КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Останься нетронутым (СИ) [Призрак Квинзей] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== пролог ==========

Все мы знаем, что истории учеников Хогвартса всегда начинаются одинаково. Письмо, принесённое на крыльях совы, вокзал, прощание с родителями и ожидание нового учебного года, первого или последнего… Впрочем, винить за это никого не стоит. Ведь множество книг начинались просто с того, что герой родился, умер или сел на поезд, который привёз его не туда, куда он собирался. Однако для Ацуши, которому по жизни не везло ни в чём, всё началось не по намеченному плану…

Он опоздал на поезд.

Парень до сих пор не мог отдышаться, опираясь ладонями о колени и стараясь унять дрожь в ногах. Он бежал из последних сил, видя, что двери закрываются и люди начинают отходить от края платформы… Он кричал, чтобы поезд остановили, но его голос потонул в шуме колёс. И сейчас парень дышал вслед пустоте, от досады готовый кинуться под рельсы.

Прошло больше десяти минут с того момента, как поезд покинул вокзал, унося учеников Хогвартса в новый учебный год. А Ацуши всё так же стоял, смотря ему вслед, будто ожидал чего-то… Вдруг поезд вернётся назад или что-то вернёт потерянное время? Или, в конце концов, кто-нибудь подкинет его до Хогвартса…

Но ничего не происходило. Всё так же шумел ветер, было тихо, и мимо него прошёл парень в чёрном, направляясь к выходу с платформы девять и три четверти. Взгляд Ацуши почему-то зацепился за него. Он сам не понял, почему. Просто в сердце мелькнула надежда. Вдруг незнакомец тоже опоздал и не знает, что делать?

— Эй! Постой!

Ацуши кинулся к парню, который уже собирался пройти сквозь стену. Незнакомец остановился на мгновение, кинул взгляд назад и, увидев бегущего к нему подростка, фыркнул, отвернувшись. В следующий миг он просто шагнул вперёд, проходя через стену и исчезая из виду.

Однако для Накаджимы это не стало преградой. Последовав за «вежливым» незнакомцем, он вышел по другую сторону и, снова зацепившись взглядом за чёрный плащ, кинулся догонять своего невольного собеседника.

У него это вышло. Запыхавшись, Ацуши выровнял шаг и, повернув голову, спросил:

— Ты тоже опоздал на поезд?

— Нет.

Незнакомец нахмурился, даже не взглянув на подростка, шагающего рядом.

— А что ты тут делаешь? Провожал родственников? Или… Детей?

— Что? Нет, — ещё более холодно процедил сквозь зубы незнакомец, ускоряя шаг.

Ацуши не хотел сдаваться. Его желание попасть в Хогвартс было настолько велико, что он готов был ухватиться за любую возможность… А раз этот парень был на платформе, значит, он мог хоть чем-то помочь.

— Знаешь, я на поезд опоздал и…

— Заткнись. И свали. На пару километров влево, — резко остановившись, незнакомец всё-таки глянул на Ацуши, и этот взгляд последнего сильно взбесил.

Выглядел парень довольно мрачно, как, впрочем, и ожидалось. Худощавый, ростом немного выше Ацуши, он смотрел на мир тёмными, почти чёрными глазами. Острые черты, бледная кожа и такое выражение лица, будто обладатель готов был сожрать тебя с костями, выплюнув остатки на землю, да ещё и душу в себя впитать. Незнакомец сильно походил на вампира из старых фильмов. Накаджима невольно усмехнулся в мыслях такой ассоциации.

— Послушай, я только хочу спросить, — задыхаясь от возмущения, произнёс Ацуши, вмиг разозлившись.

Он не был вспыльчивым от природы, но этот парень…

— Спроси у кого-нибудь другого, — бросил незнакомец и хотел было уйти прочь, но Ацуши схватил его за запястье, дёрнув назад.

Позже он и сам поразился своему поступку.

Мгновение и всё вокруг замерло. Даже солнце стало ещё более недосягаемым. И ветер стих.

Взгляд парня сулил Накаджиме самую мучительную и страшную смерть. Взгляд самого Ацуши не уступал в убийственности. Некоторое время они стояли, не двигаясь. Просто смотрели друг другу в глаза, испепеляя до костей. Ацуши крепко держал незнакомца, а тот нащупал палочку в кармане, чтобы вставить её в горло навязчивому подростку…

— Акутагава, что это значит?

Незнакомец резко повернул голову, вырвав руку из цепкой хватки Ацуши. Да с такой силой, что последний даже упал, больно ударившись локтем. Имя парня показалось ему знакомым… Правда, Накаджима тут же забыл об этом, поскольку перевёл взгляд на мужчину, который приближался к ним неторопливыми шагами. За мгновение до того, как упасть, Ацуши смог разглядеть в глазах Акутагавы мелькнувший страх… Что бы это могло значить?

— Я, — парень запнулся, стиснув зубы, и, кинув на Ацуши злобный взгляд, добавил. — Я просто опоздал на поезд.

Мужчина остановился, смотря на Акутагаву изучающим взглядом. Ацуши не смел шевельнуться, поэтому всё так же полусидел на холодной платформе, держась за локоть.

— Весьма удивительно, учитывая то, что вышел ты за два часа раньше меня. А ты кто?

Накаджима вздрогнул, подняв глаза на повернувшегося к нему незнакомца. Наверное, это был отец или какой-нибудь другой близкий родственник Акутагавы… В такой же чёрной одежде, такой же бледный. Лишь вечная улыбка, не сходившая ни на миг с самого начала их разговора, несколько портила образ. Хотя и была такой же пугающей, как злоба на лице рядом стоящего парня.

— Я тоже опоздал на поезд… Сэр, — произнёс Ацуши, запинаясь и отводя взгляд.

Мужчина усмехнулся, скосив взгляд в сторону, и, наклонившись, заглянул прямо в глаза Ацуши.

— Зови меня Мори. Огай Мори.

Накаджима сглотнул. Что-то пробрало его до самых костей в этих глазах, которые гипнотизировали… Казалось, что мир вокруг начал темнеть. Исчезать деталь за деталью, поскольку Ацуши не мог сдвинуться с места, не мог пошевелиться. Он, наверное, бы превратился в камень, если бы слишком долго смотрел в глаза Огая. Но тот, к счастью, выпрямился и, повернувшись к Акутагаве, произнёс:

— Идём. Похоже, придётся воспользоваться другими способами добраться. Кстати, Акутагава. Где твои вещи?

Акутагава вздрогнул, побледнев, но быстро взял себя в руки и, передёрнув плечами, выдержал долгую паузу, смотря в глаза своему… Родственнику.

— Ясно, — кивнул Мори, ухмыльнувшись, и, направившись в сторону выхода с вокзала, добавил. — Поторапливайся. И дружка своего прихвати с собой. Благодари небо, что сегодня я добрее, чем обычно.

— Он мне не…

Но Мори уже не слышал. Акутагава стиснул зубы. Он хотел было двинуться за своим родителем, но резко повернулся и, опустившись на колено, схватил Ацуши за горло обеими руками. Так сильно, что из того мигом вышибло дух… Накаджима не знал, что делать, как реагировать. Схватив запястья Акутагавы, он пытался разжать хватку, но тот не поддавался, с ненавистью глядя в глаза подростка.

— Если ты хоть раз перейдёшь мне дорогу, ублюдок, я превращу тебя в груду костей и не побоюсь из-за тебя сесть в Азкабан!

— Но я…

— Лучше, ушлёпок, заткнись.

С последним словом он разжал хватку и со всей силы ударил Ацуши в живот. Накаджима согнулся пополам от боли, вскрикнув. Однако Акутагава уже поднялся и, развернувшись, последовал за своим родственником. В то время как Накаджима, кряхтя от боли, кое-как встал на ноги и, взяв чемодан на колёсиках, который был настолько мал, что почти ничего не весил, выругался под нос.

Однако ничего не оставалось, кроме как следовать за новыми знакомыми. Иного выхода попасть в школу у него не было.

Прекрасное начало года…

Комментарий к пролог

Ну чтож… Вот такое начало истории. Хотелось давно сделать кроссовер с Хогвартсом, ибо я не нашёл годноты на фикбуке с похожей тематикой…

В любом случае, очень буду рад услышать Ваше мнение)

========== глава 1 — здравствуй, Хогвартс ==========

— Ацуши!

Накаджима даже не успел до конца протиснуться в башню вместе с парой третьекурсников, как на него тут же накинулась Наоми, едва не задушив в своих объятиях. Он хотел прохрипеть что-то нечленораздельное, но девушка сразу же отпустила его и, схватив за руку, потащила за собой в центр гостиной башни Гриффиндора.

— Господи, ты умеешь эффектно появляться! Почему тебя не было на ужине? Вот только не говори, что снова вляпался в какую-нибудь дурацкую историю, ты умеешь, — тараторила Наоми с совершенно счастливым видом и, выискивая кого-то среди гриффиндорцев, спросила. — Нормально себя чувствуешь?

Ацуши скривился, вспомнив сильный удар нового знакомого, который до сих пор не давал двигаться без боли… Хотя, в остальном, он был рад снова оказаться в стенах родной школы, увидеть лица однокурсников, башню в красно-золотых цветах. Его лето было одним из самых худших, какие он мог только представить. И поэтому снова ощутить себя частью этого волшебного замка… Не было ничего лучше.

— Братик!

Ацуши наконец-то отпустили, и он выдохнул, остановившись. Наоми увидела рыжую макушку своего брата и, набросившись на него, повалила на диван, устроившись сверху. Со стороны это выглядело… Ну очень неоднозначно, однако сокурсники давно привыкли к подобным проявлениям страсти на людях. Никого уже не смущало, что у них на глазах целовались брат и сестра. Никого, кроме самого Танизаки, который покраснел до ушей, бормоча что-то вроде «не здесь», «не на людях, пожалуйста». Впрочем, зря старался.

Поняв, чем может продолжиться эта сцена, Накаджима поспешил скрыться. Поднявшись по лестнице, ведущей к спальням, он остановился перед старой, громыхающей громче любых других дверью.

Всё та же позолоченная табличка с именами живущих в комнате Ацуши, Танизаки и Марка. Последний, конечно, был довольно странным типом, но это всяко лучше, чем тот же Акутагава.

При мыслях о парне в чёрном Накаджиму передёрнуло. Сжав дверную ручку со всей силы, он резко открыл дверь и, так же громко захлопнув её, оперся спиной о холодную стену.

В комнате никого не оказалось, поэтому Накаджима не задумывался о том, что кто-то увидит его. Ацуши было настолько плохо морально, что он не смог сдержаться, чтобы не выругаться во весь голос. Этот год начался гораздо хуже предыдущих, а Накаджима никогда не славился оптимизмом… Если всё погано начинается, значит, дальше будет становиться ещё хуже.

Хотя сейчас жизнь была не настолько ужасной, чтобы не радоваться тому, что он здесь, а не дома. Если, конечно, то место, куда он каждый раз возвращался, можно назвать домом.

Всю свою жизнь Ацуши только и делал, что выживал. Боялся, получал удары, зализывал раны в углу. С детства он жил в приюте, куда его кинули родители, потом где-то лет в десять его взял к себе какой-то сумасшедший старик, который держал Накаджиму как ассистента в своих опасных алхимических опытах. И только. Ведь он даже денег не дал на то, чтобы Ацуши хотя бы нормальный котёл себе купил.

Грёбаный алхимик погиб от отравления собственным зельем, когда Ацуши учился на третьем курсе. То бишь два года назад. Наследников и родственников у старика не осталось. Поэтому всё, что было у старикана, должно было перейти к Ацуши. И перешло. Только вот он, будучи несовершеннолетним, не мог жить один. И его снова должны были отдать в приют, но…

Но девушка, которая держала свечную лавку рядом на улице, пожалела мальчишку (или просто захотела забрать себе лабораторию старикана). И взяла над ним опекунство (удивительно). Оказалось, что она доводилась какой-то очень далёкой племянницей сумасшедшему алхимику, поэтому и поселилась рядом… Но леди не претендовала ни на какие из его вещей. Странно. Впрочем, Ацуши было всё равно. Его жизнь особо не изменилась, за исключением того, что теперь он стал просто брошенным щенком, который жил сам по себе. Ну, зато деньги у него были. Немного, но в банке оставалось ещё на пару лет школьной жизни. Благо, эти средства не забрала у него «опекунша».

Правда, кажется, его милая и молчаливая продавщица свеч всерьёз заинтересовалась сумасбродствами деда. И теперь превращалась в такую же одержимую, требуя от Ацуши помощи. Это адское лето, в которое он успел изранить всё своё тело раз по десять и отравиться чем только можно… Это лето он никогда не забудет. И, пожалуй, лучше останется в Хогвартсе, чем вернётся обратно домой. Хватило ему алхимиков в своей жизни… До сих пор передёргивает от запаха некоторых зелий на уроках зельеварения.

Устало выдохнув, подросток еле доплёлся до своей кровати и, упав на неё, уткнулся носом в покрывало, закрыв глаза. Он даже не потрудился раздеться.

Лунные лучи упали на пальцы Ацуши, которыми он сжимал потёртую ткань. Запах пыльного, доброго старого покрывала, перемешанный с ароматом какого-то порошка, с которым, видимо, стирали бельё к приезду учеников… Всё вокруг было тихим, скрытым темнотой. Где-то там у подножия кровати лежал чемодан. Где-то под кроватью, под доской, лежали стихи для Кёки, которые он писал на третьем курсе, влюблённый в неё.

Мир в такие мгновения был спокойным, невесомым, как лунная ночь, залившая своим светом все округи Хогвартса и осторожно забравшаяся в окна комнат студентов и учителей. Хотелось остаться в такой тишине навсегда.

Однако Ацуши знал, что завтра начнётся новый день. И этот день принесёт не самые лучшие воспоминания. Начнётся школа, ранние подъёмы и суета. Домашние работы, в спешке конспектируемые учебники. И пыльные кабинеты, в которых никто не проводил уроков и в которых обычно прятался Ацуши, чтобы никто его не тревожил в моменты срывов.

Да, всё будет так же.

Или, может быть, и на этот счёт судьба приготовила что-то новое?

Кто знает…

***

— Нет, ну что она прячет за своей маской?

— Ты просто посмотри, посмотри, какая уродливая шлюха…

— В жизни не видела таких, как Гин…

Ацуши поднял голову, уловив край фразы переговаривающихся рядом девушек и, вытянув шею, проследил за их взглядом.

В столовой было очень много людей, первый завтрак обещал быть довольно шумным. Ацуши не хотелось идти. Он думал попросить Танизаки принести ему еды на пару, но вспомнил, что вчера пропустил торжественный ужин, и сдался. Победил лень, проснулся раньше, чем нужно, и спустился в зал. Во всяком случае, до этого в дикой спешке собрав сумку и кое-как завязав галстук факультета.

И теперь он поедал яблоки с бутербродами, забыв о манерах и приличиях. Попутно слушал болтовню Танизаки, который рассказывал худому пареньку в очках (Ацуши отметил про себя, что надо будет узнать его имя) с шестого курса о том, как они с сестрой провели лето. Накаджима наслаждался жизнью. По крайней мере, пока в нём исчезал бутерброд за бутербродом.

Однако, совершенно случайно уловив реплики рядом сидящих гриффиндорок, Ацуши просто не смог сдержать себя, чтобы не повернуться. Любопытство, наивность, вспыльчивость… Всё это было неизлечимым в нём. Объект обсуждений он заметил практически сразу.

Трудно было бы не заметить иссиня-чёрные волосы, собранные в странный высокий хвост с выпущенными редкими прядями, и маску, скрывающую нижнюю половину лица. Бледная, в чёрной одежде, прячущая руки в карманах мантии… Её взгляд даже на секунду не упал на стол гриффиндорцев. Что уродливого нашли в ней? Ацуши не понимал кривившихся девчонок рядом с собой. Гин, как её назвали, показалась Накаджиме довольно красивой. Во всяком случае, стоило ему об этом подумать, как он тут же покраснел, сглотнув, и потряс головой. Благо этого никто не заметил.

Ацуши ничуть не удивился, когда Гин опустилась на скамью за столом Слизерина. Однако он чуть не подавился яблоком, увидев, напротив кого она устроилась…

Накаджима замер, смотря на мрачное лицо Акутагавы, который что-то говорил рядом сидящему с ним парню. Эти тёмные, пустые и злобные глаза, как будто снова прожгли его душу, хотя слизеринец (кто бы сомневался) даже не смотрел на него. Ацуши тут же отвернулся, стараясь унять сердцебиение. Злоба поднялась в нём сразу же, как только он увидел Акутагаву. Несмотря на то, что Огай Мори помог Ацуши добраться до Хогвартса вместе с Акутагавой через каминную сеть, Накаджима почему-то не чувствовал благодарности… Даже наоборот. Правда, сталкиваться с недругом парню вновь не хотелось. От удара до сих пор остался синяк. Поэтому он просто…

Поднявшись из-за стола и кинув Танизаки, что будет ждать его на паре, Ацуши перекинул сумку через плечо и направился к выходу, напоследок скосив взгляд на стол Слизерина. О чём тут же пожалел. Поскольку вмиг столкнулся с Акутагавой, который не отрывал глаз от него, пока Накаджима не скрылся за дверьми зала. Мрачный, презрительный и полный желания отомстить взгляд… Ацуши даже замер на мгновение, когда осознал, что Акутагава его заметил. Но тут же исправил ошибку.

И завтрак тоже пошёл не по плану…

Ацуши пришёл в кабинет почти первым. В этом году первой парой стали заклинания. Подросток любил учиться. Он ненавидел себя, не верил в себя, но всегда тянулся к знаниям. Этого никто не мог у него отнять, как и того, что Ацуши вечно попадал в нелепые и довольно неприятные переделки.

Расположившись в первом ряду, Ацуши положил голову на сложенные перед собой руки, закрывая глаза. Он знал, что урок начнётся через двадцать минут и у него есть время, чтобы поспать… Или подумать. К сожалению, на факультете у него не было близких друзей, кроме Танизаки, а тот не любил много говорить. Ну и Кёки, конечно. Хотя та тоже не отличалась общительностью.

Но все его планы нормально поспать рухнули, когда где-то у дверей послышался насмешливый голос.

— Значит, львы прискакали первыми? Какая печаль.

Ацуши резко вскинул голову, с недоумением глядя на тройку слизеринцев, которые вошли в кабинет и с ехидными улыбками смотрели на него. Сначала до него не особенно дошла суть происходящего… Правда, когда позади появилась пара гриффиндорцев, не обративших на зелёных гостей никакого внимания, Накаджима понял. Совместная пара.

Решив проигнорировать насмешки слизеринцев, Ацуши вынул из сумки учебник и, кинув его на стол, лёг обратно, положив голову на пыльную обложку. Однако и тогда, когда, казалось бы, о нём забыли и слизеринцы, и гриффиндорцы, поспать ему спокойно не дали.

— Ты выглядел довольно отстранённым сегодня, Накаджима Ацуши.

Последний едва сдержался, чтобы не взвыть от отчаяния. Однако поднял голову, скептически смотря на опустившегося рядом с ним Марка. Тот вытащил перо и бумагу, аккуратно положил их в угол парты и, посмотрев на Ацуши своим очаровательным (нет) взглядом, произнёс:

— Не поделишься летними впечатлениями?

Ацуши молча закатал рукав по локоть и показал следы огромного ожога, тянущегося от запястья до локтя.

— Ох, тебе точно придётся посетить Помфри, — деланно-сочувствующим тоном произнёс Марк и, снова ослепительно улыбнувшись, продолжил, уже более бодро. — А я познакомился с одним старшекурсником с Когтеврана. Довольно скучный тип, но, возможно, если влиться в их тусовку, я смогу добраться до его девушки.

— Девушки, — машинально повторил Ацуши, оперевшись щекой о ладонь. — Ну да, точно.

— Вот увидишь, я смогу очаровать эту милашку, и она тут же бросит своего зануду, — хмыкнув в кулак, Марк обвёл класс скучающим взглядом и добавил. — Довольно интересное пополнение у Слизерина, не находишь?

— Ты о чём? — с закрытыми глазами спросил Накаджима без всякого интереса.

Он всегда знал, что разговоры Марка никогда не бывают интересными, если только он не расходится и не начинает шутить. Но так Твен вёл себя только в больших компаниях. Обычно же он просто отдыхал, засыпая всех вокруг словесным потоком и думая над тем, что бы нового попробовать в своей скучной жизни…

— О парне в чёрном, что сидит прямо перед нами на той стороне. О, и, похоже, ты ему не нравишься.

Ацуши резко распахнул глаза, подскочив на месте, и чуть было не задел локтем сидящую слева от него девчонку. В голове будто сработала сигнализация. Наверное, лишь один намёк на Акутагаву уже выводил Накаджиму из строя.

Однако на этот раз это оказался не просто намёк.

С нарастающим ужасом в глазах Ацуши смотрел на противоположную сторону. Именно там, стуча кончиком пера о стол, сидел Акутагава, прожигая Накаджиму одним из самых злобных взглядов, на которые только был способен.

Именно в этот момент Ацуши понял.

Что влип.

Комментарий к глава 1 — здравствуй, Хогвартс

Продолжение, как и обещал, выложил через… /сколько дней прошо, я не помню/ х)

Надеюсь, что вам понравится. Главы не очень большие, но я и не рассчитывал делать их чрезмерно длинными.

Буду рад отзывам (они.нужны.#подаритеотзывпж)))

Продолжение надеюсь выложить так же быстро.

========== глава 2 — Аква Эруктум ==========

Ацуши не знал, что он испытывал в этот момент. Какие чувства, эмоции, что вертелось в его голове… Время словно замерло, и от этого стало не по себе. Пропал кабинет, пропал сидящий рядом Марк. В мозгу стучала лишь одна фраза. Точнее, вопрос. Какого…

Накаджима сглотнул, но взгляд не отвёл. Впрочем, Акутагава так же не сдавался в этой игре на выдержку. Казалось, что Ацуши слышит каждый стук пера об стол… Каждый этот стук будто отнимает от его мыслей какую-то частицу, которую хотелось удержать с криком, заставив вернуться обратно на своё место. Ацуши погружался в это пространство чужих, тёмных глаз, которые хотелось стереть из своей памяти и из жизни других людей. Ненависть внутри перекатывалась с места на место, готовая к прыжку…

Но резкий взмах палочки Марка прервал Ацуши. Вздрогнув, последний дёрнулся, резко повернув голову, и кожей почувствовал, как Акутагава ухмыльнулся.

— Эй, ты слушаешь вообще? — Марк выглядел обиженным, и кончик его палочки грозился продырявить щёку Накаджимы.

Интересно, почему этот слизеринец так возненавидел его за произошедшее на вокзале? Почему так прожигает взглядом? Впрочем, какая разница, Ацуши это не волновало… Он чувствовал, как в нём всё закипает от одного только произнесённого в голове имени. И уже сейчас, толком не общавшись и лишь имея малый неприятный опыт знакомства в начале этого года с этим «лордом-в-тени»… Уже сейчас Накаджима ощущал эту сжигающую ненависть, будто бы они с этим Акутагавой враги всю жизнь. Но почему?

— Ацуши! — рявкнул Марк, и палочка его всё-таки задела голову Накаджимы.

— Ау, — прошипел Ацуши, схватившись за ушибленный затылок. — Да успокойся ты, Твен, всё же…

— Приветствую вас, ученики!

Все сразу затихли, обращая взор на вошедшую в кабинет девушку. Высокая, стройная, с горящим взглядом и уверенной походкой, она умела держать дисциплину, как никто другой. Одним лишь взглядом своим профессор Алсия Ноуро умела заткнуть человека. Одной лишь улыбкой — очаровать. Она была одной из самых любимых учителей Хогвартса, если не самым любимым. Её уважали.

Годы шли, Ацуши вырос от первокурсника до подростка пятнадцати лет, но… Профессор Ноуро не менялась. Оставалась такой же свежей, красивой, строгой, умной и… Возможно, даже доброй в какой-то степени. Во всяком случае, её слова всегда внушали доверие. Ацуши знал это не понаслышке.

— Итак. Поскольку это ваша самая первая пара в этом году, осмелюсь напомнить, что конфеты под партой держать не следует, иначе их придётся съесть мне, Партер, — Алсия обратила свой взгляд на слизеринца, который тут же вскинул голову и, смутившись, что-то пробурчал под нос на колкое замечание рядом сидящего парня. — Продолжим. В этом году вас ждёт такая важная вещь, как СОВ. И стоит задуматься над этим всерьёз. Этот экзамен — ваш путь на шестой курс. А может быть, в будущем это пригодится и на некоторых специальностях. Однако, не стоит бояться. Если вы будете заниматься и верить в свои силы, сможете осилить абсолютно всё.

Ацуши слушал вполуха. Его всё отвлекало. Он волновался по поводу СОВ, но профессор Ноуро сказала в прошлом году, что он всё сможет, когда речь зашла об этих дурацких экзаменах. Не оправдать надежды учителей — опозориться не только перед однокурсниками, но и перед всем профессорским составом. А этого Накаджиме хотелось менее всего. Ему хорошо давались знания, он быстро схватывал всё, но в нужные моменты мог забыть элементарную мелочь… К тому же совершенно не верил в себя. Торопился. Желал слишком многого или совершенно ничего не желал. На контрольных нервничал, на экзаменах терялся… Но сейчас не чувствовал ничего. Просто слушал. Стоит ли волноваться, если до экзаменов осталось ещё так много времени?

Тогда почему так странно темно на душе?

— Без лишних слов и к делу, — взмахнув палочкой, профессор Ноуро произнесла какое-то заклинание, и стол впереди неё отъехал в сторону, освобождая подиум под площадку для тренировок. — Я не собираюсь учить вас только скучным и нескучным заклинаниям, указанным в учебниках и программе. В этом году вы будете изучать мой предмет более глубоко, чем в прошлом. Что будет вам по силам — то и будете выполнять на уроках. Поэтому, если будут трудности, сразу говорите. Я помогу вам освоить материал.

Именно этим ещё отличалась Алсия от других профессоров. Она всегда помогала. Даже если у неё не было времени и из-за пары часов занятий с учеником она ложилась под утро, так и не закончив работу, которую должна была сделать… Сколько сил было в этой девушке, которая просто хотела дарить знания. И которая преподносила их таким образом, что становилось понятно. Вот она. Истинная магия. Заклинания, которые помогают не только в быту, но и в некоторых опасных ситуациях, например… При обороне от чокнутого слизеринца, подстерегающего в углу?

Ацуши невольно поперхнулся, представив Акутагаву, стоящего в тени с кирпичом в руке на высоком стуле… Готовый на всё ради того, чтобы убить Накаджиму… В такое верилось мало, но пофантазировать никто не запрещал. Ацуши чувствовал себя странно, думая об Акутагаве. Он практически ничего о том не знал и уже сильно ненавидел… Он помнил тот взгляд, с которым Акутагава говорил, что отомстит. Но за что отомстит? Почему он так взбесился?

Да какая разница?

Действительно…

— …заклинание это даёт вам возможность потушить пламя. Полезно, если вдруг произойдёт пожар. Может тушить как и пламя, созданное магией, за исключением дикого огня, возможно, так и пламя…

Ацуши в один миг понял, что прослушал большинство объяснений, и теперь таращился на учительницу так, будто впервые её видел. Впрочем, на паре было достаточно учеников, поэтому Алсия не заметила его отстранённости. Зато Марк, сидящий рядом, ухмыльнулся, заметив этот переход во взгляде друга. От забытья к сознанию.

— Что она объясняет? — шёпотом спросил Накаджима, наклонившись к уху Твена.

— С добрым утром, спящая красавица, — хмыкнул Марк и, приблизившись, прошептал прямо на ухо Ацуши, касаясь его губами. — Аква Эруктум. Тушение огня.

Накаджима дёрнулся, только почувствовал чужие губы на своей коже, поэтому большинство фразы не услышал.

— Ты что, совсем охренел?! — возмущённо прошептал Ацуши, готовый убить смеющегося в кулак однокурсника.

— Прости, принцесса, — ответил Марк, добавив с довольным видом. — Но твоё лицо стоило того.

— Придурок, — пробормотал Ацуши, отвернувшись.

И хотел было ещё что-то сказать, но…

— Накаджима Ацуши!

Вскинув голову, подросток сжался, встретившись со строгим взглядом учительницы, и, сглотнув, выдержал длительную паузу.

— Похоже, у вас есть желание попробовать первым? — чуть улыбаясь, произнесла она, и Ацуши просто готов был провалиться под парту, стол, перила, куда угодно, лишь бы подальше от этого осуждающего и в то же время лёгкого взгляда.

— А если его нет? — хрипло спросил Ацуши, чуть не сорвавшись на последнем слове.

— Тогда сейчас появится, — не принимая возражений, Алсия развернулась и направилась к пьедесталу, держа палочку за своей спиной.

Спорить с учительницей Ацуши не посмел. Поэтому, тяжело поднявшись, бледный, спустился по ступеням вниз и осторожно подошёл к профессору Ноуро, встав напротив. Он не хотел позориться в первый же день, да ещё и перед Слизерином, который вечно будет припоминать потом, но выхода не было. Действительно, нужно было меньше думать о… Проблемах.

— Итак, кто из вас знает заклинание Вспыхни? Ну же, смелее…

Ацуши сам хотел вызваться и даже сделал это, но… Замер, медленно опустив, когда увидел, как Акутагава поднял свою тонкую аристократичную кисть над партой. Ацуши знал, что в такие моменты он становился тигром. Зверем, который готов растерзать каждого, кто бросает ему вызов. Эта злоба редко брала над ним верх, но сейчас…

Считаешь, что самый умный, Акутагава? Я сам понимаю, что ты просто мстишь мне за поезд. Но у тебя не выйдет… Даже не мечтай…

Ацуши стиснул зубы, постаравшись сохранить спокойствие. Он так же пытался сохранить спокойствие, когда Акутагава, медленно поднявшись, лениво спустился с трибун и встал по другую сторону от учительницы, пряча руки в карманах своей чёрной мантии. Холодный, равнодушный, казалось бы, насмехающийся над Ацуши. Слизеринцы и гриффиндорцы с интересом наблюдали за этой сценой, но даже представить не могли, что за ней кроется.

— Если ты хоть раз перейдёшь мне дорогу, ублюдок, я превращу тебя в груду костей и не побоюсь из-за тебя сесть в Азкабан!

Но разве Ацуши переходил дорогу Акутагаве? Он же даже не сделал ничего… Или это простая месть, не несущая за собой ничего, кроме злобы? Как сложно понять того, кого не знаешь. Или кого совершенно не хочешь знать. И понимать тоже.

— Отлично, — профессор Ноуро улыбнулась слизеринцу, повернувшись к классу, и начала объяснение. — Не всегда стихийные заклинания даются легко. А заклинания, связанные с огнём, я считаю одними из самых опасных и требующих максимум осторожности. Я попрошу вас, мистер…

— Рюноске, — холодно произнёс Акутагава, смотря на профессора с долей скептицизма. — Акутагава Рюноске.

Слишком красивое имя для такого урода…

— Мистер Рюноске. Вы заставите вспыхнуть мой свиток с вашим домашним заданием, — очаровательно улыбаясь, Алсия положила на пол хрустящий тёмный свиток, перетянутый красной лентой. — В тот же момент, когда пламя начнёт пожирать бумагу, вы, Накаджима, примените заклинание Аква Эруктум, чтобы потушить огонь. Если вы сможете это сделать, Гриффиндор не получит задание на дом. Если не сможете и огонь поглотит свиток, то задание не получит Слизерин.

Класс загудел. Студенты перешёптывались, их глаза горели. Слизеринцы насмехались над львами, а последние возмущались по поводу неравных сил в этом сложном задании. Сам же Ацуши стоял, не двигаясь, смотря на грёбаный свиток как на самую страшную в мире вещь. Он знал, что не справится. И от этого становилось ещё сложней.

— Но, профессор!

Ацуши вскинул голову, столкнувшись взглядом с Марком, который, ухмыляясь, поднялся со своего места, опершись ладонями о стол.

— Разве разумно давать Ацуши лишь одну попытку, в то время как у мистера… Забыл. Не важно. В то время как у слизе-принца в чёрном…

По рядам пошли смешки, а Акутагава стиснул зубы, смотря на Марка с неприязнью, достойной самых злейших врагов. Правда эта неприязнь и в сравнение с ненавистью не шла.

— В то время как у него уходили тысячи неудачных попыток, чтобы выучить это… Вспыхни.

Алсия улыбнулась. Ацуши знал, что она понимает это. И всё равно заставляет его выполнять такие задания, потому что пытается научить его вере… Но как она может научить его, если у него колени дрожат, только стоит задуматься о том, сколько презрения он навлечёт на себя, если проиграет?

— Представь, как огонь растворяется, как вода поглощает его, подобно голодному зверю, Ацуши, — услышав голос рядом с ухом, Накаджима вздрогнул, но не отпрянул, слушая учительницу, склонившуюся позади него. — Ты победишь, если поверишь в себя. Говори с силой, с властью, повелевай огнём. Ты — огонь. И ты подчинишь себе свои части.

Ацуши понимал. Всё понимал, от слова до слова. Но не мог принять то, что должен был. Он снова боялся, его охватывала паника. При стольких людях он не мог даже простейших заклинаний нормально выговорить, не то что сложные формулы и незнакомые слова… Он терялся, делал ошибку за ошибкой и проклинал себя за это. Но ведь знал, что может. И всё равно не мог.

Когда Ацуши погрузился в себя, Акутагава уже вскинул палочку, готовый к команде учителя. Ацуши медленно достал свою.

Так, постарайся успокоиться. Думай не об Акутагаве, а о свитке…

Накаджима выдохнул, смотря лишь на перетянутый лентой предмет. Он не поднимал глаз на своего соперника, не хотел встречаться с этой ненавистью. Старался не вслушиваться в гомон гриффиндорцев. Просто ждал, сверля домашнее задание испуганным и в то же время даже отчаянным взглядом. Кто вообще придумывает такие тесты?

Резкий всполох. Акутагава выкрикнул слово, и свиток воспылал. Ацуши вовремя очнулся, вскинув палочку, чтобы произнести заклинание, но…

Какие там были слова? Аква… Аква Эк…

Свиток сгорел до тла, не успел Ацуши и вспомнить то, что хотел сказать. Слизеринцы засмеялись, и даже губы Акутагавы исказила некая ухмылка. Накаджима стиснул зубы, разозлившись. Он не хотел так просто проигрывать.

— Я приму предложение мистера Твена, — вдруг произнесла Алсия и положила на пол ещё один свиток. — И дам Ацуши три попытки. Продолжаем.

Слизеринцы хотели было спорить, но понимали, что это только навлечёт на них беду. Ацуши приготовился, пытаясь сосредоточиться, но в панике не мог вспомнить слов… И вдруг Марк крикнул, через весь зал:

— Аква Эруктум, принцесса!

Ну спасибо тебе, идиот…

— Спасибо, — одними губами произнёс Ацуши, даже не обидевшись на последнее слово. Он привык, что Марк довольно странно ведёт себя по отношению к нему. Даже порой нравилось.

Вторая попытка не увенчалась успехом. Ацуши успел произнести заклинание, но было слишком поздно. Акутагава знал, что это лёгкая победа, но тем не менее улыбался. Точнее нет, ухмылялся, видя, как начинает злиться Ацуши.

А тот действительно злился. Просто кипел. Он сверлил своего противника глазами и не мог понять, почему…

Потому что боялся сделать ошибку. Паниковал, забывался. Поэтому он всегда проигрывал и всегда будет проигрывать. Ацуши понимал, что ему не выиграть схватки и третьего свитка ждать уже нет смысла.

Покраснев от злобы, Накаджима резко вскинул палочку и, прокричав «Аква Эруктум» наставил её прямо на Акутагаву. Он сам не понимал, что им руководило в этот момент, но…

В следующий миг того обдало холодной водой, и от такого сильного всплеска он даже упал, ударившись локтем о край лестницы. Однако Ацуши тоже досталось. Отразившись от пола, струя воды ударила ему в голову, и он, упав навзничь, стукнулся затылком об острый угол. На миг он потерял способность слышать что-либо, но в следующую секунду, словно сквозь вату, до него таки донеслись слова. Отчётливые слова.

— Минус двадцать очков Гриффиндору! Вы меня страшно разочаровали, Накаджима…

Но больше он ничего не расслышал. В голове снова разлился звон, и, закрыв глаза, Ацуши просто откинул голову назад, слушая доносящиеся сквозь пелену обеспокоенные фразы учительницы. Будто она только что поняла, как сильно ударился Накаджима.

Прежде чем отрубиться на несколько минут, чтобы потом снова попасть в состояние пластилина, Накаджима успел заметить злобное лицо Акутагавы, стирающего воду рукавом с щеки. Этот взгляд говорил, что теперь Ацуши точно не избежать вражды.

И эта мысль почему-то даже обрадовала.

Комментарий к глава 2 — Аква Эруктум

Вот и прода. Через четыре дня… Или через пять… Да, собственно, не важно, для меня это всё равно быстро х)

Надеюсь, что вам понравится. Долго мучился с поиском заклинаний для пятого курса, но в конце концов сдался и решил завязать именно такую сцену… Впрочем, не думал, что она выйдет на целую главу. Но в любом случае, это лишь зарождение нашего великого Ацуши/Акутагава.

Пытаюсь сохранять несколько лёгкий стиль и не перегружать текст, но уже почти не держусь…

БУДУ ОЧЕНЬ РАД ОТЗЫВ…Кхм… Пишите отзывы, пожалуйста) Очень важно знать ваше мнение.

========== глава 3 — лампа в виде феникса ==========

Вечерние пустые коридоры. Пожалуй, это одна из самых лучших достопримечательностей Хогвартса… Свет факелов, падающий на каменный пол, мох, кое-где пробравшийся в щели стен… И ни одного ученика. Нет никого, кто бы тревожил эту картину, кто бы трогал покой этих стен и этого, немного затхлого запаха. Никто не кричит, не обнимается в тени… Просто пусто. И эту пустоту заполняет лишь существование этого места. Больше ничего.

Ацуши быстро шёл по коридору, стараясь глубоко дышать и сохранять спокойствие. Злоба в нём переросла все поставленные границы. Хотелось уничтожить Акутагаву, и в то же время это желание вызывало некоторый страх, потому что было практически ненормальным. Накаджима никогда не хотел никому смерти. Но в этот раз он просто чувствовал, что Рюноске создан, чтобы умереть… Судя по всему, последний придерживался того же мнения насчёт самого Ацуши.

После истории с заклинаниями прошла неделя. Тогда Ацуши очнулся в больничном крыле, но серьёзного ничего не случилось. Просто вырубился от удара. Пары со Слизерином прошли всего две, поэтому жизнь можно было назвать даже удавшейся. Ацуши старался не выделяться, не говорить с однокурсниками, не поднимать руку, не пытаться дать правильный ответ… После тех двадцати очков, снятых за исполненное желание смыть мрачную физиономию Акутагавы, гриффиндорцы несколько приуныли. Но, на самом деле… Большинство из них отдало бы ещё двадцать очков, лишь бы снова посмотреть на то, как худшие из слизеринцев принимают волшебный холодный душ на уроке.

Почему Ацуши записал Акутагаву в список «худших», если даже особо не знал его… Да, они повздорили, да, слизеринец захотел отомстить Ацуши за какую-то странную обиду на платформе. Но всё же. Откуда появилась такая ненависть? Не просто неприязнь, а взрыв чувств, словно кто-то разлил по венам жидкий огонь… Рассыпал кости в прах, заменив их на раскалённое железо.

Накаджима не помнил, чтобы кого-то настолько сильно ненавидел. Акутагава был первым. И Ацуши с трудом принимал тот факт, что с этой проблемой жить придётся ещё целых три года… В любой другой момент он бы просто оставил человека позади себя, не обращая внимания и живя своей жизнью. В этот раз всё оказалось иначе. Будто Акутагава притягивал его кровавые желания раскрошить чей-то череп на куски.

Откуда такие мысли? Откуда вообще берутся желания приносить боль…

Выдохнув, Ацуши завернул за угол и, оказавшись перед дверьми пустого кабинета, остановился.

Старая табличка, покосившаяся на одном шурупе, пыльная, с едва заметной позолотой. Надпись, которую сложно разобрать. Дверь скрипела страшно, и каждый раз, как Ацуши приходил в это место, чтобы побыть одному, он боялся, что скрип услышат все призраки разом. Правда, пока что его никто здесь не заметил. В школе не приветствовались прогулки по закрытому крылу или по пустым классам. Но Ацуши удавалось всё это время хранить свой секрет.

Дверь страшно заскрипела, и Накаджима быстро зашёл в кабинет, прислушавшись к тишине. Он посмотрел на потолок, туда, где висела лампа в виде феникса. Старая, потёртая во многих местах медь… Многие стулья и парты свалили большой грудой в углу, однако в кабинете всё же оставалась часть стоящих на своих местах столов.

Часто, когда над Хогвартсом светило солнце, мягкие лучи проникали сквозь пыльные окна и падали на потёртые крышки парт рассыпанным дождём. В их лентах кружились пылинки. Ацуши часто подставлял лицо под лучи света в этом кабинете, закрывая глаза. Впитывал в себя всё тепло, что мог. И потом ложился на парту, свесив ноги вниз и раскинув руки в стороны, как кот, наслаждаясь бликами на полуприкрытых веках. И в окружении тишины он просто лежал, слушая самого себя. Часто засыпал и просыпался поздно ночью, осознавая, что теперь придётся незаметно пробираться обратно в башню.

Ацуши счастливо вздохнул, оборачиваясь, но тут же замер, окаменев и едва не вскрикнув…

На противоположной стороне класса, сидя на перилах небольшого балкона, на котором всегда стояли шкафы с книгами, тянущиеся до самого пола вдоль лестницы, листал страницы какого-то дневника странный подросток… Он заметил Ацуши и, как будто бы ждал его, улыбнулся, на миг отрываясь от чтения и с интересом глядя на гриффиндорца.

Призрачный свет непогоды падал на него. Серые блики мёртвого света пасмурного неба. Руки незнакомца были перебинтованы, как и шея. Бинты закрывали даже правую часть его лица. Спокойная улыбка, бледное лицо. Он так походил на героев старых книг, будто сошедший с их страниц, созданный лишь из слов и букв.

Почему-то с первых же секунд Ацуши почувствовал странное доверие. Он словно уже заранее знал, что этому человеку может сказать обо всём.

Слишком странно…

Всё ещё не отойдя от шока, Накаджима сглотнул, отведя взгляд от незнакомца, и, стиснув пальцами лямку сумки, попытался судорожно сообразить, что ему делать.

— Тыведь Ацуши Накаджима? Можешь не отвечать, сразу вижу, что это ты, — и голос его излучал, как ни странно, доброту.

Накаджима не мог успокоиться, однако всё же заставил себя вновь поднять глаза на незнакомца и проследить за тем, как тот, спрыгнув на парту, что находилась под небольшим балконом с книгами, взметнул пыль вокруг себя. Мантия его скользнула по ногам и, словно крылья птицы, остановилась за спиной. Ацуши снова сглотнул, разглядев герб змеи на форме странного парня.

— Я Осаму. Осаму Дазай, — представился парень и, спрыгнув с парты на пол, медленно подошёл к Ацуши, склонив голову на бок. — Слышал, ты искупал нашего Чёрного Принца на уроке? Ха-ха. Хотел бы я посмотреть на его лицо в тот момент.

Накаджима до сих пор не понимал, что происходит. Он кинул взгляд наверх, на лампу в виде феникса, будто та могла объяснить ему странное поведение нового знакомого, но нет… Видимо, лампа в этот раз решила не вмешиваться в людские разговоры.

— Ничего… Особенного, — Ацуши еле выдавил из себя эти слова, поглядывая в сторону двери и несколько нервничая от поведения Дазая. — Просто… Разозлился.

— А это ещё интереснее, — Осаму наклонился, чтобы заглянуть Ацуши в глаза, и, хмыкнув, сложил руки на груди. — Самая невинная слизеринская версия истории звучит так, будто бы ты так боялся Акутагавы, что от страха запустил заклинание не в свиток, а в него самого, и то, по чистой случайности. Ну, а ваша, гриффиндорская, будто бы Акутагава нечестно выполнял свою часть задания и ты решил отомстить ему за жульничество. Что же, у каждого своя правда, верно?

— Да что тебе до этого? — грубее, чем ожидал, спросил Ацуши, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Дазай ответил не сразу. Он некоторое время наблюдал за Ацуши, словно тот был каким-то экспонатом для изучения, что, естественно, напрягало Накаджиму… Последнему казалось, что время тянется медленно, что сбежать было бы лучшим из всех вариантов…

Но Осаму наконец-то продолжил, улыбаясь.

— Скажи, если тебе дадут десять попыток зажечь Люмос на индивидуальном занятии… Со сколькими справишься?

Ацуши вспыхнул, отведя глаза, и не ответил, нервно коснувшись пальцами края одной из парт.

— А если эти же десять попыток дадут в центре стадиона с миллионом зрителей?

— Что…

— Я хочу сказать, Накаджима Ацуши, — не слушая бормотания ничего не понимающего гриффиндорца, Дазай продолжил, подавшись вперёд и внимательно всмотревшись в глаза Накаджимы, — что тебе нужно обрести уверенность. Тогда ни ты, ни твой факультет не будут страдать от вычитания баллов. Я могу тебе в этом помочь.

Накаджима резко поднял глаза на Дазая, удивлённо моргая. Слизеринец. Помочь гриффиндорцу. Слишком странно, слишком подозрительно и в то же время этому парню жутко хотелось верить… Ацуши сам не знал, почему. Но он смотрел на этот… Карий глаз, на небрежно лежащие вьющиеся волосы, на тонкие пальцы и чистые, идеально повязанные бинты… И всё в нём говорило, что «нужно верить». Как будто бы Ацуши был какой-то из этих машин в фантастических историях. Сканирующий людей и получающий о них данные, судящий лишь по тому, что говорило ему сознание.

Осаму просто внушал доверие.

— И зачем тебе это? Ты же со Слизерина, так? — наконец-то смог произнести Ацуши, чувствуя, что если Осаму откажется после его слов, то ему будет вдвойне хуже, нежели сейчас.

— Просто мне скучно, — пожал плечами Дазай, как будто его ответ был чем-то очевидным. — Давно уже скучно. И этот ваш конфликт с Акутагавой может вполне меня расшевелить.

Ацуши посмотрел под ноги, на носки ботинок. Ему не хотелось признавать то, что он вообще хочет заниматься со слизеринцем. Да и вообще он не понимал, каким образом Дазай хотел помочь ему обрести уверенность…

Что может сделать какой-то слизеринец, если даже учителя Хогвартса не смогли? Если с годами это становится только сильнее? Чувство страха перед ошибкой…

— Каким образом? — сглотнув, тихо спросил Ацуши, поднимая глаза, и успел уловить довольную и загадочную ухмылку Дазая.

Этот вопрос означал только то, что…

Накаджима согласен.

***

Портрет отъехал в сторону, и Акутагава зашёл в гостиную, быстрым нервным шагом, с каменным лицом. Его бесило всё. Начиная младшекурсником, который случайно запнулся об его мантию, и заканчивая девушкой, которая пригласила его гулять в Хогсмид. Он просто хотел упасть на кровать, закрыть глаза и заснуть. Желательно на весь год, чтобы летом снова приехать домой и снова видеть лицо Огая, желая тому самой страшной смерти. Постоянная жизнь в чувстве гнева настолько раздражала, что Акутагава злился ещё больше. Уже на гнев, на саму злость. Замкнутый круг, который никогда не будет сломан.

— Посмотрите-ка, кто пришёл, — протянул развалившийся на диване слизеринец, приподнявшись на локте. — Не устали от прогулок, ваше величество?

— Захлопнись, — кинул Акутагава Чуе и опустился на кресло рядом, выдохнув. — Всё надоело.

— Только неделя с хвостиком прошла, а ты уже хочешь принять ванную в объятиях очаровательной старосты Когтеврана, — протянул Чуя, цокая языком, и, закинув ногу на ногу, сложил руки за головой. — Говорят, у неё самая красивая задница на всём факультете умников.

— Так подстереги её в тёмном углу и отымей, что мешает? — раздражённо бросил Акутагава, которого разговоры о девушках бесили ещё больше, чем разговоры об учёбе.

Чуя хмыкнул, закатив глаза, и скривился. Этот рыжий карлик, как его называли все в пределах Хогвартса, мог взять абсолютно любую девушку, какую только хотел, но не пользовался своей красотой, потому что обладал довольно мерзким характером. Раздражался ещё сильнее, нежели Акутагава. И, если в случае последнего драки происходили только в безлюдных местах, Накахара мог перерезать горло обидчику даже посередине урока…

Многие подавали предложение отчислить его из Хогвартса, когда Чуя сжёг половину лица какой-то девчонки с Пуффендуя, хотя целился в гриффиндорца, отшучивающегося насчёт роста рыжей бестии. После этого тот долгое время пребывал в депрессии. Кричал, даже если кто-то просто пытался его растормошить. Как будто его мучила совесть за совершённое, во что уж никак не хотелось верить.

Правда, Акутагава знал, что Чуя чувствовал на самом деле. Они никогда не были близкими друзьями, но Накахара входил в число немногих, с кем действительно общался Рюноске. Это ценилось.

— Добровольный секс был бы куда интереснее, — наконец произнёс Чуя, зевая, и добавил несколько серьёзнее. — Хотя у меня такого давно уже не было.

— Что, никто не даёт? — хмыкнул Акутагава, правда даже какое-то подобие улыбки не исказило его лицо.

— Кто бы говорил! Тебя ведь сама жизнь имеет, о чём речь вообще? — тут же разозлился Чуя, впрочем, заметив, как изменилось лицо Акутагавы, замолчал, отвернувшись и вперив взгляд в камин.

Акутагава ненавидел, когда ему напоминали о том, что происходило с ним… Когда ему вообще напоминали о том, что он живой. Что он существует. Что он не тень, оставшаяся от былого себя, а живое существо. Злое, жестокое, но живое.

— Где Дазай? — тихо спросил Акутагава, умело скрывая волнение в голосе.

— Наверняка опять с этим гриффиндорцем, а что? — Чуя, казалось бы, говорил совершенно равнодушно, но Рюноске заметил ноты раздражения в последних словах.

Стоп…

Каким гриффиндорцем?

— О чём ты? — выпрямившись, спросил Акутагава, испытывающе вглядываясь в рыжий затылок Чуи.

— О, так ты не знал? — насмешливо произнёс Чуя, хотя и с довольно презрительной интонацией, видимо, одно лишь упоминание Дазая делало его день ничтожным. — Дазай принялся за воспитательную работу, решил себя в новом деле попробовать. Занимается с парнем с курса помладше. Каждый вечер уходит и приходит поздно, с такой довольной рожей, будто с ним трахался!

Акутагава не слушал слов Чуи, смотря широко раскрытыми глазами на дверной проём, желая сорваться с места и выбежать в коридор. В голове застучала кровь. Призрачной тенью пронеслось знакомое до боли имя, родное и важное…

Дазай.

Так много боли и так много чувств в этих буквах.

Дазай.

Хочется произносить это тихо и громко, но голос всегда хрипит на этом имени.

Дазай.

И теперь он с каким-то грёбаным гриффиндорцем, неизвестно почему решивший экспериментировать со своей ненужной ему самому жизнью…

Акутагава резко встал, быстрым шагом направляясь в сторону дверей. Сердце бешено стучало, от злости и трепета дыхание участилось. Чуя проводил приятеля лишь смешком, не двинувшись с места.

Лишь у самой двери Акутагава спросил через плечо.

— Как зовут гриффиндорца?

— Накаджима.

Акутагава замер.

Тишину в его сердце слышал даже пролетающий над школой дрозд, поздно вечером возвращающийся в гнездо…

Комментарий к глава 3 — лампа в виде феникса

Ну чтож, прода вышла… Быстро? Офигеть, как мне нравится не задерживать продолжение! Это прям такой кайф, всем авторам рекомендую так делать х)

В общем, как и обещал, продолжение)

Основной конфликт этой работы поставлен, я счастлив, все довольны, отзывам буду дико рад, особенно если это для вас было неожиданно.

Кто хочет офигенный четырёхугольник с соукоку и шин-соукоку? Получите, распишитесь хд

Буду действительно благодарен отзывам, ну и… Ждите продолжение скоро) Я надеюсь, что напишу его скоро. Ибо мне в голову пришла офигенная идея для нового фф (и даже несколько) и я хочу их начать, что означает, что я снова буду разрываться между историями. Ага.

========== глава 4 — не такой, каким казался ==========

— Ацуши, ты не стараешься.

— Я стараюсь!

— Недостаточно.

Голоса отдавались эхом под потолком. Создавалось ощущение, будто звуки летят куда-то в небо, за камень и за пределы Хогвартса, отдаваясь высоко-высоко, и возвращаются обратно гулким звуком. Они разбивались о голову, выводили из себя.

Ацуши выдохнул, стиснув зубы, и поборол желание запульнуть палочкой в хитро улыбающегося Дазая, лениво склонившего голову на бок. Сейчас Осаму стоял напротив в обычной одежде, без яркого, бросающегося в глаза серо-зелёного галстука. Ацуши скинул мантию, оставшись лишь в рубашке и брюках. Тренировка длилась уже второй час, и целью её была одна простая мелочь… Не отвлекаться.

Дазай пытался научить Ацуши концентрироваться на цели, собирать мысли воедино в обстоятельствах, не подходящих для этого. Когда Ацуши поднимал Вингардиумом книгу в воздух, Дазай делал всё, чтобы привлечь его внимание к себе. От заклинаний до обычных слов. От простых действий до резкого шума. И самое отвратительное в этом то, что… У Ацуши ничего не выходило. Что бы ни делал наставник-слизеринец, сосредоточиться не получалось. Будто Осаму издевался над ним.

— Дазай, всё, я сдаюсь, — резко выкрикнул Ацуши, дёрнувшись назад, и, сложив руки на груди, раздражённо произнёс. — Всё! Я не могу смотреть на то, как ты стягиваешь с себя свитер, и… И заставлять книги порхать по комнате! Это нереально. Немыслимо. Ты перегнул палку.

— Ацуши, Ацуши, — покачал головой Осаму, хмыкнув. — Тебя вообще не должно ничто отвлекать. Если научишься контролировать внимание — сделаешь важный шаг к обретению уверенности.

— Да чтоб, — Ацуши запнулся, пытаясь подобрать слова, но вовремя прикусил язык, выдохнул и, подняв палочку, более спокойно произнёс, с отчаянием в голосе. — Я работаю над этим уже пятый день, но всё равно ничего не выходит. Дазай, мне кажется…

Названный зевнул, потянувшись, и, медленным шагом подойдя к Ацуши, наклонился, чтобы рассмотреть его лицо. Этот жест всегда напрягал Ацуши, заставляя заткнуться. Будто кто-то пытается вытащить какие-то камни из твоей души или же наоборот, покопаться там хорошенько, чтобы довольным тоном сказать, что нет там ничего особенного.

— Не думай ни о чём, — тихо произнёс Дазай, улыбнувшись. — Только о заклинании. Только о том, что делаешь. Остальное — не важно. Даже если перед тобой начнёт гореть школа, сохраняй трезвость ума. Не теряйся в панике. Не думай, когда делаешь. Думай либо до, либо после. Идёт?

Ацуши не нашёл, что ответить на это. Спорить не хотелось, оправдываться тоже. Он кивнул, наклонившись, чтобы поднять мантию, и, уронив палочку, выругался, нервно сглотнув.

Дазай лишь улыбнулся, покачав головой, и, как обычно, потрепав Ацуши по голове, напевая какую-то песню под нос, направился к выходу из зала наград. Именно здесь им разрешили тренироваться в прошлый раз. Вообще не ясно, каким образом Дазай уговорил смотрителя Хогвартса пустить их в зал с наградами, но Осаму явно умел убеждать людей. Впрочем, скоро им всё равно пришлось бы сменить место тренировки. Дазай хотел перейти к более сложным заклинаниям.

Ацуши проводил своего «наставника» взглядом, перекинув мантию через плечо. Ему хотелось спросить много всего, поговорить с Дазаем, но странное смятение чувствовалось всякий раз, как Накаджима оказывался рядом с этим слизеринцем. И это смятение скорее просто не давало что-то сказать, что-то сделать… Просто как будто рядом с тобой твой старший брат, которого ты безоговорочно слушаешь. Иначе нельзя, потому что будет хуже.

В итоге, постояв несколько мгновений в раздумьях, Накаджима окликнул Дазая и, пока тот оборачивался, догнал его, подхватив рюкзак с пола. Осаму как всегда улыбнулся, и эта улыбка вывела Ацуши из себя. Словно по неведомому правилу.

Некоторое время они шли молча. Дазай всегда провожал Ацуши до башни Гриффиндора, но иногда путь лежал ближе к слизеринским покоям, и тогда Осаму просто уходил в другую сторону. Видимо, в этот раз он тоже собирался свернуть к подземельям, но шёл ровным, медленным шагом, засунув руки в карманы, будто растягивал время или хотел допеть песню, что мурлыкал под нос.

— Дазай, а почему Слизерин?

— Что? — переспросил Дазай, не расслышав вопроса. Хотя, похоже, сложив обрывки фраз, смог догадаться, о чём речь, поскольку сразу произнёс. — Разве ты не помнишь нашу Глаголющую Шляпу? Ей захотелось видеть меня здесь и…

— Но ты рад её выбору? — Ацуши сглотнул, кинув косой взгляд на Дазая.

Осаму вздохнул, закрыв глаза на пару секунд, и, облизнув губы, проговорил:

— Мне всё равно, где учиться, Ацуши. Если бы я попал на Пуффендуй, то наслаждался бы весёлой компанией и добрыми однокурсниками. Если бы на Гриффиндор, то боролся бы со всем, что вижу, как вы, и не парился об учёбе. Если бы оказался в Когтевране — сейчас бы уже, наверное, досрочно закончил программу Хогвартса. Но, где бы я ни был, куда бы ни попал, факультет не определяет и не определит мой характер. Я остался бы собой и в Слизерине и в Гриффиндоре.

Накаджима слушал внимательно. Он вникал в каждое слово Дазая, потому что за это короткое время научился верить ему. Ацуши словно знал, что Осаму всегда прав. Что он не скажет глупости и что его всегда можно спросить о чём-то. Он не понимал до конца, чего Дазай хотел получить от этих странных, но в какой-то степени важных занятий, но верил в то, что всё это не бессмысленно. Правда, ни капли не считал, что сможет справиться. Он никогда не справится.

— Но если бы тебе дали право выбрать. Какой бы ты факультет выбрал? — Ацуши внимательно посмотрел на профиль Дазая, который смотрел вперёд с лёгкой улыбкой на губах.

В коридорах было тихо, шаги отражались от стен вместе с голосом. Пахло чем-то вкусным, наверное, тянуло с кухни через вентиляционные трубы. Захотелось есть. Ацуши поправил лямку сумки, висящей на плече, взглянув в окно. Луна, лес, где-то там россыпь звёзд в мутной воде тёмного неба. И тишина, в которую погружалось всё с наступлением ночи. Жизнь засыпала, уступая место всем грехам, порокам и тайным мыслям.

— Такой, на который бы не попал Чуя, — легко рассмеялся Дазай, впрочем, тут же успокоившись, и, лукаво улыбнувшись, добавил. — Но тогда мне было бы…

— Дазай, вот ты где.

Ацуши резко остановился, сдержав вскрик, в то время как Дазай лишь лениво зевнул, замедлив ход, и, заметив идущих им навстречу слизеринцев, усмехнулся, сунув руки обратно в карманы. Он выглядел таким уверенным, что хотелось спрятаться за него и чувствовать себя в безопасности до конца жизни. Но Ацуши не мог позволить себе остаться позади и поэтому догнал Дазая, остановившись рядом.

Двое слизеринцев шли по коридору. Ацуши уже мог их рассмотреть. Один из них выглядел довольно странно в необычной шляпе и с яркими рыжими волосами, в которых пылал свет каждого факела, мимо которых он проходил. Взгляд нервный и лицо бледное. Видимо, злится. И причём очень сильно…

А вот запнувшись взглядом об второго, Накаджима вообще захотел провалиться под пол, глубоко в недра земли, раствориться в магме земной коры и остаться атомом в ядре планеты, лишь бы не видеть, каким холодным и страшным взглядом смотрит на него Акутагава, шагающий чуть позади рыжего слизеринца (а уж Ацуши точно понял, что он слизеринец, ибо Акутагава наверняка не общался бы с кем-то не своего факультета). Руки в карманах странного пальто, которое Рюноске носил в свободное от уроков время. И волосы. Тёмные волосы с белыми концами у прядей у самого лица… Казалось, здесь нет ветра, но некоторые маленькие пряди двигались, будто порывы воздушных нитей пытались поиграть с ними. Словно Акутагава принёс с собой не только ватные ноги для Ацуши, но и холодный ветер из-за окна.

— Так, так, Дазай, — протянул рыжий, остановившись и прислонившись плечом к стене. — В папочки заделаться решил?

Дазай никак не отреагировал, снисходительно улыбнувшись, и, поправив бинт на левом запястье, посмотрел в глаза слизеринцу с таким выражением лица, что тот невольно сглотнул, смутившись настолько коварных черт. Ацуши тоже смущался, когда Дазай смотрел на него прямо. Видимо, не только у него так было…

Пока Чуя пилил взглядом Дазая, а тот отвечал на этот убивающий взор ответной ухмылкой, Ацуши кинул взгляд на Акутагаву и сглотнул, нервно сжав лямку сумки. Однако, в тот миг, когда он посмотрел в сторону слизеринца, заметил, что тот тоже смотрит на него…

Казалось бы, это краткое столкновение взглядов. Не глаза в глаза, но Ацуши всё равно будто бы обжёгся. По телу прошлась дрожь, и захотелось снова облизать губы, но Накаджима сдержался. Хотя от страха, что сейчас может начаться какая-нибудь перепалка, из которой ему вряд ли выйти живым, его руки похолодели, а сердце билось глухим стуком о рёбра несколько раз в миг.

— Тебя искал декан, — наконец, прерывая тишину, презрительно произнёс Чуя, сплюнув на пол. — Сказал, что его напрягают твои отношения с гриффиндорской малолеткой.

— Декан мне не девушка, мои отношения его не касаются, — улыбнулся Дазай и, кивнув, отпрянул от стены, отвернувшись, чтобы посмотреть на Ацуши.

Тот в этот момент дырявил взглядом пол и не заметил, как зло выдохнул Акутагава и как скривилось лицо Чуи на этих словах. Дазай будто бы играл с огнём, чувствуя, что абсолютно любые слова могут вывести всех из строя. Он как король на шахматном поле, которого окружили другие фигуры. Вроде беззащитен, но остаётся королём. И победит всех просто потому, что за него будут бороться другие.

— Да ладно, Дазай, все факультеты говорят об этом, — Чуя фыркнул, отпрянув назад и сняв одну перчатку, лениво достал палочку из кармана мантии. Правда, Ацуши отметил, насколько дёрганными были его движения, насколько он был напряжён и как сильно хотел сохранить равнодушие. — Ты позоришь имя Слизерина, общаясь с гриффиндорцами.

— Хочешь сказать, это было предупреждением, Чуя? — имя рыжего слизеринца Дазай растянул на повороте, ухмыляясь и совершенно не пугаясь ситуации, возникшей в этом пустом коридоре, где никто не придёт на помощь.

— Можешь считать, что последним.

— Тогда оно не имеет значения, — махнул рукой Дазай и хотел продолжить путь, чтобы пройти мимо Чуи с Акутагавой, как вдруг…

Рыжий подался вперёд, замахнувшись кулаком, и резко ударил Дазая в нос. Голова Осаму откинулась назад, но, удержав равновесие, сам он не упал. Снова приняв нормальную позу, слизеринец провёл ладонью по губам, после чего поднёс окровавленные пальцы к глазам. Чуя ударил сильно, но на лице Дазая не отобразилось ничего, кроме лёгкой тени злости и разочарования. Ацуши замер, смотря на это с замиранием сердца… Один удар… Два удара…

Дазай резко взмахнул рукой, что-то выкрикнув, и Чую отбросило к стене. Он больно ударился спиной и с тихим стоном упал на пол.

Его шляпа откатилась в сторону.

Три удара… Кажется, Накаджима смог-таки моргнуть.

Акутагава бросился на Дазая, кидая в того какое-то заклинание, но Осаму отбил его протего, и, произнеся что-то ещё, что именно, Накаджима не расслышал, приковал Акутагаву цепями к полу. Рюноске попытался взмахнуть палочкой, и у него это вышло… Цепи, выросшие из пола, упали с его запястий, и новое заклинание отправилось в Дазая, осветив вспышкой коридор.

Четыре удара… Ацуши стоял, не в силах пошевелиться. Он боялся даже поднять ладонь, чтобы закрыть глаза или опуститься на колени, чтобы увернуться от случайно отскочивших формул.

Дазая отбросило назад, но палочку свою тот не выронил. Казалось, на пару мгновений он ослеп…

— Протего!

Пятый удар. Ацуши стоит с поднятой палочкой и видит, как от сильного удара волны заклинания Акутагава летит назад, в глубь коридора, падая на камни и, кажется, царапая ладони об углы… Его палочка откатывается в сторону. И Чуя, который до сих пор не может подняться, отходящий от удара, ругается во весь голос.

Ацуши побледнел, опустив руку.

Кажется, он пустил заклинание…

— Дазай, ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает он, поворачиваясь.

Осаму встаёт, протирая глаза, и, часто моргая, отвечает:

— Ничего не вижу… Почти… Надо будет пойти к сестре в медпункт. Но пока что…

Дазай, нащупав стену, по ней медленно подошёл к лежащему на боку Чуе и, резко приподняв его лицо за подбородок, произнёс. Холодно, совершенно непохожим на себя голосом. Будто бы вмиг из доброго и спокойного Дазая он превратился в убийцу без капли жалости к любому из людей.

— Ещё раз выразишь недовольство по поводу моих увлечений, — Дазай нахмурился, крепче сжав подбородок Чуи, от чего тот чуть дёрнулся. — Мне придётся тебя проучить.

— Ублюдок, — прохрипел Чуя, пытаясь вырваться, но потерпел поражение.

Осаму хмыкнул, грубо отпустив Накахару, и, когда рыжий попытался подняться, пнул того в живот. Послышался стон, но Дазай лишь усмехнулся, повернувшись к Ацуши, и, слегка поведя плечом, направился в сторону башен Гриффиндора…

Ацуши не знал, что сказать, что сделать. Он смотрел на этих слизеринцев, которым определённо нужно время, чтобы оправиться от сильных ударов. Он хотел уйти и хотел остаться, чтобы помочь. Но не был уверен, что его помощь оценят такие… Личности.

Именно поэтому, вздохнув, он направился за Дазаем. Но напоследок, наклонившись, поднял палочку Акутагавы и, когда проходил мимо лежащего на полу Рюноске, осторожно положил её рядом с его ладонью.

И будто совершенно случайно коснулся мизинцем его холодной, бледной, худой руки…

Комментарий к глава 4 — не такой, каким казался

ДЕВЯТЬ МАТЬ ВАШУ, ДНЕЙ! ДЕВЯТЬ! БЛИИИИН…

Я офигел, когда увидел, как долго не выкладывал проду. И в темпе, в три часа ночи, настрочил главу х)

Спасибо огромное бете, которая всегда готова взять мой текст, чтобы вычитать недочёты, которые я не замечаю х)

Ну чтож, наш Ацуши начинает чувствовать что-то неправильное к Акутагаве, смешанное с горькой ненавистью, а Чуя в отчаянии ревнует Дазая. Акутагава просто хочет убить Дазая, ибо в него был влюблён и чувства ещё не остыли… Боги, что я замутил? хд

В любом случае, буду ОЧЕНЬ РАД отзывам. Вот просто дико рад. Именно ваши отзывы побуждают меня писать дальше :3

Прода будет скоро, обещаю) Постараюсь больше так сильно не задерживать, да да.

========== глава 5 — оставь меня в покое ==========

— В смысле, ты не встречаешься с ним?!

Ацуши выдохнул, опустив голову на учебник, лежащий на библиотечном столе. Вот уже полчаса он пытался дочитать пособие по практическому применению защитных заклинаний, но из-за Твена, который просто не мог заткнуться ни на секунду…

С той драки в коридоре прошло, наверное, около двух недель. Ацуши продолжал заниматься с Дазаем, и, как ни удивительно, у него получалось. Точнее, начало получаться. Он буквально вырос за эти две недели на несколько лет. Словно кто-то просто исправил пару цифр в его дате рождения, и этот кто-то был Дазай.

Накаджима привязался к необычному слизеринцу, который вёл себя, как будто и не произошло никакой драки тогда. Продолжал ходить с улыбкой на губах, забирать Ацуши из главного зала, чтобы практиковать заклинания где-нибудь в безлюдных местах школы. И это стало чем-то вроде обычая. Впервые за столько лет у Ацуши как будто бы появился друг. Хотя, не так. Старший брат. Или, может быть, даже личный ангел-хранитель. Накаджима не знал, как назвать это правильно. Но эти занятия, эти шаги в сторону уверенности заняли одно из самых важных мест в его сердце. Будто кто-то дал ему надежду, что он чего-то да значит в этом мире.

За это время Ацуши так же успел понять, что слишком часто смотрит в сторону Акутагавы. Очень часто. И каждый раз, когда цепляет глазами его профиль, его бледное лицо, длинные пальцы… Каждый грёбаный раз просто выключается из мира. Возможно, Накаджима чувствовал некое чувство вины, хотя и ни в чём не провинился перед Рюноске. С одной стороны, ему жутко хотелось врезать слизеринцу, разбить его лицо в кровавое месиво. А с другой, он хотел подойти к нему и произнести: «Прости, если сделал то, за что ты меня ненавидишь. Я не хотел». Просто Ацуши не мог уже выносить этот камень на душе, тянущий вниз все его чувства. Всё хорошо, всё прекрасно и тихо, но в этом году ему слишком сильно досаждал факт «личного» врага в лице Акутагавы.

— Да не встречаюсь я с Дазаем! Можешь уйти, пожалуйста?! Ты мне мешаешь! — не выдержав, Ацуши чуть повысил голос, но Марк даже бровью не повёл, всё так же ухмыляясь и положив одну руку на спинку стула Накаджимы.

Благо в библиотеке не было никого, кто мог бы это услышать. В такое время суток тут обычно никто не пребывал. Разве что пара когтевранцев, да и те в основном все книги забирали в башню. Накаджима поэтому и любил поздний вечер. Никто не мешает, никто не нарушает покоя, можно спокойно учить то, что сказал Дазай, но…

Но, Марк, почему ты всегда такая заноза?

— Да ладно, я видел, как ты выдыхаешь, когда его видишь, прям расцветаешь весь, — Твен повёл плечами, зевнув, и добавил. — В любом случае, не стесняйся. Ничего страшного нет в том, что тебе нравятся парни, каждому своё, кому-то нравится, когда он сверху, кому-то…

— Да ты можешь замолчать?! — грубо рявкнул Ацуши, резко захлопнув книгу и повернувшись к Марку лицом.

Твен вскинул ладони в примирительном жесте. Лениво поднявшись из-за стола, он потянулся и, снова зевнув, произнёс:

— Ладно, сиди тут со своими книжками. Я спать пойду. И, если что, Дазай тоже гей…

Ацуши хотел ударить Твена кулаком в живот, но тот вовремя отскочил, и Накаджиме оставалось лишь продырявить взглядом спину скрывшегося однокурсника за дверью выхода из библиотеки. Как же Марк бесил своими намёками, как раздражал. Будто иголки в нервную систему втыкал, одну за другой, в самые-самые узлы. Впрочем, Накаджима не держал зла на Твена. Похоже, Ацуши вообще не умел на кого-то сильно злиться до того, как…

Ничего страшного нет в том, что тебе нравятся парни…

…схватил Акутагаву за рукав на платформе, останавливая. Хотя мог просто отпустить грубого парня на все четыре стороны и попытаться добраться до школы самому. Ведь так было бы даже лучше, не пришлось бы сейчас терпеть это напряжение со всех сторон.

Кому-то нравится, когда он сверху, кому-то…

Ацуши резко поднялся из-за стола, прерывая поток ненужных мыслей. Стул, не ожидав такого поворота, опрокинулся навзничь, глухо ударившись об пол, загремев, наверное, на всю библиотеку. Дурацкая тишина, дурацкое эхо, ещё и библиотекарша наверняка будет ругаться.

Накаджима выдохнул, закусив губу. Отсчитав несколько секунд, он повернулся, наклонившись, чтобы поднять упавший дурацкий предмет мебели, нашумевший слишком сильно. И, случайно бросив взгляд на стеллажи впереди себя, замер, едва коснувшись пальцами лакированного дерева.

В тени книжных шкафов, прикрытый множеством томов в пыли, Акутагава стоял с книгой в руках, изучающим взглядом смотря на Ацуши. Хотя, этот взгляд скорее нужно назвать уничтожающим, убивающим, зверским, холодным… Настолько холодным, что по телу Накаджимы в который раз прошлась дрожь. Чёрт.

Акутагава не двинулся с места, когда взгляд Ацуши столкнулся с его. Только лишь нахмурился. И, кажется, стиснул зубы, будто в каком-то злобном, тёмном напряжении. Готовый в следующий же миг перерезать горло гриффиндорцу.

— А…

Ацуши сглотнул, так и не решившись окликнуть слизеринца по имени. Отведя взгляд в сторону, Накаджима всё-таки поднял злополучный стул дрожащими пальцами и, нервно схватив книгу, которую читал парой минут ранее, запнувшись о чей-то рюкзак, быстрым шагом направился к выходу.

Сердце бешено стучало. Хотелось вернуться, остановиться напротив этого грёбаного слизеринца и врезать ему по лицу. Так, чтобы на пальцах осталась кровь. Так, чтобы увидеть его удивление или боль, чтобы выплюнуть: «Не только ты умеешь пилить всех взглядом, Акутагава! Прекрати уже смотреть на меня так!». Но сил не хватало. Не хватало уверенности. Колени словно стали ватными, внутри всё вмиг остановилось, захотелось скорее скрыться из поля зрения Рюноске, чтобы выдохнуть и успокоиться. Чтобы подавить в себе прилив сильнейшего желания избить Акутагаву до смерти.

Нет, ну почему Рюноске его ненавидит?

Ацуши вышел в коридор, закрыв за собой дверь, и, выдохнув, побежал в сторону гриффиндорской башни, будто за ним гнались волки. Прижав книгу к груди, он слушал собственное сердце в ушах и хотел рявкнуть на весь мир: «Замолчи ты уже, наконец!». Нет, ну правда… Почему так бешено бьётся этот кусок мяса где-то между костей? От ненависти? От злобы? Нет. Ацуши не думал, что ненависть может доводить до состояния припадка. Когда всё тело трясётся и хочется сказать самому себе: «Прекрати уже ты, идиот».

Но что делать, если не получается?

Эта грёбаная вражда слишком долго билась о стену недопонимания.

С этим нужно было покончить ещё тогда, просто дав Акутагаве уйти на платформе.

Но нет, теперь приходится терпеть эту ненависть внутри, жить с ней и подавлять желания разорвать Акутагаву на части…

Ацуши остановился и, оперевшись ладонью о стену, начал жадно глотать ртом воздух. Горло как будто сжималось, из-за бега почти не осталось сил. Осторожно опустившись на колени, Накаджима положил книгу рядом и, схватившись за грудь, постарался отдышаться.

Что это было?

Почему он убежал? Почему просто спокойно не оставил Акугатаву и не продолжил заниматься? Что такого в том, что тот стоял позади него и всё это время наблюдал за ним, возможно, даже слышал разговор с Марком? Чёрт… Ведь можно было просто проигнорировать присутствие слизеринца. Да? Ведь так?

Ацуши захотел треснуть себя по голове чем-нибудь тяжёлым. Ну точно! Он мог просто продолжить заниматься тем, чем занимался… Нет, не размышлениями над словами Твена, а защитными заклинаниями. Так какого, простите, чёрта, Накаджима сбежал, только заметив, что Акутагава смотрит на него? Только почувствовав присутствие этой ходячей глыбы замёрзшей крови и презрительных фраз.

Глупо-то как…

И никак не объяснить, почему Ацуши вдруг сбежал, будто боялся обморозить конечности о холодный взгляд Рюноске. Никак не объяснить, что за чувства Акутагава вызывает в Накаджиме, стоит тому только о нём подумать. Потому что с одной стороны хочется убить его.

А с другой… Взять за руку.

Мысль оборвалась где-то в глубоком отражении пропасти. Потому что в следующий миг кто-то с силой дёрнул Ацуши вверх, тут же разворачивая к себе и вдавливая в стену. Сжимая горло пальцами так сильно, что и без того бездыханный Накаджима вообще забыл про свои лёгкие. Холодная череда касаний, доводящих до дрожи в коленях. Без всякого сомнения…

— Чт… Ак… Аку…

Прохрипев какие-то несвязные начала фраз, Ацуши замолчал, стиснув зубы и тут же напрягшись, пытаясь унять дрожь в теле и лёгкий страх. Акутагава смотрел на него злобным, почти бешеным взглядом, как никогда раньше. Ну, разве что похожие глаза у Рюноске были, когда тот увидел Дазая, идущего вместе с Ацуши.

Слишком страшные глаза…

Лицо Акутагавы очень близко, даже можно было различить рельеф кожи, его длинные аристократические пальцы сжимали до боли горло Ацуши, край плаща касался колена… Ощущая спиной холод стены, Ацуши отсчитывал секунды этой прострации, пытаясь собрать мысли воедино. Но не мог, потому что в ушах загудело и сердце, разгоняясь, застучало о голову, всё громче и громче. Перекрикивая все попытки нащупать здравый смысл в полной темноте.

— Так вот значит что? — презрительно произнёс Акутагава, голос которого дрожал от ненависти и ярости. — Значит, это ты притянул к себе Осаму? Ты, да?

Дазай… Почему Акутагава спрашивает о нём? Что это вообще за дознания, что за вопросы, чего добивается этот ходячий бледный вампир, который вытягивал из Ацуши спокойствие целыми реками, забирая любое самообладание и любой контроль.

— Что, прости? — прохрипел Ацуши, которого распирало от негодования.

Напрягшись, Накаджима поднял ладони и грубо сжал пальцами руку Акутагавы, которой тот вжимал его глотку в стену. Боги, даже через ткань рукава чувствовался весь холод кожи этого слизеринца…

Смотря на взбешённое лицо Рюноске, Накаджима мысленно провёл по нему несколько раз ножом. Просто вспарывая кожу, чувствуя на пальцах кровь слизеринца, мысленно наслаждаясь этим поражённым взглядом… Эта картина не доставляла ему удовольствия. Скорее, приносила больше боли. Но Ацуши не мог прогнать её из головы. Так сильно трясло его… То ли от ненависти, то ли от холода. Пальцы Акутагавы почти заморозили его кровь. Видимо, это какая-то магия. Ацуши действительно почти не мог пошевелиться, ощущая в себе каждую частицу того холода, что невольно передавал ему Рюноске.

— Не делай вид, что не понимаешь ты, гриффиндорский щенок! Да что ты вообще можешь осознавать своей маленькой головой? — Акутагава почти рычал, его тоже трясло. Вот только не от холода, а от ярости. — Значит, решил поиграть со старшими во взрослые игры? Или это Дазай предложил тебе себя? Скажи, он…

— Да что ты несёшь?! — выкрикнул Ацуши сквозь хрип и с силой подался вперёд, отталкивая Акутагаву.

Рюноске сделал пару шагов назад, чуть ослабив хватку, однако шею Ацуши не отпустил. В глазах его на мгновение мелькнуло удивление, но эту тонкую нить эмоции тут же захлестнула волна ярости. Акутагава стиснул зубы, сжав свободную ладонь в кулак, и замахнулся, чтобы ударить Накаджиму, но…

Но последний настолько вышел из себя, что просто потерялся в собственных мыслях, желаниях, чувствах и словах. Ему так сильно хотелось сломать эту презрительную гримасу на лице Акутагавы, расколоть его вечно равнодушно-холодное лицо на части, что это желание перекрыло в нём всё остальное…

Перехватив руку Акутагавы до того, как тот успел нанести удар, Ацуши злобно оскалился, с силой сжав запястье слизеринца. С такой силой, будто хотел сломать. Выдернуть вместе с кистью и выбросить в сторону.

— Дазай помогает мне, — процедил через зубы Накаджима, подаваясь вперёд и заставляя Акутагаву попятиться.

Рюноске расцепил пальцы, и Ацуши с силой сжал второе запястье слизеринца, отводя его руку в сторону от своей шеи. Он смотрел прямо в глаза Акутагавы и желал вырвать их вместе лицом, просто разбить, стереть их, запечатав в лунные камни, и бросить в озеро Хогвартса… Ненависть переливалась синими искрами, перетекая из вены в вену. И было жутко стыдно за себя… За эти мысли, за это желание принести Рюноске боль.

— Он помогает мне найти силы, чтобы дать отпор таким ублюдкам, как ты, — продолжал Ацуши, процеживая слова и в то же время отталкивая Акутагаву всё дальше, к противоположной стене коридора.

Акутагава не ожидал такого отпора, невольно отступая назад, однако, пытаясь вырвать руки из цепкой хватки Накаджимы, потерпел крах.

— Если у тебя какие-то проблемы, меня не касается, понял, придурок? — голос Ацуши дрогнул, он срывался, боясь закричать.

Он пытался успокоиться, но внутри поднимались волны за новыми волнами, захлестывая Накаджиму с головой, заставляя дрожать, кричать, беситься, просто ведь ему жутко не хотелось говорить всё это. Но слова срывались с языка. Потому что выдерживать эту холодную ненависть он больше не мог.

— Просто оставь меня в покое, Рюноске! Оставь меня уже! — выкрикнул Ацуши, с силой впечатав Акутагаву в стену, на миг чуть было не коснувшись кончиком носа щеки слизеринца.

Акутагава ударился затылком о камень, откинув голову назад, и злоба в его глазах на секунду сменилась чем-то другим. Чем-то таким, что Ацуши и сам ощутил глубоко внутри себя… Просто оба они замерли, смотря друг на друга, и не могли сказать больше ни слова. Никто не сопротивлялся, никто не пытался вырваться или ударить. Несколько выпавших из реальности моментов, сломанных в щепки о время, в которые Акутагава и Ацуши смотрели друг другу в глаза. Впервые без доли ненависти или страха. Акутагава не понимал, что произошло. Ацуши не понимал, что только что сказал.

Ацуши почему-то захотел податься вперёд и вдохнуть это чувство вместе с запахом Акутагавы в себя.

Но в следующий момент Акутагава вырвался, в глазах его мелькнула ненависть к самому себе, какой-то резкий отверженный страх. Презрительно скривившись и оттолкнув Ацуши от себя, он опрокинул гриффиндорца на спину, нависнув сверху и замахнувшись для удара.

Ацуши на мгновение задержал взгляд на оголённом участке шеи Акутагавы, сглотнув…

И в следующую секунду Накаджима дёрнулся от удара в челюсть, обрушившегося сверху.

Кровь на языке…

Кажется, всё снова пошло по старому сценарию.

Комментарий к глава 5 — оставь меня в покое

Кароче

Просто простите за задержку проды

Больше не буду

Надеюсь, глава Вам понравилась, да будет же АкуАцу открыт хд

p.s: я просто решил немного сократить объём работы, чтобы не было воды и вот уже завернул первый… первыйблин… третий конфликт хд

Буду рад отзывам :3

========== глава 6 — Тигр ==========

Ацуши открыл глаза, смотря в потолок. Было холодно, в горле першило от странных лекарств, которые влили в него вчера вечером…

Лучи падали на пол через окна, впервые за долгое время над Хогвартсом взошло солнце. Тишина и тучки пыли, парящие в лентах света, запах трав и стерилизованных повязок, а также какой-то тошнотворной микстуры, стоящей на тумбочке рядом.

— Минус пятьдесят очков Слизерину и Гриффиндору! Это ж как обнаглеть надо, чтобы затеять побоище в коридоре, нет у вас ни мозгов, ни рассудка!

Слова декана Гриффиндора до сих пор отдавались в ушах гулким эхом, доносящиеся в сознание будто через вату. Моргнув, Ацуши, кряхтя, приподнялся на кровати, поднеся ладонь к глазам.

Пара ссадин и синяки, костяшки пальцев сбиты… Накаджима стиснул зубы, выдохнув через нос и закрыв глаза на мгновение. Он помнил, как в первые две минуты еле мог справиться с болью, как пытался увернуться от рук Акутагавы, как сбросил его с себя, нанося ответные побои… Боги, он тогда хотел разорвать зубами кожу этого слизеринца, ему хотелось почувствовать кровь Рюноске на своих губах. Но он так и не укусил противника. Но избил конкретно, сам еле держась на ногах, не понимая, зачем делает это… Защищается? Нет. Скорее, просто пытается избавиться от ненависти в сердце. Ненависти, которая до сих пор горела где-то там, внутри, готовая вырваться в любой момент. Сейчас она спала, шумно сопя в свои лапы. Но тогда она рвала нервы Ацуши на кусочки. И из-за этого, собственно, его факультет лишился целых пятидесяти очков… Видимо, лучше даже не возвращаться в башню. А не то снова окажется в душной палате, как сейчас.

Повернувшись, Ацуши потянулся к тумбочке, взяв небольшую склянку с какой-то жидкостью, и поднёс её к носу. Запах был приятный, будто смешанная лаванда с жасмином. Лекарства было немного, видимо, кто-то уже впихнул в него половину пузырька, когда Накаджима находился в полуобморочном состоянии.

Гриффиндорец вот-вот хотел поднести склянку к губам, как вдруг позади послышался хриплый голос вперемешку с кашлем.

— Не стоит. Если выпьешь — свалишься ещё на целый день. Это чёртово снотворное, идиот.

Ацуши резко повернулся, едва услышав голос Акутагавы, и выронил лекарствоиз рук. Благо, оно упало на одеяло, затерявшись где-то в белых складках, а не на пол, и благо, было закрытым… Накаджима, нервно сжав пальцами простынь, хмыкнул, пытаясь найти слова, чтобы ответить, но так и не смог, в смятении отведя взгляд в сторону и стиснув зубы. Ему снова захотелось разбить чьё-то мерзкое лицо.

— Что, прикусил язык? — фыркнул Акутагава, закашлявшись, и, приподнявшись на локте, добавил с раздражением. — Я бы избил тебя снова, но вот только сил после грёбаных лекарств нет.

— Кто ещё кого избил бы… Тогда продолжим после лазарета? — резко произнёс Ацуши, поворачиваясь и вперив прожигающий взгляд в заклеенное лейкопластырем лицо Акутагавы. — Ведь тебе так нравится получать по зубам, да?

— Кто ещё больше получил, — хмыкнул Рюноске, презрительно скорчившись, и, сев на кровати, снова прокашлялся, приложив ладонь ко рту.

Ацуши невольно сглотнул, задержавшись взглядом на острых плечах Акутагавы в полосатой больничной одежде. На теперь почти полностью оголённой шее, тонких пальцах. Странное удовольствие, смотреть на это костлявое тело… Отвернувшись, Накаджима провёл ладонью по волосам, опершись подбородком о колено, и задумался.

Раздражение в нём сменяло какое-то чувство покоя. То ли лекарство так действовало, то ли это было последствие драки и усталости, но сейчас Накаджиме не хотелось даже смотреть на Акутагаву. Он себе врал, но умело сдерживался. Хотелось просто взять книгу в руки, попробовать нарисовать что-нибудь на полях, поспать ещё несколько часов, но сон не шёл. Выходом была только склянка, которую Ацуши нащупал пальцами свободной руки и вытащил из складок одеяла.

Открыв бутылку, Накаджима хотел влить в себя снотворное, но вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за запястье, прерывисто дыша в лицо. Открыв глаза, Ацуши с недопониманием уставился на Акутагаву, который с обычной ему холодностью смотрел прямо в глаза Накаджиме. И снова его лицо было слишком близко. Не так, как вчера, но…

Когда Рюноске успел подняться с кровати? Неужели всё это время он стоял около Ацуши, пока тот не замечал передвижений слизеринца? Вот же чёрт…

— Чего надо? — нахмурился Ацуши, пытаясь вырвать руку из цепкой хватки, но сил не было, и ничего не получалось.

И снова его пробрала хрупкая дрожь от холода ладони Рюноске… Или же это был не только холод?

— Не хочу слушать твой храп несколько часов, — грубо произнёс Акутагава и, вырвав бутылёк из рук Ацуши, закрыл его, положив в нагрудный карман пижамы. — Ты и так меня порядочно выбешиваешь, тигр. Рекомендую остановиться.

— Тигр? — знак вопроса в голове Накаджимы стал ещё больше.

Ему жутко хотелось врезать Акутагаве и достать-таки заветный пузырёк, но… Но раздражение снова утихло. Правда, не до конца. Ацуши нервно зарылся пальцами одной руки в волосы и выдохнул, пытаясь успокоиться. Как с этим придурком вообще можно общаться после всего, что произошло?

Акутагава так и не ответил на вопрос, молча забравшись в кровать и откинувшись на подушку, закрывая глаза. Накаджима мог поспорить, что через несколько минут Рюноске и сам опустошит эту чёртову склянку, отключившись на несколько часов. И тогда…

И тогда можно будет рассмотреть его подбитое лицо во всех деталях.

Нет, нет, идиот!

И тогда можно будет спокойно походить по палате, съесть что-нибудь, что привезут буквально через полчаса, и спросить медсестру, когда их собираются выпускать.

За мыслями, раздумьями, повторением заклинаний в голове и страхом за несделанный доклад по травологии Ацуши провёл почти час. Рюноске всё это время молчал, лёжа в одной позе, наверное, уснул. Накаджима даже забыл о его присутствии на какое-то время, но потом снова кинул взгляд вправо, снова задержавшись взглядом на чёрных волосах слизеринца.

Как же бесит, скотина…

И главное, Ацуши не знал, что говорить ему после драки. Чего просить, как смотреть, что вообще изменилось? Наверное, ничего. Хотя, может быть, Акутагава выпустил свой пар и теперь отстанет? Да, это будет лучшим из вариантов, пускай и верится с трудом, что Рюноске может так быстро забыть обиду…

Вопрос лишь в том, за что Акутагава так взъелся на него? С самого начала года. Казалось, с каждым днём этот Рюноске находит всё больше и больше причин ненавидеть Накаджиму. Придурок какой-то…

Ацуши опустился на кровать, смотря в потолок, и хотел было тоже попытаться заснуть, как вдруг рядом послышался хриплый голос Рюноске.

— Послушай… Ты что, и правда гей?

Ацуши поперхнулся воздухом, резко поднявшись, и, задохнувшись от возмущения, повернулся к невозмутимому Рюноске, который с вниманием ждал ответа.

— Н-нашёл время задавать такие вопросы! При… Придурок!

Значит, он слышал разговор с Марком…

Плохо.

Очень плохо.

***

Их выпустили через два дня. За это время Ацуши и Акутагава почти не разговаривали. Большинство времени первый провёл за уроками и учебниками, которые передал ему Дазай, а Акутагава за рассматриванием потолка и иногда довольно раздражающими вопросами.

Ацуши шёл в сторону башни факультета с видом настоящего висельника. И страшно завидовал Акутагаве, которому вообще было всё равно на то, что с его факультета сняли баллы за драку. Как вообще можно быть таким равнодушным к делам факультета? Зачем тогда вообще учиться в Хогвартсе, если настолько сильно наплевать?

Остановившись у портрета, Накаджима постарался успокоиться. Провёл ладонью по волосам и, севшим голосом пробурчав пароль, с замиранием сердца шагнул в открывшийся проход. В гостиной на диване, на коленях Танизаки, развалился Марк, игнорируя обиженное лицо Наоми. Твен рассуждал о том, насколько когтевранки замкнутые в себе и нераскрепощённые девушки, в то время как брат рассерженной сестры с бледным лицом читал список пожеланий гриффиндорцев к вечеринке в честь первого матча по квиддичу, который должен был состояться в середине ноября.

— Нет, ну ты не поверишь, насколько они быстро смущаются! Стоит только сделать комплимент их запаху, как они тут же нервно сбегают в закат… Такие недотроги, такие неопознанные….

— Говоришь о них, как об НЛО.

Ацуши бы, конечно, вскрикнул, но сдержался, только лишь вздрогнув. На диване, рядом с Наоми, рассматривая только что накрашенные ногти, лежала Акико Йосано, равнодушно и даже скучающе слушая проповедь Марка.

Йосано часто приходила в гостиную гриффиндора, потому что дружила с Наоми. Да и просто потому, что её факультет ей жутко надоедал. Накаджима бы вообще никак на это не реагировал, многие студенты путешествовали по чужим гостиным, но вот только… Акико училась на Слизерине.

— На седьмом курсе все становятся занудами? — прогнусавил Марк, обратив взгляд на слизеринку, и тут же запнулся на полуслове следующей фразы, заметив Ацуши. — Принцесса-Накаджима! Народ, да тут народный герой вернулся!

Взгляды всех, кто находился в гостиной, тут же приковались к Ацуши. Парень испытывал жгучее желание медленно подойти к Твену, осторожно вынуть из сумки бензопилу и распилить его голову напополам, чтобы научился молчать, когда надо. Но не было ни сумки, ни бензопилы. Даже смелости не было, чтобы бросить пару колких фраз в ответ.

Закатив глаза, Ацуши несмело подошёл к компании, кивнув Танизаки и обняв подскочившую с места Наоми.

— Ну и как тебе два дня в раю? — не обращая внимания на убийственный взгляд Накаджимы, Марк запрокинул голову, смотря на перевёрнутого Ацуши с вполне нахальной улыбкой.

— Если лазарет ты называешь раем, то мне тебя жалко, — пожал плечами Накаджима, чуть поёжившись. — До сих пор тошнит от того запаха.

— А синяки до сих пор не сошли, видимо, не только ты как следует его отфигачил, — ухмыльнулся Марк и, проведя ладонью по лицу Танизаки, добавил. — Да, солнышко? Ты же не проглотил свой услужливый язычок, а?

Танизаки, обречённый на погибель, кинул молящий о пощаде взгляд в сторону Наоми и неуверенно произнёс, переведя взгляд на Ацуши.

— Тут у нас… Просто произошло кое-что… Как тебе сказать…

Накаджима непонимающе смотрел на двух однокурсников, которые вели себя слишком странно, чтобы назвать это какой-то причудой. И только до него начало что-то доходить, отчего он впал в полный ступор, пытаясь нащупать нейронные связи в голове, как вдруг с другой стороны послышался вопрос насмешливым тоном.

— А, так это ты разукрасил лицо нашего чёрного принца?

Ацуши повернулся к Йосано, которая, закинув ногу на ногу, приподнялась на локте, с интересом глядя на Накаджиму. Они не общались друг с другом слишком много, чтобы говорить «привет» при встрече. Но сейчас почему-то Ацуши предпочёл отвечать на её вопрос, нежели вдаваться в подробности истории Танизаки и Марка.

Впрочем, Накаджима только лишь кивнул, думая, что это и так очевидно, и, незаметно поднеся ладонь к лицу, коснулся кончиками пальцев синяка на щеке. Почему-то воспоминания о той драке плыли неровной линией в голове. Наверное, во всём были виноваты снотворные.

— Небось из-за Дазая поцапались, — фыркнула Йосано, подперев подбородок ладонью.

— Чего, прости? — наконец выговорил Ацуши, всегда неуверенно чувствующий себя, общаясь с девушками.

— Дазай же теперь только с тобой время проводит, да? — как само собой разумеющееся, сказала Акико, продолжив. — Вот Акутагава и бесится. Он же влюблён в Осаму по самую печень, о чём ты…

Влюблён в Дазая…

Ацуши показалось, что его выкинули из мира на это мгновение. Благо в этот момент Танизаки и Марк с Наоми снова начали беситься и не расслышали всей последней фразы, что удержало Накаджиму от желания заткнуть их всех.

Влюблён в Дазая… Значит, поэтому Акутагава так сильно ненавидит Ацуши? Но тогда почему в первые дни, когда Осаму ещё не взял шефство над Накаджимой, Рюноске так сильно презирал его? Что за бессмыслица? Хотя, если посудить, то… Возможно, внимание Дазая лишь подбросило дров в пожар ненависти Акутагавы.

Вот только что было начальной искрой?

Ацуши хотел было что-то сказать, возразить, что всё это ерунда, что мало в подобное верится, но…

Но его прервало резкое появление Тачихары, который ворвался в гостиную, будто ураган, быстрым шагом направляясь к лестнице, ведущей в комнаты юношей.

— Хэй, хэй, куда спешим? — окликнул его Марк, перевернувшись на коленях Танизаки и вперив любопытствующий взгляд в запыхавшегося от злобы Мичизу.

Последний прижимал ладонь к шее, стиснув зубы, и прятал взгляд от встречающихся ему гриффиндорцев. Ацуши знал этого парня, он был на курс старше него, жутко агрессивный и импульсивный, но талантливый. Играл в Квиддич в команде с тринадцати лет и слыл одним из самых выдающихся нападающих в Хогвартсе за последние десять лет. Собственно, это единственное, что знал о нём Накаджима.

И всё-таки ему тоже стало любопытно, что заставило так злиться одного из лучших игроков в Квиддич с их факультета.

— Отвали, Твен! — процедил через зубы Мичизу и ступил уже на первую ступеньку, как вдруг спускающийся по лестнице парень толкнул его в плечо и Тачихира невольно отпрянул в сторону, отпустив ладонь, которой скрывал…

Длинный и тонкий порез на шее, из которого сочилась кровь. Ацуши выдохнул, но не успел задать вопроса, как Тачихара тут же зажал рану ладонью и быстрым шагом скрылся на лестнице, громко хлопнув дверью своей комнаты.

— Это его Гин так? — спросила Йосано полностью равнодушным голосом.

Марк выдохнул, покачав головой. Ацуши чувствовал себя единственным в компании, кто вообще ничего не понимал. В любом случае, мимолётно взглянув на порез Тачихары, он снова невольно вспомнил драку с Акутагавой…

Благо тогда в их руках не было острых предметов.

Ацуши не боялся боли, но боялся, что сильно навредил бы Акутагаве, не сдержав свой гнев.

Ну или они бы просто убили друг друга, в порыве злобы, а на том свете добили бы свои души, не оставив от противника ни следа.

От таких жестоких мыслей Ацуши передёрнул плечами и, надеясь, что после этой драки Акутагава больше не будет с ним сталкиваться, поднялся с дивана, направившись в свою комнату.

И ещё… Накаджима выдохнул от облегчения, поняв, что никто особо не зацикливается на списанных с факультета баллах. Удивительно. Обычно за такое ждали довольно серьёзные разговоры.

Может быть, дело в том, кого он побил?

А может быть, всем просто наплевать…

Комментарий к глава 6 — Тигр

Вжух - прода на месте!

Квиддич тут появился не просто так, скоро он влезет в повествование красной лентой)

Но несколько не так, как, возможно, ожидают читатели…

Но да ладно, простите, что недельку не писал, вот, тут просто меня завалили работой и я просто погряз, ещё к тому же и группу свою еле успеваю вести =_=

Очень буду благодарен за отзывы и ждите продолжения :)

========== глава 7 — там, где не надо ==========

— Накаджима! Накаджима, стой!

Ацуши резко остановился, поворачиваясь, и невольно вскрикнул, когда подбежавший к нему Тео схватил его за запястье и потащил за собой. Да с такой силой, что Накаджима чуть было не упал, споткнувшись о собственную мантию.

— Эй, эй, стой, погоди! — попытался вырваться из рук гриффиндорца Ацуши, но ничего не получалось, поскольку темноволосый загорелый парень не собирался даже прислушиваться к тому, что пытался выдавить из себя Накаджима.

Тео учился на седьмом курсе, причём слыл одним из самых добрых и приятных людей на факультете. На пятом курсе он попал в старосты факультета, а в этом году стал руководить командой по квиддичу, отдав свой пост другому парню. Многие до сих пор считали старостой именно его. Высокого, подтянутого, с чистым, открытым лицом, готового ответить на любой вопрос совершенно в любой ситуации. Словно старший брат для всего факультета, который решал, в большинстве своём, не только важные, серьёзные вопросы, но и мелкие проблемы гриффиндорцев.

Ацуши уважал его, хотя близко никогда не общался. И сейчас, когда бывший староста со всей силой тянул Накаджиму за собой, последний недоумевал, зачем он вдруг понадобился ему. Это же не по поводу драки, которая была больше недели с чем-то назад? Нет? А то тогда его, кроме декана факультета, никто так и не отругал. Однокурсники вообще были в восторге от того, что тихий и мирный Ацуши наконец-то вмазал слизеринцу.

Сейчас же все с нетерпением ждали игры между Гриффиндором и Слизерином, которая намечалась буквально со дня на день. Ацуши не разделял всеобщего волнения, упоминания о квиддиче были для него не самыми приятными. Скорее, в последние дни он основательно засел за учёбу, почти не выходя из башни и желая лишь одного: чтобы его оставили в покое и чтобы Дазай не слишком грузил на их занятиях в безлюдных кабинетах и залах школы.

Хотя, если честно, истинной причиной такой внезапной замкнутости было нечто другое. Просто Ацуши страшно не хотел пересекаться с Акутагавой, говорить с ним, смотреть на него. На совместных парах он всегда отсаживался подальше от Рюноске, в большинстве случаев за первые парты. Старался не задерживаться в столовой, не ходить поздно вечером по коридорам. Про библиотеку же он вообще забыл, не забывая о том, что Акутагава там часто ошивается.

В общем, Накаджима делал всё, лишь бы слизеринский принц не смотрел в его сторону.

За такими раздумьями Тео вывел Накаджиму из школы, направляясь к полю для квиддича. Ацуши сначала не понял, зачем лидер команды тащит его именно туда. Но чем ближе они подходили к трибунам, тем сильнее его охватывало отчасти нехорошее предчувствие.

День выдался пасмурным, но не дождливым. Холодно, сыро, туманы в лесу… Ацуши передёрнул плечами. Только что он как раз таки возвращался в башню с улицы, но Тео, видимо, решил, что прогулок для Накаджимы на сегодня недостаточно.

Остановился бывший староста факультета только на зелёной траве квиддичного поля рядом с развалившимися на земле представителями команды, которые еле дышали после долгой тренировки и о чём-то пессимистично между собой переговаривались.

— О! Тео, мы заждались! — выкрикнул один из гриффиндорцев, положив биту на плечо (видимо, загонщик), стоящий рядом с опустившимся на траву Тачихарой. — Сколько можно было таскаться за свежей кровью?

Ацуши кинул испуганный взгляд на Тео, нервно сжимая пальцами мантию в карманах. Что значит «свежая кровь»?

— Да завали, — беззлобно отмахнулся Тео, улыбнувшись, и, повернувшись к Ацуши, резко и строго спросил. — Ты ведь играл в квиддич на третьем и четвёртом курсах? Играл, так?

Ой, а вот тут уже надо паниковать и сбегать, желательно в другую страну…

Ацуши сглотнул, нервно потерев пальцем переносицу, и, кинув забитый взгляд на заинтересованных игроков команды, тихо проговорил, правда, не сумев скрыть сильный страх:

— Н-ну… Как сказать… Ну да, играл, ну ты же помнишь сам, зачем спрашивать?

Накаджима хотел провалиться сквозь землю, поскольку Тео удовлетворённо кивнул и, задумчиво положив палец на подбородок, что-то промычал, смотря под ноги.

Да, в прошлом Ацуши действительно играл в команде по квиддичу. Лёгкий вес, быстрота и ловкость, врождённый инстинкт самосохранения, хорошая реакция — всё это вкупе давало одни из самых лучших спортивных характеристик. Да, Накаджима был костляв и очень лёгок, однако это не мешало ему хорошо выполнять разные замысловатые акробатические трюки и не отнимало у него силу. Собственно, где-то в середине первого курса, под Рождество, когда все разъезжались по домам, один из парней с курса старше одолжил Накаджиме свою метлу на время, поскольку видел в Ацуши желание летать (особенно на уроках полётов, где последний часто получал по голове за самодеятельность). Ацуши страшно обрадовался и, наверное, месяца два просто не выпускал метлу из рук… Случилось так, что семья того парня переезжала в другую страну и щедрый товарищ так же покидал Англию. Каким-то чудесным образом, видя привязанность Ацуши к своей метле, тот мальчишка, скрепя сердце, подарил её ему, сказав, что она всё равно не самой лучшей модели и что на новом месте родители купят ему новую.

Накаджима до сих пор не знал, как отблагодарить того мальчишку, если случайно встретится с ним снова.

Так и начались полёты, тренировки, желание попасть в команду, наблюдение за активной командой родного факультета… В итоге, однажды бывший капитан команды заметил, как Ацуши летал на метле на стадионе, когда думал, что его никто не видит. Это случилось на третьем курсе. На следующий день Ацуши приняли в команду, и он, чуть не умерев от счастья, подумал, что в жизни его всё не так уж и плохо.

Охотник из него был хороший, вот только… Вот только на играх, на публике, Ацуши страшно терялся, пропускал много удачных моментов и чуть было не заваливал игры. Однако в последние моменты собирался и вытаскивал команду. Несколько раз даже на краю проигрыша. Но неуверенность его росла и росла. В конце концов, на важной игре на четвёртом курсе, Ацуши совершенно потерялся и в него прилетел бладжер, выбив почти на десятой минуте матча. После той травмы Накаджима, расстроенный и разбитый вдребезги, покинул команду, понимая, что надежды никакой нет, так как он не мог побороть свою неуверенность абсолютно ни в чём…

Он помнил о том, как страшно позорился на играх в квиддич и как много раз на него срывались, грозясь прогнать из команды, но капитан всегда заступался, приводя в защиту тот факт, что Накаджима не раз спасал команду… Пускай и лишь под конец игры.

— Да, я помню, в тебя ещё в прошлом году бладжером попали сильно, — наконец произнёс Тео, прервав поток неприятных для Ацуши воспоминаний. — Но проблема вот в чём. Наш охотник, Джу Хайо, слёг сегодня в лазарет с сильным отравлением. Он бредит, у него жар, совсем плохо себя чувствует, я недавно его проверял… Игра через два дня, понимаешь? Если он не поправится, то мы не сможем выйти на поле против Слизерина. Ты понимаешь?

— Да, — коротко и, наверное, слишком пискляво ответил Ацуши, откашлявшись, и более спокойным и приятным на слух голосом повторил. — Да.

— Значит, решено. Иди за метлой, будешь тренир…

— Стоп, что?! — резко выкрикнул Ацуши, подавшись назад и замахав руками. — Нет, нет, нет, мы не договаривались так, я ни за что больше не выйду на поле, Тео! Никогда!

Но поток его слов резко прервало появление…

Ацуши вздрогнул¸ когда его плеча коснулась тёплая, красивая рука, с бинтами до самых запястий…

Гриффиндорцы тут же воззрились на Дазая с презрением, кидая в его сторону уничтожающие взгляды. Только Тео остался спокоен, хотя и его взгляд немного помрачнел. Ацуши сглотнул, осторожно повернув голову, и столкнулся с задумчивым взглядом Осаму, как всегда улыбающегося и прячущего свободную ладонь в кармане чёрного пальто.

Неудивительно, что Акутагава влюблён в Дазая… В эту улыбку, наверное, влюбляются многие.

Ацуши продолжал заниматься с Дазаем каждый день. И с каждым днём понимал, что всё меньше и меньше сопротивляется методам своего наставника. Всё меньше пытается с ним спорить. Он просто делает то, что говорят, по крайней мере, старается. Просто удерживает предмет в воздухе, пока Дазай рядом опрокидывает стулья, пинает его мантию, срывает с него галстук… Со временем выдержки Накаджимы стало хватать больше, чем на десять секунд. Да и постоянный зубрёж заклинаний достаточно помог в освоении школьной программы на месяц вперёд.

Но вот сейчас Накаджима отдал бы всё, лишь бы не видеть Осаму здесь. Сгорбившись, он смущённо потупил взгляд в пол и, заикаясь, проговорил:

— Д-дазай, ты что здесь делаешь?

— Слышал, ты будешь замещать Джу? — не обращая внимания на сверлящих его холодными взглядами гриффиндорцев, Дазай с интересом взглянул на побледневшее лицо Ацуши, у которого ладони вспотели от страшного волнения.

— Н-нет, ты не понял…

— Это очень здорово, — будто не слыша слова своего «ученика», Дазай продолжил. — Как раз большая игра сможет показать, насколько ты продвинулся вперёд в наших занятиях. Я ведь прав?

Последнюю фразу он добавил, чуть склонившись к уху Накаджимы, почти в полголоса и с таким выражением, что рядом стоящие гриффиндорцы могли всё понять совершенно неправильно… Ацуши тут же резко выпрямился, отпрянув, и, замахав руками, обречённо проговорил:

— Ладно, ладно, но я ведь всё равно ничего не смогу!

— А это уже твои проблемы, — пожал плечами Дазай и, помахав Тео, направился прочь с поля для квиддича, напевая какую-то весёлую песню под нос и даже не оборачиваясь.

Ацуши стоял, понимая, что теперь отказ будет означать не только ссору с Тео, но и ссору с Дазаем, который явно не любит, когда кто-то его не слушает. Накаджима не хотел видеть Осаму в гневе, как и терять его. Слишком много стали значить эти занятия. Они давали надежду на то, что Ацуши справится с камнем неуверенности в своём сердце. С таким тяжёлым камнем, что хотелось выплюнуть его на землю, разорвав лёгкие, и вздохнуть наконец-то с облегчением… Но для этого ему нужен был Дазай. Нужны были его советы. Его дружба. Его покровительство.

Медленно повернувшись, Накаджима, ссутулив плечи, вздохнул, опустив голову, и совершенно убитым голосом проговорил:

— Когда и где тренироваться?

— Вот это я понимаю! Сразу к делу и без рассусоливаний, — обрадованно произнёс Тео, хлопнув Ацуши по плечу, и, склонившись, тихо добавил, чтобы никто не расслышал его слов. — Если Дазай имеет над тобой такое влияние, то я определённо точно знаю, что ты победишь…

Ацуши смутился, потупив взгляд в пол, и, ничего не ответив, просто кивнул. Тео назначил ему тренировку в этот же момент. Так что, скинув мантию и надев одолженную у ловца куртку, Ацуши оседлал метлу Тео и поднялся в воздух…

Снова это чувство немыслимой свободы, тихого полёта, который даёт веру в то, что ты можешь всё. И в то же время дикий страх упасть, оступиться, ошибиться, поймать не тот мяч, не попасть в кольцо, вслушиваясь в крики толпы, которая, как кукловод, направляла его и заставляла разбиваться вдребезги о собственных демонов…

«Чёрт, Дазай, за что же ты появляешься всегда там, где не надо?»

Комментарий к глава 7 — там, где не надо

Ух, друзья, а вот и прода… У меня начался резкий период “пишумногонафигспать”, но при этом куча дедлайнов по школе =_= Сейчас сижу такой, а до завтра надо сделать долги по географии и биологии, там дофигища, а я не хочу… Слёзыболь

В общем, эта глава не такая большая, но она переходная, и впереди ожидается великий треш :3

В любом случае, довольно интересные повороты сюжета…

Буду прям очень очень рад отзывам, да и сейчас прода станет, я думаю, выходить чаще, плюс планирую новые работы по шин-соукоку и Чуя/Фёдор, поэтому… Ух, ну я и расписался

В любом случае, ловите главу)))

========== глава 8 — странные чувства ==========

— Волнуешься?

Ноги не сгибаются. В лёгкие запихнули горсть каменной крошки, в каждую клетку, чтобы дыхание совсем остановилось, тяжёлое, медленное, уставшее. Глаза широко раскрыты, и кажется сосуды на них скоро лопнут от напряжения. В голове стучит кровь, бледная кожа, пересохшие губы…

— Нет, ни капли, — нервно и быстро отозвался Ацуши, резко разворачиваясь, и, подхватив метлу, направился в другую сторону, чтобы Тео не приставал к нему с вопросами.

Два дня для него пролетели слишком быстро, он даже не заметил течения времени. Ладони вспотели, от того стало ещё хуже. Ацуши готов был поклясться, что игра со Слизерином закончится для него тяжелейшей травмой, которую никакая медицина не сможет исправить. Он ходил из стороны в сторону за трибунами, в тени, желая только одного: чтобы бладжер вырубил его насмерть на первой же минуте… Чтобы весь этот кошмар закончился и поле с орущими зрителями исчезло.

Но, открывая глаза, Накаджима всё ещё видел перед собой деревянные доски трибун, всё ещё слышал людей, собирающихся на игру, слышал крики болельщиков, которые уже начали сражение за звание самой громкой поддержки… Всё ещё знал, что с минуты на минуту он вылетит на поле и обратной дороги уже не будет.

Может, сбежать сейчас?

Просто уйти и не возвращаться, будто ничего и не было?

Никаких двух дней тренировок на износ, которые позволили вспомнить всё, что позабылось за несколько месяцев…

— А вид у тебя довольно больной.

Ацуши вскрикнул, повернувшись, и чуть было не выронил метлу из рук, смотря на Дазая, который прислонился к перекладине напротив, с нарастающей паникой. Осаму тихо усмехнулся, покачав головой, однако взгляда не отвёл. Попытавшись хоть как-то сгладить ситуацию, Накаджима сглотнул, положив ладонь на затылок, и попытался выдавить из себя что-то наподобие улыбки. Вышло, наверное, ужасно, поскольку Дазай кашлянул в ладонь, наверняка сдерживая смех.

— Скажи… Ты играл в Квиддич когда-нибудь? — спросил-таки Ацуши, решив разрядить обстановку.

— Ни разу, — покачал головой Дазай, обворожительно улыбнувшись. — Слишком скучно. Никогда не интересовался подобными играми…

Тогда какого чёрта ты заставил меня выйти на поле?

Однако мысли не вырвались наружу, за что Ацуши благодарил небеса. Выдохнув, он снова посмотрел на Дазая и, задержав взгляд на слизеринском галстуке, подошёл ближе, опустив голову. Притворяться не было смысла, Осаму и так понимал, что происходило внутри головы Накаджимы.

— Ну же, соберись, Ацуши, — спокойно произнёс Дазай, оттолкнувшись от перекладины, и, потянувшись, словно кот после сна, подмигнул «ученику». — Если будешь думать, что не справишься, то так и будет. Если будешь бояться людей вокруг себя — то они станут монстрами. А если позволишь себе подняться выше, то ни люди, ни страх не достанут себя. Просто нащупай эту ступень в темноте, чтобы сделать решительный шаг. Понимаешь меня?

Ацуши понимал. Но отвечать не спешил. Он уже столько времени пытался избавиться от этого страшного чувства боязни перед публикой, перед большой аудиторией, перед ошибкой и чужим порицанием… Это чувство убивало его, но Накаджима боролся. Осаму помогал. Что-то выходило. Что-то получалось. Ацуши превращался из призрака в человека. Но единственное, что оставалось страшной загадкой: где нащупать ту самую ступеньку, о которой всегда говорит Дазай? Что это за ступень? Как перешагнуть через неё?

— А может быть…

Дазай вдруг резко наклонился, приблизившись к Ацуши, и проговорил, глядя в самые глаза Накаджимы.

— Может быть, тебе нужна серьёзная мотивация, чтобы начать верить в себя?

Однако ответить Ацуши не дали. Тео позвал всех на поле. Игра началась. Ацуши хотел повеситься на галстуке Дазая, ноги его не слушались, от страха перекрыло горло… Сейчас он должен выступить вперёд, выходя на обозрение стольких людей, и подняться в небо, став частью единого механизма, от ошибки которого зависит судьба факультета…

Увидев, что Ацуши не может сдвинуться с места, Дазай резко схватил застывшего на месте Накаджиму за запястье и потянул за собой. Гриффиндорец пытался вырваться, возразить, но ничего не получалось. Осаму вывел Накаджиму на поле, и тот чуть было не сгорел от стыда, зажмурившись. Когда Дазай остановился, Ацуши тут же вырвал руку из цепкой хватки, задыхаясь от возмущения, и, сжав древко метлы, попытался напустить на себя хмурое выражение лица. Правда, вышло плохо. Он никогда не мог злиться на Дазая. Видимо, на него вообще было сложно злиться…

Трибуны приветствовали игроков, и ни от кого наверняка не ускользнуло странное появление Осаму вместе с гриффиндорцем. С Ацуши. Видимо, это станет довольно обсуждаемой темой в ближайшее время. Плохо.

— Помни, — хитро улыбнувшись, произнёс Дазай. — Тебе нужна мотивация. Найди её.

С этими словами Осаму резко подался вперёд. Ацуши зажмурился, но не почувствовал ни объятий, ни удара, ни чего-либо ещё, лишь…

Тёплое, невесомое касание на лбу. Резко открыв глаза, Накаджима осознал, что Дазай, положив ладони на его голову, поцеловал Ацуши в лоб, наклонившись вперёд. Сердце ударило несколько раз в полной тишине, зрачки расширились, с губ сорвался невольный выдох… Как будто кто-то резко уничтожил весь шум вокруг, все трибуны, всю панику, весь страх. Просто касание. Которое означало: «Ты сможешь. И никак иначе». И от этого касания Ацуши потерял способность выдавливать из себя хоть какие-то слова.

Дазай отстранился и, улыбнувшись, направился прочь, к трибунам своего факультета, шагая через места Когтеврана. Ацуши тоже невольно улыбнулся, коснувшись кончиками пальцев лба. Он давно признал то, что питает к Дазаю довольно светлые чувства. Будто к старшему брату или отцу. Ведь никто никогда не заботился о нём так. Не поддерживал, не проводил с ним время, не пытался вытащить из полнейшего дерьма… Казалось бы, зачем это нужно слизеринцу? Но, видимо, нужно, раз так было…

Ацуши повернулся, полный сил и энтузиазма. Правда, тут же замер, сглотнув. Весь настрой смыло ледяной водой от прикосновения чужого убивающего взгляда. На другой стороне поля стояла команда слизеринцев, готовящаяся к жёсткой игре, что было видно по их хмурым и злобным лицам. Но Накаджиму не пугал вид змеиного факультета, к этому он давно успел привыкнуть. Внимание его зацепилось лишь за одного человека, который буравил его одним из самых свирепых взглядов, сжимая пальцы в кулак до хруста.

Чуя Накахара.

Играющие ярким пламенем волосы, глубокие васильковые глаза, желание убивать и ломать конечности…

Раздался свисток.

— Ацуши, проснись, взлетаем!

Очнувшись от оцепенения, Накаджима ещё раз невольно коснулся пальцами лба и, вскочив на метлу, поднялся в воздух. Удивительно быстро и уверенно, впрочем, это было только начало. Пристроившись рядом с другими охотниками, он по их жестам понял, куда перестроиться, и перелетел чуть влево.

Тренер готов был объявить начало, запустив мячи в воздух. Вот отпустили бладжеры… Вот взлетел золотой птицей снитч… И, наконец, квоффл. Тот самый мяч, который Ацуши никогда не упускал из виду. К которому постоянно нужно было мчаться, который нельзя выпускать из рук. Накаджима напрягся, сосредоточившись. Квоффл должен перепасть им в первые секунды игры. Обычно от начального броска многое зависело…

Мяч резко взлетел в воздух, звук свистка разорвал слух. И началась игра.

Как только дали добро на матч, Ацуши рванул вперёд, перехватив мяч до того, как его сцапала слизеринка, отпихнув второго охотника гриффиндорцев. Обогнув по кругу загонщиков, которые уже искали глазами бладжеры, чтобы запульнуть их в кого-нибудь из охотников противоположной команды, Накаджима боковым зрением заметил, что ему перекрывают путь с двух сторон два крепких парня, похоже, близнецы…

Резко опустив метлу вниз, Ацуши на разгоне вписался в падение и, поднявшись у самой земли, выправил полёт лишь только к вражескому кольцу, кидая мяч в среднее. Однако вратарь команды Слизерина тут же перехватил его, отправив обратно в поле… А ведь так близко…

Однако вся эта первая гонка стоила свеч. Гриффиндор заметно раскричался, болея за свою команду всем сердцем. У Ацуши дрожали руки, мысли летели куда-то не туда, он закусил губу… Но продолжал играть, резко повернувшись обратно и в полёте увернувшись от бладжера.

Он страшно боялся смотреть в сторону трибун, он пытался не замечать людей вокруг себя… Мысли остужало воспоминание о том странном поцелуе, будто отцовском, таком тёплом, что сразу стало хорошо на душе… Ацуши не думал ни о чём, но из-за дрожащих рук и адреналина часто промахивался, запуская мяч в кольца или пытаясь перехватить его у врагов.

В последующие тридцать минут шла отчаянная битва между командами. По большей части играли охотники, носившиеся от кольца к кольцу, перекидывающие мяч друг другу, перехватывая подачи соперников, уворачиваясь от бладжеров загонщиков, вскоре пытавшихся выбить не охотников, а друг друга. Кажется, где-то на двадцать пятой минуте ловцы обеих команд заметили снитч, устремившись к нему… Ацуши как раз в этот момент передал мяч другому охотнику и, резко подавшись назад, перекрыл путь загонщику, который попытался помешать гриффиндорскому ловцу.

И всё бы хорошо, но вот только в столкнувшемся с ним загонщиком Ацуши с ужасом признал Накахару.

— Ты, — выдохнул сквозь зубы Чуя и, резко замахнувшись битой, попытался направить летящий к нему бладжер в сторону Накаджимы.

Однако последний вовремя отлетел в сторону, поднявшись вверх и поняв, что теперь у него появилась дополнительная проблема в лице злющего слизеринца, который так и кипел желанием раскрошить его череп в муку… Тот же Акутагава, только с большей активностью. Повезло же за один год привлечь к себе столько разностороннего внимания! Ещё бы понять, почему…

Ацуши продолжал играть, но внимательно следил за передвижениями Чуи, что довольно мешало. Зато отвлекало от мыслей наподобие: на тебя смотрят, на тебя смотрят, Ацуши, прячься от этих грёбаных взглядов…

Тряхнув головой, Накаджима сглотнул, понимая, что паника, отступившая поначалу, начала с новой силой захватывать его. Сосредотачиваться становилось всё сложнее. На какое-то время он вообще потерял Чую из поля своего зрения, поскольку в этот самый момент смог закинуть квоффл в кольцо и заработать четвёртый десяток очков команде…

От Слизерина они отставали лишь на десять. Всего на один мяч. И Ацуши стал тем охотником, что забил этот самый мяч-разницу. Оставалось лишь держать счёт до конца игры и пытаться обойти Слизерин на случай того, что снитч поймает кто-то из них. Игра длилась уже полчаса, а команды дрались так отчаянно, что никто и не думал о скором завершении боя. Снитч так никто и не поймал до сих пор. Ацуши иногда поглядывал на передвижения ловцов, когда вспоминал о золотой птице…

Отбрось страх, вот, ты забил второй мяч, хорошо.

Но слова не помогали. Руки снова начали дрожать. Выдохнув, Ацуши резко закрыл глаза и тут же их открыл, проклиная себя за собственный характер. Выкинув лишние мысли из головы, он, перехватив квоффл у слизеринцев, резко устремился к кольцам, попутно передав мяч летящему параллельно с другой стороны охотнику гриффиндора и…

Именно в этот момент он почувствовал страшную боль в спине. Это Чуя, специально налетев на Накаджиму, «нечаянно» ударил его битой, чуть не сломав позвоночник. Ацуши снесло в сторону, от неожиданности он не успел вовремя выправить управление. Его с большой скоростью отнесло в сторону…

Всё произошло очень быстро. Мелькнул силуэт Чуи где-то позади, раздались крики зрителей, Тео что-то крикнул, попытавшись перехватить Ацуши… И Накаджима со всей силы ударился о дерево трибун. Метла отлетела в сторону, уши заложило, боль раздалась во всём теле, будто кто-то в один миг попытался свернуть все его конечности под другим углом…

Ацуши задохнулся. Удар за ударом продолжался, он словно падал дальше, катясь по деревянным скамьям от начала вниз… Накаджима не открывал глаза до тех пор, пока не почувствовал, что придавил что-то к земле всем телом и что падение со скамьи на скамью, едва не ломающее кости, остановилось.

Дыхание где-то на уровне шеи. Прерывистое, тёплое, пробирающее до дрожи и почему-то заставляющее дрожать ещё больше. Это было единственным, что чувствовал Накаджима. Он боялся открыть глаза… Или же просто не мог. Не мог сдвинуться, всё тело болело. Казалось, что стоит вздохнуть и грудная клетка расколется пополам, разорвётся, не выдержав.

Тёплое тело, придавленное к дереву трибуны, чьё-то сердце, бьющееся где-то рядом. Словно красками нарисованная реальность, забитая куда-то в далёкий угол памяти. Ацуши не хотелось нарушать это мгновение. Он почему-то всеми силами желал умереть вот так. Чувствуя чьё-то дыхание на своей шее, ощущая биение чужого сердца в чужой груди. И просто не открывая глаза. Никогда. Не открывая. Глаза…

Чей-то прерывистый вдох снова пощекотал кожу, и Ацуши заставил себя разлепить глаза. Голова кружилась страшно, взгляд не сразу сфокусировался на лежащем под ним…

Вы знаете те самые моменты, когда что-то внутри замирает, будто перед пропастью, не желая ступать дальше и не в силах повернуть назад? Когда хочется и умереть, и жить дальше, вдыхая в себя все радости человеческого существования. Будто кто-то выдернул вас из мира, кинув на руины древних зданий, и сказал ждать приговора за преступление, о котором вы даже не знаете…

Ацуши желал задохнуться на месте или потерять сознание, когда осознал, что по великолепному стечению обстоятельств упал именно на Акутагаву, наверняка сломав ему что-то, поскольку Рюноске лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал, морщась от боли. Накаджима хотел отпрянуть, откатиться в сторону, сделать хоть что-то, лишь бы Акутагава не понял, что это снова он, но…

Но Ацуши страшно желал остаться на месте. Просто смотреть на бледное лицо Акутагавы, чувствовать его поднимающуюся грудную клетку под собой, касаться его колена своим. Забыть о том, что вокруг есть мир, есть люди, есть жизнь и время… Накаджима дрожал не от пережитого падения. Он дрожал от того, что в нём волнами поднималось странное чувство, пробирающее до мурашек, перегоняющее кровь по венам… Что за фигня… Будто кто-то заставил его выпить несколько бутылок терпкого вина, от которого разум начал шататься из стороны в сторону, ломая старые устои и требуя чужих касаний.

Слишком странное помутнение…

Слишком странные чувства.

Мало похоже на реальность…

Кто-то вынул из его головы сознание…

Ацуши облизал губы и попытался встать, осознав, что слишком долго смотрит на слизеринца, что люди вокруг наверняка могли заметить этот блестящий от волнения взгляд. Однако когда Накаджима попытался это сделать, то тут же зашипел от боли в теле. Акутагава открыл глаза, щурясь, будто дневной свет обжигал его радужку… Он сфокусировал взгляд на гриффиндорце, и лицо его тут же стало мрачным. Стиснув зубы, Рюноске прохрипел:

— Ты… Труп… Накаджима…

С этими словами он попытался поднять руку, чтобы ударить Ацуши, но лишь сжал пальцами ткань мантии у самого горла Накаджимы и закашлялся, невольно подавшись вперёд. Ацуши не знал, что ответить, что сделать, как отступить и уйти… Ему хотелось умереть, страшно хотелось умереть прямо сейчас, чтобы Акутагава больше никогда не смотрел на него так. Стало жутко обидно. Только-только их «общение» сошло на нет, как тут же, из-за такой глупой ситуации Рюноске снова начнёт мстить Накаджиме, посылать в его сторону презрительные взгляды, цедить фразы сквозь зубы…

Накаджима вздохнул, отвернувшись и смотря в сторону. Кто-то подбежал к ним, кажется, это были декан факультета и медсестра. Ацуши закусил губу, дрожащими руками опираясь о трибуну по обе стороны от головы Акутагавы. Ему хотелось упасть от безысходности. Запорол матч, снискал ещё один взрыв гнева Рюноске, набил себе синяков на неделю в лазарете… Почему так сильно не везёт?

Ацуши попытался самостоятельно подняться и чуть было снова не упал, однакосумел удержаться на одной руке, опершись локтем где-то рядом с боком Акутагавы. Рюноске приподнялся, держась за голову. Чувствовал он себя явно не очень…

Накаджима не обращал внимания на медсестру, подскочившую к нему, потому что в его голове звучал лишь один вопрос…

Что за чувство выбило его из реальности, когда он оказался настолько близко к Акутагаве?

— Чёрт…

Комментарий к глава 8 — странные чувства

А вот и новая глава)))

Ну, чтож, активно сталкиваем главную пару и, конечно же, мутим воду вокруг других персонажей… Мне очень нравится делать так, что никому не понятно, кто кроме АкуАцу до конца истории станет каноном *загадочный смешок*

Постепенно восстанавливаю старый стиль написания, по крайней мере, пытаюсь, но работу выдерживаю в прежнем динамичном. Думаю, вы не против этого)))

Жутко-жутко буду рад вашим отзывам. По сути, ваши отзывы - лучший подарок для меня, автора) И если вам нравится работа - то подарить мне отзыв, я думаю, не будет сложно :) Да и если не особо нравится - буду рад услышать и критику)

С наступающим Новым Годом, да будут ваши сердца голубыми, разум зелёным, а душа розовой! *пропаганда мультишипперства* И пусть в следующем году каждый из вас не испытает на себе лопату жизни в полной мере этого слова :3

Счастья вам, солнышки)

p.s: работаю над мини по Ацуши/Акутагава и тоже надеюсь вскоре его выпустить в свет)

p.s.s: плюс, решил таки взятся за давно обещанный мной ориджинал.

========== глава 9 — прости меня ==========

— Дазай!

Ацуши не успел ничего сказать, прежде чем Осаму схватил его за руку и потащил за собой в глубь коридора. Лицо его оставалось спокойным, на губах, как всегда, играла лёгкая улыбка. Но почему-то Накаджиме казалось, что он злится. Сильно злится. Так злится, что сжимает его запястье до посинения.

— Куда мы идём? — испуганно спросил Ацуши, который ненароком перепугался от такого поведения «наставника».

— Расслабься, Ацуши, — улыбнулся Дазай, чуть прикрыв глаза, и более позитивным тоном добавил. — Мне просто нужно отправить одно письмо, хочу, чтобы ты пошёл со мной.

Ацуши не понимал, зачем при этом с силой тянуть его за запястье, но… Но давно уже привык ко всем странностям слизеринца. Поэтому просто замолчал, послушно следуя за Дазаем.

Это было на большой перемене между двумя парами, собственно, Ацуши и не подозревал, что проходящий мимо него Дазай схватит его за руку и уведёт за собой. У него были планы заглянуть в библиотеку, чтобы сдать книги в то время, когда там не было Акутагавы, но Осаму их своими же руками, в прямом смысле, поменял.

С того матча прошло достаточно много времени. Может быть, даже больше, чем две недели. Близилось Рождество, каникулы, Ацуши усердно учился, и весь факультет болел за него на уроках заклинаний, когда он выполнял задания профессора с первого раза. Никто не понимал, с чего вдруг незаметный, неуверенный в себе и забитый Ацуши стал так меняться. Будто после падения на четвёртом курсе, он вновь поднялся с колен. Стал меньше дрожать на ответах перед классом, почти никогда не ошибался, снова играл в квиддич, пускай и на скамье запасных. Что случилось с тем Накаджимой? Никто не знал… Но многие подозревали, что виной всему этому был странный слизеринец с бинтами на руках.

Ацуши так и не извинился перед Акутагавой за тот раз. В лазарете их уверили, что особых повреждений нет, и спустя один день отпустили. Однако Ацуши так и не успел сказать Рюноске ни слова, а подойти ещё раз где-нибудь на перемене или в начале пары просто не хватало духу. Накаджима знал, что, стоит только Акутагаве посмотреть на него, как все мысли сразу же покинут его голову. Он начнёт запинаться, прятать лицо в учебниках, дрожать и потеть, сглатывая слюну. Ацуши не знал, с чем это связано, но, когда Рюноске не видел, он наблюдал за ним со стороны и, кажется, терял понятие о времени…

Все черты Рюноске были идеальными. Холодная кожа, острые линии лица, рост, плечи, запястья, спрятанные за рукавами мантии. То, как он опирается щекой о ладонь, то, как при этом падает ткань мантии, оголяя изящную, тонкую, белую, как снег, руку… Ацуши мог смотреть на это вечно и не понимать, зачем ему вообще это нужно… Но созерцание Акутагавы и правда приводило его в странное состояние, которое, хоть и было новым для него, не хотелось прогонять…

Ацуши почти не думал о Рюноске, пока его взгляд снова не спотыкался о чёрный силуэт. Накаджима замирал на месте, терялся в мыслях, забывал о том, что говорили ему рядом идущие ребята… Он просто смотрел на то, как мантия облегает плечи Акутагавы, как его чёрные волосы с белыми концами на некоторых прядях колышет ветер из окна. И хотелось почему-то улыбнуться, подавляя в себе желание подойти. Хотелось запомнить такое мгновение, запечатлев его в своей памяти, а потом прокручивать в голове все черты Акутагавы, идущего по коридору впереди, окутанного морозным ветром из окна…

Ацуши почему-то представил, как Рюноске смахивает с волос снежинки, идя по улице, и ему страшно захотелось увидеть эту картину вживую. Как и многие другие, мелькающие в голове… Как Акутагава читает книгу? Как Акутагава распаковывает рождественские подарки? Как он смотрит в окно на падающий снег? Как он греет ноги у камина, облокотившись о спинку мягкого кресла? Ацуши так хотелось всё это увидеть… Просто одним глазом. Посидеть рядом, украдкой глядя на серьёзного Рюноске и подавляя желание расколоться и рассыпаться в стеклянный прах.

Накаджима никогда не чувствовал подобного. Но ему нравилось. Нравилось смотреть в сторону Акутагавы, нравилось вслушиваться в его ответы на совместных парах, нравилось пересекаться с ним в коридорах… Ему вообще нравилось это имя. Рюноске. Акутагава. Красиво.

И в то же время Ацуши мучился тем, что не мог просто так подойти к Акутагаве и сказать ему привет. Даже улыбнуться ему не мог. Потому что Рюноске обязательно фыркнет, ударит, уйдёт в другую сторону и кинет какую-нибудь грубость. Да и просто потому, что Ацуши не был уверен в себе и в том, что сможет сохранить спокойный вид, улыбаясь Рюноске.

Хотелось дружить с ним. Ходить вместе по коридору, читать книги, хотелось знать о Рюноске всё, знать все его предпочтения и таскать с кухни его любимые сладости. Но, вспоминая, о ком именно он думает, Накаджима невольно качал головой, грустно усмехаясь. Вот уж кого сложно представить с конфетой в руках, так это Акутагаву. Вообще сложно представить, что у него может быть хоть какой-то друг… Даже печально немного.

В совятне было тихо. Никто в такое время обычно не ходил сюда. Ацуши осмотрелся. Ряды клеток с кучей сов, галдёж, неприятный запах и сено, раскиданное по полу. Лучи падали сквозь полузапотевшее окно на пол, на улице сверкал снег в призрачном зимнем свете. Ни одного облака на небе, кажется, будто туманы и дожди вообще покинули этот мир… Солнце зимой редко. Но сегодня оно светилось и смеялось так, что Ацуши невольно засмотрелся на пейзаж за окном.

Дазай же в это время достал письмо из сумки и, подойдя к чёрной сове в клетке, открыл засов. Птица тут же села слизеринцу на руку, игриво щипая того за мантию. Осаму улыбнулся, пощекотав сову пальцем в районе шеи. Заметив, что Ацуши наблюдал за ним, Дазай произнёс:

— Его зовут Ветер. Банальное имя для совы, но так назвала его моя двоюродная сестра, ничего не поделаешь, — пожал плечами он и, посадив сову на подоконник, поднёс письмо к её клюву.

Она тут же с готовностью схватила конверт и, когда Дазай открыл окно, вылетела навстречу солнцу и зимнему морозному ветру, теряясь в бликах ярких лучей. Ацуши сощурился, чтобы разглядеть её удаляющийся силуэт… Он даже не заметил, как его обдало холодом.

Дазай закрыл окно, улыбаясь, и, вздохнув, повернулся, глядя на Накаджиму.

— Скоро Рождество, — сказал он. — Но родители не знают, что я проведу каникулы у друга. Чем раньше узнают об этом, тем лучше. Не будут готовиться к моему приезду.

— А… Почему ты не хочешь провести это время с семьёй? — осторожно спросил Ацуши, тихо, будто боясь задеть какую-то особую струну в душе Дазая.

Но тот не ответил, просто пожав плечами, и, отведя глаза, с улыбкой посмотрел в окно каким-то задумчивым и грустным взглядом. Впрочем, он тут же вышел из этого внезапного состояния и, махнув ладонью, кивнул в сторону выхода:

— Что же, пойдём. Перемена подходит к концу, а тебе ещё добираться до кабинета зельеварения, — с теплом в голосе произнёс он и, проходя мимо Ацуши, приобнял его за плечо, прижав к себе. — Как бы профессор ни старался тебя замарать, ты всё равно учишься гораздо лучше остальных учеников с твоего факультета. Я прав?

Ацуши покраснел, чувствуя дыхание Дазая где-то над ухом. Его всегда смущала близость Осаму. Он сам не знал, почему. Просто чувствовал себя в этот момент маленьким-маленьким, совершенно ничтожным и загнанным в угол. Будто Осаму мог сказать, что угодно, а Ацуши не в силах был ни соврать, ни вырваться. Да, это… Странно… Но Накаджима боялся оставаться с Дазаем в такой близости непозволительно долго.

Однако они даже не успели дойти до выхода, как вдруг на пороге возник рыжий слизеринец, растрёпанный и насупившийся. Но, как только он заметил Дазая, приобнимающего Ацуши, так взгляд его стал не просто злобным… В синих сапфирах его радужки раскололся целый айсберг льда. Чуя замер, выпрямившись, и, кажется, стиснул от злобы зубы.

Ацуши тут же попытался выпутаться из объятий Дазая, однако тот сжал его плечо так сильно, что Накаджима зашипел от боли… Ясно, ясно, не буду больше, не зажимай так сильно.

— Развлекаешься? — процедил Чуя, фыркнув.

— Завидуй молча, — с улыбкой произнёс Дазай, явно провоцируя Накахару своим поведением.

В тот день никто не заметил, что Чуя специально толкнул Ацуши. Все думали, что это просто несчастный случай, так получилось. Однако Осаму верил в это с трудом. Он видел, как Накахара смотрел на Ацуши всю игру. Видел, как тот искал удобного случая, чтобы ударить. Дазай слишком хорошо знал своего однокурсника, чтобы ошибаться.

— Было бы чему, — презрительно ответил слизеринец, закатив глаза и кинув прожигающий взгляд на Ацуши. — От твоего щеночка несёт за километр.

Накаджима не любил встревать в драки и никогда не обижался на слова других и оскорбления в свою сторону. Поэтому он просто промолчал, всё-таки выждав удобный момент и скинув с себя руку Осаму. Выпрямившись, он сложил руки на груди и хмуро уставился на своего ненавистника номер два… Первое место никто не мог занять, кроме Акутагавы.

— Мой, как ты выразился, щеночек, довольно способный во всех смыслах, — промурчал Дазай, погладив рядом стоящего Ацуши по голове, и, склонив голову на бок, вдруг спросил. — Или ты хочешь занять моё место рядом с ним?

Чуя на миг замер, будто не понял, о чём сказал Осаму. Если честно, Накаджима и сам не понимал, о чём говорят эти двое. Он слышал, что в Дазая влюблялись даже парни, но… Но всё равно не мог уловить суть этих препираний, этих уничтожающих взглядов. Пылающего и холодного. Это невозможно было понять, не спросив. А спрашивать Накаджима боялся.

— Что? — повысив голос, Чуя рванулся вперёд, быстрым шагом преодолев расстояние до Дазая, и замахнулся для удара.

Но тот перехватил его руку, с силой сдавив запястье, и с невозмутимым видом, правда, без тени улыбки завёл руку ему за спину так, что Накахара невольно вскрикнул, оказавшийся прижатый всем телом к ставшему вмиг холодному, как лёд, Осаму.

Дазай, не глядя на Ацуши, ледяным тоном произнёс. И слова его не стоило оспаривать.

— Ацуши, иди. У тебя пара.

Чуя замахнулся второй рукой, но и её Осаму перехватил, так же заведя за спину Накахаре. Тот попытался пнуть Дазая, но слизеринец вовремя предугадал действия однокурсника и резким толчком прижал его к потрескавшейся от штукатурки стене, рядом с холодным окном.

Накаджима решил, что больше не стоит задерживаться, и быстрым шагом покинул башню, на ходу поправляя мантию и чертыхаясь вслух. Чёрт, как же ему надоело быть мишенью чьей-то ненависти…

Ладно, презрение, ладно, неприязнь. Но ненависть, лютая, жгучая, которая мучила не только тело, но и душу. Ацуши зажмурил глаза, быстрым шагом мчась по коридору, и не заметил, как впечатался в группу студентов, стоящих прямо перед ним.

Накаджима отошёл назад, положив ладонь на лоб, и, бормоча извинения, обошёл компанию мимо, быстрым и нервным шагом направляясь вперёд, по коридору, даже сам не до конца осознавая, куда идёт. Его переполняли и злоба, и волнение за Дазая, и страшное желание кому-нибудь врезать. Он не понимал, ничего не понимал в причинах ненависти Чуи. Ничего не понимал в причинах ненависти Акутагавы. Он просто хотел раствориться, сделаться незаметным, чтобы больше никто не смотрел на него так. Как же хорошо жилось, когда никто не обращал на него особого внимания. Ни любви, ни ненависти, и жить было так спокойно, пускай сердце часто пронзала боль.

Внезапно Ацуши остановился, буквально замер, будто его поставили на паузу. Тяжело дыша, он смотрел в одну точку перед собой. Будто кто-то коснулся его шеи, приложил ладонь к бьющейся вене, заставив остановиться. Нет, это было всего лишь чувство… Всего лишь видение, нежная иллюзия, ведь к нему прикоснулся чей-то взгляд. Холодный, но доводящий до дрожи и заставляющий сглотнуть.

Ацуши несмело поднял глаза и повернул голову влево. На подоконнике в коридоре сидел Акутагава, держа в руках книгу и равнодушно глядя на запыхавшегося и злого Накаджиму. Впрочем, злоба с лица Ацуши давно спала. Он смотрел на Рюноске, не смея ни двинуться дальше, ни сказать хоть слово. Просто задыхался. Скорее не от быстрой ходьбы, а от того, что снова смотрит прямо в глаза этому холодному, но до жути прекрасному человеку.

Акутагава так же не спешил с вопросом. Он внимательно смотрел на лицо Накаджимы, будто ожидал от того чего-то. Ацуши и сам не понимал, чего. Но знал, что в этот раз он не сможет смущённо отвести глаза, сглотнуть и убежать, не смея оставаться рядом с Рюноске хоть на минуту. В этот раз Ацуши просто не мог пролететь мимо, как порыв ветра, едва всколыхав внимание Акутагавы.

— П-при…вет, — проговорил он, прерываясь и окончательно поворачиваясь к Рюноске.

Теперь они были друг напротив друга. Ацуши стоял в пятне света, упавшего из окна за спиной Акутагавы. Тень Рюноске касалась плеч, лица, щеки… Сам слизеринец сидел, положив одну руку на колено, в расслабленной, но не менее изящной позе, с раскрытой книгой в одной руке и, чуть запрокинув голову, смотрел на Накаджиму, чуть вскинув бровь.

— Куда спешил? — равнодушно спросил Акутагава, скорее из вежливости, нежели из желания начинать разговор.

— Я? — от неожиданности Ацуши невольно вскинул голову и, тут же смутившись, потупил взгляд в пол. — А, ну… Это… У нас… Пара, зельеварение, вот, на урок… Шёл…

Слова давались ему с трудом, пальцы, сжимающие лямку сумки, дрожали. Он не смел поднять глаз на Акутагаву, в то время как Рюноске неотрывно следил за каждым движением Накаджимы, будто искал в нём что-то, что помогло бы ему ответить на один вопрос. Ацуши хотелось провалиться, исчезнуть, развернуться и уйти, но что-то удерживало его. Возможно, это были именно слова Дазая, сказанные когда-то…

Мы живём один раз, Ацуши, если не попробуешь, будешь жалеть. А если попробуешь, то хотя бы будешь знать, что не вышло.

— А ты что тут… Делаешь? — спросил Ацуши, зарывшись пальцами в волосы и глубоко выдыхая, будто каждое сказанное им слово равнялось одному кругу бега вокруг школы.

Акутагава, видимо, не ожидал такого вопроса. Впрочем, он и отвечать на него не собирался. Только поднял книгу, показав её Накаджиме, и, вновь опустив взгляд на белые страницы, полностью потерял интерес к стоящему перед ним гриффиндорцу.

Накаджима осмелился поднять взгляд и замер, чуть приоткрыв губы. Он впервые видел Акутагаву вот так. Не в профиль, не со спины, а прямо, смотря на бледное лицо и пряди волос, спадающие вниз, будто желая дотянуться до букв, напечатанных на тонких страницах. Ацуши ощутил резкое желание протянуть руку и провести кончиками пальцев по лбу Рюноске, заправить одну из прядей ему за ухо и увидеть удивление, смешанное с гневом, в глазах слизеринца. Но рука так и не двинулась с места. Как и сознание.

Наконец, отмерев, Ацуши грустно отвёл глаза, закусив губу. Он понимал, что никогда не сможет нормально общаться с Акутагавой. Никогда не сможет сделать ничего из того, что хотел бы. Как бы ни старался Дазай, Накаджима оставался всё тем же в глубине души. Забитым, неуверенным в себе, жалким мальчишкой, который всех раздражает.

Развернувшись, Ацуши хотел было уйти, но, сделав всего два шага, вдруг остановился и, кинув взгляд на Рюноске, вдруг сказал. Неожиданно твёрдо и искренне:

— Я так и забыл извиниться перед тобой за тот раз.

Акутагава медленно поднял голову, переводя взгляд на Ацуши. Поражённый и между тем не верящий ни единому сказанному Накаджимой слову. Ацуши так сильно хотел, чтобы эти фразы остались в сердце Рюноске, что даже слёзы навернулись на глаза. Однако он вовремя остановил этот порыв, отвернувшись и склонив голову, зажмурившись. Он чувствовал взгляд Акутагавы между своих лопаток. Чувствовал, как бешено хочется высказать всё, что скопилось на душе, предложить, в конце концов, свою дружбу. Но вместо этого он просто выдавил из себя:

— Прости. Прости меня, пожалуйста. Я… Мне жаль, что я тогда чуть не покалечил тебя… Пожалуйста, прости и забудь об этом, ладно? Прости меня!

Последнюю фразу он выкрикнул. И пусть никто, кроме замеревшего в оцепенении Акутагавы этого не услышал, Ацуши сжался от испуга. Впрочем, тут же выпрямился, глотая боль, с которой он это сказал, и срываясь с места.

Сердце отпустил страшный груз. Но в то же время ему было страшно больно, поскольку последнее, что он видел в глазах Акутагавы, перед тем, как попросить прощения, так это доля презрительного недоверия и тяжёлой злобы. Непросто попросить прощения у человека, который ненавидит тебя. Но ещё сложнее сказать это, зная, что он не простит тебя.

А Акутагава смотрел вслед Ацуши, не в силах сдвинуться с места и поражённо раскрыв глаза. Наконец, когда силуэт убегающего гриффиндорца скрылся за поворотом коридора, Акутагава опустил глаза на закрытую книгу в своих руках и, стиснув зубы, выдохнул.

Он не мог заставить себя поверить Ацуши, но…

Но почему-то от этих спонтанно сказанных слов угасающая ненависть в его душе затихла.

Это был первый человек, попросивший у Акутагавы прощения.

Комментарий к глава 9 — прости меня

Две обновы в один день… Ух, я бессмертный :)

Проду написал давно, возможности выложить не было…

Ух, всю душу вложил в эту сцену, но вышло всё равно не так, как я представлял это в начале. В любом случае, я старался для вас :)) Так сказать, начинается разворот конфликта Дазая/Чуи и начинается ЗОВАРКА Ацуши/Акутагавы. Хм… По сути, она давно уже началась, но да ладно.

Очень буду рад отзывам)

========== глава 10 — не лезь в мои дела ==========

— По итогам полугодия мы отстаём от Гриффиндора на пять баллов, — декан факультета, мужчина с лёгкой улыбкой на губах и добрым, нежным взглядом, ничуть не походил на главу Когтевранцев. Однако таковым являлся уже более десяти лет. — Куникида, думаю, тебе стоит исправить положение, подтолкни студентов пятого или четвёртого курса к работе, будь добр… Хм, за неделю ни одного замечания по поведению? Довольно странно, учитывая, что Ранпо учудил в прошлую среду на паре по уходу за магическими существами. Неужели ты провёл с ним нужную беседу, м?

Куникида нахмурился, сдвинув брови. Поправив очки на носу, он что-то хотел сказать, но декан перебил его одним движением руки, будто даже расстроившийся из-за того, что его факультет так редко нарушает правила. И всё же юноша произнёс, правда, не очень уверенно.

— Профессор Войцех, — Доппо подошёл ближе, взяв папку с расписанием и прочими документами из рук улыбчивого декана. — Мне кажется, что Ранпо стоит перевести на другой факультет. Либо попросить о его исключении. Он портит репутацию Когтеврана и…

— Ой, да ладно тебе, что ты такой занудный, — протянул Войцех даже обиженно и, положив ладони на лицо, добавил. — Ей Богу, не было бы Ранпо, я бы умер со скуки за последние семь лет! Ты только вспомни, как он кинул торт в старосту Слизерина, когда тот намекнул на то, что в Когтевране все целомудренные девственники! Ох, я еле сдержал себя, чтобы не поаплодировать ему прямо там, в зале! Такой умничка, просто прелесть. Нет, нет, не будем гнать Ранпо. А вот о тебе стоит задуматься.

Куникида вздохнул, кивнув. Доппо не одобрял поведение своего декана, однако уважал его, как предписывали правила. И всё же он чувствовал себя слишком серьёзным по сравнению с профессором Войцехом. Декан Когтеврана был польского происхождения, и имя у него было польское. Однако он против того, чтобы к нему обращались по фамилии, потому что звучала она довольно неоднозначно… Нет, какой нормальный человек будет носить спокойно имя Войцех Домагала? Вот именно.

Все завидовали когтевранцам из-за Войцеха, многие ученики готовы были отдать всё, чтобы оказаться под его крылом. Просто потому что он никогда не ругался, никогда не снимал баллы, вёл себя со всеми, как с детьми, и одинаково относился ко всем студентам. Вёл же он такой замечательный предмет, как защиту от тёмных искусств. Удивительно, но на его уроки приходили абсолютно все. Никто не хотел прогуливать весёлые, незагруженные, жутко увлекательные пары Войцеха. Все звали его по имени, и никто не догадывался, что это так. Куникида знал правду, как и многие ученики факультета, однако молчал. Но как же ему хотелось, чтобы Войцеха заменил кто-то более серьёзный и внимательный. Нет, Когтевран не стоял в последних рядах в школьных соревнованиях или по успеваемости. Но и победителем был лишь четырежды за последние десять лет его руководства.

Не мало, но Куникида всегда думал, что Когтевран — факультет победителей. Оказалось, что даже здесь есть такие оболтусы, как Ранпо или, что ещё хуже, неадекватный Лавкрафт. И из-за них ему приходилось каждый раз краснеть перед другими деканами или перед собственным, который воспринимал все шалости как подарок с небес и способ развлечься. Как там он говорил? «Слишком скучно, когда весь твой факультет живёт по правилам»… Да, что же ещё он мог сказать этот Войцех.

На выходе из кабинета его ждал Анго. Он с каменным лицом принял папку у Куникиды и зашагал рядом, ожидая момента взрыва. Каждый, кто общался с Доппо, знал, что есть такая точка, задев которую можно вывести вечно напряжённого и грубоватого старосту из себя. Вот и сейчас он, казалось бы, просто кипел от ярости, готовый выплеснуть её в любой момент.

— Да он даже не волнуется о том, что мы стоим на третьем месте по успеваемости! А на первом знаешь, кто, знаешь? Пуффендуй! Пуффендуй, твою мать! — закричал Куникида, когда они оказались в гостиной факультета.

Никого рядом не было, поэтому Доппо мог в полную свою силу выразить все скопившиеся эмоции.

— Эти барсуки никогда не стояли на первом месте! У них там одни только травы да грибы или что похуже, но, твою мать! — Куникида упал на диван, возведя руки к небу. — За что! За что, скажи мне, мы обречены на страдания и позор! Что бы вообще сказала Ровена Когтевран, увидев наш факультет сейчас?

Анго равнодушно стоял подле Куникиды, с идеально ровной спиной, слушая все его крики и возгласы. Не перебивая, не останавливая, не возражая. Просто ждал, пока тот накричится вдоволь. Когда Куникида, тяжело дыша, замолчал, Анго осторожно положил папку с бумагами на стол и, сев на диван подле Доппо, произнёс совершенно спокойным и даже немного уставшим тоном:

— Успокойся, Куникида, это не твои проблемы.

— Вообще-то как раз мои, я староста! — возразил Куникида, приподнявшись, но Анго тут же толкнул его в грудь, заставив упасть обратно. — Ты чего?

— Лежи и отдыхай, иначе просто свихнёшься, — пожал плечами Анго, поправив очки на носу. — А лучше знаешь, что? Подумай о том, как после рождественских каникул поднять факультет на самый высокий уровень и получить кубок школы в конце года.

— Утопить Ранпо, это поможет! — устало выдохнул Куникида, закрывая глаза. — Как он меня…

Однако закончить ему не дали, ибо в гостиную ввалился как раз таки Эдогава собственной персоной, на ходу жуя шоколад. Прищуренный взгляд, очки, спрятанные в кармане мантии, расслабленная и чуть подпрыгивающая походка, вызывающий взгляд. Доппо бесился от одного только вида Эдогавы. Впрочем, их неприязнь была взаимной.

— Можешь продолжать, — равнодушно бросил Ранпо, проходя мимо «беседующих» старшекурсников и поднимаясь по лестнице в свою комнату. — Нового всё равно ничего не скажешь, даже неинтересно как-то.

— Ах ты…

Но Ранпо уже хлопнул дверью, совершенно забыв о существовании своего старосты. Куникида хотел было выругаться вслух, пойти следом и прибить несчастного когтевранца, однако Анго снова толкнул его на диван одной рукой с таким чинным видом, будто печатал отчёт под присмотром декана.

Примирившись со своей судьбой, Куникида устало прикрыл глаза ладонью, сняв очки, и, простонав что-то нечленораздельное, затих, задумавшись над чем-то. Анго вздохнул, проведя ладонью по лицу. Он не спал последние две ночи, поскольку трудился над долгами Куникиды. Никто не знал, что только благодаря Сакагучи Доппо до сих пор успевал справляться с работой. Сам же Куникида всегда отказывался от помощи однокурсника, говоря, что успеет сделать всё сам. Не успевал. И Анго сдавал всё за него, подписывая работы именем Куникиды.

Правда, Доппо делал вид, что не замечает, откуда у него появляются отметки по тем или иным предметам. И вслух никогда не говорил, что дико благодарен Анго за то, что тот делает всё это для него. Но в мыслях, порой сидя в одиночестве около окна в комнате или дописывая никому не нужный отчёт, он всё равно вспоминал Сакагучи и жутко хотел, чтобы тот в этот момент оказался рядом, чтобы в порыве чувств и усталости сказать ему «спасибо».

— Кстати, где Алан? — вдруг спросил Куникида, нарушая тишину и заметив, что Анго, сидящий рядом до сих пор, вздрогнул.

— Алан? Не знаю… Я его не видел, хотя по вечерам его вообще никто не видел.

— У меня для него есть целых пять выговоров, — Куникида мучительно застонал. — Да как я вообще выживу до каникул, Анго?!

Анго пожал плечами и, когда Куникида начал громко говорить что-то про бессонницу и множество незаконченной работы, незаметно улыбнулся в ладонь, смотря на выжженное пятно на ковре.

***

Ацуши понял, что это уже вошло в привычку. Возвращаться в башню по тёмным и пустым коридорам с тренировок с Дазаем. Сегодня тот сказал, что Накаджима потерял не только несуществующую уверенность, но и внимание, так что погонял его знатно… В один момент Ацуши вообще показалось, что он не шутит, когда Дазай подошёл сзади и укусил его за ухо. До сих пор мурашки по коже от испуга.

Но что мог поделать Накаджима, если уже третий день как с трудом ел и спал, вспоминая последний разговор с Акутагавой? Именно. Ничего. Он не говорил с ним больше, потому что было стыдно даже в глаза Рюноске посмотреть. Что он мог подумать о нём тогда? Правда, Ацуши говорил искренне, говорил то, что хотел сказать, как и учил Дазай, но… Но всё равно было жутко страшно пересечься с Акутагавой вновь. Рано или поздно это произошло бы, но сейчас Накаджима предпочитал мучиться в размышлениях в глубоком одиночестве, нежели видеть перед собой равнодушное лицо Рюноске, в любой момент готовое исказиться презрительной гримасой.

Стоило Ацуши завернуть за угол, как он тут же услышал чьи-то стоны, звуки ударов, шипение, обрывки разъярённых фраз. Замерев на месте, Накаджима посмотрел назад, раздумывая, а не повернуть ли обратно, чтобы избежать встречи с неизвестными проблемами? Но вспомнил слова Дазая о том, что никогда не нужно проходить мимо, даже если уверен, что не сможешь помочь. Поэтому, поборов страх, Накаджима побежал вперёд по коридору, прямо на звуки. С каждой парой секунд они становились всё громче и громче, пока Накаджима не вписался в новый поворот, резко останавливаясь и едва ли не вскрикивая от удивления.

Акутагава с бешеным взглядом избивал какого-то когтевранца, превращая его лицо в кровавое месиво, с такой силой, что тот уже не мог даже сопротивляться. Что-то кричал, что-то шипел, бледный и дрожащий от ярости… Ацуши никогда не видел его таким. От страха вспотели ладони. Никто не заметил его, и можно было просто кинуться прочь, чтобы позвать кого-то на помощь. Но Ацуши уже давно понял, что в таких ситуациях важно время. И что ему просто не убежать от Акутагавы, как бы он ни старался.

Резко подавшись вперёд, Ацуши подбежал к дерущимся и, грохнувшись на колени, схватил Акутагаву, занёсшего руку для очередного удара, за запястье, прокричав что-то о благоразумии. Рюноске поднял на него полный зверского гнева взгляд и рявкнул:

— Отцепись, или тебе тоже достанется, тварь!

За тварь обидно ничуть не было, хотя Накаджима обратил на это оскорбление внимание. Сглотнув, он лишь сильнее сжал хрупкое, тонкое запястье худого парня и отрицательно замотал головой, прикрывая ладонью лицо когтевранца, который уже не мог даже пошевелиться, лёжа на холодных камнях.

— Отцепись, — прошипел Акутагава ещё раз, понизив голос так, что по телу побежали мурашки. — Иначе…

— Прекратить драку.

Холодный голос. Акутагава и Ацуши резко подняли глаза на стоящую чуть поодаль учительницу, сложившую руки на груди. Холодно ухмыляясь, она с удовольствием смотрела на дерущихся и, лениво двинувшись с места, произнесла:

— Рюноске, Накаджима, ступайте за мной. Вас ждёт наказание.

И только сейчас Ацуши понял, насколько сильно он влип. Каждый в Хогвартсе знал, что профессор Блэк никогда не спускает какие-либо шалости, долги и никогда не забывает обид. Она всегда рада поиздеваться над учениками. А уж если застанет тебя за каким-нибудь «преступлением», то молись о том, чтобы хотя бы вернуться живым в родную башню или подземелье.

Ацуши почувствовал, как пульс Акутагавы участился…

Только сейчас он, наконец, осознал, что под его пальцами бьётся кровь в венах Рюноске. Это чувство, это ощущение чьего-то сердца под ладонью на миг выбросило Ацуши из реальности. Он смотрел не на ужасающую учительницу, а на запястье Акутагавы, которое крепко сжимал. На тонкие, длинные пальцы, на линии вен на кисти руки. Он чувствовал пульс Рюноске и, кажется, сам забыл, как дышать, задрожав и вспотев.

Акутагава заметил это, резко повернувшись и встретившись с Ацуши взглядом. Нахмурившись, он одними губами прошептал: «Отпусти». Накаджима сглотнул, быстро кивнув, и, осторожно разжав пальцы, отпустил руку Рюноске, напоследок скользнув кончиками пальцев по холодной и бледной коже слизеринца.

Опять это грёбанное наваждение, что за фигня…

— Я сказала, Рюноске и Накаджима. Идите. За мной, — напомнила о своём присутствии профессор Блэк, и оба подростка подскочили на месте, отходя от лежащего на камнях когтевранца.

— Но, профессор, я, — начал было Ацуши, однако его прервал Акутагава, подняв ладонь и приказывая Накаджиме заткнуться.

Профессор хмыкнула, заложив руки за спину, и, кинув равнодушный взгляд на побитого ученика, подошла к нему, подняв за ворот мантии на ноги. В полубессознательном состоянии он попытался отбиться, однако Блэк перехватила его руку.

— Оба в мой кабинет, — кинула она стоящим позади Накаджиме и Рюноске. — Сначала с этим разберусь.

Ацуши выдохнул от возмущения, посмотрев на Акутагаву говорящим за себя взглядом. Однако тот лишь равнодушно вскинул бровь, фыркнув. Никого не волновало то, что Ацуши вообще тут не причём и пытался лишь остановить Рюноске. Да, конечно, да кто вообще его захочет слушать?

Если это профессор Блэк, то она вообще не станет разбираться, кто прав, кто виноват.

Когда учительница скрылась за поворотом, неся на руках обмякшее тело пострадавшего, Акутагава резко развернулся и влепил Ацуши такую пощёчину, что тот невольно отпрянул назад, врезаясь в стену и хватаясь за место удара.

— Да за что?! — возмущённо воскликнул Накаджима, но тут же прикусил язык, когда Акутагава резко приблизился и пробуравил его уничтожающим взглядом. — А-акутагава? Что не…

— Ещё раз полезешь в мои дела, я тебе оторву твои конечности и оставлю инвалидом на всю жизнь, всё понял? — холодно проговорил Рюноске, однако в голосе его были слышны всё те же не утихшие ноты ярости.

— А вот и полезу, — обиженно ответил Ацуши, выдохнув и закусив губу от боли.

Бил Рюноске и правда сильно.

— Что же, тогда твои проблемы.

И грубил тоже.

Комментарий к глава 10 — не лезь в мои дела

Вот вам подарок на ночь глядя, так сказать, спустя два дня и прода :3

Давно хотел так сделать, чтобы прям быстро проду выложить, даже не знаю, нормально это или всё же стоит пить меньше…

На сцене появился Когтевран. Новые интриги, намёки и кто же тот еблан, которого отъебашил наш Акутагава? Хмм… Ответы, конечно же, у меня есть, но вот вы об этом узнаете только спустя время :)

Вы удивитесь, узнав, что глава 11 уже ГОТОВА. То бишь одно движение и я могу её выложить. Поэтому, проды ждать долго не придётся и бояться за то, что её может не быть, тоже не нужно :)

Ухожу писать 12 главу и…

ДА, КСТАТИ. Я ЖЕ ГОВОРИЛ, ЧТО НАПИШУ МИНИ, ДА? ДА, ДА? ВОТ, Я ВСЕГДА ДЕРЖУ ОБЕЩАНИЯ. Вот он: https://ficbook.net/readfic/7739374

Только осторожно, ибо это стекло… Но, думаю, вам понравится :)

БУДУ ОЧЕНЬ ОЧЕНЬ РАД ОТЗЫВАМ! Они для меня ооочень важны, правда правда)

========== глава 11 — наказание ==========

— Да какого…

Ацуши стукнул себя ладонью по лбу и, выдохнув, постарался успокоиться. Глубокий вдох… Нет, в таком месте лучше вообще не дышать. Взять с собой дополнительный баллон кислорода или создать вокруг себя пузырь с воздухом. Остановить лёгкие или просто умереть.

— Возьми средство получше, — равнодушно произнёс Акутагава, в голосе которого ничего, кроме холода, не читалось.

— Сам возьми! — рявкнул Ацуши, впрочем, тут же смутился, добавив. — Не… Не нуждаюсь я в твоих комментариях.

Кто знал, что профессор Блэк окажется настолько злобной, что заставит провинившихся Ацуши и Акутагаву всю ночь чистить мужские туалеты на втором этаже? Да ещё к тому же без использования волшебства, лишь с помощью каких-то маггловских средств и тряпок с щётками… Накаджима пытался оправдаться, выкрутиться, говорил, что он всего лишь пытался остановить Акутагаву, но становилось только хуже… В итоге так получилось, что в сложившейся ситуации Рюноске обвинил Накаджиму и теперь с равнодушным видом водил шваброй по полу, засучив рукава рубашки.

Мантию Акутагава скинул куда-то на подоконник, проверив при этом, чистый ли он. Ацуши хотел положить свою сверху, но почему-то рука его дрогнула, и он, смутившись, кинул свою на пол, решив, что хуже уже ничего не станет. Акутагава тогда удивлённо вскинул брови, правда, промолчал, будто ничего не заметил. Сам же Ацуши хотел провалиться на месте…

Он думал, что сегодня ночью поспит в своей гостиной, почитает книгу на ночь, переберёт старые письма Кёке, погрустит немного и уснёт, обнимая пахнущую стиркой подушку. Но нет. Из-за того, что Акутагава решил навалять кому-то по лицу, ему приходится чистить двери туалетных кабинок, пытаясь не задохнуться от запаха, который, наверное, не вычистили бы и спустя несколько лет… Кошмар какой-то.

И ладно бы он был один. Бесился бы, ругался вслух, но рядом находился Рюноске. Ацуши страшно злился на него за то, что тот даже не попытался защитить его перед злобным профессором. Ведь, по сути, Накаджима ничем не заслужил такое наказание, но…

Но кто он такой Акутагаве, чтобы тот его защищал?

Снова стало пасмурно на душе, будто кто-то в один миг вытащил из него жизненные силы. Злиться больше не получалось, и рука, что оттирала пятна от дверцы, стала ленивой, медленной, ослабев. Ацуши снова погрузился в себя, смотря в одну точку и забывая о том, что существует уборка, запах хлорки и непонятных химикатов. Существует Рюноске, стоящий в одной рубашке и брюках позади него и моющий засаленный пол… Всё это существует. Но Ацуши об этом забыл.

Сколько раз он уже сталкивался с Акутагавой? Сколько раз это заканчивалось какой-нибудь неприятностью? Почему, когда Ацуши пытается забыть о существовании Рюноске, тот резко появляется на его горизонте? Или наоборот… Когда Накаджима сильно хочет увидеть Акутагаву, тот всеми силами старается скрыться от него, уйти в другой поворот, спрятаться в столовой, пропасть на целый день… Неосознанно, но каждый раз, когда Ацуши думал об Акутагаве, он почему-то выпадал из реальности. Он так много рассуждал о том, что же Рюноске за человек, что забыл, наверное, с чего начинались все эти поиски правды. А, да… Всё начиналось с того, что Ацуши задался вопросом, за что так сильно его ненавидит Акутагава? К слову, он до сих пор не понимал, почему.

Что же всё-таки произошло тогда на платформе, когда Накаджима схватил Рюноске за руку? Ацуши до сих пор помнил тот уничтожающий взгляд, те плотно сжатые губы, ту бледность, что не сходила с лица Акутагавы никогда… Ему жутко хотелось понять, почему? За что? Ацуши бы хотелось быть рядом с Акутагавой. Общаться с ним, узнавать о нём что-то новое. Он никогда не чувствовал подобного. Он никогда не хотел дружить с кем-то, кто его терпеть не может. Обычно он уходил от таких людей подальше, но в этом же случае… Взгляд на Рюноске придавал ему каких-то непонятных сил и желание двигаться дальше. Просто потому что это было красиво. Да, Ацуши считал Рюноске довольно красивым. Ведь любуются же люди на картины в музеях. Почему же любуются? Потому что красиво. Кто же сказал, что с людьми нельзя так?

Из глубоких раздумий Ацуши вызвал резкий холод по всему телу. От неожиданности он вмиг подскочил, выронив тряпку из руки и опрокинув стоящее рядом ведро. Только спустя секунду он понял, что внезапно оказавшийся рядом Акутагава, облил его… Водой.

— Ты совсем с ума сошёл?! — крикнул Ацуши, с которого вода стекала ручьями. — Ненормальный!

— Ещё раз уснёшь за работой и я вылью на тебя помойную воду, — зло сверкнув глазами, сказал Акутагава, добавив. — Благодари за то, что эта чистая.

— Да я тебя… Да ты… Да что ты…

Ацуши не мог подобрать слова, чтобы описать своё потрясение и шок. Злоба в нём бурлила наравне с желанием отомстить. Он тряхнул руками, и пол рядом окропился мелким дождём капель. Тяжело вздохнув, Накаджима всё-таки принял свою судьбу, опустив глаза, и, закусив губу, ссутулился, обхватив себя руками. Было прохладно, к тому же теперь рубашка неприятно прилипала к телу, плюс волосы, наверное, выглядели, как сосульки. И как теперь высохнуть? Со временем? Тогда он точно окажется вновь в лазарете спустя какое-то время…

Вытерев лицо тыльной стороной ладони, Ацуши ещё раз вздохнул и, подняв глаза, встретился со взглядом Акутагавы… Который замер на месте, поражённо смотря на Накаджиму, чуть приоткрыв рот. Швабра в его руках грозилась сломаться, так сильно он сжал на ней ладони.

Отчего-то Ацуши пробрала дрожь некого страха… Смутившись, он потупил взгляд в пол и, отойдя к окну, всё так же обнимая себя руками, пробормотал:

— Да не смотри ты на меня…

Акутагава услышал, однако на него это не подействовало. Ацуши стоял к нему спиной, но до сих пор чувствовал этот холод где-то на уровне шеи. Нет, это не мороз от мокрой одежды. Это тот самый холод, к которому Накаджима не мог привыкнуть и который жаждал испытывать вновь и вновь. Так умел смотреть, наверное, только Рюноске. И это почему-то радовало. Нет, иначе… Вводило в странное состояние полусознания, когда все мысли сгребались в кучу и просто пытались выстроиться обратно, в попытках найти здравый смысл где-то внутри головы Ацуши.

Дрожащими пальцами Ацуши протянул руку к первой попавшейся под руку мантии… И только потом понял, что коснулся мокрыми пальцами мантии Акутагавы. Тут же отдёрнув руку, он сглотнул, надеясь на то, что Рюноске этого не заметил. Зря надеялся.

Потому что в следующий миг боковым зрением Ацуши заметил движение, услышал, как стукнулась об пол швабра, почувствовал дыхание на своей шее… Акутагава схватил свою мантию, перегнувшись через Ацуши, едва касаясь его, и, выпрямившись, накинул на плечи Накаджимы. Несколько секунд прошли в немом ожидании.

Ацуши считал время.

Акутагава ждал чего-то, чего Накаджима не понимал.

— Т-ты чего? — выдавил из себя Ацуши, не смея обернуться и пытаясь подавить бешено бьющееся сердце.

Акутагава стоял слишком близко к нему, к тому же Ацуши не видел эмоций его лица… О чём он думает сейчас? Что это вообще только что было?

— Твоя мантия и так вся намокла, — фыркнул Акутагава и, развернувшись, отошёл назад, поднимая швабру с пола. — Заодно и мою потом постираешь.

— Ах ты…

Ацуши повернулся, нахмурившись. Но мантию не скинул, сжав пальцами чёрную ткань. Сердце продолжало бешено биться в груди. От мантии исходил особенныйзапах, который было сложно описать… Но Накаджима и не пытался. В его голове плескалась лишь одна мысль: так пах Акутагава.

Что же. Пожалуй, стоит запомнить этот запах и потом вспоминать каждую ночь, потому что это слишком прекрасно, Ацуши…

Тряхнув головой, Накаджима вернулся к работе. Пару часов они просто драили туалет, в полном молчании. Ацуши даже забыл, что это Рюноске окатил его водой, а Акутагава, наверное, позабыл о том, что отдал Накаджиме свою мантию. Странно… С чего вдруг он так сделал? Ацуши хотелось спросить его об этом, но он не находил в себе смелости. Он помнил слова Дазая на этот счёт. Что если не спросить, то никогда не узнаешь ответа и будешь мучиться до конца своих дней. Но не мог Ацуши пересилить себя, чтобы просто открыть рот и крикнуть: «Почему, Акутагава?». Он не хотел нарушать и так жутко хрупкие отношения с этим слизеринцем, который почему-то был ему страшно интересен.

О чём же ты думаешь, Акутагава?

Ацуши дошёл до пола около кабинок и теперь оттирал пятна оттуда. К запаху он уже привык, к тому же… Мантия Акутагавы почему-то перебивала всё вокруг себя. Накаджима часто поправлял её, чтобы она не упала, всеми силами старался не запачкать и выглядел, наверное, страшно смешно. А потом просто плюнул на это и забыл о том, что эта вещь вообще принадлежит не ему, а Рюноске.

Тряпка наткнулась на странные белые пятна, и Накаджима замер на мгновение. Нахмурившись, он отогнал ненужные мысли из головы, даже не пытаясь представить, какой хренью здесь могли заниматься парни. Он давно уже понял, что чем меньше знаешь, тем больше спишь по ночам. Но, даже учитывая это, бессонница терзала его довольно часто… Особенно в последние дни.

— Да что это за хрень? — выругался Ацуши, оттирая множество белых пятен, рассыпанных повсюду.

— Ты что, спермы никогда не видел? — хмыкнул Акутагава, который отчищал в это время батарею.

Ацуши замер. Осознание сказанного Рюноске ударило кровью ему в голову. Сглотнув, он отдёрнул руку, подскочив, и, отпустив назад, попытался успокоиться. Однако слова Акутагавы были слишком внезапными и прямыми, поэтому невольно ввели в страшное смущение.

— Что? — Ацуши, казалось, даже охрип от волнения.

— Да ладно. Как будто не знаешь, — протянул Акутагава. — Никогда подобным не занимался?

— Да как-то не приходилось, — рявкнул Ацуши, гордо вскинув голову, и добавил более тихо. — Я не озабоченный придурок, понятно? И… Хватит. Забудем об этом.

— Если ты девственник, то я вообще не понимаю, как…

Ацуши закрыл уши, отойдя от Акутагавы как можно дальше, стараясь не слушать его, начиная при этом нести какую-то хрень, лишь бы не слышать то, что говорит Рюноске, а сам пытался справиться с оцепенением, которое до сих пор не отпускало сердце. Нет, он знал о подобных вещах, но заниматься… По сути, думая о Кёке, посвящая ей стихи, Ацуши никогда не представлял никаких непотребств в своей голове. Он вообще не понимал, как можно любить человека и заниматься такими грязными вещами? А все эти слова, что выстанывали девушки в туалетах на тайных свиданиях, вообще вгоняли его в сильнейшую депрессию дней на десять. Но всё же, здесь, рядом с Рюноске, Ацуши чувствовал себя беспомощным идиотом. Правда… Накаджима даже был рад в какой-то степени, что может сказать правду о том, что думает на этот счёт, кому-либо в лицо. Почему же просто спросить чепуховые вещи, вроде, «зачем ты накинул на меня свою мантию?», не получается?

За мыслями, громкими криками и попытками не услышать Акутагаву Ацуши не заметил, как споткнулся о ведро и оно со стуком покатилось по полу, разливая воду. В этот момент Накаджима перепугался, кинувшись догонять громкую тару и, конечно же, отнял ладони от ушей… Совершенно случайно до него долетел остаток фразы.

— …ведь это же Дазай.

Ацуши остановился, так и не дотянувшись до ведра, и, повернувшись, спросил непонимающим тоном:

— Причём тут Дазай?

Акутагава помрачнел, хмыкнув, и, проведя тряпкой по батарее, презрительно скривился. Ну вот, опять. Ацуши почувствовал, как от этих эмоций внутри что-то болезненно сжалось. Почему каждый раз, когда они говорят дольше, чем пару минут, всё приходит именно к подобному концу?

— Он вечно носится с тобой, — грубо произнёс Акутагава. — Тебе ли не знать, о чём я?

— Не понимаю, — прошептал Ацуши, отвернувшись, и, дрожащей рукой подняв таки ведро, добавил потухшим голосом. — Я не понимаю, о чём ты.

— Тогда забудь.

И снова час молчания. Ацуши чувствовал, как грустно на душе от того, что едва завязавшееся между ними общение снова рухнуло. Акутагава снова сидел мрачнее тучи, Ацуши же боялся лишний раз вздохнуть, лишь бы не разозлить последнего ещё больше. Впрочем, в какой-то мере и степени он даже был рад тому, что Рюноске не говорил с ним. Выносить этот ледяной голос было сверх его возможностей.

Когда туалет оказался вычищен до конца, на часах значилось три часа ночи. Ацуши устало выдохнул, опускаясь на пол, и, вытерев лоб тыльной стороной ладони, прикрыл глаза, откидывая голову назад и опираясь затылком о стенку кабинки. Усталость растекалась по телу, подобно мутному туману, обволакивая сознание… Сон навалился тяжестью на веки, и Накаджима приоткрыл губы, задышав через рот, чувствуя, как сознание проваливается в сон.

— Вставай, живо.

Ацуши почувствовал ощутимый пинок в бедро и, тут же подскочив на месте, непонимающе уставился на хмурого Акутагаву. Тот, презрительно хмыкнув, опустил закатанные рукава рубашки и пояснил:

— Нужно возвращаться в гостиные.

— В три часа ночи? — моргнул Ацуши, невольно задержав взгляд на скрывшихся за тканью оголённых руках Акутагавы. — Ты с ума сошёл?

— Предлагаешь остаться здесь? — скривился Акутагава, откашлявшись в кулак.

— Ну… Да, — неуверенно проговорил Ацуши, которого несколько напрягала ситуация озвучивать своё мнение.

Только сейчас Накаджима с удивлением заметил, что рядом с Акутагавой он будто бы становится другим… То ещё более неуверенным, запинаясь на каждом слове, то совершенно уверенным в себе и активным, готовым дать отпор любой колкости. Он впервые почувствовал это немое вечное раздражение от однотипного общения с Акутагавой, которое ничем хорошим не заканчивалось. Всё это было впервые, и всё — с Рюноске. Почему-то Ацуши улыбнулся самому себе, глядя в одну точку перед собой и положив руки на колени.

Акутагава заметил это, но промолчал. Он отметил, что Ацуши страшно идут накинутые на плечи вещи. Этому щуплому, нескладному идиоту… Да, страшно идут. Страшно не хотелось оставаться здесь на всю ночь, как и вообще оставаться в обществе этого ненормального, который вечно умудрялся портить ему жизнь, как только мог, но… Но почему-то Рюноске выдохнул, опустившись на пол рядом с Накаджимой, и, откинувшись на дверь кабинки, закрыл глаза, игнорируя удивлённый возглас Накаджимы.

— Акутагава? Хэй, ты точно Акутагава?!

— Заткнись и спи. Иначе — врежу, — прошипел Акутагава, который не хотел признавать собственного поражения в этом никому не названном соревновании.

Акутагава быстро провалился в сон, сидя в одной позе. А Ацуши долго ещё удивлённо рассматривал сидящего так близко Рюноске и понимал, что это первый раз, когда он может спокойно изучить его лицо, руки, ключицы, шею, плечи… Колени…

Не сумев сдержаться, Ацуши сглотнул, осторожно протянув руку и коснувшись пальцами колена Акутагавы, тихо и невесомо погладив его. Конечно, Рюноске не проснулся. Но Накаджима, медленно и с нежеланием отняв руку, постарался запихнуть обратно подскочившее к горлу сердце…

Чёрт, это ненормально…

И всё же Ацуши заснул. Он даже не подозревал о том, что Акутагава в тот момент лишь притворялся спящим.

Комментарий к глава 11 — наказание

Ааааа, лень мне ждать 14 января, тем более это не самый лучший день, поэтому, выкладываю сегодня х)

*все читатели, кто читает из-за АкуАцу, нападают с палками за облом*

*а Призрак такой просто*

ГХАААА, Я БЕССМЕЕЕЕРТНЫЫЫЫЙЙЙЙЙ

В общем, вот вам 11 глава, когда будет 12, я не знаю, но половину её уже написал. Надеюсь, что скоро, а может через неделю. Пока что у меня родилась идея для кроссоверного сборника драбблов по разным пейрингам БСД и я соберу небольшой материал для этой работы, хотя бы ещё две зарисовки х)

Ну и, конечно, книжку свою начал писать *фига я смелый*

На самом деле, я просто пережил за вчерашний день довольно сильный домашний скандал и сейчас пытаюсь не сойти с ума, однако вдохновение моё и желание печатать не сломают даже жизненные проблемы :)

Буду очень очень рад отзывам :3

p.s: и не спрашивайте, как мне вот это пришло в голову. я просто мыл ванную и пришла идея для 11-той главы хд

========== глава 12 — ты остаёшься? ==========

— А где ты собираешься праздновать Рождество, м?

Ацуши вздрогнул, подняв взгляд на Марка, который пытался аккуратно сложить вещи в чемодан, сидя на ковре и с умным видом раскладывая стопки одежды.

— Да нигде, — пожал плечами Накаджима, закрыв книгу, и, подняв ноги на кровать, добавил, потянувшись за конфетами. — Останусь тут, в Хогвартсе. Буду тренировать полёты.

Марк покачал головой, однако ничего не сказал, задумчиво сравнив две коробки, одну из которых собирался втиснуть между свитерами. Все уже собирались, поскольку завтра приезжал поезд, готовый вернуть детей на каникулы к их родителям… Многие уезжали к своим друзьям, многие праздновали в других семьях. А вот малое количество «неудачников», не хотевших домой либо не ожидаемых никем из родных, оставалось здесь, в школе. И праздновали они, в итоге, с учителями, которые, несмотря ни на что, умели устроить чудный праздник. В этом году Хогвартс украшали пуффендуйцы. Их декан, строгий, но между тем довольно любознательный и активный профессор травологии, проследил за тем, чтобы всё было идеально и красиво. Накаджима невольно засматривался на венки, подвешенные на гвозди от портретов, на гирлянды, горящие от магических источников, на шарики и сушёные композиции, висящие связками под потолками коридоров… Он невольно останавливался в дверях главного зала, чтобы посмотреть на то, как пуффендуйцы, разбирая коробки с множеством игрушек, наряжали огромную ёлку в течение нескольких дней.

Настроение праздника, запах невероятных сладостей, тянущийся с кухни, развеселившиеся призраки, снующие тут и там… Хогвартс казался ожившей ареной для какой-нибудь волшебной сказки, сошедшей со страниц старых книг.

Но при всём при этом Ацуши бы отдал многое, чтобы ему было, куда и к кому вернуться. Однако, кто его ждал? Сумасшедшая наследница грёбаного старика-алхимика? Она даже не праздновала никаких особых календарных дней, полностью посвящая себя пыхтению над котлом и записям деда… Ацуши каждый вечер возвращался домой с молитвой на губах, чтобы не попасть под её руку. И попадал. И терпел, когда на нём испытывали «безопасные и безвредные» зелья. Ну и когда брали кровь для некоторых проверок. Ох, он бы всё отдал, чтобы этот кошмар закончился поскорее. Впрочем, до следующего лета оставалось не так уж и мало времени… Ацуши мог спокойно забыть о том, что, приехав после СОВ домой, снова подвергнется множеству странных и диких опытов, которые превращали его тело в подопытное мясо.

Поэтому уже в который раз Ацуши предпочёл провести время здесь, не навещая свою опекуншу. Но написать ей всё равно написал, просто из вежливости и из благодарности за то, что она хотя бы не забрала его деньги себе и не посягает на всё его имущество… Кроме котлов, да множества ингредиентов со свитками.

— Я бы тоже остался, но родители очень хотят нас видеть на праздник, — проговорил Танизаки, закрывая свой чемодан, и, поправив просторную кофту на узких, хрупких плечах, добавил. — К тому же, Наоми и так, благодаря кое-кому, на меня злится.

— Ой, да ладно тебе, это был всего один раз, — ухмыльнулся Марк, подняв ладони в примирительном жесте, и, получив лёгкий подзатыльник от Джуничиро, ещё более зловеще пробормотал. — Но ведь признайся, что тебе понравилось…

— Боже, — выдохнул Ацуши, закатив глаза, и, откинувшись назад, уставился в потолок, нахмурившись.

Он давно уже привык к этим странностям своих соседей по комнате, однако часто вообще не понимал, о чём те говорили. Впрочем, не удивительно. Половина факультета со знаком вопроса над головой смотрела в сторону Марка и Танизаки, которые стали подозрительно странно общаться друг с другом в последние пару месяцев.

— Слушай, Марк, — вдруг спросил Ацуши, нарушая тишину. — Можно задать один вопрос?

— Ты же знаешь, для вас всё, что пожелаете, о прекрасная прин…

Марк не договорил, поскольку подушка, удачно запущенная Накаджимой, прилетела ему прямо по лицу. Однако он ничуть не обиделся, лишь рассмеялся.

— Для тебя что угодно, Ацуши. Давай, говори, — вытирая набежавшие от смеха слёзы, Марк закрыл чемодан и, поднявшись с пола, размял конечности, затёкшие от долгого сидения в одной позе.

— Скажи, нормально ли это… Интересоваться человеком, который тебя ненавидит?

Ацуши не просто так задал этот вопрос.

Он мучил его уже давно.

Акутагава занимал его мысли всё больше и больше. Казалось, этот чёртов слизеринец вытеснил из его головы всё до последней мысли, оставив только себя и больше не позволяя ничему захватить сознание Ацуши. Он мучил его, интриговал, вызывал любопытство и желание узнать о чём-то побольше… Накаджима мучился от желания стать для Акутагавы другом и не мог понять, откуда оно вообще в нём взялось.

Интересно, а у друзей нормально касаться колен друг друга? Так, стоп, Ацуши, о том моменте лучше не вспоминать…

Накаджима сглотнул, отведя взгляд от потолка и чувствуя, как невольно краснеют щёки. Он до сих пор клял себя за неуверенность. Пока Акутагава спал, Ацуши мог сделать что угодно, и никто бы не заметил. Но в то же время сердце сковывало чувство стыда, вдруг Акутагава бы очнулся и увидел, что Ацуши трогает его колено? Вопросы тогда точно были бы не только у самого Накаджимы. И живым бы он вряд ли в таком случае вернулся в Гриффиндор.

— Если ты о Холодном Принце, то я официально объявляю тебя поехавшим, — произнёс Марк, ослепительно улыбнувшись и театрально поклонившись. — Можешь не благодарить…

Ацуши хотел было что-то сказать, но Твен поднял ладонь, останавливая Накаджиму, и продолжил.

— Но если ты серьёзно, то мой тебе совет: прояви инициативу. Позови его погулять, там, попроси провести время вместе, разузнай о его интересах, поинтересуйся чем-нибудь из его жизни. Не мне учить тебя завязывать отношения, Ацуши, ты вроде всегда находил общий язык с людьми. Даже Дазай и тот обратил на тебя свой игривый взор…

На последней фразе временная серьёзность Марка слетела в никуда, и он снова ухмылялся, ничуть не скрывая прозрачности тонкого намёка. Однако Ацуши лишь закатил глаза, фыркнув, и, отвернувшись от ребят, пробурчал что-то вроде «это они со мной находили общий язык, а не я с ними».

Однако слова Твена совпадали в некоторых местах со словами Дазая. Правда, Дазай говорил это ещё месяц назад, но… Действительно, нужно проявить инициативу. После того, как Акутагава вернулся на Слизерин без мантии, оставив её Ацуши, чтобы тот постирал вместе со своей, Накаджима почему-то не сомневался в том, что они, наверное, смогут подружиться, но… Но проблемы были. Например, большой вопрос вызывал характер Рюноске. Ведь даже если тот будет нуждаться в общении, то вряд ли скажет о подобном хоть кому-то, выражая внешне лишь равнодушие и даже некую предвзятость к общению и друзьям.

Да, сложно… Но ещё сложнее было понять, почему Танизаки не уходит к своей сестре, продолжая сидеть на кровати, сцепив руки впереди себя, и вслушиваться в беседу. У них что-то произошло?

Видимо, Джуничиро мысленно услышал вопрос Накаджимы, столкнувшись с ним взглядами, и, закусив губу, вздохнул, пожав плечами. Мол, не сейчас, Ацуши, расскажу как-нибудь потом.

Гриффиндорцы долгое время ещё собирали вещи и разговаривали друг с другом. Марк обещал писать письма. Ацуши обещал выкинуть их в помойку, если они снова будут в розовых конвертах. Танизаки выглядел печальным, однако улыбался искренне.

Накаджиме было жутко жалко отпускать своих соседей на каникулы. Однако он не мог с этим ничего поделать. Да и не пригласил его к себе никто, хотя и Марк, и Танизаки знали, что Ацуши никогда не празднует снежный праздник у себя дома.

Впрочем, смысл их винить?

Ведь… Разве они друзья?

***

Акутагава стоял, опершись о стену рядом с камином, и слушал мирный треск дров в объятиях призрачного пламени. Огонь кидал тени на стены, плавал бликами по гобеленам, освещал лица слизеринцев, то поднимающихся в свои комнаты, то выходящих в коридор, то падающих на кресла с уставшим видом и требующих скорейшего прибытия дурацкого поезда.

Рюноске не относился ни к кому из них, просто слушая, как огонь поёт свои песни, и думая о своём. В кресле у камина, рядом со столом, сидела Гин. Маленькая, хрупкая, аккуратная девушка, которую все осуждали за маску и порой несоблюдение школьной формы. Акутагава готов был уничтожить любого, кто посмел бы хоть пальцем коснуться его сестры. Родной, милой Гин, молчаливой и скромной, но бывающей гораздо сильнее его самого.

При мыслях о недоброжелателях Акутагава невольно сильнее сжал свои предплечья в сложенных на груди руках. Он до сих пор помнил ту наглую ухмылку когтевранца, его дерзкую походку, полупьяный взгляд… В ушах звучали все мерзкие слова, что он произносил, до сих пор не в силах покинуть голову Акутагавы. Но как он мог просто стоять и слушать то, что говорил этот выродок из орлиного факультета?

— Не нужно…

Акутагава поднял голову, удивлённо смотря на Гин, которая, уже, наверное, минуты три просто следила за тем, как менялось лицо брата.

— Не нужно было бить его, — пояснила девушка, осторожно заправив прядь волос за ухо, и, поправив маску на лице, добавила. — Слизерин и так на последнем месте в этом полугодии. Декан расстроится.

— Так тебя волнует какой-то там декан? — хмыкнул Акутагава, держа в руках накатившую ярость. — Если тот подонок ещё один раз посмеет тронуть тебя, я сяду в Азкабан за убийство!

Гин покачала головой, приложив палец к губам. Тише, да, я знаю. Но, сестра, ты всё, что у меня есть, пускай и отдаляешься от меня каждый день…

Девушка снова вернулась к чтению маленького тома грустной повести в тёмной обложке с выбитыми красными буквами. Как будто не понимала, что брат хотел поговорить о том случае… Сильно хотел, но сдерживался, зная, что никогда не заставит Гин насильно открыться ему.

Поток его мыслей прервало появление Чуи, который, залетев в гостиную, отдышался, грубо пнув первый попавшийся предмет (коим оказался оставленный кем-то ящик с неизвестным содержимым). Зло выругавшись, парень плюхнулся на диван и, посмотрев на Акутагаву, выдал:

— Хочу убраться отсюда как можно скорее.

Рюноске вскинул бровь, удивляясь такому отвратительному настроению Накахары. Ещё утром тот с ухмылкой на губах ходил по школе, собирал вещи, прощался с однокурсниками, веселился… Конечно, Акутагава знал, что настроение может испортить что угодно. И кто угодно, если постарается. Но Чую мог выбить из колеи, разве что, только один единственный.

— Снова Дазай? — равнодушно спросил Акутагава после долгого молчания.

— Заткни пасть, — рявкнул Чуя, сверкнув глазами и дёрнувшись. Правда, спустя пару мгновений вновь расслабился и добавил уставшим голосом. — Нет, это не он, к великому счастью.

Последнюю фразу он сказал, так презрительно, что даже у Акутагавы, который никогда не интересовался проблемами других людей просто потому, что ему это было не нужно, невольно возник интерес. С Чуей они были знакомы давно, их семьи общались. Акутагава знал, что скрывается в душе у этого парня, прячущего всё за острыми иголками грубостей и дерзости. Рюноске и сам отталкивал от себя людей, но… Но всё-таки в чём-то они с Накахарой различались. Возможно, в том, что Рюноске не стремился доказать всем, что он выше. А Чуя стремился.

— Кто же? — подала голос Гин, осторожно повернувшись к Чуе, боясь сломать его и так отвратительное настроение.

— Даже имени его не знаю, — проговорил Чуя, поправив шляпу на голове. — Столкнулся в коридоре. Мальчишка какой-то, ходит, улыбается, будто идиот. Он спросил, почему я бросил обёртку от конфеты на пол. Я ответил: «Чтобы ты поднял». А он просто взял и, потащив меня за руку к этой чёртовой бумажке, сказал, что он поднимает, только если я пообещаю, что не буду так больше делать. Псих! Действительно псих! С какого он курса вообще, такой ёбнутый на голову?

Акутагава потерял интерес ещё на половине истории, отвернувшись и отойдя к столу. Гин тихо говорила с Чуей за его спиной, немногословная, кроткая, словно цветок в дожде. А Рюноске задумчиво катал из стороны в сторону новогодний шарик, погрузившись в себя.

Он оставался в Хогвартсе. Каждый понимал, почему. Но только не знал истинной глубины. Гин же, наоборот, ехала домой, поскольку не находила смелости в себе отказаться. К тому же, скрывая что-то от Акутагавы, она опускала взгляд вниз, когда он спрашивал её, зачем ей ехать домой… Впрочем, Рюноске не расспрашивал. Её дело. Её мысли. Её чувства. В конце концов, когда-нибудь, спустя месяцы, она обязательно скажет ему об этом.

Мысли плавно перетекли от сестры и семейных скелетов к школе. Хогвартс. Акутагава всегда оставался тут… Почти всегда. Когда была возможность, когда он мог отвертеться от родителей. Эти стены так надоели ему, что он бы отдал что угодно, лишь бы иметь возможность провести эти дни где-нибудь в другом месте. В другом городе, стране или ещё где. Однако у него не было знакомых, к кому бы он мог наведаться на каникулы, кроме, разве что, Чуи. Да и не хотелось тревожить людей лишний раз. Его и так недолюбливает каждый, кто хоть раз сталкивается с ним, не то что… Радоваться, когда он приезжает в гости? Да ладно. Кто вообще рад видеть его бледное потухшее лицо?

Ну и пусть. Ну и какое ему дело?

Но в глубине души даже больно немного…

— Какая интересная компания собралась, однако.

Акутагава вздрогнул, но не повернулся. Трепет в сердце взметнулся к горлу и упал пеплом на дно души. Каждый раз, когда он слышал его голос, становилось не по себе, но… Но на этот раз его волнения будто стали тише. Притупились, померкли, уступая место пустоте. Да, он уже месяц как замечал то, что при виде Дазая ничто в нём не загорается. Что при мыслях о нём хоть и бегает дрожь по коже, но сердце не начинает биться быстрее. Это странно, но… Неужели первые, единственные чувства Рюноске стали остывать и исчезать? Акутагава удивлялся тому, что ему всё равно. Что он не хватается за эту нить уничтожающей страсти в своей душе, чтобы удержать её в себе. Что же произошло? Почему он больше не страдает из-за Дазая? Как непривычно и в то же время странно…

Чуя резко подскочил на месте, бледнея, и, сжав пальцы в кулаки, попятился назад. Дазай вскинул бровь, однако тут же перевёл взгляд с Накахары на Акутагаву. Тот не поворачивался, упрямо не замечая Дазая и стараясь отвлечь себя мыслями о… О чём же… О чём же подумать…

— Какая жалость, что ты остаёшься тут! — видимо, Дазай решил, по иронии судьбы, всё-таки подойти к Рюноске как раз в тот момент, когда тот этого впервые не хотел вообще.

Оперевшись ладонью об стол, Осаму внимательно посмотрел на замершего Акутагаву с каменным лицом и, хмыкнув, произнёс, игнорируя напряжённую обстановку вокруг:

— Что же… Не скучай здесь без Гин. Твоя милая сестрёнка с удовольствием бы осталась, будь у неё возможность, верно, Гин?

Девушка тут же отвернулась, порозовев. Дазай улыбнулся, вспоминая, как в детстве играл с ней в её дорогих фарфоровых кукол и, когда она случайно разбила одну из них, взял всю вину на себя. Акутагава тоже об этом вспомнил и невольно вздохнул. Гин смущалась при появлении Дазая, но он не нравился ей, как мужчина. В потёмках её души вообще невозможно было понять, что она испытывает, чего хочет… Только лишь догадки.

— Как-нибудь проживу, — пробурчал Акутагава, откашлявшись, и, прикрыв лицо ладонью, выдохнул, спрятав другую в карман.

Дазай некоторое время смотрел на него. Внимательно, с полуулыбкой на губах, чуть прищурив глаза. От него несло морозом и запахом хвои, пальцы его руки, коснувшейся плеча Акутагавы, были холодными, будто лёд. Рюноске вздрогнул, отпрянув, а Осаму лишь хмыкнул, опершись о стол, и, не замечая убийственного взгляда со стороны Чуи, спросил, смотря прямо на Рюноске:

— И всё-таки, почему ты решил провести каникулы здесь, м?

Акутагава отвёл взгляд в сторону. Он не хотел делиться ничем с Дазаем, к тому же, тот и так всё знал. Однако будто издевался, вытягивая из Рюноске признания за признанием, заставляя разрывать собственную душу воспоминаниями о прошлом. Вернуться домой? Провести праздник с Мори? Лучше умереть или повеситься. Акутагава никогда по своей воле не поедет домой, если есть возможность провести время вне стен его родового поместья.

— Просто… Не хочу ехать… Домой, — выдавил из себя Рюноске, готовый взорваться от желания расцарапать Дазаю горло за то, что тот спросил его об этом.

— Печально, печально. Кстати… Солнышко Ацуши тоже остаётся, — протянул он, замечая, как резко изменился в лице Акутагава. — Бедному не с кем справлять Рождество. Я бы пригласил его к себе, если бы не уезжал к Оде…

Он снова упоминает об Ацуши… Рюноске почувствовал, как злоба поднялась в его сердце. Тупая, тягучая, как раскачивающееся бревно над пропастью. Его раздражало то, как говорит Дазай об Ацуши, как он называет его солнцем. Вот только Рюноске сам не понимал, почему. То ли от того, что это говорил Дазай. То ли от того, что он так отвратительно говорил об Ацуши.

Чуя резко выдохнул от злобы. Акутагава услышал топот на лестнице и громко хлопнувшую дверь. Да, он знал, что Чую раздражает всё в Дазае. Но больше всего то, что Осаму вечно оставляет его одного, чуть поигравшись с чувствами и пообщавшись пару дней. Накахара ненавидел Дазая. Однако в этот раз почему-то не сказал ни слова. Молча взбесился и… Всё. Странно.

— Удачи тебе там, — выдавил из себя Акутагава, кинув беглый взгляд на Дазая, и, развернувшись, направился к выходу из гостиной.

Он с удивлением осознавал, что впервые в жизни говорил с Дазаем, не волнуясь о том, что именно скажет и что тот подумает о его словах. Впервые в жизни, кроме тупой боли в груди и лёгких остатков чувств, рассыпанных по полю сердца, не осталось ничего. Пустота или, может быть, усталость от того, что чувства его невзаимны?

Определённо было о чём поразмышлять. Определённо.

А ещё о том, что новость об Ацуши, об этом нелепом гриффиндорце с полным спектром эмоций на лице, невольно его порадовала. Это даже напрягло, самую малость. После отбывания наказания в мужских туалетах, Акутагава особо с ним не пересекался, да и год заканчивался быстро, но… Но он до сих пор думал о Накаджиме. И почему-то хотел как-нибудь снова с ним пересечься, чтобы послушать запинающуюся речь, мягкий и немного детский голос, посмотреть на чистое, светлое и глупое лицо… Просто поговорить с ним. Возможно, пройтись по коридору.

Вот только не знал, как дать понять, что он совершенно не против компании этого придурка, который вечно ему ломал все планы. Немного времени с этим гриффиндорцем на каникулах Рюноске бы провёл, конечно. И ещё…

Ему покоя не давал вопрос о том странном прикосновении, поставившем Акутагаву в тупик, из которого просто не было выхода.

Комментарий к глава 12 — ты остаёшься?

Написал ещё неделю назад, но у беты сессия. НЕ ТРОГАТЬ ЕЁ!

Кхм, жалко этот рождественский период не выпал на нг… Но ладно, у меня новый год определённо продолжается)))

Простите, что забываю про второстепенные пейринги. Но после рождественских каникул они все определённо начнут развиваться. Но сейчас по плану идёт замес шин-соукоку :)

Приятного прочтения и очень, очень жду Ваших отзывов)

========== глава 13 — мантия ==========

Все разъехались, и в Хогвартсе стало пусто. Ацуши почему-то любил эту застывшую тишину посреди коридоров, пыль в кабинетах, учителей, собирающихся за столом с оставшимися учениками, состояние покоя и безмятежности… Накаджима любил одиночество. Любил проводить время у камина в гостиной с книгой в руках или просто смотря на играющее пламя. Но всё равно. Как бы уютно ни было одному, Ацуши до боли в сердце хотелось, чтобы тишину с ним делил кто-то. Друг, близкий человек, родственник… Кто-нибудь, кому не всё равно, проснётся ли Ацуши утром или застынет в холодной постели.

Накаджима шагал по коридору, возвращаясь из библиотеки. Он надеялся на то, что теперь там не будет кого-то вроде Акутагавы Рюноске. Хотя, на самом деле, он ни капли не боялся пересекаться с ним. Просто это было несколько… Странным? Ацуши не понимал, что изменилось в их отношениях от «убить хочу» до «как-то вроде бы всё равно». И изменилось ли вообще? Неясно, сложно и запутанно. Но в любом случае в эти каникулы Накаджима хотел отдохнуть от сжимающего грудную клетку чувства печали.

Однако, кто бы подумал, что Акутагава тоже остаётся в Хогвартсе! Ацуши едва в обморок не упал, когда случайно столкнулся с ним этим утром. Конечно, они не завязали разговора. Акутагава скрылся за поворотом, а Ацуши продолжил свой путь к башне Гриффиндора. Но зато потом, в течение почти пяти часов, Накаджима не мог нормально сосредоточиться, рассуждая над вопросом, что не так пошло в его жизни. И за что шанс встретиться с Рюноске повысился на миллион процентов…

Сейчас был уже поздний вечер. И как раз таки в этот прекрасный поздний вечер до Ацуши дошло, что он до сих пор не вернул мантию Акутагавы. Да, он постирал её вместе со своей, как тот и просил. Сам не понял, зачем, ведь это Рюноске вылил на него ведро воды, следовательно, это он виноват в случившемся. Но… Но, вспомнив, как Акутагава накинул свою мантию на его плечи, Накаджима невольно вздрогнул, закусив губу.

Оставался лишь один вопрос: как вернуть мантию, если Ацуши не знает, где искать Акутагаву… Впервые за столько дней он сам хотел его найти и не мог. Впрочем, целые каникулы впереди. Как-нибудь вернёт…

— Ох, осторожно!

Ацуши резко остановился, едва не наступив на какую-то банку, и обернулся, смотря на подлетевшего к нему мальчишку лет двенадцати с копной волос, в которых, наверное, запуталось солнце.

— Не зевай, — с улыбкой произнёс он, наклонившись и взяв банку в руки, — и старайся не бросать мусор просто так. Это нехорошо.

— Э? — Ацуши непонимающе посмотрел на мальчишку, пытаясь понять смысл сказанного, но тот не дал ему этого сделать.

— Я Кенджи! Кенджи Миядзава, — радостно представился он, протянув ладошку, и Накаджима осторожно её пожал. — Я с Пуффендуя. Кто-то постоянно бросает фантики на пол, а я собираю… Это плохо, когда по школе разбросан мусор.

— А-а-а-а…

Протянув что-то нечленораздельное, Ацуши задумчиво почесал затылок, с интересом глядя на удивительного мальчишку, который, напевая рождественскую песенку под нос, поднял какую-то бумажку и кинул её в банку в своих руках.

То, что Накаджиму удивило поведение Кенджи, это ещё мягко сказано. Он привык к тому, что все относятся к порядку спустя рукава. Ведь есть домовики, которые рано или поздно уберут мусор, подметут полы, вымоют пятна на окнах и всё сделают за учеников. Однако этот пуффендуец поражал своим трепетным отношением к порядку и даже казался каким-то… Слишком наивным?

— Послушай, а с какого ты курса? — поняв, что тишина затянулась, Накаджима решил развить диалог.

Как-никак, а на каникулах стоило с кем-то общаться, особенно если судьба сама сталкивала Ацуши с каким-либо человеком.

— С четвёртого.

— Что? — удивлённо воскликнул Ацуши, которого Кенджи удивлял всё больше и больше.

На вид ему больше двенадцати было не дать. Небольшой рост, улыбка, веснушки, открытый и честный взгляд, хрупкое телосложение. Да, действительно, удивительный студент. Ещё и фантики за другими поднимает. Наверное, среди гриффиндорцев его бы считали помешанным.

— Да, я знаю, выгляжу младше, — будто читая его мысли, произнёс Кенджи, всё так же лучезарно улыбаясь. — Но мне, правда, четырнадцать. А ты ведь Ацуши, да? Играл в команде Гриффиндора в прошлом году?

Накаджима смущённо хмыкнул, отведя глаза, и кивнул, пожав плечами. Он почему-то чувствовал, как от одной улыбки этого нового знакомого на душе становится спокойно. Наверное, у пуффендуйцев есть такое свойство в крови: поднимать настроение рядом находящимся людям. И успокаивать одним словом.

— Почему ты остался в Хогвартсе? — решился-таки спросить Накаджима, смотря на веснушчатое лицо Кенджи.

— О, это сложно объяснить, — рассмеялся мальчишка, чуть поведя плечом. — Мои родители… Они сейчас живут не в этой стране. Они так хотели, чтобы я учился тут, что просто не могли не ответить на приглашение. Это странно, да? После второго моего курса тут они уехали в Японию, потому что там живут наши старшие родственники. А я остался на попечении у одной почитаемой семьи. Впрочем, мне там не особо рады, так что лучше провести время в стенах родной школы, правда?

Ацуши слушал Кенджи, удивляясь, как он может говорить о подобном со столь счастливым лицом? Накаджима вообще удивлялся этому студенту с Пуффендуя. Разве такие люди вообще бывают? Добрые, позитивные, радостные? Как бы то ни было, но Ацуши был рад, что столкнулся с ним в этот вечер.

И только он хотел задать вопрос вовлечённому в беседу Миядзаве, как вдруг замер, почувствовав знакомый холод между лопаток. Осторожно обернувшись, Ацуши невольно вздрогнул, столкнувшись с холодным взглядом Акутагавы, который стоял, прислонившись плечом к стене.

Обычно в свободное от школы время он носил странный чёрный плащ поверх рубашки и брюк. Это делало его ещё более похожим на летучую мышь. Но сейчас, на этих каникулах, он как будто бы забыл о канонах своего «стиля». И теперь на нём красовался простой чёрный свитер с длинными рукавами. Ацуши невольно отметил, что Акутагаве жутко идёт нормальная человеческая одежда, однако вовремя осознал, что довольно долго пялится на Рюноске, и резко отвернулся, нервно сглотнув.

— Эм, Кенджи… Это Акутагава, — представил слизеринца Ацуши, улыбнувшись уголками губ.

— Мы знакомы, — холодно проговорил Акутагава, смотря на Кенджи полу убийственным взглядом.

Ацуши знал этот злой взгляд Акутагавы. Этот холод и этот лёд, покрывающий радужку. Однако не понимал и не мог понять, почему Рюноске так смотрит на ангела-Кенджи, который, будто не замечая холода слизеринца, лучезарно улыбнулся, поклонившись.

— Да, рад видеть тебя, Акутагава! — произнёс он и, прижав банку к груди, повернулся к Ацуши. — Думаю, мне пора возвращаться в гостиную своего факультета. Ещё увидимся! Рад, что встретил тебя!

Помахав ладошкой Накаджиме, Кенджи, напевая под нос очередную праздничную песню, направился прочь, покачивая головой в такт играющей в его голове музыке. Ацуши проводил его заворожённым взглядом. Живое солнце или оживший солнечный луч? Впрочем… Какая разница? Всё равно от одного лишь разговора с ним у Ацуши поднялось настроение и словно расцвела душа.

Однако, стоило Кенджи скрыться в конце коридора, как Накаджима тут же выпрямился, закусив губу и стараясь не смотреть на стоящего позади Рюноске. Правда, заглушив гулко бьющееся сердце и чувство лютой неловкости, он всё-таки повернулся, ловя не отрывающийся от него взгляд Акутагавы.

После того наказания в туалетах они так нормально и не поговорили. Не было ни возможности, ни времени. И вот теперь, смотря на невозмутимого, как всегда холодного до дрожи во всём теле Рюноске, Ацуши осознал, что не может начать разговор, не может найти слов, не может оторвать взгляд от знакомых волос и бледного лица. Да и вспомнилось то прикосновение, которое отпечаталось в сознании, не давая забыть себя ни на день. Накаджима отвёл взгляд, стоило мыслям о том касании посетить его голову, и просто взмолился, чтобы Акутагава не заподозрил неладного в немом волнении Ацуши, который от смятения не знал, куда себя деть.

— Эм… Э… П-привет, — выдавил из себя Ацуши, всё ещё смотря в сторону и изредка кидая несмелый взгляд на невозмутимого Акутагаву. — Ты, знаешь, довольно вовремя… кхм… Появился. Я как раз о тебе думал…

Да что ты говоришь? А ты случайно не думаешь о нём почти каждый раз, когда остаёшься один?

— Вот, я, помнишь, ты… Дал мне мантию тогда? Так вот, я постирал, погладил, всё хорошо. Куда принести, как передать?

Ацуши мысленно отвесил себе пару грубых пощёчин. Как можно плести такую несвязную речь? Заикаться, отводить взгляд, теряться в мыслях, едва заметно дрожать от колотящего тело чувства и лёгкого страха. Накаджима жутко радовался тому, что он встретил Акутагаву. И жутко боялся того, что тот снова уйдёт или кинет в него какую-то грубость. Почему-то сердце Ацуши не покидало ощущение, что Акутагава мог всё-таки почувствовать то касание и просто делает вид, что ничего не знает об этом странном порыве Накаджимы.

И всё же, смущение, накрывшее его поначалу, потихоньку отступило, и Ацуши выровнял своё дыхание, успокоив бьющееся сердце. И всё-таки взглянул в упор на Акутагаву, стараясь подавить желание тут же отвести взгляд в сторону.

— У вас там есть сейчас кто-нибудь в башне? — спокойно спросил Акутагава, в голосе которого уже не чувствовалось того ледяного холода.

— А? — переспросил Ацуши и, не догадываясь ни о чём, тут же ответил. — Да нет, вроде бы. Если кто и остался, так это младшекурсники, и они сейчас в гостиной Когтеврана, играют в домино. А что?

Акутагава оттолкнулся от стены, подойдя к Ацуши и заставив того невольно сделать шаг назад. Видимо, Рюноске отметил это движение в своей памяти, но всё-таки ничего не спросил.

— Пошли. Сейчас и отдашь.

С этими словами Акутагава, не принимая возражений, направился в сторону башни Гриффиндора. И Ацуши ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, правда, держась чуть позади.

Вопрос, что это только что было, оставался открытым.

Ацуши шагал следом за Акутагавой, что ступал медленно, спрятав ладони в карманах. Накаджима смотрел на его спину и невольно отмечал в себе странное желание прощупать лопатки Рюноске сквозь ткань этого однотонного свитера. Странное желание, но почему-то очень хотелось это сделать. Правда, Накаджима отдёргивал себя в мыслях, просто представляя, какие, наверное, они острые. Такие же, как и всё в Акутагаве. От голоса до души. Колючее, холодное, острое, об которое ранишься каждый раз, как только смотришь на него, говоришь с ним, касаешься его…

Но, как бы то ни было, Ацуши знал одно. Он бы многое отдал за то, чтобы подружиться с Акутагавой. И стать ему лучшим другом из всех, что у того когда-либо были. Откуда взялось это желание, эта тяга к нелюдимому человеку, Ацуши не знал. Но его привлекало всё в таком холодном, но в то же время прекрасном и загадочном человеке, как Рюноске.

В подобных мыслях Ацуши, шагая за Акутагавой, достиг, наконец, башни Гриффиндора. Сглотнув, он подошёл к портрету и, проговорив пароль, прошёл внутрь, слыша, как Рюноске, шагая следом, тоже пересёк порог, оказавшись в гостиной львиного факультета.

Немного осмотревшись, Акутагава фыркнул, передёрнув плечами, и выдавил:

— Не то чтобы совсем плохо… Но и не хорошо. В гостиной Слизерина лучше.

— Вот и приглашал бы меня туда, чтобы мантию отдать, — огрызнулся Ацуши, прикусив язык от осознания того, что только что ляпнул, и тут же постарался исправить ситуацию. — Зато здесь уютно и тепло, знаешь ли…

— Ага.

Акутагава равнодушно посмотрел на Накаджиму, и тот, раздражённо выдохнув, сжал пальцы в кулаки, поднимаясь по лестнице в свою комнату и… Невольно осознал, что Рюноске следует за ним. Так, а вот это уже дико странно. Но спрашивать, почему Акутагава решил последовать за Ацуши в его комнату, последний, естественно, не стал. Он думал, что Рюноске развалится на каком-нибудь диване или кресле в ожидании своей мантии, но… Но нет. И это Накаджиму, мягко говоря, поставило в тупик.

Открыв свою комнату, Ацуши пропустил Акутагаву вперёд и, зайдя следом, захлопнул дверь за собой. В комнате было пусто, необычайно тихо и темно. Включив свет, Ацуши вздохнул, глядя на пустые кровати соседей, и, разведя руки в сторону, выдал:

— Да. Вот тут я примерно и живу.

Тут же ударив себя мысленно по лбу за глупые слова, Ацуши раздражённо вздохнул, махнув рукой на попытки что-то исправить, и просто замолчал, наблюдая за тем, как Акутагава, медленно проходя вглубь комнаты, с лёгким, вежливым интересом, осматривается вокруг.

— Странно видеть в комнатах окна, — проговорил он, как раз подходя к окну и опускаясь на подоконник. — В подземельях их даже в гостиной почти нет.

Ацуши ничего не ответил, пожав плечами. Он почему-то подумал о том, что Акутагаве тоже довольно сложно найти тему для разговора и он лишь из вежливостипытается что-то сказать. Лучше бы Рюноске вообще ничего не говорил. В этих сравнениях со Слизерином Накаджима постоянно чувствовал острый укол мысли о том, что они с Акутагавой совершенно разные, как и их факультеты, как и комнаты, где они проводят дни и ночи, как и люди, что окружают их. Слишком разные. И всё же, как бы это странно ни звучало, Ацуши чувствовал странную связь с этим молчаливым слизеринцем, которого то ли ненавидел, то ли…

Так, стоп.

Тряхнув головой и не смотря на Акутагаву, Ацуши подошёл к тумбочке у кровати и, осторожно взяв в руки сложенную мантию Акутагавы, несмело обернулся, протягивая её Рюноске.

Однако стоило ему найти взглядом Акутагаву, так он тут же замер, не в силах пошевелиться и бледнея от накатившего страха.

Акутагава склонился над кроватью Накаджимы, держа в руках тетрадный лист, на котором неровным почерком были выведены слова. Множество слов, нежных и красивых, воспоминаний и мыслей, слагающих письмо.

Подорвавшись с места, Ацуши кинулся к Рюноске и, кинув мантию на кровать, вырвал письмо из холодных пальцев Акутагавы, раздражённо и зло дыша.

— Кто тебе разрешил?!

— Кхм… А ты, оказывается, тот ещё романтик, — ухмыльнулся Акутагава, выпрямившись и с насмешкой посмотрев на покрасневшего от смущения Ацуши. — Отвратительно.

Накаджима хотел убить себя на этом самом месте. Как он мог забыть о том, что перечитывал свои письма Кёке сегодня утром? Как он мог забыть о том, что оставил их на кровати, не убрав под доску в полу? И сейчас приходилось краснеть перед Акутагавой за собственные, возможно, слишком откровенные признания в прошлом единственной девушки, которую Ацуши так сильно и так робко любил.

— Никто не просил тебя совать свой длинный слизеринский нос в чужие дела, — грубо прошипел Ацуши, скалясь и резко разворачиваясь к Акутагаве. — Бесишь!

Ацуши не на шутку разозлился, пытаясь скрыть смущение. Да какое вообще Рюноске дело до того, что пишет Ацуши и кому пишет? Накаджима вообще поражался, почему ему не наплевать на мнение Акутагавы? Почему он боится того, что Рюноске подумает о нём что-то отвратное?

— Странно, что эту чепуху ты посвящаешь девчонке, — продолжил Акутагава, будто наслаждаясь злым и покрасневшим Накаджимой, который готов был выцарапать несчастному слизеринцу оба глаза. — Ты же вроде бы по парням? Или роли особой не играет?

— Да не гей я, угомонись уже! — выкрикнул Ацуши, не понимающий, как вообще можно быть настолько противным, как Рюноске. — И вообще, не лезь не в свою личную жизнь. Сам же влюблён, так ещё и меня обвиняешь в чём-то!

Ацуши хотел этой фразой закрыть неприятный диалог и отдать уже Акутагаве чёртову мантию, однако тот резко замер, побледнев. Накаджима невольно тоже застыл, удивлённо смотря на вмиг изменившегося Рюноске. Тот будто увидел призрака, так сильно был поражён словами Ацуши. Будто застигнутый врасплох, пойманный собственной клеткой, сбитый на землю ударом кнута… Он стоял, ни жив ни мёртв и пытался справиться с наваждением.

Накаджима отметил, что впервые видел Акутагаву в таком состоянии, как сейчас. Впервые видел на его лице тень страха. Не считая того раза, в их первую встречу, когда Мори внезапно объявился у него за спиной. С чего же вдруг обычная, брошенная в раздражённом разговоре фраза, так выбила Акутагаву из колеи?

— О чём ты? — выдавил-таки из себя Рюноске, сжав пальцы в кулаки.

Ацуши вспомнил, что Акутагаве нравится Дазай. Вспомнил, что Дазай в последние дни в основном и делал, что только проводил время с ним, с Накаджимой. Учил его, обнимал, таскался везде, защищал от других слизеринцев… Разумеется, Рюноске от этого было больно, наверняка. А Накаджима своей фразой сделал ему ещё больнее. Ведь это он, если посудить, и есть причина того, что Акутагава не может подойти к Дазаю.

— П-прости, — дрожащим голосом выдавил Ацуши, подавшись вперёд и нервными движениями собрав разбросанные по кровати письма в одну кучу. — Прости, я не хотел обидеть тебя. Я знаю, тебе нравится Дазай и… И я и правда не хочу вставать между вами, просто я не понимаю, почему и…

Ацуши вздохнул, спрятав письма под подушку, и, подняв помявшуюся мантию Акутагавы, аккуратно и бережно сложил её заново, не зная, что ещё добавить. И сожалея о том, что вообще согласился отдать мантию в башне Гриффиндора.

— Это в прошлом.

Ацуши резко повернулся. Стоящий рядом Акутагава, смотрел куда-то в окно задумчивым взглядом. От прежней бледности и ухмылки не осталось ничего. Да и Накаджима больше не чувствовал злости из-за того, что Рюноске прочитал его письма.

Что он имеет в виду?

— Мне всё равно, что Дазай с тобой, — пожал плечами Акутагава, презрительно фыркнув. — Он больше не важен для меня.

Ацуши отвернулся, невольно улыбнувшись. Поджав губы, он протянул мантию Рюноске, будто прося прощения одним своим взглядом. И Акутагава, закатив глаза, выдохнул, приняв ткань из рук Накаджимы.

Почему-то Ацуши почувствовал страшную лёгкость на душе от того, что сказал ему Рюноске. Больше не важен. Дазай больше не волнует Акутагаву. А значит, и причин для неприязни больше нет. Накаджима понял, что надежда в его сердце разгорелась ещё ярче. И на душе стало так легко, будто с него скинули гигантский камень, не дающий вдохнуть.

— Как ты там написал ей? Твои глаза, как два океана, разливающиеся в моей…

— Так, заткнись! — ударив Акутагаву кулаком в плечо, Ацуши возмущённо выдохнул. — Ты даже интонацию нормальную сделать не можешь! Придурок!

Рюноске презрительно цокнул языком, поведя плечом. Однако всё равно ухмыльнулся, глядя на реакцию Накаджимы. Как бы то ни было, а Акутагава на самом деле не считал письма Ацуши чем-то глупым.

Просто, прочитав пару строк, он вдруг подумал, что был бы не против, если бы кто-то из всего дурацкого мира чувствовал к нему, Акутагаве Рюноске, что-то хоть на долю похожее на то, что чувствовал Накаджима к Кёке в своё время.

Комментарий к глава 13 — мантия

Так, ну, спустя… Неделю вроде? Да? Прода вышла! Столько идей и столько вдохновения навалилось, аж не знаю, что и делать… Но вот эту главу, например, я написал быстро, несмотря на её объём. И, так как до 17 главы у меня всё чётко расписано и понятно, то прода не заставит вас ждать х)

Очень буду рад отзывам, очень-очень-очень, они и правда сильно-сильно важны для меня :)

========== глава 14 — день в Хогсмиде ==========

Хрупкие снежинки путались в платиновых волосах Ацуши, кутавшегося в гриффиндорский шарф. Он шагал по хрустящему снегу вслед за бодрым и радостным Кенджи, вдыхая морозный воздух и изредка кидая взгляд на пасмурное небо над головой. Когда Миядзава пригласил его в Хогсмид, Накаджима не знал, что и ответить… Согласиться, конечно, хотелось бы, однако совесть подсказывала, что стоило пригласить и Акутагаву. Как бы это прозвучало, Ацуши не знал, он никогда ещё не делал каких-то первых шагов в общении с Рюноске. И всё-таки он смог. Подошёл к молчаливому слизеринцу, заикаясь и отводя глаза, позвал его гулять с ним и Кенджи в Хогсмиде и…

— Ты никогда не носишь шапку?

Тот согласился, чёрт возьми.

— Что? — Ацуши повернулся, смотря на хмурого Акутагаву, и, передёрнув плечами, покачал головой. — Нет, у меня нет шапки, пожалуй.

— Простудишься, — констатировал факт Рюноске, фыркнув и отвернувшись.

— Сам-то тоже шапку не носишь, — обиженно пробурчал Накаджима, которого часто задевали холодные замечания приятеля.

Акутагава прокашлялся в ладонь, шмыгнув носом, однако ничего не ответил. Видимо, всем известные правила распространялись куда угодно, но только не на него самого. Ацуши невольно засмотрелся на его, будто выточенное искусным мастером из белого камня, лицо. Отчего-то в который раз перехватило дыхание. Быть может, Накаджима давно уже не считал Акутагаву плохим человеком… Просто, такой характер? Проблемы в семье? Не заладилось знакомство? Да какая разница, если сейчас всё более-менее восстановилось. А большего Ацуши и не было нужно.

Кенджи подхватил руками в перчатках горсть снега и, слепив из неё снежок, развернулся, метко запустив его в грудь Акутагавы. Тот резко остановился, удивлённо смотря на смеющегося Миядзаву. Некоторое время ветер трепал его тёмные волосы… Пока второй снежок не прилетел Ацуши в лицо, и тот не вскрикнул, упав в снег. Накаджима почувствовал холод за шиворотом и пожалел о том, что не носил никогда шапки. Пытаясь смахнуть снег с лица, он вдруг ощутил, как чья-то не менее холодная рука потянула его за запястье, помогая сесть.

В следующую секунду Ацуши замер, поскольку Акутагава с серьёзным лицом вытирал рукавом его покрасневшее от мороза лицо и тяжело сопел, будто хотел накричать на Ацуши в любой момент. Накаджима не смел двинуться, пока Акутагава сам не поднялся, закатив глаза. Ацуши отчего-то вдруг улыбнулся, совершенно искреннее и так чисто, что Рюноске замер на месте, глядя на Ацуши широко раскрытыми глазами. Тут же осознав свою ошибку, гриффиндорец смущённо отряхнул волосы от снега и, вернув себе обычное выражение лица, с трудом поднялся с земли, тут же скомкав снежок из снега голыми руками и запустив его в ярко смеющегося Кенджи, что тут же взвизгнул, прячась за снежной кучей.

Рассмеявшись, Ацуши принялся делать ещё один снежок, как вдруг почувствовал, как Рюноске вновь схватил его за руку. Повернувшись, он увидел его поражённое лицо, которое тут же сменилось мрачным выражением. Хмыкнув, Акутагава холодно произнёс:

— Такими темпами не дойдём до Хогсмида. Потом наиграетесь.

Накаджима вырвался из хватки слизеринца и, возмущённо всплеснув руками, направился вперёд, мотая головой. Бесит, бесит, бесит… Нет, ну как можно быть таким? Они же не собирались до ночи перекидываться снежками. Но нет, слизеринцам вечно нужно испортить веселье.

Впрочем, вскоре они всей дружной компанией таки добрались до Хогсмида, что в это время был особенно красивым. И, наверное, пустоватым, ибо большинства школьников не было. Им-то самим еле разрешили выйти из школы в этот день, только разве что ради исключения… Но, тем не менее, всё вокруг казалось потрясающе сказочным. В леденцах на витринах переливались огоньки свеч и подсветок, ёлочные игрушки качались на ветру, скованные с высокой пышной ёлкой в центре площади. Двери украшали венки, с вплетённой мороженой рябиной, продавцы аккуратно и ловко упаковывали покупки в подарочную бумагу, перетягивая всё лентами…

Ацуши смотрел на всё с мягкой, тихой улыбкой на губах, будто боялся ей напугать идущего рядом Акутагаву. Кенджи то и дело подбегал к одной витрине, к другой, словно хотел запомнить всё, скупить все сладости… Он восторженно кричал, вздыхал, смеялся, рассматривая вещи и просто сияя от восторга. Невольно вся эта рождественская радость передалась и самому Ацуши. Он наблюдал за Миядзавой, спрятав замёрзшие руки в карманах куртки и чувствуя, как атмосферная музыка рождается в его сердце и как с губ срывается напев традиционных песенок, тонущий в свисте ветра.

Обойдя улицу, Кенджи таки потащил их в магазин сладостей. Ацуши не любил особенно сладкое, ибо таковым его в детстве не кормили. Но никогда не отказывался, если Марк или Танизаки угощали его из своих упаковок. Сам же он не тратил деньги на подобное, поскольку их и так должно было хватить на существование ещё хотя бы в течение двух лет. Но в этот день всё было по-другому, и побаловать себя определённо хотелось.

Ацуши прошёлся вдоль стендов, слыша комментарии Кенджи по поводу каждого вида и типа конфет. Опустившись на колени перед стендом с какими-то необычными жвачками, он поднял фиолетовую коробку с надписью «Драконьи языки». Звучало интересно, да и запах Накаджиме понравился. Улыбнувшись самому себе, он поднялся, собираясь подойти к кассе, и в этот самый момент налетел на Акутагаву, что стоял всё это время рядом. Тот пошатнулся, едва не упав на стенд, и схватился за Ацуши. Кое-как, но они смогли удержать равновесие.

— Смотри, куда…

— Акутагава! — нервно улыбнувшись, Ацуши склонил голову на бок, протянув Рюноске упаковку жвачек. — Хочешь, куплю их для тебя?

Рюноске выгнул бровь, непонимающе глядя на гриффиндорца. Тот и сам непонимающе бы на себя посмотрел, но он просто не знал, как ещё сгладить этот резкий угол в их еле образовавшихся приятельских отношениях.

— Зачем? — наконец спросил Акутагава, спрятав руки в карманы.

— Ну как зачем, — Ацуши пожал плечами. — Скоро рождество. Будет нехорошо, если я ничего не подарю тебе. Но я не знаю, что ты любишь, поэтому… Может, тебе это понравится?

— Обойдусь, — хмыкнул Акутагава, развернувшись и пренебрежительным взглядом окинув ближайшие полки со сладостями.

Накаджима нахмурился, оскалившись. Ах, значит так, да? Подняв вторую коробку с «Драконьими языками», он удовлетворённо хмыкнул. Ну, хочет, не хочет, а Ацуши заставит его принять подарок. Даже если тот окажется в мусорке через секунду. Почему-то Накаджима не думал о подарках, пожалуй, никогда в жизни… Но сейчас вдруг спросил самого себя: а ведь люди дарят друг другу что-то на Рождество, разве нет? Так не начать ли с этого года делать людям приятно? Хотя бы тем, кому мог навредить чем-то в прошлом, хотя и не хотел?

Кенджи накупил столько сладостей, что те еле поместились в пакет. Ацуши заплатил за свои жвачки, с благодарностью приняв свёрток, и с удивлением обнаружил, что Акутагава ничего так и не купил. Увидев на себе вопросительный взгляд гриффиндорца, тот пояснил:

— Не люблю сладкое.

Ой да неужели…

Ацуши не поверил и спихнул всё на то, что у Акутагавы просто плохое настроение. Последние несколько лет. Или, может быть, с рождения, просто по наследству передалось. Или всё из-за того, что он, как раз таки, сладкого не ест.

Тем не менее, далее они направились в магазинчик с разными волшебными сувенирами, который Ацуши ни за что в жизни бы не захотел покидать. Если бы вы только видели все эти подвешенные под потолком куклы в блёстках, с цветными костюмами. Эти шары со снегом, что никогда не кончался, падая и падая с неба куда-то на стоящего посредине стеклянного мира человека. И множество мелочей, которые можно было бы рассматривать вечность… Ацуши даже не заметил, как Акутагава купил что-то, тихо оплатив покупку у хозяина магазина. На вопрос же, что Рюноске приобрёл, последний ответил обычным взглядом «не лезь не в своё дело».

Накаджиму это довольно задело. Поэтому в магазине с одеждой он приобрёл шапку, так же незаметно, как это сделал Рюноске. И на выгнутую бровь Акутагавы ответил красочным посылом глазами под названием «бесишь».

Кенджи в основном вытаскивал их из магазинов и тащил дальше, осматривая всё больше различных лавочек и отделов. Акутагава и Ацуши молча соревновались друг с другом в игре «Кто из нас глупее». Это соревнование походило на что-то вроде битвы с ответными выпадами: стоило Акутагаве что-то купить, как Ацуши тут же спрашивал, что. Иногда Акутагава показывал, иногда — нет. Но в итоге Ацуши обижался, совершенно отказываясь демонстрировать Рюноске свои покупки… Хотя тот даже и не просил, что было вдвойне обидно.

Поход по магазинам закончился в «Трёх мётлах», ибо именно туда Кенджи затащил спорящих о том, какой цвет лучше смотрится на чёрном, Ацуши и Акутагаву. Они всё ещё не отошли от путешествия по магазину с мантиями. Собственно, где бы они ни были, их разговор просто не обходился без всякого рода спора. Это раздражало Ацуши. Неужели хоть раз в жизни Рюноске не мог просто из вежливости согласиться? Но нет, он как назло делал всё, чтобы противоречить Накаджиме. Или они и правда настолько разные, что… Получается так?

Ацуши опустился напротив Кенджи и Акутагавы и, вдохнув аромат сливочного пива, счастливо улыбнулся. Мороз, прогулки по магазинам, покупки разных мелочей. Он никогда не думал, что это на самом деле так здорово. И пусть его радость разделял лишь Кенджи, Ацуши чувствовал, что и Акутагава ходит с ним не только из-за того, что не было желания отказывать.

Рюноске поднял голову, и Ацуши тут же резко отвернулся. Сердце его сделало кувырок внутри. Он сам не понял, почему так отреагировал. Мысленно ударив себя ладонью по лицу, Накаджима откашлялся, отхлебнув знатную часть напитка в кружке, слегка дрожащей в руке, и спросил:

— А как ты обычно празднуешь Рождество?

— Чего? — вскинув бровь, Акутагава скептически уставился на Ацуши.

— Ну, праздник, — неловко повторил тот, сглотнув. — В семье или здесь? Какие подарки любишь? А угощения? Гирлянды, шары, аромат апельсинов… Печенье и шоколад в тёплой кружке. Что-то вроде такого.

— Я не праздную, — качнул головой Акутагава, фыркнув и опустив взгляд на печенье с имбирём, что заказал.

Кенджи понимающе кивнул головой, пояснив:

— У Акутагавы сложная ситуация в семье, ему не до подобного, знаешь, я…

— Захлопнись! — рявкнул Акутагава, гневно повернувшись к Миядзаве, и, выдохнув, мрачно пояснил. — Это не касается вас.

Ацуши понимающе сжал губы, чуть хмыкнув. Но всё же с интересом посмотрел на Кенджи, который сделал вид, будто это и не на него только что прикрикнули. Если тот знает о жизни Акутагавы, расскажет ли он ему, Накаджиме, о ней? Жутко хотелось верить, что да. Очень сильно хотелось верить. С каждым днём Ацуши всё сильнее хотелось вызвать молчаливого слизеринца на откровение. Хотя бы короткое, совсем пустяковое… Чтобы тот сам вдруг что-то ему рассказал.

— А ты? — вдруг спросил Акутагава, вперив взгляд в Ацуши.

Тот некоторое время молчал, сохраняя спокойное выражение лица. Он? Да что он мог ответить на это? У меня не было родителей, а сумасшедший алхимик не знал, что такое праздники, его «наследница» тоже. Разве что с учителями, в Хогвартсе, хоть как-то пытаясь сгладить одиночество.

Видимо, тяжёлые мысли отразились у него на лице. Ацуши передёрнул плечами, вновь улыбнувшись, и произнёс чуть охрипшим от уличной прохлады голосом:

— А мне не с кем, — пожав плечами, он допил своё сливочное пиво и добавил ещё тише. — Я никогда не отмечал.

Но даже тихо сказанные слова Акутагава услышал, почему-то нахмурившись и всю последующую беседу не проронив практически не единого слова. Кенджи решил разрядить обстановку и начал рассказывать о том, как обычно проходит Рождество в их семье, и Ацуши с интересом начал слушать его, невольно завидуя, но не ощущая более грусти. Будто Кенджи умел своим голосом успокоить и залечить любую душевную рану, приложив к ней свои тёплые, как лучи солнца, ладони.

Под вечер в «Трёх мётлах» начали петь песни. Ацуши с интересом смотрел на выступающих девушек в традиционных костюмах, на немногочисленных посетителей, что хлопали и подпевали. Он чувствовал себя лучше, чем когда-либо в жизни. Почему он раньше никогда не выбирался в праздничные дни сюда? Нет, он гулял с Марком и Танизаки, но это было как-то иначе. Сейчас он как будто бы чувствовал себя в своей тарелке. Даже если Акутагава порой делал такое лицо, будто предпочёл бы умереть, лишь бы не находиться в компании двух учеников разных факультетов… Всё равно. Всё равно Ацуши чувствовал тепло, что разливалось в груди.

Но пришла пора возвращаться обратно. Снег медленно падал с неба, горели фонарики, Кенджи освещал дорогу люмосом, зажжённым на конце палочки. Ацуши увидел, что у пуффендуйца нет перчаток и что от мороза его кожа стала совсем красной. Но, казалось бы, мальчик совершенно не замечал этого, то и дело напевая под нос те песни, что они слышали в «Трёх мётлах».

Вздохнув, Ацуши порылся в карманах и, придержав Миядзаву за плечо, повернул его к себе. Вынув палочку из озябших пальцев мальчишки, он натянул на него свои перчатки, которые сам не носил потому, что они были самую малость ему малы. А вот на руки Кенджи налезли прекрасно. Мальчишка с благодарностью накинулся на Ацуши, сжимая его в объятьях и обхватив его талию ногами.

— Какой же ты хороший, Ацуши! — рассмеялся он, всё ещё прижимаясь к Ацуши и качаясь из стороны в сторону.

Ацуши еле устоял на ногах, когда пуффендуец на него набросился, но всё-таки улыбнулся, осторожно положив ладони на спину мальчишки, который, по сути, был одного с ним роста, но всё равно умудрился как-то обхватить его всеми четырьмя конечностями. Вздохнув, он повернул голову и…

Столкнулся с леденящим кровь взглядом Акутагавы, что смотрел на них, стиснув зубы. Ацуши вздрогнул, побледнев. Он так давно не видел этого холода в глазах Рюноске, этого холода, от которого кровь застывала и в его жилах. Осторожно опустив Кенджи на землю, он неловко заправил прядь за ухо, что лезла на лицо, и, сглотнув, поблагодарил Кенджи:

— Спасибо, но я того не стою, — улыбнувшись, он потрепал пуффендуйца по голове, осторожно, едва касаясь пальцами золотистых волос.

Вздохнув, Ацуши направился дальше, шагая впереди. И даже если облако света от люмоса горело где-то позади в ладони Кенджи, он всё равно знал, куда идти. Различал тропинку и мост, различал протоптанный ими же ранее снег, следы, что почти замело новым снегопадом. Почему-то цветок, распустившийся в груди, вдруг сломался, словно его вырвали. Это ощущение покоя и счастья споткнулось о глаза Акутагавы, которые до сих пор стояли в мыслях перед ним. Холодные, злобные, как если бы он хотел провести по горлу Ацуши ножом и вырезать из него внутренности. Эти сравнения заставили Накаджиму передёрнуть плечами…

В Хогвартсе они разошлись по разным сторонам. Кенджи в одну, напоследок обняв Накаджиму, сторону, а Акутагава с Ацуши — в другую. Шаги гулко отдавались от стен в повисшей тишине. Они не смотрели друг на друга. Ацуши ощущал себя страшно неловко, вспоминая, как отреагировал Рюноске на проявление заботы о Кенджи. И что так его взбесило? То, что Ацуши смеет дотрагиваться до кого-либо? Может быть, Рюноске не нравится контакт с другими людьми у него на глазах? Да кто знает, что ему вообще нравится! С каких это пор подобное должно беспокоить Ацуши?

И всё же беспокоило.

Остановившись на развилке, Накаджима повернулся к Акутагаве, вопросительно глядя на него. Тот не спешил уходить. Молча буравя Ацуши взглядом, он сжимал пальцы в кулаки в карманах брюк. Наконец, фыркнув, развернулся, уходя прочь, и, проходя мимо Накаджимы, едва задев его плечом, выплюнул:

— Отвратительно.

Ацуши как будто током ударило. Он отшатнулся, поражённо вздохнув. Повернувшись, он посмотрел вслед уходящему Рюноске и невольно сжал пальцами рубашку где-то у горла. Разозлившись и выдохнув, быстрым шагом направился к башне Гриффиндора, поклявшись себе, что в течение трёх дней ни разу не заговорит с Рюноске… Отвратительно? Мерзко? Да сам он отвратителен, если считает противной заботу о других.

Уже в своей комнате, лёжа на постели и глядя в потолок, Ацуши осознал, что не может уснуть. В голове всё звучали слова Рюноске, отражаясь и растекаясь по телу. «Отвратительно», «отвратительно», «отвратительно». Да почему он так сказал?

Перевернувшись на бок, Ацуши грустно вздохнул. Как бы то ни было, он не особенно переживал на свой счёт. Право Рюноске: считать отвратительным что-либо или нет. Но…

Но Ацуши страшно боялся, что отныне отвратительным считать будет Рюноске не поступки Накаджимы, а самого гриффиндорца.

Комментарий к глава 14 — день в Хогсмиде

А что это такое? А это… Прода…

Да вы не представляете, как сложно было вырваться из кольца дедлайнов, чтобы написать главу! Но я смог это. Надеюсь, что вам понравится :)

Кто-то спрашивал меня, когда будет первый поцелуй Ацуши и Акутагавы? Не могу сказать, в какой именно главе, но довольно скоро, это точно :)

И как обычно буду очень рад вашим отзывам. Постараюсь больше не задерживать проду так сильно. Вот честно-честно. Все силы приложу, чтобы закончить работу /хотя написал лишь половину/

========== глава 15 — спасибо ==========

— Кенджи, что это?

Золотоволосый мальчишка лучезарно улыбнулся, поднимая в воздух большой плюшевый подсолнух.

Пятеро пуффендуйцев сидели в кругу, разбирая свои подарки. Так уж повелось, что на этом факультете в новый год все разгребали свои посылки при всех, рядом друг с другом. Декан не особо поддерживал эту традицию, но ученики и сами были рады сесть вместе в круг и распаковать то, что прислали им в Хогвартс. Пуффендуйцев обычно оставалось немного. Вот и в этом году. Всего лишь пятеро.

— Ого! — воскликнула девочка с первого курса с двумя длинными тёмными косичками. — Ничего себе!

Все вокруг удивлённо смотрели на большую мягкую игрушку в руках Кенджи, который с улыбкой читал прилагающуюся к ней записку. Вскоре подсолнух пошёл по рукам, все с удивлением и восторгом рассматривали его, даже парень с шестого, который, улыбаясь, наблюдал за младшими и скромно рассматривал присланную ему коробку открыток.

— Кто мог бы тебе подобное прислать? — удивлённо спросил однокурсник Кенджи, который не мог выпустить необычной игрушки из рук.

Миядзава ничего не ответил. В очередной раз он обратился к неаккуратно сложенной записке в своих пальцах, перечитанную уже пятидесятый раз, не переставая глупо и счастливо улыбаться.

«От одного нервного человека для тебя, солнышко. Огай Мори».

Нервного человека…

***

«Дорогой Ацуши, с Рождеством тебя…»

Накаджима улыбнулся, сжимая в пальцах письмо от Танизаки. Лёжа на кровати, со скомканным покрывалом где-то в ногах, он читал послания от своих двух соседей по комнате, которых невольно вспоминал с теплотой в сердце. От прочитанных строк, написанных аккуратным и корявым почерком, верилось в то, что праздник существует. Будто вот, спустишься в гостиную, посмотришь на ёлку в углу, на огонь, пляшущий в камине, и праздник налетит на тебя со спины, обнимет и не отпустит до конца дня, просидев с тобой мгновение в вечность.

«Принцесса Накаджима…»

Ацуши фыркнул, раздражённо закатив глаза к потолку, и кинул письмо Марка на тумбочку рядом с кроватью, раскинув руки в стороны и глубоко вздохнув. Не хотелось вставать, не хотелось двигаться. Просто лежать и ждать во сне, пока наступит следующий день. И вот уже не стоит ждать полуночи, не стоит с замиранием сердца слушать, как бьют часы, в надежде увидеть Санту.

Накаджима никогда не праздновал Рождества. Но это не значит, что он не видел, как празднуют другие. В Хогвартсе, конечно, он сидел с учителями за праздничным столом, смотрел на ёлки и украшения, читал письма Марка и Танизаки. Но это не одно и то же, что праздновать этот день с родными людьми. А ведь Ацуши никогда не знал, что такое близость родного человека. Кого-то, кому ты доверяешь. Объятия, улыбки, слова, которые были бы посвящены искренне ему. Мысли об этом угнетали, поэтому Накаджима тряхнул головой, стараясь отогнать накатывающую грусть.

Внезапно дверь в комнату распахнулась. Ацуши подскочил на месте, скатившись с кровати. С испугом он посмотрел на зашедшего человека и тут же облегчённо выдохнул. Это был всего лишь какой-то помятый второкурсник, который тут же замялся, видя реакцию гриффиндорца.

— Простите, — откашлялся он, тут же вскинув голову. — Меня попросили сказать тем, кто в башне, что учителя приглашают всех за стол. Уже… Время.

Ацуши коротко кивнул, улыбнувшись, и, казалось, от сердца мальчишки отлегло. Просияв, он осторожно закрыл за собой дверь, и Накаджима услышал его задорно удаляющиеся шаги. Коснувшись своих губ, юноша покачал головой, чувствуя, как в груди расцветает какой-то необычный цветок незнакомого чувства. Это чувство благодарности или счастья, есть ли разница, как называть что-то подобное… Когда от твоего тепла становится легко окружающим тебя людям. Сложно объяснить, но Ацуши никогда не думал, что его слова, его действия, его жесты могут влиять на людей вокруг. И с мыслью, что от его улыбки на душе у ребёнка потеплело, Накаджима и сам ощутил себя хоть на долю, но счастливым.

Подхватив коробку со стола и спустившись по лестнице, он окинул гостиную взглядом и, неслышно пробежав по алому ковру, вышел в паутину коридоров Хогвартса, не зная, хочет ли вообще идти и праздновать с учителями. С одной стороны, он пошёл потому, что ему нечего было делать. Но с другой…

Ацуши кинул взгляд на подарок в своих руках и невольно замедлил шаг, остановившись у одного из окон, через которые пробивался невесомый лунный свет, смешиваясь с пламенем редких факелов. Некоторое время Накаджима просто рассматривал обёрточную бумагу, бережно обмотанную зелёной лентой. Проведя пальцем по банту, он невольно отнял руку, будто коснулся чего-то запретного, и выкинул из головы посторонние мысли. Смысл идти, если его всё равно там не будет?

Сначала Ацуши хотел пойти в сторону подземелий, надеясь случайно пересечься с Акутагавой там. Но потом вспомнил, что не знает пароля от слизеринских гостиных и в случае чего не сможет незаметно оставить коробку там. Предположение, что Акутагава может праздновать в весёлой, своеобразной компании учителей и студентов других факультетов, было тут же отметено в сторону.

Ацуши невольно расстроился. Настроение, которое поднял младшекурсник, вновь упало в никуда. Резко развернувшись, Накаджима решительно направился в другую сторону, уходя подальше от света факелов, в более заброшенные коридоры школы, где можно было ненароком заблудиться даже самому заядлому ночному искателю приключений на свою пятую точку.

Проходя мимо падающих полотен лунного света, Ацуши чувствовал, как становится холоднее. Да, в этой части Хогвартса было довольно холодно. И чем дальше Накаджима заходил, тем ближе была старая астрономическая башня. То самое место, где Ацуши проводил время, когда скрывался от людей или хотел побыть один. Никто не останавливал его, он лишь уходил после пар на башню, садился на подоконник и сидел там так долго, что даже темнело. Голодный возвращался обратно, успевая к самому ужину. Думал, думал, думал… Грусть колким льдом рассыпалась по корке его души, и хотелось исчезнуть. Без причины, просто перестать существовать. Потому что не было особого смысла.

Ацуши осторожно поднялся по вьющимся тёмным ступеням, с замиранием сердца и лёгким облегчением, готовясь принять душ из пары часов луны и одиночества. Коробка в руке казалась слишком тёплой для всего вокруг. Ацуши сильно расстроился, понимая, что не сможет подарить подарок тогда, когда нужно. Но в целом… Важно ли это? Завтра будет новый день, и они обязательно пересекутся.

Ацуши ступил на потрескавшуюся поверхность башни, поднимая голову, и вскрикнул, едва не упав навзничь.

На обшарпанном подоконнике, освещённый лунным светом, сидел Акутагава, смотря назад. Услышав возглас, он повернулся, впившись взглядом в Накаджиму, будто хищник, которому помешали выследить свою добычу. Ацуши не знал, куда себя деть. Мысли спутались, и он лишь стоял на месте с открытым ртом, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь.

Что он здесь делает, вашу ж мать?!

Ветер скользнул по мантии и волосам Акутагавы, слегка раскачивая их на своём холодном дыхании. Ацуши, казалось бы, ощутил эти прикосновения кончиками пальцев, такие же зябкие и невесомые, как и всё в замершей тишине.

— Э-э-э-э, — Ацуши медленно развернулся, чертыхаясь про себя и нервно сглатывая слюну. — Прости. Я уже ухожу.

Только он хотел спуститься обратно, загоняя бешено бьющееся сердце обратно, как вдруг услышал хриплый голос за своей спиной.

— Можешь остаться, если хочешь. Мне всё равно.

Ацуши замер, коснувшись пальцами каменной стены. Опустив плечи, гриффиндорец всё-таки заставил себя повернуться и, осторожно подойдя к Акутагаве, опуститься рядом, на холодный подоконник, смотря на задумчивый профиль удивительного слизеринца.

Накаджима давно заметил, что все моменты, что он замечал в Рюноске, были настолько хрупкими и прекрасными, что не хотелось их нарушать. Оставить внутри себя, запереть в самой памяти и потом чувствовать песни ветра в своей голове, видя тёмный плащ перед глазами и отблеск белых кончиков тёмных прядей. Ацуши не мог дать название этому чувству. Но каждый раз, наблюдая за Акутагавой, он чувствовал себя вне времени. Чувствовал себя так, будто касается чего-то неземного. Это чувство пришло нежданно, но оно нравилось Накаджиме. Он лишь хотел больше…. Больше смотреть на Рюноске, больше слышать его голос, больше знать о нём, больше его видеть. Быть ему истинным другом. И украдкой наблюдать за тем, как он читает книгу, сидя в кресле напротив в тихой библиотеке. Хотелось больше красок моментов, чтобы палитра взорвалась искрами в сознании Ацуши и чтобы почувствовать себя по-настоящему особенным, общаясь с таким удивительным человеком, как Акутагава Рюноске.

— Здесь холодно, — осторожно произнёс Ацуши, чуть передёрнув плечами от порывов ветра, что забрались под свитер. — Давно ты здесь?

— Часа три, — коротко ответил Рюноске, подняв колено и опершись о него рукой.

Накаджима понимающе кивнул, боясь сделать лишнее движение, чтобы не спугнуть Акутагаву. Он помнил, как закончилась последняя их прогулка, и это воспоминание до сих пор угнетало его.

— Ты невыносим, — вдруг произнёс Акутагава, и Накаджиму будто током пробрало. — Как земля таких носит, как ты? Боже… Умудряешься влезть в жизнь других людей, даже не спрашивая их, делая всё только хуже.

Однако в словах его не было слышно ни злобы, ни раздражения. Скорее какая-то тишина вперемешку с усталостью. Так, что Ацуши спокойно продолжал слушать, сжавшись от накатившего ледяного страха.

— Когда ты тогда остановил меня на платформе, я хотел убить тебя. Ты даже понятия не имел, что я не опоздал на поезд, а всего лишь… Хотел сбежать. Сбежать из дома, из семьи, ото всех, от кого можно. Но ты не пустил. И из-за тебя я обрёк себя ещё на год мучений.

Ацуши удивлённо вскинул брови, поражённо выдохнув. Так вот в чём была причина всей этой необъяснимой неприязни, этой ненависти, которая не находила разрешения?

— А потом ты стал всё чаще появляться мне на глаза. Я возненавидел тебя ещё больше. Как же ты меня бесишь, боже, да ты бы знал, а, — Акутагава холодно усмехнулся, покачав головой. — Но в момент, когда Кенджи бросился на тебя, я ощутил сильное желание оттолкнуть его в снег.

Накаджима думал, что ещё больше удивиться невозможно. Видимо, зря думал.

— Странно, да? — Рюноске повернул голову, долго и пристально смотря в глаза Накаджиме, который не выдержал и отвёл глаза, сглатывая.

Наконец, Акутагава фыркнул, отвернувшись, и спокойно и холодно спросил:

— Что ты здесь забыл?

Ацуши вздрогнул, слегка усмехнувшись. Слишком часто переводит тему, будто хочет сказать что-то особенное, но не может. Он склонил голову на бок, прислонившись виском к холодному камню.

— Я всегда сижу здесь, когда нужно… Побыть одному, — Ацуши чуть улыбнулся, кинув взгляд на равнодушного Рюноске. — Ты, видимо, тоже.

— Возможно, — хмыкнул Акутагава, слегка повернувшись к Накаджиме. — Почему не празднуешь со всеми?

— Я…

Накаджима запнулся, не зная, что ответить. Почему-то сейчас дрожь по телу шла не от холода, а от того, насколько глубоко звучал голос Акутагавы внутри души Ацуши. Будто проникал дальше, чем сердце. И заставлял сглатывать, трястись, заикаться, в то же время успокаивая. Будто колыбельная, которая звучит урывками раз в бесконечность, такая нужная, но такая короткая.

Ацуши выдохнул, подняв ладонь с коробкой в ней, и, слегка дрогнув, осторожно протянул её Рюноске, не глядя на Акутагаву.

Тот некоторое время просто сидел, молча пялясь на упаковку в ладони Накаджимы. Ацуши уже казалось, что у него отвалится рука, так она затекла, но Рюноске осторожно принял подарок, едва коснувшись своими пальцами пальцев Накаджимы. Тот тут же отдёрнул руку, переплетая пальцы собственных ладоней друг с другом. Слегка кашлянув, он пояснил:

— Знаю, ты говорил, что не любишь сладкое, но… С Рождеством, Акутагава.

Рюноске вздрогнул, и в глазах его, поражённо рассматривающих упаковку, мелькнуло что-то вроде вспышки, суть которой сложно разгадать с первого раза. Бледный, он поднял глаза на гриффиндорца, будто спрашивая, не понимая сам, чего именно.

— С Рождеством, — повторил Ацуши, вдруг улыбнувшись совершенно искренне, и тут же отвёл взгляд, ощущая, как что-то в груди снова сжалось от этих широко раскрытых глаз и полного непонимания на лице Рюноске.

Акутагава осторожно погладил пальцами упаковку, несмело потянулся к ленточке, будто боялся сломать предмет в своих руках. Ацуши никогда не получал подарков, кроме некоторых мелочей от девчонок на день влюблённых, да и подобных же мелочей от Танизаки с Марком. Собственно, никому и не дарил. Но сейчас почему-то хотел купить ещё десяток подобных коробок, чтобы пальцы Рюноске коснулись каждой из них и чтобы каждая из них поразила его точно так же.

— Спасибо, — вдруг хрипло выдавил Акутагава, осторожно развязывая ленту, и, прикрыв лицо ладонью, закрыл глаза.

Ацуши готов был умереть за то, чтобы услышать это снова. Он смотрел на Акутагаву, не смея шевельнуться. Это «спасибо» прозвучало настолько красиво, что Ацуши ощутил, как улыбка сама собой растягивает его губы, как внутри начинают танцевать вальс солнечные зайчики. Сердце, полное нежности, тепла и доброты. Ацуши хотел, чтобы Акутагава в этот день почувствовал себя так же, как и все вокруг них. Рождество, подарки… Накаджима не понимал, как это, самому получать их. Но ради дрожащих пальцев Рюноске и ради его хриплого «спасибо», он желал узнать это. Много и много раз. Узнать то, что чувствовал Акутагава сейчас. И сделать всё для того, чтобы вызвать в нём те же чувства вновь.

Поток бешено бьющих в голову мыслей, выбивающих в вакуум, прервали слова Акутагавы, которые прозвучали хрупким инеем в тишине холодной башни.

— Моя семья не празднует Рождество, — произнёс он, хмыкнув. — Да и сам считаю празднование этого дня бесполезным. Но… Ты первый, кто подарил мне подарок вообще. Почему? Почему мне?

Ацуши невольно закатил глаза совершенно беззлобно, пояснив с лёгким смехом в голосе:

— Да неужели нужен особый повод для того, чтобы подарить подарок? Я… Я не знаю, нужен ли. Но кажется, нет, так? Мне просто показалось, что будет нехорошо, если ты останешься без подарка в этот день.

— Мы даже не друзья, — качнул головой Рюноске, шурша обёрточной бумагой.

— Повод ими стать, знаешь ли, — обиженно проговорил Ацуши, тут же прикусив язык за свою прямоту.

Да заткнись, заткнись, заткнись ты, идиот, он даже видеть тебя, наверное, не хочет.

Акутагава осторожно сложил обёрточную бумагу с лентой рядом и, открыв коробку, обречённо, но незлобно выдохнул. «Драконьи языки». Сладости, которые Ацуши купил тогда для него.

— Ну… Если так, — произнёс Рюноске, закрывая коробку и отставляя её в сторону. — Я не против.

Ацуши поперхнулся воздухом, смотря в одну точку перед собой.

Что…

Что?

Комментарий к глава 15 — спасибо

Нежданная написанная четыре дня назад прода… Да. Ну и, прямая финишная для признания наших уважаемых АкуАцу х)

Кто-то говорил, что в моём фанфике отношения развиваются очень медленно. Ну, ребят, так ведь я на этом и делаю акцент: становление резкой неприязни, превращение её в чистые и сильные чувства. Да и ещё побочные линии надо постепенно развивать, а на это тоже нужно время :)

И я только что понял, что фанфик почти на 100 страниц уже написан…. КАААААК:!:!

Буду рад Вашим отзывам, очень рад)

========== глава 16 — снова школьные дни ==========

Чуя шагал по коридору, смотря в одну точку где-то у своих ботинок, раздражаясь от того, что она каждый раз ускользала и что не удавалось никак на неё наступить. Каникулы закончились, что Накахару опечалило страшно, и снова пришлось ехать в Хогвартс. Снова видеть лица надоевших до жути однокурсников, снова курить где-нибудь в туалете, прятаться от фанаток по тёмным коридорам, грубить учителям и вытаскивать команду на соревнованиях. Снова. Эта жизнь так надоела, что хотелось спрыгнуть с самой высокой башни школы, чтобы навсегда исчезли в пустоте ветра и рыжие волосы, и невыполненные обещания, но…

Но Чуя медлил, огрызался, просыпался с мыслями о сне и хотел справиться с тем, что происходило в семье. Его сердце изранили со всех сторон, вонзая в него то ножи, то стрелы. И он привык. Привык к тому чувству, будто ещё один удар — и уже ничего не страшно. Что даже если по нему проедутся на маггловском танке — ничего не изменится.

Накахара презрительно скривился, встретившись с восхищёнными взглядами двух проходящих мимо девушек, и завернул за угол коридора, засунув руки в карманы. Мантия Слизерина струилась по его плечам, подчёркивая острые черты и весьма привлекательное тело. Ни для кого не было секретом, что, несмотря на рост, Чуя мог бы затмить почти всех на Слизерине по популярности у женских воздыхательниц. Вот только сам он от этого не был в восторге. Да, он часто проводил время с девушками. Но после каждой ночи оставалось чувство, словно он убивает самого себя. Закуривая очередную сигарету, Чуя выдыхал облако ядовитого дыма в пустоту и просто пытался вычеркнуть из головы единственные глаза, которые не мог забыть.

Ведь как это обычно и бывает…Единственный человек, с которым ты бы провёл всю жизнь, бросает тебя, как мусор в угол своей жизни, забывая и постепенно вычёркивая из всех воспоминаний.

Чуя закрыл глаза, выдохнув. Лучи, текущие сквозь витражные окна то и дело пересекались с его фигурой, и он чувствовал их тёплые касания на своих щеках. Сегодня выдался солнечный день, зимний, морозный, яркий, играющий на снегу блеском ослепляющих бликов. Но выходить наружу не хотелось, как и вообще наслаждаться хорошей погодой. Чуя жмурился, недовольно морщась от обилия света, и хотел поскорее пройти этот дико освещаемый коридор, но…

Но вдруг поднял глаза и резко остановился, едва не споткнувшись на ровном месте.

Опершись о стену и поджав ноги под себя, на полу сидел золотоволосый мальчишка, бросивший сумку рядом и с увлечением читающий какую-то книгу в потёртом переплёте.

Чуя хотел фыркнуть и пойти дальше, но почему-то не смог. Переборов себя, он осторожно приблизился и невольно задержал дыхание, когда светло-карие глаза уставились на него с нескрываемой теплотой. Широко улыбнувшись, мальчишка закрыл книгу, слегка подавшись вперёд, и произнёс:

— Привет! Рад видеть тебя снова.

Чуя выдохнул, зарывшись пальцем в волосы, и на мгновение прикрыл глаза. Он даже не знал имени этого мальчишки, он с ним особо-то и не общался, кроме того раза с мусором… Тогда его так сильно взбесил этот золотоволосый демон, что Чуя хотел свернуть его шею, но… Но потом, когда он оказался на пару дней в гостях у Огая Мори, тот сказал, что собирается послать подарок некому юнцу, что жил у него некоторое время. Чуя узнал на фотографиях в альбоме мужчины этого самого взбесившего его пуффендуйца. И вспомнил, что видел его пару раз года два или три назад, но не обратил ни малейшего внимания. Чуя невольно слишком долго смотрел на фотографии искренне улыбающегося мальчишки. Так долго, что Мори невольно кашлянул с ухмылкой. А Чуя, вздрогнув, тут же захлопнул альбом, нервно поправив одежду и уходя прочь.

— Как… Тебя зовут? — выдавил из себя Чуя, понимая, как понизился голос и откашлявшись в кулак.

— Кенджи Мияздава, — улыбнулся мальчишка, протянув свою ладошку к Чуе. — Я знаю тебя. Ты Чуя Накахара, я помню, ты часто приезжал к господину Мори.

Чуя почувствовал, как по ушам разлился некий вакуум при взгляде на эту аккуратную, бледную, мальчишескую кисть с тонким запястьем. Вздохнув, он несмело снял перчатку с одной руки и осторожно пожал руку Кенджи в ответ. Только после Накахара осознал, что сделал, и задался одним вопросом: какого, мать вашу, чёрта?! Но сейчас он, надев перчатку на руку, пытался подавить дрожь от прикосновения к этой нежной руке.

— Спасибо, — вдруг произнёс Кенджи, опустив взгляд в пол и поправив мантию.

— Что? — непонимающе произнёс Чуя, слегка подавшись назад и вновь спрятав ладони в карманах мантии.

— Это был лучший подарок, мне понравилось, — улыбнулся Кенджи. — У меня тоже есть кое-что для тебя…

Чуя широко раскрыл глаза, нервно моргнув. Откуда он узнал?! Откуда он вообще узнал о том, что это Чуя послал ему подарок? Мори его подписал? Или что… Или… Как вообще стало ясно, что это он, Накахара, так раскошелился, дабы купить эту игрушку? Он же сам не понял, почему вдруг захотел послать её мальчишке с фотографии, которого видел-то пару раз в своей жизни. Но почему-то послал.

— Вот! — Кенджи достал из сумки свёрток, поправляя подарочную ленту белого цвета. — Прости, я не настолько обеспечен, как многие… Но это и не важно, если подарок сделан от души, правильно?

Чуя опустился на корточки, с удивлением и немым вопросом приняв протянутую вещь. Хмыкнув, он поднялся, отвернувшись, и, подавив в себе желание открыть подарок прямо здесь, произнёс, бросив через плечо:

— Мог и не благодарить, это просто… Случайность, — сделав пару шагов дальше по коридору, Чуя вдруг остановился.

Что-то заставило его обернуться, вновь зацепиться взглядом за чистое белое лицо, за золотистые волосы и добрую, проникающую в душу улыбку. Чёрт. Некоторое время он стоял, пока солнце било своими лучами по щекам. Стоял, думая, не в силах выдавить из себя правильные слова. И, в конце концов, переборов себя, произнёс чуть небрежно:

— Если хочешь, — кашлянув, он добавил. — Можешь составить компанию после уроков. Как раз скажу что-нибудь по поводу твоего… Подарочка.

Развернувшись, Чуя быстрым шагом направился прочь, шагая по коридору и пытаясь унять бешено бьющееся у горла сердце. А Кенджи просто продолжал смотреть ему вслед, всё так же улыбаясь и сжимая в руках края мантии.

Ребёнок.

***

— Просто подсыпем ему слабительное в чай и всё.

Марк гордо вскинул голову, сложив руки на груди, и выжидающе обвёл расположившихся за партами однокурсников. Сидящий на столе Танизаки выглядел задумчивее, чем обычно, и ничего не ответил, что невольно задело гриффиндорца. Он тут пытается придумать план спасения для всего курса, а Джуничиро ни жарко ни холодно.

— Он не пьёт чай, — подал голос один из однокурсников, устало ударившись лбом о парту. — Боже, он, кажется, даже не ест в зале…

— Тогда другой план, — ударил кулаком по ладони Марк, ухмыляясь, и с видом заговорщика выдал. — Просто берём и поджигаем кабинет, пока он не видит, а потом валим всё на Слизерин или на несчастный случай. Суматоха, Аква Эруктум, крики, панику изображаем, валим все, типа резкий взрыв, куча огня…

— Сложно, — отрицательно покачала головой девушка с голубыми волосами, собранными в длинную косу. — Мы больше огребём, чем получим.

— Ну, тогда просто возьмём и прогуляем урок, — пожал плечами Марк, прислонившись к парте. — Или же убьём учителя.

— Или суициднемся с башни, — фыркнул парень в очках, пафосно поправив их на своём аккуратном носу. — Давай уже серьёзно.

— Про слабительное серьёзно было вообще-то, — обиженно нахмурился Марк, вновь зацепившись взглядом за Танизаки, и замолчал.

Он стоял бледный, задумчивый, глядя в пол перед собой и кусая щёку. Сжимал пальцами свои руки со всей силы, будто хотел сломать. Отчего-то сердце Твена пропустило удар, и он, ничего не объясняя, сорвался с места, быстро преодолевая расстояние до Танизаки.

— Извиняйте, мы скоро, — бросил он знатно прифигевшим однокашникам и быстро выбежал из коридора, утащив за собой слабо сопротивлявшегося гриффиндорца.

Они неслись по коридорам, и с каждым шагом Марк всё больше злился, лицо его становилось всё серьёзнее. Отличное от обычного. Грозное, мрачное, такое, что задумчивому Танизаки точно несдобровать. Тени прыгали по стенам, Марк всё больше ускорялся, переходя на бег.

Ацуши еле удержал свитки в руках, когда мимо него промчались двое друзей, скрываясь в глубине коридора. Он некоторое время стоял на месте, смотря им вслед и непонимающе моргая. В конце концов, кашлянув, заправил мешающую прядь за ухо и пошёл дальше, прижимая кучу свитков к себе. Отнести их профессору — простая задача. Донести ни один не потеряв — уже сложнее.

Каникулы закончились, и в один день в комнате снова стало шумно. Больше не было полумрака глубоким вечером, не было обволакивающей тишины. Марк и Танизаки отличались тем, что ложились спать довольно поздно, не давая Ацуши спокойно полежать и подумать о своём. Дни школы снова стали тянуться быстро, пары сменялись парами. Задания, суматоха по поводу СОВ, подготовки, куча дел и никакого времени на занятие чем-либо своим. Точнее, есть время, но… Ацуши всё ещё не умел его распределять.

Вот в очередной раз не смог отказать профессору заклинаний, пообещав донести свитки до декана Когтеврана в полной сохранности. Но, учитывая, сколько студентов успело ткнуть его в бок, толкнуть, едва ли не сбить с ног… Да, дожить до конца пути — не каждый справится. Хогвартс называют чисто школой волшебства и магии. Однако Ацуши давно уже не покидало ощущение, что школа эта не имеет никаких различий с обычной, маггловской. Просто предметы другие. А так… Отношения, учителя, оценки, вражда и дружба — всё то же, что и в мире простых людей. И это даже радовало. Связь с простым миром, связь с миром людей, которые в большинстве своём в магию не верят. Эта связь и делала мир волшебников реальным.

Ацуши в раздумьях не заметил, как едва ли не налетел на Дазая, что появился, словно из-под земли прямо перед ним. Невольно вскрикнув, Накаджима подался назад, подняв голову, и приветливо улыбнулся.

— Привет, Дазай, — кивнув, он тут же спросил. — Только сегодня вернулся?

— Ага, — зевнув, Дазай протянул руку вперёд, потрепав Ацуши по голове, и, улыбнувшись, добавил. — Надеюсь, не пропустил ничего важного, а?

— Да нет, — качнул головой Накаджима. — Разве что только профессора зельеварения, который сам взорвал свой кабинет на каникулах в Новый Год… По пьяни.

Дазай рассмеялся, прикрыв лицо ладонью, и довольно произнёс:

— Выходит, зельеварение пока вычеркнуто из пар по этой причине? Однако, хорошо. А что за каникулы произошло у тебя?

Ацуши замер на полуслове, не зная, что и сказать на это. Несколько помедлив, он хотел было заикнуться об Акутагаве, но потом вспомнил, что Рюноске чувствовал к Дазаю, и приутих. Не нужно было упоминать его при каждом удобном случае, а то ещё обидеться и их установившаяся хрупкая дружба улетит туда же, откуда и начиналась.

— Да так, с пуффендуйцами познакомился, — наконец выдавил Ацуши, пожав плечами. — Ничего особенного, как всегда.

— Акутагава довольно закрытая личность, — вдруг выдал Дазай, приобняв Накаджиму за плечи и вглядываясь куда-то перед собой. — Чтобы его понять, понадобится время. Однако вы так идеально подходите друг другу, что…

— Погоди, погоди, причём тут…

— …я сам удивляюсь, почему вы так долго шли к согласию. Но раз у вас всё сложилось, то у меня один лишь вопрос: как думаешь, Акутагава мотивирует тебя?

Ацуши замер, смотря на Осаму с неким немым вопросом. Что значит «мотивирует»? В голове промелькнули все те моменты на уроках, когда Ацуши назло фыркающему слизеринскому принцу просто выжимал из себя всё, зарабатывая баллы для факультета и перебарывая свою стеснительность всеми силами. Промелькнули те моменты, когда он пытался дать отпор Акутагаве, который возненавидел его с первой их встречи. Когда после утопал в попытках подружиться с ним, утопал в попытках найти общий язык с ним, в попытках быть к нему ближе…

— Возможно, ты прав, — вздохнул Ацуши и, кашлянув в кулак, попытался перевести тему, спросив о чём-то отвлечённом.

Но Дазай лишь улыбался, глядя на попытки Накаджимы уйти от вопроса. Это несколько напрягало последнего. Ведь он знал, что Осаму не из тех людей, от которых можно легко что-то скрыть. Но, как бы то ни было, Ацуши хотел играть до последнего, не подавая виду, что привязался к Акутагаве несколько больше, чем следовало бы.

И ведь правда. Накаджима пытался разобраться в себе, в своих чувствах, эмоциях, переживаниях. Что тянуло его к Акутагаве? Что в нём так привлекало? Чего он вообще хотел от него, кроме как возможности видеть его хотя бы раз в день, но долго. Любоваться профилем и бледной кожей, острыми плечами, костлявым телосложением… Любоваться, потому что он красив. И интересен. И удивителен. Ацуши нравилось наблюдать за Рюноске, слушать его. Что это за чувство, что он вообще чувствует, когда видит Акутагаву? Он бы и сам был рад понять, но не мог. А помощи просить не хотелось. Расскажи о подобном Дазаю — он наверняка сможет помочь. Но стоит ли загружать и без того занятого Осаму своими проблемами, мыслями, переживаниями?

Нет, конечно, нет.

Поэтому Ацуши просто продолжил говорить о какой-то ерунде, мысленно возвращаясь к Акутагаве. Воскрешая образ его лица перед своими глазами, когда он говорил это простое: «Я не против». Его глаза, такие тёмные в ночном свете, и блеск луны, играющий на его белой коже. Волосы, которых касался ветер, голос, проникающий в сердце. Накаджима, наверное, был самым счастливым человеком в тот момент.

Давай попробуем дружить? Давай попробуем, ведь что нам стоит, мы всё равно уже давно не пытаемся уничтожить друг друга…

Вот только Ацуши содрогался от одной мысли, что он может потерять эту хрупкую нить, за которую отчаянно хватался последние пару-тройку месяцев. Потерять едва расцветшее доверие Рюноске. Потерять единственную вещь, которую очень сильно хотел удержать у себя в ладонях. Согревать себя мыслью о том, что такой удивительный и необычный человек не против общения с ним.

В оставшиеся дни каникул они общались едва ли не целыми днями. Точнее, говорил в основном Ацуши, несмело разведывая поле интересов Рюноске. Как оказалось, у них было довольно много общего, как и довольно много разных противоречий. Но говорить с Акутагавой о разных вещах, бродить с ним по коридорам Хогвартса, показывать ему свою коллекцию необычных камней, несмело пожимать холодную, невесомую на ощупь ладонь… Накаджима жутко боялся, что с началом учебного года всё это пропадёт.

Однако, расставшись с Дазаем и шагая дальше по коридору, передавая свитки декану, направляясь обратно… Он всё думал и думал об Акутагаве. И даже вздрогнул, когда чья-то ладонь протянула ему завёрнутый в салфетку бутерброд. Акутагава шагал рядом и смотрел на то, как Накаджима с благодарной улыбкой разворачивает стащенный с кухни обед, а Ацуши просто хотел, чтобы это никогда не заканчивалось. Это хрупкое начало их странной, но такой потрясающей дружбы.

Правда… Дружбы ли вообще?

***

— И что это значит?

Марк с силой толкнул Танизаки к стене, и тот невольно сжался, сглотнув. Смотря в пол, он не смел шевельнуться, обнимая себя ладонями и едва дрожа. Твен тяжело дышал, злой, раздражённый, стоя перед ним и пытаясь собраться с мыслями. Пальцы его то и дело сжимались и разжимались, будто он боролся с желанием ударить находящегося перед ним хрупкого парня, который был даже выше его, но всё равно казался меньше.

— Что всё это значит, а? — более громко повторил Марк, наплевав на то, что в этом пустом коридоре вскоре могут появиться студенты, идущие из обеденного зала. — В последнюю неделю перед каникулами ты вёл себя странно, а теперь вообще со мной говорить не хочешь. Что тебе мешает мне хотя бы «привет» по утрам говорить? Молчишь, молчишь, смотришь… Ты невыносим!

Танизаки слушал всё с покорным выражением на бледном лице. Осторожно коснувшись пальцами щеки, он невольно передёрнул плечами и поднял взгляд на разъярённого Марка, виновато, грустно смотря в изумрудные глаза напротив. Это заставило Твена прервать поток обвинений, глубоко вздохнув. Проведя ладонью по волосам, гриффиндорец стиснул зубы, повторив:

— Я не хочу, чтобы ты так загонялся по поводу меня.

— Это… Не то, — наконец, выдавил из себя Танизаки, опустив плечи. — Совсем не то, о чём ты говоришь.

Марк удивлённо вскинул брови. Не то, о чём… говорю?

— То, что произошло между нами тогда, я не сопротивлялся, но… Зачем? — в итоге спросил он, тут же добавляя. — Нет, я тогда согласился сделать вид, будто ничего не было, однако ты всё равно продолжил приставать ко мне, и Наоми ушла от меня. Теперь я не могу нормально общаться со своей сестрой, а ты делаешь вид, что всё нормально, что ничего особенного в этом нет, но…

Танизаки вдруг вздрогнул, всхлипнув, и, медленно спустившись вниз, спрятал лицо в ладонях, судорожно дыша.

— Можно ты… Не будешь издеваться надо мной, если я всего лишь один случайный раз, хорошо?

Марк замер, взирая на Танизаки, что сидел, спрятав лицо в ладонях, и не шевелился. Руки его вдруг начали дрожать. Сглотнув, он нервно поправил мантию, закусив губу. Слова Джуничиро вдруг эхом отразились в его голове, сердце болезненно сжалось. Да, действительно, тогда они переспали. Скрывать не было нужды. Да и все вокруг об этом догадались без труда, однако, когда всё закончилось, Марк сказал, что всё нормально и на отношения с Наоми это не повлияет. Танизаки согласился, сделав вид, что всё это — просто секунда, сон, вычеркнутый из его памяти. Однако на следующий день, на последующий и далее, день за днём… Марк всё больше осознавал, что назло действует на нервы Наоми. Что в какой-то степени чувствует злорадство и превосходство над этой девчонкой в том, что её парень побывал в его ладонях. Ревность… Ревность, глупая ревность и обида. Он что, хуже этой девчонки? Так вышло, что она узнала обо всём и бросила Танизаки. Тот не винил Марка, тем не менее Твен, в свою очередь, стал отдаляться от Танизаки… Просто, добился своего, и мол, хватит, так? Так.

Но сейчас, глядя на дрожащего Танизаки, на его хрупкие руки, слыша его голос, Марк глотал своё сердце, что спешило разорвать горло. В носу защипало. Почему-то захотелось вычеркнуть себя из истории мира, из жизни всех, кого только Марк знал.

Твен понимал, что сейчас от одного слова может всё измениться… Разрушиться или заново воссоединиться со старым. Это пугало, это сильно пугало, и Марк не знал, что ему делать.

Но неведомая сила заставила его опуститься на колени перед Танизаки и, отняв ладони от лица бледного парня, произнести, сжимая тонкие запястья так сильно, будто Марк боялся, что Джуничиро сбежит.

— Тогда… Будешь встречаться со мной?

Танизаки выдохнул, смотря на Марка округлившимися от удивления глазами. Марк сглотнул, опустив глаза на мгновение, и, приблизившись, прошептал, смотря на собственное отражение в расширившихся тёмных зрачках Джуничиро.

— Будешь моим?

Пальцы скользнули по рукам Танизаки до локтей, пробираясь под рукава мантии. Джуничиро задрожал, выдыхая и пытаясь успокоиться. Марк слышал его сердцебиение вкупе со своим и понимал, что ответа тут и не нужно. Ново, странно, но Твен был рад, что сказал эти слова.

Обхватив шею Танизаки пальцами, Марк накрыл его губы поцелуем, тут же углубляя его, заставляя Джуничиро откинуть голову назад и удариться ею о стену. Напирая, жадно терзая знакомые, но никогда не принадлежавшие ему губы лучшего друга. Скользя ладонями по плечам, рукам, груди, жадно напиваясь дыханием и тихими стонами Танизаки, что срывались с истерзанных, мягких и сладких губ.

Марк еле находил в себе силы, чтобы дышать. Голова кружилась. Всё это словно впервые, словно и не было никакого того случайного раза, не было всех этих попыток сначала отбить Танизаки у Наоми, а затем снова пнуть его в круг собственной френдзоны.

Мой, мой, и никакая грёбаная сестрица не посмеет забрать тебя у меня…

Именно эта мысль ударила в голову Марку, когда тот, оторвавшись от губ Танизаки, припал к его шее, оставляя алые отметины, кусая и проводя языком по следам своего желания.

И мимо проходящие девушки, что были просто шокированы развернувшейся перед ними картиной, ничуть не помешали ему продолжить терзать кожу Танизаки и наслаждаться его стонами, которых на самом деле ему не хватало с того самого дурацкого дня.

Комментарий к глава 16 — снова школьные дни

А вы не ждали? А МЫ НАПИСАЛИ ПРОДУ! Кхм. Просто реальная жизнь так выбила из колеи, что еле еле восстановил свой прежний режим работы. Вот сижу, энергетики пью, в три часа ночи уже второй час главу пишу и мне нормально хд

Итак, господа алкоголики, неожиданные повороты в начале, ожидаемые в конце, а я смотрю на план глав до 20 главы и просто ликую ибо ура работа принимает новый оборот х)

Танизаки и Марк канон, теперь официально. На арену выходят постепенно объяснения по поводу того, чем связаны Акутагава, Чуя и Дазай. От того, что будет дальше, я сам фигею, а ещё сейчас я не самый адекватный, энергетики это вам не чай :3333

Кхм. В общем, буду рад отзывам, и проду постараюсь писать чаще. Обещаю, но не знаю, смогу ли. Словом… Да)

/отзывы ваши просто лучшее, что можно получить в награду за свои “труды” т т /

========== глава 17 — лучшее воспоминание ==========

Ацуши нервно закашлялся, резко отвернувшись, и, прикрываясь листом пергамента, начал рассматривать пустую доску в кабинете заклинаний. Студенты собирались, рассаживались по местам, переговаривались друг с другом, многие косились на новую гриффиндорскую пару, что сидела где-то в центре гриффиндорской половины зала и о чём-то переговаривалась между собой.

Марк и Танизаки. Да кто бы мог вообще такое предположить?!

Накаджима вздохнул, пытаясь успокоиться. Однако рыжая парочка не выходила у него из головы. Вот, как вообще это происходит? Дружат друг с другом, дружат долгое время. Одному — наплевать, он крутится в жизни школы и наслаждается ею, беря всё, что можно. Второй — тихий, но уже извращённый, хрупкий и не пытающийся рвать звёзды с небосклона человеческого существования. И каким образом, интересно, они вдруг так… Сошлись?

Ацуши потёр пальцами переносицу, вновь переведя взгляд на учебники перед собой. Осторожно водя пальцами по перу, чернильнице, палочке, лежащей на столе, он невольно задумался над тем, почему люди вообще начинают встречаться друг с другом? Откуда берутся чувства, побуждающие сказать подобные слова: давай встречаться? И зачем это вообще? Люди просто берут и встречаются, просто берут и начинают обжиматься друг с другом по углам. Но зачем?

Накаджима поднял глаза и вздрогнул, встретившись со взглядом Акутагавы, что сидел среди слизеринцев напротив. Улыбнувшись, Ацуши поднял ладонь и помахал Рюноске, который тут же качнул головой и, кивнув, указал на место рядом с собой.

Чего?

Ацуши резко замотал головой. После каникул их отношения стали налаживаться, они всюду ходили вместе, наплевав на любые осуждения со стороны факультетов. Никто не мог узнать в Ацуши и Акутагаве тех, кто в начале года в этом самом кабинете сражался перед учителем заклинаний. Никто не мог узнать, никто и не понимал, почему всё вдруг так обернулось. Но сердце Накаджимы каждый раз взлетало к горлу, когда он видел Рюноске, и это чувство нравилось гриффиндорцу. Теплота, разливающаяся в сердце, завораживающая глубина, будто в бесконечный вакуум падаешь, стоит только взгляд кинуть в сторону бледного, но такого прекрасного Акутагавы.

Но, тем не менее, сидеть среди слизеринцев рядом с Рюноске Накаджима не собирался, простите.

Акутагава нахмурился, выгнув бровь. Ацуши в ответ лишь развёл руками, в одной из которых всё ещё был листочек-спасение-от-геев-под-боком. Но, видимо, Рюноске привык добиваться своего. Взмахнув палочкой, он что-то прошептал под нос, и Ацуши с расширившимися глазами подался вперёд, пытаясь удержать перелетающие с помочью Акцио одну за другой вещи. Когда последний учебник переместился за парту рядом с Акутагавой, последний ухмыльнулся, выжидающе смотря на потерявшего от возмущения дар речи гриффиндорца. Выдохнув, Ацуши стиснул зубы и, посмотрев по сторонам, заметил, что никто особо внимания на это и не обратил. Странно. Подобные действия обычно привлекают довольно много лишних глаз. Ну ладно, ну ладно.

Выдохнув, гриффиндорец поднялся и, осторожно выбравшись с гриффиндорских «трибун», подошёл к Акутагаве, что смотрел на него с нескрываемым торжеством.

— Отдай, чёрт возьми, Акутагава, — прошипел Ацуши, понизив голос и протянув руку, чтобы для начала вернуть свой учебник, лежащий на парте Акутагавы.

Однако тот резко схватил его за запястье, не давая ни отнять руку, ни забрать книгу. Ацуши замер, сглотнув, и попытался вырваться, однако Рюноске сильнее сжал пальцы, смотря в глаза Накаджиме и, кажется, даже не моргая. Ацуши почувствовал, как кровь ударила в голову и стало тяжело дышать от этого странного взгляда, который пробирал до дрожи. Кое-как собравшись с мыслями, он тихо выругался и пробормотал:

— Ладно, ладно, хорошо, я сяду с тобой, отпусти уже.

Акутагава хмыкнул и, отпустив Ацуши, подвинулся, давая возможность Накаджиме опуститься рядом. Однако незамеченным остаться не получилось. У слизеринцев просто отпала челюсть, с таким удивлением и презрением они смотрели на не знавшего, куда себя деть, гриффиндорца. Другой же факультет после того, как Марк и Танизаки заявили о своих отношениях, больше ничему не удивлялся особо. Накаджима спрятал лицо за ладонью, сжавшись, и просто богам молился, чтобы этот урок прошёл как можно быстрее.

Тем не менее сердце пропустило удар, когда он услышал тихий голос Акутагавы у самого уха:

— Им придётся иметь дело со мной, если захотят тебя тронуть.

Несмотря на то, что Накаджима чуть было со стула не упал от неожиданности, эти слова были приятны для него. Улыбнувшись, он кивнул, но всё равно продолжал чувствовать себя жутко неловко, сидя среди самого опасного для него факультета.

И либо боги смилостивились над бедным Ацуши, либо же просто случай помог, но зашедшая в зал профессор велела всем подняться с мест и отойти от парт, что волей заклинания были отодвинуты к самым стенам, тем самым расчищая место для какой-то… Тренировки?

Ацуши выдохнул, собираясь отойти к своему факультету, но Акутагава вновь схватил его за руку, заставив остаться рядом с собой. Накаджима хотел было вырваться, но смирился, когда Рюноске сам отошёл от своего факультета, почувствовав некое смятение своего друга. За что гриффиндорец безусловно был ему благодарен.

— Итак, — Алсия Ноуро приветливо улыбнулась, взмахнув палочкой, и, вызвав россыпь каких-то искр, привлекла к себе внимание студентов. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули за каникулы. На прошлой неделе у нас не было занятий с вами, поскольку мне нужно было разобраться с некоторыми проблемами, да и Когтевран с Пуффендуем под конец недели достаточно напрягли. Однако теперь я с вами, и в этом полугодии нам предстоит кое-что важное. Это заклинание все почему-то хотят давать на изучение на шестом курсе. Я же считаю, что сейчас самое время.

Профессор изящно развернулась, взмахнув палочкой, и выкрикнула:

— Эскпекто патронум!

Ацуши будто водой окатили, с таким восхищением и удивлением он смотрел на то, как под потолок кабинета взвился белый аист, расправив крылья, и, опустившись обратно, прислонился головой к ноге учителя, подёрнутый голубоватой дымкой. Все восхищённо выдохнули, даже Акутагава был заметно поражён. Девушки с нетерпением вытягивали головы, желая рассмотреть патронус профессора поближе, а Ацуши просто пытался успокоить ускорившееся сердцебиение.

Такое важное заклинание, такое сложное заклинание, почему именно сейчас, да господи!

И, будто прочитав ход его мыслей, Алсия кинула взгляд на Накаджиму, указав на него палочкой:

— Ацуши, иди сюда. Будешь первым.

Накаджима хотел сказать «простите, болит живот» и выбежать из кабинета, но переборол себя, успокоившись, и, вспомнив все слова Дазая, выпрямился, медленно подойдя к учителю и кинув на Акутагаву взгляд, умоляющий о спасении. Но Рюноске лишь закатил глаза, сложив руки на груди, мол, это не ко мне.

Палочка в руке дрожала, однако Ацуши всё равно чувствовал какую-то странную надежду внутри себя. Только бы не провалиться. Он не хотел, чтобы это чувство страха возвращалось к нему. И почему-то в присутствии Акутагавы надеялся на то, что в нужный момент просто сосредоточиться на том, чтобы сделать так, чтобы Рюноске никогда не припоминал ему больше разные косяки.

Чтобы больше никогда не видел его слабым и дрожащим от неуверенности.

Ацуши слушал профессора, внимая её словам. Но когда понял, что для данного заклинания нужно вспомнить самое счастливое мгновение в своей жизни, то просто не смог не вздрогнуть, в панике уходя в себя. Самое счастливое… А было ли хоть что-нибудь счастливое в его жизни? Первый полёт, письмо в Хогвартс, чувства к Кёке? Хоть что-то, что можно бы вспомнить и что никогда бы он, Накаджима, не смог забыть?

— Давай, Ацуши, — произнесла профессор, подойдя ближе и похлопав его по плечу. — В любом случае, редко у кого получается с первой попытки.

— Но получается? — нервно спросил Ацуши, подняв палочку.

Профессор пожала плечами, улыбнувшись, и просто кивнула головой, отойдя назад и наблюдая за тем, как Ацуши, стоя посреди зала, пытается справиться с накатившей паникой. Так, спокойно, он ведь уже научился справляться с этим, так почему дурацкое чувство страха перед ошибкой его никак не оставляет? Уберись из моей головы, уйди…

Так. Сосредоточиться. Лучшее воспоминание. Самое счастливое. Да что вообще можно вспомнить? А если не подойдёт, если не получится? Столько вопросов, столько сомнений, так хочется бросить палочку и сдаться, но…

Но вдруг в голове, словно вспышкой, промелькнуло мгновение. Хрипло сказанное «Спасибо», глаза полные немой благодарности, ветер на заброшенной холодной башне. Лунные тени, танцующие на тёмных волосах и белой коже. И чувство, что охватило душу, окутало, забирая Ацуши в пространство из одних только чувств. Заставляющее улыбаться, тихо, украдкой, чтобы Акутагава ничего не заметил.

Слова сорвались с еле заметной дрожью, Ацуши вскинул руку и сам не понял, как так получилось. Он даже не задумывался над тем, как сотворяет заклинание. Даже не думал о том, что вообще его сотворяет. Он просто будто переместился душой в тот момент, что вспыхнул в сознании, и только удивлённые выдохи и поддерживающие крики с аплодисментами вывели его из транса.

Тряхнув головой, Ацуши нашёл глазами профессора, что с удивлением и явным восторгом смотрела на что-то позади Накаджимы. Медленно повернувшись, гриффиндорец едва не вскрикнул, но в следующую секунду выдохнул с облегчением, завороженно протянув руку навстречу большому животному, что стояло напротив него и будто не замечало никого, кроме самого Накаджимы.

— Офигеть! Тигр! Ацуши, ты опасная принцесса! — выкрикнул Марк, рассмеявшись, и, приобняв рядом стоящего Танизаки за плечи, что-то прошептал ему на ухо, от чего Джуничиро вмиг покраснел, отведя глаза в сторону.

Накаджима кинул в их сторону недовольный взгляд, но тут же отвернулся, увидев, что они опять начали миловаться при всех. Откашлявшись, он несмело дотронулся до своего патронуса. И было чувство, что он будто бы коснулся прохладной поверхности воды, подёрнутой лунным светом. Тигр стоял, слегка покачивая хвостом, а после растворился, осыпавшись на ладонь Ацуши голубоватым блеском, что вскоре тоже пропал.

— Поразительно, поразительно, Ацуши, — учительница похлопала в ладоши, положив ему ладонь на плечо, и, пока все гриффиндорцы умирали от гордости за то, что Накаджима, наконец-то, поднял их на уроке заклинаний, добавила тихо. — Я же говорила, больше уверенности, и всё у тебя получится.

Уверенность? Но это не совсем она. Ацуши просто окунулся в чувства, просто потерялся в воспоминаниях, и всё получилось как-то само собой… Сердце его до сих пор билось медленно, он боялся. Страшно боялся ошибки. Но, найдя взглядом Акутагаву, который застыл, поражённый увиденным, Накаджима вдруг улыбнулся, почувствовав, как все тревоги и сомнения отпускают сердце. Важна ли ошибка, важно ли то, что ты ошибаешься, если есть человек, который, пускай и поругает, но поддержит тебя, скажет, что ничего страшного в этом нет? Неужели это и есть та мотивация, о которой говорил ранее Дазай?

Впрочем, далее урок пошёл в более быстром темпе. Все пытались вызвать свой патронус, и у кого-то получалось, у кого-то нет, кто-то расстраивался от того, что его патронус выходил совершенно не таким, каким бы он хотел его видеть. Ацуши стоял в стороне, точнее стоял рядом с Акутагавой и слегка дрожащими пальцами сжимал свои руки. Рюноске сосредоточенно думал, смотря на палочку перед собой. Он уже третий раз пытался вызвать патронус, и ничего у него не получалось.

— Чёрт, — выругался он, опуская руку и повернувшись к Ацуши, равнодушно проговорил. — У меня нет воспоминаний.

— Да должны быть, — удивлённо вскинул бровь Накаджима, улыбнувшись. — Точно должны быть. Просто надо вспомнить, понимаешь? А на это нужно время.

— Не получится, — отрицательно покачал головой Акутагава и, прислонившись спиной к стене, добавил. — Да и не нужно мне это. Как-нибудь потом зачёт получу за что-нибудь другое.

— Да как это, не нужно? — Накаджима возмущённо выдохнул. — Если что, то я тебе помогу, мне не сложно.

— Не грузи себя бесполезной работой, — закатил глаза Акутагава, сложив руки на груди. — Лучше о себе заботься.

— Но мы же…

Ацуши запнулся, вдруг наткнувшись взглядом на профессора, что стояла у стены за Акутагавой и выжидающе наблюдала за ними. Проследив за взглядом Накаджимы, Рюноске тут же выпрямился, опустив руки, и, выдержав паузу, произнёс:

— Я…

— Не нужно пояснять, — качнула головой Алсия, добавив. — Но Ацуши хорошую идею предложил. Я как раз хотела сделать что-то подобное. У многих из вас всё получилось, пускай и в некоторых случаях очень слабо и совсем на несколько секунд, но некоторые бьются с этим заклинанием и не могут ничего сделать. Есть такие, кто вообще не хочет. Так что, раз уж вы сдружились, мальчики, то тебе Ацуши поручается натаскать Акутагаву.

— Но, — выдохнул Накаджима, чувствуя, как груз ответственности вновь давит паникой на лёгкие. — Я же сам…

— Никаких «но». Через неделю жду результат.

С этими словами профессор направилась к другому студенту, у которого ничего не выходило, а Ацуши с Акутагавой проводили её несколько недоумевающими взглядами. Обречённо выдохнув, Накаджима кашлянул, зарывшись пальцами в волосы, и, когда Рюноске перевёл взгляд на него, произнёс:

— Ну, ты слышал её, с ней спорить бесполезно.

— Только сразу предупреждаю: ничего не выйдет.

— Хотя бы постарайся, — страдальческим голосом попросил Ацуши, сложив руки в умоляющем жесте. — Пожалуйста, постарайся. Я помогу тебе всем, чем только смогу и…

— Ладно, молчи уже.

Ацуши счастливо выдохнул, встав рядом с Акутагавой и продолжив наблюдать за студентами, за тем, как то там, то тут, взмывали в воздух тени и снова исчезали. Как животные и птицы, получающиеся более материальными, кружили вокруг своих хозяев. Как одно воспоминание воскресало следом за другим. Ацуши невольно коснулся шеи, по-глупому улыбаясь. Сердце снова сделало сальто в груди, когда он вспомнил о том мгновении на башне. Он, наверное, всё-таки испытал счастье тогда. Такое невесомое, какое сложно описать словами. Просто счастье, чувство, когда сердце свободно от всего.

И он был бы жутко рад, если бы хоть одно счастливое мгновение в душе Акутагавы вдруг обратилось светлым патронусом. Да и увидеть патронус Рюноске первым… Это было бы жутко волнующе.

Комментарий к глава 17 — лучшее воспоминание

Вот и прода… Между прочим, не так долго я её и писал. Внимание, начинается основная заварка чая, будьте осторожны, можно обжечься *кашель нервный*

Буду рад отзывам и простите, если не успеваю на них отвечать) Обязательно отвечу, пускай и со временем

*ушёл умирать дальше*

========== глава 18 — давай ещё раз ==========

— Так. Спокойно. Давай, ещё раз, Акутагава.

Лунные лучи падали через окно, теряясь где-то в блеске кубков и наград. Ацуши стоял немного неподалёку, бледный, растрёпанный, и терпеливо переносил все неудачные попытки Акутагавы вызвать патронуса, которые сопровождались руганью и убийственными взглядами. Рюноске становился довольно нервным типом, когда дело касалось того, что у него не получалось и чего он не хотел. Но, вспоминая наказ учителя, студентам оставалось лишь вздыхать, понимая, что у них попросту не остаётся выбора.

Зал наград был выбран, как самый необитаемый по вечерам зал. Да, приходили пара девушек, желавших уединиться здесь, однако Акутагава одним своим взглядом смог их отпугнуть. Накаджима хотел пошутить на эту тему, но вовремя заткнулся, вспомнив, что, возможно, Рюноске не очень-то и понимает простые шутки.

В целом, тренировка проходила… Никак. Ацуши раз за разом пытался откопать в голове Рюноске хоть какое-то тёплое воспоминание, наталкивал его на мысли, пытался объяснить ощущения, но Акутагава стоял с каменным лицом, а потом, после очередной неудачной попытки, ещё больше мрачнел.

Накаджима нервно дотронулся пальцами до лба, тут же отдёрнув руку и глубоко вздохнув. Акутагава стоял, сложив руки на груди, и смотрел на Ацуши взглядом, говорящим: «Ну, а что я тебе говорил? Но ты глупый, просто так не сдаёшься, всё-то тебе надо и себя, и других мучить». Накаджима стойко проигнорировал это выражение, отвернувшись, и, вперив взгляд в витрины с наградами, задумчиво хмыкнул. Вопрос, почему…

Почему у Акутагавы нет даже краткого воспоминания, маленькой минуты счастья, что могла бы вызвать патронуса, покончив со страданиями двух студентов? Почему он даже не старается что-то вспомнить, будто это Ацуши тут должен придумывать ему счастливые мгновения? Гриффиндорца это сильно бесило. Он тут старается, пот с лица вытирает, а Акутагава не пытается и напрячься, чтобы найти что-либо. Просто говорит слова монотонным голосом, и ему наплевать на то, что у него ничего не выходит. Как же… Как же раздражает.

— Ты невыносим, — выдохнул Ацуши, всплеснув руками. — Боги мои, да ты просто не пытаешься вслушаться в мои советы!

— Потому что смысла в этом нет, — пожал плечами Акутагава, подойдя чуть ближе.

В свете луны, в этом невесомом полумраке, он казался для Ацуши ещё старше, ещё красивее. Острые черты его лица и бледная кожа, будто впитывающая в себя сияние ночного светила. Руки с длинными пальцами, в одной из которых сжата палочка. Плечи, тёмный плащ, белая рубашка. Кашель в ладонь, ровная спина… И всё окутано мистической дымкой, словно Акутагава — какой-нибудь затерявшийся сын графа из одной легенды, встречающий призраком незваных гостей в своём замке.

Ацуши так засмотрелся на него, что не заметил, как Рюноске выгнул бровь, слегка стиснув зубы, будто пытался сохранить самообладание, чтобы не рявкнуть на Накаджиму. Гриффиндорец тряхнул головой, тут же отведя взгляд в сторону, и, нервно дёрнув плечом, нахмурился. Смысла, блин, в этом нет. Тогда какого чёрта я тут с тобой мучаюсь, если ты так считаешь?

— Интересно, что я скажу профессору, вот эти самые слова, да? — выпалил Ацуши, вновь повернувшись к Рюноске и слегка вскинув голову. — Или как?

— У тебя ещё есть полнедели.

— Но ведь в этом смысла нет?

— Раньше ты всё равно ничего не сможешь ей сказать.

Ацуши вздохнул, закатив глаза к потолку, и, спрятав взгляд где-то в лунном отражении на начищенном полу, вновь погрузился в себя, кожей ощущая повисшую в воздухе тишину с неловкой паузой. Он боялся поднять глаза на Акутагаву. Боялся снова засмотреться на него, но в то же время и хотел этого. Общение с ним много значило для Накаджимы. Он, наверное, сам не заметил, как проникся к Рюноске странными чувствами, похожими на очень сильную привязанность. Радовался каждый раз, когда видел хоть малейшие крупицы хорошего отношения Акутагавы. Радовался, когда услышал то хриплое «Спасибо». Просто радовался, когда смог наконец-то разрешить все недопонимания, но…

Но почему между ними до сих пор остаётся что-то недосказанное?

— Ацуши?

— Что? — устало выдохнул гриффиндорец, потерев пальцами переносицу и подняв глаза на освящённый лунным светом силуэт Акутагавы.

Лицо Рюноске было каким-то… Странным? Он смотрел вперёд, на Ацуши, и будто не знал, что сказать. Сжав пальцы до побеления, слизеринец задумался о чём-то. И Накаджима даже немного испугался, нервно сглотнув. Неужели он сейчас выплеснет на него поток ругани за то, что Ацуши вообще попытался помочь ему с патронусом? Что заставил учиться тому, чему сам Рюноске учиться не хотел совершенно?

— Ты точно хочешь помочь мне… Вызвать патронуса? — вдруг тихо спросил он, нарушая долгую паузу и внимательно следя за лицом гриффиндорца.

Ацуши не понял, о чём именно спрашивал Акутагава. Может быть, хотел понять, искренно ли Накаджима хочет помочь ему? О, если бы он только знал, насколько сильным было это желание. Ацуши всегда ощущал тягу к этому человеку, даже тогда, когда столкнулся с ним на платформе. Неуловимую, неосязаемую тягу. И помочь ему, хоть в чём-нибудь, чтобы сделать его жизнь чуточку лучше… Гриффиндорец действительно этого желал.

— Конечно, — откашлявшись, произнёс Ацуши, добавив с улыбкой: — Сделаю всё, чтобы ты всё-таки справился.

— Уверен? — выгнул бровь Акутагава, поднимая палочку и задумчиво изучая собственные ладони полузатуманенным странной пеленой уходящих в никуда мыслей взглядом.

Ацуши просто кивнул, слегка качнув головой. Не стоило спрашивать, ведь это была правда. Конечно, Рюноске может не верить, может не верить Ацуши вообще в целом. Но какое это имеет значение, когда Накаджима сам знает, что он не лжёт?

— Тогда…

Ацуши не успел ни вскрикнуть, ни податься вправо, чтобы увернуться от цепкой хватки Акутагавы. Рюноске схватил его за предплечья, сжав в пальцах до боли, толкнув назад, к стеклянным витринам. Накаджима со звоном ударился спиной об одну из них, благо подобный материал сложно было разбить простым ученикам. Зашипев от боли, Ацуши открыл глаза, глядя на бледные щёки Рюноске, и хотел уже возмутиться, найдя в себе дыхание, как вдруг почувствовал, как ладони Акутагавы скользнули выше, порывисто, будто боясь касаний. Обхватив пальцами лицо Накаджимы, Акутагава некоторое время стоял, смотря ему в глаза, всего лишь пару мгновений, в которые Ацуши ощутил рой мурашек,пробежавшийся по телу от прикосновений холодной кожи к его лицу.

А затем почувствовал тепло на губах…

Это произошло так резко, так внезапно, что Ацуши и возразить не успел. Просто губы Рюноске вдруг накрыли его, сминая, насильно уводя за собой в первый, нежданный, бьющий сердцем у самого горла поцелуй. Ацуши распахнул глаза, ладонями упираясь в стеклянную стену позади себя, и понял, что не может двигаться. Не может оттолкнуть сошедшего с ума слизеринца, не может податься назад, не может сбежать. Ноги онемели, как и всё тело. Если бы Акутагава отошёл, Ацуши бы точно упал, словно тряпичная кукла.

Дрожь прошлась по телу от нового прикосновения к губам, волна жара ударила в голову, и Ацуши слегка склонил голову на бок, будто пытаясь увернуться, но Акутагава сильнее сжал его лицо в ладонях. Будто этот жест послужил для него красным флагом.

Подавшись вперёд, Акутагава прижался к нему телом, кусая девственные губы гриффиндорца, проводя по ним языком, всё яростнее, всё настойчивее, будто боясь, что если остановится, то никогда не сможет исправить того, что сделал.

Ацуши дрожал, в голове разлился вакуум, морозом окутавший сознание. Дыхания не хватало, и Накаджима в попытках ухватиться за жизнь открыл рот, чтобы поймать дозу кислорода, но тут же пожалел об этом.

Акутагава сразу углубил поцелуй, отняв ладони и сжав ими запястья Ацуши, поднимая его руки и прижимая где-то у гриффиндорца над головой. Накаджима промычал что-то, сердце его давно уже сделало несколько оборотов по всему телу, кровь стучала в голове и…

Боги, это просто немыслимо, но Ацуши буквально сходил с ума.

От прикосновений Рюноске всё в нём переворачивалось, и тело теряло над собой контроль. Это пугало, страшно пугало, но движение языка во рту Ацуши, прикосновение к его собственному, неловкие попытки поддаться внезапному порыву Акутагавы, всё это словно дыхание огня, опаляло рассудок. Он еле сдерживал срывающиеся с губ выдохи, вперемешку с тихими стонами, что рвались из груди. Тёплые губы, холодные руки, и Акутагава впервые настолько близко к нему, прижимается своим телом, целует так, что лёгкие рвутся внутри, сердце теряется, двинувшись в пляс.

Всё в Ацуши сжалось и разорвалось вместе с осознанием происходящего. Он просто подался навстречу Акутагаве, неловко отвечая, будто пытаясь хоть каплю остановить порыв бешено целующего его слизеринца.

Но Акутагава сжимал его запястья сильнее, и поцелуй его стал ещё более рваным, как только Рюноске ощутил то, что Накаджима отвечает ему. Даже если не понимая, что делает, даже если просто потому, что касания Акутагавы для него слишком приятны. Ацуши не умел, никогда не чувствовал подобного, не знал, нормально это или лучше спасаться бегством…

Хватка Акутагавы ослабла, и Ацуши тут же несмело опустил ладони на его плечи, дрожащими пальцами касаясь тёмной ткани одежды Рюноске. Этот жест будто бы отрезвил Акутагаву, и жадный, порывистый поцелуй, в который он втянул Ацуши, ударил слизеринцу в голову. Замерев, он усилием воли заставил себя оторваться от Накаджимы, тяжело дыша и смотря в закрытые глаза гриффиндорца, который опустил голову, не в силах поднять взгляд на парня напротив. Сердце Ацуши билось где-то у горла. Сглотнув, он сильнее сжал одежду на плечах Рюноске, будто ждал чего-то. Ждал и боялся. Ощущал всем телом и не понимал, что именно.

Акутагава резко отпрянул, так резко, что Ацуши невольно вздрогнул, едва не упав, и, прислонившись к витрине, открыл глаза, всё так же пряча взгляд на носках собственных ботинок.

Некоторое время в зале парила тишина, подобно ночной птице. Ацуши считал секунды до осознания, будто всё вокруг него с каждым мигом погружалось в туман. Как вдруг, взлетев под самый потолок, раздался крик Рюноске, разрезавший зал:

— Экспекто Патронум!

Ацуши сжался, осторожно скосив взгляд в сторону, и, резко распахнув глаза, уставился на ворона, опустившегося на край витринного шкафа где-то в другом конце зала, подёрнутый белым туманом, практически тут же растворившийся, осыпавшийся звёздным пеплом на землю. Накаджима не смог отойти от одного потрясения, как тут же был сбит другим.

А затем и третьим…

Палочка выпала из пальцев Рюноске, глухо ударившись об пол. В который раз гриффиндорца пробрала дрожь. Несмело, восстановив дыхание, он осторожно коснулся пальцами своих губ, кротко и украдкой, будто боялся спугнуть мгновение, застывшее где-то в памяти. Ураган мыслей не спешил разрывать голову, и вокруг, как и в сознании Ацуши, всё ещё царила полная тишина.

Акутагава медленно развернулся, тихо и тяжело дыша, смотря на Ацуши полным боли и испуга взглядом. Он молчал, и это ледяной коркой замерло на коже. Накаджима боялся выдавить из себя хоть слово, хоть звук. Он просто стоял, еле выдерживая этот тёмный, завораживающий взгляд, полностью бессильного человека. Человека, что не смог сдержать себя и просто в один момент выплеснул на него все свои чувства, даже, наверное, не думая о том, что спустя несколько минут, мертвенно бледный, будет стоять в нерешительности.

— Спасибо.

Ацуши будто молнией ударило. Вмиг он резко выпрямился, ожил, откашлялся и, глубоко вздохнув, дрожащим голосом прошептал:

— Ч-что?

Однако его вопрос, в этот раз произнесённый вслух, остался без ответа. Резко наклонившись и подняв палочку, Акутагава развернулся, быстрым шагом покидая зал. Ацуши протянул руку, будто пытаясь остановить Рюноске, но уже через мгновение мир снова погрузился в тишину. Накаджима остался один в полностью пустом зале, наедине с луной и глухо бьющей в венах кровью.

Медленно спустившись по стеклу вниз, он обхватил голову руками, мучительно простонав что-то сквозь зубы.

Он ничего не понимал.

Но в то же время понимал слишком много для того, чтобы просто закрыть глаза и забыть…

***

— Ты думаешь, что так правильно?

Чуя сглотнул, смотря на шею Кенджи, слабо прикрытую прядями золотых волос, и промолчал. Он стоял позади пуффендуйца, что сидел за столом библиотеки, увлечённо записывая материал ответа. Кто вообще дёрнул Накахару согласиться на то, чтобы помочь этому малолетке с домашней работой по зельям?

Спрятав руки в карманы, Чуя изредка поправлял сосредоточенного, тихо улыбающегося Миядзаву, чувствуя некую напряжённость рядом с ним, не понимая, почему они вообще общаются и какого фига Накахара вынужден помогать этому глупому мальчишке? Столько времени прошло, а со второго полугодия они, похоже, действительно стали необъяснимо близки. Чуя вообще проклинал себя за то, что тогда послал этому чокнутому подарок, но теперь…

И вот, совершенно случайно, неконтролируемо, опустил взгляд вниз, на белую шею Кенджи. Его как будто тут же выкинуло из реальности, словно кто-то резко вычеркнул понятие времени из списка обязательных вещей. Чуя просто откровенно завис, глядя на эту белую кожу и ощущая непреодолимое желание податься вперёд, откинуть пальцами золотистые мягкие волосы и коснуться губами позвонков, провести языком выше, просто вдохнуть запах этого солнечного мальчишки, так, чтобы им же и задохнуться на месте.

Но вдруг Кенджи выпрямился, обернувшись, и Чуя, вскинувшись, уставился на него непроницаемым недовольным взглядом, чувствуя, как сердце отбивает бешеный ритм в грудной клетке, и моля небеса о том, чтобы Миядзава ничего не заподозрил.

— Тебе точно не трудно помогать мне? — искренне спросил Кенджи, чуть хмыкнув и добавив: — Я ведь и правда не хотел утруждать тебя этим. Просто…

— Всё нормально, — отрезал Чуя. — Делай скорее, библиотека уже закрывается.

— Мне разрешают оставаться подольше, — улыбнулся мальчишка, вновь отворачиваясь, и, проведя ладонью по шее, устало потянулся.

Чую будто током прошибло. Чёрт, этот мальчишка специально?

Накахара резко отвернулся, опершись спиной о спинку стула, на котором сидел Кенджи, и просто выдохнув. Сложив руки на груди, слизеринец вперился взглядом в книжный шкаф напротив и просто попытался откопать в себе хоть капельку здравого смысла. О чём он, чёрт возьми, думает? Это же ребёнок, твою ж! И не просто ребёнок, а полностью невинный ребёнок, к тому же мальчишка. От осознания этих вещей в голову прилила кровь. Мальчишка… Совершенно мальчишка, но, боги…

Да так ведь любой педофил думает.

Что?

Чуя тряхнул головой, облизнув губы. Чёрт возьми, только не говорите, что он педофил лишь потому, что залипает на тело мальчишки, что младше его на несколько лет. Ему же, Накахаре, и самому ещё нет восемнадцати, да? Да и какая разница в том, о чём он думает? Многие в возрасте Кенджи уже вовсю спят с кем-либо, пускай Миядзава и невинная овечка, что неизвестно каким образом выживает в школе, а всё-таки о подобном знать должен. Да и кому это он, Чуя Накахара, должен отчитываться в своих желаниях, в своих мыслях, в своих поступках?

Но, чёрт возьми, почему ты так притягиваешь именно меня?

— Я закончил, Чуя.

И то, как Кенджи произносит его имя, Накахаре определённо нравится больше всего. Он бы попросил Миядзаву чаще называть себя по имени, но боялся, что тот неправильно эту просьбу поймёт. Поэтому, сжав пальцами собственные руки, Чуя повернулся, кинув взгляд на собирающего пергаменты Миядзаву и нарочито равнодушным голосом произнёс:

— Видишь? Если больше будешь заниматься, моя помощь вообще не понадобится.

— Это печально.

Чуя хотел продолжить, но замер, ощущая, как рябь мурашек прошлась по всему телу. Осторожно оттолкнувшись от стула и вновь посмотрев на Кенджи, он спросил, чувствуя, как кровь приливает в голову:

— Что ты сказал?

— Мне нравится твоя помощь, — пояснил открыто Кенджи. — Печально осознавать то, что однажды я не смогу вот так просто тебя попросить помочь с чем-либо.

Накахара стоял, громом поражённый, и не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться. Слова Миядзавы так сильно его потрясли, что он стоял в прострации, казалось бы, целую вечность. В итоге, сглотнув и слегка качнув головой, он хрипло выдавил, откашлявшись:

— Тогда можешь не сильно стараться на уроках, раз так.

Миядзава, казалось, не ожидал таких слов от Чуи. Однако тут же расплылся в счастливой улыбке, смотря на Чую, что не знал, куда деть себя от желания податься вперёд и прижать это грёбаное тело к столу, осыпая поцелуями каждый сантиметр улыбающегося, светящегося от радости лица.

Да что же это за фигня, почему именно Кенджи?

Не желая больше испытывать судьбу, Чуя подхватил сумку и первым направился к выходу из библиотеки. Он хотел проводить Кенджи до гостиной и уже было повернулся, дабы озвучить предложение Миядзаве, как запнулся взглядом о появившегося в дверях библиотеки Акутагаву, что выглядел необычайно бледным и растрёпанным. Столкнувшись с Чуей, он отпрянул назад, отсутствующим взглядом смотря вперёд.

Понимая, что что-то произошло, Накахара нахмурился и, схватив Акутагаву за запястье, проговорил ему на ухо:

— Я провожу пуффендуйца, подожди меня в гостиной, окей?

Рюноске хотел было воспротивиться, но в итоге сдался, кивнув, и проводил Чую, что подталкивал Кенджи к выходу, грустными и пустыми глазами.

Накахара в очередной раз спросил себя, что не так со всеми ими в этом году? Акутагава стал меняться, общаясь с этим грёбаным Ацуши, что со временем бесить Чую перестал, конечно, но всё равно вызывал отвратный эффект. Гин как-то странно часто пропадает на тренировках, слишком часто смотрит на Тачихару. В гриффиндоре появилась открытая гей-пара, Когтевран едва не упал на последнее место по успеваемости. Этот год слишком странный во всех смыслах. И даже Дазай, от мыслей о котором у Чуи просто сгорало всякое самообладание, перестал приставать ко всем и соблазнять каждого третьего.

Что с ними не так? И главное… Что не так с самим Накахарой?

Что не так с ним, когда он держит это тонкое белое запястье Кенджи в своей руке, ведя его по коридорам к дверям гостиной Пуффендуя?

Комментарий к глава 18 — давай ещё раз

Наконец-то, господи, мы дошли до кульминации в развитии отношений Акутагавы и Ацуши. Я так давно запланировал эту главу, так давно ждал этого момента, что просто сам аж выдохнул с облегчением, когда написал эту часть :3

Очень буду рад отзывам и простите, что пропал на некоторое время. Жизнь насилует меня со всех сторон и я еле успеваю даже к компьютеру подходить, поэтому… Жду того времени, когда смогу печатать и выпускать главы, не задерживая :)

[ и да, ловите неожиданных пейрингов в работу, я слишком люблю Чуя/Кенджи ]

========== глава 19 — признание ==========

Ацуши вздрогнул, запнувшись взглядом об Акутагаву, и только хотел подорваться с места, чтобы догнать студента в тёмной мантии, как вдруг заметил Чую подле Рюноске и тут же одёрнул себя. Сердце бешено колотилось в груди. Сглотнув, студент прижал учебники к груди и, развернувшись, направился в другую сторону, от досады не зная, куда себя девать. Ноги подкашивались, под глазами легли глубокие тени. Уже второй день Накаджима не мог заснуть, считая минуты до рассвета.

С того момента, как Акутагава поцеловал его в пустом зале наград, прошло много времени, и у Ацуши не получалось застать Рюноске в одиночку. С ним ходили сокурсники, в основном Чуя, он пропадал куда-то на обед, ходил только в компаниях, больше не посещал совместные пары с Гриффиндором, коих было целых три за эти два дня, придумывая какие-то отговорки… Сердце болело, Накаджима жутко хотел объясниться с Акутагавой, но тот благоразумно его избегал. Отчего-то гриффиндорец понимал, что Рюноске обходит его стороной не из-за того, что Ацуши ему надоел, а от того, что просто не хотел объяснять, с чего вдруг набросился на него в тот момент.

— Ацуши, что такой бледный? — Марк толкнул Накаджиму в бок.

Очнувшись от размышлений, Ацуши облокотился о стену, вздохнув, и, покачав головой, тихо ответил, что всё в порядке.

Совершенно не в порядке, ни разу.

Накаджима вдыхал свои чувства вместе с кислородом, глотал их и боялся потерять. Он до сих пор не до конца понимал, почему ему тяжело думать о том, что Акутагава может в один момент просто исчезнуть из его жизни, просто потеряться среди других студентов, перестать даже смотреть в его сторону. Эти гнетущие мысли так измотали Накаджиму за два дня, что невольно родилось между ними что-то похожее на осознание.

Ацуши безусловно дорожил Акутагавой. Настолько сильно, насколько мог. Это необъяснимое, неизвестно откуда родившееся чувство, преследовало его всегда, и только теперь Ацуши задумался над тем, как его назвать. Никогда не испытывая подобного ранее, он невольно путался, терялся. Было что-то похожее, когда ему некоторое время нравилась Кёка, но тут совершенно иное… Что-то сильнее. Гораздо сильнее, чем те, прошлые чувства.

Накаджима мучительно сжал пальцами мантию у самого горла и, отпрянув от стены, направился вслед за Марком, что высматривал в толпе острые плечи Танизаки.

Так прошёл целый учебный день. Третий день, в который Ацуши ни о чём, как только разве что об Акутагаве, думать не мог. Душа рвалась на части, когда он вспоминал о том мгновении. Невесомые касания на шее, тонкие пальцы Акутагавы, его губы, такие же холодные, как и весь он… Кажется, это головокружение вовсе не от недосыпа.

Возвращаясь с пар обратно, Ацуши снова увидел его, с высоты лестницы. Просто замер на месте, смотря на Акутагаву, стоящего рядом с Чуей, внимательно слушавшего то, что рассказывал ему рыжий слизеринец. Накаджиму вдруг будто захлестнуло волной. Он смотрел на спину Рюноске, на его шею, тёмные волосы и понимал, что четвёртого дня в его жизни просто не будет.

Резко подбежав к перилам, Ацуши вцепился в панель, сжав её с такой силой, будто хотел сломать, и, подавив желание броситься на Акутагаву сверху, прижав коленями к полу, дабы тот точно не убежал, что есть силы крикнул, так громко и с такой злобой, что замер не только Рюноске, но и все, кого достиг крик гриффиндорца:

— Акутагава, иди сюда!

В коридоре повисла тяжёлая тишина. Некоторое время Рюноске стоял неподвижно, но вот дрогнул, медленно повернувшись и подняв голову, смотря на напряжённого Ацуши, вцепившегося в перила наверху. Лицо его стало ещё более бледным, однако Акутагава смог сохранить самообладание. И всё же не развернулся, не ушёл. Он будто бы не знал, что делать, стоял в полном замешательстве, и его беспокоили вовсе не люди, наблюдающие за сценой со стороны.

И вдруг, неожиданно, негаданно, но на помощь Ацуши пришёл Чуя. С силой толкнув Акутагаву в спину, так, что тот даже споткнулся, бросил с усмешкой:

— Иди, давай. Потом расскажу.

И, отсалютовав шляпой, направился прочь, скрываясь тенью в коридоре. Оставляя Акутагаву и Ацуши в море недосказанных слов, друг напротив друга.

Накаджима несказанно обрадовался, выдохнув, однако тут же напрягся, стоило Рюноске снова перевести взгляд на него. Некоторое время между ними царило молчание, такое долгое, что у Ацуши начали болеть пальцы, сжатые на камне перил.

И вот, выдыхая и чуть качая головой, Акутагава подался вперёд, поднимаясь по лестнице, ступень за ступенью. И чем ближе он подходил, тем меньше решимости оставалось в сердце Ацуши. Сглотнув, Накаджима нерешительно повернулся к Рюноске, остановившемуся около него.

— Что? — выдал Акутагава совершенно равнодушным тоном, что окончательно выбило гриффиндорца из колеи.

— Я… Ну… Поговорим? — запинаясь, спросил Ацуши.

Впрочем, не дожидаясь ответа, спеша скрыться от множества любопытных глаз, схватил Акутагаву за запястье и потянул за собой, быстрым шагом уходя прочь, в безлюдные коридоры, кабинеты, направляясь туда, где не было ни студентов, ни учителей, чтобы никто не смел помешать ему собраться с мыслями и вернуть общение с Акутагавой обратно.

Или не просто общение…

Рюноске и не сопротивлялся. Лишь вырвал руку из цепкой хватки Накаджимы, когда тот остановился посреди безлюдного коридора, возле витражного окна. Отдышавшись, Ацуши повернулся и, нервно проведя ладонью по волосам, откашлявшись, начал, понимая, что Акутагава ненавидит, когда тратят его время зря:

— Акутагава… Почему ты избегаешь меня? — голос всё равно сорвался, но Ацуши всё-таки нашёл в себе силы посмотреть на Рюноске. — Ты же и сам сказал, что не против общаться со мной, дружить со мной. Я, конечно, всё понимаю, но…

— Это то, что ты хочешь спросить? — выгнул бровь Акутагава, сказав это, возможно, более резко, нежели хотел сам.

Ацуши замер от того, как внезапно прозвучали слова Рюноске, и, опустив взгляд, отвёл глаза в сторону, сжимая пальцами собственное запястье и не зная, куда деть гулко забившееся в груди сердце. Конечно же, не совсем это. Акутагава будто сам вынуждал Накаджиму произнести то, что разразилось между ними, вслух.

— Нет, — наконец, выдохнул Ацуши, опустив руки. — Конечно, нет.

Сил продолжить не хватило, и, чуть пошатнувшись, Ацуши прислонился спиной к подоконнику, попытавшись успокоиться. Одно лишнее слово, одна неправильная деталь, одна мелочь, и он может навсегда потерять Акутагаву. Страх забился в крови, как будто и не уходил никуда. Ацуши помнил, что допускал ошибки лишь потому, что был не уверен в себе. Он помнил, как Дазай помогал ему бороться с этим. Теперь Ацуши не боялся показать свои чувства у всех на глазах, не боялся сказать то, что думает, не боялся прочитать заклинание на уроке и ошибиться.

Но он страшно боялся потерять то, что больше всего не желал отпускать.

В мыслях всплывали слова Дазая. «Ради кого ты стараешься?», «может быть, он твоя мотивация?», «кто даёт тебе силы не думать о поражении?». Все эти вопросы лишь сейчас, лишь в эти три дня получили истинный ответ.

Стоило Ацуши взглянуть на Акутагаву на уроке, как тут же сердце радовалось, плохие мысли отступали, где-то в сознании мелькало: «А и всё равно, если ошибусь, всё равно останется человек, который не будет осуждать меня за это». Лучшее воспоминание Ацуши было связано с ним. Все мысли тоже. Ацуши понял, что перемены в его жизни начались именно тогда, когда в ней появился Акутагава. Сначала ненавистью, а затем привязанностью Ацуши вылечил себя через эти чувства и теперь не хотел, чтобы всё исчезало и возвращалось на круги своя.

Слова замерли поперёк горла, но Ацуши смог справиться. Он проглотил страх, проглотил всё, что не давало ему идти дальше, говорить то, что чувствует, и, еле подавляя дрожь, Накаджима спросил, не смотря на Рюноске:

— Ты поцеловал меня потому…

Акутагава вмиг похолодел, и Ацуши метнул на него испуганный взгляд. Оттолкнувшись от подоконника, он сделал шаг к Рюноске и закончил, смотря куда-то в район шеи Акутагавы.

— Потому что просто нуждался в воспоминании?

Слизеринец молчал. Казалось, что он и вовсе разучился говорить. Чуть приоткрыв губы, он тяжело дышал, смотря в упор на Ацуши и сжимая пальцы в кулаки. Накаджима мысленно умолял его сказать хоть что-то, нежели просто оставить все вопросы тонуть в тишине. Но в то же время боялся любого слова Акутагавы и тоже сохранял паузу.

Кажется, краем уха Ацуши слышал, как за окном шумит ветер, как в глубине коридоров скрипят старые двери и перешёптываются призраки. И на все эти звуки ему было наплевать. Самым громким из них было бьющееся гулко в самом сознании сердце.

И неужели молчание Рюноске означает то, что Накаджима прав?

Боль пронзила душу миллионом игл, впилась, не желая отпускать. Почему-то не хотелось верить в то, что всё действительно так, как сказал Накаджима, что всё и правда настолько сложно и настолько одновременно просто.

— Но даже если так, — вдруг с горечью выдавил Ацуши, несмело подавшись вперёд. — Даже если тебе всё равно…

Накаджима не понимал, что с ним, почему он делает это. Но не мог ничего с собой поделать. Опустив ладони на плечи Акутагавы, Ацуши медленно приблизился, сглатывая ком в горле и дрожа от боязни потерять последнюю нить связи с Рюноске.

— Тебе же всё равно, да? — переспросил Ацуши, скорее для себя, настолько тихо, что Акутагава наверняка и не расслышал.

Осторожно коснувшись губами шеи Рюноске, Ацуши замер, вдыхая в себя его запах, ощущая холод его кожи и несмело проводя по ней языком. Он просто закрыл глаза, чувствуя, как напрягся Рюноске от его касаний. Цепляясь за это мгновение, Накаджима молил всё, что угодно, чтобы умереть и никогда больше ничего не чувствовать.

Акутагава выдохнул, глубоко, судорожно, хрипло, и дыхание его коснулось уха Накаджимы, от чего по телу прошлась рябь мурашек. Ацуши зажмурился сильнее от испуга… И почувствовал, как Рюноске зарылся ладонью в его волосы, осторожно перебирая их пальцами, едва касаясь, так же дрожа, как и Накаджима.

Казалось, всё, что можно, перестало играть хоть малую роль. Ацуши спрятал лицо на плече Рюноске, обхватив того руками и прижавшись к нему, не желая размыкать объятий. А Акутагава продолжил перебирать его волосы пальцами, смотря куда-то вперёд, в одну точку, и осторожно приобнимая Накаджиму свободной рукой.

— Мне не всё равно, — вдруг произнёс он, хрипло и низко, от чего Ацуши вздрогнул, сжавшись в руках Рюноске, поражённый. — Я поцеловал тебя, потому что хотел этого.

И после этих слов, прозвучавших в тишине, как колокол, разогнавших все страхи, как птиц с колокольни, Ацуши почувствовал, что ноги уже не держат его, пошатнувшись. Но Акутагава успел удержать его, обхватив руками, и, опустившись на колени, позволил Ацуши опереться на себя.

Накаджима не хотел открывать глаза и отрываться от Рюноске, рисуя узоры ладонями на его спине.

Он просто не хотел просыпаться и верить в то, что прозвучавшие семь слов были правдой.

***

Куникида смотрел в одну точку перед собой, наблюдая за тем, как по стене прыгали солнечные зайчики. В гостиной Когтеврана было мало студентов, все сейчас в основном гуляли, либо сидели по комнатам. Погода хорошая, время клонится к вечеру, в эту минуту как раз нужно бы подумать о чём-то серьёзном, важном. Например, о том, почему его сместили с места старосты.

Анго сказал об этом Куникиде, когда тот проходил мимо по лестнице, направляясь к декану. После слов «он сместил тебя, теперь староста Когтеврана другой человек», Доппо вообще расхотелось видеть Войцеха. Вообще расхотелось хоть с кем-либо говорить.

Он понимал, что с ним успеваемость факультета понизилась, однако Куникида винил в этом вовсе не себя, а как раз таки декана, что никогда не ставил успеваемость главной целью, а теперь отыгрывался на Доппо, что большой ценой выбивался в старосты с тех пор, как понял, что у него есть все шансы. Стремиться выше, доказать всем, что он больше, чем просто неудачник. Но из-за характера староста, видимо, вышел из Куникиды так себе.

И в эту минуту, когда Доппо всё бы отдал за лишний час одиночества, от досады срывая злобу на вымышленных неприятелях и будущем старосте Когтеврана, в эту самую минуту на диван рядом с ним опустился низкорослый студент, заставив бывшего лидера факультета подпрыгнуть на месте от неожиданности.

Ой, вот Ранпо Эдогаву он бы в последнюю очередь хотел сейчас увидеть подле себя. Студент, держа в руках недоеденный чупа-чупс и смотря на всех с неимоверной скукой на дне изумрудных глаз, перевёл взгляд на Куникиду и усмехнулся:

— Что, обвели вокруг пальца?

— О чём ты? — сдерживая раздражение, Куникида отодвинулся от Ранпо подальше, сложив руки на груди и презрительно хмыкнув.

Ранпо закатил глаза и, закинув ноги на колени Доппо, чем вызвал у того нервный выдох, продолжил, понимая, что играет на самообладании своего собрата по факультету:

— Подле тебя всегда был тот, кто хотел оказаться на твоём месте, — скучающе протянул он. — И вот, пожалуйста, теперь ты ни с чем, а он поднялся до главенства над нашим дурацким факультетом, чья оболочка — учение. А чья начинка — обычный подростковый беспредел, спрятанный под плёнку «умных».

Куникида удивлённо смотрел на Ранпо. Только слова наглого когтевранца остановили его против того, чтобы скинуть Эдогаву не только со своих колен, но и с дивана в целом, сломав ему по ходу пару конечностей. Тот, кто всегда был рядом… Впрочем, Доппо догадался ещё тогда, когда увидел блеск в глазах Анго, говорящего ему эти тяжёлые слова. Неудивительно, что лучший друг Куникиды подошёл на эту роль больше. Можно сказать, Доппо был бы не удивлён, если бы узнал, что это Анго поспособствовал его отстранению. Однако сейчас, слушая голос Ранпо, Куникида злился не на себя, не на «друга», а на то, что сам не понял вовремя того, что Эдогава, определённо, давно уже знал.

— У каждого факультета свои стереотипы, — закончил Ранпо, зевнув, и, засунув в рот конфету, убрал ноги с Куникиды, поднявшись с дивана и потянувшись. — Но надеюсь, что ты расправишься с ними в следующем году и не превратишь нашу школу в лагерь для трудновоспитуемых.

Куникида хотел было уже закончить этот разговор с самым развязным студентом Когтеврана, как вдруг зацепился за его последние слова, что прозвучали в голове почти эхом. Эдогава хотел уйти, бросив фантик в камин, но Доппо схватил его за рукав мантии, притянув обратно.

— Что ты имеешь ввиду?

— До скорой встречи, будущий староста школы, — усмехнулся Ранпо, вырвав ткань из пальцев Куникиды и помахав ему ладонью, ушёл прочь, поднимаясь по лестнице.

Куникида сидел в тишине очень долго, не понимая слов Эдогавы, даже не представляя, что тот имел в виду. И лишь когда Войцех позвал Куникиду к себе в кабинет, до Доппо начало доходить.

Так просто Войцех вряд ли бы поставил кого-то на место старосты. И вряд ли бы так просто убрал.

Анго выиграл в одном бою, подставив Куникиду. Но благодаря Ранпо и его разговору с Войцехом, Доппо обещали дать место старосты школы в следующем году, и почему-то Куникида не сомневался в том, что это место ему достанется. С чего вдруг Ранпо проявил такое внимание, когтевранец так и не смог понять.

И чувствовать себя обязанным этому человеку было… Как-то непривычно.

Комментарий к глава 19 — признание

А вот и глава, ВЫШЛА, как видите, не спустя месяц, и история начала набирать обороты к своему концу :3

Да, да, это признание и я сам этого ждал больше всего в своей писательской жизни. Теперь можно и уме… Кхм… Закончить работу с чистой душой х)

Буду очень рад отзывам и большое спасибо всем читателям за то, что поддерживаете эту работу :) Осталось глав 10 от силы, даже меньше, но я всё ещё не могу поверить, что этот макси прожил уже 110 с чем-то страниц :)

Спасибо большое за то, что читаете меня, я ведь знаю, что не идеален и пишу такое себе, но стараюсь стать лучше х)

========== глава 20 — последний месяц ==========

В последний месяц все резко становятся трудолюбивыми, нервными и самыми несчастными студентами. Ходят с учебниками, плачут, молят всех богов даровать прозрение, засыпают лицом в чернильнице. Такое обычное состояние подростков перед сдачей СОВ или ЖАБА. Или просто перед написанием годовых контрольных и тестов.

Ацуши учился на пятом курсе и, как и все пятикурсники, проводил много времени за книгами и свитками, добросовестно повторяя всё, изученное за год. Впрочем, он не боялся того, что может провалиться. Раньше он трясся в ужасе, представляя, как на пятом курсе придётся сдавать такой важный экзамен перед комиссией и другими студентами… Это было жутко.

Благо сейчас, теперь, спустя столько месяцев, Ацуши не чувствовал и тени того, что преследовало его с самого детства. Неуверенность осталась, лёгкая, как крыло какой-нибудь маленькой птицы, что порхает где-то рядом и не мешает жить. Но прежнее гнетущее чувство отступило. Да, Дазай вряд ли чем-то помог, как часто думал Накаджима. А может быть, и правда сумел найти подход к проблеме гриффиндорца. Ведь в чём суть? Суть в том, что Ацуши в себя ни капли не верил, потому что боялся ошибок. Появившиеся в его жизни люди так или иначе доказали Ацуши, что ошибки совершать не страшно и что всегда найдутся те, кто поддержит его в случае провала.

Опершись о перила, Ацуши просматривал глазами учебник по зельеварению, краем уха слушая Марка и Танизаки, что о чём-то болтали рядом. Повиснув на шее Джуничиро, первый о чём-то просил его, почти с ненавистью глядя на гору конспектов, что Танизаки, положив пару тетрадей перед собой, увлечённо и в некой спешке просматривал.

— Да сколько можно уже возиться с бумажками! — возмущённо воскликнул Марк и тут же с ухмылкой добавил, склонившись к самому уху Танизаки. — Или мне придётся тебя от них оттаскивать несколько… Иным способом?

Бедный гриффиндорец подпрыгнул от такого тона, осуждающе посмотрев на заливающегося смехом Марка, и, улыбнувшись в ладонь, отвернулся, вновь вернувшись к своим конспектам. Ацуши наблюдал эту сцену краем глаза, и невольно губы его так же тронула лёгкая улыбка. Он никогда не считал этих двоих своими друзьями. Но так вышло, что они в свою очередь считали другом его самого. И в последние месяцы, меняясь шаг за шагом, открывая своё сердце жизни, Накаджима стал больше проводить времени с ними, отвечать на шутки Марка, сам пробовал шутить. Как-то Танизаки сказал, что у Ацуши красивый смех.

Ацуши поблагодарил небо, что Акутагава тогда этого не услышал.

Вдруг Ацуши почувствовал чьё-то дыхание возле уха, а затем подпрыгнул, выронив учебник, от того, что неизвестный осторожно, совершенно нагло укусил его за мочку уха, испугав до смерти. Резко обернувшись, Накаджима на выдохе воскликнул:

— Акутагава! Ах ты…

Слизеринец лишь усмехнулся, закатив глаза, и вновь принял мрачный отстранённый вид, смотря на Ацуши в немом ожидании. Они не виделись сегодня, и Ацуши искренне рад был запутаться взглядом в тёмных волосах Рюноске, провести линии по шее и вниз, вдоль острых плеч, снова лицезреть эту ауру истинного холода, что таяла, стоило Акутагаве улыбнуться.

Ацуши невольно сглотнул, подняв ладонь и прикрыв укушенное ухо, не зная, что сказать, и чувствуя, как сердце снова подпрыгнуло к горлу. Видимо, Рюноске заметил это смятение, что особо Накаджиму не обрадовало. Тряхнув головой, Ацуши резко развернулся, упрямо перехватив пальцами учебник, и, нахмурившись, бросил за плечо, вновь опершись о перила и игнорируя дыхание Акутагавы где-то в районе своей шеи:

— Не вздумай снова делать так.

Очень пытаясь его игнорировать.

Акутагава хмыкнул, Ацуши почувствовал, как он приблизился, коснувшись носом оголённого участка шеи Накаджимы. Гриффиндорец стиснул зубы, подняв глаза к небу, и будто спросил творца, за что ему такое наказание? Нет, они с Акутагавой не заходили дальше поцелуев. Касания, поцелуи, что-то странное, но им всё ещё было всего лишь пятнадцать лет. Всего лишь пятнадцать, и это не укладывалось в голове у Ацуши. Нет, он помнил, что Акутагава был на год старше и уже побывал в отношениях, да и страшно хотел быть всё время с Накаджимой рядом, но…

Но что-то в их чувствах было гораздо большее, чем просто желание быть друг с другом и касаться друг друга. Это что-то и толкало Ацуши вперёд. Эта потребность, как в воздухе, в определённом человеке. Его голос, его дыхание, его любовь, его чувства. Забота и время, что он отдаёт только тебе и больше никому. Ацуши не понимал, что держит их рядом друг с другом, таких разных. Но всем сердцем желал, чтобы чувства его никогда не закончились. Чтобы он каждый раз всё сильнее и сильнее радовался, когда видел Акутагаву в толпе студентов. Чтобы радовался, когда Рюноске смотрит на него и когда притягивает к себе со спины, уводя от всего мира, ограждая от всех людей, нуждаясь в нём, в Ацуши…

Да, их чувства друг к другу были настолько глубокими, что гриффиндорец не видел в них дна. Он никогда не любил раньше, никогда ни к кому так сильно не привязывался, но за эти четыре месяца, что прошли с того момента в коридоре. С того самого момента, как Акутагава не прямым языком заявил о том, что не равнодушен к Ацуши. Четыре или три, или немного больше, Накаджима не считал.

Они ступали по этому льду осторожно, медленно. Сначала было неловко ходить рядом, оставаться наедине, а потом Ацуши привык к тому, что они уже больше, чем враги, больше, чем приятели, больше, чем просто друзья. Что весь этот путь от «ненавижу» до «хочу провести с тобой жизнь» привёл Накаджиму к счастью, которого тот никогда в своей жизни не испытывал.

— Вряд ли сможешь запретить, — проговорил Акутагава, резко отстранившись, и, перемахнув через перила, выхватил из рук Ацуши книгу.

Но не успел Накаджима возмутиться, как Рюноске кинул учебник куда-то за спину (проходящий мимо когтевранец совершенно чудесным образом его поймал, едва не налетев на идущего впереди профессора) и, схватив Ацуши за ворот мантии, потащил за собой.

— Эй! Акутагава! Стой!

— Будешь дёргаться — обездвижу, — холодно ответил Акутагава, кинув на Ацуши взгляд, который говорил только одно.

Угроза — не пустой звук.

Ацуши сглотнул и невольно признал свою участь, тяжело вздохнув, впрочем, тут же пошёл рядом, так, что Акутагава больше и не нуждался в том, чтобы тащить Накаджиму за ворот. Они не обнимались на людях, не ходили за руку, не показывали свои отношения другим, хотя всем и так всё было ясно… Ацуши не понимал, зачем это, а Акутагава просто не хотел делить те моменты, что дарит ему Накаджима, с кем-либо другим.

Но вот про Марка и Танизаки, наблюдавших за этой сценой просто с потрясающих позиций, Ацуши и правда в тот момент немного подзабыл.

— Любовь, — театрально вздохнул Твен, подхватив Танизаки под локоть. — Любовь с рассудком редко живут в ладу!

— Шекспир? — пробормотал Джуничиро, слегка улыбнувшись. — Можешь не делать вид, что читал.

— Я знаю только одно, — подняв палец и облокотившись о плечо своего парня, Марк продолжил. — Этих двоих не отлепить друг от друга, как и твою сестру от её новой девушки, которых она меняет по десять раз в месяц…

Танизаки вздрогнул, вздохнув, и покачал головой, впрочем, Марк тут же рассмеялся и сменил тему, поглаживая локоть погрустневшего гриффиндорца. Да, несмотря на то, что Танизаки и Марк встречались, первый до сих пор чувствовал себя виноватым перед сестрой.

Но не жалел ни о чём. И о том, что привязался к Марку всем сердцем, тоже.

***

Чуя кинул взгляд за окно, хмуро проводив глазами бегающих друг от друга первокурсников, веселящихся под окнами библиотеки. Кенджи сидел рядом, на подоконнике, увлечённо читая один из сборников по травологии.

Скинув с себя мантию, Накахара чувствовал, что даже в одной рубашке ему слишком жарко. Солнце падало и путалось в его рыжих, пылающих в лучах волосах. Страницы учебника на коленях давно уже не перелистывались, а Чуя и вовсе забыл о том, о чём читал, может быть, глаза его действительно лишь бездумно скользили по строкам.

Хотя, не удивительно.

Облокотившись об оконный проём, Чуя двинулся, пытаясь удобнее расположиться, и невольно задел согнутым коленом спину Кенджи, отчего по телу прошлась волна тока. Накахара замер, чувствуя, как сердце снова подскочило куда-то к горлу и упало обратно вниз. Каждый раз, каждый грёбаный раз, касаясь Кенджи вот так вот случайно, Чуя чувствовал, что в нём взрывается чёртова чёрная дыра, уничтожает сама себя, пожирает, настоящее чудовище. То, что тянуло его к Кенджи, Чуя объяснить не мог. Но вот уже столько времени он проводил рядом с этим мальчишкой, в основном по учебё, по чему же ещё? Но…

Чуя сглотнул, смотря на профиль Кенджи, сосредоточенного, чьи светлые глаза следили за словами на строчках, наверное, действительно интересной книжки. Вот только самого Чую в данный момент вряд ли интересовала какая-то учёба, какие-то лекции, экзамены, что там…

Волосы Кенджи искрились, играли в тени и лучах, что задевали золотые пряди. Веснушки, белая кожа, острые худые плечи, тонкие запястья и улыбка, которая заставляла Чую замереть на месте, широко раскрыв глаза, и пытаться справиться с наваждением. Он никогда не думал, что будет испытывать подобное к мальчишке, что младше его года так на три, плюс минус год…

Но в Кенджи было особенным всё. Его голос, его характер, его добрая душа, невозмутимость, сила, несмотря на телосложение, моральная устойчивость, спокойствие и чистое сердце. Эти качества делали его ребёнком, солнцем, но таким ярким и глубоким солнцем, что Чуя готов был сгореть в его лучах до пепла, лишь бы это чувство в его груди не закончилось, не выдохлось, пробежав дистанцию от брошенного фантика до этой самой библиотеки, в которой они с Миядзавой, пожалуй, стали проводить практически все занятия и все подготовки.

И Чуя безвозвратно упал в своих мыслях о Кенджи. Он сам не заметил, как изменился. Стал более задумчивым, серьёзным, собранным. Он будто бы вмиг перестал строить из себя другого человека в угоду всем. Стал самим собой. И никто не понимал, где прежний наглый, дерзкий, весёлый и грубоватый Чуя. Конечно, Накахару бояться меньше не стали многие студенты, и всё же… Изменился. И из-за чего? Из-за чувств, из-за выросших в его пересохшем горле чувств, родившихся практически в мёртвом сердце. Правильно как-то говорили, именно чувства, именно они меняют людей, порой до самого основания.

Чуя смотрел на него слишком долго и не моргал, будто пытался выдержать. Как орлы смотрят на такое далёкое солнце, не боясь обжечь взгляд об его лучи, так и Накахара. Кенджи уже жил в его голове, в каждом сне, в каждой мысли, в каждом моменте одиночества. Этот мальчишка запомнился ему до мельчайшей детали. Спрятался где-то внутри сознания и согревал сердце своими ладонями. Тёплыми, как и всё в нём. Чуя слишком долго смотрел на эти плечи, руки, едва спрятанную за воротом рубашки шею, волосы… Слишком долго, чтобы вытерпеть собственные мысли.

Резко подавшись вперёд, Чуя схватил Кенджи за плечо и просто поцеловал его шею, с придыханием, грубо, впиваясь зубами в кожу и оставляя, возможно, самый страстный в своей жизни засос. Кровь прилила в голову, и сердце забилось бешеным ритмом от того, что он сделал, но Чуя едва не потерял самого себя, когда почувствовал тепло Кенджи настолько близко рядом с собой. Правда…

Осознание разбило вдребезги родившийся водоворот в мыслях Накахары, и тот, резко распахнув глаза, отпрянул, сглатывая и смотря на Миядзаву глазами, полными искреннего ужаса.

— П-прости, — Чуя впервые заикался и не мог этого скрыть, стало ещё более душно, захотелось вздохнуть глубоко, но лёгкие перекрыло.

Кенджи замер, в его глазах не читалось ничего, кроме удивления, он смотрел в одну точку перед собой, не поворачивая головы, и, казалось, пытался осмыслить то, что только что произошло.

Чуя и сам понял, что натворил, лишь в это мгновение. Спрыгнул с подоконника, схватил сумку и мантию.

— Прости, прости, я не… Я не… Забудь, — боясь повернуться, Чуя проклинал себя самыми последними словами.

Что ударило, чёрт возьми, ему в голову? Жара, золото, солнце, запах Кенджи, что Чуя давно впитал до мельчайшей капли в свои лёгкие?

И только Накахара хотел выбежать за дверь, сбежать, пытаясь успокоить сердце, как вдруг услышал голос за спиной, тихий и ровный, такой успокаивающий и обволакивающий сознание.

— Мнепонравилось.

Чуя не понял, ослышался он или нет, но эти слова заставили его повернуться. Глубоко выдохнув, Накахара выронил из рук мантию и сумку, смотря на улыбающегося Кенджи, как будто впервые его видел.

— Что ты сказал? — не понимая, не осознавая того, что произошло, Чуя приблизился, подойдя к Кенджи и тяжело дыша, не пытаясь надеть на себя ни единой маски.

— Мне понравилось, — повторил Кенджи, искренне улыбнувшись, и, подняв руку, осторожно коснулся шеи, чуть зажмурившись, впрочем, тут же продолжил. — Мне приятны твои прикосновения, Чуя, это правда. Если ты хо…

Однако договорить ему никто не дал. Да и вряд ли бы Чуя вообще хотел бы слышать что-то ещё.

Ладонями обхватив лицо Кенджи, Чуя впился в него самым сумасшедшим и неконтролируемым своим поцелуем, сминая нежные губы мальчишки своими, тяжело дыша, кусая Миядзаву, слыша, как сердце Кенджи бьётся где-то рядом, чувствуя, как от выдохов мальчишки всё в груди сворачивается, как его тихий стон, сорвавшийся почти сразу, разрывает все границы в его голове. Чуя целовал Кенджи, пальцы его скользнули в золотые волосы, перебирая их, наслаждаясь ими. Накахара прижал мальчишку к подоконнику, нависнув сверху, и не мог насытиться им. Руки Кенджи неловко легли на его грудь в ответ, осторожно, с трепетом. Конечно, он не понимает, никогда подобного не испытывал и вряд ли испытал бы в ближайшие пару лет, но Чуя не мог сдержать себя, не похитив эту чистоту, этот первый, самый яркий и самый нужный ему, Накахаре, поцелуй…

Оторвавшись от Миядзавы, Чуя прислонился к его лбу своим, тяжело дыша и пытаясь успокоить сердце. Кенджи так же запыхался, лицо его покрыл румянец, взгляд затуманился. Впрочем, он тут же растянул губы в самой нежной и доброй своей улыбке, заставив Чую так же покраснеть и закрыть глаза вновь.

— Боже, ещё раз так улыбнёшься, и я точно сорвусь, — выдохнул Накахара, опираясь ладонями по обе стороны от запыхавшегося и разгорячённого тела мальчишки. — И… Не смотри на меня так.

Кенджи осторожно поднял ладонь и провёл пальцами по щеке Чуи, так невесомо, что слизеринец дёрнулся, но тут же вновь прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями и вновь начиная дрожать.

— Ты необычный, и ты мне нравишься, Чуя…

Ты мне нравишься…

Чуя…

***

Хогвартс опустел. Все теперь проводили больше времени на улице, оставляя коридоры и кабинеты в одиночестве. После пар вообще никого практически в школе не было. С одной стороны, это нравилось Гин, а с другой стороны, она так привыкла к этой толпе, в которой можно было бы затеряться, подобно невидимке, слиться со стенами, исчезнуть из поля зрения, пройти мимо многих, после проведя в уединении несколько часов в дальней части школы.

Девушка сидела на ступенях одной из башен, задумчиво рассматривая стены перед собой, и думала о том, что этим летом не сможет быть рядом с братом, уезжая по приглашению в другую страну, к старому, любимому и довольно близкому ей другу. И, казалось бы, всё хорошо, так тихо и в сердце, и в жизни, год подходит к концу, нет никаких изменений в серой и одинокой судьбе Акутагавы, как…

— Каково это иметь брата-гея?

Гин вздрогнула, но не обернулась, выдохнув. Снова он. Везде. К сожалению, ей, в отличие от брата, приходилось часто терпеть достаточно много издёвок по поводу внешности и молчаливости. Акутагава выживал за счёт того, что был неким авторитетом. Гин же, пусть и значилась его сестрой, везде, кроме Слизерина, встречала одни лишь косые взгляды и издевательства. С чего бы вдруг? Да просто, на пустом месте, из ничего можно вырастить большое дерево, гнилое и грязное. Нужно же на ком-то срывать свою злобу, да и зависть. Ведь Гин значилась не из самой бедной семьи, у неё и правда было всё, что нужно, всё, что она хотела. Кроме одного. Понимания.

— Что, молчишь? Видимо, в прошлый раз тебе отрезали не только волосы, но и язык, — усмехнулся Тачихара, спускаясь по ступеням и смотря на сгорбленную спину тихой девушки.

Сначала он вообще долгое время думал, что Гин — парень. Может быть, даже так и думает до сих пор…

— Вы, слизеринцы, такие порой жалкие, такие нелепые, — в конец вышел из себя из-за того, что Гин не отвечала ему, Тачихара. — Бывает, вас не заткнуть, а бывает, не вытянуть и слова. Ответь мне, Акутагава! Сейчас же!

Но Гин продолжила молчать. За всю свою жизнь, за всё своё обитание в этой школе, она ни разу в не ответила Тачихаре ни единого слова. Он не слышал ни одного обращения от Гин в свою сторону, ни одного звука. Взгляды, выдохи, ранения — да. Драки, удары, кинжалом по щеке — каждый раз. Но слово? Хотя бы просто «отстань»? Нет.

Почему это раздражало Тачихару, никто не знал. Каждый раз он пытался вывести Гин на разговор, пытался наброситься на неё так, чтобы она ответила ему. И все задавались вопросом: зачем? Но вот Тачихара и сам, наверное, не знал. Но некоторые догадывались. Видимо, Мичизу просто до боли в рёбрах хотел услышать голос Гин, называющей его по имени.

Удар между лопаток, и Гин не сумела сдержаться. Скатившись по ступеням вниз, она еле-еле сумела удержать маску на своём лице, дрожащей рукой стряхивая пыль с себя. Злоба в сердце поднялась ураганом. Это было слишком, для неё это было давно уже слишком.

Рука взметнулась сама по себе, и нож, брошенный в Тачихару, вонзился ему по рукоять в плечо. Раздался вскрик. Гин выдохнула, от ужаса расширив глаза и бросившись к гриффиндорцу, не говоря ни слова, чувствуя, как от страха дар речи и вовсе пропал в ней.

Никто не понимал, почему Гин ненавидит Тачихару, а Тачихара ненавидит Гин. Возможно, всего лишь потому, что этих двоих тянуло друг к другу и никто из них не хотел мириться с этим. И может быть, потому, что всё это была вовсе не ненависть. А боль. Боль от того, что они оба не находят друг в друге хоть малейшей крупицы понимания…

Комментарий к глава 20 — последний месяц

Как и обещал (а я обычно сдерживаю свои обещания) продолжение написал довольно таки скоро, да и глава вышла относительно большой, я сам удивился, с чего бы так расписался :)

Кенджи и Чуя стали моим ОТП настолько, что я невольно сам улыбался, когда перечитывал момент с ними. Нет, тексты мои до сих пор не доросли до звания “хорошие”, однако я улыбался, потому что… Солнышки… Мои… Дети… КХМ

Буду очень рад отзывам, они поддерживают меня и я каждый раз улыбаюсь, когда читаю их, спасибо Вам огромное :)

[ и да, закончив ОН я возьмусь за две новых больших работы и… официально ОН будет первым моим законченным макси по слэшу, это здорово х) ]

========== глава 21 — запомни этот год ==========

Экзамены пролетели быстро и незаметно для некоторых. Кто-то что-то сдал, кто-то нет. Волнения, переживания, забытые в туалетах конспекты и бессонные ночи остались позади, как и очередной учебный год. Теперь же студенты собрались на платформе, кидая то скучающие, то облегчённые взгляды в сторону Хогвартса. Многие радовались, что наконец-то настали каникулы. А кто-то вроде Ацуши или Акутагавы были бы не против, чтобы остаться в школе и на последние месяцы лета.

Инцидент с Тачихарой взбудоражил всю школу, однако сам он не пожелал, чтобы кто-то из родителей или семьи об этом узнал. Тем не менее, когда это дошло до Акутагавы, тот написал своему отцу, и последний выслал денежную компенсацию Тачихаре, которую тот с презрением не принял, однако после короткого взгляда на Гин, проходящую мимо лазарета, почему-то согласился, пускай и с замешательством. Сейчас же всё было в порядке, плечо ещё болело, однако благодаря умелой школьной медсестре данная рана и правда затянулась, да и вряд ли доставляла достаточно много неудобств. Беседа с директором у Гин всё-таки состоялась, и кажется, ей предъявили за то, что носила оружие в школе. Но подробно о том, о чём говорила студентка с главой Хогвартса, никто так и не узнал, даже Рюноске.

Тачихара стоял в компании гриффиндорцев, ветер трепал его рыжие волосы. Отстранённо слушая беседу своих сокурсников, он смотрел на железнодорожный путь, будто умоляя поезд прибыть поскорее. После того удара в плечо он стал действительно более отстранённым и, казалось бы, даже замкнутым. Сжимая в пальцах ручку чемодана, Тачихара будто бы сжимал в нём всю свою затаённую злобу и ненависть, давил её между пальцев и пытался смириться с тем, что переживал.

Поезд показался скоро, остановился, вызвав множество возгласов и оживив толпу студентов, все стали забираться в вагоны, но Тачихара стоял на месте, зная, что ещё есть место и что он в любом случае сможет отбить у любого понравившееся ему место. Он будто ждал чего-то. Очень сильно и сам себе признаваться в этом не хотел.

Тихий кашель где-то слева вывел Тачихару из раздумий. Резко повернувшись, он нахмурился, вперившись взглядом в бледную и слегка смущённую Гин, виновато потупившую глаза. Она переминалась с ноги на ногу, сжимая в пальцах чемодан, что тащила за собой, такой небольшой, будто из всех вещей у неё была пара сменной одежды да расчёска. Тачихара долго смотрел на неё в ожидании, зная, что она хочет сказать ему что-то.

И Гин сказала, правда, очень тихо и слегка дрогнувшим голосом.

— Прости меня, пожалуйста, Тачихара, я так и не извинилась перед тобой за тот случай, просто не нашла в себе смелости, — выдохнув, Гин развернулась, добавив через плечо: — Я не хотела ранить тебя, пожалуйста, не злись на меня больше, чем ты злишься.

Тачихара почувствовал, как что-то стукнуло в голове, будто мозг разбился где-то о череп и перестал нормально функционировать. Парень просто замер, нахмурившись. Он направился было к вагону, презрительно хмыкнув и не желая более видеть это хрупкое тело перед собой, но вдруг остановился на полпути, переборов самого себя, и вдруг резко повернулся, быстрым шагом приблизившись к Гин. Схватив девушку за руку, он потащил её за собой, и, хотя та и пыталась вырваться, но делала это так вяло, будто знала, что ничего у неё не получится.

Тачихара пронёсся, ведя Гин за собой, мимо удивлённых Ацуши и Акутагавы и скрылся в вагоне Гриффиндора под долгие вопрошающие взгляды последних. Накаджима вздохнул, качнув головой, а Рюноске с тревогой хотел было броситься следом, но гриффиндорец придержал его за запястье:

— Не нужно, поверь, Тачихара не сделает ей ничего, — улыбнулся Ацуши, понимая, что Акутагаву вряд ли это успокоит. — У них определённо есть о чём поговорить.

Рюноске фыркнул, закатив глаза, но всё же шагнул обратно, смотря на Ацуши, и слегка пожал плечами, невольно соглашаясь с Накаджимой. Да, Тачихара имел много причин для того, чтобы убить Гин где-нибудь в тёмном углу, однако в школе он не сделал этого, да и не только гриффиндорцы замечали, какие долгие взгляды он порой кидает в сторону сестры слизеринского принца. К слову, Ацуши так и не смог понять, почему Акутагаву называли именно так, учитывая то, что самым популярным на их факультете считался определённо Дазай.

Накаджима вздохнул немного устало и, зарывшись ладонью в волосы, неловко откашлялся, смотря себе под ноги:

— Знаешь, мне сложно расставаться с тобой, — признался он, всё-таки подняв глаза на многозначительно молчавшего Рюноске. — Поверь, не хотел бы этого, правда. Буду сильно скучать по тебе. Говорю это уже сейчас, хотя мы даже не доехали до Кинг-Кросса, но всё-таки. Не думаю, что потом легко будет сказать что-то подобное.

Ацуши неловко жестикулировал руками, понимая, что говорит такие слова впервые, и не зная, правильно ли делает вообще, однако почему-то искренне желал, чтобы это звучало не грустно и ни коем образом ни отчаянно. Накаджима помнил, что ждало его дома. Тот кошмар, о котором он забыл на время школы, вновь возвратится в жизнь. За этот пятый курс Ацуши изменился. Он уже не боялся ошибок, он верил в чувства, он мог постоять за себя и за близких, он с уверенностью сдавал экзамены и знал, что сдаст на высший балл, если постарается. Он нашёл своего человека, с которым прошёл довольно долгий путь от ненависти до этой самой любви. Это чувство до сих пор оставалось полной загадкой для Накаджимы, но почему-то он был уверен в том, что чувствовал такое по отношению именно к Акутагаве. Просто потому, что хотел быть с ним каждый день, знать его до самого конца. Просто знать, как вывести того из хмурой задумчивости, грусти, злости. Знать, как успокоить. Быть рядом и быть тем самым человеком, которому Акутагава безвозвратно доверяет. Так много это стоило, и так этим он, Накаджима, дорожил, что не хотел вновь возвращаться к прежней жизни.

Он не боялся, что Рюноске забудет его, вовсе нет. Просто переживал за то, что, пройдя пару опытов сумасшедшей родственницы того ненормального учёного, действительно не доживёт до нового учебного года. И попросту не сможет увидеть улыбки Акутагавы, такой редкой, но такой дорогой и нужной ему, Накаджиме, вновь.

— Надеюсь, это лето пролетит быстро для меня, — неловко улыбнулся, наконец, Ацуши, взглянув в глаза Акутагавы, и замер, увидев, как помрачнел и напрягся вдруг Рюноске. — Эм… Аку… Акутагава?

— Поедешь ко мне? — вдруг резко произнёс Рюноске, схватив Ацуши за руку, и притянул к себе, заключив в объятья, сцепив руки у него за спиной. — Не хочу, чтобы мы расставались.

Накаджима почувствовал, как от такого резкого поступка дыхание выбило из лёгких, и невольно смутился, потупив взгляд. Вокруг столько людей, что они подумают, ведь не многие ещё в курсе их отношений, да и подобное между парнями особо-то и не принимают в обществе, как он понял. И всё же с открытой неприязнью Ацуши не столкнулся. Видимо, потому, что в Хогвартсе директор не скрывал свою гомосексуальную ориентацию, как, собственно, и никто из других… Если бы кто-то нетерпимый посмел высказаться, смог бы он нормально удержаться на плаву, без всяких бесед о «толерантности»?

— Может, отпустишь, мне неловко, — прошептал Ацуши, пытаясь выпутаться из объятий Акутагавы, но тот крепко прижал гриффиндорца к себе, не давая ему сделать ни шагу назад, смотря на него проникающим под кожу взглядом.

— Так поедешь ко мне? Мой отец не будет против, ты говорил, что дома тебя всё равно никто не ждёт.

Ацуши сглотнул, чувствуя, как учащается сердцебиение. Каждый раз, когда он оказывался в подобном положении, ему казалось, что дыхание пропадает. Это было странно, поэтому он и не любил таких неожиданных моментов. Он мог быть близко к Акутагаве, обнимать его, перебирать пальцами его волосы, гладить его голову на своих коленях, но когда так, то что-то совершенно иное. Та самая непонятная Накаджиме близость, от которой мурашки бегут по коже вверх.

— Я н-не знаю… Это слишком навязч…

Но Ацуши не успел закончить. В следующий момент Акутагава резко отпустил его и вдруг, скинув с себя плащ, одним движением укрыл их от чужих глаз. Минута — и Ацуши ничего не видел, кроме едва освещаемого проникающим снаружи светом лица Акутагавы, что приближалось медленно, но бесповоротно.

Накаджима понимал, что сейчас произойдёт, поэтому зажмурился, однако когда ощутил прикосновение губ на своих, то тут же расслабился, пусть и не смог сдержать судорожной дрожи. Попытавшись отбросить страхи о том, что их могут заметить, Ацуши сосредоточился на мгновении, выкинув из головы всё, что мешало, всё, что мог… Акутагава провёл языком по его губам, осторожно, нежно, как обычно делал перед поцелуями, будто берёг Ацуши, извинялся за то, что, возможно, совершенно не умеет правильно ухаживать за любимым человеком.

Но Накаджиме всё равно. Каким бы ни был Акутагава, Ацуши чувствовал, что готов вытерпеть всё, потому что это просто Акутагава. Потому что всё, что делает этот своевольный слизеринец — не так страшно, как его презрение.

Дальше поцелуй не зашёл, потому что послышался гул поезда. Ацуши резко распахнул глаза, а Акутагава, что готов был сплестись с ним языком, отпрянул, злобно выдохнув. Ацуши сглотнул подступившее к горлу сердце и, прижав ладонь к груди, глубоко вздохнул, пытаясь сосредоточиться.

Плащ вернулся на плечи Акутагавы, и Накаджима слегка сощурился от полыхнувшего дневного света. Быстрым шагом направившись к вагону, он потянул Акутагаву за собой, неловко улыбнувшись и попытавшись сделать как можно менее разомлевший вид. От поцелуев Рюноске всегда становилось не по себе, всё тело будто прошибало током, после чего можно было просто упасть на землю и не вставать.

И Кенджи, стоящий неподалёку, с улыбкой смотрел, как Ацуши скрывает лёгкое смущение и улыбается Акутагаве так, будто просит прощения за невольно помешавший им поезд. Пуффендуец, возможно, был одним из первых, кто всё понял. Ещё тогда, в Хогсмиде. Он знал, что Акутагава испытывает к Ацуши, но не говорил второму, поскольку понимал: всё должно устояться постепенно, да и справились бы эти двое прекрасно и сами. Теперь же Миядзава чувствовал радость за них. Он не так много знал Ацуши, но успел убедиться в том, что они с Рюноске и правда сильно похожи. Настолько, что сами не понимают, что единственные во всём мире способны дополнить друг друга до конца.

Вздохнув, мальчишка провёл ладонью по волосам и поднял глаза к небу. Солнечный день, очередной закончившийся учебный год. Спокойно на душе и так легко, что и правда хочется заснуть где-нибудь в уголке поезда и проспать до самого конца, с улыбкой на лице. Кенджи был рад, что на этих каникулах он снова увидится с родителями, что снова не придётся напрягать господина Огая своим присутствием и не чувствовать неловкость, что испытывала его мама за то, что просила Мори помочь ей, подержав златовласого ребёнка у себя. Что же, в этот раз лето пройдёт гораздо быстрее, а новый учебный год принесёт много изменений в его жизни, которым, впрочем, Миядзава был только рад.

Он буквально физически ощутил взгляд Чуи на своей спине. Ощущал его с самого начала, как и присутствие рыжего слизеринца. Вздохнув, Кенджи почувствовал, как тягучее тепло разливается по лёгким. Поудобнее ухватив лямку сумки, он лучезарно улыбнулся и повернул голову, встречаясь взглядом с сапфировыми глазами Накахары. Тот мгновенно замер, впрочем, совладал с собой и не прервал этого зрительного контакта. Каждый раз, когда Чуя молчал, Кенджи понимал, что нужно что-то произнести. Что-то сделать, дабы Накахаре было легче. Но при этом любил то, что между ними порой даже не находилось места для слов…

Кенджи никогда не думал о чувствах. Он слишком рано познал то, что многие познают лишь после совершеннолетия, и не считал это чем-то особенным, важным или вроде того. Как говорил Мори, человека, которого ты любишь, ты любишь не за время, проведённое в постели, а за то, что он единственный из всего мира заставляет тебя чувствовать себя счастливым одним лишь только своим существованием. И пускай Накахара делает то, что считает нужным. Кенджи никогда не противился и не хотел противиться ему, с самой их первой встрече в том коридоре. Он почувствовал, что, пожалуй, быть с кем-то и правда не так уж и плохо.

И пусть сам Накахара не понимал до конца чувств Миядзавы, отличавшихся от чувств остальных людей, он продолжал любить Кенджи. И пуффендуец это знал.

— Чуя! — улыбнулся Кенджи, подняв ладонь и помахав ему. — Рад, что ты нашёл меня.

— Ты же будешь писать мне, да? — сглотнув, спросил Накахара, подойдя ближе и встав рядом с Миядзавой, смотря на мальчишку взглядом, полным сожаления. — Обещаешь?

— Конечно, — кивнул Кенджи, подняв ладонь и проведя пальцами по щеке Накахары, осторожно и вложив в этот жест всю свою теплоту. — Надеюсь, все совы долетят до тебя и ты не будешь думать о том, что я забыл про тебя.

Чуя отвёл глаза в сторону, зажмурившись. Миядзава ощутил дрожь слизеринца под своей ладонью. Он всегда знал, что Накахара слишком импульсивен, что он порывистый, как дуновение ветра, как ураган. Что именно к нему, к Кенджи, он чувствует настолько сильную привязанность, что даже от малейшего прикосновения Миядзавы начинает ощущать себя будто прожжённым насквозь.

— Не провоцируй, — процедил через зубы Чуя и, сжав пальцами запястье Кенджи, отвёл его руку от своего лица. — Я не хочу пугать тебя до того, как ты вырастешь. Так что просто дай мне сдержаться.

— Можешь делать, что пожелаешь, Чуя, — улыбнулся Кенджи, произнеся имя Накахары так, что тот снова замер, заворожёно следя за движениями губ Миядзавы. — Я ничего не боюсь.

Но Кенджи знал, что Накахара не сможет переступить через себя. Что он будет чувствовать вину, даже если после всего случившегося Кенджи скажет: «Всё хорошо, я рад, что ты сделал это со мной». Что поделать. Обычно свободу дают именно тому человеку, что даже против воли воспользоваться ей посчитает слишком низким поступком. Но Миядзава не хотел объяснять то, что он давно уже не ребёнок. Тогда Накахара бы точно неправильно его понял.

— Не говори такое, — наконец выдавил из себя Накахара и, схватив ладонями лицо Кенджи, добавил с большей уверенностью и напором: — Но обещай, что, как только тебе будет хотя бы шестнадцать, ты будешь со мной и… В физическом плане?

— Обещаю, — не раздумывая, ответил Кенджи, прикрыв глаза и расслабившись под прикосновениями Накахары, в глазах которого читалось настолько сильное нежелание оставлять Миядзаву на это лето, что даже немного грустно стало где-то в глубине души. — И не скучай по мне сильно, помни, что я твой, Чуя Накахара. И я рад, что ты любишь меня.

Чуя быстро поцеловал его. А затем ещё раз. А после он просто не мог остановиться, покрывая поцелуями лицо Кенджи и наплевав на испуганно вскрикнувших девушек, что поспешно скрылись в вагоне, покраснев. Ему было всё равно…

Он просто ласкал языком белую кожу Кенджи, целовал его веки, его щёки, губы, подбородок, не в силах насытиться им. И хотя и знал, что у них впереди ещё поездка до Кинг-Кросса… Всё равно хотел напиться этим золотым вином до самого конца, чтобы хватило сил выдержать до конца этого грёбаного лета порознь друг от друга.

— Ты совсем ребёнок, но я так сильно хочу тебя, если бы ты только знал.

— Я знаю, — проговорил Кенджи, улыбаясь, между поцелуями. — Помни, что всё, что ты захочешь, будет приятно для меня.

И всё же чувство гложущей совести не позволяло Чуе заходить дальше поцелуев. Страстных, рваных, грубых, нежных, любых. Он просто не хотел рушить детство того человека…

Чьё детство не разрушили даже те события, что произошли несколькими годами ранее, окончательно лишив его статуса ребёнка, по определению.

Комментарий к глава 21 — запомни этот год

Вам может показаться, что я подвожу историю к финалу, ведь ключевым смыслом её было именно развитие отношений между Акутагавой и Ацуши, но… Но в последние главы вы будете сильно шокированы тем, что произойдёт, так что заранее предупреждаю закупиться чем-нибудь от сердца, чисто о вас беспокоюсь.

Ну чтож, арку Гин и Тачихары завершил, а то, что будет между ними, оставил на домысел уважаемых читателей :3

Эта глава похожа на предыдущую, и я мог бы их и объединить, если бы не контраст объёма. Но что поделать, если нужно объяснять недосказанное?

Очень буду рад отзывам, они всегда мне греют душу :)

И к следующей главе прикреплю ссылку на новый свой макси, кому будет интересно, можете заглянуть, правда он уже по другому пейрингу)

========== глава 22 — камень недопонимания ==========

Поезд прибыл на платформу, и ученики посыпались наружу. Суматоха, шум, гам, радостные выкрики и расстроенные лица друзей, прощающихся друг с другом. Ацуши вздохнул, повернувшись, и невольно улыбнулся, увидев Марка и Танизаки, что подошли к нему совершенно незаметно. Стоя с чемоданом чуть поодаль толпы ребят, Накаджима то и дело косился в сторону, с тревогой высматривая Акутагаву и чувствуя, как сердце сковывает волнение. А вдруг Рюноске заберут раньше, чем тот успеет с ним, с Ацуши, попрощаться?

Впрочем, весёлая рыжая пара отвлекла Накаджиму от таких грустных мыслей.

— Хэй, чем будешь заниматься летом? — обняв Ацуши за плечи, ухмыльнулся Марк. — Проведёшь его вдали от своего бойфренда, томно вздыхая и вспоминая лучшие времена?

— Марк! — вспыхнув, воскликнул Ацуши, покачав головой и дёрнув плечом. — Слезь с меня. И перестань называть его так.

— А что? Где я ошибся? — удивлённо вскинул брови Твен, но Ацуши всё-таки отпустил, подойдя к спокойно замершему на месте Танизаки и положив локоть тому на плечо. — Неужели вы уже… Пожениться успели?

Кажется, в сознании Ацуши что-то треснуло, и он, нахмурившись, поднял указательный палец, намереваясь вспылить, но всё желание вмазать Марку за такие шутки пропало, едва он завидел Акутагаву, что направлялся в его сторону с тяжёлым от всеобщей толкотни взглядом. Однако, видимо, Марк лопатками ощутил приближение холодной фигуры и, ойкнув, поспешил увести Танизаки подальше от несущего смерть и ужас слизеринца. Кинув Ацуши, что будет скучать и писать письма, Твен скрылся в толпе, держа Джуничиро за руку.

А Накаджима, выдохнув, вновь улыбнулся, качнув головой и подавшись вперёд, навстречу Акутагаве.

— Прости, что долго, — коротко извинился Акутагава, устало проведя ладонью по волосам и отвернувшись, ища кого-то глазами. — Мои вещи просто были завалены кучей других.

— Всё хорошо, не извиняйся, — искренне произнёс Ацуши, улыбнувшись, и, несмело протянув руку, сжал подрагивающими пальцами ладонь Рюноске, как бы ободряя.

От неожиданности слизеринца будто током прошибло от такого нежного прикосновения. И всё же, взяв себя в руки, он выдохнул, вновь вперив взгляд в Ацуши и, кажется, собирался что-то сказать, но никак не находил в себе решимости. Впрочем, Накаджима и не хотел выдавливать слова из Рюноске. Он лишь надеялся, что это лето пройдёт быстрее, чем любое другое, чтобы снова встретиться с Акутагавой в следующем учебном году и обнять настолько крепко, насколько был способен Ацуши.

Он не хотел уходить, не хотел покидать перрон первым. Поэтому ждал, пока Акутагаву заберёт его отец, ждал до самого конца. Боялся этого и одновременно понимал, что расставания не избежать. Хотелось растянуть это мгновение как можно дольше. Просто стоять, держа Акутагаву за его холодную ладонь, и наслаждаться суматохой вокруг, что не могла разрушить этого хрупкого мгновения между ними.

Наконец, Ацуши заметил, что взгляд Акутагавы замер на каком-то человеке, и, повернув голову, Накаджима с сожалением отметил то, что Огай Мори уже был здесь. Он стоял, смотря в их сторону, и улыбался, приветливо поднимая руку. Рюноске резко помрачнел, однако между тем пальцы его сжали ладонь Ацуши в ответ сильнее. Порывисто повернувшись, Акутагава вдруг выдохнул и спросил, слегка дрогнувшим голосом:

— Так ты согласен провести это лето со мной?

Ацуши, казалось, выбило из реальности на мгновение. Точно. Акутагава же предлагал ему ранее. Однако Накаджима почему-то был уверен, что ничего не выйдет, что это неловко, да и вряд ли возможно вообще. Конечно, возвращаться к сумасшедшей дамочке, дабы вновь почувствовать на себе кучу препаратов, стать подопытной мышью… Да, Ацуши бы этого не хотел. Да и вообще не хотел бы обратно. Но и Рюноске он не мог так обременить, чувствуя неловкость перед Огаем Мори. Он и так помог ему в начале года, переместив Ацуши вместе с Акутагавой. И в этот раз эта просьба могла выглядеть не то чтобы странной. А чудовищно странной.

Ацуши хотел было ответить, что это жутко неудобно, однако Рюноске не стал его слушать. Дёрнув Ацуши за собой, он направился к Огаю, и Накаджима едва успел схватиться за ручку своего чемодана, стараясь успеть за резко ускорившимся шагом Акутагавы. Остановившись возле мужчины, Рюноске выдохнул, смотря на того тяжёлым, полным выжидания взглядом. Накаджима от смущения не знал, куда себя деть. Настолько странная ситуация, что…

— Акутагава, наконец-то, этот год закончился, — улыбнулся Мори и, кинув взгляд на Ацуши, удивлённо воскликнул. — А я помню тебя, мальчик мой. Неужели ты сблизился с моим сыном? Вот так удача.

— Я хочу, — перебил его Акутагава похолодевшим голосом, — чтобы Ацуши жил у нас этим летом. Это возможно?

Ацуши не знал, что делать от стыда, оттого вперился взглядом в носки своих ботинок и жутко хотел провалиться под землю. Акутагава, ну за что так прямолинейно? Это так странно, так невыносимо, так невозможно и так…

— Конечно, — улыбнулся Мори, добавив: — Если родственники Ацуши не против.

Что?

— Твои родители разрешат? — тут же перевёл взгляд на Ацуши Акутагава, в глазах которого резко потеплела отчаянная надежда.

Что, что только что…

Ацуши замер, не в силах пошевелиться и вперил в Огая удивлённо-поражённый взгляд. Ему не верилось в то, что он слышал, да и вообще летом он никогда ни у кого не гостил в своей жизни, как и зимой. Его никто не приглашал, а в этот раз Акутагава будто не хотел его и вовсе отпускать от себя всю жизнь. По сути, если бы это было возможно, Ацуши согласился бы жить у Рюноске в сарае, лишь бы не возвращаться обратно, да и вообще, провести время, не боясь стать подопытной крысой, настолько необычно и настолько маняще. Неужели всё и правда настолько просто?

— Н-нет, никто не будет против, — запнувшись, смущённо пробормотал Ацуши, зарывшись пальцами в волосы и опустив взгляд.

— Отлично, — произнёс Акутагава, повернувшись к Огаю, и добавил: — Я надеюсь, проблем не будет.

Мори ничего не ответил, лишь усмехнувшись, и, одарив Ацуши тёплой и немного пугающей улыбкой, спросил:

— Мне лично уговорить твою семью?

— Нет, письма будет достаточно, я думаю, я сам напишу, — так же тихо и чувствуя дикую неловкость, произнёс Ацуши, понимая, что ещё немного и просто попросит прощения за то, что Акутагава спросил Мори об этом.

Кто знает, может быть, у Огая просто не было возможности отказать? Ацуши ничего не знал об отношениях этой семьи, и ему казалось, что он смотрит в тёмную пустоту, без единого проблеска, за который можно было бы зацепиться. Но вместе с тем ему не было страшно. До тех пор, пока Акутагава с ним, ничего не должно случиться. И это чувство согревало душу.

— Тогда следуйте за мной. Акутагава, расскажешь об учёбе дома.

И всё же сердце Накаджимы терзала какая-то странная вина. Словно он будет совершенно лишним. Будто его, брошенного всеми котёнка, вдруг подобрали к себе хозяева и дали право делать то, что угодно… Это странно. И чувство странное. Но если Рюноске не оставит его, то Ацуши готов переступить через тревогу и просто дать себе шанс отвыкнуть от одиночества…

***

Ацуши вздрогнул, когда Акутагава раздвинул его ноги коленом. Вообще, оказаться в подобной ситуации было довольно странно для Накаджимы. Они просто лежали на диване. Акутагава читал книгу, а Ацуши дремал у него на груди, слушая сердцебиение Рюноске, то быстрое, то гулкое, то равномерное, и наслаждаясь самым любимым, пожалуй, в своей жизни звуком…

Однако книга была отложена в сторону. Акутагава шевельнулся. Ацуши приподнялся, невольно нависнув над Рюноске, и замер, осознавая в какой позе оказался. Сглотнув, он хотел было отпрянуть и слезть с дивана, но колено Акутагавы в прямом смысле не дало ему этого сделать. Пряча взгляд где-то на вазе с фруктами на резном столе, Ацуши чувствовал, как невольно краснеет. Ему не нравилось попадать в такие ситуации, но и что делать, дабы избежать их, он в то же время понятия не имел.

Акутагава вздохнул, будто очнувшись, и, подавшись вперёд, коснулся пальцами щеки Ацуши. Пересилив себя, Накаджима всё-таки взглянул в глаза слизеринца и буквально утонул в темноте его расширенных зрачков. Отчего-то от этого взгляда по телу пробежались мурашки и где-то в животе приятно стянуло, однако Ацуши всё равно ощущал себя странно. Ему срочно нужно было вдохнуть, желательно как можно глубже, чтобы разорвало лёгкие, потому что от этой близости с Акутагавой становилось совершенно тесно в, тем не менее, обширном кабинете.

То, что Рюноске жил в особняке, Накаджиму просто настолько вышибло из колеи, что он в первую неделю боялся высунуться из комнаты. Ему казалось, что он попал в какой-то неправдоподобный роман для девушек, в котором по взмаху волшебной палочки всё решается и принц на белом коне увозит даму в свой дворец, спасая её от рутины и несчастной жизни. Однако всё же со временем он привык, перестал на цыпочках обходить ковры, перестал пугаться скрипов по ночам, чураться огромных окон и привык-таки к чрезмерно роскошной для него комнате. Нет, Хогвартс тоже был дворцом, однако там было скорее общежитие, нежели что-то вроде огромнейшего дома для пары-тройки человек… Да и не было в нём особо богатых предметов интерьера, как здесь.

Когда Ацуши увидел комнату Акутагавы, он вообще дар речи потерял. И чувствовал неловкость, вспоминая, в какой комнате жил он сам. Однако, за две недели, Накаджиме пришлось-таки освоиться и поверить в реальность того, что он и правда живёт в таком богатом и огромном доме, как этот. Впрочем, что ещё и ожидать от чистокровных волшебников. Все они практически исходили из аристократических или богатых семей, неудивительно.

Ацуши сглотнул, выдохнув и ускорив шаг. Утренняя неловкая ситуация вновь всплыла в памяти. Тогда Акутагава просто хмыкнул, подмяв Накаджиму под себя и поцеловав, заставляя забыть об испытанной ранее неловкости, после чего просто обнял вновь, перебирая платиновые пряди волос пальцами. Ацуши подумал, что гроза прошла, и действительно расслабился, однако долго пытался разобраться в том, что почувствовал в тот момент, как и в том, что он чувствует каждый раз, когда Акутагава целует его.

Выйдя в сад, Накаджима захотел снова зайти обратно, однако всё же удержался, заставив себя пройтись по обширному и пахнущему свежими цветами саду. Вчера шёл дождь, и теперь земля была влажной, липла комьями к ботинкам. Ацуши не представлял, как он доберётся босиком до комнат прислуги, дабы одолжить корыто и щётку, чтобы почистить обувь. Всё-таки по замку все расхаживали, как ни странно, не в тапках даже, а в обычной обуви. Это пугало Ацуши, да и всё казалось непривычным в целом. Он постоянно переживал по поводу того, что будет обузой здешней семье. Акутагава презрительно фыркал и трепал Ацуши по голове за такие мысли, однако от этого они почему-то не улетучивались.

Пройдя немного далее, Ацуши вдруг запнулся взглядом о Мори, что сидел на скамье и смотрел куда-то вперёд себя. Накаджима хотел было повернуть назад, дабы не мешать уединению мужчины, но вдруг услышал, как Огай окликнул его.

Вздохнув, Ацуши подошёл к Мори и, поклонившись, нервно сглотнул. Он всё ещё ощущал себя чрезмерно обязанным этому человеку. Причём буквально всем, что получил в этом доме.

— Вы хотели спросить меня о чём-то? — спустя пару минут молчания произнёс Ацуши, чувствуя на себе рассматривающий и оценивающий взгляд Огая и невольно смущаясь ещё больше.

Мужчина хмыкнул, покачав головой, и жестом пригласил опуститься на скамью. Накаджима понял, что неизвестного ему разговора не избежать, и смирился, осторожно присев рядом. Отчего-то он чувствовал себя страшно неловко находясь близко с этим человеком, который, казалось бы, не уставал улыбаться и выглядел так, будто ему ничто не может помешать исполнить что-либо из своих планов. Что бы он ни захотел. Ацуши мог с уверенностью сказать, что Огай Мори добился бы своей цели. Почему-то с одного только взгляда на этого мужчину Накаджима подумал, что может быть так и никак иначе.

— Давно ли вы вместе с Акутагавой?

Вопрос повис камнем над головой Накаджимы. Замерев, юноша широко раскрытыми глазами смотрел на землю, сжимая пальцы на коленях. Сдерживая желание отпрянуть, броситься куда-либо прочь, он наконец-то сглотнул, сумев совладать с собой.

Чёрт возьми, откуда он… Откуда он узнал?

— Я… Я не…

— Не переживай, — улыбнулся Мори, поймав взглядом реакцию Накаджимы на свои слова. — Я не осуждаю тебя за влечение к своему полу, как и своего сына. Предрассудки общества стали большим клеймом на подобного рода отношениях. Но это не значит, что однополые связи и правда ненормальны.

Ацуши вздохнул, кинув украдкой взгляд на Мори, и почувствовал, как сердце, сделавшее мёртвую петлю в груди, пришло в норму. От страха он едва не потерял дар речи, но, услышав слова Мори, расслабился. Пальцы на коленях больше не сжимали ткань брюк.

На самом деле, Накаджима никогда не думал о том, что отношения с парнями могут быть ненормальными. Не думал, что сам попадёт в подобную ситуацию, но… Но, тем не менее, не считал что-то такое вне порядка или нормы. Однако по рассказам Марка, что успел напугать Накаджиму раз тридцать за последние месяцы учебного года, большинство людей к подобному относятся с презрением и даже ненавистью. Собственно, часто Ацуши задавался вопросом: А что было бы, если бы у него были родители? Что было бы, если бы ему нужно было признаться им в том, что он состоит в отношениях не с кем-нибудь, а с… Парнем? Что случилось бы в таком случае? Приняли бы его или нет? Рассуждал он об этом часто, хотя знал, что, сколько бы ни думал о таком, это не имело смысла. У него не было семьи. И до совершеннолетия его опекунство держала в руках какая-то сумасшедшая девушка, которая плевать хотела на его состояние, жизнь, выбор, судьбу. С одной стороны повезло, а с другой…

— Но мне всё равно интересно, как давно вы вместе? — повторил свой вопрос Мори, и Ацуши ощутил, как ладонь мужчины легла на плечо, едва сжав его пальцами.

Вздрогнув, юноша тряхнул головой, тут же встрепенувшись, и, смущённо улыбнувшись, ответил немного тише, чем хотел:

— Не так… Не так давно на самом деле.

— Насколько далеко вы заходили в отношениях друг с другом?

— Что?

Насколько далеко…

Произошедшее утром яркой молнией вспыхнуло в голове, и Ацуши почувствовал, как пересыхает в горле. Насколько далеко? Действительно хороший вопрос. Ему никогда не были знакомы чувства, он не состоял ни с кем в отношениях. И, хотя по части любви между девушкой и парнем примерно представлял, до чего всё доходит, в случае подобного между парнями… Ацуши и представить не мог, что может иметь ввиду Мори под словами «насколько далеко» в таком случае? А насколько нужно? Что вообще происходит между парнями, когда те оказываются в такой же близости, как девушка с парнем?

Пожалуй, ты примерно представляешь.

Ацуши невольно смутился, отвернувшись и спрятав лицо за ладонями. Подобные вопросы смущали, но ещё больше заставляли задуматься. И правда. Их поцелуи с Акутагавой часто заставляли Ацуши дрожать в руках Рюноске, сознание окутывало туманом, и Накаджима сам не знал, что хотел сделать, что хотел бы, чтобы Акутагава сделал в подобный момент. От прикосновений становилось тяжело дышать, а взгляд Рюноске, казалось бы, сжигал внутренности. Подобные чувства Ацуши не мог ни объяснить, ни понять. Да и зачем? Но произошедшее сегодняшним утром заставило его задаться этим вопросом ещё раз.

— Поцелуи, прикосновения, постель? — хмыкнул Мори и, увидев, как резко расширились глаза Ацуши, тихо рассмеялся, потрепав того по голове. — Не будь таким впечатлительным, в конце концов, когда-нибудь до этого должно дойти.

— До чего именно? — дрогнувшим голосом спросил Ацуши, вдруг поняв, что, возможно, Мори был единственным человеком, которому он мог сейчас задать подобный вопрос и рассказать о том, что чувствует, спросить о том, что с этим делать.

— До секса, разумеется.

Пожалуй…

Что-то треснуло в голове Ацуши, и он подскочил на месте, тяжело дыша. Не зная, куда себя деть от смущения, он тряхнул головой и, дрожащим голосом извинившись, опустился обратно, чувствуя себя явно не в своей тарелке в подобных разговорах. Нет, он не то, чтобы боялся подобного или стеснялся, но… Но он никогда не думал, что однажды их отношения с Акутагавой могут дойти и до такого. Они же парни, как-никак, и физически сложно представить, каким образом… Всё-таки, каким образом?

— А между парнями… То же… Что и между…

— Прости, если смутил тебя подобными вопросами, — тепло улыбнулся Мори и продолжил, хитрым взглядом смотря на Накаджиму. — Но мне, как отцу, интересно, что между вами происходило. Между мужчинами так же, как и между мужчиной и женщиной. Но физиологически, разумеется, отличается. Ты никогда не интересовался подобным, разве?

— Никогда, — мотнул головой Ацуши, постепенно успокаиваясь и чувствуя, что внутри даже вспыхивает какой-то лёгкий интерес к подобному.

А Акутагава знает о таком? Интересовался ли? А может быть, даже пробовал… Подобные мысли загоняли в тупик, но при этом жутко хотелось спросить Рюноске, был ли он с кем-то из парней так же, как с девушкой? Ацуши не волновал этот вопрос до тех пор, пока он не понял, что между ним и Рюноске становится всё больше неловких пауз, моментов, взглядов, поз и слов. Кажется, будто Акутагава только и делает, что сдерживается. А Накаджима, в свою очередь, боится шелохнуться, боится сделать шаг в сторону и оступиться, да и вообще не понимает, зачем это нужно в отношениях.

Прикосновения, поцелуи, всякое… Зачем?

Возможно, потому что приятно? Но приятно может быть и от одних поцелуев, разве нет?

Последнюю фразу Ацуши случайно произнёс вслух и понял это только тогда, когда Огай сдержанно рассмеялся, ответив на невольно заданный Накаджимой вопрос:

— Конечно, однако рано или поздно тебе захочется большего.

— То есть… В любом случае захочется? — несмело спросил Ацуши, скосив взгляд в сторону. — Простите, что задаю подобный вопрос, я… Я совершенно не знаюничего об этих вещах.

— Не извиняйся попусту. Нет, вполне возможно, что и не захочется, — пожал плечами Мори, продолжив: — Любовь и физическая близость, как-никак, не одно и то же. Как любовь может существовать без неё, так и близость, собственно, без любви. Не каждый человек жаждет этого, да и зачастую не задаётся вопросом, почему его тянет к кому-либо в таком ключе. Разобраться в собственных чувствах сложно, всё-таки все люди разные. Кто-то считает, что подобное грязно и мерзко. Кто-то не может обойтись без секса с тем, с кем состоит в отношениях и не только. А кому-то всё равно. Я наблюдал за вами с Акутагавой с самого начала. И могу сказать, что Рюноске совершенно. Совершенно не всё равно. Но если он до сих пор не набросился на тебя, значит, ему не наплевать и на твои чувства. Захочешь ты или нет, в конце концов, зависит только лично от тебя, правильно? И ничего такого нет в том, чтобы заниматься сексом с близким себе человеком, ты ведь доверяешь ему всецело и полностью, так ведь?

Ацуши не знал, стоит ли отвечать на последний вопрос, а потому просто кивнул. В мыслях же его был полный бардак после сказанных Мори слов. И смятение, и вроде бы согласие с точкой зрения Огая. Всё перемешалось, оставался один лишь вопрос: как разобраться? Как понять, что хочет от него Акутагава, что делать, если кто-то из них двоих перейдёт через границу? Казалось бы, чувства Ацуши к Рюноске никогда бы не вместили в себя и такого физического влечения, но если Акутагава желает, то…

Отчего-то Накаджима не сомневался в том, что готов был сделать всё, чтобы Рюноске было лучше. Наплевав на смущение, наплевав на то, что, может быть, предпочёл бы не переходить эту границу между ними. Разговор с Мори заставил его глубоко задуматься над тем, что происходило между ним и Рюноске в последние дни.

Заставил задуматься над тем, как двигаться дальше, не преодолев этот камень недопонимания?

Комментарий к глава 22 — камень недопонимания

Фух, как оказалось, на то, чтобы провернуть концовку, мне потребуется больше времени, чем три главы… Но в любом случае, держите продолжение :)

Обстановка ещё валидола не требует, но следующая глава может убить. Поэтому, пожалуйста, будьте готовы и осторожны.

Спасибо огромное вам за ваши отзывы, я читаю их с улыбкой и они очень поддерживают меня, как автора :) Я жутко рад, что смог написать такую историю, которая понравилась стольким людям и намереваюсь продолжать расти в фикрайтерском творчестве.

К слову, так как “Останься нетронутым” заканчивается, я начал новый макси (постапокалипсис ау) по пейрингу Чуя/Дазай, который в этой работе пусть и планировался, но не устоялся. Может быть, кому-нибудь интересно, и я просто оставлю здесь ссылку: https://ficbook.net/readfic/8264891

Буду очень рад вашим отзывам и постараюсь на все со временем ответить)))

========== глава 23 — почему ==========

Ацуши вышел из своей комнаты поздно. Дверь тихо скрипнула, отчего юноша вздрогнул и передёрнул плечами. Было холодно, чистая рубашка, которую он выудил из шкафа, оказалась ещё холоднее. Ступая босыми ногами по ковру коридора, Накаджима пытался успокоиться, однако тело всё равно била лёгкая дрожь. Сердце колыхалось в груди, болело даже немного. От того, на что он решился. От осознания, что он хотел сделать сейчас.

Тишина вокруг заломила руки за спину, и казалось, что ещё чуть-чуть и из-за поворота вылетит призрак, крича на дико высоких нотах о том, что он заберёт тебя в ад.

Однако вместо призрака из-за угла показался сонный Акутагава, бледный и хмурый. Ацуши едва не вскрикнул, увидев его, но лишь дёрнулся, отступив назад. Рюноске непонимающе смотрел на босого юношу в коридоре и некоторое время угрюмо молчал.

— А-акутагава? — осмелился нарушить молчание Ацуши, сглотнув и обняв себя руками. — Ты тоже не спишь?

— Нет, — коротко ответил Рюноске, склонив голову на бок. — Куда ты идёшь?

Ты не обрадуешься…

Передёрнув плечами от холода и колотящей тело дрожи, Ацуши неловко улыбнулся и произнёс, обходя Акутагаву со стороны, направляясь дальше нервной поступью и стараясь выглядеть достаточно спокойным:

— А, да так. Знаешь. Ничего особенного. Хочу поесть, живот болит немного, не переживай, иди спать. Я привычен к голоду, но сейчас что-то как-то… Не важно, словом.

Акутагава хотел что-то сказать, но Ацуши уже был далеко, чувствуя его режущий взгляд между лопатками. Тёмный коридор давил на рёбра, лица с картин, казалось бы, осуждающе смотрели вслед, и от этого становилось ещё паршивей на душе. Как Накаджима решился на подобное, он не знал. Да и не знал, нормально ли это вообще. Однако отчего-то думал, что да. Надеялся, что да. Во всяком случае, только так он сможет понять, что за камень преткновения лежит между ним и Акутагавой.

Тихий стук. Снова скрип, Ацуши ловит кончиками пальцев ног свет от лампы в пахнущем розами кабинете. Шаг, ещё один. И вот Накаджима уже внутри, замёрзший и бледный, немного неловко мнущийся у порога. Вздохнув, юноша прикрыл дверь до конца и наконец-то осмелился поймать на себе удивлённый взгляд сидящего за столом Мори Огая, что переписывал какие-то бумаги. Правда, оторвался от этого дела, едва юноша нарушил его уединение.

— Что-то беспокоит?

— Нет, я… Простите, — Ацуши откашлялся, вскинув голову, и, глубоко вздохнув, прошёл вглубь комнаты, остановившись перед столом мужчины и скользнув быстрым взглядом по его рукам. — Просто хотел спросить об одной вещи. Вы ведь психолог?

Мори улыбнулся, и от этой улыбки стало чуточку спокойнее. В том-то и дело, что чуточку.

— Нет, я просто врач, — покачал головой Мори, отложив бумаги в сторону и внимательно смотря на Накаджиму. — Был, по крайней мере, им.

Ацуши кивнул, будто своим каким-то мыслям, и на несколько минут замолчал, рассматривая собственные ноги и подрагивая немного от волнения. Как сказать так, чтобы прозвучало не странно? Спросить так, чтобы не быть выгнанным раньше, чем хотелось бы? Столько вопросов в голове, и ни один из них не находит своего ответа в итоге.

— Ты хотел что-то узнать у меня? — нарушил долгую паузу Мори, заставив Ацуши вздрогнуть.

— Я хотел… Господин Мори… Я хотел бы, чтобы вы показали, если вам не сложно, — Ацуши сглотнул, набрав в грудь побольше воздуха, и выдал на одном дыхании: — Показали, как люди занимаются сексом.

Да.

Ацуши долго думал над этим и не мог уснуть. Он никогда не чувствовал желания лечь с кем-то в постель, его не возбуждали девушки или полуголые парни. Он рылся в своей памяти и всегда возвращался только к одному: ему было больно и страшно. Всегда он боялся того, что упадёт и не сможет встать. А долгие летние каникулы превращались в сущий ад. Ад для него, ад для его сердца. Нервы сдавали, хотелось бы уйти. Просто уйти, чтобы никто уже не приносил ему, Ацуши, боль. Дать себе отдых, передышку, возможность перемахнуть через самого себя.

Дазай помог, Дазай избавил от страхов. А от тех, что остались, научил защищаться, тем, что грызли, научил сопротивляться. Акутагава показал Ацуши то, как прекрасен может быть один человек для другого человека. Дал надежду, показал чувства, по итогам которых Ацуши просто понял: он хочет быть с ним. Но что до постели…

Накаджима не понимал, и его это беспокоило. Не понимая, он мог не заметить того, как Акутагава остынет к нему или просто попытается найти замену. Ведь если чего-то в отношениях не хватает, человек может просто махнуть рукой, как-никак, поймать на свои ладони другое сердце. И если Рюноске нужно было спать с ним, с Ацуши, то тот был не против сделать что угодно, перебарывая страх.

Одно только мучило его голову. Как? Как и что такое секс между парнями? Огай Мори внушал доверие, он был мужчиной, плюс знал так много о таких вещах. И вот, Ацуши совершенно без стыда просит его об одолжении переспать с ним. Да, такая нелепая ситуация, любой бы посчитал Накаджиму поехавшим, но…

Но сам он не был смущён и не считал это сумасшествием. Он просто не знал, как к подобной просьбе отнесётся Мори. А сам хотел лишь понять, что это за чувство и с чем его едят. Только и всего.

Как говорил Огай Мори… Просто понять, принесёт ему такая вещь удовольствие или придётся терпеть сквозь зубы, отдаваясь Акутагаве.

— То есть, — протянул Мори, удивлённо вскинув бровь. — Ты имеешь в виду показать?

— Показать, — кивнул Ацуши.

— На тебе?

— На мне.

— Сейчас?

— Если вы не заняты, конечно.

Мори Огай вздохнул, потерев виски пальцами, и произнёс немного неуверенно, что было для него странно.

— Я всё понимаю, но, если ты не испытывал подобных чувств раньше, есть шанс, что тебе это покажется неприятным. А остановиться я не смогу, пока не доведу тебя до конца. Уверен, что хочешь? — Мори ухмыльнулся, подавшись немного вперёд. — Жалеть не будешь?

— Я просто хочу понять себя, — сглотнув, сказал Ацуши немного дрогнувшим голосом и порывисто расстегнул пуговицы рубашки, что обнажила часть его кожи, и, неловко опустив руки, добавил: — Не говорите Акутагаве. Пожалуйста.

Мори хмыкнул, качнув головой. Ацуши уже подумал было, что тот против или посчитал его идиотом, но вдруг Огай поднялся из-за стола, медленно обойдя его и встав сбоку от Ацуши, так близко, что и холода больше казалось бы не ощущалось. Накаджима вздрогнул, на секунду пожалев о своём решении. А потом просто смирился с той мыслью, что и правда не уснул бы, не смог бы, пожалуй, спокойно смотреть Акутагаве в глаза, не зная, как разобраться с его демонами.

Огай медленно провёл кончиками пальцев по скуле Ацуши до подбородка, отчего тот дёрнулся немного, но продолжил стоять. Сердце сковали жгуты, но ничего, кроме дикого желания поскорее с этим покончить, Накаджима не испытывал. В тишине прикосновения, кажется, обжигали.

— Что же, раз так, — Огай повернул лицо Ацуши к себе, едва касаясь пальцами кожи и заставляя юношу чуть приподнять голову. — То неси ответ за свою просьбу.

Ацуши сглотнул, когда пальцы Огая скользнули под расстёгнутую рубашку, пройдя рядом касаний по телу, тёплых, контрастом с холодной грудью и животом Накаджимы. Он ощутил волну дрожи, окутавшую тело. И желание отстраниться, наверное, потому что снова накатил страх.

Словно во сне он почувствовал, как Мори слегка подтолкнул его к столу и, сдвигая бумаги в сторону, осторожно усадил на него, едва касаясь, будто бы боялся ранить. Это радовало. Ацуши доверял, пусть и до сих пор вообще не понимал, как это происходит, что вообще за собой несёт.

Ладонь мужчины осторожно скользнула по щеке Накаджимы, и в следующий миг тот почувствовал, как Мори коснулся губами его обнажённой шеи. Склонив голову на бок, Ацуши прикусил губу, ощущая, как от прикосновения разливается тепло по венам. Было не так уж и плохо, во всяком случае, приятно, несомненно. И всё равно он чувствовал себя странно. Поцелуи стали спускаться ниже, и Ацуши подавил судорожный выдох, вцепившись пальцами в плечо Огая. Плавно скинув рубашку с плеч Ацуши, что запуталась где-то у локтей бледного юноши, Мори коснулся губами его ключицы, затем скользнув дальше, к плечу, предплечью, ладонью проводя вниз по руке… Накаджима издал какой-то странный для самого себя звук, который, по сути, назывался стоном. Всё странно. И необычно. И отчего-то нет чувства стыда, одно лишь слово в голове: почему. Почему Акутагава хочет этого и чего именно хочет.

— Ты дрожишь, тебе страшно? — спросил Мори, улыбнувшись и вновь поцеловав шею Ацуши, оставляя на ней лёгкий след, ведя носом выше, к скуле юноши.

— Н-нет, — хрипло выдавил Накаджима. — Это приятно, наверное.

— Наверное?

Ацуши не ответил, сглотнув и закрыв глаза. Мужчина скользил руками по его телу, оставлял поцелуи, это было безусловно волнительно и даже не так уж и плохо, но… Но всё равно вопрос оставался вопросом. Ацуши же жил без этого как-то раньше? Жил. И что в этом такого, что Акутагава так хочет получить? Непонятно… И совершенно не ясно. И то, что поцелуями всё не ограничивается, Ацуши по сути, тоже знал.

Рука Мори легла на его член сквозь ткань брюк, и Ацуши вздрогнул всем телом, запрокинув голову и сжав пальцы на плече мужчины. Странно. И, кажется, кровь начинает стучать в ушах от этих ласк. Самому за себя неловко, но что делать, когда ответы в простых словах не находятся.

Что подумает о нём Акутагава?

Ацуши не хотел отвечать на этот вопрос самому себе. Как-никак, а он сам не считал это чем-то странным. Лишь не хотел бы, чтобы Рюноске об этом узнал.

— А ты возбуждаешься.

Фраза громом ударила в голову, и Ацуши задохнулся в собственных словах, чувствуя, как ударяет что-то в низ живота от этого полушёпота где-то у уха. Чёрт, это точно странно. Но вроде бы не так ужасно, как он подозревал. Рука Мори скользнула выше, к пуговице брюк, и Накаджима понял, что тот хотел сделать дальше. Сопротивляться юноша даже не собирался.

Стянув брюки с Ацуши, Мори провёл ладонью по его обнажённому бедру, и Накаджима выгнулся, сжимая ногами талию мужчины и тяжело дыша. Слишком всё странно, и это слово будто бы преследует сознание, одно только оно. Странно. Необычно. Неосознанно и как-то никак. Сглотнув, Ацуши дёрнулся, когда Мори вновь коснулся его сквозь ткань нижнего белья, и ощутил, как кровь приливает к щекам.

— Не нервничай и просто расслабься, позволь себе возбудиться.

И, кажется, Ацуши позволил. Точнее, даже позволять не нужно было. Он просто почувствовал, как всё стянуло тягучей болью. Мори подался вперёд, прижимая Ацуши к столу, и из юноши на миг выбило весь воздух, от близости и щекочущих кожу прядей волос Огая, спадающих на лицо Накаджимы, стало не по себе. А после, стянув с него последнюю ткань, пальцы Мори обхватили член юноши, осторожно и мягко, так, что Ацуши снова прогнулся, дрожа. Закусив губу, он закрыл глаза, отвернувшись, смотреть в лицо Мори было слишком невыносимо сейчас.

Впрочем, тот и не пытался развернуть Ацуши обратно. Рука его двинулась, и Накаджима вновь подался вперёд навстречу его прикосновению, невольно, кусая губы и вцепившись ладонями в плечи мужчины. Странные чувства, но приятные, кажется, до одури… По крайней мере, сейчас.

Пальцы Мори сжимали член Ацуши и отпускали, ему казалось, что Огай просто знал те моменты, когда Ацуши просто дрожа выдыхал и вскрикивал, почувствовав новое грубое прикосновение, сменяемое более нежным. Мори снова оставил поцелуй на шее юноши, и тот отметил про себя, чувствуя, как глаза постепенно застилает пелена пустого наслаждения, что Огай не касался его губ. Странно или… Или правильно? Наверное, врач знал, что целовать губы Ацуши имел право, пожалуй, только Акутагава.

От подобных мыслей по телу разлилось ещё больше жара, и Накаджима не заметил, как потерял контроль, искусав губы до покраснения, и сорвался на стоне. Мори постепенно ускорился, и Ацуши вцепился в него сильнее, давясь собственными выдохами и поскуливая в его плечо. Наконец, грёбаная пытка закончилась, и Ацуши почувствовал, как всё его тело в один миг просто переклинило. Одно мгновение — и сил уже нет. Кажется, это тот самый конец, о котором говорил Огай. «Пока не доведу тебя до конца». Значит, это и есть конец…

Тяжело дыша, Ацуши лежал на столе, а Мори не спешил отстраняться. Наконец, он поднялся, скинув с себя пиджак, и, укрыв им Ацуши, довольно улыбнулся, спросив:

— Ну и? Почувствовал то, что хотел понять?

Ацуши прикрыл глаза, сглотнув и не чувствуя каких-либо сил в этот момент. Правда, тело, кажется, вновь наливалось энергией, пускай и достаточно медленно. Он не знал, что ответить на этот вопрос. Да и вообще не знал, что говорить сейчас, о чём думать, что предпринимать. Бросаться прочь или остаться на месте, смотреть в потолок или закрыть глаза навсегда. Он не знал. Да и то, что почувствовал… Он не мог сказать, нравится ему это или нет. Да и вообще ощущения были странные, будто через туман.

Зачем он вообще это сделал?

Затем, что и правда не знал, как вести себя с Акутагавой. Как сделать так, чтобы тому было более комфортно в их отношениях. Ведь если тот желает спать с ним, с Ацуши, то Ацуши готов пойти на это, ему в принципе…

— Мне всё равно, — дёрнул плечом Ацуши, вздохнув и тяжело приподнявшись на локтях. — Но… Спасибо, наверное.

— Не благодари, — хмыкнул Мори, вытерев руку о салфетку. — И всё же, ты меня очень сильно удивил. Настолько доверился мне?

— Вы внушаете доверие, — кивнул головой Накаджима и вздохнул. — Акутагава… Хочет сделать со мной то же самое?

Огай покачал головой из стороны в сторону, от чего Ацуши невольно выгнул бровь. Не то же? А что тогда? Или между парнями существует и другой секс?

— Он хотел бы зайти гораздо дальше, я уверен в этом, — хмыкнул Мори и вновь улыбнулся. — Но ты можешь не переживать на самом деле. Если ты не захочешь — он не тронет тебя.

Ацуши тряхнул головой, сев на столе и осторожно спустившись на пол, ступив босыми ногами на ковёр.

— Почему вы так уверены?

Ацуши услышал тихий смешок Огая и повернул голову, удивлённо воззрившись на него.

— Уж кому, как не мне это знать.

А у Ацуши пустота в голове разлилась по венам.

Почему?

Комментарий к глава 23 — почему

Ну… Я предупреждал *невинный нимб над головой*

Если честно, данный поворот событий я планировал с самого начала. Смысл названия так же с этим связан. Однако поступок Ацуши для его психологии в данном случае практически… Логичен? По-моему весьма логичен. И по-другому в данной ситуации идиот-Ацуши поступить не мог :3

В любом случае, надеюсь, убивать меня никто не будет, и… Ваши отзывы так же важны :)

/работа…подходит…к…концу…/

========== глава 24 — люблю ==========

Холодный пол. Ацуши шагал по коридору в лёгкой прострации. Сердце в груди колотилось медленно. Много мыслей, чувств, он смотрел на свои ладони и не понимал. То ли к ним прилипла грязь, то ли они просто похолодели от окружающей его температуры? Вообще, в лунном свете пальцы казались слишком белыми, мёртвыми даже. Сам себя не узнавал, думал Ацуши. Сам себе не верил. Но отчего-то в этой прострации лишь одна мысль была в голове: он поступил так, как посчитал нужным. И раз так получилось, то так получилось. Это не было приятным или неприятным, это было…

Ацуши сам не мог себе объяснить, как это было.

Осторожно приоткрыв дверь в свою комнату, которая была чрезмерно большой, поскольку относилась к гостевым, Ацуши зашёл внутрь. Он забыл застегнуть рубашку, потому и подрагивал от прохлады. Но сам этого не замечал, погружённый в свои мысли. Из потока размышлений его выдернула разве что фигура в кресле.

— А…Акутагава?! — вскрикнул Ацуши, вмиг придя в себя и замерев на месте.

Чёрт, только не это.

Акутагава вздохнул, повернув голову. Он сидел, закинув ногу за ногу, задумчиво подперев ладонью подбородок. Лицо его казалось каким-то осунувшимся и чрезмерно серьёзным. От этого холодного взгляда, замершего на едва обнажённой груди Ацуши в расстёгнутой рубашке, стало не по себе.

Вздрогнув, Накаджима резко поднял ладонь, сжимая края белой ткани и будто пытаясь в последнюю секунду скрыть тот постыдный для многих людей поступок, что было уже бессмысленно. Сглотнув, он отвёл взгляд в сторону. Сердце бешено стучало в груди, хотелось убежать. Однако бежать уже некуда, и Накаджима это понимал. В этот момент он должен был собрать в кулак всю свою волю.

— Ты был у Мори? — Акутагава спросил, даже не требуя ответа, и презрительно хмыкнул. — Я знал.

Ацуши хотел что-то сказать, но промолчал. Повернув голову, он вперил взгляд в профиль Акутагавы, что следил за лунными бликами на стене и о чём-то размышлял, сжимая пальцы в кулак. Он не двигался, и в этой повисшей между ними тишине Ацуши почувствовал, что впервые за всю свою жизнь не хочет двигаться с места. Не хочет говорить, чувствовать, думать. Хочет замереть так и забыть о том, что он человек. Что есть что-то вроде любви или что-то вроде счастья. Просто потому что не так он хотел. Не так… Не так должен был узнать Рюноске.

— Я знал, что этот старик до тебя доберётся, — вдруг резко выдавил из себя Акутагава и с силой сжал подлокотник кресла, стиснув зубы.

С такой злобой это прозвучало, что Ацуши невольно выдохнул, очнувшись от оцепенения. Сил сделать шаг вперёд не было. Но сердце снова сделало кувырок в груди. Чёрт возьми, как, как объяснить Акутагаве, что на этот поступок он пошёл ради их отношений? Ради того, чтобы понять, как вести себя с Рюноске, что делать, чтобы не бояться, в конце концов. Любой нормальный человек не сделал бы подобного, но Ацуши не так был воспитан. Возможно, он не был воспитан совершенно. И смысла во всём этом физическом контакте, именуемым «любовью» в какой-то мере, не видел.

— Акутагава, — наконец, произнёс Ацуши, закрыв глаза. — Всё не так.

— Я знал! — с болью в голосе крикнул Акутагава, вскочив с кресла и в два шага преодолев расстояние до Ацуши, смотря на него полным невыносимой боли и отчаяния взглядом. — Знал, что так будет. Я боялся, я думал, что смогу тебя уберечь. Но нет, он, как обычно. Не знает никаких границ.

— Всё хорошо, Рюноске, — прошептал Ацуши, протянув руку и коснувшись пальцами плеча Акутагавы, правда, стоило тяжело дышащему от злобы Акутагаве перевести взгляд на бледные пальцы Накаджимы, как последний тут же их отдёрнул, будто обжёгся.

Ему всё ещё было страшно. Страшно смотреть Акутагаве в глаза. Страшно нарушить что-то в этот момент, не имея возможности исправить. И этот страх сдерживал Ацуши, кричал в голове: «Будь осторожен». Но… Сердце рвалось в груди, хотелось что-то сказать, оправдать, понять. И не получалось выдавить ни слова.

— Нет, — зло прошипел Акутагава и, вдруг протянув руки, дрожащими пальцами, едва касаясь кожи Ацуши, начал застёгивать одну пуговицу на рубашке Накаджимы за другой, нежно, трепетно, так, что от касаний его по телу проходился ряд мурашек. — Нет… Нет. Нет. Нет… Что он сделал с тобой?

Ацуши сглотнул, опустив взгляд вниз. От этих касаний холодных пальцев к груди становилось не по себе. Но они были приятны. Безусловно, приятны, хотя никакого возбуждения Ацуши не ощущал. Что там Мори говорил насчёт этого? Как всё сложно, Накаджима ведь так ничего и не понял. Ничего, совершенно ничего.

— Он сказал, что, — хрипло пробормотал Ацуши, несмело встретив взгляд Рюноске своим, — что ты захотел бы зайти дальше.

Акутагава замер, слова застыли на его губах. Он смотрел на Ацуши широко раскрытыми глазами, казалось, до него постепенно доходило то, что имел в виду Накаджима. Закусив губу, Ацуши вновь опустил взгляд на пальцы Рюноске, замершие на последней пуговице белой рубашки. Некоторое время между ними царила тишина, которую Ацуши бы даже не решился первым нарушить. Никогда. Слишком хрупкой и невесомой она казалась, оседала пылью на плечах и не давала сдвинуться с места.

— Ты, — Акутагава запнулся, руки его дрогнули, и он обхватил ладонями предплечья Ацуши. — Он заставил тебя? Или…

— Я по своей воле, — кивнул Накаджима, но тут же добавил, поспешно, дабы Акутагава не разозлился вновь. — Но я всего лишь хотел понять, что тебе нужно! Я не хотел, чтобы ты чувствовал себя некомфортно рядом со мной. Если хочешь, я… Я всё что угодно сделаю. Мне не сложно. Просто не молчи, Акутагава, я… Я, правда, не хочу, чтобы ты что-то скрывал.

Ацуши выпалил это на одном дыхании и, сглотнув, подался слегка вперёд, будто хотел упасть ближе в объятия Акутагавы, но тот удержал его на расстоянии, тяжело вздохнув и задрожав. Кажется, хватка его ослабла. Отпустив Накаджиму, он слегка покачнулся, прикрыв лицо ладонью, и опустился на подлокотник кресла, сжавшись. Ацуши не смел двинуться вперёд, дабы спросить, что не так. Он вообще не смел сейчас делать что-то, будто ходил по тонкому льду и не имел возможности шевельнуться.

— Прости, — вдруг проговорил Акутагава и, наконец, отнял пальцы от лица и поднял взгляд на Ацуши. — Прости, что не сказал тебе, как сильно хочу тебя.

Накаджима вздрогнул, чувствуя, как во рту скапливается слюна, и шумно вздохнул, сжав рубашку у самого горла. В вены ударил жар от подобных слов, однако Ацуши всё равно не чувствовал чего-то особенного. Разве что-то, как по телу прошлась рябь мурашек, как ухнуло в глубь груди сердце. Как эти слова от обычно немногословного Акутагавы прошлись по его сознанию раз десять из стороны в сторону. И не желали оставлять голову запутавшегося во всём этом Накаджимы.

— Не извиняйся, я сам виноват, что не понял, — сглотнул Ацуши и, набрав в грудь воздуха, добавил: — Я… Я готов пере… Переспа… Переспать с…

Слова давались довольно тяжело, Ацуши стиснул зубы, выдохнув от безысходности. Как постыдно они звучали вживую. Не то, что в голове. В голове это было как-то спокойно, наверное, просто. А на языке, будто самую пошлую вещь на свете повторял вслух.

— Переспать с тобой, — в конце концов, закончил хрипло Ацуши, сжавшись и отняв руку от рубашки.

Акутагава некоторое время молчал, смотря на Накаджиму долгим, глубоким взглядом, а после произнёс, выдохнув нервно и стиснув зубы:

— Нет, не так.

— Что не так? — вскинул брови Ацуши, дрогнув и испугавшись собственных слов.

— Я не могу, — проговорил Акутагава, сжав с силами ткань брюк на коленях и заставив себя отвести взгляд в сторону. — Не могу просто взять тебя. Не могу просто бросить под себя и сделать всё, что вздумается. Не могу, даже если хочу. Не могу, потому что… Потому что это ты.

Ацуши непонимающе уставился на Рюноске. Он и правда не понимал, о чём тот говорил… Всё казалось настолько запутанным, что Ацуши даже испугался. Вдруг своим поступком с Мори он вызвал ненависть Акутагавы к себе? Или презрение? Может, поэтому он сейчас не хочет исполнять того, что хотел? Как разобраться в чужой голове, когда сам подобных чувств не понимаешь?

— Потому что… Это я?

Акутагава стукнул кулаком по спинке кресла, добавив громче:

— Ты не вещь. Впервые. Впервые за всё время мне не всё равно. Чёрт, почему ты не можешь этого понять? Я должен сказать вслух?

Ацуши несмело протянул руку, будто хотел прикоснуться к Акутагаве, но опустил её, зная, что всё равно с этого расстояния не сможет дотянуться. Кивнув, он сжал губы, чувствуя, как от волнения, кажется, начинают подкашиваться колени.

— Л…Люблю, — вдруг прохрипел Акутагава, сжав пальцы в кулаки до побеления и уже прокричал. — Люблю! Тебя. Тебя, не… Тело твоё. Тебя я… Чёрт, не заставляй, просто заткнись, не говори ничего, просто не заставляй меня повторять это снова.

Ацуши рвано выдохнул, не зная, что сказать, нужно ли что-то говорить. В сердце разлилось какое-то необъяснимое тепло. Собственно, это был, наверное, первый раз, когда Акутагава так прямо, так искренне, в таком волнении произнёс эти слова. Ацуши редко видел Рюноске таким. Бледным, дрожащим, раздражённым и сжимающим зубы. Он не хотел бы доводить Акутагаву до такого состояния. И всё же… И всё же ради этих слов Накаджима готов был пережить события сегодняшнего вечера снова и снова, до полуодури. Лишь бы впитать в себя это простое «люблю» снова. Снова, до самой последней капли.

— Тогда, на платформе… Ты помнишь, как остановил меня? Ты, я так ненавидел тебя за это, — усмехнулся Акутагава и отвернулся, закусив губу. — Ведь я ни за что не хотел возвращаться. Ни в Хогвартс, ни, тем более, сюда. В этот чёртов дом. В дом, где главой является не кто-нибудь, а именно он. Огай Мори.

Ацуши слушал, пытаясь вставить хоть слово, но все слова застряли в горле, голос стал хриплым, и он просто молчал. Молчал и впитывал эмоции Акутагавы глазами. Впервые Рюноске был настолько открыт перед ним.

— Знаешь, откуда Мори так много знает обо мне? Всё просто. Он делал со мной то же самое, что с тобой сегодня, — Акутагава нервно хмыкнул, зло ухмыльнувшись, и добавил: — Только гораздо больше. И что я мог сделать в ответ? Что я мог?! Я ни на что не был способен! Моё тело было настолько хрупким, что после каждой чёртовой ночи я хотел только одного — сдохнуть! Умереть, превратиться в грёбаную пыль. Он долго не хотел пускать меня в Хогвартс. Но в итоге пустил. И всё же я всё равно жил буквально в страхе, что однажды он придёт и заберёт меня. Ненавидел каникулы. Ненавидел школу. Ненавидел жизнь. А его любовь выряжать меня во всяческую женскую одежду… Знаешь ли ты, Ацуши, что это такое? Когда тебя буквально насаживают на себя в грёбаных красных кружевных шмотках?! Знаешь ли ты, что это?!

— Р-рюноске…

Ацуши стоял, не в силах шевельнуться. Сердце билось так медленно, как только могло. Каждое слово острым жгутом резало по нему. Накаджима не находил в себе сил даже вздохнуть. Всё это настолько его ошарашило, что, кажется, он попросту разучился дышать.

— Нет. Не можешь знать, ты же… Ты же… Ты же никем не был тронут, — вдруг выдохнул Акутагава, голос его сел на связки, и показалось, что ещё секунда и в глазах его блеснут слёзы. — Никем. Но зачем… Зачем ты к нему пошёл¸ зачем¸ я так… Я так хотел¸ чтобы… Чтобы…

Голос Акутагавы сорвался, и он едва слышно всхлипнул¸ впрочем, резко дёрнув головой и отвернувшись¸ дабы Ацуши не увидел его слабости, сверкнувшей чистой грустью в лунном свете. Пальцы Накаджимы похолодели.

Что…

И всё в один миг резко рухнуло в голове осколком множества зеркал. Будто вся схема в голове стала одним целым. Отношения Мори и Акутагавы, улыбка Огая, ненависть и неприязнь Рюноске. Конечно, конечно, Акутагава ненавидел его, Ацуши! Ведь это благодаря Ацуши Рюноске просто не успел сбежать. Не успел избавиться от тяжёлого груза насилия со стороны собственного отца… Какого это? Конечно же, Ацуши не знал. И он бы мог сказать, что ему тоже пришлось не так сладко. Что, корчась от боли от очередного введённого насильно препарата, он звал маму в тёмном углу. Что друзья и игрушки для него были чем-то настолько диковинным, что он никогда особо многого-то и не имел в этом плане. Но он не сказал. Потому что в этот момент почувствовал, будто прикоснулся рукой к душе Рюноске. Ободранной, обглоданной ненавистью к себе, такой похожей на его, Накаджиму, душу.

Ацуши подался вперёд, он хотел обнять Акутагаву. Прижать его голову к своей груди, извиниться за то, что сотворил, сказать, что всё равно это ничего не изменило в его жизни. Просто попросить прощения, просто поймать его слёзы, просто взять его за руку, даже если Акутагава вырвется, не желая показывать своей слабости.

Но на полпути он остановился, потому что Рюноске резко подскочил на месте, решительно направившись к шкафу. Взяв с полки сверкнувший в луче света предмет, он холодно хмыкнул, стиснув зубы, и проговорил, быстрым шагом преодолевая расстояние до дверей:

— Я убью его.

— Ч-что? — Ацуши от ужаса, разлившегося по венам, не знал, что делать, просто замерев на месте.

Потому что в такие моменты Акутагава никогда не шутил.

— Я готов был терпеть унижения сколько угодно, — резко повернувшись, произнёс Рюноске, оскалившись. — Но за то, что он посмел тронуть тебя, я ему не только обе руки отрежу!

Ацуши хотел было вразумить Рюноске, остановить его, но тот уже скрылся в коридоре. И единственное, что осталось сделать Накаджиме, так это, запинаясь об ковёр, броситься следом. Захлопнув дверь, крича что-то, пытаясь не разбудить при этом половину роскошного дома.

Акутагава шёл быстро, решительный, с сувенирным кинжалом в руке. Наверное, именным и уж точно, скорее всего, настоящим. Опасные украшения интерьера, боги, только бы всё обошлось! Ацуши представлял, насколько сильную ненависть питает Рюноске к своему отцу, но не хотел стать свидетелем того, как в глазах Огая потухнет свет от рук собственного сына. Это всё свалилось на его голову так внезапно… И в этом всём так сильно хотелось винить лишь себя!

Но Ацуши мчался следом, зная, что любой ценой остановит Рюноске. Сейчас тот шёл на поводу у злобы, сейчас нельзя давать ему спуску, нельзя давать ему возможность кому-то навредить.

До кабинета они дошли быстро, Ацуши схватил Акутагаву за плечо, но тот вырвался, резко распахнув двери и залетев внутрь. Накаджима с леденеющими от ужаса ладонями заскочил следом, хватаясь за одежду Акутагавы и пытаясь оттащить его назад.

— Я убью тебя! Я тебя, чёртов извращенец, порежу на части! — прорычал Акутагава, пытаясь сопротивляться Ацуши и добраться до стола, за которым сидел Мори, с серьёзным выражением лица читающий какое-то письмо.

Мужчина, кажется, даже не дёрнулся, когда они влетели в его кабинет.

— Акутагава… Нет… Стой…

— Отпусти! — рявкнул Рюноске, занося руку с кинжалом и рванув к Мори. — Я убью его за то, что он посмел прикоснуться к тебе! Все пальцы скормлю собакам! Каждый, по отдельности! Буду наслаждаться, как они исчезают в их слюнявых ртах!

Мори глубоко вздохнул, даже не подняв взгляда. Ацуши от ужаса, казалось бы, не знал, что делать. Он просто держал Рюноске, упираясь ногами в ковёр, держал и молил небеса о помощи. Он не хотел, страшно не хотел, чтобы свобода Акутагавы закончилась убийством собственного отца. Как духовная, так и материальная. Ведь, если узнают об этом преступлении, Акутагаву точно ждёт тюрьма! Наверняка, сам… Азкабан. Страшно, жутко страшно, ведь то, что собирался сделать Рюноске, было поистине чудовищно.

— Сейчас мне не до этого, опусти кинжал и заткнись, — вдруг холодно произнёс Мори, нахмурив брови, и, тяжело вздохнув, отложил письмо чуть в сторону, потерев пальцами виски.

— Что? Опущу его только в твой череп! — рявкнул Акутагава и одним резким движением вырвался, подавшись вперёд.

Ацуши упал на ковёр от неожиданности и протянул руку, с ужасом смотря на то, как Рюноске сокращает расстояние до Огая, как вдруг… Взгляд Акутагавы замер на листе бумаги, что Мори отложил на центр стола. Остановившись, он таки опустил руку с оружием, тяжело дыша, и, сглотнув, презрительно бросил:

— Что это? Что это за грёбаная важная бумажка?

— Вместо того, чтобы устраивать истерики на пустом месте, лучше бы ознакомился, — фыркнул холодно Мори и, налив из графина воды в стакан, медленно его осушил. — Новости от госпожи Миядзавы.

Акутагава некоторое время стоял в нерешительности, будто боролся с желанием продолжить и всадить кинжал в горло своего отца и желанием прочитать-таки грёбаное письмо. В итоге, бросив кинжал куда-то в сторону, он схватил бумагу пальцами и, тяжело дыша, со злобой начал скользить глазами по строчкам. Однако, чем больше он читал, тем бледнее становилось его лицо. Поражённое, затем шокированное. Пальцы Рюноске ослабели, и он некоторое время просто пялился в лист, не в силах оторваться.

— Вот же чёрт, — проговорил Рюноске, глубоко вздохнув, и, качнув головой, вновь замолчал, лишь спустя время тихо добавив себе под нос: — Как…

— Что там? — взволнованно спросил Ацуши, о котором, видимо, все забыли.

Тишина в ответ звучала настолько угнетающе, что по телу невольно прошлась дрожь. Ацуши переводил взгляд с Акутагавы на Мори, с Мори на Акутагаву. Огай сидел, нахмурив брови и пытаясь привести мысли в порядок, массировал пальцами виски. Акутагава, бледный, в нерешительности перечитывал строчки письма и будто бы ему не верил, стоял в замешательстве, не зная, как реагировать, позабыв о порыве накинуться на собственного родителя с ножом.

— Акутагава, что…

— Сам читай.

Письмо оказалось в пальцах Накаджимы. Сжав его в ладонях, Ацуши сглотнул, опустив взгляд на текст.

Одна строчка, вторая…

Сердце пропустило удар.

Кажется, ещё один.

Нет, оно просто перестало биться, замерло вместе с тишиной и пространством в душном кабинете.

«Дорогой Мори. Дорогой… Дорогой мой друг.

Сегодня мы лишились самого важного. Я не могу, не могу до сих пор собраться, дабы тебе сказать. Но… Кенджи погиб. Мой мальчик… Погиб. Погиб, так и не успев со мной увидеться. Мори, ты понимаешь, что… Он погиб?..»

Он погиб…

Комментарий к глава 24 — люблю

А вы всё спрашивали, кого же постигнет предупреждение “смерть второстепенного персонажа”… Как видите, я не просто так его поставил. Вот и ответ.

Вообще, по задумке, изначально должен был погибнуть Акутагава после заварушки с Мори в кабинете. В плане, он действительно должен был убить Мори и за это сесть в тюрьму. Ну и умереть там от истощения или другой какой причины. Но в процессе написания некоторые сюжетные линии изменились. И я решил завернуть другую концовку.

Работа подошла к своему концу. Осталось совсем немного. Но всё равно я жутко рад вашим отзывам, пусть и не успевал отвечать на них в последнее время :)

*сёрб чайок*

========== эпилог ==========

Шумно. Людей так много, что кажется, они задавят тебя, если дать им волю. Ацуши вздохнул глубоко, потянув за собой чемодан. Ветер пробрался под куртку, холодными иголками погладив руку где-то до локтя. Дышать было удивительно легко, несмотря на прохладу и гомон вокруг.

«Дорогой Мори. Дорогой… Дорогой мой друг.

Сегодня мы лишились самого важного. Я не могу, не могу до сих пор собраться, дабы тебе сказать. Но… Кенджи погиб. Мой мальчик… Погиб. Погиб, так и не успев со мной увидеться. Мори, ты понимаешь, что… Он погиб?..»

Ацуши шагал медленно, глядя куда-то вперёд. Откуда-то справа донёсся смех, и он повернулся, буквально услышав, как что-то хрустнуло в сердце. Перед глазами снова возник образ лучезарного мальчишки с Пуффендуя, с которым они проводили время в Хогсмиде. Который мог запасть в сердце каждому, кто видел, как невинно и чисто он улыбается. Сжав ручку чемодана сильнее, Ацуши попытался отогнать мысли, но сердце уже сжалось где-то в груди между рёбрами.

«…я не знаю. Не знаю, что тебе ещё написать. Просто скажи, как? Почему? Я ведь так долго его ждала! Так долго не видела его, моего мальчика. И вот, почему? Мне просто пришло оповещение из больницы какого-то непонятного, неизвестного никому, ужасного города! Ужасного, потому что в нём умер лучший мальчик, лучший мой, лучший в мире, мой любимый сын! Мори, друг мой, родной мой, скажи, почему я не успела увидеть его?»

Вагоны, суматоха. Кажется, Накаджима потерялся в ней. От прикосновения к руке он невольно вздрогнул, обернувшись. Акутагава шёл мрачный, но в целом, едва взгляд его встретился со взглядом Ацуши, как он тут же чуть расслабился, даже попытался выдавить что-то вроде улыбки. Но не получилось. Накаджима не был удивлён. Сжав пальцы Рюноске в ответ, он сам улыбнулся, немного измученно, но улыбнулся. Просто, чтобы Акутагава знал. Он не хочет исчезать, пропадать и теряться. Он хочет быть с ним, с Рюноске, до самого конца, одна мысль о том, что однажды они могут разойтись по разным углам мира — ужасна.

Ужасна, как и новость о том, что…

— Ацуши! — Накаджима обернулся.

Марк подбежал к ним быстро, ловко, держа Танизаки под руку.

— В школе все уже знают, — произнёс гриффиндорец, вздохнув, и вновь улыбнулся, правда, немного грустно и даже скорее просто ободряюще. — Ты как? Выглядит ваша парочка так себе.

— Всё нормально, иди по своим делам, — холодно ответил Акутагава, сильнее сжав пальцы Ацуши и потащив его немного вперёд, подальше от назойливых друзей.

Впрочем, Накаджима и не сопротивлялся. Слишком много мыслей, чтобы сопротивляться. Слишком тяжёлый камень на душе, чтобы поверить до конца в то, что это реальность. Что не чья-то злая шутка. Что смерть, на самом деле, настолько близко ходит. Ходит, гуляет между людей. И вот, коснётся чьей-то ладони. И окружающие сами не заметят, как быстро из их рук исчезнет тот или иной человек. Неожиданно, негаданно. Просто возьмёт и пропадёт. И не будет больше его смеха, улыбки, слов, голоса. Ничего. На месте его за общим столом будет неожиданно пусто.

Мори в этот раз их не провожал. Он уехал на несколько дней перед самыми сборами в Хогвартс к госпоже Миядзаве. Видимо, останется у них ненадолго, поможет, чем сможет. Истории об этом человеке Акутагава сказал страшные, но, несмотря на то, что он узнал, Накаджима по-прежнему доверял этому врачу с загадочной улыбкой. Сам не знал, почему. Просто доверял. И не жалел о том, что позволил тому с собой сделать.

Погрузили вещи они в общей тишине. Ацуши думал, думал и загонялся в собственные мысли. Акутагава не мешал. Ему и самому было с чем мириться. С чем-то, с чем Накаджиме смириться было ещё сложнее, чем с гибелью Кенджи.

Купе нашли быстро, всё-таки они сели в поезд одними из первых, он только успел прибыть. Дверь закрылась с тихим шелестом. Ацуши опустился на сиденье, прислонившись виском к холодному стеклу. Вокзал ярким светом заливало солнце. Луч за лучом, такое ощущение, что их можно было собрать в одно ведро и подарить кому-нибудь. Или снова обрушить с неба на людей, что они даже и не заметят, ведь это так естественно. Осеннее, тёплое солнце.

И снова в мыслях тяжесть. Акутагава опустился рядом, переплёл пальцы с пальцами Ацуши. Накаджима сжал его руку в своей и не хотел отпускать. Он смотрел за окно пустыми глазами на людей, на смеющихся детей и подростков, на счастливых родителей и думал. Думал о том, что среди всех этих лиц ему будет до боли в рёбрах не хватать двух.

— …и Чуя Накахара, боже, так ужасно! Так ужасно! — дверь в купе отворилась,и внутрь залетела болтовня двух слизеринок-девчонок.

Едва завидев Акутагаву, они вскрикнули, извинившись, и поспешно закрыли дверь. Снова стало тихо. Ацуши повернул голову, коснувшись взглядом профиля Рюноске, и не отвёл взгляд, когда тот повернулся к нему. Некоторое время они молчали, смотря друг другу в глаза.

— Новый учебный год, — несмело проговорил Ацуши, дёрнув плечом и улыбнувшись. — Как ты?

— Скверно, — хмыкнул Акутагава, и Ацуши выгнул бровь.

— Мог бы и подыграть немного.

— Ты и сам не в лучшем состоянии, согласись.

Спорить не было смысла, и Ацуши просто улыбнулся, кротко и немного вымученно, пожав плечами, и, шмыгнув носом, вновь отвернулся к окну. Простудиться перед самым началом учебного года, заработать насморк и простуду было, конечно, хорошим выбором. Но Акутагава был рядом. Лечил, помогал, ворчал и разделял минуты тишины. Они старались не говорить друг с другом о том, что произошло. Тяжело было осознавать, что всё и правда продолжается. Продолжается, и вот они уже на шестом курсе, вместе. Вместе шагают, рука об руку. И сколько впереди потерь, радостей, мгновений? Даже не верится, что буквально год назад, на этом же самом месте они…

Они стояли, с неприязнью смотря друг на друга. Ацуши держал Акутагаву за локоть, а тот пытался сбежать от Огая. Как всё было иначе. Они ненавидели свою жизнь. Один давно смирился с ней, другой пытался бороться. И теперь сидели рядом, смотрели друг другу в глаза и держались за руки так, будто боялись в следующую секунду проснуться в одиночестве. Полном и бесповоротном, как комната без окон.

— Ты… Как? — вдруг кротко спросил Ацуши, поглаживая пальцем руку Акутагавы.

— В каком плане? — устало отозвался Рюноске, откинув голову назад и закрыв глаза.

— Ну… Когда упоминают Чую, — Накаджима откашлялся. — Ты в порядке?

Рюноске долго не отвечал, казалось, его дыхание стало совсем ровным и он просто задремал, но нет. Ацуши знал, что тот просто пытается собраться с мыслями, дабы не сказать чего лишнего, даже в присутствии Накаджимы.

Новость о том, что Кенджи погиб в автокатастрофе, когда возвращался домой к маме, шокировала и поразила многих. Правда, большинство со временем забыли. Близкий же круг общения Кенджи до сих пор ходил сам не свой. Все делали вид, будто ничего не произошло. Но в душе каждый друг Миядзавы сходил с ума. Никто не ожидал такой потери, никто и предположить не мог, что так получится. Ацуши и сам не знал, как реагировать. До сих пор для него всё происходило, как в тумане.

Вот он выгибается под прикосновениями Мори, вот говорит с Акутагавой, узнав от него страшную правду о детстве Рюноске, вот он пытается в ужасе остановить возлюбленного от ужасного поступка, вот читает письмо. Вот живёт, смотрит в одну точку, ходит, пытаясь осознать. Вот приходит ещё одно письмо. И становится невыносимо тоскливо на душе от того, что судьба несправедлива к тем, кто больше всего, наверное, заслужил хоть крупицу истинного счастья.

Чуя Накахара покончил с собой.

И нет, это не просто чья-то шутка. Акутагава долгое время лежал и хандрил после того, как вслед за гибелью Кенджи, был огорошен ещё новостью о смерти одного из близких друзей. Да, с Чуей они общались не то чтобы часто, но именно ему Акутагава доверял многие свои проблемы. Именно с ним у них было достаточно общего. Именно Чуя знал о том, что делал Огай с Рюноске. Ацуши в это время не мог говорить с Акутагавой, да и понимал, что не нужно. Просто сидел рядом, сжимая в холодных руках кружку горячего чая. И в его голове цепочка из этих трагических смертей сменялась одним вопросом. Почему так произошло?

Но жизнь шла дальше, хоть событие это и не успело остыть в сердцах и мыслях многих. Все ещё это обсуждали, мусолили. Смерть Кенджи быстро сменилась более громкой новостью — суицидом Чуи. По некоторым версиям, он порезал вены, по другим — прыгнул под поезд. Акутагава знал, что Чуя просто вонзил себе собственный нож в сердце. Собственно, эту информацию знали не многие. Семьи Акутагавы и Чуи дружили, семьи Рюноске и Кенджи — так же. Они знали друг друга, им смысла не было что-то скрывать. Чуя умер в мучениях, в собственной крови. Он успел вонзить в себя нож два раза. На третий у него просто не хватило сил. Мать Чуи, зайдя в комнату сына, упала в обморок и ударилась сильно головой. До сих пор лежит в госпитале.

Ацуши тяжело переносил произошедшее. Даже, несмотря на то, что с Чуей и Кенджи он особо долго не общался, он знал по слухам об их отношениях. Знал о том, также, что Чуя менялся рядом с Миядзавой. Настолько зависел от него, что даже жизни своей без него не представлял, да… Так грустно и так естественно. Но Накаджима не был уверен, что был бы способен на подобное, если бы жизнь вдруг лишила его Рюноске.

— Я в порядке, — отрезал вдруг Акутагава, прервав размышления Накаджимы и открыв глаза. — Серьёзно. Тебе бы тоже пора перестать вспоминать Кенджи. Ничего с их уходом из жизни не сделаешь, так уж вышло.

Ацуши слабо улыбнулся. Он знал, что Акутагава говорит это просто, чтобы поддержать скорее даже самого себя. На деле Накаджима видел, как сжимался во сне Рюноске, как ходил осунувшийся и бледный. Терять близких людей тяжело. Особенно, если они нашли место в твоём израненном, пустом и холодном сердце. Место, которое никогда не сможет заполнить кто-то.

Вдох, слабое дыхание на стекле, что слегка запотело даже. Смех снаружи, гул поезда, скоро отправление.

Ацуши вдруг подался вперёд, вдавив Акутагаву в сиденье невольно. Обхватив ладонями его лицо, он сглотнул, нерешительно, и осторожно накрыл его губы поцелуем. Просто поцеловал, касаясь нежно, склонив голову набок. Поглаживая кожу его бледных щёк, слегка дрожа от неуверенности. Но Акутагава расслабился, обхватив тело Ацуши ладонями и прижав к себе. Накаджима мягко разорвал поцелуй и спрятал лицо на плече у Рюноске, вцепившись в его руки, пытаясь сдержать слёзы, что застыли где-то в горле. Он так устал, на самом деле. Устал делать вид, что они ничуть не скучают.

И Рюноске гладил его по спине, глядя куда-то вперёд, в одну точку. Близко и тепло. И кажется, вовсе не страшно идти в новый учебный год, затем в ещё один учебный год, а дальше и во взрослую жизнь. Совершенно не страшно. Раз за разом отходят на задний план мысли о том, что одиночество сожрёт их с головой. Потерянность, отсутствие цели… Всё исчезло.

Осталось лишь расстояние между ними в моменты крепких объятий. Расстояние, которое ничего уже не значило. Растворилось вместе с грустью.

— Ацуши?

— М? — промычал Накаджима куда-то в плечо Рюноске, сильнее прижавшись к нему и сжав пальцами его плащ.

— Спасибо.

Накаджима улыбнулся, на мгновение отстранившись и заглянув в глаза Акутагаве. Столько слов вертелось на языке. Важных, нужных. Тёплых и нежных слов. Но в итоге он просто провёл ладонью по волосам Рюноске, цепляя пальцами пряди, и спросил, безо всякого смысла, не вкладывая в свою фразу ничего особого, зная, что Рюноске всё равно вспомнит эти слова:

— Ты тоже опоздал на поезд?