Shift (original ver.) (СИ) [Даня Вечерова] (fb2) читать онлайн

========== 1 ==========

Солнечные лучи через высокие окна аудитории падали на мою раскрытую на парте тетрадь. Преподаватель задерживался, а я, чтобы ни с кем не знакомиться и не вступать в беседу, сосредоточенно делала вид, что смертельно занята, в этот самый момент рисуя в тетради карикатуры на сидящих за первыми партами смазливых блондинок, весело щебечущих какую-то чепуху в своей свежеобретенной компании. Я в такую и не мечтала попасть. То есть я действительно никогда не мечтала о таких поверхностных друзьях, предпочитая им свое собственное общество. Кажется, в университете ничего не изменится. Да будет так! Лишь спокойная учеба и ничего отвлекающего от нее. Такая разновидность одиночества была моим собственным выбором и вызовом пустоголовому обществу. Взять хотя бы тех кукольных девиц, их широко распахнутые огромные глазищи и чуть приоткрытые рты с пухлыми губами — вот ключ от всех дверей, попадавшихся на их пути. Вряд ли что-то и дальше изменится. Отличные оценки, самые красивые парни… нет, я не завидую! Хотя кого я обманываю - совсем немножко завидую, капельку. Ведь сама же наперекор всему стараюсь сделать всё, чтобы добиться чего-то не внешностью. Моя собственная мать постоянно заявляет, что если меня причесать да накрасить, то я на что-нибудь даже сгожусь, так что, если серой мышью я ничего не добьюсь, буду добиваться чего-нибудь причесанной и накрашенной мышью. Радужное будущее — задачка впору для моих зубов. Клац-клац!

Дверь в аудиторию распахнулась в тот момент, когда я, высунув от усердия язык, дорисовывала громадные выпяченные губы на огромных головах пока безымянных для меня однокурсниц — мне на секунду даже стало интересно, в одной ли мы группе. По моментально смолкнувшим разговорам я поняла, что наша пропажа-преподаватель наконец-то почтил нас своим присутствием. Я равнодушно подняла глаза, но мое настроение с абсолютно незаинтересованного резко сменилось на полностью противоположное: мой рот приоткрылся то ли от удивления, то ли от удовольствия от увиденного — к преподавательскому столу прошел совершенно невообразимой соблазнительной красоты молодой человек. Ему даже не нужно было снимать пиджак, чтобы мои мысли разбушевались в совершенно непозволительном для этого места и для этого времени суток ключе — воображение легко раздело моего преподавателя, даже не спросив его имени. Черт! Да я ведь не пропущу ни одной пары, которую будет вести эта знойная мечта моих будущих горячих снов.

— Всем добрый день! Меня зовут Купряшин Михаил Евгеньевич и я буду преподавать у вас обще-экономическую теорию. — Молодой человек снял пиджак, повесил его на стул и, расстегнув верхнюю пуговицу своей белоснежной рубашки, тем самым, кажется, остановив моё сердце на несколько мгновений — настолько зрелище было завораживающим — сел за стол, скрестив руки перед собой. — Давайте знакомиться, нам предстоит очень тесное общение в ближайшие два года.

О да, тесное общение с тобой, Михаил Евгеньевич - это именно то, о чем я, видимо, буду грезить все эти два года. Никакого спокойствия мне, кажется, не светит.

========== 2 ==========

Черт подери, я мигом забрала все свои слова о том, что я довольна своим внешним видом и обществом лишь собственной персоны, когда при перекличке и знакомстве с преподавателем я не грациозно поднималась из-за первой парты, встряхивая белокурыми локонами, гипнотизируя окружающих, а выковыривала свою жалкую тушу почти из конца класса. Меня не только не было видно - меня и слышно-то не было.

— Миронова Ольга?

— Я, — несмело промямлила я, неуклюже поднимаясь из-за стола, чтобы предстать пред ясными очами преподавателя, оказавшегося по совместительству еще и нашим куратором. А я вот сейчас подумала и решила, что мне бы подошел и куратор-пенсионер, а почему бы и нет?

— Очень приятно. — Этот искуситель улыбается просто убийственно, кажется, я как раз и умерла.

— И мне… — Да что ж со мной такое творится-то, а? Никогда не представляла, что могу быть такой размазней! Вот так впечатление обо мне сложилось у всех. Придется менять внешность… имя… город…

— Еще бы, конечно, ей приятно, — прыснула одна из одинаковых блондинок с первых парт. Так, сначала я убью её, а потом уже буду съезжать в новую жизнь с новым лицом.

Михаил Евгеньевич сделал вид, что не расслышал этого выпада — очень дипломатично — и продолжил перекличку, одаривая каждого несколькими драгоценными мгновениями своего внимания. Девичий состав нашего курса, кажется, умер, как и я. Да и немудрено: под белоснежной рубашкой, плотно обтягивающей молодое тело преподавателя, явственно прорисовывались рельефные мускулы. Даже мое воображение, не имевшее никаких практических обоснований, вполне реалистично разложило мой одновременно разгоряченный, но хладный труп на столе перед пределом моих мечтаний. По закону жанра мое воображение начало прокручивать дальше фильмы совершенно недетского содержания, так, что я поняла, что сижу совершенно красная от стыда и… удовольствия от увиденных картин.

— Миронова! — Я вздрогнула, неловко вынырнув из своих красочных фантазий. — Ты спишь, что ли?

— Нет-нет!

— Ну тогда принимай полномочия, — преподаватель улыбался краешком рта, а вот глаза его смеялись вовсю.

— К-какие? — я совершенно не представляла, что умудрилась пропустить там у себя на облаках.

— Полномочия старосты, — я было возмущенно открыла рот, но мне не дали вставить и слова. — У вас только двое прежде имели опыт главенства и тирании над себе равными, но Петрова отказалась, а ты не воспротивилась, когда за тебя проголосовали остальные. Ты рада, Миронова? — Я готова поклясться, что он смеется надо мной!

— Эге-ей! — попыталась я скорчить праздничную рожу.

— Ну вот и славно - будешь моей правой рукой, Миронова. — Если этой руке есть доступ к остальному телу, теперь я даже и не против. — После пар жду тебя в своём кабинете. Найдешь, надеюсь? — я согласно кивнула. — Смотри не усни на ходу только.

Плакали мои мечты о тихой учебе, теперь не получится остаться совсем уж незаметной, как намеревалась — такое фиаско, да с самого начала! А однокурсники, точнее, однокурсницы, уже обсудили меня от корней волос до кончиков пальцев, попеременно сворачивая себе шеи, дабы незаметно попялиться на свою новенькую, с пылу-с жару, старосту. Только тот факт, что я спасла их от лишней мороки, прибавляет мне единственный плюс в их глазах. Хотя мне в целом это всё неважно — пусть обсуждают и злословят; пока они меня не трогают - это меня совершенно не касается.

Дождавшись, когда закончится последняя пара, я то ли с опаской, то ли с радостным предвкушением отправилась на поиски кабинета нашего куратора, решив отчего-то, что именно сейчас станет до конца ясно, что он за фрукт, этот Михаил Евгеньевич, хвала его родителям за такие убийственные гены. Прошатавшись бесцельно с полчаса, не потому, что не знала, куда идти, а потому, что не решилась так сразу нагрянуть, я всё же нерешительно (сегодня я всё делаю как-то нерешительно, интересно, с чего бы вдруг) помялась на пороге кабинета куратора и, помедлив несколько мгновений, постучала в дверь, уже предвкушая, как попаду в логово хищного зверя, который меня обязательно растерзает. Да… обязательно растерзает… Ох, образы эти совершенно не к месту, надо освоить, что ли, какую-нибудь дыхательную практику для приведения разгулявшихся мыслей в порядок. Кажется, мне теперь это часто будет нужно. Пока я пыталась угомонить сама себя, мне так никто и не ответил на стук. Я постучала еще раз и, не получив ответа и во второй раз, толкнула дверь, оказавшуюся незапертой, от себя. Внутри было темно и абсолютно тихо. Ну конечно, еще дольше бы теряла время, шатаясь по коридорам, так не только в кабинете куратора никого не осталось бы, но и во всем универе. Сама не знаю зачем, но я сделала шаг внутрь. Никто же не ждет меня там, что я делаю? На цыпочках, осторожно переступая с ноги на ногу и стараясь быть бесшумной, я почти наощупь прошла в совершенно незнакомый кабинет, радуясь тому, что еще не свернула себе шею. И только я мысленно похвалила себя за аккуратность, как споткнулась обо что-то, зловредно притаившееся под ногами, и полетела прямехонько на пол, уже предвкушая ярчайшие последствия этого полета на своем лице. Но, в последний момент зажмурившись, уткнулась во что-то, никак не походившее по ощущениям на неприветливый паркет.

— Ох, Миронова, ты убить меня решила в первый день, или соблазнить? — Хотела узнать, что он за фрукт? Получи и распишись. Это очень аппетитный фрукт не только на вид, но и на ощупь.

========== 3 ==========

— Эй-эй, Миронова, — голос преподавателя пробивается словно издалека, от неожиданности всей ситуации в моей голове шумит. Свет из-за открывшейся двери, ведущей в смежное помещение, дал мне возможность разглядеть куратора, с задранной для этого головой. — Ты как-то рано пала к моим ногам. Я был уверен, что пройдет хотя бы неделя, прежде чем сраженные моим очарованием студентки будут падать прямо в мои объятия.

— Я… я просто не разобрала в темноте дороги, — и дорогу не разобрала, и из объятий не спешила высвобождаться, ну вообще умничка.

— А всё потому что, — он перешёл на шёпот, приблизившись губами к моему уху и обжигая его своим дыханием, — нормальные люди включают свет, когда входят в темную комнату. — его руки чуть сильнее перехватили меня за талию, там и устроившись. — Если, конечно, они не хотят погрузиться в интимную обстановку, — договаривал эти слова он, плотнее прижав меня к себе. А я отчего-то и не думала сопротивляться.

— Михаил Евгеньевич, а это правильно? — Преподаватель вдыхает запах моих волос и ослабляет хватку на моей талии.

— Миронова, ты слишком много болтаешь. Не к месту и не по делу. В конце-то концов, я не преподаватель этики, чтобы ответить тебе на этот вопрос. — Отступает от меня на шаг назад и весело усмехается: — свет же, наконец, включи, соня!

Господи, какой сты-ы-ыд, что же я творю-то - это же мой куратор. Я поспешно обшарила руками стену у входа и включила таки свет, развеявший интимный флёр, окутавший меня, но не прочистивший мои мозги окончательно.

— И-извините, я немного задержалась. — Неужели я теперь всегда буду заикаться? Я должна спросить, что это было, и разве допустимо так поступать для преподавателя, обязательно должна спросить… если он, конечно, меня снова в углу не зажмет, тогда мои шансы на серьезные разговоры равны нулю, это уж я могу точно сказать заранее.

— Миронова, извини меня, пожалуйста, тебя так уморительно парализовало, когда ты свалилась мне в руки, что я просто не смог удержаться. Как преподаватель я не имел никакого права так поступать. — Я слишком долго молчала, видимо, что куратор не выдержал, но, увидев мое удивленное лицо, усмехнулся: — На твоём лице все твои мысли громадными буквами написаны.

— Неужели все? — я почувствовала, как краснею.

— Поверь мне, абсолютно каждая, — зловеще улыбнулся Купряшин, а потом подмигнул мне и расхохотался. — А что, мне даже нравится. Ну, — мой куратор обошел свой стол и удобно устроился в кресле, жестом пригласив меня сесть напротив, — после обнимашек можем и к делу перейти. — Преподаватель вопросительно склонил голову набок: — Или тебе обнимашки больше по нраву? Я приму в расчет мнение обеих сторон.

— К д-делу, — да черт с ним с заиканием, я, кажется, вообще лишусь дара речи.

— Какая жалость! — словно с искренним сожалением театрально всплеснул руками. — А вторая сторона не была настроена на такое рвение. Ну да ладно, обнимашки оставим на потом, — он совершенно игнорировал мое состояние полного шока, либо же, наоборот, упивался им — поди разбери. — Миронова, у меня ведь к тебе действительно дело. Слушаешь?

— Слушаю, — я кивнула.

— Молоде-ец, — Купряшин растянулся в довольной улыбке. Это что, сейчас сарказм был? — Тогда справишься, я думаю. Вот тут, — он достал тоненькую тетрадь, положил на стол и совершенно киношным жестом придвинул ее поближе ко мне, — список фамилий всех твоих одногруппников. В алфавитном порядке, вообще-то - я всю ночь старался, выписывал. — Я недоверчиво вскинула бровь, переведя взгляд с тетради на своего чокнутого преподавателя. — В общем, мне нужен свой человек, так сказать, помощник.

— Ощущение, что вы вербуете меня в разведку какой-нибудь особо засекреченной спецслужбы. — Купряшин кашлянул, но хитрого взгляда от меня не отвел.

— Практически. От тебя потребуется каждый день после учебы передавать мне в этой тетрадке совершенно секретную информацию о ежедневном посещении пар твоими одногруппниками.

— А чем вам не угодил общий журнал посещений?

— А тем, что я тоже, было дело, учился, и вполне себе еще помню, как мы все друг друга прикрывали и отмазывали. Мне нужен свой непредвзятый человек.

— Это вы не по адресу, — когда преподаватель был частично скрыт от меня за своим столом, мое заикание ушло - вот только надолго ли, я не знала, — я же совсем никого не знаю. Как мне заполнять вашу шпионскую тетрадь?

— Ну, тут я тебя огорчу, в отличие от настоящих спецслужб, я тебе не вывалю на стол досье на каждого с полной информацией и фотографиями. Тебе просто на парах в облаках витать не надо, — этот хищный взгляд чуть дырку во мне не прожег, Купряшин только что не облизывался, словно я его добыча. Секунда и наваждение исчезло — лицо преподавателя было невозмутимо и спокойно. Кажется, я схожу с ума. — Еще будет возможность в ближайшие дни запомнить, как кого зовут при перекличках. — Он откинулся на спинку своего кресла. — Ну что, берешься?

— За что мне это? — я почти простонала. — Как так вышло, что вы выбрали меня?

— Монетку кидал.

— Но у нее же всего две стороны.

— Долго кидал, — невозмутимо парировал мой собеседник. — Соглашайся, на экзаменах ты сможешь вить из меня веревки.

— Да я и так не глупая, — кажется, меня загоняют в ловушку.

— А я, к сожалению, сильно зловредный, — Купряшин, словно извиняясь, пожал плечами.

— Это неэтично - шантажировать своих студентов, — я не представляю, как мне избавиться от этого внезапно нагрянувшего счастья.

— А обнимашки? — глаза преподавателя пытались изобразить вселенскую скорбь. — Обнимашки, надеюсь, не под запретом? — Он немного посерьезнел: — Соглашайся, Миронова, я тебя не съем.

Я согласно кивнула, сгребла со стола тетрадь и, встав со стула и пытаясь избежать встретиться взглядом с этим странным человеком, стала отступать к выходу. Очень хотелось срочно сбежать отсюда, пока этот дьявол не запросил подпись кровью на договоре продажи моей души в его полное распоряжение или… обнимашку. Мое лицо вновь вспыхнуло, и я надеюсь, это осталось незамеченным.

— Миронова, — я аж вздрогнула от неожиданности, почти допятившись до выхода, — ты разве не знала, что хорошие и культурные девочки прощаются перед тем как уйти?

— Д-до сви… — я подняла глаза на преподавателя, который в этот момент, словно специально устроив этот спектакль, расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки… вторую… Вот Дьявол! Слова застряли у меня в горле.

— Доброго вечера, Миронова!

========== 4 ==========

Легкие прикосновения немного щекочут с непривычки, но они мне безумно приятны. Тянусь всем телом, чтобы мне досталось еще и еще. Купаюсь в этой щедрой нежности рук и теряю голову от жадности таких сладких губ, словно захвативших всю меня. Не могу сдержать стон, да и надо ли сдерживаться, когда всё уже решено, когда всё так удачно сложилось? Руки исследуют мое тело, не оставляя забытым ни одного миллиметра на коже, горящей каким-то нереальным пожаром желания. Я никогда такого не испытывала и рада, что испытываю это с человеком, которого люблю. Полумрак комнаты не сковывает нас, наоборот, мы движемся, изучая друг друга, смело, без какого-либо стеснения. Мне не страшно, я уверена, что всё правильно, всё должно быть именно так. Я обхватываю его ногами, чтобы было удобней и ему, и мне. Он улыбается мне, я вижу его довольную хищную улыбку и улыбаюсь в ответ, чувствуя, как его член чуть надавливает, чтобы проникнуть внутрь. Я слышала, что может быть больно, но я готова вытерпеть такую боль. С ним готова. Он не спешит, шепчет мне на ухо какую-то нежную чепуху и понемногу продвигается во мне, давая мне привыкнуть к его размерам. Мне совсем не больно, это всё вранье, что всем должно быть так - мне невыносимо приятно, я и не мечтала о таком счастье в этих объятьях. Один рывок, и он во мне полностью, до последнего вздоха, до последнего стона - я вся его.

— Любимая моя… Мирка…

Что? Я резко распахнула глаза. Мирка… так меня называл только один человек, да связь с загробным миром еще не наладили, чтобы я могла уточнить у него, какого лешего мне сейчас приснилось. Да уж, сыграло подсознание злую шутку - у меня тут, видите ли, любовь, а я так не вовремя удумала проснуться с перепугу. А как же досмотреть сон до конца? Я не откажусь, да… Но глаза предательски не смыкались. Еще бы, такое потрясение, сердце колотится, как сумасшедшее, я вспотела, словно бежала стометровку. А это всего лишь сон был - случись такое наяву, меня ж парализует наверняка.

За стеной послышались недвусмысленные стоны. Ага, понятно. Спонсор сегодняшнего показа моих эротических снов — паршивая звукоизоляция между нашими с братом комнатами. Интересно, он кого-то привел, или это порнушка у него? Вроде звучит натурально, кажется, девушку привел. Какие стоны! Старается братишка.

Я потянулась за плеером, лежавшим на тумбочке возле кровати. Чужие ночные похождения - это не то, о чем мне хочется думать, да и слышать их не хочется — слишком еще свежи воспоминания о своих собственных похождениях. А что, чем не похождения? Было так всё детально и реалистично, что краску с лица до сих пор согнать не могу, а как успокоюсь, спокойно смогу, как рыбак, с описанием величины улова, рассказывать о произошедшем всем желающим. А пока главная моя задача — выгнать сумасшедших бабочек из моего дурного живота - ишь ты, нашли место порхать. Ночь - не самое лучшее время для того, чтобы разбираться во влюбленностях, пришедших из сна, из этого никогда не выходит ничего хорошего. Хотя, чего скрывать, мне интересно, кто же это ворвался в мой сон и пробрался дальше поцелуев, даже всего лишь от которых у меня не один раз сносило крышу неразделенной любовью. Э-э-эх, глупая девичья башка, еще и беспокойная.

Уснуть мне удалось лишь на рассвете, что совершенно не улучшило с утра мой цвет лица и без того паршивый характер. На учёбу я собиралась, как на войну. Ещё не решила, правда, с кем конкретно воевать буду именно сегодня, но мне палец в рот не клади, я повод его откусить найду. Немного яда я сцедила брату за завтраком, подкалывая его насчет его очередной пассии, на что он по-свински огрызнулся, что хоть у кого-то в этом доме есть хоть какие-то отношения, получив после этого подзатыльник от мамы. Я же уже было собралась закатывать до локтя домашнюю кофту, чтобы показать какую рыбу способна словить, но потом вспомнила концовку своего сна и, посерьёзнев, задала мучивший меня вопрос:

— Кость, а ты давно на кладбище был? — Братец застыл с бутербродом в руках, так и не донеся его до рта.

— У кого? — По моей зловещей гримасе он понял, что настроения на долгие разговоры с вытягиванием информации у меня нет. — Давно, а что ты так вдруг?

— Съезжу сегодня после учёбы тогда, — я встала из-за стола и пошла собираться в универ.

— Мелкая, так нельзя, одиннадцать лет уже прошло. Ты ж его даже не помнишь наверняка, а на кладбище всё таскаешься, — Костя всегда заводит одну и ту же шарманку.

— Ну, раз ты забываешь, то хоть я буду. — Быстро переодевшись, на бегу дожевывая бутерброд, который я успела схватить со стола вперед брата, я махнула всем рукой, вылетая из дома: — Всем пока!

========== 5 ==========

В начале каждой пары я старательно записывала в чудо-тетрадь, которую мне передал шпион Купряшин, наличие в аудиториях своих одногруппников по списку. Возможно, когда-нибудь я даже их всех запомню, боже, за что мне такое наказание. Почти-близняшек-блондинок даже звали одинаково — Марина и Карина, подумать только, их, кажется, магнитом друг к другу притянуло. Они всё еще недружелюбно зыркали в мою сторону, то ли пытаясь отыскать во мне угрозу с моим новым грозным статусом деспота, то ли просто неприязненно оглядывали и выявляли несоответствия — меня с собой. Мне, в целом, конкретно это сейчас сильно безразлично. Меня больше занимает приближение пары, которую будет вести спецагент доморощенный, она как раз следом за подходящей уже к концу экологией. Гибель Аральского моря уже не кажется мне такой скучной темой, хотя все еще проигрывает приветствию преподавателя в начале пары, который ворвался в аудиторию, громогласно оповещая студентов, что мы все умрем. Может, предложить профессору, который, кстати, уже явно на пенсии, продлить наше сонное обсуждение еще на одну пару? Ведь, собственно, кому нужны предметы по экономике? На экономическом-то факультете… Мда…

Но, как бы мне самой ни хотелось избежать встречи с Купряшиным, деться никуда я не могла, поэтому надеялась лишь на незаметное проникновение в аудиторию и прятки за дальними партами. Но мои надежды рухнули, когда светлый лик преподавателя, удобно расположившегося за столом и явно никуда не собирающегося уходить на перерыв, я увидела из-за оставленной открытой двери. Как шкодливый кот, живший у нас, когда я была совсем ребенком, я решила прокрасться вдоль стены, попеременно бурча то на Купряшина, решившего отдохнуть в аудитории именно перед нашей лекцией, то на себя, что не умудрилась обзавестись способностями хамелеона. А еще незаметной себя считала, как же.

Но мой план провалился с первым моим шагом в дьявольский вертеп — преподаватель сразу поднял на меня свои хищные глаза и неотрывно провожал взглядом пока я не устроилась за дальней партой, которую я скоро начну считать своей. Купряшин подавил улыбку — я видела, видела! — и поудобнее устроился на стуле, всё ещё продолжая буравить меня взглядом. Это вообще нормально? Ну, такое поведение преподавателя. Или, может, я чего-то упустила в своей затворнической жизни? Ну, допустим, что молоденький, горячий (да, ну горяч же, зараза) преподаватель положил глаз на еще более молоденькую и горячую студентку — такое бывает. Но обычно это бывает с Карино-Маринами, достоинства которых не только надо искать в голове, но и видно невооруженным глазом. А может, у меня есть какой почивший родственник, о котором я ничего не знаю, но который оставил мне баснословное состояние в наследство? Я читала о таком в популярной некогда бульварной книженции. Тогда да — я действительно лакомый кусочек. Или он просто маньяк и выслеживает одиноко бродящих клуш, чтобы потом выпотрошить их в подворотне? Так надо ему невзначай намекнуть, что у меня толпа друзей и вообще - старший брат, которому я отчитываюсь где, и с кем, и чтоб по времени дома была. Может, прокатит, и меня не грохнут в самом начале учебного года? Перед экзаменами - это пожалуйста, а сейчас как-то обидно получится.

Трель, оповещающая о начале лекции, немного поубавила пыл моего внезапного цербера, не спускавшего с меня глаз, и он лениво и как-то играючи начал занятие, успевая докопаться до каждого в группе и зная всех по именам — ну, не зря же он их всех в алфавитном порядке выписывал. Хотя история с наличием досье с фотографиями на каждого уже не казалась мне нереальной — как-то же он их всех и в лицо запомнил, не только по фамилиям и именам. Человек, полный то ли загадок, то ли достоинств.

Кстати, об именах! Всю лекцию, я вдруг заметила, Купряшин ко всем обращался по именам, а меня упорно величал по фамилии. У него что, аллергия на имя мое, или он так досадить пытается мне, хотя с чего бы ему это было нужно?

— Марина, застегни пуговицы на рубашке, — периодически между подачей знаний врывалось что-то бытовое в процесс обучения, — иначе у Максима разовьется косоглазие!

— Карина, ну а ты? — Купряшин прям входил в роль воспитателя и блюстителя нравов среди молодежи. — Тебя это тоже касается! Быстренько-быстренько, говорю.

— Никита, давай ты рот прикроешь, всё равно больше меня со своей парты ты вряд ли увидел. — Я прыснула со смеху, не удержавшись, представляя, какая красочная картина открывалась ему с первых парт от блондинок. Было на что посмотреть, это уж без преувеличений.

— Миронова! — Я резко перестала дышать. Ну вот, досмеялась. Я подняла от тетради глаза и посмотрела в лицо преподавателю, растянувшемуся в улыбке. Хитрой, довольной и хищной… Внизу живота стянуло от нахлынувших воспоминаний о сегодняшнем сне с участием, как оказалось, — тан-дан-дан-дан! — моего куратора. Во рту пересохло, кровь прилила к лицу и сердце забилось, как сумасшедшее. Кажется, я сейчас умру под его взглядом. Но звонок прервал мою раннюю кончину, заставив Купряшина, незаметно облизнувшего верхнюю губу, отвернуться и бегло осмотреть аудиторию. — Ладно, бегите на перерыв. Сегодня без заданий.

Надо ли говорить, что я, как послушная девочка, действительно побежала? Да еще как! Развивая космические скорости.

========== 6 ==========

Из последних сил досиживая четвертую пару, — во второй-то учебный день устроили такое расписание — я уже мысленно молила о смерти. Уже не пугает даже публичная порка меня Купряшиным, и не важно, в каких бы целях он эту порку устроил, ради наказаний или же удовлетворения каких-нибудь своих фантазий - он же наверняка извращенец, каких свет не видывал. Хотя, от такой порки я бы может и не отказалась… Боже, о чем же я думаю! Прекратить-прекратить-прекратить эти безобразия! И начать другие… Нет, Купряшин на меня плохо повлиял — ему даже делать-то ничего не надо, я сама уже все придумала и распланировала в своих чертовых мыслях.

Звонок! Спасение мое обретено вместе с ним. Надо поскорее покинуть универ и, пока не стемнело, успеть на кладбище, иначе потом снова не выберусь еще тысячу лет. Я уже бодро вышагивала в сторону выхода, когда телефон просигналил о приходе сообщения. “Миронова, только не говори, что твой куратор сидит в кабинете забытый. Я жду”.

Черт! Вот черт! Самый настоящий черт этот Купряшин! А я ведь действительно умудрилась забыть о том, что мне нужно зайти, даже не переставая думать о самом преподавателе. Одно-единственное дело поручили, а я и с ним не справляюсь. Ох, надеюсь, больше никогда не буду видеть сны. Никакие. А особенно с участием таких… таких… таких, как Купряшин! Вот, отличное уточнение, а то, боюсь, если начну описывать конкретные достоинства неугодных мне ночных фантазий, то мне поплохеет еще на подходах к кабинету куратора. А ведь мне еще нужно как-то выжить внутри. Меня же там не съедят, правда? Хотя уж лучше съедение, чем вот прям сон в руку - спокойнее как-то.

На пороге я замешкалась - как же я буду смотреть ему в глаза-то, у меня ж на лбу написано всё, о чем я думаю, Купряшин сам это мне сказал вчера, а сегодня к буквам еще и картинки добавились. Да какие — просто загляденье! Самой бы перестать их видеть, а я еще и транслирую окружающим, стыдоба.

Наверное я слишком долго стояла под дверью, да еще и пыхтела, как мышь в мешке с крупой, потому что, когда я потянулась к ручке двери, чтобы наконец-то войти в кабинет, моя рука схватила лишь воздух — мой куратор открыл дверь первым, хорошо, что я хоть его рукой не ухватила. Я уставилась на него немигающими глазами, словно он всё-таки питон и меня ожидает неминуемая смерть — раз и всё. Моё лицо предательски начало заливаться краской - нет, правда, я ничего не могу с этим поделать, процесс абсолютно неконтролируемый, чтоб его. Купряшин внимательно оглядывал моё превращение в свежеотваренного рака — ну точное сравнение, меня сейчас тоже живьем варят.

— Ага, — куратор довольно кивнул и отошел в сторону, пропуская меня внутрь кабинета. И почему мне кажется, что пол в этой его пещере должен быть устлан костями девиц, поддавшихся на его соблазнительное очарование? Но нет, сегодня пол, как и вчера, совершенно пуст — видимо, в этом универе я пала первой, и мои кости улягутся здесь первыми. И почему я теперь думаю о том, как сама тут где-нибудь лягу? Черт! Мое красное лицо стало еще ярче полыхать, при включенном свете я была интересным экспонатом. Вот бы его выключить… ага, как вчера… Чёртовы мысли! — Миронова, что с тобой? Я не ем детей, да и, хм… — Нельзя же так разглядывать умирающих студенток, они ж от этого умирают! — вполне себе уже не детей я тоже не ем.

— А? — Я вздрогнула так, что аж подскочила на месте. Купряшин уже обошел меня, но еще не сел в свое кресло.

— Говорю, ты выглядишь так, словно я тебя обесчестил. Но мне казалось, что лунатизмом я никогда не страдал. — Он наклонился поближе ко мне, так что наверняка слышал бешеные пляски моего сумасшедшего сердца. Он правда всё прочел по моему лицу? Мои глаза в ужасе распахнулись, я прикрыла рукой непроизвольно открывшийся рот и покраснела еще сильнее, хотя возможно ли это? — Да не может быть, Миронова! — Купряшин всплеснул руками - кажется, радости его не было предела, но он, сдерживая улыбку, резко перешел на доверительный шепот, вернувшись слишком близко к моему лицу: — Ну как, я был хорош?

Я отшатнулась от него, не зная, что же мне делать: то ли бежать сломя голову, то ли умереть тут, на этом самом месте. А этот чтец по лицам довольно расхохотался, наблюдая за моими реакциями - а посмотреть было на что, я сама это даже хорошо представляю. И вот вопрос у меня возник, а точно ли меня отправили на учебу? Не на войну ли, часом, я попала? Потому как, кажется, я проигрываю битву за битвой, хотя о нападении еще никто даже не заявлял.

========== 7 ==========

— Садись, Миронова, шутки шутить потом будем, так что выдыхай. — Какое там выдыхай, я ж еще и не вдохнула ни разу!

Купряшин, усевшись в кресло и продолжая буравить меня глазами, широким жестом предложил мне сесть напротив. Но задачка была не из самых простых — ноги мои сначала оплавились, вросли в пол, а затем окаменели и меня совершенно не слушались. — Доставай!

— Ч-чего? — Да очнись, очнись же ты. Спрашивается, ну сколько я могу так тупить? Когда я умру, на моем надгробии выбьют надпись “Н-но к-как?”

— Журнал, говорю, доставай наш, горе ты мое. — Купряшин само очарование, ага, блин. — А то вечером, да наедине тут с тобой, что люди могут подумать, а? Доставай журнал на стол, с ним хоть свечи вокруг зажигай - никакой романтики, только учеба.

— Всё-то вы смеетесь, Михаил Евгеньевич, — как-то невесело усмехнулась я.

— Да и ты не прочь поржать, чего греха таить, — Купряшин прищурился и внимательно уставился на меня, — за тем и была поймана на занятии, если память мне не изменяет.

— Извините меня, — ну а что мне еще сказать, грешна, ржала.

— Ладно уж, не пороть же тебя за это. — Мои увеличившиеся глаза могут выдать мои совсем еще недавние мыслишки с потрохами, хорошо, что куратор пододвинул к себе тетрадь и, открыв сегодняшний негустой улов в лице пары прогульщиков, улизнувших с последней пары, не видел моей очередной предсмертной гримасы. — Экая ты ответственная, свои посещения тоже отмечаешь, молодец. — Я как-то обреченно кивнула, обдумывая, что это мне теперь так постоянно отдуваться придется. И не прогуляешь - не сильно и хотелось, но сам факт — должен же у меня быть какой-то выбор, в конце-то концов? — Всех уже запомнила, или всё еще жаждешь досье с фотографиями?

— Ну, начала отличать свою группу в потоке - кажется, иду к успеху. — Усмехнувшись, Купряшин еще раз кинул взгляд в открытую тетрадь и после этого закрыл ее, протягивая мне обратно. — Хвалю!

— Спасибо. — Надо, наверное, как-то уходить, пока ветер без камней, но, чуть придя в себя без массированной атаки профессорского обаяния, удержать язык за зубами не вышло: — Михаил Евгеньевич, у меня вопрос. Можно?

— Ну, только если он приличный, — мой куратор в притворном ужасе увеличил глаза, прикрыл рот ладонью, после чего весело рассмеялся. Я не удержалась и засмеялась в ответ. — Валяй.

— Почему вы ко всем обращаетесь по имени, а ко мне по фамилии? — Вдруг, когда я договорила, я поняла, как это глупо звучит, но уже ничего изменить не получится — в следующий раз буду лучше обдумывать свои вопросы.

— А может нравится мне твоя фамилия, — мой преподаватель был невозмутим.

— Правда? — Опять дурацкие бесполезные вопросы, но хоть не заикаюсь, и то хлеб.

— Миро-о-онова, — Купряшин цокнул и покачал головой, — а еще вчера ты утверждала, что ты умная. А я, как наивный, даже тебе поверил на слово. — Я совершенно точно зря задала этот глупый вопрос. — В твоей группе, Миронова, как ты бы могла заметить по нашему мини-журналу, словно собрали семьями всех: две Петровы, один Кузнецов и одна Кузнецова, два Иванова, но те ладно, те действительно братья. Ты мою мысль улавливаешь? — Я сначала уверенно кивнула, совершенно не понимая, о чем он, а потом под его насмешливым взглядом сдалась и отрицательно помотала головой. — Перечислять дальше смысла нет, мы тут надолго уединимся тогда. Просто, Ольга Константиновна, по отчеству я как-то к студентам еще не готов обращаться, вторая Ольга в группе есть, причем Петрова, а вот Миронова у нас одна, и это ты. Тебе полегчало без очередной шпионской истории, или взгрустнулось?

— Извините, я не подумала, — я встала, собираясь уходить. — До свидания, Михаил Евгеньевич.

— Стой, Миронова, — Купряшин встал со стула и потянулся за своим пиджаком, — я заметил, что ты ни с кем дружбу тут еще не водишь, и вряд ли кто-то дожидается тебя у входа, пока ты тут у самодура-профессора отдуваешься. — Ага, попался! А я так и думала, что ты маньяк, а не профессор! — А на улице уже темно. Пойдем, я тебя подвезу.

— А я не домой, — шок сыграл свою роль, и я опять ляпнула первое, что пришло на ум. Купряшин как-то иронично изогнул бровь.

— А только домой подвезти можно? Или ты хотела меня уже семье представить? — Ухмыляется еще, вот зараза! — Ты учти, я еще не готов. — Черт, мне безумно нравится его смех. — Ладно, шучу-шучу. Так куда тебе?

— На кладбище… — Неужели я смогла увидеть на этом лице удивление? Дорогого стоит!

— Интересно, таких планов на вечер у меня не было, да и вообще я еще слишком молод, — недолго длился мой восторг от его растерянного выражения лица, — но раз предложил, не могу же я отказать даме в такой романтике. Поехали, Миронова, будем гулять под луной меж мрачных, заросших мхом надгробий.

— Вам бы книги писать, — язык у него подвешен, конечно, будь здоров, да… Главное, только не начать думать о его языке дальше… Черт, поздно!

— Я больше изобразительным искусством увлечен. — Опять шутит? — Погнали!

========== 8 ==========

Мое тело словно раскалилось в его руках. Рывок за рывком, и я, кажется, сейчас сойду с ума. Эти руки сжимают меня, подминают меня всю под него, исследуют меня, ласкают. Это слишком сладкая пытка, но единственная, которую не хочется прерывать, хоть тело уже взбудоражено до предела и так натянуто от напряжения, как струна, что вот-вот лопнет. Его губы ненасытны, мне просто не хватает воздуха — он просто выбивает его каждым движением во мне, он выцеловывает всё, словно ему подходит только мой воздух и без него он пропадет, исчезнет. Безумие, охватившее нас, полыхает, словно пожар, стихийное бедствие, от которого нет спасения. Я плавлюсь, хочу кричать, настолько мне хорошо именно с ним.

— Миронова…

Неужели это опять всего лишь сон? Открыла глаза и первое, что увидела - это черные тени деревьев, скрывающие за собой луну, холодную и далекую, освещающую всё вокруг. Но не это самое интересное в пейзаже, что я вижу, самое интересное - это черные и зловещие силуэты крестов и надгробий. Ну ничего себе проснулась, а можно обратно? И вообще, почему я сплю на кладбище? Кажется, после приснившегося мой мозг совершенно не способен соображать, а надо бы, и поскорее. Гробовая тишина только усугубляла картинный ужас моего положения. Так, рукой нащупала ремень безопасности на себе - я в машине. В машине - чьей?.. Поворот головы, и мои глаза встретились с глазами нахмуренного Купряшина, лицо которого тускло освещено лунным светом — картина не для слабонервных, ей-богу. Мой куратор не двигался, и на секунду мне показалось, что даже не дышал. Мне стало страшно. Почему во сне он, тут он, везде он? Моё лицо начало заливаться краской, темнота меня даже спасает сейчас.

— Я уснула? — Эге-гей, и снова с вами марафон нелепых вопросов! Вот, блин, и досмотрела ночной сон. Наши желания имеют обыкновение сбываться. Но, как показывает практика, не всегда вовремя. Как же стыдно, кто бы знал! И всё это ещё, можно сказать, в тылу врага. Боже, что же за невезение такое-то, а? Всему виной моя бессонная ночь, так бы я ни за что не уснула в машине. — Почему вы меня не разбудили?

— Да я как-то заслушался, если быть честным, — мой куратор, кажется, впервые за наше недолгое знакомство выглядел действительно серьёзным. Что? Заслушался? Чёрт! Что я тут вытворяла-то? Какой же стыд! За что мне это всё? — Но ты права, для нашего общего дальнейшего спокойствия я должен был разбудить тебя ещё в самом начале твоего сна.

— О нет… — Мне остаётся теперь только провалиться сквозь землю, благо, и место выбрано подходящее.

— Нет, там по тексту было «О да» и прочие удовлетворительные склонения ситуации. — Всё, теперь я точно умру. Прямо здесь и сейчас. — Да ладно, Миронова, не сильно на эту тему убивайся. Пойдём лучше с тобою гулять под луною.

Это, кажется, самый позорный момент в моей жизни. Я совсем не знаю, что мне сказать на это своему преподавателю в этой ситуации, поэтому мне проще последовать его примеру и, сделав вид, что ничего особенного и не произошло (ага, легко сказать!), выйти следом за Купряшиным на свежий воздух, ещё не успевший принять категорическое решение по смене с летнего на более прохладное осеннее настроение. Но, тем не менее, я поёжилась. Не знаю, чем это было больше вызвано: тем, что я хоть и взбодрилась от осознания своего позора и силы настигшего меня стыда, но была ещё сонной, или же тем, что вечерние сумерки всё же поглотили то привычное тепло, покидающее насиженное место, уступая место лёгкой дымке тягучей прохлады. Профессор пошёл позади меня, когда я уверенным шагом направилась в нужную сторону. Я совсем не понимаю, зачем ему самому понадобилось идти за мной и дальше, но у меня даже мысли не возникло запретить ему это. Очень странно, но его присутствие здесь не давило на меня, оно почти умиротворяло. Может, потому что он молчал и не язвил в привычной для него манере? Не знаю даже. Ну, ещё и не так страшно было, я как-то не подумала, что поздние поездки на кладбище - не самая лучшая идея, когда ты не некромант.

— Миронова, я теперь чувствую на себе ответственность за то, чтобы контролировать твои передвижения вне университета. — Я удивленно обернулась. — Что ты так на меня смотришь? Если ты в здравом уме шатаешься в такую темень по кладбищам, то я опасаюсь за твою безопасность, — Купряшин остановился, — и за свою! Я ж что-то даже не спросил, с какой целью мы вообще отправились в это увлекательное путешествие.

— Я не ожидала, что уже так рано темнеет, — я действительно не ожидала, не вру, — да ещё так не вовремя…

— …уснула, ага. — Моя жизнь кончена, я теперь в этом не сомневаюсь. Мне срочно надо уйти в монастырь, или бежать из страны, я еще не определилась. Резко развернувшись обратно, я с удвоенной скоростью припустила от своего демона-преподавателя, сломавшего мою жизнь и психику. Во всём точно виноват он!

— Ой, — я, как-то неловко поставив ногу на выпирающий из земли прямо на тропинке корень от рядом стоящего дерева, начала заваливаться назад, теряя равновесие. О нет, только не это, лучше уж вперед и лицом в грязь! Но моё везение не позволило избежать ещё одного позора, и я, пытаясь на лету развернуться боком, чтобы не убиться самой и не убить своего куратора, всё же умудрилась схватить его за рукав пиджака, потянув за собой на землю. Вот тебе и обнимашки, Михаил Евгеньевич, сам же хотел! Надо было уточнять, что на земле, на кладбище, под луной - не лучшее для них место. Купряшин заёрзал подо мной, так удобно устроившейся на нём, тем самым спасшейся от очередных ушибов. Кажется, ему повезло меньше, потому что дыхание его стало каким-то тяжелым.

— Миронова, мне тоже понравился твой сон, но не на кладбище же его продолжать, ну правда. — Я вспыхнула от его слов и попыталась подняться, но от прикосновений к его телу, чтобы помочь себе встать, меня начала бить крупная дрожь и моё собственное тело перестало меня слушаться. Мой преподаватель никак не помогал мне, просто наблюдая снизу за моим копошением. — Или это и есть цель нашего визита в столь уединённое место?

— Я не… — Я не смогла даже сформулировать свою мысль, не то что озвучить её, когда руки Купряшина легли на мою талию и медленно, но уверенно начали двигаться выше, чуть сжимая мою кожу, даже под одеждой оплавляющуюся от его прикосновений. Нет, моя жизнь определённо дала трещину, никаких сомнений не осталось.

========== 9 ==========

— Миронова… — Руки Купряшина очень медленно поднимались от моей талии вверх, так, что я, кажется, совсем забыла, как люди дышат. — Это всё такая романтика, что даже и не знаю, как устоять. Но всё же, — он одним резким движением — какие же сильные руки у него! — стянул меня с себя и следом перекатился со спины так, что теперь это он нависал надо мной, а потом наклонился ближе к моему уху и почти шепотом произнес: — Я знаю места и покомфортней. Если не передумаешь, я всегда готов показать, рассказать, да и вообще - яготов.

Профессор грациозно поднялся с земли и подал мне руку, на которую я смотрела со священным ужасом, как и на все остальные части своего преподавателя — он исчадие ада и призван искушать, завлекать, соблазнять и лишать рассудка, однозначно. Я даже боюсь вложить свою руку в его, а вдруг таким нехитрым рукопожатием с этим демоном я скреплю какой-нибудь договор по продаже моей души и тела в вечное рабство? Хотя, если только тело, то можно и рискнуть, а вот душу трогать не надо, мне она, может быть, еще самой пригодится. Была не была - я взялась за галантно предложенную мне руку и, кряхтя и совсем неизящно группируясь, чтобы не завалиться обратно, всё же смогла подняться. Вот так ситуация.

— Михаил Евгеньевич, извините меня, пожалуйста, — в глаза ему я точно теперь никогда не смогу посмотреть, буду до конца своих дней бубнить в пол, — я очень неловкая. Вы… вы не поранились?

— Я-то нет, а вот ты, кажется, коленки свои стесала. — Я опустила глаза вниз и заметила рваные края джинс. Вроде бы ничего не болело. — Давай вернемся к машине, там есть аптечка.

— Не надо, спасибо, — сейчас было другое важное дело, — уже и без того слишком поздно, а вы всё со мной нянчитесь. Я сейчас, я быстро — туда и обратно.

Мы уже почти пришли, большая одинокая береза уже видна с этого места. Мне всегда раньше казалось, что это единственная береза на всё кладбище, хотя у меня никогда не возникало желания проверить наличие других. Да и не так часто в последнее время я здесь стала бывать — замоталась с выпускными и вступительными экзаменами. Могила не выглядела запущенной, хотя за несколько месяцев трава вокруг, конечно, хорошо вымахала — но то лишь вокруг.

— Громов Кирилл Дмитриевич. — Я аж подскочила от голоса позади, Купряшин настолько бесшумно следовал за мной, что на мгновение я даже забыла о нем. Преподаватель как-то с досадой цокнул: — восемнадцать лет было, совсем молодой.

— Да, сейчас мы одного возраста, — я с улыбкой вспомнила как мои юные года, не вяжущиеся с серьезностью моих чувств и намерений, всегда веселили его… — Теперь бы он не смог назвать меня мелкой.

— Да тебя теперь мало кто назовет мелкой, — голос Купряшина немного сел на этих словах, так, что мне показалось, что я не могу разобрать слов. Я повернулась назад и увидела моего преподавателя, лицо которого хорошо освещала луна, внимательно смотрящего на меня — ни тени улыбки. — Миронова, а кто он тебе?

— Моя первая любовь, — не знаю, почему ответила преподавателю честно, но на мгновение даже улыбнулась на этих словах.

— Настоящая? — Не с недоверием, а с какой-то тоской спросил.

— На всю жизнь, — это одно из немногого, в чем я всегда уверена.

— Но это же было одиннадцать лет назад, Миронова, — Купряшин продолжал буравить меня взглядом, — тебе же сколько было? Семь лет? Ты же была слишком маленькой для того, чтобы понять, что такое любовь на всю жизнь.

— Вот и он не верил, — да, и постоянно причитал “Мирка, Мирка, я из-за тебя ни на ком жениться не смогу. Мне придется ждать, когда ты вырастешь. А когда это произойдет, ты увидишь, что я уже дряхлый старик, и я стану тебе совсем не нужен. Ни тебе, ни кому другому. Но так как я дождусь тебя, ты просто обязана будешь любить меня и дальше, такого старого, седого и морщинистого. Представляешь, какой ужас?”. Он пугал меня так, а я смеялась и говорила, что он никогда не станет старым. Оказалась права. Я обернулась обратно к могиле, и мы постояли еще немного, не нарушая тишину этого места. Я достала из кармана сложенный вчетверо листок и, воровато и немного смущенно обернувшись на преподавателя, засунула его у основания надгробия — я не приносила цветов, но никогда не приходила без писем. — Я всё, мы можем ехать.

— Да, хорошо, — Купряшин присел поправить свои шнурки, хотя я даже не представляю, как можно в такой темени разобрать что-то, а уж увидеть шнурки — ну просто кошачье зрение, ей-богу. — Иди, я сейчас. А то мы пока тут катались по земле, моя одежда решила, что это сигнал и начала с меня активно сниматься.

— Хорошо, что брюки так резво не среагировали и остались на месте, — почему-то мне перестало быть неловко в этот момент, я широко улыбнулась и пошла в сторону машины.

— Это я их просто придерживал, а так-то они полетели первые. — Я услышала смех в голосе Купряшина и с удовольствием рассмеялась и сама. Кому сказать — кладбищенские шутники!

========== 10 ==========

На обратном пути я снова умудрилась уснуть в машине Купряшина, сколько не пыталась бодриться. Но на этот раз мне повезло спать без сновидений. Проснулась словно от шёпота, мне всё казалось, что кто-то зовёт меня “Мирка… Мирка…”. Открыла глаза и поняла, что сплю, укрытая пиджаком куратора, а сам он, откинувшись на подголовник своего кресла, тоже спит, чуть хмурясь во сне. Не стал будить меня и уснул сам. Не могу же теперь я быть свиньей, потревожившей профессорский сон. Машина стояла возле моего дома, и в первое мгновение я вдруг испугалась - откуда бы мой адрес был известен преподавателю; а потом поняла, что хорошо, что тот спит и свои дурацкие вопросы я сначала мысленно проговариваю. Иначе снова услышала бы что-то из серии “Миронова, а выглядишь вполне себе умной. Ну откуда бы мне был известен твой адрес? А что ж ты не спросила, откуда я знаю твой телефон? Из личного дела всё, Миронова, из лич-но-го де-ла.”. Вот спасибо, наелась уже саркастичных усмешек, теперь план такой: сначала думаю, потом говорю, и никак иначе!

Вокруг было совершенно безлюдно, фонари, те из которых еще не поразбивали, уже не горели, улица была погружена в мрачный уют и спокойствие ночи. Тишину нарушало только размеренное сопение Купряшина. Я развернулась боком в кресле и отчего-то не смогла себе отказать в том, чтобы без утайки, пока есть возможность, получше рассмотреть лицо своего куратора. Он красив, хотя, может, это сейчас говорят не мои мозги, а сны, что так внезапно атаковали меня. Под его глазами залегли тени, которых при дневном свете как-то не заметила, отчего он выглядит уставшим и каким-то одиноким, что ли, пока спит. Ему, наверное, около тридцати, где-то как и моему брату, хотя никак этих двоих нельзя даже сравнить: мой брат-разгильдяй - и по жизни, и по внешнему виду - и мой преподаватель, одетый всегда с иголочки и выглядящий сногсшибательно — просто небо и земля, конечно.

Интересно, Купряшин, а я тебе нравлюсь? Потому что ты, кажется, мне даже очень. Ну и как, спрашивается, это называется? Безумие, это точно безумие — я вижу этого человека, считай, впервые в жизни, а уже сошла с ума, раздумывая на такие провокационные темы. Я вдруг подумала, что рада, что у меня с этим великолепным экземпляром мужчины были хотя бы такие прекрасные сны - глядишь, повезет, и приснятся еще. Мое лицо в очередной раз заливалось краской, но сейчас не от стыда, как всё время получалось, а от удовольствия от воспоминаний - кто бы мог подумать, что сны бывают настолько реалистичными. Сны… Сны это, конечно, хорошо, но если бы эти руки меня обхватили по-настоящему, сгребли в охапку и повалили под это крепкое тело, то я не стала бы уже сопротивляться. Какие уж тут к черту сопротивления, когда я сама подумываю о нападении с целью совращения. Мама была бы в шоке, узнай она, какие мысли одолевают ее примерную дочь, да что уж, я сама еще не до конца пришла в себя. Во всем виноват Купряшин, я точно говорю!

Словно откликнувшись на мои мысленные восклицания, мой куратор заворочался на кресле, но, так и не проснувшись, успокоился, замерев. Челка от движения сползла ему на глаза, отчего он стал немного морщиться, а я испугалась, что он проснется — было жалко его будить. Я потянулась рукой к его волосам, чтобы аккуратно убрать в сторону мешавшую прядь, обливаясь холодным потом от страха быть пойманной с поличным — было ощущение, что я в одиночку без снаряжения и подготовки отправилась на ограбление банка, напичканного охранными системами под завязку. Меня ждал бесславный конец, сомневаться не приходилось. Когда я коснулась пряди волос и уже почти отвела ее от глаз Купряшина, он вдруг повернул голову так, что моя рука легла ему ладонью на щеку, немного колючую от проступившей щетины, но очень теплую. Глаза куратора резко распахнулись, и он внимательно посмотрел на меня, перепуганную до основания, рука его легла поверх моей и заблокировала пути отступления.

— П-прядь… — Мне срочно нужно было объясниться за свое поведение и эти нелепые действия. — П-поправить хотела, она на глаза упала.

— Ага. — Купряшин спокойно продолжал смотреть мне в глаза, словно и не собираясь отпускать мою руку.

— Я… Извините меня, я не собиралась…

— Собиралась. — Я, кажется, сейчас умру. Повторные приступы паники атаковали меня, сердце начало истерически бухать в груди.

— Я… я… вы… — Да что ж происходит-то? Где мое хваленое “Дайте мне сюда этого Купряшина, я его сейчас соблазнять буду”? Меня совершенно откровенно начало трясти от волнения.

— Миронова, не мандражируй. — Мой куратор, не отпуская мою руку из своей, опустил их от лица и задержал на своей груди, чуть покрепче перехватив мои дрожащие пальцы. — И сейчас, главное, не волнуйся, хорошо?

— Что?.. — Я не успела даже понять, к чему относились его последние слова, когда он, чуть наклонившись навстречу, притянул меня за руку ближе к себе и накрыл мои губы своими. Мягко, нежно, как-то в одно мгновение заполнив собой всё внутри и вокруг. Это было даже вкуснее, чем во сне, и мне совершенно не хотелось сопротивляться.

========== 11 ==========

Этот поцелуй, кажется, уже длится целую вечность, и не жалко всю ее так и провести. В таких желанных объятиях, кто бы знал. Я хочу приникнуть ближе, полностью раствориться в касаниях губ, рук, я хочу большего, я хочу быть ближе, но, оказывается, я до сих пор пристегнута. Один щелчок, и я, потеряв совершенно голову, кинулась в наступление с поцелуем, словно это только ремень безопасности меня сдерживал всё это время. Купряшин сдавленно охнул от моего напора, но, судя по тому, как он откликается на этот странный внезапный поцелуй, вряд ли его смутило это. Он очень жадный — и поцелуй, и тот, кто его дарит. Но мне слишком мало, мне требуется больше, слишком большое расстояние между нами, я физически ощущаю его, каждый разделяющий наш сантиметр. Наверное я сошла с ума всё-таки, но остановиться я уже не могу — несколько неуклюжих перемещений без разрыва наших касаний, сводящих с ума, и я перебралась на колени к своему собственному преподавателю - какой кошмар, какой ужас, какой восторг…

Зарывшись пальцами в его волосы, я, словно с цепи сорвавшись, целовала так, словно от этого зависела моя жизнь, а Купряшин, надо отметить, был очень заинтересован в моем спасении и активно принимал в нем участие, заставляя меня задыхаться от умелой пляски его языка — я даже не знала, что такое можно вытворять при обычном поцелуе. Хотя как можно назвать этот поцелуй обычным? Пусть мне не с чем сравнить, но это прекрасное сумасшествие не может быть чем-то обычным, никак не может. Его руки, эти сильные руки обхватили меня за талию и прижали к себе с такой силой, что я почти задохнулась от жара этого желанного крепкого тела. Сидя на коленях Купряшина, обхватив его ноги своими с обеих сторон, я чувствую его возбуждение через ткань брюк — это пугает меня с той же силой, что и будоражит, возбуждает, окончательно сводит с ума. Его рука пробралась под мою кофту и коснулась кожи на спине, а я от неожиданности и восторга от этого прикосновения выгнулась всем телом, разорвав наш поцелуй, чем тут же воспользовался профессор, приникнув своими губами к коже на моей открывшейся ему шее. Хотела вскрикнуть, но звук застрял у меня в горле, когда Купряшин, зацепив намеренно зубами кожу на шее и спустившись вниз, языком прошелся по моим ключицам. Если я не умерла до этого момента, то теперь точно умру, никаких сомнений! Или дальше будет только хуже? Я не представляю, что же происходит со мной и почему я не могу прекратить это и отказаться от этих сладких пыток. Боже, что же я творю, что же он творит, что мы творим-то оба? Но невозможно остановиться, невозможно разорвать эти прикосновения. Нажав какую-то кнопку, мой преподаватель — не только какой-то там теории, но и вполне себе важной практики — опустил свое сидение почти в горизонтальное положение, и я задрожала. То ли от страха, то ли от ночной прохлады контрастирующей с горячими прикосновениями на моей обнажаемой коже — неужели я готова взять и так и поступить? В машине? С не знакомым мне человеком? Возле собственного дома, в конце-то концов?! Кажется, готова…

Мои руки через тонкую ткань рубашки безнаказанно изучают тело, которое всё это время занимало мои мысли, прекрасное тело, восхитительное, сводящее с ума. Как же хочется прикоснуться к нему без препятствий в виде одежды, которая заставляет страдать меня, разделяя меня с желаемым. Мои пальцы дрожат, но я решительно настроена победить и залезть-таки под одежду своего преподавателя, справившись с каждой пуговицей на его чертовой рубашке, даже не отвлекаясь на его поцелуи, его прикосновения, нет… совсем не отвлекаясь на них… Низ живота скрутило в тугой узел и, кажется, еще чуть-чуть, и я просто взорвусь на тысячи мелких осколков от тех ощущений, в которые я погружена. Эти пуговицы — что за черт! — совершенно не поддаются, в фильмах у героев всё так просто выходит всегда, а у меня не получается. Нужно больше практики? Я буду много практиковаться, я буду прилежной ученицей, честное слово. Но сейчас я злюсь, так злюсь, что не сразу заметила, как, вцепившись пальцами через ткань в кожу Купряшина, я зарычала от досады. Жажда, сейчас я поняла, что это жажда, мне хотелось насытиться прикосновениями, хотелось погрузиться целиком в обладание этим великолепным мужчиной, лежащим подо мной, но почему-то даже в таком положении подчиняющем меня себе. Его крепкие руки перехватили меня посильнее и просто вжали в себя, губы жадно впились в мои, совсем забывшие о своем желании и слишком долго остававшиеся без дела. Я сжата так крепко, что не могу даже пошевелиться, лишь принимать ласку — то ли убивающую меня, то ли успокаивающую, я уже не понимаю, что именно чувствую на самом деле и жива ли еще. Одно я знаю точно — я сошла с ума, я сошла с ума в этих объятиях.

— Миронова, — он, прерывая поцелуй на недолгие мгновения, словно сам не хотел отрываться даже ненадолго, позвал меня.

— М-м? — Разве можно отвлечься сейчас на какие-то слова?

— Кажется, нам надо сейчас поговорить, — Купряшин, одной рукой обвив мою талию, а второй зарывшись в мои волосы, притянул меня ближе и с новой силой впился в мои губы. Неужели он сам не понимает, что не до разговоров?

— Сейчас? Правда? — Какой же глупый мужчина мне попался, а ведь казался таким умным, а еще профессор называется.

— Миронова, — снова поцелуй, мой ему, его мне, неважно, кто кого сейчас перебивает, — я серьезно.

— Я тоже, — я кивнула для убедительности и снова завладела его губами, — более чем.

— Миронова, я не шучу, нам надо поговорить, но так, чтобы ты не разбивала мои доводы своим сумасшедшим великолепием - сможешь не двигаться несколько мгновений? — Я совсем не согласна, тянусь за поцелуем, но Купряшин меня перехватывает и сжимает в объятиях так, что я не могу до него дотянуться. — Э нет, мне бы сейчас очень помогло твое благоразумие, кстати, где оно? — Он слегка коснулся губами моей щеки и как-то обреченно прошептал: — Моё тоже куда-то запропастилось… Миронова, я тебе, конечно, сам сказал, что знаю места покомфортнее, но я не имел в виду машину. У тебя очень странные представления о комфорте, ты знала? Нам надо остановиться, Оль. — То, что он назвал меня по имени, как-то резко и очень грубо отрезвило меня, смахнув пелену безумия, до которого я добровольно себя довела. Мне вдруг стало не хватать воздуха, а на глаза навернулись предательские слезы — что же я творю-то, сумасшедшая? Я попыталась отстраниться от Купряшина, но он, заметив перемену в моем настроении, не дал мне этого сделать, заблокировав мне пути отхода. — Дурочка, ну ты чего? Я же о тебе думаю. Просто, — он перехватил свои руки у меня на талии, чуть надавив на нее и подавшись бедрами навстречу мне, так, что я оказалась прижата к его возбуждённой плоти, — дальше я действительно не смогу остановиться, — нежный поцелуй, — даже несмотря на доводы разума.

========== 12 ==========

Сидя на коленях у Купряшина, придерживаемая его сильными руками, я слишком хорошо чувствую силу его возбуждения, но никак не могу понять, чего больше во мне: желания или страха. Я думаю, думаю и боюсь пошевелиться. Щелчок какой-то кнопки - и водительское сидение потихоньку начало поднимать нас в более вертикальное положение. Всё бы хорошо, но я против своей воли, но вполне с удовольствием, от движения механизма заерзала на собственном преподавателе, наблюдая, как на его лице заходили желваки, и чувствуя, как пальцы сильнее сжимают мои бока. А вот сам виноват, Михаил Евгеньевич, балуешься тут со своей машиной. Низ моего живота просто горит от такой медленной и сладкой пытки, но спинка кресла поднимается, а мы вдвоем так и не шевелимся, лишь я умоляюще закусила губу. Ну нет же никаких сил терпеть! Я сжала свои пальцы на плечах Купряшина и, резко наклонившись к нему, все же завладела его манящими губами — что же он со мной сделал-то, или я всегда такой и была? Профессор застонал и ответил на поцелуй, отнимая у меня инициативу, лаская меня, сводя с ума движениями напористого и неутомимого языка, прикусывая мои губы, так, что хочется почти плакать от переполняющих меня эмоций — так целоваться просто противозаконно.

— Плохая, плохая Миронова, — Купряшин отстранился от меня и перехватил мои плечи своими руками, чтобы я не смогла снова до него дотянуться, — и выбор плохой. Нет, очень хороший, конечно, одобряю, но очень плохой, ясно? — Я честно отрицательно помотала головой, смотря во все глаза на преподавателя. — Эх ты, Миронова, а еще…

— …говорила, что умная, ага, — я не сдержалась и спародировала своего куратора, от души рассмеявшись. Тот сдержал улыбку, но меня всё-таки, аккуратно приподняв с себя, отправил на пассажирское сидение. Я недовольно надула губы — боже, что за пошлый жест, фу. — Это не я “эх”, это “эх вы”, Михаил Евгеньевич.

— Михаил Евгеньевич, значит? — Как-то внимательно он посмотрел на меня, так, что у меня сжалось всё внутри и я вся как-то словно съежилась и уменьшилась. Чуть наклонился в мою сторону, едва заметно проведя языком по своей нижней губе, но успев заворожить меня этим движением, но потом резко отвел глаза, тряхнул головой и шумно вдохнул, зажмурив глаза. — Так, ну-ка прекращаем. Ты, — ткнул пальцем в мою сторону, скорчив зловещую рожу, — сиди и не шевелись. — Открыл дверь, начал выходить из машины, заставив мой рот распахнуться от удивления.

— Но… — Я попыталась открыть свою дверь и выйти следом, но Купряшин снова погрозил мне пальцем и шикнул на меня.

— Сиди, я сказал, — он указал мне пальцем на дверь, и я послушно захлопнула ее со своей стороны, а потом он захлопнул свою, отошел на несколько шагов, вернулся, открыл свою дверь и строго на меня взглянул: — И не шевелись!

Купряшин, снова захлопнул дверь и, развернувшись к машине и мне в ней спиной, отошел к скамейке, стоящей у дома, став копаться в карманах своих брюк. Судя по нервозным жестам — безуспешно. Профессор замер на мгновение, взъерошил свои волосы и, прокрутившись на каблуках, неторопливо начал возвращаться. Я, как завороженная, следила за его передвижениями, затаившись и действительно не шевелясь, как мне и было наказано моим строгим тираном-преподавателем. Он подошел к машине и снова открыл дверь.

— Передумали? — Я не удержалась от этого подкола, состроив совершенно невинное выражение лица. Глаза профессора метнули в меня грозные молнии.

— Ах ты негодная девчонка! — Купряшин недовольно протянул в салон руку в требовательном жесте: — Пиджак!

Я протянула его вещь, удостоилась еще одного недовольного взгляда внимательных темных глаз и снова оказалась одна в закрытой машине. Купряшин похлопал по карманам пиджака, довольно хмыкнул, достал ключи и сигнализацией заблокировал все двери, показав мне язык. Вот так профессор, ну просто пример для подражания. Таким приемам это его, интересно, в педагогическом институте научили? Но метод действенный, вон, сижу же я и не рыпаюсь никуда, это ж Купряшин сам сбежал от меня.

Он остановился возле скамейки и, достав из кармана сигареты, положил пиджак на нее, но сам не сел, оставаясь стоять, развернувшись ко мне боком. Вытянул из пачки одну сигарету и прикурил, чуть наклонившись. Интересно, он наверное еще и щурится, когда затягивается? Жаль, что не видно в деталях-отчего-то хочется смотреть, как он курит и выпускает тягучий горький дым, даже самой захотелось закурить. Купряшин обернулся в мою сторону, а я, указав сначала пальцем на сигарету, затем на себя, сложила умоляюще ладошки, выпрашивая себе перекур в его компании. Профессор нахмурился, потом удивленно вскинул брови и уверенно скрутил мне фигу, жадина. В сумраке этой сумасшедшей лунной ночи его белая рубашка просто сияла, навевая мысли о какой-то нереальности ее владельца. Наваждение, мираж. А может я снова сплю? Тогда можно объяснить мое собственное поведение — во сне-то я вообще сильная и бесстрашная, всё мне по зубам… впивающимся в губы куратора. Ох… Я поняла почему он меня закрыл - чтоб я на волю не выбралась, ради своей безопасности старается. Купряшин сделал последнюю долгую затяжку, медленно выпустил дым вверх, чуть запрокинув голову, будто его вдруг заинтересовали звезды в этот момент, затушил сигарету и выбросил ее в рядом стоящую мусорку. Немного помедлил, словно что-то обдумывая, а потом, взяв пиджак и сняв машину с сигнализации, вернулся и сел внутрь, окинув меня темным, нечитаемым взглядом. От него так маняще пахло сигаретами, что захотелось попробовать его губы на вкус прямо сейчас, но не успела я даже попытаться исполнить желаемое, как Купряшин неожиданно заговорил:

— Ну что, Миронова, будем жениться?

========== 13 ==========

- Ну чего ты так уставилась на меня? - Купряшин был невозмутим, а я пыталась понять, но абсолютно безуспешно, что же он несет-то такое. - Ну ладно, не сегодня, так не сегодня.

- Да что вы такое говорите-то? - От какой-то безысходности и растерянности я почти шипела, активно жестикулируя руками у своей головы.

- А что не так, Миронова? - Профессор удивленно увеличил глаза, актерская игра просто высший класс! - воздел их к потолку, поднял указательный палец и заговорил совсем уж театрально: - Моя честь поругана!

- А моя-я-я? - Этот фарс сводил меня с ума, я совершенно не понимала, что происходит и за что Купряшин так старательно пытается надругаться над моим несчастным мозгом.

- А твоя тем более, - мой куратор перешел на серьезный тон и очень важно кивнул, словно пытаясь дать мне понять насколько поругана моя честь. - А меня мама хорошо воспитала, так что… надругались над честью друг друга - извольте отвечать!

- Да за что же мне это? - Я застонала от бессмысленности ситуации, в которую угодила.

- Это тебе, Миронова, за необдуманные действия, - я непонимающе уставилась на профессора, не сильно спешившего продолжить объяснение. - И часто ты, - Купряшин замешкался на секунду, пытаясь сформулировать что-то и при этом жестикулируя рукой, описавшей между нами круг в воздухе, указывавший на наше недавнее безобразие, - с незнакомыми мужиками вот так тискаешься?

- Боже, какой стыд, - я почувствовала как бледнею от охватившего меня ужаса. - А ведь я даже не пьяна…

- А что, пьяной бывает чаще и проходит как-то интереснее? - Брови Купряшина взметнулись вверх.

- Да нет же! - В отчаянии я вскрикнула и закрыла лицо руками. Вот и моя расплата за безумие сегодняшнего вечера. - Я никогда в жизни так себя не вела! Я… - меня охватило отчаяние и к глазам подступили слезы, хотелось реветь, - я не знаю, что на меня нашло.

- Ну чего ты? Ну, Миронова, - Купряшин протянул руку к моему лицу и погладил меня по щеке, а второй рукой сжал мое плечо, чуть потянув меня на себя, - иди сюда. - Я испугано мотнула головой, сопротивляясь такой идее. - Не бойся, несколько минут назад ты сама мне на колени запрыгнула, в чем же сейчас дело? - Вот засранец, а не преподаватель! Мне и без того жутко стыдно, а тут еще он масла в огонь подливает. Я еще раз упрямо покачала головой, не соглашаясь, а профессор наклонился ко мне и обхватил мою талию двумя руками, вытягивая меня к себе с пассажирского сидения. Я в очередной раз забыла как дышать, а Купряшин аккуратно усадил меня боком к себе на колени, прижал покрепче к своей широкой груди и начал нежно гладить по волосам. - Ты только не ерзай, Миронова, умоляю, и будет всё в порядке… Надеюсь. - Я возмущенно дернулась, но крепкие руки удержали меня, не дав мне свободы действий, и я спокойно обмякла в этих странных объятиях, совсем не казавшихся чужими. Мне кажется, я до конца вообще не понимаю у кого на коленях сейчас устроилась. - Миронова, Миронова…

- Ну что? - Действительно, ну что, что ж я творю-то?

- Да ничего. - Купряшин обнял меня и сцепил у меня на спине руки в замок. - Сумасшедшая ты просто.

- Тут не поспоришь, - я вздохнула и прикрыла глаза, кажется, всё произошедшее за этот вечер меня хорошенько вымотало.

- Ладно, ты уже совсем спишь, нотации и нравоучения приберегу на потом. - Профессор расцепил руки и погладил меня по спине. - Уже слишком поздно, тебе пора домой.

Я нехотя отлепилась от преподавателя и перелезла на свое кресло, поправляя на себе совершенно неприлично перекрутившуюся и задравшуюся кофту. Нет, правда, какой же стыд это всё. Но, кажется, я еще нахожусь в шоковом состоянии, а к завтрашнему утру приду в себя и умру от того, что натворила, причем добровольно! Я достала с заднего сидения сумку с учебниками и повернулась открыть дверь со своей стороны, когда ее уже снаружи открыл мне Купряшин. От удивления я даже повернулась проверить не сидит ли он рядом, вдруг у меня уже галлюцинации - это бы всё объяснило. И как он успел так бесшумно выйти? Я вышла, придерживаемая профессором за руку - да точно сплю, откуда взяться джентльменам-то в час ночи в моём районе. Мы подошли к подъезду моего дома, и у двери я немного замешкалась и развернулась к своему куратору, посмотрев на него снизу вверх. Ну, раз я всё равно сплю, можно же делать, что захочется, правда? Я встала на носочки и потянулась к профессору, чтобы его поцеловать. Купряшин на мгновение улыбнулся краем рта, а потом накрыл мои губы своими - сразу жадно, ненасытно, так, что мои ноги задрожали. Я сделала было движение, чтобы прижаться теснее, обхватить руками, обнять, но мой преподаватель, погладив меня рукой по щеке, нехотя, но прервал наш поцелуй, тяжело дыша.

- Спать! - Купряшин сделал шаг назад от меня и указал мне на дверь. - Быстро!

По его глазам я поняла, что если я не послушаюсь, то окажусь в беде, еще не знаю какой, но мне точно несдобровать. Я, не отрывая взгляда от профессора, нащупала кодовый замок и, вслепую набрав нужные цифры, спиной влетела в открывшуюся после сигнального писка дверь. Я бежала по лестнице вверх так быстро, словно куратор за мной мог побежать - хотя интересная ролевая игра бы у нас вышла с погонями. Добежав на свой этаж, я отдышалась у двери квартиры и после постаралась бесшумно открыть замок, чтобы не перебудить никого. Сделала шаг в прихожую, начала разуваться в полной темноте, отметив, что в доме стоит гробовая тишина - кажется, спят. Поставила обувь на полку, достала тапочки и, в тот момент, когда уже хотела пройти в свою комнату, меня ослепил включившийся свет. Мой старший братец в одних домашних шортах с подозрительным прищуром разглядывал меня, прислонившись к косяку двери, ведущей на кухню.

- Позволь мне, дорогая сестрица, только лишь для начала задать тебе два вопроса. - Я похолодела от ужаса от его ледяного тона. Это что же, настало время, когда меня начали отчитывать? - Кто был этот хмырь и что вы делали в его машине почти сорок минут?

========== 14 ==========

- Ну, чего молчишь? - Костя выглядел как-то уж слишком недовольно.

- Тебе не дали что ли сегодня? - Братец, ругнувшись себе под нос, прошипел что-то похожее на “мелкая зараза” и развернувшись зашел на кухню, не включая там свет. - Ну точно не дали!

- Ты бы помолчала лучше, - щелкнул кнопкой на чайнике, достал с полки кружку и поставил на стол рядом со своей. Я уселась за стол, принимая это любезное приглашение.

- А как мне тогда молча отвечать на твои вопросы? Жестами? Ну тогда… - я развела перед собой руками, словно бы показывала размер рыбы, которую поймала. Рыбалка, я так и знала, что ты мне пригодишься! - Улов был где-то такой. Ай! - Я схватилась за голову, получив подзатыльник от брата. - Да что за методы-то в этой семье? Чуть что сразу в драку.

- Мало тебе! Шляется она по ночам неизвестно с кем и где. - Разливая кипяток по кружкам, куда кинул по пакетику чая, Костя продолжал бухтеть.

- Что значит неизвестно где? Я же говорила, что на кладбище поеду. - Брат изогнул бровь.

- У тебя появилась идея, как откопать себе в полнолуние парня посвежее? Ай! - А что, ему можно драться, а мне нет? Мог бы и по лицу получить, а не по руке. - Твою мать! Думай, что делаешь, у меня же кипяток!

- Хреноток! - Вот же зараза, а не брат. - Выбирай выражения, ты хоть слышишь, что несешь?

- А ты от ответа не уходи, грубиянка, - Костя сделал глоток чая, зашипел, обжегшись и поставил кружку обратно на стол. - Кто это был с тобой и чем вы там занимались? - Брат, запустив руку в карман шорт, достал пачку сигарет, заставив меня раскрыть рот от удивления. - Если честно, в первое мгновение со спины в этой темени я с дуру решил, что это ты Громова всё-таки достала из-под земли.

- Придурок! - Я попыталась дотянуться и огреть его еще разок, но Костя увернулся, заржал и второй мой удар пропустил.

- Дура! - Братишка пригрозил мне кулаком, а потом прикурил сигарету и открыл окно, чтобы стряхивать пепел.

- Ты что делаешь? Мама убьет тебя! - Я попыталась отнять зажженную сигарету, но Костя отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи.

- Да ее дома нет, не паникуй.

- Так во-о-от почему мне телефон к этому времени не оборвали звонками, - я расслабленно откинулась на спинку стула, отстав от брата, а затем цапнула со стола пачку сигарет, достав оттуда одну для себя.

- Ты же не куришь, - Костя закашлялся дымом.

- Считай, начала, - я упрямо чиркнула зажигалкой и затянулась с независимым выражением лица, остававшимся таким ровно две секунды, пока мои легкие, разорвавшиеся от едкого дыма, чуть не убили меня приступом кашля.

- Вот же ж, - брат с досадой скривился, отобрал у меня сигарету и выкинул ее в окно, придвинув поближе мою кружку. - Оставь взрослые игрушки взрослым и пей лучше чай.

- Не сильно и хотелось, - фыркнула я, послушно отпивая горячий чай.

- Ага, не сильно ей хотелось, прям верю, - Костя снова заржал. - Потому в машине там с мужиком этим почти час и пробыла, потому что не сильно хотелось, да?

- Ах ты… - Мой красочный эпитет, адресовавшийся старшему братцу, оборвался в шуме открывавшейся двери - мама! Костя, быстро выдохнув дым в окно, следом отправив туда и недокуренную сигарету, и начал активно махать руками, видимо, надеясь, что у него получится избавить кухню от запаха. Я уткнулась в кружку, надеясь, что огребёт за нарушение порядка лишь брат.

Дверь тихонько открылась, мама пошуршала, переобуваясь, звякнула ключами, брошенными в широкую вазу для всякой мелочёвки на комоде в прихожей, направилась в свою комнату мимо кухни, где совершенно не шевелясь сидели ее отпрыски. Мы почти спокойно вздохнули, когда мама прошла мимо, не глянув в нашу сторону, но потом, сделав несколько шагов спиной назад, она вернулась и, заглянув на кухню, резко включила свет, ослепив нас с братом, уже привыкших сидеть в темноте.

- Ну и что тут за слёт нетопырей? - Мама окинула нас подозрительным взглядом, а затем повела носом, принюхиваясь. - Матери нельзя даже разок выйти из дома, сразу беспредел устраиваете.

- Ма, а где ты была? - Мне было жутко интересно, потому что стрелка часов уже почти подпирала отметку в два часа ночи.

- Мала еще задавать матери такие вопросы. - Костя ткнул в меня пальцем, скривив коварную рожу и кивая в знак согласия, но был немилосердно одернут мамой: - А ты не лучше, скоро тридцать, а всё у матери на шее сидит. Женись уже, умоляю, женись и съедь куда-нибудь.

- Но, мам…

- Не мамкай! Я уже жду не дождусь, когда у меня будет время на себя, не лишайте меня этого, очень прошу. - Мама окинула взглядом наши полупустые кружки. - Допивайте и спать, живо! Иначе поколочу, так и знайте, - и скрылась по направлению своей комнаты.

- Мы против насилия, - я крикнула ей вслед, но дверь уже закрылась. Костя заржал и получил еще один тычок кулаком в плечо.

Мы в тишине торопливо допили чай, сполоснули кружки и пошли по своим комнатам, когда почти у входа в комнату меня нагнал брат, взъерошил мне волосы и, бросив “я с тобой еще не закончил”, скрылся за своей дверью. Да со мной еще никто не закончил, как я посмотрю, некоторые даже еще не начали.

========== 15 ==========

Он лежал рядом со мной и тихонько посапывал во сне. Я же никак не могла представить, что могу просто уснуть рядом с этим мужчиной. Как можно спать, когда рядом такой совершенный во всех отношениях экземпляр, я просто не могла себе представить. От одного только взгляда на него у меня сердце заходится как сумасшедшее, а низ живота стягивает в узел. Он был так безмятежен во сне, что сама себе не верила, что еще недавно этот демон-искуситель не слышал даже моей мольбы о пощаде и оставил меня, только обессилев сам. От мыслей о его жарких прикосновениях, сводящих с ума поцелуях, о том, как яростно, но как нежно он любил меня, от всех этих мыслей по моему телу разливался новый пожар желания. Что же творил со мной этот человек? Да ведь ему и ничего не нужно было делать для моей полной капитуляции, он мог просто спать рядом, изводя меня моими же собственными голодными и сумасшедшими мыслями.

Я аккуратно коснулась своими пальцами его обнаженной груди, не в силах сдержать этот глупый порыв. Мне мало прикосновений, мне просто необходимо гораздо больше, я собираюсь их получить. Я подвинулась ближе к нему, чтобы разглядеть его лицо, такое красивое, что невозможно отвести взгляд. Я могла бы провести так вечность, но он распахнул свои глаза и внимательно смотрел на меня, сонливость спала с них в тот момент, когда он опустил их ниже и смотрел на мое обнаженное тело, лежащее рядом с ним, не прикрытое одеялом. Я хотела, чтобы он видел меня, не хотела прятаться, хотела наслаждаться его взглядом - жадным, хищным. Этот взгляд, словно зажженная спичка для меня, я полыхнула моментально, совершенно не боясь, что сгорю от его взгляда, от его рук, его губ. А если и сгорю, то это будет самая лучшая смерть, которую только можно будет придумать.

Он приблизился к моему лицу в одно мгновение, впившись в мои губы, словно собирался растерзать меня. А ведь сама виновата - добровольно разбудила зверя. Любимого зверя, своего зверя. Зверя, который, разорвав наш поцелуй, спустился ниже и, чуть царапая зубами чувствительную кожу, начал мучительную пытку ласками шеи, переходя ниже и ниже, пока не впился в ареол моей груди, чуть зарычав от нетерпения. Я чуть задохнулась от физического восторга от этих ощущений, пока он играл со мной, своим языком заставляя меня стонать и просить одновременно пощадить меня и никогда не останавливаться. Он был нетерпелив, он, не прекращая свою пытку, подмял меня под себя, удобно устраиваясь между моих ног и, резко войдя в меня одним толчком, сорвал мой вскрик удовольствия и жадно оставил его себе, выцеловывая и каждый последующий стон с моих губ. Он не щадил меня, не давал передышки, он вбивался в меня, то ускоряя темп, то замедляя его, словно издеваясь, играя со мной. Он доводил меня до пика и бросал за мгновение до желанной разрядки, меняя темп своих истязаний и заставляя меня рычать от безысходности от жестокости его ласк, сводящих меня с ума, совершенно замутняющих мой рассудок. Не было ничего кроме наших переплетенных тел, не было ничего кроме нашего наслаждения в объятиях друг друга. Не было и просто не могло быть.

Резкий противный звук очень мешал, отвлекая от неги, в которую я была погружена. Я распахнула глаза. Будильник. Опять сон?! Я резко села на кровати, оглядываясь в поисках моей безумной сексуальной фантазии. Кровать моя была холодна и одинока. Да что за наказание-то мне такое жестокое? Неужели это теперь будет сводить меня каждую ночь с ума? Так, глядишь, я еще привыкну и буду себя в универе одергивать, чтобы не подойти и не чмокнуть в щеку своего куратора со словами, что мне всё понравилось этой ночью. Мне определенно точно нужно с этим что-то делать, потому что я еще немного и начну сходить с ума, не получив свое желанное наваждение в реальности. Купряшин, если единственный способ спасти свою психику это переспать с тобой наяву, то я бросаю тебе вызов и выхожу на охоту, хочешь ты того или нет.

Я решительно кивнула своим собственным мыслям, соглашаясь с принятым решением, встала с кровати и направилась в ванную. Меня ждал новый учебный день и я к нему должна хорошенько подготовиться. Берегись, Михаил Евгеньевич, моя мифическая рыбалка это одно, она безопасна, а охота подразумевает наличие жертвы, которой и станешь для меня ты.

========== 16 ==========

Ничего из произошедшего со мной в компании моего крайне экстравагантного на поступки преподавателя не отодвинуло на задний план изначального поручения, данного им в первый день нашего знакомства. Его особо-важный и особо-секретный шпионский журнал я заполняла с завидным усердием, отмечая про себя, что год только начался, а посещение для многих уже стало более чем вольным. Я не стала изменять себе и продолжала на лекциях устраиваться на одной из задних парт в аудиториях, где проходили занятия. И вроде не трогал никто сильно, и обзор шикарный открывался, мне всё-таки шпионить приходилось, не хухры-мухры.

Сегодня лекции по обще-экономической теории у нас в расписании не было, поэтому уже после второй пары группа наша поредела вдвое, зная, что пред светлыми очами куратора представать не придется. Мне, правда, такой поблажки никто не давал, отвертеться от посещения кабинета Михаила Евгеньевича не представлялось возможным. Да и дел вне университета у меня таких неотложных не было, чтобы пропускать предметы, на экзамене по которым меня потом могут завалить просто потому, что я не отнеслась серьезно к учебе, нужной не кому-то там, а лично мне. Скучна жизнь заучки, согласна. Но надо отметить, что жизнь эта заиграла новыми красками, яркими прямо-таки. Вы всё еще ботаните? Тогда к вам идет Купряшин… чёртово наваждение мое.

Звонок прозвенел и я медленно стала собирать конспекты в сумку, оттягивая момент, когда мне нужно будет увидеться с Купряшиным - моя уверенность и решимость как-то поугасла с момента моего пробуждения. Всё равно, как ни крути, ситуация совершенно нездоровая, но противиться ей сил никаких не было, решено было смотреть по обстановке. Хотя, кого я обманываю, меня же располовинит от двойственных эмоций: стягивать с профессора одежду сразу с порога в кабинет или бежать, сломя голову и зажмурив покрепче глаза. А то, кажется, из нас двоих он, конечно, абсолютно не в себе, но я еще менее разумная.

По коридорам университета проносились спешащие поскорее свалить студенты, у кого пары уже закончились, и неспешно семенили, обреченные учиться еще и четвертую пару. Я шла против шерсти основного стремительно текающего потока, направляясь к кабинету куратора, будь неладен день, когда ему пришло в голову пойти преподавать. Под снисходительными взглядами старшекурсников в очередной раз помявшись несколько минут перед дверью кабинета Купряшина, я всё же, расшаркиваясь от нервов, всё же взялась за ручку и… уперлась в закрытую дверь. Дабы развеять сомнения в своей криворукости, дернула за ручку еще раз, второй - дверь действительно была заперта. Я выдохнула, словно меня только что оправдали присяжные на суде и я более не считалась виновной в чьей-нибудь мучительной смерти. Сбоку от меня неприлично заржали, заставив обернуться и сменить удивленно-облегченное выражение лица на презрительную гримасу, после которой, как предполагалось, прах испепеленных неугодных можно было бы смести в урну - за каким-то чертом рядом, как-то нахально ухмыляясь, стоял мой новоиспеченный однокурсник, имя которого я даже уже вроде бы запомнила. Симонов. Кажется, Антон, - не полезла бы я в профессорский журнал для уточнений, в самом-то деле - но, чтобы не попасть впросак, можно было сразу обращаться к нему “Ваше Величество” и никак не меньше по важности, нарисованной на его надменной роже. Нет, засранец определенно был красив, но впечатление портилось тем, что он сам прекрасно об этом догадывался. Какого лешего он тоже тут делал?

- Эй, староста, - Симонов прислонился плечом к стене, ослепительно улыбаясь, будь я Кариной или Мариной, мое декольте бы уже разошлось бы по шву до самого пола, но не на ту напал. Хотя ему и не за чем, если подумать. - Что, наш куратор всё-таки тиран и после пар питается плотью молодых студенточек? - Ох, Симонов, знал бы ты, что близок к правде! Про питание ничего не знаю, но плоть его явно интересует. - А то ты слишком перепугана для обычного визита.

- Тебе-то какое дело? - Я повернулась спиной к однокурснику и хотела сделать шаг по направлению от него, но парень схватил меня за руку и грубо дернул так, что я снова смотрела на его лицо, уже менее расслабленное с признаками явного недовольства.

- А ты не слишком наглая?

- А ты не слишком принц? - ЛицоСимонова побледнело и я вдруг подумала, что он же меня и садануть по лицу может своей ручищей, это не брат, который больше терпит мои выходки, чем действительно злится. Но однокурсник вдруг расплылся в широкой улыбке и одобрительно заржал, привлекая к нам лишнее внимание.

- Бери выше - я царь! - Я так и осталась стоять у запертой двери в кабинет куратора, пытаясь понять нормальный ли этот парень, удалявшийся от меня, засунув руки в карманы какой-то дорогущей спортивной куртки и продолжая смеяться, совсем чуть запрокидывая голову назад, полностью отдаваясь какому-то лишь ему одному известному веселью.

Это что, школа жизни такая? Разберись, что на уме у этих сумасшедших и получишь три сеанса у психотерапевта в подарок? Так я можно откажусь от такой счастливой возможности? Общение с одним только невменяемым на меня дурно повлияло, страшно представить, что же будет, если вокруг меня будет всё больше людей себе на уме. Надо снова максимально урезать свою светскую жизнь.

========== 17 ==========

Проводив взглядом своего нахального однокурсника, я еще раз удивленно посмотрела на закрытую дверь в кабинет куратора и, пожав плечами, пошла в сторону выхода — сегодня я имела все шансы попасть домой до полуночи, раз моим планам по активным действиям в отношении Купряшина не было суждено исполниться. Интересно, Михаил Евгеньевич, ты сбежал от меня намеренно или какие-то неотложные дела? Я ведь совершенно не в курсе твоей жизни даже в университете, что уж говорить о той, что остается за пределами этих стен. Я сунула руку в карман к телефону, думая, стоило ли мне спросить у него это напрямую, а потом решила, что это всё-таки перебор в происходившем уже и без обмена сообщениями на телефоне. Никаких телефонов.

Выйдя из здания универа, я резко остановилась в проходе, заставив натолкнуться на меня кого-то из студентов, выругавшегося из-за моей нерасторопности. Моим глазам предстала удивительная по своей нелепости и неожиданности картина: недалеко стоял мой брат, облокотившись на свою машину, а рядом с ним, усиленно моргая, видимо для того, чтобы казаться еще более очаровательными, стояли мои однокурсницы, те самые Карина и Марина, чьи имена я уже склоняла, практически как нарицательные. Карина, видимо, как обладатель большего бюста в этом блондинистом дуэте, с соблазнительной улыбкой, стреляя в моего брата недвусмысленными взглядами, записывала что-то в его телефоне. Понятно, Костя решил проехаться по не стрелянным территориям в поисках новой добычи. Тридцать лет скоро раздолбаю, хоть и не дашь ему больше двадцати с такой смазливой рожей. Неужели ему не скучно? Хотя с таким бюстом ему не придётся скучать, я думаю. Я обреченно опустила глаза на свою грудь, скрытую под широкой толстовкой — ничего утешительного.

- Завидуешь, староста? - Я вздрогнула от раздавшегося над самым ухом низкого голоса. Ну чего тебе, демон? - Да, тебе с ними не тягаться. Знойные дамочки. - Я презрительно фыркнула, продолжая смотреть на цирк, устроенный моим собственным братом и этими блондинками. Симонов перехватил мой взгляд и кивнул в сторону машины: - Не расстраивайся, когда-нибудь, когда у тебя вырастет грудь, и у тебя будет парень на такой крутой машине.

- Боже упаси такого парня! - воскликнула я в сердцах, чем вызвала искреннее недоумение на лице одногруппника. Ну да, Костя выглядел весьма завидной партией, как можно было на него не клюнуть было не совсем понятно со стороны, а рассказывать каждому, что он мой брат меня не сильно прельщало. Но я и на этого нахального красавца не сильно-то и повелась, у меня, кажется, слабость лишь к красивым и сильным преподавателям… Купряшин, как ты опять влез в мою голову? Я встряхнула головой, попытавшись выбить оттуда навязчивую идею о профессоре, под изучающим взглядом Симонова, умудрившегося простоять молча целую минуту.

- Могу подвезти тебя, - я повернулась и посмотрела на парня, широко мне улыбавшегося.

- Тебе чего от меня нужно? - Я подозрительно прищурилась. Не куплюсь на то, что в один день моя жизнь круто изменилась и теперь мужики штабелями будут укладываться у моих ног. Уж насколько подозрителен Купряшин, этот фрукт выглядел еще подозрительней.

- Я считаю, что со старостами нужно дружить, - и снова улыбка от этой машины по их производству. Понятно тогда, что он вьётся. - Сударыня, мой конь за углом. Не желаете ли проехаться?

- Нет, спасибо, я в машины к незнакомцам не сажусь, меня мама иначе воспитала. - Ой как вру, даже сама себе скоро уже поверю. В машины к незнакомцам не сажусь, ага, особенно вчера не садилась! Так не садилась, что уже почти легла там в этой машине.

Я поправила сумку на плече и, не прощаясь с одногруппником, пошла к машине брата, стоявшего ко мне спиной и не видевшего моего коварного блеска в глазах. Не знаю, что он тут забыл, но приехал он сюда добровольно, поэтому я никак не могла лишить себя удовольствия подпортить впечатление о нем перед моими грудастыми однокурсницами. Я подходила неторопливым, но уверенным шагом к Косте, а блондинки, увидев меня, еле заметно синхронно закатили глаза и поджали губы, но при этом с новой силой обрушили на моего брата тонны своего нарисованного обаяния. Они были абсолютно уверены, что такой красавчик и не взглянет в мою сторону, а мне было до жути смешно и очень интересно увидеть, как от удивления потрескаются их фарфоровые лица. Преодолев последние несколько метров до машины, я, состроив до неприличия глупое выражение лица, кинулась к брату, чуть не доведя его этим до инфаркта и повиснув у него на руке, преданно и влюбленно заглядывая ему в глаза.

- Любимы-ы-ый! - Я противно повизгивала и, пользуясь моментом, пока Костя не пришел в себя и не надавал мне по шее, потащила его в машину. Костя был ошарашен настолько, что без возражений залезал в салон. - Ты приехал за мно-о-ой, как это ми-и-ило!

- Ты чего творишь? - Зашипел на меня брат. Когда Костя очнулся от моей наглости, блондинки уже обиженно удалялись, кидая назад убийственные взгляды, по большей части адресовавшиеся, конечно же, мне. Я, усевшись на переднее сидение рядом с братом, от души расхохоталась.

- А ты чего здесь делаешь? На охоту или правда за мной? - Я продолжала веселиться, а брат одарил меня не очень добрым взглядом.

- За тобой, за тобой, - Костя раздосадованно цыкнул на меня и завел машину. - Чтобы опять не шлялась неизвестно где с какими-то мужиками. Еще чего не хватало!

Я лишь недоуменно покачала головой, ничего на это не ответив. И с каких это пор за мной такой контроль установили? Машина тронулась с места и я, посмотрев за стекло, встретилась глазами с Симоновым, который медленно, так чтобы я наверняка смогла прочесть по губами, проговорил «Врунья» и, засмеявшись пошел прочь, куда-то за угол к своему коню. А этому-то всё-таки что от меня нужно?

========== 18 ==========

- Это был он? - Костя, немного отъехав от универа, кивнул головой в сторону моего уже скрывшегося однокурсника.

- В смысле? - Я действительно не поняла о чем речь.

- Этот шептун и есть твой хахаль? - Брат как-то недовольно барабанил пальцами по рулю. Он слишком внимательно следил за дорогой, поэтому о моих увеличившихся глазах узнал скорее всего по звуку безмолвного, но очень громкого удивления. - Да нет, вряд ли, - Костя сам для себя отрицательно мотнул головой, удобно, когда без тебя участвуют в твоем допросе. - Похож, конечно, но вроде не он.

- Да не похож, ты чего несешь?! - Я аж подскочила на месте от возмущения.

- Есть контакт! - Брат радостно заржал. - Тогда перейдем к другому вопросу: на кого же он тогда не похож?

- Умоляю тебя, уймись! - Мне совершенно не нравилась озабоченность брата этим вопросом, как-то спокойнее было, когда до моей личной жизни никому не было дела. С другой стороны и личной жизни-то не было.

- Не будешь говорить? - Молчание ему было ответом.

Так в тишине мы и добрались до дома, где я, показательно даже не глянув в сторону брата, оскорбленная до глубины души установленным за мной контролем, ушла в свою комнату. Мой надзиратель довольно улыбнулся, у-ух я его! Не желая видеть гнусную рожу моего драгоценного родственника, который, кстати, зря решил, что я сдалась без боя, я до самого вечера не высовывала из комнаты носа, успев за это время сделать уборку, прочесть несколько заданных параграфов, законспектировав нужные тезисы, и совершенно вымотаться. Раньше обычного забравшись в постель, я сразу же уснула: сказалась то ли усталость, то ли мои еженощные приключенческие сны, не оставлявшие мне шанса на отдых. Но стоило мне закрыть глаза, как перед собой я увидела Купряшина, он пришел, как по расписанию, решив не дать мне ни единой возможности заскучать и расслабиться в его отсутствие. Он был так близко. Мне всё это было нужно: его улыбка, его глаза, нежные прикосновения его сильных рук, даривших наслаждение и покой. Но…

Я распахнула глаза, окинув еще затуманенным взглядом свою комнату, сглаженную тенями и немного нереальную в сумеречной дымке подступавшей ночи. Никаких Купряшиных на ночь глядя! Я тряхнула головой, словно в надежде, что мое наваждение оттуда вывалится, и поежилась от еще будораживших предыдущих снов, будто от холода. Сон отменяется, как я поняла, значит, нужно было придумать себе заменяющее занятие, такое, что точно бы не дало появиться ни одной запретной мыслишке. Я знала что делать - такой вариант был! Я встала с кровати, подошла к своей двери и, помедлив пару мгновений, прислушиваясь к происходившему снаружи, тихонько выглянула в коридор. На кухне свет был выключен, из комнаты мамы раздавались голоса героев ее очередного сериала, никто не должен был меня перехватить, нужно было лишь быть тише воды. Шаг за шагом я бесшумно пробралась до нужной двери и тихонько постучала в дверь старшего братца.

- Костя.- Шум за дверью подсказывал мне, что я могу либо остаться со своим шепотом неуслышанной, либо наведу панику, если голос всё-таки повышу. Я рискнула и выбрала второй вариант, позвав ещё раз брата усилив и силу стука. Звуки в комнате смолкли и, распахнув дверь перед моим носом, на пороге возник растрёпанный брат.

- Тебе чего, принцесса из башни? - Костя взъерошил свои волосы ещё сильнее и молча изучал моё недоуменное выражение лица, но всё же сжалился надо мной и пояснил: - Ну, ты же надувшаяся принцесса в башне, которую стережет злой дракон, чтобы поотжарить принцам, посягнувшим на твою честь и длинную косу, что-нибудь лишнее.

- Посмотрите-ка на этого дракона, - фыркнула я, - у тебя такой шум стоит, что я могу своих принцев прямо с конями в комнату заводить, ты ж и не услышишь!

- Вот с конями-то как раз экспериментировать не стоит, - Костя состроил испуганное выражение лица, - говорят, после них и дракона в охрану не надо, принцы сами не пойдут.

- Дурак ты, Костя! - Я уж было замахнулась, чтобы хорошенько ударить его, но передумала и руку опустила, продолжая мяться на пороге.

- Так ты чего? - Брат оценил мою силу воли и издевательства прекратил. - Случилось что?

- Давай ужастики посмотрим, а?

- Чтобы тебе потом кошмары снились? Ну нет, я пас! - Он замахал руками, давая понять, что упрашивать нет смысла.

- Лучше уж кошмары, - я обреченно опустила плечи. Костя подождал от меня других объяснений, но понял, что не дождется их и отошел в сторону, пропуская меня к себе в комнату.

- Хичкока твоего у меня нет. - Я быстро прошмыгнула в комнату, пользуясь хорошим настроением брата, уселась на ковер на полу, облокотилась спиной на кровать и стащила с неё одеяло брата, тут же укутавшись в него с головой.

- И не надо Хичкока, давай Звонки, Пилы и прочую страшную штуку, чтобы пугаться от каждого шороха. И побольше хочу!

- Не выспишься же!

- Завтра всё равно выходной. - Костя недоверчиво на меня посмотрел, но в комнату зашел, закрыв за собой дверь, и пошел искать что-то у себя на компе.

- Только потом маме не жалуйся, что это я виноват, что ты спать ночью не можешь из-за монстров под кроватью. Стар я сейчас слишком, чтобы получать по заднице от родительницы.

- Мне пять лет тогда всего было! - Я обиженно надула губы. Эта история мне припоминалась постоянно. Брат включил какой-то фильм, потушил свет в комнате и примостился рядом со мной, обняв кокон из одеяла, в котором притаилась я, и притянув к себе поближе. Наверняка, чтобы я не боялась.

- Лучше бы столько и оставалось, честное слово, - Костя вздохнул и перешёл на шёпот, - а то вырасти вздумала. Что с тобой такой взрослой делать-то?

- Тс-с-с! - Фильм начался. Я действительно понимала, что потом меня замучают кошмары, но уже и без ужастиков происходило то же самое, только с Купряшиным вместо монстров в главных ролях. Ох, Купряшин, опять ты, буду тебя выпугивать из своей головы.

========== 19 ==========

Выходные прошли как-то лениво и в пределах дома, испорченные дождливой погодой. Телефон упрямо молчал, я упрямо не звонила куратору сама. В целом-то, зачем бы Купряшину было мне звонить, верно? Да и своей тяги связаться с ним я до конца объяснить не могла. Моя внезапная симпатия и профессорские на нее отклики это, возможно, вообще игра моего воображения, и кроме обычной похоти с его стороны ничего и не было. Хотя ведь и не воспользовался случаем, даже придраться к нему не получалось, да и не сильно хотелось. Хотелось абсолютно другого. Где же ты, Купряшин, у меня, знаешь ли, дело к тебе.

В понедельник измотанная до основания, хотя считалось, что выходные для отдыха, а не душевных терзаний, я пара за парой занимала свои излюбленные последние парты в аудиториях, ожидая последней четвертой пары, когда увижу нахально-прекрасное профессорское лицо. Моя шпионская тетрадь была всегда со мной и я уже могла похвастаться тем, что опознавала своих одногруппников даже без преподавательских перекличек в начале лекций. Симонов как-то всё время оказывался в непосредственной близости от меня и сверлил меня подозрительным взглядом. Ему-то что надо? Да неважно, даже не хотела и знать, мало будто было в моей голове лишней информации и дурных мыслишек, не дававших мне жизни спокойной.

Последняя пара началась со звонка, заставшего в аудитории лишь половину студентов по списку - с ума сошли раз прогуливали предмет куратора - и пустой преподавательский стол. Ну и где носило Купряшина? Обычно до тошноты пунктуальный, он серьезно задерживался, чем немало порадовал, кажется, всех доживших до последней лекции студентов, кроме меня. Я была озадачена. Это что же получается, мне он приснился что ли? Нет, ну это понятно, что приснился и даже не раз, черт бы побрал эти грешные сны, но в реальности-то существовал ли мужчина моей мечты всё-таки или нет? Мне срочно был нужен ответ и этот самый мужчина в придачу!

Дверь в аудиторию неспешно отворилась и внутрь заплыла широкоформатная, но приятная на лицо дама, таща в руках какие-то распечатки, и прошла за преподавательское место под разочарованные вздохи курса, уже мысленно покинувшего территорию университета.

- Меня зовут Нина Борисовна, я сегодня подменю вашего преподавателя.

Вот так “здравствуйте, приехали”, это что еще за подмены? Где принимают письменные несогласия с происходящим, я первая в очередь. Отсутствие Купряшина как-то вводило меня в состояние тоски, хотелось сразу выть на луну и забиваться в одинокий безкупряшинский угол. Лекция стала унылой и неинтересной, - будто до этого я лекции слушала, а не пялилась на облаченное вечно в строгие рубашки подтянутое профессорское тело, ага! - дождливая погода за окном лишь придавала атмосферности моей безосновательной хандре, хотелось поскорее домой. Еще недели не прошло моей учебы в университете, а я уже хотела поскорее разобраться с этим и выпуститься. Жаль мозгов на экстернатуру мне в наследство не досталось, так бы разыграла карту гениальности и… не встретила Купряшина. Хотя он всё равно где-то прохлаждался, что был, что не был.

После лекции за дверьми аудитории я натолкнулась на Симонова, вышедшего раньше меня и сейчас старательно изображавшего заинтересованность пыльной лепниной на потолке. Выдержав с невозмутимым видом мой уничтожающий всё живое взгляд, одногруппник остался стоять на своем месте, отчего-то заставив меня нервничать своим поступком. Я-то выходила последняя, мне стало жуть, как интересно кого он там ждал и что собирался делать, но снисходить до его надменной персоны мне совсем не хотелось, поэтому я направилась к выходу, минуя поворот в крыло, в котором находился кабинет куратора. Его же нет, нечего мне делать будто - под закрытыми дверьми пороги обивать. Я уже почти вышла из университета, когда в кармане джинс коротко прожужжал телефон, уведомляя о новом сообщении, открыв которое я не смогла сдержать удивления, увидев имя отправителя. Купряшин!

“Совсем не скучаешь поди.”

Мои губы против воли начали расплываться в широченную улыбку, которую я пыталась хоть как-то унять, взывая к хитроумным дыхательным гимнастикам, учение о которых вновь пало смертью храбрых при появлении на горизонте хотя бы упоминания моего профессора мечты. Черт, если он и моя галлюцинация, то я отказываюсь от какого-либо лечения, дабы поддержать такую болезнь в тонусе.

- Это парень твой? - Низкий голос, раздавшийся позади прямо у моего уха, заставил меня, застигнутую врасплох, подскочить на месте от страха. Симонов! Черт! Надеюсь, он не видел сообщение и имя отправителя! Я быстро заблокировала телефон и дрожавшими руками спрятала его обратно в карман, разворачиваясь к своему одногруппнику. Нахальная улыбка во все пятьдесят пять зубов красовалась на его довольном лице. Неужели всё-таки успел прочесть?

- Какой еще парень? - Нельзя торопиться с признаниями в том, в чем еще не успели обвинить, тут меня не проведешь, я на полицейских сериалах, можно сказать, собаку съела.

- Ну тот, что в пятницу тебя забирал. - Мне послышалось разочарование в голосе? Зато можно выдохнуть, про Купряшина речи не шло.

- Тебя это никак не может коснуться. - Нет, серьезно, что это за сеанс вторжения в мою личную жизнь?

- Коснулось в тот момент, когда ты мне бессовестно наврала, - Симонов скривил обиженную мордочку несчастного существа, нуждающегося в опеке.

- Все лгут, мой дорогой, привыкай. - Я не собиралась затягивать эту пустую болтовню и дальше, в кармане новыми вибрациями жгло телефон, мне срочно нужно было бежать.

- И я о том, староста! - Симонов нагнал меня, начавшую было удаляться от него. - Все лгут и он тебе тоже точно врет!

- Ты что, подрабатываешь семейным психологом в неурочное время? Так я не записывалась на прием. - Бежать! Срочно бежать от этого маньяка! - Сам-то что ли не врешь?

- Я же из добрых побуждений! Да постой же ты, не убегай. - Я припустила легкой трусцой в сторону автобусной остановки, но Симонов не отставал. - Ты так счастливо улыбнулась, читая сообщение в телефоне, - это ведь он, да? - Я напряглась при упоминании своего почти интимного переглядывания с телефоном несколькими минутами ранее. - Он же не подходит тебе, бросит же.

- Не бросит! - Я вдруг развеселилась и не смогла сдержать смех от абсурдности ситуации, когда меня отговаривали от общения с моим собственным братом-обалдуем. Подошел мой автобус и, входя внутрь, я бросила одногруппнику, обернувшись к нему: - Никогда не бросит, мы повязаны с ним на всю жизнь. - Симонов снисходительно покачал головой так, что я должна была понять, что еще увижу, что он был прав, а я, продолжая смеяться, уже из салона автобуса скорчила страшную рожу и зловеще добавила: - Я знаю слишком много его страшных тайн.

Двери закрылись, оставив снаружи ошалевшего молодого человека с приоткрытым от удивления ртом, а я, не стесняясь, отсмеялась под неодобрительные взгляды остальных пассажиров. Смех мой резко оборвался с приходом очередного сообщения, на настойчиво вибрирующий телефон, о котором я чуть не забыла. Купряшин!

========== 20 ==========

На телефоне меня ожидало пять сообщений разной тональности настроений писавшего и даже один пропущенный звонок, на который я просто не успела ответить, пока пыталась поймать равновесие в скоростном автобусе, явно пытавшемся одержать победу на ралли “Париж-Дакар”, не выезжая из города. Я, честно признаться, немного перепугалась от настойчивости Купряшина до меня достучаться, такое происходило впервые в моей жизни и как-то давило какими-то обязанностями - ну не умирал же профессор там, мог бы и подождать, верно? На следующий, как мне уже показалось, откровенно истеричный звонок я, понадежнее зафиксировавшись в пространстве транспортного средства, уже сумела ответить.

- Миронова, - ледяной тон куратора охладил мой внутренний пожар волнения и наверняка заморозил парочку жизненно важных органов силой своего холода, - я слишком стар для этих игр в подниму или не подниму трубку. Ты специально не отвечала?

- Я не могла ответить, - мне казалось, что меня обязательно кто-то подслушивает, поэтому я почти шептала.

- Пары кончились, что же тебя так отвлекало? - Недовольство прямо-таки сочилось из телефонного динамика.

- Я шла не одна, я не могла вам ответить.

- А с кем?

- С одногруппником…

- Та-а-ак… - Купряшин на мгновение замолчал, явно подбирая слова. - А с каким?

- Да какая разница-то? Просто одногруппник, просто шел рядом. - От досады выть хотелось, я-то переживала все эти дни, куда он запропастился, а он, кажется, за это время успел окончательно съехать крышей.

- Только вот ты всех сторонилась, а стоило мне отсутствовать два дня, как ты уже там с одногруппником ходишь парой. - Не ревность же это, нет?

- Два дня, ага, - обиженно буркнула я себе под нос, так, что Купряшин не расслышал.

- Что?

- Ничего. Спрашиваю, как бы я разговаривала с вами при посторонних?

- Сказала бы, что парень звонит и ответила. - Как у него всё просто.

- Было бы странно, если бы я обращалась к своему парню на “Вы”.

- Вот, о том и речь, надо многое менять в наших отношениях, Миронова! - Я поняла, ну точно, он наверняка звонил мне пьяным, иначе никаких объяснений его поведению я найти не могла.

- Вы пили? - Я решила не откладывать этот вопрос на потом.

- Ну, Миро-о-онова, ну опять это твое “вы”, - капризно протянул профессор.

- Будь по-вашему, - я тяжко вздохнула. - Ты пил, Михаил Евгеньевич? - На том конце телефона раздался радостный смех.

- Вообще да, но в данный момент нет, а что, надо было? - Купряшин веселился. - А от тебя, Миронова, я до сих пор не услышал ни слова про то, скучала ли ты по мне, ждала ли цветочек аленький, все дела.

- Мне кажется, что вы бредите, точнее ты бредишь! - Я старалась говорить как можно тише, но вездесущие бабульки уже явно прислушивались к моим словам.

- А это к делу отношения не имеет! Признавайся, Миронова, скучала ли, волновалась ли?

- Да я же в автобусе! - Я не подписывалась на курс обще-экономической теории и практики неловких разговоров в общественных местах.

- Ну и что? - В голосе звучало неподдельное удивление.

- Тут же люди! - Я уже шипела в трубку, прикрывая рот рукой, пытаясь хоть как-то оградиться от чужих ушей. На том конце провода внезапно всё смолкло, настолько стало тихо, что я даже оторвалась от телефона, чтобы посмотреть не прекратился ли вызов. Нет, Купряшин все еще был на связи, но отчего-то молчал. Молчала и я, через несколько оглушительно тихих мгновений профессор не решил прекратить нашу игру в молчанку.

- А скажи-ка мне, Миронова, вот это вот у тебя давно?

- Что “это”? - Не могла взять в толк, до чего гениальный преподавательский мозг додумался на этот раз.

- Ну, это… боязнь людей, да хождения по кладбищам? - Он что серьезно?

- Да ну вас! - Стало как-то обидно от его вечных подколов.

- Тебе живые совсем не подходят? Ты для того меня поваляла по кладбищу, чтобы я вроде как уже бывало-лежалым стал?

- Что за юмор-то у вас черный такой? - Я уже мысленно почти молила о пощаде.

- Миронова, я ответственно заявляю, на кладбище я пролежал достаточно, можешь не раздумывать - я тебе подхожу!

- Вы действительно не человек, вы же упырь! - А я-то уже слюни пустила на него, а он оказалось невменяемый. Жаль-то было как, такая красота пропадала.

- Если это обязательный критерий, то я согласен. - Купряшина, казалось, ничего не могло выбить из колеи. - Но смех смехом, Миронова, а я действительно из-за твоего кладбища болен. - Ага! А я что говорила, ну точно ж болен! - Я существо нежное, практически тепличное, за мной уход нужен, а ты меня по земле валяла. Теперь не отвяжешься от меня, я требую заботы. - Автобус подъехал к моей остановке и распахнул двери, выпуская меня наружу, я облегчённо вздохнула - скопления людей меня действительно напрягали. - Чего молчишь, Миронова?

- Обдумываю, какими способами буду вам наносить и причинять эту самую заботу. - Куратор как-то недобро хмыкнул, а затем перешел на вибрирующий шепот, погнавший по моему телу озноб.

- Я знаю о-очень хороший способ. - От его вдруг посерьезневшего низкого голоса мои мысли против моей воли сразу подкинули ярких картин, которые Купряшин подразумевал. - До завтра, Миронова. Я буду ждать.

Оглушительная тишина на этот раз оповещала о том, что профессор всё-таки отключился, даже не дав мне и слова сказать ему в ответ. Хотя кому я вру, я не могла связать ни одного приличного предложения, стоило лишь куратору перейти на его интимную манеру общения совершенно непрозрачными намёками. Может быть он действительно сумасшедший? Или всё же это я? Оказалось, что мне только предстояло это выяснить. Выяснить и выжить при этом, потому что Купряшин явно вознамерился остановить моё сердце.

========== 21 ==========

Всю ночь я ворочалась, боясь уснуть и вновь погрузиться в персональное купряшинское безумие, которое накрыло меня с головой, лишив таки остатков здравого смысла. Интересно, чтобы так качественно свести с ума вполне адекватного ранее человека, он прилагал хоть какие-то усилия или эта супер способность у него от рождения? Или всё же дело во мне и отсутствии у меня иммунитета против таких сильных чар? Ну, что поделать, забыли родители прививку сделать в детстве, теперь оставалось только пытаться перебороть этот вирус самостоятельно. Хотя, говорят ведь, что болезнь на ногах переносить нельзя, мне срочно был нужен постельный режим - один на один с моей хворью. Черт! Только не опять эти мысли!

Утром я была разбита пуще прежнего, никакая пудра не могла скрыть всего великолепия недосыпания, отразившегося на моем мрачном лице. Но учебу никто не отменял, поэтому, собрав все свои силы в руки, я поднялась с совершенно измятой моим беспокойным бодрствованием постели и отправилась на кухню в надежде на то, что родительница сжалилась над своими непутевыми детками и приготовила им завтрак. Я, казалось, не смогла бы и бутерброд себе сделать. Потирая сонные глаза, я вышла из комнаты и, вдохнув аппетитные ароматы, шедшие с кухни, - спасибо, мама! - повернула в сторону ванной комнаты, нос к носу столкнувшись с неопознанным объектом, а точнее носом уткнувшись в пышную грудь, облаченную в кружевную, соблазнительно-узкую комбинацию. Я медленно подняла глаза на обладательницу выдающихся форм и на мгновение застыла, пораженная до глубины души, нет, не тем, что мне в коридоре собственного дома встретилась очередная незнакомая девица, а тем, что скорость моего братца перешла на новый уровень.

- Карина? - Лицо однокурсницы озарило узнавание моей персоны, и она резко скривила губы.

- Вообще-то, Марина.

- Вы разделились что ли или вторая в комнате? - Пока моя одногруппница пыталась понять, что я несу, я, уже придя в себя от первоначального шока, отмахнулась от нее и проскочила в ванную. Мда, завтрак уже не казался мне подарком небес, раз давиться нужно было под взглядом этой красоты писаной.

Когда я зашла на кухню, можно было сказать, что там царила практически идиллия, если бы не нервно-натянутая улыбка мамы, гневно зыркающей на Костю, которому ее яростные взгляды были явно до фонаря. Что ж эта Марина ему там такого ночью показала, что он не только не выпихал ее за порог до пробуждения своей семьи, как обычно и бывало, но еще и за завтрак потащил? Удивительные, наверное, вещи. Блондинка тесно прижималась к моему братцу, совершенно не заботясь о том, что в кухне находилось еще два человека, явно не настроенных на созерцание нижнего белья этой мадам, чуть прикрытого поверх рубашкой брата. Срамота! Я неодобрительно фыркнула и, проходя за свое место за столом, как можно ощутимее пнула брата, расположившегося на стуле в царской позе, по ноге, но проигнорировала его убийственный взгляд в мою сторону, сделав вид, что я тут вообще не при делах. Недовольно, но обреченно переглянувшись с мамой, мы всё-таки сели завтракать, стараясь заесть те ехидные слова, что рвались наружу и у нее и у меня. Мама старалась вдвойне, потому как это она ежедневно пыталась сбагрить старшего сынка куда-нибудь жениться, и Костя мог еще и попрекнуть потом тем, что это мы мешали его счастью. Не дождется, даже если вся эта утренняя романтика и обнимашки с моей одногруппницей лишь показательное выступление, мол, хотели? - получите.

Время поджимало, и нужно было собираться на учебу, чтобы не опоздать. Я уже вставала из-за стола, убирая за собой посуду, когда Марина вдруг как-то теснее прижалась к моему брату и начала ему туда пузырить какие-то абсолютно неудобоваримые по интонациям розовые сопли. На наших с мамой лицах зеркально проявилось отвращение в крайней стадии, и мы поспешили отвести глаза, да и ноги уже с этой кухни по добру, по здорову, как-то мы не привыкли к такому сахару в общении.

- Милый, а ты подвезёшь меня на учебу? - Я уже ожидала услышать от Кости язвительный отказ, но тот покорно кивнул, соглашаясь, и развернулся в мою сторону, когда я пыталась улизнуть незаметно с кухни.

- И мелкую захватим. - Марина недовольно насупилась, я, видимо, ей могла помешать своим присутствием в машине. Костя же прервал меня, еще не успевшую рта раскрыть и заявить, что мне удобнее на автобусе: - Ты у меня под жестким контролем!

Я не была сильно против, особенно если учесть, что за ночь успела устать больше, чем отдохнуть, так что предложение удобно и с ветерком доехать на машине брата восприняла всё же с энтузиазмом. Никакие косые и недружелюбные взгляды блондинки меня не смущали, это ей ко мне придется привыкать, а не наоборот, если она вознамерилась зацепиться за моего брата.

В машине, я уселась на заднее сидение, решив, что могу с пользой потратить время до универа и попытаться чуть подремать, надеясь, что это меня хоть как-то спасет и взбодрит. Под удушающе-нежное воркование новоиспеченных голубков я действительно умудрилась ненадолго уснуть, хоть ожидаемой бодрости это мне и не принесло. И когда, растормошенная братом, потирая и без того покрасневшие глаза, вылезала из машины, я встретилась взглядом с потрясенным Симоновым, следившим, как кроме меня наружу выплывала и наша одногруппница, сразу подбежавшая к Косте и повиснувшая у него на шее. Картина достойная бразильских сериалов, судя по выражению лица Антона, уверовавшего, что мой брат мне не брат и вовсе. Кажется, мне предстоит еще один допрос и куча нравоучений от одногруппника, с чего-то решившего меня опекать. Ну, неужели моя студенческая жизнь не могла начаться как-нибудь попроще?

========== 22 ==========

Пройти мимо одногруппника мне не удалось, потому как он, уверенным шагом обходя столпившихся возле входа в университет студентов, направился прямиком ко мне.

- Староста, ты что, плакала? - Симонов схватил меня за руку, пытаясь остановить меня и заглянуть мне в глаза. Черт подери мою бессонницу, а ведь я действительно выглядела не лучшим образом, зеркало еще дома оповестило меня об этом.

- А ты с ума сошел что ли? - Я попыталась освободиться из цепкой хватки молодого человека, заметив краем глаза, что мой старший братец буравит нас подозрительным взглядом. Да что же это за напасть-то? Вокруг одни шпионы! Я дернулась чуть сильнее и, сбросив руку однокурсника, пошла быстрее ко входу, чтобы скрыться уже не только от назойливых родственника и одногруппника, но уже и от оборачивавшихся людей вокруг, привлеченных нашей небольшой потасовкой.

- Да постой ты, непутёвая! - Я уже начала подниматься по лестнице, когда Симонов вновь схватил меня за руку и потянул на себя, чтобы я развернулась, но так как феерическая координация движений это мой конёк, я, неловко соскользнув одной ногой со ступени от резкого поворота, потеряла равновесие и начала стремительно заваливаться на одногруппника, не ожидавшего таких акробатических этюдов от меня, и мы вместе повалились на асфальт под дружные смешки и улюлюкание тех, кто все время наблюдал за нашей парочкой. Серьезно? Оказаться в такой ситуации второй раз за неделю я не просто не рассчитывала, но еще и надеялась, что такого точно не произойдет, но подо мной распластался очередной молодой человек, с удивлением рассматривавший меня так, словно увидел впервые в жизни. Несколько мгновений я не знала, как мне выбраться из этой ситуации и с однокурсника без потерь, но, когда я, рукой оторвавшись от подтянутого и вроде даже накачанного тела Симонова, нащупала точку опоры, чтобы подняться, на нас легла тень.

- Долго так на земле не стоит лежать, - голос подошедшего заставил меня покрыться холодным липким потом от ужаса от происходящего, - а то можно простудиться.

- Д-доброе утро… - Подняв голову, я увидела стоящего перед нами куратора, лицо которого скрывала тень. Но даже и так я отчего-то была уверена, что меня испепеляли на месте черные демонические глаза.

- Доброе, доброе. - Купряшин, уже развернувшись ко входу, бросил через плечо, прежде чем скрыться в здании университета: - Антон, зайди в медпункт, пусть обработают тебе руку, а ты, Миронова, после пар ко мне не забудь.

Мне показалось, что меня парализовало от страха, хотелось сжаться до микроскопических размеров, а потом и вовсе расщепиться каким-нибудь замысловатым способом на еще меньшие частицы без возможности собраться воедино обратно. Всё бы хорошо, но подо мной вдруг шевельнулся мой одногруппник, застывший до этого со мной, видимо, за компанию.

- Надеюсь, тебе удобно, а, староста? - Симонов расплылся в довольной улыбке. Чего, спрашивается, лыбился?

- Вот ты дурень! - Я попыталась подняться на ноги, оглядывая масштабы разрушения. По всему выходило, что я опять обошлась без травм, чего нельзя было сказать о Симонове, оба локтя которого были ободраны до безобразного состояния. Перехватив мой взволнованный взгляд, Антон мгновенно состроил жалобное выражение лица и расстроенно надул губы.

- Мне бо-о-ольно, староста, - протянул однокурсник, - отведи меня в медпу-у-ункт.

- Да ты издеваешься! Сам меня чуть не угробил, а я его еще и опекай после этого, ну уж нет! - Я подобрала с земли сумку с учебниками и собралась было зайти в здание, на мгновение подняв глаза туда, где должен был стоять мой брат, о котором я чуть было не забыла. Костя всё еще был на месте и смотрел на меня с какой-то дикой смесью удивленного веселья, а потом указал двумя пальцами сначала на свои глаза, а затем ткнул ими в мою сторону. Я недовольно нахмурилась, что не укрылось от Симонова, в миг посерьезневшего и поспешившего за мной, уже поднявшейся по лестнице.

- А я тебе говорил, что он тебе не подходит. - Антон явно не собирался от меня отвязываться. Завидное упорство! - Что ему от тебя нужно? Тебе нужны какие-то еще доказательства? Разве имеет он право тебя до слез доводить?

- Слушай, Симонов, - я резко остановилась, так, что однокурсник врезался мне в спину, не успев затормозить, - тебе самому-то что нужно? Или ты просто так вокруг меня всё хороводы водишь? - Я подозрительно прищурившись, уставилась на него, ожидая ответ. Антон смешно взъерошил себе волосы, чуть сморщившись от боли в руке при этом движении, а потом как-то по-детски непосредственно пожал плечами и улыбнулся.

- А может я рыцарь!

- Рыцари, кони, драконы… - Ни с того, ни с сего я развеселилась и уже не сдерживала подступавший смех, больше походивший на нервный. - А нормальных мужиков днем с огнем не сыщешь.

- Обижаешь, - Симонов насупился.

- Есть за мной такой грешок, - я согласно кивнула, а потом потянула однокурсника за рукав футболки за собой. Надо решать проблемы по мере их поступления. - Пойдем в медпункт, рыцарь.

========== 23 ==========

Пока в медпункте Симонову обрабатывали ссадины, он шипел от каждого прикосновения медсестры и трагично закатывал глаза, давая нам понять, что он уже на пороге смерти. Я пригрозила ему кулаком и пообещала, что его смерть наступит быстрее и от моих рук, если он не прекратит корчиться. Угроза вроде даже возымела эффект, одногруппник притих, но ровно до того момента, как этот умирающий боец не вышел за мной в коридор. Симонов тут же забыл о своих ранах, решив вернуться к проеданию плеши на моей многострадальной голове - тема моей наивности в отношениях с ужасным типом, коим, по мнению молодого человека, являлся мой несравненный братец, его никак не отпускала. Я-то даже поспорить не могла, Костя был тем еще кадром, а уж частота смены его постельных караулов вообще не столько поражала воображение, сколько откровенно пугала. Я молча отмахивалась, целеустремленно направляясь в аудиторию и не теряя одногруппника из виду, надеясь, что предъявление раненого товарища, обмазанного зеленкой и основательно заклеенного пластырями, смягчит преподавателя, на чью лекцию мы уже прилично опоздали.

Выговора никакого мы не получили, меланхоличный профессор кивнул лишь нам на пустую парту у входа в первом ряду, мол, садитесь тихонько. Я с тоской взглянула на столы в последнем ряду, до которых мне не светило добраться в этот раз. Еще и наличие беспокойного Симонова под боком не способствовало моему душевному равновесию, потому как однокурсник решил достать меня и посреди занятия, подпихивая мне одну за другой записки с вопросами о Косте и моих к нему чувствах, которые считал наивными, и пытался открыть мне глаза на неподобающее поведение избранника моего сердца, уверяя, что всепрощение это неправильно, а я, видимо, блаженная, раз позволяю с собой так поступать. Через минут пятнадцать и десяток записок я не выдержала и зло нацарапала на очередном клочке бумаги, лишь бы уже от меня отвязались, что мои отношения с сим подлым типом это запланированный договорной брак, оговоренный нашими родителями, так что ничьего вмешательства мне не нужно было. Не знаю, что было в моей голове, когда я додумалась до этой ерунды, видимо, совершенная пустота, но Симонов всё же притих, уставившись на меня глазами полными ужаса и неподдельного сострадания. Я надеялась, что хотя бы это его чуть остудит в его благородных порывах помочь несмышленой дурочке, не разбирающейся в мужской подлости.

Я оказалась права лишь частично, одногруппник смолк, но продолжил буравить меня взглядом из под нахмуренных бровей. Он что, решил придумать план моего спасения? Ну, пускай, я с удовольствием послушаю его варианты. А пока я думала, как мне незаметно от него отметить всех присутствующих, не доставать же в открытую шпионскую тетрадь, в конце-то концов. Потихоньку я попыталась на полях тетради с максимальными сокращениями записать всех, кого опознала из своей группы в этой толпе, как минимум из трех групп курса. Мне еще предстояло идти на доклад к куратору сегодня. Черт! Купряшин, мне еще как-то нужно будет умудриться объяснить всю сложившуюся перед входом в университет ситуацию. Какую-то совершенно неоднозначную с высоты профессорского роста. Мне очень хотелось провалиться сквозь землю, чтобы всё происходящее стало совершенно несущественным и далеким. Сейчас я была уже не такой уверенной в своей ранее промелькнувшей полубезумной решимости открыть охоту на своего куратора, снова хотелось забиться в угол.

Весь оставшийся день Симонов ходил за мной хвостом, куда бы я не направилась: на обеде из-за его постной рожи у меня кусок в горло не лез; на парах он садился со мной на задних рядах, что уже стало вызывать смешки и переглядывания от других ребят - еще бы, почти места для поцелуев у нас были. Не видела никаких вариантов от него избавиться, но пока он задумчиво молчал, я могла потерпеть это назойливое присутствие, хоть оно меня и довольно сильно напрягало. После третьей пары я быстренько собрала вещи в сумку и, как на заклание, направилась в сторону кабинета Купряшина, так и не переписав сегодняшние посещения в журнал, но немного надеявшаяся, что эта моя нерасторопность перейдет на первый план и я смогу избежать какой-нибудь изощренной кары от этого демона во плоти. Симонов было сунулся за мной, но я, взятая под неустанное наблюдение и загнанная этим словно в угол, огрызнулась, чтобы он ехал уже отдыхать домой, на что одногруппник упрямо качнул головой, заявив, что дождется меня у входа, несмотря на мои испепеляющие взгляды в его сторону. Погрозив Антону кулаком вслед и проследив, чтобы он всё-таки скрылся из виду, подошла к нужному мне кабинету, набрав побольше воздуха в легкие, и, постучав в дверь и не дождавшись ответа, зашла внутрь, прямо на пороге пригвожденная мрачным и абсолютно нечитаемым взглядом черных глаз. В первое мгновение моим единственным желанием было сделать шаг назад из кабинета, но Купряшин, опередив мой порыв, поднялся из-за стола, широким шагом сократил расстояние между нами и, захлопнув дверь, остановился передо мной, откровенно перепуганной от его резких движений. Мне показалось, что вот сейчас и придет моя смерть - то ли от красивых рук преподавателя, то лиот разрыва сердца, забившегося рядом со сводящим меня с ума мужчиной с утроенной силой. Профессор несколько мгновений пристально смотрел мне в глаза, а затем, притянув меня к себе за голову обеими руками, вплетаясь пальцами в мои волосы, поцеловал. Да, моя смерть действительно была на пороге, моей смертью был Купряшин.

========== 24 ==========

От поцелуя Купряшина у меня задрожали и подкосились ноги, словно их внезапно парализовало, но сильные руки профессора не дали мне упасть, крепче перехватив меня между ним и стеной, в которую я была максимально вдавлена напором мужчины. Не знаю в какой момент, но мои руки вдруг против остатков моего здравого смысла не оттолкнули куратора, а наоборот стали жадно обшаривать его через ткань рубашки, которая казалась в этот момент болезненно лишней - хотелось полностью избавиться от одежды. Я потянула рубашку Купряшина, вытянув ее края из брюк, и заставила его шумно вдохнуть воздух и прервать на мгновение поцелуй, когда пальцами добралась до кожи. Профессор чуть отстранился от меня и очень внимательно смотрел на меня черными, как сама ночь, глазами, в которых я не могла ничего прочесть. Его взгляд затянулся, преподаватель безмолвствовал, и мне показалось, что я делаю что-то совершенно неправильное.

- М-михаил Евгеньевич… - Я резко убрала руки, попытавшись их прижать к себе, чтобы случайно снова не коснуться этого прекрасного и сводящего с ума тела.

- Что? - Мужчина нахмурился, наблюдая за моими попытками еще сильнее вжаться в стену, лишь бы прекратить тактильный контакт.

- Я… журнал… - Я совершенно не представляла, что хотела сказать, просто пыталась выровнять свое бешеное сердцебиение и вернуть на место свой мозг. Профессор как-то недобро прищурился.

- Ну нет, Миронова. - Он резко сократил между нашими лицами расстояние до каких-то миллиметров, а затем едва слышным шепотом проговорил мне прямо в губы, чтобы я заткнулась, прежде чем поцеловал меня с новой силой.

Что я собиралась сказать? Разве собиралась вообще что-то? Думать о чем-то другом в тот момент, когда его мягкие, но властные губы подчиняли меня его воле, было совершенно невозможно, да и не хотелось вовсе. Купряшин, опустив руки мне на талию, притянул меня плотнее к себе и пальцами пробрался под мою кофту, заставив меня застонать от обжигающих прикосновений. Как-то так получалось, что каждый раз лишь после нескольких мгновений наедине с ним я становилась словно оголенный нерв и сходила с ума от любых его касаний. Про здравый смысл я и не вспоминала, он добровольно складывал оружие и сдавался на милость победителю даже без объявления войны.

Профессор, миллиметр за миллиметром покрывая мою кожу поцелуями, спустился к моей шее, расписывая ее невероятно-затейливым узором своего языка. Я из последних сил закусывала губу, лишь бы не застонать слишком громко и остаться неуслышанной за дверью кабинета, Купряшин же делал всё, чтобы я забыла и об этой предосторожности - с такими ласками, казалось, не нужно и секса, можно было умереть прямо в этих сильных настойчивых руках, активно задирающих мою кофту, чтобы пробраться ближе к телу. Еще немного и я готова была сама лечь на рядом стоящий стол, чтобы отдаться своему куратору.

Резкий стук в дверь заставил меня дернуться прямо в купряшинских объятиях, он чертыхнулся, но рук не разжал и крикнул незваному посетителю “Минуту!”, наклонился ко мне и еще раз поцеловал, более нежно и спокойно, опустил задранную им кофту, поправил мои волосы, аккуратно заправив их мне за уши, после чего, кивнув мне сесть на стул возле стола и ждать, пошел открывать дверь. Я молча повиновалась и, напуганная ситуацией, села и стала ждать, пытаясь успокоиться и отдышаться, вдруг вспомнив, что профессору нужно поправить рубашку, которую я нетерпеливо вытянула наружу несколько минут назад. Я чуть не запищала от страха, представив какая картина откроется человеку за дверью, если Купряшин в таком виде появится на пороге, но обернувшись с изумлением обнаружила профессора безупречно заправленного. И когда умудрился успеть? Шаманил он что ли? Когда он открыл дверь, я резко развернулась к ней спиной, потому что мой нездоровый румянец и припухшие от поцелуев губы навели бы на подозрение кого угодно, нужно было сидеть тише воды, ниже травы, жаль под стол спрятаться не додумалась пока было на это время.

Что-то обговорив с визитером на пороге, Купряшин закрыл за ушедшим дверь и неспешно пошел в мою сторону, пока я замерла и зажмурилась, опасаясь саму себя даже больше, чем самого демона-искусителя, молча остановившегося позади меня. Я так и продолжала сидеть не шевелясь и не оборачиваясь, а вот преподаватель, оказалось, не собирался терять своего драгоценного времени и наклонился очень близко к моему уху, обжигая меня горячим дыханием, от которого по телу разбежались мурашки.

- Кажется, нас прервали, Миронова, - прошептал мне на ухо Купряшин, после чего нежно коснулся губами кожи на шее, но не продолжил свои великолепные истязания, а обошел меня и сел напротив в свое кресло, хитро улыбаясь. Неужели сегодня меня решили оставить в живых?

========== 25 ==========

- Миронова, утром ты себя очень плохо вела. - Купряшин, не переставая улыбаться, покачал головой. - Зная твою страсть к валянию особей мужского пола по земле, могу лишь возрадоваться, что этого юнца ты хотя бы на кладбище не потащила. А то я точно бы приревновал.

- Это сейчас наказание было? - после секундного замешательства я всё же смогла выдавить из себя вопрос. - Ну, тогда нам срочно нужно наружу, я буду вешаться на каждого хоть немного симпатичного парня, а вы пойдете со мной, чтобы обязательно зафиксировать каждое грубое нарушение, чтобы потом наказать меня по всей строгости.

Несколько мгновений профессор неподвижно сидел, изучая меня, а потом не сдержался и захохотал. Смешно тебе, Михаил Евгеньевич? А мне совсем не смешно, мне как-то даже страшновато было, потому как желание перепрыгнуть через стол на колени к профессору и разодрать на нем рубашку, чтобы добраться до такого желанного тела, совершенно меня не отпускало, достигнув, кажется, апогея. Точно сошла с ума, окончательно и бесповоротно, бедная моя мать, такой удар для нее: сын непутёвый, так еще и дочь скатилась по наклонной.

- Ты ходишь по очень тонкому льду, Миронова, - Купряшин перешел на хриплый шёпот, от которого, казалось, наэлектризовывалась вся окружающая обстановка вместе с моими рецепторами. Меня еле заметно начало потряхивать от нервного напряжения при мысли, что я действительно могу нарваться на… желаемое. - По очень тонкому льду.

- Вы только пугаете да дразните, Михаил Евгеньевич. - Профессор нахмурился и пристально посмотрел на меня, сжав неодобрительно губы.

- Мы вроде должны были перейти на “ты”, а то настолько вежливо и официально обсуждаемые нами темы почти нелепо звучат.

- Разве? - Я состроила невинные и очень удивленные глаза. - А разве не каждый хоть раз бы нафантазировал себе такую ситуацию с почтительным благоговением от юной девицы, заглядывающей в рот такому важному профессору?

- И не только в рот, Миронова, ой не только. - Купряшин одобрительно хмыкнул и откинулся на спинку кресла. - Я тебе потом в подробностях расскажу и обязательно даже покажу. Как же я могу преподавать какую-либо теорию, не подкрепляя ее практикой, верно?

- Что же вас сдерживает сейчас? - Я мысленно давала себе оплеухи за каждое произнесенное мной слово в стенах этого кабинета, но никак не могла заткнуться, словно от страха мой речевой аппарат начал жить своей жизнью - в обход мозгов. Купряшин буравил меня темным долгим взглядом, от которого в здравом уме мне захотелось бы спрятаться, но не в этот раз…

- А я, Миронова, ничего не люблю делать в спешке. - Мой куратор плотоядно облизнулся, вызвав по моему телу волну чудовищно топочущих мурашек, грозящих задавить меня числом и напором.

- Я не могу просто так взять и поверить вам на слово. - Неужели это всё еще я говорила тут вот этим ртом, который сама себе хотела намылить хорошенько с мылом? Наверное это какая-то ошибка и мне снова снится сон. Хотя во сне мы заходили гораздо дальше и не тратили время на глупые разговоры.

- Миронова… - Купряшин растягивал каждый звук, одновременно с этим наклоняясь через стол ближе ко мне, вжимавшейся в этот момент в спинку кресла, к которому была пригвождена немигающим взглядом. Еще немного и я почувствовала запах туалетной воды преподавателя, так близко он придвинулся ко мне, склоняясь над своим столом. - Ты дразнишь тигра в клетке, думая, что она заперта, а тебе ничего не угрожает. Но ты сильно ошибаешься, настолько, что тебе бы стоило сейчас бежать, потому что иначе я выберусь и нагоню тебя, после чего шансов на спасение у тебя не будет никаких. - Профессор медленно и тихо, но очень четко приговаривал каждое слово, так, что они вколачивались в мою опустошенную и необремененную интеллектом голову, давая совершенно обратный эффект, нежели тот, которого добивался куратор - я сама уже хотела шагнуть в эту самую клетку к хищнику.

- А вдруг я не боюсь? - Преподаватель недоверчиво вскинул бровь. - Или, может, это вы испугались и решили пойти на попятный, не ожидав, что всё может выйти из-под вашего контроля?

- Беги. - Я недоуменно захлопала ресницами.

- Что? - Профессор нервно облизал губы и, сделав глубокий вдох, повторил:

- Беги, говорю, срочно беги, Миронова. - Я продолжала сидеть, даже не шевельнувшись, пытаясь понять, чем мне грозит ослушание. - Ты думаешь я шутки с тобой шучу? - Я отрицательно мотнула головой. - Тогда быстро поднимайся и натурально беги. - Я нерешительно привстала с кресла и начала движение к двери спиной вперед, стараясь проследить каждое движение куратора, а то вдруг действительно мог наброситься и покусать. Шаг за шагом я неотрывно смотрела в глаза преподавателя, пытаясь предугадать его следующее движение, но он оставался неподвижным, лишь щелкнул зубами, стоило мне на мгновение притормозить у входа, залюбовавшись идеальностью этого мужчины. Я уже почти была готова выйти из кабинета, когда решилась всё же на еще одно маленькое трепыхание.

- Может не стоит выпускать рыбку, которая так легко попалась в сети? Вдруг она вам еще пригодится, желания исполнять, например… - В считанные секунды, сорвавшись с места так, что даже сдвинулся стол и кресло отъехало, ударившись о стену позади, Купряшин оказался рядом со мной, нависая сверху. Его глаза метали молнии, я была уверена, что вижу их наяву.

- Есть у меня пара-тройка желаний, которые я бы хотел, чтобы ты исполнила, - куратор наклонился ко мне и шептал прямо в ухо, заставляя мои ноги вновь дрожать и подкашиваться, а живот стягиваться в тугой узел, - рыбка моя…

Резкий двойной стук в кабинет и без задержки распахнувшаяся дверь не позволили нам прийти в себя вовремя, когда на пороге стремительным вихрем образовался мой одногруппник, черт его подери.

- Староста, ты тут? Там опять он… - Глаза Симонова остановились на нашем с преподавателем парализованном внезапностью изваянии и округлились от сделанных выводов, навеянных однозначностью нашего положения. - Ой…

Действительно “ой”, я даже не представляла, что можно было сказать в свое оправдание в такой ситуации. Но была уверена, что мне пригодится достойное оправдание, мне без него могло стать совсем несладко.

========== 26 ==========

- Ты чего хотел, Антон? - Купряшин с невозмутимым выражением лица наклонился ближе ко мне, отчего я вся сжалась в один комок нервов, но не коснувшись даже краешком ткани, обогнул меня и достал с полки какую-то книгу, выровнявшись и протянув ее после этого мне. - Миронова, твоя тема курсовой, конечно, интересная, я одобряю, но обычно по сложности ее берут курса со второго, уже имея больше знаний по предмету. Хотя ты, я думаю, справишься. Но придется перерыть много литературы. Начни с этого. - Я взяла книгу, кивнула и повернулась в сторону одногруппника, продолжавшего молчать. Профессор так же посмотрел на молодого человека. - Антон? Прием! Хьюстон, Хьюстон! Я вызываю Уитни Хьюстон.

- П-почему вы так близко стоите друг к другу? - Симонов бесцеремонно ткнул в сторону куратора пальцем, а потом перевел его на меня и, прочистив горло, продолжил уже увереннее: - Это неприлично и абсолютно неприемлемо для преподавателя!

- Ты о чем, Антон? - Купряшин нахмурился, изображая недоумение, после чего огляделся вокруг и, вскинув брови, вдруг посмотрел на меня, как на новые ворота. Браво, Михаил Евгеньевич, браво! - Да, ты прав, выглядит совсем уж странно. Но в этом коридорчике так мало места, что я даже не обращаю уже на это внимания. Еще хорошо, что ты нас дверью не пришиб, нам повезло, что стояли чуть в стороне. В следующий раз стучи, чтобы я мог отскочить в случае чего в сторону, договорились? - Куратор так и продолжал стоять почти впритык ко мне, а Симонов взъерошил свои волосы и как-то неуверенно кивнул, соглашаясь. - Так что ты хотел?

- Я? Да там… Неважно, в общем. - Антон скривил недовольно лицо и, отвернувшись от профессора, уставился на меня. - Староста, ты идешь?

- Да, пойдем. - Я насколько смогла равнодушно пожала плечами и, не посмотрев на Купряшина, пошла за одногруппником, бросив не оборачиваясь: - До свидания, Михаил Евгеньевич.

Мы вышли из кабинета друг за другом, я старалась контролировать выражение своего лица, хоть сама мысленно пыталась изобразить кричащий шедевр Мунка. Симонов буквально каждую секунду оборачивался и буравил меня подозрительным взглядом, который я старательно игнорировала. Но стоило нам отойти чуть подальше от кабинета куратора, как одногруппник, развернувшись, схватил меня за плечи и встряхнул, еле сдерживая громкость своих восклицаний.

- Он к тебе приставал?! - В сильных руках молодого человека меня колебало, как тряпичную куклу, вывешенную на флагшток при штормовом предупреждении. Голова моя от такого воздействия болталась словно не родная, и мне показалось, что еще пара рывков усердного однокурсника и она оторвется.

- Да ты не в себе, Симонов! - Я попыталась вырваться из стальной хватки без потерь, но синяки, казалось, заработала всё же. - Отпусти! Что на тебя нашло-то? Белены объелся?

- Он приставал к тебе? - Чуть сбавив на пару тонов свои крики, продолжал допытываться одногруппник, смешно тараща глаза. Очень странно, но вся эта ситуация меня действительно забавляла. - Да приставал же, я видел своими глазами!

- Симонов, - пришла моя очередь старательно увеличивать глаза, - ты кажется обкурился, пока ждал меня на крыльце, да? Ты слышишь себя вообще? Ты говоришь, что наш куратор приставал к своей студентке! Ты бредишь, Антон. - Я раздраженно передернула плечами и направилась в сторону выхода, оставляя своего настырного собеседника позади. - Что ты докопался-то до меня?

- Да потому что я сразу понял, что ты непутевая и ничегошеньки не понимаешь в жизни! - Симонов догнал меня и, подстроившись под мой бодрый шаг, растрепал свои и без того взъерошенные за сегодня волосы. - Ты как не от мира сего! Тобой все вертят, как хотят, а ты и не замечаешь!

- Ты чего пришел-то? - Я совершенно точно не собиралась обсуждать с кем-либо соблазнение меня моим преподавателем, если только это не сам Купряшин.

- Что? - Симонов, немного сбитый с толку резкой сменой темы беседы, не сразу понял, что я от него хочу.

- Ты чего верещал на пороге кабинета? Какой призрак гнался за тобой?

- А, это… - Симонов потер рукой лоб, словно подбирая слова. - Там жених твой опять.

- Час от часу не легче. - Я простонала от какой-то безысходности, закатив глаза. - Хочешь познакомлю вас? Тебя как представить: царь? рыцарь?

- Ты еще шутишь? - Одногруппник не разделял моего веселья. - Как ты можешь так легко к этому относиться? - Ну, хотя бы от купряшинской темы ушли - хоть какая-то победа.

- Ну не топиться же мне в реке на рассвете, верно? - Симонов резко остановился, внимательно и настороженно всматриваясь в мое лицо.

- Почему на рассвете? - Я от неожиданной постановки вопроса расхохоталась от души, привлекая к себе внимание людей вокруг.

- На закате меня просто в сон клонит. - Я уж было собралась выйти из здания универа, продолжая смеяться, но одногруппник развернул меня к себе лицом, чуть склонившись ко мне так, чтобы смотреть глаза в глаза.

- Оль, ты в порядке? - Я поёжилась под его тяжелым взглядом.

- Да, конечно. - Я попыталась освободиться из рук Антона, но он не пошел у меня на поводу и не разжал пальцев. - Что за вопрос?

- Оль, достань свой телефон. - Нетерпеливым жестом руки он поторопил меня, а я от растерянности и неожиданности повиновалась и достала из кармана свой телефон, протянув его одногруппнику. Он взял аппарат и начал забивать туда цифры, а после нажал на вызов и дождался, когда зазвонит его собственный телефон. - Держи, тут мой номер. Пообещай мне, что если что-нибудь случится, ты обязательно позвонишь, ладно?

- К чему такая серьезность? - Я немного напряглась, почувствовав, что Симонов совсем не шутит.

- Пообещай. - Антон был неумолим, так что я согласна закивала.

- Обещаю… - Симонов отпустил меня и выпрямился, перестав угнетать меня своим напряженным взглядом.

- Ты дала слово, не забудь только. - Молодой человек потрепал меня по волосам и, оставив недоумевать у входа, первым вышел из здания и махнул на прощание рукой, даже не обернувшись.

Я озадаченно постояла еще недолго перед дверью, но потом всё же вышла, огляделась и, не увидев уже нигде одногруппника, направилась в сторону припаркованной машины брата, который, казалось, успел задремать внутри. Ни Карины, ни Марины поблизости я не увидела, что меня озадачило, неужели прошла любовь? Я, от души хлопнув дверцей, забралась внутрь салона, всполошив Костю, кинувшего на меня недовольный взгляд, и, пристегнувшись, устроилась поудобнее.

- Ну, о, мой наставник, давай, начинай свою промывку моих мозгов. Кажется, сегодня это мне даже пойдет на пользу.

========== 27 ==========

Костя всю дорогу до дома был чернее тучи, что же стало причиной его плохого настроения оставалось для меня загадкой, потому что на любые вопросы он неразборчиво бурчал в ответ и бросал на меня хмурые взгляды. В какой-то момент я не на шутку распереживалась, что всё-таки мое утреннее представление перед входом в универ показалось ему непозволительным и недопустимым. Хотя я-то сама ни в чем не виновата, я упала просто, да и сам братец стоял и злорадствовал с улыбкой на всё лицо, если бы он решил, что я накосячила, я бы словила подзатыльник в первое же мгновение, а потом бы еще выслушала часовую лекцию о поведении молодых и несмышлёных девиц в обществе. Дело было в чем-то другом, но Костя еще был напряжен, на диалог не шел, музыку включить не дал, шлепнув меня по руке, как только я потянулась к приемнику, поэтому ехали мы в гнетущей тишине. Точнее, гнетущей была ситуация, которая вокруг меня обрисовалась, а тишина лишь позволяла мыслям пожирать мое спокойствие без каких-либо помех. Когда мы наконец зашли домой, я не знала кого и благодарить за полупустые дороги и отсутствие пробок, в которых я уже представляла, как чокнусь в компании своего наэлектризованного братца, схватившего меня на пороге моей комнаты за воротник кофты, не дав мне скрыться за дверью и потащив за собой на кухню брыкающуюся и сопротивляющуюся меня. Усадив меня за стол и не позволив подняться, чтобы хотя бы включить чайник, Костя сел напротив меня, сложил руки в замок и, подперев ими подбородок, уставился на меня в упор, прожигая недовольным взглядом. То, что он был недовольным это было мягко сказано, брат практически негодовал, но продолжал молчать, маринуя меня в моем собственном нагнетании переживаний.

- Ладно, шутки в сторону. - Костя выпрямился на стуле и, сжав губы в тонкую линию, нервно забарабанил пальцами по столу. - Я не сразу понял, где его видел, но в памяти всё-таки всплыла картинка твоих ночных похождений. - Брат как-то зло сжал челюсти, что нервно заходили желваки на лице, я поёжилась, пытаясь понять, к чему ведет родственничек и чем мне грозит этот разговор. - Я сначала подумал, что это тот паренек, с которым ты там на земле обнималась.

- Кость, ты чего?..

- Помолчи пока. - Брат нервно всплеснул руками, предостерегая меня от дальнейших расспросов. - Я почти не сомневался, что это тот парень, но потом я понял, что это был не он, когда увидел рядом с вами другого человека. - Я похолодела: неужели он тогда ночью всё-таки умудрился рассмотреть Купряшина? - А теперь скажи мне честно, ты что, Оль, умудрилась закрутить с преподавателем?

- Я не… - Я старательно пыталась придумать какую-нибудь правдоподобную отговорку, но брат, недобро прищурившись, ткнул в мою сторону пальцем:

- Хорошенько подумай перед тем, как соврать мне, потому что перед тем, как уехать, я зашел в деканат, чтобы развеять свои подозрения. Пара улыбок секретарю и я уже счастливый обладатель информации, что у вас новый красавец-преподаватель в этом году. - Костя наклонился ближе ко мне, не разрывая зрительного контакта. - И, как ты понимаешь, внезапно оказалось, что именно в вашем преподавателе я и узнал твоего ночного дружка. Так вот спрошу еще раз, Оля, ты крутишь шашни со своим собственным преподавателем?

- Ты неправильно всё понял! - Хотелось завыть от ситуации, в которую меня загнал брат.

- Нет, это, кажется, ты неправильно поняла, потому что на мой вопрос есть два варианта ответа. Так что, Оль, да или нет?

- Ну чего ты привязался-то? - Мне подумалось, что неплохим выходом из ситуации будет изобразить подступающие слезы, и я начала ныть, добавив дрожи в голос, но старший братец слишком хорошо меня знал, так что резко хлопнул ладонью по столу, заставив меня подскочить от неожиданности.

- Ты истерики прибереги для своего профессора, он может и купится на них, а мне нужен четкий и ясный ответ. Ну?

- Ничего у нас нет. - Я сдалась и, сказав это, опустила голову, устыдившись своего поведения, ведь, по сути, ничего у нас с Купряшиным не было, потому что его голова в отличие от моей не была набита сердечками, пожирающими мозг.

- Судя по тону, ты расстроена. - Я вспыхнула, боясь поднять на брата глаза. - Ситуа-а-ация…

- Кость, ты только маме не говори, она же убьет меня.

- Это я тебя убью, мелкая. Сначала твоего профессора, а потом и тебя. И только после этого расскажу матери, чтоб и она поглумилась над твоим хладным трупом. - Брат замолчал, отбивая какой-то враждебный марш по столу, а потом, что-то решив, продолжил: - Я, конечно, мысленно жму этому хмырю руку - еще недели не прошло с начала учебного года, а ты, моя затворница, уже втюрилась по уши, но это даже в моих глазах как-то неправильно. Неужели не могла выбрать кого-нибудь своего возраста? - Я продолжала молчать, чувствуя, как на глаза наворачиваются уже не наигранные слёзы: вдруг стало так обидно, хотя сама себе даже не могла объяснить отчего. - Ладно, я пока еще не решил, что с тобой делать, можешь пока идти к себе и подумать над своим поведением. Хорошенько подумай, а то получится, что я зря свои планы на вечер прошляпил, сидя тут с тобой.

- Так и скажи, что ты отыгрываешься на мне за то, что тебе не перепало. - Я было улыбнулась, но встретилась с серьезным взглядом брата, предостерегающе покачавшего головой из стороны в сторону.

- Рано для шуток, Оля, ра-но. - Я моментально прикусила язык, почувствовав, что Костя действительно озадачен.

- Извини. - Я встала из-за стола и быстро прошмыгнула из кухни, пока мне дали такую возможность.

Закрывшись в комнате, я вдруг почувствовала, что из меня словно выкачали все силы за этот сумасшедший на эмоции день. Я опустилась на кровать и, накрывшись с головой пледом, прислушалась к своим внутренним ощущениям - плакать вроде бы не хотелось, но и расслабленной я себя не чувствовала. Как бы мне не хотелось обратного, но я поняла, что с Купряшиным пора эти игры в “кошки-мышки” прекращать, пока всё не зашло слишком далеко. Это было грустно, очень обидно, но правильно, и именно так и следовало поступить - правильно, не идя на поводу у своих мимолетных эмоций, ведь я всегда была благоразумной, такой и должна была оставаться. Пока я сама себе мысленно проедала плешь, ругая за своё неблагоразумие, я не заметила, как уснула. Сон был беспокойным и каким-то мельтешащим, что я, казалось, пропадала в его беспорядочном мигании сменявших друг друга декораций, пугавших меня своей враждебностью. Когда я резко проснулась, напуганная очередной ужасной проекцией своего мозга, в комнате уже было темно - я умудрилась проспать до самого вечера. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что мой телефон, который я забыла перевести из беззвучного режима, вибрировал у меня в кармане джинсов. Кое-как достав его, я взглянула на экран, высветивший имя звонившего, которое парализовало меня неожиданностью - звонил куратор. В миг задрожавшими руками я с трудом смогла ответить на звонок, отчего-то шепотом проговорив в трубку “Алло”.

- Миронова, выйди ко мне, пожалуйста. - Голос Купряшина показался мне каким-то странным, совсем не похожим на себя, а его просьба меня озадачила.

- Куда?

- Вниз, Миронова, спустись, пожалуйста, ко мне. Я возле твоего дома.

- Зачем? - Послышался тяжелый вздох.

- Я тебе всё объясню. - Резкая тишина в трубке дала понять, что куратор отключился, а я, уставившись на смолкнувший телефон со смесью недоумения и какого-то страха, поняла, что благоразумие свое могу выкинуть подальше, потому что точно знала, что спущусь к Купряшину, что бы там не решила еще несколько часов назад.

========== 28 ==========

После разговора с Купряшиным я первым делом скинула с себя плед и вскочила с кровати, только потом посмотрев на часы. Почти десять. Но, если честно, мне даже не интересны были подробности мотивов, сподвигших моего преподавателя приехать ко мне в такое время - я просто поняла, что очень хотела его… видеть, видеть хотела! Мои мысли при упоминании этого прекрасного мужчины всегда съезжали с нормального направления, принимая особо озабоченный уклон, хоть я и не могла сказать, что это сильно бы меня расстраивало. Я тихонько открыла дверь из своей комнаты и, оглядевшись и никого не увидев, сделала шаг в коридор, чтобы беззвучно смыться из дома без объяснений, куда это я собралась на ночь глядя, тем более, я не могла, даже обдумав эту ситуацию, придумать никакого путного оправдания. Я была уже в паре шагов от двери, когда услышала деликатное покашливание за спиной, заставившее меня подпрыгнуть на месте и в ужасе обернуться. Облокотившись плечом на дверной косяк и сложив на груди руки, моя мама подозрительно осматривала меня, еще секунду назад крадущуюся в темноте к выходу.

- И куда это ты собралась? - Мама недовольно скривила губы и с подозрением наклонила вбок голову - практически один в один с Костей, ну честное слово.

- Я… это… - Подбирая слова из абсолютно опустевшей в этот момент головы, я неуверенно жестикулировала, то как-то указывая пальцами на себя, то на дверь, словно надеясь, что этой пантомимы будет достаточно для ответа. Мама раздраженно закатила глаза.

- И послал же Бог детей, один непутевее другого! Я надеялась, что хотя бы ты будешь благоразумной, но нет, вы с братцем оба копия вашего отца. Один смылся, на ночь глядя, так тут еще и ты. За что ж мне такое наказание. - Мама развернулась ко мне спиной и пошла в свою комнату.

- Костя ушел? - Я почему-то удивилась, услышав это, особенно после нашего сегодняшнего с ним разговора.

- А чего ты удивилась? Разве ты часто видела его дома в это время суток? - Я не нашлась, что ответить на это и просто продолжала стоять и смотреть, как уходит мама, крикнувшая мне уже из своей комнаты, прежде чем закрыла дверь: - Ключи возьми, я вам двери открывать не собираюсь.

Я еще немного постояла на пороге, посмотрела на свою сумку, брошенную в коридоре днем, схватила ее вместе с учебниками, оставшимися внутри, и, тряхнув ей и услышав позвякивание ключей, удовлетворенно кивнула сама себе, перекинула сумку через плечо и пулей вылетела из квартиры. Внизу меня ждал Купряшин, я не знала зачем и почему, но летела к нему, как на крыльях, перескакивая через две-три ступеньки, даже не думая, что могу свернуть себе на радостях шею. Когда я выбежала на улицу, то никого не увидела перед домом и как-то неожиданно для себя жутко расстроилась, словно меня лишили какой-то заслуженной награды или хотя бы обещанного угощения. Я огляделась внимательно, но ни машины куратора, ни его самого нигде не было, что заставило меня понуро опустить голову - надурил или не дождался?

- Эй, пс-с-с, Миронова, - раздалось из-за угла, а следом за голосом выглянул и сам преподаватель, радостно улыбаясь. - Иди сюда. - Я повиновалась и направилась к нему, а когда подошла поближе, Купряшин схватил меня за руку, высунувшись из-за стены дома, и затащил меня к себе, словно мы прятались от кого-то. Я оказалась так быстро и так близко к нему, что сердце мое предательски забилось так сильно, что я не слышала ничего, кроме его стука, раздававшегося, казалось, на всю округу. Мне показалось, что я уловила запах алкоголя, но сам преподаватель выглядел абсолютно трезвым.

- Вы пьяны?

- Давно. - Он приблизился ко мне еще немного плотнее, так, что я на мгновение перестала дышать.

- Вы долго меня ждали? - Куратор смотрел на меня, а я боялась поднять на него взгляд, боялась, что сделаю что-нибудь совершенно неправильное.

- Всю жизнь. - Купряшин произнес это так нежно, что я дернулась посмотреть на него, чтобы понять насколько серьезно это было сказано, но в этот момент он наклонился ко мне и поцеловал. И ведь не в первый раз, но снова как-то неожиданно, но так долгожданно, что лишь мгновения было достаточно, чтобы принять решение: оттолкнуть или ответить на этот поцелуй. У меня не было никаких шансов устоять, с самого начала не было ни единого. Я сдалась на милость моему победителю, подавшись к нему навстречу и приоткрыв губы, позволив Купряшину углубить поцелуй, ворвавшись ко мне в рот, играя с моим языком, прикусывая мои губы, сводя меня саму с ума. Еще немного, казалось, и я совершенно потеряю голову, но в этот момент преподаватель, обняв мое лицо руками, прервал поцелуй и, тяжело дыша, прислонился своим лбом к моему, чуть облизав себе губы. Жест, может, был и ненамеренным, но я не смогла устоять и потянулась, чтобы самой поцеловать эти мягкие и такие манящие губы, ответившие мне с новой силой. Я не могла разобраться, то ли этот поцелуй убивал меня, то ли дарил жизнь, но когда Купряшин вновь оторвался от моих губ, я была готова заплакать от огорчения, потому что не хотелось ни на мгновение лишать себя этих касаний.

- Миронова? - Я промычала что-то неразборчивое в ответ, не найдя сейчас никаких слов. - Отвези меня домой?

- Что? - Мои глаза увеличились от удивления, и я от неожиданности просьбы вытянулась в напряженную струну.

- Я не могу сесть за руль, мне нужно, чтобы ты меня отвезла. - Он наклонил голову чуть набок и улыбнулся очень нежно, рассматривая мое лицо.

- Но… но как-то вы сюда приехали? - Я пыталась найти любой повод для себя, чтобы отказаться, потому что, казалось, слишком сильно хотела поехать с ним.

- Я приехал трезвым. - Куратор наклонился ко мне и поцеловал мимолетно, проведя по моим губам языком, так что я подалась ему навстречу, но он уже чуть отстранился и смотрел на меня как-то иначе, обдумывая что-то. - Но не придумал ничего лучше и правдоподобнее, чтобы напроситься на твое общество в такой час, чтобы ты еще и поехала со мной.

- Это… это очень странное приглашение… - Мне стало страшно, я как могла растягивала приведение своего приговора в действие, но уже сама понимала, что это было неизбежно. - Но… я согласна.

========== 29 ==========

Купряшин взял меня за руку и повел за собой в сторону машины, а я, словно не понимая, что происходило, пошла за ним на негнущихся ногах, стараясь не отставать, потому что боялась запаниковать, передумать, отказаться. Я даже подумала, что мне бы алкоголь тоже не был бы лишним в этой ситуации, расслабил бы меня, хотя куда уж больше - после профессорских поцелуев меня расслабило настолько, что я уже согласилась ехать с ним неизвестно куда и, кажется, известно зачем. Когда мы подошли к машине, Купряшин открыл мне дверь с водительской стороны и приглашающим жестом указал мне на сидение. Я же так залюбовалась на его руки, что не сразу сдвинулась с места, замерев на несколько мгновений, после чего стянула с плеча сумку и, нырнув в салон машины, кинула ее на заднее сидение. Купряшин обошел машину с другой стороны и устроился на пассажирском месте, с удивлением дотянувшись до моей сумки и расстегнув молнию, чтобы заглянуть внутрь.

- Миронова, неужели ты решила, что я тебя позвал для того, чтобы заняться учебой? - Куратор удивленно посмотрел на меня и постучал пальцами по учебникам, которые я не стала вытаскивать, чтобы не терять времени. - Твое рвение к знаниям похвально, но, кажется, мне придется перейти от прозрачных намеков к решительным действиям. - Он наклонился ко мне и вновь поцеловал, но на этот раз так, что я поняла, что всё остальное до этого было детскими шалостями, а сейчас шутки действительно кончились. Я на секунду запаниковала, но в этот момент Купряшин оторвался от моих губ и, тяжело вздохнув, откинулся в своём кресле, продолжая прожигать меня полным желания взглядом, который невозможно было подделать, я была уверена. - Никакой сегодня учебы, Миронова, ни-ка-кой, сегодня я не твой преподаватель экономической теории.

- Фиг с ней с теорией, но… немного практических обучений сегодня нам явно пригодится. - Я чувствовала, как моё лицо горит от смущения от того, что я говорила, но я, казалось, больше не контролировала свой язык - во всех смыслах. Профессор шумно втянул воздух через нос и молча вложил в мою руку ключи от машины, жестами показывая, чтобы я поскорее трогалась с места, а сам вбил в навигатор адрес, чтобы мне легче было ехать, что было предусмотрительно с его стороны, потому что до самого его дома он ни проронил ни слова, периодически смущая меня долгими внимательными взглядами.

Дорога заняла совсем немного времени, учитывая то, что пришлось ехать почти через весь город, но полупустые улицы сыграли нам на руку - в это время посреди рабочей недели большинство попрятались уже по домам, готовясь к новому дню. И лишь единицы шли на безумства, которые никак не могли оправдать сами для себя, особенно я. Всю дорогу меня трясло от неизвестности впереди, точнее я слишком хорошо понимала, что меня ждало сегодняшней ночью. Понимала и изо всех своих сил пыталась себя не остановить и не помешать случиться задуманному. К черту здравый смысл!

Когда навигатор оповестил о том, что мы прибыли в пункт назначения, я припарковалась на свободном месте у подъезда, на который указал куратор. Заглушила машину и отдала ключи Купряшину, который помог мне выбраться наружу, придерживая меня аккуратно за руку. Не позволяя себе никаких других касаний, он лишь вел меня за собой, нежно, но как-то нервно поглаживая мою кисть своими пальцами, на которые я и старалась смотреть, пытаясь не залипнуть на его шикарной заднице, что было практически нереально, учитывая, что я поднималась за ним по лестнице. Когда профессор открыл дверь квартиры, он затащил меня внутрь и, не включив свет и не дав мне возможности разуться, провел меня в спальню и усадил на кровать, остановившись передо мной в полумраке комнаты, внимательно смотря на меня, поежившуюся под этим его взглядом.

- Миронова… - Купряшин как-то раздосадованно рыкнул в сторону и взъерошил свои идеально уложенные волосы. - Мне нужно кое-что тебе рассказать.

- У вас семья и дети? - Я вдруг почувствовала себя словно голой, ведь даже не подумала о том, что меня могут ожидать подобные сюрпризы. Черт, где была моя голова?

- Дурочка, какая же ты у меня дурочка! - Куратор присел на край кровати рядом и развернул меня к себе, обняв мое лицо руками и нежно целуя. - Нет никого, нет и никогда не было.

- Тогда что вы хотите мне сказать? - Хотелось верить нежным касаниям его губ и словам срывающимся с них, но страх какого-то обмана не отпускал.

- Я не знаю, как начать… Это… Черт! - Он выглядел совершенно несчастным, таким, что хотелось его защитить, казалось, что от меня самой, если я причиняла ему такие душевные муки.

- Тогда нужно отложить этот разговор до лучших времен. - Не знаю, что на меня нашло, но я приблизилась к Купряшину и, целуя его, толкнула спиной на кровать, а сама перекинула через него ногу, оседлав своего профессора и не находя своей смелости никакого объяснения.

В комнате, освещённой лишь светом какого-то случайного далёкого фонаря, еще работающего в это время, я почти не могла разобрать ничего в черных глазах куратора, но его губы, не дававшие моим отдыха, его руки, исследовавшие моё тело через одежду, которую движение за движением он хотел снять, это подсказывало мне, что всё реально, что не было никакой игры, не было никакого шутливого флирта, были лишь мы вдвоем раскаленные до предела своих возможностей.

Купряшин резко поднялся, продолжая обнимать меня, и перевернул меня на спину, чуть приподняв и почти кинув меня на подушки, затем навис надо мной и мгновением позже вернулся к истерзанию меня, спускаясь с поцелуями ниже, вырисовывая языком контур моего подбородка и ведя им вниз по шее, заставляя меня прикусывать от удовольствия губы, стараясь сдержать стоны, что рвались наружу.

- Это нам ни к чему. - Профессор потянул за края моей кофты и стянул ее с меня через голову, чуть приподняв меня и прижав к себе. Я совершенно не была против, ну точно сошла с ума.

Быстрым и незаметным движением Купряшин расстегнул мой бюстгальтер и, освободив меня от него, опустил меня обратно на подушки, помедлив несколько мгновений, после чего впился губами в мою грудь, сжимая вторую в своей руке. Было ощущение, что из моих легких выбили воздух, я совершенно не могла справиться со своим дыханием и теми ощущениями, что накрыли меня с головой, пока язык моего соблазнителя выписывал невиданные фигуры изобразительного искусства вокруг моего напряженного соска. Хотелось кричать, но Купряшин вдруг менял траекторию и расположение своих мучений и я снова задыхалась от неожиданности и восхитительности происходящего.

В тот момент, когда я решила, что для счастья этого вечера мне больше ничего не нужно, куратор подцепил пуговицу на моих джинсах, расстегнув их и дёрнув молнией, перед тем как начать стягивать с меня этот предмет одежды, захватив пальцами и мое нижнее белье. Понимая, что последний барьер пал, рубеж был пройден, я вдруг затряслась от крупной дрожи, не сумев справиться с охватившим меня волнением. Купряшин, избавившись от моей одежды и заметив перемены во мне, приподнялся ближе ко мне и поцеловал меня так нежно, как, казалось, он мог. Я вцепилась в отвороты его легкого пиджака, который он так и не снял, и попыталась притянуть его к себе так близко, как только это было возможно, чувствуя в его объятиях, в его прикосновениях какую-то защиту. Я сжимала в своих руках ткань, цепляясь за нее как за спасательный круг в водовороте того сладкого безумия, в которое угодила, в то время, как губы профессора дарили мне одновременно и спокойствие и сумасшествие, а его руки исследовали мое обнаженное и совершенно беззащитное тело. Я вскрикнула от неожиданности и разжала пальцы на пиджаке, когда рука Купряшина скользнула между моих ног, нежно, но настойчиво касаясь меня. Получив свободу передвижения, он спустился ниже, не переставая при этом целовать меня и ласкать, и, раздвинув мои напряжённые от волнения ноги, опустился между ними и коснулся языком чувствительной точки, заставив меня закричать от удовольствия и новизны испытываемого. Я сама не заметила, как успела запустить в его волосы руки и крепко держать их, словно думала, что так могла бы контролировать все движения мужчины. Но я в этой постановке была лишь зрителем, которому не нужно было ничего делать, а оставалось лишь получать удовольствие от происходящего, невероятное удовольствие, сумасшедшее - и почему никто мне раньше не рассказывал, что это настолько великолепно? Купряшин играл со мной языком, заставляя извиваться на кровати от невозможности пережить те ощущения, что он мне дарил. Видимо решив, что я недостаточно настрадалась от его тирании над моим телом, он, не разрывая ласки языком, аккуратно ввел в меня палец и неспешно стал проникать внутрь, разрабатывая меня. Я не смогла сдержать стон, больше похожий на плач, но не от страха или боли, нет, мне хотелось плакать от восторга от тех ощущений, что мне дарил этот невероятный мужчина, постепенно добавивший к действию второй палец. В этот момент меня словно парализовало, я боялась пошевелиться, чтобы вдруг случайно не ощутить чего-то кроме тех касаний, что уже получала, я боялась, что мне может стать еще лучше. И этот страх неизведанного начал давить на меня, смешиваться с жаром, который прокатывался по моему телу волнами, я испугалась в тот момент, когда должна была расслабиться под умелыми и нежными ласками рук и языка. Именно в этот момент мое тело словно пронзило током, заставив меня закричать и выгнуться в сильных и проворных руках, не остановившихся в этот момент, а лишь продолживших свою сладкую пытку. Мне показалось, что именно так и выходит из человека жизнь, когда тело совсем не слушается, когда оно натянуто словно струна, которую понемногу ослабляют после такого безумного натяжения. Ласки стали чуть спокойнее и я смогла перевести дыхание и сфокусировать свой наверняка безумный взгляд на Купряшине, чуть приподнявшемся и теперь возвышавшемся надо мной, раскинувшейся перед ним совершенно забыв о той неловкости, что была еще совсемнедавно. Его лицо было непроницаемым, я не могла сказать точно, какие же мысли сейчас были в его голове, хотя ситуация располагала, конечно, лишь к определенным темам для раздумья.

- Я, кажется, готова… - Не знаю, что на меня нашло после этого нового опыта, но я совершенно точно не хотела останавливаться на достигнутом.

- Я заметил, мое место было в первом ряду. - Купряшин довольно облизнулся и стянул с себя пиджак, бросив его с кровати куда-то на пол. - Я только немного разденусь и мы перейдем к следующему действию.

- К черту твою одежду! - Я подалась вперед и нетерпеливо стала расстегивать ремень на его брюках под совершенно обескураженным взглядом, которым он меня одарил. Мне было невыносимо терять хоть каплю нашего времени, я хотела всего и сразу.

- Господи, ты же меня уже с ума свела, что же ты творишь? - Купряшин почти простонал, наваливаясь при этом на меня и жадно целуя. Мои же руки пытались неумело освободить его от брюк, жутко мне мешавших этой ночью.

Я смогла всё-таки одолеть деталь профессорского гардероба, выдернув ремень из брюк, отбросив его в сторону, расстегнув молнию и замерев на несколько мгновений от неожиданности, когда коснулась рукой возбужденного органа, заставив Купряшина этим касанием зашипеть от нетерпения. Он развел мои ноги в стороны, устроившись между ними так, что я почувствовала жар от его пульсирующего члена, прижавшегося ко мне. Куратор медлил, я вдруг испугалась, ведь все всегда рассказывают, что будет больно, ужасно и невыносимо. Я задышала часто-часто и чуть слышно пискнула от страха, что растормошило Купряшина и он, прошептав мне, чтобы я потерпела, поцеловал и начал входить в меня. Сначала аккуратно растягивая меня, покрывая мое лицо поцелуями и нашептывая мне какую-то нежную чепуху, которую я совсем не слушала, а потом сделал резкий рывок, пройдя мешающую преграду, и застыл во мне, давая мне время прийти в себя. Мне хотелось плакать от боли, но Купряшин сцеловывал слезы, появлявшиеся в уголках моих глаз, крепко меня обнимая и начиная новые движения внутри меня, растягивая их и стараясь не ускоряться, чтобы моя боль ушла. В какой-то момент я почувствовала, как на место боли пришло удовольствие, совершенно новое для меня, и я стала подаваться навстречу всё ускорявшимся движениям, ловя каждый толчок в себе с абсолютно новыми ощущениями чего-то нарастающего внутри меня, чего-то грозящего разорваться на мелкие осколки моего самообладания. Мне хотелось чувствовать мужчину, которого я, казалось, любила сильнее всего на свете в этот миг, в себе всего до остатка, хотелось раскрыться ему полностью и принадлежать только ему. Ритм движений нарастал, поцелуи становились более рваными и беспорядочными, я сама была готова молить о пощаде, в надежде, что эти мольбы никто не услышит, я не хотела, чтобы они были услышаны, я хотела отдаться целиком тем ощущениям, что охватывали меня с ног до макушки. Я резко выгнулась и застонала в губы, целовавшего меня мужчины, почувствовав, как мое тело достигло пика наслаждения, накрывшего меня с головой. Спазм, скрутивший меня, заставивший сжать внутри меня член профессора, причинил мне болевые ощущения, затерявшиеся в фейерверке наслаждения, а Купряшин, зарычав, ускорился и как-то совершенно неистово с животной страстью вонзался в меня раз за разом, пока не достиг пика своего наслаждения, выйдя из меня и излившись мне на живот.

- Черт, это совершенно точно был не сон. - Я не заметила сама, как произнесла это вслух, резко прикрыв рот руками, осознав, что такое говорю.

- Так я тебе всё-таки действительно снился? - Купряшин тихонько засмеялся и лег рядом, притянув меня к себе, так, что я уткнулась в его рубашку, так вкусно пахнувшую его туалетной водой. - Мирка, любимая моя… - До меня не сразу дошел смысл его слов, слишком я была вымотана и расслаблена в его объятиях, но несколько мгновений спустя я напряглась и отодвинулась от преподавателя, пытаясь избавиться от его рук и нашаривая простынь, которой начала прикрываться, под ничего непонимающим взглядом мужчины. - Что такое?

- Как ты меня назвал? - Я смотрела в его глаза и видела, как от какого-то внезапного осознания он нахмурился и попытался отвести взгляд. Я чувствовала, как мое сердце разбивалось на мелкие кусочки от боли.

- Я могу это объяснить, постой! - Купряшин попытался приблизиться ко мне, но я, напуганная до смерти, уже собирала свои вещи, пытаясь одеться, бросив на него долгий тяжелый взгляд:

- Кто ты такой?

========== 30 ==========

- Костя, ну пожалуйста, возьми и меня с вами. - Маленькая девочка дергала старшего брата за руку, пытаясь сдержать подступавшие от обиды слезы. - Я не буду мешать, честно-честно!

- Нечего тебе делать со взрослыми ребятами. - Молодой человек был непреклонен. - Будто у нас больше дел нет кроме как нянчить еще и тебя.

- Ну, Костя, ну пожа-а-алуйста, - голос девочки предательски задрожал, хотя она понимала, что именно ее слезы могут поставить жирный крест на положительном решении брата взять ее с собой. - Я не буду плакать!

- Оно уже и видно. - Костя недовольно скривил губы, устав от приставаний надоедливой младшей сестры, которой, видимо, надоело играться со своими куклами. Их прервал звонок в дверь.

- Здоров! - На пороге возник высокий, чуть полноватый молодой человек, поздоровавшийся с братом девочки за руку. - Ты готов? Идём?

- Да, минуту, я уже почти. - Костя отодвинул в сторону сестру, упрямо пытавшуюся устоять на месте.

- О, Олька! Привет! - Молодой человек увидел девочку, появившуюся из-за спины своего брата, когда тот начал собираться, чтобы выйти из дома, и заметил её покрасневшие от ещё невыплаканных слёз глаза. - А что случилось? - Он прошел мимо друга и присел на корточки перед его младшей сестрой, внезапно всхлипнувшей с новой силой. - Эй, ну ты чего? Это тебя Костя обидел? - Обернулся назад и погрозил кулаком старшему брату. - Это ты, жук, обидел Ольку?

- Да никто ее не обижал, больно надо! - Костя закатил глаза и скрестил руки на груди, нетерпеливо постукивая ногой по полу. - Кирилл, пойдём, оставь ее, я готов.

- Что ж ты за создание такое бесчувственное? Куда ты собрался, когда у тебя сестра в слезах. - Молодой человек повернулся к девочке, улыбнулся ей, заговорщически подмигнул и наклонился поближе, чтобы выслушать её. - Мне можешь всё рассказать, его не бойся.

- Он не хочет меня брать с собой… - Оля, испуганно посматривая на брата, почти беззвучно прошептала почти на ухо Кириллу.

- Вот ты мелкая доносчица. - Костя всплеснул руками. - Потому ты и остаешься дома! - Губы девочки задрожали, а с глаз всё-таки сорвались горькие слёзы обиды и разочарования.

- Да помолчи ты, чудовище бездушное! - Кирилл цыкнул на друга и снова показал тому кулак, после чего повернулся к Оле и притянул ее к себе, так, что она уткнулась ему в плечо, расплакавшись. - Не плачь, не надо! Ты с нами пойдешь, только не плачь.

- Кирилл, да ну куда мы ее возьмем?! - Костя с негодованием воскликнул, но его друг только отмахнулся от него, как от назойливой мухи, продолжив утешать девочку.

- Не слушай его, Олька, я тебе разрешаю с нами идти, а его можешь не слушать даже. - Девочка, шмыгая носом и потирая припухшие от слез глаза, посмотрела на своего защитника, пытаясь выровнять еще рваное от всхлипов дыхание, но плакать перестала. Кирилл встал с корточек и, чуть наклонившись, взял Олю на руки, так, что она обвила его шею своими ручками, крепко-крепко держась. - Если кто-то будет тебя обижать, говори мне, я им всем устрою сладкую жизнь. Ты только не плачь, ладно?

- Не буду. - Девочка тихонько согласилась, и так они и вышли из дома втроем, под недовольное бурчание ее брата. Но Оля теперь знала, что Кирилл не даст её в обиду, поэтому расслабилась у него на руках, а молодой человек слегка улыбался, чувствуя, как успокаивалась эта смешная девчонка.

***

- Кто ты такой? – Какой-то животный ужас охватил меня, пока я пыталась прочесть что-то по лицу человека напротив, человека, которого не просто не знала, а который еще, кажется был совсем не тем, за кого себя выдавал. Или это лишь моя вина, что я позволила с собой сыграть такую злую шутку. Чёрт, совершенно не ожидала от себя такой безрассудности!

- Это сложно объяснить. – Купряшин уже успел поправить свою одежду, поэтому я сейчас была совсем в невыгодном положении, пытаясь влезть в джинсы, которые словно уменьшились вдвое, потому что быстро надеть их не выходило, и я комично скакала по прихожей, дрожащими руками помогая себе справиться с капризной вещью. Сама бы первая и засмеялась, если бы только не хотела в голос расплакаться.

- Вот и славно, потому что, кажется, я не хочу этого знать. – Слёзы начали душить меня, спазм в горле сорвал на хрип мои слова, с избытком наполнив его дрожью.

- Оль, стой, прошу тебя. – Профессор взъерошил свои волосы обеими руками и сделал шаг в мою сторону, отчего я дернулась назад.

- Нет, нет и ещё тысячу раз нет. – Я уже вовсю пятилась к двери, выставив перед собой руки, чтобы Купряшин не подошёл ко мне ближе. – Не подходи ко мне, кто бы ты там не был.

- Мир, прошу… - Я в ужасе отпрянула, услышав его обращение, отчего куратор выругался себе под нос. – Тьфу ты чёрт! Оль, прошу тебя, я смогу объяснить, постой. – Но я открыла входную дверь и собралась уже было выскочить наружу, и в этот момент профессор схватил меня за плечи, пытаясь втянуть обратно в квартиру. Меня охватил такой страх, что я обеими руками толкнула со всех сил Купряшина в грудь так, что он не устоял на ногах и упал на пол. Мгновение на принятие решения проверить не ушибся ли он или же бежать из этого дома – и я выскочила на лестничную клетку, припустив со всех ног по лестнице в сторону выхода: из этого дома, из этого кошмара…

Я не знаю сколько же я так бежала, но, когда я остановилась, чтобы чуть перевести дыхание, мои легкие жгло огнём, мои глаза горели сдерживаемыми слезами, а в моей голове творилась полная неразбериха. Как же я вообще умудрилась оказаться в такой ситуации? Память щедро подкинула дровишек в костер моей паники, нарисовав совершенно неприличных картин происходившего еще не так давно в квартире моего собственного профессора! Щеки вспыхнули от представленного, дрожь охватила всё тело, словно я простудилась и меня бил озноб именно поэтому. Но нет, моей болезнью оказался Купряшин – человек, которого я не знала, но который каким-то образом знал меня. Черт! Черт! Черт! Он следил за мной? Что еще он мог знать обо мне? Он что, преследовал меня? Иначе я не могла объяснить то, что услышала… Какой-то липкий ужас покрыл меня словно плёнкой, захотелось отмыться от этого чувства, настолько я почувствовала себя грязной, несчастной и одинокой. Мне так захотелось домой, чтобы почувствовать себя защищённой… и именно в этот момент я поняла, что сумка с ключами, деньгами и документами осталась в машине профессора. Да как же так? Неужели этого всего оказалось мало?

Нащупала в кармане джинсов телефон, каким-то чудом не вывалившийся в любой из сумасшедших моментов этого вечера, достала его и, взглянув на время, набрала номер брата, который с удовольствием еще припомнил бы мне звонок почти в час ночи, отвлекший его, наверняка, от очередной потрясающей воображение подружки. Гудок за гудком, но Костя не торопился ответить на звонок, в чем я не могла его винить – еще недавно я и сама бы даже не услышала тревожный набат, что уж говорить о каком-то там телефоне, предательски пропищавшем мне о прерванном вызове. Я держалась, чтобы не заплакать, но в этот момент, не выдержала и, присев на корточки посреди улицы и накрыв голову руками, заскулила, глотая обжигающие слёзы. Не было никого, кто мог бы мне помочь, защитить меня, обнять и утешить. Я казалась себе чудовищно одинокой и потерянной посреди пустынной ночной улицы, фонари на которой давно погасли, погрузив всё вокруг в тоскливую темноту, пробиравшуюся до моего надломленного сердца, открытого тогда и незащищенного. Я действительно была совершенно одна.

========== 31 ==========

Слёзы — это, конечно, хорошее и продуктивное решение проблемы, но мне нужно было думать, как добираться с другого конца города домой посреди ночи и без денег. Братец ушел в явный загул, ну, в моих силах было ему отомстить, припомнить, как этот писаный красавец бросил сестру на произвол судьбы. Правда, пришлось бы объяснить почему я не сопела тихо-мирно носом в подушку, а шлялась невесть где, но это уже было делом десятым, сейчас же во мне вдруг забурлила злость, которая и побуждала меня к каким-либо решительным действиям. Видимо, слезами смыло нерешительность и обреченность свежеприобретенные, оголив немного адекватных реакций, потонувших в первые мгновения за моей истерикой. Возвращаться к Купряшину я не собиралась, еще было страшновато и… совершенно безумно представить любой исход нашего разговора. Я как-то не готова еще даже просто думать об этом. Пешком до дома я не дойду, денег на такси нет. Если я всё-таки доберусь к родному очагу, моя матушка не откроет дверь, предупредила же заранее, чтобы я ключи взяла. Насмотревшись на ночевки брата под окнами, когда он не верил, что родная мать не пустит его домой, если он забудет ключи, я что-то не захотела проверять распространится ли это воспитание и на меня - вот радости соседям будет: и дочка-то в семье пошла по наклонной, вот беда. Братец трубку не поднимал, я было набрала его номер еще раз, но итог один - долгие размеренные гудки без намека на то, что на том конце кто-то хотя бы слышит, что ему звонят.

Я смотрела на список звонков в телефоне, гипнотизируя имя брата, надеясь, что вдруг это бы его ментально прошибло и он взглянул-таки, что его обыскалась сестрица. Смотрела, думая, что же делать, ведь даже нет ни одной подруги, к которой можно было бы посреди ночи заявиться домой, да что там, нет вообще ни одной подруги в принципе, и тут мой взгляд упал на номер телефона, набранный сегодня днем. Симонов! Черт… время было позднее, я совершенно не представляла, как можно звонить совершенно незнакомому человеку в час ночи, но он сам сказал звонить, если что-то случится, а я действительно была в безвыходном положении. Пока я думала, что лучше: быть сволочью, разбудившей человека посреди ночи или же замерзнуть уже довольно прохладной осенней ночью, с соседней улицы вывернули пьяной и шумной компанией несколько мужчин. Не стоило сомневаться, что с моим везением я могла и не рассчитывать на то, что они пройдут мимо и не станут приставать к одиноко-гуляющей девушке, ведь если я в это время тут, то явно ищу приключений. Я тихой мышью почти запрыгнула за стоящее неподалеку дерево и на корточках, вжимая голову в плечи, стала пробираться к кустам, в которых меня не было бы видно с дороги, одновременно с этим уже бессовестно набирая номер одногруппника, была не была!

- Алло? - Сонный и немного недовольный голос ответившего мне после нескольких гудков был без сомнений женским, и я, сидя и без того на корточках в кустах неизвестно где, растерялась окончательно - неужели неверный номер? Но я была уверена, что Симонов сделал себе дозвон, разве нет? Что же делать-то?

- Извините, я, кажется, ошиблась номером. - Я быстро нажала на отключение и, уткнувшись носом в колени, тихонько завыла от безысходности. Но мой унылый скулёж прервал звонок телефона. Чёрт, та девушка! - Да?

- Ты Оля? Не бросай трубку. - Девушка говорила спокойным уверенным голосом, каким-то образом заставляя меня саму перестать нервничать. - Антон в душе, поэтому я ответила. Я Юля, его девушка, а ты та староста, которая по уши в неприятностях?

- Ага. - Я не смогла сдержать нервный смешок, но ведь описание меня было идеальным! - Извини, что так поздно позвонила, я… это… Доброй ночи!

- Да стой ты, доброй ночи она желает. Что случилось? - В голосе девушке сквозили нотки, в которых угадывалось, что перечить не стоит, но я всё же попыталась.

- Да нет, всё в порядке! - Я не знала, что сказать, чтобы звучало убедительно, заготовки на случай такого внезапного разговора у меня не имелось.

- Конечно, в порядке, а как же иначе, именно потому что у тебя всё в порядке ты и звонишь почти незнакомому человеку, которого считаешь не совсем адекватным, приставучим преследователем. - На этот раз была очередь Юли засмеяться. А я краснела, как рак, радуясь тому, что собеседница никак не могла меня увидеть.

- Я так никогда не говорила…

- А это я говорю, потому что Антон мне в красках описал, что он делал, недоумевая, отчего же ты так шарахаешься от него. - Девушка искренне развеселилась, видимо, представив себе наше общение - да уж, смех, да и только. - Так что стряслось? Выкладывай.

- Я… - А как объяснить человеку одной фразой, что со мной приключилось и чем мне можно помочь?

- О, Антон вышел, сейчас трубку ему отдам. - Послышалась какая-то возня и тихий разговор, после которого последовало немного удивленное “О!”, принадлежавшее точно моему одногруппнику.

- Староста? Что случилось? - Симонов сразу перешел в наступление.

- Я внезапно обнаружила, что кроме тебя мне некому позвонить. - Мне было так неловко, что я потихоньку начала переходить на шепот.

- Если так, то всё ещё хуже, чем я даже предполагал. - Антон как-то невесело хмыкнул. - Чем я могу помочь?

- Мне не совсем удобно просить тебя о таком… - Я пыталась подобрать слова, но однокурсник оборвал мои невнятные попытки.

- Меньше слов, больше дела, староста. Чем раньше ты скажешь в чем дело, тем раньше мы решим твою проблему. - Я тяжело вздохнула и сдалась от правдивости слов молодого человека.

- Я оказалась черт знает где посреди улицы без денег, документов и даже ключей от дома. - Я грустно пробормотала о своём фирменном везении. - Я совсем не знаю, что мне делать.

- Ох, староста… Тебя ограбили? Ты сама не пострадала? Как ты? - в голосе Симонова отчетливо слышалась искренняя забота и переживание.

- Я… вроде в порядке, да. Меня не ограбили, просто… сама дура. - Ну, правда ведь, кто ж мне виноват кроме себя самой?

- Ты где сейчас? Мы сейчас тебя заберем, называй адрес. - Я объяснила, где примерно нахожусь, и, услышав уверение, что меня заберут уже в течение двадцати минут, отключилась.

Оставалось дождаться и не умудриться влезть в ещё какие-нибудь неприятности. Я ощупала рукой землю и опустилась прямо на нее, устав сидеть на корточках. Телефон внезапно зазвонил, на экране высветилось имя куратора, но я не собиралась поднимать трубку, явно не сейчас… а может никогда, кто ж меня дурную такую разберет. Я нажала на отключение звука и в полной тишине просто смотрела на то, как Купряшин настойчиво продолжал ждать ответа. Не сегодня, Михаил Евгеньевич, уж извините.

========== 32 ==========

Через двадцать минут моего просиживания штанов телефон зазвонил, высветив имя Симонова на экране.

- И где ты прячешься? Мы тебя не видим. - Пообещав, что сейчас выйду на более просматриваемую площадку нежели мое тактическое укрытие, я отключилась и стала выбираться на дорогу, где и увидела подъехавшую машину одногруппника, из которой он вышел вместе с невысокого роста девушкой.

Я раздвинула ветки руками и, отряхиваясь, стала подниматься на немного затекшие ноги, стараясь не потерять равновесие и не грохнуться плашмя прямо перед моими спасителями. Хотя, если бы я все же увалилась на колени перед ними, могла запросто рассыпаться в благодарностях, чтобы скрыть конфуз, сделав вид, что такое шоу я заготовила заранее.

- Ну, точно, Оля! - Юля с нескрываемым интересом разглядывала меня, когда они подошли чуть ближе. - Я сразу поняла, что тебя-то мы и ищем, когда ты, как медведь стала вылезать из этого бурелома. Привет! - Девушка приветственно протянула мне руку, которую я тут же пожала в ответ. - Приятно с тобой познакомиться!

- И мне приятно, но было бы еще приятнее, если бы я не чувствовала себя полной дурой сейчас и не вытащила вас посреди ночи неизвестно куда. Извините меня… - Мне было действительно невероятно стыдно, особенно оттого, что на помощь мне пришли моментально и без разговоров.

- Прекращай убиваться, всё нормально. Пойдём к машине, поедем домой к нам. - Юля достала ключи из кармана и разблокировала двери, пропуская нас в салон. Я залезла на заднее сиденье и, кажется, впервые за эту безумную ночь успокоилась, почувствовав себя в безопасности. Машина бодро тронулась с места. - Ты нам только скажи, в кустах-то ты что делала?

- Я там пряталась… - Я вмиг покраснела и, опустив голову, промямлила еле слышно. - Там просто компания какая-то шумная шла, я решила от греха подальше скрыться.

- Не думал, что скажу это, но ты, староста, молодец! - Антон перегнулся со своего сидения в мою сторону и одобрительно кивнул. - С твоим везением только дома сидеть, а если уж вышла, то перемещаться перебежками и по кустам, чтоб не нарваться на неприятности. Так что одобряю!

- Ты ей ещё посоветуй и впредь по кустам шариться, дурачина. - Девушка легонько ткнула Симонова в плечо, не отрываясь от дороги.

- А неплохой вариант, я тебе скажу! - Антон потёр ушибленное плечо, картинно охая, хотя даже я понимала, что никакого урона такими миниатюрными руками нанести этому здоровому лбу было невозможно.

Дорогу до дома молодых людей мы провели за совместными легкими подколками, в которые, на удивление, включилась даже я. Уже в их квартире Юля вручила мне полотенце и просторные футболку со штанами, которые явно принадлежали Антону, потому как саму девушку в них можно было завернуть раза три, ее вещи не подошли бы мне даже при большом желании, хоть я и сама была невысокой и довольно щуплой. Спросив нет ли у меня аллергии на что-нибудь кроме Симонова, Юля отправила меня в душ, заключив, что после приключений по кустам, мне требуется немного освежиться. Я забралась в ванну и включила воду, направив теплые струи себе на голову, даже не пытаясь остудить себя холодными, понимая, что шоковой терапии в этот день с меня было достаточно. В брошенных на полу джинсах разливался мелодией телефон, а я пыталась гнать от себя любые мысли и чувства, бурлившие еще недавно, с усердием смывая с себя всё произошедшее.

Когда я вышла из ванной, на кухне меня ждали мои спасители, накрыв на стол то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак и заварив чай - пахло безумно вкусно, и мой желудок предательски заурчал, напомнив мне, что последний мой приём пищи был слишком давно, чтобы отказаться от предложенной трапезы. Я с удовольствием уплетала всё за обе щеки под взглядом умиляющейся девушки, выдавшей в процессе, что она с удовольствием меня бы удочерила, если я всегда ем с таким аппетитом, потому как этот неблагодарный Антон вечно воротил нос, ковыряясь в любой еде так, словно она напичкана ядом. Симонов поперхнулся чаем и возопил, что всё это поклёп и он не такой, хотя еще пару минут до этого отодвинул от себя почти полную тарелку с едой. Посмотрев на неоспоримые улики, он вернул тарелку к себе и с видом мученика продолжил есть. Юля ехидно хихикнула и зловеще потерла руки так, что мы неосознанно с одногруппником сначала глянули на свою еду, переглянулись, а потом уставились на девушку, пытаясь сообразить, что послужило причиной ее веселья, но та лишь состроила невинное выражение лица, продолжая спокойно пить чай.

Меня никто не допрашивал, никто не заставлял изливать душу, меня просто приютили, обогрели и действительно подняли настроение. В какой-то момент заметив время на настенных часах, висевших на кухне, было решено, что завтрашний учебный день сможет обойтись без нас, я так вообще планировала не появляться в универе ближайшие сто лет, боясь наткнуться на своего куратора, что было неизбежно с нашим плотным графиком его лекций.

Мы переместились с кухни в комнату и, усевшись на пол, включили телевизор, натолкнувшись на какую-то незатейливую комедию, которую показывали посреди ночи. Я краем глаза следила за телефоном, на который продолжал постоянно названивать Купряшин, но я старалась сделать так, чтобы сидящий рядом со мной Антон не видел имени настырного звонившего, но мои постоянные дергания при загоравшемся мониторе не остались незамеченными, мне лишь дали возможность не обсуждать это.

В какой-то момент мобильная атака на меня прекратилась, и я решила, что на эту ночь меня наконец-то оставили в покое, но через каких-то жалких спокойных сорока минут телефон мигнул приветственно фотографией брата, решившего всё-таки осчастливить меня своим вниманием.

- Ох, это Костя! - Я не сдержала восклика.

- Кто это? - Юля смотрела на меня немного сонно, но с подозрением.

- Это… - Я хотела было сказать, что это мой брат, но Антон, заметивший фотографию, стоящую на звонке Кости, скривил недовольную гримасу и попытался выхватить мой телефон.

- Это её гад жених! - Юля понимающе протянула “А-а-а”, видимо уже слышав историю о моем ужасно несправедливом скором замужестве, а я, отбившись от одногруппника, в чью стычку со мной его девушка даже не стала соваться, отбежала в сторону и ответила на звонок под шипение Антона “Не смей!”.

- Мелкая! - Голос брата был каким-то странно бодрым и радостным, за чем я не могла уловить чего-то важного. - Выручи братишку, забери меня.

- Ты пьян? - Сомнения развеялись, когда на втором же слове Костя не смог выговорить все буквы с первого раза.

- Ой, а важно ли это? Это всё такая ерунда… - Брат как-то по-детски начал канючить, забыв об изначальной цели звонка.

- Ну и где твоя очередная барышня живет? - Я была еще зла на то, что он проигнорировал мои звонки. - Откуда тебя забрать?

- Ну… это… - Костя знатно перебрал, это чувствовалось. - С кладбища.

Вот те раз! Это было чем-то новеньким и ужасно странным даже для моего брата. Но как бы я не злилась на него, мне стало безумно интересно узнать из первых уст, что же произошло, чтобы он вместо квартиры какой-нибудь девицы оказался на кладбище.

========== 33 ==========

- Откуда тебя забрать?! - От неожиданного заявления брата я не сдержалась и вскрикнула.

- Ну мелкая, ты же не глухая, - продолжал канючить брат, - хорошо расслышала, что меня надо забрать с кладбища. Приезжай забрать меня, я не могу пьяным сесть за руль.

- Это что, самая популярная в этом сезоне манипуляция? - Просто не верилось, что меня пытаются вытащить неизвестно куда одним и тем же способом. Проигнорировав недоумение брата по поводу сказанного мной, я продолжила: - Не мог на такси туда поехать? Ты ж знал зачем едешь! И вообще, какого черта ты туда попёрся?

- Ну не тебе ж одной сюда таскаться постоянно, имею право ездить к своему другу, когда захочу. - Костя почти недовольно отчеканил каждое слово, насколько это позволял сделать заплетающийся язык, а потом вновь перешел на скулёж: - Ну Оль, ну забери меня.

- Ладно, сейчас что-нибудь придумаю. - Я сдалась, обида за то, что брат меня проигнорировал ушла, особенно после того, как я узнала, что он променял свою сестру не на какую-то очередную девицу. Я завершила вызов и посмотрела на своих гостеприимных спасителей, не сводивших с меня внимательных взглядов. Я понимала, что сейчас должна была не только всё объяснить, но и в очередной раз попросить их о помощи. - Мне не совсем удобно вас о чем-то еще просить, но кроме вас мне обратиться не к кому.

- Серьезно? Этот гад тебя поманил и ты сразу побежала? - Симонов негодовал. - Ну нет, ему я уж точно помогать ни в чем не буду.

- Не обращай на него внимания. - Юля взяла молодого человека за руку, стараясь его утихомирить. - Чувство справедливости в нем развито непропорционально массе тела.

- Да ну тебя, - парень раздосадованно отмахнулся.

- Дай ей договорить, а потом уже негодуй. - Симонов гневно посмотрел на свою девушку, недовольно фыркнул, а затем, сложив руки на груди, воззрился на меня, ожидая, что же я такого скажу, чтобы он изменил свое мнение.

- Антон, ты только не злись. - Я неосознанно выставила перед собой руки в успокаивающем жесте. - Я… я тебе соврала…

- Чего? - Парень нахмурился, а я развела руками и, нарисовав на лице кривое сожаление, пожала плечами. Юля прыснула со смеху.

– Это… - Я выставила телефон вперед, как бы давая понять о ком говорю. - Это не мой жених. - Антон нахмурился еще сильнее. - Это мой брат. - Юля захохотала от всей души, а молодой человек уставился на меня, ожидая хоть какого-то объяснения, и я затараторила, пытаясь оправдаться: - Просто ты так наседал на меня со своей непонятной опекой, что я уже и не знала, что же мне сделать или придумать, чтобы избавиться от тебя. - Антон обиженно поджал губы, мне стало стыдно. - Извини меня, я не со зла, честно.

- А он мне так красочно описывал твои страдания, что я сама на это купилась. - Юля продолжала хохотать, увалившись на пол на бок. - Ой не могу, умора.

- Да не смешно это! - Симонов всплеснул руками. - Вот я идиот.

- Ну-ну, мой милый, - Юля поднялась и, почти отсмеявшись, обняла своего парня, - ты не идиот, ты просто очень доверчивый и открытый.

- Ага, очень доверчивый и открытый идиот. - Нехотя Антон обнял в ответ девушку.

- Прости меня-я… - Я сама не поняла, как начала плакать, почувствовав себя совсем уж паршиво перед человеком, который лишь желал мне добра.

- Ой, ну нет! - Юля притянула меня за руку к ним с Антоном и приобняла за плечи, пока я пыталась прекратить хныкать. - Я не выдержу двух нытиков, мне хватает и одного.

- Эй! - Молодой человек было возмутился, но в этот момент я начала тихонько хихикать, еще всхлипывая от предыдущих слёз. Симонов отстранился и внимательно посмотрел на меня, пытаясь осознать действительно ли я начала смеяться. - Эй!

- Да ладно тебе. - Юля, посмотрев на меня, начала смеяться снова. Антон пробурчал, что мы сумасшедшие и отошел в сторону, окинув нас недовольным взглядом, чем вызвал новый приступ смеха у нас. - Зато всё теперь встало на свои места и обрело хоть какой-то смысл.

- Я всё могу объяснить, - я, отсмеявшись, попыталась хоть как-то оправдать свои действия, - я действительно не со зла.

- Да ну и ладно. - Антон махнул в мою сторону рукой, взъерошил свои волосы и устало потер лицо. - Лучше расскажи, что сейчас приключилось. - Юля перевела взгляд с молодого человека на меня и согласно закивала, ожидая моих дальнейших слов.

- Перед тем как позвонить вам, я пыталась дозвониться до брата, но он, видимо, не слышал моего звонка. Я уже отчаялась, думая, что так и просижу всю ночь на улице.

- Это мы в курсе уже, - Антон нетерпеливым жестом руки подгонял меня к концовке истории. - С братом-то что приключилось?

- Он попросил его забрать, потому что сам он за руль сесть не может, он выпил.

- И часто он заставляет тебя заниматься извозом? - Антон всё еще был настроен враждебно против Кости, но винить его было нельзя, сложно было любить моего брата таким какой он есть, даже зная, что он не всегда сволочь.

- Если честно, то это впервые, потому я и не послала его самого разбираться с этим.

- Ладно. - Симонов кивнул, быстро что-то обдумав. - Мы ж не звери, поехали. - Юля схватила ключи от машины с тумбочки, торжественно помахала ими над головой, и мы как были в домашней одежде, я к тому же еще и не в своей, вышли из квартиры.

- Ты только скажи, куда ехать-то? - Юля обернулась ко мне с водительского сидения, когда мы забрались в салон и машина уже одобрительно урчала. Я испуганно прокашлялась, вдруг осознав, что сейчас они точно решат, что я совершенно ненормальная и что это у нас семейное.

- Кхм… - В горле жутко пересохло. - Ну… это… на кладбище…

- Что!? - в один голос воскликнули молодые люди, после чего Юля упала головой на руки, лежавшие на руле и громко захохотала, а Антон схватился за голову, причитая: - А я сразу понял, что ты чокнутая. - Юля ткнула его в плечо и погрозила кулаком, сама пытаясь перестать смеяться, а потом обернулась ко мне.

- Да, Оль, рассказы о тебе вообще не сравнятся с реальностью. Но раз на кладбище, то на кладбище. Я хочу увидеть это своими глазами.

========== 34 ==========

Всю дорогу до кладбища мы ехали почти в гробовом молчании, если не считать периодических похрюкиваний Юли, пытавшейся не смеяться. Антон пребывал в каком-то тихом ужасе и просто смотрел куда-то вперед, даже как-то мимо дороги, я действительно его шокировала - еще бы, по ночам по кладбищу шляться. Когда мы подъехали, я сразу увидела одиноко припаркованную машину брата, но когда вышла проверить там ли Костя, внутри никого не обнаружила. Пнуть колесо, дабы громко вызвать владельца я постеснялась, не красиво как-то нарушать покой, хоть он у местных жителей и вечный. Я было сунулась на территорию кладбища одна, махнув своим новоиспеченным друзьям рукой, чтобы подождали, но они оба выскочили наружу, заявив, что одну меня никуда не отпустят, опасаясь за безопасность мою и владений, раскинувшихся на моем пути. Хотелось вроде оскорбиться, но переживали они верно, со мной же вечно что-то да происходило. Я, смирившись, согласилась, хоть особого выбора мне и не давали, и пошла вперёд по уже почти родной дорожке, что вела к могиле Кирилла, где и надеялась обнаружить своего внезапно расчувствовавшегося братца, решившего ни с того ни с сего напиться прямо на кладбище посреди ночи. Бок о бок со мной шел Антон, а позади, постоянно останавливаясь у незнакомых надгробий, чтобы почитать имена и годы жизни, перебежками следовала за нами Юля, периодически выдавая “Как увлекательно!”, когда пыталась рассмотреть в почти полной темноте очередную фотографию.

Когда мы уже подходили, я услышала неразборчивое бухтение брата, определенно выпившего еще больше за то время, пока мы добирались до него, даже страшно было представить в каком состоянии мы бы обнаружили его, если бы задержались хоть немного. Костя, сидевший на лавочке у могилы, завидев меня в компании кого-то, кого он не мог идентифицировать сходу, скривился, словно его заставили съесть что-то отравленное, а потом, обернувшись к надгробию, посмотрел на фото улыбавшегося Громова и ткнул в мою сторону пальцем.

- Вот! Вот! Что я тебе говорил, а? - Брат с трудом выговаривал слова целиком, но из-за какой-то охватившей его досады старался невероятно. - Опять с каким-то мужиком.

- Ах ты сволота! - Мне стало так обидно, что я, не сдержавшись, подлетела к Косте и саданула ему со всей дури по плечу, надеясь, что ему будет действительно больно.

- Да как ты смеешь, мелкая? - Координация движений Кости была сильно нарушена, поэтому я не боялась получить сдачи, не сегодня точно.

- Это как ты смеешь такое говорить, да ещё и здесь! - Хотелось реветь от неуклюжего укора брата.

- Эй! - Мы все обернулись на голос Юли, так и оставшейся позади, но теперь возвышавшейся на куче земли возле свежевырытой могилы, перехватив рукой черенок от оставленной рабочими лопаты. - А это точно твой брат? А то мы могли бы его по голове слегка стукнуть и оставить ночевать тут, - кивок в черную дыру, - а там, глядишь, утром бы и ему было весело и тем, кто окажется рядом.

- Что? - Какой-то дикий ужас нарисовался на лице Кости после слов девушки, что он чуть не перевалился через скамейку, дернувшись назад, пытаясь найти защиты где-нибудь. Антон же сложился вдвое и от души расхохотался, я же пыталась понять насколько реальна эта фантасмагория.

- Что что? Стукнуть и прикопать, говорю. - Когда Юля состроила зловещее выражение лица, не выдержала и засмеялась я, присоединившись к уже постанывающему со смеху однокурснику. Девушка пожала плечами.- Да ладно, я не кровожадная, не боись, я просто воспользовалась представившейся возможностью, когда я еще окажусь посреди ночи на кладбище с лопатой в руках возле свеженькой могилки, да чтобы еще кто-то купился на мою невменяемость, а не сразу заржал. А что, весело получается, если ты, Оль, так постоянно развлекаешься, прихватывай и меня с собой.

- Договорились. - Я отсмеялась, а желание прикончить своего брата поутихло.

- Невменяемые, - Костя чуть пришел в себя от первоначального шока и снова начал бухтеть.

- Да ладно тебе, это плата за извоз. - Юля спрыгнула с насыпи и, отряхнувшись, протянула руку моему брату. - Знакомиться будем или ты совсем не в состоянии?

- И часто у вас такие собрания тут? - Я похолодела от этого голоса, раздавшегося позади нас, и, обернувшись встретилась взглядом с напряженным и немного растрёпанным Купряшиным, материализовавшимся здесь совершенно невероятным способом.

- Эпический огнетушитель! Громов! - Костя, только начавший вставать со скамейки, сел обратно и протер глаза руками. - Ой… А вот теперь я отчетливо вижу… Я мертвецки пьян…

- Ты обознался, это наш профессор. - Антон удивился появлению куратора, но придя в себя, решил прояснить ситуацию. - Здравствуйте, конечно, но что вы тут делаете?

- Я кое-что искал. - Внимательный и тяжелый взгляд на меня, пока я шаг за шагом отступала назад, увидев своего собственного призрака. Стресс предыдущего дня ли, зловещая атмосфера ли кладбища, а может моя тоска по прошлому и постоянные воспоминания сыграли со мной злую шутку, но в этот момент я видела перед собой в лице профессора лицо совсем другого человека. Гром…

- Миронова, стой! - Купряшин дернулся в мою сторону, чтобы схватить меня за руку, но я отпрянула и почувствовала, как из-под ног стала уходить земля, мгновение и меня поглотила холодная и сырая могила.

========== 35 ==========

- Гром - хорошо звучит! - Костя неопределенно скривил губы: ему нравилась звучность прозвища друга, но он был расстроен, что похвастаться тем же не мог. - Мирон - это совсем ни к черту, надо придумать что-то более солидное.

- Прояви фантазию, а то ты сразу в истерику. - Кирилл, зажмурившись и подставив солнечным лучам лицо, раскинул руки на спинку скамейки, на которой они сидели: он, Костя и Оля, теперь постоянно упрашивавшая старших ребят брать ее с собой.

- А мне можно тоже что-то придумать? - Девочка с надеждой посмотрела на друга своего брата, который ее всегда защищал и поддерживал.

- Нельзя, слишком ты мелкая еще, - заявил Костя тоном, не терпящим возражений. Оля насупилась, почувствовав жжение в глазах, так ей стало обидно. - Да и зачем тебе? Ты ж девчонка.

- Ну, она же с нами, значит может делать то, что делаем мы. - Кирилл под внимательным взглядом друга помолчал, а потом, достав из кармана джинсов пачку сигарет, проговорил уже чуть тише, но серьёзнее, обращаясь конкретно к Оле: - Почти всё, но не всё, ладно?

Девочка понимающе закивала, соглашаясь, потому как уже принесла брату несколько сотен клятв и обязательств, что она может делать и что потом может говорить родителям, а о чем должна умалчивать. Ей хотелось проводить со старшими больше времени, поэтому она была согласна даже больше никогда не плакать, лишь бы ее не оставляли дома. Кирилл повертел в руках пачку, открыл ее, протянул другу, вытянувшему две сигареты для них, и убрал обратно в карман, быстренько прикурив им новенькой блестящей зажигалкой. День стоял теплый и безветренный, но Громов, ткнув Костю в бок, всё же отсел чуть дальше от Оли, чтобы не дымить на неё.

- А я придумала! - Девочка радостно хлопнула в ладоши, расплывшись в счастливой улыбке, ребята обернулись на неё ожидая подробностей. - Если ты Гром, то я буду Миром! Мир и Гром! Здорово, да?

- Смотри-ка, Костян, твоя шестилетняя сестра лучше справляется с сокращением вашей фамилии до симпатичных прозвищ, - Кирилл хохотнул. - А то Мирон, Мирон. Учись! - Молодой человек обернулся к Оле и улыбнулся ей, заговорщически подмигнув. - Ты будешь для всех грозным Миром, когда вырастешь, а сейчас ты милая Мирка. Можно я буду называть тебя так? - Девочка согласно закивала, заглядывая в глаза молодому человеку.

- Началось, уже парные прозвища пошли. - Костя снисходительно фыркнул. - Тебе придется на ней жениться, попомни мои слова, а виноват будешь сам.

- Жениться так жениться, да, Мирка? - Озорная улыбка, адресованная маленькой девочке, навсегда оставила след в ее сердце. - Вот вырастешь, поговорим о свадьбе, обязательно поговорим, если захочешь.

***

Моё пробуждение было каким-то смазанным по ощущениям, всем кроме болевых, которые надрывались диким криком, давая понять, что с моей правой рукой что-то совсем не в порядке. Я разлепила глаза, надеясь окинуть беглым взглядом происходящее, но ничего не увидела. Абсолютно ничего! Я никогда не была такой уж большой трусихой, но в этот момент мне захотелось закричать в панике от осознания того, что я, казалось, потеряла зрение.

- Мирка, ты в порядке? - Шёпот, раздавшийся рядом с моим ухом, показался мне знакомым. Я попыталась пошевелиться, чтобы разобраться, что происходит и почему меня назвали именно так, я же не сошла с ума, в самом-то деле, правда?

- Ну как она? - Голос раздался откуда-то сверху, заставив меня поднять голову и увидеть несколько силуэтов склонившихся надо мной и кем-то рядом, точнее тем, на ком я лежала, перехваченная для моего же удобства в объятия. Единственный, казалось, минус ситуации был в том, что лежали мы в могиле…

- Кажется, пришла в себя. - А нет, вот и второй минус - моим героем был Купряшин, которого я чуть было не приняла за Грома… - Мир? Не молчи, я уже почувствовал, что ты очнулась. Ты в порядке? Что-то болит?

- Почему ты называешь меня этим чертовым именем?! - Не знаю почему, но я пыталась накричать на своего сомогильника шёпотом, боясь, что нас кто-то услышит и узнает, что я сошла-таки с ума.

- Ну, знаешь ли, я хотел тебе всё объяснить по-человечески, - так же шепотом отвечал мне куратор, - но кто-то сбежал, скрывался от меня черт знает где и теперь выпытывает то, что я не хотел бы рассказывать в таком месте, да еще и на публику.

- Ай! - Я попыталась встать на ноги, но оперлась на руку и вскрикнула от боли, рухнув обратно в профессорские объятия.

- Что такое?! - Купряшин тут же попытался прощупать меня на предмет увечий, даже не пытаясь скрыть от меня волнение в голосе. - Где-то болит?

- Рука… - Я с ужасом подумала, что умудрилась сломать её, потому как боль была чудовищной.

- Эй, вы там еще долго собрались отдыхать? - Голос Юли вернул нас к осознанию, что мы хоть и на кладбище, но совершенно не одни. - Братец тут совсем отключился, надо тащить в машину. Вы там еще посидите немного, ладно? Мы скоро вернемся.

- Слушай. - Я хотела было подняться всё-таки на ноги, но, встав, тут же рухнула обратно от острой боли в ноге. Я словно отбила всю себя при этом чертовом падении. - Да что за черт!

- Господи, Оль, ты как? - Купряшин тут же обнял меня и устроил поудобнее на своих коленях, чуть приподняв меня с земли. Было так темно внизу, что стало страшно: страшно от мысли о том, что лицо человека, пытавшегося мне сейчас облегчить дискомфорт, было чьим-то другим. Меня затрясло от ощущения того, что я совершенно точно сходила с ума, раз поддалась на игру своего воображения. Но я могла задать один единственный вопрос, который разрешил бы все мои сомнения… Вопрос, который я никак не могла себе позволить. - Девочка моя, это я виноват, прости меня. - Мой куратор погладил меня по волосам и поцеловал в висок, приобняв чуть сильнее. - Ты скажи только, где болит, а я сделаю всё, чтобы тебе помочь выбраться отсюда. Как вас вообще угораздило сюда приехать в это время? Скоро уже светать начнет, вы что, до первых солнечных лучей приехали сюда, чтобы устроиться на дневной сон?

- А ты думаешь зачем я сиганула в могилу? Это как раз моя постель. - Несколько мгновений напряжённой тишины, и мы рассмеялись, не сумев сдержаться. - Ну и ветреная же я девица, увидела мужика, сразу в постель затащила.

- Не шути так… - Купряшин с чуть сорвавшимся на хрипотцу голосом был слишком рядом, а после произошедшего между нами прошло еще слишком мало времени, чтобы я осталась равнодушна. - Это слишком серьезно для меня. - Я различала лишь общие черты его лица, но захотела зажмуриться покрепче, чтобы отбросить призраков своего прошлого, которых пыталась затащить обратно в свою жизнь, и поцеловать Купряшина, хоть это и было самым неподходящим для этого местом, казалось, во всей вселенной.

- А я так и знал, что был прав, что он к ней пристает! - Негодующий голос Антона раздался прямо над нашими головами. - Вам обоим, при всём моем уважении к вам, Михаил Евгеньевич, придется объясниться.

- А ты не мал для таких ультиматумов своему куратору? - Профессор ровным и совершенно спокойным голосом обратился наверх к моему однокурснику. - Я, конечно, сейчас сижу в могиле, но немного позже вылезу и снова буду преподавать твой профильный предмет.

- Можете хоть завалить меня на экзамене, но объясниться придется. - Симонов был непоколебим в своем упрямстве, а мне же стало так стыдно, что я просто сидела и помалкивала, боясь поднять наверх голову.

- Ну, если ты так просишь, то, конечно же, завалю, делов-то. - Купряшин мимолетным движением, пытаясь помочь мне встать на ноги, поцеловал меня в висок. - Но сейчас надо вытащить отсюда Миронову. Да и мне тут, к слову, неуютно.

Сильные руки подхватили меня и подняли, Купряшин старался не причинять мне боли при этом, а потом меня перехватил Антон, вытаскивая на поверхность земли, где, стоило мне там оказаться, мне стало страшно увидеть своего преподавателя, пытавшегося выбраться следом за мной. Рассветные лучи солнца, пробуждаясь, потягивались, отряхиваясь от ночной дрёмы и окрашивая в какие-то более реальные цвета всё происходившее. Я действительно была на кладбище, я действительно была у могилы человека, который был моей первой любовью, которая никак, казалось, не хотела меня отпускать. А в следующий момент я действительно смотрела на человека, который был кем-то другим, наверняка, ведь не могло и быть иначе, но до боли в сердце напоминал мне о потере, с которой я, видимо, так никогда и не смирюсь. По моим щекам текли горячие слёзы, но я почувствовала их лишь в тот момент, когда руки профессора аккуратно начали их стирать с моего лица.

========== 36 ==========

С кладбища меня Купряшин вынес на руках, практически отбив в честном бою у Антона, пытавшегося оградить меня от какого-либо общения с куратором, вызывавшем у него недоверие. Сама я идти не могла, так как, казалось, заработала ушиб всей бабки своим удачным падением без страховки и защиты. Под внимательным взглядом однокурсника профессор не позволял себе никаких лишних касаний меня, да и заговорить не пытался, хотя я и не смогла бы поддержать уже никакую беседу, абсолютно вымотанная за прошедшие сутки, еще и умудрившаяся покалечиться. Купряшин, несмотря на все возражения Антона и Юли, усадил меня к себе в машину и сказал ребятам ехать прямо за ним. Когда же я тихонько заикнулась о том, что ему нельзя за руль, он отмахнулся на меня на полном серьёзе заявив, что его машину всё равно никто не остановит, чем поверг меня в какое-то недоумение, которое не сразу заметил на моем лице, а когда обратил на него внимание и понял, что сказал, то тяжело выдохнул и потер лицо рукой, уверив, что объяснит абсолютно всё, но позже. А я не могла сопротивляться и, чувствуя лишь жуткую усталость, позволила аккуратно подстроить кресло под меня, наклонив его спинку чуть назад, застегнуть ремень безопасности и коснуться губами моего виска, еле ощутимо, так, что я лишь почувствовала его присутствие и ту нежность, что он сдерживал на глазах посторонних людей. Я прикрыла глаза, погружаясь в дрёму.

- Мир? - Мы уже тронулись, когда Купряшин подал признаки жизни, я отозвалась неразборчивым мычанием. - А почему… почему ты в мужской одежде?

- А почему ты называешь меня этим именем? - Я не открывала глаз, но почувствовала на себе долгий тяжелый взгляд.

- Ты настроена слишком воинственно. - Я хмыкнула.

- А ты слишком таинственно. - На этот раз рассмеялся мой призрачный профессор.

- Два - два! А выглядишь сонной и беззащитной, но даже в таком состоянии откусишь палец, которым ткнут в твою сторону. - Я действительно чувствовала себя настолько сонной, что даже перестала переживать за свое психическое здоровье после сегодняшних галлюцинаций. - А если честно, что вы делали на кладбище такой компанией?

- Ответ за ответ и никак иначе. - Я зевнула. - Как ты вообще выследил меня? Только не говори, что догадался, что я буду именно на кладбище, я сама бы даже до такого не додумалась.

- Никакой тайны нет, ты, видимо, случайно ответила на звонок, и я услышал крики о поездке на кладбище. Я лишь предположил, что это будет именно это кладбище.

- Элементарно, Ватсон, да? - Я чуть приоткрыла глаза и посмотрела на Купряшина. - Даже немного жаль, что не будет истории про отслеживающие устройства и жучки, это бы хоть немного объяснило мне мою паранойю.

Когда мы приехали в больницу, куратор помог мне выбраться из машины и снова на руках понёс меня внутрь в поисках дежурного врача. Следом за нами подъехали Антон и Юля, оповестившие нас, что Костя спит сном младенца в закрытой машине, и, что если он проснется, то не сможет выбраться и затеряться на очередном кладбище, чтобы потом его пришлось спасать. Купряшин обернулся и посмотрел внимательно на ребят, а потом перевел взгляд на меня, как будто молчаливо принимая этот ответ на свой вопрос, который я так и не дала ему.

После осмотра врачом и рентгена оказалось, что руку я умудрилась-таки сломать. В остальном лишь отделалась ссадинами и ушибами, но покой ноге мне прописали минимум на пару недель. Мне вкололи обезболивающее, обработали раны, наложили гипс на руку, зафиксировали ногу и отправили в палату. Лекарство потихоньку начало действовать, и я, почувствовав, как отступает боль, поддалась усталости, утаскивавшей меня в сон, прикрывая глаза. Купряшин стоял рядом, чуть в стороне от него ребята, но для меня не было никого в этот момент кроме нас двоих.

- Как было бы хорошо, если бы ты был Громом… - Я не была уверена, что сказала это вслух, совершенно не разбирая, где заканчивалась реальность и начинался мир грёз, и поэтому не знала в каком из этих миров получила в ответ шепотом: “Это я и есть”.

========== 37 ==========

Дома творилось что-то странное. Оля сидела на диване в гостиной и наблюдала за тем, как туда сюда чернее тучи сновали мама и старший брат. Один телефонный звонок за день до этого основательно изменил окружающую атмосферу. Казалось, что Костя был даже готов заплакать, настолько его глаза были покрасневшими. Девочка, чувствуя, что всем сейчас не до нее, сидела тихонько и не лезла ни к кому с расспросами и надоеданиями. Ей смутно вспоминалось что-то похожее, что уже случалось, но она никак не могла понять, что же это было. До того момента, как расстроенная мама не подошла к Оле и не присела рядом с ней, чуть приобняв и поцеловав в волосы. Девочка вспомнила, она была тогда еще слишком мала, но всё же вспомнила - так тяжело и тихо в доме было, когда умер папа. Воспоминание напугало, и Оля, ища какой-то поддержки, посмотрела на старшего брата, стоявшего недалеко и наблюдавшего за ними, пока мама собиралась с духом что-то сказать своей дочери.

- Оленька, случилось кое-что плохое. - Девочка упорно не смотрела на мать, пытаясь найти ответ в глазах Кости, но тот старательно отводил взгляд. Оля действительно испугалась. - Родная моя, послушай, Кирилл…

- Нет! - Девочка, воскликнув, вскочила с дивана и гневно посмотрела на брата и мать. - Нет! Нет! Нет!

- Оль, стой. - Костя, назвав сестру по имени вместо обычного обращения “мелкая”, попытался удержать ее за плечо, но она вырвалась и побежала в свою комнату, закрывшись там на замок. Брат остановился за дверью, прислонившись к ней лбом и тихо позвал: - Оль, пожалуйста, послушай. Это непросто сказать…

- Уходи! - Девочка забралась на кровать с ногами и, уткнувшись лицом в коленки, закрыла руками уши, не желая слышать ничего, что ей пытались объяснить. Было страшно, как никогда до этого. На диване в гостиной мама, решившая не идти за детьми, немного нервными движениями смахнула сорвавшиеся с глаз слезы.

- Оль, Кирилла не стало. - Как не старалась девочка зажать уши посильнее, но всё равно услышала слова брата. Слезы обожгли глаза, захотелось плакать горько-горько.

- Неправда! - Упрямо отказывалась верить и швырнула в дверь подушку, лежавшую рядом. - Уходи! Иначе я всё расскажу Грому, он тебе устроит за такие слова! Уходи отсюда-а-а…

Девочка, не сдержавшись, расплакалась, упав на кровать и обняв себя руками, пытаясь защититься от навалившегося на ее хрупкое сердце несчастья. Брат, отдавший бы всё за нагоняй от друга за такую неудачную шутку, потер лицо руками и пошел за запасными ключами от комнаты сестры. Мама поднялась и подошла к двери, нашептывая дочери слова утешения, надеясь, что Оля сможет успокоиться. Костя вернулся и, отперев дверь, зашел в комнату, присев рядом с ней, попытавшейся увернуться от его рук, пытавшихся прижать сестру поближе к себе. Она, продолжая плакать, изворачивалась словно в ее горе был виноват брат, отсутствие которого, могло бы что-то изменить в этот момент, но Костя не сдался, и вскоре, устав сопротивляться, девочка присмирела и затихла, беззвучно содрогаясь в рыданиях. Брат молча гладил ее по голове, не пытаясь ее утешать, не зная, что могло бы помочь им: и сестре, и ему самому.

В день похорон было отвратительно солнечно и как-то слишком по-летнему беззаботно, что не вязалось со всем произошедшим. Оля держалась за руку брата и смотрела себе под ноги, стараясь избегать смотреть на закрытый гроб, который вызывал у нее больше сомнений, чем чувство тоски по тому, кто должен был там лежать. Точнее то, что от него осталось… Оле никто не рассказывал, детям такое не рассказывают, но она всё же услышала про то, как машина, в которой находился Кирилл, попала в аварию и загорелась, не оставив тем самым ни единого шанса находившемуся там другу. Его родители постарели в один миг, словно от них оторвали большую часть жизни, что была им отмеряна. Оля же так же быстро лишилась детства, которое хоронили в тот момент в той же могиле, что и Грома. Не было больше детских слез, не было причитаний о несправедливости и неправде, осталось лишь разбитое сердце, которое до этого обещало давать столько любви и жизни, сколько в нем самом больше не осталось, испарившись бесследно.

========== 38 ==========

Моё пробуждение нельзя было назвать приятным хотя бы потому, что очнулась я от жуткой боли - укол, который мне сделали утром, закончил своё действие. Я лежала в больничной палате, а рядом в кресле посапывал Симонов, и это подтверждало мои опасения насчет того, что всё произошедшее за последние сутки не было плодом моего воспаленного воображения. А жаль. Потому как чувствовала я себя после такого совершенно неуютно, да и понимала что-то уже откровенно с трудом. В голове смешались абсолютно дикие образы, домыслы и капля безумной веры на собственную невменяемость, лишь которая могла дать хоть какой-то шанс на то, чтобы правдой оказались болезненные надежды. Дура.

Антон заёрзал в кресле и, приоткрыв глаза, сонно уставился на меня, потихоньку просыпаясь, а затем сел поудобнее, потянулся и, потерев глаза, окончательно приобрел вид вполне презентабельный, нельзя было сказать, что он всю ночь нянчился со мной.

- Ты как? - Он хмурился, осматривая меня, а я, собрав все свои силы, через боль улыбнулась ему и даже не поморщилась.

- Нормально. Но вот еще от одного укола я бы не отказалась. - Я оглядела палату. - А где… где Юля?

- Повезла твоего брата домой, он проспится и заберет тебя вечером. - Антон кивнул на мою руку. - Я это… за медсестрой схожу.

- Погоди… - Я не знала, как задать вопрос, ответ на который меня очень интересовал. - А где…

- В универе. У него сегодня четыре лекции, а такой удачной отмазки, как ты, он придумать не сумел. - Я кивнула и опустила взгляд, чтобы не встречаться глазами с Антоном. Мне стало жутко неловко в его присутствии, а он постоял минуту молча, тоже смотря куда-то в сторону, а потом вновь обратился ко мне: - Он… он не обижает тебя?

- Вроде нет. - Моя неуверенная улыбка в ответ.

- Если обидит, ты должна сразу сказать мне, ясно? На брата твоего надежды нет, как я погляжу. Серьезно, сразу скажи мне. - Он был очень серьезен, а потом внезапно широко улыбнулся. - Есть у меня одна знакомая с лопатой, готовая прикопать его на кладбище чуть что. - Я засмеялась, а Симонов взъерошил неуверенным движением волосы и встал с кресла, направившись к выходу. - Я за медсестрой, пусть сделает укол тебе.

- Спасибо тебе большое. - Я не знала сама за что благодарила его больше, но он наверняка меня понял и без дальнейших слов и, кивнув мне, вышел из палаты.

После укола мне стало полегче, позвав медсестру, Антон заглянул и сказал, что отлучится, чтобы я не волновалась, что он пропал, поэтому я лежала на больничной койке в совершенно пустой палате. За окном шел дождь, и я, словно пытаясь медитативно постигнуть саму себя и привести в гармонию свои растрепанные чувства, следила за каплями, скатывавшимися по стеклу по причудливым траекториям. А подумать было о чем. Первым вопросом на повестке дня был “Как я докатилась до такой жизни”, а вторым - “Как в эту самую жизнь так стремительно ворвался Купряшин”. Откуда он вообще взялся, почему в моей жизни, почему не в чьей-то другой? Словно изначально я и была его целью по захвату, а я и сдалась без боя. Хорошо это было? Плохо? Черт ногу мог сломить в моих путанных мыслях. Я откинулась на подушку и прикрыла глаза, перед которыми тут же предстал образ взволнованного и уставшего профессора, видимо действительно искавшего меня до самого утра после моего побега. Кладбище! Ведь он уже был со мной на кладбище! Не могла понять, как не додумалась сразу, что он забрал мое письмо Грому в тот вечер, потому и мог знать мое прозвище, которым меня никто и никогда больше не называл. Рассмеялась своим мыслям, черт, ведь я уже на самом деле почти поверила в то, что Кирилл восстал из мертвых. Да уж, нервы мои ни на что уже не годятся, зато мания преследования отрабатывает за них по полной. Потянулась за телефоном, лежавшим на тумбочке возле кровати вместе с моей сумкой, которую, видимо, принес Купряшин. Мне захотелось написать ему хотя бы сообщение, пока он на работе и не мог позвонить сам. Я открыла журнал вызовов и окинула взглядом безумное количество пропущенных звонков за сегодняшнюю ночь. Один за другим, они в какой-то момент прекратились совсем. “Ты, видимо, случайно ответила на звонок, и я услышал крики о поездке на кладбище.” В голове словно прозвучали эти слова, сказанные мне в машине, но я не видела ни одного звонка, на который ответила… ни единого звонка, который бы помог профессору найти меня. Кто же ты, черт тебя возьми, Купряшин? Я похолодела от какого-то внезапного волнения и от того, что путалась всё больше и больше в том, что происходило вокруг меня. В этот самый момент телефон завибрировал, так и не переведенный на обычный режим. На экране высветилось имя куратора, словно почувствовавшего, что о нем думают. Я же от неожиданности выронила телефон из левой здоровой руки, затрясшейся от волнения. Рано я успокоилась.

========== 39 ==========

- Алло? - Справившись с охватившим меня волнением, я ответила чуть севшим голосом, испугавшим не только меня саму, но и всполошившим моего туманного собеседника.

- Ты как? Всё в порядке? - В голосе Купряшина было столько заботы и переживаний, что я моментально оттаяла, почти забыв свои опасения и тревоги.

- Да, почти в полном. - Я откашлялась и мой голос стал больше напоминать человеческий, а не вурдалачий.

- Мне дали знать, что ты проснулась, и я бросил полную аудиторию счастливых лентяев делать вид, что они самостоятельно разбирают тему по учебнику. - Он хохотнул, а я улыбнулась, тут же мысленно отругав себя за мягкотелость. Но всё равно поделать с собой ничего не могла, потому что этот кошачий профессорский экземпляр словно лишал воли к жизни и полностью разжижал мозги, заставляя сердце при этом исступленно биться.

- Тиран! Мог бы официальное разрешение на безделье дать. А Симонов предатель и доносчик. - Я фыркнула.

- Он ни в чём не виновный, его шантажировали. - Я чувствовала улыбку Купряшина в каждом слове. - Это легко провернуть, когда его боевой пассии рядом нет, так что я ушел без потерь и увечий.

- Возвращайся к студентам. Я в порядке.

- Не хочу. Ну их. - Секундная пауза. - Я всё равно не могу думать ни о чем кроме тебя, так что в аудитории одинаково как при мне, так и в мое отсутствие. - Я замерла и возможно даже не дышала. - Оль, я постараюсь успеть приехать к тебе в больницу до того, как тебя заберет брат.

- Это не обязательно… - Я хотела его видеть! Безумно хотела его видеть! Но вместе с тем у меня затряслись поджилки от мысли о том, что он может остаться наедине со мной. Мысли и чувства закручивали меня в тугой ком напряжения, выхода которому я боялась дать.

- Это обязательно, Мирка, обязательно… - Купряшин, словно сорвав голос, резко перешел на пробирающий до мурашек шепот. - Я должен с тобой поговорить и всё объяснить. Давно должен был это сделать.

- Я, кажется, знаю… - Правильно, я должна сама сказать это, чтобы и ему было проще, и мне. - Ты тогда на кладбище забрал моё письмо, да? Ты поэтому так зовёшь меня?

- Я… Мирка… - Купряшин прокашлялся, будто у него пересохло в горле. - Дело в том, что я забрал не только это письмо. Я забирал абсолютно все твои письма с кладбища эти одиннадцать лет.

- В каком смысле? - Стало так страшно слушать слова, что он говорил. - Что ты имеешь в виду?

- Мир… - Ещё одна пауза. - Я не просто кто-то, кто хочет заменить тебе Грома… Мир, я и есть он.

- Этого не может быть. - Я отрицательно замотала головой, словно меня мог кто-то увидеть. Это всё какая-то чудовищная ерунда, это злая шутка, слишком злая шутка. - Он умер, он давно умер. Ты понимаешь?!

- Мир, послушай… - Купряшин хотел что-то сказать, но я, словно окутанная флёром ядовитого безумия, пропитавшего меня насквозь, не дала ему и договорить.

- Нет! Я слышать ничего не желаю! Это подло так поступать! Подло и абсолютно бесчеловечно! Да как ты вообще до такого додумался?! - Под конец я уже почти шипела в трубку, обжигаясь слезами, что уже катились по моим щекам.

- Мирка, черт! Постой же! - Но я не желала этого больше слышать и, не дав куратору ничего добавить, сбросила звонок трясущимися руками.

Мне показалось, что из меня вытянули душу и всё живое, что еще было во мне, меня душили рыдания и давила жестокая ноющая боль там, где когда-то было сердце. Я набрала номер брата и, задыхаясь от рыданий, умоляла забрать меня сию же минуту, хоть на такси, хоть как, напугав Костю этим до того, что он даже не стал спорить и пообещал, что скоро приедет. Мне срочно надо было домой, туда, где я могла почувствовать себя в безопасности.

========== 40 ==========

Если бы я мог ответить себе зачем завёл этот разговор с Олей по телефону, то я сам и слушать бы не стал всю эту чудовищную околесицу, которую бы начал нести. Но факт был в том, что я вообще не представлял, что на меня нашло именно в этот момент. Я не так всё это планировал, совершенно не так. Столько лет жить с мыслью о том, что настанет время, когда я могу вернуться, выстроить почти идеальный план, как это будет происходить, стараясь не думать, что моя смерть заставила дорогих мне людей страдать. А потом… потом просто откровенно сойти с ума, услышав сорвавшееся с губ Оли моё имя, тогда в машине, когда она уснула… Моё имя, именно моё, не какого-то там профессора, чёрт бы побрал это всё. Я ведь всегда с улыбкой относился к её детским чувствам, я был более чем уверен, что всё это со временем пройдёт, утихнет. А потом… лишь эти чувства помогали мне всё пережить, я зачитывал каждое письмо, боясь, что следующего не будет, что я буду забыт и выброшен на свалку, как ненужное болезненное воспоминание. Я год за годом читал те слёзы, которыми было написано каждое слово маленькой девочки, что почему-то упрямо держала меня в своём сердце. Настолько отчаянно упрямо, что я уже просто не представлял, что станет с моей жизнью, если её любовь вдруг перегорит, вдруг забудется, вдруг уступит место чему-то более реальному. Если бы я мог исправить прошлое, я сделал бы всё зависящее от меня для этого. Ах, если бы…

Если бы я мог, я изменил бы тот вечер, что перечеркнул всю мою чертову жизнь. Молодой самонадеянный пацан, не считавший, что на пути может встать какая-либо преграда, я с усмешкой смотрел на окружающее, думая, что завоюю этот мир. Мальчишка! Единственное за что я благодарен судьбе, так это за то, что кроме меня никому из моих родных и близких не пришлось пострадать, если не считать моральных травм, которые мне пришлось допустить только для того, чтобы защитить их жизни. Я попытался позаботиться о них, как сумел на тот момент. Это не было лучшим решением, но было единственным.

Мне было восемнадцать, когда я, уверенный, что жизнь только началась, ехал на своей барахлившей подержанной машине, на которую почти полностью накопил сам. Я гордился собой, мне казалось, что я держу под контролем всё происходившее, так же как крепко держал руль. Круг за кругом я наворачивал километры по ночному городу, почти пустынному и безлюдному, наслаждаясь контролем над своими целями, я был алчным, жадным до свершений, я хотел не просто завладеть миром, я хотел править, просто почувствовав какую-то мизерную победу в достижении желаемого. А потом всё изменилось. Тем же вечером.

Не представляю какой злой рок завел меня в ту подворотню тогда, пока я колесил на своей первой машине, но то, что я увидел не оставило мне шансов на дальнейшую жизнь, с которой я распрощался в тот же миг, когда был замечен людьми с оружием в руках. На земле на коленях стоял какой-то парень с чем-то окровавленным и не поддающимся опознанию вместо лица, а к его голове было приставлено дуло пистолета, выстрелившего секундой позже после того, как фары моей машины выцепили всю эту композицию из человеческих тел. Я, казалось, был напуган впервые в жизни, что просто не мог пошевелиться, наблюдая, как в замедленной съемке, за падением бездыханного изувеченного тела на асфальт. В тот момент я проклял всё на свете: своё оцепенение и страх, судьбу, что завела меня в эту подворотню и машину, что внезапно заглохла. Именно тогда я понял, что мне не жить. Пока я дрожащими руками пытался справиться с зажиганием, меня за шкирку вытащили из машины и бросили на землю к ногам человека, на чье лицо я боялся взглянуть, словно надеясь, что есть еще шанс унести свои ноги по добру по здорову. Но мои случайные недобрые знакомые были настроены крайне агрессивно, потому как спустя несколько мгновений я получил удар ногой в челюсть и завалился на бок, тяжело и рвано дыша. Последовавшие следом удары как-то смазались от первоначального шока, охватившего меня тогда, я даже не мог дать отпор, просто принимая новые болезненные нападки, словно смирившись со своей участью, казалось, предопределенной для меня.

В какой-то момент я отключился, потеряв счет времени и связь с окружающей меня действительностью. Наверное это не дало мне шанс не умереть там же на грязном асфальте рядом с безжизненным телом неизвестного мне человека от рук каких-то бандитов. Очнулся я уже лежа в своей собственной машине на заднем сидении, слушая раздававшиеся рядом голоса, боясь подать хоть какие-то признаки жизни.

- … в багажник и все дела.

- А потом я как его достану, чтобы правдоподобно было? Он сейчас закоченеет и у ментов появятся сомнения…

- Да посильнее долбануть, чтоб рвануло, и никто не соберет даже…

- Если умный такой, так и займись…

- Он приказал именно тебе. Хочешь пойти и сказать ему, что отказываешься? Тогда я сегодня троих в этой машине хоронить уже буду…

- Не горячись… Я всё сделаю…

От полученных ударов мое лицо так отекло, что я не мог даже разлепить глаза, чтобы оценить свои возможности. Но, казалось, моим преимуществом стало то, что мои неизвестные мучители решили, что я уже умер – меня никто не связал. Боль в руках была чудовищной, я понимал, что наверняка были переломы, поэтому вариантов у меня было не сильно много, следовало затаиться и дождаться подходящего момента, чтобы попытаться спастись. Тот, кому выпало сопроводить меня в последний путь, залез в машину и, матерясь на мою старую машину, стал заводить её. Мы ехали по совершенно пустынному ночному городу, я не слышал ни одной встречной машины, казалось, что все, словно почувствовав угрозу, попрятались подальше от греха. Я остался один на один с мыслью о том, что всё скоро может закончиться для меня, упрямо надеясь на какое-то чудо, откровенно запаздывавшее уже с появлением. В какой-то момент я всё же осознал всю серьезность и реальность ситуации, в которую угодил, и понял, что моя давшая трещину жизнь находилась в моих же переломанных руках. Превозмогая боль, я постарался, не издавая никаких звуков, приподняться на сидении так, чтобы меня не было видно в зеркало заднего вида, а потом, сжимая и без того окровавленные губы, чтобы сдержать вырывавшиеся стоны от боли, собрал все свои оставшиеся силы и, перегнувшись вперед к водительском месту, напугав этим своего похитителя, рванул в сторону руль, уводя машину резким движением с дороги в сторону деревьев на обочине. Я не надеялся на свое спасение уже, я лишь надеялся на то, что не выживет этот урод. Машина, взвизгнув тормозами, по которым он ударил в последний момент, всё же потеряла управление и, почти не изменив траектории, мордой влетела в массивный ствол, заставив меня от силы удара вылететь через лобовое стекло, грохнуться о смятый капот и скатиться без сил на землю. Я не мог пошевелиться, боль разрывала мое тело на мелкие осколки, но отчетливая тишина в машине давала мне надежду, что я победил. Пусть и умирал сам, но победил, поддаваясь тьме окутывавшей сознание.

========== 41 ==========

- Эй, парень… - Сознание впивалось в меня осколками боли, грозясь отбросить обратно в темноту. – Черт! Ты жив, парень? – Я чувствовал, как меня пытаются аккуратно расшевелить. Мужской голос был мне неизвестен. – Да как ты вообще там оказался-то? Свалился на мою голову. - Я никак не мог сам пошевелиться, но, когда меня попытались поднять, с моих губ сорвался хриплый стон. – Тебе бы не мешало похудеть, парень. Но для начала хотя бы не умирай. Всё образуется.

Когда я очнулся в следующий раз, вокруг было незнакомое помещение, пропахшее больницей настолько, что казалось, что я сам уже полностью пропитался этим запахом, только на какое-либо медицинское учреждение эта комната походила мало: никакой мебели кроме кровати, на которой я и лежал, и тумбочки, заставленной лекарствами, серые однотонные обои были мрачными и потертыми, на окне не было никаких занавесок, но взгляд наружу не зацепил никакого пейзажа, что позволило понять, что мы на довольно высоком этаже. Я не знал зачем мне эта информация, убегать я не собирался, по крайней мере пока не понял бы, где я и кто меня в это место привез. Да и не далеко бы я убежал, учитывая то, что, казалось, на восемьдесят процентов был закован в гипс.

Больше никого в комнате не было, поэтому я хотел было позвать кого-нибудь на помощь или хотя бы попросить воды, но язык меня не слушался, словно разбухнув вдвое больше обычного размера и лениво и почти неподвижно развалившись во рту. Из горла вырвался лишь безжизненным хрип, напугавший меня самого, эта жуткая боль была настолько сильной, что чуть не прикончила меня окончательно – что-то мешало мне раскрыть рот, фиксируя челюсть. Мне стало интересно, я хотя бы жив или же так и выглядит ад?

В одиночестве я провалялся не очень долго, не больше часа, после ко мне в комнату зашел мужчина лет сорока, потирая заспанные глаза. Так странно, я никогда не думал, что моя смерть будет выглядеть настолько нелепой, в спортивных штанах и растянутой футболке, с щетиной в несколько дней, уставшая, помятая смерть. Но именно такая и пришла ко мне, сказав, что Громов Кирилл умер, оставив неизвестного переломанного мальчишку разбираться со своей новой, свалившейся на него безымянной жизнью.

Всё оказалось бы ужасно поэтичным, если бы не то, через что предстояло пройти и мне и моей семье, моим близким. А ведь я всего лишь появился не в том месте и не в то время. Алексей Викторович, тот мужчина, что меня и вытащил из этой передряги, тот, что и выхаживал меня, поведал грустную историю моих жизни и смерти: я умудрился попасть тем злополучным вечером в разгар разборки местного авторитета с неугодным ему человеком, что автоматически поставило и меня в один ряд с этим несчастным. Я практически шагнул в могилу, вырытую для другого, чтобы разделить ее с ним и навечно остаться в списках без вести пропавших. По какой-то упрямой случайности я затащил на тот свет своего убийцу, умудрившись выскользнуть из цепких лап смерти, отсрочив свой уход. Леха, как он попросил себя называть, тогда бросил свой наблюдательный пункт, решив, тоже, наверное, из упрямства, попытаться спасти неизвестного парнишку, который, казалось, уже был мертв. Я его тогда сильно удивил своим феерическим возвращением с того света и своим полетом через лобовое стекло наружу. Я тогда больше ничего не помнил, погрузившись глубоко в бессознательное состояние, и не видел уже приехавшей подмоги, устроившей небольшие изменения в аварии. Труп из багажника, так и оставшись безымянным, растворился мимо официальных документов и был прахом развеян без дополнительных церемоний – этот невезучий оказался крысой среди людей того бандита, в чьи незатейливые планы на вечер я умудрился случайно вмешаться. Искать этого человека никто и не собирался: ни свои, считавшие, что он был удачно похоронен где-то в лесу с еще одним пареньком, ни чужие, которым и вовсе не было дела до него. Мой неудавшийся убийца, заняв моё место за рулем, так там и остался, заменив меня в моей смерти - пожар, который организовали чуть позже, не оставил никаких следов, а мои родители опознавали меня лишь по сильно оплавленному нательному кресту, который был снят с меня, да по машине, которая только-только стала моей, моей первой и последней машиной.

Родители… Я чуть с ума не сошёл, когда узнал, что они уже похоронили меня. Я просто не мог представить, что им пришлось пережить, как они справлялись, хотел вернуться к ним и объяснить, что всё не так, что я жив, что со мной всё в порядке, лишь бы они не переживали, но мне быстро объяснили, что это просто невозможно в моём положении. Меня могли искать, как опасного свидетеля, не поверив до конца в историю о моей смерти - версия о том, что их человек, успел избавиться от тел, а потом по трагической случайности погиб сам, была отличной, но уж слишком гладкой и совершенно непроверяемой. Поэтому первым делом слежка появилась за моими родителями, потому как к ним бы я первым должен был прийти. Но мне было запрещено появляться у них или как-то давать знать о себе, даже после моего выздоровления, когда я бы встал на ноги.

Вот так я и умер… Леха попытался утешить меня тем, что тогда я умер бы в любом случае, поэтому мое нынешнее положение было более завидным. Но меня никак не отпускала мысль о страданиях моих родителей, и со временем мне всё-таки разрешили сообщить им о том, что я жив, в обмен на обещание, что я никогда и никаким образом не выйду с ними на связь, пока будет оставаться угроза моей и их жизням.

Когда, рассказав мне все эти шокирующие новости, с которыми мне еще только предстояло ужиться, Лёха стал уходить, он задержался в дверях и, замявшись на мгновение, вернулся к моей кровати, достал из кармана сложенный вчетверо лист и протянул его мне, оставив возле руки, которую я мог сгибать.

- Это… Не знаю уж, может хоть это тебя сможет поддержать. - Он взъерошил свои короткие волосы, никак этим незамысловатым жестом не изменив прическу, и немного нерешительно продолжил, прежде чем выйти: - Я тебе читал его… ну, когда ты всё никак не приходил в себя. Уж не знаю, в нём ли дело, но ты пошёл на поправку.

Я даже не заметил, как остался один в комнате, я просто, превозмогая боль в руке, разворачивал бумагу и всматривался в немного неуверенные, пузатые буквы, выведенные детской рукой. Это было первое письмо, которое Оля оставила на моей могиле, первое из множества тех, которые порой просто спасали мою жизнь и мою опустошенную и измученную одиночеством душу. Мне пришлось стать другим человеком, приспособиться к новым условиям, новой стране, заняться делом, которого не планировал, сделать всё, чтобы выжить. И как бы трудно мне не было, я всегда находил способ получить очередное письмо, которое было для меня жизненно необходимо. Год за годом, вчитываясь в слова, пропитанные слезами, я корил себя за то, что мне пришлось заставить страдать людей, а особенно эту маленькую девочку плотно обосновавшуюся в моём сердце. Она росла, а вместе с ней росла и моя братская любовь, моя привязанность и моя благодарность к этому чистому, искреннему ребёнку. Не знаю, что со мной случилось, но когда я наблюдал за Олей издалека, я просто надеялся когда-нибудь сказать ей спасибо, ничего не требуя от нее, ведь она и так дала мне больше, чем можно было потребовать от маленькой девочки. Но в тот момент, когда я встретился с ней лицом к лицу, с такой повзрослевшей, такой серьезной, такой изменившейся, я, кажется, сошёл с ума. Может быть я любил её всю жизнь? Не знаю. Знаю лишь то, что понял, что не смогу больше быть без неё, не хочу этого. Я собирался сделать всё, чтобы исправить то, что натворил, я собирался вернуть доверие моей Мирки, я хотел всё рассказать, чтобы она поняла меня, я надеялся на прощение, ведь не могло же всё, что нас связывало, раствориться без следа… Но было одно “но” - Оля не хотела меня слышать, не отвечала на звонки и сообщения, не приходила в университет. Я не раз приезжал к её дому, но так и не дождался, чтобы она вышла, нарушив своё добровольное заточение. У меня был один единственный шанс и я решил им воспользоваться: после стольких полученных, я собирался написать своё первое письмо Оле… Это было мучительно больно: пережить всё, что случилось, рассказать впервые свою историю, не утаив ничего, но иначе я не мог - я уже и без того потерял необходимое мне доверие. Я писал несколько дней, я исписал десяток листов, не исправляя, не додумывая, не преувеличивая, я просто пытался рассказать то, что хотел рассказать всегда, но не мог все прошедшие годы до этого самого момента, когда наконец освободился от угрозы, преследовавшей меня почти половину жизни. Когда я закончил, я поехал к дому Оли, еще не зная, как я передам это письмо, и просидел на лавочке неподалеку несколько часов, понимая, что сама Оля вряд ли появится передо мной, но я упрямо продолжал сидеть, на что-то надеясь, пока не увидел уже знакомую мне машину, припарковавшуюся возле входа, из которой вышел человек, которому я не меньше Оли был обязан всё объяснить. Ну, вот видимо и настало это время. Я поднялся и направился в его сторону.

- Костя…

========== 42 ==========

- У меня есть два фильма на сегодня, мы можем закутать тебя в два одеяла и посмотреть оба, если захочешь. - Костя теперь каждый вечер звонил мне по дороге с работы, да и старался вернуться домой пораньше, никуда не сворачивая. Он ни разу не спросил, что со мной помимо травм физических, но что-то чувствовал наверняка, в нашем семействе как-то никто не приучился сострадать на словах и тут же пытался откреститься от добрых побуждений, стоило его в этом уличить.

- Интересные? - Мне нравилась эта игра в “Ничего не произошло, я просто здесь отдыхаю”.

- Так я не смотрел, не знаю интересные или нет. Но страшные это точно, потому и предлагаю вместо одного одеяла целых два. - Брат хохотнул.

- Мне нравится эта идея.

- И ты даже не спросишь, что за фильмы?

- Удиви меня. - Теперь я засмеялась. Было приятно не быть сломанной хоть немножко.

- Я скоро подъеду уже, жди меня, готовь сменные труселя.

- Если ты так и своих девиц кадришь, то я понимаю почему ты до сих пор не женился.

- Эй, мелкая! Ты за словами следи, а то гипс гипсом, а подзатыльник я отвесить тебе еще в состоянии, придушив в зародыше свою жалость к тебе непутевой.

- Давай-давай! А потом получишь от мамы.

- А ты следом, за ябедничество! - Костя довольно растянул слова.

- Я готова пожертвовать собой ради благого дела! - Я даже подняла вверх загипсованную руку почти в революционном призыве, жаль брат не видел и оценить мой пыл не мог. - Вперед на амбразуры! Без тени сомнения!

- Ишь ты, разошлась она. Ладно, я скоро буду, продолжим взаимные оскорбления при личной встрече.

Я была безумно благодарна брату за отсутствие жалости и чрезмерного оберегания - это могло сломать меня еще сильнее, я бы не выдержала утешений, уверений и прочего эмоционального хлама, которым сопровождается простая человеческая искренняя забота. Костя просто был рядом. Мама заботилась по-своему, ворча на мою неуклюжесть и подкладывая по утрам на тарелку сырников, да открывая какие-нибудь вкусности, которые обычно всегда “не трогайте, это на зиму”. Я уже ощущала, что скоро мне станет тесной не только одежда, но и гипс, который должны были снять уже через неделю.

Как прошли эти мои недели? Я не знаю… я не разобралась в том, какое же слово могло описать то, что я чувствовала - чувствовала ли вообще? Закрадывались сомнения по этому поводу, пока я стоически могла не проронить ни слезинки в окружении своей семьи, но по ночам, когда слезы приходили без приглашения, без какого-то предупреждения, просто накатывали и вырывались наружу какой-то чудовищной паникой, всем пережитым и почти зализанным ужасом, тогда я понимала, что я жива и всё ещё надломлена. Не знаю, я не могла себе представить, что могло объяснить произошедшее, я не представляла что могло подтолкнуть человека на такой поступок, на всю ту боль, что он обрек испытывать людей, любивших его. Ладно я, ведь я была совсем ребенком, о котором он и не думал, но его родители - я видела их горе собственными глазами, я видела их слезы и то, как они постарели за одну лишь ночь, принесшую страшную весть. Разбился, не выбрался, сгорел… Через пару лет они уехали, я не видела их с тех пор, но надеялась, что с ними всё в порядке. А сейчас… сейчас я, утихомирив свою эгоистичную тоску, я думала именно о его родителях, ужасаясь, и не могла даже представить хоть на часть, как им пришлось жить с их горем. Я не могла видеть Купряшина… Грома… Я не знала как мне называть этого человека, я не знала кто он такой, кем стал, мне было страшно - от него и за себя. Я не знала хочу ли я его видеть… Нет, хотела, конечно, хотела… но и сомневалась в чувствах своего глупого дребезжащего сердца. Я понимала, что мне придется что-то решать, но я не могла, еще не могла.

Я услышала как на кухне просигналили часы, посмотрев на свои наручные, увидела, что уже было восемь вечера, а Костя обычно приезжал намного раньше, в обратном случае - всегда предупреждал меня, что опаздывает, приговаривая что-нибудь из серии “ты, конечно, никогда и не волнуешься о родном брате, но я всё равно даю тебе знать, что задержусь”. В этот раз после его слов, что он скоро будет, прошло полтора часа, а самого Кости не было, как и звонка от него. Я внезапно запаниковала, страх парализовал меня и я боялась пошевелиться, чтобы просто дотянуться до телефона и набрать номер - что мне было делать, если бы трубку никто не поднял? Пересилив своё сумасшедшее волнение я взяла в руки телефон и набрала номер брата, надеясь, что не услышу тягучих, пугающих своей пустотой гудков. Мгновение, еще одно и соединение пошло, пронзив меня монотонным бездушным сигналом - хоть бы мелодию какую поставил веселую, но нет же.Дождавшись пока телефон сам сбросил вызов, оставшийся без ответа, я набрала номер повторно, уже покрывшись испариной, как от температуры, такое волнение меня охватило - абонент был вне зоны действия сети и, да, я хотела оставить кучу сообщений на автоответчик, прикрывая за злостью свой липкий, иррациональный ужас. Я сбросила и набрала номер еще, на этот раз гудки пошли, но мой вызов был сброшен на том конце провода. Ах ты засранец! Скидывать меня решил, значит, ну держись! Я, в миг забыв о том, что еще минуту назад ёжилась от страха, прищурилась и упрямо сжала губы, такое брату я спускать не собиралась, решила достать его любой ценой, пусть побесится. Еще две мои попытки были сброшены, но на третью всё-таки я достучалась до брата, но моё “Эй, почему не берёшь трубку?” потонуло в произносимых куда-то в сторону словах, которые показались мне какими-то зловещими, какими-то слишком неправильными, но в то же время чересчур реальными… “Не тебе мне указывать, что делать! Вдруг запереживал он, что кто-то может волноваться”… А следом уже, прежде чем положить трубку, не дождавшись какого-то моего ответа, более близкий голос Кости в трубку отрывисто бросил: “Позже. Всё в порядке. Но я буду позже”. Оглушённая своим вдруг невероятно громко забившимся сердцем, я осталась сидеть с телефоном прижатым к уху, словно надеялась, что всё услышанное окажется простой ошибкой моей воспаленной фантазии, додумавшей всё за меня без наличия точных фактов. Но телефон молчал, а я продолжала трястись от страха неизвестности.

Спустя тысячи разрушенных нервных клеток и полтора часа напряженного ожидания, я услышала как открывается входная дверь и рванула в коридор, увидев лишь стремительно скрывавшуюся фигуру брата за дверью своей комнаты, бросившего мне не оборачиваясь: “ужасы отменяются, мне их хватило сегодня”. Я попыталась догнать Костю, но дверь закрылась прямо перед моим носом с оглушительным хлопком, чего брат себе никогда не позволял раньше, не в его характере было устраивать такие истерики - что-то определённо случилось и я боялась даже думать о том, что же это могло быть. Я, как мышь, тихонько поскреблась в дверь, но Костя, несмотря на то, что в комнате стояла абсолютнейшая тишина и он точно меня слышал, никак не отреагировал на мои действия. Я тихонько постучалась, но результат остался тем же - молчание в ответ. Я только хотела позвать брата по имени, как услышала его голос, тихий, но хорошо разбираемый, потому как Костя стоял прямо за дверью.

- Ты всё знала? - Казалось, что из брата вытянули все силы, оставив угасающую жизнь еще на время, совсем ненадолго, на пару фраз, на десяток мыслей.

- Что? - Не знаю, зачем переспросила, не знаю, потому как сразу поняла о чем шла речь. Поняла, но испугалась, разве можно было дать ответ на этот вопрос? Разве можно было вообще говорить вслух об этом?

- Ты всё это время пыталась это как-то пережить, да? - Брат еле слышно хмыкнул, а затем дверь открылась. Он стоял на пороге, глаза его были покрасневшими, то ли от злости, то ли от невыплаканных слёз, которые он бы себе никогда не позволил проронить, слишком упрямый для слёз, слишком гордый. - Я думал тебе сердце разбили, а из тебя, оказалось, душу всю вытянули. - Я стояла и боялась пошевелиться, не могла ни подтвердить что-либо, ни опровергнуть, а вдруг это могло сделать еще хуже? Костя тяжело вздохнул, а потом полез за чем-то в карман, и тут я увидела, что его рука разбита в кровь, я, ахнув, потянулась было к ней, но брат, раздраженно цокнув, руку одернул, а потом всё-таки выудил из кармана толстый конверт, протянув его мне. - Я не знаю зачем отдаю его тебе. Я не хочу его тебе отдавать. Но, кажется, ты уже выросла и должна принять это решение сама. - Я взяла конверт в руки, быстро, жадно оглядывая его в поисках хоть какой-то отметки, какого-либо росчерка, но бумага была абсолютно чиста, хоть и сильно смята, я видела как сжимал ее в руке брат, я поняла, что чудом получила конверт целиком, а не разорванный на мелкое, не собираемое конфетти. - Я так понял, он будет ждать тебя внизу до тех пор пока ты не выйдешь, было бы здорово продержать его там до первых морозов.

- Я… - Я прижала конверт к груди, пытаясь подобрать слова, чтобы хоть как-то оправдаться или объяснить всё брату, но не находила нужных, тех, которые бы помогли.

- Вали уже. - Костя чуть взлохматил мои волосы, криво и как-то болезненно улыбнувшись, и закрыл дверь, не дожидаясь пока я уйду.

У меня в ушах стояли лишь слова “он будет ждать тебя внизу до тех пор пока ты не выйдешь”, выворачивавшие мою душу наизнанку настолько сильно, что я чувствовала боль, боль души, над которой так варварски издевались. Я сжимала конверт в руках, не зная стоит ли мне его открыть или же лучше его порвать на мелкие куски, а потом сжечь, сдув горку пепла, чтобы не было возможности передумать и собрать по крупицам то, что там мне пытались сказать. Мне хотелось плакать, но я не могла, внутри было одновременно и пусто и мучительно тесно от захватившего меня смятения чувств. Я не знала, кто принял это решение за меня, но я всё же сделала шаг в сторону двери, в сторону болезненной неизвестности, которая могла либо излечить меня, либо убить окончательно.

========== 43 ==========

Я, совсем ничего не обдумав, выскочила из квартиры на лестничную клетку, сжимая в руках конверт. Я разрывалась от невозможности решить, что же должна сделать в первую очередь, поэтому вскрывала письмо, уже сбегая вниз по лестнице, и пыталась взглядом ухватиться за слова, написанные от руки - то ли незнакомой, то ли родной, - письмо из другого измерения, от несуществующего человека, умершего много лет назад, эдакое послание в бутылке, преодолевшее многие километры и нашедшее именно того, кому предназначалось, вот именно так, волею судьбы. С каждым прочитанным словом я замедлялась, ступая по лестнице уже не так быстро, а в какой-то момент просто остановилась и, не глядя, села на ступеньку совсем недалеко от входной двери в дом. Я не чувствовала холода камня, я не чувствовала вечерней прохлады, наверняка кусавшей меня, выбежавшую не накинув даже кофты - мне было всё равно, я читала. Читала и, кажется, плакала, я не знаю, я не была уверена в этом, может это всё было плодом моего воспаленного воображения? Может быть это письмо я сама выдумала себе в горячечном бреду, как и самого Грома, вдруг ни с того, ни с сего вернувшегося в мир живых? Я наверняка просто слишком этого хотела, так сильно, что всё происходящее было лишь сном, пытавшимся утешить меня, помочь забыться в невозможных мечтах. Я читала и плакала, всё-таки я плакала, я осознала это, когда перестала различать буквы из-за набежавших на глаза слёз, сорвавшихся на бумагу, смазывая слова, которые и довели меня до этого состояния. Хотя ведь виноваты были не слова, боль причиняло то, что они рассказывали мне, то, что это было реальностью, то ли поломавшей кучу жизней, то ли разорвавшей нити судьбы, такие тонкие… Я продолжала плакать, давясь слезами и той историей, что произошла на самом деле, не в кино, которое крутят по кабельному, не в книгах, которые стоят на стендах с популярным чтивом в книжных магазинах. Это было настолько нереально, что без тени сомнения принималось на веру - просто нельзя выдумать такое лишь для того, чтобы объяснить свое отсутствие в одиннадцать лет, свою смерть, свои похороны.

Исписанные мелким аккуратным почерком листы кончились как-то внезапно, словно одновременно прошли целые годы, пока я читала, и лишь мгновение, за которое я не успела осмыслить ничего из написанного. Я узнала, казалось, всё, что могла, кроме единственного ответа на вопрос “как же так?”, который не давал мне покоя, мучал, раздражал внутри до каких-то нервных сердечных вибраций, мешавших дышать ровно и соображать ясно. И единственный, кто мог дать мне ответ, находился по ту сторону двери, разделявшей моё самообладание, хоть как-то склеивавшей мою треснувшую ровно посередине жизнь. Я поднялась на неверных ногах, смахнула скатывавшиеся слёзы и, сделав широкий шаг, потянула дверь на себя, впуская в свою жизнь хаос вместе с прохладой в подъезд. Я вышла на улицу стремительно, словно сделала прыжок в воду с большой высоты - страшно, вдруг не успеешь набрать воздуха, вдруг его не хватит, вдруг резко запаникуешь в полёте, когда уже нет пути назад, совершенно разучишься плавать, утонешь, не сделав и попытки выбраться на поверхность. Сделала шаг и задохнулась, будто действительно оказалась под водой, как ни готовилась к встрече, всё равно не смогла справиться с паникой, слезами, вот-вот готовыми сорваться на истерику, всё лишь потому что прямо с порога встретилась взглядом с черными, прожигавшими моё сердце и ночь глазами…

Купряшин… нет, Кирилл… Гром… Я не знала, кто сидит передо мной, я боялась этого человека, но меня неудержимо к нему тянуло, как бы в итоге его не звали. Мой профессор поднялся, и фонарь, висевший у входа, осветил его лицо, что заставило меня почти вскрикнуть от неожиданности - вокруг глаз, рта, на скуле наливались кровью синяки. Вот и стала ясна причина разбитой руки брата, только зная, что Костя в драках совершенно не силен, а кроме руки у него ничего не пострадало, я сделала вывод, что Купряшин даже не пытался дать сдачи и просто принимал удар за ударом, как наказание, которое он был готов понести, с которым был согласен. Мне стало так жалко его, так больно вместе с ним, я ничего не могла с собой поделать - хотелось обнять, пожалеть, как маленького, честное слово, так подавлено он выглядел. Чертовы слезы вновь начали собираться на глазах, грозясь вновь превратить меня во всхлипывающую тряпку, не способную самостоятельно прийти в чувства. Я хотела сделать шаг навстречу, но так и застыла на месте, сжимая в одной руке письмо, а другой постаравшись незаметно избавиться от предательской влаги, отвернувшись в сторону и избегая внимательного взгляда профессора, словно потерявшего всю уверенность.

- Мир? - Тяжелый вздох, словно шел откуда-то со стороны, но оказался моим, я не сдержалась и сбилась с дыхания, дрожа всем телом, будто меня бил озноб. - Я могу сейчас уйти… но я не хочу. - Я замотала головой отрицательно, боясь вымолвить хоть слово. - Я не знаю, как оправдаться…

- Тебе очень больно? - Мне было очень страшно начинать этот разговор, я любыми способами хотела его избежать.

- Что? - Гром не сразу понял, о чем я его спрашиваю.

- Лицо… - Я свободной рукой указала на свежие синяки. - Очень больно?

- Ничего. - Он усмехнулся, грустно улыбнувшись. - Я заслужил.

- С этим невозможно поспорить. - Моя очередь кривой усмешки, за которой я пыталась скрыть своё состояние. Слёзы, никак не собиравшиеся останавливаться, вновь потекли с новой силой, без истерики, просто словно открыли кран и забыли его закрутить. Я потянулась их смахнуть, но за какую-то долю секунды Купряшин оказался возле меня и, аккуратно перехватив мою руку, нежно убрал слёзы, скатывавшиеся по щекам.

- Гипс размокнет, если будешь так обильно его орошать. - Я стояла и боялась пошевелиться, а он, обхватив моё лицо обеими руками, большими пальцами гладил меня по щекам, хотя слёзы от волнения уже закончились.

- Тебе же лучше будет, когда я буду лупить тебя им. - Было проще говорить о чем-то неважном, не зная еще как подобраться к главному. Купряшин улыбнулся, одними глазами только, но стало тепло от этого его взгляда, несмотря на то, что лицо его представляло палитру различных оттенков багрового. Я, не отводила глаз, пытаясь понять, что же решило моё глупое сердце, а оно лишь заходилось в бешеной пляске волнения, отбивая каждым ударом вердикт. - Ты изменился…

- Еще бы, твой братец так старался. Я дал ему выпустить пар, кажется, это было необходимо нам обоим. Но акция была разовой, захочет еще раз полезть с кулаками, скручу его в бараний рог, пока не остынет.

- Нет… Ты… - Я пыталась подобрать правильные слова, вглядываясь в лицо напротив, пытаясь найти знакомые черты. - Ты изменился…

- Знаешь, говорят, горбатого могила исправит, с толстыми такая штука тоже работает. - Я в ужасе отшатнулась, зажав рот рукой, из которой от неожиданности выпали на землю листы письма.

- Да как ты смеешь! - На мгновение мне захотелось сбежать, провалиться сквозь землю, умереть тут же, на этом самом месте, а потом меня охватила такая злость на Кирилла, на эту его жестокую шутку, что я, хорошенько замахнувшись, ударила его кулаком в грудь. Раз, еще один, еще, пока по моим щекам не потекли горячие и какие-то яростные слёзы. Купряшин не пытался меня остановить, видимо понимая, что всей семейке Мироновых необходимо рукоприкладство, чтобы как-то скрыть свою боль. Я почувствовала какую-то внезапную слабость, не могла больше бить Грома, не могла стоять на ногах, будто из меня выкачали все силы, и я просто вдруг заплакала, так горько, словно всё в моей жизни было кончено, и стала оседать на землю.

- Тише-тише… - Купряшин подхватил меня под руки, не дав разбить себе колени от падения, и, сам сев на землю, усадил меня к себе на колени, гладя по голове и приговаривая что-то утешительное. Я плохо разбирала слова, в ушах стоял жуткий гул от собственных слез и всхлипываний, я уткнулась носом в рубашку, вмиг ставшую мокрой, и цеплялась за нее пальцами, боясь отпустить, боясь, что это всё какой-то дурной сон. Сильные руки обнимали меня, гладили по спине, по волосам - становилось спокойнее в этих объятиях, будто лишь они и способны были помочь мне, излечить меня, но и погубить, хоть я и была сама на это готова. - Мирка моя… любимая моя… Я так тебя люблю, что просто не представляю, что буду делать, если ты меня прогонишь, если не простишь… Я наверное умру уже на самом деле. - Я резко вскинула голову и, перестав всхлипывать, смотрела глаза в глаза, осознавая, что сама не переживу этого. Мгновение и Кирилл наклонился ко мне, нежно коснувшись губами моих, чуть сморщившись от боли, но не остановившись, а словно проверяя можно ли ему позволить себе это, пока я не ответила на этот поцелуй, потянувшись и обняв Купряшина за шею.

- Кхм… - Мы вдвоем с Кириллом вздрогнули, словно застуканные на месте преступления, и чуть не отпрянули друг от друга от неожиданности, лишь в последний момент Гром удержал меня за спину, чтобы я не свалилась на холодную землю. Мы так и сидели посреди ночи прямо перед входом в дом, освещенные тусклым фонарем, а возле нас стояла моя мама. - Вам хоть удобно?

- Мам, это не то…

- … что я думаю? Сомнева-а-аюсь… - Мама оглядела нас критическим взглядом, остановив его подольше на лице Купряшина, к этому моменту уже почти лишившемуся глаза, скрытому за отеком. - Я наверное должна пригласить вас на чай? - Я подавилась воздухом и закашлялась, поднимаясь вместе с Кириллом с земли.

- Я думаю, сегодня не лучший для этого день, ваш сын вряд ли будет рад увидеть меня еще раз. - Легким движением руки, словно невзначай, указал на свое лицо мой профессор. - Но, если вы не против, я бы воспользовался вашим приглашением в следующий раз.

- Это Костя тебя так? - Мама удивленно увеличила глаза. - Врёшь!

- Ни в коем разе. - Купряшин чуть улыбнулся.

- А сам он хоть жив там? - Я против воли прыснула со смеху. Мама неодобрительно глянула на меня и покачала головой - намёк был понят, мне пока высовываться было рано. - Ладно, я в дом, если есть желание пообщаться сегодня - милости прошу, хоть познакомимся.

- В следующий раз, если вы не против. Я подготовлюсь и появлюсь в лучшем виде, нежели сейчас. - Купряшин, словно виновато, склонил голову чуть набок, опустив глаза к земле.

- Ну, тогда до встречи. А эту, - кивок в мою сторону, - я забираю. Потом договорите. Сейчас моя очередь.

Я на несколько секунд остановилась возле Кирилла, взяв его за руку и пытаясь подобрать какие-то слова, но ничего подходящего не могла найти и просто улыбнулась, а затем обреченно пошла за мамой, стоящей на пороге и многозначительно покашливающей. Мне предстоял долгий разговор, но он меня не пугал, казалось, что у меня появились силы на что угодно. Пока мы поднимались в квартиру, мне на телефон пришло сообщение: “Ну хотя бы один из Мироновых меня сегодня не поколотил. Считаю, что это добрый знак.” На глаза навернулись слезы, но какие-то легкие, принесшие облегчение.

========== 44 ==========

- Какие планы на вечер? – Симонов отбивал какой-то ритм пальцами по столу в столовой, куда мы спустились на перерыв, еле заметно приплясывая на стуле в такт мелодии, игравшей в его голове. – Юлька в гости зовёт.

- Да какие у меня могут быть планы… Костя опять припрется меня забирать. Бдит, видите ли. – С нашей последней встречи, полной моих слёз, с Купряшиным прошел почти месяц. Теперь настала его очередь не появляться в универе, чтобы никого не пугать своим видом, еще бы, такой красавчик был.

- И долго он так собирается тебя охранять? – Антон заговорщически наклонился ко мне и чуть слышно, чтобы нас никто не подслушал, прошептал: - Ты ему хоть сказала, что Купряшина даже нет?

- Он мне не верит. – Я закатила глаза. – Он теперь никому не верит.

- Не мудрено, когда покойнички оживают и начинают ухлестывать за твоими младшими сестрами. – Антон тихонько заржал, считая, что шутить на эту тему можно будет еще долго.

- Да что б ты там понимал! У тебя даже сестры младшей нет.

- Ну да, зато есть старшая, хотя как пример она не подойдет, эта сама кого хочешь в покойники спишет.

- Ой, а может мы познакомим их с Костей? – Я умоляюще глянула на одногруппника, состроив жалостливое выражение лица. – Его уже надо как-то от меня отвлечь, а то эта гиперопека меня скоро в могилу сведет.

- В могилу тебя сведет то, что ты по кладбищам по ночам шатаешься и под ноги не смотришь. – Нет, нельзя было заводить дружбу с этим засранцем, теперь же до скончания веков будет подкалывать.

- Слушай, Симонов… - Я угрожающе прищурилась. – Ты слишком много знаешь для простого-то смертного. Я ж и Юльке на тебя могу пожаловаться. В гости, говоришь, зовет? Надо бы приехать, надо бы.

- Эй, ну что сразу за угрозы? – Симонов насупился. – Что за отношения такие, построенные на шантаже? Чуть что сразу Юльке жаловаться.

- Должны же и у меня быть хоть какие-то рычаги давления.

- Да тебе вообще в руки давать ничего нельзя, ты ж и это сломаешь.

- Эй! – Я стукнула кулаком в плечо друга.

- Вот! Об этом и говорю! Ты ж и меня так сломаешь! – Антон потёр ушибленное место, а потом выдал ехидную улыбочку. – Я тоже Юльке могу пожаловаться.

- Она скажет, что тебе мало и еще и добавит сверху. – Я поднялась из-за стола и перекинула свою сумку через плечо.

- Вот же ж умудрились спеться. – Симонов тоже поднялся и с неохотой поплелся за мной. – Что у нас сейчас?

- Теория… - Я сразу поникла, без Купряшина всё было как-то неправильно.

- Опять замена?

- Да откуда мне знать, он же не отчитывается передо мной.

- А жаль, было бы неплохо иметь ручного профессора. – Антон мечтательно закатил глаза к потолку. – Может его начать шантажировать?

- С дуба рухнул?! – Я в ужасе увеличила глаза. – Ты чего несешь-то, дурень? Это ж всё, блин, по секрету!

- Да ладно, я же шучу. Чего ты распаниковалась-то? - Одногруппник толкнул дверь в аудиторию и резко остановился на пороге, отчего я впечаталась носом в его спину. - Опачки!

- Что ты застыл-то, дурень? - Я потерла ушибленный нос и выглянула из-за плеча Антона, чтобы посмотреть, что же там его так впечатлило, и от неожиданности и удивления раскрыла рот. За преподавательским столом сидел невозмутимый Купряшин. Моё сердце лихорадочно забилось в истеричной пляске, к лицу резко прилила краска, несмотря на ноябрь месяц за окном и за паршивое отопление в универе, мне вдруг стало ужасно жарко. Преподаватель лениво поднял взгляд своих черных глаз, которые - уверяю! - блеснули, остановившись на моей персоне, а затем улыбнулся уголком рта, приглашающим жестом руки указывая нам на свободные парты в первом ряду. Антон, словно не заметив этого молчаливого приглашения, проследовал в дальний угол, туда, где обычно восседала я в одиночестве в самом начале года, пока еще настырный одногруппник не оккупировал всё моё личное пространство своей самодовольной персоной. Купряшин чуть сощурился, прожигая дыру в спине Симонова, а потом ответил лёгким кивком на моё приветствие - в аудитории уже частично собралась наша группа, так что кидаться куратору на шею я никак не могла себе позволить, а потому смиренно поплелась за Антоном уже закинувшим свой рюкзак на стол.

Ближе к началу пары в аудиторию начали стекаться мои немногочисленные в связи с отсутствием куратора одногруппники, которых я с каким-то кровожадным удовольствием отмечала в своем недоделанном горе-журнале, предназначавшемся для Купряшина. Заходившие в ужасе смотрели на профессора, тут же хватаясь за телефоны и начиная строчить кому-то послания, видимо тем, кто решил, что преподаватель на замену не достоин их внимания. Я злорадно улыбалась, пока не заметила, что куратор внимательно следит за моей реакцией, еле сдерживая подступающий смех. Мне стало так неловко и я, покраснев, уткнулась лицом в лежащие на столе руки, надеясь, что мне никогда не придется больше поднять головы. Прозвенел звонок, загоняя спешащих вернуться прогульщиков, и Купряшин поднялся из-за стола, обойдя его и, сложив руки на груди, присел на столешницу напротив и окинул всех собравшихся внимательным взглядом, еле заметно улыбаясь.

- Всем здравствуйте! - Профессор чуть перегнулся через спину и достал со стола позади себя журнал лекций, проведённых в его отсутствие. - На сегодня у вас было запланировано промежуточное тестирование… - В аудитории разочарованно загудели, Купряшин усмехнулся и отбросил журнал обратно. - Но я решил, что мы отложим его на следующее занятие, а сегодня немного поболтаем.

- Михаил Евгеньевич! а где вы пропадали? Выглядите уж слишком довольным. - Среди ребят прошел довольный смешок, на что куратор картинно оскорбился, прижав руку к груди.

- Я собирался поболтать с вами об экономике, а вы сразу меня обсуждать, какой кошмар. Но лучше так, чем за спиной, ладно уж, давайте свои вопросы, постараюсь ответить без утайки. - Мои глаза широко распахнулись от этого его заявления, с ума что ли сошёл?

- У вас произошло что-то приятное? - Довольные этой непринужденной обстановкой студенты начали свой допрос.

- Определённо. - Купряшин, метнув на меня секундный взгляд, довольно расплылся в улыбке.

- Расскажете, что это? - Да что ж вам приспичило-то допытаться до всего, а?

- Я добился того, чего хотел последние десять лет точно. - Антон рядом со мной фыркнул, а я недовольно прищурилась, добился, значит? Ну-ну.

- Чего или всё-таки кого? - Девицы с передних парт, словно их смутил собственный вопрос, поприкрывали ладошками лица, жеманничая и стреляя в профессора глазками.

- Провокационный вопрос. - Купряшин, как сытый кот, растянулся в довольной улыбке. - Допустим “чего”.

- И чего же?

- Вы обещали без утайки!

- Хотим больше подробностей! - Мои одногруппники наперебой возопили после слов куратора.

- Тише-тише, расскажу я, расскажу. Я отсутствовал так долго, потому что заканчивал курсы повышения квалификации, и теперь я, если это вообще могло быть возможно, стал ещё умнее, чем прежде. - Я не сдержалась и засмеялась, не успев прикрыть себе рот. Профессор с укором глянул в мою сторону. - А вот это сейчас было обидно, Миронова. - А потом, сменив наигранный гнев на милость, куратор улыбнулся. - Извинения прибереги на потом, после пар жду тебя у себя в кабинете. - По аудитории прошелся смешок.

- За что? - Я надулась.

- Не “за что”, а “почему”.

- И почему?

- Потому что ты, Миронова, староста, которая будет мне рассказывать о том, что тут творилось за месяц моего отсутствия. - Купряшин, резко оглядев аудиторию, вдруг хлопнул в ладоши. - Ну а теперь поболтаем о более интересном, чем моя личная жизнь. Сейчас я буду узнавать у вас, кто филонил на заменах и что вы усвоили из материала, чтобы успеть впихать в ваши головы нужные знания до конца сегодняшней пары. Приступим!

С горем пополам мы смогли ответить лишь на треть вопросов, заданных преподавателем, отчего он посматривал на нас с таким хитрым прищуром, что ни у кого не осталось никаких сомнений о том, что на тесте нам всем не поздоровится. После опроса-допроса Купряшин принялся атаковать нас знаниями, заставляя нас делать заметки с параграфами, в которых мы найдем недостающую информацию, которую не успеем пройти до конца занятия. В аудитории стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь скрипом ручек по бумаге, да чертыханиями тех, кто не успевал что-то записать. После занятия я, провожаемая недоуменными взглядами Симонова и куратора, выбежала из аудитории в тройке лидеров, надеясь, что на следующей паре по депрессивной экологии смогу унять своё волнение от неожиданной встречи с Купряшиным, к которой я не была готова, хоть и ждала ее так долго. Досидев до конца учебного дня, совершенно не слушая преподавателя и ничего не записывая, я направилась к кабинету куратора, по дороге пытаясь отделаться от привязавшегося за мной Симонова, решившего, что он просто обязан выступить моей нянечкой-компаньонкой, что будет блюсти мою честь в присутствии этого аморального Купряшина, каковым он теперь представлялся в глазах одногруппника. На пороге я замешкалась, подзуживаемая наставлениями друга, но всё же, набрав в лёгкие побольше воздуха, занесла руку, чтобы постучать, когда дверь внезапно открылась, и куратор, высунув в коридор нос и увидев, что никого кроме нас двоих нет, легонько ухватил меня за воротник кофты и втянул внутрь кабинета, бросив Антону, чтобы тот быстренько исчез, а затем закрыл за нами дверь, провернув ключ в замке. Я даже не могла сказать почему испуганно застыла на месте, боясь пошевелиться, еще не разобравшись в том, что мой сумасбродный преподаватель решил устроить, как он, не сказав ни слова, просто приблизился ко мне и, наклонившись к моему лицу, поцеловал. И в этот момент я поняла, что слова действительно не сильно и нужны, откликнулись на ласку любимого человека и растворившись в той нежности, которой он со мной делился.

========== 45 ==========

- Я скучал. – Доступ к кислороду мне был почти полностью перекрыт настойчивыми, какими-то голодными поцелуями, сквозь которые Купряшин как-то умудрился еще что-то говорить. Мастерство, мать его. Я неразборчиво попыталась промычать в ответ что-то нетерпеливыми интонациями, призывая своего недоделанного куратора заткнуться и не тратить время на слова – поговорить ещё успели бы, в этот же момент мне было важна лишь наша такая жадная до касаний встреча. – Мир, если ты не придержишь коней, - я оторвалась от поцелуев и внимательно посмотрела на Грома, он выглядел слишком серьёзно и даже словно опасно, — то я тоже не смогу.

- А ну и к черту! – Я сама подалась навстречу новой порции ласк, выбив своим напором сдавленный, рваный вздох из моего мучителя, ставшего на какое-то мгновение наконец-то моей жертвой. Эта чертова охота удалась!

Руки Купряшина чуть сжали мои плечи, прижимая меня ближе к себе, в то время, когда мои пальцы уже вытаскивали рубашку из брюк, открывая мне доступ к такому желанному телу, хозяин которого зашипел от ледяных прикосновений, но меня это мало волновало, эти страдания уж он сможет пережить.

- Несносная девчонка, есть в тебе хоть капля благоразумия? – Я отрицательно мотнула головой, и меня тут же ухватили за талию и в два шага переместили к профессорскому столу, приземлившись на который я, кажется, свалила что-то на пол.

Я продолжила попытки расстегнуть рубашку, но она, словно неприступный ров на пути к осажденной крепости, не поддавалась мне, Купряшину срочно нужно было перейти на нормальную человеческую одежду, которую хотя бы можно быстренько снять. Я не решилась дернуть за полы рубашки в стороны, чтобы пуговицы разлетелись по кабинету, хотя мне на мгновение и захотелось посмотреть, как это невозмутимое создание сможет с его обычным непробиваемым выражением лица покинуть университет в таком виде. Но все мои мысли вышибло разом, когда бросив мои губы, Гром впился в мою шею, забравшись в этот момент под мою кофту и обняв меня без мешающей нежным касаниям ткани, а руки его в отличие от моих были невероятно теплыми, такими, что захотелось, чтобы обнимал крепче, прижимал ближе. Сумасшествие, форменное сумасшествие. Я попыталась совладать с ремнем на брюках Купряшина, но у меня ничего не вышло, поэтому я со злости схватилась за пуговицу на собственных джинсах, черт бы их побрал. Неужели не могла хоть раз в жизни надеть какую-нибудь юбку? Я попыталась сдернуть с себя джинсы, начав ерзать на столе, чем отвлекла профессора от досконального изучения линии моей шеи.

- Ну нет! – Купряшин почти взвился от моих действий и дёрнул мои штаны обратно наверх, сорвав с моих губ вздох разочарования, я-то не собиралась оставаться в одежде, что, как оказалось, шло вразрез с планами куратора. – Имей же совесть, Миронова!

- Или что? – Я с каким-то азартом вскинула подбородок, уверенно взглянув в абсолютно черные глаза, в которые меня неумолимо затягивало.

В кабинет внезапно постучали, что заставило меня испуганно дернуться и попытаться инстинктивно отпрянуть в сторону от Купряшина, хоть я и помнила, что дверь заперта и никто бы не смог зайти внутрь и застать нас в такой недвусмысленной ситуации с моими ногами почти обвившими талию профессора. Еще стук, уже настойчивее, «Михаил Евгеньевич, вы на месте?». Гром вдруг коварно улыбнулся и, чуть закусив свою нижнюю губу, приблизился ко мне, прошептав на ухо:

- Или пожалеешь… - Резким движением куратор чуть сдернул с меня сопротивляющейся джинсы и запустил руку в них, пробравшись сразу под кружевную ткань нижнего белья, чем заставил меня шумно вдохнуть от неожиданной и такой стремительной ласки, плавясь под убийственным взглядом моего соблазнителя. Я попалась в собственную ловушку, а любая попытка отодвинуться лишь усугубляла движения длинных профессорских пальцев.

Стук в дверь повторился, а я уже с мольбой в глазах смотрела на истязающего меня Купряшина, получавшего от этого, казалось, еще большее удовольствие, чем я сама. Чудовище, какое же чудовище… «Михаил Евгеньевич, я по поводу темы курсовой». Я снова дернулась, незванный гость не собирался уходить, так же как не собирался останавливаться в своих сладких пытках сам Купряшин. Я боялась, что не сдержу в себе стоны, рвавшиеся с губ, что раскрою наше местонахождение, что нас застанут, что это будет просто ужасно для нас обоих, что Гром, как мой преподаватель пострадает намного сильнее, но в голове не задерживалось ни единой мысли, пока убыстряющиеся движения проворных нежных пальцев сводили меня с ума.

«Странно, его машина еще здесь». Еще одна попытка достучаться до профессора и проверочный рывок за ручку двери. Боже, храни Купряшина с его предусмотрительностью… Но хоть я и понимала, что дверь в кабинет закрыта, но страх быть подловленной в объятиях куратора был сильнее, и я всё же дернулась опять на профессорском столе. Но его законный владелец был против моего самоуправства и, перехватив меня другой рукой за талию, прижал ближе к себе и, нависнув надо мной буквально в нескольких миллиметрах от лица, не отрывая взгляда от меня, изменил положение своих пальцев, введя их внутрь, а большой переместив на чувствительную зону, страдавшую от нападок до этого в одиночестве. Я хотела умереть… Умереть и воскреснуть, чтобы вновь испытывать эти ласки, чтобы растворяться в этом взгляде, полном желания. Чертов Купряшин, как же я ненавидела его и любила одновременно в этот момент, пытаясь как-то увернуться от настойчивых пальцев, проникавших в меня и ускорявших темп, заставляя меня, сжав изо всех сил губы, сдерживать рвущиеся стоны, грозящие перерасти уже в крики какой-то сладкой агонии.

«Приходи позже, у нас тут очередь с этими курсовыми. Я следующий иду. Надо заранее договариваться с куратором, а не приходить, когда захочется». Голос Симонова, раздавшийся прямо за дверью, напугал меня еще сильнее, заставив от страха распахнуть рот, когда в этот момент Купряшин ускорил темп своих пыток, заставив меня не сдержаться и закричать, но успел перехватить мои крики, задушив их настойчивым поцелуем, не прекращая издеваться над моим напряженным от ласк телом.

Шум удаляющихся шагов за дверью дал понять, что мой одногруппник выпроводил нежелательного гостя, но я никак не могла расслабиться от мысли, что сам друг всё ещё оставался за дверью, когда в этот момент раздался его разборчивый шепот. «Эй голубки, не благодарите». Я дернулась в ужасе от этого обращения Симонова к нам, но Купряшин был настойчив и неумолим, и я, задыхаясь от движений его пальцев и от его жадных поцелуев, пыталась не рассыпаться от напряжения в пепел, сгорев дотла в одно мгновение. «Но продолжайте вести себя и дальше так тихо». Антон даже не попытался скрыть смешок в голосе, а Гром, словно порвались какие-то невидимые нити, сдерживавшие его руки, вознамерился убить меня тем напряжением, что сковало всё моё тело и грозило разорваться сумасшедшей силы взрывом, что поглотил бы нас, не оставив шанса на спасение. Я, атакуемая пальцами Купряшина, на миг замерла, вытянувшись от напряжения в тугую струну, после чего меня словно сломало силой удовольствия, которое меня растворило в этой какой-то совсем нереальной действительности, в этих жестоких, но таких нежных руках. Я, словно устав от борьбы и наслаждения, не могла найти в себе сил даже просто пошевелить руками, по телу еще пробегала крупная дрожь, ноги, совсем ватные, безвольно свисали вниз со стола. Гром же нежно целовал меня, сбиваясь от своего собственного тяжелого дыхания. Я не знала каких сил ему стоило сдерживаться самому и не повалить меня спиной на стол, но мысль об этом меня не только не пугала, но и, казалось, заводила еще сильнее, снова распаляя желание. Я поняла, что должна была любым способом заставить Купряшина сдаться.

- Тебе нужно срочно отсюда бежать… - Голос куратора звучал глухо, немного пугающе, но чертовски возбуждающе.

- Я не хочу, - я попыталась возразить, но губы профессора накрыли мои, не дав мне сказать больше ни слова.

- Это не обсуждается. – Купряшин одним резким движением дёрнул мои джинсы наверх, на их законное место, и дрожащими пальцами, но всё равно уверенно застегнул молнию и пуговицу на них, шлепнув меня по рукам, когда я попыталась воспротивиться этому действию. – Лучше беги отсюда. Как можно быстрей беги. – Я хотела было не дать Грому начать выгонять меня из кабинета, но тот, стянув меня со стола и поставив на неверные, еще подгибающиеся ноги, глухо рыкнул, так, что я поняла, что играюсь с огнем, не слушаясь его: - Живо!

Я, поправив сбившуюся кофту и боясь поднять взгляд на Купряшина, рванула к двери, возле которой подобрала свою брошенную сумку, поздно сообразив в какой провокационной позе предстала в этот момент перед куратором. Не разогнувшись, я обернулась и проследила за словно почерневшим еще сильнее взглядом, который без каких-либо действий со стороны Грома просто изнасиловал меня морально.

- Упс… - Не знаю, что на меня нашло, но что-то словно щелкнуло у меня в голове, и я медленно выпрямилась, оставаясь спиной к профессору, после чего быстро стянула с себя кофту, оставшись в одном бюстгальтере, который собралась расстегнуть прежде, чем меня могли остановить. Руки Купряшина легли на мои, пытавшиеся расстегнуть замок.

- Сумасшедшая… Надо было бежать, пока я давал такую возможность…

========== 46 ==========

– Зачем ты решила меня дразнить? – Я хотела ответить Купряшину какую-то совершеннейшую глупость, но все мысли вылетели из головы разом, как только с меня в одно мгновение слетел бюстгальтер, управляемый умелыми профессорскими руками, а сам он, всё так же стоя позади меня, впился губами в мою кожу на шее, словно оголодавший вампир.

– Я… не… – В голове был лишь шум взбудораженной и разгоряченной крови, ухавшей, закипавшей и мешавшей принимать какие-то последующие решения после последнего, в своем роде фатального.

– Содержательный ответ, одобряю. – Куратор левой рукой обхватил меня, аккуратно прижав мою грудь и вжав меня вплотную к себе, а правой рукой покончил с неприступностью моих джинс, которые сам и застегнул несколькими мгновениями раньше, пытаясь выпроводить меня из кабинета. На секунду мне стало страшно, обратного пути уже не было, когда обувь моя была сброшена, а вся моя одежда покоилась на полу, оставив меня лишь в одних кружевных трусиках, под которые тут же скользнула настойчивая рука Купряшина. От сильного напряжения, еще не отпустившего меня, мое дыхание сбилось, а ноги подкосились, пригрозив мне неминуемыми синяками, если бы только Гром не удержал меня в крепких объятиях. – Ну нет, Миронова, не надо тут, тебе придется собрать все свои силы в кулак и не прикидываться обессилевшей.

– В кулак? – Голос почти пропал, и мне пришлось прошептать еще более томно, чем я собиралась, в тот момент, когда завела свою руку за спину и опустила ее на ширинку профессорских брюк, готовых от натяжения ткани уже пойти по швам. Шумное и словно немного злое шипение раздалось над моим ухом, когда в отместку за моё самоуправство, Купряшин сжал мою грудь и чуть царапнул напряженный сосок.

– Не я тебя, Миронова, породил, но я-таки тебя прикончу. – Куратор отстранился от меня, не давая мне больше возможности действовать на своё усмотрение, а затем резко развернул к себе и впился в мои губы поцелуем, от которого голова, и без того тяжело соображающая, закружилась, а я не упала лишь придерживаемая сильными руками. – Пока ты не прикончила меня.

– Разве можно убить мертвого? – Я недовольно скривила губы, хотя сама в этот момент и думать ни о чем не могла кроме того, что сейчас этот взбудораженный и раскрученный до предельных нервных оборотов мужчина просто сорвется, и тогда я нарвусь на то, чего добивалась с таким упорством. Пока я витала невесомым облачком в своих жарких фантазиях, их главный герой огрел меня своей громадной пятерней по нежной коже, скрытой лишь тонкими кружевами, заставив меня вскрикнуть от неожиданности. – Эй! За что?

– Я знаю, что виноват, но не надо меня подкалывать на эту тему, да еще… в такой неподходящей обстановке. – Купряшин, снизив голос до сводящего с ума шепота, нежно провел по месту шлепка и пробрался пальцами под край ткани, единственной еще задержавшейся на мне. В помещении, казалось, было холодно, но я совершенно не чувствовала этого, разгоряченная в любимых руках, прижатая к такому желанному телу.

– Я… больше не буду… – В этот момент из меня можно было без труда вытащить даже признание в каком-нибудь зверском убийстве, не применяя пыток, я бы не заметила ничего происходящего вокруг.

– Вот и прекрасно. – Гром снова наклонился ко мне и, прильнув в поцелуе к моим губам, запустил вторую руку под кружево и, сжав мои ягодицы, подхватил меня под них и поднял так, что я обхватила его шею руками, а ноги скрестила у него за спиной. Чёрт, это всё происходило на самом деле. Со мной и действительно в кабинете куратора. Мама, твои надежды на благоразумие дочери не оправдались, что-то явно пошло не так.

– Только попытайся снова выпроводить меня из кабинета, тебе не поздоровится! – Мы переместились к профессорскому столу, и я, свалив что-то по пути и явно начав шуметь больше положенного, была уложена на столешницу и почти вжата в нее напористым Купряшиным, которому не понравилось, что я разрываю поцелуй, чтобы что-то сказать.

– Мир, умоляю, заткнись, - Гром это даже не сказал, а прорычал мне в приоткрытый рот, впившись в истерзанные губы с новой силой. Сильные руки сжимали меня, надавливая на талию и придвигая меня к нему плотнее, словно чтобы между нами не было ни миллиметра пространства. Несколько мучительно-сладких мгновений и Купряшин вдруг чуть отстранился от меня, расставив руки по бокам от меня, опираясь на стол, но без возможности отодвинуться дальше, потому как я продолжала крепко охватывать его ногами и совершенно не собиралась ослаблять хватку. Профессор обреченно застонал. – Мир, черт тебя подери, так нельзя, я не могу, это не подходящее место.

– Да будь ты проклят! – Я зло сощурилась, а потом, чуть оттолкнув Грома, решительно стянула с себя последнюю часть гардероба, неизвестно как столько времени продержавшуюся на мне в этом кабинете. Оставшись абсолютно нагой, я пристально посмотрела в непроницаемо-черные глаза, убийственный взгляд которых не сулил мне ничего хорошего, а затем, совершенно не представляя что творю, я провела кончиком языка по губам и томно прошептала: – Если ты сейчас ничего не предпримешь, я просто выйду в таком виде в переполненный студентами коридор, кто-нибудь меня да пригреет.

– Зараза. – Купряшин, запустив руку мне в волосы и крепко их перехватив, притянул меня к себе, почти не прикладывая к этому сил – меня не нужно было упрашивать, и, начал целовать меня с каким-то остервенением, заставляя меня плавиться от одних лишь поцелуев. Я потянулась к ремню на брюках, но куратор отодвинулся от меня и буквально в два движения вытащил этот строптивый ремень полностью, после чего погрозил им мне и отбросил в сторону, совершенно не обратив никакого внимания на брякнувшую об пол металлическую пряжку, этим грохотом наверняка сумевшую бы собрать возле кабинета преподавателя половину университета. Да ну и к черту!

Гром щелкнул пуговицей, вернувшись ко мне вплотную, а я, обрадовавшаяся и немного смущенная тем, что свет в кабинете нигде не приглушен, была так крепко прижата к профессорской груди и захвачена в новый поцелуй, что поняла, что зрелища сегодня никакого не будет. Но не долго мне пришлось печалиться, практически сразу я услышала приглушенный взвизг молнии и тут же почувствовала прикосновение пальцев,помогающих горячему нежному наступлению. Я перестала дышать, ощущая постепенное заполнение, от которого у меня, казалось, поднялось давление и так зашумело в ушах, что кроме стука собственного сердца, как-то почти объёмно пульсировавшего в моем сознании, я ничего не слышала. Гром же, видимо, потеряв какую-то выдержку и терпение, оставив слишком уж приторные нежности, резко вошел в меня так сильно, так глубоко, что, если бы не его поцелуй, перекрывавший доступ каким-либо звукам, что могли сорваться с моих губ, я наверняка бы закричала. Не от боли, а от полноты ощущений собственного счастья, душившего меня в этот момент нашей близости. Рывок за рывком, толчок за толчком, Купряшин заставлял меня неистово биться под ним, как в агонии, впитывая каждое касание, каждую вибрацию наших тел, вытягивавшее все физические силы напряжение, охватившее нас каким-то общим спазмом. Мне казалось, что еще немного и я просто отключусь от переизбытка удовольствия, но Гром был неумолим и, не щадя меня, продолжал вбиваться в мое раскинувшееся перед ним на его собственном столе обнаженное, измученное лаской тело. Рывок, еще один, и тут меня накрыла с головой волна сметающего всё на своем пути наслаждения. Я запрокинула голову назад и прикусила собственную ладошку лишь бы не закричать, сдержаться. Только невнятное мычание давало знать, что я осталась в сознании, не отключилась, не улетела, осталась здесь совершенно живая. Оно и Купряшин, что вышел из меня почти на всю длину и вонзившийся с новой силой, решив, что никакие поблажки и перерывы мне не полагаются за моё плохое поведение. Я почти взвыла от этого внезапного движения, схватившись за воротник рубашки Грома притянув его к себе и почти до крови укусив его в каком-то сумасшедшем поцелуе, больше похожем на мольбу, мольбу о пощаде, о продолжении… Я забывала на какие-то мгновения дышать, я могла лишь впитывать в себя все ощущения, что мне дарились, всю нежность, что смешавшись с диким желанием плескалась в глазах, что не отводили от меня взгляда, прожигая насквозь. Хотелось раствориться в этом мгновении, остановить его и навсегда остаться в нем, отбросив всё ненужное и неважное кроме нас двоих. Купряшин ускорил темп, сжимая меня в своих объятиях, и, выбивая из меня рваное, хриплое дыхание, сам достиг пика наслаждения, вовремя успев выйти из меня. Тяжело дыша, совершенно мокрые от нашего сумасшедшего забега мы вцепились друг в друга крепкими объятиями, поцелуями, которые приходилось прерывать, чтобы восстановить дыхание, мы никак не могли отпустить друг друга, словно не насытились, словно даже не начали друг друга изучать.

Чуть придя в себя, Купряшин, поправив свою одежду, что впервые не выглядела безупречно на нем, смятая в порыве нашей страсти, отошел от меня, нехотя выпуская из своих объятий, и поднял мою одежду, помогая мне всю её быстренько надеть, чтобы я не умудрилась простудиться в не сильно и отапливаемом помещении, что совершенно отошло на задний план в моей голове. Я уже почти полностью облачилась в костюм приличной студентки и сидела уже в одежде на столе, когда Гром опустился на колени, чтобы помочь мне с шнуровкой на обуви.

– Ну что, а теперь поедем знакомиться с матушкой? – Хитрый прищур и лукавая улыбка.

– Ну, Михаил Евгеньевич, если вы не боитесь гнева праведного и веника хлесткого. – Я улыбалась в ответ.

– А что же, расклад только такой? – Немного серьезной озабоченности во взгляде.

– Мой собственный профессор в ухажёрах окажется не столь шокирующим, как человек, на похоронах которого она держала свою дочь за руку. – Кривая дрогнувшая улыбка. Гром поднялся с колен и приблизился ко мне, нежно целуя меня и обнимая.

– Всё будет хорошо, Мир. Теперь у нас всё будет хорошо. Я позабочусь об этом.

– Я знаю. – Я верила каждому его слову, потому что чувствовала искренность его сердца в обход тех слов, что он произносил. Я знала, что у нас действительно всё будет хорошо. Я была счастлива.