КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Князь Угличский [Владимир Николаевич Уточкин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Владимир Уточкин КНЯЗЬ УГЛИЧСКИЙ

Глава 1

До столицы добирались всего неделю, благо свита была о конях и дождей за время пути не случилось. Встали на подворье, что недавно пожаловал государь. Терем выходил окнами на восход, с видом на новую Орбацкую краснокирпичную проездную башню и прилегающие стены Белого города, дальше виделся последний рубеж обороны: вековой кремль и его ближайшие башни: Конюшенная, Боровицкая и Свиблова.

Прошло несколько дней. Не смотря на опасения ближников, никаких последствий поездка в Суздаль не имела. Очевидно, за мной за малостью лет и прежней благонадежностью измены не усмотрели.

По размышлению, от страшных наставлений старицы Евпроксии я решил воздержаться и Годунова не провоцировать, а вот подготовку к большому голоду затягивать было нельзя, потому сам напросился на прием к царедворцу.

Тот принял меня через день в своем кремлевском тереме, стоящем неподалеку от дворца государя.

Второй человек державы сидел за столом, на котором стоял дареный мной самовар, чашка с сахаром и блюда со сладостями.

— Здрав будь на долгие лета прагвитель царства Московского, боярин и конюший Борис Федорович. — Поклонился я.

— И тебе здравствовать князюшко. Сделай милость, садись за стол, не чинись, испей со мною новину, взвар из ханского листа, сия трава привезена торговыми гостями из Сибирской земли. Бают, от всех недугов помогает. Пошто явился ты к Москве?

— Хотел говорить с тобой о великом гладе на Руси.

— На все воля Божья. Вскую впусте толковище вести? Богослужения проведем, вклад богатый пожертвуем, можа Господь смилуется над верными рабами своими.

— Весть мне бысть, что через шесть лет придет глад трехлетний на Русь. К той поре нынешнего государя на свете уж не будет. И умрет он без наследника мужеского полу. Что скажет чорный люд про нового царя, при коем лихая беда падет на наши пределы?

Боярин встал, вышел за дверь, затем вернулся, крестясь.

— Я уж сказывал тебе прежде, не упоминай всуе о кончине государя. Коль кому твои словеса до ушей дойдут, бысть беде. В измене тебя повинят, в волховании безбожном. Уразумел ли? Что до порухи и бедствий, многолетних. Что ж поделать? Жита на три лета на всю Русь впрок не запасти.

— Может объявить в церквях о грядущих испытаниях? Пущай людишки сами начинают о близкой напасти печаловаться. — Предложил я.

— Се плохая придумка — Годунов отрицательно покачал головой. — Цену на жито уж днесь вздуют, не станут, в ожиданиях томится.

— Так и ладно, ныне хлада трехлетнего нет, и хлебов будет в избытке. Купцы накопят жита впрок, сколь смогут, бо опосля вынуждены будут начать его продавать. Оповестив о напасти черных людей смуты избежим. Некому напраслину будет возводить, де во гладе повинен новый царь. Бояре да люд побогаче выкрутятся, а от бедноты ни чего не делая, дождемся хулы да бунта, купно и порубежные державы с войсками подойдут урвать кусок землицы от царства Московского. — Выложил я новый аргумент.

— Аминь. — Отхлебнув взвара, задумался Годунов. — Мню воспретить вывоз хлеба за рубеж, сала також. Бо убыток для торговых людей, да казны и как излишки хранить?

— Надобно строить хранилища, да погреба какие для долгого хранения едова, шесть лет ещё до годины лихой, но делать дело надо ныне. Да вот, прежде, баял ты, бо хлеба не хватает за Каменным поясом, да в украйнах полуденных? Может ускорить переселение лишних людей на эти земли? Голодных ртов убавится в скудных землях, тем, кто останется, достанет больше пахотной земли, трудовых рук прибудет в новых пределах.

— Да где ж они есть лишние люди-то? Вон испоместные дворяне жалятса на малолюдье да оскудение! — возразил Годунов.

— Как глад придет тем дворянам кормить своих дворовых нечем будет. На полуденной украйне землица получше нашей-то всяко! Надобно в приказном порядке дворян с крестьянами переселять на новые земли с увеличением наделов. Се государево дело! — разошелся я.

— Ты молод есчо за государя то думати, на то бояре есть! — такая отповедь меня немного охладила.

— Может черносошных крестьян переселять? — Спросил я, уткнувшись в стакан с горячим напитком, оказавшимся обычным чаем.

— Еще чего не бывало. Сии землепашцы ратуют на царских землях и плотют деньгу непосредственно царю.

— Так объявить новые земли царским уделом? И разрешить переселяться черносошным?

— Сице юнота ты, княжич, оле беспокойство творишь! — Сначала вспылил, а потом задумался боярин. — Обно думка справная. Яз с боярами потолкую. Токмо, чем далее на полудень, тем более опаску держать надобно от татаровей и ногаев.

— Есть такой овощ из заморских земель, называется земляное яблоко или картофель. Урожай дает самдесять, зело вкусен, а за морем страны есть, в коих хлеба не знают, а вместо хлеба у них сей картофель едят. — Перешел я к новой теме.

— Егде имать то оный? — вопросил соправитель царя.

— Мне аглицкий купец Джакман привез бочку сих овощей по наказу моему.

— Мало бочки той. Мы чай не Христос, чтобы единой бочкой тротофелей всю Русь накормить. Прости Господи. — Крестясь, выдал контраргумент Годунов.

Вот же ретроград — подумал я.

— Можно иноземным купцам наказ дать, дабы везли в наши земли сии корни кораблями, сколь смогут, а государевы дьяки бы покупали. Борис Федорович, ведь люди на Руси будут тысячами помирать с бескормицы! Господь не простит, что ведая о бедах грядущих, не спасли душ христианских!

— Сия мысль не глупа и богоугодна. Брашна у нас своего вдосталь, або кортофли твои, коих у нас нету, можно и покуплять. Обаче хороша еда то, аки сказываешь?

— Вкусна и сытна.

— Ин ладно, яз с думными боярами да дьяками обговорю мысли твои. Да пришли мне тех яблок земляных, на пробу да для заказу у иноземных купцов. — За разговором чай остыл, и хозяин дома недовольно отодвинул от себя серебряный подстаканник. — Государь желал видеть тебя на празднованиях на новый год. Яз и сеунча отправлял к тебе.

— Не знал я об том. Меня Эль-мурза Юсупов в Романовку пригласил, родич к нему приехал, опосля во Владимир на богомолье ездил, да к Москве сразу.

— Ужо знаю теперя. Прогулял ты впусте празднования кремлевские о начатии нового лета. Патриарх с государем в золотых одеждах богослужение отстояли, колокольный звон плыл над всею Москвой. Свита царская в парчовых нарядах, послы иноземные, царица. Вельми благолепно. — Годунов покачал головой. — Пустое, чего уж. Вот чего, через седьмицу в полные лета войдешь, государь тебя видеть восхочет. Приказал бысть тебе на Москве. Вели холопям своим, дабы платье твое справили по чину, абно Федор Иоанович узрит тебя в обносках каких, да зачнет мне пенять, де в скудости живет брат его сводный. Бо яз тебя знаю ужо, сызнова зачнешь на бедность жалиться и волости требовать. Отпразднуешь у меня во дворце, в твоем подворье тесно и невместно. — На том аудиенция и закончилась.

Ждан тем временем подал в поместную избу грамоту об обмене принадлежащих угличскому уделу разбросанных по царству мелких сел и деревень на большее поместье в районе засечной черты. Теперь надо было ждать царский указ об том.

Услыхав о государевом приказе, ключник сначала обрадовался, а за тем за голову схватился. Княжеские парадные одежды остались в удельной столице. Немедленно дворяне из свиты были посланы в Углич за нарядами да подарками для царя и ближних бояр.

Началось празднование дня рождения по накатанному сценарию. С утра раннего обрядили меня в шелк да парчу и отправили на богомолье. Отстояв службу, поехали на двор к Годунову. Тот встретил радушно, вина налил. К обеду начали собираться гости, практически никого, из которых я не знал. Пригласил их, очевидно, хозяин дома, либо, узнав, что на приеме будет государь, сами напросились. За стол не садились, ждали царя.

Федор Иоанович приехал ближе к вечеру. Такой же, как и обычно бледный, в темных одеждах, больше похожий на монаха. Улыбаясь, протянул руку. После поцелуя поднял с колен и приобнял.

За стол сели сообразно знатности. Царь в середине, направо я, налево Годунов, далее гости по непонятному мне ранжиру.

Первым здравицу объявил царь:

— Слуги мои верные, брате мой в полные лета входит. Ведают все, бо защитил он дщерь мою любимую Феодосию от хворобы смертной снадобьем из рога индрик-зверя. Николе не гневал меня и не утруждал впусте. Богобоязнен, в его уделе множество полоняников иноземных приняли истинную веру. И в вере зело крепок, хвалят его божьи люди. Государев слуга, Борис Федорович, просит за тебя дщерь свою Ксению. В честь праздника, в память об отце нашем, велю — женись. — Минутная тишина сменилась валом поздравлений. Царь перекрестил и приобнял.

— Ато Борис Федорович? В палатах ли дочь твоя, кою ты прячешь от света белого? Мне Ирина, катуна моя любимая, баяла, де красавица да умница растет в тереме твоем.

— Тута царь батюшка.

— Ну, внегда ты здесь, брате мой здесь, то стану я сватом абие.

— Прости государь ано не по обычаю сие. Надобно по старине, по обряду. Приданное обговорить, то, сё.

— Борис Федорович. У тебя днесь царь в сватах. Веди дщерь пред очи мои.

Годунов поклонился царю:

— Аки повелишь государь. — Потом крикнул: — Мария Григорьевна, веди Ксению в палаты, царь требует.

Вошла жена Годунова, у которой я как то гостил в вяземской усадьбе, и ввела за собой в горницу, девушку чуть ниже среднего роста, симпатичную, с неестественно ярким румянцем, наряженную с головы до ног в шелка и парчу, на черных волосах собранных в косу, перевитую красной лентой, лежал венчик усыпанный жемчугом. Следом вошли несколько женщин.

Я сидел за столом как дурак, красный и смущенный. Судя по наряженной загодя невесте, у Годунова с царем все было оговорено заранее. Борис Федорович хитер: царь в сватах, множество гостей — видаков, да все именитых фамилий.

— Димитрий, подь сюды. — Позвал меня царственный брат. Я, как деревянный, вылез из-за стола и подошел к нежданному свату.

— Зрети какую красну девицу за тебя Борис Федорович отдает. — И указал на Ксению. Та, сильно смутившись, укрылась длинным рукавом.

— Ну-ну красавица, сей отрок мужем твоим станет в скорости. Благослови молодых Борис Федорович во имя Христа. — Царь перекрестил пару и чуть отступил в сторону.

Откуда-то взялась икона, в золотом окладе. Нас с Ксенией поставили на колени и Годунов, перекрестив, черным от времени образом, благословил на брак. Я перекрестился, поцеловал в свою очередь икону, после чего меня поднял с колен будущий тесть. Обняв, он шепнул на ухо: — Благодари царя и пригласи на свадьбу его и гостей.

— Государь, гости дорогие, благодарю за честь, прошу вас быть гостями на моей свадьбе. — С поклоном послушно заявил я.

Невесту увели из зала.

Ну вот, мелькнула мысль, я теперь наполовину женат, а Годунов хитер, своего не упустит.

Дальнейший праздник не сильно отличался от таких же. Множество здравиц, надарили богатых одежд, оружия с узорочьем, денег в серебре и золоте, коня. Надрался я прилично, и ночевать остался у будущего тестя.

Наутро поправлялся вместе с Годуновым.

— Что, не ждал от Федора Иоанновича такого благоволения? — тут Годунов запустил мхатовскую паузу. — То яз деля тебя попросил. Иначе мог бы ты и вовсе не жениться никогда. Ведаешь, поди, обычай царский?

— Да, слышал. Не ждал чести такой. Благодарю Борис Федорович. Государь слушает тебя. — Ответил я.

— Яз — Слуга Государев — нет чина выше и чин тот за так не даруют! Онеже внемли мне, не кичись родом древним. — Указал пальцем на меня царедворец.

— Борис Федорович, ведаю я, сколь много дел великих свершил ты для государства нашего и еще сотворишь. Даже в мыслях николе не бывало вставать супротив тебя. — Вполне искренне заявил я.

— Свадьбу справим после Пасхи. Праздник светлый, дочь отдаю любимую, пусть будет зелень новая, да небо ясное. О приданном не думай, не обижу. А тебе надобно получить благословление от матушки твоей, инокини Марфы. До мая навести её в обители.

— Как скажешь Борис Федорович.

Дел в столице больше не было и дабы не мозолить глаза властям, посовещавшись с Жданом и Афанасием, решили, не затягивая вернуться домой.

Глава 2

В уделе большей части стрельцов с головой давно не было. На трех стругах в августе на Усолье увезли угличское сукно, порох, свинец, и сотню новых пищалей, для союзных казаков, да усольского гарнизона. Также на насадах ушли несколько семей крестьян из выкупленного полона, для организации землепашества острожка и солеварен. Одновременно тяжелогруженые струги под неявной охраной были приманкой для лихих людей.

Последствия разгона, что учинил в Угличе митрополит Казанский Гермоген, уже улеглись. Стеньку Михайлова врачевал Баженко Тучков. Химика добрые монахи сильно избили и морили голодом да жаждой, пока митрополит не сменил гнев на милость. Порох, привезенный угличскими пушкарями сановному церковнику произвел на того хорошее впечатление, и за-ради пользы воинской старик простил Стеньке неуступчивость в смене веры.

Уже заканчивалась жатва, что напомнило о сельскохозяйственных проблемах. Я их видел в следующем: сбор и сохранение урожая на несколько лет для борьбы с грядущим голодом на Руси, а также селекционная работа.

Так как по обоим вопросам я не был специалистом, требовалось кого-то поставить на это направление. Делегирование полномочий — нужное дело, самому везде не поспеть.

В нынешнем сезоне пахотная земля, под надзором Фролки Липкина, была занята кормовыми культурами, в зиму опять планировалась подготовка почвы вывозом удобрений, а уж с весны, сев отборным зерном. Надежда, что сортировка зерна уже в первом сезоне даст резкий скачек урожайности, даже при новых методах обработки земли была слабой. Само собой, селективная работа даст очевидный эффект при многолетних усилиях. Но разницу в урожайности отборного и не сортированного зерна крестьяне увидят в первый год.

Вон как кузнецы в Устюжне подсели на новые технологии. Крестьяне при всей их дремучести свою выгоду увидят.

Сбор урожая и соответственно низкие цены на хлеб, натолкнули на мысль обратиться к ключнику за советом.

— Дядька Ждан, знаешь поди, что Богородица мне является.

Ключник глянул остро, но поклонившись, молвил:

— Я раб твой, ты мой государь. Мне знать невместно, аки прикажешь так и сделаю.

— Ждан, не шуткую яз. Чёрная весть. Ведомо мне, что вскорости придет на Русь трехлетний хлад и дождь. И не станет жито родится в земле, а коли взойдет, то сгниет на корню!

Ближник аж побелел. В те времена голод был всегда рядом. Крестьяне, бывало, голодали весной. Смертность была страшная. Из детей выживало два-три из десятка.

— Да как же это? Почто на нас Господь-то прогневался? Что же делать-то? — запричитал дядька.

— Истину глаголю. Не минет нас напасть, не отмолят ни Патриарх, ни святые старцы. Токмо Богородица весть подала не впусте. Нать вборзе к беде готовиться. Чего присоветуешь?

— Вскую бысть беде?

— Через пять-шесть лет.

— Ну, государь, напужал ты меня, то ж когда будет. — Расплылся в улыбке дядька. — Може поблазилось тебе?

— Трижды являлась мне Богородица. Не минет нас напасть. Вот те крест. — Я перекрестился на красный угол. Таким в нынешние времена не шутили.

— Давай дядька не горевать, а думу думать, как спасти люд христианский. Ныне землепашцы хлеб сеют не лучшим зерном, дай Бог, сам три собирают. Коли веялкой просеять посевную казну, да взять не каждое, а самое тяжелое да великое семя, то и урожай с того посева выйдет великий. С того прибытка сможем в клети больше ржи да пшеницы заложить в прок. Ты что думаешь?

— Земля родит, аки Бог даст. Надобно батюшку на сев позвать, да службу провесть благочинно. А подарит Господь урожай, амбары поставить новые да поболе. Обаче ставить внутри кремля для бережения от лихих людей. Да тако издавно заведено на случай осад. Да суши — рыбы сушеной брать сколь сможем оброчной, да и сверх того, взамен урока царской рыбы, коли велишь. Бондарям надобно дать наказ пусть бочек в запас выделают, для зерна и рыбы.

— Чтоб яз опричь тебя делал? — Я обнял дядьку. — Царскую рыбу на торжище купим, велю запас из оброчной рыбы брать сколь можно. Видел ты черные корни, округлые на редьку али яблоки похожие, что иноземец Джакман привез?

— Две бочки в клети стоят, яз никому не выдавал сих корней, до твоего приказу.

— Сей корень зовется картофель. С него можно каши делать и в суп класть и так варить. Вельми вкусная и сытная снедь делается. А растет он в земле и прибыток дает сам десять. Тако надобно нам поле по весне засеять тем картофелем, для него холод и дождь не так страшны, как для хлеба. Как соберется у нас поболе той картошки, так будем всем землепашцам выдавать в хозяйство. Велю хранить его с бережением в темной и сухой подклети. Следи за ним, если что худое будет, мне скажи.

— Слушаю государь, або татарские люди привезли три телеги с травой, казали твой приказ. Яз те телеги поставил на заднем дворе да запамятовал, прости за оплошку.

— Есть ли у нас пустая клеть али амбар?

— Теперича амбары полны все житом да другой снедью, або найдем какой чулан.

— Прикажи дядька то сено туда положить.

Кстати о сельском хозяйстве. Значительную пользу принесли бы теплицы. На этот сезон уже конечно нет, а вот на следующий.

К князю был вызван старший артели удельной стеклодувной мастерской.

Стекловара звали Никандр, который теперь получил фамилию Стеклов. После разговора о подчиненных стекловару трудниках и проблемах работы мастерской перешли к конкретному вопросу.

— А скажи Никандр сколько стекла может выдавать мастерская?

— Дык, княже, сколь скажешь столько и сделаем.

— А ровное и прозрачное стекло для окон лить умеешь?

— Такого отродясь не делали. Мы посуду, бусы какие цветные, бисер також. Для окон стёкло ровное да прозрачное никто не может соделать. У бояр, да нарочитых людей слюдяные окошки в свинчатом переплете строют, у крестьян из бычьего пузыря ладят.

Тут лежало не паханое поле и куча прибылей.

— Обаче выдул ты для моей зельевой избы посуду прозрачную да тонкую.

— Дык мне уж шестой десяток лет идет и мастрота моя со стёклом полвека растет, а буры, что твои княжьи люди сработали, ранее не видал. С таким зельем лепое стёкло выходит. А поделки наши мы выдуваем, либо в форму також можно. Есть хитрый способ выделывать небольшие ровные стёкла.

— И чего за способ?

— С выдувальной трубки делается шар, опосля протыкается и трубку вращают, дабы стекло распрямилось и тако застыло. С той стеклянной тарелки края режутся на куски в пядь стороной самое большее, и то стёкло все одно невзрачное выходит.

Мною было выдано распоряжение о подготовке на завтра особой плавки стекла. В прошлой жизни попадалась мне информация о заливке расплавленного стекла на расплавленное же олово.

Такая технология для данного времени была неизвестной.

Ждан, услыхав об оконном стекле, развил небывалую активность. Ключника дело, сулящее сказочные барыши, крайне заинтересовало. Стекло в здешнем мире я видел только в царских палатах да в теремах у знатных бояр. Стекла были преимущественно цветные, мутноватые, и размером не больше пяди, собранные для больших окон витражными переплетами. По размерам окон в княжьем тереме была выполнена металлическая рамка на металлическом же листе-подложке, расклиненная для образования формы.

На другой день после обеда поехали к стекловарам.

Мастерская была расположена на окраине Углича в большом сарае из пиленых досок. Также на дворе стояло несколько изб неясного назначения. Кирпичные сводчатые печи были устроены в дальнем конце мастерской. Плавка стекольной массы велась в больших тиглях с помешиванием через свод печи металлической мешалкой, для выравнивания состава.

Прямо на полу сарая, где размещалась мастерская, уложили форму для оконного стекла. Для образования ровного слоя требовалось подложку выставить горизонтально. На этот раз обошлись проливкой водой (стоит подумать об уровне) и, выставив поддон в горизонт, расклинили борта. Затем обмазали стыки глиной. И прямо в печь, где варилось стекло в тигле, поставили керамический сосуд с рубленным на куски оловом.

Перелив металл на поддон, сверху залили стеклянную массу. Сначала стекло легло бугром, но затем растеклось словно варенье, взбрызгивая и плюясь раскаленными каплями. Постепенно этот бутерброд остыл, рамку разобрали, и поддев с краев ножом отделили лист стекла от блестящего олова. Первый лист получился толстоватым с незначительными оптическими искажениями, но множеством мелких дефектов со стороны металла. Очевидно, олово успевало окисляться. Такое стекло можно было поставить на окно только после шлифовки поврежденной стороны. Мои планы по сказочному обогащению оказались под угрозой.

Тогда так. Я подошел к Тучкову и тихо ему сказал:

— Дядька Ждан привези мне серебряных слитков безмен иль два. — Ключник поклонился и умчался в кремль.

Через полчаса он привез калиту с серебром.

На этот раз в тигель засыпали слитки серебра. Для рамки на окно его было маловато, а для пробы достаточно. В мастерской нашли глиняное блюдо грубой лепки и в него залили жидкий металл, отогнали пленку окислов, и сверху из тигля долили стекольный расплав. После остывания блюдо разбили и отделили кругляш стекла от серебряного слитка. Вот теперь стекло было идеально ровным и прозрачным. Мастера сказали, что изделие нужно отжечь, чтоб не билось.

Стекловары были на взводе. Получение оконного стекла любых размеров было прорывом. Но для его выделки нужна была масса дорогого металла. Для меня это проблемой не было, серебра получаемого от "усушки" свинца хватало. Так как для моих замыслов требовались ростовые зеркала, я решил построить печи для выделки и отжига изделий больших размеров прямо в крепости.

Первый блин забрали с собой, Ждан прибрал серебряный слиток, а стекловарам был дан приказ не болтать о способе выделки ровного стекла.

Это было полдела, из зельевой избы был вызван наш лучший химик Стенька Михайлов. Ему было дано задание провести опыты с кислотами и серебром и разработать способ изготовления зеркал. Дело сулило небывалый прибыток и широкие возможности по экспорту за рубеж. Учитывая, наш дефицит во внешнеторговых операциях, зеркала, при их текущей стоимости, могли закрыть собой все наши финансовые проблемы. Также озадачил его получением каучука из корней одуванчика, но это так, по мере возможности.

Тучкову было поручено строительство, во избежание пожара в деревянной крепости, каменной стекловарни с печами нужных размеров и по готовности выделке листового стекла под его надзором.

Однако главный технологический прорыв делался в северном городе удела. Паровая машина. Пора пришла проведать Устюжну.

Глава 3

Федор Савельев, литейщик московского пушечного двора, с согласия Москвы отлил шутейные пушки из меди да чугуна, для угличского потешного отряда, а в изготовлении огненной машины, как здесь звался паровик, практически не сдвинулся с места, он просто не знал, как взяться за дело. С чего начать.

— Таковая механика небывалая словно часы, какие заморские. Не ведаю как и подступиться. — Был его ответ на мои вопросы о паровике.

— Таковые машины строют в Аглицком королевстве и топят каменным углем. С помощью таковых причуд осушают шахты по добыче серебряной руды. — Я, конечно, понимал, что паровиков в этом мире еще нет, но если мастер будет знать, что такие машины уже где-то выделывают, ему будет легче сделать первый шаг. Также ссылки на зарубежный опыт давали легитимность моим идеям.

Для начала нарисовал общую схему паровика. Цилиндр, поршень, клапаны, золотник. Детально с разборкой были осмотрены ранее сделаные модельки паровика. Общее образование и понимание мира в этом времени было очень низким. Все мастера постигали профессии руками и долгой практикой, годами ходя в подмастерьях, без всякой теоретической подготовки. Теперь-то я понял проблемы царя Петра и его массовый завоз специалистов из-за рубежа.

Так как у меня инженерной подготовки также не было, общим решением приняли строить пробную машину с диаметром поршня в две угличских пяди или двадцать вершков. Увеличение мощности паровика виделось в размерах парового котла и соответственно выработки пара и регулировки его подачи.

Для литейного мастера открытием стал чертеж, с прорисовкой всех элементов в сборе, отдельных деталей, разрезов и простановкой размеров. Ему также были даны указания по унификации крепежных элементов. Везде крепления требовалось делать на фланцах, избегая глухих отверстий, с резьбами здесь было тяжело, а клепка не позволит разбирать узлы для ремонта.

Минусы в теоретической подготовке, специалисты шестнадцатого века компенсировали буквально своими руками, опытом и смекалкой. Тем более мастер московского пушечного двора, это в нынешнее время мануфактура оборонного значения с лучшими на Руси специалистами.

Сначала Федор отлил корпуса цилиндра и золотника из мягкой бронзы, а также поршни из твердой бронзы, размеры чертежа он воспринимал не как четкое указание, а как ориентир. Поршни и каналы цилиндров подгонялись друг к другу вручную, с помощью примитивных инструментов и речного песка в качестве абразива. Большую помощь оказали местные кузнецы. Я думал, что пока разработают технологию переведут гору металла, но у государевых литцов дело было поставлено жестко. Пушкарь, который отливал пушечный ствол сам его и испытывал с тройным зарядом пороха. Не выдержала пушка и мастер мог сгинуть от взрыва. Так что первый же корпус парового цилиндра общими усилиями был доведен до рабочего состояния.

В Углич был послан сеунч с заказом у оружейника Миронова сверл, метчиков и гребёнок нужного размера для резьбового крепежа. Саму нарезку болтов и гаек сделали в Устюжне в княжьей оружейной мастерской. Уплотнения вырезали из толстой кожи.

В конце ноября впервые собрали полноразмерный паровой двигатель. На кривошипно-шатунный механизм ушла еще неделя. Покуда подгоняли и притирали детали, Рождество подоспело и работы встали. Для полного комплекта не хватало котла с топкой.

На богослужениях и после мне до чесотки хотелось ускорить время и испытать паровую машину.

На святках от безделья с Афанасием отстреляли пищали, доведенные до ума по моим указаниям. Выехали на берег Мологи. Достали ружья. Слуги установили на речном льду несколько щитов с кольцевыми метками. Калибр ружья казался великоватым, но новые технологии изготовления ствола, правильно изогнутый приклад, и ступенчатый прицел должны были прибавить к убойности ещё и точность попадания.

— Как тебе пищаль?

— Легка больно, не привычно.

— Наши точильщики обработали ствол сверловкой. Опробуй, ладно ли получилось.

Зарядив пищаль, Афанасий выбрал ветку дерева для упора. После нескольких выстрелов, старый воин выдал свое заключение:

— Славная ручница, и бой далее чем обыкновенные. Шагов на двести-двестипятьдесят бьет смертельно, думаю. О прошлом годе, внегда рать на Тарки ходила, так стрельцы баяли, токмо благодаря огненному бою животы сохранили.

— Что думаешь про прицел?

— А, что сие?

— Ну, вон та штука возле кремневого замка на ружье. Совмести пенёк на конце пищали и прорезь прицела вровень и пали.

— Думаю нараслина се, кажный стрелец под ручницу свою привыкает и знает куда целить, и стреляет по стволу завсегда.

— Афанасий. Возьми ружье и целься, как я говорю. Тебе в тягость что ли?

Старый воин флегматично взял ружье, зарядил и опять уложил на ветку дерева. Выцеливал с минуту с моими подсказками и выстрелив, пошел смотреть на результат.

Отверстие от пули на семидесяти аршинах легло практически в центр круга нарисованного на щите. Бакшеев выглядел слегка удивленным и довольным. Объяснив ему принцип прицела, где, чем дальше была цель, тем выше поднималась рамка с прорезью, я практически потерял Афанасия. Тот пропал на берегах Мологи с удельными дворянами, стреляя по целям на разные дистанции.

Паровой котел собрали из толстых стальных листов на заклепках. Составив рядом котел и паровой двигатель, определили потребность в пароподводящих трубах. Несколько дней их тянули и ковали лучшие кузнецы Устюжны.

Наконец все было собрано. Местный батюшка, деревянного собора Рождества Пресвятой Богородицы, стоящего на берегу реки Ворожи, за небольшое пожертвование освятил машину.

Народу посмотреть на диковину собралось как на крестный ход.

Растопили печь под котлом. Где то через час повернули щелевой кран, гордость местных ковалей. Пар пошел в двигатель и тот впервые перешел в крайнее положение. Золотник еще не был присоединен к кривошипно-шатунному механизму и его поршень через шток вручную передвигали для перекрытия отверстий паровика. Кузнецы, держась на наращенный шток, легко переставляли поршень, и двигатель рывками переходил из прямого хода в обратный, плюясь при этом паром. Кривошипный механизм вертелся. Машина работала.

Я с удивлением прочитал незамеченную ранее выступающую на бронзовом боку паровика надпись "Сия машина отлита по указу князя Угличского Димитрия Иоанновича рода Рюрика в год семь тысяч сто третий от сотворения мира пушечным мастером Федором Савельевым".

Сам пушкарь стоял рядом и довольно щерился. Я подошел к нему:

— Молодец Федор. Такого на Руси еще не бывало. Мы с твоею огненной машиною горы свернем. Ждан отсыпь мастеру пять рублей серебром.

Теперь надо посчитать стоимость машины.

Бронза шесть пудов да по три рубля за пуд, итого восемнадцать рублей, стальной котел пудов шестнадцать, за пуд двадцать алтын либо за все девять рублей шестьдесят копеек. Да работа рублей пять. Округляем до тридцати пяти рублей. Дорогая по нынешним временам штука. Но, если поставить паровик на судно, его купцы с руками оторвут. Скорость доставки товара вырастет, против течения, опять же, бурлаки не нужны. К тому ж мне материалы доставались даром: железо свое, медь дареная.

А, дайте помечтать, железная дорога? От Смоленска до Москвы триста пятьдесят верст. От Москвы до Казани семьсот. От Москвы до Великого Новгорода через Тверь пятьсот верст. Так погонный метр рельса скажем полтора пуда, это будет девяносто новгородок. Два рельса на путь один рубль восемьдесят новгородок. Итого до Смоленска шестьсот тридцать тысяч рублей, не считая мостов и насыпей.

Стоимость строительства Смоленской крепости в нынешних ценах будет около семи миллионов рублей, вполне сопоставимая величина со строительством железных дорог Московского царства.

Что лучше крепость или возможность за десять часов доехать до Смоленска или Великого Новгорода?

Первому в мире строителю паровиков был дан заказ на еще один паровой двигатель. Этот я уже обещал Фоме Неверову на кузнечные дела, да для испытаний. Пусть кузнецы привыкают к машинам.

— Вот что Федор, посмотри, как работает машина огненная, сколь силы имеет. Придумай как мерять силу пара в котле паровом, дабы не разорвало его, да не побило кого до смерти. Понимаешь, поди, что стоишь в голове дела нового да небывалого на Руси. Сия затея сулит деньги несчитанные. Такую машину на корабь поставить можно и поплывет он сам против течения, в кузнечном деле молоты подымать тяжелые, в ткацком ремесле шкивы вертеть. Как машину опробуешь, да до ума доведешь, сделай мне еще одну, по весне царю покажу. Построй без изъяна и будет с тобой милость государева.

Теперь, когда вал паровой лихорадки сошел, снова вспомнил про военного советника удела Афанасия Бакшеева. Угличского окладчика с компанией слуги нашли быстро, по выстрелам.

— Здрав будь Афанасий, ты, куда запропал старый воин?

— И тебе здоровья на многие леты княже. Вот пищаль новоманерную с прицелью пытаем.

— И что скажешь про пищаль?

— Слов нету, княже. Легка. В руцах будто кошку держишь, сама к плечу ложится. Таково и от немецких ручниц никто не видывал. А уж прицель-то как хороша! Вспышка огненна с замка ружейного дюже мешает, токмо имея привычку с прицелью зело лучше пищаль то. С порохом угличским, кои в твоих пороховых избах творят, и вовсе стреляет вельми могуче.

— Так вот Афанасий, как вернемся в Углич, обучишь потешных моих воинов стрельбе меткой. Да из пушек, что Федор нам отлил. Хочу стрелецкому голове Пузикову нос утереть. Вызовем угличскую сотню на потешный бой. Чье войско точно из пищалей палит и воинский порядок блюдет тот и молодец. А по весне как в Москве будем, царю тебя покажу и лутчих потешных. Порадуем государя будущими воинами русскими.

Обучить потешных огненному бою Бакшеев согласился, а от встречи с государем начал отказываться. Виден настоящий воин: подальше от начальства поближе к ружьям.

Ждану был дан наказ назначить в Устюжну тиуна: вести учет расходов и доходов от мануфактур княжеских, собирать подати с города, вести дела с местными мастерами и купцами и давать отчет о том Тучкову.

Глава 4

В конце февраля покинули Устюжну и отправились в Углич. Сама удельная столица — большой город, до сорока тысяч посадских с монастырями и ближними выселками. А кремль вовсе не велик: двести сорок на сто семьдесят аршин. Угличский деревянный кремль после разорения монголами, был заново выстроен великим князем Владимирским Дмитрием Донским. Небольшая крепость в виде неправильного четырехугольника вписана в естественный рельеф. От посада укрепление, расположенное на южном берегу реки Волги, отделено насыпными валами, руслом речки Каменный ручей и обводненным рвом. В северной части кремля вдоль самой длинной стены расположены деревянные палаты на каменных подклетях, украшенные резьбой по дереву, затейливой кровлей и множеством флюгеров. К ним примыкает выстроенный больше века назад удельным князем Андреем Большим, сыном великого князя Василия Темного, кирпичный дворец, который служит представительским целям, как и в Московском кремле. От палат к деревянному собору Спасо-Преображения тянется крытый переход. В южной части крепости устроены хозяйственные постройки, конюшня, амбары, дома дворни, и пустырь, который образовался на месте вынесенной после пожара, от греха подальше, пороховой избы.

В удельной столице зимой затишье, как и по всей Руси. Мануфактуры кузнечная да ткацкая стоят — зима заморозила запруды и плотины. Водобойные колеса скованы прозрачным льдом.

Мороз обжигает дыхание, яркое солнце слепит глаза.

Фролка Липкин, наш земледельческий передовик, возит на княжеские наделы навоз и перегной, удобряя пашню, укрытую теперь грязным снегом.

Пузиков со стрельцами по снегу вернулся в Углич. По его словам задумка со стругами не удалась. По видимому, лихие люди не отважились нападать на целый караван, а может, заподозрили в чём воинских людей. Но, разгрузив привезенные припасы в усольском острожке, и имея в качестве проводника Истому Рубцова, на двух стругах удельный начальник сходил со стрельцами вниз по Волге на поиск татей сколь смог. Старик по памяти указал стоянки разбойных людей. Многие воровские укрепления оказались давно заброшенными, но несколько разбойничьих острогов были с боем разорены и сожжены, при этом взяли большую добычу в мехах да иных купеческих товарах.

Союзные казаки пришли к шапочному разбору, когда карательная экспедиция уже подошла к концу. Вольные люди приняли подарки от князя и побожились, что разберутся с гулящими окаянцами и нападений на солеварни и усольский острог более не случится. Пузиков дары отдал, но казакам не поверил.

Афанасий рьяно взялся за потешных. Строй идущих в ногу одинаково одетых молодцов больше не вызывал смеха у горожан. Каждый воин был вооружен саблей и новым ружьем. Выводя отряд из детинца, Бакшеев отправлялся на Волгу, спящую подо льдом, благо далеко ходить не надо, ведь кремль расположен на самом берегу. Под обрывом выставлялись учебные щиты, и начиналась ружейная пальба одиночная и залпом. Также Афанасий с парой дворян учили новиков сабельному бою. К воинским занятиям привлекались старые служилые немцы, которые жили в Угличе со времен Ливонской войны. Молодым воинам было объявлено, что лучшие в бранном деле будут представлены царю по весне.

По моему слову были изготовлены деревянные лафеты на колесном ходу к малым пушкам, да короба с уже отмерянными зарядами пороха да ядрами. В будние дни иногда слышался хлесткий звук выстрела из пушки.

Однако пока стояли морозы, требовалось уладить дела с инокиней Марфой. В марте верхами отправились во Владимир. Путь держали через Ростов, Переславль-Залесский, Юрьев-Польский, а Суздаль обошли десятой дорогой. Не было у меня желания вновь встречаться с жуткой старицей Евпраксией. Удельный князь Дмитрий Угличский живет в этом мире, покуда не высунется. Не имеет связей, не имеет людей, не имеет казны. Куда ему лезть в политику? Захочет Годунов посадить его на трон, будет царем. А ежели сам захотети царствовать и всем владети прагвитель Борис Федорович, то тут Дмитрию Иоанновичу лучше вообще не отсвечивать. Не та у него весовая категория на спаринг.

Град Владимир утопал в снегу. В отличие от прошлогоднего посещения прясла стен городских укреплений кое-где белели свежими бревнами, и пробраться сквозь тын теперь возможности не было, хотя черные, покрытые мхом деревянные башни, при дневном свете вызывали удручающее впечатление. В нижнюю, самую большую часть города-крепости, называемую Новый город, попали через брутальные видом Золотые ворота, со златоглавым куполом сверху надвратной церкви, но крошащимися и щелеватыми белокаменными блоками кладки, далее проехали по Большой улице. Направо, прямо внутри крепостных стен, располагалось кладбище, налево стояли деревянные подворья, здесь же недалече и располагался Успенский княгинин девичий монастырь.

Въехали на двор, служки приняли коней. Странно, но на сей раз любящая матушка встречать не вышла даже на крыльцо. Я со свитой вошел в знакомые двухэтажные хоромы. Христиане ныне соблюдали строгий пост и на роскошный стол никто не рассчитывал. Подошла какая-то бабка, сказалась ключницей и указала моей дворне на столы с постными блюдами, а меня проводила до хозяйских покоев.

Инокиня Марфа сидела стульце с высокой спинкой и имела строгий вид.

— Ведомо мне, почто прибыл ты сынок на мое подворье. Благословения желаешь на подлую дочь Борискину.

— И тебе здравствовать матушка. Пошто встречаешь не ласково?

— Суть ты злодейский сын. Яз тебе о прошлый раз свои обиды да горести пересказываю, а ты бросил мои надежды и слушать не восхотел. Вот теперя аки во мне нужда приключилась, так покуда мои надобности не пожалуешь, не будет тебе моего благословения!

Вот так номер, — подумал я — шантаж.

— Вот что маменька. Яз в полные лета вошел, и строптивости женской не потерплю. Коли есть неудобства какие, али скудость в средствах терпите, скажите об том, яз из свадебных подарков пожалую, мне не жалко. А коли дурковать задумаете, могу донести до тестя грядущего, про ворожбу на смерть царя, да злоумышление на него самого. Всего, чем владеете, лишитесь!

Сорокалетняя инокиня аж рот открыла. Так как мне было не до истерик, я вышел из горницы прочь и подозвал Ждана.

— Дядька Ждан, маменька решила из меня веревки вить. Яз такого терпеть не стану. И говорить с ней попусту не желаю. Пойди к ней и узнай, чего хочет она, опосля будем думать, чего сможем пожаловать. — Сам же пошел поснедать с дороги. — Эх, сейчас бы жареной картошечки да с капустою квашенной.

Ждан с трудом уломал вдовую царицу на обряд за добавку денежного содержания, больших кормов на двор, увеличения дворни и конный выезд.

После постной трапезы, отправились с ближниками к городскому воеводе Бутурлину.

В среднюю часть Владимира, называемую город Мономаха или Печерний город въехали через Торговые ворота. Справа от ворот тянулась белокаменная стена, примыкавшая к деревянной крепостной. В неё была встроена меньшая копия Золотых ворот. Это был детинец. Внутри него стояли каменные Успенский и Дмитриевские соборы, деревянные здания епископского двора и развалины дворца Всеволода Большое гнездо. Двор воеводы стоял на огороженном частоколом участке, который размещался между детинцем и церковью Воздвижения на краю торговой площади. Подворье сохранило следы мощения из толстых бревен, сейчас значительно поеденных временем. Сам дом также был бревенчатым с вросшей в землю подклетью. По черной от времени лестнице поднялись на жилой уровень. Слуга, принявший ранее моего коня, из сеней пригласил войти в помещение. Перекошенные, носящие следы починки половицы нещадно скрипели. Войдя в горницу, увидел боярина. Тот был одет просто, но тепло, видно мерзнут старые кости.

— Здравствуй на долгие лета окольничий, воевода Иван Михайлович. — Поздоровался я.

— Здравствуй князь Дмитрей, какими судьбами тебя к старику занесло? Аль по матушке соскучился, да приехал проведать?

— Лгать не стану тебе, Иван Михайлович, брат царственный сосватал за меня дочь боярина Годунова. Приехал до маменьки благословения просить. Ведомо мне, что пря меж вашими семействами, но никто не может помешать оказать уважение многославному воеводе отца моего.

— Вон оно как? Значится, породнишься с великим боярином, брат царственный сосватал, бо Годунов конюший царский. Вон оно как. — Воевода ненадолго задумался, а потом радушно пригласил за стол, — Проходи Дмитрей Иоаннович, садись за стол, ноне пост, так хучь настою травяного испьем.

— Яз с ближними людьми к тебе.

— Пусть проходят. Рад яз гостям, редко кто к нам наведывается.

За столом собралась та же компания, что и в прошлом году.

— Как живется тебе во Владимире Иван Михайлович? — начал беседу я.

— Жаловаться не буду. Яз на воеводстве ужо десять лет, то в Смоленске, то в Новгороде. Привык ужо. Гостей мало. Через город токмо торговые люди в Нижний Новгород да обратно ходют с обозами. Так яз тута на службе. Дел много. Запущена крепость Владимирская.

— Видал начал чинить забрало крепостное?

— Яз человек воинский, перво-наперво стены поправить. Град Владимир крепость конечно, токмо в остатний раз палисад на валах новили боле ста лет назад. А случись, такая беда, что ворог подступит, одними валами людишек не спасем. Ноне конечно придумать таковую напасть труд великий, но чин мой таков, бо должен готовиться тама, куды поставили в головах. Да денег-то государь не изволил. Тако яз окрестных людишек гоняю в счет тягла. Таковым способом кремль не отстроить, бо мню лет за пять мочно прясла стен поправить, да башни подлатать, да валы со рвами почистить. Всамом-то Владимире жителей мало. Сюды окрестный люд сбегается, внегда ворог подступает.

— А ты боярин моего отца часто видал?

— Случалось, видал. Яз при государе Иоанне Васильевиче исчо при Казанском походе состоял.

— Да ну? Расскажи по Казанскую битву, Иван Михайлович. — Попросил я его. Раньше очевидца взятия столицы Казанского царства мне встречать не доводилось.

— Яз тогда в рындах служил. Царя хранил, тако сам не сподобился в рубке побывать. Все видал, токмо подзабыл много, уж сорок лет прошло. Казань то русское войско брало многократно. Внегда казанский царь совесть имал, бывали у нас и мирные времена. Обаче царство Казанское изначально — воровское. Ходили набегами на Русь бесермены, грабили, да имали честных христиан, бо опосля торговали их в Кефе, что в Крыму. Оттого завсегда меж крымским и казанским царями любовь, да дружба бысть. Да в царствие батюшки твово неудачны походы были поначалу.

— А почему?

— Так далека Казань была. Покуда до неё дойдешь да наряд огненный дотащишь, да припасы везти под охраной воинской. А тут ненастье, али оттепель. Война она сама живет и порядка не ведает. Вот как приказал государь Иоанн Васильевич построить крепость Свияжск на Волге реке, тако быстро дело сладилось. А знал ты княже, або деревянные стены ея были срублены в лесах под Угличем, ано опосля разобраны, и сплавлены к Казани-городу?

— Вправду сказываешь? — удивился я. — Не ведал об сем.

— Сей острог не токмо первое дело сделал: припасы скопил да сберег, да огненный наряд, бо самим видом своим сломал дух воинский у казанских людей. Ближе стала Казань в головах русского воинства, тако же ближе стала Москва в помыслах волжан. И стали оне тогда под руку царя Иоанна Васильевича идти.

— Так штурм Казани все же был.

— Оно конечно упрямцам, коии не вняли указам царским, главы то усекли. Да и опосля воевали дураки на казанских украйнах, токмо сила воинская нашего православного государя всё одно верх взяла.

— А Астраханское царство, како пояли? Оно же дальше Казани намного.

— Астраханский хан силу русского царя, увидав, под его руку пришел, да тамошние первые люди супротив него взбунтовались крепко. Иоанн Васильевич туды стрельцов под рукой воеводы Черемисинова Ивана в помощь-то и заслал. Оне пришли, бо Астрахань впусте бысть. Тогда Черемисин сел в крепком месте, отстроил острог и людишек тамошних под руку царя нашего и взял.

Посидели ещё немного и дорога по холоду и снегу сказалась. Начал зевать, клевать носом и воевода отправил меня спать. Уговорились назавтра встретиться в храме.

На следующий день отправились к владимирскому Успенскому собору. Белокаменный пятиглавый храм стоял здесь уже более четырех сотен лет. Своды и стены изнутри были весьма красочно и искусно расписаны. Тьму храма рассеивал свет узких окон, десятков лампад и свечей. С огромного иконостаса страшно смотрели Христос, апостолы и святые.

После молебна я стал на колени и инокиня Марфа, благословила на брак с дочерью великого боярина Годунова Ксенией. На публике местная затворница была весьма благообразна.

Продолжать, после церемонии, общение с меркантильной родственницей никакого желания не было и, попрощавшись с воеводой Бутурлиным, мы споро отправились в удельную столицу.

До мая оставалось чуть больше месяца, и надо было готовить подарки царю и будущей родне.

Как добрались до Углича, в Устюжну Железнопольскую был отправлен сеунч к мастеру Савельеву с приказом доставить к маю на орбатское подворье паровую машину.

Розмысл Ефимов построил ткацкий стан по типу угличских и лентоткацкий стан для шелкоткацкой мануфактуры царя Федора. Для Московского двора было отложено большое количество оконного стекла.

Стенька Михайлов разработал технологию серебрения. Поначалу у него были проблемы: стоило стекловарам коснуться поверхности и вывести пятна от пальцев не удавалось, на зеркалах оставались места, на которые серебро не ложилось. Такие листы резались на зеркала меньших размеров. В конце концов, Стенька перенес свои операции со стеклом в пристройку, которую возвели возле каменной стекловарни в угличском кремле. Удельный химик с великим бережением снимал стекло с серебряной подложки сам и с этой уловкой зеркала больших размеров перестали быть проблемой. Десяток ростовых зеркал был упакован в здоровенный ящик, ждущий своего часа в подклети.

Для царя Федора и Бориса Федоровича местные столяры и серебряных дел мастера со всем тщанием выточили ложа подарочных пищалей обильно инкрустированные серебром. Царю такая игрушка скорее всего не к чему, а Годунов может и стрельнет когда.

Афанасий отобрал десяток лучших потешных под началом Юшки Отрепьева, весьма их хвалил и пространно вещал мол — не посрамят. Для всех новиков пошили новые кафтаны и шапки по типу стрелецких, мол удельные, но мнят себя царевыми воинами.

Вскрылась ото льда река. Несколько дней плыл островками синий лед и мутная шуга. Ясное голубое небо казалось бездонным. Весеннее пробуждение и скорая свадьба будоражили кровь.

В последнюю декаду апреля начали собирать караван в столицу. Более трех десятков телег состояло в обозе. Бакшеев вызвал удельных дворян для усиленной охраны. Вообще я заметил большее, по сравнению с прошлыми летами, количество воинских людей на подворье.

Афанасий пояснил, мол, случись какая замятня в столице, князь Угличский все ж царский сын и кровь Рюрикова, церковники могут в борзе снять клеймо незаконного шестого брака царя Иоанна Васильевича, а старые боярские роды, алча шапку Мономахову, не погнушаются татей подослать.

В последний момент вспомнил про картошку. Фролке были даны указания, как следует сажать, сей заморский корнеплод. По срокам посадки приказал ориентироваться самому, тот обмыслив задачу, молвил: — Верно, как редьку сажают, так и картошку можно. Также Фролке был дан приказ пахать землю под жито княжескими железными плугами и сеять ранее приготовленным отборным зерном.

Тележный поезд растянулся на сто саженей. Не смотря на трижды проверенные работниками телеги, периодически возникали поломки и обоз вставал. Свежая листва по нынешнему календарю распускалась в пятнадцатых числах мая, так что я рассудил, что приехать в столицу к пятому будет не зазорно. Об том и послал сеунча к Годунову.

Глава 5

Прибыли на московское подворье к вечеру четвертого мая. Дворян поместили кого можно, кому места не досталось, определили на постоялый двор. Извозные крестьяне, разгрузив дары, устроились спать прямо на телегах, а с утра споро отправились в обратный путь, посевная пора на носу.

К обеду подъехал Годунов.

Я вышел встречать его на крыльцо, поклонившись, поприветствовал:

— Зрав будь на многие лета прагвитель царства Московского, государев слуга Борис Федорович.

— Здрав буди Дмитрий Иоаннович, князь Угличский. — Ответил с легким поклоном Борис Федорович. Поднялся на крыльцо, обнял и расцеловал троекратно по обычаю.

Пригласил гостя в светлицу.

Сели за стол в светлой горнице угостились ядреным квасом.

— Або княже зрю подрос ты, ужо молодец! Прибыл к Москве в самую пору. К инокине Марфе ездил како яз тебе говорил?

— Да, Борис Федорович благословила матушка на женитьбу.

— Молодца. Молодца. Чего у вас в уделе творится?

— Да что у нас может содеятся то? Бо корова у крестьянина сдохнет? — Мы посмеялись над правдой той сермяжной.

— А обскажи лучше ты Борис Федорович, что ныне на Москве деется?

— У нас все слава Богу! На Москве есчо не ведают, бо на днях утвердят докончание свеи в селе Тявзинском.

— Радость то, какая в царстве нашем. То благодаря тебе все Борис Федорович. А на каких рубежах сговорились?

— Отдали свейским немцам Эстляндскую землю с Ругодивом, оне признали за нами Корелу, Ивангород, старые Новгородские вотчины да Двинскую землю, но вольного плавания, собаки, не дали, ано мы изволяем их торговым гостям по нашим землям торговать безнадзорно.

— Се препона для торговли русской, обманул наших послов круль польский, чтоб ему гореть в геене огненной, паписту! — Огорчился я. — Або мыслю, бо мир нам ныне важнее, ибо в скорости напасти тяжкие придут в наше царство.

— Ныне, аки свадьбу сыграем, поеду крепость смотреть Смоленскую. Зачнем делати заново невиданную по силе каменную твердыню! — похвалился царедворец.

— Мню не к месту то строительство! — выдал я плюшку.

— Как так? Ты чего несешь князюшко? — оторопел Годунов.

— Вспомни Борис Федорович Казанское царство. Сколь бед и смертей христианам Руси принесли бесермены, сколь сгинуло православного люда на невольничьих рынках. Вспомни, как отец мой воевал Казань. Сколь раз приступали к городу и терпели оплошку, покуда не построили сильный острог Свияжск на берегах Волги реки. Имея надежную крепость за спиной, где загодя заготовить припасы на войну, воинов собрать, большой наряд скопить с огненными гарматами, можно дальние походы творить без тягости. Небывалую крепость надобно строить в полуденной земле! Посмеет ли крымский царь послать войско в набег на Русь, имея у порога своего крепость с воинскими людьми, кои могут в скорости разорить стойбища и города его?

— Яз уж почитай десять лет уготавливаю Смоленскую стройку. Уж и камень да глину нашли в ближних краях тех, да Государь повелел думать об устройстве каменной крепости Смоленской. В сем городе деревянное забрало обветшало вконец, бо за рекой полские да литовские земли. Надобно опаску иметь от беды воинской. А на две велицей крепости у царя денег не станет. — Поставил перед фактом Годунов.

— Борис Федорович, каменная крепость не убережёт от большого наряда ляшского. А коли хитростью воинской або изменой возьмет польский круль ту крепость, чего делать станем? Сколь войска положим под каменными стенами? А крымский царь пушек не имеет и огненного боя у него нету.

— А ежели турский султан ему силу свою даст: гарматы да янычар?

— Турский султан в царство наше не полезет более. Шишки то набил себе в прошлые годы. Он ныне сам крымских воинских людей себе в помощь призывает. Ослаб султан. Обожди чуток Борис Федорович и Крым весь наш будет.

— Ну князюшко обоялник ты мнити кый! — рассмеялся боярин.

— Борис Федорович, окстись. Царство Казанское, Астраханское, Сибирское уже наши, ногаи большие нам послушны ныне. Истину глаголю наш будет Крым. Сия чаша нас не минет. Был такой старец-розмысл в римскую пору, сотворил множество хитрых диковин механических, так он говорил: дайте мне место опереться и яз планиду поверну. Но дабы поимать землю полуденную, нам надобно место опоры. Подумай Борис Федорович яз юнец исчо и пытаюсь заглянуть за окоем, або ты мудрый муж и видишь далее. Коли крепостью вынудим царя крымского к миру, а может статься и союзу, не надо будет строить засечных черт. Все походы свои будет имать он, по нашей воле, лишь в полские да волошские земли. Мы станем сильнее, а польский круль ослабнет. А сколь земель жирных пахотных лежит в диком поле? Коли крестьян посадим, хлебов будет на Руси вдосталь вовеки. Коли сыт станет чорный люд, и казна царская наполнится. А ты сам знаешь, воюют не только вои, а монеты тож.

— Задал ты князь мне думу! Замятня в животе ажно завелась. Мне ломовую повесть твою надобно обмыслить. — Кажется, у Годунова руки немного тряслись. Он встал и направился на выход.

— Борис Федорович, постой. Окажи честь, посмотри на мои подарки тебе и царю.

Боярин и конюший, большой воевода царства Московского оглянулся задумчиво, но кивнул. Я, повел его по двору, хвалясь дарами своего удела:

— Вот ткацкий стан, вот лентоткацкий стан, вот угличские мои потешные воины, зри какие справные. Вот короба со стеклами оконными, а это ящик с царским подарком. Се зеркала коих лучше в мире нету!

Более всего Годунова поразили зеркала.

— Ты где поимал столь много зерцал выделки небывалой? — Вопросил он меня.

— Се зеркала моей угличской мануфактуры!

— Да ну?

— Борис Федорович ты же ведаешь, бо знания горние мне дадены. — Подойдя ближе, тихо сказал я ему.

Годунов посмотрел на меня странным взглядом, потом по родственному, отжал себе три зеркала прямо сейчас и отъехал со двора.

Ближе к вечеру явился Федор Савельев. На струге с Волги через Оку и Москву-реку он привез новую паровую машину. Тиуну орбатского подворья было велено перевезти машину на двор. Распорядившись заплатить за машину Савве, попросил того иметь у меня на подворье одежду пристойную. Не забыл об обещании представить его царю Федору и боярину Годунову.

Через пару дней со свитой приехал государь. Упредили меня об том заранее. Постельничий боярин Дмитрий Иванович Годунов лично облазил все поместье, осмотрел дворню. Тем, кто ему показался не по нраву личиной, приказал на время визита царя пропасть с глаз. На потешный десяток глядел с подозрением, стрелять при царе, жечь паровую машину запретил, и пригнал на подворье два десятка дворян грозной наружности.

Царь приехал в возке с Годуновым. Свита пришла с ними о конях.

Государя встретил прямо у кареты, поклонился до земли подошел к руке.

— Ну, здравствуй жених. — Улыбнулся Федор Иоаннович.

— Доброго здоровья всемилостивый государь.

Из возка в свою очередь вылез Годунов:

— Борис Федорович, — обратился к нему царь, — посмотри, как вырос брате мой с прошлого году.

— Здравствуй, Дмитрий Иоаннович. — Обратился ко мне Годунов.

— И тебе долгих лет государев слуга, боярин и конюший Борис Федорович. Добро пожаловать, не с пустыми руками прибыл яз ныне на Москву, но с подарками.

Высокие гости и еще несколько бояр в горлатных шапках вошли во двор. Я подвел царя к ткацким станкам:

— Вот государь се подарок от меня, ткацкий стан коий выделывает ткани зело быстрее обыкновенного. То мой подарок для твоей царской шелкоткацкой мануфактуры. — Я поклонился. — А это лентоткацкий стан, его привезли мне из немецкой земли. Он может вить несколько лент разного узора сразу. Тако же мой дар деля тебя.

Царь посмотрел, улыбнулся довольно и покивал.

— Здеся для твоего дворца стекла для окон большие размером, да чистоты не бывалой. — И я указал на несколько коробов и прислоненные к ним листы оконного стекла.

— А здесь — указал я на раскрытый ящик, заваленный сеном, зеркала ростовые для твоего двора.

Федор Иоаннович подошел к ящику, посмотрелся в прислоненное к стене зеркало и удивленно вопросил:

— За ткацкие станы вельми благодарен, бо откель ты смог добыть этакую красоту небывалую?

— Великий государь, стекла оконные и зерцала сии приуготовлены на моей мануфактуре в Угличе. Для московского двора, по воле твоей, могу выделывать их, сколь пожелаешь!

— Угодил, — царь обратился к Годунову и свите: — Зрети бояре, каков мой брат, удалец. Во всех царских дворах нетути таковых зерцал. Немцы от зависти удавятся, схизматики. — И заразительно рассмеялся. — Прости Господи! — Перекрестился он тут же.

— Рад я, что смог услужить тебе государь. В Угличе есть у меня мастер сабельный коий выделывает мечи харалужные, не хуже персидских. Прими в дар, великий государь сделай милость, и ты Борис Федорович, и я с поклоном передал две сабли, украшенные серебром. — Позволь поднести тако же тебе и Борису Федоровичу пищали новоманерные, выделанные на моей мануфактуре в Устюжне Железнопольской. — Дворяне постельничего боярина подали разряженные ружья, отделанные серебром. — Сии пищали выделаны с особым тщанием работными людьми снаружи и внутри. Тако же имеют прицел, — я указал на устройство, — с помощью коего можно метко стрелять на большие дальности, нежели лучшие немецкие рушницы. Мои удельные дворяне, старые бывалые воины, испытали сии пищали и весьма хвалили. Есчо хочу донести до тебя и Бориса Федоровича, бо розмыслы моего удела по изготовлению селитры, превзошли всех мастеров, повысили выход сего зелья во много раз и сотворили порох на треть сильнее прежнего. Тако же для твоих государь воинских людей могут выделывать его в любых мерах.

— Вон оно как? Борис Федорович, ты слыхал? Велю, проверь пищали и пороховые избы брата моего. Коли истинно сие, мы князю угличскому Дмитрию пожалуем горлатную шапку и оружейные мануфактуры царские отдадим под его руку!

— Благодарю великий государь, Борис Федорович яз готов сей же час тебе все тайны открыть на пользу царства Московского. Государь, бояре именитые, вот лучшие мои воины потешные, осилили оне науку воинскую и показали себя лучшими стрелками. — Я указал на десяток потешных, которые стояли в двух шеренгах с их головой Юшкой Отрепьевым.

— Молодцы, прям стрельцы царские, токмо отроки безусые. Эй кто-нибудь подайте десяток угорских. — И царь каждому вручил по золотому.

— Последняя моя затея государь — я подвел его к паровой машине, со стоящим рядом с ней Саввой. Как только Федор Иоаннович с боярами подошел ближе, Савельев бухнулся в ноги.

— Велю встань. — Обратился глава государства к литейщику. — Что это за механика такая?

— Се государь паровая машина коея может круглый год вращать валы на мануфактурах, за место водобойных колес. А построена она литейщиком твоего пушечного двора Федором Савельевым.

— Ты сработал? — Обратился царь к Савве.

— Я великий государь.

— Борис Федорович проверь затею сию, коль увидишь в ней пользу, велю сего мастера наградить и поставить головой.

— Абие порадовал ты меня брате. Иной раз месяцы бывают впусте, або зараз столь новин чудесных. Заслужил наш жених красавицу невесту! На когда назначил ты свадьбу Борис?

— Через два дни государь. — Ответил Годунов.

— Что же брате, дарами хитрыми потешил ты меня. Не запамятую, отдарюсь. Но ныне пора мне в кремль возвертаться. Службу стоять. — Царь подал мне руку. Я приложился, и он убыл с боярами в резиденцию.

Обессилено присел прямо на паровик. Эта презентация выпила все эмоции. Потешные сломали строй подошли кланяться. Кто мог подумать, что княжеская затея принесет столь пользы: каждый минисолдат освоил грамоту, счет, получил основы воинского дела, а уж честь царская в виде угорского. Тех балбесов, что отказались от угличского потешного войска отцы до смерти шпынять будут.

Савельев подошел:

— Спаси тебя Христос князь. Прости, не верил яз твоим бахвальствам про царя! А ныне честь великая, да государь посулил головою поставить.

Потешных отпустил гулять в Москву, Федора же устало пожурил:

— Федор, Фома ты не верующий, знаешь ли, главное богатство на Руси каковое?

— Каковое?

— Люди умелые да смекалистые Федя, люди!

У того заблестели глаза от слез, такого нынешние князья да бояре ни в жизнь не скажут. Он, молча, поклонился и ушел.

На следующий день с имения вывезли подарки царю, а на двор зачастили бояре, да именитые торговые гости. В основном все хотели купить оконное стекло да зеркала царские для теремов своих, но некоторые интересовались сабельным мастером, а кто-то хотел ружье как у царя. Я всем пообещал товары в скорости, но оговорился о ценах: де торговлей занимается ключник мой Ждан. Присылайте, мол, тиунов своих они дело сладят.

Глава 6

За день до свадьбы снова приехал Годунов. После приветствий перешел к делу:

— Царь и великий князь всея Руси оказывает нам великую честь. Повелел обкручивание и брячину свадебну провесть в Большой Золотой палате, оную Грановитой такоже рекут. Тако токмо цари свадебку играют. Государь вельми удоволен твоими дарами и вежеством. Тебе княже ничего делать не надо, чего понадобится то яз сам обскажу. Олафу кому надоть от твоего имени поднесу, або ты в делах столичных совсем дитё. Одежу деля свадьбы тебе в вечор ныне пришлю. Не доверяю яз твоим холопам. — Покуда обсуждали свадебный чин, во дворе раздалось шипение и ритмичный стук. — Что сие деется?

Мы с боярином вышли на крыльцо. Федор Савельев, как приехал Годунов, по моему знаку раскочегарил паровик. Теперь он ритмично двигал кривошипно-шатунным механизмом и впустую вертел шкивом.

Годунов посмотрел, плюнул и вернулся в горницу. Я показал Федору, что все в порядке и паровик можно гасить.

— Не ко времени баловство! — Пожурил меня будущий тесть. — Ныне думай токмо або свадьбе. Абие обкручивания поведут вас в Благовещенский собор на венчание, опосля обратно в Золотую палату на свадебный пир, молодым ести и пити обычай не велит, тако ты с вечера обильно яств вкуси, дабы не алкать кушаний голодным оком. Государь опочивальню вам отделил в царских палатах на перву ночь, бо не по обычаю дочь из отцовского дома забирать и до почивальни обратно в тот терем вертаться. Тысяцким твоим будет Васька Шуйский сын Иванов, мне ровесник, человек он пустой, но знатен вельми. Держи себя строго, чести не урони. Своих дворовых не бери, на брячине собрались зело вятшие гости, худородным там бысть невместно. Ну, помогай Бог! — Годунов перекрестил и отбыл.

Наутро началась суета. Понаехало множество нарядных дворян, никого из которых я не знал, позже прибыл в золоченой карете невысокий ростом боярин в богатых одеждах и горлатной шапке. Где-то я его видел. Поздоровался небрежно, не представился. По спесивому и недовольному виду я понял, что он думает, что его и так все должны знать. Это оказался князь Шуйский, он видимо был не рад, назначению распорядителем на свадьбе незаконного царского сына. Потаскался по двору, брезгливо осмотрел паровик с закопченной топкой.

Ждан с прислугой помогли одеться. На шелковое исподнее, темно синие штаны, зеленый с золотой нитью кафтан, и красные сафьяновые сапоги, сверху надели охабень с длинными, почти до земли рукавами. Хорошо в рукавах были прорези, а то ходи целый день без рук. Охабень с большим отложным воротником был так плотно заткан золотыми нитями, что узор казался не читаемым. Шапки не подали.

Ближе к обеду в карете с Шуйским отправились в кремль, свадебные дружки ехали верхами вослед. Двигаясь по Знаменке, по Боровицкому мосту, миновали ряд укреплений и через Боровицкую башню попали в краснокирпичную крепость. Среди деревянных строений кремля изредка попадались каменные здания, в основном храмы. Подъехали к Грановитой палате, влево от неё тянулся длинный переход с богатым входом. К карете подбежал прислужник и что-то сказал Шуйскому. Тот кивнул и дал мне знак на выход. По Красной золотой лестнице, примыкавшей к палате, мы поднялись по ступеням, покрытым коврами, с тремя площадками-отдыхами, где на перилах сидели золоченые каменные львы, и повернули на право, следом шла свита жениха. В просторном прямоугольном помещении, именуемом Святыми сенями с искусным декором стен, стоял церковник со служками, сильно пахло курящимся ладаном. Боярин подвел меня к священнику. Тот благословил и дал знак на открытие дверей. Затем вся процессия вошла в главный зал.

Да, после маленьких клетушек нынешних деревянных, да и каменных домов это действительно была Царская палата. Огромный, с удивительным по своей гармоничности крестовым четырехсводчатым потолком, опиравшимся на центральный столб, зал, расписанный, сценками церковных сюжетов и зарисовками из жизни московских князей, яркими праздничными красками. Небольшие спаренные стрельчатые окна в переплетах со слюдяными пластинами, давали очень мало света, и по залу были развешаны медные паникадила с множеством восковых свечей. Учитывая насыщенный фон стен и сводчатого потолка, гостей, одетых в яркие золоченые одежды, блеск драгоценных блюд на столах и мягкий свет от свечей, казалось, что мы вошли прямо в сказку.

Князь Шуйский подвел меня к царю, под благословение, затем оставил около центрального столба и отошел к Годунову. Теперь мне удалось, как следует осмотреться. Зал имел квадратную форму, вдоль стен тянулись лавки покрытые коврами. Справа в дальнем от входа углу на помосте-рундуке стояли два трона, на которых сидела царская чета. Перед ними находился небольшой стол. Чуть левее, тоже на возвышении, но пониже, стол с богатыми скатертями в несколько слоев, двумя стульцами, сейчас пустыми. Влево от мест новобрачных тянулся углом длинный стол плотно занятый нарядными гостями, вправо от царского места также стояла божья ладонь, за ней сидели церковнослужители. Вокруг центральной колонны тянулись полки, на которых была выставлена богатая золотая утварь.

Подошел тысяцкий и подвел невесту. Её небольшую фигурку укутывали тканые золотом одежды, украшенные самоцветными камнями. Голову и лицо укрывал платок.

Нас усадили за свадебный стол. Священник начал читать молитву. Подошла боярыня и торжественно, вымоченным в блюде с вином богатым гребнем расчесала мои волосы. Смысл обряда остался мне неизвестным. Затем сняли с головы Ксении венец, расплели косу, также расчесали её черные локоны тем же гребнем и, заплетя две косы, заправили их под женский головной убор. После её снова накрыли платком и, обмахав нас связками соболей, обсыпали каким-то зерном.

Шуйский показал жестом, что надо выйти из-за стола. Я вышел, невесту вывели подружки. Подошел Годунов с красивой витой кожаной плетью. Подойдя к дочери, он поцеловал её, и слегка хлопнув по плечу, передал мне плеть со словами:

— Яз дочь ростил в благочестии и послушании, даю её тебе, береги жену свою. — Затем указав на меня, приказал дочери:

— Ксения, вот твой муж. Он хозяин твой, люби, почитай и слушайся его во всем. Спаси Христос.

После обряда мы поклонились царю. Государь встал и предваряемый священниками отправился на выход. Мы следом, за нами дружки и гости. Венчание запомнилось теснотой Благовещенского собора, может из-за большого количества гостей, приторным запахом ладана, и тем, что хотелось есть.

После возвращения в Грановитую палату и рассаживания гостей Федор Иоаннович благословил молодоженов и пожаловал мне в кормление город Тверь с окрестностями, а также приказал возвести терем для меня в Московском кремле. После непродолжительного присутствия он с женой удалился с пира.

Годунов тоже что-то пожаловал, приданным долго хвалился, но я уже подустал от избытка впечатлений и потерял нить тоста. Спустя некоторое время нас проводили из зала в опочивальню. Стол, рядом с высоким ложем, укрытом мехами, был уставлен блюдами со свадебного стола.

Дурацкая ситуация — подумал я — вот передо мной законная жена, надо теперь с ней познакомиться.

Ну конечно, по прежней жизни, был у меня кое какой опыт. Немножко поболтали, поели, выпили вина. Я рассказал, как на охоту на зайца ходил с мешком, морковью, да понюшкой табака. Она посмеялась, но сказала, что байку ту уже слышала. В общем познакомились. Дело то молодое, опять же жена.

Наутро слуги развели нас по баням.

В моей бане был Годунов.

После нескольких заходов в парилку и дубового веничка стало хорошо и мы с тестем сели отдохнуть в предбаннике под закуску и пиво.

— Ты с женой молодой поберегись оле. — Начал разговор Годунов.

— Как это?

— Въняти слову моему. Государю ты брат и в большой чести ныне, обно коли у тебя первого народится мальчик, Федор Иоаннович может осерчать и опалу возложить, с иными князьями похуже бывало. Понял ли?

— Понял Борис Федорович.

— Мы ныне семья, ты сын мне. Государь плох. Молитвы творит беспрестанно, плоть постами умерщвляет, грядеше к монастырям во всякую слякоть, або Господь глух к нему. Ни наследника не дает, ни здоровья. Настолование бяху в пусте быть. Тебе мню бармы на плечи взять надобно.

— Блазнишь, Борис Федорович?

— Онеже восхотел, сам бы Мономахову шапку примерил, абно вещий ты суть. Верю тебе. Не желаю яз смерти чадам своим ценою барм на плечах. Лихолетье грядет, посему на высоком престоле должон сидеть природный государь от корня царского. Потому дщерь свою единую за тебя отдал. Або не азм, наследок мой царские бармы наденет. — Тут он сделал паузу. — Бо разумиешь, опричь меня сожрут тебя бояре нарочитые?

— Аминь, Борис Федорович.

— Впредь должны мы купно бысть. Тщеты имею великие: желаю имать войско царское, абно опричь князей строптивых, хотением томлюсь школы заложить не хуже немецких, да фряжских, дабы своих имати русских людей розмыслами. Деля того надобно привабити иноземцев хытрых. Абно церковь наша схизматиков не терпит. Чаю пря случится со святыми людьми. Посему надобен деля меня ты на троне Московском онеже право твое первородное.

— Любо коли отец со мной единые мысли имает. Ежели ныне немцы много знают, к завтрему знать будут исчо более, бо мы как селяне темные. Яз сознаюсь тебе Борис Федорович, уж приказал аглицкому торговому человеку приискать у немцев умелых людей. Обаче затеи с иноземцами да войском стоят дорого, бо ведаю я как богатства несчитанные привести на Русь!

— Эвоно как? Ну, обскажи.

— Видал ли ты, отец мой, машину паровую, что розмыслы угличские привезли из Устюжны?

— Видал князюшко, вельми дрязгая да голкая замятня. Вскую притащил ты эдакую диавольскую затею на Москву?

— С сей машины большой прибыток будет царству Московскому, да гостям торговым.

— Мню от сей мешкотни токмо дым да докука!

— Машина сия может работать, сколь хочешь, только воду доливай да дров подкидывай. Поставь её на корабь и пойдет он супротив ветра без устали. А купцы бают бо в аглицком царстве железная дорога есть, так с таковой машиной триста верст за десять часов проехать мочно и провезть товаров многие сотни пудов, або людей воинских без счета.

— Брешут поди? — не поверил царедворец. — Николе не слыхивал яз таковых сказок от аглицких послов.

— Так тож секрет воинский. А мне то баял гишпанский гость торговый, евоная держава с аглицкой на ножах. Помысли Борис Федорович, до Нового Города за день добраться мню можно. Ни дождь, ни снег, ни мороз, ни слякоть не страшны!

— Да не мочно такого помыслить! Людишки от таковой быстроты помрут от страху то. Царь Иоанн Васильевич, батюшка твой покойный, с войском до Казани два месяца походом шел, а тут семь сотен верст без малого, бо по твоим сказкам до тудова за два дни домчать мочно?

— Дюже быстрее, токмо яз загодя не желаю прельщать, но тридцать верст в час без обману мчит.

— Иисусе Христе! Земли наши велики и обильны да порядка в них нет, потому как велики. А с такою железною дорогою мню, все земли сможем в кулаке держать.

— Коли б дорогу ту проложить от Архангельского монастыря до Астрахани, все гости немецкие к нашим заставам побегут. До Персии кораблем идти вкруг черной Африки да обратно полгода, да воровские морские люди, да штормы страшные, да на корабь много товару то не влезет, а тут дорога скорая по земле, вези, сколь хочешь, да круглый год, за две седмицы туда-сюда обернуться можно.

— Сколь железа на ту задумку надобно? Прямо всю путину укладом уложить, так та дорога золотая станет.

— Затея не дешевая, мню тысячу верст под два миллиона рублей.

— Упаси Господь! Димитрий, вся казна Московского царства в год чуть за шесть сотен тысяч рублей и заходит едва едва.

— Так яз не глаголю полож днесь деньгу на стол, то дело на годы. Абно мню за пять десять лет дело справить можно. Борис Федорович к нам к Архангельскому монастырю сколь в год кораблей бывает?

— Дюжины три аль четыре. Оборот тысяч двести в год, казна с них берет пошлину да иную тамгу двадцатую деньгу.

— Мне иноземцы баяли, бо в Амстердаме каждый день по сотне бусов купеческих стоит. Коли мы дорогу от Архангельского монастыря до Астрахани содеем, вся торговля немецкая с Персией, Индией, да Китаем наша будет. Помысли оборот торговый как поднимется. Коли в десять раз тогда только на пошлине сто тысяч рублев за год, а коли более? Да за провоз скажем тридцать копеек с пуда, один поезд восемьсот пудов — двести сорок рублей, вынь да полож, гость торговый. Десять поездов бо две тыщи четыреста полновесных рубликов, а десяток поездов мочно за день выгнать. Да наши гости торговые местные, да воинские поезда, да быстрота. С нашими просторами без этой затеи не выжить.

— Онеже княже, не поспеваю яз за тобой. Дозволь с мыслями твоими дерзкими обвыкнуться. Яз со Смоленской крепостью обожду покудова, бо хватит на сегодня, ступай к жене своей с богом. — Выставил меня Годунов.

После бани и краткого общения с женой отправился на подворье. В честь свадьбы всем сопровождающим да слугам приказал выдать денег сверх оклада. Ближникам по пять золотых. Ждан выглядел, как кот объевшийся сметаны.

— Радость, то какая Дмитрий Иоаннович!

— Какая? — не понимая в чём дело, вопросил я.

— Дык государь в наше владение Тверь пожаловал!

— Да, это хорошо. Доходов прибавится!

— Да яз не про то. Все ведают, бо Тверь вторая столица Московского царства и завсегда Тверской владелец — наследник государя.

— О как! — Мне об этом ничего такого не помнилось. — Вот что Ждан, пошли весть к Савельеву. Надобен он мне, как свободен будет.

— Сей же час служку пошлю. Государь мой, тиуны боярские, да гости торговые уж в осаду наше подворье взяли. Все желают зеркала да стекла.

— Ну что ж, бери заказы под твердую цену. Как прибудем в Углич, так насад соберем да под охраной отправим на Москву. Ты по ценам чего думаешь?

— Стекло в полный рост по пятьдесят рублей за лист. Зерцало царское по триста.

— Ух ты какие цены бешеные. Не слишком круто берем?

— Страшусь, мало. Десницу готов заложить, бо с половины нашего товара ажно в три дорога иноземцам продажу учинят. На Москве монаси Соловецкого монастыря торгуют лучшую слюду по сто пятьдесят рублей за пуд. — С горячностью заявил Ждан.

— А иноземные гости приходили на двор?

— Немецкий гость приходил, просил стекло. Сулил до ста листов забрать, коли по пятьдесят пять рублей за лист сторгуемся. Да зеркал желал два царских по пятьсот монет за единое.

— Значит, у себя дороже продаст. Узнать бы сколь стоят венецейские зеркала в немецких городах. Думаю, такого стекла на окна как у нас нигде нету. Да дядька Ждан, как явится Федор, вместе ко мне подойдите, затею надобно обмыслить.

После обеда часа в три пришел Савельев, и мы втроем расположились у открытого окна в доме.

— Вот, что мастер. Думаю заложить завод в Устюжне по строительству паровых машин. Тебе быть головой! А начать надобно в Москве. О прошлом годе гости торговые большие убытки терпели из-за отсутствия бурлаков на Волге. Хочу паровик на струг поставить, пусть все увидят, как корабль с грузом против течения идет. Вопрос к тебе Федор: какой по размеру струг брать, чтоб машина влезла да дрова, да прислуга.

— Корабль? — Литейный мастер задумался.

— О чем думаешь?

— Бо яз размышляю ажно весла к машине приделать, чтоб гребли, да какого размеру.

— Ты же розмысл Савельев. — Попенял я ему. — Помнишь, как год назад в Устюжне на плотины дивился?

— Помню, княже. Не пойму об чём речь ведешь?

— С лотков вода на колеса падала да вертела?

— Ох, тыж… Думаешь княже колесо поставить на корабь?

— Два Федор, с обоих бортов. Смотри, нарисую. — И накарябал на бумаге схему расположения колес на корабле.

— Ага, надобно посчитать вес машины, да дров сколь можно, да вес колес. Яз сочту и все обскажу. К завтрему будет.

— Хорошо мастер. Нам надо из Москвы забрать насад, какой покрепче да по размеру, да поновее. Здесь думаю, дешевле будет и выбор больше. Ждан, как придет Федор завтра, пойдете на реку и купите нам корабль, желаю через два месяца без весел на корабле покататься!

— Как прикажешь государь! — Ответил Ждан за обоих.

Через пару дней с женой переехал на двор к Годунову, покуда терем мне не построят. Царь благостен и добр, но не стоит маячить на глазах у него.

Спустя несколько дней, под вечер состоялся разговор с тестем по поводу дороги.

Сидели мы в горнице, возле огромного по нынешним меркам окна, застекленного единым стеклом. Судя по темному дереву стен и белому наличнику оконный проем совсем недавно растесали, чтобы вместить стекло целиком. Боярин периодически поглядывал на окно, видно, гордясь, что в его доме, первом на Москве, после царских палат, явилось такое чудо.

— Ты вот чего Дмитрий. — Начал разговор он. — Обмыслил яз твои придумки. Господь мне тебя послал вестимо. Самое знатное, то железная дорога твоя. Наша держава народилась, внегда предок твой Рюрик со своими боярами взял под себя торговый путь по рекам, из варяг в греки. Кабы не турский султан да разорение Царьграда, до сих пор торговали бо тою водною дорогою. А ныне, коли осилим путь железный, минуя турских людей, сызнова зачнем торговать с востоком, опять же наши дальние земли ближе станут. Такоже про крепость небывалую на полудни, вельми разумная мысля. Коли враг в дом твой ходит, надобно его не со щитом встречать, но с дубиной. Вот как яз придумал. Мы с тобою все наши задумки с голодной порой купно соделаем!

— Как это Борис Федорович? — не понял я. Как объединить голод и дорогу? Копайте отсюда и покуда живот не заурчит?

— Яз Дмитрий над государством Московским начальный человек ужо пятнадцать лет. Яз такие дела проворачивал, бо тебе лучше и не знать. Онеже внемли: мы с тобой одни ведаем про глад трехлетний вестимо?

— Вестимо, Борис Федорович, або яз еще ключнику своему поведал. Совета просил.

— Прикажи ему, чтоб ни полслова никому не вякнул, або осерчаю яз.

— Хорошо Борис Федорович, прикажу. Бо что с голодом?

— Яз, государевым указом воспрещу продажу снеди за рубеж, також наглых торговых гостей упрежу, бо как цена то упадет, зачну лишку с урожаев скупать на царское дело, да заложу цепь острожков с гарнизонами от Архангельского монастыря до Астрахани с вельми большими амбарами царскими. Как глад придет, люд чорный во множестве побежит к городам за брашном, Христа ради просить. Бо мы людей тех возьмем на работы без платы, токмо за еду обильную. У нашей затеи трудников будет в избытке.

— Бог ты мой, Борис Федорович, у тебя голова — ума палата!

— Бо исчо не все. Дураков, онеже на большак выйдут, таковые найдутся в избытке, уж верь мне, стражей будем имать и в железа на каменоломни. Камень нам завсегда пригодится! Покуда будет соделан путь до Царицына. Обмыслим, где заложить крепость сильнейшую на полудне, дабы крымского царя взять на узду. Трудников излишних с дороги определим такоже на цитадель, бо опосля трудов посадим на тех землях для пахотного дела. Како тебе задумка моя?

— Онемел яз Борис Федорович. Может лучшим чорным людям, подарим наделы пустой земли, да деньгу чуток на обустройство? Оне из кожи будут лезть заради своего куска.

— Такого на Руси не бывало, бо пахарь володел бы землею опричь высшего сословия.

— Ну как скажешь боярин. — Не ко времени разговор, понял я.

— Онеже до голодной поры пять лет исчо, надобно тебе Димитрий в Устюжне построить железную карету с телегами, дабы грузы возить по железной дороге, да заготовить сколь можно железа на ту дорогу.

— Хорошо отец мой. Надобны мне розмыслы на дело то.

— Возьмешь сколь надо, где восхочешь моим словом. Денег яз найду покуда смогу. Одна беда железа на Руси мало. Уклад у польского короля в Свейской земле покупляем.

— Железа на Руси, как грязи, токмо достать его тяжело. — Выдал я помимо мыслей.

— Ты об чем сказываешь-то сынок? — Вопросил меня осторожно тесть.

— Тако весть мне была, бо за Каменным поясом железа горы лежат, да серебро, да золото, да камни драгоценные.

Годунов смотрел на меня стеклянными глазами. Внезапно покраснев, заорал:

— Онтнюже молчишь-то об сем? — Вскочил с лавки, и забегал по горнице, в бешенстве тряся руками. Очевидно, сдержать ругательства стоило ему больших трудов.

— Яз, Борис Федорович, сказываю, внегда знаю твёрдо. Бысть мне видение, або есть в уральских краях железа горы, меди немерянно, золота да серебра реки, да камни самоцветные во множестве, ужо будь в надёже, бо место перстом указать не могу. Здеся, мол, копайте. Желаешь, тесть дорогой прямо сейчас начертаю тебе все земли на свете. Токмо зачем тебе то надобно?

— Все земли на свете? — Слегка остыл Годунов. — А и нарисуй! Желаю ведать, чего никто не ведает! А Каменный пояс яз прикажу по камушку раскидать! К завтрему лутчие люди толпами тудысь пойдут! К завтрему!

Глава 7

— Ксюша, подойди ко мне. — Вернувшись в выделенные мне палаты годуновского терема, позвал я молодую жену.

Ксения вышла из своей горницы и подошла ко мне.

— Садись поговорить с тобой хочу. — Она подошла к лавке, но я похлопал по своим коленям. Молодая женщина села, после легкой заминки.

— Вот, что радость моя. Люба ты мне. Хочу узнать об мыслях твоих: чего хочешь ты, что любишь?

— Кошек люблю, наряды красивые, жуковинья на персты, да иные красоты какие, читать люблю.

— За нарядами да жуковиньями дело не станет, бо что читаешь ты.

— У нас у батюшки в тереме либерея ажно из дюжины книг. Жития святых, Псалтирь, Апостол, Часовник печати Ивана Фёдорова, да еще книги какие.

— А ты на латыни читаешь счастье моё?

— Читаю.

— У меня в Угличе двадцать книг. Как приедем, посмотришь. Ведома тебе повесть о хождении в Индию купца Афанасия Никитина? Нет? А Слово о полку Игореве? Тоже нет. Яз попрошу святых людей бо соделали нам списки с сих повестей. Вскорости надобно будет нам отбыть в удел мой. Задумали мы с батюшкой твоим дело вельми великое. Московское царство первым содеется среди всех. Какое не скажу, Борис Федорович не велел. А знаешь, на полуденной стороне, возле моря Сурожского в степи могилы стоят забытого народа. С виду они как горы земляные, высотой с терем. А в тех могилах лежит прах истлевший князей их, при нём жуковинья, с ожерельями, да одежды, да посуда золотая, красоты не описуемой. А исчо, на полночных землях находят иногда останки слонов волосатых северных с бивнями желтыми, бо иногда целиком находят, только замороженными насмерть. Откель знаю? Прочитал где-то.

В конце мая начались сборы для отъезда к Угличу. Борис Федорович навязал отряд царских рынд. Двадцать человек. Здоровенные парни. Но я настоял, чтоб среди них не было сыновей знатных родов. Боярин ручался за их верность нам. Афанасий сначала напрягся, но я успокоил его, назвав своим первым воинским советником. Дворяне, да боярские дети должны были служить какое то время в году, два раза в год являться на смотр, и конечно на военные походы. А рынды служили круглый год и не за деньги, а за честь великую.

Савельев ограбил именем Годунова пушечный двор на пять лучших, как он сказал мастеров и подмастерий, да с ними в Устюжну перенимать опыт передового литья отправилось несколько мастеров. Они ушли на купленном Саввой струге, увозя с собой паровую машину, и распоряжение тиуну в железоделательном центре построить в борзе усадьбу в красивом месте для княжеской четы и двора.

Вскоре в Углич тронулись и мы. Борис Федорович дал в приданное, в числе прочего богато украшенный возок, но был он тряскийдо ужаса. Никакой амортизации. Закажу Савве Ефимову, плотнику-механику нашему, пусть исхитриться да сделает рессоры что ль какие. Жалко жену. С приезда в Москву в колонне добавилось двадцать рынд, и окромя любимой жены, ещё десяток её ближних теток, да служанок, да прачек и ещё кого-то. Да телеги с багажом жены, да теток, да прачек, хотя конечно у прачек добра нажито не много думаю.

Сколь веревочке не виться, а конец все одно будет. Добрались до удельной столицы. Сразу предупредил жену, чтоб не обживалась особо. Наша жизнь на ближайшие годы будет в Устюжне Железнопольской.

Пришла пора раздать всем сестрам по серьгам. Надо было всех нужных людей сделать ещё и богатыми.

Первым призвал Савву Ефимова. Тот явился без промедления.

Личный плотник уже утратил большую часть животного почитания царской крови, но всё одно робел.

— Вот, что Савва в плотницком деле ты человек лихой и мне вельми надобный. Яз жить теперь буду в Устюжне. Хочешь ли переехать в тот город, яз тебе денег подарю на переезд.

— Государь. Мы завсегда. Ты нам жизнь спас.

— Ну вот и хорошо. Сейчас иди к Ждану он подарит тебе олафу в честь свадьбы моей. Потом пойди к возку нарядному моей жены, да подумай, как кузов исполнить, чтоб не был тряский такой. Может на кожаных лентах его подвесить на осях. Придумай ты же розмысл. Ступай.

Следующим на очереди оказался Стенька Михайлов.

Сей молодец был чуть старше меня. Вытянулся, блондин арийской наружности, только курносый, и руки постоянно в ожогах.

— Степан, соделал ты для меня множество полезных задумок. Желаю вознаградить тебя. Чего желаешь для себя.

Тот не сильно удивившись, пожелал двор богатый в Угличе. Да объявил намерение, жениться на местной горожанке, которую я естественно не знал. На мое предложение переехать в Устюжну вежливо отказался. Мол, привык здесь, корни пустил, Химическая изба моя мол здесь, работники.

Я б такого человека учиться, куда послал за границу, но сейчас еще не наука, смех один, да знает много, да останется еще там. Под мою диктовку Ждан составил грамоту, что Степана Михайлова Угличский князь жалует вольной и ставит головой стекольной избы в угличском замке, да дарует ему сотую долю с прибытков той избы. Да сотую долю на химические дела. На его усмотрение отдавался набор людей на производства, сколь понадобится, размер вознаграждения работникам химической избы и стекольного производства, но оплачивалось оно из княжьих денег. Пообещав поспособствовать в устройстве семьи, коли надо будет, отпустил и его. Ждан было начал меня журить, мол такие деньжищи отдал бывшему шведскому пленнику, но я его пристыдил. Прижимистый ключник и сам понимал сколь много пользы и монет принес Угличскому двору, сей подросток.

Головой ткацкой мануфактуры назначил лучшую ткачиху. Так же дал ей долю от прибылей мануфактуры, от прибылей были положены деньги и на оплату работников ткацкого производства.

Перетянул в Устюжну Тихона Миронова. Порадовал, что подарил сабли его работы царю и боярину Годунову, обнадежил, мол, жди заказы на мечи от лучших людей Московского царства.

Пригласил на разговор и Пузикова. Соревноваться с его подчиненными я не стал, зачем унижать воинского человека, который искренне радеет за свое дело. В последнее время я стал просто фанатом бани. Неделю без парилки, да веничка дубового не выдерживал, ежедневные помывки в корыте не в счет. Вот в баню его с Афанасием и позвал. Опосля парилки расслабленные рассказали тому про свадьбу, да визит государя на подворье княжеское в Москве. Так слово за слово перешли к воинским делам.

— Зрети, Данила каковые молодцы случились из отроков бессмысленных? Как воинским порядком ходят, да ловкие с пищалями, да стреляют дюже метко, да скоро? Да каждый могет пушку зарядить и прицельно стрельнуть. — Похвалился своими достижениями Бакшеев. Один из угорских, которые подарил ему я, он носил пришитым на шапке.

— Видал, Афанасий, видал. Ажно завидки берут. Мои стрельцы ни бельмеса не понимают, бо коли умелый, то и меньшим числом большего побить может. Да с ними каши не сваришь, все норовят от службы увильнуть да хозяйством заняться, аль бражничают. Вельми благодарен тебе княже бо дал всем пищали да сабли справные, або раньше не оружье у стрельцов, ано срамота одна.

— Думаю, вскорости стрелецкие полки распустят. — Вставил я свои пять копеек.

— Как так? А кто ж воевать то будет? На Руси пешцами окромя стрельцов и не ратуется ни кто. Дворяне — се конное ополчение, бо пешцы — стрельцы с копьями либо огненным боем. — Удивились оба собеседника.

— Думаю яз, что толку от стрелецких полков мало. Да ты и сам ныне в то уверовал Данила. Московскому царству надобно войско мастеровитое, бо занималось оное токмо бранным выченьем круглый год. Да простые пешцы, коли умелые были бы десятниками, да сотниками, бо лучшие и головами в полках.

— Головами — выходцы из черных людей? — удивился Пузиков.

— Яз думаю, бо человек народившись, сам за свою долю отвечает. Ну, окромя царя — он помазанник божий. — Выдал я. — Надобно, дабы головами всюду стояли не знатные люди, а лучшие, самые способные в своих мастротах. Помнишь Афанасий, нам с тобой московский жилец Григорий Пушкин баял како князь младой свой полк под свейский удар поставил, всех стрельцов побили, а князя того в полон свейские немцы поимали?

— Была таковая беда, дай бог памяти — се князь Долгорукий. Ныне сызнова головой при полке стрелецком состоит, яз слыхивал. — Сообщил Бакшеев.

— Думаю тестя уговорю на новые полки, чтоб пешцов брали из тягловых людей, да посадских, служилых и боярских детей. Лет на двадцать, да чтоб не женились, покуда служат.

— Монасей желаешь из воинских людей соделать? — С улыбкой вопросил Пузиков.

— Нет не монасей, слышал ты про казаков, что есть гулящие люди?

— Вестимо.

— А ведомо тебе, бо в своих засеках сами оне выбирают себе воинских голов из лучших и храбрейших? Знаемо, бо заповедано им брать жен, покудова гуляют оне воровски?

— Ведомо, князь. — Несколько растерянно ответил Данила.

— Сии воины жестокие, внегда воинская удача им сопутствует, бьют и людей польского короля, и людей турского султана. Бо энти людишки бессмысленную жизнь ведут. Токмо похоть свою тешат и мнят себя свободными. Украл, проел, в поход. А наши воинские люди за-ради веры православной бьются, за-ради уклада нашего векового. Тако ежели наше воинство приуготовить, оружьем его снабдить справным, да доспехом сколь нужно, наше царство с легкостью вернет себе земли дедовские, что ныне под польским крулем лежат и где папистскую нечистую веру трудникам плетью да огнем насаждают. Да свейскую землю возле Варяжского моря бы взяли сколь нужно государю. Да Крымское царство под руку государеву подвели.

— Ну, княже, ты блазнишь без меры. — Нервно усмехнулся Пузиков.

Бакшеев смотрел на меня серьезно и улыбки головы стрельцов не поддержал.

— Вот что Данила яз тебе скажу. Человек ты воинский, и за свое дело радеешь, хотя людишек своих ты конечно распустил. Думаю яз, чтоб соделать новое войско, надобно начальных голов обучить немецкому бою правильному, дабы они, став во главе полков, обучили сему воинов своих. Ты подумай об сем, бо пора нового войска не за горами.

— А како же те пешцы опосля службы жить будут? — Оне мужи зрелые бысть, да без дела кормящего, да без семьи?

— Ну се просто. Думаю с нашими излишками земель на полудне, да на восходе государь подарит сохой во владение, кто сколько заслужит, али деньгой на заведение торговых либо промысловых дел. Вот с женами государь не поможет мню. Сами справятся!

В эти дни с Кавказа вернулся Гушчепсе. Как снег в предгорьях сошел, так баял и отправился в путь. Заявил, мол дома скучно, желаю дальше служить угличскому князю. Я естественно против не был. Определили его к рындам в отряд.

Через Ждана Тучкова вызвал его сына Баженку. Тот разъезжал по деревням и врачевал болезных, а также ставил прививки от оспы. Ему был дан приказ переезжать в Устюжну, требовалось вакцинировать жену и всех ключевых людей, ну и остальных, коли будет у них желание. Также пообещал я ему перевод книги по медицине с латинского языка. Осталось ту книгу сочинить и извлечь из памяти знания мединститута. А то, местное светило, лечило болезных в слепую, не понимая симптомов и признаков недомогания человека. То есть простуду определить мог, а вот мочекаменную болезнь, как случай у дьяка Алябьева уже нет.

Вскоре все концы, какие вспомнились, были связаны и наш каретно-тележный поезд отправился в Устюжну Железнопольскую. До хозяйства Фролки Липкина так и не добрался, только выдал ему рекомендации по поливке грядок и уходу за картошкой.

С выезда из первопрестольной прошел месяц. Интересно было посмотреть каких успехов достиг наш промышленный гений Федор Савельев.

Глава 8

В главном городе выделки и обработки железа Московского царства дым стоял коромыслом. Жаркая и солнечная погода не мешала местным ковалям работать. Звон кузнечных молотов раздавался из разных концов поселения.

После молебна в храме, оставил ближников помогать жене с обустройством. Сам отправился в сопровождении пятерых рынд смотреть на достижения местных механиков.

Рынды следовали за мной неотступно. Годунов что-то посулил им кровавое, на семьи их указал, мол волос упадет и… Я был не против телохранителей, но потребовал порядка. Установку смен, чтоб не таскалось за мной сразу по двадцать человек. С Гушчепсе кстати они поладили, начали друг другу воинские ухватки передавать. Московские дворяне, окромя оружного, да огненного, были сильны в кулачном бою, кавказец знатно боролся.

Савельев порадовал сломанным стругом. Приплыв в Устюжну, литейщик развил кипучую деятельность: установил паровик на струг, отлил зубчатые колеса, одно небольшое размером другое здоровенное, так как шкив кривошипно-шатунного механизма был высоко оборотистым, а привод буксира требовал меньших оборотов и большего крутящего момента. Местные плотники из досок лиственницы собрали гребные колеса. В итоге струг, проходив несколько дней по реке, одним из гребных колес наткнулся в воде то ли на камень, то ли на бревно и жесткая передача вращения от кривошипа к гребным колесам сломала и передачу и кривошипно-шатунный механизм. Но Федор божился, что струг бегал по реке быстрее всего, что он видел раньше. По его словам обыкновенную волжскую расшиву грузоподъемностью двадцать тысяч пудов самоход потянет без проблем. Но, как я понял, для навигации нынешнего года этот буксир был сыроват и требовал серьезной доработки.

Коробки передач я в прежней жизни, конечно, видел, как они устроены теоретически тоже знал. Валы, зубчатые колеса, подшипники, смазка, а чтобы смазка не утекала, требовался корпус — и на этом все. Данную информацию я и вывалил на Савельева. Так что огромные зубчатые колеса не стоило и переделывать, учитывая их опасность для команды парохода. Дал бы почитать мастеру книги по механике, что у меня есть, но литейщик не знал латыни.

Смотрел на Федора и думал, какую свинью ему подложил. А ведь хороший человек. Ему, с минимальной моей помощью, предстояло за пять лет построить паровоз, а затем и всю железнодорожную отрасль. У меня при мысли о паровой машине на колесах холодный пот тек по спине. Идею то я выдал, а реализация лежала на его плечах. Все, что смогу мастеру я дам: людей, денег, материалы, но создание паровоза упиралось в нынешний слаборазвитый технологический уровень.

Теперь встали новые проблемы: станки металлообработки для зубчатых передач и смазка, то есть нефть. Нефть понятно есть на побережье Хвалынского моря, но может и поближе где найдется. Вместе с Савельевым пошли в наш металлообрабатывающий центр — она же ружейная изба. По пути зашли в старую усадьбу, где стоял княжий двор. Новое поместье было в процессе постройки.

Нашел ключника и дал ему указание:

— Дядька Ждан надобна мне для государева дела нефть, то есть масло земляное. Тебе ведомо оное?

— Ведомо княже, сею черную жижу, деля лечебных дел, пользуют.

— Бо где взять то её?

— Того не ведаю. — Ответил Тучков.

— Ты дядька со многими гостями видишься по торговым делам. Пусти средь них весть, бо кто князю укажет место, где оное масло можно брать бочками, тому будет скидка на удельные товары. А коли привезет сразу бочек десять, тому еще более льгота будет. И вот что дай денег моим людям: Баженко, сыну твоему, Савве Ефимову, Тихону Миронову. Пусть построят себе дворы достойные, где восхотят в Устюжне, а также работные дома, а Баженко лекарскую избу.

— Государь мой, деньгу вестимо на лево да на право разбрасывашь. Тако по миру пойдем в скорости. — Ожидаемо запричитал ключник.

— Во-первых, пусть все видят, кто надобен князю, тот богато живет, а во-вторых, сии люди принесут нам реки серебра. Ты знаешь, дядька яз слов на ветер не бросаю.

Ключник вроде хотел что-то возразить, но поклонился и пошёл искать тех, кого я назвал.

Наконец добрались с Федором до ружейной избы. Из станков, там были горизонтальные сверлильные, и три, по-видимому, токарных станка. Выглядели они на мой взгляд убого. Помнится, за разработку станков отвечал Иван Фролов, ярославский токарь, который конечно остался в Угличе.

Ну что ж опять нашлась служба для Ивана Лошакова. Сей дворянин шёл по военному делу и моей охране и был в подчинении у Афанасия Бакшеева. Отличался он редкой хваткой, мог достать кого и где угодно. Лошакова я и послал за токарем и его людьми. Дабы токарь Фролов ехал в Устюжну, для княжьего дела, не медля. Далее в государевой столице Лошаков должен был найти для меня подьячего посольского приказа Семейку Головина. Печатное дело в Угличе шло ни шатко, ни валко. Затея с типографией стояла на месте. Начальником этой мануфактуры надобно было поставить заинтересованное лицо. Головин же насколько было мне известно, не преуспел в Москве в издании своего учебника по арифметике. Вот пусть и займется печатанием своей книги, да и я ему подкину работенку. Семейка куда сильней меня в латыни, вот я и решил поручить ему перетолмачить и напечатать книги по военному делу и механике, что привез Джакман.

Так что за неимением станков для изготовления деталей парохода, Федор Савельев был ориентирован на постройку ещё нескольких паровиков, на те мои производства, которые не работали в безводную, либо зимнюю пору, ведь приводы для механизмов действовали от водобойных колес, что стояли на плотинах.

Наконец у меня образовалось свободное время. Все вокруг были озадачены, все заняты делами.

Но расслабиться не дали. От Годунова по ямчужному делу и новоманерным пищалям приехала государева комиссия. Так я её для себя назвал. Ко мне в Устюжну прибыло десять человек, головой окольничий Вячеслав Лапушкин и с ним стольники, стряпчие и прочий люд, ещё несколько московских дворян явились в Углич, но тамошний тиун Федор, близкий родственник Тучкова, без воли своего князя до ямчужных секретов их не допустил.

Ознакомившись с грамотой от боярина Годунова, я отписал распоряжение тиуну удельной столицы открыть все секреты, касаемо пороховых дел. До стекольной избы, а тем паче зеркального производства, никого велел не допускать.

Фактически эту комиссию я спихнул на Афанасия Бакшеева. Тот как раз в эти дни перевооружал отряд рынд, вот заодно и специалистов оружейного приказа государева двора ознакомит с тонкостями обращения с новыми пищалями.

Передо мной стояла задача сложнее, чем построить паровоз. Обещанная Баженке Тучкову книга по медицине. Как человеку, который умеет только читать и писать, передать понятия и идеи по медицине двадцать первого века? Придется все упрощать. С другой стороны нынешней науке до таких упрощений ещё триста лет расти. Набросаем план: строение человека, раны, закрытые повреждения, переломы, ожоги, отравления, болезни внутренних органов, инфекции. Да тут на три книги. Но писать-то надо, кроме меня некому. Вы когда-нибудь пробовали писать книгу гусиным пером? Ненавижу гусей! В суп их: двуногих покрытых перьями!

Через декаду приехал в город Иван Фролов, вместе с ним Федька сын замочника, и Петр Кособоков сын кузнеца Акинфия. Этой компании была дана команда встать на постой по дворам и собраться с утра для княжьего задания.

Наутро после завтрака в моей горнице собралась компания: станочники, Тихон Миронов — кузнец-инструментальщик, и литейщик Федор Савельев. Я достал книги по механике, что у меня были и показал их своим розмыслам. С латинского пояснения перевел как смог, правда, полезной информации в сих печатных инкунабулах было с гулькин нос, но зато множество иллюстраций в виде гравюр, тонкой работы. Опосля задал вопрос: какие станки надобны Савельеву для создания самоходной лодки и железнодорожного парохода? С моими подсказками определились на токарном, для деталей больших диаметров, фрезеровальном и шлифовальном станках. Миронову был дан заказ на измерительные инструменты, включая штангенциркуль, сверла, резьбовые инструменты и резцы.

Мне пришлось вспомнить школьные годы в Советском Союзе. Каждый школьник в те времена на уроках труда колотил табуретки, точил фигурные столбики на токарных станках по дереву, портил металл на токарных, фрезерных и сверлильных станках. Все, что запомнил из уроков труда, было правило: семь раз отмерь, один раз отрежь. Ну и внешний вид станков.

Нынешние станки были жутко примитивные, легковесные, для экономии дорогого металла и с маломощными приводами, что вело к низкой точности и вибрации. С легкостью поделился правилом и набросал для всей честной компании схему типичных станков шестидесятых годов двадцатого века, каковые повсеместно стояли в школьных мастерских конца того же века.

Массивные тумбы, направляющие, шпиндель, суппорт, задняя бабка, уже известная Савве коробка передач и т. д. Местные механики, как увидали сложность задачи, несколько пали духом, но я это дело запретил. Распределил по участникам виды работ, и дал месяц на постройку токарного станка. Пусть потренируются на кошках покуда. Когда они поймут объем работ по паровозу вот тогда и узнают страшное слово из будущего — депрессия!

Прискакал сеунч от тиуна Угличского Федора Трясуна, родственника Тучкова, с известием, что на княжью пристань пришли струги с Усолья и привезли вываренную за зиму соль, чуть больше тысячи пудов. Тамошний голова, прислал письмо:

"Князю Углицкому, господарю Димитрию Иоанновичу, холопь твой Оврамка челом бьёт. Велми благодарен тебе господине за присланных крестьян и воинскую силу, рекомая о прошлом годе искоренила воров на реке. С той поры никогда не видали тех воров. Иной раз приплывают союзные казаки и бают, мол такоже бьют на твоей земле господине воровских людей. И что побили они гулящих дурных казаков, бо атамана Хорю вовсе убили. А иных дурных казаков прогнали и наказали им не показываться в сих местах. А исчо просят оне подарков за службу свою, сказывают, мол князь обесчал. А ногайские люди, внегда прознали, або сын великого государя Иоанна Васильевича князь Дмитрий Иоаннович хозяин земли сей, вовсе пропали. А вси крестьяне пашут землю и мало работников на солеварнях. А в зимнюю пору крестьяне возют рассол с соляных ключей и наливают в железные котлы, бо там в морозы забирают лед из воды соленой, и в котлах варят и берут соль. А чтоб соделывать больше соли, деля твоей казны, надобно работных людишек и котлов железных к нам прислать. Такоже челом бьем государю нашему, прислать людишкам твоим батюшку на наш погост, ибо живем без божьего окормления, и служб христианских вести не кому…"

Так посмотрим что это за бизнес. По информации от местного биржевика Ждана Тучкова, соль ценилась от двадцати пяти московских денег за пуд в столице царства нашего до двадцати в малых городах и селениях. Возьмем среднюю цену в двадцать две, да торговцам десятую долю, итого двадцать сабляниц, то есть московок. В рубле двести московских денег. Таким образом, десять пудов стоили рубль. В принципе не густо, но лучше иметь свою соль, чем покупать импортную. Пока что Усолье было убыточным проектом. За год доход составил сто рублей. Расход сто пятьдесят: струги, да ружья да казакам подарки. Так дело не пойдет. Вместе с ключником учинили мозговой штурм.

— Вот что дядька Ждан. Надобно повысить выработку в десять раз. Соли в государстве не хватает, продать сможем, сколь захотим. Надобно ещё людей послать на солеварни.

— Княже, где ж их взять то?

— Ну, придумай.

Немного подумав, с недовольной миной Тучков выдал:

— Коли посулим денег, либо меньше податей положим, можно взять людей с деревень твоих, господине.

— Как это?

— Денег посулим общине сельской, аль льготу, коли выдадут на переселение работную семью. У крестьян на селе больше земли пахотной будет, бо мы людей получим.

— Годится. Велю соделать так. Да переселенцам дать инструмент княжеский: лопаты, топоры и денег на покупку живности дворовой: лошадей, коров, коз, кому что надо. Да хлебов и посевного зерна отборного на озимый сев.

— Государь, то траты лишние, так проживут.

— Ждан, сё мои люди. Все мои люди должны жить богато. Так Господь мне велит. А они нам солью возместят денежные траты на будущий год. Да Оврамке дать наказ по объему выработки. Да казакам послать даров за службу.

— Господине, гость торговый желает купить струг самоходный. — Сменил тему Ждан.

— Кто таков?

— Честной купец московский Иван Скорняков. Имеет большие обороты, держит торговлю аглицким да иным сукном, такоже на твоей, господине, мануфактуре выделанную угличскую ткань берет охотно, а брат евоный хлебом торгует. Велишь торговать сей струг? А коли велишь, то в какую цену?

— Скажи, самоходные струги будем продавать о следующем годе, как лед сойдет. Ты почем корабль в Москве брал?

— В восемь рублей сторговались с прежним хозяином.

— Объяви купцу, как первому покупателю цену в пятьдесят рублей. Да скажи, коли сломается механика, то мы без оплаты починим три года, а коли другая какая поломка, то его дела.

— Мало просишь княже! Бурлаки на Волге берут три рубли за лето. Бо на обыкновенную торговую расшиву надобно десять-двенадцать водобродов, да корм им дают за счет купца. Надобно брать сто рублей без обману иль более!

— Пусть его. Первый купец на наш товар. Ну, пусть будет шестьдесят. Он своим пароходом приманит нам торговых людей. Другим охочим самоходных стругов объявляй от ста рублей и выше, како сторгуешься.

— Княже он бочку земляного масла привез. Сказывал, что таковая жижа водится на реке Ухта, оная текет на полуночи близ Каргополя.

— Это хорошо. Скидку за весть не забудь, да объяви, что будем покупать ту жижу, сколь ни привезет. А энту бочку велю через перегонный куб перегнать, когда работать её станут, меня упреди.

— Государь? Сызнова, перегонный куб портить? Он же опосля ни к чему не годен станется! То мыльную воду, то грязь сию. Тако никаких денег не напасешься.

— Так, Жданка, ты почто мне выговоры устраиваешь? Сказал — значится надобно! Когда яз ошибался? Коли б не было у нас того масла, что с перегонки мыльной воды деется, так не смог бы Баженко жене моей защиту поставить от черной оспы. Ты ведь защиту поставил себе и семье своей?

— Поставил государь.

— Теперь тебе и семье твоей и множеству людей смерть от сей заразы, не страшна. А не было бы той мыльной воды, не мог бы сын твой врачевать людей от черного мора. А по поводу лишних денег. Сказывал мне боярин Годунов, бо в Китае-стране соболей в клетках разводят. Помысли, надобна ли нам та затея?

— Надобна, государь. Нам кажная копеечка надобна. А како растят тама соболей-то?

— Мне откуда знать? Найди охотников на соболя, да закажи по их цене зверей самых дорогих на развод живьем, и пусть обскажут чего ест зверь, да когда, да повадки его.

— В Москве сорок соболей от ста пятидесяти до трехсот рубликов продать мочно. Почто ты государь раньше мне того не сказывал?

— Вот ныне и сказываю, како вспомнил, найди людей, можно стариков каких, закажи кузнецам клетки, мы с тобой на паях ту мануфактуру сладим, а хочешь сам владей.

— На паях, государь на паях.

Глава 9

Голова государевой комиссии окольничий Вячеслав Лапушкин наведался ко мне после двух недель пребывания в Устюжне.

Дядька, чуть старше сорока, был бородат и слегка пузат. На голове, как снимал шапку, виднелась залысина. Пищали, которые выделывались на моей мануфактуре серийно, весьма ему глянулись.

— Знатные ручницы спроворили твои розмыслы княже. Тако же выработка стволов из единого куска металла без навивки лентами, како соделывают на других мануфактурах, вельми правильный обычай. Да ложи какыя удобные, яз сам соби вопрошаю, бо зачем раньше також не соделали. Ныне возьмешь, какое ружье, опричь твоей выделки, тако оторопь берёт. Будто из доски не струганной стреляешь. Бо прицель такоже. Прежде бывало попадется, какая ручница с пеньком на конце ствола, да и все. Мню яз тако от лука пошло. Како лучники целились по стреле, також и стрельцы огненного боя також и стали целится по стволу како по стреле.

— Да боярин, традиция сильнее железа. Коли в голове обычай засел сам не вытащишь.

— Каковым способом княже новины сии налести тоби? Яз твоих трудников вопрошал, бо оне сказывали се князь присоветовал.

— Как тебя по батюшки боярин?

— Валерианович.

— То Вячеслав Валерианович просто. Вызнай у кого какой способ выделки, какого оружия. Выбери лучшие стороны и соделай у себя. Вот в далекой стране на восходе творят мечи длинные да изогнутые словно сабля, токмо черенок с двуручным хватом. Оне берут и внутрь твердого железа суют кусок мягкого и так куют. Тако у них меч весьма тверд потому как берет закалку, бо в нутрях у него получается мягкий металл и оружие соделывается упругим. Тамошние дворяне вельми гордецы и свои мечи такоже весьма ценят и всюду носят.

— Вон оно как. Бо наши ковали по иному способу сабли выделывают.

— Потому та страна лежит на островах. У них тоже силен обычай. Оне не знают клинков булатных тако же и харалужных. А мы торгуем со всем светом и можем брать лучший способ выделки.

— Мне оружничий государя Борис Федорович наказал со всей строгостью спытать твои пищали и порох угличский. Баял, де государь желает поставить тебя головой над мануфактурами царскими. Абие доложу яз похвально о пищалях твоих, да гораздых ямчужных делах, великому боярину, ано мню, молод ты дюже, дабы блюсти мануфактуры царскыя.

— Ты Вячеслав Валерианович на возраст то не смотри, смотри на пищали мои. Не поддавайся обычаю: мол, раз молод, то не смышлен. Молод яз, но ведомо мне как соделать пушку, что будет стрелять далее и точнее всех государевых гармат.

— Да ну? Нукось обскажи мне.

— Нет, боярин. Коли восхочет государев слуга Борис Федорович пушек лучше, чем у всех володетелей папистских, тако готов яз шапку надеть. А иначе не скажу.

С разочарованным видом окольничий подался на выход.

Написание медицинского труда перемежалось хозяйственными вопросами, а также выдачей неких рекомендаций станочникам. Федор отлил составляющие трех корпусов на токарные станки, а также направляющих, и других деталей. Теперь очень медленно десятки человек творили вручную детали к нашему механическому будущему.

Миронов создал штангенциркуль, мне кажется, он гордится этой штукой больше, чем своими саблями. Когда этот мерительный инструмент увидали мастера, дело чуть не кончилось дракой. Но завершилось по местной традиции — местничеством. Циркуль забрал Савельев, как самый главный. Также вспомнилось мне название калибр. Не в смысле калибр у пушки, а калибр как мерительный инструмент. Сразу же оповестил о том мастеров, но те заявили, что знают таковое мерило, только зовут пробкой.

Снова Тучкова напряг на деньги. Местные мастера не смущаясь, работы по металлу творили на свежем воздухе, в непогоду трудясь в тесных курных избенках. Мною было велено построить амбары, как можно большие, с царскими стеклами, чтобы было светло. Также напомнил Ждану про запасы еды, которые надо было собирать и в Устюжне, так как в голодное время отсюда весь работный народ убежит хлеба искать.

Очередное воскресенье посвятил семье и близким людям. Ушли на берег Мологи. Григорий-Гушчепсе соделал шашлыки. Для воинов, мясо, приготовленное на углях, не было особенным блюдом, вот разве что шашлык был замаринованный со специями, очень нежный и вкусный. Не хватало помидоров на стол и кетчупа. Посидели на солнышке покушали под красное винцо, рыбку половили, пока девчонки — жена с подружками бегали с воздушным змеем по лугу. Я загодя мужикам заказал легкую рамку из дерева, обклеил её бумагой, ну и хвост. Эта затея здесь конечно не была известна. С охраной беда — большая часть дворян смотрела не по сторонам, а в небеса, како летает вещь, а не птица. Да еще набежало народу на змей смотреть и, наверное, вся детвора Устюжны.

Как то на днях зашел в горницу рында мой Петр Ильин. Поздоровался, да доложился:

— Княже, у меня на коште слуга Михей состоит. Имает он нутром чуять вора. Так Михейка сказывает, бо заметил возле княжьих хором человека. Божится, что тать. Ходит, смотрит тайно, нечестно. Чего прикажешь?

— Ну, тута Гааги нету! Велю того человека взять и допросить, чего умышлял, кражу аль смертоубийство какое.

— Как прикажешь, государь.

После допроса с пристрастием человек выдал, что послан Фёдором Романовым, следить за угличским князем. Поразмыслив, того шпиона оправил на струге под охраной к Годунову в Москву. Ильину и Михею велел выдать награду.

Приехал из столицы Лошаков с подьячим Головиным. Того, именем Годунова, я определил головой на печатный двор в Углич, с сохранением должности в посольском приказе.

— Семейка, человек ты даровитый, склонность у тебя учить людей наукам. Езжай в Углич, там соделывают новую печатную избу, ано порядка нет. Как войдешь в дело посмотри на людей, может, кого прогнать вовсе, бо розги свои вспомни. Желаю, чтоб напечатал ты абие свой учебник по арифметике, а также составил новый учебник по словесности, только по моему дьяческому письму. Да дам тебе книги латинские, переведи их на русский язык и напечатай такоже с картинками. Надобно нам на Руси школы делать, для всех людей. Государю царства Московского с того будет польза. А по воинским книгам будем учить своих голов да сотников, како бьются паписты меж собой, может и нам та метода сгодится. А такоже из книги по строительству крепостей иноземных, надобно нам знать, как строить и брать те крепости.

Взяв грамоту к угличскому тиуну Семейка Головин убыл.

Дворовые мужики перегнали бочку нефти. Вышло полбочки маслянистой жидкости. Очевидно, это был керосин. В котле осталась густая мазеобразная масса мазута. С керосином все понятно — надо ладить керосиновую лампу, а вот мазут передал Савве на испытания в качестве смазки для механизмов. Смазку здесь осуществляли животным, либо растительным жиром.

Керосиновую лампу в жизни в руках не держал, но видел, конечно. Помнится, давала она гораздо больше света, чем свеча. Что там сложного? Емкость для керосина в ней фитилек, и простой механизм его подкручивания. Больше фитиль — больше света, меньше — меньше. Ну и колба конечно. Местные медники за пару дней сладили мне несколько ламп. По размеру площадки под колбу заказал угличским стекловарам ламповые стекла. И пожалуйте, через две недели керосиновая лампа готова. Всем кто увидел её в деле, лампа очень понравилась. Думаю, спрос на нефть будет расти очень быстро, а местным медникам открылся новый прибыльный бизнес.

Две недели спустя, дня памяти пророка Илии, прибыл сеунч от Годунова. Тот в грамоте приглашал в Москву, на празднования нового года, да дочь хотел увидеть. До празднований оставалось две недели, значит, через пару дней и поедем. Свите и жене был дан наказ собираться в Москву.

Как раз механики собрали да опробовали настоящий токарный станок. Очень похож он был на мои воспоминания, имел чугунный корпус, четыре скорости, червячную передачу суппорта и каретки, держатель резцов на винтах. Привод был соответственно от паровика, через вал, который шел под потолком и передавал вращение на станок ременной передачей.

Теперь создание самоходного баркаса было делом одной-двух недель, значит, покатаемся нынешней осенью на пароходе! Дал команду не расслабляться, а доделать остальные станки, с тем и отбыл.

Что сказать о дороге? Пыль. А если дождь — грязь. По пути заехали в Углич. Коли идет обоз под охраной, грех не взять с собой в Москву выделанные дорогие товары. Заехали в Троицкий монастырь, что стоит на реке Кончуре, в моей прежней жизни он звался Троице-Сергиева лавра. Архимандрит монастыря Кирилл принял исповедь, а также взнос на богоугодные дела в пятьдесят рублей, керосиновую лампу и несколько оконных стекол. В ответ на мою просьбу пообещал прислать на Усолье батюшку, коли построим там церковь. Я конечно пообещал. Помолились на дорогу в Успенском соборе. Чудно. Стены белые. Огромный собор изнутри не был расписан вовсе. Зато все внимание концентрировалось на иконостасе. Часть икон была новой с яркими светлыми красками, часть черной, видно старого письма.

Наконец добрались до столицы. Вид крепостных стен Скородома, толщиной в восемь с половиной сажень и высотою в три копья, уже не удивлял. Хотя мне сказывали, что построили его из сорока тюмен подмосковных сосновых бревен всего за один год. Деревянное укрепление имело вал, ров в двадцать два нынешних аршина, а в каждой башне, коих было пятьдесят восемь, стояло по четыре-шесть больших пушек. Встали на Орбате, так как терем в кремле только строился. Но не успели распаковаться, как Годунов прислал дворового, чтоб не медля ехали к нему на подворье. Перехали.

Первый боярин Московского царства встречал в простых одеждах, по-домашнему. Обнял, расцеловал, с дочерью перемолвился и отправил всех разбираться с багажом, меня же увел в терем.

Прошли в горницу, сели за стол. Дело было к вечеру и подали вечернюю трапезу.

Кстати пришелся подарок тестю. На стол поставили две лампы и разговор проходил под ярким светом.

— Молодец, бо приехал загодя. — Начал разговор он. — Государь про тебя спрашивал.

— Как ты Борис Федорович указал, так и приехал.

— Ну да, ну да. Чего у вас нового в Устюжне?

— Самобеглый струг соделываем, станки для дел механических, готовимся к работам по железной дороге, как ты указывал по весне.

— Тута окольничий Лапушкин мне сказывал, або ты, хвалился пушками, краше чем у папистов. Тако ли?

— Истинно, Борис Федорович.

— Весьма хвалил он пищали твои, да подтвердил многомерную выработку ямчуга с твоих промыслов. Се великое дело. Зело трудно воинам ратиться, коли селитряного пороха нехватка. Государь повелел объявить тебя на новый год младшим оружничим и ближним стольником. Раньше не бывало, або такый юный отрок шапку горлатную по заслугам надевал. Да яз не удивлен вовсе. Абие смотрю на лампады твои и даже не спрашиваю како соделал ты их. Ты, небось, и мой вопрос наперед ведаешь?

— Борис Федорович, ты чего? Ты из меня оракула всевидящего то не делай. Лучше расскажи, како дела на Москве творятся? Как с польским королем мир подписали?

— Об сём не упоминай. Мне ныне како ножом по сердцу. Обманул меня король польский, собака! Этот пёс папистский чинился двумя коронами, бо свейские люди ему от престола отказали. Князей его прогнали, а державу отдали дядьке евоному Карлу. Тот покуда корону не надел, но блюдет себя как свейский монарх. Коли б яз проведал, бо энтот иезуитский выкормыш Жигимондишка, свеями не владеет боле, то лучшей доли выторговал для царства нашего. Может и Ругодив бы не отдал, да плавание вольное для кораблей русских выбил. — Годунов действительно был опечален. Двадцатилетняя война завершилась не так, как он хотел.

— Ничего Борис Федорович. Поквитаемся и со свеями и с поляками. За нами будет сила. Хочешь, для твоего удовольствия, поведаю тебе, что случится с польским царством?

— Погодь. — Годунов встал и проверил дверь, затем сел и с ожиданием посмотрел на меня. — Сказывай.

— Наши предки в древние времена також, как и полские магнаты ныне, не могли поделить власть меж собою, ноли оне призвали на престол воинского вождя Рюрика из варягов. С князем коий имел воинскую силу опытную, никто спорить уж не смел. Тако же и полские люди знатные, всякий раз призывают на престол варягов разных, то из немцев, то из угорцев, то исчо откуда. Своим полским людям оне не верят и мнят господами над собой лишь немцев разных. Мой предок Рюрик корни пустил в сею землю. Коли ближние дети его носили имена варяжские, то дети детей словенские. Родная для нашего рода, речь словенская, обычаи исконные, вера святая. В крови у нас Русь. Поляки же хотя и призывают себе на престол правителей королевских кровей, сами их слушать не желают. Каждый шхяхтецкий род норовит урвать власти кусок. Тако и разорвут оне землю свою, покуда ничего не останется. Онеже ныне польское царство крепко, но распнут его гордость и жадность шляхты её. Оне сами враги Польши, сами погубят её.

— Внегда сгинет польская держава? — заворожено вопросил царедворец.

— Лет через сто, либо быстрее, коли мы с тобой поможем.

— Поможем, Дмитрий Иоаннович, отчего ж правильному делу не помочь. — Настроение тестя явно пошло на поправку. — Вот чего, ажно бирюч, указ царев на лобном месте прокричит, бери княжич под себя мануфактуры оружейные: пушечный двор, ружейные заводы, да избы пороховые. Яз об том всех упрежу.

Я встал, поклонился и сказал:

— Благодарю за честь Борис Федорович!

Глава 10

Празднование нового года началось с раннего утра. Чуть рассвело, проснулся весь двор, начались суетливые сборы и подготовка лучших людей к ритуалу. Все, кто участвовал в праздновании, одевались соответственно чину. Борис Федорович и я в богатые одежды. Близкие слуги и советники поскромнее. Челяди на площади места вовсе не было. Женщины также не допускались.

Борис Федорович просил держаться рядом, а коли кто из бояр будет перечить указать ему того грубияна, он мол любому укорот даст. С утра была хорошая погода. К восьми вышли из подворья со свитой к Соборной площади Кремля. В отличие от Успенского, Архангельского, и Благовещенского соборов, казавшихся неизменными и завершёнными, колокольня Ивана Великого оказалась значительно ниже, той, что я помнил, также, как и в пристроенной к ней справа прямоугольной звоннице с храмом Вознесения Господня чего-то не хватало.

Рядом с Архангельским собором был устроен главный помост укрытый коврами в несколько слоев. На нем стояли три высоких тумбы, а за ними стол с большой серебряной чашей.

Лучшие московские люди были сегодня на Соборной площади. Все стояли тесным единым кольцом, оставив проходы лишь для Патриарха Иова со свитой от Успенского собора и царя со стороны Благовещенского собора.

Наконец с колокольни Ивана Великого раздался звон, который был подхвачен всеми звонницами столицы. Так как мы с боярами находились за помостом, видно было плохо. Но идущие со стороны Успенского собора, мимо Грановитой палаты золотые кресты и расшитые золотом полотна на древках указывали шествие Патриарха с церковной свитой. Предваряющие поклоны людей указывали, что царь Фёдор движется с южной стороны площади. Наконец высшие люди в государстве взошли на помост, следом соответственно поднялись церковнослужители за патриархом и знатнейшие бояре за государем. Годунов так в меня вцепился, что двигаться по мимо его воли я не мог. Он прошёл в первый ряд и поставил меня рядом с собой. Недовольные взгляды бояр хладнокровно проигнорировал. Звон колоколов прервался.

Теперь я оказался на помосте и видел всю площадь. Московский люд стоял плотно, впереди в нарядных одеждах, сзади одетые скромнее. Также было видно некое корпоративное разделение, здесь собрались дворяне, там стрелецкие начальные люди, а вон там подальше, судя по западным нарядам, иностранные посольства. Прямо перед помостом в карауле находилось восемь рынд в белых одеждах.

Государь подошел и приложился к иконе, затем его благословил Иов. К патриарху за причащением потянулись высшие священнослужители, после была служба, в конце которой церковный иерарх звучным голосом поздравлял царя. Федор Иоаннович ответил едва слышно. После нового благословления, к царю потянулись церковники, затем бояре. Годунов вытолкал меня вперёд. Царь увидел меня вблизи, слабо улыбнулся и призвав к себе обнял. Всем остальным он лишь протягивал руку для поцелуя.

Когда шедшие на поклон бояре закончились, царь обернулся к московским людям. В этот момент снова зазвучали колокола Ивана Великого, все государевы люди опустились на колени и поклонились в землю. Иностранцы приветствовали московского монарха глубокими поклонами. Государь произнес: "Бог с вами люди" и поклонился. Все встали, и царь в сопровождении патриарха и духовенства ушел стоять службу в Благовещенский собор. Народ начал расходится с площади. В храмы московского кремля набилось немыслимое количество людей, мы с Борисом Федоровичем тоже прошли в Успенский собор, где разместились недалеко от царского места. После праздничного богослужения вернулись на двор.

К вечеру меня призвал государь. Взяв с собой подарки, я, в сопровождении своих рынд, подошел к золотому крыльцу. Постельничий боярин Годунов, дядя Бориса Федоровича, моей охране указал ждать у крыльца, слуги забрали подарки и меня провели в царские палаты. Пройдя через небольшую комнату и повернув налево, попал в зал в четверо меньших размеров, чем Грановитая палата, весь покрытый золотом, со сложным по конструкции вычурным сводом. Напротив входа стоял трон. Это была, Средняя Золотая палата, тронный зал кремля.

Государь сидел на лавке возле окна, на коленях у него лежала серая пушистая кошка. Был он бледен, с усталым видом. Подойдя ближе, я с поклоном произнес:

— Здравия тебе великий государь на многие леты.

— Здравствуй Дмитрий, брате мой. Кажный день молю бога за тебя, безвинного отрока. Како жена твоя здорова ли, не тяжела ли?

— Здорова, государь, спаси Господь. Невместно нам, наперед царской семьи, о детях помышлять. Как здоровье у царицы Ирины Федоровны? — Увильнул я со скользкой темы.

— Слава богу, здорова.

— Как здоровье племянницы моей Феодосии?

— Тож, Господь боронит от напастей. Пять лет ужо радости моей.

— Вот государь ей подарок от меня. Змей летучий. — И я показал ему заготовленный подарок.

— Змей? Отчего змей?

— Так прозывается. Сея забава, вельми царевне понравится. Внегда ветер поднимется надобно на веревке его поднять и полетит он абие в небеса.

— Благодарю брате, або не забываешь об нас всвоих заботах.

— Для тебя государь мой тоже есть у меня подарок. — Забрав из рук боярина керосиновую лампу, я свечой снятой с подсвечника её зажег.

Лампа давала много света и сияла на фоне свечей.

— Спаси тебя бог Дмитрий. Экий светильник ярый. Вижу помнишь ты о брате своем старшом. — Он подал знак и слепящий его свет боярин унес в сторону. — Абие зачем призвал тебя ныне. Слаб здоровием яз. Молюсь беспрестанно, за государство, за веру нашу святую, о ниспослании наследника. Бо не внемлет мене Господь. Видать взял соби на плеци купно с бармами грехи отца нашего, пролившего реки крови безвинной христианской. Оборонил ты дщерь мою от смерти ранней, то ведомо мне. Зрю в том знак горний, або безгрешен ты. Годунов насочити мя бо не творишь тщет напрасных за спиною брата, не алчешь трона царского, внегда чист душою ты. Желаю тебе передать престол Московского царства, коль приберёт меня Господь. Аще народится у меня наследок, тебе бысть моим душеприкащиком. Хотенье имаю абие желовать наряд настолования тебя тайно, для бережения от злого умысла боярского. Ведать об сём станем мы с тобой да Годуновы, они родня нам ближняя, такоже авва Иов. Дмитрий Иванович, ждет Патриарх?

— Да государь, в Грановитой палате дожидается. — Ответил постельничий.

— Грамота в чисте уготовлена?

— Да, великий государь.

— Призови авву Иова.

У меня ноги к полу приросли: что это? Проверка? Отказаться надобно? По истории царь Фёдор был слабоумным. Но сколь не видел его в живую, признаков умственной отсталости видно не было. Да тихий, да богомолец, а не царь, просто человек рожден для другой цели. Вряд ли это игра, значит правда!

В сопровождении постельничего, вошел Патриарх Иов. Семидесятилетний старик, выглядел мрачно.

— Владыко, шествуй к нам. Не стой в потёмках то. Дмитрий Иванович подай нам грамоту.

Подошедший из темного угла боярин поднес ларец со свернутой грамотой царю. Тот её взял, развернул, прочел и передал церковнику.

Высший священник Московского царства, принявший когда-то имя в честь Иова Многострадального, разного повидал за свою длинную жизнь. Сейчас он держал в руках выбор пути Московского царства. Прочтя, он опустил руку, и грамота упала на ковер.

— Того Фёдор Иоаннович, церковь наша святая благословить не может. Не возьмет незаконный царский последыш престола. Ибо шестой брак жестокосердного отца твоего нечист был. Царь тешил похоть свою и погубил душу свою. — Гулким голосом возвестил церковник.

— Ты молчи! — закричал Фёдор. Он вскочил, подбежал к Патриарху, и близко глядя ему в глаза, зачастил: — Батюшка мой не безгрешен бысть, затем молюсь беспрестанно, постами тело свое иссушил, дабы отпустил Господь грехи ему. Ано на плецах его лежала вся Русь огромная. Жизнь свою отдал он войнам со схизматиками да бессерменами, царства Казанское да Астраханское под руку церкви православной привел! Великый царь он бысть, помазанник божий! Все, чего соделывает царь, горним вымыслом указано! Тебе невместно бысть судией государя. — Слегка успокоившись, он указал мне рукой — Дмитрий встань рядом.

Я подошел.

— Вот брат мой, — государь положил мне руку на плечо, — царский сын. Кровь Рюрика! Он последний муж в роду нашем. Кого, окромя него, мнишь на престоле высоком?

— То не моё дело, то пусть бояре решают.

— Какие бояре? — Опять завёлся государь. — Ты чего несёшь, чернец? Аз есм царь. Бо аз решаю, кому бысть в бармах царских, опосля меня. Не искушай меня без нужды старик. Ведомо тебе како батюшка мой решал борзых бояр на псарне? Яз сын Иоанна Грозного. Крови не алчу, або слово реку и боярские роды древнейшие поголовно клобуки наденут! Дмитрию Иоанновичу, брату моему, бысть царем, коли не подарит мне Господь сына. Яз тако решил. Твое дело благословить, аль запамятовал, како белый куколь тебе на главу надевали? Како людей церковных цареградских голодом морили, да сулили пышные похороны, коли не пожалуют царству нашему шапки той? Бо в строптивости упрешься, мигом патриарший жезл отымем, и поедешь в розвальнях на Соловецкую крепость под надзор. Аще у монастырей жирных отберу вси земли пахотные в казну!

Старик стоял молча. Видно вспомнилось ему непростое время грозного царя.

— Дмитрий, брате, подай мне духовную грамоту.

Я поднял свиток и передал государю.

— Дмитрий Иванович — обратился он к постельничему, — письменный прибор неси.

Поздно вечером вернулся в терем тестя. Когда слуга провел меня к нему, он лишь спросил:

— Подписал?

— Да, Борис Фёдорович.

Годунов был задумчив, перед ним стоял чеканный кувшин, несколько блюд с закусками и стеклянные кубки.

— Ну, значится, так тому и бысть. Ты ступай, одному мне подумать надобно…

Новогодние празднования прошли. Обычно производства в дворцовый чин и земельные пожалования приурочивались к новому году, либо дню рождения государя, вот и ныне бирюч объявил с Лобного места на Васильевском спуске многочисленные награды и назначения. Среди них было моё производство в чин младшего оружничего и ближнего стольника.

Борис Федорович лично передал мне указ о том. Моим единственным начальником по ведомству был он сам.

— Нукось Дмитрий Иоаннович, ноне ты на службе государевой. Теперя сказывай мне како ты имати гарматы краше папистких?

— То Борис Фёдорович много путей у меня. Перво, наперво станки соделать и точить пушки под несколько мер, дабы не было к каждой пушке свое ядро. Таковая затея позволит зело сократить расход денег. И случись бой к любой пушке подойдет заряд, каковой для того размера пушек разных соделан. Тако же, ныне тыльник дула внутри ствола творят тупым, бо коли соделать его воронкой, ноли ядро станет посередь ствола и лететь станет дальше и точнее. Ну и много исчо чего. Только, боярин, для воинского дела и порядка в государстве нашем надобно нам приказать единый ряд мер и весов. Об том яз о прошлом годе писал тебе.

— Об чем сказываешь? Не помнится мне грамот никоих.

Я объяснил смысл затеи. Мол, когда русские земли были под разными князьями, в каждом княжестве или царстве (Казанском, Астраханском) свои меры весов и обмеров были, а ныне коли наше государство единое, надобно нам запретить разные меры, а установить единую государеву.

— Об том не помышлял яз. Бо к чему тут пушки? — Спросил Годунов.

— Так коли сладим одинаковые пушки, заказ ядер надобно объявлять ковалям в правильном размере, чтоб оплошки какой не было.

— Обаче верно сие. Ты сказываешь, ужо сработал ряд государев?

— Да, Борис Федорович. Яз тебе сызнова примеры мер и весов с грамотой прикажу прислать с Углича.

— Добро, будет тебе указ в борзе. В том вижу пользу. Тако рядится будем: за тобой будет новина оружейная, касаемо селитряных дел, большого наряда, пищалей стрелецких, бо денежные да кормовые дела через меня вести бысть.

— Договорились Борис Федорович, до денег мне дела особо нет. Ты мне на устройство новых способов творения огненного боя денег станешь давать без задержки?

— Пришлешь сказку с придумками своими, яз тебя деньгой завсегда оделю. Токмо не озоруй. — Ответил Оружничий.

— Исчо, хотел сказать. Коли мы станем лить гарматы лучше папистских, послы иных держав могут выведать тайны наши в борзе и соделать такоже у себя. Для опаски бо не случилось беды, надобно пушечный двор убрать из Москвы, далее, где иноземцев нету.

— Аминь. При князе Иване Великом, прадеде твоем, пушечная изба в столице заложена, дабы мастера бысть под сильной сторожей от ворога. Ныне земель у нас вдосталь, або и врагов меньше стало. Обдумаю твой урок.

— Желаю яз осмотреть пушечный двор. Дозволишь ли?

— К чему вопрошаешь? Он ныне в твоей власти. Яз тебе дам окольничьего Лапушкина в провожатые. Он тоби обскажет, да покажет чего восхочешь. Ноне уж поздно, або с утра, како откушаем, тако и поедешь на мастеровой двор. Яз сей же час нарочного к окольничему пошлю. Да вот что, бери его к себе. Тебе, казатель по нонешнему огненному бою, всяко нужон, бо Лапушки вельми расторопен и в том деле крепко разумеет.

Наутро на подворье явился боярин со слугой и выразил готовность, похвалиться пушечными делами. Покинули кремль через Спасскую башню, по мосту, через широкий ров с водою. Затем, поплутав по запутанным улочкам, выехали через краснокирпичную башню Троицких ворот китайгородской крепостной стены и миновали ров, который питался водой из речки Неглинки. Пушечный двор, располагался на берегу, зажатый самой речкой и улицей Мясницкая. На фоне бревенчатых зданий окружающей застройки краснокирпичный комплекс государевого завода значительно выделялся. Конечно, теряя свою монументальность, если смотреть на него, захватывая взглядом крепостные стены Китай-города. Тогда артиллерийская мануфактура превращалась в составную часть оборонного комплекса, являя собой маленькую крепость, способную, при поддержке крепостных стен города, дать отпор любому захватчику. Амбары, кузни, литейные избы, составляли замкнутый контур стен. Ворота на территорию были со стороны Мясницкой улицы. Миновав стрелецкую охрану с бердышами, в серых, не крашеных кафтанах, попали на двор. Внутреннее пространство было свободным: вытоптанный двор, с растущей по краям травой, в правом углу от ворот, под шатровой крышей, большие рычажные весы и наборы гирь. Далее по правой длинной стороне, где-то в её середине, торчал сруб колодца с воротом. В дальней стороне от въезда доминировали над дворовыми постройками сдвоенные пузатые башни литьевых амбаров под черепичными конусными крышами, с торчащими из них дымовыми трубами. Разновеликие строения, которые окружали двор, являлись его наружными стенами, их двери и ворота, выходящие на внутренний двор, кое-где были заперты на накидные железные полосы и серьезные с виду навесные замки. Но, если двери были открыты, внутри виделись занятые делом работники.

Спешившись, мы образовали значительное количество людей: я, моя охрана, окольничий Лапушкин, и его дьяки, которые дожидались нас на дворе. Боярин, был здесь, конечно, не впервой, давал пояснения, перемещаясь по территории мануфактуры.

— Гляди княже сие наибольшее пушечное деланье на Руси. В Новгороде, да Пскове, такоже льют стволы пушечные, бо размах пожиже, гривенные, полугривенные пищали. Пушки большого государева наряда соделывают лишь здеся. Нынешние мастера-литцы Ондрей Чохов, Дружина Богданов, Тарас Григорьев льют орудья весом многие тысячи пудов. Видал ли дробовые пушки, что сторожат переправу на Васильевском спуске у Лобного места, подле собора Василия Нагово?

— Видал боярин, кажется, прозываются они Павлин и Кашпирова пушка?

— В точности. Мимо таковых орудий за так не пройдешь! Не захочешь, а встанешь, подивишься! За един выстрел таковая пушка полк положит! Здеся отлиты оне. Местные мастера льют из бронзы да из чугуна. Вот гляди, — он подвел, меня к большим весам под крышей, — вон в тех амбарах хранят чистую красную медь, да олово. Коли льют чего, так меряют на сих весах сколь мер какого металла класть в печь, дабы отлить пушку либо колокол.

— А что здесь и колокола льют?

— А чего государев двор пожелает, то и льют. Пушки, колокола для церквей, паникадила. Для всего конечно своя часть меди да олова. Точный состав пушечной бронзы воинская тайна. Для ствола колокольная бронза не пойдет. Вона тама кузни местные, вон глиняный амбар.

— А глиняный амбар зачем?

— Тако мастера для пушек, да колоколов лепят из глины формы, бо опосля льют туда бронзу, либо чугун. Вон и колодец, дабы и напиться с жару и глины намешать, до речки то не набегаешься.

— А как льют они пушки?

Окольничий повел меня по двору, указывая на работные избы и поясняя где, что делают.

— Берут жало — палку, аще опосля стволом соделается, бо мотают на него верёвку, и мажут его воском. Внегда нутряная часть приуготовлена, мажут сверху глину словно глиняную пушку лепят. На неё восковые красоты всякие кладут, да надписи разные, каковые мастер захочет. Опосля сверху сызнова кладут глину — сей слой будет ужо формой, куда польют пушечный металл. Затем калят её в печи. Жальник вымают, глиняную пушку тож с великим терпением, дабы не попортить форму. Дале ставят в литейный колодец в отвес, туда железный жальник внутрь формы, он станет стволом, како вынут его из отливки. Льют в литьевой избе в форму бронзу, потом глину сбивают и жальник вымают, далее чистят да красоты делают на пушке, бо исчо пытают её стрельбой. Ну и коли не разорвалась пушка, тоды в государев наряд её отдают.

Иллюстрациями к рассказу боярина было несколько орудий и заготовок, над которыми трудились местные мастера.

— И сколько времени на единую пушку надобно?

— Тако от размеру вестимо зависит. Коли мала пушченка, то несколько месяцев, коли велика до двух лет ея строют.

Пройдя весь двор, оказались возле одного из литьевых амбаров, был он круглым в плане, изнутри гораздо меньшей площади. Практически все место занимали печи, устроенные сегментами, с устьями к литьевому колодцу. Эта яма, в центре внутреннего помещения, представляла собой бревенчатый сруб, уходящий от уровня земли вниз, на не понятную глубину, туда и ставят литьевую форму пушки. Сейчас колодец был накрыт щитовым перекрытием, но мне подсветили факелом, дабы показать устройство. Над печами стояли мощные деревянные балки, на которых над литьевой ямой висел большой блок для веревки. В самый верх уходили печные трубы и стропильная система кровли.

После осмотра пушечного двора я пригласил боярина Лапушкина на обед. Вернулись в усадьбу Годуновых, откушали вдвоем, хозяина дома не было, а женщин старались чужим людям не показывать. После обеда, под кубок вина я продолжил расспрос пушечного начальника.

— Давно ты Вячеслав Валерианович, по огненному делу ходишь?

— Яз како в новики поверстан был, тако в поместной коннице состоял, да поранили меня, как с польским королем Баторием ратились. Опосля к большому наряду и приписали. С татарами ратился. Со свейскими людьми в войне недавней ужо головой у наряда бился. Крепость Ям было приуготовились огнем палить, да сдались свейские людишки, опосля под Ивангородом многажды трудились. Осадная наша сила ноли свой норов явила. Большой наряд решил осаду сей крепости. Взялись мы поначалу палить без передыху, да не дали нам вдосталь наиграться. Желали крепость взять не сильно побитую, бо внегда на приступ-то кинулись, свеи из башен, что покуда цельные были, огнем множество нашенского воинского народа побили. Тогда Борис Федорович вельми осерчал, да приказал нам соделать, дабы свеи сами мира запросили! Два дни мои люди ис всих пушек, да мортир палили. Тако запросили роздыху свейские воинские люди, да хитрили, да обманывали, або мы сызнова почали жестоко стрелять по крепости. Взяли Ивангород. Да через реку Нарову, Ругодив лежит — крепость втрое сильнейшая. Тогда приказ нам не дали Ругодив брать.

— А в поле приходилось со свеями ратиться?

— Самому-то нет, або людишки мои с нарядом под рукой окольничего Дмитрия Хворостина, упокой господь его душу, со свеями перед осадой Ивангорода славно схлестнулись. Тако боярин Дмитрий Иванович свеям задал, або оне свой огненный наряд с припасами, да пушками бросили и бежали.

— А свейские пушки ты смотрел?

— Вестимо. Токмо не удобные оне для осады, на колесах больших соделаны. Толи дело наши: на деревянном станке поставишь, да палишь, сколь хочешь.

— А с нашими пушками рядил, пушки свейские?

— Вскую?

— Ну, может удобнее на поле ратиться с колесными станками? Может дальше стреляет свейских немцев большой наряд?

— Нет, того не творил.

— Думаю яз, бо свеи наши первые враги. Оне застят нашим торговым гостям морскую дорогу в богатые державы. Тако приказал мне боярин Борис Федорович соделать пищали и пушки лучше, чем у свеев. Тебя Борис Федорович про меня упредил?

— Велел помогать тебе безмерно.

— Тогда привези на Москву пушки свейские дюжины две лучших, разного размеру, на станках и без оных. Будем с тобой, да мастерами нашими пытать, каковы у свейских орудий лучшие стороны, может нам такоже надо соделать. Да стрельнуть нам такоже с них надобно. Как далеко палят, как точно бьют в цель. Бо пищали лучшие ручные свейские надобно взять из запасов воинских и такоже спытать.

— Ну, коли велишь, сделаю так. К Рождеству пригонят наряд.

— Яз ноне уезжаю в Устюжну. Ты сам видал, сколь много дел натворили в городе сём. Оружничий приказал мне догляд за селитряными делами, обустройством государевых ружейных мануфактур и делании лучших пушек. Так мне одному не поспеть. Ты боярин составь сказку, где на Московском царстве государевы воинские мануфактуры какие, да пришли мне. Яз соделаю станки в Устюжне, да напишу казания, как творить лучший порох, да ружья. Опосля, мы с тобою пошлем людей головами, либо товарищами по местам, чтоб оне твердо блюли наши казания и не брали в государеву казну не годных вещей. Ты привези мне свейский наряд в Устюжну. Такоже наших пушек обычных возьми, да мастеров пушечных. Будем на месте палить и думать дела наши.

Глава 11

Москва — столица. Центр паутины и куча пауков. Слава богу, пока меня это политическая возня не касается. Годунов — моя крепость. Он правит страной, а я пока могу заняться более простыми вещами: урожаем, пушками, железной дорогой. В такой последовательности.

Приближался конец сентября, сбор урожая закончился. Мне нужно было узнать, каких успехов добился Фролка Липкин. После нескольких дней сборов, выехали в Углич. По пути заехали в Троицкий монастырь, забыл я в прошлый раз заказать списки книг монастырю. Описал архимандриту свои хотелки: "Слово о полку Игоревом", "Путешествия за три моря", ещё может, какие литературные шедевры были, да пропали во тьме веков. Пообещав крупные взносы в обмен на списки книг, отъехали из монастыря, захватив с собой иерея для церкви в Усолье.

Углич живет своей жизнью. Крепость ни капли не изменилась на моей памяти, а сам город наполнился людьми, сегодня здесь работало несколько мануфактур, гостиный двор, который рос каждый год, с тех пор как его заложили. Мануфактуры выдавали сложные металлические изделия, стеклянные поделки, пользующиеся огромным спросом, а тканое производство давало продукции на несколько сот рублей в год. Вообще город стал чище, нет луж на улицах. Я здесь не был уже несколько месяцев, но порядок поддерживается. То ли жители такие чистоплотные стали, толи губному старосте спасибо сказать надобно.

Один из стругов, что привезли соль с Усолья, уже давно ушел обратно, как я и указывал Ждану, с частью людей, да семенным фондом, с расчетом подготовки посевных площадей к озимому севу.

Ещё один струг, загруженный подарками для казаков, на днях должен был увезти очередную партию переселенцев и заказ солеварен в виде больших котлов для вываривания соли. В этот рейс и подсадили церковнослужителя, с письмом к голове Усолья о постройке церкви. Также ему отправили мешок картошки первого урожая для семенного фонда с инструкциями по уходу за корнеплодами. Ждан все тянул с отправкой, пытаясь ничего не забыть, но ледостав неумолим, и корабль уйдет сегодня или завтра.

Как только распаковались и перевели дух, ко мне на прием напросился Стенька Михайлов. Наше удельное научное светило, построил себе двухэтажный дом с обширным подворьем, купил коня, и крестился в православную веру, так как его теперешняя жена наотрез отказывалась венчаться с нехристем. Доморощенный бизнесмен пришел с предложением о расширении стеклянной мануфактуры в угличском кремле. Я, недолго думая, конечно согласился.

Фролку пришлось вызывать. Тот был занят на обмолоте урожая. По его заявлениям урожай в нынешнем году удался, крестьяне собрали сам-четыре, а на княжеских полях под его надзором сам-пять, сам-шесть. По его уверениям это практически потолок на наших бедных землях, даже с учетом удобрений.

Картошки собрали пятнадцать мешков, один из которых княжий ключник у него уже забрал. По уверениям Липкина картошку с поля уже начали воровать местные крестьяне. Он ходил жаловаться к губному старосте, но тот отложил розыск до явления воли князя. Я приказал покуда никого не ловить и не карать, чем дальше разойдется картошка, тем лучше.

Также к Липкину явились монахи Воскресенского монастыря. Хотели у него улья с пчелами отобрать, только он сразу сказал, что ульи княжьи и они отстали, только спросили у кого тиун делал таковые короба для пчёл.

Тут мне вспомнилась наша грамота в поместную избу об обмене удельных земельных клочков на единое большое поместье на засечной черте. Очевидно, челобитная затерялась в недрах средневековой бюрократии, что с нынешним бардаком в делопроизводстве не удивительно. Придется Ждану повторить бумажку. Кстати о бумажках, я вспомнил об обещании отправки Годунову угличской системы мер и весов. Надобно составить новый список, да образцы сделать и отправить великому боярину.

Отдав необходимые распоряжения и оставив в Угличе Тучкова за главного, я с обозом продолжил движение на Устюжну. Вдруг самоходный струг уже бегает?

К берегам Мологи добрались к празднику Покрова Пресвятой Богородицы. Новая княжеская резиденция была почти готова. Местному тиуну без княжьей воли не дали стекла на окна, а так заезжай и живи, даже печи готовы. Пришлось опять остановиться на старом подворье, и отправить сеунча к Ждану с запросом стекла и зеркал на княжьи хоромы. Надо Савве Ефимову, моему плотнику, дать задание по канализации в новом тереме.

Прибежал Савельев. Сразу огорошил требованием, мол, иди прямо сейчас кататься на пароходе. Оказалось, что Федор довел до ума самоходный струг, установив на него понижающий редуктор и ременные передачи, испытал его на реке три недели назад и никому с тех пор не давал пальцем прикоснуться к чуду, покуда князь не потешится.

Так как мне самому не терпелось подержаться за частичку из будущего, я, взяв с собой жену (пусть покатается), и ближайшего своего человека Афанасия Бакшеева, а также охрану, включая Гушчепсе, отправился к пристани. Вокруг уже собралась небольшая толпа, в основном работники наших механических мастерских. Дым валил из высокой трубы на растяжках, котел на пароходе уже протопили, пары подняли, ждали только нас. Пройдя по сходням, перешли на нос корабля. По моему мнению, струг был великоват для паровой машины, что на нем стояла.

Савельев с подручными, похоже, сгорал от нетерпения похвалиться небывальщиной. Как только мы расположились, он нам что-то прокричал с кормы и подал давление на двигатель. Тот, плюясь паром, дал ход и бортовые колеса завертелись. Струг постепенно набрал ход и, побежал по реке, достигнув какой-то предельной скорости. Понять, как быстро мы двигались без замеров, было нельзя, но берега бежали по бортам довольно резво.

Я обнял жену и посмотрел на выражение её лица. Ну, прямо как у ребенка на аттракционах в парке. Реакция воинов была другой, но похожей меж ними: спокойные лица и вцепившиеся в борт белые от напряжения руки. Наконец, пройдя по реке несколько верст, пароход обогнул один из речных островов и пошел в обратную сторону. Наверное, можно было гребные колеса сделать не на одной оси, как сейчас, а на двух и за счет разной скорости вращения колес сделать струг более маневренным. Создадим для речного пароходства отдельное производство, со своими станками и пусть тамошнее конструкторское бюро само занимается усовершенствованием речного флота, а Савву я теперь был намерен направить на создание паровоза. Что паровоз мы сделаем, у меня сомнений не было. Вопрос, в какие сроки.

Как обустроились, пригласил Федора Савельева и лучших людей в усадьбу, на праздничный стол, в честь первого парохода. Отпраздновали. Теперь начались суровые будни. В первую очередь, сели с моими механиками и начали думать какой паровоз делать.

— Может, сотворим игрушку паровозную? Како ты князь на паровом двигателе творил? Все обсмотрим, опробуем, а опосля и большую машину соделаем? — Предложил Федор.

— На маленьких деталях тонкая работа нужна. Нам с того польза не большая. — Возразил я. — Если построить паровоз в половину от нужного царству нашему? Аршина в четыре? Таковой паровоз можно на горных выработках пользовать, да на близких поездках. Только больших паровозов нам надобно сотни. А малые только по местам что возить.

— Так может малый и соделаем у нас ныне и малой дороги нету?

— Нет. Станем строить паровоз большой, пусть ошибемся раз иль два, хоть десять, но в конце получим готовую машину, кою сможем копировать и строить такие же многие. Коли малый соделаем, то большой потом опять надо будет строить, бо времени не будет ибо стройка дороги уж начнется. А паровоз в строительстве дороги большую пользу принесет.

На вопрос Савельева как устроен паровоз, я набросал картинку, как он помнился мне по памяти из фильмов. Колеса, будка, в будке топка, перед будкой длинный цилиндр паровика, впереди дымовая труба, очевидно где-то впереди внизу паровой двигатель и передача вращения на колеса. Сослался, что купец, который описал паровоз, в Аглицком королевстве видел его только снаружи. Начали додумывать недостающие детали: от топки до дымовой трубы должны быть воздуховоды. Основной жар будет от топки, а также от воздуховода к дымовой трубе. Значит, примыкать к топке должен паровой котел, пар собираться сверху и по трубе идти вниз на двигатель.

Для начала предложил изготовить рельсы, нарисовал их профиль. И дал задание отлить шесть штук шести аршинной длины. У Савельева возникли вопросы по дороге:

— Княже брусья стальные, ты их рельсами зовешь, како их к деревянным бревнам крепить станем и сколько в аглицком королевстве делают размеру меж рельсами да бревнами?

— Деревянные бревна зовутся шпалами, а крепят к ним рельсы через пластину костылями металлическими, чтоб шпалы не кололись, яз тебе нарисую. А рельсы меж собой такоже крепятся пластинами и горячей клепкой. А меж шпалами пусть будет шаг, а меж рельсами полтора аршина.

Затем с Федором вдвоем начертили чертеж ходовой части. Для пробы решили сделать модель из дерева в натуральную величину.

Материалы. Устюжна Железнопольская потому и является центром металлургии, что стоит в болотистых краях богатых железом. Ну как богатых? Оно тут есть. Хотя качество железа невысокое, много примесей. По словам мастеров выработка домны в зависимости от её размера дает от трехсот до девятисот пудов металла в сутки. В Устюжне три домны разного размера в среднем посчитаем выработку одной домны в четыреста пудов в день. Тогда в год получается почти семь тысяч тонн. Считая полтора пуда погонный метр и две нитки в три пуда, получаем девяносто четыре версты в год. Ну на царское дело можно и с других мест выделки железа металл подвезти. За десять-двадцать лет вполне по силам проложить основные дороги Московского царства от Студеного моря до Хвалынского, от Смоленска до Казани и от Великого Новгорода через Тверь до Москвы. Но конечно, лучше найти руды и каменный уголь на Урале, тогда либо там организовать переработку по месту, либо сюда его тащить. Вообще на территории Московского царства было много центров добычи и обработки железа: Каргополь, Тихвин, Новгород, Кашира, Вычегда, Тула. Хотя металла в царстве конечно не хватает.

Люди. По памяти в голодные годы начала семнадцатого века людей из-за неурожая погибло несколько сотен тысяч. Ужас. Если здесь обеспечить их пищей, мы получаем до полумиллиона рабочих людей. Это от Архангельского монастыря (города Архангельска еще нет) до Астрахани, считая две тысячи пятьсот верст пути, получаем по двести человек на версту. Вполне по силам сделать за три года земляные насыпи и мосты кое-где.

Время. Ну, Смутного времени тут быть не должно, Польша сейчас воевать не хочет, со шведами только подписан мир, сил на Крымского хана хватает с избытком. Так что время есть.

Деньги. По заверениям Бориса Федоровича деньги имеются. Опять же финансы нужны не прямо сейчас. Это долговременная инвестиция. Инфраструктура — прямая обязанность государства. Есть инфраструктура — есть развитие. Нет и разговора нет.

Ну, пока мои строители паровоза заняты ходовой частью, возьмемся за станочников. Токарный станок, который вручную сделали лучшие мастера Московского царства, действительно внешне был похож на станок шестидесятых годов двадцатого века, но не имел подшипников качения, что по моему любительскому мнению, должно было привести его к быстрому физическому износу. Следовало немедленно создать подшипники, конечно роликовые. Они и проще, да и как сделать шариковые я себе не представлял. И следующий токарный станок уже строить со шпинделем и задней бабкой уже на подшипниках. Думаю, такая мера повысит точность обработки деталей.

Также для производства металлообработки пушек, в том числе наружной обточки и расточки стволов под калибры требовался станок с длинной базой. Через месяц придет обоз со шведскими и русскими пушками. Надо попробовать сделать из одной из них единорог. То есть пушку, с которой российская армия воевала больше ста лет.

Дав задания токарю, который отвечал за единственный почти настоящий станок, по расточке колец и роликов подшипников. А местным конструкторам самородкам по монтажу подшипников в узлы нового станка. Поручил придумать наконец самоцентрирующийся патрон на шпиндель. Сейчас заготовки зажимались отдельными винтами и при перестановке детали её ось терялась.

Для нашего с Жданом совместного предприятия по разведению в неволе соболей привезли первых зверей. Нашелся охотник, старый дед, которому уже не по годам было бегать за зверем, но знавший его повадки назубок. Учитывая, что на ферме должен был находится товар на сотни рублей, её разместили недалеко от нового княжьего терема. К моему удивлению предложение жене заняться разведением соболей, было встречено с большим энтузиазмом. С другой стороны, скучно ей, наверное, целыми днями сидеть в четырех стенах.

Наконец мною был закончен "перевод" сочинений восточных авторов о строении человека. Данную рукопись я предал Бажену Тучкову, с условием, что он будет её беречь пуще ока своего, даже ещё пущее. Тот не глядя, на все согласился. Надобно будет у него потом рукопись забрать и издать её на угличской типографии. Ему был дан приказ набрать помощников, склонных к лечебному делу.

Мучения с гусиными перьями вынудили обратиться к замочникам. В эти времена при жуткой нехватке квалифицированного персонала была достаточно глубокая специализация мастеров. Самой близкой мне показалась эта категория. Работа с небольшими деталями, использование пружинной стали кое-где. В итоге некоторое время спустя я получил стальные перья приемлемого качества, так что мои мучения по написанию медицинских трудов облегчились. А мастер-замочник получил еще один продукт на продажу.

Моё финансирование ключевых людей принесло свои плоды. Савва Ефимов построил работный дом. В нем выделывались бочки и отдельно действовало карандашное производство. Тихон Миронов построил большую кузню, под его приглядом ковалось оружие на заказ, а также на продажу инструмент для нарезки резьбы, филерные доски, мерительный инструмент. В общем, продукт штучный, а потому дорогой. Также Тихон вложился с местными ковалями в мануфактуру по производству ширпотреба: топоров, ножниц, игл, просил продать ему паровик для устройства гвоздильной. Федор Савельев получил долю в амбаре по производству паровых самоходов. Доходов он пока не приносил, но на следующий год я ожидал ажиотажного спроса на пароходы. Работникам этого производства был дан заказ от моего имени на строительство десяти комплектов по оснащению парохода. Поразмыслив, решил отказаться от покупки стругов. Пусть торговые гости пригоняют свои корабли нужного размера, а работники просто оснащают его паровым двигателем и гребными колесами, заодно обучат их людей.

Станочники пока не создали настоящих станков, чтобы выделять его в производство. Но месяц другой и думаю, мануфактура по производству лучших для этого времени станков будет запущена.

Смысл вложения денег я видел в освобождении нужных мне мастеров для перспективных работ. А инвестиции отобьются на других производствах.

Глава 12

Из Углича приехал Ждан. Привез с собой аглицкого торгового гостя Джакмана. Неужели прошло полтора года с его последнего визита?

— Здравствовать долгие лета князь Дмитрий. — Поздоровался торговец.

— И тебе здравствовать. Как сходил за море?

— Благодарен князь вельми хорошо. Господь помогает мне.

— Чего привез? — Спросил Ждан.

— Как князь приказывал, привез груз карандаша, тако же манганова камня из Германии, несколько тонких чаньских глиняных чаш, помидоры — несколько кустов, их растят в теплых комнатах благородные дамы, но имейте опаску, растение ядовитое. Также привез для вашей милости знающих людей. Двое плотинных мастеров из Нижних земель весьма хороши, мастер умеющий делать линзы, один знает ткачество, но человек думаю не очень надежный.

— Вскую ж ты нам привез сего негодного человечишку? — спросил Ждан.

— Хороший мастер не поедет в дикую, то есть далекую Московию ему и дома хорошо. Князь просил знающих людей. Яз привез людей, коли не годен окажется человек выставите его за ворота — сам виновен, почто обманул.

— Ничего Ждан посмотрим на мастера, мож сгодится. — Остановил я ключника.

— Чего в мире творится? — спросил я торговца.

— У франков король Генрик все ещё ведет войну со своими высшими князьями. Там же идет другая война воюют католики и честные гугеноты. В третьей войне чёрные люди ратятся с господами. С тех пор как два десятка лет назад на ночь Варфоломея королевский род Валуа вырезал сотню тысяч честных гугенотов, бог отвернулся от их земли.

— Про что сказываешь? — спросил Ждан.

— В Московии не ведают? Король Карл Валуа, грязный папист, приказал убить всех честных гугенотов, коии приехали на свадьбу его сестры и нынешнего короля Генрика. Сказывали, реки переполнились кровью. За то Господь погубил их род.

— А, ну да, чё-то слышал. — Пояснил мне Ждан. — У нас в ту пору окаянные татары чуть Москву не взяли. Уберёг Господь. Славные воеводы государевы Воротынский да Хворостинин начисто крымских воинских людей побили. Малой силой да божьей волей всех татаровей посекли. Ни единого бесермена не утекло. Слава тебе Господи.

— А чего в Англии творится? — Спросил я Джакмана.

— В честном королевстве не спокойно, много бродяг. Владельцы земли сгоняют крестьян с полей. Выгодней пасти овец и выделывать ткани, чтоб продать, чем растить хлеб. Черные люди не довольны, бунтуют. Только крепкая власть королевы держит государство. Да хранит бог, первейшую среди всех монархов Елизавету, добрую королеву Бес. Что бы делала Англия без нашей королевы. Победительница гишпанцев, покровительница торговли и искусств. У нас в Лондоне, как в римские времена, дают трагедии в театре. Особо почитаемы сочинения нечестивца Марлоу, гореть ему в аду. Ано вернемся к торговым делам. Князь, мне сказывали, что в твоих мануфактурах выделывается чудесное стекло, а также миррор зерцала. Не в обиду сказать за тобой долг князь.

— Сколько я должен уважаемому Бену Джакману?

— За прошлый поход две тысячи четыреста восемьдесят девять рублей, да ныне на тысячу триста пятьдесят без малого. Всего на три тысячи восемьсот тридцать девять рублей.

Ныне сумма не произвела такого впечатления как в прошлый раз. Торговля удельным товаром: железом, стеклом, тканью приносила, по нынешним временам, огромный доход.

— Как возьмешь деньгой иль товаром?

— Товаром, светлый князь.

— Что ж можем предложить тебе соду, лучше которой нет, венецианцы с руками оторвут. Стекло оконное, зеркала огромные. Лампы коии светят в десять раз ярче свечей. Чего пожелаешь?

— Все возьму, князь! Коли в долг поверишь, то и в долг возьму, под малую долю.

— Отчего же не поверить. Мы тебя знаем. Человек ты честный. Со Жданом обговоришь, чего хочешь из товару. Только цены наши будут. За бесценок не отдадим.

Отправив Ждана с торговым гостем сводить баланс, сел обдумать нынешние приобретения. Карандаш понятно Ефимову, манган Миронову на оружие и инструменты, помидоры в палаты под надзор дворни и жены, чаньские вещи отправить горшечнику Ивану Горшкову в Боровичские рядки, чтоб знал к чему стремиться и рисунки делал как на китайских чашках.

Плотинных мастеров с письмом отправить Годунову, это готовые инженеры по устройству насыпей под железную дорогу. Я планировал использовать для этих целей местных мастеров вроде Карпуни Шибаева. Но у голландцев опыта думаю побольше, и если дать им в стажировку наших умельцев, то русские мастера переймут нужные им уловки и методы.

Оптик это замечательно. Царству нужны очки, на дорогу теодолиты, а на экспорт подзорные трубы. Стекло у нас хорошее есть. Дать ему пацанов, пусть учит.

А с непонятным ткачом надо поговорить. Афанасию Бакшееву был дан приказ привезти в Устюжну шлифовщика с материалами для выделки стекла, а также ткача. А в Москву отвезти под охраной плотинных мастеров и письмо тестю следующего содержания:

"Слуге государеву, конюшему боярину, прагвителю, содержателю Казанского и Астраханского царств, наставнику моему во всех делах Борису Федоровичу Годунову. Пишу тебе, дабы известить, бо яз и жена моя любимая Ксения в добром здравии пребываем. Желаем тебе и царю нашему Федору Иоанновичу, володетелю всего в Московском царстве, здоровья, о чем молим Господа каждый день.

По наущению ключника моего Жданки Тучкова соделали мы загон с клетками железными и в тех клетках завели соболей, дабы плодились они и брать от них тогда ценный мех. Жена моя Ксения вельми той затеей довольна и печется об том загоне, и сама кормит соболей.

Пишу тебе, что мастер литец пушечного двора Федор Савельев построил струг, коий ходит сам без паруса и весел по реке как захочет и вельми скор. Яз с Ксенией и ближними людьми моими катался на том струге и довольны все. По весне, аки сойдет лед, пришлю его к Москве, дабы удивить сим чудом тебя и государя нашего брата Федора Иоанновича.

Шлю весть об том, что пришел ко мне в Устюжну гость аглицкий торговый Джакман. Того иноземца мы знаем пять лет и купец он добрый и обману не чинит. Тот торговый человек, как яз тебе сказывал, по моему слову привез к нам из-за моря хитрых людей, двух плотинных мастеров, вельми умелых в строительстве земляных насыпей, шлюзов и мостов. Также человека коий умеет делать шлифованные стекла, из того может случиться большая польза государю нашему.

Касаемо плотинных мастеров, шлю их тебе. Вели им найти места, где дорога наша пойдет. Коли решишь так, и будет воля государева, надобно начать с весны строительство насыпей от Москвы, к Троицкому монастырю и далее ко городу Ростову, аще в другую сторону от Москвы, на Коломну, и Рязань. Бо коли решишь, отпиши мне, тогда пришлю рисунок и сказку как соделывать насыпь, али приеду к тебе по весне.

Желаю, здоровья и шлю лучшие пожелания от дочери твоей Ксении".

Наконец закончилось строительство княжьей усадьбы. Двор разместили на левом берегу реки Мологи. Исполнили мой приказ. Всегда мечтал, чтоб из окна виделась река и непременно южная сторона. В Угличском кремле не так, берег правый, северный, и из-за крепостной стены реки из палат не видно. Большие окна второго этажа, где размещались княжьи покои, были застеклены фирменными угличскими стеклами. С северной стороны располагались хозяйственные постройки, амбары, казарма для охраны, чуть ниже по течению реки звероферма, а напротив неё по другому берегу и сама Устюжна Железнопольская раскинулась.

Здесь принято всячески изукрашивать внутренние помещения, оббивать разноцветными тканями, резьбу творить, роспись на оштукатуренных стенах, а мне нравилось сухое дерево, пока светлое, с сосновым смоляным запахом. Мебель Савве закажу человеческую. Здешние стулья каждый как трон. Да и стульев не много, в основном лавки. Шкафов-сервантов ещё не придумали. Мягкой мебели не знают. А вот печь обязательно надо покрыть изразцами, видал здесь очень искусно сделанные. Хотя создание уюта — женское дело. Жене все карты в руки.

Из Углича привезли зарубежных специалистов. Шлифовщик стёкол оказался довольно молодым немцем. Языков он, кроме родного, не знал. Помог купец, оказавшийся в Устюжне для закупки изделий местных мастеров.

— Как зовут тебя? — спросил торговый гость у немца.

— Иоганн Зилингер.

— Какой мастротой владеешь?

— Умею лить особое стекло и готовить из него линзы. Также делаю брилле — два стекла для глаз, чтоб смотреть, для старых людей.

— Почему уехал из немецкой земли?

— Мой мастер умер, я не имею денег, чтоб купить место подмастерья у другого мастера. Городские цеха не дают звания мастера без крупной суммы. И очень редко дают звание мастера. Иные подмастерья до старости работают, а звания мастера и включения в цех не получают. Мне сказал гер Джакман, что здесь вообще нет умельцев по моему ремеслу. Значит, здесь в Московии, я буду мастером ныне. Буду иметь много денег, и работать на себя.

— Князь Дмитрий твой господин. — Указал на меня купец. — Ты будешь мастером, тебе дадут мальчишек в обучение. Дом. Работную избу. Денег. Будешь делать, что велит князь. Будешь богатым. — Перевел мои инструкции немецкому переселенцу купец. — Обаче для твоей пользы, надобно тебе принять православие.

Выслушав ответную тираду немца, купец объявил мне:

— Не желает православия нехристь, сказывает, обещали ему свободу веры.

— Тогда скажи ему, пусть верит в свою церковь, но русских людей в веру немецкую не склоняет, бо церковники православные сие воспрещают, и могут его жестоко наказать, коли таковая оказия случится. А также должен он обучить детей, что дам ему, мастроте своей, и надобно, для его пользы, выучить русский язык.

Купец перевел, и немец согласно закивал головой.

Ну что ж, вот у меня появился первый человек новой промышленной отрасли.

Ткач оказался наоборот пожилым человеком. Немец знал латынь, поэтому худо-бедно, но мы друг друга поняли.

— Как звать тебя? — спросил я старика.

— Бруно Вебер. Яз хорошо знаю ткачество, могу быть полезным господину князю Дмитрию.

— Почему уехал из Германии? — был мой следующий вопрос.

— Я остался один, семью убила чума, город разорен, а гер Джакман через посредника предложил безбедную жизнь в Московском царстве.

— Расскажи о себе.

— Я родился в Зальцбурге. Это город добытчиков серебра, меди и соли. В юном возрасте попал в Силезию, там прибился к монастырской мануфактуре по производству льняных полотен. Там же, работал на бумажной мануфактуре, затем снова на полотняной, и спустя несколько лет, получилзвание мастера. Женился, из детей выжил только сын. А недавно крестьяне взбунтовались, монастырь сожгли и мы втроем с женой и сыном вернулись в Зальцбург, к родственникам. Там случилась чума и выжил только я.

— Видел мою суконную мануфактуру в Угличе?

— Да господин, тиун Трясун водил туда.

— Можешь сделать ткань лучше?

— Могу присоветовать, как сделать станки лучше, ткань будет ровнее, но грубая, как ныне. Нужен тонкий волос. Князю для мануфактуры надобно купить тонкую шерсть из Англии или Испании.

— Способ деланья бумаги ведом тебе?

— Да, могу делать бумагу изо льна.

И почему он показался Джакману ненадежным? Дохловат конечно, но ничего, откормим. Также дав старому немцу, задание выучить русский язык, отпустил.

Теперь у меня есть мастер, который может организовать производство льняных тканей, и умеет делать бумагу. Такому никаких денег не жалко. Ждану, было дано задание, построить иноземцам дворы в Устюжне, а также работные дома какие захотят. Изготовить немцу Веберу оборудование, какое укажет и купить ему материал для изготовления бумаги. Да объявить в городе о приеме подростков на новые дела.

Перед отъездом Джакман явился ко мне.

— Здоровья князю Дмитрию. — Начал он, — яз отплываю снова в Англию. Взял товару довольно. Пришел попрощаться с князем.

— Здравствуй Бен. Всем удоволен?

— Да князь Дмитрий. Слава богу. Хоть слуга твой скуп до неприличия, договорились на красную цену на товары твоих мануфактур. Хочу просить того горючего масла коего надо в лампу медную лить. Можешь мне того масла заготовить двадцать или тридцать бочек? Вижу большую выгоду из сей затеи. Богатые бюргеры охотно купят таковые лампы, коли будет того масла в достатке.

— Масло сие зовется керосин. Если возьмешь по нашей цене, запасем тебе его в избытке. — Купец Скорняков возил в Устюжну по несколько бочек в месяц. — Вот что мастер. Хочу заказать тебе серьезное дело. В том деле у меня большой интерес. Коли сделаешь, будет тебе моя благодарность и льгота.

— Чем я могу служить светлейшему князю? — насторожился купец.

— Первое, очень доволен яз людьми, что ты привез. Вези еще. Особо важны мне плотинные, и горные мастера умелые, сколь сможешь много. Второе для моей суконной мануфактуры нужна тонкая шерсть. Покупать её не хочу. Желаю кудель иметь со своих овец. Ты привези мне тонкорунных овец из Испании.

— Князь, я не знаю, смогу ли? Англия с Испанией воюют. И мне доступа в королевство нет. — Заколебался Джакман.

— Повторюсь. Привези мне десятка два иль три этих овец и цену сам назначишь. Яз спорить не стану. А в следующий раз дам тебе такой товар, что короли у тебя его будут на золото по весу менять!

— Князь. Яз видал множество чудес в вашем княжестве, потому обещаю сделать, что смогу.

— Да, вот еще. Ты говорил театр, у вас играет в Лондоне. Знаешь такого сочинителя Вильям Шекспир?

— Нет, князь, не слышал о таком.

— Мне боярин Годунов сказывал, вельми интересные сказки пишет сей мастер. Ты привези мне театральных книг его.

С тем и расстались.

Глава 13

Пришла зима по календарю. Декабрь шел к своему концу, а снега все не было. Наступил Сочельник. Жена с кухарками сварила кутью. Рождественские службы прошли темно, безрадостно. Отсутствие снега в январе, и иногда идущие проливные дожди будили в народе тревогу. Окрестные крестьяне с безнадежностью ждали весну. Озимые не уснули под снегом, а дожди и зимнее холодное солнце неизбежно погубят зеленые ростки. Население Устюжны стало суровее, злее. По весне ждали голод. Закупки торговыми гостями железа и изделий промыслов города сократились.

Боярин Лапушкин привел в Устюжну обоз с пушками. Расположившись в старом княжеском имении, он пришел доложиться.

— Доброго здоровья князь.

— И тебе здравствовать окольничий Вячеслав Валерианович. Почто так долго добирался ко мне. Обещался месяц назад объявиться.

— Да княже погода велми не понятная. Все ожидали снега, чтоб санным путем привезти наряд. А снега нет и нет. Яз тогда ждать бросил и велел телегами везти пушки да припасы.

— Ну что ж приехал и ладно. Чего привез?

— Как ты указывал, привез пушки пленные из Ивангорода, да царева большого наряда, да пищали разные свейские. Тако же привез тебе список ямчужных станов, где государем велено творить пороховую мякоть. Также указ государя Федора Иоанновича об основании оружейной слободы в городе Тула. Двадцати семи кузнецам дают леготу по поборам государевым, да первую руку в покупке угля и железа. Под Тулой во множестве лесов на ложа ружейные, да железо в земле добрыми рудами лежит. Або сии кузнецы должны за доброту государеву выделывать пищали по казенным заказам.

— Ага. Это хорошо. Надо будет научить тамошний люд работный, плавить железо в домнах великих. Но это позже. Сейчас поедем, посмотрим на пушки. — Я решил не затягивать процесс и посмотреть, от какой стенки мы будем плясать. Захватив с собой моего военного эксперта Афанасия Бакшеева, мы поехали на старый княжий двор.

Все орудия, за исключением пяти смонтированных на лафетах с большими колесами, или как здесь называли тележках, лежали на возах.

Все были аляповато украшены, разной длинны, и разных калибров. Неточный замер с помощью выструганной клином дощечки показал, что не нашлось даже двух орудий с одинаковым диаметром ствола. Сами стволы имели внутренние неровности и затёсы от выстрелов. Пушки на колесных лафетах были только свейские. Лежащие на возах стволы русских пушек имели лафеты без колес на отдельных телегах. Очевидно, вместе они монтировались на месте будущего боя.

— Чего думаешь, Афанасий? — спросил я бывалого воина.

— Добрые пищали. Медные, литые. Надобно, дабы пушкари стрельнули, да глянули как далеко ядра летят да куда падают. Яз по пушкам-то не силен.

— Это ничего. Вон Вячеслав Валерианович нам привез пищали ручные свейские. Ты возьми их и с дворянами нашими постреляй. Да дай имя каждой иль цифирь, да запиши сколь вершков калибр, сколь гран пуля весит, на какую дальность бьет и кучность какова?

— А когда надо сие? — спросил Афанасий.

— Как сделаешь.

— Яз тогда стану брать рынд твоих свободных, да дворян, что со мной на службе ныне. Вскорости соделаем.

— Афанасий Петрович, прежде дойди до ковалей нашенских, пусть за деньгу скуют по десять ядер на каждую пушку.

— Княже яз на государевы пушки привез ядра в запас, бо на свейские, конечно у меня ядер нету. — Пояснил окольничий Лапушкин.

— Ну, значит только на свейские. — Поправил я заказ кузнецам.

— Пойдем Вячеслав Валерианович в терем обговорим нашу затею.

Расположившись за столом в теремной палате, попросил бумагу и чернила, стальные перья для письма я носил с собой всегда.

— Скажи мне боярин, коли бы ты мог заказать пушки определенных размеров, каковые бы ты оставил в царском войске?

— Не знаю князь так сразу не скажу.

— Мне боярин и конюший Борис Федорович сказывал про тебя, або ты лучше всех ведаешь огненный наряд.

— То верно. Коли яз посмотрю на пушку, то могу указать, как далеко палит она.

— Послушай повесть. Есть страна на восходе. Очень далеко. Тысячу лет назад, как у нас ранее, там было много царств. И все оне друг с другом ратились беспрестанно. Покуда один царь не придумал лук вельми большой. Стрелец его войска ложился на спину и упирался ногами в плечо лука, руками же растягивая тетиву, опосля стрелял тяжелой стрелой вдвое дальше обыкновенного лука. Его войско, сходясь с другим, слало стрелы издали, и побивало много воев, само не терпя убытка. Опосля свежее войско шло на брань с малым числом целых воинов и многими израненными и всегда держало верх малой кровью. Так тамошний царь стал первым и единым царем всех царств.

— То сказка аль правда? — Уточнил окольничий.

— Чистая правда.

— Так от меня чего надобно? Пушки аль луки?

— Устюженские ружья стреляют, на сколько шагов? — начал я предметный разговор.

— На триста, а целить можно на сто.

— Свейские ружья на сколько стреляют?

— На двести. Оне имают пулю больше, да ствол короче. Целить можно на сорок шагов.

— Как скоро стреляют пушки и ружья?

— Как яз тебе скажу? — Не понял меня Вячеслав Валерианович.

— Ну, на мой счет: раз, два, три, четыре… — Начал я посекундный отсчет.

— Ага, умелый стрелец стрельнет раз на двадцатый счет. А пушкари стрельнут на двадцать пятый счет.

— Пушки наши со свейскими сильно разные?

— Литцы одним обычаем стволы творят, что свейские, что польские, что наши. Так что мыслю коли близкие размерами пушки, то все палят одинаково.

— Смотри окольничий. — Я нарисовал ствол единорога с конической зарядной каморой. — Коли сделать пушку с таковым стволом, будет она сама много легче и дальше стрелять ядрами тяжелее, чем обыкновенные пушки. Ты об сем никому не сказывай. Представь, коли выйдем мы в поле с ворогом ратиться, да издали пушки их разобьем, бо пехоту и конницу побьем ядрами да картечью. Тогда пешие стрельцы с дальнего края стрельнут по уцелевшим полкам. Много ль останется войска на рукопашную схватку?

— Вон оно как, желаешь, как древний царь врагов издаля разбить? — Вопросил боярин.

— Коли он смог, почто мы не можем? Надобно только сделать много пушек для поля, боле, чем у врага и сильно лучше. А чтоб дешевле было, оставить три-пять калибров для поля и все пушки одного калибра одинаковые, да легкие сколь можно.

— Мастера-литцы каждую пушку лепят да льют с тщанием, да красотами разными месяцами. Оне новые гарматы будут двадцать лет соделывать! Чтоб много их было.

— Красоты на стволах это лишнее. Нам на пушке не женится. Надобно, чтоб стреляла справно, да в цель. А дабы соделать огненный наряд скорее, построим мануфактуру со станками. И лить надобно одинаковые болванки цельной бронзой, бо опосля точить на станках, дабы было одинаково все снаружи и внутри. Станков можно соделать сколь нужно много. Одна пушка в месяц — один станок. Две пушки — два станка, хоть десять. Так за год по силам хоть сотню пушек расточить. Трудность только соделать станок, да обучить людей. Ты окольничий как получишь ядра от ковалей к свейским пушкам, так постреляй из них по целям, да из нашенских також. И запиши все как есть. Будем с тобой опосля думать каковые меры стволов оставить в войсках.

После разговора с боярином оправился к мастерским. Кузнецы на домне, отлили рельсы, не все получились одинаковыми и вышли тяжелее, чем я рассчитывал.

— Вельми много пустой работы ручной. — Пожаловался Савельев. — Работники руками да нехитрым инструментом доводят детали друг к другу. Четыре рельсы с великим трудом друг с другом створили. Думаю строить таковую дорогу длинную немочно нам.

— Ты Федор голову то не опускай. Здесь ты в сухости да тепле, люди у тебя умелые да быстрые. Тебе надо придумать, как сделать дорогу быстро, да записать, чтоб простые крестьяне под умелым головой могли строить эту дорогу. Например, в теплом сухом сарае трудники готовят кусок пути в шесть сажен, чтоб все части друг к другу роднились, опосля вместе вяжут и крестьяне на дороге просто раскладывают шпалы да рельсы и крепят. Бо чтоб работы дурной было меньше, скажу тебе новый инструмент.

Про пневматический инструмент я вспомнил недавно. Что там надо? Сжатый воздух? Сделает Федор насос от паровика. Баллон металлический? Не вопрос, скуют ковали из пластин, только дай задание. Манометры по моей подсказке Савельев давно на паровики ставит, так же как и аварийный клапан. Шланги резиновые? Кожаные не хуже. Машинка шлифовальная? Покуда у нас станков токарных не было, дело несбыточное, а сейчас за неделю сделают. Точильный камень только надо сработать с запасом. Коли все это сделать, бессмысленной работы будет в десятки раз меньше.

Об том я Федору и рассказал. Он удивился, конечно, но заявил, что ему эта новина подойдет. Её также продать можно тому, кто по железу много трудится.

Потом показал оси с колесами из дерева, установленные на рельсах.

— Вот княже, таковые колеса хочу соделать на паровоз. — Колеса получились, где то аршин в диаметре, были они соединены тягами меж собой и вращались синхронно.

— Ты голова. Тебе виднее. Построй поскорее каркас, на коем будет котел стоять, легче станет придумать, что далее творить.

— Сделаю княже вскорости. Яз тебя оповещу.

Бумажная мануфактура была почти готова. Ждали груз льна-сырца. По заказу мастера Вебера была изготовлена мельница для измельчения льна, большой котел с герметичной крышкой и мощными запорами, чтоб варить бумажную массу под давлением. Чугунные валки, сита, бутыли с конопляным маслом и ещё куча всего. По свежее отстроенному сараю бегало семь мальчишек да несколько мужиков. Первую бумагу Бруно обещал через неделю после доставки кудели.

Бумага в Москве стоит шесть московских сабляниц или три новгородские копейки за десть — двадцать четыре листа. Если мануфактура будет выделывать двести листов в день, то есть двадцать четыре копейки, то в год она даст около семидесяти рублей, минус материалы зарплаты и прочее. Короче пятьдесят рублей. Мастеру положили двести рублей. Однако убыток. С другой стороны бумагодельня это бонус, главное льноткацкая мануфактура, или можно вчетверо увеличить мануфактуру бумажную.

У оптика Иоганна Зилингера было очень тихо. Длинная светлая изба с большими окнами, выходящими на юг, имела просторный двор и была огорожена сплошным забором. На лавках за столами сидели несколько мальчишек и однообразными движениями шлифовали заготовки.

— Как дела Иоганн? — Спросил я немца.

Тот на ломаном русском языке мне ответил:

— Плехо книаз. Сии дер юнге — малчики, грозе не спокойны. Работа с гласес стеклом грозе лейсе тихая.

— Может тебе девочек дать в работу они поспокойнее?

— Найн, медхен думм. Глупые. Пусть малчики.

— Когда сделаешь мне линзы, коии яз тебе заказывал?

— Через седмицу, книаз будет готов.

— Мальчики слушайте меня. — Обратился я к недорослям. — Трудитесь, во всем слушайтесь уважаемого мастера Иоганна Зилингера, да все подмечайте, как станете мастерами каждому дам денег на свою мастерскую.

Значит, я неделю ни кому не буду нужен. Надо вплотную заняться второй книгой по медицине, ах да, ямчужные дела и оружейники Тулы. Пришлось опять возвращаться к боярину Лапушкину.

— Боярин, запамятовал яз об ямчужных делах да тульских оружейниках с тобою обговорить. — Обратился я к окольничему. Тот с дороги собирался отдохнуть.

— Об чем сказываешь?

— Надобно нам соделать так, чтоб огненное зелье во всех пороховых избах было едино по силе своей, бо внегда из пушек зачнут палить, на разные дальности будут лететь ядра. Да научить мастеров выделке большей доли ямчуга надобно такоже. Да тульским оружейникам указать, как выделывать железо в домнах великих, да мастерить пищали единые с угличским обычаем. Что ты думаешь?

— А об чем тута думать? Прикажу, пущай придут, да лучшую манеру работы учат. Оне государевы люди, бо мы с тобою первые над ими. Како скажем, так и соделают. Сё воинское дело, тута шутковать некому. Коли кто портачит и кнута изведает и на дыбе могет повиснуть. Ступай княже с богом яз сеунчей зашлю кому надо, бо дело твоих мастеров станет обучить сих людишек. — Безапелляционно заявил окольничий.

— Яз прикажу ключнику выдать денег прогонных для мастеров. Ты мне бумагу подай кому сколько, яз опосля с Бориса Федоровича стребую.

— Ни к чему баловать. Сами доедут.

— Мне сказывали дворяне, бо долги случаются за казной государевой воинским людям. Яз про то говорить не желаю, аще хочу твердо знать, бо приедут мастера без задержки. Посему выдам денег, кому и сколько скажешь. Это государево дело и яз не желаю из-за копейки время золотое терять.

— Ты что княже войну скорую ждешь?

— Нет покуда. Но чем раньше зачнем готовиться, тем лучше.

Через две недели заработала бумагодельня. У нас появилась собственная бумага. Отбеливание бумажной массы хлоратными соединениями дало снежно белый цвет. В этом времени ни у кого такого продукта не было. Выделив часть выделываемой бумаги на удельный двор, остальное повелел отправлять в Углич на типографию, а также на продажу. Приезжие торговые гости дивились на белизну и качество, и рядились делать покупки бумаги большими партиями. Видя такой спрос, дал задание построить Бумажный двор на окраине Устюжны, чтоб выделывать бумагу на сотни рублей в год. В связи с экономическим спадом из-за засухи безработица в Устюжне выросла, так что людей на новую фабрику хватит с излишком. Всем купцам, кто пожелает, пообещал продать метод производства бумаги, для основания бумагоделен в других городах. Сложных технологий в Московском царстве практически не было, почти все продукты глубокой переработки завозились из-за рубежа.

Ждан продал четыре самоходных струга. Купцы, видя, что льда на реках нет, пригнали к Устюжне с дюжину кораблей, и на паровые буксиры уже стояла очередь.

Оптик Зилингер наделал мне два десятка различных линз. С помощью простого перебора я подобрал схему зрительной трубы с оборачивающей системой. Теперь требовалось создать мануфактуру по её производству и снять сливки с рынка. Как мне сообщил Джакман на мои расспросы, подзорные трубы здесь не известны, как и телескоп. Телескоп сделать проще, оборачивающей системы не надо. Закажу мастеру Иогану большую линзу, сделаю телескоп и жене подарю. Она у меня умница, пусть порадуется.

Станочники уже построили шесть токарных станков. Настоящих, здесь таких ни у кого нет. Но база, то есть максимальная длина обрабатываемой детали была около метра, а максимальный диаметр около шестисот миллиметров. Сейчас мне нужны были станки для обработки колес паровоза, то есть больше аршина в диаметре, а также станки для внутренней и наружной обточки бронзовых стволов пушек. Велел набрать ковалей рукастых, для ускорения работ.

Окольничий с Бакшеевым отстрелялись из пушек и пищалей. По результатам стрельб свейских ручных пищалей в целом подтвердились параметры, о которых сообщал боярин Лапушкин. По орудийной стрельбе обобщить данные не получилось по причине хаоса среди пушек, в виду разных калибров и длин стволов. Но взяли несколько орудий за эталонные образцы, например свейская пушка калибром девять вершков с длиной ствола один и шесть десятых аршина показала дальность стрельбы около двух тысяч аршин; свейская пушка калибром двенадцать вершков с длиной ствола два и две десятых аршина показала дальность стрельбы около двух тысяч шестисот аршин.

По воспоминаниям из срочной армейской службы двадцатого века калибры орудий нужного нам диапазона в Российской армии были сто, сто двадцать, сто пятьдесят два, двести десять миллиметров, а дальше не помню. Сведя результаты стрельб в таблицу, собрал своих советников.

— Вячеслав Валерианович, Афанасий Петрович, что вы думаете по результатам стрельб?

— Чего желаешь знать Дмитрий Иоаннович? Яз не пойму? — Спросил у меня Афанасий.

— Ты Афанасий Петрович отстрелял свейские ружья и нашенские угличские ружья тебе знакомы. У свейских пищалей каков калибр? И каков калибр стволов угличских ружей?

— У свеев, по угличской манере калибр тридцать — тридцать пять ногтей, длина стволов от сорока до шестидесяти вершков. У устюженских ружей калибр восемнадцать ногтей, длина стволов девяносто три вершка.

— То есть чем меньше калибр и длиннее ствол ружья, тем дальше и точнее летит пуля. У наших ружей лучшая дальность ныне, значит менять покуда нечего. Вячеслав Валерианович? Что молвишь по пушкам на поле, коии нам требуются?

— Нам вестимо, чем больше пушка, тем лучше, бо думаю коли оставлять единые меры для пушек, то ставить надобно десять али двенадцать вершков. Коли обесчаешь, або легкие станут орудия и далее стрелять, то лучше нету.

— Колесные станки свейские глянулись тебе?

— Справные тележки, дубового дерева, четыре либо шесть лошадок могут тянуть вместе с пушкой сию тяжесть.

— Нам таковые надобны в войско?

— Надобны, для поля лучше нету.

— Значится так, и порешим для стрельцов покуда, нынешние ружья устюженские годны. Для поля надобны пушки в десять или двенадцать вершков. По длине ствола будем думать, как получим на станках первые пушки точеные. Каковая длина ствола даст нашему войску большую пользу, таковые и станем точить. Такоже надобно соделывать дубовые станки на высоких колесах для скорого движения вместе с войском. Вячеслав Валерианович составь грамоту об результатах стрельб, и наших решениях, да подай её оружничему боярину Годунову, да государю. Нам же надо сотворить отливки бронзовые, каковые в послед станем точить. Мастера-литцы пусть отольют нам в московском дворе полные пушки, с пяток на десять и пять на двенадцать вершков, яз тебе чертеж соделаю, бо твои люди привезли нам в Устюжну. Бо яз покуда, близко возьмусь за мастеров моих, чтоб сотворили станок особый для дел наших.

Спустя несколько дней, так как лед на реке так и не встал, решил рискнуть, и боярина Лапушкина отправил в столицу по служебным делам, на самоходном струге. И пушки отвезет и струг самоходный покажет царю да Годунову, а то обещал лучшие пушки, а полгода уж прошло, и нету ничего. Себе для образца колесных лафетов оставил свейские орудия в комплекте. Пусть будут, мало ли что.

В течении следующих трех недель я практически не покидал терема. "Переводил" медицинский трактат. Нельзя все время опекать людей, на то и голова, то есть хозяин, чтоб самому решать свое дело. К удивлению моему, написание второй части книги прошло гораздо быстрее. Может плотная белая бумага помогла, может перо стальное, избавившее мои пальцы от судорог. Хотя, наверное, то, что значительную часть медицинских знаний я подзабыл. Тем не менее, главное, зачем я оказался в этом времени я сделал. Передал нынешним людям медицинские знания из будущего.

Вызвал к себе Баженко.

— Здрав будь на долгие годы господин мой, князь Дмитрий.

— И тебе здравствовать. Книгу, что я тебе дал, выучил?

— Как есть государь, бо половины не смог понять. — Похвалился и одновременно повинился врачеватель.

— Почто же не пришел и не спросил у меня?

— Княже, откель тебе-то знать, что врачеватели зарубежные ведают? — Удивился Тучков-младший.

Мнда, вот так и палятся на очной ставке.

— Потому, как яз книги перетолмачил, да не все смог на словенском языке написать. Но понять-то понял. Не зря ж меня казатели латыни учили. Тако ты спрашивай. Бо яз коли вспомню, что из трактата, то подскажу тебе. — Надо ему сделать градусник и фонендоскоп подумал я. — Вот тебе вторая часть. Даю тебе неделю на чтение. Опосля, придешь ко мне расскажешь, чего не понял. Потом поедешь в Углич, там Семейка Головин печатный двор наладил. Прислал на днях двадцать своих учебников по счислению. Как приедешь в Углич явишься к Семейке и передашь мой приказ: слово в слово напечатать две книги по медицине, что яз тебе дал. По сто штук каждой.

— Государь мой, зачем так много? — Удивился Баженка.

— Затем, что будем открывать школу для врачевателей, и тебе казателем в ней бысть.

— Княже, яз сам ничего не розумию. Како же сподоблюсь казать прочим людям врачебные тайны. — Запаниковал Тучков.

— Угомонись! Яз так решил. То не скоро будет. Лет через пять. Покуда, учи врачеванию тех ребят, что ныне набрал. Нонешние лечцы иноземные лишь деньгу могут грести, бо целить человека не способны. Ты како книги сии выучишь, да опыта лечебного правильного наберешься, при оказии встретишься с именитыми лечцами заморскими, да обговоришь с ими медицинские случаи. Вот тогда посмеешься вволю, бо эти индюки како слепые в лесу светлом. Ходют, деревьев не видят, стукаются головами, да дрова ломают. Да вот что, скажешь Семейке, что яз приказал ему обучить тебя латыни. Всё, ступай. За книги головой отвечаешь!

Глава 14

Все же приятно в чем-то быть первым. Вчера сидел и собирал первую подзорную трубу. Конечно, от меня требовалась только сборка, все линзы были выточены по моим размерам в оптической избе, а у токарей части колен из бронзы. Повезло, собрал сначала всю конструкцию на живую нитку, и чуть все не испортил. Отполированная бронза бликовала и мешала пользоваться трубой. Пришлось её разобрать и изнутри покрасить в черный цвет. Теперь подзорная труба была как из магазина "Турист", только тяжелая больно. Зато, после того как я её показал Афанасию, тот трубу из рук не выпускает. Пришлось наградить. Почти добровольно.

Определив набор линз, загрузил заказом, на двадцать комплектов, оптиков, и токарей. На днях Иоганн обещал линзу диаметром в пятнадцать вершков, так что скоро у нас будет телескоп.

Март близился к концу. Хотя холода, конечно, случались, постоянного снежного покрова за всю зиму так и не образовалось. Озимые на полях полегли, но крестьяне надеялись собрать хоть часть урожая, при этом пророча, что, так как на пашне нет снега, и коли не будет летом дождей, случится великая сушь.

Станочники переделали один из токарных станков на увеличенную базу по высоте. Теперь мы можем на макете заменить деревянные колеса стальными. Наверное, этот путь и приведет нас к цели. Постепенная замена деревянных деталей на металлические. Заканчивалась работа над большим станком для обработки пушек и паровозных осей.

Размышления о грядущих голодных летах не оставляли меня. Насколько я помнил столь долгое похолодание, было вызвано грандиозным извержением вулкана. Значит, в Европе тоже будет холодно, но, наверное, не так как у нас. Для поставок в Московское царство продовольствия Европа не подойдет. Слишком густо населена, хлеб дорог. Но есть еще юг. Для нас это нейтральная Персия. Имея дешевый водный путь, за летнюю навигацию, можно вывезти довольно много покупного хлеба. На продажу стекло, шерстяную ткань, огнестрельное оружие и порох. Если с персидским шахом уговориться в голодные года на поставки хлеба в обмен на товары Московского царства, это может в какой-то степени сгладить проблему с продовольствием. Надо обговорить эту мысль с тестем. Выработку оружия можно увеличить, опять же тульские мастера, уже прибывшие в Устюжну Железнопольскую на практику, ныне работали с кузнецами на домнах и в оружейной мануфактуре. Устюженские работные люди построят станки для обработки стволов и деревянных ружейных лож, а я подарю их тульским умельцам. Для меня это не большие траты, а унификация ружей в московском войске будет полезна. В Туле окольничий Лапушкин обещал поставить царскому окладчику в обязанность приемку в казну только годных ружей по образцу устюженских. Нам тоже надо увеличить выделку пищалей, а также изготовление паровиков на самоходные струги, для доставки больших грузов из Астрахани за навигационный сезон.

К середине следующего месяца должен прийти струг из Москвы с десятком бронзовых заготовок на полевые пушки. Мастера предлагали ствол заготовки делать не подвижным, а вращать режущий инструмент, но тогда на этих станках будет невозможно точить оси на паровозные колесные пары. Так что я настоял на мощном станке, где вращается тяжелая отливка.

Наутро прискакал сеунч от Годунова. Царь Фёдор Иоаннович тяжело заболел. Тесть велел срочно, бросая все дела, мчать в Москву. На такое письмо тянуть с выездом было глупо и опасно. Никаких вещей брать с собой не стали, рынды вздели боевой доспех, меня тоже упаковали в стальную кирасу и отряд поскакал к столице.

Вот на второй день нас и подловили. Лесная дорога была перегорожена сваленными деревьями, передовой дозор, увидев это, остановил отряд.

— Государь, плохо дело, — обратился ко мне Бакшеев, — сё не простые тати, энто боярские дети чьи-то. Спереду засека, да вои наши видали оружных кметей с огненным боем. Розумею сзаду идет другой отряд, дабы нас промеж молотом и наковальней поставить.

— Почто ж не стреляют? — Спросил я Афанасия.

— Они ж в крепи сидят, им дергаться не след. Ждут тыльных людей, те видать запаздывают. Коли б пальнули, то просто упредили нас, або ныне мы в ловушке. В лесу бурелом, конными не уйти. Эй, вои, кто сей дорогой хаживал?

— Яз ведаю. — Вперед выехал чей-то слуга. А я его знаю, он в Устюжне воровского человека поймал. — Яз о прошлые годы вожью оружной у торговых гостей кормыхатился, бо от Устюжны к Москве сколь раз хаживал.

— Как звать тебя? — Спросил Афанасий Петрович.

— Яз, Михей, в служках у рынды Петра Петровича. — Мой телохранитель Ильин тоже подъехал, вслед за слугой.

— Верный человек? — Спросил Бакшеев у рынды.

— Не подводил мя мой слуга николе. — Поручился Ильин.

— Что за селения в ближней округе? — Спросил Михея воевода.

— Ближнее здеся на полудень в пяти верстах по большаку, да через речку Неледину село Спас на Холму, бо в трех верстах от него Антониев монастырь. Но прямого пути нет.

— Речка широка?

— Аршин двадцать-тридцать.

— Вот, что княже, думаю коней надо бросать и уходить через бурелом, у них другого пути не будет, как за нами идти, бо мы в удобном месте сможем бой дать. А ни-то убережет Господь и сгинут тати. Ну, коли нет, надобно вывести тебя к монастырю, любой ценой. Монаси завсегда ограду имеют вкруг дворов своих. Что скажешь? Велишь ли так?

— Яз во всем на тебя полагаюсь, Афанасий Петрович.

— Значится так и порешим. Вои, все с коней, пищали завесные зарядим и идем за нашим вожей к монасям. — Отряд спешился, с коней взяли переметные сумы и двинулись в лес. Пять рынд под командой Петра Ильина остались возле дороги, на случай, коли тати с тыла не придут, они возьмут лошадей и вернуться в ближайшую деревню, которую мы проехали. А коли покажется ворог, задержат, сколь смогут и уйдут в лес.

Идти в железе среди частых деревьев было тяжело, старые, сгнившие и пахнущие смолой недавно поваленные стихией замшелые стволы хаотично преграждали путь. Обходя, лежащие вековые сосны, постоянно сбивались с направления движения. Повсюду виделись вздыбленные выворотнями пласты земли, увитые корнями. Вот откуда идею засечных черт взяли. Конному войску ни за что не пройти. Одно хорошо, ныне апрель, и хотя зима была необычайно теплой, листва еще не проснулась и чужого человека можно увидеть издали. Коли б в лесу лежал снег, и пешие не ушли бы ни в жизнь. Полчаса спустя за спиной раздались далекие ружейные выстрелы, но стреляли недолго. Отряд прибавил шаг. Через четыре часа движения сквозь лес и переправу через ледяную реку, вышли к монастырю. За бревенчатой оградой виднелись деревянные и белокаменные строения. Монахи встретили настороженно, но узнав, что к ним в обитель явился сын покойного государя Иоанна Васильевича, сразу подобрели. На деньги грозного царя здесь была выстроена каменная церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы с просторной трапезной.

Игумен монастыря Кирилл согласился передать стены и монастырских служек с огненным боем под команду моего воеводы Бакшеева. В Москву был послан один из рынд двуоконь с вестью к боярину Годунову, а мы сели в осаду. Для меня эти несколько дней прошли в молитвах в столетнем белокаменном Никольском соборе. На третий день в обитель прискакал оставленный в лесу рында Ильин.

— Княже, к воротам твой человек приехал. — Так меня оповестил об этом монах.

В трапезной, пристроенной к церкви, куда меня провели телохранители, уже находился Афанасий и Петр Ильин.

— Здрав будь Петр. Печаловались об тебе и людях твоих. Как спасся ты?

— Здравствуй княже. Вот Афанасию Петровичу сказываю, как дело было. Сели мы в засаду, свежий порох на затравную полку у ружей подсыпали и ждем. Чуть погодя с полсотни воев конных то и подъехало. Оружные, видно торопятся, коней наших увидали и ну ругаться. Часть спешилась и по следам отрядным восхотели идти. Бо мы тогда прицельно по головам и самым прытким и пальнули.

— Как голов то опознали? — Спросил Бакшеев.

— Один по виду гордый, богатый доспех. Злее всех ругался, да слугу своего плеткой стегать зачал. Ну, мы его и прочих кто важнее показался, промеж собой поделили да из пищалей и стрельнули.

— Попали?

— Троих пулями попортили, и важного тож. Опосля в лес и отошли. Бо энти лиходеи в обратный путь убрались. Мы послухали, нету погони и с опаской великой возвертались на торный путь. Лихие людишки по сумам седельным полазили, да и всё, даже коней не взяли. Мы как уговаривались, лошадок цугом повязали и до деревни остатней возвернулись. Опосля чорных мужиков пригнали, оне завал из деревьев и разъяли.

— А почему не тронули коней? — спросил я у Афанасия.

— Справного коня воинского за так не продашь. Они клейменые. А коли при новом клеймении тавро вызнают, да спросят где комоня взял? Аль хозяин Сивку своего признает? Сии тати желали дело в тайне соделать. Да не вышло. Ноне думаю, бегут без оглядки. Борис Федорович, мню за мужа дочери любимой, горла то вырвет. Молва идет добр он к врагам, кто поклонится того милует. Правда, сказывают, строптивцы супротив него долго не заживаются. Ты вот что Петр, возьми служек монастырских сколь нужно и вместе с гридями своими, пригони к нам коней наших. Яз воев не дам, оборону держать надоть, опаски для. Мыслю дни через три, жди, государь, у стен монастырских стрельцов московских от конюшего боярина.

И точно ближе к вечеру третьего дня к монастырю пришли две сотни конных стрельцов. Афанасий Петрович, почалалу не желал пускать на двор оружных людей, но при них был наш посыльный из рынд.

Стрелецкий голова передал приказ, не мешкая явиться на Москву. Про тяжелую болезнь царя он не слышал. Поблагодарив игумена, и пообещав отдариться за приют, на утро отправились в путь.

Дорога до Москвы боле ни чем не осложнялась, да и то, на отряд в двести тридцать воинских людей в днях пути от столицы напасть бесследно нельзя.

Годунов встретил в своем тереме.

— Как ты княже, цел? Ксения здорова ли? Почто пошел к Москве со столь малой сторожей?

— Здравствуй Борис Федорович. Здоров яз и Ксения здорова, кланяться тебе велела. Как твое письмо получил, так и выехал.

— Какое письмо? Яз тебе не писал, аще собирался.

— Сеунч ко мне был. Сказался от тебя, письмо подал, або недужен Фёдор Иоаннович.

— Кто-то воду мутит. Сеунч не мой, то подсыл вестимо и грамотка подложная. Государь ныне во здравии пребывает. Тебя выманить хотели, живота гонезе. Видать бояре прознали про царское слово о настоловании. Из людей твоих видаки воров случились? Послухами станут?

— Рында Ильин и с ним пять воев в засаде сидели и приметили татей. Сказывали, ранили из пищали главного в отряде.

— Ладно, ладно. Сие дело Разбойного приказа. О прошлый раз ты ко мне присылал в железах шпега бояр Романовых. Яз его исчо держу в порубе, ано пригодится ноне. Каты его на дыбу потянут, мож наведет на зачинщика. Мыслю се кто-то из молодых бояр дуркует. Старики б тебя не упустили. Дьяки приказные с твоими рындами потолкуют, мож опознают по слову татя. Опять же подраненный он. Найдем, никуда не денется. Как яз человечишку лихого сыщу, так весь род его прижму. Брата царя сгубить желали, да родича мово! Псы! Энто Мстиславский, Романовы, аль Шуйские. Но Шуйские вряд ли, оне оногды из опалы возвертались. Присмирели. Мстиславский умен, ему ноне сорок седьмой годок минул, первый боярин в Думе, бездетен покуда. Абно осторожен без меры, не полез бы он в енту замятню, даже отай чужими руками. Романовы род многочисленный, безвестный, возвысились, внегда дочь Романа Захарьева-Юрьева вышла замуж за отца твово. В их роду дурней с избытком, редки мужи справные. Вот и разгадка твово прещения.

— Ты Борис Фёдорович, не в обиду прими, словно кухарь, все ведаешь, что в московском кремле варится.

— А то, яз кажную душонку насквозь вижу, да все помню. Ты давеча сказывал, умру яз в скорости, отчего так? Ужели Господь мя упокоить желает?

Я несколько опешил от такой резкой смены темы. Насколько помню, умер Годунов от сердечного приступа.

— Вот, что яз реку тебе Борис Федорович. Мы с тобой одна семья ныне, мысли имаем схожие. Не желаю яз беды тебе николе. Голова у человеци, чтоб думать, бо сердце в груди, чтоб кровь по венам гонять. Коли велик человек телом, сердце трудится чрезмерно, быстро старится. Ты тучен телесами вельми. Надобно тебе поститься больше да жирного не есть, да ходить пешцом чаще, бо голову трудить меньше, тогда век свой продлишь на многие леты.

— Того делати мне невместно. Как стану яз бродить, словно юродивый на людях? Да об делах государевых не мочно не думати для меня. Тем живу. Не стану яз дураком рядиться, бо коли приберет Господь до времени, так тому и быть. Забудем об сем. Как ты кличешь машину на пару для дороги железной?

— Паровоз, Борис Федорович.

— Как дело движется?

— Тяжело идет. Все придумать самим надобно, да приуготовить руками. Станки месяц-два назад справные соделали. Мастера жалятся на сложность великую в сём деле.

— Так может не стоит в такую тяжкую затею лезть?

— Борис Федорович, представь, бо ныне есть у тебя дорога сия, ужель отказался б ты от неё?

— Нет, вестимо, коли б была та дорога у меня, все царство стало под руцей. Ладно, чего попусту говорить, давно все порешили с тобою. К тому же струг самоходный приходил на Москву. Ты б видал, во потеха случилась, весь город к реке сбежался. Коли б на носу кораблика крест православный не стоял, побили бы со страху камнями людишки посадские. Федор Иоаннович с царицей кататься ходил, вельми тебе благодарен за забаву сею. Вси думные бояре опосля на насаде отметились. Кто и попугался, до грязных портов. О большом наряде чего поведаешь?

— С окольничим Лапушкиным отстреляли сорок пушек свейских и нашенских литцов. Он обещался грамоту тебе подать.

— Да видал яз ту сказку, что в ней проку?

— Ныне уж думаю, закончили станок делати великий для точения стволов пушечных, бо и отливки сплошные из бронзы на струге пришли в Устюжну. Ноне хотел яз с мастерами зачать точить першую пушку, бо опосля спытать какова она в деле. Яз желал из старой пушки выточить новую, бо так отлиты они, ано не мочно такого соделать. Новую пушку выточу длинную да зачну стрелять ядрами, коли слишком далеко палить станет, тогда длину ствола укоротим и тем ствол облегчим и так делать станем покуда не получим пушку легкую да меткую. Бо чтоб сравнить со старыми стволами мы из пушек и палили.

— Вон оно как? Разумно.

— Борис Федорович яз тут думал об гладе великом. Где бы нам взять едова на людей царства Московского.

— И чего надумал?

— Может с персами договор заключить лет на пять-семь на поставку хлебов? Держава большая, богатая. А платить станем ружьями да пушками старого литья, да порохом, и другим каким товаром.

— Мы с Персией покуда торговли не ведем. Ано ратятся оне с турским султаном беспрестанно. Ружья им в великой надобности ныне. Бо оне и нам надобны. Половина войска с луками на рать ходит.

— Борис Федорович мы ныне в мире со всеми державами, ну окромя Крыма. Голодные времена впереди, будет время накопить огневой запас, и выстроить новое войско как мы с тобою рядились. Бо изначально нам надобно от голода отбиться. Мне боярин Лапушкин указ привозил, дабы тульским мастерам льготы дали для деланья ружей по казенному образцу для государева войска.

— Есть такое, мои людишки писали. — Подтвердил Годунов.

— Окольничий пригнал тех кузнецов в Устюжну для учения новинам в оружейном деле. Яз ужо приказал сделать станки новые для точения стволов и лож ружейных. И отдам их в дар для тех кузнецов.

— Ты князь деньгой на лево и на право соришь, и ко мне за монетой не являлся. На какие доходы новины творишь?

— Сие прибыли от мануфактур моих. А для дела государева денег не жалко. Тульские мастера с доглядом казенным станут выделывать больше ружей и устюженские ружейные мануфактуры тако же станут больше пищалей точить. Достанет нам стволов и на наше войско и на торговлю. Так ты обдумай се дело, обскажи государю.

— Оправлю по слову государеву послов с дарами к персидскому шаху. Думаю в обмен на ружья он чего хошь отдаст. Да вот чего. Твои плотинные мастера галанские не разумеют, какую дорогу ты построить хочешь. Так ты с ими сам уговорись. С июня зачнем с божьей помощью строить земляную насыпь на Коломну и Троицкий монастырь, государь повелел с моего слова.

— Ну и слава Богу. Покуда тихо в царстве Московском не спеша опробуем способ постройки дороги нашей. Надобно мне вплотную начать рельсы творить в числе великом. Вот Борис Федорович подивись труба зрительная. — Я одолжил подзорную трубу у Афанасия. Мой заказ на новые трубы был, наверное, готов, но остался в Устюжне.

— Что за затея? — Заинтересовался боярин и конюший.

— Глянь вдаль на что хочешь.

Боярин подошел к окну и, покрутив трубу, прикипел глазом к костяному окуляру.

— Ты глянь Дмитрий! Како близко даль стала, хоть дланью достань. Ай да выдумщик ты. Таковая игрушка в воинском деле вельми полезна. Шлифовщик твой заморский сотворил?

— Шлифовщик линзы точил, бо трубу яз придумал и собрал.

— Подаришь? — Утверждающе спросил Годунов.

— Конечно Борис Федорович. Эта труба казательный обрасец, бо яз заказал новые линзы да трубки бронзовые лучшие, только они в Устюжне остались. Яз как вернусь, тебе пришлю.

— Ты вот чего, отныне без сотни стрелецкой за околицу ни шагу. — Не отрываясь от окуляра, произнес боярин. — Яз сеунча государева скорого днесь зашлю в Устюжну за стеклами да трубами твоими, дабы ты для меня и государя Федора Иоанновича таковые игрушки тута построил.

— Как скажешь Борис Федорович. Только пришли мне того гонца, яз обскажу чего где взять. Да письмо жене отправлю. — Понравилась затея. Правильно кто-то сказал: мужчины не взрослеют, они только набирают вес.

Встреча с плотинными мастерами состоялась здесь же на подворье Годунова. Голландцев привел дьяк Посольского приказа. Чиновник был преклонных лет, сутул, сухощав, имел куцую рыжую с проседью бороденку и бородавку возле носа.

— Здравия на многие леты, князь Дмитрий Иоаннович. Звать меня Феофан, яз служу при голове Посольского приказа, толмачу с немецких языков для думного дьяка Василия Яковлевича Щелкалова.

— Здравствуй Феофан. Кого привел?

— Сии заморские гости по слову боярина Годунова живут при гостином дворе.

— Представь меня мастерам.

При моем поверхностном знании иностранных языков, в тираде дьяка я уловил: брат царя, и что рад умельцам.

Плотинными строителями оказались отец с сыном Карел и Петрус Дам. То, что они родственники, виделось с первого взгляда, схожестью фигур и общими чертами лиц.

— Мы желаем здоровья князю Дмитрию и будем рады показать свое мастерство, где пожелает господин. Но мы здесь уже полгода и ни кто не сказывает, что нам придется строить. Может ли князь нам рассказать о будущей работе? — Феофан слегкостью переводил тирады голландцев.

Я пригласил всю компанию разместиться за столом и, принеся письменные принадлежности, принялся объяснять смысл затеи, рисуя пояснительные картинки, вроде паровоза, прямой длинной насыпи и устроенного сверху железнодорожного пути.

— Есть у меня умелец, что строит железную машину, которая с помощью пара сможет возить многие сотни пудов грузов разных. Для той машины нужна особая дорога, по которой тот паровик будет бегать вельми скоро.

Услышав перевод, заморские умельцы неверяще переглянулись.

— Ты князь желаешь в этой темной стране построить небывалое? Может ли быть вообще таковая придумка. Ваш умелец верно обманывает и хочет лишь деньги скрасть. Нигде в просвещенной Европе нету таковых дорог. И к чему этакая затея, коли можно построить каналы, чтоб реки меж собою створить и возить множество грузов речными судами.

— То дело государево. Мне невместно таковой приказ обсуждать. Повелел царь Федор Иоаннович особливую дорогу, значит, она будет построена. — Отрезал я лишние словопрения. — От вас требуется устроить прямой как стрела путь, так как яз укажу, с мостами и насыпями.

— А как велика будет та дорога? — Поинтересовались голландцы.

— От Студеного моря до Хвалынского. От Новгорода до Казани.

— Страшусь князь, для нас двоих это не подъемная ноша. — Высказал опасение Дам-старший.

— О сём не думайте. Гостям иноземным торговым дан наказ, везти в царство Московское еще плотинных мастеров. Да и в наших землях сыщутся умельцы. Вы первые стоите пред великим путем, коий прославит ваши имена вовеки.

— Что требуется от нас? — Перешли к конкретике мастера.

— Найти путь самый ровный, да чтоб рек было мало от столицы до города Коломна и Троицкого монастыря. Как определитесь, дайте знать, сколь людей вам потребно, что из инструмента, да материала заготовить, об том напишите сказку и как сможем, зачнем строить путь железный. Да не тяните слишком, лето коротко, бо в зиму строить не способно.

Все ж в Москве ныне у меня дел не было, а в Устюжне надо было приглядеть за точением первой пушки, опытными стрельбами, и строительными работами по паровозу. В начале мая я с благословления тестя, в сопровождении Бакшеева, рынд и конной сотни стрельцов отъехал к Угличу, на пути к Устюжне.

Разместив войско в угличском кремле принял доклад от тиуна Фёдора.

— Все у нас государь, слава Богу. На мануфактурах твоих выработка товара вельми большая. Господь не дал льда на реке о прошлую зиму, так плотины твои так с нового году и крутятся. Суконная изба выдала вдвое ткани шерстяной, чем о прошлом годе. А огненные машины коии привезли из Устюжны, умельцы наши поставили и готовые оне к тому, чтоб жечь в них огонь, токмо почто дрова палить, коли покуда вода колеса крутит. Мастера стекольной твоей мануфактуры великое множество посуды прозрачной сотворили. Купцы все берут, ужо в очередь стоят, тако же и немцы к нам зачастили за товаром. Таковых прозрачных да тонких кубков и блюд нигде нету. С Бежецкой пятины Ивашка Горшков тонкие белые чашки привозит расписные, сию посуду немцы охотно покупляют. А в городке твоем спокойно, с января пьяных не споймали никого окромя заезжих купцов, токмо их не гоним на работы, бо берем с их пеню деньгой. Не вели казнить за самоуправство. А кузнец Кособоков справно плотит княжью долю от дел своих, построил себе каменный дом, и новые кузни завел на берегу реки. А в крепость мы чужих людей не пускаем, как ты нам приказывал. А коли приходит кто до княжьих дел того за воротами встречаем. А зеркальная твоя мануфактура вдвое больше стала, мастер Михайлов твоим словом всю заднюю часть двора занял в крепости, бо товары ея стекольные идут стругами в Москву под охраной крепкой. По продажам должон дать тебе отчет тиун московский.

— Что ж Федор знатно потрудился ты, велю наградить тебя пятью рублями. А храниться ли картошка, коею о прошлом годе Фролка собрал?

— Вестимо государь, как мне приказывал Ждан Лепкоевич, ключник твой, кажную седьмицу хожу в подклеть смотрю, не пошла ли порча. В темноте и сухости держу сии корни, обаче надысь зацвели да ростки пустили, уж не гневайся.

— Вот что, пошли гонцов к селам и деревням нашим и тиунам их вели прислать ко двору ко дню Святого Георгия Великомученика самых умелых крестьян. Надобны они мне для наказа особого. И призови ко мне Фролку Липкина днесь.

Фролка явился к вечеру.

— Здравия тебе княже почто звал до себя?

— И тебе здравствовать. Что думаешь про минувшую небывало теплую зиму?

— Что ж скажешь. Землица зимней водицы не запасла, коли не случится дождей, сгорит хлебушек на корню. Яз княже и не знаю сеять ли в нонешнее лето.

— В Устюжне ныне строю яз полотняную мануфактуру, человека иноземного привез, для того. Надобны мне по осени великие запасы льна. Может, вместо хлеба указать крестьянам, засеять поля сей травой?

— Коли возьмешь в счет податей, льном, так для сего года к лучшему будет. Льну воды много не нать. И дозревает на месяц раньше ржи.

— Ну значит так и порешим. Яз тиуну своему дам наказ об сем деле. Да вот еще что, ко дню Святого Георгия Великомученика собираю самых справных землепашцев. Так ты тоже будь здесь. Что с плугами, что яз тебе приказывал пользовать на пашне?

— А чо с плугами? — Судя по смущенному виду, княжья задумка пришлась оратаям не по нраву.

— Ну, говори, не крути!

— Не серчай княже. Сохой сподручнее. Железки энти тяжелы больно, бо коль оставить един плуг, то оралом не хужее вспашка идет.

Ну да в сельской общине прогресс вводить почти невозможное дело. Селекция, так её видно, удобрение полей также, а плуг железный тяжел, стоит дорого, а несколько лошадок впрягать, так мало, у кого есть в хозяйстве столько тягловых животин.

Наступил указанный для сбора крестьян день, и во дворе толпилось десятка два бородатых мужиков. Моя идея накормить за одним столом крестьян картошкой и самому сесть с ими была воспринята ближними людьми крайне отрицательно.

— Князь, ты кровь Рюрика, невместно с черными людьми за единым столом сиживать. То порушение чести рода великого. Черные люди — простые и хитрые помыслят, мол князь умом слаб аль исчо чего. Власть должна сверху стоять, рядом с Богом. Так предками заповедано. — Такие аргументы были у Афанасия.

В итоге было накрыто два помоста. Один на возвышении, накрытом ковром с небольшим столом, монументальным креслом и драгоценной утварью, чуть дальше простой длинный стол с лавками, деревянными чашами и ложками. Замысел моей идеи был внедрить в сельскохозяйственный оборот картошку. Добровольно. Слышал я, что Петр Романов в другой истории насаждал картофель среди черных людей чуть не силой, случались потравы и вообще неохотно крестьяне принимали новину.

Для большей важности столы поставили внутри кремля перед краснокирпичными палатами угличских князей с красным крыльцом. Попадание из маленькой курной избы в большую крепость с деревянным теремом и каменными палатами должно было закрепить эффект от представления. Сам я по настоянию советников не произнес ни слова в этой пьесе. К сожалению, для презентации пришлось пожертвовать мешком картошки. Кухарь, которого я за день до этого лично тренировал в готовке, на глазах крестьян почистил ножом несколько корнеплодов, порезал дольками и, добавив их к уже заготовленному с вечера, тоже порезанному картофелю на устроенной импровизированной печке в большой сковороде на сале его пожарил, и разложил на блюдах. Затем после общей молитвы я съел свою порцию, а крестьяне из деревянных плошек свои. Запив это дело пивом, я кивнул Федору.

— Слушайте честные христиане — обратился он к селянам. — Государь наш, князь Дмитрий Иоаннович, за морем-окияном купил сии корни за страшные деньги. Вельми нравится ему еда с сих корней. Евоный кухарь и в супы кладет его и так жарит, и еда эта вестимо полезна и сытна, самих вас ныне заморской пищей попотчевали. Князь желает, чтоб лучшие пахари взяли по мешку картошки и посадили на своей земле. Корень дает приплод самдесять, но вы люди темные и государь желает получить от вас по осени только по три мешка на каждый даденный, самого лучшего отборного картофеля. Кто по осени государю на двор привезет три мешка лучшего картофеля, тому яз лично уплачу по его воле по два рубля серебром, бо кто возьмет корни и не привезет, с того княжьей властью возьму виру в рубль.

Крестьяне, услыхав про награду в два рубля за три мешка картошки, загуторили меж собой, но услышав про штраф, несколько притихли.

— У князя есть в хозяйстве только десять мешков картошки, так кто первый возьмет, того и честь будет. — Вот тут, то я и порадовался, что сижу на высоком помосте. Энтузиазм из селян попер, как цунами, за полгода поднять два рубля, а это почти стоимость лошади или двух коров, желали все. После выяснения отношений, чуть не переросших в драку, уберегли воины, что стояли неподалеку на всякий случай, определились десять новых разводчиков картошки. В свару вмешался тиун Федор заранее определелив победителей из восьми разных селений.

— Те, кому Господь сегодня помог, идут к тиуну Липкину. Вон он стоит — указал на Фролку угличский тиун, — он вам расскажет, как сажать да ходить за корнем сим. Всю картошку, что останется опосля сдачи на княжий двор, государь жалует честным христианам в хозяйство.

Ну, вот теперь в моем уделе картошка разойдется за пару лет по всем дворам добровольно и с песней. Оставшиеся корнеплоды отдал на развод Фролке, чтоб, как и в прошлом году посадил он его на том же участке. Теперь с чистой совестью можно и в Устюжну отправляться.

Глава 15

Прибыв в город на реке Мологе, отпустил с наградой стрельцов, размещать сотню конных воинов в Устюжне особо негде, разве по черным избам подселить. Сам в сопровождении охраны явился к дому. Приветил жену, передал письма и отправился к Паровозному сараю. Внутри стояла платформа на стальных блестящих колесах. Прибежал Савельев, принялся хвалиться:

— Вот княже готовая тележка под огненный котел. — И Федор указал на дубовую раму, установленную над колесными парами. Каркас состоял из прямоугольных массивных брусьев, соединенных меж собой железными уголками. Опиралась эта конструкция на металлические арки с узлами крепления к стальным осям паровоза.

— Да… Федя, — протянул я — таковая тележка и елефанта выдюжит.

— А то, всеми мастерами прикидывали, как способнее раму сотворить.

— На стыках рельсов трястись паровоз станет, не ослабнет рамища?

— Не. Навсегда делали, на шипах, на клею, да и углами стальными на винтах упрочили. — Заявил Савельев.

— Чего дальше делать будем?

— То чего знаем ужо хорошо. На станках железорезных выточим паровики близнецами на обе стороны, опосля скуем топку, бо к ней приклепаем большой паровой котел. Мню с делами всими, до октября управимся.

— А подшипники на оси ставили?

— Вестимо княже, коли у аглицких людей таковая тележка бегает, так разумею без подшипников, тех вельми греется она на ступицах колесных.

— Ты вот что Федор, в июне именем государя зачнется строительство дороги великой сквозь всё Московское царство. Яз ныне царев урок задам ковалям устюженским, чтоб делали рельсы железные для царской дороги, и все, что надобно к ним из железа доброго. А тебе надобно придумать тележки для облегчения труда, чтоб лошадью возить камень битый, да шпалы, да рельсы. Чтоб одинаковые были: снял борта и вези длинные бревна, поставил борта и вези песок да щебёнку. Ты придумай, и заказ отдай на колеса и другие железные части, чтоб точильщики зачали делать. И плотникам доски укажи на днища да борта к коробам. Заказ дай на двадцать таковых телег, да чтоб одну телегу груженую по рельсам одна лошадь тащила.

На самом деле голландцы выдали приличный перечень необходимых инструментов: лопаты, кирки, чугунные катки для уплотнения основания под дорогу, тачки для грунта и т. д.

Первый участок дороги от Коломны через Москву до Троицкого монастыря составит около двухсот верст. Устюженские ковали в нескольких больших домнах могут выплавлять в год от семи до девяти тысяч тонн железа, тут проблема в добыче и доставке сырья. Погонный аршин рельса получился чуть тяжелее двух пудов, то есть четыре пуда на метр пути. По цене пятнадцать алтын за пуд за погонный аршин пути это будет без малого два рубля. Государь Федор Иоаннович дал на царскую дорогу сто тысяч рублей, Борис Федорович ещё тридцать тысяч. Мои доходы от всех местечек, городов, промыслов, долей в доменных печах, переработки свинца, суконных и стекольных мануфактур, и главное зеркальной мастерской с выделкой оконного стекла и зеркал составляли без малого восемьдесят шесть тысяч рублей. На обиход угличского двора и содержание стрелецкой сотни в год уходило около тысячи рублей серебром. На технологические изыскания еще около шести сотен, Ждан Тучков имел неограниченный лимит на покупку хлеба впрок, что стоило еще около двадцати тысяч рублей. Таким образом, сейчас у меня было более шестидесяти тысяч свободных денег в год. Но тут есть узкое место, спрос на дорогое стекло и большие зеркала должен будет упасть, рынок насытится и все, тогда либо снижай цену, либо за море торгуй. Так что даже если мой нынешний взнос будет великим сейчас, то через пару лет он неминуемо снизится. Короче в ближайшие годы бюджет стройки составит до двухсот тысяч рублей в год или около ста верст пути, на большее денег нет. В голодные годы будет множество безработных людей, вот тогда Годунов обещал потрясти государевой казной и увеличить финансирование в несколько раз. Строить можно летом, а зимой возить грузы паровой тягой. Кстати государев заказ на железную дорогу поддержит угличских кузнецов на фоне падения спроса от купечества. Торговаться с ковалями отправил Тучкова, он в этом деле дока.

Сам же отправился к станочникам. Станок для обработки массивных изделий имел длину около восьми аршин. Огромный бронзовый маховик располагался с обратной стороны от зажимного устройства, где должна будет крепиться заготовка, по замыслу конструктора Петра Кособокова его инерция позволит сглаживать нагрузку от резца.

На станке по настоянию мастера Савельева уже расточили оси для паровоза, но за пушки ещё не брались. На первом пробном орудии я решил не изгаляться над наружной поверхностью. Сейчас было нужно понять какой длины надо делать ствол, чтоб он был наиболее коротким, но бил аршин на триста дальше лучшей шведской пушки.

Процесс высверливания канала ствола был многоступенчатым и медленным. Сначала на десять-пятнадцать вершков в теле отливки высверливалось отверстие в два вершка диметром, затем несколькими сверлами оно рассверливалось до десяти вершков, затем на удлиненной оправке снова сверлилось двухвершковое отверстие. Окончательно двенадцати вершковый калибр рассверлили за один проход. Таким образом, за несколько дней пробная пушка с двух аршинным стволом и конической зарядной каморой была готова.

Стрельбы показали дальность в три с лишним версты. Как нынешние пушкари палили на такие расстояния, было не понятно. Оказалось, никак. По пояснениям оставленных боярином Лапушкиным артиллеристов, из орудий в поле обычно не палили, они применялись в основном для осад. Пушкарь, участвовавший в последней русско-шведской войне, поведал, что полевых пушек у шведов было мало, десять или двадцать штук и их калибр не превышал девяти вершков. Стреляли они ядрами либо ежовым выстрелом, то есть картечью из рубленого свинца и железа. Стрельбы проводились только прямой наводкой в виду неприятеля. Таким образом, дальность в 2–3 версты была абсолютно бесполезна, так как цели видно не было, а цена выстрела высока.

После трех этапов отстрела пушки с отпиливанием частей ствола пришли к тому, что длина канала в шестьдесят вершков оказалась маловата, а один аршин, который был у образца до того как у него отпилили очередную часть, в самый раз.

Таким образом, токарям был дан приказ выточить из заготовки пушечный ствол, с длиной канала ствола в один аршин, утолщением стенок в казенной части и постепенным сходом к устью дула, по образцу литых орудий. Недели через две обещали закончить.

Ждан уломал ковалей на цену рельсов по двенадцать алтын за пуд, ведь работа состояла только в отливке стальной детали без дополнительных кузнечных работ. Кузнецы сделали несколько десятков массивных разборных железных коробов, куда в песчано-глинистые формы, после доменной плавки заливалась сталь, при этом излишки металла сгонялись скребками, а из готового рельса выбивались керамические закладки под отверстия, соединяющей на стыках рельсы через накладки клепки. Плюсом этой технологии было то, что шлаки, какие оставались в металле всплывали вверх и удалялись скребком, либо оставались в верхней подошвенной части перевернутого рельса.

На годовщину свадьбы, любимой жене подарил телескоп. Инструмент давал сильно увеличенное, но искаженное по краям изображение. Луна через прибор была великолепна. Новые видимые на спутнике Земли детали вызвали множество вопросов. Пришлось преподать супруге скорректированную версию астрономии.

На звероферме в конце апреля несколько самок соболя принесли приплод. Звери были крайне беспокойны из-за городского шума, пришлось предприятие с берега реки перенести вглубь леса рядом с усадьбой. В хозяйстве с приплодом было сорок зверей, так, что в этом году на прибыль можно не рассчитывать. Тучков пока был не очень доволен затеей: жрут много, а толку нет.

На днях вспомнил калейдоскоп. Наверное, самая интересная детская игрушка. Можно племяннице подарить, да и жене, да и бояре детям своим на такую затею раскошелятся. Что там надо: трубка, три узких зеркала, цветное стекло маленькими кусочками, вот про линзы не помню, давненько не держал в руках. Надо в Угличе найти мастера на это небольшое, но прибыльное дело.

А еще внезапно вспомнилось чувство бессилия, когда попал в лесную засаду. Не владею я сабельным боем, нынешние пистоли — это минипушки, с собой постоянно не потаскаешь. Появилась мысль сделать револьвер или пару для эксклюзивного пользования. Конечно гладкоствольный. Ну, мне же не на сто аршин то пулять, пусть на 5-10 шагов с ног валит супостата и ладно. Были у нас в химической избе проблемы с взрывом, сделает мне Михайлов капсюль, токаря выточат детали к пистолету, только для секретности раскидать составляющие по разным мастерам. Хорошо когда есть на руках пара козырей. И почему я раньше до этого не додумался?

Наконец пришло время первой новой артиллерии, на которую я возлагал большие надежды в будущем. Токарь с большого станка завершил работы по новой пушке. Для обточки вертлюгов был сделан достаточно простой станок и цикл обработки одной отливки составил три недели. Отстрел орудия показал максимальную дальность в две тысячи восемьсот аршин. Со шведского лафета была снята родная пушка и на ее место с небольшой доработкой установлен новый образец. Вес новой пушки составил двести восемьдесят безменов, а вместе с колесным станком шестьсот пятьдесят безменов. По дальности стрельбы он соответствовал нынешней пушке в два с половиной раза большей массы при одинаковом калибре. Такой вещью надо было похвалиться немедленно, меня прям распирало.

Мои намерения отправить гонца к Годунову были разрушены шокирующим событием. В конце июня к Устюжне пришли три конные сотни стрельцов. Старший над ними окольничий Лапушкин вызвал меня на крыльцо и принародно опустившись на колени поклонился в землю, за ним на колени рухнули стрельцы и все дворовые. Я уж испугался, что брат царственный помер, но из речи боярина понял, что в Москве раскрыт заговор бояр Романовых. Государь Федор Иоаннович объявил наследную грамоту, и покушение на удельного князя превратилось в преступление против царства Московского. Царь приказал сопроводить наследника престола царевича Дмитрия Углицкого в столицу и боярин и конюший Борис Федорович для того прислал войско и надежного человека, которого я знал в лицо. Вот так! Неудачное покушение привело к потрясению внутриполитической ситуации в стране. Предстояло следствие и суд.

Подняв с колен боярина и поклонившись людям на дворе, я увел Лапушкина в палаты.

— Почто ж ты Вячеслав Валерианович в ноги кидаешься, ранее не бывало такого обычая у тебя? — Поинтересовался у окольничего новой церемонией.

— Об том Борис Федорович, отдельно указал. Мол, раз царевич Дмитрий Иоаннович ныне объявленный повсюду наследник престола, невместно с им како с простым князем водится, бо надобно оказывать почести царские. Коли люди видят бо бояре знатные блюдят свое место, то простецким и черным и подавно станет, всем должно знать место своё.

Про устав в чужом монастыре я помнил, и лезть с демократическими новинами было конечно неправильно: своему времени свой обычай. Хотя меня и коробило от того, что люди отныне мне в ноги будут падать и руки целовать, это теперь будет частью моей жизни. Усадив боярина за стол, спросил:

— Расскажи, как заговор открылся?

— Про то тебе Борис Федорович поведает. Яз слыхивал токмо, або стремянные стрельцы поздно в вечор двор бояр Романовых в Москве с боем брали по царскому слову, кровушка пролилась с обеих сторон, государевы люди побили множество дворовых сего семейства и самих их в железа пояли. Слыхал бо царь случился во гневе великом, внегда узнал про лесную оказию. Тебя и Годунова злыми словами кричал, бо едва не сгубили остатнюю кровь Рюрикову, и почто про то ему не сказывали. Бо опосля слуга царев повинился и доложился об следе Романовском, так государь немедля приказал учинить розыск и главе Разбойного приказу имать израдцев Романовых и Никитичей под надзор, бо кто станет противиться бить безжалостно и в железа брать.

— Да… А вскую мне в столицу-то ехать? Яз лиходеев не видал. Приказным в дознании бесполезен?

— Государь приказал. Сказал, чтоб ты под охраной состоял и его сердце спокойней станет.

Ну, на этот аргумент не возразишь. Царь приказал!

— Ну ладно, как соберемся, выедем к Москве. Вот чего вспомнил Вячеслав Валерианович! Сотворили мои умельцы пушку точеную, уж хотел за тобою послать, чтоб осмотрел ты её.

— И что, прям така како сказывал, удалась? — Не поверил боярин.

— Пойдем, глянем. — И повел окольничего на задний двор. Там возле стены, огораживающей территорию укрепленной усадьбы от леса, стояло пять орудий на колесных лафетах. Показав на орудие укрытое от чужих взглядов сермяжной тканью, заявил:

— Вот боярин, как обесчал! Пушка втрое легче, вдвое точнее и даже не знаю во сколько раз быстрее соделанная. — Дворовые сняли грубую ткань с орудия, и оно заблистало золотым блеском свежеточеной бронзы.

Боярин подошел, осмотрел орудие, залез рукой в ствол.

— Да, чудно, красота то какая, бо ствол не коротковат ли?

— В том и новина, что с каморой новой стреляет далее вдвое длинной старой пушки. Мы уж пытали. Для тебя еще стрельнем, чтоб убедился.

— И за сколько таковую гармату точили? — Поинтересовался Лапушкин.

— За три седьмицы.

— Так что ж и в правду, как сказывал ты раньше, посильно нам точить подобные одинаковые пушки сколь захотим? — Пораженно удивился пушкарский боярин.

— Без обману. Наше войско с новыми пищалями, да таковыми гарматами первым станет среди всех держав. Только конечно обучить его надобно правильному бою.

Пушка так понравилась боярину, что не желал от неё уходить. Только лично проследив, как укутали её в ткань, он вернулся в терем.

— Яз тут в Москве бывал в конце апреля, так боярин Борис Федорович сказывал, как ты привел самоходный насад в столицу.

— Да, знатный кораблик. Яз то к хитрым придумкам привычный, бо людишки мои, которые помоложе страсть аки устрашились, и просились хучь пешком возвертаться. Опосля конечно пообвыклись.

— А почему у твоего корабля на носу крест православный оказался? — Задал я давно меня интересовавший вопрос.

— Так мы покуда плыли по рекам, так народ, где вставали на роздых, сбегался на самоходный кораблик дивиться, да не везде с добром. Где и камнями в ночь бросались, да горшками с маслом, да и батюшки от церквей, где в городках и селеньях на вымоле гостились, злыми словами ругались на диавольский струг и грозились божьей карой. Так слуги мои придумали на нос крест православный водрузить, дабы зрели все, что христианский струг идет, и хулить нас не могли. А уж в Москве без святого креста на носу кораблика и вовсе не мочно было бы стать к пристани. Народец посадский московский крут. Ты ж ведаешь, чем больше людей кучно сбирается, тем оне дурней становятся!

Да эту сторону я как то упустил. Помнится, были в Англии движения луддитов, которые громили машины, или будут? Надо на все струги ставить кресты православные на носу, покуда народ наш не привыкнет к новине.

За три дня собрались к столице. За хозяина остался Ждан Тучков, которого я повысил до казначея удельного княжества. Поезд должен был проследовать на Москву через Углич, где у меня было несколько заказов для моего химика.

Когда подъехали к земляному городу Углича — месту жительства посадских, монастырей и прочего городского люда, наша процессия была встречена огромной толпой жителей города и, наверное, всех его окрестностей. В первых рядах стоял тиун княжьего города Федор Трясун, архимандрит Воскресенского монастыря Феодорит, с церковными людьми, первые головы купцов, Фёдор Кособоков с кузнецами, Данила Пузиков со стоящими за ним угличскими воинами, подьячий Семейка Головин с группой незнакомых мне людей, и множество других, которых я знал или никогда прежде не видел. Как только я подъехал ближе над монастырями и колокольнями Углича раздался перезвон, и все опустились на колени, а священники низко поклонились. Вот что чувствует царь, понял я это почитание и единение и вера в тебя, что ты един вершишь судьбы этих людей, и их надежды на лучшую и справедливую жизнь. Вот она в чем, тяжесть шапки Мономаха.

Сойдя с коня, я подошел к своему старому учителю латыни под благословление, приложившись к его длани, снова забрался в седло. Что-то надо сказать?

— Бог с вами, люди! Я всегда старался сделать вашу жизнь лучше, так будет и впредь. Государь нетерпим к врагам своим, но сердцем скорбит за народ свой. Спаси Христос!

Мне сзади кто-то из свиты передал кошель с монетами и голосом боярина Лапушкина сказал:

— Брось народу милостыню, пусть порадуется.

— Не надо. — Отказался я. — Сии люди пришли не копейки ради. Пришли увидеть князя свово. — Не хотел я видеть, как люди мои за копейку дерутся и в грязи ползают

Через расступившихся людей я проехал в кремль. Велел объявить в воскресенье гульбище для горожан, накрыть столы и выкатить несколько бочек вина, упредив всех, чтоб пили в меру, а ежели кто упьется как мамонь, того по правилам города Углича накажут работами.

На следующий день разбирался с угличскими делами. Наперво поехал в типографию. Рядом с черной от времени церковью Великомученика Георгия, слева от Хлебной площади стоял, белея свежим срубом большой княжий амбар, забитый закупленным Жданом хлебом, все житницы кремля уже были полны продовольственных запасов. Вот вблизи амбара, через дорогу и размещался княжий печатный двор. Прямоугольное подворье было обнесено высоким дощатым забором. Длинная изба, крытая дранкой, тянулась с западной на восточную сторону, и имела большие окна. Ориентация главным фасадом на юг обеспечивала максимальное время освещения работной избы солнечным светом. На дворе, кроме избы, стоял небольшой кирпичный домик с трубой и амбар возле забора. Встречать вышел Головин с давешними мужиками.

— Здравствуй Семейка Владимирович. — Поприветствовал я подьячего.

— Здравия тебе на многие леты, государь. — С поклоном произнес он.

— Ну, хвались печатным делом.

— Вот государь. Печатный двор угличский, сие плавильня для литер составных, для береженья от огня устроена она в кирпичном доме отдельном. Там — указал он на амбар, — запасы бумаги твоей мануфактуры выделки, вельми белой и для печати зело пригожей, такоже краски, кожи и прочее, чего для дела нашего надобно, храниться. Готовые книги мы отдаем в крепость твою. В печатную избу прошествуй, сделай милость.

Но вперед меня прошло двое рынд, а за ними уже я и остальное общество. Длинная изба, была поделена проходом на две части. С южной у окон располагались столы, на которых лежали металлические доски с пропиленными выемками, куда мастера вставляли металлические литеры, набирая строки, в дальнем углу от входа располагались места резчиков по дереву. По другую сторону широкого прохода, напротив столов, стояло двадцать прессов для печати страниц.

— Таковым обычаем творим, — начал объяснять технологию печатного дела Семейка. — Наперво берем рукописный текст и смотрим, чтоб ошибки, какой не было, либо нелепицы. Переписчики разные случаются: внегда справные, бывают и безрукие да неграмотные. Опосля на изложницах набираем листы книжицы постранично, изначально первую, за ней вторую и так покуда все давильни не заняты. При том кажную страницу сперва читаем и первую со следующей сличаем, дабы не было замятни в тексте и не попутать случаем страницы. Эдак по сорок-шестьдесят страниц печатаем за раз.

— А как множество таковое выходит? Давилен же двадцать всего?

— Так изложниц сколь хочешь можно набрать, и по две страницы на развороте получаем зараз. В энтом деле главная сложность страниц не попутать. Резчики творят картинки на досках деревянных к книжкам, коли потребно. Опосля все листы прошиваем и в кожу толстую клеим.

— На страницах число листа ставите?

— К чему сие?

— В книге яз видал латинской, лист отдельный с прозванием "Содержание". На том листе в строку писано название главы и дальше в столбик номер страницы. Коли читателю надобна определенная глава, он может по номеру страницы быстро найти её.

— Не слыхал яз об том. Но мысль дельная, надобно нам таковую методу принять. Но княже, прости, царевич в нынешний набор нельзя вставить ужо таковую страницу. Иль в ручную цифири прописать, коли прикажешь и отдельно тогда вшить и содержанию.

— А какую книгу печатаете?

— С Божией помощью, вторую книгу по лечебному делу кончаем, коею Баженко привез.

— В таковую книгу надобно сие соделать. То для всех людей великая польза будет.

— Сделаем государь.

— А когда заканчиваете?

— Через седьмицу будет.

— Яз столько не смогу ждать, сеунчем опосля Федор тиун пришлет.

— Мы можем не спать не есть, бо вборзе доделать книгу сию.

— Нет, приказываю работать как всегда. Мне та книга важна, но седмицу терпит. Не желаю яз, чтоб труд великий из-за ошибки второпях испорчен был. Лучше скажи, каковые книги напечатал на своем дворе.

 — "Арифметику арабскую", что яз написал — двадцать книг, "Фортификация. Тайны линейного искусства" Жана Эррара де Бар-ле-Дюка, что о прошлом годе аглицкий гость Джакман из-за моря привез — двадцать книг, зело тяжких трудов стоила сия книжка. "Устройство человеков", что Баженко с собою все время таскает — сто книг, как ты княже, то есть царевич, указывал. И вот ныне завершаем вторую лечебную книгу "Причины болезней человеков, изнутри и снаружи приходящие" тако же сто штук.

— Ты вот что как закончишь труд сей, допечатай свою арифметику ещё двести книг.

— Зачем так много, государь?

— Желаю яз школы открыть вскорости, там по твоим книгам казать будут грамоту недорослям. Тебе Баженко передавал мой приказ написать грамматику по дьяческому способу письма?

— Передавал, государь, да все в хлопотах, исчо не дописал яз.

— Допиши. И издай столько же как и арифметику свою. Да, "Фортификацию" можно будет допечатать?

— Теперича по приказу твоему тиснем сколь надобно. Доски с рисунками в амбаре хранятся.

— Ну и хорошо. Яз самолично сей труд прочту, и решу, надобно ли нам исчо книжек этих.

Попрощавшись, отправился к стекольной мануфактуре. Производство значительно расширилось, продукция представляла собой в основном литье в формы. На выход шли прозрачные и цветные бокалы для вина, рюмки, стаканы и тому подобное. Изделия не успевали остывать, купцы выхватывали готовые партии практически из рук. Осмотрев производство и наградив лучших стекловаров, взял для подарков специально приготовленные лучшие авторские, так сказать работы, а также яркий разноцветный бисер.

На полях стояла сушь, редкие дожди не могли напитать пашни. Совет Фролки Липкина не сеять в нынешнем году хлеб, спас посевное зерно, лен на полях упрямо зеленел и была надежда собрать его в достаточных количествах для моих задумок, а коли не вызреет на бумажную мануфактуру в качестве сырья любой сгодится.

В Угличском кремле посетил Зеркальную мануфактуру. Стенька развернул производство как смог. В месяц мастерская выдавала восемь ростовых зеркал и девяносто штук листового стекла. Вся продукция шла в Москву. Заказав для подарков, нарезать из битых зеркал узкие полоски и выточить в размер стеклянных кружков покинул мастерскую.

Вечером из бумаги, стекла, зеркал и бисера собрал калейдоскоп. Игрушка вышла великоватой размером, но эффект все равно был убийственный. Ксюша осталась, скажем, так вельми довольна прототипом. Надо сделать такие же племяннице царевне Феодосии, маленькому сыну Годунова Федору, и любимой жене, только трубки заказать красивые.

Наутро перед выездом призвал к себе Стеньку Михайлова и, напомнив про взрыв в Химической избе дал ему задание найти в малых количествах бумагу или вещество, чтоб от удара взрывалось. После чего продолжили путь к столице.

Дорога к Москве по сухому и пыльному большаку ничем примечательным не отметилась. Наверное, уже и охрана столь большая была не нужна. Официальное объявление наследником государя само служило незыблемой бронёй.

В столичном городе наш отряд не вызвал эйфории в народе. Московские жители знали меня мало, ведь почти все время я проводил в уделе.

В кремле въехали в наконец-то законченные московскими мастерами палаты, коии приказал возвести для моей семьи государь. Небольшой деревянный дворец с вальмовыми дощатыми крышами, имел два этажа с подклетью и пристроенными сзаду хозяйственными помещениями. Терем имел широкие окна, покрытые зелеными муравчатыми, синими, с различными рисованными картинками, изразцами печи, и везде где можно, был обильно украшен искусной резьбой по дереву. Самым большим помещением во дворце оказалась трапезная с двумя огромными в два обхвата столбами из цельных бревен. Она была единственной, отделанной хоромным нарядом: пол был выложен из дубовых кирпичиков, стены обшиты гладкими досками в стык, без единой щели, потолок набран из маленьких деревянных дощечек, разного естественного древесного цвета. Жилые палаты были убраны шатровым нарядом: ровные полы закрыты коврами, стены задрапированы сукном и дорогими тканями. Обивка стен создавала эклектику внутренних помещений: синий зал переходил в зеленый, дальше в янтарный, и так далее, одно из угловых помещений, выходящее видом на Москву-реку, было обито тисненой кожей, приятного светло-коричневого цвета. Привычных и устраиваемых мною во всех своих жилищах туалетов для себя и дворни он не имел. Пришлось отправлять сеунча за Саввой Ефимовым, моим штатным древоделом и розмыслом. Наверное, закажу ему еще и водопровод. Дело то не особо хитрое, а ежедневный горячий душ нелишняя вещь в доме.

Оставив жену командовать дворней, сам отправился к тестю. Годунов выглядел усталым.

— Здравствуй Борис Федорович, что-то ты серый какой?

— По здорову царевич. Ныне смутное время, в думе буча. Бояре лаются меж собой. Сторонники Романовых недовольства не скрывают, бают, де оговорили боярский род. Князья Черкасский, Сицкий, Шестунов, большие дворяне Карповы, Репнины в открытую хулят имя мое, и твое зазря полощут, ано уж дудки, заговор раскрыт и в нем замазано все семейство Романовых. Шпег на виске и повиснуть не успел, и горящего веничка не спробовал, как указал на Федора Никитича. Бо он всеж двоюродный брат царя Фёдора Иоанновича. Пришлось государю всю подноготную охоты лесной про тебя выложить. Ох и сквернословил Федор Иоаннович, яз таковым его и не упомню. Ты тож приуготовься, царь тебе выдаст на орехи!

— А мне за что? — С опаской удивился я.

— За то, что с малой строжей в путь по подложной епистолии ушел и чуть голову не сложил. Да ладно, не трясись, улегся уж гнев у государя. Так вот, аки Федор Иоаннович чуток угомонился, призвал главу Разбойного приказа окольничего Андрея Петровича Клешнина, и строго указал учинить розыск и зачать с Романовского подворья в Зарядье в Китай-городе. Тот крикнул стремянных стрельцов на государево дело да палаты боярские в вечор-то и взял. Дворня романовская сдуру аль по злому умыслу государевых сыскных людей слушать не пожелала и стрелять зачала, уж тогда все по сурьезному случилось. Стрельцы, терем подпалили, слуг во множестве побили, имали из палат недужного Федора Никитича Романова. По листу допросному, что с твоих рынд брали, опознали в ем по старой ране голову лесной засады. Да дворяне его в застенке сознались во всем и указали остатних людишек пять десятков, что на разбой ходили. Вящий в роду Алексашка Никитич Романов-Захарьев, внегда пояли его стражей, лаялся, да от родича отпирался всяко, мол, сам Федорка на промысел ушел. Да казначей его, боярский холоп Бартенев, повинил дьяка Постельничего приказа, абы подал тот Алексашке Романову черновой список с царской грамоты о наследовании престола. Да и указал, где грамотка хранится. Тако выходит вся семейка в сговоре замаралась. Романовы прознали, бо шапка Мономахова мимо их главы проходит, да и измыслили подложным посланием тебя выманить и живота лишить в лесу темном. Бо Федор Романов завсегда безголовый был. С мальцом не управился, упустил тебя, да подранили его крепко, вот слуги евоные, дело верное не доведя, бросили, да господина спасать кинулись. Сама вятшая семейка повинилась во всем, страшась за животы свои. Ноне уж начисто пишут допросные листы в "Угличское дело", дьяки Разбойного приказа прочих зачинщиков ловят, заставы на воротах ставили, да не всех споймали, бо дело уж решенное, через седьмицу другую, на сидении царя с боярской думой будет зачитан список допросов. Ноне государь думу думает, как покарать израдцев Романовых. Не терпит крови Федор Иоаннович, милостив вельми, да и родичи оне близкие. Тако мню, по государевой воле разошлют семейство в ссылку по дальним городам под приставов, бо земли вотчинные, величайшие в царстве Московском, что Романовы скопили, в казну заберут, аль брату бедовому подарят, но то вряд ли, серчает еще про тебя царь.

— Не гневись, слуга царев Борис Федорович. Яз ноне весть тебе реку лучшую. С завода устюженского привез пушку точеную, как обесчал. Таковой гарматы ни у кого нету. С боярином Лапушкиным палили из неё под Устюжной, так окольничий с сею бронзовой красой в обнимку весь путь обратный соделал! Так ему она глянулась!

— Да неужто? А ну ко веди, подивлюсь на твою чудную пушку. — У боярина действительно сразу подскочило настроение, хотя выглядел он все одно уставшим.

В малой конюшне, при новом тереме, под охраной дворни, укрытый сермяжной тканью, стоял колесный станок с новым орудием.

— Вот боярин, дивись. — Произнес я, снимая покров с бронзового ствола.

Годунов, конечно, не разбирался в артиллерии, на это имелись советники, но новая технология изготовления ствола, четкие геометрические линии, высокое качество поверхностей — это любому сразу бросалось в глаза.

— Так сказываешь Лапушкину гармата глянулась? — вопросил боярин.

— Он и сам тебе скажет. Это ныне лучшее орудие средь всех пушек, конечно в своем роде.

— Про что говоришь?

— Яз толкую, бо пудовую бомбу не метнет, бо средь всих стволов такового размера лучшая, легкая, точная, как обещал. А, кроме того, таковых можно точить сколь восхочешь. Хоть одну сотню, хоть пять. Надобно еще прицел к ней сделать какой.

— Да, таковую штуку надобно государю показать. Он хучь оружья не жалует, бо по нраву ему придется сила, коею прирастет войско наше. Вот ты Димитрий хитрец. Как знал, что государя умаслить надобно! А в прочем о чём яз говорю, ты, небось, про то и ведал.

— Да откель мне ведать? То случай просто.

— Ну да, конечно. — Без искры в голосе согласился Годунов.

— Тебе бы Борис Федорович отдохнуть денек-другой, совсем ты измотался.

— Недосуг. Не мочно мне ныне от дел устраниться, надобно остатних бояр борзых приструнить. Шуйских и иже с ими. Щас самая пора. Дабы место свое блюли.

— Мы ныне в новый терем въехали, что государь на свадебку пожаловал. Желаю тебя с тещей на новоселье пригласить. Яз дочери твоей подарил большую трубу подзорную, что б в небеса глядеть. Приходи ко мне в терем, тебе покажу. Благостный вид звездный, за душу берет. И спокойней тебе станет.

— Что ж приду в вечор, коль зовешь, с Марией Григорьевной и сынка Федьку малого возьму.

— Вот и ладно. Мож и государя позвать? С семейством?

— Хм. Гляжу, хочется тебе вотчин Романовских, бо в том не вижу посконной корысти, знаемо мне, бо кажную московку на дела государевы пускаешь. Пойду до Федора Иоанновича сей же час, мож уговорю его. Ты Ксению упреди пусть стол готовит, яз со своей кухни тож подкину яств на вечор.

Ближе к вечеру в новом тереме собрались все три семейства.

Сначала пришли Годуновы. Борис Федорович выглядел богато, но без крикливости, жена его Мария Григорьевна одета была вовсе скромно. Зато маленький Федор был выряжен в шитый золотом кафтанчик с красным кушаком и маленькие сапожки красного цвета с задорно торчащими закрученными носами. Годунов подарил на новоселье резные шахматы, весьма искусно сделанные и здоровенное золотое литое блюдо.

— Доброго вечера, Борис Федорович, Мария Григорьевна, Федор Борисович — Вежливо поздоровался я.

— Поздорову зятек — за всех поздоровался со мной тесть. — Что-то тесноваты у тебя хоромы — пошутил он.

— Да уж не царские палаты! — ответил тем же я.

Помня свои совсем не давние мучения, наклонился к маленькому Федору:

— Ну что боярин, — обратился я к нему — не жарко тебе?

— Нет. — Ответил тот, засмущался и спрятался за мамку.

— Погоди шурин не прячься, смотри какая штука у меня есть. — И подал ему бумажный цилиндр калейдоскопа. — Здесь внутри красота спрятана. Смотри в глазок на свет и будет тебе счастье!

Конечно, игрушку посмотрели все, тесть лишь попенял, что такую изысканную забаву в простецкой бумажной трубе подал. Не успел я заказать красивые трубки для подарочных игрушек, но так как на празднике были дети, одолжил у супруги тот, что смастерил в Угличе. Обещал тестю заказать у мастеров иотдариться красиво сделанной игрушкой.

Государь пришел в простых одеждах, не любит он суетности мирской. Царица наоборот явилась в великолепном наряде. На ней был одет летник из ярко зеленого с золотым шитьем шелка, верхнее платье-"шубка" из парчи более темного зеленого цвета, расшитое золотыми цветками, украшенное жемчугом и тесьмой, сверху оплечье, отороченное горностаевым мехом и невероятный по красоте головной убор. Пятилетняя царевна Феодосия не уступала государыне в изысканности наряда. Федор Иоаннович подарил на новоселье черного с белой грудкой и носочками котенка и в богатом окладе увесистый томик с названием "Книга, называемая "Домострой", содержащая в себе полезные сведения, поучения и наставления всякому христианину — мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам" с яркими цветными гравюрами.

— Здравствовать многие леты, государь. — Поклонился я. — Царица Ирина Федоровна. — Отдельный поклон. — Царевна Феодосия.

— Здравствуй брате. — Царь подошел, обнял и расцеловал троекратно. — Еле тебя из болот твоих достал, — пошутил он, — пришлось войско посылать.

— Все хлопоты, государь. Удел бедноватый, скудостью маемся, все суечусь, где б копеечку достать, а то и кушать нечего. — Поддержал я.

— Да уж слыхивал про твою бедность. Вон Борис Федорович сказывает, про удельные зачинанья: полотняное, стекольное, в Устюжне город, чуть не вдвое раздался, уж молчу про зеркальный промысел. В Москве уже четверть боярских теремов с твоими стеклами стоит, стены в каменных палатах ломают, дабы окна вставить большие. А постельничий боярин мой всю женскую половину зеркалами твоими уставил. А Дмитрий Иванович? — обратился он к постельничему Годунову Дмитрию Ивановичу, который тоже пришел с царской семьей. Тот развел руками.

— Тут Борис Федорович баял, де привез ты на Москву хитрую воинскую весчь от удельных мастеров? — продолжил он.

— Есть государь, чем порадовать тебя. Велишь ли показать тебе новину воинскую?

— Велю.

Вместе с Годуновыми мы спустились в конюшню. Летний вечер был еще светел, но я взял с собой зажженные керосиновые лампы.

— Вот великий государь. Сия пищаль выточена на моем заводе в Угличе. Она легче, точнее, и дале ядра мечет, чем любые таковые всех папистких держав. Для твоего войска, коли прикажешь могу выделывать сколь надо, и все будут одинаковые словно близнецы. С такими гарматами войско твое непобедимым станет.

— Красивая пищаль. Что скажешь Борис Федорович?

— Окольничий Лапушкин, коий в твоем войске государь голова у наряда огненного, вельми хвалил, сею штуку. Сказывал лучшая пушка во всем миру.

— Ну, значится не зазря, яз брата своего на воинское дело поставил.

Я лишь поклонился.

— Таковая новина достойна награды. Яз подумаю и решу. — Произнес царь.

— Проследуй в палаты государь, сделай милость, есть еще у меня подарки тебе.

Пройдя в горницу, где вдоль стен стояли только лавки, мебелью надо будет обзавестись, показал царю и конюшему боярину свежеотпечатанные книги.

— Вот государь, книги, что соделаны на моем печатном дворе в Угличе. — И я передал каждому по экземпляру "Арифметика арабская", "Фортификация. Тайны линейного искусства" и "Устройство человеков".

— Что это за язык таковой, что-то в толк не возьму? — возмутился царь. — Буквы вроде русского письма, ано не хватает многих?

Да, этого я не учел. Если государю не понравится упрощенный алфавит, может и осерчать.

— Это государь новый способ письма словенского, который яз сам придумал.

— Ты Димитрий языка нашего не тронь, он нам от дедов-прадедов достался, железками своими вон тешься.

Годунов неодобрительно покачал головой:

— Дмитрий Иоаннович, почто не упредил мя об книжицах энтих бездельных? Вишь, государь гневается?

— Прости за оплошку великий государь, как лучше хотел сделать. Надобно, учить людей в великом множестве в царстве твоем. Желал упростить письмо, дабы шире грамота шла по Руси.

— Ни полслова не реки! Энто яз запрещаю! Заповедано язык, на коем святые книги писаны, словно жеребца холостить! Чтоб не слыхивал яз боле об таковой истории!

— Как прикажешь. — Сам виноват, надо было с Борисом Федоровичем посоветоваться. Требовалось исправлять ситуацию. — Пройди в трапезную государь, есть у меня новина, коея тебе вельми по нраву придется!

Рядом с палатой, где был накрыт стол, на широкой лестничной площадке-рундуке стоял на треноге телескоп. Сумерки еще не налились чернильной темнотой, но Луна уже вовсю сияла на небесном своде. Возле телескопа Ксения показывала царице и Марии Григорьевне как пользоваться оптическим прибором.

— Энто чего? Навроде трубы зрительной, что мне Борис Федорович давеча поднес? — Все еще недовольно спросил государь.

— Да великий государь, только это труба зрительная, особливо чтоб на звезды смотреть.

Зыркнув на меня, царь подошел к трубе и приник к окуляру. Я-то помнил, какое ощущение испытываешь, впервые видя звездное великолепие, россыпь бриллиантовой крошки на черном бархате бездны. А Луна? Это отдельная песня. Когда смотришь в глаза Бога, негативным эмоциям места нет! И точно:

— За таковую игрушку прощаю тебе оплошку твою. Потому как молод ты исчо. — Так рек и снова заглянул в телескоп.

Для гостей этой ночью оптические приборы были главным событием.

После молитвы сели за стол. Детей уже услали спать. Калейдоскоп делили с плачем и криком, победила царевна, так как кричала громче. Утешил горе маленького Федора тем, что пообещал в три дня ему подарить такой же.

На стол, подавали множество блюд. Иногда попадались яства, которые я есть, не мог. Например, мясо так напитали специями, что было оно зеленого цвета и странного вкуса. Ну, зачем? Зачем издеваться над коровой, она уже и так все сделала? Стукни кусок мяса молотком пару раз и жарь по вкусу. Или наоборот: вкуснющая осетрина первой свежести на столе, здесь сия рыбка чуть не в каждой речке водится. Никак не привыкну. Среди прочих угощений подали блюдо с картошкой. Постельничий Годунов, который тоже, присутствовал на празднике, был упрежден о заморском овоще, но видя, как я уплетаю жареный корнеплод под красную рыбку и кислую капустку, сам не удержался и отведал. Отдельное слово про настойки на самогоне, сахаре и ягодках: бруснике, вишне, облепихе. Рубин, янтарь, а вкус? Сказка! В общем, посиделки удались.

Когда все накушались в обоих смыслах, я показал царю и тестю картофелины и несколько блюд из него.

— Государь, Борис Федорович, вот овощ заморский, прозывается картофель. Весьма сытный и множество великое блюд, из него можно приготовить.

— Безыскусный какой-то. — Произнес Федор Иоаннович, попробовав блюда.

— Ты государь в пост откушай картошечку мятую с кислой капусткой. Пальчики оближешь. Притом еда постная. Ты же ведаешь, бо Господь не всегда дает хлебу вызреть, аль люди воинские вражеские урожай сгубят, от того бывает, голодают крестьяне твои, бо картошка сия неприхотлива, потому как в земле растет и храниться год может. От того множеству черных людей облегчение будет великое, коли раздать им в хозяйство сей овощ.

— Любишь ты черных людей Дмитрий. — Высказался царь.

— Так мы все: ты великий государь, князья да бояре стоим на них како дерево на корнях. Коли корни сыты, водою политы, цепко сидят в земле, так и ствол крепок.

— Молодец Димитрий, — слегка пьяным голосом похвалил царственный брат. — Зазря яз на тебя серчал. Борис Федорович скажи?

— Разумен не по летам, государь! — Поддержал царя трезвый, как и не пил Годунов.

— Ты вот чего Димитрий, желаю яз собе телескоп.

— Сделаю государь. — Пообещал я. — С утра сеунча пошлю в Устюжну стекла зрительные заказать.

— Молодец. — Все ж поплыл братец от крепкого градуса. — А книжки свои богопротивные, вели мне прислать, посмотрю на них по случаю.

На том гости и разошлись по домам.

Наутро Годунов прислал за мной слугу, приглашая к себе.

— Доброго утречка Борис Федорович. — Произнес я приветливо.

— Доброго, доброго, Ты чего княже, белены, что ль объелся в вечор? — Взял быка за рога, тесть.

— Об чём речь ведешь? — вопросил я, прекрасно понимая вопрос.

— Об книжках твоих дурных! Вот об чём! Государь в вопросах веры черного ходу не имает, у него здеся повсюду красное крыльцо.

— Да яз супротив веры не заикался даже! Кирилицу придумали монаси — человеки простые, за что им глубокий поклон, бо буков напихали туда преизлишних зазря!

— Ты, что ль не разумеешь? Коли государь усомниться в благочестии твоем, с легкостью могет выслать в монастырь дальний, бо Романовых, израдцев нонешних, наследками объявить! Больно много воли дали во младых летах, нужно было монасям суровым тебя отдать в воспитание.

— Борис Федорович, давай не будем ругаться. Напиши молитву любую, прямо сейчас на бумаге, и яз ея начертаю при тебе и зачтем оба, коли яз звук рекомый в слове не смогу утвердить, забуду про простую азбуку и книги творить стану лишь по каноническому письму.

Сердито посмотрев на меня, Годунов согласился:

— Деля твоей же пользы спор ведем. Эй подайте писчий прибор! — прокричал он в закрытую дверь.

Минуты не прошло, как вошел слуга с большой плоской шкатулкой. Установив её на стол и раскрыв, выставил на стол несколько закрытых чернильниц, листы плотной бумаги, связку лучших очиненных гусиных перьев, песочницу и с поклоном удалился.

Годунов прошел в красный угол и, перекрестившись, достал потертый молитвенник. Потом вышел за дверь и вернулся со своей женой.

Я встал и поприветствовал тещу:

— Здравствуй матушка Мария Григорьевна!

— Доброго утречка Димитрий. Ждет исполнения твоих посулов Федор. Игрушку с красотой внутре, с вечеру угомона нету. Ты уж поспешай, сделай милость.

— Сейчас не об том мать, — оборвал её Борис Федорович. — Нако святую книгу и чти нам молитву любую, дабы поспевали мы писать.

Теща слегка удивилась, но взяв книгу принялась диктовать. Я, достав стальное перо и сняв колпачек, макая в чернильницу, стал записывать псалмы ровными рядами. Годунов также писал на бумажке, поминутно косясь на мой письменный прибор. Исписав пол страницы, он остановил жену и попросил меня зачесть молитву с листа.

Я естественно с легкостью прочел текст.

Он забрал у меня бумажку, сложил обе рядом и стал сверять оба текста. Уточнив несколько звучаний на листе, он вынужден был признать одинаковое значение по разному написанных слов, при том, что мой текст был на четверть короче.

— Запямятовал яз, бо ты у нас всё наперёд ведаешь, хорошо не на корову спорил. — Увидев как удивленно, посмотрела на него жена, он услал её из палаты.

— Что это за палка у тебя за место пера?

— Это Борис Фёдорович ручка, чтоб писать. Вельми способнее, чем пером гусиным.

— Ты вот чего царевич, коли чего придумываешь в хозяйстве нужного, ты мне тож соделывай.

— Прими Борис Федорович в подарок сеё перо, ты муж государев, тебе нужнее. — Я вытащил из внутреннего кармана небольшой чехол, где хранилась ручка и запасные стальные перья, и, отсыпав несколько штук, передал Годунову. — Вели принести книги, что яз тебе в вечор подарил.

После того как книги положили на стол, я брал каждую из них и рассказывал о её пользе.

— Вот Борис Федорович "Арифметика арабская" коею написал Семейка Володимеров сын Головин подьячий посольского приказа. Та же история, что и с азбукой: арабскими цифрами вельми сподручней писать и считать. Ты как станешь посвободнее сочти. А вот книга "Фортификация. Тайны линейного искусства" Жана Эррара де Бар-ле-Дюка зело знаменитого у франкских немцев розмысла. Человек тот дворянского сословия, имеет высокий чин и у ихнего короля в почете великом. Здесь записаны мысли как строить крепости, чтоб пятьсот воинов сорок тысяч врагов могли держать. Таковую книгу яз, особливо деля тебя, заказал из-за моря у аглицкого торгового гостя. Отпечатал Семейка двадцать штук таковых книжек. Желаю тебе отдать, дабы жаловал ты их лучшим воинским людям и горододельцам нашим. По слову твоему могу указать, выдруковать еще сколь скажешь. А энта книжка, коею нету больше на свете ни у кого. — Указал на кожаный переплет "Устройство человеков". — Здесь описал яз откровение, кое горним промыслом мне дадено. В сей книжке описано, что есть человек и из каковых частей он сделан. Когда прочтешь её, сам поймешь, бо не может того знать отрок пятнадцати лет, того никто не знает во всем мире. Через седьмицу еще привезут книжку новую, там прописано, каковые бывают болезни, от чего, и как их лечить.

— Что ж прочтем сии книжки, коль польза от них есть. У меня деля тебя, тож подарок припасен. В год внегда преставился батюшка твой, упаси Господь душу его, — перекрестился боярин, — случилась оказия одна. Коваль един, Кузька Жемов, упросил Иоанна Васильевича сделать крылья слюдяные, чтоб летать.

Я удивленно поднял брови.

— Да не дивись, не полетел он. Тако со своими крыльями грянулся с крыши об земь, что думали, помрет. Ан выжил, государь желал его казнить за напрасные посулы, и потраву казны, да яз уговорил его, больно кузнец хороший. Отдал коваля Даниловому монастырю государев долг отрабатывать. Ты таковых блаженных то любишь, опять же змея летучего придумал. Яз тебе его дарю, ты ему каку безделицу сказочную реки, он весь твой с потрохами станет.

— Благодарю тебя Борис Федорович, не сильно старый то он?

— Да нет, чуть за третий десяток ему, мож боле. Ты сеунча в Устюжну отправил ужо за стеклами зрительными великими?

— Нет ещё.

— На меня тож укажи. И мне хочется трубу, чтоб на звезды глядеть. — Немного смущенно произнес Годунов.

— Не премину Борис Федорович.

— Ну, ступай царевич, да игрушку Федьке доделай, бо спозаранку крик стоит. Мочи уж нету.

Значит первым делом доделать игрушки, нечего было вообще недоделку отдавать в детские руки. Нет, первым делом отправить сеунча к Устюжне, заказать линзы новые на телескоп, токарям, с учетом Ксюшиного телескопа, выдать размеры на трубы нового инструмента, кузнецам треноги сковать. Оформив се в виде письма Ждану, отправил вестника в Устюжну. Теперь калейдоскопы. Значит так, с учетом вчерашнего опыта, делать как у подзорной трубы латунный корпус нельзя, тяжел больно для детишек. Значит нужен картонный, только обшить его парчой какой или другой тканью богатой вот и все. Еще можно колпачек сделать съемный, чтоб насыпать в него разного бисера и тем менять игру цвета. С помощью жены, её служанок и дворовых слуг с задачей управились до вечера. Хотя игрушки раздам завтра утром, потому как клей в бумажных корпусах должен засохнуть.

Глава 16

Что я могу сделать в Москве для общей пользы? Дорогу проведать. Первые рельсы и шпалы по моим расчетам должны прийти по реке дней через пять ко дню Равноапостольной княгини Ольги. В том же грузе несколько телег для конного извозу по рельсам, инструмент и кузня для клепки рельсовых стыков.

С утра, испросив дозволения у Годунова, с рындами и Афанасием отправились к городу Коломне. Голландские мастера после определения задачи на местности, предложили начать строительство дороги с города на Оке. Мол, не все ли равно откель начинать, а через Коломну протекает река Ока, по ней можно доставлять грузы кораблями. Конечно Москва-река тоже судоходная, однако извилиста по руслу, тако же столица имеет большой грузооборот речным транспортом, и добавлять еще корабли с материалами для дороги мастера посчитали излишним. Борис Федорович, сочтя, что мысль дельная, согласился. Так что отныне первый этап строительства начнется от Коломны на Москву и на Рязань.

До Коломны добирались два дня. Два дня! Сто верст. Ну, куда в Московском царстве без железных дорог? Никаких денег не жалко дабы земли сделать ближе.

Воеводой в Коломенской крепости ныне состоял князь Василий Иванович Белоголовый Буйносов-Ростовский, представитель боковой ветви Рюриковичей, из бывших Ростовских володетелей. Борис Федорович просил держать с ним ухо в остро, так как он слыл сторонником партии Шуйских. Сорокалетний статный мужчина принял радушно, усадил за стол и согласился всячески помогать в государевом деле, но оговорился, что ему уж объявлено о назначении воеводой в Серпухов.

Голландские мастера разместились в краснокирпичной крепости, за каждым ходил подьячий-толмач. Сюда же согнали посоху из черных людей по указу царя.

Обменявшись приветствиями, перешли к делам:

— Мастер Карел, как думаешь зачать строительство пути? — Спросил я через толмача старшего по возрасту мастера.

— Мы князь станем торить путь в разные стороны от реки. Сын мой Петрус пойдет на полудень к Рязани, там земля ровная, и реки малы, управиться он. Бо яз поведу дорогу к Москве и зачну строить мосты каменные через реки Оку и Коломенку. Яз осмотрел каменоломни государевы рядом с деревней Каменное Мячково, откель белый камень возят по Москве-реке к столице, так нам тот камень тож сгодится и на подсыпку на дорогу и на строительство верхней части моста. Здесь на берегу Оки недалече казали мне выходы белого камня крепкого, он пойдет в водное основание мостов. С разных мест окрест исчо обесчают возить битый камень, за тем задержки не станет.

Я подарил каждому мастеру по подзорной трубе.

— Вот мастера сия труба зрительная поможет в деле нашем. Коли нужен вам какой инструмент хитрый коий ведаете, али сами придумаете, так дайте мне весть и мои умельцы ту задумку сделают. Ваш зарок строить за год сто верст пути. Примечайте умелых людей, пусть даже простых совсем чином, мы тех хитрецов возьмем на оплату отдельную для скорого строительства. Как только приедут зазванные из-за моря мастера, вам облегчение будет. На днях придут струги самоходные с насадами в поводу, привезут первые рельсы, лесопилки на паровом приводе, инструмент железный самый лучший, да тележки для конного извозу, чтоб возить по рельсам грузы разные. На корабликах будут кузнецы устюженские, которые паровики ведают, и умеют железные рельсы меж собою единить. Смотрите уклона большого на дороге не ставьте. Коли лошадь с груженым кузовом не потянет в гору по железным путям, значит, меньше уклон творите. И как уговаривались, старайтесь дорогу прямее класть, сколь можно. Да, чуть не забыл, кораблики с устюженскими вещами, ловите на реке, паки оне к Москве имеют указ идти.

— Князь, мост через реку Оку при должном внимании, возможно, устроить за три года. — Начал сбивать сроки Карел.

— Крепость Коломенскую со всеми стенами и башнями построили за пять лет. Бо кремль тутошний зело велик. Неужто прославленные мастера галанские, что у моря полстраны своей отняли, не осилят моста простого? Тако ты поспешай, людей дадим, камень, иного чего потребно, но мост должен стоять через год.

— Того невозможно соделать! Никто не построит мост так скоро!

— Ошибаешься мастер. Яз знаю, кто сможет. Ты! — И я указал ему пальцем в грудь. — Ты возведешь мне мост за год и всем покажешь, что можно таковое сделать. Сядь и придумай. За оставшуюся часть лета устрой раскоп по обеим сторонам и в зиму строй части моста, бо следующим летом поделать водные опоры в речное дно и к зиме окончить! Таков мой тебе приказ.

— Яз постараюсь князь. Обаче ноша страшусь не по силам моим. — Мастер развел руками в стороны.

— Ты мастер делай как яз. Всю тяжесть не бери собе, делись с людьми умелыми. Тогда гору можно по кусочкам растащить, иль сложить из камешков. В Москве опытных мастеровых во множестве, на мост яз тебе денег дам, бо твои окладчики пусть ведут учет строгий кому, сколько пошло и об том моим людям дают отчет. А коли, кто красть зачнет на царевой стройке, так людей в каменоломнях мало не бывает. Яз на себя возьму ответ перед царем на строительство пути государева. Найду, кому деньгу считать кажную и следить за людьми.

В ожидании груза с Устюжны я задержался в городе на Оке на несколько дней. С Мячковского карьера вовсю шел коломенками известняковый щебень и кладочный камень, а также известь. Сидя с Афанасием Петровичем на берегу реки с удочкой я впервые за долгое время отдыхал от всех дел. Северный солнечный берег Оки был обрывист и крут, придется мастеру Карелу повозиться, срывая грунт для дороги, надо ему подсказать про взрывные работы. А чего? Пороху старого заложить, он все одно мало храниться и бахнуть. В челне на реке Гушчепсе с двумя другими рындами били рыбу острогой. Пока я поймал трех средненьких полосатых окушков, они забили двух осетров по полтора аршина каждый. Аж завидно. Окуней отпустил, царская рыба все одно вкуснее.

Мои охранники первые приметили дым от трубы и загодя выплыли на перехват самоходного струга. Отогнав корабли с насадами к причалу крепости, выгрузили первую партию материалов у Косых ворот кремля под охрану затинных стрельцов.

Коломенский епископ Иосиф III по моей просьбе, подкрепленной подношением, провел богослужение на правом берегу реки, откуда с сего дня, начали отсыпать и трамбовать основание дороги. Вдаль к Рязани уже тянулась прямая как стрела просека. Шпалы на первую партию рельсов пришли на насадах рекой. В дальнейшем их станут пилить поблизости от места укладки. Я с удовольствием наблюдал, как на щебеночную трапецию уложили первые пиленые деревянные бревна. Под руководством кузнецов крестьяне поднесли рельсы и, положив их на железные пластины, забили молотами костыли в загодя высверленные винтовыми воротами отверстия в шпалах.

Мое отличное настроение омрачилось вестью от Устюженских ковалей о вспышке болезни в городе, якобы в черных окраинах появились больные животом. Засуха этого лета и небывало теплая зима обмелили реки, во множестве посохли колодцы, и зараза, коль попадёт в сконцентрированные водозаборы, может вызвать эпидемию. Но покуда, по словам кузнецов, в железодельном городе большой беды не было.

Убедившись, что мастер Карел всерьез взялся за насыпь и строительство моста, я пообещав часто наезжать с визитами, со спокойной совестью отправился к Москве. Нужен человек для надзора за стройкой. Будем искать!

Спустя несколько дней после возвращения из Коломны, ко мне в палату выходящую окнами на Москву-реку, которую я использовал, как кабинет, вошел Бакшеев.

— Государь, там люди боярина Годунова человека привели, сказывают об нем тебя родич твой упреждал. Кузнец Кузька Жемов. Чего изволишь?

— Вели вести его сюда.

— Оне сказывают, бо он с крыш прыгает. Мож не стоит? Може буйный какой?

— Веди, Афанасий Петрович, веди.

Спустя какое-то время и суровый монолог за дверью, Афанасий завел в кабинет крепкого мужика, средних лет, одетого скромно, но во все новое.

— Вот государь, кузнец Кузька Жемов. Кланяйся царевичу мужик — с угрозой напомнил он ковалю.

Тот, исполнив земной поклон, меланхолично застыл.

— Подожди в соседней палате, Афанасий Петрович. — Попросил я воина. Тот исполнив пантомиму, что, мол, я при оружии и буду начеку, неохотно вышел.

— Кузьма, сказывал мне боярин Борис Федорович, бо крылья ты творил собе?

— Творил. — Односложно ответил коваль.

— Что ж не полетел?

— Тяжелы больно оказались. — Привычно ответил кузнец, наверное, в тысячный раз.

— Правильно, а знаешь каковые надо было делать? — Задал я ему следующий вопрос.

Тот удивленно на меня воззрился:

— Каковые?

Я, взяв со стола листок бумаги, сложил самолетик и запустил в воздух. Тот, сделав горку, спланировал и ударился в стену.

— Подь сюды. — И, как смог, нарисовал дельтаплан. — В далекой стране на восходе за длинной, как река, крепостной стеной есть царство, где сотни лет назад строили таковые полотняные на деревянной раме летуны с людьми и запускали их в небеса.

— Да ну? — зачарованно вопросил кузнец.

— Точно так, только мне таковые летуны не надобны. — Оборвал я сказку.

— А каковые надобны? — С оторопью вопросил мужик.

— Другие. Грамоту, счет ведаешь?

— Монаси научили.

— Это хорошо. Во Фряжской земле жил человек один, может и сейчас живет еще, который придумал множество вещей разных хитрых: железную черепаху на колесах, чтоб сажать внутрь людей и они изнутри шли к врагам и стреляли оттуда, не терпя для себя урона, подводную бочку малую со стеклом, чтоб на голову одевать и под водою дышать и работать, тканый купол, чтоб прыгнуть с тысячи аршин высоты и живому остаться. Широчайшего ума розмысл, вроде тебя. Так вот он придумал шелковый шар велиций, коий нагревается теплом от огня и в аер взлетает на многие сотни аршин. Вот таковой летучий тканый шар мне для дел воинских и нужен. Сделаешь?

— Сделаю. Чё ж мы дурней фряжских мужиков, чо-ли? А ты государь не шуткуешь со мной? — С подозрением вопросил коваль.

— С чего бы? Сказываю для дел воинских. Война шутковать не любит, она сказывали мне, кровушку любит. А мне мои вои дороги. Представь, ведет войско государево осаду крепости. Куда палить из пушек? Запросто в аер ядра метать наудачу, так никаких денег не хватит. Бо коли с небес станет пушкарь глядеть, да вниз сказки метать, мол, там во дворе бочки с порохом, а тама воины многая стоят кучно? Таковой осады ни одна крепость не сдюжит. Потому как в ней припасы и люди воинские быстро кончатся. Сядь-ко вон туда на лавку. — Я усадил его, чтоб не маячил над рисунком дельтаплана. По лицу было видно, что умелец в голове прикидывает, как ему собрать дельтаплан и из чего.

— Слыхал про самоходные струги?

— Видал даже, яз остатние дюжину лет во Даниловом монастыре кормыхатился, долг государю отрабатывал в восемнадцать рублев, так он почти на берегу Москвы реки стоит. Како по весне народ посадский на реку с криком побежал, тако и братия монастырская со служками и присными к воде кинулись. Монаси ругались, сказывали, або де дым валит, не иначе диавольской силою кораблик плывет, да крест узрели, замолкли. Так что видал. Ходил ещё опосля близко смотреть.

— Литец пушечный Федор Савельев построил, сею машину, по слову моему. Ноне володеет частью завода в Устюжне и брать будет сотни рублей за продажу своих паровиков. У тебя своё дело когда-нибудь было?

— У Варвары Великомученицы кузню держал.

— Значит деловой, бывалый это хорошо. Чтоб ткать шелковый купол зело великий мерой своей, надобно шитья ручного вельми много. Сделаешь машинку швейную, чтоб шить могла сама от колеса.

— А как яз таковое сделаю?

— Дам тебе грамотку, денег, поедешь в Устюжну, явишься мастеру Савельеву. Он тебе покажет паровые машины, станки хитрые, водяные плотины, машину свою, коя будет бегать быстрее ветра. Опосля сам придумаешь машинку для шитья, но долго не думай, через десять лет мне нужен летучий шар, который поднимет в аер двух человек.

— А коли сбегу?

— Мне тебя боярин подарил, тебе Борис Федорович подарил случай мечту свою построить и богатым стать. Коли сбежишь — суть дурак ты, мне таковые без надобности, коли поймаю, сызнова монасям отдам, коли не поймаю, живи, как хочешь пустою жизнью своей. А на шар воздушный яз другого умельца найду.

— Не нать другого искать Государь. Яз построю! — Кузнец встал и поклонился в землю.

На день Пророка Илии призвал к себе стряпчего с платьем Дмитрия Хромого князя Пожарского из рода Стародубских князей Суздальской земли. Так как срочно был нужен надежный человек для надзора за строительством железной дороги, а косвенно на мне была вина за сломанную военную карьеру князя, я решил попытаться совместить обе задачи. Борису Федоровичу строптивый стряпчий не нравился, но он согласился удоволить мою просьбу. По истории князь был чрезмерно горд, но никаких коррупционных дел за ним не водилось.

Пожарский явился, и его проводили в кабинет. Слегка поклонившись, он поздоровался:

— Многие лета царевич Дмитрий Иоаннович.

— Здравствуй князь Дмитрий Михайлович, пройди, сделай милость присядь. — Тот сел в кресло у моего стола, вытянув ногу. Двадцатилетний дворянин имел приятную внешность, высокий лоб и слегка выступающий подбородок.

— Почто звал ты меня, царевич? Чином яз невелик, меня ты не знаешь?

— Сейчас скажу. Как нога?

— Не болит уже.

— Это хорошо, что не болит. Вот что князь — перешел к делу я. — Слышал ли ты о великой царской дороге, что начала строиться сим летом?

— Слыхал. Бают по Москве, бо нестатнее это дело, молва глупая ходит, де по ней будут кареты железные бегать, быстрее ветра.

— Вокс попули вокс Деи! Что с латинского "Глас народа — глас Божий"! Молва меж людей посадских права, как построим дорогу, пустим по ней поезда железные вельми быстрые. Так вот желаю яз, чтоб ты стал во главе дела сего.

— Отчего? Молод яз и в сем деле не разумею ничего. — Удивился Пожарский.

— Есть страна на восходе, очень далеко. Там, так же как и у нас есть царь, бояре, дворяне и крестьяне. Царь правит, крестьяне пашут, но дворяне у них имеют закон промеж себя, где чтут доблестью служить своему господину беззаветно. Сами они великие гордецы, но коли подведут государя своего, садятся посреди двора и мечом вспарывают себе живот до смерти.

— К чему ведешь царевич? Не пойму яз. Христианину самоубийство — грех смертный!

— Яз к тому, что рода ты хорошего, сам горд и вижу за тобой честь великую. Строительство дороги будет идти отныне и до скончания веков. Стоить она будет многие сотни миллионов рублей, но не можно нашему государству без дороги той. Царство наше станет величайшим средь всех, коли будет связано быстрыми путями меж городов своих. Ныне государь Федор Иоаннович, боярин Годунов и яз в год даем купно двести тысяч рублей. Того достанет на сто верст царской дороги. Хватит, коли не примутся лиходеи красть денег, и железа с дороги. Потому нужен государю и мне защитник сего дела. Гордец, коий сам не польститься на копейку и другим укорот даст. Должность сия с ростом дороги расти станет вплоть до думного боярина. Что до опыта, его ни у кого нету. Зачнешь дело, и появится зараз. Что скажешь?

— Подумать мне надобно. Кто будет головой надо мною?

— Государь, боярин Годунов, яз и всё!

— Подумать мне надобно.

— Подумай, но не тяни. Стройка уж началась. То дело на всю жизнь. — С тем и расстались.

Мысль с железной дороги перескочила на мост через Оку. Зачем каменный, чем плох бетонный? Во времена учебы в институте, не глядите, что он был медицинским, я в летние месяцы, так же как и все, ездил чернорабочим на комсомольские стройки, время было такое. Так что технологию укладки бетона и само ведение монолитных работ знал. Вопрос в цементе. Ныне, судя по всему, процесс получения этого материала был утерян. По историческим заметкам, не помню источника, первый цемент в древнем Риме получили случайно, из выпавшего пепла при извержении вулкана Везувия. Что это нам дает? Самый распространенный элемент, во всяком случае, земной коры — это кремний, второй кажется кальций, не зря же столько известняка повсюду встречается. Ну и температура в земных недрах соответствующая, раз камень плавится. Заманчиво строить бетонные мосты, да и коли класть железный путь в Диком поле, татары пожгут шпалы и все. Много ли надо сухим деревяшкам. Конечно, со щебеночной насыпью им не справиться, а это самая трудоемкая часть. И восстановить, после наказания диких кочевников, путь можно довольно быстро. Тем не менее, мысль крайне интересная. Нужен человек для изысканий.

Глава 17

За неделю до нового года прискакал сеунч от Ждана с письмом из Устюжны.

"Государю моему царевичу Дмитрию Иоанновичу князю Угличскому. Пишет раб твой, казначей удельный Жданка Тучков. Шлю весть черную, не вини за то слугу твово старого. Сушь энтим летом стоит небывалая, у крестьян, что посеяли рожь, жито погорело на корню. Дождей не видали уж сорок дён. Река Молога обмелела вельми. Три седьмицы назад в посаде на окраинах завелась болезнь животная. Поначалу маялись людишки малым числом, бо яз не осмелился тревожить твой покой государь. А ноне, уж пол города твово, Устюжны, в скорбных животом ходют и зачали помирать людишки твои. Страшусь, беды великой, коли не поможет нам Господь. Службу во церквах устюженских заказал, да облегчения не видать. Яз делать чего не ведаю. Укажи господине, чего творить мя. Коли помру тож, прости раба твово за оплошки прошлые, да за гордыню глупую. Раб твой вовеки, челом бью о воле твоей".

То-то я спиной чувствовал беду с поездки в Коломну. Требовалось срочно ехать в Устюжну. Самому не уйти, государь не позволит. Значит необходимо посредничество Годунова и немедленно. Судя по тому, что сеунч остался здоров за время пути, он не инфицирован, касался письма и не заболел, значит в послании, бацилл нет.

Скорым шагом отправился к конюшенному боярину. Годунов был занят, но я настоял через слугу и прорвался на прием. Тесть принял, но раздражения не скрыл:

— Царевич, почто ты неугомонный ноне. Яз дела сужу государевы, бо ты треволнения творишь? Чего случилось?

— Казначей мой епистолию прислал. В Устюжне валовая болезнь, уж весь город мню в скорбных. Надобно мне войско человек в пятьсот и отъехать посадских спасать в борзе!

— Да ты умом ослаб! Чтоб яз тебя в чумное селение отправил? Не бывать тому, яз скорее всю Устюжну Железнопольскую огнем пожгу опаски ради. Об том и речи быть не может. Ступай себе.

— Борис Федорович, ты же знаешь, что ведомо мне сущее. Не помру яз ноне, бо люди мои важные в городе сгинуть могут. Того мне вытерпеть не можно. Времени не теряй, пойдем к государю. Обещаю, бо сам к больным не полезу, но должен яз быть рядом, чтоб спасти людей умелых. Чего делать стану в пустыне устюженской без розмыслов моих?

— Исчо людишек наберем. Тебе немыслимо в лапы смерти самому идти. Не пущу яз тоби. И не сказывай боле об сем.

— Борис Федорович, яз в этих людей душу, и мысли мои вложил. Нужны оне мне. Другие могут и не выдюжить, бо энти ужо проверенные. Сами головами думают. Это как золото в бездну бросать, такового государевым людям делать не след. Мы с тобою желаем несколько сот тысяч людей русских спасти, бо ныне семи тысячам христиан смертью страшной позволим сгинуть?

— Да не пущу яз тоби!

— Еще раз повторюсь. Мы с тобою едины желаниями нашими по взращению силы царства Московского. Едины мыслями. Не твори зла ныне мне, родич. Об том тебя прошу. Пойдем к государю, будь мне заступником. Надобно мне сегодня к Устюжне отъехать.

— И жену с собою повезешь?

— Упаси Господь, здеся оставлю, Солнце моё. Что ж яз полоумный что ль?

— Значит, опасность смертную видишь?

— Конечно, Борис Федорович, яз не безумец, но ведаю, как с болезнью черной бороться можно, и победить ея. Коли сам заболею, выздоровею без сомнения. Верь мне. Помнишь книгу про болезни человеческие, кою яз тебе подарил три седьмицы назад. Есть там часть, где описаны подобные случаи. Такового, что в сей книжке прописано никто не ведает во всем мире, бо яз узнал и на бумаге утвердил. Окромя меня некому помочь людям русским православным в Устюжне. Коли не спасем их, грех на нас ляжет смертный! От того не отмолиться. — Три недели назад сеунч привез из Углича в столицу свежее напечатанную лечебную книгу "Причины болезней человеков, изнутри и снаружи приходящие".

Боярин сидел на лавке и колебался.

— А коли помрешь?

— Не помру. Вот те крест.

— Да не отпустит тебя государь!

— Ты скажи так, чтоб отпустил. Рындам прикажи пусть не дают мне ходу в город, но должон яз рядом быть.

— По тонкому льду пойдем. Ужели нельзя отсель с чумой совладать?

— Можно было б, не просился отъехать, Борис Федорович. Поспешай!

— Господи, за что мя наказуешь? — вопросил в пустоту Годунов. — Яз тако рынд твоих запугаю, бо оне тоби на пушечный выстрел ко городу не подпустят.

— Согласный яз, мне ближе и не надобно. Пойдем к государю.

— Ступай к себе, готовься в дорогу. Яз один с царем потолкую.

Час прошел в суете и торопливых сборах. Жене ничего не сказал.

Годунов явился в сопровождении пожилого боярина.

— Царевич. Государь к сердцу принял твои намерения спасти жизни христианские. Удивлен яз вельми, бо зрит в том подвиг во имя Господа нашего! Сказывал из князей славных Дмитрий Иванович Донской тако же соделал, внегда в первые ряды войска встал на поле Куликовом, бо из царей Иисус Христос самолично за веру на казнь пошел. Однако указал мне, ответчиком стать головою за живот твой. Яз жертвовать за ради людишек слободских жизнею твоею и своею не желаю. С тобою поедет мой ближний человек окольничий князь Иван Самсонович Туренин. — Теперь он обратился к боярину:

— Иван Самсонович. На твою мудрую голову уповаю, сединами убеленную. Не дай сему отроку главу свою зазря сложить. Помоги ему и защити от него самого.

— Не моги сумневаться, Борис Федорович. Волос с царевича не падет. Ты меня знаешь. — Басом ответствовал боярин.

— Ну, с богом. Войско придет, через десять дён, для того, чтоб заставами Устюжну закрыть. Вы тама поберегитесь.

В три дня полусотенный конный отряд домчал до Углича. Здесь эпидемии не случилось. В городе оказались оба немецких специалиста. Явившись на мое приглашение и отвечая на мой вопрос, Бруно Вебер сказал:

— Вергебен кнезе Димитрий, ихь потерял мое фрау унд киндер от дер шварце тодд ин проклят город Зальцбург. Яз кайне Нарр. Нет дурак. Како узрел шварце тодд, беду, поял майне меншен, бо дал мне ты кнезе, унд гер Зилингер унд бестер меншен унд бистро фарен ин Углич. Яз айн момент вортраген бургомистр Углича геру Трясуну, бо шварце тодд ин Устюжна.

— Когда покинул ты город?

— Цвай седьмиц назад, кнезе.

— Что в городе?

— Шварце тодд. Множество меншен скорбны баух, животом. Вельми плёхо кнезе.

— Федор, — обратился я к тиуну Углича — здесь в городе все спокойно? Больных нет?

— Нету князь. Баженко, как случилась беда в Устюжне, приказал мне твоим именем собрать всех угличских посадских на площади и там кричал им страшные слова, мол кто станет пить сырую воду, тот сгинет, ибо в воде червецы вельми мелкие от жары завелись и смерть станется от них. Де государь наш царевич Дмитрий Иоаннович от того и требовал не бросать кал и испражнения по всюду и воду кипятить и пить токмо ея, паки страшился за люд свой посадский. А устюженские мужики не стали тако делати и от того смерть к им пришла. Ноне весь Углич молится за тебя и остатние дураки на дворовых задах ямы отхожие копают.

— Где Баженко? — Задал я вопрос разошедшемуся Федору.

— Он людишек своих поял и в Устюжну отъехал десять ден назад. С им за дюжину евоных помощников ушло.

— Соль в городе есть?

— С твоих соляных промыслов с Усолья приходили струги, привезли семь тысяч пудов лучшей соли.

— Велю тысячу пудов грузить на струг и отправить в Устюжну срочно. Такоже семь бочек самогона нашенского крепчайшего туда же отправить, коли нету, вборзе выгнать. Также велю достать еды, в деньгах жаться не моги. Скот, птицу на убой, рыбу закупить, зерно из княжьих амбаров, чтоб семь тысяч посадских в Устюжне голода не знали. Тканины льняной, лучше белой, сто отрезов тоже выслать челном. Упомнишь? Все гнать в Устюжну. Угличских стрельцов и мужиков выборных выставить на заставы вкруг города твово. Ни един больной, чтоб не прошел. Кто в сомнении окажется селить порознь за околицей в шалаши и смотреть две седьмицы. Коли не покажет болезни, волен идти куда пожелает. Кто из стрельцов дурака станет валять, реки Пузикову именем государя ответит. Баженковых людей осталось кого в городе?

— Двое, царевич.

— Ко мне их пришли.

Отдав еще несколько инструкций и распоряжений, сам с отрядом отправился дальше. Заслав разведчика в новую усадьбу на другом от Устюжны берегу реки Мологи и убедившись, что болезни в княжьем тереме нет, отряд разместился в деревянном укреплении.

Ждан увидев меня, заплакал и кинулся в ноги:

— Государь, не бросил мя и людишек своих в черную годину. Уж прости раба старово, не ждал яз твово явленья к нам. Думал, оставишь нас, ничтожных человеков. Уж прости за помыслы таковые глупые.

Подошел князь Туренин.

— Ну ко старик. Молчи. Царевич ратиться со смертью страшной явился! Яз бы не поехал, будь моя воля, бо он пошел, значит с Богом в сердце. Нам ноне не до возгрей твоих. Сказывай чего в городе твориться!

Чуть успокоившись, Ждан поведал о состоянии дел. Болезнь охватила весь город, на окраинах и возле церквей больных больше, в центре и около амбаров механических меньше. В Рождество-Богородицком монастыре, что на правом берегу речки Ворожи стоит, ужо десять монахов и монахинь отпели. Тама все поголовно хворые.

— Мастера мои Савельев, Ефимов, Фролов здоровы, аль больные?

— Савельев три дня назад здоров был, Фролов тако же, бо Ефимов с семейством ужо два дни лежмя лежат.

— Откель ведаешь?

— Баженко кажный день, с того берега Мологи кричит вести о болезни. Он уж две седьмицы назад пришел со своими лечцами младыми. Ходит по дворам и беспримерно с болезнью ратиться. Не раз уж народ собирал возле церквей и им про болезнь зело страшные вести кричал. Бо побили его мужики, так ходит ныне сам за больными. Сказывал он, что придешь ты вскоре, да яз не поверил ему. — Снова заплакал Ждан.

— Ну, Ждан, хватит мокроту разводить. Не для того яз сюда пришел, чтоб люди мои сгинули. Отныне все хорошо будет. Сегодня к вечеру струги придут с солью и едой во многом числе, ты размести их по амбарам.

Я вышел к своим воинам.

— Вои, надобны мне собственным изъявлением три дворянина, чтоб нести волю мою посадским людям и болезнь одолеть. — Желающих не было, пока с конюшни не вышел Гушчепсе.

— Яз могу. — Объявился он.

— Ещё? Наградой не обижу! — Вопросил я.

В конце концов, нашлось еще два охотника.

Князь Иван Самсонович не отходил от меня ни на шаг.

— Григорий будешь за старшего. Взденете доспех и на ту сторону на челне перейдете. Там объявите всем посадским, что их князь царевич Дмитрий пришел на помощь к ним. Пусть с утра все, кто может, придут на берег Мологи, яз волю свою объявлю. Найди мне Баженко в городе, и коли кто из мастеров здоровы, пусть по домам сидят и ни в церковь, ни куда, ни шагу. Слушайте меня. — Я показал им книгу. — В сей книжке старого мастера-лечца, сказано, как бороться с напастью страшной. Никого не касайтесь руками, губами иль другой какой частью тела. Болезнь идет от вельми малых, не видимых оком червецов, попадая внутрь телесную с водою зараженной. Человек помирает от того, что из него вода исходит, и с нею силу он теряет до смерти. Потому надо пить много чистой кипяченой воды с солью. От огня червецы помирают. Бо чтоб яд от их погибели не вредил человеку, надобно глотать уголь березовый малыми кусочками, по четверти горсти и тогда за десять ден человек здоров деется.

Окольничий Туренин стоял рядом и молча, слушал.

— Точно ли сказывашь, бо болезнь сама изыдет? — Вопросил он.

— Уйдет, человеку требуется токмо силу сберечь.

— А по аеру верно ли не перепрыгнут сии червецы? — Опятьвопросил окольничий.

— Точно. Они токмо в воде жить способны. — Уверенно ответил я.

— Бо яз твоих дворян обратно не пущу. Дабы оне заразу не принесли.

— Да это я запамятовал. Гушчепсе, воины. Вам придется остаться на той стороне. Возьмите с собой провизии. Не пейте сырой воды. Коли случится, что заболеете, не страшитесь, яз вам погибнуть не дам!

Через некоторое время на правый берег Мологи пришел Баженко. Так как ширина реки, хоть и обмелевшей, составляла около ста аршин, и долго кричать было трудно, я изъявил волю подать мне лодку.

— Не бывать тому. — Сразу же отказал мне Туренин.

— Князь я на тот берег не сойду. Подплыву только, чтоб говорить можно было и все.

— Со мною купно пойдешь, и яз решу, сколь оставить воды до берега.

— Хорошо, боярин. — Ответил я на эти условия окольничего.

Подплыв на тридцать аршин, с лодки я стал выкрикивать молодому врачу рекомендации по лечению и профилактике: повязки на рот и нос, обработку рук спиртом и мылом, прочие хитрости. Особо указал отрядить лучших учеников к моим больным мастерам, особенно семье Ефимова.

Наутро с колокольным звоном на правый берег Мологи высыпало все население Устюжны Железнопольской.

Я, одетый в богатые одежды, на большой ладье отошел от берега и направился к жителям своего города. Как и вчера, князь Туренин приказал бросить якорь в двух-трех дюжинах шагов от чумного берега.

— Здравствуйте молодцы-устюжане. — Поприветствовал я народ.

Разноголосый ответ слился в приветствия, жалобы, призывы и стенания. Кто-то вошел в воду собираясь плыть.

— А ну! Не балуй! — С угрозой прокричал старый окольничий. И указал на воинов, что сидели в челне с заряженными ружьями и обнаженными саблями в руках.

— Слушайте меня. Яз пришел к вам своей волей, и царь и великий князь всея Руси Федор Иоаннович меня благословил на борьбу за жизни христианские, лучших людей своих. Государь помнит о ваших бедах, и не бросил вас на погибель. Наследка свово прислал. Отныне все будет хорошо! Уйдет болезнь вскоре! Никто боле не умрет. Баженко, где ты?

Закричал голос с задних рядов и расступившийся народ пропустил молодого лечца на берег.

— Сей молодец, не смотрите, что мал вельми летами, ведает, что за напасть случилась в Устюжне. Он знает, как спастись, и не сгинуть от животной немочи. Слушайтесь его, как меня и он вырвет ваши души из лап смерти. Яз приказал людям своим, дабы слали оне в Устюжну еды довольно, чтоб никто из людей моих не помер с голоду. На больших местах возле церквей и колодцев отныне будут стоять чаны великие с кипящей водой и супами да кашами мясными. Коли нет своей кипяченой воды и едова берите княжью, без оплаты. Не пейте сырой воды, не касайтесь никого, помогайте друг другу, покуда болезнь не уйдет и спасетесь. Господь с вами!

— Григорий! — позвал я старшего из дворян на чумном берегу. Тот немедленно объявился. — Григорий ты отныне воевода в Устюжне. Бери, кого хочешь из людей, город в осаде объявляю. Чаны великие, что стоят в бумагоделательной мануфактуре пусть люди растащат по городу попарно. Для воды и едова. Мясо, крупу, дрова, соль, уголь березовый для лечбы, все стругами будем давать к пристаням и выгружать. Вы, опосля не трогая людей с челнов, станете брать чего надобно. Возьмите белую вонючую глину хлорную, коей белят листы бумаги и в каждый колодец бросьте по куску в половину от твово шелома стального. Сия отрава убьет червецов в колодезных ямах. Всю ночь так пускай стоят, бо опосля мужики воду ядовитую от тель черпают покуда чиста не станет. Бо воду ту все равно кипятить надобно. Яз каждый вечер буду наезжать и ты станешь говорить как болезнь себя ведет.

— Хорошо государь. — Ответил, как всегда не многословный, Гушчепсе.

Подошедшее стрелецкое войско обложило город снаружи, дабы пресечь распространение болезни. Спустя месяц валовая зараза ушла из города, оставшись странным образом в монастыре и домах близких к церквям. Баженко, долгое время не мог понять причины. Оказалось, что молящиеся прикладывались к ликам икон и тем передавали друг другу болезнь снова и снова. Лишь жесткий запрет на касание святынь остановил этот смертельный хоровод. В семитысячном городе умерло около четырех сотен людей. В основном бедноты, стариков и детей. Мои мастера, слава Богу, уцелели. Спустя еще месяц карантин с города был снят. Я хотел остаться в Устюжне, но князь Иван Самсонович не согласился.

— Мне приказал твою голову хранить безоглядно Борис Федорович. Покуда яз тебя ему с рук на руки не сдам, служба моя не окончена.

Пришлось ехать в Москву. Зато можно, наконец, отвезти государю, тестю и любимой жене новые улучшенные версии телескопов, красиво блестящие снаружи и оснащенные двадцати вершковыми большими линзами. Иоганн Зилингер получивший в свои руки телескоп без линз, и поняв идею, весьма удивился сему открытию. Большие увеличительные стекла для инструментов столь великим людям Московского царства он шлифовал и доводил до совершенства собственноручно с утра до вечера, в ночь, устанавливая их на место и вновь снимая для устранения дефектов. Выпросив у меня еще один корпус, он сотворил телескоп и для себя. Мастер, благодаря своим хитрым умениям стал весьма популярным среди лучших людей города. Не удивлюсь, коль скоро окрутят его мастера Устюженские, либо торговые гости и женят на румяной красавице.

В Угличе тиун Федор похвалился тридцатью мешками картошки, которую ему сдали с урожая крестьяне. Можно по весне устроить новый конкурс по другим селам удела. Иль пустить подобное представление по другим анклавам моих вотчин: великой Твери, той же Устюжне, селу Боровичские Рядки с округой в Деревской пятине, Кацком стане, да Юхотской волости. Собранный в августе урожай льна позволил загрузить свеже устроенный работный дом льноткацкой мануфактуры, которую я все же решил основать в Угличе. Ткачих опытных уже много в сем городе, а ковали-умельцы имеют большие навыки в починке ткацких машин. Лен на высоких участках оказался коротковат, но для бумажных дел сойдет, а в низинах да возле берегов ручьев и рек уродился, весьма хорош. Он пойдет на льноткацкую мануфактуру.

Явившись к Москве, сразу отправился к жене. Радость от встречи была искренней и взаимной. Пятнадцатилетняя красавица-брюнетка с большими карими очами, толстой и длинной, до попы, косой со статным крепким телом, никогда надолго не покидала мои мысли. А учитывая, что жена была еще и умна и живо воспринимала мои истории и объяснения событий и явлений природы, следовало благодарить за такой драгоценный дар Бориса Федоровича при каждой встрече. Я в её глазах был мужем умелым, богатым рачительным хозяином и источником знаний, каковых ныне в книге не прочтешь. На фоне нынешних хытрых людей, даже иноземных, мои познания были безграничны.

К Борису Федоровичу отправился вместе с князем Турениным.

Годунов в хорошем настроении поздоровался и обнял каждого.

— Здравствуй царевич. Сызнова ты прав оказался. И немочь лютую, прогнал и людей умелых сберег для государя и всего царства Московского.

— Тоби Иван Самсонович, друг мой верный, обязан яз по гроб жизни. Чего желаешь для себя, только реки и все станется. — Обратился он к окольничему.

— Яз, Борис Федорович, всякого насмотрелся в Устюжне. Царевич вельми много знает, во всех мастротах ведает, желаю яз, чтоб сын мой единый Василий такоже грамоту получил великую. Царевич хочет людишек своих за рубеж отправить учиться в заморские страны, тако прошу тебя и моего сына також в ученье наставить.

— Будь по-твоему. Яз про то вопервые слышу, но то дело нужное. Яз все устрою по желанию твоему, Иван Самсонович. Ныне ступай с Богом и зайди ко мне на днях.

Когда князь Туренин вышел, царедворец уставился на меня:

— В ученье желаешь людишек отправить, бо мне вскую не сказывал об том?

— Борис Федорович, да яз сам токмо во время Устюженской осады то придумал. Надобно наших медиков наградить, да пользу с того получить. Опять же коли церковные люди великие упрутся, про иноземных казателей, в университете нашем будущем, то мы нашенских русских людей поставим в ректоров и голов по наукам разным.

— Вот смотрю на тоби яз. Юн ты вельми, откель же хитрость и мудрость столь многая?

— Не ведаю того, Борис Федорович, Господь помогает. Привез яз для тебя с государем телескопы великыя, лучше прежнего.

— Да ну. Славно. К государю в вечор пойдем, доложишься и игрушку подаришь. Вельми рад станет Федор Иоаннович.

— Какими новостями порадуешь, Борис Федорович, чего в миру творится?

— На украйне казачий бунт за старшинами казацкими Наливайкой да Лободой польские паны под рукой польного гетмана Жолкевского разгромили наголову, како яз тебе и предсказывал. Казаки се суть бездумные преступники, нет им веры у меня. И ты не верь им. Ходют токмо на разбой и служат, внегда сами не воруют, за деньгу, кто боле даст. Польскому королю обесчали супротив турок стоять до смерти, бо сами пришли и пограбили волости волошские. Церковных людишек золотых вещей мнозих лишили, ограбив имение под Пинском, правда, то церковники, что унию с нечистыми папистами желали заключить. Видно Бог их наказал через гулящих людей! Сказывают, казаки, страшась за животы свои, сами выдали живьем голов бунта польским панам и Наливайку тож. Ведаешь, чего им станется в застенках магнатских? Того врагу не пожелаешь. Како ты беспокоен был, поклонились иерархи православные Папе Римскому Климентишке. Доносили мне, что Епископ Владимирский и Берестейский Ипатий Потей и епископ Луцкий и Острожский Кирилка Терлецкий в Рим ездили о прошлом годе, Папе туфли лобызать. Видно состоится та богопротивная уния с католиками проклятыми. Переметнулись иерархи церковные. Не верил яз тому до крайности. Ужель мнят, або с ними круль польский Жигимундишка станет ласков, да в правах с католиками уравняет. Како дети малые что ль? Нет, продались псы за тридцать серебряников, Иуды. Желают вестимо, паству под себя подобрать, корыстию, алчбой полны, церковные людишки ничтожные.

— Что с Романовским заговором?

— Государь передал дело на суд боярской думы, абы не было опасений в подлоге. Бояре выбрали собор во главе с окольничим Михаилом Глебовичем Салтыковым. В Грановитой палате пред царем и государевой Думой провели встречу чело в чело боярину Алексашке Никитичу Романову и казначею его Бартеньеву. Вельми злыми словами поносил слугу свово Алексашка Романов-Захарьев, да никто из бояр ему слова доброго не сказал. Таковые прямые поличья измены и хотенья убойства царевича бысти, столь много послухов, да видаков из покаявшейся дворни Романовской, бо никто из бояр, которые сиживали на думских бдениях в течение мнозих лет, слова не подал во защиту. Бартеньев твердо стоял на словах своих об измене Романовской. Тогда бояри, чуть не все, злыми посулами грозить зачали старшине Романовой, бо тот увидя согласную ненависть ко себе первых людей, главу склонил. По приговору боярской Думы такоже пояли под стражу обещников романовских князей Черкасских, Шастуновых, Репниных, Сицких, Карповых. Решением Боярской думы Федорку Никитича Романова постригли в монаси под именем Филарет и сослали в Антониев-Сийский монастырь, жену его постригли под именем Марфы и сослали в Заонежский погост Толвуй. Алексашку Никитича Романова сослали к Белому морю в Усолье-Луду, Михаила Никитича — в Пермь, Ивана Никитича — в Пелым, Василия Никитича — в Яренск, сестру их Марию с мужем Борисом Черкасским и детьми Федора Никитича, пятилетним Михаилом и его сестрой Татьяной, с их теткой Настасьей Никитичной и с женой Александра Никитича сослали на Белозеро. Остатних израдников такоже разослали по окраинам под приставов.

— Что-то давно Крымского хана в пределах наших не видать.

— И слава Богу! Турский султан уж два лета тщится повоевать Мутьянскую землю и Семиградье, что за карпатскими горами лежат, у Дунайской монархии. Он турским слугам своим Волошскому господарю Михаилу да Крымскому хану Газы Гераю на то дело повелел со всеми войсками своими идти. Опосля султан Мехмед в Крыму сразу двух ханов фирманом назначил. Нету у крымских людей ноне войска лишнего, чтоб нам беспокойства чинить. Яз смотрю на се и душа радуется. Теперича спокойно на Москве. Да! Запамятовал яз. Приходил младой князь Пожарский хромец. Яз, как ты просил, указом государя жаловал ему чин стольника и назначил головою над строительством царской дороги с великой властью. Что ты в нем нашел? Токмо, что образован хорошо, так то евоной матери надобно спасибо сказать.

— Весть мне бысть. Государев тот человек великий станет.

— Ну ладно, к вечеру приуготовься пойдем к государю, покуда ступай к жене. Ждала она, страшилась за тебя. Не ценишь ты, царевич, дщери моей, любимой, ано яз лучшее тебе отдал, чего есть у меня.

— Что ты Борис Федорович. Бога побойся, Ксения лучшее, что есть в жизни моей.

— Ладно, ладно. — Довольно улыбнулся боярин — Ступай к жонке, помилуйтесь покуда, обаче не забудь в вечор к царю.

— Не забуду, Борис Федорович.

Государь принял нас в Панихидной палате, что располагалась в углу дворца, выходящего на реку и Благовещенский собор. Она также как и Грановитая имела в центре квадратный столб для удержания сводчатого потолка. Была прямоугольной формы, с небольшими окнами, выходящей одной стороной на Москву реку, короткой стеной на боковой фасад Благовещенского собора и третьей на внутренний проход дворца. Здесь обычно, после панихиды по усопшему государю собирались высшие иерархи церкви на поминки. Зал, несмотря на наличие окон, был темноват, роспись на стенах имела явный религиозный оттенок.

Когда мы вошли, царь, одетый в темные одежды, сидел на стульце и с деревянной резной подставки читал толстую книгу. Вид он имел изнуренный и болезненный. Увидев меня, улыбнулся.

— Брате мой, победитель болезни смертной, како Моисей пред Фараоном заслонивший народ свой от чумы! — И не вставая потянул ко мне руки. Я подошел ближе, и государь обнял меня и поцеловал.

— Здравствовать тебе многие леты, государь. Не было в сем деянии опасности смертной для меня.

— Ты своей волей в город чумной поехал? Люди тама без счета гибли? Могли ли спастись души христианские без подмоги твоей? Не преуменьшай деяний своих царевич. Христианское милосердие тебя сподвигло на подвиг сей. А мне сказывали, бо в младые годы жестокосерден был ты. Теперича знаю лжа все и наветы злые. Вот за временем не упомню, кто то был. Яз ему указал бо Сибирские земли. Велики дела твои для царства нашего. Желаю вознаградить тебя, брате мой, за веру твою чистую, за небрежение мое в детстве твоем.

— Почто напраслину на соби возводишь государь? Никоего небрежения не помню яз вовсе. Только добро от тебя мне было, и Борис Федорович завсегда с лаской и вниманием, а уж за то, что сосватал мне в жены Ксению, так об том тебя и вовсе до скончания дней моих буду благодарить.

— Не могу же, яз оставить подвиг сей без награды.

— Прошу милости и воли твоей государь.

— Чего просишь?

— Людей моих, что своей волей пошли в сам чумной город и делами своими спасли шесть тысяч христиан, желаю твоей милостью отметить. Награждаешь ты государь лучших людей угорскими золотыми за дела великие. Но не все их носят, и многие лучшие люди безвестными бысть среди народа твово. Хочу просить тебя указом своим повелеть установить знаки особые для ношения на груди. За воинские подвиги кресты в честь Святого Георгия Великомученика, за мирные дела знак Равноапостольной княгини Ольги, выплатой денежной от государевой казны единовременно иль ежегодно сколь укажешь. И теми знаками наградить людей моих, что победили смерть.

— Хороша придумка. Велю. Борис Федорович приготовь указ как царевич того пожелает. Ещё чего хочешь?

— Прошу веленья твоего послать лучших людей учится в заморские страны наукам разным.

— К чему сие? Опоганятся людишки без православного духовного окормления за морем?

— Государь, ныне служат тебе иноземцы медиками, воинскими людьми и градодельцами. А что если не в полную силу на благо государево трудятся оне? Вдруг обманывают тебя государь и слуг твоих ближних? Надобно нашего, русского корня людей послать в учение заморское, чтоб опосля служили верно, на благо царства Московского.

— Что ж вижу в сем пользу для государства нашего. Что думаешь, Борис Федорович?

— Нужное дело, государь. Здеся только вижу препону, что остаться за морем могут сии людишки, да дорого верно стоит та учеба.

— Что ответишь на сии доводы царевич?

— Людей надобно подобрать верных вельми, а что до цены ученья, так ноне платим иноземцам великие деньги, значит, считай, золото за море отдаем, а коли наши будут люди хитрые, так сколь ни плати добро внутри земель останется твоих государь.

— Велю. — Указал царь. — Себе, чего пожелаешь?

— Государь. Грех мне у тебя чего просить. Все, по воле твоей, есть у меня.

— То верно, обаче яз и за способ точения пушек лучших тебя не наградил доселе. Борис Федорович, пусть объявят: за спасение от мора города Устюжны о пожаловании брату моему, чина окольничего и звания Слуга Государев. Также велю за царевы деньги выстроить в Устюжне великий каменный собор, где указать на пряслах стен имя брата моего и людей его поименно, что спасли посадских людишек от смерти страшной.

— Благодарю тебя брат мой за награды воистину царские. Прими от меня, как желал ты, вельми большой и самый лучший телескоп, что мастера мои соделали.

— Воистину брате Дмитрий, как приходишь ты, так у меня праздник.

В середине ноября оправился проведать строительство дороги. С правого высокого берега реки выдавалась земляная насыпь, переходящая в каменную опору моста, с другого, Рязанского берега тоже виднелась гора, переходящая в каменное основание значительно меньшей высоты и уходящая от них вдаль блестящая лента дороги. От Коломны к Москве стальной путь начинался за рекой Коломенкой и простирался на север почти на пятнадцать верст.

Встретивший меня князь Пожарский доложил о состоянии работ по ту сторону Оки:

— В сторону Рязани почти до Подлесной слободы дошел земляной мастер Петрус. Та деревня за Рязанским Борисо-Глебским монастырем значится. Архиепископ Рязанский и Муромский Митрофан, людишек присылал, вопрошал о землях, что под дорогу царскую попадут, дадут ему новой земельки взамен аль нет? Чего говорить ему?

— Скажешь, Дмитрий Михайлович, то государю пусть челом бьет, как он решит, так и будет. А наше дело простое: знай дорогу стели, без остановки. Кстати монастыри тож обязаны в посоху людей давать. Думаешь, к лету придет Петрус в Рязань?

— Придет, токмо тама поперек пути семь иль восемь рек малых текет, мню хучь невелики они, на мосты через них уйдет времечко.

Забыл я про бетон, за всеми делами, а то чего проще трубы бросить большие, сверху забетонировать с запасом и гони дорожку дальше.

— Ты князь, примечай людей, коли кто, хоть совсем из простых, но старателен вельми, и дело творит с усердием, тому дари олафу прилюдно из денег, что яз тебе привез. Коль захотят остаться на работах лучшие люди, опосля посохи государевой, бери на оплату, чтоб трудились далее с охотой.

Визит вышел коротким. Прискакал сеунч от Бориса Федоровича с посланием, где тот просил вернуться в Москву.

Вернувшись в столицу и явясь к Годунову, застал того в возбужденном состоянии:

— Здрав будь Борис Федорович. Чего случилось? Зачем вернул меня с Коломны?

Тот залез в простой короб и выложил на стол серо-рыжие куски камня.

— Чего это? — Вопросил я.

— Железо с Каменного пояса царевич! Как же это? Как ты смог мыслями гору железа найти? Ужель вправду Господь тебе подсказки дает?

— Борис Федорович. Ты что? Мы ж с тобою раньше все порешали. Коль сказал яз весть, в том сомневаться не моги.

— И чего тама и медь, и камни самоцветные и злато с серебром взаправду есть?

— Я же сказывал тебе в горах камни самоцветные, железо, медь и каменный уголь, в реках золото и серебро во множестве неисчислимом.

— Что ж делать теперь?

— Как чего делать? Людей туда надобно селить, добытчиков руд, крестьян на пашню, кузнецов на выплавку железа.

— Это и так ясно. Где ж их взять то? Людишки у поместных дворян разбегаются, от того в оскудение приходят служилые люди мнози. Яз ноне сочиняю указ царев "Об урочных летах", чтоб пахарей привязать к земле, и не могли оне от хозяина свово уйти николе. Будет от того испоместным дворянам облегчение.

— Нельзя того делать Борис Федорович. Надобно снова вернуть Юрьев день в государстве нашем.

— Опять ты, мне палки в колеса суёшь! Отчего нельзя-то? Надобно так, чтоб войско у нас сильное было! — Вспылил Годунов.

— Борис Федорович, знаешь ты, как яз слушаю и уважаю тебя. Ты, как отец мне, свово не помню яз вовсе. Видение мне бысть, как поместный дворянин ездил по Руси и скупал души умерших крестьян у помещиков.

— Свят. Свят. Свят. Ты чего сказываешь то Дмитрий? Бога побойся! — Осеняя себя крестом, ужаснулся боярин.

— К тому придет, Борис Федорович. Поначалу пахотной землицей станут торговать с записанными за ней крестьянами, опосля просто людьми православными станут рядится и менять их на деньгу, коней, собак, да соколов.

— Прекрати немедля! Неможно мне подумать об сем! Как так христианами торговать?

— Указ твой станет тому причиной. Царство наше станет царством рабов, от того на многие сотни лет гнить изнутри примется.

— Так яз как лучше хочу!

— Нельзя того творить, отец мой. Коль оставим Юрьев день, так крестьяне пойдут к лучшему хозяину, бо плохой разорится, коли не поменяет свою жизнь. Размер земель за единым родом надобно ограничить, больше жаловать дворян в поместные, но без крестьян.

— А кому земли надобны без крестьян то? — Задал резонный вопрос Годунов.

— Давать земли служилым воинам на полудне, по Волге, где земля жирная и урожай даст втрое от московского. Тогда меньше оратаев больше хлебов растить станут. Яз у себя в уделе нашел крестьянина, так он и навоз в зиму на поля возит, и пчел себе завел, и плуги сковал лучшие железные, от того у него урожай случился на наших тощих землях самсемь, бо у крестьян на соседском поле сам-три самое большее.

— Что это за крестьянин такой расчудесный? Не помог ли ты ему советами своими?

— Ну, чуток подсказал. Так яз про то толкую, что при рачительном укладе можно втрое-впятеро большие хлеба снимать с пашенной землицы. Знаешь от чего погибла древняя римская цесария?

— От чего?

— От того, что в ней все делали рабы. Вскую стоять за царство бесправным человекам? Покуда империя воевала и добывала рабов, то новыми трудниками восполняла убыль не способных к делу. А остановилась в войнах, тут же и рухнула, потому, как слаба была изнутри.

— Значится, сказываешь, нельзя крестьян к землице вязать?

— Упаси Господь. Надобно дворянам дать облегчение. Оружие и броню за государев счет давать. Да к тому ж ты сам сказывал, что нужно нам войско новое, мастеровитое, чтоб не как стрельцы больше по лавкам сидело, бо занималось токмо воинским казанием. Коли подумать, гляди какая песня выходит. Дворяне служат и за то земельку в поместье имают, уважают крестьян своих, не гнобят, берут с них красную цену по согласию за труд пахарей. А коли сделать новое войско токмо чтоб воинским делом занималось и за службу верную давать надел на вечное пользование отслужившим воинам по заслугам. Коли, получил знак Георгия — получи лучший надел, где восхочешь, получил третью степень — больше надел и так дальше. Опосля плати налог государю земельный — остатнее твое. Бо коли не желает заслуженный вой пахать, так может землю свою продать иль у государя заместо надела деньгу на дело взять в цену его. А восхочет крестьянин купить землю у государя — установить цену по правде и пусть платит хлебом без лихвы, покуда не выкупит надел.

— Постой, постой, что это за новое войско такое? Что-то мы с тобою об том не говаривали ранее?

— Хочу просить тебя Борис Федорович, чтоб ты государю присоветовал новое войско по западному укладу обученное. Чтоб брать туда крестьян, что восхотят себе надел земли в вечное владение, али по государеву прибору слободских, монастырских, посадских, боярских детей сколь надобно станет. И служили б оне в войске, по пятнадцать-двадцать лет, занимаясь токмо воинскими хитростями. Ты же сам розумеешь, бо лучше любое дело сделает мастер, особо обученный своему ремеслу, чем крестьянин от сохи, аль ремесленник иль прикащик, как ноне стрельцов верстают. Жаль моих молодцов из шутейного войска Поместный приказ расписал по разным волостям, бо яз показал бы тебе разницу меж нонешними стрельцами и обученному правильному бою войском. Мы в уделе моем творили шутейный бой меж старой угличской сотней и конницей, будто татарской, так смех стоял, сквозь слезы.

— Где ж денег на то дело взять? И дорогу твою и новое войско нам не потянуть.

— Так стрелецкие полки пополоше распустить и с той деньги свободной, полк новый поставить, покуда един возле Москвы, где ни-то. Там в головы немцами воинскими обучить лучших дворян в тысяцкие да сотники, наибольших в умениях стрельцов в десятники, бо коли совсем молодцы и в пятидесятники и в сотники тоже можно. Опосля, надвое полк поделить и людьмя пополнив, два полка получим. Так лучше будет. Яз ведаю! Кстати к голодному времени охотников в войско поступить станет в избытке. Лучше вдали иметь красную долю, чем вблизи плаху и топор. У нас ноне лучшие пушки в мире, лучшие пищали, чем у соседей, коли новое войско, будет лучшее такоже, сможем царство Московское наравне с немецким цесарем, иль Турским султаном поставить.

— Блазнишь, Дмитрий Иоаннович, ано сам яз желал того. Твой обычай умно придуман, яз его с людьми воинскими обговорю. Но вот чего хотел с тобою порешать. Государь приговорил соделать полста пушек точеных.

— А к какому сроку надо?

— Да покуда без срока. В семь тыщ сто двенадцатом годе, это станется через семь годков, кончится вечный мир с Польской державой. К тому времени нам надобно иметь силу, чтоб в случае чего дать польскому крулю укорот!

— Един станок точит ствол за три седьмицы. Думаю соделать десяток станков таковых и творить по два-три орудия в месяц, бо коли срочно захотим пушек больше, так за месяц десяток сможем соделывать.

— Ну да, запас чпаг не тянет. Да, обмыслил ты в какое место убрать пушечный двор из столицы?

— Как тебе крепость Владимир? Ныне в запустении пребывает, на крайний случай мастера за стенами городскими отсидятся? Правда город сей лежит на велицей Владимирской дороге, торговых гостей тама с избытком случается. — Высказался я.

— Шила знашь, в мешке не утаишь. Бо покуда не ведает никто про тайну точеных стволов, так и спрашивать не станет, опосля можем запретить заморским инородцам во град Владимир ездить. Аль можем пушкарскую слободу в Ярославле устроить. Тама и ныне оружейники живут в малом числе. Опосля того как батюшка твой казанских людей усмирил, тамошние мастера в другие важные города исходят. Бо Ярославль и от больших дорог в стороне стоит. Тако и крепость тама каменная, не то, что во Владимире деревянном. — Тут он задумался. — Обаче запамятовал яз. Через тот город торговля с немцами идет через Архангельск. Аглицкие торговые гости имеют там, с позволения государя, гавань и склады велицыя, такоже галанские и цесарские немцы дворы держат.

— Значит Владимир. — Утвердил Борис Федорович. — Яз царевым словом там новый государев пушечный двор велю устроить. Ты Дмитрий Иоаннович укажешь мастерам, каковые дома и амбары возводить, и станки для точения за тобой.

— Постой, постой, Борис Федорович. — Я прикинул в уме. — Год окончания мирного договора с Польшей, мнится мне, створится с самым страшным голодом.

— Об том не бойся. Яз весь хлеб в государстве под царево дело взял. Ноне торговать большим запасом зерна монастырям, купцам и гостям торговым заповедано. Никто про неурожай трехлетний не ведает. Тако и не мыслят по житницам прятать, коли государь по честной цене берёт хлебушек. К мрачным годам приуготовимся с вельми большими запасами съестными, бо коли с персидским шахом такоже сторгуемся, так глада и не приметим вовсе.

— Борис Федорович. Спас ты сотни тысяч христиан православных, бо об том и ведать никто не будет.

— Мы станем ведать и довольно. Думаю, окромя дорожных дел твоих, надобно исчо чего придумать. Больно много бездельных голодранцев на Москве случится. Можно их на обустройство крепостей поставить, по закатным украйнам, бо с деньгой напряжно. Но валы обсыпать, рвы почистить, деревянные прясла заборол поправить можно безденежно. Пути торговые можно такоже обустроить. Чего может, ты скажешь дельного?

— Да нет, ничего на ум не идет. Борис Федорович, желаю яз с женою отъехать к Устюжне. Не станет препон от государя мне?

— Ноне спокойно в царстве. Думаю, не будет Федор Иоаннович перечить в том. С собою захвати градодельцев. Как повелел царь поедут оне к Устюжне каменный собор строить.

— Почто в зиму то ехать? По зиме не строят в царстве нашем?

— Градодельцам виднее вестимо. Оне сказывали надобно заранее место осмотреть, да камень мож поблизости найдут.

Глава 18

Сборы в Устюжну заняли несколько дней. Кота, которого подарил царь, с гордым именем Кесарь, жена тоже взяла с собой. По моему заказу, царские мастера кожевенники стачали кожаный футляр, и любимую игрушку жены — телескоп, отныне можно было перевозить совершенно безопасно. Ко мне обратилось несколько вхожих в кремль людей, с малыми детьми в семействе, с просьбой о продаже сказочных игрушек, как у малого сына Годунова. Видно Борис Федорович похвалился по случаю калейдоскопом. Эта не сложная затея, содержала в себе интересный потенциал по доходности. Немного, но тут московка, там новгородка и глядишь, на рублик накапало. Стоило основать мастерскую в Угличе, конечно на фоне зеркальной мастерской это копейки, но нужно расширить номенклатуру выпускаемой продукции. Подзорные трубы среди первых воинских людей вызвали жуткий ажиотаж, нужная вещь для полководца. Так, что мои планы, на основе мастерской Иоганна Зилингера, устроить мануфактуру по выделке подзорных труб и телескопов получили мощную поддержку.

Среди архитекторов, едущих в моем обозе к северному городу, оказался знаменитый Федор Конь. Узнав об этом от Афанасия, я сразу выразил желание познакомиться с великим градодельцем, но обстоятельно поговорить удалось только в Угличе, на пиру, куда я пригласил лучших своих людей.

— Федор Савельич, откуда ты родом. — Спросил я его.

— Из деревеньки Болдино, что рядом с Болдино-Троицким монастырем под Дорогобужем. Тама и грамоте монаси наставили. Яз в детские года, да по молодости трудовит был вельми. Без устали любые дела творил, хуч деревья вали, хуч дрова коли, словно двужильный, от того и прозвище таковое прилипло — Конь.

— Вправду чтоль? — Удивил меня пятидесяти пяти летний мужик. — А фамилия у тебя каковая?

— Ивановы мы. — Крепкий телом, что не удивительно для каменщика, известный строитель не производил впечатления немыслимого силача.

— Как же стал ты во главе строительства первой крепости царства Московского?

— То длинная история. Яз по молодости с батюшкой твоим в прю встрял.

— Как это?

— Да не с самим прям, грозным государем. В монастырь опричники прискакали ярые, пятеро, со своими метлами и гнилостными мертвыми собачьими главами у седел, скоморохи бездельные, бо старшиной из них немец Штаден, и ну хулить игумена и поносить грязно. То просто — сей монастырь богат вельми, лавки торговые по городам большим держит, мельницы, борти, скотные дворы, рыбные ловли во множестве емлет. Так сии охальники желали деньгу беззаконно с монасей стрясти, ну яз не стерпел и тумаков им надавал.

— Что, один пятерым? — Поразился я.

— А чего? Дурные людишки были, вот разве немец покрепче оказался. Так яз разошелся и того Штадена тако сильно отмутузил, або все думали помрет, бо монаси его спасли, выходили. Он исчо сказывают книжку опосля поганую про Русь сочинил. А како люди те были царевыми, тако мне могли кнута дать и ноздри вырвать, аль убили б. Так яз за рубеж и дернул на коне опричном, чего там до Смоленска два дни верхами, а за ним Польская земля дальше лежит и царева рука не достанет. Вот по неметчине походил и по Цесарской земле и по Франкской и у Фрязинов в городе Рим бывал, бо есть то надо, так яз каменщиком и рядился по стройкам. Бо коли трудовит и старателен вельми, так повсюду в первые люди выходил. Яз и на строительстве храмов папистских трудился и при устройстве фряжских крепостей такоже бывал. Тама не так како у нас, не поверишь, царевич, последний бедняк в каменном доме живет. И храмов и сильных крепостей там вельми много. Бо время спустя немалое, по случаю полские торговые гости поведали, або русский царь опричнину свою упразднил и норов свой буйный унял, тако яз в родную землю и возвертался. Боле дюжины лет по городам немецким трудился, або как на Руси показал мастроту свою, так мне и важные каменные строительства доверили, бо опосля уж и до Царева Белого города дошло.

— А вскую ты нынче к Устюжне едешь? По зиме же не ведут каменное дело на Руси? — задал я интересовавший меня вопрос.

— Надобно место найти верное, да сам собор образом придумать, опосля, ежели рядом случится белый камень, так много царевых денег можно сохранить. В зиму камень искать любо-дорого, деревья да поросль зеленая взору не застят, и реки не мешают покуда в панцире ледовом. Горододельный камень, чтоб много было, издалека видать. Так что есть к тому резоны. Ну, коли не найдём окрест нужного камня, так из привозного возведем, ноне хорошо, на реке большой строиться станем. Не сумневайся царевич будет храм вельми велик и красотой нарочит.

— Скажи Федор Савельич, боярин Борис Федорович не дарил тебе книги франкского мастера Бар-ле-Дюка "Фортификация. Тайны линейного искусства"?

— Дарил.

— И как тебе мысли в сей книжке?

— Хитро придумано. У фрязинов видал похожую манеру на новых крепостях. У немцев доселе тако не строили, у нас тем боле. Перекрестный пушечный огонь с соседних стен, множество дел кровавых сотворит с идущим на приступ войском. Бо яз на углах все одно башни бы поставил. Оне завсегда не лишние. Тут Борис Федорович, желал крепость строить Смоленскую в камне, да раздумал покуда. Тебе про то ничего не ведомо?

— Борису Федоровичу виднее. — Ушел я от ответа. — Вот, что Федор Савельич, надобен мне мастер по камню. В книге латинской про древнюю римскую пору записано, как камень творить жидкий, опосля заливать его в короб и тем имать хоть блок строительный, хоть крепость целиком, али мост вельми крепкие.

— Да ну? Не слыхал яз про то в неметчине. — Удивился градоделец.

— Много забыли там, после воинских бед. Как у нас, опосля вторжения мунгитов, множество ремесел запропало.

— Так до тепла летнего яз и сам готов таковую затею опробовать и мастера мои помогут с охотою. Сказывают, богат ты на придумки дельные, а за таковой способ литья зданий велицых яз бы чего хошь отдал!

— Договорились мастер. Будем с тобою, творить сею придумку по зиме.

Мои мысли по созданию малогабаритного личного оружия упирались в проблему капсюля. К сожалению, Михайлов пока не смог получить материал, который взрывался бы от удара. Хотя по его словам, у него как-то раз получилось нужное вещество после варки хлорных веществ и поваренной соли, но повторить этот процесс он не смог. Интересно, а если в капсюль засунуть порошком иль маленькими кусками кремень, металлическую стружку и порох, может он воспламениться от удара или нет? Надо попробовать в устюженских мастерских такую методу. Вдруг выйдет?

Пока стояли в Угличе, взял у мастера Стеклова одного стекловара и вместе со Стенькой Михайловым запустил новое минипредприятие по выпуску калейдоскопов. Моя была идея и реализация, за Михайловым зеркала, за стеловаром стекла, простые и разноцветные в виде крошки, изготовление картонных трубок и оклейка, молодой женой Михайлова, игрушки в красивую ткань. Ежели торговать по рублю, а чего вы хотели с зеркального прибора, то бездонный рынок нас обогатит даже на игрушке. Хотя поначалу цену надобно выше ставить, пускай богатеи и иноземные купцы мошной потрясут.

Опять приходил жаловаться Фролка Липкин.

— Государь, как хошь, а вовсе посадские людишки твои, стыд потеряли.

— А чего такое?

— Да по осени в нескольких огородах картошку видал. Бо где они ея пояли? С поля твово сперли. Надобно, тех посадских, у кого корешки в хозяйстве сыщутся, на суд губному старосте отдать. Пущай он с их дворов протори и убытки твому гомину взыщет. По осени картошки собрал всего семь десятков мешков, остатнее с поля городские потаскали.

"Значит либо распробовали, — подумал я, — либо на развод берут".

— Ничего Фролка, следующий урожай на торге Уличском продадим, и коли кто продолжит с княжьего поля корни иноземные бесчестно таскать, так староста им работенку найдет. Ты озимые посеял?

— Да государь, лучшей озимой рожью на поле с под картофеля отсеялся. По осени погода устоялась. Дожди прошли обильные, даст Бог — он истово перекрестился — по следующему году снимем богатое жито.

— А крестьяне на поля свои зачали возить навоз?

— С сего года. Оне как увидали прошлогодний урожай, так все до меня цеплялись, вопрошали, кому яз душу продал, безбожники. Бо ныне и навоз возют, но его в хозяйствах маловато, так и с речки грязь берут и с болота жижу на поля таскают. И зерно свое видал, оратаи по дворам веяли для лучшего на посев.

Ну и слава Богу, подумал я, сдвинулся камень крестьянской косности, теперь водичка потечет, в виде обильных урожаев.

— Вельми удоволен яз тобой. Велю тиуну Угличскому наградить тебя десятью рублями принародно, а с урожаев моих земель кои ты работаешь, будешь брать себе десятину.

Путь на Устюжну шел больше лесами, был извилист и богат колдобинами. Вот чего надобно сделать — прямой путь с ямами по краям, а коли выйдет с каменной подсыпкой.

Устюжна встретила огромной толпой горожан. Встречали с хлебом солью. Церковники прямо на въезде провели молебен. Я, как и свита желали добраться, наконец, до усадьбы с мягкими постелями и горячей водой, но пользуясь оказией, повелел государеву дьяку Матвею огласить грамоты об учреждении наград Святого Георгия и Святой Ольги. Трубный голос дьяка, которого я вез, чтоб обучить будущих студентов Оксфорда, английской речи и письму, гремел как иерихонская труба. Чиновник был вельми богат телесами, в смысле по-богатырски могуч. У такого учителя не забалуешь.

После оглашения царева указа, я стал вызывать перед людьми, отличившихся, начиная с Гушчепсе и Бажена Тучкова. Каждому вручал именной указ царя, воинским людям, соответственно медаль Георгия четвертой степени, а медикам и лучшим людям Устюжны золотой знак Святой Ольги. Всем полагалось также денежное вознаграждение.

Всем медикам вручил, сделанные московскими мастерами, фонендоскопы. Пора уже вводить в медицинский оборот приборы, для научного ведения дела.

Обустроившись на дому и отдохнув после дороги, на лодке с рындами отправился к Савельеву. Механические производства встали на время эпидемии и готового локомотива я не увидел. Но работы были действительно близки к завершению. Стальные колеса, мощная дубовая рама, сверху венчались могучим прямоугольным котлом. Перед колесами были смонтированы два паровых цилиндра с тягами.

— Вот государь, — обратился ко мне Федор, — почти готово все. Остатние дела короб соделать для людей, что дрова станут в топку метать.

— А у тебя стенка котла так наружу и идет?

— А како надоть? — не понял вопроса мастер.

— Паровоз быстро станет бегать по дороге, его аер не будет ли охлаждать вельми?

— Как-то яз сам не подумал. Верно царевич, надобно ещё кожух сверху соделать.

— Вот что Федя, придется нам твоё дело вместе с людьми в Коломну перевезти.

— Вскую нам Коломна?

— Внегда паровоз ты построишь, как его на дорогу доставить нам? Разбирать коли, так все одно части великие будут и на месте сборки надобен еще завод и люди, чтоб собрать. А малые куски паровоза из Устюжны к Коломне вельми легко доставить, коли идет струг на Москву рекой Окой. Так что доделывай паровоз до весны. По первой воде разберем твою машину, амбар великий, людей возьмем и все уйдем к крепости коломенской. Там все соберем заново и зачнем пяток паровозов строить с тележками грузовыми. Через год у нас будет боле ста тридцати верст железной дороги с мостом через Оку, тако там обкатаем наше детище.

— Почто же мы изначально в Устюжне почали сей паровоз?

— Ну, здесь кузнецов умелых много и железные детали без задержки идут, и станки были только здесь, для первого дела, важные причины.

В этом году из Устюжны уйдут токаря с большими станками на пушечный двор во Владимир, он, на реке Клязьме расположен, так что переезд не сложен технически, и Паровозный амбар к Коломне уйдет, но ружейная изба останется и Бумажная мануфактура великая, и станкостроительный амбар.

Выдал станочникам заказ на десять больших токарных станков. Кстати на этих же станках станем точить оси для лафетов орудий и колесных пар паровозов.

Эксперимент с капсюлем набитом порохом, кусочками закаленной стали и кристаллами кремния можно считать удался. Не срабатывал каждый второй, да и сам капсуль пришлось сделать достаточно большим. Но имея шести зарядный барабан, у меня будет три выстрела. Так что надо придумать ударный механизм для револьвера. Проблема, что настоящего миротворца я в руках не держал никогда, в советской армии у рядовых случалось пострелять лишь из пистолетов системы Макарова. Как сделать механизм поворота барабана и прижимания его к стволу для лучшего свойства выстрела я не знал. Но можно сделать простую пружину, а поворот барабана ручным.

По совету градодельца Коня с городов Московского царства были доставлены в Устюжну молодые мастера, которые зарекомендовали себя с лучшей стороны при строительстве Царева Белого города. Царский градоделец сам из них отобрал пятерку лучших. Они и семеро лечцов во главе с Баженкой, теперь учили английскую грамоту под руководством безжалостного здоровяка-педагога. В мае будущие студенты уплывут в Лондон. В Оксфорде обучение длилось десять-двенадцать лет, но не знаю, есть ли надобность столь долго держать за рубежом необходимых на Руси людей. Будем решать по переписке через посольство. Все, кроме князя Василия Туренина, сына Ивана Самсоновича, который опекал меня во время борьбы с моровой болезнью в Устюжне, были выходцами из посадских людей, или крестьянского сословия. Посылка в заграничное учение дворян, казалась мне пустой затеей. Для будущегоМосковского университета на Воробьевых горах, нужны архитекторы, медики, физики, геологи или как их сейчас зовут рудознатцы. Пойдут ли дворяне на таковые профессии учиться? Думаю, вряд ли, а для простых людей это шаг, сулящий небывалый сословный рост. Это как в армию брать дворян: в конницу все согласны, а в пехоту только в командный состав. Иначе поруха чести родовой! Ныне даже торговать дворянам считалось подлым делом.

Федор Савельич определил, с моего согласия, местом строительства каменного собора, берег реки Мологи, главным фасадом на закат, и соответственно алтарем в сторону восхода, по христианской традиции. Архитектор, годного для строительства камня, опросив горожан и исходив окружающую местность, не нашел. Оно и не удивительно, вокруг болота, скальных выходов нет. Определив для себя интересовавший его круг вопросов, градоделец насел на меня с целью пробы метода получения жидкого камня. Понятно, как он выбился в люди, такого настырного и дотошного человека я не встречал ни в одной из своих жизней. На дворе стоял декабрь, надвигались долгие праздники, но Федор Савельевич был неумолим. Для опытного процесса я решил использовать старую доменную печь, с которой начиналось мое знакомство с городом. Она стояла без дела уже несколько лет, так как треснула через несколько дней использования. Я дал заказ архитекторам починить печь, а кузнецам стянуть её железными обручами. Все же это был эксперимент, а тратить время и деньги на не гарантированный результат я не хотел. С другой стороны отступать я тоже не собирался, бетон мне нужен. К материалу для цемента тоже был вопрос, какие пропорции смешивать?

Объяснив градодельцу каким образом древние римляне получили первый цемент, я через несколько дней получил от мастера готовый рецепт, семь частей песка и три части известняка. В малых доменках Федор прожарил разные пропорции состава. Из каких-то вовсе ничего не вышло, другая смесь слишком быстро твердела. Для помола получившейся массы в цементную пыль понадобится мельница, и мне пришлось заказать устюженским литцам железный барабан на горизонтальной оси с крышкой и свободно бегающим внутри массивным чугунным бегунком. Таким механизмом с приводом от паровика я надеялся смолоть конечный продукт, впрочем, и для подготовки смеси он тоже пригодится.

Пока кузнецы выполняли заказ, требовалось доработать орудие, которое мы привезли с собой обратно к Устюжне. Пушка была хороша, но нуждалась в прицеле. Я думал о двух путях: первое это простой отвес, установленный на ствол, целик на нем и при стандартном заряде пороха, в зависимости от угла подъема ствола и совмещения пенька мушки и отверстия целика, мы получали попадание в цель; второе то же самое, только прицел оптический, для лучших пушкарей-снайперов. Победа одним залпом, что может быть лучше. Скоординированные выстрелы по полководцу вражеской армии, а обезглавить вражескую армию — значит победить. Коли у нас будет преимущество в артиллерии, этим надо пользоваться, пока враги не переняли метода. Сейчас полевая артиллерия практикуется только в шведской армии, там применяют бронзовые пушки небольшого калибра. Маневра огнем не знают. Оптикой займусь сам, а механический прицел поручу пушкарям, только единые отверстия на пушках надо утвердить, чтоб базироваться на стволе.

Время бежит быстро и вот опять наступил канун Рождества. Почему-то в этот раз праздничное настроение пришло и осталось в доме надолго. Я приказал срубить в лесу пышную елку, как бы для немецких мастеров, и в трапезной стояла зеленая красавица, которую украсили под моим руководством любимая жена и её подружки. Приятный запах хвои будил воспоминания о детстве, том которое я почти забыл. Во церквах почтили память ветхозаветных пророков, с чтением берущей за душу молитвы Ефрема Сирина. В пятидневные предпраздничные дни в церковных службах священники взывали к душам паствы, молили отринуть помыслы от мирской суеты, прогнать нечистые мысли, ведь скоро Дева Мария принесет в мир сына Господня, коему предназначено омыть человеков от первородного греха. В последний предпраздничный день Навечерия Рождества Христова богослужебные тексты полны сочувствия к мукам матери, рождающей в земной мир Бога. Трагизм страданий, после пришествия сына Господня переходит в радостное ликование: Бог с нами!

В светлое Рождество, отслужили литургию Иоанна Златоуста, за ней исполнили торжественные праздничные антифоны. Красок песнопениям нынешней службы добавил поразительный бас дьяка Посольского приказа Матвея, казателя аглицкой речи.

Праздничный стол был великолепен, помимо традиционных жареных поросят, царской рыбы, пирогов, кулебяк с разнообразной начинкой, на столе стоял салат Оливье, жареная и мятая картошка, маленькие желтые помидоры, имеющие яркий вкус диких плодов. За столом, кроме жены, сидящей рядом, находились мои люди. Надо же, как их много! Казначей Ждан Тучков, военный советник и окладчик Афанасий Бакшеев, литец Федор Савельев, медик Бажен Тучков, немецкие мастера Бруно Вебер и Иоганн Зилингер, рында Григорий, архитектор Федор Конь и другие, отметившиеся в моей памяти, люди. Всем им я изменил жизнь, надеюсь к лучшему.

Сам я не очень религиозен, скорее это обязанность родича царя. Не может наследник царя не быть истинным православным.

Для Федора Коня религия была тем, что давало ему заказы на стройки. Как только отзвучали праздничные службы, где я был обязан присутствовать, он вцепился в меня, как клещ, да и во всех, кто ему был нужен и практически заставил приступить к работам над цементом. Агрегат для помола исходных материалов был сделан очень быстро. Так как засыпать в домну полученную пыль я счел не верным, так как она просто забьет трубу шахты и огонь погаснет, потребовалось сделать, что-то вроде агрегата для верчения пороховой мякоти. Так как полученная пыль не желала скатываться, в задуманные нами маленькие шарики, в состав пришлось добавить немного глины. Плавку доверили кузнецам, но градодельцы всем составом внимательно наблюдали за процессом. Конечно, ковали были несколько удивлены, что царевич желает в домне жечь камень, но так как за работу и материалы было щедро уплачено, приступили к плавке. Так же как и при получении железа, пластами уложили уголь и каменные пористые шарики. По срокам преобразования продукта, тоже никаких идей у меня не было, поэтому решили жечь доменную печь с периодической подсыпкой угля и исходных материалов весь день. Насос с приводом от паровика выступал в роли поддувала.

По завершении плавки и охлаждения печи получили еще одну проблему: если металл под своей тяжестью сам выливался в литник, то каменные кругляши спеклись, и добыть продукт получилось, только взломав стенку шахты и кайлом выбив жженые камни. По виду каменные шарики имели черный в самом низу, сероватый в средней части и практически не изменившийся белый цвет сверху. Для понимания удался ли эксперимент, взяли массу из середины и отправили на помол в барабан-мельницу. После нескольких часов получилась пыль, по виду и запаху настоящий цемент. Замешав порошок с водой, песком и щебнем оставили его на ночь в тепле. Длинный брусок серого камня, полученный в результате, крошился в первые часы, потом высох, побелел и превратился в кусок бетона, который смогли разбить только кувалдой. Прочность бетона замешанного первой промышленной партии цемента была куда выше известняка, из которого строилось большинство зданий на Руси.

Простите за каламбур, но Конь был на седьмом небе от счастья. Для меня это был также знаменательный день. Теперь мосты для моей железной дороги перестали быть проблемой.

Где-то в конце января, когда праздники уже прошли, мне нанес визит Иоганн де Гмелин, давно его не было видно.

На этот раз он был не один, а в сопровождении свиты из трех десятков человек, дворян и слуг. Через дьяка-толмача посольского приказа, приехавшего с иностранными гостями, де Гмелин попросил меня выйти на крыльцо.

Явившись с ближними людьми на рундуке, я стал свидетелем торжественной церемонии. Выстроенные в две колонны иноземные дворяне держали в руках древки со знаменами, как я понял каждый флаг, отражал претензии на владение королем Испании тех или иных земель. Яркие одежды знаменосцев и тяжелые разноцветные флаги, подчеркивали торжественность представления. Два герольда с трубой и барабаном отыграли небольшую торжественную мелодию. "Что тут происходит?" — подумал я.

Меж тем действие продолжалось. Де Гмелин, одетый по испанской моде: в колет, короткие штаны буфами, шоссы, в коротком плаще, в берете с пером, прошел через строй своих людей, сопровождаемый парой дворян, и слугами, которые по двое тащили тяжелые сундуки и ларцы. Не дойдя до крыльца нескольких шагов, он, сорвав с головы берет, виртуозно поклонился и, передав головной убор слуге, достал из ларца, поднесённого дворянином, свиток с тяжелой золотой печатью на витом шнуре. Развернув его, он принялся торжественно зачитывать послание на испанском языке. Несмотря на десятиградусный мороз, все люди посла, одетые пижонски, и совсем не по погоде, держали марку и стояли не шелохнувшись. Видом, выказывая интерес к речи де Гмелина и ничего не понимая, я подозвал пожилого дьяка Посольского приказа.

— Эй, толмач, яз не понимаю ничего. Можешь в общих чертах пересказать, об чем толкует посол?

— Как повелишь, царевич. Он от лица короля Гишпании Филиппа II и множества других царств, земель, и титулов благодарит тебя за спасение чести гишпанской короны, призывает в послухи Господа Бога, або не запамятует оказанной священному королевству услуги, радуется, бо ты поддерживаешь его права на владычество над законными его землями европейскими и создание всемирной монархии под его короной. Сказывает, Господь послал кровного родича царя Московии, дабы спас он христианнейшего из королей. Ноне ругает аглицкую самозванку. Сызнова благодарит тебя за спасение города Кадиса, жалует многими дарами, и желает тебе здоровья и долгих лет и хочет дальше с тобою кровным родичем царя Московии купно бысть, супротив самозванки аглицкой.

Посол продолжил свою речь по-русски:

— За спасение Вашим Высочеством города Кадисса, флота Его Величества и воинской чести, понесшей ущерб после Гравелинского поражения флота его Величества от подлых пиратов нечестивой английской самозванки Елизаветы восемь лет назад, имею честь передать Вашему Высочеству дары от моего государя Филиппа II Благоразумного, милостью Божией короля Испании, Англии, Франции, Португалии, Неаполя, Чили, Иерусалима и Ирландии, защитника веры, императора обеих Индий, князя Кастилии, Арагона, Валенсии, Леона, Гранады и Сицилии, эрцгерцога Австрии, герцога Милана, Бургундии и Брабанта, графа Габсбургского, Фландрского, Тирольского. — С этими словами вложив свиток снова в ларец и поклонившись, он поднялся по лестнице и вручил его мне.

— Прошу принять от моего государя орден Золотого Руна. Это высшая награда во всем христианском мире. — Он взял из красивого черного ларца тяжелую золотую цепь, состоящую из прямоугольных звеньев, имеющих вырезы в виде буквы Х, и других с шариками и отходящими от них лучами. Также вложил мне в руку, отделанный большими изумрудами золотой знак, размером с ладонь, с красной лентой, а на плечи накинул длинный плащ из тонкого красного сукна, отороченного мехом, и украшенного золотой вышивкой. Затем жестом дал команду, и слуги принялись в очередь подносить ларцы.

— Примите, Ваше Высочество: книга в восьми томах известного испанского кабальеро и священника Педро де Сьесса де Леона с названием "Parte Primera de la Crónica del Perú" "История Перу". Описание и история страны за великим океаном лежащей, где ныне правит мой король. Яз присоветовал, моему монарху сей дар, зная вашу приверженность печатному слову. — Тут он призвал следующую пару слуг.

Те поднесли сундук, в котором лежал полный латный доспех, покрытый черным лаком. Все детали стальной брони были отделаны обильной насечкой, инкрустированной золотом. Края ворота, подола и рукавов поддоспешной кольчуги были с золотыми звеньями или позолоченные. Шлем комплекта имел вычурную форму со сдвижной личиной, в виде коронованной усатой морды.

— Мой наихристианнейший король просит Ваше Высочество, коли случится выйти на бранное поле, непременно надеть сей доспех. Это творение лучших миланских мастеров. — Так пояснил сей дар, испанский посол.

Следующим оказался немалый ларец, полный изысканных украшений из серебра, золота и драгоценных камней. Все вокруг, кто сие видел, онемели.

В плоской шкатулке поднесённой после, лежал большой золотой крест, отделанный россыпью рубинов.

Далее последовал ларец из черного дерева, в котором оказался золотой божок инков. Статуэтка, размером около трех пядей в высоту, имела гротескную толстую фигурку с пышным головным убором сложной формы. Далее слуги поднесли мешки с пряностями и несколько отрезов богатой парчовой ткани. После поднесения даров герольд снова протрубил мелодию и все иностранцы поклонились.

— Я благодарю законного монарха Испании за дары. Желаю ему здоровья и долгих лет на троне. Уважаемого кабальеро Иоганна де Гмелина со свитой прошу быть моими гостями. — Произнес я ответное слово.

Ждан с дьяком занялись посольством, а мы с послом и сопровождающими его двумя дворянами прошли в горницу.

Угостив нежданных посетителей, горячим сбитнем и отогрев, я перешел к расспросам.

— Что-то давно не было вас видно у меня в уделе.

— Увы, Ваше Высочество, некоторое время я провел в заточении.

— Как это?

— Поначалу мне не поверили, и как тут у вас сказывают, наложили опалу. — Он невесело усмехнулся. — Благодаря родственным связям, я донес ваше предупреждение до ушей короля, и он приказал пятому герцогу Альбе Антонио Альваресу де Толедо и Бомонта принять меры. Когда в начале июня стало известно о выходе английской эскадры в сто вымпелов, его Королевское Величество знал место нападения. Срочно в Кадисе и окрестностях сосредоточили более тридцати тысяч панцирной пехоты. На корабли посадили усиленный экипаж с воинами абордажных команд. Король желал поквитаться за поражение флота под Гравелином. Рассказывают, что когда ему сообщили о разгроме великой эскадры, он не показал сильных эмоций, но все знали: его величество был унижен и крайне огорчен.

— Расскажите мне о ходе битвы.

— В этот раз Ало́нсо Пе́рес де Гусма́н, 7-й герцог Медина-Сидония, который отвечал за оборону побережья Андалузии, показал себя с лучшей стороны. Хотя ходит слух, что сам герцог был болен, а все распоряжения за него отдавал его секретарь. Когда в виду Кадисса появилась английская эскадра, из порта в лодке под видом рыбака был выслан старый солдат, который передал англичанам и голландцам ложную информацию о слабости обороны порта и крепости. Позволите бумагу и перо?

Я приказал принести. Де Гмелин на листе обозначил вытянутый полуостров Кадис, серп залива Кадисской бухты, укрепления береговой батареи Сан-Фелиппе и Замок Санта-Каталина в Пуэрто де Санта Каталина.

— Английская эскадра состояла из ста восьми кораблей. — Продолжил де Гмелин. — Сорок восемь боевых, остальные транспортные. У испанского флота было двенадцать больших боевых кораблей, двадцать прекрасных галер Андалузской эскадры и несколько десятков реквизированных торговых судов. Английский флот поделился на десант, в основном вспомогательные суда с малой осадкой, и боевую эскадру, которая войдя в залив Кадисской бухты, должна была блокировать испанские боевые корабли в порту. В виду отсутствия ряда старших офицеров, флотом командовал вице-адмирал флота Индий Сотомайор. Он решил отвести все корабли вглубь внутреннего залива к Сан Фернандо Наваль. Когда англо-голландская эскадра, под командой Роберта Девере, второго графа Эссекса, высадила десант со стороны моря в окрестностях Кадисса, с целью взять город и его батареи, а боевые корабли англичан, глубоко зашли в залив Кадисской бухты, одновременно по сигналу, выступили испанские латники, спрятанные в домах Кадисса, и в атаку пошли галеры Андалузской эскадры. Десант англичан, видя многократное превосходство армии моего короля, благочестивого Филиппа II, после недолгого сопротивления сложил оружие. Галеры, связав крупнейшие корабли абордажным боем, дали время подойти парусным галеонам, фрегатам с огневой поддержкой и торговым судам с воинами на борту, такоже береговые батареи, так и не занятые врагом, показали себя с лучшей стороны. Англичане в тесной бухте не могли маневрировать и часть из них в ходе боя села на мель, и с остальными вошедшими в залив галеонами и пинасами была взята на абордаж. Испания одержала полную победу. С боем пояли тридцать шесть воинских корабля, средь них "Арк Ройал", "Дью Рипалс", "Мероноур", в плен попало больше шести тысяч англичан, а также лорд высший адмирал Чарльз Говард первый граф Нотингем, фаворит английской узурпаторши Елизаветы Роберт Девере второй граф Эссекс, адмирал голландской эскадры Ян ван Дювенвоорт. Празднования в Мадриде длились десять дней. Я был принят в главной резиденции королевства, дворце Эскориал самим королем, и мне высочайшим рескриптом пожалован титул графа де Бесалу с землями в Каталонии.

— Что ж граф, я очень за вас рад. Расскажите мне об Испании.

— В нынешнее время моя страна в упадке.

— Граф, ваши люди вам верны?

— Оставьте опасения, Ваше Высочество, они не ведают словенского языка. Политика моего государя не очень удачна. В прошлом году испанскому войску пришлось покинуть Париж. Его Величество желал оставить корону Франции за мужем своей дочери, но у него ничего не вышло. Торговля и мануфактуры сворачивают обороты, из-за высоких налогов. Крестьяне живут в очень тяжелых условиях. Король завел для управления своими землями множество чиновников, но в королевстве царит хаос. Семь лет назад он жестоко подавил восстание дворян и горожан Сарагосы, походя в этом на вашего жестокосердного отца в Новгороде. В стране пылают десятки костров инквизиции, на которых сжигают по сотне человек за раз. Победа, подаренная вами моему монарху, как луч света в ночи. Так что если вы возлагали какие-то надежды на моего короля, оставьте их.

— Почему же вы служите такому монарху?

— Это моя судьба. Во Фландрии мой род лишился всего. А Испания ныне величайшая империя мира и дала мне кров. Ваш великий и грозный отец расширил земли Московии и одолел множество врагов, то, что он был жестокосерден и к подданным своим, не помешало им, верно ему служить. И я служу королю Испании, как велит мне моя честь. "Лаборес гигунт хонорес". "Труды порождают почести". Простите, Ваше Высочество, мне надобно вернуться к посольскому двору в Москве. Нет ли у вас каких либо сведений для моего благочестивого короля?

— Увы, граф, мой источник иссяк. Но у меня есть важный подарок для флота вашего монарха.

— Какой? — заинтересовался де Гмелин де Бесалу.

— Страдают ли ваши моряки от тяжелой болезни во время долгого плавания, когда распухают десна и выпадают зубы?

— Да, Ваше Высочество, она прозывается "морской скорбут", от неё гибнет множество моряков.

— Я знаю, как сделать, чтобы болезнь никогда не появилась на корабле!

— Ваше Высочество, если это правда, мой король не постоит за наградой.

— Мне нужна одна услуга, которая не слишком обременит правителя великой дежавы.

— Я весь внимание, Ваше Высочество.

— У меня есть суконная мануфактура, но она дает лишь грубую ткань. Мне надобно для моей державы стадо овец лучшей тонкорунной породы. Яз слышал в Испании таковые в избытке?

— Я в сомнении, Ваше Высочество, не смотря на упадок суконных ткацких мануфактур, сии овцы к вывозу запрещены.

— Все равно, я высказал своё пожелание, но это не сделка. Яз дарую нужную королю Испании весть и жду ответного жеста, необходимого мне. Итак, если в пищу морякам в дальних походах давать, апельсины, лимоны, квашеную капусту или кислые ягоды, то болезнь никогда не придет.

— И все? — Удивился де Гмелин.

— А чего вы ждали? Молитвы, изгоняющей Дьявола? Сделайте, так как яз сказал, и увидите здоровых людей, вернувшихся из похода.

— Я передам моему благочестивому королю ваши слова Ваше Высочество. — С поклоном посол со свитой удалились.

Наконец-то я смог сделать любимой жене царский подарок, передав в её владение ларец с драгоценностями. Небольшие подарки за предыдущий год не в счет.

Глава 19

Ну что ж, за месяц февраль была организована новая мануфактура, Оптическая. Мастер Иоганн Зилингер получил долю от прибыли, которая его обогатит и исполнит все его желания. Молодой оптик подходил к московским горододельцам с заказом на строительство каменного дома в Устюжне. Доходы ему позволяют. Производство подзорных труб встало на поток, конечно, все упирается в стеклянные линзы, работающему от сделки токарю, выточить бронзовые тонкостенные корпуса не проблема. Необходимо как-то механизировать процесс шлифовки заготовок, хотя бы на черновых операциях. Вернувшийся из Москвы мой личный розмысл Савва Ефимов, получил от меня заказ сотворить приспособления и станки для ускорения процесса обработки стекла.

Выработка цемента, набирала обороты. Исходное сырье, и готовый продукт перемалывало уже несколько железных бегунковых мельниц. А домна вставала только на вызрузку-загрузку. По весне придется цементный завод перевезти в Коломну. Большой спрос на уголь в Устюжне взвинтил на него цену. К тому же исходного сырья полно и на Оке, а готовый продукт я планирую поставлять на строительство железнодорожных мостов.

В настоящее время кузнецы разрабатывали процесс вытягивания длинных металлических стержней. Понадобится арматура для железобетона.

Токаря выточили мне несколько десятков патронных гильз из бронзы. Медники в размер медные колпачки для капсюлей. Ефимов, по моим наброскам, выстругал из дерева макет револьвера с барабаном. Оружейники из ружейной избы сделали форму для отливки пуль и приспособление для запрессовки капсюля и пули в патрон. Так как никто не представлял конечного изделия, то секретность сохранялась. Не желал я утечки такой продвинутой технологии. Также в оружейной избе на основании ударного замка от пищали мне за некоторое время смастерили внутренний ударный механизм в габаритах рукояти макета револьвера. Осталось продумать конструкцию фиксации барабана каморой с патроном четко по оси ствола. Тут небольшая погрешность при несовпадении может с легкостью руку оторвать. Для определения мощности патрона пришлось оружейникам заказать однозарядный пистоль. Секретность не потерялась, потому что мастера так и не увидели патрона, а придумать такую штуку на раз нельзя.

На станкостроительной мануфактуре строили десяток больших станков для нового пушечного двора. Параллельно на существующем станке точился уже третий ствол орудия для государева войска. Работы пушкарей над механическим прицелом к пушке шли полным ходом. В основном простой по конструкции механизм дорабатывали на технологичность в производстве и легкость применения. Оптический прицел, думаю, нужен, но не срочно. Пока пусть Зилингер точит побольше линз для подзорных труб.

В начале марта прискакал сеунч от Годунова. Боярин ехал в Устюжну. Весть более, чем неожиданная. Я терялся в догадках, чем могла быть вызвана такая надобность.

В день Преподобного Тимофея Пустынника к Устюжне-Железнопольской прибыл санный поезд. Оказывается, царь с семьей путешествовал уже больше месяца. Правда, дальше Троицкого монастыря он не уехал. А боярин, оставив государя богомольцам, отправился в северный городок.

Предваряли золотые сани великого боярина две сотни конных стрельцов. После боярского возка Годунова шло несколько десятков саней его свиты, челяди, обоза с утварью, шатрами и припасами. Следом двигался ещё один небольшой конный отряд стрельцов, чтобы к поезду не пристраивались разные случайные людишки.

По случаю поста, тестя принял скромно, без хлебосольных мероприятий. Самого боярина поселил, потеснившись, в новом тереме, его ближних людей определили на старом подворье в городе.

Наутро, после молитвы, оправились по промышленному городу Московского царства, в коем кроме железоделательных домен коих насчитывалось уже три, имелось: цементное производство, бумажная мануфактура, оптическая изба, станкостроительный амбар, ружейная изба, амбар по строительству паровиков, паровозный амбар, и прочие многочисленные частные производства.

Конечно, самое большое впечатление произвел паровоз. Здоровенная махина на четырех осях была срочно закончена к визиту важнейшего чиновника государства. Машину испытали, отсоединив паровики от колесных тяг. Конечно, под нагрузкой могут вылезти неисправности, но и в таком режиме получили понятие о герметичности котла и труб подводящих пар к цилиндрам. Теперь, после визита важной персоны, предстояло вскрыть кожух и устранить места утечек. Эх, сюда бы сварку, хотя бы газовую. Но я не знаю, как получать ацетилен.

Также видному государеву человеку было интересно и удивительно увидеть работу механических производств. Все рабочие и другие трудники ходили в одинаковых халатах, а токаря работали в кожаных очках с большими защитными стеклами. Техника безопасности была введена моим указом после первых несчастных случаев с болтающейся не застегнутой одеждой, попавшей в вертальную машину. Умелые люди слишком ценны, дабы терять их из-за неряшливой одежды. Вид точащихся на станках ружейных стволов, или блестящей золотом бронзовой заготовки под орудие производил на Годунова завораживающее впечатление. Жидкий камень, такое здесь закрепилось прозвание бетона, и вовсе поразил боярина. Только рассказ Федора Коня о языческом храме в Риме, у которого была крыша куполом высотою с собор, примирила Бориса Федоровича с мыслью, что такое вообще возможно.

После осмотра производственных мощностей Устюжны и постного, но вкусного обеда мы с Годуновым уединились в кабинете, и тесть перешел к цели визита.

— Дела устюженские великие. Помыслить таковых придумок людям опричь тебя николижды не можно, або потому ты есть последний в древнем роду. От того к тоби Господь уста свои отверзает. Пути Господни не исповедимы. Мы Русь святая. Истово в Господу Богу молящая. Верую бо Господь, признал в царстве Московском истинных детей своих под дланью царей природных. От того твой прадед князь Иоанн Великий зачал собирать под руци свои земли русские. От того твой отец побил татарских людишек в Казанском и Астраханском царстве, и племена их истоком к государству свому привабил. На тоби сошелся промысел божий. Придумки со стеклами да зерцалами, станки вертильные, пищали, пушки. Все одно к одному. От того боярам Романовым не сталась погибель царского сына, паки за животом твоим Господь доглядывает. Вестимо горние силы упредили о кознях диавольских, внеже в трехлетнем гладе падут на землю нашу. Отнуду спас и город свой от валовой болезни. Такового никто ране не мог соделать. Верую яз, бо ты спаситель рода мово от гибели и мучений, коии дьявольским помыслом блазнили ум царскими бармами. Давно яз тако мыслил, понеже дочь свою тебе отдал, ноне уверовал накрепко. Бысть тоби царем великим, бо царству нашему первым среди всех. Отныне не моги во мне сумневаться, яз с тобою в огонь и в воду.

— Борис Федорович. Не знаю чего и молвить. Дает мне весть Господь внегда восхочет, бо мыслю ангел с мечом, за спиной моею не стоит и от гибели нежданной не убережет. Что до тебя, то николи яз не мыслил опричь твоей воли дела творить. Ты надёжа и опора царства нашего. Без твово совета и дел никоих не мыслю.

— Яз сказал, ты услышал. Вот чего приехал то. Како глаголил ты, ходили посольством с богатыми поминками от Московского царства гости к персидскому шаху. Ноне там правит Шах-Аббас Сафави, бают великий государь. Он беспрестанно войны ведет со своими непокорными подданными и турским султаном. Царство его вельми многолюдно и богато. Яз с сеунчем отправил твои ружья, дабы торговлю учинить, так шах сулит немыслимые деньги, коли тридцать тысяч пищалей таковых ему сторгуем и сотню пушек лучших. Мы за те деньги свое великое лучшее войско без копейки с государевой казны построим.

— А про корма на лютые годы уговорились? — вопросил я.

— Дает шерть на вечный мир и рахтальные грамоты на беспошлинную честную торговлю, чем пожелаем, коли ему угодим. Нам с того исчо польза, або он нашими пушками турскому султану укорот даст.

— Чего он мыслит о дороге, что торим к его стране?

— Об том покуда не ведает, або желает богатством наполнить страну свою. Тако супротив не станет он торговлишке меж нашими державами. Окромя того Бухарские послы в Астрахани стоят, так они от имени свово хана Абдуллаха сына Джанибекова такоже окромя обыкновенных русских товаров желали по красной цене ружья твоей выделки. Тама таковые посулы от царей, абы море-окиян и дна нету. Так ты царевич поспешай, твори великую мануфактуру. Яз ноне любую деньгу на то дело положу. Коли зачнем таковые дела, так в лето заложить новины воинские мочно.

— Что Борис Федорович, обговорил с людьми начальными мои мысли по новому войску царскому?

— Яз твоих потешных собрал с волостей да с воеводами лутшими поглядел на ихние шествия, постреляли оне знатно порознь, да все вместе, да с жалом на пищали вельми ловко чучела протыкали. Оно конечно дело новое, ано яз по остатней войне со свеями таковую манеру ратиться не видывал. Свеи с пиками длинными ходют али с мушкетами. Ноне немцев бывалых да умелых за рубежом сманиваем на службу царскую. Стрелецкими полками не можно нам биться со свеями. У тебя случится ли придумка каковая по войску новому, окромя пищалей да пушек?

— Случится. Яз знаю, как сделать, чтоб ядро больше убивало врагов, чтоб пищали да пушки скорее стреляли. Токмо, прежде молви мне, не берем ли мы немцев свейских и польских людей в свое войско новое?

— Ну да, желал яз набрать в войско немцев с лифляндских да эстляндских земель. Оне многия русскую речь ведают, да в воинских мастротах умелые.

— Выслушай меня Борис Федорович, сделай милость. Сии людишки вельми плохие. Во времена Ливонской войны, посадские да иные жители городов сих земель клялись жизнью государю, на верность присягали, грамоты присяжные обещные подавали, або повернулась удача воинская, тут же и отложились. Оне немцы подлые, отчие чухонские корни позабыли. Самим им не володеть своими землями николижды, ибо слабы оне силой и духом. До скончания веков станут прислужниками сильного господина. То свеям, то немцам, то полякам, то русскому государю.

— Так что ж коли мы станем сильны, пусть служат. — Не понял меня Годунов.

— Веры им нету у меня. Коли мы станем учить сильное войско, оне могут в трудный час сбежать, и все тайны доложить господам своим. Прошу тебя брать честных немцев из цесарской земли.

— В нашем войске несколько сот иноземцев из разных земель, коии пришли на службу русскому царю в прежние времена. Мы их в дальних городах русских держим для воинской службы, або также на полуденных землях супротив татаровей крымских. Немцы к огненному бою привычные, або татары ружейной пальбы пугаются вельми. Ну коли тако просишь, быть по сему. Чего велишь ответствовать персидскому шаху або просьбах его?

— Прежде надобно знать каковые пушки хочет Шах-Аббас. Опосля како объявятся, пущай послам обесчают сотню пушек через год, али восхочет частями, по расчету десять орудий в месяц. По ружьям в Устюжне семь сотен стволов в месяц вертят, пятьсот замков ружейных. Коли людей добавим да ружейную избу вдвое расширим, к лету полторы тысячи стволов сможем выделывать. Коли тульские мастера станут ковать пищали для войска царского, а устюженские токмо для торговли порубежной, можно в два года удоволить хотенья персидского царя. Да порох ему такоже задорого продать, у нас вестимо лучший. Ядра к пушкам, в размер, из свиного железа.

— Так може исчо поболее поставить ружейную мануфактуру? Яз деньгу дам на то. — Предложил Годунов.

— Станки построить мочно нам, бо людей умелых столько нету. Вишь, отец мой, каковую торговлишку вести с порубежниками надобно. Хитрым товаром, большой деньгой. Надоть нам все, чего мы за морем покупаем, у себя в державе делать. Да самим непростые вещи творить, да торговать. Тогда серебро не из страны, а внутрь потекет с преизлихом. Не напрасно мы с тобою железную дорогу мостим в полуденные земли.

— Да. Машина железная, что в амбаре стоит, вельми чудесная штука. И не верится бо человечьи руци таковое устроили. А молви мне Дмитрий, твоё новое чудо, жидкий камень, мочно из него цельный дом слепить, али стену крепостную?

— Можно, токмо для крепи пущей надобно внутрь стен, железные пруты во множестве, хитрым путем поставить и опосля ужо жидкий камень лить. Думаю покуда железо не подешевеет нам таковые стройки делать придется диким камнем, а жидкий токмо на мосты пускать для дороги царской.

— Яз приказал царевым указом заложить крепость в Каменном поясе по реке Юризани. На полночь от земли башкирских татар. Тама недалече железную руду нашли. Обаче воинский город поставить дело не хитрое, ноне думаю, каковым путем там людей завести умелых, чтоб железо давали.

— А добытое железо как оттудова везти станем?

— Дьяки сказывают по реке мочно в Каму-реку великую самосплавом дойти, бо из Камы, вестимо в Волгу.

— Что ж Борис Федорович. В это лето могу отправить людей умелых проверить места, где железо лежит. Бо коли оставишь за мной тот завод, яз тоби, ежели мастера утвердят велицие запасы железной руды, через год к осени поставлю домну, и дам железо с Каменного пояса.

— Бери, Дмитрий Иоаннович, мне хлопот меньше, бо государю сие дело полезно будет. Случилось бы то пару лет назад, яз бы всих полоняников свейских да каянских туда согнал бы под надзор.

— Теперь Борис Федорович, до следующей войны. Можно будет пленных мужиков на отработку в пустые земли селить.

Ну, вот появилась новая затея. Надобно экспедицию по весне собрать. Устюженские мастера по металлу пойдут, найдем желающих разбогатеть. В охрану либо стрельцов, либо казаков. Им бы немцев умелых по шахтным делам, да нету пока.

— Мне донесли об тебе, бо принимаешь ты ко своему двору послов держав заморских. — Сменил тему Годунов. — Такового тебе творить немочно покуда. Сие умаление чести государя и прямая дорога к клеветническим измышлениям. Почто ты без нужды за государевой спиной, да без ведома мово с папистскими людьми балакаешь?

— Не зван он явился ко мне, помимо воли моей. Не держи обиду, боярин. Сей человек гишпанского короля. Верно ему служит. Ко мне прежде два раза приходил, сказывал, бо купец он. Да между делом яз его и упредил, что аглицкая королева желает город морской его страны пожечь. Так он государю свому поведал, паки тот, загодя войско собрав, возле гавани своей аглицкие корабли в бою поял. Ныне король гишпанский меня олафой за удачу воинскую и одарил. Ты не ведаешь, Борис Федорович, або опричь свеев и ляхов, аглицкие люди вельми подлые и множество бед сотворят нашему царству.

— Кто ж тоби про аглицкие корабли упредил. Сызнова видения?

— Ну откуда яз мог знать про ту затею морскую?

— Ну да, ну да, або ентот король может нам полезным статься, коли ратиться зачнем со свеями, али ляхами?

— Нет. Яз с послом словом перекинулся, он бает, бо держава у его господина полмира занимает, да управится с ней немочно ему. От того ералаш в землях его. Так что помощи он дать не в силах.

— Эээх, — махнул рукой Годунов. — Нетути у нашего государя союзников верных. От того або все вкруг, либо паписты али бесермены. Тяжела доля царства русского.

— Ничего Борис Федорович, управимся.

— Послушай царевич, а звериные клетки твои большую деньгу дают?

— Покуда нет. Токмо зачинаем дело. Мыслю надобно, дабы расплодилась соболиная порода, опосля лучших да красивых зверей оставлять для разводу, а остатних на мех. Жду прибылей через год-два.

— Ты гляди не бросай сей затеи. Мы можа государевы таковые заводы поставим.

— Не брошу, Борис Федорович. Вижу от того прибыток великий.

Погостив еще немного, с подарками тесть отъехал к царю.

Спустя несколько дней собрал на сход устюженских ковалей. Надо было найти добровольцев на экспедицию в Каменный пояс. Устюжна Железнопольская была главным городом кузнечного дела в Московском царстве. В ней числилось семьдесят семь владельцев кузней, тогда как в Туле всего двадцать семь. В урочный час явилось за шесть десятков ковалей. На этот раз, учитывая мою высокую репутацию среди деловых людей города, слово произнес сам.

— Здравствовать мастерам города Устюжны. Созвал вас, дабы решить дело государево. Ведаете вы лучше меня бо руды в здешних болотах тощие, и грязные, от того железо наше хуже свейского. Токмо хитрыми способами и тяжким трудом можно его лучше сделать. В Каменном поясе ныне государь заложил крепость воинскую, потому как нашли в горах железную руду богатую. — Кузнецы оживились и начали меж собой переговариваться.

— Видали вы, приезжал к нам боярин и конюший, слуга государев, Борис Федорович Годунов. Он отдал, сею затею под мою руку. Яз готов с вами поделиться прибылью, в обмен на мастроту вашу.

— Верно ли богатая руда? — поинтересовался старик Евсей, уже давно знакомый мне кузнец-сабельщик.

— Видал яз те куски камней железных, в руцах держал, да не смыслю в рудах, а Борис Федорович с собою не взял те камни. В нынешний год желаю отправить на реку Юризань, где повелел поставить острог государь, под охраной воинской, ковалей для пущей уверенности, або есть тама железо во множестве и по силам нам его брать из гор. Для того дела надобны мне мастера от Устюжны. Коли найдем запасы велицие рудные, тако дело там развернем большое. Яз заложу город на свои деньги и домну построю. Лучших людей возьму в долю. Для вас сия затея сулит богатейшими людьми стать в царстве Московском. Есть ли мастера готовые начать новое прибыльное дело?

Шум и гомон среди кузнецов усилился, но желающие не появлялись. Я решил повысить ставки:

— Кузнецы, ведаете вы, бо все мои задумки деньгу приносят. Все лучшие люди Устюжны живут здесь, потому как возле добычи железа. Бо коли железо с Каменного пояса случится лучше нашего, и будет его много больше, сами захотите уехать к новому месту. В нынешний год только увериться желаю в запасах железной руды. Надобно мне пятеро кузнецов, по чистой воде чтоб пошли на Юризань, все убытки от потерянного времени возмещу.

Тут уже нашлись добровольцы, среди них оказался мой знакомец кузнец Фома Неверов. Уговорились, что после ледохода, уйдут они со своими присными к Уралу на разведку. За мной финансирование, охрана, и проводники.

— Государь? — Окликнул меня смутно знакомый голос на улице города.

Я оглянулся, это был неудавшийся летчик.

— Жемов?

— Яз, государь, долгих лет тебе и здоровья. Не запамятовал ты обо мне?

— Нет, Кузьма. Вижу, выжил ты, не одолела тебя болезнь моровая? Жду от тебя новостей о швейной машинке.

— Прости царевич. Не родится покудова. Тут мастера сказывают, або ты на что посмотришь, так сразу ведаешь како надобно делать. Яви милость, глянь на труды мои. Мож усмотришь своим оком хитрость какую?

В редком деревенском доме, во времена моего детства, не было швейной машинки. Правда у моей бабки машинка была сломана, сколько себя помню. Зато мне никто не мешал разбирать её и "чинить". Сломан там был, кажется, вал, а в деревне естественно запчастей к трофейной машинке не было. Правда, как детально устроена тонкая механика, я уже не помнил, но принцип шпульки не забудешь, это простое и гениальное изобретение.

— Ну, веди, посмотрим на твои замыслы.

Жемов снимал угол у вдовы кузнеца с тремя детьми. Устюженский мор все же взял с города свою добычу.

Средний, по местным меркам, деревянный дом о четырех небольших окнах, со слюдой в переплете, крышей, крытой прошлогодней соломой, сарайчик с распахнутой дверью, заваленный снегом двор и торчащая из сугроба старая наковальня. Внутри дома бревенчатые тесаные стены, полы из разбитых и выровненных половинок бревен, балки потолка, с лежащими на них встык досками. Из обстановки большая печь, лавки по стенам, вместительный сундук, икона в красном углу, там же под ней большой стол, рядом с окном прялка и нехитрый станок для ткачества.

Дети, испугавшись меня и моей охраны, разбежались, кто на печь, кто на двор. Хозяйка в длинной одежде и черном платке, поклонившись, тоже вышла.

Жемов провел меня к одному из окон, где у стола стояла странная конструкция. Прототип представлял из себя стоящую вертикально с-образную скобу, которая с обоих сторон завершалась хитрыми захватами.

— Ну, сказывай свою придумку. — Поторопил я мастера.

— Вот, царевич, мыслю таковую рычаговую штуку, чтоб были клещи малые на конце, коии иглу хватают и сквозь ткань протаскивают, бо как выйдет игла из тряпки, то рычаг обратно шел и с другой стороны ея також хватал и вытягивал.

— А ткань куда класть?

— Вот так держать надо и прижимать к боковой стенке.

Нда, конструкция была странной. Я посмотрел на иглу прототипа. Игольное ушко было посередине. По мысли автора ткань должна была идти вертикально. Шов получался однострочным в одну нитку. Для укрепления шитья, надо было снова прогнать ткань швом в противоход к первому.

— Что ж Кузьма, вижу я, без дела ты не сидишь, это хорошо. К печали моей, таковые машины есть токмо у немцев во франкских землях. И достать их нам не мочно. Яз тебе расскажу главный секрет, а остатнее уж сам сообразишь. — Бумаги в доме у вдовы кузнеца, не нашлось, так что пришлось перебраться в устюженскую усадьбу.

Дав пояснения по устройству шпульки, иглы, общей конструкции машинки, посоветовал сделать сначала сложные узлы великие размером, для наглядности, а потом уже строить настоящую машинку.

— Хитрая механика. Мочно ли таковую сотворить руцами? — Засомневался кузнец.

— Руцами и не надо. Нарисуй картинку и с моим письмом иди к токарям на вертальные машины они тебе выточат, что скажешь по твоим размерам.

— Дело не скорое.

— Делай, переделывай. Время есть пока. Машинка тебя богатым сделает. Яз с тобою в долю войду, денег дам на мануфактуру. Множество таковых устройств на государево дело куплю, купцы купят, ткачи, простой люд. Чем руками трудиться, быстрее на машинке одежу стачать. Шар воздушный опять же шить.

— Государь, прости за просьбишку мою, ты мне о прошлый раз так и не указал, как соделывать таковой шар.

— Ныне рано об том думать. Машинку делай. Какой смысл год шить многим людям то, что и одному по силам за месяц. Как переделаешь, ко мне приходи. Опять будем смотреть. Понял ли?

— Понял государь.

— Деньгу, как и раньше, будешь брать у тиуна Устюжны. А про шар, покуда не мысли. Сделаем мы его. Ты первым полетишь! И я с тобою как-нибудь на шаре чудесном покатаюсь. А покуда вот что, нужна мне механика хитрая для паровика. Дам её тебе. Сходи на днях к станочникам, пусть они тебе её обточат, как я скажу. Пусть знают, бо по моему слову работаешь ты. — Таким образом, я решил сделать завершающую операцию по изготовлению двух револьверов. Для правильной соосности камор барабана и ствола пусть их засверлят заедино в фиксированном боевом положении.

Наконец наступила весна. Вскрылись реки, сошел лед. Первым делом собрал экспедицию на Урал. Глядишь, быстро обернутся, и можно уже этим годом часть населения Устюжны перевезти на новое место. А как по другому? Люди из ниоткуда не явятся, а металл нужен. Часть специалистов придется перевезти в новый город, пусть занимаются добычей и доменной выработкой стали большими партиями. А здесь из дешевого качественного металла, куют да точат сложные изделия, больно далеко будет новый город стоять, чтобы купцы за мелочевкой туда мотались. Проводников и образцы руды Годунов по моему письму прислал загодя. Охрану даст угличский сотник Пузиков, когда струг пойдет вниз по реке. Пароход я нанял на все время экспедиции. А пока кузнецы будут искать, и оценивать рудные запасы, кораблик сбегает на Усолье, за готовой солью на продажу. Головой экспедиции назначил дворянина Ивана Лошакова. Проверенный человек, и знает, чего я хочу. Выдал ему инструкции: в Усолье наградить от моего имени тиуна Оврамку. Объявить, что четверть доходов от добытой соли велю тратить на село и лучших людей. Выстроить дома, амбары, благоустроить поселение, закупить утварь для церкви. Об том велю на три года выбирать пятерых целовальников, чтоб те, вместе с тиуном, вели учет денег и слали сказки, сколь добыто соли, сколь денег потрачено и на какие нужды. С основанием нового города на реке Юризани, Иван Лошаков станет первым воеводой и моим доверенным лицом.

С проводниками на Урал, Годунов прислал письмо.

"Царевичу, наследку престола, князю Углицкому, слуге государеву, окольничему, младшему оружничему Дмитрию Иоанновичу поклон мой и пожелания здоровья. Шлю весть понеже надобно по чину ведать тебе об делах государевых. Имея оказию о посылке на выученье за море, велением государя, простых людишек по твому выбору, або и сына Василия пожалованного боярином князя Туренина, шлю к престолу королевы аглицкой Елизаветы посольство царское. Головою станет старый мой знакомец по службе при царевом дворе батюшки твово, большой дворянин Микулин Григорий сын Иванов. Вельми справный и умелый он во всяких делах. Знаю его уж почитай четверть века и по Ливонской войне и по государевой службе. С ним купно пойдет в головах подьячий Посольского приказа Зиновьев Ивашка, або толмачем при них аглицкий по рожденью Ондрейка Грот, с ими исчо двунадесять людишек и священник православный, дабы не погубили души свои в нечистых землях. Посольство станет говорить о приязни меж нашими властителями и торговых делах. Истинная надобность у гостей государевых, выведать каковое участие имеет королева к турскому султану Мустафе, свейскому королю Карле, польскому королю Жигимундишке и прочим. Ноне сказывают, або любовь и дружба меж Мустафой и аглицкой королевой, або кажет она вспоможение в войне цареградского владетеля и чешского короля, рекомый кесарь Римской империи тож. Такоже сказывают, бо Елизавета тайно дает помощь польскому королю в войне супротив свейского Карлы. Микулин Григорий испросит у королевы аглицкой защиты и участия для людишек наших, что станут жить в Оксфорде у казателей тамошних хитрых. Яз из казны выдал серебра с преизлихом, для заморского выученья и покупки книг. Посольство оделил дарами богатыми и мягкой рухлядью довольно, або ты сделай милость, одари королеву телескопой своей, для большей приязни. Она с такового подарка из приязни нашенских людишек заботой не оставит. В городе первом аглицком Лондоне, что на Темзе реке, отныне будет стоять двор русский. И в нем на время обучения людишек государевых, жить станет посол для сношения с отчим домом. От города Архангельска станут ходить на аглицких кораблях, русские торговые гости с товарами и меховой казной и через них письма для ссылки давать станем послу нашему. А от персидского шаха каковые пушки потребны его государю уздень персидский не ведает. Сказывает: сделайте лучшие, бо и государь Шах-Аббас за ценой не постоит. Тако ты уж сам придумай, каковые орудия точить для персидского царя.

Шурин царя, конюший и боярин, оружничий, сопрагвитель, содержатель Казанского и Астраханского царств Борис Федорович Годунов".

К очередному визиту Беннета Джакмана было отложено несколько десятков подзорных труб и четыре телескопа, так, что подарок королеве не проблема.

Настала пора оправлять за море первых студентов Московского царства. Каждому была выдана немалая сумма для обустройства на месте. Тяжело придется в учении будущим основателям Московского университета, особенно Баженке Тучкову — молод вельми. Отстояв воскресную службу, собрал уезжающих за море людей и толкнул речь:

— К вам обращаюсь, дети мои. Вас двенадцать случилось, людей достойных на подвиг. Как апостолам при Господе нашем, надобно вам постичь учение аглицких казателей. Прошу каждое слово запечатлеть в умах своих и на бумаге белой. Помните, бо науки сложные учите вы не для себя, або для всего царства Московского. Государь и я ведаем об вас, и поможем, коли в том станет надобность. Держитесь купно, помогайте друг дружке. Не удивляйтесь або люди аглицкие не моются николижды в жизни, от того вонючи оне пакостно. Паки, како вера у них не чистая, тако оне думают бо от чистого тела смерть приходит. — Русские люди, слышавшие это, посмеялись. — Не соблазнитесь посулами и прелестями немецкой жизни. Помните, або лучше русского люда, нету на свете никого. Польские, свейские, аглицкие немцы вельми подлые по сути своей. Токмо русские люди, чистые душой, под сенью веры истинной православной, достойны, царствовать над миром. Спаси Христос.

Теперь путешественники отправятся в Москву, а оттуда с посольством в Англию.

Соболиный завод в апреле дал очередной помет. Самки, которые принесли приплод дали от одного до двенадцати соболят. Где-то половина самок не дала детенышей. Мож больные, мож еще чего. Коли выживут все малыши, к осени в клетках станет жить около ста сорока зверей. Эдак через год можно выйти на получение меха и прибыль.

Цементный завод в Коломну отправлялся в виде материальных ценностей — восьми бегунковых мельниц, механического гранулятора, а также каменщиков, которых я взял в долю. Часть доходов отделил и Федору Коню, как главному экспериментатору. Также к коломенскому кремлю оправлялись с выделанными за зиму рельсами и арматурой кузнецы, для строительства большой доменной печи по производству цемента.

Сам Федор Иванов Конь не смог отправиться к Коломенскому берегу, земля оттаяла, и архитектор занялся своим прямым делом. Как он пояснил, грунты здесь слабые, так что придется бить сваи под несущие стены собора. По моей просьбе строитель рассказал о приемах возведения божьего дома.

Дубовые сваи под основания стен забиваются вертикально, несколько отклоняясь наружу у крайних рядов. Затем укладываются большие каменные валуны на известковой связи. Затем поверх выравнивающая каменная кладка. Каждая стена собора будет состоять из двух стенок белокаменной кладки, промежуток между которыми заполнят битым камнем, щебнем и зальют известью. Также в стены для большей крепости заложат горизонтально длинные дубовые брусья. Белые каменные блоки в стены кладутся большие внизу и уменьшающиеся к верху, так и работать способнее и зрительно стена становится легче. Покрытие храма и барабан выложат из кирпича, луковицу главы собора кузнецы обещали сделать из железа, хотя в нынешние времена они творились деревянными. Крышу покроют жестью, луковицу и крест золотом. Храм явится с квадратной формой основания шестнадцать на шестнадцать аршин, без подклета, и в высоту без барабана восемнадцать аршин, чтобы не казаться приземленным. Федор Савельич обещал закончить собор до снега, ввиду того, что Годунов уже дал ему новый заказ: надстроить колокольню Ивана Великого в московском кремле.

Семь больших токарных станков, два для обточки вертлюгов, три фрезерных станка, для обработки деревянных деталей орудийных лафетов и колес с ними двадцать мастеровых с женами и детьми отплывут к городу Владимиру. За мой счет недалеко от кремля рабочим поставят слободку со всем, что нужно для жизни. Здесь так не принято, но деньги мои и воля моя, наследника государя. Такой метод "закрепощения" нравится мне больше. Хороший дом, достойная оплата за работу, и за качество продукции можно не волноваться. Зарплата рабочего в семь-десять рублей в год, гарантировала дисциплину и ответственное отношение к работе. Дом бревенчатый, небольшого размера, стоил по нынешним временам пять рублей. Так что ссуду от князя на большой дом с подворьем и домашней скотиной станочник мог, не напрягаясь, погасить за два-три года.

Пушкарский окольничий Лапушкин с зимы жил во Владимирской крепости, уготавливая строительный лес и камень для устройства пушечного двора. С ним из Москвы с Мясницкой улицы съехало десять литцов с семьями, за ними строительство под Владимиром литьевой избы с печами для творения для орудий бронзовых заготовок. Само пушечное производство поставят во владимирском кремле, для тайности. По размышлению персидскому шаху станем точить обычные орудия калибром двенадцать вершков. Да, они будут тяжелее единорогов, но качеством все одно выше литьевых пушек, да и выделывать их можно быстро.

Сам я решил по весне отправиться к Коломне. Надобно посмотреть, как продвигается стройка железной дороги и моста через Оку. Также проследить как в свежее построенном коломенском Паровозном амбаре восстановят, разобранный для перевозки по рекам, первый паровоз. Сам путь от Устюжны до Коломенского кремля занимал, что рекой, что оконь десять суток, но я не очень люблю воду, да и свита слишком велика. Шел бы один, ну слуги, охрана, а с женой так целый поезд собирай. Прежний наказ Годунова, меньше чем с сотней воинов из города не выезжать, тесть смягчил, увеличив число рынд до полусотни.

Учитывая, что Борис Федорович, обещал наполнить закрома великими запасами хлеба, я несколько сбавил темп по интенсивному развитию сельского хозяйства и в целом к делам удела, но не посетить новое производство в Угличе не смог. Приятно когда под твоим патронажем создается новое дело. Ткацкая мануфактура по выделке льняного полотна стояла в Угличе на Каменном ручье неподалеку от берега реки Волги. Длинное деревянное здание имело несколько больших помещений. Начинаясь от сушильни и трепальных установок в виде больших колес с насаженными на них лопастями особой формы, которые били по стеблям льна и "трепали его" отслаивая ненужную древесину от льняной тресты. И заканчивая ткацкими станами, которые были похожи на те, что стояли в мануфактуре по выделке шерстяного полотна. Интересно, что все сырье шло в дело. Из чесаного качественного льняного волокна получалась мягкая тонкая ткань, из сырья похуже более плотные камчатные полотна, из очеса ткань вроде брезента, грубая и жесткая. Отходы отправлялись речными судами на бумажную мануфактуру, а древесные остатки в печь парового привода.

Остановившись на своем старом подворье в угличском кремле, вместе с лучшими людьми, пригласил на обед и мастера Бруно Вебера, усадив его на почетное место. Мастер был вполне доволен своей новой жизнью. Большой дом в Угличе, дом в Устюжне, доходы от паев бумагоделательной и льноткацкой мануфактуры. Немец порозовел, округлился и выглядел молодцом.

В Московском царстве основными центрами изготовления и продажи льна были Псков и Новгород. Лен ткали семьями, имея небольшие частные производства. Для государева двора и обеспечения войска казенным платьем требовались десятки таких мануфактур, как у меня. Ну, ничего, как-нибудь набреду на фаната этого дела и заведу промышленное производство. Хотя, чем плох Вебер? Вот же он — фанат. У меня город Тверь никак не охвачен хозяйственной деятельностью, надо найти ему русского помощника и вперед. Государству нужна бумага и льняная ткань.

По докладу Фролки, на княжьих наделах по удобренной земле отсеялись отборным зерном, и коли даст Бог погоду, без урожая не останемся. Картошку такоже посадили, но Липкин заявил о том, что урожайность её год от года падает. Ну да, как это я не додумался, вот что значит городской, картошка же еще размножается семенами. Фролке была выдана новая рекомендация — ждать полной спелости ягод и собирать из них картофельные семена. Помнится мелкий семенной картофель во времена почившего Советского союза, завозили из Голландии. У нас его не разводили, то ли от бесхозяйственности, то ли климат холоден? Надо пробовать, а то может все-таки придется строить теплицы для разведения семенной картошечки.

Стенька Михайлов сотворил таки соль, которая взрывалась от удара. Что-то там с хлорной известью и поваренной солью. Суть в том, что мог он повторить тот процесс, и в случае надобности у меня всегда будут капсюли для патронов. Теперь я вооружен и очень опасен. Правда, как говаривал в какой-то книге старый полковник милиции: "Чтобы один раз воспользоваться пистолетом по делу, его надо таскать с собою всю жизнь".

На пути к Москве заглянули в Троицкий монастырь. Отстояли службу в Троицком соборе, построенном почти двести лет назад сербскими монахами, бежавшими с родины после поражения сербов на Косовом поле. Фрески на стенах и все четыре яруса его иконостаса были писаны великими мастерами Андреем Рублевым и Даниилом Чёрным. Архимандрит Кирилл принял исповедь и пригласил на трапезу. Такому человеку не отказывают, к тому же место значимое, историческое. Основатель монастыря — Преподобный Сергий Радонежский, из стен святых вышли на Куликово поле иноки Пересвет и Ослябя, в Троицком монастыре крестился Иоанн Васильевич Грозный, на его деньги здесь построен каменный Успенский собор. Его сын, царь Федор Иоаннович, устроил к собору два придела, в честь святых покровителей царской четы, Великомученика Федора Стратилата и мученицы Ирины, и часто наезжал с женой для моления о чадородии.

Торжественный обед состоялся в краснокирпичной двухэтажной трапезной, построенной больше ста лет назад московскими мастерами. На первом этаже располагалась "малая трапеза отцов" — зал для монасей, а на втором "царская палата". Интересно, что, как и в Грановитой палате московского дворца, строение было с опорным столбом посередине зала, для удержания каменных сводов.

По случаю хорошей погоды вынули оконные витражи, и обеденный стол поставили у окон. Оконца были узкие, стрельчатой формы. Подавали обычную пищу: жареных поросят, кур, зайца фаршированного гречкой, карасей в сметане. Из питья кисель и пиво. После молитвы, за неторопливым обедом состоялся разговор.

— Царевич, государь был у нас о прошлом месяце, сказывал або ты спас город Устюжну от морового поветрия?

— То не яз, Господь спас. Яз только помог.

— Откель же ты прознал како надобно изгнать болезнь из града?

— Яз, владыко, книгу прочел латинскую. У латинян зело много городов велицых, и в странах их подолгу тепло стоит. От того вода застаивается и в ней являются мириады, невидимых оком, червецов, кои попадая внутрь человеков, все силы из них выпивают. В книжице и написано де надобно воду варить, дабы умертвить червецов, опосля ея пить можно. Яз тебе отче ту книгу подарю.

— Это не та ли книжица коя резаной кириллицей писана?

— Всё ты ведаешь, отец мой. Что, государь жаловался на самоуправство моё?

— Да уж. Сказывал множество дел вельми полезных и важных ты сотворил, христиан спас от смерти, або книжку тиснул негодную. В печали государь, совета желал.

— Что ж присоветовал ему?

— Покуда ничего, книжку просил прислать. Ты чего скажешь?

— В стародавние времена в египетской земле правили фараоны.

— В той откель Моисей жидов вызволял?

— Той самой. Так вот в фараоновой земле первой придумали письмо. Каждое слово рисовали своим значком и знаков тех были тысячи. От того учение письму было очень долгим и мало кто ведал грамоту в Египте. Через тысячи лет в другой стране придумали писать речь так, чтоб каждому звуку был свой знак. Так и обрели многие люди письмо. Ещё через сотни лет святые старцы Кирилл и Мефодий сотворили буквицу для словен. Но из греческого письма многие знаки попали в словенскую письменность. У греков такой звук есть, бо у словен нету. Царство наше вельми большое, и еще больше станет. Надобны ему люди обученные грамоте во множестве. К чему людей учить лишним буквам?

— Что ж поглядим на книжицы твои, почитаем. Соловецкие монаси на тебя жалятся. Сказывают от того, что ты стекло прозрачное торгуешь, у них цена на слюду упала. В большом убытке святые люди.

— Прости отче, кажный гребец к себе гребет.

— Для церкви святой не желаешь отдать секрет выделки стекла? — Старец видно желал что-то получить за заступничество перед государем.

— Зачем то божьим людям? Абие вятшие, да достаточные люди себе в терема стекла поставят, то цена на него упадет безмерно, або затраты на его творение велики. У себя в удельном городе яз поставил мануфактуру ткацкую по выделке льняных тканей. Для того мне из-за моря привезли немца умелого. Коли пожелаешь, могу со святой церковью совместные мануфактуры построить во множестве. Для государева дела, да торговли выгодной, надобно без счета новых ткацких станов строить, али бумажную мануфактуру затеем? Могу тебе дать новую еду заморскую для развода. В постные дни вкушать. Есть у меня тиун на селе, коий умеет пчел пасти, могу твоих монасей в обучение взять.

— Мы подумаем. — Ответил архимандрит. — Скажи княжна, — обратился он к моей жене. — Бают, бо держишь ты в клетках соболей для меха? Тако ли?

— Да владыко. Только, то мужа моего клетки. Яз только обихоживаю, как хозяйке дома положено. — Видно Ксения робела перед стариком.

— Есть ли лихва с тех клеток? — Обратился священник ко мне.

— Покуда нету. Жду через год-два, как стая соболья расплодится. Коли захочешь владыко, могу твоих людишек тому делу обучить.

Неявная торговля шла меж сменами блюд. Если архимандриту Кириллу достанет прибылей с новых дел, то сейчас он должен что-то предложить мне.

— Как ты просил, царевич, о прошлый раз, сыскали по моему наказу "Слово о полку Игореве". Рукопись та найдена в Ярославле в Спасо-Преображенском монастыре. Ты чего желаешь книгу, али списка достанет тебе?

— Жена моя Ксения вельми ценит печатное слово. Для нас списка довольно, бо труд сей древен вельми. Надобно государю рукопись подарить. Ему приятно будет. Он книжное слово высоко ценит.

— Откель же ты прознал, про сей труд? — Задал ожидаемый вопрос архимандрит.

— Не помню отче, кто-то рассказал. Книга та верно не едина на земле?

— Разумно. Что ж яз велел для тебя список загодя снять. В вечор пришлю.

— Позволь владыко, на нужды монастыря пожертвовать сто рублей?

— Спаси тебя Господь, царевич. С государем яз про книжки твои потолкую.

Мудрый старик, с ним можно иметь дело.

Царя и Годунова на Москве не было. Слуги рассказали, что государев двор ушел походом царской дорогой на богомолье в Саввино-Сторожевский монастырь, что стоит у устья речки Розвадни, неподалеку от Звенигорода.

Переночевав в кремлевском тереме и оставив жену, я поехал к Коломне. Задержки в пути привели к тому, что к моему появлению у стен крепости, грузы отправленные из Устюжны Железнопольской по реке, уже прибыли и были сложены на берегу. Под устройство нового паровозного амбара уже забутовывался каменный фундамент.

На месте строительства моста через Оку шли работы по устройству семи опор-быков, уходивших в речное дно. На крайних опорах над уровнем реки уже торчали каменные элементы конструкции. На шестом и втором быке железными ведрами на веревках вычерпывали со дна ил и легкую глину для большей твердости основания, на которое лягут опорные каменные блоки. На месте третьего, четвертого и пятого быка с заякоренных лодок забивались в дно дубовые сваи по контуру будущей опоры моста. Ниже по течению, следуя за извивами реки, тянулась взбаламученная грязная вода.

— Здравствовать царевичу, — Обратился ко мне со спины, подъехавший князь Пожарский.

— Здравствуй Дмитрий Михайлович. Чем порадуешь?

— На днях пришли струги с рельсами, станками и бочками с серой пылью, або также и большая железная весчь, кою твои ковали кличут паровозом. Хучь вона и разбитая на части, для выгрузки её на берег людишки вельми помучались. Немцы как увидали, рты пооткрывали, сказывали, бо таково чуда николижды не видывали. Вельми хотят с тобою перемолвиться.

— Русскую речь осилили? — Задал я вопрос князю.

— Старый немец розумиет, говорит не важно, бо молодший Петрус ужо сносно балакает.

— Чего по дороге?

— Господь помогает. К середине лета Карел обесчает мост через реку Коломенку окончить, про мост через Оку страшится не успеть до зимы, просил защиты пред тобою, дабы ты, царевич, сроку ему дал поболе. Петрус совсем молодец: гонит путь вельми скоро. Малый мост каменный за две седьмицы осилил через речку Вертему, хучь по правде молвить, та речка зело мала.

— Молодец немец. Вели князь собрать на вечер немцев и мастеров в Коломне, говорить станем о наших делах.

Собрание лучших людей строящейся железной дороги случилось в воеводской деревянной канцелярии, что стоит в коломенской крепости, неподалеку от Пятницких ворот. На сходе вместе со мной оказались нынешний воевода Коломны окольничий князь Долгорукий Фёдор Тимофеевич, стольник князь Пожарский Дмитрий Михайлович, голландские мастера Карел и Петрус Дам, их ближние люди, паровозный мастер Савельев Федор со своими товарищами, и горододелец Иван Столяров.

Для начала разговора я взял слово.

— Уважаемый князь Федор Тимофеевич, благодарю за помощь в деле строительства государева пути. Князю Дмитрию Михайловичу и мастерам объявляю свое удовольствие от заботы их о деле государевом и великом труде, что послужит к усилению державы. Прошу Дмитрия Михайловича поведать нам об удачах и препонах в творении железного пути.

— Благодарю за честь царевич. Слава Богу, покуда неодолимых преград не случилось. Мастера иноземные вельми знающие и ведут укладку пути споро и без запоздания. На воровстве пойманы купец Силантьев, что вез по реке на своих судах рельсы для царевой дороги, або также торговый гость Ужин, что поставлял гнилостный хлеб для прокорма посохи. Оба ждут правежа. По государеву указу мне дана власть приказного судьи. По Судебнику учинилось казнокрадство, и Торговой казни надобно предать лиходеев. Ноне поставят тех негодных людишек у столба на позор, опосля оне будут биты кнутом и возместят троекратно свои покражи. Коли исчо найдутся лиходеи, то яз чего суровее измыслю.

— Твое право князь. Коли надобно так, делай. Что скажет мастер Карел?

Голландец ответил на своем языке, переводил толмач Посольского приказа:

— Царевич, отсыпка насыпей ведется согласно твово хотения. Печалований и жалоб нетути у меня, окромя постройки моста через Оку. Никак не поспеть мне до снега устроить крепкие деревянные кружала и уложить каменные арки над пролетами моста. Надобно мне позволить окончить мост о следующем годе.

— К какому сроку ты сделаешь опоры через реку? — Задал я вопрос мастеру через толмача.

— К концу лета все быки будут стоять, або кружала строить станет надобно.

— Спроси мастера, — обратился я к толмачу — бывал ли он во фряжском городе Риме?

— Нет. Не бывал.

— А ведом ли ему Колизей?

— Ведом. Великий дворец, в коем убивали христиан и зверей для потехи римского кесаря.

— А ведомо ли ему, из чего он построен?

— Сказывает — перевел ответ голландца толмач, — из камня прозываемого каементум. Но секрет такового творимого людьми камня, утерян много сотен лет назад.

— Передай мастеру, что розмысл русский Иван Конь бывал в великом городе Риме и вызнал из старых книг у фрязинов тот секрет и отныне на Руси могут строить из того забытого камня всё, чего восхотят!

— Он не верит, — ответил толмачь.

— Иван Столяров, известный на Руси градоделец, станет выделывать для царевой дороги жидкий камень, из коего зачнем строить мосты, аль ещё чего по надобности. Иван передай галанскому мастеру обрасец того камня.

Достав из под стола, тот передал для осмотра, беловатый каменный брусок.

Отец с сыном завели меж собой спор и попеременно пытались тот камень сломать. Так как молотка у них с собою не случилось, а долбить по столу они не решились, то пря улеглась до инструментального поиска.

— Все без обмана мастер Карел. Со способом делания жидкого камня надобно окончить возведение моста до конца сентября. Яз желаю царю и великому князю всея Руси брату моему Федору Иоанновичу показать ваши старания и чтобы самолично он на паровозе покатался. Тебе Федор — обратился я к Савельеву, — надобно собрать паровоз, испытать, построить паровозную телегу для дров и большой возок для царя и его бояр, а также возок для охраны.

— Государь, до нового года три месяца всего? — ужаснулся Федор. — Надо ли тако спешить в сем деле?

— Яз про новый год не говорил. Вот к концу октября и покатаем великого государя. Пусть он порадуется на державу свою, пусть узрит, або полна она людьми умелыми. Карел? Ты дорогой к городу Рязани к октябрю успеешь?

— Царевич. — Ответил младший Дам по-русски. — До Рязани, коль Господь сподобит, яз доведу путь к исходу сего осеннего месяца.

— Ты вельми хороший мастер Карел, князь Пожарский тебя хвалит, и яз тобой доволен. Мастер Петрус твоя часть дороги должна осенью прийти к Москве. У тебя всего хватает?

— Да царевич, дорога будет.

— Государь наградой не обидит. Что ж, помимо дороги, мастерам и людям нашим надобно поставить дворы достойные, како яз обесчал. Кузнецы поодаль от города устроят мануфактуру с домной, для изготовления жидкого камня. Паровозный амбар надобно поскорее достроить. К нему подвести путь железный, дабы паровоз мог выехать на большой путь. Дел много, но люди есть, деньги есть, все от нашей расторопности зависит. — Закончил я совещание.

Наведя шороху в Коломне, минуя Москву, и выйдя на Великую Владимирскую дорогу у деревни Зуев Волочек, направился к крепости Владимир.

Прибыв в город-крепость, через Медные ворота, заехал к инокине Марфе. Был встречен и обласкан, как будто не было прежней распри. Очевидно признание государевым наследником удоволило статусные претензии матушки. После вкусного обеда отправился на подворье к воеводе. На должности все еще стоял Бутурлин.

— Здравствуй Иван Михайлович. — Обратился я к старому окольничему.

— Здравствуй на многие лета, царевич Дмитрей Иоаннович. По твоей воле мне теперя покоя нету во граде Владимире? — С улыбкой пожурил меня воевода.

— Ты что ж не доволен нынешней суматохой? — Я подошел и обнял старика.

— Что ты царевич. То шуткую яз. В городе добавилось важных людей, строительство новое большое. Окольничий Лапушкин разошелся не на шутку. В Ветчаном городе у Ивановских ворот государевым словом снес подчистую несколько дворов, обнес тыном, выстроил дома работные большие. В Гатиловой слободе на полуночной стороне новенькие дома поставил да там же литейную избу доделыват с московскими людьми. В Красной слободе на Красной горе точильщики в новых дворах селятся, что с Устюжны пришли. В город чуть не вдвое людишек наехало. Молви мне царевич, в правду, станут точить новые пушки и торговать их персидскому царю?

— Ты Иван Михайлович, откель про то проведал? То царев секрет.

— Мне окольничий Лапушкин поведал. Яз воевода, на царевой службе состою. — Слегка обиделся воевода.

Никак не привыкну, к деревенской простоте, которая царит в нынешнем времени.

— Тебе то конечно можно то знать, або ты никому не сказывай. И как воевода ни единого немца в Ветчаной город не пускай. Нечего им наши воинские секреты выведывать.

— Об том не сомневайся царевич Дмитрей. Яз отныне немцев далее Мономахова города пускать не позволю, и городовым стрельцам на Ивановских и Серебрянных воротах укажу чужих людишек гнать в шею!

— А где ныне Лапушкин?

— Он в работных избах с мастеровыми угличскими механику ладит. — Пойдем яз тебя проведу.

Минуя по правую руку Рождественский монастырь, через ворота попали в северо-восточную часть города, и слева открылся вид на новый деревянный тын с воротами и встроенной охранной избой при нем. На воротах стоял стрелец в сермяжном кафтане и смотрел всем проходящим в лицо. Когда подошла наша компания, молодой стрелец встал в воротах и оперевшись на ружье обратился к воеводе:

— Здравствовать воеводе владимирскому окольничему Ивану Михайловичу. Окольничий Лапушкин настрого указывал не знаемых в лицо людей не пущать за ворота.

— Ты чего, стрелец? С зеленым змием в гляделки играл? — Завелся воевода. — Это царевич Дмитрей Иоаннович с охраной.

Бакшеев, который всегда сопровождал меня в выездах, молча, вышел вперед, засучивая рукав.

— Стой, Афанасий Петрович, стой. Прав стрелец. То для государя вельми полезный порядок. Вызови мне окольничего. — Обратился я к охраннику. Тот отошел чуть в сторону и прокричал внутрь.

Через некоторое время из бревенчатого дома вышел Вячеслав Валерианович, просто одетый и с непокрытой головой. Увидав меня, удивился и пошел встречать.

— Здравствуй царевич, какими судьбами?

— И тебе здравствовать. Вот приехал проведать тебя и увериться аки дело наше движется.

— Проходи, царевич, посмотри.

— Постой. — Я подошел к стрельцу. — Молодец! Хорошо несешь службу. — И дал ему несколько серебряных монет.

— Ну, Вячеслав Валерианович, сказывай как дела?

— Как повелел Борис Федорович, по цареву указу, яз выстроил работные дома в крепости, в слободах владимирских почти всем мастерам срублены новые дворы. Из Москвы сведены мастера-литцы для литья пушечных заготовок. От мастера Миронова с Устюжны, взяты два кузнеца, для выделывания инструмента. Им устроена кузня подле работных домов. Завершаем установку паровиков от коих станут вертаться валы для точильных станов и молоты у кузни. Вот познакомься государь се пушечный прикащик Иосиф Трескин.

Мне поклонился грузный мужчина, возрастом за пять десятков лет, полный телом, с короткими ногами и крепкими руками-лапами.

— Доброго здоровья царевичу, — произнес он.

— Здравствуй мастер. А чем занимается пушечный приказчик?

— Яз в ответе за догляд, чтоб меди да олова вдосталь было, денежные оклады ведаю пушечных литцов, о сохранении пушек большого наряда и другие нужды.

— Чего думаешь об сем зачинанье?

— Великая новина. Зело нужная и важная для государева войска. Коли поставить сии пушки в войско для польного боя, то врагов зело меньше станет у царя московского.

— Как тебе град Владимир для нового дела? — Задал я следующий вопрос.

— Хорошо, и от немцев в стороне и от государева двора недалече. Токо надобно двор пушечный на Москве оставить для больших верховых и огненных пушек.

— Что за пушки таковые?

— Орудия, что здеся станут выделывать, прозываются пищаль, али пушка, ибо стреляет полого. Верховые пушки с зело большим стволом творят и стреляют оне ядрами большими како горкой.

— Гаубицы чтоль?

— Да, тако же гауфницами по немецкому прозванию их рекут. На сих точилах выделывать гауфницы велицие не можно, способнее их творить по-старому. Для того у меня на московском пушечном дворе есть большие мастера Андрей Чохов, Семен Дубинин и Русин Евсеев.

— Что ж, покуда у нас нету станков точильных для выделывания больших верховых пушек, пусть льют по-старому. — Согласился я. Надо мне доехать до пушечного двора и познакомиться с великим мастером Андреем Чоховым.

Организацией работных домов я оказался не доволен. В длинной избе-амбаре часто стояли друг за другом большие станки, заготовки, из-за веса в семь десятков пудов, для обработки укладывались и убирались вручную большим количеством людей, перестановка на обточку вертлюгов тоже вручную. В тесноте это было неудобно и опасно. Станки не огорожены, споткнись точильщик и запросто угодит в рабочую зону.

Указал головам, сверху в каждой избе устроить балку железную с тележкой, чтоб блоками-полиспастами поднимать заготовки и по балке их переставлять на станки. Для точения стволов было выстроено две работных избы с пятью токарными станками в каждой. Указал расширить двор и поставить третью избу, расставив токарные станки свободнее по четыре в каждой, чтоб точить десять стволов в месяц для персов и два иль боле для царевой армии, ведь единорог короче вдвое и выделывать его можно быстрее. Лапушкин обещал выдать первые пушки в конце июня.

Глава 20

На Москве тихо. С середины июня начался дождь и полил безостановочно. Царь пребывал в молитвах, Годунов разбирал дрязги меж бояр. На конец месяца я планировал выехать к Коломне для руководства строительством первого бетонного пролета моста через Клязьму, но от Пожарского прискакал сеунч: работы по устройству быков затягивались из-за проливных дождей.

Рутину серых будней прервал визит Джакмана. Аглицкий торговец снова пришел с товарами. Явившись к Угличу и вызнав, что теперь я большее время живу в Москве, он отправился к столице.

Самого торгового гостя и его слуг с поклажей ко дворцу провели стремянные стрельцы, стоявшие на страже в кремле.

Дав время гостю привести себя в порядок и обсохнуть с дождя, я пригласил англичанина в кабинет.

— Здравствовать царевичу Московии. — Поклонился он. — Яз сызнова прибыть к престолу Московского царя.

— Здравствуй Беннет. Как сходил за море?

— Плохо, яз потерял часть товара, что взял в Московии. Один из моих кораблей, нанятых плыть в Англию, в шторм пропал и видимо погиб. Четверть грузов, пошли ко дну али достались морским разбойным людям. Хучь в правду молвить самую ценную часть, всегда везу на лучшем судне, где плыву такоже и сам.

— Как расторговался товаром, что взял у меня? Есть спрос?

— Стекло, зерцала, зоду, светильные лампы сбыл с великим профитом. Пред ключником твоим Жданом, рассчитался сполна, об том он просил подать тебе грамотку. — И гость передал мне письмо от Ждана, где сообщалось, что товарный кредит погашен. — Яз привез для тебя хитрый станок, как ты просил, это вязальная машина коея может выделывать чулки из шерсти. Её лет десять назад изобрел простой человек Уильям Ли. Также, привез сочинение с названием "Prodromus dissertationum cosmographicarum, continens mysterium cosmographicum, de admirabili proportione orbium coelestium, de que causis coelorum numeri, magnitudinis, motuumque periodicorum genuinis & proprijs, demonstratum, per quinque regularia corpora geometrica", что значит "Первая работа о космографии, содержащая тайну мироздания, включая замечательные пропорции небесных сфер, задающие подлинные и надлежащие количество, размеры и периоды движений, с помощью пяти правильных геометрических тел" автор неизвестен миру, но мне рекомендовали сей труд знающие люди.

— Кто же сочинил сей трактат?

— Это молодой немец, математик и астроном Иоганн Кеплер.

— Никогда не слышал о таком, но спасибо. Что по Уильяму Шекспиру?

— Есть таковой писака при театре Роза в Лондоне, або за ним великих сочинений нету. Привез для тебя лучшие из произведений Кристофера Марло. Он хучь и безбожник и, несомненно, горит в аду, або его пьесы популярны в театрах столицы.

— Что по мастерам? Привез кого?

— Ноне в австрийских и германских землях случились крестьянские бунты, люди бежали из тех земель, но никого для тебя царевич мне сманить не сталось. Зато исполнил твой наказ об тонкорунных овцах. С того и задержался. Я нашел купца — маррана, с коим имел дела прежде. Его люди в Испании вывели стадо к побережью, а нанятое мною судно вывезло овец в Англию. Уверяю царевича, королева Бес мне бы заплатила за стадо большие деньги, но яз привез его для тебя. Для моей безопасности, хозяин стада подставное лицо. Я иметь много завистников. Тот торговец передал овец твоему приказчику в Холмогорах Семену Васькину. Жди государь от него послание. Он же не ведает уговора про овец?

— Нет, не ведает. Сейчас отправлю сеунча в Холмогоры. Сколько стоила тебе эта затея?

— Фрахт судна четыреста шестнадцать талеров, подкуп марана шестьсот, наем воинов в Германии сто монет, перевозка сто двадцать, итого тысяча двести тридцать шесть талеров или восемьсот шестьдесят пять рублей.

— Да, сумма впечатляет, но яз обещал оплатить тебе с прибылью и от слова своего не отрекаюсь. Чего желаешь денег аль хитрого товара?

— С позволения царевича я возьму товар. Ты сулил небывалый штука.

— Что ж, коли обещал, смотри — и я передал ему калейдоскоп, подзорную трубу и указал на кожаный футляр, в котором лежал телескоп.

Купец осмотрел небольшие размером оптические приборы и, открыв кофр, вопросил:

— Царевич это тоже труба, чтоб глядеть вдаль?

— Нет, это называется телескоп, через него смотрят на Луну и звезды. Сам уверишься, зрелище небывалое. Таковая труба есть ныне у меня, у царя и боярина Годунова. Что думаешь?

— Продукт экселент. Ты не обманул моих надежд. От того яз и полез в испанскую авантюру, паки доверился твоим посулам. Много ли дашь трубок таковых.

— Во что оценишь сии товары?

— Самоцветные трубки в десять талеров, Зрительные трубки в пятьсот талеров, телескоп не меньше тысячи. Або ценнее не сами товары, паки взять патенты на инвенцион в первых царствах Европы и получать с того большой прибыток.

— О, в таком случае не желаешь стать моим агентом и представлять мои интересы при дворах европейских? У меня есть продукт, который нас озолотит.

— Яз готов царевич составить контракт и честно его блюсти. А каковой продукт ты имеешь предложить?

— Прежде всего, паровые двигатели.

— Не знаю царевич, в Европе ныне не поощряют, внегда у мастера трудятся машины опричь людей. Даже моя королева Елизавета запретила вязальную машину, дабы швеи не утратили работы.

— Да, яз ведаю про то. Но времена меняются, наступит пора паровых машин. Окромя того есть у меня метод изготовления жидкого камня и способы его применения для строительства зданий, мостов и других построек. В нынешний твой визит показать готовый мост не выйдет, но в следующий раз увидишь много новин небывалых.

— Каковую долю предлагаешь мне царевич в сей компании?

— Мыслю, коли согласишься на пятую часть, станешь богатейшим торговцем Европы.

— Мало царевич, на мне станет вести дела, нанимать знатоков права и по судам тратиться.

— Твое слово.

— Тридцать процентов.

— Договорились. Составь договор, найди законника и приходи ко мне. Яз для тебя приготовлю описание и обрасец жидкого камня методы его применения и материалы для него, сам спробуешь. По подзорным трубам калейдоскопам и телескопам, дам тебе схемы на патенты. Из товара отдам все, что у меня есть, коли мы теперь партнеры. Из выручки от продажи вычтешь мой долг за овец, и тридцать процентов сверху, на остальное купи мне книг важных, станки ткацкие аль еще какие самые лучшие. Да найми мне горных мастеров троих аль более знающих, да иных мастеров кого найдешь.

Подрядил дьяка, знатока аглицкой речи, переводить на русский язык пьесы Кристофера Марло. Длительное безделье, вызванное проливными нескончаемыми дождями, и вынужденное перечитывание, уже десять раз просмотренных книг невеликой личной либереи, навело на мысль о легендарной библиотеке Иоанна Грозного. Это тебе не пыль веков, царь помер всего тринадцать лет назад. С тем и отправился к Борису Федоровичу.

— По здорову Борис Федорович. — Обратился я с поклоном к царедворцу.

— Здравствуй царевич, хорошо або пришел. Яз с тобою желал перемолвиться. Ты чего мыслишь про новое войско? Мож хитрости какие ведаешь?

— Яз, Борис Федорович, военного опыта не имею, або мыслю главное это строгий порядок. Думаю надобно отстроить воинский городок по виду крепостью, чтоб в нем было жилье для стрельцов и школа для казания воинских хитростей и баня и место для обучения воинскому шагу. Коли станут стрельцы жить по домам деревенским, так порядка не видать, да пря станется с мужиками из-за женок. И хозяйства свово стрельцам заводить не давать, чтоб было у них единое дело — воинское. И сочинить надобно для воев свой устав жизни как у монасей.

— Прежние придумки твои горазды. Тако ты возьми на соби дело о новом полку. Яз тоби дам дьяков Стрелецкого приказу. Ты им укажи чего желаешь, каковых людишек в полк надобно и по скольку. Составишь роспись, мне подашь.

— Хорошо, Борис Федорович, сделаю. Яз чего пришел-то, спросить хотел. Кто-то мне сказывал, або прабабка моя Софья Палеолог в приданное с собою привезла из Царьграда спасенную либерею, множество книг старинных, якобы отцовских. Ты про то чего ведаешь?

— Нет, не слыхал. Мнится мне байки это. Гречанку, великий князь Иван Васильевич брал из-за древности рода. Породниться с остатним цесарем Второго Рима желал. Как яз слыхал от деда свово, прабабка твоя пришла на Москву с латинскими попами, да сразу от них отреклась. Хитра была безмерно. С собою была у ней казна, даренная Папой, про книги не скажу, не ведаю. Коль желаешь, могу вызнать у людей?

— Узнай Борис Федорович, коль не в тягость тебе.

Нескончаемый дождь разрушил мои планы соединить этим годом железным путем Москву и Рязань, но по докладам от князя Пожарского строительство самой дороги продолжалось, паровозные амбары и слободки мастеров были построены, собирался первый паровоз, на Устюжне отливались крупные детали для царского поезда.

В конце июля ко мне зашел Афанасий Петрович Бакшеев.

— Государь, пришел мужик немой, здоровый как бер, до тебя просится.

В спину потянуло холодком, и в памяти всплыл образ здоровенного молчуна Иллариона, слуги-убийцы старицы Евпроксии.

— Это, наверное, слуга суздальской старухи. — Ответил я растерянно.

— Чего этой ведьме от тебя надобно? — Старик машинально схватился за саблю. — И как ентот медведь мимо стрельцов в кремль пролез? Ты не ходил бы царевич. Яз с воинами выйду да прогоню его прочь со двора.

— Не надо, больно вредная у него хозяйка, яз выйду, або ты прикрой меня в случае чего. — Пистолет надо прихватить пришла мне на ум мысль, хотя такого здоровяка шестью пулями и не остановишь. — Пойдем.

Я в сопровождении старого воина и двух рынд вышел в сени.

Увидев меня, огромный мужик, став на колени, поклонился, уперевшись в доски лбом.Не глядя, подал мне письмо.

"Здравствуй на многие годы унук мой Дмитрей. Гляди, дабы епистолию никто не прочел. — Я обернулся и отошел к окну. — Лихоманка меня крутит, чую, помираю. Тебе надежды свои предаю, на воцарение истинного государя на Руси. Хучь и пренебрег моим словом, а всеж изветил ты Бориску. Уж не ведаю, каку лжу ты ему поведал, ано цели своей достиг. Романовых с присными в опалу вверг и от двора отринул, и дочку борискину, опричь обычаев старых, себе в женки взял. Яз слыхала, або сам царь Федорка за тебя сватом стоял. Хитер ты есть, наша кровь. Не дурень оказался, како мнилось мне давеча. Мож и взденешь шапку Мономахову, коли тебя и наследком объявили. Гляди, не рассорься до времени с Бориской, не пощадит, коль откроется лжа твоя. Како бармы на плеци лягут, ты, по тихому, конюшего со свету сживи, ядом, аль исчо как. Романовых из опалы не возвертай, пущай сгинут в студеных краях. Помни, у государя руки по локоть в крови завсегда, иначе не может статься, такова цена царского венца. Не страшись крови, чадушко, Бог простит. Со святыми людьми не спорь, обопрись на старые боярские роды, древнюю кровь, и трон твой тверд будет, або и воли боярам лишку не давай. Для дел разных, шлю тебе слугу верного Иллариона. Вельми умел он бысть в тайных ухыщреньях, шпегов за версту чует. Присный человек, верен како пес, пригодится всяко, и приглядит коли, кто на тебя зло умышлять станет. Ларка ведает, где хранится казна тверских князей. Серебра и злата без счету. Тебе оставляю. Коли станет нужда, прикажешь ему, он покажет. Но Бориске не смей медной пулы положить, с того свету прокляну".

Ну и ну! Как из могилы повеяло! Ужас! Во дает старушка! Чего делать с медведем, то есть Илларионом? Держать подле себя? Кто знает чего у него на уме? С другой стороны, коли он такой умелец, вдруг пригодится? Конечно не против Годунова, но мало ли врагов станется в будущем? Опять же тверская казна. Почему сокровища Твери оказались у постриженной в монахини Евпраксии, в миру Евдокии Нагой, первой жены удельного князя Владимира Старицкого? Теперь и не узнать, коль кончилась старушка.

Я поднял с колен Иллариона.

— Меня понимаешь? — Тот закивал, — твоя хозяйка померла?

Тот покивал и перекрестился. Я тоже возложил на себя крест.

— Она пишет, абы прислала тебя мне служить. — Тот покивал и снова бухнулся на колени. Я опять поднял его на ноги.

— Чего, делать можешь? — Тот пантомимой указал, что хотел бы служить у меня конюхом.

Я отпустил рынд и попросил Бакшеева:

— Афанасий Петрович, бабка померла, упокой Господь душу её, завещала мне Иллариона, он будет нашим конюхом, также он большой мастер по тайным делам, пригодится нам. Дай ему двадцать рублей, на обустройство, пусть живет при дворце в Москве.

Я сидел и вспоминал планировку воинской части в городе Орле, где служил срочную. Значит так: казармы поротно, то есть десять рот в два этажа пять штук, штаб, кухня с залом приема пищи, мастерская по ремонту, котельная, прачечная, баня, медчасть, склад, церковь — дань времени. Внутри плац для строевой подготовки. В каждом расположении роты: спальное помещение, командирская, вещевой склад — место обитания старшины, каптерщика и хлебореза, оружейная, ленинская комната, то есть учебный класс, помывочные с туалетами и качалка.

Посчитать сколько стоит? Средний деревянный дом в городе ценят в пять рублей. По моим прикидкам стрелецкая воинская часть в нынешних ценах, потянет на тысячу триста — тысячу четыреста рублей.

Однако в моем проекте в каждом полку будет еще десять единорогов. То есть упрощенно девятьсот стрельцов и рота пушкарей и медиков.

Дело осложнялось тем, что про нынешнюю манеру боя западных держав я не знал ничего. Да, в войске московского царства служили немцы из разных стран общим числом до полутора тысяч. Попадали на службу они разными способами: прямым наймом за морем, сами приезжали служить, переходили на русскую службу прямо посреди сражения, поступали на службу царю, когда попадали в плен. Большая часть немцев оказалась в войске московского государя в ходе ливонской войны во время правления царя Иоанна Васильевича Грозного. Их старались держать на южных рубежах против татар, которые не имели и боялись огнестрельного оружия. По рассказам Годунова попытки использовать немцев супротив свейского или польского войска часто приводили к измене и переходе иностранцев на службу врагу.

Я по памяти помнил, что в эти времена в почете были швейцарцы, и немцы, которые из Германии. Шведы покуда, не славятся своим войском, но сила Швеции в доступном железе и серебряных рудниках. То есть шведский король может купить и вооружить войско. Надо было вызнать, каковую манеру боя имеют ныне передовые армии Европы, чтоб в сражении не встретиться сюрпризом.

А собственно чего я сам себя в тупик то загнал? Попросил Бориса Федоровича: найти воинов коии ведают манеру боя свейского и польского войска, и немцев на русской службе, что видели манеру боя швейцарцев, германцев и испанцев.

По результатам опроса двух иноземцев, состоявших на службе при пушках в Москве, четырех московских дворян, двух окольничих и даже одного боярина, проявилась следующая картина:

Пушки на поле боя системно не применяются.

Для пехоты, типичная западная манера построения в сражении, это в центре на две трети состава пикинеры с шестиаршинными пиками, и по бокам остальная часть из мушкетеров.

Кавалерия среди западных армий, так называемые рейтары — всадники в тяжелых доспехах, вооруженные тремя-четырьмя крупнокалиберными пистолетами и применяющие тактику: подъехал, расстрелял оружие и отъехал на перезарядку. Очевидно, рейтары применялись против пикинеров. Легкая конница служит для разведки и прочего. Классический копейный удар тяжелых латных всадников остался только у польских гусар и русского поместного ополчения.

В русском войске стрельцы обычно в баталии стоят за рогатками или гуляй-городом, как в судьбоносном для Московского царства сражении при Молодях. Пушки в сражениях используются изредко, по случаю, та же битва при Молодях и применение орудий в составе гуляй-города скорее исключение. Штыка на ружье не знают, бумажного патрона также пока не изобретено. Гренадеров нет, как и гранат.

Московское царство способно выставить сто тысячное войско, в составе тридцати тысяч пехоты — стрельцов и ополчения, семидесяти тысяч конницы, включая десять тысяч служилых татар. Правда, боевые качества этой орды под вопросом. Стрельцы — не профессиональные воины, конное дворянское ополчение разномастно вооружено, с луками в качестве дальнобойного оружия. Даже, по отзывам самих дворян, побывавших в сражениях с поляками и шведами, русская армия не справляется с западным войском. Оно и не мудрено, московское войско заточено для борьбы с кочевым типом армии, отсюда и перевес всадников в её составе. Что поместная конница может сделать с фалангой пикинеров? Ну, луки правда есть, но стоящих в первых рядах, облаченных в латы пехотинцев, стрелами не взять. Или схватка рейтара и нашего поместного дворянина, пусть даже в панцире крепком? Фактически средневековый рыцарь с копьем против трех — четырех пистолетов. О чем это нам говорит? Надо преобразовывать армию. Стрелецкие полки поголовно вооружить пищалями, и дополнить полевой артиллерией. Также необходимы рейтарские полки, и всю эту экзотику с луками надо прекращать. Поместную конницу целесообразно оставить на южных рубежах, до решения крымского вопроса. А современную армию строить на северо-западе.

Теперь по деньгам. Общего бюджета Московского царства не существует. Нет такого понятия ещё. Деньги ссыпаются в большой воображаемый короб и утекают из него мелкими многочисленными ручейками. Общая сумма сборов составляет цифру близкую к шестистам тысячам рублей. Из них около трехсот тысяч уходит на войско, сто тысяч на траты двора, еще сто тысяч с небольшим, на содержание посольств иностранных государств, поминки, направляемые с дипломатическими миссиями, финансирование административного аппарата, и других дотируемых приказов, типа Стрелецкого, Пушкарского, Челобитного, Разбойного и других. Остальное оседает в казне до худших времен, или как сейчас, отпускается на железную дорогу.

Столь небольшие траты на армию объясняются тем, что татарам не платят вовсе, обходясь дарами князьям, а в походах оставляя воинскую добычу. Дворянскому ополчению систематически не доплачивают, выдавая деньги только при начале боевых действий.

Если Московскому царству нужна новая профессиональная армия скажем в сорок тысяч пеших стрельцов, двадцать тысяч рейтар и двадцать тысяч легкой конницы, то считая округленно шесть рублей на стрельца, десять на рейтара и восемь на легковооруженного всадника, получаем годовое содержание армии в шестьсот тысяч рублей. То есть требуется удвоение военного бюджета.

Надежды на сбор в казну дополнительных средств с податного населения иллюзорны. Можно прижать церковников, даже нужно, но после голодных лет. Денег для развития предприятий в стране, наверное, нет, богатые кубышки полны только у старых знатных боярских родов, да и тех не много, и им промышленное развитие государства до лучины. Остается одно: государственный капитализм. Мне удалось за шесть лет поднять бюджет удельного княжества в сто раз. Понятно, что львиную долю составляет доход от зеркальной мануфактуры, и он скоро иссякнет, тем не менее, результат есть? Значит надо идти по этому пути дальше. Больше мануфактур хороших и разных.

Какие виды промышленности я могу развить в стране? Ткацкую, стекольную, оружейную, нефтяную, не забываем железную дорогу и эта вялотекущая звероферма. Пора переходить к промышленному производству меха. Заказать отлов лучших зверей, поставить множество ферм, скажем двадцать. Если с каждой брать в год пятьсот шкурок, имеем пятьдесят тысяч рублей. Минус затраты на содержание, жрут соболя много, и плата рабочим, чистоганом тридцать — тридцать пять тысяч рубликов.

Ткацкий стан выдает в год тысячу пятьсот аршин сукна. Простецкая сермяжная шерстяная ткань ценится в пять новгородок за аршин. У меня сукно много лучше, от того дороже, сорок новгородок. Стан выдает в год сукна на шестьсот рублей, минус плата по пять рубликов на десять рабочих на стан и минус сырье рублей десять, имеем чистую прибыль пятьсот сорок рублей.

А у нас теперь есть бумажное, льноткацкое, производство оптических приборов. В моей стране, где фактически отсутствует сложное производство, деньги лежат под ногами. Нужны люди, а этим ресурсом моя страна богата. Вот чем надо заняться в тяжелое время — строительством фабрик и запуском производств. С тем и отправился к Годунову.

— Здравствуй, Борис Федорович. — Поприветствовал я тестя, войдя в горницу, после доклада слуги.

— Здравствуй Димитрий. Почто пришел? Беда какая аль радость приключилась?

Я выложил перед царедворцем свои расчеты на листе бумаги. Тот, слегка поморщившись на новый алфавит, вчитался в текст.

— Ну да — ну да. — Согласился он с выкладками. — Або чего такое бюджет?

— Это такой способ учета денег. Пишешь чего надобно и деньги, каковые есть делишь по усмотрению. Коли случаются лишние доходы, то можно добавить по нуждам, али внести новые траты, зато опосля завсегда можно понять, куда деньга и на какие потребности пошла.

— Хитро. По твоим вычетам с новинами трудными, мочно нам новое войско содержать станет?

— По цифири судя да. — Ответил я.

— Або кому ж мы все энто продавать станем? — Озадачился Годунов.

— Мало ли народу под Богом ходит. Нашим людишкам, на закат в Европу, на восход в Сибирские земли и дальше в Китай, на полудень персам. Главное иметь, чего продать. Европа от азиатских держав, вельми тесно населенных, отделена враждебным турским царством. Або мы из Европы можем брать придумки мудреные, али сами выделывать и хитрый товар с великой лихвой торговать в те страны. Дорога опять же железная, нам в достаток.

— Что ж, деньга нам завсегда нужна. Тако и порешим. Яз выберу места для основания новых затей, укажу дьякам в Сибирском приказе, пущай добудут в казну довольно соболя живьем. Або за тобою способ каковым обычаем ладить амбары, да станки для выделки. Как думаешь управлять таковыми многыми мануфактурами? Дьяки приказные, мыслю не поспеют за всими досмотр учинять?

— Яз, Борис Федорович, своим лучшим свитским, ужо давно дарю доли в своих затеях, от того и присмотр от тех людей за делом и приязнь к труду родится. Да и к лучшему, внегда достаточных людей в державе больше.

— Государь оценит твою затею об казенных новинах. Готовь епистолию. Денег дам. Да вот вспомнил, ты просил вызнать об книжках гречанки — прабабки твоей. Так вот была либерея. Мало того всем про неё ведомо и все знают где она хранится.

— Большая? Книг много?

— Нет, не особо, с полсотни инкунабул. Вправду, монаси сказывают, лучшие древние книги цареградские.

— Так, где ж они хранятся?

— Того никто не знает.

— Как так? Ты же только молвил, або всем известно, где они лежат?

— Цареградская царевна Софья строптива была безмерно. Даже един раз при татарском баскаке золотоордынского царя Ахмата стыдила мужа и честь его умаляла. За то не раз бита была мужниной рукой. Вот однажды тако князь Иван Великий озлобился, что решился примерно наказать жену свою непокорную, або коли та выше всего любила книги свои, то он всю либерею у ней отнял и дабы не иметь жалости, повелел замуровать ея в стенах строящегося Успенского собора. Про место то, ведал фрязин-строитель да каменьщики псковские, что творили кладку стен. Опосля великий князь фрязину под страхом смертным запретил выдавать то место, бо псковичей то ли выслал, або кто сказывает, ослепил и языков лишил. Тако всем ведомо, где книжки лежат, но место то никому не знаемо. Або к чему тебе сии книжонки, государь для тебя не пожалеет либереи отца твово. Тама книг без счету и на словенском, и на персидском и на других языцах. Вон, како Казань брали все книги царские в казну пояли. Так и лежат в велицых сундуках в тайном месте под царевым дворцом. Коли пожелаешь прям на днях и сходим до них.

— Спаси Бог, интересно мне, яз с Ксенией до тебя приду днесь для того. Борис Федорович, новый полк внегда ставить станем?

— Како дожди энти проклятущие окончатся тако и зачнем. По зиме людишек сберем и примемся казания творить. Яз ужо приказал древодельцев согнать и леса довольно запасено. Сельцо Измайлово, что отписано в казну из вотчин израдцев Романовых-Захарьиных. Место глухое, опричь от очей шпегов, да иноземцев злокозненных. Твоих бывших потешных, как призвал на смотр, держу при дворе. Воин един, зовется Гришка Отрепьев из Нелидовых, вельми справный да разумный, глянулся мне, хошь и с бородавкой на лике. Мож для службы его себе оставлю.

Я посмотрел на Годунова и, задумавшись, все же выдал страшную тайну:

— Он это.

— Кто? — Не понял меня боярин и конюший.

— Коли бы яз помер, он должен был сбежать к ляхам и выдать себя за выжившего меня, або опосля привести на наши земли врагов.

Боярин встал, прошелся по горнице, и тяжело на меня посмотрел.

— Об таковом молчать не след. Вскую прежде не сказывал?

— Борис Федорович. Стоит ли ныне об том помышлять. Все уж иначе обернулось и изменником ему уж не быть, а слуга он способный, ты об том сам сказывал.

— Умрет он сегодня. Не моги мне перечить, яз лучше ведаю. Возьму грех на себя. Коли знаешь, про кого або он суть злонравный человечишка, не след ему расти в чинах, да близ трона тереться. Змею надобно давить, покуда ядовитые зубья себе не отрастила.

— Борис Федорович, не держи зла про него. Того уж сбыться не может. Господь иначе решил.

— Да, — протянул Годунов, — гляжу на тоби яз и понимаю, рано тебе бармы носить. Велицы оне тебе покуда. Ну дай Бог, под моим приглядом дорастешь. Внемли мне, пожившему в тяжкие годы: государь жалости иметь не может, ибо он не есть человек простецкий. В ем часть горних сил живет, або Господь хучь и милостив, ано внегда надобно города во прах повергает, како постыдные Содом и Гомору и сына на смерть страшную отдает, како Христа. Помысли об том на досуге. — Больше я Отрепьева не видел.

Год шел к концу, когда с Каменного пояса вернулся сеунч от устюженской экспедиции. Все кузнецы остались на Урале, где подтвердились богатые залежи добрых руд. От воеводы острога, который должен был за несколько лет, превратиться в крепость пришло письмо следующего содержания:

"Князю моему, окольничему и слуге государеву, царевичу Дмитрию Углицкому пишет слуга твой воевода Юрюзани Иван Лошаков. Пришли на берег ко острогу ладно, без потерь. Местные дикие вогулы пугаются зело самоходного корабля. Оставив рудных людишек твоих с охраной, ушли к Усолью. Острог здесь весьма ладный на высоком месте. Те пушчонки, что со стругами отсылали вельми удачно стоят и других затинных пищалей довольно. Стрельцы местные обжились ужо, и всё село ладно стоит, и церковь деревянная новая. А места тута красивые изрядно, реки полноводны и видно далеко окрест. Пояли на Усолье без малого десять тыщ пудов доброй соли выработанной мастерами за зиму. Как ты указал, при всем люде пожаловал олафой усольского голову Оврамку и лутчих людишек. Тако же от твово государь имени пожаловал Усолье грамотой уставной и народец к тому доволен был, абно людишки здеся больно дикие. А опосля како сгрузил с тиунами твоими соль на продажу в Казани, то повертался ко Юрюзани. А река та вельми извилиста и идет дикими местами. Кузнецы твои государь с вожами царскими руду нашли и той рудой довольны вельми. И для пробы добыли в горе руды четыре пуда и семь с половиной безменов и в малой доменке кою построили, плавили ея и мастер Фома Неверов плавил тож, а железа вышло из нее пуда з два, и с этого железа сделано ножей, да жало на копье он ковал, а железо самое доброе, не плоше свицкого, а к оружейному делу лутче свицкого. Тако кузнецы от руды уйти не пожелали и просют тебя прислать сюды семьи их и мастерам на Устюжну передать обрасец руд и железные полосы с Каменного пояса. А сюды к острогу потянулись местные жители от того, что ковалей умелых для железа тута нету, и купцы с Сибирской земли приходили уже и просили железа доброго сколь можем выделывать, молвили: сколь добудем, столь заберут. Тако по твоей воле и указу великого государя здеся с полсотни людишек и к весне приуготовим леса в избытке для строительства дворов для поселения кузнечных мастеров. А живут здеся окрест племена вогулов, остяков и татар и во Христа не верят они. Ну, коль монаси на сию земельку придут, то свет веры православной и до диких жителей мест сих донесут. Поклон свой шлю тебе, государь мой, и кузнецы тебя благодарят, и поклоны свои кладут".

Надо отписать Ждану, что заготовили материал на большую домну на Юрюзань, и со сходом льда с рек оправить туда все, что нужно для плавки железа. А промеж Устюжны и Юрюзани пустить рейсовый пароход без оплаты переселенческого груза иль два, пусть связь установится, и люди сами выберут, где им жить. И насчет розничной торговли железными изделиями я ошибся. Железа за Уралом пока не нашли, а государевых людей за Каменным поясом много уже. Воеводами, стрельцами и казаками основаны Тюменский, Обдорский и Берёзовский остроги, города Тара, Сургут, Тобольск. Война с ханом Сибирского царства Кучумом все еще идет, и оружие ломается и чинить нечем и обустраиваться переселенцам без железного инструмента тяжело. Борис Федорович из казны обещал пять тысяч рублей на строительство Юрюзани и я из своих добавлю. Коли удастся снизить себестоимость железа, строительство железной дороги ускорится, да и из качественной стали можно развернуть производство доспеха и холодного оружия для войска. Насколько я помню, Тула была центром производства огнестрельного оружия, а уральский город Златоуст, которого еще нет, клинкового, из-за высокого качества местной стали.

Стадо овец в сорок голов из Испании, рекой на барже привезли в Углич. Письмом я дал распоряжение Липкину Фролке выстроить овины и выделить особых людей на догляд и развод ценных животин, а также запасти кормов на зиму. Надо чтоб стадо расплодилось и тогда разделить его для безопасности по разным поселениям, а мож и татар подключить, как авторитетных животноводов.

Наконец уже в двадцатых числах августа дожди прекратились. Из-за переувлажнения почвы практически весь урожай зерновых погиб. Бирючи объявили царев указ об том, что в этом году с крестьян не будут браться никакие налоги, это было вызвано тем, что пахари, коли не могли уплатить сборы и подати, массово пускались в бега на южные земли и селились промеж казаков. От того множество поместных дворян лишалось крестьян и не имело доходов даже на собственное пропитание. Не единичными были случаи, когда землю пахали сами помещики, собственноручно ходя за сохой для добычи хлеба. В целях борьбы с ростом цен на жито и во избежание голода Годунов начал продажу запасенного в прошлые годы зерна.

Празднования нового года прошли, как и в позапрошлом году. На Соборной площади были устроены помосты, где стояли первые люди царства за ними одетые скромнее гости и другой служилый люд. Государь хоть и в богатых одеждах был бледен и худ.

На следующий день после церемонии я отправился к Коломне проведать строительство железной дороги. Старший Дам, Карел довел дорогу до Михайловской слободы, окрестностей села Каменное мячково, где уперся в Москву-реку и определив место будущего моста, протянул путь к северу от реки на пять верст. До студеной поры в его планы входило уложить еще десять верст. Таким образом, путь должен был прийти к небольшой деревне Жулебино, неподалеку от Москвы. Петрус дошел насыпью до берега реки Дубянки и сейчас строил каменный мост через неё. В его планах осталось продлить дорогу к Рязани до снежного покрова. Примерно посередине железнодорожного пути стоял недостроенный мост через реку Оку.

Из зауженного насыпями русла реки торчало семь быков-опор. Расстояния между ними составляли примерно двадцать пять аршин и при всем желании закрыть до холодов, удастся два пролета из девяти, учитывая, что в зиму укладывать бетонную смесь не получится, нечем греть. С коломенского берега на двух пролетах моста монтировались деревянные опоры и опалубка для вязки арматурного каркаса. Стоимость строительства монолитного моста значительно возрастала из-за вязки арматуры проволокой — сильно дорогого продукта.

Паровоз был собран заново. К нему изготовлен крытый вагон для дров, имеющий клепаный металлический бак для воды. Было построено также два пассажирских вагона, но мне следовало заранее выслать к Коломне мастеров по обивке внутренних помещений и сидений шпалерными тканями, с богатой отделкой для вагона номер один. Из паровозного завода был проложен путь к основной дороге, но соединен с ним самим он не был, так как я не рассказал мастерам о стрелочном переводе. И теперь пришлось рисунками объяснять суть этого механизма.

Я все же решил покатать государя и тестя по железному пути. Расстояние от Коломны до Михайловской слободы почти семьдесят верст, этого хватит для демонстрации положительных качеств новой дороги. Конечно, было бы красивым жестом прокатиться от Москвы до Рязани, но дождливое лето внесло коррективы в мои планы. А демонстрация дорогостоящего предприятия необходима. В этом году из-за налоговых каникул для крестьян, доходы царской казны упадут и наверняка ассигнования на железную дорогу будут урезаны, а железо с Урала пойдет только к июлю-августу.

В принципе сейчас ещё есть месяц полтора судоходной путины, может ограбить Коломенский мост на стройматериалы и отправить на Юрюзань этой осенью? И людей с семьями с Устюжны пароходом сплавить туда же. И продовольствие тоже. Правда подорожало оно нынешней осенью из-за гибели урожая, но с другой стороны по весне хлеб дешевле не станет. Решился и отправил сеунча к московскому тиуну, чтоб собрал насады со снедью и отправил к Юрюзани. В неделю был отправлен на Урал пароход с двумя баржами груженными кирпичом, досками и цементом в бочках. Кузнецы с паровозного амбара дали рекомендации по перечню груза на устройство доменной печи и житейские дела.

Ждану в Устюжну, отправил новое письмо, где дал задание посадить на пароходы семьи кузнецов со скарбом и животиной, запасами еды и сплавить к мужьям в Уральские горы. Также велел найти литцов, что льют рельсы в песчаные формы, желающих переехать к богатым рудам. Подкупить их деньгой или посулить великий доход на новом месте. Короче чего хочет пусть делает, но еще десяток кузнецов и добытчиков руд с семьями пускай сманит на Каменный пояс и отправит в этом году.

Те временем в амбарах паровозного завода шла отделка пассажирских вагонов. Так как Годунов меня поддерживал абсолютно, то мое намерение по показу железной дороги государю он тоже одобрил. Присланные им царевы плотники с красивыми тканями для обивки так резво приступили к отделке, что к концу месяца вагоны были готовы. Борис Федорович особо указал, что катания надо назначить на середину октября, иначе в предрождественский пост государь на забаву не соблазниться, а останется в Москве, чтя своим посещением длительные ежедневные церковные службы. В начале октября кузнецы встроили в железнодорожный путь первую, сделанную тутже в Коломне стрелку с ручным переводом. На главный путь был выгнан паровоз с дровяным прицепом и пассажирскими вагонами. Неподалеку от крепости у устроенной водонапорной башни и навесов с дровами, состав загрузили, заправили водой и пустили в первый рейс. Испытания показали запас хода где-то в пятьдесят верст. Нареканий ни сам паровоз ни вагоны не вызвали. Несколько тряской была сама дорога, так как стыки рельсов хоть и сглаживались молотами при укладке, имели неровности, хотя с путешествием в карете по ухабистым дорогам не сравнить.

Наконец и я с ближними людьми и рындами в охранном вагоне прокатился по долгожданному пути. В основном дорога шла лесными просеками, изредка выскакивая на поля или скользя мимо деревень. Скорость по моим прикидкам составила двадцать-двадцать пять верст в час. Думаю, с совершенствованием конструкции паровозов скорость вырастет.

Подготовка первой поездки царя на паровозе, включала в себя обхаживание Годуновым патриарха Иова. Патриарх был обязан своим посвящением в митрополиты, а из него в высший церковный сан именно Годунову. Это была старая дворцовая интрига. К воцарению Федора Иоанновича противники Бориса Федоровича, князья Мстиславские, Шуйские, Воротынские, боярские роды Колычевых и Головиных с поддержкой московского купечества пытались отстранить от власти Годунова, с помощью митрополита московского и всея Руси Дионисия. Церковник упрекал молодого царя в слепой вере Годунову и призывал того развестись с женой Ириной Федоровной в девичестве Годуновой, от того, что та не могла дать государю наследника и вступить ему в новый брак "царского ради чадородия". Неожиданно тишайший царь Фёдор, который очень любил жену, воспротивился, не упустил своего шанса и Годунов и его враги были пострижены в монахи как Иван Федорович Мстиславский, отправлены в ссылку, как Шуйские и соответственно с поста удален Дионисий. Вот тогда на место митрополита и был поставлен с подачи царского шурина старец Иов.

В общем государя на поездку уговорил Годунов. Я ждал царский поезд возле паромной переправы через Москву реку у Михайловской слободы. Согнанные загодя с разных мест паромы в числе трех штук встречали царя и патриарха со свитой на левом берегу Москвы реки. Наконец показались верховые стремянные стрельцы в красных кафтанах, за ними на берег выехал царский раззолоченный возок, а за ним и другие свитские кареты. По уговору весь транспорт под охраной остался там же, а государя, патриарха, свиту и охрану со служками переправили на правый берег. Царя встречал я сам, голова дорожного дела стольник князь Пожарский, оба мастера Карел и Петрус Дам, создатель паровоза Федор Савельев и моя охрана.

— Здравствовать великому государю многие леты — Поприветствовал я сводного брата глубоким поклоном.

— Здравствуй Дмитрий. Сызнова порадовать решился брата свово? Борис Федорович сказывал, небывалое дело ты устроил. Борис ты где? — Годунов вышел из свиты и подошел к царю. — Вот Борис Федорович сказывает, бо твоя железная машина скорее ветра скачет? Тако ли?

— Истинно, для твоей милости просил яз прийти к нам, дабы уверился самолично в сем великом деле. Се, государь вельми полезная твому царству задумка. Эта дорога и машина на ней богатству и силе твоих земель послужат.

В это время от реки подошел патриарх Иов.

— Здравия Владыко. Долгих лет. — Поклонился я и подошел под благословение.

— К чему сие? — несколько недовольно вопросил Иов. — Дым и докука и сколь трудов христиан и денег положено в сей путь.

— Владыко, яз тоби уж сказывал с того большой доход станется опосля и государю то надобная затея. — Ответил за меня Борис Федорович.

— Государь, позволь тебе представить мастеров, что построили для тебя путь чудесный.

— Показывай. — Согласился Федор Иоаннович.

— Это голова над дорогой стольник князь Дмитрий Пожарский. Ценю его за честность и дотошность в догляде за делом порученным.

— Пожарский, из Стародубских князей? Род древний, славный. Отца твово не упомню?

— Он рано умер, государь, при дворе не служил. — Ответил тот.

— Нет ли покраж с сей дороги?

— Нет государь, яз слежу за тем, и государевы дьяки смотрят такоже. Окромя государевых денег, казну на дело дает боярин Борис Федорович и царевич Дмитрий Иоаннович уж боле восьмидесяти тысяч рублев вложил.

— Вельми дорогая затея, — вздохнув, посетовал Федор Иоаннович.

Я перевел царя к земельным мастерам.

— Это мастера Карел и Петрус Дам. — Те поклонились по немецки.

— Немцы?

— Это немцы из Нижних земель, что к полуночи от земель Франкского короля. Вельми славные и умелые мастера. Уже уложили семьдесят верст пути и устроили несколько мостов каменных. Мастер Карел наряду с устройством дороги ведет строительство великого моста через Оку.

— Да ну? Мост это хорошо. Нам на Москве надобен мост, або посадские людишки маются на переправах. Мы рады мастерам кои верно служат нашему престолу.

— Это создатель паровоза великий мастер Федор Савельев. Яз тебе его показывал накануне свадьбы моей. — Тот низко поклонился.

— А какже помню! Железной машиной похвалялся. Молодец мастер вельми великую железную карету построил. Будет тебе олафа и почет.

По лестнице и деревянному рундуку-перону, государь со свитой, поднялся к железной машине. Савельев рассказал, как устроен паровоз, показал, как мечут в топку дрова и управляют движением. Затем прошлись по вагонам. Царский вагон имел большие окна, был отделан богатой тканью украшенной вышивкой в виде цветов, обильно увешен закрепленными на стенах керосиновыми лампами, лавки были обиты тонкой светло-коричневой кожей. У государя был отдельный просторный кабинет, отдел для наперсного слуги и остальное пространство оставалось для небольшой свиты. Вагон охраны в габаритах повторял царский, и конечно внутри был проще отделан, но там также было устроено место для слуги и самовара для горячих напитков.

Перед поездкой патриарх провел службу и освятил паровоз и вагоны. Савельев, который со своими помощниками вел паровоз, домчал до Коломны за два с половиной часа с одной непродолжительной бункеровкой дровами и водой. Скорость по нынешним временам небывалая. Все были впечатлены. Годунов ходил такой важный, словно всю дорогу построил он один.

Государев поезд встречал воевода Коломны окольничий князь Долгорукий Фёдор Тимофеевич, коломенский епископ Иосиф III, городовые стрельцы, посошные крестьяне со строительства моста и дороги и остальное население города и окрестностей. Царь раздал денег и пожаловал наградами лучших людей.

Также по приезду патриарх отслужил благодарственный молебен, затем государю со свитой был показан строящийся мост. Семь быков торчащих из воды и два бетонных пролета, которые мастера успели построить к визиту государя. Необычный вид монолитных конструкций без единого шва вызвал вопрос царя.

— Дмитрий чего это? Из единого камня устроен переход чо-ли?

— Да государь, это Федор Конь у фрязинов, в великом городе Риме, вызнал тайну создания таковых камней.

— Зачем раньше не сказывал об том сей градоделец? Он нам Белый Царев город несколько лет строил и ни полслова не рек.

— Рецепт тот латинский был и без пробы не мог он его пред царевы очи давать. Або яз денег пожаловал на устройство печи хитрой, и вот получилось у него сие дело. Отныне государь для твоей державы можно строить чего пожелаешь.

— Крутишь Дмитрий. Где ты являешься, там и люди хитрые заводятся.

После экскурсии по паровозостроительному заводу и торжественного обеда царь со свитой переночевал в коломенской крепости и наутро также на поезде был отвезен к царским каретам на Москве реке. В общем представление железной дороги удалось и обошлось даже без закона Мерфи. Я также отправился на Москву к жене.

Пушки во Владимирском заводе точились даже быстрее, чем пробная. Для персидского шаха на кораблях под охраной стрельцов вниз по Волге ушли первые тридцать пушек и девять тысяч ружей. Тула выдавала для царского войска около четырехсот пищалей в месяц, да Устюжна вышла на полторы тысячи ружей. Из расчета шестьдесят тысяч стрельцов нового строя перевооружение произойдет за три-четыре года. Еще, считая четыре пистоля на рейтара, нам надобно восемьдесят тысяч штук. Да для офицерского корпуса пистолеты потребуются, правда другие, полегче. Исходя на стрелецкий полк двадцать офицеров, получаем тысячу двести пистолей. Значит, по весне в Устюжне поставим еще одну мануфактуру пистолетную.

В конце ноября, когда уже выпал снег, я решил проведать состояние дел в новом полку. Строительство деревянных зданий нового воинского формирования было начато на возвышенности рядом с селом Измайлово, на берегу небольшой речки Робки, полукругом обегающей овальный холм, и впадающей неподалеку в реку Измайловку. Несмотря на то, что новая воинская часть была всего в десяти верстах от Москвы, место было глухое, заросшее вековыми соснами.

Плотники успели срубить только две двухэтажные казармы примерно тридцати аршин в длину. Сейчас достраивался корпус, в котором будет кухня и столовая, а с другой стороны баня-портомойня, чего пропадать теплу от кухонь, когда отводящийся по дымоходам жар может нагревать воду для бытовых нужд. По плану строительства полковые здания должны были составить замкнутый контур, внутри которого должна вестись учеба и жизнь воинского подразделения. Полк не имел командира, так как за часть отвечал я, и пока не мог подобрать подходящего кандидата. Личный состав представлен двумя десятками дворян, бывших угличских потешных и почти двумя сотнями мужиков собранных благодаря указу царя об учреждении полков "солдатского строю". В полк набирались охочие люди разного звания, покуда обходясь без датошных людей. Сейчас в полку были в основном разорившиеся после бедственного лета крестьяне, слободские, посадские жители, несколько обедневших дворян и казаков. Пока малое количество завербованных солдат было на пользу делу. Так же как и при формировании потешного взвода в Угличе время выделило лидеров среди новоиспеченных солдат. Не долго думая я ввел в полку погоны и несколько воинов выделялись красными лычками старших солдат. Унтер-офицеров мы наберем из рядовых, лейтенанты-сотники у меня тоже есть, нужны четыре капитана на три батальона и роту пушкарей, полковник-голова, подполковник-помощник и обеспечение полка — интендант, бухгалтер, медик. По одежде решил не мудрить: гимнастерка, брюки-галифе, сапоги на портянки, а на голову пилотку. Это по лету, а по зиме гимнастерка из шерсти, валенки и шапка, верхняя одежда — овчинный тулуп. Короче форма советской армии, тех времен, когда тянул срочную службу сам. Если эволюция формы придет к этому, то чего мудрить?

Обучение солдат проходило следующим порядком: часть занималась муштрой на расчищенном от снега выровненном плацу, другая часть проходила обучение грамоте и счету, благо учебников по словесности и счету хватало, хотя Семейка Головин получил дополнительный заказ на пять сотен книг по этим дисциплинам, а также скомпилированному мною из разных иностранных сочинений пособию по устройству западного войска и методам его применения на поле боя. После обеда подразделения менялись местами. Солдаты изучали ружья, слабые места в их конструкции, и методы скорой починки. Из автомата Калашникова я только стрелял и штык к нему видел только по отдельности друг от друга, так как моя армейская служба была синекурой, ведь я был медиком и меня доставали из санчасти, только при ЧП или полевых выходах. Приемы штыкового боя с винтовкой системы Мосина я видел фрагментами только в кино, и то, что я помнил, давно передал своим потешным бойцам. Для нынешних воинов не составило труда сочинить приемы боя, ведь ружье с примкнутым штыком, когда не стреляет, являет собой короткое копьё, а ложе сложной формы всего лишь дело привычки. Главное в обучении новых стрельцов я видел в огневой подготовке. Приданная полкам артиллерия — длинная рука на поле боя, даст жирный бонус. Дальность действия ружейного огня подарит преимущество на средней дистанции, а штык в рукопашной. Из-за короткого лета не удалось устроить стрельбище, а палить из пищалей свинцом — дорого выходит. Была бы насыпь — пошли стрельцы после стрельб, собрали пули и снова на переплавку. Хотя для отработки взаимодействия можно стрелять и деревянными колобашками, а вот в упражнении на меткость без штатной пули не обойтись. Да, пусть так и упражняются, а по весне, как устроят насыпь и стрельбе на точность обучение пройдут.

Для новой воинской части моя мануфактура по весне выпустит небеленую бумагу. Будем внедрять бумажный патрон в армейский обиход.

Глава 21

Наступила пора Рождественского поста, христиане Московского царства постились и готовились к празднику. Трудно сказать, что именно: упадок сил из-за голодания, бессонные ночи за молитвой или морозы, но Федор Иоаннович прямо на предрождественской церковной службе упал на пол храма в холодном поту. Государь тяжело заболел, очевидно, воспаление легких. Я естественно вызвался лечить.

— Борис Федорович пойду яз ко брату, надобно помочь недужному.

— Никуды ты не пойдешь. — Как-то серо и тихо ответил Годунов.

— Как так? — Удивился я. — Помрет ведь Федор, не дай Бог, або яз мож спасу его, от лихоманки.

— То и оно, что мож. Нельзя тебе к государю. Ноне его иноземные лечцы целят, на то грамоты у них да письма похвальные от государей заморских, с их и спрос случится, в случае чего. Ты прости Дмитрий, ано ты как о прошлый раз с Феодосией, всих дохтуров разгонишь, да сам за лечбу примешься.

— Ну и что? Доктора те бездельные!

— То-то и оно. Коль исцелишь государя, честь тебе и хвала, аще помрет царь на твоих-то руцах, об чём людишки по углам шептаться зачнут? Молвят, умертвил ты брата, корысти ради, алча шапку Мономахову, и все твои тщеты и подвиги христианские в лету канут. Не можно мне обоих вас зараз потерять. На все воля Божья, коли лекари иноземные выходят государя, пойдет всё своим чередом, а коли помрет, тебе венчаться на царство. Ежели восхочешь помочь Федору Иоанновичу ступай в церковь молиться о божией милости к недужному. Мне государь ближе, чем тебе, хучь ты и брат ему, або яз его с младых лет помню, да правим рука об руку почитай боле дюжины лет, сколь дел великих сотворили купно. Он муж сестры моей, аще с нею дале станет? Тако не мути мне душу! И коленца свои не выкидывай, ноне не шуткую яз, к царевым палатам хаживать не моги. Ступай к себе, к жене ступай. Молись о государе.

В первых числах срединного месяца зимы ко мне в терем пришла царица.

— Государь, до тебя царица Ирина Федоровна просится. — Доложился Бакшеев.

— Пусти государыню.

В кабинет вошла усталая женщина в дорогом, но мятом наряде. Серое лицо и круги под глазами совсем не красили сорокалетнюю царицу. Пройдя по палате, она села в кресло у стола и помолчала некоторое время.

— Пошто к брату свому не ходишь, не привечаешь государя? Аль не желаешь ему добра?

— Прости царица, Борис Федорович запретил, опасается оговора от злых людей.

— Аще ты юнец незрелый? Аль Бориска тебя како пса привабил к соби?

— Вскую тако сказываешь, Ирина Федоровна? Яз брата свово люблю и николижды козней супротив него не творил. Предлагал лечить государя от лихоманки, коль по силам мне станет, або Борис Федорович отверг посулы мои. Рёк: пущай иноземные лечцы расстараются, им за то большие деньги дают. Ты, мол, грамоты лекарской не ведаешь, тако и не суйся.

Государыня посмотрела на меня лихорадочным взором.

— Не вини меня Дмитрий, яз сама не ведаю чего дею. Не знаю кому верить. Иноземцы словеса сказывают нелепые. Тако мнится не совладают с недугом. Федор и голоса не подает, лежит весь в поту холодном, очей не отверзает, кашляет трудно. Ты же и дочь мою спас и цельный город от болезни смертной уберег. На тебя уповаю, бо боле и не на кого. Спаси мужа мово. Как стану жить без него? Спаси Христа ради.

Я заколебался с ответом и тут в дверях показался Годунов. Видно кто-то донес боярину о визите ко мне царицы.

— Ирина, почто пришла ты к царевичу? Чего ради мужа оставила без ласки да опеки? Дмитрий не святый старец, чудесных исцелений за ним не водится. Дохтуры заморские хытрые за государем глядят.

— Ты Бориска мне не указуй, Дмитрий сказывает, або ты ему воспретил до Федора идти. Погибели желаешь мужу моему?

— Замолкни, дура! Аще вовсе с глузду съехала? Аль не розумиешь, ежели кончится государь на руках у Дмитрия, от потуг его лечебных, всяк повинит царевича в злокозненном умысле и не видать шапки Мономаховой. Ты мнишь коли ныне ты царица, тако навечно станет? Не блазнись таковыми мыслями пустыми. Бельские, аль Шуйские, коль сядут на трон, терпеть безродных выскочек подле себя не станут. Мигом в монастырь тебя определят, аль вовсе упокоят без огласки и дочь твою малую не помилуют. И яз ссылкой, не отделаюсь, глава с плеч покатится. Желаешь весь род наш окончить? В Дмитрии вся наша надёжа. И яз его сберегу, даже ценою жизни мужа твово.

— Ирина Федоровна, — окликнул я готовую то ли зарыдать, то ли кинуться на Годунова с кулаками царицу, — выслушай меня. Прав Борис Федорович, нельзя мне брата самому лечить, но яз тебе скажу чего делать, коли даст Господь, выходим Федора Иоанновича.

— Сказывай Дмитрий. Одна надежа на тебя.

— У государя нутро простужено от того дышать емутяжко. Надобно укрыть его тепло и давать ему яств сытных, сала и мед и малину, дабы сила у государя сталась для борьбы с недугом. Обтирай тело уксусной водой, аер свежий теплый, дабы был в палатах. Коли мочно, надобно травницу призвать умелую. Иного разумного тебе никто не присоветует. Яз и сам тако недужил несколько лет назад, чуть Богу душу не отдал. Выходил меня лекарь младой, да яз его по указу государя за море казаниям внимать отправил.

— Спаси тебя Христос Дмитрий. Соделаю како ты сказываешь и молиться стану. — Поблагодарила меня Ирина. — Борис найди в борзе травницу нарочитую. — Резко сменила она тон на приказной и с этими словами удалилась.

Через несколько дней, седьмого числа поутру, государь отошел, не приходя в сознание. Патриарх сказывал, что Федор говорил с кем-то в бреду. Якобы обращался к незримому с именем Святителя. Иов сам совершил таинство соборования и причастил государя Святых Христовых Тайн. Царь Московский Федор Иоаннович вел праведную жизнь христианскую и принял Причащение перед кончиной, минует он демонские устрашения и глумления и достигнет небесного чертога безвозбранно. По царским палатам плыл запах ягоды малины из разбитой крынки с вареньем.

Стенания и плач царицы Ирины Фёдоровны были слышны даже в моем тереме. В церквях и соборах толпился скорбящий люд. Вся Москва оплакивала царя-богомольца, благочестивого, милостивого, благоверного, искренне любимого простыми людьми.

Федора Иоанновича похоронили на следующий день. Тело усопшего государя обмыли и обрядили в простые одежды. Воля покойного была не принимать постриг в смертный час, что противоречило сложившейся традиции средь московских государей. Ведь царствующий монарх творит множество дел, и кровавых тоже. Что есть война как не посылка христиан на смерть корысти ради. Но кроме божеского промысла есть надобности государевы. Улучшая и расширяя царство, государь радеет за подданных своих. Отрекаясь от мирского имени, новоиспеченные монахи шли на страшный суд безгрешными людьми, но Федор Иоаннович решил искать Божией милости сам, уповая на свою веру.

Для прощания двора и бояр с почившим государем его тело в гробу выставили посередине палаты в царских хоромах. Священник в углу непрерывно читал Псалтирь. После чтения заупокойной литии, стольники и окольничьи подняли домовину с телом и гробовую кровлю. Печальное шествие направилось к Благовещенской лестнице Красного крыльца. Там гроб установили на особые выносные сани, обитые красным сукном. Для вдовой царицы были уготовлены отдельные сани, которые до Архангельского собора несли также на руках стольники и дворяне. Отец Федора Иоанновича Грозный царь Иоанн Васильевич загодя приготовил себе место в Соборе Святого Архистратига Михаила, придел Иоанна Лествичника, где и упокоился рядом с Иоаном Великим, и Василием Тёмным. Подле с отцом лежало тело его старшего сына Ивана Ивановича, а ныне упокоится и Федор.

Впереди процессии шли с иконами и крестами высшие церковные иерархи во главе с патриархом Ивом. За санями с гробом и другими с царской вдовой, шел я, как наследник, за мной бояре, окольничьи, стольники, дьяки и другие ближние люди. Женщин кроме Ирины Федоровны в траурном шествии не было. Перед входом в собор гроб сняли с саней и внесли внутрь, где установили на особый стол. После отпевания и прощания с умершим ближайших людей, гроб закрыли и установили в каменном саркофаге рядом со старшим братом.

По сложившейся традиции, даже если наследник государя объявлен в духовной грамоте, его утверждал на престоле Земский собор. Боярин и конюший — высший чин в государстве, от имени Боярской думы объявил сход лучших людей со всех земель. Одновременно возле Москвы разбили лагерь десять тысяч служилых татар под командой Эль мурзы Юсупова. На всякий случай, как сказал мне Годунов. Здесь был сложный момент: Годунов обладал всей полнотой власти в государстве, был баснословно богат, его наиболее сильные противники из Думы были удалены ранее в результате сложных интриг, в том числе неудачного покушения на меня. Патриарх Иов был также ставленником Годунова и стоял за него, полагая в нём лучшего претендента на престол. С другой стороны Годунов ничего не терял, кроме титула. Был шурином царя, станет тестем. Конюшего я видел изредка, тот постоянно был занят государственными делами и встречами с выборными дворянами и священниками.

Я ещё не переехал в царские палаты, и не собирался до коронации. Однажды ко мне явился сам патриарх на разговор.

— Здравствуй Дмитрий.

— Доброго здоровья, благослови Владыко?

Тот мелко перекрестил и протянул длань. Приложившись, я пригласил патриарха присесть. Усевшись в мягкое кресло у окна и указав мне на другое старик перешел к делу.

— Вот чего царевич, хучь за тобою случались богоугодные дела и спасения православных душ, христианин ты нерадивый, посты нарушаешь, на богомолья шествуешь безрадостно, сколь в уделе сидел ни единого храма не выстроил. Как править зачнешь, коли бармы на плеци лягут? Нам слабый в вере, негодный государь не надобен. Чего скажешь?

— Отец мой Иоанн Васильевич…

— Про себя сказывай. — Оборвал меня патриарх.

— Так про то речь и веду. Отец мой Иоанн Васильевич под руку церкви православной привел множество земель — Казанское и Астраханское царство, Сибирские земли. С тех пор свет веры невозбранно ширится по бесерменам и иным поганым язычникам. Яз желаю расширить границы Московского царства воинской силой, но прежде хочу богатством наполнить пределы его, дабы все христиане стали сыты и довольны.

— Тщеты похвальные, каковыми же путями надеешься преумножить богатства людские?

— Желаю яз устроить мануфактуры хитрые, где станут трудиться многие люди и от того преумножать мои богатства и свой достаток, тут важно не только о казне печься, або и простых людей не забывать.

— Где здесь церковь? Какова наша стезя в думах нового царя?

— Духовное окормление людское. Многие святые отцы по глухим местам даже читать не способны. Службы ведут как сами думают, от того люди в вере не крепки бывают. Думаю надобно устроить школу церковную для обучения святых отцов грамоте, казанию истинной веры и православного обряда.

— Что же похвальное намерение. А ещё? — Заинтересовался старец.

— Коль дарует Господь нашему воинству побед на бранном поле в новоприобретенных землях мыслю надобно станет убрать некрепких в обещаниях своих людишек вглубь земель Московского царства, а на место их поселить верных христиан и основать там монастыри сильные навечно, как делал прадед мой Иван Великий в Новгороде.

— Желаешь нехристей средь честных православных христиан поселить? А коли примутся оне соблазнять и склонять чистых душой в веру поганую, латинскую?

— Тут вам и власть будет дадена на пригляд за паствой. И права твердые. Яз встречался как-то с митрополитом Казанским Гермогеном. Он бы подошел для насаждения православия средь некрепких в вере.

— Царь Иоанн Васильевич запретил в монастыри вклады земельные дарить. Надобно сей благой обычай возвернуть. Для христиан то путь ко спасению души.

— Прости Владыко, однако останется, како было при отце моем и брате, ибо уж ныне треть земель лучших пахотных за монастырями лежит, да беломестчиков в городах без счету.

— Пошто дерзишь мне? Ты покуда не государь, может статься и не станешь им!

— Яз сказываю, како есть. На государе обустройство городов, содержание войска, войны, або треть жителей ни пулы медной в казну не плотят. Подумай Владыко, погляди на дедовские земли, что под поляками лежат и како там кровью и подлостью насаждают нечистую латинскую веру. Мы последнее истинное царство, остатние вольные православные христиане. Кто кроме нас освободит попавших в рабство братьев по вере? Кто освободит Царьград, Гроб Господень?

— Не много на себя берешь? Константинополь? Гроб Господень? У нас татары крымские чуть не каждый год на Москве!

— Об том и речь веду. Надобно всемерно богатства преумножать, одеть войско в железо лучшее, обучить, духом святым наполнить, тако без матери нашей церкви не обойтись.

— Думы твои не бездельные, або яз про тебя с Борисом потолкую. Чего он скажет.

По всем землям и лучшим людям отправили призывные грамоты, в них содержался вопрос по которому созывался Земской собор, количество выборных, и требования к ним, вроде: "и Московского государства бояре и воеводы и всяких чинов всякие люди, которые в то время были на Москве, писали во все городы всего великаго Российскаго государства к митрополитам и архиепископам и епископам и игуменам и ко всему освященному собору, и к боярам и воеводам, и к дворянам, и к гостям и к посадским, и ко всяким служилым и жилецким людям, чтоб изо всех городов всего великаго Российскаго царствия изо всяких чинов послали к Москве для земскаго совета и для государскаго обиранья, лучших и разумных людей и с их бы земскаго совета выбрати на Владимирское и на Московское и на Новгородское государства и на царства Казанское и Астараханское и Сибирское и на все". Земский собор, то есть собрание людей со всех земель, представлял собой совет, состоящий из первых лиц в городах, монастырях, торговых общинах. Лучшие люди в основном не избирались голосованием или собранием, на Земский собор отправлялись головы поместных сотен от дворянско-военного сословия, богатейшие купцы и торговые гости от крупных городов, главы монастырей и епархий от церкви. Если в призывной грамоте не было указано количество выборщиков, тогда проводились собрания лучших людей этой местности и уже там решалось сколько и кого послать на собор. Об том составлялась грамота и с нею выборные ехали на Москву и подавали сословные выборные списки в Разрядный приказ. Крестьяне понятно представлены не были. Соотношение собравшихся составило: примерно половина — военно-служивый люд, десятая часть — церковнослужители, включая Освященный собор в полном составе, остальные примерно поровну бояре и государевы люди и представители купечества и промышленников.

Семнадцатого дня последнего зимнего месяца выборные явились к конюшему и боярину числом более черырехсот пятидесяти человек. Сам я на Собор не ходил, но Борис Федорович держал меня в курсе дел. На собрании, которое проходило в Грановитой палате, несмотря на оглашение духовной грамоты покойного царя Федора Иоанновича, где я объявлялся наследником, выкрикивались и другие кандидаты на престол: сам Годунов, князь Василий Иванович Шуйский, князь Фёдор Иванович Мстиславский, кто-то кричал за опальных Романовых-Юрьвых. Но, поскольку Борис Федорович отказался от такой чести и поддержал законного наследника трона, и также за меня выступил патриарх Иов, решение Земского собора было скорым и в мою пользу.

Спустя несколько дней меня призвали в Грановитую палату, где перед всем составом Земского собора конюший и боярин Борис Федорович огласил решение.

— Царевич Дмитрий Иоаннович, Земской собор, лучшие люди Владимирского и Московского и Новгородского государств и царств Казанского и Астраханского и Сибирского и всих прочих земель приговорили, — взяв из рук патриарха Иова большой свиток и развернув его, так, что конец упал на пол, зачитал: "И всещедрый в Троице славимый Бог наш… послал свой святый Дух в сердца всех православных крестьян всего великаго Российскаго царствия от мала и до велика, не токмо в мужественном возрасте, и до ссущих младенец, единомышленной и нерозвратной совет, что быти на Владимерском и на Московском и на Новгородском государствах и на царствах Казанском и Астараханском и Сибирском и на всех великих и преславных Российских государствах государем царем и великим князем всея Русии прежних великих благородных и благоверных и Богом венчанных российских государей царей, от их царскаго благороднаго племени, блаженныя славныя памяти великаго государя царя и великаго князя Феодора Ивановича всея Русии сродичу, Дмитрию Иоанновичу Рюриковичу, сыну великаго государя царя и великого князя Иоанна Васильевича, а мимо его, Дмитрия Иоанновича Рюриковича, из иных государств и из московских родов на Московском государстве государем никак иному никому не быти…".

Борис Федорович вручил мне свиток и поклонился, за ним следом склонились все участники Земского собора.

— Благодарю народ свой за доброе слово. Желаю преумножить богатства его под сенью веры истинной православной. Прошу лучших людей, что пришли по зову сердца, отринув нужды свои, быть гостями при венчании моем на царство.

Глава 22

С того времени прошло уж семь лет. Ныне на дворе декабрь семь тысяч сто четырнадцатого, или на западный манер тысяча шестьсот четвертого года. Позади страшные голодные года. Благодаря заготовленной государевой хлебной казне и загодя выкупленным по царской цене наибольшим запасам у торговых людей и боярских родов, а также торговле с Персией, жуткое время удалось пройти с минимальными потерями.

Не обошлось без казнокрадства и голодных бунтов.

С казнокрадством справились просто: уличенных в краже сажали на кол на площадях городов, а их имущество конфисковалось в казну до последней гнилой деревяшки. Близких родственников воров, мужского пола отправляли на каменоломни, женщин и детей отдавали в монастыри приживалками. Таковые меры быстро отбили желание воровать. В лихое время по совету Бориса Федоровича был издан указ о наградах за указание больших людей, имеющих богатую хлебную казну, скрытую от царя. Это вызвало волну доносов и конфискаций хлебных запасов, с щедрой наградой кляузникам. Указ был отменен только осенью нынешнего года, после богатого урожая.

Стихийные восстания возглавлялись разорившимися дворянами и холопами, бывшими боевыми слугами помещиков, которых те сгоняли со двора от бескормицы. Трудиться на государевых работах они не желали, вербоваться служить на двадцать лет в новые полки тоже, и жили разбоем и грабежом. С ними вопрос решался местным дворянским ополчением.

Основа любой экономики — железо. Благодаря особому вниманию за несколько лет Устюжна на Юрюзани выросла до пяти тысяч жителей, при семистах рабочих на железоделательных заводах и нескольких тысячах добывающих руду каторжан. В течение трех лет выделка железа на Урале за счет высокого содержания железа в руде достигла двух с половиной миллионов пудов, по сравнению с пятистами тысячами пудов годовой выработки в Устюжне Железнопольской. Выделка уральского железа стоила пятнадцать-двадцать копеек за пуд, что составило почти двукратное удешевление, по сравнению с себестоимостью в городе на реке Мологе.

С учетом удешевления стали, стоимость укладки двухпутной железной дороги упала до ста шестидесяти тысяч рублей на сотню верст. Большое количество рабочих рук в голодные годы позволило довести укладку пути до двухсот верст в год. На текущий момент до Царицына осталось уложить около ста пятидесяти верст путей. Сейчас регулярное движение открыто от Вологды, через Ярославль на Москву и от столицы через Рязань в направлении Царицына на семьсот верст. Потребность в заправке паровозов водой и топливом принудила к строительству станций каждые пятьдесят верст. На лучших местах основывались остроги и крепости для контроля Дикого поля. Железная дорога была жизненно необходима для освоения Московским царством пустых земель и распашки целины переселяемыми из скудных районов крестьянами. Грузооборот между Вологдой и Москвой значительно вырос. В Архангельск о прошлом лете пришло свыше ста тридцати больших торговых судов. Сборы и пошлины с иноземных гостей выросли с десяти до пятидесяти тысяч рублей в год.

Среди европейских держав весть о строительстве в "дикой" Московии железной дороги вызвала недоверие, а позже ажиотаж. Уменьшение сроков товарооборота с востоком с полугода до месяца не могла пройти мимо деловых людей. В Московское царство потянулись богатые торговые гости, а также мастера, заинтересованные небывалым чудом, что вызвало конфликт с православным духовенством из-за наплыва иноверцев.

Доходы от торговли оружием с Персией и Средней Азией, позволили перевооружить старое стрелецкое войско новыми ружьями и полевой артиллерией. За прошедшее время были сформированы и обучены десять полков нового строя и два полка рейтар.

Государевы суконные, в том числе тонкого сукна и полотняные мануфактуры вырабатывали ткани на сто пятьдесят тысяч рублей в год. Правда большая часть сукна и тканей шла на армейские нужды. Избыток промышленных товаров торговали на восток в Персию и Бухарское царство, ногаям за Волгу и в Сибирские земли. А вот рынок сбыта в Европе был охвачен слабо. Путь к Архангельску далек и замерзает тот порт в зиму. Нужна круглогодичная торговая гавань на Варяжском море. Ревель подойдет. Об этой цели и шел совет с конюшим и боярином Борисом Федоровичем Годуновым, думным дьяком головой Посольского приказа Василием Яковлевичем Щелкаловым и дьяком головой Стрелецкого приказа Игнатием Тимофеевичем Сафоновым.

— Ну, начнем помолясь. Василий Яковлевич, поведай нам, каковы дела на рубежах нашей державы.

— Как повелишь, государь. В Сибирском царстве тихо ныне, с того како государево войско разбило силу хана Кучума в лето сто седьмого года. В Астраханском царстве такоже тихо. По твоему указу, государь, воевода Бутурлин Иван Михайлович с двумя приказами стрельцов и казаками ушел на Тарки, воевать шамхальского царя. С Крымским царем Казы-Гиреем Бора мир ныне, войско его воюет в Семиградье по приказу турского султана малолетнего Ахмеда. Такоже крепости Борисов и Белгород в Диком поле сторожат покой земель твоих. С царством Польским и его королем Жигимондом три года назад в семь тыщь сто девятом году боярином и наместником Суздальским Михайло Глебовичем Салтыковым-Морозовым заключено перемирие на двадцать лет. Со свейским королевством заключен мир в семь тыщь сто четвертом году в селе Тявзино под Ивангородом, но тобою государь, договор не утвержден. Меж Польской державой и Свейским королевством уж четвертое лето идет пря. Поначалу войско свейского Карла взяло под себя Ругодивскую землю, да Ливонскую тож, да литовские земли кой какие, паки у Жигимонда большая часть коронного войска ратилась в Валахии супротив турок и татар. Тады польский монарх силу свою оттудова отозвал в Литву. Польный гетман Ходкевич, и канцлер Замойский з большою силою Карлу разбил и из Ливонии прогнал. По осени король Свейский потерял Юрьев, ныне у свеев в Ругодивской земле во власти остались Ревель, Ругодив и Пернав.

— Борис Федорович чего думаешь?

— Не годится коли польский король, Карла из Ругодива изгонит. Надобно либо помочь свеям деньгой на войско, али брать под нашу руку Ругодивскую землю. Земли Свейского королевства в год дают полтора мильена риксдалеров, по нашему пятьсот тысяч рублев, на энти деньги королю мочно нанять до пятнадцати тысяч умелых воинских немцев.

— Василий Яковлевич, — обратился я к голове Посольского приказа, — Можешь нам доложить, какими силами стоят свеи в Ругодиве и Ревеле?

Дьяк выложил на стол чертежи этих крепостей.

— По Ругодиву замок старый, гарнизоном стоят до двух тысяч воинских людей. По Ревелю — крепость — верхний город на холме высоком стоит. Городская стена длиною свыше двух верст, высотой восемь аршин, толщиной около трех аршин, тридцать семь высоких башен. Такоже город в опасном месте укреплен земляными бастионами по фрязской манере. Взять его тяжело будет. Да и по силам ли? Гарнизоном стоят воинские люди числом четыре-пять тысяч, да ополчение тыщи с три.

— Борис Федорович, ты на последней войне сам был, чего молвишь?

— Чего сказать государь. Ругодив мы возьмем, в том не сумневайся, ныне у нас пушек и запасу селитряного с избытком. Месяц набольший срок. По Ревелю не скажу. Тута токмо осадой томить, так Карла тянуть с подмогой не станет. Приступом в лоб брать, воев положим без счету.

— С Жигимондом о союзе мочно нам уговориться?

— Король польский нынешний при коронации обещался сейму Ругодивскую землю подарить. Сам желает тама царствовать, по слову своему. Ревель токмо воинской хитростью взять мочно али осадой обложить. Або коли к Ругодиву приступим, ревельский гарнизон тут же ворота затворит. Отец твой Иоанн Васильевич в Ливонскую войну семь месяцев осаду держал, да свеи морем запасы подвозили. От того не мочно нам Ревель одолеть, коли кораблей воинских нету у нас. — Продолжил Годунов.

— Аглицкие люди как-то к гишпанской морской крепости подогнали корабль груженый порохом под завязку, да пожгли его прямо на рейде. Взрыв был такой силы, або крепостная стена упала в город. — Подсказал выход я.

— Однако? Сколько же надобно пороху? Хотя ход затейливый, такового никто не ждет. Обложить крепость. Выбить пушки на башнях, або как привыкнут, то безлунной ночью подкатить бочки к стенам, да поджечь. А опосля на приступ тут же. Хитро. Токмо оне на стенах всю ночь огонь жгут, враз приметят, а коли вдали поставить, может взрыв не достать до стен.

— Вы хитрые и умелые воинские люди. Нашей державе надобен Ревель, чего присоветуете?

— Государь, — Обратился ко мне голова Посольского приказа, — страшуся яз, коли мы в прю встрянем, как бы с польским королем не рассориться. Взяв Ревель государство наше усилится вельми, ляхам того не надобно. Мож поять Ругодив един, отстроить сильно, да короля свейского уломать на мир, аль откуп дать? Не станет он из-за малого городка ратиться?

— Свеям, как и Польше усиление России не нать. О прошлую войну от свейских людей земли дедовские возвернули, бо плавания вольного не дали, потому как земля та бедная, а торговля даст прибыток небывалый. — Вставил свое слово Годунов.

— Игнатий Тимофеевич, — обратился я к главе Стрелецкого приказа дьяку Сафонову. Чего у нас с нашим войском?

— Десять полков новоустроенных, числом до десяти тысяч стрельцов. В воинском деле опыту нету. Стрельцов по старому уложению двадцать тыщь, из них десять тыщь московских. Семь тыщь на полудне с воеводой Бутурлиным Шевкала воюют. Городских ополченцев из городов разных можем набрать с десять тыщь человек, оружие доброе есть в казне государевой. Рейтарских новых два полка оружны, с броней. Служилых татар можем призвать тыщь десять-пятнадцать. Да дворянское ополчение конное шестьдесят тыщь человек, токмо оружны они по-разному, кто в бархатец да зерцало облачен, кто и в сермяжном кафтане. По-хорошему тыщь пятнадцать-двадцать в добром доспехе прибудут.

— Что у свеев за войско?

— В поле король Карл может выставить от десяти до пятнадцати тысяч сильного войска, из них четыре тысячи рейтар. В основном немцы — наемники умелые, природных свеев мало. По крепостям и местечкам Ругодивской земли сидит до десяти тысяч воинов.

— Чего думаете об том, чтоб воинской силой взять под нашу руку Ругодивскую землю? Борис Федорович?

— Нам посильно взять Ругодив, Ревель не сдюжим.

— Василий Яковлевич, ты чего скажешь.

— Ревель нам нужон для торговых дел, коли того города взять немочно нам, то и затевать войну бессмысленно. По размышлению, от Ругодива толку не станет. Оне с Ивангородом через реку Нарову, друг супротив дружки. Можно выйти на аглицкую али галанскую державу, дабы помогли нам в воинской затее супротив свеев. За то льготу им дать на несколько лет, коль выгорит дельце наше. Хучь яз и противник привилеев для иноземных купцов, або для пользы государевой поступлюсь норовом.

— Игнатий Тимофеевич, твое слово.

— Рано нам государь лезть в ливонские земли. Пущай свеи с ляхами друг дружке кровь портят. Нам бы надобно обождать. Через два лета у нас будет десять тыщь рейтар и пятнадцать-двадцать тысяч стрельцов нового строя. К тому ж укладка железного пути в Диких землях вельми споро идет, новоустроенные городки и остроги горя не ведают, хлебом и всем прочим снабжение без препон по тому пути деется. Надобно нам для уготовления воинского до Ивангорода железную дорогу уложить. Тогда твое войско, государь, беды в едове да фураже знать не будет.

— Ну, значится, обождем покуда. — Так я решил по итогам совещания. — Василий Яковлевич, чего там с нашими выучениками в Оксфорде аглицком?

— Один из градодельцев зарезан в драке в кабаке, другой от чумы сгинул, еще один пропал без вести, остатние постигают ученья хитрые.

— Послу нашему Ивану Зиновьеву укажи переговорить со студиозами, коли надобности в дальнейшем учении не увидят они, пущай сдают дисциплины и возвертаются на Русь, коли восхотят далее обучаться, упредить их, аже государь дает им ещё два лета. Князю Василию Туренину пусть прикажет без промедления оставить учебу и вернуться ко двору, надобен он мне.

После совета с дьяками и Годуновым, дал знак Бакшееву, который состоял при мне наперсным слугой.

— Афанасий Петрович призови ко мне Иллариона. — Произнес я тихо.

— Конюха?

— Да, его.

— Только тайно, чтоб никто не ведал. Можно в вечор, али ночью.

После ушел к жене. Ксения опять была на сносях. Пятилетний Иван и трехлетний Фёдор играли со сверстниками из знатных московских семей, где-то в палатах женской половины. Эдакий детский сад. Редко их вижу, слишком редко.

Поздно вечером, уже после молитвы Бакшеев привел конюха. Тот, войдя, низко поклонился.

— Здравствуй Илларион. Давненько тебя яз не беспокоил, с самой поездки в Литву. Слышал, оженился ты? Детишек завел, молодца. Чего призвал тебя. Служба от тебя потребна вельми важная для меня и всего русского государства. Готов послужить?

Здоровяк поклонился.

— Ведаю, не за деньгу служишь, бо за честь. Внегда с верными людьми тверскую казну брали из тайника, почитай боле тридцати тысяч рублей в серебре и золоте привезли. А об сокровище ведал ты один. Редкий ты человек.

Илларион снова поклонился.

Подняв его, я произнес:

— Поедешь с князем, как бы слугой, бо на деле товарищем в Аглицкую державу, оттуда под видом торгового гостя, тот князь с тобою отправится в Ругодивскую землю, в город Ревель. Гляди, князь горяч, сказывают и не опытен в твоем ремесле. Надобно его сдержать и обучить по возможности. Оказия сия года на два-три. За море отправитесь где-то, через полгода. Ты жену упреди, аже уедешь. Коли затея выгорит, награда будет щедрой, а честь великой, коли споймают вас, о жене и детях не беспокойся, сам пригляжу. Ныне тебя призвал, дабы увериться в тебе.

Немой снова поклонился.

— Ступай Илларион. Яз тебя извещу, внегда пора придет.

Жизнь царя строго регламентирована, церковные службы в храме, сидения в Боярской думе, решение ближним кругом текущих вопросов. Хотя от жизни царя-богомольца по примеру старшего брата я отказался, богослужений, где требовалось присутствие государя было много.

Золота на Урале и в Сибири покуда не нашли, не смотря на отправленные за Каменный пояс три государевых экспедиции. Однако оживившаяся торговля с Персией, Хивинским и Бухарским ханствами, и западными державами привела к притоку больших сумм серебра в страну. Это способствало проведению денежной реформы. Сейчас внутри кремля у Свибловой башни строился каменный двухэтажный монетный двор с подклетью. В подземной части будет хранилище серебра и готовых монет, на первом этаже кузнечная, плавильная, плащильная, пожигальная, небольшой паровой привод для механических штампов и сами прессы. Верхний этаж отдан под палаты казначейную, кладовую, работную и пробирную. Сейчас разрабатываются штампы для монет из серебра: рубль, пятьдесят, двадцать пять и десять копеек, из меди: пятак, три, две, одна, пол и четверть копейки. К лету начнем чеканить деньги, а старые изымать из обращения.

Приток иностранных гостей привел к негативному явлению, заморские торговцы, не смотря на отмену привилегий, забирали под себя оптовую торговлю. Объяснение простое — русские купцы не имели достаточного объема капитала. Встал вопрос об учреждении государева банка, для кредитования торговли и промышленности.

Московским приказным дьякам у меня доверия особо не было. Сии дельцы тянули мзду с приезжих челобитчиков, затягивая рассмотрение плевых дел, и только установка жалобных коробов немного поправила дело. В письме, бросаемом в жалобный короб, проситель указывал суть дела, ответственного дьяка и сроки рассмотрения. Жалобы по моему указу рассматривали раз в месяц головы приказов и изб. Коли жалоба имела основания, дьяка могли наказать рублем, плетьми, или выгнать со службы. Если жалобщик лукавил, желая выйти прямо на голову приказа, минуя рутинный порядок, его могли оштрафовать или отказать в рассмотрении дела.

Так что для открытия государева банка был нанят фрязин Чезаре Киджи, дальний родственник знаменитой банкирской и торговой римской фамилии. В товарищи ему были даны мои удельные знакомцы Данила Битяговский, уже набравший чиновьего опыта и Габсамит, бывший татарский пленник, с его склонностью к языкам и счету он быстро найдет понимание итальянца. Общее число служащих московского банка составляло три десятка человек, уставный капитал пока был положен в десять тысяч рублей.

Конечно наряду с минусами, царская жизнь имеет множество плюсов. То сам бегай, ищи людей умелых, связи, деньги, а тут приказал ответственному голове и проконтролировал.

На Москве третий год работало медицинское училище, в основном для воинских людей. Помощники Баженки Тучкова, который сейчас постигал науку в Англии, изучив угличские трактаты по медицине, неизвестного автора, и применяя методы народной лечбы, достигли известного прогресса. Периодически навещая этот институт, я рассказывал эскулапам о вычитанных в латинских трудах приемах хирургии, антисептики, выхаживании больных и других знаниях, коии еще помнились.

Прошло Рождество, на западе наступил тысяча шестьсот пятый год. Минул январь, а в конце февраля мне доложили о прибытии князя Василия Туренина из Англии. После доклада он вошел в кабинет. Дворянин имел невысокий рост, жилистую подвижную фигуру, сухое, волевое тонкое лицо с бородой и усами. Одет был в русские одежды, хотя видно, что носить такое платье отвык.

— Доброго дня великий государь. — Поздоровался он и поклонился. — Явился яз по приказу твому.

— Здравствуй Василий Иванович. Помню отца твоего, Ивана Самсоновича. Как он со мною купно город Устюжну Железнопольскую от моровой болезни спас. Мир праху его. Присаживайся князь. Афанасий Петрович призови Иллариона к нам.

Спустя некоторое время в зал вошел могучий молчальник.

— Здравствуй Илларион, вот князь о котором яз тебе сказывал. Зовут его Василий Иванович Туренин. Присядь-ко ближе к нам. Так вот, Василий Иванович есть у меня для тебя задание великое. О желании твоем не вопрошаю, это приказ, окромя тебя выполнить его некому, так что не обессудь. Ты в Аглицкой земле язык хорошо освоил?

— Хорошо государь, аглицкие люди хвалили.

— Обычаи немецкие аглицкой земли знаешь?

— Так ить семь лет на чужбине провел, государь.

— Хорошо. Так вот об деле. Воевать станем через два аль три года Ругодивскую землю. Надобен для царства город-порт Ревель, потому как торговля большие убытки несет от закрытого для русского вольного плавания Варяжского моря. А берега Котлина озера замерзают в зиму. Беда в том або Ревель в осаду крепкую нам взять не мочно, паки стоит он на море и свейский король волен припасы подвозить безвозбранно. Твоя задача как отдохнешь на Руси, сколь восхочешь, но не более трех месяцев, затем с Илларионом отправиться обратно в Аглицкое королевство. Там обратишься к моему торговому агенту Беннету Джакману, яз дам тебе письмо к нему. Он за несколько месяцев обучит тебя хитростям и ремеслу торговому, обычаям и ухваткам аглицким. Опосля ты, взяв у него деньги, купишь груз богатый и, отплыв с острова, поселишься в Ревеле. Станешь торговать, дешевле других, сведешь знакомства с первыми людьми города, на подарки не скупись, коли нужно. Все делать станешь под личиной аглицкого знатного человека, по-русски ни полслова не сказывай.

— Тяжкое дело. Опасаюсь по силам мне таковое устроить?

— Илларион тебе поможет. Он будет твоим товарищем, в сей затее.

— Он ведает аглицкую речь?

— Он немой, бо владеет искусно тайным ремеслом. Обучит тебя, чему сможет. Он великий человек и государству нашему множество бесценных услуг оказал. Пару лет назад ездил в Литву, жил там великий сановник из поляков, враг ненавистный мне и всей Руси, и так дело решил, аже все подумали, абы тот лях сам в петлю полез и руци на себя наложил. Вести станешь мне слать тайным письмом, яз тебе укажу способ. Об тебе и Илларионе ведать никто не будет, окромя меня. Выполни мое задание князь и чего пожелаешь, сбудется.

— Для каковых причин мне в том Ревеле обретаться?

— Илларион вызнает устройство крепости, где стены слабые. За тобой станет свести короткое знакомство с главными людьми, счесть воев в гарнизоне, сколь ополчения мочно собрать в городе. Внегда станешь бывать в Лондоне с закупками товару, сказку тайно вручишь нашему тамошнему послу. Опосля за тобою случится еще кое-какое дело, но об том позже обговорим.

Разведка в сопредельных государствах действовала всегда. Особенно меж Речью Посполитой и Русью. С обеих сторон границы жили русские люди. Ведь территории захваченные Литвой в четырнадцатом веке, когда в русских княжествах, и так ослабленных нашествием татаромонголов, свирепствовала чума, были населены русскими людьми. Перевес русского населения и дворянства в Великом княжестве Литовском был так велик, что государственным языком был именно русский. И притеснений православию в нем не было, пока это государство не легло под Польскую державу, с её хамоватым, гонористым и безответственным дворянством. Иностранные разведчики под именем шпегов, жили на враждебной территории постоянно под видом обывателей, или проникали на территорию противника охотниками, крестьянами, пастухами. Большим подспорьем, пробавлявшимся этим опасным ремеслом, были обширные семейные связи. Информация собиралась на торгу, по родичам, по обязанным воинским людям. Большой свободой пользовались монахи, или путешественники по святым местам. Под этим прикрытием можно было попасть практически в любое место обоих государств. Граница была прозрачной. Порубежные воеводы отправляли конные дозоры, но в лесистой местности они были малоэффективны.

Завершив государственные дела, я отправился к детям. Каменные палаты московского кремля, Грановитая, Средняя Золотая, Посольская, Панихидная, Царицына Золотая использовались для представительских целей, встреч с боярами, земскими соборами, иноземными послами и тому подобному. Жизнь и сон московского государя проходили в деревянных хоромах. Спать в каменных палатах считалось вредным для здоровья. Царевы деревянные жилища строились в два-три этажа. Внизу в подклети были кладовые, место жития дворовых слуг, размещения стрелецкой охраны. Второй этаж обычно с четырьмя-пятью помещениями и был местом обитания царя. Покои государя включали в себя передние комнаты, сени и кабинет, и задние, в том числе крестовую молельню и непосредственно спальню. Верхний теремной этаж, служил для отдыха, был устроен с большим количеством окон, и галереями по всему периметру поверха, прозываемыми гульбище. Покои царицы повторяли планировку жилья государя. Деревянные здания в кремле строились по мере надобности и были расположены несколько хаотично, соединяясь множеством переходов. В относительный порядок, приобретая черты планировки, они приходили после частых пожаров, когда палаты отстраивались заново.

Вот на третьем теремном этаже царицыной половины я и нашел сыновей. Ксения сидела в удобном кресле, закинув ноги на мягкую подставку, а восемь мальчиков под присмотром трех нянек играли в солдатиков, кубики и пазлы. Воспитание детей, упрятав их в дальние комнаты от всего мира, согласно текущих традиций, я считал не правильным. Пусть общаются со сверстниками, узнают что-то новое от друзей. Естественно буйных и не адекватных детишек удаляли сразу после проступка и снова до царевичей они уже не допускались.

Сыновья, увидев меня, вскочили, подбежали, и уцепившись за платье стали требовать сказку. Сборник народных сказок напечатали, когда мой первенец Иван достаточно повзрослел. Патриарх помню, ругался на языческие побасенки, но я его слушать не стал. Моя типография, чего хочу то и печатаю. Царь яз али нет? Переговорив с женой и взяв у нянек книжку, прочел: Бобовое зернышко, Как Иван-дурак дверь стерег ещё несколько историй. Любимыми затеями у детей состоятельных родителей были сказки и диафильмы. Проектор на керосиновой лампе был тускл, картинки на стеклах рисовались умельцами под увеличительными стеклами, а текст читался с отдельных книжек. Но непритязательная публика была в восторге.

Через несколько дней к Москве прибыли турецкие послы. Ранее с дипломатами турского султана встречались на ничейной земле в Диком поле. Ныне от цареградского владыки впервые пришло посольство с великим послом. До того случались только легкие послы. Поезд остановился за пределами города, ожидая разрешения на въезд. Посольство встречали московские приставы, следящие за церемониалом, дабы не было умаления чести государя. От царевых конюшен послали богатые возки и кареты. При проходе посольства через город на улицу обычно сгонялись богато одетые дворяне и купцы, чтоб показать богатство и многолюдство русской державы. Разместили дипломатов на специальном дворе, где останавливались на постой ногайские и крымские посольства, часто наезжающие к Москве.

Через несколько дней посольство выехало в кремль. Впереди шла стрелецкая стража на белых конях, затем турские и греческие купцы, за ними русские дворяне несли подарки государю:

Двадцать кусков золотой парчи, на каждый рулон один человек.

Золотой крест, с палец длиною, осыпанный алмазами и лежавший на серебряном блюде.

Хрустальный кувшинчик, оправленный в золото и украшенный драгоценными камнями.

Пояс для сабли, шитый золотом и украшенный драгоценными камнями.

Очень большая жемчужина, лежавшая на блюде, на красной тафте.

Два наголовья для лошадей, с вельми искусно приготовленною переднею и заднею отделкою.

Две попоны, шитые золотом и жемчугом.

Большой алмазный перстень на блюде.

Рубин, величиною почти с рейхсталер, оправленный в золото.

Скипетр, формы приблизительно такой же, как турецкий "пустеан".

Далее ехали четыре пары турок, затем два молодых красиво одетых человека, которые несли перед послом верительные грамоты на длинных красных шелковых платках; они были в сложенном виде, длиною в локоть.

Посольство встречал стрелецкий вооруженный караул. По пути следования миссии стояли богато разодетые дворяне, приказные люди и дворовые, одетые в чистое. Послы спешивались на некотором расстоянии от парадных лестниц. Сходить с коня прямо на лестницу никому не дозволялось. Бесерменские посольства проводили внутрь царского дворца через Среднюю лестницу и Красное крыльцо. В этот раз прием проходил в Средней Золотой палате — тронном зале.

Я сидел на отцовском троне, отделанном резной слоновой костью, в золотых одеждах, с диадемой на голове, со скипетром в правой руке, держава стояла слева на небольшом столе. Подле царского места нес службу караул из рынд, одетых в белые атласные терлики — особые кафтаны царской стражи, белые сапоги и белые же меховые шапки. На их плечах крест-накрест висели тяжелые золотые цепи, а в руках они держали маленькие серебряные церемониальные топорики.

Влево от трона сидели в золотых одеждах и высоких горлатных шапках бояре и окольничие.

В зал вошло турецкое посольство, впереди посол, за ним его свита с подарками на руках.

Думный дьяк голова Посольского приказа Василий Яковлевич Щелкалов представил турецкого посла:

— Божиею милостию, Великому Государю Царю и Великому Князю Дмитрию Иоанновичу, всея Руси Самодержцу Владимирскому, Московскому, Новгородскому, Царю Казанскому, Царю Астраханскому, Государю Псковскому и Великому Князю Смоленскому, Тверскому, Югорскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому и иных Государю и Великому Князю Новагорода Низовския земли, Черниговской, Рязанской, Полоцкой, Ростовской, Ярославской, Белоозерской, Лифляндской, Удорской, Обдорской, Кондийской, и всея Сибирския земли и Северныя страны Повелитель и Государь Иверской земли, Карталинской и Грузинских царей и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных многих государств Государю и Обладателю, бью челом за великого посла Махмуда Али-Пашу, верного слугу султана Ахмед-хана, властителя Дома Османа, султана султанов, хана ханов, предводителя правоверных и наследника пророка Владыки Вселенной, защитника святых городов Мекки, Медины и Иерусалима, императора Константинополя, Адрианополя и Бурсы, городов Дамаска и Каира, всего Азербайджана, Магриба, Барки, Кайруана, Алеппо, Ирака Арабского и Аджема, Басры, Эль-Хасы, Дилена, Ракки, Мосула, Парфии, Диярбакыра, Киликии, вилайетов Эрзрума, Сиваса, Аданы, Карамана, Вана, Берберии, Абиссинии, Туниса, Триполи, Дамаска, Кипра, Родоса, Кандии, вилайета Мореи, Мраморного моря, Черного моря и его берегов, Анатолии, Румелии, Багдада, Курдистана, Греции, Туркестана, Татарии, Черкесии и двух областей Кабарды, Грузии, кипчакской равнины и всего государства татаров, Каффы и соседних стран, Боснии и её зависимых стран, города и крепости Белград, вилайета Сербии со всеми замками, крепостями и городами, всей Албании, всего Ифлака и Богдании со всеми зависимыми странами и границами, и многих других стран и городов.

После этого свитские посла с поклонами возложили к подножию трона, оставив проход, поминки от султана.

— Яз рад послу великого владыки Ахмед-хана. Как здоровье уважаемого Махмуда Али-Паши, не терпел ли печалей в дороге?

Ответ через толмача был длинен и цветаст оборотами, но сводился к тому, что посол здоров и неудобств в дороге не случилось.

Щелкалов выдал речь, о том как мы ценим дружбу с Великой Портой, как милостив султан Ахмед с православными христианами на землях его, пожелал многих лет царствования, и здоровья, и чтобы Господь даровал того потомством, когда к тому придет время. После речи думный дьяк передал послу ответную верительную грамоту, а я не вставая с трона поклонился и протянул послу руку. Тот подошел к трону и с поклоном приложился к длани, а я по обычаю возложил руку ему на голову, являя милость. После церемонии представления посол был пожалован кормлением и отпущен на двор. В этот же день в Грановитой палате был устроен пир в честь посла, а через несколько дней еще один прием, где я, изучив верющую грамоту, назначил ответчиками конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова и думного дьякаголову Посольского приказа Василия Яковлевича Щелкалова.

Спустя три дня в Набережной или иначе Ответной палате кремля с тайным местом, куда вела винтовая лестница от северных переходов, и где, негласно, мог присутствовать царь, состоялись переговоры.

Я сидел в тайной темной комнате, с коврами на полу и стенами обитыми сукном на подкладке для уменьшения шума, деревянная обрешетка, на которой была натянута ткань, создавала со стороны переговорной палаты иллюзию сплошной стены, не отличаясь видом и драпировкой от других сторон каменной палаты. При том яркое освещение переговорной залы позволяло сквозь ткань отчетливо видеть не только фигуры людей, но и их жесты и мимику лиц.

Рассевшись за столом, посол с толмачем и помощниками с одной стороны и Годунов со Щелкаловым и своим толмачем с другой, отведав вина и фруктов, приступили к делу.

— Мой государь великий султан Ахмет-хан, да продлит Аллах его годы, печалуется об негодных казаках с Дона, что грабят корабли достойных купцов в море Ак Дениз возле крепости Азак, и нападают кроваво на Азакских казаков и Ногайский улус, которые суть подданные турские. Поскольку сии воры служат московскому государю, султан вопрошает, не по велению ли царя Дмитрия Иоанновича ведут они разбой?

— Государь не помышлял николижды приказывать подданным своим воевать турских людей. Сии бездельные казаки суть беглые ото всих мест и в государевой власти не состоят. — Ответил Борис Федорович.

— Государь Московский должен побить сих воров, дабы была меж нашими державами дружба.

— Сии людишки бытуют на ничьей земле от того правды там нет. Государю непосильно держать в узде негодных казаков, ибо только примется наводить порядок, как набегают люди крымскаго хана, татары, али ногаи, все суть слуги турского султана и русских голов побивают. — Ответил в свою очередь Щелкалов.

— Мой султан ведает о продаже шаху Персии, врагу нашего государя, лживому Шах-Аббасу лучших пушек и пищалей ручных в зело большом числе. От того множество воинов Высокой Порты было убито и земель мнозих временно лишилась держава наша. Султан желает, дабы русский царь боле огневым боем с Персией и другими подвластными нам землями не торговал.

— Мы готовы прекратить торговлю оружием с Персией, для дружбы нашей, бо от сего предприятия идет большая выгода государевой казне. Готов ли турский султан взамен платить моему государю царю Дмитрию Иоанновичу поминки в пятьдесят тысяч золотых угорских в год?

Турецкий мурза, неприятно удивленный, вскинулся:

— Яз ослышался верно? Не бывало николе доселе, дабы турский султан дань платил кому-либо!

— Уважаемый Махмуд Али-Паша. Ежели великий султан желает лишить нашего государя больших доходов, он должен дать чего-то взамен. Властитель персов Шах-Аббас допустил в свое государство русских купцов во множестве, оказывает им почести небывалые и пошлин с них не берет вовсе. Русские купцы повсюду окружены почетом и уважением в персидской державе. Або в турецких землях их облагают непомерными поборами и обирают и позорят в городах торговых Кефе и Азове и Константинополе. Об том мы прежде много раз султанам турским печаловались.

— Коли царь Московский добром не станет слушать друга своего султана Ахмет-хана, то крымский хан может сызнова набег сотворить и с помощью Аллаха пожечь города в Московском царстве и Москву тож. — Пригрозил посол.

— Уважаемый посол, стоит ли грозиться впусте? Остатние походы Давлет-Гирая и Газы-Герая тако встречены были на русских землях, або взад из воинов не вернулся никто вовсе. Не хочет мой государь ссоры с великим султаном Ахмет-ханом, ано вкруг царства Московского повсюду врази презлые. Свеи, в железо одетые с головы до ног, польские воины вельми многочисленные, конницей тяжелой страшные, и храбрые воины крымского царя тож грозят землям нашим. Желаем мы мира и торговли богатой меж нашими людьми. Для общего спокойствия государь предлагает любимому другу и величайшему султану турскому подарить нам крепость Азов с близкими землями и позволить вольное плавание по Сурожскому и Русскому морям и торговлю беспошлинную. От того умаления достатка от торговли персидской пропадут, коли великий государь откажет продажу оружия в Персию. С того русский царь обязуется взять под руку свою ничейные пустые земли и казаков Донских окоротить, и ответ держать и нападения на подданных турских прекратить вовсе!

— Как так? Крепость подарить? Да в своем ли уме ты боярин? — Возмутился посол.

— Тем великий владыка покажет силу свою. Азов городок ничтожный, огромной турской державе ненадобный вовсе. И никто не может те земли в порядке блюсти. Султану Ахмет-хану до донских степей дела нет, раз самолично не желает с казаками гулящими возиться, мы не можем, ибо опереться нам в пустых землях не дают крымские людишки. Коли султан покажет благоволение к русскому царству, и пожалует на вечные времена крепость Азов, мы перестанем торговать огненное оружие в Персию. Пищали у персов со временем поломаются и султан возвернет свои многие обширные утерянные земли, взамен малого городка. А подданные султана в Крымском ханстве станут ведать, або дружба и любовь у нас с Блистательной Портой, и беш-башами ходить в наши земли перестанут. А коли придет нужда ратиться супротив польской державы, мы можем союзно выступить, паки под польской дланью наши исконные земли лежат, и те безбожные поляки притесняют православие на землях дедовских. — Щелкалов не зря четыре десятка лет ел хлеб на посольской государевой службе.

Посол повозмущался еще, решил небольшие вопросы и переговоры были окончены. Пробыв в столице еще неделю, посланец султана Ахмет-хана был удостоен последнего приема в кремле. Я попрощался с османским чином, пожелал ему доброго пути, передал поклон великому султану, вручил ответную грамоту, щедро одарил мехами и султану меховой казны отвалил так, что соболиные связки, укладываемые к ногам, укрыли дипломата до пояса. Также султану был подарен телескоп, подзорная труба и прочие лучшие изделия моих заводов, кроме оружейных.

Наступила весна, сошел с рек лед, зазеленела трава. Казенный приказ, занимающийся умножением государевых заводов, приступил к строительству новых предприятий. В соответствии со спецификой суконные заводы ставились ближе к степям, источникам овечьей шерсти, в Казани и Царицыне, полотняные мануфактуры устраивались в Москве, Ярославле, Костроме, при Владимирской крепости, там, где культивировали лен. Как показала практика создание множества мелких предприятий, не имеет большого смысла. А вот строительство с последующим укрупнением давало взрывной эффект. Набирался опыт, мастерство копилось и тут же распространялось по растущему предприятию, улучшая качество, не смотря на увеличение выработки.

Возрождение Юрьева дня крайне положительно сказалось на жизни подавляющей части населения Московской державы. Крестьянин, уплачивая выход, шел к более рачительному хозяину, на лучшие земли. От того пришлось часть служилых помещиков с оставшимися у них крестьянами, перевести на Поволжье, и другие жирные земли. Большой исход пахарей пошел с церковных земель на царские и помещичьи в бывшем Диком поле. Для плодородной целины пригодились тяжелые плуги, кованные когда-то в Угличе. Не смотря на дороговизну и потребность в большем количестве тягловой скотины, глубокая вспашка давала стабильный богатый урожай, возмещая затраты. Недовольство церковников исходом оратаев я не воспринял, выплативший выход мог идти по закону к новому землевладельцу более рачительному, православный крестьянин не мог стать рабом. Вольные крестьяне также шли на расширяющиеся царские мануфактуры рабочими.

Недовольство церковников смягчалось передачей им многих технологий и устройством собственных и совместных с государем мануфактур. Например, совместная большая стекольная мануфактура на реке Гусь, выдавала продукции на многие тысячи рублей.

Из нанесенных на карты Каменного пояса немецкими мастерами рудознатцами названий всплыло в памяти название реки Миас, что там было каменный уголь, или железо или золото, но Миасское месторождение само сходит с языка. Посему в тот район была направлена новая экспедиция, с наказом, покуда чего нужного не найдут не возвращаться.

В июне родилась дочь, назвали Ольгой. При дворе давно не было ни одного немца лекаря, экзамен на профессию ни один не выдержал. Всех выгнал. При себе держал Баженковских лечцов, они хоть и говорили на латыни даже хуже меня, зато в медицине соображали много лучше зашоренных немецких докторов. Также постепенно по мере возможности натаскивал их по медицинской части. Внутриполостные операции уже не были редкостью. Аппендициты и грыжи случались и у бояр и у высших церковных служителей. А когда тебе спасают жизнь, трудно обвинять человека в богохульстве и "чаво он живого человека режет"? Здесь пригодилась и хлорка и хлороформ для наркоза. На операции простых посадских, приглашались медики из воинских частей. Война неизбежна и к ней надо готовиться в мирное время.

Фрол Липкин остался на тиунстве, но поменялся масштаб. За ним стоял догляд за опытным хозяйством, занимавшим огромную площадь. Здесь выращивались подсолнечник и свекла, картошка и рожь. К присмотру за хозяйством привлекались немцы, голландцы, применяя методы возделывания, принятые в западных державах. Результатом должно было стать создание пособия по агрономии, а может и сельскохозяйственный институт.

Две седьмицы спустя Ильина дня пришли почти одновременно две новости.

Во первых с обучения вернулись лучшие студиозы получившие звания магистров в количестве шести человек, трое остальных остались доучиваться на год или два. В числе прибывших из Англии был и Баженко Тучков.

А вторым и крайне неприятным было известие о разгроме стрелецкого войска под командой моего старого знакомого воеводы Бутурлина Ивана Михайловича. Причиной военного похода была просьба кахетинского царя Александра второго, который жаловался на притеснения от горских черкас и просил от них защиты и военной помощи. Было принято решение послать войско в десять тысяч стрельцов, а кахетинский царь обязался в свою очередь прислать воинов и кормов. Стрельцы захватили Тарки, а царь Александр продовольствия и войска не прислал, потому, как был убит своим сыном Константином, принявшим ислам. Пять тысяч стрельцов воевода от бескормицы отослал в Астрахань. Султан-Мут Тарковский обратился к турскому султану за военной помощью и тот прислал войско янычар. Шамхал напал на Тарки и был отбит, но при этом обе стороны понесли огромные потери. В результате переговоров Бутурлин согласился оставить крепость Тарки в обмен на свободный выход и помощь остающимся в крепости тяжелораненым русским воинам. Шамхал дал клятву на Коране и в аманаты сына своего, но на следующий день во время празднования некий улем освободил его от клятвы и двадцать тысяч абреков напали на стрелецкое войско. Все русские воины отряда, как и раненые в Тарках были истреблены. Данное тяжелое событие послужило причиной заседания Боярской думы.

Сидение царя с боярами о делах проходило три раза в неделю. Заседание боярской думы могло идти и без присутствия царя, но приговор не имел силы без царского слова. В моей думе часть мест вместо древней крови боярской, заняли думные дьяки и окольничьи по заслугам. В частности имел право здесь сидеть и окольничий князь Пожарский, пожалованный честью за заслуги, но он появлялся только в зиму, когда строить дорогу было нельзя.

Обычно заседающих было от пятнадцати до двадцати пяти, хотя общий состав превышал тридцать человек, но часть всегда отсутствовала, исполняя персональные поручения или по службе.

В этот раз дума собралась в Средней Золотой палате. Я сидел на троне, а лавки для думцев подтащили от стен ближе ко мне, ведь размер палаты примерно десять на десять аршин, был велик для двадцати собравшихся. В углу дьяк скорописью фиксировал речи, чтобы потом собрать формулу решения.

Так как все уже были в курсе произошедшей беды перешли сразу к обсуждению.

Первым взял слово думный дьяк Шелкалов:

— Греха на нас нет. Вина лежит на предателе православной веры Константине — кахетинском Иуде. Негодный он человечишка. Мнится мне государь се ответ на наше предложение султану по Персии и Азову, али мстит за побитых Донскими казаками торговых людишек и ногайский улус. Без янычар не осилил бы презлой клятвопреступник Султан-Мут, нашего войска. Або для спокойствия нашего царства яз бы не стал мстить тарковскому шамхалу.

Князь Шуйский Василий Иванович высказался в неопределенной манере.

— Надо бы наказать Шамхала, и Кахетинскому Иуде воздать за оплошку. Но лето уж кончается, реки скоро замерзнут, мож в следующий год али еще когда.

Годунов был очень огорчен, именно он настоял на посылке войска.

— Шакала тарковского Султанку покарать надобно, дабы все ведали, како это вставать супротив Руси. Но коли государь решишь не слать войско яз перечить не стану, ведаю бо готовишься к другой войне. Яз печалуюсь об Бутурлине старике и сыне его Василии и прочих лучших людях. Хучь яз и спорил с воеводой по мелочам, ано сильно его уважал.

Первый боярин князь Мстиславский Федор Иванович высказался следующим образом:

— Людей жаль, христиан православных впусте сгинувших, ано нечего нам на Кавказе делать, тама одни бесермены. Пущай персы и турские людишки промеж себя дерутся. А Кахетинскому царю помощи боле давать не след.

Высказывания остальных думцев было похожим: людей жаль, но мстить не надо потому как мелкие князьки кавказские нам не соперники и делать нам в горах нечего. Только боярин князь Андрей Андреевич Телятевский по прозванию Хрипун высказался хоть и сиплым голосом, но категорично:

— Кавказ нам не нужен это верно, но с другой стороны коли отдадим его туркам, оне оттуда и к нам припожалуют. А клятвопреступника Султанку со всем родом надобно примерно наказать. И улема энтого такоже.

В итоге решение принял я сам:

— Вот чего. На Кавказ нам соваться рано, но коли клятву дал надо держать. Бутурлин Иван Васильевич принял смерть из-за моего приказа. Его людей побили предательски, раненых истязали зверски, за то заплатят сполна. Андрей Андреевич, возьмешь все новые стрелецкие полки и поездами по железной дороге перебросишь от Москвы до Царицына, дорога уж закончена, далее по реке Волге, к Астрахани и Хвалынскому морю. Астраханских стрельцов такоже возьмешь под свою руку сколь есть, призовешь казаков, охочих до драки. Придешь в Тарки и примерно накажешь всех причастных к предательству. Города шамхала сровняешь с землей. Султан-Мута тарковского и улема найдешь коли, привези к нам на Москву для разговора. Ежели не мочно станет живыми достать, там похоронишь. Останки стрельцов отпеть и предать земле. Опосля вернешься с войском назад. Прошу Думу поддержать решение.

Глава 23

Наконец наша с Борисом Федоровичем задумка по основанию высшего учебного заведения получила шанс на реализацию. Ведь высшая школа это не каменные палаты это ученые люди. При всей концентрации власти у царя ссориться с церковью было опасно и ни к чему, коли можно камни преткновения обойти. Не желают, православные иерархи дабы нечистые паписты, или лютеране учили православных наукам, вот вам русские ученые, на первое время.

Я и место присмотрел в излучине Москвы реки за Девичьем полем вокруг Вавилонского пруда. Прозван он был так за то, что здесь собирались сто лет назад основать Новодевичий монастырь, но из земли забил сильный ключ и строительство перенесли на другое место. Вавилонским-то он назван потому, что как Вавилонскую башню не достроили, так и тут: начали строить монастырь и ключ помешал. Так объясняла название старица-монахиня.

А место хорошее, река делает большую петлю, на другом берегу Воробьевы горы, и от Москвы всего четыре версты. Красота. А болото? Что ж? Вот река, щебенку подвезем и подсыплем основание. Новоиспеченным магистрам было дано задание, коллективно создать программу обучения для отечественного университета. И выдать проект планировки университетского городка. Разумеется, строить сразу все здания МГУ никто не собирался, но план был нужен. В принципе если студенты будут жить в казенных палатах, то чем-то это будет напоминать монастыри, на основании которых многие старинные вузы в Европе и возникли, или новые полковые городки для стрельцов. Общежитие, столовая с котельной и портомойной, баня, корпус с аудиториями, лабораторный корпус, библиотека. Но всё хочется сразу ваять в камне. Строим-то навсегда.

Небольшая лекция по медицине, прочитанная мне Баженом, вызвала гомерический хохот, отвращение и сочувствие к пациентам, которые попадали в лапы дипломированных специалистов. Главной причиной всех болезней считали избыток в организме жидкостей, её удаляли пиявками, либо кровопусканием. Лечение ртутью, сурьмой, белладонной, или просто молитвой и правильной исповедью было острием современной теории. Прямо передовой метод. Поиск панацеи от всех болезней вроде рога Индрик-зверя или безуева камня, который находят в желудке козла, был широко распространен в узких кругах.

Теперь Бажен понимал мою иронию, когда я рассказывал ему о достижениях современной медицины. Основной плюс оксфордского образования был такой: видел, как лечат на западе? Никогда так не делай. Так что для медиков на основании моих книг и методов медицины будущего, программа обучения уже была. А вот в наставлении архитекторов я помочь не мог. Посмотрим, может градодельцы, чего полезного вынесли из Альма-матер. Зато для Химического факультета у меня был свой кандидат. Степан Михайлов очень разбогател. Стабильно приносящее прибыль предприятие, практически переложенное на учеников, открыло в нем жажду признания, и мое предложение стать деканом факультета в новом университете он воспринял положительно. Еще нам нужен физик, механик и кто-то должен начать разрабатывать тему электричества.

В середине октября дьяки посольского приказа передали весть о жестоком разгроме шведского войска под Ригой на берегу реки Даугавы. Великий гетман Литовский Ходкевич втрое меньшим войском победил десятитысячную наемную армию под командованием самого короля Карла. Хитростью гетман расстроил плотные ряды шведских копейщиков и тяжелая конница польских гусар ворвавшись в строй, опрокинула пешцов. Разгром был полный, армия шведов в восемь тысяч пехоты и две тысячи конницы была уничтожена. Карл девятый едва успел спастись, взойдя на корабль.

Казалось бы, вот возможность, пользуясь слабостью Швеции вторгнуться и взять Ругодивскую землю под себя, но немалая часть русского войска ушла громить тарковского шамхала. Железнодорожный путь на Новгород доведен только до Твери, и реформа в армии не достигла значимого результата, так что пока затевать Ругодивскую историю было рано. Тем не менее, земли на которых скоро разразится Русско-шведская война, тщательно изучались "купцами" и их "товарищами".

Во время междоусобицы, которая длилась и поныне между королем Сизизмундом и его дядей нынешним королем Карлом IX, отобравшим у племянника шведскую корону, множество сторонников польской стороны желали отдаться во власть русского царя. Четыре года назад первыми лицами Нарвы был организован заговор, с целью передачи города под власть Российской державы. Возглавлял его Конрад Буш, выходец из германских земель, служивший Карлу, бывший у него в почете так, что тот назначал немца комендантом Нейгаузена, а позже и Мариенбурга. Два года подготовки не встретили поддержки русского правительства, в условиях многолетнего голода. Заговор был раскрыт, Конрад Буш бежал в Москву, а остальные участники заговора были пойманы, колесованы и обезглавлены. Как источник военной информации немец выдал множество полезных сведений.

Громом среди ясного неба пришла весть от Миасской экспедиции. Рудознатцы из немцев за летний сезон ничего не нашли, но так как я велел не возвращаться без результатов, то поисковый отряд под охраной казаков начал обустраиваться на зимовку. У одного из казаков Семена Благого в Царицыне осталась беременная жена, но есаул его назад не отпустил, мол, коли деньги взял, служи, сколь укажут и без разговоров. Так как слухи о добыче по-тихому в округе золота и железа ходили, то Семен с дружками наведался в ближнее остякское селение, взял в аманаты женщин и детей, а мужиков принялся пытать, о наличии поблизости лежащих в земле руд. Те желая откупиться от буйных казаков выдали, что недалече по реке Ташкутарганке есть золото в камнях и россыпью в песке, на полуночь возле горы Карабаш плавят издавна медь, а недалеко в направлении на закат по речкам Ай и Тесьма добывают железо для местных нужд. Есаул казака выпорол за самоуправство, а немец, глава экспедиции, после нахождения первых золотых самородков, щедро наградил и отпустил к жене. С вестью о результатах поиска прислали кисет с полутора безменами рассыпного золота, в приложенном отчете указывалось, что сведения о меди и железных рудах пока не подтверждены из-за выпавшего снега.

Итак, на весну образовалось несколько важных дел: строительство университета, организация золотых приисков на реке Ташкутарганке, укладка однопутного железнодорожного пути до Новгорода и дальше, удвоение строительства и организации воинских частей. После занятия Ругодивской земли я планировал старые стрелецкие приказы распустить и доформировать еще двадцать пехотных полков. По размышлении с Борисом Федоровичем университет решили ставить поначалу деревянный, так денег хватало на все. Со временем перестроим здания на каменные.

Посылка нового стрелецкого войска на Кавказ, кроме мести за предательство и уничтожения врагов Московского царства имела цель дать новообразованным полкам боевой и походный опыт, перед войной со шведами. Ныне в Стрелецком приказе под руководством князя Василия Шуйского составлялся Ратный устав — переработанный из сочинения немца барона Леонгарда Фронспенгера "Kriegsbuch" в переводе "Военная книга". Весьма авторитетного в Европе теоретика и практика, всю жизнь проведшего на войне и описавшего в своем произведении обзор современных военных приемов и технологий. По результатам похода устав будет доработан в соответствии с практикой и отдан в печать. Вернувшиеся полки я планировал разделить, доукомплектовать, выучить за лето и зиму и через год решить Ревельский вопрос. Сейчас Швеции не потянуть войны с Россией. А когда опомнятся, мы уже окопаемся на совесть, дорогами обустроимся и сковырнуть нас из новых земель, уже не получится.

В кабинет вошел Борис Федорович.

— Гляди Дмитрий. — Он показал свиток с оборванной печатью. — Се сказка от боярина князя Андрея Андреевича Телятевского Хрипуна.

— Чего пишет?

— Много чего. Вот смотри:

"Великому Государю Царю и Великому Князю Дмитрию Иоанновичу, всея Руси Самодержцу шлет весть слуга твой князь Андрей Телятевский волей твоей воевода похода на Кавказ для покарания презлого шамхала тарковского Султан-Мута и людишек его негодных изменников. Государь мой, и яз сам и от первого до последнего воина твоего все шлем земной поклон за дорогу твою царскую железную. И до Царицына города тыщу верст домчали всего за два дни и днем и ночью ехали без роздыху. Верно сказывают такового чуда ни в одной земле ни у каких государей нету". Ну тута про путь, како стрельцов астраханских поднимал, про казаков. Вота дальше:

"И сошли мы с кораблей на берег моря Хвалынского супротив Тарков и казаки с местными горцами уберегли и войско без препон дошло до крепости, и шамхал нашего войска не ждал и нукеров своих уж распустил по аулам. А Тарки мы имати с боем и всех людишек здеся вырезали до единого и шевкала тож, и в каменных мешках хладных нашли семерых плененных стрельцов и князей Владимира Бахтеярова и Владимира Долгорукова, бо голова стрельцов Смирка Маматов отрекся от православия и передался в бесерменскую веру, або стрельцы, како прознали про то, так его и убили до смерти".

— Верно сам Телятевский Смирку умучал. Он суров, мню, не стерпел обиды. Ах Андрейка како бы яз с отступником да шамхалом поигрался, мож и на две седьмицы бо хватило. — Помечтал Годунов. — Ну да ладно, победителей не судят. Вота дальше внемли:

"И с войском пошли мы по селениям окрест и брали со всих сторон и коли миром пускали, то искали стрелецкие пищали и одежды, або иде нашли, ноли те селения жгли и по твоей воле камня на камне не оставили и людишек усекли всех, а где не нашли, то кто не смирно глядел, тех тож побили. А улема того не взяли мы, ано городок его пояли с боем и всех его родичей и людишек окромя малых детей побили. А войско новое твое вельми славно бьется. Здешние нукеры-крамольники напрасно воевали малые отряды, внегда те искали пути, токмо стрельцы вельми споро и метко палили и жалом на пищалях кололи и всех побили и никого не оставили живого. И всех кого нашли усмирили мы и коли прикажешь, великий государь можем Тарки за тобой оставить. А на поле битвы у реки Шурозень и у моря Хвалынского собрали мы прах воинов и похоронили по православному обычаю, и батюшка коего с собою привезли, благочинно службу провел. И души воинов войска православного упокоятся вовеки".

— Дале благая весть, вота слушай:

"А исчо верно ведомо тебе, уж покарал Господь кахетинского Иуду Константинку. Сказывают, этот пес возжелал жену Кетеван, самолично убиенного брата своего Георгия. Або она отреклась от того бесчестья и многие кахетинские князья-мтавары к ней собрались и встали за неё. И Константинка пошел ея воевать, або те князья с божией помощью иудино войско побили и самого Иудушку убили насмерть. Благодарение Господу або не стал кару держать до Страшного суда, або ныне честными православными руцами порешил сего гада. Бо и исчо сказывают персидский шах Аббас у города Суфьяна побил весною стотысячное турское войско, верно без твоих мануфактур выделки пищалей и пушек не обошлось. Хучь, по правде сказать, турских людишек персияне ранее побили, чем шамхал нашего воеводу Бутурлина предательски убил, бо все равно вижу в победе суфьяновой провидение Господне".

— Большое дело исполнил князь Телятевский. Борис Федорович, мыслю надобно Тарки брать под нашу руку. Как Шах-Аббас турского султана побил, так под себя возьмет весь Кавказ, або ежели наша крепость стоять станет в старом шамхальстве, то он с русским царем воевать не будет. Вели боярин основать на берегу Хвалынского моря в удобном месте новую крепость, а Тарки пожечь да разрушить. Такоже надобно приказать Терскому казачьему войску полк поставить в новой крепости и объявить те земли дареными гребенцам под рукой Московского государя. А воеводе князю Телятевскому не позднее марта вернуться к Москве с войском.

Золото. Открытие месторождения открывало два пути. Отдать добычу в частные руки? И тогда вместо строительства предприятий и торговли деловые люди станут деньги в землю закапывать. Организовывать государственный прииск, но денег придется вложить без счету. Охрана, добытчики, снабжение, перевозка. Хотя судя по тому, что мне миасское золото вспомнилось, как и колымское, до которого ещё далеко, месторождение богатое. Значит, драгоценный металл имеет смысл добывать государевой монополией. Сейчас все серебро и золото привозное. Пуд импортного золота стоит три тысячи триста рублей, пуд серебра четыреста пятьдесят. Коли месторождение такое богатое как помнится, любые затраты окупятся. Что же дам задание Приказу Казанского дворца на организацию прииска.

В конце января к Москве пришло новое посольство от турецкого султана. После череды пышных приемов и приватных переговоров состоялось обсуждение предложений султана.

— Сказывай, Борис Федорович каково решение султана на наши посулы?

— Султан согласен отдать Азов в обмен на прекращение поставок оружия в Персию. От тебя государь требует шертование на мир с Крымским ханом и свободный проход Казыева улуса, коли султан призовет их в поход.

— А чего за улус такой?

— Малые ногаи рекомые. Тама три орды: Наврузская в шесть тысяч казанов, по-нашему семей, Бестинеевская в пять тысяч, Касаевская орда в три тысячи казанов. Меж собою не ладят. Враги заволжской Большой Ногайской орды. Кочуют по степи промеж рек Кубань, Дон и Волга. К кому ближе стоят тому и присягают. Внегда турский султан в прежние времена на Астрахань походом шел, оне ему вельми ладились помогать. С крымскими ханами войной на Русь хаживали. Два лета назад послов посылали на Москву от бия Баран-Гази, желал он под руку царя прийти, но за две других орды шерти не давал. Опосля вроде как передумал. Ноне жмутся к Азову под руку султанову. Мыслю коли мы крепость на Дону возьмем себе, оне уйдут к крымскому хану кочевать.

— Чего султан согласился? Жалко небось крепость.

— Султан юнец. В Царьграде все решает свита: мамка евоная, великий визирь, або и янычары слово свое рекут. У турской державы едва пятнадцатилетняя война с Дунайской монархией окончилась, по весне о прошлом годе персы их сильно побили, ты уж ведаешь, еще на полуденном берегу Русского моря нищий пророк чорных людишек поднял, сказывают у него войска с полсотни тысяч, а тута мы с пушками да пищалями для персиян. Они верно от того и Кавказ весь Персии уступили або наши пушки лучшие помогли.

— А чего Шах-Аббас скажет, внегда мы ему оружие боле торговать не станем?

— Да ему боле и не нать. Он и так ужо столько накупил, казна небось пустая. Коли мы с Великой Портой станем дружны, то Крымский царь на наши земли не пойдет, к тому ж мы его и крепостью Азовом подопрем от дурости. А без добычи Крыму не жить. Оне ноли на польские земли пойдут, нам с того польза. И торговое докончание, кое при царе Федоре Иоанновиче заключили, подтверждает султан.

— Надо соглашаться. Рядись Борис Федорович, дабы как лед с Дона сошел, Азов нам отдали не затягивая. На том стой. Коли согласится посол, утвердим докончание. Ежели возьмем миром Азов, то получим в сердце Дикого поля крепость сильную, как и собирались. Строить не надо, токмо усилим.

Наконец пришла весна семь тысяч сто шестнадцатого года. Сколько лет потрачено на подготовку к войне со Швецией, и вот оно время. Да, по-хорошему, нужен еще год, но терпеть, уже нету мочи. Хочется свершений.

В зиму по снегу на санях в село Луское, что в ста двадцати верстах от Ивангорода, из Москвы и других городов свозились пушки большого наряда, под стрелецкую охрану новгородского полка.

К началу мая по однопутной железной дороге, пешком и оконь в Новгороде собиралось русское войско. Рисковать понапрасну не хотелось и не смотря на то, что силы у шведов ограничены и, не считая гарнизонов в городах и местечках, выставить в поле король Карл может максимум пятнадцать тысяч воинов, у большого торгового города собиралась семидесятитысячная армия. Двадцать полков стрельцов нового строя, пятнадцать тысяч стрельцов старого уложения, десять тысяч рейтар, пятнадцать тысяч лучшего дворянского ополчения и десять тысяч служилых татар.

Конечно, Карл IX знал о военных приготовлениях, но по сообщениям разведчиков войско из Швеции в Ругодивскую землю еще не пришло. Очевидно, шведский король думал, что русские воинские люди завязнут под крепостями и у него будет время в нужный момент перевезти армию по морю и дать генеральное сражение. Но я собирался применить концепцию, которую разрабатывали лучшие умы германского генерального штаба при подготовке Первой Мировой войны. "Blitzkrieg" Молниеносная война — такого здесь еще не знают.

В середине мая, армия выступила к Ивангороду и пришла под его стены через две недели. Конница блокировала крепость Ругодив, стоящую на левом берегу реки Наровы немного раньше. Я оставил пятнадцать тысяч стрельцов со всем Большим нарядом под командой воеводы князя Федора Ивановича Мстиславского осаждать Ругодив-Нарву, а сам с остальной армией, минуя небольшие рыцарские замки, спешно отправился к Ревелю. Да, в Ругодивской земле множество небольших крепостей, но все они построены во времена Ливонского ордена, имеют высокие и тонкие стены, что не является неодолимым препятствием для гаубицы калибром двадцать четыре вершка, метающей ядро весом сорок безменов. А у стен Нарвы сейчас готовилась к стрельбе батарея из тридцати шести верховых и огненных пушек, метавших снаряды от одного до восьми пудов.

Основными опорными пунктами шведской Эстляндии были Нарва — довольно сильная крепость, и очень сильная крепость Ревель с сорока шестью оборонительными башнями и тремя земляными бастионами, которую, войско Ивана Грозного взять не смогло двумя осадами.

Через неделю под стены приморского города явилась пятидесяти пяти тысячная русская армия.

Ближе к вечеру состоялся военный совет, на котором присутствовал я сам, Первый воевода большого полка боярин князь Андрей Андреевич Телятевский, Второй воевода большого полка окольничий Иван Иванович Годунов, и еще более двадцати воевод.

— Воевода князь Андрей Андреевич доложи нам, какова защита у осажденного города.

— Как повелишь государь. Ревель суть морской город и сильная крепость. С закатной стороны Вышгород — старый замок. Со стороны супротив высокого холма Тынисмяги, три земляных насыпи с пушками по фрязской манере устроенных. С той стороны брать город и думать нечего. На полуночь стены сходятся углом с сильной пушечной башней, большим войском подойти не способно. Самое ладное место для штурма, коли с восхода приступать, хучь вправду сказать, тама устроены еще башни снаружи стен на проездных воротах, ано мню все одно самое слабое место. Но без большого наряду нам город не поять, або ты государь велел самые сильные верховые пушки оставить на Ругодив. Оне тама седьмицы с три провозятся.

— Скажи воевода, сколько надо времени, дабы приуготовиться к штурму: лестницы, щиты, еще чего?

— Да так-то пару дней, ано без пушек воев гнать на стены нельзя. Надобно за большим нарядом послать.

— А осадой, думаешь, город не взять?

— Нет, государь. Осада денег стоит. Покуда тута станешь стоять всей силой, король Карл не придет, бо как у тебя казна опустеет, и ты часть воинских людей отпустишь, ноли Каролус с войском под стены явится и тебя прогонит. А покуда осада длится он морем порох, людей и едово в город давать станет, потому как у нас кораблей нету вовсе.

— Значит два дня на подготовку, сказываешь? Готовься воевода через указанный тобою срок штурм.

— Иван Иванович. — Обратился я к окольничему Годунову. — С утра пойдешь к городу с флагами и предложишь коменданту сдать город. Скажешь, даем три дня на размышление, да чтоб поболее народу слышало. Понял ли?

— Исполню великий государь. Або как же мы без пушек-то на штурм пойдем?

— Молиться надо, бог поможет. Не зря с нами сам патриарх Гермоген в поход отправился.

Взгляды, которые бросали на меня воеводы, были красноречивее слов. Совет закончился.

Наутро парламентер объявил предложение о сдаче города, но в ответ над ним только посмеялись.

— Афанасий Петрович, — позвал я своего наперсного слугу, — возьми трубу подзорную и смотри на город, коли увидишь дым от пожара, мне скажи.

Было бы эффектным жестом поднять в небеса воздушный шар и сверху посмотреть на устройство Ревельской обороны, но у Кузьмы Жемова до сих пор дело не ладилось и после нескольких сожженных шелковых шаров, я финансирование этого проекта прекратил. Зато кузнецу удалось сконструировать швейную машинку, на нашей совместной мануфактуре их производили массово. Из своей доли прибыли Кузьма не смирясь все строил и строил свою мечту.

Ближе к вечеру прибежал Бакшеев:

— Государь, горит чего-то в городе.

Это была очень хорошая новость, значит, работаем по плану.

Через день, очень рано, когда солнце только всходило и слепило первыми лучами солдатам на городской стене прямо в глаза, в крепости раздался взрыв такой силы, что зубы клацнули, хотя ставка была расположена в версте от Ревеля. Стоящие в поле для штурма войска с ужасом и радостью смотрели, как напротив строя оседает пыль на месте двух башен и стены между ними. Подсказки не понадобилось, воеводы, тут же послали войска в атаку. Рейтары и конные поместные дворяне, вырвавшись вперед, за три минуты покрыли семьсот аршин до стен. Спешиваясь перед проломом, так как на конях по битым камням было не проехать, они вбежали в город по развалинам стены. Редкий запоздавший огонь с уцелевших башен и стен уже не мог остановить вал ратных людей, захлестнувший городские улицы. Как оказалось часть орудий в ближних к месту взрыва башнях повалило, пострадали воины и горожане, сконцентрировавшиеся на стенах напротив строящегося для атаки русского войска. Большое количество жителей города и его защитников было убито осколками и контужено. Все было решено, уже к полудню. Часть башен еще сопротивлялась, Вышгород сел в осаду, но остальной город оказался в руках русских войск.

Из взятого на меч Ревеля привели героев дня, князя Василия Туренина и Иллариона. Благодаря их труду в течение двух лет, город был взят быстро и с минимальными потерями.

Первоначально планировалось, что под видом аглицкого купца Василий Иванович станет вместе с товаром провозить в город порох и складировать его в купленном доме у будущего места подрыва крепостной стены. Взорванное вместе с порохом здание должно было нанести повреждения, городу и войскам, а при удаче повалить часть крепостной стены. Но в Англии раскрылся заговор, когда таким же способом католик Гай Фокс желал собрать порох и взорвать парламент вместе с королем Яковом I и к аглицкому торговцу в Ревеле стали присматриваться. Поэтому план пришлось поменять. Купец из Лондона вел себя тише воды, ниже травы. Сыграли на традициях. Всегда и везде при осаде городов из жителей мужчин набирается ополчение, либо по цеховому признаку, когда цех отвечает за участок стены, либо ближайшие живущие у стены или башни идут её защищать. Не взять в ополчение такого богатыря как Илларион просто не могли. А учитывая профессиональные навыки, ему не составило труда обезвредить стражу и запалить свечи в пороховых погребах.

Из города под присмотр татарского войска выгонялись горожане и пленные солдаты. В полевом шатре снова собрался совет.

Я, сияя как медный пятак, смотрел на смущенных и довольных воевод.

— Вот бояре-воеводы — указал я на присутствующих, на совете героев. — Сии два молодца два лета томились в городе, ничем не выдавая своей русской природы, приуготовляя сегодняшний штурм. Яз не ведаю даже какую олафу им пожаловать. Тута чего не дашь, все мало будет. Ну, об этом после, только знайте, не умаляя заслуг воинов, что взяли город мечом и кровью, ничего не сталось бы без этих великих людей. Теперь коли Ревель в наших руках, считай вся ругодивская землица к нам пришла. Для того чтобы навеки принять сию сторону в наше государство яз составил указ. Читай. — Обратился я к дьяку.

"Божиею милостию, мы, Великий Государь, Царь и Великий Князь Дмитрий Иоаннович, всея Руси Самодержец и прочее, и прочее, поскольку Господь вручил нам с помощью войска нашего и славных людей, что служат нам, землю Ругодивскую, то для навечного присоединения к державе нашей, повелеваю всех немцев, чухонцев, свеев и прочая выслать из городов и селений и местечек в другие земли наши. Опальных людишек Ругодивской земли раздать посемейно поместным дворянам для пашенного дела навечно, кому и сколько определить Разрядному приказу. А города и веси и пашни населить поместными дворянами, купцами и крестьянами русскими. А в Ругодивской земле жить, окромя православных русских людей, никому не изволяю до скончания веков. Такоже для крепкой веры православной велю основать два монастыря, а в каковых местах, то пускай сами божии люди решают. Писано возле города Ревеля Ругодивской земли…".

Через неделю, когда поселение было очищено от жителей и шведских войск, а пленные под охраной дворянского ополчения уведены на Русь, я вошел в свой город Ревель, на экскурсию. Рынды помогли мне, облачится в миланский доспех, который подарил когда-то испанский монарх Филипп II. Все шведские воины, которые сопротивлялись в городских башнях, уже сдались, так как еды в них не было, а порохом, железом и деревом сыт не будешь. Оставался не взятым только Вышгород, но шансов просто выбраться и уйти, а тем более отбить город у тамошних воинов не было. Мое движение предваряли телохранители, осматривающие каждый уголок каждого дома. Я с любопытством туриста любовался архитектурой строений и церквей принятой в ганзейских городах. На первый взгляд город казался целиком каменным, но развороченные взрывом крепостных башен дома бюргеров показывали, что из камня сложен только фасад, а все остальные стены и перекрытия были деревянными. Город тщательно обыскивался, все ценности сносились в Ревельскую ратушу. Войску была обещана щедрая награда.

Теперь стоял вопрос, пойдет ли Карл IX на сражение, учитывая, что наиважнейшую крепость он уже потерял. Сейчас городские каменщики, оставленные для восстановления крепостных стен и башен под присмотром стрельцов, занимались своим делом. Напротив развороченных взрывом стен силами военнопленных насыпался каменно-земляной бастион. По сообщениям от воеводы князя Федора Ивановича Мстиславского Ругодив еще держался, хотя весть о взятии русскими войсками Ревеля и усилия Большого наряда, который уже разворотил южную стену крепости не оставляли шведам шанса. Малые крепости, бывшие орденские рыцарские замки, при известии о падении Ревеля открыли ворота. Единственный крупный город Пернов, который оставался во власти шведов, был взят штурмом трехтысячной армии под командованием воеводы окольничего Ивана Ивановича Годунова. Население окраин и малых замков массово бежало в лифляндские земли, которые были за польским королем Жигимонтом, а на их место вставали русские гарнизоны.

Главным противником в этой войне была не Швеция, а польско-литовское государство. Король Речи Посполитой сам желал владеть Ревелем и всей Эстляндией. Целью было лишение даже тени возможности получения Московским царством порта на Варяжском море. Ведь тогда вывоз хлеба, важнейшей статьи экспорта России, попадал в руки польских магнатов, имевших на перепродаже гигантские барыши.

Данию получение выхода к морю русской державы тоже не устраивало. Датское королевство было первым и сильнейшим на Варяжском море, пока не распалось на Швецию, саму нынешнюю Данию и Норвегию. Она контролировала проливы между Варяжским и Северным морями и её влияние уменьшилось, по сравнению со старыми временами, но привычка совать нос не в свое дело осталась.

Также во времена Ивана Грозноголишение Руси вольного плавания ограничивало Московское царство в получении военных металлов, торговых выгод и умелых мастеров. Но с тех пор многое изменилось у России ныне был порт Архангельск, свое железо, свои литцы пушек и сильная армия.

Выбранный для нападения момент был обусловлен не только военной готовностью Московского царства, но и не завершившейся войной между Швецией и Речью Посполитой, потому как у Жигимонда отобрали принадлежащую ему по праву шведскую корону. Напряженным отношениям между шведским и датским королевством из-за проливов. Также важным моментом было заключение мира между Дунайской монархией и Турским султаном, что освобождало войска Крымского хана для набегов на польские земли. Да и внутри самой Речи Посполитой было не спокойно. Разразился Сандомирский рокош — легальное восстание шляхты против своего монарха. Король был обвинен в умышлении лишения шляхты вольностей и прав, а также попытке узаконить передачу трона по наследству. В общем реализации условий создания прочного государственного устройства, дальнейшее отсутствие которых и привело в скором времени к распаду польской державы. Так что момент был лучший и шансы оставить за собой Ругодивскую землю, без войны с польской державой были велики.

Вскоре пришла весть о высадке на побережье Котлина озера, у местечка Силламяэ, что в двадцати верстах к западу от Ругодива, четырехтысячного шведского войска. Флот Швеции не позволял перевозить больше войска. Став на берегу укрепленным лагерем, шведы, очевидно, дожидались второй партии войск, чтобы затем снять осаду с Ругодива и отрезать от России все войска в Эстляндии. Оставив на осаде пять тысяч стрельцов воевода князь Федор Иванович встал на пути к Ругодиву, не отходя от него далеко, ибо следующая часть войска шведов могла высадится у него в тылу и либо напасть на осаждающих стрельцов, либо с двух сторон на войско самого Мстиславского.

За неделю от Ревеля к Силламяэ воевода большого полка боярин князь Андрей Андреевич Телятевский подвел двадцатитысячное войско. Пятнадцать полков новых стрельцов и пять тысяч рейтар. Шведы за это время доставили в лагерь еще до пяти тысяч воинов.

Сидеть в слабом береговом укреплении было бессмысленно и опасно, поэтому вскоре состоялось генеральное сражение. Так как тыл от войска князя Мстиславского был прикрыт рекой Сытке, а русское войско для боя пришло от Ревеля, то направление шведского фронта было на запад. Середину занимали копейщики численностью примерно пять тысяч, по краям расположились по полторы тысячи мушкетеров, далее с правого края стоял конный отряд в пять сотен всадников и с левой стороны полутора тысячный отряд рейтар. С правой стороны конницы было меньше, так как фланг упирался в берег морского залива.

Пешее русское войско состояло из десяти тысяч стрельцов, первая линия которых была облачена в трофейные ругодивские стальные панцири и шлемы. С левого фланга также выстроилось пять сотен всадников, а с правого края две тысячи рейтар. Остальное войско было скрыто от шведов, чтобы не испугать и выманить из лагеря.

Именно большое число копейщиков вынудило шведов к атаке. Хотя открытое пространство балтийского берега давало большие преимущества именно стрелкам, копьё на короткой дистанции было эффективней ружья. Но для таранного удара сомкнутого строя было необходимо преодолеть открытое пространство до вражеского войска. К тому же противостояние в поле играло на руку именно русским войскам ввиду их большей изначально численности. То есть шведский король Карл мог еще нанять и доставить на побережье Котлина озера какое-то количество войска, но к тому времени резервы подтянутся и к московским полкам.

Выстроившись, стена шведов двинулась на московские полки. Немцы шли, под резкие звуки дудок и барабанов, положив копья и мушкеты на плечо. Нести оружие в боевом положении достаточно тяжело, и бывалые воины экономили силы для схватки.

Когда фронт заморского войска подошел примерно на полверсты, русский строй по команде развернулся и, сделав от врага несколько десятков шагов, снова повернулся лицом к наступающим. Характер маневра открылся опешившим немцам практически сразу. Отступившая русская линия оставила на месте своего расположения пять десятков полковых пушек с расчетами, которые, наведя орудия на пикинеров, выдали смертоносный залп. Ядра падали, среди солдат, вынося несколько человек сразу, а если прицел пушкарями был выбран с упреждением, круглый снаряд, падая на землю под небольшим углом, рикошетировал и выбивал из фаланги целые просеки, разбрасывая и калеча человеческие тела. Строй шведов остановился и после небольшой заминки, стоившей иноземцам еще одного залпа, конница прикрывавшая фланги, ринулась на русские пушки в попытке перебить пушкарей, или хотя бы просто остановить расстрел.

Атака тяжелой кавалерии на копейный строй несколько лет назад принесла победу польскому войску, когда польный гетман Ходкевич на берегах Двины разбил ударом тяжеловооруженных гусарских полков войско самого Карла.

Видя атакующую лаву, лишь несколько орудий в центре построения успели выстрелить еще раз. В основном пушкари оставляли пушки и скрывались среди стрельцов. Первый ряд русской пехоты, облаченный в трофейные доспехи, ожидал конную лаву, держа в руках пищали с уже примкнутыми штыками. Применение огнестрельного маневра именуемого "караколь", когда подразделение стреляло шеренгами, а после отступало назад для перезарядки оружия, применить не удалось в виду малого количества трофейных панцирей не хватившего и на первый ряд.

Всадники, приближались, желая провести атаку, но применение рейтарских пистолетов, имеющих крупный калибр, требовало дистанции порядка одного-двух десятков шагов. Стрельцы на полковых стрельбищах прицельно стреляли по мишеням на семьдесят аршин. Залп стрелецкой шеренги практически в упор, снес первые ряды атакующих. На землю кувыркаясь, падали кони и люди. Там где всадникам удалось добраться до строя, их встретили штыки и выстрелы второй линии стрельцов. С правого фланга ударили рейтары русского войска. Шведская конница, потеряв запал, сгрудилась перед русским строем, поливаемая огнем. Не выдержав напора, остатки кавалерии отступили в сторону Котлина озера.

Приблизившиеся с пикинерами шведские мушкетеры открыли огонь по русским всадникам, и те отступили за стрелецкий строй. Единственной надеждой шведов было дойти до вооруженных ружьями московитов и опрокинуть их копейным ударом. Но стрельцы, выстояв в стычке с конницей, принялись палить шеренгами, используя большую дальность огня своих пищалей, выкашивая ряды пикинеров и мушкетеров. Выскочившие из-за правого края построения стрельцов, свежие полки рейтар охватили оголившийся левый фланг шведской пехоты и, расстреляв пистолеты, врубились в тыл фаланги. Вражеский строй рассыпался. Не выдержав безнаказанного расстрела своих рядов, оставшиеся шведские войска побросали оружие и были пленены.

Вскоре после сражения гарнизоны Нарвы и Вышгорода в Ревеле капитулировали. Ругодивская земля была очищена от вражеских войск. У Карла IX кончились деньги, и война приняла вялотекущий характер. Незначительными силами шведы досаждали крепостям в Каянской да Двинской земле, усиленные гарнизоны русских крепостей отбивали нападения.

Для организации рыбной ловли с побережья Студеного моря были сведены семьи поморов. Для хлебопашества с ближайших к Ругодивской земле мест Новгорода, Пскова и Ладоги были переселены семьи крестьян из датошных людей. Купцы этих же городов и Москвы заняли места выселенных в Московское царство торговых людей.

Строительство железной дороги получило неограниченную даровую силу из плененных шведов и немцев. В восстановленный Ревель потянулись торговые суда, в основном голландцев и англичан. Перечить этим сильнейшим державам ни датчане ни шведы не смели.

В виду принципиальной причины противостояния королей Польши и Швеции ожидать от них союза было напрасной затеей. Польские войска, стоящие в Латгалии, месяцами не получали содержания и в конце концов массово дезертировали. Сейм Речи Посполитой, занятый внутренними разборками, денег на армию не дал, потому, как казна была постоянно пуста. Великий гетман Литовский Ходкевич содержал горстку наемников, которым платил из своего кармана.

Самое интересное было в перспективе: централизованное сильное русское государство и польская держава, с элементами демократии, постоянно раздираемая внутренними противоречиями. Такое же централизованное по устройству шведское государство при новом монархе должно будет выбрать врага за счет которого станет расширяться. Здесь, совместно с крымским ханом, могла сложиться убойная коалиция и раздел Польши, который все равно произошел бы через сто лет, мог реализоваться на моих глазах. Для пользы дела шведского короля надо было подтолкнуть.

Вернувшись из удачного похода в Москву, я собрал для обсуждения идеи первых людей на дипломатическом поприще. Борис Федорович, несколько лет назад, после того как у него временно отнялась рука, с испугу внял моим наставлениям и сел на диету, то есть стал больше поститься, а также начал пешком ходить по святым местам. И богоугодно и для здоровия полезно. Меньшая нагрузка или относительная стабильность в государстве повлияли на его здоровье благотворно. Когда я с войсками был в походе, именно Годунов управлял страной. Он единственный, был посвящен в мои планы относительно Ревеля. И когда к Москве пригнали, несколько десятков тысяч бывших жителей Ругодивской земли в Поместном приказе уже были готовы списки кому и сколько новых крестьян пожаловать.

Сейчас с ним и головой Посольского приказа Василием Яковлевичем Щелкаловым шел разговор о том, как завершить войну.

— Надобно нам войну окончить к нашей выгоде. Земли новые за нами твердо встали, коли через пару лет, подведем дорогу и приложим старание по усилению крепостей, то изгнать нас оттуда никто и думать не посмеет. Дабы Карла свейского к миру склонить, мыслю предложить евоному сыну Густаву, в жены Феодосию, дочь покойного брата нашего Фёдора. Чего ей в девках-то томиться в Угличе? А тут — королевский сын. Чего думаете?

— Да, государь, пора, девка в возраст вошла. Отдавать её замуж за князя какого, то поруха чести. Она дочь царя за князя пойдет. Або за королевского сына другое дело. Токмо чего за нею дадим? Землицы у нас лишней нету.

— Думал уже. Деньгой дадим тысяч двести-триста рублей.

— Энто по тридцать три новых копейки за риксдаллер от шестисот до девятисот тысяч станется? За таковым приданным свистни, очередь из прынцев устроится! — Одобрил идею Годунов.

— Яз вот чего думаю. Купцы сказывают Карле не любы поборы с его торговых судов в Датских проливах. Желает он у короля Кристьяна отнять свои старые земли. Коли союз ему предложим супротив Дании, мыслю, швед ухватится обеими руками. — Внес свое предложение Василий Яковлевич.

— А нам к чему туды лезть? — Воспротивился Годунов.

— Мы ему взамен Ругодивской его же земельку возвернем взятую от датчан. А еще нам такоже надобен беспошлинный проход нашего флота сквозь Датские проливы.

— Какого флота? — Не понял Борис Федорович.

— Коль у нас теперь есть порты в Котлин озере и Варяжском море, то и флот нужон. — Поддержал я идею Щелкалова.

— Эвона, — протянул царев тесть, — тута ты государь хватил. А ну коли король свейский нашу царевну не пожелает в невестки? Коль тщиться станет возвернуть Ругодивскую землю?

— Нет. — Не поверия я. — Дураки в короли сами не выходят. Его сила была в море. В снабжении скором крепостей, людьми, брашном, воинскими припасами. Евоные купцы по нашим землям вольно ходят, оне верно уж видали, аль слыхали, как наше войско в десять тысяч стрельцов в три дня из Москвы к городу Царицыну по дороге железной перевезли. Он волен рожи корчить, ногами топать, або возвернуть себе Ругодив не способен. Паки у него ныне на войско денег нету, и коли соберет в ближние года то и ладно, або мы за год-два дорогу проложим до Ревеля и Пернова. Како корни пустим в сию землю. Он про то ведает и мыслю, понимает, або мы тако крепости усилим безмерно, како Азов на Сурожском море. Бастионами каменными обложим, воинскими людьми населим, пушками во множестве. Нет, Карл ратиться напоказ, дабы людишек своих уверить, мол, не смирился и коли покажем ему выход почетный, склонится к миру он. Но войско давать думаю не след. Денег пожалуем на датские земли, пущай из приданного воюет, людишек его воинских из полона в честь свадьбы отпустим, через год-два. Так-то лепо выйдет?

В Стекольну, столицу Свейского королевства, был направлен легкий посол, думный дьяк Власьев Афанасий сын Иванов, ученик Щелкалова Василия Яковлевича, с предварительными условиями мира. Им от имени государя было заключено временное перемирие. После принципиального согласия на брак шведского короля, за море было отправлено большое посольство во главе с боярином главой Панского приказа Салтыковым Михаилом Глебовичем по прозванию Кривой. Панский приказ ведал иностранцами, поступившими на службу русскому царю, преимущественно литовцами, попавшими в плен в Ливонскую войну. С собою посол имел, кроме многочисленных даров, бронзовую доску, на которой придворным ювелиром Яковом Ганом очень искусно было выгравировано изображение молодой царевны Феодосии.

Через несколько месяцев в мае семь тысяч сто семнадцатого года состоялся ответный визит шведов, с официальным сватовством русской принцессы. К Ругодиву из-за моря прибыло посольство на восьми кораблях. Во главе стоял сын бывшего наместника Ревеля, Аксель Оксеншерна. Интересы наследника шведского престола представлял Иоганн Шютте, учитель Густава-Адольфа. В делегации состояло свыше четырехсот человек, среди них множество дворян. К кораблям были посланы позолоченные лодки. Большого посла Оксеншерну на берегу встречали боярин Салтыков Михаил Глебович и думный дьяк Власьев Афанасий. По обычаю высокому гостю были подарены восемь десятков соболей. Затем посол и лучшие люди были посажены в раззолоченные, специально присланные из Москвы кареты и провезены через Ругодив и Ивангород к железнодорожному вокзалу. Посадских людей в новом городе Московского царства пока было мало, и для приветствия были выстроены многочисленные служилые дворяне и стрельцы. Процессию сопровождал рейтарский полк.

Железной дорогой посольство было перевезено в столицу. Приставы, встретили иностранцев, и провезли по заполненным народом улицам до посольских дворов.

Не смотря на далеко зашедшее сватовство и согласие на брак обеих сторон, существовало препятствие, которое могло все разрушить. Вопрос веры. По нашей с Борисом Федоровичем задумке должно было быть два венчания, по православному и протестантскому обряду. По договоренности с королем Карлом Феодосия оставалась в православной вере, но патриарху Гермогену, избранному в прошлом году, этого было мало. Иерарх отказывался венчать православную с иноверцем. Неуступчивость старика подкреплялась старой обидой: у церкви в голодные годы были конфискованы огромные запасы зерна. Для разрешения конфликта высший церковник был приглашен на разговор к царю. Кроме меня на переговорах присутствовал Годунов.

В личные покои царя патриарх вошел твердой поступью. Не смотря на свои семьдесят восемь лет, старик спину держал прямо, являя гордость сана и неуступчивость в предстоящем споре.

— Благослови Господь! — Провозгласил он и встал у входа.

— Благослови владыко, — подошел я под благословение, за мной преклонил колена и Годунов.

— Пройди, святейший владыко, присядь. — Гермоген прошел по кабинету, сел на предложенное место у окна. Его свита не поместилась бы в небольшой палате и у входа остались стоять несколько церковников.

— Ведаю яз почто призвал к себе, токмо прежде реку тебе правду в очи твои. Знамо тебе або яз пред тем како клобук надеть кольчугу скинул. Внемли словам моим: ни бояре старые ни церковные старосты тебя не жалуют. Об вере ты не томишься, древние роды боярские не привечашь. Обманул ты православных старцев и людей от велицых до чорных. В обличье агнца предстал пред народом нашим, но козлищем страшным явил себя на троне честном. Благоверный брат твой был истинным монархом, або ты есть еретик, паки приманил в райские кущи наши, негодных папистов и лютеран и населил их промеж православных христиан. Третий Рим желал сокрушить и в казну честных старцев и монасей руци свои запустил. Большие люди рекут хотенья имаешь земли церковные в казну поять, за то ныне жизнею своею неправедной отплатишь. Яз бы тебя в чернецы постриг, да бояре живота твово алчют.

Годунов сидел как громом пораженный, я перевел взгляд на свиту старика. За дверьми слышалась борьба, в кабинете стояли несколько одетых в рясы крепких монахов.

— Ты чего творишь старик? Ума лишился? На государя умышляешь?

— Тебе тож не жить боярин, ибо ты привел на трон сего неверного царя. Яз на престол усажу сына царева, какой в вере крепче покажется, бо покуда малец в полные лета не войдет, князь Шуйский станет править. А немцев всих из пределов наших изгоним и мож Ругодив взад вернем свеям, ибо через сей городок множество людишек неверных проникают в царство наше святое и школу твою безбожную спалим.

Чего там еще вещал, впавший в раж старец, мне уже было не интересно. Общую канву я уловил. Монахи стояли у дверей, очевидно ожидая команды от патриарха. Вторую дверь они не блокировали, зная, что дальше крестовая, спальные покои и другого выхода там нет. Я вскочил, отбросив стул в монахов, прокричал:

— Борис Федорович за мной беги! — и бросился во внутренние покои. Годунов ошалело помотал головой, тяжело поднялся и пошел на чернецов с посохом и кинжалом.

Пробежав крестовую, бросился к оружейному шкафу. В соседней комнате слышались звуки борьбы и довольные возгласы монахов. Шкаф был заперт на ключ, и открывать его времени не было. Ударом ноги я сломал ажурную дверь и подхватив украшенный алмазами меч выломал им потайной ящик. Там завернутые в замшу лежали мои револьверы и патроны. Подхватив оба ствола, и один засунув за пояс, с другим в руке выбежал в кабинет. Четверо монахов увлеченно добивали Годунова. Гермоген спокойно на это смотрел. Наведя ствол на спину ближнего монаха выстрелил и проворачивая левой рукой барабан расстрелял остальных церковников. За дверью послышался топот, и мне пришлось достать второй пистолет. Вбежали еще три монаха, которым хватило четырех пуль. На звуки выстрелов начал собираться народ. В их числе стрельцы, рынды, дворяне, прислуга.

— Государь, государь? — в палату вломились рынды с саблями наголо. Я смотрел на них с опаской, не зная кому верить.

Расталкивая всех, в зал вбежал Илларион, вооруженный одним ножом. Обойдя груду тел на полу, он подошел ко мне. "Ну, уж если такой верный человек предал, то будь что будет" — подумал я. Мужик осмотрел меня ищя раны и встав чтобы видеть всех кивнул, мол, что случилось?

— Сей старик — указал я на безмолвствующего патриарха — желал лишить меня жизни. Его люди убили боярина Годунова. Велю взять его в железа, закрыть кремлевские ворота, выставить усиленный караул, бросить в поруб князя Шуйского, он с ним заодно. Только не убейте, ему еще на дыбу лезть. Рынды, семью мою проверить быстро! — Часть дворян рванула в стороны, спеша выполнить приказы. На ковре, заваленное трупами чернецов, остывало залитое кровью тело Бориса Федоровича Годунова.

Через два дня состоялись похороны бывшего шурина царя, затем тестя царя, и фактически соправителя Московского царства. Годунову была оказана исключительная честь, он был захоронен рядом с великими князьями и царями в Архангельском соборе. В этот же день были похоронены убитые монахами рынды, а также мой друг и наперстный слуга Афанасий Петрович Бакшеев.

Расследование было доверено человеку со стороны, тому, кто физически не мог участвовать в заговоре. Это был герой ревельского взятия, окольничий князь Василий Иванович Туренин. Полученные за два года тайной жизни навыки, и матерые специалисты заплечных дел Разбойного приказа по свежим следам позволили вызнать, что за патриархом стояли Шуйские, вернувшиеся несколько лет назад из ссылки Романовы-Юрьевы, и ряд других старых родов. Среди церковников, как показало следствие, заговор распространен не был и в облачении монахов на убийство шли верные боярам дворяне и боярские дети. Прикрытие в виде рясы было вызвано не способностью бояр-заговорщиков провести в кремль большое количество вооруженной свиты без подозрения царской охраны. Шуйский на месте регента, сулил церкви множество привилегий, земель и власти. Доложив добытые сведения, Туренин высказал подозрение, не относящееся к делу:

— Государь, верные люди, что следят и охраняют посольство, доносят, абы промеж свейских дворян может статься, негласно присутствует сам сын короля Густав-Адольф. Будто он под именем Нильса Эрикссона служит пажом при Оксеншерне. Чего прикажешь?

— Ничего не делай, усилить охрану посольства. Передай Щелкалову, пусть пригласит на приватную беседу посла, и намекнет, дабы тот пажа с собою взял. Желаю взглянуть на будущего короля свеев.

Чистка, которая шла среди бояр и дворян по результатам расследования, охватила клан Шуйских, Романовых-Юьевых, Голицыных, в изменниках оказался сын любимца царя Ивана Грозного Басманов Петр Федорович, также в застенках по подозрению томилось ещё несколько видных дворян. По факту содействия заговору с целью убийства государя, самого патриарха, тот был отстранен от служб и заперт в келье московского Свято-Данилова монастыря под ответственность нескольких высших церковных иерархов.

Повод закрутить гайки был слишком велик. На осень был запланирован Земский собор с целью секуляризации излишних монастырских земель и установления контроля над расходованием доходов православной церкви.

Встреча с большим послом Акселем Оксеншерной и его пажом состоялась в кабинете деревянного терема, подаренного мне ещё братом Фёдором. Терем стоял на склоне Боровицкого холма и из застекленного большими стеклами кабинета, стены которого были обиты позолоченной тонкой кожей, открывался вид на краснокирпичную крепостную стену, Москву-реку, и Государев сад на правом её берегу, разбитый еще при Иване Великом. На переговорах присутствовал глава Посольского приказа, и толмач.

Пройдя сквозь караул из шести рынд, облаченных в доспех, иностранные гости попали в кабинет. После низких поклонов царю и взаимных приветствий все расселись у большого окна. Паж собирался остаться стоять у входа, но я настоял, чтобы он сел рядом с послом. Подросток имел русые волосы, овальное лицо, светло-голубые глаза, росту был выше среднего, руки крепкие с мозолями, одет в одежды с преобладанием красного цвета. Василий Яковлевич Щелкалов, который сидел рядом со мной, рассказывал прежде, что хотя для молодого принца родной язык немецкий, он знает несколько иностранных языков, понимает и русскую речь, также неплохо фехтует, и с детских лет с отцом участвует в государственных делах.

— Василий Яковлевич. — Обратился я к думному дьяку.

— Сия беседа идет не гласно. Ни государя, ни принца Густава-Адольфа здесь ныне нету. — Толмач споро перевел слова русского дипломата.

— Понятно. Разумеется. Однако позвольте мне выразить свою скорбь в связи с гибелью великого боярина и вашего родича Бориса Федоровича Годунова. — Ответил посол.

— Я благодарю посла славной свейской державы за сочувствие. Чего желает король и принц Свейского королевства в приданое за московской царевной?

— Король желает вернуть Ревель. — Осторожно произнес посол.

— Увы, Ревель, рекомый отныне Колывань, суть земля Московского царства, и сие не изменится до скончания веков. — Ответил за меня Щелкалов. — Мой государь предлагает мир на вечные времена, брачный и военный союз и миллион риксдаллеров.

— Миллион и никаких владений? — Поинтересовался Оксеншерна.

— Ходят слухи, або король Карл желает возвернуть себе земли, что ныне под рукой датского короля Кристиана обретаются? На миллион риксдаллеров, он волен нанять вельми большое войско и забрать себе столько земель сколь пожелает.

— Мы способны их забрать и без московских денег. — Гордо ответил посол.

— Оно конечно, токмо с преизлишней казной воевать способней. Не нать крестьян обирать в королевстве, не нать дворян и посадские цеха мучить. Або дружба с русским монархом принесет множество выгод свейскому королю. Свейские и галанские купцы ранее брали в наших землях хлеб по пять, бо торговали его в Антверпене по пятьдесят пять риксдаллеров за ласт. Государь может позволить на время воинских дел торговать свейским купцам по старым ценам беспошлинно. Это даст королевству ещё тысяч сто-сто пятьдесят в год.

Тут слово взял я:

— Наши два царства, два семейства стоят на распутье у Вещего камня. От него две дороги стелятся. Мочно нам пойти кривою тропою и станем дале ратиться, умаляя силы свои и споря попусту, на радость врагам, ан есть и другой путь: породнить два наших дома, тем усилить обе державы, купно ко взаимному согласию решая дела. Нашему государству надобен был порт на Варяжском море и вольное плавание торговое, от того мы забрали город Колывань у свейского короля. Нет в том бесчестья, паки мы сильнее. Ноне яз сулю путь, коий подарит нашим престолам земли, достаток и честь. Нам обоим враг Речь Посполитая, населенная нечистыми папистами. Сам Господь указует наказать сих людишек, кои рекут себя христианами облыжно! Мое приданное за племянницей польские владения в Ливонии и Литве. — У пажа при этих словах заблестели глаза. — Мне в Ливонии надобны город Кесь, по-немецки рекомый Венден, город Олыста али Мариенбург и все земли на полуночь до Ругодивской земли, такоже все русские города и земли во владениях польского короля: Полоцк, Менск, Туров, Львов, Пинск, Каменец, Киев, Черкассы и прочие. Земли, где живут природные русские люди. Негодные польские людишки, униаты и католики нам не надобны. Земли ляшские, коли восхочет свейский монарх, пущай забирает себе. Мы поддержим союзника в лице свейского короля во взятии под его руку городов Риги, Либавы, Курляндского герцогства, Латгалии, Земгалии, других земель Литовского княжества и польских городов, кои пожелают себе свеи. Окромя того у Московского царства с турским султаном союз и при случае мы втроем сможем в одно время воевать Речь Посполитую. Дабы не было сомнений и иных толкований, мочно нам утвердить докончание о разделе земель меж нашими державами. Чего ответит посол?

— Ваше Величество сильно меня озадачило. Моих полномочий, не достанет на ответ. Позвольте мне воспользоваться вашей чудесной железной дорогой для сношения с моим монархом?

— Дозволяю. Дьяки выдадут подорожную и опасную указную грамоту. Наше слово твердо. Ныне надобно нам решить свадебные дела, союз никуда не денется. Чего посол ответит на наше предложение?

— Да. — Произнес паж. — Посол ответ ДА!

— Яз услышал. Теперича Василий Яковлевич передай гостям нашу грамоту обещную. Об уговоре чужие людишки ведать не должны. За царевной Феодосией мы даем миллион риксдаллеров. По двести пятьдесят тысяч в четыре года. В честь свадьбы такоже отпустим на волю немцев и свеев из полона, что пояли в Ругодивской земле, кои захотят возвернуться. Наши притязания по городам и землям начертаны в скаске. В войне с королем Кристианом Русь ратиться не станет, потому как он нам не враг. Но король Карл опытный воевода с датским войском и сам управится. Нашему государству надобно лет пять-шесть для устройства новых полков и дорог. Како приуготовимся, купно с турским султаном ударим по Речи Посполитой. Яз от своих дедин и исконных земель не отступлюсь.

Я посмотрел на молодого шведа.

— Ты есмь Густав-Адольф?

Тот встал, одернул одежду и глядя в глаза ответил.

— Да я сын короля Швеции Карла, мое имя Густав Адольф — перевел толмач.

— Радостно мне приветить в своих землях сына свейского короля. — Не вставая, поклонился я. — Коль желаю дружбы и веры промеж нашими престолами, то волен царский сын Густав-Адольф сам выбрать свою дорогу: путь чист ему возвернуться к отцу, а коли восхочет, может под своим именем али негласно по землям моим и городам поехать. На Москве, окромя прекрасных и благолепных соборов и церквей, торжища богатые, может глянуть на университет, на воинские полки новоустроенные, пушечный двор московский, и в Коломне паровозная мануфактура вельми хитрая.

— Да, яз желаю все осмотреть! — С энтузиазмом ответил принц.

Глава 24

С учетом траура свадебные дела перенесли на сентябрь. Густав-Адольф вместе со своим учителем и советником Иоганном Шютте остался на Москве под охраной пятидесяти шведских дворян, остальное посольство с большим послом Акселем Оксеншерной вернулось в Швецию. По плану осенью на свадьбу прибудут лучшие шведские люди, тогда же официально начнется визит сына шведского короля в Россию.

Осень получалась очень насыщенной: празднование нового года, свадьба, а затем Земский собор. Шведский принц со своими дворянами под охраной рынд и стрельцов отправился в вояж по русскому царству. Голове русской охраны шведского принца окольничему Ивану Ивановичу Годунову был дан наказ показать все, чего захочет Густав-Адольф, кроме точения стволов пушек и обязательно явить лицом лучшие полки, со стрельбами и полевым выходом.

Сам решил наведаться в Углич, проведать свой старый город и переговорить с царевной Феодосией. Бывшая столица упраздненного удельного княжества раздалась вширь, превратившись в промышленный и торговый центр. С момента последнего моего визита значительно расширились ткацкие производства. Стекольная мануфактура превратилась в крупный завод. Выселки, населенные когда-то полоняниками из финнов растворились среди городских слободок. Всяк нашел себе дело.

К вечеру явился бывший кузнец, а ныне богатый промышленник Кузьма Жемов. Учитывая, старое знакомство и то, что в его фабрике семь долей из десяти было за государем, он прорвался на прием.

Приоделся, раздался в животе чуток, но взор уже не горел. Войдя, бухнулся в ноги.

— Ну-ну Кузьма, встань с колен-то, яз такого не люблю, сам знаешь. Уважение явил от души и довольно, завод ведаю в порядке у тебя, дьяки сказывают во Франкскую землю большой заказ ныне делаешь. Почто пришел?

— Государь, не вели казнить. С просьбой к твоей милости.

— Чего хочешь?

— Государь подмогни аерный шар сделать, чтоб летать, яз знаю ты можешь! В твоей то власти!

— Кузьма, дался тебе энтот шар. Чего ногами-то не ходится по землице? Как видишь управились мы с крепостями без аерных дел. К чему деньги на безделицу тратить?

— Твоей волей государь есть у меня все чего желал, и деньги, и завод и умельцы мои хитрости разные и новины в машинках швейных творят. И немец твой, что механическую счетную машинку придумал трудится, обаче ты сам мне обещался тогда давно — он махнул рукой — в Москве, что будет у меня шар, чтоб летать.

"Черт, — подумал я — и вправду обещал". Я встал, прошелся по горнице. Кузьма упорно стоял на коленях. Что-то он тусклый какой-то.

— Ладно, бог с тобой. Будет тебе шар. Может и мне пригодится когда. — Кузьму как за шиворот на ноги вздело и он попытался кинуться мне в ноги. Ближний рында не глядя на меня пресек его порыв и оттолкнул.

— Не обессудь Кузьма, охране видней. Садись в кресло и сказывай какие у тебя оплошки с шаром?

— Государь, малый бумажный шар летает. Свечку вешаем внутрь и сам летит. Для большого шара, чтоб человека в аер поднять, есть у меня горелка с керосином большая, або шелк тепло пропускает, али шар загорается. Думал было бумагой его обклеить, да не выходит толку, загорается краешек бумажки где-нито и весь шар сгорает. Ужо три штуки так-то спалили.

После недолгих раздумий я обнадежил Жемова:

— Дам тебе грамоты, отправишься к Москве в университет к ученому человеку Степану Михайлову. Тот хитрец хоть и лишь чуток старше меня, но вельми учен. Он несколько лет назад трудился над затеей под прозванием резина. Это вроде густой как кисель субстанции. Она тянется в несколько раз и обратно сжимается без вреда для себя. Он сей резиной себе фартуки и тканевые рукавицы мажет. Опосля та ткань не пропускает воду и аер. Придешь к нему рекёшь: яз просил помочь. Он тебе обскажет сколько надо особой травы добыть, абы весь шар обмазать. Опосля, у казначея возьмешь денег и отправишься к Азову. Там тебе дадут охрану, наймешь людишек, соберешь травы, сколько надобно и привезешь на Москву. Как раз к холодам обернешься. Степан тебе надавит резины, обучит, каковым способом шелк обработать и будет у тебя шар по весне. Хочешь, сам не трудись, пошли человека верного.

— Нет, государь, сам поеду. — Загорелись глаза у Кузьмы — На заводе все как в часах заморских и дьяки твои государь доглядывают. На завтра отправлюсь к Москве.

Жить в угличском кремле, из-за расширившейся стекольной мануфактуры было не возможно, поэтому для царевны в десяти верстах на восток в местечке Дивная гора был срублен деревянный терем, защищенный валом и палисадом. У Феодосии не было обширных земельных владений и небольшой двор жил на государево жалование.

Если в делах каменного строительства нам до западных мастеров было далеко, то русским плотникам не было равных в деревянном зодчестве. Обилие леса и частые пожары давали такой простор для практики и совершенствования навыков, что плотничьи артели под руководством опытных старшин творили небывалые шедевры.

При подъезде к имению от угличской стороны, бросались в глаза расположенные за укреплениями разнообразные крыши над жилыми и хозяйственными постройками в форме шатров, луковиц, бочек и других вычурных фигур, покрытых зеленой черепицей. Главные фасады терема были устроены с южной и западной сторон. С верхних этажей открывался дивный вид на долину речки Вожехоть, притока реки Улеймы. Поля и густые леса окружали дворец. Разноэтажные терема имели множество окон с затейливыми резными наличниками. Высокая шатровая крыша, опирающаяся на толстые резные колонны, скрывала под собой крыльцо и лестничный всход, ведущий на второй этаж. Раньше, до смерти царицы Ирины Федоровны, случившейся пять лет назад, жилых раздельных покоев было два: для царицы и царевны. Теперь палаты покойной жены царя служили гостевыми покоями при наезде к царевне высоких гостей. В отличие от моего старого терема в Устюжне здешние палаты были обильно украшены узорчатыми тканями, росписью и резными узорами. Декоративные элементы были позолочены и окрашены разноцветными красками. В просторных горницах и палатах наличествовала резная мебель из черного и красного дерева западной выделки, восточные пушистые ковры и дорожки устилали полы.

Меня провели к царевне. Угловой кабинет имел большие окна, застекленные угличскими стеклами, потолок забранный зеленым сукном, стены обтянутые кожаными тиснеными золотом фряжскими обоями, пол из наборного паркета. В палате находилась царевна Феодосия и её опекун окольничий Годунов Степан Степанович. Лицом и статью Феодосия пошла в мать: приятное лицо, соболиные брови, прямой нос, небольшой, с пухлыми губами рот и большие карие глаза.

После приветствий и поднесенного царевной кубка вина уселись за стол.

— Что царевна, ведомо тебе для каких дел яз к тебе наведался?

— Да государь. Сказывают, отдаешь меня немцу в жены.

— То для твоей пользы. Мужа желаешь себе? Али хочешь в монастыре годы младые погубить? Прочу тебе в женихи сына свейского короля Карла. Густав-Адольф его кличут. По осени пойдешь под венец. Поначалу обвенчаем вас на Москве по православному обряду, опосля отправитесь в Стекольну свейскую, там вас обкрутят по протестанской манере. Мужа твово грядущего видал. Орел. Дьяки сказывают учен, умен, с мечем ловок. Ты же у нас из иностранных языков ведаешь только латынь? Ныне привез казателя: обучит немецкому языку — он для твоего мужа родной. Сказывают свекровь у тебя вредная случится, но тут не всем везет. Обижать тебя он не даст и яз завсегда рядом. По характеру Густав горяч и вспыльчив. За тобой станет удерживать его от опрометчивых дел.

— Вскую нам немец в семье? — Вопросил осторожно Степан Годунов.

— Для нашего царства сей молодец годен. Для борьбы с врагами нам надобна надежно прикрытая спина. Хучь мы и сами ныне крепки и сила наша растет год от года, к чему нам плодить врагов? Коль даст бог молодым детей и вовсе благостно станет. Нам свеи за морем не соперники, коли к нам лезть не станут — то и ладно. Наш общий недруг король польский, коий притесняет православных на наших отчинах, и протестантов в Курляндии, Литве и других землях, кои нам не надобны, но любы королю Карлу. А царевна наша, красавица, королевой станет, и земли наши близко лежат. Вон ныне на царевой паровой лодке катается по Волге, а тама села на королевский корабль, море переплыла и вот она Колывань, полная русских людей. А тама по железной дороге хошь по монастырям, хошь к родне в гости. Меня окрутили тож особо не спрося и чего? Дня без помыслов об жене не проходит, люба безмерно. Верю, полюбит нашу невесту Густав-Адольф. Ну, боярин право, глянь как хороша? Красотою лепа, червлена губами, бровьми союзна, умница к тому ж, чего еще надо? Тебе Феодосия лучшей доли и батюшка твой не желал бы. Ты царева дочь, не крестьянка какая. Тако готовься, учи язык немчинов, думай, кого из слуг да подружек с собою к свеям увезешь.

Земский собор по церковным делам приурочили к свадьбе. В пятнадцатый день сентября семь тысяч сто девятнадцатого года состоялся торжественный въезд свейского принца Густава-Адольфа со свитой в Москву. К тому времени в столице собрался на свадьбу и Земский собор — цвет лучших людей России. Свадьба обрела невиданный размах и пышность. Для горожан на улицах были накрыты столы и выкачены бочки с вином и пивом. Пир в кремле и вовсе поражал воображение. Через несколько дней свадебный поезд с молодой четой и свитой железной дорогой отправился к Ивангороду.

Как только столица, москвичи и гости привели себя в порядок после праздничных гуляний, не затягивая, провели и Земский собор. В Грановитой палате собралось чуть более трехсот представителей от городов, земель и царств России. По составу нынеший сход не сильно отличался от предыдущего: половина служивые люди, десятая часть церковники, остальные бояре, дьяки и купцы с промышленниками, с небольшим перевесом последних.

Вел собор боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Все выборные, конечно знали о чем пойдет речь, так как повестка земского собора объявлялась заранее. Перед началом обсуждения я обрисовал своё видение проблемы:

— Здравствовать боярам, дворянам, купцам, святым старцам. Сего дня на собор пришли лучшие люди русских земель. Судить станем церковные дела. Наши помыслы не об вере сегодня. Вера — наша жизнь. Внегда встречаем мы человека, вопрошаем его: какой ты веры? От того разумеем чего у него за душой. Православие — наш путь от рождения и до смерти. Народившись в Израилевной земле, минуя Рим и Царьград, пришло учение Христа на Русь. Мы третий Рим, хранители Правды. Наше царство окружают врази многие, алчущие чистых душ и земель, жаждущие погубить нашу веру и наши обычаи. Отчины и дедины, лежащие ныне под польской властью, кровью исходят и ждут от нас избавления. Силы православных христиан на исходе. Множество дворян в Литве для спасения живота своего уже отреклись от истинной веры. Польские паны, паписты и иезуиты кнутом и кровью изгоняют православие из Руси. Купно с папистами на литовских землях явились униаты — оборотни, како Иуда, продавший Христа, предавшие православие. Хитрыми проповедями они смущают христиан и те губят свои души на веки вечные. Времена кончаются: скоро на Белой, Черной, Серебряной, Червонной, Малой Руси иссякнет истинная вера. С каждым днем там гибнет православие. Мы, кои собрались здесь на Москве — есть Московское царство. Мы остатний оплот истинной веры. На нас лежит бремя вызволения христиан и спасение их душ. Для того надобно нам войско, сильнейшее, способное любого врага повергнуть во прах. Всем ведомо або яз устроил новые полки и людей воинских в доспех одел и оружье вложил в руци наилучшее. Отец мой царь и великий князь Иван Васильевич многие годы воевал Ругодивскую землю и не смог ея поять, або мое войско, вы, кои здесь стоите, с божией помощью за два месяца в честном бою повергли лучшие полки немецкие. Но ныне пред нами наисильнейший враг — Речь Посполитая. Уния богатая и силой полная. Казны государевой не достает для устройства рати коя сможет одолеть схизматиков. При сем в державе нашей есть церковь, коя делая богоугодное дело окормления паствы духовной пищей, скопила под собой треть лучших пахотных земель. В городах за монастырями трое из десятка людишек в беломестчиках. Яз себе золотых палат не строю, кажную копейку в усиление царства нашего кладу, вы служилые люди кровь льете для защиты наших пределов, а церковники богатства копят напрасные. Церковь должна быть частью царства, а не царством в царстве. Яз не желаю земель церковных, хучь излишки могли бы государевых людей кормить, но для нашей державы надобно, дабы государь ведал все доходы церкви и лишние деньги брал для дел воинских и защиты православия. На ваш суд отдаю се решение. Как порешите, так и станет, но помните об гибнущем на закате православии.

Обсуждения, довольно бурные, длились две седьмицы. Но, учитывая состав собравшихся, решение было очевидным, также свою роль сыграло участие патриарха в покушении на царя и убийстве боярина Годунова. Собор постановил учредить Церковный приказ, коий ведал бы все доходы церкви. Оставляя чернецам деньгу на житие, строительство церквей, обустройство монастырей и богоугодные дела и забирая излишки в казну. По самым скромным подсчетам дьяков Разрядного приказа в государевы сундуки ежегодно будет ссыпаться от пятидесяти до ста тысяч рублей.

С того времени прошло семь лет, как не было. Время летит не угонишься. Небольшой струг везет меня с малой свитой на середину реки Висла, где на якорях закреплен плот. На этом плавучем островке под шелковым балдахином вскоре состоятся переговоры между мной и королем Речи Посполитой Жигимондом III Ваза. Нынешняя война была успешна для России. Сыграла свою роль многолетняя подготовка. Союзникам и профессиональной армии России Речи Посполитой противопоставить было нечего.

Завершение реформы армии, комплектование стрелецких полков нового строя, преобразование дворянского ополчения в рейтарские и драгунские полки повлекло за собой отмену страшного порокарусского войска — местничества. Часто в прошлые года меж назначенными воеводами, родовитыми и не очень дворянами, разворачивались споры с воззваниями к прежним заслугам и выпячиванием древности рода. Зачастую эти прения заканчивались лишь решением царя о переназначении воевод. Так называемый развод воевод, то есть начальные люди назначались в разные земли царства. Все это время войска стояли, давая врагу время на подготовку и теряя деньги. Местничество оказалось не совместимо с профессиональной армией, разрядные книги, где записывались сведения о походах, визитах иноземных послов, выполненные поручения, службы и другие заслуги дворян были изъяты и уничтожены. Местничество было запрещено.

После смерти отца, Густав-Адольф смог получить королевские регалии, хотя и не был единственным наследником, путем уступок претенденту ряда земельных владений и письменных гарантий высшему дворянству, ограничивающих права монарха Швеции. В тысяча шестьсот одиннадцатом году по папистскому счету риксдаг в Нючепинге объявил сына Карла IX королем. Монарх своими доблестью, рыцарским духом и благородством сумел привлечь на свою сторону шведских дворян, которые при его отце уклонялись от воинской службы и были к нему в оппозиции. Лично бросаясь в атаки в своем красном колете, высокий лихой мечник вдохнул в армию новые силы. Зимой тысяча шестьсот двенадцатого года войско шведов в десять тысяч пехоты и три тысячи конницы с помощью голландского флота высадилось в Зеландии у Гумбелека в десяти верстах от столицы Дании Копенгагена. Датское войско, осаждавшее шведский Эльфсборг — главный центр торговли на Северном море не смогло вовремя прийти на помощь столице. Густав-Адольф, зная от шпионов, что гарнизон данов составляет всего четыре тысячи воинов, потребовал безусловной сдачи города. Столица, не дождавшись помощи от датской армии, которая осталась на Скандинавском полуострове, блокированная шведским и голландским флотом, была вынуждена капитулировать. Под угрозой тотального разрушения главного города своих владений король Дании Кристиан был принужден к заключению мирного договора. Швеция получила провинции на юге Скандинавии: Сконе, Халанд, Блекинге, остров Борнхольм и норвежские провинции Бохуслен и Трёнделаг. Также шведские корабли были освобождены от уплаты Зундской пошлины.

Спустя три года после этой предыстории началась война с Речью Посполитой. Конфликт монархической и парламентской формы правления расшатывал основу государственности. Сейм противопоставлял себя королю, стремясь ограничить его власть и возвысить свое значение. Король пытался ввести формы самодержавия и наследственной передачи власти. Привилегии магнатов подтачивали польскую империю, а безмерная заносчивость шляхты — таково было воспитание и обычаи, мешала воспринимать угрозу, которая росла за смоленским рубежом. Казна постоянно была пуста.

Первый удар нанес крымский хан Джанибек Герай. По приказу турецкого султана Ахмеда ранней весной тысяча шестьсот пятнадцатого года сорока тысячное войско вторглось на украйну. Жестокость татар была ужасающа, впрочем, как и всегда, все непригодные для продажи на рынке рабов, вырезались.

Казаки, видя огромную силу татар, от боя уклонились, засев в Сечи на днепровском острове Базавлук. Образ казака, нарисованный потомками в виде защитника православного христианства и правды, сейчас не выглядел столь безупречно. Казаки не пахали и не сеяли, ведя вольную жизнь. Соответственно деньги на загулы и пропитание брались от набегов. Пути грабительских походов зачастую определялись не вопросом веры, а выгодой. Казаки шли туда, где была добыча, не раз и не два грабя земли православного Московского царства. Вольные люди могли напасть на идущий в Крым татарский обоз, ведь там была добыча, а ввязываться в бой для защиты веры желающих не было.

Нейтралитет, установившийся между турецкой державой и Московским царством, ограничил возможные пути набегов воинов крымского хана. Это послужило увеличению числа вторжений в польские украйны и Волынь. Походы крымских татар и ногаев Казыева улуса происходили раз или два в год. Особенно страдали окрестности Киева, Брацлава, Подолье, Волынь и Галиция. За каждый грабительский набег, на рабские рынки Каффы, Карасубазара, Гюзлеве и Бахчисарая выводилось от трех до тридцати тысяч пленных. Иногда рабов приводили так много, что еврей-работорговец насмехаясь спрашивал у татар: "Остались ли еще люди в Литве?". Но на этот раз это был не грабительский поход, а война. О набеге татар в Киеве узнали всего за четыре дня, до явления вражеского войска и городской замок не был подготовлен к длительной осаде. В результате деревянные укрепления были сожжены, а население в качестве ясыря уведено в Крым. Также было разорено еще одиннадцать городов, не считая сел.

Польское войско, сосредоточенное на севере против готовящегося удара со стороны Швеции ушло на юг. Король Густав-Адольф, получив из Москвы весть о покинувшей Литву польской армии, выждав время, высадился под Ригой и осадил её. Спешно созванное королем Посполитое Рушание из десяти тысяч воинов было разбито на берегах реки Двины.

В этот раз короля Швеции обвести вокруг пальца не удалось. Наемное войско превосходило польское числом, умением и вооружением. Два полка польских рейтар попытавшиеся провести классическую атаку против копейного строя были расстреляны из шведского изобретения — кожаных пушек. Эти легкие медные орудия были высокоманевренны на поле боя. Тонкие стволы обматывались для крепости веревками и сверху обтягивались кожей для защиты от непогоды. Стрелять ядрами из них было нельзя, а вот шрапнель этот агрегат выдавал с высокой скорострельностью. Уничтожив конницу и проредив пехоту, шведы прижали польское войско к реке и раздавили его копейным ударом. Фланговые атаки шведских рейтар и драгун лишь довершили неизбежное. Получив сообщение о разгроме войска, Рига капитулировала. Литовская шляхта, видя силу шведов и недовольная неуверенными действиями короля Жигимонда начала переходить на сторону Густава-Адольфа. Из принявших присягу шведскому королю литовских шляхтичей был сформирован сильный кавалерийский отряд.

Не завершив поход на юг Кварцяное войско — пять тысяч отборной конницы, повернуло на север, но остановилось у Менска, поскольку до Великого коронного гетмана Жолкевского дошел слух о концентрации под Смоленском огромного русского войска. Известив об том короля Жигимонда, гетман разослал вести для сбора компутового войска. Силы, которые собирала Речь Посполитая, могли составить от двадцати четырех до сорока тысяч от королевства и до двадцати двух тысяч от Великого княжества Литовского. Но для этого было необходимо несколько месяцев. К тому же ныне же в Литве и Курляндском герцогстве хозяйничало шведское войско в двадцать пять тысяч воинов, на украйне обосновалась орда крымского хана в сорок тысяч всадников, а от Смоленска шла восьмидесяти тысячная русская армия.

Надвигающаяся русская рать вынудила гетмана отступать вглубь подвластных польскому королю земель. В начале июля московские полки под командованием боярина Ивана Ивановича Годунова, после непродолжительной осады взяли Менск. Его укрепления были деревоземляные и, так же как и Смоленская крепость порядочно запущенные. Двадцатого июля русские войска разбили у города Новогородка арьергард польского войска. Военный совет, в виду численного перевеса вражеской армии рекомендовал гетману дальнейшее отступление вглубь польских земель. Кое-кто из первых людей коронного войска, среди которых оказался военноначальник Стефан Хмелецкий, бежали из лагеря. Замешательство, образовавшееся среди поляков, позволило русским войскам окружить военный лагерь, и после шестичасового боя разбить польские силы. Великий коронный гетман Жолкевский пал в бою. Было уничтожено одиннадцать тысяч поляков, в том числе все Коронное войско.

Шведская армия под командованием короля Густава-Адольфа взяла с боем город Вильно и в начале августа через Гродно и Белосток вышла в окрестности столицы польского королевства Варшавы. Русское войско явилось к главному городу Речи Посполитой в районе Берестья в середине августа. Крымский хан Джанибек с двадцатью тысячами конницы прибыл от Львова. Взять этот укрепленный город он не смог, но связал его гарнизон пятитысячной ордой.

Лихорадочные усилия польского короля и сейма позволили собрать сорока тысячное войско. Правда большая его часть состояла из ополчения, с разномастным вооружением, не имела представления о воинской дисциплине, и была небоеспособна.

И вот струг несет меня к середине реки Висла. Большой плот двадцати аршин стороной на середине реки укрыт большим шатром. Со мной на переговоры шли воевода Большого полка Иван Иванович Годунов, Второй воевода Большого полка боярин Михаил Борисович Шеин, думный дьяк голова Посольского приказа Ефанов Иван Яковлевич и толмач. Со стороны польской державы был сам король Жигимонд, канцлер великий коронный Феликс Крыский, подскарбий великий коронный Балтазар Станиславский. По берегам реки стояли лучшие полки обеих сторон.

После холодных приветствий расселись за столом. Я, пользуясь случаем, рассмотрел польского короля: человек зрелых лет, полноватая фигура, большой нос, усы стрелочками с бородкой, невыразительные мутные глаза. Одет он был в черные одежды с белым кружевным воротником, на голове шляпа с пером, на груди орденская цепь с подвеской золотого руна.

— Почто великий князь московский нарушил уговор о двадцатилетнем замирье меж нашими державами? Почто от клятв своих отказался? Король Речи Посполитой своё слово блюдет, бо московский великий князь Дмитрий Иоаннович нет. Ужели нельзя отныне верить монарху Московской державы? — С места в карьер принял польский канцлер.

— Наши отчины и дедины, что до сего времени лежали под властью польского короля подверглись насилию. Православие король тщится вывести из Руси. Насаждает папистскую веру, обманом и принуждением ввергает честных христиан в униатство. Нам того терпеть немочно. Опять же честных казаков побил польский король, а мы за православных воинов скорбим. Такоже прежние обиды за польским царством многие. — Ответил глава Посольского приказа.

— Король Речи Посполитой желает, чтобы ты великий князь Московии увел свое войско с его земель.

— Польское войско слишком слабо, чтобы требовать чего-либо.

— Мы ждем со дня на день ратных людей нашего союзника императора Священной Римской империи Матиаса. — Вставил слово подскарбий.

— Цесарь Матвей не придет. — Спокойно произнес Ефанов.

— Отчего?

— Коли он не вмешается, ему обещано сохранение польского королевства, а коли влезет в дела наши, мы его войска станем держать, покуда крымский хан и свейский король всю землю польскую выжгут до последнего крестьянина. Наш государь имеет силу, дабы утопить в крови все польское королевство.

— Довольно! — Поднял руку король. — Чего желает царь Московии?

— Яз желаю возвернуть все дедовские, русского корня земли, Белую, Чёрную, Червонную, Малую Русь с городами и селами, родич мой король свеев Густав-Адольф желает себе Ригу и Вильно, Курляндское герцогство, Ливонию, Латгалию и Земгалию. Крымский хан желает вернуть ежегодную дань в двадцать тысяч золотых угорских, что платил король прежде.

— Это неслыханно. Ты предлагаешь мне отказаться от короны!

— От короны великого князя литовского, на корону короля Польши яз не посягаю. Природные католики мне без надобности. Хотя коли восхочет король Жигимонд, мы можем нашему соседу помочь. Ныне сейм препятствует разумному устройству польской державы. Наших сил достанет вычистить непокорных королю Жигимонду людишек из земель его. Всех польских магнатов кои не склоняться пред своим монархом, войско наше может для твоего удовольствия поять. Богатства их поделим. Ты сможешь сам своей волей править в королевстве самодержцем, и наследки твои станут полноправными королями.

Король смотрел на меня и молчал.

— Предательство — вскочил подскарбий Станиславский.

— Молчи, думкопф, — укоротил его король. — Королевство гибнет от своеволия шляхты. Не видеть этого может только безумец. Наше нынешнее поражение следствие непокорности сейма и всего неразумного устройства нашего государства. Какие у меня гарантии?

— Моя выгода. Польские земли мне не удержать, да и не надобны они мне. Густаву-Адольфу тако же слишком жирный кус не проглотить, крымский хан, коли получит дань, успокоится.

— Мне нужно время подумать. — После паузы произнес Сигизмунд.

— Надобно все решить ныне. Коли сойдешь на берег и шляхта прознает о наших посулах тебе не жить, в королевстве начнется смута, и все случится, по-моему, только большей кровью.

— Тогда я откажусь! Я не стану укреплять свою власть с помощью недруга. — Устало заявил король.

— Значит ли это, что король Польши отказывается от наших условий?

— Нет. Я вижу бесчисленное войско моих врагов и не имею сил сопротивляться, но согласие на передачу земель Великого княжества Литовского дать может только сейм.

— Яз крови человеческой не алчу, с сего момента велю не воевать польских людей, обаче дабы убрать искус, желаю дабы ты, король Польский Жигимонд повелел своему войску снять с себя доспех и оружие. Броню, оружье и коней яз заберу. До решения сейма люди твои должны жить в лагере под охраной моих воинов. Такоже коли меж нами замирье и мы ждем только решения сейма, надобно решить еще одно дельце. Война — дело не дешевое. Каждый день в поле стоит мне тринадцати тысяч рублей. Коли отные яз жду решения польского сейма, за вами станет оплата постоя. Посему в конце каждого дня яз жду от тебя король по две тысячи золотых угорских. Замирье стану держать две седьмицы. Коли сейм не согласиться отдам Варшаву на поживу своим людям и татарам. — Озвучил я условия до заключения мира.

Спустя четыре дня в ставку русского войска явился канцлер великий коронный Феликс Крыский.

Аудиенция состоялась в царском шатре, аскетическая обстановка которого, из дорогостоящего в шатре были только миланские доспехи, была вызвана необходимостью уменьшить воинские обозы путем личного примера. Сидя на раскладной походной скамейке я смотрел на высшего польского чиновника. Среднего роста с подтянутой фигурой и сильными руками. Рядом с великим канцлером стоял грузный человек более старшего возраста одетый в желтый кафтан и епанчу.

— Доброго дня великому коронному канцлеру, кто ваш спутник?

— Доброго дня Ваше Величество, это канцлер великий литовский Ян Сапега, хранитель большой государственной печати. — Перевел мне ответ толмач.

— Яз слыхал про канцлера Сапегу, вы были сподвижником короля Стефана Батория.

— Истинно, Ваше Величество. Я желал бы узнать ваши намерения относительно свобод вероисповедания, в случае согласования сеймом передачи Великого княжества Литовского русскому царю.

— Покуда ничего сказать не могу. Надобно поначалу решить дело о возврате русских земель, о вере станем думать опосля. К тому ж литовские земли отойдут свейскому королю. Мне надобна только Русь.

— Коли сейм узнал об отсутствии притеснений католикам и униатам дело пошло бы быстрее.

— Мы решим церковные дела к нашему общему удовольствию после расторжения унии Речи Посполитой и возврате наших дедин. Покуда идет война, божеские дела подождут.

— Ваше Величество вы обещали, что ваши воины не станут грабить польских сел и городов. — Перехватил разговор канцлер великий коронный Крыский. — Между тем татарами разгромлен город Радом, а на полуночь бесчинствуют наемники свейского короля.

— Аз есм царь и великий князь всея Руси, царь Крымский Джанибек Герай и король свеев Густав-Адольф суть самовластные государи. Мои воины в полевых лагерях ждут решения сейма. Коли король Польского королевства Жигимонд исправно шлет мне золото, яз кормлю свое войско, а с союзниками такого уговора нет, тако оне для своих людишек прокорм ищут, как могут. Надобно скорее решить сейму наше дело и ко всеобщей радости разойдемся по вотчинам своим.

— Касательно сейма, ещё не собрано законного большинства, дабы вынести решение. Ваше величество может отсрочить конец своего ожидания?

— Мы уговаривались на две седьмицы? Яз не против. По истечении указанного срока содержание войска надобно поднять до десяти тысяч золотых в день и яз готов ждать бесконечно, про татар и свеев ручаться не стану.

— До десяти тысяч золотых? Это очень большие деньги.

— До меня дошли слухи, абы в закатных землях Польского королевства собирается войско и нанимаются воинские отряды из немцев. Тако вы гроши и время не тратьте попусту. У меня в заложниках сорок тысяч польских воинов в полевом городке и до Варшавы рукой подать. Яз пятнадцать лет собирал и учил воинским умениям русское войско, мои пушки лучшие, мои союзники сильны. Або вы остатнее время токмо меж собою в сейме ратились. Мне советники сказывают, канцлер великий коронный Феликс Крыский сторонник сильной королевской власти. Воспользуйтесь нынешним поражением царства польского, дабы изменить негодный порядок. Приструните магнатов, пусть шляхта поступится своими вольностями заради державы. Ужели вы не зрите гибели Польской державы? Коли заключим мир меж нашими царствами, от меня вам угрозы не станет, об крымских набегах позабудете навечно. Бойтесь угрозы с закатной стороны. А тем, кто станет заводить речи о возврате русских земель напомни о союзе меж Россией и Свейским королевством с нашим сродственником королем Густавом. Польше войны с Московским царством не потянуть, уж не говоря о союзной свейской державе. Коли злато дорого, сейм должен решить дело в десять ден, такоже мои шпеги должны донести до меня вести о роспуске закатного войска.

Пять дней спустя с великой замятней сеймом было принято решение о расторжении Люблинской унии и отречении Польского королевства от короны Великого княжества Литовского. С Московским царством были утверждены новые рубежи. От Польского королевства не было отторгнуто ни одной местности с исконно польскими корнями. Под власть России отошли Малая Русь с Киевом, Галиция с Львовом, Перемышлем и Холмом, Червоная Русь с граничными городами Берестье, Дорогичин, Визна, Городно, Белая Русь с городами Новогородок, Менск, Борисов, Полоцк, Бреславль и Себеж. Согласно договора, заключенного между королеством Швеция и Московским царством, к северному соседу отошли Рига, Вильно, Курляндия, Латгалия, Земгалия, и другие литовские земли. В Ливонии граница России с владениями свейской державы прошла по оговоренным городам Кесь и Олыста. Крымский хан получил обязательства Польского царства выплачивать ежегодно в течение десяти лет по двадцать тысяч золотых.

Перед Московским царством, получившим территории с населением более одного миллиона человек, встала необходимость утверждения власти. Предстояла грандиозная чистка от нелояльного населения.

Изгнание евреев с русских земель было неизбежным. Русские люди не доверяли нехристям, особенно иудеям с их толкованием Ветхого завета. Иное прочтение древних текстов вело к догматическим противоречиям и рождению ереси. Из-за этого православная церковь не терпела на своих землях гонимый отовсюду народ. Может быть, корни этой нелюбви росли из военного противостояния с Хазарским каганатом. Одно время Киев даже платил дань прикаспийской державе, которая управлялась верхушкой знати исповедующей иудаизм. Говорили, что при Иоанне Грозном после взятия Полоцка в Двине утопили три сотни местных евреев, отказавшихся принимать христианство. Таких крайностей я, конечно, допускать не собирался, но и защищать перед православным клиром чуждый народ не спешил. Так что высылка за рубеж виделась относительно мягким выходом.

Униатов я решил отдать на суд церкви и вообще в этот процесс не вмешиваться. Православные старцы при упоминании вероотступников мгновенно заводились и были готовы нарушить одну из божеских заповедей. Хотя униатству, как диверсии против православия, места в русских землях нет.

Католикам также грозило изгнание, в более мягкой форме, то есть с имуществом, с деньгами и прочим, учитывая близость зарубежных защитников.

Вопрос шляхты был наиболее острым. В угличском детстве мне доводилось встречаться с образчиками этой породы. Неграмотные, вороватые, нищие, но нахватавшиеся у польских панов гонористых ухваток. Что с ними делать я не представлял. Распространения такого поведения среди православного дворянства крайне не желательно. Но однозначно оставлять в новых землях ненадежных людей я не собирался. Здесь, похоже, придется воспользоваться тактикой древнего римского полководца очистившего на заре христианства Средиземное море от пиратов. Блокировав половину моря, он жестко разобрался с разбойным людом, а затем перенес внимание на вторую часть морских просторов, истребив на время пиратов и успешно решив многовековую проблему.

В части Ливонии, что отошла Московскому царству, будет распространено действия указа по ругодивской земле. То есть вывоз местного населения вглубь России, а на их место осаждение православных пахарей.

Касательно закрепления обороны от возможных реваншистских посягательств Польши, пришло время строительства великой каменной крепости, только по последним фортификационным методам и не в Смоленске, а в Менске. Тогда сильный узел обороны страховал с запада от польских посягательств и с северо-запада от удара с литовских земель.

Спустя три недели я вернулся в Москву. Железная дорога, проложенная после войны со Швецией до Смоленска, позволила за двенадцать часов доехать до столицы, но до самой старой крепости пришлось от Варшавы ехать двадцать дней. Войско осталось в новых землях, беря под контроль укрепленные города, отошедшие России по мирному докончанию. Спустя два дня после возвращения состоялось заседание Государевой думы. Изменение Боярской думы в Государеву произошло вследствие постепенной естественной убыли старых бояр и замены их думными дьяками. Звание боярин осталось, но в высший государственный совет чиновники попадали не из-за больших наследных владений, а по деловым качествам.

Нынешней темой заседания была подготовка к празднованию победы и обсуждение следующих этапов устройства государства.

Поместному и Разрядному приказам предстояла огромная работа. Требовалась перепись податного населения, приведение к присяге дворян, оставшихся на земле. Вывоз и расселение в Поволжье, Кубани и Сибири всех ненадежных элементов. Разгромленный крымцами Киев требовал восстановления.

Первым слово взял думный дьяк голова Посольского приказа Ефанов Иван Яковлевич.

— Государь дела твои великие. Небывалое дело сталось ныне. Обаче с польской державой дела не окончены. Оне тако запросто с землями не восхотят расстаться. Ныне мы их почитай со спущенными портами застали, опосля нескольких разбитых армий и утери многих земель оне могут собраться и выждав, ударить по новым волостям дабы возвернуть потери. Наши шпеги нам доносят об недовольстве шляхты королем Жигимонтом. Мыслю, скинут с престола монарха.

— Кого поставят?

— Сына короля Владислава, али цесаря Матвея, но второго вряд-ли. Больно силен. Польские магнаты мнят себя с королем равными. В ихнем сейме каждый выборный волен заявить "Liberum veto" сиречь "Право на запрет" по любому вопросу, от того без счету неурядиц в стране. Король свейский и ты государь по вере не подходите. Владислава посадят на трон.

— Чего скажешь о сем молодце?

— Похож на отца повадкой, ноли магнаты ему також крылья обрежут. Супротив той силы ему поставить нечего. Польская магнатерия и заможная шляхта принудят его напасть на Русь.

— Сколько у нас времени? — Поинтересовался я.

— Года два-три. Покуда новое войско наберут, да обучат и то осмелятся ли пойти супротив нашего союза со свеями? Токмо коли нас в великой войне в спину ударят. Ежели мы скажем, с турками ратиться зачнем. Те с нами в мире, но уж больно большую силу Русь взяла, зачнут нас бояться. Нынешний султан молод и нам за поддержку супротив персов благодарен, ино всяко может статься, войска у него много и татары крымские тож. Да и не вечный султан Ахмет. В Царьграде заговоры часты. Теперича, как мы украйну под себя пояли, крымскому хану за ясырем вовсе некуда хаживать. На Кавказ мы ему Азовом тракт перекрыли, на полуночь наши земли, и на закат теперя опять же наши владения. Мню зачнет помаленьку безобразничать повсюду.

— Думаю Крым надо брать под нашу руку, ино не сейчас. Надобно время дабы закрепиться на новых землях. Супротив Польши от нежданного удара возведем наисильнейшую крепость в Менске. В ливонских землях крепостей много, надобно лишние снести, а которые главные усилить опаски для. Крымскому хану, покуда мы не закрепим новые волости, придется слать поминки, дабы держал своих нукеров и мурз на поводке. Окромя того мы уж седьмой год владеем Колыванью, а воинских кораблей не строим. Коли станем воевать Крым без тех игрушек нам не управиться. Ин ладно об том опосля поговорим. Лихачев Федор?

— Здеся яз, государь. — Отозвался думный дьяк голова Поместного приказа.

— Чего поведаешь нам об жителях новых земель, что пришли к нам по воле божей?

— Государь земли, что пояли от ляшской короны поделены твоей волей меж Московским царством и Свейским королевством. Купно на сих землях по скаскам церковных епархий живет боле трех миллионов людишек. На твоих новых волостях, великий государь, проживает чуть более одного миллиона. Крестьяне вовсе бесправны, Юрьева дня не ведают, трудятся без меры, суд над ими отдан дворянскому сословию. Дворяне разномастные от нищих никчемных людишек, до магнатов. Торговля хлебом — главным богатством земли отдана дворянам, оне податей не плотют вовсе. Городки все больше бедные, запущенные. На украйне казачество. Реестровых казаков, что служили польскому королю Жигимонту до пятисот, остатние гулящие люди бездельные. Сказывают в Сечи, может сидеть до двадцати тысяч казаков.

— Ясно. Владыко? — обратился я к избранному после лишения сана Гермогена патриарху Иову.

— Да великий государь?

— Мы желаем очистить от иноверцев наши русские земли и возродить истинную веру. Ты чего нам поведаешь об делах сих?

Старик встал с богатого кресла, оперся на посох и выдал речь:

— Гермоген, бог ему судья, не право судил об тебе. Все видят, лишь о боге ты думаешь. Христово воинство одолело силу небывалую…

— Владыко? Яз благодарен тебе за похвалу, но реки свое слово, чего делать станешь на новой Руси?

— На наших новых землях чорный люд блюдет честные православные обряды. Униаты, что явились из Иуд, не поспели восхитить множества приходов. К папежной вере склонилось мелкое дворянство, али понаехавшие ляхи. Христианство учит терпению, ано внегда утесняют истинную веру такового вытерпеть нельзя. Мы желаем изгнать из земель всех жидов, дабы оне не портили честных христиан, и не сманивали их в еретичество. Православные храмы, отнятые прежде, возвернуть христианам, иноверские мольбища разорить и строить новые воспретить навечно. Униатов, да и православных всих крестить заново надобно, паки испоганились они, якшаясь с еретиками. Униатских церковников возьмем по монастырям и поучим. Тако поучим, дабы дурь еретическая с кровью вышла. Коль дозволишь, надобно како в Ругодивской земле монастыри заложить, дабы возвернуть святость опоганенной земле. Такоже надобно православные митрополии на всех русских землях поять у вселенского патриарха Царьградского и отдать нам патриарху Московскому. Посему прошу тебя государь для дел святых не брать в казну Церковному приказу денег от доходов наших.

Выслушав еще нескольких докладчиков, я вынес решение:

— Значится соделаем так. Перво-наперво надобно продлить царскую железную дорогу до Менска. Там в окрестностях сыскать место под великую крепость. Дабы навечно Русь стала единой. Велю нынешней осенью послать градодельцев для поиска глины, камня и прочего потребного…

Я лежу на смертном одре. С тех времен прошло тридцать лет. Позади две войны с Польшей. Разгром и зачистка Крыма от татар всей мощью русского войска и Большой Ногайской орды. Ногайцы за скот и рабов с большим желанием помогли вырезать и изгнать народ, который в течение двухсот лет пил русскую кровь. Позади расселение на пустых землях переселенцев с западной Руси. Позади создание школ и университетов, строительство новых городов и железная дорога, доведенная почти до Байкала. Наследником объявлен второй сын Фёдор. Иван больше склонен к научным делам, вот пускай и развивает русские университеты. Медицинские учреждения с подготовленными в училищах медиками позволили значительно уменьшить смертность среди детей. Царские хлебные запасы уберегли государство от голода. Сильное войско, лучшее в мире, не позволяет недругам даже думать о нападении на Русь. Я сделал все, что мог.

Я лежу на смертном одре. Не ведаю, что за болезнь. Похудел, нет сил, кончается мое время. Патриарх соборовал и причастил святых таинств. Чего я хотел и не успел? Не помню ныне. Аляску и часть Канады взял под свою руку. Теперь будет шанс индейцам уцелеть и не сгинуть от охотников за скальпами и дареных тифозных одеял. Федор мужик суровый, боевой, глядишь, и упредит англосаксонский ужас с уничтоженным под корень местным населением Северной Америки.

Темнота.

Эпилог

 Я лежу на смертном одре. Что-то с глазами. Свет другой. Я пошевелил рукой. Откуда-то взялись силы, вздохнул полной грудью. Рядом слышится бубнеж молитвы. Я поднялся и сел. Невысокий потолок из жердей. Сквозь него торчит сухая трава. Солнце пробивается сквозь волоковые окна, куда выходит дым из топящегося по-черному очага. Земляной пол, черные бревна стен, грубые лавки, стол и на нем моя домовина. В доме никого, кроме старого священника, который читает Псалтирь.

— Батюшка? — Позвал я старика.

— Господи Иисусе? — Подскочил чернец, мелко крестясь.

— Почто пугаешься, батюшка?

— Так ведь помер ты третьего дня! Отец твой ушел нынче могилу копать. Свят, свят, свят.

— Живой яз, батюшка. Токмо не упомню кто яз?

— Ты есть Вадим, сын дворянина Осипа Лютого. Надысь шел ты ко хлеву да и упал посередь двора бездыханный.

— А год ныне какой?

— Шесть тысяч семьсот пятнадцатый от сотворения Господом мира.

Это выходит одна тысяча двести пятый от Рождества Христова, — подумал я. — Через три десятка лет на Русь придут несметные полчища Батыя. Значит, предыдущая жизнь была всего лишь подготовкой к сражению с настоящим врагом. Ну чтож… Поборемся!


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Эпилог