Редактор Н. Соболева

Технический редактор Б. Викторов.

Корректор Р. Шейхет

Сдано в производство 22/П 1950 г. Подписано к печати 12/IV 1950 г. А 03232. Печ. л. 137а. Уч.-изд. л. 11,8. Формат бум. 84Х108 1|32. Изд. № 6/531. Цена 10 р. 40 к. Заказ № 2237.

3-я типография «Красный пролетарий» Главполиграфиздата при Совете Министров СССР. Москва, Краснопролетарская, 16.

ОПЕЧАТКИ

	Страница	Строка	Напечатано	Следует читать
	55 185 186 186 188 188 190 193 193 193 193 206 207	17 сверху 13 сверху 11 сверху 6 снизу 18 сверху 6 снизу 23 сверху 11 сверху 20 сверху 22 снизу 16 снизу 17 снизу 6 сверху	считая kof ае colonics Paises Economica Hictory Jrade june 191—1 Jrear Milner, Libson ot	не считая of and colonies Paises Economica History Trade June 1911 Year Milner Gibson to

Зак. 2237

Оглавление

1. ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
2. ГЛАВА I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ РАБСТВА НЕГРОВ
3. ГЛАВА II. РОСТ НЕГРИТЯНСКОЙ РАБОТОРГОВЛИ
4. ГЛАВА III. АНГЛИЯ И «ТРЕУГОЛЬНАЯ ТОРГОВЛЯ»
   
   1. А. «Треугольная торговля»
   2. Б. Судоходство и судостроение
   3. В. Рост крупных английских морских портов
   4. Г. Объекты «треугольной торговли»
   5. Д. Шерсть
   6. Е. Хлопчатобумажная мануфактура
   7. Ж. Рафинирование сахара
   8. 3. Перегонка рома
   9. И. «Всякая всячина»
   10. К. Металлургическая промышленность
   
   
5. ГЛАВА IV. ВЕСТ-ИНДСКИЕ ИНТЕРЕСЫ
6. ГЛАВА V. АНГЛИЙСКАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И «ТРЕУГОЛЬНАЯ ТОРГОВЛЯ»
   
   1. А. Вложение прибылей от «треугольной торговли»
      
      1. 1. БАНКИ
      2. 2. ТЯЖЕЛАЯ ИНДУСТРИЯ
      3. 3. СТРАХОВОЕ ДЕЛО
      
      
   2. Б. Развитие английской промышленности до 1783 г.
   
   
7. ГЛАВА VI. БОРЬБА АМЕРИКАНСКИХ КОЛОНИЙ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ
8. ГЛАВА VII. РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В АНГЛИИ 1783-1833
9. ГЛАВА VII. НОВАЯ ПРОМЫШЛЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
   
   1. А. Покровительство или «laissez faire»?
   2. Б. Свободная торговля против колоний
   3. В. Рост мирового производства сахара
   
   
10. ГЛАВА IX. БРИТАНСКИЙ КАПИТАЛИЗМ И ВЕСТ-ИНДИЯ
    
    1. А. Хлопчатобумажные фабриканты
    2. Б. Металлозаводчики
    3. В. Шерстяная промышленность
    4. Г. Ливерпуль и Глазго
    5. Д. Магнаты сахарной промышленности
    6. Е. Судостроение и судовладельцы
    
    
11. ГЛАВА X. «ДЕЛОВЫЕ КРУГИ НАЦИИ» И РАБСТВО
12. ГЛАВА XI. РАБЫ И РАБСТВО
13. ПРИМЕЧАНИЯ

Пометки

1. Обложка
2. Отпечатано

Unknown
Начало

и*л

Издательство иностранной литературы

Сокращенный перевод с английского Р. А. РОЗЕНТАЛЬ

Предисловие А. САМОЙЛО

1950

ИЗДАТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Москва

Е. WILLIAMS

CAPITALISM AND SLAVERY

RICHMOND

1945

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ

Буржуазные историки изображают развитие Англии, ее промышленные успехи в XVIII и XIX вв., как какой-то самостоятельный исторический процесс, происходивший на Британских островах.

В действительности, начиная с XVII в., внутреннее развитие Англии, накопление богатств ее господствующими классами происходят за счет захвата и прямого ограбления колоний, за счет жесточайшей эксплоатации населения колоний во всех частях мира. Буржуазные историки Англии, конечно, не могут раскрыть неприглядную историческую действительность, так как это требует от них разоблачения хищнической, грабительской природы их собственного класса. Они дают совершенно превратную картину взаимоотношений Англии с ее колониями, пытаясь доказать, что не Англия извлекает добычу и прибыль из колоний, а колонии получают от Англии «блага цивилизации», «культуру»; «свободу и порядок» и т. п.

Специальная отрасль английской буржуазной исторической науки — так наз. история Британской империи — занимается восхвалением «благодеяний» Англии по отношению к захваченным и ограбленным ею странам. В трудах историков империи изображаются «благодетельные» последствия английского господства для стран, попавших под власть Англии, даются апологетические жизнеописания наиболее хищных и удачливых основателей колониальной империи (некоторые из них при жизни попали под суд за откровенный грабеж, взяточничество, убийства, а теперь возведены в национальные герои). Но в этих трудах, как правило, отсутствует история самой Англии.

Таким образом, в английской буржуазной историографии существует своеобразный разрыв: одни историки занимаются только Англией, уделяя совершенно недостаточное внимание значению колоний в ее развитии; другие занимаются только колониями, выключая из сферы своего внимания Англию. В результате такого разрыва единого исторического процесса совершенно исчезает проблема зависимости развития Англии от эксплоатации колоний, извращается реальная историческая действительность. Зато история Англии предстает в чрезвычайно выгодном для ее господствующих классов свете — в свете совершенно самостоятельного развития исключительно английской промышленности, военно-морской мощи и культуры. История Британской империи выглядит гораздо эффектнее, если выключен процесс ограбления колоний господствующими классами Англии. История империи фальсифицируется, превращается в средство заражения отсталых слоев английского народа колониальным шовинизмом и служит восхвалению захватнической империалистической политики. Многочисленные труды новейших историков Британской империи — Вильямсона, лорда Илтона и других — по бесцеремонности обращения с историческими фактами, по антинаучности и грубости приемов извращения исторической действительности стоят наравне с измышлениями германских фашистских фальсификаторов истории. В этих «трудах» откровенно раскрываются стремления новых претендентов на мировое господство. Так, например, лорд Илтон изображает развитие британской империи как благодеяние не только для всех частей этой империи, но и для всего человечества. Лорд Илтон много толкует об особой «исторической миссии» и даже об «обязательствах» империи по отношению к дальнейшим судьбам всего человечества, причем эти «обязательства» понимаются как распространение «английской идеи» во всем мире. Гитлеровский бред о мировом господстве подхвачен, перекрашен в английские цвета и смело преподносится за подписью лорда Илтона, тесно связанного с лейбористскими кругами. Под этим углом зрения, освещается вся история колониальных «подвигов» и «благодеяния» Англии. Чудовищное извращение истории у новейших англо-американских историков Британской империи явно служит совершенно определенным целям — отвлечению рабочих от классовой борьбы, разжиганию грабительских инстинктов среди отсталых слоев английского народа, пропаганде ненависти к борющимся за свободу народам и прежде всего — к Советскому Союзу. Для защиты системы колониального угнетения эти историки принуждены хвататься за позорно провалившийся бред гитлеровской пропаганды о превосходстве одной расы над всеми остальными, о «расе господ». Здесь раскрывается вся глубина падения, все бессилие буржуазной науки эпохи империализма.

* * *

Классики марксизма-ленинизма дают образцы освещения процессов внутренней истории Англии в их прямой зависимости от колониального грабежа. Маркс в 24-й главе первого тома «Капитала» раскрывает основные моменты, характеризующие так называемый период первоначального накопления: «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления» [К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч.. т. XVII, стр. 821.]. Касаясь вопроса о первоначальном накоплении в Англии в связи с разбором летописи торговли А. Андерсена, Маркс пишет: «Здесь превозносится, как высший триумф английской государственной мудрости, тот факт, что Англия при заключении Утрехтского мира вынудила у Испании по договору asiento [договор относительно работорговли] привилегию, разрешающую ей продавать в испанских владениях Америки негров, закупленных в Африке, тогда как до сих пор торговля неграми допускалась лишь между Африкой и английской Вест-Индией. Англия получила право вплоть до 1743 г. доставлять в испанскую Америку 4800 негров ежегодно. Этим было создано в то же время официальное прикрытие для британской контрабанды. Ливерпуль вырос на почве торговли рабами. Последняя есть его метод первоначального накопления»[Там же, стр. 830.].

Ленин указал, что корни оппортунизма английских . тред-юнионов кроются в колониальных сверхприбылях английской буржуазии и подчеркнул, что классовые отношения в Англии в сильнейшей степени обусловливались колониальным фактором: «...широкая колониальная политика привела к тому, что европейский пролетарий отчасти попадает в такое положение, что не его трудом содержится все общество, а трудом почти порабощенных колониальных туземцев. Английская буржуазия, напр., извлекает больше доходов с десятков и сотен миллионов населения Индии и других ее колоний, чем с английских рабочих. При таких условиях создается в известных странах материальная, экономическая основа заражения пролетариата той или другой страны колониальным шовинизмом. Это может быть, конечно, лишь преходящим явлением...» [В.И.Ленин. Соч., т.13, изд.4-е, стр.61].

И. В. Сталин в краткой чеканной формуле раскрыл глубочайшую причину индустриальных успехов Англии: «Англия индустриализировалась благодаря тому, что она грабила десятки и сотни лет колонии, собирала там «добавочные» капиталы, вкладывала их в свою промышленность и ускоряла темп своей индустриализации» [И, В. Сталин, Соч., т. 8, стр. 123.]. В этой формуле выражена неразрывная связь основного внутреннего процесса развития Англии с колониальной историей; здесь товарищ Сталин раскрыл то, что так тщательно скрывают буржуазные историки Англии.

* * *

Книга американского историка Эрика Вильямса, посвященная вопросу о роли работорговли в развитии английской промышленности, в истории английской политики и дипломатии, в развитии политической и экономической мысли Англии, является результатом большой исследовательской работы над неопубликованными архивными материалами и специальной литературой. Эта книга содержит богатый фактический материал о гнусном промысле торговли людьми как источнике обогащения господствующих классов Англии, о подчинении интересам работорговцев английской внутренней и внешней политики, о зависимости промышленного развития Англии от эксплоатации колоний и на большом конкретном материале раскрывает одну из форм грабежа колониальных стран Англией.

До 1783 г., т. е. до потери Англией ее северо-американских колоний, куда направлялся главный поток рабов, работорговля была «кардинальной проблемой английской внешней политики».

Книга Вильямса содержит большой фактический материал о значении работорговли для обогащения господствующих классов Англии, о росте портов Бристоля, Ливерпуля, Глазго на рабской торговле, о значении производства оков, цепей, наручников, железных ошейников и других принадлежностей позорного промысла для развития английской металлургической промышленности, о вложениях капиталов плантаторов-рабовладельцев и работорговцев в банковское дело, в тяжелую индустрию, в страховое дело, о влиянии работорговцев и рабовладельцев на внутреннюю и внешнюю политику английского правительства. Очень интересны данные о борьбе вест-индских плантаторов за сохранение покровительственных пошлин на сахар в конце XVIII в. в ущерб развитию английской экономики, в ущерб английским потребителям, о роли «сахарных» интересов в наполеоновских войнах 1793—1815 гг., когда судьбы союзников Англии в Европе были принесены в жертву стремлению английских сахарных магнатов захватить французский остров Сан-Доминго, центр сахарного производства Франции, конкурировавший с вест-индскими колониями Англии. Вильямс подробно останавливается на своекорыстных мотивах «прибыльной гуманности» английского правительства, выступившего в начале XIX в. против работорговли. В буржуазной литературе восхваляются действия Англии, стремившейся добиться запрета работорговли в международном масштабе и затем, с помощью своего военного флота, провести этот запрет в жизнь. На богатом фактическом материале Вильямс показывает, что «благородный порыв» против работорговли был вызван чисто практическими мотивами торговой конкуренции: после провозглашения независимости США английские работорговцы потеряли свой рынок сбыта рабов, Англия стала «почтенным поставщиком рабов для своих конкурентов», что не устраивало торговые круги, а следовательно, и правительство Англии. У английской буржуазии, нажившейся на работорговле, вдруг пробудилась «совесть», высокая «гуманность», ненависть к «жестокому и гнусному промыслу»; высокопарные лицемерные речи, «высокогуманные» лозунги, цитаты из библии — все пошло в ход, когда это стало выгодным. Вспомнили даже об английских моряках, которые в большом количестве погибали на невольничьих кораблях вследствие царивших там ужасающих антисанитарных условий. Книга Вильямса разоблачает корыстную подоплеку «благородной роли» Англии в кампании против работорговли.

В настоящее время, когда лейбористское правительство за счет английского народа выплачивает громадные суммы в качестве выкупа собственникам «национализированных» транспортных предприятий и нерентабельных угольных шахт с устарелым оборудованием, особенно актуальное значение приобретают данные о громадных суммах, полученных почтенными рабовладельцами в качестве выкупа за лишение их «собственности» на негров по закону 1833 г. об отмене рабства. На протяжении всей книги Вильямс приводит многочисленные данные о крупных денежных суммах, выплаченных видным представителям высшего английского общества в возмещение якобы причиненного им ущерба в результате освобождения их живой собственности. Отец знаменитого Гладстона, «высокогуманного» лидера либералов, кумира либеральничающих англофилов-космополитов всей Европы, получил в 1837 г. выкуп в размере 85 600 ф. ст. за 2183 рабов. Сам Гладстон, как и подобает почтительному сыну рабовладельца, в 1833 г. выступал в защиту рабовладения. Герцог Веллингтон гордо заявил, что он отказывается «грабить собственников в Вест-Индии с целью приобрести себе популярность в Англии» (стр. 112).

Книга Вильямса служит ярким подтверждением родственной близости современных лейбористских правителей Англии с рабовладельцами, правившими Англией в начале XIX в. Поистине лидеры лейбористов могут гордиться своей верностью традициям рабовладельческой Англии. Теперь, как и тогда, проявляется трогательная забота об интересах «обиженных» собственников, теперь, как и тогда, их щедро вознаграждают за счет английского народа.

Использовав в своей книге богатый фактический материал, Вильямс, как типичный буржуазный историк, оказался не в состоянии обобщить этот материал и дать ответ на поставленный им в заголовке книги вопрос о взаимосвязи между капитализмом и рабством, о роли рабства в развитии капитализма. Его выводы примитивны, наивны, поверхностны. В первой главе, приводя фактический материал о происхождении рабства, Вильямс пытается вскрыть причины, породившие рабство негров в колониях. Ему приходится опровергать вздорные «теории» о расовых корнях рабства, географическую, или климатическую, теорию, согласно которой европейцы стали использовать рабский труд негров лишь по той причине, что белые не выносили напряженного физического труда в жарких областях Нового Света. Всем этим «теориям» автор пытается противопоставить объяснение происхождения рабства экономическими причинами; но его анализ не идет дальше понятий о прибыльности, доходности или убыточности для колониальных плантаторов и капиталистов Англии рабского труда. С теоретических позиций буржуа, ничего не видящего дальше собственной прибыли, Вильямс подходит к проблеме возникновения, развития и формальной ликвидации рабства негров. Вся «глубина» его анализа исчерпывается этой плоской «мудростью» капиталиста, верящего во всемогущество законов наживы. Дело в том, что автор видит в капитализме лишь период расцвета свободы торговли — laissez faire, — сменивший период покровительственных пошлин и монополий. Непонимание исторической сущности капитализма, как общественного строя, определяемого не торговыми, а производственными отношениями — что гораздо глубже, — не дает Вильямсу возможности поставить общетеоретические вопросы об общих закономерностях капиталистического общества, о связи рабства с капиталистической эксплоатацией, о значении рабства для развития капитализма.

Неразрывно связывая рабство с политикой меркантилизма, автор уделяет очень большое внимание истории торговой политики Англии начала XIX в., в особенности борьбе сторонников свободной торговли с покровительственными пошлинами на сахар и с вест-индской монополией, хотя на самом деле эти проблемы не имеют непосредственного отношения к проблеме рабства. Однако эти главы (VI—IX) содержат богатый фактический материал и представляют несомненный интерес для советского читателя.

В книге Вильямса отсутствуют данные об отношении широких слоев английского народа к рабству негров. Этим автор не интересуется. Однако среди приводимых им высказываний «высокопоставленных» членов английского общества по вопросу о рабстве можно найти отражения настроений широких кругов английского народа. В главе «Деловые круги нации и рабство» приведены высокомерно-циничные словят лидера консерваторов Дизраэли: «Движение средних классов за уничтожение рабства было добродетельным, но не мудрым. В основе его лежало невежество» (стр. 174). Говоря об отношении металлопромышленников Бирмингема, Шеффильда и других городов к кампании против рабства, Вильямс приводит интересную деталь о домашних хозяйках Шеффильда. Комитет аболиционистов (сторонников освобождения негров) проводил агитацию за отказ от покупки вест-индского сахара, производимого рабами, и замену его ост-индским сахаром; было высчитано, что «каждые шесть семейств, потребляющих ост-индский сахар, делают излишним труд одного раба в Вест-Индии (стр. 160). За 6 месяцев продажа ост-индского сахара удвоилась! Домашние хозяйки Шеффильда включились в борьбу против рабства негров в Вест-Индии.

Однако, обойдя молчанием вопрос об отношении широких слоев английского народа к рабству негров и о той роли, которую они сыграли в отмене рабства, автор все же посвятил специальную главу борьбе самих рабов за свое освобождение. Правда, это описание борьбы негров за свое освобождение весьма кратко и поверхностно. Тем не менее, глава эта оказывается в явном противоречии со всеми остальными, где возникновение и ликвидация рабства негров объясняется исключительно с точки зрения выгодности этого института для капиталистов. В этой же главе неожиданно, вне связи со всем ранее приведенным материалом, появляется сам раб в качестве силы, которая своим сопротивлением делает невозможным дальнейшее существование рабства. Заключительные слова этой главы — «Таким образом, в 1833 г. Вест-Индия стояла перед выбором: освобождение сверху или освобождение снизу, но освобождение во что бы то ни стало. Теперь раб сам решил добыть себе свободу» — настолько не вяжутся со всеми рассуждениями автора в остальных главах, что кажутся написанными другим лицом или механически заимствованными из каких-то иных источников. Здесь обнаруживается отсутствие у автора цельной, связной концепции. Его буржуазная система взглядов оказывается разрушенной враждебными ей, извне вторгшимися идеями и фактами активной борьбы эксплоатируемых против господства в мире закона капиталистической выгоды и наживы.

За сто лет до выхода книги Вильямса, в 1846 г., Маркс в письме к Анненкову [К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, стр, 29, Госполитиздат, 1948.]  говорил: «Прямое рабство является такой же основой нашей современной промышленности, как машины, кредит и т. д. Без рабства нет хлопка, без хлопка нет современной промышленности. Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, а мировая торговля — необходимое условие крупной машинной промышленности... Современные народы сумели лишь замаскировать рабство у самих себя и ввести его открыто в Новом Свете».

Глубокий упадок буржуазной исторической мысли являет книга Вильямса в свете ясного революционного решения той же проблемы Марксом сто лет тому назад.

Однако самым крупным пробелом в книге Вильямса является то, что автор ни единым словом не упоминает о рабстве негров в английских колониях Северной Америки, которые после провозглашения независимости вошли в состав США, и о существовании рабства негров в США вплоть до 60-х гг. XIX в., после того как в английских колониях Вест-Индии рабство формально было отменено. Поставив перед собой проблему «капитализм и рабство», американский историк не решается коснуться вопроса о главном центре развития рабовладельческой плантационной системы — о южных штатах США. Он хочет решить проблему «капитализм и рабство» па материале второстепенного рабовладельческого района, принадлежавшего английским рабовладельцам-колонизаторам, скромно умалчивая о собственной стране. Никакими научными, методологическими соображениями обосновать и объяснить этого, конечно, нельзя. Остается единственное объяснение: современный американский ученый не решается, не смеет исследовать позорные явления прошлого своей страны. Вильямс предпочитает скромно умолчать об основном материале своего исследования — о рабстве в США, без чего, конечно, нельзя решить поставленную им проблему. Здесь перед нами раскрывается подневольное положение современного американского ученого, современной американской науки. Так книга «Капитализм и рабство», помимо желания автора, проливает свет еще на одну проблему — «империализм и рабство науки».

* * *

В связи с этим необходимо отметить определенную тенденцию, не выраженную словами, но проходящую через всю книгу Вильямса: всем содержанием своей работы автор стремится подвести читателя к выводу, что проблема рабства не имеет никакого отношения к современности, что все это дела давно минувших дней. На самом деле проблема «капитализм и рабство» имеет непосредственное, остро актуальное значение для империализма наших дней. Вильямс ограничивается чисто формальной стороной исследуемых явлений; для него издание английским правительством юридического акта, отменившего формальную зависимость раба-негра от рабовладельца, является достаточным основанием, чтобы считать проблему окончательно ликвидированной. Он закрывает глаза на фактическую сторону дела; он не ставит вопроса, что сталось со вчерашним рабом после издания закона об отмене рабства; каковы взаимоотношения вчерашнего раба с рабовладельцем, отличаются ли они по существу от вчерашней рабской зависимости первого и неограниченного произвола второго? Буржуазный ученый не может углубить свое исследование в этом направлении, он не смеет заглянуть глубже формально-юридической поверхности явлений. Официально закон отменил рабство негров; с этого момента для буржуазного исследователя ликвидирована и проблема «капитализм и рабство». Искренно или притворно, но буржуазный ученый с серьезным видом уверяет своих читателей, что закон об отмене рабства поставил вчерашнего негра-раба в равные условия с его вчерашним господином, что так легко и просто ликвидируется самая гнусная и кровавая форма многовековой эксплоатации человека человеком. Если бы Вильямс поинтересовался фактической стороной дела, перед ним неизбежно встал бы страшный для его класса вопрос — чем отличается по существу положение наемного рабочего от раба? Изучение положения освобожденных негров-рабов, как в английской Вест-Индии, о которой Вильямс подробно говорит, так и в США, о которых он молчит, одинаково привело бы добросовестного исследователя к убийственному для капитализма выводу. Положение формально свободных негров фактически очень мало отличается от прежней рабской зависимости. Перед исследователем, сбросившим шоры формализма, неизбежно стала бы выясняться прямая связь между рабством и наемным трудом. На эту связь указал К. Маркс почти 100 лет тому назад, раскрыв в «Капитале», что капитализм является особой формой рабства — наемным рабством, «Но капиталистическое производство... требовало именно рабского положения народных масс, превращения их самих в наемников и превращения средств их труда в капитал» [К.Маркс и Ф.Энгельс. Собр. соч., т. XVII, стр. 788]. «Хлопчатобумажная промышленность, введя в Англии рабство детей, в то же время дала толчок к превращению рабского хозяйства Соединенных Штатов, более или менее патриархального до того времени, в коммерческую систему эксплоатации. Вообще для скрытого рабства наемных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента рабство, не прикрытое в Новом Свете» [Там же, стр 830—831.]. В этих словах К. Маркса дано глубочайшее не только теоретическое, но и конкретно историческое (для определенной эпохи и определенных стран) решение проблемы капитализма и рабства. Но это решение является одновременно смертным приговором капитализму. Разоблачение «скрытого рабства наемных рабочих в Европе» открывает глаза рабочим на их истинное положение, пробуждает их классовое сознание и волю к борьбе, сплачивает их для свержения ига наемного рабства. Именно поэтому буржуазные исследователи так упорно держатся за устарелые, давно опрокинутые передовой марксистско-ленинской наукой формальные методы, скрывающие и извращающие действительность. В этом отношении книга Вильямса послужит для советского читателя яркой иллюстрацией того страха, который испытывают буржуазные исследователи перед действительностью, перед реальными фактами. Формальный подход к истории, т. е. ограничение своего поля зрения юридическими актами (формальная отмена рабства и т. п.) служит одним из средств ухода от грозной действительности. Другим средством, которым также пользуется Вильямс, является умолчание о нежелательных фактах. Вильямс молчит об известных всем ужасах рабовладельческой системы в США, которая до 1863 г. являлась официальным государственным институтом, поддерживалась всем авторитетом и силой государственного аппарата США, служила основой экономики южных штатов.

В своем исследовании о «капитализме и рабстве» Вильямс ничего не говорит и о современных формах рабской зависимости негров в США, об их политическом бесправии и расовой дискриминации, наконец, о том, как это отражается на общем снижении уровня жизни наемных рабочих США — и белых, и черных. Между тем современная плантационная система в США является живым и действующим пережитком рабства. «Эта система представляет собой странную аномалию: в сердце самой промышленной страны мира существует фактическое рабство. Варварски жестокое рабство в стране, являющейся центром «просвещенной» буржуазной культуры XX в., — вот суть расовой проблемы в США» [Г. Хейвуд, Освобождение негров, Изд-во иностр, лит., М., 1949, стр. 5.]. Так характеризует автор книги «Освобождение негров» американский коммунист Г. Хейвуд положение негров в США в настоящий момент. «Крепостническая эксплоатация негров обеспечивается сочетанием узаконенных и незаконных методов давления, унаследованных от времен рабства. Издолыцик, связанный по рукам и ногам всякого рода ограничениями, делающими из него полураба, является сегодня основной рабочей силой плантаций. Он находится во власти современного рабовладельца, как человек, который «способен лишь выращивать хлопок и работать, как раб» [Г.Хейвуд, цит. соч., стр. 9].

Из 13 миллионов негров, живущих в настоящее время в США, почти две трети живут на Юге в прежних рабовладельческих штатах. Основная масса негров, занятых в сельском хозяйстве, является либо батраками, либо мелкими арендаторами-издольщиками особого рода, так наз. кропперами.

«Кропперство — это основная форма аренды в южных штатах, форма, присущая плантациям... Строгий надзор за кроппером, его унизительное, рабское положение и слепая покорность любому капризу землевладельца — таковы необходимые предпосылки «успешного» ведения хозяйства, основанного на кропперстве.

Землевладелец определяет также, какими орудиями будет работать кроппер, сколько он использует удобрений, какого мула, он получит для пахоты. Землевладелец устанавливает продолжительность рабочего дня кропперов, который, по выражению самих кропперов, продолжается «от темна до темна». Надсмотрщик — это зачастую вооруженный агент землевладельца, преданно выполняющий его волю» [Там же, стр. 13.].

В выпущенном в 1947 г. Американской ассоциацией по исследованию проблем труда сборнике фактов о положении трудящихся в США еще яснее определяется рабское положение кропперов: «Кропперы — это фактически батраки, работающие под надзором на бывших рабовладельческих плантациях и получающие номинально 50% урожая. Обычно они живут из года в год на деньги, данные им в кредит под большие проценты владельцем плантации, и совершенно бесправны» [Сборник «Труд и  капитал в США», Изд-во иностр. лит., М., 1949, стр. 80.].

По существу положение кропперов в США не отличается от положения раба ничем, кроме формального признака: по закону кроппер считается свободным и полноправным гражданином США. Но от этого ему не легче, — фактически он раб.

Но есть многочисленный слой населения США, который находится в еще худшем состоянии, чем кропперы, — это батраки. По данным А. Рочестер [Анна Рочестер. Почему бедны фермеры. Аграрный кризис в США. Изд-во иностр. лит., М., 1949], они составляют около 25% всего населения, занятого на фермах.

«Обычно батрак на плантации не является наемным рабочим в современном смысле слова, т. е. рабочим, труд которого оплачивается деньгами. Если он проживает на плантации, его «заработную плату» составляет хижина, в которой живет его семья, и кредит на покупку продовольствия в лавке плантатора. Деньги ему перепадают редко.

В отличие от издольщика, батрак не получает определенного участка земли, и обычно ему дают самую скверную хижину. Его рабочий день длится не меньше рабочего дня издольщика, его жена и дети тоже вынуждены работать в поле, он также находится под надзором надсмотрщика и подвергается таким же кастовым ограничениям» [Г. Хейвуд, цит. соч., стр. 12.].

Наконец, на самом дне влачат жалкое существование сотни тысяч бродячих рабочих, армия бездомных, полубезработных, имеющих случайный заработок.

Положение кропперов, батраков, работающих за хижину и корм, бродячих искателей заработка немногим отличается от худших форм старой средневековой эксплоатации «туземцев» испанцами после завоевания Америки конкистадорами.

Современные правители США полностью сохранили эти варварские формы эксплоатации и широко применяют их не только в отношении негров, но и в отношении бедняков-белых.

Экономическое бесправие негров в Америке сочетается с расовой дискриминацией. Негры фактически лишены избирательных прав в силу местных законов в южных штатах, требующих определенного ценза для участия в выборах, затрудняющих регистрацию негров при голосовании, вводящих особые экзамены для избирателей. Наконец, современные рабовладельцы пускают в ход угрозу суда Линча против негров, участвующих в голосовании, террором лишая их тех политических прав, которые формально предоставлены им конституцией США.

«Такие формы дискриминации негров, как насилие,, погромы и суд Линча, участились со времени окончания: войны. Этому способствовала пропаганда расовой ненависти, особенно распространенная на Юге», — констатирует один из авторов сборника Ассоциации по исследованию проблем труда в США [Сборник "Труд и капитал в США", Изд-во иностр. лит., М., 1949, стр.86].

Унизительные формы бытовой дискриминации (запрет неграм пользоваться общими с белыми вагонами, ресторанами, гостиницами и т. д.) имеют целью искусственно-разжигать расовый шовинизм. Господствующие классы ОТТА пытаются отвлечь белых рабочих от классовой борьбы, натравливая их на негров. Гнусная, свидетельствующая о полном моральном и умственном банкротстве-современных правителей США политика создает для негров положение полного политического, экономического и бытового бесправия.

«Все это отражает общую политику монополистического капитала США в отношении негритянского народа.. Эта политика имеет целью увековечить такое положение негров, при котором они образуют особый резерв дешевой и неполноправной рабочей силы, используемой для снижения жизненного уровня их белых собратьев. Это дает монополиям возможность препятствовать объединению рабочего класса и подрывать успехи организованных, в профсоюзы рабочих.

Предприниматели издавна используют негров-издольщиков Юга и беднейшее крестьянство Европы, Мексики и Азии, эмигрировавшее в США, для снижения уровня, заработной платы рабочих США и для срыва забастовок.. Возникающее на этой почве озлобление белых рабочих: они используют для разжигания враждебного отношения к этим группам, изолируя их таким образом от основной массы американских рабочих. Они убеждают белых рабочих не протестовать против более низкой заработной платы и жизненного уровня «неполноценных» групп, хотя это ставит под угрозу заработную плату и жизненный уровень самих белых рабочих» [Г. Хейвуд, цит. соч., стр. 23.].

Так переплетаются судьбы черных и белых рабов-капитализма в США.

Но старые варварские формы рабства, основанные на прямом насилии и на политическом бесправии, процветают не только в США. Во всех колониальных странах колонизаторы ставят местное население в положение бесправных рабов. Громадное количество фактов незамаскированного рабства имеется в отношении голландской Индонезии, французского Индо-Китая, бельгийского Конго и других колониальных стран. Но наиболее откровенно ли цинично, за последнее время даже демонстративно, политика расовой дискриминации и рабских условий труда коренного населения проводится в странах так наз. «Британского содружества наций», т. е. в доминионах и колониях Британской империи. В Южно-Африканском «союзе правительство официально проводит в жизнь доктрину «цветного барьера» и «сегрегации», т. е. лишения как коренного населения страны, так и цветных иммигрантов (индийцев и др.) политических прав и ограничения для них права жительства лишь специально отведенными резервациями (то же, что в США издавна вплоть до настоящего времени применяется к индейцам). Господство «белой расы», бесправие и унизительные ограничения для цветных являются откровенной, официальной программой партии, стоящей в настоящее время у власти в Южно-Африканском союзе. Разжигание расовой вражды между «белыми и цветными рабочими для отвлечения их от классовой борьбы приобретает здесь особенно гнусные формы. Факты, приведенные в книге Дж. Бергера «Бремя черного человека» (J. Byrger, «The Black Man’s Burden», L., 1943), свидетельствуют, что во время войны против фашистской Германии южно-африканские нацисты, стоящие в настоящее время у власти, требовали усиления политики дискриминации негров. Они уже не удовлетворялись многочисленными законами, направленными на то, чтобы держать местных рабочих в рабском послушании колонизаторам — законами о городской оседлости, о мятежных собраниях, законом о цветном барьере, об ученичестве и т. п. «Первое националистическое правительство, — пишет Дж. Бергер, — вместе со своими лейбористскими союзниками начало политику «цивилизованного» труда, поддерживая европейских неквалифицированных рабочих в правительственных, муниципальных и провинциальных промышленных предприятиях. Эта поддержка производилась за счет общего дохода, значительную часть которого оплачивали сами негры; уплачивая налоги, они тем самым помогали правительству выдавать более высокую зарплату «белым беднякам», заменившим этих же негров; получался заколдованный круг».

Так создавалась система подкупа белых рабочих, создавалось привилегированное положение белых рабов, особая разновидность рабочей аристократии по признаку цвета кожи среди колониальных неквалифицированных рабочих. Делалось это с целью расколоть единый фронт классовой борьбы против капиталистического рабства. Белые рабочие отравлялись ядом расового шовинизма, подчиняясь таким путем влиянию идеологии колонизаторов.

Отношения же европейца-хозяина к негру-рабочему характеризуются в Южно-Африканском Союзе тем, что* негры-рабочие обязаны подписывать договор, которым предусмотрено, что невыполнение приказа хозяина или нарушение контракта негром считается уголовным преступлением.

«В Южной Африке закон 1932 г. о туземных контрактах, но существу, превратил африканского сельскохозяйственного рабочего, работающего на помещика-европейца, в раба. По этому закону для того, чтобы перейти на работу в другое место, батрак-африканец должен получить письменное разрешение от владельца фермы, где он работает. Нарушители этого закона подвергались строгому наказанию, и так как условия контракта, заключенного африканцем, были также обязательны для его детей, приговор судьи относился ко всей семье в целом. Еще более обременительными были условия закона, легализующего устные контракты между помещиком и арендатором, хотя африканец должен был всегда получать письменное разрешение от помещика прежде, чем он мог от него уйти» [Кумар Гошал, Народ в колониях, Изд-во иностр, лит., ГЛ.,. 1949, стр. 205.].

Так же как и во времена официального существование рабства, в наши дни весь аппарат государственной власти и в первую очередь буржуазный суд, буржуазное право, направлены на укрепление фактически рабского положения коренного населения Южной Африки. С этой целью пускается в ход государственная система уголовных наказаний и система налогообложения.

«Одной из наиболее отвратительных форм вербовки рабочей силы была система контрактов. Рисуя заманчивые картины великолепных условий труда, агенты-вербовщики убеждали африканцев ставить свою подпись (или, вернее, отпечаток пальца) на контрактах, которые они не могли прочесть, но которые обязывали их работать в течение определенного времени. Всякое нарушение условий контракта рассматривалось как уголовное преступление, наказуемое штрафами в размере от месячной до «годовой (!) заработной платы и тюремным заключением ют одного до шести месяцев» [Кумар Гошал, цит. соч., стр. 178-180.]. Системой налогового обложения, которая для негритянского населения составляла 1/3 доходов всей семьи [Там же, стр. 180—181.], государство вынуждало негра итти в рабскую кабалу к белому хозяину. Государство, в лице колониальных британских властей, и в наши дни выступает в роли агента белых рабовладельцев, организует «судебную» расправу для защиты системы рабских форм эксплоатации негритянского населения, поставляет «насильственно, с помощью налогового грабежа, негров-рабов для современных рабовладельцев. Здесь Вильямс, «если бы захотел видеть, мог раскрыть многое по интересующей его проблеме. Но Вильямс обо всем этом молчит, не решаясь исследовать проблему ближе, чем на расстоянии столетия с лишним от современности.

Молчит также Вильямс о роли христианских церквей в укреплении и поддержке рабской эксплоатации. Как католическая церковь, так и протестанские церкви соперничали между собой в стремлении помочь «своим» рабовладельцам распространить власть над наибольшим количеством колониальных рабов. Римский папа, католические монашеские ордена, миссионеры, инквизиция — весь церковный аппарат католической церкви служил укреплению власти испанцев, португальцев, французов над местным населением. То же делало англиканское духовенство, протестантские голландские священники для английских, .американских, голландских колонизаторов-рабовладельцев. Колонизаторы пользовались услугами католических и иных миссионеров в целях прямых захватов цовых территорий:

«Новый предлог для оправдания аннексии колоний был изобретен французами во время покорения Индо-Китая. В 1858 г. Франция заявила, что она должна наказать жителей Аннама за убийство французского миссионера. Против императора Аннама Ту Дуки была послана военная экспедиция, и он вынужден был отдать Франции три провинции Кохинхины» [Кумар Гошал, цит. соч., стр.60]. К северу от Кохинхины лежало прославленное королевство Камбоджа. Еще раз французы прибегли к заявлению, что там якобы убивают христиан, и Камбоджа была подчинена французскому протекторату» [Там же, стр. 60.]. Так с благословения католической и протестантских церквей расширялась и укреплялась власть рабовладельцев-колонизаторов. Таким образом, на страже современного рабства стоят все силы реакции, в том числе и католическая церковь с ее разветвленным аппаратом пропаганды.

Несмотря на все указанные недостатки, книга Вильямса раскрывает на историческом материале XVIII — XIX вв. корыстную узко классовую политику правящих классов Англии, проводившуюся под прикрытием высокопарных «благородных» фраз, показывает, какомуграбежу подвергалось население колоний и английские налогоплательщики в интересах рабовладельцев, и характеризует один из самых мрачных колониальных источников индустриального развития Англии.

В то же время эта книга является своеобразным документом эпохи, характеризующим облик современного зарубежного ученого, его интеллектуальное бессилие, невозможность свободно исследовать даже прошлое своей страны, полное бесправие и упадок науки в капиталистическом обществе.

В этом двоякий интерес книги Вильямса для советского читателя.

А. Самойло.

ГЛАВА I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ РАБСТВА НЕГРОВ

Когда в 1492 г. Колумб в качестве представителя Испанской монархии открыл Новый Свет, он положил начало длительному и ожесточенному международному колониальному соперничеству, продолжающемуся до настоящего времени. Португалия — первая страна, вступившая на путь международной экспансии, — заявила претензию на новые территории на том основании, что на них распространялось действие папской буллы 1455 г.,, разрешавшей ей обращать в рабство все языческие народы. Во избежание столкновения Испания и Португалия решили прибегнуть к третейскому суду, и в качестве держав католических обратились к папе — шаг естественный и логичный в век, когда притязания папы на универсальную власть еще не оспаривались ни правительствами, ни отдельными лицами. После тщательного рассмотрения претензий обоих соперников папа издал в 1493 г. несколько булл, которыми устанавливалась демаркационная линия между колониальными владениями двух государств: восток отошел к Португалии, запад — к Испании. Однако Португалия была недовольна таким разделом, и в последующие годы обе стороны достигли более удовлетворительного компромисса в форме Тордесильясского договора, которым решение папы подверглось пересмотру: Бразилия стала владением Португалии.

Ни решение папы, ни официальный договор не были обязательны для других держав и, действительно, были ими отвергнуты. Путешествие Кабота в Северную Америку (1497 г.) было прямым ответом Англии на этот раздел. Французский король Франциск I выразил свой протест в словах, ставших знаменитыми: «Солнце светит мне, как и другим. Я очень хотел бы видеть тот параграф в завещании Адама, который лишает меня моей доли мирового наследия». Датский король отказался признать решение папы, поскольку дело касалось Ост-Индии. Сэр Вильям Сесиль, знаменитый государственный деятель елизаветинской эпохи, заявил, что папа не имеет права «давать и отбирать королевства по своему произволу». В 1580 г. английское правительство в противовес притязаниям папы провозгласило принцип фактической оккупации, как решающий признак суверенитета¹. Поэтому, выражаясь языком той эпохи, «за чертой не было мира». Сущность спора, по словам одного из будущих губернаторов Барбадоса, сводилась к тому, «будет ли повелителем Вест-Индии король английский или король французский, — ибо испанский король не в состоянии будет долго удерживать ее...»². Англия, Франция и даже Голландия начали выступать против пиренейской «оси», требуя своего места под солнцем. Негритянскому народу, хотя он и не заявлял таких претензий, тоже было определено его место — под знойным солнцем, на табачных, хлопковых и тростниковых плантациях Нового Света.

Британские колониальные владения до 1776 г. можно подразделить на две основных категории. Первая — самоснабжающееся многообразное хозяйство мелких фермеров, живущих доходами от обработки земли. Вторая — это колонии, обладавшие благоприятными условиями для производства в широком масштабе важных видов сырья на экспорт. К первой категории относились северные колонии американского континента; ко второй — колонии, производившие табак на континенте, и «сахарные» колонии на Караибских островах. В колониях второго типа и земля и капитал могли быть использованы лишь в том случае, если рабочая сила была несвободной ³, так как там требовался постоянный источник рабочей силы, причем! труд производителей должен был быть совместным или его следовало организовать как совместный. В таких колониях какой-нибудь массачусетский фермер с его резко выраженным индивидуализмом, представитель интенсивного земледелия, в поте лица своего выжимающий жалкие доходы из скудной почвы, вынужден был уступить место дисциплинированным партиям рабочих, поставляемым крупным капиталом, который практиковал экстенсивное земледелие и производство в широком масштабе.                              ,

Для караибских колоний выход из трудностей, возникавших вследствие .распыления рабочей силы и широкого распространения мелкого фермерства, был найден в установлении рабства. В этом отношении характерна ранняя история Джорджии. Здесь плантаторы, которым запрещено было пользоваться рабским трудом, — причем преследовавшие их «контролеры» сами нередко владели рабами в других колониях, — заявляли, что они поставлены в положение людей, которым приказано ходить со связанными руками и ногами. И джорджийские магистраты до тех пор поднимали тост за «единое напотребу», т. е. за рабство, пока запрет рабского труда не был отменен⁴. Этот «гнусный источник» ⁵ стал экономическим институтом первейшего значения. В древней Греции рабство было основой экономики; рабство создало Римскую империю. В новейшие времена благодаря рабству явилась возможность снабжать западный мир сахаром. Раб производил хлопок, который способствовал развитию современного капитализма. Рабство вызвало к жизни американский Юг и Караибские острова.

Превосходство свободного наемного труда над рабским и в экономическом отношении очевидно даже для рабовладельца. Раб отдает свой труд против воли, это труд неумелый, неквалифицированный⁶. При прочих равных условиях предпочтителен труд свободных людей. Но на ранних стадиях колониального развития эти прочие условия не равны с условиями позднейшего времени. Когда вводится рабство, оно вводится не в силу выбора между рабствам и свободным трудом; возможности выбора не существует. «Причины рабства — не моральные, а экономические; дело не в пороке и добродетели, а в производстве»⁷. При ограниченном населении Европы XVI в. Новый Свет лишен был возможности получать столько свободных рабочих, сколько их требовалось для производства в широком масштабе различных видов сырья — сахара, табака и хлопка. Это могло быть достигнуто трудом рабов, и чтобы получить рабов, европейцы использовали сначала коренное население, а затем народы Африки.

В известных условиях рабство имело некоторые экономические преимущества перед свободным трудом. При возделывании таких культур, как сахарный тростник, хлопок и табак, когда издержки производства значительно сокращаются благодаря широким масштабам производства, рабовладелец, с его крупным производством, располагавший организованной партией рабов, мог более выгодно использовать землю, чем мелкий фермер или крестьянин-собственник. При разведении таких культур огромные прибыли позволяли легко покрывать издержки на малопроизводительный рабский труд ⁸. В тех отраслях хозяйства, где требуемые знания несложны и сводятся в основном лишь к простейшим навыкам, важная задача — обеспечить постоянный приток рабочей силы и совместный труд большого количества работников; так возникает рабство, которое существует до тех пор, пока в результате ввоза все новых рабов и естественного прироста население достигает высокой степени плотности, и свободной земли больше не остается. Когда эта стадия достигнута, производительные и непроизводительные издержки на рабский труд в форме стоимости и содержания рабов начинают превышать стоимость труда наемных рабочих. «Рабский труд является более дорогим, чем свободный, если свободный труд может быть обеспечен в изобилии» ⁹.

С точки зрения производства величайший недостаток рабского труда заключается в том, что применение его способствует быстрому истощению почвы. Рабочую силу, стоящую на низком социальном уровне, покорную и дешевую, можно держать в подчинении лишь при систематической деградации ее и сознательном стремлении к подавлению в ней всякого умственного развития; поэтому севооборот и земледелие на научной основе чужды хозяйству, основанному на рабском труде. Как писал Джефферсон о Виргинии, «купить акр новой земли здесь дешевле, чем удобрить акр старой» ¹⁰. Плантатор-рабовладелец, по распространенному на Юге колоритному выражению, является «убийцей земли». Неограниченное количество плодородной почвы может восполнять этот серьезный дефект рабства и на время отодвигать его последствия. Экспансия становится необходимостью для общества, покоящегося на рабстве, рабовладение требует новых и новых завоеваний От Виргинии и Мериленда до Каролины, Джорджии, Техаса и Среднего Запада, от Барбадоса до Ямайки, Сан-Доминго и Кубы — везде господствовала одна и та же неумолимая логика. Это были гонки с эстафетой. Кто стартовал первым, тот передавал жезл другому, разумеется против воли, а затем уныло плелся позади.

Рабство на Караибских островах слишком тесно связывали с рабством негров. Таким образом экономическому, по сути, явлению была придана расовая окраска. Рабство не родилось из расизма, скорее можно сказать, что расизм явился следствием рабства. В Новом Свете существовали белые, коричневые, черные и желтые рабы — католики, протестанты и язычники.

Первыми жертвами работорговли и рабского труда, возникших в Новом Свете, были не негры, а индейцы. Но индейцы не выдерживали бремени чрезмерного труда, которого от них требовали, и вследствие недостаточного питания, эпидемий, занесенных белыми людьми, и неумения примениться к новым условиям быстро погибали. Они привыкли к вольной жизни, и их организм и свойства характера плохо приспосабливались к суровому режиму рабства на плантациях. «Подчинить индейца условиям жизни на рудниках, однообразному, нездоровому и тяжелому труду, лишить его связи с родом, религиозного ритуала... значило отнять у него весь смысл жизни... поработить не только его тело, но и живущий в нем дух коллективизма» ¹².

Как гласит предание, индейский вождь Хатуэй, присужденный к смертной казни за сопротивление захватчикам, упорно отказывался принять христианскую веру как средство спасения души, узнав, что в рай надеются попасть и его палачи. Этот индейский вождь оказался подлинным выразителем отношения индейцев того времени к своим новым повелителям.

Англия и Франция подражали в своих колониях испанской практике порабощения индейцев, с той разницей, что испанская корона делала некоторые, хотя и безрезультатные, попытки ограничить рабство, распространяя его лишь на тех индейцев, которые отказывались принять христианство, и на воинственных карибов, под тем благовидным предлогом, что это были людоеды. Но порабощение индейцев никогда не принимало широких размеров в британских владениях. В колониях Новой Англии рабы-индейцы были невыгодным товаром, да и всякого рода рабство считалось невыгодным, поскольку оно не соответствовало разнообразным формам земледелия, практиковавшимся в этих колониях. Кроме того, раб-индеец был малопроизводительной рабочей силой. Испанцы находили, что один негр стоит четырех индейцев¹³. Один видный чиновник на Эспаньоле настаивал в 1518 г. на разрешении ввозить негров, «эту сильную, привычную к труду расу, вместо коренного населения, настолько слабого, что его можно употреблять только для труда, не требующего большой выносливости, — например, для ухода за маисовыми полями или фермами» ¹⁴. Будущие основные культуры Нового Света, сахар и хлопок, требовали сильных рабочих, и слабого индейца надо было заменить крепким «хлопковым негром» (термин, подобный термину «сахарный мул», возникшему в Луизиане, где для сахарного производства требовались сильные мулы). Цены на индейских рабов были значительно ниже, чем существовавшие в том же месте и в то же время цены на негров ¹⁵.

Кроме того, индейское население было не очень многочисленным, а источники рабочей силы в Африке были неистощимы. Поэтому в Африке похищали негров, чтобы заставлять их обрабатывать землю, украденную в Америке у индейцев. Путешествия принца Генриха Мореплавателя дополнили путешествия Колумба, а история Западной Африки стала дополнением к истории Вест-Индии.

Но негр не сразу сменил индейца: ему предшествовал бедняк-белый. Эти белые слуги были самых разнообразных типов. Были так называемые «законтрактованные слуги», получившие это прозвище вследствие того, что перед отъездом из метрополии они подписывали юридически оформленный контракт, которым закабалялись на определенный срок в счет оплаты их проезда. Были и другие, известные под именем «redemptioners» [От. слова «redemption» — выкуп, освобождение. — Прим. ред.], которые договаривались с капитаном судна заплатить за свой проезд по прибытии или через определенное время после прибытия; если они не в состоянии были уплатить требуемую сумму, капитан продавал их тому, кто давал более высокую цену. Еще одну категорию составляли осужденные, высланные по решению правительства метрополии для службы в течение определенного срока.

Эта эмиграция соответствовала теориям меркантилистов, которые энергично доказывали необходимость приложения сил бедноты к полезному и нужному труду и стояли за эмиграцию, добровольную или принудительную, ибо она снижает процент бедноты и обещает более или менее выгодные занятия за границей бродягам и «бездельникам» метрополии. «Кабальная служба была порождена двумя различными,. но дополняющими друг друга силами: положительной — притягивающей силой Нового-Света и отрицательной — отталкивающей силой Старого» ¹⁶. В докладной записке, представленной Якову I в 1606 г., Бэкон доказывает, что посредством эмиграции Англия может «выиграть вдвойне», избавившись от некоторых элементов в метрополии и с выгодой использовав их в колониях ¹⁷.

Эта временная служба на первых порах не означала; перехода в более «низкое» состояние или деградации. Многие из слуг были манориальные держатели, бежавшие от обременительных притеснений феодальной системы, ирландцы, искавшие избавления от гнета лендлордов и епископов, немцы, бежавшие от опустошений Тридцатилетней войны. Они «принесли с собой жгучую жажду земли, пламенную страсть к независимости. Они стремились в те края, где человек мог быть свободным, их воображение воспламенялось распространявшимися у них на родине заманчивыми описаниями жизни в этих странах¹⁸.

Началась регулярная торговля законтрактованными слугами. В период между 1654 и 1685 гг. из одного Бристоля их выехало 10 тыс., главным образом в Вест-Индию и Виргинию ¹⁹. В 1683 г. белые рабы составляли одну шестую часть всего населения Виргинии. На протяжении XVIII в. две трети иммигрантов в Пенсильвании составляли белые слуги; за четыре года в одну лишь Филадельфию прибыло их 25 тыс. По приблизительному подсчету к этой категории принадлежало более 250 тыс. человек, эмигрировавших в течение колониального периода²⁰; по всей вероятности, они составляли половину всех английских иммигрантов. Большинство направлялось в колонии Центральной Америки²¹.

Когда к делу примешалась коммерческая спекуляция, оно начало приобретать преступный характер. Всячески поощрялись похищения людей, ставшие в таких городах, как Лондон и Бристоль, обычным явлением. Взрослых спаивали, детей заманивали сладостями. Похитителей называли «духами»; их определяли как людей, которые «хватают женщин, мужчин и детей и продают их на корабли для перевозки за океан». Соблазны, которыми искушали неопытных и легковерных, имели такую притягательную силу, что, как жаловался бристольский мэр, мужья решались бросать своих жен, жены — мужей и ученики — хозяев; преступники, разыскиваемые полицией, находили на кораблях убежище от карающей руки закона ²². Волна эмиграции из Германии вызвала к жизни ремесло агентов-вербовщиков, разъезжавших вверх и вниз по долине Рейна, посещавших феодальные поместья и убеждавших крестьян продавать свои пожитки и эмигрировать в Америку; подобного рода агенты получали комиссию за каждого эмигранта ²³.

Много писалось о мошеннических трюках, которыми не брезгали эти агенты²⁴. Но какую бы роль ни играл в этих делах обман, не подлежит сомнению, что-«подлинная причина переселенческой лихорадки крылась в нездоровых политических и экономических условиях... Нужда и гнет, характеризовавшие обстановку в мелких германских государствах, в гораздо большей степени содействовали развитию эмиграции, чем самые гнусные вербовщики» ²⁵.

Другой постоянный источник «белой» рабочей силы составляли ссыльные. Суровые законы феодальной Англии различали триста видов уголовных преступлений. К типичным преступлениям, караемым повешением, относились: карманная кража более чем на 1 шиллинг; кража в лавке вещи стоимостью до 5 шиллингов; кража лошади или овцы; убийство кролика на помещичьей земле²⁶. К преступлениям, караемым ссылкой на каторгу, причислялись кража одежды, нанесение увечий скоту или убийство скота, поджог хлебных скирд, сопротивление таможенным чиновникам при сборе пошлин. В 1667 г. была подана петиция, ходатайствующая о замене смертной казни ссылкой для женщины, осужденной за кражу вещей стоимостью в 3 шилл. 4 пенса²⁷. В 1745 г. ссылкой на каторгу каралась кража серебряной ложки и золотых часов²⁸. Трудно удержаться от вывода, что между этими законами и потребностью в рабочей силе на плантациях существовала некоторая связь, и удивительным представляется скорее то, что количество людей, кончавших свою жизнь в колониях, было еще относительно невелико.

В новой стране проблема рабочих рук имеет первостепенное значение, и труд ссыльных являлся бесплатным подарком правительства, избавлявшим колонистов от расходов на ввоз рабочих²⁹. Губернатор Виргинии в 1611 г. охотно принял помилованных преступников, осужденных на смертную казнь, находя, что это «хорошее средство снабжать нас людьми — и не всегда наихудшего сорта» ³⁰.

В период политической смуты и гражданской войны в Англии между 1640 и 1740 гг. приток рабочей силы из метрополии увеличился. Политические и религиозные нонконформисты расплачивались за свои еретические взгляды ссылкой, обычно на «сахарные» острова. Такова была участь многих ирландцев, арестованных Кромвелем и сосланных в Вест-Индию³¹. Этой политики держались так упорно, что в английском языке появился новый глагол «to barbado» (сослать на Барбадос)32. Монсеррат стал главным образом ирландской колонией⁸³, и ирландский жаргон еще и сейчас часто слышится во многих районах британской Вест-Индии. Но ирландцы были плохими слугами. Они ненавидели англичан, всегда были готовы помочь врагам Англии, и во время восстания на Подветренных островах в 1689 г.³⁴ мы уже можем видеть признаки того жгучего негодования, которое дало Вашингтону немало его лучших солдат³⁵. Побежденные Кромвелем шотландцы разделили участь ирландцев, и на выходцев из Шотландии стали смотреть, как на «обычных работников и солдат во многих странах за океаном» ³⁶. Религиозная нетерпимость также была одной из причин притока рабочей силы на плантации. В 1661 г. решено было сослать квакеров, в третий раз отказавшихся принести присягу; по декрету, вышедшему в 1664 г., лица старше 16 лет, в третий раз замеченные в том, что они собираются группами по пять человек или больше под предлогом целей религиозного характера, карались ссылкой на любую плантацию, за исключением Виргинии и Новой Англии, или штрафом в 100 ф. ст. Многие из сторонников Монмаута [Герцог Монмаут, Джемс Скотт (1649—1685) — руководитель восстания протестантов (1685), подавленного королем Яковом II Стюартом. — Прим. ред.] были сосланы на Барбадос, где они должны были отслужить в качестве слуг десять лет. Узников целыми партиями дарили придворным фаворитам, наживавшим на торговле ими немалую прибыль, в которой, говорят, имела свою долю даже королева ³⁷. Подобная политика проводилась вплоть до якобитских восстаний XVIII в. [Якобиты - название партий сторонников короля Якова II Стюарта, изгнанного из Англии в результате "славной революции" 1688 г. Восстания якобитов, центром которых являлась Шотландия, происходили в 1715 и 1745 гг. - Прим.ред.].

Когда мы читаем о том, в каких условиях перевозились эти белые слуги, ужасы переезда встают перед нами в их истинном свете. Эмигрантов грузили, как грузят сельди. Каждому белому слуге предоставлялась койка в два фута шириной и шесть футов длиной ³⁸. Суденышки были тесными, путь далеким, пища, за отсутствием холодильников, портилась, болезни становились неизбежными спутниками путешествия. В одной петиции, поданной в парламент в 1659 г., рассказывается, что семьдесят два человека кабальных слуг были- заперты в тррюме на все время путешествия, то есть на пять с половиной недель, среди лошадей, «так что от жары и испарений под тропиками душа у них расставалась с телом» ³⁹. Система эта была неизбежно связана с злоупотреблениями; корабли, перевозившие эмигрантов, были, по отзывам современников, настоящими могилами заживо погребенных, являвшими страшные картины человеческих страданий ⁴⁰. Но и для свободных пассажиров условия в те времена были немногим лучше.

Перевозка кабальных слуг и ссыльных стала в Англии важной отраслью капиталовложений. Когда в 1661 г. была создана колониальная палата, в числе ее обязанностей не последнее место занимал контроль над торговлей кабальными слугами. В 1664 г. была назначена комиссия под председательством брата короля для обследования условий перевозки кабальных слуг. В 1670 г. парламент отверг законопроект, налагавший запрет на ссылку английских заключенных в Америку; точно так же не прошел законопроект, направленный против похищения детей. При ссылке уголовных преступников целая иерархия, начиная от секретарей суда и самих судей и кончая тюремщиками, настаивала на получении своей; доли прибыли⁴¹. Высказывалось мнение, что плантаторы предпочитали рабов-негров из сочувствия к своим соотечественникам42. Но мы не находим и следа этого сочувствия в источниках того времени, по крайней мере, поскольку дело касалось плантационных колоний и производства на рынок. Попытки организовать регистрацию эмигрантов-слуг и установить какой-то порядок их перевозки, — что означало бы полное юридическое признание самой системы, —отклонялись. Но практически все видные купцы и государственные чиновники участвовали в торговле кабальными слугами и ссыльными. Наказанием за похищение людей было выставление у позорного столба, но при этом зрителям не разрешалось бросать в осужденных камнями или какими-либо другими предметами. Поскольку существовало какое-то противодействие этой практике похищения людей, оно исходило исключительно от масс. На улицах Лондона достаточно было показать пальцем на какую-нибудь женщину и назвать ее «духом», чтобы вызвать взрыв общественного негодования.

Такова была обстановка в Англии, когда Джефрейс [Джордж Джефрейс (1648—1689) — прославившийся своей жестокостью лорд-канцлер Англии, служивший орудием короля Якова II Стюарта при проведении наиболее реакционных мероприятий его правления. — Прим. ред.] явился в Бристоль во время своей поездки на запад, чтобы окончательно ликвидировать мятеж Монмаута. Потомству Джефрейс рисуется «мясником», тираническим представителем короля-деспота, и в хрестоматиях о его экспедиции пишут, как о «кровавом судилище». Но это судилище отличалось одной положительной чертой: Джефрейс заявил, что явился в Бристоль с метлой, чтобы очистить город, и с особенным ожесточением преследовал похитителей, занимавших высшие муниципальные должности. Для судей и купцов стало привычным делом допускать всякие натяжки в истолковании закона с целью увеличить число уголовных преступников, которых можно было бы ссылать на принадлежавшие им в Вест-Индии тростниковые плантаций. Они запугивали мелких правонарушителей угрозой виселицы и доводили их до того, что те умоляли суд сослать их на каторгу. Джефрейс застал мэра в полном одеянии — в алой мантии с мехом, — готовым приговорить мелкого воришку к ссылке на Ямайку, и заставил его к великому изумлению почтенных бристольских граждан сесть на скамью подсудимых Как обыкновенного уголовного преступника и ответить, признает ли он себя виновным. Характерна обвинительная речь Джефрейса, в которой он назвал мэра мошенником и похитителем людей. Мэр был приговорен к штрафу в тысячу фунтов, но купцы отделались унижением и пережитым ими чувством страха; они не лишились ничего — их доходы остались неприкосновенными ⁴³.

Оскорбления, которыми Джефрейс осыпал судью, некоторые пытались, объяснить тем, что он был в нетрезвом состоянии или не в своем уме ⁴⁴. Но возможно, что эта атака была выражением полного переворота, происшедшего во взглядах меркантилистов на эмиграцию, что явилось, в свою очередь, результатом внутреннего развития самой Британии. В конце XVII в. центр тяжести экономической политики перешел от накопления драгоценных металлов к развитию промышленности внутри страны, к росту спроса на рабочие руки, к поощрению экспорта. Меркантилисты доказывали, что лучшим способом сократить издержки производства — и тем самым достичь успеха в конкуренции с другими странами — является установление низкой заработной платы, а такая возможность могла быть обеспечена наличием многочисленного населения. Боязнь перенаселения, характерная для начала XVII в., сменилась в середине того же столетия беспокойством вследствие слабого прироста населения. Главная предпосылка освоения колоний — эмиграция из метрополии — теперь противоречила идее, что национальные интересы требуют роста населения на родине. В этом Свете необычный гуманизм Джефрейса кажется менее странным; очевидно, он объясняется скорее экономическими, чем моральными соображениями. Патроны Джефрейса — королевская семья — уже обещали свое покровительство «Королевской африканской компании» и торговле рабами-неграми. В поисках избыточного населения, необходимого для колонизации владений в Новом Свете, англичане обратили свои взоры к Африке, и к 1680 г. они уже пришли к заключению (по опыту на Барбадосе), что африканцы в большей мере, чем европейцы, удовлетворяют потребностям производства.

Положение кабальных слуг в колониях постепенна ухудшалось. Служба, вначале означавшая свободные личные отношения, основанные на добровольном контракте, ограниченные определенным сроком и представлявшие собой плату за проезд и содержание, постепенно превращалась в отношения собственности, означавшие более или менее полную власть на весь период службы над телом и свободой данного лица, которое становилось, как бы вещью⁴⁵. Эддис писал накануне революции, что слуги стонут «под игом, которое хуже египетского»⁴⁶. В Мэриленде положение слуг в некоторых отношениях приближалось к положению рабов⁴⁷. О Пенсильвании говорили, что «кабальные слуги, ... — независимо от того, что в некоторых отдельных случаях с ними обращались хорошо, что они могли вступить в эти отношения добровольно, — однажды попав под ярмо, становились на определенный период времени рабами»⁴⁸. На тростниковых плантациях Барбадоса они «обслуживают мельницы и печи или копают землю под палящими лучами тропического солнца; несмотря на тяжелую работу, им нечего есть, кроме картофеля, нечего пить, кроме грязной воды; их продают и покупают, они переходят от одного плантатора к другому, их описывают за долги их владельцев, как лошадей или волов, их, словно мошенников, бичуют плетьми на особых пунктах, для удовольствия хозяев; они спят в хлевах, в которых в Англии не поместили бы даже свиней...»⁴⁹. Все свидетельства неопровержимо показывают, что условия, в которых «белые рабы доставлялись на Барбадос и жили на этом острове, были, как правило, тяжелыми, в некоторых случаях ужасными и, в общем, позорящими имя англичанина»⁵⁰. Выражали надежду, что слуги-белые будут избавлены от плети, которой так щедро угощали негров⁵¹. Но в действительности судьба не была к ним столь благосклонна. Так как они контрактовались на определенный период, плантатор был менее заинтересован в их благополучии, чем в благополучии негров, которые были слугами пожизненно и, следовательно, являлись «наиболее полезной принадлежностью» плантации⁵². Плантаторы считали своих слуг «белым сбродом» и ставили их на одну доску с неграми. «Ни и одной из колоний нельзя было и никогда нельзя будет произвести значительные улучшения без снабжения их рабочей силой —белыми и неграми, — заявил монсерратский совет в 1680 г. ⁵³.

Дефо открыто говорит, что белый слуга был рабом⁵⁴. Правда, с точки зрении закона он не был рабом. Потеря свободы была ограничена определенным сроком, в то время как негр становился рабом на «всю жизнь. Положение слуги не распространялось на его потомство, дети же, рожденные негритянкой-рабыней, сами становились рабами. Хозяин никогда не имел такой абсолютной власти над личностью своего слуги, какую он имел над своим рабом. Слуга обладал определенными правами, правда ограниченными, но признанными законом и оформленными договором. Например, он пользовался ограниченным правом собственности. В действующем законодательстве понятие о слуге, как о части имущества, никогда не выходило за рамки понятия «движимое имущество» и не включалось в понятие недвижимости. Колониальные законы охраняли это строгое различие и в то же время сурово карали браки между людьми разных рас. Слуга мог надеяться, что, отбыв срок службы, он получит (клочок земли, хотя это не было юридическим правом ⁵⁵ и в /каждой колонии условия в этом отношении были различными. Крепостной в Европе мог, таким образом, надеяться, что он в близком будущем получит в Америке свободу, которой лишало его положение виллана. Освободившиеся слуги превращались в мелких фермеров-йоменов. Они образовывали демократическую прослойку в обществе, где тон задавали крупные плантаторы-аристократы, и становились пионерами экспансии на Запад. Вот почему Джефферсон в Америке и Сако на Кубе высказывались за ввоз европейских слуг вместо африканских рабов, — это, по их словам, создавало тенденцию к развитию «демократии, а не аристократии» ⁵⁶.

Однако институт «белых слуг» имел для промышленности свои серьезные минусы. Постлетуайт, ярый меркантилист, доказывал, что при наличии белых рабочих в колониях возникает соперничество с метрополией в области Производства. Лучшее черные рабы на плантациях, чем белые рабочие в промышленности, — наличие последних усиливает стремление к независимост5⁷. Кроме того, снабжение белыми рабочими становилось все более затруднительным, и потребности плантаций не покрывались наличным количеством ссыльных. В довершение всего торговцы вовлекались в неприятные дорогостоящие тяжбы; многие заявляли о своей готовности эмигрировать, забирали в виде аванса одежду и продовольствие, а затем возбуждали дело о незаконном задержании⁵⁸. Кабальные Слуги прибывали в достаточном количестве для замены тех, кто уже отслужил свой срок. Кроме того, с плантации белым было гораздо легче бежать, чем неграм, которые даже в случае получения свободы старались, в целях самозащиты, оставаться в тех «местах, где их хорошо знали и где у них было меньше оснований опасаться, что они будут пойманы как бродяги или беглые рабы. Отслужив положенный срок, белый рассчитывал получить землю; негр же не мог на это надеяться. Расовые различия были удобным предлогом для того, чтобы оправдать использование негра в качестве раба, подвести под рабство соответствующую теорию, добиться от негра механического повиновения, как от вола или лошади, требовать той покорности, того полного морального и интеллектуального подчинения, которые делают возможным рабский труд. Наконец — и это было решающим фактором — раб-негр был дешевле. За те деньги, за которые белый слуга поступал в кабалу на десять лет, можно было купить негра на всю жизнь⁵⁹. Как заявил губернатор Барбадоса, барбадосские плантаторы на опыте убедились, что «труд трех черных лучше и дешевле, чем труд одного белого» ⁶⁰.

Но опыт, приобретенный в торговле белыми, оказался весьма ценным для работорговцев. Похищение людей в Африке не было сопряжено с такими трудностями, как в Англии. Капитаны кораблей руководствовались накопленным опытом, применяя его в новой сфере. Бристоль — центр торговли белыми слугами — стал одним из центров торговли неграми. Накопления, сделанные в одной области, использовались для финансирования другой. Кабала белых стала исторической базой, на которой было создано рабство негров. Надсмотрщик над уголовными преступниками, работавшими на плантациях, легко справлялся с новой задачей — надзирать за рабами-неграми.

Таково происхождение рабства негров. Причины его — экономические, а не расовые; дело было не в цвете кожи работника, а в дешевизне его труда. Труд раба-негра был значительно выгоднее, чем труд индейца или белого. «В каждом случае выживали наиболее приспособленные. Рабский труд индейца и кабальный труд белого стушевались перед выносливостью и трудоспособностью негра»⁶¹. Все широко распространенные попытки объявить наружность негра, его волосы, цвет кожи, зубы и другие черты его внешности присущими «низшей расе» представляют собой лишь плоды более позднего стремления подвести «научную» теорию под простой экономический факт: колонии нуждались в рабочей силе и обратились к использованию труда негра, как самого дешевого и выгодного. Это была не теория, а практический вывод из личного опыта плантаторов.

Кабальный труд белых имеет огромное значение для понимания развития Нового Света и роли, которую играл в этом развитии негр. Понимание данного явления совершенно разрушает старый миф о том, будто белые не могли выносить напряженного физического труда в климатических условиях Нового Света и будто бы европейские власти лишь по этой единственной причине стали использовать труд африканцев. Этот довод не выдерживает критики. На Барбадосе белые выносили солнце свыше ста лет, а иммигрировавшие в Джорджию зальцбургские жители с негодованием отрицали, что возделывание риса вредно отражается на их здоровье ⁶². Караибские острова входят, конечно, в тропическую зону, но климат здесь ровнее тропического, температура редко поднимается выше 27°, хотя она остается равномерной в течение всего года, и острова овеваются мягкими ветрами с юга. Здесь нет ничего похожего на невыносимо сырые августовские дни, характерные для некоторых районов Соединенных Штатов. Кроме того, только южная оконечность Флориды действительно принадлежит к тропической зоне, а между тем труд негров широко применялся в Виргинии и в Каролине — во всех южных районах Соединенных Штатов, обладающих не более жарким климатом, чем южная Италия или Испания. Когда Уитни изобрел свой джин [Джин (gin) — сокращенное слово engine (машина) — машина, удаляющая семена из хлопка. — Прим, ред.], выражалась надежда, что хлопок будет производиться свободными работниками на мелких, фермах, и такое производство действительно развилось⁶³. Но там, где белый фермер вытеснялся, врагом его был не климат, а плантация, на которой применялась рабочая сила рабов, и фермеру приходилось уходить на Запад,, где он обосновывался до тех пор, пока дальнейшее распространение плантационного хозяйства не заставляло его снова начинать странствие. В 1857 г. работа на полях крайнего Юга и вся тяжелая работа под открытым небом в Новом Орлеане выполнялась белыми без каких-либо вредных для них последствий. B настоящее время, когда мы являемся свидетелями вытеснения негров белыми испольщиками на Юге и массового переселения негров с Юга в районы более холодного климата — Детройт, Нью-Йорк, Питсбург и другие промышленные центры Севера, — мы не можем больше соглашаться с удобной теорией, будто негритянский труд применялся на рабовладельческих плантациях по той причине, что для организма белого человека климат здесь был слишком суров.

Постоянная и упорная эмиграция бедняков-белых из Испании на Кубу, самый крайний форпост Испанского доминиона, характерна для испанской колониальной политики. В кубинской истории существует поразительный контраст между ролью табака и сахара. Производство табака было основано на свободном труде мелких фермеров, и земледелие носило интенсивный характер; производство сахара возникло на основе экстенсивного земледелия и рабского труда негров на крупных плантациях. Основное различие между свободной табачной промышленностью Кубы и той же отраслью в Виргинии, основанной на рабском труде, заключается не в климате, а в экономической структуре районов ⁶⁴. Белые с трудом переносили тропическую жару на Кубе и даже погибали от климата Барбадоса. Однако белый крестьянин-бедняк, хибаро, все еще составляет основной тип населения в Порто-Рико. Аналогичные поселения белых сохранились, от самых ранних времен эмиграции до нашего времени на островах Караибского моря, на голландских островах. Вест-Индии — Сабе и Сент-Мартене. В течение шестидесяти лет на Сент-Томасе живут французские колонисты— не только рыбаки, но и земледельцы, —образуя в настоящее время «самый обширный класс фермеров» на острове⁶⁵. Словом, там, где тропическое земледелие сохраняло в качестве своей основы мелкие фермы, белые не только выживали, но и преуспевали. Если же белые исчезали, то в этом был повинен не климат, а вытеснение мелкой фермы крупной плантацией с ее потребностью в широком и постоянном снабжении рабочей силой.

Таким образом, климатическая теория происхождения •плантаций представляет собой лишь умствования, предназначенные для оправдания рабства. Это институт экономический. Климатическая теория «является составной частью идеологии, стремящейся доказать разумность и естественность существующего социально-экономического порядка, а этот порядок, повидимому, всегда включает -существование расовой проблемы» ⁶⁶.

История Австралии помогает окончательно решить рассматриваемую нами проблему. Почти половина этого острова-материка лежит в тропической зоне. В штате Куинсленд, входящем в эту зону, главной культурой является сахарный тростник. Когда начала развиваться сахарная промышленность, Австралия была поставлена перед выбором: «черная» или «белая» рабочая сила. Вначале возделывание сахара шло обычным путем — с помощью ввозимых с островов Тихого океана негров. Но после того, как возросла потребность в рабочей силе белых, в XX в. иммиграция негров была запрещена.

В сахарной промышленности Куинсленда в настоящее время применяется исключительно «белая» рабочая сила. «Куинсленд — единственный пример европейской колонизации в широком масштабе на тропиках. Более того, он являет нам картину многочисленного европейского населения, несущего на себе все необходимые труды, начиная от самой черной работы и самого изнурительного физического труда до высших форм умственного труда» ⁶⁷.

Таким образом, рабство негров не имеет ничего общего с климатом. Причины его возникновения можно определить в немногих словах: на Караибских островах — сахар, на материке — табак и хлопок. Изменения в экономической структуре привели к соответствующим изменениям в снабжении рабочей силой. Для производства сахара, табака и хлопка требовались обширные плантации и целые армии дешевых рабочих, и, естественно, мелкая ферма, на которой работали бывшие белые кабальные слупи, не могла уцелеть. Табак на мелких фермах Барбадоса был заменен сахаром, требовавшим крупных плантаций. Рост сахарной промышленности на Караибских островах был сигналом к гигантской экспроприации мелкого фермера. Барбадос в 1645 г. насчитывал 11 200 мелких белых фермеров и 5 680 рабов-негров; в 1667 г. здесь было 745 крупных плантаторов и 82 023 раба. В 1645 г. на острове существовало 18 300 белых, способных носить оружие, в 1667 г.— только 8 300⁶⁸. Белые фермеры были вытеснены. Плантаторы продолжали делать приезжим заманчивые предложения, но главную приманку — землю — они вскоре уже не могли им предлагать. Белые рабочие предпочитали другие острова, где они могли надеяться на получение земли, Барбадосу, где было заранее известно, что они этой земли не получат⁶⁹. Оказавшиеся в крайне затруднительном положении плантаторы предложили провести ряд законов, которые запретили бы землевладельцам, приобретение новой земли, заставили бы негров и слуг носить кисею, сфабрикованную на Барбадосе (что сказали бы на это английские меркантилисты!), с целью обеспечить работой белых бедняков, и запретили бы неграм обучаться ремеслу⁷⁰. Губернатор Барбадоса в 1695 г. нарисовал мрачную картину условий жизни этих бывших слуг. Изнемогающие от голода и недостатка свежих продуктов люди находятся в полной зависимости от хозяев, «с ними обращаются, как с собаками, и со временем это, без сомнения, приведет к тому, что отсюда уйдет все белое рабочее население». Нет ничего удивительного в том, что массовое бегство белыхпродолжалось.

Бедняки-белые начали свои скитания по Караибским островам с Барбадоса на Невис, на Антигву, затем в Гвиану и на Тринидад и наконец в Каролину. Везде их преследовала и разоряла одна и та же неумолимая экономическая сила — сахар, а в Каролине — хлопок, от которого они там были свободны только одно столетие. Между 1672 и 1708 гг. численность белых на Невисе уменьшилась более чем на три пятых, а черное население возросло в два с лишним раза. Между 1672 и 1727 гг. число мужчин-белых в Монсеррате уменьшилось более чем на две трети, а негритянское население за тот же период возросло более чем в одиннадцать раз⁷¹. «Чем больше их покупаешь', — говорили барбадосцы о своих рабах, — тем больше приобретаешь средств на то, чтобы еще покупать их, так как за полтора года они с божьей помощью отрабатывают свою стоимость»⁷². Король Сахар начал свою опустошительную работу, и вскоре цветущие поселения мелких фермеров уступили место обширным сахарным заводам, которые принадлежали клике «отсутствующих» магнатов капитала и обслуживались чужеземными рабочими. В плантаторском хозяйстве не было места для белых; владелец или надсмотрщик, на более богатых плантациях врач, в некоторых случаях члены их семей — этого было достаточно. Плантаторы, жившие постоянно в своих имениях, опасаясь растущей диспропорции между белыми и черными, провели законы, принуждавшие отсутствующих плантаторов под угрозой штрафа нанимать белых слуг (Deficiency Laws). Но отсутствующие помещики предпочитали платить штраф.

Это было торжество не географического фактора, как утверждают некоторые ученые⁷³, а экономического. Жертвами стали африканские негры и мелкие фермеры — белые. Рост богатства немногих белых был столь же чрезмерным, как и рост нищеты и страданий многих черных. Стоимость урожаев, снятых на Барбадосе за двадцать месяцев, в 1650 г. составляла свыше 3 млн. ф. ст. ⁷⁴, т. е. около 15 млн. ф. ст. в современной валюте. В 1666 г. богатство плантаторов Барбадоса по сравнению с тем временем, когда на нем не возделывался сахарный тростник, возросло в 17 раз. «В 1643 г. здесь были невзрачные постройки, дома со скудной обстановкой, а в 1666 г. посуда, драгоценности и домашняя утварь оценивались в 500 тыс. ф. ст., владения плантаторов были обширны и красивы, дома походили на замки, фабричные помещения и хижины негров казались с моря маленькими городами, защищаемыми замком»⁷⁵. Цены на землю стали расти с головокружительной быстротой. Половина плантаций в 500 акров, стоившей в 1640 г. 400 ф. ст., продавалась в 1648 г. за 7 тыс. ф. ст.⁷⁶. Имение некоего капитана Уотермена, протяжением в 800 акров, принадлежало в течение некоторого времени не менее чем сорока владельцам ¹¹. Все это происходило потому, что выращивание сахарного тростника было и осталось по преимуществу капиталистическим предприятием, требующим не только сельскохозяйственных операций, но и начальных стадий промышленной обработки. В одном отчете, относящемся к французским «сахарным» островам, говорится, что производство десяти бочек сахара требует таких же расходов на вьючных животных, фабрики и оборудование, как и производство ста бочек⁷⁸. Джеймс Найт, плантатор с Ямайки, утверждал, что для сахарной плантации требуется не менее 400 акров земли⁷⁹. По словам Эдуарда Лонга, другого плантатора, написавшего историю того же острова, для разбивки небольшой плантации в 300 акров, производящей от 30 до 50 бочек сахара в год, требуется 5 тыс. ф. ст., а для создания плантации таких же размеров, но производящей 100 бочек сахара, — 14 тыс. ф. ст.⁸⁰. В таком обществе могло быть только два класса — богатые плантаторы и угнетаемые рабы.

Этот вывод становится еще более бесспорным, если мы обратимся к истории Виргинии, где основой плантационного хозяйства был не сахар, а табак. В начале XVII в. примерно две трети землевладельцев не имели ни рабов, ни кабальных слуг. Колония была сильна своим многочисленным белым фермерством. Положение ухудшилось, когда вследствие испанской конкуренции рынок для сбыта табака исчез, и виргинцы стали с яростью требовать принятия мер против «этих жалких английских плантаций на диких островах Вест-Индии», которые способствовали тому, что большие количества испанского табака достигали Англии⁸¹. Тем не менее, несмотря на продолжавшееся падение цен, экспорт из Виргинии и Мэриленда между 1663 и 1699 гг. возрос более чем в шесть раз. Это объясняется просто: рабский труд негров удешевил стоимость производства. Рабы-негры, составлявшие в 1670 г. одну двадцатую населения, в 1730 г. уже составляли одну четверть его. «Рабство, бывшее в свое время незначительным фактором в экономической жизни колонии, стало основой, на которой зиждилась вся ее экономика». В Виргинии, в отличие от Барбадоса, еще находилось место для мелкого фермера, но обладание землей не. сулило ему никаких выгод, так как его труд не мог конкурировать с трудом рабов. Таким образом, виргинский крестьянин, подобно барбадосскому, был вытеснен. «Виргиния превратилась в страну хозяев и рабов. Ни для чего другого здесь места не было» ⁸².

Вся последующая история Караибских островов представляет лишь завершение развития той же тенденции. На британских и французских островах эта тенденция развивалась быстрее, чем на испанских, где процесс этот начался лишь ,в наш век — век дипломатии доллара. Мы были свидетелями того, как под властью американского капитала Куба, Порто-Рико и Доминиканская республика превратились в колоссальные сахарные заводы (хотя крупные плантации, в особенности на Кубе, имелись здесь и при испанском режиме), принадлежащие иностранному капиталу и работающие при помощи притекающей извне рабочей силы, по образцу предприятий Британской Вест-Индии. То обстоятельство, что этот процесс совершается на основе свободного труда и в номинально независимых государствах (за исключением Порто-Рико), проливает свет на значение первоначального ввоза негритянской рабочей силы на Караибские острова как определенной фазы в истории плантаций. «Не столько плантационная система зависела от рабства, сколько рабство зависело от нее. Плантационная система составляла, так сказать, промышленную и социальную основу управления... между тем, как рабство опиралось на свод писаных законов, созданных специально для нее» ⁸³.

Там, где плантации не получили распространения, как, например, в табачной промышленности на Кубе, рабочая сила негров применялась редко, и преобладал труд белых. Либеральная часть кубинского населения всегда требовала запрещения работорговли и привлечения эмигрантов-европейцев. Представитель либералов Сако призывал к поощрению эмиграции «белых и свободных рабочих из всех частей света, без различия нации, лишь бы они были способны к честному труду» ⁸⁴. Но сахар нанес поражение Сако. Сахарная плантация, основой которой являлся рабский труд, препятствовала в XIX в. притоку белых на Кубу, точно так же как она положила предел иммиграции белых в XVII в. на Барбадос и в XVIII в. на Сан-Доминго. В Порто-Рико, где плантационное хозяйство развилось относительно поздно и где до установления американского режима сахар никогда не господствовал, как на других островах, над жизнью и мыслями населения, сохранился слой белых, крестьян-бедняков, и рабы-негры никогда не составляли более 14% населения⁸⁵.

После освобождения негров английские плантаторы-стали думать об иммиграции белых, даже преступников. Губернатор Британской Гвианы в 1845 г. в самых пылких выражениях приветствовал португальских иммигрантов с острова Мадеры⁸⁶. Но хотя приток португальцев был большим, что доказывается тем, что даже в настоящее время они составляют значительную прослойку населения Тринидада и Британской Гвианы, они предпочитали занятие розничной торговлей работе на плантациях. Губернатор Ямайки был несколько более осторожен в своих взглядах на английских и ирландских иммигрантов. Вспыхнули эпидемии, заработная плата была слишком низка, эксперимент, в смысле немедленного увеличения кадров трудящегося населения, мог оказаться полезным лишь частично; поэтому стихийная, беспорядочная иммиграция казалась нецелесообразной⁸⁷. Европейские иммигранты на острове Сан-Кристофер горько оплакивали свою судьбу и просили, чтобы им дали возможность вернуться домой. «Мы решительно ничего не имели бы против того, чтобы остаться на острове, честно зарабатывая на свое пропитание, если бы климат был для нас приемлем, но, к сожалению, мы его не переносим».

Но не климат был причиной неудачи эксперимента. Рабство создало гибельную традицию: физический труд стал символом рабства и сферой деятельности негра. Первой мыслью раба-негра после освобождения было бежать с плантации, куда глаза глядят, и начать жизнь там, где была земля. Но отмена рабства не означала уничтожения сахарной плантации. Освобождение негров и непригодность белого рабочего к условиям труда на плантациях вернули владельца тростниковых плантаций к той позиции, в которой он оказался в XVII в. Он снова испытывал нужду в рабочей силе. В те времена он заменил индейцев белыми, а затем неграми. Теперь, лишившись своих негров, он обратился снова к белым, а потом к жителям Востока. Индия заменила Африку: между 1833 и 1917 гг. на Тринидад было ввезено 145 тыс. индусов, а на Британскую Гвиану 238 тыс. То же самое происходило на других Караибских островах. В период между 1854 и 1883 гг. на остров Гваделупу привезли 39 тыс. индусов; между 1853 и 1924 гг. свыше 22 тыс. рабочих из Голландской Ост-Индии и 34 тыс. из Британской Индии было доставлено на Голландскую Гвиану⁸⁸. Куба ввиду нехватки негров начала применять наряду с рабами-неграми законтрактованных китайских кули ⁸⁹, а после освобождения негров стала черпать рабочую силу на Гаити и в Британской Вест-Индии. В период Между 1913 и 1924 гг. Куба ввезла 217 тыс. рабочих с Гаити, Ямайки и Порто-Рико⁹⁰.

Таким образом, рабство негров было решением в определенной исторической обстановке проблемы труда для плантаций на Караибских островах. Сахар означал труд; в одни времена этот труд был рабским, в другие — номинально свободным; в одни периоды это был труд черных, в другие — труд белых, коричневых или желтых. Рабство отнюдь не означало в научном смысле неполноценности негров. Рабство было тем условием, без которого пышный расцвет тростниковых плантаций на Караибских островах в период между 1650 и 1850 гг. был бы невозможен.

ГЛАВА II. РОСТ НЕГРИТЯНСКОЙ РАБОТОРГОВЛИ

Рабы-негры были «двигательной силой западного мира»1. Рабство негров требовало торговли рабами-неграми. Поэтому поддержка и улучшение торговли с Африкой были «крайне важны для Англии и принадлежащих ей плантаций» ². До 1783 г. эта торговля оставалась кардинальной проблемой английской внешней политики.

Первой английской экспедицией с целью покупки рабов было путешествие Джона Гаукинса в 1562 г. Как и многие авантюры елизаветинской эпохи, это была пиратская экспедиция, шедшая вразрез с третейским решением папы от 1493 г., которое сделало Африку монопольным владением португальцев. Захваченные рабы были проданы испанцами в Вест-Индию. Английская работорговля оставалась беспорядочной и случайной до тех пор, пока на Караибских островах не появились британские колонии и не развилась сахарная промышленность. К 1660 г., когда кончились политические и социальные перевороты периода гражданской войны, Англия готова была сосредоточить свое внимание на работорговле, значение которой для ее сахарных и табачных колоний в Новом Свете начинало становиться ясным для всех.

В соответствии с экономической политикой монархии Стюартов, работорговля была поручена монополистической «Королевской компании предпринимателей по торговле с Африкой», основанной в 1663 г. Граф Кларендонский с характерным для той эпохи энтузиазмом утверждал, что компания «будет образцовой, способной развивать английскую торговлю наравне с любой другой компанией, включая Ост-Индскую» ³. Это оптимистическое предсказание не сбылось, главным образом вследствие убытков и разрушений, причиненных войной с Голландией,— и в 1672 .г. была создана новая компания — «Королевская африканская компания».

Между тем политика монополии оставалась попрежнему в силе, вызывая решительное сопротивление с двух сторон: купцы во всех внешних портах боролись против монополии капитала; плантаторы в колониях требовали свободной торговли неграми столь же шумно и с такой же энергией, с какой сто пятьдесят лет спустя они сопротивлялись свободной торговле сахарам. Теоретики меркантилизма разошлись во мнениях по этому вопросу. Постлетуайт, самый плодовитый из писателей-меркантилистов, стоял за компанию и ничего кроме нее не признавал ⁴. Джошуа Джи подчеркивал преимущества частной торговли — бережливость и хорошее управление ⁵. Давенант, один из наиболее способных экономистов и финансистов своей эпохи, сначала был противником монополии⁶, но впоследствии изменил свое мнение, ссылаясь на то, что другие страны находили необходимым ввести у себя организационные компании и что компания «заменит академию, ибо ознакомит множество людей со всеми сторонами различных отраслей африканской торговли» ⁷.

Доводы против монополии были в сжатой форме изложены свободными торговцами, или контрабандистами (interlopers), как их тогда называли, в докладной записке, направленной в Торговую палату в 1711 г. Монополия, по их мнению, означала, что закупка английскими предпринимателями товаров для перепродажи их на африканском побережье, надзор за судами, обслуживающими работорговцев, продажа негров на плантации, импорт товаров с плантаций — «весь этот великий круговорот торговли и судоходства», от которого прямо или косвенно зависит существование многих тысяч людей, будет находиться под контролем одной единственной компании⁸. Плантаторы, со своей стороны, жаловались на низкое качество, высокие цены и нерегулярность поставок и отказывались выплачивать свои долги компании⁹.

Работорговля была не единственной областью, в которой велась борьба против монополии. Монополия была неприятным словом, вызывавшим воспоминания о политической тирании Карла I, хотя ни один «фритредер» той эпохи не мог предвидеть, что через сто пятьдесят лет, когда это слово будет ассоциироваться с экономической тиранией владельцев сахарных плантаций в Вест-Индии, оно будет вызывать еще более отвратительные представления. Но в последнем десятилетии XVII в. направление экономического развития решительно не благоприятствовало победе монополии. В 1672 г. открылась свободная торговля на Балтийском море, и с монополией Эстляндской компании было покончено. Одним из самых важных последствий «славной революции» 1688 г. и изгнания Стюартов является тот толчок, который был с этого момента дан развитию принципа свободной торговли. В 1698 г. «Королевская африканская компания» лишилась своей монополии, и право свободной торговли рабами было признано одним из основных и естественных прав англичан. В том же году была упразднена монополия на экспорт текстильных товаров, находившаяся в руках компании «Торговые предприниматели Лондона», а год спустя была ликвидирована монополия «Московской компании», и торговля с Россией была объявлена свободной. Свобода, предоставленная работорговцам, имела только одно отличие от свободы в других отраслях торговли, касавшееся характера товара, которым они торговали. Этим товаром был человек.

«Королевская африканская компания» была бессильна против конкуренции свободной торговли. Вскоре она обанкротилась и обратилась к парламенту за субсидией. В 1731 г. она отказалась от торговли рабами и занялась торговлей слоновой костью и золотом. В 1750 г. была создана новая организация под названием «Компания купцов по торговле с Африкой» с девятью директорами во главе— по три от Лондона, Бристоля и Ливерпуля. Из торговцев рабами, зарегистрированных в 1755 г., 237 были жителями Бристоля, 147 — Лондона и 89 — Ливерпуля ¹⁰.

С открытием свободной торговли и возросшим спросом со стороны сахарных плантаций размеры английской работорговли увеличились в громадной степени. «Королевская африканская компания» в период между 1680 и 1686 гг. перевозила в среднем 5 тыс. рабов в год ^п. За первые девять лет свободной торговли один только Бристоль перевез на тростниковые плантации 160 950 негров¹². Из английских портов в Африку в 1760 г. вышло 146 кораблей, вмещавших до 36 тыс. рабов ¹³; в 1771 г. число кораблей возросло до 190, число рабов — до 47 тыс.¹⁴. Число перевозок на Ямайку с 1700 до 1786 г. достигло цифры 610 тыс., и было подсчитано, что общее количество рабов, привезенных во все английские колонии за период между 1680 и 1786 гг., превышало два миллиона ¹⁵.

Однако работорговля была не только средством к достижению цели; это была и сама цель. Английские работорговцы снабжали необходимой рабочей силой не только свои плантации, но и плантации своих конкурентов. Эти услуги иностранцам противоречили как здравому смыслу, так и строгому меркантилизму; поскольку, однако, сбыт рабов иностранцам касался испанских колоний, эта торговля имела некоторые основания. В отношении ввоза рабов Испания вплоть до XIX в. зависела от иностранцев, ибо она испытывала постоянный недостаток капиталов и необходимых для работорговли товаров. Привилегия снабжения рабами испанских колоний, так называемое «асиенто», стала одним из лакомых кусков, за которыми охотилась и за которые ожесточенно боролась международная дипломатия. Английские меркантилисты защищали торговлю с испанскими колониями как неграми, так и предметами производства, легальную или нелегальную, но в их главах безусловно ценную по той причине, что Испания платила золотом, и таким образом в Англии увеличивался золотой запас. Что касается снабжения рабами французских колоний, то здесь подобных оправданий не было. В этой области существовало явное противоречие между интересами английских работорговцев и английских плантаторов, точно так же как экспорт английских машин после 1825 г. привел к противоречию между интересами судовладельцев и производителей машин.

Во время семилетней войны, за девять месяцев английской оккупации на Кубе, туда было ввезено 10 700 рабов, т. е. свыше одной шестой ввоза за период между 1512 и 1763 гг. и свыше одной трети ввоза за период между 1763 и 1789 гг.¹⁶. В ту же войну англичанами за три года было ввезено на Гваделупу 40 тыс. негров. Комитет Тайного совета 1788 г. уделил специальное внимание тому факту, что из ежегодного английского экспорта африканских рабов две трети Англия предоставляла в распоряжение иностранцев^,7. В течение XVIII в. английские работорговцы снабдили плантаторов Франции и Испании 500 тыс. негров. Англия была не только первой по размаху своей работорговли страной в мире, она стала, как выразился Рамсей, «почтенным поставщиком рабов» для своих конкурентов ¹⁸.

История роста работорговли в этот период — это, по существу, история роста Ливерпуля. Первый ливерпульский невольничий корабль, скромное суденышко водоизмещением в 30 т, отплыл в Африку в 1709 г. Это был первый шаг на пути, который к концу столетия обеспечил Ливерпулю место крупнейшего порта работорговли в Старом Свете. Сначала этот рост совершался медленно. Ливерпуль был больше заинтересован в контрабандной торговле с испанскими колониями и торговле табаком. Но, по словам одного писателя, занимавшегося историей этого города, работорговля вскоре стала быстро расти благодаря практиковавшейся ливерпульскими купцами политике сокращения до крайнего предела накладных расходов, что давало возможность побивать дешевыми ценами английских и континентальных конкурентов Ливерпуля. В 1730 г. работорговлей занималось 15 ливерпульских кораблей, в 1771 г. — всемеро больше. Корабли работорговцев составляли в 1709 г. немногим более 1 % общего числа принадлежавших порту судов; в 1730 г. эти корабли уже составляли одиннадцатую часть всех судов; в 1763 г. — одну четверть, в 1771 г. — одну треть¹⁹. В 1795 г. в Ливерпуле сосредоточилось пять восьмых всей английской и три седьмых всей европейской работорговли ²⁰.

В негодующих речах аболиционистов по поводу этой отрасли торговли, которая в их время стала менее выгодной и менее важной для Англии, содержалась немалая доля лицемерия. Один вест-индский плантатор однажды напомнил парламенту, что не приличествует выборному представителю страны, загребавшей прибыли от работорговли, клеймить эту торговлю как преступление²¹. Век, который был свидетелем неслыханной смертности кабальных слуг, не видел причин возмущаться смертностью рабов, и эксплоатация рабов на плантациях по существу немногим отличалась от эксплоатации феодальных крестьян и отношения к бедноте в европейских городах.

Бунты и самоубийства, разумеется, были частым явлением на невольничьих судах, а жестокое обращение с рабами, условия жизни на корабле, приводившие к вынужденной неподвижности рабов, способствовали более высокой смертности. Основными причинами этой высокой смертности на невольничьих кораблях, как и на судах, перевозивших кабальных слуг и даже свободных пассажиров, были, во-первых, эпидемии — неизбежные спутники продолжительных путешествий и затруднений, связанных с хранением пищи и воды, и, во-вторых, постоянное переполнение судов. Единственная цель работорговцев заключалась в том, чтобы палубы их кораблей «были сплошь покрыты черными»²². Нам часто приходится читать о судне в 90 т, на котором было 390 рабов, или судне в 100 т, вместившем 414 рабов, и в этом нет ничего необычного²³. Например, при произведенном Кларксоном обследовании Бристоля было обнаружено суденышко водоизмещением в 25 т, предназначенное для перевозки семидесяти человек, а другое, всего в 11 т, — для тридцати²⁴. Одному рабу отводилась на пересекающих Атлантический океан судах площадь в 5,5 футов длиной и 16 дюймов шириной. Стиснутые, «как ряды книг на полках», скованные попарно — правая нога к левой ноге, правая рука к левой руке соседа, — рабы занимали меньше места, чем мертвое тело в гробу. Это походило на перевозку скота; действительно, если не было достаточно негров, то вместо них брали скот²⁵. Целью работорговца была прибыль, а не удобства его жертв, и скромная попытка, предпринятая в 1788 г. с целью регулирования перевозки рабов» в соответствии с грузоподъемностью судна, вызвала шумные протесты со стороны работорговцев. «Если такие изменения произойдут, — писал один из них своему агенту, — это плохо отзовется на торговле; поэтому я надеюсь, что вы будете ковать железо, пока горячо» ²⁶.

В дневнике одного работорговца во время его пребывания в Африке записано, что «из всех стран, где он побывал, — а он был в Англии, Ирландии, Америке, Португалии, на Караибских и Азорских островах, — он не нашел ни одной, где можно было бы богатеть так быстро, как здесь. Деньги делают человека. Блудный сын, который возвращался домой с пустыми руками, вынужден был довольствоваться скромным именем путешественника, только что вернувшегося с Гвинеи». Но иное дело, если он являлся с карманами, туго набитыми золотом, которое так хорошо прикрывает все недостатки и изъяны. «В этом случае к вашим услугам куча друзей, которые толпятся у вашего порога и ждут приказаний. Тогда вас называют «африканским джентльменом,» в домах сильных мира сего, и ваши рассказы выслушиваются так внимательно, будто речь идет об экспедиции Христофора Колумба в Америку»²⁷.

Согласно одному подсчету, сделанному в Бристоле примерно в 1730 г., при удачном! путешествии прибыль на «груз», состоящий примерно из 270 рабов, достигала 7 или 8 тыс. ф. ст., не считая выручки от продажи слоновой кости. В том же году чистый доход с «груза», «неважного качества» и прибывшего в плохом состоянии, составил свыше 5700 ф. ст.²⁸. Прибыль в 100% была в Ливерпуле нередким явлением; так, одна поездка дала не ме-«ее 300% чистой прибыли. «Лайвли», вышедшая в 1737 г. с «грузом» стоимостью в 1307 ф. ст., вернулась в Ливерпуль с колониальными продуктами и векселями на 3080 ф. ст., считая хлопка и сахара, присланных позже. «Энн», другой ливерпульский корабль, отплывший в 1751 г. со снаряжением и грузом стоимостью в 1604 ф. ст., получил 3287 ф. ст. чистой прибыли. Другая поездка, совершенная в 1753 г., дала 8 тыс. ф. ст. , прибыли на груз и снаряжение стоимостью в 3153 ф. ст.²⁹.

Один писатель XVIII в. вычислил, что стоимость 303 737 рабов, перевезенных на 878 ливерпульских судах между 1783 и 1793 гг., составила свыше 15 млн. ф. ст. За вычетом комиссионных и других расходов, а также стоимости оборудования судов и содержания рабов, средняя годовая прибыль составляла, по его словам, свыше 30% ³⁰. Современные историки склонны упрекать наблюдателей той эпохи в преувеличениях. Но даже если принять заниженные оценки профессора Дембела, чистая прибыль корабля «Энтерпрайз» на стоимость оборудования и «грузов» в 1803 г. составляла 38%, а прибыль корабля «Форчюн» на груз рабов «неважного качества» в том же 1803 г. — свыше 16%. Корабль «Лоттери», опять-таки по заниженным оценкам Дембела, получил в 1802 г. 36 ф. ст. прибыли на каждого раба, «Энтерпрайз» — 16 и «Форчюн» — 5 ф. ст.³¹. По тем же подсчетам работорговля в целом приносила в восьмидесятые годы одному только Ливерпулю 300 тыс. ф. ст. чистой прибыли в год; в городе тогда говорили по поводу гораздо менее выгодной вест-индской торговли, что если прибывал один корабль из трех, судовладелец не был в проигрыше, если же прибывало два корабля, он хорошо зарабатывал. В среднем из пяти кораблей не достигал цели только один ³².

Такие прибыли кажутся мелкими и незначительными в сравнении с баснословными прибылями Голландской ост-индской компании, которой случалось наживать до 5000%. Возможно даже, что прибыли от. работорговли были менее значительны, чем прибыли Британской ост-индской компании. И тем не менее, торговля этих компаний имела гораздо меньшее значение, чем работорговля. С точки зрения меркантилистов это объясняется тем фактом, что торговля с Индией не приносила выгод. Она выкачивала из Британии золото, шедшее на закупку товаров, в которых не было насущной необходимости, и многие в те времена считали, что «для христианского мира было бы счастьем, если бы морской путь в Ост-Индию через мыс Доброй Надежды не был найден» ³³. Работорговля, напротив, казалась меркантилистам идеальной в том отношении, что она давала сбыт английских готовых фабрикатов и, поскольку дело касалось английских колоний, ей неизменно сопутствовала торговля с плантациями, что делало Англию независимой от иностранцев в отношении импорта продуктов тропических стран. Кроме того, огромные прибыли от голландской торговли пряностями достигались путем резкого ограничения производства ради поддержания высоких цен, между тем как работорговля вела к расширению английской промышленности в метрополии и тропического сельского хозяйства в колониях.

«Блестящий африканский метеор»³⁴, как выразился один ливерпульский историк того времени, стал поэтому необычайно популярным. Хотя значительная часть ливерпульской работорговли была монополизирована примерно десятью крупными фирмами, многие из небольших кораблей снаряжались стряпчими, суконщиками, бакалейщиками, парикмахерами и портными. Паи таких предприятий дробились на мелкие части — кто получал 1/8, кто 1/15 или 1/32 часть выручки. «Почти каждый житель Ливерпуля — купец, и тот, кто не может послать кипы товара, посылает хоть один ящик... люди почти всех званий заинтересованы в том, чтобы послать какой-нибудь груз товаров в Гвинею, и благодаря этой лихорадке, охватившей ливерпульцев, здесь так много мелких, судов» ³⁵.

Покупка рабов требовала большого делового чутья и умения «выбирать» товар. Рабы использовались на тяжелых полевых работах, и поэтому женщины и дети считались менее ценным товаром, чем крепкие мужчины: женщины — вследствие того, что в их работе наступал; перерыв в период беременности; дети же все-таки требовали некоторых забот, пока не достигали возраста, когда они могли уже заботиться о себе сами. Один ливерпульский купец предостерегал своих агентов от покупки рабов, страдающих грыжей, идиотов или кривоногих: стариков³⁶. Покупайте молодых, советовал надсмотрщик с острова Невис; «пожилые находят работу слишком трудной, так как они не воспитывались для нее; они скоро умирают или остаются негодными работниками» ³⁷.

Но работорговля всегда была рискованным делом. «Торговля с Африкой, — читаем мы в одном документе, относящемся к 1795 г., — это сплошная неизвестность,, закупка рабов — игра, которая ведется с переменным: успехом: продолжительность морского пути изменчива, корабль может быть временно или совсем отрезан от конвоирующих его судов, смертность на нем порой бывает очень высока, могут произойти и другие непредвиденные события»³³. Возделывание сахарного тростника тоже было лотереей. Задолженность плантаторов, их банкротства и требования долгосрочных кредитов внушали купцам много забот и тревог. «Как вы знаете, — писал один: из них, — быстрая доставка — душа торговли; у меня было в этом году немало тревожных минут, и я не хотел бы снова пережить их, будь даже прибыль вдвое выше»^зэ. С 1763 др 1778 г. лондонские купцы не желали иметь дела с ливерпульскими работорговцами, так как. были убеждены, что работорговля в конечном счете убыточна: говорили, что ливерпульские купцы потеряли за период с 1772 до 1778 г. 700 тыс. ф. ст.⁴⁰. Из тридцати фирм, занимавших господствующее положение в работорговле с 1773 г., двенадцать в 1788 г. обанкротилось, а другие потерпели значительные убытки ⁴¹. Американская революция нанесла торговле серьезный ущерб. «Наша некогда процветавшая торговля с Африкой переживает период застоя», — жаловалась одна ливерпульская газета в 1775 г. «Прекрасные ливерпульские корабли стояли без употребления», ливерпульские работорговцы занялись каперством, c тревогой ожидая восстановления мира, далекие от мысли, что они присутствуют при последних судорогах старой эпохи и родовых муках новой.

Однако до 1783 г. в вопросе о работорговле все классы английского общества сплотились в единый фронт. Монархия, правительство, церковь, общественное мнение были за работорговлю. Если и слышались отдельные протесты, то они не имели успеха.

Испанская монархия первая подала пример, которому стали подражать европейские королевские дворы. Дворцы-крепости в Мадриде и Толедо были построены на деньги, которые испанская корона получила за предоставление лицензий на перевозку негров. В 1701 г. произошла встреча испанского и португальского монархов для обсуждения арифметической проблемы, порожденной контрактом на 10 тыс. «тонн» негров, предоставленным Португалии ⁴². Испанская королева Христина в середине XIX в. открыто участвовала в работорговле с Кубой. Королевский двор Португалии, перебравшись в Бразилию, чтобы не попасть в плен к Наполеону, нашел атмосферу, рабовладения, царившую на его колониальной территории, не слишком чуждой себе по духу. Людовик XIV отлично понимал значение работорговли для французской метрополии к французских заокеанских владений. Планы Фридриха Великого, замыслившего превратить Пруссию •в могущественную державу, были связаны с африканской работорговлей ⁴³.

Экспедиция Гаукинса, снаряженная с целью покупки рабов, пользовалась покровительством королевы Елизаветы. Королева выразила надежду, что негров не будут увозить без их добровольного согласия: «Это было бы отвратительно и навлекло бы на предпринимателей кару небесную». Но увоз негров «на демократических началах» был невозможен. «Королевская африканская компания» и «Королевская компания предпринимателей», как показывают их имена, пользовались покровительством королевской власти, а нередко и капиталовложениями членов королевской фамилии⁴⁴. Георг III был впоследствии против запрещения работорговли⁴⁵, и велика была радость ливерпульских работорговцев и ямайских плантаторов, когда великий герцог Кларенский, будущий Вильгельм IV, высказался против отмены работорговли⁴⁶ и напал на аболициониста Уилберфорса, назвав его фанатиком и лицемером ⁴⁷.

Английское правительство до 1783 г. неизменно поощряло работорговлю. Первыми опасными конкурентами Англии были голландцы, монополизировавшие перевозки в английские колонии. Ожесточенная торговая война между Англией и Голландией во второй половине XVII в. объясняется стремлением Англии прорвать торговую паутину, которой Голландия оплела Англию и ее колонии. «Мы хотим,—сказал Монк с военной прямотой, — овладеть большей частью торговли, принадлежащей теперь Голландии»⁴⁸. Был ли это номинальный мир или фактическая война, но во всяком случае между Голландской вест-индской компанией и «Королевской африканской компанией» в течение тридцати лет происходили своего рода приватные военные действия.

Победа Англии над Голландией поставила англичан лицом к лицу с Францией. Англо-французская война, колониальная и торговая — основной стержень истории XVIII в. Это было столкновение двух конкурирующих систем меркантилизма. Борьба эта велась на Караибских островах, в Африке, Индии, Канаде и на берегах Миссисипи за привилегию ограбления Индии и за контроль над некоторыми жизненно важными товарами — неграми, сахаром и табаком, рыбой, мехами и корабельными материалами ⁴⁹. Наиболее важными из этих районов были Караибские острова и Африка; наиболее важными товарами — негры и сахар. Особо важной проблемой был контроль над «асиенто». Эта привилегия была предоставлена Англии Утрехтским договором 1713 г. как результат ее победы в войне за испанское наследство и вызвала радостный отклик во всей стране. Четхем с гордостью хвастал, что его война с Францией дала Англии почти полный контроль над африканским побережьем и работорговлей.

Колониальные законодательные собрания часто наносили ущерб работорговцам, облагая высокими пошлинами ввозимых рабов, отчасти с целью повышения доходов, отчасти из страха перед ростом-негритянского населения. Но все подобные законы отменялись правительством метрополии по настоянию английских купцов, которые сопротивлялись налогам на английскую торговлю. Торговая палата в 1708 г. заявила: «Совершенно необходимо, чтобы торговля, столь выгодная для королевства, продолжала развиваться наилучшим образом. Снабжение плантаций и колоний достаточным количеством негров по умеренным ценам является на наш взгляд основной проблемой»⁵⁰. В 1773 г. законодательное собрание Ямайки, желая повысить доходы и опасаясь восстаний рабов, ввело налог на каждого ввозимого негра. Лондонские, ливерпульские и бристольские купцы запротестовали, и Торговая палата осудила этот закон как «неразумный, невыгодный и вредный для английской торговли». Губернатору был сделан строгий выговор за то, что он не сумел пресечь попытки подорвать столь выгодную для нации торговлю»⁵¹. Совет владельцев тростниковых плантаций впоследствии заявил: «Во всех отраслях нашего управления, во всех партиях политика в этом вопросе была одна и та же... В любой период нашей истории, независимо от политического курса, люди различных убеждений, характеров и партий решительно одобряли эту торговлю, голосовали за поощрительные меры и считали ее выгодной для нации»⁵².

Парламент оценил значение рабства и работорговли для Британии и ее плантаций. В 1750 г. Хорэйс Уолпол с презрением писал об «английском сенате, этом храме свободы и оплоте протестантского христианства... обсуждавшем методы, которые сделали бы более выгодной эту ужасную торговлю неграми»⁵³. Пышные залы парламента слышали много споров об отмене работорговли и освобождении негров, и по протоколам прений можно видеть, что работорговцы и рабовладельцы имели энергичных заступников. Среди них был Эдмунд Барк. Этот сторонник примирения с Америкой приложил свою руку к удушению Африки. В 1772 г. в палату общин был внесен закон, запрещавший установление контроля над Африканским комитетом со стороны лиц, не имеющих касательства к работорговле. Барк выступил с протестом, однако не против работорговли, а против того, что люди, законно приобретшие право голоса, будут лишены этого права.

Церковь также поддерживала' работорговлю. Испанцы видели в ней возможность обращать язычников, а иезуиты, доминиканцы и францисканцы владели большими тростниковыми плантациями, следовательно, были и рабовладельцами. Рассказывают об одном старике, старосте ньюпортской церкви, который неизменно благодарил бога в воскресенье, следующее за прибытием судна с рабами, за то, что «груз невежественных существ еще раз прибыл в страну, где они могут быть просвещены светом евангелия»^б4. Но, как правило, английские плантаторы противились тому, чтобы их рабы принимали христианство. Принятие христианства означало сообщение некоторых сведений в области английского языка, что давало возможность неграм различных племен сходиться и составлять заговоры. Были и другие соображения сугубо материального характера. Губернатор Барбадоса в 1695 г. приписывал сопротивление плантаторов распространению христианства среди рабов нежеланию рабовладельцев предоставлять своим рабам дни отдыха по воскресеньям и праздникам ⁵⁵, и еще в 1823 г. английское общественное мнение было возмущено отказом плантаторов предоставить неграм один день в неделю для того, чтобы можно было уничтожить воскресный рынок негров⁵⁶. Церковь послушно держалась такого же курса. Общество распространения евангелия не разрешало наставлять в христианской вере своих рабов на Барбадосе ⁵⁷ и выжигало клеймо с надписью «общество» на телах своих новых рабов, чтобы отличить их от рабов, принадлежащих светским владельцам⁵⁸. Шерлок, впоследствии епископ Лондонский, заверял плантаторов, что «принятие христинства и усвоение евангелия не вносят никаких изменений в имущественные права»⁵⁹. Распространение христианства не ставило никаких преград деятельности духовенства в пользу рабовладения; епископ Робинсон Бристольский получил Лондонскую епархию в награду за свое участие в качестве английского уполномоченного в Утрехте в выработке «асиенто»⁶⁰. Колокола бристольских церквей подняли веселый трезвон, когда распространилась весть о том, что парламент отверг законопроект Уилберфорса о запрещении работорговли⁶¹.

Работорговец Джон Ньютон заказывал молебны в ливерпульских церквах, благодаря бога за успех своего последнего путешествия и моля его ниспослать благословение на следующее. Он дважды в день сам совершал богослужение на своем невольничьем корабле и установил день молитвы и поста — не для рабов, но для экипажа. «Я никогда не знал, — говорит он, — более сладостных и более частых минут божественного созерцания, чем во время двух последних поездок на Гвинею»⁶². Кардинал Маннинг (XIX в.) был сыном богатого вест-индского купца, торговавшего продуктами труда рабов ⁶³. Многие миссионеры находили целесообразным изгонять Вельзевула при помощи Вельзевула. По словам одного новейшего английского писателя, изучавшего вопрос о работорговле, «они находили, что наилучший способ борьбы с злоупотреблениями рабовладельцев — это дать им хороший пример и самим приобрести рабов и плантации, чтобы таким практическим путем способствовать спасению душ плантаторов и успеху их предприятий» ⁶⁴. Моравские миссионеры на островах без всяких колебаний приобретали рабов; баптисты, пишет один историк с очаровательной деликатностью, не разрешали своим первым миссионерам выступать против рабовладения ⁶⁵. Перед отменой рабства епископ Экзетерский еще владел 655 рабами, за которых он получил в 1833 г. в качестве выкупа 12 700 ф. ст.⁶⁶.

Таким образом, позиция церковников была та же, что и позиция мирян. Квакеры, не признававшие официальной англиканской церкви, в то же время не расходились с нею по вопросу о работорговле.

В 1756 г. было зарегистрировано восемьдесят четыре квакера, числившихся членами «Компании по торговле с Африкой». Работорговля была одним из самых доходных видов капиталовложений для английских и американских квакеров, и название одного из невольничьих кораблей, прибывшего в 1793 г. из Бостона в Сьерра-Леоне — «Усердный квакер», —символизирует то одобрение, с каким смотрели на работорговлю в квакерских кругах. Протест квакеров против работорговли сначала исходил не из Англии, а в основном из Америки — главным образом от мелких сельских общин северных районов, не зависевших от труда рабов. «Трудно избавиться от впечатления, что сопротивление системе рабства вначале ограничивалось группой людей, которая не извлекала из рабства прямой выгоды и, следовательно, могла относиться к нему объективно»⁶⁷.

Флот был высокого мнения о ценности вест-индских колоний и отказывался рисковать их благополучием. Назначение в Вест-Индию считалось почетным, и не раз рабовладельцы чествовали адмиралов. Роднэй был против; отмены работорговли⁶⁸. Граф Сен-Винсент доказывал, что жизнь на плантациях была для негров сущим раем по сравнению с их существованием в Африке⁶⁹. Требование отмены рабства рассматривалось, как «адское-проклятое учение, которого придерживаются только лицемеры» ⁷⁰. Но чувства храброго адмирала не были вполне чужды более материальных мотивов. В 1837 г. он получил свыше 6 тыс. ф.ч ст. в виде компенсации за освобождение 418 рабов на Ямайке⁷¹. ЖенаНельсона была родом из Вест-Индии, и его собственные взгляды на работорговлю были весьма недвусмысленными. «Я воспитывался в духе доброй старой школы и научился ценить значение наших вест-индских владений; ни на поле битвы, ни в парламенте их справедливые права не будут нарушены, пока у меня есть руки, чтобы сражаться в их защиту, или язык, чтобы возвысить свой голос против отвратительного учения Уилберфорса и его лицемерных союзников»⁷².

Институт рабства существовал на глазах у англичан XVIII в. Английская монета гинея, правда, редкая как тогда, так и теперь, обязана своим происхождением торговле с Африкой ⁷³. Один вестминстерский ювелир изготовлял серебряные замки для негров и собак⁷⁴. Фигуры негров и слонов как эмблема работорговли украшали ливерпульскую ратушу. Знаки различия и оборудование, необходимые для работорговцев, смело выставлялись для торговли в лавках и рекламировались печатью. Рабов открыто продавали на аукционах⁷⁶. Так как рабы были ценным имуществом и права на это имущество признавались законом, то при погоне за. бежавшими рабами обращались к помощи почтмейстера и печатали объявления в официальном правительственном органе⁷⁶. Слуги-негры были обычным явлением. Для капитанов невольничьих кораблей, для фешенебельных леди и женщин легкого поведения маленький черный «бой» был обязательным придатком. Среди лондонских нищих бросались в глаза освобожденные негры¹¹.

«Раб не может дышать воздухом Англии», — писал поэт Коупер. Это была поэтическая вольность. В 1677 г. считалось, что «так как негры покупаются и продаются, переходя от одного купца к другому и, следовательно, становясь товаром и так как они — язычники, то они могут являться имуществом». В 1729 г. генеральный прокурор постановил, что крещение не несет с собой свободы и не вносит никаких изменений в положение раба; кроме того, если раба привозят в Англию, то это не значит, что он становится свободным — его владелец имеет законное право заставить его вернуться на плантацию⁷⁸. Вильям Блекстон сказал, что «если владелец законным образом приобрел право на вечную службу Джона или Томаса, то «последние на всю жизнь останутся в том же положении зависимости, будь то в Англии или в другом месте»⁷⁹.

Поэтому к моменту, когда неутомимый Грэнвиль Шарп поставил в 1772 г. перед верховным! судьей Мансфилдом вопрос о негре Джемсе⁰ Сомерсете, которого его владелец собирался вернуть на Ямайку, было уже немало прецедентов, показывавших, как душен воздух Англии.

Мансфилд, несмотря на все свое нежелание, вынужден был заявить, что такое поведение владельца «не разрешается и не одобряется законами Англии» и что негра следует освободить. Люди, старательно собирающие примеры торжества гуманности, всячески старались использовать этот случай. С другой стороны, Вениамин 'Франклин презрительно (подчеркнул «лицемерие этой страны, поощряющей столь гнусную торговлю и в то же время хвастающей своей добродетелью, свободолюбием и справедливостью своего суда на том основании, что он освободил одного единственного негра» ⁸⁰. Через два года после дела Сомерсета английское правительство отказалось утвердить проведенные на Ямайке законы об ограничении работорговли. В 1783 г. петиция об отмене рабства, поданная квакерами, была торжественно отвергнута парламентом.

Более того, в 1783 г. тот же Мансфилд оставил потомству решение по делу корабля «Зонг». Ввиду отсутствия воды, капитан выбросил за борт 132 рабов, и тогда владельцы корабля возбудили дело о выдаче им страховой суммы, утверждая, что потеря рабов относится к тому пункту полиса, где говорится о страховании от «опасностей мореплавания». По мнению Мансфилда, «дело о рабах ничем не отличается от такого случая, когда за борт были бы выброшены лошади». За каждого раба было присуждено уплатить в возмещение убытков тридцать фунтов, и ни одному «гуманисту» не пришло в голову, что капитан и экипаж подлежат привлечению к суду за массовое убийство. В 1785 г. Мансфилду пришлось рассмотреть новый иск в связи с бунтом рабов на одном английском корабле. Он мудро рассудил, что страховое общество обязано заплатить за всех рабов, убитых во время бунта или умерших от ран и ушибов; за тех же, которые бросились за борт или умерли от «тоски», общество платить не обязано на том основании, что смерть произошла не от ран, полученных во время мятежа; точно так же страховое общество не несет ответственности за то, что многие из уцелевших рабов упали в цене вследствие повреждений, полученных во время мятежа ⁸¹.

Работорговлей занимались отнюдь не подонки английского общества. Дочь одного работорговца уверяла нас, что ее отец, капитан невольничьего корабля и капер, был справедливым и добрым человеком, хорошим отцом, мужем и другом⁸². Многие из деятельнейших работорговцев считались достойными людьми, отцами семейств и отличными гражданами. Дело в том, что работорговля была отраслью торговли — и притом весьма важной. Один капитан невольничьего корабля сказал, что «одно живое впечатление, одна минута, проведенная в помещениях рабов на корабле, сделали бы больше для дела человечества, чем перо Робертсона или красноречие всех членов английского парламента вместе взятых⁸³. Это весьма сомнительно. Как отмечалось -позднее по поводу работорговли на Кубе и в Бразилии, мало было смысла называть ее безнравственным и нехристианским занятием. Она давала доход — и этого было достаточно⁸⁴. Работорговлю даже пытались оправдать, как важную воспитательную школу. «Вообразите, какое впечатление производила поездка за рабами на юношей, начинающих жизнь... Какое воспитательное воздействие она могла оказать на какого-нибудь юного фермера. Какое обогащение опытом для молодого деревенского парня. Когда он вернется на ферму, все его взгляды на жизнь изменятся. Он уехал мальчиком, он вернется мужем»⁸⁵.

Все эти работорговцы занимали в Англии высокое положение. В списке членов «Королевской компании предпринимателей по торговле с Африкой» (во главе этого списка стояла особа, принадлежавшая к королевской фамилии) значились два члена муниципалитета, три герцога, восемь графов, семь лордов, одна графиня и двадцать семь лиц, получивших личное дворянство⁸⁶. Под петицией работорговцев от 1739 г. стоят подписи мэров Ливерпуля и Бристоля. В Бристольский комитет, созданный в 1789 г. для борьбы против отмены работорговли, входило пять членов муниципалитета, в том числе один бывший капитан невольничьего корабля ⁸⁷. Немало работорговцев занимало высшие посты в ливерпульском муниципалитете ⁸⁸. Работорговцы прочно утвердились в обеих палатах парламента. Эллис Кенлиф был представителем от Ливерпуля в парламенте с 1755 до 1767 г.⁸⁹. Семья Тарлетонов, видных работорговцев, представляла в парламенте ливерпульцев, боровшихся против отмены рабства⁹⁰. Инстинктивное сопротивление, которое оказывала аболиционистам консервативная по традиции палата лордов, еще более усиливалось в связи с присутствием в ее рядах многочисленной группы «облагороженных», т. е. получивших титул, работорговцев. Палата с сочувствием выслушала заявление графа Уэстморленда, сказавшего, что многие из членов палаты обязаны своими мандатами торговле рабами ⁹¹ и что аболиционизм равносилен якобинизму⁹². Неудивительно, что Уилберфорс опасался верхней палаты⁹³. Ямайский парламент, уповая на ее поддержку, категорически заявил в 1792 г.: «Благополучие Вест-Индии зависит не только от сохранения работорговли; необходимо, чтобы палата лордов немедленно заявила, что она не потерпит запрещения работорговли» ⁹⁴.

Лишь немногие представители интеллигенции XVIII в. и духовенства этой эпохи подняли голос протеста против рабства. Дефо в своей «Реформации нравов» осудил работорговлю. Поэт Томсон в поэме «Лето» нарисовал зловещую картину акулы, плывущей следом за невольничьим кораблем. Коупер после некоторых колебаний написал памятные строки в своем произведении «Задача». Блейк создал прекрасную поэму о «Маленьком черном мальчике». Саути написал волнующие стихи о «'Матросе, служившем на невольничьем корабле». Но большая часть этой литературы XVIII в.⁹⁵ сосредоточила свое внимание на «благородном негре», принце, взятом в плен и даже в цепях не утратившем чувства превосходства над своими палачами. Эта сентиментальность, вообще типичная для XVIII в., часто прикрывала собой порочную предпосылку, что рабство «неблагородных негров» — в порядке вещей.

Два коммерсанта XVIII в., Бентли и Роско, были против работорговли и выразили протест против нее еще до 1783 г.

Два экономиста XVIII в., Дэн Теккер и Адам Смит, осудили рабский труд как слишком дорогой и непроизводительный. Но на эти голоса протеста никто не обратил внимания. XVIII в. разделял точку зрения Темпля Лютреля: «Кое-кто может возражать против работорговли как негуманного и бесчестного занятия; но подумаем о том, что если наши колонии надо сохранить и освоить, — а это может быть сделано только при наличии африканских негров, — то уж, конечно, лучше снабжать себя этой рабочей силой с помощью английских кораблей, чем покупать ее через посредство французских, голландских или датских купцов» ⁹⁶.

Один житель острова св. Маврикия, желая убедить аболициониста Бакстона в том, что «черные — самый счастливый народ в мире», обратился к своей жене, прося ее подтвердить его слова своими личными впечатлениями о рабах, которых она видела. «О да, — ответила добрая супруга, — они, разумеется, очень счастливы, но мне часто казалось таким странным, что поваров-негров приковывают цепью к очагу»⁹⁷. Подобно этой доброй супруге, до 1783 г. лишь немногие англичане питали сомнения насчет нравственного характера работорговли. А возражения тех, у кого они были, не имели веса в глазах государственных людей, видевших, как растут, благодаря торговле рабами, национальные доходы. Позднее некоторые благородные гуманные умы может, быть и думали об изменении этой системы, но они приходили к убеждению, что «при нынешних обстоятельствах эти изменения не так легко осуществить» ⁹⁸. До американской революции общественное мнение в Англии в общем разделяло взгляды работорговцев: «Хотя торговля человеческими существами может на первый взгляд показаться варварской, бесчеловечной, противоестественной, но торговцы рабами могут в свое оправдание сказать о ней то же, что о других отраслях торговли: она выгодна... Словом, эта торговля приносит прибыль, которая во много раз превышает все реальные или воображаемые неудобства и недостатки» ".

ГЛАВА III. АНГЛИЯ И «ТРЕУГОЛЬНАЯ ТОРГОВЛЯ»

А. «Треугольная торговля»

Значение открытия Америки заключается не только в драгоценных металлах, которыми она стала снабжать другие страны, но и в возникновении нового неисчерпаемого рынка для европейских товаров. Одним из важнейших результатов этого открытия был «такой пышный расцвет системы меркантилизма, которого она никогда не могла бы достигнуть при других обстоятельствах»1. Открытие Нового Света вызвало небывалый рост мировой торговли. XVII и XVIII вв. были веками торговли, как XIX в. был веком производства. Для Англии первостепенное значение имела «треугольная торговля». Работорговля служила «главным источником и причиной, породившими все остальные виды торговли» ². Постлетуайт охарактеризовал торговлю рабами, как «первоначальную основу для всех других отраслей, главную пружину механизма, приводящую в движение все колеса» ³.

В этой «треугольной торговле» Англия, Франция и колониальная Америка поставляли экспортные товары и корабли; Африка — человеческий товар; вест-индские плантации — колониальное сырье. Невольничий корабль отплывал из метрополии с грузом товаров мануфактурного производства. На африканском побережье эти товары с прибылью выменивались на негров, которые продавались на плантациях, опять-таки с прибылью, в обмен на груз колониальных товаров, доставлявшихся в метрополию. По мере того, как возрастал объем торговли, «треугольная торговля» дополнялась (но никогда не заменялась) прямой торговлей между метрополией и Вест-Индией.

Таким образом, «треугольная торговля» давала английской промышленности тройной стимул: негры покупались в обмен на товары, производившиеся в Англии; будучи перевезены на плантацию, они производили сахар, хлопок, индиго, черную патоку и другие продукты тропического пояса, переработка которых создавала в Англии новые отрасли промышленности; между тем существование негров и ,их владельцев на плантациях обеспечивало новый рынок для английской промышленности, сельского хозяйства Новой Англии и ньюфаундлендских рыбных промыслов. К 1750 г. вряд ли можно было найти в Англии хотя бы один торговый или промышленный город, который не был бы так или иначе связан с «треугольной» или прямой колониальной торговлей⁴. Полученные доходы составляли один из главных потоков того накопления капиталов, которое создало финансовую основу промышленной революции в Англии.

Вест-индские острова стали центром внимания Британской империи, ибо они имели огромное значение для ее величия и процветания; этим своим положением сахарные колонии были обязаны всецело рабам-неграм. Негры были «основной опорой» колоний, «ценным народом», чей труд снабжал Британию всеми продуктами плантаций. Британская империя была «великолепной надстройкой, опиравшейся на торговлю с Америкой и на морское могущество, фундаментом которых, в свою очередь, была Африка» ^б.

По подсчетам Джосайи Чайлда, каждый англичанин в Вест-Индии «вместе с десятью неграми, работающими на него, — если учесть их потребности в пище, одежде, орудиях труда, — обеспечивал работой четырех человек в Англии»¹⁶. Труд одного человека на островах— белого или негра — приносил такой же доход, как труд семи человек в Англии⁷. Стоимость плантаций английской Вест-Индии в 1775 г. составляла 50 млн. ф. ст.⁸, а сами плантаторы в 1788 г. оценивали их в 70 млн. В 1798 г. сумма доходов от вест-индских плантаций составляла 4 млн. ф. ст. против одного миллиона, который Англия получала от торговли со всем остальным миром ⁹. По словам Адама Смита, «прибыль с тростниковой плантации в любой из наших вест-индских колоний, как правило, превосходит прибыль любого другого известного нам аграрного предприятия в Европе или Америке» ¹⁰.

Вся торговля Англии в конце XVII в. приносила два миллиона ф. ст. прибыли. Торговля на плантациях давала 600 тыс. ф. ст.; продукция плантаций — 120 тыс. ф. ст.; европейская, африканская и левантийская торговля — 600 тыс.; ост-индская — 500 тыс.; реэкспорт ост-индских товаров — 180 тыс. ¹¹.

В 1697 г. вест-индские колонии дали 9% английского импорта, а материковые колонии — 8%; 4% английского экспорта пошло в Вест-Индию, несколько менее 4% —на американский материк. Доля участия Вест-Индии в британской торговле равнялась семи процентам, доля материка — шести процентам. В 1773 г. Вест-Индия еще занимала ведущее место, хотя как экспортный рынок она уже уступала материковым колониям с их более многочисленным белым населением. В этом же году около одной четверти английского импорта было получено от всей зоны Караибских островов, одна восьмая — от всего материка; Караибские острова поглотили свыше 8% английского экспорта, материк—16%; 15% всей торговли Англии падало на Вест-Индию, 14% — на материк. Если мы возьмем итоговые цифры за 1714—1773 гг. и добавим к ним цифры, характеризующие торговлю с новыми владениями, иностранными колониями, временно занятыми англичанами во время войны, или иностранными колониями вообще, то получим следующую картину: одна пятая английского импорта шла с Караибских островов, одна девятая — с материка; 6% английского экспорта шло на Караибские острова, 9% —на материк; 12% всей внешней торговли Англии приходилось на Караибские острова, 10%—на материк. За эти же годы 0,5% английского импорта поступало из Африки, 2% английского экспорта шло в Африку; торговля с Африкой составляла приблизительно 1,5% всей английской торговли. Таким образом, исключив плантационные колонии на материке, Виргинию, Мэриленд, Каролину и Джорджию, мы обнаружим, что «треугольная торговля» и прямая торговля с Вест-Индией за 1714—1773 гг. составляла приблизительно одну седьмую всей английской торговли.

Необычайная ценность этих вест-индских колоний может быть изображена более наглядно путем сопоставления отдельных вест-индских островов с отдельными колониями материка. В 1697 г. английский импорт с Барбадоса в пять раз превышал весь импорт из хлебных колоний; экспорт на Барбадос был немногим больше этого. Барбадос, занимающий всего 166 квадратных миль, представлял для английского капитализма большую ценность, чем Новая Англия, Нью-Йорк и Пенсильвания вместе взятые. В 1773 г. английский импорт с Ямайки в пять раз превышал весь импорт из хлебных колоний; английский экспорт на Ямайку был примерно на одну треть больше, чем экспорт в Новую Англию и лишь немногим меньше, чем экспорт в Нью-Йорк и Пенсильванию вместе взятые. За 1714—1773 гг. английский импорт из Невиса почти в два раза превосходил импорт из Нью-Йорка, а импорт с Антигвы в три раза превышал импорт из Новой Англии. Импорт с Барбадоса относился к импорту из хлебных колоний, как 2:1, импорт с Ямайки (по сравнению с теми же колониями), как 6 : 1. В те же годы Ямайка в качестве рынка для английского экспорта представляла такую же ценность, как Новая Англия; Барбадос и Антигва имели для английского экспорта такое же значение, как Нью-Йорк; Монсеррат и Невис вместе взятые были лучшим рынком, чем Пенсильвания. Английский экспорт в Африку за эти годы был лишь на одну десятую меньше, чем экспорт в Новую Англию, а английский импорт из Африки на одну четверть больше, чем импорт из Нью-Йорка и в два с лишним раза больше, чем импорт из Пенсильвании ¹³.

Меркантилисты были в восторге. «Треугольная торговля» и торговля с «сахарными» островами, поскольку они способствовали развитию судоходства, представляли для Англии большую ценность, чем ее оловянные или угольные рудники ¹³. Это были идеальные колонии. Если бы не они, Англия не имела бы ни золота, ни серебра, за исключением того, которое она получала от нелегальной торговли с испанскими колониями, и ее торговый баланс был бы неблагоприятным¹⁴. Продукты тропического пояса, произведенные в колониях, в отличие от продуктов северной части материка, не конкурировали с продуктами метрополии. На островах имелись лишь слабые признаки промышленного развития — этой постоянной опасности, угрожавшей Англии со стороны материка1⁵.

Все их значение заключалось в одном слове: сахар. Основой этого производства являлась монополия. Экономическая философия того века не оставляла места теории «открытых дверей», и колониальная торговля была строгой монополией метрополии. Меркантилисты в этом пункте были тверды, как скала. «Колонии укрепляют мощь метрополии, пока они подчиняются строгой дисциплине, пока их заставляют точно соблюдать основные законы этой метрополии и держат в зависимости от нее. В противном случае они уже не только отрубленные-члены политического организма, а нечто худшее: они уподобляются наступательному оружию, вырванному из рук нации, — оружию, которое оборачивается против нее при первом удобном случае» ¹⁶.

На этих именно идеях зиждилась система меркантилизма. Колонии обязаны были посылать свои ценные продукты только в Англию, притом исключительно на английских кораблях. Они имели право покупать только английские товары, а из иностранных лишь те, которые сперва поступали в Англию. Таким образом, колонии, как покорные дети, обязаны были работать для вящего процветания метрополии, на веки вечные обрекались на вассальное состояние и вынуждены были ограничиваться, эксплоатацией одних лишь своих сельскохозяйственных ресурсов. Колонии не могли производить ни гвоздей, ни подков, ни шляп, ни железа, ни рафинированного сахара. В «награду» за это колониальным продуктам предоставлялась монополия на английском рынке.

Краеугольным камнем этой системы меркантилизма, были «акты о навигации».— «английские мероприятия, предназначенные для английских целей»1⁷. Навигационные акты были направлены против голландцев, этих приемных отцов первых английских колоний; голландцы предоставляли кредит, поставляли товары, покупали колониальные продукты и перевозили их в Европу, притом по* более выгодным ценам, чем могли бы предложить англичане при системе открытого рынка. Но законы эти метили также в шотландцев и ирландцев ¹⁸, и попытка Шотландии создать независимую «Африканскую компанию»¹⁹ вызвала у Англии серьезные опасения и была одной из главных причин заключения унии в 1707 г. «Сахарные» острова протестовали против монополии англичан на торговлю с Вест-Индией. Те, кто в 1840 г. больше всего сопротивлялся свободной торговле, в 1660 г. были самыми горячими поборниками этой свободной торговли. В 1666 г. губернатор Барбадоса просил «разрешить ему быть откровенным с его величеством, ибо дело касается самого щекотливого пункта... Свободная торговля — душа колоний... Кто советует его величеству ограничить, связать по рукам и ногам его колонии, тот скорее является лавочником, чем добрым подданным» ²⁰. Его преемник повторил это предостережение: «Необходимо сделать их порты свободными для всех, кто желает с ними торговать. Курс, взятый по отношению к новым плантациям, по моему скромному разумению, несколько ошибочен. Лорды! Акт о торговле и навигации со временем, я уверен, погубит все заморские плантации его величества» ²¹. Но заседавшие в Торговой палате лорды решили «дать отпор этому стороннику свободной торговли» и выразили губернатору Барбадоса серьезное порицание за «опасные взгляды, которые он исповедует, вопреки установленным законам королевства и в ущерб его явным выгодам» ²².

Такие еретические идеи, конечно, не могли быть терпимы в век, когда многие настаивали на толковании навигационных актов с такой натяжкой, как ограничение пункта «о построенных в Англии судах» понятием судов, выстроенных из английского леса и потреблявших английскую парусину, в век, когда предписывалось хоронить покойников в одежде из английской шерсти, а слуг и рабов на плантациях нужно было одевать в ту же английскую шерсть ради поощрения этой главной отрасли английской •промышленности. Негры, самый важный предмет экспорта из Африки, и сахар, главный предмет экспорта из Вест-Индии, фигурировали в качестве основных видов товаров, перечисляемых в навигационных актах. Но вест-индские плантаторы никогда не мирились с таким стеснением их торговли. В конечном счете в 1739 г. они добились изменения навигационных актов, но в такой ограниченной форме и с доступом на такие бедные европейские рынки к югу от мыса Финистре, что преимущества, полученные в результате этих изменений, почти равнялись нулю. Но даже эта уступка, как ни ничтожна она была, вызвала гнев со стороны английских купцов. Эти изменения, говорится в одной ливерпульской петиции, поданной накануне принятия нового закона, «во многих отношениях были бы чрезвычайно вредны с точки зрения интересов мануфактур, английской торговли, навигации вообще и нашего порта в частности»²³. Сто лет спустя тот же конфликт между монополией и свободной торговлей, меркантилизмом и принципом laissez faire возник снова, но в еще более ожесточенной форме. Противники были те же — английские купцы и промышленники, с одной стороны, и вест-индские сахарные плантаторы, — с другой. Но английский капитализм, который тогда был всей душой за монополию, теперь был всей душой за свободную торговлю; с другой стороны, вест-индские плантаторы забыли все свои благородные фритредерские чувства и упорно цеплялись за принцип монополии, который они прежде осуждали, говоря, что он делает их «рабами купцов» ²⁴.

Б. Судоходство и судостроение

Развитие внешней торговли, естественно, способствовало бурному росту судоходства и судостроения. Не последним из преимуществ «треугольной торговли» было ее влияние на развитие военного флота. В те дни между торговым и военным кораблем не было такой резкой разницы, как в настоящее время. «Дальнее плавание» было превосходной школой для моряков, а торговые суда были бесценными помощниками флота во время войны; защитники работорговли доказывали, что запрещение ее приведет к уничтожению флота, так как лишит его важного источника людских резервов²⁵. Один ливерпульский работорговец писал: «Это сугубо важный вопрос для нашего королевства; если работорговля будет когда-нибудь уничтожена, морское могущество королевства будет сокрушено вместе с ней, и с этого момента наш флаг постепенно перестанет победно реять над морями»²⁶.

В 1678 г. парламентская комиссия по пошлинам сообщила в своем докладе, что торговля с плантациями была одной из лучших школ для судостроителей и моряков. Англии и одной из крупнейших отраслей ее торговли²⁷. В этом отношении сахарные колонии опять-таки шли впереди хлебных. В вест-индские колонии отплывало большее количество английских судов, чем во все континентальные колонии вместе взятые. В 1690 г. торговлю с вест-индскими колониями обслуживало 114 судов водоизмещением в 13 600 т и с общим экипажем в 1203 матроса; торговлю с континентальными колониями — 111 судов водоизмещением в 14 320 тис. 1271 матросом²⁸. В промежуток между 1710 и 1714 гг. общий тоннаж отплывших в Вест-Индию английских кораблей составил 122 тыс. т, а тоннаж кораблей, отплывших в континентальные колонии,— 112 тыс. т²⁹. Вест-индская торговля в 1709 г. поглощала одну десятую всех английских судов, занятых во внешней торговле³⁰. В промежуток между 1709 и 1787 гг. количество английских судов, зафрахтованных для внешней торговли, увеличилось в четыре раза³¹; число судов, отплывающих из Африки, возросло в 12 раз, а тоннаж их — в 11 раз ³².

«Треугольная торговля» давала непосредственный стимул развитию английского судостроения. Для работорговли строились корабли специального типа, сочетавшие-большую грузоподъемность с быстроходностью — с целью уменьшить смертность. Многие ливерпульские судостроители сами были работорговцами. Наиболее видной фирмой был торговый дом Беккер и Даусон, крупнейший экспортер рабов в Вест-Индию, после 1783 г. занимавшийся поставкой рабов в испанские колонии. Затем известен Джон Горел, ливерпулец, член «Компании купцов, торгующих с Африкой». Членом той же компании был и Джон Окил, один из богатейших ливерпульских кораблестроителей, но он, очевидно, избегал торговли рабами. В порту, процветание которого было тесно связано с работорговлей, любопытное исключение представлял собой Вильям Ратбон, отказывавшийся поставлять лес для невольничьих судов ³³, на которых находила себе занятие половина ливерпульских матросов ³⁴.

В судостроительной промышленности, как и в промышленности вообще, не было единой точки зрения по вопросу организации работорговли. Некоторые группы были за монополию «Королевской африканской компании», другие присоединялись к фритредерам 3^б. Но по отношению к запрету работорговли вся промышленность представляла единый фронт: все судостроители находили, что запрещение работорговли подорвет самые основы морского и имперского верховенства Британии. На законопроект 1788 г., регулирующий вопрос о перевозках рабов на невольничьих судах, Ливерпуль ответил прежде всего тем, что оставил без работы двадцать два капитана невольничьих судов, 47 помощников капитана и 350 матросов с их семьями, а также ремесленников, косвенным образом зависевших от торговли с Африкой³⁶.

В судостроении был занят и ряд вспомогательных, профессий. К ним относились плотники, маляры и судостроительные рабочие, лавочники, ремесленники, занимавшиеся ремонтом, изготовлением оборудования, погрузкой. Заработная плата, комиссионные, пошлины, страховка — все в большей или меньшей степени зависело от судоходства в Африку. В Ливерпуле в 1774 г. было 15 канатных заводов, снабжавших своей продукцией корабли³⁷. Утверждали, что в городе было мало людей, которых не затронуло бы прямо или косвенно запрещение работорговли³⁸.

«Сахарные» острова способствовали росту судостроения еще и по другой причине. Специальный уклад хозяйства, развившийся в Вест-Индии, привел к тому, что все внимание было сосредоточено на экспортных культурах, между тем как продовольствие ввозилось. Наиболее важным из этих видов продовольствия была рыба. В Англии существовали специальные законы, поощрявшие потребление рыбы. Четверг и суббота были выделены как рыбные дни. Рыба составляла важную часть питания рабов на плантациях, и английская селедка находила наибольший сбыт на вест-индских островах³⁹. Ньюфаундлендские рыбные промыслы в значительной степени зависели от годового экспорта сушеной рыбы в Вест-Индию; это была низкосортная рыба, пища «бедного Джона», негодная ни для какого другого потребления ⁴⁰. Этим поощрялась вест-индская традиция. Импортная соленая треска и по сей день составляет обычное блюдо в небогатых вест-индских семьях.

Рост судостроения создал в XVIII в. крайнее напряжение для английских доков. Количество входящих в лондонский порт кораблей за время с 1705 по 1795 г. утроилось, тоннаж возрос в четыре раза, не считая мелких судов каботажного плавания. Склады на набережных не вмещали импортируемых товаров. Не было возможности разгружать танкеры, и цены на уголь очень сильно повысились. Сахар складывался на набережной, шесть-восемь бочек взгромождали одну на другую, что было опасно в пожарном отношении и представляло приманку для воров. Возник целый тщательно разработанный аппарат организованного преступления, охватывавший десятки тысяч людей. Размеры хищений в доках оценивались в полмиллиона фунтов в год, причем половина этой суммы приходилась на корабли с Караибских островов. За разрешение этой проблемы взялись вест-индские купцы. Они организовали специальный отряд констэблей для борьбы с хищениями и кадры рабочих для разгрузки вест-индских судов. Они нажали все пружины в парламенте и в конце концов добились проведения закона о постройке вест-индских доков, которым предоставлялась на 21 год монополия погрузки и разгрузки кораблей, обслуживающих торговлю с Вест-Индией. Закладка фундамента произошла в 1800 г. Церемония сопровождалась устройством изысканного празднества для присутствовавших на ней нотаблей; один тост на банкете, как и подобало, был поднят за процветание вест-индских колоний. Доки были официально открыты в 1802 г.

В. Рост крупных английских морских портов

Развитие «треугольной торговли», судостроения и судоходства сопровождалось ростом крупных' морских портов. Бристоль, Ливерпуль и Глазго, как приморские города и торговые центры, занимали в век торговли такое же положение, какое впоследствии,* в век промышленности, заняли Манчестер, Бирмингам и Шеффильд.

В 1685 г. говорили, что в Бристоле едва ли был хоть один лавочник, который не имел бы своей доли груза на том или ином из кораблей, отправлявшихся в Вирджинию или на Антильские острова. Даже среди духовных лиц торговля была главным предметом разговоров. До нас дошло ироническое замечание, что уже не купцы, а всевозможные кустари отправляют грузы из Бристоля⁴¹. Сумма таможенных пошлин возросла с 10 тыс. ф. ст. в 1634 г. до 334 тыс. в 1785 г. Сумма портовых пошлин, выплачиваемых каждым судном водоизмещением свыше 60 т, с 1745 по 1775 -г. увеличилась вдвое ⁴².

Торговля рабами и сахаром сделала Бристоль в первые три четверти XVIII столетия вторым по значению городом Англии. Автор местной хроники писал, что «нет в городе ни одного кирпича, который не был бы обагрен кровью рабов. Пышные дворцы, роскошный образ жизни, одетые в богатые ливреи слуги — все это было произведено богатством, нажитым на страданиях рабов, которые покупались и продавались бристольскими купцами». Анализ состава комитета, созданного в 1789 г. для борьбы с движением за отмену работорговли, показывает, что среди его членов было девять купцов, которые в разное время; являлись мэрами Бристоля, пять занимали пост шерифа, семь были или должны были стать капитанами на кораблях «Общества купцов-предпринимателей»⁴³.

Когда Ливерпуль опередил по работорговле Бристоль, последний сосредоточил свое внимание уже не на «треугольной торговле», а на прямой торговле сахаром. В Африку отплывала меньшая часть бристольских кораблей, а большая отправлялась непосредственно на Караибские острова. В 1700 г. вест-индскую торговлю обслуживало сорок шесть судов бристольского порта⁴⁴. В 1787 г. 30 бристольских кораблей служило целям работорговли, а 72 — использовалось для торговли с Вест-Индией; средний тоннаж первых составлял 140, вторых — 240 г,⁴⁵. Торговлю с Подветренными островами в 1788 г. обслуживало не меньшее количество кораблей, чем торговлю с Африкой; почти столько же было использовано для торговли с Ямайкой⁴⁶. Почти одна треть судов, прибывающих в Бристоль, и более одной трети отбывающих обслуживали торговлю с вест-индскими колониями⁴⁷. В Бристоле существовал обычай каждый год праздновать прибытие первого «сахарного» корабля раздачей вина за счет счастливого владельца ⁴⁸. Торговля с Вест-Индией приносила Бристолю вдвое больший доход, чем вся его остальная морская торговля. Пять восьмых его торговли еще в 1830 г. было связано с Вест-Индией; без торговли с Вест-Индией, как было отмечено в 1833 г., Бристоль был бы простым рыболовным портом ⁴⁹.

В Бристоле существовала компания по торговле с Вест-Индией. Городской совет выдавал за счет казны пособие пострадавшим от пожаров на вест-индских островах. Младшие сыновья и другие члены семей, главы которых принадлежали к вест-индским фирмам, по обычаю того времени проводили несколько лет на плантациях, прежде чем заняться делами на родине. Члены парламента от Бристоля в XVIII в. очень часто бывали связаны с тростниковыми плантациями, и острова приобрели для Бристоля такое значение, что в первую половину XIX в. Бристоль всегда был представлен в парламенте кем-либо из вест-индцев. Джемс Ивен Бэйли убеждал своих сограждан не рисковать своим благополучием и не поддерживать аболиционистов на островах⁵⁰. При этом на карте стояло и его собственное благополучие. Этому семейству, владевшему большим количеством рабов на острове Тринидад и в Британской Гвиане, выплатили после отмены рабства выкуп в 62 тыс. ф. ст.⁵¹.

Бристоль оказывал решительное сопротивление уравнению сахарных пошлин, которое нанесло последний удар вест-индской монополии. После уравнения пошлин бристольская торговля с Вест-Индией быстро стала приходить в упадок. В 1847 г. 40% тоннажа бристольского порта было отправлено в Вест-Индию, а возвратилось с островов только 11% судов. В 1871 г. из Бристоля на Ямайку не вышло ни одного судна, и тоннаж судов, прибывших с островов, составил менее 2% общего количества прибывающих судов. Бристольская торговля с островами возродилась лишь к концу XIX в., когда на мировой рынок стали поступать бананы⁵².

Ту роль, которую для Бристоля сыграла торговля с Вест-Индией, для Ливерпуля сыграла работорговля. В 1565 г. в Ливерпуле было 138 домовладельцев, всего лишь семь улиц, торговый флот порта состоял из 12 судов общим водоизмещением 223 т. До конца XVII в. -единственным значительным событием в истории Ливерпуля была осада города во время гражданской войны⁵³. Страффорд обложил Ливерпуль корабельным сбором в 15 ф. ст., в то время как Бристоль должен был уплатить 2 тыс. ф. ст.⁵⁴.

За период с 1709 по 1771 г. тоннаж судов, входящих в ливерпульскую гавань, возрос в четыре с половиной раза, а тоннаж судов, отбывающих из порта, — в шесть с половиной раз. Количество судов, принадлежащих порту, за тот же период увеличилось в четыре раза, а тоннаж их и число матросов — более чем в шесть раз⁵⁵. Таможенные доходы за период с 1750 по 1757 г. составляли в среднем 51 тыс. ф. ст.; к 1785 г. сумма их достигла 648 тыс. ф. ст. ⁵⁶. Налог на доки с 1752 до 1771 г. увеличился в два с половиной раза⁵⁷. Население возросло с 5 тыс. в 1700 г. до 34 тыс. в 1773 г. К 1770 г. Ливерпуль был уже настолько известным в торговом мире городом, что Артур Юнг нашел нужным посетить его во время своей поездки по Англии⁵⁸.

Накопление капиталов в Ливерпуле вызвало рост ланкаширского населения и стало источником расширения манчестерских мануфактур. Накопление же капиталов представляло собой результат работорговли, значение которой было более очевидно для современников, чем для последующих историков.

Говорили, что некоторые из главных улиц Ливерпуля носят следы цепей, а стены домов сцементированы кровью африканских рабов⁵⁹; одна улица была окрещена «Негритянским рядом»⁶⁰. В гербе над красным кирпичным зданием таможни были изображены головы негров ⁶¹.

Согласно подсчету, сделанному в 1790 г., 138 кораблей, отбывших из Ливерпуля в Африку, составляли капитал свыше 1 млн. ф. ст. Тогда же было вычислено, что убытки Ливерпуля в случае запрещения работорговли составили бы 7,5 млн. ф. ст.⁶². Говорили, что запрет работорговли разорил бы город, так как подорвал бы основу его торговли. «Неужели пустая иллюзия свободы,— спрашивали ливерпульские купцы, — может до такой степени вскружить головы людям, довести их до такого безрассудства, чтобы они могли объявить незаконной торговлю, вошедшую в обычай с незапамятных времен и санкционированную всевозможными актами парламента?»

Шотландии было разрешено участвовать в колониальной торговле лишь после акта об унии (1707 г.). Это разрешение способствовало появлению на карте Глазго. Причиной расцвета этого города в XVIII в. были сахар и табак. Колониальная торговля дала толчок развитию новых отраслей промышленности. Как писал епископ По-кок в 1760 г. после посещения Глазго, «этот город больше всех других почувствовал на себе преимущества унии, благодаря торговле с Вест-Индией, которую он ведет и которая весьма обширна — в особенности торговля табаком, индиго и сахаром»63. Сахарная промышленность продолжала развиваться в долине Клайда как важная отрасль производства, вплоть до упадка Вест-индских островов, т. е. до середины XIX в.

Г. Объекты «треугольной торговли»

Теперь мы проследим историю промышленного развития Англии, которому прямо или косвенно содействовало движение товаров, являвшихся объектами «треугольной торговли», а затем—обработка колониальных продуктов.

О том, как глубоко проникала работорговля в английскую промышленность, можно судить хотя бы на основании списка грузов, отправленных в Африку в 1787.г.: хлопчатобумажные и льняные товары, шелковые носовые платки, грубошерстные синие и красные ткани, яркие ткани с разводами, шляпы различного качества, суконные фуражки, ружья, порох, дробь, сабли, олово и железо, оловянные кружки, медные котлы и сковороды, железные горшки, всевозможные скобяные изделия, глиняные и стеклянные товары, бусы, серебряные и золотые кольца и украшения, бумага, грубые и тонкие клетчатые ткани, полотняные рубашки и головные уборы, английские и иностранные спиртные напитки и табак⁶⁴.

Этот разнообразный ассортимент типичен для груза, отправлявшегося работорговцами. Производство украшений для африканцев, домашней утвари, всевозможных тканей, железа и других металлов вместе с ружьями, наручниками, оковами способствовало развитию капитализма, давало работу английским рабочим и приносило большие доходы Англии.

Д. Шерсть

До гигантского развития хлопчатобумажной промышленности в результате промышленной революции шерсть была излюбленным продуктом производства английских мануфактур. Она почти всегда фигурирует в рассуждениях о проблеме работорговли после 1680 г. Груз невольничьего судна считался неполным без некоторых видов шерстяной мануфактуры. Иногда тот или иной сорт сукна носил название местности, где он впервые был изготовлен. «Бриджуотер» представлял на колониальном рынке интересы фирмы Бриджуотер; «уэльское» сукно — шерстяная ткань самого простого сорта — изготовлялось в Западной Англии и в Уэльсе.

Назначенная в 1695 г. парламентская комиссия выразила общее мнение, заявив, что торговля с Африкой способствует развитию шерстяной мануфактуры⁶⁵. Среди доводов, с помощью которых доказывали важное значение работорговли, на первое место всегда выдвигалось ее влияние на экспорт шерсти. Одна брошюра, изданная в 1680 г. с целью доказать общеполезность и выгодность африканской торговли, начинается с указания на «экспорт большого количества наших английских шерстяных и других мануфактурных товаров— прежде большая часть этих продуктов ввозилась из Голландии... но при этом шерсть находит теперь гораздо больший сбыт, чем раньше, и многие тысячи бедняков благодаря этому находят работу» ⁶⁶. «Королевская африканская компания» также заявила в одной петиции, поданной в 1696 г., что долг Англии — поддерживать работорговлю, так как последняя способствует росту шерстяных и других английских мануфактур ⁶⁷.

Владельцы шерстяных мануфактур в Англии принимали живое участие в продолжительном и ожесточенном споре между «Королевской африканской компанией» и купцами, не входившими в этукомпанию. Купцы, у которых компания делала свои закупки, находили, что нарушители монополии вносят беспорядок и разложение в торговлю и что торговля начала приходить в упадок, как только монополия компании подверглась ограничению. В 1694 г. уитнейские суконщики подали в парламент петицию, в которой высказывались за монополию; рабочие шерстяной мануфактуры в Шрюзбери последовали их примеру в 1696 г., а ткачи Киддерминстера подавали аналогичную петицию в том же году дважды. Ткачи Экзетера и лондонские купцы-шерстяники в 1709 г. а также многие купцы, заинтересованные в шерстяной мануфактуре, в 1713 г. тоже встали на сторону компании ⁶⁸.

Но в общем почти вся шерстяная промышленность была на стороне фритредеров. Компания в силу своих монопольных прав имела возможность устанавливать цены на шерстяные изделия, регламентировать их количество, длину, ширину, вес ⁶⁹. Монополия означала, что существует только один покупатель и только один продавец. Один статистик, изучавший данные о таможенном обложении товаров, обнаружил, что при открытой торговле шерсть экспортировалась в большем количестве, чем при монополии. По свидетельству двух лондонских купцов, в 1693 г. экспорт шерсти сократился в связи с монополией почти на одну треть. Суффольк экспортировал 25 тыс. кусков шерстяных тканей в год; через два года после того, как возникла компания, число это упало до 500⁷⁰. Суффолькские и эссекские суконщики и экзетерские мануфактуристы подали в 1690 г. петицию, в которой высказывались против предоставления монополии одной компании. Экзетер снова подавал петицию в пользу свободы торговли в 1694, 1696, 1709, 1710 и 1711 гг. Английские купцы-шерстяники жаловались в 1694 г., что ограничения сильно сократили их торговлю. Подобные же петиции против монополии подавались в 1710 г. лондонскими и плимутскими купцами, в 1711 г. — шерстяниками Тотнеса и Ашбертона, владельцами шерстяных мануфактур в Киддерминстере, «Обществом купцов-предпринимателей Мейнхеда» ⁷¹.

В других петициях, поданных в парламент, подчеркивалось значение колониального рынка для шерстяной промышленности. В 1690 г. ямайские плантаторы протестовали против монополии компании, доказывая, что она приносит вред торговле, в особенности торговле шерстью. Из петиции манчестерцев, направленной в парламент в 1704 г., видно, что английская шерсть продавалась в Голландию, в Гамбург и на Восток, где она обменивалась на льняную пряжу и лен, которые подвергались обработке и в виде готовых изделий посылались на плантации. Ливерпульские купцы и промышленники утверждали в 4709 г., а затем снова в 1715 г., что монополия наносит ущерб шерстяной промышленности. Из петиций, поданных купцами и промышленниками Северной Англии в 1735 г., видно, что Уэкфильд, Галифакс, Бернли, Колн и Кендель были заинтересованы в производстве шерстяных товаров, экспортируемых в Африку и Вест-Индию⁷².

То обстоятельство, что шерстяные изделия занимали столь видное место на рынках тропических стран, было результатом сознательной политики английских меркантилистов. В 1732 г. указывалось, с целью подчеркнуть значение колоний на континенте, что одна Пенсильвания поглощает экспортируемую из Англии шерсть в большем количестве, чем все «сахарные» острова вместе взятые, а Нью-Йорк — в большем количестве, чем любой из этих островов, за исключением Ямайку⁷³. Шерстяные товары были нужнее в холодном климате этих районов, а плантаторы Барбадоса предпочитали шерсти легкие, хорошо стирающиеся ситцы⁷⁴. Но шерсть была в Англии основным предметом производства, а учет климатических особенностей был слишком большой тонкостью для ума меркантилиста. Человек, знакомый с современной жизнью на островах Британской Вест-Индии, может оценить силу традиции, созданной в свое время Англией. На шерстяное белье здесь существует большой спрос и теперь, хотя преимущественно со стороны старшего поколения, а костюм из синей саржи до сих пор считается признаком хорошего тона. Подобно англичанам, и в отличие от уроженцев Северной Америки в колониях, средний класс цветного населения на Караибских островах и в наши дни подражает модам метрополии, предпочитая более тяжелые ткани, которые так смешны и неудобны в тропической обстановке.

Но в более позднее время хлопок вытеснил шерсть на колониальных рынках, как он вытеснил ее на английском рынке. Из общей стоимости экспорта шерстяных товаров, составившей в 1772 г. 4 млн. ф. ст., менее 3% пошло в Вест-Индию и менее 4% —в Африку⁷⁵. Лучшими клиентами были Европа и Америка. В 1783 г. шерстяная промышленность начинает медленно и с опозданием перенимать технические нововведения, революционизировавшие хлопчатобумажную промышленность. В ее успехах после 1783 г. «треугольная торговля» и вест-индский рынок уже не играют сколько-нибудь заметной роли.

Е. Хлопчатобумажная мануфактура

Ту роль, которую в XVIII в. сыграло строительство невольничьих кораблей в развитии Ливерпуля, сыграло в том же столетии в развитии Манчестера производство хлопчатобумажных товаров, которые обменивались на рабов. Город хлопка начал расти прежде всего под влиянием толчка, данного ему африканским и вест-индским рынками.

Рост Манчестера был тесно связан с ростом Ливерпуля, который давал ему выход к морю и на мировой рынок. Капиталы, накопленные Ливерпулем благодаря работорговле, устремились во внутренние районы, чтобы стимулировать развитие Манчестера манчестерские товары, предназначавшиеся для Африки, перевозились на ливерпульских невольничьих кораблях. Внешним рынком для Ланкашира были главным образом вест-индские плантации и Африка. Объем внешней торговли в 1739 г. выражался цифрой 14 тыс. ф. ст.; к 1759 г. она возросла почти в восемь раз. В 1779 г. стоимость ее уже составляла 303 тыс. ф. ст. До 1770 г. одна треть этого экспорта шла на африканское побережье, а половина — в американские и вест-индские колонии⁷⁶. Эта тесная связь с «треугольной торговлей» и создала Манчестер.

Легкие шерстяные товары, как и шёлковые, были очень популярны на африканском побережье,— особенно ярко окрашенные и с крупным рисунком. Но наибольший спрос был на хлопчатобумажные изделия, так как африканцы уже привыкли к грубым синим и белым бумажным тканям собственного изготовления — и с самого начала полосатые набедренные повязки были непременной составной частью груза каждого невольничьего судна. Индийские ткани, запрещенные в Англии, вскоре завоевали себе монополию на африканском рынке. Они высоко ценились, и в орбиту работорговли вступили новые могущественные экономические интересы. Манчестер пытался состязаться с ост-индской компанией; некоторые дешевые хлопчатобумажные изделия с Востока имитировались в Англии и экспортировались на африканский рынок. Но вследствие невысокого качества окраски тканей в Англии, Манчестер не мог добиться получения прочных зеленых, красных и желтых красок, имевших особенно большой успех на африканском побережье. Манчестер оказался не в состоянии воспроизводить цвета индийских хлопчатобумажных тканей, и, судя по некоторым данным, нормандские мануфактуристы во Франции тоже не сумели раскрыть секреты Востока.

Более успешной для Манчестера была торговля клетчатыми хлопчатобумажными и льняными тканями, хотя цифры, относящиеся к первой половине XVIII в., недостоверны. Европейские и колониальные войны, происходившие в 1739—1748 гг., а также реорганизация Африканской компании, продолжавшаяся до 1750 г;, вызвали застой. в торговле хлопчатобумажными тканями с Африкой, а когда снова началось оживление этой торговли (после 1750 г.), индийские экспортные товары уже не могли удовлетворять спрос. Английские мануфактуристы использовали благоприятный случай, чтобы протолкнуть свои собственные товары. В 1752 г. экспорт хлопчатобумажной и льняной клетчатой ткани из одной Англии составлял 57 тыс. ф. ст.; в 1763 г., к концу Семилетней войны, он достиг исключительно высокой цифры — 302 тыс. ф. ст., но после 1767 г., когда снова чрезвычайно усилилась конкуренция Индии, стоимость его упала до 100—200 тыс. ф. ст.

Мы не располагаем статистическими данными для сопоставления экспорта английских клетчатых бумажных тканей с экспортом индийских сортов, так как первый выражен в фунтах 'стерлингов, а второй — в количестве кусков. Но данные о росте индийского и английского экспорта хлопчатобумажных тканей в Африку дают некоторое представление о важности африканского рынка. В 1751 г. общая стоимость экспорта хлопчатобумажных тканей составляла 214 600 ф. ст., к 1763 г. она возросла более чем вдвое, к 1772 г. — более чем вчетверо, но в 1780 г. в результате американской революции упала до 195 900 ф. ст. Тут явно сказывается влияние войны на вест-индский и африканский рынки. К 1780 г. производство клетчатых тканей перестало быть важной статьей хлопчатобумажной промышленности. Но повинна в этом была не только война. Манчестер мог удовлетворять африканский рынок лишь тогда, когда индийских тканей было мало или когда они были дороги. Для плантаторского рынка важнее всего была дешевизна, а к 1780 г. хлопок становится все более дорогим, так как предложение не поспевает за спросом ⁷⁷.

Но согласно приблизительным данным, представленным Тайному совету в 1788 г., стоимость Товаров, которые Манчестер ежегодно экспортировал в Африку, составляла 200 тыс. ф. ст., в том числе стоимость товаров, предназначавшихся только для негров,— 180 тыс. ф. ст.; производство этих товаров поглощало капиталовложения на сумму в 300 тыс. ф. ст. и требовало труда 180 тыс. мужчин, женщин и детей⁷⁸. Французские промышленники были поражены высоким качеством и дешевизной так называемых гвинейских тканей, производившихся в Манчестере. Они засылали агентов с наказом подробно изучить процесс производства и открыто предлагали манчестерским промышленникам, если в Англии будет запрещена работорговля, поселиться в Руане, где им буду» обеспечены наилучшие условия⁷⁹. Кроме того, в 1788 г. Манчестер доставил для торговли с Вест-Индией тканей более чем на 300 тыс. ф. ст., что потребовало труда многих тысяч людей⁸⁰.

Между хлопчатобумажными мануфактурами Манчестера и работорговцами не было той тесной связи, которую мы отмечали, говоря о ливерпульских судостроителях. Но нам известны два исключительных примера такой связи. Два известных ланкаширских фабриканта хлопчатобумажных тканей, сэр Вильям Фезеккерли и Сэмюэл Тоучет, были членами «Компании купцов, торгующих с Африкой». Фезеккерли, торговавший в Лондоне бумазеей, в 1726 г. защищал точку зрения свободных торговцев Бристоля и Ливерпуля против Африканской компании⁸¹. Тоучет, член крупной манчестерской фирмы, производившей клетчатые ткани, представлял Ливерпуль в правлении компании в период между 1753 и 1756 гг. Он участвовал в снаряжении экспедиции, захватившей в 1758 г. Сенегал, и усиленно добивался контракта на снабжение войск продовольствием. Тоучет покровительствовал изобретателю Паулю и его прядильной машине, которая должна была произвести переворот в хлопчатобумажной промышленности, но не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Тоучета открыто обвиняли в попытке монополизировать импорт необработанного хлопка. Помимо участия в целом ряде других предприятий, Тоучет был вместе со своими братьями совладельцем около 20 кораблей, обслуживавших вест-индскую торговлю. После своей смерти он оставил большое состояние.

Помимо карьеры Тоучета, можно привести и ряд других аналогичных примеров. Роберт Дигглс, ливерпульский работорговец, был сыном одного манчестерского торговца льняными тканями и братом другого. В 1747 г. один манчестерец вошел в компанию с двумя ливерпульцами и вместе с ними предпринял деловую поездку на Ямайку. Одна из ведущих манчестерских фирм, Гибберты, владела сахарными плантациями на Ямайке и одно время снабжала Африканскую компанию клетчатыми тканями и имитациями индийских тканей для работорговли⁸².

Манчестер получил от колониальной торговли двойную выгоду. Если, с одной стороны, он снабжал товарами африканское побережье и плантации, то, с другой стороны, его промышленники зависели от снабжения сырьем. Таким образом, связь Манчестера с островами была двусторонней.

Сырье шло в Англию в XVII и XVIII вв. главным образом из двух источников — Леванта и Вест-Индии. В XVIII в. конкуренция с Индией, оказавшаяся непосильной для Манчестера на африканском побережье и грозившая наводнить даже отечественный рынок индийскими товарами, фактически окончилась победой Англии, благодаря запретным пошлинам на индийский импорт в Англию. Это был первый шаг, благодаря которому родина хлопка в XIX и XX вв. стала главным рынком Ланкашира. В XVIII в. эта мера дала Манчестеру монополию на внутреннем рынке, и частные торговцы с Индией начали импортировать хлопок-сырец для ланкаширских фабрик. Появился конкурент вест-индским островам, за которым позднее последовала Бразилия: в 1783 г. ее продукция была признана более высококачественной, чем продукция всех других производителей хлопка.

Но в начале XVIII в. Англия зависела от вест-индских островов, откуда она получала от двух третей до трех четвертей своего хлопка. Однако хлопок играл для вест-индского плантатора лишь второстепенную роль, и хотя плантаторы с ревнивой тревогой смотрели на его производство в Индии, Африке или Бразилии, он оставался на втором плане. Возражая против закрепления за Англией Гваделупы в 1763 г., вест-индские капиталисты говорили главным образом о сахаре; характерно, что автор одного появившегося в то время памфлета выдвинул в качестве мотива в пользу аннексии острова то, что он экспортирует в Англию хлопок⁸³. Но потребление гваделупского хлопка Англией было невелико, — охотнее обращались к Вест-Индии. В 1764 г. импорт хлопка в Англию достиг почти четырех миллионов фунтов; Вест-Индия дала половину этого количества. В 1780 г. Англия импортировала более шести с половиной миллионов фунтов; Вест-Индия дала две трети этого количества84.

Таким образом в 1783 г.. Вест-Индия еще занимала господствующее положение в торговле хлопком. Но уже близился новый день. При необычайном росте промышленности, стремившейся давать хлопчатобумажные ткани всему миру, трудно было рассчитывать на то, что несколько маленьких Караибских островов смогут поставлять Англии достаточное количество сырья. Хлопок, производившийся в Вест-Индии, отличался длинным волокном и легко очищался ручным способом; его производство было ограничено несколькими районами и потому он был дорог. Когда с изобретением хлопкоочистительной машины джина, облегчившей процесс очистки, стало возможным производство коротковолокнистого хлопка, центр тяжести переместился с островов на материк, ибо только при этом условии было возможно удовлетворить огромный спрос, создавшийся в Англии благодаря изобретению новых машин. В 1784 г. ливерпульской таможней был конфискован груз американского хлопка на том основании, что хлопок не есть продукт Соединенных Штатов bоnа fide и поэтому перевозить его в Англию на американском корабле не разрешается законом.

Это был плохой знак для Вест-Индии, тем более, что это событие совпало с другими знаменательными фактами. Во время американской революции экспорт хлопка из Манчестера в Европу увеличился почти в три раза⁸⁵. Накануне изобретения джина революция создала новый импортный рынок для Манчестера — зависимые Соединенные Штаты. Таким образом, хлопок и в отношении экспорта и в отношении импорта начал выходить на мировой рынок.

Ж. Рафинирование сахара

Обработка колониального сырья в Англии вызвала к жизни новые отрасли промышленности, способствовала дальнейшему расширению судоходства и росту мирового рынка и международной торговли. Среди этих видов сырья первое место занимал сахар, обработка которого породила целую отрасль промышленности. Процесс рафинирования превращал «сырой» коричневый сахар, изготовляемый на плантациях, в белый сахар, прочный, непортящийся продукт, который можно было легко пересылать на любые расстояния по всему свету.

Первое упоминание о рафинировании сахара в Англии мы находим в приказе Тайного совета, изданном в 1615 г. и запрещавшем иностранцам учреждать сахарные фирмы или заниматься рафинированием сахара ⁸⁶. Значение этой промышленности возрастало по мере того, как расширялось производство на плантациях, и сахар постепенно становился не королевской роскошью, а одним из необходимых продуктов.

К середине XVIII в. в Англии существовало 120 сахарных заводов. Считалось, что на каждом из таких заводов занято, в среднем, около 9 рабочих. Кроме того, распределение очищенного продукта потребовало появления ряда вспомогательных профессий, а также судов и вагонов для внешней и внутренней торговли ⁸⁷.

Сахарные заводы Бристоля занимали одно из первых мест в королевстве. Эвелин, оставивший нам свой дневник, именно в Бристоле впервые наблюдал в 1654 г. процесс производства рафинада⁸⁸. В летописях Бристоля сахар часто фигурирует в качестве дара, предподносившегося знатным посетителям города — сыну Оливера Кромвеля Ричарду и королю Карлу II, король ответил на этот подарок тем, что пожаловал дворянство четырем бристольским коммерсантам ⁸⁹.

В 1799 г. в Бристоле было двадцать рафинадных заводов — относительно больше, чем в Лондоне, если принять во внимание размеры обоих городов и численность их населения. Бристольский сахар считался более высококачественным, близость Бристоля к источникам снабжения углем давала ему возможность продавать свою продукцию дешевле Лондона. Благодаря своему географическому положению, Бристоль нашел естественные рынки в Ирландии, во всем Южном Уэльсе и Западной Англии⁹⁰. Рафинирование сахара долго оставалось одной из основных отраслей бристольской промышленности. В 1789 г. владельцы бристольских сахарных заводов подали в парламент петицию против запрещения работорговли, от которой, говорили они, «зависит благополучие и процветание, если не самое существование, вест-индских островов»⁹¹. В 1811 г. в Бристоле было 16 сахарных заводов, и эта отрасль промышленности перестала занимать в городе господствующее место лишь к концу XIX в., когда сахар был вытеснен бананами ⁹².

С сахарной промышленностью были связаны некоторые из виднейших граждан Бристоля. В XVII в. Роберт Олдворс, член городского совета, был сахарозаводчиком и в то же время коммерсантом, которому дважды поручалось строительство доков для удовлетворения растущих потребностей судоходства⁹³. В XVIII в. одним из выдающихся сахарозаводчиков был Уильям Майлз. Его карьера типична для промышленника того времени. Майлз явился в Бристоль с тремя медяками в кармане, работал грузчиком, прошел выучку судостроительного рабочего, накопил 15 ф. ст. и отправился на Ямайку, поступив корабельным плотником на торговое судно. Он купил пару бочек сахара, которые перепродал в Бристоле с колоссальной прибылью, и на всю выручку приобрел товары, пользовавшиеся большим спросом на Ямайке, затем повторил всю операцию. Майлз вскоре разбогател и обосновался в Бристоле, сделавшись сахарозаводчиком. Таково было скромное начало одного из крупнейших состояний, созданных на почве вест-индской торговли. Взяв в компанию своего сына, Майлз выдал ему чек на 100 тыс. ф. ст., чтобы дать ему возможность жениться на дочери одного аристократа-церковника» Майлз-отец стал членом муниципалитета и умер богатым, почитаемым человеком; Майлз-сын продолжал его деятельность в качестве вест-индского купца, связанного главным образом с сахарной промышленностью и работорговлей. После своей смерти в 1848 г. он оставил более миллиона⁹⁴. В 1833 г. он владел на Тринидаде и Ямайке 663 рабами, за которых получил выкуп в сумме 17 850 ф. ст.⁹⁵.

Глазго обычно связывают с табачной промышленностью, что справедливо лишь отчасти. Процветание города в XVIII в. было в такой же степени подготовлено его сахарной промышленностью.’ Рафинирование сахара восходит здесь ко второй половине XVII в. В 1667 г. был построен сахарный завод в западной части города, в 1669 г. — в восточной и вскоре еще два других. В 1701 г. появился еще один сахарный завод.

Большая часть сахарных заводов помещалась в столице и вокруг нее — восемьдесят против двадцати бристольских. В Ливерпуле в 1774 г. имелось восемь сахарных заводов, и один из них, принадлежавший фирме Бранкерс, которая одновременно занималась работорговлей, принадлежал к числу крупнейших во всем королевстве⁹⁶. Были заводы в Манчестере, Честере, Ланкашире, Уайтхевене, Ньюкасле, Гулле, Саутгемптоне и Уоррингтоне.

Может возникнуть вопрос, почему рафинирование сахара не производилось у источника сырья — на плантациях.

Разделение труда между сельскохозяйственными операциями в тропическом климате и производственными операциями в умеренном сохранилось до настоящего времени. Первоначальная причина не имеет ничего общего с проблемой квалифицированной рабочей силы или естественных ресурсов. Это результат сознательной политики метрополии. Запрещение производства сахара на островах соответствовало запрещению переработки железа и текстильного сырья в континентальных колониях. Где следует основывать сахарные заводы — в Англии или на плантациях? — спрашивал сэр Томас Клиффорд в 1671 г. «Если рафинирование будет производиться на плантациях, — был его ответ, — количество кораблей, отправляющихся за неграми, сократится в два с половиной раза; таким образом,, вы разрушите кораблестроение и все, что к нему относится; а если Англия потеряет это преимущество, она потеряет все». Отсюда громадные пошлины на импортируемый в Англию рафинад, в четыре раза превышающие пошлины на коричневый сахар. Благодаря такой политике Англия производила большее количество бочек для сырого сахара, потребляла больше угля и продовольствия, и национальный доход возрастал⁹⁷. Когда Давенант домогался разрешения на производство рафинада в колониях, его обращение не встретило отклика.

Характерно, что во Франции происходила аналогичная борьба, также закончившаяся победой меркантилистов. Кольбер разрешил производить рафинад во французской Вест-Индии; как сырой, так и рафинированный сахар, импортируемый с островов, облагался во Франции одинаковой пошлиной. Однако уже в 1682 г. пошлины на рафинад были увеличены вдвое, а два года спустя было запрещено, под угрозой штрафа в 3000 ливров, создавать на островах новые сахарные заводы. Еще более строгий декрет был издан в 1698 г. Пошлина на сырой сахар, импортируемый из Вест-Индии, была понижена с четырех до трех ливров на центнер, между тем«, как пошлина на рафинад возросла с 8 до 22,5 ливра. Такой же пошлиной облагался рафинад, ввозимый из других стран. «Отсюда видно, какими решительными приемами ограждали французских сахарозаводчиков от посягательств со стороны их соотечественников в колониях» ⁹⁸.

Сахарная промышленность в Англии поощрялась такими же законодательными мероприятиями. Сахарозаводчики не всегда сходились во взглядах с плантаторами, от которых они зависели в отношении сырья. При системе меркантилизма владельцы тростниковых плантаций обладали монополией на английском рынке, импорт из-за границы облагался запретительной пошлиной. Поэтому плантаторы, стремясь сохранить высокий уровень цен, держались политики ограничения производства. Их ограждаемая законом монополия на английском рынке была могущественным орудием в их руках, и они безжалостно пользовались им за счет всего населения Англии. В то время как на мировом рынке цены на сахар естественным образом падали в результате распространения культуры сахарного тростника во французских, испанских и португальских колониях, английские плантаторы силились сохранить монопольные цены на рынке метрополии.

Друзья плантаторов предостерегали их от «несчастной и роковой ошибки», которую они делают, ибо «если английские плантации не могут или не хотят давать в достаточном количестве дешевый сахар и другие продукты, то французские, голландские и португальские могут и хотят» 99. Уже к 1730 г. было немало писателей, которое настаивали, чтобы правительство «открыло шлюзы закона; и стало впускать в Англию даже французский сахар — до тех пор, пока мы не будем получать по крайней мере такой же дешевый сахар, какой получают наши соседи» ¹⁰⁰. В 1739 г. Ямайка обратилась за помощью к метрополии. Совет по делам торговли и плантаций сделал ей ясное и недвусмысленное предостережение. Ямайка по площади вдвое превосходила все Ливардские острова вместе взятые, и, однако, экспорт с Ливардских островов превосходил экспорт с Ямайки. «Отсюда, естественно, следует, что в настоящее время не обрабатывается и половина вашей земли; иными словами, Великобритания не получает от вашей колонии и половины той выгоды, которую она могла бы получать, если бы земля была вами полностью освоена» ¹⁰¹.

Плантаторы были глухи к этим предостережениям. В XVIII в. у них не было нужды прислушиваться к ним. В 1753 г. лондонские, вестминстерские, соутуоркские и бристольские сахарозаводчики протестовали в парламенте против эгоизма плантаторов и против «самого невыносимого налога» — высоких цен на английский сахар. Сахарозаводчики доказывали парламенту, что необходимо заинтересовать плантаторов в производстве возможно большего количества сырого сахара и, следовательно, в расширении площадей, отводимых под тростниковые плантации. Парламент уклонился от решения этого вопроса, приняв резолюции о поощрении колонистов-белых на Ямайке ¹⁰².

Другой кризис во взаимоотношениях между производителями и сахарозаводчиками возник во время американской революции. В период между 1774 и 1780 гг. импорт сахара сократился на одну треть. Цены держались высокие, и оказавшиеся в тяжелом положении сахарозаводчики обратились к парламенту за помощью в форме допущения трофейного сахара. Читая между строк показаний, данных парламентской комиссии по этому вопросу, мы видим, чем было вызвано столкновение интересов между сахарозаводчиками и плантаторами. Высокие цены были выгодны для плантаторов, между тем как сахарозаводчики стремились к расширению снабжения сырьем, которого плантаторы не хотели или не могли обеспечить. Если они этого не хотели, следовало заставить их; бристольские сахарозаводчики рекомендовали парламенту провести «спасительный закон», который создал бы такое положение, чтобы «английские сахарные колонии были заинтересованы в расширении возделываемой площади, что побудило бы их расширить производство и посылать в Англию большее количество сахара; тем самым они сделались бы более полезными для родной страны, ее торговли, навигации и казны» 1⁰³. Если же они не могли этого сделать, оставалось покупать сахар в других местах — например во французских колониях. «Будь я сахарозаводчиком, — сказал один свидетель, бакалейщик-оптовик, — я, конечно, предпочел бы сахар Сан-Доминго всякому другому» ¹⁰⁴.

3. Перегонка рома

Другая разновидность колониального сырья породила еще одну новую отрасль английской промышленности. Одним из важных побочных продуктов в производстве сахара является черная патока, из которой путем перегонки может быть добыт ром. Но ром не получил того значения для развития английской промышленности, которое имел хлопок или, тем более, сахар, отчасти, быть может, потому, что он в большом количестве импортировался непосредственно с островов в готовом виде. Импорт <с островов возрос с 58 тыс. галлонов в 1721 г. до 320 тыс. в 1730 г. В 1763 г. он составлял 1,25 млн. галлонов, а между 1765 и 1779 гг. постоянно превышал 2 млн.¹⁰⁵.

Ром был необходим на рыбных промыслах и в торговле пушниной, а также как часть матросского рациона. Он был «еще теснее, чем сахар и хлопок, связан с «треугольной торговлей». Ром был важной частью груза на каждом невольничьем корабле, — в особенности на тех кораблях, которые отправлялись в колониальную Америку. Ни один работорговец не мог обойтись без груза рома. Было выгодно приохотить к этому напитку население побережья. Негров, торговавших рабами, спаивали до потери сознания и тогда лишь приступали к заключению сделки 1⁰⁶. Один такой торговец-негр, набрав полный мешок золота — плату за привезенных им рабов, принял приглашение капитана пообедать на корабле. Его напоили, и, проснувшись на следующее утро, он убедился, что деньги его исчезли, а сам он на потеху матросам связан, заклеймен «и превращен в раба наравне с его собственными жертвами ¹⁰⁷. В 1765 г. в Ливерпуле было основано два перегонных завода со специальной целью снабжать ромом суда, отправляющиеся в Африку1⁰⁸. Не меньшее значение имел для меркантилистов тот факт, что из патоки можно было получать, кроме рома, бренди и дешевые вина, обычно импортировавшиеся из Франции. Перегонные заводы были важным доказательством интереса, который представляли для Бристоля «сахарные» плантации, и заводчики не раз обращались в парламент со слезными мольбами оградить их интересы и оказать противодействие импорту французской водки. Епископ Беркли выразил господствующее мнение, задав едкий вопрос в типично меркантилистской форме: «Если пьянство — необходимое зло, то не могут ли эти люди с таким же успехом напиваться водкой, которая производится в их собственной стране?»

Вест-индские плантаторы говорили, что ром составляет четвертую часть стоимости всей их продукции. Поэтому запрещение продажи рома грозило бы им разорением и заставило бы англичан прибегнуть к замене рома импортными напитками. Плантаторы выражали надежду, что борьба с вредными последствиями чрезмерного употребления спиртных напитков не повлечет за собой уничтожения торговли сахаром 1⁰⁹. С их точки зрения, вопрос был не в том, надо ли спаивать народ, а в том, чем именно следует его спаивать. Джин, — заявлял один анонимный писатель, — действует «гораздо разрушительнее на человеческий организм», чем ром. «Джин — напиток огненный, едкий, воспаляющий нутро, а ром мягкий, нежный, ароматный напиток, и при умелом употреблении, в разбавленном виде, он может быть весьма полезен, оказывая целебное действие на человеческий' организм и услаждая вкус"110. Весьма странное описание спиртного напитка, который барбадосцы гораздо правильнее называли «убийца-дьявол»!

Вопреки уверениям плантаторов, раздавались голоса, утверждавшие, что торговля вест-индским ромом имеет слишком мало значения, чтобы терпеть это чудовищное зло, угрожающее полным разрушением здоровья и нравственности английского народа111. Возможно, что в этой борьбе с ромом играли роль и другие соображения. Ром конкурировал со спиртными напитками, получаемыми из хлебных злаков. Поэтому вест-индские интересы сталкивались здесь с интересами английского сельского хозяйства. Плантаторы доказывали, что получать спиртные напитки из зерна значит поднимать цены на хлеб. Такая забота о бедных потребителях хлеба особенно трогательна со стороны вымогателей, выкачивавших из бедноты возможно большее количество денег за свой сахар. Сто лет спустя аналогичный, но еще более знаменательный конфликт возник между английскими фермерами и промышленниками в связи с вопросом о дешевом хлебе и низкой заработной плате для рабочих. Патока испортила отношения между вест-индскими плантаторами и английскими лендлордами, точно так же как она поссорила плантаторов с колонизаторами материка; вест-индцы всегда предлагали заменить ею зерно, — в тех случаях, говорили они, когда был недостаток в хлебе, а в действительности в тех случаях, когда у них был избыток сахара. «Любезные джентльмены! — писал один анонимный защитник графств, производящих ячмень, в 1807 г., — сей довод в защиту своего сахарного дела они притянули за волосы» 11²; а в 1831 г. член парламента Майкл Сэдлер возражал против того же аргумента, говоря: «Пожалуй, можно было бы изготовить из этого продукта полезный напиток, но английский народ не любит его» ¹¹³.

Но самым опасным врагом вест-индского винокура был не английский фермер, а винокур Новой Англии. Торговцы Новой Англии отказывались покупать вест-индский ром и требовали патоки, которую они сами перегоняли и посылали к индейским племенам на Ньюфаундленд и, главным образом, в Африку. Торговля ромом на африканском побережье фактически сделалась монополией Новой Англии. В 1770 г. экспорт рома из Новой Англии в Африку составлял четыре пятых всего колониального экспорта за этот год ¹¹⁴; таким образом, «треугольная торговля» стала питать еще новые важные капиталовложения. Но и здесь таилось зерно будущего краха. Патока, производимая во французской Вест-Индии, была дешевле английской, так как французским винокурам не разрешалось конкурировать с производителями бренди в метрополии. Чем скармливать патоку лошадям, они предпочитали продавать ее на континент. Таким образом, американские колонизаторы стали обращаться за патокой к французским плантаторам, и патока стала одной из главных статей торговли между континентом и иностранными «сахарными» колониями, что имело очень важные последствия для английских владельцев тростниковых плантаций.

И. «Всякая всячина»

Грузы невольничьих кораблей непременно пополнялись «всякой всячиной», разными безделушками и пустяками, рассчитанными на любовь африканца к ярким краскам. Стеклянные товары, особенно бусы, всегда находили хороший сбыт на африканском побережье, а на плантациях был большой спрос на бутылки. Большая часть этих товаров фабриковалась в Бристоле¹¹⁵. Один работорговец получил у африканского князька негра за тринадцать коралловых бусин, полнитки янтарных бус. 28 серебряных колокольчиков и три пары браслетов для его жены. Сами по себе эти пустяки ничего не стоили; но в общей сложности они составляли важную отрасль торговли и столь неотъемлемую часть сделок по купле рабов, что слово «pacotille» (всякая всячина) и теперь еще употребляется на вест-индских островах для обозначения дешевой мишуры, за которую можно получить товары большой ценности.

К. Металлургическая промышленность

Торговля рабами требовала и более страшных, хотя не менее употребительных товаров, чем шерстяные и хлопчатобумажные изделия. Оковы, цепи, замки для цепей требовались для того, чтобы надежнее лишить негров свободы передвижения на невольничьих кораблях и таким образом предотвратить случаи мятежа или самоубийства. Рабов обычно клеймили для опознания их в случае бегства, что требовало железных инструментов. Кроме того, законом предписывалось, чтобы на судах, отправляющихся в Африку, Ост-Индию или Вест-Индию, «три четверти погруженного пива находилось в бочках, обитых крепкими, хорошо заклепанными железными обручами» ¹¹⁶. Железо было единицей обмена на значительной части африканского побережья, причем одна полоса железа равнялась по ценности четырем полосам меди¹¹⁷. Железо составляло почти три четверти стоимости груза «Суоллоу» в 1679 г., около четверти груза «Мери» в 1690 г., около одной пятой груза одного невольничьего судна в 1733 г.¹¹⁸. «Королевская африканская компания» вывезла в 1682 г. около 10 тыс. железных полос ¹¹⁹. Владельцы железоделательных заводов тоже находили в Африке хороший рынок.

Значительную часть отправляемого в Африку груза неизменно составляли ружья. Бирмингем стал центром торговли ружьями, точно так же как Манчестер — центром торговли хлопчатобумажными , тканями. Борьба между Бирмингемом и Лондоном за первенство в торговле ружьями была лишь одной из сторон борьбы между свободной торговлей и монополией (о чем мы уже говорили в связи с работорговлей вообще), которую вела столица с морскими портами. В 1709 и 1710 гг. ружейные фабриканты Лондона подавали петиции в защиту монополии «Королевской африканской компании». Бирмингемские же ружейные фабриканты и железоделатели использовали все свое влияние и вес для борьбы против компании и против лондонских конкурентов. Три раза — в 1708, 1709 и 1711 гг. — они подавали петиции против возобновления прав компании на монополию, которая с 1698 г. существовала в несколько измененном виде¹²⁰. Бирмингемская торговля с тех пор расширилась, но Бирмингем боялся возобновления монополии, что поставило бы его лицом к лицу с каким-либо одним покупателем или с каким-либо одним монопольным обществом, а все прочие остались бы в стороне ¹²¹.

В XIX в. бирмингемские ружья выменивались на африканское пальмовое масло, но в XVIII в. обмен носил менее безобидный характер. В то время бирмингемские ружья выменивались на людей, и всем было известно, что один негр равняется по цене одному ружью. Африканские мушкеты были важной статьей бирмингемского экспорта; они вывозились в количестве от 100 тыс. до 150 тыс. штук в год. Наряду с британским правительством и Ост-индской компанией Африка была важнейшим клиентом бирмингемских ружейных фабрикантов ¹²².

Немалую роль играл и спрос, предъявляемый плантациями. В конце XVII в. Ситуэлы из Дербишира, владельцы железоделательных предприятий, производили в числе прочих предметов чаны для сахарной промышленности и валы для раздавливания тростника на острове Барбадос, так что и Бирмингем также был связан с интересами плантаторов 1²³. На плантации же вывозилось сварочное железо и гвозди. Объем этого вида экспорта зависел от состояния торговли сахаром. Один владелец металлургического предприятия сказал в 1737 г.: «Плохая конъюнктура на некоторых из наших сахарных островов... плохо отразилась на торговле железом; ибо потребление железных товаров на этих островах увеличивается или уменьшается в зависимости от состояния торговли сахаром» 1²⁴. Один старинный хроникер города нарисовал нам картину, из которой видно, как тесно были связаны интересы Бирмингема с колониальной системой: «Топоры для Индии и томагавки для жителей Северной Америки; для Кубы и Бразилии цепи, наручники и железные ошейники, предназначенные для бедных рабов... В американских первобытных лесах бирмингемские топоры валили старые деревья; австралийские пастбища оглашались звоном бирмингемских колокольчиков; в Ост-Индии и на Западе поля сахарного тростника обрабатывались бирмингемскими мотыгами» ¹²⁵.

Наряду с железом, потреблялись медь, латунь, свинец. Медные кастрюли и котлы начали вывозить в Африку еще до 1660 г., но экспорт увеличился после 1698 г., с началом свободной торговли. После этого Бирмингем стал в большом количестве вывозить ножевые и медные изделия, и на протяжении всего XVIII в. английские товары с успехом выдерживали конкуренцию с иностранными на колониальных рынках. Компания Чидл, основанная в Северном Страффордшире в 1719 г., скоро стала одним из ведущих медеплавильных концернов в Англии. Она расширила объем своих операций, включив в них производство медной проволоки и «манелло» (металлические кольца, которые носили африканские племена), вывозившихся в Африку. С 1734 по 1780 г. капитал компании возрос в одиннадцать раз, после чего компания подверглась реорганизации. «Начав с малого... она сделалась одним из самых крупных, если не крупнейшим медным концерном XVIII в.». По традиции, корабли отправлялись в Африку с грузом идолов и «манелло» в трюмах, между тем как в каютах располагались миссионеры — «назидательный пример соревнования между материальными и нематериальными благами» ¹²⁶. Баптистские заводы в Бристоле производили громадное количество меди, из которой выделывалась проволока и кухонная утварь — товары, в большом количестве поглощавшиеся африканской торговлей ¹²⁷. Холиуэлские заводы, производившие медную обшивку для ливерпульских кораблей, изготовляли, кроме того, медные кастрюли для вест-индских торговцев сахаром и ост-индских торговцев чаем, а также все разновидности дешевых и блестящих медных инструментов для африканской торговли ¹²⁸. Медные кастрюли и котлы экспортировались в Африку и на плантации; так, в одном списке, в графе «медная посуда», фигурируют «большие медные тазы для купания» ¹²⁹. Эти тазы, производимые теперь из гальванизированного олова, до сих пор являются непременной принадлежностью вест-индского быта.

Нужды судостроения также способствовали процветанию тяжелой индустрии. Заводы в Ливерпуле для изготовления железных цепей и якорей существовали благодаря судостроению. Производство медной обшивки для кораблей создало ряд местных отраслей промышленности в городе и окрестностях. Перевозкой выплавляемой в Ланкашире и Чешире меди с холиуэлских заводов на ливерпульские склады было занято 30—40 кораблей ¹³⁰.

На протяжении всего столетия интересы фабрикантов железных изделий были связаны с работорговлей; когда в парламенте был поставлен вопрос о запрещении работорговли, ливерпульские промышленники и коммерсанты, торговавшие железом, медью, латунью и свинцом, подали петицию, протестуя против внесенного законопроекта, который, по их уверению, создал бы в городе безработицу и послал бы тысячи людей «одиноко скитаться по свету и искать занятий в чужих краях» ¹³¹. В свою очередь Бирмингем заявил, что большая часть его разнообразных предприятий связана с работорговлей и что запрещение работорговли разорило бы город и многих его обитателей ¹³².

Эти опасения были преувеличены. Спрос на боеприпасы, созданный торговыми войнами XVIII в., подготовил производителей железа к еще большему спросу, возникшему во время революционных и наполеоновских войн. Кроме того, колониальные рынки были нe в состоянии поглощатьпродукцию, возросшую в результате технических нововведений. За 1710—1735 гг. экспорт железа увеличился почти втрое. В 1710 г. Британская Вест-Индия поглотила свыше одной пятой экспорта, в 1735 г. — менее одной шестой. В 1710 г. «сахарные острова» получили свыше одной трети экспорта на плантации, в 1735 г. — немногим более одной четверти. Наивысшая точка была достигнута в 1729 г., когда Вест-Индия потребила почти одну четверть всего английского экспорта и около половины экспорта на плантации ¹³³.» Расширению производства в метрополии соответствовало сокращение его на вест-индских островах. В 1783 г. производители железа тоже стали искать новых путей.

ГЛАВА IV. ВЕСТ-ИНДСКИЕ ИНТЕРЕСЫ

«Наши табачные колонии, — писал Адам Смит,— не посылают к нам в метрополию таких богатых плантаторов, какие часто приезжают с наших сахарных островов»1. Владелец тростниковых плантаций занимал одно из первых мест в ряду капиталистов эпохи меркантилизма.

Вест-индский плантатор был популярной фигурой в английском обществе XVIII в. Владелец, имеющий плантации на Караибских островах, большую часть времени проводил в самой Англии.

Один из таких «отсутствующих» плантаторов однажды сказал: «Климат наших сахарных колоний столь непривычен для англичанина, что никто не захочет жить здесь, а тем более окончательно переселиться сюда, без надежды устроить свою семью на более широкую ногу или накопить здесь больше денег, чем он может рассчитывать, если останется в Англии или устроится на плантациях американского континента» ². Но составив себе состояние, рабовладелец возвращался в Британию. Один коммерсант, торговавший с Барбадосом, писал в 1689 г.: «Англия притягивает с какой-то магнетической силой всех нас... Все, что мы можем нажить, привозится на родину» ³. В 1698 г. Вест-Индия ежегодно посылала в Англию около 300 детей для обучения. Отцы уезжали из Англии бедными, а дети приезжали богатыми ⁴. Приобрести в Англии имение, блистать в аристократическом кругу, смыть с себя все признаки своего происхождения было заветной мечтой возвращавшихся в Англию плантаторов. Присутствие в Англии этих плантаторов часто оказывало пагубное влияние на характер и моральный уровень английского общества ⁵. Колоссальное богатство позволяло им сорить деньгами, что возбуждало зависть и неодобрение у менее богатой английской аристократии.

Между тем абсентеизм имел серьезные последствия для островов. На плантациях, покинутых владельцами, хозяйничали надсмотрщики и стряпчие. Не раз губернаторам бывало трудно получить кворум в советах. Часто несколько должностей замещалось одним лицом, и диспропорция между белым и черным населением все возрастала, обостряя угрозу восстания рабов. Изданными в Англии законами против «отсутствующих» землевладельцев (Deficiency Laws) не удалось ограничить практику абсентеизма, так что местные органы власти пытались конфисковать большие участки земли, никем не обрабатываемые и покинутые владельцами, предлагая распределить их между мелкими фермерами. Но английское правительство по настоянию «отсутствующих» плантаторов не утвердило этих мероприятий⁶.

Из владельцев тростниковых плантаций, живших в Англии, самыми выдающимися были Бекфорды — старая глочестерширская семья, известная в истории с XII в. Один из Бекфордов погиб на поле битвы в войне Алой и Белой Розы в 1483 г. Другой воспользовался завоеванием Ямайки англичанами, чтобы восстановить богатство рода. В 1670 г. член городского совета сэр Томас Бекфорд, один из первых владельцев, покинувших свои плантации, получал от своего ямайского имения за вычетом всех налогов 2 тыс. ф. ст. в год. Питер Бекфорд стал самым выдающимся из новых колонизаторов. С течением времени он занял наиболее важные военные и гражданские посты на острове, стал президентом Совета и впоследствии заместителем губернатора и главнокомандующим. Накануне его смерти, в 1710 г., «он был владельцем такого большого движимого и недвижимого имущества, каким не владел ни один европеец». Его внук Уильям унаследовал в 1737 г. семейные богатства и стал самым могущественным вест-индским плантатором в Англии ⁷.

Бекфорд построил в поместье в Уилтшире замок Фонт-хилл, который в течение долгого времени считался самым красивым и величественным строением в западной Англии.

Бекфорда младшего трудно было превзойти. Обладая живой фантазией и громадным состоянием, он, по словам историка этой семьи, не мог удовлетворяться ничем обычным, он жаждал новизны — всего грандиозного, сложного и даже возвышенного. В результате он создал замечательное сооружение — Фонтхиллское аббатство. На части прилегающих к аббатству парков были посажены всевозможные сорта американских цветущих кустов и деревьев, которые росли здесь во всей первобытной дикости⁸. В 1837 г. Бекфорду было выплачено в качестве выкупа за 770 рабов, которыми он владел на Ямайке, 15 160 ф. ст. ⁹.

Гибберты — вест-индские плантаторы и купцы — поставляли, как мы уже видели, хлопчатобумажные льняные клетчатые ткани для торговли с Африкой и плантациями. Роберт Гибберт жил в Бедфордшире на доходы от своего вест-индского имения. Его плантация была одной из лучших на Ямайке. «Хотя он всегда был необычайно добрым хозяином, — уверяет нас его биограф, — он не питал к этого рода собственности отвращения по соображениям морального характера». После смерти он оставил фонд на три или четыре стипендии для студентов-богословов, приносивший около 1 тыс. ф. ст. в год. Его родственник Джордж был компаньоном одной богатой лондонской фирмы и в течение многих лет агентом Ямайки в Англии. Джордж Гибберт играл руководящую роль в строительстве вест-индских доков. Он был избран первым председателем правления, и по сей день его портрет, работы Лоуренса, висит в управлении лондонского порта в кабинете дирекции. Он был большим любителем книг— продажа его библиотеки заняла 42 дня ¹⁰. Гибберты получили 31 120 ф. ст. в качестве выкупа за 1618 принадлежавших им рабов ". Их фамильный замок в Кингстоне, одно из стариннейших зданий на Ямайке, стоит еще и по сей день, а фамилия Гиббертов увековечена в названии знаменитого журнала «Гибберт джорнал» (выходящем раз в три месяца) по вопросам религии, богословия и философии.

С Ямайкой была связана и семья Лонгов. Чарлз Лонг после своей смерти оставил имение в Суффольке, дом на Бламсбери в Лондоне и 14 тыс. акров земли на Ямайке. Он пользовался громадным доходом, далеко превосходившим доходы других ямайских плантаторов того периода, и имел возможность вести роскошный образ жизни 1². Его внук, ямайский плантатор, написал известную историю острова. Родственник его Бистон Лонг младший был председателем лондонской компании доков и директором банка; его дом в Лондоне на Бишопсгейтстрит по праву пользовался большой известностью ¹³. Другой член семьи, лорд Фарнбороу, построил «Бромли хилл плейс» в Кенте, один из самых знаменитых замков в Англии, известный своими великолепными живописными садами ¹⁴.

Джон Гладстон, не довольствуясь участием в делах ливерпульской фирмы «Корри и К⁰», торговавшей зерном, был в качестве вест-индского рабовладельца косвенным образом связан с работорговлей. Подобно многим другим коммерсантам, пользующимся репутацией честных и порядочных людей, он сумел усыпить свою совесть, убедив себя, что работорговля является необходимостью. Скупая земли по просроченным закладным, Гладстон приобрел обширные плантации в Британской Гвиане и на Ямайке, и в то же время вел широкие торговые операции в Вест-Индии. Сахар и другие продукты, которые он продавал на ливерпульской бирже, производились на его собственных плантациях и ввозились им на собственных кораблях. Капитал, нажитый этим путем, позволил ему установить торговые связи с Россией, Индией и Китаем и сделать крупные и выгодные капиталовложения в земельные участки и недвижимую собственность в Ливерпуле. Он принимал большое участие в благотворительной деятельности, строил и одаривал церкви и был в своем городе красноречивым защитником независимости греков. Когда в 1832 г. его знаменитый сын Вильям Эварт выставил свою кандидатуру на выборах в Нью-Арке, одна газета, в точном соответствии с истиной, если не с хорошим вкусом, напомнила избирателям, что кандидат был «сыном ливерпульского Гладстона, нажившего большое состояние торговлей с Вест-Индией. Иными словами, значительная часть его золота обагрена кровью черных рабов» ¹⁵. Во время кампании за освобождение негров Джон Гладстон был председателем вест-индской ассоциации и однажды руководил на страницах одной из ливерпульских газет памятной полемикой с аболиционистом Джемсом Кроппером по вопросу о рабстве в Вест-Индии ¹⁶. Выкуп, выплаченный Гладстону в 1837 г., согласно закону 1833 г., составил 85 600 ф. ст. за 2183 рабов ¹⁷.

Кодрингтоны тоже были известной семьей, обязанной своим богатством и положением рабовладению и тростниковым плантациям. Кристофер Кодрингтон в XVII в. занимал пост губернатора на Барбадосе, а его плантации на Барбадосе и Барбуде стоили 100 тыс. ф. ст. Он основал колледж, который до сих пор носит его имя, завещал 10 тыс. ф. ст. на библиотеку и оставил после смерти свою ценную коллекцию книг, стоимостью в 6 тыс. ф. ст., Оксфордскому колледжу, где эти книги образовали ядро знаменитой Кодрингтонской библиотеки. Один из его потомков, в XIX в. участвовавший в борьбе за независимость греков, был героем морской победы при Наварине¹⁸.

Представители семьи Уорнеров были рассеяны по Подветренным островам — на Антигве, Доминике, Сен-Винсенте, Тринидаде. Томас Уорнер — пионер английских колонистов на Караибских островах.

Другие имена, менее блестящие, тоже напоминают о пышности и блеске, созданных сахаром. Бриан Эдуардс, историограф Британской Вест-Индии, писавший о ней в конце XVIII в., по его собственным словам, жил и умер бы в полной неизвестности в маленьком наследственном имении, в глухом городишке Вестбери (Уилтшир), если бы не два его богатых дяди, занимавшиеся производством сахара в Вест-Индии ¹⁹. Семья Пинии, хорошо известная в Бристоле, владела сахарными плантациями на Невисе²⁰. Сыном Джозефа Мариэтта был капитан Фредерик Мариэтт, знаменитый автор приключенческих романов и изобретатель сигнального кода для торгового флота, применявшегося до 1857 г.²¹. Полковник Уильям Макдоуэл был самой известной фигурой в Глазго. «Он был владельцем прекрасного замка в Англии и богатого поместья в Вест-Индии, имел корабли на море и постоянно получал грузы сахара и рома... он пользовался также престижем в обществе» ²².

Бриан Эдуардс с негодованием опровергал упрек, что плантаторы, к числу которых он сам принадлежал, славились своим чудовищным богатством и «выставляли его напоказ. Но все имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства говорят о том, что это так и было. Богатство вест-индцев вошло в поговорку. Семьи богатых вест-индцев были и в Лондоне и в Бристоле, и мемориальные доски «в церкви Всех святых в Саутгемптоне красноречиво свидетельствуют о высоком положении, которым они пользовались в обществе²³. В школах Итона, Вестминстера, Харроу и Винчестера учились сыновья вест-индцев²⁴, Экипажи плантаторов были так многочисленны, что когда они собирались в одном месте, лондонцы жаловались, что они запруживают все улицы. Говорят, что Георг III и Питт, посетив Веймут, встретили экипаж богатого ямайского плантатора в сопровождении внушительной свиты выездных и ливрейных лакеев. Король сказал весьма недовольным тоном: «Сахар, сахар, а? Все это сахар! А пошлины, Питт, как обстоит дело с пошлинами?» ²⁵ Вест-индские плантаторы были обычными посетителями курортов Ипсома и Челтенхэма ²⁶.

Немало людей в Англии разбогатело благодаря какому-нибудь случайно доставшемуся им от вест-индского плантатора наследству.

Могущество плантаторов еще более возрастало благодаря тому, что многие купцы наживали большие деньги на торговле с Вест-Индией. По словам профессора Намира, «в Англии в 1761 г. было сравнительно мало крупных коммерсантов, которые в той или иной форме не имели бы торговых связей с островами, и значительная часть джентри вкладывала свои капиталы в Вест-Индии, подобно тому как в наше время многие англичане приобретают акции азиатских каучуковых или чайных плантаций или нефтяных источников» ²⁷. Между этими двумя группами — плантаторами и коммерсантами — не всегда существовал полный контакт. Вначале это были две различные организации, и связующее звено между ними — кредит — не всегда способствовало установлению гармонии в их взаимоотношениях. Но одно это обстоятельство не было бы серьезной причиной для конфликта, так как купец всегда мог прибегнуть к продаже с аукциона. Еще более важную роль, чем задолженность, играло стремление плантаторов сохранить монопольные цены, а в 1739 г., во время борьбы за право торговать с Европой непосредственно, взаимное недовольство этих двух групп значительно усилилось. Но общность интересов оказалась более сильным и важным фактором, чем их противоречие, и в конце концов плантаторы объединились с купцами в 1780 г., когда обе стороны почувствовали, что вскоре понадобятся совместные усилия для укрепления плотин монополии, сдерживавших натиск все более мощного потока свободной торговли.

Сочетание этих двух сил, плантаторов и купцов, в соединении с колониальными агентами в Англии составляло в XVIII в. мощные «вест-индские интересы». В классический век продажного парламента и развращенных избирателей их деньги говорили сами за себя. Они покупали голоса и «гнилые местечки», проникая таким образом в парламент. Их конкуренция между собой взвинтила цены на парламентские мандаты. Графа Честерфилдского жестоко высмеяли, когда в 1767 г. он предложил 2500 ф. ст. за место в парламенте, за которое вест-индец дал бы вдвое больше²⁸. Наследственные английские состояния не могли сопротивляться этому потоку колониального золота и коррупции. Английские земельные аристократы негодовали по поводу того, что «на выборах вест-индцы вводили их в большие расходы и даже побивали»²⁹. На выборах в 1830 г. один вест-индский плантатор затратил 18 тыс. ф. ст. и добился того, что был избран в Бристоле. Издержки вест-индца, безуспешно выставившего свою кандидатуру в Ливерпуле в том же году, составляли почти 50 тыс. ф. ст.; одна пятая этой суммы была предоставлена богатым вест-индским купцом, работорговцем и рабовладельцем Джоном Болтоном ³⁰.

Соответственно своему богатству, династия Бекфордов была достойным образом представлена в парламенте. Кинг Уильям был членом парламента от Шефтесбери с 1747 по .1754 г., а от столицы — с 1754 по 1770 г. Другой брат представлял Бристоль, третий — Салисбери, а четвертый намеревался выступить от одного Уилтширского местечка³¹. Ричард Пенант одно время был депутатом от Ливерпуля³². Один из Кодрингтонов являлся членом парламента в 1737 г.³³. Джордж Гибберт представлял Сиффорд с 1806 по-1812 г.³⁴. Эдуард Колстон, этот Кенард [Известный судовладелец XIX в. — Прим. ред.] XVIII в., был депутатом От Бристоля с 1710 по 1713 г.³⁵. Один бристольский мандат фактически представлял собой монополию вест-индцев. Джон Гладстон впервые выступил от Удстока, а затем от Ланкастера; он имел удовольствие слушать в мае 1833 г. мастерскую речь своего сына, члена парламента от Нью-Арка, в защиту рабовладения в родовых имениях на Гвиане³⁶. Все сыновние чувства знаменитого государственного деятеля побуждали его защищать рабство, и фамильная связь с вест-индскими тростниковыми плантациями заставила его мобилизовать все свое красноречие³⁷. Один из Ласселей вступил в парламент в 1757 г.³⁸. Генри Гоульберн участвовал в битве за Вест-Индию до ее печального для рабовладельцев исхода. В 1833 г. он еще увещевал парламент принять во внимание тот стимул, который сообщает рабство торговле и сельскому хозяйству, и учесть, сколько деревень превратилось в города благодаря связи с колониями³⁹. Парламент не обратил внимания на его доводы, и Гоульберну, у которого к моменту освобождения было 242 раба, пришлось удовольствоваться выкупом в сумме около 5 тыс. ф. ст. Джозеф Мариэтт с Тринидада, Генри Брайт из Бристоля, Кейт Дуглас, Чарлз Эдлис — все были вест-индцами. Из пятнадцати членов «Общества плантаторов и купцов», весьма важного комитета, десять были членами английского парламента ⁴⁰.

Чтобы застраховать себя вдвойне, вест-индцы, подобно работорговцам, окопались не только в нижней палате, но и в палате лордов с целью защищать свои плантации и ту социальную структуру, на которой они покоились. Переход из одной палаты в другую был нетруден, пэрство охотно жаловали в обмен на политическую поддержку. В Англии, по словам одного современного писателя, мало или вовсе нет аристократических семей, которые не были бы в прошлом связаны с вест-индскими интересами. Ричард Пенант стал лордом Пенрином. Лассели, старинная барбадосская семья, были пожалованы дворянством и стали Гарвудами; в настоящее время один из их потомков женат на сестре английского короля. Маркиз Чандос, автор «статьи Чандоса» в билле о реформе 1832 г., владел плантациями в Вест-Индии и был поборником вест-индских интересов, хотя он дожил до того дня, когда защита этих интересов стала почти безнадежным делом ⁴¹. Граф Балкаррский владел тростниковыми плантациями на Ямайке; к моменту отмены рабства он владел 640 рабами, за которых получил около 12 300 ф. ст.⁴². Этим объясняется его истерическое сопротивление, в бытность его губернатором острова, договору между генералом Мэтлен-дом и предводителем негров Туссен Лувертюром об эвакуации Сан-Доминго после неудачной попытки Англии завоевать эту французскую колонию. «Было бы странно, — писал он в Англию, — если бы Лондон послал за океан громадное количество продовольствия и обмундирования для того, чтобы им воспользовалась армия санкюлотов, созданная для вторжения в Англию!»^43. Лорд Хауксбери, урожденный Дженкинсон, был вест-индским помещиком ⁴⁴ и в качестве председателя Тайного совета по делам торговли последовательно оказывал поддержку делу рабовладельцев и работорговцев. Как дань признательности за эту преданность, ему посвящались трактаты в защиту работорговли ⁴⁵, а Ливерпуль избрал его своим почетным гражданином в благодарность за важные услуги, которые он оказал городу, отстаивая интересы работорговли в парламенте⁴⁶. Будучи возведен в пэры, Хауксбери принял, как символ своей связи с городом, титул эрла Ливерпульского и по предложению муниципалитета присоединил герб города к своему собственному ⁴⁷.

Рабовладельцы играли первенствующую роль не только в британском парламенте. Подобно своим союзникам, торговцам сахаром и рабами, они были на первом плане всюду — в городских управлениях, в советах, на постах мэров. Уильям Бекфорд был членом лондонского городского управления и дважды избирался лорд-мэром. Современники смеялись над его плохой латынью и слишком громким голосом, но были вынуждены относиться с уважением к его богатству, положению и политическому влиянию. В качестве мэра он давал великолепные банкеты. Чтобы почтить его, на один из таких пышных банкетов явились целой процессией шесть герцогов, два маркиза, двадцать три графа, четыре виконта и четырнадцать баронов из верхней палаты вместе с членами палаты общин. Его брат Ричард тоже был членом лондонского городского управления. Уильям Майлз стал членом бристольского городского управления, Джордж Гибберт — лондонского ⁴⁸.

Вест-индские интересы имели могущественную поддержку. Чатам был последовательным защитником всех вест-индских претензий, справедливых и несправедливых, и близким другом Бекфорда. «Он всегда видел в сахарных колониях земли, в которых кровно заинтересована Англия, — да и было бы варварством смотреть на них иначе ⁴⁹. Джон Гладстон и Джон Болтон энергично поддерживали Каннинга, не перестававшего твердить, что он считает вест-индскую проблему чреватой опасностями, щекотливой и «крайне важной»⁵⁰. Хескисон и Веллингтон были друзьями плантаторов; Веллингтон отказывался «грабить собственников в Вест-Индии с целью приобрести себе популярность в Англии»⁵¹, а Хескисон считал, что отмена рабства не может быть достигнута законодательным путем или правительственными распоряжениями⁵².

Земельная аристократия, в союзе с другими крупными монополистами XVIII в., и торговая буржуазия приморских городов, неразрывно связанная всеми своими интересами с Вест-Индией, пользовались в дореформенном парламенте достаточным влиянием, чтобы заставить призадуматься любого государственного деятеля, и представляли собой могущественную фалангу; «ценность ее поддержки в трудных обстоятельствах на опыте познали различные сменявшие друг друга правительства Англии» ⁵³. Эти слои оказывали решительное сопротивление отмене работорговли, рабства и монополии. Они всегда готовы были воевать против повышения пошлин на сахар, которое Бекфорд назвал «смертельным ударом для наших сахарных колоний и сахарной торговли» 5⁴. Вест-индские интересы были больным местом английской политики до тех пор, пока завоевание независимости колониями Новой Англии не нанесло первого сильного удара меркантилизму и монополии.

Губернатор Ямайки утверждал в 1685 г., что повышение пошлин на сахар плохо отразится на плантационном земледелии, выведет из строя новые плантации и помешает расширению остальных. Эта мера «нанесет смертельный удар Вирджинии, вызовет лихорадку на Барбадосе и других островах, истощит Ямайку» 5⁵. В 1744 г. плантаторы разослали докладную записку всем членам парламента, пытаясь поднять шум и вызвать протест против нового предложения о повышении сахарных пошлин. Предложение было принято большинством в 23 голоса. «Незначительность этого большинства не удивила тех, кто понимал, что многие члены парламента либо непосредственно, либо через своих друзей глубоко заинтересованы в том или другом звене сахарной торговли и что интересы вест-индцев всегда были популярны в палате общин»⁵⁶. Вест-индцам удалось добиться того, что дополнительной пошлиной был обложен не сахар, а иностранные льняные ткани. Весь этот эпизод лишь послужил иллюстрацией «трудностей, связанных с введением новых пошлин на сахар, ввиду многочисленности и влияния тех, кто прямо или косвенно заинтересован в этой обширной отрасли торговли» ⁵⁷.

Вопрос этот снова всплыл, когда возникла необходимость финансировать Семилетнюю войну. Английский аристократ-землевладелец обычно оказывал поддержку своему собрату в колониях, но когда дело дошло до выбора между собственными интересами и дальним родственником, он решил, что своя рубашка ближе к телу. Когда Бедфорд произнес в парламенте речь в защиту плантаторов, его прерывали взрывами гомерического хохота каждый раз, когда он произносил слово «сахар» ⁵⁸. Магический палец уже писал роковые слова. Агент от Массачусетса сообщил в 1764 г., что в парламенте было 50—60 голосов вест-индцев, которые могли склонить чашу весов в любую сторону⁵⁹. Это был период расцвета власти вест-индских сахарных плантаторов. Но в новую эпоху в реформированном парламенте появилась иная комбинация из 50—60 голосов, по-новому решавшая исход голосования. Это были представители интересов ланкаширской хлопчатобумажной промышленности. И выдвинутый ими лозунг гласил не «монополия», a «laissez faire» — свободная торговля.

ГЛАВА V. АНГЛИЙСКАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ И «ТРЕУГОЛЬНАЯ ТОРГОВЛЯ»

Благодаря «треугольной торговле» Британия накопила большие богатства. Расширение производства потребительских товаров, вызванное этой торговлей, неизбежно вовлекло за собой развитие производительных сил страны. Промышленная экспансия требовала финансов. Кто же в первые три четверти XVIII в. обладал большими возможностями предоставить готовый капитал, чем вест-индский плантатор или ливерпульский работорговец? Мы уже видели, с какой готовностью покинувший свое поместье плантатор покупал землю в Англии, где он мог использовать свой капитал, чтобы финансировать обширные мероприятия, связанные с революцией в сельском хозяйстве. Теперь нам предстоит проследить, как вкладывались доходы от «треугольной торговли» в английскую промышленность, где ими покрывалась часть колоссальных издержек на строительство обширных предприятий, предназначенных для удовлетворения требований, предъявляемых новыми производственными процессами и новыми рынками.

А. Вложение прибылей от «треугольной торговли»

• 1. БАНКИ

Многие из банков XVIII в., учрежденные в Ливерпуле и Манчестере, в столице работорговли и столице хлопка, были непосредственно связаны с «треугольной торговлей». В этих городах требовались большие суммы на строительство хлопчатобумажных фабрик и каналов, облегчавших сообщение между обоими городами.

Для банкиров XVIII в. типичен переход от положения торговца к положению купца и затем дальнейшая эволюция от купца до банкира. Термин «купец» в контексте XVIII в. нередко имел всевозможные оттенки; он обозначал то капитана невольничьего судна, то капитана-капера, то судовладельца-капера; все эти занятия представляли собой переходные ступени перед тем, как купец оседал в каком-либо приморском городе и начинал заниматься «респектабельным» торговым делом. В Ливерпуле можно было найти все разновидности дельцов торгового мира: пивоваров, торговцев спиртными напитками, бакалейщиков, биржевых маклеров, банкиров и т. д.

Банк Хейвудов был основан в Ливерпуле в 1773 г. и просуществовал в качестве частного банка до 1883 г., когда он был куплен Ливерпульским банком. Его учредителями были удачливые купцы, впоследствии избранные в Торговую палату. «У них был опыт, — пишет историк, — в африканской торговле», наряду с каперством. Оба Хейвуда фигурируют в списке купцов, ведущих торговлю с Африкой, в 1752 г.; их деловая связь с Африкой продолжалась до 1807 г. Старшим! компаньоном одного из отделений фирмы был Томас Парк, участвовавший также в банкирском доме «Уильям Грегсон, сыновья, Парк и Морленд»; его дед был капитаном, разбогатевшим на вест-индской торговле. В качестве типичного примера того, как переплелись между собой семьи коммерсантов в этот период, укажем, что дочь одного из компаньонов Хейвуда впоследствии вышла замуж за Робертсона, сына Джона Гладстона, и их сын Робертсон Гладстон стал одним из совладельцев банка. Эта фирма основала в 1788 г. по предложению некоторых из виднейших купцов; города филиал в Манчестере — так называемый Манчестерский банк, много лет пользовавшийся большой известностью. Одиннадцать из четырнадцати потомков Хейвуда до 1815 г. сделались купцами и банкирами 1.

Томас Лейланд начал играть заметную роль в банковском деле лишь в первые годы XIX в., но его вложения в африканскую торговлю относятся к последней четверти XVIII в. Лейланд и его компаньоны принадлежали к числу самых деятельных работорговцев в Ливерпуле, и доходы их достигли колоссальных размеров. В 1802 г. он стал старшим компаньоном банкирского дома «Кларкс и Роско». Сочетание имен Лейланд и Роско — союз удачливого работорговца с последовательным противником рабства — производит курьезное впечатление. В 1807 г. Лейланд вышел из этой фирмы и соединился с более подходящим партнером — своим компаньоном по работорговле Буллинсом в течение 94 лет фирма гордо носила название «Лейланд и Буллинс» и пользовалась незапятнанной репутацией— до тех пор, пока она не слилась в 1901 г. с «Банком Северного и Южного Уэллса» ².

Хейвуды и Лейланды — это только выдающиеся примеры общего правила в истории ливерпульских банков XVIII в. Банкир Уильям Грегсон был одновременно работорговцем, судовладельцем, капером, членом страховой компании и владельцем цирка. Френсис Инграм был работорговцем, членом «Африканской компании» в 1777 г. и в то же время участвовал в канатной фабрике и в компании с Томасом Лейландом и с представителями семьи Эрл занимался каперством. Эрлы сами нажили колоссальное состояние работорговлей и оставались работорговцами вплоть до 1807 г. Основателем «Банка Хенли» был капитан Ричард Хенли, работорговец, сестра которого тоже была замужем за работорговцем. Хенли был видным членом «Ливерпульского камелька» — общества, состоявшего почти исключительно из капитанов кораблей, работорговцев и каперов, с тонкой прослойкой наиболее почтенного купечества. Роберт Файруэзер, подобно Хенли, был работорговцем, членом «Ливерпульского камелька», купцом и банкиром.

Джонас Болд занимался одновременно и торговлей рабами и торговлей вест-индскими товарами. С 1778 до 1807 г. Болд принадлежал к «Компании купцов, торгующих с Африкой»; в то же время он был сахарозаводчиком, а затем сделался одним из совладельцев банка Инграма. Томас Флечер начал свою карьеру в качестве ученика у купца-банкира, который вел крупную торговлю с Ямайкой. Став впоследствии совладельцем банка, Флечер занимал должности вице-председателя и потом председателя «Вест-индской ассоциации» в Ливерпуле; в оставшемся после него наследстве оказались между прочим закладные на кофейные и сахарные плантации вместе с рабами на Ямайке. Чарлз Колдуэл, совладелец банкирского дома «Чарлз Колдуэл и К⁰», был вместе с тем компаньоном Олдхэмской фирмы «Колдуэл и К⁰», занимавшейся главным образом торговлей сахаром. Исаак Хартман, тоже банкир, владел плантациями в Вест-Индии; Джемс Мосс, банкир и видный гражданин Ливерпуля, живший в XVIII в., владел обширными сахарными плантациями на Британской Гвиане³.

Такую же картину мы наблюдаем в Бристоле, Лондоне и Глазго. Председателем влиятельной комиссии, созданной в Бристоле в 1789 г. для борьбы с аболиционистами, был Уильям Майлз. В состав комиссии входили члены городского управления Доубени, Ричард Брайт, Ричард Воган, Джон Кев и Филипп Протеро, все шестеро — бристольские банкиры. Кев, Брайт и Доубени являлись совладельцами «Нового банка», основанного в 1786 г., Протеро был одним из совладельцев «Бристольского городского банка». Уильям Майлз занимал руководящее положение в старом банкирском доме «Воган, Баркер и К⁰»; о двоих его сыновьях упоминается в материалах, относящихся к 1794 г. «Банк Майлза», как его обычно называли, процветал в течение долгого времени ⁴.

Что касается Лондона, то достаточно назвать одно имя — Барклей. Два члена этой квакерской семьи, Давид и Александр, участвовали в работорговле в 1756 г. Давид начал свою карьеру торговлей с Америкой и Вест-Индией и стал одним из самых влиятельных купцов своего времени. Дом его отца в Чипсайде был одним из самых красивых в лондонском Сити, и его нередко посещали члены королевской семьи. Барклей не только занимался торговлей рабами, но и владел большой плантацией на Ямайке. Барклеи породнились посредством брачных связей с банкирскими семействами Герни и Фрим. Так возник банк Барклея, развитие и рост которого выходят уже за пределы нашей темы⁵.

Рост банковского дела в Глазго был тесно связан с «треугольной торговлей». Первый банк был открыт в 1750 г. Он был известен под названием «Корабельного банка», и одним из первых его совладельцев был Эндрью Букенен, крупный табачный торговец Глазго. Другим был Уильям Макдоуэл, третьим — Александр Хустон, один из крупнейших купцов Глазго, занятых в торговле с Вест-Индией; его фирма «Александр Хустон и К⁰» была одной из виднейших вест-индских фирм в королевстве. Эта фирма принадлежала к числу тех, которые были основаны после приезда в Глазго двух шотландских офицеров и их жен — уроженок колоний. В течение 75 лет фирма вела обширную торговлю и владела многими кораблями и огромными тростниковыми плантациями. Предвидя отмену работорговли, она в широком масштабе спекулировала на продаже рабов. Однако билль об отмене рабства не прошел. Рабов надо было кормить и одевать, цены на них сильно упали, эпидемии косили их сотнями. Вследствие этого фирма в 1795 г. лопнула, и это было величайшей финансовой катастрофой, когда-либо разразившейся в Глазго.

Успех «Корабельного банка» способствовал возникновению новых учреждений такого рода. В этом же году был основан «Оружейный банк», среди совладельцев которого руководящей фигурой был «табачный лорд» Эндрью Кохрейн. Затем в 1761 г. последовало открытие аристократического банка «Тистл», имевшего дело преимущественно с богатыми вест-индскими купцами. Одним из главных компаньонов этого банка был Джон Глассфорд, который поставил дело на широкую ногу. Он был одно время владельцем 25 кораблей, и его годовой доход превышал полмиллиона фунтов стерлингов⁶.

• 2. ТЯЖЕЛАЯ ИНДУСТРИЯ

Тяжелая индустрия играла важную роль в промышленной революции и росте «треугольной торговли». Часть капиталов, финансировавших рост металлургических предприятий, поставлялась непосредственно «треугольной торговлей».

Именно капитал, накопленный в вест-индской торговле, финансировал Джемса Уатта в его работе над паровой машиной. Боултон и Уатт получили авансы от Лоуэ, Верэ, Вильямса и Дженнингса (впоследствии «Банк Вильямса и Диконса»). Уатт пережил тревожное время в 1778 г. в связи с американской революцией, когда вест-индскому флоту угрожала опасность быть захваченным французами.

Однако банк удержался на поверхности, и паровая машина Уатта была спасена. Вест-индские плантаторы одни из первых поняли ее ценность.

Один из крупнейших торговцев железом в XVIII в., Антони Бэкон, был тесно связан с «треугольной торговлей». Его компаньоном был Джилберт Франклин, вест-индский плантатор, впоследствии написавший лорду-председателю комитета при Тайном совете много писем, в которых он доказывал важное значение захвата французской «сахарной» колонии Сан-Доминго во время войны с революционной Францией⁷. Подобно многим другим, Бэкон был связан с африканской торговлей. Он начал с выгодного дела, взяв подряд на снабжение продовольствием находившихся на побережье войск, а затем стал поставлять негров в Вест-Индию по контрактам с правительством. В период между 1768 и 1776 гг. он получил на этих операциях почти 67 тыс. ф. ст. прибыли. Он основал в Мертир Тидфил железоделательный завод, который быстро разросся благодаря правительственным заказам во время американской войны; в 1776 г. он открыл завод на Сифарте. Железная руда для его доменных печей экспортировалась из Уайтхевена; уже в 1740 г. Бэкон принимал участие в работах по усовершенствованию порта этого города.

Бэкон составил большое состояние на заказах артиллерийских орудий, предоставленных ему английским правительством. Он удалился от дел в 1782 г. Свои железоделательные заводы на Сифарте он отдал в аренду Кроушею, выговорив себе чистый годовой доход в 10 тыс. ф. ст.; Кроушей сам нажил состояние на сифартском заводе; завод в Доуло отошел к Льюису, а плимутский — к Хиллу. Контракт с муниципалитетом перешел к Каррону.

Уильям Бекфорд стал владельцем металлургического завода в 1753 г.⁸. Часть капитала, на который был построен торнклифский железоделательный завод, открытый в 1792 г., была внесена фабрикантом бритв Генри Лонгденом, который получил наследство в 15 тыс. ф. ст. от богатого дяди, вест-индского купца из Шеффильда ⁹.

• 3. СТРАХОВОЕ ДЕЛО

В XVIII в., когда самой выгодной отраслью торговли была торговля рабами, а самым доходным видом капиталовложений в Британской империи считалось землевладение в Вест-Индии, возникавшие в то время страховые компании придавали «треугольной торговле» чрезвычайно большое значение. В первые годы, когда фирма Ллойд была простой кофейней, во многих объявлениях о побеге рабов, печатавшихся в «Лондонской газете», она указывалась, как место, куда должны быть возвращены эти рабы ¹⁰.

Первое из дошедших до нас объявлений, относящееся к Ллойду и датированное 1692 г., извещает о продаже с аукциона трех кораблей. Корабли эти выполнили все необходимые таможенные формальности для отбытия на Барбадос и в Вирджинию. Рэлтон, изучавший историю страхования от пожаров, констатирует, что Ллойд начал заниматься этим видом страхования в Вест-Индии очень давно. Подобно другим страховым компаниям, Ллойд страховал рабов и невольничьи корабли и был кровно заинтересован в судебных решениях о том, что следует считать «естественной смертью» и «опасностями морского пути». Среди пожертвований фирмы Ллойд в пользу «героев, оказавших услуги обществу» и капитанов торговых кораблей фигурирует подписка (1804) в пользу ливерпульского капитана, успешно отразившего во время рейса между Африкой и Британской Гвианой нападение французского корвета и спасшего свой ценный груз. Одним из наиболее выдающихся председателей компании Ллойда за долгий период ее существования был Джозеф Мариэтт, вест-индский плантатор, успешно и энергично боровшийся в 1810 г. за сохранение монополии Ллойда на страхование на море против конкурирующей компании в палате общин, где ему пришлось столкнуться с другим вест-индцем, отцом кардинала Маннинга ¹¹. Мариэтту была выплачена в 1837 г. выкупная сумма в 15 тыс. ф. ст. за 391 раба на Тринидаде и Ямайке ¹².

В 1782 г. под руководством плантаторов была учреждена другая страховая компания, «Феникс»—одна из первых, основавших филиал за океаном, в Вест-Индии ¹³. Ливерпульское страховое общество было основано в 1802 г., председателем его был видный вест-индский купец Джон Гладстон ¹⁴.

Б. Развитие английской промышленности до 1783 г.

«Треугольная торговля» сделала огромный вклад в промышленное развитие Британии. Прибыли от этой торговли оплодотворили всю производственную систему страны. Достаточно привести три примера. Переворот в шиферной промышленности Уэльса, поставлявшей кровельные материалы, произошел в результате применения новых методов, введенных лордом Пенрином в своем Карнарвонширском имении ¹⁵. Как мы уже видели, лорд Пенрин владел тростниковыми плантациями на Ямайке и в конце XVIII в. был председателем вест-индского комитета. Ведущей фигурой в строительстве первой крупной железной дороги в Англии, соединившей Ливерпуль с Манчестером, был Джозеф Сандарс, о котором у нас имеется мало сведений. Но то, что в 1824 г. он вышел из «Ливерпульского общества борьбы с рабством» — факт, имеющий большое значение, ибо он свидетельствует, по крайней мере, о нежелании задевать интересы вест-индских плантаторов ¹⁶. Три других лица, тесно связанных с тем же предприятием, — энергичный поборник вест-индских интересов генерал Гаскойн из Ливерпуля, Джон Гладстон и Джон Мосс — опять-таки участвовали в «треугольной торговле». Связанные с Вест-Индией бристольцы тоже играли выдающуюся роль в строительстве великого западного железнодорожного пути ¹⁷.

Из сказанного нельзя, конечно, делать вывода, что «треугольная торговля» была единственной причиной экономического развития Англии в эту эпоху.

К 1783 г. уже ясно определилось направление промышленного развития Англии. Возможности паровой машины уже не были академическим вопросом. В действии находилось шестьдесят шесть моторов, в том числе две трети — в рудниках и в чугунолитейной промышленности ¹⁸. Усовершенствованные методы добычи угля в сочетании с применением пара привели к значительному расширению металлургической промышленности. В период между 1740 и 1788 гг. ее продукция возросла в четыре раза, число печей — в 1,5 раза ¹⁹. Появились железные мосты и железные дороги; основаны были заводы Каррона, и Уилкинсон уже прославился, как «отец железоделательной промышленности». Новые изобретения быстро отразились на обработке хлопка, этого героя промышленной революции. Прядильная машина «дженни», ватер-машина, мюль-машина революционизировали промышленность, которая стала обнаруживать тенденцию непрерывного роста. С 1700 по 1780 г. ввоз хлопка возрос более чем в 3 раза,, экспорт хлопчатобумажных тканей — в 15 раз ²⁰. Население Манчестера за период между 1757 и 1773 гг. возросло, почти в 1,5 раза²¹. Капиталовложения в хлопчатобумажную промышленность за 1750—1785 гг. увеличились в четыре раза ²². Не только тяжелая промышленность, но и хлопок — две отрасли, занимавшие главенствующее положение в период между 1783 и 1850 гг., — накапливали силы для атаки на систему монополии, которая так долго считалась необходимой для существования и преуспеяния обеих этих отраслей промышленности.

Рост производства отразился на всей экономике Англии. Производство стафордширских гончарных изделий за 1725—1777 гг. возросло в пять раз ²³. Тоннаж судов, отбывающих из английских гаваней, за 1700—1781 гг. увеличился более чем в 2 раза. Английский импорт увеличился в четыре раза за период с 1715 по 1775 гг.; экспорт возрос в три раза за период с 1700 по 1771 г.²⁴. Английская промышленность в 1783 г. напоминала Гулливера, сбросившего с себя путы лиллипутских ограничений меркантилизма.

ГЛАВА VI. БОРЬБА АМЕРИКАНСКИХ КОЛОНИЙ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ

В 1770 г. колонии континента посылали в Вест-Индию почти одну треть своего экспорта сушеной рыбы,почти всю свою соленую рыбу, ⁷/8 овса, 0,7 пшеницы, почти весь свой горох и бобы, половину муки, все масло и сыр, свыше 1/4 риса, почти весь лук; ⁵/6 сосновых, дубовых и кедровых досок, свыше половины клепки, почти весь обруч; всех лошадей, овец, свиней и птицу, почти все мыло и свечи В основе благополучия и цивилизации Новой Англии в первую очередь лежало «богатство, накопленное на торговле с Вест-Индией»².

Но в XVIII в. колониям континента было отведено в планах империи второстепенное место. Главная роль принадлежала вест-индским островам. Меркантилисты относились к северным колониям подозрительно. Там были фермеры, купцы, рыбаки, моряки, но не было плантаторов. Благодаря своему географическому положению колонии имели возможность продавать продукты сельского хозяйства дешевле, чем их английские конкуренты на островных рынках.

С другой стороны, вест-индские колонии нуждались в продовольствии. Ведь они вынуждены были сосредоточить все свое внимание на сахаре, — эпоха меркантилизма, с ее экономической специализацией, вынуждала их к этому, и у них не было таких отдаленных районов, где было бы невозможно производить этот основной продукт. Они слишком дорожили этой культурой, за которую им платили звонкой монетой, чтобы позволить себе роскошь выделить землю и рабочую силу для пастбищ и продовольственных культур. «Люди здесь так сосредоточены на производстве сахара, — писал один корреспондент губернатору Уинтропу в 1647 г. о Вест-Индии, — что они скорее готовы покупать продовольствие по очень дорогой цене, чем производить его собственным трудом, — так бесконечно велики доходы от производства сахара»³. Так создалась традиция, в силу которой сахар стал «пшеницей или хлебом» Вест-Индии⁴. Эта монополия сахара в Вест-Индии стала возможна только благодаря тому, что Англия владела колониями на континенте. «Чтобы прокормить какую-нибудь колонию в Америке, необходимо обработать землю целой европейской провинции»⁵. Англия добровольно отказалась от этой привилегии в пользу колонистов континента, находя эту уступку меньшим из двух зол.

Таким образом северо-американские колонии в конце концов заняли признанное за ними место в имперской экономике как поставщики товаров, в которых нуждались вест-индские плантаторы и их рабы; на обитателей Новой Англии стали смотреть, как на голландцев Америки. Смешанного типа хозяйство колоний Северной и Средней Америки дополняло специализированное хозяйство Вест-Индии, точно так же как в XIX в. оно снабжало те районы американского Юга, которые производили хлопок и рис. Уже в 1650 г. колонии Новой Англии снабжали продовольствием своих «старших сестер» — Вирджинию и Барбадос ⁶. На островах существовал большой спрос не только на продовольствие, но и на лошадей как двигательную силу для топчаков, употребляемых в сахарной промышленности, а также на строительный лес. «Среди островов, которыми Англия владеет в Вест-Индии, нет ни одного, который мог бы существовать без помощи континента, ибо мы посылаем им нужный для них хлеб, напитки и все необходимые товары; рогатый скот и лошадей для плантаций, строительный лес и клепку всевозможных сортов, из которых они изготовляют бочки для рома, сахара и патоки; посылаем корабли для перевозки их товаров на европейские рынки — короче говоря, даже самые дома, в которых они живут, перевозятся в виде срубов, вместе с кровлями, так что самое их существование, а тем более их благополучие почти всецело зависят от континента» ⁷. Вест-индские плантаторы превосходно отдавали себе отчет в важности этих поставок продовольствия и лошадей с континента. «Барбадосцы, — писал один бостонский агент в 1674 г., — прекрасно понимают, какой великий ущерб будет им нанесен, если они не смогут пользоваться этими товарами, которые в Новом Свете нельзя приобрести нигде, кроме Новой Англии и Вирджинии» ⁸.

Это была сознательная политика со стороны государственных деятелей Англии и плантаторов в колониях.

Экономические связи между островами и континентом еще более укреплялись индивидуальными связями. Вест-индцы владели собственностью на континенте, жители Северной Америки владели плантациями на островах. Южная Каролина была населена колонистами с Барбадоса. Мидлтоны, Булли и Колтоны из Южной Каролины владели плантациями на Ямайке и Барбадосе. Аарон Лопец, род-айлендский работорговец, был владельцем сахарной плантации на Антигве и т. п.

В обмен на свои продукты колонисты американского континента покупали вест-индский сахар, ром и патоку в таких количествах, что Новая Англия становилась, как жаловались английские купцы уже в 1676 г., обширным рынком сбыта для колониальных продуктов⁹. Между экономикой вест-индских и континентальных колоний существовала тесная взаимозависимость. Для сохранения равновесия крайне необходимы были две вещи: во-первых, чтобы сахар и патока производились на островах в достаточном количестве для удовлетворения потребностей континента; во-вторых, чтобы потребление островами товаров, полученных с континента, шло в ногу с производством континента.

Это было, во всяком случае, трудно, ибо колонии континента значительно превосходили вест-индские колонии в территориальном отношении. Но неизбежный конфликт можно было бы отсрочить одним из двух средств (или обоими вместе): прежде всего, плантаторы-англичане на «сахарных» островах могли бы расширить свое производство. Большее количество посевной земли потребовало бы большего количества рабов, которые производили бы больше сахара и нуждались бы в большем количестве продовольствия. На Ямайке это можно было бы осуществить скорее, чем на Барбадосе, который уже в XVIII в. страдал от неизбежных последствий рабского труда и хищнического выкачивания доходов из почвы. На Ямайке нетронутая земля имелась в неограниченном количестве. Вторым средством могло послужить приобретение новых сахарных колоний, что частично удовлетворило бы потребности континента. Но английские плантаторы категорически отвергали оба этих варианта. Освоение новых земель и приобретение новых сахарных колоний означало поставку большего количества сахара на английский рынок и, следовательно, снижение цен. Барбадосцы всегда с опасением взирали на завоевание Англией новых сахарных колоний. Они противились колонизации Суринама 1⁰; они были недовольны стремлением их белых слуг к переселению на Подветренные острова, и когда губернатор Ямайки просил их оказать содействие одной экспедиции с целью покончить с пиратством на Подветренных островах, они ответили, что не потратят и двадцати шиллингов на спасение этих островов вместе с Ямайкой 11. В 1772 г. в парламент было внесено предложение предоставить надежные гарантии иностранцам, которые пожелали бы авансировать средства на развитие «сахарных» островов, приобретенных после Семилетней войны. Это предложение вызвало со стороны вест-индских плантаторов энергичный отпор как «негодное новшество».

Положение на «сахарных» островах, принадлежавших другим странам, также могло служить иллюстрацией закона производства, совершающегося на основе рабского труда. На французских островах, менее истощенных, чем английские, ибо они подверглись колонизации позднее, производство сахара было связано с меньшими трудностями и себестоимость его была ниже. Уже в 1663 г., через каких-нибудь двадцать лет после начала расцвета сахарной промышленности, Барбадос «начал быстро приходить в упадок» ¹², и жалобы на истощение почвы слышались все чаще и становились все настойчивее. Согласно данным Торговой палаты, в 1717 г. Барбадос требовал в пять раз больше негров и гораздо большее количество голов лошадей и скота, чем французские острова, для возделывания равной площади; один раб на французском Сан-Доминго производил столько же, сколько четверо на Ямайке¹³. Один барбадосский плантатор, владевший 1 тыс. акров земли и вложивший в нее 50 тыс. ф. ст., получил в 1737 г. 2% прибыли; тех же размеров плантация на французских островах требовала в шесть раз меньше капиталовложений и давала 18% прибыли¹⁴. Может быть, эти цифры несколько преувеличены, но более выгодное положение французского плантатора, в распоряжении которого имелись большие пространства плодородной, неистощенной земли, было установленным фактом. Французский сахар наводнял европейские рынки и продавался вдвое дешевле, чем в Англии ¹⁵. Приобретение Англией таких островов было бы началом упадка для более старых английских плантаторов. Поэтому последние требовали не приобретения их, а уничтожения. Губернатор Ямайки писал в 1748 г., что если французский остров Сан-Доминго не будет разгромлен во время войны, то по заключении мира он разорит английские сахарные колонии своей доброкачественной и дешевой продукцией ¹⁶. Во время Семилетней войны Англия захватила Кубу у Испании и Гваделупу у Франции. Оба острова были возвращены в 1763 г., а взамен Англия получила Флориду и Канаду, представлявшие значительно меньшую ценность, чем эти острова.

Мирный договор 1763 г. кажется попросту бессмысленным, если не рассматривать его как новую победу могущественных вест-индских интересов. В конечном счете она оказалась пирровой победой, но тем не менее в 1763 г. это была победа. Особенно энергично требовали возвращения Гваделупы два вест-индских плантатора — Бекфорд и Фулер. Вест-индцы преследовали двоякую цель: во-первых, они не хотели допустить, чтобы французы превратили Канаду во вторую Северную Америку, источник снабжения для их сахарных колоний—опасения основательные, как уразумели английские сахарные плантаторы после 1783 г., когда оказалось, что Канада является весьма слабой компенсацией за потерю северных колоний; во-вторых, что более важно, они решили держать опасного соперника подальше от английского сахарного рынка. Таким образом Чатам завоевал земли на островах, чтобы получить земли на континенте, завоевал сахар, чтобы получить меха.

Все сводилось к одному: надо было запугать целую империю и таким образом заставить ее платить дань плантаторам и покупать у них сахар по монопольной цене на том основании, что сахарный тростник выращивается в английских владениях. Колонии континента обратились к иностранным сахарным колониям, — это было с их стороны естественно, хотя, быть может, и непатриотично. «Забыв все узы долга, связывающие их с вашим величеством, — говорилось в одной петиции лондонских купцов в 1750 г., — забыв интересы своей родины и утратив почтение к ее законам», колонии континента видели лишь одно, что их возросшая продукция требует расширения торговли. Если они не могут торговать с теми иностранными сахарными колониями, которые стали английскими, они будут торговать с колониями, не входящими в империю, — и даже в военное время. На карту поставлено самое их существование. Начался конфликт между островами и континентом.

Разумеется, обитатели континентальных колоний не бойкотировали английских «сахарных» островов, ибо они причинили бы этим больший вред себе, чем плантаторам. Континент продолжал снабжать британские острова. Но он требовал платы наличными, что выкачивало из островов золото и грозило инфляцией. В 1753 г. общая стоимость импорта из северных колоний на Ямайку оценивалась в 75 тыс. ф. ст. Северные колонисты взяли в обмен продуктов на 25 тыс. ф. ст.; остальное было вывезено наличными. С этим золотом они отправились на французские острова, где купили сахар по более дешевой цене и патоку, из которой французским плантаторам не разрешалось перегонять ром, так как это создало бы конкуренцию французским спиртным напиткам. Английские плантаторы потеряли рынок для своего сахара и рома. Их французские конкуренты похитили у них этот рынок и вдобавок получили товары, которые нужны были им для того, чтобы еще успешнее конкурировать с англичанами.

Сложная «треугольная торговля», которую вел континент, была явным нарушением английской имперской программы. Сахарные плантаторы порицали ее. Самый мелкий «сахарный» остров представлял, по их мнению, в десять раз большую ценность для Англии, чем вся Новая Англия ¹⁷. Они доказывали, что это спор не между двумя колониями, а между Англией и Францией за контроль над торговлей сахаром.

Эту точку зрения поддерживали сторонники строгого меркантилизма. Французское правительство, утверждали они, не только терпит эту торговлю, но и поощряет ее с целью ослабления английских сахарных колоний ¹⁸. Постлетуайт называл эту торговлю противозаконной и гибельной; он находил, что она «способствовала ослаблению зависимости наших колоний от метрополии и создала между ними и французскими колониями такую общность интересов, которая привела к отчуждению их от Англии и породила в них безразличное отношение к вопросу, будут ли они находиться под французским или английским управлением» ¹⁹. Чатам повторял доводы Постлетуайта. По его словам, это была «незаконная и в высшей степени пагубная торговля... преступная практика, резко противоречащая всем правовым нормам и чрезвычайно вредная для благополучия нашего королевства» ²⁰. Однако было неясно, почему американская торговля заслуживает такого осуждения. Она не отличалась от торговли, которую Ямайка вела с испанскими колониями, вследствие чего большое количество испанского колониального сахара проникало в Англию под видом продукции английских колоний. Политика Северной Америки, снабжавшей французских плантаторов продовольствием, была во всяком случае не более предосудительна, чем политика Англии, снабжавшей их рабами.

Колонисты континента указывали, что плантаторы всегда стремились к одной основной цели — навязывать и впредь такие цены на продукты первой необходимости, которые они сочтут достаточно высокими, в особенности в Северной Америке²¹.

Со стороны плантаторов было нелепостью пытаться поддерживать монополию цен в Англии, когда по всей Европе цены на сахар снижались ввиду растущего предложения. Вест-индцы, жаловавшиеся на свою несчастную судьбу и взывавшие к милосердию парламента, отнюдь не были бедными и неимущими. Это были богатые плантаторы, которым хотелось кататься в своих раззолоченных экипажах по улицам Лондона ²². «Что бы мы сказали, если бы человек, одетый в парчу, стал просить у нас милостыню?»²³.

В 1763 г. 97% массачусетского импорта патоки шло из французской Вест-Индии; английская Вест-Индия поставляла Род-Айленду и Массачусетсу только 1/10 их импорта. Перегонка патоки занимала важное место в экономике колоний. Массачусетс имел в 1763 г. 60 перегонных заводов, Род-Айленд — 30. Кроме того, Род-Айленд, лишь благодаря этой торговле с французской Вест-Индией, имел возможность ежегодно переводить в Англию 40 тыс. ф. ст. Без этой торговли, утверждали род-айлендцы, жители нашей колонии будут не в состоянии существовать и тем более — оплачивать английские товары²⁴. Чем шире будет наша торговля с иностранными колониями, — уверял Колден, — тем выше будет спрос на продукцию английских мануфактур ²⁵.

Если какой-нибудь аргумент мог смягчить сердце меркантилиста, то именно этот. Подобный же довод выдвигал выдающийся меркантилист Вильям Вуд. Еще в 1718 г. он писал о необходимости разрешить торговлю между американским материком и иностранными плантаторами Вест-Индии. Он указывал, что в результате этой торговли товары английских мануфактур обходным путем проникнут на французские острова; в обмен Северная Америка, быть может, не получит золота и серебра, но она получит то, что столь же ценно — продукты этих стран. «Это, возможно, придется не по вкусу нашим плантаторам; но если они находят, что это не отвечает их частным интересам, они, конечно, не смогут отрицать, что это соответствует интересам Великобритании в целом. Ибо таким способом мы по сути дела превращаем иностранные колонии и плантации в колонии и плантации Великобритании». Благодаря этой торговле расширилось бы судостроение и увеличился бы личный состав флота; она способствовала бы росту поставок колониальной продукции, ввозимой в Англию для экспорта. Но необходимо соблюсти одно условие: американцы не должны брать в обмен за свои поставки иностранных готовых изделий²⁶.

Со стороны меркантилиста это был необычный довод, во многих отношениях предвосхищавший политику XIX в. Друзья континента оперировали другими доводами, — они призывали к осторожности. «Не следует поощрять или выдвигать одну колонию за счет разрушения или убытков другой» ²⁷. Если помощь или поощрение, которого требовали плантаторы, в конечном счете повредят империи в целом, если окажется, что они скорее вредны для других частей империи, чем полезны для Вест-Индии, в этой помощи следует отказать²⁸. Джон Барнард предостерегающе указывал, что даже целая армия акцизных чиновников не сможет помешать контрабандному ввозу товаров, имеющему важное значение для благополучия континента ²⁹. Гискот подчеркнул, что запретить торговлю значит заставить французов развивать канадскую промышленность ³⁰.

Парламент сохранил лойяльность королю-сахару и вест-индским интересам. «В качестве основного принципа было выдвинуто положение, что острова — единственная полезная колония, которой мы обладаем; от континента же больше вреда, чем пользы ³¹. Акт о торговле патокой (1733 г.) был важной победой плантаторов. Американцам запрещалось вывозить товары на иностранные острова, а иностранный сахар и патока облагались большими пошлинами. «Этим подрывалось будущее развитие всего района от Портленда до Балтиморы» ³².

Но провести закон в парламенте было легче, чем заставить население соблюдать его. Как хвастал один американский промышленник, если бы сам король, явился в Бостон во главе двадцатитысячной армии, он не смог бы добиться соблюдения этого акта ³³. Неповиновение закону было возведено в американской экономической практике на степень добродетели. Таможенные чиновники извлекали выгоду из того, что во-время закрывали глаза или, по крайней мере, открывали их ровно настолько, насколько этого требовали их личные интересы. Акт о пошлинах на сахар 1764 г. разделил участь прежних мероприятий этого рода; однако в целях борьбы с контрабандой пошлины были снижены. Население Северной Америки начало волноваться; неудобства, связанные с английским подданством, раздражали его все сильнее.

«Если в ходе исторических событий для какого-либо народа становится необходимостью расторгнуть политические узы, связывающие его с другим народом...» Джефферсон написал только часть правды. Расторгнуты были не политические, а экономические узы. Началась новая эра. Отделение Америки отнюдь не содействовало росту значения «сахарных» островов, оно было началом их непрерывного упадка: в ту пору говорили, что английское министерство потеряло не только тринадцать колоний, но сверх того и восемь островов.

Вест-индские плантаторы прекрасно понимали, что несет им с собой отделение Америки. Акт о гербовом сборе был так же непопулярен среди купцов на островах, как и на континенте; гербовые марки публично сжигались под крики, призывающие к свободе ³⁴. Когда начались военные действия, острова познали голод и разорение. На одной лишь Ямайке за 1780—1787 гг. умерло от голода 15 тыс. рабов³⁵. Американская независимость была первой стадией упадка сахарных колоний.

После того как была признана независимость континента, экономические интересы вест-индских плантаторов побудили их сделать «революционное» предложение: надо, чтобы Навигационный акт «приспособлялся ко всякому существенному изменению обстоятельств, — иначе он уже не будет ни мудрым, ни спасительным» ³⁶. Американцы тоже понимали это. «Торговля с вест-индскими островами, — писал Адамс, — является составной частью американской системы торговли. Они не могут обходиться без нас, мы не можем обходиться без них. Создатель поместил нас на земном шаре так, что мы нуждаемся друг в друге»³⁷. Но, как выразился один современник, общество, состоящее из 72 тыс. хозяев и 400 тыс. рабов, слишком незначительно, чтобы ради него жертвовать кровными интересами Англии ³⁸. «Навигационный акт, — писал лорд Шеффильд, — основа нашей мощи на море, дал нам мировую торговлю. Если мы внесем в него изменения, позволив какому-либо государству торговать с нашими островами... мы отречемся от Навигационного акта и принесем в жертву английский флот» ³⁹.

Американцы стали иностранцами, подпавшими под всё законоположения Навигационного акта, и это оторвало острова от их естественного рынка в соответствии с мировой исторической обстановкой той эпохи. Ничто не могло вознаградить острова за потерю Америки. Спрос на американские товары после провозглашения независимости не уменьшился, но доставка их сделалась более трудной. Вест-индцы умоляли об открытии свободных портов⁴⁰, американские товары продолжали проникать на английские острова обходными путями, что привело лишь к росту цен на необходимые для английских плантаторов товары. Между тем, в военное время пришлось значительно ослабить запрет торговли с Америкой, чтобы избавить острова от больших затруднений и бедствий. В 1796 г. американский экспорт в английскую Вест-Индию в три раза превышал экспорт 1793 г.; английский экспорт сократился почти наполовину⁴¹. В 1801 г. американский экспорт в Вест-Индию почти в пять раз превышал экспорт 1792 г., 5/6 экспорта 1819 г. шло через Канаду и острова, принадлежавшие Швеции и Дании⁴².

После того как американцев лишили рынков английской Вест-Индии, они все чаще стали обращаться к иностранным островам; война между Англией и Францией и уничтожение французского флота сделали Соединенные Штаты главным перевозчиком французских и испанских товаров. Доставка Америкой продукции иностранной (т. е. не английской) Вест-Индии в Европу возросла с 1 млн. фунтов кофе и 75 тыс. фунтов сахара в 1791 г. до 47 млн. фунтов кофе и 145 млн. фунтов сахара в 1806 г.⁴³. Несмотря на войны конца XVIII в., продукция иностранных плантаций продолжала конкурировать с английской на рынках Европы.

Величайшим бедствием для английских плантаторов Вест-Индии было то, что отделение Америки поставило их лицом к лицу с их французскими конкурентами. Превосходство французских сахарных колоний было для английских плантаторов наибольшим из многих зол, которые посыпались на них, как из ящика Пандоры, в результате американской революции. В 1783—1789 гг. рост продукции французских «сахарных» островов, в особенности Сан-Доминго, был самым замечательным явлением в развитии колоний. Решающую роль сыграло плодородие почвы на французских островах. Французский сахар был на 20% дешевле английского, средний доход на Сан-Доминго был впятеро выше, чем на Ямайке⁴⁴. В течение 1771—1781 гг. плантации семейства Лонг на Ямайке получили в среднем 9,5% прибыли, а в 1774 г.— 16%. В 1788 г. чистая прибыль на Ямайке составляла 4% против 8—12% на Сан-Доминго⁴⁵. В 1775 г. на Ямайке было 775 плантаций; к 1791 г. из каждых 100 плантаций 23 было продано за долги, 12 находилось в руках судебных исполнителей, а 7 было брошено владельцами ⁴⁶; долги вест-индских плантаторов достигли колоссальной суммы в 20 млн. ф. ст. Экспорт с Сан-Доминго в 1788 г. был в два раза больше, чем с Ямайки; в 1789 г. он более чем на одну треть превышал экспорт всех островов британской Вест-Индии вместе взятых. Экспорт французских колоний (свыше 8 млн. ф. ст.) и их импорт (свыше 4 млн. ф. ст.) обслуживался судами общим водоизмеще-нием в 164 тыс. т и 33 тыс. матросов; английский колониальный экспорт (5 млн. ф. ст.) и импорт (менее 2 млн. ф. ст.) требовал 14 тыс. матросов и тоннажа в 148 тыс. т. «Сахарные» колонии стали во всех отношениях гораздо более важными для Франции, чем они были для Англии.

Как только американские колонии завоевали независимость, Караибское море перестало играть роль английского озера. Центр тяжести Британской империи переместился с Караибского моря на Индийский океан, от Вест-Индии к Индии. В 1783 г. премьер-министр Питт начал проявлять неумеренно большой интерес к британским доминионам на Востоке. В 1787 г. Уилберфорс с одобрения Питта предложил запретить работорговлю. В том же году Ост-индская компания стала проявлять интерес к производству сахара в Индии, а в 1789 г. один из комитетов компании официально рекомендовал дирекции заняться производством сахара⁴⁷.

До 1783 г. английское правительство держалось в отношении работорговли последовательной политики. После отпадения тринадцати колоний количество рабов в империи значительно уменьшилось, и теперь отмена рабства стала более легким делом, чем она была бы, будь эти тринадцать колоний еще английскими в момент, когда изобретение хлопкоочистительной машины оживило умирающее рабовладельческое хозяйство Юга.

ГЛАВА VII. РАЗВИТИЕ КАПИТАЛИЗМА В АНГЛИИ 1783-1833

В июне 1783 г. премьер-министр лорд Норт, похвалив боровшихся против работорговли квакеров за их гуманность, заявил, что упразднение работорговли, к сожалению, невозможно, так как она стала необходимостью почти для всех народов Европы1. Работорговцы и вест-индские плантаторы торжествовали. Вест-Индия все еще была любимицей империи, самой драгоценной жемчужиной в короне Великобритании.

Но раскаты неминуемой грозы уже были слышны тем, кто имел уши, чтобы слышать. Год йорктаунского поражения был годом, когда Уатт взял свой второй патент на механизм, вызывавший вращательное движение, что сделало паровую машину источником двигательной силы. Открывались перспективы гигантского развития английского капитализма, которое к 1832 г. произвело полный переворот в политической структуре страны и тем самым создало предпосылки для атаки на монополию вообще и вест-индскую монополию в частности.

К 1833 г. ни в одной из отраслей английской промышленности не была полностью завершена техническая революция, всюду сохранялся старый тип организации. На станках обычно работали вручную, деревянная прялка «дженни» была еще распространена очень широко. Но если кустарная промышленность еще сохранилась, она перестала быть типичной. Первая стадия промышленной революции была связана с применением водной энергии, а последняя — с применением паровой. Однако внедрение пара в промышленность происходило постепенно. В начале XIX в. его применение нельзя было назвать не только всеобщим, но и широким. Во всем Соединенном Королевстве насчитывался 321 мотор общей мощностью в 5210 лошадиных сил².

Хлопчатобумажная промышленность была капиталистической по преимуществу. Согласно одной сводке, составленной в 1835 г., количество рабочих на средней хлопчатобумажной фабрике равнялось 175, на шелковой фабрике—125, на льняной — 93, на камвольной — 44. 43 крупные фабрики в Манчестере в 1815 г. насчитывали в среднем по 300 рабочих, а в 1832 г. эта цифра поднялась до 401 ³. Первая фабрика, применившая паровую прядильную машину, была основана в Англии в 1785 г., в Манчестере — в 1789 г. В 1785—1800 гг. для хлопчатобумажных фабрик было изготовлено 82 паровых двигателя, в том числе 55 для одних только ланкаширских фабрик⁴. Первая фабрика с паровым ткацким станком была основана в Манчестере в 1806 г. В 1835 г. во всей Великобритании было 116 800 механических ткацких станков, из них почти 94% — в хлопчатобумажной промышленности ⁵.

Стоимость экспорта английских хлопчатобумажных товаров в 1785 г. превышала 1 млн. ф. ст.⁶, а в 1830 г. она достигла 31 млн. ф. ст.⁷. Количество набивной ткани, изготовленной в Великобритании, возросло с 20 млн. ярдов в 1796 г. до 347 млн. в 1830 г.⁸. Количество населения, занятого в промышленности, увеличилось с 350 тыс. человек в 1788 г.⁹ до 800 тыс. в 1806 г.¹⁰. В Манчестере и Салфорде в 1820 г. было 66 хлопчатобумажных фабрик, в 1832 г. — 96¹¹. «Люди росли вокруг хлопка, как грибы»¹². Олдхэм представлял собой в 1760 г. село с 400 жителями, в 1801 г. его население составляло уже 20 тыс. жителей. В 1753 г. в Болтоне была одна плохо вымощенная улица. В 1801 г. в городе имелось уже 17 тыс. жителей. Население Манчестера за 1773—1824 гг. увеличилось в шесть раз ¹³. Ткачи и фабриканты-текстильщики, не представленные в процессии манчестерских рабочих различных специальностей, устроенной в 1763 г. по поводу коронации Георга III, в 1820 г., при коронации Георга IV, уже составили самую многочисленную из всех процессий¹⁴ По существу это была коронация короля-хлопка.

Манчестерский капиталист, подобно Моисею, уже видел обетованную землю. Импорт английского хлопка увеличился с 11 млн. фунтов в 1784 г.¹⁵ до 283 млн. в 1832 г.¹⁶. Соединенные Штаты дали за пятилетие с 1786 по 1790 г. менее одной сотой английского импорта хлопка, в 1826—1830 гг. — три четверти, в 1846—1850 гг.— четыре пятых. Английский плантатор в Вест-Индии, верный своей первой любви — сахару, — не мог итти в ногу с требованиями Манчестера. «Сахарные» острова давали семь десятых английского импорта хлопка в 1786—1790 гг., одну пятидесятую в 1826—1830 гг., менее одной сотой в 1846—1850 гг.¹⁷. В XVIII в. Вест-Индия создала Манчестер. Но она стала маленьким пятном на безграничном горизонте Манчестера в тот год, когда ее скороспелые магнаты послали своих первых делегатов в Вестминстер, и это было чревато серьезными последствиями для тех, кто упорствовал в своей иллюзии, будто узы, соединявшие острова с империей, были нерасторжимы, подобно брачным узам.

Быть может, менее эффектную, но не менее внушительную картину являет развитие металлургической промышленности, без которой возникновение царства машины было бы невозможно. Продукция чугуна в Англии за 1788—1830 гг. возросла в 10 раз 1⁸. В 1830 г. функционировало втрое больше печей, чем в 1788 г.^,э. Количество железа, посылаемого по Гламорганширскому и Монмаутширскому каналам, увеличилось за 1820—1833 гг. в два с половиной раза; за тот же период экспорт из Сифарты возрос вдвое, а из Доуле — втрое²⁰. Соотношение между продукцией английской промышленности и импортом в 1800 г. составляло 4:1, в 1828 г. — 50:1 ²¹.

Выплавка железа требовала угля. Число угольных рудников в Нортумберленде и Дорхэме почти удвоилось за 1800—1836 гг., продукция их возросла с 6 млн. т в 1780 г. до 30 млн. т. в 1836 г.²². Огромная экономия была достигнута благодаря изобретению горячего дутья при выплавке (1829 г.), что почти на две трети сократило количество необходимого угольного топлива²³.

Железо теперь требовалось для изготовления множества новых вещей: рельсов, водопроводов, газопроводов, мостов, пароходов. Уилкинсон построил «чугунную часовню» для методистов в Бредли²⁴, а в Лондоне даже делались опыты с мощением улиц железом. Но величайшая победа была одержана в машиностроительной промышленности. Первые текстильные машины делались из дерева либо самими промышленниками, либо по их заказу:. В 20-х годах появились профессиональные поставщики машин, производимых с помощью других машин, и началось изготовление взаимозаменимых частей — процесс этот ускорился благодаря изобретению новых инструментов и разработке техники точной нарезки винтов. В 1834 г. фирма Вильям Фейрбейрн предлагала свои услуги для -оборудования любой фабрики на любую цену, в любой местности, с любыми машинами²⁵.

В 1832 г. средний фабрикант железоделательной промышленности стоял, как капиталист и предприниматель, и одном ряду с хлопчатобумажным фабрикантом²⁶. В реформированном парламенте не только хлопок, но и железо готово было отбросить монополию, как платье, из которого оно выросло. 3a 1815—1833 гг. экспорт железа возрос в два с лишним раза, а в 1825 г.* Англия разрешила себе частично ослабить ограничения экспорта машин. Английскими рельсами были выложены железные дороги Франции и Соединенных Штатов, вест-индские колонии получили в 1815 г. одну десятую вывозимого Англией железа, а в 1833 г. — одну тридцать третью; Соединенные Штаты получили в 1815 г. одну четверть, а в 1833 г.— одну треть²⁷. Владельцы сахарных плантаций, которые так долго пользовались бесспорным правом на удобное место в колеснице Британской империи, теперь едва могли найти для себя место на запятках.

«По моему скромному мнению, — писал один промышленник в 1804 г., — шерстяная промышленность не может поспевать за хлопчатобумажной» ²⁸. Шерстяная промышленность упорнее цеплялась за старые формы. Летучий челнок до 1800 г. еще не был во всеобщем употреблении в Вест-Райдинге, а применение механического ткацкого станка до 1830 г. еще не выходило за рамки экспериментирования. Кустарная выделка сукна все еще играла большую роль в шерстяной промышленности, и еще в 1856 г. только половина рабочих, занятых в промышленности, работала на фабриках. Как мы видели, среднее количество рабочих на камвольной фабрике было в 1835 г. вчетверо меньше количества рабочих на хлопчатобумажной фабрике²⁹.

Продукция шерстяных тканей в Вест-Райдинге, главном центре шерстяной промышленности, в 1817 г. была в 6 раз больше, чем в 1738 г.³⁰. Импорт шерсти в 1800 г. составлял 4 тыс. т, в конце тридцатых годов он был в пять раз больше³¹. Стоимость экспорта шерстяных изделий увеличилась с 4 млн. ф. ст. в 1772 г. до 7 млн. ф. ст. в 1801 г. Экспорт шерсти впервые был превзойден экспортом хлопчатобумажных изделий в 1802 г. Стоимость экспорта шерстяных тканей в 1830 г. равнялась 5 млн. ф. ст., что составляло одну шестую стоимости экспорта хлопка ³². В районах шерстяной промышленности, как и в хлопчатобумажных центрах, население быстро увеличивалось. Накануне американской революции Лидс насчитывал 17 тыс. жителей, а в 1831 г. — в семь раз больше. Население Галифакса за 1760—1831 гг. возросло в два с лишним раза; население Бредфорда — в два с половиной раза за период с 1801 до 1831 г., население Хеддерфилда — в два раза. За эти же тридцать лет население всего Вест-Райдинга увеличилось с 564 тыс. до 980 тыс. человек³³.

В отношении поставок шерсти Англия до 1815 г. зависела главным образом от Испании, Португалии и Германии. Капитан Джон Мак-Артур на пути в Новый Южный Уэльс купил несколько мериносовых овец на мысе Доброй Надежды. Первый груз австралийской шерсти, 246 фунтов, прибыл в Англию в 1806 г. Через 24 года импорт составлял 3 564 532 фунта³⁴. Предсказывали, что через 15—20 лет Англия будет получать из Австралии все количество требуемой тонкой шерсти ³⁵. Предсказание это сбылось. В отношении Шерсти Австралия пользовалась в XIX в., по словам Меривейла, «почти такой же монополией, какой обладала Мексика в годы своего процветания в области добычи драгоценных металлов» ³⁶.

Механическая мощь Британии превращала весь земной шар в подножие Британской империи. Британия одевала мир своими тканями, экспортировала людей и машины — она стала всемирным банкиром. Английский капитал, подобно английскому производству, оперировал в мировом масштабе. «В 1815—1830 гг. не менее 50 млн. ф. ст. вкладывалось более или менее постоянно в ценные бумаги самых устойчивых европейских правительств, более 20 млн. в той или иной форме вкладывалось в промышленность Латинской Америки и пять или шесть миллионов спокойно уплывало в Соединенные Штаты» ³⁷. Но никто не вложил бы и шиллинга в вест-индские плантации ³⁸.

Общая стоимость английского экспорта составляла в 1821 г. 43 млн. ф. ст.; в 1832 г. она достигла 65 млн., т. е. увеличилась наполовину³⁹. В 1821 и 1832 гг. Европа поглотила только половину общей суммы⁴⁰, Ост-Индия и Китай — одну двенадцатую в 1821 г., одну десятую в 1832 г.; экспорт в этих странах увеличился на 75% ⁴¹.

А что же происходило в это время в английской Вест-Индии? Экспорт на все вест-индские острова сократился на одну пятую, экспорт на Ямайку — на одну треть. В 1821 г. английская Вест-Индия поглотила одну девятую общей суммы экспорта, в 1832 г. — одну семнадцатую; в 1821 г. Ямайка забрала одну тринадцатую, в 1831 г.— одну тридцать третью ⁴². Таким образом английская Вест-Индия приносила все меньше доходов английскому капитализму. «С точки зрения экономического империализма, колонии английской Вест-Индии, бывшие выгодным приобретением в 1750 г., 80 лет спустя стали обузой» ⁴³.

К тому же в 1825 г. Навигационный акт подвергся изменению, и колониям было дано разрешение торговать непосредственно с любой частью света. Первая брешь в стене монополии была пробита. Новый удар последовал в том же году, когда сахар, производившийся на острове св. Маврикия, владении Британии на Востоке, приобретенном в 1815 г., получил те же права, что и сахар британской Вест-Индии. Колониальная монополия на рынке в самой Англии была сохранена. Это было очень важно для Вест-Индии. Что же касается английского капиталиста, то не требовалось специального законодательства, чтобы заставить владельца вест-индских плантаций покупать товары, которые покупал весь мир, так как они были дешевле и лучше других. Хотя Манчестер еще наживался на «рубашках для негров», английская Вест-Индия не имела монополии на негров, и более многочисленное негритянское население в Соединенных Штатах и Бразилии создавало весьма притягательные рынки. Вест-индский плантатор платил за ситец не дороже, чем его бразильский конкурент. Какой же тогда толк, гневно спрашивал Манчестер, от системы монополии для британского промышленника? ⁴⁴ Британская Вест-Индия, являвшаяся в 1832 г. адом с социальной точки зрения, с экономической точки зрения стала анахронизмом ⁴⁵,

Меркантилизм отжил своей век. Осталось лишь дать политическое выражение новой экономической ситуации. Агитация за билль о реформе была наиболее сильна в промышленных центрах и связанных с ними торговых кругах. В исходе этой политической борьбы были кровно заинтересованы вест-индские рабовладельцы. «Сохрани бог, — сказал лорд Уинфорд, — допустить какое бы то ни было насилие над рабовладельцем; нельзя заставить его отказаться от своей собственности! Стоит только принять такой принцип, и всякой собственности конец»⁴⁶. Вест-индское рабство зависело, между прочим, от сохранения «гнилых местечек», и Коббет лишь с опозданием понял, что «плоды труда этих рабов долгое время служили для превращения в рабов нас, жителей метрополии» ⁴⁷.

Когда палата лордов отвергла билль о реформе, лондонские газеты, стоявшие за реформу, вышли в траурной кайме, а ночью в церквах по всей стране звонили колокола. Ноттингемский замок, принадлежавший герцогу Ньюкестльскому, стоявшему во главе клики владельцев «гнилых местечек», был дотла сожжен, разъяренной толпой. Депутат от Бристоля, боровшийся против реформы в палате общин, едва не был убит. Ратушу разгромили, тюрьмы и дворец епископа сожгли. Эттвуд создал в Бирмингеме «политический союз» и грозил революцией. В Лондоне на Бетнел Грин был поднят трехцветный флаг; стали распространяться революционные воззвания, вывешивались плакаты с надписью «Здесь не платят налогов». Муниципальный совет призывал палату общин не переходить к вопросу о бюджете, пока не будет проведен билль о реформе. Членов королевской фамилии высмеивали, рисовали на них карикатуры, советовали им покинуть Лондон. Было предложено забирать вклады из банков, «чтобы не давать золота герцогу» (Веллингтону)⁴⁸.

Однако после того, как король, скрепя сердце, обещал пожаловать пэрство достаточному количеству новых лиц, противники реформы уступили, и билль о реформе стал законом. Политическая структура Англии была приведена в соответствие с происшедшей экономической революцией. В новом парламенте первенствовали капиталисты с их нуждами и стремлениями.

ГЛАВА VII. НОВАЯ ПРОМЫШЛЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Когда вест-индские монополисты столкнулись с фактом этого колоссального роста промышленности, у них были свои преимущества: престиж, традиция, большой вклад, сделанный ими в английскую экономику в прошлом, сильно укрепленные позиции. Теперь нам видно, что, несмотря на все это, они были обречены, что лилипуты не могли свалить Гулливера или поранить его своими стрелами. Но вест-индцы не могли этого видеть и действовали так, как обычно действуют при таких обстоятельствах группы капиталистов, объединенные общими экономическими интересами. Они отчаянно сопротивлялись, «борясь с помощью накопленных богатств против начавшегося упадка»1, глухие ко всем соображениям и выводам, за исключением одного — стремления сохранить свою, прогнившую систему.

Атака на вест-индцев была не только атакой на рабство, но и атакой на монополию. Противниками вест-индцев были не только гуманисты, но и капиталисты. Причиной атаки была не только порочность вест-индской экономической системы, но и ее невыгодность, — и уже по одной этой причине уничтожение ее было неизбежно².

Наступление состояло из трех стадий: атака на работорговлю, атака на рабство, атака на льготные пошлины на сахар. Работорговля была запрещена в 1807 г., рабство отменено в 1833, льготные пошлины —в 1846 г. Эти три события неразрывно связаны друг с другом. Те самые экономические силы, которые были созданы системой рабства, теперь разрушили эту систему. Гуманисты, атакуя систему в ее самом слабом и незащищенном пункте, говорили языком, понятным для масс. Они не имели бы успеха сто лет назад, когда все важные капиталистические интересы были на стороне колониальной системы.

А. Покровительство или «laissez faire»?

Если хлеб был королем монополий, то сахар был их: королевой. Наступление на льготные сахарные пошлины для Вест-Индии являлось частью того движения, которое в 1812 г. привело к уничтожению монополии Ост-индской компании, а в 1846 г. — к отмене хлебных законов в Англии. В разгареувлечения фритредерством вся сила его натиска была направлена против вест-индской монополии, не только несправедливой, но и — главное — дорогостоящей.

Поборники ост-индского сахара непрерывно нападали на вест-индскую монополию. Они называли острова «бесплодными скалами» и заявляли, что их ненасытная жажда денег превращает их в «вечную губку, всасывающую национальный и торговый капитал нашей страны». Уже к концу XVIII в. Англия созрела для упразднения монополий.

Особенно энергично сопротивлялась Ост-индская компания вест-индской монополии в двадцатых годах XIX в. Она утверждала, что не. стремится к исключительным преимуществам, к льготным пошлинам или покровительству. Она требовала лишь равенства с Вест-Индией³.

Уже в протоколах палаты лордов за 1815 г. мы находим выражения протеста против хлебных законов, а такой протест угрожал самым основам системы протекционизма.. В 1820 г. лондонские купцы подали в парламент петицию, в которой заявляли, что «свобода от ограничений приведет к беспредельному росту внешней торговли, к лучшему управлению капиталами и промышленностью страны» ⁴. В том же году Финлей из Глазго произнес горячую речь в защиту петиции от торговой палаты города Глазго, требовавшей установления свободной торговли и снятия всех ограничений на импорт и экспорт. «Если история нашей торговой политики, — сказал Финлей, — была сплошной цепью ошибок, то нам. позволительно выразить надежду, что эта политика будет отвергнута»⁵. Все монополии, налагающие запрет на торговлю с другими странами, заявили ливерпульские купцы, и в частности монополия вест-индской компании, вредны для интересов, страны. Муниципальный совет города выразил мнение, что английские подданные имеют «естественное право» свободно торговать с любой частью света.

Вест-индская монополия была не только вредной в теории, но и невыгодной на практике. Согласно подсчету, сделанному в 1828 г., она стоила английскому народу ежегодно больше 1,5 млн. ф. ст.⁶, а в 1844 г. — 70 тыс. ф. ст. в неделю, причем одному Лондону — 6 тыс. ф. ст.⁷. Англия платила за свой сахар на пять миллионов в год больше, чем континент⁸. На три с половиной миллиона фунтов (сумма английского экспорта в Вест-Индию в 1838 г.) покупалось менее половины того сахара и кофе, которые можно было бы закупить, направив тот же экспорт на Кубу или в Бразилию. Таким образом, товары на сумму в 1,75 млн. ф. ст. «все равно, что выбрасываются вон, без всякого возмещения убытков для Англии, — как если бы перевозившие их корабли потерпели в пути крушение» ⁹. Две пятых стоимости каждого фунта сахара, потребленного в Англии, составляли издержки производства, две пятых — доход правительства, а одна пятая была данью вест-индскому плантатору ¹⁰.

Давно пора было пересмотреть эту нелепую политику, проводившуюся с целью поддержки «гнилого дела» вест-индских рабовладельцев¹¹. Защитники рабовладения призывали к осторожности: «То, что вест-индец — рабовладелец, не вина, а беда его; и если правда, что труд рабов обходится дороже, чем свободный труд, то это лишняя причина не лишать его преимуществ защитительной пошлины» ¹². Но вест-индцам не приходилось возлагать слишком большие надежды на эти выступления.

Стремясь к снижению заработной платы, капиталисты защищали политику «свободного от пошлин обеденного стола» и заявляли, что обложение защитительной пошлиной продуктов продовольствия «несправедливо и безумно» ¹³. Интересы Вест-Индии были обречены. «Нельзя создать благополучие вест-индских колоний путем жонглирования пошлинами. Никакое большинство в палате не даст благополучия Вест-Индии; не поможет ей и любезничанье с министерством колоний» ¹⁴. Систему протекционизма сравнивали с системой клеток, в которых сидят обезьяны, причем каждая крадет пищу из соседней клетки, и каждая теряет столько же, сколько она украла ¹⁵.

Было время, когда руководящие государственные деятели стояли на стороне Вест-Индии. Теперь Пальмерстон присоединился к противникам плантаторов, заявив, что слово «покровительство» следовало бы вычеркнуть из торгового словаря¹⁶, как «принцип, наносящий фатальный ущерб Англии и противоречащий благополучию любой страны, где бы его ни применяли».

Протекционисты были на стороне вест-индцев. Английские землевладельцы, аристократия хлебного бушеля, протягивали руку вест-индским землевладельцам, аристократии сахара. Пиль, защищавший свободную торговлю хлопком и шелком, был протекционистом в отношении хлеба и сахара. Дело вест-индцев блестяще защищали Бентинк, Стенли и Дизраэли. Прения по вопросу об отмене хлебных законов и уравнении сахарных пошлин дали Дизраэли благодарную аудиторию, перед которой он мог развернуть свое несравненное ораторское искусство и едкое остроумие. Но когда после 1846 г. вест-индцы пытались отсрочить роковой день введения свободной торговли сахаром, Дизраэли тоже от них отвернулся.

Вест-индцы пытались преградить путь потоку свободной торговли. Колониальная система, говорили они, была «молчаливым договором... о взаимной монополии» ¹⁷. Они требовали монополии, которую считали своим неотъемлемым правом. Исключительное господство на английском рынке было для них, по их словам, лишь справедливой наградой за ограничения, налагаемые колониальной системой ¹⁸. Иногда они не брезгали умолять о милосердии, указывая, что огромные преимущества, которыми обладают их конкуренты, делают соперничество невозможным и защитительная пошлина является необходимой предпосылкой самого их существования. В отношении Индии, например, они указывали на дешевизну рабочей силы, обилие продуктов питания и неограниченные просторы плодородной, хорошо орошаемой земли ¹⁹. В отношении Бразилии они подчеркивали легкость, с которой бразильцы могли приобретать рабочую силу для обработки своей плодородной земли. Все это сопровождалось одним неизменным припевом — «покровительство!». «Разорение» было первым словом в их словаре — и этим словом они обозначали «не бедность народа, не его нужду в пище и одежде, даже не отсутствие богатства или роскоши, а просто-напросто сокращение производства сахара» ²⁰. Если до 1833 г. они требовали в качестве рабовладельцев защиты против выращенного трудом свободного населения индийского сахарного тростника, то после 1833 г. в качестве нанимателей свободных рабочих они уже требовали защиты от произведенного рабами сахара Бразилии и Кубы. Если прежде они всячески старались преуменьшить страдания, с которыми был связан рабский труд на плантациях, то теперь они начали в самых ярких красках описывать эти страдания. В качестве рабовладельцев они оправдывали ужасы рабства; в качестве нанимателей свободных рабочих они стали превозносить блага свободы. Непоследовательные во всем, они были последовательны только в одном — в стремлении сохранить свою монополию.

Вест-индцы до конца оставались близорукими в своем стремлении сохранить в империи XIX в. позиции, занятые ими в XVII в. Прочтите их воззвания, брошюры и речи, — вместо Сан-Доминго там упоминается Индия, остров св. Маврикия, Бразилия или Куба. Изменились даты, рабы стали свободными, но претензии и ошибки бывших рабовладельцев остались прежними. Покровительство и рабочая сила — таковы были их лозунги в 1846 г., как и в 1746 г. Покровительство было, по их мнению, простой справедливостью²¹. Отказать им в этом было бы «не по-английски» ²². Защитительные пошлины были необходимы, чтобы обеспечить возможность экспериментирования со свободной рабочей силой ²³. Производство сахара требует рабочих рук. Дайте же нам кабальных слуг — из Африки или из Ост-Индии, дайте нам преступников, раз вы освободили негров; а кое-кто в отчаянии даже требовал возобновления работорговли ²⁴.

Выдающимся защитником вест-индцев был Гладстон. Но Гладстон был не только вест-индцем; он был также имперским государственным деятелем, никогда за мелочами не терявшим из виду главного. Всей силой своей могучей казуистики и красноречия Гладстон пытался оправдать вест-индскую монополию на том основании, что это было покровительство сахару, произведенному свободным трудом, против сахара, произведенного трудом рабов. Но он не мог игнорировать тот факт, что вест-индские претензии на покровительство утратили прежнюю силу после 1836 г., когда покровительственные пошлины были распространены на ост-индский сахар, — а ведь Ост-Индия не могла ссылаться на такие трудности и преграды, с которыми приходилось иметь дело вест-индцам ²⁵. Гладстон сознавал, что путь пройден. Покровительство не может быть вечным, и даже если затянуть его на лишних двадцать лет, оно не приведет плантационное хозяйства Вест-Индии в здоровое и нормальное состояние²⁶.

Б. Свободная торговля против колоний

В эпоху свободной торговли промышленники-капиталисты не желали колоний вообще и меньше всего — вест-индских колоний.

Эта тенденция появляется, как мы видели, в первые годы промышленной революции. Ее развитие протекало параллельно развитию движения за свободную торговлю. Вест-Индия была обречена. Фритредерами руководил Кобден. В его представлении колонии были дорогостоящей обузой; они являлись «пышным и тяжелым придатком,, способствовавшим росту показного величия страны, но фактически только усложнявшим и увеличивавшим государственные расходы, не улучшая нашего торгового баланса». Он усматривал «чудовищно неразумную политику» в том, что государство «жертвует нашей торговлей с новым континентом, богатой, почти беспредельной территорией, в пользу нескольких маленьких островов с истощенной почвой» ²⁷.

Юм, тоже политический деятель радикального образа мыслей, присоединился к атаке на метрополию. Сбросьте железные цепи, сковывающие колонии и парализующие их лучшие усилия²⁸, дайте им самим управлять своими делами вместо того, чтобы вести их на поводу и ставить в зависимость от изменчивого управления Доунинг Стрит²⁹. Министерство колоний — вредное учреждение, и его надо закрыть³⁰. Истиной в ту пору казалось лишь то, что клонилось к осуждению Вест-Индии, справедливым лишь то, что клонилось к ее разорению³¹. Отчаявшимся плантаторам казалось, что создается коалиция с целью уничтожения колоний³². Собрания на Ямайке и в Английской Гвиане в 1838 и 1840 гг. отказались вотировать бюджеты. Но кому было до этого дело? Члены парламента готовы были сбыть Вест-Индию Америке за скромное вознаграждение ³³. «Ямайка может провалиться на дно морское, — гремел радикал Ребек, — и все Антильские острова вслед за ней». Эти «бесплодные колонии были лишь источником войн и расходов» ³⁴. Они всегда являлись «самым никчемным привеском» к Британской империи, и если они будут стерты с лица земли, Англия не потеряет «ни одной йоты своей мощи, ни одного пенса своего богатства, ни одного орудия своей власти» ³⁵.

Это была эпидемия, которой заразился даже Дизраэли, превратившийся в последующие десятилетия в архиимпериалиста. В 1846 г. «несчастные Антильские острова» еще были для него «осколком, но ценным осколком английской колониальной системы» ³⁶. Шесть лет спустя несчастные колонии стали «проклятым наследством», камнем на шее Англии³⁷. В девяти случаях из десяти, по словам Гладстона, было невозможно добиться от парламента внимания к интересам колоний, а в десятом случае этого внимания добивались лишь благодаря случайным партийным комбинациям ³⁸. Наступил век фритредеров, экономистов и статистиков, и звезда Вест-Индии закатилась навсегда. Лишь тридцать лет спустя запели другую песню. Но вест-индский дядюшка упал со своей высоты и разбился на куски, — и вся королевская конница вкупе с королевской пехотой не могла бы снова собрать эти куски воедино.

В. Рост мирового производства сахара

До 1783 г. сила британских «сахарных» островов крылась в том, что в качестве производителей сахара они имели мало конкурентов. И они стремились по мере возможности вовсе не допускать конкуренции. Они сопротивлялись попытке положить начало производству сахара (и хлопка) на Сьерра-Леоне на том основании, что это послужило бы прецедентом «для других наций, пока еще вовсе не имеющих колоний³⁹, и могло бы нанести урон странам, владеющим колониями в Вест-Индии⁴⁰, точно так же как сто лет тому назад они боролись против производства индиго в Африке⁴¹. Главными их конкурентами по торговле сахаром были Бразилия и французские острова; производство сахара на Кубе было парализовано крайней суровостью испанского меркантилизма. Положение коренным образом изменилось, когда после отделения колоний континента на сцену выступила республика Сан-Доминго.

Освоение Барбадоса и Ямайки привело к тому, что европейская торговля сахаром перешла от Португалии к Англии. В результате успехов Сан-Доминго контроль над европейским сахарным рынком оказался в руках Франции. За период с 1715 по 1789 г. французский импорт из колоний увеличился в одиннадцать раз, а вывоз французских колониальных продуктов за границу — в десять раз. В 1789 г. две трети французского экспорта в Прибалтику и свыше одной трети экспорта на Ближний Восток составляли продукты колоний.

Сан-Доминго по величине превосходил любую из английских колоний, его почва была более плодородной и менее истощенной, и поэтому издержки производства здесь были ниже. Эта разница в издержках производства стала предметом специального исследования комиссии Тайного совета в 1788 г.

С точки зрения английского премьер-министра Вильяма Питта это было решающим фактором. Век английских «сахарных» островов миновал. Вест-индская система была невыгодна, а работорговля, служившая ее основой, «стала уже нерентабельна для Великобритании и являлась самым разрушительным фактором для ее интересов, какой только можно себе представить» ⁴². Для премьер-министра, отец которого всегда был на стороне Вест-Индии и предшественник которого всего десять лет назад вежливо отклонил петицию об отмене рабства, это было настоящим перерождением. Питт обратился лицом к Индии.

При этом он преследовал двойную цель: снова овладеть европейским рынком с помощью сахара из Индии ⁴³ и добиться уничтожения работорговли в международном масштабе ⁴⁴ или хотя бы в Великобритании, что погубило бы Сан-Доминго. Французы до такой степени зависели от английской торговли рабами, что даже одностороннее запрещение этой торговли в Англии пагубно отразилось бы на хозяйстве французских колоний.

План Питта провалился по двум причинам. Во-первых, импорт ост-индского сахара в большом количестве был невозможен вследствие высоких пошлин, которыми облагался сахар, ввозимый не из британской Вест-Индии. Лорд Хауксбери воспротивился от имени вест-индских монополистов изменению закона «в пользу монополистической компании, нарушающей свой устав» ⁴⁵. Но Хауксбери был не только вест-индец. Он был тесно связан с английской торговлей и промышленностью, особенно ливерпульской. Поэтому он рекомендовал импортировать иностранный сахар, если только он перевозился в другие страны на английских кораблях и исключительно в целях очистки и вывоза. «Торговля и судоходство Франции пострадают, а торговля и судоходство Великобритании выиграют от этого в большей степени, чем от любого мероприятия из числа проведенных в последнем столетии»⁴⁶.

Во-вторых, французы, голландцы и испанцы отказались «из чистого упрямства», как тридцать лет спустя выразился лорд Ливерпуль⁴⁷, упразднить торговлю рабами⁴⁸. На этой стадии на помощь Питту пришла французская революция. Опасаясь, что под воздействием революционных идей работорговля и рабство будут уничтожены, французские плантаторы на Сан-Доминго предложили в 1791 г. свой остров Англии ⁴⁹. Вскоре их примеру последовали плантаторы Наветренных островов⁵⁰. Питт принял предложение в 1793 г., когда вспыхнула война с Францией.

Англия потеряла тысячи людей и затратила тысячи фунтов стерлингов, пытаясь захватить Сан-Доминго. Она потерпела поражение, но этот мировой источник сахара был в процессе войны уничтожен, и колониальное превосходство Франции сокрушено навсегда.

Этот факт представляет не только академический интерес. Питт не мог добиться одновременно и захвата Сан-Доминго и отмены рабства. Без 40 тыс. ежегодно ввозимых рабов экономическое значение Сан-Доминго было бы равно нулю. Тот факт, что Питт согласился принять остров, логически означал, что он перестанет интересоваться отменой рабства. Разумеется, он этого не говорил. Для этого он уже зашел слишком далеко. Он продолжал произносить речи в защиту освобождения негров — и в то же время на практике всячески поощрял работорговлю. Но это уже не был тот Питт, каким он зарекомендовал себя в 1789—1791 гг., Питт латинских цитат, блестящего ораторского искусства и пламенных призывов к гуманности. Эту перемену можно проследить по протоколам парламента и по дневнику вождя аболиционистов в парламенте Уилберфорса. В 1792 г. в этом дневнике появляется первая зловещая нота: «Питт выступил в интересах Сан-Доминго против резолюции об отмене работорговли» ⁵¹. После этого поддержка, оказанная Питтом резолюциям, которые ежегодно вносил Уилберфорс, выглядит весьма эфемерной. В одном случае он встает на сторону вест-индцев, в другом случае отвергает их резолюцию. То он «решительно поддерживает» Уилберфорса, то вовсе воздерживается от всяких высказываний^б2. За время, когда Питт был у власти, объем английской работорговли увеличился в два раза ⁵³, и Англия завоевала еще две сахарные колонии — Тринидад и Британскую Гвиану.

Уничтожение Сан-Доминго означало конец французской торговли сахаром. Но разорение Сан-Доминго не было спасением для британской Вест-Индии. На сцене появились два новых врага. Куба устремилась вперед, чтобы заполнить пробел, образовавшийся на мировом рынке после исчезновения Сан-Доминго. Бонапарт, который потерпел поражение в своей попытке снова захватить потерянные колонии и решил завоевать Англию путем удушения ее торговли, первый стал поощрять производство сахара из свекловицы, и началась война между двумя видами сахара. Пока сахар с острова Кубы и из других нейтральных стран еще попадал на европейские рынки под американским флагом, в Англии накоплялись излишки сахара из британской Вест-Индии. Начались банкротства. Между 1799 и 1807 гг. 65 плантаций на Ямайке оказались брошенными, 32 были проданы за долги, а в 1807 г. начались процессы против 115 других. Долги, эпидемии и смерть были единственной темой разговоров на острове⁵⁴. Назначенная парламентом в 1807 г. комиссия обнаружила, что английские плантации в Вест-Индии функционируют в убыток. В 1800 г. прибыль плантатора составляла в среднем 2,5%, в 1807 г. она равнялась нулю; в 1787 г. плантатор получал 19,6 пенса на центнер, в 1799— 10,9 пенса, в 1803— 18,6, в 1805— 12; в 1806 он вовсе не получал прибыли. Комиссия решила, что главная причина этого зла кроется в неблагоприятном состоянии иностранного рынка⁵⁶. В 1806 г. излишки сахара в Англии составляли 6 тыс. т. ⁵⁶. Производство пришлось сокращать. Чтобы ограничить производство, надо было уничтожить работорговлю. Для «насыщения» колоний требовалось всего 7 тыс. рабов в год⁵⁷. Пришлось ограничивать новые колонии, испытывавшие острую нужду в рабочей силе; отмена рабства постепенно выводила их из строя. Этим объясняется, почему многие вест-индские плантаторы в более старых колониях поддерживали билль о запрещении работорговли. Элисс категорически заявил в 1804 г., что работорговлю следует сохранить, но только в старых колониях⁵⁸.

Война и установленная Наполеоном континентальная блокада делали запрещение работорговли настоятельной необходимостью, — иначе старые колонии не могли бы удержаться на поверхности. Разве они не бедствуют, спрашивал премьер-министр Гренвиль, от накопления созданных ими продуктов, для которых они не могут найти рынка; и если мы допустим новый ввоз — не увеличит ли это еще больше их бедствия и не приведет ли плантаторов к гибели?⁵⁹ Уилберфорс с радостью отмечает: бедствия вест-индцев не могут быть приписаны упразднению работорговли ⁶⁰. Однако фактически упразднение работорговли было прямым результатом этих бедствий.

Если отмена работорговли являлась разрешением проблемы, стоявшей перед плантаторами, то это разрешение было лишь временным. «Рабство без работорговли... было скорее проигрышем, чем выигрышем»⁶¹. К концу наполеоновских войн, в 1815 г., владельцы тростниковых плантаций были не в лучшем положении, чем до этих войн. Индия оставалась опасным соперником. Один враг— Сан-Доминго — сменился тремя: островом св. Маврикия, Кубой, Бразилией. Позднее производство сахара распространилось на Луизиану, Австралию, Гавайские острова, Яву. Свекловица продолжала одерживать одну победу за другой.

С 1793 по 1833 г. ввоз сахара в Британию вырос в два с лишним раза. Полных данных за тот же период для Вест-Индии у нас нет, но между 1815 и 1833 гг. производство в Вест-Индии оставалось почти на одном уровне — 3 381 700 бочек в 1815 г., 3 351 800 — в 1833 г.; максимальная цифра приходится на 1828 г. — 4 068 000 бочек. Знаменательно, что такой уровень производства удержался лишь за счет более старых островов, несмотря на то, что их почва была истощена. С 1813 по 1833 г. производство на Ямайке сократилось приблизительно на одну шестую; экспорт с островов Антигвы, Невиса и Тобаго упал более чем на одну четверть, с острова Сен-Киттс — почти наполовину, с Санта-Лючии — на две трети, с Сен-Винсента — на одну шестую, с Гренады — почти на одну восьмую. Экспорт Доминики несколько увеличился, экспорт Барбадоса почти удвоился. С другой стороны, возросла продукция новых колоний — продукция английской Гвианы в два с половиной раза, Тринидада на одну треть⁶². В 1820 г. экспорт с острова св. Маврикия в Англию уступал экспорту с Антигвы, а в 1833 г. превосходил последний в четыре с лишним раза⁶³. Количество ост-индского сахара, продаваемого в Англии, за период с 1791 по 1833 г. увеличилось в 28 раз⁶⁴. Появились новые источники сырья, в котором нуждалась Англия для рафинирования, потребления и экспорта. Экспорт из Сингапура в 1833 г. в шесть раз превышал экспорт 1827 г.; экспорт с Филиппин увеличился в 4 раза, с Явы — в двадцать с лишним раз ⁶⁵. На Кубе производство сахара возросло за период с 1775 по 1865 г. более чем в сорок раз⁶⁶. Английский импорт из Бразилии увеличился за 1817—1831 гг. в семь раз, с Кубы за 1817—1832 гг. — в шесть раз⁶⁷.

Как мы видели, производство на крупных плантациях является более выгодным, чем на мелких. Но размеры плантации ограничены одним фактором — транспортом. Через определенное время после срезания сахарный тростник необходимо доставить на завод. Ямайка стала в XVIII в. в большей степени, чем другие английские острова, страной крупных плантаций. Но в 1753 г. на острове существовали только три плантации, каждая площадью не менее 2000 акров; под сахарный тростник на них было отведено около одной десятой всей земли. Наиболее крупная из них, принадлежавшая Филиппу Пинноку, занимала площадь в 2872 акра, из них 242 акра под сахарным тростником; на ней работало 280 рабов, производивших 184 т сахара в год⁶⁸. После освобождения негров на Ямайке стал ощущаться недостаток рабочих рук, и уровень заработной платы повысился. Остров был не в состоянии конкурировать с более обширными и плодородными плантациями Кубы, население которой составляли негры-рабы»

Развитие железных дорог — первая линия была построена на Кубе в 1837 г. — позволило кубинскому плантатору расширять площадь плантаций, увеличивать производство и снижать себестоимость, между тем как на Ямайке плантатор все еще домогался покровительства и рабочей силы. Таким образом, шансы конкурентов были неравны, и пропасть между ними все увеличивалась. К 1860 г. относятся сообщения о гигантских плантациях на Кубе; самая крупная плантация занимала площадь в 11 тыс. акров (из них 7ю была под сахарным тростником), пользовалась трудом 866 рабов и производила 2670 т сахара в год⁶⁹.

Британская Вест-Индия явно утратила свою монополию в области производства сахара. В 1789 г. она не могла конкурировать с Сан-Доминго, в 1820 г. — с островом св. Маврикия, в 1830 г. —с Бразилией, в 1840 г.— с Кубой. Ее время миновало. При своей ограниченной площади она не в состоянии была ни до, ни после освобождения рабов выдерживать конкуренцию с более обширными, более плодородными, менее истощенными районами, где рабство было еще выгодно. Куба превосходила по площади все английские острова Караибского моря вместе с Ямайкой. Индия могла бы произвести достаточно рома, чтобы потопить в нем Вест-Индию⁷⁰.

Положение Вест-Индии ухудшилось вследствие того, что производство превышало потребление в метрополии. Этот излишек, около 25% ⁷¹, приходилось продавать на европейских рынках и выдерживать на них конкуренцию с более дешевым бразильским и кубинским сахаром, что было возможно лишь при условии получения субсидий и премий. В самом деле, вест-индским плантаторам платили, чтобы дать им возможность конкурировать с теми, кто, как мы уже видели, принадлежал к числу лучших клиентов Англии. Импорт сахара с Кубы и из Бразилии в Гамбург возрос с 1824 по 1829 г. на 10%, а импорт в Пруссию удвоился; за тот же период количество ввозимого Россией кубинского сахара увеличилось на 50% и бразильского — на 25% ⁷². Перепроизводство в 1807 г. требовало отмены работорговли; перепроизводство в 1833 г. требовало освобождения негров. Сто лет назад Англия жаловалась на недопроизводство в Вест-Индии, теперь она жаловалась на перепроизводство. Здравый смысл подсказывал, что освобожденные негры останутся на плантации лишь в том случае, если у них не будет другого выбора. В самом деле, сопоставляя период с 1839 по 1842 г. с периодом с 1831 по 1834 г., мы увидим, что производство .на Ямайке и Гренаде уменьшилось наполовину, в английской Гвиане —на три пятых, на Сен-Винсенте— на две пятых, на Тринидаде — на одну пятую и аналогичным образом на других островах⁷³.

В 1832 г. тринидадский Совет подал петицию об отмене налога на рабов, равнявшегося одному фунту на душу в валюте острова. Министерство колоний ответило отказом: оно считало «чрезвычайно важным, чтобы этот налог продолжал взиматься попрежнему; желательно сделать труд рабов не более дешевым, а более дорогим»⁷⁴. Гвоздем всей проблемы была монополия. Только вест-индская монополия тормозила развитие английской торговли сахаром в мировом масштабе. Поэтому монополию следовало уничтожить. В 1836 г. в этой монополии была пробита брешь: ост-индский сахар стал допускаться на равных условиях с вест-индским. В 1846 г. — в год отмены хлебных законов — пошлины на сахар были уравнены во всей империи. После этого английские колонии в Вест-Индии были забыты до тех пор, пока Панамский канал не напомнил миру об их существовании и бунты плохо оплачиваемых свободных рабочих не заставили газеты начать помещать известия из Вест-Индии на первых страницах.

ГЛАВА IX. БРИТАНСКИЙ КАПИТАЛИЗМ И ВЕСТ-ИНДИЯ

Прежде, в XVIII в., все важные капиталистические группы в Англии были на стороне монополии и колониальной системы, но после 1783 г. эти же группы одна за другой стали выступать против монополии и вест-индской системы рабства. Англия экспортировала в другие страны товары мануфактурного производства, которые могли оплачиваться только сырьем — хлопком Соединенных Штатов, хлопком, кофе и сахаром Бразилии, сахаром Кубы, сахаром и хлопком Индии. Расширение британского вывоза зависело от способности Британии поглощать сырье в качестве платежного средства. Вест-индская монополия, запрещавшая ввоз сахара для отечественного потребления с неанглийских плантаций, была в этом отношении преградой. Все крупные группы капиталистов — хлопчатобумажные фабриканты, судовладельцы, сахарозаводчики; все важные промышленные и торговые города — Лондон, Манчестер, Ливерпуль, Бирмингем, Шеффильд, йоркширский Вест-Райдинг — объединились для нападения на вест-индское рабство и вест-индскую монополию. Характерно, что аболиционисты сосредоточили свои силы в промышленных центрах1.

А. Хлопчатобумажные фабриканты

Вест-индские плантаторы в XVIII в. вывозили сырой хлопок и ввозили хлопчатобумажные изделия. И в той и в другой роли они, как мы видели, постепенно утрачивали свое прежнее значение.

Манчестер не был представлен в палате общин до 1832 г.; таким образом, его борьба в парламенте против вест-индской системы начинается лишь после этой даты. Но этот крупнейший центр хлопчатобумажной промышленности проявлял интерес к проблеме рабства еще до 1832 г.

Манчестер открыто присоединился к кампании за ост-индский сахар. Манчестерская торговая палата подала 4 мая 1821 г. в палату общин петицию с выражением протеста против того, что одной колонии отдается предпочтение перед другой, и рабовладельческой колонии — перед свободной нацией². В 1833 г. Манчестер ходатайствовал о допущении в Англию бразильского сахара для рафинирования. Марк Филлипс, представитель Манчестера в парламенте, кратко, но решительно высказался об огромном значении этого вопроса для крупного центра хлопчатобумажной мануфактуры, который он представляет. Он указывал, что суда, вынужденные возвращаться из Бразилии без груза, терпят большой урон и что поощрение сахарной промышленности обеспечит работой большое количество рабочих.

Одно это имя — Филлипс — отражает всю эволюцию Манчестера и его хлопчатобумажной промышленности. В 1749 г. фирма «Дж. Н. Филлипс и К⁰» принимала деятельное участие в вест-индской торговле. В 1832 г. Марк Филлипс был впервые избран, в числе двух депутатов от Манчестера, в реформированный парламент³. В это время Филлипс был еще связан с Вест-Индией. Будучи родственником Роберта Гибберта, он становится одним из первых директоров созданного Гиббертом треста. Но его экономические связи с Вест-Индией уже были порваны. Он выступал против «гнойника рабства».

После 1833 г. все манчестерские капиталисты были за свободную торговлю сахаром, — разумеется, сахаром, который производился рабами. Филлипс стоял за уравнение пошлин на ост-индский и вест-индский сахар. Плантаторы, говорил он, уже получили свою компенсацию и не должны получить ни на грош больше⁴. В 1839 г. он был за уравнение пошлин на весь иностранный сахар, ибо «долг парламента—понизить цены на все предметы первой необходимости и всячески поощрять важную для Англии торговлю с Бразилией» ⁵. Джон Брайт и Милнер Гибсон, который одно время был вице-председателем Торговой палаты, высоко держали знамя свободной торговли. Они доказывали, что защитительные пошлины в пользу вест-индцев заставляют английских рабочих платить более высокие цены за сахар и таким образом выкачивают у них деньги, заработанные на фабриках⁶. Они называли эти пошлины «гнусным налогом»⁷, «чем-то вроде выдаваемой парламентом милостыни»⁸. Покровительство, говорил Джон Брайт, это опиум, который делает плантаторов вечно недовольными⁹. Хлопчатобумажные фабриканты, хвастал он, не просят никакого покровительства и не нуждаются в нем ¹⁰. Он, кстати, забыл, что полтора столетия тому назад они просили о защите против индийских товаров, и еще не знал, что через три четверти столетия они будут просить о защите против японских текстильных изделий. Фритредеры, предостерегал Брайт, могут потерпеть поражение, но они возобновят атаку с новой энергией ^п. Требования плантаторов бесстыдны ¹², не дело парламента заботиться о том, чтобы производство сахара было прибыльным для плантаторов¹³. И Брайт советовал вест-индцам заняться выращиванием гвоздики и мускатного ореха.

Б. Металлозаводчики

Уже в 1788 г. в Бирмингеме было основано общество аболиционистов, и на дело борьбы за отмену работорговли были собраны щедрые пожертвования ¹⁴. В этом обществе видную роль играли металлозаводчики. Три представителя семьи Ллойд, а с ними фактически и банковские группы, с которыми они были связаны, входили в состав комитета. Однако первой фигурой в нем был Сэмюэл Гарбет ¹⁵ — совладелец прядильного предприятия Уатт и Поль, компаньон Ребека по заводу «Каррон», акционер вместе с Бултоном и Уаттом завода «Альбион» и медных рудников в Корнуэле. Мало было сторон промышленной и торговой жизни его эпохи, с которыми он не был бы связан. Кроме того, его энергия была направлена не столько на узко административную, сколько на политическую деятельность, связанную с промышленностью. Он стал представителем металлозаводчиков в их переговорах с правительством¹⁶. Иметь противником такого человека было опасно, ибо имя Гарбет по существу означало Бирмингем.

Это не значит, что весь Бирмингем был единодушен в вопросе об отмене рабства. Те владельцы мануфактур, которые еще были заинтересованы в работорговле, устраивали контр-митинги и посылали коптр-петиции в парламент¹⁷. Но Сэмюэл Гарбет, Ллойды и подобные им деятели были убежденными противниками вест-индских: интересов.

Бирмингем стал в 1832 г. центром проводившейся под руководством металлозаводчика Этвуда агитации, которая увенчалась внесением билля о реформе в 1832 г. Город снова разделился на два лагеря в вопросе об освобождении негров. Публичное собрание, происходившее в зале Королевского отеля 16 апреля 1833 г., носило бурный характер и кончилось схваткой врукопашную, так что владелец отеля потребовал возмещения убытков за разбитые стулья и стекла ¹⁸. Бирмингем был одним из многих промышленных центров, голосовавших в 1833 г. за сокращение периода «ученичества» — этой лазейки, с помощью которой актом об освобождении увековечилось в видоизмененной форме рабство негров. Одной из выдающихся личностей, принимавших участие в борьбе за освобождение, был Джозеф Стардж. После 1833 г. Стардж возглавил в Англии движение протеста против системы «ученичества». Вместе с аболиционистом Гарни он отправился в 1836 г. в Вест-Индию «с благодетельным намерением лично изучить положение негров в надежде добиться дальнейшего улучшения их жизни». Это был уже Бирмингем XIX, а не XVIII в. От вест-индских интересов отвернулась еще одна группа промышленной буржуазии.

Наряду с Бирмингемом поучительную картину являл собой Шеффильд, центр сталелитейной промышленности.. Шеффильд был очень мало заинтересован в вест-индских колониях; не связанный своими капиталовложениями с судьбами колониального рабства, он представлял собой благоприятную арену для: деятельности аболиционистов. Подобно Манчестеру, Бирмингему и другим промышленным центрам, Шеффильд не был представлен в парламенте до 1832 г. Он составлял часть Йоркского графства, представителем которого был сначала Уилберфорс, затем Бругем — оба выдающиеся аболиционисты.

До некоторой степени позицию шеффильдцев можно объяснить их капиталовложениями на Востоке. В 1825 г. аболиционисты организовали бойкот вест-индской продукции и требовали замены ее индийским сахаром и ромом. Шеффильд был центром этого движения. В том же году было создано общество вспомоществования рабам-неграм. Комитет общества организовал энергичную¹ камланию в городе. Каждый член комитета взял на себя обследование двух улиц с целью выяснить, насколько осуществима задача, которую поставили перед собой аболиционисты — можно ли убедить домашних хозяек покупать ост-индскую продукцию? Комитет подсчитал, что каждые шесть семейств, потребляющих ост-индский сахар, делают излишним труд одного раба в Вест-Индии — довод, явно притянутый за волосы, но достаточно было любой палки, чтобы побить вест-индцев, поскольку они и без того уже были побиты. Шеффильд оказался на высоте: продажа ост-индского сахара за шесть месяцев удвоилась ¹⁹.

В мае 1833 г. шеффильдское общество борьбы с рабством обратилось с докладной запиской к премьер-министру, требуя немедленного, а не постепенного освобождения негров. В заключительной части петиции оно выражает протест против уплаты выкупа рабовладельцам и системы «ученичества»; Шеффильд, подобно Бирмингему, высказался за максимальное сокращение срока «ученичества» ²⁰.

В. Шерстяная промышленность

Шерстяная промышленность также присоединилась к хору оппозиции. Уилберфорс и Бругем выступали не только от имени гуманистов, но и от имени центров шерстяной промышленности. Обязана ли палата, спрашивал Стрикленд, депутат от Йоркшира в 1833 г., положить в основу своего законодательства принцип свободы торговли и расширения капиталовложений или же ее долг способствовать росту монополий, вводя ограничения? И сам отвечал на это: все монополии необходимо уничтожить, ибо они вредят успехам торговли²¹.

Джон Брайт в хлопчатобумажной промышленности, Сэмюэл Гарбет — в металлургической... К этим громким именам присоединилось еще одно, не менее громкое —  имя Ричарда Кобдена, представителя шерстяной промышленности. Этот проповедник свободной торговли, руководитель Лиги борьбы против хлебных законов, говорил на тему о вест-индской монополии с захватывающим красноречием и логикой, опираясь на поддержку всего общества.

Претензия вест-индцев на монополию, говорил он, является, по существу, наглостью. Деловые люди подсчитывают свои издержки и едва ли согласятся оплачивать в виде накладных расходов половину стоимости колониальной продукции ²². Если бы Англия подарила плантаторам весь свой экспорт в обмен на свободную торговлю с Бразилией и Кубой, она бы фактически от этого выиграла ²³. Что же это за торговля? «Это буквально то же самое, как если бы лавочник давал своему покупателю вместе с товарами стоимостью в один фунт еще полсоверена в придачу». Палата общин не проявляет при ведении своих дел даже той меры мудрости, какая требуется для успешного управления свечной лавочкой ²⁴.

Логика была на стороне Кобдена, и на его же стороне была партия аболиционистов. Кобден с гордостью указывал на то, что эта партия опирается на промышленные центры, что она присоединилась к рядам борцов против хлебных законов²⁵. «Я, — заявлял он в 1848 г., — представитель шерстяной промышленности, не вызывающей чувства ревности в этой палате... я представитель графства, сыгравшего видную роль в борьбе за освобождение рабов... теперь я без колебаний утверждаю, что почти все люди, ведшие агитацию за освобождение и своим влиянием на общественное мнение способствовавшие достижению этой цели, будут против тех почтенных джентльменов, членов палаты, которые защищают диференцированные пошлины на иностранный сахар — якобы с целью уничтожить рабство в других странах» ²⁶.

Г. Ливерпуль и Глазго

Но самое горькое разочарование было еще впереди: Ливерпуль тоже отвернулся от вест-индских плантаторов и ударил по руке, которая кормила его.. В 1807 г. в городе еще было 72 работорговца, и накануне принятия билля о запрещении работорговли как раз из Ливерпуля отплыл последний из английских работорговцев, капитан Юз Кроу²⁷. Но если Тарльтон продолжал бороться в парламенте против такой необходимой меры, как запрещение английской работорговли с иностранными «сахарными» колониями, то Ливерпуль уже в 1807 г. был представлен Вильямом Роско (мы уже упоминали, что это был противник рабства).

Хотя Ливерпуль в то время еще продолжал заниматься работорговлей, она уже утратила свое прежнее значение для существования порта. В 1792 г. работорговлю обслуживал один из двенадцати кораблей, принадлежавших порту, в 1807 г.—один из двадцати четырех²⁸. В 1772 г., когда сто один корабль в Ливерпуле занимался работорговлей, общая сумма портовых пошлин составляла 4552 ф. ст. В 1779 г., когда вследствие американской революции из Ливерпуля в Африку отплыло только одиннадцать кораблей, общая сумма портовых пошлин составила 4957 ф. ст.²⁹. В 1824 г. она достигла 130 тыс. ф. ст.³⁰. Ясно, что прекращение работорговли не было разорительно для Ливерпуля. Как отметил Роско, не все ливерпульцы были против запрещения работорговли; обращаясь к тем, кого могла бы затронуть эта мера, он раскрыл перед ними заманчивую перспективу торговли с Индией, указывая, что ограничение монополии Ост-индской компании будет наградой за убытки, которые могло бы причинить английским купцам запрещение работорговли ³¹.

Но если Ливерпуль выступил против работорговли, он все еще был заинтересован в сохранении рабства, однако уже не в Вест-Индии, а в Америке, и на сцену вместо сахара выступил хлопок. Американский хлопок стал самым важным предметом ливерпульской торговли. В 1802 г. половина английского импорта хлопка проходила через Ливерпуль, в 1812 г. — две трети, в 1833 г. — девять десятых ³². В XVIII в. Ливерпуль создал Манчестер; в XIX в. Манчестер шел впереди, а Ливерпуль смиренно ковылял сзади. В век меркантилизма Манчестер был тыловым лагерем Ливерпуля, в век свободной торговли Ливерпуль стал пригородом Манчестера.

Ливерпуль шел по пути свободной торговли, проложенному капиталом хлопчатобумажной промышленности. Среди его депутатов, избранных после 1807 г., были Каннинг и Хескисон — люди, защищавшие свободную торговлю, хотя и с некоторыми оговорками.Исключительные привилегии, заявил Хескисон в 1830 г., вышли из моды ³³. Этим он заработал себе великолепный серебряный сервиз, который преподнес ему город, «как доказательство понимания выгод, полученных нацией в целом от просвещенной системы торговой политики, которую он проводил на посту президента Торговой палаты»³⁴. Всякий министр, сказал новый депутат от Ливерпуля Эварт в 1833 г., который будет и впредь налагать оковы на английскую торговлю, заслуживает порицания ³⁵. В том же году купцы и судовладельцы города подали петицию в парламент с просьбой рассмотреть вопрос о монополии колоний на отечественном рынке³⁶. В городе существовала могущественная бразильская ассоциация, подчеркивавшая, что в результате вест-индской монополии более 2 млн. английских капиталов насильственно отводится в чуждые каналы, обеспечивая заработком иностранные суда, оплачивая фрахты другим странам к большому ущербу для английских судовладельцев³⁷.

Вест-индцы потеряли и еще одного друга — город Глазго. Дни Макдоуэла и наследниц вест-индских плантаторов миновали. Символом этой перемены являются превратности судьбы одной семьи в Глазго. В XVIII в. один скромный гражданин Ливерпуля, Ричард Освальд, переселился в Лондон. Здесь благодаря выгодному браку с одной наследницей крупной сахарной плантации он составил себе состояние³⁸. В течение многих лет он вел крупную работорговлю и владел собственной фабрикой на острове Бенс вблизи устья реки Сьерра-Леоне³⁹. Затем его состояние перешло к Джемсу Освальду, первому депутату от Глазго в реформированном парламенте.

В 1833 г. Освальд подал петицию, подписанную многими уважаемыми гражданами города, с просьбой о сокращении чрезмерных пошлин, которыми облагался бразильский сахар, импортировавшийся в целях рафинирования ⁴⁰.

Д. Магнаты сахарной промышленности

В XIX в., как и в XVIII, Британия питала честолюбивое намерение стать мировым рынком сахара. Эти замыслы сталкивались не только с уменьшением доли Вест-Индии в мировом производстве, но и с настойчивым стремлением вест-индских плантаторов -сокращать свое производство с целью получения монопольных цен.

Восстание рабов в Сан-Доминго взвинтило цены на европейском рынке. С сентября 1788 г. по апрель 1793 г. цены возросли на 50% ⁴¹. В 1792 г. сахарозаводчики Англии обратились в парламент с петицией. Теперь они уже не были так скромны, как сорок лет назад. Они говорили о вреде вест-индской монополии, указывали на «упадок их некогда цветущей мануфактуры», просили о допущении иностранного сахара при условии ввоза его на английских судах и обложения более высокими пошлинами и требовали уравнения пошлин на сахар из Ост-Индии и британской Вест-Индии⁴². Начался саботаж в тылу у вест-индских плантаторов.

Индийский вопрос, как мы видели, отошел на задний план, когда взоры английского правительства привлек к себе лакомый кусок — республика Сан-Доминго. Новопpoc этот снова встал в 20-х годах, когда Индия начала ощущать потребность в экспорте сырья, которым она могла бы оплачивать изделия английских мануфактур.

Ост-индцы на словах требовали свободной торговли, а на деле стремились разделить с Вест-Индией монополию на английском рынке. Здесь их пути с сахарозаводчиками расходились: «Никакого исключительного покровительства, — сказал Рикардо, — не следует оказывать ни Ост-Индии, ни Вест-Индии, и мы должны оставить за собой право ввозить наш сахар из любой страны. От этого не может быть никакого вреда» ⁴³.

Положение сахарозаводчиков в 1831 г. было отчаянно плохим. Вест-индцы пользовались монополией на английском рынке. Индийский сахар, за исключением того, который предназначался для вывоза за границу, можно было ввозить лишь при условии обложения его чрезмерными пошлинами. Парламент ежегодно проводил законы, согласно которым ввоз бразильского и кубинского сахара разрешался лишь для рафинирования и вывоза за границу. Такое положение было явно неудовлетворительным. В сахарную промышленность был вложен большой капитал, — согласно вычислению, сделанному в 1831 г., около 3 —4 млн. ф. ст.⁴⁴. Запрещение ввоза сахара из -любой страны, за исключением английской Вест-Индии, привело промышленность на край гибели. Более высокая себестоимость сахара, производимого в английской Вест-Индии, была причиной того, что сахарозаводчики континента вытесняли англичан на всех европейских рынках. Две трети предприятий сахарной промышленности во всей стране находились в состоянии полного застоя ⁴⁵.

Неужели, спрашивал Джон Вуд, представитель престонских сахарозаводчиков, внимания заслуживают исключительно интересы Вест-Индии?⁴⁶. Неужели парламент намерен погубить наши будущие ресурсы в угоду монополистам?⁴⁷. Англия, сказал Хескисон, член Торговой палаты, могла бы стать сахарным складом мира, могла бы занять свободную рабочую силу и инвестировать свободный капитал, рафинируя сахар для европейских рынков. Избавление от вест-индской монополии» заявил Уильям Клей от имени сахарозаводчиков округа Тоуэр-Хамлетс, «будет еще дешево куплено, если мы уплатим вест-индским плантаторам всю предложенную сумму выкупа» ⁴⁸.

Это было слишком быстрое решение для правительства, в котором в 1832 г. еще преобладала земельная аристократия, сочувствовавшая своим колониальным собратьям. Правительство пошло на временный компромисс. В виде компенсации за освобождение рабов за вест-индцами была сохранена монополия на английском рынке, а неограниченный ввоз иностранного сахара был разрешен только для рафинирования и экспорта в Европу.

Создалась фантастическая ситуация. Уступку вест-индцам обосновывали тем, что бразильский и кубинский сахар производился рабами. Однако рабами же производился американский хлопок и бразильский кофе. Hо если к иностранному хлопку применялись бы те же ограничения, что к иностранному сахару, что сталось бы с преобладанием Англии в мировой промышленности?" Капиталисты желали только дешевого сахара. Они видели только одно, — что они поставлены в «чудовищное» положение, так как обязаны покупать сахар, продаваемый по монопольной цене ⁴⁹.

Е. Судостроение и судовладельцы

Вест-индцы всегда указывали в оправдание своей системы на то, что они способствовали преобладанию Англии на море. Благодаря расследованиям Кларксона Англия узнала, какую цену пришлось ей уплатить за эту «помощь». Решив «напасть на зверя в его логове» Кларксон, с риском для себя стал обходить доки Ливерпуля, Бристоля и Лондона, опрашивал матросов, изучал списки личного состава и собирал свидетельские показания, что дало ему материал для ужасного обвинительного акта, показавшего, какие последствия имела работорговля не только для негров, но и для белого населения.

По словам Кларксона, соотношение между смертностью на невольничьих кораблях и смертностью на судах, обслуживавших ньюфаундлендскую торговлю, равнялось 20:1 ⁵⁰. Уилберфорс вычислил, что ежегодные потери среди матросов составляли одну четверть всего состава. На основании списков личного состава ливерпульских и бристольских кораблей он показал парламенту, что на 350 невольничьих судах, насчитывавших 12 263 матроса, за 12 месяцев умерло 2643 чел. — 21,5%, в то время как на 462 судах, обслуживающих торговлю с Вест-Индией, из 7640 матросов за 7 месяцев умерло только 118, что составляет менее 3% в год⁶¹. Уильям Смит доказал ошибочность взгляда, будто работорговля привлекает во флот значительное число людей, не являющихся моряками по профессии. Согласно спискам личного состава эти непрофессионалы составляли в Бристоле только одну двенадцатую часть общего количества матросов, в Ливерпуле — одну шестнадцатую⁶². Потери среди моряков на невольничьих судах в восемь раз превышали потери на судах, обслуживающих другие отрасли торговли с Вест-Индией. Комитет борьбы за отмену работорговли заявил, что процент смертности на невольничьих кораблях вдвое превышает процент смертности во всех остальных отраслях английской торговли⁵³. Джон Ньютон, специально занимавшийся этим вопросом, указывал на «внушающую серьезнейшие опасения» смертность среди матросов, занятых в работорговле⁵⁴.

В 1807 г. судовладельцы уже были значительно меньше заинтересованы в работорговле. За десятилетие, предшествовавшее 1800 г., вложенные в работорговлю капиталы в среднем составляли менее 5% общей стоимости английского экспорта, в 1807 г. — 1,25%. В 1805 г. работорговлю обслуживало только 2% морского тоннажа Англии, не считая судов, поддерживавших связь с Ирландией, и каботажного транспорта, и только 4% общего числа метро-сов торгового флота⁵⁵.

Судовладельцы тоже начали тяготиться вест-индской монополией. Им было обещано, что уравнение пошлин на ост-индский и вест-индский сахар потребует увеличения тоннажа на 40% ⁵⁶. Тоннаж английских судов, обслуживающих торговлю с Индией, за период с 1812 по 1828 г. увеличился в четыре раза.

Судовладельцы понимали, как ценен для них бразильский сахар. Поулетт Томпсон, член торговой палаты, подчеркивал, что импорт иностранного сахара в целях рафинирования в высшей степени выгоден для английских судовладельцев ⁵⁷. Эварт доказывал, что импорт из одной только Бразилии потребует 120 тыс. т английского тоннажа в год, между тем как Сан-Доминго (испанская часть острова), Куба, Манила и Сингапур зафрахтуют суда общим водоизмещением в 200 тыс. т⁵⁸. Марк Филлипс рассказал в палате общин грустную повесть о судах, возвращающихся из Бразилии без груза: в 1832 г. пятьдесят один корабль вышел из Ливерпуля в Рио-де-Жанейро, и ни один из них не мог получить груза на обратный путь в Англию⁵⁹. Из четырех английских судов, ежемесячно выходивших из ливерпульского порта в Бразилию в 1832 г., ни одно не вернулось с продуктами, в обмен на которые был куплен их груз⁶⁰.

Судовладельцы горячо стояли за свободную торговлю, но лишь тогда, когда речь шла о монополии других групп капиталистов. В 1825 г., законы о навигации были изменены. Английской Вест-Индии дано было разрешение торговать со всеми странами мира. В 1848 г. законы о навигации были сметены под натиском фритредерства как негодные остатки прошлого. Рикардо с насмешкой говорил о том, каким окольным, длительным и дорогим путем ведется товарообмен. Он приводил в качестве примера случай, когда груз американской кожи был отправлен из Марселя в Роттердам и, не найдя здесь рынка сбыта, снова был послан в Марсель, а оттуда в Ливерпуль. В Ливерпуле этот груз был конфискован на том основании, что он прибыл на французском судне, и был выдан только при условии, что он будет отослан обратно в Нью-Йорк.

Но судовладельцы голосовали против монополии хлеба и монополии сахара, не желая отказаться от монополии судовладения. Однако, когда пробил час хлеба и сахара, судовладение также не могло сохранить свой иммунитет. Законы о навигации были отменены в 1848 г.

ГЛАВА X. «ДЕЛОВЫЕ КРУГИ НАЦИИ» И РАБСТВО

Капиталисты сначала поощряли рабство в Вест-Индии, а затем способствовали его отмене. Когда английский капитализм зависел от Вест-Индии, он игнорировал вопрос о рабстве или защищал -этот институт. Когда английский капитализм пришел к выводу, что монополия Вест-Индии для него вредна, он уничтожил вест-индское рабство, что было первым шагом на пути к уничтожению вест-индской монополии.

До и после 1815 г. английское правительство пыталось подкупить испанское и португальское правительства, побуждая их к запрещению работорговли. Испании было дано в 1818 г. 400 тыс. ф. ст. за обещание наложить запрет на торговлю рабами. Но это ни к чему не привело, ибо отмена работорговли разорила бы Кубу и Бразилию. Договоры ценились не более, чем клочки бумаги. Поэтому английское правительство, по настоянию вест-индцев, решило принять более энергичные меры. Веллингтон был послан на международную конференцию в Вероне, чтобы предложить континентальным державам бойкотировать продукты тех стран, которые еще занимаются работорговлей. На случай, если у него спросят, готова ли Англия включить сюда и те продукты повинных в работорговле стран, которые импортируются не для потребления, а лишь транзитом, ему предписывалось выразить готовность передать это предложение своему правительству на срочное рассмотрение¹. Эти инструкции показали, что английское правительство недооценило проницательность государственных деятелей континента. Предложение Веллингтона было встречено молчанием. Он заметил «те симптомы неодобрения и несогласия, которые показывает, что оно не только не будет принято, но что оно приписывается своекорыстным мотивам, не связанным с гуманным стремлением к отмене работорговли»². Как доложил Каннинг своему кабинету, «предложение не допускать бразильский сахар во владения императоров [России и Австро-Венгрии] и прусского короля было встречено (как и можно было ожидать) с улыбкой; это значит, что государственные деятели континентальных стран заподозрили своекорыстный мотив в нашем предложении устранить с рынка продукты конкурирующих с нами колоний и что они удивлены нашей готовностью перевозить те самые продукты, которые мы советуем им не потреблять» ³.

Всем было ясно, что гуманность английского правительства являлась, как позднее выразился один член парламента, «прибыльной гуманностью»⁴. Провозглашение независимости Бразилии дало Каннингу более благоприятную возможность: признание в обмен за отмену рабства ⁵. Но существовала опасность, что Франция признает Бразилию при условии продолжения работорговли⁶. Что тогда станется с английской транзитной торговлей, с английским экспортом? «В торговлю с Бразилией вложены колоссальные английские капиталы, — напоминал Каннинг Уилберфорсу, —- и мы должны действовать осторожно и осмотрительно, учитывая наряду с торговыми интересами и моральные чувства населения»⁷. Мораль или прибыль? Англии приходилось выбирать. «Вы возражаете, — невинно писал Каннинг Уилберфорсу, — против признания Бразилии, если она не очистится от работорговли... Вы удивлены, что герцогу Веллингтону не было предписано сказать, что он отказывается от торговли с Бразилией (ибо к этому, боюсь, сводится отказ от импорта сахара и хлопка), если Австрия, Россия и Пруссия запретят ввоз ее продуктов. По правде говоря, вы имеете право удивляться, ибо мы должны быть готовы приносить жертвы, если требуем их от других, и я —за эти жертвы; но кто посмеет обещать такую жертву, не ознакомившись с мнениями деловых кругов нации?» ⁸.

Деловые круги нации недолго оставляли в неведении Каннинга. В парламент уже в 1815 г. был внесен законопроект о запрещении работорговли как сферы вложения для английского капитала. Однако Баринг, представитель крупного банкирского дома, которому предстояло вступить в тесные сношения с независимой испанской Америкой, торжественно предупредил, что все торговые организации Англии подадут петицию с протестом против такого законопроекта⁹, и палата лордов отвергла его¹⁰. Сто семьдесят купцов Лондона подали в 1824 г. петицию за признание независимости Южной Америки,— фактически под этой петицией подписалось все лондонское Сити¹¹. Президент, вице-президент и члены манчестерской торговой палаты заявили, что открытие южноамериканского рынка для английской промышленности будет событием, которое должно оказать самое благотворное влияние на английскую торговлю ¹². Английский капитализм не мог более довольствоваться контрабандой.

Этот южно-американский рынок, в частности Бразилия, опирался на рабский труд и требовал торговли рабами. Поэтому английские капиталисты повели энергичную кампанию против принятой правительством политики насильственного подавления работорговли. Политика эта дорого стоила — дороже, чем стоимость годовой торговли с Африкой. (Вся стоимость экспорта в Африку в 1824 г. составляла 154 тыс. ф. ст.; импорт английских товаров — 118 тыс. ф. ст., а иностранных — 119 тыс. ф. ст. «Если некоторые аболиционисты страдают ошибочным пониманием гуманности, — заявил Юм, — зачем позволять им навязывать свои заблуждения английскому парламенту?» ¹³. Английский народ не может позволить себе роскошь покупать спасение Африки такой чрезмерно дорогой ценой ^н.

Все это происходило до 1833 г., одновременно с атаками капиталистов на рабство в Вест-Индии. После 1833 г. капиталисты сами еще были связаны с работорговлей. Английские товары из Манчестера и Ливерпуля, хлопчатобумажные ткани, железные оковы, наручники посылались прямо на африканское побережье или обходным путем в Рио-де-Жанейро и на Гавану, где они употреблялись кубинскими или бразильскими клиентами английских промышленников при покупке рабов¹⁵. Говорили, что семь десятых товаров, которыми пользовалась Бразилия при покупке рабов, были английскими изделиями¹⁶. Пиль отказался в 1845 г. оспаривать факт, что английские подданные имеют отношение к работорговле ¹⁷. Депутат от Ливерпуля, в ответ на поставленный в упор вопрос, не сумел опровергнуть, что ливерпульский экспорт в Африку и в некоторые другие места предназначался «для низких целей»¹⁸. Филиалы английских банкирских домов в Бразилии финансировали работорговцев и страховали их грузы, обеспечивая себе этим благоволение своих хозяев. Английские горнопромышленные компании владели рабами и покупали рабов, пользуясь их трудом на своих предприятиях. «Мы должны притти к грустному выводу, — заявил Бругем по поводу Кубы и Бразилии, — что по крайней мере большая часть огромных капиталов, которые здесь вкладываются, принадлежит богатым людям нашей страны»¹⁹. Джон Брайт был хорошо осведомлен об интересах своих ланкаширских избирателей, когда он в 1843 г. красноречиво выступил против законопроекта, запрещавшего вкладывать английские капиталы, хотя бы косвенным путем, в работорговлю — на том основании, что такой законопроект остался бы мертвой буквой и что этот вопрос должен решаться каждым отдельным лицом «соответственно с голосом его совести». В том же году английские фирмы продали три восьмых сахара, половину кофе, пять восьмых хлопка, экспортируемого из Пернамбуко, Рио-де-Жанейро и Байи²⁰.

Дизраэли осуждал подавление работорговли по экономическим соображениям, как политику сомнительного свойства, создающую для Англии трудности при каждом дворе и в каждой колонии Веллингтон назвал эту политику преступной—«нарушением международного права, нарушением договоров»²². Даже Гладстон вынужден был сделать выбор между нуждами английских капиталистов и нуждами вест-индских компаний. В 1841 г. он энергично требовал подавления работорговли. Однако в 1850 г. он осудил политику преследования работорговли, как нелепое отклонение от нормы.

По иронии судьбы бывшие вест-индские рабовладельцы теперь подняли знамя гуманности. Те самые вест-индцы, которые в 1807 г. пророчили, что уничтожение английской работорговли «повредит другим отраслям торговли, снизит доход и сократит судоходство, а в конечном счете подорвет и окончательно уничтожит основы благополучия Англии»²³, те самые вест-индцы после 1807 г. протестовали против «системы похищения людей, жертвой которой оказался бедный, безобидный народ»²⁴. Вест-индец Бергем в 1815 г. внес в парламент законопроект, запрещавший вкладывать английские капиталы в иностранную работорговлю и даже страховать обслуживающие ее суда ²⁵. Среди предложенных представителями Вест-Индии в 1830 г. средств борьбы с возрастающей нуждой в колониях мы находим резолюцию о принятии более решительных мер для прекращения иностранной работорговли, ибо от ее фактического уничтожения в конечном счете зависит благополучие английских колоний в Вест-Индии» ²⁶.

Однако все это не производило впечатления на английских капиталистов. В одной передовой статье, напечатанной в лондонской «Таймс» в 1857 г. говорилось: «Мы знаем, что фактически мы — партнеры южного плантатора; мы владеем закладными на его имущество, мы получаем львиную долю доходов, которое дает рабство... Мы готовы чествовать Бичер-Стоу, плакать над ее книгой и молиться, чтобы Америка получила президента, готового бороться против рабства... но в то же время мы одеваемся сами и одеваем весь мир в ткани из того самого хлопка, который собран и очищен «дядей Томом» и другими страдальцами его племени. Это наша профессия. Это главный вид сырья в английской промышленности. Мы — агенты мистера Легри по изготовлению и продаже хлопчатобумажных тканей»²⁷. Английский капитализм формально уничтожил рабство в Вест-Индии, хотя он и продолжал собирать обильную жатву с рабства бразильского, кубинского и американского. Монополия Вест-Индии была уничтожена навсегда.

В английском обществе наряду с выступлениями аболиционистов — Уилберфорса, Бекстона, Маколея, Бругема — раздавались голоса в защиту рабства. Представитель Оксфордского университета был против работорговли и даже готов был воевать, если понадобится, для ее подавления²⁸, но он никогда не разделял ту точку зрения, что владеть людьми противоречит закону²⁹. Экономист Келлоч напоминал, что без рабства не были бы освоены тропики и что несправедливо обличать и клеймить позором рабство в целом, как институт³⁰. Смотрите на систему рабства с большим спокойствием, поучал профессор Меривейл в Оксфорде. Это было великое социальное зло, но оно отличалось лишь по степени и количеству, а не по качеству от многих других социальных недугов, которые мы вынуждены терпеть, каковы, например, неравенство состояний, пауперизм или непосильный труд детей ³¹.

Дизраэли, за которым и в Англии и в Соединенных Штатах последовали многие другие, осуждал освобождение негров, как величайшую ошибку, когда-либо совершенную английским народом. «Движение средних классов за уничтожение рабства было добродетельным, но не мудрым. В основе его лежало невежество. История освобождения рабов англичанами и его последствий —это повесть о невежестве, несправедливости, грубых ошибках, тратах и опустошениях, которым трудно найти параллель в истории человеческого рода»³².

Даже интеллигенция поддалась общему течению. Кольриджу была присуждена в Кембридже золотая медаль имени Броуна за оду на тему о рабстве; он воздерживался от употребления сахара. Но в 1811 г. он высмеял «филантропическую возню», а в 1833 г. категорически восстал против частых дискуссий о «правах» негров ³³. Вордсворт проявил в 1792 г. полное равнодушие к «новой волне добродетельных чувств», которая распространилась в Англии³⁴. Его знаменитые сонеты Кларксону, Туссен Лувертюру и «Негру в белом» являются лишь великолепной риторикой и не случайно лишены той глубины, которая присуща лучшим образцам его поэзии. В 1833 г. он заявил, что рабство в принципе чудовищно, но это еще не худшее из явлений человеческой природы; не во все времена и не при всех обстоятельствах к нему следует относиться отрицательно. А в 1840 г. он отказался публично присоединиться к аболиционистам³⁵. Соути был за то, чтобы обязывать владельцев постепенно выдавать вольную рабам,—он надеялся, что с течением времени это приведет к уничтожению рабства³⁶.

Но воплощением реакции в ее самой черной и самой дешевой форме был Карлейль. Он написал очерк о «негритянском вопросе», высмеивая «паясничанье с дядей Томом», которое, исходя из фальшивого принципа, будто все люди равны, сделало из Вест-Индии своего рода черную Ирландию. Он спрашивал, не придется ли в следующую очередь освобождать лошадей? Он указывал на «контраст между рослыми неграми, которые сидят по уши в кукурузе, и несчастными белыми, лишенными даже картофеля». Только белые сделали из Вест-Индии ценное владение, а «ленивый двуногий скот» надо заставлять работать. Необходимо покончить со злоупотреблениями рабства, сохранив его ценное ядро: негр «имеет бесспорное и вечное право быть принуждаемым к тому, чтобы... производить необходимую работу для получения средств к Жизни». Черный африканец может быть полезен только как вечный слуга, в противном же случае британская Вест-Индия стала бы, подобно Гаити, «тропической псарней», где «черные Питеры уничтожали бы черных Полей» ³⁷.

ГЛАВА XI. РАБЫ И РАБСТВО

Мы рассмотрели различные позиции в вопросе о рабстве: английского правительства, английских капитали-листов, вест-индских плантаторов, проживавших в Англии, некоторых политических деятелей Англии. Мы проследили историю борьбы за уничтожение рабства в метрополии. Однако было бы большой ошибкой считать, что борьба происходила только в метрополии.

В колониях в этой борьбе принимали участие белые плантаторы, которым приходилось иметь дело не только с английским парламентом, но и с рабами, и сами рабы.

Прежде всего остановимся на позиции плантаторов. В 1823 г. английское правительство взяло новый курс по отношению к рабству в Вест-Индии — курс на реформы. Оно намеревалось проводить его посредством orders in Counsil (т. е. законов, прошедших через парламент и Тайный совет) на Тринидаде и в британской Гвиане. Предполагалось провести следующие реформы: отменить наказание плетью; упразднить так называемый «негритянский воскресный рынок» и предоставить рабам другой свободный день, чтобы дать им возможность в воскресенье выполнять свои религиозные обязанности; запретить порку рабынь; освободить в принудительном порядке рабов, работающих на поле и находящихся в домашнем услужении; освободить девочек, родившихся после 1823 г.; допускать свидетельские показания рабов в судах; учредить должность «попечителя рабов», в обязанность которого, между прочим, должна входить официальная регистрация наказаний рабов. Это было бы не освобождение, но некоторое облегчение условий жизни рабов.

В ответ плантаторы в колониях, принадлежащих короне, точно так же как и на самоуправляющихся островах, категорически отказались провести у себя то, что они считали «сплошным списком поблажек черным» Они утверждали, что каждая такая уступка означает лишь необходимость дальнейших уступок.

Ни одно из предложений английского правительства не встретило единодушного одобрения со стороны вест-индских плантаторов; в особенности же их привело в ярость предложение запретить порку женщин и упразднить воскресный негритянский рынок.

С точки зрения плантаторов, отменить наказания для женщин было невозможно. Даже в цивилизованных странах, говорили они, женщин подвергают порке, — например, в английских исправительных домах.

Что касается упразднения воскресного негритянского, рынка, то Барбадос не согласен был отказаться от одной шестой своего и без того сократившегося дохода². Ямайка ответила, что «предоставление рабам свободного времени для выполнения религиозных обязанностей» лишь поощрит их лень³. Плеть, по мнению плантаторов, также была необходима для сохранения дисциплины. Уничтожьте плеть — и «прощай мирная и благополучная жизнь на плантациях»⁴. Один тринидадский плантатор назвал «самым несправедливым и деспотическим вторжением в права собственности» утверждение, будто для взрослых рабов в Вест-Индии необходим 9-часовой день, в то время как английские фабриканты имеют право пользоваться 12-часовым трудом детей в перегретой и вредной, для здоровья атмосфере⁵. На Ямайке законопроект о допущении свидетельских показаний рабов ⁶ вызвал сильные и шумные протесты и был отвергнут собранием при втором чтении большинством 36 голосов против одного⁷, а об освобождении девочек губернатор не осмелился даже упомянуть⁸. На Тринидаде число случаев освобождения рабов значительно сократилось ⁹, а оценки, производимые при таких освобождениях, внезапно стали повышаться ¹⁰. Один управляющий плантацией на Тринидаде говорил о «глупых законах, изданных английским парламентом», и при регистрации наказаний употреблял выражения, неприличные для должностного лица и оскорбительные для законодателей; Должность «попечителя рабов» в британской Гвиане была фикцией: «никакое попечение о рабах невозможно, — писал человек, занимавший этот пост в 1832 г. — Я здесь отчаянно непопулярен...»¹¹.

Вест-индские плантаторы не только отвергали специальные предложения английского правительства, но и протестовали против самого права имперского парламента издавать законы, относящиеся к их внутренним делам, и делать им произвольные предписания «...такие решительные и безоговорочные по существу, такие точные и категорические по сроку» ¹².

Губернатор Барбадоса доложил, что все попытки насильственно провести в жизнь новый закон немедленно вызывали раздражение и сопротивление¹³; указание на непоследовательность, проявляемую рабовладельцами, толкующими о правах и свободах, было отвергнуто, как «голос невежества».

На Ямайке возбуждение перерастало в лихорадку. Собрание заявило, что оно «никогда не откажется добровольно от своего неоспоримого и признанного права» издавать законы¹⁴ «по таким вопросам, которые могут быть урегулированы муниципалитетом и внутренней полицией» ¹⁵. Принцип верховной власти имперского парламента был объявлен отрицанием прав колонистов, опасным для их жизни и собственности ¹⁶. По словам губернатора, «неоспоримые права английского парламента бессмысленно и многократно оспаривались, и если этим наглым претензиям не будет дано энергичного отпора, власть его величества сохранится в этой колонии только номинально» ¹⁷. Два ямайских депутата, посланные в Англию в 1832 г. для передачи жалоб их избирателей властям метрополии, ясно раскрыли тайные мотивы колонизаторов: «Мы не обязаны быть более преданными Великобритании, чем нашим братьям-колонистам в Канаде... Мы ни на минуту не признаем, что Ямайку можно поставить перед судом английского общественного мнения и заставить ее оправдывать свои законы и обычаи» ¹⁸. Повсюду говорили о возможности отложения от Англии. Английское правительство получило извещение о том, что на Ямайке установлена связь с определенными лицами в Соединенных Штатах¹⁹ и что некоторые плантаторы, зондируя почву, обратились к американскому правительству²⁰. Кабинет отнесся к этому сообщению достаточно серьезно и запросил по этому поводу губернатора²¹. И разве республика Сан-Доминго при подобных же обстоятельствах не обратилась к Англии?

Это было нечто большее, чем речи отчаявшихся людей или безрассудное пренебрежение «умеренными, но авторитетными указаниями»²² имперских властей. Это был урок, наталкивавший на выводы не столько английскую общественность, сколько вест-индских рабов.

Если ямайский губернатор обнаружил у плантаторов «большее нежелание расстаться со своей властью над рабами, чем можно было бы ожидать в нынешний век»²³, нетрудно представить себе, в каком свете это сопротивление плантаторов представлялось рабам. Негры менее, чем любой другой народ, были склонны забыть о том, что, по выражению барбадосского губернатора, «стремление к власти над бедными неграми у этих плантаторов — у каждого в своем маленьком сахарном королевстве — оказалось таким же сильным препятствием к освобождению, как и любовь к продуктам их труда»²⁴. Негры осознавали, что если освобождение придет, то не через плантаторов, а вопреки плантаторам.

Однако наиболее динамичной и мощной социальной силой в колониях в момент обострения политического кризиса в Англии оказались сами рабы. Эта сторона вест-индской проблемы старательно замалчивалась — как будто рабы, став орудием производства, перестали быть людьми и фигурировали в качестве таковых только в прейскурантах. Плантаторы считали рабство вечным установлением, предопределенным волей божьей, и всеми силами старались оправдать его при помощи цитат из священного писания. Но раб не имел никаких оснований разделять эти взгляды. Он взял то же священное писание и приспособил его к своим целям. На принуждение и наказания он отвечал возмущением и мятежом. Обычно его протест принимал форму пассивного сопротивления. Послушание раба-негра — миф. Мароны на Ямайке и «буш-негры» (или «лесные негры») в британской Гвиане были беглыми рабами, жившими независимо в своих горных убежищах или в джунглях. Они указывали рабам британской Вест-Индии единственный путь к свободе. Успешное восстание рабов в Сан-Доминго было началом новой эпохи в истории рабства для всего Нового Света, и после 1804 г., когда была основана независимая республика Гаити, каждый белый рабовладелец на Ямайке, Кубе или в Техасе жил в вечном страхе и трепете перед возможностью появления нового Туссен Лувертюра. Давление на плантаторов со стороны английских капиталистов дополнялось давлением со стороны рабов в колониях.

Раб, вовсе не тупоумный, каким считал его хозяин и каким впоследствии изображали его историки, зорко присматривался к своему окружению и горячо интересовался спорами о его судьбе. «Никто, — писал губернатор британской Гвианы в 1830 г., — не может быть более чутким наблюдателем, чем раб, по отношению ко всему, что затрагивает его интересы»²⁵. Плантаторы открыто обсуждали вопрос о рабстве в присутствии тех, чья участь являлась предметом обсуждения. «Если бурные собрания, проводимые здесь плантаторами, — писал тринидадский губернатор в 1832 г., — будут допускаться и впредь, не придется удивляться ничему, что бы здесь ни произошло...» ²⁶ Один судья отказался разбирать дело, связанное с нарушением новых законов, и покинул помещение суда²⁷. Такое наглое поведение и дерзкие речи плантаторов еще более усиливали возбуждение и без того волновавшихся рабов.

Как только возникали споры по какому-нибудь новому вопросу или провозглашался новый политический курс, рабы все, как один, решали, что в Англии объявлено освобождение, но хозяева скрыли от них это обстоятельство. Ямайский губернатор сообщал в 1807 г., что отмена работорговли была воспринята рабами «не более и не менее как объявление воли для всех»²⁸. В 1816 г. английский парламент провел акт, требовавший обязательной регистрации всех рабов, чтобы предупредить контрабандный ввоз их в нарушение закона об отмене работорговли. Среди рабов на Ямайке распространился слух, что законопроект «содержит некоторые постановления в их пользу, но местные (власти, поддерживаемые жителями острова, желают их скрыть»²⁹, и плантаторы обратились к парламенту с просьбой сделать заявление о том, что вопрос об освобождении рабов в парламенте не рассматривался ³⁰. Такое же недоразумение возникло на Тринидаде и на Барбадосе³¹. По всей Вест-Индии рабы спрашивали, почему «хозяева не делают того, что приказывает им1 король?» ³². Так глубоко внедрилась в умы рабов идея, будто английское правительство намерено провести в их пользу какие-то важные и благодетельные законы, встречающие сопротивление со стороны их хозяев, что они лихорадочно хватались за всякий пустяк, усматривая в нем подтверждение своих надежд³³. Каждую смену губернатора они истолковывали как признак освобождения.

Когда в 1833 г. на Барбадос прибыл новый губернатор Смит, началась эпидемия бегств с дальних плантаций в Бриджтаун «с целью удостовериться, привез ли с собой губернатор нашу свободу» ³⁴.

Однако рабы не были расположены ждать свободы как дара, ниспосланного свыше. После 1800 г. восстания рабов участились и стали принимать более серьезный характер, что свидетельствует о значительном росте напряжения в колониях, а это, в свою очередь, отразилось на настроении людей, заседавших в пышных залах Вестминстера.

В 1808 г. вспыхнуло восстание рабов в британской Гвиане. Восстание было предано, и вожди его арестованы. Это были большей частью «кучера, ремесленники и другие рабы, выполнявшие на плантациях наиболее квалифицированную работу»³⁵, т. е. те рабы, которые не были заняты на поле, но жили в несколько лучших условиях и с которыми лучше обращались. В 1824 г. на Ямайке один взбунтовавшийся раб, который покончил самоубийством, перед смертью заявил, что хозяин всю жизнь стоял между ним и свободой ³⁶. Это был опасный симптом». Туссен Лувертюр был на Сан-Доминго кучером и пользовался доверием своих хозяев.

В 1816 г. пришла очередь Барбадоса. Восставшие негры «твердо стояли на том, — писал командующий войсками губернатору, — что остров принадлежит им, а не белым, которых они решили уничтожить, щадя только женщин» ³⁷. Восстание застигло плантаторов врасплох, и только то обстоятельство, что оно началось преждевременно, помешало ему охватить весь остров. Ямайские плантаторы усматривали в этом мятеже «лишь первые плоды фантастических планов, которые возникли у нескольких восторженных теоретиков-филантропов, невежественных декламаторов и слепых фанатиков» ³⁸. Все, что они могли придумать, это поспешно обратиться к губернатору с просьбой вернуть отряд, который за несколько дней до этого отплыл в Англию, и удержать оставшуюся военную часть на Ямайке³⁹.

Но напряжение быстро нарастало. В 1808 г. вспыхнуло восстание в британской Гвиане, в 1816 г.— на Барбадосе. В 1823 г. британская Гвиана была вторично охвачена пламенем восстания. Поднялось 50 плантаций — 12 тыс. человек. Здесь опять-таки восстание было подготовлено так тщательно и в такой тайне, что застало плантаторов врасплох. Рабы требовали полного освобождения. Губернатор пытался убеждать их, что свободы надо добиваться исподволь, избегая опрометчивых шагов. Но рабы слушали его холодно. «Эти обещания, — отвечали они, — мало утешительны. Бог создал их из той же плоти и крови, что и белых, им надоело быть рабами, они имеют право на свободу и не хотят больше работать». Губернатор заверил их, что «если они заслужат благоволение его величества мирным поведением, положение их постепенно улучшится». Ответ был все тот же: «Мы хотим свободы» ⁴⁰. За этим последовали обычные репрессии, и мятеж был подавлен. Плантаторы торжествовали и продолжали итти прежним путем.

«Снежный ком начал катиться, — сообщал в конфиденциальном послании барбадосский губернатор государственному секретарю колоний, услышав весть о восстании в Гвиане, — и никто не может сказать, когда и где он остановится» ⁴¹. В следующем году взбунтовались рабы на двух плантациях в ганноверском приходе на Ямайке. Восстание было локализовано и подавлено при помощи большого количества войск. Вожаки его были казнены. Лишь с большим трудом можно было удержать толпу негров от попытки помешать казни. «Осужденные на казнь, — писал губернатор, — горячо верили, что они имеют право на свободу, и боролись за справедливое дело». Один из руководителей сказал, что мятеж еще не подавлен, «война только началась» ⁴².

В британской Гвиане и на Ямайке было восстановлено внешнее спокойствие, но негры продолжали волноваться.

«Дух недовольства далеко не исчез, — писал губернатор британской Гвианы, — он продолжает тлеть как бы под пеплом, и негры, хотя и не проявляют явных признаков злобы, что могло бы ввести в заблуждение человека, недостаточно наблюдавшего их, возбуждены, исполнены ревности и подозрений» ⁴³.

Это было в 1824 г. Семь лет спустя все еще велись те же споры о собственности, компенсации и законных правах. В 1831 г. негры сами взялись за защиту своих интересов. На Антигве развернулось повстанческое движение. Губернатору Барбадоса пришлось послать на этот остров подкрепление ⁴⁴. На самом Барбадосе шли слухи, что король даровал неграм свободу, но губернатор утаил это от них.

Развязка наступила на Рождестве. На Ямайке вспыхнул (мятеж. Ямайка была самой крупной и важной для Англии из всех вест-индских колоний, и на ней было сосредоточено более половины всех рабов, живших в британской Вест-Индии. Раз Ямайка была охвачена пламенем восстания, ничто уже не могло помешать этому пламени перекинуться на другие острова. В западных районах среди рабов вспыхнуло большое и разрушительное восстание ⁴⁵. «Это восстание, — докладывал губернатор, — вызвано не внезапным взрывом недовольства по какому-нибудь непосредственному поводу; оно было давно уже задумано и несколько раз откладывалось» ⁴⁶. Руководили им рабы, пользовавшиеся большим доверием и вследствие этого освобожденные от всех тяжелых работ.

Теперь конфликт уже вышел из стадии отвлеченных политических споров о рабах, как предмете собственности, и о необходимых политических мероприятиях. Теперь за* говорила накопившаяся в народе страстная жажда свободы. «Этот вопрос, — писал один житель Ямайки губернатору, — не может быть решен длительной и бурной полемикой между правительством и плантаторами. Раб убедился в том, что существует третья партия, и эта партия — он сам. Он знает свою силу и будет решительно отстаивать требования свободы» ⁴⁷. В донесениях с Барбадоса губернатор подчеркивал, что бесконечные отсрочки «опасны вдвойне», — они парализуют усилия плантаторов и повергают в угрюмое отчаяние рабов, которых годами держали в состоянии надежды и ожидания ⁴⁸. Губернатор предупреждал, что опаснее всего от сессии к сессии дразнить рабов надеждой на близость свободы ⁴⁹. «Весьма желательно, — писал он две недели спустя, — чтобы власти в метрополии своевременно рассмотрели вопрос о положении этого несчастного народа и пришли к определенному решению, ибо иллюзии, которыми они живут, делают их опасными для их владельцев»⁵⁰.

Таким образом, в 1833 г. Вест-Индия стояла перед выбором: освобождение сверху или освобождение снизу, но освобождение во что бы то ни стало. Теперь раб сам решил добыть себе свободу. Эту жаждусвободы пробудило в неграх накопление того самого богатства, которое было создано их трудом.

ПРИМЕЧАНИЯ

ГЛАВА I

1 С. М. Andrews. The Colonial Period of American History (New Haven, 1934—1938), 1, 12—14, 19—20.

2 N. M. Crouse, The French StruggleTor the West Indies, 1665— 1713 (New York, 1943), 7.

3 H. Merivale, Lectures on Colonization and Colonies (Oxford, 1928 edition), 256.

⁴ R. B. Flanders, Plantation Slavery in Georgia (Chapel Hill, 1933), 15—16, 20.

5 Merivale, пит. соч., 269.

6 J. Cairnes, The Slave Power (New York , 1862), 39.

⁷ G. Wakefield, A View of the Art kof Colonization (London, 1849), 323.

⁸ Adam Smith, The Wealth of Nations (New York, 1937), 365-366.

⁹ Merivale, цит. соч., 303.

¹⁰ M. В. Hammond, The Cotton Industry: An Essay in American Economic History (New York, 1897), 39.

11 Cairnes, цит. соч., 44; Merivale, цит. соч., 305—306. Об истощении почвы и о распространении рабства в Соединенных Штатах см. W. С. Bagley, Soil Exhaustion and the Civil War (Washington, D. C., 1942).

¹² J. A. Saco, Historia de la Esclavitud de los Indios en el Nuevo Mundo (La Habana, 1932 edition), I. Введение, стр. ХХХVIII. (Автор введения Fernando Ortiz.).

¹³ F. Ortiz, Contrapunteo Cubano del Tabaco у el Azucar (La Habana, 1940), 353.

¹⁴ Там же, 359.

¹⁵ A. W. Lauber, Indian Slavery in Colonial Times within the Present Limits of the United States (New York, 1913), 302.

¹⁶ С. M. Haar, White Indentured Servants in Colonial New York, Americana (July, 1940), 371.

¹⁷ Cambridge History of the British Empire (Cambridge, 1929), 69.

¹⁸ Cm. Andrews, цит. соч., I, 59; К. F. Geiser, Redemptioners and Indentured Servants in the Colony and Commonwealth of Pennsylvania (New Haven, 1901), 18.

¹⁹ С. M. Maclnnes, Bristol, a Gateway of Empire (Bristol, 1939), 158—159.

²⁰ M. W. Jernegan, Laboring and Dependent Classes in Colonial America, 1607—1783 (Chicago, 1931), 45.

²¹ H. E. Bolton and T. M. Marshall, The Colonization of North America, 1492—1783 (New York, 1936), 336.

²² Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 98, July 16, 1662.

²³ Geiser, цит. соч., 18.

²⁴ См G. Mittelberger, Journey to Pennsylvania in the year 1750 (Philadelphia, 1898), 16; E. I. McCormac, White Servitude in Maryland (Baltimore, 1904), 44, 49; «Diary of John Harrower, 1773— 1776», American Historical Review (Oct., 1900), 77.

²⁵ E. Abbott, Historical Aspects of the Immigration Problem, Select Documents (Chicago, 1926), 12.

²⁶ J. W. Bready, England before and after* Wesley — The Evangelical Revival ae Social Reform (London, 1938), 127.

²⁷ Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 463, April, 1667 ?).

²⁸ L. F. Stock (ed.), Proceedings and Debates in the British Parliament respecting North America (Washington, D. C., 1924—1941), V, 229.

²⁹ Merivale, цит. соч., 125.

³⁰ J. C. Jeaffreson (ed.), A Joung Squire of the Seventeenth Century. From the Papers (A. D. 1676—1686) of Christopher Jeaffreson (London, 1878), I, 258, Jeaffreson to Poyntz, May 6, 1681.

³¹ Это засвидетельствовано самим Кромвелем; см. Stock, цит. соч. I, 211; Кромвель — письмо спикеру Ленталю от 17 сент. 1649 г.

³² V. Т. Harlow, A History of Barbados, 1625—1635 (Oxford, 1926), 295.

³³ J. A. Williamson, The Caribbee Islands Under the Proprietary Patents (Oxford, 1926), 95.

³⁴ Calendar of State Papers, Colonial Series, XIII, 65. Joseph Cri-spe Bayer, June 10, 1689, из Сент-Кристофера: «Помимо французов, у нас есть еще худший враг в лице ирландских католиков». В Монсеррате ирландцы, которых было втрое больше, чем англичан, грозили передать остров французам (там же, 73, 27 июня 1689). Губернатор Антигвы Кодрингтон предпочел доверить защиту Монсеррата небольшому числу англичан и их рабов, чем положиться на «сомнительную верность» ирландцев (там же, 112—113, 31 июня 1689). Он разоружил ирландцев в Неви и послал их на Ямайку (там же, 123, Aug. 15, 1689).

³⁵ Н. J. Ford, The Scotch-Irish in America (New York, 1941), 208.

³⁶ Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 495. Петиция Барбадоса, Sept. 5, 1667.

³⁷ Harlow, цит. соч., 297—298.

³⁸ Mittelberger, цит. соч., 19.

³⁹ Stock, цит. соч., I, 249, March 25, 1659.

⁴⁰ Geiser, цит. соч., 57.

⁴¹ E. W. Andrews (ed.), Journal of a Lady of Quality; Being the Narrative of a Journey from Scotland to the West Indies, North Carolina, and Portugal, in the years 1774—1776 (New Haven, 1923), 33.

⁴² J. A. Doyle, English Colonics in America—Virginia, Maryland, and the Carolinas (New York, 1889), 387.

⁴³ Maclnnes, цит. соч., 164—165; S. Seyer, Memoirs Historical and Topographical of Bristol and its Neighbourhood (Bristol, 1821 — 1823), II, 531; R. North, The Life of the Rt. Hon. Francis North, Baron Guildford (London, 1826), II, 24—27.

⁴⁴ Seyer, цит. соч., II, 532.

⁴⁵ J. С. Ballagh, A History of Slavery in Virginia (Baltimore, 1902), 42.

⁴⁶ McCormac, цит. соч., 75.

⁴⁷ Там же, 111.

⁴⁸ С. A. Herrick, White Servitude in Pennsylvania (Philadelphia, 1926), 3.

⁴⁹ Stock, цит. соч., 1, 249.

• ⁵⁰ Harlow, цит. соч., 306.

• ⁵¹ W. Besant, London in the Eighteenth Century (London, 1902), 557.

• ⁵² Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 229. Доклад комитета совета по иностранным плантациям, август 1664(?).

• ⁵³ Calendar of State Papers, Colonial Series, X, 574, July 13, 1680.

• ⁵⁴ Daniel Defoe, Moll Flanders (Abbey Classics edition, London), 71.

⁵⁶ T. J. Wertenbaker, The Planters of Colonial Virginia (Princeton, 1922), 61.

⁵⁶ Herrick, цит. соч., 278.

• ⁵⁷ Там же, 12.

• ⁵⁸ Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 220. Петиция купцов, плантаторов и судовладельцев, торгующих с плантациями, от 12 июля 1664 г.

• ⁵⁹ Harlow, цит. соч., 307.

⁶⁰ Calendar of State Papers, Colonial Series, IX, 445, Aug. 15, 1676.

• ⁶¹ J. S. Bassett, Slavery and Servitude in the Colony of North Carolina (Baltimore, 1896), 77.

• ⁶² Flanders, Selections from the Economic History of the United States, 1765—1860 (New Jork, 1909), 14.

• ⁶³ Callender, цит. соч., 764.

⁶⁴ Ortiz, цит., соч., 6, 84.

• ⁶⁵ A. G. Price, White Settlers in the Tropics (New York, 1939), 83.

⁶⁶ E. T. Thompson, «The Climatic Theory of the Plantation!, Agricultural History, Jan. 1941, 60.

• ⁶⁷ H. L. Wilkinson, The world's Population Problems and a White Australia (London, 1930), 250. i

• ⁶⁸ Williamson, цит. соч., 157—158.

• ⁶⁹ Calender of State Papers, Colonial 'Series, X, 503. Governor Atkins, March 26, 1680.

• ⁷⁰ Там же, VII, 141. Письмо Питера Коллетона губернатору Кодрингтону от 14 декабря 1670. Подобное же предложение поступило в 1686 г. с Ямайки. Просили разрешения на организацию хлопковой мануфактуры, с тем чтобы обеспечить работой бедняков-белых. Ответ британских таможенных властей гласил, что «чем больше такие мануфактуры будут поощряться в колониях, тем в меньшей степени колонии будут зависеть от Англии». F. Cundall, The Governors of Jamaica in the Seventeenth Century (London, 1936), 102—103.

• ⁷¹ C. S. S. Higham, Development of the Leeward Islands under the Restoration, 1660—1688 (Cambridge, 1921), 145.

⁷² Harlow, цит. соч., 44.

• ⁷³ Там же, 293.

• ⁷⁴ Harlow, цит. соч., 41.

• ⁷⁵ Calendar of State Papers, Colonial Series, S. 529. Some Observations on the Island of Barbadoes, 1667.

• ⁷³ Harlow, цит. соч., 41.

• ⁷⁷ Там же, 43.

• ⁷⁸ Merivale, цит. соч., 81.

• ⁷⁹ F. W. Pitman, The Settlement and Financing of British West India. Plantations in the Eighteenth Century — статья в Essays in Colonial History by Students of С. M. Andrews (New Haven, 1931), 267.

• ⁸⁰ Там же, 267—269.

• ⁸¹ Calendar of State Papers, Colonial Series, I, 79. Governor Sir Francis Wyatt and Council of Virginia, April 6, 1626.

• ⁸² Wertenbaker, цит. соч., 59, 115, 122—123, 131, 151.

⁸⁸ R. В. Vance, Human Factors in Cotton Culture: A Study in the Social Geography of the American South (Chapel Hill, 1929), 36.

⁸⁴ J. A. Saco, Historia de la esclavitiid de la Raza Africans en el Nuevo Mundo у en especial en los Paises America-Hispanos (La Habana, 1938), I. Введение, стр. XXVIII. Автор введения Fernando Ortiz.

• ⁸⁶ T. Blanco, «Е1 Prejuicio Racial en Puerto Rico», Estudios Afrocubanos, II (1938), 26.

⁸⁸ Immigration of Labourers into the West Indian Colonies and the Mauritius, Part II, Parliamentary Papers, Aug. 26, 1846. 60. Sept. 17, 1845.

• ⁸⁷ Papers Relative to the West Indies, 1841—1842, Jamaica-Barbados, 18. С. T. Metcalfe to Lord John Russell, Oct. 27, 1841.

• ⁸⁸ Эти цифры взяты из таблиц в кн. I. Ferenczi, International Migrations (New York, 1929), I, 506—509, 516—518, 520, 534, 537.

• ⁸⁹ Следующая таблица иллюстрирует применение труда китайцев на сахарных плантациях Кубы в 1857 г.

  
  

  Плантация	Количество негров	Количество китайцев
  Флор де Куба . . .	. .       409	170
  Сан-Мартин ....	. .       452	125
  Эль Прогресо . . .	. .       550	40
  Армониа ......	. .       330	20
  Санта-Роса ....	. .       300	30
  Санта-Рафаэль . . .	. . 260	20
  Санта-Сусана . . .	. .       632	200

Эти цифры взяты из кн. J. G. Cantero, Los Ingenios de la Isla de la Cuba (La Habana, 1857).

Anales de la Real de Fomento у Sociedad Economica de La Habana (La Habana, 1851), 187.

• ⁹⁰ Ferenczi, цит. соч., I, 527.

ГЛАВА II

¹ Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 167. Письмо Рената Эниса к Беннету от 1 ноября 1663 г.

² C. Whitworth (ed.), The Political and Commercial Works of Charles Davenant (London, 1781), V, 146.

• ³ G. F. Zook, The Company of Royal Adventurers trading into Africa (Lancaster, 1919), 6, 16.

• ⁴ M. Postlethwayt, Great Britain’s Commercial Interest Explained and Improved (London, 1759), II, 148—149, 236; Postlethwayt, The African Trade, the Great Pillar and Support of the British Plantation Trade in North America (London, 1745), 38—39; Postlethwayt, The National and Private Advantages of the African Trade Considered (London, 1746), 113, 122.

• 5 J. Gee, The Trade and Navigation of Great Britain Considered (Glasgow, 1750), 25—26.

• ⁶ Whitworth, цит. соч., II, 37—40.

• ⁷ Там же, V, 140—141. Весь очерк Reflections upon the Constitution and Management of the African Trade заслуживает внимания.

• ⁸ E. Donnan (ed.), Documents Illustrative of the History of the Slave Trade to America (Washington, D.C., 1930—1935),11,129—130.

• ⁹ Там же, I, 265. В 1681 г. эти долги оценивались в 271 000 ф. ст. Е. D. Collins, Studies in the Colonial Policy in England, 1672— 1680 (Annual Report of the American Historical Association, 1900, 185).

• ¹⁰ J. Latimer, Annals of Bristol in the Eighteenth Century (Bristol, 1893), 271.

• ¹¹ Higham, цит. соч., 158.

¹² Latimer, цит. соч., 272.

¹³ Анонимное произведение Some Matters of Fact relating to

the present state of the African Trade (London, 1720), 3.

¹⁴ Pitman, The Development of the British West Indies, 1700— 1763 (New Haven, 1917), 67.

• ¹⁶ Там же, 69—70, 79.

• ¹⁶ H. H. S. Aimes, A History of Slavery in Cuba, 1511 to 1868 (New York, 1907), 33, 269.

• ¹⁷ Report of the Lords of the Comittee of Privy Council appointed for the consideration of all matters relating to Trade and Foreign Plantations, 1788. Part VI. Показания Бэйли, Кинга, Камдена и Губберта. Следующие цифры, взятые из того же доклада (Part IV, № 4 и № 15, Supplement № 6), дают некоторые указания на размеры реэкспортной торговли.

  
  

  Колония	Годы	Импорт	Реэкспорт
  Ямайка......	. . 1784—1787	37,841	14,477
  С. Киттс.....	. . 1778—1788	2,784	1,759
  Доминика .....	. . 1784—1788	27,553	15,781
  Гренада ......	. . 1784-1792	44,712	31,210

Согласно Dundas, стоимость всего импорта из Вест-Индии в Британию за 1791 г. составила 74 тыс. ф. ст., стоимость реэкспорта — 34 тыс. ф. ст.; Cobbett, Parliamentary History of England (ссылки на этот источник обозначаются в дальнейшем Parl. Hist.), XXIX, 1206, April 23, 1792.

• ¹⁸ J. Ramsay. Рукопись, целиком написанная его рукой, касается главным образом его деятельности, направленной на ликвидацию

работорговли, 1787. (Rhodes House Library, Oxford) f. 23 «Memoria on the Supplying of the Navy with Seamen».

• ¹⁹ W. Enfield, An Essay towards the history of Liverpool (London, 1774), 67.

• ²⁰ Donnan, цит. соч., II, 630. Рост Ливерпуля виден из следующей таблицы:

  
  

  Год	Ливерпуль	Лондон	Бристоль
  1720 . .	21	60	39
  1753 . .	64	13	27
  1771 . .	107	58	23

С 1756 по 1786 г. Бристоль послал в Африку 388 кораблей, Ливерпуль — 1858; с 1795 по 1804 г. Ливерпуль послал 1099 судов в Африку, Лондон — 155, Бристоль — 29. (Цифры для 1720 г. взяты из Some Matters of Fact... 3; остальные из Maclnnes, цит. соч., 191.)

• ²¹ Cobbett’s Parliamentary Debates (в последующих ссылках—Parl. Deb.), IX, 127. George Hibbert, March 16, 1807.

• ²² Переписка Роберта Бостока, судовладельца и купца, содержащая подробности относительно работорговли ливерпульских кораблей в Вест-Индии, 1789—1792 (рукопись, хранящаяся в Ливерпульской Публичной библиотеке), Bostock to Capt. James Fryer, July 17, 1790.

• ²³ Maclnnes, цит. соч., 202.

• ²⁴ T. Clarkson, Hictory of the Rise, Progress and Accomplishment of the Abolition of the African Slave Trade by the British Parliament (London, 1839), 197.

• ²⁵ Donnan, цит. соч., I, 132. The Guinea Company to Francis Soane, Dec. 9, 1651.

• ²⁶ Journals of Liverpool Slave Ships («Bloom» и др.; рукопись, хранящаяся в Ливерпульской Публичной библиотеке). Bostock to Knowles, June 19, 1788.

• ²⁷ E. Martin (ed.), Journal of a Slave Dealer. «А View of some Remarkable Axcedents in the Life of Nies. Owen on the Coast of Africa and America from the year 1746 to the year 1757» (London, 1930), 77—78, 97—98.

• ²⁸ Latimer, цит., соч., 144—145.

• ²⁹ A. P. Wadsworts and J. de L. Mann, The Cotton Trade and ф Industrial Lancashire (Manchester, 1931), 228—229.

• ³⁰ Donnan, цит. соч., II, 625—627.

³¹ Там же, II, 631.

• ³² Latimer, цит. соч., 476; Wadsworth and Mann, цит. соч. 225.

• ³³ J. E. Gillespie, The Influence Of Oversea Expansion on England to 1700 (New York, 1920), 165.

• ³⁴ Donnan, цит. соч., II, 627.

• ³⁵ J. Wallace, A General and Descriptive History of the Ancient and Present State of the Town of Liverpool... together with a Circumstantial Account of the True Causes of its Extensive African Trade (Liverpool, 1795), 229—230. См. также Wadsworth and Mann, цит. соч., 224—225.

³⁶ Correspondence between Robert Bostock... Bostock to Fryer» Jan. 1790; Bostock to Flint, Nov. 1790.

• ³⁷ E. F. Gay, Letters from a Sugar Plantation in Nevis, 1723—-1732. Journal of Economic and Business History (Nov. 1928), 164.

• ³⁸ Donnan, цит. соч., II, 626.

³⁸ Correspondence between Robert Bostock... Bostock to Cleveland, Aug. 10, 1789.

• ⁴⁰ T. Clarkson, Essay on the Impolicy of the African Slave Trade (London, 1788), 29.

• ⁴¹ W. Roscoe, A General View of the African Slave Trade demonstrating its Injustice and Impolicy (London, 1788), 23—24.

⁴² F. Caravaca, Esclavos! El Hombre Negro: Instrumento del Progreso del Blanco (Barselona, 1933), 50.

• ⁴³ Это была Бранденбургская компания, которую иногда называли, по ее резиденции, Эмденской компанией. Компания основала два поселения на африканском берегу и безуспешно пыталась приобрести вест-индские владения. Donnan, цит. соч., I, 103—104.

• ⁴⁴ Zook, цит., соч., 11—12, 19.

• ⁴⁵ R. I. and S. Wilberforce, The Life of William Wilberforce-(London, 1838), I, 343. .

• ⁴⁶ Correspondence between Robert Bostock... Bostock to Fryer,. May 24, 1792.

• ⁴⁷ Parl. Hist., XXX, 659, April 11, 1793.

• ⁴⁸ Andrews, цит. соч., IV, 61.

⁴⁸ С. M. Andrews, «Anglo-French Commercial Rivalry, 1700— 1750», American Historical Review (April 1915), 546.

• ⁵⁰ Donnan, цит. соч., II, 45.

⁵¹ H. of C. Sess. Pap., Accounts and Papers, 1795—1796. A. & P. 42, Series N 100, Document 848, 1—21.

• ⁵² Add. MSS. 12 433 (British Museum), ff. 13, 19, Edward Law, May 14, 1792.

• ⁵³ P. Cunningham (ed.), The Letters of Horace Walpole (London 1891), II, 197 to N. Mann, feb. 25, 1750.

• ⁵⁴ R. Terry, «Some Old Popers relating to the Newport Slave-Trade» Bulletin of the Newport Historical Society, July, 1927, 10.

55 Calendar of State Papers, XIV, 448. Governor Russell, March 23,1695.

• ⁵⁶ См. ниже, стр. 166. Губернатор Барбадоса возражал против постройки церквей на том основании, что если неграм позволить собираться таким образом, они могут начать помышлять о заговорах и восстаниях. С. О. 28, 92 (Public Record Office), Nov. 4, 1823. Плантаторы жаловались, что миссионеры внушают рабам опасные представления, подрывающие дисциплину на плантациях.

• ⁵⁷ W. Е. Н. Lecky, Guinea’s Captive Kings, British Anti—Slavery Literature of the XVIII-th Century (Chapel Hill, 1942), II, 249.

⁵⁸ Sypher, там же, 14.

• ⁵⁹ Там же, 65.

• ⁶⁰ Latimer, цит. соч., 100.

• ⁶¹ Там же, 478.

• ⁶² S. Н. Swinny, The Humanitarianism of the Eighteenth Century and its results, F. S. Marvin (ed.), Western Races and the World (Oxford, 1922), 130—131.

• ⁶³ L. Strachey, Eminent Victorians (London, 1929), 3.

• ⁶⁴ Mackenzie-Grieve, цит. соч., 162.

• ⁶⁵ G. R. Wynne, The Church in Great Britain (London, 1911), 120.

• ⁶⁶ H. of C. Sess. Pap., 1837—1838, Vol. 48. Точные цифры — 12729 ф. 4 шилл. 4 пенса (стр. 19, 22).

• ⁶⁷ Gary, The Political and Economic Relations of English and American Quakers, 1750—1785 (Oxford University, D. Phil. Thesis, 1935), 173—174.

• ⁶⁸ Liverpool Papers, Add. MSS. 38 227 (British Museum), f. 202, недатированное письмо лорда Гоуксбери, президента Тайного совета, лорду Родни, в котором он выражает согласие воспользоваться полномочиями Родни. Hawkesbury обещает «наилучшим способом использовать эти полномочия для защиты оcтрова Ямайки и других вест-индских островов, которые его светлость столь блистательно защищал от чужеземного врага в памятный день 12 апреля», и он выражает свое сожаление по поводу того, что только жестокий приступ подагры помешал «присутствовать в парламенте и предложить свою личную поддержку тем, кто так сильно в ней нуждается».

⁶⁹ Parl. Deb., VIII, 669, Feb. 5, 1807.

• ⁷⁰ F. J. Klingberg, The Anti-Slavery Movement in England (New Haven, 1926), 127.

• ⁷¹ H. of C. Sess. Pap. 1837—1838, Vol. 48. Точные цифры 6 207 ф. 7 шилл. 6 пенсов (стр. 49, 62).

⁷¹ Bready, цит. соч., 341.

• ⁷³ Zook, цит. соч., 18.

• ⁷⁴ Swinny, цит. соч., 140.

• ⁷⁵ G. Williams, History of the Liverpool Privateers, with an Account of the Leverpool Slave Trade (Liverpool, 1897), 473—474.

• ⁷⁶ Latimer, цит. соч., 147.

• ⁷⁷ M. D. George, London Life in the Eighteenth Century (London, 1925), 137—138.

• ⁷⁸ H. T. Catteral, Judicial Cases concerning Negro Slavery (Washington, 1926—1927), I, 9, 12.

• ⁷⁹ Bready, цит. соч., 104—105.

• ⁸⁰ Sypher, цит. соч., 63.

• ⁸¹ Catterall, цит. соч., I, 19—20; Mossey, A History of England during the Reign of George the Third (London, 1865), III, 178—179.

• ⁸² Анонимное сочинение, Recollections of Old Liverpool, by a Nonagenarian (Liverpool, 1863), 10.

• ⁸³ G. Williams, цит. соч., 586.

• ⁸⁴ Hansard, Third Series, CIX, 1102. Hutt, March 19, 1850.

• ⁸⁵ H. W. Preston, Rhode Island and the Sea (Providence, 1932), 70, 73. Автор был директором государственного бюро информации*

• ⁸⁶ Donnan, цит. соч., I, 169—172.

• ⁸⁷ Latimer, цит. соч., 476—477.

• ⁸⁸ Примеры см. у Wadsworth and Mann, цит. соч., 216; I. Hughes, Liverpool Banks and Bankers, 1760—1817 (Liverpool, 1906), 109, 139, 172, 174, 176; Donnan, цит. соч., II, 492.

• ⁸⁹ L. В. Namier, «Antony Bacon, an Eighteenth Century Merchant», Journal of Economic and Business History (Nov. 1929), 21.

• ⁹⁰ Donnan, цит. соч., II, 642—644, 656—657.

• ⁹¹ Parl. Deb., IX, 170, March 23, 1807.

• ⁹² Parl. Deb., VII, 230, May 16, 1806.

⁹³ Wilberforce, Life of Wilberforce, III, 170. Wilberforce John Newton, June, 1804.

⁹⁴ С. O. 137/91. Petition of Committee of Jamaica House of Assembly on the Sugar and Slave Trade, Dec., 5, 1792.

• ⁹⁵ Sypher, цит. соч., 167—158, 162—163, 186—188, 217—219.

⁹⁶ Pari. Hist., XIX, 305, May 23, 1777.

• ⁹⁷ Bready, цит. соч., 102.

• ⁹⁸ Postlethwayt, Great Britain’s Commercial Interest... II, 217—218; Savary des Bruslons, The Universal Dictionary of Jrade and Commerce с обширными дополнениями и исправлениями М. Постлетуайта. (London, 1751), I, 25.

• ⁹⁹ W. Snelgrave, A New Account of Guinea and the Slave Trade (London, 1754), 160—161.

ГЛАВА III

• ¹ Adam Smith, цит. соч., 415—416, 590—591.

• ² W. Wood, A Survey of Trade (London, 1718), Part III, 193.

• ³ J. F. Rees, «The Phases of British Commercial Policy in the Eighteenth Century», Economica (yune 1925), 143.

• ⁴ Gee, цит. соч., 111.

⁶ Postlethwayt, The African Trade, The Great Pillar... 4, 6.

• ⁶ Cambridge History of the British Empire, I, 565.

• ⁷ Whitworth, цит. соч., II, 20.

⁸ Pitman, The Settlement... of British West India Plantations... 271.

• ⁹ J. H. Rose, William Pitt and the Great War (London, 191—1), 370).

• ¹⁰ Adam Smith, цит. соч., 366.

¹¹ Whitworth, цит. соч., II, 18.

• ¹² Следующие таблицы составлены на основании данных, взятых из кн. С. Whitworth, State of the Trade of Great Britain in its imports and exports, progressively from the Jrear 1697—1773 (London, 1776), Part II, pp. 1—2, 47—50, 53—72, 75—76, 78, 82—91.

В общие проценты, данные в тексте для вест-индской и континентальной торговли, я включил по Вест-Индии цифры торговли за 1714—1773 гг. с мелкими пунктами, как С.-Круа, Монте-Кристи, остров св. Евстафия, а также торговлю с островами, завоеванными Британией в войне, но впоследствии возвращенными, например с Кубой, Гваделупой и т. д. Цифры для континента за 1714—1773 гг. включают Канаду, Флориду и т. д. Чтобы правильно оценить эти данные, к ним следует добавить общие цифры британской торговли (там же, часть I, стр. 78—79):

Год	Британский импорт (в ф. ст.)	Британский экспорт (в ф. ст.)
1697       .....	3 482 586	3 525 906
1773       .....	. .    11406841	14763252
1714—1773 .....	. .   492146670	730 962 105

Колония	Год	Британский импорт (в ф. ст.)	% всего брит, импорта	Британский экспорт (в ф. ст.)	% всего брит, экспорта	% всей брит, торговли
Вест-Индия . .	1697	326536	9,3	142 795	4	7
Континент . .	1697	279852	8	140129	3,9	6
Африка . . .	16Q7	6615	• •	13435	• •	• •
Вест-Индия . .	1773	2830853	24,8	1 270 846	8,6	15,5
Континент . .	1773	1420 471	12,5	2375797	16,1	14,5
Африка . . .	1773	68424	• •	662112	• •	• •
Вест-Индия . .	1714—1773	101 264 818	20,5	45 389 988	6,2	12
Континент . .	1714—1773	55 552 675	11,3	69 903613	9,6	10,2
Африка . . .	1714—1773	2 407 447	0,5	15235 829	2,1	1,4

Таблица импорта и экспорта в отдельные колонии

Колония	Британский импорт (в ф. ст.)	Британский экспорт (в ф. ст»	Британский импорт (в ф. ст.) 1714—1773 гг.	Британский/ экспорт/ (в ф. ст» 1714-1773 гг.
1697 г.	| 1773 г.	1697 г.	| 1773 г.
Антигва . . .	28209	112779	8 029	93323	12785 262	3 821 726
Барбадос . . .	196 532	168682	77465	148817	14 506 497	7 442 652
Ямайка . . •	70 000	1286888	40 726	683 451	42 259 749	16 844 990
Монсеррат . .	14 699	47911	3532	14 947	3387237	537 831
Неви.....	17 0£6	39299	13043	9181	3636 504	549 564
Каролина . .	12374	456513	5 289	344 859	11410 480	8423 588
Новая Англия	26 282	124624	68468	527 055	4 134392	16934316
Нью-Йорк . .	10 093	76246	4 579	289 214	1910796	11377 696
Пенсильвания	3 347	36652	2 997	426 448	1 115 112	9627 409

Продолжение

Колония	Британский импорт (в ф. ст.)	Британский экспорт (в ф. ст.)	Британский импорт (в ф. ст.) 1714—1773 гг.	Британский экспорт (в ф. ст.) 1714—1773 гг.
1697 г.	1773 г.	1697 г.	1773 г.
Виргиния и Мэриленд .	227 756	589803	58796	328 904	35158 481	18391 097
Георгия . . .		85391		62 932	622 9581	746 0931
С-Киттс . . .		150 512		62607	13 305659	3 181 901
Тобаго ....		20453		30 049	49 5872	122 0932
Гренада . . .		445 041		102761	3 6205043	1 179 2798
С-Винсент . .		145619		38444	672 991	235665
Доминика . .		248868		43679	14697044	322 2944
Испанская Вест-Индия . .		35 941		15114
Тортола . . .		48 000		26 927	863 9316	^20038Б
Ангилья . . .					29933е	1241е
Вест-Индия в целом . . .					220 4487	7 193 8397
Гудзонов за лив ....					583 817	211336

¹ 1732—1773

2 1764—1773

• 3 1762—1773

• 4 1763—1773

• 5 1748—1773

• 6 1750—1770

7 1714—1768

• ¹⁸ J. Bennett, Two Letters and Several Calculations on the Sugar Colonies and Trade (London, 1738), 55.

¹⁴ Stock, цит. соч., IV, 329. Sir John Barnard, March 28, 1737.

• ¹⁶ Postlethwayt, The African Trade, The Great Pillar... 13, 14.

• ¹⁶ Whitworth, Works of Davenant, II, 10.

• ¹⁷ L. A. Harper, The English Navigation Laws (New York, 1939), 242.

• ¹⁸ Andrews, The Colonial Period... IV, 65, 71, 126, 154—155.

• ¹⁹ G. P. Insh, The Company of Scotland Trading to Africa and the Indies (London, 1932).

• ²⁰ Collins, цит соч., 143.

• ²¹ Там же, 157. В 1697 г. губернатор Ямайки просил об отмене Навигационных законов на семь лет для того, чтобы обеспечить восстановление экономики острова. Calendar of State Papers, Colonial Series, XV, 386. Beeston to Blathwayt, Feb. 27, 1697.

• ²² Calendar of State Papers, Colonial Series, IX, 474—475. Oct. 26, 1676.

²³ Stock, цит. соч., IV, 828, May 30, 1739.

²⁴ Andrews, The Colonial Period... II, 264.

• ²⁵ Parl. Hist., XIX, 343. Aiderman Watson, April 18, 1791; Donnan, цит. соч., ll, 606.

• ²⁶ Holt and Gregson Papers (Liverpool Public Library), X, 429.

Письмо, носящее заголовок «Торговля», написанное рукою Грегсона, без даты.

• ²⁷ G. L. Beer, The Old Colonial System (New York, 1933), I, 17.

• ²⁸ Там же, I, 43.

• ²⁹ Stock, цит. соч., ILL 355.

• ³⁰ Это соотношение получено путем сравнения средней в 122000 т для Вест-Индии за пять лет (4710—1714) с цифрой в 243 600 т, характеризующей иностранную торговлю в 1709 г. См. А. Р. Usher, «The Growth of English Shipping, 1572—1922», Quarterly Journal of Economics (May 1928), 469.

• ³¹ Usher, цит. соч., 469. В 1787 г. тоннаж судов, занятых в иностранной торговле, составил 998 637 т.

• ³² Pitman, Development of the British West Indies, 66.

• ³³ R. Stewart Browne, Liverpool Ships in the Eighteenth Century (Liverpool, 1932), 117, 119, 126—127, 130. О работорговле Бэкера и Доусона в испанских колониях см. Donnan, цит. соч., II, 577; Aimes, цит. соч., 36; Report of the Committee of Privy Council, 1788, Part VI.

³⁴ Энфилд (Enfield, цит. соч., 26) указывает, что количество моряков в 1771 г. равнялось 5967 чел. Грегсон говорит, что в работорговле было занято 3 тыс. чел. Holt and Gregson papers, X, 434, Недатированное письмо члену парламента Бруку (Т. Brooke).

• ³⁵ Лондонские морские торговцы в 1708 г. высказывались за монополию. Против монополии поступило две петиции от судовладельцев Уайтгафена в 1709 и 1710 гг., три петиции от судостроителей Лондона и его окрестностей в 1708 и 1710 гг. и петиция от кораблестроителей нескольких городов в 1709 г. Stock, цит. соч. III, 204, 207, 225,-226, 249—251.

• ³⁶ Holt and Gregson Papers, X, 375, 377.

• ³⁷ Enfield, цит. соч., 89.

• ³⁸ Holt and Gregson Papers, X, 435. Gregson to Brooke.

• ³⁹ Maclnnes, цит. соч., 337.

• ⁴⁰ Parl. Hist., XXIX, 343. Aiderman Watson, April 18, 1791.

• ⁴¹ Latimer, цит. соч., 6.

• ⁴² W. N. Reid and J. E. Hicks, Leading Events in the History of the Port of Bristol (Bristol), 106; J. Latimer, Annals of Bristol in the Seventeenth Century (Bristol, 1900), 334; W. Barrett, The History and Antiquities of the City of Bristol (Bristol, 1780), 186; J. A. Fraser, Spain and the West Country (London, 1935), 254—255.

• ⁴³ Maclnnes, цит. соч., 335.

• ⁴⁴ Там же, 202.

• ⁴⁵ Там же, 233.

• ⁴⁶ Barrett, цит. соч., 189.

⁴⁷ Там же. Водоизмещение приходивших из Вест-Индии судов составляло 16 209 т из общего количества 48 125 т: водоизмещение выходивших в Вест-Индию судов составляло 16 913 т из общего количества 46 729 т.

⁴⁸ MacInnes, цит. соч., 236, 367.

⁴⁹ Там же, 358—370.

• ⁵⁰ Там же, 228, 230, 235, 363, 370.

• ⁵¹ Н. of С. Sess. Pap., 1837—38, Vol. 48. Точная цифра — 62 335 ф. 5 пенсов. Семья полностью владела 954 рабами и частично еще 456 (стр. 117, 120, 132, 168).

• ⁵² Maclnnes, цит. соч., 371.

⁵³ Enfield, цит. соч., 11—12.

• ⁵⁴ Р. Mantoux, The Industrial Revolution in the Eighteenth Century (London, 1928), 108.

⁵⁵ Enfield, цит. соч., 67.

⁵⁶ Fraser, цит. соч., 254—255.

• ⁵⁷ Enfield, цит. соч., 69.

• ⁵⁸ Mantoux, цит. соч., 109.

• ⁵⁹ J. Corry, The History of Lancashire (London, 1825), II, 690.

• ⁶⁰ H. Smitchers, Liverpool, Its Commerce, Statistics, and Institutions (Liverpool, 1825), 105.

• ⁶¹ Mackenzie-Grieve, цит. соч., 4.

• ⁸² Holt and Gregson Papers, X, 367, 369, 371, 373.

• ⁶³ G. Eyre-Todd, History of Glasgow (Glasgow, 1934), III, 295.

• ⁶⁴ Donnan, цит. соч., II, 567—568.

⁶⁵ Stock, цит. соч., II, 109.

⁶⁶ Donnan, цит. соч.,; I, 267.

• ⁶⁷ Stock, цит. соч., II, 179.

• ⁶⁸ Donnan, цит. соч., 1,413, 417—418; Stock, цит. соч., II, 162; III, 207, 302.

• ⁶⁹ Donnan, цит. соч., I, 379.

⁷⁰ Там же, I, 411, 418.

⁷¹ Stock, цит. соч., II, 29, 89, 94, 186.

• ⁷² Там же, II, 20; III, 90, 224, 298; IV, 293—297.

• ⁷³ Там же, IV, 161—162.

• ⁷⁴ Там же, III, 45.

⁷⁸ J. James, History of the Worsted Manufacture in England from the Earliest Times (London, 1857), appendix, p. 7.

⁷⁶ A.S. Turberville, Johnson’s England (Oxford, 1933). 1,231—232.

• ⁷⁷ Wadsworth and Mann, цит. соч., 147—166.

• ⁷⁸ Holt and Gregson Papers, X, 422—423.

⁷⁹ Report of the Committee of Privy Council, 1788, Part VI, Показания Тейлора (Taylor).

• ⁸⁰ Holt and Gregson Papers, X, 423.

• ⁸¹ Donnan, цит. соч., II, 337, 521—522.

⁸² Wadsworth and Mann, цит. соч., 229, 231.

⁸³ Cambridge History of the British Empire, II, 224; Wadsworth and Mann, цит. соч., 190.

⁸⁴ Цифры брит, импорта даны у J. Wheeler, Manchester, its Political, Social and Commercial History, Ancient and Modern (Manchester, 1842), 148, 170; о вест-индском импорте см. L. J. Ragatz, Statistics for the Study of British Caribbean History, 1763—1833 (London), 15, таблица VI.

• ⁸⁵ Wadsworth and Mann, цит. соч., 169.

⁸⁶ Fraser, цит. соч., 241.

• ⁸⁷ Latimer, Annals of Bristol in the Eighteenth Century, 302; Pitman, Development of the British West Indies, 340.

• ⁸⁸ Nicholls and Taylor, цит. соч., Ill, 34.

⁸⁹ Latimer, Annals of Bristol in the Seventeenth Century, 280— 281, 318—320.

• ⁹⁰ The New Bristol Guide (Bristol, 1799), 70.

• ⁹¹ Donnan, цит. соч., II, 602—604.

⁹² Reid and Hicks, цит. соч., 66; Maclnnes, цит. соч., 371.

⁹³ Latimer, Annals of Bristol in Seventeenth Century, 44—45, 88.

• ⁹⁴ Bourne, цит. соч., II, 17—18; Botsford, цит. соч., 120, 123.

• ⁹⁵ Hearings of C. Sess. Pap., 1837—38, Vol. 48. Точная сумма была 17 868 ф. 16 шилл. 8 пенсов (стр. 68—69, 167-68).

⁹⁶ Enfield, цит. соч., 90; Т. Кауе, The Straanger in Liverpool, or an Historical and Descriptive View of the Town of Liverpool and its environs (Liverpool, 1829), 184. О связях Брейкеров c работорговлей см. Donnan, цит. соч., II, 655.

• ⁹⁷ Stock, цит. соч., I, 385, 390.

• ⁹⁸ С. W. Cole, French Mercantilism, 1683—1700 (New York, 1943), 87—88. Запрещение остается в силе до настоящего времени; см. J. Е. Dalton, Sugar. A Case Study of Government Control (New York, 1937), 265—274.

⁹⁹ Bennett, цит. соч., Introduction, XXVII.

• ¹⁰⁰ Анонимн. соч. Some Considerations humbly offer’d upon the Bill now depending in the House of Lords, relating to the Trade between the Northern Colonies and the Sugar Islands (London, 1732), 15.

• ¹⁰¹ F. Cundall, The Governors of Jamaica in the First Half of the Eighteenth Century (London, 1937), 178.

• ¹⁰² Parl. Hist., XIV, 1923—1924. Jan. 26, 1753; Анонимн. соч. An Account of the Late Application to Parliament from the Sugar Refiners wGrocers, etc., of the Cities of London and Westminster, the Borough of Southwark, and of the City of Bristol (London, 1753), 3—5, 43.

¹⁰³ Stock, цит. соч., V, 559. March 23, 1753.

¹⁰⁴ H. of C. Sess. Pap., Reports, Miscellaneous, 1778—1782, Vol. 35, 1781. Отчет комитета, которому была направлена петиция лондонских сахарозаводчиков. См. в особенности показания Френсиса Кембла.

¹⁰⁵ Stock, цит. соч., IV, 132; Ragatz, Statistics... 17, таблица XI.

• ¹⁰⁶ Saugnier and Brisson, Voyages to the Coast of Africa (London, 1792), 285.

• ¹⁰⁷ R. Muir., A History of Liverpool (London, 1907), 197.

• ¹⁰⁸ Donnan, цит. соч., II, 529.

• ¹⁰⁹ Stock, цит. соч., IV, 303, 306, 309.

• ¹¹⁰ Аноним, соч., Short Animadversions on the Difference now set up between Gin and Rum, and Our Mother Country and Colonies (London, 1769), 8—9.

• ¹¹¹ Stock, цит. соч., IV, 310.

• ¹¹² Windham Papers (British Museum), add MSS 37886, f 125—128. «Замечание относительно предложения вест-индский купцов заменить на винокуренных заводах ячмень сахаром». Анонимн. соч., вероятно, от 1807 г.

• ¹¹³ Hansard, Third Series, V, 82, July 20, 1831.

• ¹¹⁴ E. R. Johnson, et al., History of Domestic and Foreign Commerce of the United States (Washington, D. C., 1915), I, 118. Экспорт в Африку составлял 292 966 галлонов из общего экспорта в 349 281 галлон.

• ¹¹⁵ J. Corry and J. Evans, The History of Bristol, Civil and Ecclesiastical (Bristol, 1816), II, 307—308; Saugnier and Brisson, цит. соч., 296—299.

• ¹¹⁸ Stock, цит. соч., II, 264.

¹¹⁷ Donnan, цит. соч., I, 234, 300.

¹¹⁸ Там же, I, 256, 262; II, 445.

• ¹¹⁹ Там же, I, 283.

• ¹²⁰ Stock, цит. соч., III, 207, 225, 250, 278 (Birmingham) 204, 228 (London).

• ¹²¹ Donnan, цит. соч., II, 98.

• ¹²² W. Н. В. Court, The Rise of the Midland Industries (Oxford, 1938), 145—146.

• ¹²³ T. S. Ashton, Iron and Steel in the Industrial Revolution (Manchester, 1924), 195.

• ¹²⁴ Stock, цит. соч., IV, 434.

¹²⁵ R. K. Dent, The Making of Birmingham: being a History of the Rise and Growth of the Midland Metropolis (Birmingham, 1894), 147.

• ¹²⁶ H. Hamilton, The English Brass and Copper Industries to 1800 (London, 1926), 137—138, 149—151, 286—292.

• ¹²⁷ E. Shiercliff, The Bristol and Hotwell Guide (Bristol, 1789), 16.

• ¹²⁸ A. H. Dodd, The Industrial Revolution in North Wales (Cardiff, 1933), 156—157.

• ¹²⁹ Donnan, цит. соч., I, 237.

• ¹³⁰ Stewart-Browne, цит. соч., 52—53.

• ¹³¹ Donnan, цит. соч., II, 610—611.

• ¹³² Там же, II, 609.

¹³³ Н. Scrivenor, A Comprehensive History of the Iron Trade (London, 1841), 344—355. Проценты вычислены на основании приведенных в книге таблиц.

ГЛАВА IV

1 Adam Smith, цит. соч., 158.

2 Stock, цит. соч. V, 259. William Beckford, Feb. 8, 1747.

3 F. W. Pitman, «The West Indian Absentee Planter as a British Colonial Type» (Proceedings of the Pacific Coast Branch of the American Historical Association, (1927), 113.

⁴ Whitworth, Works of Davenant, II, 7.

• 5 Pitman. The West Indian Absentee Planter..., 125.

• ⁶ L. J. Ragatz, Absentee Landlordism in the British Caribbean, 1750—1833 (London) 8—20; Pitman, The West Indian Absentee Planter... 117—121.

• ⁷ R. M. Howard (ed.), Records and Letters of the Family of the Longs of Longville, Jamaica, and Hampton Lodge, Surrey (London, 1925), I,» 11—12; Cundall, The Governors of Jamaica in the Seventeenth Century, 26.

• ⁸ Britton, Graphical and Literary Illustrations of Fonthill Abbey, Wishire, with Heraldical and Genealogical Notices of the Beckford Family (London? 1823), 26—28, 35, 39.

• ⁹ H. of C. Sess. Pap., 1837—38, Vol. 48. Точная сумма — 15 168 ф. 2 шилл. 9 пенсов (стр. 20—21, 64—65).

• ¹⁰ Broodbank, цит. соя., I, 102—103; A. Beaven, The Aidermen of the City of London (London, 1908—1913), II, 203.

• 11 H. of C. Sess. Pap., 1837—38, Vol. 48. 31 121 ф. 16 шилл. (стр. 20, 22, 46, 52, 67, 79).

• ¹² Howard, цит. соя., I, 67, 71.

¹³ Там же, I, 177.

¹⁴ С. de Thierry, «Distinguished West Indians in England», United Empire (Oct., 1912), 831.

• ¹⁵ Анонимн. соя. Fortunes made in Business (London, 1884), II, 117—119, 122—124, 130, 134; Bourne, цит. соя., II, 303.

• ¹⁶ Correspondence between John Gladstone, M. P. and James Cropper, on the present state of Slavery in the British West Indies and in the United States of America, and on the Importation of Sugar from the British Settlements in India (Liverpool, 1824).

• ¹⁷ H. of. C. Sess. Pap., 1837—38, Vol. 48. Тояная сумма — 85 606 ф. 2 пенса (стр. 23, 58, 120—121).

• ¹⁸ Harlow, Christopher Codrington, 210, 242.

• ¹⁹ В. Edwards, The History, Civil and Commercial, of the British Colonies in the West Indies (London, 1801), I, Introduction, IX.                        

• ²⁰ Maclnnes, цит. соя., 308—310.

²¹ C. Wright and С. E. Fayle, A History of Lloyd's from the Founding of Lloyd’s Coffee House to the Present Day (London, 1928), 286.

²² Eyre-Todd, цит. соя., Ill, 151—152.

²³ L. J. Ragatz, The Fall of the Planter Class in the British Caribbean, 1763—1833 (New York, 1928), 51.

²⁴ Parl. Hist., XXXIV, 1102. Duke of Clarence, July 5, 1799.

²⁵ Ragatz, Fall of the Planter Class... 50.

²⁶ J. B. Botsford, English Society in the Eighteenth Century (New York, 1924), 148; A. Ponsonby, English Diaries (London, 1923), 284.

• ²⁷ L. В. Namier, The Structure of Politics at the Accesion of George III (London, 1929), I, 210.

• ²⁸ A. S. Turberville, English Men and Manners in the Eighteenth Century (Oxford, 1926), 134.

• ²⁹ Lecky, цит. соч., I, 251.

³⁰ Recollections of Old Liverpool, 76—82. Характерно для нового течения, что вест-индский конкурент Уильям Эварт, которому предстояло сыграть выдающуюся роль в отмене вест-индского рабства и монополии, пользовался поддержкой лиц, среди которых были такие имена, как Бранкер и Эрл, о связи которых с рабством и работорговлей мы уже упоминали. Джон Болтон получил 15 391 ф. 17 шилл. И пенсов за 289 рабов в Британской Гвиане (Н. of С. Sess. Pap., 1837—38, Vol. 48, 131). В 1798 г. Болтон имел шесть кораблей, которые совершали поездки в Африку и перевезли 2534 раба. Donnan, цит. соч., II, 642—644.

• ³¹ L. М. Penson, The Colonial Agents of the British West Indies (London, 1924), 176.

• ³² Enfield, цит. соч., 92.

• ³³ C. de Thierry, «Colonials at Westminster», United Empire (Jan. 1912), 80.

• ³⁴ Beaven, цит. соч., II, 139.

• ³⁵ Reid and Hicks, цит. соч., 57.

• ³⁶ Fortunes made in Business, II, 127, 129—131.

• ³⁷ Hansard, Third Series, LXXVIII, 469. John Bright, March 7, 1845.

• ³⁸ De Thierry, «Colonials at Westminster», 80.

• ³⁹ Hansard, Third Series, XVIII, 111, May 30, 1833.

• ⁴⁰ Ragatz, Fall of the Planter Class..., 53.

• ⁴¹ Hansard, Third Series, X, 1238, March 7, 1832.

• ⁴² H. of D. Sess. Pap., 1837—38, Vol. 48. Уплаченная сумма составляла 12 281 ф. 5 шилл. 10 пенсов (стр. 24, 53).

⁴³ С. О. 137/100. Balcarres to Portland, Sept. 16, 1798.

• ⁴⁴ Анонимн. соч. A. Report of the Proceedings of the Committee of Sugar Refiners for the purpose of effecting a reduction in the high prices of sugar, by lowering the bounty of refined sugar exported, and correcting the evils of the West India monopoly (London, 1792), 34.

• ⁴⁵ Анонимн. соч. A Merchant to his Friend on the Continent: Letters Concerning the Slave Trade (Liverpool). Письма адресованы лорду Гоуксбери «как патрону торговли этой страны в целом и покровителю той отрасли торговли, которая служит предметом этих писем».

• ⁴⁶ Liverpool Papers, Add. MSS. 38 223, f. 170, 175, Sept. 8, 12, 1788.

• ⁴⁷ Там же, Add. MSS. 38 231, f. 59. Thomas Naylor, Mayor, to Hawkesbury, July 10, 1796; f. 60, Minutes of the Common Council, July 6, 1796; f. 64, Hawkesbury to Naylor, July 16, 1796.

• ⁴⁸ Beaven, цит. соч., II, 139.

• ⁴⁹ R. Pares, War and Trade in the West Indies, 1739—1763 (Oxford, 1936); 509.

• ⁵⁰ E. J. Stapleton (ed.), Some official Correspondence of George Canning (London, 1887), I, 134; Hansard, New Series, IX, 275, 278, 282. May 15, 1823.

⁵¹ Despatches, Correspondence and Memoranda of Field Marshal Arthur, Duke of Wellington (London, 1867—1880), V, 603. Memorandum for Sir George Murray, May 16, 1829.

⁵² Huskisson Papers (British Museum), Add. MSS. 38 745, f, 182—183. To Joseph Sandars, Jan. 22, 1824.

• ⁵³ The Right in the West India Merchants to a Double Monopoly of the Sugar-Market of Great Britain, and the Expedience of all Monopolies, examined (London), 59—60.

• ⁵⁴ Stock, цит. соч., V, 261, Feb. 8, 1747.

• ⁵⁵ Cundall, The Governors of Jamaica in the Seventeenth Century, 100.

• ⁵⁶ Pari. Hist., XIII, 641, Feb. 13, 1744.

• ⁵⁷ Там же, 652, 655. Feb. 20, 1744.

• ⁵⁸ Pares, цит. соч., 508—509.

• ⁵⁹ Penson, цит. соч., 228.

Глава V

• 1 Hughes, цит. соч. 91—97, 101; Grindon, Manchester Banks and Bankers (Manchester, 1878), 42, 54, 79—82, 185—189; Botsford, цит. соч., 122; Bourne, English Merchants, Memoirs in Illustration of the Progress of British Commerce (London, 1866), II, 78—79; Donnan, цит. соч., II, 493, 656.

2 Hughes, цит. соч., 170—174. В 1799 Лейланд имел четыре корабля, занятых в работорговле, которые перевезли 1641 раба, Donnan, цит. соч., II, 646—649.

³ Hughes, цит. соч., 74—79, 84—85, 107—108, 111, 133, 138 — 141, 162, 165—166, 196—198, 220—221. Об Эрлсе см. Botsford, цит. соч., 123; Bourne, цит. соч., II, 64. В 1799 г. Эрлс имел три корабля, занятых в работорговле, которые перевезли 969 рабов; Инграм в 1798 г. — три корабля, перевезшие 1005 рабов; Болд в 1799 г. — два корабля, перевезшие 539 рабов. Donnan, цит. соч., II, 642—649.

4 Latimer, Annals of Bristol in the Eighteenth Century, 297— 298, 392, 468, 707; Annals of Bristol in the Nineteenth Century, 113, 494; Bourne, цит. соч., II, 18.

• 5 C. W. Barclay, A History of the Barclay Family (London, 1924—1934), III, 235, 242—243, 246—247,249; Gary, цит. соч., 194, 221, 455, 506; Bourne, цит. соч. II, 134—135; Botsford, цит. соч., 120—121, 295. Другим выдающимся лицом среди лондонских банкиров, связанных с работорговлей, был Баринг. Gary, цит. соч., 506.

• ⁶ Eyre-Todd, цит. соч., III, 151, 218—220, 245, 372; J. Bucha

nan, Banking in Glasgow during the olden time (Glasgow, 1862), 5—6, 17, 23—26, 30—34.

• ⁷ Liverpool Papers, Add. MSS. 38 227, f. 43, 50, 140, 141. Sept. 7, 14, Nov. 15. 17, 1791.

• ⁸ Beaven, цит. соч., II, 131.

• ⁹ Ashton, цит. соч., 157.

• ¹⁰ F. Martin, The History of Lloyd’s and of Marine Insurance in Great Britain (London, 1876), 62.

• ¹¹ Wright and Fayle, цит. соч., 19, 91, 151, 212, 218—219.

• ¹² Wright and Fayle, цит. соч., 19, 91, 151, 212, 218—219, 243, 293, 327. Из выдающихся лиц, связанных с Ллойдами, следует назвать также Баринга и аболиционистов Ричарда Торнтона и Захария Маколея. Там же, 196—197.

¹² Н. of С. Sess. Pap., 1837—38. Vol. 48. Точная сумма — 15 095 ф. 4 шилл. 4 пенса (стр. 12, 165, 169).

• ¹³ Clapham, цит. соч., 286.

• ¹⁴ Wright and Fayle, цит. соч., 240—241.

• ¹⁵ Dodd, цйт. соч., 37, 91, 125, 204—208, 219. См. также С. R. Fay, Imperial Economy and its place in the formation of Economic Doctrine (Oxford, 1934), 32.

• ¹⁶ Huskisson Papers, Add. MSS. 38. 745, f. 182—183. Хескиссон в письме к Сандарсу (Huskisson to Sandars, Jan. 22, 1824) одобряет его уход. См. также J. Francis, A History of the English Railway; its Social Relations and Revelations, 1820—1845 (London, 1851), 93.

• ¹⁷ V. Sommerfield, English Railways, their beginning, development and personalities (London, 1937), 34—38; Latimer, Annals of Bristol in the Nineteenth Century, 111, 189—190. Трое директоров были связаны с Вест-Индией и внесли 51 800 ф. ст. из 217 500 ф. ст.

• ¹⁸ Lord, Capital and steam-power, 1750—1850 (London, 1923), 166.

• ¹⁹ Scrivenor, цит. соч., 86—87. В 1740 г..выплавка чугуна составила 17 350 т. при 89 печах, в 1788 г. — 68 300 т при 85 печах.

• ²⁰ Wheeler, цит. соч., 148,  170. Импорт увеличился с 1985 868 до 6 700 000 ф. ст. экспорт—с 23 253 ф. ст. до 355 060 ф. ст.

• ²¹ W. Т. Jackman, The Development of Transportation in Mo

dern England (Cambridge, 1916), II, 514; население увеличилось с 19 837 до 27 246 чел.

• ²² Butterworth, цит. соч. 57; Wheeler, цит. соч., 171.

²³ Lord, цит. соч., 143.

²⁴ Mantoux, цит. соч. 102—103.

ГЛАВА VI

• ¹ Johnson, цит. соч., I, 118—119. Отношения вычислены на основании приведенной в книге таблицы экспорта.

• ² Pitman, Development of the British West Indies, предисловие, VII.

⁸ H. A. Innis, The Cod Fisheries, The History of an International Economy (New Haven,. 1940), 78.

⁴ Stock, цит. соч., V. 259. Williai^ Beckford, Feb. 8, 1747.

• ⁶ Callender, цит. соч., 78.

⁸ P. W. Bidwell and J. I. Falconer, History of Agriculture in the Northern United States 1620—1820 (New York, 1941), 43.

• ⁷ Andrews, The Colonial Period..., IV, 347.

• ⁸ Harlow, A History ofBarbados.,., 287.

• ⁹ Innis, цит. соч., 134—135. .

• ¹⁰ Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 167. Renatus Enys to Secretary Bennet, Nov. 1, 1663: «Хозяева Барбадоса — заклятые враги колонии... они ни перед чем не останавливаются, чтобы унизить страну».

• ¹¹ Там же, XI, 431. Governor Lynch to Governor Stapleton of the Leeward Islands, May 16, 1683.

• ¹² Calendar of State Papers, Colonial Series, V, 167. Governor Willoughby, Nov. 4, 1663.

¹³ Pitman, Development of the British West Indies, 70—71; Stock, цит. соч., IV, 97.

¹⁴ Bennett, цит. соч., 22—25.

• ¹⁵ Postlethwayt, Great Britain’s Commercial Interest..., I, 494; Postlethwayt, Universal Dictionary..., I, 869; An Account of the late application... from the Sugar Refiners, 4; Stock, цит. соч., IV, 101.

• ¹⁶ Pares, цит. соч., 180.

• ¹⁷ Анонимн. соч. The Importance of the Sugar Colonies to Great Britain Stated (London, 1731), 7.

• ¹⁸ Stock, цит. соч., V, 462.

• ¹⁹ Postlethwayt, Universal Dictionary..., I, 871—872, II, 769; Postlethwayt, Great Britain’s Commercial Interest..., I, 482, 485, 489 490, 493.

• ²⁰ J. Almon, Anecdotes of the Life of the Right Honourable William Pitt (London, 1797), III, 16. Circular Letter to the Governors of North America, Aud. 23, 1760.

• ²¹ Stock, цит. соч., V, 478, April 16, 1751.

• ²² A. M. Schlesinger, The Colonial Merchants and the American Revolution, 1763—1776 (New York, 1918), 42—43.

• ²³ Some Considerations Humbly offer’d..., 11.

• ²⁴ Donnan, цит. соч., Ill, 203—205, Jan. 24, 1764.

• ²⁵ W. S. McClellan, Smuggling in the American Colonies at the Outbreak of the Revolution (New York, 1912), 37.

• ²⁶ Wood, цит. соч., 136—141.

• ²⁷ Stock, цит. соч., IV, 143, Feb. 23, 1731.

• ²⁸ Там же, IV, 125, Jan. 28, 1731.

• ²⁹ Там же, IV, 185, Feb. 21, 1732.

30 Там же, IV, 139, Feb. 23, 1731.

• ³¹ Е. Donnan, «Eighteenth Century English Merchants, Micajah Perry», Journal of Economic and Business History (Nov. 1931), 96. Perry to Cadwallader Colden of New York.

• ³² Pitman, Development of the British West Indies, 272.

• ³³ C. W. Taussig, Rum, Romance and Rebellion (New York, 1928), 39.

• ³⁴ L. M. Whitson, «The Outlook of the Continental American Colonies on the British West Indies, 1760—1775», Political Science Quarterly (March, 1930), 77—78.

• ³⁵ Edwards, цит. соч., 11, 515.

• ³⁶ Whitson, цит. соч., 86.

• ³⁷ Ragatz, Fall of the Planter Class... 174.

• ³⁸ G. Chalmers, Opinions on Interesting Subjects of Public Law and Commercial Policy arising from American Independence (London, 1784), 60.

• ³⁹ Ragatz, Fall of the Planter Class..., 176.

• ⁴⁰ Петиции от разных островов об открытии портов были столь многочисленны, что лорд Гоуксбери опасался, что «каждый порт на наших вест-индских островах будет стремиться стать свободным портом в надежде приобрести благодаря этому впоследствии большие выгоды». Liverpool Papers, Add. MSS. 38 228, f. 324. Feb. 1793. 20 февраля 1784 г. губернатор Орд писал из Доминики: «Народ с необычайным нетерпением ожидает прибытия акта о свободном порте». В. Т., 6/103 (Public Record Office).

• ⁴¹ W. H. Elkins, British Policy in its Relation to the Commerce and Navigation of the U. S. A., 1794—1807 (Oxford University D. Phil. Thesis, 1935), 96.

• ⁴² Innis, цит. соч., 221, 251.

• ⁴³ T. Pitkin, A Statistical View of the Commerce of the United States (Hartford, 1817), 167.

• ⁴⁴ Report of the Committee of Privy Council, 1788, V. 1. Показания Фуллера, Лонга и Чисхолма с Ямайки.

• ⁴⁵ Report of the Committee of Privy Council, 1788. Cm. примеч. 44.

• ⁴⁶ Pitman, The Settlement... of British West India Plantation, 280.

• ⁴⁷ East India Sugar. Papers respecting the Culture and Manufacture of Sugar in British India (London, 1822). Appendix I, 3.

Глава VII

• ¹ Parl. Hist., XXIII, 1026-1027. June 17, 1783.

• ² Lord, цит. соч., 176.

• ³ Clapham, цит. соч., 184—185, 196.

• 4 Lord, цит. соч., 174.

5 A. Redford, The Economic History of England, 1760—1860 (London, 1931), 22.

• ⁶ Mantoux, цит. соч., 258.

• ⁷ N. S. Buck, The Development of the Organization of Anglo-American Trade, 1800—1850 (New Haven, 1925), 166.

• ⁸ Там же, 164.

• ⁹ Wheeler, цит. соч., 175.

• ¹⁰ Butterworth, цит. соч., 112.

¹¹ Buck, цит. соч., 169.

• ¹² Mantoux, цит. соч., 368. Эти слова принадлежат Артуру Юнгу.

• ¹³ Jackman, цит. соч., II, 514. За этот период население увеличилось с 27 246 до 163 888 чел.

¹⁴ Butterworth, цит. соч., 37.

• ¹⁵ Mantoux, цит. соч., 258.

• ¹⁶ С. Н. Timperley, Annals of Manchester; Biographical, Ecclesiastical, and Commercial, from the earliest period to the close of the year 1839 (Manchester, 1839), 89.

• ¹⁷ Buck, цит. соч., 36.

• ¹⁸ Scrivenor, цит. соч., 87 (68 300 tn в 1788 г.); Clapham, цит. соч., 149 (650 000—700 000 т в L830 г.).

• ¹⁹ Scrivenor, цит. соч., 87 (85 печей в 1788 г.); Clapham, цит. соч., 149 (250—300 печей в 1830 г.).

• ²⁰ Scrivenor, цит. соч., 123—124, 293—294.

• ²¹ Clapham, цит. соч., 240.

• ²² К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. III, стр. 311; Clapham, цит. соч., 431. Число рудников возросло с 40 до 76.

• ²³ Scrivenor, цит. соч., 297.

• ²⁴ Redford, цит. соч., 41, 42.

• ²⁵ Clapham, цит. соч., 152, 154; А. Р. Usher, A History of Mechanical Inventions (New York, 1929), 332.

• ²⁶ Clapham, цит. соч., 189.

• ²⁷ Scrivenor, цит. соч., 421. Цифры следующие: 1815 г. экспорт — 79 596 т: в Британскую Вест-Индию — 7381 т, в США — 21 501 т; 1833 г. экспорт—179 312 т: в Британскую Вест-Индию — 5400 т, в США — 62 253 т.

• ²⁸ Mantoux, цит. соч., 276.

• ²⁹ Clapham, цит. соч., 144, 196; Buck, цит. соч., 163.

• ³⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. III, стр. 308. Продукция возросла с 75 000 до 490 000 кусков.

• ³¹ Clapham, цит. соч., 243, 478.

³² James, цит. соч., 286; Mantoux, цит. соч., 106; Clapham, цит. соч., 249. Экспорт хлопка в 1830 г. составил 31 810 474 ф. ст. Buck, цит. соч., 166.

³³ К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. III, ртр. 309; Mantoux, цит. соч., 369.

• ³⁴ Merivale, цит. соч., 120.

³⁵ Cambridge History of the British Empire, II, 231.

³⁶ Merivale, цит. соч., 121.

• ³⁷ L. H. Jenks, The Migration of British Capital to 1875 (London, 1927), 64.

• ³⁸ Hansard, New Series, XV, 385. Lord Redesdale, April 19, 1825.

³⁹ Customs 8, Vv. 14, 35. В 1821—43 113 855 ф. ст; в 1832— 65 025 278 ф. ст.

• ⁴⁰ Там же. В 1821 г. — 19 082 693 ф. ст.; в 1832 г. — 29 908 964 ф. ст.

• ⁴¹ Там же. В 1821 г. — 3 639 746 ф. ст.; в 1832 г. — 6 377 507 ф. ст.

• ⁴² Там же. В Британскую Вест-Индию: в 1821 г. — 4 704 610 ф. ст.; в 1832 г. — 3 813 821 ф. ст. На Ямайку: в 1821 г. — 3 214 364 ф. ст.; в 1832 г. — 2 022 435 ф. ст.

• ⁴³ W. L. Burn, Emancipation and Apprenticeship in the British West Indies (London, 1937), 52.

• ⁴⁴ Hansard, Third Series, LXXVII, 1062. Milner, Libson, Feb. 24, 1845.

• ⁴⁵ Burn, цит. соч., 73.

⁴⁶ W. L. Mathieson, British Slavery and its Abolition 1823— 1838 (London, 1926), 222.

• ⁴⁷ A. Prentice, History of the Anti-Corn Law League (London, 1853), I, 5.

• ⁴⁸ E. Halevy, A History of the English People, 1830—1841 (London, 1927), 42—43, 47, 56—58.

ГЛАВА VIII

• ¹ Merivale, цит. соч., 93.

• ² Liverpool Papers, Add. MSS. 38 295, f. 102. Анонимный корреспондент лорду Бексли, июль 1823.

3 Hansard, New Series, VIII, 339. Петиция купцов, судовладельцев и др. лиц, занятых в торговле с Ост-Индией, 3 марта 1823г.

⁴ Cambridge Modern History (Cambridge, 1934), X, 771—772.

5 Hansard, New Series,!, 424—425, 429. May 16, 1820.

• 6 W. Naish, Reasons for using East India Sugar (London, 1828), 12

• ⁷ Hansard, Third Series, LXXV, 438. Mr. Villiers, June 10, 1844.

• ⁸ Там же, 444.

• ⁹ Merivale, пит. соч., 225.

• ¹⁰ Там же, 205.

• ¹¹ J. В. Seely, A Few Hints ot the West Indians on their Present Claims to Exclusive Favour and Protection at the Expense of the East India Interests (London, 1823), 89.

• ¹² The Speeches of... Huskisson..., II, 198. May 22, 1823,

• ¹³ Hansard, Third Series, LVII, 920. Villiers, April 5, 1841. 

• ¹⁴Там же, Third Series, LXXVII, 1056. Milner Gibson, Feb. 24, 1845.

¹⁵Там же, Third Series, LVII, 920. Villiers, April 5, 1841.

• ¹⁶ P. Guedalla, Gladstone and Palmerston. (London, 1928), 30.

• ¹⁷ Penson, цит. соч., 208.

• ¹⁸ T. Fletcher, Letters in Vindication of the Rights of the British West India Colonies (Liverpool, 1822), 27.

Анонимн. соч. Memorandum on the Relative Importance of the West and East Indies to Great Britain (London, 1823), 30; C. O-137/140. «Доклад Комитета почетной палаты ассамблеи, учрежденного для расследования различных вопросов, касающихся состояния торговли и земледелия острова и возможного влияния на них открытой торговли с Ост-Индией, а также для сохранения существующего максимума экспорта сахара». Ямайка, 1813.

• ¹⁹ С. О. 137/140. «Доклад Комитета почетной палаты ассамблеи...», Ямайка, 1813.

• ²⁰ К. Bell and W. Р. Morrell, Select Documents on British Colonial Policy, 1830—1860 (Oxford, 1928), 414. Russel to Light, Feb. 15, 1840.

• ²¹ Hansard, Third Series, C, 356. Bentinck, July 10, 1848.

• ²² Там же, Third Series, LXXV, 213. Stewart, June 3, 1844; там же, Third Series, XC, 1094. Miles, June 23, 1848.

• ²³ Там же, Third Series, LVI, 616. Viscount Sandon, Feb. 12, 1841.

• ²⁴ Там же. Third Series, XCIX, 1098. Miles, June 23, 1848; там же, 1466. Nugent, June 30, 1848; там же, Third Series, LXXXVIII, 91. Hogg, July 27, 1846. О запросе относительно каторжников см. там же, Third Series, LXXV, 1214. Mr. James, June 21, 1844.

• ²⁵ Там же, Third Series, CXI, 581. May 31, 1850.

• ²⁶ Там же, Third Series, LXXV, 198. June 3, 1844.

• ²⁷ The Political Writings of Richard Cobden (London, 1878), 12, 14.

• ²⁸ Hansard, New Series, XXII, 855, Feb. 23, 1830.

• ²⁹ Hansard, Third Series, XI, 834. March 23, 1832.

• ³⁰ Там же, Third Series, XCIX, 875. June 19, 1848.

• ³1 Там же, XXXIV, 1192. Barham, June 19, 1816.

• ³² Addresses and Memorials to His Majesty from the House of Assembly at Jamaica, voted in the years 1821 to 1826, inclusive, and which have been presented to His Majesty by the Island Agent (London, 1828), 22.

• ³³ Hansard, Third Series, XCVI, 75. Robinson, Feb. 3, 1848.

• ³⁴ Там же, Third Series, LXIII, 1218—1219. June 3, 1842.

• ³⁵ Hansard, Third Series, LX XV, 462, June 10, 1844.

• ³⁶ Там же, Third Series, LXXXVIII, 164, July 28, 1846.

• ³⁷ E. L. Woodward, The Age of Reform, 1815—1870 (Oxford, 1938), 351. Morrell, цит. соч., 519, называет это «знаменитой оплошностью Дизраэли», хотя неясно, почему это было оплошностью. Слова «проклятое наследие» принадлежат Тэйлору из Колониального управления. Bell and Morrell, цит. соч., Introduction, XXVI.

³⁸ J. Morley, The Life of William Ewart Gladstone (London, 1912), I, 268.

• ³⁹ Penson, цит. соч., 209.

• ⁴⁰ Chatham Papers, G. D.8/352. Резолюции вест-индских плантаторов и купцов от 19 мая 1791 г.

• ⁴¹ Calendar of State Papers, Colonial Series, XIII, 719. Петиция ямайских купцов от 11 октября 1692 г.

• ⁴² Parl. Hist., XXIX, 1147. April 2, 1792.

• ⁴³ Ragatz, The Fall of the Planter Class..., 211.

• ⁴⁴ Cm. Chatham Papers. G. D. 8/102, Pitt to Eden, Dec. 7, 1787. The Journal and Correspondence of William, Lord Auckland (London, 1861), I, 304. Pitt to Eden, Jan. 7, 1788. The Manuscripts of J. B. Fortescue Esq. preserved at Dropmore (Historical Manuscripts Commission, London, 1892—1927), I, 353, Pitt to Grenville Aug. 29, 1788.

• ⁴⁵ Liverpool Papers, Add. MSS. 38 409, f. 151, 155. Написано, повидимому, в 1789 г.

• ⁴⁶ Там же, f. 147—148.

• ⁴⁷ Correspondence. Despatches and other Papers of Viscount Castlereagh (London, 1848—1853), XI, 41. Liverpool to Castlereagh, Oct. 2, 1815. См. также Liverpool Papers, Add. MSS. 38 578, f. 28. Liverpool to Castlereagh, Nov. 20, 1818. В устах вест-индского рабовладельца эти слова производят забавное впечатление.

• ⁴⁸ См. Liverpool Papers, Add. MSS. 38 224, f. 118. Английский посол в Париже лорд Дорсет писал 7 мая 1789 г. лорду Гоуксбери, что лестные ссылки на британскую гуманность, «как кажется, предназначены только для того, чтобы сделать нам комплимент и успокоить нас». Сэр Джемс Гаррис из Голландии писал, что принципы гуманности, повидимому, не произвели большого впечатления на голландских купцов и что добиться их расположения нелегко. The Manuscripts of J. В. Fortescue..., Ill, 442—443. Harris to Grenville, Jan. 4, 1788.

• ⁴⁹ Chatham Papers, G. D. 8/349. Предложение было сделано 29 октября 1791 г. de Cadusey, президентом ассамблеи острова. Он настаивал на том, что необходимость оправдывает шаг, который в обычных условиях был бы изменой, так как по понятным причинам предложение не могло быть «официальным», и просил Питта во имя политики и гуманности принять «выражение общей воли». В Англии это предложение не явилось неожиданностью. 13 мая 1791 г. британский посол в Париже сообщил, что французские колонисты поговаривают о том, чтобы «броситься в объятия Англии». F. О. 27/36 (Public Record Office). Gower to Grenville.

• ⁵⁰ F. O. 27/40. De Curt to Hawkesbury, Dec, 18, 1792. Liverpool Papers, Add. MSS. 38 228, f. 197. Jan. 3, 1793.

• ⁵¹ Wilberforce, Life of Wilberforce, I, 341.

• ⁵⁴ Там же, II, 1 47, 286; А. М. Wilberforce, The Private Papers of William Wilberforce (London, 1897), 31. Pitt to Wilberforce, May 31, 1802.

• ⁵³ Klingberg, цит. соч., 116.

• ⁵⁴ Ragatz, The Fall of the Planter Class..., 308.

• ⁵⁵ H. of, C. Sess. Pap., Report on the Commercial State of the West India Colonies, 1807, 4—6; Hansard, IX, 98. Hibbert, March 12, 1807.

• ⁵⁶ Hansard, VIII, 238—239. Dec. 30, 1806.

• ⁵⁷ Там же, 985. Hibbert? Feb. 23, 1807. Возросшая потребность в рабском труде в колониях, возникших в более позднее время, объясняет своеобразную миграцию из старых колоний в новые, имевшую место в период между 1807 и 1833 гг. под видом перевозки «прислуги», сопровождающей своих господ. См.. Eric Williams, «The Intercolonial Slave Trade after its Abolition in 1807», Journal of Negro History (April, 1942).

⁵⁸ Hansard, II, 652, June 13, 1804. Лорд Шеффильд ответил, что это было бы нарушением доверия. Там же, VII, 235, Мау 16, 1806.

• ⁵⁹ Там же, VIII, 658—659, Feb. 5, 1807.

60 Там же, IX, 101, March 12, 1807.

⁶¹ Merivale, цит. соч., 303, 313—317.

⁶² Ragatz, Statistics..., 20 (таблица XVII).

⁶³ Там же, 20 (таблицы XVII, XIX и XX). Экспорт с Антигвы составил 162 573 цв 1820 г. и 115 932 ц в 1833 г.; экспорт с острова св. Маврикия: в 1820 г. — 155 247 ц и в 1833 г. — 524 017 ц.

• ⁶⁴ Там же, 20 (таблицы XIX и XXI). С 4 000 ц до 111 000 ц.

• ⁶⁵ Customs 5 (Public Record Office), Vv. 16, 22. В Сингапуре рост е 5 000 до 33 000 ц; на Филиппинах с 8 800 до 32 500 ц; на Яве с 950 до 21 700 ц.

⁶⁶ J. de La Pezuela, Diccionario Geografico, Estadistico, Historico de la Isla de Cuba (Madrid, 1862), 1, 59; Anuario Azucarero de Cuba (Habana, 1940), 59. C 14 500 до 620 000 tn.

• ⁶⁷ Customs 5, Vv. 6, 20, 21. Из Бразилии 50 800 и 362 600 ц; с Кубы 35 500 и 210 800 ц.

• ⁶⁸ Pitman, The Settlement... of British West India Plantations..., 262.

• ⁶⁹ Pezuela, цит. соч., I, 59. Плантация Алава имела 4 933 акра, обрабатывавшихся трудом 600 рабов, и давала 3 570 т сахара.

• ⁷⁰ Hansard, Third Series, LVII, 610. Ellenborough, March 26, 1841.

• ⁷¹ Там же, Third Series, II, 790. Poulett Thomson, Feb. 21, 1831.

⁷² Statements, Calculations and Explanations submitted to the Board of Trade relative to the Commercial, Financial and Political State of the British West India Colonies, since the 19th of May, 1830 (H. of C. Sess. Pap., Accounts and Papers, 1830—1831, IX, N 120), 58. Импорт в Гамбург возрос с 68 798 до 75 441 ящика; в Пруссию — с 207 801 до 415 134 ящиков. Ввоз кубинского сахара в Россию возрос с 616 542 до 935 395 пудов; бразильского — с 331 584 до 415 287 пудов.

⁷³ Burn, цит. соч., 367.

⁷⁴ С. О. 295/93. Петиция совета была вложена в депешу губернатора Гранта от 29 августа 1832 г.

Г Л А В А IX

• 1 Н. Richard, Memoirs of Joseph Sturge (London, 1864), 84. Cropper to Sturge. Oct. 14, 1825.

• 2 T. P. Martin, «Some International Aspects of the Anti-Slavery Movement, 1813—1823», Journal of Economic and Business History (Nov. 1928), 146.

• ³ Wadsworth and Mann, цит. соч., 288, 289.

• ⁴ Hansard, Third Series, XXXIII, 472. April 29, 1836.

5 Там же, Third Series, XLVIII, 1029. June 28, 1839.

• 6 Там же, Third Series, C, 54. Milner Gibson, July 3, 1848.

• ⁷ Там же, Third Series, LXXVII, 1053. Gibson, Feb. 24, 1845.

• ⁸ Там же, Third Series, LVI, 605. Hawes, Feb. 12, 1841.

• ⁹ Там же, Third Series, LXXVII, 1144. Feb. 24, 1845; там же, Third Series, XCIX, 1428. June 30, 1848.

• ¹⁰ Там же, Third Series, C, 324. Bentinck, July 10, 1848, цитирует Брайта. Бентинк указывает на имевшее прежде место покровительство, направленное против ввоза индийских текстильных товаров.

• 11 Там же, Third Series, LXXVIII, 930. March 14, 1845.

¹² Там же, Third Series, LXXVI, 37. June 27, 1844.

¹³ Там же, Third Series, XCIX, 1420. June 30, 1848.

¹⁴ Auckland Papers, Add. MSS. 34 427. f. 401—402. Wilberforce to Eden, Jan. 1788.

• ¹⁵ J. A. Landford, A Century of Birmingham Life: or a Chronicle of Local Events (Birmingham, 1870), I, 434.

• ¹⁶ Ashton, цит. соч., 223.

• ¹⁷ Langford, I, 437.

• ¹⁸ Dent, цит. соч., 427.

¹⁹ Eng. MS. 743 (John Rylands Library). Auxiliary Society for* the relief of Negro Slaves, f. 12, Jan. 9, 1827; f. 15, July 10, 1827.

• ²⁰ Hansard, Third Series, 1270. July 25, 1833.

• ²¹ Там же, Third Series, XVI, 288. March 6, 1833; там же, Third Series, XVIII, 911. June 17, 1833.

²² Там же, Third Series, LX 111, 1174. June 3, 1842.

²³ Там же, 1173.

²⁴ Там же, Third Series, LXX, 210. June 22, 1843.

• ²⁵ Там же, Third Series, LXXVII, 1128. Feb. 24, 1845.

26 Там же, Third Series, XCIX, 751—752. June 16, 1848.

• ²⁷ Mackenzie-Grieve, цит. соч., 283.

• ²⁸ Hansard VII, 612. Lord Howick, June 10, 1806.

²⁹ Там же, VIII, 948. Lord Howick, Feb. 23, 1807.

³⁰ Jackman, цит. соч., II, 515,

³¹ Hansard, VIII, 961—962. Feb. 23, 1807.

32 Buck, цит. соч., 31—32.

• ³³ Hansard, New Series, XXIII, 180. March 11, 1830.

• ³⁴ The Speeches of... Huskisson..., I, 115. Feb. 1826.

• ³⁵ Hansard, Third Series, XIX, 793, July 17, 1833.

³⁶ Там же, Third Series, XVIII, 909—910. June 17, 1833.

• ³⁷ Там же, Third Series, XVI, 285. March 6, 1833.

³⁸ Eyre-Todd, цит. соч., Ill, 256, 263—264.

³⁹ Donnan, цит. соч., II, 537, 564—565.

• ⁴⁰ Hansard, Third Series, XVI, 291. March 6, 1833.

⁴¹ Ragatz, Statistics..., 9 (таблица IV).

⁴² Report of the Proceedings of the Committee of Sugar Refiners, 3, 8, 15.

⁴³ Debates... on the East India Sugar Trade, 19.

⁴⁴ Hansard, Third Series, VII, 764. John Wood, Sept. 28, 1831.

⁴⁵ Там же, Third Series, XIX, 1165—1667. William Clay, July 24, 1833.

⁴⁶ Там же, Third Series, VII, 764. Sept. 28, 1831.

• ⁴⁷ Там же, Third Series, VIII, 362. Oct. 7, 1831.

• ⁴⁸ Hansard, Third Series, XVIII, 589. June 11, 1833.

• ⁴⁹ Там же, Third Series, LVI, 608. B. Hawes, Feb. 12, 1841.

• ⁵⁰ Ramsay, MS. Vol., f. 64. Адрес по поводу предложенного билля об отмене работорговли.

• ⁵¹ Parl. Hist. XXIX, 270. April 18, 1791.

⁵² Там же, 322.

• ⁵³ Proceedings of the Committee for Abolition of the Slave Trade, 1787-^1819 (British Museum), Add. MSS. 21 255, f. 100. April 14, 1789.

⁵⁴ J. Newton, Thoughts upon the African Slave Trade (Liverpool, 1788), 8.

• ⁵⁵ Hansard, VIII, 947—948. Lord Howick, Feb. 23, 1807.

⁵⁶ Report of a Committee of the Liverpool East India Association..., 56.

• ⁵⁷ Hansard, Third Series, VII, 755. Sept. 28, 1831.

• ⁵⁸ Там же, Third Series, XVI, 881—882. March 20, 1833.

• ⁵⁹ Там же, 290. March 6, 1833.

⁶⁰ Там же, Third Series, XIX, 1169. July 24, 1833.

ГЛАВА X

¹ Despatches... of Wellington, I, 329. Canning to Wellington, Sept., 30, 1822.

2 Там же, I, 453. Wellington to Canning. Oct. 28, 1822.

3 Correspondence... of Canning, I, 62. Меморандум для кабинета, 15 ноября 1822.

⁴ Hansard, Third Series, XCVI, 1096, Hutt. Feb. 22, 1848.

• 5 Despatches... of Wellington, I, 329. Canning to Wellington, Sept. 30, 1822.

6 Correspondence... of Canning. I, 62. Меморандум для кабинета, 15 ноября 1822.

• ⁷ R. I. and S. Wilberforce. The Correspondence of William Wilberforce (London, 1840), II, 466. Oct. 24, 1822.

• ⁸ Despatches... of Wellington, I, 474—475. Oct. 31, 1822.

• ⁹ Hansard, XXX, 657—658. April 18, 1815; там же, XXXI, 174, May 5, 1815. О связях Барингов с Латинской Америкой см. Jenks, цит. соч., 48.

¹⁰ Hansard, XXXI, 557, 606, 850—851, 1064. June 1, 5, 16, 30, 1815.

• ¹¹ Там же, New Series, XI, 1345. June 15, 1824.

• ¹² Там же, 1475—1477. June 23, 1824.

• ¹³ Там же, 405. Gascoyne, June 15, 1830; там же, New Series, XX, 495. Gascoyne, Feb. 23, 1829.

• ¹⁴ Correspondence... of Castlereagh, X, 112. Castlereagh to Liverpool, Sept. 9, 1814.

• ¹⁵ Hansard, Third Series, LIX, 609. Brougham, Sept. 20, 1841.

• ¹⁶ Там же, Third Series. XCVI. 1101—1102. Jackson, Feb. 22, 1848.

• ¹⁷ Там же, Third Series, XCVI, 1095. Цитировано у Hutt, Feb. 22, 1848.

• ¹⁸ Там же. Third Series. XCVIII, 1168, Palmerston, May 17, 1848; там же, 1198. Cardwell, May 18, 1848.

• ¹⁹ Там же, Third Series, LXV, 938, 942, 945. Aug. 2, 1842.

• ²⁰ A. K. Manchester, British Preeminence in Brazil, Its Rise and Decline (Chapel Hill, N. C., 1933), 315.

• ²¹ Hansard, Third Series, XCVIII, 994—996, March 24, 1848.

• ²² Там же, Third Series, L, 383. Aug. 19/1839.

• ²³ The Manuscripts of J. B. Fortescue..., IX, 14—19. Edmund Lyon to Grenville, Jan. 16, 1807.

• ²⁴ Hansard, XXVIII, 349. Lord Holland, June ^7, 1814.

• ²⁵ Там же, XXX, 657—658. April 18, 1815.

²⁶ Statements, Calculations and Explanations submitted to the Board of Trade..., p. 84. Письмо от Keith Douglas, 30 Oct. 1830.

• ²⁷ Times, Jan. 30, 1857.

• ²⁸ Hansard, Third Series, L, 131. Inglis, Aug. 8, 1839.

• ²⁹ Там же, Third Series, XCIX, 1324. Inglis, June 29, 1848.

• ³⁰ Там же, Third Series, LXXXVIII, 163, July 28, 1846.

³¹ Merivale, цит. соч., 303—304.

• ³² Morley, цит. соч., I, 78.

• ³³ E. В. Dykes, The Negro in English Romantic Thought (Washington, D. C., 1942), 79—80.

• ³⁴ Sypher, цит. соч., 215—216; Dykes, цит. соч., 70.

³⁵ N. В. Lewis, The Abolitionist Movement in Sheffield, 1823— 1833 (Manchester, 1934), 15, 17.

• ³⁶ Там же, 13—14.

• ³⁷ T. Carlyle, «The Nigger Question», English and other Critical Essays (London, 1925). Заслуживает внимания весь очерк, написанный в 1849 г.

ГЛАВА XI

• ¹ С. О. 28/95. House of Assembly, Barbados, Nov. 15, 1825.

• ² С. O. 28/92. Report of a Debate in Council..., 5.

• ³ С. O. 137/145. Shand to Bathurst, Nov. 26, 1817.

• ⁴ С. O. 28/92. Report ofa Debate in Council..., 24.

• 5 С. O. 295/92. Edward Jackson to Governor Grant, Dec., 31, 1831.

6 С. O. 137/156. Manchester to Bathurst, Dec. 24, 1824.

• ⁷ С. O. 137/163. Manchester to Bathurst, Nov. 13, 1826.

• ⁸ С. O. 137/154. Manchester to Bathurst, Oct. 13, 1823.

• ⁹ С. O. 295/85. Oct. 29, 1830.

КОЛИЧЕСТВО СЛУЧАЕВ ОТПУСКА РАБОВ НА ВОЛЮ ЗА 1825—1830 гг. (до 29 октября)

Год	Количество отпущенных на волю	Количество отпущенных с уплатой выкупа	Количество i рабов, занятых на плантациях	Количество домашних рабов
1825	162	98	38	124
1826	167	108	46	121
1827	167	129	49	118
1828	128	84	33	95
1829	87	41	15	72
1830	32	22	6	26

10 С. О. 295/72. Woodford to Bathurst. Aug. 8, 1826.

¹¹ Bell and Morrell, цит. соч., 382.

¹² С. О. 28/99. Carrington to Bathurst, March 2, 1826.

¹³ С. O. 28/93. Warde to Bathurst, Oct. 21, 1824.

¹⁴ С. O. 137/165. Message of House of Assembly. Dec. 1827.

15 С. O. 137/143. Oct. 31, 1815.

• ¹⁶ С. O. 137/183. Manchester to Goderich, Nov. 13, 1832.

• ¹⁷ Там же, Manchester to Goderich. Dec. 16, 1832.

• ¹⁸ С. O. 137/186. Memorial of the Jamaica deputies to Britain, Nov. 29, 1832.

• ¹⁹ С. O. 137/183. Manchester to Goderich, секретное и конфиденциальное письмо. Dec. 16, 1832.

²⁰ С. О. 137/187. Z. Jones to Goderich, Feb. 22, 1832.

• ²¹ С. O. 137/187. Goderich to Manchester, секретно, March 5, 1832.

• ²² Эти слова принадлежат Каннингу.

²³ С. О. 137/154. Manchester to Bathurst, Dec. 24, 1823.

• ²⁴ С. О. 28/111. Smith to Stanley, July 13, 1833.

• ²⁵ С. O. 111/69. D’Urban to Murray, April 20, 1839. См. также С. O. 295/87. Smith to Goderich, July 13, 1831 (письмо с Тринидада).

²⁶ С. O. 295/92. Grant to Goderich, March 26, 1832.

• ²⁷ С. O. 295/92. Grant to Howick, April 30, 1832.

• ²⁸ С. O. 137/119. Coote to Castlereagh, June 27, 1807; С. O. 137/120. Edmund Lyon, ямайский агент, to Castlereagh, July 17, 1807.

• ²⁹ С. O. 137/142. Manchester to Bathurst, Jan. 26, 1816.

³⁰ С. O. 137/143. Отрывок из письма с Ямайки, Мау 11, 1816.

• ³¹ С. О. 28/85. Codd to Leith, April 25, 1816; там же, Rear Harvey to J. W. Croker, April 30, 1816.

• ³² С. O. 295/60. Командующий гарнизоном Тринидада — губернатору Вудфорду, Aug. 30, 1823.

• ³³ С. О. 137/145. Shand to Bathurst, Nov. 26, 1817.

³⁴ С. О. 28/111. Smith to Stanley, May 23, 1833.

• ³⁵ С. O. 111/8. Nicholson to Castlereagh, June 6, 1808.

• ³⁶ С. O. 137/156. Manchester to Bathurst, July 31, 1824.

• ³⁷ С. O. 28/85 Codd to Leith, April 25, 1816.

• ³⁸ С. O. 137/143. Alexander Aikman, Jr. to Bathurst, May 2, 1816.

• ³⁹ С. O. 137/142. Manchester to Bathurst, May 4, 1816.

• ⁴⁰ С. O. 111/39. Murray to Bathurst, Aug. 24, 1823.

• ⁴¹ С. O. 28/92. Warde to Bathurst, Aug. 27, 1823.

• ⁴² С. O. 137/156. Manchester to Bathurst, July 31, 1824.

⁴³ С. O. 111/44. D’Urban to Bathurst, May 5, 1824.

⁴⁴ С. O. 28/107. Lyon to Goderich, March 28, 1831.

⁴⁵ С. O. 137/181. Belmore to Goderich, Jan. 6, 1832.

• ⁴⁶ С. O. 137/182. Belmore to Goderich, May 2, 1832.

• ⁴⁷ С. O. 137/191. F. B. Zuicke to Governor Belmore, May 23, 1832.

• ⁴⁸ С. O. 28/111. Smith to Goderich, May 7, 1833.

• ⁴⁹ Там же.

⁵⁰ Там же, Smith to Stanley, May 23, 1833.