КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Возвращение Апостолов [Сергей Харламов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сергей Владимирович Харламов Возвращение Апостолов

Часть I

Дэвид любил слушать тишину. Она его успокаивала. Но главное — тишина всегда была разной: она то убаюкивала, то, наоборот, пробуждала, то погружала в какое-то безмятежное состояние, растворяя весь окружающий мир в чём-то ещё более значительном и безграничном. А Дэвид всё слушал, слушал, и ему казалось, что не один он сейчас вот так сидит и вслушивается в окружающий его мир. Постепенно это предположение стало очевидным и единственно правильным; Дэвид приподнялся и на ощупь стал пробираться из своей каюты к выходу.

1. Начало полёта «Констьюдери» (ZPZ-672), 2218 год

Космическая станция, на борту которой находился Дэвид, была выведена на орбиту одной из планет, обращавшихся вокруг звезды Терса VII. Ничем особо не выделявшаяся среди таких же, как она звёзд, Терса VII дала жизнь 12-ти планетам. Однако ни на одной из них не было обнаружено разумной жизни. Разве что на 5-й, где растительный мир претендовал на более длительное изучение. Но не этой планете было отдано предпочтение, а её соседке — шестой.

Это было давно и, возможно, не каждый сейчас мог вспомнить, с чего всё началось. Если говорить кратко, то дело обстояло следующим образом.

Космический корабль «Констьюдери» готовился совершить межзвёздный полёт. Его целью была звезда Терса VII. Это был сумбурный 2218 год — год, когда человеку требовались всё новые и новые миры для колонизации, когда межзвёздные полёты перестали быть чем-то вроде поисков приключений, а подчинялись лишь определённым межгалактическим законам. Вот почему для командования такими перелётами набирали исключительно проверенных, имеющих опыт и подготовку людей.

Капитан «Констьюдери» стоял на космодроме и в раздумье осматривал свой корабль. Это был человек с развитым чувством воли, о чём говорила его манера держаться. В экстремальных условиях — для получения собственного опыта он всем убедительно советовал как можно чаще в них оказываться — не терял самообладания, не растрачивался по пустякам.

— Командир! — раздался голос у него за спиной.

Стеф Огинс, капитан корабля, оглянулся. К нему, расплываясь в дружеской улыбке, приближался человек примерно его возраста, несколько худощавый, но державший себя так уверенно, словно приветствие было адресовано ему самому.

Дэвид Джеффри, — представился незнакомец. — Впрочем, это вам конечно, ни о чём не говорит. Я ваш помощник. Документы только несколькими минутами назад заверены и теперь команда готова отправляться. Что вы на меня так смотрите?

Капитан действительно как-то странно смотрел на Дэвида. Казалось, он не видит его.

— А? Я немного задумался. Спасибо, Дэвид, что вы пришли. Отлёт назначен на 25 число. Надеюсь, экипаж будет на месте во время.

— Да, капитан, — отрапортовал Дэвид, — я позабочусь об этом. Но…

— Что, но?

— Ничего, капитан. Я только хотел спросить, когда вы назначаете сбор.

— «Констьюдери» будет готов к десяти часам. Я сам позабочусь о том, чтобы всё было готово в срок. В одиннадцать часов по Гринвичу всем быть на месте. Это приказ.

Огинс улыбнулся.

— Как, нравлюсь я вам в роли командира, привыкшего повелевать?

— Если честно, то не очень.

— Так давайте не будем излишне педантичны, мой друг. Как-никак мы проведём вместе не один месяц, а вам, видимо предстоит стать наиболее близким мне человеком. Одним словом: вот моя рука, Дэвид. Я хочу видеть в вас лишь честного и преданного друга.

— Вы не ошиблись в выборе, командир! — с жаром воскликнул Дэвид.

Нет особой необходимости рассказывать о том, как шла подготовка к полёту, да и сам полёт. Звезда Терса VII не находилась на самой периферии, поэтому полёт к ней не отличался какими бы там ни было трудностями, выходящими за рамки обычного. Всё шло нормально. Жизнь на корабле текла своим чередом, а Дэвид Джеффри с капитаном были в самых что ни на есть отличнейших взаимоотношениях.

Возле первых двух планет системы космолёт даже не сбавлял скорость. Они были непригодны для колонизации из-за высокой температуры и отсутствия атмосферы. Атмосфера третьей планеты состояла из аммиачных соединений. Сделав её тщательный анализ с помощью автоматического спутника, взявшего пробы атмосферных слоев, корабль направился дальше.

— Не кажется ли вам, капитан, что мы попусту теряем здесь время, — раздался голос одного из участников полёта Зейла Бертола, только что вошедшего в капитанскую каюту.

— Нет, Бертол, мне так не кажется. А вас я бы попросил заняться вашими прямыми обязанностями.

— Но, капитан, — не унимался тот. — Мне уже чертовски надоело слоняться без дела. От меня здесь нет никакой пользы. Я уже подумываю…

— …что зря отправились с нами, — продолжил капитан. — Эта песня уже стара. Вам придётся придумать что-нибудь новое, чтобы хоть немного заинтересовать меня.

— Однако, — заметил он после некоторого раздумья, — уже недалеко то время, когда вы ещё будете жаловаться на чрезвычайно большие нагрузки. Вот увидите, скоро у нас будет дел невпроворот.

— Хорошо, капитан, я подожду.

— Ага, подождите. Только не вертитесь всё время под ногами. Сходите, что ли в кинозал или разберитесь, наконец, в подсобных помещениях. Там такой беспорядок.

Бертол вышел, столкнувшись в дверях с Дэвидом. Извинившись, он скрылся за его спиной.

— Кого я вижу, — заулыбался Стеф Огинс. — Что-то ты меня не жалуешь. Совсем не заходишь. Уж не стряслось ли с тобой чего-нибудь этакого?

— Нет, Стеф, ничего «этакого» со мной не случилось. Просто я изучал некоторые материалы, переданные нам по телеканалам и по каналам связи.

— И что же ты там обнаружил?

— Одну интересную вещицу.

— Если не секрет?

— Неизвестный космический объект, находящийся всего лишь в нескольких сотнях парсеков отсюда, — заключил Дэвид, — Что ты на это скажешь?

— Надо проверить.

— Вот и я так думаю. По крайней мере, это единственный случай подобного рода за последние двадцать лет. А говорят, в былые времена такие ситуации возникали часто. Но теперь, к счастью, управление полётами централизовано, так что вероятность встретить незарегистрированный корабль фактически сводится к нулю.

— Значит, мы можем столкнуться с чем-то необычным, — высказал предположение капитан. — А какие у него размеры?

— В том то и дело, что все данные совпадают с типом кораблей «Риджент», но они уже лет тридцать, как не используются в таких oтдалённых местах.

— А где, собственно, мы могли бы его перехватить, не удаляясь на значительное расстояние от системы? — заинтересованно спросил Огинс. «Неужели, — подумал он, — предчувствие меня не обмануло?! Тогда скоро нам действительно будет некогда свободно вздохнуть. Но кто бы это мог быть?».

— Я просчитал вероятности, Стеф, и решил, что нам удастся приблизиться к нему недалеко от шестой планеты системы, — сказал Джеффри, сжимая в руке компьютер.

— В таком случае предлагаю немедленно собрать весь состав звездолёта, дабы обсудить возможность…

— А может быть, не будем преждевременно торопиться, — засомневался помощник. — Кто знает, чем это для нас обернётся.

— Ну, нет, тут я с тобой не согласен. Пусть все соберутся в главном зале. А к пилотам я зайду немедленно. Излишняя готовность им не помешает.

С этими словами Стеф Огинс взял друга за руку и таким образом вышел с ним за дверь.

Только лишь дверь за ними закрылась, как свет в каюте погас, а лежащий на столе бортовой журнал поднялся в воздух и, описав сложную траекторию, опустился на капитанское кресло, предварительно раскрывшись на странице, где была последняя запись.

2. Двойник Стефа Огинса

Минут через двадцать вся команда (за исключением управляющих кораблём) уже была в сборе. Главный зал представлял собой довольно большое помещение, предназначавшееся для решения важных вопросов, совещаний, да и просто для проведения времени. Справа от него находился кинозал, а слева — техническая библиотека. Как только каждый из присутствующих занял свое место, на пороге появилась фигура Стефа Огинса. Они сразу заметили, что капитан чем-то встревожен.

— Попрошу всех оставаться на своих местах, — прогремел голос Стефа, усиленный акустическими системами.

— Но что случилось? — экипаж ничего не мог понять. Капитан вышел на середину зала. Только теперь люди увидели, что в его руках был лучевой пистолет.

— Что это значит? — посыпались недоуменные вопросы. — Может быть, вы нам объясните?

— Мне нечего объяснять. Я изменил свои планы. Так что корабль летит теперь по несколько измененному курсу. Но среди нас провокатор. Он выкрал листы бортового журнала. Но это еще полбеды. Там была карта со всеми «местными достопримечательностями». Ее тоже нет. Вы должны знать, что наш корабль на волосок от гибели. Без космической карты мы слепы, как новорожденные щенята. В любую минуту нас может прошить астероид.

При таких словах помощник капитана вскочил, но предупредительный выстрел, разбивший у него за спиной зеркальный экран, заставил его вновь сесть.

Первым заговорил Бертол.

— Я вам не верю! Никто из этих людей не мог сделать такого. Ведь тем самым он подписал бы себе и всем остальным приговор.

— Молчать! — вскричал капитан. — Считаю до десяти. Если за это время никто из вас не признается, погибнут все. Раз… два… три…

И в этот момент раздался голос Дэвида.

— Это сделал я, командир. Готов понести наказание.

Все было так неожиданно, что никто даже не заметил нервного румянца, заигравшего на щеках Стефа при этих словах. Но в следующее мгновение лицо его вновь стало непроницаемым.

— Всё, господа, я больше вас не задерживаю. А сэра Джеффри попрошу следовать за мной для выяснения кое-каких обстоятельств!

Командир жестом приказал Дэвиду поторапливаться.

Шаги их затихли в коридоре, а команда никак не могла выйти из оцепенения. Семь человек застыли на месте, будто изваяния. Никто из них не шелохнулся. Вдруг одна фигура наклонилась, но, видимо, не удержав равновесия, оказалась на полу. Звук был такой, какой бывает при падении простого мешка. Лицо ничего не выражало, а мутные, остекленевшие глаза смотрели вперед себя ничего не видящим взглядом.

Дэвид шёл по длинному коридору в сопровождении Стефа Огинса и анализировал ситуацию. Что побудило капитана вести себя подобным образом? Никогда еще не видел этого человека так бесцеремонно обращающимся со своими товарищами. А со мной? Мог хотя бы объяснить, что стряслось. Мы ведь друзья. Неужели я бы его не понял. Но эти фокусы с лучемётом… Видимо и железная воля иногда не выдерживает. Тут Дэвид обратил внимание, что они направляются не в капитанскую каюту, где была совершена кража, а куда-то дальше. По обе стороны коридора, заключая их стройные фигуры в разноцветный хоровод, вспыхивали и гасли сигнальные лампы. Джеффри понял, что кораблём никто не управляет, а автопилот, очевидно, не может справиться с поставленной задачей. Он вспомнил слова капитана: «наш корабль на волосок от гибели», и вдруг слова эти всей своей затаённой силой навалились на Дэвида, смяли его, заставили остановиться. И он действительно встал, словно изваяние. Но тут же сильный удар по голове сбил его с ног, и Дэвид, покачнувшись, уцепился за Огинса. Мельком он успел заметить выражение его лица. Холодок пробежал по спине Дэвида, а руки сами собой разжались. Это был не Стеф. Дэвид это понял как-то подсознательно. Снаружи у капитана, вроде, всё было как обычно. Но внутри!.. И это «внутри» отталкивало, отталкивало с какой-то огромной нечеловеческой силой. Особенно поражали его глаза. В них было отражено что-то страшное, отдалённо напоминающее то ли извержение вулкана с растекающейся магмой, то ли взрыв «сверхновой», то ли интенсивное космическое излучение. И Дэвид не упал. Ему показалось, что, если он вот сейчас упадёт, — это будет конец.

— Иди вперёд, — услышал он голос капитана, хотя был уже убеждён, что его друга нет в живых.

«Но почему нет никого из людей, собравшихся в зале? Долго они там собираются сидеть?»

Дэвид неожиданно вспомнил события, развивавшиеся всего несколько минут назад. Да, он уже сразу, лишь только капитан показался в дверях, заметил эту его походку — походку человека (а может быть, и не человека), который ни перед чем не остановится. Дэвид подумал тогда, что на Стефе сказалась депрессия; он хотел помочь другу. Но этот выстрел… Тогда было уже всё ясно. Все погибнут, если не будет найден виновный. И этим виновным добровольно решил стать он сам, даже сразу и не понявший о каком журнале идёт речь.

— Ты долго будешь стоять, — снова прозвучал требовательный голос.

— Но куда я должен идти? — спросил Дэвид.

«Он не должен знать, что я его подозреваю», — промелькнуло у него в голове. И он добавил:

— Стеф, разве мы идём не в твою каюту? Ведь именно там пропала карта, насколько я знаю.

— Ты ещё ничего не понял? — глаза «капитана» блеснули каким-то зловещим блеском. — Ничего? я тебе объясню. Только помалкивай, чёрт возьми!

Он опять толкнул Дэвида. Тот пошёл, с трудом передвигая ноги. Людей всё не было. Неужели он остался один на один с этим чудовищем, принявшим облик капитана.

А незнакомец в обличии Стефа тем временем продолжал.

— Помнишь, ты сказал мне про обнаруженный корабль?

Дэвид утвердительно кивнул головой.

— Мы летим к нему. Но автопилот не справляется. Поэтому управление кораблём возьмёшь на себя ты.

— А если я откажусь?

— Тебе что, жить надоело?!

Дальше продолжать спор не имело смысла. Дэвид молча повиновался. Заняв место пилота перед многочисленными приборами и клавишами управления, он начал вспоминать координаты неизвестного звездолёта, как вдруг увидел вдалеке яркую светящуюся точку, приближающуюся к ним.

Но Дэвид не успел ещё ничего сообразить, как вспыхнуло рядом яркими буквами табло связи. Земля вызывала на связь. Дэвид молниеносно сорвался с места и поспешил в радиорубку. Двойник Стефа обогнал его и схватил за плечи, одновременно отгораживая его от входа вовнутрь. Дэвид тяжело дышал, но существо, точно какая-то неподъёмная глыба, навалилось на него своим огромным весом, подавило его, давая понять, что не он сейчас хозяин положения.

— Ты будешь говорить то, что я скажу тебе! — прорычал капитан-самозванец. — Другого выхода у тебя нет. Впрочем, можешь попробоватъ. Но не думаю, что у тебя есть какой-нибудь шанс.

— Но зачем это? — хотел было возразить Дэвид. — Какой в этом смысл? Потом уверенно произнёс:

— Этот корабль всё равно остановят.

При этих словах на лице незнакомца промелькнула тень улыбки. Но тут же исчезла. На большее, по всей видимости, его не хватило.

— Они нас не смогут остановить, — сказал он. И добавил:

— Они не смогут к нам даже приблизиться.

— Вы что же, предполагаете, словно полицейский космолёт испугается вашей посудины?

Дэвид несколько осмелел. Голос его стал звучать так, точно Дэвид уже сам подписывает приговор космическим пиратам.

— Ты упустил одну мелочь, приятель, — воскликнул двойник Стефа. — Наш корабль сделан из металла, который так похож на производимый вами, как я на твоего бывшего командира. Но это только внешне. Внутренне структуры не адекватны. Их нельзя даже приблизить друг к другу. Они не могут приблизиться.

— Антивещество! — Дэвид обхватил голову руками, насколько позволяла мёртвая хватка, с которой двойник продолжал держать его за плечо.

— Да, антивещество. Ведь именно так вы его называете?!

— Но что я должен передать на Землю?

— Что на корабле всё в норме, — заявил пират. — И доложить ещё кое о чём.

— О чём же?

— Да как тебе сказать… Нам нужен этот корабль, а ты… Короче, мы тебя высадим на станцию, спущенную с борта «Констьюдери». Так, кажется, называется ваш кораблик. Вот. И выведем её на орбиту вокруг этой планеты, — существо указало на экраны, где за темноватой пеленой ледяного космоса сверкала и переливалась в лучах местного светила одинокая 6-я планета.

Дэвид вздохнул. Но он ещё не был сломлен. Что-что, а покинуть корабль его никто не заставит. Он просто не имеет права отдать корабль пиратам без боя. Пусть они из антивещества, но ведь они не всемогущи. Их тоже можно уничтожить, — рассуждал Дэвид.

Антикапитан словно прочитав его мысли, вызывающе бросил:

— И не вздумай чинить нам препятствия. Всё ваше оружие против нас бессильно.

— Но что вы хотите делать, захватив «Констьюдери»?

Дэвид был поражён возникшими только что в его мозгу ассоциациями. Он вспомнил, как в школе космофлота их готовили ко всяким неожиданностям вплоть до столкновения с космическими пиратами. В то время как раз отдавалось предпочтение теории, разделявшей Вселенную на два мира: обычный с человеческой точки зрения, и антимир, существующий по другую сторону этого, познаваемого человечеством мира. Но как Дэвид ни старался вспомнить что-нибудь ещё об антимире, ему это не удавалось. Он был уже недалёк от отчаяния, когда вытащил из глубин своей памяти информацию об интергравитационных полях, которую их заставляли учить на 8-х курсах Школы. Перед глазами появились строки давно забытого учебника: «Силовое поле может служить действенной защитой при вторжении как субъекта в инородную систему, так и наоборот, учитывая недостатки и преимущества космоаналитических разработок».

«Итак, силовое поле — это уже зацепка. А что дальше? Нужно учесть разработки. Но их здесь попросту не может быть, тем более, насколько мне известно, встреча подобного рода происходит впервые».

«Мне необходимо пробраться к силовой установке», — уже ясно и отчётливо нарисовалась в голове Дэвида ближайшая цель.

Нет, он не допустит, чтобы с ним сыграли злую шутку. Он не привык быть пешкой в чужой игре.

Властный голос двойника капитана вывел его из задумчивости:

— Шагай быстрее. И не болтай ничего лишнего. Понял?

Дэвид это понял. Он не мог сообщить на Землю о случившемся. «Сам заварил кашу — сам и расхлёбывай!» — пришла ему на ум старая, но не забытая поговорка. Снова и снова вспоминал он, идя к радиотелефонам, всё пережитое им с тех пор, как он расстался с настоящим капитаном «Констьюдери». А как здесь ему не хватало Стефа! По крайней мере, он бы посоветовал, что ему сейчас делать. «Но прочь сомнения. Мне нельзя расслабляться». С такими мыслями он подошёл к россыпи мерцающих ламп и кнопок. Надев наушники и умело манипулируя клавиатурой, ему удалось достигнуть наилучшей проходимости сигнала. Дэвид теперь очень отчётливо слышал голос Кристофа Мориса — начальника центра управления полётами, который под кодовым названием значился как «Фейра-28-дис-4». Хотя управление полётами и было централизовано, наименования космических баз сохраняли пока что изначальную классификацию.

— С кем имею честь, — сквозь далёкие раскаты радиопомех пробился металлический голос. Огромное расстояние почти до неузнаваемости преобразило мелодичный баритон Кристофа Мориса.

— С первым помощником космолёта «Констьюдери» (ZPZ-672) Дэвидом Джеффри, — отрапортовал Дэвид.

— Что у вас произошло? Целые сутки пробуем наладить с вами связь и безрезультатно.

— Ничего особенного, сэр. У нас была повреждена рация, — сочинил Дэвид. — Сейчас уже всё в порядке.

— Как идёт полёт? — шум от радиопомех на некоторое время перекрыл голос командора. Когда возмущения ослабли, тот осведомился о самочувствии экипажа.

Назад уже отступления не было. Дэвид сообщил о несильном вирусном заболевании, якобы сразившем двух человек. Но, решив не перегибать палку, поспешил заметить, что они находятся на грани выздоровления.

— В остальном всё в порядке.

— Что вы собираетесь делать дальше? К вам поступили сообщения о неизвестном звездолёте?

— Да, сэр.

— И что же вы собираетесь предпринять?

— У нас уже есть план. Если он удастся… Хотя не буду загадывать.

Дэвида передёрнуло от мысли, что он может не всё учесть. Но он быстро отбросил её и беспристрастно заключил.

— Подробный доклад о проделанной работе будет передан вам немедленно по прибытии на первую же из планет, находящихся под контролем у земного сектора.

— Хорошо. Конец связи.

Через мгновение малиновые буквы на экране связи погасли, и Дэвид остался один на один со своей совестью.

Он не сообщил о происшествии на Землю, хотя угроза чрезмерно велика. Он обманул командора, хотя не имел на это никакого права, и, наконец, он способствовал тому, что сам оказался в центре замкнутого круга. Все пути к отступлению были отрезаны и он одинок. Удастся ли ему выжить, а если и удастся, как он объяснит эти действия своим друзьям и товарищам. Хотя маловероятно, что ему суждено их увидеть.

3. Двойник Дэвида Джеффри

Сердце Дэвида переполняло чувство мести. Погибли все члены экипажа. Их нет. А он есть. Это не справедливо. Но что он может теперь сделать? Никого не воскресить. Так может, лучше отдать себя в руки судьбы, сдаться.

Дэвид заскрежетал зубами. На лице явно обозначились скулы, а ноздри стали лихорадочно втягивать воздух. Он был похож на беговую лошадь, уставшую после изнуряющего соревнования, но не признавшую себя побеждённой. Пусть она не первая, но еще есть время все исправить.

Дэвид уверенно зашагал по контрольной рубке.

— Как бы незаметно пробраться в ходовой отсек?!

Но он не успел ничего предпринять, так как дверь открылась, и на пороге появилась фигура «Стефа».

— Ну, как? — осведомился тот.

— Всё нормально.

От волнения не осталось и следа.

— Тебе поверили?

Дэвид пожал плечами. Откуда он мог знать. Не исключено, что переживания могли его выдать, но огромное расстояние, оказывающее влияние на слышимость сигнала, сделало своё дело. Командор никогда бы не отключился, будь у него хоть небольшое сомнение.

Пират был явно доволен.

— Скоро здесь будет часть команды звездолёта, который уже совсем рядом. Надо подготовиться к встрече.

Дэвид кивнул.

— Но тебе нельзя их видеть, — добавил пират.

— Это ещё почему? — возмутился Джеффри.

— Долго объяснять. Если быть кратким — для твоего же блага. Ты нам ещё нужен… — Пират сделал паузу.

— …Правда, не весь, — заключил он.

Дэвид не успел сообразить, что это значит. Внезапно все его мысли стали наползать друг на друга, сплетаться, образуя какую-то сплошную массу. Эта масса быстро уменьшалась в размерах. Давление её становилось невыносимым. Дэвид куда-то падал. Точнее, проваливался. Вокруг него были горы слизи. И эта слизь его затягивала, поглощала целиком. Он пытался противостоять незримой силе, но тщетно. Тело не повиновалось. Вместо реальных действий оно предпринимало какие-то отчаянные попытки восстановить координацию. И вот уже сознание окутал туман, к горлу подступила тошнота, а издалека, из невидимой глубины зияющей пропасти раздалось глухое урчание. Оно приближалось. Дэвид начал смутно различать очертания человеческой фигуры. Когда что-то знакомое в движениях существа бросилось Дэвиду в глаза, новая волна кошмаров окатила его. Он увидел огромную паутину. На ней блестели капли всё той же слизи. Она была чудовищных размеров и могла отождествляться с огромной сетью, сплетённой из канатов. Неожиданно Дэвид ощутил, что его кто-то держит. Чувство всё усиливалось, пока Дэвид не заметил один из канатов, крепко опоясавший его самого. Дэвида медленно затягивало к центру гигантской паутины. Он закричал, но не услышал своего голоса. Вместо этого перед глазами опять возникла человеческая фигура. Было такое чувство, будто человек боится приблизиться. Он не шёл, а как бы плыл по поверхности скользкой слизи. Его лицо было похоже… Но нет. — Дэвид отогнал навязчивую мысль.

И тут Дэвид его увидел.

Это был он сам. На Дэвида смотрел статный тридцатипятилетний брюнет. Широкие плечи наделяли его фигуру некоторой массивностью, а на лице играла надменная улыбка. Если бы не эта улыбка, Дэвид бы решил, что смотрит в зеркало. Между тем, отражение Дэвида извлекло из кармана брюк (точно таких же, как на нём самом) анигилятор, медленно сняло его с предохранителя, и, наведя на Дэвида, нажало на курок.

Дэвид покачнулся, но не упал. Падать было некуда. Неосознанно переведя взгляд, он увидел, как его собственное отражение начало медленно исчезать. И вдруг… яркий луч света разрезал окружающий полумрак. Дэвид очнулся.

Он стоял перед дверью контрольной рубки. Напротив стоял пират, а справа ещё один человек. Но кто это? Существо повернуло голову. Перед помощником капитана «Констьюдери» стояло его второе «я».

— Дэвид Джеффри, — второе «я» представилось.

4. Орбитальная станция

Дэвид уже окончательно пришёл в себя. И сразу заметил происшедшие в нём перемены. Похоже, из него вырвали часть эмоций, ощущений и мировосприятий. Но самое страшное было в отсутствие уверенности. Дэвид решительно не знал, что надо делать. Он всегда отдавал себе отчёт в своих действиях. Но теперь… Известная истина гласит: если космодесантник перестаёт владеть собой, его участь решена. И лучший выход из такой ситуации: подать рапорт.

Дэвид взглянул на «Стефа».

— Что произошло? — спросил он.

— Ничего страшного, — ответил тот. — А это, — он указал на стоявшего рядом человека, — твой двойник.

Пират внимательно посмотрел на Дэвида.

— Ты не волнуйся. Скоро всё в тебе нормализуется. Однако, как тебе нравится эта операция, — пират начал хвалиться своими познаниями. — Вы, земляне, разумеется, ничего о ней не знаете. Хотя у нас ею начали пользоваться ещё в прошлом веке. Мы можем делить любого человека на составные части вне зависимости, к какому миру он принадлежит. В результате чего мы имеем как бы двух индивидуумов, схожих внешне и различных внутренне. Душа же твоя, — пират криво усмехнулся, — не делится на две части. Она лишь теряет некоторые, присущие ей черты. При двойной или тройной операции (когда имеем две или три пары) ты начнёшь ощущать все три тела твоей структуры, но жить лишь в одном из них. Вот тогда возникают сложности… Но это тебе не грозит.

— Кстати, — пират прервал ход своих объяснений. — Через два часа станция будет выведена на орбиту. Я уже успел переговорить с Землёй. Они дали «добро». Так что собирайся.

Дэвид увидел, что дверь контрольного отсека подалась вперёд, а затем из неё друг за другом появились Бертол и все остальные члены экипажа «Констьюдери».

Двойник Стефа обратился к двойнику Дэвида.

— Иди, иди, дружок. Я тебя не задерживаю.

Джеффри-второй вместе с вошедшими в радиорубку людьми кивнули капитану в знак согласия и выскользнули из дверей.

— Ну а с тобой я прощаюсь, — обратился он к настоящему Дэвиду. — Ты, я вижу, не очень удивился, встретив знакомые лица. Ничего, скоро привыкнешь. Ведь теперь все твои эмоции будут не столь бурными. Они-то как раз и поделились надвое.

Дэвид тяжело вздохнул. Он понимал: Земля в опасности, но это известие больше его не волновало. Казалось, что речь идёт о безымянной планете, населённой какими-нибудь дикарями. Дэвид знал, что он не прав. Но ничего не мог с этим поделать.

«Вот также, наверное, чувствует себя и окружающий мир биоробот», — подумал он.

На мгновение ему стало неприятно от такого сравнения. Но лишь на мгновение.

— А ты долго не приходил в себя, — заметил капитан новоиспечённой команды, когда Дэвид проверял исправность гермоствора. — Я стал было подумывать, не случилось ли чего. Мыслимое ли дело. Двойник твой успел переговорить со всей командой. Вызвали Землю на связь, всё обсудили. Мы с Дэвидом… — При этих словах по спине Джеффри пробежал холодок. Как это странно звучало! А пират продолжал: — …думали, что тебе не выкарабкаться, как вдруг ты очнулся. Да, ладно. Теперь всё позади.


Дэвид вошёл на борт станции, которая, выйдя из чрева «Констьюдери» пришла в самостоятельное движение, чтобы затем зависнуть над шестой планетой системы, навсегда отделив Дэвида от всего мира. Ему не оставили даже переговорного устройства.


Дэвид выбрал себе одну из трёх кают, бывших на станции. Он вошёл в неё. Это была обыкновенная каюта, сделанная и оснащённая по самым новым стандартам всем необходимым. Кровать была застлана бледно-розовым покрывалом, со стен смотрели изображения земных городов, знакомой с детства природы. И всё же чего-то здесь не хватало. Дэвид задумался. Пребывая в задумчивости, он подошёл к столу, посмотрел на календарь, отсчитал прошедшие со времени отлёта дни и недели, и вдруг с каким-то ожесточением рванул календарные листки. Они рассыпались, потеряв привычную опору, зашуршали, падая на пол, разлетаясь в разные стороны. И в этот момент один из календарных листков больно резанул Дэвида по глазам. Он схватил его, когда тот ещё не успел достичь гладкого металлического пола, застеленного совсем новой ковровой дорожкой, поднёс к глазам и прочитал дату — 17 августа.

Воспоминания быстрым стремительным потоком, словно повинуясь невидимой силе, окутали Дэвида, погрузив его в далёкое прошлое со своими радостями и тревогами, со своей красотой чего-то навеки утерянного, забытого на перекрёстке путей мирозданья.

— Семнадцатое августа, — прошептал Дэвид.

Он закрыл глаза. И в этот же миг очутился как бы по ту сторону вечности, в мире вполне реальном и даже осязаемом. В мире своей юности.

5. Воспоминания Дэвида. 17 августа, день

Тогда он ещё не был космодесантником, только готовился им стать. И вот 17 августа Дэвид возвращался домой из колледжа.

Был один из тех светлых, ясных дней, которыми порой так богата земная природа. Лето было в самом разгаре. Лёгкий ветерок ворошил волосы на голове Дэвида, а полуденное солнце отражалось в металлических знаках отличия его комбинезона. Дэвиду хотелось петь и смеяться, так приятно было у него на душе. И надо же было именно в этот момент показаться из-за угла кинотеатра Фредерику Гиббсону. У Дэвида с ним были старые счёты. Одно его появление уже само по себе вернуло Дэвида из мира фантазий на землю, дало понять, что не всё так хорошо, как кажется, и того хотелось бы.

— Здорово, старик, — начал Гиббсон.

Он обладал свойственной этому типу людей манерой говорить непринуждённо с кем угодно и о чём угодно. К Дэвиду он относился предвзято, считая (причём, иногда и небезосновательно), что ему «чертовски везёт». Поэтому желание задеть собеседника в отношении Дэвида приобретало довольно реалистичный характер.

Дэвид кивнул в ответ.

Нет, не хотелось ему в этот день становиться предметом развлечения этого рубахи-парня, следить за каждым своим словом, и — это в разговоре с Гиббсоном было, пожалуй, самое трудное — не раздражаться.

— Скучаешь? — продолжал между тем Фредерик.

— Не понимаю, как скука может уживаться в твоём теле! Ты ведь прирождённый искатель приключений, уж я то тебя знаю!

При этих словах Гиббсон погрозил Дэвиду пальцем.

Со стороны ситуация выглядела довольно обычно. Да и что, собственно, здесь могло показаться странным? Встретились два приятеля, два закадычных друга, возможно, давно не видевшиеся. Правда, бросалась в глаза разница в одежде. Комбинезон, в котором Дэвид обычно «обитал» в колледже плохо сочетался с чёрной, одетой навыпуск, сорочкой Фредерика; тем более, с тем высокомерным выражением, которое редко сходило с лица этого взбалмошного типа.

«Да, ладно», — решил про себя Дэвид. — Постою, поговорю. В крайнем случае, наведаюсь с ним в какую-нибудь компанию. Всё равно настроение уже испорчено».

Дэвид мельком взглянул на часы. Но, быстро опомнившись (он был совершенно свободен), перевёл взгляд на собеседника.

Гиббсон в это время улыбался ему своей обычной улыбкой человека, находящегося на лестнице умственного развития на одну-две ступени выше.

Но Дэвид решил держать себя в руках, а главное — не подавать виду, будто сам Фредерик ему неприятен (хотя, на самом деле, всё так и было).

Какой-то торопливый прохожий внезапно налетел на Дэвида, извинился и молниеносно исчез.

Только теперь Дэвид заметил, что они стоят на самой середине улицы.

— Послушай, — обратился он к Гиббсону. — Мы что, так и будем здесь стоять, или как?!

— Или как! — Фредерик подхватил понравившуюся ноту. — Я как раз хотел пригласить тебя в одно место…

При слове «место» лицо Дэвида приняло отсутствующее выражение типа: «Вот, мол, опять начинается».

Гиббсон рассмеялся. Но смешок получился излишне растянутым.

Поправив воротник, он продолжил.

— Да не пугайся ты. На этот раз вполне пристойное место. Я же сказал — вполне. Чего говорить, сам убедишься.

Дэвид стал проверять, на какую ногу ему удобнее опираться. Ему становилось всё более неловко.

— Ну вот, ты, как всегда! — заключил Гиббсон. — Узнаю, узнаю. Потом ты начнёшь рассматривать витрины магазинов и проходящих мимо девушек, а потом…

— Слушай, — перебил его Дэвид. — Я внимательно слушаю и жду, когда же ты, наконец, соизволишь сказать-таки, куда предлагаешь пойти. А ты всё со своими вводными словами.

— Ах, я разве ещё не сказал, — удивлённо заморгал Фредерик. — Совсем плохой стал. Но, я полагал, ты знаешь, что сегодня за день. 17 августа.

Дэвид задумался.

На этот раз Гиббсон сделал замысловатое движение пальцем у виска, имитирующее вращение.

— Ну, ты даёшь! — выдохнул он.

— Сегодня же день рождения Илоны Роуз!

Дэвид опешил.

Как он мог это забыть?

С именем этой девушки у него было слишком много связано. Тем обидней было демонстрировать свою глупость перед Гиббсоном. Теперь об этом узнают все знакомые и даже незнакомые. Но, самое обидное, об этом узнает сама Илона.

— Так ты идёшь со мной? Или как?

Гиббсон уже в открытую вёл свою игру. Партия его оказалась выигрышной.

Дэвид больше не раздумывал. Он не мог не идти.

Они молча двинулись по улице.

6. Воспоминания Дэвида. 17 августа, вечер

Фредерик о чём-то без умолку болтал. Дэвид изредка, часто невпопад кивал ему утвердительно головой. А в городе между тем наступал вечер.

Они давно прошли шумные, полные людей и автомобилей улицы, пестревшие рекламой и афишами, яркими витринами магазинов и частных фирм; прошли рестораны и кафе, какое-то бюро по трудоустройству и государственное здание. Всё реже и реже им попадались на глаза вереницы легковых автомашин. Зато на улицах стало больше зелени, а извилистые закоулки старого города напоминали о чём-то приятном и давно позабытом.

Дэвид шёл, полностью погрузившись в свои мысли. Спутнику же было всё равно. Он то умолкал, осматриваясь по сторонам, то вновь заговаривал, однако, не приставая к собеседнику; тем более, Дэвид таковым не был.

По правой стороне улицы прошла пожилая пара. Фредерик остановился. Дэвид тоже. Напротив места, где они стояли, находился красивый двухэтажный особняк. Балконы делали его особенно нарядным, а разбитый возле дома сад выделял хозяев как людей с утончённым вкусом.

Молодые люди подошли к калитке. Дэвид остановился в нерешительности. Как много раз он вот так же останавливался возле этой железной калитки, когда провожал Илону. Здесь они провели самые лучшие дни, оставившие в его сердце неизгладимый след. Но как давно Дэвид её не видел! А всё из-за матери Илоны. У Дэвида с детства была мечта о космических путешествиях, с ребячьих лет он хотел стать космодесантником. Когда же Дэвид начал претворять свои мечты в реальность, мать Илоны сильно забеспокоилась за судьбу своей единственной дочери. Её можно было понять. Илона была её любимым ребёнком. Всю свою заботу мать отдавала ей. Илоне приходилось выслушивать, сколько бессонных ночей мать провела возле её кроватки, сколько надежд связывала с предстоящим замужеством. И всё ради чего? Ради участи жены космодесантника?!

Илона не слушала мать. Она любила Дэвида.

Закончилось всё слишком быстро. Однажды на званом вечере в семье Роуз Дэвида при гостях спросили, как он, будущий космодесантник, представляет их совместную с Илоной жизнь. Дэвид сгоряча ответил, что он не собирается в таком случае приковывать себя к женской юбке, и вообще: какая разница, что они будут редко видеться, — настоящее чувство любви познаётся только тогда, когда не одно, а много испытаний ложится тяжёлым грузом на плечи влюблённых и нежно любящих друг друга людей.

Как и следовало ожидать, после подобного выступления Дэвиду пришлось позабыть дорогу к дому Илоны. С тех пор прошло 2 года, а, кажется, вечность.

Дэвид глубоко вздохнул.

Фредерик усмехнулся. Левой рукой — в правой он держал букет цветов — он потянул дверцу калитки на себя. Таким образом, Дэвид первым оказался в пустынном саду. Из дома раздавались голоса, смех и звуки незнакомой музыки. Дэвид не разобрал, какСй именно. Было очевидно, что приглашено много гостей. Тем более, его здесь не ждали.

Дэвид пропустил Гиббсона вперёд. Не привык он после ссоры первым входить в дом, с которым и без того связано слишком много воспоминаний. Они с трудом разошлись на узенькой дорожке, и Дэвид, оказавшись за спиной Фредерика, почувствовал себя немного легче и спокойнее.

«Всё-таки, — подумал он, разглядывая букет, который он купил на Райт-авеню, — одного букета как будто маловато. Тем более, такая дата — 20 лет. Нужно было хоть какой-то сувенир купить».

Он распахнул свою сумку, покопался в груде пособий по прикладным наукам. Вдруг его рука нащупала какой-то гладкий блестящий предмет. Дэвид удивлённо повернул сумку так, чтобы свет, падающий из окон дома, хотя бы частично осветил контуры непонятной вещи. Нащупав на металлическом корпусе выступ, Дэвид нажал на него. Крышка корпуса немного подалась вперёд, откинулась, и нежный мелодичный звон миниатюрных колокольчиков наполнил сад.

Фредерик, который был далеко впереди, обернулся и начал испуганно всматриваться в темноту.

— Дэвид, — воскликнул он. — Что это было?

Переливы колокольного звона закончились, и Дэвид закрыл крышку.

— Ничего особенного, — ответил он Гиббсону.

— Так, одну вещицу проверял.

Дэвид уклонился от прямого ответа. Фредерик ничего больше не спросил и вновь направился к дому.

— Ну и дурак! — в сердцах обозвал себя Дэвид. — Совсем забыл о ней. Это вообще-то был подарок. «Дарёное не дарят», — промелькнуло у Дэвида в голове, но он быстро отогнал навязчивую мысль. Подарок теперь был. Дэвид застегнул сумку и бросился догонять Фредерика. Он догнал его, и они вместе поднялись на высокое крыльцо.

Входная дверь была приоткрыта. Дэвид вслед за Фредериком вошёл в прихожую и оторопел. За два года в ней ничего не изменилось. Мерно покачивался маятник старинных часов. Большое зеркало в деревянной раме из красного дерева висело напротив. Когда Дэвид появился в дверях, зеркало как в былые времена изобразило его во весь рост.

Тем временем Фредерик довольным, жизнерадостным голосом провозглашал:

— Почему гостей не встречают? Хозяева, приоткройте двери!

За дверью направо раздались торопливые женские шаги, дверь распахнулась, и в ней появилась стройная фигура девушки. Дэвид отметил, что Илона стала ещё красивее с тех пор, как они виделись в последний раз. Белоснежные волосы, слегка вздёрнутый носик, большие серые глаза, сияющие каким-то своим внутренним светом, и чувственные губы наделяли её немного таинственной, сказочной красотой. Бежевая кружевная блузка переходила в элегантную юбку, плотно облегающую тело. На стройных ножках блестели лёгкие бирюзовые туфельки с высокими каблучками. Всё это мигом вскружило Дэвиду голову, напомнило совсем было позабытую Илону, почти потерянную им по собственной глупости.

7. День рождения Илоны Роуз

— Здравствуй, Илоночка!

Фредерик заулыбался, тряхнул головой, лёгким движением скинул с плеча фирменную складную сумку, поставил её на пол рядом с зеркалом, снял обувь, вытянулся перед Илоной по стойке «смирно» и поднёс цветы к её милому лицу.

Но тут Илона повернула голову, и её глаза встретились с глазами Дэвида. По всей видимости, она совсем не ожидала его увидеть. Зардевшись, как спелая вишня и картинно всплеснув руками, Илона с трудом произнесла:

— Здравствуй, Дэвид. Как я давно тебя не видела.

Дэвид подошёл к девушке. На его глазах сгустилась пелена. Он протянул букет так, что лицо Илоны оказалось точно между двумя букетами хризантем. А прямо перед ней стояли двое высоких молодых парней, подпиравших друг друга плечами и искательно всматривающихся её в глаза.

— Здравствуй, Илона, — поздоровался Дэвид.

Никого не было смысла представлять. Все были знакомы. Неловкое молчание, установившееся в прихожей, прервал Рик Сиджен. Это был один из самых близких друзей Дэвида и Фредерика, одновременно. Илона использовала возможность и быстро исчезла в комнате, игравшей роль гостиной. Дэвид и Фредерик озабоченно переглянулись.

— Ну и ну, — Рик сделал своё обычное приветствие. — Не ожидал! Сразу оба одновременно в прихожей Илоны! Не ожидал!

— А что здесь такого? — возразил Фредерик. — Хорошее время для встреч и место тоже… Или ты имеешь что-то против?

— Упаси боже! — Рик был как всегда в своём репертуаре. — Но у вас были такие лица, и Илона так на вас смотрела… — Рик выдержал паузу — что я, честно говоря, пожалел, что не купил хризантемы.

Рик с напускной грустью посмотрел на свои гвоздики.

Дэвид взглянул на часы. Прошло всего пятнадцать минут с тех пор, как он переступил порог этого дома. Невероятно. Ему показалось, что он стоит здесь битый час. Дэвид поставил сумку рядом с сумкой Фредерика, предварительно вынув из неё колледжский сувенир, застегнул вторую сверху пуговицу комбинезона и, скрестив руки на груди, произнёс, обращаясь большей частью к Рику:

— Так мы будем входить в гостиную?

— За чем же дело стало, — ответил Фредерик.

— Входи, чувствуй себя, как…

На этом слове он поперхнулся. Было странно видеть Гиббсона, раздумывавшего над тем, стоит ли ему произносить фразу «дСма» или нет. Взвесив все за и против, он, вероятно, решил, что шутка с домом вообще здесь неуместна, и умолк.

Тогда заговорил Рик. Впрочем, заговорил, — слишком сильно сказано. Он просто сказал: «Пошли». — И, подавая пример, первым шагнул в злополучную дверь. За ним вошёл Дэвид. Фредерик на этот раз оказался замыкающим.

В комнате было довольно много гостей. Почти всех Дэвид знал. Но трёх человек, как ему показалось, он видел здесь впервые.

Дэвид поставил музыкальную шкатулку на журнальный столик, временно ставший местом для сувениров. В руках остались цветы. Илона так стремительно ушла из прихожей, что он не успел вручить ей букет.

Посреди комнаты стоял роскошный стол, с верхом уставленный различными блюдами. Дэвид успел насчитать одних салатов около дюжины. Здесь были мясные и рыбные закуски,заливное, рыба под маринадом, икра, пряности, спиртное; стол буквально ломился.

Место Илоны пустовало. Она, по всей видимости, только что вышла.

К Дэвиду обратилась одна из девушек. Дэвид её знал. Это была подружка Илоны — Роза Лейтон.

Высказав комплимент относительно внешности, и выслушав в ответ кокетливое «мерси», Дэвид с удивлением узнал, что его приход в дом Илоны был запланирован. Хотя, безусловно, сама Илона об этом даже не догадывалась.

— Фредерик решил показать себя героем, — продолжала Роза. — Он через неделю уезжает по делам. Говорит, что надолго. Вот и решил напоследок покрасоваться перед Илоной, чтобы показать…

— Что показать? — переспросил Дэвид.

Роза запнулась. Но всё-таки закончила.

— Показать, что он лучше, чем ты.

Дэвид помрачнел.

«Так вот оно в чём дело, — подумал он. — Вот почему Гиббсон так усердно тащил меня к Илоне».

Роза мялась в нерешительности. Она что-то ещё хотела сказать.

Дэвид начал первым.

— Послушай, Роза, скажи по правде и не обижайся, если можешь: Илона поменяла меня на Фредерика?..

— Что за чушь! — выпалила девушка. — Ну и мастак ты огород городить. Поменять. Да он и мизинца твоего не стоит, этот Гиббсон. Даром, что деловой.

Дэвид молчал.

Роза заглянула ему в глаза, предварительно поднявшись на цыпочки.

— Дэвид, — сказала она, мельком оглядываясь по сторонам. — Илона любит тебя. Уж я то это знаю. Только ничего, прошу тебя, не предпринимай в отношении Фредерика, по крайней мере, на этом вечере. Я потом всё тебе… Да, нет! Илона сама тебе всё объяснит. Я её подготовлю.

Роза ещё о чём-то говорила. Про то, что Илоне сегодня 20 лет, про то, что она не любит Гиббсона, а любит его, Дэвида, про что-то ещё. Даже про какие-то цветы. Дэвид её не слышал. Как много всего привычного рушилось сегодня в его жизни, как быстро, просто молниеносно окунули его, привыкшего к запланированной, размеренной жизни, в бурлящий котёл. Он не успел даже опомниться, перевести дух.

— Ты меня совсем не слушаешь, — обиженно проговорила Роза. — Я к нему со всей душой, а он, неблагодарный…

Дэвид протянул руки, стараясь осторожно обращаться с цветами, обнял её, нежно поцеловал в лоб.

— Спасибо. Если бы не ты… Ты даже не представляешь, что я мог сделать с Фредериком. Ты меня понимаешь?

Роза вздохнула. Её лицо приняло какое-то детское, совсем девичье выражение. Но лишь на мгновение. И снова на Дэвида смотрели её тёмные, немного грустные, притягивающие к себе глаза.

Дэвид опустил руки за спиной Розы, осмотрел хризантемы.

«Надо всё же отнести их Илоне».

Он обратился к Розе.

— Ты не знаешь, где она?

— Знаю.

— Мне можно к ней?

— Да.

Они вышли незамеченные. Прошли несколько уютных комнат, поднялись по старинной лестнице с лакированными поручнями на второй этаж. Роза отстранила Дэвида и постучала в одну из дверей.

— Кто это? — раздался взволнованный голос Илоны.

— Это я, — ответила Роза. — И ещё кое-кто.

В комнате скрипнули паркетные половицы, и дверь распахнулась.

На Дэвида смотрели глаза Илоны.

Когда он опомнился, Розы рядом не было. А Илона стояла совсем рядом, такая близкая, родная. Вот только руку протяни, — дотронешься. Дэвид опустил хризантемы на зеркальное цвета тёмного ореха трюмо, подошёл к ней вплотную, осторожно положил руки на хрупкие с виду плечи.

— Илона… — выдохнул Дэвид.

Больше он не мог говорить.

Она освободилась от его рук. Сделала несколько шагов в сторону, раздумывая и как бы желая уйти. Но вдруг повернулась, подбежала к Дэвиду, обняла, прижалась к нему всем телом.

Дэвид целовал её губы, волосы, глаза.

— Я думал, ты обо мне совсем позабыла.

Она откинула упавшую на лоб прядь светлых волос, улыбнулась.

— Дурачок ты мой. Это же невозможно.

Дэвид чувствовал, как пахнут её волосы, как её тело мелко вздрагивает от прикосновений его рук. И тут он понял: случись, что Илона ушла от него, пусть даже не к Фредерику, к кому-нибудь другому, он бы этого не вынес. Нечаянно Дэвид произнёс эти слова вслух.

Илона держала его за плечи. Тепло от её нежных губ разливалось языками невидимого пламени по всему телу. Сердце учащённо билось. Становилось трудно дышать. И как только в чашу желаний упала последняя капля, дверь сама собой закрылась, медленно повернулась ручка засова, отделив Илону и Дэвида от шумного города, приглашённых гостей, всего того, что так или иначе существует в жизни вне зависимости, хочется нам того или нет.

В гостиной все находились в полном недоумении. Куда пропала Илона? Её искали, но тщетно. В конечном счёте, гости расселись по своим местам. Лишь место Илоны во главе стола пустовало. Да её подружка Роза куда-то запропастилась. Рик был по своему обыкновению весел, то и дело начинал непринуждённую беседу. Один Фредерик сидел мрачнее тучи. Только он знал, куда мог исчезнуть Дэвид, и это «куда» волновало его так сильно, что в скором времени окружающие стали замечать за ним нечто странное. Фредерик умудрился по ошибке налить коньяк в рюмку соседа слева, Рика Сиджена, следом за этим осушил её и поставил на прежнее место. Потом он спросил соседку справа, Луизу Джонсон, не нужно ли ей подать что-либо со стола. Узнав, что она желает, Фредерик, не моргнув глазом, без зазрений совести положил всё это в свою тарелку. Сам его вид говорил о том, что Фредерик вопреки обыкновению волновался.

Гости уже несколько раз поздравляли мать и отца Илоны, которым в свою очередь приходилось их развлекать.

Но вот дверь в гостиную распахнулась, и перед глазами изумлённых гостей появилась Илона. Она была одна и казалась ещё прекраснее, чем обычно.

— А вот и я! — бросила она с порога. — Не ждали?

Дальше вечер (а точнее, уже ночь) продолжался как обычно. Никто не обратил внимания, когда в комнате появилась Роза. Она сообщила Илоне шёпотом, что вывела Дэвида через дверь, ведущую в сад.

Всё произошло как само собой разумеющееся. Роза передала Дэвиду сумку, которую он оставил в прихожей, а Илоне — музыкальный сувенир.

Дэвид шёл по узким улочкам и вспоминал то, что было менее получаса назад. Илона не обманула его. А её обещание быть всегда верной Дэвиду придавало силы. Именно тогда Дэвид решил: какие бы трудности не пришлось ему испытать, где бы он ни был, — в мыслях он будет рядом с Илоной, станет продолжать борьбу если не ради себя, то ради того, чтобы встретиться с любимой.

Прошли годы. Остались за спиной колледж и школа космофлота, Школа, как он любил называть её. Но за всё это время Илона никогда не предала Дэвида, насколько он знал.

8. Информационный сон

Вот и теперь Дэвид слушал тишину на далёкой от Земли космической станции, и эта тишина ему о многом напоминала. Воспоминания словно фитилёк зажжённой спички промелькнули в голове. Но жить воспоминаниями ещё рано. Космолёт «Констьюдери» с враждебным экипажем приближается к Земле, а сам он ничего не может; ничего, даже связаться с Землёй.

Дэвид внимательно вслушивался в тишину и сам не понимал, зачем он это делает. Внезапно ему показалось, что в каюте он не один. «Показалось, — решил Дэвид. — Это от усталости». Но чувство чьего-то незримого присутствия не хотело его покидать. Одновременно обострились обоняние и слух. Дэвид встал с дивана, встряхнулся, осмотрел разбросанные по полу листки календаря (карточный домик — пронеслось в голове) и вышел из каюты.

Широкий, закруглявшийся с обоих концов, внутренний коридор был единственным, хотя и не особо удобным местом для прогулок. Его металлические стены, пусть и отделанные из эстетических соображений пластиком, навевали грустные мысли. Дэвид стоял в гигантской трубе. Она, казалось, была построена исключительно для того, чтобы подобные ему люди могли с помощью несколько однообразного хождения скоротать свободное время. Станция эта, спущенная с борта «Констьюдери» пиратами, была последнего образца и предназначалась для длительных исследований посредством зависания над интересующей планетой. Длительность таких экспериментов — с экипажем из трёх человек — могла составлять около года. Таким образом, питанием Дэвид был обеспечен по крайней мере года на три. А что дальше?

Дэвид остановился в нерешительности. Размышляя на ходу, он успел дважды описать окружность по периметру станции. Заходя на третий круг, Дэвид заметил, что плотно прикрытая дверь его каюты больше не находится в первоначальном положении. Дэвид протянул руку, осторожно дотронулся до двери и сразу подсознательно почувствовал: внутри что-то происходило. Было такое ощущение, будто тысячи мельчайших частичек совершали какое-то замысловатое, невидимое человеческим глазом движение. Дэвид потянул дверь на себя. Она поддалась, освобождая пространство для входа, пропустила Дэвида, но, лишь только ноги переступили порог, молниеносно захлопнулась за его спиной.

«Ловушка?», — пронеслось в мозгу.

В ту же минуту в каюте погас свет. Дэвид нашарил на стенке кнопку аварийного освещения. Система сработала, и в комнате бывшего помощника командира корабля «Констьюдери» Дэвида Джеффри появилось хоть какое-то освещение.

Дэвид подошёл к письменному столу, взял в руки одиноко лежащий листок бумаги. Перекопав содержимое выдвижных ящиков, он нашёл, наконец, исправную шариковую ручку. На мгновение задумался, написал на листке свои инициалы, обозначил первый день пребывания на станции. Потом вдруг схватил его, смял в руке и отправил дополнять кучу разбросанных по полу календарных листков.

Вздохнув, Дэвид опустился в кресло. Он решил проанализировать ситуацию.

«Итак, на станции я не одинок, — размышлял Дэвид. — Но как мне найти этих невидимок? Тем более, насколько я понял, мне остаётся теперь только одно: сидеть и ждать, когда невидимая сила соизволит меня отсюда выпустить».

Он бросил беглый взгляд на то место, где раньше был выход. Теперь ничто даже не намекало на существование двери. Сплошная стена отгородила Дэвида от всех других отсеков станции.

«Ладно, — решил Дэвид. — Всё равно, не удаётся сосредоточиться. Хорошо ещё, что работает система снабжения воздухом. Здорово, однако, эти ребята меня отделали. Как бы не впасть в шизофрению с такими идиотскими реакциями. И вот ведь что интересно: попади я в теперешнюю ситуацию раньше, я бы перепробовал все способы, все возможности, — только бы вырваться на свободу. А теперь? Благо, ещё голова соображает нормально. Но надолго ли?»

С такими мыслями он приподнялся с кресла, подошёл к дивану, откинул махровое покрывало, и через пять минут уже втягивал воздух полной грудью. Только Дэвид закрыл глаза, как почувствовал, что не в силах совладать с собой, а потом ему стало всё равно. В принципе, космодесантник может себе позволить поспать часок-другой для восстановления сил. За это время он войдёт в норму, а, вернувшись к реальности, сразу начнёт действовать.

И тут он увидел себя стоящим у экрана обзора станции. Дэвид видел себя со стороны. Это было как наяву. (Дэвид, конечно, сразу позабыл, что спит.) Только одна деталь была не совсем обычна. На том месте, где должен был находиться пустой безжизненный лик шестой планеты звезды Терса VII, сверкала и переливалась хорошо знакомая, милая сердцу планета Земля.

Затем изображение родной планеты исчезло. Вместо него Дэвид увидел другую картинку. Словно кадры забытого фильма замерли перед ним, заставили всмотреться.

Возможно, это была Земля, возможно нет. Зелёный луг огибала извилистая речушка. В её прозрачных водах мелькали стайки густерСв. Стрекозы сновали над осокой. На пригорке стоял дом с ломаной черепичной крышей. В его высоких окнах играли лучи полуденного солнца. На просторной веранде сушилось бельё, а босоногий мальчишка бежал за красивой бабочкой. Неожиданно ребёнок остановился, поднял к небу большие, голубого оттенка глаза, закинул руки за голову и засмеялся. Этот смех услышали все: и луг, и речка, и облака, зависшие над просекой соседней дубовой чащи, и даже солнце не сдержало улыбки, любуясь на эту детскую радость, радость тем, что всё в этом мире прекрасно и удивительно, и создано исключительно для счастья.

Но вот лучи солнца спрятались за неизвестно откуда взявшуюся чёрную тучу, и цвет травы на лужайке сразу переменился. Светло-зелёная трава потемнела, подул ветер, рябь прошла по речной глади. Мальчик сел на траву. Он смотрел теперь не в небо, а прямо перед собой. Там, возле линии горизонта двигалось нечто. Огромной, неестественно вытянутой воронкой приближался смерч. Ребёнок не убегал, а как заворожённый смотрел на смерч. Он ещё не знал, что эта страшная надвигавшаяся беда способна в один миг уничтожить и этот луг, и маленькую речку, и дом на пригорке, и то счастье, которое совсем недавно до краёв переполняло окружающий мир.

Смерч был совсем близко. Мальчик отчётливо видел его громадные, покрытые рубцами руки. Темнота сгущалась. Мальчик встал и с какой-то глубокой недетской грустью посмотрел в лицо приближавшейся опасности. Глаза Дэвида встретились с глазами ребёнка. Слёзы набежали на ставшие теперь серыми глаза мальчика. Он заплакал. И в этот момент смерч набросился на ребёнка, схватил его, оторвав от земли.

Дэвид закричал, закричал от отчаяния, от невозможности помочь самому себе, своему детству, тому, что проплывало перед его взором.

Но вот картина изменилась. Огромная белая птица стремительно ворвалась в самый центр смерча, схватила ребёнка и стала пробиваться с ним наружу. Не тут то было. Кольца смерча вначале мерно раскачивались, кружа в вечном танце. Теперь они увеличились в размерах, не давая возможности жертвам вырваться из смертельных объятий. Птица собрала все свои силы, рванулась вперёд, силясь преодолеть железную хватку смерча. Небо смешалось с землёй, когда ей удалось, наконец, вырваться наружу. Из последних сил птица метнулась в сторону, с трудом удерживая на себе ребёнка. Вот она приблизилась к земле, бережно опустила мальчика на траву, а сама рухнула рядом, поражённая в горло стрелой невидимого охотника. Птица испустила предсмертный хрип, забилась в судорогах, успев напоследок накрыть ребёнка белым крылом.

9. Появление второго двойника Стефа Огинса

Изображение исчезло. Экран погас. Похоже, некто по ту сторону связевого модуля счёл информацию избыточной. Дэвид пожал плечами. «Надежда на спасение? Но где этот таинственный Спаситель?» За спиной раздался шорох. Дэвид вздрогнул. Он боялся обернуться, не желая встретиться лицом к лицу с порождением своих ночных кошмаров. Казалось, кто-то приближается к Дэвиду, старательно его изучая. Переведя дыхание, наш герой собирался уже обернуться, когда чья-то рука легла ему на плечо.

Дэвид отпрянул и понял…, что лежит на диване. Однако на плечо что-то действительно давило. Одновременно заныла ключица как после падения с высоты. Дэвиду всё это надоело. Он поднёс ладонь и действительно нащупал чужую руку. Дэвид схватил её, словно она была неживым, неодушевлённым предметом, перевернулся на спину и вскрикнул от неожиданности.

Прямо перед ним примерно на высоте одного метра завис перламутровый шар, отражающий тусклый свет аварийных ламп. А из этого шара к нему, к Дэвиду, как бы для приветствия была протянута нормальная человеческая рука. Джеффри отпустил её, попятился, опасливо оглядываясь по сторонам. Шар в точности повторил его движение, а рука Дэвида вновь оказалась в руке незнакомца.

Цвет шара стал меняться на глазах. Он становился то фиолетовым, то бирюзовым, то бардовым, то снова приобретал изначальную перламутровую окраску. Дэвид держал руку незнакомца, постепенно осознавая, что сил у него становится всё меньше и меньше. Очевидно, существо забирало из Дэвида какую-то энергию.

Двухметровый шар повернулся вокруг вертикальной оси, по центру его разрезало серебристое свечение, вниз ударил яркий столб света. Появился огонь, жёлтые языки пламени набросились на коврик. Сияние залило каюту. Яркая вспышка на мгновение выхватила существо, находившееся внутри замысловатого кокона. Это был человек! Да такой знакомый, что Дэвид сразу бросился к нему. Ударная волна резко отбросила его назад. Снова заныла ключица. Но Дэвид не обратил на это внимания. Он пристально смотрел внутрь кокона и был абсолютно уверен, что видит фигуру командира Стефа Огинса. Прозвучал глухой щелчок, пламя и свет, опережая друг друга, отхлынули вверх и исчезли. А перед Дэвидом остался стоять капитан корабля «Констьюдери» Стеф Огинс. Очистители воздуха работали на полную мощность, и вскоре облако дыма от сгоревшей ковровой дорожки рассеялось. Стеф подошёл к дивану, на котором полулежал ошарашенный Дэвид, присел на упругое силовое поле, выполнявшее функцию каркаса места для отдыха, опустил голову и замер, будто неживой.

Тянулись долгие минуты. Наконец, Дэвид окончательно пришёл в себя, вплотную придвинулся к командиру, тронул за рукав форменной куртки.

— Стеф.

Голос прозвучал неуверенно, слишком робко. Несмотря на это, Дэвид заметил, как Стеф вздрогнул. Как бы в ответ на его движение послышались глухие удары о стены, а затем какой-то шарообразный предмет не спеша покатился по коридору станции. Время от времени звук удалялся, затем приближался снова. Движение предмета сопровождал шорох. Точно сотни щёточек чистили, натирая до блеска каждый сантиметр станции. Казалось, в коридоре проводится генеральная уборка. Один раз удары, шум и шорох прошли полную окружность. Второй раз повторилось то же самое. Но третьего раза не последовало. Дэвид прислушался. Стало абсолютно тихо.

— Стеф! — воскликнул Дэвид.

— Что?.. — послышалось в ответ.

— Как, что?!

От необычности ситуации Дэвид на мгновение «проглотил» язык. Когда снова зазвучал его голос, он был более твёрд.

— Почему ты молчишь?

Стеф поднял глаза. Дэвид сразу обратил внимание на происшедшие в нём перемены. «Ведь ещё совсем недавно… — подумал он. — Хотя… Сколько времени прошло с момента их последней встречи? Все эти картины, галлюцинации — последствия чудовищной операции, которой его подвергли. Могло пройти очень много времени». На лбу Стефа отчётливо обозначились морщины, синева под глазами говорила о бессонных ночах, да и сам он был каким-то чужим…

Стеф словно угадал мысли Дэвида.

— Мы с тобой оба изменились. Но, самое главное, — он сверкнул глазами, — мы живы.

— А те, остальные, где они?

Дэвид всё более удивлялся странности их разговора. Он, конечно, мог понять, что Стеф устал, что ему нужно время придти в себя, отдохнуть. Но что-то не нравилось Дэвиду в их разговоре. Всё было слишком натянуто. Тогда он решил проверить. Однажды, когда на корабле ещё всё было спокойно и ничто не предвещало беды, Дэвид спросил друга, как зовут его жену. Стеф тогда немного задумался, совсем немного, обдумывая разве, стоит ли касаться столь личного вопроса. Но эмоции пересилили, и капитан сказал:

— У неё прекрасное имя — Мари.

Дэвид запомнил.

Теперь он ещё раз пристально посмотрел на командира, хмыкнул, привлекая к себе внимание, и даже не сказал, а прошептал вопрос.

— Стеф, у тебя с памятью ничего не случилось?

В ответ тот лишь пожал плечами.

— Ты, безусловно, помнишь, какое имя у твоей жены?!

Стеф ещё больше задумался, потом вдруг вскочил, попятился к тому месту, где раньше была дверь.

Но Дэвид его опередил. Не теряя времени даром, он в какие-то два прыжка очутился рядом, схватил Стефа за плечи.

— Ты не помнишь! — почти закричал он.

Дэвид вдруг почувствовал, что его руки больше не сжимают плечи командира. Однако Стеф стоял на том же месте. Но вот он начал постепенно исчезать. Дэвид ничего не понимал. Он силился дотронуться до Стефа, но руки свободно проходили сквозь его тело. Ничего более не сумев придумать, Дэвид шагнул в ещё не до конца успевшее исчезнуть изображение. Только он это сделал, как откуда-то сверху, с потолка каюты упал на него яркий луч желтоватого света, окружил его плотной пеленой.

Дэвид не двигался. Ему внезапно стало страшно интересно, что будет дальше. Свет всё падал и падал и каким-то невероятным образом раскачивал тело Дэвида. В какой-то момент, оглядев себя, он обнаружил, что не видит своих ног. Но вот в совершенно непроницаемом тумане появился проблеск света. Сквозь небольшое, не успевшее сразу затянуться отверстие размером с ладонь Дэвид успел разглядеть, как снова появилась исчезнувшая дверь в стене. Она открылась, обозначив за собой фигуры двух людей. «Двух Стефов», — безошибочно определил Дэвид, мельком взглянув на лица. Но тут же ужаснулся. Оба существа были облачены в цельнометаллические скафандры, на чёрных, блестящих перчатках поблёскивали шипы, а на так хорошо знакомом Дэвиду типе лица расплывался жестокий, омерзительно нечеловеческий оскал. Роботоподобные, они сделали шаг, потом второй… Больше Дэвид не успел ничего разглядеть. Его закружило в мерцающем хороводе разноцветных конфетти, в затейливом переплетенье узоров и линий, сменяющих друг друга, в рисунках неведомых голограмм. Он ощущал себя отделённым от мира каюты. Казалось, вот-вот что-то произойдёт. Ждать пришлось недолго. Неведомая сила сдавила Дэвида сверху и снизу, стремясь уменьшить его в размерах. Дэвид инстинктивно втянул голову в плечи, пригнулся. Хрустнули суставы. Острой болью свело сухожилия. И Дэвид потерял сознание. Он уже не видел, как мощный, неизвестно откуда налетевший вихрь подхватил его, плотно упакованного в сферическую оболочку, и, вырвавшись вместе с ним сквозь пресловутую обшивку станции, устремился к поверхности шестой планеты.

10. Лагура

Песчаные холмы планеты лоснились под лучами звезды Терсы VII. Кругом, насколько можно было видеть, не было никаких признаков жизни. И среди этого полностью безжизненного мира, не знающего ни о дождевой воде, ни о случайном прикосновении ветра, в центре простирающихся во все направления зигзагов пустынных барханов, на абсолютно не вписывающейся в окружающий ландшафт продолговатой каменной плите, закрыв глаза и раскинув руки, будто какое-то сошедшее с небес божество, лежал Дэвид. Он лежал совершенно голый, волосы на голове были немного всклокочены, но стеснённое, порывистое дыхание, подтверждаемое движениями грудной клетки, говорило о том, что в этом, казалось, мёртвом теле ещё теплится, существует и борется за жизнь внутренняя, невидимая сила. Зной от желтого свечения местного солнца ложился испариной на лоб, грудь, плечи Дэвида. Покачиваясь волнами на залитых светом песчаных холмах, испещрённых разнообразными полосами, вдаль бежала глубокая борозда неясного происхождения. Небо было скудно засеяно редкими мохнатыми тучами. Разбросанные как попало невидимой рукой, они блестели в лучах Терсы. Ничто, казалось, не способно омрачить движением идеальный мир покоя и постоянства. Здесь это было совсем не к чему. Но, видимо, любой тишине и покою приходит конец. И в тот момент, когда солнце удовлетворённо оглядывало созданный собой безропотно подчиняющийся однообразный беззвучный мир; словно камень, упавший со скалы и разбудивший спящую природу, словно стремительный яростный удар морского прибоя о прибрежные валуны, словно внезапный гром среди ясного неба — над песчаной поверхностью планеты прозвучал негромкий, несмелый, но, несмотря на это, вызвавший содрогание в окружающем мире, уничтожив бытовавшую тишину и покой, стон человека. Дэвид попытался втянуть воздух полной грудью, но закашлялся и, силясь восстановить ровное дыхание, приоткрыл глаза. Он тут же зажмурился, так как жгучий свет Терсы был слишком ярок для такого дерзкого, привычного к свету разве что собственного Солнца, взгляда. Дэвид сделал неудачную попытку повернуться набок, замер на мгновение, с трудом оторвал голову от каменной плиты, усыпанной письменами на незнакомом языке. Согнувшись (насколько позволяла ему это тяжесть во всём теле) и вытянув руки, Дэвид сделал вторую попытку открыть глаза. Прищурившись, он уставился в одну точку, куда-то вдаль, где так же, как и везде был только песок, безжизненный и счастливый своим одиночеством. Осмотревшись, Дэвид совсем растерялся. Особенно его поразила собственная нагота. Готовый мигом обжечься, он осторожно поставил ногу на песок. Но ничего подобного не произошло. Песок был едва тёплый. Дэвид очень удивился. Вот и вторая нога почувствовала под собой ненадёжную, но вполне определённую опору. И, наконец, Дэвид полностью оторвался от плиты, сделал шаг в сторону, удерживая равновесие. Вслед за этим, он выпрямился, встал во весь рост.

Немного в стороне от него, метрах в пяти по правую руку образовалась сложного вида воронка. Она росла на глазах. Внутрь немедленно лавиной хлынул песок. А из образовавшейся перед глазами Дэвида скважины, напоминая скорее сказку, чем реальность, возникла, вознесшись к небу, каменная колонна. В следующие минуты Дэвид с изумлением наблюдал, как вокруг него то и дело появляются углубления, вырастают колонны, образуя строение. Он понял подсознательно, что ему желательно вернуться обратно. Дэвид добрался до плиты; и как только его тело целиком оказалось лежащим на ней, остававшийся вокруг песок мгновенно исчез, что-то огромное с быстротой молнии взлетело вверх, невидимая волна пронеслась над ним, потом вдруг всё затихло, и Дэвид решил оглядеться.

То, что он увидел, было настолько неожиданным и невероятным, что Дэвид невольно подумал, в своём ли он уме. Но, поймав себя на этой мысли, решил, что если б он сдвинулся, то не задавал бы себе подобных вопросов; а значит он вполне здоров.

11. Храм

Дэвид находился в храме. Да, это был настоящий храм. Высокие колонны с серебряными навесами держали величественный купол, украшённый фресками, по всей видимости, известных мастеров своей эпохи. В укромных нишах, предусмотрительно расположенных в стенах, виднелись очертания больших и малых колоколов. С отделанных мрамором стен на Дэвида взирали незнакомые лики святых. Свет, падающий со всех сторон, давали свечи, множество свечей. Он наполнял лики святых таинственным блеском, зажигая в них какой-то неясный, непонятный Дэвиду внутренний свет. Их глаза становились всё более живыми, на задний план уходил мифический налёт, таинством времён сковывавший образа. Они начали исчезать, а вместо них каждый на своём месте возникли конкретные, живые и реально осязаемые изображённые на иконах существа.

Плита, на которой теперь сидел Дэвид, находилась в самом центре Собора. А вокруг неё стояли живые, сошедшие со стен, люди. Они стояли достаточно плотным кольцом и смотрели на Дэвида. Похоже, что у них у всех на губах застыл один и тот же вопрос. А сам он ошарашенно озирался по сторонам, тщетно пытаясь прикрыть своё голое тело под их, как ему казалось, осуждающими взглядами.

Существа молчали, и это молчание было таким угнетающим, что Дэвид осознал: если он не заговорит первым, не попытается наладить хоть какой-то контакт — время будет упущено, и он никогда себе этого не простит. Собираясь с мыслями, Дэвид ещё раз оглядел святых. На всякий случай для себя отметил, что их тринадцать человек. Слово «человек» пришло на ум Дэвиду непроизвольно. Просто все они были очень похожи на подобных Дэвиду; за исключением разве что одного. Этот тринадцатый, расположившийся за его спиной, уж точно не мог быть назван человеком. Вместо рук с его плеч свисали толстые плети, цвет лица был землистым, грубым, а на том месте, где, судя по всему, должно находиться сердце, не было буквально ничего. Ровное отверстие размером с кулак как бы насмехалось над всеми законами природы, над самой природой человека; в то же время действовало весьма устрашающе.

Дэвид решил смотреть на одного из стоявших. Особенно ему понравился находившийся напротив седовласый старец с удивительно молодыми глазами. Дэвид поёрзал, всё ещё беспокоясь относительно своего внешнего вида, и сказал, обращаясь ко всем, но преимущественно к стоящему перед ним.

— Я, Дэвид Джеффри, посланник с далёкой звезды, с планеты под названием Земля.

При этих словах лёгкий вздох раздался среди существ. Дэвид продолжил, расценив это, как знак того, что его понимают.

— Я вместе с друзьями хотел изучить здешний мир, но на нас напали пираты, захватили корабль. В живых остался только я. Меня высадили на станцию над вашей планетой.

Дэвид говорил сбивчиво, но по лицу стоявшего напротив понимал, что всё происходит так, как надо; благодаря этому взгляду добрых честных глаз старика слова его приобретали больше убедительности.

— Потом, — продолжал он, — стало происходить непонятное. Появился мой друг, капитан корабля, но я не поверил этому и оказался прав. Меня хотели заманить в ловушку. Я видел ещё двух роботов. У них был такой вид… Они были готовы растерзать меня. И я бы, наверное, погиб; но по чистой случайности оказался внутри портативного звездолёта. В нём я укрылся от роботов, покинул станцию и прибыл сюда. От перегрузок при спуске я потерял сознание, потом очнулся абсолютно голым, лежащим на этой плите.

Дэвид указал на платформу, на которой сидел и заключил.

— Вот моя история. Поверьте, всё это правда. Ответьте мне теперь, кто вы и где я нахожусь.

12. Двенадцать апостолов

Дэвид заметил, как стоявший напротив святой обменялся взглядами с человеком, расположившимся слева от Дэвида. У второго святого были удивительно красивые черты лица: широкий волевой подбородок, яркие карие глаза, волнистые волосы. Он выглядел моложе своих собратьев. Получив как бы утвердительный ответ, первый святой кивнул, провёл перед собой тыльной стороной ладони как бы по невидимому кольцу и заговорил. Его голос мелодичным переливом вошёл в обилие красок храма, зазвучал твёрдо и вместе с тем мягко, словно в такт музыке; а убеждённость, с которой говорил старец, заставила Дэвида внимательно вслушаться, вдуматься в произносимые слова.

— Мы святые апостолы. Люди Земли знали о нас ещё во времена, когда Понтий Пилат правил в Иудее. И мы защищали правду и справедливость, боролись со злом, желая очистить от него души людей. Меня нарекли апостолом Петром, и я делал всё, что было в моих силах, отрешась от мира, лежащего во зле. Рядом со мной двенадцать апостолов, — святой обвёл взлядом остальных, — но мы больше не помогаем людям. Мы побывали во всех заселённых мирах, спасали многих от гибели, вселяли в души разумных веру в торжество добра, в то, что любовь к ближнему способна воссоздать весь мир заново, восстановить из руин разрушенные города и храмы. Мы побывали в самых удалённых уголках Вселенной, но нигде не встретили столь жестоких в своей сущности и невежественных духовно людей, как земляне.

Дэвида передёрнуло. Совсем не это он ожидал услышать. Тем более, почему именно он должен отвечать за былые пригрешения своих сородичей. Это было очень давно, и Дэвид не имеет об этом ни малейшего понятия. В конце концов, его учили в школе космофлота, а не на фольклорных курсах.

Апостол Пётр продолжал говорить. Слова звучали с оттенком упрёка.

— Человек с первых минут своего существования вопреки законам бытия возомнил себя хозяином. Все страшные войны, пронёсшиеся над вами, не принесли ничего, кроме страданий и горя. Среди вас, однако, были и есть люди, понимающие всё это. Но они не в силах что-либо исправить.

Старец на мгновение умолк. Но в установившейся тишине раздался теперь другой голос. Он исходил от святого, стоящего слева через одного от Петра. Человек этот был немного хмур, сумрачен, но из-под нависших на глаза густых бровей на Дэвида был обращён добрый, успокаивающий душу взгляд.

— Я апостол Павел, — представился он.

Голос этого святого создал несколько иную мелодию. Она сразу больше понравилась Дэвиду, нежели предыдущая, и он стал слушать с удвоенным вниманием.

— Это правда, — говорил апостол, — что люди не всегда были достойны права называться людьми. Но нередко их просто нельзя было в этом винить, поскольку они не отдавали себе отчёта в содеянном. Позже они обращались к Богу в своих искренних молитвах, каялись и молили о прощении. А значит, в их жизни было что-то святое; то, через что нельзя запросто перешагнуть, переступить ради достижения собственного блага. Мы не виним людей в том, что они отошли от веры, отвернулись от нас. Перестав воевать между собой, они объявили войну нам, своей совести. И, тем самым, объявили её самим себе.

Апостол Павел замолчал, немного наклонил голову, едва заметно кивнул кому-то, стоящему по ту сторону плиты. Дэвид развернулся как раз вовремя. Он успел заметить, как этот человек смерил его взглядом. Дэвид сразу вспомнил про свой убогий вид, но святой сказал:

— Не беспокойся ни о чём. Знай, на тебе есть одежда!

Произнеся это, он протянул к Дэвиду руку, изображая какой-то знак. Дэвид посмотрел на себя, потом на эту руку с направленными в его сторону двумя перстами и почувствовал, что больше не мёрзнет. Снова окинув себя взглядом, Дэвид узнал свой космодесантский наряд. Всё было на месте, кроме разве что обуви. Пола храма всё также касались его босые ноги. Дэвид изумлённо посмотрел на святого. Тот в свою очередь опустил руку, ещё более посерьёзнел, произнёс:

— Всё, о чём здесь говорилось, не касалось лично тебя, Дэвид. А я хотел бы несколько отойти от избранной темы. Меня зовут апостол Иаков-младший, и я внимательно выслушал твою историю. Ты, Дэвид, наверное, уже понял, что попал не на простую безымянную планету, а на богоизбранную землю, заселённую несколькими цивилизациями. Мы предстали перед тобой отнюдь не для того, чтобы напугать судьбой землян, а с тем, чтобы, по возможности, подготовить к предстоящим событиям. Для нас ничего не стоило очутиться здесь перед тобой, а тебе эта встреча — и только она одна — сможет в дальнейшем помочь. Мы смогли бы сами избавить Землю от незваных гостей, пришельцев в облике людей, пиратов в своей сущности, но теперь это невозможно. Мы поклялись никогда больше не вступать в общение с вашей цивилизацией, тем более, не вмешиваться в ваши дела. Но мы сделали исключение, представ перед тобой — человеком с той далёкой планеты. Поэтому дальнейшая её судьба целиком и полностью будет зависеть от тебя, Дэвид.

В загадочном блеске свечей, лёгким узором ложащимся на лицо апостола Иакова-младшего, в самСй торжественности минуты Дэвид улавливал смутное сходство с чем-то уже виденным. Да, однажды точно такое же чувство возвышенности и очищения снизошло на Дэвида. Он был ещё совсем ребёнком, лет пять-шесть отроду. Тогда мать против воли отца взяла его с собой в баптистскую церковь на служение. Но в тот раз он был просто слушателем, одним из многих; а сейчас все взоры обращены к нему, единственному, волей случая оказавшемуся здесь, в этом сказочном, неземном храме. Дэвид почувствовал, как горячая волна нахлынула не него изнутри; но не та волна, что подхватывает человека и, обращаясь с ним, как с песчинкой, стремится втянуть в мощный поток из себе подобных. Нет. Эта волна была другая. Она не затягивала, а, наоборот, поднимала или даже возвышала. И, благодаря ей, Дэвид в конце концов полностью осознал смысл только что обращённых к нему слов. Это были более чем слова, это была надежда, доверие и ещё что-то, что Дэвид ещё сам не мог сформулировать.

«Я должен это сделать!», — промелькнуло в голове.

Но тут прозвучал вопрос. Он мгновенно разорвал полог тишины, установившейся в храме. Голос прозвучал из-за спины Дэвида, так что он был вынужден снова развернуться. Человек, задавший вопрос, стоял по левую руку от апостола Павла и до сих пор только искоса поглядывал на Дэвида, видимо, в чём-то сомневаясь. Но вот он воскликнул:

— Послушайте, братья! Всё, что вы здесь говорили, относится к людям совершенным, к избранным, способным пройти все пути до крайнего предела земель обитаемых. Но вы забыли, что человек, находящийся перед вами, несовершенен. Более того, он был разделён на два мира, и лишь одна его часть находится здесь. Так справедливо ли будет взваливать на его плечи непосильный груз, оказывая ему такое доверие?!

— Апостол Фома, — обратился к только что говорившему уже знакомый Дэвиду человек. Это был как раз тот старец, который с самого начала более, чем все остальные, понравился Дэвиду. «Неужели он не вступится за меня, — переживал Дэвид. — Это неправда, что я теперь ни на что не способен. Хотя, вроде, об этом речь ещё не заходила. Да, какая разница. Они во мне сомневаются, а я не могу ничего доказать», — мысленно сетовал он.

— Не хотите ли вы сказать, — продолжал апостол Пётр, — что все мы, собравшиеся здесь, оказались глупцами, и веру, дарованную нам в крещении, решили принести в жертву богам языческим. Душа человека, находящегося перед нами, бессмертна как мир, её чуждо всякое тщеславие, тем более предательство.

При этих словах апостол пристально посмотрел куда-то сквозь Дэвида, на стоявшего позади него апостола, того самого, чей вид очень удивил и даже поразил Дэвида в самом начале. Вот и сейчас Дэвид не возымел ни малейшего желания обернуться. Глаза его были прикованы к апостолу петру. Святой между тем продолжал.

— Мы отнюдь не забыли, сколь губительно может сказаться на Дэвиде это раздвоение. И мы поможем ему. Не так ли?

Апостол обратился к своим товарищам. Они утвердительно закивали головами. Даже апостол Фома, недавно сомневавшийся, сделал благосклонный знак глазами.

— Братья, — объявил старец. — Я предлагаю вернуть Дэвиду его нормальный облик, помочь ему словом и делом так же, как Господь помог Савлу, возвратив ему зрение.

— Апостол Фома, — вопросил он. — Как ты думаешь, если мы восстановим в Дэвиде его уверенность, упорство, силу духа, сможем ли мы тогда «взвалить на его плечи груз»?

— Апостол Пётр, — опустил глаза тот. — Для того, чтобы показать моё заблуждение не обязательно повторять уже сказанные слова. Я целиком и полностью согласен с вами. Но я хотел бы услышать мнение Иуды. Я, конечно, понимаю: молчать проще, нежели говорить. Ведь для нас слово означает дело.

13. Иуда Искариот

— Вы хотели Меня услышать, апостол Фома, — из-за спины Дэвида в перелив мелодии из споривших голосов как неправильно взятая нота ворвался какой-то совсем посторонний, не вписавшийся в созданную музыку, голос.

— Меня зовут Иуда, — обратился он явно к Дэвиду, и наш герой был вынужден развернуться, преодолев невольно возникшую брезгливость.

Иуда говорил:

— Я приобрёл землю неправедной мздою, и облик мой изменился, потому что в сердце моё прокралась мысль об измене. Теперь у меня нет сердца, — он поднёс руку к зияющему в теле отверстию, косо усмехнулся, — но мне всё равно приходится отбывать своё вечное наказание, дабы заслужить покаяние. Вы думаете, мне легко видеть, что всегда, когда я говорю, вы все стараетесь не смотреть в мои глаза, вообще в мою сторону. Вот и сейчас апостол Матфей смотрит на оплавляющиеся свечи за моей головой. Но я никого, кроме себя не осуждаю, а Дэвиду хочу сказать следующее.

Дэвиду волей-неволей пришлось взглянуть в глаза Иуде в то время, как тот произнёс:

— Дэвид, когда ты пойдёшь к людям и будешь вместе с людьми, никогда не держи камня на душе, будь таким же, как они (хоть это порой бывает очень трудно сделать), и не дай тебе Бог почувствовать себя в чём-либо выше и мудрее их. Если ты останешься верен этому завету, то не будешь отвергнут своим народом, теми, кого решил спасти.

В глазах Иуды загорелся огонь, они засветились отражённым светом. А он сам твёрдо стоял на ногах и был будто символ, — символ былого неповиновения — испытавший на себе гнев земли и неба.

— Наш брат Иуда всегда был умён, — заключил один из апостолов, доселе ещё не вступавший в беседу, — и лично я, апостол Варфоломей, полностью согласен с ним. Но, по-моему, пора приступить к конкретным действиям. Пусть наше бытие вечно, мы не можем слишком долго здесь задерживаться. Апостол Пётр, братья, разрешите мне сделать то, о чём вы все говорили. Хотя ближними мы не должны считать врагов наших, но Дэвид не может видеть в самом себе врага. Я предлагаю перенести пирата в облике сидящего перед нами человека сюда, в храм.

При этом слове из уст в уста пронёсся лёгкий шёпот. И вновь апостол Фома, негодуя, выступил вперёд. Ему явно не стоялось на месте.

— Вы что, не в своём уме! — воскликнул он. — Это невозможно!

— Почему?

— Потому что это пират, жаждущий крови, и появление его здесь, в святилище, наполнит гневом ум и сердца наши, осквернит святость обители, святость храма.

— Не стоит забывать, — прервал его апостол Павел, — что человек этот предстанет перед нами, дабы очистить свою душу, покаяться перед переходом в единое тело. Ведь святая кровь Спасителя сама по себе достаточна для спасения. А когда речь идёт о спасении мытарствующей души, мы не имеем права молчать. Поверь, апостол Фома, появление здесь сразу двух Дэвидов просто необходимо.

— Так мне можно начинать? — задал вопрос апостол Варфоломей.

Апостол Пётр кивнул, остальные вслед за ним тоже.

Дэвид с интересом наблюдал за тем, кто вызвался проделать всё это. Он даже не удивился, когда в правой руке апостола появился голубоватый шар, запульсировавший резавшими глаза световыми вспышками. Дэвид узнал в этом ритме такт своего собственного сердцебиения.

Апостол Варфоломей сказал Дэвиду:

— Дэвид, поднимись с места и встань по левую сторону от плиты.

Дэвид молча выполнил это и стал ждать, не отрывая глаз от шара. Шар теперь находился на вытянутой руке апостола. Святой пристально в него смотрел, словно различая внутри колебания мельчайших частичек. Мельком оглядевшись по сторонам, Дэвид про себя отметил, что остальные относятся к происходящему, как к самому обыкновенному.

«Видимо, им это нередко приходится делать», — сделал про себя вывод Дэвид. И тут же явственно услышал слова:

— Не отвлекайся.

Он огляделся. Все молчали. Дэвид понял, что следует прислушаться к совету.

Когда он снова посмотрел на шар, то увидел, что тот скатился с ладони апостола, но продолжил горизонтальное движение по прямой. Проплывая мимо Дэвида, шар на секунду замер, затем продолжил свой полёт, длившийся до тех пор, пока полностью не миновал плиту. Здесь шар остановился, стал полупрозрачным, а затем вовсе исчез из виду.

Дэвид взглянул на апостола. Святой внимательно смотрел на место, где только что находился шар. Казалось, он продолжал его видеть. Его глаза были широко раскрыты. Но вот они стали медленно закрываться, и одновременно начала опускаться вниз протянутая к Дэвиду рука. Когда апостол полностью закрыл глаза, а его рука замерла, плотно прижатая к ноге, на месте исчезновения шара появился белый дымок. Он перерос в облако, в серебристый кокон. Когда Дэвид пристально всмотрелся в рассеивающийся туман, то невольно отпрянул, увидев себя со стороны, своё отражение в зеркале.

Всё прошлоуспешно. Слева и справа от плиты стояло по человеку, и в то же время этот человек был один.

14. Второе появление двойника Дэвида Джеффри

Апостол Варфоломей открыл глаза, и на плите ровно по центру заблестел, засверкал всё тот же голубоватый, но теперь приятно переливающийся шар.

Дэвид взглянул на своего двойника. Тот, по всей видимости, ничего не соображал, так как на его губах играла несколько насмешливая улыбка. Одет он был точно так же, как сам Дэвид. Единственное отличие заключалось в том, что на его ногах красовались совсем новые сапоги. «Мои сапоги, — подумал наш Дэвид. — А вот и ещё одна отличительная деталь. У него оттопырен правый карман куртки. Не иначе, бластер. Надо бы предупредить апостолов».

— Послушай меня, мой друг, — обратился апостол Пётр к двойнику. Пират в свою очередь, определив, что обращаются к нему, немного напрягся, устремив на апостола гордый оценивающий взгляд. Невозмутимым голосом святой продолжал:

— Тебя, кажется, зовут Дэвидом?

— Предположим.

— Выслушай меня внимательно. От того, насколько ты вникнешь в сказанное, будет зависеть твоя судьба.

Пират заулыбался, обнажив ряд крупных белых зубов. Но тут же его ухмылка переросла в оскал. Щёлкнув языком, он осведомился:

— Я что-то не понял, кто это здесь решил распорядиться моей судьбой?

— Посмотри налево от себя, — беспристрастно сказал апостол. — Узнаёшь ты этого человека?

Резко повернувшись на каблуках и в довершении всего стукнув ими по полу, двойник посмотрел в сторону, где стоял наш Дэвид.

— Что?! — воскликнул он. — Это же я сам!

— Нет, это не ты сам, — ответил двойнику настоящий Дэвид. — Это я сам!

Пират побагровел.

— Братья, — зазвучало в храме обращение одного из святых.

Дэвид заинтересовался, кто теперь скажет своё веское слово. Им оказался апостол, стоявший справа от Петра. Двойник тоже взглянул на святого. Апостол, выдержав паузу, изрёк:

— Не пристало нам осквернять святость места подошвами сапог этого человека. Я, апостол Иоанн, хочу сказать, что не могут два человека, единые, как едина планета Земля, быть различны в своей одежде. Это то же самое, как бы еврей ел с необрезанными.

Дэвид решил, что апостол привёл здесь давно устаревшую аксиому. Фраза показалась ему, по меньшей мере, лишённой всякого смысла. Сапоги мигом исчезли с ног двойника. Сам пират, видимо, был вне себя от безмолвной ярости. Все мышцы его были напряжены до предела. Похоже, он рвался наказать своих обвинителей, рассчитаться с ними. Однако не мог сдвинуться с места. Наконец, он заговорил:

— Что всё это значит?

Вопрос был обращён к Дэвиду, и апостолы теперь молчали. Настало время разговора с самим собой.

— Это значит, — ответил Дэвид, стараясь, чтобы голос был как можно мягче. Ему очень не хотелось доводить дело до использования противником оружия. Хоть двойник и скован в движениях, в быстроте собственной реакции Дэвид не сомневался. — Это значит, что ты и я — один и тот же человек в двух лицах.

— А-а-а, — протянул тот. — Я понял. Ты как раз то жалкое существо, чей облик меня вынудили принять.

— Нет, уж извини, — Дэвиду совсем не понравился тон, взятый пиратом. — Что же ты великое совершил, если так скверно обо мне отзываешься?

— Чего? — ощерился бандит. — Как будто сам не знаешь. Вот продырявлю тебе башку, тогда поймёшь.

Рука его дёрнулась, но осталась на месте. То ли он передумал, то ли действительно находился под действием парализующей силы.

— Куда вы меня затащили? — спросил он, вероятно, решив навести сначала справки относительно местоположения, а потом уже разделаться с обидчиками.

— А где ты был до этого?

— На корабле.

— На каком?

— На том, что зовётся «Констьюдери», — пират снова ухмыльнулся. — Ты что же, двойничок, успел позабыть название своей консервной банки?

— Нет, — ответил Дэвид, пропустив мимо ушей нелестное высказывание на счёт корабля. — Я не позабыл. Только хотел узнать, добрались ли вы до Земли.

Эту фразу Дэвиду не надо было говорить. Он понял, когда было уже поздно. Пират молниеносно выхватил бластер и направил его на Дэвида. На вопрос о силовом поле ответ оказался отрицательным.

— Значит, так, — засопел пират. — Ты меня сию же минуту вернёшь туда, откуда взял. Иначе, клянусь богом, мне придётся немного потревожить твои мозги. — Двойник расставил широко ноги и провёл рукой по блестящему железному корпусу лучемёта.

Тишину рассеял голос святого, по всей вероятности, не выдержавшего подобной мерзости. Им оказался Иаков-младший.

— Братья, нельзя допустить этого зла, ибо все мы здесь. Всё сие слышат светила небесные, и нет у нас права допустить такой грех.

В то же мгновение бластер исчез из рук пирата.

— Теперь вы равны, — громогласно произнёс апостол Пётр. — Тот из вас, кто сможет нам доказать, что он лучше своего второго «я», будет отпущен с миром. Тому же, кому это не удастся, придётся уступить, не будучи виновным, но став побеждённым в равном по условиям состязании.

Дэвид понял, что это его последний шанс. Если он его упустит, ничто больше ему не поможет. Ясно одно, один из них должен исчезнуть навсегда. Дэвид попробовал представить себя в роли пирата, уничтожающего Землю. Попытка провалилась. Уж лучше пусть его размажут по стене, разделят на десятки, сотни подобных ему, существ, — предателем ему не стать.

Дэвид украдкой посмотрел на двойника. Тот, вроде, тоже что-то понял. Стоял, потупив голову, больше не бравируя своей уверенностью.

Ясно и отчётливо Дэвид видел в пирате те качества, которые у него так бесцеремонно украли; да так искусно, что, если бы не воспоминания об Илоне, он вообще мог отказаться от борьбы.

«Да, — задумался Дэвид, взвешивая свои силы. — Сейчас будет что-то интересное. Спор между двумя противоположностями, бытовавшими в своё время в одном человеке — в Дэвиде Джеффри. Единственное, что я пока могу, так это взять сразу инициативу в свои руки». С такими мыслями Дэвид придвинулся вплотную к своей стороне плиты. «Обидно, — отметил про себя. — Раньше хоть плита принадлежала мне целиком, а сейчас и то, половина». Он огляделся по сторонам, поймав на себе взгляды одновременно нескольких святых, убрал руки за спину, чтобы скрыть волнение, и заявил:

— Меня зовут Дэвид Джеффри. Я помощник командира корабля «Констьюдери» (ZPZ-672). Родился на планете Земля в 2184 году и отправился в космос с целью колонизации планеты, впоследствии пригодной для полного или хотя бы частичного заселения. Скажи мне теперь, кто ты, и из каких краёв пришёл сюда?!

15. План захвата Земли

— Меня зовут Дэвид Джеффри. Я хотел попробовать обвести вас вокруг пальца, но теперь чувствую, что не могу почему-то фальшивить. Поэтому буду говорить по совести. Впрочем, какая у пирата может быть совесть. Однако судите сами. Итак, я родился в мире, который очень удалён от планеты Земля. Но это не антимир. Я знаю, что тем самым предаю своих друзей, но вы отняли моё оружие и парализовали мои двигательные функции вот этим шариком, — двойник указал на шар, значительно уменьшившийся в размерах за время их более чем необычной беседы.

Дэвиду, поражённому столь подробным откровенным рассказом пирата, стало казаться, что с уменьшением размеров шара истекает его собственное время. Будто песочные часы отсчитывали секунды, не оставляя Дэвиду возможности оправдаться. От волнения вместо плиты ему примерещилась гигантская черепаха, несшая на своём панцире-спине голубую горошину.

Пират продолжал:

— Мы относимся к развитым технократическим цивилизациям, для которых такие понятия, как сперлинг, искусственный космолёт, инкер и др. давно стали обыденными. На своей планете я имею совершенно иной облик, но своего имени у меня нет; поэтому меня зовут Дэвидом. С помощью скопированного у вас корабля серии «Риджент», используя принципы телепортации, флюорации (как раз благодаря ей, мы так быстро разделались со всем вашим экипажем) и механизма раздвоения нам удалось захватить космолёт «Констьюдери». Наша цель — захват всей вашей планеты, чтобы разместить там плацдарм для дальнейшего продвижения в космос. Принцип механизма раздвоения таков: после разделения первоначальной, живой субстанции одна из частей получает воинственные эмоции, включая в себя те качества, которые могут помочь при стремительном, молниеносном развёртывании действий; к другой же отходит та часть эмоций, что несёт в себе зерно добра, призыв к спасению и миру, всякого рода галлюцинации. Мы, разумеется, выбираем первую, а тебе, — при этих словах двойник кивнул головой в сторону Дэвида, — оставляем вторую. Так как при подобном разделении возникает лишь одна пара, то с этого момента, я перехожу в твою первую часть, которая становится моей, а ты, соответственно, получаешь вторую. В этом отношении мы с тобой вполне равноправны.

Пират умолк. Дэвид пребывал в растерянности. «Первая, вторая часть, — ловил он разбегавшиеся мысли. — Неужели весь этот бред — только его, Дэвида, галлюцинации. Тогда получается, что и сам храм… Нет, не может быть. — Дэвид отогнал неприятную мысль. — Хотя сам по себе храм мог подействовать на пирата, пробудив в нём желание облегчить свою душу». Ничего однозначно не решив, Дэвид рассудил, что пока в проигрыше. Тогда он заговорил опять, обращаясь к своему двойнику, как к равному.

— Я хочу рассказать тебе один случай, — начал Дэвид. — Когда-то очень давно у нас на Земле произошла такая история. Мне о ней рассказывали учёные-космоаналитики. Поэтому у меня нет оснований для недоверия. Это было в 2140 году по нашему земному календарю. Тогда вернувшися с новой колонизированной планеты звездолёт оказался никем не управляемым, за исключением разве что автопилота. Члены экипажа, находившиеся на борту, были мертвы. Но самое странное заключалось в следующем: при вскрытии выяснилось, что у людей отсутствуют внутренние органы. Вместо сердца, лёгких, почек, короче, всего того, что находится у нормального человека, внутри у них были части явно неземного происхождения. В то время их тщательно изучали, разумеется, в герметичных, изолированных друг от друга лабораториях. Однако кроме частичного определения состава элементов, из которых были «изготовлены» эти органы, ничего конкретного установить не удалось. Сами же существа с неясным внутренним строением — их было всего восемь человек — находились словно в состоянии анабиоза; процессов разложения материи не происходило. Казалось, в них теплится чужеродная, неземная, незнакомая нам жизнь. Когда все необходимые в целях отчётности эксперименты были завершены, этих людей поместили в холодильные установки и заморозили при температуре абсолютного нуля с целью, чтобы потом, возможно, когда наука сделает значительные шаги вперёд, вернуться к их изучению с использованием качественно новых методов и подходов. Во всех журналах — научных и светских — уже поставили точку над «i», как вдруг существа ожили. Это оказались роботы, ждавшие своего часа. Но им, видимо, никто не обеспечил поддержки извне и, абсолютно неуязвимые к температурам, давлению и многому другому, они оказались абсолютно бессильны против колебаний искусственной гравитации. Конец этой истории, разумеется, не был широко освещён в прессе, но она имела место и, по-моему, у неё есть какая-то связь с этим, нашем случаем.

— Да, ты прав, — ответил пират, когда Дэвид закончил экскурс в историю. — Это как раз и есть тот самый флюорационный эффект. Хотя ему предшествует механизм раздвоения. Мы не какие-нибудь варвары, чтобы уничтожать вас. В противном случае мы сами были бы давно уничтожены. Однажды к нам в руки попал разведывательный крейсер с Земли. Члены его экипажа — мужчины и женщины — послужили живым материалом для создания матриц. Благодаря агентам, которых мы ввели затем в состав ваших правительств, на настоящий момент в нашем распоряжении имеются записи тел всех людей, живущих на Земле. Благодаря знаниям и имеющейся в нашем распоряжении элементной базе, мы создаём роботов, а, если точнее, меняем содержимое роботов, изготовленных нами, и двойников людей на большом расстоянии. Создавая белковые структуры, идентичные вашим, для нас не составляет труда за несколько лет заменить всех жителей Земли. Однако основным препятствием остаётся та часть атмосферного слоя Земли, где задерживаются излучения, губительные для флоры и фауны планеты. Это место скопления большого числа высокоэнергетических субстанций; так называемый рай. Насколько мы знаем, Магистр позаботился о вас, даровав вечную жизнь, возможность быстрого перехода на более высокую ступень развития. Скажу больше. Таких живых планет, опекаемых Магистром, как ваша, очень мало (поэтому именно она нам нужна в качестве материального и энергетического полигона), большинство разумных существ участвуют в более сложном и губительном Вселенском Цикле. Я считаю, что несправедливо было делать избранными несколько угодных Магистру рас. Однако наши шансы уравнялись с выходом землян в космос. Все покинувшие Землю люди после смерти должны доказывать своё право на радость или муки совсем перед другим, Вселенским Судом. Да и потом они не попадают в чистилище, в рай или ад в земном понимании. Они попадают… Но хватит об этом, — двойник резко оборвал речь на полуслове. — Мы уже не первый год хотим захватить вашу планету. Поэтому, спешу заверить, описанные тобой роботы — наших рук дело. Они должны были обеспечить нам поддержку. Мы действительно не смогли как следует в прошлый раз провернуть операцию. Возникли непредвиденные трудности с компьютерным сопровождением. Однако изготовленных ещё в то время роботов мы использовали сейчас, в операции с командой вашего звездолёта.

— Значит, все мои друзья оказались выведенными из игры?

— В сущности, да. Но не все. Вашего командира мы не успели подвергнуть флюорации, потому что после раздвоения он вдруг загадочно исчез. С остальными членами экипажа мы поступили именно так. Вначале применили на них механизм раздвоения, затем флюорировали часть, занимаемую бездуховной субстанцией. Роботы, являющиеся их точными копиями, пока бездействуют. Они приступят к выполнению задания, как только окажутся на Земле, когда все мы там будем. Тебе необязательно знать истинный облик представителей нашей расы. Тем более, вживление индивидуальности в тело робота, и обратно, в собственное тело — процесс строго засекреченный. Если упрощённо, то в процессе флюорации мой дух переместился в тело твоего двойника; твоя душа осталась при тебе.

Дэвид стоял в недоумении. «Какой резон пирату, — рассуждал он про себя, — объяснять мне целиком и полностью правила своей игры?» И тут Дэвид понял. С одной стороны, если двойник выложит сейчас всё, как есть честно и откровенно, расскажет обо всех своих (и не только своих) планах, то он станет победителем дуэли. Тогда, вновь соединив две части Дэвида воедино, за ним оставят сущность пирата, пусть кровожадного, но правдивого и способного к покаянию. С другой стороны, если святые не захотят вдруг объединять двух Дэвидов в одном теле, то пирата отпустят восвояси. Сам Дэвид так и останется с мыслями о мире, справедливости, но без умения действовать; двойник же вновь окажется на «Констьюдери», и снова Земля будет под угрозой смертельной опасности. Партия казалась беспроигрышной.

16. Способ переселения на Вьору

«А, может быть, — размышлял Дэвид, — наряду с другими качествами, к двойнику отошла та честность, граничащая с геройством, когда способен выкладывать всё, что лежит на сердце даже под угрозой смерти? Тогда мне решительно необходимо вывести его из равновесия, чтобы он потерял над собой контроль. Иначе я пропал.

Дэвид оглянулся. Апостол Варфоломей едва заметно кивнул космодесантнику как бы в знак одобрения с целью поддержать, но тут же его лицо стало непроницаемым. Очевидно, святые не вмешивались по какому-то приказу извне. Дэвид перевёл взгляд на святого, стоявшего за спиной двойника. Апостол Фома открыто симпатизировал пирату. Последний, уловив это, то и дело поглядывал на святого. Создавалось впечатление, будто он советуется.

Дэвид посмотрел на плиту, на голубой шар, ставший теперь размером с горошину. Возможно, он действительно чем-то сковывал их действия; был здесь, чтобы не допустить резких движений, рукоприкладства, и пират понял это раньше, чем Дэвид. Свечи, установленные в высоких золотых подсвечниках у стен собора, оплавились почти до половины. «Значит, наше время и впрямь ограничено». Дэвид испугался, что ничего не успеет. Поймав на себе пристальный взгляд апостола Павла, Дэвид вновь повернулся к своему противнику, обратился к нему с ноткой недоверия в голосе.

— Послушай, — сказал он двойнику. — А не кажется ли тебе, что ваши действия чересчур жестоки. Ведь они не допускают отпора со стороны землян. Такая тактика схожа больше с выстрелом в спину, нежели с честным поединком. Поскольку возможности сторон совершенно не равны, здесь имеет место настоящая агрессия, сравнимая разве что с природным явлением или катаклизмом планетарного масштаба, которое, вследствие объективных на то причин, не удалось предотвратить. А раз так, грош цена твоей мнимой честности, так как и за ней нет ничего, кроме цинизма и холодного расчёта.

— Ну и что ты хочешь этим сказать? Да, мы хотим захватить вашу планету. Нам нравится её климат и стратегическое положение. Она даст нам возможность прокладывать новые космические пути, уже опоясавшие, будто паутина, не одну сотню планет. Наконец, нам весьма лестна мысль о заслуженном причислении к рангу избранных, — это единственный способ избежать участи вовлечения в пресловутый Вселенский Цикл. Что касается бесцеремонности наших действий, так они не противоречат закону природы: побеждает сильнейший. Разве вы сами летели на эту планету не с целью колонизации? Так в чём же вопрос? По существу, мы с тобой братья-близнецы.

— Но почему вам обязательно нужно уничтожать нас?

— А вас никто и не собирается уничтожать. Мы просто переместим всех землян на другую планету. Она называется Вьора (звучит, вроде, ничуть не хуже), а там они могут себе продолжать развиваться. В противном случае, зачем нам была нужна вся эта многолетняя морока с раздвоением. Насколько было бы проще: создал матрицу-клир, поменял содержимое и пожалуйста — дело сделано. Однако астральная нить, связывающая ваши души с телом, столь тонка и ненадёжна, что, перерезав её, обрываешь жизнь. Мы проводили такие опыты. Результат был всегда один. Душа человека исчезала. Для нас это означало накопление отрицательного потенциала кармы. Ведь так мы убивали бессмертную душу. Однако нас оправдывало незнание природы человека. Что говорить, если сами мы легко перемещаем в пространстве собственные элементалы-фантомы. Достаточно послать тщательно выверенную голограмму в интересующую нас точку пространства, задать исходные данные, спроектировать там новое тело — и всё! Уничтожение прежнего тела становится толчком для переброса личностного «я» сквозь пространство и время. Слабость вашей астральной нити мы объясняем тем, что после окончания жизни у вас нет необходимости совершать длительные перемещения. Земной Цикл значительно короче Вселенского. Вот почему мы создаём двойников непосредственно на месте: в космосе, на планетах; единственное место, где наша техника бессильна, так это на самой Земле. Она живая планета, имеет собственное «Я», что делает проникновение наших фантомов внутрь её абсолютно невозможным. Поэтому приходится возиться с космонавтами…

— Я космодесантник.

— Какая разница. Пойми, ты мог бы запросто находиться сейчас внутри своего корабля, неодушевлённый как робот, или на Вьоре (там, кстати, все твои товарищи). Но ты остался здесь. У тебя не возникал вопрос, почему?

Пират испытующе посмотрел на Дэвида. Дэвид поёжился. Ему не хотелось знакомиться ещё с одной версией. Двойник продолжил:

— Да потому что я — один из руководителей проекта. Так как мой дух переместился в копию твоего тела, путешествующего в космосе, — это вынудило нас оставить тебя в покое. Иначе ты бы оказался на Вьоре вместе со всеми остальными. Однако не думай, что, уничтожив меня, удастся положить конец операции. В случае прекращения срока моей деятельности внутри твоего двойника, система подаст сигнал, и очередной фантом-доброволец будет переброшен через пространство, вдохнув жизнь в бездействующего пока робота. А твоё место здесь займёт кто-то другой.

— Пожалуй, мне следует кое-что уточнить, — лицо двойника посетила кривая улыбка. — Все перемещённые на Вьору люди сохранят свой первоначальный облик только до тех пор, пока не будет завершена операция. Не удивляйся, — предупредил он вопрос Дэвида. — Это для вашего же блага. Сила тяжести на Вьоре в десятки раз превышает земной показатель. До поры до времени все земляне будут находиться в специально созданном городе-лаборатории, смоделированном подстать земным городам. Но как только отпадёт необходимость в перемещениях представителей земной расы, Вьора станет полностью в вашем распоряжении. Желающие смогут сразу же покинуть город. Всем будут предоставлены новые тела, более удобные и прочные, способные выдерживать значительные нагрузки на планете, несколько отличающейся по своим условиям от Земли. Ваши прежние тела мы используем как белковую структуру для дальнейших целей. Впрочем, к тому времени они вам будут уже ни к чему. Могу похвастаться, пять лет назад по земному времени мы основали на Вьоре поселение землян, правда, в несколько изменённом облике. Они работают на руднике, отрабатывая стоимость своих новых тел. Насколько я знаю, все они очень довольны, так как напрочь лишены духа бунтарства. Видишь, как мы о вас печёмся!

— Но вы отнимаете у нас человеческий облик!

Дэвид возмущался простотой, с которой пират описывает подробности предстоящей гибели земной цивилизации. Предмет разговора теперь выглядел так, как если бы всему человечеству предложили в качестве бесплатной услуги умереть для того, чтобы, воскреснув в ином мире, получить жизнь вечную. В другое время и при других обстоятельствах Дэвид расценил бы это предложение не иначе как маразм, снизошедший на пиратов. Но теперь, когда он знал полностью их планы, было не до смеха.

17. Колебания апостола Фомы

Дэвид хотел вновь заговорить, как вдруг шарик, лежавший на плите, заблестел, пульсируя. После чего пират исчез, оставив нашего героя стоять с открытым ртом в полном недоумении.

Немедленно раздался голос Петра. Словно гром с ясного неба, он обрушился на апостолов.

— Кто это сделал? Я спрашиваю, кто отправил этого пирата назад, проявив тем самым неуважение к староотеческому закону. Кто сотворил это зло, опасное тем, что оно истекает из храма, из нас, власть которых больше и выше, чем власть простого смертного?! Пусть совершивший это сделает шаг вперёд, иначе сам Господь укажет нам имя предателя!

И сделал шаг вперёд апостол Фома, и множество удивлённых глаз были устремлены в его сторону. Дэвид тоже был не в силах оторвать от него взгляда.

Апостол Пётр между тем продолжал.

— Зачем ты это сделал? — задал он вопрос, слетавший с губ смотревших на Фому святых.

— Я только решил, что тот Дэвид одержал победу над этим, — Фома сделал пренебрежительный жест, адресованный человеку, продолжающему стоять слева от плиты, — и пожелал, чтобы он возвратился назад. У меня и в мыслях не было, что моё желание окажется столь сильным, что пересилит все ваши. Хотя, мне думается, далеко не все здесь мыслят одинаково. — Апостол со злорадством посмотрел в сторону Иуды. — Ведь, как известно, лишь своим большинством мы можем здесь решать вопросы. Раз двойник Дэвида исчез, значит, — это было мнение большинства, — закончил он.

— Апостол Фома, — вновь обратился к только что говорившему апостол Пётр. — Ты сделал непоправимую ошибку. Дело в том, что никто из нас, на сколько мне известно, не находился ни на чьей стороне. Я ещё в самом начале дал понять, что наше отношение нейтрально. Вот почему одного твоего желания было достаточно для того, чтобы забыть обо всех нас.

Святые по правую и левую руку от апостола Петра понуро опустили головы в знак осуждения.

Апостол Пётр продолжал.

— Итак, братья, что мы теперь решим? Как нам выйти из этой неприятной ситуации, не отходя от первых и основных истин христианского учения?

Тут откуда-то, с той стороны, где стоял Иуда, раздался несколько несмелый голос святого, представившегося апостолом Филиппом.

— Братья мои, — промолвил он. — Я вроде бы знаю, что нам теперь следует предпринять.

— Говори, апостол Филипп, — дал разрешение Пётр.

— Я считаю, — ответствовал старец, — что мы не можем оставаться в бездействии, помогая духу нечистому в обличии демона. У одного человека должно быть одно сердце и одна душа, а мы, как получилось, снова разделили Дэвида надвое. Я предлагаю, — апостол Филипп обратился ко всем остальным, — чтобы наш провинившийся брат возвратил двойника обратно и сам объединил двух людей в едином теле, чтобы потом Господь смог сказать вновь родившемуся человеку: «Встань и ходи!»

Дэвид посмотрел опять на апостола Фому. Он, похоже, раскаивался.

И снова Дэвид увидел, как исчез с плиты голубой шар, а из образовавшегося белого облака вновь появился пират.

Он удивлённо стал оглядываться по сторонам, произнося своё обычное «Что это значит?» Но ему никто ничего не ответил. Вместо ответа апостол Фома, вполоборота к которому стоял пират, поднёс ладони к лицу, а затем повернул их к двойнику Дэвида. Последний развернулся таким образом, что взгляд его глаз различил извилистую линию жизни на ладонях святого. Пират смотрел на апостола Фому, силясь вникнуть в смысл предпринимаемых им действий. Он стоял как зачарованный и не мог шелохнуться. Затем наш герой ощутил, что не только пират участвует в происходящем. У Дэвида внезапно отнялись руки и ноги, всё уменьшающееся число клеток его тела жили, — большая часть будто замерла в ожидании чуда. Глаза устало смотрели в одну точку — на ту самую линию жизни, что изгибалась на ладонях святого. Внезапно изображение стало объёмным. Словно на листе бумаги, на плоскости ладоней апостола открылось ещё одно измерение. ЧЩдная музыка заиграла в ушах Дэвида, и он какой-то частью своего мозга неожиданно понял, что эта музыка — своеобразный язык храма. «Он живой», — испуганной птицей пролетела в голове мысль. И тут же сознание окутал туман. Два Дэвида стояли в центре святилища, будто изваянья, а молчание, которое хранили святые, подчёркивало саму торжественность минуты.

Дэвид не видел, как голубой шар, увеличившись до своих первоначальных размеров, приподнялся над плитой и рассыпался в миллион сверкающих искр. Огни образовали пёстрый хоровод, — замысловатую игру цветов и красок — вовлекая в него двух Дэвидов. Потом круг стал сужаться; люди оказывались всё ближе друг к другу. Дэвид неожиданно пришёл в себя, но лишь на долю мгновения. Несмотря на столь короткое прозрение, он отчётливо увидел перед собой свои собственные серо-голубые глаза. Дэвид не успел как следует разобраться, видит ли он своего двойника, либо смотрит на себя самого. Времени на размышления не было. Дэвид снова провалился, и теперь только нежный лунный свет пробивался к нему откуда-то извне, из неведомой дали. Дэвид не смог бы сказать, сколько времени он находился в забытьи. Когда видение исчезло, а пелена, белым туманом окутавшая мысли и чувства, рассеялась, он увидел себя стоящим на плите в центре храма; лица апостолов были обращены к нему, а двойника и след простыл.

«Всё», — услышал Дэвид голос, идущий изнутри самого себя, и вдруг явственно понял, что это действительно всё. Он сделал шаг, ступив ногой на край плиты, затем ещё один более уверенно, немедля оказался на полу храма, огляделся по сторонам и сказал, обращаясь к святым:

— Не знаю даже, как вас благодарить. Да что, собственно, могут сказать слова. Я лучше действиями докажу, что вы не ошиблись в выборе, доверив мне судьбу планеты.

Дэвид прищурился, внимательно посмотрел на свечи. Они оплавились до самого основания. Время вышло.

— Апостол Пётр, — сказал Дэвид. — Вы очень много сделали для меня. Если бы не эта ваша помощь… Однако прошло много времени, и скоро сумрак спустится на ваши лица. Вместе с ним, насколько я понял, кончится предоставленная мне вами часть вечности. Будучи огромной, необъятной для постороннего взгляда, избранным она в то же время кажется малой и незначительной. Она мала для тех, кто не щадит самого себя, помогая всем просящим и взывающим, всем, кто не может найти в себе сил для борьбы, но не желает сдаваться, мириться со своей полной беспомощностью.

— Последняя моя просьба к вам, — обратился Дэвид к апостолам. — Верните мне моё оружие. Я клянусь не применять его с целью нападения; но умирать на незнакомой планете с оружием в руках — значит, иметь дополнительную возможность остаться в живых.

Святые молчали. Темнота всё больше сгущалась, облачая их лица и фигуры в ореол призрачности.

— Мы прощаемся с тобой, — услышал Дэвид голос апостола Петра, тонущий в зыбкой дымке уходящего во тьму храма. Растворяясь в последних каплях воска, слабые огни свечей озарили вновь показавшиеся на стенах собора образа с ликами святых. Дэвид невольно отступил назад и сел, нащупав под собой успевшую стать привычной каменную опору.

И снова всё повторилось. Храм исчезал, не растворяясь в воздухе, а медленно, но верно уходя под землю. Теперь Дэвид не закрыл глаза, когда купол с быстротой, способной ужаснуть даже мёртвый камень, метнулся в его сторону. Храм растворялся в толще песка. Откуда ни возьмись вслед за этим появилось солнце. Дэвид не ожидал его увидеть. Он зажмурился от неожиданности, потом открыл глаза, проводил взглядом последнюю проваливавшуюся колонну, и засмеялся. Наконец-то он был спокоен и полон сил. Усталость как рукой сняло, и он теперь знал наверняка, что надо делать.

18. Неверный выбор направления

Первым делом, Дэвид досконально осмотрел себя; немало удивился, обнаружив на ногах свои (а, может быть, и не свои) космодесантские сапоги. Обшарив карманы куртки, он ничего в них на нашёл, но за подкладкой неожиданно обнаружил тот самый голубой шар размером с горошину, который помог ему снова стать нормальным человеком.

«Талисман», — сообразил наш герой.

Оглянувшись на место, где с ним произошло столь загадочное событие, Дэвид присвистнул от удивления. На самой середине плиты, где лежал когда-то теперь дарованный ему талисман, поблёскивал металлом лучевой пистолет двойника. Дэвид просто протянул руку, ощутил, как удобно ложится рукоять лучемёта в ладонь, затем вложил нового приятеля в кобуру, что до сих пор пустая болталась на поясе, и тщательно замаскировал бластер под курткой. Оставшись довольным собой, Дэвид заметил, что облицовка плиты железом выглядит довольно странно. Уже незаметно привыкая искать во всём затаённый смысл, Дэвид взялся рассматривать некое подобие рисунка. Обойдя плиту вокруг, он нашёл в одном месте неглубокую нишу. В ней что-то лежало. Засунув руку по локоть, Дэвид извлёк из неё пластину, изготовленную, насколько он мог понять, из бронзы. На пластине был написан текст. Точнее, даже не текст, а обращение на незнакомом языке. Дэвид прикоснулся к буквам и замер. В тех местах, где его пальцы коснулись непонятной надписи, словно написанный невидимыми чернилами, проступал чисто английский текст. Определив это, Дэвид стал торопливо водить ладонью по пластинке, в результате чего вскоре смог прочесть следующее: «Иди в направлении, указанном на плите. Держись линии-ориентира. Тебя там ждут».

На этом месте текст обрывался. Дэвид вложил пластину обратно, и в тот же миг плиты не стало.

— Чёрт, — в сердцах вырвалось у Дэвида. — Я не успел посмотреть на указатель. Хотя линия-ориентир вроде бы передо мной.

Дэвид посмотрел на странную полосу, невесть откуда берущую своё начало. Она проходила совсем близко. Но куда по ней надо идти, вперёд или назад? Сориентировавшись на местности, Дэвид решил целиком и полностью положиться на свою интуицию, и пошёл вперёд.

Сначала идти было легко, но вскоре космодесантник стал замечать, что песок планеты явно невзлюбил его сапоги. Создавая серьёзные трудности для ходьбы, песок затягивал их со страшной силой. В конце концов, Дэвид решил, что такими темпами засветло никуда не дойдёт. Он скинул с ног обувь, перекинул голенища через плечо, и зашагал босиком.

Так Дэвид шёл мимо пустынных холмов, занесённых песком оврагов и урочищ под солнцем, медленно, но неумолимо клонившимся за горизонт. Странно, он совсем не чувствовал голода. Хотя, по самым скромным подсчётам, находился без еды не меньше суток. Дэвиду успел порядком надоесть монотонный песчаный рельеф, когда перед вновь отодвинувшейся линией горизонта показалась земля отличительно другого цвета. Линия-ориентир петляла, загибалась то вправо, то влево, нигде, однако, не обрываясь. До новой земли оставалась какая-нибудь сотня шагов, когда внезапно как из-под земли возникла и метнулась в сторону Дэвида чёрная тень. В ответ на это, Дэвид сделал резкий прыжок в сторону, пружиня на обеих ногах, присел, поворачиваясь лицом к врагу, выхватил лучемёт, и мощный луч ослепительно белого света прошил сухой и терпкий воздух. Вслед за этим на границе, разделяющей зелёную, словно застланную бархатистым ковром, землю от песчаной пустыни, осело, распластавшись в позе упавшего льва, огромное животное. Дэвид перевёл дыхание, убрал пистолет подальше и приблизился вплотную к чудовищу. Вблизи он понял, что сравнение со львом было им сделано преждевременно. Больше животное походило на исполинского крокодила, но и эта схожесть была столь отдалённой, что Дэвиду, которому уже порядком надоели сопоставления, пришло в голову мысленно нарисовать его портрет. Существо было примерно четверть чейна в длину. Его тело, окрашенное в зелёный цвет, было покрыто редкими чешуйчатыми перепонками, сливающимися в сплошную лоснящуюся массу. Голова существа была чересчур необычна с точки зрения земной фауны. Спереди и сзади черепа виднелись два огромных, теперь остекленевших глаза, обведённые синими концентрическими кольцами. В огромной звериной пасти брали начало четыре мощных клыка, заканчивавшиеся высоко над головой остриями вил. На шее животного имелось большое мускульное утолщение. Кроме того, существо имело четыре поражающих воображение конечности, наделённые в то же время необычайной подвижностью. Дэвид закончил на этом мысленное описание животного. Было ясно, что если бы не хорошая реакция, после встречи с ним нашему герою пришлось бы навсегда проститься с окружающим миром.

Между тем справа и слева от Дэвида раздались яростные звуки, и несколько одиночных, как бы светящихся в подкрадывающейся темноте глаз дали понять, что убитое существо здесь не одиноко.

— Они не пустят меня в свои владения, даже если я истреблю всех до одного. Это их земля.

С такими мыслями Дэвид повернул в обратную сторону. Каждую минуту он находился в готовности услышать шуршание по песку десятков конечностей, даже при необходимости вступить в неравный бой. Однако оказался сильно удивлён отсутствием погони. Как ни странно, животные не делали попыток догнать и растерзать чужака. Ни одно из существ не перешло через границу. По всей видимости, их громоздкие тяжёлые конечности становились серьёзной помехой при движении по песку. Хотя причина могла крыться совсем в другом. Собравшись вокруг поверженного соплеменника, они издавали булькающие гортанные звуки, как бы сзывая остальных. И, действительно, спустя некоторое время, множество светящихся глаз наводнили приграничную полосу. Существа собирались на совет.

На этот раз интуиция Дэвида подвела. Он снова шёл через пески, удаляясь от столь желанной твёрдой почвы, сапоги всё сильнее натирали голенищами плечо, песок становился всё холоднее, приближалась ночь.

Дэвид остановился, надел сапоги, мысленно выругался насчёт потраченного попусту времени, и, стремясь не сбиться с волнистого ориентира, двинулся дальше.

19. Талисман

Уже последние лепестки заката скрылись в матовой пелене высоко нависших облаков; откуда ни возьмись, появился ветер, который стал нетерпеливо подгонять Дэвида, подталкивать его в спину. Дэвиду теперь с большим трудом удавалось различать бегущую по волнам барханов ленту, служившую для него чем-то вроде компаса. На землю спускалась такая плотная тьма, что наш космодесантник начал не на шутку тревожиться за предстоящую ночь. Судя по тому, на каком расстоянии от светила находилась шестая планета, и, прикинув приблизительную продолжительность дня, Дэвид пришёл к выводу, что ночь может оказаться долгой и холодной; а, значит, ему жизненно необходимо развести костёр. Хотя подобный метод согревания был слишком стар, к нему всё ещё прибегали при колонизации малоизученных миров, затерянных в космосе. Наметив план своих дальнейших действий, Дэвид немедленно приступил к его исполнению. Вначале он решил попробовать использовать песок. «Всё бывает, — рассудил он. — Авось, получится». Но «авось» не получилось. Луч бластера, направленный на песчаный холм, на мгновение разорвал окружающий сумрак, осветил Дэвида, но потом вновь тёмная мгла сгустилась над ним. Дэвид подошёл к тому месту, где луч коснулся земли. Песок был сильно нагрет и обуглен; стало ясно, что он может служить аккумулятором тепла, но никак не его источником. Надо было найти что-то другое, желательно растительного происхождения, и поскорее, так как холод всё больше давал о себе знать.

Дэвид шагал вдоль уже еле-еле различимой линии. Никаких признаков растительности. Да что там говорить, ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Внезапно Дэвид остановился, прислушался. Ему показалось, что в шум ветра за спиной вплёлся дополнительный звук. Словно в ответ на это ветер более напористо загудел над песчаной грядой. И тут Дэвид повторно услышал этот звук. Он доносился справа, с той стороны, где село солнце (в результате чего, было чуточку светлее), и отдалённо напоминал всхлипывание ребёнка. Зная наверняка, что лучше действовать, чем ждать у моря погоды, Дэвид решил ещё раз попытать счастья. Он свернул с проторённой — для него — тропы, пошёл наугад в направлении то замирающих, то снова доносившихся звуков. Не успел он пройти и нескольких сотен шагов, как обо что-то споткнулся и стал стремительно падать вниз. Он успел два раза перевернуться в воздухе, попасть под обстрел потревоженных и теперь осыпавшихся сверху кусков песчаника, а, упав, больно удариться ногой о каменный выступ. Дэвида спас толстый слой песка, ссыпавшегося сверху. Опасаясь, как бы он ничего себе не отбил в результате такой «мягкой» посадки, Дэвид попробовал встать. Приподнявшись, он почувствовал острую боль в голени, охнул и снова сел на песок. В это же время Дэвид снова услышал звук, который заставил его свернуть с дороги, отправившись на поиски приключений. Теперь всхлипывание доносилось спереди. «С другого конца пропасти или пещеры», — размышлял он. Дэвид вдруг понял, что более всего угнетает его. Причиной была тупая боль, острым ножом пронзающая тело в районе груди. Он запустил руку под подкладку, неосознанно предполагая наткнуться там на что-нибудь тёплое и липкое, но нашёл только голубой шар, припрятанный внутри комбинезона. Шар был тёплым. Когда он очутился у Дэвида в руке, лёгкое покалывание заставило кулак инстинктивно разжаться. И космодесантник увидел, как между пальцами пробиваются лучики голубоватого света. Не веря своим глазам, Дэвид окончательно разжал пальцы — шар засветился сильнее — а затем вовсе опустил его на каменный выступ. Лишь шар коснулся твёрдой поверхности, он засиял с такой невероятной силой, что в одно мгновение темнота отступила, и взору Дэвида открылась огромная пещера с видневшимся по одну сторону коридором.

Возле этого коридора Дэвид различил очертания человеческой фигуры. Это было совсем маленькое, крошечное существо. Дэвид произнёс вслух: «Ребёнок». Тот, кому было адресовано это слово, мгновенно перестал всхлипывать, повернув свою непропорционально большую продолговатую голову в его сторону. Дэвиду показалось, что он видит глаза ребёнка. Но в следующий момент существо пропало. По всей видимости, ребёнок скрылся в том самом коридоре. Дэвид встал на колени, попробовал пошевелить ступнёй. Ниже колена нога была будто ватная.

— Перелом, — сказал Дэвид и тут же застонал от боли, резко пронзившей суставы. — Всё, больше двигаться я не смогу.

Если бы Дэвид сказал себе что-либо подобное, будучи разделённым надвое человеком, он просто тихо и терпеливо принялся ждать развития предстоящих событий; теперь он был другим, был самим собой — Дэвидом Джеффри. Именно поэтому он не имел права на отдых, на бездействие. Опираясь на более-менее здоровую ногу, Дэвид приподнялся, ухватившись за сосульку, свешивающуюся с части уцелевшего свода пещеры, удержал равновесие, потрогал лежавший в кобуре лучемёт — «вроде, всё в порядке» — и, протянув руку, осторожно прикоснулся к испускающему голубоватое свечение шару.

— Вот тебе и талисман! — воскликнул Дэвид, заметив, что во время прикосновения к раскалённому шару, он мгновенно перестал быть таковым, а когда очутился на ладони — от всего исходившего от него жара осталось лишь доброе, мягкое тепло, нежно согревающее кожу и пронизывающее невидимыми нитями всё тело.

Дэвид сделал один несмелый шаг, заметив, что нога мало-помалу начинает ему подчиняться. Зафиксировав положение, он попытался пошевелить онемевшими пальцами.

— Это невозможно, — почти прошептал Дэвид, когда выяснилось, что боль постепенно затихает. — Это действительно невозможно.

Тут Дэвиду почудилось, будто шар заговорщически ему подмигивает, и он наконец-то понял, какой бесценный подарок преподнесли ему апостолы. «Похоже, этот шар улавливает биотоки моего мозга», — сообразил Дэвид, улыбнулся голубой горошине, и шар заискрился в ответ россыпью синих брызг. У Дэвида появился настоящий друг.

20. Женщина-контактёр

Нога была уже в полном порядке, и Дэвид, увлекаемый загадочностью развивавшихся событий, углубился в прорытую в земле шахту. Шар освещал дорогу, и одновременно не позволял тьме подземелья сгущаться за его плечами. Коридор был идеально ровный, правда, немного забирал влево. Космодесантник уже успел свыкнуться с монотонной и несколько однообразной ходьбой, когда на пути встретилась первая развилка. Не полагаясь более на свою интуицию, Дэвид предпочёл заняться разведкой, и перед нимоткрылся первый вход в тоннель.

Дэвид шагнул туда твёрдо и уверенно, и вскоре очутился в просторном зале, сводчатой пещерой вознесшемся над головой. Множество больших и малых сосулек обильными наростами расположились по всей ширине зала: одни — свисая с вершины купола, другие — поднимаясь снизу вверх, третьи — глядя со стен пиками средневековых рыцарей; все они росли к центру пещеры. А на мысленном пересечении линий, образованных этими ледяными глыбами, висел абсолютно голый человек. Это была женщина. На вид ей можно было дать не больше тридцати — тридцати пяти лет. Каштановые волосы локонами спадали с белоснежных плеч. Миндалевидные глаза, немного крупноватый нос и чувственные губы придавали её лицу типажа гречанки необыкновенную привлекательность. Большие упругие груди резко контрастировали с узкими бёдрами. Тонкая талия, изящно изогнутая точно у газели перед прыжком, являла собой триумф грации и совершенства. Длинные стройные ноги находились в напряжении, как у балерины на премьере балета. Трепетные ухоженные пальцы рук с заострёнными ногтями застыли в изображении таинственного знака.

Дэвид замер на месте, буквально онемев. Это было невероятно! Богиня красоты и совершенства, чувственности и вожделенья; при всём при этом она ещё и вращалась…

21. Лаборатория

Дэвид при входе случайно сломал одну сосульку, ту, что росла снизу, из ледяной кромки пещеры. Лёд даже не сделал попытки растаять; застывший не одно тысячелетие назад, он лишь сковал руку Дэвида, и космодесантник был вынужден разжать пальцы.

За пещерой начинался каменистый грот с множеством выходящих из него ходов. Это место было больше похоже на лабиринт, чем на жилище человека, и Дэвид решил вернуться назад.

Тщательно обследовав стены коридора, он обратил внимание на то, что в пещерах воздух не застаивался, не отдавал гнилостью, — значит, отсюда был ещё один выход, куда, по всей вероятности, и скрылся ребёнок. Дэвид ступил во второй тоннель и, дойдя до первой развилки, понял, что взял след. Коридор начал постепенно расширяться; стены всё больше расходились в стороны, и Дэвид, по сравнению с самым началом пути, уже ни за что не задевал. Но вот тоннель оборвался. Перед Дэвидом возникла стена без всякого намёка на выход. Он сразу почему-то вспомнил про дверь, запаянную на космической станции, и отпрянул, представив, что именно здесь может снова встретиться с роботоподобными существами. Но привычным жестом рука скользнула к кобуре; волнения как не бывало, Дэвид был уверен в себе. Он подошёл вплотную к двери, притронулся к ней и… немедленно отскочил в сторону. Раздался шум невидимых механизмов, и огромная полукруглая плита размеренно поползла вверх, освобождая вход. Дэвид даже растерялся перед тем, что увидел за ним.

Это была лаборатория. Блестящие полы, залитые светом приборы, расчётные устройства и ещё много такого, о предназначении чего Дэвид — опытный космодесантник — не имел ни малейшего понятия. И среди всего этого изобилующего набора электронных датчиков, пестревших диаграммами, среди изредка позванивающих машин, выдающих отчёты на металлизированных листах, в центре зала на кресле с откинутой спинкой восседал учёный. Дэвид сразу отметил неземную пропорцию его тела; но уже в следующее мгновение тело человека было повёрнуто к нему, и учёный спросил Дэвида:

— Кто ты? Тот ли ты человек, что был перенесён нами со станции?

— Да, я именно тот, о ком вы говорите, — ответил Дэвид, сразу разобравшись, что к чему.

— Хорошо, — ответил учёный. — Мы тебя давно ждём.

Человек не раскрывал рта, а обменивался с Дэвидом взглядами, однако в ушах космодесантника чётко звучал его голос. «Телепатия», — сделал вывод Дэвид. Кое-какие навыки в этой области у него были, но не на таком уровне, чтобы он мог часами непринуждённо беседовать одними глазами. Дэвид просто принял предложенный ему стиль разговора, и продолжал говорить нормальным человеческим языком. Учёный тем временем представился.

— Узар, — коротко назвал он своё имя, и дополнил: — Главный сотрудник отдела наукоёмких областей левого крыла внутриимперских исследований.

Дэвид счёл нужным назвать себя. После этого Узар сказал:

— Мы уже давно были готовы к встрече, но тебя, Дэвид, долго не было; да и появиться ты должен был через другой, наземный вход. Кстати, мне до сих пор не ясно, как тебе удалось миновать силовое поле, окружающее подступы к лаборатории. Но с этим я разберусь позднее.

Он испытующе поглядел на Дэвида:

— Ты ничего не заметил странного по дороге сюда?

— Нет, — соврал Дэвид.

— Ну и хорошо, — сказал учёный с вздохом облегчения. — Тогда рассказывай свою историю.

Дэвид изложил её вкратце, правда, ни словом не обмолвившись о храме. Всё внимательно выслушав, Узар кивнул.

— Мы поняли, что у тебя неприятности. Тебя выдали эмоции. Приборы, ведущие постоянное наблюдение за поверхностью планеты, отметили резкое увеличение потенциала. Наша планета очень чувствительна к появлению новых обитателей. Она способна менять свой облик, проверяя и испытывая их. Скажу больше, для неё рождение или смерть любого живого существа — факт не демографический, а нравственный; если ты можешь в это поверить.

— Однако, — Узар заметил, что отходит в сторону от основного замысла беседы, — ты нужен нам.

Дэвид удивлённо поднял глаза. Какой прок от него мог быть здесь, где планета живёт с человеком одной жизнью, где, наверное, все проблемы были решены ещё в незапамятные времена?!

Узар серьёзно посмотрел на Дэвида.

— Это не шутка. Ты действительно нам нужен. Пойдём со мной. Я должен тебя доставить к Верховному Правителю империи.

С этими словами Узар подошёл к космодесантнику. Дэвид протянул руку, желая дотронуться до учёного, однако пальцы беспрепятственно прошли сквозь его тело. Дэвид замер на месте. На память ему пришла ситуация на станции, когда, после разоблачения, Стеф потерял материальность. Дэвид отпрянул, глядя на Узара как на мистическое привидение. В ответ на это учёный лишь небрежно кивнул, дотронулся рукой до клавиатуры расположенного рядом дисплея — на экране быстро замелькали параметры — и промолвил:

— Именно поэтому ты нам и нужен, Дэвид. Ты поможешь нам, а мы поможем тебе.

Произнеся эти слова, Узар, увлекая за собой Дэвида, направился к выходу с противоположной стороны. Дверь, видимо, реагирующая на биотоки мозга, поднялась, как только они к ней приблизились, и опустилась, когда Узар с Дэвидом отошли на безопасное расстояние.

22. Дорога во дворец

Минуя огромные галереи, сады, бассейны, целый город, а, возможно, и не один, они приближались к цели. Пока Дэвид проходил по городу, залитому светом искусственного солнца, перед его глазами проходил обычный день. На улицах было многолюдно. Мужчины предстали перед Дэвидом исключительно в серых костюмах, похожих на комбинезоны своим облегающим тело покроем. Женщины, особенно молоденькие, были одеты в столь разнообразные наряды, что у Дэвида стало пестреть в глазах от таких необычных — пурпурных, лиловых, гвоздичных — цветов. Дэвид в своих форменных сапогах был на полголовы выше всех местных жителей, но он не смотрел на них свысока; скорее наоборот, одарённый улыбками милых очаровательных созданий, уже начинал себя чувствовать как дома, и его стройная подтянутая фигура, мелькавшая в плену городских улочек, всё больше вписывалась в трепетную суету здешнего мирка.

Таким образом, в сопровождении Узара Дэвид оказался в имперском дворце в самом что ни на есть отличнейшем расположении духа. Лишь только он оказался в первой зале, как увидел несколько худощавого человека, стоявшего возле большой, во всю стену картины. Дэвид взглянул на неё и невольно остановился. С полотна, напоминавшего обычные земные картины, широко раскрыв глаза и немного вздёрнув свой маленький носик, держа в руках полную корзинку спелых ягод земляники и счастливо улыбаясь, на Дэвида смотрела Илона. Пышные белые локоны ниспадали на её полуобнажённые плечи, прелестный ротик был чуть-чуть приоткрыт, как будто Илона хотела, но никак не находила в себе смелости о чём-то спросить Дэвида. Шло время, а Дэвид всё не мог оторвать глаз от Илоны, такой живой и реальной, что, казалось, протяни руку — и она спрыгнет на паркетный пол, обратись к ней — и она непременно тебе ответит.

— Илона! — Дэвид не выдержал.

На этот его возглас стоявший возле картины человек обернулся. Фигура любимой девушки мгновенно слетела с полотна; вместо неё там не замедлил изобразиться незнакомый пейзаж.

— Вам нравится этот рисунок? — спросил худощавый, подойдя вплотную к Дэвиду.

— О, да! Но то, что я здесь видел, — этого не бывает, потому что этого просто не может быть никогда.

— Нет, нет, что вы. Это же очень просто, — быстро заговорил незнакомец. — Рисунок лишь отражает то, о чём вы думаете; делает видимыми эти мысли только для вас самих. Поэтому то, что вы имели честь сейчас видеть, явилось плодом вашей фантазии.

Узар и незнакомец обменялись дружескими жестами, заключавшимися в попеременном подношении указательных пальцев обеих рук к губам. Как выяснилось, картина принадлежала перу этого человека — придворного художника. Затем учёный ввёл Дэвида в главный зал.

Дэвиду показалось, что он очутился в магазине тканей. Все стены и окна были раскрашены разноцветной палитрой. Узар поспешил объяснить Дэвиду, что цвет для жителей их планеты представляет собой не просто выделенный участок разложенного в спектр света, а своего рода язык общения между человеком и планетой. С такими словами учёный подошёл к окну, пригласил к нему Дэвида. Наш герой последовал его примеру, кинул взгляд на чудесный парк с зелёными аллеями и фонтанами, беседками и цветочными клумбами. Вид с высоты действительно был великолепный. Он кивнул учёному в знак одобрения. Узар тем временем приблизился к висевшей на стене ленте тёмно-синего, почти чёрного цвета, задумался, а затем предложил Дэвиду снова посмотреть в окно. Дэвид хотел мельком бросить взгляд и отвернуться, однако замер на месте, отшатнулся от окна, порываясь схватить Узара за руку. Неожиданно он почувствовал себя стоящим на гребне утёса — оттуда смотрели его глаза, — отвесная стена нависала над бушующими водами, налитые свинцом тучи цеплялись за скалы, а высокая океаническая волна неслась прямо на него с ошеломляющей быстротой. От неизбежности встречи с ней у Дэвида перехватило дыхание. С полными неподдельного ужаса глазами, он в оцепенении ждал, когда дворец — а, вместе с ним, и он сам — окажется в китовой пасти неистовствующей стихии. Но удара не последовало. Разъярённая волна прошла сквозь Дэвида, как если бы он был нематериален.

Всё произошло беззвучно. Но вот за спиной Дэвида раздались чьи-то твёрдые шаги. С трудом оторвавшись от продолжающего бушевать океана, он обернулся. Шар, который Дэвид не успел вовремя убрать, оставался в его сжатой руке. И так же с шаром в руках он предстал перед Верховным Правителем империи.

23. Верховный Правитель империи

Узар теперь стоял поодаль, выражая тем самым почтение главному лицу в государстве. Верховный Правитель явно был личностью неординарной, о чём говорила его внешность. Никакой напыщенности, свойственной держащим власть людям, не было и в помине. Если бы Дэвид встретил его в толпе, проходя по городу, он вряд ли приковал к себе взгляд чем-либо из своей одежды. Удивительным у Верховного Правителя было выражение лица: какое-то уж очень сосредоточенное и в то же время приятное, а вместе с тем, даже весёлое. Было странно видеть, как приятный добродушный взгляд уживается в нём с серьёзной и мрачной линией лба, а тревожный вид чересчур бледных щёк — с зелёными, смеющимися глазами.

Верховный Правитель империи заговорил сразу о деле.

— Дэвид, — протелепатировал он. — Ты, наверное, уже знаешь, что мы не желаем тебе зла и предлагаем сотрудничество.

Он выдержал паузу. Затем продолжил.

— Узар рассказал тебе, что, благодаря нашей сфере, ты оказался здесь. Но он не поведал тебе о самом главном. Я просил его умолчать об этом. Но теперь, когда ты находишься здесь, во дворце, я должен тебе об этом сказать. Дэвид, знай, что капитан вашего корабля и твой друг Стеф Огинс тоже находится здесь.

При этих словах Дэвид провёл рукой по лбу, силясь улыбнуться. Верховный правитель подождал, пока Дэвид «переварит» сказанное, и пояснил:

— Нам удалось выкрасть его под самым носом у бесчинствующих мерзавцев, захвативших ваш звездолёт. Цель, которую мы при этом преследовали, уже, видимо, ясна тебе.

Дэвид в смятённых чувствах покачал головой.

— Тогда слушай. Ты, я знаю, немало удивился, когда понял, что все жители этой планеты, относящиеся к виду гуманоидов, нематериальны. Но так было не всегда. Отклонение от нормы, которое ты видишь, возникло в результате эксперимента, поставленного одним нерадивым физиком. Произошло это много лет тому назад. В то время была целая правительственная программа, направленная на разработку метода, позволяющего уменьшить до минимума органическую массу. Имелись в виду животные. Возможно, ты их уже видел. Они плодились с колоссальной скоростью, представляя опасность для нас и для биоэнергетики планеты. Однако эксперимент вышел из-под контроля. В результате наши предки перестали существовать, исходя из понятия той материальности, которая присуща всем телам во Вселенной. Мы являемся доступными, точнее, приемлемыми, друг для друга, но не можем стать такими, как вы. Наши учёные (Узар, в том числе) смогли частично разгадать тайну того варварского эксперимента, и теперь мы можем становиться нормальными людьми, правда, на очень мизерный срок.

Наилучшим решением мучающего всех нас вопроса было бы отправиться в прошлое и разоблачить проходимца, покусившегося на будущее целой цивилизации; но наша плоть не способна перемешаться во времени, она самоликвидируется, лишь только начинается ускоренный бег секундной стрелки. Поэтому для проведения намеченного нами путешествия, нужен нормально осязаемый человек. Им стал ваш капитан. Мы с ним сразу нашли общий язык. Он добровольно вызвался помочь и отправился в прошлое планеты. Но мы не учли того, что Стеф едва стоял на ногах (после штучки, которую с ним сыграли пираты), и, отправившись на машине времени в давно минувшие годы, исчез из нашего поля зрения. Мы находились в пренеприятном положении, испугавшись, что Стеф Огинс больше не даст о себе знать, и судьба нашей цивилизации останется под вопросом. И вдруг в тот момент, когда решение о доставке к нам тебя, Дэвид, уже было принято, неожиданно вернулся Стеф. Но он был таким же, как и все мы — нематериальным. Хотя ему всё же удавалось на весьма длительное время становиться нормальным человеком. Когда же мы выяснили, что твой командир полностью не помнит своё прошлое, то измерили потенциал его биополя. Результат оказался отрицательным, из чего следовало, что произошло хлёсткое наложение во времени, и этот Стеф Огинс ненастоящий. Тогда мы отправили его — призрака твоего командира — на станцию, чтобы он доставил тебя к нам. Но ты его быстро разоблачил и чуть не поплатился за это жизнью…

Верховный Правитель остановился в объяснениях, заглянув в окно, поморщился, оставшись недовольным картинкой. Пройдясь вдоль одной из стен, он прикоснулся к ткани нежно-розового цвета. Из окна мигом ударили лучи солнечного света, белоснежные облака повисли над крышей. Верховный Правитель продолжил речь, созерцая выбранный пейзаж.

— Дело в том, что, насколько меня поставили в известность, после путешествия во времени твоего друга в руках у тёмных сил нашей планеты каким-то образом оказался его фоторобот. И если бы не твоё, честно говоря, ничем не спровоцированное решение «войти» в образ исчезающего друга, сейчас ты бы разговаривал не со мной, а сидел в подводном каземате пириансов — так называют себя существа этого жестокого племени.

Верховный Правитель империи замолчал. Вместо него в разговор вступил Узар.

— Дэвид, — сказал он. — Мы хотим, чтобы ты отправился в эпоху, когда эта земля была полна корыстолюбцами, дельцами и искателями приключений, когда, нередко, не здравый смысл, а кулаки решали дело, когда учёные предпринимали безрассудные попытки изменить не нравившийся им мир, а обыкновенные люди как во все времена ждали перемен к лучшему. Там ты найдёшь своего друга, а, вместе с ним, раскроешь тайну нелепого эксперимента. Мы же при вашем возвращении сделаем всё от нас зависящее, чтобы помочь вам, вашей планете противостоять космическим силам зла.

24. Путешествие в прошлое Лагуры

Дэвид опустил глаза, потом поднял их, посмотрел на Верховного Правителя, затем на Узара и ответил:

— Я верю вам. А значит, постараюсь помочь.

Лишь только он произнёс эти слова, как откуда ни возьмись, в центре зала появилась необычная машина.

— Машина времени? — спросил Дэвид учёного.

Тот молча кивнул. Дэвид подошёл к ней. Это был куб-трансформер высотой в средний человеческий рост, изготовленный из полупрозрачного материала. Затянув потуже на куртке свой космодесантский ремень и на мгновение дотронувшись до лежавшего в кобуре бластера, Дэвид уверенно шагнул на выдвинутую нижнюю грань куба. Материал оказался мягким, но упругим. За спиной опустилась дверца. Не прошло и полминуты, как платформа, которой касались сапоги Дэвида, дрогнула, куб побелел, и лица Верховного Правителя и главного учёного стали растворяться в лёгкой дымке ускоряющегося времени.

Полёт во времени длился минут десять. Через оставшиеся прозрачными части куба Дэвид смотрел в пространство. Когда вокруг него перестали, наконец, мерцать обрывки проскакиваемых десятилетий, а ставший вновь прозрачным куб замер на окраине города, Дэвид перевёл дух и, открыв дверцу, вышел из машины.

Ступив на твёрдую почву, он сразу же поскользнулся на упаковке от пищевых продуктов. Кругом лежали горы полуразложившегося мусора. Это была свалка. Дэвид сделал шаг, разворошив залежь из зловонных пищевых отбросов, хотел зажать нос руками, но обнаружил, что не может этого сделать. Руки были заняты: в одной лежал голубой шар, в другой — небольшой пластичный четырёхугольник с двумя круглыми кнопками посредине. Дэвид нажал на первую, — и машина времени исчезла. Упрятав шар и устройство для вызова за подкладку комбинезона, он, крепко-накрепко зажав нос руками, поспешил по направлению к городу.

По загаженной, усыпанной кусками булыжника дороге в обе стороны шли грязные, дурно пахнущие люди. На первом здании, показавшемся на пути Дэвида, красовалась яркая вывеска с надписью на незнакомом языке. Он ещё не успел как следует поразмыслить, что может означать эта надпись, как вдруг прочитал её. Удивившись в себе столь неожиданной способности, Дэвид догадался, что с самой вывеской ничего не стало. Просто внутри она стала восприниматься иначе, более понятно и доступно. Было такое ощущение, будто на сетчатке его глаз кто-то невидимый выгравировал текст на родном английском языке; его-то как раз и читал Дэвид. Со стороны домов, стоявших далее по обе стороны улицы, в это здание направлялась добрая дюжина людей, одетых в чёрное. Дэвид подождал, пока они войдут, и, следом за ними, прошёл под вывеской с надписью «ТАВЕРНА».

Он оказался в просторном помещении с несколькими десятками столиков. Сидевших за ними людей оказалось немного. «Человек пятнадцать», — оценил Дэвид. В глубине таверны располагалось небольшое возвышение. Прямо же перед ним за стойкой прохаживался человек, в котором Дэвид без труда узнал бармена.

«Интересно, — подумал он. — Если, к примеру, я желаю купить здесь что-либо, чем я должен расплачиваться за приобретённый товар?»

Тут мимо него промелькнули две фигуры из числа людей, увиденных Дэвидом на улице. Один из вышеупомянутых, сутулый обрюзгший тип, подошёл к бармену, указал пальцем на одну из стоявших на полке бутылей, высыпав перед ним три белых шарика. Бармен немедленно сгрёб себе в руку шары, выполнявшие, по всей видимости, функцию денег, а тот, кто приобрёл бутыль, двинулся с ней, обходя столики, к товарищу, занявшему место в дальнем углу зала.

Дэвид вспомнил о замечательных свойствах талисмана, запустил руку под подкладку, загадал желание и, подойдя к стойке, высыпал перед барменом пригоршню белых шариков, среди которых выделялся своим сине-голубым блеском талисман Дэвида. Глаза бармена загорелись. Стремительным движением руки он выхватил из россыпи шаров талисман. Однако в результате ещё более стремительных движений Дэвида запястье бармена оказалось зажатым в тиски; через мгновение рука последнего поспешила разжаться, грузное тело бармена, а, может быть, и самого управляющего таверной, вывернулось точно ножка крепкого гриба, завалилось на стойку и он вскрикнул:

— Аййа!

25. Крейз

В тот же миг чьи-то крепкие руки схватили Дэвида за предплечья. Дэвид резко развернулся, успев, однако, захватить в ладонь подарок апостолов. Перед ним стоял человек высокого роста, одетый в длинную тёмную кожанку. Он был крепкого коренастого телосложения, и, похоже, обладал недюжинной силой, о чём не преминули сообщить Дэвиду больно зажатые суставы. Из его рта высовывалась сигара гигантских размеров, а на глаза была надвинута чёрная широкополая шляпа.

— Негоже, приятель, с драки начинать знакомство, — прохрипел детина, сгрёб Дэвида, ловко ухватив его за шиворот комбинезона, и потащил к свободному столику.

Когда Дэвид плюхнулся на стул, мрачно поглядывая на верзилу, тот уже повторно направлялся к стойке, где, что-то прошептав на ухо пришедшему в себя бармену, загрёб в свои огромные ручищи пару бутылок и, похоже, сдачу с рассыпанных космодесантником денег. Покачивающейся походкой, что-то бормоча себе под нос, он вернулся назад, с грохотом водрузил обе бутыли на стол и сел напротив Дэвида, расставив ноги пошире, в довершении вперив в него взгляд едва-едва виднеющихся из-под шляпы глаз.

— Ну, что? — вопросил он. — Пить будешь?!

Дэвид отрицательно покачал головой. Незнакомец, которому нужно было работать разве что вышибалой, двумя мощными глотками опорожнил одну из бутылок, и, как только последняя капля гулко упала в рот, размашистым движением откинул её куда-то назад, ничуть не заботясь о том, в кого она может угодить. Она пролетела в самый дальний угол, упала на пол, но не разбилась, а, подпрыгнув, подкатилась к столу, за которым сидели как раз те двое с улицы. Из-за соседнего столика донёсся едкий смешок, и высокий голос произнёс:

— Крейз опять развлекается.

Своеобразная лесть, однако, не пришлась по душе тому, о ком шла речь. То ли градусов в выпитой браге оказалось слишком много, то ли для порядка Крейз, зарычав и опрокинув пару стульев, двинулся к молодому парню, произнесшему эти слова. Тот ничуть не испугался устрашающей жестикуляции громилы и продолжал смотреть на него, как баран на новые ворота. Когда взмывший в воздух стул был уже готов опуститься на голову незадачливого шутника, тишину, установившуюся в таверне в ожидании предстоящего события, разорвал громкий голос человека, появившегося в дверях.

— Не суетись, болван!

Взглянув на вошедшего в таверну человека, Крейз покорно опустил стул на прежнее место, разочарованно присвистнул, театрально поправил шляпу, засунул руки поглубже в карманы и убрался восвояси. В конце своих странствий по залу, он уселся таки на стул напротив Дэвида.

Человек, появление которого столь сильно подействовало на громилу, твёрдым шагом подошёл к стойке — ни слова не говоря и ничего не оплачивая — взял из протянутых рук слащаво улыбающегося бармена большую, увешанную разноцветными ярлыками, резную бутыль и три высокие гранёные кружки, нарочито замедленно повернулся к залу и бодро направился к столику, за которым в это время Дэвид опробовал навязанное ему угощение.

26. Предложение работы

Оторвавшись от горлышка с какой-то вязкой мутной жидкостью и почувствовав в желудке ощущение, какое бывает у человека, съевшего живую лягушку, Дэвид увидел приближающегося к нему человека. Фигура последнего была туго обтянута лежащими крест-накрест широкими ремнями. Когда он подошёл вплотную, Крейз почтительно привстал, а по залу прокатился лёгкий шумок. Вновь подошедший человек уселся на стул, поставил перед Дэвидом принесённую выпивку, снял с головы некое подобие фуражки и произнёс:

— Шмоньё! Чего базар разводишь?!

Сказанное было обращено к верзиле. Тот, судя по всему, не знал, что ответить; только развёл руками.

— Ладно, дитя природы, дело есть.

Крейз глазами показал на сидевшего напротив себя Дэвида.

— А… э… — начал было он.

Но тут его перебили.

На Дэвида смотрел только один, расположившийся рядом с Крейзом, человек, а, ему казалось, что их, по меньшей мере, трое.

— Ты здесь недавно, — прозвучал в адрес Дэвида то ли вопрос, то ли утверждение.

— Да, — ответил Дэвид, краем частью уже затуманенного сознания опасаясь, что сейчас его разоблачат, не поняв языка, на котором он говорит. Но его поняли.

— Есть одно дельце и ты можешь неплохо заработать, если, разумеется, поможешь нам.

При этих словах кольцо дыма вырвалось изо рта Крейза. Он за всё это время не возымел желания расстаться с сигарой, а теперь таким экстравагантным способом как бы вторил словам подоспевшего начальства.

— Чем нас будет больше, тем успешнее может закончиться это дело. Считай, что мы берём тебя в долю. Меня зовут Стирн, — говорил человек, откупоривая бутылку и выливая её пенящееся содержимое в расставленные кружки. — Если тебе так больше нравится, можешь считать, что мы тебя завербовали. Ты теперь будешь работать на нас. Кстати, — он сощурился, хлебая отдающую болотом жидкость, — что ты делал раньше? С кем работал?

Дэвид решительно не знал, что ответить.

— Ну, да ладно, — махнул рукой Стирн. — Это не имеет ровным счётом никакого значения. Держи.

Он протянул Дэвиду устройство, похожее на ларингофон.

— Это переговорное устройство. Нам придётся действовать группами, поэтому связь особенно важна. В случае, если ты решишь от нас того… — пальцы Стирна изобразили над столом походку удаляющегося враскачку человека, — то тебе никогда не попасть в своё время, — закончил он свою мысль.

Дэвида словно ужалила оса. Он едва удержался, чтобы не вскочить. Неужели его разоблачили. Да как быстро! Теперь он сидел как на иголках. «Наверное, они зафиксировали моё прибытие, и поняли, из какого я времени, — поразмыслив, решил он. — Хотя, может быть, донёс кто-нибудь, видевший машину времени». Дэвид вспомнил грязных оборванцев со свалки. «Но тогда они не знают моих намерений. А значит: принимают за одного из себе подобных». Смутная догадка промелькнула в голове, но ускользнула, как ускользает от охотника юркий зверёк или взмывшая в небо птица. Разглядывая Стирна и Крейза, обменивавшихся многозначительными взглядами, Дэвид нашёл, наконец, ответ на мучивший его вопрос. «Это не искатели приключений. Это бандиты во времени, — понял он. — Это как раз те люди, что помогут найти злополучного экспериментатора, выведут на его след, а затем, может быть, сами станут орудиями в моих руках». Теперь стало ясно, по чьей вине Стеф не смог вернуться назад, кто заблокировал временные каналы связи».

Стирн поднялся. Вслед за ним Крейз оторвался от стула. Они стояли, нетерпеливо глядя в сторону Дэвида. Наш герой попробовал встать на ноги; какой-то яростный огонь полыхал в груди, лица стоявших людей то исчезали, то появлялись. Дэвид ещё помнил, когда его взяли под руки и, аккуратно подталкивая к выходу, вывели на свежий воздух. Тяжёлый аромат улицы пьянил уже и без того еле державшегося на ногах Дэвида, а дорога убегала из-под ног, грозясь опрокинуться на него сверху всей массой грязных обветшалых лачуг. Всё это было, как в тумане или вообще не было. Позднее Дэвид не мог сказать об этом с полной уверенностью.

27. Похмелье

Очнулся он, когда почувствовал, как что-то жидкое и влажное стекает быстрыми струйками по его лицу. Медленно приоткрыв глаза, Дэвид увидел Крейза, стоящего над ним с какой-то склянкой в руках. Из неё, по всей видимости, он только что поливал Дэвида. Между тем наш герой уже мысленно проклинал себя на всём, на чём белый свет стоит.

«Надо же было так налакаться, — ругал Дэвид самого себя. — Ответь, ты теперь можешь самостоятельно двигаться или тебе захотелось к маме на ручки?»

Внутренний голос молчал. Вместо него заговорил Крейз.

— Ну, ты дал! — самодовольно хмыкнул он. — Сразу видно, новичок. А все туда же. Шариков не хватает? Ну, ты мне скажи!

Речь, насколько понял Дэвид, шла отнюдь не о его умственных способностях, а о деньгах, имевших шарообразную форму. И он, уже было навострив уши, снова стал прислушиваться к тому, что делалось у него внутри, мало интересуясь забавами Крейза. Внутри у Дэвида был полный мрак, такой, какой бывает разве что у заскорузлого тюфяка, несколько старого и довольно поношенного.

Крейзу тем временем наскучило упорное молчание собеседника. Он сперва тихонько, потом сильнее стал пинать пыльный полосатый матрац, на котором лежал Дэвид.

Космодесантник нехотя оторвал голову от мохнатого, сбившегося в плотную ворсистую массу, необработанного куска войлока, решительно не понимая, что верзиле от него надо.

— Вставай! — продолжал расталкивать его веселящийся бандит. — На том свете отоспишься.

С такими словами он протянул Дэвиду склянку, из которой совсем недавно его поливал. Теперь же внутри неё было влаги на два глотка, не больше. «Смотря ещё, какие глотки», — философски заметил Дэвид, косясь на Крейза и опасаясь какой-нибудь очередной выходки. Но тот лишь снисходительно улыбался. Дэвид хлебнул, как ему показалось, обычной воды и почувствовал, что совсем не этого ему хочется. «Сопьюсь», — подумал он, потянулся, сделал неясный жест руками и понял, наконец, что стоит на ногах.

Крейз щерился в своей огромной ухмылке человека, которому ни до чего нет дела, но считающему, что раз уж что-то происходит, то почему бы, собственно, не улыбнуться.

Дэвид изобразил на своём лице довольную гримасу, подтянул штаны и онемел. Кобура была пуста.

Крейз заметил происшедшую на физиономии Дэвида перемену и захохотал.

— Чего, дружок, сапоги свои потерял?

Его смех отразился эхом от пустых, ободранных стен убогой комнатушки, загремел в разбросанной посуде и домашней утвари и даже, пробравшись каким-то непонятным образом в дымоход, возвестил о себе осыпающейся сажей.

Дэвид только теперь понял, почему с него сваливались брюки. Из всей одежды на нём, кроме штанов, была бежевая форменная косоворотка и розовые, окаймлённые синим кантом, носки. Больше ничего, если не считать глупо болтающейся на поясе кобуры, на Дэвиде не было. Голубой шар вместе с устройством для вызова машины времени уплыли неведомо куда, оставив в его памяти лишь воспоминание о космодесантском комбинезоне.

— Не беспокойся, — пояснил Крейз, которому грустная мина на лице Дэвида показала беспричинность распирающей его радости. — Все твои вещи в полном порядке. Оружие тоже. Кстати, — таинственным шепотком прибавил бандит, — твоя 681 марка довольно устарела. А что ты скажешь на это.

Крейз извлёк из кармана бластер гигантских размеров невиданного Дэвидом калибра.

— Ну, как? — продолжил тот после смачного плевка на пол. — Нравится?

Дэвид утвердительно замотал головой.

— Бери! — Крейз протянул ему довольно увесистую «пушку». — Мне она всё равно ни к чему. И так уже тошнит от всех этих сверхсовременнейших изобретений.

— Я тебе хочу кое-что сказать, — заговорил вдруг он, приблизившись к Дэвиду на такое близкое расстояние, что ещё не полностью отошедший от вчерашнего, наш космодесантник почувствовал неиствовствующий смрад, выплеснувшийся из глотки громилы. Отводя в сторону лицо, Дэвид весь обратился в слух.

— Ты знаешь, что за дело подвернулось нашему боссу? — гудел Крейз. — То-то! Не знаешь. Зря ты, парень, очутился в этих краях, помяни моё слово. Зря. Но, как говорится, теперь уже ничего не попишешь. Мы набираем команду смертников.

Крейз внимательно посмотрел на отшатнувшегося было Дэвида, кивнул в знак понимания и продолжил.

— Звучит, честно говоря, не очень. Но что поделаешь. Жизнь есть жизнь. Так вот. Работающие на нас учёные физики обнаружили энергетический вакуум-створ, переход через гиперпространство. Это тебе о чём-нибудь говорит?! Так-то, приятель.

Крейз произнёс длинное ругательство, пнул ногой какую-то алюминиевую сковородку, потом присел на освобождённый Дэвидом матрац.

— И самое противное, чёрт возьми, во всей этой затее то, что Стирн не желает руководствоваться мерами предосторожности. Как-никак мы простые люди, пусть в хорошей экипировке. Через вакуум-створ не может пройти ни одна флигационная установка, ни один краулер. Вот и посуди сам. Если кто-то из наших хреновых экспериментаторов не там проведёт линию переноса, считай, что наша песенка будет спета.

Крейз умолк. Дэвид прошёлся по комнате, направляясь к чудом уцелевшему зеркалу, осмотрел в нём своё, подёрнувшееся щетиной лицо, наклонился, взял валяющийся под ногами допотопный утюг и со всего маху запустил в эту красную, не выспавшуюся рожу бывшего помощника командира корабля «Констьюдери».

Зеркало треснуло, раскалываясь на множество крупных и мелких никчемных стекляшек, и в тот же момент за входной дверью послышался быстрый приближающийся перестук женских каблучков. Дверь распахнулась.

28. Эджина

— Кто к нам пожаловал! — Крейз приподнялся и водрузил добрый десяток слагов своего буйволовьего веса на огромные ноги заправского тяжелоатлета.

Только что вошедшая девушка была чрезвычайно молода. На вид Дэвид дал ей 20–22. Но её грозное выражение лица давало понять, что эта себя в обиду не даст.

— Эй, обалдуй, — прикрикнула она на Крейза. — Ты разве не слышал приказа не шуметь. Вот заявятся сейчас сюда «индюки», тогда попляшешь.

Она яростно сверкнула глазами. Потом перевела их на Дэвида.

— О, да в наших рядах пополнение, — сказала она, подойдя к нему и протягивая руку.

— Меня зовут Эджина, — проворковала она мгновенно поменявшимся после беседы с Крейзом голоском. — Я думаю, мы станем друзьями? — и, улыбнувшись своей обвораживающей улыбкой Дэвиду, бормотавшему какие-то бессвязные слова, она повернулась и, продефилировав мимо удивительно изящной походкой, скрылась за дверью.

— Огонь-баба, — восхищённо промолвил бандит.

Дэвид смотрел на оставшиеся в раме угловатые осколки зеркала и молчал. Вдалеке слышалось постукивание удаляющихся каблучков. А в полуденном зное живущего своей обычной жизнью города, что несмело пробивался через полузавешенные окна, чувствовалось скорое приближение осени.

Между тем верзила, засунув руки в карманы, подошёл к окну и принялся старательно насвистывать еле-еле улавливаемую мелодию.

Дэвид смотрел на него как на какую-то мебель, будь то шкаф или сервант, или всё вместе взятое. В принципе это было неважно. Просто присутствие в комнате бандита ничуть не мешало Дэвиду собраться с мыслями и хорошенько всё обдумать. Единственное, пожалуй, что ему мешало, — так это неприятная внутренняя истома и тупая леденящая боль в голове. По кусочкам Дэвид стал собирать разбегающиеся во все стороны вопросы, что возникли в нём за такое мизерное, но так много принесшее с собою время. Он как бы занимался сматыванием клубка с нитками, просматривая, таким образом, всё происшедшее с ним и оценивая это с позиции настоящего.

«Странно, — размышлял Дэвид. — В будущем все представители этой цивилизации приветствуют друг друга совсем по-другому, да и пропорции их тел весьма отличны от землян. Эти же, — Дэвид мрачно окинул взглядов стоящего у окна Крейза, — больше похожи на людей подобных мне, чем на своих потомков. Всё это очень необычно. Конечно, с точки зрения постоянно эволюционирующего общества это ещё можно кое-как объяснить, но представить всё это самому, разобраться в сам*й сути возникших изменений, — возможно ли это?! Теперь, этот бластер…» — Дэвид перешёл к другому вопросу, не найдя ответа на предыдущий и вскоре понял, что в его состоянии лучше всхрапнуть часок-другой и, самое главное, ни во что не вмешиваться и не делать опрометчивых выводов.

Тем временем на улице раздались однообразные мерные звуки, а точнее топот сапог по здешнему асфальту. Крейз, немедленно оторвавшись от окна, схватил чёрный саквояж, прильнувший к дальней стенке с ободранными обоями, прошуршал по полу обёрточной бумагой и с грозным возгласом:

— «Индюки»! Хватай «пушку» и за мной. Только убери её подальше, — посоветовал он, заметив, что Дэвид, по всей видимости, хочет нести излучатель в открытую. — И живо! — вытолкнул нашего космодесантника из злополучной квартиры, да так, что Дэвид чуть было не зацепился головой за притолоку в дверях.

Лишь только они выбежали из низенького, приземистого, двухэтажного домика, похожего больше на складское помещение в виде сарая, нежели на обитель бандитов во времени, как из-за угла соседнего дома показались четверо вооружённых до зубов солдат, составлявших, видимо, охранный пикет, и шагавший впереди суровым басом произнёс:

— Патруль. Ваша линг*ма?!

Не говоря ни слова, громила отбросил саквояж, который не преминул тут же подобрать Дэвид, схватил валяющуюся рядом увесистую дубину и с криком: — Отходи дворами к старой мечети! — врезался в плотный строй стражей порядка.

Дэвид ещё видел, как исполинский прут взметнулся над головами озадаченных солдат, как один из них с громким вздохом начал оседать на мостовую, а другой, выхватив какой-то музейный экспонат карабина, забавно целился в Крейза, который мелькал в начинающей уже редеть цепочке, словно бог войны и огня — свирепый и жестокий Марс. Потом наш герой метнулся в сторону и тут же углубился в узкие, извилистые улочки. Он пробирался по ним наобум, радуясь тому, что нет погони. Прошло совсем немного времени, а Дэвид уже порядком вымотался. Присев на старый булыжник, он вытащил подаренный ему бластер, смешно выпиравший из-под косоворотки своей, не помещавшейся в кармане брюк, частью корпуса.

— Переложу его в саквояж, — решил Дэвид. Решил и сделал. ЗамСк легко поддался под мощным нажатием, саквояж распахнулся, блеснув выглянувшими из его утробы знаками отличия космодесантского комбинезона. Дэвид не верил своим глазам. Не медля ни минуты, он извлёк из саквояжа свою форменную куртку, одел и собрался уж было застегнуть саквояж бандитов, как вдруг сверкнувший уголок лазерного диска заставил Дэвида обратить на себя внимание. Дальше лежала документация. На заглавном листе был начерчен план. «План гиперперехода», — догадался он. Всё было тщательно зашифровано. Поэтому, как Дэвид не старался, в конце концов, ему удалось прочитать только две надписи. В нижнем правом углу стояли инициалы: «У. Крейз», а по центру располагалось название операции. У Дэвида перехватило дыхание, когда он её прочёл. Операция проходила под кодовым названием: «Земля — Лагура».

— Так значит, они нашли путь на его родную планету, на Землю! Чёрт знает что! Да ведь они не оставят там камня на камне!

С подобными возгласами он стянул с себя комбинезон, запихнул его вместе с картой на прежнее место и снова заспешил к указанной пиратом мечети.

И вот, наконец, очертания домиков остались далеко позади, на Дэвида налетел скрытый ранее за их стенами ветер, в сгущающихся сумерках на небе явно обозначились звёзды и одна из соседних планет, а вдалеке, на самом холме, отвесным склоном резко обрывающимся возле прильнувшей к нему реки, виднелась полуразрушенная мечеть.

29. Искусство измен

Дэвид добрался до неё и в изнеможении опустился у решётчатого окна, поставил рядом с собой саквояж и, облокотившись на старинную кирпичную стену, стал созерцать лежащую перед ним часть города. Не успел он ещё как следует отдышаться, как почувствовал лёгкий толчок в спину. От неожиданности Дэвид ойкнул, но голос Эджины (а это была действительно она) заставил его замолчать.

— Ты чего там расселся? — нравоучительно заметила она. — Пришёл и завалился. У всех на виду. А ну быстро залезай в хоромы, олух царя небесного!

Дэвид послушно схватил саквояж, оббежал вокруг остатков некогда величественной мечети и, найдя широкий лаз, спустился по нему в подземное помещение.

Где-то слышался плеск воды. Дэвид стал на ощупь пробираться по внутреннему коридору и зашёл в воду. Насколько он понял, часть храма была затоплена. Тут кто-то невидимый дотронулся до его руки.

— Это я, — возвестила о себе Эджина и потянула Дэвида за рукав, увлекая его за собой по тёмным, только ей одной понятным подземным переходам. Они шли молча, но Дэвид чувствовал непреодолимое желание поговорить с девушкой. А между тем она словно опытный проводник привела его, наконец, к тому самому окну, возле которого ещё совсем недавно отдыхал наш герой, а теперь через него падал свет от множества ярких точек, звёзд, заполнивших затейливыми узорами всю видимую часть неба.

— Иди ко мне, — зашептала Эджина, прильнув своими тёплыми жаркими губами к губам Дэвида. Тот уже давно выронил из рук саквояж и был не в силах противостоять такой восхищающей ум и сердце красоте, воплощением которой была для него сейчас Эджина. Он чувствовал мягкую упругость её грудей, её сердце взволнованно билось в его руке; и то ли по воле провидения, то ли по какой-то иной причине Дэвид окунулся в такое страстное и, вместе с тем, безмятежное состояние, что ощущал только дурманящий и пьянящий аромат, исходящий от её тела. Дэвид то и дело начинал без умолку шептать нежные слова, в ответ на которые Эджина томно вздыхала, снова и снова прижимаясь к нему.

Если бы Дэвиду кто-нибудь ещё совсем недавно сказал о том, что он способен изменить Илоне, Дэвид, не задумываясь, съездил бы нерадивому шутнику по физиономии. Но теперь… Выражаясь кратко, на Дэвиде сказались долгие месяцы одиночества, и лишь только поэтому, повстречав Эджину, он не смог перебороть это чувство. Оно возникло и переполнило всё его существо.

Тем временем в окно, забранное железными прутьями, смотрели молчаливые звёзды, а над Дэвидом и Эджиной опустила свои крылья ночь, сильная и всемогущая в своём, предоставленном ей, времени.

Но, как и всё в мире, ночь не могла длиться вечно. И она схлынула, будто волна, стремительно набежавшая, но отступившая в изнеможении, не найдя в себе больше сил противостоять мощному отпору прибрежных камней.

Дэвид проснулся с первыми просачивающимися сквозь оконце солнечнымилучами, посмотрел на лежащую рядом Эджину. Она была восхитительно красива, но совсем непохожа на Илону. У неё были тёмные волосы, глаза мечтательно-зелёного цвета и лёгкие, словно крылья ласточки, брови, изумительно тонко выведенные рукой неведомого художника. Под пристальным взглядом Дэвида Эджина открыла глаза, зевнула и улыбнулась, беря его за руку.

— Как ты здесь очутился, такой милый и непохожий ни на кого, среди всей этой швали? — произнесла она, приподняв голову и заглядывая в его глаза.

— Не знаю, — отвечал он. — Это было как сон, как прекрасный сон: и этот мир, и эта чудная ночь, и ты. Я не знаю, как всё произошло.

— Ну что ты, что ты, — быстро заговорила Эджина. — Тебе ли себя винить. Посмотри вокруг. Думаешь, мне легко видеть вокруг себя эти сытые самодовольные рожи? А хочется чего-нибудь нормального, человеческого…

Она приподнялась на локте.

— Поэтому приходится постоянно играть с судьбой в прятки, строить из себя что-то неестественное, и всё только потому, что иной быть в этой сумасшедшей жизни невозможно.

Дэвид поцеловал её в щёку, обнял за плечи, сказал:

— А почему ты не хочешь бросить всю эту надоевшую паршивую жизнь?

— Я не то что не хочу. Не могу. Она меня затянула как наркотик и не выпускает обратно.

Эджина замолчала.

Дэвид поднялся с роскошной, неведомо кем принесённой сюда кровати, романтично смотревшейся среди руин древней мечети, надел на себя всё, что было в его распоряжении, не притрагиваясь однако к саквояжу, и выглянул в окно. И вовремя. Совсем уже недалеко маячили синие расплющенные пилотки приближающегося патруля.

30. Бросок через пространство

Дэвид подбежал к Эджине, быстро помог её одеться. Времени на размышления не было.

— Мы можем как-нибудь уйти отсюда незамеченными? — спросил Дэвид, обнимая её так, как будто им сейчас предстояло расстаться навеки. Эджина отрицательно качала головой.

— А как же та установка, что должна перебросить нас через гиперпространство? — не унимался Дэвид. — Где она?

— Здесь, — отвечала девушка.

— Так что же мы стоим? Вперёд! — он рванул на себя саквояж, схватил её за руку, в последний раз осмотрел место, где они так неплохо провели эту неземную ночь, и бросился к подземному ходу.

Вдалеке уже отчётливо слышалась грубая брань «индюков», залезших в воду и теперь нетерпеливо определяющих направление.

Эджина остановила Дэвида, когда он уже собрался проскочить мимо очередного подземного ответвления, и они вместе, большей частью на ощупь — из-за всё реже и реже попадающихся проломленных стен, а, вместе с ними, и лучиков света — стали пробираться друг за другом в кромешной темноте. Всё чаще за спиной раздавались требовательные голоса патруля, всё ниже становился потолок. Дэвиду приходилось теперь идти в таком скрюченом положении, что он стал больше походить на знак вопроса, согнутый «в три погибели» в низеньких монашеских переходах. Вдруг Эджина остановилась, протянула руку, набрала какой-то цифровой пароль, в результате чего дверь провалилась куда-то вниз. Они вошли в комнату, которая, лишь только нога Дэвида опустилась на пол, осветилась со всех сторон ярким дневным светом.

— Вот мы и пришли, — сказала Эджина. — Я, по правде говоря, не имею права запустить установку. Но если другого выхода нет…

Дэвид тут же оказался возле неё.

— Эджина, милая, я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности.

Она грустно улыбнулась. Потом спросила:

— А что, если учёные ошиблись? Тогда мы растворимся в вакууме, сгорим в энергетической печи, включённой нами.

Дэвид задумался. Стоило выбрать из двух зол меньшее.

— А что будет, если нас обнаружит патруль? Может быть, это выход из положения, — не унимался Дэвид, так как верил, что безвыходных ситуаций не бывает.

— Они заставят нас предъявить им лингему, наш знак принадлежности к этому времени. У нас его нет.

— И что же?

— Они перебросят нас в стеклянное пространство, во время, где находятся лишь одни подобные нам путешественники, лишённые права вернуться к себе на родину.

Эджина подошла к огромному, во всю стену, устрашающего вида сейфу, открыла его, извлекла из потайных глубин два цельнометаллических скафандра. Один она протянула Дэвиду, другой оставила себе.

Всё остальное пространство, не занятое сейфом, заполняла странная установка. Это была стальная двухметровая труба, изогнутая и закупоренная с обоих концов.

Дэвид хотел приблизиться к ней, но в этот момент уже совсем близко послышались возгласы охранного пикета.

Эджина со всех ног метнулась к остававшейся пока открытой двери, опять набрала код, а, когда плита вновь поднялась, подбежала к главной части установки и переключила тумблеры в режим запуска. На часах начался обратный отсчёт времени, предоставленных Дэвиду и Эджине минут.

Облачившись в скафандры, они, держась за руки, смело шагнули в освободившееся теперь отверстие гиперпереместителя, задраили некое подобие люка и разместились в двух разделённых кабинах.

Дэвиду казалось, что ничего не произойдёт. «Система не сработает, — нервничал он. — Даже у хорошо отлаженных приборов случаются сбои. А здесь и подавно». Но вот что-то начало происходить. Было такое ощущение, словно они в самолёте, разгоняющемся по взлётной полосе и взмывающем в небо. Потом они где-то зависли, и Дэвид заметил какое-то удушающее действие скафандра. Не допуская и мысли о выходе его из строя, Дэвиду удалось определить, что они находятся в полном вакууме, и только ремни кабины, плотным кольцом обхватившие его ноги и грудь, не давали возможности почувствовать невесомость.

«Однако я плохо привернул шлем», — решил Дэвид.

Он попробовал сильнее прижать его к обручу-переходнику, но безуспешно. Дышать становилось всё труднее и труднее, а в глазах начало маячить далёкое пламя догорающей свечи.

«Главное — не падать духом», — успокаивал себя космодесантник, когда вдруг ясно услышал стон Эджины. Он сразу понял, что в шлем вмонтировано переговорное устройство. Дэвид хотел закричать, но язык не повиновался. Тогда он как можно громче сиплым, постепенно слабеющим голосом позвал девушку.

Она не отвечала.

Дэвид рванулся из последних, ещё остававшихся в его распоряжении, сил. Крепёжные ремни хрустнули, разрываясь под натиском неумолимого металла. Наш герой, подталкиваемый самим себе сообщённым импульсом, вылетел из кабины и распластался по стене. Стена немедленно откинула его от себя, будто назойливый футбольный мяч.

Поднявшись и сделав несколько нетвёрдых шагов, Дэвид упал. Краем глаза он увидел саквояж. На полусогнутых ногах ему посчастливилось, наконец, добраться до кабины Эджины. Девушка была без сознания, глаза были закрыты, а на прекрасном лице, не поддерживаемом теперь тоненькой шейкой, как бы застыл вопрос.

Дэвид, не помня себя от отчаяния, выхватил это хрупкое несчастное существо из яростной пасти опоясавших её цепей, попробовал взять на руки, но не смог этого сделать. Тогда Дэвид изо всех сил прижал шлем Эджины к месту стыковки, надеясь хоть таким образом прекратить быстрый отток кислорода.

Прошло совсем немного времени, и Дэвид понял, что задыхается. Он судорожно пытался вдохнуть в себя остатки воздуха, совершенно забыв о необходимости его экономить. Когда космодесантник определил, что всё меньше и меньше отдаёт себе отчёт в предпринимаемых действиях, когда полностью ослабевшие руки не смогли более прижимать шлем девушки, Дэвид как можно сильнее обнял Эджину. Уплывающее сознание в последний раз осветило черты её лица, старательно уложенные волосы, и тут же беспросветная мгла сгустилась над ними, над двумя людьми, по воле случая оказавшимися участниками адского броска через гиперпространство.

Всё было кончено.

31. Бельярцы

Огромные стеклянные шары висели под самым потолком. Из них струился мягкий свет. Многочисленные цветные занавески прикрывали окна, а вместе с ними темноту ночи.

На кушетке, обвешанной тканью зелёного цвета, лежал Дэвид.

По другую сторону узорного балдахина, утопая в роскошной пуховой перине, лежала Эджина.

В комнате находилось двое людей в серых одеждах. Один из них из-за узорного полотна выглядывал в окно, наблюдая за сгущающимися сумерками. Другой застыл перед безмолвно лежащей девушкой, которая пребывала в каком-то своём странном, продолжительном сне, длящемся уже третий день. Вот, безмолвно стоящий возле обители наших странников, человек вышел из задумчивости, прошёлся по залитой светом комнате к выходу.

Прямо перед ним дверь распахнулась.

— Здравствуй, Талсар, — сказал входящий, поднося палец к губам и, отводя желавшего только что выйти в сторону. — Ну, какие изменения? — взволнованно спросил он.

— Их состояние улучшается, — ответил Талсар. — Но ведь вы, коллега, знаете, что чудес не бывает, даже в этом, готовящемся к угасанию, мире.

Они с грустью посмотрели за окно, где ночной сумрак был как бы подсвечен неведомо откуда вырывающимися длинными световыми полосами.

Талсар отошёл от леденящей душу картины медленно погибающей планеты. И тут лёгкий, весьма однозначный звук прервал тишину.

Эджина вздохнула.

Все трое немедленно подбежали к её кровати.

— Файар, посмотри, она начинает дышать полной грудью! — Талсар не смог сдержать своего восторга при виде оживающей девушки.

Эджина теперь несмело приоткрыла один глаз, затем другой.

Она увидела перед собой лес, манящий зеленью, луг с едва-едва примятой ветром травой. Она вдохнула воздух, напоённый чудесным ароматом, каким обычно дышит земля после первой весенней грозы. Ей внезапно стало очень хорошо. Хотелось вот так лежать и смотреть на радующую глаз зелень.

Но вот перед ней появились лица людей.

«Друзья», — почему-то сразу поняла Эджина.

Они смотрели на неё точно так, как ещё совсем недавно она сама любовалась дивной, сказочной красотой знакомой природы.

Постепенно девушка начала понимать, что она находится в большой, залитой светом комнате, в постели под зелёной парчой, так легко введшей её в заблуждение.

Эджина попробовала привстать, но сил было так мало, что кроме лёгкого неопределённого движения у неё ничего не получилось.

Тогда она решила заговорить.

— Куда я попала? — спросила (или точнее прошептала) девушка.

— Туда, где приземлилась ваша машина, на четвёртую планету второй по величине звезды системы Козерога, — ответил Файар одними губами.

Эджина его прекрасно поняла, но не смогла скрыть изумления при таких словах.

— Система Козерога! — почти в полный голос воскликнула она. — Но ведь мы совсем не сюда направлялись.

— Дело в том, — продолжал Файар, — что вы не учли направления космических течений. Поэтому, решив пройти сквозь гиперпространство, оказались совсем по другую сторону спирали. Вы бы погибли, если бы Баллар, — говорящий кивком указал на коллегу, в своё время присоединившегося к двум учёным, — не успел перехватить ваш примитивный корабль. Иначе, в лучшем случае, он приземлился на каком-нибудь холодном астероиде, а в худшем — остался бы навсегда летать в безграничных просторах космоса.

Эджина вроде что-то поняла. Неожиданно о чём-то вспомнив, она снова заговорила.

— Я была не одна? Со мною ещё кто-нибудь был?

— Да, — следовал ответ. — Не волнуйтесь. Дэвид находится рядом с вами, но он ещё не приходил в себя.

Эджина закрыла свои прекрасные глаза и сказала сама себе: «Всё в порядке». В тот же миг она заснула нормальным человеческим сном, сном без мистики и кошмаров, без суеты и ощущения одиночества, без горестей и тревог, но зато полным изумительной музыки, музыки звёзд, в ритме вальса закружившей Эджину под своим пёстрым мерцающим хороводом.

Лишь только дыхание девушки стало ровным с другой стороны зелёного кружевного занавеса заворочался, давая о себе знать, наш Дэвид. Учёные переместились к нему, и, когда космодесантник так же, как и его подруга отправился путешествовать по царству снов, наконец-то улыбнулись.

— Теперь с ними всё будет хорошо, — объявил Талсар. — Останьтесь здесь на случай, если подопечным что-то понадобится. А я пойду, поставлю в известность Верховного Правителя. Он очень надеется, что эти разумные братья помогут нам найти пригодную для жизни планету, как можно меньше отличающуюся от нашей старой матушки.

Произнеся это, Талсар скрылся за дверями. Файар с Балларом подошли к окну, раздвигая занавески.

Начинался день и красные угловатые языки света поднимающейся в небе гигантской звезды уже не грели, а обжигали. Небо стало розовым от возникшего на нём солнечного диска невиданных размеров. Тьма, немедленно рассеявшись, уступила место нестерпимому парению от земли и от всего живого, борющегося за выживание.

Учёные отошли от окна. Их миссия была закончена. А миссия вновь прибывших на их мало гостеприимную планету людей только начиналась.

32. Вневременной континуум

Стеф Огинс — бывший командир корабля «Констьюдери», а в настоящем — преступник второй категории сидел за небольшим уютным столиком в кафе самого низкого класса.

Перед ним сиротливо стоял обед всего-навсего из трёх приборов. Но и это для Стефа была роскошь. При его низкооплачиваемой работе, на которую он (кстати будет сказать) устроился с неимоверно большим трудом, капитан лишь изредка мог себе позволить побывать в какой-нибудь весёлой компании. Иногда случалось посидеть, вспомнить своё прошлое, заливая горечь одиночества содержимым гранёного стакана.

Стеф часто думал над правильностью своих действий. Именно они привели его в это заблокированное время. Снова и снова он проверял себя, анализировал факты, опять и опять убеждаясь в том, что ошибки не было.

«Да что самое обидное! — негодовал про себя он, одновременно нанизывая на вилку гирлянду овощезаменителей. — Ведь я вышел на след этого физика — Мильофа, почти настиг его. Надо же было ему нутром учуять опасность. Теперь он всего лишь в прошлом. Хотя, наверное, успел уже вернуться назад. А где я?..»

Стеф взял в руку стакан, некоторое время покрутил его, как бы примериваясь, поднёс к губам и хотел уже было осушить его одним могучим глотком, как прямо перед ним возникла красная полупьяная рожа Крейза — прежнего компаньона Стефа.

— Дружище, — возопил Крейз, подбежал к нему и со всего маху плюхнулся на пластиковый табурет.

Стеф поставил стакан на стол, внимательно огляделся кругом, потом сказал:

— Тебя что, тоже взяли?

Крейз угрюмо кивнул. Но тут же его глаза снова заблестели. Он стремительным жестом руки отправил себе вовнутрь всю жидкость, что была на столе, заставив Стефа подсчитать убытки, довольно хмыкнул и объявил:

— У меня есть план.

— Какой ещё план? — не выдержал Огинс. — Ты лучше скажи, кто тебе помог угодить в эту дыру!

Крейз меланхолично покопался в кармане и прямо перед Стефом возник нагрудный знак, явно снятый с комбинезона Дэвида Джеффри — своеобразный допуск к участию в длительных полётах под наблюдением у баз типа «Фейра».

В одно мгновение капитан оказался возле детины, схватил его за отворот пиджака, которыми «индюки» награждали каждого вновь прибывшего, притянул к себе. Крейз хотел затеять возню, но Стеф с присущими ему мастерством и сноровкой заставил пирата два раза охнуть, пробормотать что-то бессвязное и неразборчивое, а в довершение всего вытянуться перед капитаном по стойке «Смирно» и выложить всё как было.

С первых слов Стеф понял, что его друг Дэвид жив.

От сердца сразу отлегло, и он, отдавая дань порядкам, позволил Крейзу продолжать сбивчивый рассказ сидя.

Когда Стеф узнал обо всём, что было до схватки с патрулём, ему стало всё понятно. Аккуратно уложив одна на одну тарелки и вытирая губы единственной имевшейся на столе салфеткой, он снова обратился к верзиле.

— А теперь скажи, что ты имел в виду, когда говорил о плане.

Крейз взволнованно закивал, зажестикулировал и доложил.

— Как только меня переправили в этот город арестованных бродяг и странников, ко мне подошёл человек. У него был смуглый цвет лица, военная выправка и изящные манеры.

Огинс удивился.

«Кто-кто, а этот малый редко может описать кого-нибудь. Наверное, случай чрезвычайный».

Между тем оказалось, что незнакомец назвался представителем КВК (Космической Военной Коалиции), желающей вызволить их, пиратов во времени, с этого неизвестно кем закодированного участка.

— Он дал мне одну бумагу, — продолжал компаньон. — Вот она.

Стеф внимательно посмотрел на ровный, отливающий глянцем лист. Вверху был изображён человек, имеющий шесть рук и протягивающий их к звёздам. Далее шёл текст, состоящий также из шести пунктов. Стеф принялся за их изучение.

33. Предложение о вступлении в Коалицию

Пункты гласили:

1. Мы, Космическая Военная Коалиция (КВК), объединившая 6 высокоразвитых цивилизаций, бросили вызов Высшей Организации Материи (ВОМ), строю, в который перейдут все после прекращения материального существования на родных планетах.

2. Наша цель: Перекроить систему мира в целом, уничтожить идею сверхчеловека и покорить себе все звёзды и планеты.

3. Вам предлагается перейти на сторону разума, на сторону тех, кто хочет сделать человека хозяином во Вселенной.

4. В случае положительного ответа ваше закрытое время будет аннулировано. Также будут уничтожены все предшествующие годы. Всё население мы расселим на одной из подвластных нам планет.

5. Условие. Вы должны оставить на Лагуре болезнетворную вакцину, способную уничтожить любую проникнувшую через космос жизнь.

6. Если вы принимаете наши условия, дорисуйте ещё одну руку нашему символу. Остальное мы возьмём на себя.

Стеф прочитал последнюю строчку, свернул лист и, заговорщически подмигивая, объяснил Крейзу:

— Пусть это будет в более надёжных руках.

Пират кивнул в знак согласия. Компаньоны поднялись. Стеф перенёс посуду к транспортёрной ленте, поставил её, потом вернулся к Крейзу. У того был уже почти трезвый вид.

«Как быстро однако в его утробе усваивается эта чёртова жидкость», — подумал Стеф, проходя мимо множества искателей приключений, которые буквально наводнили тесную забегаловку.

Приятели оказались на улице и Стеф невольно вздрогнул, когда в поисках спрятавшегося за тучи солнца посмотрел на небо. Прямо перед ними на огромной высоте завис корабль цилиндрической формы.

Крейз был не менее удивлён увиденным. Он даже сжал свои мощные кулаки, когда увидел снизошедшую к ним «манну небесную».

Молчание прервал Стеф.

— Они просто уничтожат нас, — сказал капитан.

Стеф с грустью осмотрел песчаную равнину планеты, что по одну сторону, словно откатываясь от городка поселенцев, простиралась на столь большое расстояние, что даже его, привыкший к подобной картине, глаз невольно искал в ней чего-то нового; может быть, островка растительности, а может — ещё одного цилиндра?..

— Ты так думаешь? — пират, старательно всматривавшийся в заоблачную высь, перевёл взгляд на Стефа.

— Да.

— Но почему? Зачем им убивать нас? Ведь они сами предложили сотрудничество с этой…, с Коалицией.

Крейз уже с опаской втягивал голову в плечи. Казалось, он понял, что оказался в незаурядной ситуации.

Стеф Огинс снова заговорил.

— Вот смотри, — начал он, но замолчал.

Из кафе вышла группа людей и теперь приближалась к ним.

Впереди шёл человек, который ещё совсем недавно предстал перед капитаном в описаниях Крейза — смуглолицый брюнет в окружении уже встречавшихся на пути Стефа бродяг.

Глазами Огинс дал понять верзиле, чтобы тот не сказал чего-нибудь лишнего. Сам же подумал: «У них действительно что-то своё на уме. Но не то, о чём говорится в бумаге». «А что?» — возник вопрос. И тут кто-то другой (Стеф знал, что этого он никак не мог подумать) ответил за него, оставив Стефа в недоумении: «Они хотят захватить планету без боя, обратить её население в рабов и изменить ход исторических событий».

По лицу Стефа промелькнула тень возникшей тревоги. Она пронеслась будто облако, гонимое ветром. Но, видимо, это не осталось незамеченным для смуглолицего пришельца.

— Я вижу, наш друг о чём-то беспокоится? — начал он властным голосом, обернулся к восьми пиратам, что пришли с ним, и все они как один разразились громким захлёбывающимся хохотом, который возник не сам по себе, а как бы по молчаливому, не терпящему возражений, приказу.

Стеф спокойно и с достоинством смотрел прямо перед собой. Он мог бы смотреть через эти слащавые физиономий бывших дельцов и исполнителей чьих-то распоряжений, но ему не хотелось этого. Стеф нетерпеливо ждал продолжения.

Ожидание длилось не долго. Выдержав необходимое время, приспешники замолчали, и смуглолицый счёл нужным сказать:

— Ребята у вас весёлые. Так и тянет их поразвлечься.

— Вы прочитали бумагу? — сказал он мгновенно переменившимся голосом.

— Да, — ответил Стеф.

— Вы согласны сотрудничать?

— Нет.

— Хотелось бы знать, почему.

По лицу пришельца словно прокатилась волна от ядерного взрыва, так его покоробило при слове «нет».

Тут в разговор встрял Крейз.

— Мы что, обязаны вам отчитываться? — рыкнул он, делая грозно шаг вперёд. — Мы даже не знаем, кто вы такой!

— Офицер действительной службы Таллет, — не замедлил представиться тот и добавил: — Большая часть населения этой колонии, — он усмехнулся, смакуя понравившееся слово, — согласно с нами. И мы бы даже не спрашивали вас, но только вам известна схема… устройства гиперперехода».

Последние слова были сказаны шёпотом, так что никто их людей, стоявших за спиной Таллета не мог их слышать.

— Зачем вам эта схема? — голос Крейза становился всё громче и громче.

«Надо его остановить, — рассудил про себя Огинс. — Этот баран может всё дело испортить».

— Предположим, у вас будет эта схема, — продолжил Стеф уже вслух.

При этих словах компаньон, до сих пор считавший, что в лице капитана имеет безусловную поддержку, поперхнулся и непонимающе уставился на Огинса. А смуглолицый, поправив рукою густые волосы, в которых то и дело запутывался ветер, отчеканил:

— Она и так у нас будет!

— Даже так!

Подобного хамства Стеф не ожидал. При нём не было оружия, но мышцы его рук сразу напряглись до предела.

Между тем, пришелец протянул руку.

— Бумага! — сказал он, приказывая вернуть сложенный вчетверо глянцевый лист, лежавший в кармане у Стефа.

Огинс пристальным взглядом всмотрелся в коричневые недобрые глаза офицера Таллета, поднёс руку к груди, вынул из кармана листок, аккуратно развернул его, разгладив примятый уголок и, подняв его до уровня протянутой руки смуглолицего, разорвал сначала вдоль, а затем поперёк.

34. Вторжение на планету

Пришелец отвернулся, так и не увидев, как подхваченные ветром куски бумаги устремились к земле. Пройдя несколько шагов, офицер исчез. Остатки листка инопланетного происхождения коснулись поверхности Лагуры и немедленно, охваченные яростным, неизвестно откуда появившемся пламенем, обратились в пепел. И тут же страшное ужасающее зрелище явилось перед нашими спутниками. Чудовищное веретено, выйдя из чрева корабля, устремилось к земле, оставляя за собой кровавый след сжигаемого воздуха. Цилиндрический аппарат разросся вширь, став похожим на плотный слой льняных облаков. Свет солнца померк. Установилась кромешная тьма. И в этой тьме неумолимое веретено вонзилось в планету, вошло в неё, изрыгая пламя. Снизу, из возникшего отверстия, сквозь заполнившие всё вой и стон, рванулся столб раскалённой лавы. Фонтаном она нависла над миром, разорвав полог спокойствия.

Огинс и Крейз давно уже бежали по главной улице городка. Во все стороны от них шарахались разрозненные группы переселенцев. Красное разрастающееся зарево всё быстрее и быстрее приближалось к ним.

И вдруг стало светло. Приятели остановились.

— Что случилось? — воскликнул Огинс.

Крейз молча и с ужасом указывал пальцем туда, где ещё совсем недавно висело порождение враждебного разума. Теперь там происходило что-то ужасное. Сплошной клубок, состоявший из чёрных и белых тел, вновь и вновь окатываемый новыми извержениями, пылал и самоуничтожался.

Крейз со страхом обнаружил, что всего в двух шагах от них возвышается, уходя высоко в небо, прозрачная стена, не пропускающая потустороннего мрака смертельного сражения.

— Они уничтожают друг друга! — почти закричал Стеф.

Он видел, что светлые четырёхугольные тела выходят откуда-то изнутри планеты. Оторвавшись от родившей их матери, они вступали в схватку с чёрными силами зла. Многие из них позже бились в агонии и исчезали теперь уже навсегда в непрекращающихся приливах растекающейся лавы.

— Лагура сама вступила в схватку с этими сволочами, — тихо констатировал Огинс. Из глаз его медленно скатывались слёзы. — И она зачем-то спасла нас, никчемных пиратов.

По ту сторону стены одно зарево сменяло другое. Тьма в гигантском клубке воевала со светом и жизнью. Лагура извивалась под ударами сотен и тысяч входящих в неё стрел, но всё-таки жила, всё-таки сражалась.

Землетрясения следовали одно за другим. Всё уничтожающие смерчи появлялись и исчезали, вплетая свой яростный напор в сплошной клубок выбора между жизнью и смертью.

Стеф повернул голову и увидел Крейза, стоящего на коленях.

— Она наша мать, а мы…, а мы с ней так…

Пират зарыдал, обхватив голову руками.

Стеф Огинс видел, что много людей стоит у невидимой стены и смотрит в другую часть мира, разделённого надвое.

И среди этих людей он вдруг ясно различил фигуру Мильофа — злополучного физика, скрывшегося от него. Того самого, которого он искал третий месяц.

Капитан подошёл к Крейзу, помог ему подняться.

За стеной уже не было так темно, как раньше. Чернота отхлынула куда-то вверх и лишь только лава, сжигающая остатки городских построек, была неумолима в своём величественном торжественном шествии.

Сумрак стремительно исчезал.

И тут из клокочущей воронки с треском и грохотом, прослушиваемом даже через ограду, вырвалось, крутясь и пылая, то самое веретено, что пробило тело планеты и пыталось добраться до её сердца. Оно засверкало под вспышками молний, замерцало, кружась в огненном хороводе, и исчезло, то ли сгорев, то ли рассыпавшись под ударами сил природы, на которую столь жестоко и бесчеловечно посягнули иноземные варвары.

Стало совсем светло. Лава постепенно отступала, уходила в затягивающееся отверстие.

Стеф в сопровождении Крейза подошёл к физику, размазывающему слёзы рукавом пиджака. Услышав приближающиеся шаги, Мильоф обернулся. Удивлению Огинса не было конца, когда он заметил, как увиденное сказалось на этом человеке. Волосы на голове физика стали совершенно седыми, лицо было строго очерчено сильно выпирающими скулами.

— Вы ко мне?

Мильоф спросил это, уже ясно сознавая, что на сей раз никакой ошибки нет и что пришли именно к нему.

35. Космические переселенцы

На Бельяре, погибающей планете, временно приютившей Дэвида с Эджиной, полным ходом шли приготовления к космическому переселению. Принимая во внимание немногочисленность жителей обеих планет параллельных временных форм, была рассчитана возможность одновременного пребывания их на Лагуре.

Конфликтов бельярцы умели избегать. Поэтому враждебность с чьей-либо стороны можно было предвидеть с большой точностью, а избежать её — тем более.

Эджина в буквальном смысле слова влюбилась в этот мир, сгорающий под лучами горделивой звезды.

Всё было хорошо до тех пор, пока перед стартом подготовленных и устремлённых в космос звездолётов Эджина наотрез отказалась улетать.

— Нет, — сказала она Дэвиду. — Я хочу остаться здесь.

— Но почему?

— Не пытайся меня уговорить. Это моя мечта. Я всегда имела желание испытать нечто необычное, поселиться в мире, где моё существование будет зависеть всецело от него. И я нашла такой мир.

Дэвид не знал, что думать. Стоя возле 46 звездолёта, он облокотился на его корпус. Битый час Дэвиду приходилось уговаривать девушку не принимать столь скорых и необдуманных решений. Он взывал ко всем святым, вспоминал всех и вся, на чём белый свет стоит. Эджина твёрдо стояла на своём. В конечном счете, Дэвиду эта игра в прятки надоела.

— Ты хочешь поссориться? Изволь. Но знай, — одну тебя я здесь не оставлю. А если не полетим мы, на кой чёрт вся эта затея с эвакуацией. Ну, ты мне ответь!

— Дэвид, ты знаешь, что я не равнодушна к тебе, — отвечала Эджина.

Она обвела туманным взглядом многочисленные космические корабли, готовые к старту. Все ожидали только их, двух людей. А они, эти люди, сейчас не в силах понять друг друга.

Она перевела глаза на нашего Дэвида, вздохнула. Казалось, всё вокруг замерло в ожидании чего-то важного.

— Милый, — найдя в себе силы, начала девушка. — Мы должны расстаться.

Она медленно провела своей тоненькой ручкой по шершавой обшивке корабля.

Теперь они смотрели друг другу в глаза — Дэвид и Эджина, по существу, жители разных планет, а в настоящем — родные и близкие люди. Разговор вёлся одними глазами, потому что обоим было слишком тяжело говорить.

— Ты останешься?

— Прости, любимый, я должна это сделать.

— Простить? За что. Ты остаёшься здесь, а я должен улетать. Иначе погибнут люди. Я сам виноват. Второй раз нам не помогут космические течения, и я не смогу к тебе вернуться.

Эджина отвела глаза в сторону. Молчаливый разговор был ничуть не проще обычного. Не поворачиваясь к Дэвиду, она почти прошептала:

— Забудь меня. И всё.

Дэвид развёл руками.

— Забудь, я тебе говорю, — уже более твёрдо повторила Эджина. — Тебе самому будет проще.

— А я не хочу проще! — вскричал Дэвид.

— Не хочу, — продолжил он своим нормальным голосом.

Эджина повернулась и пошла по направлению к жилым постройкам.

— Эджина, — позвал Дэвид.

Она обернулась.

— А может, всё-таки…

Он осёкся.

— Прощай, — следовал ответ. — Прости, если сможешь. Поверь, не я бросаю тебя и не ты меня. Мы не виноваты в этом.

Дэвид изо всей силы ударил кулаком по блестящей обшивке звездолёта. Не почувствовав боли, понял: прошлого не воротишь.

— Прощай, — только и смог он сказать в след удаляющейся девушке, вытер рукой вспотевшее от зноя или от волнения лицо, и смело зашагал по направлению к звездолёту N1, к тому самому, где его (или их) давно уже ждали учёные и сам Верховный Правитель.

Прошло ещё совсем немного времени с момента, когда Дэвид поднялся на борт звездолёта, а в космическом пространстве уже появился стройный клин кораблей, движимых единым желанием: спасти будущее древней цивилизации. Они летели в строгом порядке, подгоняемые стремлением поскорее добраться до планеты. И каждый из бельярцев снова и снова с нежностью повторял её имя.

— Лагура. Она зовётся Лагура, — задумчиво произнёс Дэвид.

Прошло немало времени. На экране показались очертания планеты. Они были знакомы Дэвиду, хорошо врезались в его память ещё в то далёкое время, когда он наблюдал за планетой с космической базы. Конечно, она здорово изменилась за прошедшие столетия, но не настолько, чтобы её не узнать.

36. Стеф Огинс принимает командование

Двухэтажные домики, смотрящие друг на друга зрачками окон, являли собой часть уцелевшего городка. На центральную площадь стекались жители, а если быть более точным — преступники во времени.

— И это все?

Крейз поразился малочисленности оставшихся в живых, посмотрел на шагающего рядом Огинса, и они оба, выйдя на площадь, присоединились к группе людей, собравшихся здесь по одной и той же причине: решить, что делать дальше.

Стеф Огинс как он обычно делал в трудных ситуациях, решил принять командование. Он поднял руку с целью привлечь всеобщее внимание и провозгласил:

— Я, преступник второй категории Стеф Огинс, бродяга во времени, волей судьбы очутившийся здесь, хочу спросить вас, а вместе с тем и самого себя, каким будет наше дальнейшее существование.

Он выждал, давая возможность остальным вдуматься в эти слова. Заметив, что все взгляды устремились к нему, Стеф снова заговорил.

— В своём прошлом я — капитан корабля, и поэтому желаю взять на себя бСльшую часть ответственности. Выражаясь яснее, я спрашиваю у вас: согласны ли вы с тем, что группа людей, объединённая в лице одного из них, имеет больше шансов найти правильное решение, нежели отдельные группы, пекущиеся каждая о своём.

— Согласны, — следовал ответ.

— В таком случае я принимаю командование. И моё первое желание в этой роли — узнать, какова наша численность.

Пираты задвигались, потом подняли руки. Крейз опытным взглядом молниеносно их пересчитал.

— 54 человека, — доложил он. — Вместе с нами 56.

Стеф что-то соображал. Вот он вышел из задумчивости и обратился теперь уже к своим подчинённым. Голос его звучал уверенно, отражаясь от самых дальних уголков площади.

— После всего того, что вы пережили сегодня, имеете ли вы желание продолжить свои мелкие делишки?

— Нет, — прокатилось над площадью.

— Желаете ли вы остаться здесь?

Ответ был аналогичным.

— Чем теперь хотите заниматься?

Вперёд шагнул высокий крепкий лагурец с широкими, расходящимися в стороны бровями.

— Почему ты спрашиваешь всех нас? Каждый человек имеет право на личное мнение, — сказал он. — Я, например, был и останусь свободным. А значит: нам не по пути.

Он отделился от толпы и отошёл в сторону.

Его примеру последовало ещё тридцать человек, среди которых как ни странно оказались две представительницы слабого пола.

— Теперь нас двадцать пять, — подметил происшедшую перемену Крейз. — То ли ещё будет.

— Может быть, есть ещё желающие? — вопросил Огинс.

Мильоф, стоявший перед капитаном наравне со всеми, покачал головой и ответил:

— Больше желающих нет.

37. Голос Лагуры

И вдруг раздался Голос. Словно волна невидимого прибоя, он захлестнул площадь, окаймлённую затхлыми домишками, а вместе с ней и весь городок. Голос не был мужским, не был женским. Он плыл над головами людей, касался каждого из них, проникая в самую душу.

Это был голос планеты.

— Звезда заката, лучезарно сияющая в поднебесье, призвала меня защитить вас от неминуемой гибели. Но я никогда не прощу себе, что, оставив на произвол судьбы всех своих детей, я спасла преступников. Вы находитесь в моих владениях, во времени, из которого нет выхода, так же как и нет входа. Это пункт вашего перевоспитания. Но больше его не будет. Вы сами избрали свою судьбу.

Лепестки тумана, окутывавшие стоявших на площади людей, на мгновение замерли, отметив паузу, затем снова пришли в движение.

— Вы вернётесь, каждый в своё время; во время, где после вашего перемещения сюда многое изменилось. Но помните: никому больше не позволено мешать нити времени. Это не моё решение — решение Магистра. Оно обязательно для выполнения на всех обитаемых планетах. Что касается меня: те из вас, кто сделал свой окончательный выбор и желает продолжать подобную карьеру пиратов, те, кто не смог или не захотел отойти от жестокости и вражды между собой, — будут заключены в панцири из целомудренного металла, в новую одежду передающуюся из поколения в поколение.

Пятеро отделились от группы стоявших напротив Стефа людей, подошли к нему, извинились за необдуманность (или скоропалительность) принятия своих решений, и присоединились к тем, кто стоял от него по правую руку.

Голос всё плыл над площадью, но теперь более медленно, как бы предполагая скорое окончание беседы.

— Всем вам придётся навсегда проститься со мной, — продолжала Лагура. — Мне тяжело об этом говорить, но ничего не исправить. Иноземные пришельцы вывезли всех жителей. Я не смогла их остановить, так как они сами решили вступить в этот коварный союз. Я не полностью контролировала промежуточное время, поэтому им удалось отравить всю мою поверхность ядовитым вирусом. Та часть вас, которая будет облачена в скафандры, тем самым обретёт защиту от болезнетворной вакцины, другая же — будет вынуждена воспользоваться гиперпереходом.

При этих словах физик Мильоф застонал, зажмурился, сжав кулаки в негодовании, сел на каменные плиты.

— Я ведь знал. Я ведь догадывался, — бормотал он, непрестанно проглатывая подкатывавший к горлу солёный комок.

Он посмотрел на Стефа, и его жалкий, раскаивающийся вид дал понять капитану, что в случившемся есть доля вины этого человека.

— Через несколько минут весь этот мир исчезнет, город растворится во времени, и планета начнёт залечивать раны, — произнёс Огинс, поглядывая на застывшие в ожидании лица людей, чудом уцелевших после инопланетного вторжения.

«Как мало их осталось, — думал Стеф. — Хорошо ещё, что продолжение рода будет обеспечено. А дальше?.. А дальше — мы отправимся на Землю! — с уверенностью ответил он своим мыслям.

Мильоф стоял теперь рядом с Крейзом и объяснял, как случилось, что результатами его опытов воспользовались коалиционные мерзавцы. Верзила угрожающе смотрел на него, и у Стефа возникло ощущение, что Крейз не выдержит и размозжит голову фиговому экспериментатору. «Он нам ещё пригодится», — отметил капитан про себя, подошёл к компаньону, взял его за плечи, переводя разговор на другую тему.

— Как тебе нравятся девушки, решившие остаться с нами? — спросил он, имея в виду двух стоявших среди мужчин русоволосых красавиц.

— Среди них нет Эджины, — возразил пират. И добавил: — И не будет.

Стеф знал, о ком идёт речь, поэтому грусть Крейза отдалась эхом и в его одиноком сердце.

Между тем очертания городских построек стали расплываться в золотистом мареве стираемых секунд, розовые крылья заката — вестника приближающихся сумерков — взметнулись переливающимися лентами солнечных протуберанцев. Над площадью опустился серебристый купол. Через некоторое время он исчез, и знакомые места предстали перед людьми, совершившими своё последнее путешествие во времени. Они стояли на ковре из зелёной бархатистой травы, перед ними, уходя резными башенками в небо, простирался пустынный город, а за спиной, на высоком, выступающем холме возле реки возвышалась старая полуразрушенная мечеть.

38. Поджигатели

На небе появлялись звёзды. Но их было больше, чем обычно. Если бы бывший капитан «Констьюдери» посмотрел вверх, то его острый взгляд, несомненно, отличил далёкие и, в результате этого, мерцающие звёзды от ярких растущих точек приближающихся космических кораблей. Но Стеф не смотрел на небо, а, следовательно, ни о чём не догадывался. Зная, сколь пагубно может сказаться на них длительное пребывание на планете, Стеф предложил провести кратковременную разведку, и они двинулись по направлению к городу. Вторая группа следовала за ними, согласившись с подобными действиями Огинса. Теперь капитан мог легко отличить своих от чужих. Как только перелёт был совершён, на телах бродяг, что не пожелали покориться, решив остаться свободными, появились металлические одежды. В результате этого последующее движение по безлюдным улицам было наполнено непрекращающимся звоном сапог, ударяющихся об асфальтовое покрытие.

Неожиданно Стеф увидел двух людей в чёрных одеждах, с важным видом идущих по направлению к ним. Их одинокие фигуры на фоне мёртвого города создавали удручающее впечатление. Насколько Стеф мог понять, оба человека были лицами духовного сана. Не доходя десяти шагов до идущего впереди капитана, они остановились. Хотя 56 человек от целой цивилизации — ничтожно малое число, но их одновременное появление в заброшенном городе говорило само за себя. А, благодаря облачённым в латы соплеменникам, — они уже могли быть расценены как армия, готовая к сражению, но не знающая против кого обратить своё оружие. Картину довершала одинаковая форменная одежда бывших заключённых, выданная им в своё время стражами порядка взамен более-менее привычной экипировки.

— Это пастор Коллизо, — пролетел лёгкий, едва слышный шёпот в рядах подчинённых Огинса.

Тем временем пастор изрёк:

— Зачем вы явились сюда, дети мои? Этот мир мёртв. Разве может быть жизнь среди ледяных просторов и скалистых утёсов?

— Нет, — ответил Стеф. — Там не может быть жизни. Но почему тогда вы здесь?

— Мне не нужен союз с военной коалицией. Мы не созданы для войны.

— Но какой смысл оставаться в зараженном городе. Или у вас есть противоядие?

Пастор отрицательно покачал головой.

— Может быть, вы надеетесь каким-то образом спастись?

— Мы не ищем спасения, — следовал ответ спутника пастора. — Остались же, потому что знаем о скором прибытии сюда жителей из других миров и хотим предупредить их об опасности.

— Они уже совсем близко, — благоговейно произнёс пастор Коллизо, указуя перстом на небо.

И действительно. Стремительно приближавшиеся к Лагуре звездолёты уже невозможно было спутать ни со звёздами, ни с чем другим.

— А если они враждебны, — недоверчиво спросил Крейз, приблизившись к Стефу.

— Тогда мы не имеем права снова просить у планеты защиты и должны достойно встретить непрошеных гостей.

— Но Лагура отвергла насилие. Защищая её, мы невольно станем убийцами, преступниками. И пополним армию из облачённых в скафандры.

Пастор приглушённо кашлянул, желая что-то сказать. Огинс повернулся к нему.

— Они не враждебны, — сказал Коллизо. — Мы сами были когда-то искателями приключений, хотя и приняли духовный сан. Это как раз та цивилизация, что обоснуется здесь на долгое время. Она никому не принесёт зла; лишь поможет планете залечить раны.

Страшная догадка мелькнула в голове Стефа. «Так вот когда будущие поколения получили в наследство свою неизлечимую болезнь», — понял он. И тут же решил: «Они не должны приземлиться». Вслух же проговорил следующие слова:

— Но ведь для цивилизации, никогда не встречавшейся с ядовитым (тем более, искусственно полученным, — Стеф со злостью бросил взгляд на Мильофа) вирусом, одно только приземление на поверхность планеты может означать полное заражение или даже смерть.

— Почти для всех так оно и будет. Нам не дано изменить историю.

Пастор опустил голову.

«Но я то это обязан сделать!» — внутри у Огинса всё переворачивалось. Переведя дух, он отдал приказание.

— Поджечь город! Они не приземлятся, если увидят знак горящей земли.

Стеф пристально посмотрел на духовника. Теперь от этих двоих всего можно было ожидать — даже выстрела в спину.

— Обыскать, — прозвучал второй приказ.

Крейз в одно мгновение оказался возле пастора и ученика. В результате обыскав руках у верзилы появились два бластера. Один он передал Огинсу, отдавая должное установившемуся различию в рангах.

— Держи, командир.

Ни минуты не раздумывая, Крейз положил палец на курок, пронзив темноту и молчаливое постоянство зданий лучом испепеляющего света. Вот загорелись шторы одного дома, потом другого. Одна за одной огненные струны вплетали свой разрозненный напев в создающуюся нарастающую музыку огромного пожара.

Звездолёты приближались.

39. Вмешательство Дэвида

Дэвид стоял у экрана и видел, как знакомый ему город тонет, полыхая в алом зареве.

— Что у них происходит? — с ужасом воскликнул Баллар.

Во время полёта учёные, по просьбе Дэвида, временно отказались от телепатии.

— Не знаю, — ответил космодесантник. — Свод космических законов запрещает производить посадку вблизи горящей местности. Это может быть сигнал.

— Но у нас не хватит провизии. Мы ведь не рассчитывали на такой поворот событий.

Баллар быстро заходил по контрольной рубке. Двое других учёных молчали, изредка поглядывая на марширующего коллегу.

— А, может, нам стоит зависнуть в наблюдательном режиме, — высказал предположение Файар, приподнимаясь с кресла возле координационного пульта.

— Нет смысла, — ответил Дэвид. — Так висеть можно целую вечность. Нам и теперь не хватит горючего, чтобы вернуться. Да и возвращаться мы попросту не имеем права.

— Что ты предлагаешь? — спросил Дэвида Баллар. Ему, по всей видимости, надоело искать в себе ответ на мучительный вопрос: что делать?

— Мы должны связаться с ними, — твёрдо произнёс космодесантник. — Если город горит, — значит, его подожгли. Не мог же он воспламениться сам по себе. Тем более, перед нашей посадкой. Слишком уж много совпадений.

Дэвид отошёл от экрана.

— Нам нужно переговорное у…

Не договорив, он со всех ног бросился в подсобный отсек. У Дэвида было достаточно времени, чтобы познакомиться и освоиться на звездолёте бельярцев; благодаря этому, пробежав по изогнутым переходам, ни разу не споткнувшись и ни на кого не налетев, ему вскоре удалось найти саквояж. Дрожащими от сильного волнения руками он расстегнул замок, вытащил свою форменную куртку, вытряхнул из карманов всё содержимое, и поразился: голубой шар, подарок апостолов, оставленный им Эджине, был цел и невредим.

— Неужели она вернула его мне? — недоумевал Дэвид.

Он осмотрел талисман справа и слева, заметил лежащую рядом записку.

«Милый Дэвид, я знаю, как тяжело тебе будет в твоих скитаниях по Вселенной, как много опасностей будут тебе угрожать. Я попросила твоего друга, чтобы он не оставлял тебя одного. Каково же было моё удивление, когда после моих слов передо мной появился в точности такой же шар. Любимый, посылаю тебе верного и преданного друга, оставляя себе только что родившегося. Не расстраивайся из-за того, что нам не быть вместе. Будь счастлив. Прощай. Твоя Эджина».

— Прощай, — ответил Дэвид, дотронулся до шара, и тут же послание исчезло.

Дэвид протянул руку, взял ларингофон, подаренный ему Стирном, настроил его на используемую пиратами частоту. Как только значения на шкале прибора совпало с требуемым, из переговорного устройства стали доноситься звуки осыпающейся кровли. Дэвид быстро надел на себя космодесантский комбинезон, бережно уложил за подкладку шар и устройство для вызова машины времени, извлёк из саквояжа, ранее принадлежавшего Крейзу, гигантских размеров лучемёт и зашифрованный план гиперперехода. Захватив всё это с собой, одновременно прильнув ухом к презенту Стирна, Дэвид побежал по затейливым коридорам; остановился, когда перед ним снова появились фигуры взволнованных учёных.

— Ну, что? — воскликнули они в один голос.

— Есть! — с гордостью объявил Дэвид, протягивая Талсару переговорное устройство.

Тот вслушался в шумовые раскаты огненного вихря, потом спросил:

— Но с кем ты наладил связь, Дэвид? Может, этот человек погиб. Ведь кроме бушующего в городе огня, в эфире нет никаких звуков.

— Это волна Стирна. Получается, что он либо мёртв, либо его приёмник сигнала остался в городе и сейчас вокруг него сплошной огненный экран.

— Тогда можно перейти на соседнюю частоту, — предложил Файар, беря прибор из рук Талсара. — Ориентиром будет служить пожар, — добавил он, сразу зафиксировав ещё одно переговорное устройство, и в рубке тотчас появился голос находившегося на Лагуре человека.

— Отступать по правой стороне, иначе окажемся в кольце.

Дэвид без труда узнал голос своего командира, Стефа Огинса. «Вот так встреча», — подумал он и решил: «Мне нужно немедленно спуститься к нему». Вслушиваясь в пробивавшиеся сквозь огненные порывы приказы Стефа, Дэвид заявил учёным, что должен спуститься на поверхность планеты.

— Там мой друг, мой командир, — принялся объяснять он.

— Хорошо, — ответил Баллар. — Мы зависнем над Лагурой, отстрелив капсулу. Но предупреждаю: будь предельно осторожен. Ларингофон мы оставим у себя. Свяжись с нами, как только появится возможность. Мы будем ждать твоего выхода на связь.

Дэвид попрощался и катапультировался при помощи капсулы на поверхность Лагуры. Расчёт оказался точным, и Дэвид, рассматривавший возможность приземления на другом берегу реки, успокоился, увидев прямо перед собой пылающий город.

Вот от него отделились две фигуры, направляясь к мечети. Дэвид пошёл к ним. Ещё издали он почувствовал что-то неуловимо знакомое в движениях обоих. Дэвиду хотелось поскорее добраться до них, даже побежать, но, представив, как это будет выглядеть со стороны, он решил не впадать в детство.

40. Встреча друзей

Первым из ночного кошмара вынырнул Стеф Огинс. Вторым, Крейз. Увидев друга, Стеф не смог сдержать волнения:

— Дэвид!

— Стеф!

Они обнялись. Крейз стоял рядом и довольно улыбался. Стеф похлопал Дэвида по плечу, и все трое пошли рядом.

— Ну, рассказывай, — попросил Дэвид. — Нашёл ты того физика?

— Нашёл…

— И что?

— Ты видел горящий город, — оглянувшись назад, спросил Стеф.

— Я только что оттуда, — сказал Дэвид, показывая на небо. — А оттуда всё очень хорошо видно.

— Прекрасно, — пробурчал Огинс. — Именно для того, чтобы это было хорошо оттуда видно, мы и сожгли город.

Дэвид с непониманием уставился на Стефа.

— Пойми, Дэвид, — ответил тот, прочитав недоумение в глазах друга. — Планета заражена.

Дэвид отшатнулся.

— Да, — подтвердил Крейз.

— Но кем?

— Разве мало на свете подонков?

— А что я теперь скажу им, тем, для кого Лагура в будущем должна стать родным домом?

Дэвид вопрошающе посмотрел на Стефа.

— Надо подумать, — рассудил тот. — С наскока здесь ничего не решить.

— Но у меня совсем нет времени! — не унимался Дэвид. — Там люди. Понимаешь? Они живые.

— Если они опустятся на планету, многие погибнут, — резонно заметил Огинс. — А умирать никому не хочется.

Тут в разговор вмешался Крейз.

— Послушайте, если планета заражена, то её растительность, безусловно, впитала в себя львиную долю этих вирусов.

— Точно, — поддержал его Стеф. — Возьми пробы травы. Может быть, им удастся приготовить противоядие.

— А куда вы направляетесь? — в свою очередь поинтересовался Дэвид. — Ты не забыл Стеф, что Земля в опасности.

— Отнюдь. Мы как раз летим туда.

— Через гиперпереход?

— Да, — ответил Крейз, заинтересовавшись неожиданным поворотом разговора. — А что?

Дэвид молчал.

— А что случилось? — снова переспросил верзила.

— Там нет гиперкорабля.

Крейз поперхнулся.

— Как? — прохрипел он.

— Так вот почему ты явился к нам с неба, — вмешался Огинс, опасаясь, что пират начнёт по привычке выяснять отношения.

— Крейз, — обратился Стеф к компаньону. — Успокойся. Ну. Неужели у вас не было запасного корабля.

— Был.

— Так за чем дело стало?

— Не беспокойся, — повернулся он к Дэвиду. — Представь, если бы ты не сделал этого, над нами сейчас бы не висели звездолёты. Мы сами вплели себя в историю этой планеты, и назад дороги нет.

— Стеф, — снова начал Дэвид. — Я, наверное, чего-то недопонимаю. Вспомни. Ведь тебя подвергли раздвоению те твари на «Констьюдери»?

— Да.

— Но ты рассуждаешь так, как будто ничего этого не было. Твоей уверенности можно только позавидовать. Видел бы ты меня до того, как я попал на Лагуру. Небось, постыдился бы иметь такого друга.

— Прекрати, — оборвал Стеф. — Ишь, разошёлся. Ты прав, конечно. Не сам по себе я стал нормальным человеком. Видишь ли, на этой планете очень хороший климат; к тому же, на её поверхности иногда возникают храмы…

Стеф подмигнул Дэвиду. Дэвид Стефу. Они поняли друг друга. Крейз ничего не понял, но, не желая выказывать своей природной тупости, сделал вид, что он всё это и так знал, да ещё лучше, чем кто бы то ни было.

Между друзьями как в старые добрые времена снова установилось взаимопонимание.

— Ты отправляешься на Землю?

— Разумеется. Мы должны спасти уцелевших после вторжения людей, — ответил Огинс.

— А где все они?

— В мечети. Мы шли замыкающими, расчищали завалы…

— Тогда ты сможешь отправиться в будущее и предпринять дополни-тельные меры, чтобы задержать космических пиратов, — посоветовал Дэвид.

— Я так и сделаю, — утвердительно сказал Стеф, поднял голову вверх, туда, где узоры ночного неба дополняли зависшие на орбите космические корабли. Они смотрелись необычно и вместе с тем привлекательно.

— Как хорошо было, если бы все космические путешественники, посещающие эту и другие планеты, оказывались друзьями, — произнёс капитан, мечтательно всматриваясь в очертания больших светящихся точек.

— Слушай, — обратился к нему Дэвид. — У тебя есть переговорное устройство?

— Есть.

— Мне необходимо связаться с ними.

Взяв в руки несложный прибор, Дэвид попробовал наладить связь с кораблём. Безрезультатно. Менять частоту Дэвид не стал. «Иначе совсем запутаюсь», — отчитался перед самим собой в производимых действиях.

— У меня тоже есть устро-ойство, — пропел Крейз и протянул Дэвиду ещё один ларингофон.

— Звездолёт N1, звездолёт N1, вызываю на связь, — быстро заговорил Дэвид.

— Звездолёт N1 на связи. Здесь Баллар. Приветствую тебя, Дэвид.

— Слава богу, всё в порядке, — вздохнул наш герой. — У вас всё нормально.

— Да.

— Срочно подготовьте лабораторию. Планета заражена. Предстоит сделать противоядие. Хотя… Стойте. Одну минуту.

41. Отказ бельярцев

Уцепившись за пришедшую на ум идею, Дэвид достал голубую горошину, положил её на ладонь, нежно погладив другой рукой, загадал желание, даже зажмурился в ожидании чуда.

А когда открыл глаза, в его левой руке покачивался пузырёк с немного мутной, пенящейся жидкостью.

— Ура! — закричал Дэвид.

Из ларингофона послышались удивлённые голоса.

— Что произошло? Нужна лаборатория?

— К чёрту! К чёрту лабораторию! — повторял Дэвид, ещё не до конца осознав, какое большое значение для него имело сейчас послание Эджины, этот волшебный талисман.

— Опускайтесь на планету, но не выходите наружу. Поверхность Лагуры представляет довольно большую опасность; но противоядие чужеземному вирусу уже есть.

Внезапно из переговорного устройства раздался голос Талсара.

— Дэвид, — серьёзно спросил он. — Откуда у тебя противоядие? Даже в лабораторных условиях для его приготовления нужны, по меньшей мере, сутки; и то, принимая во внимание успехи нашей цивилизации в области химии. Возможно, вещество, которое ты принял за противоядие, было нарочно оставлено захватчиками, и, применив его, мы только усугубим положение.

— Но Талсар…

— Дэвид, я не шучу, — перебил его учёный. — Не трать попусту время. Ответь только на один вопрос: откуда у тебя противоядие.

— Талсар, давай в другой раз, сейчас нет времени на объяснения. Просто доверься мне.

— Прости, Дэвид. Если я не получу ответ, то Совет примет единодушное решение, обвинив тебя в сговоре с нашими врагами.

— Что?!

Глаза Дэвида округлились. Он не мог и предположить такого поворота событий.

— Так вы будете приземляться на планету? — спросил он.

— Для начала, на её спутник, — ответил Талсар. — Там безопаснее. Я постараюсь убедить Верховного Правителя выслать за тобой спасательный челнок.

«Но это же изменение исторического факта, — мысли метались у Дэвида в голове. — Этого никак нельзя допустить. Остаётся только одно — во всём сознаться».

— Ладно, пусть будет по-вашему, — сказал космодесантник в ларингофон. — Здесь в какой то мере замешано волшебство…

— Мы всё поняли, Дэвид. Считай, что наш разговор окончен, — Талсар был категоричен. — Во Вселенной нет волшебства, не подкреплённого научными знаниями. Если же источник энергии, питающий твой волшебный ларец, неизвестен, то ты подвергаешься великой опасности, помни это.

Дэвид вздрогнул, потом сказал с нескрываемой злостью:

— Делайте, что хотите, — это ваше дело. Противоядие мы оставим пастору Коллизо. Если вовремя одумаетесь, можете застать его живым. Так что поторопитесь. А со своими проблемами я как-нибудь сам разберусь. Конец связи.

— Не очень то ты вежлив, — хохотнул Крейз.

— А ну их! — в сердцах выругался Дэвид.

— Кстати, Стеф, — спросил он, убирая подальше голубой шар. — Тебя тоже сильно удивило это чудо?

— Нет, — спокойно ответил тот. — На мою долю тоже иногда выпадают подарки апостолов.

Он засмеялся. Дэвид тоже. Пусть они только пешки в руках опытного игрока. Главное — в этой шахматной партии они на одной стороне. Было бы гораздо хуже волей судьбы оказаться врагами.

— У нас ещё будет время самим во всём разобраться, — убеждённо сказал Дэвид.

— Кто знает, — заметил Стеф. — Возможно, нам лучше не знать всей правды.

Разговор был закончен. Пожав друг другу руки, друзья пожелали, чтобы каждому сопутствовала удача.

Стеф с Крейзом двинулись к мечети. Дэвид остался на месте.

Дым от пожара стлался по земле, растекался во все стороны, медленно уплывая за горизонт.

— Грустно, — сказал Дэвид вслух. — Грустно терять тех, кто тебе дорог.

Он вспомнил Эджину. Но, как ни странно, это воспоминание не захлестнуло его с головой. Потеря Эджины была для Дэвида потерей Друга. Не больше. Её присутствие скрасило одинокую жизнь человека, отдавшего себя на произвол судьбы.

— Но ведь я любил её, — сказал и в то же время спросил себя космодесантник.

— Не знаю, — он пожал плечами.

«А как же Илона? — раздался внутренний голос. — Она тоже, чтобы скрасить?»

Дэвид заволновался, почувствовав, как сильно забилось сердце. Сорвав колпачок с пузырька, он жадно припал губами к горлышку, сделал глоток. Жидкость не имела ни вкуса, ни запаха. Заткнув горлышко колпачком, Дэвид выругался. «Совсем не умею управлять своими эмоциями», — отметил про себя.

Как всё странно получалось. Вот не думал об Илоне: было спокойно и даже легко, а задумался, вспомнил — и вот результат. Появилось ощущение вины. Значит, не прошло, не исчезло его чувство, не растаяло, как с яблонь белый дым, вдали от дома, среди суеты далёких миров.

— Лучше бы я сам полетел на Землю, а не Стеф, — вздохнул Дэвид, понимая однако, что что, если бы вместо Огинса полетел он, то не смог бы не навестить Илону, а значит: поддался бы любовному чувству в то время, когда над всем человечеством нависла угроза гибели.

Выбор был сделан, и Дэвид оставался на Лагуре.

42. Дорога домой

— Эй, осторожно! — заорал Крейз в радиотелефоны, когда почувствовал, что, несмотря на удачное перемещение в гиперпространстве, их корабль не остановился, а начал куда-то проваливаться.

Гиперпереместитель на этот раз был битком набит желающими совершить перелёт. Мильофу удалось сконцентрировать в десять раз больше энергии, чем предполагалось изначально для старта корабля с тремя-четырьмя человеками на борту. Запасный вариант «гипера» также оказался вполне пригодным. На него не наткнулись в своё время солдаты патруля, а потому он остался цел и невредим.

Крейз ещё в самом начале истории с перелётом испросил у капитана разрешение временно взять карты в свои руки. Мотивировал он это тем, что его осведомлённость в вопросах, связанных с перемещением в гиперпространстве, может сыграть решающую роль в случае, если стрясётся что-нибудь непредвиденное. И вот это непредвиденное начало происходить.

— Крейз, для чего ты строил этот корабль? — в радиотелефонах возник голос Стефа.

Пират воспринял вопрос как издевательство. Однако, не желая в разговоре с Огинсом зарываться, решил сорвать злобу на ком-нибудь другом.

— Мильоф! — гаркнул верзила, обращаясь таким образом к человеку, постепенно становившемуся общественным козлом отпущения.

В шлемофоне послышалось нечленораздельное бормотание.

— Это ещё что такое, — заорал Крейз. — Из-за вас мы снова куда-то летим. Что вы там понасчитали!

Изо рта Крейза вырвалось сочное ругательство.

Физик продолжал бубнить что-то неразборчивое. Его самого вовсе не было видно за грудой путешественников; они были навалены друг на друга точно вязанки хвороста.

— Не пори горячку! — одёрнул Крейза Стеф. Потом добавил, силясь дотянуться до его руки: — Я хотел только сказать, что в данном случае твоё (хотя я в этом сильно сомневаюсь) изобретение служит нам батискафом. Усёк?

Крейз выпучил глаза.

— Мы что, в воде?

— Да дружок. Причём на достаточно большой глубине.

Стеф на секунду замолчал, прислушался. Погружение продолжалось.

— Это море или даже океан, — рассудительно сказал Огинс. — А что, Крейз, — насмешливо обратился он к компаньону. — Может нам взяться за изучение подводного рельефа? Вот только засечём свои координаты, проделаем иллюминатор, акваланги (то есть, скафандры, поправился Стеф) у нас есть. Ты даже не представляешь, какое огромное значение для будущего земной науки будут иметь наши открытия в изучении реликтовых морей и океанов, — язвительно закончил он.

— Не издевайся, — обиженно пробормотал Крейз. — Кто знал, что мы попадём не на сушу. Этого нельзя предугадать. Тем более, у нас не было никаких, пусть даже приблизительных фактов, подобного перемещения.

Но Стеф был неумолим.

— Незнание фактов не изменяет обстоятельств, а лишь усугубляет последствия, — нравоучительно произнёс он.

— Однако пора заняться делом.

Стеф, лёжа на боку, громко обратился ко всему экипажу.

— Мы находимся достаточно глубоко. Если нам удастся выбраться наружу, то всплыть на поверхность в наших скафандрах — это утопия.

Груда тел зашевелилась, в наушниках раздались разрозненные голоса, обрывки причитаний и чей-то тихий кашель.

— Я приказываю, — загремел голос Огинса.

Крейз понуро опустил голову. Перелёт, по всей видимости, был завершён, и он вновь стал подчинённым.

Стеф между тем продолжал:

— Никому не впадать в панику. Мильоф, подползите, если сможете, ко мне.

— Я не смогу, — охнул физик.

— Ладно. Тогда слушайте так.

Усталость после перенесённого перелёта давала о себе знать. Хотелось устроиться поудобнее, хотя бы присесть, но место, откуда выбрался капитан, было уже занято; да и пристроиться было решительно негде. Отбросив мысль о перемене положения, Стеф проговорил:

— Если мы окажемся в воде в таких скафандрах — мы будем живы, но без возможности подняться наверх; причём запасы кислорода во встроенных баллонах ограничены. Если же мы снимем их, водные слои мгновенно раздавят нас в лепёшку. Может ли нам помочь физика?

По ту сторону канала связи Мильоф, видимо, кем-то придавленный, заворчал, вздохнул и выдал, наконец, голосом, временами переходившим на шёпот:

— Самим нам отсюда не выбраться. Нас можно либо чем-то поднять, либо вытолкнуть. Если это действительно море — мы погибли.

— Заткнись, идиот, — взорвался Крейз. — Почему мы тебя сразу не прикончили?! Теперь подыхай из-за всякой сволочи!..

— Вашего мнения, — прервал Стеф, — я не спрашивал. И попрошу не вмешиваться, когда с вами не разговаривают.

Крейз осёкся.

— Погибать из-за какой-то мокрой курицы, — брезгливо фыркнул он.

Стеф задумался. Погибать не хотелось; плюс к тому, Земля была в опасности. «Без апостолов здесь не обойтись», — понял он, осознав безвыходность своего положения.

А если учёный из звездолёта был прав, и, пользуясь волшебными силами, он увеличивает отрицательный потенциал своей кармы; быть может, даже приближает свою смерть: физическую и духовную. С другой стороны, не могли же апостолы так подшутить над ним. Кстати, ведь и Дэвид получил в подарок магическую горошину. Постойте, уж не звенья ли это одной цепи: пираты — махинации с раздвоением и флюорационным эффектом — храм с апостолами — волшебный шар. Уж не переслан ли он сюда наподмогу инопланетным захватчикам, да ещё по собственному желанию? Как много вопросов. Более того, если он не воспользуется талисманом, причём немедленно, то погибнет, а значит: никогда не получит ответы на них.

Шар был в нагрудном кармане. «Снять шлем, скафандр», — перечислял Огинс в уме. «А что, если вокруг вакуум? Не полный, разумеется, а так, частичный».

Стеф поймал на себе отрешённый взгляд Крейза.

— Помоги мне снять шлем, — попросил капитан.

Крейз удивлённо заморгал.

— Но…

— Делай, что тебе говорят!

Стефу снова пришлось напрячь голос.

Компаньон безропотно повиновался, и вскоре Огинс заметил, что воздух, действительно, чересчур разрежен. Он успел втянуть в свои лёгкие дозу, необходимую для трёхминутного бодрствования, выполз из скафандра, извлёк из кармана голубой шар.

Неужели, пора начинать подсчитывать долги. Возможно, в будущем ему предъявят счёт, а он даже не будет знать, за что. Итак, по порядку:

— Возвращение нормального облика.

— Починка сапог.

— Пять консервных банок + открывалка.

— Чудесное спасение из морских глубин (пока под вопросом).

«Интересно», — подумал Огинс. «У моего друга, Дэвида, должен быть похожий список, что касаемо облика, еды и одежды. Но в какой конторе хранятся эти счета, эти долговые обязательства, вот что хотелось бы знать».

Вслух же произнёс, обращаясь к шару:

— Только ты можешь нам помочь.

Перед глазами на мгновение загорелись огни свечей неземного храма, возникли лица апостолов и двойника…

Это было видение. Нехватка кислорода делало своё дело.

«А бандитов уже на двоих меньше, — радостно отметил Огинс. — Я и Дэвид, слава богу, снова нормальные люди».

Запас воздуха в лёгких начал иссякать. Стеф знал, что повторного вздоха ему не сделать.

Горошина сияла и переливалась в руках, пол под ногами дрожал, всё летело куда-то вверх. И Огинс, чувствуя, как всё плывёт у него перед глазами, крепко зажал подарок апостолов в своей правой руке, словно это был волшебный ключ, предназначенный для входа в таинственное, сказочное царство.

43. Рай

Когда к капитану вернулось сознание, и он открыл глаза, то увидел родное и знакомое земное небо. Лёгкие, словно лебяжий пух, облака медленно и самозабвенно плыли в поднебесье. Ласковое солнце, бескорыстно одаривало светом и теплом окружающий мир. Он полной грудью вдохнул чудесный, пьянящий аромат просыпающейся жизни — аромат весны, молодости и счастья.

Стеф приподнял голову с листьев примятой молодой травы, посмотрел вперёд. Перед ним, удивляя полнотой и изобилием красок, простиралась земля невиданной красоты. На нарядных, щедро увенчанных зеленью, холмах росли стройные деревья, ещё совсем недавно отошедшие от зимнего сна. Величественная, нетронутая руками человека, земля была создателем и, в то же время, частью восхитительной природы, отражающейся в прозрачных водах видневшейся за холмами реки. Огинс невольно залюбовался миром, который в свою очередь манил, притягивал к себе.

С другой стороны была равнина, а чуть в стороне — разбитый путешественниками лагерь. Они собирались развести костёр. Тонкие, лёгкие ветки кустарников давно хрустели в огромных лапах Крейза, неустанно таскавшего их из соседнего овражка. На голову компаньона точно подгорелый блин была кое-как натянута кепка; в своей прошлой жизни это была отличная широкополая шляпа, однако перелёт через гиперпространство сыграл с ней злую шутку. Как только материала для костра стало достаточно, Крейз достал из-за пазухи лучемёт, но грозный оклик поднявшегося на ноги Стефа остановил его.

— Стойте! — воскликнул капитан. — Не разжигайте костра. Не нарушайте спокойствия этого мира.

В сажени от Стефа на землю села большая красивая птица. Её сизое оперение удивительно гармонировало с прекрасным пейзажем, словно кольцом окружившим посланников далёкого мира. Огинс протянул к ней руку. Птица ничуть не испугалась. Но резкий голос Крейза заставил её вновь подняться в небо.

— Мы что, обязаны голодать, — компаньон вскинул брови.

Стеф поразился.

— Так ты собираешься ещё кого-нибудь убить? — ошеломлённо спросил он.

— А то как же, — утвердительно кивнул Крейз. — Вот только немного пристреляюсь.

— Не смей! — голос Стефа надломился. — Не смей прикасаться к миру, впустившему тебя, бродягу, в свои владения. Ты в доме. И этот дом зовётся: планета Земля.

— Тебе неприятно, потому что, в отличие от всех нас, ты здесь родился. В твоих глазах мы чужеземцы, захватчики, не так ли. Да ты просто собственник!

Огинс не ответил, приблизился к устало расположившимся на траве людям, снова посмотрел на верзилу.

— Ты забыл, как стоял на коленях перед родной планетой, позаботившейся о том, чтобы ты жил, чтобы остался в живых. Она спасла тебя. Неужели ты забыл, как вторглись на Лагуру инопланетные вандалы?

Стеф вытер рукой вспотевшее от волнения и солнца лицо, потом заключил:

— Твоё вторжение в этот мир равносильно вторжению коалиционных вояк на Лагуру. Поэтому я не позволю тебе брать в руки бластер.

Стеф замолчал, отвернулся. В воздухе повисла недобрая тишина. В любой момент вояки могли взбунтоваться против своего капитана.

И тут путешественники увидели две точки, стремительно приближавшиеся к ним; они словно летели над зелёным настилом равнины, отороченной призрачными заводями. Это были кони. На их выгнутых спинах, пригнувшись в неумолимом галопе, сидели всадники. Огинс ещё не видел людей, но чувствовал, как их стройные фигуры слились с телами гнедых рысаков. Гривы несущихся коней развевались по ветру; лёгкие и быстрые, как стрелы, они неслись во весь опор, поражая воображение. Их гордые головы, украшенные миндалевидными глазами, сухие ноги, оканчивающиеся круглыми, как бы пружинившими от земли, копытами, и гладкая атласная кожа подчёркивали силу и великолепие этого поистине волшебного мира.

44. Странная встреча

Кони перешли на рысь. Они были уже совсем близко: два статных красавца, бросившие вызов весне. Всадники были вполне современно одеты. В одном из них Стеф без труда признал девушку. Это её округлые бёдра тесно сплетались с лоснившейся кожей гнедого. Роскошные белые волосы, будто струи сказочного водопада, спадали на её плечи, а чудесные серые глаза мечтательно тонули в небесной синеве.

Капитан невольно залюбовался девушкой. А когда перевёл глаза на её спутника, то вскрикнул от неожиданности. Это был Дэвид.

Огинс стоял как заворожённый, не в состоянии оторвать взгляда от этого видения, от того, чего просто не может быть, так как не может быть никогда.

Между тем кони остановились. Дэвид с удивительной лёгкостью спрыгнул на землю, подошёл ко второму жеребцу, помог девушке сойти на мягкую траву. Они взялись за руки, не переставая улыбаться друг другу, и направились к Огинсу. На мгновение Дэвид отвёл глаза от своей спутницы, всмотрелся в лицо стоявшего перед ними человека. Стеф молчал, не в силах вымолвить ни слова.

— Он меня не узнаёт, — с грустью в голосе сказал Дэвид девушке.

— Дэвид! Ты!

— Да, я, — подтвердил Дэвид.

— Он тебя узнал, — обрадовалась спутница. — А ты боялся.

— Дэвид очень хотел с вами увидеться, — обратилась она к ничего не понимающему капитану. — Ясное дело, волновался. Как никак, столько лет прошло…

— Как, столько лет?! — поперхнулся Огинс.

Дэвид лишь улыбнулся ему в ответ, потом обратился к девушке:

— Дорогая, по-моему, мы встретили нашего друга в его прошлом. Не мудрено, что он не сразу узнал нас.

— А что это за люди? — спросил Дэвид, указывая на путешественников, которые смотрели на парочку и на умиротворённо щипавших траву лошадей, как на посланцев небесной канцелярии — ангелов во плоти.

Тут среди всех остальных Дэвид различил фигуру Крейза. В тот же миг его лицо расплылось в дружеской улыбке.

— Я всё понял, — уверенно произнёс он, обращаясь большей частью к Стефу. — Мы застали вас в момент переселения с Лагуры, не так ли?

Он подмигнул Огинсу.

— Дэвид! Друг!

Крейз со всех ног бросился к бывшему космодесантнику.

Они крепко пожали друг другу руки.

— Как ты здесь очутился? — полюбопытствовал Крейз.

— Очень просто, — ответил Дэвид. — Мы с Илоной вернулись из своего настоящего времени в далёкое прошлое Земли.

— Так ты отказался от своего космодесантского мундира? — спросил Стеф с ноткой неодобрения в голосе.

— Нет, что ты, — поспешил успокоить его Дэвид. — Я ни от чего не отказался. Мы просто проводим отпуск. Хотя время завоеваний и колонизации новых миров давно осталось в прошлом, или в будущем, или… — он рассмеялся неожиданному словесному каламбуру. — Знайте, Лагура — не единственная живая планета!

— Да причём здесь, чёрт побери, Лагура, — вспыхнул Стеф. — Земля в опасности, а ты здесь прохлаждаешься. Отпуск, видите ли.

— Хотя, я понимаю, ты знаешь гораздо больше нашего, — рассудил Огинс, остывая. — Тогда я хочу получить ответы на вопросы.

— Я же тебя предупреждала, — обратилась к Дэвиду Илона. — Без этого никак бы не обошлось. Ещё с самого начала эта твоя затея с встречей… Ты мог сам предвидеть.

— Позвольте! — Стеф ни на шутку испугался не успеть узнать самое главное. — Меня интересует: падёт ли Земля под натиском коалиционных сил, удастся ли спасти прооперированных пришельцами землян, и, наконец, какой счёт я должен буду оплатить за контакт с талисманом.

В буквальном смысле слова, разорвав на груди куртку, Стеф выложил на суд перед Дэвидом волшебную горошину.

— Хорошо, — сказал Дэвид, опускаясь на траву. — Но тогда всё по порядку.

Стеф последовал его примеру.

Илона опустилась на зелёный ковёр рядом с Дэвидом, легла, подперев рукой подбородок. В лёгком рисунке по уголкам её прелестного ротика угадывалось нетерпение, смешанное с досадой. Похоже, она наизусть знала эту историю. Просто не хотела ссориться.

45. Разговор с Богом

— Во Вселенной существуют две Великие Силы, два Игрока — Добро и Зло, Созидание и Разрушение, — начал Дэвид. — И каждое живое существо в определённый для него момент жизни обязано определиться с выбором, на чьей оно стороне.

— Дэвид, — тихо сказал Стеф.

— Не перебивай меня. Если я начну по-другому, вы ничего не поймёте; как раз потому, что ни перед кем из вас ещё не встала остро проблема выбора. А она обязательно встанет. По причине того, что эти два Игрока ведут шахматную партию вселенского масштаба, их цель одна — выиграть любой ценой. Иносказательно, мерилом в этом выборе окажется ваша совесть. Буквально же, вы войдёте в ту команду, участие в которой будете в состоянии оплатить.

— Все события, что вы здесь перечислили; вопросы, ответы на которые желаете получить — суть элементы выбора, предвестники твёрдого решения занять ту или иную позицию. Правда, под страхом смерти любые доводы оказываются бесполезными. Хотя я и здесь могу с вами поспорить.

— Дэвид, ты нарочно говоришь загадками, — почти шёпотом сказал Стеф.

— Хорошо, — не выдержал Дэвид. — Я согласен ответить разом на три твоих вопроса. Но после ты выслушаешь меня, не перебивая. Идёт?

— Идёт.

— Земля захвачена не будет. Спасти удастся не всех, но лишь потому, что они сами того не захотят. А счёт тебе действительно будет предъявлен, впрочем, как и всем остальным.

Дэвид выдержал паузу, втайне радуясь, какую ошеломляющую картину обрисовали его слова. Затем продолжил:

— Видите, вопросов стало ещё больше. Теперь вы ждёте объяснений, подробностей. И понятно, причины всегда важнее следствий. Одна и та же цель может быть достигнута самыми разными путями. И опять мерилом становится совесть — цена, которую должна оплатить душа, чтобы обрести спокойствие. Рассудите сами, больная совесть — та, что не может успокоиться — мешает душе, а, значит, тормозит её развитие. С другой стороны, бессовестный человек — насильник, убийца — не терзается сомнениями по поводу страданий жертвы, его совесть спокойна. Хуже всего придётся тем людям, души которых пребывают в постоянном поиске, подвержены беспокойству и сомнениям, неуверенности и самоанализу. Их истерзанные (по пустякам) самими обладателями души ещё при жизни напоминают высохший холст в музее. Истина одна для всех: существо, не умеющее радоваться жизни, подверженное апатии и унынию, депрессиям по всякому поводу, наделяет свою бессмертную душу всеми этими качествами. Отказываясь от борьбы, ожидая сплошь несчастий, под гнётом иллюзорных трудностей добрая половина человечества ещё при жизни готовит себя к вечным мукам. Не хочу вас огорчать, но знайте: не все праведники попадают в рай, многим уготовано место в аду.

— По Вселенной раскинуты две сети, дублирующие друг друга. Каждый ваш шаг вперёд, как у фигуры в игре — на следующее поле, или на соседнее, нередко и через головы — записывается. Время здесь роли не играет. В запасе вечность. Главное в выборе, в принятии решения — холодный анализ фактов, именно фактов, а не своих способностей или сил справиться с трудностями. Говоря прямо, трудностей нет. Их придумали слабовольные, малодушные людишки, для которых игра в песочнице — уже трудность. Что тогда говорить о галактических масштабах. Разве можно туда впускать человечество! Ты посадишь стрекозу на лист осоки, сорвёшь закрывавшее её поле зрения полотно, открыв для неё беспредельно интересный мир, и скажешь «лети»; она же в испуге забьётся под первую корягу. Я не хочу обобщать. Тут имеет место чувство самосохранения ради спасения вида, появившееся в незапамятные времена. Но когда человечество, пресыщенное достигнутым, потеряло интерес к жизни, возомнило себя уникальным и богоподобным — именно Добро приняло решение испытать его коалиционным нашествием.

— Дэвид, — не выдержав, спросил Огинс. — Почему ты говоришь про человечество в единственном числе? Разве тебе неизвестно, что вражеская Коалиция объявила войну самому Мировому Порядку. К нам в руки случайно попал их манифест. Так там без обиняков сказано, что вызов брошен Высшему Разуму.

— Мне это известно. Однако без захвата пояса Живых планет (к их числу принадлежат Земля и Лагура) невозможно получить доступ на Второй Ярус. К сожалению, совершенно непонятным образом это стало известно пришельцам. — Дэвид пожал плечами. — Однако, — продолжил он, — шансов у них мало. Для того, чтобы заблокировать Переход им придётся захватить и обратить в рабство население восьми, избранных Магистром, планет.

— На наших глазах было захвачено всё население Лагуры, — вставил Стеф.

— Вот-вот, — абсолютно спокойно кивнул Дэвид. — Но что с того? Они этим ничего не добьются. Дело ведь совсем в другом. Как я уже дал вам понять, на службе у Добра состоят организаторы и исполнители — в прошлом, подобные вам, люди (и не люди) — без червоточины в душе. Они задействованы в управлении Вторым Ярусом — энергетическим уровнем, на который переходят после смерти все живые существа, наделённые сознанием. И не только с планет, подчинённых Магистру, — из всех обитаемых миров. — Дэвид усмехнулся. — Если, разумеется, они докажут, что этого достойны. Однако предпочтение отдано избранным — представителям восьми планет, поскольку их разум наделён всеми необходимыми для созидания качествами. Проще говоря, угодные Магистру субстанции сразу занимают лучшие места на иерархической лестнице Второго Яруса. Дальнейшее же всецело зависит от них. Начинает действовать жёсткая десятибальная система. Оценки соответствуют номерам секторов ответственности. По порядку это выглядит следующим образом:

1. Очаги жёстких космических излучений, сверхновые звёзды.

2. Баланс вещества и энергии, теория звёзд и планетарная инженерия.

3. Газовые облака формирования новых галактик, туманности.

4. Обмен веществом и энергией, кометы.

5. Приграничные зоны взаимопроникновения вещества и энергии, пульсары.

6. Информационные (квантовые) звёзды, банки данных.

7. Полюса смены реальностей, инварианты.

8. Создание и отладка экспериментальных моделей.

9. Наблюдение и руководство проектами.

10. Формирование идей, принятие решений.

Как видите, выбор велик.

Илона при этих словах сменила положение, села, откинула непослушную прядь белоснежных волос и улыбнулась.

— Дэвид, — позвала она. — Тебе ни о чём не говорит эта туча на горизонте?

— Не мешай, — ответил Дэвид. — У нас и так мало времени.

— А скоро будет и того меньше, — не унималась Илона. — Ты не сказал ещё и десятой доли всего, не сказал самого главного.

— Я знаю, — холодно произнёс Дэвид.

— Подождите, — с горячностью воскликнул Огинс. — Куда вы всё торопитесь? Какая туча? На горизонте ничего нет!

— Вы её не видите, успокойтесь, — мягко сказала Илона.

— Хорошо, — сказал Стеф. — Но разве можно верить в невидимое, в какой-то Второй Ярус, в тучу, которой нет? Да, кстати, почему именно Второй? Значит, есть ещё и другие?

— Конечно есть, — подтвердила Илона. — Но они основаны на других принципах. Впрочем, не о них речь. Дэвид говорит здесь про второй ярус лишь потому, что нельзя допустить блокировки Перехода. Допустим, пираты захватят дубликаты тел существ восьми планет, предварительно уничтожив свои собственные; затем совершат массовое самоубийство, — их ждёт разочарование. Они попадут в ад или рай в земном смысле — на Первый Порог или на Первый Ярус. Однако жажда власти и разрушения перебросит их оттуда в самое горнило — на Второй Порог. — Илона выдержала паузу. Затем продолжила. — Но не все пираты злобные и отвратительные. Среди них есть учёные и бунтари. Кроме того, большинство из них не имеет сомнений в правильности своих действий. Поэтому, не смотря на глубокое отличие их разума от разума рас, избранных Магистром, не исключено, что некоторые доберутся до Перехода и заблокируют его.

— Не понимаю, — Огинс потёр лоб. — Зачем им это?

— Чтобы уничтожить оплот Магистра, — ответил Дэвид, с укором глядя на Илону. — Переселённые народы будут выведены из игры. После смерти их души, избежав попадания в рай или ад, подобно большинству жителей Вселенной сперва отправятся на иррациональные полюса вероятных реальностей. Произойдёт смена Мирового Порядка.

46. Искушение

Неожиданно в глаза Стефу ударил яркий луч света. Он прищурился.

— Дэвид, — сказал он с сомнением в голосе. — Ты ведь ещё недавно убеждал нас, что часть преступников, не терзаемых угрызеньями совести, попадают в рай. Послушаешь тебя, так эти пираты — сущая находка для Магистра: у них есть самолюбие, далеко идущие планы, жажда деятельности и совесть, низведённая до минимума. Пусть они чужаки; чем хуже станет Мировой Порядок, если к управлению будет допущена банда головорезов? Он только выиграет!

Илона резко вскочила с места. В несколько ловких прыжков она преодолела расстояние, отделявшее её от двух белокурых женщин. Те сидели на траве спиной друг к другу, печально опустив глаза и ни о чём не подозревая. Подруга Дэвида буквально обрушилась на них. Ничего не соображающие, они даже не сопротивлялись. Когда возня на траве закончилась, и женщины поднялись — глазам поражённых мужчин были явлены три обнажённых женских тела с одинаковой позолотой внизу живота.

Мужчины повскакивали; буря чувств разрывала грудные клетки, подталкивала к действию. Не в силах справиться с внезапно возникшим призывом плоти, но желая доказать право собственника, два десятка человек с криком набросились друг на друга, упали и покатились по земле. Ещё семеро побежали к женщинам, протягивая к ним похотливые руки.

— Илона! — голос Дэвида прозвучал громко и уверенно без тени волнения. — Ты как всегда нашла самый убедительный способ показать людям их место!

Он сделал несколько шагов, подошёл к Крейзу, хлопнул его ладонью по спине.

— Вы — та же самая банда головорезов, — сказал он нравоучительно.

Тем временем женщин уже не было видно за мускулистыми фигурами бандитов, жаждущих вожделения. Дэвид ничего не предпринимал, попеременно поглядывая на компаньонов.

— Животные инстинкты — вот сила, препятствующая Переходу на новую ступень развития. Что касается человечества — оно в этом преуспело!

— Отставить! — в один голос закричали Стеф и Крейз, внезапно выйдя из оцепенения.

Безрезультатно. Ситуация вышла из-под контроля. Тогда компаньоны поспешили на помощь женщинам, щедро раздавая тумаки направо и налево.

Понадобилось не меньше пятнадцати минут, чтобы восстановить порядок.

Женщины удалились в сторону кустарника, причём одна из них явно прихрамывала. Там они прикрыли свои прелести лоскутьями, оставшимися от одежд. Вскоре под предводительством Илоны они вернулись к остальным. Синяки и ссадины, рваная одежда, перепачканные тела — таков был результат внезапно свалившегося на мужчин искушения.

Дэвид был непреклонен.

— Вот до чего мы здесь договорились, — гремел он, нахмурив брови. — Я толкую о Мировом Порядке, а у них в голове женские задницы. Ну, что вы на меня уставились! Правда глаза колет? Или вы станете меня теперь убеждать, что в создавшихся условиях думали ислючительно о продолжении рода?!

— Дэвид, извини, — тихо сказала Илона, обнимая любимого за плечи. Она ещё не успела отдышаться после схватки, а потому делала значительные паузы между словами. — Мне просто надоело смотреть, как ты сознательно метал бисер перед… — Она обвела взглядом присутствующих. — Все эти слова насчёт совести были бесполезны.

— Возможно, я поторопился. Хотел ускорить события. А ещё слишком рано, — согласился Дэвид. Он обречённо махнул рукой, посмотрел на окруживших Стефа людей и отвернулся. — Я от них слишком многого хочу.

— Дэвид, — Стеф отважился задать вопрос, — с чего это ты вдруг заговорил о праведности. Все твои слова о человеческой добродетели к нам не имеют отношения. Мы с тобой не святые, а солдаты. Улавливаешь разницу? Может, в будущем и отпадётнадобность захвата новых территорий (в чём я сильно сомневаюсь), но потребность в охране границ, космических рубежей, поселений — останется, став основной задачей. Так что тебе лучше объясниться, иначе мы решим, что ты сделался проповедником новой веры.

— Я объясню всё, что посчитаю нужным, — глаза Дзвида гневно сверкнули. — Тем более, если вы считаете себя солдатами, то почему вместо попыток самостоятельно спастись из морской пучины, выбрали самый простой путь, призвав на помощь волшебство, магию?

— Потому что другого выхода не было.

— Неужели? Был, и не один! Во первых, вы могли включить стабилизационные двигатели, смягчить удар о морское дно, затем направить аппарат вертикально вверх к поверхности. Насколько мне известно, установка была снабжена подобными приспособлениями, не так ли, Крейз?

Крейз утвердительно кивнул.

— Во-вторых, в случае выхода из строя двигателей, вы могли попытаться открыть люки и выбраться наружу. Скафандры выдержали бы и не такую перегрузку. Кроме того, их конструкция снабжена всем необходимым для пяти-шестичасового автономного пребывания человека в любых условиях.

Дэвид сделал паузу, потом заключил.

— Итак, из всех возможных вариантов, вы выбрали самый простой: утопили гиперпереместитель. Перепоручив принятие решения апостольскому подарку, вы оказались запросто отброшены во времени на многие века назад. Вы говорите: Земля в опасности, а сами напрочь лишены способности действовать.

Дэвид вырвал из ладони Стефа голубую горошину и с силой запустил её в долину. Недовольным шершнем она пролетела над головами озадаченных людей. Компаньоны (Стеф и Крейз) переглянулись.

— Разве вы ещё не поняли, — громким голосом сказал Дэвид, — что этот шар-искуситель подобен змею в саду Эдема. Он так же предлагает вам вкусить плод с древа познания, обещая исполнить любое желание. Среди вас я вижу двух женщин. Не удивлюсь, если одну из них зовут Евой. Ещё совсем немного, и вы могли бы начать библейскую историю. Все факторы совпадают, даже время и место.

— Не хочешь ли ты сказать, — Стеф вконец обозлился, — что наш с тобой разговор мы должны понимать, как разговор с Богом? Не слишком ли много ты на себя берёшь, Дэвид. Ты мой друг, но не испытывай наше терпение. В конце концов, почему мы должны тебе верить?

— Не мне. Вы должны поверить в себя. Перестать искать аналогии, отбросить ассоциативность восприятия, научиться действовать самостоятельно, опираясь на факты. И ничего не принимать на веру.

— Ясно. Мы должны сесть на твоего коня времени и отправиться восвояси.

— Стеф, — возмутилась Илона, — не надо трогать коней. Они здесь совершенно ни при чём. Этот разговор стал слишком утомителен.

— Да, Илона, ты права, — подхватил Дэвид. — Уже давно пора поставить точку.

— Командир корабля «Констьюдери» Стеф Огинс, я предъявляю вам счёт за пользование дьявольской энергией, — сказал Дэвид резко поменявшимся голосом. — Вы обязаны оплатить его немедленно!

Стеф, Крейз и все остальные разом вскрикнули, повскакивали со своих мест. Дэвид жестом велел им опуститься на землю.

— Я не даром упомянул эдемский сад и райское яблоко. Вы находитесь в раю, но не в библейском, а в самом что ни на есть настоящем. Реальность, которая вас здесь окружает, иллюзорна; она создаётся, равно как и уничтожается, вашими желаниями. Так и есть, все вы погибли. Но здесь, и только здесь вы сможете спасти Землю.

— Так нас ждёт справедливый Божий Суд? — Крейз небрежно вставил своё слово.

— Каждый судит себя сам. И только потом — Бог.

— Дэвид, но как мы могли попасть в рай? — спросил Стеф поражённо. — Ты ведь сам сказал, что мы пользовались энергией Зла. Значит, наше место в аду.

— Возможно. Если вам так хочется, для вас там забронируют места. Я об этом позабочусь. Но сначала вы выполните работу здесь. Своими делами расплатитесь за свои долги. Однако нам пора. Мы не можем здесь дольше задерживаться, — сказал Дэвид, поднимаясь. Илона последовала его примеру.

Стеф вопрошающе смотрел на Дэвида. Тот в это время обнял Илону за талию, нежно поцеловал в полураскрытые губы. Вновь повернувшись к капитану, он промолвил:

— О нашей встрече вам придётся забыть. Вместе с тем, вы забудете и часть этого разговора.

Дэвид подсадил девушку, сам оказался на лошади.

— Вы забудете это, как только кони, а, вместе с ними, и мы, исчезнем из виду.

— Но зачем забывать, — спросил в недоумении Огинс.

— Так надо. Не обижайтесь. Просто никто из вас не должен знать своего будущего, — закончил Дэвид, помахал на прощанье рукой, и кони, увлекаемые неведомой силой, рысью двинулись в обратный путь.

Через некоторое время фигуры всадников скрылись от глаз внимательно всматривавшихся вдаль людей. Переселенцы переглянулись, потом стали медленно располагаться перед отходом ко сну. И вскоре усталость пересилила их. Они уснули, забыв события этого дня, под появившемся на небе диском луны, осветившим землю таинственным посеребрённым светом.

47. Воинственная модель реальности

Тигр готовился к прыжку. Все его мощные конечности были напряжены до предела, когти инстинктивно врезались в прошлогоднюю листву, показавшуюся на земле после отступившего снега, а крепкая, мускулистая шея была немного выгнута, подтверждая полную готовность к атаке.


Первые несмелые лучи света предвещали скорое отступление ночи; лёгкие паутинки искрились; утренняя роса мелким бисером лежала на нежной зелени травы. Люди, расположившиеся кругом, спали, не подозревая о приближающейся опасности.

Тигр потянул воздух, приоткрыл свою огромную пасть, обнажая крепкие белые клыки, способные перекусить пополам любую жертву, так или иначе встреченную на пути.

Всё произошло в какое-то мгновение.

Мильоф спал у самого края поляны, в десяти шагах от молоденького леска, кое-где перемежавшегося с более старыми, видавшими виды, деревьями. Он даже не успел ойкнуть, когда стремительный прыжок тигра окончился смертельной хваткой на его шее. Физик обмяк, не оказав ни малейшего сопротивления. Хозяин леса был в отличнейшей форме и потащил жертву. Он не думал, что возникнут неожиданности. И просчитался. Что-то пронеслось в воздухе, запахло палёной шерстью; тигр выпустил добычу, дико взвыл, прыгнул, пытаясь добраться до леса, но, нелепо перевернувшись в воздухе, упал на спину; одна из лап судорожно дёрнулась и замерла в неподвижности.

— Герс!

С земли поднялся молодой парень. Другой, которому, по всей видимости, принадлежало это имя — косматый бородач — медленными твёрдыми шагами шёл по направлению к тигру. Он обернулся на окрик, поднёс палец к губам, чтобы тот не слишком громко разговаривал. Жест оказался убедительным. Парень замолчал, а широкие плечи Герса снова замаячили, поднимаясь и опускаясь в такт шагам.

Стефа Огинса всю ночь терзали кошмары. То ему казалось, что он вышел в открытый космос, забыв пристегнуть связующий трос, то проваливался в болото, то погибал от рук космических пиратов. С каждым разом его окатывала волна, страшнее первой, а мозг лихорадочно работал, подбирая ситуации — одну немыслимее другой. Наконец, ему удалось проснуться. Ещё не успев открыть глаза, Стеф вытер испарину со лба, сел, и лишь потом дотронулся рукой до одеревеневших век. Глаза не хотели раскрываться. «Надо!», — приказал Огинс себе. Результат не заставил себя ждать. Стеф думал, что проснулся первым, хотя и слышал сквозь сон посторонние звуки. Отличить сон от яви было невозможно. Оказалось, что его, действительно, опередили.

Пять человек стояли у ближнего края поляны, в то время как ещё несколько бродили между рядами спящих соплеменников. Крейз был одним из тех пятерых и чем-то увлечённо руководил. Стеф направился к ним. По пути он нечаянно задел носком сапога какого-то тощего, начинающего лысеть человека. Тот вскочил и направил в живот капитана пистолет.

— М-да, — глубокомысленно протянул Огинс, отводя руку человека таким образом, чтобы в случае выстрела не было убитых и раненых.

— Ой, это вы…

Стеф пошёл дальше. «Ну, Крейз! — мысленно возмущался он. — Додумался. Вооружил всех этих недотёп. Да, если их во сне комар за нос укусит, они спросонья перестреляют друг друга».

Крейз услышал приближающиеся шаги, обернулся.

— Ты уже знаешь? — хмуро обратился он к Огинсу.

— Что?

— Тигр загрыз этого физика.

— А-а… — протянул Огинс. — Я знал, что этим кончится. Только не понимаю, — добавил он, осмотревшись, — почему он выбрал столь жалкий экспонат. Съел бы что-ли тебя. Ведь ему этот Мильоф на один зуб.

Крейз угрожающе вытащил лучемёт. Презрительно взглянув на труп физика, он процедил сквозь зубы:

— Я бы его сам собственными руками!..

— Ну-ну.

— Но теперь ты не можешь мне запретить использовать оружие.

— В качестве самозащиты — да; в качестве нападения — нет.

Пират побагровел. Со злостью он швырнул бластер на землю.

— Не горячись, — предупредил готовящееся продолжение Огинс. — Рассуди здраво. Вот тигр. — Он показал на тигра. — А вот люди. Теперь подумай: разве на один-два дня мы не обеспечили себя пищей?

— За эти один-два дня его приятели сожрут или загрызут — всё одно — ещё кого-нибудь, — заметил молчащий до сир пор Герс.

Стеф посмотрел на тигра. Его свежевал парень, тот самый, что в своё время окликнул бородача.

— Красавец, — восхитился Стеф.

— Да, — закивали остальные.

— Но всё-таки, — не унимался Крейз.

— Помолчи, пожалуйста, — остановил его Огинс. — Собери человек десять покрепче. Отправимся на разведку. Оружие держать наготове.

Верзила просиял.

— Вот это другое дело. Так бы сразу.

— Иди, иди, — напутствовал его Стеф. Сам же подошёл к Герсу.

— Ты кем был раньше? — спросил он.

— Охотником за змеями, — прокашлявшись, ответил Герс.

— Пойдёшь с нами, — приказал Стеф.

Герс молча повиновался. И вскоре небольшая группа из тринадцати человек вступила в лес. Огинсу не больно нравилось число тринадцать, тем более с ним были связаны какие-то древние предрассудки. Поэтому он изменил план и послал троих к реке, выяснить, могут ли они рассчитывать на свежую рыбу. Теперь их было десять человек, вооружённых самым современным оружием: у каждого был лучемёт, на плотно обтягивающих фигуры, поясах болтались по две боевые гранаты, а Крейз даже откопал где-то парализатор и аптечку с дезодонаторами. Всё было в норме. Одна связь почему-то не работала.

— Будем продвигаться двумя группами по пять человек в пределе видимости друг от друга. Крейз — на левый фланг. Герс — ко мне, — Стеф собственноручно управлял ходом разведки.

В лесу оказалось много всякой живности. Мелкие, востроносые зверьки сновали под ногами, множество нор в земле говорило о большом числе местных жителей.

— Ни одного крупного животного! — удивлялся Огинс. — Мы ведь не в средних веках. Тут что-то не так.

На землю упала огромная тень. Несмотря на множество просветов между деревьями, стало темно.

— Птеродактиль, — вскрикнул Стеф, указывая на огромного птицеподобного ящера.

— Кажется, начинается, — буркнул Герс, ослабляя ремни, удерживающие гранаты.

Начало было положено.

Теперь все шли, держа бластеры в руках, заранее положив указательный палец на курок.

Огинс рассуждал про себя: «Значит так, наша экспедиция попала в неприятную эру. Кажется, самое начало кайнозоя. Здесь другие очертания материков, другая флора и фауна, а главное: другие законы существования. И мы их не знаем».

Со стороны Крейза послышался шум.

— Что там происходит?

— Капитан, — к Стефу подошёл человек. «Как его зовут?» — спросил Огинс самого себя. Вступая в лес, Крейз представил ему всех добровольцев. «Рью», — вспомнил Огинс и втайне порадовался своей памяти на имена. Он мог запоминать их, а с ними, конечно, и людей, кому они принадлежали, сотнями.

— Что, Рью?

— Я думаю, капитан, — высказал пожелание тот, — что нам стоит объединиться — раз, послать помощь людям, отправленным к реке — два, и, по возможности, живыми вернуться назад — три.

— Логично, — утвердительно кивнул Стеф. — Назначаю тебя своим помощником.

Рью поклонился, отходя в сторону.

Между тем на так называемом левом фланге события разворачивались более стремительно. Вслед за шумом послышались резкие крики Крейза, потом их заглушил взрыв пущенной в ход гранаты.

— Туда, немедленно! — выкрикнул Огинс, устремляясь на помощь к товарищам.

Они подоспели как раз вовремя. Но картина, представшая перед ними, была ужасна в своей красоте.

Крейз, а с ним ещё трое, стояли плотно плечом к плечу и палили из бластеров. Недалеко от них, картинно закинув руки за голову, лежал ещё один. На него навалилась туша гигантского, убитого им существа, и задавила своим весом. Немного правее зияла громадная воронка, оттуда высовывались куски тел двух подобных тварей. А из-за неё, из ведших в нору, разнесённую взрывом, ходов выползали ещё три представительницы древнего отряда змееголовых. В отличие от своих потомков, эти имели конечности и колоссальные размеры.

— Прекратить огонь! Отступать! — заорал Стеф, видя, что оружие здесь ничего не в силах решить.

— Все назад! — подхватил Крейз, очевидно, сам понявший это.

Отступать пираты не любили. Но приказ есть приказ. Их отступление было больше похоже на бегство с поля боя, но на бегство вынужденное. Они могли бы продолжать борьбу, но допускать бесполезное кровопролитие не имели права. И так уже дело зашло слишком далеко.

Крейз плевался направо и налево. Он был готов драться с этими змеями врукопашную, но только не отступать.

— Мы ещё вернёмся! — сжимал он свои огромные кулаки, злобно поглядывая назад.

— Нет! — отрезал Огинс. — Больше мы сюда не вернёмся. Это не наше время, не наша земля, — сам того не подозревая, Стеф пришёл к тому же выводу, что и Дэвид на Лагуре.

Когда они вышли из леса, первым, что им бросилось в глаза, была всеобщая паника, охватившая лагерь.

— Что случилось? — спросил Крейз.

Все испуганно тыкали пальцами в небо.

Верзила пожал плечами.

— Ну и что. — Он махнул рукой. — Эка невидаль.

Следующий вопрос задал Стеф.

— Вернулись люди, посланные к реке?

— Да, — зашумели вокруг.

— Где они?

К капитану незамедлительно пробились трое человек, отправленные им из леса.

— Рыба есть, — ответил один из них. — Много рыбы. Но… очень большой. Пол-роста человека, — заключил он.

Остальные вопросительно посмотрели Огинсу в глаза. Стеф стоял в нерешительности. Обернувшись к Крейзу, спросил:

— У тебя остался переместитель во времени?

Пираты никогда не использовали одиночные машины, отдавая предпочтение более мощным устройствам, действующим в значительном радиусе.

— Остался.

Крейз протянул ему загнутый с одной стороны металлический стержень с полукруглым циферблатом посередине.

Огинс установил на нём необходимый радиус действия, обозначив относительно безопасную эру. Потом посмотрел на людей, с надеждой и с какой-то безысходностью в глазах смотревших на него.

— Всё будет в порядке, — заверил их Стеф, хотя и сам не знал, правда это или нет. Ему просто очень хотелось в это верить.

— Всем собраться на расстоянии тридцати шагов от меня.

Люди задвигались, расположились плотно вокруг капитана. Простым нажатием кнопки он включил прибор именно в тот момент, когда из-за поросших кустарником прибрежных холмов показался первый динозавр.

48. Девушка мечты Дэвида Джеффри

Как часто жизнь определяет

Черёд событий и судеб.

Нелепо свечка догорает,

И кто-то строит свой же склеп.

(Из баллады «Бытие и вечность»)
Лазоревая дымка висела над окружающим миром и трепетала, будто большая стая мотыльков, застигнутая врасплох в полнолуние. Белые мохнатые облака были похожи на белых медведей, устало, но неутомимо бредущих по поскрипывающему снежному настилу. Лёгкие воздушные стрелы подгоняли облака и создавали впечатление колышущейся водной глади, наблюдаемой под прикрытием вечерних сумерек.

В томной небесной глубине, видящей под собой лишь зеленоватые воды океана, вырисовывающиеся то здесь, то там бархатистыми барашками; в сияюще-надменной небесной вышине, спорящей со всем остальным миром, доказывая своё несомненное превосходство и невиданное величие, ниспосланное высшими силами; в благоухающей высоте поднебесья, несомый извечными странниками неба, хранителями мира и спокойствия, над водами океана, под лучами солнца плыл, растворяясь в своём красочном полёте, самолёт. У штурвала самолёта сидел, внимательно всматриваясь вдаль, наш Дэвид. Вокруг были облака, подсвеченные лучами полуденного солнца. Океан расступался, набухая плотными раскинувшимися кольцами величественного порта. Самолёт летел теперь над большим оживлённым городом. Земля приближалась, здания вырастали прямо на глазах, встречая нарядом лёгких архитектурных форм. Дэвид вёл самолёт на снижение. И вот, словно придвинутый неведомой силой, самолёт пошёл на посадку по взлётно-посадочной полосе аэропорта Хакари. Шасси были выпущены; и, когда частое подрагивание самолёта возвестило о том, что посадка прошла успешно, Дэвид на мгновение расслабил руки и позволил себе улыбнуться вошедшей стюардессе — миловидной чернобровой девушке с южными чертами лица.

Это был его последний полёт перед уходом в отпуск, и Джеффри искренне радовался, что ни от кого теперь не будет зависеть: ни от начальства, ни от метеосводок, ни от чувства долга, которым ему так часто за всё это время приходилось руководствоваться. Это было хорошо: почувствовать себя свободным человеком.

«И, главное — никаких обязательств», — грозно сказал он себе. — «Никому!» Он не выдержал и рассмеялся. Помощник сочувственно посмотрел в его сторону. «Ну, вот, уже жалеют», — отметил Дэвид про себя. «Думают, частые рейсы сказываются у меня на психике. К чёрту!», — послал он всех и самого себя заодно. Разговор о его пригодности в связи с излишней эмоциональностью Дэвида ужасно злил и расстраивал.

Наскоро распростившись с товарищами — знакомыми и незнакомыми — и, расписавшись во всех необходимых бумагах, он снова обрёл весёлое расположение духа и даже выбежал по лестнице, прыгая через одну ступеньку.

Однако захотелось ещё раз посмотреть на самолёты, на тот, на котором он только что летел и был ответственен за жизни людей. Но посмотреть по-нормальному: не с той, своей стороны, а с другой, противоположной, и потому малознакомой и притягательной, со стороны встречающих, переживающих и просто ожидающих, узнающих отмены и переносы рейсов; со стороны обыкновенных людей, для которых небо — не работа.

Он поднялся на второй этаж вознесшегося здания аэропорта, протиснулся к балконным поручням, подставляя лицо знакомому ветру, который он в ближайшее время будет лишь вспоминать. Дэвид смотрел то на один самолёт, то на другой. Все они были разными, со своим прошлым и настоящим, со своими характерами и привычками, повадками, сказывающимися на манере поведения на земле и в воздухе. По сути дела, они были такими же людьми. Но с одним отличием. Они редко изменяли. А если это и происходило, то измена всегда становилась роковой, и притом для всех.

Дэвид смотрел прямо перед собой, но в то же время чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Сначала ему было всё равно: мало ли чего — он в форме, вот и ответ. Но постепенно у него появлялся интерес, а вместе с ним и вывод, что это чьё-то любопытство либо поверхностно (то есть, смотрят вовсе не на него), либо серьёзно (что это означает, объяснять, я думаю, не стоит). Терпению Дэвида пришёл конец, и он повернулся к источнику своих тревог. Какого же было его удивление, когда он, резко повернувшись и докончив взглядом «глаза — в глаза» понял, что это действительно серьёзно. И даже очень. На Дэвида, не отрываясь, смотрела девушка его мечты.

Он почувствовал это как-то сразу, и был уверен в этом. Как часто эти черты, ставшие такими родными и любимыми, появлялись перед ним во сне, появлялись, чтобы затем исчезнуть; как часто он, всматриваясь в лица встречавшихся на пути девушек, находил в них мелкие, незначительные сходства с той, придуманной; как досадовал на себя за эту чисто ребяческую мечту, невозможную и неосуществимую. И вдруг — она. И сама смотрит на него, на Дэвида. И как смотрит! Нет, этого не может быть. С какой силой его тянет к ней. Подойти. Обнять. «Нет!..» — прервал рассудок. «Никаких нет!» — перебила душа. И Дэвид не тронулся с места.

Они смотрели друг на друга: он и она, она и он — два человека, столь близкие, что не передать словами. Они чувствовали, что раз увидев воочию, не смогут жить друг без друга, вообще не смогут жить.

И они стояли, не в силах уйти или приблизиться. Между ними проходили люди, даже останавливались. Но наш Дэвид видел девушку через их фигуры, через их лица, через всё остальное, как будто никого в мире больше нет — только он и она.

«Это невозможно!» — внутренне содрогался Дэвид. — «Я не могу… так стоять! Нет, я сейчас подойду к ней». Но снова что-то удерживало. Словно нить, натянутая до предела, какой-то пояс держал его на месте. Его душа билась и трепыхалась будто птица, но он стоял неподвижно.

И тут он увидел слёзы на глазах у девушки. Она не выдержала. Но тоже не могла сделать шаг в его сторону. У Дэвида всё поплыло перед глазами. «Это слёзы или дождь?» — спросил рассудок. «Это любовь», — ответила душа.

Дэвиду стало плохо. Ему казалось, что он в воде и вот сейчас захлебнётся. Но всё время прямо перед ним находились эти глаза. Он не знал (или не понимал), какого они цвета. Он не мог этого понять. Потом ему стало казаться, что балкон рушится под ним, и он со страшным, неизвестно откуда взявшимся гудением летит в пропасть. «Что это?» — спрашивала душа. «Рокот моторов», — объяснял рассудок. «Нет», — возражала она. — «Это любовь».

Дэвид перестал проваливаться, зацепившись частью угасающего сознания за привычные очертания самолётов. Захлебнувшись в своих чувствах, он понял, что погибает. Однако вдруг осознал, что обнимает её, и она рядом, так рядом, что не надо протягивать руки. Она — вот. Она здесь. Она.

Дэвид думал, что теперь всё будет по-человечески. Ведь всё происходит не во сне, а наяву. И ошибся. Всё было как во сне.

Они куда-то шли, он что-то говорил, она что-то отвечала. Город, машины, люди — всё исчезло. Не было ничего.

Дэвид никогда не знал, не мог знать такого чувства. Он не знал даже, любовь это или нет. Просто он хотел умереть ради неё. Хотел жить ради неё. Всё ради неё. А если не «ради» — ни за что!

«Но как её зовут?» — вопросил Дэвид самого себя. Ответа не было. Он и этого не знал.

— Милый.

— Милая.

Он снова обнял её, поцеловал в мягкие, немного влажные губы. Поцелуй затянулся, переходя в вечность. Они были вместе.

Темнело. Вдалеке показался невысокий красивый особняк. Появилась дорожка, ведущая к нему.

«Это её дом», — прошептал внутренний голос. Дэвид не нуждался в подсказках. Он и без него это знал.

На небе высыпали звёзды, а он и она всё шли и шли обнявшись, касаясь друг друга.

— Любовь моя, — прошептал Дэвид.

— Любимый, — вторила девушка, склоняя чудесную головку на его плечо.

В вышине появилась луна, но не полная. Просто месяц, тоненький серпик. Он смотрел на землю, на двух счастливых людей и улыбался им, улыбался без зависти и лицемерия, улыбался как старый друг, желающий только добра и ничего не требующий взамен.

Дэвид слышал разговор звёзд. Они думали, что никто их не слышит. Но он слышал. Он слышал ещё, как часто бьётся её сердце… и своё.

Они подошли к дому. Увидев лестницу, Дэвид взял девушку на руки, и они заскользили вверх, будто по льду, но не холодному и обжигающему, а тёплому и ласковому.

Дэвид сам нашёл квартиру. Дверь оказалась открытой. Он бережно опустил девушку на мягкое кресло, осторожно, так, как если бы она была цветком. «Она цветок», — прошелестело внутри.

Она поднялась с кресла, подошла к нему.

— Любимый, не бросай меня.

Она заплакала, и крупные прозрачные слезинки одна за другой заскользили по её щекам.

— Что ты. Что ты, — успокаивал Дэвид, в то же время сам чувствуя солёный привкус во рту.

Он целовал её губы, щёки, глаза…

Лёгкий ветерок врывался сквозь полуоткрытое окно и разглаживал её волосы.

Наступала ночь. Они были вместе. Они сейчас вместе. Они будут вместе всегда. Не смотря ни на что.

— Милый, я тебя так долго ждала.

— Я тоже. Я всю жизнь искал тебя.

— И я. Мы будем вместе?

— Да. Да. Да.

Всё остальное было сном, а, может быть, и не было. Дэвид в эту ночь понял, что нравиться могут многие, а любить можно лишь одну, раз и навсегда.

И когда ночная прохлада расстелила перед ними постель из лепестков ландыша, когда месяц прислал им запахи роз, а звёзды мелодию вальса, когда он и она забыли обо всём на свете, окунувшись в нежные объятья, ниспосланные судьбой; всё закружилось в переливе цветов, в шуме листвы деревьев, в плеске воды в ручье, а потом вошло в них, в их сердца, в их души, в их тела, в ту картину любви, что не дано описать полностью ни одному художнику, как не дано понять смысла слова «любовь», не испытав её.

Ночь пролетела в одно мгновение. Они были рядом. Они были вместе. Они были счастливы.

— Ласточка моя.

— Любимый.

Он вышел из её дома один. Вокруг была пустота. Только её дом и дорожка, уходящая от него куда-то далеко-далеко, в неизвестность.

Почему он вышел один, Дэвид не знал. Зачем? И этого он не знал. Она осталась там, в доме, и он сейчас же туда вернётся. Дэвид обернулся. Дом стоял на прежнем месте. Но дорожка обрывалась, не доходя до дома.

— Что это? О, ужас!

Дэвид в два прыжка преодолел десяток шагов дорожки и упёрся в невидимую преграду. Тогда он закричал. Это был крик боли, крик безвыходности, крик отчаяния.

— Она там. Она там, — тупо повторял он, силясь сделать шаг по направлению к дому. Но нет. Что делать?

Внезапное мерцание света вывело Дэвида из оцепенения. Становилось то светло, то темно; сперва небо окрашивалось чёрным, затем рассветало. Однако ни одно из светил не обозначало свой ход на небосклоне. Что это означало? Ведь должно же было быть какое-нибудь объяснение!

Дэвид понял, что дорожка обрывается в такой же пустоте, что была кругом. До неё нельзя дотронуться, туда нельзя шагнуть.

Он стал рвать на себе одежду и бросать в пропасть, возникшую перед ним. Похоже, это препятствие было создано исключительно для живой материи. Одежда перелетала сквозь преграду и исчезала.

Но вот, наконец, мерцание прекратилось. Сколько времени оно продолжалось? Дэвид слишком многого не знал.

И вдруг дорожка сомкнулась. Со всех ног, не чувствуя себя от пережитого волнения, он бросился туда, к ней. Вбежав по ступенькам, он приоткрыл дверь её квартиры. Дэвид увидел много незнакомых людей. Они не обращали на него никакого внимания. Он подходил к ним. Они отворачивались от него или просто не замечали.

И тут он не выдержал.

— Милая. Любовь моя. Отзовись. Где ты? — голос сорвался, слёзы выступили на глазах.

Ему никто не ответил.

Дэвид пошёл по комнатам. В одной из них он наткнулся на женщину, стоявшую неподвижно спиной к нему.

Чувствуя дрожь в ногах, он несмело приблизился к ней. Женщина обернулась. Это была Она.

Он смотрел на неё, на изменившиеся черты лица. Но всё же ещё те, те самые, родные, любимые.

Она смотрела на него. А, может, через него. Потом она отвернулась, прошла по направлению к двери в соседнюю комнату.

Дэвид неотступно следовал за ней, за той, ради которой был готов пожертвовать всем, самим собой, только бы быть рядом, быть вместе, всегда.

Он подошёл к ней, взял за руки, заглянул в глаза, наполненные тоской и грустью.

— Что с тобой, моя милая. Я пришёл. Ты меня не узнаёшь? Родная…

Дэвид набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы сохранить дар речи; язык не повиновался, от слёз першило горло.

Она освободилась от его рук, подошла к разложенной кровати, легла.

Какая-то дама строгого вида зашла в комнату, посмотрела сквозь Дэвида и, прошмыгнув мимо, исчезла.

Дэвид опустился на колени перед кроватью. Он стоял перед ней как тогда, но что-то изменилось.

— Я люблю тебя, — произнёс Дэвид, с трудом выговаривая слова.

Она поднялась с кровати. Он встал на ноги.

— Помнишь, ты говорил мне, что хорошо быть свободным человеком? — спросила она, не глядя в его сторону.

Дэвид не помнил такого. Вернее, он знал, что не мог такого говорить.

Она продолжала.

— Ты говорил, что очень хорошо быть то там, то здесь, то с одной, то с другой…

Она замолчала.

— Нет. Если это и было, то это неправда. Я же не могу без тебя.

Он запнулся. Посмотрел на неё. Её глаза были устремлены куда-то мимо.

— Ну, с одной, с другой, но любить только тебя!

Она подошла к нему.

— Верю.

И снова установилось молчание.

«Сколько же лет прошло», — судорожно соображал Дэвид. — «Пять, десять. Эти смены дня и ночи. Эта пустота кругом. Эти люди».

Она прошлась по комнате, потом снова подошла к нему. Только теперь Дэвид почувствовал, что она смотрит в его глаза. И её глаза были влажными.

— Я только не знаю, забывать мне тебя теперь совсем или нет, — произнесла она с надрывом.

— Не надо забывать. Пожалуйста.

— Какие вы!..

Женщина заплакала, растирая слёзы по лицу.

Дэвид обнял её. Она прижалась к нему. Как тогда, десять лет назад. Они снова вместе.

И тут мир покачнулся. Она исчезла. Исчез дом. Исчезло всё.

Дэвид лежал на земле, на бархатистом зелёном ковре, перед ним виднелась полуразрушенная мечеть, а высоко над головой сияло местное светило. Рядом на траве лежала голубая горошина.

Дэвид всё понял.

— Это был эксперимент планеты, — застонал он.

Дэвид был убит, убит наповал. Нет, даже не так. Он был уничтожен.

Это был эксперимент. Очередной эксперимент с ним. Это не могло быть сном. Но как жестоко. Пусть любой эксперимент сам по себе жесток. Но этот — бесчеловечен! Подарить мечту — и отнять. Подарить надежду — и отобрать. Подарить любовь — и украсть. Это бессердечно!

— Пусть я чужак здесь. — Дэвид катался по земле. — Но ведь у меня не было ни одного шанса вернуть любовь. И, главное, — как в жизни. Сон как жизнь.

— А, может, и жизнь — только сон?

— Кто это спросил? — Дэвид стал оглядываться по сторонам. Он не ожидал, что за ним наблюдают.

— Это я, планета, — зазвенело в ушах.

У Дэвида напряглись мышцы, вздулись желваки на скулах.

— Ты! — прошипел он. — Зачем ты это сделала? Ты ведь не можешь сделать ту девушку заново.

— У тебя есть Илона, — бесстрастно заметил голос планеты.

— Прекрасно, ты уже успела изрядно покопаться у меня в мозгах, — сквозь зубы процедил Дэвид. — Конечно, теперь я для тебя, как раскрытая книга.

— Ты сам хочешь отвечать на свои вопросы?

— Нет. Нет. Я не хочу. Но я люблю ту девушку, я не могу без неё. Ты меня убила этим опытом. Это варварство. Я ведь человек.

Дэвид укусил себя за руку, чтобы не закричать. Когда он ослабил прикус, с руки стекала струйка крови.

— Прости меня, — извинилась планета. — Я не думала, что это так действенно. Я считала, что ты как все. Посмотрят и забудут.

— Так ты со всеми проделываешь подобное?

— В общем, да. — Дэвид мог бы поклясться, что услышал вздох планеты. — Знаешь, простое любопытство. Интересно узнать, какие эмоции в человеке преобладают, насколько он агрессивен. В сущности, это ничего не меняет. Ведь жизнь позади, следовательно, пережитое никак не отразится…

— Что позади? — опешил Дэвид.

— Ты хочешь вернуть девушку? — Планета ответила вопросом на вопрос.

— Ты можешь?

— Я виновата перед тобой. Не надо было тебя испытывать.

— Ты вернёшь её?

— В обмен на волшебный шар. Он тебе больше не понадобится.

— Навсегда? Мне? Навсегда?

— Да, навсегда.

Голос умолк.

Дэвид застыл как изваяние. Слишком много сил он потратил за всё это время. Слишком много. «Что там говорила планета про жизнь, которая позади?» — пронеслось в голове. Дэвид не успел обдумать ответ.

В двух шагах от него в земле появилось прямоугольное отверстие размером с могилу. «Какое-то неудачное сравнение пришло в голову. Странно. К чему бы это?» — Дэвид отвлёкся. Действительно, создавалось впечатление, словно кто-то взял и опустил во внутрь планеты часть покрытого травой пространства. И вскоре оно вернулось на прежнее место. На бархатистом настиле зелёной травы лежала, застыв в молчаливом сне, девушка. Дэвид посмотрел на неё пристальным взглядом. Это была Она.

Девушка проснулась, посмотрела на Дэвида; они смотрели глаза — в глаза.

49. Сбой молекулярного зонда

В отсутствие Дэвида и Стефа Узар не терял времени даром. Объединив семерых учёных, он стал у них во главе, и все они принялись действовать. Задач было несколько. Первая из них заключалась в необходимости расширить свои владения. Но не с целью захвата. Их портативные летательные аппараты — быстро перемещающиеся шары — могли быть засланы только в фиксированные точки пространства. Поэтому для того, чтобы доставить их на корабль пиратов, зона действия шаров должна была быть доведена вплоть до земной атмосферы. Второй задачей была разработка плана и последующего поиска планеты Вьора, куда были насильственно переселены пиратами члены экипажа «Констьюдери». И последней, третьей задачей, стал проект обеззараживания иммунной системы населения планеты. Главным условием его осуществления было удачное возвращение землян из прошлого.

И всем этим множеством проблем руководил непосредственно сам Узар. Лаборатория была выведена на полную мощность. Велись подсчёты, строились графики, сверялись измерения. Учёные не могли допустить энергетических выбросов. Поэтому задействованы были двадцать планетарных измерительных пунктов, в режиме ожидания находилась линия связи с планетой. Все были при деле, когда дверь со стороны города отворилась, и в неё буквально вбежал Верховный Правитель. Учёные испуганно вскочили со своих мест, отдавая дань древнему закону о почтительности. Верховный Правитель лишь махнул рукой.

Одновременно опустилась плита запасного выхода со стороны холмов. Из проёма в лабораторию повалил едкий дым. Учёные разделились. Двое из них, взяв под руки Верховного Правителя, мгновенно скрылись за главной дверью. Охрана со стороны города тут же взяла её под свой контроль. Узар с четырьмя товарищами оказались отрезанными.

— Надеть респираторы! — скомандовал Узар. — Два человека со мной, два остаются в лаборатории. Работа ни на секунду не должна останавливаться.

Лаборатория была в буквальном смысле завалена средствами защиты. Что-что, а задымления здесь случались регулярно, тем более, сейчас, когда угроза взрыва нависла над всеми рукотворными энергетическими узлами планеты. Так что в первой команде отсутствовала необходимость: респираторы давно были надеты. Узар поспешил выполнить свой приказ.

Шагнув в газовое облако, трое учёных на ощупь двинулись по подземной галерее. О местонахождении очага возгорания стало ясно, как только они миновали две развилки. Направление недвусмысленно указывало на Святая Святых — молекулярный зонд.

— Этого ещё не хватало, — выругался Узар. — Как не вовремя!

— Значит Ребекка не успела доложить, — сообразил Гишар.

— Да не в том дело. Приближается сеанс связи с планетой и, если она заметит сбой зонда, катастрофы не избежать. Придётся повременить с отсылкой донесения, иначе она отключит центральный контур.

Внезапно Узар, шагавший впереди, споткнулся и упал. Поднимаясь, он обнаружил рядом с собой мягкое тельце девочки.

— Мы должны её спасти, — закричал он. — Она ещё тёплая. Скорее к зонду.

Впереди невыносимо ярким светом светилась пещера молекулярного зонда. Во все стороны тянулись толстые кабели.

— Хорошо ещё, — сказал Гишар, тяжело дыша, — что мы успели усилить защиту зонда. Правда, её всё-таки оказалось недостаточно.

— Защита здесь ни при чём, — возразил Рикар. — Для стимуляции семи человек мощности в избытке. Я убеждён, что в основе возгорания лежит совершенно иная причина.

— Да что же это такое, — заорал Узар с ребёнком на руках. Его лицо стало красным от напряжения. — Вы что сюда пришли лекции читать?! Гишар, включить рубильники турбонаддува. Рикар, разблокировать молекулярную кабину. Выполнять!

Учёные незамедлительно выполнили приказания. Не прошло и минуты, как со свода на западной стороне пещеры в свободное от сталагмитов пространство упёрся прозрачный кокон, обвитый стальными кольцами. Узар с девочкой на руках бесстрашно шагнул в него. Он ещё успел заметить, как вытянулись лица учёных, когда Ребекка, плывущая в центре молекулярного зонда, вышла из транса и открыла глаза. Это было немыслимо. Узар знал, что теперь за ним двери надолго захлопнутся. Для полноценного входа в молекулярный транс потребуется не меньше часа. Однако мощность, необходимую для перемещения двух человек, зонд разовьёт лишь спустя ещё четыре часа. «Что ж», — рассудил учёный. — «Зато будет время найти Лару». Он громко скомандовал себе: «Вперёд, на Первый Ярус», и ушёл из жизни, разумеется, в земном понимании.

50. Стеф Огинс не успевает предотвратить посадку

Высокое здание Бюро космической безопасности (коротко БКБ) возвышалось над всеми остальными сооружениями куполом, изображающим звёздное небо. Но не любоваться красотой звёзд шёл сюда Стеф Огинс, а по очень срочному, не терпящему никаких отлагательств делу. И его дело относилось непосредственно к этому ведомству.

Стеф знал, с кем ему предстоит здесь встретиться, и какие-то неприятные, а потому настраивающие на дурное расположение духа, мысли словно дикие пчёлы копошились в его голове. Шефа этого заведения принято было именовать не иначе как сэром Флибертом, и слава о его былых похождениях ещё не полностью стёрлась из памяти знавших или хотя бы слышавших о нём людей.

Сэр Флиберт начал со службы в полиции, но, спустя пару лет, когда та прекратила своё существование за неимением надобности, занял этот высокий и в общем-то довольно спокойный пост. Тем более, в последнее время о космических преступлениях позабыли, и сэр Флиберт занимался лишь перекладыванием из пустого в порожнее, просмотром старых архивов, да выступлениями по трансмировому радио и телевидению. Ничего себе работа. Очень даже ничего. И вдруг пираты, да ещё летят сюда, на Землю, да ещё с целью захвата. Всё это было столь невероятно для тихой мирной жизни некогда солидного учреждения, что Стеф решил не нагнетать излишней напряжённости ни до, ни после аудиенции. «Не сделает Флиберт, Морис поможет», — вконец определился Огинс, поднимаясь на скоростном лифте в десятый отдел. Он обязан был заранее предупредить шефа о своём прибытии.

Молоденькие машинистки чересчур пристально посмотрели в его сторону, когда Стеф проходил мимо. Огинс тоже мельком огляделся. «Да», — почему-то подумалось. — «Этот Флиберт, похоже, не плохой ценитель женских ножек». Он прошёл мимо, и частый стук по клавиатурам возобновился.

— Сущий рай, а не работа, — вполголоса пробормотал Огинс, сетуя на себя за то, что не подумал сменить одежду, которая после стольких приключений не могла не обратить на себя внимание.

Сэр Флиберт был занят и просил подождать. Стеф удобно расположился в одном из приставленных кресел и стал не без интереса разглядывать проходящих мимо людей. У него было дело и неотложное, но он не сказал об этом шефу через посредника. Незачем было наводить излишнюю суматоху. Тем более в таких масштабах. Происшествия в БКБ менее чем через полдня становились известными очень многим, причём даже тем, кто вовсе к нему не относился и не имел среди суетливой массы обслуживающего персонала родственников или хороших знакомых. Вот мимо Стефа прошагал немного сутулившийся деловой человек с обтянутой кожей папкой в руках, вот быстрыми торопливыми шажками промелькнула симпатичная девушка. «К жениху спешит», — улыбнулся в душе капитан, положил ногу на ногу, проводив красотку пристальным взглядом.

Неподалёку от него из двери показался человек, старательно разглаживающий начинающие седеть на висках волосы. За ним, приятельски подмигивая, вышел сам Флиберт. «Кто же это такой», — непроизвольно подивился Стеф. — Другому бы Флиберт никогда не простил заниматься причёской в его присутствии, тем более не пропустил бы вперёд себя». Человек покосился в сторону Огинса. «Синги Лойт!», — поразился Стеф. — «Это был злейший враг Флиберта».

— А, командир «Констьюдери», кажется, Стеф…

— Стеф Огинс, — подсказал капитан.

— Да, да, наслышаны. Проходите, — сказал Флиберт, обмениваясь с Лойтом прощальными жестами.

Огинс прошёл в светлый просторный кабинет с высоким потолком шефа Бюро космической безопасности, обратив внимание на висевшую на стене картину Гилиса «Морской прибой», невольно залюбовался красотой оригинала.

— Ну, я вас слушаю, — с ноткой нетерпения в голосе Флиберт начал свою обычную аудиенцию.

Шеф сидел теперь по ту сторону массивного на дубовых ножках стола, который сам по себе уже являлся украшением, в прямом смысле музейной редкостью. Но от этого сравнения выигрывал стол, а Флиберт неизбежно терял. Без своего яркого мундира он, сам того не подозревая, превратился теперь для Стефа из грозного офицерского чина в обыкновенного бюрократа, грозного, но совсем не опасного. Стол съел Флиберта, растворил в своей сверкающей полированной глади.

— Я пришёл вам сообщить, — начал Стеф, решив не затягивать паузу, — что скоро здесь приземлится мой корабль.

— Прямо здесь? — спросил Флиберт, оценивая взглядом имеющееся вокруг них свободное пространство.

— Нет, на Земле, — уточнил Огинс.

Флиберт непонимающе развёл руками.

— Вы меня разыгрываете, — он снисходительно улюбнулся.

— Почему? — не понял Стеф.

— Потому что вы и так приземлились на шестой площадке восточного космодрома, — закончил тот, облокотившись на край стола. На его лице играла оскорбительная усмешка.

— Этого не может быть, — твёрдо сказал Стеф.

— Извольте убедиться.

Шеф набрал код вызова и запросил общий вид взлётно-посадочных площадок восточного космодрома. Связь работала отлично. На стене с белым занавесом по правую руку Флиберта появилось изображение. Капитан без труда узнал своего красавца. «Констьюдери» смотрел в небо, не в силах более оторваться от земли. Его приковали тяжёлой гравитационной цепью.

Стеф вначале даже протёр глаза, чтобы убедиться в реальности происходящего. Но нет. Это был не сон.

— Сэр Флиберт, — в волнении произнёс он. — Разрешите ещё один вопрос.

— Валяйте, — добродушно процедил шеф, подумывая, что стоитувеличить срок принудительной акклиматизации экипажей возвратившихся звездолётов по крайней мере до пяти дней.

— Кто отчитывался перед сэром Морисом? Кто командовал кораблём?

Флиберт оторопел.

— Как к-кто? — он всмотрелся в бледнеющее лицо Стефа. — Вы…

Огинс бросился к дверям, забыв попрощаться. Дверь за ним закрылась, быстрый, отдающийся эхом стук сапог по коридорному ламинированному покрытию сопроводил его до скоростного лифта, а затем до того, как Стеф очутился на улице. Не выдержав своей кажущейся медлительности, Огинс решил вспомнить свои спринтерские забеги. Но, в отличие от прежних, от этого забега зависело всё.

51. Дэвид возвращается с того света и снова спешит туда

— Вернулся! — радостно провозгласил Верховный Правитель Империи.

Из дверей появился Дэвид, за ним девушка, последним вошёл Узар.

Учёные восторженно приветствовали их.

— Пришлось вытаскивать его с того света, — пожал плечами Узар, потом спросил: — Как вы здесь обошлись без Ребекки? Ведь только с её помощью нам удаётся оставаться материальными. Насколько я понимаю, были прерваны исследования?

— Не волнуйся, — успокоил его Верховный Правитель. — Компьютеры вполне справились с поставленной задачей в автоматическом режиме. Но ты задержался. Не хочешь объяснить причину?

— Немного позднее, — Узар уклонился от ответа и добавил: — Есть более срочные дела.

Он протянул на вытянутой руке сосуд с мутноватой жидкостью.

— Вот средство от нашей болезни.

Сосуд тут же оказался в руках Гишара, и часть лаборатории занялась проведением химических опытов.

— А кто это с тобой, Дэвид? — обратился Рикар к нашему герою.

— Это моя невеста, — произнёс он.

— Похоже, это лишний раз доказывает, что браки, действительно, совершаются на небесах.

— Может быть.

— Хм. Она ведь как две капли воды похожа на тебя.

— Ты так считаешь?

Дэвид весело взглянул на девушку.

— Так вот почему я люблю её больше самого себя, — с напускным сожалением пробормотал он. — Ты моё изображение в зеркале. Вот.

— Не обиделась? — спросил Дэвид у неё другим тоном.

— Обиделась, — важно подтвердила она.

— Почему?

— Потому что, не я твоё отражение, а ты моё!

Все рассмеялись. На щеках девушки заиграл румянец, на губах сияла лукавая улыбка.

— Ну и красавицу ты себе отыскал, — вставил слово Верховный Правитель. — Как её хоть звать? Что невестой твоей, ясно.

При этих словах девушка немного покраснела. Но заметил это только Дэвид, поскольку пристально смотрел на неё.

— Хорошо, — согласился он. — Я вам её представлю. Мою лучшую, и притом единственную, — поправился он, — подругу зовут Лейза.

Девушка немного вздёрнула маленький носик, оставшись, таким образом, вполне довольной.

Учёные совмещали работу с беседой.

— Я выяснил, что стало причиной перегрузки молекулярного зонда, — доложил Узар Верховному Правителю. — Дело в том, что, отправляя в прошлое поочерёдно Огинса и Джеффри, мы предвидели возможность их гибели. Ни для кого из здесь присутствующих не секрет, что одной из пренеприятных особенностей наших организмов является способность пересекаться в момент исчезновения из материального мира с миром потусторонним. Только дети до десяти лет избавлены от этой повинности. Да и всё остальное время наша материальность оставляет желать лучшего. Но дело не в этом. Не знаю как, но земляне погибли одновременно. Дэвид погиб от выстрела в спину на Лагуре, а Стеф — при погружении в Эгейское море на Земле. Огинс во главе экипажа бандитов во времени попал в сети иллюзорных битв на Первом Ярусе Земли, а Дэвид — во власть любовных авантюр Лагуры. В результате, у последнего возникла сильная духовная связь с девушкой. Таким образом, нагрузка на зонд оказалась чудовищной. Ребекка вынуждена была контролировать две планеты, разделённые расстоянием и временем. Я удивляюсь, как она вообще выдержала… Да и мне пришлось изрядно попотеть.

— Так Огинс как и я погиб? — поразился Дэвид. — Влюблённость, застилающая глаза, мешала ему адекватно реагировать на происходящее.

— Сейчас все живы, — глухо сказал Узар. — И противоядие у нас в руках.

— Но это, наверняка, та самая колба, которую оставили на планете коалиционные захватчики, — не унимался Дэвид. — Ваши предки не пожелали испробовать вакцину. Они отказались даже ступить на поверхность и высадились на спутник. Быть может, они погибли.

— Сейчас все живы, и это главное, — упрямо повторил учёный, и добавил: — Все, кто нам нужен.

Внезапно послышался тревожный звук сирены. В распахнувшуюся дверь влетел встревоженный охранник.

— Тревога! — воскликнул он. — Со стороны пириансов в космическом пространстве засечено огромное количество космических кораблей. Их оснащённость говорит о готовящемся сражении.

— Кто отключил линию связи с планетой? — взорвался Узар. — Почему я узнаю о выступлении пириансов от охраны?

— Мы не хотели докладывать про сбой зонда, — виновато проговорил Гишар. — Под угрозой был центральный контур.

— Мне это известно, — грубо прервал его ведущий учёный. — Но кто мешал отослать донесение, когда работа зонда была восстановлена, я вас спрашиваю?

— Узар, — тихо сказал Верховный Правитель Империи. — Это был мой приказ. Потребовалось время на замену вышедших из строя блоков. Кроме того, пока не была воскрешена Лара, работа молекулярного зонда оставалась частью неконтролируемой. Мы не имели обратной связи.

Учёный замолчал, отвернулся. Буря негодования сменилась на его лице решимостью действовать. Опустившись на стул, он присоединил ближайший компьютер к головному обозревающему окрестности Лагуры. Дэвид немедленно возник за его спиной.

— Видишь? — сказал Узар, получив результаты запроса. — Тридцать восемь кораблей. Притом большая часть из них явно инопланетного происхождения.

— Опять вторжение?

— Похоже. Видимо, они что-то не поделили.

— Мы можем им помочь, — Дэвид обвёл вопросительным взглядом учёных.

Они дали понять, что нет.

— Тогда зашлите меня туда в одном из ваших шаров! — с готовностью выпалил Джеффри.

Однако Узар отрезал:

— После окончания битвы, да. А пока — нет.

Лейза взяла Дэвида за руку.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — промолвила она.

— Что?

Дэвид не услышал её слов, так как в дальней части лаборатории с громким хлопком разорвалась колба.

— Надеюсь, это была не наша спасительная вакцина, — сказал Рикар.

— Прекратить исследования, — приказал Узар вполне спокойным голосом.

— Пелар, — обратился он к самому молодому из сотоварищей. — Беги в технологическую линию и передай мой приказ о временном отключении энергии искусственных солнц. Быстро.

— Придётся снизить до минимума мощность энергетических узлов планеты, — сказал он. — Кто их знает, каким они располагают оружием, — объяснил он свои действия.

Верховный Правитель кивнул. Группа учёных выполнили распоряжение.

Вскоре свет в зале лаборатории стал меркнуть. Теперь энергия черпалась из запасной энергосети, поэтому опасность была несколько уменьшена.

— Смотрите, — воскликнул Дэвид, указывая на экран. Все глаза устремились к изображению.

Из тридцати восьми кораблей осталось десять. Один из этих десяти ярко-зелёной точкой падающей звезды нёсся к земле.

— Он разобьётся!

— Можно успеть перехватить его при помощи гравитационного экрана, — задумчиво сказал Узар, нажимая клавиши команд. — Попробуем замедлить скорость при падении.

— Три спасательных группы — к месту, — отчеканил он, отдавая распоряжение по внутрисвязевому коммутатору.

— Я отправлюсь с ними, — сказал Дэвид.

На этот раз учёный разозлился.

— Слушай, иди-ка отоспись, — заявил он тоном человека, которому слишком уж надоело навязывание чужих желаний, тем более — непродуманных и мешающих соображать.

— Я останусь здесь.

— Тогда помолчи.

— Они улетают, — громко произнесла девушка, глядя на экран. — Все.

— Ну вот, Дэвид, — дружески подмигнул ему Узар, обернувшись. — Действуй. Пришёл твой час. По коридору третья дверь налево — тебя ждёт космолёт. Захвати с собой оружие. Только будь осторожнее и поторапливайся. У этих непрошенных гостей высокие скорости движения.

— Кстати, — добавил он, когда Дэвид был готов исчезнуть за дверью, — в корабле есть устройство связи. Если что, мы будем ждать вызова. Смерти можешь не бояться — мы тебя отовсюду вытащим — но не ищи её.

Дэвид захлопнул дверь. Лейза, будто козочка, стремглав бросилась за ним. Оказавшись в тёмном коридоре, она воскликнула:

— Милый, возвращайся.

Она понимала, что приставать к Дэвиду с уговорами бессмысленно. Поэтому ей удалось вложить в два этих слова столько нежности и сердечной теплоты, что хватило бы не на одного, а на целых трёх Дэвидов.

Но Дэвид был один и притом чрезвычайно взволнован. «Ненавижу предчувствия», — заскрежетал он зубами, запуская сферу-звездолёт и растворяясь в его затейливом ореоле.

52. Стив Беркут — последний житель планеты

Песчаная отмель, открытая всем ветрам, была безлюдна. Жёлтый кожух песка, лежащего на сокрытой земле, покинутые остовы хижин за саблевидным холмом, и едва виднеющаяся у самого горизонта полоска зелени — вот полный перечень того, что ещё кое-как существовало здесь, на этом морском побережье Мирны, проклятом и пустынном. Могло показаться странным то обстоятельство, что сейчас на берегу было столь тихо и беззвучно: ни криков чаек на западной когорте, ни ощущения постоянно висящего в воздухе песка, гонимого ветром; даже неуклюжие паукообразные обитатели песчаной отмели исчезли, сгинули, растворились. Линию горизонта, где море и небо соединялись воедино, скрывала тьма; только на востоке от неё отступали края бирюзовых облаков. Природа, с безнадёжностью отдав себя на произвол судьбы, казалось, безучастно наблюдала за полным и неумолимым вращением чёртового колеса. Там, где оно проходило, жизни никогда уже больше не суждено было возникнуть. Никто не знал точного времени в этом крае, чуждом всему нормальному, живому, логическому. Никто, за исключением, пожалуй, одного единственного существа, не мог ответить на закономерно возникающий вопрос: «Почему?» Но и это существо хранило молчание. Стив Беркут, сидя на плоской оправе вросшего в песок валуна, молчал, так же как и всё кругом, не двигался, не подавал признаков жизни, и, казалось, даже не дышал. Можно было решить, что Стив мёртв, если наблюдать за ним сзади, слева или справа; но если, отбросив всякие предрассудки по поводу мумифицированных мертвецов, вы смогли бы подойти к Стиву со стороны моря, то увидели бы этот взгляд — острый взгляд глаз на лице, лишённом всяких эмоций, взгляд человека, который перенёс слишком много, но ещё более страшное видел в своём недалёком будущем. Стив Беркут был спокоен. Он ждал и одновременно с этим предавался воспоминаниям.

Разница между окружающим пейзажем и картинами прошедших десяти лет, сменяющих одна другую в его памяти, была кошмарной. Посторонний наблюдатель помешался бы раньше, чем увидел сотую долю того, что Стив пережил за десять лет. И самое ужасное в этом было то, что накрепко засело в голове тридцатилетнего парня (на вид ему давали все сорок пять): виновные должны понести наказание, невиновные должны быть отмщены. Но вместе с тем он знал, что прошлого не вернуть, а, следовательно, и не изменить, не исправить, не перекроить; и всё будет идти строго скоординированным порядком с заданным шагом, где тот, кто задал этот шаг, всегда остаётся стоять за кулисами — о его существовании не догадаются ни зрители, ни актёры. А Стив — всего лишь актёр, он сыграл свою — и только свою — партию, и на этом его роль закончилась. Да, теперь он должен уйти, оставив возможность событиям развиваться своим чередом. Однако всё внутри сопротивлялось этой зловещей логике. Разве можно добровольно выбить у себя из-под ног опору, которая тяготит, мешает, причиняет неудобства, но вместе с тем дарит одно единственное право — право на жизнь, на существование? Конечно, нет. Пусть жизнь не торопится стать увеселительной прогулкой — точно строптивый конь неуклонно старается сбросить седока, пусть приходится всеми силами цепляться за каждую подвернувшуюся возможность, теряя счёт страданиям и потерям, пусть в конце концов настаёт время, когда надоедает вести борьбу исключительно ради себя — вот тогда продолжать её ради другихты не просто должен — обязан; именно для отмщения выдано человеку самое смертоносное оружие, и это оружие — память.

Стив Беркут знал, что это его единственный свидетель, единственный защитник, единственный судья. Поэтому хотя чувство вины перед прошлым, перед людьми, обнажала полную беспомощность и угнетала Стива — при нём тем не менее оставалась способность трезвой оценки ситуации.

Вдали над морем полыхнула огненная зарница, подсветив на мгновение сине-чёрную заслонку из дождевых туч. Секунда, и снова горизонт погрузился во мрак. Это было всего лишь начало. Стив Беркут пережил очень многое, и оттого не отвлекался по пустякам. Во время первой вспышки он даже не шелохнулся, только левая бровь немного приподнялась. Стив был весь в прошлом, но его тело находилось здесь, в настоящем времени, а потому педантично фиксировало перемены.

Оставим теперь на время действительность, — она и так неизбежна и не ускользнёт от нашего внимания — чему быть, того не миновать — и поспешим вслед за мыслями Стива. Пусть они порой будут скомканы, обрывисты и непоследовательны, но всё это факты, в которых не стоит сомневаться по одной простой причине: Стив Беркут не умеет лгать самому себе.

53. Перестрелка

Они уже были на Земле.

Они уже ходили по земле.

Они смотрели на неё

Своими жадными глазами

И думали, как нас уничтожить.

Зейл Бертол стоял возле автомата с газированной водой в задумчивости. На самом деле он вовсе не хотел пить. С этого места очень хорошо просматривалась площадка, а вместе с ней и звездолёт «Констьюдери». Пираты прошли стерилизацию, предварительно законсервировав холодильный отсек с роботами. Объяснение было простым: удивительные находки, и всё тут. Им поверили.

При посадке корабля, картотека, содержащаяся в машинной памяти бортового компьютера, оказала землянам медвежью услугу, выдав живой фоторобот капитана.

Таким образом звездолёт был посажен, и эта посадка ни у кого не вызвала подозрения.

Теперь на борт поднялся Тьюри с целью отключить агрегаты. Назавтра пираты намеревались приступить к осуществлению своего плана.


По дороге к шестой взлётно-посадочной площадке Стеф взвешивал все за и против. То что он промахнулся с выставлением времени не нуждалось в доказательствах. Пришельцы были уже на Земле. Вопрос в другом. Как лучше действовать? Было два пути. Один из них: вернуться на недельку в прошлое и всё заранее подготовить; либо остаться здесь, и самому вступить в схватку с пиратами в облике друзей. Первый способ был чересчур заманчив, поскольку в прошлом он мог обнаружить Крейза с товарищами (по непонятной Огинсу причине их не оказалось рядом по окончании перемещения во времени). Но Стеф рассудил: «Чтобы изменять будущее не следует копаться в своём прошлом, а тем более изменять (достаточно извлечь из него уроки). Чтобы это сделать, необходимо изменить настоящее, изменить любой ценой, раз и навсегда, иначе потом будет поздно».

Подбегая к площадке, Огинс решил опрокинуть пару стаканчиков газировки. Он хотел было это сделать, когда вдруг спина стоявшего у автомата человека показалась ему знакомой. Стеф замер на месте, припоминая, кому она могла принадлежать. Но внезапно его внимание отвлёк на себя открывающийся люк «Констьюдери». Из него постепенно показались сначала голова, затем плечи, а потом, наконец, и сам человек, в котором капитан без труда узнал Тьюри — бортмеханика, а в настоящее время пирата.

Стеф уже твёрдо решил, что всех этих непрошенных гостей надо брать живыми. Иначе будет невозможно вернуть друзьям их нормальный человеческий облик, включающий все чувства и эмоции, присущие каждому свободно мыслящему человеку.

Не медля ни минуты (которая могла быть роковой), Огинс рванулся к космолёту. Всё решали мгновения, а он был безоружен. «Чёрт бы побрал эти земные законы, запрещающие ношение оружия», — мысленно ругался он. — «Бандиты разгуливают на свободе, а попробуй применить против них пистолет, так тебя же и посадят». Тьюри, дёрнувший было руку к портупее, передумал и замер в молчаливом ожидании. И тут левое бедро Стефа пронзила острая боль. Запах тлеющей одежды, глубокая, наверное, навылет рана. Мысли наползали одна на другую, приказывали действовать, сделав однозначный вывод: стреляют сзади, и притом из бластера. Выстрел повторился. Огонь приняла на себя обшивка космолёта. «Ну, конечно, — догадался Стеф. — Это Бертол. Чёртова спина». И тут ему стало ясно, что скоро всё будет решено. «Либо они меня, либо я их. Всё равно: живым отсюда кому-то уж точно не уйти».

Из высокой башни напротив, выполняющей функцию сторожевой вышки, выползла, словно марсианская песчаная гусеница трёхметровая платформа. На ней плечом к плечу стояли семеро солдат службы безопасности. Направив взгляды своих немигающих глаз на лежащую далеко под ними землю, и наставив на разгулявшуюся троицу мелкокалиберные стволы лучевых автоматов типа KSL (кей-эс-эль), они быстро восстановили спокойствие. И, усиленный ларингофонами, голос начальника поста прогремел над взлётно-посадочной площадкой и прилежащими к ней окрестностями:

— Оружие на землю. Все вверх по трапу. По одному.

— Как вовремя, — перевёл дыхание Стеф, вытирая пот и опуская лучемёт на отшлифованное асфальтовое покрытие.

54. Возвращение в родительский дом Стива Беркута

Пусть грубость и сквернословие останутся уделом тех, кто к ним в той или иной степени привык, свыкся, и для кого нет других авторитетов, кроме своего собственного. Это их дело. Не мне их упрекать, не мне осуждать, не мне читать нравоучения. Я ни за что не пойду к таким людям, потому что они бездушны; ни единожды за всю свою долгую жизнь не смогут понять по глазам ближних их огорчения, тяготы, тревоги. В самом деле, какой человек поверит известию о том, что он сам, живя, как ему кажется, счастливо, постоянно борется — борется бессмысленно, тупо и по животному с теми, кто его любит, оберегает, боготворит? Эта борьба незаметна со стороны, её корни уходят вглубь порочной души, и излечиться от такой болезни, я думаю, невозможно.

Я родился в 1573 году неподалёку от этих мест в местечке с диковинным названием «Кладезь света». Клянусь жизнью, я не виноват в гибели своей матери, отца, брата, жены и сына, равно как и в смерти всех остальных. Надо мной небо, подо мной земля. Других свидетелей не осталось (море не в счёт — ему нельзя верить).

Кто мог подумать, что всё так обернётся тогда, когда я, счастливый и окрылённый ждущими меня перспективами, ехал на поезде в свой любимый край, на свою родину. Я выглядывал из окна вагона, наслаждаясь знакомыми дорогими сердцу местами. Напротив меня полулежал-полусидел Альфред Гриз — весёлый попутчик и великолепный собеседник. Помнится, когда я открывал окно, край отлетевшей занавески больно хлестнул его по щеке. Гриз в это время как раз перечитывал один из фантастических романов Парма Курие. Увлекательнейшая, к слову сказать, вещь. Так вот. Из-за неприятности с занавеской книга в момент захлопнулась, и Альфред потерял страницу. Он сразу повернулся ко мне и заявил, улыбаясь:

— Пора бы перекусить, а не то нас с тобой в скором времени сдует ветром как бабушкину простыню.

Я не возражал. Отступившись от окна, уселся, устроившись поудобнее. Правда, есть совсем не хотелось. В то же время, не хотелось и отказываться. На всякий случай я спросил:

— Ты что, серьёзно?

Гриз кивнул, расстегнул свой небольшой саквояж, извлекая из него пару роскошных сэндвичей.

— Ну ладно, уговорил, — смеясь, согласился я.

— Ты знаешь, — сказал Альфред, — я, честно говоря, не совсем понимаю, зачем ты едешь в этот край. Я не в плане родства, разумеется.

Он помолчал, надкусывая сэндвич. Затем продолжил с лёгким укором в озорных глазах.

— Помяни моё слово, тебе будет скучно. В двадцать лет в такое захолустье!

— О, ты ошибаешься! — воскликнул я.

— Подожди, — поспешил продолжить Альфред. — Я ещё не договорил.

Я только улыбнулся в ответ и приготовился слушать, твёрдо решив начать возражать сразу после того, как всё будет сказано.

— Ты сам знаешь, — сказал Альфред, показывая за окно вагона, — мы как раз проезжали липовую рощу. — Это же райская жизнь, притом абсолютно не заразная. — Гриз сдул воображаемую пыль со своих ладоней. — Держу пари, когда вагонная пыль стряхнётся с моих рук, на мне не будет ни одного микроба. А ты ведь врач, как-никак. Посуди сам, два простудных заболевания за месяц в населённом пункте, насчитывающем 15000 человек. Каково, а? Нет, тебе решительно незачем убивать здесь время. Хочешь работы, ищи другое место: отправляйся к экватору — там болезней пруд пруди, на побережье; да что у нас мест мало! Ты же деловой парень. Бьюсь о заклад, что не позднее, чем через три недели сам рад будешь приобрести обратный билет на этот поезд. Я не на-вязываю своё мнение, только советую по-дружески. Решать тебе. Или я не прав?

Мне нечего было ответить. Возражения разлетались, как тополиный пух. Голос Альфреда вторил моим мыслям, и я, соглашаясь, кивнул.

По сути дела наш совместный путь был недолог. В моём воображении он напоминал возвращение блудного сына в родительскую обитель. Рельсы монотонно убегали вдаль. Ярко светило солнце.

Я успел привязаться к Альфреду, и, когда пришла пора расставанья, то несколько раз признался в своём горячем желании когда-нибудь свидеться.

— Неважно где, когда и как; безразлично, при каких обстоятельствах, но мы непременно должны встретиться, — воодушевляясь, повторял я, стоя на подножке.

Альфред отвечал примерно то же самое. И когда поезд тронулся, увозя меня к родным пенатам, я ещё долго провожал взглядом фигуру нового друга. Она уменьшалась в размерах по мере того, как поезд прибавлял ход.

— Мы обязательно встретимся, — прощально прошептал я в момент, когда фигура Альфреда окончательно растаяла вдали.

Откуда мне было знать тогда, что слова мои окажутся пророческими.

Наконец, впереди показалась долгожданная станция — конечная. Я получил свои вещи. Впрочем, это слишком сильно сказано, — какие вещи может иметь двадцатилетний молодой паренёк, едва прошедший стажировку. Ни много, ни мало, а целый дорожный чемодан. С багажом в руках я шагнул на перрон.

Людей было непривычно мало. Сразу за платформами на верхушках развесистых деревьев в гнёздах галдели птицы, по всей видимости, обсуждая свежие городские сплетни. Поначалу мне не улыбалась мысль остаться один на один с природой, — после толчеи большого города тянуло к чему-то привыч-ному: домам, людям, вывескам, машинам. Тишина пугала, отсутствие громких голосов настораживало. Правда, налицо было одно преимущество. В городе, бывает, беспричинно отнесёшь на свой счёт второпях оброненную за спиной шутку или смех, — захочешь поскорее убедиться, всё ли в порядке с внешностью — и первое, что приходит на ум: посмотреть на себя в зеркало. В глубинке, где нет зеркал на каждом повороте, становятся спокойнее даже самые нервные люди. Когда отсутствует возможность проверки, волей-неволей приходится выкинуть из головы и причину тревог, причём чаще всего надуманную.

Размышляя подобным образом, я миновал привокзальную площадь и сел в маршрутный автобус. Свободных мест было сколько угодно. Вскоре автобус тронулся. Покачиваясь в мягком откидном кресле, я с интересом наблюдал за тем, как мимо проплывают сады и виноградники, уютные коттеджи и игровые площадки. Со стороны эти картины выглядели красочными и непривычно естественными. Оставалось неясно, почему, рождённый в этом земном раю с его тихой, размеренной жизнью, я не остался в нём до скончания дней своих; решился уехать в шумный, постоянно вибрирующий, грозящий стрессами и болезнями город, не засыпающий даже самой тёмной ночью, — прочь от родных берегов, будто щепка — вплавь по течению.

Воистину ничто с полной уверенностью нельзя предугадать заранее. И оттого уходят люди в свой новый день с надеждой. Даже в случае неудачи каждый вправе сказать себе: «Всё не так плохо, как могло бы быть». Всегда (или почти всегда) есть альтернатива, выбор, а значит, и надежда. Быть может, даже хорошо, что львиная доля предсказаний не сбывается. Не всякий человек с лёгкостью воспримет прогноз о дате своей гибели или крупной неудаче. Уж лучше пусть существует его величество Случай, приносящий нам радостные минуты и неожиданные свидания.

Слава Богу, поездка моя завершилась, не то бы я ещё не один раз успел поразмышлять над закономерностями в развитии человеческого общества. На самом деле, это утомляет, хотя в то же время даёт пищу для ума.

Выйдя из автобуса, я оцепенел. Передо мной было море; не со страниц рекламных туристских буклетов с видами диковинных побережий и не из детс-ких грёз, а нечто совсем иное, более величественное, грандиозное, необозримое. Трудно было проверить, что стоит пройти какие-нибудь 700 метров, как я смогу прикоснуться к нему рукой, войти в него, став его частью. Это было невероятно. Разом я забыл обо всём на свете: про затянувшееся ожидание в родительском доме, про назначенную встречу с друзьями-приятелями, про чемодан и про всё остальное. Я направился к морю с такой поспешностью, будто боялся, что оно может от меня убежать. Может быть, это могло показаться странным, но, по правде говоря, я действительно боялся.

И вот, наконец, оно у моих ног, там, где длинные узкие языки волн лижут прогретый камень волнореза. В голове возникла странная ассоциация. Когда доблестные армии брали приступом города и страны, те оказывались у их ног побеждённые и сдавшиеся. Но даже тех, кого ничто не могло удержать, море останавливало. Его нельзя переплыть, нельзя покорить никогда и никоим образом, с ним невозможно дружить, ему нельзя доверять, и оно никогда не сдастся. Так и будут в веках человек и море по очереди держать друг друга у своих ног, но никто никого не поставит на колени.

Вода казалась такой тёплой, что, отбросив кроссовки и подвернув джинсы, я тут же вошёл в неё, ощутил лёгкое нежное прикосновение.

Море. Оно всегда было, есть, будет. И точно так же, как корабли, настранствовавшись вволю, в конце пути возвращаются к родным берегам, к родной земле, все мы, перепробовав сотни дорог, и, в конечном счёте, устав, будто те корабли, идём к морю как на поклон. Что-то нас зовёт, тянет к нему. А что? Нет однозначного ответа.

Однако стало холодать.

Мои душевные излияния временно прекратились, и я вспомнил о своих прямых обязанностях. Обувшись, я вернулся к автобусной остановке, откуда, прихватив чемодан, направился к дому, в котором прошло моё детство; пошёл не по мостовой, а по старой знакомой тропинкой, петляющей между травой и кустарником, огибающей деревья и невысокие заборы, пошёл прямо, никуда с неё не сворачивая.

Но как точно я ни следовал тропинкой своих мальчишеских лет, впереди меня ждало разочарование. Тропинка загнула куда-то в лес и неожиданно оборвалась на середине незнакомой поляны.

Это было так странно — потеряться в моём лесу, в моей маленькой рощице, в том заповедном месте, где в детские годы я ориентировался с завязанными глазами, да ещё умудрялся совершенно непонятным для соседских мальчишек образом не понаставить себе шишек. Кажется, игра называлась жмурки.

Однако пора было возвращаться. Я поднял свой изрядно поднадоевший чемодан — ведь не бросишь — и пошёл обратной дорогой. Я совсем было расслабился, даже принялся насвистывать пришедшую на ум мелодию, как вдруг заметил, как справа между деревьев мелькнуло что-то розовое. Я сразу остановился, всмотрелся. Никого. Показалось, наверное. Но идти пока не решался. Было как-то необычно и странно. Я почему-то был уверен: показаться мне не могло. Никогда не казалось, а здесь, вот тебе раз, галлюцинации, притом зрительные. Так что же: игра света, обман зрения или случайный отблеск? Но сколько я не оглядывался по сторонам, ни одной живой души видно не было.

— Приду домой — выпью успокоительное, — сказал я себе и зашагал прочь от странного места.

Заветной калитки я так и не обнаружил. Поэтому пришлось вернуться к мостовой, оставленной столь опрометчиво.

В моём настроении что-то развинтилось и, едва завидев свой дом, я решил на время попридержать при себе философские теории и напыщенные речи. Я просто подошёл к открытым воротам, поцеловал мать, обнял отца и похлопал по плечу младшего брата.

Я снова был дома. Но куда девались мои беззаботные побуждения? Как рукой сняло. Я будто проснулся после тяжёлого сна или разомлел от усталости. Одолеваемый вопросами, я испросил разрешения передохнуть часок-другой после дороги, на что родня без промедления согласилась. Все и так заметили, что я был сам не свой. Про успокоительное я, как это бывает, и думать забыл.

Просто лёг отдохнуть и набраться сил.

Не знаю, чем могли закончиться мои размышления, если бы я сразу не уснул. Приятная истома разлилась по телу, успокоилось дыхание, замедлился пульс. Я крепко спал.

Мама за это время пару раз заглядывала в комнату, но, находя в ней отдыхающего сына, осторожно затворяла стеклянную дверь и опускала шторку.

В итоге за праздничный стол уставшие от ожидания родные сели без меня. На этажерку в моей комнате были принесены фрукты и бокал с виноградным соком. Апельсины и яблоки, отражая гладкой кожурой свет от зависшей над лесом луны, сами стали его маленькими источниками. В старом доме тушили огни.

Я пробудился от какой-то странной мысли. Было около двух часов ночи. По крайней мере, так показывали настенные часы. Я прислушался. Где-то в глубине лесной чащи пел соловей. И это его пение было таким грациозным и громким, что истинные его причины оставались загадкой. Странно, думал я. Соловьи поют утром, встречая рассвет, вечером, любуясь золотым закатом и провожая уходящий день; их голоса звенят и переливаются обычно в самые знойные часы, но никак не в ночную пору.

Я огляделся, уловил краем глаза розовеющий отсвет спелого яблока, лежащего на медном подносе, и мигом вскочил.

— Вот оно! — громко воскликнул я, не замечая, что говорю вслух. — Вот оно! — Я наспех надел на себя одежду, схватил подвернувшееся под руку злополучное яблоко и через какое-то мгновение был уже в саду. Пение соловья вдали, казалось, ещё усилилось. Повторение в его трелях приходилось только на шестой-седьмой раз. Он словно перечислял всё, о чём помнил, во что верил, чем дорожил. И я тоже кое-что знал. В этом райском лесу НИКОГДА раньше соловьи не пели по ночам.

Чтобы попасть в лес, нужно было миновать забор, так как выходить через калитку я не решался, помня недавнюю лесную эпопею. Когда я подошёл к осиновому частоколу, соловей неожиданно замолчал, оборвав на середине одно из своих лучших творений. Я немного постоял. Тихо. Только деревья шумят в темноте, да где-то вдали глухо звонит колокол.

55. Клиент космического борделя

— Энчек! — возопил старый главарь космического борделя, запуская громадную волосатую лапу в густую щетину на своём продолговатом испещрённом странного вида шрамами лице.

— Слушаю, сэр.

— Введи-ка сюда эту кисыньку, — зевая, рыкнул он на универсальном межгалактическом наречии.

Энчек вышел. Потом створки дверей снова разъехались вверх и вниз, и наш Дэвид, не успев опомниться от полученного сзади удара, перелетел через ещё не полностью исчезнувшую преграду и распластался на стеклянном полу камеры пыток.

Главарь неторопливо встал с деревянного табурета, подошёл к Дэвиду, пнул его ногой. Дэвид застонал.

— Кисынька, — умилённо прохрипел он, взял космодесантника за отворот комбинезона, притянул к себе. — Тебе что, в бордельку захотелось, а?

Размахнувшись, он подкрепил свою речь увесистым ударом в живот.

Джеффри отлетел к ребристой стене и растёкся по ней, сползая на пол.

— Эрзи! — с неистовым остервенением заорал главарь.

— Слушаю, — отозвался широкоплечий темноволосый парень, стоявший у дверей.

— Флакон!

После одного вдоха отвратительной вонючей смеси Дэвид закашлялся, приподнялся, делая попытку встать на ноги.

— Лапынька, — обрадованно промямлил главарь. — Ну, говори, кто тебя подослал?

Дэвид притронулся к разбитой нижней губе. «Да, те парни здорово меня отделали», — отозвалось в дальних закоулках сознания. Дэвид решил попытаться выкрутиться. Он уже успел удостовериться в низком уровне умственного развития этих существ, и теперь в его голове созрел план, правда, примитивный до безобразия, но, как говорится, с кем поведёшься.

Главарь грозно взглянул из под разросшихся бровей, засучил рукава. Дэвид не стал больше ждать.

— Что вам нужно знать? — сбивчиво осведомился он.

Главарь выпятил нижнюю челюсть, став похожим на доисторического питекантропа.

— Сведения, — выдохнул он СО2, от которого несло тошнотворной инопланетной выпивкой.

— Но я ничего не знаю. Хотелось поразвлечься… — протянул наш герой, соображая, чем ему может грозить незнание этих сведений. — У вас всё же такое приличное заведение, — поддакнул он и попал в струю. В струю очередного выхлопа флакона.

На этот раз Дэвид немного дольше прочищал свою глотку, а заодно и лёгкие. Главарь, сунув ему под нос связное устройство, всученное лагурийцами, промычал:

— Говори, сука, где взял?! Кто дал?

«Проклятие! Опять это устройство! — Дэвид невольно побледнел. — Вечно из-за него палки в колёса».

— Не говоришь! — шикнул главарь. — Гадина! Тварь!

Он ударил его наотмашь по лицу, зверски и примитивно. Мощный удар. Но Дэвид устоял.

Тем временем главарь включил устройство связи. Кнопка щёлкнула, и на Лагуре зазвенел невидимый с корабля звонок. Тут же камеру наполнили голоса учёных.

— Дэвид, что произошло?

— Ты жив?

— У тебя всё в порядке?

С быстротой молнией главарь бросился к стоявшему поодаль Эрзи, разоружил его, а потом так же молча выпроводил пинком за дверь. На все эти действия ему потребовались полминуты, не больше.

Перед Дэвидом теперь стоял враг, причём враг вооружённый. Затыкая огромными жирными пальцами микрофон, он наставил дуло двустволки в лицо космодесантнику.

— Скажи, что у тебя всё в порядке, — скомандовал он.

Ружьё в его руке дёрнулось, больно съездив Дэвида по переносице.

Главарь отворотил волосатую лапу, и Дэвид, стоя под прицелом, вынужден был сказать, что у него всё в порядке. Он это и сделал.

— Дэвид, — последовал вопрос Узара, — помнишь падавший звездолёт?

Дэвид молчал. Он не мог давать более повода обманывать друзей. Но учёные восприняли тишину как знак согласия.

— Так вот, — торопливо заговорил Узар. — Мои ребята подоспели как раз вовремя. Хотя звездолёт…

— Нет! — вскрикнул Дэвид и мгновенно получил удар прикладом в зубы. Вновь ему пришлось прижаться спиной к стене. Но когда он, сплюнув кровью, недосчитался одного зуба, то понял, что пора действовать.

Незнакомый с приёмами вольной борьбы, громила не смог ничего противопоставить Дэвиду. Джеффри выхватил рацию и подбежал к двери. Но она открывалась снаружи.

Между тем, главарь, осевший на пол, каким-то непонятным образом вызвал своих молодцов. Дэвид не успел сообразить, как ему это удалось. Руки космодесантника оказались заломленными, крепко стянутыми и связанными за спиной, а во рту появился кляп, отдающий тухлятиной и прелым потом.

— Он умрёт! — убеждённо рыкнул главарь, потирая ушибы. — Но не сейчас. А немного позднее. — Оставить на с одних, — главарь бесцеремонно выставил прислугу за дверь.

Рация теперь лежала на табурете и вещала на все четыре стороны. Узар, видимо, не расслышавший слов по причине приличного удаления говоривших от усилителя сигнала, ничего не заподозрил и продолжал сообщение.

— …при падении. Он сказал две непонятные фразы: «Полёт Магистра. Джират». После этого он умер. Я сам закрыл его глаза. Он хоть и был заключён в металл, имел зрение вполне нормального человека, который…

Главарь щёлкнул переключатель.

— Полёт Магистра. Джират, — прошамкал он, стараясь, по всей видимости, по звучанию определить смысл слов.

— Ты слышишь, кисынька, — снова взялся он за лексикон борделя. — Я теперь кое-что знаю.

— Хмг, — сказал космодесантник, силясь выплюнуть дурно пахнущий кляп. Но он мог думать. Ведь думать нельзя запретить. И Дэвид сделал вывод, что такая откровенная свинья не могла построить эти корабли, поскольку очертания кулаков и лба говорили, что от него до обезьяны даже не один, а полшага; лишь встать на четвереньки — и сойдёт.

— Энчек, — гавкнул главарь своему слуге. Тот покорно появился в дверном, расползшемся вверх и вниз, проёме.

— Да, сэр.

— Приведи сюда эту прости…, короче, Эйгу.

Энчек исчез. Громила предался своим мыслям, заходил взад-вперёд, поглаживая объёмистый живот в предвкушении предстоящего удовольствия.

Вдруг он заметил безмолвно стоявшего Дэвида.

— Эй там, олухи! — завопил он. — Уберите это животное.

Трое мужланов глупо высунулись из проёма. Опередив их, в камеру резво прошмыгнула в меру упитанная молодая девка с округлыми боками, подкатилась к главарю и встала в омерзительную позу на цыпочках. Острые, давно не чищеные зубы сразу же привычно впились в середину боковой стороны принесённого с собой гигантского искусственного фаллоса почему-то зелёного цвета. Тыльная сторона своеобразных качелей заметно перевешивала, — там бились друг о друга два мяча для игры в гольф. В то время как левая рука проститутки опиралась о табурет, свободная правая не без труда протиснулась меж спелых грудей с густо очерченными сосками к животу. Вожделенно закатив глаза, жрица любви, урча, задала ритм приспособлению в форме камертона, заранее вставленному в промежность, заросшую густым каштановым волосом.

Главарь захохотал, стянул штаны, звонко шлёпнул ладонью по широкой оттопыренной заднице. Вынув из зубов проститутки извивавшегося «зелёного змея», он сперва стегнул им точно плёткой выгнутую дугой женскую спину, потом обвил вокруг шеи поверх широкого жёлтого кольца. Всё тщетно. Несмотря на специальное, предложенное проституткой, представление главарю никак не удавалось хоть мало-мальски возбудиться. Тогда он оседлал её.

— В карцер! — озлобленно пролаял громила в досаде на непредвиденную демонстрацию своей мужской слабости.

Дэвид вынужденно наблюдал эту картину откровенного разврата и обрадовался, что не увидит продолжения. Его не занимали черви, копошащиеся в навозе.

За спиной осталось сытое похрюкивание главаря в отдающихся эхом стенах камеры. Дэвида снова волокли по широким изогнутым коридорам космического корабля. Его голова беспорядочно болталась, так как все действия парней сопровождались весьма красноречивыми ударами.

Когда справа и слева поплыли комнаты с дверями, обитыми полосками железа, к процессии подскочил ехидно ухмыляющийся молодчик.

— Куда его?

— В восьмую, — меланхолично прогудел Энчек. — К Эвере. Чтоб не скучал.

— У нас не поскучаешь, — гундосо пробубнил второй сопровождающий. — В лепёшку расшибут.

При этих словах конвойного ехидно ухмыляющийся распахнул дверь, державшуюся на нескольких г-образных петлях, прочистил проделанную для наблюдения щель, заменяющую дверной глазок.

— Да, тут есть, на что посмотреть, — присвистнул он, засовывая ключ в замочную скважину.

— Хгмг, — Дэвид что-то хотел сказать.

— Чего он, — удивился Энчек. — Ну-ка, вытащи.

Рот Дэвиду освободили. Он почувствовал, что может свободно глотать; глотнул, отправив вовнутрь остатки зуба, и с трудом процедил:

— Это не бордель, а какая-то забегаловка. Приходишь развлечься — тебе бока обдирают, а все девки, что Эйга, только и могут, что сами себя тр. ать!

— Так ты к нам за этим? — тупо уставился гундосый, сомкнув большой и указательный пальцы на правой руке.

— Ну, конечно, — подтвердил Дэвид, мысленно ликуя.

— Не слушай его. Врёт, — отрезал Энчек. — Приказ слышал? В карцере Эвера. С ней и развлечётся. Залетай! — Джеффри грубо толкнули в спину.

56. Легенда

Я поднял глаза к небу. Впечатление о зависшей над лесом луне было обманчивым. И не мне, выходцу из этих мест, надо было что-либо объяснять. Со слов отца, в древности люди из нашего местечка сложили легенду, которой объяснялось, почему ни солнце, ни луна никогда не проходили над рощицей, а как бы избегали её. В легенде речь шла о парне и красивой девушке, горячо полюбивших друг друга и уединившихся в лесу. Но недолго длилось их счастье. Мимолётная любовь прошла, а осталась недосказанность. Много раз девушка среди ночи отправлялась к морю, молясь и плача о несправедливости обвинений своего возлюбленного. Всё было напрасно. И тогда она решилась на последний, отчаянный шаг. Девушка вышла из дома в такой поздний час, когда её никто не смог бы заметить, тем более узнать, и отправилась в лес — к далёкому ледяному ключу — хранителю тайн влюблённых сердец. Там, возле заветного ручья росли волшебные цветы. Они цвели исключительно ночью, источая стойкий дурманящий аромат. Поговаривали, что, стоит поднести цветок к груди любимого человека, как он немедленно распознает, что у того на душе — любовь или измена. Сердце девушки замирало, пока она шла одна ночью по лесу меж деревьев, расставивших уродливые мохнатые лапы, среди цепляющихся за платье кустов, под чёрным небом, усыпанным звёздной мозаикой. Но любовь придавала ей силы. К тому же оглядываться назад было ещё более жутко. Не один раз девушке мерещился плеск воды. Тогда она ускоряла шаг. Но ночные звуки обманчивы, обманчивы как сама ночь. И всё же девушка вышла к лесному роднику; вышла и увидела цветы. Она онемела при виде их невиданной красоты. Правду говорили люди, — цветы были волшебные. Покачиваясь на тоненьких стебельках и подняв высоко свои сочные алые соцветия, они смотрели в ночное небо раковинками своих перламутровых глаз-жемчужин. А небо с гордостью смотрело на них — своих поклонников, сознательно променявших предсказуемость света и тепла на изменчивость и непостоянство ночных сумерек. Девушка торопливо нарвала букетик и бросилась прочь из леса. Дорога назад была ещё страшнее, ещё таинственней. Девушка уже не шла — бежала, бежала наугад, не глядя по сторонам, крепко прижимая драгоценный букет к вздымающейсягруди.

Когда вдали показалось едва заметное просветление, она немного успокоилась. «Осталось совсем немного», — сказала себе, выбежала на тропинку и тут же увидела своего возлюбленного. Парень шёл к ней, исступлённо глядя перед собой. Похоже, он её не замечал. Изнывая от чувства вины и томимый в желании раскаяться, молодой человек уже много дней подряд выходил гулять на эту тропинку, и только волей судьбы ни разу не встретился с девушкой, идущей к морю. Но сегодня судьба была более благосклонно настроена, предоставив возможность двум молодым людям побыть наедине.

И тогда девушка протянула своему возлюбленному цветы — символ любви и верности. Они были свежи и так благоухали, точно никогда прежде не росли на земле, а появились в маленьких руках девушки от того сильного, великого чувства, что переполняло до краёв её девичью грудь.

Цветы должны были уловить ответное чувство, и уловили.

Вместо чистой любви или привязанности они натолкнулись на жестокий самообман, проистекающий из самолюбования эгоистичной натуры, уловили надуманность страданий в отсутствие настоящего ответного чувства.

Цветы не были людьми, а потому не могли скрыть правды, целомудренно заботясь о недопущении её страшных последствий.

Как только алые головки цветов коснулись руки внешне влюблённого парня, маленькие лесные волшебники едва слышно зазвенели колокольчиками своих ресниц-тычинок, брызнули росой — слезами своего разочарования — их лепестки опали, завяли, засохли.

Ужас объял девушку при виде погибших цветов. Она не верила своим глазам. С громкими рыданиями девушка бросилась в лес. Парень последовал за ней. Оберегая свою любовь (которая на самом деле относилась отнюдь не к девушке, а к себе самому), он частично не отдавал себе отчёта в предпринимаемых действиях. Следя за страстно любящим его созданием, он нередко становился жестоким и бессердечным, Вот и сейчас он словно тень последовал за девушкой безо всякой причины, не понимая того, что творится в её оскорблённой душе.

Их рассудила ночь. Молодые люди не вернулись из леса. Наутро их искали, но тщетно. Лес хранил молчание. Прошло несколько дней, и наблюдательные люди заметили, что ни солнце, ни луна больше не зависают подолгу над рощей, не освещают её тайных уголков, а обходят стороной.

Вот и связали это событие с исчезновением несчастных влюблённых. Прошло время. Имена парня и девушки стёрлись из памяти за давностью лет. История переросла в легенду, учащую молодых людей не поступать опрометчиво, не причинять страдания своим любимым, не жить в мире иллюзий.

— Поучительная история, — сказал я вслух, когда пение соловья возобновилось. — Однако пора!

Я с лёгкостью перемахнул через забор, и не спеша подошёл к высокой старой ели. Когда-то здесь были прилажены качели, две маленькие обтёсанные досточки на упругих канатиках. Теперь качелей нет, да и ель постарела. Ей есть, что рассказать, но она молчит, молчит, как и все остальные деревья из-за того, что просто-напросто не имеет дара речи. Я прикоснулся щекой к прохладной колючей коре. Там, внутри была жизнь. Там что-то происходило, что-то изменялось, и все эти преобразования шли тайно, внутри, неприметно для человеческого глаза, которому хочется всё увидеть, во все тайны проникнуть.

Я вздохнул, вытащил из кармана белый платок и обвязал одну из свисающих нижних веток, решив, что будет ориентир при возвращении; с какой-то странной грустью посмотрел на тёмные окна дома своих родителей и двинулся прямо в лес, не глядя по сторонам, подгоняемый пением соловья и предчувствиями, которые эти трели порождали в моём сердце.

57. Эвера

Дверь за спиной обнаружила присутствие ржавого железа, заскрежетав сразу на несколько ладов.

При тусклом тлеющем свете ртутной лампы Дэвид огляделся. Это была железная клетка. Но цельная. В ней отсутствовали металлические прутья. В дальнем углу карцера на разноцветно размалёванной подстилке полулежала молодая женщина, обнажив себя до пояса. Она посмотрела на Дэвида оценивающим взглядом. Заметив что его руки связаны, промурлыкала:

— Иди ко мне скорее. Развяжу.

Приблизившись, космодесантник смог более детально рассмотреть женщину. «Ничего так», — мысленно оценил он, опускаясь на пол и протягивая её руки. Вскоре он их развёл. Тугая верёвка больно натёрла запястья, но это был сущий пустяк по сравнению с тем, что ждало его впереди. И он решил разузнать у этой наказанной проститутки, что, собственно, может его ожидать.

— У меня всё болит, — пожаловалась та, заёрзав по немного сбившейся подстилке. — Всё кобель Эуф.

— Главарь, что ли? — желая уточнить, спросил Дэвид.

Она торопливо кивнула. «Видимо, на её молодом теле не один десяток ушибов», — прикинул Дэвид, наблюдая за частыми растираниями живота и бёдер. Неожиданно вспомнив Эуфа, он задал вопрос, и с удовлетворением узнал, что именно от её длинных ногтей у главаря борделя шрамы на физиономии.

— Не привыкла к такому обращению, — прошептала она, протягивая руки к Дэвиду. — Я всё слышала, — шёпот стал более мягким, грудным. — Ты пришёл сюда за этим. Она сделала выразительный знак губами.

Дэвиду стало неприятно. Все сказанные им слова оборачивались против него. Мало ли каких болезней можно нахвататься от этой жрицы… Он хотел отползти в сторону, как вдруг вспомнил рявкающего Эуфа и его змеиное шипение: «Он умрёт!» Дэвид не мог умереть. Ради спасения землян, ради Лейзы, ради всех остальных, кто ещё нуждался и нуждается в его помощи и защите. Он дал обещание апостолам и теперь в ответе перед самим собой.

Слепо повинуясь логике, Дэвид закрыл глаза, погружаясь в страстные объятья опытной проститутки.

Зато, проснувшись, он знал уже очень много. Ночь была бурная и длинная, и Дэвид изредка задавал не относящиеся к сексу вопросы, на которые Эвера отвечала, правда, без особой охоты.

Космодесантник узнал, что очутился в центре клана космических мафиози, и что здесь их пункт развлечения. Они относились к чересчур мерзкой ораве, царившей на трёх планетах Голубой звезды (так они называли своё солнце) и десяти спутниках.

Вся эта свиная возня началась десять лет назад, когда самодовольной голыдьбе посчастливилось захватить власть. Теперь учёные советы работали на них, а несогласные были брошены в концлагеря. Все бывшие начальники и руководители, не ожидавшие тотального крушения империи, отошли в мир иной; часть из них была сожжена.

Дэвида теперь везли в концлагерь пленников, взятых с других планет. И завтра (то есть, уже сегодня) он может ждать нового вызова в камеру Эуфа, подрабатывающего на развязывании языков пилотов с захваченных кораблей.

Эти сведения Дэвид впоследствии собирал воедино и, наконец-то, собрал, отсеяв ненужные вымыслы. Вскоре, как и говорила Эвера, его снова вывели на допрос к главарю борделя.

При выходе на утреннюю прогулку по коридорам, Дэвид позволил связать руки себе за спиной, но от вонючего кляпа наотрез отказался. В ответ на это надсмотрщик, по всей видимости, подсматривавший за ними в щель, вякнул что-то гнусное и неразборчивое. Энчек с гундосым заржали, но удовлетворили просьбу нашего героя. Насколько он понял, Эвера здесь была в цене.

Энчек ввёл Дэвида в камеру пыток. Эуф на сей раз восседал на своём личном табурете как король на именинах, и ковырял древесной щепкой в угловатых лошадиных зубах. Рожа его была отвратительнее вчерашнего, на ней изредка отражалась усталость от полуночных вожделений. Главарь расплывчатым взглядом исподлобья посмотрел на Дэвида, занятый важным и серьёзным делом, и недовольный тем, что его отвлекли.

— Говорить будешь? — осоловело прожевал он вопрос, а с ним и извлечённый из расселины между зубами кусок мяса.

— Да.

Эуф как-то сразу подобрел, облегчённо мотнул головой.

Дэвид посмотрел на загаженный потолок, в углу над дверью мелкой сеткой свисала паутина. Неприятное зрелище.

Главарь поднял с пола бесполезно валяющийся распылитель с тошнотворной смесью, размахнулся и со всего маху швырнул его в Энчека.

Космодесантник невольно вздрогнул, поражённый подобной выходкой.

Энчек, очевидно, слишком долго соображал, что надо делать: ловить флакон или исчезать за дверью. Поэтому он не сделал ни того, ни другого, получив в конечном счёте распылителем по лбу.

Он озадаченно хмыкнул, дотрагиваясь до ссадины, в то время как Эуф гулко загоготал, прорежая хохот грубой бранью.

— Болван, — подытожил он, откидывая в сторону зубочистку.

Потом повернулся к Дэвиду.

— Говори, — соблаговолил он тоном если не короля, то, как минимум, какого-нибудь главнокомандующего.

— Я попал в ваш бордель, потому что хотел попасть в бордель, — сочинил каламбур Дэвид. — Связное устройство принадлежит мне, а я той цивилизации.

— Где она? — было похоже, что Эуф хочет заарканить Дэвида этим вопросом.

— Довольно далеко отсюда, — не стал уточнять он. — Но оказался я здесь по чистой случайности.

Он перевёл дыхание, посмотрел на громилу.

Главарь разминал пальцы, звонко и умиротворённо похрустывая ими.

Дэвид продолжал.

— Две недели назад у нас упал звездолёт. Была нарушена связь, поэтому о падении мне сообщили лишь вчера. Какие же сведения от меня требуются, даже не представляю.

Главарь почесал затылок. Он был сбит с толку таким неожиданным поворотом.

— А он где? — неожиданно икнул он.

— Кто «он»?

— Будто не знаешь, — зло процедил он. — Твой космоплан.

— Он основан на несколько иных физических законах, — неопределённо сказал Дэвид, — и в данный момент растворён в пространстве.

Этого не следовало говорить.

Главарь выпучил глаза, вскочил с табурета, схватил Дэвида за горло.

— Что врёшь! — прохрипел он. — Что врёшь, скотина!

Он оттолкнул Дэвида от себя. Потом вдруг расхохотался.

— Так ты говоришь, тебе к нам захотелось? — улюлюкнул Эуф. — Так тебя сейчас обслужат по высшему классу.

Главарь нажал ногой скрытую под напольным покрытием кнопку срочного вызова.

Вбежали трое молодцов, в одном из которых Дэвид узнал Эрзи.

— Слушаем, сэр, — дружно рявкнули они, удивившись, что их боссу ничего не угрожает.

— Приведите-ка девочек для этого кисыньки, — мерзко гукнул он.

— Сколько?

— Всех. Кроме Эверы, разумеется. Она моя.

Он помолчал, потом снова нажал кнопку. В дверях возник Энчек. Жестом Эуф подозвал его к себе, о чём-то тихо спросил.

Получив утвердительный ответ, главарь побагровел.

— Пп-ро-вёл ночь страсти! — взбешённо заревел он, вскочил и стал метаться по камере как разъярённый вепрь, сшибая всё на своём пути. Схватив табуретку, он разбил её о стену. Прислуга поспешила ретироваться, отступая к дверям. Дэвид тоже непроизвольно попятился. В ярости Эуф был страшен.

— Нет уж, подожди, — увидев отступление гостя, Эуф схватил его за грудки, притянул к себе так, что у Дэвида захрустели кости. — Ну чем ты лучше меня? Ты видишь, как она меня отделала? Я хотел поделиться с тобой этой раскраской. Так нет же, она спрятала свои коготки. Выбрать тебя, полное ничтожество… Да ещё провести с тобой ночь. И получается, что я словно сваха сам положил её под тебя. Нет! — он дико заорал.

— Ну, уж нет, вам не удастся поиздеваться надо мной! Девочек сюда быстро, — скомандовал он, тяжело дыша, и подмигнул, — из особого сектора.

— Есть.

Главарь протянул ему стакан с жидкостью.

— Выпей-ка, это тебя успокоит.

Дэвид выпил. Вкус был приятный. Он стал смотреть вперед себя в поиске темы, на которую можно отвлечься. Как и во всех трудных ситуациях, ему это не удавалось. Когда он вдруг вспомнил про космическую базу, что до сих пор висит над Лагурой, дверь разъехалась и из неё одна за другой вплыли двадцать проституток. Он не увидел лиц, — они вошли спиной к нему, обнажённые до пояса — крупные женщины с покатыми плечами и тяжёлыми ягодицами. Медленно, проходя боком, они распределились вдоль стен.

— Девочки, лапыньки, — прохрюкал главарь, самолично связывая руки Дэвида у него за спиной. — Покажите нашему гостю всё, на что способны. Мы вас оставим наедине. И не вздумайте упорствовать. Камера находится под наблюдением. Более того, уже началась прямая трансляция на Содружество Голубой звезды. Так что не разочаруйте меня и зрителей. Телешоу стоит бешеных денег, — и чуть слышно добавил: — Не подчинившиеся будут разложены на элементы в деструкторе корабля по окончании программы. Ясно?

Плечи женщин вздрогнули, головы покорно наклонились.

— Ну вот и славнёхонько. Эх, не завидую я тебе парень, — вздохнул Эуф, — но закон есть закон. Надеюсь, твоя смерть будет быстрая.

— Товарищи, — громко начал он. — Вам представляется выступление представителя враждебной цивилизации. Встречайте. Насколько вы помните, победителя наших телешоу ждёт награда — недельное проживание в Главном замке страны и свобода. Враги должны нас бояться. Пусть победит тот, кто дольше всех продержится. Делайте ставки. Покупайте билеты. Это программа «Эуф на страже рубежей Голубой звезды».

Дверь распахнулась. За ней исчезли стражники и главарь. Когда стенки камеры пыток сомкнулись, женщины развернулись как по команде. Похоже, все их движения были строго отрепетированы. На Дэвида были обращены красивые женские, даже почти девичьи лица: волосы, стянутые в две косички, вздёрнутые носики, веснушки. Дэвид скользил взглядом сверху вниз. На шее каждой из двадцати он обнаружил то же широкое жёлтое кольцо, что видел днём ранее на Эйге. Груди у всех были одинаковыми, до пупка (хотя пупков-то как раз и не было). А ниже Дэвид предполагал обнаружить приметы входа в женское лоно. Но не тут-то было. Полное отсутствие волос над раздвинутыми ногами — ещё было полбеды. У всех «женщин», собранных в этой комнате, в наличие имелись детородные органы, — это были те самые гигантские зелёные фаллосы, один из которых накануне принесла в зубах Эйга. Но то была игрушка, а эти казались живыми и в состоянии полной готовности.

— Господи, что же это такое, — в панике прошептал наш герой.

Они подошли все сразу, прорезиненные желейные стволы упёрлись в тело. Мгновение спустя с него сорвали одежду. Из-за спины показались несколько пар рук с цепкими пальцами. Руки обхватили Джеффри, зажали в тиски, сдавили горло. Жрицы поочерёдно подходили к нему, больно хлестая мужское достоинство Дэвида, которое сникало под беспощадными ударами «зелёных змеев». Эуф не даром позаботился об успокоительном средстве. Джеффри не мог даже пошевелиться. «Представительницы неведомой цивилизации, гермафродиты или андрогины для удовлетворения извращённых фантазий. А, может, и то, и другое, и третье одновременно, какая разница. Они просто разорвут меня», — думал он. Оставшись абсолютно голым наедине с этими монстрами, он почувствовал в висках своё собственное сердцебиение.

58. Продолжение воспоминаний Стива

Лесные расстояния на деле оказались длиннее, чем я предполагал; то ли темнота была слишком густой для чрезмерно быстрой ходьбы, то ли я никогда не заходил в эту часть рощи, не знаю, — трудно сказать. По-моему, причиной всему стала необычность ситуации, что, подстёгивая, звала меня к цели. Интересно, какие мысли может вызвать такая картина: молодой человек лет двадцати, едва вернувшийся на родину, идёт в лес в два часа ночи на пение соловья, да ещё с яблоком в руке? Я думаю, не стоит даже объяснять, как это называется. Но повторяю, я был в здравом уме, хотя действовал, будто под гипнозом. Если бы моя психика могла столь быстро расшатываться, я не был бы врачом. Между тем голос соловья звучал всё ближе и ближе. Только теперь он стал отдаваться эхом. Вокруг находилось вдоволь старых деревьев, и каждое пустое дупло радо было вторить мелодиям певчей птицы.

Я уже начал подумывать о том, что, возможно, сам иду, ведомый эхом, а не реальным пением, когда передо мной вдруг расступились деревья, пропуская меня на маленькую поляну в форме разорванного кольца. Хоть полянка была крошечная, но, не смотря на свои размеры, она не могла не привлечь моего внимания, так как была не пуста.

По ту сторону поляны ветви деревьев образовывали подобие шатра. Рядом с ним прямо на траве сидела девушка. На её чудесной головке сиял венок из алых цветов необычайной красоты, волосы, умело стянутые заколкой-ящеркой цвета малахита, были черны как ночь, а бездонные глаза полны печали. Видение было на удивление сказочным. Цветы венка точно нимб покрывали образ божества, снизошедшего до сует мирских, а узкий поясок обвивал змейкой миниатюрную фигурку. Картину дополнял сидевший на соседнем дереве соловей, щедро одаривающий хозяйку своей песней. Быть может, он признавался ей в любви. Не исключено. Ничто не могло соперничать с красотой маленькой богини. Вот она томно склонила головку на плечико и закрыла глаза. В тот же миг я широко шагнул из скрывавшей меня темноты на поляну. Не успел я ещё как следует укрепиться на ногах, как соловей замолчал, недоверчиво косясь в мою сторону. Конечно, его можно было понять. Ещё бы! Ночь. Тишина. Идиллия. И вдруг появляется лохматое существо с горящими глазами (а они у меня в буквальном смысле горели), дрожащими губами, да ещё с этим яблочком.

Девушка медленно открыла глаза и посмотрела в мою сторону. Её внимательный и вместе с тем размытый взгляд туманно-карих глаз, глубоких, нежных, притягивающих. Соловей молчал и тоже смотрел на меня. И тут я решил действовать. «Хватит стоять», — мысленно приказал я себе, и, сделав четыре десятка шагов, подошёл к девушке, опустился перед ней на одно колено и протянул ей яблоко. Лицо прекрасного создания даже не шелохнулось. Она лишь протянула руку, взяла предложенное яблоко и прижала его к груди. Яблоко было точь в точь под цвет её розового платья.

Что было после этого, не помню: то ли я спал, то ли бредил, то ли то и другое, вместе взятое; не вижу разницы, был я опьянён, усыплён или отравлен. Моя память умалчивает дальнейшие события этой ночи. Со слов матери я знаю точно лишь одно: меня нашли ранним утром возле старой ели. В моей руке был крепко зажат белый платок, а из-за пазухи на тонкой серебряной цепочке свисал, почти касаясь земли, небольшой крестик. Я дышал слишком тихо для здорового человека, лоб был немного холодней, чем полагается в раннее июньское утро, зато на левой руке, на безымянном пальце поблёскивало золотое колечко удивительной красоты.

Вот так оно и бывает в жизни. Поначалу всё идёт обыденно, размеренно, монотонно; копятся впечатления, вырисовываются сюжетные линии, а потом вдруг, — хлоп, приехали. И уже никому не докажешь, что всё так и было. Как говорится, поезд ушёл, и отзвенели рельсы.

Мои родитель долго не могли взять в толк, где и каким образом их любимый сын успел обручиться. И с кем? Подобных колец, равно как и крестиков, в городке не существовало. На этот счёт быстро навели справки. Больше всех сетовала мама. Когда касались причины её тревог, пожилая женщина неизменно ссылалась на тот факт, что, мол, не знает, кому быть её невесткой. Но всё это были одни отговорки. Будучи человеком, много повидавшим за свою жизнь, мама сердцем чувствовала, что не всё в этой истории чисто. Единственным, пожалуй, что её успокаивало, был небольшой крестик, дарованный мне впридачу к кольцу. Значит девушка верующая, а оттого, быть может, всё обойдётся.

Устав отвечать на продливавшиеся изо дня в день бесконечные распросы друзей, встреча с которыми была немного отложена по причине событий первого дня, и позёвывая от скуки, я решил, наконец, навестить мистера Хопкинса, местного ветеринара. Как-никак, коллега. Его дом находился совсем недалеко, на соседней улице.

Добродушный старик Хопкинс встретил меня у изгороди, — он только-только закончил полив грядок. Мы обменялись любезностями. Затем я представился, доложив заодно о роде предполагаемых занятий. Ветеринар, услышав, что я будущий врач с сожалением покачал головой. После минутного молчания он сказал, почёсывая затылок:

— Даже не знаю, молодой человек, что вам посоветовать. По сути, здесь гиблое место для таких специалистов, как вы. Ну, лошади, свиньи — те ещё кое-как болеют, а люди нет. Не знаю, кого и благодарить за это. Благодатная земля. Когда я сюда приехал, у меня была подагра. Вы не поверите, но сейчас я здоров как бык. А у иных приезжих заболевания были и того серьёзнее.

— Иначе говоря, вы считаете, что мне не суждено найти здесь работу по специальности, — без обиняков спросил я.

— Разумеется, не удастся, — отвечал ветеринар.

При этих словах густая сеть морщин обозначилась на его высоком лбу.

— А в соседних посёлках, — не унимался я.

— Нет, и там всё в полном порядке.

— Так что же мне делать? — с горечью в голосе произнёс я.

Предсказания Альфреда, похоже, начинали сбываться. Но если дело дойдёт до обратного билета на поезд… Но нет! Я взглянул на кольцо.

Ветеринал поймал направление моего взгляда.

— Позвольте, — тихо сказал он и протянул руку.

Я снял кольцо с пальца — впервые за прошедшие три дня — и положил на его большую сухую ладонь. И тут произошло чудо. Золотого блеска у колечка не стало. С лпадони Хопкинса на меня смотрело кольцо из самого простого и дешёвого металла.

Я был разочарован. А хозяин дома, как оказалось, наоборот. Он многозначительно хмыкнул, взял мою руку, и снова надел кольцо на безымянный палец. Как только металлический ободок обвил его, кольцо снова засияло золотистым блеском.

Ветеринар засуетился, попросил подождать и исчез в доме. Минуты через две он снова возник передо мной. На его ногах красовались лёгкие сапоги, а на плечи была накинута старая кожанка.

— Нам надо поговорить, — загадочно произнёс он и направился в сторону моря.

Я догнал его и пошёл рядом. Мы обогнули лесную чащу в том самом месте, где открывалось удачное обозрение морского побережья. Я остановился. Ветеринар тоже. Ничто в его облике не напоминало того добродушного толстяка, который меньше четверти часа назад приветствовал меня с другой стороны ограды. Теперь передо мной был сутулый старик с седыми кудрями и маленькими проницательными глазками. Он смотрел в мою сторону, но не прямо, а поверх меня. По крайней мере, мне так казалось.

Я терпеливо ждал объяснений. Все выше описанные конспиративные выходки выжившего из ума старика были просто смешны. И вот он заговорил.

— Извини, мой молодой друг, что пришлось оторвать твоё драгоценное время на совершённую нами прогулку. Определённо, в твоих глазах всё это — сущая нелепица. Но то, что я тебе сейчас скажу… — он подошёл ближе и прошептал, — этого никто не должен слышать, а тем более знать.

Я часто заморгал, решительно не понимая, о чём идёт речь. Старик, увидев такую реакцию на свои слова, ничего не ответил, лишь покачал головой.

— Думаю, никто не сможет рассказать тебе того, что изместно мне. Да и я, по правде говоря, не должен этого делать. Но мне искренне жаль тебя, жаль как сына, попавшего в беду, и я при всех запретах и обетах молчания, так и быть, поступлюсь своим честным словом во имя спасения людей этого райского уголка.

Хопкинс взмахнул рукой из стороны в сторону, словно она затекла, затем продолжал:

— Итак, сын мой, ты женился на прекрасной девушке, не так ли?

Я кивнул.

— У неё волосы как чёрный бархат, ножки стройны, глаза кари, а походка величественна.

Я вздохнул.

— Так, так. На ней розовое платье, тонкий поясок и алый венок из волшебных глаурий?

Я отёр вспотевшее лицо.

— Да, — произнёс горячо и взволнованно. — Но откуда, — я запнулся, — помилуйте, сударь, откуда вам всё это доподлинно известно.

— Я её отец.

59. Чудесное спасение Дэвида

— Пустите меня! Пустите меня туда! — Эвера переполошила своими криками весь корабль.

Ключ в невидимом замке повернулся, скобы разогнулись, и на пороге появился надсмотрщик с тупым выражением на физиономии. Эвера воспользовалась его тугодумством. «Эти ослы привыкли видеть во мне хозяйку станции, несмотря на все старания Эуфа», — она непроизвольно улыбнулась и с проворством кошки выскочила за дверь, закрыв её на ключ, но уже снаружи.

Надсмотрщик остался в камере, и Эверу это ничуть не беспокоило. Мимо многочисленных дверей по обе стороны коридора она летела по направлению к камере пыток. Эвера знала, что за каждой дверью притаилось живое существо (не обязательно человекоподобное), в ожидании своего часа, — здесь вчерашний насильник сам становился объектом насилия. Оргии между существами с разных планет щедро оплачивались хозяевами.

Однако для самых непокорных «гостей» у Эуфа была припасена любимая шутка. В этих вопросах фантазии ему было не занимать. Эуф был прирождённым главарём ни чего-нибудь, а борделя, и ни какого-то там, середняцкого, а высшего класса, прославившегося на десятки тысяч парсеков в округе. Сначала в камеру вводят заключённого со связанными за спиной руками, затем приглашают туда их, «дам с уклоном», а потом… «Дэвид, заявивший о своём желании развлечься, сам себе надел петлю на шею», — подытожила Эвера, набирая комбинацию цифр на кодовом замке камеры пыток.

Створки разъехались. Словно свирепствующая кобра, Эвера ворвалась в камеру пыток, по смене световых полос на стенах догадалась о ведущейся телевизионной трансляции. Действовать надо было быстро. Одним лёгким движением руки Эвера прервала обещавшее быть столь интересным выступление и остолбенела. Яркий дневной свет падал сверху на два десятка обнажённых женских тел, сгрудившихся посреди камеры. Жрицы любви наседали на Дэвида со всех сторон. Ниже пояса каждой болталось по зелёному извивающемуся змею. В свете ламп стволы-лианы лоснились от напряжения.

— Это же противозаконно, — возмущённо закричала Эвера. — Однополые сношения запрещены. «Так вот он, секретный проект биологов», — ужаснулась она. — «Выходит, им удалось-таки вырастить белковую массу, не вызывающую реакции отторжения, и теперь производство органов поставлено на поток. Можно себе представить, сколь изощрённые пытки ожидают теперь жителей космического корабля-борделя. Да спустя месяц-полтора здесь вообще в живых никого не останется. Хозяева, регулярно выступавшие с требованием к борделю о производстве свежих извращений, не успокоятся, пока его обитатели не будут расчленены все разом или по отдельности».

Нанося точные удары в район шейных позвонков, чуть ниже кольца, Эвера упорно пробиралась к Дэвиду. Путаны, запрограммированные на уважение к хозяевам борделя не оказывали ни малейшего сопротивления. «Хорошо ещё, что они не успели внести изменения в программу компьютера. Не то я бы разделила участь Дэвида», — чётко осознала Эвера. Оторвав от его спины грузную даму, выполнявшую функцию присоски, она первый раз позволила себе перевести дыхание. «Слава богу, самое страшное для мальчика ещё не началось», — мысленно порадовалась она, пинками выпроваживая за дверь команду из особого сектора.

Дэвид с трудом держался на ногах; Эвера стояла перед ним, когда в коридоре послышались осатанелые вопли приближающегося Эуфа.

— Успокойся, — нежно сказала Эвера, гладя плечо Дэвида. — Всё позади. Я знаю, как это… омерзительно.

При помощи зубов она развязала его руки.

— Я м-могу отсюда вырваться? — спросил Дэвид, едва выговаривая слова.

— Нет, коротко и ясно ответила Эвера. — Отсюда вырваться невозможно. Эуф хотел тебя прикончить, но этому не бывать.

— А что будет?

— Всё будет хорошо, — ласково шепнула она. — Хо-ро-шо.

Пол камеры дрогнул. Космический корабль шёл на посадку в строго отведённом для него месте в зоне концлагеря N2, размещённом на Эппре — одном из спутников пятой планеты системы Голубой звезды.

60. Стив Беркут и бессмертие

После невероятной встречи с отцом Юджелы — так, как выяснилось, звали мою невесту — наши встречи с прекрасной незнакомкой стали регулярны. То ли отец посодействовал, то ли время пришло, — но не далее чем через два дня она сама пришла в дом моих родителей, представилась и объявила о нашем обдуманном решении жить отдельно. Очарованная обаянием Юджелы, мама сразу согласилась, присоветовав уютное гнёздышко. Мы поселились на отшибе, у самого моря в домике без особых удобств, но я и этому был чрезмерно рад. Каждая очередная ночь для нас становилась божественным откровением, в результате чего я, ранее не искушённый в любовных делах, приобрёл определённые навыки. Но, не смотря на моё усердие, Юджина день ото дня становилась всё раздражительнее, — её, казалось, больше не радовали долгие вечерние прогулки вдоль побережья и ночи в пылу страсти, проводимые на чистом энтузиазме. Она всё чаще отказывалась от длительного пребывания в семейном кругу, уходила надолго то к отцу, то к лесному роднику. Я, честно говоря, уже не знал, как увлечь жену-красавицу, чем разнообразить наши отношения. Казалось, мы всё перепробовали, но Юджина будучи в постели гибкой как кошка и ненасытной, всё время оставалась неудовлетворённой. В результате я устал совершать подвиги на интимном фронте и всерьёз занялся наукой, — благо, длительное отсутствие жены способствовало этому. Так оказалось, что к тридцати годам я не был ни врачом, ни волшебником, но стал учёным, изучающим тонкие структуры. И вот однажды в один из поздних вечеров, когда я как обычно работал за свом письменным столом, в моё окно постучали. На улице шёл дождь, и капюшон скрывал лицо незнакомца. Я из тех людей, которые не любят подолгу взвешивать все «за» и «против», соразмеряя убытки и выгоды; а потому без излишних церемоний отодвинул щеколду и распахнул дверь. Странник вошёл, даже не поблагодарив меня за расторопность. Помнится, это меня немного обидело. Ведь, что ни говорите, я мог продержать незванного гостя у дверей любое время, и при этом оставался бы правым; мог в конце концов вообще не расслышать стук за раскатами грома и далёкими вспышками молний.

— Между тем вошедший высокий человек оказался странствующим монахом. Он доверительно прямо с порога открыл мне, что на меня и моих потомков возложена «великая миссия спасения» (это были его слова), что подобные мне люди уже расставлены по Мирне, и лишь благодаря им жизнь на планете ещё продолжается. Как учёный, я не мог поверить в эту болтовню, и сразу же занёс монаха в разряд сумасшедших. В то далёкое время, я ничуть не задумывался, прикрепляя ярлыки к непонравившимся людям. Очередная бирка имела название — умалишённый. Монах по моему виду понял, что его речи звучат малоубедительно. Тогда он знаком пригласил меня выйти за собой на улицу, прихватив плащ. Я молча повиновался. Видишь ли, от сумасшедших можно ожидать чего угодно, оттого лучше их излишне не раздражать. Я последовал за монахом, который поджидал меня на улице. Опять же знаком он указал мне то место, куда мне следовало отойти. Я снова исполнил приказание. Тогда монах извлёк из-за пазухи кисет, скинул мешающий обозрению капюшон, на мгновение повернулся в мою сторону, а затем сильным броском метнул кисет на крышу моего дома. В мгновение ока дом окружили языки пламени, вырывающиеся откуда-то из-под земли, и вскоре от моего жилища не осталось и следа. По освобождённой земле немедленно побежали ручьи. Монах подошёл ко мне. Я стоял как вкопанный с лицом белее мела. Там, внутри дома остались труды, работы, весь смысл моей жизни. Но монаха, похоже, заботило совсем иное. При вспышках молний проявились черты его лица, омытые дождём. Монах подошёл вплотную ко мне, поклонился и изрёк:

— Теперь я готов с вами говорить.

Это было поистине великодушно. Человек (я имею в виду себя) остался без крова, без пищи, без средств; да что об этом рассуждать, — без всего, включая одежду. Думаю, что гневные огоньки, сверкавшие в моих глазах, были похлеще молний, гнездившихся на небе.

Монах предупредил готовящийся взрыв.

— Не делайте повторных ошибок. Вас избрал Совет, и я наделён высшими полномочиями.

— Но кто вам дал эти полномочия?! — взбешённо рявкнул я.

— С вашего позволения я не стану называть их имена, — отрезал странствующий монах.

Продолжать спор было бессмысленно. Сама погода не подходила для этого. Вода попадала в рот с поразительной лёгкостью. Мой плащ уже насквозь промочился, и весь я начинал зябнуть. Это дождевое нашествие напоминало всемирный потоп. Вокруг нас была одна вода: на земле и на небе, и в промежутке между ними. Я и монах находились явно не на своём месте, и увесистые капли, падающие на наши головы, постоянно напоминали об этом. Моё молчание прекратилось, как только я понял, что промок до нитки и дальше мокнуть уже некуда. Монаху же, как видно, было всё равно. Он казался выкованным из железа.

— Что я должен сделать? — прохрипел я не своим голосом.

— Что? — переспросил монах. — Ах, да. Сущий пустяк, право, — он оскалился в улыбке. — Вы должны, — он сделал ударение на слове «должны», — Вы должны, — повторил он, поднимая вверх указательный палец.

Я весь напрягся, предчувствуя, что вот сейчас прозвучит он, мой приговор, который пригвоздит меня к какому-нибудь кресту в назидание прочим богоотступникам. Нечего сказать, докатился…

— Вы должны жить вечно!

Монах сверкнул глазами одновременно с новой вспышкой молнии.

Мой язык прилип к нёбу. Мне вечная жизнь? Это что, подарок, подаяние?! Спасибо, премного благодарю. Но не нуждаюсь, ясно? Не хочу, не буду! Раньше жил хорошо, спокойно, тихо, мирно, никого не трогал.

И тут я услышал внутренний голос.

— Дурак! — убеждённо произнёс он. — Стопроцентный кретин. Тебя что, четвертуют, безмозглый ты осёл? Тебе помогают взойти на пьедестал, а ты туда же, — цену набиваешь. Да ведь ни одна награда в мире не сравнится с таким подарком!

И я, послушавшись, поверил. Внутренний голос редко просыпался, но если это происходило, то он не успокаивался до тех пор, пока во мне не иссякали силы на мысленную борьбу с ним. Да, он знал толк в жизни, мой внутренний голос. Вот и сейчас он полностью меня убедил.

— Я вижу, что вы согласны, — сказал в тот же миг монах, — наконец-то наш учёный друг образумился.

— Так вы в курсе, что я учёный? А как же мои труды, бумаги, работы?

— Оставьте в покое сгоревшую рухлядь. Она и раньше была ни для чего не пригодна. Теперь её просто не стало, — так одной проблемой меньше. Не удивляйтесь моим речам. Свет и без того излишне наводнён учёными бреднями.

Я что-то возразил на счёт прогресса.

— Полноте, — улыбнулся монах, — вы сами в это не верите. Так что не стоит продолжать. Если же вы в самом деле видите что-либо разумное за этим термином, то не меня, а вас следовало бы занести в разряд сумасшедших.

Он рассмеялся, увидев, какое действие возымели на меня его слова.

— Но моя жена…

— Вы её больше не увидите.

— Я построю новый дом, и она вернётся, — с надеждой сказал я.

— Не припомню, чтобы вы так волновались прежде, — рассудительно произнёс монах, и добавил: — Дело в том, что осталось слишком мало времени. Быть может, вам неизвестно, но уже двадцать лет длится противостояние между Мирной и Коалицией. И мы терпим поражение за поражением. Все ключевые посты в правительствах государств давно заняты лояльными захватчикам лицами, которые не предпринимают ни малейшего улилия во спасение цивилизации: десятки граждан ежесекундно выкрадываются агентами засланных коскоров-разведчиков, внешне замаскированных под секретные военные разработки. В прессе же, напротив, прослеживается мысль о неоправданно мощном развитии писателями-фантастами идеи всемирного порабощения, где бредни с «летающими блюдцами» ставят в один ряд с прочими порождениями воспалённого человеческого разума.

— Но в это невозможно поверить сколь-нибудь образованному человеку?

— Да? — с ехидцей переспросил монах. — Ну, так вот. После получения вами бессмертия пройдёт совсем немного времени, и вы будете думать иначе. Скажу больше. Вам на роду написано стать одним из последних мирнян, ради будущего поступившим на службу к врагу.

— Чтобы я стал предателем? Никогда!

— Во имя спасения мира любые действия хороши. И вы о нашем разговоре ещё вспомните. На этом прощайте.

Монах замолчал, поклонился, перекрестил меня и исчез.

61. Концлагерь № 2 на Эппре

Невысокие полусгнившие бараки, бесконечные ряды деревянных, изъеденных клопами полок и душный, нестерпимый смрад коптилок, покрытых слоем чёрной, растрескавшейся по краям сажи, создавали образ концлагеря N2. Всё здесь было как в стародавние времена: непосильные каторжные работы, издевательства надсмотрщиков, антисанитарные условия. Но в отличие от остальных похожих на этот концлагерей, здесь не значилось ни одного местного жителя. Все пленники являлись пришельцами, представителями разных цивилизаций, и один был непохож на другого. Без надежды спастись, без возможности возвратиться на родину; Дэвид стал одним из них.

Космолёт, принадлежавший космическому борделю, приземлился прямо на территории концлагеря. Таковы были правила. Их выполняли, но слепо, повинуясь, словно только что родившиеся, появившиеся из чрева матери на свет божий щенята; их не чтили, в них не верили, но ещё выполняли за неимением другого, из-за отсутствия альтернативы.

Дэвиду было не ясно, как может существовать в космосе среди множества обитаемых миров горстка извращенцев, ставшая паразитирующим червём в лице государства. Но, очутившись внутри концлагеря, он это даже не понял, — прочувствовал, и не на чужой, а на своей собственной шкуре. Всё здесь держалось на жестокости и грубой силе.

— Пошли прочь!

Два человека с немного сплюснутыми лицами, далеко посажеными глазами и близкими по значению номерами на рукавах шарахнулись в сторону. Мимо них, бряцая свисающими ремнями, с утробным шумом пронеслось подобие катафалки.

Джеффри подвели к строению в форме ротонды. На ступенях лестницы стояли два охранника. Обменявшись рукопожатиями с конвойными, один из них распахнул перед Дэвидом массивную деревянную дверь. После яркого дневного света, глаза вошедших людей некоторое время привыкали к скудному освещению комнаты. На высокой скамье за столом сидел человек с голыми волосатыми ногами и делал пометки в бухгалтерской книге. Приветствуя посетителей, он отложил книгу и поднялся. Управляющий оказался крупного, даже немного грузного телосложения, на вид ему было лет пятьдесят.

— Ещё один? — спросил он, глядя в сторону Дэвида с какой-то затаённой тупой грустью навязчивого однообразия.

Сопровождающие кивнули.

— Не понимаю, почему Эуф зачастил к нам, — пожал плечами Экурт, управляющий лагеря. — Отказывается от такого хорошего материала. Ему что, деньги больше не нужны?

— Это особый пассажир, — нехотя ответил Эрзи. — Он участвовал в шоу.

— И остался в живых? Нет, ребята, вы явно не в своём уме. Доставлять сюда животное, наплевавшее вам в лицо.

Он приблизился к Дэвиду, поднёс мозолистые ладони к его лицу.

— Раскрой рот.

Дэвид повиновался.

— Позже отрежем ему язык, чтоб лишнего не болтал, — сказал он, похлопав космодесантника по щеке.

— Не советую, — предостерёг Эрзи, усмехаясь. — Если с его головы хоть волосок упадёт, Эвера подвесит твои яйца на пограничном столбе, усёк.

— Так они с Эуфом помирились? — спросил Экурт, сделав вид, что не расслышал последних слов.

— Вроде того. И не последняя роль принадлежит этому поганцу. Он вызвал у Эуфа чувство ревности. Теперь голубки снова не разлей вода.

— Завидую я вам. Интересно живёте. А у меня всё — рутина, — проговорил управляющий, подводя черту разговору, затем обратился к Дэвиду. — Что ж, голубчик, вижу, ты ещё та персона, — он шмыгнул носом. — Будешь 204158. Вот жетон. Прикрепишь сам. Нет, — пеняй на себя. Койка в 28 бараке. Через час — выход на копку траншей для обороны внутренних сооружений. Так что — живо!

Дэвида выпихнули на улицу и указали пальцем примерное место нахождения барака.

Космодесантник захромал на правую ногу. При выходе из корабля-борделя на него накатили здоровенную болванку. Что ни говорите: хоть хромой, да живой. Пусть и немного дольше, до места ночлега он доберётся.

Опасливо озираясь по сторонам, к Дэвиду приблизился высокий худой субъект с ямами-впадинами на щеках и затылке. Джеффри назвал своё имя и хотел уже завязать разговор, но чужак показал взглядом, что они незнакомы, а просто случайно сошлись, и всё тут. Некоторое время они шли молча.

— Меня зовут Шуг II, — наконец, шёпотом представился субъект на ломаном эсперанто, не глядя в сторону Дэвида. — В бараке поговорим. Моя койка: второй ряд, тридцать первая справа.

Шуг II отошёл от нашего героя с расчётом придти в барак разными дорогами.

Когда Дэвид очутился в бараке, его невольно качнуло от стоявшего коромыслом запаха пота с горьковатым (ему уже довелось испробовать) привкусом крови. В назначенном месте его уже ждали.

— Теперь нормально, — заверил Шуг II, приглашая Дэвида вскарабкаться на третью полку для удобства ведения переговоров. Несмотря на больную ногу, Дэвид при помощи рук взгромоздился на жёсткое ложе, и сразу же без утайки поведал свою историю. Но, на всякий случай, в том её виде, который был известен на корабле-борделе.

Шуг II, лёжа на второй полке, стал объяснять странность своего поведения.

— У нас тут слежка за всяким, кто в первые дни контактирует с вновь прибывшим. Ищут какие-то связи, выявляют знакомых.

— Но зачем?

— Для них это неплохая кормушка. Вдруг ниточка потянется, и удастся накрыть ещё нескольких незадачливых бродяг. Зарплата персонала здесь жёстко связана с числом заключённых, — сказал он, переворачиваясь на спину. — Однако скоро месяц, как оба полицейских судна стоят на капитальном ремонте.

— Так значит, у вас не должно быть тяжёлых работ и пыток, способных свести человека в могилу, — обрадовался Дэвид. — Это им невыгодно.

— Как бы не так, — вздохнул Шуг II, и уточнил: — На этот случай у них припасены разные инопланетные твари, плодящиеся с неимоверной быстротой. Они не работают, а служат для компенсации недостатка горемык вроде нас с тобой. Но даже, если их не станет, — голос заключённого стал совсем тихим, тон доверительным — в запасе имеется парочка хранилищ-саркофагов. Говорят, там в состоянии анабиоза находится цвет нации Голубой звезды, истреблённый вандалами. Так что вдохнуть в них жизнь — всего лишь дело техники.

— А срок? — задал вопрос Дэвид. — Когда-то ведь они нас отпустят?

Наш герой не видел лица Шуга II, но это было к лучшему. От лица нового знакомого повеяло могильным холодом.

— Срок, говоришь? — болезненно и вместе с тем безнадёжно протянул он. — Вечность, — и затянул заунывным голосом:

   Она была большая и необъятная.
   Она подчиняла себе народы.
   Вечность.
   Она сажала в тюрьмы,
   Чтобыпотом не освободить.
   Вечность.
   И всё рассыпалось в прах
   При одном только слове
   Вечность.
Дэвид сделал движение ногой. Боль отступала. Сосед снизу кончил петь.

— Тебе надо пригвоздить жетон, — деловито заявил он вполголоса. — Держи гвозди, — он протянул пять старых, проржавевших и порядком затупившихся гвоздей.

— Не торопись, успеешь, — простодушно приободрил Шуг II, наблюдая, как Дэвид в спешке вогнал гвоздь себе под ноготь. — А вот не прикрепишь жетон, — добавил он. — На день останешься голодным. Кстати, — предостерёг новый знакомый. — Тут порядки строгие, борьба с симулянтами. Так что старайся не хромать. И вообще. Только хуже будет.

Дэвид неудачно повернулся, задел ногой соседский лежак. На пол с грохотом свалилась сплюснутая каска, а из неё бархатистой бабочкой выпорхнула книга в золотом переплёте.

Шуг II мигом оказался на полу, потом снова на второй полке. Пять секунд. Шлем и книга исчезли. Заключённый опасливо покосился на кое-где лежащих искалеченных людей. Некоторые из них приподняли головы в поиске источника шума. Это были «лица, не соблюдавшие технику безопасности», а, точнее, перечившие начальству. «Хотя, впрочем, если хорошенько поразмыслить, такая оплошность вполне может быть подведена под вышеуказанную формулировку», — поразмыслив, решил Дэвид.

Никто, похоже, не заметил происшедшего, а, коль и заметил, то не подал виду. Шуг II, успокоившись, зашептал:

— Это книга о вечности. О доброте и добродетели. О любви, любви к женщине, понимаешь?!

Дэвид понимал, загоняя в изогнувшийся металл последний гвоздь. Но вот работа была закончена, и Дэвид спросил, почему Шуг II так испугался, когда из каски вывалилась книжонка.

— Да потому что за неё смерть… всему бараку, — угрюмо произнёс он, извлёк из-под грязной, неясного вида массы, неизвестно чем являвшейся ранее, а теперь имитировавшей подушку, самокрутку с заранее засыпанными разномастными крупинками табака; из-под такой же подушки соседа снизу достал пару спичек. Вскоре он затянулся.

— А за что смерть одному единственному человеку? — мрачно полюбопытствовал Дэвид.

— За всё, — отвечал Шуг II, формируя из дыма кольца. — Если не прибили, не забили насмерть, — спеши скорее в барак. Сюда они не заходят. Если же увидят больного… Одним словом, ты меня понял.

Космодесантник понял.

— А какие окопы нас посылают рыть? — припомнил указание Дэвид.

Сигарета выпала изо рта собеседника. Осмотревшись, он тихо вскрикнул: — Опоздали, — спрыгнул с койки и заметался по бараку, собираясь.

Дэвид спустился с лежака, уныло поглядел на мечущегося Шуга II.

«Неужели они засекли время, когда я вышел от Экурта, и выслали гонца. Или у них есть иная связь, что непохоже. Странно всё это», — думал Дэвид.

— Может, успеем ещё? — предположил он с надеждой в голосе.

— Бегом, — услышал он в ответ. Подавая пример, Шуг II выскочил из барака. Дэвид за ним.

По проложенным по территории лагеря рельсам взад и вперёд сновали вагонетки, гружённые квадратными глиняными плитками и щебнем.

— Пригнись! — быстро скомандовал Шуг II, заметив боковым зрением двух солдат. — Вдоль путей. Вперёд!

— Стой! — раздалось как бы в ответ.

Они продолжали бежать вдоль полотна. Раздались выстрелы. «Предупредительные», — решил Дэвид. Вдруг Шуг II упал. Дэвид подскочил к нему. Тот был мёртв.

— Проклятие! — выругался Джеффри.

Теперь стреляли по нему в промежутках между вагонетками. Он оставил Шуга II, продолжая спасаться бегством. Внезапно со сторожевой вышки раздалась короткая очередь. Охота начиналась.

Метрах в пятистах впереди виднелся вход в двойной искусственный тоннель. «Только бы добраться», — повторял себе Дэвид, ощущая, как растёт число преследователей. — «Мне надо прыгнуть в пустой вагон, идущий на разработки», — твёрдо решил он. Но тут строго наперерез ему к тоннелю бросился здоровый солдат с карабином наготове.

Дэвид понял, что не успевает. Он был слаб и к тому же не вооружён. Шансов практически не было. Эх, жаль, что подарок апостолов пришлось отдать Лагуре в обмен на Лейзу. «Неужели мне предстоит ещё одно путешествие в мир иной», — на мгновение задумался он. — «Хотя нет, Узар предупреждал, что, кроме Земли и Лагуры, есть ещё шесть живых планет, заселённых представителями рас, избранных Магистром. Наверняка, этот концлагерь — колония, не принадлежащая к их числу. Следовательно, умри я здесь, с того света меня не вытащит сам Господь Бог».

Надо запрыгнуть в вагонетку. Но как? Пустые тележки идут с другой стороны, перелезать же через наполненную, — означало стать движущейся живой мишенью. В одной из вагонеток что-то блеснуло. Дэвид подпрыгнул, дёрнув за металлическую рукоятку. Сверху посыпались куски глины, вслед за ними на рельсы скатилась отделённая от тела окровавленная человеческая голова с торчащим из неё топорищем. В то же время в руке оказалась секира, оставленная неизвестным благодетелем. Солдат к этому времени прицелился и положил палец на курок. Разбежавшись, Дэвид, как шестом оттолкнулся секирой от земли, пролетел, мигом покрыв расстояние в добрый десяток шагов. Раздался выстрел. Пуля полоснула его по руке. Но он уже приблизился к врагу и взмахнул металлической штангой. Сильный косой удар пришёлся по голове, и солдат, обливаясь кровью, упал замертво.

Тем временем Дэвид догнал, подтянулся, влезая в цельную наполненную вагонетку, распластался под веером рассыпавшихся пуль на влажных комьях земли; спустя пару секунд снова вскочил, стремительным рывком влетел в пустую тележку, пригнулся, и в тот же момент над его головой сгустилась тьма тоннеля.

Вагонетка быстро, но осторожно ползла в глубину шахты. Вдали раздавались тяжёлые удары молота и звон цепей.

Дэвид осторожно приподнялся на ноги, встречая появившийся над головой свет. Но что он несёт в себе: жизнь или смерть? Дэвид не знал, но пожалел, что не прихватил топора.

62. Окончание воспоминаний Стива Беркута

Видно, на роду мне было написано пережить многое. Странствующий монах знал гораздо больше, чем мог сказать. Сразу же после его исчезновения на месте, где совсем недавно стоял мой дом, возник космический корабль, и я был немедленно завербован для выполнения секретного задания. Пройдя краткий курс обучения по микрофильмам, я понял, что цели Коалиции простираются неизмеримо дальше Мирны, — они опутывают как паутина весь космос.

Получив дар бессмертия (моя миссия в действительности того требовала), я был направлен на планеты правосудия. О местоположении их на картах не берусь судить. К тому времени для перемещения в пространстве мне был не нужен корабль. Все выглядело на удивление просто. После получения мысленного приказа (От кого?) и уточнения всех необходимых подробностей, я как-бы изъявлял свою готовность; что, скорее всего, и служило сигналом к действию. Поразительно, но факт. Моей доброй воли было достаточно, чтобы перенести меня через немыслимые расстояния!

На меня была возложена роль наблюдателя и связного. Мои глаза стали чем-то наподобие объектива, и поначалу меня бросало в жар от одной мысли, что через них на мир смотрят неведомые существа. Да, забыл сказать, наблюдал я за людьми. На всех планетах правосудия проходил эксперимент. В зданиях-колоннах наподобие амфитеатров проводились бесконечные турниры, выявлялись победители — обладатели счастливых билетов. Повсюду царила торжественная атмосфера с примесью помпезности. Мало помалу мне наскучила роль соглядатая, и я осмелился обратиться с мысленным вопросом к своим работодателям. Ответом стало немедленное наставление. Оказывается, я не мог выйти из игры, поскольку был соединен с компьютерной системой максимальной сложности. Что до меня, то я не очень-то поверил в их объяснение.

В результате долгого нахождения на службе у Коалиции мои чувства притупились настолько, что я перестал реагировать на внешние раздражители, перестал пропускать информацию через мозг. Я стал игрушкой в чужих руках и уже не мог (да и не хотел) ничего менять. В конце концов, Стив Беркут перестал существовать. Он был обезличен.

Вот какой высокой ценой досталось мне собственное бессмертие.

63. Хранители планеты

— Вот так шлем! — воскликнул мальчик, притрагиваясь к неизвестному творению.

— Не трогай! — одёрнул его старик, поднимая свои старческие, слезящиеся глаза на усеянное звёздами небо.

— Но откуда он у тебя, деда, — не унимался ребёнок.

Старик откашлялся, вытряхнул из башмака непрошеный колкий камень.

— Этот шлем, внучек, оставили здесь люди. А потом ушли, унеся с собой Великое Знание.

Мальчик недоверчиво посмотрел на шлем, погладил потускневшее серебро забрала.

— А когда это было, а, деда?

— Давно. Я был тогда ещё совсем молодым. И старуха моя была тогда красавицей.

— Но почему они улетели?

— Им нельзя было оставаться. Когда-нибудь люди найдут оставленные ими клады, и пополнят своё знание.

— И они никогда не вернутся? — обиженно спросил мальчик, отгоняя большого золотистого тонкокрыла, примостившегося было у его колен.

— Нет. Мы всё должны делать сами.

— А ты, деда. Ты ведь знал их, и остался.

— Я должен был дождаться людей, — с грустью отвечал старик. — Но они не прилетели. На их поиски отправился мой сын, твой отец — и не вернулся. Похоже, внучек, тебе повезёт больше нас.

— А как я узнаю, что это именно те люди? — серьёзно спросил мальчик.

— По золотистому цвету глаз, — убеждённо ответил старик и замолчал.

Глубины космоса звали и манили. Глаза ребёнка всматривались в неведомое, скрытое от взглядов простых смертных. А совсем недалеко, рассекая пространство и время крыльями Великого Знания, неся миру надежду, веру и спасение, продолжался полёт Магистра.

64. Три пленника

Тяжёлые литые чугунные цепи свисали и покачивались по одну сторону от оборвавшегося подземного тоннеля. Заканчивались они клеткой с толстыми стальными прутьями, выполненной в виде шестигранного куба.

Далее вагонетки следовали под открытым небом, и, хотя наш Дэвид лишь краем глаза рассмотрел решётчатое творение, он готов был поклясться, что за металлическим частоколом различил человеческое лицо.

— Как этот бедняга попал сюда?

На губах Дэвида застыл немой вопрос. Он будто хотел спросить, как он сам попал сюда, и… не решался.

Воздух дышал нестерпимым зноем. Удары молота и лязг цепей были теперь совсем близко. На небе ни облачка. Ничто даже не предвещало дождя. А как хотелось пить! Обычной дождевой воды. К чёрту дистиллированную. Он вполне здоров и хочет пить. Всё равно, состав воды на глаз он не определит, и до ближайшей медсанчасти под властью Земли добраться невозможно.

Вагонетка остановилась, въехав в наклонную нишу в скале, минуя углубление, из которого порода была аккуратно выбрана.

— Сейлор, подхвати трос, — прозвучал голос в непосредственной близости от тележки.

— Зацепил.

— Затяни муфту, баран.

Распоряжения, скорее всего, исходили от охранника. Джеффри проанализировал интонацию и тембр голоса, и ничуть не сомневался в правильности хода своих мыслей. Космодесантник вытер потрескавшиеся губы, приподнялся на четвереньки. В вагонетку заглянул один из заключённых, совсем ещё молодой парень с остриженной наголо головой и маленькими, смешно оттопыренными, словно локаторы, ушами.

— Э…, - начал было он.

Дэвид изобразил руками крест, показывая, что его либо нет, либо он умер. Парень понял незамысловатый знак, и, сообразив, что на него никто не смотрит, запрыгнул в вагонетку.

Теперь наш герой смог более детально разглядеть заключённого. У него был высокий лоб, волевой подбородок и выразительные глаза. Его 4891 номер указывал на длительное пребывание в концлагере, а выражение глаз было сосредоточенным и печальным. Парень присел на корточки, вопросительно всматриваясь в лицо нашего Дэвида.

— Что с тобой случилось, браток, — сказал он неожиданно мягким задушевным голосом.

Дэвид в двух словах, насколько это было возможно, описал свою недавнюю встречу с охранниками.

— Худо дело, — задумчиво произнёл заключённый 4891.

— Неужели отсюда нет выхода?

Парень неопределённо повёл плечом.

— Мне здесь угрожает опасность? — допытывался космодесантник.

— Ещё какая. Видел человека в клетке?

Дэвид кивнул утвердительно.

— Он отказался от нашего каторжного труда и запустил киркой в солдата.

— И что, — заинтересовался Дэвид, растирая затёкшую ногу.

— Он умрёт голодной смертью на виду у всех. Чтобы другим неповадно было, — с болью в голосе ответил 4891.

— А как тебя звать? — Дэвид перевёл разговор на другую тему. Кроме того, ему надоело повторять про себя дурацкий номер.

— Кралера, — шепнул парень, внимательно прислушиваясь к приближающимся шагам. Он приподнялся, осторожно выглянул из вагонетки.

— Счок, — резкий удар кнута полоснул Кралеру по лицу. Он вскрикнул, схватился за рассечённое ухо, отгораживаясь руками от нового удара.

Дэвид решил, что пора кончать отлёживаться. Он поднялся на ноги, перепрыгнул через стенку и спустился на землю.

Это были как раз те самые траншеи, предназначавшиеся для обороны, от кого — неизвестно. Вагонетка стояла, оцепленная солдатами. Один из них был вооружён плетью, остальные карабинами.

— Обоих в клетку, — гаркнул плечистый офицер с тремя звёздами на рукаве, опуская кнут на голову Дэвида. Сопротивление было бесполезным.

Космодесантник закрыл лицо руками. Когда он их оторвал, по внешней стороне ладоней пролегли три глубокие кровоточащие полосы. Дэвид являл собой наглядный пример непротивления злу насилием, когда нет выбора.

Теперь Кралера с Дэвидом находились в клетке. Избитые до потери сознания, они лежали на полу, изредка вздрагивая узлами вздувшихся мышц. Третий пленник выглядел немного лучше. Правда, ему тоже пару раз вмазали то ли для острастки, то ли за компанию; но, несмотря на это, он довольно прочно стоял на ногах, ухватившись рукой за стальные прутья.

Дэвид постепенно осознал, что его язык на месте, и он может разговаривать. «Слава Богу, мне не били по лицу. А то бы ещё нескольких зубов недосчитался», — подумал он, переводя взгляд на изрезанное шрамами лицо Кралеры, густо покрытое влажной кровяной коркой.

Возле зарешёченной стены тёмным размытым пятном вырисовывалась человеческая фигура. Внизу раздавался шум от ударов молота, лопат и снующих по рельсам вагонеток. Дэвид приподнял голову, потом опустил её. Болели шейные позвонки. Превозмогая боль, космодесантник перевернулся на спину, крепко стиснув зубы, поскольку боялся застонать. Оказавшись на спине, он как-то сразу понял, что двигаться в ближайшее время ему не светит. Посмотрев в сторону прижавшегося к прутьям человека, Дэвид озабоченно спросил, сколько времени его держат без воды и пищи, и кто он такой.

Дэвид опасался, что его не поймут. Слишком тяжело было произносить слова, а объединять их в осмысленные предложения — тем более. Но человек понял обращённый к нему вопрос.

— Я учёный Обо с планеты Вьора, — медленно ответил он. Сказав это, узник отпустил прутья, соскользнув сначала на одно колено, затем на второе. Очутившись на полу, он глубоко вздохнул.

— Вьора, — прошептал Дэвид. — Вьора… Джират. Полёт…

Неожиданно Кралера открыл глаза. Зрачки его казались стеклянными.

— Джир… Джират. Звёздный город. Обитель богов.

— Бредит, — рассудил Джеффри.

— Нет, — объяснил учёный Обо, качая головой. — Так не бредят. Он что-то знает, но не в силах сказать.

Дэвид закрыл глаза, застыв в неподвижности. Трое пленников были для постороннего взгляда мертвы, но друг для друга живы. Им было, о чём поговорить. Но не сейчас. Настанет время, и они обстоятельно обо всём переговорят. Их трое, и потому им не грозит одиночество. А усталость и боль пройдут. Ведь это удел слабых духом.

65. Ловец жемчуга

Раковины лежали на большой глубине. Рэди собрался с мыслями, втянул побольше воздуха, оттолкнулся от мокрых досок ветхого судёнышка, коснулся воды и сразу же пошёл ко дну; но не в качестве утопленника, а как вполне нормальный живой человек, привыкший добывать свой насущный хлеб в поте лица. Мелкие рыбёшки мгновенно окружили пловца, и их плотное игривое окружение стало похоже на рыбацкую сеть, поднятую из воды и заигравшую при лунном свете лёгкими воздушными брызгами. Самые маленькие рыбки сновали частыми косяками, рискуя стать лёгкой добычей для более крупных обитателей подводных глубин. Рэди (как он делал много раз до этого) прильнул к подводной скале, поросшей мхом и экзотической растительностью, плотно прижался к камню из-за нежелания в очередной раз встретиться с каким-нибудь существом, укрывшимся поблизости, и начал соскальзывать всё ниже и ниже к самому подножию валунов, туда, где нередко пользовался подводными богатствами.

Лучи солнца сюда почти не пробивались, и потому Рэди больше доверял своей способности ориентироваться, узнавать о приближающейся преграде заранее, ещё не видя и не притрагиваясь к ней. Вот и теперь он отобрал самые крупные раковины, положил их в пристёгнутую к поясу сумку, и, мысленно рассчитав воздух, необходимый для преодоления расстояния до поверхности, быстро устремился вверх, к живительным струям тепла и света.

Рэди добрался до своей лодки и немного отдышался; опорожнив сумку, снова пошёл на глубину. Спускаясь вдоль утёса, он заметил яркие светящиеся точки, ползущие по направлению к скале. «Светящиеся рыбы», — решил Рэди, не задумываясь, и принялся набирать вторую партию драгоценных раковин.

Из-за подрагивающего водного занавеса появился человек в скафандре, за ним ещё двое. Они были одеты в чёрные облегающие одежды, у каждого на уровне груди горели алмазные знаки: бычья голова между двумя шпагами.

Рэди рванулся вверх и больно ударился о невидимую преграду неизвестного происхождения. Несмотря на свои природные осторожность и интуицию, он не заметил приближения к ней. Рэди начал задыхаться. Когда же он повторил рывок, всеми силами приналёг на неясного рода препятствие, преграда сначала поддалась, выгнулась дугой, как бы завлекая, затягивая, а потом швырнула незадачливого ловца жемчуга на усыпанное ракушками дно.

Глаза Рэди закрылись, тело обмякло, придавленное толщами водных слоёв. Отходя в мир иной, он услышал протяжный зов трубы.

И вдруг лес, топот копыт бегущих лошадей, рёв горна, королевская охота. И он в седле, наравне с другими, и на его голубом камзоле сияет алмазная бычья голова с двумя скрестившимися шпагами.

Лес гудит, своры гончих возвещают о себе громким пронзительным лаем.

— Кого они там учуяли? — спрашивает у Рэди следующий рядом всадник. — Не иначе кабана.

— Куда там, — неуклюже возражает другой, видя отсутствующее выражение на лице товарища. — Небось зайца след взяли. А шуму то на весь лес.

Рэди поглубже втянулся в седло, дал шпоры своему коню. Конь заржал, перешёл на галоп, оставляя позади себя переговаривающихся слуг.

66. Стеф Огинс пытается спасти Землю

— Чего это вы там затеяли?! — начальник караула, высокий и кряжистый Джеймс Марвел перевёл глаза со Стефа на двух, стоявших немного поодаль, пиратов.

Солдаты, задержавшие нерадивую троицу, доставили её прямиком в личные апартаменты Марвела, и теперь ждали дальнейших распоряжений.

— Вы считаете, я буду здесь выяснять, кто первым начал? — возмутился Марвел, когда увидел воочию, что кроме его самого, никто не собирается здесь открыть рот. — Слушайте, космодесантники, вы не в яслях и не в детском саду. Я вас спрашиваю, и вы обязаны отвечать. Итак, я спрашиваю.

Марвел сделал изысканную паузу.

— По какой причине вы применяли оружие на Земле, на территории космопорта? Отвечайте!

Огинс знал, что ему легко не отделаться. Без сомнения, приборы зафиксировали, кто произвёл эти выстрелы, но дело может зайти слишком далеко. И тогда запахнет трибуналом. «К тому же я ранен», — Стеф подумал о прострелянной ноге, и тут же острая боль, подстёгнутая мозговыми центрами, дала о себе знать. Но он разом отбросил все «за» и «против», больную ногу и всепобеждающий интеллект. Тем более, Огинс не знал, сообщил ли Флиберт о его (Стефа) визите начальнику караула.

— Уважаемый Марвел, — начал Стеф, которому изрядно надоело гадание на кофейной гуще. — С вами разве ещё не связывался сэр Флиберт? Если нет, то ответом на все ваши вопросы послужит его снисходительное разъяснение.

Стеф посмотрел, какую реакцию вызвали его слова. Марвел согласно кивнул, подошёл к видеотелефону, и вскоре приятной внешности секретарша объявила ему, что «сэр Флиберт отбыл по совершенно безотлагательному делу, и когда вернётся неизвестно».

— Ну?! — громко сказал Марвел, давая понять окружающим, что теряет время по чьей-то нелепой прихоти.

— А разве вы ожидали услышать что-нибудь иное?

Капитан знал, что говорит, и оттого его уверенный голос не мог быть отрицательно воспринят ни со стороны солдат, ни со стороны самого Марвела. За пиратов он не ручался.

— Я сам лично ещё совсем недавно был в Бюро. Так мне не поверили. И вот результат: никто ничего не знает.

Огинс сделал шаг по направлению к Бертолу.

— Вот ты, к примеру, — обратился он к пирату. — Успел высадить человекоподобных роботов?

От неожиданности пират выпучил глаза.

— Каких ещё роботов? Ты чего мелешь!

Это была ловушка, и Огинс праздновал победу. Зная, что перевес теперь определённо на его чашке весов, капитан обратился к Марвелу:

— Вы видели только что, как подчинённые могут разговаривать с капитаном. Что, по-вашему, может означать такое обхождение.

Марвел зло выпятил нижнюю губу.

— Бунт! — рявкнул он.

Солдаты, не размышляя, направили стволы автоматов на Бертола, а заодно и на Тьюри. С радостью Стеф отметил, что ни один ствол не глядит в его сторону. Капитан поднял руку в знак внимания. Оружие почтительно опустилось.

— Бунт, — глубокомысленно произнёс Огинс. — А, быть может, не только?

Марвел не понял сразу, о чём идёт речь.

— Ещё хуже? — он вытёр лоб, мгновенно покрывшийся испариной, глаза его налились кровью. — Измена! — почти закричал он.

— Да.

Марвел рванулся, но, сделав лишь один шаг в сторону Бертола, замер на месте. Стеф интуитивно почувствовал что-то неладное. Отпрянув назад к двери, он посмотрел на солдат. Они стояли как памятники, застывшие постаменты и хранили молчание.

Бертол нахально ухмылялся. Потом он повернулся к капитану. Правая рука его была в кармане, а там вращался какой-то диск. Это была не шутка. Стеф, видя, как фигуры солдат, а вместе с ними, и Марвела, оседают на пол, будто вихрь налетел на Бертола. В руках Тьюри блеснул лучемёт. Используя каждое предоставленное мгновение, Огинс схватил Бертола и, сбив с ног подбежавшего Тьюри, уложил первого на обе лопатки. Хозяин лучемёта при падении громко ударился головой об пол и потерял сознание. Это было на руку.

— Так я и думал, — тяжело дыша, сказал Стеф, извлекая из брюк инопланетного убийцы диск, вызывающий мгновенный шок.

Первым делом Огинс опробовал действие прибора на Бертоле, а, когда тело пирата обмякло, разоружил Тьюри, изъяв лучемёт вместе с кобурой, и застегнул портупею у себя на поясе. Затем, сорвав висевшую на окне занавеску, Стеф наскоро перевязал прострелянную ногу, затем спеленал обоих пиратов, как мог, не думая, однако, что они вздумают на него обидеться.

Отныне рисковать было нельзя. Стеф знал, что пираты могут менять тела. Но при каких обстоятельствах? «Воспользуюсь аппаратом Марвела», — решил он. — «Сигнализацией вроде пока рановато». Тьюри зашевелился. Огинс легонько стукнул его. И снова всё было в порядке.

— Не злись, браток, — крякнул капитан, потирая руки. — Так надо. Пока вы будете без сознания, улизнуть отсюда никому не удастся.

— Алло. Это Андрю Ситлэн? — спросил он уже в трубку. — Я от Марвела. Да. Конечно. Всё в порядке. Только…

Из трубки донеслось нетерпеливое ругательство. Стеф поспешил прервать свою демагогию.

— Одним словом, Джеймс Марвел вызывает вас и ваших ребят к себе. Что? Немедленно! Всё.

Огинс плюнул с досады.

— Работнички! Ничего не хотят делать, хоть ты тресни. Трудно задницу оторвать от стула.

Через четверть часа дверь распахнулась, и на пороге появился Ситлэн. Было заметно, что он сегодня не выспался. Однако погром, произведённый в кабинете начальства (правда, не непосредственного) подействовал на него отрезвляюще.

— Что здесь произошло? — прошепелявил он, пропуская вперёд себя солдат гарнизона.

— Этих, — Стеф указал на пленных пиратов. — В изолятор. Прям так, — добавил он, прочитав немой вопрос в глазах Ситлэна. — Связанных. И не кормить их ни в коем случае. Это не люди.

— Сэр Ситлэн, — воскликнул один из солдат, осматривавший космо-десантников. — У них почти нет пульса. Очень слабый. Едва прощупывается.

— Ничего, оклемаются, — вставил своё веское слово Огинс.

— Но… — протянул Ситлэн, разводя руками.

— Ах, я не представился, — Огинс ехидно усмехнулся. (Кто-кто, а Ситлэн мог бы его вспомнить.) — Я, Стеф Огинс, командир корабля «Констьюдери», того, что за окном, — жест капитана был красноречивее слов. Только так он мог разговаривать с этими надменными форменными слюнтяями. — Чтобы его обезвредить, этот космолёт, вам придётся вызвать роту.

— Почему?

— Чрезвычайно опасный груз, — с напускным сожалением пояснил Огинс. — Он наверняка в замороженном виде.

Ситлэн отдал распоряжения через основной коммутатор. Солдаты протащили мимо тела злосчастных пиратов, завёрнутых в подобие нательного белья, которое пришлось бы более к лицу новорождённым.

Огинс повернулся к Ситлэну. «Когда-то просто Андрю», — внутренне произнёс он с каким-то тихим сожалением о проходящем времени, которого уже не вернёшь. Ситлэн пристально посмотрел на Стефа, видимо, опасаясь, что разговор может коснуться их прошлого «Трус», — отметил капитан про себя и вздохнул. Следующие слова были сказаны вслух.

— Нам надо поговорить.

Огинс сделал знак солдатам, означающий, что начальство желает переговорить с глазу на глаз. Их оставили одних.

Ситлэн наклонился, осматривая лежащего Марвела.

— Андрю, — обратился к нему Огинс, предчувствуя, что как и в былые времена беседа снова не будет клеиться.

— Что?

— Да оставь ты их в покое! — выпалил Стеф, имея в виду временно парализованных людей.

За окном сгущались вполне земные сумерки. Темнота улицы, ничем теперь не отгороженная от частного мирка марвеловского кабинета, уверенно прокрадывалась в каждый его уголок, уставленный экспонатами различных видов вооружения. По всей видимости, разгулявшийся ветер нагнал тучи, и они, собравшись кругом, задумали одарить дождём городскую землю. Вот по стеклу уныло заскользила первая капля, тоскливо, будто предвестница скорого прихода осени; затем другая, немного веселее, как бы раздумывая: стоит или не стоит обгонять привычный ход событий; а после них, первых, и потому беспокойных и медлительных, счёт дождевых капель был безвозвратно утерян. Это был уже настоящий ливень, весёлый и жизнерадостный, довольный тем, что большинство капель проголосовало за него, за весенний дождь, хотя, может быть, в этой ночи никому не нужный.

Когда-то Стеф попал под такой же дождь. Это было давно и, вместе с тем, вроде бы совсем недавно. Ситлэн боялся как раз этой темы разговора. Внезапно вспыхнувший ослепительно-белый свет видеопроектора оживил в памяти Огинса картину дней минувших. Застланное тучами небо, беспросветная пелена тумана, глупо выглядевший на фоне быстрой, разъярённой реки подвесной мост, неизвестно какими смельчаками подвешенный здесь наперекор величественным силам природы, и три одинокие фигурки, три человека: двое рядом, третий немного позади. Лунный свет тщетно пытается пробиться сквозь небесную твердь. Мост покачивается, заставляет спутников вздрагивать, крепко сжимая в руках упругие канаты, предназначенные служить поручнями. И вдруг грохот. Огромный камнепад там, впереди. Всё смешалось, спуталось, переворачиваясь в механическом звуке старинной пластинки, заевшей на одном месте из-за какой-то случайной трещины. Провал в памяти. А потом медицинские покои, приторно-сладкий запах медикаментов, глиптотека, переливание крови… Нет, не будет он сейчас выяснять отношения со своим одноклассником. Пусть они после того обвала не виделись, не важно. Слишком уж много воды утекло с тех пор. «И до сих пор течёт», — Стеф проводил задум-чивым взглядом торопливо сбегающий по стеклу ручеёк, обернулся к Ситлэну.

— Земля в опасности, — твёрдо сказал он.

Ситлэн сделал неопределённый жест, не понимая, о чём идёт речь.

— Только что ты видел здесь двух пиратов.

Стеф приблизился к Андрю, взял его за руку чуть повыше запястья.

— Мы их арестовали, — продолжил он, имитируя пальцами захват наручников. — Но на свободе осталась большая часть. И они как две капли воды похожи на нас.

— А ты постарел?

— Что? — не понял Огинс.

— Постарел, говорю, — повторил Ситлэн, высвобождая руку. — Все мы немного того… — Он махнул рукой куда-то вдаль.

— Да, — согласился капитан. — А тут ещё эти пираты. Кстати, мне показалось, что эти парни, Бьярни и Тьюри, вовсе не изменились!

— Другой возраст.

— Возможно. Но за два года?! Это не два дня.

— У тебя навязчивая идея. И вообще. Пускай пиратов ловят другие. Ты ещё не подумывал об отдыхе? Знаешь, на Земле остались довольно-таки неплохие места. Не спорю, угодить тебе непросто, но, думаю, можно подобрать уютный дом с видом на реку; рыбалка, охота, и всё в таком духе. Что скажешь?

— Хочешь, я сломаю тебе ключицу, — сказал Стеф, глядя на приходящих в себя солдат.

— Нет.

— Тогда слушай и запоминай. Необходимо оцепить близлежащие районы, выпотрошить брюхо «Констьюдери» и получить сведения от задержанных. На всё один день. Впрочем, — с сомнением добавил Огинс. — Вряд ли мы сможем их выловить за один день. Но не это главное, — Стефу не давала покоя мысль, будто бы он что-то упустил из виду.

— А что главное? — переспросил Ситлэн.

— Главное — заставить их говорить. От этого зависит судьба настоящего экипажа корабля.

Ситлэн кивнул и вышел. Огинс за ним. «Почему Дэвид в прошлом сказал мне, что останавливать пиратов надо на небесах? Какой в его словах смысл? Ненавижу всю эту иносказательность!» — думал про себя капитан.

По внутренней тревоге (больше походившей на учебную, чем на настоящую) были подняты все двадцать пять рот отдела КБ (космической безопасности). Одну из них отдали в распоряжение Огинса, рвущегося первым делом обезвредить свой космический корабль. Солдаты шагали, и подошвы их новеньких, не истоптанных сапог разбивали прозрачную воду образовавшихся луж. Впереди был космолёт «Констьюдери», на борту которого притаился страшный груз, предназначенный для войны, захвата, уничтожения.

67. Схватка в воздухе с Эуфом

Дэвид очнулся от нестерпимой боли в позвоночнике. Как ни странно больше ничего не болело. Похоже, этот нарастающий зуд заглушил все остальные донесения рецепторов, и теперь занял главенствующее положение.

Траншейные работы пока ещё не начались, и земля смотрела в небо пустыми глазницами окопов и рытвин, сооружённых по нелепому приказу начальника концлагеря.

— Бежать, — простонал Дэвид. — Бежать.

— Но как? — учёный Обо приподнял голову. Он тоже не спал.

— Перерубить цепи, разломать клетку.

— А потом разбиться или угодить под пули этих молодчиков? — отмахнулся учёный Обо. — Пустая затея. Ничего не выйдет.

— Это как же, ничего не выйдет? Надо попробовать. Или лучше сидеть и ждать, когда тебе официально пустят пулю в лоб?! — возмутился космодесантник.

— Не пустят, — тяжело дыша, пробормотал Кралера.

— Почему? — удивился Дэвид, силясь повернуться к соседу.

— Мы им нужны, — глухо ответил за него учёный Обо.

— Так значит, вы не собираетесь выбираться отсюда? — Дэвид со злостью ударил кулаком по стальному пруту.

— Бесполезно, — успокаивающе произнёс учёный Обо. — Лучше побереги силы. Ещё понадобятся.

Джеффри проводил взглядом пролетающую вереницу незнакомых птиц. Их печальное квырканье не вселяло никакой надежды.

Между тем послышалось какое-то невнятное гудение. Постепенно оно переросло в громкий, искусственно создаваемый шум, и из-за горы с её злосчастным тоннелем показался вихролёт, резко вырулил и приземлился на расчищенную площадку, ещё не тронутую кирками и лопатами.

Джеффри, а вместе с ним, двое его друзей по несчастью внимательно наблюдали за происходящим. И когда из вихролёта появились люди в форме ребят космического борделя, Дэвид понял, что Эвера его не обманула. И сразу ему стало хорошо от мысли, что о нём помнят, раз не оставили одного в беде.

— Эгегей, — закричал он, привлекая внимание разбредающихся молодцов команды проклятого Эуфа.

— Что это за люди, — вопросил Кралера с недоверием в голосе. Похоже, их форма ни у кого не вызывала симпатии.

Джеффри поднялся на ноги, ища возле вихролёта знакомую фигуру. И тут его внимание привлекла чёрная кожанка.

— Это Эуф, — Дэвид заскрипел зубами, втайне сожалея о своём совсем неуместном крике. Главарь, вероятно, прилетел с целью свести старые счёты. А он то, идиот, подумал, что Эвера его не забыла. Надеялся. «Всё будет хорошо», — это были её слова. Но что она подразумевала под словом «всё». До сих пор для космодесантника это оставалось загадкой.

— А! Вот он! — громогласно воскликнул главарь и деловито навёл на Дэвида свой жирный указательный палец. — Хватайте! — гаркнул он повелительным тоном.

— Заключённые концлагеря — собственность концлагеря, и никого больше.

Только теперь Дэвид заметил, что на площадку лихо подрулил краулер с четырьмя офицерами-охранниками. И теперь один из них (тот, у которого на рукаве было больше звёзд) учил Эуфа.

— Вот наглец, — прошипел главарь, звонко щёлкнул пальцами, и в краулер полетела связка гранат.

Один парень успел-таки выскочить из машины на гусеничном ходу и полоснул по вихролёту длинной очередью. Послышался звон стекла. А потом краулер, а вместе с ним автоматчик, утонули в огромном огненном очаге. Обломки машины и куски человеческих тел смешались с комьями вырванной взрывом земли. Прогремел ещё один взрыв. Это был бак с горючим.

И в это мгновение из-за раздувающихся клубов дыма вынырнул ещё один вихролёт. Аккуратно развернувшись, он завис возле клетки, и напротив лица Дэвида появилась какая-то незнакомая рожа. Тут же в лапах незнакомца сверкнул огнемёт. Трое друзей отшатнулись, прижались к дальней стенке. Огонь спалил несколько креплений, и клетка наклонилась, потеряв устойчивое равновесие. Тем временем с земли послышалась грязная ругань Эуфа. Несколько разрозненных выстрелов, и неизвестный звероподобный освободитель, обронив оружие, сорвался и полетел прямо к подножью скалы. Никто даже не посмотрел ему вслед.

Раздался шум лопастей вихролёта Эуфа. Главарь с жаждой расплаты поднимал машину в воздух. Дэвид начал не спеша перелезать через раскалённые и обугленные крепёжные штыри. Из-за дверцы напротив появилась Эвера.

— Эгуру убили, — промолвила она с грустью.

— Эвера, — Дэвид, протянув ей руку, шагнул через пустоту, очутился внутри вихролёта. Без особого труда им удалось забрать учёного Обо. Но Кралера?! Вихролёт Эуфа разразился одновременно несколькими очередями.

— Мы развернёмся, попробуем отразить атаку, — крикнула Эвера. — Со мной теперь всего два человека, а у Эуфа целая команда, — она прикусила губу.

Двое пилотов напряжённо втиснулись в кресла, вихролёт начал разворачиваться. Шум, создаваемый лопастями винтов, мешал говорить. Притянув Эверу к себе, Дэвид, наклонившись к её уху, спросил:

— Так ты прилетела за мной?

— Мог бы не спрашивать! — фыркнула она.

Потом улыбнулась, склоняя голову на его плечо, прошептала:

— Конечно.

Она протянула руку, взяла из стоящего поодаль ящика пятизарядный карабин. Дэвид воспользовался её примером и вооружился автоматом. «Разумеется, бластер был бы куда более кстати, но и этот сойдёт», — рассудил наш герой, подавая учёному Обо подвернувшуюся под руку двустволку. Тот закивал. Дэвид спросил Эверу насчёт оставленного в клетке Кралеры.

— Ты же видишь, что пока это невозможно, — сухо отрезала она, целясь в наиболее уязвимое место вихролёта. Выстрел. Лопасти вражеского аппарата лихорадочно задёргались, разбивая плотные тяжёлые воздушные слои. И тут из него высунулось грузное тело Эуфа. В правой руке он держал его, Дэвида, лучемёт, тот самый, с которым он прибыл на спецзадание с Лагуры.

— Назад! — закричал Джеффри, не слыша самого себя от сильного гула винтов. — Эвера, берегись!

Сноп искр. Ешё один рывок по направлению к горной расселине и удар о выветрившиеся каменные уступы.

68. Коалиционное нашествие (Земля)

— Мне всё это чертовски не нравится! — решительно заявил Стеф Огинс, ощупывая невесть откуда взявшуюся каменную плиту, отгородившую его и следовавших за ним солдат от морозильных камер космолёта.

— Взорвать и дело с концом! — предложил один из солдат.

— Да, без взрывчатки не обойдёмся. А её применять нельзя, — посетовал второй.

Плита была вделана, что говорится, на совесть: ни одного рубца, ни одного выступа — зацепиться не за что — сплошная глыба. С одной стороны выглядывал блестящий алюминиевый наконечник. Капитан потрогал его рукой. Безрезультатно. «Опять ударился в детство», — заметил про себя. — «Всё кажется, будто что-то может произойти».

— А если попробовать через запасник, — высказал предположение стоявший рядом светловолосый парень.

— Они наверняка его замуровали, — одёрнул его солдат, по всей видимости, никому и ничему не доверявший.

— Двадцать человек в машинный отсек. Проверить запасный вход в «морозилку», — распорядился Огинс, решительно не понимая, как пиратам удалось изготовить подобную пробку перед самым входом в распределитель. И главное: из чего? Открытый космос. Тут тебе ни дополнительных мощностей, ни специального оборудования; энергоснабжение тщательно рассчитано. Малейшее отклонение от нормы, — и мозг автопилота выдаст немедленное предупреждение о неминуемых последствиях нового изобретения.

— Капитан, смотрите, — удивлённо заморгал один из солдат, тот самый, что совсем недавно жалел о запрещении применения взрывпакетов во внутренних помещениях космических кораблей. Да и сейчас, похоже, у него отнюдь не пропало желание применить пару килограммчиков двойного тротила.

Огинс не без интереса спросил, что привлекло его внимание.

— Этот стержень, — замялся солдат, сжимавший в руке алюминиевый клин.

— И что же?

— Он вибрирует.

— Ну-ка. — Капитан протянул руку. Действительно, пальцы ощутили лёгкое покалывание и вибрацию.

Стеф отдёрнул руку. Странно. Хотелось прикоснуться ещё раз. Солдат снова прильнул к освободившейся железке. Что-то приятное было в этом нежном прикосновении…

Огинс вытащил из кобуры лучемёт.

— Но, капитан, — прозвучало рядом.

— Я всё знаю, — отрезал Стеф. — Ответственность целиком беру на себя.

Яркая вспышка была похожа на резкий, пронзающий сетчатку заспанных глаз блеск первого снега, подсвеченного лучами утреннего Солнца. Длинная во всю стену трещина расколола плиту надвое. Лицо стоявшего рядом, упрямо державшего штырь, солдата исказилось в какой-то нечеловеческой гримасе. Каменная кладка стала рушиться. Солдат резво подскочил к капитану, намертво вцепившись ему в горло. Стеф, не раздумывая, нажал на курок, стреляя наверняка, в упор. Тщетно. Лазерный луч прошил солдата, вышел из спины, но его хватка не ослабла. Собрав волю в кулак, Огинс развернулся, бросился вместе с только что созданным роботом на обломки разлетающейся вдребезги стены. Подставляя под удар туловище чужеродного механизма, Стеф однако не смог уберечь свою голову от рикошета. Удар о камни был смертелен, но только для человека. А для машины, призванной стереть с лица Земли весь род человеческий, он был равносилен укусу какого-нибудь комара. Однако робот разжал пальцы.

Сотни пуль свистели вокруг, лучи прорезали стены. Солдаты падали один за другим как подкошенные. Стеф в последний раз (больше для самоуспокоения) полоснул лучом по знакомым лицам человекоподобных машин, потом повернулся назад и, прячась на каждом повороте от лучей бластеров, вместе с тремя оставшимися в живых солдатами стал пробираться к выходу. И, наконец, воздух. Темно, хоть глаз выколи. Со лба стекают струйки крови. Тупая боль в левом бедре, непромытая рана. Лица уцелевших солдат какие-то серые. Выглядят они испуганными, более того, подавленными.

— Завтра будет новый день.

Стеф задумчиво касается рукой разбитой головы, потом кроваво-красных полос на шее, вытаскивает у лежащего ничком солдата из-за пояса лучевую ракетницу и делает вверх три боевых выстрела.

69. Решение Эджины

Возле здания, где некогда располагался координационный центр управления полётами, расползалось море лавы, выплеснувшейся из растревоженного судорогами чрева Бельяры. Стоял невыносимый жар.

— Слава Богу, успела!

Эджина, держа в руке старинную звёздную карту, привычным движением распахнула дверь, запрыгнула на небольшое возвышение, служившее площадкой для оставленного ей звездолёта, и, лихо повернувшись на каблучках, обнаружила под собой прохладную опору. Магмовые приливы сжигали непрочное с их точки зрения человеческое жилище. Люки звездолёта заблокировались. Эджина была обеспечена всем необходимым для выполнения своего дерзкого, рискованного плана.

Платформа, на которой стоял звездолёт, была уже подмыта потоками ненасытной лавы, когда он, управляемый очаровательной девушкой, простился с родной планетой, устремляясь к далёким, затерянным в космосе мирам.

70. Рассказ учёного Обо

— Где я? — Дэвид очнулся на самом краю гигантского валуна возле крутого обрыва. Руки были разбиты, но кровь уже успела засохнуть. Значит, какое-то время он находился без сознания.

Знакомые контуры лопастей вихролёта выглядывали из-за угловатого гребня скалы. Ещё один такой же вихролёт напоминал о себе искорёженными обломками, застрявшими в узких неровных переходах расселины, по всей видимости, довольно глубокой. Заглянув в неё, Дэвид вздрогнул. Насколько он мог видеть глазами, придавленными окровавленными веками, по всему периметру расселина была облеплена точно шипами коническими емкостями. Гигантская усыпальница,быть может, с десятками тысяч саркофагов — зрелище не для слабонервных. В верхних рядах космодесантник смог разглядеть за плексигласовым стеклом тела людей. Они были обнажены и лишены рук.

— Эвера, — прошептал Дэвид сухими, потрескавшимися губами.

Встать сил не было. Переползая по-пластунски и раня и без того уже практически одеревяневшие руки, космодесантник увидел внезапно возникшее перед ним бездыханное тело одного из пилотов.

— Мёртв.

Дэвид провёл рукой по его глазам, признал в согнутой железной панели лопасть несущего винта и понял, что провал, за гребнем скалы открывший доступ к тайному захоронению, образовался недавно. Эуф, решивший во что бы то ни стало наказать беглецов, продолжал преследование до последнего. Когда машина Эверы, потеряв управление, врезалась в скалу, страшной силы удар выбросил людей наружу. Пилотам это стоило жизни. Взрыв баков с горючим потряс всё вокруг, и вихролёт Эуфа угодил в воздушную яму. Единственно возможным решением было совершить экстренное приземление. Но где? Тогда главарь распорядился немедленно подготовить посадочную площадку. Исполнительные слуги буквально изрешетили лучами бластеров ближайшую из горных вершин. Наконец, им посчастливилось сделать строго горизонтальный надрез. Правильность догадки Дэвида подтверждалась присутствием каменной платформы и множеством рваных отверстий под ней. Правда, по причине своей малости платформа могла принять лишь аппарат, совершающий вертикальное приземление. Решившись произвести посадку, пилот, кроме того, не учёл действие инерционных сил и направление ветра. Результатом допущенных ошибок и стало падение машины. Однако незадолго до этого искусственно вызванный камнепад пробил защитный купол секретного ангара.

Дэвид подполз к ещё одному распластанному телу. Это был учёный Обо. Пульс прощупывался слишком слабо, но всё же он был живой.

Но где Эвера? Не чувствуя себя от усталости, тупой боли, возникшей в раздувшихся руках и частого, порывистого сердцебиения, то и дело подступавшего к вискам, Дэвид, наконец-то, нашёл ту, которую искал. Эвера лежала подле отлетевшего шасси, свернувшись, подтянув голову к коленям.

— Эвера, — Дэвид тряхнул её за плечо.

— М-м-м, — застонала она, приподнимаясь на ноги.

Рядом была пропасть.

Эвера не удержала равновесие, и, падая на бок, столкнула камень. Нога её сорвалась. Дэвид схватил Эверу за руки, удерживая на весу.

— Осторожно, — хрипел он, вытягивая её на руках из проклятой расселины. — Держись крепче.

— Дэвид, — слёзы потекли из её глаз. — Я не могу.

— Ничего. Ещё немного.

Сапог Джеффри зацепился за что-то прочное, и он, сделав решающий рывок, вытащил Эверу, положив на плоские камни. Она выдохнула воздух, приоткрыла полные ужаса глаза. Её руки всё ещё сжимали пальцы Дэвида. Космодесантник осторожно высвободился от этих, дышащих безысходностью, объятий. Эвера сделала неудавшуюся попытку улыбнуться.

— Спасибо, — сказала она слабым голосом, переходя в обморочное состояние.

— Не за что, — со знанием дела ответил Дэвид, подложил руку под голову Эверы и стал ждать, когда она окончательно придёт в себя.

Рядом появился учёный Обо. Одними глазами он показал в сторону захоронения. Джеффри утвердительно кивнул головой.

— Мы двое должны туда спуститься. Эвера останется здесь, — сказал он начальственным тоном.

— Не стоит пренебрегать собственной безопасностью. Тем более, это бесполезная затея, — с сомнением заметил учёный Обо и пояснил: — Хранилище напичкано электроникой.

— А ты почём знаешь? — удивился космодесантник.

— Что ж, похоже, я обмолвился, — учёный Обо равнодушно пожал плечами. — Тогда выслушай мою историю вкратце, а потом решай, спускаться вниз или нет. Что касается меня, я это делать отказываюсь.

Поскольку возражений не последовало, учёный Обо продолжил.

— Насколько тебе известно, я — учёный с планеты Вьора. Но это не моя родина, и сюда я попал не случайно.

Эвера к этому моменту очнулась, приподняла голову и вся обратилась в слух. При последних словах учёного они с Дэвидом обменялись многозначительными взглядами.

— Да, да, вы не ослышались, — предупредил вопрос учёный Обо. — Я по собственному желанию попал в концлагерь N2. Вот только в клетку угодил по неосмотрительности: забыл уничтожить рукопись, и был арестован по доносу.

— История эта началась на другом конце Вселенной, на планете Зарна. В то время я работал над очередным психокинетическим проектом, как вдруг однажды ночью увидел странный сон. Две широкие, уходящие в неизвестность улицы. Вокруг незнакомые серые цилиндрической формы строения. Сплошная масса вещей на тротуарах. Разбитые стёкла, высаженные оконные рамы. А я иду с ощущением того, что всё именно так, как должно быть. Свинцовое небо усугубляет тяжесть восприятия незнакомых картин разграбленного города. Неожиданно слева появляется огромная тень на асфальте — несуразно длинное туловище со сплющенной головой. Я резко оборачиваюсь. Никого. Пустая улица, но уже чистая, восстановленная и без мусора. — Что за чушь, — восклицаю я. Но снова что-то возникает за спиной. И это «что-то» живое. Я чувствую дыхание существа и на этот раз не тороплюсь оглянуться. Какой-то первобытный страх подкрадывается, принуждает ускорить шаг. И тут существо облокачивается о мою спину, огромная глыба наваливается всей своей массой. Не удержавшись на ногах, я лечу в огромную сточную канаву, из которой чёрная маслянистая жидкость течёт снизу вверх на крышу одного из зданий-цилиндров. Проплывая по жёсткому жёлобу, в промежутках между жалюзи я вижу, что внутри строения на кушетках лежат тысячи препарированных людей-андроидов, а полки стенных шкафов битком забиты человеческими органами. Захлёбываясь, я достигаю вершины, и передо мной возникает человек ростом с пятиэтажный дом. Всё его тело покрыто рубцами, изрублено и изуродовано шрамами. Лицо представляет собой шершавую поверхность наждака с глубоко вдавленными глазницами. Человек опускается на колени, (его широкие плечи оказываются на одном уровне с крышей цилиндра-лаборатории) берёт в руки меч (им оказывается жёлоб, по которому только что текла жидкость) и кладёт его к моим ногам. Я не раздумывая протягиваю руку за мечом. Но молниеносно резкий порывистый хохот наполняет улицы. Великан с величайшим трудом поднимается на ноги, произнеся слова: «Ты сделал свой выбор», и проваливается сквозь землю, оставляя меч мне. Я обвожу взглядом серый бетонный город, наклоняюсь за мечом и просыпаюсь.

Учёный Обо перевёл дыхание, затем сказал.

— Это был информационный сон. Вид города с планеты Вьора.

— Так ты стал избранным! — поразился Дэвид.

— Сон предназначался не мне. Но ничего нельзя было изменить. Так по какой-то нелепой случайности я вместе с горсткой соратников по духу оказался втянутым в интриги вселенского масштаба.

— И ты побывал в обители Богов?

Учёный Обо печально покачал головой.

— Если бы! Наша миссия была: восстановить справедливость, спасти людей, обращённых в рабство, остановить жернова беспощадного Молоха. Однако на практике всё выглядело гораздо сложнее. Самое страшное заключалось в том, что все порабощённые цивилизации, равно как и жители моей родной планеты, принадлежали к звеньям одной цепи — мирам Магистра. В итоге, сражаясь против сил коалиции, я был бессилен помочь зарнянам, когда от меня такая помощь потребовалась. Так, в конце концов, растеряв на полях психокинетической войны всех своих товарищей, я в одиночку отправился к системе Голубой звезды, к цивилизации, владеющей ключами от ворот Джирата.

— Это тот Звёздный город, про который твердил Кралера?

— Кралера был в числе охранников-смертников тайного захоронения, снабжал его документацией и провиантом.

— Почему тогда он остался в живых? — удивился Джеффри.

— Его подвергли психозондированию. Расчёт был верен. В системе не осталось ни одного живого человека — потомка древней цивилизации, способного ему помочь. Да и эти, — он махнул рукой в сторону хранилища. — Зомби, обезличенные куски плоти. Из них выкачали всю информацию, изъяли знания, по сути, лишили души.

Учёный Обо помолчал.

— Да, Кралера фактически ничего не помнит, — наконец, сказал он задумчиво, потом добавил совсем тихо: — Но после моих психокинетических сеансов начнёт вспоминать.

— Так что мы должны предпринять?

— Во-первых, отправить Эверу в качестве парламентария к Экурту. Она без труда обворожит его, чем обеспечит нам беспрепятственное передвижение по лагерю, своего рода мандат. Во-вторых, провести два-три сеанса с Кралерой. И, в-третьих, пресечь назревающее восстание на спутниках (оно может нам помешать).

71. Король Эмбирии, Харольд I

Охота прошла крайне неудачно. Два зайца и один кабан — и это за целый день. Коронованный король Харольд I вместе со свитой возвращался в загородную резиденцию. Он мерно покачивался в своей карете, не без удовольствия поглядывая на двух расположившихся подле него прелестных особ.

— Луиза, — обратился он к одной из девушек. — Ты бы не могла побыть со мной наедине пару недолгих минут.

— О, мой король, — шаловливо рассмеялась красотка. — Вы не боитесь сплетен?

Лицо Харольда побледнело.

— Я ничего не боюсь, — сказал он, притрагиваясь к её колену.

— Мне, пожалуй, стоит уйти, — надула губки Джулия, сидящая рядом.

Продолжив свою мысль, она распахнула дверцу кареты. Предупредив ход дальнейших событий, король окликнул балетмейстера, неукоснительно следующего за ним в одном из экипажей, предоставленных окружению и свите. Кареты поравнялись, и Джулия, свято поклявшись своему королю держать всё в тайне, сменила место пребывания. Подобными действиями Харольд в довершении ко всему осчастливил ещё и балетмейстера, который, без сомнения, не мог оказаться равнодушным к произошедшей перемене.

Теперь король и Луиза были одни, и девушка, оставшись без подруги, моментально перестала кокетничать, опустив глаза перед первым лицом в государстве.

Харольд I был выходцем из очень знатного рода. Когда-то в этой стране, достойной нести гордое название — Эмбирия, глазами тысяч озёр глядящей на высочайшую вершину мира — храмовую гору Кезерид — правил его отец, Феликс Великий, женившийся в двадцать пять лет на банисийской принцессе Гелине А?линской. Прожив славную, но недолгую жизнь, король-отец оставил сыну все свои несметные богатства. Однако до совершеннолетия Харольда королевством призван был управлять родной брат Феликса, Иммануил. Бесславными походами и поборами, похожими скорее на грабёж, чем на борьбу с неуплатами податей, ему удалось довести некогда цветущую, утопающую в садах страну до полного изнеможения. Многие титулованные особы были вынуждены навеки распрощаться с доставшимися по наследству замками, именьями и родовыми гербами, поскольку всё это оказалось прибрано к рукам и поделено корыстолюбивым окружением властолюбца. Суды продолжали выносить незаконные вердикты, в то время как лишённые прав наследники либо от безысходности пускали себе пулю в лоб, либо пускались на поиски лучшей жизни, весёлой и беззаботной. Одни становились рыцарями, другие разбойниками.

После ряда междоусобных войн королевская армия, потерявшая доверие в народе, находилась в бедственном положении. Охрана границ не велась. То там, то здесь спонтанно появлялись и исчезали мелкие княжества. В стране росло недовольство, ослабевала вера в сильного монарха. Из уст в уста передавались пророчества о справедливом гневе богов, создавших этот мир.

Харольд I рос без отца под внимательным присмотром заменивших его нянек. Но что могли дать юноше королевских кровей женщины? Любовь да ласку. Он получил их сполна, и, нежась на мягких, лебяжьего пуха перинах, думал исключительно о танцах и развлечениях.

После коронации Харольд I, ничуть не разбиравшийся в военных и политических делах, решил заиметь при дворе кардинала. Ещё во времена Феликса Великого существовал подобный обычай. Но сменивший брата Иммануил сразу же упразднил кардинала, так как его присутствие «мешало» управлять страной. Теперь Иммануил получил обширные угодья на севере государства, и стал именоваться Великим Иммануилом, правителем Лагиссинии. А Харольд I тем временем обдумывал возможность спихнуть на кого-нибудь большую часть общегосударственных проблем. Этим человеком и стал кардинал де Васконсини, однако, с самого начала оказавшийся в жёсткой оппозиции королю. Обзаведшись бесчисленными резиденциями и разветвлённой сетью информаторов, кардинал фактически правил страной. В то же время он всегда оставался в тени, не выдавая своего местонахождения. Все дела успешно выполнялись доверенными лицами.

Харольд I был мягким человеком, а потому в своём круге слыл очень добрым и рассудительным. Частые приёмы во дворце проходили всегда чрезвычайно пышно. Правитель не вёл счёт своей казне. За него это делал казначей. А Харольд лишь красовался нарядами и величественной походкой, кружил с юными дамами и любовался фейерверками.

Вот и сейчас, возвращаясь с охоты, король отложил все дела, не желая упустить возможность побыть наедине с Луизой. Она стала его очередным увлечением. Сколько раз Джулия твердила подружке, что королевская милость невечна, и нередко она оканчивается изгнанием. Луиза только качала головой, задумчиво перебирая чётки, или обмахивалась веером в такт словам. Она была совсем не глупа. Выходка из глухой северной провинции, Луиза очень рано поняла, что всё в этом мире существует исключительно для тех, кто может этим воспользоваться. А значит, следует быть одновременно очаровательной и неприступной, такой, чтобы её постоянно приходилось завоёвывать.

— Жизнь — это игра, — любила повторять Луиза, улыбаясь своим тайным мыслям. Ведь никто не мог упрекнуть её, девушку без состояния и знатной фамилии, за цепкий ум и природную красоту. Они не были куплены, и потому оценивались по заслугам.

Когда девушка впервые увидела короля, — это было на балу. Луиза хорошо помнила, как она тогда стояла в стороне от всех, робко покручивая приглашение, в длинном белом платье и лиловых туфельках, стояла, не отрываясь, глядя в его сторону. Точёная фигурка, длинные тёмные волосы, выразительные, подведённые сверху синим цветом, глаза, и хрупкие плечи, — всё это выглядело совсем ещё по-детски, а вместе с тем потрясающе. И Харольд выделил её из всех и пригласил на первый танец. Он оказался медленным. Луиза чувствовала, как её душа то волнуется, то замирает в груди. Но девушка сказала себе твёрдо: «Не теряй голову!» и не потеряла её. После первого танца она исчезла. Тщетно Харольд пытался её найти. Девушка как сквозь землю провалилась. Сама не подозревая, Луиза в тот вечер бросила вызов монарху, заинтриговав именно тем, что добыча не шла к нему в руки, а с точностью до наоборот. Луиза была одной из тех девушек, которым ничего не стоит перебороть нахлынувшее желание, порой способное перерасти в чувство, стать холодной, даже дерзкой до неузнаваемости, а потом как ни в чём не бывало самой пойти на примирение.

Харольд был наивен, полагая, что все женщины одинаковы. Следуя своей излюбленной привычке полагаться на судьбу, он, сам того не подозревая, влюбился в эту с виду несмелую голубку, бог весть каким образом залетевшую в его пустынный сад. А дальше, — больше. Всё окружение только и твердило теперь об этой «замухрышке», заделавшейся любовницей короля. Не обошлось здесь и без Джулии, которая, кстати сказать, славилась острым язычком и при каждом удобном случае подливала масло в огонь. Даже сейчас, во время следования экипажей по просёлочной дороге, она, предусмотрительно отосланная Харольдом в карету балетмейстера, то и дело выглядывала, всматриваясь в завешенное окно.

Скрытые от посторонних глаз, Харольд и Луиза всю дорогу сидели рядом. Король частым порывистым дыханием стремился привлечь внимание Луизы, давая понять, что в его отношении к ней присутствует нечто большее, чем простой интерес и любопытство. Луиза молчала, и это молчание граничило с бесцеремонностью; будто бы рядом с ней был не король, а неодушевлённый предмет. Харольд тоже молчал. Ему не о чем было говорить. Мало ли, что ему хорошо рядом с ней! Королю хотелось большего. «Я имею на это право», — вновь и вновь повторял он себе. Король сделал попытку обнять Луизу. Она отшатнулась от его руки, которая беспорядочно вздрогнула. Луиза распахнула дверцу кареты и выпрыгнула наружу. Запутавшись в занавеске, Харольд поспешил за ней. Но было уже поздно. Король заметил, что девушка скрылась в остановившемся у обочины экипаже, и со злостью захлопнул дверцу.

72. Последний день Стефа Огинса

— Олухи! Недотёпы! Сукины дети! — разорялся Стеф Огинс, наблюдая бегущих со всех ног солдат, не обращающих никакого внимания на направленный в их сторону бластер.

Следующий после известных событий день не принёс ровным счётом ничего хорошего. Земляне везде терпели поражение. Сотни трупов валялись на дорогах, и не было видно конца этой кровавой бойне.

Стеф знал, что лишь гравитационные установки могут приостановить роботов. Их в городе было две. Но пираты непонятным образом заблаговременно вывели их из строя. Опасность усугублялась тем, что Бертолу с Тьюри удалось бежать, оставив в живых только одного охранника. Солдат сразу же дал знать о случившимся, но было уже поздно.

Теперь Стеф Огинс, поддерживаемый с флангов Марвелом и Ситлэном, отдавал квартал за кварталом, терпя колоссальные людские потери. Со стороны же противника было убито всего трое бывших членов экипажа «Констьюдери». Пираты, зная неуязвимость своих машин, старались всегда находиться под их прикрытием, чем чрезвычайно сковывали действия землян. Эти шестиметровые, надетые на центральную ось механизмы в виде колёс, несли на себе иссине-фиолетовые линзы, поливающие землю смертоносными лучами. Кроме того, в непосредственной близости от них местность патрулировали десятки машин-уборщиков схожей конфигурации: одни расчищали дороги, другие разбрасыва-ли кольца мин, реагирующих на приближение живой материи. Из близлежащих городов вскоре должны были привезти необходимые установки. Пока же их не было, Стефу было поручено сдерживать по мере возможности продвижение инопланетных захватчиков.

Боевые действия принимали всё более катастрофический размах. Лучевое оружие било навылет, а пули отражал невидимый слой, окружающий тела пиратов.

— Нам придётся сдать город, — передал Стеф сообщение, внутренне понимая, что теряет уважение к самому себе.

Пираты уничтожали исключительно людей, не притрагиваясь однако к изготовленной ими технике.

За городом спешно рыли окопы, — там было решено произвести серию ядерных взрывов, чтобы хоть ударная волна внесла сумятицу в ряды противника.

— Командир, — к Огинсу подбежал молоденький лейтенант. — Наши потери исчисляются тысячами. Надо отступать.

— А мы что делаем, разве не отступаем? — прозвучал встречный вопрос.

— Да, но не так, — бубнил парень, испуганно озираясь по сторонам. — Надо уматывать, иначе погибнут все.

— Слушай, недоносок, — Стеф гневно поднял лучемёт, ткнул дымящийся ствол в грудь паренька. — Если твои идеи пойдут в массы, за твою голову я не дам и цента. Ты меня понял?

Лейтенант исчез из виду.

«Слюнтяй!» — ругался про себя Огинс. — «Ему впору ползунки носить, а он здесь людьми командует».

— О, вот и дорога! — сказал он уже вслух. Слишком уж неожиданно показалась эта окружная. — А с других сторон пираты могут быть за пределами города. Ведь роботы двигаются по двое, и их не так уж и мало.

— В городе ни одной машины. Движение перекрыто, — доложил следующий рядом сержант.

— Порядок, — похвалил Стеф, переводя взгляд на пыль, клубящуюся вдоль Гэйси-стрит.

— Они, — пронеслось между группами солдат, залегших вдоль дороги.

Огинс соскочил в свежевырытую траншею, отряхнул полу комбинезона, указал места постановки взрывов.

Солдаты молниеносно рассредоточились, заняли свои места. Роботы приближались. Они были уже совсем близко, когда раздались первые выстрелы. Одновременно несколько лучей хлестнули по ним. Роботы даже не остановились. Но двое пиратов, сопровождающих механизмы, замерли на месте, отражая лучами своих бластеров неожиданное нападение. Один слишком сильно высунувшийся из окопа солдат вдруг вскрикнул, выронил оружие, и скатился с края насыпи. Его приподняли. Лицо было обожжено до неузнаваемости.

— Гады! — парень, видимо, друг убитого, встал во весь рост и застрочил из автомата.

Один из пиратов, споткнувшись, свалился при выходе на асфальтированную дорогу. Солдаты радостно закричали, не обращая внимания на то, как их товарищ медленно оседает на окровавленный грунт.

— Пора, — отдал распоряжение капитан, надевая каску; жестом приказал остальным последовать его примеру, отойти от насыпи и укрыться в траншее.

Солдаты не заставили себя долго ждать. И, когда пираты находились точно посреди дороги, первый сильный толчок потряс землю, гигантские глыбы взлетели в воздух, разбрасывая пиратов с механизмами в разные стороны. Наугад ударили лучи бластеров. Следом прогремел ещё один взрыв, за ним третий.

— Боже милостивый, — один солдат выбрался из-под комьев земли, крестясь, поднял голову к небу, как вдруг закричал, в страхе отгораживая себя ладонями от возникших в вышине ярких светящихся точек-сфер.

Капитан взглянул на точки. «Что-то знакомое», — подумалось сразу. У него страшно болела голова, в ушах стоял нескончаемый гул. Но, не смотря на это, он сорвал с головы каску, размахнулся и с силой хряпнул ею по земле.

— Лагурийцы, — зашептали окровавленные губы, на зубах заскрипел песок от вырванной взрывом земли. — Они не обманули.

Стеф видел, как много солдат смотрит в небо с недоумением и какой-то смутной надеждой. Он почувствовал, что глаза его стали влажными. Как никак, это Земля, его планета, и другой у него нет.

На шоссе, примыкающем к окружной дороге со стороны пригорода, появились три крытые грузовые машины.

— Установки, — передалось из уст в уста.

В районе взрывов потерянно копошились израненные роботы. Они сейчас двинутся дальше. Но Стефа Огинса это больше не тревожило.

73. Таинственная незнакомка

— Кто здесь хозяин?

В дверь небольшой полуразваленной хибары, окнами со старыми покосившимися ставнями посматривавшей на грозное северное море, ввалился усталый, закутанный в шинель путник. Высокий капюшон скрывал лицо незнакомца, а некогда новые форменные брюки выцвели под небрежными ударами местного солёного ветра.

Не дожидаясь приглашения, человек подошёл к накренившемуся от долгого служения людям столу, сел на приставленный деревянный ящик, положил руки на колени.

Из-за растрескавшейся, тоскливо болтающейся на полусгнивших петлях двери, громыхая почерневшими кастрюлями, показалась древняя старуха.

— Тебе чего, милок? — прошамкала она.

— Кто здесь хозяин? — настаивал гость.

Вслед за старухой из дверного проёма появился высокий старик довольно плотного для своего возраста сложения.

— Я хозяин, — громко сказал он, разминая в пальцах щепотку неочищенного табака.

— Вы?

— Да, парень. И не советую тебе об этом забывать.

Незнакомец скинул с лица капюшон.

Старик и старуха вскрикнули в один голос.

Эджина была как всегда очаровательна. Что касается одежды, в среде банды Крейза она прошла неплохую школу.

— Так мне можно у вас остановиться? — спросила девушка мгновенно поменявшимся воркующим голоском и улыбнулась, расстёгивая шинель (последняя не замедлила тут же сползти на глиняный пол).

Ответом ей послужило молчание.

74. Пириансы

— Это им даром не пройдёт! — грозно выкрикнул Шерейз — король кровожадных пириансов.

— Кому им? — Военачальники непонимающе переглянулись.

Общее совещание, происходившее сейчас в зале Паласа, было созвано по причине тех чрезвычайных событий, что довольно крепко покачнули могущество военных лидеров Шерейзата.

Король, сидя на троне, схватил жезл и с силой ударил им о мраморные плиты королевского дворца.

— Повелеваю, — прогремел его голос, и среди споривших военачальников установилась тишина.

— Предпринять ещё одно нападение на Джират!

— Но, Ваше Величество, — предостерегающе заметил Орнадо — главный специалист по развёртыванию боевых действий в космосе.

От его чёрных, с зеленоватыми прожилками глаз исходил неприятный холод. Орлиный нос выдавал в нём настоящего хищника, готового мигом растерзать добычу. Ничего предосудительного не было в такой его манере, поскольку все пириансы, не смотря на прошедшие тысячелетия, внутренне остались пиратами, разбойниками с большой дороги.

— Если Вам будет угодно, — склонил голову Орнадо. — Я выскажу здесь некоторые свои соображения относительно этого, волнующего нас вопроса.

— Хорошо, — Шерейз водрузил жезл на прежнее место.

— Итак, — с расстановкой сказал Орнадо. — Я могу начать.

Саркастически улыбнувшись, он обнаружил недостаток в двух передних зубах.

— У нас нет ключа для входа в Джират, — перешёл он к делу. — И наше оружие не в состоянии его заменить.

— Но Гарвес всё же побывал в этом городе, — перебил Фарби — крупнейший монополист, владелец большей части заводов, выпускающих боеприпасы.

— Да, Гарвес побывал, — внёс поправку Орнадо. — Но другим путём.

Увидев немой вопрос в глазах Шерейза, военачальник поспешил дать объяснение.

— Я лично участвовал в допросе этого парня. Он пытался нас обмануть. Глупец! Мы могли бы убить его, а затем создать заново. Но мы не стали этого делать. — Орнадо обвёл взглядом присутствующих. — Одним словом, я узнал от него следующее: во время проверочного облёта части планеты, принадлежащей Вашему Величеству, — Орнадо сделал ударение на последнем слове. Шерейз кивнул в знак одобрения. Орнадо поспешил продолжить, — в шесть часов двадцать четыре минуты по Шерейзату Гарвес вошёл в плотное пылевое облако. Биоанализатор потребовал от Гарвеса немедленно отдать приказание бортовым системам обстрелять непонятное облако при помощи ядерных боеголовок. Гарвес отказался. Он решительно не понимал, что могли обнаружить приборы в этом, казалось, мёртвом облаке. И не отдал приказание. Иллюминаторы утонули в ослепительной туманной пелене. Гарвес услышал музыку. Она становилась всё громче и громче. Под её восхитительными переливами тонуло всё: облако, звездолёт и сам Гарвес. И вдруг звездолёт, неуязвимый звездолёт Вашего Величества, — снова отметил Орнадо, — растворился. Вокруг Гарвеса осталось лишь облако, не дающее никакой надежды на выживание, да ещё эта музыка, торжественная и прекрасная.

Король пириансов Шерейз выглядел, будто человек, по голове которого стукнули чем-то тяжёлым: ничего не выражающий взгляд, осоловело выпученные глаза. Остальные участники затянувшегося совещания выглядели ничуть не лучше.

Орнадо смотрел в эти лица, припоминая, что именно так выглядел и он сам, когда впервые слышал об этих невероятных событиях из уст Гарвеса.

— Он увидел длинную нескончаемую ленту, — продолжал рассказ Орнадо. — Лента окружила Гарвеса, обдавая всё новыми музыкальными раскатами. Гарвес дышал, хотя мог бы давно понять, что в сущности дышать нечем. Ему почему-то совсем об этом не думалось. И тут он увидел лица, нормальные человеческие лица. Они смотрели на него с интересом, и не было злобы в их глазах. Гарвес очутился в легендарном Звёздном городе.

75. Встреча компаньонов на том свете

— Здорово, друг! — Крейз как всегда был немногословен.

— Здорово, здорово, — Стеф Огинс не без удовольствия жал руку своему старому приятелю.

Восемь крепких бревенчатых срубов красовались на окраине деревушки. Свет солнца ярким золотистым багрянцем накладывал свой отпечаток на резные ставни и узорные наличники; ветер гулял в густых волосах Крейза и раскручивал флюгеры на крышах.

— Ну, как тебе у нас?

— Здорово, — вздохнул Стеф, которого (Ситлэн был прав) в последнее время действительно стало тянуть к тихой, размеренной жизни, домашнему уюту и семейному очагу.

— Чего это ты заладил: здорово, да здорово?!

— Сам первый начал, — усмехнулся Огинс.

Загремев ставнями, распахнулось окно. В нём появилось лицо одной из двух оставшихся с бывшими бандитами молодых женщин. Помнится, в прошлый раз Илона устроила ей отменную трёпку.

— Хватит у порога стоять, — воскликнула она, обнажая коралловые зубки. — Милости просим в дом.

Лицо женщины исчезло.

— Приглашаю! — громогласно провозгласил Крейз.

— А это кто же такая? — Огинс посмотрел в окно, где в этот момент на гладкий добротный стол ложилась белая накрахмаленная скатерть.

— Жена, — похвастался верзила, теперь вдобавок с огромным животом.

— Твоя, что ли?

— Да. — Крейз утвердительно кивнул, пропустил капитана вперёд себя, распахнул перед ним дверь, препроводив таким образом в просторную горницу.

— Здравствуйте. — Стеф обратился к суетящейся красавице.

— Подходи к столу, — подбодрил его Крейз.

— Белла, принеси нам чего-нибудь выпить.

— Я не пью, — разом отказался Огинс.

— Вот те на! — присвистнул верзила.

Белла вытащила из небольшого шкафчика высокую бутыль и два стакана. Услышав слова гостя, она застыла в нерешительности.

— Слушай, Стеф, я обижусь, — сказал Крейз, подбоченясь. — Встретились, понимаешь ли, а ты как варёный.

— Ну, ну, — поспешил не согласиться Огинс. — Разве что за встречу. Так это я не против.

Он посмотрел на красавицу.

— И Белла подсядет с нами.

Белла мигом извлекла из шкафа третий стакан, подошла к столу, задорно подмигивая капитану. Поставив на стол столь незатейливую посуду, она отодвинула стул, села на него, положив одна на одну стройные ножки.

— Ну, как, хороша?! — горделиво осведомился Крейз у Стефа.

Белла принялась рассматривать потолок.

— Она у меня скромная, — ласково проговорил верзила, откупоривая бутыль.

— Мне чуть-чуть, — предупредила Белла, когда горлышко коснулось её пока ещё пустого стакана.

— Тебе много и нельзя, моя милая, — с оттенком нежности в голосе заметил Крейз.

Стеф непонимающе уставился на своего старого компаньона.

Но в это время, словно в ответ немому вопросу капитана, из соседней комнаты раздался плач ребёнка. Белла молниеносно сорвалась туда, нырнула за длинную цветастую занавеску, и вскоре до Стефа донеслось её грудное пение. Ребёнок затих. Огинс опустил глаза.

— А у меня нет детей, — вдруг сказал он, оценивая на глаз содержимое своего наполненного до краёв стакана. — Сначала врачи жене запретили…

— Но современная медицина, — начал было Крейз.

— Я не мог допустить, чтобы жизнь любимого человека была в опасности, — перебил капитан, — а в результате не смог её уберечь… Мы поженились, едва выйдя из-за школьной скамьи. Первая любовь. — Он махнул рукой, посмотрел отрешённо вдаль. — Быть может, из-за неустроенности личной жизни, меня и понесло в космос.

— Так это было очень давно. Неужели с тех пор ты никого не встретил?

По глазам Огинса Крейз понял, что этот разговор ему неприятен. Он понимающе мотнул головой, осушил свой стакан, крякнул, и стал ждать, когда Стеф последует его примеру.

Белла вернулась к столу. Стеф поднял свой бокал.

— За тебя, — просто сказал он. — И за твоего сынишку.

— А вы не ошиблись, — отозвалась она. — У нас, в самом деле, мальчик.

— Я же тебе говорил, дорогая, что наш друг умеет читать по глазам, — добродушно промолвил хозяин дома.

Стеф выпил залпом то, что было в стакане, повернулся к Белле.

— Не пей, — сказал он. — У тебя ребёнок.

Белла с грустью потупила глаза, отставляя угощение.

— Как дела в будущем? — Крейз поднялся со стула, подошёл к Огинсу, знаком предложил пересесть на большой двуспальный диван.

— Всё в норме, — ответил капитан, пересаживаясь. Готовый поддержать беседу, он расположился поудобнее. — Земляне одержали победу над пиратами. И в этом, кстати, им помогли новые жители Лагуры.

— Это те, с которыми был Дэвид?

— Да.

— А где он сам?

— Не знаю, — признался капитан. — На какой-нибудь планете, сражается за справедливость.

— Я бы помог ему, — прогудел Крейз. — Но жена, сынишка…

— Я понимаю, — Стеф не дал ему договорить. — Честно говоря, — продолжил он. — Я хотел увезти вас отсюда в своё время. Но теперь, мне кажется, вы не захотите бросать своё хозяйство.

— Да, ты прав, — подтвердил верзила, взбивая пуховую подушку. — Отдохнёшь у нас?

— Только одну ночь, — Огинс зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Пойдём на улицу, — предложил Крейз, поднимаясь. — Я покажу тебе, какой красивый здесь закат.

Друзья, обнявшись, направились к дверям. Белла смотрела им вслед. И ей, ответственной не только за себя, но ещё за маленькое, крохотное существо, было ясно: жизнь хороша, когда нет войны, когда не гибнут люди, когда можно просто выйти вечером во двор, провожая уходящий в бесконечность день, а утром — встречая новый. Женщина подошла к окну, посмотрела на ярко-розовый солнечный наряд, на двух стоявших в обнимку друзей, на Стефа, без помощи которого он бы, наверняка, погибли. Она пододвинула к оконцу табуретку, села на неё, застыла, подпирая голову руками и думая о чём-то своём, сокровенном.

Шло время. Вскоре дом погрузился в сон. Крейз и Бела расположились на двуспальном диване, Стеф попросился прилечь у окна.

76. Новая родина

Рэди гнал и гнал своего коня, не разбирая дороги. Впрочем, какая дорога может быть в лесу?

Неожиданно прямо перед ним выросли два пеших человека, одетых в золотистые, усыпанные чёрными ромбами плащи. Рука каждого из них лежала на эфесе шпаги.

Рэди вздрогнул от неожиданности. Оружие было на месте. Запустив шпоры в тело коня, Рэди поднял его на дыбы. Копыта лошади взметнулись над головами незнакомцев.

— Обернись, дружок, — раздалось за спиной.

Рэди оглянулся. Мелкой рысью к нему приближался всадник в такой же одежде, что и те двое.

— Думаешь, на коне, так всё можно? — с гордостью осведомился противник. — Ты служишь королю, а мы кардиналу.

— Ну и что?

— А то, что кто-то из нас должен остаться здесь навсегда, — заключил всадник, извлекая шпагу, и пуская своего коня на Рэди.

Рэди тоже обнажил шпагу. Решив не приближаться на чересчур близкое расстояние, он принялся изучать незнакомое оружие в действии. «Вверх, вниз, вбок, ещё раз вниз, вперёд», — мысленно следил Рэди, не забывая, однако, отражать удары. Вот всадник налетел слева. Звон шпаг. Острая боль пронзила руку чуть повыше локтя. Конь под Рэди попятился. Но противник не стал дожидаться окончания манёвра и зашёл теперь справа. Рэди почувствовал, что рукав его камзола становится влажным и липким, и понял, что эта история может для него плохо кончиться. Тогда он резко повернул коня и, собрав все свои силы, вонзил шпагу прямо в грудь слуге кардинала. Шпага незнакомца дёрнулась, всё же успев напоследок задеть одежду Рэди, а затем выпала из рук своего бывшего обладателя. Рэди принялся искать взглядом пеших противни-ков. В тылу никого не оказалось. Тем временем всадник свалился с коня и теперь ничком лежал на земле. Конь жалобно склонил голову. Рэди отвернулся.

Прошло не меньше двух часов с тех пор, как отзвучали последние звуки горна. То ли охота завершилась, то ли он удалился на слишком большое расстояние, Рэди не знал. Конь самопроизвольно выбирал дорогу, руководствуясь каким-то шестым чувством: по одним лесным просекам передвигался рысью, другие же обходил стороной. Жёстких ориентиров не было. Всё реже попадались вырубки, чаще лесоповал, низины и болотистая местность. Наконец, наметился долгожданный подъём почвы. Рэди, прикинув, что впереди возвышенность, направил коня напрямик. Попав на свободный от леса пригорок, конь остановился. Рэди выбрался из седла и осмотрелся. Со всех сторон поляну обступили деревья. Сориентировавшись на местности, Рэди отметил существование на северо-западе горной цепи. Самая высокая гора — чёрный неприступный колосс — начиналась примерно в сотне миль за основной грядой, царственно возносилась над ней и упиралась в небо широким скалистым раструбом. Покрытый лесами, этот чёрный обелиск, закрывал горизонт. Достигая небес, он, изогнувшись, точно дерево, продолжал расти. Исполинские каменные глыбы, развёрнутые под сорока пяти градусными углами друг к другу, висели на огромной высоте над землёй, как бы насмехаясь над законами физики. Мир, перевёрнутый вверх дном. Леса и озёра — точные копии земных. И, Рэди почувствовал, что, если бы он оказался под одним из этих чудовищных живых монолитов, то непременно увидел бы себя, перевёрнутого вниз головой, на одном из них. У Рэди закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Покачнувшись, он осел на густо-зелёные листья папоротника, краем глаза поймав круп коня, спокойно щипавшего сочную траву.

— Где же я нахожусь? — спросил он вслух.

Ответа не последовало. Рэди лёг на землю (сразу отметил под собой беспорядочное движение мелких насекомых), положил ладони под голову. И сразу понял, почему тени в лесу то предательски ускользали от него, то, напротив, надвигались (причём, когда направление принципиально не менялось). Причина оказалась на небе. То, что Рэди вначале поспешно принял за солнце, при детальном рассмотрении оказалось полупрозрачным рубином строгой кристаллической формы с желтоватыми прожилками. Рубин заметно рисковал приблизиться к перевёрнутым скалам небесного монолита, где его острых вершин, возможно, коснулись бы самые высокие пики. В недрах кристалла зарождался мягкий свет и очерчивал многочисленные грани. Изо всех плоскостей били ослепительно-яркие лучи прожекторов. Горячие языки света облизывали землю и твердь небесную над ней. Зрелище было просто фантастическим. Рэди без устали любовался картиной мира невиданной красоты, когда на востоке зажглась ещё одна звезда-кристалл. Сапфир в драгоценной оправе. Вокруг него висели кучевые облака правильных геометрических форм. Некоторое время два кристалла светили вместе. Потом по центру появился третий, мраморной зеленью малахита окрасивший небеса. Два его предшественника, словно ждавшие его появления, незамедлительно погасли. И это не было случайностью. Похоже, кто-то невидимый и мудрый следил за тем, чтобы мир ни на минуту не был погружён в кромешную тьму.

Рассудив, таким образом, Рэди поверил в разумность всего происходящего над ним, успокоился и уснул. Придёт время, и он будет знать ответы на все вопросы.

77. Заговор

— Когда же он вернётся? — Лейза не находила себе места от волнения. — Лучше бы я полетела вместе с ним.

— Лучше — не лучше, дело сделано, — Узар вертел ручку настройки, проверяя исправность связной рации.

— Но вы мне можете сказать, где хотя бы он находится, — не унималась Лейза. Её стенания в связи с исчезновением Дэвида не давали покоя окружающим, и учёные делали всё возможное, чтобы хоть как-то успокоить девушку.

— Где-то очень далеко, — ответил Узар, исследуя проходимость сигнала. — Одно я могу сказать точно: рация находится на планете, расположенной в стороне, где мы не имеем сферического обзора.

— А сам Дэвид?

— Не знаю, — грустно объявил учёный, беря Лейзу за руку. — Тебе надо отдохнуть, — сказал он таким тоном, как будто после отдыха от волнения девушки не останется и следа.

Она покорно кивнула.

Узар сопроводил Лейзу до двери, потом вернулся к своему любимому креслу, вытащил из его потайного кармана маленькую портативную рацию, переключил тумплер в позицию приёма, и в лабораторию мигом ворвался властный голос Шерейза.

— Не смотря ни на что, мы должны их уничтожить!

— Опять начинается, — буркнул Узар, узнавая знакомые желания пириансов. — Но кого на сей раз?

— Поднять весь флот в небо! Не щадить себя! Уничтожить во что бы то ни стало! — раскалялся Шерейз.

— Нет! Не допустим этого! — гаркнул Орнадо.

Разговор, по всей видимости, уже давно шёл на повышенных тонах. Запахло переворотом. Узар понял, что Шерейз допустил большую ошибку. Ещё совсем недавно пириансы потерпели поражение, и снова отправлять людей на верную гибель?!

— Гарвес мне сказал ещё кое-что! — рычал Орнадо. — Из-за тебя, Шерейз, наших ребят перебили в воздухе эти мерзавцы. Ты вёл закулисные переговоры и подписал тайный договор. Ты готов был к тому, чтобы всех нас уничтожили, лишь бы получить необъятную власть и почести иноземных существ.

— Заткнись! — завопил Шерейз не своим голосом, выхватывая из-под левого подлокотника трона лучемёт.

Но он не успел ничего предпринять. Орнадо оказался проворнее, и луч бластера срезал голову нерадивого правителя.

— Гарвес успел передать своему другу, тому самому, звездолёт которого упал на территорию лагурийцев, сведения о Звёздном городе, — как ни в чём не бывало продолжал Орнадо. — Гарвес знал, что Шерейз потребует от нас немедленного уничтожения Джирата, и хотел, чтобы лагурийцы помешали нам сделать это. Теперь Гарвес мёртв. Он отошёл в мир иной после того, как выложил нам эти сведения. Его друг тоже. Лагурийцы, похоже, ничего не знают. Мой же план заключается в следующем. Мы проберёмся в Джират с видом полной беззащитности, а, когда нам поверят, уничтожим гнездо Магистра изнутри, заберём их знание, развеем легенду о Звёздном городе, и вы поможете мне взойти на Вселенский престол.

Военачальники дружно зааплодировали. План был принят.

Узар отключил рацию, вскочил на ноги, подбежал к центральному пульту. Его голос эхом отразился от стен лаборатории:

— Немедленно сместить планетарный экран на сторону пириансов. Не допустить их выхода в космос. Внутренныю часть Лагуры заблокировать портативными шарами. Объявляется боевая готовность номер один.

Голубая планетарная сфера несмело шелохнулась, пришла в движение, медленно и незаметно для человеческого глаза перемещаясь в сизой дымке лагурийских облаков. Множество шаров рассыпались частыми светящимися точками, перекрывая незащищённую часть ионосферы. Учёные были готовы к бою.

78. Водоворот

— Мама, мамочка, я боюсь!

— Чего, доченька?

— А если они вернутся, они убьют всех нас?

— Не бойся, родная. Магистр не допустит этого.

Безжизненные просторы космоса дышали труднопереваримыми выбросами космических кораблей. Астральные поля, словно насмехаясь над немощью низкоразвитых цивилизаций, дробили Вселенную на бесчисленные миры, заключающие пространство и время вузкие рамки взаимно противопо-ложных законов физики. И только могущественные чёрные дыры, поглощающие огромную часть излучаемой энергии, могли остановить это время. Там, в неизведанных глубинах космической пропасти, время замедляло свой ход, в конечном счёте, переставая существовать.

— Я слышала, недалеко от вас в море есть опасный водоворот? — Эджина намеренно сделала ударение на слове «опасный», оценивая старческую реакцию.

— Да, имеется, — лицо хозяина осталось беспристрастным.

Он давно уже вышел из того возраста, когда очаровательные девушки вроде Эджины могли его хоть чуточку взволновать.

— Вы не могли бы меня туда отвезти?

— Ты не заболела, дочка? — удивлённо спросил старик.

— Нет.

— Тогда к чему этот разговор?

— Так вы меня не доставите туда?

— Послушай, дорогая, — старик повысил голос. — Посуди сама. Ты хочешь, чтобы я по собственному желанию утопил тебя в водовороте?

Эджина грустно потупила голову.

— Но у меня есть акваланг, — сочинила она.

— Из водоворота ещё никто и никогда не выбирался, — объяснял старик нелепость затеи. — Ещё мой дед рассказывал, как в нём погибали большие линейные корабли. А ты говоришь, акваланг…

— Так что же мне делать? — угрюмо спросила Эджина.

Старуха, поддерживавшая огонь в печи, повернула голову.

— Тебе у нас плохо, доченька? — проговорила она надтреснутым голосом.

— Нет, — произнесла Эджина. — Но я должна. Там находится древний город.

— Ах, вот оно в чём дело, — старик заметно повеселел. — Признайся, уж не старина ли Бин наплёл тебе свои небылицы. — Он, знаешь ли, до сир пор бредит кладами и сокровищами, божится, что оставлен на Реноле пророком. Да ещё волчонка своего подучил, передал ему какие-то знания, только вот для кого? Люди отсюда ушли, под водой оказались тысячи акров плодородной земли, богатейшие кварталы. Вот такие изменения за полсотни лет… А ты говоришь, древний город.

Эджина упрямо покачала головой.

— Затерянный город Друидов, — сказала она серьёзно. — Храмы, здания, центральная площадь для совершения обрядов…

— Нет, ты слышала, — перебил её старик. — Старуха, ты слышала?

— Как же, как же, — прошепелявила та.

— Слушай, глупышка, — сказал старик наставительно. — Ты обратилась как раз по адресу. Ведь мы со старухой прибыли сюда после свадьбы с группой археологов вести раскопки…

— Так в те времена здесь не было никакого водоворота?

— Смешишь! Здесь и моря то не было, — подтвердил старик. — Это потом понеслось, поехало. Технический прогресс, называется. За каких-то неполных сто лет Ренола стала непригодна для жизни. Далеко на юге, поговаривают, остались люди. Но они едва сводят концы с концами.

— А куда же делись остальные? Погибли?

— Как бы не так! — гордо сказал старик. — Их учёные открыли свойство чёрных дыр изменять время. Собрав в гигантский направленный пучок планетарную энергию и энергию солнца, они создали искусственную чёрную дыру-корабль, и отправились на нём восвояси.

— Куда? — поразилась Эджина.

— Кто их знает, — старик зевнул. — Сели все вместе, щёлкнули переклю-чателем, свет погас, чёрная дыра захлопнулась, и они в нашем измерении перестали существовать. Два наших сына, Пери и Гемм, ушли тем вечером…

— Ну а затерянный город, — Эджина перевела разговор на более приятную для хозяев тему. — Вам удалось определить его местонахождение?

— Да, — старик почесал голову в раздумье. — Знаешь, я никогда ведь не связывал эти две вещи: площадь Друидов и водоворот. Но, мне кажется, ты была не далека от истины, когда связала одно с другим.

— Это не моя заслуга, — парировала девушка. — У меня есть карта.

— Карта? — старики воскликнули в один голос.

Из голенища сапога Эджина извлекла карту, завёрнутую в тряпицу. Развернув, она положила её на стол. С лицевой стороны значилось положение Ренолы на карте звёздного неба. На обратной — географической — сразу бросились в глаза бледно-зелёные отметки, разбросанные в непонятной последовательности.

— Одна из отметок совпадает с водоворотом, — пояснила она.

— Да, да, я понимаю, — старик задумался, как бы припоминая события дней минувших, потом продолжил: — Мы действительно раскопали древний город, а затем всю свою жизнь бились над загадкой площади. Специалисты во всех областях знаний искали секретный код, способный оживить холодные камни. И это место было не единственным. Вон, видишь, сколько их тут, — старик провёл пальцем по карте, вздохнул. — Но времени оставалось всё меньше. Катастрофа следовала за катастрофой: извержения вулканов, землетрясения, таяние ледников. Ренола планомерно истребляла род людской. Тогда то в умах и возобладала идея межзвёздного перелёта. Мы не смогли никого переубедить.

— Так ты думаешь, дочка, сдвиги земной коры вместе с морскими водами передвинули камни на древней площади, установив их в правильном порядке? — неожиданно спросила старуха.

Эджина от изумления поперхнулась.

— Это единственное объяснение появления водоворота, — пробормотала она.

— А ты что, думала, я женился на дуре, — расхохотался старик. — Ведь это именно она приволокла меня сюда, лично руководила ходом раскопок. А я что, мне любое дело по плечу.

Старик облокотился на крышку стола, обхватив ладонью подбородок.

— Что с тобой поделаешь. Ты ведь и без нас всё сама уже решила…

Эджина согласно кивнула.

— Баста, — твёрдо сказал он, стукнув кулаком по столу. — Поговорили, и будет. Забирай карту. Мой последний ответ: тебя я никуда не повезу, и вести разговоры на эту тему больше не собираюсь.

Наступила ночь. Беззвёздное, затянутое тучами небо нависло над тёмными водами. Ветер стих, прекратив свои вечные завывания в печной трубе. У самого берега на вбитых кольях сушились две старые рыбацкие сети. Было заметно, что их давно уже никто не залатывал. Эджина, двигаясь совершенно бесшумно, пробралась к притянутой к берегу лодке. Взяв в руки два весла, она смело направила лодку к приблизительному месту водоворота.

Эджина верила: ни один водоворот не может возникнуть сам по себе. Его нужно создать. Тем более, про этот водоворот даже ходили сказания.

Вымокнув до нитки, Эджина добралась-таки до кругового, порывистого течения. Лодку начало качать, затем подхватило, вовлекая в гигантскую воронку. Эджина выбросила ненужные теперь вёсла, закрыла глаза, мысленно загадала желание. В чём, в чём, а в храбрости ей можно было позавидовать. Лодку подхватило стремительным потоком. Эджина улыбнулась своим мыслям. И вдруг увидела перед собой незнакомую красивую девушку. Она ей тоже улыбалась. Странные одежды скрывали стройную фигуру незнакомки, волосы были туго стянуты в пучок, а зелёные изумруды глаз лучились. Эджина открыла глаза. Видение не исчезло. Девушка покачивалась на волне в центре водоворота, зовя в неизвестность.

Лодку часто закружило, разворачивая перед входом в неведомый подводный мир. Сердце Эджины часто билось. В голову пришли строки из старой матросской песни:

   «Что бы не стряслось с тобою
   На морских волнах,
   Будь всегда самим собою,
   И отступит страх».
И страх отступил. Девушку потянуло вниз, всё быстрее и быстрее, чтобы не дать ей захлебнуться. Эджина была у цели.

79. Смена власти на Эппре

Лишь только первые несмелые лучи солнца прокрались через распахнутое окно в уютную комнату, Эвера открыла глаза, смахнув ночную истому, накинула себе на плечи халат, подошла к расположившемуся на полу спящему Дэвиду, наклонилась, внимательно рассматривая его лицо, спокойное и не отягощённое тревогами.

Дэвид, почувствовав на себе этот обжигающий взгляд, слегка зажмурился. Эвера пригнулась ещё ниже, так, что спелые груди с набухшими сосками выскользнули из глубин атласного халата наружу, поцеловала Дэвида. Он сразу же проснулся, притянул её к себе, бережно обхватив за плечи, коснулся влажных губ. Поцелуй слишком затянулся. Эвера засмеялась, Высвобождаясь из рук Дэвида, она возвратила спелые плоды на прежнее место, однако тут же пожалела о своём смехе, в один момент пробудившим и учёного Обо, и Кралеру.

Учёный Обо сразу оказался на ногах. Эвера прошла по комнате, направляясь в ванную. Дэвид потянулся.

— Сколько сейчас времени? — вяло спросил он.

— Около девяти, — ответил Кралера.

После проведенных с ним учёным Обо пяти психокинетических сеансов, Кралера перестал задумываться над словами, говорил бегло, отвечал навскидку. С точки зрения Дэвида, он теперь даже чересчур много говорил.

— Вставай, мой друг, — обратился к нашему герою учёный Обо, часто размахивая руками.

— Ты чего размахался? — Кралера удивлённо посмотрел на приятеля.

— Гюмнастика, — пояснил тот. — Для лечебных целей.

— А-а, — протянул Кралера, облачаясь в лагерные доспехи.

— Слушай, я всю ночь думал о возможности бессмертия, — произнёс Дэвид.

— Приятные мысли на сон грядущий, — хмыкнул учёный Обо, срывая висевшее на спинке стула полотенце.

— Там Эвера, — предупредил Дэвид. — У нас ещё есть время.

— А у меня голова болит от вашей трепатни, — заявил Кралера.

— Она у тебя от другого болит, — рассудительно сказал учёный Обо.

— Вот именно, — поддержал его Дэвид, скинул одеяло, вскочил и стал быстро натягивать полосатые брюки. Взгляд его то и дело останавливался на обоях с изображениями всяких диковинных животных.

Уютный двухэтажный домик был собственностью начальника концлагеря, но теперь, благодаря женским способностям Эверы, друзья стали его полноправными хозяевами. После счастливого освобождения из концлагеря N2, они привели в исполнение несколько пунктов своего грандиозного плана. В первую очередь, Дэвид с Эверой облетели на вихролёте Экурта девять концлагерей и, представившись супружеской четой, объявили о якобы имевшем место смещении ненавистного правительства и замене его народным. На территориях концлагерей отныне предполагалось возведение жилых кварталов, по причине чего необходимо было с ещё большим рвением браться за работу. Воодушевлённые пламенными речами Дэвида, сбитые с толку люди возликовали, сместили начальников, заковали в цепи надсмотрщиков, и взялись за строительство новой жизни. Так малой кровью восстания были пресечены, и переход власти произошёл мирным путём. В то же время, учёному Обо удалось частично разблокировать мозговые центры Кралеры, в результате чего всплыло огромное количество информации для шантажа. Используя её, друзьям без особого труда удалось добиться от Экурта согласия на безотлагательное проведение контрольной проверки членами комиссии обстоятельств и степени нарушения защиты Восточного захоронения. Доступ так называемых членов — учёного Обо и Кралеры — на территорию захоронения планировалось произвести в рабочем порядке. Таким образом, по завершении Дэвидом облёта всех девяти концлагерей, вся грязная работа была выполнена, — на столе лежали стопами документы и секретные карты, изъятые из сейфов хранилища. Вихролёт совершил посадку на крыше дома Экурта, Эвера спустилась на первый этаж, разделив на пару часов ложе с последним несмещённым начальником концлагеря, затем поднялась наверх, и друзья наполнили фужеры шампанским, празднуя свою полную победу.

О бурном отмечании праздника сейчас напоминал стол, заставленный неприбранной с вечера (точнее, с ночи) посудой. Возле него суетилась Эвера.

— Ну что, мальчики, — сказала она, вся раскрасневшись, когда последняя тарелка заняла своё место на полке шкафа. — Не пора ли нам взяться за настоящее дело?! Мне кажется, вчера мы это обсудили, или кто-то не помнит?

— Все помнят, — ответили Дэвид и Кралера в один голос.

— Это очень сложно, — сказал учёный Обо и добавил, — хотя другого пути нет.

80. Рыбалка

Опадали последние алые лепестки заката. Темнел горизонт. Всё стихало. Одни цикады за окном трещали безумолку. Из-за прибрежных холмов повеяло прохладой, потянуло терпким запахом древесной смолы. Стефу решительно надоело ворочаться в постели. Наскоро одевшись, он по-мальчишески, не раздумывая, забрался на подоконник и через окно сиганул во двор. Закудахтали потревоженные куры, заскулила собака, из-под ног покатился детский мяч. Стеф отряхнулся и пошёл по едва приметной извилистой дорожке в сторону большого оврага, с каждой стороны которого росли корабельные сосны. Вокруг не было ни души. Подойдя к оврагу, Огинс сперва провёл ладонью по холодной резной коре деревьев, носком сапога разворошил россыпь сосновых шишек — они покатились, достигли своего рода края земли и, долго не думая, соскользнули с него — раздался плеск воды; затем присел на исправно слаженные деревянные мостки, свесил уставшие ноги и откинулся назад.

На небе ярко горела одна единственная точка, планета Венера. Вот, где было его, Стефа, место, рука об руку с ребятами-выпускниками. А он наотрез отказался участвовать в рейсах Земля-Венера, считая себя рождённым исключительно для межгалактических полётов. Упрямый и заносчивый Огинс был совершенно неспособен вести споры и диспуты, участвовать в коллективном принятии решений. За время обучения он умудрился завести гораздо больше врагов, чем друзей. И когда б не отставка отца, космика-первопроходца (поставившая всё с ног на голову), кто знает, стал ли бы он нынешним Стефом Огинсом, со своим требовательным, взрывным характером, амбициями, и многим другим.

Внизу в стоячей воде плескалась рыба, похоже, наведывающаяся сюда на нерест. «Удачное место соорудил Крейз для рыбалки! А почему бы и нет?!» — Огинс распрямился, почесал затылок. — «Вернусь за удочкой и снова сюда. Кстати, на той стороне оврага ещё один дровяной настил; неужто какой-то смельчак отваживается рыбачить поблизости?» Через двадцать минут Стеф уже возвращался. В одной руке он держал удочку, в другой — банку с червями, пересыпанными землёй. Насвистывая бесхитростную мелодию, он распутал леску, насадил червяка на крючок, размахнулся и закинул удочку точно на середину заводи. Поверхность поплавка засветилась. «Надо же, Крейз, старый чёрт, не пожалел фосфора для забавы», — усмехнулся Огинс. Рядом над водой вспыхнул ещё один огонёк. Стеф протёр глаза. У него не было второго поплавка, это точно. Чувствуя на спине холодок, капитан медленно приблизился взглядом к подозрительному бревенчатому настилу. Никаких сомнений не было: напротив него сидел рыбак. Стеф разглядел его лицо. Это был Дэвид.

81. Глава Орнадостана

Поднявшиеся в небо корабли пириансов неожиданно наткнулись на невидимую непреодолимую преграду.

— Что за чёрт!

Орнадо на большой скорости врезался в планетарный экран лагурийцев. Звездолёт отбросило, будто это был не космический корабль, а назойливый каучуковый шарик. Поползла обшивка. Нарушилась герметичность сварных швов. Орнадо, отдав приказание никому не приближаться к экрану, спешно катапультировался на поверхность планеты.

— Вот так номер! — рявкнул он, как только нога коснулась поверхности Лагуры. — Это наверняка проделки лагурийцев.

— Вирги! Ривьер! — Орнадо, наладив связь, обратился через передатчик к своим лучшим бомбардирам.

— Да, командир.

— Ривьер слушает, — послышались голоса.

— Прочесать всё небо, максимально приближаясь к сфере, — приказал Орнадо, сминая в руке лист с никому теперь ненужным планом.

— Что искать?

— Свободное небо. Выход в космос.

— Есть.

Орнадо вытер пот со лба, посмотрел в сторону, где пять минут назад взорвался его потерявший управление корабль. Звездолёты висели на равном удалении друг от друга среди ясной небесной синевы, спокойно, словно бусы, оброненные на дно водоёма, наполненного прозрачной водой. Вид был красивый, но он не радовал глаз Орнадо. Проклиная лагурийцев, появившихся так не вовремя, он направился к городу с сердцем, наполненном злобой и жаждой мести.

Часто запищал передатчик. В эфире пронеслась кавалькада посторонних звуков, после чего голоса Вирги и Ривьера наперебой объявили Орнадо о том, что он уже и сам предполагал услышать.

— Конечно, они держат под контролем всё небо, — сказал он ледяным тоном, послав в довершении всего ждавших новых указаний пилотов к чёртовой матери.

Выйдя на общую частоту, он откашлялся, затем несколько раз повторил пароль, игравший одновременно роль позывного. Решив, что все, кому нужно, успели подключиться и обратились в слух, он произнёс голосом, каким умные люди редко разговаривают со своими подчинёнными:

— Спускайтесь, идиоты! Нападение отменяется. Звездолёты отдать на контрольную проверку и дополнительную отладку защитных систем.

— А может быть, попробуем прорваться, — прозвучал несмелый, но довольно твёрдый голос.

— Я сказал, вниз! Кто не понял, может не возвращаться.

Битва была проиграна, так и не начавшись. Пириансы не смогли выбраться даже за пределы родной планеты. И Орнадо, вручив Ривьеру пакет, отослал его к Верховному Правителю лагурийской империи.

Узар как всегда находился в лаборатории и наблюдал за кораблями пириансов, не соло нахлебавшись опускающихся на поверхность Лагуры. Неожиданно он почувствовал, как что-то может упустить из виду. И точно. Боковое зрение не подвело.

— Похоже, Орнадо выслал гонца, — задумчиво промолвил Узар, припоминая, что ещё совсем недавно земля пириансов именовалась не иначе, как Шерейзатом. «А теперь как будет?» — спросил внутренний голос.

— Какой-нибудь Орнадостан или страна Великого Орнадо, — безразлично сказал учёный, адресуя ответ самому себе.

«Однако это действительно гонец», — отозвалось внутри.

В дверь постучали.

— Да, да.

— К вам можно? — В лабораторию, словно лёгкая сизокрылая ласточка, впорхнула Лейза.

— Входи, — приветствовал её Узар, указывая на место рядом с собой.

Лейза осторожно коснулась его руки, улыбнулась, почувствовав нормальное человеческое тепло. Узар улыбнулся одними глазами.

— Да, — пояснил он. — Мы уже почти на всех опробовали эту вакцину.

— Почему «почти»? — удивилась Лейза.

— Некоторые боятся. Одни привыкли, вот и не хотят становиться самими собой, другие — мои друзья — не вправе оставить работу с молекулярным зондом.

— От Дэвида нет никаких известий? — перебила Лейза, пристально глядя в глаза учёного.

В этот момент звездолёт Ривьера коснулся земли, Узар поднялся с места, направился в дальний конец лаборатории, взял небольшой пузырёк с противоядием.

— Узар, — воскликнула Лейза. — Может быть, пириансы постоянно воюют оттого, что считают себя несправедливо наказанными планетой?

Ей уже успели рассказать историю о том, как стали выглядеть пириансы после заражения Лагуры.

— Вряд ли, — усомнился Узар. — Кроме того, они такие же, как и мы люди.

Дверь открылась. На пороге стоял Ривьер с пакетом в руках, а за его спиной двое охранников. Лейза, ожидавшая увидеть страшного монстра, вздрогнула при виде статного, красивого юноши. Узар взял пакет. Ривьер поклонился и вышел в сопровождении ответственных за безопасность наземных исследований.

— Но почему они нормально выглядят?!

— Значит это не те люди, совсем не те, — смущённо пожал плечами Узар.

Странно. Казалось, учёного совсем не тревожило чудовищное несоответствие, закравшееся в причинно-следственную цепь. Тем временем Узар распечатал конверт, вытащил сложенный вчетверо лист. Лейза с интересом наблюдала за лицом учёного. Когда, как она поняла, Узар дошёл до инициалов писавшего, он плюхнулся в своё кресло, мелко вздрагивая от беззвучного, распирающего его смеха.

— Ты знаешь, как он расписался? — тщетно пытаясь успокоиться, спросил он у Лейзы.

Девушка с любопытством посмотрела на конверт, и поняла, над чем смеялся Узар. В самом низу блестящего мелованного листа была следующая подпись: «Орнадо, глава Великого Орнадостана».

82. Фрэди фон Левер

Рэди снились коралловые рифы. Причудливые нагроможденья всех цветов радуги — цитадель океана — они простирались во всех направлениях, высились башнями сказочных замков и ниспадали каскадами садов Семирамиды. Знакомое с детства волшебство подводного мира волновало душу Рэди, привычно скользившего взглядом вдоль рифа в поисках жемчуга. Стайки морских коньков бросились врассыпную при его приближении, следом увязалась семейка нежно-лиловых медуз, совсем неопасных — на глубине цвет нёс смысловую нагрузку: здесь обладатели ярких панцирей и чешуи призваны были сами добровольно предупреждать жертву, оставляя ей таким образом шанс на спасение (правда, весьма несущественный). Из-за увенчанного короной лимонных водорослей коралла выползло щупальце осьминога, прозондировало узкий проход между рифами и, ничего не обнаружив, втянулось обратно. Охотник-осьминог расставил сети и теперь хладнокровно поджидал свою добычу. Место охоты выглядело стандартно, и Рэди, не желающий попасть в плен осьминога (впрочем, как и в никакой другой), был принуждён выполнить обходной манёвр. Там, впереди, за поворотом, у подножия скалы лежат заветные раковины. Лишь бы хватило воздуха на обратный путь. Неожиданно широкие скользкие листья водорослей грубо стегнули Рэди по скулам. Откуда взялся этот заросший зарослями грот, он не знал. Густо-зелёные, с коричневатым отливом листья застили свет, мешали плыть, всё новые и новые из них предпринимали отчаянные попытки задержать пловца. Рэди начал всплывать, когда отчётливо ощутил всем телом сырость воды, нестерпимый холод, капли слёз на щеках, и проснулся.

Шёл сильный дождь, и лесные нимфы играли на его серебряных струнах. Ливень казался местного характера, — большая туча зависла прямо над холмом, принеся с собой чёрную как сажа ночь — только на севере, под её рваным краем плавали призрачные хлопья тумана. Слезами оказались сбегавшие с лица капли дождя, сырости добавила насквозь промокшая одежда, но озноб? Всё тело Рэди буквально трясло от холода, в то время как пылающий, словно в горячке лоб свидетельствовал о простудном заболевании. Кроме того, какая-то взлохмаченная тёмная масса висела над ним. Рэди осторожно протянул руку и нащупал голову коня. Мигом всем его тревогам пришёл конец. Конечно, это он, верный друг, горячим дыханием пытается привести его в чувство, вырвать из цепких пут похожего на беспамятство сна. Конь, увидев пробуждение хозяина, радостно заржал, и отвёл голову. Привыкшими к темноте глазами Рэди различил на его спине нового седока.

— Не волнуйся, — сразу сказал незнакомец. — Я твой друг. Вставай, садись на коня следом за мной, и я отвезу тебя туда, где сухо и тепло.

Рэди приподнялся на локтях, сел на траву. Рядом обиженно пискнул какой-то зверёк и нырнул в норку. Ветер принёс запахи влажного леса. Рэди провёл ладонью по спутанным волосам, — где его любимый гребень из рыбьего плавника? — потом махнул рукой. Через пару минут он, сидя за спиной незнакомца, уже получал свой первый урок, — уяснял азы построения мира, ставшего его новой родиной.

— Меня зовут Фрэди фон Левер, я капитан гвардейцев и приближённое лицо к кардиналу.

— Меня зовут Рэди — ловец жемчуга, я мушкетёр и служу Его Величеству, — медленно, но твёрдо ответил Рэди.

Фрэди фон Левер беззлобно и от души расхохотался. Рэди сконфузился. Неужели он так до нельзя плохо играет отведённую ему по сценарию роль?

— Я смеюсь не над тобой, — поспешил объяснить фон Левер. — Дело в том, что чин и цвет мундира в этом мире устанавливается для новоприбывших абсолютно произвольно. Более того, варьируются также время, место и социальная формация. Все величины переменные за исключением одной — веры. Будь ты твёрдым последователем любой веры, о второй жизни среди этих бесконечных лесов и озёр не могло быть и речи. Но это не упрёк тебе.

— Да, как вам удалось узнать о моём прибытии и, вычислив так называемые произвольные величины, разыскать меня здесь и в этом мундире?

— Резонный вопрос, — сказал фон Левер, — и умный, — добавил он. — Буду с тобой откровенен, Рэди. Я ждал тебя. Даже больше. Я организовал твоё похищение. Мотивы, которыми я руководствовался, разреши пока оставить в тайне. Вскоре ты сам обо всём узнаешь. По правде говоря, ты — не единственный человек, который мне нужен. Вдвоём мы бы не справились с задачей, а должны справиться. Часть избранных людей уже прибыла, часть находится на подходе. Мы дождёмся всех восьмерых, а потом отправимся в путь, заручившись поддержкой небес Джирата.

— Расскажите мне про этот мир, — попросил Рэди.

— Называй меня на ты, дружище, — добродушно предложил фон Левер. — В нашем предприятии изначально не будет старших и младших, начальников и подчинённых. Единые требования ко всем — это способность приобретать и передавать знания, сплочённость, желание действовать одной командой. Лишь тогда, оказавшись один на один перед судом, обвинителями, никто из нас не спасует и не струсит; лишь тогда сможет вернуть себе право называться Человеком. Теперь пришло время запоминать — вот беглое разъяснение основ мирового порядка. Звёздный город Джират расположен на пересечении космических путей в самом центре Вселенной. Он невидимый, нематериальный. Часть его находится в астральном, часть — в ментальном плане; через него пролегают четыре луча жизни Магистра. Про этот город — обитель богов — сложено множество легенд, к нему обращали молитвы, справедливо полагая, что здесь, рядом с Богом, есть? и? всего сущего. Джират — город Бога-человека. Здесь нет чуждых человеческой природе созданий, принявших обличье Творца, нет людей — результатов достижений в генной инженерии. К великому сожалению, сюда не попадают люди с планет, не подчинённых воле Магистра. Если учесть, сколько галактик во все эпохи покорило себе человечество, нетрудно догадаться, сколь малая его часть прибудет сюда по окончании жизненного цикла. Кроме того, по совершенно иным причинам катастрофически уменьшается приток новых людей в Город, всё реже над горами раздаётся протяжный зов трубы, всё реже вспыхивают на небосводе Звёзды Веры, знаменуя принятие души праведника. Джират находится под угрозой гибели. Все восемь планет Магистра: Иллита, Зарна, Мирна, Орлида, Ренола, Окуля, Земля и Лагура захвачены (или скоро будут), а люди с них выселены. Последний бастион Магистра — чистилище (рай и ад) также под угрозой уничтожения. Там, над нами, — фон Левер небрежным жестом указал на перевёрнутые земли над головой, — лежит восьмипалое основание священной Храмовой горы Кеззерид — детища Друидов. Каждая полоса раньше оканчивалась сторожевой башней — порталом. Когда исход людей с планет приобрёл массовый характер, были построены ритуальные площадки, способные вместить большое число верующих. До сих пор площади затерянных городов Друидов остаются неразгаданной загадкой для последующих цивилизаций, хотя в основном они разрушены или затоплены. На каждой планете их было несколько десятков. Наша задача: восстановить древние порталы и ждать, ждать прибытия иллитцев, зарнян, мирнян, орлидцев, ренольцев, окулян, землян и лагурийцев, хотя бы по одному человеку с планеты. Возможно, ждать придётся долго. И это только первая часть плана. Что касается географии Джирата, то скажу следующее. Земля его представляет собой форму шара. За каждым горным хребтом лежат территории, в которых существуют по порядку рабовладение, феодализм, средневековье, века открытий и технического прогресса; само собой, первым по счёту остаётся век каменного топора. У подножия горы Кеззерид, из старинной сокровищницы, в которой хранятся ключи входа-выхода к мирам Магистра, берут начало две великие подземные реки. Их истоками служат затопленные порталы. Вода поступает из морей планет, наполняет живительной влагой озёра предгорий. Дальше путём конвекции часть воды поступает в облака, переносится и в виде дождя достигает поверхности. Прямой связи с землёй рождённая на небесах река не имеет.

— А если человек погибает в пределах Джирата? — спросил Рэди. До сих пор у него перед глазами временами возникало лежащее ничком на земле тело поверженного противника.

— Нет проблем, — криво усмехнулся фон Левер. — Он снова окажется здесь, где-нибудь в другом месте планеты, и будет жить по правилам, принятым в той местности. Кстати, тебе предстоит на время поменять своё имя, — фон Левер обернулся и заговорщически подмигнул. — Если ты не против, — добавил он.

— В каком смысле? — не понял Рэди. — Частичная потеря памяти? Амнезия в мои планы не входит.

— Я знаю, — перебил фон Левер. — Просто я забронировал для тебя место в одной… казарме, с мушкетёрами, разумеется. Вас будет четверо в одной упряжке. Но, на всякий случай предупреждаю, по возможности держи рот на замке. Все четверо — твои друзья, уж я об этом позаботился. Однако о нашей с тобой встрече им знать не нужно. Ведь на какое-то время я вынужден буду отправиться на поиски ещё троих. Всё верно, я один из вас, — пояснил Фрэди ловцу жемчуга и, оживившись, добавил: — Кстати, имена у вас, хочу предупредить, прелюбопытнейшие. Меня, видишь ли, потянуло на классику…

Дальнейшее Рэди не слышал. От количества нового и непонятного, от объяснений, принесших больше вопросов, нежели ответов, его мозг окончательно перегрелся и отключился, не способный больше впитывать информацию. Кто бы мог подумать, что Рэди — житель безымянного островного государства волей судьбы окажется втянутым в столь необычные вселенские дела. Он видел вспышки далёких огней, — это мозговые центры обменивались данными. Потом защёлкал принтер. Удары становились всё громче. Наконец, бумага не выдержала и порвалась. Тонны испорченных листов отчёта падали на землю, точно в мусорную корзину, а чей-то явно механический голос упрямо повторял: «Тебе пора идти. Тебе пора идти». Но вот бумага кончилась, речь оборвалась на полуслове, кто-то резко тряхнул Рэди за плечо.

— Что? — спросил он, приходя в себя.

В следующий момент сильная рука властно подтолкнула его к входу в казарму.

83. Отправка Джеффри на Землю

Получив желаемый доступ к секретным архивам захоронения и выпотрошив содержимое потайных сейфов, Дэвид с друзьями не нашёл ключей от ворот Звёздного города. Более того, ни одно из сделанных открытий не позволило существенно приблизить к исполнению пункты намеченного плана. В запертых ячейках хранились различные приборы, предназначения которых никто не знал. Удивительная находка поджидала Дэвида в центральных двух сейфах: в первом из них лежали восемь золотых планшетов, во втором — (опять же) восемь апостольских горошин. Учёный Обо перво-наперво занялся планшетами, и Дэвид предусмотрительно оставил на потом рассказ об удивительных возможностях волшебных шаров голубого цвета. Ещё в самом начале, во время одного из психокинетических сеансов учёного Обо с Кралерой случайно выяснилось, что таинственные планшеты снабжены материализационными контурами, настроенные на одну из восьми планет Магистра соответственно. Правда, этим информация исчерпывалась. При детальном осмотре оказалось, что каждый прибор имеет личностный идентификатор, плюс общий пароль доступа. Вот когда началась основная головная боль. Идентификатором личности, судя по всему, изначально являлся сетчатый узор-рисунок на подушечках пальцев рук. Пароль же должен был вводиться голосом (для этой цели в приборы был вмонтирован микрофон). Опасаясь, как бы правящей элите не удалось скрыться от справедливого возмездия, представители новой власти распорядились отсечь руки без малого миллиону человек. Затем несчастные были помещены в биосаркофаги, где их мозг изо дня в день подвергался специальной обработке. Не знающая жалости аппаратура, выведенная на полную мощность, извлекала информацию, а самописцы скурпулёзно наносили её на ленту. В результате, ячейки памяти индивидуумов опустели; их структура была дополнена простыми связями, превратив людей в зомби. Итогом бесовской работы стали ряды толстых томов отчётов, но все они нуждались в дополнительной расшифровке. Этим то и призван был заниматься обслуживающий персонал хранилища. А поскольку среди них не было специалистов, смысл идей затерялся между выкладками формул, все ответы на вопросы оказались перепутанными друг с другом. Так хранящиеся в центральном сейфе восемь приборов были зарегистрированы как анализаторы климатических условий, и это не являлось блестящей выдумкой. Долгие месяцы учёный Обо, ссутулясь, просиживал над оригиналами, пытаясь воссоздать человеческие знания, и время (как он утверждал) значения не имело. Все нити уходили наверх. Друзья поддерживали его физически и морально. Облетая все планеты и спутники на личном звездолёте Экурта, они участвовали в восстаниях или подыскивали себе работу, шаг за шагом приближаясь к заветной цели — к резиденции президента Эрра. Победив на конкурсе красоты, Эвера снискала расположение заместителя президента, и была приглашена во дворец. Там она решила воспользоваться своим стандартным, защищённым от ошибок методом выуживания информации, и дала утвердительный ответ на предложение принять участие в оргии. Дикая ночь безумной страсти с криками и стонами сотрясла дворец. Однако высокопоставленное лицо пароля не знало. У Дэвида с Кралерой не осталось времени на обдумывание пути к отступлению, когда Эвера, в конце концов, заполучив код доступа, нечаянно прокололась, выдав себя. Спасаясь бегством из дворца, друзья были вынуждены прихватить с собой заложника — того самого заместителя и первого советника президента Стива Беркута. За ними была организована погоня.

Тем временем, используя файлы переписи населения тридцатипятилетней давности, учёному Обо методом системного анализа удалось вычислить узкий круг лиц, способных владеть тайной телепортации. Подключив компьютеры напрямую к планшетам, он проверил рисунки своих подозреваемых. Безрезультатно. Тогда он был вынужден задействовать на полную мощность все имеющиеся ресурсы, производя проверку простым перебором. Каково же было его изумление, когда, перебрав пять миллиардов шестьсот двадцать три тысячи человек, он обнаружил первого претендента. Им оказался санитар ветеринарной лечебницы одного из спутников. Конечно, это было абсурдом. Заинтересованные в неразглашении тайны, правители тщательно маскировали свои личностные идентификаторы. Жаль, но во время переворота это их не уберегло; они не успели воспользоваться планшетами. Для проверки оставшихся сорока пяти миллиардов могло понадобиться по меньшей мере ещё восемь-девять месяцев. Тогда то учёный Обо и принял решение на случай, если друзьям удастся заполучить пароль — первым уйдёт Дэвид, притом на Землю.

Когда Дэвид, Эвера, Кралера и Стив Беркут появились в лагере, работа по первому из них была практически завершена. Воспользовавшись голосовым кодом доступа — фрагмент выступления ответственного чиновника удалось раздобыть в банке фонограмм — данными Джеффри заменили голос и личностный идентификатор предшественника. Далее следовал выбор участка для материализации. Учёный Обо отослал к месту предполагаемых раскопок по отдельности: одежду, кирку и лопату, приспособление для передвижения камней и многое другое, включая водолазный костюм для ведения работ на глубине и баллоны с сжатым воздухом. Время поджимало. Едва успев занести необходимые для Дэвида инструкции в память планшета (к тому моменту телепортация уже началась), несчастливая троица вместе с заложником очутилась за решёткой.

Разбирательством вопроса проникновения в президентский дворец занялась государственная комиссия, причём в деле советник проходил как соучастник преступления.

Работы были отложены на неопределённое время.

84. Второй разговор с Богом

Рябь бежала по воде, налетала на преграды янтарными брызгами, — точно лиса, путая следы, играла пушистым хвостом. Лески рыбацких удочек давно спутались, но это, похоже, ничуть не беспокоило их хозяев. Сидя битый час друг напротив друга каждый на своей стороне оврага, они пока не проронили ни звука. Казалось, время для рыбаков остановилось, словно добрый пёс разрешило посадить себя на длинную хозяйскую цепь.

— Это уже наш второй разговор! — не выдержав, крикнул Стеф Огинс, но голос его утонул в шуме ветра.

— Количество роли не играет, — чёткий лаконичный ответ возник в голове капитана. Засветилось лишённое эмоций табло-подсказка «Орать необязательно».

— Опять лагурийская белиберда начинается, — недовольно буркнул Стеф себе под нос. — В самом деле, вторгаются в мозг, как в собственную квартиру.

Ответом на его невнятное бормотание послужили одновременно возникшие в голове таблица и голограмма.

— Это уже что-то новенькое. Болтовня кончилась. Пошли схемы. Наверное, время поджимает?

— Время роли не играет, — последовал очередной ответ. Вместо первого, загорелось второе табло «Читай текст».

— Какое-то издевательство, — ругался Огинс на чём свет стоит. — Дэвид, умник. Вот как ты теперь разговариваешь с лучшим другом. Мы не в детском саду!

Рядом со вторым разом вспыхнули два бледно-розовых табло: «Пожалуйста» и «Прошу прощения».

— Так то лучше, — подобрел он.

Текст послания представлял собой четыре столбца. Стеф окинул их пристальным взглядом, даже присвистнул. В верхней строке его и Дэвида инициалы стояли рядом. Сомнение вселяло странное имя (или кличка), заключённое в скобки. Но это было мелочью.

— В голограмме присутствуют четыре луча жизни Магистра, — услышал Огинс. — Каждая планета имеет двойника по кратчайшему пути, с обратной стороны Вселенной. Кодовое слово, служащее паролем «ИЗМОРОЗЛ», по первым буквам имён протекторатов. Точка пересечения лучей — священный город Джират — Центр Вселенной — Источник вечного круговорота жизни.

— Понятно, — размышлял Огинс. — От меня требуется перенестись в прошлое, изменить исходные значения, затем переправиться в будущее, там…

— Ты так до сих пор ничего не понял? — в мысли вклинился холодный вопрос, острый как нож. — Нет, и никогда не было никаких полётов во времени. Это нонсенс, мой дорогой друг.

— То есть как? — Огинс поперхнулся. — А как же я, Крейз, бандиты во времени?

— Время неизменно, как неразменная монета, — терпеливо объяснял Голос. — Всегда находились проходимцы, желающие переписать историю, занести выигрыш в свою пользу. Да, действительно, они отправлялись в прошлое и изменяли его. Но безумцы не догадывались, что в тот момент, когда они довольно потирали руки в предвкушении баснословных прибылей в будущем, дверца ловушки захлопывалась у них за спиной. Они оказывались в положении мыши, позарившейся на бесплатный сыр в мышеловке. Окончательно сбитые с толку, люди искали изъян в теории полётов во времени и не находили его. То, что было элементарно теоретически, на практике оказывалось неосуществимым. Смельчаки не желали мириться с выпавшим на их долю изгнанием, предпринимали отчаянные попытки выкарабкаться, и проваливались в прошлое ещё глубже. Когда число искажённых временных линий достигало определённого значения — при всём своём желании остаться незамеченными, сохранив инкогнито, глупцы безобразно «следили» в пунктах следования — автоматически возникал закрытый временной континуум, в который время беззастенчиво ссыпало лишние элементы. Точно птица, клювом расправляющая сбившиеся перья, история возвращала события в изначальное русло. Участь горе — путешественников во времени теперь никого не интересовала. Живя в изоляции от остального мира, объединённые общей бедой, люди радовались и грустили, женились и разводились, даже строили города и заводы, как вдруг в один миг весь их мир лопался точно мыльный пузырь. Планеты предупреждали не многих.

— Давай-ка, разберёмся, — предложил Огинс. — По-твоему, выходит, что лагурийцы (то есть, пириансы) погибли при выходе из континуума. По-твоему, Дэвид погиб вместе с ними.

— Дэвид погиб от предательского выстрела в спину, а ты — в гиперпереместителе на дне Эгейского моря. Прежние жители Лагуры были насильственно вывезены силами Коалиции, правда, не все. Оставшиеся вместе с гражданами Бельяры заложили начало новой эры человечества на планете. Однако из временного континуума живым не вышел никто. Бельярцы приняли мудрое решение, отказавшись совершить посадку на Лагуре в месте, которое указал Дэвид. Спустя пару месяцев, чисто интуитивно они выбрали для приземления место на обратной стороне планеты. Таким образом, свернувшийся вскоре временной континуум не причинил им вреда. К сожалению, с ними произошли перемены иного плана. Но это уже другая история.

— Выходит, современные пириансы — не монстры в металлических скафандрах, а прежние жители планеты?

— Выходит, так, — согласился Голос. — Повторяю, из временного континуума вышел только ваш аппарат, да и то прямиком на дно земного моря.

— Но планета обещала… — сослался Огинс.

— Она оставляла надежду. В большинстве случаев планеты не вмешиваются, молча наблюдают гибель временщиков.

— Тогда что же от меня требуется? — недоумевал Огинс. — В прошлый раз ты сказал мне, что изменить будущее я могу именно здесь. Тогда я не обратил должного внимания на твои слова. Но теперь… Неужели люди, имена которых стоят в одном столбце подо мной — те самые игроки моей команды, и я должен разыскать их всех?

— Первое — да, второе — нет. Никого искать не нужно. Вы трое: ты, Крейз и Батрос (сосед Крейза) без промедления переводитесь в Джират на казарменное положение. Вы будете мушкетёрами, личной охраной короля Харольда I. Новые имена, я полагаю, для вас не составит труда запомнить.

— Допустим, — не унимался Огинс, — но зачем всё это. Ведь Земля отвоёвана. Я сам видел.

— Сколько можно упорствовать в своих заблуждениях! — возмутился Голос. — Земля захвачена, население переселено на Вьору, а вы — Стеф Огинс — погибли при отражении атаки на шоссе у Гэйси-стрит.

«Так вот отчего над столбце с моим именем значится пальма, перевёрнутая вниз листьями», — понял Огинс, и спросил уже вслух:

— Значит, и в прошлый раз, угодив сюда, я действительно попал в рай?

— Скорей, в чистилище.

— И разговор с тобой — это разговор с Богом?

— Точнее, с Его посредником.

— Это ещё как! — взбесился Стеф. — Какой такой посредник между Богом и человеком?!

Было заметно, как Дэвид на другой стороне оврага пожал плечами. Определённо, для него в отличие от Огинса, такого рода посредничество не вызывало затруднений.

— Я не стану именовать себя по-другому. Библейское название устарело, а к новому пока никто не привык. Скажу больше. Облик вашего друга — Дэвида — принят мной толькопотому, что вы — Стеф Огинс, будучи неисправимым скептиком, прославившимся ниспровержением авторитетов — даже к собственному отцу — учёному-самородку — не испытывали ни капли почтения (по меньшей мере, до тех пор, пока его не стало) — способны выслушать до конца и не перебивая только этого человека.

— Да, ладно, — отмахнулся Стеф, остывая. — Итак, к чему мы пришли: я умер во второй раз, теперь имею две могилы с надгробиями, и в каждой из них покоится моё бренное тело? Не стыкуется как-то.

— Не переживай, — успокоил Голос. — Вполне нормально стыкуется. Твой вопрос затрагивает опять-таки временные хроноклазмы. Все путешественники в прошлое первым делом стремились обнаружить себя на ленте времени. Одним из них безумно хотелось поговорить с самим собой по душам, другим — переспать со своей матерью, третьим — зарезать в колыбели старшего брата, и дальше всё в таком духе. Каково же было изумление, когда им нигде не удалось разыскать следы своих родственников. Более того, обнаружилось отсутствие документированных исторических фактов: короли не правили монархиями, а полководцы одерживали победы в совершенно иных сражениях. Изменить историю, уничтожив кровавых диктаторов, оказалось невозможно, — она была и без того изменена до неузнаваемости! Выводы напрашивались сами собой; одно из двух: либо какой-то ловкач опередил всех и напрочь поменял историю (но тогда бы всё изменилось и в будущем), либо путешественники попадали во времена равных вероятностей (что выглядело более правдоподобным). Однако дело было в другом: поскольку прошлого как такового не было, перед людьми возникала размытая во времени реальность — биомасса планеты с ячейками, заполненными желейным наполнителем вроде мёда или канцелярского клея. Так что, не волнуйся, история пишется один единственный раз, и, сколько бы у тебя не было могил, ни одну из них при жизни ты не найдёшь.

— Хорошо. Тогда каким образом между двумя смертями я оказался на Земле в своём времени?

— Лагурийцы. Они вытащили тебя с того света заодно с Дэвидом. Представляешь, задействовали всю возможную энергию.

— А их аппараты-сферы? Неужели они оказались бессильны против коалиционных захватчиков?

— Они вынуждены были спешно отозвать корабли из-за нависшей над Джиратом опасности со стороны Коалиции и пириансов.

— ???

— Да, ты не ослышался. Повреждена линия жизни Магистра между Лагурой и Орлидой. Последствия непредсказуемы.

— Выходит, империя Магистра трещит по швам.

Стеф удручённо покачал головой, потом задал прямой вопрос:

— А куда делась Илона?

— Не знаю, — честно признался Голос. — В прошлый раз она неплохо подыграла мне. В качестве спутницы твоего друга — Джеффри — Илона оказалась как нельзя кстати. Но сейчас её здесь нет. Видишь ли, учёные с Лагуры явно перестарались, зацепив молекулярным зондом области ваших с Дэвидом сознаний. Известно, что ещё при жизни сознания мужчины и женщины прекрасно дополняют друг друга. После смерти физических тел связь эта многократно усиливается. Образно говоря, на небесах встречаются родственные души. По этой причине лагурийцы выдернули из чистилища четыре субстанции и облекли их плотью. Так заново родились ты и твой друг, Лейза — девушка мечты Дэвида и Илона. Но, поскольку в момент воскрешения Дэвид был увлечён новой пассией, берусь предположить, что истинные, сильные чувства к Илоне питает вовсе не он, а вы, Стеф Огинс. И как бы вам ни хотелось уйти от признания этого, я утверждаю то, что уже сказал.

— Довольно! Твоя взяла, — капитан скрипнул зубами. — Но где теперь прикажешь её искать? Тем более, отсутствие Илоны, как я понимаю, ломает все планы.

— Мы обязательно её найдём, — пообещал Голос. — От тебя же, Стеф, требуется переговорить с Крейзом и Батросом, обсудить моё предложение — они тебе доверяют.

— Так может, захватить ещё одного человечка? — предложил Огинс. — Герса-змеелова, к примеру. Он неплохой парень.

— Нет, — возразил Голос. — И ещё прошу тебя, Стеф, без самодеятельности. Всё уже решено.

Разговор был закончен. Разговор с Богом. Так он мёртв. Стеф обречённо опустил руки. Только теперь это известие дошло до него целиком. Сомнений не осталось. Никто, кроме Господа Бога не мог уличить его, непререкаемого ментора, Стэфа Огинса, в чувстве к невесте Дэвида, увиденной им однажды на взлётно-посадочной площадке перед отлётом «Констьюдери». Косая усмешка судьбы: то он жив, — она мертва, то наоборот. А теперь ещё и ускользнула из поля зрения божественного Ока.

85. Мушкетёры короля

— А я сказал, король будет убит!

Трое мушкетёров сидели за столом и резались в карты.

— О, присоединяйся! — Рэди окликнул один из играющих, флегматичный человек с благородным лицом. Рукав его камзола был рассечён надвое, — мушкетёр, по всей видимости, не успел сменить одежду. Волосы его были коротко подстрижены, а из-под чёрных, точно проведённых углём бровей, внимательно смотрели добрые, но полные грусти и какой-то затаённой боли глаза.

Рэди подсел к троице. И вскоре довольно неплохо освоился с правилами игры.

— Ты не вернул карту, — заметил толстый жизнерадостный мушкетёр, игравший в паре с Рэди.

— Но у меня комбинация.

— Тогда валяй.

— Лейтенант! — выкрикнул кто-то, и казарма мигом пришла в движение. Лейтенант королевских мушкетёров — г-н Стэбли — появился в своём новом парадном наряде.

— Как прикажете это понимать, друзья мои? — начал он прямо с порога.

Над приветствовавшими его мушкетёрами повисла гробовая тишина.

— Опять вы убили слуг кардинала, — продолжал в порывистом негодова-нии г-н Стэбли, приближаясь к столику с разложенными картами.

— У вас распорот рукав, сударь, — обратился он к одному из недавних игроков. — Не иначе, кабан постарался?..

— А у вас, сударь! — воскликнул г-н Стэбли, переведя взгляд на доброду-шного толстяка, имевшего в придачу ещё немалый рост. — Кто это лишил вас клока штанины? Наверное, заяц. Видимо, он искал капусту.

В казарме раздался взрыв смеха.

— Понимаете ли, — возразил мушкетёр-тяжеловес, явно обиженный появлением зайца в качестве главного действующего лица. — В лесу много сучьев. Еду я как-то между деревьями…

— Мой друг, не увлекайтесь, — одёрнул его приятель, разоблачённый немногим ранее, и рассказчик мигом опустил голову.

— Теперь вы, сударь, — г-н Стэбли решил сделать так, чтобы справедливость до конца восторжествовала, и со значением выдержал паузу. — Ваши холёные руки, — снова начал он. — (При этих словах высокий мушкетёр с красивыми чертами лица немедленно спрятал за спину предмет всеобщего внимания.) — похоже, давно не держали шпаги.

Глаза человека, задетого за живое, гневно сверкнули. Но он сдержал себя и, улыбнувшись, с напускным сожалением заявил:

— Увы, с ней я редко разлучаюсь. Мы практически не можем жить друг без друга. Я уж подумываю: не жениться ли мне на ней.

Последней жертвой господина Стэбли стал наш бедный Рэди, мгновенно получивший полный ушат воды на голову. Задетая рука, разорванный камзол в мокрых пятнах, — это было нечто большее, чем у остальных. Поэтому Рэди, переминаясь с ноги на ногу, выслушал всё, что здесь думают о нём, о каких-то его былых заслугах, полностью перекрываемых проявлениями инициативы заблудшего забияки.

— Итак, господа, все четверо с сегодняшнего дня могут забыть, что они назывались мушкетёрами.

— Но это несправедливо!

— Мы отстаивали святость мундира!

— Защищали честь короля!

— Это не разговор, — перебил лейтенант. — Впрочем, — задумчиво добавил он, — если вы так желаете, то докажите, что способны не только обнажать шпагу, но и отвечать за свои поступки, — г-н Стэбли внимательно оглядел всех четверых; мушкетёры молчали. — Вы извинитесь за совершённые убийства перед графом Ларошем — доверенным лицом Его Высокопреосвященства, а уж он решит, что с вами делать дальше.

Г-н Стэбли повернулся к двери, и вскоре его быстрые шаги затихли во дворе казармы.

— Вот так влипли, — протянул мушкетёр-гигант, опускаясь на стул.

— Чего это вы, ребятки, — к нашим мушкетёрам приближалась недоволь-ная парочка. — Всегда выделяетесь из всех, бросаете на нас тень. Так можно и…

— Интересно, какая сегодня погода?.. — толстяк грозно приподнялся.

Парочка без промедления удалилась на безопасное расстояние.

— И всё же нам придётся пойти извиняться перед слугами кардинала, — рассудил обладатель холёных рук.

— Ни за что! — отозвался Рэди, зло топнув ногой.

— Не горячись, — одёрнул его флегматичный. — Пойми, бывают в жизни ситуации, когда приходится…

— Забыть о чувстве долга?! — вскричал Рэди, решительно не понимая, за что они должны извиняться.

— Я тоже не согласен, — буркнул толстяк, в очередной раз делая попытку встать со стула.

— Друзья, вы забываете, что мы уже не играем парами в карты, — заметил прежний напарник обладателя короткой стрижки. — Кроме того, у нас ещё есть время. Давайте же не будем ссориться по пустякам.

— Пожалуй, право, — мушкетёры приободрились.

Действительно. За два-три дня ничто принципиально не могло измениться. Господин Стэбли, будучи человеком импульсивным, всегда забегал вперёд — и к этому привыкли — рассуждая о последующих событиях так, словно они уже произошли. Взять хотя бы то, что граф Ларош находился в столице, а дорога до неё — если даже принять во внимание горячее желание короля, раздосадованного незадавшейся охотой, сорваться с места — займёт день пути. А значит, ещё долгое время всё будет оставаться по-прежнему.

Входная дверь распахнулась. На этот раз за ней возникла фигура посыльного. Хмуро оглядевшись по сторонам, он сказал начальственным голосом:

— Атос, Портос, Арамис, д'Артаньян, — на выход. На вас возложена организация немедленного возвращения частей в столицу. Это приказ короля.

Приятели переглянулись. Насколько они понимали, данный приказ не мог последовать после их отставки. Господин Стэбли в последний раз определённо перегнул палку, выдавая желаемое за действительное.

От прежних разногласий не осталось и следа. Все четверо направились к двери, и Рэди, не услышав своего настоящего имени, вдруг понял, что теперь надо играть новую роль — роль д'Артаньяна, под маской которого он известен здесь (об этом и предупреждал его незнакомец).

— Может быть, стоит переодеться, — предложил Портос, не на шутку испугавшись за предстоящее явление войскам своего ободранного вида.

— Пошли, — угрюмо заключил Атос тоном, не допускающим возражений.

Арамис неопределённо повёл плечом, однако вышел на улицу.

д'Артаньян, ни слова не говоря, проследовал за ними.

86. Северный Кавказ

Ущербная луна лениво ползла по ночному небосклону, оставляя в облаках размытый гусеничный след. Сонная, едва освободившаяся от снега земля, дышала сыростью. Над долинами гулял свежий степной ветер. Скудно посеребрённое звёздами, южное небо с любопытством разглядывало одинокую фигуру человека, расположившегося на ночлег в двух шагах от излучины горной реки. По всей видимости, выбившийся из сил, он уснул неожиданно для самого себя. Рядом валялась лопата, норовя вот-вот сползти в свежевырытую яму — на дне её, на чёрной земле между валунами вились змеиные кольца. К берегу бурной реки, кривой черкесской саблей рассекавшей долину, течение прибило вырванные с корнем грабы и тисы. Покрытый частоколом древесных стволов и ветвей, обрывистый берег являл собой стену неприступной крепости — кручеными рогами горных баранов, копытами быстроногих серн и бивнями мамонтов он встречал теперь всякую тварь, отважившуюся приблизиться со стороны запада. Правый пологий берег был полной противоположностью отвесному левому — похоже, река, вылетая из-за поворота, попросту не видела его и обрушивала всю свою неприкрытую злость на бесхитростного старшего брата. Дальше начиналась равнина, и большие чёрные птицы кружили там в поисках добычи. Место, послужившее приютом для человека, выглядело (и было на самом деле) неприступным отовсюду. Пятачок, составляющий в диаметре неполную милю, ограничивали поросшие лесом выступы гор. Здесь не было потаённых троп, проложенных от ущелья к ущелью, не было мест для водопоя, где бы всадник-джигит мог утолить жажду или напоить коня, не было ничего. Хотя, нет. Теперь здесь появилась эта чёртова яма.

Дэвид — а это определённо был он — спал в неудобной позе на животе в Богом забытом уголке Северного Кавказа. На расстоянии вытянутой руки от него лежал золотой планшет формы портсигара. Верхнюю часть планшета венчал ряд световых индикаторов, один из которых загадочно подмигивал Джеффри зелёным глазом. Крылья южной ночи висели над Дэвидом, унося его лёгкий челнок сновидений в море звуков — из эха сошедших лавин, пения ветра, пересвиста птиц и голоса далёкой грозы рождалась музыка — торжественная и печальная. Но вот фальшивая нота нарушила гармонию, небрежно спугнула ночных фей, спихнув с воздушных качелей. Дэвид вздрогнул, перевернулся вверх лицом, — на зубах хрустнули крупинки песка, — дотянувшись до планшета, отключил сигнал будильника. Вот и подошли к концу его вторые сутки на Земле.

Джеффри взял в руки золотой планшет, поднял крышку. На дисплее молниеносно появилось трёхмерное цветное изображение земного шара, совершающего вращение относительно оси, проходящей через северный и южный полюса. То здесь, то там вспыхивали зелёные искры, под ними загорались и исчезали затейливые названия и цифры. Дэвид сразу по прибытии ознакомился с файлом-инструкцией и знал, что это были координаты местоположения так называемых затерянных городов Друидов. Когда перед его глазами мелькнула табличка с надписью «Стонжедж», космодесантник от удивления открыл рот. Так называлась его школа космофлота. Неужели он учился на руинах великого города? Красный крестик, перечеркнувший название, означал, что древняя площадь либо разрушена, либо там не осталось камня на камне. Ах, да. Ведь им рассказывали на семинаре, как реликвии были перенесены в музей под куполом, во избежание дальнейших разрушений. Но там они, вероятно, уже не могли играть своей роли. Жёстко привязанные к пересечениям магнитных линий планет, священные камни городов Друидов, по мнению учёного Обо, при переносе на новое место теряли свою силу.

Как выяснил Дэвид из введения к инструкции, его появление здесь, в предгорьях Северного Кавказа было неслучайным. Решение принял компьютер, проанализировав следующие данные: возможность геологических сдвигов плит в результате тектонической активности, удалённость от цивилизации и населённых пунктов; кроме того, частоту упоминания означенной местности в прессе. Как ни странно, сведения по всем этим и многим другим вопросам входили в многочисленные базы данных, выборки из которых, оформленные для наглядности в форме гистограмм, позволили придти к однозначному выбору пункта материализации.

Разрушенное на мельчайшие частички — атомы тело Дэвида, было создано заново на планете Земля у излучины горной реки. Рядом оказался полный набор кладоискателя, чему Джеффри несказанно обрадовался — он не знал, что учёный Обо провёл столь серьёзную подготовительную работу — а также планшет. Появление последнего означало, что Дэвид отныне является его единственным стопроцентным владельцем, — рассматривалась возможность переноса других людей, животных, разного рода инструментов, однако лишь в одном направлении — прибор всегда должен был оставаться в руках хозяина.

Джеффри материализовался на правом пологом берегу, наверное, так как там было просторнее. О том, чтобы пересечь русло вплавь не могло быть и речи. Вот где ему пригодился водолазный костюм и баллоны. Но, к сожалению, из всего арсенала инструментов на левый берег удалось перенести только одну лопату. Глубина реки составляла два роста Дэвида, течение было чересчур быстрым. Преодолев водную преграду, он зацепился за корягу в самом низу обрыва, и был вынужден отстегнуть баллоны — из-за опасности столкновения с очередным бревном, — так что о повторении маршрута речь не могла идти. Вдобавок ко всему вода попала в планшет, и теперь он никак не хотел переключаться в режим линий жизни Магистра — там, в случае правильного размещения камней на площади, вместо условного обозначения планеты Земля должна была появиться её развёрнутая голограмма и прозвучать уникальный музыкальный аккорд (их знание решительно необходимо обладателю планшета для получения обратного билета, если верить догадкам учёного Обо).

И вот закончились вторые сутки; вторые сутки Дэвид работал, не покладая рук. Вести раскопки в одиночку оказалось очень тяжело. Огромное число слепней, комаров и всякой другой мошкары больно кусали незащищённые одеждой руки и лицо, путались в волосах; змеи ежечасно падали в яму, считая её предназначенной исключительно для себя; но самой страшной напастью был голод. Проработав без передышки, сколь было сил, Дэвид упал как подкошенный. Тогда он проспал целых десять часов кряду. Проснувшись, Джеффри понял, что, если работать такими темпами, его обнаружат — местные племена или представители вражеской Коалиции — гораздо раньше, чем он — древний город; тем более, камни последнего покоились в основном на трёхметровой глубине. Теперь он пользовался встроенным в планшет звуковым сигналом: спал три часа, работал — пять. Когда желудок Дэвида окончательно подвело, он отбросил лопату, сполз по склону и наломал тонких веток; поднявшись наверх, развёл костёр — благо, зажигалка на пьезоэлементе входила в состав заплечного рюкзака водолазного костюма. Подбросив веток в огонь, Джеффри снова отправился вниз; повиснув как можно ниже, обхватил качающуюся древесную рогатину, и принялся ждать. Когда он висел здесь вчера, зацепившись баллонами, о его плечо ударилась большущая рыбина, выброшенная из воды на стремнине, — удар был силён, рука до сих пор болела. Если хорошенько изловчиться, то сегодня можно будет приготовить ужин, зажарить рыбу; только бы удача не отвернулась… Через пять минут прямо в лицо Дэвиду уже летел серебристый белый амур, яростно ощетинясь плавниками. Джеффри виртуозно схватил его, запустил большой и указательный пальцы глубоко под жабры, — рыба стала извиваться, будто угорь — тогда он размахнулся изо всех сил, перебросил белого амура через глинистый край обрыва; затем осторожно выбрался сам. Ужин при звёздах теперь был ему обеспечен.

Сидя у костра, Дэвид с жадностью поглощал жареную рыбу. Белый амур оказался в меру жирным и на редкость вкусным. Когда трапеза была завершена, Джеффри затушил огонь надёжным мужским способом — не дай Бог, ночью пламя перекинется на сухие корни у обрыва, — в таком огне он мог сгореть заживо. Отходя к очередному трёхчасовому сну, Дэвид уже решил окончательно, что в свой третий день отправится на охоту.

87. Встреча двух братьев

Новый день возвестил о себе шумом пробуждающихся улиц, однако мир остался погруженным во мрак. На небе не горели привычные разноцветные кристаллы Звёзд. Только из-за дальних гор выбивалась мутная зеленоватая подсветка. Наступили странные времена, когда людям стало привычным оставлять свет в своих жилищах в течение всего дня, когда утро невозможно было отличить от вечера. На улицах горели фонари. Лёгкие стремительные повозки сновали по кварталам пригорода, в то время как возле ступеней замка, переговаривающегося с центральной площадью, остановилась роскошная карета. К ней стремительным шагом приблизился высокий человек в тёмном плаще и широкополой шляпе, предусмотрительно скрывавшей верхнюю часть лица. Одни лишь чёрные, светски закрученные усы, да выдающийся аристократический подбородок не давали усомниться в его высоком происхождении и близости ко двору. Дверца кареты приоткрылась. Из-за тёмной шторы появилась женская ручка, державшая свиток. Незнакомка определённо не желала быть узнанной.

— Прекрасно, — тихо сказал кавалер, осторожно принимая лоскут с печатью из увенчанной перстнями руки.

Рука незнакомки исчезла. Граф захлопнул дверцу. Кучер размахнулся кнутом, и вскоре тройка лошадей скрыла таинственную карету от глаз любопытных зевак.

Граф Ларош прошёл мимо колонн и растворился, завернув за угол замка.

После спешного возвращения в столицу король Харольд I, распростившись со свитой, немедленно отправился в свой замок. Луиза занимала все его помыслы. Длительное отсутствие фаворитки не осталось незамеченным, и её место поспешила занять темноволосая Джулия. Пребывая в яростном негодовании, король тем не менее не стал организовывать поиски плутовки, а предоставил возможность событиям идти своим чередом.

Друзья вернулись в столицу только к вечеру. Ответственные за точность выполнения приказов и команд, они первым делом отправились на доклад к г-ну Стэбли. На этот раз лейтенант находился в приподнятом настроении в связи с переездом в город, — как-никак теперь под надлежащим присмотром будут его двое мальчишек-сорванцов, — и не стал затрагивать неприятную для всех тему. Единственной, пожалуй, неприятностью стал неожиданный вызов четвёрки друзей на аудиенцию к королю. Общее построение перед отправкой в краткосрочный отпуск прошло без происшествий. Мушкетёры наконец-то были целиком предоставлены самим себе, получив право в дальнейшем планировать распорядок дня на своё усмотрение. Исключение составляли направленные в караул, но один день здесь погоды не делал. И в то время как король Харольд I, недовольный, пребывал в своём замке, наши четыре друга отправились на прогулку по городу. Погода стояла жаркая, хотя небо кое-где заволокло тучами.

— Дождя только не хватало, — пробурчал Портос, проходя по самой середине тротуара.

— Ничего, не долго осталось, — отозвался Атос, затрагивая тем самым приятную для остальных тему.

Нехитрый, касающийся её, вопрос все эти дни вертелся на языке у д'Артаньяна, но он так и не решился его задать. Теперь же сразу прислушался.

Атос продолжал.

— Из надёжных источников мне стало известно, что у короля не всё ладится во взаимоотношениях с молодыми особами… Этим объясняется поступивший приказ о скорейшем возвращении в столицу.

— И уже сегодня ночью каждый из нас снова окажется в своём доме, под тёплым крылышком любимой подруги, — сказал Арамис, подмигивая Портосу.

Толстяк крякнул от удовольствия. д'Артаньян задумался. Идти ему было некуда. Хотя, если хорошенько поразмыслить, где-то в этом городе находится его дом. Ведь он не с луны свалился. Но где? Достаточно пригласить друзей к себе в гости, чтобы это выяснить. Однако возможны трудности. По огню, горя-щему в глазах мушкетёров, д'Артаньян видел, что каждый из них уже давно со всех ног бросился бы к себе, только чувство дружбы не позволяло сделать это.

Улица мало-помалу наполнялась вечерней прохладой. Редкие фонари освещали пустеющие кварталы, и темнота, недовольная, плотно окружая просветлённые участки, яростно сражалась с вонзавшимися в неё лучами света, как с рапирами.

Мушкетёров здесь где угодно могла подстерегать опасность — особенно после памятной стычки с гвардейцами — поэтому они держались по возможности близко к фонарным столбам.

Арамис, решив воспользоваться вечерней прогулкой, принялся переклады-вать два батистовых платка, меняя их местами. Налетел лёгкий ветерок…

— Ты что там потерял? — Портос с интересом глядел на шарившего впотьмах приятеля.

Арамис чертыхнулся, приподнимая с мостовой и пряча в карман камзола платок, по счастливой случайности оставшийся для всех незамеченным.

От стены соседнего дома отделились четыре чёрные тени. д'Артаньян заметил их первым и выхватил шпагу. Ночные тени-призраки встревоженно всматривались в затемнённую часть площади.

Двое гвардейцев сцепились с Портосом. Но не тут то было. Они явно не рассчитали и очень скоро пожалели об этом.

— Ну, мы так не договаривались! — неожиданно заявил Портос, чувствуя, как третий гвардеец повис у него на шее.

Здоровяк резко развернулся, разбросав гвардейцев кардинала, словно это были не люди, а спелые груши. Один из них сшиб на лету урну и теперь поднимался, держась за поясницу. Двое других, по всей видимости, жаждали повторения. Ими занялись Атос с Арамисом.

д'Артаньяну достался какой-то на редкость упорный противник. С момента начала поединка у него отнялась правая рука, пронзённая остриём шпаги, но он действовал левой ничуть не хуже и даже начал теснить мушкетёра.

— Подожди немного, — пообещал Портос, схватил колокольчик урны и опустил его на голову гвардейца.

Тот обернулся, описал зрачками глаз окружность и, сведя их к носу, повалился к ногам исполина.

Подошёл Атос, за ним Арамис. Они выглядели ни на шутку встревожен-ными.

— Видите ворота, — Атос указал за угол особняка. — Они не заперты, и там кто-то есть.

— Пусть только попробуют сунуться! — пригрозил д'Артаньян, притрагиваясь к острию шпаги.

Из-за угла появилась закутанная в тёмный плащ с капюшоном фигура. Арамис мигом исчез.

— Куда это он? — удивился д'Артаньян, глядя туда, где ещё полминуты назад стоял мушкетёр.

Атос рассеянно огляделся.

— Я полагаю, он этого не скажет, — рассудительно ответил он.

— А если и скажет, то не нам, — хохотнул Портос, поправляя причёску.

Вернулся Арамис.

— Ну как? — д'Артаньян обратился к нему.

— Всё спокойно, — ответил тот, немного краснея. — Ложный вызов.

Вдали в последний раз мелькнул капюшон незнакомки.

— И как её зовут? — спросил Портос.

— Это моя кузина, — твёрдо произнёс Арамис.

— А ты, значит, кузен.

Все рассмеялись.

— Не смейтесь, друзья мои. Не берите грех на душу. Ибо Господь говорил заблудшим…

— Доверьтесь мне и следуйте за мной, — закончил Портос, похлопывая Арамиса по спине.

— Не стоит глумиться, — промолвил мушкетёр. — Святотатствует тот, кто не знает истины.

— А твоя кузина знает?

Арамис потерянно замолчал. Дело быстро замяли.

Впереди был замок, вполне определённая цель, а ввязываться в очередную схватку с гвардейцами друзьям совсем не хотелось.

— Мой друг, — твёрдый голос Атоса прозвучал громко и был обращён к д'Артаньяну. — К тебе гости!

От неожиданности д'Артаньян остановился. В дальнейшем он причислял этот эпизод к самым страшным в своей жизни. Но страшным вовсе не из-за ужасающей нелепости увиденного, а совсем наоборот; скорее, в связи со своей жизненностью, далёкой от всякого рода условностей. Казалось, иллюзорная действительность внезапно взорвалась, будто мыльный пузырь, приподняв завесу истинной реальности.

Перед мушкетёром, наклонив голову в почтительном приветствии, стоял очень знакомый человек в форме гвардейца. Они раньше, несомненно, встречались. Давно, а, может быть, и совсем недавно. Друзья застыли в выжидающих высокомерных позах (как-никак это был гвардеец, хотя и в чине капитана). Человек явно тоже подметил нечто знакомое в д'Артаньяне. И, несмотря на то, что повисшая минута молчания затянулась, не двигался с места. Лоб д'Артаньяна покрылся испариной. Незнакомец выглядел ничуть не лучше.

И тут Портос изумлённо сказал:

— Ребята, чего же вы стоите? Если я правильно понимаю, то вы — родственники. За чем же дело стало? Ведь даже если ваши государства находятся в состоянии войны, то вы — братья, и не должны один против другого поднимать оружие!

Два брата вскрикнули в один голос — Рэди и Фрэди. Они кинулись друг к другу, но грянувший мгновением раньше гром запустил в соседний особняк косой молнией. Братья разом рухнули на землю. Мушкетёры бросились было к ним, но в страхе отшатнулись от их одновременно заискрившихся одежд. Вскоре свечение погасло, огонь в загоревшемся здании потух, небо просветлело, а за шпилями королевского замка стало различимым северо-западное подножие горы Кезерид.

88. Самый надёжный способ

— Мы их не впустим, — молодая очаровательная девушка кинулась к столу, ухватилась за него и что есть мочи стала толкать по направлению к входной двери.

— Пустой номер, — парень укоризненно поглядел на подругу, сел на пол, провожая отсутствующим взглядом проплывающий мимо стол.

«Никчёмная затея», — мысленно рассуждал он. — «Думать о спасении после полугодового уклонения от уплаты налогов — абсурд. И кто-кто, а она в состоянии это понять».

— Открывай! — снаружи прозвучал властный окрик.

Стол уже подпирал дверь. Теперь девушка мучилась со шкафом.

Джонни решительно не желал вставать. Пускай всё идёт, как идёт — таков был его жизненный принцип, от которого Джонни ни разу не отступил.

— Э-эх, — раздался мощный удар о дверь.

— Видишь, всё равно выломают, — философски заметил Джонни.

— Ах так!

Девушка, по всей видимости, изрядно уставшая по причине перетаскива-ния мебели на глазах у бездействующего супруга, подбежала к нему, пытаясь приподнять его с пола.

— Зачем? — отбивался Джонни от назойливых рук.

— Ах зачем?!

Оливия в мгновение ока очутилась напротив окна. Распахнув его, девушка прокричала Джонни что-то явно оскорбительное, но её голос заглушил гул от проползающей под окнами вереницы грузовых автомобилей.

Дверь уже местами потрескалась, но ещё держала, когда Джонни, наконец, соизволил оглянуться. Увидев решительное лицо супруги и открытое настежь окно, он, не раздумывая, вскочил как ужаленный, подгоняемый треском непрочной двери, подлетел к девушке, схватил её, крепко обнимая.

Оливия отпрянула назад, к окну. Пощёчина, затем другая. Джонни обнял её крепче, ощутил родное ласковое тепло и сделал решительный выпад вперёд.

Воздух. Обжигающий воздух. Пропасть. Провал. Потом тьма, быть может, могильная. Скользкий туман в голубоватой, угасающей дымке забвения.


— Вы случайно не подскажете мне, где я нахожусь?

Эджина, вступившая в пределы Звёздного города, обратилась к первой встреченной на пути молодой парочке.

Парень и девушка стояли неподвижно, обнявшись, по всей видимости, не представляя жизни друг без друга. Глаза их были закрыты.

— Эй! — окликнула их Эджина.

Они вздрогнули, мелкая дрожь прошла по рукам, и молодые люди их инстинктивно разжали.

— Где мы? — вопросили они в один голос.

— В Звёздном городе, — убеждённо ответила Эджина, притрагиваясь к руке Оливии.

Рука оказалась ледяной.

«Похоже, они попали сюда не через водоворот», — подумала она.

— А куда теперь надо идти, — спросил парень. — Кстати, меня зовут Джонни.

— Я знаю, — улыбнулась Эджина.

— Вы нас спасли??

— О, нет. Просто здесь все знакомы. Да и вы должны знать моё имя, — заметила она после непродолжительного молчания.

— Тебя зовут… Эджина, — Оливия вопросительно посмотрела в её лицо.

Эджина вместо ответа взяла за руки двух новых жителей Джирата, и все трое двинулись по ступеням гигантской, кое-где поросшей мхом лестницы, ведущей в горы. Их путь освещали веерообразные огни застывших в небе Звёзд Веры.

89. Коалиционное нашествие (Лагура)

— Когда дже всё это закончится! — в сердцах воскликнул Узар, увидев, как снова вражеский звездолёт занялся проверкой планетарного экрана.

— А что, если заманить его к нам? — предложила Лейза, внимательно следившая за ходом событий.

— Ты думаешь о вакцине?

— Да.

— Что же, — Узар пожал плечами. — Может быть, ты и права. Я ведь не подумал тогда проэкспериментировать с гонцом Орнадо.

— Ты подтверждаешь, что пириансы аналогично лагурийцам имеют свойство терять материальность?

— Я этого не говорил.

— Тогда причём здесь вакцина, — Лейза поджала губки. — Узар, я не маленькая. Ты вечно что-то от меня скрываешь, что-то не договариваешь, снимаешь данные с непонятных приборов… Но до меня доходят слухи. Один раз, к примеру, я подслушала разговор между Гишаром и Рикаром.

— И что же? — Узар весь напрягся, уставившись на девушку.

— А то! Они шёпотом говорили об увеличении биопотенциала планеты.

— Ну, это ещё ни о чём не говорит, — слегка расслабился учёный. — Идёт война. За цифрами не уследишь.

— Возможно. Но это было резкое увеличение, оно даже вывело из транса Ребекку, отключив молекулярный зонд. И ты знаешь, о чём я говорю.

Узар вздохнул.

— Полагаешь, ещё не пора ввести меня в курс событий? Кроме того, я тут подумала, — Лейза подняла вверх указательный палец. — Ваш экран отражает нападение с двух сторон: как изнутри, так и извне.

— В смысле, — Узар не понял намёка.

— Я только хочу сказать, — Лейза смущённо опустила глаза, — что, если Дэвид решит вернуться, то здесь его встретит стена элементарной враждебности.

Учёный с отстранённым взглядом опустил руку на клавиатуру.

— Что ты собираешься делать? — Лейза невольно почувствовала себя виноватой.

— Сейчас увидешь.

В следующее мгновение девушка заметила, как маленькая точка корабля пириансов поползла в направлении лагурийской территории.

— Но почему?

Узар улыбнулся этому детскому «почему». Откуда ему было знать, что Лейза чувствует гораздо глубже, и, не обращая внимание на частности, способна разглядеть главное. Учёный тем временем пустился в объяснения, и сказал, отдавая одновременно распоряжения по приёму гостя:

— Тут вот в чём дело.

Лейза с интересом стала слушать.

— Мы как бы вспарываем экран перед самым носом звездолёта, но защёлкиваем его, будто молнией, сразу по прохождении корабля.

— Ясно.

Лейза действительно поняла. Как ни примитивно Узар объяснял принцип действия оборонительного экрана, для девушки было большим достижением постигнуть эти азы без подготовки.

Оба остались довольны. Звездолёт пириансов шёл через искусственно созданную брешь в экране, когда вдруг сверху в него ударил ослепительный луч света. Сердце девушки часто забилось. Похоже, сама планета давала ей знать о чём-то важном, и, девушке показалось, она поняла о чём.

Узар только начал набирать команду на восстановление, когда Лейза неожиданно схватила учёного за руку, в буквальном смысле оттащив от клавиатуры.

— Скорее, — закричала она. — Это Дэвид. Они там сейчас.

— Спокойно, — вены на руках Узара вздулись от напряжения.

Раздался оглушительный треск, несколько следящих мониторов вышли из строя. Один за другим в область с нарушенной защитой врезались серебристые цилиндры. Экран лопался, взрываясь огненными брызгами.

— А ты говоришь, Дэвид! — Узар заскрежетал зубами, наблюдая, как планетарный экран по одну сторону, и искусственные шары по другую исчезают из поля зрения.

— Но я почувствовала! — прокричала Лейза в ответ.

— Лагурийцы должны отразить атаку. Вооружённые силы приведены в состояние полной боевой готовности. А нам пришло время отправляться.

Узар протянул девушке золотой планшет, второй, такой же оставил себе.

— Куда?

— Туда, куда ты хотела. На встречу с Дэвидом.

— Но как?

— Время на разговоры вышло, Лейза.

Через пять минут на лифте они достигли взлётной площадки. Учёный, не раздумывая, сам лично уселся за штурвал. Дальнейший разговор проходил уже в воздухе.

— Верный товарищ Джеффри доставил на Лагуру эти два прибора. Мы летим на юг. Немного южнее отсюда, на земле, населённой гефрами — разумными животными (с ними когда-то встречался Дэвид) под толстым слоем песка покоится древний город Друидов. Не так давно там материализовался Кралера — наш союзник. Он посвятил нас в планы Дэвида.

— И ты всё время молчал! А я то, как дурочка, делилась с тобой ложными предчувствиями о скорой встрече с любимым!

— Это не ложные предчувствия! Полмесяца велись раскопки священной площади, потом камни расставлялись в требуемом порядке. Нам ещё повезло, что глыбы хорошо сохранились. Иначе, в связи с естесственным разрушением, фрагменты некоторых из них пришлось бы воссоздавать с помощью компью-тера. Тем не менее, до самого последнего времени я не был уверен в успехе.

— Так мы с тобой вместе отправимся на встречу с Дэвидом?

— Ты сразу, а я сначала должен посетить ещё одну планету — Орлиду. Не волнуйся, это не займёт много времени. Кралера рассказал, что первоначально на свой страх и риск они забросили Дэвида одного на Землю. Ох, и пришлось же ему помучаться! Но он у тебя гордый, решил обойтись без посторонней помощи, и обошёлся. Однако впоследствии было решено посылать на планеты бригады разведчиков-восстановителей (благо, недостатка в бывших заключён-ных, умеющих держать в руках кирку, лопату и даже работать на бульдозере не было). К настоящему моменту все восемь площадей на восьми планетах соответственно восстановлены. Лишь работы над последней из них — нашей, лагурийской — были отложены напоследок.

— Но по какой причине?

— Сюда не требовалось телепортировать массу инвентаря и рабочих.

— Так почему же планета среагировала на увеличение биопотенциала? — не унималась Лейза.

— Да потому что был использован чужеродный вид энергии. Кралера рассказал, что вместе с набором планшетов Дэвид обнаружил сейф с волшебными горошинами-шарами (закомыми ему по прежним путешествиям) (Узар сознатель-но не упомянул, что один шар Дэвид обменял на том свете на жизнь любимой), черпавшими энергию буквально из Ничего. Отказавшись от их применения, он запретил использовать шары всем остальным, и правильно сделал. Хотя, не скрою, соблазн был велик. Можно было ровным счётом ничего не делать, лишь загадывать желания. Однако воздействие шара на карму обладателя просто чудовищное. Энергия высасывалась из человека, фактически обезличивая его. Тем не менее, пользоваться планшетами, настроенными исключительно на линии жизни Магистра, вполне безопасно, — их радиус действия ограничен, равно как и задачи. К сожалению, в результате телепортации с задействованием линии Орлида-Лагура последняя была выведена из строя. Отсюда всплеск энергии, повлекший за собой возможность Гарвеса увидеть Звёздный Город.

— Узар, я тебя о другом спрашивала, — мягко прервала Лейза. — По какой причине археологические работы на Лагуре были оставлены напоследок? Инвентарь, рабочие…

— Согласен, ты права, не это главное, — Узар посадил машину на площадке возле расставленных в хронологическом порядке каменных плит, легко соскочил на землю, подал девушке руку.

В небе над головой висели ряды серебристых цилиндров. Они не могли опуститься ниже уровня, где души умерших отдыхали (или терзались) после жизни. Однако от их присутствия веяло чем-то неотвратимым.

Узар посмотрел в немного наивные, широко раскрытые глаза Лейзы, и, не удержавшись, поцеловал её в щёку. Пройдя на середину площади Друидов, он проверил точность установки на планшетах координат и со вздохом сказал:

— Просто Лагура — последняя незахваченная планета.

90. Пятеро посвящённых

д'Артаньяну следовало выглядеть достаточно убедительным в своей роли. Впрочем, аналогичных действий требовалось и от остальных.

После внезапного удара молнии мушкетёры встали перед выбором: либо продолжать путь к королевскому замку на аудиенцию, либо, чуть повременив, сперва установить личность человека в мундире гвардейца, как две капли воды похожего на самого младшего из них. Неразлучная четвёрка обступила незнакомца; тем самым подтверждалось, что иногда любопытство берёт верх над чувством истинного долга. Однако гвардеец больше не дал им и рта раскрыть. Воспользовавшись замешательством после удара молнии, он (как только оба брата поднялись на ноги), схватив д'Артаньяна за запястье левой руки, резко вывернул её, поднеся ладонь как можно ближе к своим глазам. Незнакомец сильно рисковал — вот-вот на нём могли скреститься шпаги — но он знал, что делает. В крайнем случае, ему не возбранялось применять оружие, хоть изначально это и не было запланировано. Удовлетворённо отпустив руку мушкетёра, незнакомец, вынув шпагу из ножен, наклонился и картинно положил её на холодные камни мостовой. При тусклом свете уличных фонарей эфес блеснул дорогой инкрустацией. Гвардеец, выпрямившись, заявил:

— Господа, я вынужден извиниться перед Вами за своё неожиданное появление. Каждый из вас при желании может вспомнить, что приходом в этот мир обязан некоторым сомнительным обстоятельствам. И, поскольку заранее вы были частично предупреждены, всё нижеизложенное должно быть выслушано с удвоенным вниманием.

— Мы согласны выслушать человека, пусть он даже скрывает имя своё. «Подобно тому, как по естеству один Бог и один Сын не препятствует другим, чтобы они назывались богами и сынами, и единый Отец и Учитель не препятствует другим, чтобы они назывались несвойственными им именами» (Бл. Иероним, толкование на Матфея, IV).

— Меня зовут Фрэди фон Левер, а вы, насколько я вижу, господин Арамис в любое время дня и ночи расположены цитировать блаженных?

— День Сына Человеческого означает вневременной факт, уважаемый, — с лёгкостью парировал мушкетёр.

— Превосходный ответ! — радостно воскликнул лжегвардеец. — Хотя, смею напомнить, что первые христиане придавали большее значение духу таинства, нежели точности словесных формул. Однако, это скорее пожелание, чем укор.

— Насколько вы могли заметить, — фон Левер обратился ко всей четвёрке. — За истекшие сутки ни разу не загорались Звёзды веры между северным и северо-западным основаниями горы Кезерид. Понимаю, верится с трудом, что тьма, опустившаяся на эти земли, окончательная, но, к сожалению, до меня дошла неутешительная информация. А теперь вспышка молнии среди ясного неба однозначно констатировала выход двух планет из-под власти Магистра, как свершившийся факт.

— Прошу прощения, сударь, — сказал благородный Атос, — но мы вынужде-ны покинуть Вас. В противном случае, мы опоздаем в замок к назначенному часу.

— Всё это на самом деле интересно, — поддакнул Портос, любовно поглаживая перевязь. — Особенно мы потрясены Вашей готовностью сложить оружие без боя.

— Аудиенция с королём Харольдом I, откладывается до окончания нашего разговора, — твёрдо произнёс фон Левер, вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист и протянул Атосу.

Мушкетёр, развернув бумагу, внимательно ознакомился с её содержанием, затем возвратил владельцу. На чело тяжким грузом легла печать беспокойства.

— Друзья, г-н Фреди фон Левер оказывает нам честь, говоря от имени кардинала де Васконсини. Верительная грамота предписывает ему в кратчайшие сроки уладить дело с нашим переводом в северные земли. По существу, сие должно означать повышение — как-никак долгожданное и стоящее предприятие плюс присвоение званий лейтенантов — хотя лично я на этот счёт особых иллюзий не питаю. Кроме того, спешу уведомить, что каждый из нас вне зависимости от чина и ратных подвигов отнынебудет входить в специальный разведывательный отряд под командованием капинана фон Левера. Непосредственное подчинение г-ну Стэбли также отменяет этот, заверенный королём, документ.

— Рекомендую закончить дискуссию, — прервал посланник кардинала. — У вас впереди будет предостаточно возможностей вести интеллектуальные диспуты. Действительно, на аудиенцию вы вызваны в связи с переводом к новому месту службы. Не далее, чем завтра к обеду вам надлежит отправиться в дорогу. На сборы и расставание с близкими осталось не так много времени. Не исключено, кое для кого известие о длительной разлуке окажется болезненным, — предвижу, не удастся избежать долгих уговоров, увещеваний, женских слёз — и вслед за вами увяжутся слуги и преданные спутницы. Чтобы избежать этого, не придавая особой огласке ваш отъезд, советую обрисовать предстоящее путешествие как опасную командировку, о которой известно ограниченному кругу высокопоставленных лиц. Быть может, наживку проглотят, а предложенная прощальная ночь страсти притупит бдительность ваших подруг. Что касается последних, то придётся оставить их на попечение законных мужей или влиятельных господ. Хотя, право, не представляю, как Луиза останется одна без духовных наставлений обожаемого г-на Арамиса. Впрочем, и она утешится.

Атос, Портос и д'Артаньян переглянулись. До настоящего времени они понятия не имели, что знакомая особа Арамиса — любимая фаворитка короля.

— Мне известно гораздо больше, чем вы можете себе представить, — подтвердил общую догадку фон Левер, — но есть вещи (и силы), которых и я не ведаю. Например, разыскивая вас, я столкнулся с определёнными трудностями. Поскольку в родственных связях я состою с г-ном д'Артаньяном, — фактически я — его брат-близнец, выкраденный из колыбели во младенчестве (меня заменили похожим ребёнком) — то найти его, как мне казалось, будет как дважды два просто. Однако я нашёл совсем другого человека (и человека ли?), — двойника, похожего на меня — и был потрясён. Надеюсь, это хоть немного объяснит вам необходимость использованного мной впоследствии метода свечения родственных тел для определения (с последующим уничтожением) двойника-самозванца, а также выкручивание рук, чтобы убедиться в подлинности индивидуальных линий ладони. Но, слава Богу, мы встретились.

— Воистину неисповедимы пути Господни, — изрёк Арамис.

— Это привычное толкование, — заметил фон Левер. — Теперь слушайте. На самом деле наша цель лежит несоизмеримо дальше, чем северные границы государства. Конспирация необходима, дабы пресечь (в связи с погасшими Звёздами) возможность возникновения эсхатологических движений, способных организовать массовое паломничество на Храмовую гору. Ни для кого не секрет, что во все времена бедствия (эпидемии, катаклизмы, междоусобицы) воспринимались в народе как знамения Конца. Эсхатологичными при своём возникновении (если касаться христианства) были монтанизм, анабаптизм, русское страрообрядчество, адвентизм, иеговизм и др. Несчётное число раз являлись миру сектанты, которое возвещали наступление Страшного Суда и даже указывали его срок. Всё, чего они добивались этим, вовсе не было богоугодным: люди бросали работу, семьи, дома, уходили в леса и пустыни, охваченные тлетворным мистическим ужасом.

— По словам Христа, Он явится во славе не раньше, чем «будет проповедовано это Евангелие Царства по всей вселенной во свидетельство всем народам» (Мф. 24,14).

— Совершенно верно. Никто, даже ангелы, не знает ни дня, ни часа Его прихода. Однако сектанты от всех мировых религий добились своего. Идолопоклонники захватили и осквернили святыни, их власть будет длиться до скончания «времён народов». Изгнанные с родины, первые проповедники истинной веры вынуждены были уйти, сделав впоследствии Джират столицей духовности. Хотя возник он ещё раньше, на заре схода с Храмовой горы Друидов. Нас с вами должно быть восемь человек: пять мужчин и три женщины, притом имена всех избранных известны. Так как на нашей стороне больше не звучит горн и не горят Звёзды, берусь предположить, что недостающих трёх спутниц забросило на какую-то из двух других сторон трёхгранного хребта — и хорошо, будь это строй со сворой мздоимцев-чиновников, гонителей просвещения, помещиков, истязующих дворовых и кормящих щенков молоком матерей-крестьянок; гораздо хуже, если их новой родиной станет век окулийского техногенного общества, — это может привести к роковым последствиям. Начальный участок пути — до предгорий — мы преодолеем быстро, на лошадях. Не составит труда взойти пешком на первую, поросшую лесом вершину, — там нас ждёт первое испытание. Правильно выбрав из множества вымощенных дорог одну, мы выйдем к Главному Павильону, внутренне напоминающему библиотеку, — это кладезь знаний человечества за все века. В случае, если нам не удастся сразу правильно выбрать дорогу, ориентируясь по определённым признакам, то затем мы можем плутать бесконечно как в лабиринте. После Павильона успешный дальнейший путь возможен лишь в случае правильного ответа на вопросы. Каждый из нас получит один вопрос, и, ответив, так и не узнает, прав он или нет. Само собой, каждый будет отвечать самостоятельно, молча, в своих мыслях. Там не пройдут ответы в общей форме, так как все вопросы — частные, затрагивающие проблемы общественной и индивидуальной морали; не будут восприняты гротескные пассажи как средство исправления нравов, — это не подборка подлежащих истолкованию сюжетов, а уникальная методология. Не надо думать, что одного из вас, того, который ошибся с ответом, на выходе из Павильона встретит палач с ятаганом, поднесённым к самому горлу, или кровожадный монстр в мгновение ока перекусит пополам, — нет, этого не будет. Однако, продолжив путь и достигнув пропасти, где ветра вселенной выдувают камни с истерзанной вершины Храмовой горы Кезерид, допустивший ошибку встанет перед выбором: либо сразу свести счёты с жизнью, шагнув в бездну (в этом случае он родится заново где угодно меж сотен горных хребтов и тысяч озёр Джирата — хотя, может статься, совсем рядом — и получит ещё один шанс ответить на вопрос в Главном Павильоне), либо вернуться назад, подписав тем самым приговор своим товарищам. Ведь известно, что только прибытие всех без исключения восьми претендентов каждого к своему месту способно единожды открыть порталы на площадях священных городов Друидов. Короче говоря, каждый из нас шагнёт в пропасть, только один пронесётся, перевернувшись как в кувырке через голову к склону Храмовой горы, чтобы затем продолжить спуск к её подножью по ступеням в центральной шахте; для другого же, не способного испытать духовное притяжение священной горы, здесь дорога оборвётся. Следует заметить, что даже будучи твёрдо убеждёнными в гибели одного из нас на любом участке (что, к великому сожалению, будет в восьмидесяти процентах из ста), остальные, подавленные и удручённые, всё равно обязаны продолжать свой путь. Дальше в процессе спуска по частично разрушенным ступеням древней шахты, нам предстоит встреча с участниками карнавала своих прежних ночных кошмаров: жертвами больших и малых войн, революций, тотального террора, мертвечиной и разнокалиберной нечистью. С риском для жизни, исхитряясь и лавируя с ловкостью прожжённых контрабандистов между тиранами, шпионами, врачами-отравителями, дельцами «теневой экономики», масонами и прочими врагами рода человеческого, оседланными чертями, демонами, мы достигнем, наконец, нижнего предела горы Кезерид. А там нас будут ждать; ждать с невозмутимостью индейцев, ждать до ужаса неподвижно — и кто бы вы думали? — дьявол со своей свитой. Он тут же бросится склонять нас к отречению и отступничеству, станет предлагать каждому по тридцать сребренников (в дохристианские времена это считалось стоимостью раба (Исх.21,32) — это цена билета в один конец по одному из рукавов-тоннелей внутри подножья Храмовой горы. Восемь составов будут стоять, развёрнутые в восемь сторон света, от перрона, являющегося своего рода отправной точкой. И только ты будешь рад запрыгнуть на подножку вагона, как тут же перед твоим лицом со щелчком выскочит лезвие ножа (правда, прошедший шахту на это уже не реагирует). Поезда, готовые на всех парах рвануться по рельсам, распахнут двери своих вагонов, — ровно настолько, сколько необходимо расторопному гонцу, чтобы влететь внутрь. Двери и окна вагонов закрываются плотно, герметично, — это необходимо, чтобы преодолеть преграды из вод небесной реки. А дальше — уже дело техники. Знаю, что для непосвящённых этот путь может показаться чересчур опасным, трудно преодолимым, — однако он вам по силам. Дальше предстоит самое интересное: перетаскивание вручную камней на священных площадях, одна из которых полностью затоплена, — фон Левер пристально посмотрел на д'Артаньяна, так, что последний понял (или почти понял), какая работа от него потребуется. — Но не пугайтесь, — успокаивающе добавил он. — Сила тяжести у подножья Кезерид столь мала, что перекатывание валунов вам покажется детской забавой.

При этих словах Портос крякнул от удовольствия, потом, почесав за ухом, спросил:

— Любопытства ради, а что я буду всю дорогу есть, горных ящериц?

— В самом деле, — раздались недоумённые возгласы.

— Я так и думал, — довольно потёр руки фон Левер. — Мой план принят без возражений. Тогда бегом к королю за пищеблоками (разрешение на их выдачу получено сегодня утром от курьера), и завтра в полдень на этом же месте.

91. Планета правосудия

По лестнице, ведущей из лож, в длинном белом платье медленно спускается белокурая девушка. Её лёгкая стройная фигурка скользит во воздуху, точно лебедь по водам прохладной речной заводи. Где-то в самом низу, на арене идёт представление; но так далеко, что большинству людей в мягких креслах трёхсотого уровня приходится только догадываться о происходящем в действительности. Здесь, на высоте, по центру проецируется изображение, для каждого уровня своё, причём звуковые колебания воздуха отсутствуют. Затуманенный взор девушки плывёт по бесконечным рядам лож, тонкие трепетные пальцы руки сжимают билет. В нём ясно указано её место. Девушка внезапно останавливается, с отчаянием качает головой, опускает взгляд на билет, потом снова поднимает глаза — в них блестят слёзы. Затем, окинув взглядом внимающий в полумраке зал, возвращается на своё место. Но, лишь только сидение услужливо принимает форму её тела, как яркая надпись больно ударяет по глазам: «Восстань, потому что ты спишь».

Здание, в котором размещалась арена, внешне напоминало колонну. Диаметр её был невелик, — каждый человек мог без труда разглядеть лица людей, сидевших напротив, если бы не сфокусированное трёхмерное изображение в центре. В то же время высота здания не поддавалась измерению. Колонна появлялась из ниоткуда и исчезала в безжизненной пустоте зеленоватого вьорийского неба. Впрочем, небом это приходилось называть с достаточной степенью осторожности. Создавалось впечатление, будто прозрачный купол планеты был старательно обёрнут плотным зелёным сукном, подсвеченным изнутри. Прямо под ним восемь незначительных участков суши омывались единым океаном. Здесь были расположены города, по одному на каждом острове. Неподалёку от каждого из них высилась безразмерная колонна. Застройка городов, судя по всему, производилась наспех одержимыми архитекторами-футуристами. Ничуть не заботясь о внешней красоте, они поставили во главу угла простоту в связке с набором функциональных возможностей. Так сооружениями первого города стали ангары с тонированными зеркальными панелями, второго — серые цилиндры, между двойными стенками которых по желобам текла вязкая жидкость, третьего — белые приземистые бараки без окон и без дверей, и так далее. То ли строителей в целях экономии ограничили стандартным набором элементов детского конструктора, то ли требования к «врИменным» городам позволяли до минимума урезАть смету, неизвестно, — результат был один, причём далеко не лучший.

Прежде, на заре переселения человечества, на улицах городов можно было встретить людей, правда, в сопровождении роботов. Это были спокойные времена. Тогда перед похищением человека следовало непременно заручиться его устным согласием; с взрослым индивидуумом возились как с ребёнком. Затем процесс было решено форсировать, и людей стали использовать как материал для создания живого организма Города-колонны. На улицах стало безлюдно. Жизнь в городах, казалось, замерла навечно. В конце концов между городом и колонной установили прямую связь; одновременно были устранены все этические запреты как на доставку людей без их согласия из всех восьми обитаемых миров, так и на отлучение души от тела. Когда восемь рек человечества пролегли через Вселенную, сливаясь в сплошной поток, на Вьоре участь каждого живого существа была заранее решена: тело находилось в здании, а душа получала билет на представление с правом участия в призовой игре. Всё вышеизложенное было сделано исключительно во благо человечества. Вот почему в то время как душа Илоны (невесты Дэвида) совершала бессмысленные прогулки по лестницам трёхсотого уровня, её тело находилось внутри длинного, похожего на ферму барака и было подвешено, как на вертеле между бесчисленными хитросплетениями проводов и т рубок.

Адская машина была запущена. Чуждый состраданию, внеземной разум тешился, насильно разлучая тела и души триллионов людей. Время здесь роли не играло: может, миг, а, может, годы должны были пройти, прежде чем завершится великая работа. Ближайшая цель была ясна: заставить душу добровольно отказаться от своего тела, возненавидев его за слабость и несовершенство. Для достижения этой цели перед глазами присутствующих на представлении бесконечно прокручивались трёхмерные ролики. В них в одном ряду с немощными, измождёнными, болезненными телами стариков, как попало доживающих свой век, стояли слепые и глухие, лишённые конечностей и обожжённые до неузнаваемости, изувеченные люди, — жертвы катастроф и эпидемий, атомных войн и неудавшихся попыток клонирования. Мир во всех этих картинах преподносился чёрно-белым, в то время как раны, язвы и мутации человека выделялись жирными, сочными цветами. Одновременно с основной трансляцией, изобилующей сценами каннибализма и ритуальных жертвоприношений, массовых убийств и сексуального насилия, подробностями жизни доноров в центрах утилизации, трансплантации и пересадки органов, шла другая программа; и «переключиться» на неё можно было в любой момент, выразив чёткую реакцию отвращения ко всему роду людскому. Если человек не выдерживал и принимал правила игры, то дальше следовало индивидуальное подключение к виртуальной реальности, где испытуемый, правда, пока не видя своего нового облика, проваливался в мир иллюзий, сказочный и удивительный. Сначала он видел мир глазами птицы, парящей в небе; один за другим следовали богатые пейзажи, от которых захватывало дух. Испытуемый пересекал северные и южные широты, пролетая над самыми красочными уголками планет разных ландшафтных зон всех цветов радуги. Там можно было проноситься стрелой, не чувствуя усталости, греться в лучах звёзд, не зная тревог и печали, падать камнем с небес и смотреться в водную гладь. Затем следовал ещё более красочный мир глазами подводного жителя. Третьим шёл животный мир и мир пресмыкающегося. Последним, четвёртым, неизменно оказывался мир космоса с путешествиями между планет и созвездий в облике сказочного существа. Заинтересовавшись (или из чистого любопытства), можно было запустить программу заново, остаться в понравившемся месте. Человечество, ещё при жизни привыкшее относиться к виртуальной реальности как к изощрённой фантазии, было (за редкими исключениями) неспособно самостоятельно вырваться из смертельных объятий этой последней игры; она неизменно затягивала, увлекала человека, радуя всё новыми и новыми возможностями. Вслед за мысленным выбором одного из четырёх миров шёл список возможностей, особенностей жизненного цикла и личных качеств полюбившегося существа; дальше прокручивались слайды, из которых можно было тут же выбрать свой облик и место новой жизни: координаты звёздной системы, планету, район, даже жильё и удобства. Как только испытуемый доходил до конца пути, его душа с добровольного согласия покидала колонну, устремляясь к последнему пристанищу, а его место занимал кто-то другой. Если же — те самые, редкие случаи — к испытуемому возвращались воспоминания прежней жизни и человеческого тела, — на его голову мигом обрушивался очередной ушат с сублимированными мерзостями рода людского — общая программа, — что в конечном счёте должно было отвратить человека от собственной природы. Кроме того, эссенуации преследовали и другую цель, более важную; хотя о ней не мог догадаться обыватель-атеист. Многие из испытуемых были людьми верующими. Ещё при жизни им доводилось бороться с такого рода искушениями; поэтому они могли с полным основанием утверждать, что здесь их подвигали к прямому отречению от веры. Ведь когда человек ставил под сомнение собственное совершенство, мысленно признавая, что он — всего лишь ошибочное звено в цепи истории, — тогда существование Спасителя, Бога-человека сначала ставилось под сомнение (поскольку не стал бы Бог принимать обличие никчемных существ), а затем и полностью отвергалось. В случае, если верующий человек, присутствующий на представлении, становился на этот порочный путь, то — в зависимости от его веры — игра приобретала в своём развитии те или иные религиозные черты. Новомодные учения развенчивались сразу в силу своей несостоятельности; рассмотрению подлежали только те, которые возникли не менее двух тысяч лет назад. Подтвердить, равно как опровергнуть любой из предложенных постулатов было невозможно — до и после прихода Спасителя возникли сотни религиозных течений. В итоге, подбор теологических фактов, способных подтвердить античеловеческую теорию, становился (независимо от времени) чисто технической задачей. Так перед ревностным христианином появлялась Троица, символизированная тремя рыбами, где Спаситель — Сын Рыбы, Иошуа, собирает вокруг себя сторонников. (Знак рыбы был первой монограммой Христа. Таинственное греческое имя Иисуса — IX?T? — означает «РЫБА».) Почитателей древнеегипетского Бога Тота, к примеру, потомков древних цыган, ждало Его изображение с телом человека и головой ибиса. Язычнику являлось Божество Абраксас с человеческим телом, головой петуха, где каждая из ног Его оканчивалась змеёй. Дальнейшие умелые мистификации приводили к тому, что Бог неизбежно утрачивал характерные человеческие черты.

Сбросив по команде туман с глаз, Илона сиюминутно увидела прямо напротив трёхмерное изображение своего тела, подвешенного и закрепленного между рядами таких же, как она несчастных, в длинном белом здании под куполом. Это было столь неожиданно, что она тотчас подпрыгнула, будто ужаленная, в своей ложе, когда вслед за погасшей надписью-предостережением, выворачивающее наизнанку изображение напротив с лёгкостью трансформировалось в отчётливую эротическую картину (правда, если отбросить провода, трубы и решётки). Сначала Илона непроизвольно сжалась, увидев со стороны то, что совсем ещё недавно представляло её тело — ей показалось, что взгляды всех людей трёхсотого уровня бесстыдно уставились на пикантные подробности, — затем она поняла, что кроме неё изображение никто не видит, и позволила себе немного расслабиться. И всё-таки странные ощущения не спешили покидать Илону. Она внезапно вспомнила, как сознательно произвела фурор, раздевшись догола перед путешественниками во времени, спровоцировав мужчин на агрессию. Но это было сделано исключительно по собственному желанию. Теперь же всё выглядело иначе, как в кошмарном сне. Илона испугалась, когда краем глаза заметила, что место слева от неё опустело. Ей показалось, что следующей будет непременно она — дрожь пробежала по рукам, которые изо всех сил вцепились в ручки кресла. Однако ничего не произошло. Илона задумалась. Исчезновение должно было означать, что человек просто выбрал себе новое молодое тело и, отказавшись от прежнего, пустился на поиски лучшей жизни. Хотя, если рассудить здраво, выбора здесь ни у кого не было. Вырваться из импровизированного зала суда можно было либо отказавшись от собственного естества, либо потеряв рассудок. Сначала загнанные в угол люди искали выход (пытались выбраться из ложи, поднимались или спускались по ступеням), сопротивлялись, даже пробовали броситься вниз (увы, безуспешно, так как натыкались на невидимую преграду), но, в результате, не выдерживая агрессивного нажима, отказывались от своих убеждений и человеческой сущности. Илона вздрогнула. Это были не её мысли. Неужели она уже начала превращаться в злобного монстра? Но ведь она ещё не дала своего согласия! И никогда не даст! Впрочем, какая разница. Похоже, смерть здесь поставлена на конвейер, а правду узнать невозможно. Хотя, нет. Ведь кто-то показывает ей собственное тело. Илона чуть-чуть не застонала, так жалко было расставаться с ним. Это была сила привычки, привязанность, ответная реакция на слова восхищения многочисленных поклонников, людей, очарованных её красотой; это была любовь к изображению в зеркале, любовь к самой себе. «И Дэвид», — неожиданно вспомнила Илона. — «Ведь он полюбил меня не за душу, а за эту внешнюю оболочку, которую у меня вот-вот отнимут. А моё тело наго, чисто и сияет…» Внезапно Илона обнаружила, что место слева от неё занято. Но это был уже определённо другой человек. Перед её глазами загорелась новая надпись: «Посмотри! Дожди происходят от шести звёзд». Странно. Какие дожди? Илона непроизвольно подняла голову. «Господи!» — мысленно прошептала она, когда ищущий взгляд обнаружил в непосредственной близости над собой зелёную парчу искусственного неба. — «Но этого не может быть! Ведь совсем ещё недавно надо мной были сотни и сотни уровней! Теперь же их осталось не больше десятка…» Только теперь Илона догадалась, почему места долго не пустуют. Конечно же, на освободившиеся «пересаживают» испытуемых с верхних уровней, но в сумме людей остаётся всё меньше и меньше. А её, трёхсотый, что ясно следует из цифр на билете. Илона непроизвольно опустила взгляд, посмотрела на билет соседа слева. На нём также значилось трёхзначное число с тройкой и двумя нулями, но немного выше стоял номер уровня предыдущей ложи, жирно перечёркнутый красной краской. Илона увидела единицу. Значит, решила она, здание суда висит в воздухе, где люди перемещаются и сверху, и снизу. Однако, странно. Если процесс идёт давно (что очевидно), то лож первого уровня не должно уже было остаться по определению. Илона почти полностью развернулась к мужчине слева, но нашла его занятым, пристально смотрящим вверх. Она последовала его примеру, сразу пожалев, что, нарушив указание, случайно опустила голову; но уже в следующее мгновение отшатнулась в мистическом страхе. Там, прямо над широким раструбом колонны висело вместо неба человеческое лицо с высоким лбом, лицо судьи. Сдёрнув с небесного купола накрывавшее мир зелёное сукно, Существо нетерпеливо подсчитывало, сколько людей до сих пор не подчинились царственной воле, и лицо Его было перекошено от злости.

Илону вряд ли можно было отнести к сильным духом людям. Но к тому времени, как многие обладатели твёрдого характера и воли, бесславно покинули поле боя, она всё еще оставалась в строю. Поначалу на руку Илоне стали её долгие похождения вверх и вниз по лестницам, во время которых удавалось избегать прямого воздействия информационной обработки. Затем, вернувшись, она обнаружила, что кто-то неведомый вступил с ней в контакт. Давая редкие советы, он блокировал её сознание от внушения и не позволил уйти в виртуальную реальность. Вместо этого он заставил Илону сосредоточиться на изображении собственного тела в здании-лаборатории. Теперь же, с появлением нового соседа, контакт стал полным. После увиденного лица в небе (что само по себе уже должно было вызвать панику), Илона абсолютно успокоилась, попросту забыв, где находится. Не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг, она вспоминала Землю, маму, родительский дом, Дэвида и Стефа Огинса, последнего почему-то в особенности. Это было как наваждение. Ведь этого человека она видела всего один единственный раз. Правда, Стеф умел произвести впечатление. Неожиданно ладонь незнакомца коснулась её руки; легко-легко, Илона едва ощутила прикосновение. Она повернула голову и увидела серьёзное лицо человека. Его грудь прикрывала странного вида одежда, державшаяся на обвитом вокруг шеи шнурке в виде петли, а на лбу ясно различался молотообразный знак. Быстрым кивком головы незнакомец указал ей на пустое пространство перед собой. Илона проследовала за его взглядом туда, где уже порядочное время висело в воздухе трёхмерное изображение её обнажённого тела. «Неужели он может видеть моими глазами?!» — предположила Илона, содрогнувшись. И это предположение было не далеко от истины. Через мгновение картинка поменялась. Теперь Илона ясно видела себя, но уже стоящую рядом с этим человеком возле белого здания, в котором, казалось, она была прикована цепями на веки вечные. «Вы действительно решили оставить себе Ваше тело?» — возник вопрос. «Безусловно!» — для Илоны не существовало выбора. И сразу исчезло всё: арена, ложи испытуемых, злобное лицо судьи над головой. Илона очну лась стоящей на мостовой перед зданием, напоминавшим скотоводческую ферму (последняя словно сошла со страниц книги по истории родного края).

— Меня зовут Стив. Я прибыл сюда за Вами, Илона. И если Вы согласны отправиться на встречу со своими друзьями, то просто кивните.

Густой баритон незнакомца эхом отразился от стен бараков, стоявших по обе стороны улицы. Илона могла поклясться, что впервые за всё время пребывания здесь, на планете правосудия, слышит нормальный человеческий голос. От странности происходящего голова её закружилась. Илона, теряя равновесие, покачнулась, успев однако кивнуть. Что ж, большего от неё не требовалось.

92. Противостояние

На протяжении многих веков существования человечество стремилось вперёд, ставило перед собой новые цели, занимало очередные рубежи, приближая, как ему казалось, жизненно важные открытия. Топтание на месте было всенародно признано пороком, бездеятельность пригвоздена к позорному столбу. Упорство и труд — вот главные двигатели истории, — этот постулат выглядел неоспоримым. Без отдыха и права на покой люди, оказавшиеся на переднем крае науки, в силу обстоятельств или по воле провидения, теша своё самолюбие, пусть и вопреки здравому смыслу искали единственно верный путь, ведущий в светлое будущее, — на новую ступень развития человеческого общества. Это был путь прогресса, ведущий к эре процветания.

Правительства Земли хорошо усвоили одно: общество, в котором длительно царят мир и спокойствие обречено; на смену естественному порядку вещей туда неизбежно придут хаос и анархия, недовольство властью породит революционные течения, подстёгиваемое пресытившимися, разжигаемое бунтарями. Так началась непримиримая борьба между странами и фирмами за обладание интеллектуальной собственностью. Имевший знания имел власть. Политика и дипломатия, финансы и недвижимость перестали быть решающим фактором на заседаниях Объединённого Совета Земли. Львиная доля ассигнований выделялась стороне, сумевшей убедительно доказать большинству правильность выбранного курса. Победитель получал всё, в то время как финансирование социальных и прочих программ сократилось до минимума.

Народ получил новый лозунг: «Знания по потребностям». Просмотр частных теле- и радиоканалов, доступ в читальные залы библиотек к большинству книг и печатных изданий стали облагаться дополнительным налогом. Более того, теперь каждый мог попасть под подозрение в антигосударственной деятельности, если не мог объяснить причин своего интереса к той или иной информации.

Справедливости ради следует отметить, что ни одно правительство не принуждало учёных продолжать эксперименты, сопряжённые с опасностью для жизни, однако делом чести каждого было довести начатое дело до конца, и это всегда срабатывало. Когда одарённый, талантливый индивидуум погибал, ему на смену приходил следующий, ещё более упорный, имеющий перед собой героический пример предшественника.

Так началась война, настоящая Последняя война, которую человечество объявило самому себе. Ничего разумного не было в непрекращающемся крестовом походе, призванном окончательно подчинить себе материю. Результаты исследований и экспериментов ошеломляли. Были найдены средства от болезней века, расширены границы освоенного космоса, осуществлён настоящий прорыв в иные измерения.

Когда опыт с отдельно взятой душой какого-то отъявленного мерзавца прошёл успешно, и только что синтезированная коза внезапно поведала сородичам о своём чисто человеческом происхождении, стало ясно: со всем этим кошмаром пора кончать и чем скорее, тем лучше.

Однако правительства не желали терять денег, вложенных в дело, обещавшее принести высокие дивиденды. Теперь было уже не важно, в каком направлении двигаться науке. Всех интересовали любые результаты. А они не замедлили быть. За каждым вновь открываемым порталом пытливые умы первооткрывателей ждало разочарование, — очередное вероятностное поле развития человеческой истории, и только. Учёные, тем не менее, полагали, что недалеко время, когда им удастся найти кратчайшие пути на удалённые небесные тела, и за очередным порталом загорится новая Звезда человечества.

И вот, наконец, методом проб и ошибок короткий путь на звёзды и планеты был найден. Это был настоящий триумф науки. Земля ликовала. Космические перелёты должны были уйти в историю. Клонирование приняло невиданный размах. Новые миры заселялись исключительно клонами. В противном случае Земля бы давно опустела. Личность в истории утратила всякое значение.

Дальше всё шло как по маслу. Ни в одном из миров человечество не встретило сколько-нибудь серьёзного противодействия со стороны чуждых жизненных форм; вернее, последних там вообще не было. Повсеместно люди сталкивалимсь с дружелюбными особями гуманоидного типа. По правде говоря, создавалось впечатление, что человечество попросту водят за нос, принуждая мчаться без тормозов по кем-то заранее проложенным дорогам в пространстве и времени. Однако выводы делались прямо противоположные очевидным. Отбросив осторожность, на очередном заседании Объединённого Совета Земли было громогласно заявлено, что человек ни кто иной, как Бог, Венец Творения. Вот тут то дело напрямую начало попахивать козлятиной.

Миры стали «захлопываться» один за другим точно мыльные пузыри. То там, то здесь порталы оказывались разобранными или заблокированными. Под подозрение силовых структур попали все посвящённые, не облечённые властью. Большинство учёных были отстранены от работ и сосланы в пояс астероидов. За уцелевшими установили слежку.

Вот в какое время на Землю прибыл звездолёт «Констьюдери».

Захваченных двойников членов экипажа без разбирательств посчитали клонами и сбросили в ближайший открытый портал, даже не потрудившись посмотретьЮ, куда он ведёт. Тело Стефа Огинса, погибшего в первые дни боёв, исчезло при странных обстоятельствах. Участились случаи похищения людей; пропавшие без вести исчислялись тысячами.

Устав от ведения наземных операций, Объединённая армия Земли потребовала от правительства пойти на переговоры во избежание дальнейших человеческих жертв. Генералам в грубой форме было отказано. Тогда в результате проведения успешных спецопераций основные силы космических пришельцев оказались прижаты к морскому берегу. Журналисты поспешили развенчать успех военной мысли, заявив, что захватчики изначально избегали столкновений с мирным населением (что верно, то верно), уничтожая исключительно препятствия, мешавшие продвижению на север. Теперь их цель была достигнута. С прессой спорить было бессмысленно, поскольку численно превосходящие силы противника наутро следующего дня растворились в морских просторах. Данные со спутника на геостационарной орбите говорили о том, что пришельцы не погибли, а затаились на дне. Отмечалось даже некоторое усиление активности. Однако это никого не заботило и не стало достоянием общественности.

Тем временем отсутствие должной жизнеспособности клонов свело на нет плановую экспансию параллельных миров. Форсаж мысли и чувств у клонированных учёных и людей творчества вёл к поражению нервной системы и спиного мозга последних. Мгновенно отозвались спириты, заявив, что они это предвидели, поскольку астральная и ментальная сущность отдельно взятого человека уникальна, — следовательно, не может быть клонирована. Так оказалось невозможно достичь прогресса за счёт клонирования. Выживали исключительно больные и дегенераты.

События развивались по нарастающей. Иллюзорность большинства открытых миров была очевидна. Создавалось впечатление, что человечество стало заложником собственных амбиций. Вовлечённое (как ему казалось) в игру вселенского масштаба, оно на самом деле оказалось заперто в лабиринте вероятностных миров старушки-Земли. Человечество не пускали, точнее, не хотели никуда пускать. Будто вечно и всюду шкодившего ребёнка считавшую себя непревзойдённой цивилизацию поставили в угол, вернее, сразу в несколько углов. А затем попала под сомнение реальность мира настоящего.

Академик с мировым именем, выступая на Всемирном Симпозиуме, без обиняков заявил о необходимости смены реальности, и был поддержан. Результатом открытия и научного доказательства существования так называемого коэффициента мировой устойчивости стал вердикт: бездумное проникновение человечества за грань неизведанного (что уже привело к разрушению отдельных миров и связей с ними), вот-вот должно повлиять и на мир землян. Признав вторжение из космоса результатом искривления хода истории, учёные единогласно выступили за смену концепции развития цивилизации, за приход с повинной к Высшему Разуму. Объединённому Совету Земли было предложено незамедлительно приступить к переселению человечества в мир с бСльшим коэффициентом по шкале мировой устойчивости. В противном случае предполагалось предать гласности истинные цели правительств, поставившие мир на порог гибели.

К учёным не прислушались, и шанс был упущен. Когда Наблюдатели доложили о нулевой реакции власть имущих на ультиматум учёных, с человечеством попросту перестали считаться. Восстанавливать шаткий мировой балланс начали без него.

Успевших «разлететься» по галактикам людей собирали грязным совком. Вместе с кусками кораблей и жилищ — плодов «современной» технологии, их сбрасывали на Землю, пока во время, отстоящее от основного на незначительное расстояние. Во Вселенной шла большая уборка мусора.

Последнее слово должно было быть сказано в Джирате — Звёздном городе: достойно или нет человечество оставаться как вид. Альтернативой была признана возможность перемещения душ человеческих в тела животных. За всё время существования последние не смогли загадить мир так, как люди за три тысячи лет. Первый эксперимент прошёл успешно и… незаметно. Самовлюблённые людишки приняли успех по перемещению духа подонка в тело козы на свой счёт. Но тем лучше.

Бог человеческий готов был окончательно отвернуться от своих мерзопакостных детей. Благо, смена у людей была прелюбопытная.

И так все взоры обратились на небо, в точку, где должны были встретиться попарно шестнадцать человек. В выборе пути им не чинили препятствия, где бы они не оказались. Выбор миров был произвольным. Как и в случае с землянами, синтезировавшими возникающие за порталами миры в своём сознании, все они шли по лёгкому пути, и оттого их ад был больше похож на рай. Они так же с лёгкостью получали всё то, что были способны вообразить, и проходили через испытание вечностью как через испытание чувств. Требований было два: во-первых, ни один из испытуемых не должен погибнуть раньше положенного срока, и во-вторых: каждый получал то, что хотел, — это был последний гуманный акт Господа Бога.

Неприятности начались, когда Илона погибла на Земле в автокатастрофе. Связанную узами памяти с участниками эксперимента, её пришлось возвращать в полном смысле этого слова. Затем по недосмотру она попала на планету правосудия. Пришлось прибегнуть к помощи избранного масона, чтобы вызволение прошло незаметно, без подозрений и вовлечения потусторонних сил. Работа Добра и Зла шла параллельными курсами, и здесь никто не желал столкновения интересов. В связи с тем, что успех с Илоной изначально ставился под сомнение, Именем Магистра (непроизносимое имя Творца в одном из своих воплощений) была синтезирована Лейза — новая спутница Джеффри. Теперь настало время ей выйти на сцену. Дэвид любил Илону, поэтому пришлось изрядно потрудиться, чтобы он не заметил подмену. После гибели невесты казалось более простым переключить его чувства на кого-нибудь другого. Так появилась Лейза — идеальная женщина: скромная, покладистая, страстная, неглупая, но и не умная, умеющая ждать без измен, с одним «но»: она не могла любить. До настоящего момента это считалось несущественной деталью. Теперь же главная фигура — Дэвид — мог распознать обман. Ведь он по-настоящему любил. А Лейза не была человеком.

93. Стеф Огинс

Земля Эмбирии звенела под копытами лошадей. Даль скрывалась в дымке утреннего тумана. В юго-восточной части неба мерцала тусклым светом последняя Звезда Веры. Если бы не этот призрачный блеск, друзьям бы пришлось пробираться наощупь. Редкий смельчак теперь мог рискнуть заняться быстрой верховой ездой. Однако мушкетёрам было не привыкать. Судя по всем приметам, близилось время заката последнего оплота Магистра — Звёздного города.

— Судя по всему, — сказал Атос мрачно, в такт своим мыслям. Его размышления были не из приятных. Ожидание посланника кардинала в условленном месте с полудня до вечера ни к чему не привело. Возможно, случилось что-то непоправимое. Всю ночь на небе не было ни одной Звезды. Да и эта, появившаяся незадолго до утренней встречи друзей, была похожа скорее на острый наконечник трости Магистра, расписавшийся вензелем хвоста заблудившейся кометы.

Тени от следовавших по дороге четырёх всадников падали на стволы деревьев размытыми пятнами и выглядели практически одинаково. Тень пятого отличалась от остальных. Это была Луиза — спутница Арамиса, обладательница роскошных длинных волос, отважно разделившая участь неразлучной четвёрки. Хотя в полдень прошлого дня она не могла даже себе в этом признаться, перед назначенным Атосом утренним часом отъезда, выбор между любовью и обязанностями фаворитки короля был сделан окончательно. Теперь роль вперёдсмотрящего выполнял Атос. За ним следовал д'Артаньян, ответственный за правый и левый фланги. Затем примерно наравне были Арамис со своей возлюбленной. Замыкающим как обычно оказался Портос на коне, не испытывавшем к своему благородному седоку ровным счётом никаких положительных эмоций, — столь тяжела была его ноша.

Тёмные уступы горы Кезерид висели над верхушками сосен ступенями чёреного мрамора. До них, казалось, рукой подать. Однако на деле это было не так. Время тянулось невыносимо медленно. С самого начала поездка обещала стать лёгкой прогулкой, да вот незадача: плащи мушкетёров в который раз сыграли со своими хозяевами злую шутку, — четвёрку заподозрили в дезертирстве и выслали погоню. Насилу отбившись от преследователей — товарищей по оружию, намеревавшихся разделаться с друзьями в два счёта (что ж, приказ есть приказ), они напоролись на конный разъезд. Арамис и Луиза продолжили путь, в то время как Атос, Портос и д'Артаньян прикрывали их с тыла. Теперь же преграда возникла прямо на пути. Первым её почувствовал Атос, подал знак спутникам, лошади перешли на мелкую рысь, — и вовремя: расступившиеся деревья открыли огромное озеро; противоположной стороны не было видно.

— Всё. Приехали, — сказал Атос.

Он слез с коня. Уставшее животное без промедления устремилось к воде и стало жадно пить. Друзья распрягли лошадей и занялись разведением огня. Портос за два раза принёс целую гору сухих веток. Луиза достала продукты. д'Артаньян пошёл искупаться. Оставив одежду на берегу, сразу ушёл с головой в воду. Здесь было значительно светлее и теплее, чем наверху. Память отозвалась чем-то далёким, навеки утраченным. Как опытный ныряльщик он чувствовал дно, изучал, будто прощупывал лучом сонара. Заранее решив далеко не отплывать от берега, д'Артаньян всерьёз забеспокоился, когда потерял ориентацию. Прозрачность воды оказалась зеркальной. При определении расстояний до предметов и их точного местоположения пришлось отказаться от зрительного восприятия. Хотя, может быть, в действительности существовала какая-то другая сила, препятствующая передвижению на противоположную сторону озера. д'Артаньян всплыл на поверхность, различил позади себя над водной гладью спасительный огонёк костра, набрал в лёгкие побольше воздуха и быстро пошёл на глубину, туда, где, ему показалось, он что-то обнаружил.

— Мы не можем здесь просто сидеть и ждать, когда за нами придут и предложат помощь, — возмущённо говорил Портос, завершая трапезу задней ногой молодого барашка.

Мясо, зажаренное на костре, пахло дымом, а вино из фляжки усиливало и без того зверский аппетит гиганта.

— А что ты предлагаешь? — спросил рассудительный Арамис.

Он сидел прямо на земле, уступив свой плащ фаворитке Харольта I. Луиза обернула им длинные стройные ножки, что позволило, наконец, друзьям немного расслабиться, начать думать сначала о еде, а теперь и о деле.

— Я предлагаю объехать озеро вокруг, — жест Портоса был красноречив. Он, казалось, хотел объять необъятное.

Луиза лукаво посмотрела в глаза толстяка, затем перевела взгляд на лошадь д'Артаньяна, не отходившую ни на шаг от одежды хозяина. Остальные кони беспорядочно разбрелись по берегу, и было бы верхом безрассудства пускаться на их поиски. Огоньки в глазах красавицы стали красноречивее слов.

— Ну, ладно, — смирился Портос неохотно. Он уже полулежал и, по всей видимости, собирался отходить ко сну.

— Внимание, — тихо произнёс Атос. — К нам что-то приближается. Вы слышите плеск воды?

— Что? Где?

Спутники вскочили, забыв об осторожности, подбежали к берегу. В самом деле, звуки ударов весла по воде становились всё отчётливее.Через минуту из темноты вынырнул бревенчатый плот и уткнулся в берег. Арамис, полный решимости защитить честь прекрасной дамы, в благородном порыве выхватил шпагу и бросился вперёд. Друзья замерли. В воздухе повисло недоброе молчание. Но вот раздались радостные возгласы, и на берег сошёл д'Артаньян с веслом в сопровождении Арамиса. Герой промок до нитки. Ему принесли одежду, проводили к костру, подали полную флягу вина. д'Артаньян выглядел слишком бледным, но чёрные угольки его глаз блестели. Сделав несколько глотков, он ощутил страшный голод. И в то время как заботливые руки Луизы растирали ему онемевшие мышцы спины, Портос с Арамисом готовили и подавали еду. Один Атос сидел неподвижно в мрачном состоянии духа. Вот он встал, прошёл к берегу, начал возиться, привязывая плот. Затем поднялся на него. Когого же было изумление друзей, когда Атос вернулся к костру не один. Он принёс на плече человека и положил его рядом на траву лицом вниз.

— Атос! — воскликнул д'Артаньян, стараясь проглотить большой кусок мяса. — Я же не успел тебе рассказать…

— Ничего говорить не надо, — прервал его мушкетёр.

— Но я нашёл этого человека под водой. А под тем местом, к которому он был привязан, оказался плот, прижатый ко дну большим камнем.

— Я повторяю: ничего не надо говорить, — тон Атоса был неумолим.

— Так кто же это, наконец, — взорвался Портос.

Он наклонился и перевернул мёртвое тело. д'Артаньян отвернулся. Атос потупил взгляд. Остальные вскрикнули в один голос. Лицо утопленника оказалось лицом их друга.

— Да, это я сам, — спокойно подтвердил Атос.

В кармане куртки погибшего друзья обнаружили жетон и личную карту. Поднеся к свету, они прочитали: «Стеф Огинс. Командир корабля «Констьюдери ZPZ-672».

«Неужели здесь когда-то затонул корабль», — подумали все, как один.

Атос подал знак д'Артаньяну, и они отправились пройтись вдоль берега. Арамис, будучи немного медиком, осмотрел тело и заявил, что человек просто утонул. Нет ровным счётом ни одного свидетельства о наступлении насильственной смерти. Странной показалась исключительная белизна ладоней. На них напрочь отсутствовали какие бы то ни было линии или знаки. Кожа была ровной и гладкой, словно натянутой.

— Жаль, нельзя провести вскрытие.

— В этом нет необходимости, — заявил Атос, возвратившись. — Это ни что иное, как свидетельство нашей прошлой жизни. События, похоже, начинают развиваться ещё стремительнее, чем я предполагал. Видимо, время действительно поджимает, — он пожал плечами. — Впрочем, что из того? Ясно одно: для всех я с настоящего момента Стеф Огинс, несмотря на то, что имею об этом представление ненамного больше вашего. Будем считать, мы все проходили лечение в клинике под именами великих и вымышленных персонажей, как бы абсурдно на первый взгляд такое предположение не выглядело. Теперь же каждому предстоит стать самим собой.

Дальше друзья всё делали молча. Затушили костёр. Переложили поклажу и тело двойника Атоса на плот. Портос ворчал. Как обычно, его исполинский вес давал о себе знать. Лишив плот изначальной маневренности, он заставил отказаться д'Артаньяна от намерения захватить с собой верного коня, единственного, не изменившего своему хозяину. Верный конь был озадачен внезапно подкравшимся расставанием; понуро склонив голову, топтался на месте. Ато, взяв весло, встал к левому борту, Портос — к правому. Арамис с Луизой расположились по центру. д'Артаньян едва успел запрыгнуть на плот, но ещё долго не мог отвести влажных глаз от одинокой фигуры на берегу.

Без особых приключений друзья достигли середины озера. Здесь отдали последнюю дань двойнику. Новоиспечённый Стеф Огинс оставил при себе его документы.

94. Первый Наставник

Фреди фон Левер, получив дополнительные указания, был вынужден резко переменить свои планы. Срочно требовалась его помощь на противоположном участке восхождения. Поэтому в то время как отряд мушкетёров расправлялся с преследователями на эмбирийской дороге, Фреди спешил к Эджине, медленно поднимавшейся по юго-восточному склону горы Кезерид. Джонни и Мэри вырвались далеко вперёд; казалось, скоропалительное оживление подстегнуло процессы в жизненно важных центрах. Эджина, напротив, изрядно вымотавшись в водовороте, слабела с каждым шагом. Силы словно утекали из её молодого тренированного тела. И этим спешили воспользоваться большие и мелкие твари: ползающие и летающие, которыми гора была покрыта как слоем грязи. Создавалось впечатление, что колонии слепней и клещей, сороконожек и мокриц, фаланг и каракуртов плюс великое множество мошкары собирались по всему Джирату со скурпулёзной тщательностью, достойной руки одержимого коллекционера-энтомолога. Жёсткокрылые жуки сыпались прямо на голову, дождёвки лезли в глаза и уши, скорпионы проникали в сапоги. Гора Кезерид имела странный, едва уловимый, сладковатый запах, исходивший то ли от камней в ступенях древней лестницы, то ли от жирных стеблей растения, похожего на плющ, с крупными листьями густо-зелёного цвета. Возможно, именно он издревле начал привлекать сюда насекомых, вынуждая остальные виды животного мира к миграции. К горе, игравшей роль биологического магнита, стало устремляться всё живое в поисках пищи. Может быть, так, а, может, иначе; Эджине было безразлично. Когда после очередного привала у неё не нашлось сил подняться, — разбитые в кровь руки с присосками из мокриц отяжелели вдвое, в тёмных волосах запуталось всё многообразие здешнего мира, — её глубокие карие глаза наполнились слезами, так нелегко было признаваться себе в наступившей слабости. Перед Эджиной поплыли образы, лица знакомых людей: Дэвид, Крейз, бельярцы, старик-рыбак в хижине на берегу моря. Теряя сознание, она увидела над собой незнакомого мужчину с протянутой рукой. Помощи ждать было неоткуда, поэтому Эджина отнесла этот факт к разряду видений, порождённых игрой разыгравшегося воображения.

Из одежды Эджины, опрысканной специальным составом, спешило выбраться всё живое. Началось заживление ран на лице и руках; кожа, обработанная мазью, стала разглаживаться. Однако девушка не подавала никаких признаков жизни. Фреди фон Левер сидел на земле, обхватив голову руками, и стонал. Рядом по траве беспорядочно разлетелись разноцветные шары лекарств, в ногах застыл металлический планшет. Спланированная лично им операция находилась на грани срыва. Единственная, пожалуй, альтернатива перемещению человеческих душ в тела животных — точка приложения сил оппозиции — планета Детства угрожала остаться незаселённой. А всё почему? Потому что он мало-помалу терял авторитет среди своих сторонников. Аппаратура, которая давала возможность перемещаться мгновенно в любое место Звёздного города, не работала; системщик сбежал с какой-то красоткой, предусмотрительно уничтожив личностный идентификатор. Участились случаи вызова со стороны Наблюдателей; информация от последнего, дружески расположенного, как раз и позволила Фреди придти на выручку Эджине, правда, слишком поздно.

Сложности добавляли двойники — «сувениры» параллельных миров, — свидетели развития земной истории на разных вероятностных линиях. Раньше было абсолютно невозможно обнаружить в Джирате двух идентичных людей, — для каждой линии вероятности создавалась отдельная реальность, своего рода микро-Вселенная. Будучи отражением Вселенной, в то же время она имела ряд незначительных (с точки зрения Вечности) отличий. Выбором наилучшей, главенствующей реальности занимались на Полюсах, — Фреди туда нос не совал; пусть другие решают, какое деяние ведёт к прогрессу, а какое — к деградации. Главное заключено в сохранении жизнеспособности Системы, ставшей одним из воплощений Творца, — Его телесного и духовного здоровья. Теперь же связи между жизненно важными центрами Магистра ослабевали, восемь планет лихорадило как в горячке. Человеческий фактор вот-вот мог сойти на нет. И что тогда? Общеизвестно, что место людей желали занять уоксы — ставленники Бегемота. В принципе нет разницы, какого цвета у вас кровь: красного или чёрного, — главное, чтобы она выполняла свои функции, хорошо бежала по венам, а, когда надо, быстро спекалась, предотвращая серьёзные кровепотери. Что говорить, уоксы на редкость хитры и изворотливы. Взять хотя бы тот факт, как упорно они добиваются поставленной цели, как лихо обводят вокруг пальца отдельно взятых людей и целые народы. Воспользовавшись преждевременным выходом землян в иные измерения, они запутали самого Магистра. Впрочем, кто может поручиться, что идеи порталов и чёрных дыр, подхваченные человечеством, не их рук дело. История знает примеры прямого вмешательства Бегемота. Взять хотя бы пресловутую атомную бомбу и последствия её применения.

Фреди прекрасно понимал, что первопричина всех его бед — в сугубо личном отношении к людям. Он любил людей, с радостью принял их облик, стал своеобразным инженером человеческих душ. Принципы Звёздного города Фреди изложил в своей книге, прошедшей на ура в Совете. Поначалу, правда, было много скептиков, полагавших, что оживлённые после смерти люди изо дня в день станут заниматься совокуплением друг с другом. Оппоненты даже приводили примеры из Библии: Содом и Гоморру в качестве иллюстрации. Фреди доказывал, что человеческая похоть — результат развращённости общества. Ни один ребёнок не рождается убийцей или насильником, — это не заложено в его генах. Высвобождение разрушительной энергии астрала наступает вследствие психологической травмы — результата ошибок воспитания, тяжёлой болезни. Если избавить ребёнка от отрицательного влияния общества, — он не приобретёт его пороки, но, повзрослев, останется в нём изгоем. В древности держать человечество в подчинении удавалось строгостью законов. Спустя века, с приходом мессии, эти законы были смягчены. Однако привычка держать человека в постоянном страхе осталась. Зло трансформировалось, приобрело более изощрённые формы: угрозы, опасности, запреты, жажда наживы, борьба за власть. Становясь образованнее, человечество не делалось мудрее. Фреди аргументированно доказал, что, уничтожив первородное зло, — порочную память — удастся положить конец распрям и войнам в новом мире Джирата. С ним согласились при условии, что он лично будет ответственен за эксперимент, станет первым Наставником Звёздногоо города. Фреди взялся за работу, засучив рукава. Во-первых, он сделал невозможной смерть после смерти. Погибший (уже здесь, в Джирате) по вине несчастного случая человек синтезировался в специально отведённых резервуарах между хребтами непреодолимой горы Кезерид. Память прошлого при этом стиралась, а самостоятельно вернуться на место смерти, породив deja vu, было невозможно физически. Во-вторых, Фреди позволил Фреди позволил людям получать удовольствие от жизни: еда, питьё, секс, избавив от неприятных последствий. Поступающая пища теперь полностью перерабатывалась в человеческом организме в энергию. Искусственные пищевые добавки препятствовали отложению жиров и регулировали аппетит. При избыточном потреблении калорий голод не возникал до их полного использования. Переработка пищи происходила мгновенно, заием включался механизм обратной связи, и человек тут же испытывал стойкое отвращение к еде. Также было упразднено выведение микроэлементов через пот, что дало возможность избавить человечество от необходимости постоянно мыться. Добавки контролировали все процессы в организме, включая потребности в сексе и рост волос. Тогда почему-то никто не подумал, что будет, если система даст сбой. В-третьих, была реализована модель свободного выбора. Человек появлялся в мире, наиболее к нему приспособленном. Всё остальное зависело от его воображения. Да много всего ещё было сделано! И зачем? Ради того, чтобы потянуть время и не допустить массовой ссылки людей на планету Правосудия. Звёзды Веры служили индикаторами успехов человечества: все добрые дела, бескорыстные поступки, вера и любовь призваны были освещать земли Джирата. С запуском механизма переселения душ Звёзд Веры почти не осталось.

Фреди оторвал руки от головы, дотянулся до планшета, поднёс чувствительный экран к сетчатке глаза. Поисковый модуль, жёстко настроенный на личный код хозяина, моментально перенёс взгляд Фреди в нужное место. Его фигура, стоящая на воде, появилась поблизости от рыбацкой деревни. Случайно оказавшийся рядом рыбак с перекошенным от страха лицом бросился из лодки в воду.

— Этого ещё не хватало, — выругался Фреди.

Контур модуля срочно нуждался в перезарядке. Теперь, став видимым, Наставник мог быть узнан. Негодуя, он едва успел увидеть телегу, со скрипом отъезжающую от пирса. Старую клячу под уздцы вели двое в лохмотьях: мужчина и женщина. Сверху телеги лежала сеть полная ещё живой рыбы. Вживлённые в тела избранных чипсы показали: Луиза и Арамис взяли на себя роль поставщиков рыбной кухни дворца кардинала де Васконсини; Атос, Портос и д'Артаньян стали рыбой, спрятавшись на дне телеги. Что ж, молодцы, этот маскарад позволит им беспрепятственно преодолеть большую часть Лагиссинии. Только откуда они узнали об ультимативном объявлении войны?

Эджина вздрогнула и застонала. Парящая над озером фигура Наставника растворилась.

95. Джонни и Мэри

Общеизвестно, что факт воздействия негативной среды на организм существа, будь то человек или животное, имеет своим следствием появление комплексов: тогда как для первых это чисто внешняя приспособляемость, граничащая с безразличием и даже апатией, для вторых, наоборот, чрезмерная работоспособность и энтузиазм в стремлении вырваться из замкнутого круга, из плена обстоятельств; для третьих, не принявших ни одного из вариантов, комплекс оборачивается синдромом беглеца, а сама жизнь превращается в бегство от собственной тени. Когда беспощадная действительность срывает замки с дверей своего арсенала, небо над головой чернеет от копоти пропитанных жиром факелов над фигурами загонщиков, кольцо вокруг тебя стремительно сжимается, а сам ты превращаешься в дичь, в предмет охоты. И ладно, если бы метко пущенная твёрдой рукой стрела или ловко обвившая шею верёвка давали шанс несчастному уйти в мир тишины и покоя; но нет: причина и следствие меняются местами, и болезни тела становятся болезнями души.

Быть может, всё это послужит объяснением, почему Джонни и Мэри, едва появившись на склоне Храмовой горы, снова ощутили себя в роли добычи. Практически не нуждающиеся в отдыхе и пище, одержимые, они без зазрения совести оставили Эджину где-то между пятым и шестым пролётами ступеней древней лестницы. Насекомые не чинили им препятствий; пара, казалось, стала невосприимчива к боли. Они остановились, лишь когда очутились на обширном плато на самой вершине хребта. Тяжело дыша, с вылезающими из орбит глазами и всклокоченными волосами Джонни и Мэри рухнули без сил за последней ступенью у ног каменного изваяния.

— Дальше дороги нет, — прохрипел Джонни, схватил спутницу за плечи и с силой тряхнул её.

Глаза Мэри страдальчески смотрели в пустоту.

— Ты меня слышишь, или нет?!

Вместо ответа девушка пробормотала нечто невнятное и вытянула руку в сторону статуи.

Джонни обернулся, всмотрелся. Не менее пяти метров высоты колосс видоизменялся на лету. Теперь было невозможно сказать, кем он был изначально. Перестав быть самим собой, аморфное существо принимало облик Джонни и Мэри, словно знаменуя их последний миг перед прыжком в никуда. Вот проявились мельчайшие штрихи, подробности обнажённых тел двух влюблённых, покачивающихся в волшебном танце. Вслед за этим огромной силы тяга близости охватила Джонни и Мэри. Они бросились в объятья друг к другу с желанием на грани помешательства. Сбросив ставшую ненужной одежду и обувь, занялись любовью на вершине мира на глазах у странной статуи, две независимые и в то же время единые части которой одновременно с ними предавались порыву столь же жаркой страсти.

Вершина юго-восточного хребта горы Кеззерид (впрочем, так же как и ещё две на приличном удалении), казалось, была срезана мощным пучком лазера. Здесь отсутствовала растительность, сила тяжести была меньше вдвое, а страшный гул ветра (при полном отсутствии последнего) сводил на нет все попытки обмена мнениями. Впрочем, пока Джонни и Мэри продолжали оставаться в каменных лапах надменного полуживотного-полубожества, наделившего их вместе с ярким огнём желания частичным помутнением рассудка, — что говорить, происходящее на вершине больше напоминало из раза в раз прокручиваемый повторно ролик, — кульминация, а вместе с ней, наслаждение никак не наступало — это было видно без слов. Сердца влюблённых учащённо бились, сильный отвод тепла от распалённых тел нагрел разреженный воздух. Благодаря уменьшению веса, девушка стала почти воздушной. Если бы не затруднённое дыхание обоих, могло бы показаться, что всё происходит где-то на опушке леса, благо странно мягкий и тёплый слой поверхности позволял подобные ассоциации (в противном случае они уже давно бы превратились в калек или свели счёты с жизнью).

Но всё закончилось так же внезапно, как началось. Первой остановилась девушка (в это время она находилась сверху). Ей показалось, что в её теле, прежде столь послушном и податливом, свело все мышцы единовременно. Для Джонни новость отозвалась болью внизу живота, да такой резкой, что через минуту оба повалились на бок, точно ужаленные; но тела их не замерли, а покатились по инерции по направлению к дальней стороне плато. Жаль, что несчастные не могли видеть мрачную гримасу на лице каменного истукана, принявшего свой первоначальный облик. Теперь это был коренастый горбун-жрец с длинным посохом и заплечной пращой с камнями; высокие надбровные дуги разделяли его выпуклый лоб на равные сектора, а подобие одежды составляло обёрнутое вокруг бёдер рубище. В его тяжёлом взгляде отчётливо читалось слово «прощай».

Джонни и Мэри повезло. У самого края готовые сорваться с обрыва тела их врезались в непонятные, отливающие серебром материалы, совсем новые, если судить по внешнему виду. Напоминающая часть купола здания или даже храма, шаткая по своему составу конструкция от удара накренилась и сорвалась вниз; затем, подхваченная мощным порывом ветра исчезла, породив громогласное эхо.

Джонни и Мэри лежали на расстоянии вытянутой руки от пропасти, боясь пошевелиться, созерцая две половины единого целого и теперь точно зная, что играют предназначенные для них роли.

В центре пропасти-колодца висела каменная воронка, обращённая к небу восьмипалым раструбом. Её центральный гранёный стержень, составляющий неполную милю в поперечнике, судя по всему, был полым. Точно напротив срезанной вершины там имелось углубление. Подсвеченный изнутри, грот в форме широко распахнутой пасти горгулии манил, притягивал к себе указателем подвесного моста-языка. Ветра со свистом и стонами вырывались снизу и раскачивали укороченный временем язык, а вместе с ним всю воронку. Смещение относительно центральной оси было незначительным, но его было достаточно, чтобы всё сооружение выглядело живым. Мало того, разбитый на составные части стержень при перемещении вёл себя крайне необычно: отдельные его полосы, состоящие из квадрантов, перемещались вправо и влево, раздвигались и сужались, пульсируя мрачными цветами; некоторые из них блестели и были покрыты влагой, иные заросли мхом. Неподвластная законам физики, воронка, тем не менее, оказалась привязанной к уступам Храмовой горы водяными нитями. Чуть ниже, — это было видно, — пролегала дренажная система. Три русла великой небесной реки с шумом обрушивали свои воды в колодец. Здесь большей частью вода превращалась в пар, в некую белую суспензию, позже конденсат принимал шарообразную форму, уплотнялся на пути к избранной цели, — чтобы затем снова стать рекой, влиться в новые русла подземных рек из трёх гофрированных рукавов.

Однако влагу, конденсирующуюся на стенках воронки, трудно было приписать исключительно испарениям. Неисчислимое множество окон опоясывали стержень, и за каждым из них взору являлась леденящая душу картина. Джонни и Мэри едва не лишились сознания, когда разглядели участников — седоков дьявольской карусели. Лишённые стёкол, пустые глазницы оконных рам пропускали свет и влагу, которая в прямом смысле не являлась водой. По крайней мере, теперь становилась понятной доминирующая кроваво-красная палитра полос. Являя достоверные документированные свидетельства преступлений перед человечеством, здесь вёлся счёт злодеяниям, совершённым за всю историю во имя идеи. Но самое ужасное заключалось в том, что одни люди проливали кровь других с молчаливого согласия церкви, придерживаясь буквы закона. Так что взывать, требуя справедливости, было ровным счётом не к кому. Натолкнувшиеся на столь яркую демонстрацию жестокости реального мира при абсолютной невозможности что-либо изменить, Джонни и Мэри, так и не сумевшие окончательно разделиться, — очередной спазм лишь чуть-чуть ослабил мышечный зажим, — отвели глаза в сторону, туда, где высились срезанные вершины южного и восточного хребта. Там Джонни рассмотрел уцелевшие ворота храма и едва не расплакался. Мэри нежно провела онемевшими пальцами руки по его волосам. Джонни пристально посмотрел прямо в пасть горгулии, затем перевёл взгляд на Мэри. Находясь рядом, они не могли докричаться друг до друга, но взгляды говорили красноречивее слов. Внезапно их охватило предчувствие долгожданной свободы. Повторяя, как в зеркале, движения партнёра, Джонни и Мэри с трудом встали на ноги. Всего в трёх шагах от них был обрыв. Джонни заглянул туда, в бездонную пропасть и отпрянул. Там, внизу, в неизмеримой глубине горели звёзды. И не какие-нибудь искусственно выращенные кристаллы, а настоящие звёзды. Наконец, Джонни и Мэри пошли, — решающим фактором, перевесившим чашу весов в пользу первого шага, стал опыт. Когда они сделали второй шаг, то сиюминутно почувствовали движение за спиной (знакомое ощущение). Оглянувшись, как по команде, Джонни и Мэри закричали, но их крик никто не услышал. Мэри впилась ногтями в запястье возлюбленного. Мир заполонил ужасный скрип и скрежет. Гигантская каменная фигура, вытянувшись и изогнувшись, склонилась над ними, — глубоко посаженые глаза сузились до щёлочек. Воздух стал нагреваться и издавать слабое свечение, когда покрытая шрамами ладонь статуи метнулась к беглецам, полуметровые средний и большой пальцы стали стремительно сближаться, быть может, для таинственного знака. И тут они поняли, для какого.

96. Магическое число

Магическое число 8. На числе, формой напоминающем саму бесконечность, сошлись, казалось, все пути, все нити, идущие из самых дальних уголков нашей Вселенной, — и натянулись, точно струны, явив восемь отчетливых звуков (читать: букв) — непроизносимое имя Магистра. Восемь драгоценных камней во вратах Нового Иерусалима — суть колен сынов израилевых — засияли звездами Веры Джирата, перевернув страницу пророчеств Апокалипсиса. Не было да и не могло быть со времен сотворения мира события, равного по значению этой последней схватке добра и зла. Имеет ли право человек на существование? Что новое принесло человечество будучи богоизбранной расой в миры и без того непрерывно балансирующие точно канатоходец между бытием и безвестностью? Не пришла ли пора заменить его, переизбрав Творца?!

Итак, на восьми планетах — лучах линий жизни Магистра в стого определенных местах вышеупомянутых врат стояли восемь человек. Восстановленные святилища древних друидов, ставшие участниками вселенского заговора — действующими лицами Исхода, а теперь и Апокалипсиса. О чем думали эти люди, стоя в центре каменных глыб и о чем думали те, кому предстояло протянуть им руки через бездну. Дэвид Джеффри думал о 12-ти апостолах. Их таинственная роль была непостижима уму. «Мне ясно одно», — размышлял он. — «Если они ушли — значит предали нас первыми, не дав шанса оправдаться. А, значит, «чудеса Господа» — волшебство с магическим змеем или светящимся шаром вовсе не панацея от любых бед. Да, это сработает, но только здесь и сейчас, когда это необходимо для демонстрации. Зато позже слепая вера в спасательный круг не только не защитит — погубит». Илона, перед которой по странному стечению обстоятельств приоткрылась завеса тайны, полагала, что время на исходе. «Сколько людей добровольно отказались от жизни, от человеческого облика», — содрогалась она. — «И ведь у них нет никакой надежды на спасение. Они сделали выбор не по принуждению, а по собственной воле. В принципе зачем спасать тех, кто этого не хочет?» Лейза, подарок планеты, не думала. Она чувствовала, знала, что благодаря ей предприятие было обречено на провал. Мало желания и веры, — важно соразмерять возможности. Ее час скоро наступит, и тогда вся эта затея рассыплется как карточный домик.

97. Последний рубеж

Стеф Огинс и три его спутника упрямо карабкались все выше и выше по крутому склону храмовой горы Кезерид. Тяжелее всего приходилось Крейзу. Однако цель была совсем близко.

— Эй, Атос, — крикнул Крейз.

Стеф Огинс выругался.

— Прости, не привык. — Здоровяк облизнул запекшиеся губы. — Я хотел сказать, капитан, что мой двойник на виселице у подножья был ничуть не лучше вашего.

— Помолчи, — прервал Стеф. — Ты не в своем уме. Подумай лучше головой. У этих, как ты говоришь, двойников были наши верительные грамоты, во-первых; и они существовали в привязке ко времени и месту, во-вторых.

— Что ты хочешь сказать, — не понял бывший Портос.

— А то, — обрезал Стеф, — что они реальнее нас четверых. Да даже два тела, застрявшие в расселине, которую мы только что миновали и едва остались цели, даже они — я уверен — «снабжены» необходимыми документами. А кто мы? Призраки, оседлавшие лошадей.

— Подожди, — Рэди присоединился к разговору. — Я помню много чего из прошлой жизни, и у меня никогда не было документа.

— Это потому, что ты жил на рифах, а мы в космосе, — хохотнул Крейз. — Правда, теперь заделались альпинистами.

— А я помню кое что похуже, — сказал Стеф Огинс. — Я был двойником самого себя в начале всей этой истории. И мной манипулировали в точности как сейчас. Кто мне ответит на мой вопрос.

— А нам на наши, — не удержались спутники-мушкетеры.

Сверху громовым раскатом отозвалось.

— Отвечу всем. Добро пожаловать.

Друзья переглянулись, замерли. Первым пришел в себя Стеф Огинс.

— Успокойтесь, — сказал он, подтягиваясь на руках и вползая на горизонтальную поверхность. — Это наверняка наш старый знакомый, Фреди фон Левер, а он с нами заодно. Поднимайтесь сюда. Здесь есть кое-что интересное.

На ровно срезанной вершине скалы стояла гигантская статуя и ухмылялась во весь рот.

— Нет, я не Левер, — громыхнула она. — Я Страж. Вам сейчас понадобится моя помощь. Кроме того от скуки и тысячелетнего стояния здесь я начал сам с собой разговаривать. Могу и с вами. Задавайте вопросы. Хотя один из них я, кажется, слышал. Вас заботит, реальны вы или нет. Ответ самый простой. Каждый задающийся подобным вопросом реален. А вот что касается существования одного мира по отношению к другому, возьмем, к примеру, с одной стороны, Джират, с другой — мир, откуда вы пришли, то они не существуют в едином времени. Умирающие здесь неизменно рождаются там, и наоборот.

— Но мы придерживаемся другой теории, — начал было Крейз.

Статуя подвела гигантскую пятерню к его голове и сжала в кулак. Крейз вздрогнул.

— Я вам здесь поставлен не для того, чтобы излагать теории, — без злости продолжил Страж. — Я на вашей стороне, кем бы вы ни были. А создали меня и братьев те самые друиды, которые построили Врата.

— Ладно, — примирительно сказал Стеф Огинс. — Извини. Мы этого не знали. Ответь нам что-нибудь насчет наших двойников. А не то мы можем не выполнить свою великую миссию. Нервы, знаешь ли, вконец расшалились.

— Все скоро закончится. И не будет никакого значения, равно как и смысла твоего вопроса.

— И все-таки.

— Хорошо. Я же обещал.

Страж разжал кулак и скрестив руки на груди, опустился на свой постамент, сел по-турецки.

— Слушайте, только не перебивайте. Ни для кого не секрет, что множественность жизней и факт второго рождения не ложь и не элементы мистики. Каждый из вас прожил или проживает не одну жизнь. Но эта жизнь не прямая линия, а штрих-пунктирная.

Страж провел полосу между камней.

— Все вы — дети Магистра, погибая, попадаете сюда — в центр восстановления, а отсюда — обратно. Ведь восстановленные вы попросту отторгаетесь Джиратом. От сложности или простоты операции зависит, с какого места будет определяться ваша дальнейшая жизнь. Если повреждения были несущественными (смерть бывает разной) — удалось соблюсти необходимые условия непрерывности, то вы воскреснете, даже не заметив этого. Например, во сне вы умираете, а, проснувшись, рассказываете всем про страшный сон и ищете на него ответ в соннике. Я понятно говорю?

— Вполне, — отозвалась четверка.

— Отлично. И это только один из сотни вариантов. В общем случае, спешу успокоить, — Страж подмигнул Стефу. — Все твои двойники и ты сам — одно и то же лицо. Это не враги в твоем обличии. (Хоть я и не сбрасываю со счетов пришельцев из другой Вселенной.) Здесь, в Джирате не могут очутиться существа чуждой тебе биологии. Рисунок на ваших ладонях, в то же время, уникален, по крайней мере, здесь. Оттого только последнее (пусть и относительное) воплощение снабжено им.

— Фреди фон Левер нам сказал, — тихо произнес Рэди, — что цель пришельцев — попасть в Джират в нашем обличье.

— Это невозможно, — осклабилась статуя, потирая затекшую ногу.

— А если возможно, — не поверил Рэди. — Эта их флюорация или как там ее.

Страж поежился.

— Насильственное изгнание души из тела — еще не самая страшная вещь, далеко не самая. Хотя, все мы здесь присутствующие понимаем, что душа, переселенная в тело, находящееся вне сферы влияния Магистра, утрачивает связь с Джиратом, становится пылинкой, выброшенной во власть судеб.

— Неужто ее нельзя вернуть, — встрял Крейз, крякнув.

— Абсолютно невозможно. Но речь идет о другом. Насильственное лишение тела души приводит к разрывам астрала, что сводит на нет планы пришельцев после собственной смерти оказаться в Звездном городе. Однако если человек добровольно отдаст свою душу…

— Кому? — не удержался Стеф. — Дьяволу?

Страж моргнул, повернулся к Огинсу вполоборота, указал в сторону пещеры в центральной скале, отстоящей от них на порядочное расстояние.

— На этот вопрос тебе ответят там.

Затем, ни слова ни добавив, сгреб в охапку наших друзей двумя пятернями, вытянул две свои огромные, похожие на корабельные мачты руки над пропастью, в результате чего спутники оказались оброненными точно в пасть горгульи с выпученными глазищами — ту самую пещеру.

— Счастливого пути, — напутствовала их статуя Стража.

98. Разговор без масок

Фреди фон Левер галантно подал Илоне правую руку. Одному ему известная клавиша под каменным уступом заела. Поэтому Фреди пришлось изобразить, будто в его левую ладонь впилось невидимое жало. От воображаемой боли он закусил губу.

— Да здесь эти твари на каждом шагу. — От одной мысли о перенесенных страданиях на глаза Илоны набежали слезы.

Наконец, клавиша поддалась, и над пропастью повисла невесть откуда взявшаяся подвесная дорожка.

— Осторожно, предупредил фон Левер. — ВетрА здесь ужасающей силы. Кстати, они то и переносят воду реки между верхом и низом. Не бойся, мы не промокнем, — пояснил Фреди, поймав неуверенный взгляд Илоны, — потому что влага представлена мельчайшими частицами, которые, судя по площади сечения раструба и распределению на единицу этой площади, никогда не превысят критической массы.

— Достаточно, — попросила Илона внезапно изменившимся голосом. — Лучше расскажи мне про Дэвида.

Фреди фон Левер поперхнулся.

— Про кого?!

— Про одного из основных исполнителей твоего хитроумного замысла, дорогой, — улыбнулась она милой, но одновременно вымученной улыбкой. — Про Дэвида Джеффри.

— Он тебя не любит, — неожиданно для самого себя выпалил Главный агент.

— Вот те на. — Илона картинно всплеснула руками, потом провела по спутавшимся, некогда роскошным светлым волосам. — А кого он любит?

— Тебя любит Стеф Огинс, — невозмутимо продолжал мысль Фреди. — Смотри. — Он раскрыл планшет, стоя возле самого края лестницы, но еще не успев на нее ступить. — Вот Стеф Огинс и его сотоварищи точно в условленном месте.

— Дорогой, — взмолилась Илона. — Я знаю больше, чем ты думаешь. Я была Там. Это ведь твоя личная затея, верно.

Фреди фон Левер поморщился. Опять он что-то упустил.

— Ты была одной из посвященных? Но это невозможно. Проект засекречен.

— Успокойся, я не была. Просто я видела.

— Что?

— Здания, бараки, в одном из которых себя, подвешенной между чем-то или кем-то еще, планету Правосудия.

— Значит тебя восстанавливали. — фон Левер задумался. — Подожди! — испуганно вскрикнул он. — Я не знаю, кого любит Дэвид.

99. Возвращение апостолов

Ступеней было несчетное множество. Неровные, разной величины, узкие с одного края, широкие с другого, они змеились винтовыми лестницами, вложенные точно вкладыши в стаканы большего размера. Между ними не чувствовалось преграды: ни камня, ни стекла. Одно лишь невидимое силовое поле отталкивало, не позволяя перешагнуть и начать движение по соседней лестнице. И вся эта конструкция двигалась вокруг центрального стержня — полого цилиндра, заполненного глазами. 8 избранных спускались вниз, казавшийся верхом под пристальным вниманием миллионов глаз, устремленных к ним. Какофония звуков устрашала. Ноги подкашивались. Башня, казалось, не имела ни конца, ни начала. Джонни ни на мгновение не отпускал возлюбленную от себя. Она, зажав указательными пальцами уши и закрыв глаза, чтобы «не видеть» выглядела совершенно беспомощной. Бывшие мушкетеры плечом к плечу пробивались к подножью. Фреди фон Левер пользовался спецлифтом. Плавно покачиваясь, невидимый для окружающих экипаж с тонированными стеклами вез его и Илону из пункта А в пункт Б. Пальцы правой руки Главного агента исследовали коленную чашечку спутницы и, казалось, он до конца отдался этому занятию. Однако мысли фон Левера напоминали истоптанный сад в преддверии первых ночных заморозков. «Надо все разложить по полочкам. Время есть», — думал он. — «Составлю-ка я небольшой список».

1) История с Магистром была очаровательна, пока Он был. История не утратила своей привлекательности, когда Он изчез. Почему? Потому что система продолжала работать. Это важно.

2) Количество избранных не случайно. Среди них равное число мужчин и женщин (попарно). Очевидно, что контакт должен носить сексуальный характер. (Для них это не очевидно!) Как заставить вступить в контакт без любви, даже не видя партнера. Возможен гипноз. Это важно.

3) Перенаселенность миров катастрофична. Степень подверженности войнам, конфликтам, болезням неуклонно растет. Требуется все больше затрат на восстановление жизни, поддержание порядка, связанное с подбором при очередном рождении семьи для испытуемых. Дешевле воскресить всех и навсегда. Это важно.

4) Эксперимент утратил смысл. Стремление целого стать раздробленным достигло экстремально высокого значения. Установленный нами порядок вещей начал диктовать свои условия. Мы слишком разобщены. У каждого свой мир, собственные порядки, собственная модель поведения. И эти детские игры в планеты: Джират, Правосудия, Детства, Выбора — итог давней вражды между нами.

Фреди фон Левер проглотил соленый ком. Его отец, мать, брат, сестра, сам он — по разные стороны заговора. Интриги, в которых все давно запутались, свелись к переманиванию игроков друг у друга. А энергия — ее невозможно синтезировать — поступает только из одного источника — человека. Страх, боль, страдание, неприязнь, ненависть, враждебность зажигают новые звезды и гасят старые. Мы привыкли прогонять человечество снова и снова через жизненную мясорубку, чтобы питаться его кровью. Кто мы после этого; мы, давшие жизнь первому человеку? Вампиры.

Фреди заплакал. Неожиданно на его губах зажегся горячий поцелуй. Илона. Жадно целуя и обнимая плачущего Творца, Илона изучала длинным языком полость рта брата на предмет неприятных сюрпризов. Прежде чем Творец понял, что именно произошло, Он был полностью обезоружен.

— Зачем ты сделала это, сестра, — застонал Творец. — Ты убила меня. Отняла мою силу.

— Я сделала то, что должна была сделать. Ни один из нас больше не способен творить. Наше время прошло. Ты знаешь это не хуже меня. Может быть, даже лучше. Найди же в себе мужество признать поражение. Поставь точку в бесконечной истории мироздания и начни новую.

— Ты сама себе противоречишь. Я знаю, что никто из нас не сможет уже ничего начать.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Ведь все, что смог придумать твой брат — так это попытка найти замену людям. Он думал, что его создания перещеголяют людей на поприще вражды и ненависти, ярости и распрей. Глупец. Человек был и остается единственным гениальным источником добра и зла в созданных нами Вселенных. А что делаешь ты? Я прочитала твои мысли сексуального характера. Ты решил положить магическое число человек на каменные плиты вверх и соответственно вниз лицом (по сути: друг на друга), совместить расположение мужских и женских особей и принудить заниматься сексом.

— А что ты сама можешь предложить. Рождение новой жизни, нового мира невозможно без соответствующего акта. Ты сама знаешь, и наша дочь — лучшее тому подтверждение.

— Дочь, которая сейчас перещеголяет собственного отца, вступив в связь с человеком и уничтожит всех нас. Дочь, которая включила твою авантюру в свой личный коварный план.

Творец затрясся.

— Я не способен этому воспрепятствовать. Это ее выбор, ее желание.

— Это Апокалипсис для всех, в том числе для нас. И даже Отец со своей комнатной оранжереей планет Правосудия не заставит внучку изменить своему решению.

— Дэвид Джеффри.

— Что, Дэвид Джеффри.

— Дочь использовала его воображение и хорошую наследственность, чтобы выйти на сцену. Влюбив его в себя, она стала частью проекта, который мы не способны остановить. Она заблокировала его собой!

— Подожди. Значит ли это, что Дэвид и наша дочь были близки. У меня нет информации.

— Сестра, эта информация для нас недоступна. Необходимо срочно вызвать сюда Джеффри.

У Дэвида Джеффри закружилась голова. Но лишь на какую-то долю секунды. Придя в себя, он был ошарашен. Вокруг него был Храм и 12 апостолов стояли плотным кольцом; горели свечи, пахло ладаном. «Я что-то сделал не так, и меня возвратили в прошлое, на Лагуру».

— Нет, — голос, мягкий женский голос возник у него в голове, — это не прошлое. Это будущее. Апостолы вернутся. И не только к тебе. К каждому человеку возвратятся добрые, истинные чувства: любовь, привязанность, вера, надежда, признательность, — 12 истинных человеческих качеств.

Пелена слетела с глаз Дэвида. Перед ним стояла женщина неземной красоты, близкая, родная. Илона! Он рванулся к ней, к мечте, пронесенной через всю жизнь. Она не остановила его. Обжигая друг друга горячими поцелуями, они упали, покатились по траве. Где-то рядом прибой с оглушительным грохотом разбивался о скалы. Где-то 12 человек лежали в объятиях друг друга на каменных плитах, раскаленных от тепла собственных тел, и Дэвид с Илоной были среди них.

Ничего нельзя было исправить. Две Богини — Мать и Дочь слились с простыми смертными, и ключи повернулись одновременно во всех замках врат Нового Иерусалима. Свершилось то, о чем писал пророк. И все осколки единого мира: звезды и планеты вновь стали единым целым Миром.

И по всему Новому залитому светом Миру пронеслись три всадника. Все мертвые воскресли, чтобы больше никогда не умирать. Близкие и родственники нашли друг друга, и никому не было дела до законов физики, которые разом все были нарушены.


P.S.

Творец изумленно развел руками. Его мать, отец, сестра и брат листали тексты Апокалипсиса и сверяли с тем, что видели вокруг себя. И только Лейза не была приглашена на праздник по случаю Конца Света. ОНА взирала на них сверху и улыбалась.

ЭКСПЕДИЦИЯ НА ЛЕГДУ

(Фантастический рассказ)
Космолет 3-й межзвёздной экспедиции приближался к планете Легда, что находится в созвездии Тельца. На борту корабля было тридцать человек.

Вроде бы совсем недавно с тревогой и опасениями провожали в неведомые космические глубины добровольцев, может быть, даже ценою собственной жизни решивших их покорить. Но вот уже и третья экспедиция, а на Земле вовсю идет тщательная подготовка к четвёртой.

Надо сказать, что неспроста именно к этой звёздной системе держал курс космолет «Венус». Дело в том, что в начале 2137 года калифорнийской обсерватории удалось зафиксировать сигналы явно искусственного происхождения. Если бы не сверхсветовые скорости, перелеты на которых стали возможны лишь я последнее время, о сигналах так и не узнали земляне. Несомненно, это было бы сделано исключительно из гуманных побуждений — дабы не мутить умы сограждан» — все равно ведь перед огромными космическими расстояниями мы бессильны. Теперь же всё стало совсем по-другому. Сразу после принятия сигналов в известность были поставлены правительства крупнейших держав, которые совместными усилиями решили организовать первую, а затем вторую и третью межзвёздные экспедиции.

Первые две экспедиции так и не достигли желанной планеты. Первая из них, состоявшая из 20-ти человек, неожиданно сбившись с курса и сделав вынужденную посадку на одной из планет созвездия Персея, в настоящее время подготавливала её для колонистов. Вторая экспедиция исчезла; исчезла, наверное, навсегда.

Поэтому у третьей межзвёздной экспедиции были одновременно две цели: попытаться найти пропавший космолёт и, наконец, добраться до далёкой Легды.

— Это чёрт знает что! — выпалил Френк, оторвавшись от приборов. Его лицо было красным от напряжения, руки судорожно вздрагивали, а сонное, одеревеневшее лицо свидетельствовало о плохо проведённой ночи.

Двое его товарищей, также синевшие за пультами и тщательно сверяющие координаты с показаниями датчиков, даже не шелохнулись. Было очевидно, что сами они вовсе не удовлетворены происходящим.

Однако Френк не замечал общего настроения, ему казалось, что лишь он один, невинно пострадавший, ищет и не может найти выхода из сложившейся ситуации.

— Я немедленно иду к командиру! — продолжал он возмущаться, делая решительный жест в сторону двери, которая, бесшумно отворившись прямо перед его носом, также бесшумно закрылась у него за спиной.

Мирлин и Стинг озабоченно переглянулись, когда за Френком затворилась дверь. Первым заговорил Стинг:

— Психика у парня шалит. Впрочем, я и сам не уверен, что со мной не может произойти что-нибудь похожее. Но ты подумай, во что превратится команда, если все сломя голову побегут к командиру выяснять отношения по поводу и без повода. Хотя, повод вроде бы и есть…

— И ты туда же. Сколько раз можно тебе повторять: все, что мы видим на экранах, ещё ни о чём не говорит, — было похоже, что Мирлин объясняет это сам себе, — Что из того, что, несмотря на совпадающие координаты, перед нами неотмеченная на карте система. Карты могут ошибаться. Их тоже составляли люди.

Стинг молчал. Ему не хотелось возражать. «Как было бы хорошо, — вдруг подумал он, — оказаться сейчас где-нибудь на берегу небольшого озерца, заросшего мягкой бархатистой травой, посмотреть на радующую глаз водную гладь, и, конечно, ни о чём не думать, забыться, окунувшись в приятные и не очень, но всё же леденящие душу своей неповторимой прохладой, воспоминания…»

Митчел, командир корабля, сидел в мягком кресле, закинув ногу за ногу. Казалось, ничего не волновало его. На вид этому человеку можно было дать примерно лет так 35–40, волосы у него были каштанового цвета, но кое-где на висках уже пробивалась седина. Голубые, небесного цвета глаза пристально смотрели куда-то вдаль. У него был чересчур уж мужественный вид. Казалось, что вот сейчас он сорвётся с кресла и, подойдя к мониторам, начнёт отдавать распоряжения. Но командир не двигался. Разве что кончики пальцев на левой руке его изредка вздрагивали, как бы в такт незримой мелодии.

Неожиданно в коридоре раздались быстрые торопливые шаги. Чувствовалось, что кто-то очень спешит. Створки двери распахнулись и Френк, сам того не ожидая, сразу оказался под пристальным взглядом Митчела. Он даже несколько смутился, но, быстро справившись, уже без всяких обиняков спросил резко, однако, стараясь не смотреть в эти будто видящие насквозь глаза:

— Командир, мне вы можете ответить на один вопрос? Куда мы летим? К чёрту на куличики, или ещё куда подальше?

Наступила пауза, Митчел теперь уже с нескрываемым интересом разглядывал вошедшего. Френк старался скрыть свою растерянность.

— Что, командир, я не вовремя пришел?..

— Нет, почему же, — Митчел улыбнулся, — как раз вовремя. Я вот думаю, как вы попали в эту экспедицию?..

— Дело совсем не во мне, — парировал гость.

— А в ком же?

— Вы, командир, словно ничего не замечаете. Поражаюсь вам. Как можно преспокойно сидеть и о чём-то там думать, когда мы уже, вероятно, в каком-нибудь дьявольском логове!

На этот раз Митчел от души рассмеялся. Но, увидев растерянность, за которой крылось непонимание на лице Френка, сказал искренне и крайне дружелюбно:

— Послушайте, дорогой Френк. Вы ведь космодесантник, и к тому же, неплохой специалист. Неужели же вы верите в эти бабушкины сказки про чертей и дьяволов. А я вас считал серьёзным человеком.

— Причём тут серьёзность? Вы что же, просто не хотите меня понять? Вот те на… — пробормотал Френк, уже начиная переходить на личности.

— Да я вас прекрасно понимаю! Для чего же я здесь нахожусь, если не для того, чтобы понимать всех вас, и для того, разумеется, чтобы и вы меня понимали.

Командир строго посмотрел на Френка. В его глазах появилась тревога. «Неужели команда может поддаться панике, — думал он, — и всё из-за этого парня, возомнившего себя пророком». Митчел чувствовал, что что-то упустил из виду, набирая команду. Но что?

— Френк, давайте говорить откровенно, — произнёс Митчел, взглянув на космодесантника, — вы просто не хотите продолжать полёт, если я вас правильно понял?!

Френк отшатнулся. В его глазах промелькнула тень испуга. Он попытался что-то сказать, но не мог. Язык не повиновался, а в голове искали и не находили выхода множество вопросов, будораживших его в долгие бессонные ночи.

Командир несколько встревожился:

— Что с вами, Френк? Вас словно подменили. Вы не больны? Что у вас на душе, выкладывайте?!

Засыпанный вопросили, Френк стоял, обдумывая путь к отступлению. Но вдруг, не сдержавшись, вскрикнул:

— А вы сами разве ничего не знаете?!

Тут он запнулся и, резко сменив тон, продолжал:

— Вы, наверное, слышали, командир, про определение расстояний в космосе, когда многие приборы отказываются подчиняться? Так вот, у нас приборы в полном порядке, карта тоже, но, не смотря на всё это, сейчас мы находимся в неизвестной, неуказанной на карте зоне, которая почему-то отмечена на ней, как совершенно другая система. Не знаю, кто в чём здесь ошибся, но у меня такое впечатление, что мы сбились с курса и сбились окончательно.

— Прекратите, Френк! Что за чушь вы городите! Как это понимать, окончательно? Нет, вы определённо больны? Вы ещё не обращались к Сьюзи — нашему врачу? Нет? Обязательно обратитесь! А пока идите-ка подумайте, что вы намерены теперь делать. Доложите обо всём мне. Ясно?

— Ясно, командир, — отчеканил Френк и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, вышел из капитанской каюты.

Митчел подошёл к пульту возле мониторов, постоял, видимо, размышляя над правильностью своего решения, и нажал на кнопку. В тот же момент на одном из экранов появилось лицо первого помощника — Клерка. Лицо ожило, губы дёрнулись, и Клерк слегка надтреснутым голосом ответил:

— Слушаю, капитан!

— Немедленно свяжитесь с нашим психиатром, то есть с Мэлни. Пусть он осмотрит одного космодесантника.

— Кого именно?

— Френка.

— Есть, сэр.

Изображение на экране погасло. Однако командиру не стало легче. Он вышел из каюты.

На корабле жизнь текла своим чередом. В кухонном отсеке врач Сьюзи разговаривала с одним из членов экипажа — Гарсоном.

— Знаешь что, Джонни, — проговорила Сьюзи Гердхарт. — Давай не будем ссориться. — При этих словах её чудесные карие глаза широко открылись. Сам её вид говорил о крайнем нежелании продолжать только что прервавшийся спор.

Тот, к кому были обращены эти слова, ничуть не смутился. Приветливо кивнув в знак согласия Сьюзи, и захватив с собой какой-то тюбик, он выскользнул в коридор.

К нему тотчас обратился проходивший мимо капитан.

— Гарсон, вы не видели Френка?

— Нет, командир, — ответил тот, — а что случилось?

— Да вот, никак не могу разыскать его. Мэлни же совсем с толку сбился.

— Френк…, - задумчиво произнёс Гарсон, — я его сегодня видел.

— Все его видели. Я сам расстался с ним всего лишь четверть часа назад. Куда же он успел подеваться? И командир отправился дальше по коридору, изредка заглядывая в каюты. Через полчаса весь корабль был поставлен на ноги, а ещё через полчаса всем уже было совершенно ясно, что Френка на корабле нет.

Лишь только капитан показался в проеме открывавшейся двери, как Стинг и Мирлин повскакивали со своих мест.

— Сидите, сидите, — приветствовал их Митчел. — Как у нас дела?

— Плохо, командир, — ответил Стинг.

Но в этот момент на экране обзора появился какой-то серебристый отблеск отражённого кораблём света.

Командир и два пилота уставились на экраны. Однако отблеск больше не повторялся.

— Наверное, световая иллюминация шалит, — высказал предположение Мирлин.

Митчел почувствовал, что пилоты смотрят больше на него, чем на экран. Оторвав взгляд от экрана, он проговорил;

— Я знаю, о чём вы хотите меня спросить. Но я не могу вам ответить, поскольку так же как и вы ничего не понимаю в случившемся; я идею в виду таинственное исчезновение Френка.

— Не терзайтесь, капитан, — Мирлин не вполне уверенным голосом решил попытаться успокоить его, но, поняв, что все его попытки тщетны, умолк.

Наступило молчание. Командир взял карту, сверил координаты, и дал указание следовать заранее намеченному маршруту, а обо всех неожиданностях сообщать ему лично в любое время суток.

Митчел направился к двери. Но в этот момент мощный толчок потряс корабль. Стинг, в это время внимательно следивший за экраном, почувствовал, будто кто-то взглянул ему прямо в глаза, да так, что на них навернулись слезы. Он вскрикнул от неожиданности, когда прямо перед своим иллюминатором увидел что-то большое, бесформенное, освещающее «Венус» резким фиолетовым светом. Космолёт покачнулся, и Стинг потерял сознание.

Когда Френк ощутил, что капитанский отсек, отделённый теперь от него тяжёлой дверью, остался за спиной, вздох облегчения вырвался из его груди. «И что за человек этот Митчел», — негодовал Френк, постепенно остывая после беседы. — Почему он меня не выслушал? Какие сейчас могут быть личные дела, когда творится такое…» И вдруг Френка осенило. Ему показалось, что он начинает понимать происходящее:

— Кто-то играет с нами, как с подопытными кроликами в одну ему только известную игру! — сказал он, не замечая того, что говорит вслух.

Френк сорвался с места и с решительным видом двинулся к своей каюте. Мысль его судорожно работала. «Ах, я идиот, — проносилось в голове Френка, — почему я сразу не догадался. Конечно, карты могут ошибаться, но это всего лишь карты. Расстояния ошибаться не могут».

Он вошёл, наконец, в свою каюту, дверь за ним закрылась, и Френк неожиданно замер на месте, открыв от удивления рот.

Пряло перед ним, всего шагах в пяти стоял и смотрел ему в глаза Константин Алфёров — биолог экспедиции. Френк никак не мог понять, что биолог делает в его каюте. Но в тот момент, когда этот вопрос готов был уже сорваться с губ Френка, космодесантник заметил, что тело Алфёрова было плоским, а не объёмным. Френк попятился. Дверь, находившаяся за его спиной, должна была открыться, — автоматика работает безотказно, — но она оставалась запертой.

Осознав, что другого выхода нет, Френк постарался взять себя в руки. Это ему удалось, но лишь частично.

— К-кто вы?! — наконец промолвил Френк, уставившись на фоторобот биолога.

Существо молчало. Но тут Френк увидел, что изображение стало резко меняться. Теперь перед ним стояло существо 3-х метрового роста. Оно было похоже на человека только очертаниями своей фигуры. Лица у него не было. Френку показалось, что существо было закутано в чёрное одеяние, но это было единственным, что ему удалось явно рассмотреть.

В следующее мгновение Френк понял, что пришелец хочет наладить с ним контакт. В его голове мелькали обрывки фраз: знакомых и незнакомых. И вдруг Френк почувствовал, что ноги его отрываются от пола, очертания каюты исчезают, а сам он, вылетев сквозь обшивку корабля, начинает двигаться с невероятной быстротой всё дальше и дальше, устремляемый в бездну непреодолимым потоком.

Френк не мог даже говорить, так как совершенно не ощущал своего тела. Жили одни лишь глаза. Однако он заметил, что рядом с ним летит ещё кто-то. Это был незнакомец, большой тёмной тенью двигавшийся немного впереди. Внезапно тот обернулся, и тёмное полотно на лице шелохнулось, обнажая на миг то, что было под ним.

Френк подумал, что сошёл с ума. Вместо незнакомца на него смотрело хорошо знакомое лицо отца, когда тому было около сорока лет.

Но вот плащ вновь покрыл голову межзвёздного странника, а в голове Френка ясно и отчётливо, словно написанные огненным скипетром, возникли строки. Он отчётливо увидел их и прочитал:

— Запомни, здесь нет рая, нет и ада.

Нет даже тех, кто ежедневно прав иль виноват.

Перед тобою свет, в котором разобраться надо.

Незыблемость Вселенной: её рожденье и закат.

И Френк почувствовал, что какая-то восхитительная, неземная музыка наполняет всё его сознание. Эта музыка так божественна, что Френк не может понять, есть ли в ней мелодия. Перед его глазами, видевшими до этого только лишь одну окружающую бездну, простирается теперь бесконечная дорога, по которой идут один за другим все те, с кем он встречался в своей жизни, с кем так или иначе был связан одной общей нитью бытия. И тут Френк увидел себя со стороны. Да, это он стоит на одном месте и с нескрываемым ужасом всматривается в лица проходящих мимо людей, которые будто не замечают его. Вокруг дороги не было ничего живого, кажется, там вообще ничего не было.

— Скоро ты обо всём узнаешь, — услышал Френк возникшие в нём слова.

Стинг очнулся в горизонтальном положении на чём-то твёрдом и сразу удивился отсутствию элементарных удобств. Осмотревшись, он убедился, что лежит на металлической кровати (если подобное сооружение вообще можно было так назвать). Пола или земли Стинг не увидел. Что было с ним до этого, Стинг не помнил. Одно он знал твердо: на космолёте такого топчана нет. Поражали его внушительные размеры. Он, по-видимому, мог вместить одновременно четырёх человек, лежавших в два ряда. «Ещё бы и место осталось», — грустно ухмыльнулся Стинг. Однако ему было совсем не смешно.

Космодесантник стал всматриваться в темноту. Впрочем, назвать здешнее освещение темнотой было нельзя. Но человеческие глаза, не привыкшие к фиолетовому свету, порой отождествляют его с ней. Когда Стинг немного привык к местному освещению, он смог разглядеть некоторые детали. Он находился в комнате, отдалённо напоминающей объёмный восьмигранник. Насколько он мог видеть, выхода из неё не было.

Вокруг его «кровати» был какой-то непонятный ореол.

Стинг протянул руку, и отпрянул… получив внушительный по своей силе разряд. «Да, — подумал он, — ну и в переделку мы попали». Всё командир: «Следовать заранее намеченному курсу. Тьфу, ты, чёрт. А это ещё что такое?» Стинг увидел, как сфера, находившаяся над ним примерно на расстоянии пятидесяти сантиметров, начала опускаться, постепенно уменьшая пространство его жизнедеятельности.

— А если я задохнусь? — уже вслух заметил Стинг, но в тот же момент ему показалось, что кто-то незримый до боли сдавил его лёгкие, заставив замолчать.

«Так, приехали, — стал рассуждать космодесантник. — Насколько я могу судить, на нас напал инопланетный корабль. Как же он выглядел? Я ведь сам его видел. Но как ни старался он вспомнить внешний вид корабля и всё то, что произошло потом, ему это не удавалось. Вдруг начала нестерпимо болеть голова. Было похоже, словно её стянули вот таким же, как и кровать, металлическим обручем, и в виде эксперимента стягивали его.

— Нет, это становится уже совсем невыносимо, — воскликнул Стинг и изо всей силы ударил кулаком в находившийся в 10-ти сантиметрах от него купол, и удивился — разряда не последовало. Вместо этого фиолетовый свет, падавший, вроде бы, со всех сторон, удалился куда-то за голову, а напротив, на стене комнаты возникло отчётливое изображение человеческого лица; именно человеческого, что больше всего поразило Стинга. Однако нельзя было сказать, что лицо смотрело на него беспристрастно. Напротив, чувствовались эмоции, но такие как злоба, ненависть, возможно даже зависть. «Но почему? — спрашивал себя Стинг. — Какая у них причина злиться на меня. Разве что, удар по куполу? Может быть, в этом они уличили враждебность?» Стинг приподнялся, насколько позволяло ему это предоставленное ему пространство, и громко сказал заученную фразу:

— Мы желаем вам только мира! Мы вам желаем только ми…

Стинг продолжал говорить, но сам перестал слышать свой голос. Было такое ощущений, словно кто-то убавил громкость до нуля, чтобы избавиться от шумовых помех. Стинг был потрясён. «Значит они не хотят мира! — пронеслось у него в голове. — Неужели и Френк попал сюда. Попал раньше нас, бедняга. Что с ним сде…?»

— Кто такой Френк? — вопрос прозвучал так неожиданно, что Стинг вздрогнул. Стало ясно, что существа наделены телепатическими способностями.

— Фре-е-нк, — начал Стинг, вслушиваясь в свой голос. Но теперь заглушка была, очевидно, изъята, и голос, как обычно, повиновался ему. — Это… наш товарищ…

— Среди вас нет Френка, — грубо прервал голос. — Где он?

— А я думал, что он у вас.

— Почему? — возник вопрос.

— Он исчез с нашего корабля так же загадочно, как и появились вы, поэтому я реш…

Видимо, Стинг был им пока не нужен, и они «выключили» его. «Но как они это делают? — вопрошал Стинг себя. — Ведь мысль моя работает, и я ведь говорю, шевелю губами, а звука нет. Наверное, эта проклятая сфера!..»

Стинг не на шутку разозлился. Он вспомнил, как ещё в детстве видел фильм старого образца о травле зайца. Собаки преследовали его, люди на лошадях с громкими криками также неслись за ним, а он, бедный, не знал где скрыться, как спастись от этого кошмарного сна, ставшего вдруг явью.

Внезапно Стинг вспомнил, что у него за поясом бластер. Стараясь думать о чём-нибудь постороннем, он медленно протянул руку и достал его, затем навёл его на середину прозрачного купола и нажал на спусковой курок.

Эффект был потрясающим. Купол разлетелся на множество мелких осколков, комната осветилась ярким фиолетовым светом, а от одной из стен медленно отделилась плита, обозначая выход.

Стинг выскочил, сжимая в руке лучемёт, и опрометью бросился к спасительной двери.

Он очутился в просторном зале с металлическими стенами. Из него также не было выхода. В центре зала на трёхметровой высоте висел огромный экран шарообразной формы. Большим соблазном было выместить накопившуюся злость на нём. Но Стинг сдержался, обернулся и, — «О, боже», — дверь уже закрылась и он опять в мышеловке.

«Ладно, — подумал космодесантник, — но я теперь не буду молчать». Он закричал, и сам испугался звука своего голоса. Акустика здесь была просто невероятная.

— Что вы сделали с людьми нашего космолёта? Я вас спрашиваю! Отвечайте!

Стинг не заметил, как поднялся потолок. В следующий момент он очутился за решёткой, — его заключили в решётчатый конус.

Стинг начинал уже выходить из себя. Он направил луч бластера на пол, описал вокруг себя окружность, не думая о последствиях: там, внизу, под обшивкой вполне мог оказаться открытый космос. Платформа, медленно отделившись, стала опускаться вниз, и он оказался… ещё в одном зале. Но теперь вокруг него стояли существа.

Он не мог их назвать людьми, потому что никогда не видел у людей такого выражения лица. В общем, они были примерно его роста: одни выше, другие ниже. На них было серебристое одеяние, отливавшее тем же фиолетовым светом. «Наверное, из-за освещения», — решил Стинг.

К нему приблизилось одно из существ и с ненавистью посмотрело на бластер. Под этим взглядом рука Стинга онемела, пальцы разжались, а бластер, упав на пол, мгновенно превратился в горстку фиолетовой пыли.

Инопланетянин посмотрел теперь в глаза Стингу. Тот почувствовал, как их покрывает пелена, и, чтобы ничего не произошло, зажмурился изо всех сил…

Когда он открыл глаза, то узнал окружающую обстановку. Он вновь лекал на том самом металлическом топчане, а над ним сантиметрах в пятидесяти величественно возвышался прозрачный купол, искрившийся фиолетовым светом.

Френк не знал, как долго длился их полёт, он не мог этого знать. Наконец, он увидел вдали систему — цель этого странного путешествия. Френк подсознательно почувствовал это. Попутчик больше ни разу не оборачивался, но летел всё время рядом, и Френк как-то внутренне ощущал искреннее расположение к нему.

Вот уже ясно обозначилась и сама планета, к которой они держали свой путь. Но она была лишена атмосферы! «Как же там можно жить?» — спросил Френк, уже освоившись с ведением диалога, когда даже не приходится открывать рта.

— Можно, — ответил попутчик. — Сейчас сам в этом убедишься.

Они легко приземлились на грубую коричневую почву без каких бы то ни было признаков органической жизни. Попутчик протянул Френку шлем и помог космодесантнику надеть его.

И вдруг свершилось чудо. Через плексиглас Френк увидел Множество деревьев и кустарников, буквально окруживших его. Но его удивило больше всего не это. Предметы выглядели не объёмными, а какими-то сверхобъёмными. Он одновременно видел их и внутри, и снаружи.

Если бы от Френка того потребовали, он не смог бы объяснить создавшийся эффект в двух словах. Впрочем, впоследствии он характеризовал его, как тройной стереоэффект. Но это было впоследствии.

А пока… Пока он увидел вдали город, не похожий на все прежние, которые ему доводилось видеть. Они направились к нему.

— Скажи, пожалуйста, — Френк обратился к «человеку в чёрном», — как нам удавалось перемещаться в межзвёздном пространстве, не обращая внимания ни на отсутствие кислорода, ни на многочисленные космические излучения, ни на гравитационное притяжения небесных тел?

— Дело в том, Френк (они уже успели познакомиться), — следовал ответ, — что это была всего-навсего медленная телепортация. Там, меж звёздами, — сказал Ор (так звали «человека в чёрном»), — были не мы, а наше сознание. Мы могли сразу очутиться здесь, но я хотел, чтобы ты почувствовал красоту Вселенной, смог судить о ней, исходя из личных впечатлений; ведь эту истинную красоту невозможно понять с чьих-либо слов, равно как и по изображениям на фотографиях.

— Спасибо, Ор, — поблагодарил Френк.

— Не стоит, Френк, — ответил тот. — Это только лишь начало. Тебе ещё многое предстоит. От многих фактов, которым ты вполне доверяешь, придётся отказаться. Мы хотим передать тебе кое-что из того, что знаем сами. Так что постарайся впредь не удивляться неожиданным материализациям людей нашей планеты. Кстати, совсем забыл сказать, наша планета зовётся Легдой.

Френк не заметил, когда начался город. Слишком уж здесь было много зелени. Фасады зданий не страдали однообразием, но были лишены напыщенности. Даже грандиозные в архитектурном исполнении замки не подавляли своей величественностью; не чувствовалось даже, что это творение чьих-либо рук. Френку показалось сначала, что это лишь продолжение сада.

— А где же люди? — неожиданно спросил Френк, обратив внимание на то, что на улочках совершенно нет пешеходов.

— Население не утруждает себя длительными переходами. Если кто-то пожелает сходить куда-нибудь, он просто материализуется в необходимом месте пространства. Такая разновидность передвижения для нас является наиболее привычной.

— А куда мы сейчас идём? — вновь задал вопрос Френк.

— В наш космопорт. Хочу, чтобы ты посмотрел на то, каким образом мы совершаем свои полёты. Если ты не против, конечно?

— Ещё бы, разумеется не против. Но, послушай Ор, я ведь о многом тебя ещё не успел спросить.

— У нас ещё будет много времени, — многозначительно намекнул тот.

Вскоре путники вышли на довольно большую поляну. Трава на ней была слегка принята, как на футбольном поле. Здесь стояли летательные аппараты несколько странной формы. Они представляли собой что-то вроде эллипса, а точнее шара, сплюснутого снизу и сверху.

— Когда корабль находится в режиме полёта, — объяснил Ор, — он принимает шарообразную форму.

— Но как вы можете перемещаться в этих кораблях со сверхсветовыми скоростями? — удивился Френк. — Они ведь, кажется, для этого не приспособлены?!

— Да, Френк, пожалуй ты прав! Мы вообще не пользуемся сверхсветовыми скоростями. Они нам не нужны.

— Ооох, — выдохнул космодесантник. — Тогда я ничего не понимаю! Как же вы можете покрывать большие расстояния?

— Очень просто. Мы используем свойство пространства сжиматься и растягиваться, так как оно не является плоским, а представляет собой некое подобие спиралевидной системы. Впрочем, оно даже несколько походит на всё то, что ты видишь вокруг себя — в шестипространственном измерении.

— Ор, слушай, если я тебя правильно понял, вам практически не стоит никакого труда переместиться сейчас на нашу планету — на Землю.

— Да, ты меня понял правильно.

— Но, прости меня, к чему тогда все эти сигналы с вашей планеты и наши три межзвёздные экспедиции?

— Уточни, какие сигналы? — заинтересовался Ор. — Не было никаких сигналов!

Френк теперь ничего не понимал. «Что-то здесь не чисто», — думал он.

— Знаешь что, Ор, расскажи поподробнее, как ты очутился на корабле?

— Да тут и рассказывать-то особенно нечего. Я лишь материализовался в твоей каюте. Почему в твоей? Потому что твоё живое воображение могло помочь при налаживании контакта.

— И всё?

— Да. А что ещё?

— Дело в том, Ор, что незадолго до твоего появления на корабле у нас стало происходить нечто странное. Теперь, послушав тебя, мне стало казаться, что тогда кто-то просто «растянул» пространство, чтобы сбыть нас с толку, а когда это ему не удалось… Так значит это были не вы, Ор?

— Нет, мой друг, это был не я.

— Тогда кто же это был?

— Во Вселенной много высокоразвитых цивилизаций. Но в вашем случае, я думаю, ни одна из них не могла этого сделать. Они ведь заманивали вас в ловушку! Френк, я должен был раньше тебя спросить обо всём этом. А, впрочем, ещё всё можно уладить. Вон мой корабль, тот, что под номером 03. Мы нырнём в подпространство и через полсекунды уже будем на месте. Доверься мне, Френк.

— Спасибо, Ор, ты спасаешь совершенно незнакомых тебе людей.

— Это наш долг, — заметил Ор, подходя к звездолету.

Через минуту Френк уже сидел в кабине, с любопытством осматривая пульты управления, а ещё через минуту, не успев почувствовать даже лёгкого головокружения, он увидел перед собой знакомые очертания «растянутого пространства».

— Мы успели как раз вовремя, — раздался голос Ора. — Они не успели ещё ликвидировать следы своих дел.

— Но как мы их найдём? — недоумевал космодесантник.

— Очень просто, — ответил Ор. — По тепловому излучению живых организмов.

Неожиданно вспыхнул экран справа от Френка и он увидел множество точек, заключённых как бы в одну скорлупу, перемещавшуюся в направлении, прямо противоположном их движению.

— Ор, вот они!

— Держись, Френк, — прозвучал голос Ора.

Раздался резкий толчок и в следующий момент Френк увидел перед собой инопланетный корабль. Ор удивился: — Я что-то никак не могу припомнить цивилизации, пользующейся подобными средствами передвижения. Слишком уж вся эта машина громоздка.

На Френка эта «машина» произвела удручающее впечатление. Она у ассоциировалась с гигантским земным грозовым облаком, препоясанным жестяными ремнями. Передняя часть его фосфоресцировала каким-то странным фиолетовым светом.

— Ор, так ты думаешь, что это они послали нам сигнал, в котором упоминалась Легда?

— Всё это очень странно, Френк. Послали сигнал — ладно. Но упоминать Легду? Зачем? Впрочем, я думаю, разгадка уже близка.

Стинг уже второй день лекал на своём прокрустовом ложе, наблюдая за экраном, хоть немного отвлекавшим его от мрачных мыслей. Насколько он понимал, Совет звездолёта решал, что делать с добычей. Вот такая роль была ему отведена в экспедиции! Добыча. Пресловутый заяц. На экране в это время прокручивался очередной фильм о массовых убийствах во Вселенной. Самым ужасным было то, что существо, пришедшее после неудачных приключений Стинга, что-то сделало с экраном, который теперь воздействовал на глаза таким образом, что во время прокрутки фильма их было абсолютно невозможно закрыть. Если же это всё-же удавалось, в тот же момент Стинга начинал бить сильнейший озноб. «Я больше не могу смотреть на все эти зверства, — простонал Стинг. — Я лучше умру. Эго даже не существа, имеющие человеческий облик, — это выродки Вселенной».

На этот раз удар электрического тока в грудь был настолько силён, что Стинг с удовлетворением закрыл глаза, чтобы не потерять сознания от жгучей боли во всём теле. Когда стало ясно, что болевые ощущения изнутри и снаружи, наконец, пришли в равновесие, он, скрипя зубами, снова открыл глаза, — и вновь мерзкий экран приковал его к себе. «Это покрепче всяких пыток будет, — возмущался Стинг, стараясь больше не думать об оскорбительных словах.

Неожиданно экран погас, а недалеко от топчана появилось существо 3-х метрового роста в чёрном одеянии. Стинг сначала удивился, — к чему этот маскарад, варварская цивилизация не носит такие одежды, — но потом ему стало всё безразлично. Какая, в самом деле, ему разница. Существо подошло вплотную и положило руку на купол. И вдруг Стинг почувствовал, что вся его боль исчезает. Купол растворился в воздухе.

— Кто вы? — спросил Стинг, удивлённо взирая на незнакомца.

— Я друг, — услышал Стинг ответ, возникший в нём самом. Стинга это уже не удивило.

— Меня прислал Фрэнк, — продолжал незнакомец, помогая Стингу подняться с металлического настила.

Стинг не верил в эту неожиданную возможность спастись. Вести о Френке окончательно вернули его к жизни.

— Я узнал, — голова незнакомца покачнулась, — кто эти ваши поработители. Это варварская цивилизация с планеты Счекс. Их любимое развлечение — вносить сумятицу в космические путешествия других рас. Мы и ещё несколько десятков цивилизаций, обладающих довольно обширными знаниями в физике космоса и космических перемещений, поставили условие Счексу и что-то вроде вашего исправительного срока. Но, видимо, они решили продолжать следовать по порочному пути немногих, — тех, в ком неистребимо желание убивать, насиловать, грабить и уничтожать целые народы и цивилизации, перекраивать историю Вселенной на своё усмотрение. Можно представить, к каким последствиям способна привести практика похищения представителей одной, явно техногенной цивилизации, силами другой, чисто гуманитарной, причём с указанием точного адреса последней. Будут развязаны войны, во время которых настоящий враг останется в стороне и станет наблюдать за происходящим, потирая ладони, с видом довольного зрителя. Ещё бы не здорово, чужими руками уничтожать неугодных. Ни один галактический институт не оправдает подобные действия. В данном случае просто повезло, что вы, земляне, делаете лишь первые шаги в космосе и в принципе никому не способны бросить вызов. Хотя сомневаюсь, что речь идёт о просчёте со стороны Счекса — цивилизации умных и изворотливых лжецов. Скорее всего, землян предполагалось использовать для иных целей. Однако подозреваю, что, по меньшей мере, два существующих в настоящее время межгалактических конфликта развязаны с их подачи. Что ж, теперь бесчинствам Счекса придёт конец. Мы с Френком уже всё решили. Через несколько минут корабль вместе со всем его содержимым переместится на Легду.

При этих словах по лицу Стинга пробежала тень изумления.

— Я, собственно говоря, уж и не верил в существование такой.

— А напрасно, мой друг, напрасно. Пока существует Вселенная, будут существовать и те, кто не допустит каких бы то ни было проявлений жестокости и насилия в ней. Закон для всех один. А мы — лишь его исполнители, пусть и обладаем решающим правом голоса при принятии решений в Совете галактик, — подмигнул незнакомец.

— А что будет со всеми, кто находится на борту корабля?

— Мы вас поместим в зону частичного торможения, после чего парализуем весь экипаж этих варваров. Позже вы, разумеется, получите возможность вернуться домой, — спешно добавил он, — если, разумеется, не пожелаете осмотреть нашу Легду.

— А где сейчас сам Френк? — спросил Стинг.

— Я полагаю, Френк сейчас в космопорте Легды ждёт — не дождётся встречи со всеми вами. Однако мы заговорились. Уже пора.

В следующее мгновение Стинг погрузился полузабытье. Очнулся он уже на Легде, когда капитан корабля «Венус», Митчел, вёл подсчёт личного состава, всего оказалось 49 человек. Участники второй межзвёздной экспедиции также оказались на борту пиратского судна.

Космолёт «Венус» даже не пострадал. Его захватили с помощью силового поля и, вероятно, хотели использовать для обманных манёвров.

— Итак, — произнёс капитан Мигчел, — кажется, все в сборе. Можно отправляться.

Но вдруг за его спиной раздался знакомый голос:

— Командир, вы никого не забыли?

Митчел обернулся. Прямо ему в глаза, от души улыбаясь, смотрел Френк.


Оглавление

  • Часть I
  • 1. Начало полёта «Констьюдери» (ZPZ-672), 2218 год
  • 2. Двойник Стефа Огинса
  • 3. Двойник Дэвида Джеффри
  • 4. Орбитальная станция
  • 5. Воспоминания Дэвида. 17 августа, день
  • 6. Воспоминания Дэвида. 17 августа, вечер
  • 7. День рождения Илоны Роуз
  • 8. Информационный сон
  • 9. Появление второго двойника Стефа Огинса
  • 10. Лагура
  • 11. Храм
  • 12. Двенадцать апостолов
  • 13. Иуда Искариот
  • 14. Второе появление двойника Дэвида Джеффри
  • 15. План захвата Земли
  • 16. Способ переселения на Вьору
  • 17. Колебания апостола Фомы
  • 18. Неверный выбор направления
  • 19. Талисман
  • 20. Женщина-контактёр
  • 21. Лаборатория
  • 22. Дорога во дворец
  • 23. Верховный Правитель империи
  • 24. Путешествие в прошлое Лагуры
  • 25. Крейз
  • 26. Предложение работы
  • 27. Похмелье
  • 28. Эджина
  • 29. Искусство измен
  • 30. Бросок через пространство
  • 31. Бельярцы
  • 32. Вневременной континуум
  • 33. Предложение о вступлении в Коалицию
  • 34. Вторжение на планету
  • 35. Космические переселенцы
  • 36. Стеф Огинс принимает командование
  • 37. Голос Лагуры
  • 38. Поджигатели
  • 39. Вмешательство Дэвида
  • 40. Встреча друзей
  • 41. Отказ бельярцев
  • 42. Дорога домой
  • 43. Рай
  • 44. Странная встреча
  • 45. Разговор с Богом
  • 46. Искушение
  • 47. Воинственная модель реальности
  • 48. Девушка мечты Дэвида Джеффри
  • 49. Сбой молекулярного зонда
  • 50. Стеф Огинс не успевает предотвратить посадку
  • 51. Дэвид возвращается с того света и снова спешит туда
  • 52. Стив Беркут — последний житель планеты
  • 53. Перестрелка
  • 54. Возвращение в родительский дом Стива Беркута
  • 55. Клиент космического борделя
  • 56. Легенда
  • 57. Эвера
  • 58. Продолжение воспоминаний Стива
  • 59. Чудесное спасение Дэвида
  • 60. Стив Беркут и бессмертие
  • 61. Концлагерь № 2 на Эппре
  • 62. Окончание воспоминаний Стива Беркута
  • 63. Хранители планеты
  • 64. Три пленника
  • 65. Ловец жемчуга
  • 66. Стеф Огинс пытается спасти Землю
  • 67. Схватка в воздухе с Эуфом
  • 68. Коалиционное нашествие (Земля)
  • 69. Решение Эджины
  • 70. Рассказ учёного Обо
  • 71. Король Эмбирии, Харольд I
  • 72. Последний день Стефа Огинса
  • 73. Таинственная незнакомка
  • 74. Пириансы
  • 75. Встреча компаньонов на том свете
  • 76. Новая родина
  • 77. Заговор
  • 78. Водоворот
  • 79. Смена власти на Эппре
  • 80. Рыбалка
  • 81. Глава Орнадостана
  • 82. Фрэди фон Левер
  • 83. Отправка Джеффри на Землю
  • 84. Второй разговор с Богом
  • 85. Мушкетёры короля
  • 86. Северный Кавказ
  • 87. Встреча двух братьев
  • 88. Самый надёжный способ
  • 89. Коалиционное нашествие (Лагура)
  • 90. Пятеро посвящённых
  • 91. Планета правосудия
  • 92. Противостояние
  • 93. Стеф Огинс
  • 94. Первый Наставник
  • 95. Джонни и Мэри
  • 96. Магическое число
  • 97. Последний рубеж
  • 98. Разговор без масок
  • 99. Возвращение апостолов
  • ЭКСПЕДИЦИЯ НА ЛЕГДУ