Букет из клевера (СИ) [Bella_Black] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Чёрная птица войны ещё не простёрла над ними свои крылья, но её дыхание уже отчётливо ощущалось и здесь. Пока что Даунтон лишился лишь Мэттью, призванного на фронт, да некоторых деталей, которые принято было причислять к «традициям» и «комфорту»: званых ужинов и светских вечеров стало меньше, исчез элегантный фрак её папы, который лорд Грэнтэм сменил на военную форму, да Карсон перестал спокойно спать, каждый день опасаясь того, что его лакеям придёт повестка в армию. Всё это нисколько не трогало Сибил, а вот за Мэттью она действительно волновалась. Впрочем, как и все другие, включая обычно такую холодную и неприступную Мэри. По утрам на её хорошеньком личике красовались тёмные круги, а Эдит утверждала, что их старшая сестра, вопреки всем своим обычаям, молится и нетрудно догадаться, за кого именно, – всё это Эдит сообщала с неизменной толикой язвительности и плохо скрываемой злобой в голосе. Возможно, Мэри и была причастна к тому, что пожилой ухажёр Эдит перестал бывать в Даунтоне после того ужасающего летнего приёма, но Сибил не желала верить в это. Впрочем, после того приёма всё полетело в тартарары, и не удивительно, что её сёстры вновь развернули свои непримиримые военные действия. Сибил всё никак не могла изгнать из памяти всех тех гостей в лёгких полотняных костюмах и светлых платьях – кое-кто из них уже был призван на войну, как и мрачное, испуганное лицо отца, ещё не до конца оправившегося от трагедии с женой, когда он во всеуслышание объявил ужасную новость. Единственным, пожалуй, счастливым мигом того дня было ликование Гвен, её сияющие в предчувствии новой жизни глаза – торжество не только её, но и Сибил, и Тома тоже. И мимолётное прикосновение руки Бренсона, быть может, лишь дружеское, союзническое пожатие… Его тоже скоро призовут на войну, и он уйдёт, как Мэттью, как все другие, чтобы, может быть, никогда не вернуться. Тогда Эдит придётся возить их, но ей это, кажется, по душе. Только ей нужно учиться быстрее.

Словно призванный из её мыслей, Бренсон вдруг оказался прямо перед Сибил. Она так задумалась, что не слышала его приближающихся шагов. Девушка вздохнула: она-то думала, что спряталась достаточно хорошо, чтобы никто не мог помешать её невесёлым раздумьям.

- Леди Сибил, - он остановился перед ней, коснулся кончиками пальцев козырька форменной фуражки и улыбнулся одними уголками губ, - вот вы где.

Сибил вопросительно подняла бровь.

- Мистер Карсон, - продолжил парень, поняв её без слов, - просил передать, если я вас найду, что миледи искала вас.

- Зачем?

Он только пожал плечами. Затем добавил:

- Он не сказал.

Некоторое время он рассматривал её, а Сибил смотрела мимо шофёра – в небо. Мэри бы уже давно отчитала его за столь беззастенчивое разглядывание, Эдит бы смутилась, но Сибил уже привыкла к прямоте Тома – не только во взгляде серых глаз, в его речах и рассуждениях. По правде сказать, он был одним из немногих в поместье, с кем она могла хоть немного поговорить на интересующие её темы. Отец бы пришёл в ужас, заведи она с ним разговор о равноправии, о желании женщин голосовать; бабушка, чего доброго, лишилась бы чувств; мама с улыбкой назвала бы её глупой малышкой и перевела бы тему на наряды и украшения; её сестёр волновало лишь то, как бы удачнее выйти замуж. Даже слуги, великолепно вышколенные Карсоном, не пожелали бы её слушать, ведь леди из дома Грэнтэмов не к лицу такие крамольные мысли. А Том слушал. Слушал и спорил с нею или соглашался, но всегда живо и горячо, а не только из чувства повиновения. И это Сибил ценила в нём превыше всего.

- Вы грустите, - осторожно заметил он. – Я могу вам чем-то помочь?

- Увы, Бренсон, не в твоих силах остановить войну и вернуть солдат в свои дома.

- Это так, - помолчав, он выставил перед собой сжатую в кулак руку, - но у меня есть кое-что для вас. Может быть, это немного повеселит вас и вселит в вас надежду.

Он раскрыл ладонь, и Сибил увидела на ней маленький розоватый шарик с тремя листиками. Это был самый скромный подарок, который когда-либо получала девушка, но всё же она не смогла сдержать улыбку. Осторожно, одними только кончиками пальцев она взяла тоненький хрупкий цветок. Но всё же на миг девушка прикоснулась к тёплой коже Бренсона, и вновь ей вспомнилось то его рукопожатие.

- Говорят, клевер приносит удачу, - заметила она.

- Только четырёхлистный, - ответил Том. – Ну а этот принесёт веру, надежду, и любовь, - с этими словами он указал пальцем на каждый из трёх листков. – И этого пока довольно, не так ли? А в следующий раз я добуду вам четырёхлистный.

========== Глава 1 ==========

Под серым дублинским небом раздался рёв пароходного гудка, возвещающий о прибытии парома. Ступив на трап, Сибил была поражена видом многолюдной крикливой, суетливой, пёстрой толпы, заполнившей порт. До войны Сибил лишь несколько раз была в Лондоне, немногим больше – в Йорке, а последние годы и вовсе провела в тишине и простом природном великолепии Даунтона. Резкие голоса носильщиков составляли причудливый контраст с нежными, но твёрдыми голосами женщин, собирающих вокруг себя своих детей и родственников; грязные нахальные оборванцы соседствовали здесь с респектабельными господами в дорогих шляпах и с кожаными саквояжами, чинно ожидающих посадки на свой корабль. Конечно, всё это не шло ни в какое сравнение с маленькой и тихой и, по большей части, с безлюдной станцией в Рипоне, откуда она начала своё путешествие в новую жизнь.

От непривычного шума и столпотворения у неё даже несколько закружилась голова, девушка пошатнулась и машинально повела рукой, надеясь обрести опору. И она нашла её: рука Тома, твёрдая и надёжная, обхватила её ладонь, поддерживая. Бренсон помог Сибил сойти, затем принял у носильщика их скромный багаж – три чемодана и небольшой изящный саквояж девушки. Они стояли на причале, окутанные дымкой, и толпа спешно обтекала их. Кто-то толкнул Сибил и исчез, пробурчав невнятные извинения; ища защиты, девушка почти вплотную подошла к Бренсону, положила руку ему на грудь. Сперва она едва не отпрянула назад, смущённая этой близостью, но затем осталась на месте. Сибил всё ещё не могла привыкнуть к тому, что теперь она вот так, не стесняясь, не таясь, не боясь чьих-то нескромных взглядов и осуждения, может касаться Тома и принимать его прикосновения. Девушка подняла на него глаза и улыбнулась жениху. Том ответил ей улыбкой.

- Ты как? – он мимолётно сжал её пальцы.

- Волнуюсь, - тихо призналась Сибил, и она была неуверенна, что Том расслышит её в общем гаме, который окружал их.

Но он услышал.

- Из-за моей матери?

Девушка пожала плечами, но, помедлив мгновение, кивнула. Действительно, после того, как она достигла некоторого перемирия в отношениях со своей семьёй и их хотя бы внешнего смирения, её волновала лишь встреча с матерью Тома. Кроме того, Сибил всё же было несколько не по себе от того, что она так далеко от своих сестёр, матери и отца; Том должен был стать её новой семьёй, но прежняя была ей дорога не меньше, чем раньше. Бренсон быстро поднёс руку невесты в перчатке к своим губам, оставляя на ней мимолётный поцелуй.

- Всё будет хорошо. Это я тебе обещаю.

***

Молли Бренсон никогда не разбиралась в политике и совсем не интересовалась ею. Громкие лозунги, будоражащие столь многие умы, заставляющие мир вокруг бурлить, не трогали её, даже когда слетали с уст её собственного сына. Сама Молли знала, что никакого социального равенства никогда не будет – таким уж Господь Бог сотворил этот мир, и ничего тут не попишешь. Том всегда был не в меру горяч, слишком горд, а самонадеянности в нём было непозволительно много для сына простого дублинского рабочего. Она знала, что он перебесится с годами, одного только боялась: как бы не завела его эта горячность туда же, куда и её племянника Тимоти – к праотцам на небеса. Поэтому она была даже рада, когда он отправился в Англию, чтобы на службе у какого-нибудь лорда подзаработать деньжат. Её старший сын жил в Ливерпуле со своей семьёй и слишком редко вспоминал о матери, так что все надежды Молли заключались в Томе, который однажды вернётся домой, быть может, как брат, откроет своё дело и женится на хорошей, работящей, скромной девушке; все заботы её были о том, чтобы не дать маленькому домику, оставленному её покойным мужем, уплыть из её рук. Английские лорды в своих замках в Англии её совершенно не волновали.

Когда она получила от Тома то письмо, то сперва подумала, что сама сошла с ума, затем решила, что обезумел её сын. Какая же девица из богатого знатного рода решит выйти замуж за бедного ирландца, чтобы променять древнее поместье на домик на окраине Дублина? Она не поверила письму, решив, что в сыне говорит его себялюбие. Но, когда Том примчался домой, и Молли увидела его сияющие глаза, услышала, как он говорит о некоей леди Сибил – причём, неизменно прибавляя «леди» - она поняла, что сын её, никогда не бывший слишком романтичным и всегда смотревший на вещи с излишним скептицизмом, попросту пропал. Миссис Бренсон осторожно попробовала донести до него все свои опасения: девушка может передумать, может разлюбить его, в конце концов, трезво взглянуть на своё будущее, или, что намного хуже, её родители могут взять всё в свои руки, и тогда Тому несдобровать; наконец, она может передумать уже по прибытии в Дублин, увидев свою будущую жизнь воочию. Но всё было тщетно: леди Сибил, по словам Тома, была девицей прогрессивной, и ни что из этого её не пугало. Том был любимцем Молли, её последним, выстраданным ребёнком, даром после смертей троих детей, центром её мироздания, и, хоть она и считала, что эта глупая затея ни к чему, кроме разбитого сердца, не приведёт, она незаметно для себя согласилась принять под свой кров наречённую Тома.

И вот девушка стояла перед Молли, скромно опустив взгляд, но крепко вцепившись в ручку своего саквояжа. На щеках её играл румянец волнения, и женщина отметила, что тоже волнуется – впервые в жизни она принимала в своём доме аристократку, хотя в ателье миссис Брайтли повидала их немало. Намётанный глаз Молли с первого взгляда отметил простое и скромное, хоть и сшитое из лучших тканей и по последней моде платье и пальто девушки.

- Здравствуйте, - леди Сибил Кроули лишь на миг подняла взгляд на мать Тома.

Том поставил чемоданы на пол и крепко обнял мать. Прижимая сына к груди, Молли не хотела верить, что ей вот-вот придётся делить сына с этой незнакомкой. Но, не успела женщина насладиться крепкими объятиями Тома и теплом, исходящим от него, как он разомкнул руки и снова шагнул к девушке.

- Мама, позволь представить тебе Сибил, - бесконечная нежность светилась в его взгляде, когда он смотрел на девушку, и никаких «леди» больше не было. Она посмотрела на него так же мягко и ласково и улыбнулась Тому так, словно они были в этой комнате совершенно одни. Молли почувствовала себя лишней, и от этого в высшей степени неприятного ощущения ей стало зябко.

Наконец, взгляд Сибил оторвался от лица Тома, и она несмело шагнула к Молли.

- Мне очень приятно с вами познакомиться, - Сибил протянула женщине маленькую ладошку в перчатке. – Том очень много о вас рассказывал. Он очень вас любит, - она на миг оглянулась на парня, и губы её снова тронула улыбка. – Я очень рада и благодарна вам, что вы приняли меня… несмотря ни на что, - твёрдо проговорила она.

Молли нахмурилась. Она не была уверена, что это можно так назвать. Несмотря на всю миловидность Сибил и её приятные, обходительные манеры, этот дом был не для неё. Молли казалось, что её и без того небольшое жилище стало ещё меньше, словно непринуждённое величие этой девушки и её титул заполнили собой каждый уголок. Женщина взглянула на сына, чтобы понять, как он оценивает ситуацию, но увидела лишь, как Том с любовью смотрит на свою невесту. Ей тотчас стало понятно, что её сын был не способен трезво оценивать сложившуюся ситуацию. Если бы только Кирен был здесь, он смог бы вразумить брата. Но её старший сын был ещё упрямее и своенравнее Тома, и, будь он сейчас с ними, атмосфера в доме стала бы только более натянутой.

- Вы устали с дороги, - разбивая затянувшуюся паузу, проговорила Молли. – Приведите себя в порядок и будем ужинать.

Сибил бросила вопросительный взгляд на Тома. Тот коротко и тихо хохотнул.

- Переодеваться не надо, - шепнул он. Молли ничего не поняла, но, по всей видимости, это должно было быть шуткой, потому что девушка тихонько засмеялась, прикрыв рот ладонью.

Предоставив их самих себе, она отправилась на кухню, чтобы убедиться, что всё готово. В честь возвращения сына домой Молли оставила приличную сумму в лавке мясника и у бакалейщика, делясь с ними радостью от скорого приезда Тома, но никому не рассказывая о том, что он собирается жениться на англичанке. Зато теперь по дому плыл аромат отменной тушёной говядины, на сковороде подрумянивались боксти*, в горшке под полотенцем томился коддл**, а в духовке поднимался кекс, на который у неё ушло не меньше, чем полфунта изюма. Её блюда, конечно, не могли соперничать с кухней графского дома, но женщина знала, что не ударит в грязь лицом перед своей будущей невесткой и, в то же время, даст ей понять, что её новая жизнь – не сон и не игра, которую можно прекратить по первому же желанию. Из гостиной, где Молли по случаю приезда Тома накрыла стол, доносились приглушённые голоса и тихий смех. Когда женщина вошла в комнату, неся блюдо с мясом, увидела, что Том и Сибил, примостившись на диване, держатся за руки. Оба они подняли взгляд на Молли, но рук не разомкнули. Это был своего рода вызов, ей, так же, как и родителям девушки, оставшимся в далёкой Англии, всему миру. И их лица выражали одинаковую решимость, заставившую её встревожиться не на шутку. Девушка сняла пальто и шляпку, но, по-видимому, осталась в том же платье, и Молли казалось, что по каким-то причинам она чувствует себя неловко. Она задержала на ней взгляд, и Сибил расценила его по-своему.

- У меня дома, - она пожала плечами, - всегда переодеваются к обеду. Сегодня я впервые в жизни не делаю этого, и, хоть это непривычно, мне нравится.

Похоже, именно в этом и заключалась их с Томом шутка. Молли же не нашла ничего смешного. В ателье, где она работала, богатые клиентки, не стесняясь суетящихся вокруг них швей, обсуждали с миссис Брайтли курьёзные случаи из своей домашней жизни, и это давало женщинам возможность составить представление о жизни дворян. Конечно, необходимость иметь столько туалетов, чтобы переодеваться несколько раз в день, давала им, швеям, больше возможностей заработать, но ничего подобного в своём доме Молли Бренсон терпеть не собиралась. Свыкнется ли с новым порядком Сибил, если ей уже сейчас не по себе?

Между ними повисло молчание. Сибил чувствовала, что её слова не понравились матери Тома, хотя в них не было ничего, кроме желания немного разрядить слишком наэлектризованную обстановку. Положение спас Том, смешно потянув носом, а затем поднявшись с места и заглянув в блюдо, которое его мать поставила на стол. Как только он выпустил из ладони руку Сибил, девушка почувствовала, как страх снова захлёстывает её.

- О, мама, как изумительно пахнет! Я голодный, как волк!

Женщина только улыбнулась его словам и, покачав головой, снова скрылась в кухне. Через четверть часа стол был накрыт, и они расселись по своим местам. Этот ужин не имел ничего общего с тем, к чему Сибил привыкла в Даунтоне, но ей действительно нравилось быть свободной от всего того, что её бабушка, отец, мать, сёстры не представляли своей жизни. Правда, она не знала, как дать понять это миссис Бренсон, которая смотрела на неё, как на какую-то туземку.

Мать Тома пристально наблюдала за девушкой. Манеры Сибил были безупречны, и от этого ей было словно бы тесно под этой низенькой крышей. Коддл девушка ела так же изящно, как, должно быть, лакомилась каким-нибудь изысканным десертом под крышей родного великолепного имения. С каждой минутой Молли всё больше мрачнела. Ей, конечно, не улыбалось видеть за своим столом какую-нибудь неряху, но это непринуждённое изящество Сибил Кроули создавало неуютное ощущение того, что Молли вдруг попала на какой-то великосветский приём. Пока Том, не давая комнате погрузиться в неловкую тишину, болтал о том, как они добрались, – что было, кстати, очень на него не похоже – Сибил почтительно молчала. Это молчание отнюдь не вязалось в уме миссис Бренсон с образом девушки, столь дерзко отвергнувшей всё, что могли ей предложить богатые и титулованные родители, ради шофёра. Когда Том, наконец, смолк, она поняла, что пора поговорить о том, что для неё было действительно важным.

- Леди Сибил… - неловко начала она и замялась.

Девушка мгновенно встрепенулась.

- Просто Сибил.

Молли кивнула. Было слишком странным обращаться к невесте сына с приставкой «леди», но так же странно было обращаться к дочери графа просто по имени. Ей понадобится некоторое время, чтобы привыкнуть к этому, если, конечно, Сибил раньше не покинет её дом.

- Итак, Сибил, вы, конечно, протестантка?

Краем глаза она заметила, как напрягся Том, рука его дрогнула – вилка в ней неприятно, резко цокнула по тарелке. Сибил задумалась. Предполагалось, что леди Кора, её мать, как и вся американская родня, исповедует католичество, но Сибил была уверена, что под бдительным оком вдовствующей графини её мать ни разу не была в католической церкви с тех пор, как нога её ступила на английскую землю. Со стороны её отца, конечно, всё были протестантами, что, вероятно, было неприемлемо для матери Тома, хоть самому ему и было на это наплевать. Сама Сибил вовсе не считала себя религиозным человеком – те короткие молитвы, которые она возносила когда-либо, едва ли можно было бы найти хоть в одном молитвеннике на свете.

- Моя семья исповедует англиканство, миссис Бренсон. Том сказал, - она стрельнула глазами в сторону молодого человека, - что обратится к священнику за разрешением на брак, как только это станет возможным.

Миссис Бренсон выглядела недовольной. Она бросила на сына такой красноречивый взгляд, что Сибил, тоже поймавшая его, углубилась в созерцание своей порции, лишь бы не видеть написанного на лице женщины осуждения.

- Надеюсь, - её голос прозвучал более резко, - ваши дети будут крещены в католичестве, а не…

- Мама, - мягко прервал её Том, видя, как зарделась девушка, - об этом ещё слишком рано говорить.

Молли сделала неопределённый жест плечами. Чего ещё ожидать от девушки, пусть и благородной, сбежавшей из дому и отправившейся к жениху домой до свадьбы? Сибил, справившаяся со смущением, вновь подняла глаза на будущую свекровь.

- Всё будет, как решит Том.

- Хорошо, - хотя бы эта покорность укладывалась в её понимание о хорошем тоне. – А где вы будете жить? Об этом вы уже думали?

- Том говорит, - в горле у девушки пересохло, и она глотнула сладкого сидра, - что после свадьбы мы сможем снять квартиру в городе, поближе к редакции его газеты. Он сказал, что видел несколько вариантов, когда приезжал в Дублин в прошлый раз.

Молли удивлённо подняла брови. На скромницу-невесту, боящуюся слово сказать, эта девушка не походила, но, похоже, она вовсе не привыкла молчать, когда дело касалось её судьбы.

- Ты знаешь, сколько стоит такая квартира, Том? – без обиняков спросила она сына.

- Да, - Том понимал, что его мать не оставляет попыток вразумить его – как это представляется ей, безусловно, но знал, что все её старания бесполезны. – Недёшево, это правда. Но у меня есть кое-какие сбережения, и отец Сибил дал нам немного денег, - уже тише добавил он.

Даже опустив голову, Бренсон чувствовал на себе наполненный мягкой укоризной взгляд матери. Ему и самому не нравилось, что приходится пользоваться снисходительностью графа Грэнтэма, который, на самом деле, и знаться с ним не желал. Первоначально он не собирался использовать эти деньги, намереваясь вернуть их графу при первой же возможности, тем самым доказав, что все опасения и упрёки были беспричинны. Но нехитрые подсчёты подсказали Тому, что без этих денег не обойтись, если он хочет дать Сибил достойную жизнь, которую обещал. Нет, она ничего не требовала от него, но, в конце концов, она бросила всё и отправилась с ним в Ирландию не для того, чтобы прозябать в нужде. Слова его матери о том, что Сибил оставит его, как только поймёт, как ничтожно их благосостояние, и какая неприглядная жизнь ждёт её, всё ещё звучали в ушах Тома, проникая в сердце, разъедая его сомнениями. Он был уверен, что мама с лёгкость бы повторила их и сейчас, если бы не присутствие девушки. Том украдкой взглянул на Сибил. Казалось, её всё устраивало, но это был лишь первый её вечер в его настоящей жизни. Сможет ли она жить вот так неприхотливо каждый день, всю свою жизнь или вспомнить великолепие Даунтона, изысканные обеды, роскошные наряды, светские беседы и пожалеет о том, что отказалась от всего этого ради него? Нет, он не должен, не имеет права сомневаться в ней – она с лихвой доказала ему свою любовь, просто встав против всей своей семьи рядом с ним. Впрочем, Том и не сомневался. Он боялся. Боялся потерять её.

Словно почувствовав его взгляд, Сибил подняла глаза и улыбнулась ему той мягкой, но решительной улыбкой, которую он так полюбил. Затем она посмотрела на его мать.

- Я тоже собираюсь устроиться на работу.

Миссис Бренсон не думала, что теперь её можно чем-то удивить, но девушке это удалось.

- Вот как? И кем же?

- Медсестрой. Доктор Кларксон из Рипона, что в окрестностях Даунтона, дал мне рекомендацию.

Бренсон улыбнулся, вспомнив ошеломлённое лицо доктора, когда накануне отъезда Сибил пришла к нему с этой просьбой. Лишь поклявшись, что её отец никогда об этом не узнает, ей удалось заполучить заветное письмо.

- Сибил работала медсестрой во время войны.

- Да, я знаю, Том. Ты писал об этом. Что ж, всё это очень похвально. Но до свадьбы? – она обвела взглядом парня и девушку. – Приличную гостиницу для особы, подобной вам, в Дублине найти не сложно, но и стоить это будет недёшево.

Сибил растерянно посмотрела на Бренсона. У неё, конечно, не было денег на гостиницу, и подобная трата была почти неподъёмной для Тома, но, кроме этого, Сибил было страшно оставаться в большом чужом городе одной, вдали от человека, которого она любит, которому доверяет. Неужто Том сможет оставить её в отеле, чтобы угодить своей матери?

- Миссис Бренсон, Том сказал, что я смогу пожить у вас.

Женщина напряглась. В позавчерашней телеграмме, состоящей всего из четырёх слов, Том попросил её приготовить комнату, которую он когда-то делил с братом, а после свадьбы и отъезда Кирена занимал сам. Она выполнила просьбу сына, внутренне негодуя: мало того, что Том везёт к ним высокородную еретичку, так он ещё и собирается делить с ней если не постель, то комнату до благословения священника! Да она не сможет в глаза соседям смотреть!

- Это невозможно, Сибил. У нас, как вы видите, нет гостевых комнат, - её тон становился всё резче, но она была неспособна скрыть своё осуждение, - а делить комнату вам с Томом до свадьбы я не позволю.

При этих словах девушка залилась краской. Том натянуто, но всё же рассмеялся.

- Не смущай Сибил, мама, пожалуйста. Я пообещал ей, что уступлю ей свою комнату, а сам посплю на диване в гостиной.

Женщина изумилась жертвенности сына: диван в гостиной был слишком коротким для Тома, и местами в нём сквозь перину чувствовались пружины так, что даже сидеть на нём не всегда было удобно. Видимо, Том действительно любил эту девушку, раз уж ради неё жертвовал тем немногим, чего у него всегда было в достатке: крепким сном. Оставалось лишь надеяться, что священник не слишком станет затягивать с разрешением. Но Сибил при этих словах парня буквально расцвела.

- Я смогу помогать вам по дому! – с воодушевлением заявила девушка. – Вы ведь ведёте хозяйство одна?

Молли подняла стакан ко рту, чтобы скрыть снисходительную улыбку. Она была уверена, что эта девушка ничего и никогда по дому не делала, и даже самые добрые намерения не сделают из неё настоящую хозяйку.

- Спасибо, Сибил. Но не стоит. Хозяйство у меня небольшое, с чем я не справляюсь сама, мне помогает Кэтлин. Втроём нам здесь будет нечего делать, а у сиротки двое младших братьев, и мне не хотелось бы лишать её и без того небольшого заработка.

- Да, конечно, - тихо ответила Сибил. Она не ожидала здесь слишком тёплого приёма, как не ожидал его в Даунтоне Том, но миссис Бренсон откровенно отталкивала её. Впервые с того момента, когда она перешагнула порог гаража, чтобы повсюду следовать за Томом, она если не усомнилась в своём решении то, во всяком случае, её сияющая решимость несколько померкла.

Молли Бренсон улыбалась, вынимая кекс из духовки. Энтузиазм Сибил несколько поутих, а, значит, девушка вскоре сможет реально взглянуть на вещи. Что касается Тома, он молча прихлёбывал чай, но казался очень недовольным. Что ж, как и он, и любой другой человек, она имела право на свою точку зрения. Ей больше бы хотелось увидеть в качестве невесты Тома пусть даже сироту Кэтлин, но трудолюбивую и ровню им, нежели эту англичанку из совершенно иного мира.

Очень скоро, даже не допив чай, Сибил извинилась перед Томом и его матерью и, сославшись на головную боль и усталость от поездки, удалилась в спальню, теперь отведённую ей. Молли с Томом остались в гостиной вдвоём и какое-то время молча слушали шуршание и шаги за дверью. Том остановил на матери задумчивый взгляд, от которого ей стало неуютно.

- Надеюсь, с улыбкой прервала молчание миссис Бренсон, - ты не думал, что я стану помогать твоей невесте переодеваться ко сну и одеваться по утрам?

Парень фыркнул, поставил чашку на стол, поднялся и повернулся к Молли спиной.

- Сибил не нуждается в этом, - услышала она голос сына. Затем Том повернулся к ней и прямо посмотрел матери в глаза. – Она совсем не такая, как люди её круга, даже как её семья. Я надеюсь, со временем ты сможешь её полюбить.

Ему действительно этого хотелось. Том искал гармони, и теперь, когда Сибил ответила на его чувства, он потянулся в Ирландию, к родной матери, на родную землю. Здесь ему даже дышать стало легче. А его мать… он действительно хотел заслужить её одобрение, и надеялся, что обаянию Сибил это удастся легче, чем его уговорам и письмам. Под этой крышей Молли Бренсон значила ничуть не меньше, чем вдовствующая графиня Грэнтэм – в Даунтоне; после смерти мужа она сама растила их с братом и служила опорой овдовевшей, оторванной от деревенской родни сестре, особенно теперь, когда Тимоти убили, и тётушка Мэг осталась одна с четырьмя дочерьми. Но позволить матери растоптать Сибил он тоже не мог, как она не позволила своим родным растоптать его.

- Едва ли, - покачала головой Молли, - я смогу полюбить кого-то, кто станет причиной разбитого сердца моего сына.

Том удивился.

- С чего ты взяла, что Сибил разобьёт мне сердце?

- Разве будет по-другому, когда она уйдёт?

- Она не…

- Послушай, Том, - заговорила она, и с каждым её словом страх всё глубже запускал когти в душу Бренсона, - быть может, она и сама этого ещё не понимает, но однажды ей прискучит эта игра в романтическую любовь, а наш быт и образ жизни станут вызывать отвращение. Если она не дура – а она не кажется мне такой, – она уедет в Англию, повинится перед родителями и вернётся к прежней жизни. Хорошо, если это случится до свадьбы, потому что иначе она возненавидит тебя за то, что ты втянул её в это и привязал к себе. И я уже не говорю о том, какой станет её репутация, а люди её круга высоко ценят это. Что ж, Том, уже поздно. Пора ложиться спать, ты устал после долгого пути, а мне завтра рано на работу – миссис Брайтли требует закончить подвенечное платье для одной из таких леди, - она покосилась на запертую дверь спальни, - до послезавтра. Мне жаль, что тебе придётся калечить спину на этом старом чудовище, - она похлопала ладонью по спинке дивана, - но это благородный поступок.

Она удалилась в свою комнату, на прощание запечатлев на щеке сына лёгкий поцелуй, который ничуть не успокоил Тома. Он остался один на один со своими страхами, порождёнными жестокими словами матери.

***

Сибил не спалось. Прислушиваясь к тишине чужого дома, к обычным ночным звукам, таким безликим и таким непривычным, девушка переворачивалась с боку на бок, вновь и вновь прокручивая свои и чужие слова, сказанные за этот бесконечный день, свои и чужие улыбки, взгляды, жесты. Войти в дом Тома в качестве его будущей жены оказалось труднее, чем она себе это представляла. А его мать, пусть Сибил прекрасно знала её отношение к их безумной затее, оказалась женщиной более жёсткой и прямолинейной, чем девушка ожидала. Разве что прямо не указала ей на дверь, да и то из уважения и любви к сыну. Но уже сейчас Сибил понимала, что ей придётся хорошенько потрудиться, чтобы доказать миссис Бренсон всю серьёзность её намерений и силу её чувств к Тому. Она видела, что мать Тома не верит в её любовь, в её решимость и возможность стать такой, какой Сибил намеревалась стать. Это выражение глаз и лица её… девушка хорошо помнила его: так же смотрел на Тома её отец в гостиной Даунтона и потом, на кладбище. Невесело усмехнувшись, мисс Кроули подумала о том, что Молли Бренсон и Роберт Кроули, лорд Грэнтэм прекрасно поладили бы на почве осуждения поступка их детей.

Она выбралась из-под одеяла и, накинув халат, вышла в пустую и тёмную гостиную. Несмотря на то, что эту комнату едва ли можно было сравнить даже с самой маленькой комнатой Даунтона, обставлена она была с любовью и заботой, и от каждой вещи веяло теплом. Сибил видела, как преобразился Том, переступив порог этого дома: здесь он был хозяином, свободным от чьих-либо приказов, принадлежал лишь себе одному. Несмотря на то, что Бренсон хорошо исполнял обязанности шофёра в Даунтоне, девушка видела, как тяжело ему было там, особенно в последние месяцы, ведь на самом деле он был предназначен для чего-то лучшего, чем изо дня в день возить богатых аристократов, куда им вздумается. Отвлёкшись, она не сразу заметила более светлый прямоугольник распахнутой двери и чёткий силуэт в этом прямоугольнике, в котором Сибил без труда узнала Тома. Стараясь двигаться как можно тише, чтобы за закрытую дверь комнаты миссис Бренсон не долетело ни звука, она подошла к Бренсону.

- Не спится? – прошептала она.

Том вздрогнул: похоже, он не ожидал сейчас встретить её на пороге дома.

- Надеюсь, когда я опущу глаза, я не увижу чемоданов в твоих руках, - глухо проговорил он, не оборачиваясь.

Сибил рассмеялась, заглушая смех ладошкой. Она обратила внимание, что на нём тот же костюм, в котором он приехал, только парень снял пиджак, расстегнул жилет и распустил галстук. Видимо, сон бежал Тома. Девушка встала рядом с ним и несмело приобняла его за талию. В ответ Бренсон прижал её к себе, стараясь игнорировать тепло юного прекрасного тела, предательски просачивающееся через тонкую ночную рубашку и халат, наброшенный на неё.

- Это был действительно трудный день, но меня не так-то легко испугать. Впрочем, - она помолчала несколько мгновений, - я действительно думала, что с твоей матушкой будет проще.

Ответом девушке было молчание. Когда она подняла на Тома взгляд, то увидела на его лице такое хорошо знакомое выражение оскорблённого достоинства: губы плотно сжаты, глаза опущены; каждая морщинка говорила о том, что он тяжело переживает любое напоминание об их социальном неравенстве.

- Это почему? Потому что моя мать – всего лишь дублинская швея?

Она отстранилась от него, разрывая столь необходимый им обоим контакт.

- Том, прошу тебя… - начала было она, но вдруг почувствовала, что злится на Тома. Такое бывало прежде лишь несколько раз, и то только когда Сибил чувствовала, что его воля берёт верх над её волей. Разве она не сделала всё, что от неё зависело, чтобы доказать ему свою любовь и готовность быть с ним рядом в любых условиях? Почему он всё ещё сомневается в ней? Почему он придаёт значение таким, на самом деле, неважным вещам? – Наверное, я действительно думала, что будет проще… ведь я считала, что простые люди вроде тебя свободны от классовых предрассудков. Спокойной ночи, Том, - она приподнялась на носочки и коротко коснулась губами его щеки, но этот прохладный поцелуй лишь показал Бренсону, что девушка обижена на него.

По-прежнему глядя на звёздное ирландское небо, Том слушал удаляющиеся шаги Сибил. Он был не в силах обернуться и увидеть, что она уходит, пусть даже она уходила лишь в соседнюю комнату. Страх того, что Сибил разочаруется в выбранном пути, всегда подспудно живший в нём, теперь опутал парня ледяными вервями, Он прикрыл глаза, мысленно ругая себя последними словами. Не таким он надеялся увидеть этот день, не таким должно было быть его окончание. Но колкие слова сорвались с губ сами собой, жаля, раня, проводя меж ними невидимую черту, которой не было со времён их объяснения в Даунтоне. И теперь им придётся приложить немало усилий, чтобы стереть её.

___________________________________________________

*Боксти - оладьи из тёртого картофеля.

**Коддл - рагу по-дублински с беконом, сосисками, луком и картофелем.

========== Глава 2. ==========

Так дай мне воздух - я стану тебе крылом.

Я дам тебе бурю и, может быть, даже грозу.

Твое время течет за мной, как расплавленное стекло,

Мои сны о тебе далеко остались внизу.

Мельница – Никогда

Том завтракал в одиночестве: мать рано ушла в ателье, как и говорила вчера, напоследок бросив красноречивый взгляд на дверь спальни, словно призывая его подумать о свадебном платье для Сибил и о том, во сколько оно ему встанет; сама Сибил, вероятно, повинуясь старой домашней привычке, ещё спала. Он подумал, что эту деталь стоит опустить, когда мать вечером спросит о том, как у них прошёл день, если он хочет избежать новых рассуждений миссис Бренсон об излишней праздности его невесты. Есть ему не хотелось, но он знал, что должен, ведь день ему предстоял долгий и наполненный новыми баталиями: сперва Том собирался пойти вместе с Сибил, если она того ещё хочет, в госпиталь, а затем должен был встретиться с отцом Джозефом из их приходской церкви.

Он был настолько поглощён своими мыслями, что не услышал, как девушка вышла, заметив её лишь когда она остановилась в проёме кухонной двери. Мгновенно Том подскочил со своего места, как и полагалось мужчине, уважающему женщину… свою женщину. Заметив это, Сибил только улыбнулась.

- Мистер Карсон здорово тебя вышколил, - голос её звучал так, словно накануне не случилось ничего неприятного. С облегчением Бренсон отметил, что она не выглядит так, словно собирается в дорогу, словно собирается покинуть его, хотя после вчерашнего ужасного вечера он был не уверен, что ему стоит надеяться на продолжение этой истории, - но вообще-то здесь ты у себя дома, а не в Даунтоне, и, думаю, это лишнее. Твоя мама посчитала бы именно так, я уверена.

- Ох, мама… - это была не самая удачная тема, и Тому хотелось надеяться, что она не всплывёт прямо с утра. Он почесал затылок. Взгляд его опустился на его тарелку с недоеденной яичницей. – Я сделаю тебе яичницу с беконом и кофе.

Сибил покачала головой и подошла к плите.

- Я не голодна, но кофе сделаю. Нам, - немного помолчав, добавила она.

Том смотрел на неё, как заворожённый, и ему не верилось, что это леди Сибил Кроули зажигает огонь на плите и гремит кофейником на маленькой кухне этого дома. Ему вдруг захотелось встать, обогнуть этот стол, разделяющий их, и прикоснуться к ней, но Бренсон не хотел смущать её. Даже чтобы убедиться в том, что она настоящая. Это ощущение пришло к нему, когда Сибил поставила перед ним фарфоровую чашку и взяла такую же себе, а в центре стола поставила благоухающий фарфоровый кофейник. Они сидели напротив друг друга и молча пили кофе, и ничего в мире не казалось Тому более естественным.

- Вкусно, - отпив глоток горячего напитка, сказал мужчина, и это было действительно так.

- Миссис Патмор научила меня варить кофе, когда я готовилась стать медсестрой, - улыбнулась Сибил. Немного помолчав, она сказала: - иногда мне кажется, что я скучаю по ней и другим слугам едва ли не больше, чем по родителям и сёстрам.

- По её стряпне… - мечтательно протянул Том и засмеялся.

Сибил рассмеялась тоже.

- Да, вероятно, ничто на земле не сравнится с её сливочным пудингом. Только, думаю, миссис Бренсон об этом тебе лучше не говорить.

Напоминание о его матери вывело Тома из благодушного состояния, вернуло мыслями к произошедшему вчера вечером. Он помрачнел, и это не ускользнуло от взгляда Сибил.

- Что такое?

- Сибил, то, что случилось вчера… Я не хотел с тобой ссориться, и я не знаю, что на меня нашло. Но меня пугает, что это случилось в первый же вечер после нашего приезда.

- Будет нелегко, - заметила девушка.

- Да, но неужели всё будет заканчиваться так? Если мы будем ссориться всякий раз… Окажется, что наши родители были правы, - глухо закончил он.

Девушка вопросительно подняла брови, но на губах её, к удивлению Тома, играла лёгкая улыбка.

- Ты не хочешь ссориться, лишь чтобы доказать неправоту наших родителей?

- Нет! Конечно, нет! Я просто… я боюсь.

Она отодвинула стул, встала, обошла стол и, наклонившись, легонько поцеловала Тома в щёку.

- Я тоже боюсь. Но мы ведь вместе, правда?

***

Том, отличавшийся хорошим здоровьем и не помнивший, чтобы его мать или брат болели чем-то серьёзнее простуды, до этих дней имел весьма смутные познания о больницах Дублина. С рекомендательным письмом доктора Кларксона, которое для Сибил было на вес золота, они обошли все больницы, о которых Бренсону рассказали его друзья. Больница святого Брендана для умалишённых отпугнула Сибил к её стыду, но и главный врач этой больницы, не видя в девушке слишком большого энтузиазма и узнав о её прежней работе, мягко, но настойчиво посоветовал ей поискать себе место в другом месте.

- Поймите, мисс, - это простое обращение, казалось, несколько порадовало Сибил, - здесь многие вещи не для взора молодой девушки… и не для её ушей. Возможно, когда вы станете немного старше, узнаете жизнь, наберётесь опыта… Словом, я желаю вам удачи.

Следующей в списке Тома была больница Ротонда, куда более приятная и, вероятно, приличествующая молодой девушке – там появились на свет и продолжали рождаться десятки и сотни дублинцев. Впрочем, сам Том, как и его брат, увидели этот мир в их старом доме в присутствии повитухи. Заведующий этой больницей, полный добродушный мужчина, и попечительский совет, как раз заседавший в этот день, приняли Сибил куда более радушно, чем они с Томом вообще могли ожидать. Однако он не увидел особой радости на лице своей невесты, как и воодушевления. Она вежливо попросила совет и заведующего подождать некоторое время, которое необходимо ей, чтобы принять окончательное решение, и попросила Тома прогуляться с нею. Они сидели на одной из каменных скамеек во внутреннем дворике больницы, и Сибил рассеянно наблюдала за прогуливающимися беременными женщинами. Она думала о том, что, возможно, однажды и её дитя появится на свет в одной из палат этой больницы, и тогда ей лучше не знать того, что может случиться с нею или с ребёнком. И Тому тоже, если он хочет спокойно пережить те бесконечные часы, которые предстоят им обоим. А ведь он будет интересоваться её работой, и слушать, и вникать в её рассказы, как делал это всегда.

- Что-то не так? – он тронул её за руку. – Ты не выглядишь довольной. Я думал, ты захочешь получить эту работу.

Девушка резко посмотрела на него, опасаясь увидеть на его лице разочарование. Но он, похоже, всего лишь волновался за неё.

- Пожалуйста, Том, не думай, будто я пошла на попятную и откажусь от своей затеи. Просто… Ведь не всегда всё проходит… гладко. Даже я, Том, знаю это! – воскликнула она, увидев, как к настороженности на лице мужчины примешалось любопытство. – Ведь моя мать… - девушка спохватилась и замолчала, подумав о том, что не стоило обсуждать состояние матери после потери ребёнка и их семейную трагедию, даже если Том больше не служил в Даунтоне. А, кроме того, едва ли был шанс, что он не узнал обо всём, пока был в кухне особняка в один из тех мрачных и горестных дней. – Едва ли я смогу сообщить какой-нибудь несчастной матери, что её ребёнок умер или, наоборот, видеть только что осиротевшего малыша, который даже не подозревает, какое горе его только что постигло!

Жар, с которым говорила Сибил, несколько удивил его, хоть Том и знал, что почти всё в своей жизни она принимает слишком близко к сердцу. Но проблемы деторождения и материнства всегда были для Бренсона чем-то слишком далёким, существующим как будто отдельно от него самого и его мира; он считал себя солдатом Ирландии, борцом за её свободу, а эти аспекты жизни казались на фоне того, чего он ждал и требовал от себя, вещами малозначимыми. Но теперь рядом с ним, касаясь его бедра своим, сидела Сибил, в которой он видел мать своих будущих детей, и внезапно при мысли об этом он ощутил непонятный трепет. И абстрактный ребёнок, которого ему когда-нибудь родит Сибил, вдруг стал для него невероятно дорогим, а сама мысль о его потере или о том, что он потеряет его мать – невыносимой. Рука Тома всё ещё лежала на руке Сибил, и мужчина машинально судорожно сжал её пальцы. Словно она ускользала от него, и только так он мог её удержать. Но девушка была где-то далеко в своих мыслях и едва ли заметила это.

- Кроме того, здесь естьи практические соображения. Я знаю, как накладывать повязки, зашивать раны, менять бельё, я даже на операциях присутствовала, но я понятия не имею, как обращаться с младенцами. Нет, похоже, и эта работа не для меня.

Том не стал спорить с нею, и они отправились по следующему адресу – это был женская больница Кумбе. Сибил, находящаяся на грани отчаяния, готова была пересмотреть свои взгляды на рожениц и младенцев, однако у них не было свободных вакансий медицинских сестёр, хотя они сочли навыки девушки превосходными – или же попросту решили так смягчить свой отказ. Из здания этой больницы она выходила едва не плача, и Том не знал, что сказать, понимая, что это, кроме всего прочего, сильный удар по самолюбию девушки.

- У нас остался ещё вариант, - наконец, заметил он после того, как они пообедали в одном из пабов.

- Последний, - тихо ответила Сибил. За обедом она почти не притронулась к еде, и Том начал волноваться, как бы она не лишилась сил, ведь, по существу, её сегодняшний рацион состоял только из утренней чашки кофе.

- И обязательно удачный.

В ответ Сибил только пожала плечами. Путь их теперь лежал на Эклс-стрит, в больницу Матери Милосердия. Бренсон надеялся, что этот последний вариант подойдёт им, потому что, он знал, Сибил воспримет неудачу как личное поражение, а его мать не замедлит упрочить это чувство девушки. Заведующий больницей, мистер Адам Бэксвелл, не понравится Тому с первого взгляда: это был высокий, не старый ещё мужчина, с грубоватыми чертами лица, неулыбчивый, а его взгляд показался Тому попросту злым. Он несколько минут внимательно читал рекомендательное письмо доктора Кларксона, затем поднял пронзительный взгляд на Сибил.

- Леди Кроули, - он был первым из врачей за сегодня, кто так обратился к ней, и девушка вздрогнула, - очень похвально, что вы выбрали для работы именно эту больницу, и мне это очень приятно, но… Вы уверены, что вы справитесь?

- Во время войны…

- Да, я понял. Ваши заслуги весьма ярко описаны в этом письме, - он небрежно взмахнул листком, - и я надеюсь, что это не просто дань уважения моего коллеги вашему отцу или титулу. Но, даже если всё написанное здесь правда…

Том больше не мог сносить оскорбления, которым этот мужчина подвергал его невесту.

- Послушайте, вы! Разве вы считаете, что доктор Кларксон, ваш коллега, недостоин доверия?! Разве вы…

- Том! - испуганно шепнула Сибил, хватая его за руку.

Врача, похоже, его выпад лишь рассмешил.

- Очень похвально, что вы заступаетесь за вашу… - он смерил их вопросительным взглядом.

- Невесту, - отчеканил Том.

- …невесту. И я склонен доверять своим коллегам. Но всё же… Впрочем, вы должны понимать, миледи, что даже если всё написанное здесь правда, работа, которую вы хотите получить, сильно отличается от той, которую вы знаете. Когда шла война, мы все знали, что она когда-нибудь кончится, а, значит, и ваша работа тоже. А пока она была почётна, почти героична, подвиги сестёр милосердия воспевались во всех газетах с завидной регулярностью. Тогда это было действительно необходимо. Сейчас нет войны, как нет и раненых, а это значит, что вам придётся иметь дело с самыми заурядными пневмониями, туберкулёзом, язвами желудка, лихорадками, травмами, ранами и другими неприятными, но абсолютно негероическими вещами. И это будет работа изо дня в день, рутина, и она окончится лишь тогда, когда люди перестанут болеть… значит, никогда. Вам придётся видеть столько грязных, обездоленных, голодных и умирающих людей, сколько вы не видели никогда, леди Кроули, ведь, - он снова заглянул в письмо Кларксона, - Даунтон был реабилитационным госпиталем для выздоравливающих офицеров. Когда я принимаю на работу медсестру, - мистер Бэксвелл строго посмотрел на девушку, - я ожидаю, что она не сбежит завтра же.

- О, я не сбегу, будьте уверены, - каким-то благоговейным шёпотом проговорила Сибил.

Взглянув ей в лицо, Бренсон с удивлением увидел, что глаза девушки горят воодушевлением. Мистер Бэксвелл, похоже, тоже это заметил, и это озадачило его.

- Что ж, если так… Здесь ещё написано, что вы исполнительны, искусны, ответственны… Я могу принять вас на испытательный срок, но это пока всё. И ума не приложу, зачем вам это нужно… леди Кроули…

- Мисс Кроули, пожалуйста. Зовите меня так, - голос Сибил был твёрд, как никогда.

***

Уже вечерело, когда Том добрался до церкви. Он окинул взглядом небольшую, сложенную из серого замшелого камня церквушку, которая присутствовала во всех его детских воспоминаниях. И всегда же в них, неотделимый от этого старинного здания, был отец Джозеф. Ему даже казалось, будто он совсем не менялся за эти годы, хотя, конечно, это было не так. В последний раз Том был здесь восемь лет назад, перед своим отъездом в Англию. И сейчас, возвращаясь, испытывал внутренний трепет, будто переступал порог отчего дома.

Внутри царил полумрак, разгоняемый лишь десятком свечей, горящих у алтаря. Звук его шагов гулко разносился под стрельчатыми сводами пустой церкви. И тотчас из боковой двери возле алтаря появился священник. Том не сразу узнал отца Джозефа: за минувшие годы он постарел, располнел и почти полностью полысел. Он близоруко щурился, рассматривая фигуру Бренсона, застывшую посреди церкви, а мужчина хорошо помнил его когда-то острый взгляд, проникающий словно в самую душу. Но походка отца Джозефа осталась такой же величаво-медлительной, какой её помнил Том. Но, когда он разглядел, кто перед ним, священник ускорил шаг и приветственно развёл руки.

- Неужто это и в самом деле Том Бренсон?! – воскликнул он, и эхо его могучего голоса разлилось под сводами церкви. – До меня дошли слухи о том, что ты вернулся, но я не верил им до конца! С возвращением, мой мальчик, с возвращением!

С этими словами он заключил Тома в крепкие объятия. Бренсон задался вопросом, какие ещё слухи дошли до отца Джозефа, но он ничего не успел спросить. Приобняв его одной рукой, священнослужитель увлёк его по направлению к алтарю.

- Это хорошо, что ты вернулся сейчас, Том, очень хорошо! – при этих словах сердце Тома сжалось от дурного предчувствия, но он промолчал. – Конечно, и в шестнадцатом каждый храбрец был на счету, но, увы, нас постигла неудача… - отец Джозеф несколько мгновений скорбно помолчал. – Но и ты тогда мог бы погибнуть, мой мальчик. Но сейчас! Сейчас всё будет по-иному, - его тон изменился на заговорщический, - сейчас мы победим. И я рад, что ты будешь с нами.

Как и любой другой католический священник, отец Джозеф был тесно связан с ИГА*, волонтёрами** и шинфейнерами***, к которым себя всегда – и в особенности во время своего служения в Даунтоне – причислял Том. Но только теперь, при этих словах старого священника Бренсон задумался об этой стороне своего возвращения в Ирландию впервые с той минуты, когда он сошёл с парохода. Его мать считала всякую революционную деятельность бесполезной и опасной, и никогда её не поддерживала в Томе, но, должно быть, таковы все матери. До сей минуты все его мысли были лишь о том, как сделать жизнь в Ирландии удобной и приятной до Сибил, и он совершенно не думал о том, чего станут ждать от него его старые друзья, товарищи по тайным встречам, все окружающие.

- Я не ожидал такого тёплого приёма, святой отец. По правде сказать, я пришёл сюда за другим.

Отец Джозеф ждал, пока Том продолжит, высоко подняв седые кустистые брови.

- Я хочу жениться. Моя невеста приехала в Ирландию со мной, и нам нужно разрешение на брак.

Он рассказал священнику всё о Сибил, о её семье, о том, как он ждал её много лет и как был счастлив – да и сейчас счастлив – из-за того, что она с ним. Но, как бы проникновенно он ни говорил, какие бы невероятные чувства не испытывал, переживая всё вновь, отец Джозеф, кажется, не чувствовал ничего, кроме возмущения.

- Аристократка! Англичанка! Протестантка! – в его устах это слово прозвучало не мягче оскорбительного «еретичка». Глаза его метали молнии. – В своём ли ты уме, мой мальчик?! – осуждающе пророкотал священник.

- Более чем когда-либо, святой отец, - сухо ответил Том. Никому, даже священнику, крестившему его во младенчестве, он не позволит оскорблять Сибил Кроули. – Если это важно, - а он знал, что это важно, - Сибил готова крестить наших будущих детей в католической вере.

- А в какой же ещё?! – прогремел изумлённый, оскорблённый такой снисходительностью английской девицы отец Джозеф.

- Так мы получим разрешение? Если нужно, я дойду и до епископа.

- Епископ! – фыркнул священник. – Разве епископ занимается такими мелочами? Ты говоришь, что твоя невеста разделяет твои взгляды на судьбу Ирландии? Что ж, это хорошо, это поможет ей, хотя, видит Бог, её путь к сердцам здешних людей будет долог и тернист.

- Сибил его преодолеет.

- Я знаю тебя, Том, - снисходительно проговорил отец Джозеф, похлопав Бренсона по плечу, - если уж ты вбил что-то себе в голову, ты не отступишься. Верно? Верно. Будет тебе разрешение. Но, - он поднял указательный палец, - дело это не слишком быстрое. Эх, Том-Том… И угораздило же тебя выбрать такую невесту в такое время!

____________________________________________

* ИГА (Ирландская гражданская армия) - изначально небольшая группа обученных добровольцев из профсоюза для защиты митингующих ирландских рабочих от полиции. Принимала активное участие в Пасхальном восстании 1916 года. В дальнейшем слилась с Ирландской республиканской армией.

** Волонтёрами - термин, используемый для наименования любого члена военизированных организаций ирландских республиканцев, среди которых преимущественно выделяются Ирландская республиканская армия (ИРА) и Ирландская национальная освободительная армия (ИНОА).

***Шинфейнеры – члены созданной в начале XX века ирландской политической организайии Шин Фейн ( ирл.Sinn Fein – мы сами), объединившей в своих рядах патриотические круги буржуазии и радикальной интеллигенции.

========== Глава 3. ==========

Там, где мы любим, наш дом. (с)

С первых дней работа давалась Сибил тяжело. Не то чтобы она была незнакома с обязанностями медсестры, но многое было для неё в новинку. Как и говорил заведующий госпиталем, эта больница многим отличалась от военного госпиталя – да, в сущности, почти всем. Вместо офицерской формы здесь слишком часто Сибил встречались лохмотья, вместо красивых, холёных, тонких мужских лиц – измождённые, бледные, осунувшиеся женские и мужские лица, маленькие востроносые личики детей, испещрённые морщинами, усталые лица стариков. Даже отбросивший тихую медлительность, превратившийся в суетливый госпиталь, Даунтон сумел сохранить своё почти осязаемое благородство, как старый вояка сохраняет свою выправку, даже сняв мундир и покинув поле боя; в больнице Матери Милосердия не было и намёка ни на изящество, ни на благородство. Лишь боль, страдания и смерть – всё, как и обещал мистер Бэксвелл.

Но Сибил угнетало не это – ко всему этому она была готова, решив стать медсестрой. Отношение к ней врачей и медсестёр больницы – вот, что действительно расстраивало. Выросшая в тепличных условиях Даунтона, она крайне редко соприкасалась с миром простого люда – да и то на кухне особняка, под бдительным присмотром миссис Патмор и Карсона, следящего за тем, как бы никто из слуг нечаянным словом или взглядом не обидел «миледи». Пожалуй, первым из их сословия, кто взглянул на Сибил не как на господскую дочь, а как на живого человека, был Том. И она отплатила ему тем же, разглядев и полюбив под форменным кителем зелёного сукна открытое сердце, острый ум и широкую душу. Но Том всё же был исключением из правила. Теперь Сибил часто думала, что во время войны ей следовало бы пойти работать не в офицерский, а в солдатский госпиталь, со всей его руганью, простонародным выговором и едким запахом дешёвого табака. Тогда бы она лучше понимала этих людей и научилась бы вести себя так, чтобы они видели в ней просто человека, а не графскую дочь. Конечно, её новые коллеги не звали её «миледи» или «леди Сибил» – и уже за это она была им благодарна, но, в то же время, Сибил хорошо понимала, что мистер Бэксвелл не скрыл от своих подчинённых ни её происхождения, ни вероисповедания, ни, вероятно, даже того, что она оказалась в Ирландии с Томом против воли своих родителей. Англичанка среди ирландцев, протестантка среди католиков, аристократка среди простолюдинов, она была среди них чужой.

Мать Тома не принимала её. Эти люди не принимали её. Ирландия не принимала её.

Только больным, казалось, не было никакого дела до того, англичанка или ирландка меняла им повязки, перестилала простыни, обмывала их исхудалые тела. Они все были одинаково равнодушны как к Сибил, так и к другим девушкам. Лишь немногие улыбкой благодарили её за заботу, остальные же на протяжении всего лечения сохраняли угрюмое выражение лица, при выписке сменявшееся другой озабоченностью. Сырая осенняя погода не была милосердна к дублинским беднякам и рабочим: Сибил не была уверена, что где-то в мире ещё было место, где находилось бы такое количество кашляющих людей. Воспаления горла, бронхиты, пневмонии, туберкулёз, пожирающий молодых и старых. Это было тяжелее, чем предупреждал её доктор Бэксвелл, тяжелее, чем он вообще могла себе представить, и, думалось Сибил, если бы не вспышка инфлюэнцы в Даунтоне незадолго до её отъезда, ей было бы ещё тяжелее. Но Сибил терпела, сцепив зубы, когда тяжёлая работа и угрюмое молчание или краткие односложные ответы и замечания медсестёр и врачей становились невыносимыми; терпела, сдерживая слёзы, когда чьё-нибудь остывающее тело без особой почтительности заворачивали в простынь, или когда чьи-то холодеющие пальцы в бездумной агонии отчаянно цеплялись за её руки, как за последнюю надежду. Она терпела, потому что должна была доказать себе, Тому, Молли Бренсон, доктору Адаму Бэксвеллу, своим родителям и всем этим ирландцам, что Сибил Кроули кое-чего стоит не только потому, что родилась дочерью графа Грэнтема.

***

Том обеспокоенно смотрел на девушку: Сибил сидела, прикрыв глаза, сжимая в руках нетронутую чашку остывающего чая, и на лице её лежали серые тени усталости. С того дня, как Сибил стала работать в госпитале, он всё чаще видел её такой, и это пугало Бренсона. Она была теперь так не похожа на ту девушку, которую он встретил и полюбил в Даунтоне, на ту пылкую, упрямую, настойчивую, но чуть наивную графскую дочь, которая отдала ему своё сердце и ради него с той страстностью, с которой она делала всё, отвергла тепло, уют и богатство родного дома. Словно всегда горевший в девушке огонь затухал, оставляя ему лишь холодную оболочку. А ещё больше сковывало его ужасное чувство, будто он виновен в том, что происходило с Сибил, и теперь всё чаще Том вспоминал слова отца девушки, которые тогда так сильно оскорбили его: будто бы Бренсон не сможет дать ей достойную жизнь, будто рядом с ним она погибнет, и только Том будет виноват. Конечно, он был виноват, ведь это он уговорил Сибил бежать с ним. Но были бы они счастливее, если бы этого не произошло? Едва ли. Впрочем, теперь Тома всё чаще посещала мысль посадить её на пароход до Англии, пусть силой, пусть его собственное сердце разорвётся от боли, если так он сможет вернуть ей ту жизнь, которой она заслуживает, и прежнюю улыбку на её уста.

- Сибил, дорогая… - с несвойственной ему робостью Том дотронулся до руки девушки, надеясь этим прикосновением пробудить её от ступора, в котором она пребывала. В эти мгновения Том сам ненавидел себя за собственное бессилие; хуже он чувствовал себя только тогда, когда не сумел уберечь Сибил от увечья на том проклятом собрании.

Отзываясь на его прикосновение и голос, девушка распахнула глаза. Рассеянный взгляд светлых глаз метнулся с одного угла комнаты в другой, а затем сфокусировался на мужчине. Том подумал, что, должно быть, она успела задремать на эти несколько минут, пока он боролся с мучившей его совестью.

- Не представляю, что будет со мной, когда в моём графике появятся ночные дежурства. Ой! – воскликнула она, окончательно просыпаясь, едва не перевернув на себя чашку с чаем. – Твоя мама была очень добра, приготовив ужин, - девушка поставила чашку на стол и стряхнула с юбки несколько капель, - но, наверное, я должна заняться этим в следующий раз… - Том уловил в голосе Сибил больше смирения, чем настоящего желания, и помрачнел окончательно.

Какое-то время девушка молчала, и Бренсон молчал тоже: слова, которые он должен был сказать, никак не желали идти у него с языка. Но разве могло быть иначе, если они означали для него смертный приговор?

- Том, почему ирландцы так ненавидят англичан?

Бренсон быстро вскинул взгляд на девушку. Конечно, он мог бы пуститься в долгие рассуждения, но Сибил была умной девушкой и интересовалась политикой и вряд ли нуждалась сейчас в пространной исторической справке. Но её вопрос навёл Тома на мысль о том, что атмосфера в Дублине накалялась, тучи сгущались, и никто теперь не мог сказать точно, когда разразится гроза. Это могло окончиться чем угодно, и Том просто не мог позволять Сибил так рисковать.

- Думаю, они по-настоящему не ненавидят тебя. Просто… не доверяют. Знаешь ли, не каждый день дочь английского графа нанимается ухаживать за больными. Ирландцы не привыкли доверять англичанам, это правда, так что, думаю, они видят в этом некий… подвох.

Пока он говорил, Сибил с интересом наблюдала за ним. Её лицо будто оттаяло, на нём снова появилась лёгкая улыбка, которую Том так любил. Но эта улыбка не обманула Бренсона: Сибил устала. Уже устала, а ведь она пробыла в Дублине ещё так мало времени, и не связала себя с ним неразрывными узами, которые обрекут её на подобную жизнь до конца её дней. Ещё недавно Том опасался, что девушка, вкусив такой непривычной для неё жизни, сама захочет сбежать. Но у Сибил Кроули самообладания и упрямства было явно куда больше, чем у него; Том не мог больше смотреть, как он сам губит её.

- Ты тоже видишь во мне подвох? – в её вопросе можно было при желании разглядеть даже некое кокетство, но Том только окончательно разозлился.

Он поднялся из-за стола и принялся вышагивать по комнате, избегая смотреть на девушку. И всё же краем глаза Том заметил, что такая перемена в его настроении не ускользнула от Сибил: она вся подобралась и насторожилась, выпрямилась, словно хлыст проглотила, и чуть подалась к нему.

- Тебе не нужно готовить ужин, Сибил. И работать в госпитале тебе тоже не нужно больше.

- Как это понимать, Том? – её голос зазвенел от напряжения.

- Я… я просто… - он набрал побольше воздуха в грудь и выпалил единым дыханием: - я думаю, что всё это было ошибкой.

За его словами последовала пауза.

- Что именно, Том?! – голос Сибил показался ему чужим, незнакомым – так сильно изменила его стальная твёрдость, которой никогда прежде не было.

Он круто развернулся, взглянув на девушку: больше он не мог и не хотел прятать взгляд, словно лжец и предатель. А ведь он был искренен с ней. Во всём.

- Я думаю… боюсь, что твой отец и моя мать были правы: наша затея была ошибкой. Ничего не выйдет – я должен был понять это с первых дней в Дублине. С каждым днём становится только хуже… - он покачал головой, мысленно кляня себя за свою косноязычность.

Сибил сглотнула, глаза её стали наполняться слезами.

- Вот и всё? Всё, что ты мне скажешь? – она опустила затрепетавшие ресницы, одинокая слезинка скатилась по её щеке. Эта слезинка стала каплей раскалённой стали, упавшей на сердце Тома. – Так просто? Я думала… я была так глупа, что думала, что раз уж ты так долго ждал моего решения, я кое-что значу для тебя… Я была слишком глупа, - сипло сказала девушка, резким движением утерев слезинку.

Бренсон метнулся к ней, но остановился, не решаясь прикоснуться к девушке. Она всё неверно поняла, и Том знал, что эти ошибочные выводы разрывают её сердце сейчас.

- Ты думаешь, что я не люблю тебя?! – тихо, сбивчиво проговорил он. Девушка распахнула глаза, и их взгляды встретились. – Ты в самом деле так думаешь? Тогда ты действительно либо глупа, либо слепа, либо жестока… Счастливее меня нет человека в этом мире, потому что ты рядом, но и несчастнее тоже, ведь я вижу, что тебе тяжело. Я понимаю, что потеряю тебя, быть может, очень скоро, потому что такая жизнь не для тебя. Ты устанешь и возненавидишь меня за то, что я обрёк тебя на эту жизнь, - это были слова его матери, но сейчас он соглашался с ними, как никогда прежде. – Возможно, ты уже меня ненавидишь. Без меня, с твоими родными, тебе будет лучше, куда лучше, милая…

- Ты дурак, Том Бренсон, какой же дурак! – быстро прошептала она, но Сибил больше не плакала, а, напротив, улыбалась. Том был окончательно сбит с толку. – Разве ты так плохо знаешь меня, что думаешь, что я испугаюсь трудностей? Да, мне тяжело, это правда, но… Возненавижу тебя?! Разве ты заставил меня работать в госпитале? Я сама этого хочу и я смогу справиться с трудностями. Конечно, мне будет легче, если и ты поддержишь меня, а не оттолкнёшь. Вернуться в холёное спокойствие Даунтона? Ты думаешь, там я стану счастливее, в самом деле? Я люблю его, люблю свою семью… но и тебя я люблю, Том. И, если Даунтон моё прошлое, то ты – будущее. Не отталкивай меня, пожалуйста.

Оттолкнуть её? И прежде это стоило бы Тому всех его сил, а после таких слов он был и вовсе неспособен на это даже под страхом смерти. Он протянул девушке руку, и Сибил тут же переплела свои пальцы с его. Но, казалось, этого девушке было мало: она шагнула к Бренсону, сокращая между ними расстояние до минимума, и обхватила Тома за шею, прижалась к нему и спрятала лицо у него на груди. Рука мужчины дрожала, когда он обвил ею талию Сибил. Ещё минуту назад он был уверен, что это их последние минуты наедине, последнее, что останется в их общей жизни, он был готов отказаться от Сибил ради её же блага, но она не приняла этой жертвы – и теперь не было на этом свете никого счастливее Тома Бренсона.

***

Сибил двигалась как во сне, разнося больным порошки и пилюли. Мыслями она была сейчас слишком далеко от больницы. Перед её взором всё ещё стояло искажённое мукой, но пугающе решительное лицо Тома в тот миг, когда он сообщил ей о том, что намерен отправить её домой в Даунтон. Сперва она была обижена и рассержена тем, что он счёл её такой слабой и переменчивой, способной из-за малейших трудностей отказаться от своего обещания. Ей понадобилось несколько минут, чтобы понять, как он, на самом деле, напуган тем, что происходит с нею, и что его мысли и слова вовсе не его, а всех тех людей, кто смотрел на неё с сомнением и почему-то жалостью, полагая, что её поступок, самое важное решение в её жизни – только баловство, ничего не значащая прихоть избалованной аристократочки. Такими были мать Тома, и доктор Бэксвелл, и все доктора, с которыми они столкнулись, когда Сибил искала работу, и даже лорд и леди Грэнтем. Но, когда они уезжали из Даунтона, он был уверен, что ей хватит сил примерить на себя роль медсестры и жены простого ирландского журналиста; вчера же он готов был признать правоту всех тех людей, мнение которых казалось ему просто смешным месяц назад. Никто не мог ни в чём упрекнуть Тома: в письмах домой, которые исправно писала каждую неделю, Сибил ни разу не пожаловалась на тяжёлую работу, а миссис Бренсон, похоже, было достаточно просто знать, что англичанка ещё не сбежала из их дома. Даже самому Тому она почти ничего не рассказывала о своей работе, лишь в общих чертах, но, похоже, ему было достаточно просто её вида, чтобы сделать определённые выводы. И Сибил было жаль, что она не смогла разубедить его раньше.

Девушка передала градусник одному из больных и тут же склонилась над подростком на ближайшей к ней постели. Томми МакНейл был иссиня-бледным, из груди его вырывались неестественные хриплые звуки: пневмония уничтожала его лёгкие. Сибил с горечью подумала, что следует сказать миссис МакНейл, чтобы почаще навещала сына, ведь совсем скоро, вероятнее всего, она его потеряет. Но она не могла долго задерживаться у постели одного пациента, ведь Элен заболела, так что на саму Сибил легло едва ли не вдвое больше обязанностей. Шум и чей-то плач, донесшийся со стороны дверей, не заставил девушку вынырнуть из её мыслей о вчерашнем недоразумении с Томом – подобная горестная суета была в госпитале той рутиной, о которой предупреждал её доктор Бэксвелл.

- Сестра Кроули! – рявкнул доктор, ничуть не стесняясь десятка пациентов, обитающих в этой комнате. – Вы там уснули что ли?! Живо сюда, вы мне нужны!

Его громовый голос заставил девушку встрепенуться и поспешить на зов. Металлический поднос с лекарствами она оставила на первой попавшейся тумбочке. Доктор Кларксон в Даунтоне никогда не посмел бы говорить в подобном тоне и с последней служанкой, но она не обижалась на доктора Бэксвелла, зная, что, обычно учтивый, он разговаривает столь грубо, лишь когда озабочен одним-единственным – борьбой за чью-то жизнь. Как ни мало она общалась с другими медсёстрами, всё же за эти дни работы в госпитале Сибил узнала, что доктор происходил из уважаемой дублинской семьи, был отличным студентом, подавал большие надежды и до войны пользовал богачей, едва ли не самого вице-короля*; но, побывав на фронте и чудом вернувшись оттуда, он, как и многие, ожесточился и, наплевав на все свои связи и прежние устремления, стал лечить бедноту в больнице Матери Милосердия. Поговаривали, что подобную манеру общения с подчинёнными он тоже принёс с фронта, но всё это не мешало ему быть лучшим врачом, какого только Сибил могла себе представить.

Дурнота комом подкатила к горлу Сибил, когда она подбежала к самодельным носилкам, над которыми склонился доктор. Человек, лежащий над них в пропылённой одежде, был белее мела; над ним плакала такая же бледная молодая женщина, которую никто не мог отстранить от носилок, как ни пытались. А вместо обеих ног у несчастного было попросту кровавое месиво.

- Ну же, сестра, чего вы стоите?! – снова гаркнул мистер Бэксвелл, засучивая уже и без того испачканные рукава и одновременно проверяя пульс на шее мужчины. – Морфин ему, да поживее! Не стойте, как истукан, не то, Богом клянусь, это будет ваш последний день в этих стенах! Готовьте операционную! – крикнул он в сторону. – И мне халат!

Сибил пришлось справиться с дурнотой и негодованием, которое вызвали в ней слова доктора. Это было уж слишком. Не было сейчас времени для обид – центром их небольшого мира до времени должен был стать этот несчастный. Метнувшись к шкафчику с лекарствами, девушка достала заветный пузырёк и откупорила его, обдирая пальцы о жёсткую неподатливую крышку. Набирая лекарство в шприц, она молилась, чтобы оно принесло облегчение страдальцу, и одновременно краем уха слушала историю несчастья, которую кто-то из доставивших мужчину пересказывал одной из медсёстёр: его звали Питер Найтли, и он работал каменщиком на постройке одного из домов в северной части города; леса, на которые свалили груду камней для постройки, не выдержали и рухнули прямиком на обедающих рабочих; большинство отделалось синяками, одному сломало руку, ну а Питеру растрощило обе ноги. Машинально Сибил обратила внимание на руки каменщика: тонкие умелые пальцы с грязными обломанными ногтями. В эгоистичном порыве девушка возблагодарила Бога за то, что Том избрал стезю журналиста, а не строителя или матроса. Женщина, убивающаяся над Питером, была его молодой женой, и Сибил смотрела на неё с удвоенным сочувствием, как на родственную душу.

- Сестра Кроули! Сестра Андсон! Вы мне нужны! – доктор появился на пороге операционной, сияющий белизной халата, словно привидение.

Девушки пошли за ним, две другие медсестры с трудом оттащили от носилок зарыдавшую ещё больше женщину. Носилки внесли в операционную и с крайней осторожностью переложили несчастного каменщика на операционный стол. Сибил лишь наблюдала, как он до крови закусил губу и тихонько застонал. Стараясь не глядеть на своего товарища, словно он уже был мертвецом, строители вышли из комнаты, и двери за ним закрылись.

- Господи, помоги нам, - пробормотал доктор, покосившись на старенькое распятие на подоконнике. – Сестра Андсон, эфир! – скомандовал Бэксвелл. – Сестра Кроули, скальпель.

Операция началась. Сибил стояла прямиком за правым плечом доктора, то подавая ему нужные инструменты, то вытирая пот со лба, то подставляя железный лоток, в который мужчина время от времени небрежно сбрасывал острые осколки костей. Крошечные окровавленные кусочки с отвратительным стуком встречались с металлом, каждый раз заставляя девушку вздрагивать. Эта ужасающая операция не шла в сравнение ни с чем, что ей пришлось видеть прежде в госпитале Даунтона. И, вместе с тем, её завораживали уверенные, отточенные движения доктора. По груди мужчины, обтянутой белой тканью, расползлось алое пятно чужой крови, струйки её обагрили белоснежный доселе передник Сибил. Но она теперь ничего не замечала, кроме строгих команд Бэксвелла, блеска нужных инструментов на маленьком столике, тихого бормотания сестры Кэйт, отсчитывающей капли эфира.

Когда всё, наконец, кончилось, ноги каменщика Питера зажали между стальными пластинами и тщательно и туго перебинтовали, вкололи ему ещё морфина и распахнули пошире окна операционной, чтобы окончательно избавиться от паров эфира, Сибил выбралась во дворик госпиталя. Ей так не терпелось надышаться сырым воздухом, что она даже не сменила пропахшего потом и кровью передника.

- Если всё пойдёт, как надо, этот малый всю оставшуюся жизнь будет хромать, если же нет – через несколько дней его ноги придётся отнять. Но мы сегодня потрудились на славу. И вы тоже, мисс Сибил.

Девушка вздрогнула, только после этих слов заприметив прислонившегося к каменной стене доктора. Он несколько раз чиркнул спичкой и наконец раскурил сигарету. С наслаждением затянувшись, он протянул пачку Сибил, но та отрицательно покачала головой.

- Я так и думал. Хотя вы как будто суфражистка**, а они, говорят, любят побаловаться сигаретами.

Она улыбнулась. Сибил не думала, что он интересуется её политическими взглядами.

- Никогда не относила себя к ним. И никогда не курила. Но спасибо.

- Да, мне, правда, трудно представить себе вас с сигаретой, - заметил мужчина, - как и в операционной, признаться. Я думал, вы убежите, испугавшись. А вы не испугались. Но что бы сказали ваши родные, если бы увидели вас сегодня?

Некоторое время девушка молчала. Его слова явственно вызвали в её памяти образы родителей и сестёр, обрывки их разговоров зазвучали в её ушах. Сибил тряхнула головой, прогоняя видение.

- Ну, мама пришла бы в ужас, Мери и Эдит, думаю, не захотели бы даже слушать о том, что я проделала сегодня. Папа был бы до крайности возмущён, а бабушка заявила бы, что настали совсем уж чёрные времена. Да, я точно знаю, всё было бы именно так.

Слушая, как редкие капли влаги ударяются о листья ползущего по стенам плюща, Сибил чувствовала на себе заинтересованный взгляд доктора.

- Но вы здесь, несмотря на всё это, - подытожил он.

- Именно поэтому я здесь.

_____________________________________

* Вице-король – правитель колонии, наделяется неограниченными полномочиями и является прямым наместником наследственного монарха метрополии.

** Суфражистки - участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав. Также суфражистки выступали против дискриминации женщин в целом в политической и экономической жизни.

========== Глава 4. ==========

Ревность слепа, милый друг, она не видит очевидного и выдумывает несуществующее.

Александра Маринина «Игра на чужом поле»

Это дежурство выдалось невероятно тяжёлым: три операции, одна за одной, умирающий от истощения ребёнок и его убитая горем мать и, наконец, совершенно неожиданно свалившиеся на них роды. Сибил удалось прикорнуть всего на час, и от этого лишь больше хотелось спать. А впереди её ждала дневная смена – Линда упросила Сибил поработать вместо неё, пока так навещала заболевшую мать в деревне близ Дублина. Девушку буквально шатало от усталости, но она терпела, сцепив зубы и твёрдо решив не проронить ни слова жалобы, которое бы тут же воспринялось, как её слабость; молодой доктор Маккини сжалился над ней и отпустил её домой, сказав, что лучше он будет работать без медсестры, нежели с сестрой, которая буквально засыпает на ходу. В другой день Сибил бы заспорила, восприняв это как оскорбление и наказание, но сейчас у неё только и хватило сил на то, чтобы улыбнуться и поблагодарить его.

В трамвае, несмотря на адский шум, вызванный громогласными пассажирами и дребезжанием металлических колёс о рельсы, она заснула и проехала свою остановку, так что пришлось возвращаться до дома три квартала. Несколько раз на неровных дорогах дублинской окраины Сибил споткнулась и едва не упала. Со вздохом она рассматривала обитые носки туфель: эти были её любимыми, и потом она захватила из дому не так уж много хороших вещей, так что больше она не могла пренебрежительно относиться к ним. Но, когда она вошла в дом, всякая сонливость мигом слетела с неё: в гостиной, мурлыча себе под нос какую-то весёленькую песенку, хозяйничала Кетлин – девушка сразу поняла, что это она.

Неслышно сняв туфли – она совсем уже забыла о сбитых носках – Сибил застыла на пороге гостиной. Впервые девушка видела вживую «помощницу» миссис Бренсон, хотя неизменно ела пищу, приготовленную ею, видела плоды её работы и слышала нескончаемые похвалы, расточаемые матерью Тома в её адрес. Так что она почти что уже знала Кетлин. О ней самой, невесте сына, Молли Бренсон никогда так не отзывалась. Том посмеивался над ворчанием матери, не придавал ему значения сам и Сибил не велел, но она не могла оставаться равнодушной. Она ведь старалась понравиться Молли, так старалась, и её пренебрежение глубоко уязвляло девушку.

Кетлин тоже заметила Сибил и застыла с метёлкой для пыли, как дикий зверёк, застигнутый врасплох охотником.

- О-о, эм… ле… мисс Кроули? – едва ли этой девушке хотя бы однажды в жизни случалось сталкиваться с кем-то из круга Сибил, но, конечно, она знала, что Том собрался жениться на графской дочери. Все знали. Но едва ли среди знакомых Бренсонов нашлось бы и пять человек, которые бы одобрили эту затею. Не одобряла этого и Кетлин, и Сибил хорошо видела это: девушка смотрела на неё с интересом, как на диковинку, но без особого уважения. И уж точно в ней было больше проклятой уверенности, чем когда-либо вообще было в Сибил с тех пор, как она поселилась в этом доме.

- Да, - сухо ответила она. – А вы?

- Кетлин Мёрдок. Я помогаю миссис…

- Я знаю.

Украдкой Сибил рассматривала девушку: светлые, с рыжеватым отливом волосы, лицо в мелкой россыпи милых веснушек, яркие голубые глаза. Её сложно было назвать красивой в понимании красоты идеальных линий и мягких цветов, к какой привыкла Сибил, созерцая старинные полотна в Даунтоне, но вся она искрилась той самой пресловутой ирландской миловидностью. Вдруг исполнившись мрачности, девушка подумала, что для Молли именно Кетлин была идеальной невестой для Тома: симпатичная, хорошая хозяйка, не слишком умная и образованная, прилежная католичка, не имеющая, вероятно, самостоятельного мнения и каких-либо политических взглядов. Она была полной противоположностью Сибил Кроули, и именно такую спутницу Молли Бренсон видела рядом со своим сыном. И она была преисполнена решимости этого добиться.

- Вы сегодня необычно рано, - казалось, это смутило Кетлин.

- Отпустили с работы, - пояснила Сибил.

Брови ирландки поползли вверх, и Кроули почувствовала, как в ней начало закипать раздражение. Должно быть, эта девушка не верила, что какая-нибудь графская дочь вообще знала, что такое работа. Но Сибил знала. Она могла бы много порассказать Кетлин о работе медсестры в госпитале и здесь, в дублинской больнице, чтобы та поняла, что быть медсестрой – много почётнее, чем горничной, но не собиралась говорить ровным счётом ничего. Впрочем, Кетлин, вероятнее всего, не поверила бы, как не верили ей все эти люди. Кроме Тома, разумеется. Он бесконечно уважал и её, и то, что она делала… но с каждой минутой, проведённой рядом с Кетлин, Сибил всё больше казалось, что к ней Том был только снисходителен, потому что любил её. Эта девушка, стоящая перед ней с метёлкой для пыли была Тому намного понятнее, чем она сама, и с ней ему было бы проще. Эта мысль точила сердце, но в какой-то момент самолюбие Сибил вознегодовало: она, наследница знатного рода, дочь графа, тушуется рядом с ирландкой, которая готовит и убирает для матери её жениха! Правда, Сибил тотчас же мысленно обругала себя за снобизм, ведь и Том принадлежал к тому социальному слою, который сейчас её так раздражал в лице Кетлин. Тоненький ехидный голосок в душе девушки поддакнул: вот именно, они принадлежали к одному кругу. Едва ли Том, находясь рядом с нею, не вспоминал ежеминутно, что она чужая всем, кого он знает и любит. Сибил понимала, что женская половина её оставшейся в Даунтоне семьи пришла бы в ужас: леди Сибил Кроули страдает от мук ревности рядом с девушкой самого низкого происхождения; граф Грэнтем, в свою очередь, попросил бы дочь выбросить все эти глупости из головы. Но то, что показалось бы и самой Сибил глупостью в Даунтоне, сейчас приобретало вполне угрожающие реальные очертания. И с каждой секундой ей становилось всё невыносимее находиться с этой девушкой под одной крышей.

- И, я думаю, - нарушила тягостное молчание Кроули и выдавила из себя самую благожелательную улыбку, на которую была способна в этот момент, - я могла бы порадовать вас тем же. Вы свободны на сегодня, - она кивнула на забытую метёлку в руках Кетлин, - ведь вы покончили с уборкой, я полагаю?

Она кивнула. Сибил в ответ многозначительно подняла брови.

- Но миссис Бренсон попросила меня ещё приготовить обед, - кажется, Кетлин никуда не собиралась.

Сибил вздохнула. Карсона хватил бы удар, если бы кто-то из слуг ответил ему в подобном тоне; но Карсон явно умел управляться со слугами лучше, чем третья дочь графа Грэнтема.

- Я приготовлю. Она просила вас сделать что-то конкретное?

Похоже, упорство Сибил заставило Кетлин сдаться, так что она лишь нахмурилась и пробормотала:

- Рагу, мисс Кроули.

- Что ж, вот и отлично. Я сама скажу обо всём миссис Бренсон, - она представила лицо этой весьма авторитарной женщины при этих словах и поняла, что это объяснение станет серьёзным испытанием для её и без того весьма сложных отношений с матерью Тома. Но она была твёрдо намерена сделать это. Может быть, после этого миссис Бренсон поймёт, что Сибил в этом доме не просто гостья, которая уберётся восвояси со дня на день.

Присев на краешек дивана, Сибил напряжённо дожидалась, пока Кетлин уйдёт. Но девушка, как назло, возилась в комнате миссис Бренсон, что-то мурлыча себе под нос. Наконец, она вышла из комнаты в другом платье, без передника и с небольшим довольно потрёпанным саквояжем, в котором, видимо, содержался нехитрый скарб горничной. Кроули снова натянуто улыбнулась ей и получила в ответ такую же неестественную улыбку.

- До свидания.

- До свидания, - тихо ответила Сибил, надеясь, что состоится оно крайне нескоро.

Когда за Кетлин захлопнулась дверь, девушка вздохнула свободнее. Как будто эта хорошенькая ирландка забрала с собой все её тревоги. Расслабившись, Сибил почувствовала, как усталость с новой силой навалилась на неё – короткая стычка с Кетлин заставила её мобилизовать последние силы. Но теперь воспоминание о том, что ей предстоит готовить ужин, придавило её, как тяжёлая каменная плита, и едва не заставила пожалеть о том, что она так настойчиво спровадила мисс Мёрдок. По счастью, рагу было одним из тех немногих блюд, которым миссис Патмор успела научить Сибил в суматохе «испанки» и смерти несчастной Лавинии. Похоже было, что добрая кухарка в Даунтоне была уверена в том, что ирландцы питаются одним только рагу, и это знание необходимо Сибил точно так же, как знание «Отче наш». И девушка собиралась этим воспользоваться. Превозмогая усталость и отчаянное сопротивление мышц и разума, Сибил пошла на кухню. Смешно сказать, приготовление ужина для трёх человек казалось ей подвигом не меньшим, чем побег с Томом. Но если такая мелочь, как рагу, сможет убедить его мать в её любви к Тому, она готова его совершить.

***

Горький запах гари ударил в нос, как только они с мамой переступили порог. Том насторожился, но ни клубов дыма, ни опасного гудения и жара пламени не было заметно. Зато он увидел пальто Сибил на вешалке и понял, что его невеста дома. Его мать, безошибочно угадав источник неприятного запаха, поспешила на кухню, на ходу сбрасывая шляпку и расстёгивая пальто, мужчина же отправился на поиски Сибил.

Он увидел её тотчас, шагнув в двери гостиной: девушка сидела на диване, уронив голову на мерно вздымающуюся грудь, глаза её были закрыты, ресницы отбрасывали полукруглые тени на чуть тронутые румянцем щёки. Было ясно, что сон застиг её врасплох. Губы Тома тронула улыбка. Он подошёл к ней, присел на корточки у дивана и легонько прикоснулся к её руке. На белой нежной коже он заметил тоненькие зажившие порезы – должно быть, Сибил поранилась об острые неровные края ампулы или флакона – и несколько свежих, лишь чуть подёрнутых тонкой плёночкой; на пальцах красовалось несколько маленьких волдырей, которых прежде не было. Бренсон нахмурился, разглядывая эти отметины. Что бы сказал лорд Грэнтем, увидев руки младшей дочери? Что-то ему подсказывало, что ни одного лестного слова Том бы не услышал. А ему хотелось, чтобы граф зауважал его, если не как зятя, то хотя бы как человека, который умеет держать своё слово. Он ведь пообещал отцу Сибилзаботиться о ней, так как он мог допустить, чтобы на руках у неё появились волдыри и порезы? Меж тем она почувствовала его отяжелевшее прикосновение и открыла глаза, ещё затуманенные дрёмой. Увидев Тома у своих ног, девушка улыбнулась.

- О, Том… А я присела… всего на минуту, - она зевнула, прикрыв рот свободной рукой, не отнимая другую у Тома. Но тут, по-видимому, её обоняния достиг тянущийся из кухни запах, и девушка вскочила, как ужаленная. – О Боже!

Она опрометью бросилась на кухню и застыла в дверях, увидев миссис Бренсон склонившейся над почерневшей кастрюлей на погасшей плите. В руках женщина держала ложку, которой, похоже, пыталась отодрать ото дна пригоревшие остатки рагу. Заслышав за спиной шаги Сибил и Тома, спешащего за невестой, она повернулась. Глаза Сибил защипало от подступающих слёз, когда она поняла, что её попытка самой угодить Тому и его матери, не прибегая к помощи Кетлин, с треском провалилась. А в глазах Молли Бренсон она прочла окончательный, не оставляющий надежды на помилование приговор. Мать Тома молчала, выразительно подняв брови, но явно ждала объяснений.

- Я… - Сибил замялась. – Я отпустила Кетлин…

- Это я поняла, - словно для пущего эффекта она снова ковырнула содержимое кастрюли. – Скажите, Сибил, что это… должно было быть?

Девушка набрала побольше воздуха в грудь, но всё равно выдавила едва слышно:

- Рагу.

Она чувствовала, как румянец стыда, обиды и злости на саму себя расползается по лицу и шее, но заставляла себя смотреть Молли в глаза.

- Понятно. Очень жаль, что вы не доверили его приготовление Кетлин. Скажите, - немного помолчав, продолжила она, - вы когда-нибудь подходили к плите?

Сибил натужно сглотнула. Том подошёл на шаг к невесте, встав к ней почти вплотную.

- Мама… - предостерегающе начал он.

- Подожди-ка, Том. Мне интересно.

- Я… нет… да… в Даунтоне я пробовала несколько раз… Миссис Патмор меня учила…

- Ваша няня, я полагаю?

- Кухарка, - предвосхитив ответ Сибил, сказал мужчина. – Но я не думаю, что это имеет какое-то значение, - он видел, что девушка готова вот-вот разрыдаться, и хотел избавить её от этого унижения. Его мать умела довести любого человека до срыва лишь одним этим своим безупречно непроницаемым выражением лица. Положительно, его мать имела куда больше общего с вдовствующей графиней Вайолет, чем того хотелось бы им обеим. – Я уверен, это лишь досадное недоразумение, - твёрдо заявил он, словно подводя черту под этим неприятным происшествием.

- Да уж, - в тоне его матери угадывалось явное несогласие с желанием сына покончить с неприятным разговором.

- Прошу меня извинить, - быстро бросив на Тома благодарный взгляд, а на Молли – опасливый, пробормотала Сибил, - я неважно себя чувствую. Я прилягу, - извиняющимся тоном проговорила она, и вышла из кухни.

Они стояли в молчании, пока не хлопнула дверь спальни.

- Настоящая леди, - фыркнула Молли, - от малейших неурядиц они начинают рассыпаться и отправляются на боковую.

- Мама! – негодующе воскликнул Том. – Ты не можешь упрекнуть Сибил в лени: она работает дни и ночи напролёт, чтобы доказать тебе и своим родителям, что знает, что выбрала.

Но его мать только пожала плечами.

- А знает ли? Об этом, - она постучала ложкой по почерневшему металлу, - я и говорила, когда сказала, что она тебе не пара. Она может быть прекрасной, доброй и учтивой девушкой, и заниматься благородной работой медсестры, но она не умеет приготовить ужин. Станешь ли ты питаться манной небесной, да простит меня Бог, а, Том?! Подойди, взгляни!

Он послушно подошёл к плите и заглянул в кастрюлю. На дне Том увидел неприглядную чёрную массу и кое-какие обугленные кусочки мяса и овощей.

- Она только учится, - ему было плевать на то, умела ли Сибил готовить, он вообще ничего не собирался требовать от неё, но вот его матери явно было не всё равно.

- Но научится ли? Я не хочу, чтобы мой сын, женившись, жил впроголодь! Сможешь ли ты заработать достаточно денег, чтобы каждый день обедать в пабах? Или ты будешь приходить ко мне за ужином? А когда у вас родятся дети?! Нет, Том, это никуда, - она проговорила это раздельно, - не годится.

Том молчал. Спорить с мамой было бесполезно, он это знал, особенно когда в её словах была некая частица здравого смысла. Да, с нею бы согласился любой мужчина, ищущий комфорта, а в жёны – рачительную хозяйку, умелую кухарку, старательную работницу. В Сибил Бренсон не искал ничего из этого и не собирался найти; когда она осчастливила его согласием стать его женой, меньше всего он думал о том, что Сибил будет готовить им на ужин. С нею он и впрямь готов был жить впроголодь, только ни мать, ни кто-либо из её друзей и соседей не поняли бы его. Возможно, все эти люди когда-нибудь влюблялись, но влюблённость скоро рассеивалась, оставляя по себе лишь практическую сторону брака. Том любил свою невесту много лет и не собирался отказываться от неё из-за таких глупых мелочей, как сгоревшее рагу. По тому, как черты лица его становились твёрже с каждым мгновением, Молли поняла, что её доводами сына не проймёшь. Либо он сам поймёт, что она права, со временем, отведав не одно подгоревшее, несолёное или, напротив, пересоленное блюдо, либо даже такие огрехи Сибил на кухне не изгонят той любви, граничащей с преклонением, которую её сын, увы, испытывал к графской дочке. Девочка действительно старалась, и в этом её нельзя было упрекнуть, но способна ли она вообще была к ведению хозяйства и воспитанию детей или обилие слуг в доме навсегда лишило её этих естественных для женщины склонностей? У Молли Бренсон на этот счёт было своё мнение, но Том упорно отказывался слушать её. Решив предоставить времени рассудить их, она заглянула в кладовку.

- Что ты предпочтёшь: омлет или сандвичи? Твоя невеста уничтожила все наши запасы мяса и овощей, а сегодня мы уже не успеем ни к мяснику, ни к зеленщику.

- Мама! – Том поморщился.

- И всё-таки омлет или сандвичи? Учти, что нам нужно ещё чем-то завтракать.

- О, прошу тебя! – тревога за Сибил, уединившуюся в комнате, росла с каждым мгновением, и прозаические вопросы мамы казались Тому святотатством.

Он подошёл к двери спальни Сибил, прислушался. За дверью царила тишина. Всё больше беспокоясь, Том тихонько постучал.

- Да, - раздался голос девушки по ту сторону двери.

- Можно я войду?

- Ты не должен спрашивать, это твой дом.

Восприняв эти слова, сказанные, впрочем, безрадостным тоном, как приглашение, мужчина толкнул дверь. Она оказалась не заперта, и взору Бренсона предстала картина, от которой у него на миг замерло сердце: Сибил, сгорбившись, обняв себя руками, сидела на кровати, а у ног её лежал чемодан, запертый, по счастью. Она словно боялась его и не решалась прикоснуться, но во взгляде девушки застыла мрачная обречённость.

- Ты хочешь сандвичи или омлет? – неожиданно для самого себя спросил мужчина.

Для Сибил этот вопрос, похоже, оказался ещё большей неожиданностью. Она подняла на Тома изумлённый взгляд.

- Ты смеёшься надо мной? Я всерьёз раздумываю над тем, имею ли я право оставаться в твоём доме и дальше, а ты предлагаешь мне поужинать?

- Можно? – он взглядом указал на застеленную кровать.

Девушка кивнула. Они были вдвоём в спальне, и любому человеку это показалось бы вопиющим нарушением всех правил приличия, но они оба были так взволнованны, что никому и в голову не пришло, насколько компрометирующей была сложившаяся ситуация.

- Ты, в самом деле, хочешь этого? – Том кивнул на чемодан.

- Ты знаешь ответ, - тихо проговорила девушка.

- Так в чём же дело?

- Боюсь, твоя мама права. Они все были правы! – голос Сибил сорвался, и Тому показалось, что она заплакала, но девушка резко отвернулась от него, пряча лицо, и несколько секунд молчала. – Я буду тебе никудышней женой, и ты пожалеешь, что женился на мне. Если ещё не пожалел, что затеял всё это. Подумать только, я даже еду приготовить не в состоянии! – зло проговорила она. – Вот Кетлин…

- Так всё дело в Кетлин? – он не смог сдержать ухмылку.

Сибил, почувствовав, что он улыбнулся, повернулась к нему.

-… или любая другая девушка вроде неё… - добавила она, понимая, впрочем, что Том слишком хорошо понял причину всех её сегодняшних волнений. – Они созданы для всего этого. Для того, чтобы быть хорошей женой хорошему человеку. Разве, голодный, ты сможешь любить меня? Голод убивает любовь, Том. И грязный дом, и всё такое… - её привычное хорошо поставленное красноречие подвело её. И она не понимала, почему Том, слушая её, улыбается и только качает головой. – Ты что, ничего не понимаешь?

- Не желаю понимать, - заявил Том. Если всё дело в проклятом рагу, то он сам научится готовить его. – Есть вещи куда более важные, чем еда и «всё такое», Сибил. Для меня, по крайней мере. Кто-то, быть может, ищет себе в жёны повариху или горничную, но не я. Я не желаю видеть рядом с собой ни Кетлин, никакую из этих хозяйственных девчонок, о которых ты говоришь. Я люблю тебя, я хочу жениться на тебе, и не изменю своего мнения, даже если ты никогда не узнаешь, где у сковороды ручка. В конце концов, разве не я сам виноват в том, что ты вынуждена сама готовить ужин, хотя не привыкла к этому?

- Ты не виноват, - твёрдо сказала она, - это был мой выбор и только мой. Если бы я хотела жить в доме с прислугой, не держать в руках ничего тяжелее вышивки, я бы не уехала с тобой. И ты ведь это знаешь.

- В таком случае, - он встал и одним движением ноги отправил чемодан под кровать, а затем подал Сибил руку, - пойдём-ка ужинать.

========== Глава 5. ==========

Именно силы ей недоставало, и он щедро дарил ей силу. Оказаться с ним в одной комнате или встретить его в дверях – значило получить жизненный заряд.

Джек Лондон «Мартин Иден»

Проснувшись, Том обнаружил свою невесту на кухне: сидя на стуле, подобрав под себя ноги, Сибил с увлечением читала письма. Кухня была ещё плохо протоплена, и поверх плотно запахнутого халата девушка накинула шаль; распущенные волосы её рассыпались по плечам. Сибил выглядела невероятно домашней, и интерес и одиночество, видимо, заставили её на какое-то время позабыть о привитых ей манерах: увлечённая чтением, девушка покусывала кончик большого пальца. Бренсон залюбовался открывшейся ему картиной. Никогда Том не думал, что сможет увидеть что-то подобное, не в своём доме, и теперь откровенно наслаждался. Но грубо вторгаться в уединение невесты он не желал даже в своём доме, поэтому негромко кашлянул, повременив несколько мгновений. Сибил вздрогнула, но оторвала взгляд от письма, подняла на него глаза и улыбнулась.

- Доброе утро. Ты проспал. Кофе ещё горячий.

Эти три простых фразы, произнесённые столь нежным, столь любимым Томом голосом, тронули его до глубины души. Губы Бренсона дрогнули, и мужчина постарался скрыть своё замешательство, наливая кофе из кофейника в чашку. Сибил же вернулась к чтению письма. Прислушавшись с тихим, мирным звукам выходного дня и просыпающегося дома, Бренсон понял, что они с Сибил остались одни.

- А где мама?

- О, - девушка снова посмотрела на него. – Она пошла за покупками… с Кетлин, - было ли в том виновато яркое солнце осеннего дня или она и впрямь покраснела? – А что? – поинтересовалась Сибил.

Том помолчал несколько секунд, подбирая слова. Ему не хотелось быть пошлым или спугнуть Сибил непристойными мыслями, однако, видит Бог, он должен был быть с нею откровенным. Во всём. Так он поклялся самому себе и собирался дать эту же клятву перед алтарём. По заинтересованному взгляду девушки Том понял, что она не понимает сути его вопроса. И впрямь, Сибил была так чиста… даже её служба в госпитале и теперь в больнице, соприкосновение с горем, грязью, кровью, болезнями и трагедиями не изменили это. Бренсону меньше всего хотелось бы, чтобы она ловила на себе косые взгляды его соседей, но он должен был предупредить её. Сибил знала правила игры высшего света, но едва ли могла подумать, что его бедняки-соседи – не меньшие поборники морали, нежели её высокородные родственники. И Молли Бренсон делала всё, чтобы и без того шокированное общество их друзей и соседей не было шокировано ещё больше. До сегодняшнего утра.

- Удивительно, но моя мать впервые оставила нас с тобой одних.

- О, - снова повторила Сибил. Она немного покраснела, и этот румянец позволил Тому понять, что девушка хорошо поняла, о чём он говорит. Слишком хорошо. Чтобы выиграть время, она свернула письмо, которое держала в руках, затем снова развернула его. И, когда она вновь подняла на него глаза, ни следа стыдливости не было на её лице. – Ну, полагаю, миссис Бренсон считает, что невенчанная невеста из какого угодно хорошего рода, живущая в доме своего жениха, уже должна понимать, что от её репутации осталось немного. Прибавим к этому то, что она путешествовала с ним из Англии в Дублин… только с ним. И ещё то, что её родители не одобряют её предстоящий брак… А они ведь не одобряют, - её голос погрустнел. – Как, впрочем, и его. А также его соседи, друзья, родня и священник, который его крестил. Но это ведь мой собственный выбор. Наш выбор. И на самом деле, мы не делаем ничего, за что бы нам пришлось краснеть.

- Всё равно, твоя мать не одобрила бы это.

Сибил пожала плечами.

- Она не одобрила бы многое. А бабушка Кроули – и того больше. Но, мне кажется, ты собираешься жениться не на них? – она забавно приподняла одну бровь.

- О, я люблю тебя, - Бренсон рассмеялся и, отставив чашку, наклонился, чтобы поцеловать невесту.

Сибил повернулась к нему, и его губы прижались к уголку её губ. Он целовал её по-настоящему лишь раз, в тишине гаража, будучи лишь прислугой её отца. Тогда он был безумно счастлив, украв этот поцелуй, и не мог поверить, что впереди у них ещё тысячи поцелуев. Кровь зашумела в ушах мужчины – всё же он слишком любил её, чтобы оставаться равнодушным к близости этой девушки. Она замерла рядом с ним, не отстраняясь, но и не предпринимая никаких попыток приблизиться. Том опустил руки на плечи девушки и слегка сжал пальцы, но в голове его тотчас зазвучали только что сказанные Сибил слова: «мы не делаем ничего, за что бы нам пришлось краснеть». Если он позволит чувствам взять верх над его разумом и выдержкой, краснеть им придётся, и, быть может, это разрушит всё, что они уже построили. А он не хотел этого. И он безмерно уважал Сибил, чтобы принуждать её переступать через все правила и устои, которые она впитала с молоком матери. Он ждал слишком долго, чтобы вот так бросить всё в жерло собственного желания. Он подождёт ещё.

Бренсон отстранился, вернувшись к своему кофе, давая Сибил перевести дух. Взгляд его упал на плиту, на ведёрко с углём, и только теперь Том почувствовал, что на самом деле на кухне довольно зябко.

- Нужно получше натопить, иначе ты простудишься, - с этими словами он подбросил угля в жерло плиты, разворошил уже горящие уголья, подзадоривая огонь. – Письмо из Даунтона?

- Да. Мери пишет, что в Даунтоне всё понемногу возвращается к тому, что было до войны… насколько это возможно. И к вящему неудовольствию миссис Кроули, - Бренсон почувствовал по изменениям в её голосе, что Сибил улыбнулась. – Они с бабушкой всё ещё ведут свои военные действия. Боюсь, только смерть одной из них, не приведи Господь, - он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как девушка перекрестилась, - положит этому конец. Мери много пишет о Мэтью…

- Как он? Мистер Кроули мне всегда нравился, - оживлённо спросил мужчина.

- Тяжело переживает смерть Лавинии, - вздохнула она, - всё ещё не может до конца оправиться. Он проводит много времени с Мери и Эдит, и Мери надеется, что это благотворно повлияет на него…

Том снова вернулся на своё место.

- Думаю, благотворнее всего на него повлияла бы леди Мери. Если мне позволено сказать, - прибавил он, ухмыляясь. – А леди Мери, в свою очередь, полагаю, была бы вовсе не прочь помочь ему избавиться от его меланхолии. Жаль только, что они скорее будут ходить вокруг да около.

- Том!

- Что, ты снова не хочешь об этом со мною говорить?

- Нет, нет! – Сибил поджала губы и расстроено покачала головой. – Ты зря это вспомнил: я была неправа, и мы все тогда были немного взвинчены…

- И я был шофёром, не журналистом или твоим женихом…

- Том! Ты несправедлив!

Но он рассмеялся, и на лице Сибил отразилось укоризненное облегчение. Уже вскочив в порыве эмоций, она снова села.

- Прости. Мне просто захотелось тебя подразнить.

Брови девушки поползли вверх.

- О, ты невыносим! Но ты прав: было бы проще, если бы они объяснились. Думаю, они всё ещё любят друг друга, но призрак Лавинии теперь навсегда встанет между ними.

Том только покачал головой. Он хорошо помнил то время, когда Даунтон готовился увидеть леди Мери женой Мэтью Кроули и будущей хозяйкой имения. И он также хорошо помнил, какими счастливыми выглядели эти двое до того, как невзгоды одна за другой воздвигли между ними непреодолимую, казалось, стену. Будучи сам влюблён до безумия, он понимал их любовь и сочувствовал ей, понимая, что любовь эта ещё жива, хоть и может быть погребена под тяжестью множества глупых условностей. Том был не злопамятен: хоть его гордость глубоко уязвила реакция семьи Кроули на известие об их с Сибил помолвке, поразмыслив, он понял, что иной ждать и не стоило. И теперь, понимая, что так или иначе он будет неразрывно связан с семьёй Сибил, он хотел, чтобы все они были счастливы.

- Если они позволят этому призраку всё разрушить, оба будут полнейшими идиотами, - задумчиво проговорил он. Глаза Сибил округлились, она открыла рот, должно быть, чтобы отчитать его за грубость или неуважение, но Том примирительно поднял руки. – Прости. Но я, в самом деле, так думаю и сказал бы это им в лицо, если бы пришлось.

- Ещё папа передаёт привет, - казалось, она не хотела больше касаться этой темы.

Бренсон усмехнулся, вспомнив вымученное рукопожатие лорда Грэнтема.

- Не мне, полагаю.

- Том! – нахмурилась девушка.

- Прости, - кажется, сегодняшнее утро всё будет состоять из извинений перед нею. – Я могу его понять. Если бы я был графом, не думаю, что мне по душе пришёлся бы зять-шофёр.

- Но ты не шофёр! А если бы и был им, эта профессия не хуже всякой другой!

Мужчина подошёл к Сибил сзади, присел за спинкой её стула и обнял её за плечи. Кончиками пальцев он чувствовал, как неистово бьётся пульс на её шее. Сибил была в бешенстве настолько, насколько позволял её кроткий, но твёрдый нрав, как и всегда, когда кто-либо заводил речь об их социальном неравенстве.

- Тшшшш… Журналист или шофёр – твоему отцу всё равно, он хотел бы видеть тебя женой лорда, - при этих словах Сибил резко развернулась, заглядывая ему в глаза; губы её были сжаты в тонкую полоску. Но Бренсон выдержал этот взгляд. – Я его не виню, и ты не должна, хотя мне и немного обидно. Но – подождём. Быть может, всё переменится.

Сибил ничего не ответила. Он почти физически ощущал, как в эти секунды их обоюдного молчания из Сибил выходит гнев, который Том одновременно мог и не мог понять. Вдруг в животе у него заурчало, да так непоэтично громко, что ему стало стыдно за свой плебейский желудок. Этот ужасный звук заставил девушку встрепенуться. Она отбросила руку Бренсона, торопливо свернула письмо и сунула его в конверт. Затем, вскочив столь стремительно, что мужчина не успел ничего возразить, она принялась греметь кастрюлями и сковородками в шкафу.

- Что ты будешь: яичницу или овсянку?

Даже до крайности изумившее Тома зрелище леди Сибил Кроули со сковородой в руке не заставило его забыть предыдущее столкновение его невесты с кухней.

- Я могу сам…

Но она очень выразительно покачала головой, и ему ничего не оставалось, кроме как выбрать яичницу. Несмотря на все его опасения, через двадцать минут перед ним стояла тарелка с яичницей, ароматным поджаренным беконом и румяными тостами. А глаза Сибил искрились гордостью и радостью, которые показались бы Тому смешными, если бы он не понимал, что для девушки этот простенький завтрак – победа, быть может, почище дебюта в королевском дворце.

- Вкусно, - похвалил Том, отправив кусочек яичницы в рот. – А ты? – спросил, видя, что она поставила перед собой лишь пустую тарелку да вазочку с джемом.

- Я не слишком голодна.

Сибил ела тосты с джемом, а растягивал свой завтрак, от души жалея, что его мать сейчас не может видеть это.

- Послушай, Сибил… Сегодня я договорился встретиться в пабе с несколькими старыми друзьями… Ты не хочешь пойти со мной?

- Ты рассказал им, что женишься на графской дочери?

- Я… - он почесал затылок. – Я им ничего не говорил… даже не виделся с ними ещё. Но мои соседи не славятся тем, что умеют держать язык за зубами, так что да, я полагаю, они знают.

Удивление отразилось на лице девушки, однако она промолчала. Том почувствовал, что отчаянно краснеет: не хватало ещё, чтобы она подумала, что он решил прихвастнуть перед старыми школьными товарищами своим успехом. Да и сочли бы они это успехом или, скорее, безумством? Ему-то было всё равно: с их одобрения или без него, он любил Сибил и ни за что бы от неё не отвернулся; осуди его весь Дублин, ему бы было наплевать. Но не поймёт ли это превратно сама Сибил? Не посчитает ли, что он демонстрирует её своим друзьям, как трофей, привезённый из Англии, как потерявшую голову от любви к нему богатую дурочку? Нет, она ведь достаточно хорошо его знала, чтобы понимать, что он не станет относиться к ней подобным образом. Достаточно ли?

- В паб? – переспросила она, и от спокойствия этого тихого голоса у Бренсона отлегло от сердца. – А будет ли это уместно?

Сказать по чести, он прежде никогда не обращал внимания на то, посещают ли девушки подобные заведения. До его отъезда в Англию пабы и таверны, как правило, служили местом встреч Тома с его товарищами-повстанцами и только. Он честно пожал плечами. После нескольких секунд молчания Сибил вдруг улыбнулась и поднялась, подхватив опустевшие тарелки.

- Что ж, почему бы и нет? – проговорила девушка, через плечо глядя на ошеломлённого Тома. – Я ещё никогда не была в пабе.

Она крепко держала Тома под руку, пока они прокладывали себе путь по оживлённой улице Дублина. До паба, в котором он условился встретиться со своими друзьями, было минут двадцать неторопливой ходьбы, и всё это время Сибил сомневалась в правильности своего поступка. Она хотела познакомиться с товарищами своего жениха по школе, и она нигде не была в Дублине, кроме дома миссис Бренсон и больницы, но паб? У неё ещё было время отказаться и вернуться домой, чтобы провести ещё один вечер в компании книги или молчаливой миссис Бренсон. Но ей было жутко интересно, но Сибил точно знала, что там, где она выросла, ни одна дама её круга не переступила бы и порога этого помещения, где пьют, где почти наверняка накурено, где собираются преимущественно мужчины. Её мать и бабушка упали бы в обморок, если бы хотя бы предположили, что их малышка Сибил даже задуматься посмела о походе в такое место! А она держала туда путь, и походка её была достаточно тверда, что свело бы их с ума. А что сказал бы её отец, и подумать страшно! Но Сибил больше не принадлежала к этому кругу. Не принадлежала она и к суфражисткам, которые, как она слышала, не желали уступать мужчинам даже в способности пить крепкие напитки и курить папиросы одна за одной и тоже устраивали свои собрания в пабах, шокируя добропорядочную публику. А к кому она принадлежала? Кто был за ней, какая сила, какая опора? Краем глаза девушка взглянула на своего жениха: Том посматривал по сторонам время от времени и улыбался. Не кому-то конкретному, а просто прохожим, домам, мостовой, самой улице, по которой они шли. Он улыбался Дублину. И такой улыбки Сибил не видела у него никогда за все те годы, что он работал в Даунтоне. Том был счастлив, вернувшись сюда, счастлив от того, что мог снова встретиться с друзьями и вести невесту по улицам, по которым бегал ребёнком. И вдруг Сибил поняла так отчётливо, как никогда прежде: он был её силой, её опорой, её домом, единственным пристанищем в целом свете.

В пабе, куда они вошли, царил полумрак, несмотря на один из немногих солнечных дней этой осенью, и было шумно, и действительно, как и представлялось Сибил, пахло табаком. Девушка сморщила носик и крепче сжала руку Тома, который стремительно пробирался между столами и начинавшими хмелеть посетителями. В дальнем углу зала трое молодых, возраста Бренсона, мужчин одновременно подняли головы, присмотрелись к ним и вдруг огласили паб громким приветственным кличем. Лишь спустя мгновение они спохватились, увидев, что Том не один. Они повскакивали со своих мест, наперебой предлагая Сибил стул и представляясь:

- Генри Моррой, мисс! – первый из друзей Тома схватил руку оторопевшей Сибил, он отчаянно затряс её.

- Дурак! Простите, мисс… эээ… Это ведь та графинюшка, на которой женится Том! – шёпотом проговорил один из них на ухо другому. – Патрик МакДени, миледи, - улыбнувшись, он довольно изящно для того, кто был зажат между столом, деревянным табуретом и своим другом, поклонился мужчина.

- Эндрю Карван, - сдержанно представился третий.

- Ваш отец и вправду граф, или это Том хвастает?! – вдруг бесцеремонно спросил Генри.

Девушка была изумлена до глубины души. Никто из её прежних знакомых не позволил бы себе задать подобный вопрос, но эти люди… Вдруг Сибил почувствовала, что ей отчаянно хочется рассмеяться; эти мужчины, несмотря на отсутствие хороших манер как их понимали в Даунтоне, прямо-таки искрились добродушием и весельем. Они никогда не видели Сибил, но приветствовали её как давнюю знакомую, потому что она пришла с их другом, и тут же словно бы забыли о ней, обращаясь к Тому, но их непосредственность не была грубостью или пренебрежением. Наконец, первые восторги улеглись, и все расселись по своим местам, кроме Эндрю, вызвавшегося принести всем выпить.

- А что будет пить леди Сибил?

- Мисс Сибил, прошу, - поправила она Эндрю и вопросительно взглянула на своего жениха. Даже Сибил понимала, что вина или шампанского нельзя и надеяться получить в этом заведении, а в остальных напитках она не разбиралась.

- Эль? – не совсем уверенно спросил Том.

- Можно эль.

Когда Эндрю вернулся, расставив перед всеми их бокалы, Сибил с любопытством взглянула на свой напиток. Эль был странного медного, с краснотой, цвета, и странно, но достаточно приятно пах; девушке даже показалось, что она улавливает слабый медовый аромат. Осторожно пригубив напиток, она почувствовала непривычную горечь – до этого единственным горьким напитком в её жизни был кофе – и сладковатый привкус. Разговор вертелся вокруг жизни Тома в Англии, и Сибил то и дело чувствовала на себе хитрые косые взгляды товарищей Бренсона. К ней они почти не обращались, а если и обращались, то лишь затем, чтобы уточнить, каким имением владел её отец и как глубоко корни её семьи уходят в английскую историю.

- Сибил интересуется политикой, - вдруг обронил Том.

Это замечание как по волшебству приковало к ней интерес его друзей. У Сибил появилось подозрение, что реплика эта была вовсе не случайной. Все трое мужчин заговорили одновременно.

- О, вот как?! Вы разделяете взгляды короля и своих родителей или…?

- Вы были хотя бы на одной демонстрации в Дублине? Если нет, то в понедельник намечается митинг…

- Вот, возьмите, вам будет интересно почитать, - Патрик сунул ей в руку какие-то помятые брошюры.

- Нет, в Дублине не была… Была у нас дома, в Рипоне… во время выборов… - она содрогнулась, вспомнив то ужасное происшествие, которое едва не стоило Тому места, а ей, быть может, жизни.

Чтобы скрыть своё замешательство, девушка отхлебнула эля, но сделала слишком большой глоток и закашлялась. Том легонько похлопал её по спине, а его друзья засуетились вокруг неё, подавая ей салфетку, спрашивая её о самочувствие. В этот момент она посчитала их довольно милыми. Глотнув ещё эля, девушка решилась высказать собственное мнение.

- И я считаю, что на следующих выборах нужно дать право голоса женщинам.

- О, нет, Том, ты что, женишься на суфражистке? Это невероятно! – с притворным ужасом воскликнул Генри Моррой.

- Не валяй дурака, - отмахнулся от него Бренсон.

- И почему все так думают?

- Кто это – все?!

Ей просто не верилось, что она вот так запросто обсуждает политику с мужчинами, ведь в её прежнем мире женщинам отводилось место в гостиной за шитьём и разговорами и моде и детях, а политика считалась слишком вульгарной темой. С удивлением Сибил обнаружила, что может сказать этим людям, что думает по тому или иному вопросу, и не получить наставительную реплику о том, что политика – не женское дело. До этого она могла говорить о чём-то подобном лишь с Томом, и только надеялась теперь, что не выглядит слишком вульгарной.

- В больнице мне задавали такой же вопрос.

- Сибил работает медсестрой, - пояснил Том, на секунду оторвавшись от какого-то спора с Эндрю.

- О, так вы работаете?!

- И почему это всех так удивляет?

Кривоватая усмешка Генри отчётливо сказала ей, почему. От волнения и жарких споров у девушки пересохло в горле, и она сделала несколько внушительных глотков из своего стакана. Эль показался ей тёплым, а через некоторое время она почувствовала небывалую лёгкость в теле и разуме. Больше она не вступала в спор, предоставляя друзьям Тома думать о ней, что им заблагорассудится. Она лишь тихонько сидела, попивая напиток, прислушиваясь к необычным ощущениям в своём теле. Она была так увлечена ими, что не сразу заметила, что Том уже некоторое время внимательно смотрит на неё. Сибил улыбнулась ему и пожала плечами, и её буквально потянуло устроить свою голову у него на плече. Друзья Бренсона захихикали, глядя на неё.

- Пожалуй, мы пойдём. Сибил устала.

- Ну да.

- Конечно.

- До встречи, леди Кроули.

- Мисс Кроули, Патрик, - поправила его девушка.

Том поднялся первым и подал Сибил руку. И, когда она встала, то была очень рада, что у неё есть его рука: ноги вдруг обмякли и подкосились, и ей стоило некоторого труда не сесть обратно на стул. Паб перед её взором качнулся, но затем вновь вернулся в привычное положение. Внезапно девушка поняла, и это осознание заставило её покраснеть: да она пьяна! Молча семенила она за Бренсоном, петляя мимо гостей паба к дверям, и на уже несколько опустевшей улице она с наслаждением втянула носом свежий воздух.

- Прости меня, Том, - пробормотала она.

Он резко обернулся.

- О чём ты?

- Ну… я… - похоже, и речь слушалась её хуже, чем обычно. Девушка едва не расплакалась, но сдержалась. – Кажется, я сделала что-то не то.

Вдруг Том рассмеялся.

- Не то? Мне кажется, они в восторге от тебя. Ручаюсь, они ожидали увидеть кого-то… - он щёлкнул пальцами, подбирая слова. – Прости, но кого-то вроде леди Мери… Нет, ты им определённо понравилась – по этому поводу можешь даже не переживать!

- О, правда? Я рада. Они довольно милые… Но этот эль… оказался коварной штукой… А то, что пили вы… это тёмное… должно быть, ужасно хмельное! И как ты ещё на ногах держишься?

Бренсон снова засмеялся, и Сибил засмеялась вместе с ним.

- Биттер* тебя точно с ног бы свалил. Только прошу тебя, не пиши своим сёстрам о том, что была в пабе со мной! Не то, боюсь, граф не посмотрит на то, что уехать – это твоё твёрдое решение, и лично приедет в Дублин, чтобы забрать тебя домой, а меня прикончить!

- Ну разумеется, - она прикрыла рот ладошкой, всё ещё смеясь.

Глаза Тома искрились весельем, и он казался ей самым красивым, самым великолепным мужчиной на земле. И она любила его до безумия. Поддаваясь инстинкту, импульсу, она подошла к нему так близко, как только могла, крепко обняла за шею и поцеловала так, как не целовала ещё никогда. Ей бы хотелось стоять так вечно и целовать его на глазах у прохожих, не думая о том, позволительно это или нет, что скажут люди на улице, и что сказали бы её родные. Она целовала Тома, понимая, что любое мнение ей не важно, если она может вот так обнимать его, касаться губами его губ и чувствовать всей кожей, как часто-часто бьётся его сердце совсем рядом с её собственным сердцем.

__________________________________

* Биттер - эль с довольно горьким вкусом, крепость от 3% до 7%.

========== Глава 6. ==========

Я всегда любил её. Всегда. Это не просто любовь, это… Ей нет цены по человеческому счёту, как я его сейчас понимаю. Но она – всё.

Филан Казан «Аппетит»

Сибил поудобнее устроилась в кресле и посмотрела в висящее перед ней зеркало. Убедившись, что в парикмахерской все заняты своими делами и никто на неё не смотрит, девушка состроила своему отражению рожицу и подмигнула. Леди Сибил Кроули едва ли решилась бы на что-то подобное, как бы ей того ни хотелось, а вот будущей миссис Томас Бренсон это вполне подходило. К тому же, разве это не было последним писком моды? Её бабушка разразилась бы проклятиями в адрес века наступившего, если бы узнала, а мать, верно, попыталась бы благоразумно её отговорить, но вот почти все девушки в их больнице только и думали о том, чтобы изменить свои причёски, только и говорили об этом за спиной у врачей-насмешников. И Сибил была не лучше и не хуже их. Она всё ещё была привязана к Даунтону своим сердцем и непременно, собираясь что-то сделать, думала о том, что бы сказали на это его обитатели. Однако она понимала, что почти каждый её поступок шокировал и скандализовал бы её семью. А ей хотелось меняться в соответствии с тем, как менялась её жизнь, как она себя чувствовала.

- Ну что же, мисс, решились? – к ней подошёл парикмахер, от которого сильно пахло табаком. Сибил едва сдержалась, чтобы не сморщить нос от неприятного запаха, но вовремя вспомнила о привитых ей благородных манерах. – Обратно пришить уже не получится, - усмехнулся он, окинув взглядом Сибил.

Она и представить не могла, что скажет о её поступке Том, но всё же она знала, что его любовь достаточно крепка, чтобы никакие изменения в её облике не смогли поколебать её.

- Полностью уверена, - твёрдо объявила девушка, подкрепив свои слова улыбкой.

Парикмахер кивнул и, набросив на Кроули что-то вроде шали, взял между пальцев прядь её волос и занёс над ней ножницы.

Она серьёзно нервничала. Том обещал встретить её с работы, и теперь Сибил дожидалась его на крыльце госпиталя, беспрестанно оправляя непривычную причёску. Уверенность, которую она ощущала в кресле парикмахера, вдруг куда-то улетучилась. Что, если ему не понравится? Она всегда знала, что нравится Тому, что он нашёл в ней не только свою родственную душу, но он никогда не говорил, что именно нравится ему в ней. Прежде всегда эти разговоры, эти обычные для влюблённых слова казались глупыми и бессмысленными, и только теперь Сибил задумалась над этим, а, задумавшись, разволновалась: вдруг Тому так сильно нравились её длинные тёмные волосы, что без них он взглянет на неё по-другому? Но парикмахер был прав, и сделанного уже нельзя было вернуть. К тому же, на дорожке уже показался силуэт Тома, так что все ответы на свои вопросы Сибил должна была получить с минуты на минуту. Мужчина помахал ей рукой и ускорил шаг, а девушка в последний раз провела ладонью по шляпке, коснулась чёрных завитков у скул. Она впитывала выражение его лица, когда между ними оставались лишь считанные шаги, искала одобрения или наоборот, разочарования, готовая в любое мгновение броситься внутрь госпиталя, чтобы там просить убежища и ждать, пока волосы отрастут вновь. И тут же она обругала себя за подобные вздорные мысли. Как она могла подумать о Томе, как о каком-то мелочном?..

- Здравствуй, - он привычно поцеловал её в щёку, и короткие волосы девушки коснулись его лица, привлекая внимание. Мужчина отстранился, чтобы получше рассмотреть Сибил, и она совершенно стушевалась. – Это невероятно!

- Мне не идёт? – взволнованно спросила она, не зная, куда девать глаза.

- Ну что ты! Дай-ка рассмотреть тебя получше! – с этими словами Том совсем по-ребячески сорвал с головы Сибил шляпку.

Поднявшийся ветер тут же растрепал короткие волосы девушки, и та спешно пригладила их.

- Эй! – нахмурилась она, не понимая, как расценивать такое неожиданное поведение жениха.

Том вертел в руках её шляпку, рассматривая причёску невесты. Она в самом деле удивительно подходила Сибил; конечно, выглядела теперь девушка несколько по-другому, но что-то говорило Тому, что именно такой она и должна была быть. Словно бы этим чисто женским поступком Сибил разорвала или, во всяком случае, ослабила узы, связывающие её с домом, чтобы навсегда принадлежать только ему одному. Из больницы выходили и входили в неё медсёстры и посетители, какого-то калеку на костылях ко входу подвела щуплая женщина, а мужчина, вышедший на порог и закуривший папиросу, вполне мог оказаться доктором, и все они смотрели на молодую пару – смеющегося мужчину и смущённую девушку. И, кажется, на этих лицах были улыбки. Но Том не был уверен в этом, он попросту не видел этих лиц чётко; сейчас для него существовала одна лишь Сибил, трепетно ожидавшая его вердикта. В глазах её он видел волнение и опасение, но как она могла усомниться в нём и его чувствах? Он совсем близко подошёл к девушке и вернул ей шляпку, а затем, не стесняясь стольких пристально следящих за ними глаз, нежно поцеловал её в губы.

- Тебе, в самом деле, очень идёт. Ты – самая прекрасная девушка на земле, я люблю тебя и буду любить тебя всегда. Никогда не сомневайся в этом и в себе тоже.

Зардевшаяся Сибил снова надела шляпку, бегло посмотрелась в карманное зеркальце и, приняв руку Тома, зашагала рядом с ним.

- Могу себе представить, что уже говорят обо мне в госпитале и что скажут мне завтра! – со смешком произнесла она. – Это же надо такое представить: целоваться с мужчиной прямо на ступенях больницы, и плевать, что он мой жених!

Том только рассмеялся.

- Как и ожидалось, нравы становятся свободнее. Разве ты ещё не поняла это, когда тебе не отказали от Даунтона за то, что ты решилась на такой мезальянс? – он всё ещё смеялся.

- Это совсем не смешно, Том. Многие девушки из общества, у кого родители более… ммм… консервативные…

- Старые ханжи, - подсказал он.

- Том! Те, у кого родители более консервативны, будут вынуждены выйти замуж не по любви, а по желанию своих семей, какой бы век ни стоял сейчас на дворе.

- Что ж, мне остаётся только благодарить небеса за то, что твоя семья оказалась не из таких.

- Поверь, если бы всё случилось на несколько лет раньше, или кто-нибудь дал бы больше воли моей бабушке, и со мной всё было бы точно так же!

Мужчина задумался. Понимала ли Сибил, какие перемены грядут в её собственной семье, когда отказывалась бежать с ним в каждый из тех разов, когда он предлагал это ей? Он обижался тогда и, к собственному стыду, даже считал её гордячкой, не способной расстаться с богатством Даунтона и влиянием своей семьи ради любви, но не был ли он сам тогда дураком, ослеплённым гордыней, оскорблённым отказом? Сколько раз в его голове рождалась мысль бросить работу в Даунтоне и уехать, и никогда больше не слышать ни о ком из Кроули! И только невероятная, неподвластная голосу разума и голосу обид, удивительно сильная любовь к этой девушке заставляла Тома оставаться там и ждать, и надеяться. Он крепче сжал руку Сибил, словно опасаясь, что какая-то буря, налетев, упав вдруг с чистого осеннего неба, оторвёт от него невесту.

- Значит, мне повезло, - уже мягче улыбнулся он.

Девушка улыбнулась ему в ответ. Некоторое время они шли молча, наслаждаясь обществом друг друга и редким для Дублина погожим днём. Но вскоре на улицах стала заметна какая-то суета, и до их ушей донёсся неясный гул. Том нахмурился, но промолчал, а Сибил, прислушавшись, спохватилась:

- Мистер Бэксвелл сегодня заходил к нам, чтобы поговорить с медсёстрами и санитарами, - она сказала это так, словно это было чем-то значимым.

Том непонимающе взглянул на неё.

- Ну и что?

- Конечно, обычно заведующий не делает этого. Сегодня он просил нас… - она нахмурилась, припоминая, - …быть готовыми до позднего вечера. Быть готовыми вернуться в больницу, я имею в виду. Он сказал, что сегодня наша помощь может понадобиться ему как никогда, и мы все должны прибыть как можно скорее, если он пришлёт кого-то с вестями. Больше он ничего не сказал, но и этого хватило, чтобы встревожить нас. Что происходит, Том?

Он посмотрел туда, откуда раздавался шум. Эти звуки пока ещё сдерживаемого недовольства и одновременно самоуверенности были хорошо ему знакомы. Как и Адаму Бэксвеллу, вероятно, если он считал, что больнице могут понадобиться все рабочие руки, какими она может располагать. Дублину это не сулило ничего хорошего.

- Том! – Сибил, которую его молчание встревожило ещё больше, ощутимо дёрнула его за рукав.

- Митинг. Давно их не было, но так не могло продолжаться долго… Идём. Нам нужно пересечь площадь как можно быстрее, - и он поспешил вперёд, увлекая невесту за собой.

Конечно, он не повёл бы Сибил ни на одно подобное собрание, даже если бы она попросила, но их путь лежал как раз мимо площади,на которой собирались недовольные, и обойти это многоголосое чудовище не представлялось возможным. Всё, что он мог, это миновать опасный участок города до того, как толпа вспыхнет агрессией и безумием. Пасхальное восстание* не было кульминацией народного недовольства, как надеялись власти, а было лишь увертюрой к чему-то куда более масштабному и кровавому. Дублин и всю Ирландию сотрясали мелкие, но непрекращающиеся столкновения повстанцев с войсками короля и местными властями, и даже великая война, в которой ирландцы и англичане воевали, умирали и побеждали бок о бок не примирила их. Когда-то и сам Том не пропускал ни единого митинга, не упускал ни единой возможности подрать глотку, потолкаться, быть может, подраться и тем самым высказать свою точку зрения. Прежний Бренсон со всех ног спешил бы туда, Бренсон нынешний надеялся лишь вовремя унести ноги.

Они выбрались на площадь, и тотчас толпа поглотила их. Никто в этой толпе никого не слушал, и в этой толпе было столько же идей, столько же точек зрения, сколько и людей, но эта масса людей, казавшаяся цельным организмом, завораживала. Том видел, как горели глаза Сибил, как она внимала каждому слову, летевшему с трибуны над толпой, – живой натянутый нерв, пульсирующий в такт с каждым из сотен сердец на этой площади. В очередной раз Бренсон убедился в том, как близко ей всё то, чем жил он сам. И сейчас он любил эту девушку ещё больше, если такое вообще возможно.

Но вдруг Том насторожился. Что-то было не так. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять. Толпа раздражалась и разъярялась с каждой минутой всё больше, и причиной тому были не только справедливые обвинения в адрес британских властей. Кто-то с краёв напитывал толпу агрессией. Том хорошо знал, чем закончится всё это: часть протестующих встретит следующее утро в полицейском участке, кто-то отделается синяками, когда толпа побежит, но часть этих людей не вернётся в свои дома никогда. Бренсон знал это не понаслышке: во время одного из таких митингов был застрелен Тимоти, а сам Том тогда едва унёс ноги. Он мало заботился о собственной шкуре – в конце концов, свобода Ирландии была тем, чем он жил, и он готов был пойти на многое ради этой высокой цели. Но здесь была Сибил – хрупкая, маленькая, нежная, такая драгоценная. Она была для него ценнее, дороже всего на свете, дороже любых политических взглядов и устремлений. Том живо вспомнил кровь Сибил на мостовой Рипона и её тонкое, безжизненно обмякшее тело в его руках, и холодный пот прошиб мужчину. Здесь не было Метью Кроули, а родовое имя Сибил не значило почти ничего, а Том хорошо оценивал свои шансы против толпы, её кипучей ярости, и против английских солдат, которые очень скоро появятся здесь, если толпа не утихомирится. А они не утихомирятся, он знал это наверняка.

Том ощутимо потянул невесту за рукав пальто. Отвечая на её недоумённый взгляд, он кивнул в сторону выхода с площади.

- Нам нужно идти, Сибил! – настойчиво прокричал он, стараясь перекрыть всё возрастающий шум.

- Но Том! – закричала в ответ Сибил. – Разве ты не хочешь послушать этих людей?!

Бренсон пожал плечами. Ему не терпелось доставить Сибил в какое-нибудь безопасное место подальше отсюда, но он забыл, как она может быть упряма.

- Едва ли я услышу здесь что-то, чего никогда не слышал! И тем более ничего, что стоило бы твоей жизни, - он посмотрел на неё со всей серьёзностью, надеясь, что она поймёт.

И она поняла. И смутилась.

- Но Том, разве я здесь в опасности?

Ему не хотелось представлять Сибил Ирландию и Дублин в таком свете, но он желал быть честен с нею, а потому кивнул.

- Ты помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты меня не послушалась? – смутившись, она кивнула. – Так вот, то, что случилось тогда в Рипоне покажется детской забавой в сравнении с тем, что может произойти здесь.

Глаза Сибил расширились от страха, который сумели поселить в её сердце слова Тома. Ей никогда не забыть тот день. Не только потому, что тогда она сама пострадала, но и потому, что тогда едва не потеряла Тома. Когда отец шумел и ярился, грозя Бренсону увольнением, Сибил впервые задумалась над тем, чем станет Даунтон без Тома. И ей очень не понравилось то, что она увидела в своём воображении. Её ультиматум тогда был вызван не детским упрямством, как, вероятно, думала и по сей день её семья, но страхом потерять Тома. И пережить что-то подобное было выше её сил. Поэтому она крепко сжала ладонь жениха и покорно засеменила вслед за ним, отчаянно, словно от этого зависела её жизнь, пробираясь сквозь толпу. Когда, наконец, им удалось выбраться из густой людской массы, она увидела, что люди на площадь только прибывают – они были едва ли не единственными, кто спешил прочь. Люди смотрели на них с интересом, а кое-кто – с презрением, ведь ни один порядочный радетель за Ирландию не мог быть сегодня вдали от этого места по собственной воле. Сибил подумала, что среди встретившихся им могли быть друзья и знакомые Тома, и каждый из них, видя, как он уходит подальше от митинга, может сказать, что он струсил и предал Ирландию, за которую все они боролись. Она же знала, что он не трус и не предатель, и делает всё это ради неё, даже отказывается от того, что было для него так важно. В это мгновение она любила Бренсона так, как никто никогда никого не любил на свете.

Они были уже у самого дома, когда девушка решительным жестом заставила Тома остановиться. Бренсон непонимающе взглянул на неё, а Сибил обхватила его лицо руками и, приподнявшись на цыпочки, прижалась лбом ко лбу жениха.

- Спасибо тебе, Том, - жарко, сбивчиво зашептала она. – Я понимаю, что ты сделал сегодня для меня. Ты пожертвовал тем, что тебе дорого, чтобы я была в безопасности… Но я не хочу этого. Если ты будешь жертвовать тем, что любишь, ради меня, ты потеряешь себя, а если потеряешь себя из-за меня – ты меня возненавидишь…

Он замотал головой, перебивая её.

- Никогда. Возненавидеть тебя – ну что за вздор? Ни одна жертва не кажется мне слишком большой, когда речь идёт о тебе и твоей жизни, милая Сибил, ни сегодня, ни когда-либо впредь. Идём же. Мама, должно быть, волнуется, когда на улицах беспорядки…

Они вошли в дом и увидели, что миссис Бренсон не одна. Она и в самом деле выглядела несколько взволнованной и цепким взглядом словно ощупала сына, удостоверяясь в том, что он цел и невредим. И, словно повиновалась лишь инстинктам матери, почти так же пристально осмотрела и его невесту. Её гость же был не в пример спокойнее. Он только изумлённо поднял брови, увидев Тома на пороге дома.

- Том Бренсон дома, когда на улицах демонстрации – это что-то новенькое! – воскликнул священник поднялся на встречу мужчине. – Если бы я не видел это своими глазами, я бы ни за что не поверил.

Миссис Бренсон бросила на отца Джозефа недовольный взгляд. Приверженность отца Джозефа революционным идеалам ни для кого не была секретом, и он благословлял парней, сражающихся за свободу родной страны, но подстрекательство? Это было уже чересчур. Молли отчётливо уловила в его голосе нотки неудовольствия и разочарования.

- Никто не может обвинить Тома в трусости, преподобный Джозеф!

- А я и не обвиняю, - он примирительно развёл руки. – Я лишь говорю, что удивлён, Молли.

- Отец Джозеф, - Том слегка склонился перед ним и пожал протянутую священником руку. – Позвольте представить вам мою невесту, мисс Сибил Кроули.

Девушка вышла вперёд, под прямой придирчивый взгляд отца Джозефа.

- Приятно познакомиться, преподобный.

- Так-так, я хотя бы взгляну на вас, мисс. Я думал, вы придёте ко мне раньше.

- Я хотела, отец, но работа в госпитале отнимает слишком много времени, и я стараюсь помогать миссис Бренсон по дому, - она бросила на мать Тома опасливый взгляд. Несмотря на все их разногласия и неприязнь, которую явно испытывала к ней женщина, в этот момент, стоя перед суровым и также явно исполненным если неприязни к ней мужчиной, Сибил отчего-то рассчитывала на её поддержку. Против них обоих, которых так свято чтил Том – его матери и духовного отца, ей не выстоять. И, к её собственному удивлению, её надежды оправдались: Молли одобрительно подмигнула ей и кивнула головой.

- Твоя невеста хороша, мальчик мой, - снова обратился отец Джозеф к Тому, - но я не предполагал даже, что ради неё ты позабудешь об Ирландии. Иначе как объяснить то, что ты здесь?

Том начинал злиться. Он бесконечно уважал преподобного и прислушивался к нему всегда, но ему, человеку, навсегда отказавшемуся от женщин, любви, семьи, не понять его. И всё же, уважая сан и возраст отца Джозефа, Бренсон сумел сдержаться и не вспыхнуть.

- Я должен был обеспечить безопасность моей невесте. Это мой первейший долг, как перед ней, так и перед Ирландией, ведь Сибил любит Ирландию и желает ей свободы не меньше, чем я, - он бросил ободряющий взгляд на девушку.

Священник вновь изумлённо поднял брови и посмотрел на Сибил, словно требуя от неё подтверждения словам Тома.

- Это так?

- Так, отец.

- Что ж… - преподобный Джозеф задумчиво пошевелил седыми бровями. Он был так настроен против этой английской девочки, что слова Тома и Сибил застали его врасплох. – Собственно, я принёс вам весть. Епископат даёт разрешение на ваш брак.

Девушка шумно выдохнула, прижала руку к сердцу. Эта весть была тем, чего она ждала с того момента, как ступила на ирландский берег. Она никогда не высказывала Тому своих опасений, но страх, что всё сорвётся, до сего момента жил в её душе. Если в разрешении откажут, как им тогда быть? Отправляться в Гретна-Грин**, как они хотели в самом начале? Но это имело смысл, когда их сговор оставался тайной, сейчас же, когда обе их семьи, с радостью или нет, ждали свадьбы, тайное, в глазах других, быть может, беззаконное венчание в маленькой шотландской деревушке не имело больше прелести, а лишь горечь и ощущение неправильности. И, когда отец Джозеф произнёс эти спасительные слова, словно камень упал с души Сибил. Она побледнела, и Тому показалось, что она сейчас лишится чувств. Мужчина шагнул вперёд, чтобы поддержать свою невесту, чувствуя, как радостно бьётся сердце в его груди, но девушка ускользнула от его рук, стремительно подойдя к преподобному. Она схватила его за руку и постояла секунду в нерешительности. Первый порыв её сердца был остановлен разумом; как она должна поступить? Поцеловать эту руку пастора? Но Сибил не была католичкой, поэтому этот жест показался ей даже неприлично лицемерным. И она лишь крепко пожала руку старика, вложив в это рукопожатие все свои чувства.

- Благодарю вас, отец, - Том вслед за невестой пожал священнику руку.

- Что ж… - он улыбнулся. – Я рад был тебе помочь. Вам, - он улыбнулся также и Сибил. – Определяйтесь с датой свадьбы, и… Ну, мне пора. Спасибо за чай, Молли.

- Я провожу вас, отец Джозеф, - Том услужливо подал преподобному пальто.

Мужчины вышли, и Сибил, чувствуя, что от волнения у неё ослабли коленки, присела на краешек дивана. Миссис Бренсон задумчиво посмотрела им вслед и принялась убирать со стола чашки и чайник.

- Я относилась к тебе… ммм… с меньшей приязнью, чем ты того заслуживаешь. Прости, - вдруг заговорила женщина, и Сибил едва не подпрыгнула на своём от неожиданности и от того, какими невероятными были слова матери Тома. – Но я, в самом деле, считала, что ты Тому не пара и не сделаешь его счастливым. Похоже, я ошиблась. Мой сын очень упрям, и никто не может указывать ему, что делать… В другое время он уже был бы там, на площади, среди этих сумасбродов. Но если тебе удалось уговорить его не участвовать в сегодняшних беспорядках… Это невероятно, как и сказал отец Джозеф, - она поймала на себе изумлённый взгляд девушки и усмехнулась. – Думаешь, я не патриотка Ирландии? Отнюдь. Но у Ирландии множество сынов, а у меня их только двое. И я не хочу потерять их. Даже ради Ирландии.

Сибил помолчала несколько мгновений, подбирая слова.

- Мне бы очень хотелось заслужить вашу любовь или хотя бы приязнь, миссис Бренсон. Но, боюсь, что вы ошибаетесь на счёт меня… Я не отговаривала Тома сегодня. Мне казалось, он хочет быть там, и я хотела остаться тоже, если это для него важно. Но он решил, что мы должны уйти.

Женщина на некоторое время прервала своё занятие, задумчиво глядя на невесту сына сверху вниз. Потом заговорила медленно, удивлённо.

- Ты хочешь сказать, что Том сам отказался участвовать в этом ради тебя и твоей безопасности? Что ж, если это и в самом деле так… Я благословляю тебя, Сибил Кроули.

_______________________________________________

*Пасхальное восстание – вооруженное восстание в Ирландии во время Пасхальной недели в 1916 году. Восстание продлилось шесть дней, после чего повстанцы вынуждены были капитулировать.

** Гретна-Грин – местечко на границе Шотландии и Англии, в котором не действовал английский закон о браке от 1753 года, согласно которому венчание могло происходить только в присутствии свидетелей и только после получения лицензии на брак.

========== Глава 7 ==========

До его слуха, стоило Тому открыть дверь, долетели перепевы девичьих голосов. Том замер на пороге, насторожившись, прислушиваясь. Он покинул Даунтон не слишком давно, чтобы не узнать леди Мери и леди Эдит. И ледяной кулак стиснул сердце Бренсона при воспоминании о высокомерных, недоверчивых, почти презрительных взглядах, какими сёстры Сибил смотрели на него, когда их намерения открылись. Приехал ли с дочерьми лорд Грэнтэм? Как и полагалось почтительному жениху, он написал в Даунтон письмо, сообщая родителям Сибил о дате свадьбы и высказывая свою надежду на то, что Кроули посетят её. Слабую, впрочем. Но венчание было назначено на завтра, а ответа от лорда Грэнтэма он так и не дождался. С Сибил они о том не говорили, но Том отчётливо видел, что она надеялась, что её семья приедет, тем самым принимая выбор дочери и Бренсона; она стала чаще выглядывать в окно в ожидании почтальона, но с каждым днём надежда неизбежно таяла. И вот, похоже, вместо ответа, Кроули явились сами.

Он не был уверен, хочет ли видеться с ними или нет. Для Сибил это было важно, и он не смел противиться их визиту, помня, к тому же, какую жертву его невеста принесла, чтобы быть с ним. Но гордость Тома была задета, и рана его ещё не до конца затянулась. Он знал, что не сможет перенести, если в его собственном доме на него станут смотреть, как на прислугу. А достанет ли такта у Кроули спрятать своё разочарование ради Сибил? В их хорошем воспитании сомневаться не приходилось, но это воспитание как раз и включало своеобразное отношение к людям иного круга, к которому и относился их будущий зять.

Тому понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он, хозяин дома, в нерешительности топчется на пороге, нервничая и робея перед своими будущими родственниками. Это заставило его разозлиться на самого себя. Сохраняя расслабленную медлительность движений, Бренсон снял шляпу и плащ, повесил их на вешалку и вошёл в гостиную. Сёстры Кроули были там – все трое, но больше никого, и Том испытал постыдное облегчение из-за отсутствия их отца или, не приведи Господь, их властной и острой на язык бабушки. Девушки повернули головы на звук его шагов одинаковым движением, и мужчина не смог сдержать улыбки; прежде он никогда не замечал в них схожести. Лицо Сибил осветила живая улыбка, Мери и Эдит ограничились сдержанными полуулыбками вежливости.

- Том! – с неподдельной радостью воскликнула его невеста.

- Мистер Бренсон, - в один голос сказали её сёстры; в приветствии старшей леди Кроули сквозила прохладца, леди Эдит казалась смущённой тем, в какой ситуации они все оказались.

- Я рад приветствовать вас в своём доме, леди Мери, леди Эдит, - он легонько пожал им протянутые руки и подошёл к Сибил, чтобы привычно поцеловать её в щёку. Её сёстры при этом взглянули на Тома неодобрительно.

Впервые в жизни его дом показался Бренсону маленьким и ничтожным. Такого не случилось, даже когда он ввёл в него невесту. Но теперь, казалось, трём высокородным леди в нём было слишком тесно, и это заставило Тома смутиться.

- Вы приехали одни?

Этот вопрос, казалось, застал девушек врасплох. Мери и Эдит переглянулись и, похоже, тоже смутились.

- Я надеялся увидеть лорда и леди Грэнтем также, - добавил Бренсон. Сибил просунула свои пальчики в его сжатый кулак и легонько стиснула его руку.

- У мамы мигрени, - ответила ему Мери. Она казалась неуверенной и смотрела не на Тома, а на младшую сестру. Том был уверен, что они обсудили это до его прихода или, быть может, Сибил всегда знала, что они не приедут, и от того была так грустна в эти дни; она вед переписывалась с сёстрами, он это знал. Но теперь, казалось, леди Мери хотела, чтобы Сибил поверила её словам, не Том. – И в таком состоянии она плохо переносит дорогу вообще, а уж морское путешествие было бы ей вовсе не по силам. Доктор Кларксон ей запретил, - теперь она стала более убедительной и вздёрнула подбородок, словно призывая Тома усомниться в ней. – И лорд Грэнтэм, конечно, не мог оставить её одну в Даунтоне. Они сожалеют.

Это получилось не слишком искренне. Если родители Сибил и сожалели о чём-то, так это о том, что не могли увидеть дочь, но никак не о том, что пропустят свадьбу, которая вовсе их не радовала. Но Том только кивнул: не было смысла спорить с совершенно очевидными вещами, которые все они, находящиеся в этой комнате, прекрасно понимали.

- Где же ваша матушка, мистер Бренсон? – спохватилась Эдит. – Сибил писала, что вы живёте с нею.

Мери подкрепила вопрос сестры изящным и многозначительным изгибом бровей. Сомнение на её лице было слишком откровенным, почти вызывающим, и Том начал закипать. Считали ли они свою сестру такой наивной или такой испорченной; полагали ли они, что он сможет обмануть их, обесчестить невесту, о которой даже мечтать боялся столько лет? Не в его обычае было грубить женщинам, тем более, благородным леди, тем более, без пяти минут родственницам, но старшая леди Кроули явно испытывала его терпение. Он скосил глаза на Сибил: вид у девушки был несчастный, ведь она достаточно хорошо знала и его, и своих сестёр, чтобы понимать, что вспышки обоюдной неприязни не избежать. Воздух в комнате накалился, и Бренсон про себя проклял день, когда решил быть благородным и почтительным зятем и сообщил семейству Сибил дату их бракосочетания. Он не знал, что отразилось на его лице, но Эдит теперь выглядела даже немного испуганной.

- Мы бы хотели познакомиться с нею, - поспешно добавила она.

Том усмехнулся: едва ли это было правдой, но за попытку леди Эдит разрядить обстановку он был благодарен. Он был склонен думать, что сёстры Кроули хотели бы познакомиться с его матушкой не больше, чем она с ними, ведь его мать недолюбливала девиц вроде Мери и Эдит, считая их весьма проблемным способом заработка, даже после того, как одна из них неожиданно стала её невесткой.

- Она всё ещё на работе. Видите ли, леди Эдит, в их ателье много заказов…

- Миссис Бренсон – модистка? – удивлённо спросила Мери у сестры.

Он ответил за Сибил.

- Да.

- О, - рот Эдит округлился, а затем она улыбнулась, - должно быть, миссис Бренсон помогает тебе с пошивом свадебного платья? Это так мило, в самом деле…

Совершенно неожиданно для них всех Сибил тихонько хихикнула и замотала головой.

- Нет, Эдит. Нет никакого свадебного платья.

Бренсон, признаться, даже не задумывался об этой стороне грядущей свадьбы, и теперь ему стало неловко. Хоть Сибил и не производила впечатление девушки, желающей свадьбу из сказки, он спросил себя, не хотела ли она, в самом деле, великолепного платья, торжественного выезда, смокинга для него? С другой стороны, чтобы получить всё это, ей нужно было всего лишь остаться в Даунтоне и выбрать себе другого жениха. Во всяком случае, сейчас, с ним и без этой мишуры она казалась вполне довольной.

- Нет? Нет свадебного платья? – растерянно повторила Эдит. – Но как же…

- У нас не так много денег, и свадьба будет скромная, камерная, - решительно, пресекая всякие возражения и уговоры, отчеканила Сибил с изумившей Тома твёрдостью в голосе. Впрочем, фраза Сибил про деньги заставила его покраснеть, когда он почувствовал весьма выразительный взгляд Мери Кроули на себе.

Сёстры меж тем переглянулись. Старшая из них переступила с ноги на ногу, словно размышляя о чём-то, а затем нервным, резким жестом сунула руку в саквояж. Тотчас Мери извлекла из него небольшой квадратный футляр кроваво-красной кожи прекрасной выделки. Прежде, чем Сибил успела открыть рот и задать вопрос, её сестра сунула футляр ей в руки и сказала:

- К этому необходимо свадебное платье.

Немного помедлив, Сибил открыла футляр. Неясно, почему, но сердце её учащённо забилось в груди, стоило ей лишь прикоснуться к прохладной коже. Когда она заглянула вовнутрь, сердце её на миг замерло: на белоснежной бархатной подкладке сверкала и переливалась всеми отблесками радуги великолепная небольшая тиара. Она услышала, как рядом с ней тихо и как-то сдавленно охнул Том, кажется, он даже вздрогнул при виде украшения. Она почти чувствовала все безрадостные мысли, населившие в этот миг его разум, и, возможно, ей стоило бы повернуться к нему, успокоить его взглядом, улыбкой, но Сибил не могла отвести глаз от россыпи камней. Как любая девушка, она любила украшения, однако их отсутствие не слишком беспокоило её в Дублине, не заставляло мечтать о драгоценных камнях или стремиться к ним. Но при виде этой тиары она не могла остаться равнодушной; в ней для Сибил была какая-то особая магия, недоступная ни Тому, ни её сёстрам, которые видели в ней лишь драгоценность, россыпь бриллиантов, сколько-то фунтов. Открыв футляр, она почувствовала ласковое прикосновение матери, тепло Даунтона, беззаботность своей юности – для Сибил Кроули в этой тиаре был дом.

Конечно, надеть такое великолепие с её выходным светлым костюмом, в котором она собиралась идти к алтарю, было невозможно, просто кощунственно. Нахмурившись, пересилив себя, Сибил захлопнула футляр и протянула его Мери.

- Ты права: для него нужно платье. Атлас, быть может, шёлк или бархат. Но у меня его не будет, так что… - в её голосе не было и тени сожаления.

Её сестра осталась недвижимой.

- Я не возьму. Это твоё. И ещё вот… - снова порывшись в саквояже, она вложила в руку Сибил конверт.

Единственное, что было написано на конверте – её имя. Написано рукой матери. Передав футляр в руки ошеломлённому Тому, девушка дрожащими пальцами разорвала плотную бумагу.

Милая моя Сибил!

В свете известных нам обеим обстоятельств твоей свадьбы, о которых я не хочу говорить сейчас, я не могу в эти волнительные дни быть рядом с тобой. Но ничто на свете не может помешать матери благословить и одарить дочь перед тем, как она пойдёт к алтарю.

Когда у нас с твоим отцом родилась Мери, твоя бабушка передала нам самую великолепную и самую драгоценную тиару из коллекции своих украшений; эта тиара много лет передавалась в нашей семье из поколения в поколение. Следуя собственной прихоти, она решила прервать эту традицию и велела нам разделить эту тиару на всех дочерей, которые когда-либо у нас родятся, с тем, чтобы изготовить для каждой из них тиару на свадьбу. Она сказала тогда, что желает, чтобы вместе с бездушными камнями в чужих семьях и городах нашим дочерям передалась частица семьи Кроули.

Тиара, которую ты держишь в руках сейчас – твоя. Из всех моих детей ты, вероятно, меньше всех желаешь драгоценноых безделушек, о чём слишком красноречиво свидетельствует твой выбор спутника жизни. Однако я не собираюсь сейчас перечить тебе или уговаривать тебя переменить своё решение, которое, признаться, ранило и меня, и лорда Грэнтэма, твоего отца, тем, что отдалило тебя от нас на расстояние большее, чем от Даунтона до Дублина. Однако эта тиара и это письмо – моё благословение тебе и Тому, знак того, что ты всегда будешь частицей нашей семьи, для тебя всегда будет место в наших сердцах и нашем доме. Что бы ни случилось.

Не передать словами, как я люблю тебя, как хочу, чтобы ты была счастлива. Уверена, что у меня ещё будет возможность сказать тебе об этом делом, своим прикосновением, объятием. Однажды.

***

Открыв глаза, Сибил увидела над собой роскошный расшитый полог и не сразу поняла, где находится – слишком непривычной теперь для неё стала подобная роскошь. Это была идея Мери, неожиданно поддержанная матерью Тома: на последнюю ночь девичьей жизни забрать её из дома жениха в отель, в котором разместились её сёстры. Мери и Эдит настаивали на том, что видеться с женихом в вечер, ночь и утро перед свадьбой – дурная примета; миссис Бренсон горячо поддержала их, страшась, кажется, того, что сёстры Сибил останутся в её маленьком домике. Это было физически невозможно, но дело было не только в этом: с первого взгляда Молли Бренсон невзлюбила Мери, и та отвечала ей абсолютной взаимностью. Эдит, казалось, осталась незамеченной хозяйкой дома, но лишь в первые пять минут, теряясь на фоне надменной старшей сестры, а стоило той произнести одно слово в попытке разрядить обстановку, как миссис Бренсон перенесла свою неприязнь и на среднюю леди Кроули. Опасаясь взрыва, гостьи засобирались в отель, в котором сняли номер заблаговременно. Похоже, мысль о том, что сёстры Сибил даже не думали оставаться под крышей будущих родственников, оскорбила гордую мать Тома и окончательно испортила её впечатление о сёстрах. В последний миг Мери решила прихватить и Сибил. Том не возражал – похоже, ему требовался отдых после столь бурных знакомств, и Сибил без сожаления оставила его утихомиривать миссис Бренсон.

Открылась дверь, и в комнату вошла Мери. Когда она присела на краешек постели Сибил, та заметила, какой удивительно домашней выглядит её сестра: волосы немного взъерошены, халат, чуть распахнувшись, обнажал тонкую ночную рубашку и кусочек кожи на её плече. Пожалуй, она давно не видела такой сестру даже в Даунтоне, где Мери выходила к завтраку неизменно безупречно одетой и причёсанной. Мери нежно коснулась руки Сибил и улыбнулась.

- Доброе утро, невеста.

- Доброе. Я не проспала?

Мери бросила взгляд на каминные часы.

- Нет. Послушай, Сибил… - она не смотрела на неё, перебирая пальцы Сибил. – Я хотела сказать… Если ты не уверена, если ты передумала… Только скажи…

Сибил нахмурилась, отняла ладонь у Мери и села на постели, облокотившись на подушки. Её сестра подняла на неё взгляд, в котором можно было прочитать смущение, но и решимость тоже. Мери не сожалела о своих словах. Она покачала головой в ответ на этот взгляд. Она ведь тоже умела быть решительной.

- Если ты для этого привезла меня сюда, то у тебя ничего не выйдет, - отрезала девушка. – Я люблю Тома и выйду за него замуж, ничего не изменилось с того вечера в гостиной Даунтона. А если ты или Эдит приехали затем, чтобы отговаривать меня или встать между нами, то я…

- Тише-тише, - испуганно проговорила её сестра. Вид у неё, в самом деле, был растерянный. – Ничего подобного ни я, ни она не думали даже.

- Зачем ты тогда заводишь этот разговор? – подозрительно прищурилась она.

- Я просто… просто… Не могу до сих пор поверить. Прости, - быстро добавила Мери. – Но… в некоторой степени я даже восхищаюсь тобой, Сибил, - тише добавила она, не глядя на сестру. Голос её показался младшей Кроули грустным. – Я бы не смогла вот так пойти против всех и всего, даже ради любви.

Сибил подумала о Мери и Мэттью, о том, что сестра могла бы сделать и не сделала, чтобы быть с ним. Она отступилась от него сначала, когда все надеялись на то, что у них родится брат, потом – когда он вернулся в Даунтон с Лавинией, потом – после похорон Лавинии. Она давала свободу Мэттью и одновременно лелеяла свою гордость, но и сама страдала от этого. Девушка отвела взгляд от сестры, гнев её потух так же внезапно, как разгорелся. Ей было жаль Мери и хотелось помочь сестре, но она понимала, что не в силах сделать этого. Никто не в силах, кроме неё самой.

Несколько минут девушки сидели молча, не касаясь друг друга, даже не глядя друг на друга. Потом Мери подняла на сестру глаза – больше в них не было ни грусти, ни сомнений, и на губах её играла нежная улыбка. В дверь постучали, и тут же в комнату заглянула Эдит. В отличие от старшей сестры, она была полностью одета и причёсана, и даже в шляпке. А в руках у неё был…

- Букет для невесты, - улыбнулась она, подойдя к постели и положив на одеяло букет.

Сибил не могла поверить своим глазам. Если бы они были в Даунтоне, и это была бы правильная свадьба, в букете были бы розы, или лилии, или, быть может, маргаритки; но они были в Ирландии, в самом её сердце, Сибил выходила замуж за повстанца, а в её свадебном букете был клевер. Ворох зелёных трилистников, мелкие пушистые головки цветов – дыхание лета коснулось её. Теперь она словно держала в руках перевитую светлой лентой душу Ирландии. Она посмотрела на сестру, как на волшебницу.

- Где ты это достала?

Эдит лукаво прищурилась. Кажется, даже Мери смотрела на неё с восхищением, чего Сибил раньше никогда не могла припомнить.

- Это секрет. Ну же, Сибил, ты хочешь опоздать на собственную свадьбу? Боюсь, Том может подумать, что ты передумала и уплыла с нами в Англию. Или, что ещё хуже, что мы тебя украли, - она засмеялась и решительным движением сдёрнула с сестры одеяло.

КОНЕЦ