Должно быть, около года назад — плюс-минус месяц, — Балбес первый раз появился на нашей улице.
У нас тут всякий люд бродит — ни одного дня в году без пьяницы или бродяги. Никто не знает, откуда они берутся, никого не волнует, куда они идут. Они спят в ночлежках, барах, подъездах — да хоть бы и прямо в канаве, если вы не возражаете. Собирают скарб — бутылки, пивные жестянки, консервные банки, бычки. Был у нас один веселый мужик — ходил, разбивал термометры и пил из них спирт. Чуете градус неадеквата?
Когда работаешь за барной стойкой, как я, невольно приучаешься вообще людей не замечать. Но Балбес выделялся. Он заявился зимней ночью, когда на улице нашей было безлюдно — канун Нового Года, все напивались либо по домам, либо в местах поприличнее. Да и холодок не располагал к прогулкам.
В общем, стояла тишь, когда заявился Балбес. В бар он, как все местные одиночки, не пошел — занял огороженное местечко, махнул Ферд, официантке, и попросил организовать парочку гамбургеров. Вот тогда-то я и заметил его.
Почему я сразу понял, что он — чокнутый? Да потому что за собой парень волок фунтов десять-пятнадцать увязанного металлолома, вот почему. Усадил эту кучу рядом с собой и обвил рукой, будто то было сокровище Форт-Нокса. Какие-то скрученные трубки, железки, что-то вроде деталей грязного двигателя. Наверное, это добро он насобирал на свалке близ Канал-стрит — ну или еще в какой клоаке. Улучив момент, я перебрался поближе к его местечку и оглядел типа повнимательнее. Какой-то он был грустный. Невысокий — от силы пять футов, с круглым пузом — но и только: руки, ноги, шея — сухая кость. На башке — проплешина, поперек которой — старые погнутые сварочные очки на ремешке. Одет он был в какие-то обноски Первой Мировой защитного цвета. Была еще и шапка под стать прочему — но ее он, войдя, снял.
Да, описываю-то я вроде как типичного оборванца, да только Балбес отличался — он был чистым. Выглядел потрепанно — да, но даже пальцы, торчащие из обстриженных перчаток, были чистыми и более-менее ухоженными.
И вот еще что. Пока он ждал свой заказ, он что-то строчил. У него были карандаш и тетрадь, и в тетради он что-то так отчаянно черкал-перечеркивал, что я уж решил, что он теорему какую доказывает на досуге.
В общем, изготовился я было счет ему выставить, как тут кто-то пришел, и я отвлекся. А потом — повалили: еще один, и еще, и еще, и тут-то я и забыл об этом лишенце часа на два. Вспомнил поздно, еще чертыхнулся про себя — наверняка ведь слинял и не заплатил, а Ферд, конечно, не усмотрела. Так нет же — смотрю, а он на том же месте сидит и строчит, как безумный!
Кинули монету в музыкальный автомат, и по залу поползла музыка; он поднял голову, огляделся, приуныл еще пуще, чем прежде — совсем, сморчок, поник, — и снова уткнул взгляд в тетрадь. Отвлекся, заметил, что я на него смотрю, щелкнул пальцами — мол, подойдите. Ну, я и подошел — и он мне такой говорит:
— Пардон, но нельзя ли громкость этой машине поубавить?
Так и сказал — да еще и с каким-то забавным акцентом, который я не смог ни к какому месту отнести. Но ведь вежливо, да с этакой выдумочкой — турист бы так не завернул.
Ну я и говорю:
— Без проблем, сейчас поубавлю.
Пошел к автомату и покрутил ручку-глушилку — ею мы часто пользовались, когда дело шло к поздней ночи.
Но тут ко мне подошел Стаковски. Там, на улице, он был этакий королек — заправлял парой-тройкой ночлежек и каким-то мелким гостевым домом, ну а к нам регулярно наведывался, чтоб надраться. Обычно он не возникал, но тут, видимо, выпил даже больше, чем обычно. В общем, подошел он ко мне — краснорожий, одышливый, — оперся о стойку и рыкнул:
— Шозадела, Джек? Я ему никель скормил, я хочу слушать чертову музыку! Хочешь, шоб я тебе нос расквасил?
Я даже не нашелся сразу, что ответить ему, но тут мужичонка с металлоломом встал, постучал Стаковски по плечу и очень тихо сказал:
— Простите, но это я попросил, чтобы музыку сделали потише.
Стаковски обернулся к нему:
— Да? И кто ж ты такой, шо тут командуешь, а?
— Вы меня знаете, — ответил мужичонка. — Я вчера к вам на чердак въехал.
Стаковски оглядел его, покивал:
— Ну да, ну да. Помню, въехал. Заплатил за месяц вперед, ну да. Но музыку-то тут сейчас я заказываю — не въезжаешь? Хочу, шоб играло на полный звук! Шоб мне и моим друзьям было хорошо слышно!
К этому времени половина бара оторвалась от своих дел и смотрела на мужичонку и Стаковски в предвкушении перепалки. Кто-то даже встал и подошел поближе.
— Вы не понимаете, мистер Стаковски, — спокойно произнес мой странный посетитель. — Так уж случилось, что я в настоящий момент выполняю очень важную работу и хочу, чтобы меня ничто не отвлекало.
Держу пари, Стаковски ни разу в жизни не слышал такой витиеватой речи. Он налился краской по самые уши и выдохнул:
— Да это ты ни черта не понимаешь! Хочешь тишины — брысь на свой чердак! А я сейчас выкручу громкость. Хочешь поспорить? Серьезно хочешь? Н-на! — И он махнул кулаком в сторону мужичонки.
Тот даже не зажмурился — просто вниз нырнул и распрямился, что твоя пружина, а когда распрямился, всем стал виден колун у него в руке. Интересный колун, не из тех, что обычно носят бродяги, не такой, чтоб можно было найти в мусорной куче. Около фута длиной, дьявольски острый.
Стаковски все сразу понял — попятился к стойке, повторяя на ходу:
— Э, спокойно! Спокойно! — снова и снова.
Длилось это всего минуту, ну а потом мужичонка спрятал колун, прошел к своему месту, взвалил на плечо вязанку металлолома и вышел — не оглянувшись даже напоследок.
Бар зашумел, я налил Стаковски выпить — один стакан, потом еще один. Он уже вовсю был занят тем, что убеждал присутствующих — мол, не испугал его этот сморчок с железкой. Yбеждал громко и напористо, но мы-то понимали.
— Балбес! — плюнул Стаковски в сердцах. Вот кто он такой — мистер Балбес. Да, заселился он ко мне, в «Хоромы». Снял весь чердак, прикиньте? Приходит такой вчера, выкладывает плату за месяц вперед — и даже побольше, — и я говорю ему: «Ну ты и балбес, зачем тебе огромный пустой чердак? Зимой там холодно, ты околеешь чертям, так что лучше не майся дурью и возьми хорошую теши комнату на первом этаже у парового котла». Но нет ведь — втемяшил себе в голову, что ему чердак подавай! Ну, отпер я ему этот чердак; поставил раскладушку, он и заехал туда. — Стаковски побагровев лицом. — И за этот день успел натащить к себе черт знает чего! Железо, лом, автозапчасти. Все такое. Я спросил у него, зачем ему всё это. Он ответил — я, мол, изобретаю. Я говорю — вот дурная голова же ты изобретаешь? Ну, он и сказал… да ни хрена не сказал, вот что! Видели его сегодня? Чокнутый же, как рояльная крыса! Я-то не боюсь, но с этими психами надо держать ухо востро! Чердаки, рухлядь, заточки — нет, вы слыхали хоть раз о таких Балбесах. Прозвище зацепилось у меня в памяти. Да и сам персонаж — тоже. Причин тому было несколько — к примеру, я и сам проживал в «Хоромах», аккурат напротив комнаты Стаковски. Прямо над нашими головами полагался чердак. Скорее даже полноправная мансарда, чем чердак. Лестница была в двух шагах от меня, но я ни разу не поднимался наверх. Я не видел Балбеса, но слышал его — он даже ночью не переставал клепать, стучать молотком и передвигать с места на место какие-то конструкции. Я сплю крепко, а Стаковски еще и наливается перед тем, как отключиться — так что нам Балбес хлопот не причинял. Мне лишь хотелось знать, почему этот чудной человек будто бы вообще не спит — все время работает там, наверху. Над чем и зачем? На оба вопроса у меня ответа не было.
Шли дни, металлический лязг и грохот сверху усиливался — с каждым днем Балбес доставлял на чердак все больше и больше стальной рухляди, скопилось ее там где-то под пару тысяч фунтов (по десятке за одну ходку — так я считал). То, что происходит с ним, все больше занимало мой ум — ну, сами подумайте, над вами творится какое-то тайное действо, а вы ничего и не знаете — а узнать-то хочется, так ведь?
Я увидел его в следующий раз только тогда, когда его визиты в бар стали регулярными — он приходил поесть, неразлучный со своими карандашом и тетрадью. Занимал он каждый раз одно и то же место, и громкая музыка его не отвлекала более — колун всем хорошо запомнился. Итак, он просто сидел, писал и бормотал что-то себе под нос, и довольно скоро о нем поползли всякие слухи забавного толка.
Кто-то говорил, что Балбес был коммунистом (все внимание на акцент!) и строил атомную бомбу. Кто-то сказал, что однажды слышал грохот работающей машины на чердаке «Хором» — наверняка Балбес был инженером-подрывником. Да, каких только сумасшедших идей не наслушаешься от алкашей в баре.
Ближе всех к истине подошел, пожалуй, Мэнни Шрайбер из скобяной лавки. Он предположил, что Балбес был чокнутым изобретателем и, возможно, строил робота. Ну, как в этих журналах, что любят листать ученые. Машину, которая думает, как человек.
Однажды, где-то в час дня, я сидел в своей комнате и собирался на смену, когда в дверь постучал Стаковски.
— Пошли, — позвал он. — Балбес ушел куда-то. Я собираюсь посмотреть, что он там наворотил.
Я решил, что, коль скоро Стаковски был хозяином «Хором», у него право на подобную выходку было, потому мы, крадучись, взобрались по лестнице, и он отпер ключом чердачную дверь.
За ней оказалось просторное помещение с раскладушкой, задвинутой в угол. Рядом с кроватью стоял стол, заваленный записями и какими-то книгами. Книги были не на английском языке — ни одного названия я прочитать не смог. По углам были свалены груды металлолома — из-за чего чердак стал похож на магазин радиодеталей в день большой распродажи.
А по центру стояла эта машина. Ну, выглядела эта тридцатифутовая дура как машина: там была и дверь, и водительское сиденье, и что-то наподобие приборной доски с кучей лампочек, переключателей и циферблатов. И везде, куда ни глянь — зубчатые колеса, поршни, катушки, даже трубки из стекла. Где он взял все это — ума не приложу. Но все это было с каким-то умыслом сварено-склепано в единое целое, и это целое, будучи подвергнуто критическому взгляду, имело какой-то смысл. В смысле, машина явно для чего-то предназначалась — но вот только черт меня раздери, если я знал — для чего.
Мы со Стаковски переглянулись. Снова вылупились на машину.
— Вот же Балбес, — процедил Стаковски. — Собрал эту дрянь всего за месяц. Знаешь, Джек…
— Что?
— Проболтаешься кому-нибудь — грохну. Я устал от этого Балбеса. Не нравится мне эта штука. Завтра его месяц кончается. Я собираюсь сказать ему, что пора выметаться. Не хочу, чтобы надо мной жил и работал псих.
— Но как он вынесет отсюда такую громадину?
— Меня совершенно не колышет, как он это сделает. Завтра его здесь не будет. Я возьму с собой Липпи и Стэна, и еще парней. Так что махать ножом в мою сторону он не посмеет. Выметется, как миленький.
Мы спустились вниз, и я отправился на работу. До самой глубокой ночи мои мысли занимало лишь одно: какова же цель изобретения Балбеса? Мыслям в тот день я, кстати, был отдан всецело — снаружи разбушевалась метель, и посетителей не было. Пытаясь восстановить облик машины в памяти, я пришел к выводу, что если ее обшить по «скелету» листами стали, она будет похожа на субмарину или ракету со своеобразной рубкой пилота — ну, той частью, где была большая стеклянная емкость, в которую были опущены концы проводов, протянутых от «приборной доски». Какой-то сумасшедший смысл в этом всем был.
Так я и сидел да мозговал, пока не пробила полночь. В полночь в бар зашел Балбес — собственной персоной.
В этот раз он прошел не к своему месту, а прямо к стойке. Забравшись на табурет, он обмел снег с плеч своей куртки-дранки. Он выглядел усталым… но довольным.
— У тебя найдется хороший бренди? — спросил он.
— Думаю, да, — ответил я. Из-под стойки я извлек бутылку и откупорил ее.
— Выпьешь со мной, а?
— А давай. — Я глянул на него. — Отмечаем что-то?
— Именно, — сказал Балбес. — Есть отличный повод. Моя работа завершена! Сегодня внес последние штрихи, остается только решить вопрос с обшивкой. А там уж — можно демонстрировать.
— Демонстрировать что?
— Смотри! Щедро хлебнув бренди, Балбес обтер губы и усмехнулся. — Я-то все в секрете держу, но тебе — скажу. Ты со мной хорошо обходился, тебе я могу верить. Надо же с кем-то радостью поделиться. Как в народе говорят? Беда напополам — полбеды, а удача напополам — двойная удача.
Он отпил еще.
— Уж моя-то удача положит конец их насмешкам. Вскоре эти американские старикашки, что смеют называть себя профессорами, будут ссылаться на мою работу как на эталон. Они не поверили мне, когда я все изложил, когда показал чертежи. Они не приняли мою основную теорию. Но я знал, что все правильно. Я знал, что смогу все осуществить. Частично все упирается в аппаратную часть, в «железо», это да. Но наиболее важной частью является сам мозг. Знаешь, что я им сказал? Хотите путешествовать — заимейте мозги.
Балбес расплылся в улыбке, подливая себе еще.
— Да, такой вот пунктик! Нужнее всего — мозги. Машинных решений мало. Нужно взять мозг и задействовать его ресурсы в связке с ресурсами механизмов. Но когда я им это объяснил, они подняли меня на смех. Ну, теперь-то — увидим, кто кого!
Я налил себе выпить. До него, наверное, дошло, что я не на одной с ним волне, потому как он спросил:
— Ты хоть понимаешь, о чем я?
Я покачал головой.
— Что бы ты сказал, дружище, если бы узнал, что я только что преуспел в построении первого работающего космического корабля?
Ну ты и балбес, приятель, подумал я, но мысль, ясное дело, не озвучил.
— Не экспериментальную модель, нет! Работающий, готовый к пуску звездолет!
Ай да Балбес, думал я, ай да придурок с улетевшей кукушкой, да еще и с колуном до кучи. Звездолет он построил! Из собранного на свалках хлама!
— Если я захочу, я смогу отлететь сегодня вечером, — сообщил он. — Или завтра. В любой момент. Астрономия не помогла им. Сложные вычисления не помогли им. А биология — помогла мне!
Энергия мозга — вот секрет! Запитайте машину от человеческих мозгов — и она, при должном контроле, будет работать на невиданной мощности. Энергия мозговой коры — вот он, наш волшебный источник, о котором все знали, но никто не догадывался!
Наверное, вы находите это странным — то, что я так хорошо запомнил его слова. Но, поверьте, были причины на то, что все слова Балбеса врезались мне в память намертво.
Вот что он говорил:
— Почему никто никогда не оценивал энергопотенциал человеческого мозга, его эксплуатационную производительность? Мозг постоянно работает на самовнушение — знаешь, какой КПД образуется в процессе? А ведь электрические импульсы могут быть форсированы и усилены — с помощью специальных преобразователей, в десятки миллионов раз! Атомная энергия по сравнению с этим — пшик! Видишь теперь, чего я достиг?
Где-то с минуту он еще восхвалял собственную работу, но я, признаться, больше не слышал его — так как вспомнил, что должно случиться завтра.
У меня просто сердце разрывалось слушать его излияния — о том, как его мечта станет реальностью, о том, как его имя прославится в Европе и Америке, о том, как он облетит луну и все такое прочее. Он был таким маленьким, таким юродивым. Балбес — что с него взять!
Потому я и сказал:
— Слушай, я должен тебе сказать кое-что. Стаковски завтра выпрет тебя. Определенно. Ему не понравилась твоя машина.
— Машина? — удивился Балбес. — Что он знает о моей машине?
Ну, я все ему и рассказал — пришлось, сами понимаете. О том, как мы поднялись наверх — и все увидели сами.
— Необшитую — и увидели? — спросил он. — Так точно, — кивнул я. — И я, и Стаковски. Он ее испугался. И решил тебя спровадить.
— Но ведь нельзя! В смысле… это место я выбрал не наугад. Тут нет огласки. Мне требовалось уединение. И я не смогу переместить корабль прямо сейчас. Я должен привести зрителей, сделать Публичное заявление, подготовить местность к испытаниям. Это очень тонкая работа, как он не понимает? Он же тоже будет знаменит! Такое событие — в такой тараканьей дыре…
— Он и так уже знаменит, боюсь, — вздохнул я. — Держу пари, он сейчас где-нибудь на другой стороне улице — всем трещит о твоей машине да о том, как завтра он даст тебе пинка под зад.
Балбес так сильно приуныл, что я попытался отшутиться:
— Что с тобой? Ты же сам говоришь — он работает от силы мозга. Используй свой ум, чтобы откатить звездолет куда-нибудь еще.
Он погрустнел еще сильнее:
— Как же ты не понимаешь? Он предназначен только для космических перелетов! Более того, мой мозг должен быть свободен, чтобы выступать в качестве навигатора и энергоблока. Тем не менее, ты прав, этот Стаковски меня будет рад спровадить. Как же быть? Интересно, а если…
И знаете, что он сделал, этот Балбес? Схватился за карандаш, раскрыл тетрадь — и давай считать-подсчитывать. Считал-считал, и в итоге — говорит:
— Да, это возможно. Просто перезамкнуть с помощью проводов элементы управления. Дело пары минут. И это ли не лучшее доказательство — случайная демонстрация? Да! Так тому и быть. Замечательно.
Он поднялся, протянул мне руку.
— До свидания, Джек, — произнес он. — И спасибо за твое предложение.
— Какое предложение?
Но он не ответил — выбежал за дверь, и только его и видели.
В полвторого ночи я закрыл бар. К черту — метель все равно никого сюда не пустит до самого утра, если не позже.
Ночные улицы, заметенные снегом, набрасывающим по футу в минуту, были пустынны. Нельзя было ничего углядеть на расстоянии вытянутой руки. Я пересек улицу напротив «Хором» — было где-то четверть третьего, или что-то около того, — и вдруг это случилось.
Шарах!
Вот что я услышал — громкий взрыв, в котором потонули даже вой ветра и шум метели. Снег валил слишком густо, и многого я не увидел… зато слышал все, уж поверьте.
Поначалу я решил, что рванул паровой котел, и со всех ног побежал к «Хоромам». Нет, первый этаж был цел — значит, рвануло на чердаке, у Балбеса. Алкоголики в своих комнатушках не сильно-то и зашевелились — эти ребята, как правило, упиваются так, что даже если матрас им поджечь — не пробудятся. Но мне не было дела до них. Я хотел узнать, цел ли Балбес.
Запаха дыма не было. Моя комната была в порядке. Зал был чист и тих. А вот дверь на чердак была распахнута, и холодный зимний воздух рвался изнутри.
Я взбежал по лестнице — и все увидел своими глазами.
Балбес ушел. Мусор по-прежнему был разбросан по всему чердаку, но записи — и их хозяин исчезли. Как и та странная машина — звездолет, или чем она там была на деле.
Там, где она раньше стояла, пол был обуглен. А прямо над моей головой в крыше зиял огромный разлом — метель радостно гуляла по мансарде.
А я стоял и смотрел. Что я еще мог сделать? Балбес сказал, что построил корабль для космических путешествий. И все, что нужно, чтобы его запустить — мозг.
Вот только чей мозг?
Терзаемый плохими предчувствиями, я сбежал вниз и заглянул в комнату Стаковски.
Он был там, и в перспективе ему явно не предстояло волноваться о том, как выпроводить Балбеса или как заделать дыру в крыше.
Потому как Стаковски был мертв.
Огромный нож Балбеса лежал рядом с телом, красноречиво указывая на то, что именно чудак-изобретатель, вернувшись из бара, убил хозяина «Хором».
Но что же случилось потом?
Не знаю, честно. Теряюсь в догадках. Полицейские так и не смогли ничего раскопать. Даже настоящее имя Балбеса они не узнали — равно как и откуда тот был родом.
Тело Стаковски выглядело страшно. Верхушка его черепа была спешно спилена — а внутри его головы царила алая пустота.
Не знаю, прав ли был Балбес в своих выкладках, но что-то мне говорит, что картина, которую мне рисует воображение — вот Балбес вынимает мозг, вот взбегает по ступенькам, опускает его в ту большую стеклянную емкость, втыкает в нужные точки провода и электроды, стартует, — не так уж и далека от истины.
Балбес взял то, что ему требовалось — последнюю деталь, — и отправился бороздить космические просторы. Вот и все.
Как он сам сказал: хотите путешествовать — заимейте мозги…
