когда врёте — делайте менее честные глаза. Ладно, будем разбираться с проблемами в порядке их появления.

Она приоткрыла дверь, одобрительно кивнула вытянувшейся по стойке «смирно» секретарше и распорядилась:

— Васильевой — ведомость на досрочную сдачу. Три минуты, время пошло.

Закрыла дверь, пристально вгляделась в серёжки и поинтересовалась:

— Это теперь мода такая? По образцу двух сим-карт в телефонах?

Василиса отреагировала своим коронным: — Эээ…, — чтобы получить уже ставшую привычной реакцию:

— Удивительно богатый словарный запас!

Из-под рукава раздалось отчётливо слышное хихиканье. Никифорова приподняла ногтем край Василисиного рукава и сухо сказала:

— Не заставляй меня ждать.

Сначала из-под манжета высунулась лапка и сразу спряталась. Потом показался нос с богатыми усами, и наконец высунулась вся голова. Ликси прижималась всем тельцем к руке хозяйки и ощутимо дрожала.

Никифорова поджала губы:

— Как я и предполагала, хранительница молодая, необученная. И поэтому наглая. У молодой же и необученной хозяйки. Думала, что хуже теперешней ситуации быть не может, ан нет, может. Брысь на место!

Дверь деканата приоткрылась, и секретарша с поклоном вынесла ведомость. Никифорова бумагу проверила, изъяла у Василисы зачётку и, игнорируя напуганную девицу, решительно вошла в кабинет декана. Пока дверь за ней не закрылась, в коридоре был слышен грохот судорожно сдвигаемых стульев и нестройные приветствия, напоминающие хор испуганно-восторженных первоклашек. На словах: — Добрый день, садитесь, — дверь захлопнулась и наступила тишина.

Отодвигаемые стулья вновь заскрипели меньше, чем через пять минут. Никифорова вручила секретарше ведомость с командой отнести в учебную часть, и поманила за собой Василису, помахивая зачёткой. В ближайшей пустой аудитории она уселась на преподавательское место и распорядилась:

— Рассказывай. С самого начала, но коротко.

История с турагентством, Волком, трактирщиком, бардом, монетами-вездеходами и венценосными особами была выслушана без дополнительных вопросов и с каменным лицом. Процедура посадки жёлудя и соединения его с египетским сувениром вызвала тяжёлый вздох, а московское турне Тави — одобрительную полу-улыбку. Участие Григория в боях замечаний не вызвало, а отсутствие информации об исходе матча по дракон-болу — решительно осуждено.

Никифорова постучала ноготками по столу, исследовала немедленно отозвавшуюся на зов Ликси, подняв несчастную за шкирку и щёлкнув по носу за попытку сопротивляться. Наконец кошка была отпущена, Василиса получила молчаливое разрешение сесть, и разбор полётов начался.

— Я всегда подозревала, Васильева, что с вами будет интересно. Но никак не ожидала, что это случится так скоро и будет столь интересно. Проблема в том, что вы одарены сверх меры. Не говоря уже о модельной внешности, боги выделили вам прекрасный ум, блестящие способности к системному анализу, решительность, быстроту реакции, интуицию, доброту, здоровое любопытство, буйную фантазию и неугасимую энергию… И я крайне удивлена, что наша вселенная ещё цела, потому что всеми этими качествами вы пользуетесь исключительно по одному, при этом выбираете наименее подходящее к конкретной ситуации.

Василиса, в начале речи засмущавшаяся от столь щедрых и неожиданных похвал, попыталась возразить, но быстро сникла, остановленная властным взмахом руки:

— Не спорьте! Пока вы пишите рефераты, анализируете дела и статьи законов — всё великолепно. Но стоит вам закрыть книгу — и срабатывает выключатель. Все способности отключаются и начинают действовать стохастически, дико и непредсказуемо. Единственное, что пока спасает и вас, и этот мир — ваша невероятная везучесть, которая, в комплексе с патологической влипаемостью, создаёт поистине гремучую смесь. Если в радиусе ста километров должно произойти что-то значимое для судеб этого и сказочного миров — можно гарантировать, что за пятнадцать минут до начала вы будете уже на месте и в первых рядах. И приложите все силы, чтобы превратить любую ситуацию во второразрядный фарс, если вообще не в ситком.

Никифорова встала и нервно заходила по аудитории:

— И ваши эмоции! Это же отвратительно — так выставлять их напоказ! Хочется порыдать — не вопрос, заперлись в ванной и вперёд. Если в комнате — то лучше занавески задёрнуть, а то мало ли какая сорока мимо пролетит. Потом хорошо ещё пару тарелок разбить — для этих целей лучше стопочку в Икеа заблаговременно закупить.

Василиса робко запротестовала:

— Это как-то случайно получилось, я ведь не специально…

— Вот только специально, с обдуманными намерениями не хватало рыдать на Садовом Кольце! Не разочаровывайте меня, Васильева. Так, а теперь я вам обрисую ситуацию, в которую вы с вашей компанией по недомыслию или чьему-то злому умыслу влипли.

Из методичного изложения стало понятно, что в Тридевятом царстве образовались две партии: сторонников открытия дверей в наш мир и яростных противников. Во главе сторонников стоит Иван-царевич, которого, из сильных фигур, поддерживают Серый Волк и Кощей. Волк — по привычке и из личной преданности, Кощей — с целью нажиться на начальном этапе, а потом Ивана дискредитировать, от трона отлучить, и самому на Василисе жениться, объединив оба государства.

Василиса — решительная противница любых контактов, поскольку именно она разбиралась с кошмаром, который начался после открытия границ между национальными сказками и захлестнул царство потоком переселенцев, в большинстве своём — нелегальных, при этом крайне неприятных и агрессивных. И теперь она закономерно опасается, что контакты с нашим миром окажутся намного опаснее, и бед принесут намного больше.

Никифорова внимательно посмотрела на слушающую с приоткрытым ртом Василису, и спросила:

— Вопросы есть?

Вопрос был только один — кто с нашей стороны этим занимается. Ответ на него был получен предсказуемый: не Василисиного уровня информация. Пока случайно вмешавшихся в интриги студентов в расчёт не принимают — вот пусть так всё и остаётся. Поэтому сейчас ей лучше куда-нибудь в дальние края исчезнуть — хоть в тот же Вьетнам. Если в сказочный мир — то в какое-нибудь совсем безопасное место, вроде Зурбагана — там хоть все границы открыты, а никакая нечисть даже пролезть не пытается. А лучше — так и вообще в Гель-Гью. Можно ещё куда-нибудь на север — Урманов может помочь.

Василиса удивилась:

— А при чём тут Гриша?

— Потом поймёте. А пока одну говорилку ему отдайте — хоть с кем-то здравомыслящим сможете посоветоваться. А вторую — на цепочку, и не демонстрировать.

— Но вы же открыто носите…

Никифорова с интересом наклонила голову:

— Вы пытаетесь себя со мной сравнивать? Да, диагноз может быть только один: слабоумие и отвага. Ладно, пора этот пир духа заканчивать: вы уразумели расстановку сил?

Василиса судорожно закивала и попыталась со всей убедительностью подтвердить, что всё поняла и осознала, но была прервана неожиданным:

— Замечательно. А теперь, как в конце каждой лекции, проверочный вопрос: назовите, пожалуйста, хотя бы одну причину, по который вы должны считать всё сказанное правдой и, соответственно, поверить мне сейчас и доверять в дальнейшем.

Никифорова насмешливо посмотрела на Василису и вышла, не закрыв за собой дверь. Девушка подождала несколько минут, подобрала зачётку с пятёрками по всем экзаменам, и пошла следом — раз уж проблема с сессией решилась, вылетать можно хоть сегодня вечером, а аналитические способности она использует во время полёта и попытается хоть как-то структурировать весь этот бред. Интересно, а Никифорова — она кто?

Выйдя на крыльцо, Василиса чуть было не решила, что нашла ответ на последний вопрос: стоящая на последней ступеньке профессор щёлкнула пальцами, создавая чёткое ощущение того, что сейчас к ней подлетит метла или ступа. Девушка затрясла головой, и наваждение рассеялось: в руке предполагаемой то ли ведьмы, то ли вообще Бабы Яги пискнул автомобильный брелок, и на него послушно отозвался взвизгом и психоделическим мельканием огней стоящий срезу за воротами ярко-алый Ламборгини. Ведьма грациозно разместилась за рулём, благосклонно кивнула придержавшему ей дверцу ДПСнику, и исчезла со скоростью метеора.

Вопреки ожиданиям, это феерическое зрелище прошло практически незамеченным: стоящие на ступенях и во дворике многочисленные студентки как завороженные, смотрели в одну сторону, на боковую калитку. Вытянув шею, девушка попыталась рассмотреть, что же там такое, и увиденное её на обрадовало. Пробормотав, что только вот этого ей сейчас не хватало, она аккуратно пробралась сквозь толпу и подошла к Ренару, картинно облокотившемуся на ограду и оживлённо обсуждающему что-то с Григорием и Ингой, не забывая демократично отвечать на несущиеся со всех сторон приветствия.

Увидев Василису, он заулыбался, пошёл навстречу и, чмокнув девушку, в щёчку, громко заявил:

— Я ведь говорил, что найду тебя, где бы ты не спряталась!

Оглянувшись на застывшую от любопытства публику, он приобнял Василису и промурлыкал:

— А я надеюсь, всё надеюсь на то, что где-то рядом ходит и ждёт Она…

Переждав коллективный вздох умиления и зависти, он понизил голос:

— Ребята, я только что из Тридевятого. Там новостей — не пересказать. Я думаю, что вы обязательно должны всё узнать, особенно ты, Асенька. Так что пойдём, приземлимся где-нибудь в тихом месте.

Быстро уйти им не удалось: пришедшие в себя девицы окружили Ренара плотным кольцом, требуя внимания, информации о том, чем он занимался на Тибете и автографов. Певец делал загадочное лицо, улыбался, приглашал всех на завтрашний концерт и расписывался на майках, не отпуская при этом Василисину руку.

Как всегда в подобных ситуациях, выручил Гриша — он как-то очень ловко отделил их группу от толпы и вытолкал друзей за калитку. Быстро свернув за угол, ребята заскочили в полутёмную подвальную кафешку и уселись за дальним столиком. Ренар по очереди посмотрел на каждого, и с не очень весёлой улыбкой спросил:

— Ну, с каких новостей начинать? С плохих, с хороших или с разных?

Глава 12. Военный совет

Ренар всегда знал, как привлечь внимание аудитории — новости из Тридеятого царства не могли рябят не заинтересовать. Пока Инга спорила с Гришей, требуя начинать с плохих новостей, потому что так принято, Василиса решила за всех:

— Разумеется, сначала хорошие новости. Потому что разные и плохие у всех накопились. Только тогда уж и Анатоля нужно позвать, а то не очень красиво получится. И без него мы упустить что-нибудь можем, из того, что только он знает. Так что заказывайте кофе, а я на улицу, звонить, а то здесь что-то никак.

Появление Ренара Анатоля не обрадовало. Высказав всё, что он думает о «сладких» певцах и сходящих по ним с ума девицам, он, тем не менее, согласился приехать — мол, информация окупит даже общение со столь отвратным типом. Отец не отзывался, так что Василиса оставила сообщение — мол, с экзаменами разобралась и может вылететь хоть прямо сейчас.

Спустившись в подвальчик, девушка почувствовала, что обстановка перестала быть томной: Григорий молча рисовал краем ложечки вензеля на столе, размазывая пролитый кофе, а Инга открыто заигрывала с Ренаром. Певец на заигрывания отвечал лениво и снисходительно: когда Василиса подошла у столу, он, даже не потрудившись включить свой волшебный голос, рассказывал о новинках моды в Кощеевом царстве и как Инга в них будет хороша, при этом водил пальцем по её ладошке — видимо, фасоны рисовал.

Василиса поняла, что совещание может провалиться, не начавшись, и пора пускать в ход оружие массового поражения. Протискиваясь на своё место, она с силой наступила Инге на ногу, чего подруга даже не заметила, уселась и подёргала рукав. Результата не последовало, и девушка легонько шлёпнула себя по чуть ниже локтя.

Гриша оторвался от вензелей и виньеток и перевёл на Василису взгляд, в котором читались явные сомнения в её душевном здоровье. Но выразить он их не успел: из-под рукава, зевая и потягиваясь, выполза Ликси, спрыгнула на стол, ещё раз демонстративно потянулась, и отправилась исследовать окрестности.

Ренар замолчал на полуслове, Инга взвизгнула и, видимо, с целью спасения, попыталась взобраться к нему не колени, а Григорий набрал в ложечку взбитых сливок из Василисиного кофе по-венски и протянул кошечке.

Ликси надменно посмотрела на Ренара, Ингу не удостоила даже взглядом, и перенесла всё внимание на сливки. Слизнув одним махов больше половины, мультяшная зверушка благодарно потёрлась головой о Гришины пальцы, долизала остатки и, вспрыгнув к нему на плечо, свернулась клубочком.

Василиса попыталась схватить кошку и водрузить на место, но та недовольно мяукнула и переместилась на другое плечо, подальше от хозяйки. Григорий довольно ухмылялся, а Василиса даже начала заикаться от возмущения:

— Ты, ты… Наглая предательница. И вообще — ты дух и ничего не должна есть.

Ликси довольно облизнулась и промурлыкала, что взбитые сливки — это совсем не еда, а чисто духовное наслаждение. И вообще — пусть не будят, пока домой не соберутся идти.

Анатоль влетел в подвальчик к концу представления, с интересом понаблюдал за перемещениями Ликси, и плюхнулся на диванчик, глубокомысленно заявив:

— Без поллитра с вашими новостями не разберешься. Ты, Вась, как всегда — звезда! Как ухитрилась-то хранительницу завести? И что она у тебя хранит?

Гриша, аккуратно поглаживая одним пальцем разомлевшую кошку, предложил:

— Давайте отвлечёмся от новостей из Тридевятого царства, и попробуем сначала эту историю целиком структурировать. У каждого из нас есть по кусочку информации, а полной картинки — ни у кого нет. Так что давайте еёскладывать, и начать должна Василиса, потому что она, судя по этой очаровательной киске, глубже всех в эту историю влезла. А мы будем дополнять — и хоть какое-то представление о ситуации получим, чтобы и глупостей не наделать, и хоть какие-то стратегию с тактикой разработать.

Позвенев ложечкой по блюдцу, Анатоль торжественно объявил заседание военного совета открытым, достал блокнот и сделал вид, что собирается вести протокол. Василиса шутку не поддержала и поинтересовалась, к кем он собирается воевать. Не получив ответа, она предложила считать эти посиделки не военным советом, а обычным производственным совещанием, на котором не стратегию обсуждают, а пытаются сообразить, чем дыры затыкать, и куда бежать, если заткнуть не удастся.

Немного подумав, она решила начать рассказ с версии профессора Никифоровой. История о её связях со сказочным миром никого особенно не удивила — по единодушному мнению, явно не просто так она прозвище «ведьма» заработала. Поэтому и пересказ профессорских сображений о раскладе сил был выслушан был выслушан со всем возможным вниманием. Подтверждения или опровержения ошеломительной версии потребовали у Анатоля, как лица, приближённого к Кощею.

Но он ответить не успел, потому что вмешалась Инга:

— А я всегда знала, что она — ведьма. И даже это не скрывает. Помните, я на втором курсе на кафедре подрабатывала, как раз, когда хотели тесты по Гражданскому Кодексу вводить, чтобы мы номера статей наизусть знали? Ну вот, обсуждают-обсуждают, почти утвердили, а она встала и говорит: — А Баба Яга против. — И вышла. И всё, никаких тестов!

Все рассмеялись, а свежеиспечённый министр, обиженный, что такую информацию до него не донесли, тем не менее теорию заговора не очень уверено, но поддержал:

— А вы знаете, очень похоже на правду. В Кощевом царстве всего два гостевых терема поставили, ВИПовского уровня, и домик для охраны там, и обслуги. И приезжают там в ночи ну очень важные люди. Я сам двух наших олигархов видел. А в Тридевятом аж целый туристический посёлок отгрохали, и продолжают строить. И портретик я у Кощея в кабинете видел, одной дамы прекрасной, с косой и в сарафане. Между прочим, наша Вася на неё очень похожа.

Инга сморщилась и предположила, что если в сарафан с кокошником одеть хоть Ренара, хоть Гришу — они тоже на русскую красавицу станут похожи. А вопросы её интересовали совсем другие:

— А какие олигархи там засветились? Известные? И Кощей, он какой? Прямо скелет с короной?

Анатоль засмеялся:

— Ну, скелет у него точно есть, но с мясом, кожей и всем прочим. И с мышцами зачётными. Нормальный мужик, симпатичный. А про визитёров, извини, не расскажу, клятву волшебную давал, так что даже если бы и захотел — не получится. Могу только намекнуть: известные, но не нефтяники. Один — по металлам, второй — по лесу.

Василиса вздохнула:

— Плохо. Если они найдут способ пошире ворота открыть…

— Так этим в основном и занимаются, и здесь, и там. У них там все переходы на монетах-вездеходах построены, а через них не больше пяти человек за раз могут пройти, а машины вообще не пропускает. Вездеходы — это…

Бросив на стол пачку тоненькую стопку пятитысячных купюр и четыре серебрушки, Ренар подвинул их Василисе:

— Хорошо, что Анатоль напомнил — вот, дядька Мирон твою долю от первого каравана передал, я часть по своим каналам обменял. Этот как раз и были хорошие новости.

Повернувшись к Анатолю, он насмешливо объяснил:

— Про вездеходы некоторые не только знают, но на них и зарабатывают.

Анатоль аж взвился:

— Откуда они у тебя? Какой Мирон, зачем ему отдала? Ты хотя бы догадываешься, дурная голова, сколько они стоят? Местные наотрез отказываются продавать, а Кощей для исследований всего две штуки выделил.

Василиса прибрала деньги и спокойно ответила:

— Монета — от бабушки. Я как раз на днях к ней еду, чтобы выяснить, от куда они берутся. И как ваши исследования, разобрались, как монеты работают?

— Мы даже не поняли, из чего они сделаны. Отковыряли от одной кусочек, да какой там кусочек, молекулу, и всё, работать перестала. А у бабушки ещё есть? Ты даже не представляешь, сколько она заработать может. И эту лучше у мужика забери, сразу деньги получишь, чем по копеечке собирать, я договорюсь…

— Так ты и на олигархов подрабатываешь, многостаночник ты наш? — вмешался Григорий. — Давай, ты потом будешь Василису разводить, сейчас нужно с информацией закончить, и идти к экзаменам готовиться. Вась, что там нам ещё нужно знать? Главное, расскажи, что это за зверь у тебя диковинный?

Девушка щёлкнула пальцами, и Ликси недовольно сползла с Гришиного плеча, потопталась на столе, крутанулась, и тут же спряталась под кроной возникшего на столе дуба.

Переждав дружное «ох», и предотвратив попытку Инги сорвать листик, Василиса объяснила:

— Вот. Посадила говорилку, а он на следующий день и вырос. И даже плоды принёс.

Она сняла серьги, одну положила на стол, а другую протянула Григорию:

— Никифорова велела одну тебе отдать. Я даже не пробовала, работают они или нет.

— А мне? — капризно протянула Инга.

— А тебе — из следующей партии, если она будет. Давайте лучше попробуем, работают они здесь или нет.

Подготовка к экзаменам была забыта, и народ приступил к экспериментам. Ни друг друга, ни Ренара вызвать не удалось: жёлуди мелко вибрировали — и всё. Дядька Мирон отозвался мгновенно, искренне обрадовался и завопил, что ждёт и Асеньку, и её друзей, и денег скоро ещё подошлёт, и вот такущий окорок закоптил. При этом от эмоционально притоптывал и разводил руки, показывая размер окорока, что выглядело крайне забавно, потому что изображение представляло собой фигурку, по размерам сопоставимую с Ликси.

Мах коротко буркнул, что летит на турнир, и потом свяжется, но, если что срочное, так он готов. Гришин знакомый контрабандист был сильно пьян и настоятельно потребовал, чтобы его лучший друг немедленно подгребал в «Свинью и скрипку».

Неисследованными остались только возможности местной связи — за неимением известных абонентов. Григорий задумчиво потёр нос, почесал затылок, потом по-хулигански улыбнулся и, пробормотав «безумству храбрых» — потёр свой жёлудь и, сделал умное лицо и громко произнёс:

— Никифорова.

Ничего не произошло. Григорий немного расслабился, пожал плечами и повторил:

— Никифорова, профессор.

В следующую секунду Ликси, с интересом наблюдавшая за переговорами и даже попытавшаяся схватить лапой миниатюрного Маха, спряталась под дубом. Ренар вместе со стулом попытался отодвинуться от стола, Инга взвизгнула, а Василиса застыла: рядом с кофейной чашкой, чуть превосходя её ростом, возникла Никифорова — в какой-то чёрной хламиде, и крайне раздражённая. На заднем плане просвечивало огромное дерево, под которым сидела неприятного вида старуха. Никифорова оглядела вскочивших ребят, перевела взгляд на вскочившего Гришу и сухо спросила:

— Чем обязана?

Григорий попереступал с ноги на ногу и ответил:

— Ээээ… Я…

— Общение с Васильевой скверно сказывается на вашем словарном запасе. Кто-нибудь объяснит, почему меня отрывают от дел?

Василиса робко пискнула:

— Извините, мы просто хотели проверить, как связь работает…

— И выбрали меня на роль подопытного котёнка? Урманов, я поражена вашей наглостью. С чем вас и поздравляю — меня удивить сложно. Надеюсь, что это не случайность, и вы действительно начали отходить от роли закомплексованного деревенского самородка. Давно пора. А теперь, раз уж все собрались, о делах.

Никифорова отошла к дереву, о чём-то пошепталась со старухой, вернулась на середину стола и уселась. Посмотрела на Ренара и жёстко сказала.

— Ты уж, сладкоголосый, определись, с кем ты. А то мечешься от Ивана к Василисе. Если кто-то ещё не понял — я категорически против открытия сказочного мира. Думаю, у всех интеллекта хватает понять, чем это всё закончится. Пару месяцев, а то и полгода проходы будут открыты, так что пользуйтесь. А потом — все лазейки перекроем. Рябов, не усмехайтесь, ничего ваши олигархи не сделают. И играть против меня не советую. Мы хоть сейчас можем отгородиться, только уж очень много народа нужно эвакуировать.

Никифорова встала, подошла к дубу, который подобострастно опустил ветви вниз, чтобы она могла их пощупать, одобрительно кивнула, вернулась на середину и начала властно раздавать указания:

— Васильева, дуб там посадишь, Тави подскажет — где. Если будут проблемы — зови Урманова и Миха. Ренар, а тебе возвращаться нужно срочно: там твоя восточная красавица уже вторую седмицу зелья варит, дым столбом, как был половину столицы не потравила. Рябов — сам головой думай, как аккуратно в сторону отойти.

Она ещё раз внимательно вгляделась в ребят и с неожиданным сочувствием добавила:

— Не повезло вам. Постарайтесь не сломаться — в конце концов, это всего лишь сказка, и, когда всё закончится, у вас будет о чём вспомнить.

Изображение задрожало и растаяло. Ренар пришёл в себя первым:

— Да, не долго музыка играла. Я, пожалуй, прямо сейчас — обратно. Попробую последние пенки с концертов снять, да и девушку успокоить надо, хоть на время, пока я там.

Григорий неодобрительно хмыкнул, и напомнил:

— Ты ещё плохие новости обещал и разные.

— Да теперь это уже и не важно. Премудрая нашей Василисе въезд закрыла — ни чучелом, ни тушкой. Это плохая новость. А разная — что команда Горынычей тот турнир выиграла и на полуфинал отбыла, куда-то в Азию. Всё, ребята я побежал.

Ренар чмокнул в щёчку зардевшуюся Ингу, потом Василису, и стремительно вышел. Василиса грустно вздохнула:

— Если честно, то я согласна, что нельзя всех подряд в сказку пускать. Вот если бы только для нас маааленькую щёлочку оставили.

Григорий её поддержал:

— Это да. Даже не верится, что могут совсем закрыть. А как же домовые? Тоже уйдут? И лешие? Нужно будет у нашего спросить, всё равно встречаться придётся — нам ведь через него контрабандисты обещали переход организовать.

Инга возмутилась:

— Какой леший? Откуда? Ты мне ничего не говорил.

— Инусь, мы ведь всё равно после экзаменов к нам в деревню едем, ты ведь сама хотела с моими родителями познакомиться. А может, и свадьбу там сыграем. Ну, а леший — местный, я его с детства знаю. Вась, мы и тебя протащить сможем, а там Миха позовёшь, он тебя куда хочешь отвезёт.

Инга выразила сомнение, что это такая уж хорошая идея — по лесам шляться и общаться с нечистью. С другой стороны, если в Зурбаган иначе не попасть — так и быть, она готова на всё, даже на деревенскую свадьбу…

Василиса попыталась проверить сообщения на телефоне, но сети не было, и она начала прощаться:

— Ребята, я побежала, мне сегодня-завтра к отцу лететь, так что — хорошей поездки. А ты, Толь, не грусти, Никифорова ведь прямо сказала — куй железо пока… Ликси, мы уходим.

Дуб медленно растял в воздухе, а кошка стремительным броском и без возражений заняла место на запястье. Василиса улыбнулась друзьям и вышла на улицу, где её догнал Григорий. Он неловко приобнял девушку за плечи и пробурчал ей в макушку:

— Ты там поосторожнее, а то с твоей влипаемостью…

— Вы прямо сговорились! Хотя — это хорошо, что ты вышел, я забыла спросить — свадьба-то где будет, и когда, хоть не завтра? Не вздумайте без меня праздновать! Думаю, что и Ренар не откажется гостей поразвлекать, так что вообще свадьба века может получиться. Так когда? А то мне ещё подарок для вас придумать нужно.

Гриша ответил уклончиво, что с датой пока не очень понятно, и с местом — тоже, потому что Инга в деревне не хочет. Но как только определятся — обязательно сообщат. Он развернулся и, не оборачиваясь, вернулся в кафе, а Василиса наконец-то добралась до сообщений в телефоне. От отца их было больше десятка, и смысл сводился к тому, что билет он купил на сегодня, и на рейс её уже зарегистрировал, посадочный прилагается. А в Хошимине любимую дочь встретит тот самый мужик, что деньги передавал, и до дому довезёт.

Василиса посмотрела на часы: времени в обрез, через три часа уже нужно быть в Шереметьево. До дому она добралась быстро, покидала в рюкзачок майки, бельё и разные нужные и совсем ненужные мелочи, выгребла все сказочные монетки и выскочила из дома. Времени было в образ, но она успела и прихватить в соседнем магазине стандартный джентльменский набор: бутылку водки, банку красной икры и буханку бородинского, и добраться до аэропорта добралась на Аэроэкспрессе в задолго до начала посадки.

Место у окна порадовало, а вот то, что оно было прямо над крылом — расстроило: вряд ли удастся что-то разглядеть на подлёте. Ещё больше расстроили соседи — девица со скандальным ребёнком лет пяти, которая немедленно заявила:

— Так, девушка, меняемся местами.

— Почему?

— Потому что я обещала ребёнку, что он будет смотреть в окно.

— А я — нет.

— Что — нет?

— Я вашему ребёнку ничего не обещала, поэтому меняться местами не буду.

Не обращая внимание на последовавшие крики, Василиса надела наушники, включила музыку и отвернулась к окну, с ужасом подумав, что в туалет придётся пробираться мимо этой семейки. Взлёта она почти не почувствовала, а после набора высоты и вообще задремала. Проснулась через три часа от жуткой тряски: самолёт проваливался в воздушные ямы и, кажется, дребезжал. За окном была гнетущая тьма, в которой вспыхивали частые молнии.

Ребёнок на соседнем сиденье ожесточённо давил на клавиши какой-то игрушки, не обращая внимания на происходящее. Его мамаша спокойно спала, уронив на колени фляжку, распространяющую отвратительный запах дешёвого коньяка.

Ликси выползла из-под рукава и успокоительно муркнула:

— Не бойся, если самолёт разобьётся, я тебя спасу. А пока — можно, я пойду погулять?

Не дожидаясь ответа, она просочилась через иллюминатор и выскочила на крыло самолёта. Увеличившись в размере до нормальной кошки, искательница приключений начала прыгать, кувыркаться, растекаться туманом по поверхности и опять собираться в пушистого зверя с вздыбленной шерстью. В какой-то момент она взлетела в воздух и поймала огромную разлапистую молнию, метившую прямо в крыло.

Вспышка, и кошачья фигурка начала увеличиваться: вот она уже размером с тигра, со слона — и продолжает расти. Гигантский силуэт полупрозрачной багровой кошки закрыл, кажется, всё небо, потом начал становиться всё прозрачнее, истаивать, и, наконец, исчез, оставив ясное ночное небо и яркую чесночную дольку месяца.

Ликси возникла на Василисином колене, дрожа, взобралась на руку, нырнула под рукав и нырнула куда-то подмышку, пробормотав:

— Это было как раз то, что нужно. Но я так устала!

Василиса полюбовалась на месяц и тоже уснула, чтобы очень быстро проснуться от воплей ребёнка, который бил ногами по креслу впереди, и требовал пить, писать, есть, уже прилететь, купаться и новый планшет. Мамаша на все крики реагировала фразой «да, обязательно», и опять засыпала.

Один из пилотов, несколько раз прошедший по салону, остановился около их ряда и вполголоса поинтересовался:

— Девушка, а вы не хотите пересесть в бизнес-класс?

Василиса удивилась:

— Что вдруг?

— Ну, там есть место, так что — почему бы и нет? Вы красивы, я — чертовски привлекателен… Хотя нет, это про сеновал, а не бизнес-класс. Перебирайтесь, вам там будет удобнее.

Василиса пожала плечами, потом улыбнулась, выбралась в проход, вытащила с полки свой рюкзачок, и пошла за пилотом. Усаживая её в широкое кресло, благодетель улыбнулся и интимно прошептал:

— Может быть, ваша хранительница, если она не очень устала, через часок сможет ещё разок корпус попатрулировать? А то там опять грозовой фронт, а обходить — очень уж он большой.

Удививлённая, Василиса, даже не задумавшись, спросила:

— Так вы тоже из…

— Ну, да, из Горынычей. Чёрная овца, так сказать. Проклят, отлучён, нелапопожат. Мих завидует открыто, Мах — тайно. Ну, полгода ещё полетаю, контракт доработаю — и домой. Ну, последит киса?

Ликси отозвалась на грани сознания:

— Спи спокойно, я бдю.

Судя по всему, Ликси отработала добросовестно, тряски Василиса больше не ощущала, и проснулась за два часа до посадки, бодрая и отдохнувшая. Кошка не отзывалась, но слабо шевелилась где-то в районе живота. Синее небо, яркое солнце, вкусный завтрак — что ещё нужно девушке для счастья? Ну, разве что красавец-пилот, назначивший свидание через полгода, дома, в новом крутом ресторане «Гаэтано и Горо», где подают лучшие в двух мирах суши…

Пассажиров бизнес-класса выпустили первыми, да и было-то из всего трое, багажа ждать было не нужно, так что Василиса вышла в утреннюю влажную жару первой из пассажиров. Она огляделась, но знакомого француза не обнаружила — хотя и помнила его она весьма смутно.

Потопталась у проезжей части, и уже собралась звонить отцу, как возле неё с грохотом затормозил мотоцикл. Незнакомый мужик с бородой поднял стекло шлема и обрадованно заорал:

— Вася! Ты как здесь?

— К отцу приехала. А ты…

— Что, не помнишь? Я — Сканк, ты с нами в Польшу каталась, ну, с Максом…

Василиса мужика не вспомнила, но почему-то обрадовалась:

— Здорово! А вы как здесь?

— У нас тут пробег, все наши, и местные ещё ребята. А отец у тебя где живёт?

— Далеко, в Муйне.

— Разве это далеко? Двести камэ для бешеного хаски… Мы как раз туда, можем подвезти, у меня и шлем запасной есть.

Василиса подумала и решилась:

— А почему бы и нет? Наверняка быстрее получится, чем на машине.

С благодарностью кивнулв, она нацепила шлем, и уселась сзади бородатого, привычно обхватив его за талию. Мотоцикл, огибая неповоротливые автобусы, вылетел на шоссе, и смешался с потоком.

Выскочивший из машины типичный француз в лёгком полотняном костюме и с красным платком на шее, неверяще посмотрел на промчавшуюся мимо него Василису. Сначал он бросился обратно к машине, потом, поняв, что мотоцикл ему не догнать, начал кому-то звонить. Сначала — по телефону, потом, укрывшись за тонированными стёклами — по говорилке. Ответивший ему мужчина с командным голосом на другом конце света выслушал истерический доклад и успокоил собеседника:

— Не переживай. Здесь не получилось — в другом месте перехватишь. Время пока терпит, хотя уже и нервничает, ха-ха. Давай, двигайся потихоньку, у отца с ней встретишься, пока этот болван тебе доверяет.

И, уже исчезая, собеседник привычным жестом погладил бритый череп, оглянулся на панораму Москвы за окном и добавил:

— Нет, до чего же везучая тварь, кто бы мог подумать…

Длинная колонна мотоциклов летела по узкому двухполосному шоссе, иногда объезжая пробки по обочине, и оглушая окрестности рёвом моторов. Василиса с восторгом смотрела по сторонам, вдыхая незнакомые ароматы, сдобренные выхлопными газами, от чего они казались ещё более экзотическими, и наслаждалась каждой минутой путешествия. Ликси сидела у неё на плече и возбуждённо сопела, время от времени тыкаясь носом в шею и щекоча усами. Мнения у них явно совпадали: это будет незабываемая поездка!

Глава 13. Песни моря

До отцовского дома кавалькада мотоциклистов долетела часа за три, так что пребывающая в эйфории Василиса даже не успела устать. Вернее, ей так казалось до того момента, пока она не попыталась слезть на землю — болело всё: спина, ноги, плечи, и даже мочка уха, которую, похоже, в экстазе прикусила Ликси.

Бородатый Сканк, под необидный смех соратников, помог девушке распрямиться и повёл к калитке, от которой уже бежал отец. Василиса была затискана, её спутники — напоены свежим апельсиновых соком, который вынесла в огромном кувшине стройная молодая вьетнамка, и не смогли отвертеться от обещания явиться завтра к рассвету на бесплатный урок серфинга.

Отцовский домик похожим больше на французский провинциальный коттедж, чем на тропическое бунгало. А вьетнамка при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж молодой, и не такой уж вьетнамской — абсолютно европейское лицо с чуть раскосыми грустными глазами.

Отец обнял её за плечи, и радостно представил:

— Вот, это — Ким, моя жена. Твоя, значит, мачеха, — и громогласно рассмеялся.

Ким улыбнулась, став ослепительно красивой. При этом Василисе показалось, что где-то она эту женщину уже видела. На какой-нибудь обложке? Не удивительно, что отец влюбился — от такой улыбки, наверное, все окрестные мужики с ума сходят.

Мачеха, на ломанном русском, предложила Василисе широчайший выбор: попить, поесть, поспать, погулять по окрестностям, искупаться в море… А к бабушке — завтра утром, она свою названную внучку будет ждать после завтрака.

Естественным выбором были душ, лёгкий перекус и осмотр достопримечательностей. Спать хотелось неимоверно, поэтому Василиса не рискнула даже прилечь в своей комнате — невероятно уютной, бежево-голубой, с покрывалом и занавесками в мелкий цветочек. Казалось, открой окно — и увидишь виноградники Прованса и вдохнёшь густой аромат лаванды. Но окно она открывать не стала — видневшиеся за ним две пальмы и какое-то дерево с незнакомыми яркими плодами иллюзию непоправимо разрушали, да и впускать сладковато-острый, совсем не лавандовый раскалённый воздух в кондиционерную прохладу не хотелось.

Перекус тоже оказался на азиатским, а типично французским — ещё тёплый багет, целая тарелка сыров, и тонко нарезанное, тающее во рту мясцо. Энергично работая челюстями, отец немного невнятно объяснил:

— Местного ещё наешься — смотреть не захочешь, а по сыру настоящему наверняка соскучилась.

Кивнув на жену, он продолжил:

— Ким ведь у нас — наполовину француженка. Или на две трети. И вообще — Каролина, это её в школе переименовали, так и осталось. Давайте, девочки, отправляйтесь гулять, а ученик ждёт. Тооолстый! Ну, ничего, у меня для таких специально обученная доска ест, слона выдержит.

Громко рассмеявшись, он привычно чмокнул жену, дёрнул Василису за косу и вышел, на мгновение впустив в комнату горячий ветер. Ким улыбнулась, помахала захлопнувшейся двери и неуверенно спросила:

— Твой отец говорил, что ты французский знаешь?

Французский Василиса знала не хуже, чем русский — как-то легко он у неё пошёл, с самого детства — бабушка, отцова мама, которая её воспитывала, ещё до детского сада начала разговаривать с девочкой на двух языках.

На практически родном для обеих языке общение пошло заметно легче. Ким выдала Василисе шляпку с безумным цветочком, и потащила на улицу, обещая невиданные красоты и чудеса. Красоты выразились в стандартных видах азиатского городка, практически не отличающегося от многократно виденных по телевизору: узкая, чуть кривоватая улочка, идущая параллельно линии пляжа, за раскинувшимися на берегу территориями отелей. Лавочки, кафешки, ресторанчики, кривоватая вывеска «Пельмени», прилавки с сувенирами, толпы туристов и многоязычный гомон.

Только ощущалось всё не по-телевизионному, а по-сказочному — то ли из-за витающих в воздухе ароматов, то ли из-за обращённых именно к ней улыбок. Ким тоже заметила, как радостно улыбаются девушке встречные местные жители, задумалась, на бегу порылась в телефоне, и сунула под нос Василисе видео: типичная русская красавица в сарафане и кокошнике, где-то около метро Маяковская, окружённая десятком вьетнамцев, отрешённо смотрит в пространство. Затащив падчерицу под навес крошечного кафе в два столика, она плюхнула телефон на пёструю скатёрку, включила повтор и с интересом спросила:

— Это ты?

Василиса вгляделась: душераздирающее зрелище. Она подозревала, что это будет ужасно — но не до такой же степени! И отпираться было бессмысленно, поэтому она нехотя призналась:

— Скорее всего — я.

— И зачем? Какая-то подработка?

Вот и пригодилась уже отработанная версия:

— Нет, это психологический тренинг такой. Для раскрытия внутренней…

Ким слегка обиженно поджала губы:

— Не хочешь рассказывать — не твоё дело. Но если нужна помощь…

Улыбнувшись, Василиса покачала головой:

— Спасибо, всё уже утряслось. Я потом расскажу, ладно? И что ты собираешься мне показывать? Это далеко?

— Да нет, сейчас через рыбацкую деревню пройдём, и там наша главная достопримечательность — Ручей Фей.

Василиса вздохнула — и здесь сказки — но заинтересованно спросила:

— И что, там действительно можно фей увидеть?

— Да что ты, просто безумно красивое место, его во все путеводители включили. Вот если бы феи существовали — они обязательно там поселились бы. Сейчас сама увидишь.

Рыбацкая деревушка понравилась девушке даже больше, чем городишко. Десятки качающихся на волнах разноцветных лодок, запах рыбы, водорослей, каких-то острых соусов и почему-то — огурцов. Только что-то в этой идиллической картинке казалось неправильным. Василиса даже притормозила, пытаясь понять, чего же здесь не хватает. Или лишнее что-то? Наконец, сообразила, и удивлённо воскликнула:

— Кошки!

Обогнавшая её на несколько шагов Ким обернулась заоглядывалась по сторонам и, ещё более удивлённо, спросила:

— Где?

— В том-то и дело, что нигде. Я ещё не видела ещё ни одной рыбацкой деревни, где бы не бродили толпы кошек. А уж когда рыбаки улов разгружают… А здесь — вообще ни одной.

Ким равнодушно пожала плечами:

— Так съели их давно.

— Как съели? Кто?

— Обыкновенно. Мы и съели, то есть — вьетнамцы. Разумеется, не сырыми. Зажарили, или потушили. И китайцы не брезгуют. Слышала про их знаметиное блюдо «Битва тигра с драконом»? Вот дракон — как раз из кошки.

Ликси, которая давно перебралась под бретельку майки и, высунув кончик подрагивающего носа, с восторгом втягивала рыбные ароматы, юркнула обратно и затаилась где-то в районе живота.

Василиса возмутилась:

— Кто жарит, местные? Да как же они могут!

— Ну, есть захочешь… Ты хоть историю учила? И вообще, не любят здесь кошек: считается, что они специально мяукают, подражая плачу младенцев, и заманивают людей в опасные места. Нет, в богатых домах, конечно, есть — так там и крокодилов держат. У бабушки твоей вот живут…

— И ты, что, тоже кошек ела?

Непроизвольно облизнувшись, Ким ответила:

— Что ты, как можно.

Потом она немного подумала, и честно добавила:

— Ну, когда в гости приходишь — не всегда ведь говорят, из чего приготовлено. Да и в последние годы еды достаточно, так что редко их готовят, но всё равно не очень любят. И давай, пойдём быстрее, а то смотри — небо затягивает.

Ручей, до которого добрались достаточно быстро, Василису разочаровал. Да, красивый — охра, золото и кармин песчаника с одной стороны, буйство растений и цветов — с другой, тягучая зелёная вода… Но ощущения волшебства не возникло — то ли без солнца краски были не такими яркими, то ли она подсознательно надеялась увидеть фей, то ли просто устала и от перелёта, и от избытка впечатлений. Зевнув, девушка призналась:

— Наверное, это была плохая идея. Нужно было сначала выспаться, а потом уже окрестности исследовать.

Дорогу до дома она почти не запомнила — глаза просто закрывались. Рухнув на кровать даже не раздевшись, Василиса провалилась в беспамятство. Очнувшись, она долго не могла сообразить, где находится, потом вспомнила: Вьетнам же! В окно светила огромная полная луна, тихо жужжал кондиционер. Потягиваясь и протирая глаза, она увидела, что Ликси перебралась на своё привычное место на запястье и крепко спала, свернувшись клубочком. На часах — слегка заполночь, а спать совершенно не хочется.

Включив ночник, Василиса встала, походила по комнате, немного постояла у окна, глядя на луну и пытаясь решить, чем бы заняться. Вспомнив, что так и не разобрала после приезда вещи, она вытащила содержимое рюкзачка на кровать и начала раскладывать немногочисленные пожитки по полкам. Убирая рюкзак, Василиса удивилась тяжести и пошарила в кожаных глубинах — не застряло что. Нащупав бумагу и что-то гладкое и прохладное, она вытащила «Правила дорожного движения» и большую перламутровую раковину, положила их на покрывало и стала с недоумением рассматривать. Вот чем она думала, когда это упаковывала?

Василиса легла, лениво полистала Правила, нашла много интересного и удивительного, о чём с прошлогодней сдачи на права успела забыть, дочитала до конца, и поняла, что срочно нужно придумать какое-нибудь занятие, чтобы скоротать ночь.

Ким что-то говорила про вайфай от соседнего отеля, но куда она положила бумажку с паролем, девушка решительно не могла вспомнить. Стараясь не шуметь, она ещё немного походила по комнате, поперекладывала вещи, потом открыла окно и вдохнула тёплый пряный воздух. Моря было не видно и практически не слышно, но оно ощущалось — далёким дыханием, вздохами и тихим, неумолчным зовом.

Василиса взяла раковину, приложила к уху, и услышала рокот волн, похожий на завораживающую музыку. Немного послушав, она решила создать собственную музыку, и свистнула в тонкий шершавый завиток. Послышался высокий, практически ультразвуковой писк, на этом всё и закончилось: как девушка ни надувала щёки и не меняла положение губ, при следующих попытках было слышно лишь «пффф» выдуваемого воздуха.

Пробормотав, что флейтистки из неё точно не получится, да и горнистки — тоже, она решительно вышла из комнаты, прихватив непослушный музыкальный инструмент.

По узкой дорожке между двумя отелями до пляжа оказалось рукой подать. Днём она курортный берег практически и не видела — рыбацкая бухта не в счёт, да и вид у неё был не очень привлекательный, с грязноватым на вид песком и кучами водорослей. Сейчас же, в лунном свете, море напоминало фантастический инопланетный пейзаж, с гигантской, неправдоподобно яркой луной, серебряным песком и полосками ажурной пены на свинцовых волнах.

Побродив босиком по тёплой воде линии прибоя, Василиса решила, что столь романтической картиной стоит полюбоваться спокойно и с комфортом, чтобы проникнуться и запомнить. Она вернулась к началу пляжа, уселась на прогревшийся за день на песок и попыталась облокотиться на пальму. Выяснилось, что лицом к морю это сделать невозможно — все стволы сильно наклонялись в сторону воды. Повозившись, она притулилась к пальме сбоку, но всё равно было неудобно, и планируемое спокойствие снисходить не спешило.

Девушка немного послушала раковину — гипнотический шум немного изменился: теперь в него вплеталась тихая, на грани слышимости, мелодия. Василиса почувствовала, что засыпает и, чтобы придти в себя, попыталась продолжить музыкальные упражнения. В этот раз раковина издала чистый, звенящий, радостный звук, который как бы говорил: — Я здесь!

В ответ мелодия из раковины зазвучала громче, торжествующе и зовуще. Ошарашенная, она опустила свой музыкальный инструмент на песок и взглянула на море — картина изменилась: волны утихли, а луна, раньше равнодушно освещавшая окрестности, нарисовала на водной глади чётко очерченную дорожку. И по этой дорожке к берегу двигался силуэт мужчины, протягивающего к Василисе руки.

Она пристально вгляделась, неверяще вскрикнула, вскочила и бросилась навстречу. Вбежав в воду, Василиса не остановилась, а так же стремительно пошла вперёд. Ей казалось, что она даже не идёт, а летит по лунной дорожке. Проснувшаяся Ликси ожила, замяукала, и вонзила коготки в плечо девушки, которая, покачиваясь, брела уже по колено в воде.

Лёгкие царапины Василиса даже не заметила. Тогда хранительница, увеличившись до размеров обычной кошки, впилась когтями в спину своей подопечной, и заорала ей прямо в ухо — безрезультатно. Ликси заметалась, попыталась лечь девушке на голову и закрыть ей лапами глаза, но та резко дёрнула плечами и сбросила назойливую помеху в воду. Забив лапами, кошка ухитрилась зацепиться за край юбки, мокрой уже до пояса, и отчаянно, как до смерти испуганный ребёнок, закричала.

Подняв тучу брызг, рядом плюхнулся огромный чёрный зверь и попытался заступить Василисе дорогу. Но та с нечеловеческой силой оттолкнула препятствие, погружаясь всё глубже и глубже. Окунувшаяся с головой Тави вынырнула, отфыркалась, и исчезла, успев крикнуть Ликси:

— Зови её! Не отпускай!

Через мгновение пума снова возникла практически в том же месте, но не одна: носом она подталкивала полуодетого плечистого молодого человека, явно ничего не соображающего. Тави ударила его лапой, и прохрипела:

— Вытаскивай её, идиот!

Молодой человек начал озираться с безумным видом, потом увидел впереди распластавшуюся по поверхности косу, потемневшую от воды, очнулся и бросился вперёд. Он почти догнал Василису, успевшую уйти на десяток шагов, но внезапно море перед ним вздулось пузырём, из которого вылупилось, распространяя запах несвежей рыбы, отвратительное чудище: лягушачья кожа, устрашающий клюв на морде, короткая шерсть на голове, увенчанной блюдцем с опалесцирующей жидкостью. Растопырив длинные лапы с перепонками, нечисть пошла на парня, отсекая его от своей жертвы.

От первого мощного удара в грудь зверь даже не пошатнулся. Зато второй удар, пришедшийся в переносицу над клювом, заставил его отдёрнуть голову, отчего светящаяся вода выплеснулась из блюдца. Подоспевшая Тави попыталась зацепить чудовище когтями, но промахнулась, и оно лишь покачнулось, а потом внезапно упало навзничь, ушло под воду и исчезло из вида.

В два прыжка догнав Василису, парень придержал её за косу, рывком подхватил на руки и, не обращая внимания на сопротивление, потащил к берегу. Девушка извивалась и отчаянно сопротивлялась, пустив в ход ногти. Спасатель, едва удержав ей, зашипел от боли в разодранных плечах, тяжело вздохнул, и пробормотал:

— Извини, Вась, так надо.

После этого он решительно окунул её с головой в воду, досчитал до трёх, и, вытащив безвольно поникшее тело, побежал к берегу. Тави, поймав зубами за загривок и закинув себе на спину судорожно бьющую лапами по воде Ликси, бросилась следом.

Бережно уложенная на сухой песок Василиса, не дожидаясь реанимационных мероприятий, села, потом вскочила на ноги и попыталась броситься к морю. Тави толчком опрокинула её и придавила лапой:

— Куда, идиотка? В последнюю минуту ведь вытащили!

Пытаясь выкатиться из-под лапы и встать на колени, девушка надрывно закашлялась, и прохрипела:

— Пустите! Он меня зовёт!

Не убирая лапы, Тави спокойной поинтересовалась:

— Зовёт — кто?

— Да Макс же! Он там!

Оглядев безжизненный горизонт и тающую лунную дорожку, пума мягко, успокаивающе замурлыкала:

— Нет там никого. Померещилось это тебе. Посмотри сама.

Обернувшись к парню, она вполголоса поинтересовалась:

— Макс — это кто?

— Парень её бывший.

— Расстались?

— Нет, он погиб, почти два года назад.

Тави нехорошо оскалилась:

— И, пожалуй, я догадываюсь, как он погиб. Утонул?

Василиса уже спокойно села и резко возразила:

— Значит, не утонул, если за мной пришёл.

Она посмотрела на тёмное море, перевела взгляд на парня и с невероятным удивлением воскликнула:

— Гриша, а ты здесь что делаешь?

Григорий, выливающий воду из туфель, с облегчением вздохнул, многозначительно взглянул на Тави и спокойно ответил:

— Знаешь, я и сам хотел бы узнать.

Убедившись, что морок отступил и Василиса более-менее пришла в себя, гигантская кошка села между ней и морем, брезгливо отряхнулась, и коротко объяснила:

— Сирены.

На недоуменные вопросы уточнила так же конспективно:

— Русалки. Ундины. Лобасты… Кто-то из них.

Потом задумалась, и опасливо добавила:

— Судя по силе зова, как бы не сама Морена была.

Григорий возмутился:

— Да что этой нечисти от нашей Василисы понадобилось?

Поведя лопатками, Тави скинула со спины как будто прилепившуюся к ней, дрожащую Ликси и кивнула в сторону девушки:

— Давай, на место. Между прочим, это ты не доглядела. Позвала бы раньше — не пришлось бы границы ломать и этого тормоза, — она кивнула в сторону Гриши, — сюда волочь.

Ликси, даже не стряхивая налипший на мокрую шкурку песок, рванулась к хозяйке, и уменьшившись, обвилась вокруг запястья.

Пума одобрительно кивнула:

— Вот сразу бы так. И не вздумай с этого места сдвинуться, пока от открытой воды подальше не уедете. А я сейчас попробую рассказать, что по поводу этого безобразия думаю.

Грациозно встав, она несколько раз прошлась взад-вперёд перед слушателями, как бы собираясь с мыслями. Василиса и Гриша синхронно хихикнули.

Тави остановилась и сухо поинтересовалась:

— По какому поводу веселье? Поделитесь со мной, а то мне ситуация представляется весьма серьёзной, но, видимо, я чего-то не понимаю?

Сдерживая смех, Василиса извинилась:

— Мы не нарочно. Просто ты почему-то вдруг стала на одного нашего преподавателя похожа.

— И кто же этот достойный человек?

— Ты её не видела. Профессор Никифорова.

— Никифорова? Вот такая? — и кошка ухитрилась придать своей морде хорошо знакомое доброжелательно-снисходительное выражение.

Ребята пришли в восторг и подтвердили, что, точно — она. Тави отреагировала уважительно и обрадованно — мол, если ужа сама Внучка в их судьбе участие принимает…

Василиса с Гришей переглянулись и хором спросили:

— Чья внучка?

— Как чья? Бабы Яги. Любимая и единственная. Вертит старухой, как хочет, Прекрасная и Премудрая вообще из рук есть. Сам Кощей её побаивается, а уж Иван-Царевич — тот и вообще до дрожи и недержания.

Повеселев, Тави продолжила:

— Я так думаю, Ася, что бывший твой — как его там, Макс? — нынче при Морене, дочери царя морского, состоит. И кто-то её на тебя навёл. Девушка она нервная, ревнивая, вот и решила избавиться, Максовым мороком в глубину заманить. Девица она могущественная, так что к текучей воде тебе ещё долго хода не будет. Вот уж не думала, что на тебя так голоса волшебные действуют.

Василиса с грустью созналась:

— Ещё как действуют. Вот и Ренар в первый же день… Слушай, Тави, а Гриша как сюда попал?

Григорий поддержал:

— И мне интересно. Собирался спать пораньше лечь, хорошо хоть раздеться до конца не успел, а то светил бы здесь трусами, и — хоп, стою по колено в воде, пинают, обзывают, чудовищами пугают, а впереди любимая подруга утопиться пытается. Да, а что это за мерзопакостная образина была?

— Образина — это каппа, нечисть японская, очень опасная. Тебе повезло, что воду из его блюдца на голове выплеснуть смог, они от этого сразу силу теряют. Жаль, что поймать не удалось.

— Зачем нам такая гадость?

— Если каппу поймать, они любое твое желание исполнят. Правда, я не помню, чтобы кому-то удалось. Ходили слухи, что Кощей…

Но Григория собственная судьба волновала больше, чем Кощеевы успехи в ловле капп, поэтому он Тави прервал:

— А всё-таки, как я домой попаду? Без паспорта, без денег? И как ты меня сюда притащила? И вообще — почему именно меня? Нет, я Ваське всегда помогу, но ведь мы с тобой даже не знакомы.

Тави смешно, совсем не по-кошачьи пожала плечами, и начала отвечать на вопросы в обратном порядке:

— А я знаю? Искала того, кто с нашей красавицей связан и сможет её вытащить. Увидела привязку на тебя, ну, и ломанулась, кучу границ снесла, а уж законов нарушила — до смерти оправдываться. Хорошо, что вы про Внучку сказали, она, если совсем уж плохо будет, поможет.

— Связан, значит? Интересно. Я подумаю об этом, потом. Но обратно-то как?

— Да так же, как и сюда. Хуже мне уже не будет, чего уж теперь о последствия думать. Мелочи это всё по сравнению со всем остальным: это как кастрированному коту переживать, что ему теперь лизать нечего.

Гриша сдавленно хрюкнул и покосился на Василису. Та улыбнулась и спросила:

— А когда ты его сможешь обратно отправить? И он в то же самое время попадёт, когда исчез?

Тави тяжело вздохнула:

— Начиталась. То ей на моём котёнке верхом кататься, то время туда-сюда вертеть. Отправить хоть сейчас могу, а окажется он у себя ровно через столько минут, сколько здесь провёл. Понятно? Ну, что, отправляем?

Гриша взглянул на Василису и грустно кивнул, а она отрицательно помотала головой:

— Подожди, нам попрощаться нужно.

Девушка подняла руку с татуировкой к губам и что-то прошептала. Видимо, ответ её не устроил, поэтому она щёлкнула пальцем по кошке, притворяющейся неживой картинкой, и грозно приказала:

— Малую монету, быстро!

Послышалось шебуршание, недовольное мявканье, на песок упали крошечный дубовый листочек и пара комочков земли, а на ладони Василисы медленно проявилась серебристо-зелёная монетка с крошечной дырочкой.

Василиса взяла монетку двумя пальцами, по привычке посмотрела через дырочку на Луну, и протянула Григорию:

— Вот, я придумала, что вам подарить на свадьбу, бери. И можете, пока я не вернусь, в моей квартире пожить, ключи у соседки возьми, я предупрежу.

Тави фыркнула, а Гриша даже отшатнулся:

— Да ты с ума сошла!

— Почему? Вы ведь в прошлом году прекрасно у меня месяц провели, когда я к матери ездила.

— Да я про монету! Ты ведь знаешь, сколько это стоит!

— С ума я сошла, когда в эту туристическую авантюру ввязалась. А монету бери — в свадебное путешествие сможете съездить. И не думай, что это плата за спасение — я ещё в Москве решила её вам подарить, но думала — прямо перед свдьбой, а теперь непонятно, успею ли приехать. А по поводу цены не переживай, у меня ещё есть, а там, глядишь, бабуля и ещё подкинет.

Она всунула монету парню в руку и предложила:

— Ну, давай прощаться?

Григорий, по Василисиному примеру, посмотрел через дырочку на Луну, спрятал её в карман джинсов и рассмеялся:

— Ну, уж нет. Побывать у тропического моря — и не искупаться? Вещички посторожите.

Он стремительно разделся до трусов, и, с разбегу нырнув в небольшую волну, саженками поплыл куда-то к горизонту. Вернувшись через несколько минут, Гриша, шипя сквозь зубы, с трудом натянул мокрые и облепленные песком джинсы на мокрое тело, подцепил туфли и радостно заявил:

— Вот теперь можно прощаться.

Он подошёл к Василисе, собрался было привычно чмокнуть её в носик, потом передумал — просто заправил ей за ухо выбившуюся из косы длинную прядь и вздохнул:

— Хорошо повеселились. Ладно, до встречи. Ты уж, пожалуйста, больше никуда не влипай, а?

Потом он повернулся к Тави и скомандовал:

— Отправляй!

Пума осклабилась и, с нескрываемым удовольствием,рявкнула волшебное слово:

— Бррррысь!

Григорий исчез мгновенно, как будто его и не было. Тави к чему-то прислушалась, и с лёгким удивлением сказала:

— Надо же, не промазала, куда нужно попал. А ты давай быстро домой — мыться, сушиться, и спать — завтра тебя рано поднимут. И не вздумай никому эту историю рассказывать — и народ взбаламутишь, и мне раньше времени нагорит. А я уж сама доложу, кому следует. Давай-ка я тебя до дверей провожу, а то мало ли что…

Парочка скрылась в полутёмном проулке между отелями, а с пальмы сорвалась тихо сидевшая на нижнем листе ворона и с восторженным карканьем полетела прочь от моря, в джунгли, с упоением повторяя:

— Потрррясяющие новости! Кошмаррр! Фуррроррр! Позоррр!

Глава 14. Всеобщая бабушка

В дом Василисе удалось пробраться незаметно, никого не разбудив. Она долго отмокала под душем, смывая соль, пока, наконец, не перестали гореть царапины от кошачьих когтей на плечах. Ещё дольше ей пришлось расчёсывать волосы и вымывать из них песок — коса свалялась так, что напоминала джутовый канат.

Ликси как обвилась на пляже вокруг запястья, так и чернела там неживой картинкой, но даже в виде татуировки вид имела виноватый и расстроенный. Василиса наконец-то улеглась в кровать и блаженно вытянулась на прохладных простынях. Потом перевернулась на бок, вытянув вперёд руку, и начала рассказывать кошке, какая та красивая, умная и замечательная, и как им будет уютно спать вместе, если Ликси с руки слезет и, как и положено настоящей кошке, будет свою хозяйку греть — а то что-то знобит после всех этих купаний.

Нарисованная кошка буркнула, что можно и кондиционер выключить, и осталась на месте. Сдалась она только после вполголоса высказанного предположения, что в живом виде кошка — намного более серьёзный охранник, хотя бы потому, что по размеру больше, да и спит, как выяснилось, более чутко.

Бдительно придавив своей тушкой Василисину руку, Ликси завела традиционную кошачью колыбельную, напоминающую тарахтение велосипедного моторчика, в которой прорывались и осмысленные куплеты — о том, что хранительница она ещё не очень обученная, но вот всё узнает, и тогда уж…, что у кошек — инстинкты от рождения, и она согласна живой побыть, главное, чтобы съесть не попытались, и она сама знает, что во всём виновата, потому что не доглядела…

Василиса свернулась калачиком, подгребла Ликси к животу, успокаивающе пошептала, что ни в чём хранительница не виновата, а виновата гадкая ревнивая Морена, и вообще звёзды неудачно встали, и начала проваливаться в сон. Засыпая, девушка старалась ни о чём не думать, а главное — не думать о Максе, не думать о Максе, не думать…

Естественно, это у неё не получилось, и последнее, что стояло у неё перед глазами на грани яви и сна — идущая к ней по лунной дорожке такая знакомая фигура. Макс улыбался, говорил что-то ласковое и звал, звал…

Как ни странно, во сне его не было — ну, или почти. И вообще сон был какой-то бессодержательный, но очень реальный, и в то же время — спокойный и умиротворяющий. Не происходило вообще ничего: она просто сидела на скале у ручья Фей, впереди зеленели непроходимые джунгли, а сзади расстилалась та самая земляничная поляна, на которую её выкинуло в первый день в сказке.

Обхватив колени, Василиса бездумно смотрела на шевелящиеся под лёгким ветерком листья и цветы, которые иногда складывались в сюрреалистический портрет Макса. Время от времени она отклоняясь назад, чтобы наощупь сорвать несколько земляничин, половина из которых были благополучно раздавлены. Облизав пальцы, девушка опять перевела взгляд на заросли, и ей показалось, что в глубине мелькнуло что-то чёрное и мохнатое — наверное, просто тени так легли. Или это Тави за ней подсматривает?

Цветущие ветки, качаясь, начали изображать детский калейдоскоп с постоянно меняющимися гипнотическими узорами. На какую-то долю секунды на их фоне проявилось раздражённое лицо Никифоровой, которую сменил озабоченный и грустный Гриша. Почему-то именно его появление Василису раздражило больше всего, она отвернулась от джунглей, и пересела так, чтобы была видна только медленно текущая вода.

Но и неторопливые струи складывались в какие-то непонятные фигуры: вот вроде бы как девица с развевающимися волосами верхом на дельфине, за ней несётся яхта с поднятыми парусами, чтобы, натолкнувшись на камень, расплыться бесформенным пятном, а за перекатом отрастить себе три головы и длинный гребенчатый хвост.

Вздохнув, девушка отошла от берега на середину земляничной поляны, удобно устроилась под неизвестно откуда взявшимся дубом, посадила на колени спрыгнувшую с ветки Ликси и, поглаживая нежную шкурку, наконец-то попала на второй уровень сна — без видений, лиц и мыслей, в долгожданное спокойствие.

Просыпалась Василиса постепенно, поднимаясь от уровня к уровню: чёрный, серый, опаловый, жемчужный — и вот она опять на земляничной поляне. Напротив сидит Тави и, щурясь от солнца, переместившегося на другую сторону горизонта, с сочувствием говорит, почему-то по-французски:

— Это надо же было так умотаться! Ну, пусть спит, время пока есть.

На мгновение чёрная кошачья морда превращается в лицо незнакомой седой дамы, которая улыбается Василисе и лихо подмигивает. Как раз в этот момент из-за ствола раздаётся топот, потом треск ломающегося дерева, и оттуда высовывается голова Миха, бешено вертящего глазами. Тави приподнимает верхнюю губу и грозно шипит:

— Базиль, вот куда ты лезешь? И опять перила сломал!

Мих отвечает извиняющимся громогласным шёпотом:

— Да я в прошлый раз их просто плохо прибил.

Даже во сне осознав, что уровень бреда начал зашкаливать, Василиса открыла глаза и рывком села на кровати, нечаянно стряхнув на пол пригревшуюся на животе Ликси.

За дверью кто-то топтался и громко сопел. Василиса протёрла глаза, затащила обратно на одеяло кошку, которая оскорблённо дёрнула шкурой, и молча обвилась вокруг запястья, потом пригладила волосы и чуть хрипло спросила:

— Пап, это ты? Заходи.

Отец, как всегда, стремительно ворвался в комнату, крикнув куда-то назад:

— Вот видишь, она проснулась!

Повернувшись к дочери, он внимательно оглядел её и бодро заключил:

— Экая ты бледная и тощая. И спать здорова — чуть не на сутки отключилась. Ну, ничего, откормим, загорим и отоспим.

Он вернулся к двери и виновато добавил:

— Я понимаю, что мы тебя совсем забросили. Устала там одна? Может, ну его, этот институт, перебирайся сюда, а уж мы того…

Василиса бодро отозвалась:

— Нет, я лучше — этого. Иди уже, я сейчас спущусь.

Шумно протопав обратно и ругнувшись по поводу отломавшейся балясины, отец обстоятельно отчитался перед Ким, что дочка сейчас будет, а кондиционер нужно отрегулировать, потому что девочка хрипит, и блинчиков хорошо бы пожарить, а то её ветром унесёт. Потом наступила тишина, и Василиса с завистью подумала: — Целуются.

Встав, она быстро переоделась в любимую сказочную юбку, после некоторых раздумий вытащила с полки красную майку на тонких бретельках, и пошла на запах блинов. Судя по заставленному блюдами, мисками и плошками столу, отец явно собирался откормить её за один раз.

К счастью, двух жадно съеденных хрустящих роллов с восхитительной начинкой и каким-то кисло-сладким соусом оказалось достаточно, чтобы успокоить отцовские чувства, и Василиса обрадовалась, что не будут пичкать. Дальше она только пробовала по крошечке от каждого блюда, оперативного пододвигаемого Ким, и в итоге объелась так, что еле смогла встать.

За окном что-то затарахтело, и отец оживился:

— О, бабушка за тобой транспорт прислала. А я уже хотел Оззи просить…

— А Оззи — это кто?

— Да знакомый здешний, француз. Я тебе с ним ещё деньги передавал. И в аэропорту он предложил тебя встретить — я ведь писал — только ты с этими байкерами от него удрала. А Оззи — это прозвище, говорит, что в молодости от Оззи Осборна фанател, вот и прилепилось. А так-то он то ли Ксавье, то ли Морис.

Отец рассмеялся, а Ким напряглась:

— Ты, что, с каким-то сомнительным типом бабушкины монеты передавал?

Василиса поддержала:

— Мне он тоже не очень понравился. Смотрел так противно, оценивающе…

Отец отмахнулся:

— Да ладно, никакой он не противный, и не подозрительный, нормальный бизнесмен. Он у меня уроки серфинга брал, и как-то мы понравились друг другу, потом в баре пару раз поболтали. Ладно, Вась, собирайся, поедешь с неподозрительным вьетнамцем, лично бабушкой выбранным.

Василиса прихватила рюкзачок, в котором были припрятаны сказочные монетки, немного подумав, уложила туда и раковину, и вышла на улицу. Ким догнала и сунула девушке пакет:

— Здесь несколько бутербродов и вода. А то у бабушки разное настроение бывает, может к столу и не пригласить. И если что — сразу звони.

Вид транспортного средства Василису не обрадовал: потрёпанный мотобайк, на которых в основном рассекает местное население. Лица водителя под тёмным забралом было не рассмотреть, и сам он был мелкий, по комплекции напоминающий подростка. Молча протянув Василисе запасной шлем, он еле заметно кивнул отцу, вышедшему за калитку, и рванул с места.

Дорогу она не запомнила — после рыбацкой деревни и достопамятного ручья они мчались по каким-то еле видным лесным тропинкам, как показалось девушке — целую вечность. Остановившись перед воротами живописной и обманчиво хлипкой ограды, парень посигналил, и лихо въехал между едва приоткрывшихся створок. По типичной вьетнамской деревушке он ехал медленно и как-то торжественно, и плавно затормозил перед обычной хижиной.

Василиса уже привычно слезла на землю, подумав, что многовато у неё в последнее время мотоциклов случается, и поднялась на крошечную терраску — скорее, даже не террасу, а просто навес над небрежно сколоченным помостом. В тени, у самой стены, скрывалось широкое бамбуковое кресло-качалка с массой подушечек. А в кресле восседала холёная седая дама неопределённого возраста — в лёгких брючках, свободной шёлковой рубахе, с идеально уложенными в художественном беспорядке волосами и вызывающим маникюром. И лицо у неё было очень знакомое — не далее, чем этой ночью приснившееся.

Дама покровительственно улыбнулась и приветствовала Василису на идеальном, хотя и немного старомодном французском, с явным оттенком иронии в голосе:

— Ну, здравствуй, внученька. Как говорят местные, наконец-то дракон посетил дом скромной креветки. Давненько не виделись.

Василиса мгновенно разозлилась и ответила таким же тоном:

— Здравствуйте, бабуля. Драконом меня ещё не обзывали, да и вы на креветку не очень похожи, скорее — на акулу. Или мурену. А виделись мы недавно — всего лишь сегодня ночью. И мне очень интересно, что и вы, и вся эта толпа в моём сне делали.

Дама удивлённо приподняла брови, с некоторым трудом встала, и открыла неказистую дверь в дом:

— Ну, если ночью меня и остальных видела — заходи. А делали мы — понятно что, за тобой присматривали, и всяких разных ненужных отгоняли, а то много желающих. Хм, мурена, говоришь…

Пройдя вслед за хозяйкой через скудно обставленную, и какую-то демонстративно-этническую комнатушку, Василиса миновала следующую дверь и ахнула: она оказалась в огромной комнате, явно находящейся в роскошной вилле. Стены, мебель, картины, светильники — всё словно сошло со страниц глянцевого журнала, откуда-то из раздела «Десять самых дорогих домов в мире».

Дама устроилась в очередном кресле-качалке, указала Василисе на странный недодиванчик рядом, и обаятельно улыбнулась:

— Как говорится в романтических произведениях, давай начнём с начала. Меня зовут Мари-Анна, ты можешь называть, как тебе удобнее — Мари, Мария Михайловна, или просто бабушка.

— Думаю, что Мари будет лучше всего: Мария Михайловна на французском звучит по-идиотски, а для «бабушки» я пока никаких причин не увидела.

— Основная причина — то, что я действительно твоя бабушка. Двоюродная. Вернее, пра-пра, то ли в четвёртом, то ли в пятом поколении.

Василиса попыталась сосчитать, сбилась, и бестактно спросила:

— Если в пятом поколении — то сколько же вам лет? Сто? И двоюродная бабушка — это как?

Бабуля легкомысленно махнула холёной рукой:

— Да что эти годы считать! Но если тебе так интересно — я родилась после Парижской всемирной выставки. А твоей прямой пра-пра была моя родная сестра.

Василиса попыталась вспомнить историю — вроде бы что-то в школе проходили — и удивилась:

— Выставка — это на которую «Рабочего и колхозницу» возили, в конце тридцатых? Тогда только один раз «пра» получается.

— Ах, если бы я была столь юна! Нет, дорогая, это была самая знаменитая в выставка в истории, тысяча девятисотого года.

— Тогда получается, что вам…

— Я уже сказала, нечего годы считать. Сколько ни есть — все мои. И все они были прекрасны! Да и молодильные яблоки пока ещё помогают.

— Но у нас в роду вроде бы французов не было, только русские.

Старуха устроилась поудобнее, позвонила в колокольчик, и перед ней тут же материализовались две хрупкие вьетнамки: первая пославила на стол огромный поднос, заставленный чашками и мисочками с фруктами, а её двойняшка — строгий белый фарфоровый чайник. После одобрительного кивка обе исчезли, а сопровождавший их огромный серый кот остался и вопросительно уставился на девушку.

Мари представила пришельца:

— Знакомься, это Нунур. Я думаю, что ты можешь отпустить свою кошечку погулять — в хорошей компании и под надёжным присмотром. Иди к нам, милая.

Ликси слетела с руки дымной чёрной лентой, уселась напротив кавалера и вопросительно оглянулась на Василису. Бабушка что-то муркнула по-кошачьи, и продолжила уже на русском:

— Иди, милая, погуляй по окрестностям. Ты ведь понимаешь, что со мной твоя хозяйка в безопасности.

Ликси дождалась подтверждающего кивка Василисы и, гордо задрав хвост, отправилась к выходу в патио. Кавалер рванулся следом, пытаясь на ходу обнюхать наиболее интересующие его места.

Бабушка засмеялась:

— Кошки — они такие кошки. А мы сейчас поговорим о том, что ни красавице твоей, ни тем, с кем она общается, знать не обязательно. Родословную твою попозже обсудим, а сейчас расскажи-ка мне про вчерашние приключения, с подробностями. Как со стороны это выглядело — я знаю, а вот что в действительности происходило? Да, чай нам налей, он у меня хороший, не этот зелёный отвар из веника.

Василиса пригубила чай — действительно, настоящий — и, как могла, рассказала всё, начиная с ночного пробуждения. Закончила на том, что Макс шёл к ней по лунной дорожке, а она бежала ему навстречу, а потом — провал, и она на песке, и Гриша явно собирается делать ей искусственное дыхание.

Бабушка сочувственно кивала головой, а в нужных местах охала и вздыхала. Потом она демонстративно вытерла сухие глаза белоснежным вышитым платочком, и спокойно спросила:

— Сейчас-то ты понимаешь, что это был морок? И в результате ты бы просто утонула?

— Наверное, понимаю. Но поверить пока не получается. Я как Макса увидела…

— Понимаю. Но ты его вроде бы уже отпустила, вот пусть оно так и остаётся. Он с Мореной, давно, и это был его выбор. Я с дурой-девкой поговорила: она, когда его спасла, выбор давала — с ней остаться или на землю вернуться. Он выбрал, и теперь развлекается тем, что акул за хвост ловит и в девятибалльный шторм на волнах катается. Так, надеюсь, ты догадалась ту раковину принести?

Василиса несчастно кивнула, порылась в рюкзаке и выложила на столик, потеснив чайник, перламутрово-розовое чудо. Мари посмотрела на эту красоту, как на дохлую крысу, потом аккуратно, салфеточкой, приподняла и с неожиданной силой швырнула на мраморный пол.

Тут же возникшая молчаливая служанка мгновенно смела все осколки в совок, потом тщательно протёрла мрамор мокрой тряпкой. Бабушка тем временем развела огонь в стоящей на треножнике большой чаше и, когда зеленоватое пламя взметнулась к потолку, высыпала туда осколки и, скомкав, бросила и тряпку. Пламя покраснело, потом, взметнувшись к потолку, почернело и опало. Дождавшись, когда всё прогорит, старуха помешала то, что осталось на дне, и велела служанке высыпать всё в ручей.

Посмотрев на ошеломлённую Василису, бабушка снизошла до объяснений:

— Цукумогами. Японская мерзость, ожившая вещь. Могут быть и добрыми, но редко. Эта должна была тебя в море заманить. Ещё что-нибудь от твоего бывшего осталось?

Вытащив из-под майки шнурок с жёлудем и колечком, Василиса стянула его, долго выпутывая из косы, и протянула бабушке. Та вгляделась и охнула:

— Так вот она где была!

— Она — это что?

— Да монета же! Главная, седьмая. Их ведь на все миры только семь штук и существует, и все наперечёт, у старших родов. Когда она у этого типа появилась?

Василиса задумалась, вспоминая:

— Да года три назад. Он её откуда-то из Азии привёз, рассказал, что подарили на удачу.

— Соврал. Нашёл он её — там, где настоящую владелицу нечисть сильно покалечила, а кольцо вместе с рукой оторвала. Хозяйка за все эти годы в сознание так и не пришла, овощем лежала, вот мы на след колечка-то выйти и не могли.

— А почему Макс его снял? Он всегда его на шнурке носил, вообще никогда не расставался.

— Наверняка жечь оно его начало. Как раз в то время, когда он в свою последнюю авантюру пустился, владелица колечка умерла, отмучилась. Вот оно и стало новую хозяйку искать, настоящую.

— А меня не обжигает.

— Значит, ты хозяйка и есть.

— Что, теперь оно мне удачу будет приносить?

— Удачи у тебя и своей хватает, но колечко ещё добавит. Ну, и ещё по мелочи.

— А можно про мелочи по-подробнее?

— Ничего особенного. Теперь ты одна из семи старших Хранителей проходов. И путешествовать можешь по сказочному миру как заблагорасудится, и в него, и из него, да и на Земле варианты есть.

Василиса ойкнула, бабушка сочувственно кивнула:

— Рановато на тебя это свалилось, теперь не скинешь. Ну, Тави тебе всё расскажет.

— И она тоже?

— А ты сама как думаешь? Как бы она иначе твоего Гришу смогла притащить? Да ещё и не через дверь, а стену проломила, и не одну.

— И совсем он не мой. А вот ещё одну старшую я думаю, что знаю. И перспектива общаться с ней меня как-то не вдохновляет.

Бабушка заинтересовалась:

— Интересно, до чего ты додумалась. И кто это, по твоему мнению?

— Да есть такая, профессор Никифорова.

Бабуля изобразила на лице знакомое высокомерное выражение и спросила:

— Она?

Утвердительному кивку внучки Мари явно обрадовалась, и спела уже знакомую песню — мол, если уж сама Внучка… И тут же потребовала и серёжку куда следует прицепить, и кольцо надеть, на мизинец левой руки.

На возражения внучки, что оно и на средний велико, только усмехнулась и начала руководить процедурой. Кольцо было снято со шнурка о положено на Василисину ладонь. После этого бабушка, не говоря дурного слова, неожиданно воткнула в мизинец девушки острую иголку, прижала окровавленный палец к кольцу и скомандовала:

— Скажи — принимаю.

От неожиданности и боли Василиса ойкнула и возмутилась, поэтому ритуальная фраза несколько отличалась от канонической:

— Ой, блин, какого чёрта, предупреждать надо. А «принимаю» — это обязательно?

Однако кольцо, судя по всему, эта новация вполне удовлетворило, потому что оно легко наделось на мизинец и расплылось по коже то ли блеклой татуировкой, то ли голограммой.

Бабушка неверяще потрогала колечко, ничего не нащупала, и задумчиво прокомментировала:

— А вот такого я ещё не видела. Да и никто не видел. Нужно будет твой текст законспектировать, и при следующей передаче кольца попробовать повторить. Хотя в следующую сотню лет вряд ли Хранители меняться будет, да и бред такой только у тебя сработать мог. Ну, моя кровь.

Всё ещё плохо соображающая Василиса вспомнила:

— Кстати, про кровь. Про наше родство мы ведь так и не договорили.

Бабушка затребовала свежего чая, заставила Василису съесть смесь каких-то мелко порезанных фруктов, и вернулась к старой теме:

— А люди вообще о своих корнях не помнят! Вот знала бы историю своего рода — и не было бы у тебя теперешних проблем.

Василиса не согласилась:

— Какие же это проблемы? Это — приключение!

— Вот-вот, и я — о том же. Из всех поколений нашего семейства такое отношение к жизни только у меня, у тебя, и у тётки твоей двоюродной, внучки моей, как это правильно сказать — у пра-тётки? Да у батюшки моего, от которого мы все дар унаследовали.

— А батюшка у нас кто?

— А батюшка у меня — муромский купец, на Всемирную выставку приехал, там у него в Париже с матушкой роман и случился. От которого мы с моей сестрицей-близняшкой и родились. Через три года купец тот решил ещё раз в Париже развеяться, матушку отыскал, и сестрицу мою, Аглаю, с собой и забрал. А я с мамой осталась.

Василиса задумчиво сказала:

— Вроде была какая-то Аглая, у мамы даже фотография осталась: там прабабушка в косынке, кожанке и с винтовкой.

Бабушка сухо прокомментировала:

— Ну, если дара нет, то только и остаётся с винтовкой бегать. Хорошо хоть, родить успела пред тем, как сгинуть.

Напряжённо размышляющая Василиса вдруг вздрогнула и потрясённо спросила:

— Получается, что мама и Ким — сёстры? Вот почему она мне такой знакомой показалась!

— Ну, настолько дальние, что это и родством может считаться с трудом. А так — у мужчин часто все жёны похожи друг на друга, любят они шило на мыло менять. Ты только не вздумай отцу рассказывать, а то расстроится, от-то думает, что кардинально жизнь поменял.

Переварив новость и запив её двумя чашками чая, Василиса попросила:

— А расскажи, как ты сюда попала. Ну, и в сказку.

Бабушка легкомысленно хихикнула:

— А как мы все в разные авантюры попадаем? Влюбилась. Вышла замуж. Муж был наподобие твоего Макса, так что это тоже — фамильное. Помотались по миру, осели здесь, во французской колониальной администрации. Потом война — без него, конечно же, её не проиграли бы так успешно. Вот под Дьен Бьен Фу он и погиб. А я здесь прижилась, один сын на вьетнамке женился, дочка туда же… А младший в Россию уехал учиться, под местным именем, и жену там нашёл.

— А в сказку как?

— По наследству. У мамы способности были, гадала она хорошо. А отец, как я сейчас понимаю, у себя на севере в местные сказки ходил как к соседям, торговлю вёл, на этом и поднялся так, чтобы по Парижам ездить. Хочешь, я его фотографию покажу?

Василиса была уверена, что бабушка достанет плюшевый альбом, и ошибалась — был вытащен планшет и предъявлены слегка пожелтевшие оцифрованные фотографии: два похожие друг на друга бородатые мужика во фривольных городских костюмах на фоне солидной рубленой избы, они же — в деревенском и с удочками. Бабушка ткнула пальцем в правого:

— Прошу любить и жаловать — батюшка мой, Михаил Григорьевич Урманов.

— Урманов?

— А что не так с фамилией?

— Так Гриша — тоже Урманов, и из тех же краёв.

— Твой Гриша? Который тебя из воды вытаскивал?

— Да, и по моему сну он же прогуливался. И сколько говорить, никакой он не мой, у них с Ингой скоро свадьба.

Бабушка порылась в каких-то записях, и удовлетворённо кивнула:

— Так оно и есть, он от отцова младшего брата род ведёт. Поэтому и в сны твои заходить может. Наверное, правильно, что не твой — хороший парень, но семья, хоть и из наших, но совсем простая, к тому же — затворники, от дел совсем отошли, закрылись там у себя на севере, и ни с кем не общаются. Ну, хоть сына в город отправили, и то достижение.

Василиса возмущённо фыркнула, начала перелистывать фотографии, и на очередной вдруг увидела себя: она сидела на скамейке в парке рядом с очень красивой и невероятно молодо выглядевшей бабушкой, которую портила только идиотская шляпка с пёрышком, и облизывала мороженое. Бабушка, занявшаяся разливанием чая, обернулась на удивлённый возглас, вгляделась в картинку, ностальгически улыбнулась и объяснила:

— Это я к сыну в Москву ездила. Мы здесь с внучкой. Надо же, как вы похожи.

— Сколько же ей сейчас лет? Под восемьдесят? Она… жива?

— А что ей сделается? Василисой трудится. Вы ведь встречались — это она в детстве, Василиса Прекрасная и Премудрая, твоя двоюродная пра-тётушка.

Глава 15. Новые приключения

Информация о родстве со сказочной правительницей наконец-то исчерпала способности Василисы к невозмутимому восприятию чудес. Сказка, последние пять дней постепенно влезавшая в её жизнь, громоздившая одно чудо на другом и потихоньку, шаг за шагом меняющая представление о реальности, внезапно обрушилась всей своей невероятностью и, как накинутая на голову пуховая перина, отсекла привычный мир. Исчезли краски, звуки и мысли, и перед глазами, как на зависшем компьютере — нажимай клавиши, не нажимай — застыла огромная надпись: Василиса Премудрая — моя тётка.

Бабушка, взглянув на застывшую внучку и заметив её пустой взгляд, понимающе кивнула, достала из шкафчика пузатую бутылку, налила полную столовую ложку, поднесла её ко рту девушки и скомандовала тоном, не допускающим возражений:

— Ну-ка, нос зажала, лекарство выпила!

Девушка послушно проглотила жидкость, которая обожгла горло и заставила закашляться. Вытерев выступившие слёзы, она спросила:

— Что это было? Какая гадость!

Мари засмеялась:

— Господи, какая неиспорченность! Коньяк это, деточка, при этом один из лучших.

Василиса залпом выпила остывший чай, ещё раз откашлялась и возмутилась:

— Ты ведь сказала, что это лекарство.

— А коньяк и есть лучшее лекарство в мире, я только им и лечусь. И тебе помогло — вон как быстро в себя пришла. Ты что, совсем не пьёшь?

— Почему же, бокал вина могу выпить, или шампанского.

— Ну, хоть что-то. А то я уже испугалась, что ты из этих…

— Из каких?

— Которые себе идею придумывают, а потом живут у неё в плену, шаг вправо — шаг влево… Ладно, это их проблемы, а у нас — свои. Раз до тебя наконец-то дошло, что это не просто приключение на выходных, и жизнь уже никогда не будет прежней, не буду тебя новыми сведениями нагружать, пусть старые улягутся. Лучше ты мне расскажи что-нибудь интересное.

— Например?

— Например, о загадочном господине, которому твой безбашенный папаша мои монеты доверил. Со всеми подробностями: рост, вес, масть, глаза, уши там… Что говорил, как смотрел.

По мере Василисиного рассказа бабушка на глазах мрачнела. А когда услышала, что новый отцов приятель собирался её сюда везти, разволновалась и развила бурную деятельность: в предбанник была созвана толпа подростков, которые были отправлены патрулировать окрестности, а взрослые мужчины, по комплекции от подростков не отличающиеся, нашли массу дел на улице, в основном — недалеко от ограды.

Василиса, не очень понимая причины переполоха, молча наблюдала за суетой. Когда бабушка вновь уселась в своё кресло и начала нервно, раскачиваться, она всё-таки отважилась спросить:

— Конечно, тип неприятный. А паника-то такая из-за чего?

— Не доходит? Он как папаше представился?

— Оззи. Это потому, что он фанатом Осборна был.

— Да, наглости ему не занимать. Оззи — какие ассоциации вызывает, если от этого певца отвлечься?

— Ну, не знаю. Если от английского, то, наверное, кости. Больше ничего в голову не приходит.

Бабушка кивнула, глядя с насмешкой и ожиданием. Василиса покрутила слово и так, и эдак, но ничего придумать не смогла, и жалобно захлопала глазами, ожидая подсказки, но вместо неё получила сразу ответ:

— Кощей. Плохо у тебя с ассоциациями.

— Ты хочешь сказать, что это сам…

— Будет он сам такими глупостями заниматься, как же. Племянничек это Кощеев. До сей поры вообще близко к политике замечен не был, обычный плейбой. Вот теперь картинка и сложилась. А мы всё понять не могли, где у заговора голова, щупальца — они-то на виду.

— Интересно, в сказочном мире есть хоть один человек без толпы родственников, которые без остановки интриги плетут? И вообще, что за заговор, и причём здесь я? Ведь до прошлой недели я даже не подозревала обо всём этом сумасшествии.

Бабушка не ответила, вместо этого выудила откуда-то говорилку и начала быстро и неразборчиво в неё бормотать, вызывая одного абонента за другим. В разгар переговоров в комнату влетел мальчишка и что-то крикнул на вьетнамском. Говорилка тут же была отключена и спрятана, и добрая старушка схватила Василису за руку и с силой потащила во внутренний дворик. В крошечной беседке, стоящей над журчащим ручейком, она вытащила хрустальный стержень и скомандовала:

— Кольцо давай. Да не это, а что я присылала. Где, под дубом? Боги, дайте мне сил! Лиикси!

Кошка немедленно материализовалась, как будто ждала зова — или, что более вероятно, подслушивала где-то рядом. Монета была извлечена из хранилища и Василиса надела её на остриё под бабушкины судорожные инструкции:

— Сейчас в сказку перейдёшь, в местную. Оттуда сразу — в Зурбаган, даже лучше — в Лисс, через своё кольцо, разберёшься. И сидеть там, пока я не позову. Деньги есть?

Василиса свободной рукой накинула на плечо рюкзачок кивнула и, придерживая монетку, чтобы она не опустилась до упора, нервно поинтересовалась:

— Да в чём дело-то?

— В том, что заговорщик наш на тебе жениться собирается, потому как старшая Хранительница в жёнах… И это у него вполне может получиться, в некоторых делах он посильнее меня будет, а про тебя и говорить нечего. А в Грин-ландию хода ему нет. Так что переносись туда быстро, как только сможешь, с той стороны японской нечистью всё кишит, сожрут — мяукнуть не успеешь. Кольцо немного защиты даст, но особенно на него не рассчитывай — предыдущая хозяйка вон понадеялась…

— А откуда здесь японские чудища? Вьетнамские там, или французские…

Бабушка, без остановки оглядываясь на дверь в дом, саркастически заметила:

— Самое время о специфике местной мифологии поговорить. Про японскую оккупацию забыла? Хотя, скорее всего, и вообще не знала. Тогда один очень хитрый вояка начал на ту сторону мотаться, чтобы отдохнуть, вот проход и открыл, а оттуда такое хлынуло — до сих пор вывести не можем.

— А вьетнамских и французских монстров можно не бояться?

— По сравнению с японскими — они как ваш «Колобок» против «Кладбища домашних животных». Не устала рука ещё монетку держать? А то гость дорогой на подходе, к встрече нужно подготовиться.

На пороге виллы появилась служанка и замахала рукой. Бабушка ударила Василису по запястью, пальцы девушки разжались, колечко, вращаясь, полетело вниз и с лёгким звоном застряло где-то в нижней четверти.

Мгновение темноты, лёгкое головокружение — Василиса зажмурилась. Немного посидела с закрытыми глазами, а когда их открыла, то решила, что ничего не получилось: она была за тем же столиком, в той же беседке. Ликси стекла с запястья на стол, пробежалась по ней мультяшным персонажем, и, тяжело плюхнувшись девушке на колени полновесной тушкой, жадно понюхала воздух и издала торжествующее «мяу».

Откуда-то издалека раздался хриплый ответный мяв, и кошка, засмущавшись, пояснила:

— Это — Нунур. Он забавный.

Девушка с пониманием кивнула и огляделась — беседка была та же самая, а вот стояла она совсем в другом месте: вместо ухоженного английского газона — большая поляна в тропическом лесу, окружённая стеной бамбука, гигантского, навскидку — высотой метров двадцать. И ни одной тропинки! Да уж, и захочешь приключений поискать — получится.

Спустившись на траву, Василиса потрогала яркий цветок, но нюхать из осторожности не стала. Обойдя абсолютно неуместно выглядящее здесь бело-голубое сооружение, она радостно вскрикнула: в дальнем углу поляны из-за узловатых стволов высовывались ветки гигантского дерева, а земля под ним была усыпана крупными жёлто-оранжевыми плодами.

— Смотри, Ликси, это же манго! Я таких огромных ещё не видела!

Кошка даже не попыталась остановить хозяйку, а бросилась за ней — ей самой было любопытно — и как оказалось, не зря: и вкус, и запах протянутого кусочка ей неожиданно понравились, аж до дрожи. Но три внушительных размеров манго на двоих оказалось многовато, и путешественники растянулись на траве, даже не попытавшись отмыть лица от липкого сока.

Ликси первая заметила цепочку муравьёв, целенаправленно продвигающуюся к валяющейся рядом косточке, и заставила Василису встать и отойти — оказалось, что как раз вовремя: на освободившее место вылетел отчаянно верещащий пушистый зверёк, крутанулся на месте и попытался спрятаться за Василисину ногу. Вслед за ним из-за ствола прыжком выметнулась чёрно-рыжая кошка, раза в два крупнее, чем Ликси.

Хранительница отреагировала мгновенно: выскочив вперёд, она оскалилась, зашипела, прижала к голове уши и начала увеличиваться. Сравнявшись размером с нападающей, Ликси продолжила расти, и остановилась, только когда стала напоминать саблезубого тигра. Агрессивная тварь ошарашенно отступила, потом прижалась к земле, плюхнулась на бок и защитным жестом вытянула вперёд все четыре лапы.

Ликси подошла к поверженному врагу, немного покатала безропотное тело по траве, потом отошла на пару шагов, села, уменьшившись до нормального размера, и вопросительно мяукнула. Охотница, превратившаяся в жертву, осторожно поднялась, всем видом изображая покорность, и разразилась горячей речью: судя по интонациям — оправдывалась. На последовавшие вопросы она отвечала многословно и эмоционально, но Василиса, к несчастью, ничего не поняла, потому что весь диалог звучал как обычные кошачьи вопли, весьма мерзкие.

Почувствовав раздражение хозяйки, Ликси обернулась и предложила:

— Хочешь, переведу? Или она сама может на французском повторить.

Василиса распорядилась вернуться в беседку, подхватила за толстое пузико несостоявшийся кошачий обед, опять устроилась на скамейке и приготовилась слушать очередную сказку.

Сказочного в ней оказалось мало, так, обычная житейская история. Жила-была в сказочной тёплой стране у хозяйки-француженки обычная азиатская кошечка, маленькая, изящная, со стандартым хвостиком-обрубочком. Добрая женщина называла её Лали, кормила и ласкала. А потом домашняя игрушка, ни с того, ни с сего, начала расти и, самое страшное, начал расти и хвост. Когда он раздвоился на кончике, соседи хозяйку напугали, что её любимица превратилась в японского оборотня Бакэнэко и наверняка теперь милую даму сожрёт и примет её облик. А они мирные крестьяне, и им такого соседства не нужно.

Тут же несчастную грубо засунули в коробку, отвезли в джунгли и там выбросили, убивать побоялись. Так она здесь и живёт, на птичек охотится, а хвост так раздвоился, что их вообще стало два. Лали грустно вздохнула, развернулась и продемонстрировала причину гонений — два длиннющих гибких отростка.

Василиса опасливо спросила:

— А ты действительно собиралась хозяйку есть?

— Даже в мыслях не было. Она хорошая. Была. Я вообще не знала, в кого превратилась. А здесь уже с разными местными пообщалась — они и рассказали. А ещё, оказывается, если я через только что умершего перепрыгну — он оживёт. Вот.

— И многих уже воскресила?

Лали смутилась и с детской непосредственностью созналась:

— Пока не получается. Я птичек пробовала — придушу, и прыгаю. Не оживают. Я и этого, — она презрительно кивнула на зверька, пытающегося распутать завязки рюкзака, — для этого же ловила, я вообще такое мохнатое не ем.

Василиса успела в последний момент подхватить и рюкзак, который неблагодарный спасённый почти столкнул со скамьи, и самого незадачливого воришку. При ближайшем рассмотрении тот оказался похож на немного странного, жирненького енота. Пытаясь понять, кого же они спасли от беспощадного оживления, девушка вдруг вспомнила красочную вывеску японского ресторанчика рядом с домом:

— Ну, конечно, Тануки! Так вот ты какой!

Зверёк, обрадованный тем, что его опознали, начал ластиться к Василисе и Ликси, не забывая опасливо поглядывать на Лали, и смешно сопеть. Девушка задумалась: и что теперь с этой свитой делать? Не бросишь же их здесь…

Вспомнив, как решительно енот пытался залезть в рюкзак, она решила, что сначала нужно всех накормить. Лали с невероятной скоростью расправилась и с мясом, и с сыром с бутербродов, а пока ещё безымянный покровитель питейных заведений, сидя на толстой попке, с удовольствием доел хлеб с маслом, деликатно держа его крошечными пальчиками.

Василиса немного понаблюдала за идиллической картиной и решение, как она и надеялась, пришло само. Погладив Лали, она ласково спросила:

— Пойдёшь со мной?

Та испуганно затрясла головой:

— Нет, ни за что! Меня там или убьют, или вообще съедят!

— А если в такое место, где кошек не едят?

— У тебя там дом есть?

— Вот дома пока нет, зато есть хорошие друзья, у которых…

— У друзей — не хочу, они и передумать могут, раз — и на сковородку. Вот когда дом будет — тогда и позовёшь. Она вот позовёт, — и кошка кивнула на Ликси.

Василиса с облегчением кивнула, подхватила свои вещи и Тануки, и кивнула хранительнице:

— Пошли это недоразумение пристраивать.

Ликси начала причитать:

— Куда пошли-то? Зачем? Бабушка ведь в Лисс велела, сразу же, без задержки…

Но девушка была непреклонна:

— Мы на секундочку, только к дядьке Мирону его закинем, в трактире таким самое место, и сразу же — в Лисс, алые паруса ждать.

Она с некоторым сомнением посмотрела на призрачное колечко, потёрла его, ощутив прохладу металла, и скомандовала:

— К Мирону, в трактир «У Горыныча».

В этот раз ни темноты, ни головокружения не было — Василиса просто сделала шаг и оказалась перед знакомым крыльцом.

Трактирщик, как будто почувствовав её приближение, с грохотом распахнул дверь и сгрёб девушку в медвежьи объятья. Василиса слабо пискнула и приготовилась проститься с жизнью, но её спасла тётка Анисья — с грохотом бросив на ступени пустую бадью, она хлестнула мужа снятым с плеча полотенцем и грозно приказала:

— А ну, отпусти девушку, охальник старый. Только бы тебе девок тискать…

Подойдя к Василисе, тётка Анисья приобняла её и ласково, но настойчиво стала подталкивать к дому, приговаривая:

— И что нам знать не дала, что будешь? А у меня и еды-то никакой нет, стыдоба просто, гостью принять не сможем.

Пока девушка, смеясь, объясняла, что не голодна, и вообще — только на минуту заскочила, Тануки вывернулся у неё из рук и шмыгнул в приоткрытую дверь. Тётка Анисья ойкнула от неожиданности, а её муж насторожился и рванул за незванным гостем. Когда они вошли в трактир, енотик уже сидел на столе, а дядька Михей с умильным выражение лица протягивал ему пирожок. Обернувшись к Василисе, огромный мужик спросил с восхищённой улыбкой и детским восторгом:

— Это — Тануки? Настоящий? Твой?

Василиса разломила пирожок пополам, одну часть отдала подопечному, от второй стала откусывать сама, попутно объясняя:

— Теперь вроде бы мой, мы его от страшной кошки спасли. Настоящий или нет — не знаю, но очень похож. Только думаю, что он ещё совсем маленький, я, собственно, для этого и пришла — узнать, не возьмёте вы его к себе.

Трактирщик даже потерял дар речи, и только открывал и закрывал рот. Наконец он пришёл в себя и неуверенно спросил:

— Правда? Ты хочешь отдать мне настоящего Тануки? Они ведь только в семьях живут, из поколения в поколение…

— Как они там в Японии живут — не знаю, а этот просто по лесу бегал. И думаю, что оставалось бегать ему не очень долго, очень уж сладкий, да, лапочка, — и она пощекотала пузико занятого едой зверька, — А откуда ты, дядя Мирон, про японскую нечисть знаешь?

— Да какая же это нечисть, — обиделся Мирон и тоже почесал мохнатый животик, — а знаю от Горо, переселенца, он с партнёром на рынке трактир открывает со своей и италийской кухней. Вот он и рассказал. Ну, сакэ ихнее нам здесь ни к чему, а вот с пивом попробуем, пиво у меня не всякий раз хорошее выходит. А что, по крепости — пожалуй, не намного слабее будет, чем их бурда.

Тануки доел пирожок, аккуратно сгрёб упавшие крошки в лапочку, забросил их в рот и, потёршись о Василисину руку, отправился вслед за сюсюкающей тёткой Анисьей — обследовать свои новые владения. Василиса облегчённо вздохнула, но вдруг сообразила, что ей-то общаться с молодым енотом было не очень нужно, а вот трактирщику — придётся. Дядька Мирон её сомнения отверг с ходу — уж как-нибудь разберутся, а если что — и Горо с радостью поможет, да и брательник его ногомашистый не откажет.

Не успела Василиса опомниться от новостей о столь стремительно зародившейся дружбе народов, как была усажена за стол, на котором без всякой скатерти-самобранки появилось невероятное количество яств. По хищному взгляду тётки Анисьи было понятно, что сопротивляться бесполезно. Покоряясь судьбе, она придвинула к себе первую плошку, с домашним сыром, незаметно хлопнув себя по животу, где гадко хихикала спрятавшаяся от посторонних глаз Ликси.

К удивлению девушки, внезапно у неё проснулся просто зверский аппетит, и она, перепробовав практически всё, включая неизменные пироги, просто отдыхала, ни о чём не думая, отодвинув все мысли о венценосной тётке, самозванном женихе и своём новом статуса на потом. Вот доберётся она до Лисса, отдохнёт, и попробует в этой фантасмагории спокойно разобраться. Ну, почему никто ничего до конца не рассказывает? Всё какими-то урывками, ну, как тут понять.

Тётка Анисья принесла чай и блюдечки с вареньем, и убежала по делам. Василиса, разгребая ложечкой клубничное, и выискивая самые красивые ягоды, лениво обвела глазами зал и с удивлением обнаружила, что он пуст — только в дальнем углу за маленьким столиком виднелась закутанная в тёмные покрывала фигура, а перед ней — две деревенские девицы, с открытыми ртами внимающие неразборчивой скороговорке.

Забежавшая на минутку проверить гостью трактирщица объяснила, что это гадалка из города приехала на заработки. Вот уже третий день трудится, а толку для трактира — никакого: девицы-то и бабы табунами ходят, только ничего не заказывают. То ли дело, когда Ренар выступает, иногда и пиво заканчивается раньше, чем песни.

Василиса, вспомнив методы земных заведений, тут же посоветовала, чтобы гадалке разрешалось работать только при условии,что её клиентки будут заказывать чай. Да не простой, а какой-нибудь экзотический, дорогой и, желательно, максимально противный на вкус — мол, иначе гадание не сбудется. Идеально подойдёт Лапсанг Сушонг, он наверняка есть у китайских купцов — девушка аж передёрнулась, вновь ощутив привкус плесени, соединённый с ароматами скипидара, копчёной рыбы и грязных носков, которые преследовали её чуть ли не неделю после давней чайной дегустации.

Тётка Анисья вдохновилась идеей, ушла на кухню и там принялась кого-то распекать за скудоумие, а Василиса стала отрешённо перебирать события последних дней, поэтому вздрогнула, когда прямо над ухом зазвучал приятный голос с лёгким акцентом:

— Добрый день, давно хотела с тобой познакомиться. Была уверена, что в трактире объявишься, вот второй день здесь и сижу.

Подняв глаза, Василиса увидела смутно знакомую черноволосую и черноокую девицу в богатом восточном платье, которая как раз закончила стягивать с себя бесформенный балахон. Усевшись без приглашения за стол, она налила себе чая, придвинула блюдце с вареньем, и заметила:

— А мне больше вишнёвое нравится, хотя и его с нашими персидскими сладостями не сравнить.

Василиса, которой девица сразу не понравилась, в обсуждение сладостей вступать не стала и сухо поинтересовалась:

— А вы кто? Не помню, чтобы мы встречались. И зачем вам со мной знакомиться?

Под майкой зашебуршала Ликси, передвигаясь наверх, а нахалка тем временем, поедая варенье, с демонстративной приветливостью ответила:

— Как зачем? Должна же я посмотреть на стерву, которая у меня любимого отняла.

Василиса так удивилась, что уронила ложечку. Пока она, нагнувшись, нашаривала её под столом, вишнёвое варенье закончилось и сумасшедшая принялась за яблочное. На всякий случай отодвинув своё клубничное подальше, Василиса столь же приветливо поинтересовалась:

— И кто этот любимый?

Девица аж взвилась:

— Так ты порушенным судьбам счёт потеряла, если даже не понимаешь, о ком речь.

Василиса заговорила успокаивающе, как с тяжело больным человеком, подпустив в голос подслушанные у Ренара интонации:

— Не понимаю, потому что никого ни у кого не отнимала.

— Не понимаешь? Не отнимала? Да ты даже говоришь как он, его голосом!

— Так ты — Айгуль, — сообразила наконец Василиса, вспомнив красавицу, с которой разговаривал певец.

— Значит, вы меня с ним обсуждали!

— Никого мы не обсуждали, я просто видела тебя, когда вы с ним по яблочку разговаривали.

— И я тебя видела, как как он на тебя смотрел — тоже. А когда тебя выбросили из тридесятого царства — нужно было сразу это сделать — он как взбесился, со мной даже не разговаривал, и сразу уехал. К тебе, да?

Видимо, съеденные пироги частично переварились, потому что Василиса наконец-то вышла из благодушного состояния и смогла разозлиться:

— Мне твой Ренар не нужен. Вообще, от слова совсем. Так что оставь меня в покое и разбирайся с ним сама.

Придвигая к себе варенье, Василиса заметила, что Ликси уже перебралась на запястье и внимательно следит за Айгуль, двигая нарисованными глазами. Девушка вытащила две последние целые клубничины, кровожадно выскребла блюдце, с удовольствием облизала ложку, запив последними глотками чая. Как же она не любила такие выяснения отношений! Подняв глаза на так и застывшую у стола Айгуль, она раздражённо повторила:

— Ты что, не поняла? Твой сладкоголосый соловей мне не нужен. И я ему — тоже. А нужна ли ему ты — это уже не ко мне вопрос.

Персиянка ненавидяще взглянула на воображаемую соперницу и прошипела:

— Я тебе не верю! И Ренара ты не получишь!

Она развернулась и пошла к выходу, на прощание взмахнув волосами, как чёрным крылом. На пороге Айгуль остановилась и что-то сказала с извиняющимися интонациями, но Василиса не расслышала, ей вообще показалось, что звуки доносятся как сквозь вату. Она хотела встать и переспросить, но не смогла: ни ноги, ни руки не слушались. Потом девушка осознала, что вообще не может пошевелиться, и ничего не ощущает, даже собственного тела. Звуки затихли совсем, а свет начал медленно угасать.

Бесчувственное тело с глухим стуком рухнуло на пол, но удара Василиса уже не ощутила. Она не чувствовала, как дядька Мирон пытается поднять её, не слышала надрывного плача тётки Анисьи и утробного воя Ликси, которая вцепилась в лицо отравительницы и рвала его когтями.

Последней мыслью было:

— А я ведь так ничего и не узнала. Наверное, это и называется — умереть от любопытства. Как глупо!

Глава 16. Битва у трактира

Обида жгла глаза, пережимала горло, не давая дышать, а при попытке пошевелиться отзывалась болью в затылке. Василиса тяжело, надрывно закашлялась, вытерла слёзы и села, не обращая внимания на ощущение раскалённого шара, перекатывающегося внутри черепа и замыкающего оголённые нервы. После очередного разряда, пронзившего тело от макушки до пяток, обида ушла, уступив место озверению. Девушка открыла глаза, увидела сидящую рядом на полу заплаканную тётку Анисью, бороду наклонившегося над ними Мирона и злобно спросила:

— Что это, чёрт побери, было?

На колени ей вспрыгнула Ликси, поставила лапы на плечи и начала вылизывать лицо, отрываясь только для того, чтобы что-то объяснить. Что — было непонятно, потому что от переживаний кошка перейти на человеческий язык забыла, и слушатели вздрагивали от трагического, с завываниями мява.

Дядька Мирон, безапелляционно заявив, что Василисе нужно на воздух, подхватил её на руки вместе с Ликси, вынес во двор и бережно уложил под яблоней на притащенный кем-то из сыновей матрас. Анисья подсунула ей под спину кучу подушек, накрыла пледом и, пригорюнившись, села рядом:

— Отравила тебя эта мерзавка, деточка, как есть — отравила. И в чай зелье какое-то подлила, и в варенье намешала. А затылок ты не трогай, шишка там у тебя, если бы не коса — так и совсем бы голову разбила.

Василиса осторожно перевела взгляд на крыльцо — на верхней широкой ступеньке, тихо поскуливая, яркой неопрятной кучей лежало спутанное верёвками тело, а распущенные волосы свисали чёрным языком до самой земли.

Поморщившись от боли, девушка жалобно спросила:

— Ну, зачем она так? Я ведь объяснила, что не нужен мне её Ренар, и вообще никто не нужен.

Анисья пожала плечами:

— Так Ренар её откуда-то с Востока привёз, а в тех краях, рассказывают, все друг друга травят без остановки, и яды такие хитрые. Ну, и он сам хорош.

Василиса удивилась:

— А почему тогда я жива? Яд некачественный оказался? Или меня теперь и отрава не берёт?

— Яд нормальный был, такой, от которого ничего не убережёт, как бы вообще не роса с чёрного лотоса. Это кошка твоя сумасшедшая тебя спасла.

Притянув к себе безвольно лежащую рядом Ликси, девушка поцеловала ей в чёрный бархатный носик и с благодарностью прошептала в поникшее ушко:

— Спасительница ты моя. Что бы я без тебя делала!

Лискси задрожала и начала рыдать, каяться, что опять не уследила, что во всём только она виновата, и Василисе нужно другую хранительницу искать…

Кошачью истерику успокаивали долго, но в конце-концов измученная Ликси немного успокоилась, и, всхлипывая, забралась на хозяйкино запястье, обвила его и заснула, продолжая вздрагивать, от чего по коже у девушки пошли холодные колючие волны.

Мирон отправил жену умыться и что-нибудь по-быстрому приготовить, присел рядом и начал рассказывать:

— Ну, ты упала, мы грохот услышали и выскочили. Та лежишь и не дышишь, эта — стоит в дверях и хохочет. И тут у тебя с руки как тень какая стекла, в кошку превратилась и на ведьму набросилась, всю изорвала. Ну, мы с ребятами эту гадину скрутили, кошку еле оттащили, а она к тебе на грудь вспрыгнула, и как заорёт! И Анисья в голос рыдает…

Дядька Мирон непроизвольно покрутил пальцем в ухе и продолжил:

— А потом она, ну, кошка, вроде бы как таять начала. И тут прямо из воздуха на вас падает какое-то чудище и начинает через тебя прыгать, туда-сюда, туда-сюда. Ну, тут кошка твоя опять проявилась, а ты оживела, села и как начала выражаться!

Василиса смутилась:

— Что-то не помню, чтобы я как-то особенно ругалась.

— Так, наверное, ты ещё без сознания была, потому и не помнишь. А красиво так слова сплела, я даже заслушалась, про Ренарову матушку особенно душевно получилось.

Мирон засмеялся и, посмотрев на покрасневшую девушку, попытался её успокоить:

— Да ты не переживай, когда без сознания — оно часто так выходит.

Чувствуя, как горят щёки, Василиса вдруг вспомнила:

— А чудище это где? Ну, которое прыгало?

Трактирщик кивнул на раскидистый смородиновый куст:

— Вот под ним и сидит, попрыгало и спряталось.

Василиса улыбнулась — вот и пригодилась новая знакомая, да ещё как! Слабым голосом она позвала:

— Лали, девочка, иди к нам, я хоть тебе спасибо скажу.

Из раздвинувшихся ветвей высунулась чёрно-рыжая мордочка, настороженно прислушалась, потом спряталась обратно. После недолгого шуршания кошка показалась целиком и робко, распластавшись по земле, двинулась к матрасу, безуспешно пытаясь спрятать хвосты — или хотя бы один.

Василиса затащила ей на колени и начала гладить, приговаривая:

— Вот, знакомься, дядя Мирон — моя спасительница, знаменитая волшебная японская кошка Бакэнэко, может мёртвых воскрешать. Я бы без неё…

Мирон внимательно оглядел хвосты, пробормотав, что два хвоста всяко лучше, чем ни одного, потом осторожно, одним пальцем погладил напрягшуюся спинку, и неожиданно взревел:

— Анисья!

Василиса с болезненным стоном схватилась за голову, испуганная жена вылетела из дверей со скалкой, выслушала короткий пересказ, и в мгновение ока накрыла для благодетельницы на вышитом рушнике роскошную поляну, пожалуй, побогаче, чем для самой спасённой: мясо сырое и варёное, рыба практически ещё живая и жареная, паштет, фарш, молоко-сливки-сметана… Степенно подошёл трактирный кот и положил с краю полузадушенную жирную мышь.

Потрясённая изобилием, молодая кошечка вопросительно оглянулась на Василису и, получив одобрение, приступила к трапезе. По жадности, с которой она накинулась на еду, было понятно, что жизнь в тропическом лесу была у неё не особенно сытая.

Анисья, разрываясь между желаниями притащить ещё еды, и понаблюдать на сказочной гостьей, шёпотом спросила:

— Зовут-то её как?

— Лали. Только вот русский она не понимает, только французский и вьетнамский. Мы с ней познакомились в…, ну, в общем, далеко отсюда.

— Лали? Лялечка, значит. И ничего, что по-нашему не говорит, по кошачьи-то наверняка умеет, вот Барсик наш и перескажет. Он, правда, не говорящий у нас, но уж объяснить-то сможет. А пока ты вот что ей скажи — пусть у нас жить остаётся. Это где же такое видано, чтобы кошка такая голодная была!

Выслушав перевод, Лали грустно помотала головой — нельзя ей с людьми жить, ведь в любой момент может её чудовище проснуться, и тогда она добрую хозяйку съест.

Анисья упёрла руки в крутые бёдра, и, возвышаясь над Лали как гора, с изумлением спросила:

— Меня? Она?

Лали несчастно кивнула — все знают, что бакэнэко обязательно своих хозяек съедают.

— Ну и страшная у вас там жизнь, — прокомментировал Мирон. — Не зря, значит, Горо к нам перебрался.

Анисья от него отмахнулась и продолжила допрос:

— Ну, допустим, съела, и не лопнула. И сколько ты меня переваривать будешь?

Объяснение, что переваривать не придётся — оборотень просто примет образ хозяйки и будет вместо неё жить, вызвало у женщины приступ хохота. Плюхнувшись на скамейку, она смеялась взахлёб, вытирая слёзы и всхлипывая. Успокоившись, Анисья встала, поманила кошку за собой и, показалв пальцем на две стоящие у крыльца огромные деревянные бадьи, спросила:

— Ведёрочки видишь? Большие?

Лали добросовестно обошла ёмкости по кругу, как бы считая шаги, и утвердительно кивнула. Анисья опять рассмеялась и продолжила ликбез по различиям между русскими и японскими сказками:

— Вот съешь меня, и придётся тебе эти бадьи, полные, по шесть раз на дню поросятам таскать, а перед этим в них отруби запаривать. У чудовища твоего мозги есть, оно, что не сообразит, что лучше как сыр в масле кататься, чем пахать хуже ломовой лошади.

Мирон виновато забормотал, что он-то всегда перетащить-помочь готов, и сынов надо припрягать, здоровые лбы, не развалятся, если по очереди. Анисья согласно кивнула, и добавила для Лали, что потом, после парочки перенесёнными помощниками бадеек, ей придётся ещё мужикам спину мазями растирать, их стоны выслушивать, а потом в трактире за стойкой стоять — вместо болезных.

Лали задумалась, потом неуверенно сказала, что чудовище, наверное, не захочет так жить — вот сидеть в шёлковом кимоно, любоваться на цветущую сакуру и играть на сямисэне оно готово. Так что, может быть, ей и стоит остаться, если здесь не всегда так холодно. Описание зимы привело кошку в трепет, и она решительно заявила, что такую погоду ей не пережить, если она даже сейчас мёрзнет.

Анисья прослезилась и взяла с «Лялечки» обещание наведываться в гости, хотя бы летом. Лали благодарно потёрлась обо все ноги и руки, быстренько доела остатки паштета, и попросила Василису:

— Ты меня отведи обратно, а то я не очень хорошо дорогу запомнила.

Девушка начала приподниматься, но Мирон придавил её к подушкам:

— И не думай. Ведь только что мёртвая была, да и головой чуть пол не проломила, тебе хотя бы несколько дней отлежаться.

Лали пристыженно засопела, крутанулась на месте и исчезла — только для того, чтобы через мгновение вернуться, волоча в зубах огромное манго. Затащить на матрас она его уже не смогла, аккуратно положила рядом и гордо заявила:

— У меня всё получилось! И дорогу нашла, и тебе подарок принесла. А хозяевам здешним скажи, что, если понравится, к ним тоже с гостинцами приходить буду.

Тётка Анисья от возмущения взмахнула руками:

— Да какие гостинцы! Можешь хоть каждый день приходить — и накормим, и напоим, и у печки пристроим, и шерстку вычешем. Да и Барсик будет рад — вон, как смотрит! И если помощь какая будет нужна — мы сразу, только скажи.

Смысл горячей речи Лали поняла без перевода и ответила щедрым предложением:

— Вы тоже, как умрёте — меня сразу зовите. Я теперь знаю, как оживлять. И дома ещё на птичках потренируюсь. Наверное, лучше на попугаях — они ведь тоже разговаривают.

С этим глубокомысленным замечанием двухвостая экспериментаторша исчезла, прихватив последний кусок жареной рыбы. Выслушав Василисин вольный перевод, тётка Анисья запричитала, что птичек жалко. Её муж раскатисто засмеялся:

— Жалельщица наша! Как курам головы рубить — так ничего.

— Так куры — они для того и живут, чтобы в суп. А попугая Лялечка лучше бы нам притащила, его в зале посадить можно и словам нужным научить — сразу народу прибавится.

Мирон покосился на Василису и усмехнулся:

— Да уж, в трактире птичка много новых слов узнает.

А девушке вдруг безумно, до тошноты захотелось варёной курицы. Ножку, с блестящей от жира шкуркой и прилипшей горошиной чёрного перца. Она просительно взглянула на Анисью, и та сразу догадалась:

— Курочки захотела? Да что же сразу не сказала! Я сейчас, моментом…

Подхватив юбку, она стремительно умчалась за дом, откуда послышались заполошное кудахтанье и глухой стук. Анисья быстро вернулась и радостно доложила:

— Сейчас будет, девки уже вариться ставят.

Василиса сглотнула и пошарила глазами — что бы такого немедленно съесть. Остатки кошачьей трапезы выглядели непривлекательно, так что оставалось только манго. Подняв увесистый плод, она продемонстрировала его супругам и спросила:

— К вам такие привозят?

Получив отрицательный ответ, Василиса тут же предложила кошачий подарок продегустировать совместно. И вкус, и аромат, и, главное, размер, вызвали неподдельный восторг, а Мирон тут же заинтересовался, где такое растёт и как бы туда караван сгонять, а то одна кошка много не натаскает.

Анисья оставила компаньонов обсуждать вопросы логистики, и убежала разбираться, почему курочку до сих пор не принесли. А Василиса, проследив за ней взглядом, вдруг осознала, что отравительница так и лежит на крыльце, и забеспокоилась:

— Дядя Мирон, а этой-то что делать будем?

— Да пусть пока полежит. Вот охрану вызовем, и пусть они разбираются.

Но, как это обычно и бывает, службы безопасности вызывать не пришлось — они объявились сами. Как раз в тот момент, когда тётка Анисья вынесла благоухающую тушку, с горошинками перца в нужных местах и прилипшим лавровым листочком, у Василисы завибрировала серёжка, и в воздухе появилась озабоченная морда Серого Волка на фоне облаков:

— Асенька, да как же так! Я как только узнал — сразу на Маха и к тебе. Как ты? Я же теперь всю жизнь себе не прощу! Ты потерпи, мы уже через полчаса будем.

Василиса оторвала куриную ножку, без всякого удовольствия отгрызла кусочек, тяжело вздохнула и посмотрела на Мирона:

— Ну, и кто у вас тут стучит?

— Во что стучит?

— Не во что, а кому. Кто безопасникам, ну, охране, доносит?

Мирон помрачнел и задумался:

— Так вроде ни за кем не замечали.

— А нужно было замечать. Так, сейчас что-нибудь придумает, потому что про Лялечку вашу тоже лишним людям знать ни к чему, да и про Тануки — тоже. Пожалуй, тут только один способ подойдёт — ну-ка, пусть все работники сюда выйдут. Времени немного есть, так что сейчас стукача быстренько найдём, и я ухожу — не хочется что-то с Серым общаться.

Осторожно погладив спящую Ликси, она тихо спросила:

— Ты не поможешь?

Кошка подскочила, очумело затрясла головой и заявила:

— А я не сплю!

— Конечно, не спишь. Слушай, сейчас сюда много людей выйдет, ты сможешь понять, кто из них боится?

— А что он сделал?

— Да докладывает кому-то обо всём, что здесь происходит.

Ликси самодовольно потянулась:

— Это легко. Страх — он очень гадко пахнет, хуже, чем тот чай.

— А ты откуда про чай знаешь? Это ведь давно было.

— Так ты вспоминала — а я почувствовала. У меня это только сегодня начало получаться.

— Понятненько. Теперь не только по моим снам толпы шляются, а ещё по воспоминаниям. Ладно, милая, я не сержусь, только ты уж меня предупреждай, если ещё какие волшебные способности начнут прорезаться.

Работников оказалось меньше десятка, и Ликси, пробежавшись зигзагом у них между ногами — девицы при этом взвизгивали и задирали юбки — виновного вычислила мгновенно, хотя, как выяснилось, могли обойтись и без кошачьих экстрасенсорных способностей: парень переминался с ноги на ногу, обильно потел, и пытался мелкими шажками переместиться подальше. Василиса тут же вспомнила, что именно он приносил им с Серым Волком чай, и повернулась к Мирону:

— А ведь мне и в прошлый раз показалось, что этот тип подслушивает. Кто он?

— Да новенький, я его только перед тем твоим приходом нанял. Ну, ничего, пока мы его в погреб определим, а там и побеседуем — кому сообщал, зачем…

Парень, крепко прихваченный Мироновыми сыновьями, задёргался, но был оперативно уволочен. Трактирщик побарабанил пальцами по столу и полюбопытствовал:

— Как ты там сказала — стучал? Богатое слово.

— Это из нашего мира. Их ещё дятлами называют, слышал: тук, тук, тук-тук-тук.

Мирон немного развеселился, а Василиса со вновь проснувшимся аппетитом накинулась на остывшую курятину. Но доесть ей опять не дали: на лужайку обрушился Мих, намного раньше, чем через обещанные полчаса, с него мощным прыжком слетел Волк и бросился к Василисе:

— Всё, больше я с тебя глаз не спущу! Это надо же, с отравительницей известной чаи распивать! Ладно, она просто народ по городу травила, но тут кого осмелилась! Так, сейчас мы тебя переправим в безопасное место, охрану приставим, там муха не пролетит, мышь не пробежит…

Василиса прервала поток обещаний:

— Там — это где?

— Так у Иван-царевича тайный терем есть за городом, там и спрячешься, пока мы будем разбираться, кто этот заговор против тебя организовал. Так, ребята, поднимайте гостью нашу вместе с матрасом, да бережнее, не растрясите, а то я вам…

Из-за кучки деревьев у дороги вышли с десяток охранников в форме и начали решительно приближаться. Василиса возмутилась:

— Я вроде бы не просила меня спасать и прятать, и не хочу я ни в какой терем, тем более — в Иванов.

— Да что же ты, не понимаешь, он о тебе заботится! Сейчас такое закрутилось, что везде опасно стало.

— Если опасно — я в свой мир уйду.

— Что ты, и там достанут. Ты не думай, терем совсем как ваши дома построен, и материалы все от вас, и мебель.

Василиса рывком выскочила из-под пледа и прижалась спиной к яблоне, шикнув на Линси, чтобы не смела высовываться. Посмотрела Серому в глаза и, отчётливо артикулируя, буквально по слогам заявила:

— Не пой-ду!

Волк мотнул головой, и охранники ускорили шаг. Мирон, крякнув, оторвал от скамейке сиденье и встал перед девушкой, выразительно поигрывая длинной доской. На крыльцо выскочила Анисья с верной скалкой, обменялась взглядами с Василисой, которая разводила руки в стороны и показывала на своё плечо, понятливо кивнула и исчезла в доме.

Меньше, чем через минуту она почувствовала, что кто-то дёргает её за подол и, скосив глаза, увидела совсем мелкого пацанёнка, протягивающего ей рюкзачок. Накидывая лямку на плечо, Василиса с удивлением обнаружила, что так и сжимает в пальцах полуобгрызенную куриную кость. Пока она раздумывала, куда бы её незаметно выбросить, диспозиция на лужайке изменилась: стражники застыли на месте, Мирон перехватил доску как копьё и выставил её вперёд, Волк, уговаривавший его «не дурить», пригнулся к земле и оскалился.

Посмотрев в ту сторону, куда были направлены и доска, и взгляды всех присутствующих, она увидела очень знакомого элегантного джентльмена средних лет, который поправил шейный платок и негромко заявил:

— Поскольку охранные службы Тридесятого царства показали свою полную неспособность обеспечить безопасность нашей гостьи, Кощеево царство в моём лице берёт заботу о её благополучии на себя.

Протянув Василисе руку, Оззи заговорил с интонациями, очень напоминающим Ренаровы:

— Пойдёмте, дорогая. В конце концов, я отвечаю за вас и перед вашим отцом. Я думаю, что у нас вам будет намного комфортнее и интереснее, чем у этих плебеев. А впереди у вас увлекательная жизнь, высочайшее положение и много, очень, очень много любви…

Голос пел и завораживал, и Василиса подумала, что прививку, даже две, от подобного воздействия она получила очень вовремя, так что теперь не таяла и растекалась, а ощущала только весёлую злость. Девушка вышла вперёд, отстранив Мирона, и встала посередине между Оззи и Серым Волком. Осмотрев поле боя, она обнаружила, что действующих лиц прибавилось: из-за угла выдвигались Мироновы работники с дрекольем, на крыльце стояли его сыновья, зажав в лапищах впечатляющего вида колуны на длинных рукоятках и пытаясь оттеснить за дверь Анисью, а на коньке крыши устроилась чем-то знакомая ворона.

Подавив неуместное хихиканье, Василиса высоко подняла недоеденную куриную голень и торжественно продекламировала внезапно возникшие в памяти строки кого-то из российских классиков-юмористов:

— Отправляясь в гости, собирайте кости!

Не оглядываясь, она с силой бросила косточку назад, надеясь, что не попала в Мирона, и, потерев колечко, шагнула вперёд, чтобы в ту же секунду растянуться на булыжной мостовой, споткнувшись о выступающий камень. Потирая коленку, Василиса с трудом поднялась, лишь для того, чтобы вздрогнуть от вибрации серёжки и схватиться за ухо.

Бабушка смотрела на неё и строго, и озабоченно:

— Ты почему такая взъерошенная?

— Споткнулась, упала, — от того, чтобы добавить «очнулась — гипс» смогла удержаться, хотя язык чесался.

— Ты где?

Василиса огляделась и уверенно ответила:

— В Лиссе, как ты и велела.

— Хорошо. Мы с твоим потенциальным мужем Оззи немного повздорили, так что будь осторожнее. Чтобы из города — ни шагу. Завтра мы с Кощеем встречаемся, думаю, что за пару дней мы всё урегулируем. А пока считай, что у тебя каникулы. Отдыхай, заслужила. Деньги закончатся — дай знать, пришлю. Да, и не волнуйся, отцу я сказала, что ты у меня погостишь.

Бабушка послала воздушный поцелуй и отключилась. Василиса немного посидела на скамейке, потом по извилистым улочкам вышла через арку на высокий берег и замерла от восторга при виде порта. Ликси вылезла, осмотрелась, и начала носиться по широкому парапету набережной. Прохожие с удовольствием смотрели на задумавшуюся красивую девушку и не менее красивую красивую резвящуюся кошку, но не приставали.

Когда солнце опустилось почти до горизонта, к Василисе подошла немолодая, скромно одетая женщина и с улыбкой спросила:

— Первый раз у нас? Не смущайтесь, все так поначалу, а другие сюда и не попадают. Вы уже где-то устроились?

Василиса улыбнулась в ответ и помотала головой, подумав, что ведь, действительно, где-то ночевать нужно. Не успела она задать вопрос о хороших гостиницах, как собеседница предложила снять у неё комнату — даже не комнату, а целую пристроечку, со спальней и гостиной. И совсем дёшево — потому, что соседние дома море загораживают, а все гости только с видом на порт жить хотят.

Дом с крошечным ухоженным садиком оказался на тихой улочке, идущей за рядом домов параллельно набережной. Моря, действительно было не видно, но цветущая вишня под окном пристройки, по мнению Василисы, полностью искупала этот недостаток. Умывшись и переплетя наконец-то полностью растрепавшуюся косу, она вернулась к порту, хотя Ликси уговаривала угомониться и лечь спать — очень уж хотелось посмотреть на закат.

В итоге выяснилось, что хранительница была права — минут через пять глаза у девушки начали закрываться. От багрового диска оставалось ещё больше половины, когда Василиса зевнула, встала со скамейки и направилась к новому дому.

Не успела она дойти до нужного переулка, как за спиной раздались какие-то дикие звуки. Обернувшись, Василиса поняла, что сон сбежал, потому что открывшаяся картина не оставила ему не единого шанса: конкурировать с этим зрелищем не смогло бы даже самое безумное сновидение.

Затаив дыхание, она наблюдала как к ней приближаются два мужчины, один — высокий и мощный, второй — пониже и худощавый. По тому, что шли они в знаменитой позе «домиком» и, пытаясь сохранить равновесие, двигались по синусоиде, можно было понять, что оба смертельно пьяны. Вся прелесть и бредовость ситуации заключались в том, что одним из мужчин был Гриша.

Парочка пыталась что-то петь, но каждый — свою песню, поэтому на выходе было слышно только унылое завывание в диссонирующих тональностях. Судя по всему, исполнители тоже это осознали, потому что остановились, не рискнув отцепиться отцепиться друг от друга, и по знаку Григория, размашисто дирижирующего свободной рукой, неожиданно слаженно грянули:

Только мы с конём по полю идём,

Мы идем с конем по полю вдвоем.1)

Василиса встала перед певцами и доброжелательно поинтересовалась:

— Гриша, а кто из вас двоих — конь?

________________________________________________

1) Группа «Любэ». Конь

Глава 17. Ночные откровения

С трагическим надрывом певцы повторили последнюю фразу про «вдвоём с конём», замолчали и уставились на Василису ничего не выражающими глазами: белёсыми, как у мороженого судака у — Гриши, и карими, осветлившимися до бледно-янтарного — у его собутыльника. Было понятно, что допрос продолжать бессмысленно, но девушка попыталась:

— Куда следуем?

Как ни странно, кареглазый отозвался: — Гуляем, — и начал падать, но каким-то чудом удержался на ногах, привалился к плечу друга, закрыл глаза и тихонько засопел. Григорий же смотрел широко открытыми глазами прямо пред собой, но при этом явно спал. Василиса до слёз пожалела, что не взяла с собой телефон — такой кадр пропадает! Жалко, что у местных говорилок только одна функция, недоработка.

Ещё немного полюбовавшись на парочку, она поняла, что куда-нибудь этих пьянчуг нужно пристраивать — не бросать же так, ещё сверзятся с обрыва. Можно, конечно, устроить в снятой квартирке, там даже диван есть, но самой их не довести: слишком велика разница в массе, чтобы куда в нужном направлении подталкивать.

Появилась мысль просто уронить их на травку, чтобы проспались, но до газона тоже нужно ещё дойти. Проблема разрешилась сама собой с появлением толпы рыбаков — тоже подвыпивших, но осознающих реальность и передвигающихся практически по прямой. Транспортировка двух тел заняла много времени и обошлась относительно дёшево: три монетки. Василиса попыталась сбить цену до двух, но ей крайне логично объяснили, что Гриша должен считаться за двоих, и вообще, если он очнётся — мало никому не покажется. В качестве бонуса помощники получили тему для неисчерпаемых шуток разного уровня пристойности, которые девушка выслушивала без протестов и иногда даже хихикала.

Основной темой были предположения о том, какой из мужиков — Василисин, и кого следовало бы выбрать. При этом голоса советчиков разделились поровну: Григорий был признан более крепким и вообще красавцем, но как личность неизвестная — не очень внушающим доверие; его же спутник, как оказалось, местная знаменитость в контрабандной отрасли — наоборот, слишком хорошо известным и потому доверия внушающим ещё меньше.

К счастью, до пристройки добрались раньше, чем рыбаки, осознав несовершенство обоих переносимых, начали предлагать свои кандидатуры. Ноша была сгружена на диванчики, которых, на счастье, оказалось два, оба — коротковатые, но парни, уложенные на них, опративно свернулись калачиком. Довольная приключением компания удалились. На прощание старший из них, и наиболее трезвый, глубокомысленно посоветовал:

— Ты бы, девушка, им поутру холодного пивка притаранила. Там у порта, минут за пять добежишь, «Пьяная треска» с рассветом открывается — если вообще закрывалась.

Василиса решила, что совету последует, если только не проспит, собралась наконец-то лечь спать, но поняла, что заснуть даже в своей комнате не сможет: спящие распространяли богатую гамму ароматов, к которой добавился оставленный матросами неистребимый рыбный дух. Открытые окна ситуацию не исправили, потому что ветерок не только был слабым, но и дул в направлении комнаты, намертво утрамбовывая запахи внутри.

Пожав плечами, Василиса прихватила со своей кровати маленький плед и вышла в палисадник — то ли у неё разыгралось воображение, то ли действительно там пахло даже сильнее, чем в комнате. Подумав, что к ночным прогулкам пора бы уже и привыкнуть, она вышла за калитку и пошла к морю и, только очутившись не на набережной, а в каком-то незнакомом месте, поняла, что свернула не в тот проулок.

Почему-то направление к морю ощущалось очень отчётливо, и она начала петлять по узким улочкам, три раза переходила по висячим мостикам, и бесчисленное количество раз — под арками, чтобы в итоге оказаться на пляже крошечной бухточки. Порт остался где-то справа — за далёким волноломом виднелись верхушки мачт и одинокий парус.

Парус, как и следовало ожидать, был не алый, а грязновато-серый даже в ярком лунном свете. Василиса отыскала на берегу над маленьким обрывчиком удобное дерево с умеренно шершавым стволом, наклонённым, в отличие от пальм, в нужную сторону, завернулась в плед и удобно устроилась, свесив ноги к песку. Оказалось, что на нём очень удобно чертить носками кроссовок всякие кривые, напоминающие волны. Немного подумав, она разулась и большими пальцами нарисовала поверх них кривоватое сердечко, потом всё перечеркнула не менее кривым крестом, прислонилась головой к стволу и стала любоваться лунной дорожкой.

Издалека раздавались еле слышные обрывки песен и непонятные скрипы; недалеко от берега, прямо в середине дорожки, из воды серебряной лентой на мгновение вылетела стайка крошечных рыбок, а прямо за ними громко плеснула, хлопнув хвостом, крупная хищница.

Василиса, пробормотав «нас не догонят», поплотнее завернулась в плед и собралась подремать, но в очередной раз это не удалось: сзади послышались лёгкие шаги и кто-то уселся рядом. Скосив глаза, она увидела классический профиль Макса и обречённо вздохнула.

Макс свесил босые ноги и обвёл нарисованное сердечко, стерев и крест, и часть волн, потом молча прислонился к дереву и попытался накрыть Василисину руку своей. Руку она убрала под плед, ещё немного помолчала и равнодушно спросила:

— А где твой хвост?

Отстранившись, бывший свет очей удивился:

— Что ты имеешь в виду?

— Хвост, такой, с плавниками. Если ты русал — или как там муж русалки называется, у тебя должен быть хвост.

Макс явно обиделся:

— Это всё, что тебя интересует?

— Позавчера я много бы вопросов задала, а сейчас — да, только про хвост.

— Ну, хочешь, я на коленях буду прощения просить?

Василиса лениво сказала: — Не-а, — и отвернулась.

Соскочив на песок, морской бог с голым торсом и почему-то в джинсах, начал нервно расхаживать взад-вперёд, потом остановился, поймал взгляд девушки, и серьёзно сказал:

— Прости. Но я действительно Морену люблю. Как только открыл тогда глаза, увидел её лицо — и понял, что, если без неё — мне безразлично, буду я жить или нет. У нас с тобой по-другому было — хотя, если бы не всё это, думаю, что мы были бы счастливы, и долго-долго жили бы вместе.

— Ага, пока чья-нибудь смерть, скорее всего — твоя, преждевременная, нас бы не разлучила. Или открывание глаз после очередного спасения… Думаю, что по-другому было не у нас, а у тебя. Может быть, я потом по этому поводу ещё поплачу, потому что у меня это было… ладно, проехали. Но это маловероятно, я ведь тебя действительно отпустила — тогда, на кладбище, и ты об этом знаешь. А твоя девушка, видимо, нет, или просто тебе не верит, иначе не пыталась бы меня утопить.

Макс взвился:

— Она не такая.

— Да? А в воду меня твоим мороком заманивать, каппу прислать, чтобы наверняка…

— Ты не понимаешь. Морена меня так любит, что готова была тебя русалкой сделать, чтобы я снова мог выбирать. Понимаешь, мы много разговариваем, и я часто тебя вспоминаю, когда о земной жизни рассказываю — мол, мы с Васькой… Ну, потому что последние годы мы с тобой всегда вместе… Вот она и подумала… И потом, ты ведь пошла ко мне, если бы не пошла — ничего бы и не было.

Василиса устало поинтересовалась:

— Не пошла? На песню сирен? Ты сам-то веришь? Или чувство собственной незаменимости глаза застилает? А меня твоя селёдка спросила? И вообще, мудрый шаг: выбор у тебя был бы очень тяжёлый: между царицей морской, которая тебе жизнь спасла, и русалкой новодельной, необученной.

— Она не селёдка! И не царица!

— Хорошо, женщина с рыбьим хвостом, она же принцесса — тире — царевна — те же яйца, только в профиль.

— Раньше ты не была такой грубой.

— И что?

— В смысле? Я говорю, что ты…

— В очень простом смысле. Ты хотел услышать, что это жизнь без тебя меня такой сделала, и ещё немного покаяться или даже порвать на себе волосы? Не получится, и по очень простой причине: предположим, я стала грубой, или толстой, или худой, крашеной, стриженой, с пирсингом или вообще занялась бодибилдингом пополам с армрестлингом — каким боком это тебя касается, и почему ты считаешь, что имеешь право эти изменения комментировать?

Макс отступил на шаг и сказал:

— Эээ…

Василиса внезапно перешла из состояния озверения, в котором она последние фразы разве что не прокричала, к состоянию иронического пофигизма, поэтому радостно процитировала любимых кошку и преподавателя:

— Исключительно богатый словарный запас.

Теперь Макс обиделся по-настоящему и, похоже, расстроился:

— И злой такой не была. Я просто о тебе беспокоюсь.

— Главное, чтобы твоё беспокойство не принимало материальные формы. Даже не знаю, как тебе объяснить, что ты — прошлое, тебя нет, ты — памятник на могиле, под которым закопана фара от Харлея, и мне ты не нужен — ни в живом виде, ни в хвостатом. Компран?

Макс грустно кивнул, помялся, но продолжил:

— Нам ведь придётся встречаться. Морена в ваших Советах участвует, с совещательным голосом. У них, то есть — у нас, свои заморочки с проходами и переходами. Ну, а я её сопровождаю.

— Понятно. Так вот к чему всё это было. А я ведь уже сказала, что мне твоя личная жизнь безразлична, если по-научному — монопенисуальна. Могу поклясться на единственной и обожаемой кошке, что лицо Морене расцарапывать не буду, и даже слюной в её сторону не плюну. Успокоился?

Макс рассмеялся, сел рядом и обнял Василису за плечи:

— С трудом, но дошло, правда — не до конца, наверное, я по натуре — гнусный собственник. И теперь чувствую себя последней свиньёй — я ведь тогда тебя у Гришки отбил, а сам — вот, без меня вы бы теперь… Хотя, наверное, у вас всё хорошо, поэтому ты так быстро и в себя пришла.

— У какого Гришки?

— А ты много Гришек знаешь?

— Слушай, ты бредишь, он на меня даже не смотрел.

— Ага, потому что даже дышать в твою сторону боялся — как же, королева курса — и деревенщина неотёсанная, из Нижних Васюков.

— Из Крёкшино.

— В смысле?

— Заладил, всё тебе смысл подавай. Это Гришина деревня так называется.

— Ну, раз даже название родовой деревни знаешь, значит, у вас действительно всё хорошо…

— У нас — просто отлично, он через месяц женится на Инге, в которой души не чает, а я буду подружкой невесты.

Макс злобно дёрнул себя за волосы, посмотрел на пустые ладони, понял, что ничего не оторвал, безуспешно подёргал ещё, и злобно прокомментировал:

— Идиот. Я-то был уверен, что в итоге оставил тебя в хороших руках.

Василиса отстранилась, похлопала его по руке и добродушно согласилась:

— А ты в хороших и оставил. В моих собственных. Слушай, вроде бы всё выяснили, все хорошие и добрые, кроме меня, так что давай закончим этот вечер встречи, и плыви себе. Счастья вам, здоровья, и много качественных икринок и головастиков.

Возмущённо вскочив, Макс заорал:

— Дура! Какая икра, у нас, как у обычных людей, обычные дети рождаются, и только потом в море уходят. Ты, что, не видишь, что я какой был — такой и есть.

Василису несло, поэтому она сладко улыбнулась и ответила:

— Разумеется, не вижу, ты ведь в джинсах. Может, там у тебя этот — как этот орган у рыб называется — яйцеклад?

Макс сверкнул глазами, злобно долбанул пяткой песок, и с разбега ушёл под воду. Василиса дождалась, когда на практически погасшей лунной дорожке блеснул большой рыбий хвост, поплотнее завернулась в плед и, наконец-то, заснула. Редкие слёзы, которые капали из закрытых глаз, ей абсолютно не мешали, потому что большую часть мгновенно высушивал дующий с моря ветерок, а самые крупные осторожно слизывала Ликси. Дождавшись, когда Василиса перестанет плакать, кошка залезла под плед и устроилась на хозяйкиных ногах — погреть и помурлыкать.

Разбудил Василису один из первых солнечных лучей, попав точно в правый глаз. Она, не просыпаясь, попыталась отклониться, но на ярком свету оказался левый, к тому же голова начала соскальзывать со ствола. Прикрыв лицо рукой, она открыла глаза и через слегка разведённые пальцы посмотрела на море: штиль, чёткая линия горизонта и только поднимающееся из-за неё солнце.

Восход её несколько озадачил: получается, что солнце и садится в море, и восходит из него? Видимо, вопрос был задан вслух, потому что Ликси вылезла наружу и сварливо объяснила:

— Потому что это — мыс. Вечером мы были на одной стороне, а сейчас — на другой.

Василиса засмеялась:

— Что-то ты слишком много знаешь для кошки, которую меньше недели назад вытащили их деревянной статуэтки. И вообще, ты мне все ноги отлежала, я их вообще не чувствую.

Не удостоив хозяйку ответом, Ликси подошла к линии прибоя и брезгливо попробовала воду лапой, потом пробежала по песку, явно следя за кем-то, плывущим недалеко от берега, и вернулась обратно:

— Мы уже пойдём домой? По-моему, давно пора.

— Ну, уж нет, по примеру Григория — шагу отсюда не сделаю, пока не искупаюсь. Боже, Гриша! Теперь ещё и о нем думать!

Кошка состроила на морде никифоровское выражение и менторским тоном посоветовала:

— А думать всегда полезно, особенно — если не после, а до.

Василиса возмутилась:

— Ещё ты будешь меня поучать!

С трудом встав на ноги, она помассировала затёкшие ступни, попыталась переплести косу, и обнаружила, что волосы — в листочках и мелком мусоре, нападавшем за ночь с дерева, а по спине, кажется, кто-то ползёт.

Взвизгнув, Василиса скинула одежду и бросилась в воду, Ликси прыжком догнала её, обвилась браслетом вокруг запястья и посоветовала нарисованным ртом:

— А ты палочку в зубы возьми, там на берегу их много.

— Зачем?

— А все так делают — с головой окунаешься, все блохи на палочку и перелезут. — И вредная кошатина мерзко захихикала.

— Ах, так! Ну-ка, иди ко мне на руки, быстро!

Ликси выскочила на подставленные ладони и завертела головой — мол, что случилось? Василиса осторожно опустила ей в воду, отскочила на шаг в сторону и объяснила:

— Будем учиться плавать. Хвост держим вверх, когти растопыриваем, и гребём. Давай, учись — а то в прошлый раз чуть не утонула.

Ликси фыркнула, попыталась что-то сказать, но хлебнув воды, смирилась, и по-собачьи погребла к берегу. Последние метры через мелководье она преодолела двумя гигантскими прыжками и принялась вылизываться, отплёвываясь от солёной воды.

Василиса ещё немного поплавала, потом уселась на плед, достала из рюкзака расчёску и принялась приводить в порядок волосы. В этот момент остов лодки, полузасыпанной песком, зашевелился, и из дыры показалась взъерошенная голова, с изумлением взирающая на полуголую девушку с распущенными волосами. Немного повращав глазами, голова вылезла вместе с туловищем, явив свету замечательного, просто хрестоматийного портового оборванца.

Посмотрев на это чудо с не меньшим интересом, Василиса поинтересовалась:

— Пива хочешь?

Приняв истовое кивание головой за утвердительный ответ, девушка выудила небольшую пригоршню монеток и спросила:

— На сколько маленьких баклажек хватит? Так, понятно, на пять. Значит так, сейчас рысью в«Пьяную треску», берёшь там пива на все, и галопом — обратно, чтобы согреться не успело. Мне — четыре, тебе — одну.

На лице оборванца застыло изумлённо-восхищённое выражение «оказывается, со мной тоже может случиться чудо», он благоговейно принял в заскорузлую ладонь монетки и припустил вверх по склону со скоростью претендента на олимпийскую медаль. Не обращая внимания на скептические высказывания Ликси, Василиса наконец-то заплела косу, надела измятые юбку с майкой прямо на мокрое бельё, и начала вытряхивать песок из пледа. Плед развевался на поднявшемся ветерке, и вытряхиваться отказывался. Когда после очередного порыва ветра он ударил девушку по уху, она схватилась за серёжку — проверить, не вылетела ли, и внезапно охнула:

— Это надо же такой свиньёй быть! Дядьку Мирона бросила, сбежала и даже не проверила — как они там.

На вызов ответила тётка Анисья, и Василиса сначала испугалась, но сразу успокоилась: расстроенной собеседница не выглядела, и сразу затарахтела:

— Асенька, деточка, как ты, нормально добралась, головка не болит? А то мы вызываем — так не отвечает. Видно, у тебя говорилка получше, хотела даже по яблочку, но без мужика я его трогать боюсь.

— А что с дядей Мироном?

— Да что всегда — спину сорвал, когда скамейку выдёргивал, так что лежит, стонет и жрать требует, а я кручусь, от малых-то толку — как от петуха яиц, проще всё самой сделать. Так как ты?

— Да нормально у меня всё, хорошо. Чем там драка закончилась?

— Да ничем. Как ты исчезла — они оба в кусты бросились, косточку искать, что ты выбросила. Я им, правда, целый куриный скелет предложила, мол, оглоеды мигом до нужного вида обточат, так они глазами зыркнули, сказали, что я — дура-баба, а косточка та, раз ты её колдовала — волшебная, и они тебя по следам на ней вмиг отыщут. А как кость-то нашли — аж лбами столкнулись — вот тут-то драка и началась. А потом вообще смешно было — Серый от усердия кость перекусил, да кусок и проглотил. Потом поорали они друг на друга, заклинание твоё на все лады поповторяли — да без толку. Так и разбежались. Внук Кощеев варенье отравленное попробовал, долго плевался и сказал, что точно — слеза чёрного лотоса. А Серый вместе с этой ведьмой чернобрысой курицу-то прихватил.

Тётка Анисья продолжала в деталях описывать, кто как на кого смотрел, и чем она Мирону спину лечила, а с крутого берега уже скатился посыльный. Небольшие, с литр, баклажки, запотевшие снаружи, он с поклоном вручил девушке, за стремительность был вознаграждён ещё одной монеткой, и смотрел вслед своему персональному чуду, пока девушка не скрылась за парапетом набережной.

Дослушав историю об эпохальном сражении почти до конца, Василиса клятвенно пообещала словоохотливойй трактирщике обязательно приехать, и заторопилась домой — солнце-то уже заметно поднялось. Дорога обратно отыскалась на удивление легко — только мостик по пути попался почему-то лишь один, а арок вообще не было.

Как Василиса и надеялась, за время её отсутствия в комнате ничего не изменилось, разве что запах стал менее ядрёным. Контрабандист так и лежал, свернувшись клубочкам, зато Гриша попытался принять позу увечной морской звезда, раскинув в стороны руки и ноги, отчего наполовину сполз с дивана на пол. Во сне его лицо стало очень красивым, но с каким-то детским обиженным выражением.

Василиса немного посмотрела на парня, он, видимо, почувствовал взгляд, потому что ласково произнёс «Васёна» и жалобно засопел. Василиса зашипела сквозь зубы, немного побормотала про самодеятельных свах и манипуляторов, потом вышла на середину комнаты, подняла фляжки и пивом и рявкнула:

— Подъём!

Контрабандист, стремительно, пожалуй, даже быстрее, чем это делала Ликси, развернулся из клубка, сел и попытался сунуть руку под отсутствующую подушку. Столь же быстро он оценил ситуацию и жадно уставился на пиво. Гриша, вполне закономерно, свалился с диванчика и теперь сидел на полу, хлопая синими глазами. Лицо его уже не казалось таким красивым, хотя обиженное выражение на нём осталось.

Василиса подошла и вручила страдальцу баклажку, к которой парень тут же присосался, сообщив между глотками:

— Вась, я тебя люблю!

Она хотела привычно ответить: — Я тебя тоже, — но почему-то не решилась, и вместо этого, вручая второму страдальцу его долю, констатировала:

— И это правильно. Меня нужно любить, ценить, и вообще на руках носить.

Гриша отставит пустую тару и грустно усмехнулся, а хрупкий с виду, невысокий контрабандист, отсалютовал баклажкой и доложил:

— Я готов!

После чего он легко, без напряжения, подхватил Василису на руки и закружил по комнате. Обычно спокойный Гриша почему-то вдруг вызверился и заорал:

— А ну-ка, поставь чужую девушку на место!

Контрабандист, продолжая кружиться, и, кажется, даже насвистывать какую-то зажигательную мелодию, в такт ей весело пропел:

— Так ведь девушка — ничья, и уж точно — не твоя.

Взглянув крем глаза на Гришу, он остановился, поставил Василису на пол, и закончил уже не в рифму:

— С твоей я знаком.

Усмехнувшись, он взлохматил волосы и пошёл к двери, но на пороге остановился и решительно повернулся к Василисе:

— Так дело не пойдёт, ты ведь, можно сказать, мне жизнь спасла — это я про пиво. Так что я буду последним волосатым крабом, если не скажу спасибо и не предложу хотя бы на денёк пойти в море на моей «Летучей рыбе». Согласна? Да, меня зовут Галь. А ты…

— А я — Ася, то есть — Василиса, здесь, наверное, можно…

Галь рассмеялся:

— Да уж, здесь — не в Тридесятом. Ну, пошли?

Василиса покосилась на Григория и капризно спросила:

— А паруса там какие?

— А какие нужно?

Наморщив лоб, девушка задумалась, потом неуверенно начала перечислять:

— Идеально, конечно, было бы в мелкий цветочек. Понимаю, что это — не серьёзно, тогда, может быть, в клеточку? Знаешь, в такую красно-белую, как скатерти в итальянских ресторанчиках, только крупную?

Одобрительно кивнув, Галь заключил:

— Значит, не пойдёшь. Ну, всё равно — наш человек. Это, уж извини, проверка такая: затребует девица алые паруса или нет.

— Что, кто-то просит?

— А ты как думала? Некоторые даже очень настойчиво, — и он покосился на Гришу.

Василиса помрачнела:

— А ведь если для туристов и вас полностью откроют, наверняка кто-нибудь устроит аттракцион с катанием по бухте. Только представь: вся бухта — в алых парусах, и на на твоей — они же, а под ними — штук тридцать толстых дур. Ну, или тощих, с губами…

Посерьёзнев, Галь ответил резко:

— Вот поэтому я и буду бороться до конца с этой туристической авантюрой. Для избранных — да. Но не для тех, кто сам себя избранными назначил, а для тех, кого мы выберем. Вот его, — он кивнул на Гришу, — мы выбрали. И ты тоже можешь в любой момент…

Василиса рассеянно кивнула:

— Могу, — и продемонстрировала явно не совсем простому контрабандисту засветившееся колечко на мизинце.

Тот ошеломлённо вгляделся в кольцо, потом поклонился и почтительно поцеловал руку:

— Хранительница, я счастлив, что вы с нами. Всем, чем смогу…

Ещё раз поклонившись, Галь вышел, а Василиса вернулась к заброшенному Григорию и села рядом с ним на пол:

— Может быть, расскажешь, с чего вдруг такой загул? И как сюда добрался — Галь провёл?

Гриша помотал головой и деревянным голосом ответил:

— Загул — потому что с Ингой поругался. А сюда — из дома, в сказку знакомый леший провёл, а в Лисс — по твоему кольцу.

— Ну, милые бранятся… Из-за чего хоть?

— Она отказалась к нам в деревню ехать, с моими родителями знакомиться. Вернее, согласилась, но только на один день: утром — туда, вечером — обратно.

— Да какая муха её укусила?

— Сказала, что и так всю жизнь на хуторе проторчала дырсой кверху, и видеть больше такую жизнь не хочет.

— Какой хутор? Она ведь из Риги, и мама — какой-то начальник в мэрии. А дырса — это что? Хотя по смыслу — догадываюсь.

— Вот и я о том же. Зачем врать-то было?

— Слушай, ну, её можно понять: мы все такие городские и крутые, и тут крестьянка-хуторянка…

— Особенно я — городской и крутой.

— Гриш, все мы пытаемся выглядеть не теми, кто есть. Поговори с ней, Инга ведь тебя любит…

Григорий тоскливо вздохнул:

— Поговорю, куда я денусь. А вот как обратно возвращаться?

— А какие проблемы? Так же, как сюда.

— Вот только я с пьяных глаз срок возвращения пропустил, так что монетка твоя — тю-тю. А если даже как-то домой и вернусь — то в Москву всё равно к пяти не попаду, там только лёту больше двух часов, да четыре — до Мурманска добираться, и билетов не достать. Это когда я психанул и домой рванул — повезло: кто-то билет сдал.

— А что в пять будет?

— Экзамен. Сама понимаешь, я ведь на бюджете, а там в затылок дышат…

Василиса повеселела:

— Какая ерунда! Сейчас всё организуем. Я тебе не успела рассказать, но с нашей последней встречи я, как говорят геймеры, что-то там себе прокачала и теперь многое могу. Хоть рассчитаюсь с тобой за спасение из пучины и участи хуже, чем смерть…

Она встала, потянув Гришу за собой, и скомандовала:

— Так, у тебя пять, хорошо, десять минут на душ и приведение себя в пристойный вид, и рванём.

— А Хранительница — это кто?

— Хранительница — это я. Давай, ускоряйся, я по дороге тебе всё расскажу. И имей в виду — вода в душе только холодная.

Гриша притворно застонал:

— Что-то одно я бы пережил: или тебя-Хранительницу или холодную воду. Но чтобы всё вместе…

Увернувшись от запущенной в него подушечки, он засмеялся, и только на пороге, полуобернувшись, посмотрел на Василису тоскливо и обречённо.

Глава 18. Дневные разговоры

За стеной зашумела вода и одновременно раздался абсолютно поросячий взвизг. Василиса одобрительно кивнула и, пробормотав, что холодная водочка сейчас — самое оно, чтобы взбодриться, критически оглядела комнату, с сожалением — так и не использованную кровать, и постучала кулаком в дверцу:

— Время вышло! Вытираемся, одеваемся — и на выход.

Вид вышедшего Гриши её не порадовал: был он несчастный, сине-зелёный, с красными глазами, и трясся мелкой дрожью. Так что вместо немедленного отправления пришлось выгнать его на солнышко, выдав расчёску, и жестоко отказав в дополнительной порции пива.

В приоткрытую дверь заглянула хозяйка, и неуверенно спросила:

— Можно? У вас кто-так так страшно визжал, я подумала — не случилось ли что…

Василиса смутилась:

— Вы уж нас извините за шум — у меня друзья ночевали, вот один из них холодный душ и принял.

— Да я понимаю, после хорошей гулянки ледяной душ — первое дело, нужно было и второго взбодрить. А вы можете и тёпленькой сполоснуться — там возле крана переключатель синенький, он со скважины на бак переключает, который на крыше. Дни-то жаркие стоят, там вода с вчера ещё не остыла, да за утро ещё подогрелась.

Василиса начала неудержимо хихикать, хозяйка с недоумением на неё посмотрела, а потом сообразила:

— Это я виновата, нужно было вчера объяснить…

Успокоив расстроенную женщину, девушка с удовольствием смыла с кожи соль тёпленькой водичкой, и даже ухитрилась промыть волосы. Перегнувшись через подоконник, она вытащила из руки задремавшего Гриши свою расчёску и завязала высокий хвост, попутно подсчитывая, сколько раз ей уже приходилось ходить в этом мире с мокрой головой. Получалось, что каждый день. Пожав плечами — ну, вот такая сказка, Василиса прихватила рюкзак и сэкономленное пиво, и отправилась будить Гришу.

Лицо у него слегка порозовело, и опять стало обиженным и красивым.

Василиса немного полюбовалась, впервые заметив и резко очерченные губы, и длинные, совсем девчачьи ресницы, повела взгляд вниз, потом строго приказала себе прекратить эту порнографию, и почти сразу послушалась. Григорий, видимо, почувствовал взгляд, открыл глаза, посмотрел на девушку как обычно — спокойно и ласково — и забеспокоился:

— Ты с ума сошла — такой холодной водой мыться, да ещё и с мокрыми волосами бегать.

— Ты ещё скажи «шапку надень». А мылась я тёплой, там, оказывается, рычажок был. Не смотри на меня так — я, честно, не знала, мне хозяйка только сейчас показала, когда на твой визг прибежала. И волосы у меня быстро сохнут.

Демонстративно взмахнув хвостом и поморщившись, когда он с влажным плюхом хлестнул её по спине, девушка поставила возле Гриши баклажки и предложила:

— Ну, идём прямо сейчас?

Григорий сгрёб вожделенный напиток и, пытаясь встать с занятыми руками, согласился:

— Идём. А куда?

Василиса задумалась, потом начала истерически хохотать, отступила на шаг назад, споткнулась, и свалилась чуть ли на колени к Грише. Он ловко перехватил девушку в полёте, усадил рядом и, дождавшись, когда она немного успокоится, спокойно поинтересовался:

— И что я смешного сказал?

— Это не ты — смешного, это я только сейчас сообразила, что не знаю, куда идти. Отправились бы сейчас в никуда.

Гриша почесал затылок:

— Да, проблема. Я так понимаю, что ты можешь переноситься только туда, где уже была?

Василиса неуверенно кивнула:

— Вроде бы, да. Хотя в Лисс я как-то попала, просто по названию. Правда, в детстве я чуть ли каждую здешнюю улочку знала и описать могла, пожалуй, лучше, чем переулки по дороге в школу. Наверное, нужно или побывать там, или видеть. Ну, ты понимаешь…

— Понимаю. Единственное, что придумывается — я тебе нашу деревню опишу.

— Так нам не в твоё Крёкшино нужно, а в то место, откуда ты сюда попал.

Гриша замялся, и начал невнятно объяснять, что на сказочной стороне — тоже вроде бы как их деревня, родственники живут, и народ время от времени туда-сюда ходит, но редко — только когда у лешего настроение хорошее.

Василиса, отстранившись от Гриши, сухо спросила:

— И ты ходил? Туда-сюда?

— Ну, да.

— И никому не рассказал?

— Так как-то у нас не принято о таком рассказывать.

— Понятно. И после этого ты Ингу обвиняешь, что она тебе про хутор не рассказала? А ты нам — не слова, даже когда мы в этот сказочный тур отправились.

Гриша сделал наивное лицо:

— Так меня никто не спрашивал.

Но Василиса отступать не собиралась:

— Ты мне тут Чука с Геком не изображай — «нас не спросят — мы не скажем». Не ты ли несколько раз декларировал по поводу «правды, всей правды и ничего, кроме правды»?

Ответ заставил девушку пожалеть, что она вообще затеяла этот разговор:

— Есть разница между сохранением чужих тайн и откровенным враньём. Да, я с детства ходил в Тридесятое царство, и с Галем знаком лет с десяти, когда они с отцом к нам приплыли ещё на старой шхуне, «Морском коньке». А теперь он сам из нашего мира контрабанду возит. Тебе-Хранительнице я это могу рассказать, а остальным — нет. И за Ингу не переживай, разберёмся.

Помолчав, Григорий добавил:

— У тебя теперь ведь тоже секреты есть, о которых всяким разным знать не положено. Вот я о них и не спрашиваю. И о Максе не спрашиваю.

Василиса пожала плечами:

— Да секретов особых нет. Приключений за последние два дня набралось — на полжизни бы хватило. А с Максом мы поговорили, и, вроде бы, договорились. Он, когда тонул, любовь всей своей жизни встретил, и теперь русалом трудится, а девушка у него нервная и с буйной фантазией, вот и устроила. Так что теперь могу спокойно плавать — хоть в море, хоть в бассейне. Достаточно информации?

— А приключения?

— Хм, приключения разнообразные. Иван-царевич и племянник Кощея внезапно захотели на мне жениться. Девушка Ренара меня отравила, чем-то там от чёрного лотоса…

Гриша вздрогнул и развернул девушку лицом к себе:

— Росой? Но ведь от неё…

— Ага. Я и умерла, так что ты с зомби общаешься. Боишься?

Сжав её плечи, Гриша сдавленно даже не прошептал, а прошипел:

— Никогда, слышишь, никогда не шути со мной так!

Испугавшись, Василиса отстранилась и затараторила:

— Да ничего страшного не случилась, меня специально обученная японская кошка-оборотень спасла, я с ней по дороге познакомилась. Если нужно будет, она всех оживит, ей только перепрыгнуть — и все воскресают, а теперь она ещё и на попугаях натренируется… Вот и Ликси может подтвердить.

Материализовавшаяся Ликси ничего подтверждать не стала, а сварливо поинтересовалась:

— Вроде бы кто-то куда-то собирался? А то чуть ли не час уже тут сидите.

Обрадовавшись смене темы, Василиса покаянно призналась:

— Не знаю я, как в Гришину сказочную деревню попасть, я там не была и вообще не представляю…

— А он, — кошка уже забралась к парню на колени и успокаивающе урчала между фразами, — рассказать не может?

— А я так смогу — по рассказу?

Немного подумав, Ликси скомандовала:

— Возьмитесь за руки и закройте глаза. Теперь он пусть рассказывает, ты — старайся представить, а я помогу.

Окутав сцепленные руки как живая муфта, она скомандовала, — Начинай, — и как-то странно заурчала.

Василиса, зажмурившись, слушала тихий голос, напевно рассказывающий про стоящие на высоком берегу рубленые избы, все в яблоневом цвету, про заливные луга внизу, сплошь заросшие цветами, доходящими до золотого песчаного берега, про светлый берёзовый лес на другой стороне речки и десяток вековых сосен у обрыва. А ещё про шум морского прибоя, иногда доносящийся по ночам из-за холмов, и витающий над селением аромат только что выпеченного хлеба, оттенённый слабыми нотками скошенной травы и лениво текущей, разогретой солнцем сосновой смолы…

Василиса честно зажмурила глаза изо всех сил и сжала Гришину ладонь — но ничего не увидела, перед глазами поплыли цветные круги, превратившиеся в сплошное чёрное пятно. Ликси начала перемещаться по сплетённым рукам, и замурлыкала так, что звук начал вибрировать глубоко под кожей. Девушка расслабилась, прислонилась к надёжному плечу и чуть приоткрыла глаза — чтобы не было так темно.

Через густые ресницы сначала прорвался яростный жёлтый цвет, за ним — изумрудный и небесно-голубой. И запахи были неправильные — никакого хлеба, а цветущий бярышник и полынь. Она стоит на середине пологого зелёного склона, а снизу, с цветущего луга, к ней идёт улыбающийся Гриша и несёт в вытянутых руках целый сноп ромашек с редкими сиреневыми колокольчиками.

Радостно рассмеявшись, Василиса бросилась навстречу и, налетев на парня, чуть не сбила его с ног — для того, чтобы не покатиться вместе с девушкой к реке, ему пришлось, поймав её на лету, сесть на землю. Ромашки рассыпались, и Василиса, оказавшись у Гриши на коленях, широко распахнула глаза, огляделась и возмущённо спросила:

— И что это ты мне показывал? Вместе с кошкой, моей кошкой, между прочим…

Григорий, широко улыбаясь, посоветовал:

— А ты посмотри вокруг.

Оглядевшись, Василиса чуть не провалилась сквозь землю: она так и сидела на весьма удобных коленях, но не на зелёном склоне, а посреди пыльной улицы. Ромашек не было, вместо них Гриша чудом удерживал в одной руке две баклажки с пивом, а от ближайшей калитки к ним ковыляла древняя бабка, потрясая клюкой.

Одним текучим движением поднявшись на ноги вместе с Василисой и пивом, Гриша поставил её на ноги, схватил за руку и потянул за собой:

— Бежим!

Послушно переставляя ноги, девушка на бегу испуганно спросила:

— Кто это? Она опасная? И где мы?

Затащив Василису в ближайший двор, Гриша поцеловал её в висок и радостно объявил:

— Мы — там, где надо, в Крёкшино-два. Хотя они считают, что «два» — это мы, а они как раз первые. А бабка Фиса — очень опасная, до смерти заговорить может, а уж по части допросов ей вообще равных нет.

Василиса ошарашенно огляделась:

— Значит, у меня получилось?

— Так у тебя всегда всё получается.

— А ромашки зачем?

Григорий ответил, даже не задумываясь:

— Мне показалось, что если я покажу тебе — тебя же, но уже там, где надо, и добавлю что-нибудь приятное — ты ведь любишь ромашки — переместиться будет легче…

Помянув добрым словом Никифорову, Василиса сплагиатила:

— Когда врёшь — не делай такое честное лицо. И вообще — лучше бы бутерброд показал, или пиццу: я, по-моему, уже сутки не ела, так что ещё быстрее рванула бы сюда.

Вившаяся у ног Ликси издевательски мяукнула, а Гриша, охнув, опять подхватил её на руки и понёс в дом, громко взывая к очередной тётке с очередным ретро-именем.

Дом оказался маленьким, почти игрушечным трактиром. Василиса была усажена на скамью, обложена подушками и овечьими шкурами, и отдана на растерзание суетливой тётушке средних лет, которая явно собралась закормить её до смерти. Напоминания о том, что им нужно поторапливаться, чтобы разобраться с монеткой и доставить Гришу в Москву до экзамена, оказались безрезультатными: пришлось съесть и нереально вкусную жареную рыбину, и пирожок с загадочной северной ягодой, с трудом отбившись от предложения пожарить «яишню с салом».

После еды спать захотелось смертельно, и девушка, привалившись к Гришиному плечу, пообещала:

— Я сейчас, только секундочку…

На мгновение придя в себя, она безнадёжно констатировала: — Кофе здесь, конечно нет, — чем невероятно обидела тётушку. Минут через пять, которые она благополучно проспала, перед Василисой появилась кружка, распространяющая умопомрачительный аромат. Вкус был ещё лучше, чем запах, и, после ещё десяти минут упоённого смакования, девушка более-менее пришла в себя.

Избушка местной транспортной компании оказалась на отшибе, за узкой полосой деревьев. Худую высокую женщину со строгим пучком волос, но в превесёленькой юбке с разноцветными полосками по подолу, появление Гриши не обрадовало. Она поджала и без того сухие губы, и злорадно заявила:

— Опоздал. Так что — всё по закону, монета моя.

Ведьма развернулась и собралась уже вернуться в избу, но остановилась после ехидного вопроса Василисы:

— Так уж и по закону? А как же правило, что, если до истечения суток от срока успеешь вернуться, имеешь право монету забрать?

Близоруко прищурившись, ведьма вгляделась в девушку и злобно спросила:

— Это кто же у нас такой умный выискался? Гриня, утихомирь свою невесту, а то наслышаны, будет тут всякая жмудь болотная меня правилам учить.

Григорий, усмехаясь и явно предвкушая грядущее представление, ответил спокойно, обстоятельно и по пунктам:

— Во-первых, Инга из Латвии, а не из Литвы, соответственно — не жмудь. Во-вторых, это не Инга, соответственно, не моя невеста, и потому утихомиривать её я права никакого не имею. И, в третьих — она сама кого хочешь может утихомирить.

— Не невеста, говоришь? Ну-ну… Тогда расскажи мне, не-невеста, где это ты такое правило выкопала?

Василиса порылась в памяти, вспоминая обсуждение договора с дядькой Мироном, и бодро отрапортовала:

— Поправка три к статье восемьдесят четыре, пункт два, глава первая Уложения об обращении монет. Принята месяц назад. Следить нужно за изменениями законодательства, уважаемая. Так что прошу монету сюда и, пожалуйста, побыстрее, мы спешим.

Тётка плюнула, сходила в избу за монетой, и бросила ей Грише с возмущёнными комментариями в адрес Хранителей, которые, что ни месяц — всякий бред придумывают, только бы честных ведьм заработка лишить.

Повернувшись к Василисе, она уже более миролюбиво поинтересовалась:

— Как тебя там, не-невеста, к какой статье поправка, говоришь?

Девушка, вертевшая в пальцах возвращённую монету, посмотрела на ведьму через дырочку, вернула сокровище Грише и спокойно призналась:

— Ни к какой. Я её только сейчас придумала.

Последовавшая немая сцена продлилась недолго: парень рассмеялся и заявил, что он Василису обожает, а ведьма, с возмущённым воплем, слетела с крыльца и направилась к парочке с явным намерением разобраться физически. На её пути тут же возникла Ликси, предостерегающе зашипела и начала увеличиваться в размерах.

Ведьма отшатнулась, безуспешно попыталась обойти гигантского зверя, остановилась и, порывшись в карманах, нацепила на нос очки в дизайнерской оправе.

Наклоняя голову то к одному плечу, то к другому, она пристально разглядывала девушку несколько бесконечных минут, потом спокойно подошла, ткнула в грудь пальцем с дизайнерским же маникюром, и возмущённо спросила:

— Ты хоть понимаешь, что сделала?

Василиса палец отстранила и ответила, не повышая голоса:

— Понимаю. Обманом выманила у вас монету. Уложением не запрещено, лучше законы знать нужно.

— Сама бы их получше учила, нахалка. Ты вот сколько уже Хранительницей? А простейших вещей не знаешь.

Пошевелив пальцами, девушка гордо ответила:

— Уже сутки!

— Сколько?

— Даже больше — кольцо я приняла вчера утром, так что…

Ведьма мелодично рассмеялась и, кажется, даже сбросила пару десятков лет:

— Так, а годочков тебе… Только не говори, что двадцать, а то я сейчас от смеха скончаюсь в самом расцвете своих двухсот.

— Не скажу, не переживайте.

Ведьма с демонстративным облегчением вздохнула, а Василиса официальным тоном продолжила:

— Потому что двадцать мне исполнится только завтра.

Григорий хлопнул себя по лбу и заметался, бормоча про подарок, а ведьма немного постояла с открытым ртом, но смеяться не стала, видимо, жизнь берегла. Вместо этого она предложила:

— Ну, давай знакомиться, начальница. Я — Арина, местная ведьма, знахарка и привратница.

— А я — Василиса, по-здешнему — Ася, и совсем не местная. Вернее, была не местная, а теперь даже не знаю… Так что я там с Уложением напутала?

Стремительно сбегав в дом, Арина вернулась с толстой, переплетённой в бычью кожу книгой и начала её листать:

— Какая, ты сказала, статья?

— Да я уже и не помню. Восемьдесят какая-то.

Ведьма нашла нужное место и поманила Василису:

— Иди, смотри, что ты натворила: вот оно, слово в слово как ты сказала.

Гриша веселился, повторяя:

— Ты знал, ты знал… Я тебе на день рождения хрустальный шар подарю, чтобы ещё лучше угадывала.

Снисходительно посмотрев на молодёжь, Арина объяснила:

— Это в другом Уложении написано, о Хранителях. У меня его, ясное дело, нет, но слышала, что, если Хранитель новое правило выдумает, вслух при двух свидетелях произнесёт, и оно тут же будет каким-нибудь идиотом, вроде меня, без возражений исполнено, то оно становится законом, и во всех книгах и свитках появляется. Вот привратники сейчас радуются, и пытаются узнать, кого за такое счастье благодарить.

Василиса пожала плечами:

— Нас с вами, кого же ещё? Я придумала, вы исполнили.

— Как же ты меня подставила, дурёха малолетняя!

— А будете обзываться, сейчас ещё что-нибудь придумаю. Например, что при встрече с Хранительницей все привратники должны приседать и говорить «ку». Вот так, — и девушка, полуприсев, вытянула вперёд руки, и сложила губы трубочкой: — Кууу!

Ведьма машинально начала повторять её движение, потом опомнилась и возмутилась:

— Так ты ещё и хулиганка!

Гриша шагнул вперёд и протянул ведьме серебрушку, кинув Василисе через плечо:

— Вась, озвучь, что, в случае опоздания к обратному переносу и самостоятельному возвращению до истечения суток, владелец может получить монету обратно при условии повторного внесения оплаты за переход. Думаю, так будет справедливо.

Ведьма охотно протянула руку вперёд, дождалась официальной формулировки от Хранительницы, и мгновенно переправила денежку в карман, сварливо заметив, что тройная оплата была бы намного справедливее, чем двойная, но с паршивой овцы… И вообще, вроде бы они куда-то торопились, вот и шли бы себе, пока нового безобразия не учинили.

Прижав руку с сердцу, Гриша поклонился, и протянул ведьме ёмкости с пивом, которые так и таскал за собой:

— Вот, от всей души, специально для вас — из самого Лисса везли…

Ведьма страдальчески поморщилась от прикосновения к нагревшимся баклажкам, но пиво взяла. Григорий приобнял Василису за плечи и повёл к деревне, а она, подняв к нему лицо, что-то оживлённо рассказывала, активно жестикулируя свободной рукой.

Если бы они обернулись, то увидели, как Арина пристально смотрит им вслед, потом прикладывает ладонь с сомкнутыми пальцами ко лбу и еле слышно шепчет:

— Пусть у неё всё сбудется, — и тут же поправляет себя, — у них. Пусть у них всё сбудется.

Василиса, почувствовав, как её обдало ласковой тёплой волной, будто кто-то легко, едва прикасаясь, погладил по голове, обернулась, но у домика уже никого не было. Пожав плечами, она вернулась к рассказу об эпическом противостоянии Волка и младшего Кощея на трактирной поляне, и о съеденной волшебной косточке.

К трактиру они вернулись в превосходном настроении, и занялись, наконец, неотложными проблемами: до экзамена оставалось всего два часа. Первым делом Василиса потребовала вызвать из Крёкшино их домового — и вдруг испугалась:

— У вас ведь есть домовой? Без него ничего не получится.

Домовой, разумеется, был, прибыл незамедлительно и был представлен как Филимон. Восторженно глядя на девушку, маленький, не выше локтя, бородатый мужичок степенно поклонился, выслушал указание собрать и доставить сюда Гришины вещи, оставленные дома, два раза проверив наличие паспорта, и исчез. Судя по всему, вещи были разбросаны, потому что вернулся он только через полчаса, тяжело дыша и волоча за собой полупустую спортивную сумку. Укоризненно взглянув на Гришу, он выложил на табурет паспорт, зачётку и студенческий, беззлобно попеняв:

— Ну, и зачем ты их в холодильник положил?

— Наверное, когда сумку разбирал, машинально, вместе с водкой, — признался Григорий и покраснел.

Домового Василиса похвалила, поблагодарила и отправила обратно с наказом успокоить родителей: мол, у сыночка всё в порядке, а в Москву он отправится прямиком отсюда, минуя деревню, и уж потом приедет погостить капитально, вместе с невестой. Гриша согласно кивал головой и блаженно улыбался, держа девушку за руку — до тех пор, пока речь не зашла о невесте. Василисину руку он отпустил и злобно шикнул на Филимона, когда тот, по-заговорщически кивая в её сторону, показал из-за спины оттопыренный большой палец.

Несчастного домового как ветром смело, а Григорий уныло спросил:

— Ну, что сейчас делать?

Василиса радостно ответила, что ему ничего делать не нужно, потому что дорогу домой она хоть с закрытыми глазами найдёт. Указание встать и обнять девушку он выполнил охотно, зачем-то сообщив, что у него здесь свой дом построен, и со второго этажа там море видно.

Отстранившись, девушка сердито поинтересовалась:

— Ты хочешь, чтобы мы в твой дом попали или наконец-то в Москву? Закрой глаза и не сбивай!

Она окрутила колечко на мизинце, почувствовала, как оно нагрелось, и отчётливо представила маленькую прихожую со светло-голубыми стенами. Шаг вперёд, открыть глаза — получилось! Вывернувшись из-под Гришиной руки, Василиса потащила его к комнате, но остановилась, услышав оживлённые голоса Инги и Анатоля.

Григорий тоже замер и придержал её за плечо, не давая пройти вперёд. Девушка хотела сказать, что подслушивать — неправильно, но, взглянув на его закаменевшее лицо, промолчала и прислушалась.

Анатоль в красках расписывал, какую изумительную квартиру можно получить за их с Гришей такую мелкую монетку. Вот если бы дырочка была средняя — уже можно было бы и о трёшке говорить, а за самую большую — и целый коттедж. И хорошо бы у Василисы выяснить, что там у неё в загашнике есть, если она так легко волшебные монеты раздаривает, потому что они уже вплотную подошли к тому, чтобы вездеходы эти дублировать.

Инга требовала двушку или две однокомнатных: одну на её имя, другую — на Гришино, чтобы в его квартире жить, а её — сдавать. Возражения Анатоля, что двушка — это слишком много, и вообще — монета-то Гришкина, были отвергнуты сходу: подарок на свадьбу — он для двоих. Только оформить всё лучше до свадьбы, а то — мало ли что.

Анатоль восхитился:

— Ну, ты сильна! Всё продумала, везде соломкой переложилась.

Инга оживилась:

— Да, о соломе. Уговори своего дружка не устраивать это деревенскую свадьбу, я там с ума сойду.

— Понятно, опять в деревню, значит, не хочешь…

— А ты откуда знаешь?

Ответ Анатоля потряс и Василису, и Григория:

— Так папаша мой — параноик, он ещё в середине первого курса всех моих институтских приятелей по своим каналам пробил, и мне выжимку из досье предоставил. Так что могу тебя успокоить: Гриня чист как первый снег, а твой маленький секрет — в надёжных руках.

Инга уныло ответила:

— Да это уже не секрет, сама сдуру проболталась. Он из-за этого и взбеленился.

— Не переживай, побегает — и вернётся, никуда от тебя не денется. Разве что Васька пальчиком поманит, но на это, как понимаешь, шансов никаких, раз уж и меня отшила. Ну, я не в обиде, королевы — они такие…

Королевских достоинств Инга за Василисой не признала, но ни узнать, в чём она королевы не дотягивает, ни возмутиться девушка не успела: Григорий легонько зажал ей рот и громко сказал:

— Я здесь и всё слышу! А ведь неплохая идея — всё продать и поделить.

В комнате со звоном разбилась чашка, а Гриша мягко, но настойчиво развернул её к двери и шепнул:

— Возвращайся в Лисс, я сам тут разберусь. И не бойся, все живы останутся. Я позвоню, ладно?

Получив аккуратный толчок сторону двери, Василиса машинально шагнула вперёд, но в дверь не врезалась, а споткнулась о булыжник — похоже, тот же самый, что и при первом прибытии. Повторяя сценарий, завибрировала говорилка, и бабушка сурово спросила:

— Ты почему такая растрёпанная?

Глава 19. Трудные решения

Практически полное повторение и ситуации, и бабушкиного вопроса, и всей мизансцены Василису немного напугало — появилось ощущение, что она из последних сил бежит к какой-то неведомой цели, и всё время возвращается к началу пути. Думать на этой тему времени не было, тем не менее, прошлый ответ она повторять остереглась, чтобы совсем не скатиться в «день сурка», и сказала чистую правду:

— Ветер.

Разговор, может быть, из-за нового варианта ответа, а скорее всего, сам по себе, принял новое направление:

— А почему ты на енота похожа?

Демонстративно потрогав щёки и уши, девушка засмеялась:

— Вроде бы пока шерсть не выросла, и уши человеческие.

Но бабушка шутку не приняла:

— Я про круги под глазами. Плохо спишь? Кошмары? В чём дело?

— Исключительно от чувств-с, вс… И ещё от мыслей разных, потому что вопросов — масса, а ответов — ни одного.

Бабушка смягчилась и заговорила извиняющимся тоном:

— Не обижайся, очень уж всё быстро завертелось. Всё будет: и ответы, и разъяснения, и инструкции.

Обещанные инструкции Василису насторожили, но возражать она не стала — вот получит их, тогда и решит, исполнять или нет. А пока:

— Бабушка, я вообще-то обедать шла, и ещё на пляже хотела поваляться.

— Это правильно, отдыхай. Хоть загоришь немного ко дню рождения, а то, право слово — вылитый енот.

На этом сомнительном комплименте старая интриганка отключилась, а Василиса решила, что наспех придуманная программа не так уж плоха — она уже и вспомнить не могла, когда ела в последний раз.

На набережной крошечные ресторанчики попадались на каждом шагу, но ни один из них девушку не привлёк: то аляповатая скатерть на выставленном на мостовую столике не нравилась, то лицо стоящей в дверях хозяйки. Конец улицы был уже виден, и Василиса подумала, что как бы не пришлось возвращаться или обедать в первом попавшемся заведении, не обращая внимания на недостатки интерьера и персонала, но оказалось, что прогулка была не напрасной: краем глаза она заметила за углом последнего переулочка лавчонку с одеждой.

Голод и усталость были забыты, и началась покупательская оргия: в магазине не было практически ни одной вещи, которая не понравилась бы. Остановив себя усилием воли, чему способствовало и лёгкое головокружение от доносящихся из соседней кофейни ароматов, Василиса ограничилась абсолютно необходимым купальником — смешным, старомодным, но очень симпатичным, парой блузок, и, главная покупка — длинным лёгким платьем, очень простым, в любимый мелкий цветочек — в стиле платонически любимой, но недоступной в Москве Лоры Эшли.

Улыбающаяся хозяйка упаковала всё в холщёвую сумку с вышитой надписью «Магазин Лавинии» и кивнула на ресторанчик через дорогу:

— А перекусить вон там можно, и кофе выпить — моя сестра его замечательно варит!

При виде целой витрины с пирожными об обеде было забыто, так что Василиса заказала кофе и, по настоянию Ликси, пирожные со взбитыми сливками. Кофе, действительно, оказался превосходным, и Василиса уже примеривалась откусить от первого пирожного, шёпотом обещая Ликси обязательно выковырять из второго сливки и отдать ей, как только все отвернутся, когда прямо над ухом зазвучал приятный голос с лёгким акцентом:

— Добрый день, я могу присесть? Давно хотела с тобой познакомиться…

Василиса мысленно взвыла: этот закольцованный сериал когда-нибудь закончится? Тем не менее, она спокойно слизнула крем, не оборачиваясь, молча кивнула, и, выпустив на соседний стул Ликси, отдала ей на растерзание нетронутое пирожное. Кошка не обратила на подношение ни малейшего внимания, а неприятно распушилась и уставилась круглыми глазами Василисе за плечо.

Тот же голос обиженно прокомментировал:

— Зачем ты так? Я извиниться пришла.

Из-за спины вышла невысокая девчонка, с опаской посмотрела на Ликси, подтащила от соседнего столика стул и плотно уселась. Василиса бросила на неё короткий взгляд — ничего особенного: короткая рваная стрижка, совершенно обычное лицо, примечательное, разве что, выразительным ртом и огромными ярко-синими глазищами. Девица вздохнула и покаянно пробормотала:

— Извини.

— Непременно. Только сначала узнаю, за что.

— Я — Морена.

— И почему я должна тебя извинять за твоё имя?

— Ты что, правда, не понимаешь?

— Нет, я издеваюсь. Потому что хочу услышать полную формулировку того, за что я буду тебя извинять. Неплохо бы ещё и обоснование того, почему я должна это сделать.

Девица совсем погрустнела, и начала сбивчиво объяснять:

— Ну, твоя бабушка мне объяснила…

Василиса перебила:

— Бабушка — это обоснование того, почему ты пришла извиняться. Мне она ничего не объясняла, поэтому никаких причин прощать тебя у меня не наблюдается. Всё, закончили. Я хочу, наконец, спокойно пообедать.

Подозвав хозяйку, она, после недолгого обсуждения, заказала запечённую на углях форель со всем, что к ней должно прилагаться, а для пристально наблюдающей за пришелицей Ликси — блюдечко взбитых сливок. Потом она попыталась успокоить кошку:

— Расслабься. В это раз меня травить не будут. Судя по всему, бабуля девушке очень качественное перо вставила, видишь, с какой скоростью рыбка наша золотая с его помощью сюда припорхала.

Остановив жестом попытавшуюся возмутиться Морену, Василиса наконец-то посмотрела на счастливую соперницу и устало объяснила:

— Мне не за что тебя ни извинять, ни прощать. Ты просто действовала, как привыкла — как избалованная, эгоистичная и истеричная маленькая девочка. Захотела парня — получила: я в жизни не поверю, что Макса могло просто так смыть с палубы. Захотела ещё и с моей жизнью поиграть — ну, тут обломалась. И, наверняка, не только от моей бабушки огребла, но и от своих родителей тоже. Я права?

— Я хотела, чтобы всем было хорошо…

— И тебе самой — в первую очередь.

Василиса замолчала и задумалась. Очень удачно именно в этот момент принесли рыбу — хотя, правильнее было назвать её рыбищей — со свисающим с тарелки хвостом, обложенную крупно порезанными помидорами, огурцами и массой неизвестной зелени. Было понятно, что одной этого не съесть, поэтому девушка молча переложила половину на чистую тарелку и подвинула Морене:

— Или ты только сырую употребляешь?

Повеселевшая русалка отрицательно замотала головой, и жадно начала есть, признавшись с набитым ртом:

— И сырую тоже, но только когда в море. Не поверишь, я от переживаний чуть не сутки есть не могу. Ведь ещё и Макс скандал устроил, мол, если я ему не верю…

Василиса кивнула:

— Сочувствую.

Отодвинув обглоданный рыбий скелетик, она предложила:

— Давай договоримся. Я не только тебя прощаю, и подтверждаю это всем заинтересованным лицам, но и вообще забываю эту историю, как будто ничего и не было. Но только при одном условии: и я, и мои друзья, и все родные для морского народа — неприкосновенны. И если тебе в голову опять придёт кого-то из них облагодетельствовать — только после консультации со мной. Если вдруг тебе покажется, что кто-то из них тебя обидел — то же самое. Да, разумеется, Макс ни к одной из этих категорий не относится, делай с ним, что хочешь.

Морена согласилась с предложенными условиями с энтузиазмом, даже не раздумывая, заявив, что она сама хотела это предложить. Ликси слегка ослабила бдительность и вернулась к своим сливкам, только после того, как проследила, чтобы в чай, которым девушки решили скрепить перемирие, ничего не подмешали.

Последовавшие несколько минут разговора ни о чём были даже приятными: обсудили погоду, местную кухню и магазин Лавинии, который единогласно признали лучшим в обоих мирах.

После плавного перехода к причёскам и влиянию морской воды на волосы, Морена взлохматила свою шевелюру, и с затаённой гордостью спросила:

— И как тебе?

— Супер! Тебе очень идёт. Правда, я всегда думала, что у русалок длинные волосы — она плывёт, а грива так в воде колышется.

Морена погрустнела, но ненадолго:

— Отрезать пришлось, а так — до подколенок были. Но эту стрижку мне по вашим журналам делали.

— И зачем было такую красоту отстригать!

И тут на Василису обрушился водопад слов, достойный голливудского сценария:

— Это было ужасно смешно! Нет, страшно тоже было, но и смешно. Мы с Максом поплыли подводные пещеры исследовать, он давно хотел. И на самой глубине я волосами за кораллы зацепилась. Макс начал раскручивать, а я дёрнулась, и совсем всё запутала. И тут — акула плывёт, большая белая, и явно безумная, потому что меня не послушалась, а вместо этого пасть разинула, и так снизу заходит. Тут Макс выхватывает нож, мне по волосам — хрясь, чтобы я отплыть могла,представляешь, одним движением отсёк! И на акулу бросается. Я, конечно, сразу заорала, ну, и со страха, и чтобы охрану позвать. Но мы далеко отплыли, и кракен только через пару минут подоспел. А в воде — облако крови, ничего не видно… Ну, кракен акулу спеленал и уволок, а Макс потом меня ругал, зачем помешала, потому что он акулу почти добил. А сам — весь изодранный…

Василиса слушала историю с удовольствием, тем большим, что её непосредственно эти дивные приключения никак не касались. А Морена замолчала на полуслове и неожиданно сменила тему:

— А ещё папа просил поговорить с тобой по поводу завтрашнего Совета Хранителей. Ты ведь в курсе?

Василиса легко соврала, что, разумеется, в курсе, и приготовилась слушать с намного большим вниманием, чем про подводную одиссею.

— Ну, значит, знаешь, что там будут обсуждать полное закрытие сказочного мира. А закрыть можно, только если все Хранители согласятся. Только некоторые хотят, наоборот, совсем открыть. Да что я рассказываю, ты сама всё знаешь…

Признав, что она знает не только всё, но и ещё немного, Василиса сухо поинтересовалась, что, собственно, от неё нужно папе.

— Так ведь у нас свои проходы, и мы спокойно туда-сюда плаваем. Я там, конечно, буду, без права голоса, и объясню, что наши подводные дорожки пытаться перекрыть — только море баламутить. Так, может, ты меня поддержишь, ну, чтобы у нас ничего не трогали и всё оставили как есть?

— А не боитесь, что подводную лодку с торпедами к вам кто-нибудь умный перетащит?

— Ой, да наши кракены, если вдвоём, целый крейсер утопить могут, а лодка — она и так уже под водой, тут вообще делать нечего.

Василиса тяжело вздохнула и сказала, что подумает, а про себя сформулировала несколько кар для бабуси, которая информацию про Совет придержала. И тут девушке пришла в голову потрясающая идея:

— Я могу только пообещать, что до начала заседания тебе о своём решении скажу, чтобы тебе было легче ориентироваться. А ты меня потом на дельфинах покатаешь.

Морена тут же вскочила и потянула Василису к выходу:

— Зачем на потом откладывать? Я их прямо сейчас и позову. У тебя купальник есть — или так поплывёшь?

Ни дельфины, ни само катание не имели ничего общего с земными аттракционами. От берега отплыли верхом, а уже в открытом море, за пределами видимости с берега, началось настоящее веселье: стоя на спине радостно верещащего живого серфа, стоя на двух спинах — иногда хулиганы резко расходились в стороны, и наездницы падали в воду. А ещё лёжа сразу на трёх спинах и принимая соблазнительные позы. Случайно заплывшая в район развлечений небольшая рыбацкая шхуна решила было покружить вокруг морских прелестниц, но из воды высунулось щупальце с присосками размером со спутниковую антенну и соответствующей толщины, и легонько погрозило любопытным.

Рыбаки намёк поняли и тут же удалились, предварительно бросив в воду огромного снулого лосося — видимо, в качестве платы за зрелище. Морену коммерческий успех предприятия вдохновил настолько, что она соскользнула с дельфиньей спины, ушла в глубину вместе с подарком, а через мгновение появилась, уже щеголяя бирюзово-изумрудным хвостом.

Развлечения стали более активными: Василиса родила очередную идею, и теперь Морена отплывала, разгонялась, взлетала в воздух и перепрыгивала через дельфина с полулежащей на нём новой подругой. Через двух перепрыгнуть тоже получалось, а вот через трёх — уже нет. Русалка плюхнулась незадачливому третьему прямо на спину, и сшибла в воду Василису. После этого морские лошадки взбунтовались, повернули к берегу, невежливо скинули девушку на песок и исчезли.

Морена, потирая спину и плечо, уплыла за ними, пообещав организацию соревнований по прыжкам через дельфинов, и загул после Совета. Василиса почувствовала, что сил у неё нет вообще, а нос и плечи, похоже, сгорели. С трудом пройдя несколько шагов до своих вещей, она рухнула на песок, прикрыла голову и часть спины новой блузкой, и заснула.

Правда, счастье пролилось недолго: сначала начало ощутимо припекать нежную кожу под коленками — Василиса, не просыпаясь, повернулась на бок и поджала ноги. А потом сериал пошёл на третий круг — приятный над головой произнёс безо всякого акцента:

— Не возражаете, если я присяду рядом?

Не открывая глаза, девушка довольно злобно поинтересовалась:

— Вы тоже давно мечтали со мной познакомиться?

Послышалось шуршание песка, потом шорох ткани, и тот же голос с некоторым недоумением ответил:

— Нет, у меня мечты более романтические. А вам, коллега, очевидно, голову напекло, раз вы выдвигаете подобные предположения.

При слове «коллега» Василиса рывком села и ошарашенно уставилась на профессора Никифорову, которая в безупречном купальнике на безупречной фигуре удобно устроилась на безупречном покрывале. Не дождавшись он девушки ответа, она продолжила:

— И я не уверена, что блузку, тем более — от Лавинии, следует носить именно так.

Василиса, спохватившись, стащила с головы измятую обновку, зашипев от боли в спине, отряхнула её от песка, засунула в сумку и только после этого поинтересовалась:

— Чем обязана, коллега, приятностью видеть вас?

Собравшаяся вылезти на свободу Ликси испуганно пискнула и забилась под купальник. А девушка продолжила, всплеснув руками как бы от восторга:

— Неужели вы специально прибыли, чтобы сообщить мне о завтрашнем Совете? Неужели и повестку дня принесли? Я потрясена вашей заботой и безмерно признательна…

Никифорова довольно хмыкнула и прервала поток красноречия:

— Похоже, что приключения пошли тебе на пользу, хоть парочка зубчиков — а прорезалась. Но и натворить порядочно успела. Вот зачем было стены между мирами проламывать, чтобы всего лишь своего дружка домой доставить? Погулял в своё удовольствие — пусть сам бы и расхлёбывал. А люди потом стены за тобой ремонтировала, а до этого — за Тави, и тоже из-за этого бездельника. Ну-ка, повернись спиной, повернись, говорю, а то будешь завтра похожа на зомби с облезлой кожей.

Повернувшись полубоком, Василиса скосила глаза, чтобы посмотреть что будет делать с ней страшная Внучка, и тут же получила на лицо шлепок прохладной мази, которую было велено растирать. Размазывая по многострадальной Василисиной спине целебную субстанцию, Никифорова, не обращая внимания на повизгивания, начала инструктаж:

— На завтрашнем Совете предложишь полное закрытие всех проходов в сказочный мир на пять лет. Горыныч потребует на пятьдесят, Гудвин — на сто. В итоге закроем на десять — русалок этих самостийных — тоже, и разбежимся. Да, на эвакуацию всех желающих оттуда и отсюда — не больше месяца, никаких полугода, уж слишком большую активность развили господа, на которых твой друг Рябов работает. И не вертись, я уже заканчиваю.

Василиса отняла у Никифоровой банку и начала обрабатывать ноги — было больно, причем ныла не только кожа, но и мышцы: занятия дельфиньим серфингом не прошли даром. Поморщившись в очередной раз, девушка повернулась к брезгливо наблюдающей за её страданиями Никифоровой:

— Я так понимаю, что про Совет мне собирались сказать за полчаса до — охотно верю, что для этого были очень веские основания и соображения. Но раз уж разговор зашёл — хотелось бы получить ответы на некоторые вопросы, чтобы действовать сообразно полученным инструкциям, но осознанно.

— И какие же важные вопросы нашу маленькую девочку так волнуют, что она без ответов на них два слова сказать не сможет?

Василиса не выносила попыток поставить её в позу нимфы у ручья, да ещё и столь откровенных, поэтому спокойствие сохраняла с трудом, да ещё благодаря Ликса, которая успокаивающе урчала где-то в районе пупка. Но раздражение всё-таки прорвалось неслыханным и небывалым обращением к Никифоровой по имени-отчеству:

— Алиса Тимофеевна, вы меня разочаровываете. Я была уверена, что вы знаете и мои вопросы, и ответы на них.

Никифорова развеселилась:

— Оказывается, у тебя не два зубика прорезались, а целых три. Это бодрит, но не очень радует — пока ты ничего не понимаешь, лучше бы слушалась молча. А потом мы с бабушкой всё тебе объяснили бы. Нет? Ведь хотела тебе информацию передать и позагорать спокойно, так разве с Васильевой-Урмановой может спокойствие быть?

Возмутившись, девушка отреагировала резче, чем собиралась:

— Я — не Урманова. И вряд ли буду. Что вы все пытаетесь нас свести?

— Да никто не пытается, просто люди видят, что вы — пара. Идиотов. Урманова ты по пра-прадеду, в род входишь, и никуда от этого не денешься. А род ваш — самый мощный и влиятельный на всё Тридесятое царство, и как бы не на весь сказочный мир. Бабушка твоя — в этом роду старшая. А уж когда они с моей объединяются…

Оглядев пустой горизонт и заметно опустившееся к нему, уже не такое жгучее солнце, она недовольно констатировала:

— Вот и вечер, а некоторые девушки уедут, так и не отдохнув. Печально. Ладно, когда всё закончится — на полгода на море уеду. Так, конспективно по твоим вопросам, пока солнце совсем не ушло…

Изящно развернувшись к солнцу другим боком, Нкифорова продолжила:

— Собственно, расклад сил такой и был, как я тебе в Москве обрисовала. Только мы тогда ещё не догадывались, что Кощеев племянничек тоже заговор затеял, чтобы дядюшку сместить. А ты ему для легитимности потребовалась — с такой женой его многие бы поддержали, да и бабке твоей деваться было бы некуда, ежели ты добровольно… Сейчас всё совместными усилиями разрулили, так что ты без двух женихов осталась, ха-ха.

Василиса буркнула:

— Сейчас заплачу. Потом пойду и утоплюсь.

— Топиться тебе нельзя — Морена приревновать может. В твоей ситуации лучше повеситься.

Взглянув на собеседницу — шутит или нет? — Василиса натолкнулась на совершенно серьёзный взгляд, пожала плечами, порадовавшись, что сгоревшая спина почти не болит, и согласилась:

— Хорошо, топиться не буду. А что с заговорщиками сделали?

— С племянником — неизвестно, просто сгинул, как не было его. Не спрашивать же у Кощея: он, имей ввиду, вопросов не любит. А Ивана-дурака твоя добрая тётушка в его имение сослала, только не в то, что он для утех под столицей поставил, а в дальнее, родовое.

— Вы имеете ввиду Иван-царевича?

— Его все имеют ввиду, потому что он — Иван-дурак по рождению. Нет, что говорить, иногда получается и из дураков царевичей сделать, но очень редко, потому что очень жёстко ломать нужно, а у тётушки твоей — любоффь! Вот и на тебя вместо него вызверилась, а когда ревность немного схлынула — наконец в разум пришла и со всеми безобразиями дурацкими разобралась. Ну, у неё теперь Деян Силыч за главного безопасника, он мужик конкретный.

Не обратив внимания на внезапное изменение лексикона уважаемого профессора, Василиса забеспокоилась:

— А с Серым Волком что? Он, конечно, предатель…

— И кого же он предал? Тебя, после пяти минут знакомства? Приказано ему было тебя к Иван-царевичц доставить, и его в лучшем виде перед тобой выставить — вот он и старался. И с похищением — целиком Ванькина идея была. Я же говорю — дурак, да и Волк не умнее: когда они к моей бабушке с огрызком кости прибежали и начали выяснять, как сей артефакт действует… Так что Серый за своим обожаемым дурнем, с которым со щенков дружит, отправился. Подробностями я как-то не интересовалась. Так, надеюсь, у нас «Что-Где-Когда» закончилось?

Вздохнув по поводу Волка, Василиса вдруг вспомнила:

— Подождите, а монеты?

— Что, монеты?

— Откуда они взялись? И вдруг у Анатолева босса получится их повторить?

— Без сомнения, получится. Какие проблемы — 3D принтер настроил, и штампуй себе. Правда, там родий с платиной присутствуют, не дешёвое удовольствие получится.

— И что теперь будет?

— Ничего страшного. Потому что работать они не будут.

— Почему не будут, если на молекулярном уровне повторить?

— Ты, если я не ошибаюсь, на юриста учишься, а не физической химией занимаешься? Вот и не лезь в чужую епархию, а то смеяться будут.

— Нет, ну, всё-таки…

Никифорова с досадой посмотрела на опустившееся к самому горизонту солнце и неохотно начала собираться:

— Вот если бы не твои дурацкие вопросы, можно было бы считать, что отдохнула. А про монеты толком никто ничего не знает, испокон века они были. Ходят легенды, что жертвовали их богу-дракону, а тот в какой-то момент то ли рассердился, то ли наградить паству решил, и молниями по наваленным кучам подношений шарахнул, превратил грубую чеканку в то, что сейчас есть, и дырочки прожёг. У тех, что сверху лежали — побольше. Идея ясна? Вот как твои экспериментаторы какого-нибудь бога найдут и уговорят дырочки попротыкать…

— А стерженьки?

— Пожалуй, как только закроем границы — сразу отправим тебя в местную начальную школу, азы подучить. Основная версия — их Тимофей-рудознатец из-под гор принёс, у троллей то ли украл, то ли в дар получил. Похоже на правду, потому что их до сих пор время от времени по одному-два приносят. Тимофей тот и придумал, как стержни с монетами соединять. Между прочим, предок мой!

Василиса пропустила технологическую информацию мимо ушей, ошарашенная первой фразой:

— Подождите, вы, что, думаете, что когда двери закроются, я здесь останусь?

Никифорова, уже одетая в привычный московский костюм, изумлённо посмотрела на свою студентку стандартным преподавательским взглядом и, уже исчезая, подтвердила:

— Разумеется! А разве были другие варианты?

А Василиса так и осталась сидеть на песке, не отваживаясь поверить во внезапно обрушившуюся на неё реальность: нужно принимать решение. И лучше всего это сделать здесь и сейчас.

Она медленно поднялась, немного поплескалась в море, и неторопливо добрела до уже ставшей родной пристроечки. Вода в душе, нагревшаяся за день чуть ли не до кипятка, расслабляла и успокаивала, смывая и соль, и тревожные мысли. Впервые за последние два дня устроившись на кровати, Василиса подумала:

— А ведь завтра — день рождения. И я стану на год старше. И, наверное, на год умнее. Так что и думать обо всём я буду завтра.

Глава 20. Семейное торжество

Так хорошо Василиса не высыпалась уже давно: без кошмаров, да и вообще — без снов, соответственно — и без заботливых друзей и родственников, нахально в сны заглядывающих. К тому же — на кровати, под одеялом, с настоящей подушкой — как же мало нужно человеку для счастья.

Девушка с удовольствием потянулась, оттягивая момент, когда придётся из этой благодати вылезать и начинать думу думать. Сделав над собой невероятное усилие, она откинула одеяло, немного посидела, рассматривая ноги — вроде бы, краснота с них сошла, спасибо профессорскому крему. При умывании выяснилось, что носу повезло меньше — он не только остался красноватым, но и украсился веснушками.

Девушка ужаснулась: такого безобразия у неё даже в детстве не было, а здесь, как назло, ни пудры, ни тонального крема. Возмущаясь отсталостью сказочного мира, Василиса благополучно забыла, что их у неё и дома не водилось, поэтому в комнату она вернулась недовольная и собой, и миром.

В этот момент Ликси, которая решила провести эту ночь в кошачьем обличии — когда ещё с такой сумасшедшей хозяйкой доведётся на мягком матрасе поспать — соизволила открыть один глаз. С довольной мордой обозрев окрестности, она с радостным мявом бросилась к окну. Последив за ней взглядом, Василиса увидела восхитительный натюрморт: на подоконнике стояла большая чашка, над которой возвышалась гора взбитых сливок, а рядом две тарелки — одна с бутербродами, другая — с эклерами.

Борьба с наглой кошкой закончилась полной Василисиной победой, в основном потому, что глупое животное не смогло сразу решить, с чего начинать — со сливок или с ветчины, замешкалось и к дележке опоздало.

Даже не задумываясь о личности благородного кормильца и поильца, девушка впилась в бутерброд и отхлебнула кофе, испачкав нос в сливках. Правда, кофе слегка подостыл, но всё равно был великолепен. Для трагически таращившей глаза Ликси был оторван кусочек ветчины и, с явным сожалением, зачерпнута маленькая ложечка сливок.

Поставив тарелочку с пирожными на колени, Василиса с ногами устроилась на не очень для этого подходящем узком подоконнике, выглянула во двор и охнула — опять повтор набившего оскомину сериала: прислонившись к стене, точно в такой же позе, как и вчера, сидел Гриша и мирно спал. От неожиданности она вздрогнула, плеснула кофе себе на колено, потеряла равновесие и начала вываливаться за окно.

Остатки кофе, выплеснувшиеся Грише на голову, его разбудили как раз вовремя, чтобы он успел вскочить и девушку поймать, вернее — вынуть из оконного проёма, край которого не доставал ему до груди. Немного подержав Василису на руках, он слизнул у неё с носа остатки сливок, поставил на землю, грустно посмотрел на рассыпавшиеся вокруг ромашки — чуть ли не целый сноп — вытащил из-за уха зацепившийся одинокий цветочек и с глупой улыбкой протянул его новорожденной:

— С днём рождения!

Василиса подарок приняла, понюхала и спросила:

— Завтрак — это тоже ты?

Гриша гордо кивнул, а девушка рассмеялась:

— У тебя, между прочим, на носу тоже сливки. И на волосах.

Она остановила руку, которую парень уже начал поднимать к лицу, оторвавшись от её талии:

— Не смей продукт переводить! С меня — так слизал…

Встав на цыпочки, Василиса потянулась к носу, на котором, если правда, сливок почти и не было, но немного не достала, уткнулась в губы и через мгновение они уже самозабвенно целовались. Ликси, бдительно наблюдавшая за парой с подоконника, довольно фыркнула и деликатно спрыгнула в комнату, не забыв прихватить с собой остатки ветчины.

Уход кошки Василиса с Гришей даже не заметили, как и слегка завибрировавшую говорилку. Только когда жёлудь затрясся и истерически заверещал, Василиса отскочила в сторону и попыталась членораздельно ответить на традиционный бабушкин вопрос:

— Ты почему такая растрёпанная?

Не отрывая глаз от Гриши, девушка с удивлением спросила:

— А я растрёпанная?

Гриша виновато развёл руками, и это помогло придумать новый вариант ответа:

— Только что встала.

— А красная такая почему?

— На солнце вчера перегрелась.

Бабушка смотрела недоверчиво, но от продолжения допроса воздержалась и плавно перешла к поздравлениям, а после них огорошила требованием не позже, чем через час, прибыть к ней для предварительного празднования, получения подарков и ещё для массы мероприятий, которые нужно будет ещё предварительно обсудить.

Василиса клятвенно обещала не опаздывать и причесаться, посмотрела на Гришу и расстроенно сказала:

— Ну, вот!

Гриша мгновенно оказался рядом, уткнулся в макушку, и расстроенно признался:

— И мне тоже нужно идти.

— Экзамен?

— Да нет. Ты сядь подальше, чтобы я вообще мог говорить, и я каяться буду?

— Что ты успел натворить?

— Ты только не сердись, ладно? У меня просто выхода другого не было.

— Да что ты сделал, в конце концов? Кого-нибудь пришиб?

— Хуже. Я монетку твою продал. Анатолю. Вернее, обменял — на квартиры для Инги и для меня.

Василиса помрачнела:

— И как она?

— Не знаю. По-моему, осталась не очень довольна — хотела на Красной Пресне, а получилось только в Печатниках.

Пересев поближе, Василиса прижалась к плечу, и грустно сказала:

— Вообще-то я немного другое имела в виду. Как она восприняла — ты ведь ей сказал, да? А она ведь на свадьбу надеялась…

— Не надеялась, а рассчитывала. Это немного разные вещи. И вообще, как выяснилось — я был запасной вариант, пока ничего получше не найдётся.

Василиса попыталась возмутиться, но Гриша остановил её:

— Не нужно. Я сам виноват. Когда понял, что ты на меня никогда не посмотришь — тоже ведь запасной вариант выбрал, первый, какой подвернулся. Так что не нужно Ингу осуждать, я и сам не лучше. Ты вот не разменивалась…

Кивая в такт покаянным словам, Василиса одну руку так и оставила зажатой в Гришиной лапе, а свободной рассеянно вытаскивала из травы щепочки, мелкие веточки и сухие листочки. Критически оглядев жалкую кучку, она констатировала:

— Значит, нужно костёр развести, только ещё веток нужно.

Гриша замолк на полуслове, потряс головой, и тоже уставился на собранное топливо:

— Костёр? Зачем?

— Как зачем? Костёр прогорит, мы пепел соберём и будем голову посыпать. Сначала себе, потом — друг другу.

— Ты хочешь сказать…

— Уже сказала. Мы все ошибаемся — и когда что-то делаем, и когда от чего-то отказываемся. И о том, чего не было, жалеем больше. Наверное, это у нас семейное. Да, ты в курсе, что мы с тобой дальние родственники? Твой прапрадед и мой…

Гриша отпустил Василисину руку и отодвинулся:

— Да, были братьями. И это ещё одна причина, почему я в сторону отошёл.

— Глупость какая! Это такое дальнее родство, что его, можно считать, и нет!

— Да не в этом дело. Просто слишком сильно наши семьи разошлись — твоя в сказочную элиту входит, а мы как были дикими лесовиками, так и остались. Так что, сама понимаешь, внучка главы Совета и потомок захудалой деревенской ветви… Я как домой фотографии с первого сентября послал — так меня и просветили.

Василиса вскочила и обвиняюще ткнула в Гришу пальцем:

— Так ты всегда знал! И про сказки, и кто я такая! И мне ничего не сказал!

Гриша тоже поднялся и затоптался на месте, не решаясь подойти:

— Так я был уверен, что ты всё знаешь. Поэтому и держишься так.

— Как так?

— Как принцесса. Я только в этой поездке идиотской начал догадываться, что тут что-то не так. Ну, как будто ты всё это в первый раз в жизни видишь.

Василиса неожиданно развеселилась:

— Понятно. Тугодум, да ещё и с комплексом неполноценности. Именно то, что я в мужчинах ценю. Идиот.

Совершенно не обидевшись, Григорий подхватил девушку на руки, поцеловал и предложил:

— Ну, хочешь, стукни меня. За тупость.

Василиса выскользнула на землю и пообещала:

— Я тебя каждый день бить буду, пока не поумнеешь. Тоже мне, нашёл принцессу, свинопас несчастный. Или кого вы там пасёте…

Гриша с облегчением засмеялся:

— Подозреваю, что в ближайшее время мне предстоит в основном пасти одну вредную кошку, которая сейчас сидит на окне и подслушивает. Это — если я знакомство с твоей бабушкой переживу.

Согнав с подоконника Ликси и закрыв окно, девушка легкомысленно пообещала:

— Если кто эту встречу не переживёт — так это точно не ты. Так что про семейство — забыли. И на на монету — плевать. Монеты — дело наживное. Ты лучше скажи, как сюда попал, если теперь безлошадный?

— Да просто — демонстрация товара группе покупателей. Стержень у них работающий есть, так что забросил какого-то толстого в Тридесятое, к Премудрой, а сам — к тебе. Мне его через полчаса уже забирать нужно.

— Зря они деньги потратили.

Григорий удивился:

— Почему? Вроде бы они со всеми и обо всём договорились, и монеты фальшивые у них получаться скоро будут.

Василиса с досадой пнула ногой неудачно выросший кустик травы и несчастным голосом объяснила:

— Я как раз хотела тебе рассказать: Хранители вроде бы уже между собой договорились, и будут все двери в сказочный мир закрывать. Совсем. Спорят только о том, на сколько лет — на сто или на десять. И всех в свои миры эвакуируют, ну, или кто куда захочет. Так что мне выбирать придётся.

Гриша спокойно пожал плечами:

— И выбирай.

— А ты?

Он обнял Василису и, вроде бы, даже слегка обиделся:

— А ты ещё не поняла? Где ты — там и я.

Последовавшие поцелуи прервала Ликси, спрыгнувшая парочке сначала на плечи, потом на колени — с напоминанием, что всем пора. Гриша аккуратно поднял её за пузико, забросил обратно в комнату, затворил окно и спросил:

— А когда закрывают? Чтобы мы успели свадьбу и здесь и там сыграть.

— Какую свадьбу?

Григорий откровенно веселился:

— А какую хочешь. Можно — белое платье, ЗАГС, Мендельсон, лимузин, ресторан, избранные пьяные гости. Можно — какое хочешь платье, ЗАГС, столы на улице, гармошка и чуть менее пьяная деревня в полном составе.

Василиса сделала вид, что напряжённо думает, и наконец выбрала:

— Если можно платье в цветочек, то я согласна на гармошку.

Прощание получились скомканным — в основном, из-за Ликси, которая вилась под ногами, и истошно орала, что сейчас они опоздают, и тогда — всё пропало. Печальный Гриша отбыл, а Василиса ещё успела добежать до магазинчика Лавинии и разбудить хозяйку, которая, улыбаясь, вытащила из закромов самое красивое подвенечное платье в мире, именно такое, какое девушка видела в мечтах. И то, что мечты эти возникли не далее, чем десять минут назад, красоту платья ничуть не умаляло.

Бабушка встретила блудную внучку с энтузиазмом, про растрёпанность, как ни странно, не спросила, но на припухшие губы посмотрела с некоторым подозрением. Потом она перевела взгляд на всё ещё красноватый и начинающий облезать нос, и успокоилась. В итоге Василиса была отдана в руки сразу четырёх садисток-вьетнамок, которые начали свою жертву мазать кремами и маслами, массировать, причёсывать и одевать. Со скандалом отстояв право надеть собственное, от Лавинии, а не приготовленное бабушкой платье, она вышла к позднему завтраку уже с макияжем и волосами, собранными в тяжёлый узел на затылке.

Мимолётный взгляд в зеркало девушку и порадовал, и огорчил — выглядела она по-королевски, но старше, как минимум, лет на десять. За фарфорово-серебряноприборным столом, вокруг которого, кроме бабушки, обнаружились ещё и улыбающийся отец с Ким, и немного напряжённый молодой человек весьма приличного вида, бабушка торжественно вручила имениннице подарок: маленький, но приятно звякнувший мешочек с монетками. Вышитый на шёлке разноцветный дракон имел вид благостный и доброжелательный.

От отца был получен полный набор серфера, включая доску. От Ким — длинные старинные серьги, которые девушка тут же нацепила, перевесив жёлудь на шнурок. Молодой человек порадовал гигантским букетом роз и выспренной речью, описывающей счастье от лицезрения Василисы.

Подношения она приняла с приличествующим случаю восторгом, пригубила чай, еле удержавшись от того, чтобы по-хулигански не оттопырить мизинец, и доброжелательно поинтересовалась:

— У нас после завтрака намечается ещё какое-то мероприятие?

Бабушка оживилась:

— Да, заседание Совета, на котором ты будешь представлена как новая Хранительница. Там ничего особенного — Внучка тебе всё рассказала. Займёт не больше часа, проголосуем — и вернёмся праздновать.

Указав на зардевшегося молодого человека, она радостно продолжила:

— А это — Денис, твой спутник на Совете. Так положено, на официальные мероприятия Хранительницы прибывают в сопровождении мужей или кавалеров. Глупая традиция, но зачем нарушать?

Василиса, согласно кивая, обстоятельно разбиралась с ломтиком восхитительного торта, потихоньку стряхивая в открывающий ротик нарисованной Ликси капельки сливок. Дожевав последний кусочек, она, не менее радостно, чем бабушка, возразила:

— Почему глупая? Замечательная традиция. Меня будет сопровождать Гриша. Урманов.

Денис взвился:

— Да эти деревенские…

Бабушка подняла руку, останавливая его, и недовольно спросила:

— Почему такой странный выбор? Я понимаю, что однокурсник, ну, и что? Денис — как и все мы — из Урмановых, от младшей сестры батюшки моего род ведёт, и семья его по обе стороны видное положение занимает, на юге. Если ты с кем-то менее достойным появишься — могут не понять, да отношение будет… Ты в Совете — человек новый, и самый молодой, так что сразу должна себя поставить.

Василиса, понукаемая Ликси, перетащила на тарелку ещё кусочек торта, выпустила кошку к себе на колени, и пока та, под смеющимся взглядом отца и осуждающими — всех остальных, слизывала начинку, допила чай и спокойно ответила:

— Потому что я за него замуж выхожу.

Возмущения последовало много: громкого — от Дениса, сдержанного — от бабушки. Ким дипломатично молчала, отец внимательно слушал аргументы, потом поднялся, постучал ложечкой по чашке, привлекая внимание, и торжественно заявил:

— Благословляю!

На злобный вопрос бабушки, как он может благословлять брак дочери с человеком, которого он ни раза не видел и совсем не знает, отец ответил уже без улыбки:

— Зато я знаю свою дочь. Поэтому любой её выбор и одобряю. Василиса в обсуждение не вмешивалась, занятая выковыриванием для Ликси начинки из остатков торта. Кошка явно наслаждалась жизнью, чем и обратила на себя неблагосклонное бабушкино внимание:

— А ты куда смотрела?

Не отрываясь от пиршества, та поддержала единственного Василисиного сторонника:

— Я тоже благословляю. Хоть отдохнуть смогу, пока она с ним.

Робкое замечание Ким, что девочка имеет право сама выбирать, довершило разгром противников. Денис был отослан, Гриша призван, облит презрением и строго проинструктирован. Правда, презрение не сработало, потому что он, не отрываясь, смотрел на Василису и глупо улыбался, по этой же причине инструкции — просто пропустил мимо ушей.

Отбывали под предводительством бабушки, в спешке и суматохе. Внучке было приказано выпрямиться и не трогать причёску, Грише — прекратить улыбаться и не трогать Василисины волосы, и вообще — держаться на шаг сзади и глаз с неё не спускать. Инструкция о том, что нужно озвучить, была повторена раз сто:

— Запомнила? Сначала говоришь — «предлагаю закрыть границы на пять лет». Потом — «поддерживаю десять». И никакой отсебятины. Повтори.

Василиса послушно повторила и наконец-то сообразила спросить:

— А где Совет будет?

— Где всегда — на Олимпе. Где же ещё?

— На том самом Олимпе? А боги… Ну, Зевс там, Марс — они тоже там будут?

Бабушка привычно закатила глаза:

— Современное образование! На Олимпе — Арес! А Марс — римский бог.

Со значением оглянувшись на Григория, она сварливо добавила:

— И зачем он тебе понадобился? Не нравится мне этот интерес — Макс, Марс — какие-то ассоциации нездоровые.

Гриша, поправив в очередной раз Василисин локон, пожал плечами:

— Что Марс, что Арес… Мне вот тоже было бы интересно на бога войны посмотреть.

Бабушка возмутилась:

— Вот только кулачной драки с богом войны нам не хватало! И не надейтесь — они Олимп сдают для всяких мероприятий, а сами на это время отбывают — кто куда. Гермес, по слухам, вообще на Землю собирался, пока не его махинации не прикрыли. И шагайте уже, неприлично на Совет опаздывать.

Олимп Василису не впечатлил — ну, замок, ну, башенки… Спускающийся прямо то ли к морю, то ли прямо в небо склон горы — да, красив, особенно закрывающие землю кроны вековых деревьев. Вот позвышающийся над замком горный хребет с белоснежной шапкой поражал воображение. Василиса попыталась рассмотреть, что там прилепилось к склону — вроде бы ещё один замок — но не успела: их сразу окружила толпа каких-то подозрительных мужиков в тогах, и оттеснила в шатёр, а бабушку, с поклонами и реверансами, сопроводили в другой, для не участвующих в заседании советников.

В их шатре было многолюдно, но из знакомых девушка заметила только Тави, которая спокойно возлежала на каком-то античном диванчике, не обращая внимания на нервно расхаживающего перед ней самца, очень похожего на того, из зоопарка. Она уже стала поглядывать на накрытые столы — а вдруг здесь нектаром с амброзией угощают, как Гриша вдруг оживился и потащил её за собой, в сторону от еды.

Только вынырнув из-за его широкой спины, она наконец увидела, куда он так стремился: в шатёр только что вошла Морена, а за ней — настороженно оглядывающийся Макс. Не успела девушка подойти к новой подруге, чтобы, как было обещано, обговорить совместные стратегию и тактику, как Гриша, неприятно улыбаясь, плавно переместился к Максу и продемонстрировал свой коронный удар — стремительный, без замаха, хук в челюсть.

Постояв над поверженным противником, он протянул ему руку, помог подняться, и, с чувством выполненного долга, заключил:

— Вот теперь мы в расчёте.

Ничуть не обеспокоенная Морена миролюбиво поинтересовалась:

— И за что?

Григорий любезно раскланялся, и пояснил:

— За всё хорошее сразу.

Русалка потянула Василису в сторону:

— Пусть мальчики разбираются между собой, а нам поговорить нужно.

Разговор у девушек получился довольно бурный, но не очень громкий, так что внимания окружающих не привлёк — только «мальчики» прекратили разборки и, настороженные, встали по бокам и немного впереди спорщиц. При их появлении спор утих, и Морена, улыбаясь, пригласила всю компанию, как только Совет закончится, покататься на дельфинах. Василиса отказалась, сознавшись, что ноги болят до сих пор, русалка пожаловалась на отбитый копчик, так что развлечения решили отложить до лучших времён.

Грациозно приблизилась Тави, всех осмотрела, особенно пристально — Гришу, и поинтересовалась:

— Что за шум, а драки нет?

Макс, злобно шепелявя, отозвался:

— Драка уже была, ты всё пропустила.

Пума бросила взгляд на его заметно распухшую челюсть и не впечатлилась, порекомендовав без всякого сочувствия:

— Ничего, подорожник приложишь, до свадьбы заживёт. Хотя свадьба у тебя уже была — ну, значит, до ещё чьей-нибудь. Девушки о чём спорят?

Девушки переглянулись, и дружно ответили, что обсуждали Василисину свадьбу, и она, злопамятная такая, заявила, что Макса не ней видеть не хочет, а Морена без него не пойдёт. И получается, что ходить теперь ему с такой челюстью неизвестно сколько, потому что других свадеб в ближайшее время не намечается.

Тави слушала с видом доверчивым и заинтересованным, вежливо посмеялась, одобрила личность Василисиного жениха и подытожила:

— Сговорились. Значит, на Совете какое-то безобразие планируете. Ну-ну. Могу только пообещать, что выслушаю внимательно, и с ходу возражать не буду. Идеи у вас обеих обычно идиотские, но, почему-то пользы от них на круг — больше, чем вреда.

Многоголосный и многоязычный гул, наполнявший шатёр, внезапно утих, и все повернулись к входу: там стояла, в своём строгом институтском костюме, профессор Никифорова, за её плечом маячил легко узнаваемый Деян Силыч — в роскошном кафтане и слегка постройневший.

Хранители потянулись к выходу, как послушные первоклашки за строгой учительницей. Заседание, как выяснилось, проходило на открытом воздухе — на огромной поляне с тесно расставленными античными скамьями и лежанками. Василиса с Мореной попытались устроиться рядом, но их разогнала по разными углам Тави:

— Будете шушукаться — всё веселье испортите. Вам оно нужно, чтобы все раньше времени догадались, что вы — вместе?

Устроившись на мраморной лежанке пума, начала довольно ехидно комментировать происходящее:

— Так, Внучка на свой трон уселась. Как же, бессменный глава Совета, на сто лет избирается. Ещё больше полусотни терпеть осталось.

Василиса углядела свою царственную тётушку, восседающую в первом ряду рядом с лощёным пожилым джентльменом, слегка напоминающим сгинувшего Оззи.

Тави проследила за её взглядом и хихикнула:

— Наконец-то они нашли друг друга. Там, впереди, правители сидят. О, смотри, супруга старшего Горыныча пожаловала, с коллегой.

И, действительно, на поляну плавно опустились два дракона: один был стройной и уменьшенной копией Миха, а второй потрясал воображение невероятной помесью дракона и кошки: короткие челюсти, длиннющие узкие крылья и задние плавники, и, главное — пушистая разноцветная шерсть по всему телу и богатейшие, закручивающиеся усы.

Василиса восхитилась и начала абсолютно беззастенчиво озираться — кто там ещё совсем сказочный найдётся? Углядев белоснежного огромного волка с пышной гривой, она вопросительно повернулась к Тави. Та приветливо махнула лапой и объяснила:

— Это от японцев, Оками. Между прочим, обещал хорошую трёпку нашему общему серому другу устроить, за все его последние художества. Ты спрашивай, если кого не знаешь, а вообще-то все по странам сидят, не ошибёшься.

И, действительно, по одежде, да и по лицам, не говоря уже о сказочных особях, национальную принадлежность отдельных групп определить было не сложно. Сзади послышалось оживлённое щебетание на французском — обсуждали недавнюю браконьерскую вырубку плодоносящей каштановой рощи и вывоз стволов в соседний мир. Судя по комментариям, настаивать галлы будут не меньше, чем на ста годах изоляции. Василиса забеспокоилась, и пересказала подслушанное Тави. Та только отмахнулась:

— Да кто эти каштаны есть будет, кроме галлов и кабанов! И на сто лет они могут не рассчитывать, путь лучше у себя порядок наводят, а то, говорят, у них на каком-то озере целая колония капп образовалась, а никто и не пошевелился. А уж что её речные родственницы вытворяют, — и пума кивнула на Макси, — пером не описать. А они — нет, чтобы образумить — балеты о подвигах безобразниц сочиняют.

Василиса хихикнула:

— «Жизель», да?

— Название не помню, а что танцуют там ундины, и народ ваш смотреть ходит — мне как анекдот рассказывали.

Тави замолчала и стремительным выпадом лапы сцапала прямо у ног Василисы весьма упитанную мышь и необычно пушистую мышь, поднесла её к носу, с любопытством обнюхала и поинтересовалась:

— И кто это у нас здесь шпионит?

Глава 21. Совет на Олимпе

Мышь, пойманная Тави, задёргалась, отчаянно пытаясь высвободиться, и возмущённо запищала. Василиса отодвинулась подальше, а Морена выхватила несчастное создание, погладила, и укоризненно взглянула на пуму:

— Ну, зачем ты курьеров всё время пугаешь?

Тави недовольно фыркнула:

— А потому, что они подкрадываются. И, к тому же, обычно только дурные вести приносят, которые тебе по говорилке сообщить не решаются. Ты посмотри, посмотри — что у нас там плохого за последние пять минут случилось?

Морена пошарила у мыши на пузике и сняла с неё крошечную сумочку, совершенно не заметную в пушистой шерсти. Вытряхнув на ладонь два микроскопических клочка бумаги, она как-то очень ловко развернула их в нормального размера записки, и протянула Василисе:

— Держи, обе тебе — вроде бы от бабушки и ещё от кого-то.

«Кто-то» оказался Гришей, который сообщал, что они с Максом решили немного полазить по горам, но к окончанию заседания непременно вернутся. Василиса потянулась за говорилкой, но та не работала — Тави, понаблюдав за безуспешными попытками, снисходительно объяснила, что на время заседаний связь отключают. Василиса пожала плечами и показала записку Морене — убивать сразу или пусть мальчики погуляют?

Морена прочитала и завистливо вздохнула:

— По тебе — так уже скучают. А Макс даже написать не удосужился. Хотя я уже привыкла.

Василиса тоже охотно прогулялась бы по горам вместо этого заседания. Интересно — они вниз полезли, к морю, или наверх, к непонятному замку? Поинтересовавшись у Морены, нет опасно ли там, она получила вполне предсказуемый ответ:

— Было бы не опасно — Макс бы не полез, так что наверняка — к замку. Может, бабушка твоя поподробнее написала, куда они там собрались?

Бабушкино послание оказалось более информативным: «Твой нынешний идиот вместе с идиотом бывшим полезли на вершину Олимпа. Не волнуйся, если они там свернут себе шею или их кто-то из богов прибьёт, мы тебе нормального жениха найдём. Думаю, и батюшка Морены переживать не будет. Любящая тебя бабушка.»

Реакция девушек было синхронной и достаточно громкой: на дружный вопль «Я его убью» обернулись чуть ли не все Хранители. Обсудить в деталях кровожадные планы по отрыванию голов девушкам не удалось — их прервал негромкий голос Никифоровой:

— Так, вижу, что все прибыли и явно устали от ожидания. Попрошу прекратить обсуждение посторонних вопросов, даже если они кажутся вам крайне важными и неотложными, и приступить к делу.

Холодные глаза прошлись по собравшимся, останавливая людей и нелюдей на полуслове, и задержались на Василисе. Девушка испуганно выпрямила спину, попыталась сложить перед собой руки как примерная ученица, за отсутствием парты положила их на колени и уставилась на страшную Внучку преданным взглядом. Никифорова с некоторым сомнением кивнула и продолжила:

— Начинаем заседание. Основной вопрос повестки вы знаете, за последние дни мы провели консультации со всеми заинтересованными лицами, единодушное мнение о необходимости закрытии границы с внешним миром сформировали, некоторые отличия обнаружились только в подходах и сроках. Надеюсь, что мы эти незначительные разногласия урегулируем быстро и без лишних словопрений.

Сменив официальное выражение лица на приветливое, что сразу всех насторожило, Глава Совета радостно объявила:

— Но сначала — приятная новость. Я с удовольствием представляю вам новую старшую Хранительницу. Кольцо она унаследовала законно, хотя и несколько нестандартным образом, от нашей коллеги, безвременно покинувшей этот мир по собственной глупости, и должным порядком приняла. Кольцо также её признало полностью, что меня немного беспокоит. Василиса, встань, пожалуйста, пусть на тебя народ посмотрит.

В первом ряду вздрогнула и начала подниматься тётушка, но Кощей её перехватил, усадил обратно и начал успокаивать. Василиса встала, поёжилась под сотней взглядов, потом взяла себя в руки, и кланяться не стала, а лишь царственно наклонила голову.

Морена показала большой палец, а Никифорова завершила представление:

— Для того, чтобы все поняли, с кем теперь будете иметь дело, сообщаю: новая старшая Хранительница — не из нашего мира, а из того, который мы закрывать собрались. Но происхождение у неё самое достойное: можете считать её внучкой, в каком поколении — не имеет значения, достопочтенной госпожи Урмановой, моей предшественницы, не так давно добровольно сложившей полномочия. Вопросов нет? Тогда переходим к обсуждению основной темы.

Вопросов не было, вместо них, на разных языках, но с одинаковым оттенком ужаса, прозвучал единодушный комментарий:

— Вот только ещё одной Внучки нам не хватало! Мы и с одной-то едва выживаем…

Никифорова польщённо улыбнулась, и предоставила слово галлам. Те потребовали полного закрытия всех границ с соседним миром, включаяморские, на сто лет, пока новая каштановая роща не вырастет. Немедленно возникшую дискуссию о вкусовых достоинствах каштанов она тут же жестоко подавила.

От шотландцев выступила очаровательная спокойная девушка — Тави тут же шепнула, что это Ласковая Анни, ветрами управляет, если что — легко ненужных в море сметёт. Видно было, что погодного духа основная тема не очень интересует — мол, они на островах сами разберутся: ветров хватает, кого угодно к царю морскому отправят. Возмущение Морены по поводу того, что всякую дрянь в море сбрасывают, она демонстративно проигнорировала.

Единственное возражение Анни против общего плана сводилось к тому, что всех эвакуировать будет неправильно — кто где хочет, тот пусть там и остаётся. А некоторым в сказочном мире и вообще делать нечего: например, всем известной Несси они просто не разрешат вернуться, и драконица сама знает — почему. В конце концов, если ей в этом озере одной так уж скучно — не проблема, у них есть ещё кандидаты на высылку.

Последующий гвалт с перечислением всех, кого нельзя впускать или выпускать, не смогла остановить даже Никифорова. Когда спорщики успокоились сами, она предложила разбираться со всеми не въездными и не выездными на национальном уровне, и к переселению никого не принуждать. Только объяснить доступно, чтобы даже самые тупые поняли, что это — надолго, если не навсегда.

Совет явно затягивался, и Василиса загрустила — выслушивать одни и те же претензии Хранительниц по двадцатому кругу было тоскливо, и хотелось не сидеть на жёсткой скамейке, делая умное лицо, а гулять с Гришей, не задумываясь ни о выражении лица, да и вообще ни о чём. От нечего делать девушка накарябала на обратной стороне бабушкиной записки: «Бабушка, я тебя тоже люблю, и, если с тобой что-то случится, буду очень, очень, очень переживать». Протянув послание Морене, она кивнула на разомлевшую у той на коленях посыльную мышь.

Русалка, попросив взглядом разрешения, записку прочитала, хихикнув, дописала «И я тоже», и попыталась разбудить мышь. Та лениво повела хвостом и недовольным писком недвусмысленно намекнула на чаевые. Василиса полезла за монеткой, но Морена отрицательно покачала головой — мелкие негодяи только едой берут, из-за того, что их держат на диете, потому что жирный курьер, хотя бы и мышиный…

С едой была проблема — из шатра девушки ничего не прихватили, а здесь не кормили и не даже поили, видимо, чтобы заседания не затягивались. Раскопки в сумках принесли пару микроскопических крошек печенья и засохший плавничок от рыбьего хвостика. Морена, покраснев, выкинула огрызок под скамейку, а Василиса продолжила изыскания и с триумфом продемонстрировала подруге результат — персиковую косточку, неизвестно зачем утащенную из трактира.

Пара ударов камнем — и мышь с упоением грызёт коричневое ядрышко. Сточив меньше половины, она спрятала остаток за щёку, спустилась по Василисиной юбке на траву, несколько раз крутанулась — и исчезла. Тави одобрительно кивнула:

— Нет, какой-никакой прок от них есть, единственные, кто умеет перемещаться прямо к адресату. Но уж больно потешно верещат, когда поймаешь, трудно удержаться.

Морена насмешливо возразила:

— Они не верещат, а мнение о твоих умственных способностях высказывают.

Тави брезгливо сморщилась:

— Не хватало ещё мышиный язык учить, мне собачьего хватило. С другой стороны, когда на иностранном языке выражаешься — вроде бы не так неприлично получается, — и пума неожиданно гавкнула, с взвизгом в начале и неприятным рыком в конце.

Выступавшая в этот момент худосочная американка прервалась на полуслове, не закончив трагическую историю о недобросовестной конкуренции земных строителей, и об эстетических преимуществах жёлтого кирпича перед асфальтом, и с недоумением уставилась на веселящуюся компанию. Белый волк Оками восторженно тявкнул, плюхнулся на землю и закрыл морду лапами, а супруга Горыныча басовито захохотала.

Никифорова, с трудом сохраняя каменное выражение лица, прокомментировала:

— Напоминаю уважаемым Хранительницам, что иностранными языками здесь владеют многие, если не все. А нецензурная брань ею и остаётся, вне зависимости от того, на каком языке была озвучена. Я подозреваю, что многоуважаемая Тави вряд ли согласится перевести своё высказывание на один из более распространённых языков, не так ли?

Осуждающе посмотрев на ничуть не смутившуюся пуму, она продолжила:

— Тем не менее, я склонна считать это неуместное высказывание достаточно справедливой оценкой направления, которое приняла сегодняшняя дискуссия. Поэтому настоятельно предлагаю обсуждение вопросов, не относящихся к теме заседания, прекратить, и сосредоточиться на том, для чего мы сегодня собрались — сроках и процедуре закрытия границ.

В итоге участники согласились, что Хранительницы будут по очереди называть лишь количество лет изоляции и время, отведённое на эвакуацию. Дело пошло быстрее, правда, называемые сроки колебались от двадцати лет до бесконечности, а вернуть всех в надлежащие миры предлагалось за срок от одного дня до года.

Василису неблагосклонно взирающая на неё Никифорова вызвала в самом конце:

— И что нам скажет самая юная Хранительница?

Девушка встала, пристально оглядела уже уставших собравшихся, отчего некоторые инстинктивно поёжились, и совсем не извиняющимся тоном заявила:

— Я должна принести извинения многоуважаемым коллегам за то, мне придётся отнять несколько минут их драгоценного времени. Но я — Хранительница, действительно, молодая и неопытная, к тому же имеющая весьма смутное представление об истории сказочных царств, королевств и прочих государственных образований. Именно поэтому, до того, как я сформулирую собственное мнение по обсуждаемым вопросам, я вынуждена сначала спросить вас: а чем именно были плохи правила перехода, существовавшие испокон веку, и до начала туристического безумия?

Последовало недолгое молчание, после которого несколько голосов ответили, что ничего плохого не было: кому положено — ходили, кому не положено — нет. Были, конечно, бедолаги, которые случайно проваливались, но и с ними всё заканчивалась без последствий — или домой возвращались и там сказки рассказывали, или здесь с большим удовольствием оседали.

Неожиданно жена Горыныча заявила трубным басом:

— А ведь дело девица говорит. Зачем нам самолёт изобретать, если сами летать можем. Сделать всё, как было, и весь сказ.

Вскочила взъерошенная Морена и заявила протест по поводу нарушения протокола — да, голосовать она права не имеет, но наблюдателям слово должны были предоставить первым.

Никифорова отчётливо заскрипела зубами, жестом усадила Морену на место, и злобно спросила, что, собственно, Василиса предлагает — просто вернуться к старому порядку, и на все произошедшие от туризма безобразия не обращать внимания, а проходы полностью не закрывать?

Девушка не испугалась, а, оглянувшись на Тави и поймав её одобрительный кивок, спокойно объяснила:

— Я пока ничего не предлагаю, а просто рассуждаю вслух. Да, внимание обратить нужно обязательно — и не только на туристические и прочие безобразия, такие, например, как с каштановой рощей и строительством дорог. А и ещё на многие, о которых некоторые из нас даже не подозревают.

Француженки возбуждённо залопотали, американка поправила массивные очки в роговой оправе и изобразила одобрительную улыбку. Василиса, вдохновлённая первым успехом, и избегая встречаться взглядом с Никифоровой, перешла к самой деликатной части:

— Но, в первую очередь, внимание нужно обратить на недостатки старой системы. Ведь именно при ней нечисть начала спокойно по чужим сказкам разгуливать. И самым сложным будет наведение порядка в перемещениях между сказками. Вот когда все внутренние проблемы будут решены, тогда и с регулированием внешних переходов в соседний мир вопросов не возникнет, потому что они, по большому счёту, всего лишь частный случай переходов внутренних.

Василиса перевела дух и огляделась — слушали её неотрывно, и даже Никифорова смотрела без прежнего раздражения, а заинтересованно и, вроде бы, даже с одобрением. Встав, председатель Совета без особой радости в голосе заключила:

— Наша повестка дня, как и все достигнутые договорённости, благополучно рассыпалась. Я полагаю, что нам следует сделать перерыв на обед и потом продолжить обсуждение, с учётом столь своевременно высказанных идей. Или у вас, коллега, есть, что добавить?

— Есть. Работа, конечно, предстоит большая, но не такая и сложная, потому что мы можем воспользоваться земным опытом — уж что-что, а контроль за пересечением границ там поставлен на высшем уровне. Поэтому вот мои предложения: на ближайший год — полное закрытие и туризма, и переходов между мирами с помощью проводников. Кто может сам — пожалуйста, привёл чужого — выдворение и проводнику запрет на работу. Перемещение между сказками на тот же год — только по визам, в том числе — и переходы по монетам. Нарушителям — изъятие монет со стержнями и штраф. А эвакуация — тут пусть каждый решает за себя. На принятие решения и организацию процесса — месяц.

Француженки бурно запротестовали, потому что эти полумеры не решали вопрос с пробравшейся из соседних сказок нечистью.

Василиса пожала плечами:

— Так и полное закрытие границы с тем миром — хоть на сто лет — эту проблему не решит. Нечисть отлавливать, определять степень опасности, вредности или полезности, и на историческую родину отправлять, в том числе и с помощью Хранителей. Оставшихся условно-полезных учесть поголовно и установить наблюдение.

В целом идея была встречена положительно, но без энтузиазма — возиться с опасными чудищами никому не хотелось. Василиса это недовольство уловила и тут же добавила:

— И за каждого депортированного выставлять его родному государству счёт за отлов и перемещение, а можно ещё и штраф — чтобы лучше за своими границами следили.

Мысль о штрафах все восприняли с явным одобрением, но молча — большинство пустились в подсчёты того, сколько можно на этом благородном деле заработать.

Недолгую тишину прервала Тави, объявившая, что она поддерживает идею полностью и безоговорочно. Француженки, крайне довольные подсчётами, не отрываясь от них, выразили восторженное согласие. Морена, хотя её никто не спрашивал, радостно завопила, что подводное царство — «за».

Никифорова, идею мгновенно уловившая, многословно поблагодарила русалку за поддержку разумного предложения, и ласково напомнила, что депортировать можно не только в другую сказку, но и в море, если оттуда какая пакость вылезет, и соответствующий счёт выставить. Пожалуй, это и на реки с озёрами распространить придётся, так что пусть её батюшка сам с пресноводными родственниками договаривается, потому что не будут же Хранители с каждой лужей переговоры вести.

Морена погрустнела, услышав радостные выкрики «вот поедим теперь устриц и креветочек», но от своего мнения не отказалась. Никифорова с отвращением оглядела собравшихся, оживлённо обсуждающих размеры штрафов и будущие доходы, и констатировала:

— Похоже, что единогласное решение принято. Значит, объявляем всем нашим и там, и здесь, о закрытии границ на год, помогаем с переездами, лишних выдворяем, а через месяц собираемся здесь полным составом Хранителей и совместно двери все захлопываем. А потом созываем Малый Совет, который за год должен новое законодательство по перемещениям и контролю за ними разработать и внедрить. И я даже знаю, кто там будет больше всех трудиться — нет возражений против включения в него Василисы в качестве постоянного члена? Все «за»? Я так и предполагала.

Народ начал расходиться — или исчезать. Прекрасная и Премудрая, выглядящая крайне представительно в строгом сарафане всего с десятком камешков и неожиданной офисной блузке, проходя мимо племянницы, снисходительное похлопала её по плечу и удостоила награды:

— Неплохо выглядишь, хотя и слишком тощая. Так и быть, можешь и дальше называться Василисой. Я дарую тебе титул Василисы-Младшей.

Сопровождающий правительницу Кощей попытался остановить её, но не успел. Он просительно посмотрел на Василису, но она жалостливому взгляду не поддалась:

— Я так благодарна вам, тётушка. И в знак признательности непременно доставлю вам из нашего мира диету Монтиньяка. Или лучше — Дюкана?

Василиса-старшая, против всех ожиданий, не обиделась и не возмутилась, а посмотрела на племянницу с некоторым уважением и даже с симпатией:

— Надо же, стерва! Кто бы мог подумать, что в вашем унылом роду такое появится! Ну, добро пожаловать на борт — муженёк мой бывший много чего начудить успел, так что и в четыре руки разгребать — не разгрести.

Василиса раскрутила косу, свитую в узел на затылке, перекинула её на грудь, облегчённо поводила шеей и, оглянувшись на приближающуюся Никифорову, сухо ответила:

— Чей муж чудил — тому и разгребать. А мне, похоже, делянку для вскапывания и окучивания уже выделили.

Василиса-старшая ревниво взглянула на косу племянницы и, обращаясь к главе Совета, возмутилась:

— Вы на неё посмотрите! Мало того, что оказанные милости не ценит, так ещё и работать отказывается.

Никифорова насмешливо оглядела соперниц, и запричитала:

— Ой, беда, беда! Начали молодицы косами меряться — полетят сейчас клочки по закоулочкам.

Она помахала рукой вынырнувшему из шатра Деяну Силычу, и повернулась к Василисе-старшей:

— Не нарывайся, видишь, девушка нервничает, а она у нас — натура трепетная и вся из себя внезапная, оглянуться не успеешь, как в какую-нибудь авантюру втравит. А с проблемами разбираться — вон у тебя какой помощник, — и она кивнула на Кощея, — да и мы в стороне останемся, если совсем уж справляться не будете. Думаю, и младшая не откажется, да, Василиса?

Никифорова оглянулась на застывшую в задумчивости девушку, вздохнула, и поводила рукой у неё перед глазами:

— Очнись!

Василиса вздрогнула, и пробормотала:

— Коша или Буся?

— Не поняла, ты кличку для кошки придумываешь? Самое подходящее время…

Покраснев, девушка созналась:

— Я просто пыталась сообразить, как от Кощея уменьшительное будет.

Никифорова одобрительно кивнула:

— Коша — это сильно. А Буся — это, что, от Бессмертного? Не подозревала о таких словотворческих талантах. А для Деяна Силыча что ваш филологический гений изобретёт?

Василиса поколебалась, оглянулась на Кощея, пытающегося сохранить невозмутимое выражение лица, которое несколько портил предательски подрагивающий уголок губ, и твёрдо ответила:

— Дюша. И никак иначе.

Мрачный ключник наконец-то добрался до смеющейся компании и недовольно осведомился:

— По какому поводу веселье?

Василиса непроизвольно вздрогнула: все, знакомые с Никифоровой дольше минуты, мгновенно осознавали, что разговаривать с ней любым тоном кроме почтительно-восторженного — не что иное, как изощрённая форма самоубийства. И Внучка свою репутацию в очередной раз подтвердила:

— Мы, дорогой, обсуждаем, какая диета для тебя будет полезнее. Василиса-младшая обещала несколько вариантов предоставить, правда, они все одинаково неприятные. Васильева, просветите нашего достопочтенного, что ему будет нельзя вкушать, буквально с завтрашнего дня.

Деян Силыч испугался и, похоже, не столько гнева Никифоровой, сколько непонятного наказания. Девушка его даже пожалела и, вместо того, чтобы перечислять запретные пироги-варенье-картошку, радостно объявила:

— Куриную грудку можно. Варёную. Без соли, — и инстинктивно поморщилась.

Ключник жалобно посмотрел на Внучку, понял, что сочувствия не дождётся, и махнул рукой:

— А, где наша не пропадала. Трём смертям не бывать…

Откровенно веселящийся Кощей сделал страшное лицо и зловещим шепотом напомнил:

— Так одной-то не миновать. Ты уж береги себя, а то с голоду и концы отдать не долго.

Деян Силыч огладил массивные бока и степенно ответил:

— Ты за меня не переживай. Пока толстый сохнет, худой — сам знаешь, что…

Сделав шаг вперёд и картинно отставив ногу, чтобы продемонстрировать весьма достойную фигуру фигуру, Кощей начал снисходительно объяснять, сто в диетах он не нуждается, и к тому же — бессмертный, соответственно, подобная участь ему не грозит, но внезапно замолк и уставился на торчащий из кармана ключникова свиток, который начал наливаться красноватым сиянием. Выругавшись вполголоса, Деян Силыч вытащил документ и сунул его в руки Никифоровой:

— Вот, разбирайтесь.

— Что это?

— Только что доставили из божественной канцелярии. Адресовано тебе как главе Совета. Претензия на нарушение условий аренды Олимпа. Ты читай, читай…

Пробежав глазами первые строки, Никифорова поморщилась и протянула свиток Морене, прячущейся за спиной Василисы:

— Опять твой красавец отличился. Ладно бы, сам — так он и Урманова с собой потащил. Вы, девицы, хоть в курсе, зачем они в божественные чертоги полезли?

Девушки переглянулись и ответили в унисон:

— Они просто по горам гуляли.

— Хорошая прогулочка получилась. Потоптали, измяли, оборвали, да ещё кому-то из младших богов форму носа испортили. И как теперь разгребать это будем? Хотя я уже должна была бы привыкнуть…

Василиса выдернула у подруги кляузу, внимательно изучила не очень длинный текст, и успокаивающе прокомментировала:

— А ничего разгребать не придётся. Озаглавлено «Претензия», а начинается со слов «информируем вас». Ну, сказать спасибо за информацию, и всё — они ведь ничего не требуют. И подписано секретарём канцелярии. Не слишком ли нагло для какой-то неизвестной нимфы Фетиды посылать претензии главе Совета Хранителей?

— Это она вам, малограмотным, неизвестная. А вообще-то она — матушка Ахилесса, и фактически глава канцелярии, Гермес там даже не появляется. Ну, что ничего не требуют, это хорошо, хотя странно и настораживает. Там не написано, что они там потоптали и кому нос свернули?

Василиса отрицательно поводила головой, и опять развернула свиток — проверить, но её остановила Никифорова:

— А вот мы сейчас сами у голубчиков спросим, — и она развернулась к шатру, у входа в который стояли Макс и Гриша.

Глава 22. Двери закрываются

Макс, повисший на плече у Гриши, который и сам не очень уверенно стоял на ногах и держался за колонну у входа в шатёр, заметил обращённое на них неблагосклонное внимание, и локтем пихнул приятеля в бок. Григорий встрепенулся, попытался сделать шаг вперёд, и чуть не упал. После этого парни потоптались на месте и сосредоточенно двинулись вперёд.

Василиса, приоткрыв рот, следила за странным акробатическим номером: сладкая парочка, держась друг на друга, синхронно выдвигала вперёд правые ноги, но на свою наступал только Гриша. Макс сначала заваливался направо, потом наступал на левую ногу, и теперь уже Гриша заваливался налево, цепляясь за Макса. Тем не они, ритмично раскачиваясь, медленно продвигались к цели.

Тем временем количество зрителей увеличилось: в первый ряд протолкались две француженки, заинтересованно приглядывающиеся к потенциальной добыче; пожилая японка в сопровождении явной родственницы двухвостой Лали подошла к Никифоровой и, непрестанно кланяясь, начала что-то ей объяснять; над всеми нависла голова супруги Горыныча. Подошедшая последней Ласковая Анни охнула, сочувственно посмотрела на Василису, подняла ладони, и плотный поток воздуха рванулся к страдальцам, приподнял их и перенёс к девушкам.

Макс оказался рядом с Василисой, а Гриша — лицом к лицу с Мореной. Посмотрев удивлённых девушек, Анни хихикнула, пошевелила пальцами, и два крошечные вихря поменяли парней местами. Те ошеломлённо заозирались, потом поняли, что мучительный путь завершён, улыбнулись и, протягивая девушкам на раскрытых ладонях маленькие, сверкающие серебряными бликами цветочки, хором сказали:

— Вот, это тебе.

Француженки завистливо заахали, Кощей неинтеллигентно присвистнул, японка замолчала на полуслове и засеменила вперёд. Тави подошла к Максу сбоку и начала осторожно принюхиваться к ладони, стараясь не коснуться лепестков даже кончиками усов.

Василиса осторожно, чтобы не повредить хрупкое чудо, взяла предназначенный ей цветок и восхищенно замерла: белоснежные лепестки, соприкоснувшись с её кожей, раскрылись, увеличились в несколько раз, превратив невзрачный бутон в сияющее подобие гигантского эдельвейса. Из середины цветка взметнулись хрустальные ленты света, обвили всё ещё соединённые ладони Гриши и Василисы, вспыхнули и исчезли. А цветок погас и уменьшился, притворившись обычным горным недомерком.

Прдоспевшая от шатра бабушка Василисы недоверчиво оглядела сначала Василисц с Григорием, потом Макса с Мореной, завороженно смотрящих друг на друга, и констатировала:

— Не думала, что ещё когда-нибудь такое увижу. Ну, раз так, совет вам да любовь…

Василиса пристроила живой и пульсирующий бутон в волосах и поинтересовалась:

— И что это было?

Ответила ей почему-то не бабушка, а Никифорова:

— А была это «хрустальная звезда», в народе её ещё называют «цветок истинной любви». Нужны пояснения? Только вот до сих пор почти никто из ныне живущих его не видел, только легенды люди друг другу пересказывали. Пока ваши красавцы не решили его у богов похитить. И с кем вы, скудные разумом, сражались?

Макс с Гришей переглянулись, начали говорить одновременно, потом замолчали, и Макс отступил на шаг назад, наступил на больную ногу и зашипел сквозь зубы. Гриша не стал повторять его ошибку и не двинулся с места. Стараясь не дышать в сторону слушателей, он начал сбивчиво объяснять:

— Ну, мне хорошие люди рассказали, что есть такой цветок и объяснили, где он примерно растёт. И тут такой случай, почти на месте, и Макс сразу согласился. Так мы же не знали, что он особо охраняемый. А этот вылез и сразу в драку…

Никифорова, сдерживая смех, уточнила:

— Полагаю, он — это Дионис?

— Ну. Так ведь он не сказал, что бог, а сразу Макса подшиб. А потом я его немного тоже…

— А потом он тебя?

— Нет, ногу я подвернул, уже когда мы спускались. Вообще-то мы с Доней потом помирились, и цветы он нам сам подарил, честно, кгда узнал, для кого. И даже обмыть это дело предложил. Ну, отказываться-то было неловко, вот мы немного и выпили. Но я обещал ему, как только домой попаду, вина из красной смородины передать, и самогона на кедровых орешках, у нас как раз четверть непочатая с того года осталась.

Никифорова одобрительно кивнула:

— Это правильно и очень дипломатично. А самогон — именно то, чего на Олимпе до сих пор не хватало. Ну, будем надеяться, что боги выживут. А теперь — к делам нашим скорбным.

Она доброжелательно оглядела присутствующих, в результате чего лишние тут же исчезли, потом ласково кивнула Максу с Мореной, и они тут же направились к шатру, при этом девушка практически тащила мужа на себе, а он мужественно сопротивлялся. Никифорова переглянулась с бабушкой и Премудрой, и коротко проинформировала Василису о её и Гришиной дальнейшей судьбе:

— Инструкции и списки переселенцев я вам сброшу, по ходу дела будете уточнять и выявлять. За консультациями в сложных случаях — ко мне, Деяну Силычу, к Премудрой, ну и, разумеется, к бабушке.

Гриша решил уточнить:

— К чьей бабушке? К вашей?

Василиса дёрнула его за рукав, а Никифорова радостно согласилась:

— Почему бы и нет? Попробуй. Она как раз новую печь поставила, конвекционную, может получиться забавно. Ха-ха.

Оглянувшись на напрягшегося Кощея, она сухо пояснила:

— Шутка. Печь, действительно, конвекционная, но Урманов туда точно не поместится, а бабула только целиком добрых молодцев запекает. Так, о чём это я? Ах, да, про запекание: в институте оба академку оформите, и все учебники за следующий курс сюда переправите. Если у Урманова возникнут проблемы с армией…

Гриша, баюкая на весу ногу, огрызнулся:

— Не беспокойтесь, не возникнут. Я отслужил.

— Да? Приятно слышать. Значит, перед нами не мальчик, а муж. И я, наверное, даже смогу угадать род войск.

— А что тут угадывать? И так понятно, что ВДВ.

— Это очень хорошо. Значит, и в бабушкиной печке, в случае чего, все кирпичи голыми руками переколотите. И вас не испугает, что я сама буду у вас по всему пройденному зачёты раз в месяц принимать, чтобы через год экстерном сдали. По местному праву Деян Силыч и сам с вами позанимается, и из соответствующих приказов людей опытных выделит.

Василиса с Гришей погрустнели, но Никифорова их успокоила:

— Не переживайте, это всё — в свободное время, а так будете к взаимному удовольствию нелегальную нечисть классифицировать и по назначению определять. Да, начать можете с того, что Лали свою с моей японской коллегой познакомите. Она и кису вашу образует, а то скоро ни одного нормального попугая в лесу не останется, и вам курс по японской нечисти прочитает, и зачёт примет, и практику. Но это всё — потом, когда двери закроем. Что застыли? Вперёд, в Москву…

Следующий месяц Василиса в сопровождении Григория металась по Москве, а также по городам и весям обеих реальностей как мышь под метлой. Общалась с переселенцами и попаданцами, и убедив на переезд, направляла их в ведомство Деяна Силыча, которое собственно и обеспечивало перемещение между мирами, утрясало обмены, выплачивало компенсации, а заодно взимало денежку малую за всякие дополнительные услуги, чем, видимо, деятельность свою практически окупало.

Хорошо хоть, что определили ей для эвакуации всего лишь Подмосковье, а Грише — его родные места. Хотя везде переселенцев было без счёта, а в северной глухомани народ вообще через одного на два мира жил.

И ведь каждому — рассказать, объяснить, уговорить, пригрозить, пообещать… Стараясь закончить с этими уговорами побыстрее, Гришу она загоняла до полусмерти и он, придя домой, рушился в койку и отрубался, а Ликси даже не пыталась высовываться — боялась, что и её к каким-нибудь работам пристроят.

На третий день Василиса предложила разделиться и вылавливать кандидатов на эвакуацию по-отдельности, чтобы поскорее разделаться с неизбежными скандалами и истериками, и наконец-то заняться собственными делами. Гриша заявил, что никуда её не отпустит, ни одну, ни даже с Ликси. Вредная кошка, опасаясь, что хозяйка Григория уговорит, решительно отказалась куда-то ещё путешествовать, мол, хватит, навоевались.

Вместо этого она потребовала, чтобы дуб был снова водружён на подоконник, полит и обласкан, а она будет за ним ухаживать, чтобы избавить от пережитого стресса — столько дней бедняжку таскали туда-сюда, и ни разу даже на солнце не выставили!

Григорий ожидаемо возмутился:

— Прекрасно без тебя дуб твой проживёт. Совсем хозяйку забросила, только спишь, да ешь. А я еду тебе таскаю.

Василиса за любимицу вступилась:

— Да ладно, пусть отдохнёт, у неё тоже переживаний было… И сколько она там ест — так, как птичка.

Ликси благодарно мяукнула, а Гриша саркастически засмеялся:

— Это точно, типичная птичка: за день половину собственного веса уминает. И питается исключительно солнечным светом, ветчиной и взбитыми сливками.

Обиженно дёрнув шкурой, Ликси уменьшилась, забралась за дуб и там затихла. Василиса расстроилась, ушла на кухню и загремела пустыми кастрюлями. Гриша уныло побродил от дуба к плите, грустно повздыхал, попытался подлизаться к обеим, а когда это не удалось, развернулся и выскочил из квартиры, хлопнув дверью.

Не успела Василиса обидеться окончательно, как Гриша вернулся, свалил на кухонный стол две гигантские, распространяющие умопомрачительный аромат, пиццы, бутылку вина, упаковку баллончиков со взбитыми сливками, сложил перед собой ладони, изобразил на лице глубочайшее раскаяние, и забубнил:

— Был не прав, исправлюсь, во искупление дары принёс и готов денно и нощно трудиться, чтобы…

Василиса прервала покаяние поцелуем и тут же цапнула кусок гавайской. Ликси возникла как из ниоткуда и пристроилась к карбонаре. Стремительно слизав начинку с пары кусков, она снисходительно обронила:

— Ветчину можешь больше не приносить, — и отправилась за дуб, досыпать.

Едва лишь Василиса с Гришей расположились нормально за столом и пригубили по первому бокалу, как в дверь требовательно позвонили. Гриша насторожился и неожиданно плавной кошачьей походкой переместился в коридор, а моментально проснувшаяся Ликси распушилась на пороге. Тревога оказалась напрасной — через мгновение Гриша, улыбаясь, вернулся на кухню со смутно знакомым мужиком, крупным, обманчиво полным, но явно накачанным, с элегантной шкиперской бородкой и в костюме, похоже, аж от Бриони.

Василиса повнимательнее вгляделась, и ахнула — да это же Деян Силыч! Ключник решительно подошёл к столу, сложил два куска пиццы бутербродом, и заглотил в мгновение ока. Плотно усевшись на стул, он покаялся:

— Всего две недели на этой клятой диете, а уже озверел, разве что на людей не кидаюсь. Смотрю на девку пригожую, ножки из под юбки короткой так и сверкают, а у меня перед глазами — окорок крутится. Тфу!

Василиса тут же поставила перед гостем тарелку, налила вина и преданно уставилась на него в ожидании новостей, которые не заставили себя ждать:

— Я тут переговоры со всякими разными веду, чтобы от дел отошли и переездам не мешали. Недалеко, вот и решил заглянуть. Видите, вырядиться пришлись, — и он с отвращением подёргал себя за полу пиджака, — бороду обкорнать. Хотя ничего так получилось. Брадобрей — из наших, второе поколение здесь, вот, уговорил вернуться, цирюльню открыть. А что, согласился. Правда, условие поставил, что называться она будет «Барбершоп».

Гриша засмеялся и переложил Деян Силычу на тарелку ещё пару кусков пиццы. Василиса осуждающе поджала губы, но не возражала — новости важнее. Уже степенне поглотив очередную порцию, гость с одобрением посмаковал вино, и продолжил:

— Премудрая в Тридесятом царстве споры улаживает, мы со Внучкой — здесь, с этими, как их, инвесторами. Почти от всех откупились — от кого золотом с изумрудами, кому ещё пару пудов осетровой икры подбросить пришлось, а баба одна молодильные яблочки затребовала. Ну, тётушка твоя поорала, но три штуки прям от сердца оторвала. Беда вот только, ещё с одними никак столковаться не можем, от любых переговоров отказываются.

Василиса поколебалась, но подложила рассказчику ещё один кусочек, за что и была вознаграждена:

— А у нас днями тут переполох большой случился: темницу дворцовую взорвали. Теперь ещё разбираться — кто из татей сбежал, а кто под завалами остался. Ну, ничего, здесь закончим, и переловим. Всех, кого сюда высылают сюда, уже собрали в подвале уцелевшей части, в последний час и отправим, чтобы чего не намутили. Так что вы тут держитесь, немного осталось.

Не успел Деян Силыч откланяться, как надрывно заверещал городской телефон. Василиса, ожидавшая звонков от ещё не пристроенных подопечных, схватила трубку и тут же пожалела об этом, услышав голос Ренара. Бард долго каялся и извинялся за подругу, сказал, что остаётся здесь, и в сказку больше не ногой, а то и голос потерять не долго. Где будет выступать — не сказал, мол, пока обсуждается. На выступления не приглашал, делами Василисы не интересовался, быстро скомкал разговор и отключился.

Выслушав пересказ малосодержательной беседы, Гриша отреагировал довольно злобно:

— И что звонил? Может, что сказать хотел?

— Хотел бы — так сказал. А вообще-то — жалко его.

— Ты ещё Оззи пожалей, и Иван-царевича.

— Их мне не жалко, а Ренара с Волком — жалко.

— А что Волк? Тупой служака, мозгов не больше, чем у хозяина. Хорошо, не возмущайся, не тупой, а лично преданый, хотя — не велика разница. Ладно, спать пора, а то завтра вставать рано, у нас ещё дюжина переселенцев осталась, а времени — всё меньше.

В итоге они успели практически всё: академку оформили, книги по списку закупили, её квартиру сдали, а Гришину — продали. Его дом возле сказочной деревни набили под завязку всем, на что указывал сорочий инстинкт, включая солнечные панели. А в самой деревне круглосуточно стучали топоры — ставили избы для новых переселенцев.

В середине последней недели перед уходом в сказку на выходе из дома их отловила Никифорова, усадила в свой гоночный болид, за пять минут доставила в ЗАГС, а ещё через десять они вышли оттуда мужем и женой. Свидетелями выступали сама Внучка и отловленный на улице смутно знакомый мужик. После окончания краткой церемонии он нахально расцеловал Василису и напомнил:

— Так ты же со мной во Вьетнам летела. Я вот решил здесь остаться, первого пилота получил — а оно всяко интереснее, чем просто так самому летать.

Поймав грозный взгляд Никифоровой, пообещавшей со всеми местными идиотами разобраться, он трусливо сбежал. Сваха выбросила ошарашенных новобрачных где-то в центре, приказав сегодня отдыхать и праздновать, и умчалась. Гриша потянул жену к ближайшему кафе, но резко затормозил, разглядев за витринным окном что-то оживлённо обсуждающих Анатоля и Ингу. Инга его тоже заметила и демонстративно отвернулась, а Анатоль приветственно замахал рукой, приглашая присоединиться.

Переглянувшись, Гриша с Василсой зашли, о чём тут же пожалели. Инга, уставившись в окно, гоняла по тарелке листик салата. Анатоль, напротив, был до приторности дружелюбен и оживлён. С энтузиазмом поведав собеседникам, что исследование монет прдвигается неслыханными темпами, ещё чуть-чуть — и будет прорыв, он понизил голос и таинственным голосом спросил:

— А про седьмую монету слышали? Нам с той стороны доверенный человек информацию передал. Её в лаборатории ещё «мастер-кольцо» называют, с ним через люьые двери между мирами пройти можно, даже если их закроют. Вась, ты о таком слышала?

Зашли. Французская кухня. Василиса листает меню, а Анатоль оживлённо рассказывает о том, как продвигается исследование монет. Ещё чуть-чуть — и будет прорыв. А ещё с той стороны доверенный человек передал информацию о седьмой монете, по-другому — мастер кольце, с которым и через закрытые двери пройти можно.

— Ты не слышала?

Василиса поколебалась, потом сказала, что слышала, но такие кольца только у старших Хранительниц есть, и все наперечёт, так что вряд ли хоть одно удастся добыть.

Анатоль многозначительно помолчал, потом снисходительно пояснил, что и к старшим подход можно найти, если уметь. Еще раз пристально посмотрел на Василису, игнорируя Григория, и посоветовал сразу ему звонить, если вдруг что узнает. И лучше бы узнать побыстрее, потому что такие силы задействованы, и такие деньги крутятся, что лучше на пути не вставать.

Василиса кивнула, лениво полистала меню и, обращаясь только к Грише, жалобно сказала, что она голодная и здешними мышиными порциями не наестся. И вообще она французскую кухню и шампанское не хочет, а хочет прямо сейчас пиццу и вино, поэтому не пойти ли им поскать подходящее заведение. Инга фыркнула и прокомментировала:

— Надо же, всего-ничего с крестьянином плотно пообщалась, а вкусы пейзанские уже переняла, — и с демонстративным удовольствием сжевала помятый листик салата.

Гриша согласно кивнул, подхватил Василису под руку и, не прощаясь, вывел ей на улицу. В соседнем переулке они выбрали маленький ресторанчик с правильными, по мнению Василисы, скатертями и занавесками, и заказали на двоих огромную пиццу со всем-всем-всем. В ожидании заказа девушка предложила хоть куда-нибудь сходить вечером — продолжить празднование, и притащила со стойки у входа стопку флаеров. Гриша их все отодвинул, и предложил альтернативный вариант — вернуться домой и провести, наконец-то, ночь как нормальные молодожёны, а не как заезженные ломовые лошади.

Задетые его локтем карточки упали на пол и, собирая их, он вдруг засмеялся и протянул одну Василисе:

— Не хочешь сходить?

На глянцевой картинке загадочно улыбался Лис под крупной надписью «Каждый четверг в „Трёх углах“». Василиса отрицательно покачала головой, но спросила:

— А сегодня точно четверг?

Гриша ответил, что не уверен, но пусть жена не переживает, что не удастся соприкоснуться с прекрасным — он специально для неё всего Стаса Михайлова скачает — с собой взять. Василиса попыталась шлёпнуть его карточкой по носу, но вдруг застыла: с обратной стороны густо подведёнными глазами на неё щурилась Айгуль.

Перехватив её руку, Гриша заинтересовался:

— Это кто?

— А это та бешеная Ренарова персиянка, которая меня отравила.

Григорий отнял карточку и зачитал:

— Потомственная гадалка Айгуль. Раскрывает прошлое, открывает будущее с помощью волшебного чая.

Василиса против воли захихикала, но страхи свои озвучила:

— Как этот идиот её сюда притащил? И она ведь пол-Москвы перетравит.

— Как — понятно. Теперь ясно, кто взрыв организовал, о котором Деян Силыч рассказывал. Что перетравит — ну, пусть теперь Ренар у персиянки на коротком поводке ходит: один взгляд налево, и будет сам уголовку с отравлениями расхлёбывать. А здесь не очень-то темницы повзрываешь. В конце концов, это было его решение, а уж что там было — любовь или чувство вины — мне не интересно. Мы скоро далеко от них всех будем.

После свадьбы время полетело бешеными скачками, а количество не сделанного и не предусмотренного только возрастало. Ппришлось разбираться с отбывающими и остающимися родственниками. Гришины родители куда-то ехать отказались, заявив, что хоть кто-то из семьи должен родные края блюсти. И младшую дочь с мужем не отпустили — виданное ли дело, ей рожать через два месяца, а она за тридевять земель потащится. Естественно, домовой остался с ними, отрядив в новый дом своего сына, такого же бородатого и обстоятельного.

Василисин отец заявил, что они с Ким переезжают — он уже успел договориться с Мореной об открытии школы и обычного, и дельфиньего серфинга, и, как муравей, таскал на ту сторону оборудование и костюмы. О маме речь даже не заходила, но Василиса, тем не менее, ей позвонила, чтобы сообщить, что вышла замуж, уезжает надолго путешествовать по местам, где связи не будет. В ответ получила сухое поздравление и предложение «звонить», если что.

Гриша обнаружил её грустно вздыхающей, и предложил немедленно отправиться домой, в сказку, и посадить, наконец-то, треклятый дуб, который он замучился поливать, как и таскать Ликси пиццу и взбитые сливки — а ведь толку-то от обоих никакого: одна так и продолжает спать, прилепившись к стволу, а другой даже не пытается расти, не говоря уже о желудях.

Место для посадки они выбрали рядом с домом, на небольшом взгорке. Деревце, показавшееся совсем игрушечным рядом с лесными гигантами, огородили двумя рядами кольев и жердями, а кошке было велено бдеть и отпугивать всех, крупнее мыши, мышей же можно просто есть.

Ликси внимательно проинспектировала ограду, одобрительно мявкнула, а хозяевам предложила есть мышей самим, затребовав ежедневных поставок пиццы — потому что пицца, как и сливки, совсем не еда, а подпитка для нежной кошачьей души.

Последний день наступил неожиданно. Вставать пришлось рано — через три часа нужно было оказаться в земной части Гришиной деревни, со всеми попрощаться, перейти в сказку и сразу же оттуда — прибыть на Олимп, двери закрывать. Конечно, можно было переехать и вчера, чтобы ночевать уже на новом месте, но было как-то грустно уходить, не попрощавшись со старым домом.

Привычный заоконный пейзаж из крыш, труб и редких пятен зелени выглядел теперь, при расставании, даже романтично. Гриша, стоявший в обнимку с Василисой у окна, поцеловал жену и попытался успокоить:

— Не переживай, год — это ведь не так уж много. А соскучишься по здешнему смогу — всегда ведь навестить сможешь.

Василиса встрепенулась:

— По поводу смога… Мы ведь противокомариную сетку так и не купили, сбегай, а? Она в соседнем хозмаге есть. А я пока сумку последнюю соберу и ключи соседке оставлю, для квартирантов.

Гриша обречённо вздохнул и пошёл к дверям, пообещав вернуться через пять минут — и чтобы она была готова и не вздумала вспомнить про что-то ещё. Через пять минут он, естественно, не вернулся. Через двадцать Василиса забеспокоилась а через двадцать пять раздался телефонный звонок и вежливый голос попросил госпожу Васильеву, Василису Васильевну.

Чуть не потеряв сознание от ужаса, девушка опустилась на диван и, постепенно успокаиваясь, выслушала новость о том, что её друг задержан за хранение наркотиков и пока находится в отделении полиции по соседству. И положение его сильно осложняется сопротивлением представителям власти с нанесением им огромного количества травм. Если она хочет повидаться с приятелем перед отправкой в СИЗО, и, тем более, передать арестованному какие-то вещи, ей лучше прибыть незамедлительно и обратиться к звонящему, оперуполномоченному Иванову, который за молодого человека и его девушку искренне переживает.

Василиса облегчённо вздохнула, ещё раз выслушала подчёркнутое напоминание про вещи, и обещала быть очень, очень скоро. Подхватив сумку, она отдала соседке ключи, расцеловалась с ней на прощание, и через пару минут уже входила в отделение.

Встретивший её лейтенант был крайне предупредителен и тут же проводил девушку к клетке, где на большом рулоне сетки в одиночестве понуро сидел её муж с огромным синяком под глазом. Василиса очень вежливо поинтересовалась, может ли она поговорить с задержанным не через решётку, потому что вопросы будут обсуждаться деликатные, так что кричать не хочется. Лейтенанта её идея явно обрадовала, и он, поддерживая Василису под локоток, проводил её в обезьянник и защёлкнул замок:

— Не переживайте, это правила такие. Как только скажете — я вас сразу выпущу. А тем временем и человек один хороший подъедет, который вашу проблему поможет решить. Вы меня понимаете?

Василиса мило поблагодарила доброго оперативника, подтвердила, что абсолютно всё поняла, пытаясь попутно вспомнить все нарушенные им статьи уголовно-процессуального кодекса, подошла к Грише, и, встав вполоборота к решётке, громко спросила:

— Ну, что, допрыгался?

Краем глаза она продолжала наблюдать за немедленно приклеившимся к телефону лейтенантом и совершенно не удивилась, когда за его плечом на мгновение мелькнуло лицо Анатоля. Отойдя на шаг от Гриши, Василиса прислушалась, и судовольствием приняла к сведению передаваемую натужным шёпотом информацию о том они оба здесь, под замком, и никуда не денутся, а девица сообразительная, к переговорам явно готова, а про монеты он, как и велено, не спрашивал.

Потом трубку вырвал Анатоль и начал истерическим шёпотом требовать, чтобы переговоры вёл он сам, мол, в силу старого знакомства и знания всей подноготной… Не дослушав до конца, она заставила мужа подняться, всучила ему сумку, потёрла колечко, представила себе избу в полуопустевшей деревне и громко сказала:

— Домой!

Метнувшиеся к клетке при звуке её голоса лейтенант и Анатоль успели увидеть только тающие в воздухе силуэты. И, самое возмутительное, исчезая, эти призрачные фигуры целовались.

Эпилог

Прощание с родителями пришлось скомкать, отказавшись от посиделок и, заодно, от возможности пообсуждать Гришины синяки — время поджимало. В собственном доме, бросив мужа на попечение немного ошарашенного свалившейся ответственностью домового, Василиса рванула на Олимп, где была удивлена простотой технологии закрытия проходов: просто отстоять небольшую очередь, пообщаться со знакомыми и незнакомыми, приложить кольцо к огромному сияющему стержню, ответить на вопрос, почему она такая растрёпанная, хором заданный наблюдающими за процедурой бабушкой и Никифоровой — и всё, можно возвращаться.

Дома её встретил любимый муж, который тут же был обласкан и захвален за спасённую сетку. Таинственно улыбаясь, он поманил Василису за дом:

— Смотри, он буквально минуту назад изменился.

Василиса восхищённо ахнула: на взгорочке красовался исполинский дуб, разметавший по сторонам колья и жерди. По стволу вилась толстая золотая цепь, по которой разгуливала самодовольная Ликси в натуральную величину, а на ветвях, ближе к макушке, сверкали крупные жёлуди.

Домовой Филимон уныло бродил по опустевшему дому. Пусть и главный хозяин, и почти вся семья остались на месте — а всё равно тоскливо. Деревня опустела, и поговорить теперь совсем не с кем. К тому же Григория он любил больше других младших, а без суматошливой Василисы и вообще вдруг стало как-то тихо пусто. И закрытие дверей он сразу почувствовал — как половину мира вдруг отрезало.

И вообще, что это за глупость — сказочный мир закрывать. Испокон веку ведь туда-сюда ходили, и никакого вреда от этого не было. Нет, неправильно решили, уж им-то, исконным и прирождённым, могли бы проход оставить. Нужно будет к лешему сходить, посоветоваться — тот сразу заявил, что никуда из своего леса не двинется.

У Филимона тоже даже в мыслях не было свой дом бросать. Младшего своего с Григорием наладил — это да, так всё равно пора было его отделять, а куда здесь отделишь, если всего в десятке домов люди остались?

А ещё можно совет общий провести, со всеми домовыми. Леших — своего и заречного — позвать, мавок, что остались, ещё семейство лис-оборотней с хутора, а заодно и выяснить, сколько сказочного народа этот мир выбрало.

А потом — всем миром челобитную написать, чтобы, значит, к родне ходить можно было. Филимон вспомнил позапрошлогодний Совет и поёжился — главное, чтобы не превратился общий сбор в безобразную пьянку — что в прошлый раз мавки вытворяли!

И тут его взгляд упал на большой куль с приготовленными в дорогу пирогами, сиротливо лежащий на скамье. Он аж за голову схватился: забыли! А в новом доме-то — ни еды, ни посуды распакованной. Схватив пироги, домовой машинально рванул по знакомой, протоптанной лешим дорожке, и через мгновение уже вручал ещё тёплый мешок недовольному сыну:

— Что ты, батя, суетишься? И без пирогов бы прожили — я-то на что здесь тобой же поставлен?

Филимон огляделся и от изумления аж сел на землю и завертел головой:

— Подожди, а как я сюда попал? Ведь двери-то закрыты.

Сын солидно огладил бороду:

— Не всё вам там положено знать. А нам тут объяснили, что ежели кто сам, без проводника пройти может — то пожалуйста. Я тебя сейчас запишу, где положено, как постоянного гостя, и заходи, когда захочется, если дел особых нет. Но уж не слишком часто, чтобы хозяев не тревожить.

— А чем они таким заняты? Вещи разбирают? Это да, там на весь год работы хватит.

Сын довольно усмехнулся и назидательно ответил:

— Вещи — это моя забота. А хозяева занимаются чем обычно — целуются.

Оглавление

Глава 1. Сказка-тур

Глава 2. Через поле, через лес

Глава 3. Трактир "У Горыныча"

Глава 4. Монетки с дырочкой

Глава 5. Пироги и шашлыки

Глава 6. Ночь во дворце

Глава 7. День в сказке

Глава 8. Возвращение

Глава 9. Потери и находки

Глава 10. Златая цепь на дубе том…

Глава 11. Чёрная кошка

Глава 12. Военный совет

Глава 13. Песни моря

Глава 14. Всеобщая бабушка

Глава 15. Новые приключения

Глава 16. Битва у трактира

Глава 17. Ночные откровения

Глава 18. Дневные разговоры

Глава 19. Трудные решения

Глава 20. Семейное торжество

Глава 21. Совет на Олимпе

Глава 22. Двери закрываются

Эпилог